Сага о Конане-7. Компиляция. Книги 1-41 (193-233) [Энтони Варенберг] (fb2) читать онлайн

Пламен Иванов Митрев Золотая пантера (Конан — 93)

Пролог

Как медленно и плавно несет свои воды звездная Река Времени, отмывая наносы истории… Жизнь целых планет для нее — как минутный водоворот, тысячелетия — мелкая рябь волн, а века — просто искрящиеся капли, которыми окропляет цивилизации бесконечный Космос. Ничто не в состоянии смутить безмятежный бег носительницы Вечности.

Но на всем своем протяжении Река является единственной свидетельницей эпических битв между Добром и Злом, между Светом и Мраком! Битвы без начала и без конца, в которой не бывает победителей и побежденных, а лишь временные поражения или победы, отступления или перевес сил. В этой битве Великие Космические силы являются всего лишь посторонними безучастными наблюдателями, хотя даже незначительное их участие способно перевернуть судьбы целых народов, государств, миров и вселенных. Вот так и история планеты Земля и населяющего ее человечества подвластна этой бесконечной борьбе.

Течет себе куда-то звездная Река Времени, отмывая наносы земной истории…

Но в тихих речных заливах неумолимо зарождается жизнь. Пестрые стайки мелких рыбешек весело играют в пятнашки вокруг гирлянд причудливых водорослей. Мудрые стрекозы задумчиво рассматривают окружающий мир своими огромными выпуклыми глазами. Улитки что-то ищут под замшелыми камнями, а спиралевидные ракушки стараются пробуравить затянутое тиной дно. Иногда со дна к поверхности внезапно устремляются неясные тени воспоминаний. Обрастая плотью, они всегда сеют страх…

Глава 1. На дне

Несмотря на ранний час, в задымленной таверне Маане, небольшого портового местечка на Острове Железных Идолов, было многолюдно. Это грязное заведение с многозначительным названием «На дне» было необычайно притягательным центром для всякого рода авантюристов — пиратов, контрабандистов, корсаров и перекупщиков краденого товара, работорговцев и продавцов оружия, стекавшихся сюда в поисках сомнительного рода удовольствий, которые в избытке предлагал хромой хозяин таверны «На дне» туранец Альтрен.

И если поглощая безвкусную еду гости вспоминали всех родственников хозяина таверны по матушкиной линии, то в отношении напитков и куртизанок они не скупились на похвалы. Здесь, в Маане, были самые лучшие невольничьи рынки и центры сбыта контрабандного Товара из всех островов моря Вилайет. Комнаты на втором этаже постоялого двора никогда не пустовали. Но их редко снимали для отдыха. Обычно жрицы любви с обворожительными улыбками приводили сюда перебравших владельцев толстых кошельков, которые не задерживались долго и уходили, утолив свою страсть и оставив половину содержимого кошелька.

Одноглазый Альтрен зорко, как морской ястреб, следил за порядком в корчме. Стоя за ободранной стойкой, седой туранец старательно вытирал высокие бокалы, в которых подавались все напитки — от густой зингарской медовухи, согревающей душу посетителей, до искристого пуантенского вина, от которого сердцу становилось весело. Плотная, высокая фигура Альтрена возвышалась над пестрой толпой посетителей, приковывая к себе внимание. От огромной фигуры корчмаря, высотой в шесть футов, веяло силой и мощью. Судьба сурово посмеялась над этим человеком. Он вырос в предместье Султанапура. Еще юношей вступил в Белое Братство, став корсаром. Необыкновенно сильный и смелый, не знающий пощады, Альтрен служил матросом на флагманском корабле «Протухшая бочка», который принадлежал предводителю корсарского братства всего моря Вилайет — грозному пирату Байдеру Бегу. Там он быстро продвинулся из матросов в боцманы. А когда мрачный пришелец из хайборийских земель бесподобный смельчак Амра убил жестокого Байдера и занял его место, Альтрен, к тому времени уже получивший прозвище «Молния», стал помощником капитана пиратской галеры, дав ей название «Северный Лев». И не было во всем море Вилайет более храброго и грозного пирата, одно имя которого наводило страх на торговцев и моряков.

Вскоре между молодым туранцем и могучим Амрой завязалась крепкая дружба. И однажды, при взятии на абордаж иранистанского торгового судна, Альтрен упал за борт и чуть было не стал жертвой огромной песочной акулы, которая молниеносно устремилась к нему. Не долго думая, Амра спрыгнул с борта уже захваченного иранистанского судна с мечом в руке, и после короткой схватки останки побежденной акулы опустились на дно моря, став пищей для других рыб… Позднее, во время сухопутной схватки с гирканцами, вражеская стрела пронзила левый глаз Альтрена-Молнии, и с тех пор верный помощник Амры носил на глазу черную повязку. А многочисленные шрамы на его могучем теле были красноречивым доказательством того, что быть пиратом — не такое уж легкое дело.

Однажды в шторм, какие нередко случаются в море Вилайет, предводитель варваров загадочно исчез. После этого Альтрен твердо решил покинуть Белое Братство и открыл в Маане постоялый двор. Были и другие смельчаки, которые пытались сделать то же самое, но дикие нравы морских авантюристов всегда проваливали даже самые дерзкие планы… Нередко таверны опустошались пожарами, а их хозяева становились жертвой жестоких грабителей. Не говоря уже о том, что драки и разборки, переходящие в кровопролитные сражения, были совсем обычным делом. Альтрену-Молнии с помощью силы и завидной находчивости всегда удалось справиться со всем этим разбоем, и ныне «На дне» процветала. Конечно, и у него в таверне, бывало, вспыхивали драки, но молниеносное вмешательство рослого хозяина и его телохранителей, бывших корсаров, тушило еще в самом начале любой мало-мальски серьезный скандал.

Альтрен был в расцвете сил, но он слишком рано поседел и оттого казался старше своих лет. Было видно, что суровая жизнь пирата далась ему нелегко, хотя он и набрался полезного опыта, помогавшего ему безошибочно разбираться в людях, различая в толпе посетителей таверны таких, от которых он мог ожидать неприятностей.

Теплый осенний день сулил быть спокойным и безмятежным. Обычные клиенты — мелкие торгаши и перекупщики — уже покинули заведение, и в сумрачном помещении осталось только двое посетителей, которых Альтрен видел впервые. Они уселись за столик в дальнем углу и о чем-то тихо беседовали, стараясь не привлекать особого внимания. Один из них, крепыш невысокого роста и неопределенного возраста, с завидным аппетитом обгладывал поджаристый овечий окорок, запивая его легким и ароматным туранским вином. Его спутник — светловолосый, голубоглазый юноша с фигурой атлета, привлекал всеобщее внимание своей вызывающей красотой, которую не портил даже длинный шрам на левом виске. Открытый взгляд свидетельствовал о сильной воле и решительности.

Густые пшеничного цвета волосы свободно ниспадали на могучие плечи, придавая всему облику молодого человека благородный вид. В ногах у него расположился крупный пес волчьей породы. Он настороженно следил за обстановкой в таверне.

Заинтересовавшись необычным для посетителей таверны поведением незнакомцев, Альтрен наполнил два больших бокала искристым поантайнским вином и направился к их столику.

— Угощаю за счет заведения! Вижу, что вы — нездешние, вот и решил спросить, каким ветром вас прибило к нашему острову, забытому богом и людьми?

— Вчера ураганом повредило нашу ладью, на которой мы плыли в Аграпур, — спокойно ответил светловолосый юноша, пристально глядя в глаза корчмарю. Альтрен уловил в мелодичном голосе незнакомый ему акцент.

— Куда путь держите? Я помогу вам — договорюсь с капитаном какого-нибудь корабля. Может быть, не до самого Аграпура, но все же лучше, чем если вы бросите якорь здесь. Конечно, если только не желаете присоединиться к Белому Братству. А что, у них можно заработать неплохие деньги!

Гости переглянулись. Тот, что постарше, лишь примирительно кивнул. Но решения, как видно, принимал светловолосый.

— Наверно, мы воспользуемся вашим предложением, любезный хозяин. Но нынче нам нужен отдых. Деньги у нас есть. Правда, немного, но достаточно!

— Вряд ли вам удастся отдохнуть здесь или в комнатах второго этажа. Конечно, если только вы не нуждаетесь в женской компании. Но за пределами таверны еще опаснее. Вам могут перерезать горло просто так — из-за кольчуги или меча! Побудьте пока здесь, а позднее я попытаюсь что-нибудь для вас сделать!

Обычно бесстрастный Альтрен сам того не ожидая предложил незнакомцам свою помощь, наверно, потому, что любезное поведение гостей столь резко контрастировало с грубой обстановкой в таверне.

Альтрен сразу понял, что эти посетители не способны доставить ему неприятности, а потому переключил внимание на шумную компанию, которая как раз в этот момент ввалилась в таверну. Ее возглавлял Уркио — один из самых известных молодых корсаров в морском пространстве Вилайета. Он был капитаном капера «Сладкоголосая сирена», но несмотря на полное отсутствие чувства юмора, Уркио был смелым и отважным моряком, и имел на своем счету несколько особенно удачных набегов. Кроме того, он славился и как мастер меча, о чем по всему побережью слагались легенды.

Альтрен незаметно дал знак своему верному другу еще с молодых лет Румею Оглу. Несмотря на высокий рост и невероятную худобу, этот сорокалетний воин отличался невероятной выносливостью и быстротой реакций, хотя его никто никогда еще не видел трезвым. Каждое утро он начинал с большой кружки темного аграпурского пива, а перед сном осушал кварту зингарского хереса, и только потом засыпал. Даже самые ревностные недоброжелатели не смогли бы вспомнить случай, когда этот поклонник "бога веселья Баала пропустил этот ритуал. И можно было только предполагать, какой объем выпитого умещался в нем в промежутке между кружкой пива и квартой хереса. Старые морские волки, навечно ставшие на якорь в Маанском порту, любили вспоминать, что Румей-Затычка, как его величали во времена славного пиратского прошлого, прославился в молодости как виртуозный мастер ножа в многочисленных драках. Сейчас же боевые подвиги наследника славных атлантов сводились лишь к бесчисленным схваткам в постели с куртизанками таверны, которых само имя Румея Оглу повергало в священный трепет. Зачастую свободные от работы жрицы любви устраивали нешуточные побоища за честь согреть в своей постели славного эпикурейца.

Костлявый понял знак друга и, быстро опрокинув в рот кружку пива, бросился расчищать столик в середине таверны, предварительно согнав с него группочку торговцев оружием, которые коротали время в компании пикантных девиц весьма сомнительной репутации. Уркио с компанией уселись за стол и сразу принялись заказывать огромное количество еды и питья, которые незамедлительно были им принесены быстроногой служанкой. Облегченно вздохнув, что неприятности отступили, по крайней мере на какое-то время, Альтрен бросил взгляд на посетителей в дальнем углу. Молодой человек завернулся в плащ зеленого цвета и вытянулся на узкой скамейке, положив голову на колени своему спутнику, который тоже дремал, прикрыв лицо рукой. Лишь лохматый пес зорко смотрел по сторонам, оберегая сон своих хозяев.

* * *

К вечеру в таверне стало оживленно и шумно. Сюда пришли промочить горло экипажи нескольких корсарских судов, которые благополучно вернулись в порт с богатой добычей. Мест за столами уже не хватало, а моряки с туго набитыми кошельками все прибывали, желая расслабиться после изнурительной работы. Жрицы любви работали в полную силу. Вино лилось рекой, а повара на кухне не успевали приготовлять изысканные деликатесы, которыми славилась таверна Альтрена. Всем хотелось побаловаться вкусной едой после долгих дней в открытом море, где им приходилось есть в основном солонину.

Перебивая друг друга, пираты хвастались морскими подвигами, проклиная судьбу, забросившую их, столь достойных и благородных людей, как они считали, на край света. Самым притягательным центром всеобщего веселья был стол, где сидели Уркио И его люди. Молодой главарь пиратов и впрямь был колоритной личностью. Он был высокий, стройный с прекрасной фигурой атлета. Характерной его особенностью был орлиный профиль, чем обычно отличались представители племя зуагиров. Уркио держался свободно, даже нагло. Чувствовалось, что он привык быть в центре внимания. Слава о нем как об опытном мореплавателе и храбром воине ширилась по всему побережью. Людская молва приписывала ему славу безрассудного дуэлянта, который погубил много жизней, всегда выходя из поединков победителем и ни разу не получив даже царапины!

Двое незнакомцев не принимали участия во всеобщем веселье. Не обращая внимания на происходящее, они о чем-то шептались в дальнем углу, а лохматый пес, довольно урча, с наслаждением грыз под столом огромную баранью кость.

Альтрен не мог скрыть своего довольства. Ящик под стойкой был переполнен золотыми и серебряными монетами, и верный Румей уже не раз спускался в погреб, чтобы спрятать деньги в тайник, который устроил его хозяин подальше от пиратских очей. Ибо, что греха таить, несмотря на уважение, которое они испытывали к Альтрену-Молнии, все же большинство пиратов по своей сущности были разбойниками с большой дороги…

Только два события немного смутили обычный веселый хаос таверны. Двое матросов с контрабандистской галеры сцепились из-за желания побыстрее оказаться в постели Длинной Мими, и никто из них не хотел уступить первенства другому. Альтрен быстро навел порядок. Он просто взял за шкирку, как котят, обоих матросов и вынес их из таверны, чтобы прохладный морской ветер несколько охладил их пыл. И в это время завязалась драка на другом столике. Обмен ударами был настолько силен, что двоих пришлось выносить ногами вперед. Их тела быстро выволокли из таверны и выбросили в море прямо у пирса. Об остальном позаботилась невесть откуда взявшаяся стайка акул…

Ночь обещала быть спокойной.

Глава 2. Золотая Пантера

— Да чтоб Маанан выпил ваши мозги, черт бы вас побрал! Чтоб мне не жить на этом свете, если я не стану искать моих товарищей из-за какой-то там иранистанской калоши! — Голос огромного варвара подобно грому рокотал на палубе хауранской ладьи.

— Но Конан, ведь мы же не военный корабль, а торговое судно! — робко пытался возразить крепыш невысокого роста, капитан ладьи. — Иранистанский корабль больше нашего, не говоря уже об экипаже. Ведь их там раз в пять больше нашего.

— Да плевать мне на твои расчеты, капитан! С моими орлами даже прогнившая лодка становится военным кораблем. Так что поворачивай-ка ты против ветра, чтобы детишкам твоим не пришлось горько оплакивать своего папашу, клянусь Кромом!

Несколько испугавшись столь яростного напора со стороны могучего киммерийца, капитан отдал приказ, опытный экипаж быстро развернул ладью и направил ее по новому курсу. Было безумием нападать на корабль, который был и больше, и мощнее, но моряки предпочитали погибнуть в честном морском сражении, чем испытать на себе бешеный нрав знаменитого Конана из Киммерии.

— Может, все же лучше подождать, пока подойдет вторая ладья, а, Конан? — спросил великан Юма, на котором уже было надето боевое снаряжение. — Всем известно, что в битвах на земле тебе нет равных, но на море…

— Какая разница, где драться — на суше или на воде! И там, и там сталь рассекает одинаково, а кровь везде красная. Да потом, кто тебе сказал, что я никогда не участвовал в морских сражениях. А в трюме этой неповоротливой иранистанской черепахи, может быть, томятся Плам и Пепин! Вот мы ее и выпотрошим!..

Два дня назад славин Плам и кобольд Пепин вышли на море на утлой лодчонке. Они намеревались отправиться к мудрецу из Офира Реасу Богарду. И никто не мог допустить, что именно тогда разразится шторм, не такое уж редкое явление в широтах Вилайета. До этого погода сопутствовала им, и настроение у Конана было приподнятым. Небольшой конвой из трех ладей, на которых плыл Отряд Света и наемники генерала Амальрика уже приближались к столице Туранской империи Аграпуру. Шторм пощадил ладьи, но лодчонка исчезла. Никто не ведал, куда ее могли унести разбушевавшиеся волны… Богард и Амальрик бросили якорь в Аграпуре, а другие две ладьи под предводительством Конана стали бороздить море вдоль и поперек в поисках товарищей. Конан словно рехнулся. Подобно льву он, не зная усталости, не сходил с капитанского мостика, осматривая прибрежную полосу в поисках пропавших товарищей. Капитаном второй ладьи он назначил альба Гелронда, которому полностью доверял, как самому себе.

Так было пока на их пути, неподалеку от устья реки Истар, не возник огромный корабль. Обычно туранские галеры патрулировали акватории портовых городов, оберегая их от набегов пиратов. Но самым дерзким пиратам нередко удавалось проникать даже в хорошо защищенные порты. Надо сказать, что отношения между туранским властителем Илдизом и шахимом Иранистана Рапторханом Пеепи были довольно-таки напряженными, поговаривали даже о начале войны между могущественными государствами. Молодому иранистанскому монарху не терпелось установить свое господство по всему побережью, и потому армада кораблей под желтым иранистанским флагом вот уже несколько лет не покидала прибрежных вод. А сатрап самого крупного иранистанского порта Бенна Красстан Шейс частенько посылал с разведывательной миссией корабли своей флотилии, которыми командовал адмирал Эбемис, гордость ксеркского флота…

Около полуночи страсти в таверне стали потихоньку накаляться, и Альтрен с его людьми приготовились к большим неприятностям. Но внезапная перемена настроений была вызвана появлением женщины, чья красота заставила даже мертвецки пьяных вдруг протрезветь, а трезвых, наоборот, наполнить свои кружки.

Это была Сиана, или Золотая Пантера, о красоте которой слагали легенды далеко окрест. Она была дочерью бритунского купца Гоама Блейна, которого помнили как легендарного предводителя контрабандистов, а потом как отважного капитана капера. Сиана выросла среди сурового экипажа «Черной пантеры», как называлось дерзкое судно капитана Блейна. Девушка прошла суровую школу, принимая участие во всех битвах отца, постепенно превратившись в первоклассного воина и мореплавателя. К тому же она была необыкновенно красива. Совершенные формы тела, огненный нрав и непревзойденные боевые умения сделали ее настолько знаменитой, что почти все молодые, да и не настолько молодые члены Белого Братства тайно и явно вздыхали по ней. А император Турана Илдиз даже пообещал награду в сто тысяч туранских золотых монет тому, кто сможет доставить Золотую Пантеру, как прозвали Сиану Блейн, в его гарем. К всеобщему потрясению капитан Гоам, соблазненный огромной суммой, лично отвел свою дочь во дворец Илдиза в Аграпуре. Император щедро отвалил капитану обещанную сумму, но ему так и не удалось насладиться прелестями молодого тела. Наградив неудачливого любовника градом тумаков, золотоволосая пиратка бежала из дворца, спустившись из окна по веревке, которую сделала из золототканых шнуров роскошного балдахина, и очутилась в объятьях своего разбогатевшего родителя…

После этого случая несколько известных авантюристов хвастались, что им удалось побывать в постели Сианы, но после того, как некоторые из них испытали на себе силу острого меча золотоволосой красавицы, никто больше не осмеливался хвастаться несуществующими победами. Сиана стала недостижимой мечтой для многих мужчин, но принимала их неумелые ухаживания насмешливо и равнодушно. Самым настойчивым ухажером был зуагир Уркио. А капитан Блейн не так давно после очередного запоя навсегда переселился в загробное царство, и теперь его дочь повелевала экипажем «Черной пантеры».

Красота девушки превосходила все, что о ней рассказывали. Ее рост измерялся почти шестью футами, стройная и широкоплечая, с лебединой шеей, она двигалась столь грациозно, что и впрямь походила на пантеру. Необыкновенно длинные ноги заканчивались бедрами совершенной формы, которые не могла прикрыть коротенькая юбочка из шагреневой кожи. Тонкую талию перетягивал златотканый ванирский пояс, на котором висел слегка изогнутый аквилонский меч. Крепким грудям было тесно в короткой кожаной безрукавке. С ее появлением в таверне словно стало светлее, а сердце многих мужчин, сидящих за столами, на секунду перестало биться.

Вслед за девушкой в таверну ввалилось несколько членов экипажа «Черной пантеры». Один из них, огромный кушит с внушительными мускулами, бесцеремонно отстранил толпу зевак, которые повскакивали со своих мест и, открыв рот, уставились на красавицу. Альтрен быстро освободил стол рядом со стойкой, просто-напросто выставив за дверь нескольких перебравших моряков, которые так и не поняли, что произошло.

Сиана пренебрежительно отвергла предложение Уркио сесть за их стол, и вся компания удобно расположилась за столом, предложенным им Альтреном. Румей Оглу поставил перед ними огромные бокалы с вином, выражая тем самым уважение знатной гостье. Ведь не каждый вечер можно было увидеть Золотую Пантеру в этой убогой таверне.

— Добро пожаловать, девочка моя! — тепло приветствовал Альтрен гостью. Молнию и Гоама Блейна связывала старая дружба.

— Рада тебя видеть, дядюшка Альтрен! — ответила девушка мелодичным голосом. — Вижу, ты по-прежнему в добром здравии. На острове не так уж много осталось настоящих мужчин — таких, как ты и отец!

— Так и будет, пока ты станешь воротить свой носик от настоящих мужчин и обращать внимание на протухшие реликвии прошлого! — громко отозвался Уркио со своего стола.

— Пойди смени подгузник, Уркио! — парировала Сиана. — Да и слюнявчик пора менять. — И нежно поцеловала Альтрена в заросшую Щеку.

Взрыв смеха последовал за словами Сианы. Ее острый язык хорошо знали на острове, он был не менее грозным оружием, чем ее меч. Зуагир в бешенстве вскочил на ноги, но, сообразив, с кем имеет дело, покорно опустился на место.

Альтрен подсел к столу рядом с Сианой. После смерти ее отца, у него не было возможности поговорить с ней, а девушка, несмотря на крутой нрав, была сильно привязана к отцу.

— Я смотрю, ты стала совсем взрослой, и уже можешь сама за себя постоять, моя дорогая! Я помню, твой отец всегда мечтал, чтобы ты вела другую жизнь. Посмотри только, среди какого люда тебе приходится жить. Не пора ли уже узнать и другую, лучшую сторону жизни?

Золотая Пантера задорно тряхнула головой, и роскошная копна золотистых волос водопадом рассыпалась по плечам. Раздался звонкий веселый смех, ибо этот разговор уже давно надоел молодой бестии.

— Если ты помнишь, не кто иной, как мой отец впервые поднял меня на борт корабля. Так что моей нянькой был весь экипаж, игрушками — абордажные сабли, а любимыми куклами — пустые бутылки, которые оставались после недельных запоев славного капитана Блейна! Мне не знакома иная жизнь… Да и не по мне эти идиллии!

— Но тебе надо создать дом, детей родить… Выйти замуж?! За кого? Всем этим недомеркам вокруг только и надо, что увидеть голую ляжку или грудь. А все, на что они способны, это забавляться с куртизанками. А ты говоришь — создать дом! Чтобы я вышла замуж за такого, как Уркио, который только но то и способен, что с курами сражаться… Да я лучше отдам свою девственность Румею! По крайней мере буду знать, что хоть раз была с настоящим мужчиной!

— Девочка моя, я разговариваю с тобой как отец. Ты даже не представляешь, насколько все это серьезно. Рано или поздно природа возьмет свое, ты почувствуешь, что ты — женщина и тогда…

— Вот тогда я и буду думать, дядюшка Альтрен! — снова весело расхохоталась очаровательная златовласая красотка и протянула своему чернокожему телохранителю пустой бокал, чтобы он его наполнил: — Дел, так вот как ты заботишься о своем капитане! К отцу ты относился совсем по-другому!

Альтрен недовольно покачал головой. Явно, конфликт между поколениями был таким же старым, как мир. Прекрасная корсарка была для не него все таким же непослушным ребенком, каким он знал ее с детства. Альтрен машинально выпил кружку пива и вдруг спохватился:

— Сиана, у меня к тебе просьба! Видишь тех людей в углу? Ты могла бы им помочь? Парень, как видно, порядочный…

— Ты что, дядюшка Альтрен? Уж не решил ли меня просватать? Всех порядочных парней, которые захотят меня, я обычно вздергиваю на рее, если мне будет лень вспороть им брюхо!

— Не думаю, что с этим ты так легко справишься! Поверь, старый Альтрен разбирается в людях! Парень хороший, воспитанный, да и красивый! Но шутки в сторону. Их корабль потерпел крушение и теперь они ищут кого-нибудь, кто бы мог доставить их на туранский берег.

— Ради тебя, дядюшка, я готова перевезти даже стадо свиней аж до Иранистана! Ведь ты говоришь о том хорошеньком мальчике и старой образине, что сидят в углу? Пес у них мировой! Завтра утром мы отплываем в Хоарезм — нам стало известно о конвое торговых кораблей. Говорят, у них слабая охрана, так что надеемся доверху набить трюмы!

— Будь осторожна! Я знаю, что старая лиса император Илдиз поклялся очистить Вилайет от таких, как мы. Сатрап Хоарезма Адраж Хан получил приказ начать поход на Маане. А и наместник Бенны что-то зашевелился. Говорят, он тоже лис порядочный!

— Да знаю я Илдиза! К тому же убеждена, что и он меня не забыл! Разумеется, буду осторожна. Ладно, приведи сюда этого «воспитанного юношу». Может, и меня он научит хорошим манерам! А то так и помру неотесанной среди этих недоносков!

Альтрен неодобрительно покачал головой и направился в угол таверны. Вскоре он вернулся, ведя за собой обоих незнакомцев. Лохматый пес также переместился под стол пиратки, но прежде внимательно обнюхал всю ее свиту. Чернокожий гигант Дел ласково потрепал его по загривку, и пес благодарно завилял хвостом, принимая ласку. Явно, и он, как и старый корчмарь, разбирался в людях. Альтрен предложил гостям присесть.

— Вот эти люди, о которых я тебе говорил. Не знаю, кто они и как их зовут, но это хорошие люди. А это Сиана Блейн, капитан капера «Черная пантера».

Сиана подняла глаза и встретила взгляд незнакомого юноши. Словно искра пролетела между ними. Какое-то время оба не могли вымолвить ни слова, только пристально всматривались друг в друга, удивляясь, что сон, который так часто снился им обоим, сбывается на глазах. Немая сцена, достойная кисти великого художника, была замечена всеми присутствующими в таверне. В переполненном людьми заведении вдруг повисла гробовая тишина, которую нарушал лишь треск горящих поленьев в очаге. Встреча прекрасной корсарки с незнакомым красавцем разожгла любопытство закостенелых авантюристов, многие из которых не раз безуспешно пытались привлечь внимание золотогривой бритунки.

— Меня зовут Плам, сударыня. Для меня большая честь познакомиться с вами. Буду надеяться, что наша скромная просьба не нарушит ваших планов! — первым прервал молчание незнакомец.

Сиана Блейн к вашим услугам! — словно очнувшись от глубокого сна машинально ответила красавица. Все, кто был знаком с ее крутым нравом, необычайно удивились той кротости, с которой звучал ее голос. Куда нормальнее было слышать цветистую ругань из уст прекрасной Золотой Пантеры.

— Скорее, назови ее Морской Сучкой! — послышался голос Уркио.

Зуагир явно был взбешен тем вниманием, которое сегодня вечером оказывали незнакомцам в таверне. Он считал Сиану своей, все дело было только во времени, когда она должна была пасть в его объятия. А капитан «Сладкоголосой сирены» не собирался никому уступать своей территории.

Громадный Дел с ревом вскочил. В руке черного исполина блеснула абордажная сабля. Кивком головы Сиана приказала ему сесть.

— Сядь, Дел! Этот вонючая гиена не заслуживает такой чести! Если бы он не уделял так много внимания тому ничтожному червяку, что болтается у него между ногами, он бы знал, что орел никогда не ест мух!

— Но укусы мух бывают смертельными! — попытался желчно сострить Уркио. — И это ты втолкуй тому надутому индюку, больше похожему на дешевую шлюху, чем на мужчину!

Прежде чем Плам успел прореагировать на обиду, Сиана выкрикнула:

— Не смей обижать человека, ты, ничтожество! И то только потому, что он лучше тебя…

— Вот потому мой меч и пощекочет ему ребра! А потом и о воспитании можно поговорить! — грубо оборвал ее зуагир, взбешенный тем, что женщина, которую он лелеял назвать своей, столь рьяно защищает воображаемого соперника.

— Мне ничего не известно о здешних нравах, но если мужчина оскорбляет женщину, ему надо объяснить, что он должен быть воспитанным и галантным, если не хочет, чтобы его называли простаком! — вмешался в разговор Плам.

— Этот несчастный сосунок еще и оскорбляет меня! — взревел Уркио, выхватывая из ножен длинный, чуть кривой меч. — Такую обиду можно смыть только кровью!

— Хватит, Уркио! — вмешался Альтрен. — Я не позволю тебе устраивать здесь расправы!

Как бы в подтверждение этих слов у него за плечами выросли верные охранники во главе с Румеем. Свита Сианы тоже была готова дать отпор.

— Ты бы не хвастался своим мечом, Уркио! — гневно блеснули изумрудные глаза Сианы. — Смотри, не шути со мной, а то как бы плакать не пришлось!

— Ну, может, в постели ты и превосходишь меня, но меч — это мужское дело. К тому же, ты отлично. знаешь, что устав Белого Братства, который ввел Амра-Лев, запрещает нам драться между собой!

— Именно поэтому ты должен радоваться, дубина! Не то давно бы уже отправился к праотцам! — от гнева золотоволосая фурия даже не могла говорить. — Но если ты сейчас же не уберешься, я за себя не отвечаю. Порублю тебя, как протухшую капусту!

— Уважаемый капитан прав, сударыня! — мягко сказал Плам. — Ниже достоинства истинной дамы вмешиваться в мелкие, ничтожные мужские споры. Прошу меня извинить за мое недостойное поведение! И вас, капитан, прошу не обращать внимания на случайно сказанные слова. Забудем обиды! Всем подать вина!

— А этот малыш ничего! — пророкотал голос бородатого толстяка, который сидел рядом с Уркио. — Капитан, выпьем же за хорошенькую попку Пантеры и забудем ссору!

— А ты, старая, бездонная бочка, молчи! — зло прервал его Уркио. — Просто этот трус старается ускользнуть от поединка со мной! Вызываю тебя на смертельный поединок, ты, пискливое ничтожество!

— Что ж, болван, я принимаю твой вызов! — неожиданно для всех спокойно ответил Плам.

В таверне вдруг стало тихо. Никто не ожидал, что юноша примет вызов известного дуэлянта. Но спустя минуту все возбужденно заговорили, обсуждая случившееся и предвкушая необычайное событие.

Глава 3. Поединок

Решено было, что дуэль состоится на широкой террасе постоялого двора. Секундантами Уркио стали капитан Браха — высокий, худой мужчина средних лет, одетый в кафтан из кхитайского шелка очень изящного покроя, и помощник капитана «Сладкоголосой сирены» — бородатый толстяк, что сидел по правую руку зуагира. Его звали Муред-бей, и был он родом из Шема. Секундантами молодого славина вызвались быть Сиана и сам Альтрен. Спутник Плама, назвавшийся Пепином, стоял несколько в стороне, не сводя глаз со свиты Уркио. Явно его беспокоил не столько исход боя, сколько его последствия. Золотая Пантера, хорошо знакомая с боевым искусством и фехтовальными приемами капитана Уркио, к тому же сама отлично владеющая мечом, давала Пламу последние наставления:

— Ты должен знать, что Уркио — опасный противник. Он быстро реагирует и одинаково ловко владеет мечом — как левой, так и правой рукой. В Маане только я могу ему противостоять. Очень жаль, что существуют эти глупые правила Амры…

— Не говори так, девчонка! — раздраженно оборвал ее Альтрен. — Если бы Амра-Лев не запретил дуэли, то во всем Белом Братстве не осталось бы и горсточки людей! Особенно если иметь в виду, что такие полуголые вертихвостки, вроде тебя, любят мутить мужчинам головы!

— Если у тебя есть замечания по поводу моей одежды, лучше выскажи их моему отцу, дядюшка Альтрен! Он всегда одобрял мой вкус. Мне так удобно одеваться! Разве я виновата в том, что мужчины всегда обращают внимание на такие глупости, как задница, или титьки…

— Ты думай, что говоришь, болтунья! Немногие женщины могут похвастаться такими… э-э… прелестями, как у тебя! Но если бы ты не кокетничала с этим зуагирским боровом и не вскружила ему голову, то и этого парня не втянула бы в такую кашу!

— Я не считаю, что госпожа Сиана виновата в том, что произошло, во всем виноват капитан Уркио! Я считаю, что никто не может терпеть подобное отношение к даме, пусть даже это будет самый великий мастер меча! К тому же не беспокойтесь, я немного умею вертеть этим оружием!

— Ты — просто петушок, который наскакивает на остервенелого ястреба! Даже опомниться не успеешь, как Уркио вспорет тебе брюхо! Хоть бы он согласился драться в кольчугах, тогда у тебя появится ничтожный шанс остаться в живых!

— Будь осторожен, Плам! И не называй ты меня госпожой, черт побери! Меня зовут Сиана Блейн — и ничего больше! (Даже ругань из уст прекрасной корсарки звучала очаровательно!)

— Не тревожься, Сиана! Я не знаю, как владеет мечом этот Уркио, но меня учили драться такие мастера, как Конан из Киммерии, принц Морг из Хаурана и Фериш Ага…

— Герой битвы в Келиннане! — изумленно воскликнул Альтрен. — Неужели ты знал знаменитого шемитского вождя? Слух о том страшном сражении дошел и до нас! А о Конане что рассказывают… будто он рассек пополам самого Марела Непобедимого! И о принце Морге рассказывают легенды… Да, у тебя действительно были прекрасные учителя, но все-таки опыт…

— Я тоже принимал участие в битве у Орловой головы, — скромно сказал славин. — Да и в дуэлях у меня есть кое-какой опыт.

— Как здорово! — воскликнула Сиана. — Келиннанин из плоти и крови! Ну-ка, расскажи…

— Ты, кажется, забыла, что ему сначала нужно справиться с Уркио, а потом и я с удовольствием послушаю его рассказ о том сражении! — охладил ее пыл Альтрен, вернув к действительности. — Что ж, парень, хоть бы удача тебе не изменила!

К ним подошел капитан Браха и сообщил, что Уркио готов к бою. Он попросил Плама показать меч и не мог скрыть удовольствия, когда увидел, что его меч гораздо короче и легче меча зуагира. Но увидев, что Плам стаскивает с себя кольчугу, попытался его предостеречь:

— Мой боец будет драться в кольчуге, так, как это принято на острове Маане! — вызывающим тоном сказал капитан.

— Мне очень жарко, — учтиво объяснил Плам. — Я предпочитаю немного остыть!

В толпе собравшихся зевак пронесся возглас восхищения. И впрямь, голый до пояса, Плам представлял собой необыкновенно красивое зрелище. Широкие плечи, мощная грудь в сочетании с тонкой талией заставили куртизанок, с любопытством ожидавших поединка, ахнуть. Даже высокомерная Сиана не смогла сдержать своего восхищения атлетической красотой юноши.

— Глупо, парень, снять кольчугу, когда можно ее оставить! — пожал плечами капитан Браха. — Да ведь Уркио из тебя котлету сделает! Ну, как знаешь!

С этими словами капитан повернулся спиной к обреченному, по его мнению, славину и направился к свите зуагира. Решение гостя снять кольчугу вызвало бурю насмешек среди поклонников Уркио. Даже секунданты Плама упрекнули его за неразумный поступок:

— И без того твой противник слишком опытен, а ты даешь ему и это преимущество — драться без защиты! — с тревогой заметила Сиана. Она не могла скрыть своего беспокойства за юношу, который разом стал ей очень близок и дорог, как брат, или даже более того. Словно они были знакомы с детских лет и все знали друг о друге.

— У меня есть и другой учитель — Реас Богард из Офира. Он всегда любил мне повторять, что далеко не все таково, каким кажется на первый взгляд. Я убежден, что капитан недооценивает меня, как и вы, впрочем, тоже!

— Неужели Повелитель Зари — твой учитель? Так значит, ты и есть тот самый молодой воспитанник мудреца, который прославился в последнее время! Пусть меня Баал поразит, наверно я старею, раз не замечаю столь очевидных вещей — кольчугу из митрила и меча За… — Альтрен вдруг оборвал предложение на полуслове и внимательно вгляделся одним глазом в Плама. Как правило, корчмари знали больше других, и Альтрен не был исключением из правил. — Так это ты зарубил барона Пулио из Аквилонии у Келиннана! Теперь все ясно! Подождите немного, я сделаю ставку… — Альтрен что-то прошептал на ухо Румею Оглу, и они нырнули в толпу зевак, которые с нетерпением ожидали поединка, обещавшего стать интересным.

Все считали, что поединок выиграет Уркио, хотя, чего скрывать, симпатии большинства зрителей были на стороне прекрасного славина. И поскольку корсары по своей сути были людьми азартными, все стали ставить на участников предстоящей дуэли, хотя ее результат был неопределенным…

Сиана и Плам вдруг остались одни. Наступило неловкое молчание. Куда и подевались спокойная уверенность Плама и почти вульгарная прямота красавицы-корсарки. Сиана первой нарушила молчание:

— Я рада, что ты — не новичок, как я было подумала вначале! Значит, ты тоже знаменитый воин!

— Все мои друзья — великие люди, Сиана! Так распорядилась судьба, чтобы я был в их рядах, а потому на мне отблеск их славы! Мой спутник Пепин — тоже замечательный воин…

— А вот и дядюшка Альтрен возвращается! Скоро начнется поединок! Ты все-таки поосторожнее! Уркио владеет многими подлыми приемами!

— Не беспокойся, Сиана! Фериш Ага, который мне был как отец, научил меня многим приемам, а ведь все знают, какой он был мастер. Мне очень не хватает его советов!

— И я недавно потеряла отца… Но сейчас не об этом, поговорим позднее! Все в порядке, дядюшка Альти?

— Просто идеально! Мы с Румеем поставили пятьсот монет при залоге десять к одному! Если повезет, парень, чтобы ты знал, десять процентов твоих! Э, конечно, только чистой прибыли! — озадаченный собственной щедростью Альтрен тут же постарался уменьшить размер обещанной награды.

— Благодарю, у нас достаточно денег! Я не из-за денег буду драться — для меня честь Сианы превыше всего!

— Должен тебе сказать, что Сиана и сама отлично защищает свою честь, а лишний золотой никогда не помешает! Ладно, если тебе не нужны деньги, оставишь их у меня — целее будут! Но ведь и вправду ты убил Пулио — аквилонского мастера меча?

— Да, не сомневайся! Именно я это сделал, только не мечом, а метательной секирой!

— Ах, я дурак! Плакали мои денежки! И как я мог поверить всем этим рассказам о героях и их победах! Почему ты сразу не сказал, что поразил этого мужеложца совсем случайно и то издалека? — казалось, отчаянью Альтрена нет предела, но он быстро взял себя в руки и, уже успокоенный, сказал: — Так пусть же удача и в этот раз будет с тобой, мой мальчик! Впрочем, если победит. Уркио, твоя потеря будет больше моей! — философски заключил расчетливый корчмарь.

— Да как тебя вообще могут интересовать деньги в такую минуту! — возмутилась Сиана. — Человеческая жизнь важнее!

— Ну, какая жизнь без денег! — Альтрен покачал головой. Он по-прежнему не хотел сдаваться.

— Жизнь без денег — это вообще не жизнь! Но ты не волнуйся, парень, я считаю, что не может Хранитель Меча За… э-э, я хочу сказать этого меча не уметь обращаться с ним!

— О чем ты говоришь, дядя? Что это за меч? И почему ты что-то не договариваешь?

— Потом, когда все кончится, этот парень, если захочет, расскажет тебе о нем. И без того, все, что я о нем слышал, звучит как сказка! А сказки денег не прибавляют! А сейчас надо поторопиться — нас уже ждут!

Плам на ходу пристегнул к кисти правой руки серебряный браслет меча. Уркио и его секунданты уже ждали его на площади перед таверной. Вид у главаря пиратов был более чем живописный. Тело его прикрывала блестящая туранская кольчуга, а на голову он нахлобучил островерхий стальной шлем. Он с насмешкой оглядел голого по пояс славина, чьи густые длинные волосы свободно развевались на ветру.

— Уж не думаешь ли ты, что я приму тебя за девушку и не сделаю из тебя отбивную?! Поверь, ты пожалеешь о той минуте, когда перешел дорогу капитану Уркио!

— Побереги свои шутки для таких же простаков, как ты, капитан! И нечего время терять!

С бешеным ревом зуагир бросился на Плама. Его натиск мог бы испугать самого закаленного воина. Острое лезвие меча выписывало сложнейшие узоры у самого тела Плама.

Наблюдатели ждали, что в любую минуту русоголовый гигант рухнет, побежденный беспощадным пиратом. Тем более что со стороны казалось, будто Плам очень неуверенно ведет себя. Он как бы нехотя отражал удары противника, стараясь притупить его злобу, и делал лишь шаг в сторону, вместо того, чтобы панически отпрыгивать от сильных, но неточных ударов. Без особых усилий юноша парировал удары Уркио, но со стороны казалось, что он ведет себя неуверенно. Плам явно насмехался над фехтовальной техникой Уркио, выказывая тому неприкрытое пренебрежение.

Зрители явно не ожидали, что бой продлится так долго. Яркое солнце освещало импровизированную арену. Слышался лишь звон металла, так как публика молчала, с интересом наблюдая за сражением. Дуэль между героем меча на Острове Железных Идолов и русоголовым пришельцем оказался самым интересным со времен Амры.

Постепенно корсар явно стал выдыхаться. Пот рекой струился по телу. Удары меча становились все более неточными, реакция — все более замедленной. А Славин оставался таким же свежим, как и в самом начале поединка. У него не было даже царапины на теле. И он еще ни разу не попытался напасть на зуагира, тем самым ответив на его удары.

Зарублю тебя, как цыпленка! — хриплым голосом выкрикнул Уркио.

Это я уже слышал! — спокойно ответил Плам, уклоняясь от ударов. — Ты начинаешь повторяться, капитан, так негоже! Думаю, надо кончать, а то размахиваешь мечом, как дубинкой, того и глядишь, простудишь меня. То, что мы сейчас делаем, даже тренировкой нельзя назвать…

В толпе послышался свист и улюлюканье. Зрители явно насмехались над Уркио. Это еще больше разозлило его, и он бросился на Плама, позабыв о правилах боя. Легким движением кисти славин выбил меч из рук пирата. Описав дугу, меч застрял в прогнившей доске причала.

— Капитан Уркио, меня полностью удовлетворит, если вы извинитесь перед госпожой Сианой! — опустив меч, Плам спокойно посмотрел на изумленного Уркио. — Надо сказать, что идея драться с вами была мне не по душе с самого начала…

Пережитое унижение словно придало сил пирату. Подбежав к мечу, он со злостью выдернул его из досок и одновременно с этимвынул из-за голенища сапога длинный кинжал. Это было серьезным нарушением правил поединка, и зрители встретили это поступок неодобрительными криками.

Секунданты хотели было вмешаться, но Плам жестом остановил их. Он выпустил меч, который свободно повис у него на руке, и приготовился встретить нападение незащищенными руками. Никто из наблюдателей так и не понял, как меч и нож Уркио оказались отброшенными в сторону, а сам он растянулся в пыли у ног Плама.

— Не хочу убивать вас, капитан! Извинитесь перед дамой, и мы забудем наш спор!

Поняв, что ему не устоять перед быстротой славина и его боевым умением, пират с трудом поднялся на ноги и, качаясь, подошел к секундантам Плама.

— Капитан Блейн, приношу вам свои извинения! Простите, если я обидел вас чем-то! — Уркио произнес эти слова сквозь зубы. Было видно, что он делает над собой неимоверное усилие. Голос у него был хриплым, а глаза сверкали недобрым волчьим блеском. На острове Маане никто не помнил такого позора со времен поединка Амры-Льва и жестокого Байдера Бега — бывшего предводителя Белого Братства. Словно побитый пес, Уркио повернулся и медленной походкой направился к своему кораблю, который покачивался у причала. Свита молча поплелась за ним. Толпа зевак лишь проводила их взглядом. И никто не слышал тех угроз, которые щедро сыпались из уст побежденного пирата…

* * *

Стоя на капитанском мостике флагманской галеры «Слава Аримана», главнокомандующий военным флотом Иранистанской империи Эбемис Реези не мог сдержать радости. После ужасной бури, обрушившейся на могучую армаду, ярко светило солнце и, насколько хватало глаз, перед ними расстилалась морская гладь бирюзового цвета. Но поводом для веселья всего экипажа послужило поведение небольшого хауранского кораблика, который подходил к кораблю с подветренной стороны. Незадолго до этого это ничтожное морское суденышко передало на галеру приказ лечь в дрейф и сдаться! Это звучало как угроза маленькой салаки грозной акуле! Более того, наглец, не получив ответа на свою угрозу, стал всячески демонстрировать свое намерение напасть. Словно не ведал, что на борту «Славы Аримана» находится элитная гвардия шахима Рапторхана — «Серебряные Леопарды», лучшие бойцы в мире!

Слабый залп стрел, выпущенных с борта ладьи, вызвал еще больший взрыв смеха среди иранистанцев. Никому даже в голову не могло прийти, что нужно серьезно подготовиться к предстоящей битве. Только неумные хауранцы могли добровольно полезть в петлю. Появление второй ладьи также не насторожило адмирала Реези. Даже две дюжины подобных корабликов не представляли никакой угрозы для огромного флагмана. Тем более, что на носу вновь появившейся ладьи адмирал увидел одинокую фигуру лучника. Что может сделать один стрелец против вооруженных до зубов двухсот воинов?

И вдруг громогласный смех старого морского волка перешел в какой-то клокочущий хрип, и адмирал Реези упал на палубу. Его первому помощнику сначала показалось, что адмиралу стало плохо от смеха. Но когда он склонился над ним, то увидел, что в горло адмиралу вонзилась тонкая стрела из тисового дерева и оттуда вытекает тонкая струйка крови. В тот же миг вторая стрела вонзилась в висок помощнику, и он замертво свалился на мостик. Моряки растерялись — менее чем за минуту флагманский корабль иранистанской армады был обезглавлен!

Одинокий стрелец был не кто иной, как альб Гелронд. Он продолжил обстреливать вражеский корабль. Рядом с ним словно из-под земли появились несколько стрельцов, чьи точные попадания внесли дополнительную смуту в ряды моряков.

Их внимание было приковано к фигурке в зеленых одеждах. Когда первое замешательство прошло, моряки бросились в трюм, стараясь укрыться от града стрел. Никто не заметил великана в кольчуге, который ловко перебрался на флагман, ступая по веслам ладьи, которая почти вплотную подошла к иранистанскому кораблю. Вслед за ним тяжело перевалился через борт огромный кушит. В руках у него был большой топор. Головы нападающих были надежно прикрыты шамарскими шлемами, и редкие стрелы, которые посылали в них отдельные защитники корабля, не представляли для них никакой угрозы.

Когда растерянный экипаж заметил двоих гигантов, было уже поздно.

Трупы валились налево и направо, щедро поливая кровью палубу галеры. Боцман попытался было собрать людей, чтобы дать отпор нападающим, но никто не слушал его. Моряки метались по палубе, стараясь хоть где-нибудь укрыться. Но тут из трюма показались рослые воины в серебристой броне. Серебряные Леопарды! Элитная гвардия Рапторхана оттеснила нападающих к центру палубы. Последним из трюма выбрался великан, который, сыпля ругательствами, на ходу застегивал свою позолоченную броню. Его появление внесло некоторое успокоение в души экипажа. Это был предводитель Серебряных Леопардов могучий Ивкоенпаш, который прославился своими доблестными победами.

Конан и Юма, прислонившись спинами к мачте, успешно отбивали атаку за атакой элитных гвардейцев. У них в ногах лежало несколько трупов, приблизительно столько же отправили к праотцам альб Гелронд и его стрельцы. Но когда Ивкоенпаш направился к ним, Конан понял, что им придется туго. Ивкоенпаш замахнулся мечом, но Юма сумел отбить удар. Однако пошатнулся и упал на деревянную решетку, отделяющую палубу от трюма, где располагались гребцы. Это были каторжники и рабы, прикованные цепями к веслам. Юма свалился им прямо на головы.

Жизнь гребцов на галерах подобна аду. Прикованные по четверо к одному веслу, они гребут и днем и ночью, получая за это миску прокисшей похлебки и кусок черствого хлеба. Иногда перед морской битвой им дают рюмку кислого вина. Зато за любое неповиновение их награждают ударом плетки. Безжалостные надзиратели зорко следят за несчастными, строго наказывая за непослушание. Рабы спят и умирают, сидя на скамейке, их тела выбрасывают за борт, где они становятся добычей акул, косяками следующих за кораблем. Если галера идет ко дну, то гребцы обречены, ибо никто не освободит их от цепей, чтобы они могли спастись. Подобные испытания выдерживали далеко не многие.

Когда Юма свалился в трюм, там настала суматоха. Ловкий, как дикая кошка, кушит быстро встал на ноги и тут же обрушил свой топор на голову старшему надзирателю. Вторым ударом он рассек череп барабанщику. Рабы радостно вскочили на ноги. После недолгой схватки они задушили остальных надзирателей. Юма отстегнул связку ключей от пояса старшего надзирателя и бросил ее туранцу, бывшему корсару, чье немытое тело сплошь было разукрашено татуировкой. Надо сказать, что большинство рабов были пиратами, членами Белого Братства на Маане. Юма точным ударом разрубил оковы великана-дарфарца и, кинув ему меч убитого надзирателя, бросился наверх на помощь Конану.

Киммериец продолжал сражаться с многочисленным противником. Опираясь на мачту и расставив широко ноги для большей устойчивости, Конан сжимал в левой руке трофейную абордажную саблю, непрерывно размахивая тяжелым аквилонским мечом и успешно отбивая атаки Серебряных Леопардов.

Их предводитель, закованный в позолоченную броню гигант Ивкоенпаш, напрасно пытался одолеть киммерийца. Самое смешное, что его люди, разозлившись на непрошенного гостя, дерзнувшего напасть на их непобедимый корабль, всячески мешали ему расправиться с Конаном, путаясь у него под ногами. Однако, несмотря ни на что, кольцо вокруг Конана безнадежно сжималось. Из ран на теле и голове сочились струйки алой крови. Тень смерти нависла над черноволосым сыном Крома!

Но в тот же миг словно из-под земли появился Юма. Он и чернокожий невольник, которого Юма освободил, бросились на врага подобно огромному быстрому сверлу. Вслед за ними из трюма показалась ревущая толпа. Зажав в руках обломки весел, обрывки цепей, охваченные ненавистью и желанием мести, гребцы набросились на воинов. Через несколько секунд от элитной гвардии Рапторхана ничего не осталось. Многие из иранистанцев так до конца ничего и не поняли, что же с ними произошло. Многие нашли свою смерть на морском дне или в брюхе у прожорливых акул.

Экипаж флагмана дрался из последних сил. Остатки знаменитой гвардии сгрудились вокруг своего предводителя на корме галеры. Подобно раненому льву Ивкоенпаш сражался из последних сил, и многие рабы приняли смерть из его рук. Остальные Серебряные Леопарды тоже храбро сражались, даже в какой-то момент весы победы стали наклоняться в сторону защитников флагмана. Оправившись от первоначального замешательства, опытные ветераны стали постепенно одерживать верх над взбунтовавшимися рабами.

Почувствовав перемену в соотношении сил, Конан с удвоенной энергией ринулся в бой. Кровь текла у него из-под забрала, мешая смотреть. Резким движением, варвар отстегнул шлем, сорвал его с головы и отшвырнул в гущу врагов. Черная грива волос рассыпалась у него по плечам. Длиннобородый туранец, сражавшийся рядом, остановился, как вкопанный, даже выпустил из рук обломок весла, которым крушил противника. Казалось, глаза туранца вот-вот вылезут из орбит. Потрясая руками, он выкрикнул хриплым голосом, способным поднять мертвых из могил:

— Амра!!! Лев вернулся! Смерть ксерксам!

На мгновение все замерли. Еще несколько лет назад это имя вселяло страх в мореплавателей, попадавших в море Вилайет. Но в то время, как радостные рабы с восторженными криками вновь бросились в бой, иранистанцев охватили страх и уныние. Единственно огромный Ивкоенпаш сохранил присутствие духа и с новой силой набросился на варвара, которого туранец назвал Амрой. Капитан Серебряных Леопардов отлично сознавал, что пока жив этот страшный воин, им не видать победы. Размахнувшись изо всех сил, он обрушил свой ятаган на меч киммерийца. Удар был настолько силен, что меч переломился у рукоятки. Конан не ожидал этого, но очень быстро собрался с силами. В глазах его горел холодный огонь. Железные мускулы напряглись как натянутые до предела струны, тело все подобралось и ринулось вперед. Киммериец мертвой хваткой схватил Ивкоенпаша за руки. Ксеркс от неожиданности выпустил оружие из рук и попытался освободиться из стальных тисков врага, уступавшего ему и по росту, и по силе. Но стальные мускулы прославленного капитана оказались бессильными против могущества и воли мрачного горца. Конан еще сильнее сжал противника в объятиях. Окровавленное лицо приобрело багрово-красный оттенок, в то время, как лицо противника посинело. Последние усилия, короткий треск, и тело исполина бессильно опустилось к ногам Конана на окровавленную палубу.

— Амра!!! Лев снова с нами! Лев вернулся! — словно в экстазе повторяли рабы, покрытые грязью и кровью — собственной и вражеской.

Уцелевшие ксерксы упали на колени и молились о милости победителей в этом титаническом поединке.

Конан отошел на край кормы и, тяжело дыша, наблюдал за беснующейся толпой. В этот миг он казался олицетворением первичной мощи древней природы, стихии, перед силой которой не смогло бы устоять даже Время…

Глава 4. Возвращение Амры

Отлично поработали, ничего не скажешь! — единственный глаз Альтрена ярко блестел, словно полуденное солнце в Стигийской пустыне. Руки нежно поглаживали туго набитый кошелек из мягкой кожи, где были собраны деньги от выигранных ставок. — А почему бы каждый день не устраивать подобные представления?! Знаешь, сколько бы мы заработали!

— Твоя идея провалится в следующий раз, потому как вряд ли найдется какой-нибудь болван, который захочет поставить на такое дерьмо, как Уркио! — со смехом ответила ему Сиана. Прекрасная блондинка затаив дыхание следила за поединком Плама с Уркио и теперь, когда опасность миновала, не могла скрыть своего радостного настроения.

— Не скажи, наивных дурачков хоть пруд пруди, именно на них держится торговля, моя девочка! Но Плам — великий воин! Лучше него был только Амра!

— А знаешь, я помню Амру-Льва, дядюшка Альтрен! Но мне кажется, что его техника была похуже. Верно, он был необыкновенно сильным человеком, но боюсь, что не смог бы справиться так легко с этим разбойником!

— Лучше Амры никого не было, уж позволь мне знать!

— Альтрен прав, госпожа! — вмешался в разговор Плам! — Вы не представляете, как много воинов, по сравнению с которыми мои умения ничего не стоят. Например, Фериш Ага и принц Морг из Хаурана намного превосходят меня, а в битве с Конаном из Киммерии я бы не выдержал и минуты!

— Я много хорошего слышал об этом варваре! Что и сказать, славное племя эти киммерийцы! И Амра тоже был из их племени! — с грустью вымолвил Альтрен. Все знали об их крепкой дружбе с предводителем Белого Братства.

Подняли бокалы с вином за тех, кто далеко, а Плам предложил выпить за упокой души тех, кто уже находится в царстве мертвых. И он, и Сиана не смогли сдержать слез, потому что оба не так давно потеряли самых близких им людей. Общее горе еще больше сблизило их. Сами того не желая, они почувствовали друг друга настолько близкими, словно знали друг друга с детства.

Пепин, опрокидывал в рот кружку за кружкой, но тем не менее зорко наблюдал за происходящим в корчме. Лицо его оставалось бесстрастным. Он не выразил беспокойства, когда Плам согласился драться с Уркио. Но и особой радости после победы своего молодого спутника не выразил. Лохматый пес дремал у него в ногах, навострив уши, чутко реагируя на любой шум.

— Завтра уходим! На рассвете вы должны уже быть на борту «Пантеры». А сейчас извините меня, но я должна наподдать кое-кому, чтобы наконец оторвали от скамеек свои задницы!

Контраст между врожденной вежливостью и крайней бесцеремонностью и невоспитанностью делал Сиану Блейн поистине колоритной личностью.

Сиана направилась к выходу. Все разом умолкли, даже пить перестали, и проводили светловолосую фурию восхищенным взглядом.

Что-то новое появилось в повороте головы и осанке пиратской предводительницы, что делало ее еще более привлекательной и желанной. Она походила на бутон розы, готовый в любой момент распуститься под благодатными лучами весеннего солнца.

— Девка просто загляденье, порази меня Иштар! — восхищенно протянул Альтрен, выразив мнение всех присутствующих в таверне. — Эх, мне бы скинуть пару десятков годков! А то пропадет среди этого сброда, прав был старик Блейн! А ведь девчонка — чистое золото!

— Иштар знает, что нужно делать, ты в его дела не лезь, Молния! — отозвался Румей Оглу. — Слушай, что старый Румей тебе говорит. Он в этих делах разбирается! Давайте-ка выпьем за любовь, ребята!

— Помню я твою любовь, дружище! Когда мы плавали на «Протухшей бочке». От Султанапура до Хоарезма не было такого портового борделя, где бы ты не клялся в вечной любви какой-нибудь перезрелой проститутке! — под общий смех вымолвил Альтрен.

— Да, зато все мне верили! А многие из них до сих пор меня ждут! И никто из них не может пожаловаться, что я ее обидел!

— Да, Румей, что и говорить, в этой области ты мастер! Но что мы все о себе? Пусть скажет что-нибудь наш победитель! Ты, парень, просто молодец! У меня до сих пор сердце бьется как телячий хвост от беспокойства за тебя! А сколько я денег на тебя поставил! Здорово ты отделал Уркио, он тебя надолго запомнит! А как тебе наша Золотая Пантера?

— Госпожа Сиана — настоящая красавица! Правда, характер у неё несколько особенный, но…

— Да что греха таить, за словом в карман не полезет. Но она не виновата, что выросла среди таких бродяг, как я и Румей… Но она умеет читать и писать, а уж деньги считает, что тебе иранистанский ростовщик! К тому же денежки у нее есть… О денежках говорить не будем! Старина Блейн был богатым и умным человеком!

Поняв наконец, что старый корчмарь неуклюже пытается сосватать его за Сиану, Плам почувствовал себя неудобно. Лицо его вспыхнуло, но ничто не могло испортить ему радостного настроения, которое, надо сказать, объяснялось не только победой на дуэли…

— Расскажи нам о битве под Келинанном, парень, о Повелителе Зари, Ферише Аге и о варваре Конане! — сказал Альтрен, ставя на стол кружки с пивом.

Плам не заставил себя долго ждать и с удовольствием принялся рассказывать о величественной битве прошлого, стараясь красочно описать геройское поведение своих товарищей и умалчивая о своем огромном вкладе в историческую победу.

Все слушали его, затаив дыхание, как бы переживая стремительную атаку легкой кавалерии принца Морга против врага, который был вдесятеро сильнее, и триумфальную победу тяжелой кавалерии барона Амальрика. Слушатели замерли от ужаса, когда Плам поведал им о знаменитом колдовском поединке Повелителя Зари — Реаса Богарда с мрачным властелином Черного круга Тот-Атоном. Всех потрясла гибель добродушного Фериша Аги. Зачерствевшие сердца авантюристов из Маане, которых мог растрогать единственно звон металла, не скрывая слез, слушали о величественной битве между Мраком и Светом. Впервые за столько времени в корчме с прозаическим названием «На дне» забыли о ссорах и драках. Но зато было выпито несметное количество литров вина в честь победителей под Келиннаном, и касса Альтрена наполнилась благословенными золотыми монетами…

Уже перевалило за полночь, когда гости разошлись. Альтрен предложил двоим незнакомцам переночевать в. его собственной комнате, что находилась в дальнем углу таверны. От остальных помещений ее отделяла массивная дубовая дверь, и меблировка была получше, чем в гостевых комнатах на втором этаже. Немногие могли похвастаться, что им довелось отдыхать в святая святых хромого туранца, поэтому его решение приютить у себя почти незнакомых Плама и Пепина удивило даже видавшего виды Румея Оглу. Альтрен отвел гостей в комнату и вернулся за стойку. Зорко осмотрев помещение, он принялся наводить порядок. Разогнал стайку куртизанок, которые совершенно откровенно заявляли о своем желании составить компанию красивому славину. Ему даже пришлось по-отечески шлепнуть по тощему заду Длинную Лили, которая не привыкла, чтобы ей отказывали…

Когда гости остались одни, все время молчавший Пепин одобрительно сказал:

— Ничего не скажешь, Плам, отличный поединок. — Бывший раб-гладиатор был скуп на похвалы, поэтому эти слова можно было принять как высшую похвалу. — Но все-таки, не стоит так раскрывать себя! Среди этой мерзости наверняка найдется немало таких, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы уничтожить спутников Повелителя Зари.

— Ты абсолютно прав, дружище! Но я не мог позволить, чтобы при мне обижали порядочную девушку. К тому же и она нам поможет найти наших товарищей.

— Да, девчонка хороша! Да и этот Альтрен кажется мне порядочным человеком. Но для Уркио с этих пор ты — первый враг! И должен тебе сказать, что к этому зуагиру не стоит относиться пренебрежительно. Я из опыта знаю, что пустынные племена обычно очень коварны и мстительны!

— Все равно мы завтра уходим. Давай поспим немного, а то завтра рано вставать! Спокойной ночи, Пепин!

— Приятных снов, Плам! К тому же я знаю, кто тебе будет сниться! — шутливо бросил Пепин и тут же, повернувшись на другой бок, шумно захрапел. Лохматый пес уже давно дремал у двери, готовый в любой момент предупредить хозяев о возможной угрозе. Этот сторож был всегда начеку.

А молодой славин долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. И не столько воспоминания о схватке были тому причиной, сколько образ прекрасной Златовласки. Плам сразу понял, что помимо необыкновенной красоты, девушка была наделена доброй душой и природным интеллектом. У Плама не было богатого опыта знакомства с женщинами. И образ прекрасной корсарки долго стоял у него перед глазами, пока богиня любви и сна Деркето не наслала на него глубокий, полный надежд и сладких грез сон…

На борту бывшего флагманского корабля иранистанского флота царило лихорадочное оживление. Гребцы, бывшие невольники, а теперь свободные граждане, умывшись и переодевшись в чистые одежды, приобрели человеческий вид, а некоторые выглядели довольно-таки воинственно. Палуба галеры была очищена от трупов и вымыта.

Конан, которого тут все называли Амрой, приказал отдать последние почести погибшим в бою ксерксам. Особенно торжественно прошло прощание с капитаном гвардейцев храбрым Ивкоенпашем. Погибших в морском сражении обычно заворачивали в белый саван или клали в мешок. Туда же клали и оружие, с которым усопший не расставался при жизни, и отправляли тело в морскую глубину.

— Достойный был воин! На трапезе Валхала я скажу ему об этом! — коротко сказал киммериец, наблюдая за тем, как опускают в воду тело огромного гвардейца.

Взятых в плен ксерксов погрузили на лодки и отправили восвояси. Некоторые иранистанские моряки и десяток Серебряных Леопардов предпочли остаться на галере, присоединившись к Белому Братству. Для ксерксов потеря предводителя и вражеский плен было равносильно унизительной смерти в глазах своих. Поэтому они не испытывали особого желания вернуться домой. К тому же многим из них нравилась вольнолюбивал жизнь корсаров, овеянная славой великого Амры!

Ночью прямо на палубе разожгли костер и устроили для экипажа пир. Гребцы даже успели позабыть о нормальной еде, а корабельный кок не был в состоянии приготовить такого обилия пищи в камбузе. Конан запретил своему экипажу напиваться и грабить каюты адмирала Эбемиса и его помощников, как и посягать на гарем убитого главнокомандующего. Зная суровый нрав своего легендарного главаря, шайка морских разбойников не посмела ослушаться и беспрекословно подчинилась приказу.

Старшим боцманом был назначен длиннобородый туранец Мюмюн Бег, старый соратник словно возвратившегося из небытия предводителя Белого Братства. Конан сам подарил ему кафтан, шитый золотом, чем боцман страшно гордился. Киммериец собрал в кают-компании капитанов двух хауранских ладий — своих верных друзей Гелронда и Юму. Мюмюн Бегу поручили охранять людей Конана — все-таки от незнакомой толпы всего можно было ожидать…

— Вы должны продолжать искать! Если в ближайшие дни никого не найдете, отправляйтесь в Аграпур и сообщите Богарду о случившемся. Я буду ждать его на острове Маане! — обратился Конан к хауранам. Оба капитана задумчиво слушали своего друга, все еще переживая события дня. Даже зная великого Конана, они не могли поверить, что он почти один победил целую роту элитной гвардии шахима Рапторхана! Но самой большой неожиданностью для них стала новость, что именно он и был тем самым легендарным Северным Львом — Амрой, о котором слагались легенды! Разве не Коборг, король Хаурана, и его брат благородный принц Морг приказали им подчиняться Повелителю Зари мудрецу Богарду? А он в свою очередь повелел им во всем слушаться Конана?! И именно Конан оказался страшилищем Вилайета кровожадным Амрой! Но почтенные морские волки привыкли подчиняться приказам свыше. Поклонившись Конану, они отправились на свои ладьи.

Оставшись одни, друзья блаженно вытянулись на мягком диване в огромной каюте. Юма, болезненно морщась от боли в левом плече, куда его ранили, отпил из бокала сладкую медовуху. Гелронд задумчиво принялся чистить апельсин. Человеческие радости и скорби были чужды прекрасному альбу, и он почти не слушал о чем говорят Юма и Конан.

— Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть небольшой опыт морского боя, — смеясь, сказал Конан, обращаясь к Юме.

— Кто знает, какая муха сегодня тебя укусила, дурья ты башка! — ласково ответил огромный кушит. — Когда мы вдвоем напали на эту галеру, я было подумал, что ты не в своем уме. Но ты ведь знаешь, что и я немного не в себе…

— Да, меня часто недооценивали, но это всегда приносило мне победу…

— Ты — дикарь, Конан из Киммерии! Как ты мог промолчать, что тут тебя знают как Амру-Льва, знаменитого на все моря пирата! И не сказать об этом старому другу!

— Как тебе сказать, я не особенно люблю вспоминать свои морские подвиги, к тому же все это было до того, как я познакомился с тобой. Но старая слава здорово мне помогла сегодня! Теперь у нас есть корабль, и то какой! И ты продвинулся — вчерашний цирковой атлет — ныне первый помощник на самой большой галере в морском пространстве Вилайета!

— Гм, ничего себе помощник, который не может отличить корабельный канат от веревки, которой подпоясана торговка рыбой! Должен тебе сказать, что глупо было назначать меня своим помощником!

— Корсару не обязательно знать азы мореплавания, Юма. Ты — сильный и сообразительный, к тому же верный товарищ, а что может быть ценнее этого! Вот найдем нашего мальчишку Плама и старого пьяницу Пепина и тогда отведем душу. Надо признаться, мне их очень не хватает!

В этот миг раздался тихий стук — как будто кто-то царапал по обшивке двери. Друзья одновременно вскочили на ноги и схватились за оружие. Стук шел откуда-то из угла — там, как оказалось, находилась потайная дверь, задрапированная златотканой занавеской. Осторожный Конан, опьяненный победой, на этот раз забыл осмотреть кают-компанию.

— Входи! — прогремел бас киммерийца. Дверь тихонько приоткрылась, и в каюту скользнула изящная женская фигурка, закутанная в дорогую вуаль. Грациозной походкой она подошла к Конану и бросилась ему в ноги. Нежный женский голос вымолвил по-турански:

— Мой господин! Я — главная рабыня из походного гарема светлейшего адмирала Эбемиса Реези, мир его праху. Меня зовут Заара, и отныне мы принадлежим тебе. Ты — наш господин! Позволь нам позаботиться о тебе! Не отдавай нас рабам из гребного трюма, и мы будем служить тебе верой и правдой!

— Смотри-ка ты! — воскликнул Конан, пряча меч в ножны из шагреневой кожи. После окончания боя он выбрал себе этот меч из корабельного арсенала взамен старого, поврежденного оружием Ивкоенпаша. — Я совсем позабыл о вас! Ну-ка, веди всех, мы их хорошенько рассмотрим!

— Но хозяин, наша красота — только для твоих глаз. Нас никто не должен видеть, кроме тебя!

— Выполняй, что тебе говорят! Старый осьминог, кажется, не научил тебя послушанию! Быстро приведи других!

Словно чайка, испуганная морским орлом, рабыня выпорхнула из комнаты. Через мгновение десять закутанных в вуаль женщин стояли перед диваном, на котором возлежал их новый повелитель.

— Откройте ваши лица! — приказал Конан. Боясь его разозлить, рабыни торопливо откинули с лиц вуали. Все, кроме одной. Высокая девушка, одетая в одежды серебристого цвета, лишь испуганно отпрянула назад. Главная рабыня подбежала к ней и принялась гневно ей что-то выговаривать на странном, непонятном для киммерийца языке. Непокорная рабыня ничего не ответила, лишь поплотнее закуталась в свою серебристую накидку.

— Прости нас, господин! — склонилась в раболепном поклоне Заара. Ее примеру последовали все, кроме непокорной девушки. — Она новенькая, потому и упрямится. Я подготавливала ее для светлейшего адмирала, но она глупа и невоспитанна. Ты можешь отдать ее своему экипажу, там ее быстро научат послушанию! Или продай ее в какой-нибудь портовый бордель, так как она не сможет утешить тебя…

— Я никого не стану продавать или отдавать экипажу! — разгневался Конан. — Лет эдак несколько тому назад все могло бы быть по-другому! Но сейчас я вас всех освобожу и помогу вам вернуться в родные места.

— Не прогоняй нас, господин! У нас нет родных мест, нет и родственников! Наше предназначение — доставлять удовольствие своему господину, этому нас учили всю жизнь! Я исполню любое твое желание, каким бы оно ни было!

— Я сам был рабом и знаю, что значит свобода! К тому же Конан из Киммерии никогда не брал женщину против ее воли! Вы вольны делать, что хотите, только не попадайтесь на глаза моим орлам, большинство из них очень давно не видели женщин, понятно?

Женщины изумленно переглянулись. Они не верили своим ушам. И это говорит беспощадный

— Амра, гроза всего Вилайета?! Робкая надежда зародилась у них в душе. Может, и впрямь им позволят вернуться в родные места!

— С этого момента вы свободны! Через несколько дней мы прибудем на остров Маане. Оттуда я вас разошлю по домам. А сейчас соберите вещи и не мотайтесь среди экипажа. Если кто-то из вас хочет забавляться, делайте это осторожно. Вы можете оставаться в своей каюте, если захотите. А сейчас идите!

Но никто не сдвинулся с места. Сказанное варваром звучало слишком неправдоподобно. Затем Заара робко попыталась возразить, явно выражая мнение всех остальных:

— Мой господин, это просто невозможно! Мы всю жизнь провели в гареме, многие из нас рождены…

— Говори только от своего имени, туранская сучка! — удивительно властным для рабыни голосом прервала ее девушка в серебристом одеянии. — Я не рождена в гареме, и никогда в нем не жила! Меня зовут Реана Каази и я — наследница одного из самых аристократических родов Иранистана!

— Ты — всего лишь одна из нас, и если ты все еще девственна, то это объясняется единственно возрастом нашего бывшего повелителя, глупая гусыня! Если бы адмирал был помоложе, он бы давно раздвинул твои худосочные ноги!

Женская ссора показалась Конану забавной, и он громко расхохотался. В хохоте можно было уловить и добродушный рык сытого льва, и предупредительный клекот орла и гневный вой кровожадного волка.

— Прекратите! Я предпочитаю сражаться с дикими пиктами в густых дебрях, чем присутствовать при ссоре двух женщин! Я вам уже сказал, что отныне вы свободны, но запрещаю вам ссориться, словно гиены у падали. Если вы не перестанете, я отошлю вас на бак, чтобы вы поостыли в объятиях моих загорелых тигров!

— Прости нас, господин! — упала на колени Заара. Красивая туранка была воплощением раскаяния. — Я бы предпочла оказаться в твоих страстных объятьях, мужественный Амра!

Конан знал много красивых женщин, и он сразу смог оценить необыкновенную красоту Заары. Благосклонно пригласив ее разделить с ним трапезу, он дал знак и другим последовать за ней. Усевшись за стол, они заученным движением быстро наполнили бокалы Конана и Юмы превосходного вкуса медовухой из погребов адмирала Эбемиса. Затем из их каюты принесли причудливые музыкальные инструменты, две одалиски устроились в ногах у мужественных воинов и тронули струны. Зазвучала чудная мелодия, которую прежде мужчинам не доводилось слышать. Спустя некоторое время благородный Гелронд откланялся и удалился в свои покои. Альбу были непонятны и чужды человеческие страсти и развлечения. Но зато в каюту заглянул старший боцман Мюмюн Бег. Увидев веселую компанию, он поторопился присоединиться к пирующим. Он отлично знал, что Амра умеет не только сражаться, но и веселиться, свято следуя завету одного мудреца, который некогда сказал: «Чтобы не бояться смерти, живи так, словно ты бессмертен!» Конан ничего не боялся, потому что он жил словно бог!

Глава 5. Сияющий город

На рассвете одноглазый Альтрен разбудил гостей. Хотя надо сказать, что еще до того, как он принес им завтрак, который состоял из хлеба, вина и фруктов, их разбудил своим рычаньем волкодав Бес, который выполнял роль верного стража. Псу дали целую ягнячью лопатку, с которой он справился за считанные минуты, и тут же побежал осматривать обстановку в корчме. Вокруг все было спокойно. Обнюхав все углы, пес вернулся к хозяевам с чувством исполненного долга. Внутри кипела подготовка к отъезду. Альтрен давал последние наставления толстому аграпурцу Мухарему, которого он оставлял взамен себя.

Старый корсар не сомкнул глаз всю ночь. Даже уже после того, как в таверне остались только его стражники, Румей Оглу и усталые куртизанки, бывший помощник Амры — Северного Льва долго сидел за стойкой, понурив голову. Никто не смел прервать его раздумья, даже самый близкий его соратник Румей. С первыми лучами солнца решение было принято. Альтрен решительно приказал:

— Иди собирай вещи, Румей! Мы отправимся на «Черной пантере»!

Старый казак безропотно выслушал своего друга. Одним глотком осушил огромную кружку красного зингарского вина и стал готовиться к отъезду. Старый морской волк отлично знал, что бесполезно обсуждать решения Молнии. А время — деньги, которые старый корчмарь любил получать, а не терять.

Наконец все было готово. Распрощавшись с друзьями, искренне пожелавшими им успеха, маленькая группа путешественников направилась к пристани острова Маане. Румей вез небольшую тележку, доверху наполненную небольшими бочонками с вином и медовухой из винных погребов Альтрена. Никто не знал, сколько продолжится морское путешествие и предусмотрительный Румей не мог рисковать.

В порту у причала покачивались около двух десятков кораблей разного калибра. Небольшие шустрые казацкие «чайки» мирно дремали рядом с огромными высокобортными галерами, способными вобрать в свои трюмы целые армии. Стройные шхуны терялись на фоне громадных судов, уродливых, как недостроенные крепостные башни. Все это были суда корсарской флотилии Белого Братства, имевшие довольно-таки потрепанный и обшарпанный вид. Это произвело неизгладимое впечатление на Плама, привыкшего к тому, что на хауранских ладьях всегда царил безупречный порядок.

— Не обращай внимания, здесь в основном все такие корабли, — заметив гримасу на лице друга, пояснил Пепин, который сменил немало судов на протяжении всей своей невольничьей жизни. — Лишь на военных судах Турана и Иранистана порядка больше. Но несмотря на кажущийся хаос, в битве корсары не уступают самому дьяволу и беспрекословно подчиняются своим главарям.

На берегу их уже ждала лодка, в которой, широко расставив ноги подобно каменному истукану, стоял кушит Дел. Чернокожий помощник Золотой Пантеры не выразил удивления, когда в лодку вместе с Пламом и Пепином взобрались Альтрен и Румей Оглу.

Загорелые гребцы быстро заработали веслами, и вскоре лодка подошла к борту «Черной пантеры». Это был трехмачтовый драккар очень красивой обтекаемой формы с острым тараном на носу. На корабле царил образцовый порядок. Явно, несмотря на молодость, Золотая Пантера была толковым капитаном!

Сиана ждала их на капитанском мостике, одетая в кожаные одежды. Девушка не смогла скрыть удивления при виде Альтрена. Но тут же, не скрывая радости, бросилась к нему. Легкий румянец выступил у нее на щеках, когда она сдержанно поздоровалась с Пламом и его спутником. Плам тоже слегка смутился. Наступило неловкое молчание. Выручил многоопытный Альтрен, поспешивший сказать:

— Вот, решил поразмять старые косточки, девочка моя! Ты ведь примешь своего старого дядюшку, а то я совсем заплесневею на Маане. Совсем другое дело, когда у тебя под ногами палуба и морской бриз ерошит тебе волосы. А если ты к тому же запланировала и какое-то нападение на туранский конвой, я тебя просто расцелую! Эх, давно у меня так не чесались руки! А ведь какие времена были раньше! Амра не давал покоя разным толстосумам! Шелковые реки стекали к нам в трюмы, сколько товару… А какие благовония!.. И все это денежки, денежки!..

— Мы вам тоже не уступим, дядюшка! Сколько кораблей мы отправили на дно кормить рыб! А трюм «Черной пантеры» оказался достаточно вместительным! — возразила Сиана, почувствовав, что ее корсарская честь задета.

— Да неужели ты считаешь хорошей добычей тех худосочных рабов, которых вы добываете в последнее время? И можно ли хвастаться тем сукном, которое и моль отказывается есть! А кожи?! Да я не могу их сбыть даже вшивым зуагирам! И это ты называешь добычей? Тьфу! Амра всегда отпускал рабов и гребцов, даже пленных моряков, а откуп брал только за высших офицеров и знатных господ! Мы не знали счет золотым монетам, девочка моя! Считали золото мешками! Мешками, а не тощими кошельками! Никто не может сравниться с Амрой!..

…На востоке заалел горизонт. Небесное светило веером распустило лучи, как бы торопясь подсказать, что время пустых разговоров истекло и пора приниматься за дело. «Черную пантеру» и ее пестрый экипаж ждал нелегкий долгий путь. Пора было отправляться в дорогу…

* * *

Огненный солнечный диск озарил высокие башни блистательного Аграпура — дворца императора Илдиза, построенного прямо на скалах над лазурным морем. И сразу же золотым светом засияли все купола. Вездесущая молва утверждала, что во дворце туранского властителя более тысячи комнат и залов, а подземные коридоры тянутся на сотни миль, уводя в глубь горы. Туранская империя могла позволить себе такую роскошь, ибо недаром ее называли жемчужиной Востока. Обширные плодородные поля, луга, на которых вольно паслись тучные стада коров, овец и верблюдов, носились несметные табуны чистокровных жеребцов — все это всего лишь малая часть несметных богатств мудрого императора Илдиза. Золотые реки от таможенных сборов текли в императорскую казну, многочисленные шахты и рудники денно и нощно работали во благо императорского двора. В отличие от своих воинственных предков из династии Муарда Илдиз отказался от политики завоеваний и посвятил долгие годы укреплению государства. И сейчас настало время, когда Туран пожинал плоды мудрой политики, богател и процветал.

Однако, как это нередко случается в семье, молодой престолонаследник Ездигерд, в отличие от своего отца обладал слишком воинственным нравом. Именно под его нажимом началась подготовка нового похода на Иранистан. Плохо было то, что многие подданные Илдиза поддерживали Ездигерда, помня о богатой добыче во время последней войны.

На площади перед самой высокой башней, которую называли «Центром мира» разговаривали двое. Несмотря на невысокий рост, они, тем не менее, выделялись на фоне молодцеватых стражников, которые сопровождали их. Один из них, атлетического сложения хайбориец, был одет в одежды элегантного покроя, на плечах у него была темно-коричневая накидка из дорогого кхитайского шелка. Но не дорогие одежды, а мужественное выражение красивого лица с аккуратно подстриженной бородкой привлекало внимание. Человек этот не был вооружен. Его спутник был гирканцем невысокого роста и тщедушного телосложения. Мелкие черты смуглого лица подтверждали его принадлежность к этому племени. Гирканец был облачен в накидку из дорогой шагреневой кожи, на поясе, украшенном золотым шитьем, болтался кривой туранский ятаган.

Главный императорский евнух толстый Эвмин окинул гостей испытательным взглядом. Потом сделал знак почетному караулу и повел гостей в тронный зал императорского дворца.

Тронный зал впечатлял своими размерами и роскошью убранства. Потолок был украшен золотым и серебряным орнаментом, вдоль стен стояли прекрасные скульптуры работы гениальных мастеров. Парчовые портьеры украшали окна, дополняя восточную пышность тронного зала. Посередине на постаменте из красного дерева стоял трон, украшенный деревянной резьбой искусной работы. На нем восседал император Турана Илдиз Мудрый. Монарх был уже в возрасте, но это еще больше подчеркивало его благородство. Скромный белоснежный хитон не мог скрыть атлетической фигуры. На голове у него была надета небольшая золотая корона. Столь непритязательное одеяние еще больше подчеркивало великолепие окружающей обстановки. Рядом с монархом сидел его сын, престолонаследник Туранской империи принц Ездигерд. Он так же, как и отец, был высокого роста и недюжинной силы. Говорили, что долгие часы он проводит с самыми знаменитыми оружейными мастерами Турана, которые обучают его боевым искусствам. Говорили также, что далеко не каждый мог устоять перед его свирепой напористостью во время боя. На принце был золототканый кафтан, усыпанный драгоценными камнями. На широком поясе висел огромный ятаган, рукоятка которого была украшена рубинами и изумрудами.

Эвмин, выполняющий также функции церемониймейстера, представил гостей.

— Благородный Реас Богард из Офира и Кетраг, сын Бато из Гиркании, просят милостивейшего великолепного Илдиза Мудрого, императора Турана, повелителя всего восточного мира, сатрапа Султанапура, Аграпура, Хоарезма, Замбулы, Самары, Шангары, доминиона моря Вилайет, покровителя Гиркании, Иранистана, Вендии и Куша принять их!

— Добро пожаловать, дорогие гости, благороднейшие господа Реас Богард и Кетраг, сын Бато! Расскажите нам о ваших путешествиях по белу свету. Ты, благороднейший Реас Богард, Повелитель Зари, наверняка принес радостную весть старому другу!

— Ваше величество, Ваши слова эликсиром ложатся мне на душу. Дружеское благорасположение столь мудрого и справедливого правителя — дар поистине бесценный! Но наши незначительные приключения вряд ли вас заинтересуют.

— Благородный Реас Богард как всегда скромен! Разве можно назвать незначительной битву под Келиннаном, или поединок с самым страшным магом Тот-Атоном. Наш брат, король Заморы Озрик Терраспидес подробно описал нам ваши приключения в Аренджуне, где произошло столкновение с жрецом Хирентом.

— Ваше величество как всегда правы — недостатка в приключениях не было. Я расскажу вам обо всем, о чем вы меня попросите, но прежде хочу спросить о вашем драгоценном здоровье.

— Стареем, Реас, стареем! Забота об империи отнимает много сил и здоровья. Слава Всевышнему, наш сын Ездигерд, уже возмужал и теперь сможет помогать нам править страной.

При этих словах молодой великан демонстративно повел могучими плечами и горделиво осмотрел присутствующих. Явно, скромность не входила в список добродетелей наследника Туранской империи.

— Я не только стану тебе помогать, но и сам поведу войско против иранистанских псов, отец! Пусть все узнают, кто такой Ездигерд Громовержец!

— Не кипятись, сынок! Войны и сражения — не единственный способ увековечить свое имя! — В глазах старого императора блеснул огонек неодобрения. Явно, он не был согласен со словами сына. — Вот, например, Реаса Богарда люди запомнят прежде всего как человека, который избавил много городов от Черной смерти, спас много человеческих жизней, написал много умных книг. Он намного более известен и славен, чем те мастера оружия, с которыми ты дружишь. Вряд ли кто-либо вспомнит о них, когда неумолимая Смерть придет за ними. А ведь она неминуемо настигает тех, кто поступает поспешно и неразумно.

Лицо Ездигерда вспыхнуло. Чувствовалось, что он едва сдерживается, чтобы не наговорить отцу дерзостей.

— Но тем не менее, отец, Реас Богард больше известен как могучий маг и волшебник. И называют его Повелителем Зари! Весть о победе под Келиннаном пролетела над миром как весенний ураган! Говорят, что именно там Богарду удалось победить Великого властителя Черного круга, хотя мне и не верится. Еще не нашелся такой человек, кто бы мог решиться выступить против высших жрецов Сета, трижды будь проклято его имя! — Желчные слова принца выдавали его гнев. Явно, ему былонелегко смириться с чужой славой!

Реас Богард не ответил на намек принца, сохраняя спокойствие и невозмутимость. Но его спутник еле сдерживался, чтобы не поставить чванного принца на место. Хотя это было бы простительно для вождя многочисленного и сильного племени, которое не признавало никакой власти над собой.

Старый император, стараясь разрядить накалившуюся обстановку, вызванную дерзкими нападками принца, хлопнул в ладони. Тут же, словно по мановению волшебной палочки, появились прекрасные девушки, которые поставили перед туранским императором и его гостями подносы, уставленные изысканными восточными сластями. Мудрый император пригласил гостей разделить с ним трапезу. Гости поблагодарили и приступили к угощению, запивая шедевры кулинарного искусства придворного повара душистой амброзией.

Насытившись, Богард выполнил просьбу своего царственного друга и стал рассказывать о приключениях Отряда Света в последние несколько месяцев. Любознательный Илдиз внимательно слушал, время от времени качая головой в знак удивления и восхищения. Принц Ездигерд и здесь реагировал бурно. Он нетерпеливо вертелся, подпрыгивал на месте, а в особенно напряженные моменты громко вскрикивал. Когда Реас Богард закончил свой рассказ, принц вскочил и первым поднял тост за павших под Келинанном.

— Как жаль, что меня не было с вами, о, благородный рыцарь! Какие славные дела довелось вам вершить! Как бы мне хотелось сопровождать вас во время следующего приключения!

— Боюсь, Ваше высочество, что разочарую вас, но мы не ищем приключений или удовольствий. Такой спутник, как вы, с вашими качествами предводителя и вашими воинскими умениями, был бы незаменимым для нашего отряда. Но вы взвалили себе на плечи намного более тяжкое бремя — помогать вашему отцу в управлении Великой Туранской империей! — дипломатично ответил Богард. — Слава, которая непременно ожидает вас на поприще справедливого и достойного правителя своей страны, несравнимо больше нашей.

— Да, это так! — высокомерно ответил Ездигерд. — Очень скоро я соберу и поведу за собой огромную армию и флот. Этим вонючим ксерксам тогда придется туго. Попляшут они у меня! А потом… потом я завоюю Вендию и Куш. Никто не будет в состоянии противостоять мне. Гиркания и Кхитай сами падут. А их правители будут ползать у меня в ногах, прося о пощаде!

Престолонаследника явно воодушевили собственные речи. Глаза его горели безумным огнем, а губы продолжали изрекать страшные слова:

— Западные королевства пусть тоже особенно не задирают нос, а то как бы мой меч не поплясал на их головах!..

— Хватит! — не выдержал старый император. — А после этого ты, наверняка, нацелился на Пунт, Кешан, Амазон и Зембабве! А по пути можно расправиться с Меру, Лемурией, Атлаей и Му, да? Все это навязчивые фантазии незрелого юноши, возомнившего о себе бог знает что…

— Это великие планы гениального предводителя, отец! — вскочил Ездигерд, забывший о приличиях. — То, что ты даже не смел и подумать о подобном, не дает тебе права…

— Ездигерд! — повысил голос император. — Немедленно замолчи. Я пригласил тебя не для того, чтобы слушать тут твои безумные речи, а для того, чтобы ты мог почерпнуть мудрости из бездонного источника. Ты же ведешь себя как незрелый юнец, недостойный находиться в одной комнате с великими мужами! Сядь и слушай!

Сын императора неохотно опустился на место. Лицо его пылало. Было видно, что он еле сдерживает негодование. Грудь его бурно вздымалась, а глаза сверкали огнем. Сколь непохож был этот юноша на спокойного, выдержанного и мудрого Илдиза!

Богард и Кетраг молча наблюдали за этой сценой. Конфликт отцов и детей стар, как мир, но явно Туранскую империю ожидали нелегкие времена после того, как Эрлик позовет к себе старого Илдиза.

Красивые рабыни поднесли гостям сладкий шербет — это питье у туранцев означало конец угощения. Поведение престолонаследника омрачило радужное настроение в тронном зале. Все вздохнули с облегчением, когда прием подошел к концу. Старый император постарался смягчить обстановку и тактично спросил:

— Благородный Реас, что вы думаете по поводу планов моего сына о расширении империи?

Богард задумчиво сказал:

— Планы поистине смелы и грандиозны. Расширение влияния столь древней и уважаемой цивилизации, какой является туранская цивилизация, заслуживают особого внимания. Но я все же придерживаюсь мнения, что мир, каким бы он ни был, даже если он не приносит почестей и славы, все-таки лучше продолжительной и кровавой войны. А без войны ни одно из перечисленных здесь принцем королевств не присоединится к будущей великой империи, о какой он мечтает… В прошлом был такой великий правитель Кел Атлант… Ему почти что удалось объединить все тогда существующие земли. Но и он провалился в своей попытке создать мировую империю. Дело в том, что народы, живущие в разных странах, очень отличаются друг от друга — по своему быту, верованиям и вожделениям…

— Но разве не может хорошо подготовленная и обученная армия во главе с умным предводителем осуществить те цели, которые я здесь определил? — уже более спокойно включился в разговор Ездигерд. — Туран — самое богатое королевство и в последние десятилетия его силы только приумножались. А все другие королевства обескровлены в бесконечных междоусобицах!

— Вот именно, сынок! Вот и ответ на все твои вопросы! — довольный, усмехнулся Илдиз. — Именно мир и поможет еще больше укрепить нашу империю. Если же ты нападешь на Иранистан, гирканцы тут же воспользуются слабостью наших северных границ и нападут на нас. Если же мы пойдем на юго-восток к Вендии, хайборийские княжества не преминут напасть на нас с запада… Так что худой мир лучше доброй ссоры! Но хватит политики! У меня к тебе убедительная просьба, Реас! Пожалуйста, встреться с иранистанским послом — визирем Рапторхана Тошвелом Шахом. Есть одна нерешенная проблема между нашими странами и, как мне думается, ты можешь здесь помочь…

Глава 6. Гибельный берег

Встреча с иранистанским послом проходила в покоях дворца, которые любезный Илдиз предоставил Реасу Богарду. Как и все в Аграпуре, они были олицетворением роскоши. Богард и визирь шахима Рапторхана разговаривали с глазу на глаз. Тактичный Кетраг извинился, сославшись на свое желание посмотреть, как устроят их скакунов в императорских конюшнях, и удалился. Асгалунские скакуны Богарда и Плама — Пустынный вихрь и Огненный танец, как и огромный черный жеребец Конана по кличке Зверь прекрасно перенесли путешествие по морю, но изящная кобылка Стрела принесла своему хозяину немало тревожных минут, пока привыкла к новой обстановке.

А в это время толстый евнух представлял Реасу Богарду ксеркского вельможу. Согласно дворцовому ритуалу он перечислил длинный список предков первого советника иранистанского монарха. Сам же Тошвел Шах эль Самин бин Юриди оказался довольно-таки невзрачным на вид, плешивым крепышом невысокого роста с отменным телосложением. На умном, одухотворенном лице выделялись проницательные глаза. Завидя Богарда, иранистанец склонился в почтительном поклоне, желая тем самым засвидетельствовать свое уважение.

— Сердце мое радостно поет при одной только мысли, что мне выпало счастье засвидетельствовать свое почтение самому мудрому человеку нашего времени — Повелителю Зари! Мои потомки будут гордиться тем, что именно мне довелось встретиться с вами, достопочтенный Реас Богард из Офира! — вымолвил ксеркс.

— Встреча со столь знаменитым человеком является большой честью для меня! — столь же велеречиво ответил Реас Богард. — Я очень польщен, ваше превосходительство, что вы нашли время, чтобы встретиться со мной.

Небрежным жестом посол приказал евнуху удалиться. Затем поудобнее устроился на низенькой кушетке, покрытой прекрасной леопардовой шкурой. Богард лично поднес ему бокал, наполненный янтарной медовухой, и блюдо с крупными финиками. Гость тут же предложил тост за здоровье и благополучие всех ученых мужей во всем мире. Затем завязался обычный, ничего не значащий разговор. Явно, гость не торопился раскрыть причину своего столь откровенного желания встретиться с Повелителем Зари. И только после того, как они обменялись всевозможными любезностями и разного рода уловками для того, чтобы узнать характер своего собеседника, визирь решил раскрыть карты.

— Премудрый Реас! Ни для кого из нас не секрет, что времена мира и благополучия в государствах, расположенных по берегам моря Вилайет, скоро останутся в истории. Слишком велики амбиции молодого принца Ездигерда, а корона с каждым годом становится все тяжелее для премудрой головы императора Илдиза. Но не только это заставило меня просить вас о встрече, отнимая таким образом у вас драгоценное время! Светлейший, в настоящее время к югу от гор Ильбарс происходят столь странные, необычные вещи, что богоподобный шахим Рапторхан Пеепи, да будет имя его священно, специально отправил меня в Туран, чтобы здесь, во дворце, попытаться раскрыть тайну Нефритовых джунглей, как мы называем эти земли. Однако ограниченные возможности одного человеческого ума не позволяют даже приоткрыть таинственное покрывало неизвестного… Как нам кажется, невозможно определить ту мистерию, которой окутаны наши северные границы…

— Вы говорите слишком загадочно, любезный Тошвел Шах. Ваши слова заинтриговали меня! Мне известно, что южное побережье моря Вилайет покрыто непроходимыми джунглями, в которых обитают ужасные звери. Но мне думается, что вряд ли первый советник правителя Иранистана стал бы проделывать путь в тысячи миль только для того, чтобы разрешить вопрос, связанный с самыми обычными проблемами этих земель.

— Именно так, светлейший Реас Богард! Ваши знания и ваша интуиция не знают границ! Эти земли поистине безлюдны и мало исследованы. Мое королевство вело немало споров о них с Туранской империей. Были пролиты моря крови, но единственной ценностью этих мест являются нефритовые рудники, открытые там лет сто назад. Этот минерал представляет для нас большую ценность в нашей торговле с Кхитаем и Вендией, потому мой светлоликий хозяин всегда держал там гарнизон, чтобы охранять рудники, несмотря на убийственный климат и ужасные природные условия. Но два года назад связь между Нефритовыми рудниками и остальной частью страны внезапно прекратилась. Все попытки элитных частей добраться до них оказались безуспешными. Более того — из этих походов не вернулся ни один солдат! Ни один! Полгода назад шахим послал туда целую когорту Серебряных Леопардов во главе со славным Эмбером Шахом Каази, Покорителем Касалей, воином смелым и решительным, но вместе с тем осторожным и очень опытным. Эмбер Шах принял все меры предосторожности, а также взял с собой несколько дюжин почтовых голубей на случай внезапной атаки противника, которая бы привела к полному уничтожению его отряда. Эмбера Шаха постигла та же участь, что и других — он попросту исчез! Сатрапы Ильбарса и Бенны в свою очередь посылали экспедиции, которые словно сквозь землю провалились!

— То, что вы говорите, премудрый Тошвел, звучит просто невероятно! У вас есть этому хоть какое-то объяснение?

— У меня было немало предположений… Да, именно предположений. Но ни одно из них не подтвердилось. Восстание рабов, нашествие на Туран, эпидемия, набеги пиратов из Белого Братства. Однако наши шпионы на Маане ничего не заметили, а эпидемия просто не могла уничтожить все отряды. Если бы рабы подняли восстание, нам бы удалось поймать хоть нескольких беглецов, которые пожелали бы отправиться в родные края…

— Илдиз клянется, что туране не имеют с этим ничего общего, и знаете, я склонен ему верить. Он даже показал мне секретный доклад правителя Хоарезма Адража Хана, в котором тот сообщает о бесследном исчезновении большого военного отряда, посланного в Нефритовые джунгли на разведку!

— Вы знаете, Ваше превосходительство, мне никогда не доводилось слушать ничего подобного! Да, загадка, ничего не скажешь!

— Именно, достопочтенный Реас Богард! В Иранистане наблюдаются брожения среди населения. Торговля с Кхитаем и Вендией потихоньку замирает… В результате загадочных событий исчезли тысячи обыкновенных солдат и офицеров, в том числе и мой друг и приближенный шахима генерал Эмбер Шах… При разговорах о южном побережье моря Вилайет все чаще звучит мрачное название — Гибельный берег…

* * *

Наутро на корабле «Прекрасная дева» царило тяжкое похмелье. Вчерашние рабы с трудом приходили в себя после празднования победы. Колоссальное количество выпитого могло бы оказаться роковым для любого человека, но только не для подчиненных Северного Льва — Амры, возвратившегося из небытия, чтобы спасти их от галерной каторги, которые просто отделались обычной головной болью.

В капитанской каюте пробуждение было легким. Конана, возлежавшего на удобном диване, застланном кхитайским шелком, пробудили ласки Заары, бывшей одалиски погибшего адмирала Эбемиса. Всю ночь Конан и Заара предавались любовным утехам и заснули только под утро, когда уже занималась заря. Красавица иранистанка оказалась необыкновенно искусной любовницей. В другом отсеке каюты сладко похрапывал Юма. Чернокожий гигант обнял во сне стройную кушитку, и ему наверно снились родные джунгли Кешана.

Киммериец нежно поцеловал Заару, легонько отстранив ее от себя. Грубый и беспощадный в бою, Конан был удивительно нежен и внимателен с женщинами. Довольно мурлыкая, как сытый котенок, Заара встала с ложа и, обернув вокруг тела простыню, отправилась готовить обильный завтрак для мужчины, который открыл для нее Двери рая. После слишком долгого общения с немощным адмиралом, молодая чувственная женщина по достоинству оценила умения великана.

Конан с удовольствием вытянулся на постели. Раны и ушибы, полученные в бою, утихли и уже не болели. Природа одарила его необыкновенным умением — быстро восстанавливаться. Сейчас Конан переживал триумф. Он стал капитаном огромного корабля с верным ему экипажем, готовым последовать за ним даже в ад. После того, как он пополнит ряды команды на Острове Железных идолов, даже целая иранистанская армада не будет представлять для него угрозу. На Маане он, может быть, узнает что-нибудь о своих исчезнувших товарищах. Теперь, когда у него есть корабль, поиски Плама и Пепина станут намного легче.

Конан потянулся за бокалом, доверху наполненным медовухой, и взяв его, сделал большой глоток. Именно в этот момент он заметил, что красивый гобелен, на котором был изображен разъяренный тигр, нападающий на жертву, легонько колышется. Это заставило его тут же вскочить и принять оборонительную позу.

— А ну-ка выходи!

Из-за гобелена выскользнула тоненькая, закутанная в покрывало фигурка. Одалиска Эбемиса! Девушка сильно дрожала — то ли от страха, то ли от переживаний.

— Ты что здесь делаешь? — ледяным тоном спросил Конан. Однако ответа не последовало. Рабыня только еще больше сжалась, потом отбежала в дальний угол каюты.

— Слышишь, говори! Кто ты и что тут делаешь? Говори, а то я найду способ развязать тебе язык!

— Я… я — Реана, — прерывающимся от волнения голосом произнесла девушка, — дочь генерала Эмбера Шаха.

— А что делает дочь прославленного полководца в гареме его соратника? Более того — что ты делаешь сейчас в моей спальне?!

— Мой отец бесследно исчез полгода назад где-то в районе Гибельного берега. Коварные советники шахима обвинили его в государственной измене. Наше имущество было конфисковано в пользу империи, а меня продали как скотину на невольничьем рынке в Секундераме…

— Странно, а почему я ничего не слышал о подобном Гибельном береге… Где он находится?

— Так прозвали Нефритовые джунгли на южном побережье моря Вилайет. Никто оттуда еще не возвращался. А мой отец…

Силы оставили рабыню и она разрыдалась.

— Ладно, не реви! — То, что не могли сделать мечи врагов, сделали женские слезы. — Конан растерялся и не знал, что ему делать. — Не реви, ты больше не рабыня. К тому же еще не известно, что случилось с твоим отцом!

— Я уверена, что он мертв… Он был знаменитым полководцем и очень опытным исследователем… Он мертв… — продолжала рыдать Реана.

В этот момент появилась Заара. В руках у нее был поднос, на котором стояло блюдо с дымящимися мясными колбасками.

Опытную одалиску не могли тронуть женские слезы и, желая побольнее уязвить непрошеную гостью, она сказала:

— Вместо того чтобы хлюпать носом, лучше поешь, а то совсем стала похожа на скелет.

— Ах ты дрянь! Грязная шлюха! Сучка! — Слезы Реаны мгновенно высохли, душу ее наполнил гнев. — Еще вчера твой хозяин, кому ты лизала ноги, был жив, а сегодня ты уже валяешься в постели с его палачом!

— А-а, так вот в чем дело! Значит, ты всю ночь не сомкнула глаз, высматривая, что могут сделать настоящая женщина и герой! Ничтожная тряпка! Ходячий скелет! Пошла бы ты лучше на гребную палубу, там наверняка найдется какой-нибудь кушит, давно не пробовавший женской плоти. Он не станет с тобой церемониться, секундерамская уродина!

С глухим стоном Конан опустился на кровать и схватился за голову. Варвар не раз оказывался перед лицом смерти, многократно выходил победителем из смертельных схваток с врагом, но панически боялся женских ссор.

К тому же к двум женщинам в кают-компании присоединилась подружка Юмы и другие рабыни адмирала Эбемиса, и их голоса, проклинающие друг друга на разных языках, достигли немыслимого крещендо. Заглянувший было в каюту верный Мюмюн Бег, узнав, в чем дело, тут же исчез, как дым. Старый туранец знал, что означает скандал в гареме!

И когда Конан уже было решил, что пришел его смертный час, и что лучше всего без сопротивления предоставить свою душу Крому, пришло неожиданное спасение — громоподобный голос проревел:

— А ну-ка прекратите!

В кают-компании наступила мертвая тишина. Одалиски подобно осенним листьям, которые разметал смерч, разбежались по углам и притихли. Некоторые даже присели на корточки от неожиданности. В кают-компанию, словно огромная статуя из черного дерева, ввалился Юма. На нем не было даже набедренной повязки, но это, казалось, не смущало исполина. Кушит зевнул и сладко потянулся. Потом уселся за стол, придвинув к себе поднос с аппетитными колбасками. Обведя присутствующих невинным взглядом, бывший цирковой атлет, а ныне капитан вольной галеры под названием «Прекрасная дева», зевая спросил:

— Кажется, кто-то здесь говорил о том, что пора завтракать?

* * *

Как раз в эту минуту волкодав по кличке Бес заканчивал свой обильный завтрак. На баке пиратского корабля «Черная пантера» собралась разнородная компания. Золотоволосая Сиана Блейн оживленно объясняла что-то Пламу из Славинии. Красивый юноша, освещенный лучами восходящего солнца, только улыбался ее словам и согласно кивал. Молодые люди как бы позабыли обо всем на свете, словно иных спутников и не существовало. Правда, Беса тоже не интересовало происходящее на палубе. С глухим рычаньем он старался разгрызть сладкую мозговую косточку, понимая, однако, что его хозяин тоже нашел сейчас что-то вкусненькое и ему не следует мешать…

Старый Альтрен тоже чувствовал себя в своей тарелке. С тех пор, как он ступил на качающуюся палубу корабля, старый пират словно сбросил с плеч десяток — другой годков. Он припоминал славные времена, когда они были вместе с Северным Львом — Амрой… А то что происходило у него под носом… Так что тут такого — просто хорошая девчонка встретила отличного парня… Альтрен любил Сиану, как родную дочь, и о лучшей партии для нее он даже не мог и мечтать… Разумный парень, хорошо воспитанный, отличный воин… К тому же воспитанник Реаса Богарда из Офира… Повелителя Зари… Хранителя Меча… Чувствовалось, что у парня водятся деньжата… денежки… денежки… Сладенькие золотые колесики, которые так интересно звенят… А палуба так убаюкивающе качается… И солнце так печет… солнце… денежки…

Кобольд Пепин тоже чувствовал себя спокойно. Очень скоро они сойдут на землю и отыщут остатки Отряда Света. Многих из них ему так не хватает… Даже того надменного выскочки альба

Гелронда, который так похож и вместе с тем столь отличается от Ололивела…

Самые большие проблемы были у казака Румея Оглу. И как не сжиматься сердцу от ужасных предчувствий, если ты не уверен в завтрашнем дне! Если ежечасно, ежеминутно ты должен заботиться о хлебе насущном, а вернее — о вине насущном! К чему нужно было проводить точные расчеты, если на борту корабля оказался ненасытный змей — чернокожий Дел! Скорее даже и не змей, а бездонная бочка! Это он опорожнил за завтраком бочонок Румея, которого тому хватило бы на неделю! Более того, он его выпил не как утонченный гурман, понимающий толк в вине, а как уличный пес, жадно лакающий из лужи! Бр-рр! Призрак смерти от жажды навис над Румеем, и он чувствовал себя очень несчастным. Хоть бы скорее они напали на какой-то корабль, чтобы пополнить запасы питья!

— Там, на юге, абсолютно дикие непроходимые леса, которые населяют загадочные страшные звери, — продолжала Сиана свой урок географии. — Есть и нефритовые месторождения — целые горы драгоценных камней и золота! Эх, если бы мы могли совершить небольшой набег…

— Мой учитель Реас Богард рассказывал мне об этих землях, — мечтательно отозвался Плам, не отрывая восторженного взгляда от горизонта и от прекрасного лика своей собеседницы. — Он говорил мне, что слишком много в них загадочного и манящего…

— К сожалению, именно там находится Гибельный берег, — продолжила девушка. Лицо ее снова залилось краской, как было каждый раз, когда глаза их встречались. — И там происходят ужасные вещи!

— Корабль на горизонте! — послышался голос вахтенного матроса, взобравшегося на мачту. Все встрепенулись. Даже задремавший было Альтрен вскочил на ноги и зашарил глазами по горизонту в поисках неизвестного судна.

Вскоре все его заметили.

— Этот не из наших. Скорей всего, иранистанская боевая галера. Готовьтесь к бою! — глаза капитана Сианы Блейн заблестели в предвкушении приключения. — Хорошенькая добыча нас ждет! Эту жирную черепаху давно пора разделать под орех!

— Вино! Вино и добыча! — обрадовался и Румей Оглу.

Только Альтрен замотал головой в знак несогласия.

— Нам во что бы то ни стало надо избежать боя. Обычно в этих кораблях трюмы набиты солдатами и оружием, а товара и другой добычи там совсем мало. То, что этот иранистанский корабль вошел столь далеко в туранские воды, означает, что он вообще не боится, а значит, хорошо подготовлен к бою!

Золотая Пантера послушалась старого пирата. С огромным нежеланием она все же приказала рулевому изменить курс, чтобы избежать встречи с огромной галерой. И вскоре та бесследно растаяла на горизонте.

— Корабль на горизонте! — этот возглас заставил многих на «Прекрасной деве» вскочить на ноги.

Наконец-то добыча сама шла в руки! Вчерашние рабы довольно потирали руки. Никто из них не сомневался, что с таким предводителем, как Амра, победа им обеспечена!

Конан выскочил из каюты и обвел взглядом горизонт. Туранец Мюмюн Бег, оказавшийся рядом, прищурил глаза:

— Это корабль Белого Братства! По-моему, «Черная пантера» Гоама Блейна. Ты наверняка его помнишь, Амра, как раз в твое время это был известный контрабандист.

— Конечно, помню. Не стоит за ним гнаться — его корабль — как гончая. К тому же они наверно приняли нас за иранистанцев.

— Просто старый крокодил отправился на промыслы! Ты прав, капитан! Мало кто может угнаться за «Пантерой» Блейна. Ничего, скоро мы прибудем на Маане и тогда пополним ряды нашего экипажа. К тому же и поспрашиваем о твоих потерпевших крушение.

Конан повернулся и направился к каюте, где Юма продолжал уплетать завтрак. Одалиски с умилением наблюдали за ним, не успевая ставить на стол все новые и новые блюда и непрерывно наполняя бокалы, которые великан тут же опорожнял.

— Скажи, как ты смог это сделать — одним словом укротить этих ос? — восхищенно спросил Конан.

— Проще простого — когда-то я служил евнухом в гареме сатрапа Замбула и знаю, как с ними обращаться! — продолжая жевать ответил кушит.

Эти слова вызвали взрыв смеха, потому как обнаженный великан мог быть кем угодно, только не скопцом. Великан угрожающе взглянул на женщин — лишь блеснули белки глаз. Одалиски тут же испуганно умолкли. Довольный достигнутым успехом, Юма добродушно расхохотался. Конан и женщины тоже залились веселым смехом, и долго еще из каюты доносились взрывы смеха.

* * *

— То, что я только что услышал от вас, достопочтенный бин Юриди, кажется мне необыкновенно интересным и достойным самого серьезного внимания! — сказал Реас Богард, внимательно выслушав рассказ иранистанского посланника. — Гм… Гибельный берег… Знаете, как только я покончу с неотложными делами здесь, в Аграпуре, сразу же займусь этой загадкой.

— Пусть боги будут с тобой, о великий Повелитель Зари! Я не сомневаюсь, что только ты сможешь разобраться в том, что случилось в Нефритовых джунглях. Если ты позволишь мне, я поеду вместе с тобой. Может быть, тебе понадобится та скромная помощь, которую я смогу тебе обеспечить!

Реас с удивлением и благодарностью взглянул на ксеркса. Никогда бы не смог предположить, что этот невзрачный толстяк может проявлять смелость и решительность. Не столь уж часто встречались эти качества среди высших сановников императорских дворов, тем более никогда не случалось, чтобы они предлагали свою помощь при опасных миссиях.

— С удовольствием и благодарностью принимаю ваше предложение, Ваше превосходительство! Но чтобы решить столь нелегкую на мой взгляд задачу, нужно будет приложить все наши знания, силы и способности. Гибельный берег… — задумчиво повторил мудрец. Неизвестно почему, отвратительное предчувствие закралось ему в душу…

Глава 7. Кровь и пепел

На острове Маане почти никто не заметил приход бывшего иранистанского корабля. Несколько контрабандистских ладей, заметив неповоротливое судно, заблаговременно поспешили поднять якоря и скрыться за горизонтом.

Пиратское поселение было почти безлюдным, если не считать нескольких пьяных корсаров, не успевших по вполне понятным причинам подняться на свои корабли. Даже в таверне «На дне» никого не было. Вообще твердыня всех пиратов походила скорее на кхитайское селение после гирканского нападения. Расспросив старого Мухарема, которого Альтрен оставил вместо себя, Конан узнал о том, что капитан «Черной пантеры» Сиана Блейн отправилась на своем корабле против туранского конвоя и большинство пиратских капитанов присоединились к ней, и что

Альтрен и его боцман отплыли на борту «Черной пантеры». А узнав о том, что на остров прибыли какие-то незнакомцы, потерпевшие кораблекрушение, Конан даже зарычал от ярости, ибо он безошибочно распознал в русоволосом юноше, победившем в поединке грозного капитана Уркио, своего друга, славина Плама, которого он безуспешно разыскивал столько дней!

Пребывание «Прекрасной девы» на острове Железных идолов длилось всего несколько часов, необходимых для того, чтобы пополнить запасы провизии и питьевой воды. Одалиски из гарема адмирала Эбемиса были оставлены на берегу. Каждой из них Конан вручил по кошельку, полному золота. Путь домой каждой из них очерчивался долгим и трудным, к тому же эти девушки пережили немало, и нужно было их вознаградить. Невольницы не могли поверить, что с ними обошлись как с людьми, и тепло простились с Конаном, которому каждая из них с удовольствием осталась бы служить…

Авантюристы, не попавшие на свои корабли, были включены в экипаж Конана. Рассевшись по веслам, новоиспеченные пираты с веселыми песнями взялись за дело, и галера быстро понеслась по волнам к берегам Хоарезма.

* * *

А в это время не так уж далеко от Маане, из огромного порта туранской столицы должна была отправиться в плаванье яхта султанапурского правителя под названием «Жемчужина Вилайета». Созданная самыми искусными корабельных дел мастерами империи, она сочетала в себе все необходимые для корабля качества — прочность, надежность и быстроходность. Кроме того, она была оснащена с присущим туранскому двору размахом и роскошью. Однако ее владелец не собирался на этот раз участвовать в походе. Император Илдиз предоставил яхту своему гостю и сердечному другу — офирскому мудрецу Реасу Богарду. Повелителя Зари должен был сопровождать посол Иранистана визирь Тошвел Шах.

Провожать гостей на пристань пришли немногие. Причиной тому была туманная ненастная осенняя погода. Главный церемониймейстер евнух Эвмин переминался с ноги на ногу и потирал руки, чтобы согреться. Он любил тепло, и теперь не мог дождаться, когда же наконец гости уплывут. Почетный караул, состоявший из рослых гвардейцев, уже был построен и стоял, не шелохнувшись, напоминая собой монолитную колоннаду.

Гирканец Кетраг, сын Бато, который оставался в Аграпуре, без лишних слов крепко пожал Реасу Богарду руку. Мудрец решил, что кто-то должен предупредить Конана или Плама о его намерениях разгадать загадку Гибельного берега. Кетраг с неудовольствием оставался на берегу, хотя он отлично понимал всю ответственность поставленной перед ним задачи. Хотя туранский властитель с большой приязнью относился к Реасу Богарду и его друзьям, нельзя было рассчитывать только на случайность. Мрачный киммериец или все еще неопытный славин могли и не догадаться спросить о них во дворце императора. Гирканин должен будет ходить на пристань каждый день, надеясь получить хоть какую-то весточку о своих товарищах. К тому же ему нужно будет присматривать за своей кобылкой, которая скоро должна дать приплод.

Все собрались на борту яхты. Гвардейцы вынули из ножен мечи и ударили ими по щитам — знак, что корабль готов к отплытию. Капитан «Жемчужины Вилайета» дал команду отдать швартовы, и спустя секунды яхта отчалила от берега. Высочайшие гости монарха поплыли навстречу своей судьбе, навстречу Гибельному берегу…

* * *

… А там все напоминало об ужасающих событиях. Обгоревший корпус гордой галеры, выброшенной на берег, походил на скелет огромного кита на прибрежном рифе. По всему берегу виднелись следы жестокого сражения — обломки судов, обрывки парусов. Повсюду валялись или покачивались на волнах в прибрежной полосе трупы убитых. Легкие, ласковые волны Вилайета иногда с шипением набегали на песчаную отмель, перекатываясь через мертвые тела, как бы стараясь вернуть их к жизни. Смерть славно поработала своей косой на песчаном пляже восточнее Бенны…

Почти у самой кромки воды стоял матросский сундук. Рядом с ним метался скуля огромный волкодав, тыкаясь мордой в бездыханное тело русоволосого воина. Его кольчуга была обагрена кровью, а в волосах запутались водоросли. Глаза прекрасного воина были закрыты, лицо пересекал длинный белесый шрам… Смерть не смогла омрачить прекрасные черты юноши. Но верный пес не хотел смириться с гибелью хозяина. Шершавым языком он принялся облизывать его лицо, потом с глухим рычанием вскочил ему на грудь и принялся топтаться, пытаясь оживить утопленника. Вскоре усилия волкодава возымели успех. Судорога пробежала по телу воина, пальцы на левой руке конвульсивно сжались. Пес снова принялся облизывать лицо хозяина. Тело русоволосого юноши содрогнулось. Он закашлялся, и из груди у него вырвался фонтан воды. Глаза медленно открылись…

В голове постепенно всплыла картина боя. Сначала он вспомнил, как к борту его корабля подошел безобидный с виду торговый конвой, который впоследствии оказался вражеским кораблем с прекрасно оснащенным и обученным абордажным приемам экипажем. Закованные в броню солдаты перебили почти весь экипаж «Черной пантеры». Сиана сражалась, как разъяренная львица. Они уже были близки к победе, но неожиданно появились военные корабли… Бой усилился… Пепин крушил своим топором головы неприятеля, словно раковины… Альтрен и Румей Оглу, прижавшись друг к другу спинами, держали круговую оборону, не подпуская близко противника… А Плам орудовал мечом Зари, рубя противника, словно капусту — только головы летели… Потом наступил мрак…

Плам с трудом приподнялся на локте. Тело отказывалось подчиниться. Все мускулы были словно чужие. Хотелось опуститься на мягкую постель и забыться сном. Во рту появился противный вкус пепла и крови — пытаясь приподняться, он сильно прикусил губу. И все-таки после нескольких попыток Плам сумел сесть. Перед глазами все плыло, лоб покрылся испариной. Он почувствовал, что снова теряет сознание. В воспаленном мозгу всплыли картины детства, проведенного в родном Шеме. Как давно это было — босоногий пастушок радостно бегает по тучным зеленым полянам… Словно в иной жизни… Задолго до появления Реаса… И Сианы…

Сиана! Воспоминание о ней заставил Плама очнуться. Взгляд прояснился. Прямо перед собой он увидел знакомую, такую родную морду.

— Бес! — прошептали окровавленные губы. Услышав свое имя, пес радостно замахал хвостом, совсем как пастуший пес, и бросился лизать хозяину лицо. Плам ощупал тело. Кажется, все было цело. Волшебная кольчуга из митрила вновь спасла ему жизнь, точно как тогда, в битве под Келиннаном. Царапина на шее все еще кровоточила. Вероятно, именно она была причиной серьезной потери крови. Он ощупал лицо — на левом виске была шишка. Наверно, именно из-за этого он и потерял сознание.

Шатаясь, славин поднялся на ноги. Земля уходила из-под ног, перед глазами все плыло. На кисти правой руки, закрепленный серебряной цепью, покачивался Меч Зари. Плам снова почувствовал себя уверенно! Он был жив, вооружен и мог двигаться! И если его друзья живы, он непременно отыщет их и поможет! Пепин и Альтрен были слишком опытными воинами, прошедшие все круги ада, десятки раз смотревшие смерти в лицо. Они не могли погибнуть! Наверно, они позаботились и о безопасности золотоволосой красавицы… Сиана!

Плам споткнулся об обломок какой-то мачты и еле удержался на ногах. Хорошо, что рядом трусцой бежал верный пес, Плам оперся о его спину. И только теперь сообразил, что обязан псу жизнью. Именно волкодав вытащил его из воды на спасительный берег. Гибельный берег!.. Он наклонился и нежно погладил своего спасителя. Бес довольно заскулил и быстро сунул морду Пламу подмышку — так он делал, когда был еще щенком. В этот миг послышался сильный треск. Плам обернулся — на рифах распадался на части догоравший корабль. Вот изогнутый нос поднялся к небу и рухнул в черную воду. Плам узнал корабль — это была «Черная пантера». Но Плам не хотел верить, что вместе с кораблем погиб и его экипаж — кому-нибудь все же удалось спастись. Он был в этом уверен! Разве его благополучное избавление не свидетельство тому! А может, они перебросились на другой корабль, вражеский? Хотя вряд ли! В таком случае, Пепин стал бы его искать! Такой товарищ, каким был кобольд, никогда не бросит друга в беде. Может, все они попали в плен. Но тогда все нуждаются именно в его помощи. И он непременно отыщет и Конана, и Богарда и всех остальных из Отряда Света. И когда они вновь будут вместе, не будет такой задачи, с которой они не смогли бы справиться! Но для этого ему во что бы то ни стало надо уцелеть!

Он внимательно оглядел море, берег и наступавшие на пляжную полосу Нефритовые джунгли. Поблизости не оказалось какого-нибудь более или менее большого куска дерева, чтобы сделать себе плот. К тому же он не был опытным мореплавателем, а в море очень легко стать чьей-либо добычей. Лучше идти в лес — сколь бы ни была мрачной слава здешних земель, в лесу надежнее.

С одного утопленника он снял флягу, полную медовухи, отвинтил крышку и сделал большой глоток. Владельцу фляги она уже вряд ли понадобиться, а ему благодатная жидкость придала сил. В последний раз обведя взглядом все вокруг, Плам нырнул в тропические заросли.

* * *

Дворец сатрапа в Бенне, самом большом иранистанском порту на море Вилайет, не отличался какой-то особой архитектурой или роскошным убранством. Сам город лежал в котловине между туранскими владениями и обширной степью, которую населяли воинственные племена. Он был задуман как некое преддверие к поселению, а не как само поселение или тем более административный центр. До появления этого селения главной твердыней ксеркской империи" был форт Гхор. Но недостатком крепости была ее значительная удаленность от моря, а объем морских перевозок в последние двести лет настолько увеличился, что шахим предоставил городу возможность самостоятельного развития и передачу звания сатрапства по наследству. С тех пор город начал быстро расти и богатеть. Были построены портовые причалы, жилые кварталы для семей военных и казармы для самих военных, резиденции для офицеров и генералов. Семьи торговцев, которые рискнули поселиться здесь, за короткий срок сколотили умопомрачительное состояние и стали строить величественные замки в чертах города. На фоне этих замков дворец самого сатрапа выглядел как жалкая лачуга.

В настоящее время владельцем скромного замка на холме был Красстан Шейс. Он не мог похвастаться знатным происхождением, и титул сатрапа для него не был наследственным. Он был выходцем из самых низов, но сумел подняться благодаря своей чудовищной амбиции и умению плести интриги. Красстан начал политическую карьеру как доверенный лакей старшей супруги прежнего правителя Бенны. Прокладывая себе путь с помощью доносов и подкупов, не гнушаясь и убийствами, замаскированными под несчастный случай, молодой Красстан быстро поднялся до положения главного церемониймейстера во дворце. А во время продолжительной блокады города запорожскими ордами атамана Ольгерда. внезапно скончался сатрап Баяди Шах. Вся его семья вдруг заразилась какой-то таинственной болезнью и умерла. Бенна остался без наследственного правителя. Город был полностью отрезан от метрополии, откуда мог бы получить помощь, а у стен города стоял могучий враг, который ни перед чем не останавливался. Потому было совсем естественно, чтобы власть перешла в руки хитрого церемониймейстера.

Осада города продолжалась довольно долго, достаточно, чтобы Красстан мог назначить на ключевые посты верных ему людей. После продолжительных переговоров Ольгерд отозвал своих людей, и корона всецело перешла в руки самозванца.

Правда, злые языки утверждали, что Баяди Шах и его семья были попросту отравлены, а Ольгерд привел свои орды с реки Запорожки согласно уговору с кем-то, за что и получил солидную сумму. Но на чужой роток не накинешь платок, к тому же завистников всегда было хоть отбавляй. Когда же несколько десятков клеветников были сожжены заживо, разговоры прекратились. И впредь судьба была на стороне Красстана. Дважды случались нападения разбойников на караваны, в которых ехали вновь назначенные шахимом сатрапы Бенны. Товары забирали, а людей убивали. Последний сатрап неожиданно утонул, купаясь в реке Тигр непосредственно перед тем, как отправиться в путь. Говорили, что он был отличным пловцом, но кровожадные крокодилы не пощадили его…

Наконец, могущественному правителю Секундерама Рапторхану надоело терять цвет своего дворянства, и он отступился от Бенны, оставив Красстана править там. Да и какая разница, кто сидит на троне, если казна регулярно получает все налоги и таможенные сборы…

Но даже сидя на махагоновом престоле, покрытом львиной шкурой, Красстан Шейс мало походил на могучего правителя. Маленькое крысиное личико с узкими хитрыми глазками-щелочками напоминало скорее пустынного шакала, а не царственного льва. То ли дело сатрап Хоарезма Адраж Хан, который ныне прибыл к нему в гости. Стройный и широкоплечий, сатрап Хоарезма был потомственным аристократом, чье родословное дерево было одним из самых могучих и раскидистых в генеалогии всей Туранской империи… Однако сейчас было видно, что туранец чем-то озабочен.

— Мне не нравится, Шейс, как ты толкуешь наше соглашение! Получается так, что все достается тебе, а меня ты оставляешь ни с чем!

— Давай не будем горячиться, Адраж Хан! Слишком грубы и несправедливы твои слова! А слава, которая досталась вам в результате исторической победы над Белым Братством с Острова Железных идолов? А то, что море Вилайет теперь укрощено на десятки лет вперед! Ведь именно таковы результаты действий выжившего из ума императора!

Туранский сатрап еле сдерживал злость. В который раз он проклинал себя за то что принял предложение коварного ксеркса о проведении совместной военной операции против пиратов с острова Маане.

В этом предложении было множество заманчивых моментов — западня с использованием невооруженного торгового конвоя, безжалостное, поголовное уничтожение неприятельских экипажей и кораблей. Взятые в отдельности силы Хоарезма и Бенны не смогли бы выполнить этот грандиозный проект. А и тот, и другой правитель получили приказ принять крутые меры против обнаглевших корсаров. Объединившись, они смогли бы добиться легкой победы и успеха для своих метрополий.

Но не все шло гладко. И виной тому не случайность или какая-то невероятная храбрость пиратов, а вероломные действия союзника. Каперы Белого Братства поддались уловке и напали на туранские галеры, замаскированные под невооруженный торговый конвой, а на самом деле наполненные до зубов вооруженными солдатами. Но вместо того, чтобы вывести свой флот и зажать пиратов между двух огней, Красстан выждал, пока не уничтожат почти всех туранцев. И только тогда бросил в бой свежие силы. Естественно, победа досталась ему. Потери в иранистанских рядах были незначительны. А теперь он торгуется как мелкий торгаш, не желающий делиться своей мизерной добычей… Какое ничтожество! Но поделом ему, поверившему этому простолюдину, хотя для таких людей кошелек с золотом стоит дороже, чем честь дворянина!

— Будем делить добычу согласно числу погибших в бою солдат! — не отступал туранский сатрап. — А ты ведь знаешь, что большинство моих людей погибли, пока ты решился захлопнуть капкан, Красстан!

— То, что непогода помешала мне сделать это вовремя, не означает, что я чем-то нарушил наше соглашение, Адраж Хан! И то, что мои люди понесли меньшие потери — тоже в порядке вещей — пираты напали все же на туранский конвой! Что касается денег и драгоценностей — так и быть, я согласен — будем делить поровну. Но вот пленных…

— Всех пленных мне!

— Но это невозможно, благородный туранец! Во-первых, не забывай, что сейчас ты у меня— во дворце, в Бенне! И с тобой всего лишь горсточка верных тебе людей, а Хоарезм далеко отсюда! И во-вторых… во-вторых, подумай о первом…

— Я бы никогда не переступил порога твоего змеиного логова, коварный иранистанин, если бы ты не поклялся именем твоих богов! Ищар и Эрлик никогда не простят тебе предательства!

— О каких клятвах ты толкуешь? Знаешь, в последнее время я страдаю странной и по всему видно неизлечимой болезнью. Мой хеким объяснил мне, что этой болезнью болели все умные люди. Просыпаюсь утром — и вообще не помню, что было вчера! Ничего не помню! Так что, Адраж Хан, я — человек больной! А боги всегда прощают тем, кто испытывает страдания!

— Имей в виду, Шейс, это тебе так даром не пройдет! Вот увидишь, не пройдет и недели, как туранский флот бросит якорь у стен твоего города! Молодой принц Ездигерд уже давно мечтает вынуть знамена из чехлов, да его все сдерживают. — Сатрап Хоарезма говорил видимо спокойно, не повышая тона, хотя и было видно, что это спокойствие дается ему нелегко. Коварство Красстана непременно должно быть наказано. — Вот тогда-то тебе придется кое-что вспомнить, но как бы не стало поздно. Тогда и страдания твои безмерно усилятся!

Хитрый ксеркс нахмурился. И действительно, если Ездигерд и впрямь приведет свою армаду, ему придется туго. Туранский престолонаследник может взять Бенну за считанные минуты, даже никто не станет и противиться.

— Ты слишком обидчив, мой друг! — Сатрап Бенны, когда хотел, мог быть и любезным. Это осталось у него с тех времен, когда он был церемониймейстером. — Неужели из-за какой-то горсточки пленных мы испортим наши отношения, омрачим радость нашей победы и разрушим самое главное — нашу дружбу! Ведь ты сам смог убедиться, что вместе мы можем творить чудеса. У меня есть разумное предложение насчет пленных…

— Из которого следует, что для себя ты, как всегда, извлечешь большую пользу, не так ли?

— Как ты ошибаешься, премудрый Адраж Хан. Но не будем спорить, давай вместе посмотрим на наших пленных пиратов!

Согнувшись в подобострастном поклоне, Красстан Шейс пропустил вперед гостя. «Пропусти врага вперед и всади ему нож в спину» было любимое правило сатрапа Бенны, которому он неуклонно следовал. Жалко, что он не мог применить его по отношению к своему гостю из Хоарезма. Придется немного подождать.

* * *

Связанных пленников заперли во внутренней башне дворца. После того, как закончилась битва, озверевшие победители не стали особенно церемониться с ранеными корсарами и просто-напросто добили многих из них. Такие понятия, как жалость, милосердие и сострадание им просто не были известны. Человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько можно было получить за нее на невольничьем рынке. Уцелевших членов Белого Братства с Острова Железных идолов ждали или каторга на галерах, или школы гладиаторов, или шахты Ильбарса, или Нефритовые джунгли. Но нельзя сказать, что это как-то особенно волновало суровых детей моря Вилайет. Они знали, что жизнь изменчива — сегодня ты богат и знатен, а завтра можешь стать рабом!

Когда оба сатрапа вошли в башню, стражники пинками стали поднимать людей с пола. В ход пошли и острые копья, которыми поддевали тех, кто из-за ран не мог быстро подняться. Всех пленников построили в шеренгу, чтобы высочайшие победители могли хорошенько рассмотреть их. Адраж Хан медленно пошел мимо шеренги, пристально всматриваясь в мрачные лица пленных. Он сам был храбрым воином, знавшим и радость побед, и горечь поражений. И потому смелость, с которой они встречали его взгляд, восхищала его. Ему хорошо было известно, что всего лишь несколько дней назад эти обессиленные и окровавленные люди значительно превосходили по храбрости и воинскому умению его элитные войска, и только появление иранистанской армии отняло у них победу. Адраж Хан с удовольствием отпустил бы на свободу эту горсточку поистине великолепных воинов. Великодушие нередко бывает более действенным оружием, чем террор и насилие. Но в данный момент туранскому льву самому приходилось плясать под дудку лукавого хозяина…

Красстан Шейс смотрел на пленных с другой точки зрения. Для него все они были прежде всего товаром. Он наверняка продал бы и родную дать, если бы знал, кто она. Вот, например, из этих корсаров получатся чудесные гладиаторы, и за них можно взять кучу денег на невольничьих рынках в Секундераме, Хоршемише или Кеми. Но этот проклятый Адраж Хан хотел свою долю. В таком случае…

Сатрапы как по команде остановились перед очередным пленным. Это была женщина, но какая! Несмотря на то, что она была невероятно грязная со следами засохшей крови по телу и свалявшимися волосами, было видно, что она необыкновенно красива. В огромных изумрудных глазах светилась ненависть и жажда реванша. Адраж Хан восторженно присвистнул. Он сразу себе представил, как хороша будет эта фурия, если ее вымыть и приодеть как следует. Она способна украсить его гарем в Хоарезме. Все знали, что Красстан Шейс не испытывал особого влечения к женщинам. Злые языки (по крайней мере, те, которые сатрап Бенны не успел вырвать) даже утверждали, что в свое время он согласился, чтобы его кастрировали, лишь бы получить престижное место церемониймейстера. Потому правитель Хоарезма не ожидал особого сопротивления со стороны Шейса в отношении русоволосой пленницы.

Но коварный Красстан думал о другом. В отличие от туранца, он знал, кто попал к нему в руки… Его агенты с острова Маане сообщили о готовящемся нападении корабля Сианы Блейн на торговый конвой, и именно поэтому он предложил свою помощь Адражу Хану. Он не собирался истреблять пиратов Белого Братства с Острова Железных идолов. Он хорошо знал, что это бессмысленно, ибо через год-другой подрастет молодая поросль, жаждущая романтических приключений, славы и легкой наживы. Лично его не интересовали ни нажива, ни рабы — пираты никогда не брали с собой на борт драгоценности, они наоборот старались отыскать их на кораблях противника. А с той поры, как он потерял нефритовые рудники на проклятом Гибельном берегу, и рабы ему не нужны. Ему нужна была именно она — Сиана Блейн — Золотая Пантера! Если умело разыграть эту карту, она будет самой выигрышной в его колоде!

— Эта женщина для меня! Отведите ее в мои покои! — небрежно, стараясь не выдать своего волнения, распорядился Адраж Хан. Но иранистанские стражи даже не дрогнули, ибо они привыкли подчиняться единственно своему хозяину. Вспыхнув от гнева, туранец повернулся к Красстану:

— Знаешь, это уже переходит всякие границы!

— Не волнуйтесь, мой господин! — елейный голос Шейса лишь подлил масла в огонь, и без того бушевавший в душе Адраж Хана. — Уверяю вас, вы останетесь довольны моим предложением! — И продолжил, обращаясь к стражникам: — Отведите этих в темницу, накормите, и пусть Хеким обработает им раны. После полудня их ждет тяжелое испытание!

Глава 8. Испытание

Джунгли были на редкость спокойными. Плам пробирался по ним уже два часа, но вообще не заметил признаков жизни. Ноги славина подкашивались от слабости, он не рассчитывал на свои органы чувств, но обоняние Беса не должно было их подвести. И все-таки густые заросли словно вымерли. Ни пенья птиц, ни жужжания насекомых, никакого ветерка по вершинам высоких деревьев, по которым вились толстые лианы. Пламу еще не доводилось бывать в тропическом лесу, но он хорошо понимал, что тут что-то не так.

Он присел отдохнуть у подножия огромного дерева, вершина которого терялась где-то высоко в облаках. Прислонившись спиной к стволу, достал трофейную флягу, отпил из нее и закрыл глаза. Для того, чтобы и дальше идти по этому странному лесу, ему понадобятся силы. Нужно помочь товарищам, нужно спасти их… Здесь он в безопасности… К тому же Бес будет охранять его… Надо поспать…

…Вот он снова на борту «Черной пантеры», окруженный врагами. Врагов много, они напирают, звериный оскал их лиц страшен. Меч Зари поет в его руке свою грозную песню, и веерная защита — прием, который показал ему альб Гелронд, — надежно защищает его тело. Но силы корсаров постепенно слабеют. Корабль охвачен пламенем. Вот упал огромный Дел, помощник Сианы. А сама Золотая Пантера и кобольд Пепин обороняются из последних сил. Кольцо врагов сжимается вокруг них. Экипаж капера почти весь истреблен. Можно надеяться только на чудо…

Плам вдруг ощутил, что с ним произошла какая-то метаморфоза. Душа оставила тело и устремилась ввысь, а тело налилось невиданной силой. Он почувствовал невероятную мощь, словно был равен богам. Стоит только протянуть руку — и космическая сила станет ему подвластна. С ее помощью он сможет победить врагов и спасти своих друзей. Всего только миг, и он сможет переродиться в… И точно в этот миг поперечная рея, переломившись пополам, ударила его по голове. Плам потерял сознание…

Он очнулся, пытаясь стряхнуть с себя остатки кошмара, который продолжал его преследовать тягучий, навязчивый. Даже тот факт, что он находился в незнакомых джунглях, не мог расстроить его, ибо пробуждение было огромным облегчением по сравнению с тем, что вновь и вновь приходилось переживать подробности ужасного морского боя! Рядом волкодав, урча от удовольствия, что-то приканчивал. Откуда у него еда? Что он смог найти в этих лишенных жизни джунглях? Словно поняв немой вопрос хозяина, умный пес проглотил огромный кусок мяса и шмыгнул в густые заросли. Спустя всего мгновение он вернулся и положил к ногам хозяина тушку какого-то зверя. Славин с усилием перевернул его, и лицо его искривилось от отвращения: перед ним лежала огромных размеров крыса. Из пасти показывались страшные клыки, а тело источало смрад.

Бес весело махал хвостом, как бы призывая хозяина разделить с ним трофей. Плам почувствовал, что его сейчас вырвет, и чтобы сдержаться, отвернулся и захромал прочь. Чавканье у него за спиной подсказало ему, что Бес был иной точки зрения. Плам решил поискать каких-нибудь съедобных плодов.

Сознание немного прояснилось. Исчезли темные круги, плясавшие у него перед глазами. Он почувствовал, что тело наполняется энергией. Конечно, короткий сон освежил его. Еще немного, и он вновь будет прежним Пламом, готовым принять вызов судьбы.

Плам нашел банановую пальму, и гроздь мелких бананов утолила голод. На десерт отыскался и ананас, который в сочетании с глотком медовухи из фляги показался неслыханным лакомством. Хвала богам — от голода он не умрет! Одно из растений с листьями особой, сердцевидной формы показалось ему знакомым — так ведь это шока, растение, о котором рассказывал ему еще в далеком Аренджуне его учитель Реас Богард из Офира! Это растение называли еще розовым лотосом. Его листья, если их пожевать, давали человеку силу и ощущение бодрости. Плам сорвал несколько листьев и положил их в кисет за поясом, заодно и проверил содержимое кисета. Все было на месте — огниво, маленькие бутылочки с лечебными мазями от Зеллы — немедийской целительницы, которая сама себя называла ведьмой. Все это могло ему пригодиться. На секунду он задумался, а не выбросить ли ему тяжелый кошелек, полный золотых монет. Богард наверняка одобрил бы такой поступок, это освободило бы Плама от лишнего, абсолютно бесполезного груза. Но Конан, а особенно ныне покойный Фериш-Ага ужаснулись бы от такого святотатства. Иногда наличие слишком большого числа учителей было недостатком! Вздохнув, Плам повесил кошелек на свой баккарийский пояс и решил проверить состояние оружия. Помимо Меча Зари, славин располагал и небольшим топориком, которым владел в совершенстве. В одном из голенищ юноша прятал и аквилонский кинжал. Он вынул его и сделал себе несколько дротиков, которые поместил в самодельный колчан, висевший у него за спиной. Теперь он мог во всеоружии встретить любые испытания, которые уготовил ему Гибельный берег. Тихим свистом подозвал к себе Беса, и они вместе нырнули в зеленые заросли…

* * *

— Так значит, вот какое испытание уготовил мне Кром! — разгневанный голос Конана рокотал в кают-компании «Прекрасной девы». — Почему ты не сошла на берег в Маане вместе с другими одалисками? Сейчас была бы уже дома!

— У меня нет дома, безмозглая груда мускулов, как ты не можешь понять! Наш дом отобрал у нас император после того, как мой отец бесследно исчез в Нефритовых джунглях. А всю семью распродали на невольничьем рынке в Секундераме. Если я вернусь в Иранистан, меня снова поймают и продадут в рабство!

— Но ты можешь поискать себе дом в каком-то другом месте, Реана. Я тебе дам много денег, достаточно, чтобы дожить до конца своих дней, ни в чем не нуждаясь. Найдешь себе подходящего парня, выйдешь за него замуж…

— Ты и впрямь невероятно глуп! Как же ты можешь допустить, что дочь генерала Эмбера Шаха примет подобное предложение! Я ведь не толстая сучка Заара, чтобы приклеиться к первому встречному. Я абсолютно убеждена, что большинство женщин из гарема старого адмирала так и останутся в том дешевом вертепе. Они ведь созданы для этого — чтобы валяться в чьей-то постели и удовлетворять низменные страсти жеребцов! Шлюхи!

— Гром тебя разрази, Реана! Какой язык! Если хочешь знать, то куртизанки тоже нужны, да еще как! И у них профессия, как у всех остальных. А Заара — прекрасная женщина, и твоя злоба к ней абсолютно неоправданна!

— Пошлая, сладострастная курица! Я всю ночь за вами наблюдала, как вы катались по кровати, стонали и потели, словно свиньи в грязи!

— А тебя никто не заставлял подглядывать за нами. К тому же, молодым девушкам не пристало смотреть такое… Если ты, конечно, еще девушка, ибо мне известны нравы невольничьих рынков… Но если правда то, что рассказывала Заара о твоем теле… то я могу понять, почему ты ходишь закутанная в тряпье, как стигийская мумия!

Последние слова киммерийца сильно задели гордость иранистанской аристократки. Недолгое пребывание в гареме адмирала Эбемиса все-таки не могло сломать ее.

Ни слова не говоря, она резко поднялась и одним движением сбросила на пол хламиду, прикрывавшую тело. Перед изумленным варваром предстала прекрасная картина. Девушка была необыкновенно хороша — стройные, длинные ноги с тонкими щиколотками, тонкая осиная талия над бедрами сердцевидной формы, полные, чувственные груди, похожие на два нераскрывшихся розовых бутона, лебединая шея… Все это делало Реану похожей на лесную нимфу, выбежавшую на зеленую полянку, чтобы порезвиться в лунную ночь!

Совершенно нагая, дочь славного генерала Эмбера Шаха явно наслаждалась тем эффектом, который произвела. Изумрудные глаза откровенно смеялись, губы скривились в насмешливую гримасу:

— Ну, что ж ты словно язык проглотил, Северный Лев? — торжествующе вымолвила она. — Настолько ли я худа и уродлива, чтобы не привлекать мужское внимание? Как ты считаешь, могу ли я вызывать желание в мужчинах?

— У меня нет слов, красавица! — с искренним восхищением сказал Конан, не в силах отвести взгляд от столь искушающего тела. С трудом оторвав глаза от голой Реаны, он поднял бокал и принялся жадно пить, словно у него пересохло в горле. — Но это не означает, что ты не должна слушаться меня. А я приказал всем покинуть корабль еще в Маане! Пиратский корабль не слишком удобное место для таких красоток, как ты.

— Вот как! — дерзко спросила Реана, все еще наслаждаясь тем эффектом, который произвело на пиратского предводителя ее голое тело. — А кто станет согревать тебе ложе в длинные холодные ночи, мой господин?

— Ты, кажется, хочешь свести меня с ума! Немедленно накинь на себя что-нибудь, потому что я за себя не отвечаю… На рынке рабов, может быть, никто тебя и не заметил, но здесь… сейчас…

Реана медленно повернулась вокруг себя, как это делают искусные танцовщицы из Замбулы, известные своими сладострастными танцами. Еще детская невинность в сочетании с чувственностью просыпающейся женщины заставили Конана восхищенно присвистнуть. Он откровенно наслаждался грациозными движениями этой алебастровой статуэтки, чувствуя, что в нем пробуждается неудержимая страсть. И вдруг с глухим рычанием он схватил в объятья гибкую фигурку, соблазнительно извивающуюся у него перед глазами.

Могучие руки крепко прижали девушку к мускулистой груди, губы нашли полураскрывшиеся, манящие губы смущенной Реаны. С глухим стоном, она опустилась на руки варвара, губы ответили на страстный поцелуй. Оба почувствовали, что стремглав летят в бездну страсти — ураган чувств и сладостной боли.

— Корабли на горизонте! — раздался крик на палубе. Конан застыл, как гранитный истукан. Грудь его тяжело вздымалась, в душе боролись безумная страсть к прекрасной девушке и долг предводителя, обязанного быть со своими людьми в опасный момент. Холодный пот выступил у него на лбу. Конан застонал. Потом нежно, удивительно внимательно для такого великана, легонько отстранил от себя содрогающееся тело Реаны. Прикоснувшись губами к ее лбу, он положил ее на кровать и хрипло сказал:

— Судьба спасла тебя, красавица! Спасла от меня, и от тебя самой! Но прежде всего от меня! — С этими словами он схватил меч и выбежал из каюты.

Реана приподнялась на локте и посмотрела ему вслед. Разочарованно вздохнув, она сладко потянулась и сказала:

— Мое спасение — это ты, глупый медведь! Реана Каази нашла своего мужчину, и даже Небо не сможет отнять его у меня! О, Иштар, поскорее бы приходила ночь, и тогда…

* * *

На палубе уже кипела лихорадочная подготовка к бою. Когда Конан поднялся на капитанский мостик, там уже находился Мюмюн Бег, который пристально всматривался в горизонт.

— К югу от нас пиратский капер, причем очень сильно поврежденный. Его преследуют три военных корабля, но флаги не могу различить.

— Иранистанские галеры! — резко сказал Конан, чье зрение позволяло ему видеть на очень большое расстояние. — Готовьтесь к бою!

Огромный корабль под белым флагом с вышитым красным черепом — символом Белого Братства — мигом преобразился. Недавние рабы-гребцы теперь действовали как отлично смазанный механизм. Дежурная смена гребцов, одетая в трофейные доспехи, приготовила абордажные пики и гребла, слушая команды нового боцмана галеры — кешанца по происхождению. Штурмовые группы человек по тридцать распределились по обе стороны палубы, спрятавшись за высокими бортами галеры. Ими командовали Мюмюн Бег и великан Юма, надевший блестящую зингарскую броню. Каждый из пиратов держал в руке просмоленный канат, на конце которого был привязан специальный трезубец. На носу Гелронд собрал группу отличных стрелков, подбором и подготовкой которых он занимался лично. В руке у каждого из стрелков был длинный лук, а за спиной были привязаны колчаны со стрелами. На корме несколько пиратов готовили гигантские катапульты и баллисты — орудия, без которых не обходится ни один морской бой.

Конан остался доволен подготовкой своего экипажа. Закончив осмотр, он надел немедийскую кольчугу и повесил на пояс длинный аквилонский меч. Затем проверил, легко ли выходят из голенищ засунутые туда острые кинжалы, и водрузил на голову рогатый шлем с решетчатым забралом.

Теперь он тоже был готов к бою.

Вскоре они Приблизились к кораблям. Было отчетливо видно, что пиратская галера, которую преследовали боевые корабли, сильно повреждена — явно, на ее долю выпали тяжелые испытания. Корма сильно пострадала от баллистических снарядов противника, паруса были порваны и клочьями свисали с мачт. Вероятно, и от экипажа осталось совсем немного человек, отчаянно старавшихся удержаться под градом стрел, которыми осыпали их преследователи.

— Так ведь это «Морская сирена» капитана Уркио! — вдруг выкрикнул низенький широкоплечий контрабандист, который присоединился к Конану на острове Маане. — Здорово отделали этого зуагирского хвастуна!

— Наверняка, он просто попал в капкан. Уркио — хитрая лисица, он никогда не напал бы первым на боевые корабли! — сказал Мюмюн Бег.

— Значит, и у Золотой Пантеры тоже были проблемы…

— Огонь! — скомандовал Конан, и баллисты выбросили первую партию каменных снарядов прямо на палубы иранистанских кораблей. Катапульты направили точно в цель тяжелые копья с привязанными к ним пучками горящей соломы. Стрельцы Гелронда обрушили град стрел на защитников галер, внеся дополнительную панику среди врагов своими точными попаданиями. Таран «Прекрасной девы» врезался в правый борт ближайшей галеры и разнес ее весла в щепки. Штурмовые группы Мюмюн Бега и Юмы сумели забросить абордажные крюки на галеры и стали притягивать их к себе. Ксерксы даже не пытались перерезать веревки и помешать им. Они с радостью приняли бой с одиноким капером, рассчитывая отыграться на нем за скучное длительное преследование корабля Уркио. В своей победе они не сомневались, ибо численное превосходство не давало и повода для сомнения.

— Да здравствует Амра! Лев вернулся! Бей, круши! — кричали пираты, перебрасываясь на вражеские галеры. В рядах иранистанцев наступило некоторое смятение. Они недоумевали, как горсточка плохо вооруженных людей пошла на абордаж и вступила с ними в бой вместо того, чтобы попытаться вовремя убежать. Ведь надо совсем немного времени, чтобы закованные в железо солдаты расправились с полуголыми корсарами. Но у Юмы и Мюмюн Бега был свой план. Экипажу «Прекрасной девы» никогда не справиться с командами трех кораблей, если им не удастся проникнуть в трюмы этих кораблей и попытаться освободить прикованных там гребцов. А вот с их помощью весы могли бы наклониться в сторону победы…

Построившись клином, во главе которого были Юма и Мюмюн Бег, пираты врезались в кордон неприятеля и, бешено работая саблями, сумели прорваться в трюм, где были прикованы к веслам рабы. Вскоре освобожденные невольники, вооружившись чем попадя, набросились на своих угнетателей. Многие из них сразу же погибли под ударами вооруженного до зубов противника, но остальные продолжали драться, страстно желая завоевать столь лелеянную свободу и отомстить за свое унижение и издевательства, которые им приходилось терпеть.

Убедившись в том, что с боковых бортов все идет по плану, Конан сосредоточил свое внимание на протараненной галере. Там дела шли не совсем гладко. Иранистанцы бросились спасаться, стараясь как можно скорее покинуть тонущую галеру. Стрелки Гелронда не давали им возможности сделать это. Но и Гелронд тоже нес потери, не в силах противостоять более многочисленному врагу. Вскоре все полегли, остался в живых только альб. Опершись спиной о бизань-мачту, он с невероятной скоростью посылал врагам стрелу за стрелой, и каждый его выстрел означал чью-то смерть в неприятельском стане. Вот он послал последнюю стрелу прямо в лицо смуглому капитану ксерксов, хлынувших на бак, и вытащил меч. Блестящее острие описало вокруг фигуры в зеленом одеянии искрящийся круг. Древняя веерная защита на время остановила нападавших. Несколько солдат рухнули, но напирающие сзади вскоре могли бы подмять под себя одинокого воина…

Схватившись за веревку, свисающую с центральной мачты, Конан спустился по ней прямо на нос корабля, где сражался Гелронд. Словно тень смерти опустилась на врагов. Тяжелый меч мрачного киммерийца запел в его руках, круша с одинаковой легкостью и головы врагов, и железные доспехи. Будто бес вселился в киммерийца. Его серые глаза сверкали холодным стальным пламенем, из груди вырывалось рычание подобно львиному. Он представлял собой настолько страшную картину, что даже закаленные во многих боях ветераны иранистанской армии дрогнули и отступили назад. Казалось, они вдвоем с Гелрондом они могут отбросить всю неприятельскую армию. Вскоре к ним присоединился низенький контрабандист, который искусно владел короткой махайрой. Атаки иранистанцев не смогли пробить стальную преграду корсаров.

Но вот в горло одного из контрабандистов вонзилась стрела, прилетевшая с тонущей галеры. Собрав последние силы, он всадил меч в живот огромного ксеркса и бездыханный рухнул на палубу. Другая стрела впилась в правое плечо Конана. Предводитель пиратов выпустил меч из рук и пошатнулся. Опустившись на колено, он выдернул стрелу из плеча. Короткого замешательства было достаточно, чтобы испугавшиеся было враги вновь снова ринулись в атаку.

Но даже раненый варвар был страшен. «Стой на смерть, а коли придет время умереть, постарайся увлечь за собой в чертоги мертвых как можно больше врагов, тогда загробные пиршества будут веселее», — сказал как-то его отец перед первым крупным боем молодого Конана. И сейчас сын могучего кузнеца выполнял волю отца. Железный кулак киммерийца изо всех сил обрушился на голову иранистанца, осмелившегося подойти поближе. И в ту же минуту рогатый шлем Конана принял на себя страшный удар булавой. Сталь, выкованная в Шамаре, не выдержала и лопнула. Конан, качаясь на ногах, еле удерживался на палубе, скользкой от крови, одновременно пытаясь понять, что происходит… Или, по крайней мере, успеть увидеть того, кто отправит его в преисподнюю…

И в этот миг возникший словно из-под земли низенький воин в позолоченной кольчуге принял на себя удар, предназначенный для Амры. Неизвестный нанес молниеносный удар по ксерксу, готовящемуся снова обрушить булаву на теперь уже незащищенную голову Конана, разрубив его пополам и заслонил своим телом тело варвара. Но даже такой искусный воин не смог бы устоять под натиском озверевших противников, для которых понятие победы связывалось с гибелью обессилевшего Гелронда и раненого Конана-Амры.

Спасение пришло в лице самого капитана Уркио. Опытный корсар, зуагир отчаянным маневром развернул свой поврежденный капер и плотно приклеился к иранистанской галере. Оставшийся в живых экипаж мигом взял на абордаж галеру и ударил в спину ксерксам, в рядах которых уже раздавались победные возгласы. А когда к ним присоединились освобожденные от цепей рабы, стало ясно, что победа на стороне пиратов…

* * *

Как раз в тот момент, когда весы наклонились в пользу пиратов, на расстоянии в несколько кабельтовых от сцепившихся в смертельной схватке кораблей пронеслась, как быстрокрылая чайка, стройная ладья. На ее мачте развевался вымпел туранского императора Илдиза. Однако по всему было видно, что экипаж императорской яхты не собирается вмешиваться в сражение.

— Как я вижу, ваши соотечественники испытывают серьезные трудности, Ваше превосходительство! — обратился Реас Богард к иранистанскому послу и первому визирю шахима Рапторхана Тошвелу Шаху. Они специально поднялись на верхнюю палубу, чтобы понаблюдать за боем. — Как видно, они совсем не ладят с Белым Братством.

— Этому есть объяснение, уважаемый мудрец. Сражения на море Вилайет случались задолго до того, как нам с вами довелось родиться, и к сожалению будут продолжаться и тогда, когда все забудут о нашем существовании. Но вас, уважаемого Повелителя Зари, будут помнить долго!

— Однако, как я смотрю, перевес на стороне корсаров!

— Все в руках Эрлика! — типично по-восточному мудро ответил визирь. — Но об этом все же должен позаботиться адмирал Эбемис, а не я. Для меня сейчас самой важной остается проблема Нефритовых джунглей. Она, по-моему, очень трудна, если не сказать — неразрешима.

— Я надеюсь, что в Бенне мы получим какую-то информацию и помощь нашей экспедиции.

— Я тоже надеюсь, что любезный правитель Бенны Красстан Шейс поможет нам. Хотя должен вам сказать, что более непредсказуемого человека я еще не встречал. Коварный, подобно гиене, подлый, как гадюка, и верткий, как угорь. К тому же смертельно, смертельно опасен!

— Но ведь вы — первый визирь шахима!

— Да, это так. И обладаю почти безграничной властью! Но в последнее время ни один из приказов из Секундерама почему-то не доходит до Бенны. Впрочем, помимо власти у меня есть и другие козыри, благородный Реас! Давайте спустимся в каюту и я расскажу вам о последних событиях, связанных с нашими северными провинциями.

Реас Богард вместе с иранистанским послом спустился по трапу, застеленному красной ковровой дорожкой. Но перед тем, как спуститься в трюм, он на секунду задержался на мостике и окинул взглядом мрачный горизонт. По всему было видно, что битва подходит к концу. На юге собиралась гроза. Молнии разрезали темное небо и глухо ворчал гром. Но не природное явление беспокоило Реаса Богарда. Что-то зловещее зарождалось в недрах мистического Гибельного берега. И впервые опытный Воин Света не был уверен в том, что сумеет справиться с опасностью!

* * *

В Бенне никто не знал о предстоящем высочайшем визите. Там готовились к странной забаве. Во внутренний двор цитадели вывели пленных пиратов. На высоком балконе устроились свиты обоих сатрапов — мужественного туранца Адраж Хана и его лукавого хозяина Красстана Шейса. Последний, казалось, был очень доволен развивающимися событиями, но Адраж Хану не нравилась вся эта затея. Властелин Хоарезма не выдержал и мрачно спросил:

— Сколько еще нужно ждать, Шейс? Разве ты не можешь отдать мне ту женщину и отпустить подобру-поздорову? Ведь проще простого…

— Мудрые правители не торопятся, Адраж Хан! Неужели вы хотите, чтобы о вас судачили, что вы поторопились уехать из Бенны, так и не решив многих вопросов? К тому же эта женщина не для вас!

— Не для меня?! Как это не для меня? Ну знаешь, Шейс, это переходит всякие границы! Я у тебя прошу всего одну пленницу в награду за кровь пятисот моих солдат, павших на поле боя, а ты, жалкий…

— Не торопитесь, уважаемый, изрекать те слова, которые могут омрачить наши безоблачные отношения и забыть кудахтанье того безбородого петушка Ездигерда! Знайте, что я оказываю вам неоценимую услугу, не позволяя вводить в свой гарем эту женщину! — в елейном голосе Красстана зазвучали металлические нотки.

— Значит, ты оставил ее себе, Шейс… А говорили, что женщины не интересуют тебя! — с горечью вымолвил хан, намекая на особый период в жизни Красстана.

— О, злые языки! Разумеется, женщины, хотя и редко, интересуют и меня! — со смехом ответил Шейс. — Слишком уж они досадны. Все суетятся, суетятся…

— Так отдай ее мне, Красстан! Посмотри, какой цветок! Она украсит мой гарем! Она и сейчас необыкновенно хороша, а уж если ее искупать, одеть и причесать, да украсить драгоценностями ее нагое тело…

— … как она тут же станет причиной твоей гибели, любезный хан! — в тон ему продолжил Красстан. — Ведь это Золотая Пантера — Сиана Блейн! Та самая фурия, которая чуть было не оскопила твоего хозяина в Аграпуре! А как ты думаешь, что сделает старый лев Илдиз, если узнает, что ты сорвал розу, которая была предназначена ему? Обрадуется и пошлет подарок твоей новой наложнице или пришлет шелковый шнурок, которым удушат изменника? И этот факт определенно меня опечалит, ибо новый сатрап Хоарезма может не оказаться столь любезным и сговорчивым, как ты, мой милый сосед!

С гневным восклицанием Адраж Хан вскочил на ноги и ринулся вниз по лестнице, туда, где сгрудились связанные пленные. Он подошел к прекрасной пиратке, бесцеремонно взял ее за подбородок и пристально всмотрелся в красивое лицо. Ропот прошел по рядам связанных пиратов. Некоторые из них, вроде черного кушита Дела, даже сделали наивную попытку защитить свою предводительницу, но стражники с пиками тут же накинулись на него, заставив вернуться на место. Сиана отдала своим людям короткий приказ, запрещающий вмешиваться. Ее изумрудные глаза дерзко смеялись. В них не было даже тени страха или раболепия, даже намека на покорность или отчаяние.

— И впрямь пантера! Настоящая пантера! — восхищенно промолвил Адраж Хан и отдернул руку от подбородка. Потом повернулся и медленно направился к своему месту на балконе.

— Ты прав, Красстан, эта женщина не для меня! А жаль! И что же ты думаешь с ней делать?

— У меня есть план. Я не думаю, что будет разумно послать ее с тобой в качестве подарка твоему императору. Илдиз может воспринять это как обиду. Но даже если он и обрадуется такому подарку, эта дикая кошка наверняка выпустит когти в гареме, и тогда тебе несдобровать. Старые монархи, сколь умны в управлении страной, столь же неразумны и обидчивы, когда касается их увядшей мужской силы… Сначала я думаю позабавиться с пленными, а потом использовать их для нашей общей пользы… А потом… Потом я могу отправить Пантеру в золотой клетке в Секундерам. Рапторхан — мужчина в расцвете сил. Я думаю, что он сумеет укротить эту дикую кошечку. Ну, а если боги не помогут ему в этом и если кошечка перегрызет ему горло…

— Знаешь, Красстан, с таким другом, как ты, человеку не нужны враги! — восхищенно вымолвил туранец. — Давай начинать представление!

* * *

Румей Оглу потер онемевшие кисти рук и отхлебнул из бурдюка с медовухой. Затем подбросил в руке длинный султанапурский кинжал, чтобы проверить его длину и тяжесть. Сейчас от этого оружия "зависела жизнь всех пленных, ибо сатрап Бенны во всеуслышанье заявил, что освободит всех пленных, если избранный им пират сумеет победить его чемпиона — огромного вендийца, вооруженного тяжелым ятаганом. Выбор хитрого правителя пал на хилого с виду казака. Он представлял собой жалкую картинку. У него и в лучшие времена вид был далеко не атлетический, а сейчас, когда доверенному лицу корчмаря Альтрена больше суток не давали ни капли эликсира жизни, он выглядел прямо-таки плачевно. Но всего лишь один глоток живительной влаги поправил положение — Румей Оглу был готов к бою!

На трибунах так и покатились со смеху, когда стало известно, что хилый корсар выбрал оружие, которым он собирался сражаться против вооруженного до зубов вендийца, — небольшой обоюдоострый нож. Ведь тонким острием невозможно было пробить крепкую кольчугу противника, даже если Румей сумеет избежать удара его меча! А то, что ставленник Красстана Шейса действительно мастерски владел этим оружием, в этом никто не сомневался! Но хохотали только стражники и члены свиты. Все пленные тревожно молчали, потому что в этом неравном поединке решалась их судьба. Почему выбор Шейса не пал на Дела, Альтрена-Молнию или даже Сиану?

Румей еще раз отхлебнул из бурдюка и с видимым нежеланием оставил его на земле. Затем молча кивнул ожидающему знака вендийцу, что готов. Вендиец тут же с диким ревом бросился на него. Никто из присутствующих не сомневался в том, что бой будет продолжаться не больше нескольких секунд. И действительно так! После первого столкновения фаворит Красстана Шейса остановился как вкопанный, а Румей, волоча ноги, направился к заветному бурдюку. Но в руках у него не было оружия — рукоятка кинжала торчала из отверстия брони как раз под левой ключицей гиганта, который стоял, выпучив глаза, не понимая, что произошло. Никто, даже опытные ветераны не смогли проследить действия Румея. И только когда он отпил второй глоток, раздался тупой звук падающего тела — это вендиец упал на арену. Прибежавший телохранитель недоуменно оглядел тело и с ужасом провел рукой по горлу. Противник Румея был мертв.

— Это чистая случайность! — заявил Красстан Шейс, поднимаясь с места. — Но случайность счастливая. Погрузите всех пиратов на баркас и отправьте их в Залив черепов. Дайте им провизию и какого-нибудь ржавого железа. Если через месяц они будут живы, заберете их оттуда, и я отпущу их подобру-поздорову куда глаза глядят. А их атаманшу я задержу как залог, что они не наделают глупостей и станут вести себя смирно!

Стражники тут же отделили Сиану от остальных пленных и повели ее в подземелье. И тут неожиданно для всех туранистанский сатрап сделал знак, что хочет говорить.

— Я преклоняюсь перед вашим умением плести интриги, дорогой Шейс, но в области военного искусства вам еще многому придется учиться. На мой взгляд, представление было слишком коротким, а зрелище как таковое вообще ничего не стоит! Ясно, что пират мастерски владеет ножом. Но к счастью, у меня есть человек, который может ему противостоять. Он поистине может стать ему достойным противником, а не быком, отданным на убой, какого мы только что видели! Обещаю первоклассное оборудование и оружие для всей группы, если этот дохляк справится с Гюлалом Бесшумно Ступающим!

Глухой ропот прокатился по рядам зрителей. Имя мистического рыцаря плаща и кинжала, доверенного шпиона и тайного палача хоарезмского властителя было почти легендой. Неизвестно откуда взявшийся тайный наемник был когда-то буквально вынут из петли Адраж Ханом. С тех пор он превратился в верную тень своего повелителя, стал его верным телохранителем и доверенным лицом сатрапа. Многие знали, что когда-то в тайном капище Асуры Бесшумно Ступающий дал обет преследовать до конца всех покушающихся на жизнь хозяина, тем самым резко уменьшив их число. И вот теперь публика получала возможность увидеть легендарного бойца. Это до предела накалило страсти вокруг.

— Ну что ж! Так тому и быть! — неожиданно согласился Красстан и снова уселся на место. Все взгляды были прикованы к Румею-Оглу. По древнему обычаю, оставшемуся еще с незапамятных времен, только сам казак мог принять или отвергнуть этот вызов, ибо сегодня он уже дрался на поле боя, и никто не мог заставить его вновь сойтись в поединке с врагом, уже во второй раз за последние сутки.

А пират тем временем всецело был поглощен куда более приятным занятием — он вкушал ароматный напиток. Румей уже опорожнил почти целый галлон, и многие диву давались, как он вообще еще держится на ногах. Но помимо всего прочее, у Румея были и недюжинные артистические способности, и он хорошо знал, как из любой ситуации извлекать максимальную пользу для себя. Заметно пошатываясь из стороны в сторону, он подошел к балкону, где расположились вельможи.

— Я бы принял бой, ваши величества, разумеется всенепременно я бы его принял. К тому же напиток этот — чистый эликсир! Но я его приму лишь при одном условии — если вы добавите девчонку и небольшой бочонок мальвазии к этому вот сиротке! — и он указал на почти пустой бурдюк, чем вызвал громовой хохот публики. — Неужели кто-то станет рисковать своей головой из-за прекрасной красотки. Совсем другое дело, когда речь идет о бочке вина.

— Атаманша пусть останется здесь! Ты должен знать, что у нее шансов уцелеть намного больше чем у тебя, пьяница! Но если ты вдруг одолеешь бойца Адраж Хана, то получишь достаточно вина из моих винных погребов! Столько, чтобы в нем утонули все пираты, еще оставшиеся по этим берегам! — голос Красстана звучал гордо и непреклонно.

Румей обменялся быстрым взглядом с одноглазым Альтреном, ведь казак привык во всем подчиняться седому корчмарю. Легким кивком головы Молния разрешил ему дать согласие на поединок.

Толпа ахнула. И тут же, словно из-под земли рядом с Румеем возникла высокая фигура, закутанная в темный плащ. Появление противника было настолько неожиданным, что каждый из зрителей мог бы поклясться, что за мгновенье до этого там никого не было. Таинственное появление Гюлала полностью оправдывало его прозвище.

Лицо Бесшумно Ступающего было прикрыто кожаной маской. Говаривали, что только сатрап

Хоарезма видел подлинное лицо своего верного слуги. Мастерство Гюлала оставаться незамеченным даже в самых оживленных общественных местах могло бы сравниться разве что с его виртуозным владением ножом. Каких только легенд о нем не рассказывали! Самым знаменитым был рассказ о том, как однажды в драке, завязавшейся в какой-то корчме, он сумел расправиться с девятью наемниками, подосланными, чтобы убить его. И при этом сам остался цел и невредим!

Румей Оглу бросил быстрый взгляд на противника и, отвернувшись, стал готовиться к бою. Вся подготовка состояла в том, чтобы вытащить кинжал из мертвого тела вендийца и отхлебнуть богатырский глоток из бурдюка с медовухой. Бесшумно Ступающий тоже особенно не терял времени в приготовлениях. Он покрепче затянул шнурок у себя на накидке, да проверил, не станут ли скользить его сандалии на плитах арены.

Драж Хан дал сигнал начинать поединок. В отличие от предыдущей схватки противники не спешили сойтись поближе. Они ходили вокруг, присматриваясь, да примериваясь, ибо каждому из них были хорошо известны умения другого. Со стороны их можно было принять за тигров, дерущихся за право владеть добычей.

Первым не выдержал Румей Оглу. Сделав обманное движение рукой, в которой был зажат нож, словно собирался проткнуть противника, казак попытался поставить ему подножку, однако быстрый, как пантера, шпион отпрыгнул назад и тут же, не давая противнику опомниться, ринулся в атаку. В руке у него блеснуло лезвие. Тут же на грязной рубахе корсара расплылось алое пятно. И вновь закружили по арене, выжидая удобного момента, чтобы напасть, словно исполняли ритуальный танец какого-то племени. Но этот танец таил в себе смерть! Гюлал, подобно кобре, вновь попытался упредить противника, но Румей быстрым движением повалил его на землю, заставив перекувырнуться через голову несколько раз. Лезвие его кинжала окрасилось в алый цвет. Корсар оказался достойным своего легендарного соперника!

Гюлал вскочил на ноги и инстинктивно схватился за правый бок и недоуменно поднес руку к глазам, словно не веря. Потом внимательно вгляделся в лицо тщедушного корсара. И, собрав силы, вновь бросился на Румея. Блеснувшее лезвие вспороло рубаху на спине пирата, оставив длинный кровавый след. Гюлал не мог не заметить мускулистого, крепко сбитого тела Румея. Внимание его также привлекла странная наколка — шестиконечная звезда, пересекаемая молнией. И вдруг публика заметила, что Румей одиноко стоит на арене, а его противник исчез. Он столь неожиданно появился в ложе, где сидел Красстан Шейс, что тот даже вскрикнул. Не обращая внимания на испуг иранистанского сатрапа, Гюлал наклонился к уху Адраж Хана и что-то прошептал. Адраж Хан тут же кивнул в знак согласия. Гюлал исчез с балкона властителей, словно его там никогда и не было. Поднявшись с места, туранистанский вельможа громко оповестил:

— Мой боец признает себя побежденным и отказывается от дальнейшей борьбы!

С этими словами туранский вельможа откланялся и поспешил покинуть Шейса.

— Прощай, Шейс! Кажется, я так же не знаком с военным искусством, как и ты!

Глава 9. Челюсти страха

Корсары Амры одержали полную победу. Они захватили две иранистанские галеры, которые теперь могли укомплектовать гребцами, освобожденными из трюмов. Галера, которую протаранила «Прекрасная дева», утонула, но своевременное вмешательство капитана Уркио не только помогло одержать полную победу, но и спасти бывших рабов с тонущего корабля.

Пленных не было. Разгневанные каторжники перебиливсех ксерксов, и сейчас прожорливые акулы моря Вилайет наверняка заканчивали свой кровавый пир. Пираты не могли сдержать ликования. Все в экстазе выкрикивали имя своего предводителя, который как раз в этот момент, морщась от боли, внимательно слушал рассказ Уркио о неудавшемся нападении на туранский конвой и разгроме пиратской армады объединенных сил Хоарезма и Бенны под предводительством Сианы Блейн.

Рассказ зуагира звучал очень увлекательно. К тому же и без того цветистое изложение событий постоянно перемежалось витиеватой руганью по адресу подлых врагов, отвратительного стечения обстоятельств, сетования по поводу неудачи. Терпеливо выслушав весь этот поток похвал в адрес бесподобного капитана Уркио, чья смелость, изобретательность и невиданные бойцовские качества оказали решающее значение при победе над врагом, Амра спросил:

— А что же случилось с теми двумя незнакомцами, которые перед этим потерпели кораблекрушение?

— Так именно с них все и началось, капитан! Тот, который помладше, был настолько дерзок, что вызвал меня на поединок в Маане. И только то, что удача оказалась на его стороне, спасло ему жизнь. Да к тому же я пожалел его неразумную молодость. Когда ксерксы напали на нас, один из моих людей видел, как его повалили на палубе, а тот, что постарше, расправившись с десятком иранистанских свиней, успел спрыгнуть вниз, незадолго до того, как вся команда Сианы Блейн была взята в плен. Скорее всего он погиб, так как море тогда кишело акулами. Надо сказать, что именно эти двое принесли нам несчастье, порази их Эрлик!

— Попридержи язык за зубами ты, сын хромого верблюда и ощипанной вороны! — тихий, дрожащий от гнева голос Конана заставил побледнеть хвастунишку. — Эти люди — мои близкие товарищи! И если ты хочешь дожить до завтрашнего заката солнца, советую не злословить по их адресу! Заруби это себе на носу!

Такую обиду нелегко было снести, особенно такому вспыльчивому, как Уркио. Зуагир тут же схватился за саблю, висевшую у него на поясе. Ни один мускул не дрогнул на лице у киммерийца, только голубые глаза внимательно следили за каждым движением взбешенного капитана. Конан хорошо понимал, что если ему не удастся сразу же подавить гнев капитана, он никогда не сможет рассчитывать на беспрекословное подчинение его людей. А это было жизненно важным для дальнейших планов Конана!

Уркио продолжала колотить дрожь. С одной стороны он горел желанием отомстить за грубые слова, но с другой он панически боялся легендарного предводителя Белого Братства. Ведь ни для кого не было секретом, что великого и ужасного Северного Льва никто не может победить! Амра оставался непобедимым даже будучи раненным! А если дело дойдет до поединка, зуагир хорошо знал, что не сможет рассчитывать даже на поддержку своего экипажа. Поразмыслив немного, Уркио потупил взор:

— Твои друзья — мои друзья, великий Амра! Командуй!

Приготовить корабли к бою! Пусть по старому корсарскому обычаю экипажи сами выберут себе капитана! Через два часа снимаемся с якоря! Путь на Бенну!

* * *

Пепин плыл, легко рассекая волны. Свой топор с рукояткой из носорожьего рога он всадил в обломок корабельного трапа и держался за него, орудуя только ногами. Он не расставался с подарком Конана даже когда спал. Сейчас, ритмично орудуя ногами, он направлял бревно к виднеющемуся вдали берегу. Акул пока не было видно…

…В том бою Пепин старательно прикрывал спину Плама. Кобольд был абсолютно уверен в поражении пиратской армады под натиском иранистанской эскадры. Героические попытки экипажа Золотой Пантеры победить многократно превосходящего по численности врага, были обречены на провал. Плам сражался умело и с жаром, и наверняка смог бы проложить себе дорогу к веревкам абордажных крюков, связывавших пиратскую галеру с неприятельскими судами. А там до спасения оставался всего лишь шаг. Сиана Блейн сражалась как фурия, сея смерть в неприятельских рядах. Ее люди, вдохновленные смелостью своей капитанши, дрались, как дьяволы. Но нелепая случайность привела к катастрофе. Обломки сгоревшей в пожаре реи обрушились на голову Пламу и он упал через борт. Пепину не удалось пробить себе путь сквозь плотные ряды врагов, чтобы последовать за товарищем. Он только успел заметить, что верный пес Бес прыгнул в бурлящее море вслед за хозяином. Сопротивление корсаров очень быстро было сломлено, а Сиана, Альтрен и Румей Оглу были взяты в плен. Орудуя топором, кобольд все же добрался до борта корабля с подветренной стороны и прыгнул в воду. Штормом его унесло в открытое море, но Пепин недаром был отличным пловцом. После многих часов отчаянной борьбы с волнами, он наконец увидел вдали песчаный берег. Но тут появилось новое грозное препятствие — прожорливые акулы. Хищники буквально остервенели от крови и бросались на все, что двигалось. Тактика выжидания здесь оказалась абсолютно бесполезной. Ведь акулы всегда голодны и столь обильный пир вообще не смог удовлетворить морских хищников.

Пепину уже доводилось иметь дело с акулами. Во время своей невольничьей жизни он работал ловцом жемчуга в лагунах Хоарезма. И надо сказать, что единственно акульи челюсти могли спасти раба от подневольной жизни. Но такой акулы ему еще не доводилось видеть. Ее тело достигало в длину не менее пятнадцати футов, а пасть, полная острых, как стилет, зубов спокойно могла поглотить овцу. Медленно и неумолимо она стала подплывать к кобольду. Пепин крепче сжал древко топора в руке.

Морской колосс описал круг возле кобольда, подплыв так близко, что Пепин смог отчетливо рассмотреть каждую пядь его тела. Он отлично знал, что эта синеватая кожа, на вид такая жирная и мягкая, на самом деле тверда, как камень, и может содрать с тебя кожу не хуже кремневого ножа. Несколько рыб-прилипал пристроились с правого боку, стараясь урвать остатки столь богатой трапезы. Совсем как люди! Однако кобольд тут же прогнал философские мысли по поводу необъяснимых моментов человеческого бытия. Пусть такие мудрецы, как Реас Богард, ломают голову над загадками природы. Пепин же был человеком действия. Он закусил топорище зубами и, высвободив руки, изо всех сил толкнул доску прямо в акулу. Раздался глухой удар. От неожиданности морской хищник нырнул. Пепин подавил желание быстро заработать руками и ногами и поплыть к берегу. Он хорошо знал нрав акул и был абсолютно уверен, что хищник не откажется от добычи. К тому же наверняка неподалеку были и другие, жаждущие отведать его плоти. Поэтому Пепин остался на месте, стараясь не двигаться. Опустив лицо в воду, он следил за каждым малейшим движением внизу под толщей воды. Тело его напоминало туго натянутую струну, готовое в любой момент отразить атаку.

Акулы не заставили себя долго ждать. Из темной глубины вдруг возникла неясная тень и резко взметнулась вверх, вынырнув прямо перед кобольдом. Но и он был готов к этой встрече. Быстро заработав ногами и руками, он сумел уклониться от разверстой пасти. Вынырнув из воды, Пепин снова нанес сокрушительный удар, на этот раз прямо по носу противника. Он отлично знал, что это — самое слабое место ужасного хищника… Затем широко размахнулся и всадил боевой топор в плоть чудовища. Тело акулы затрепетало в конвульсиях. Огромный хвост взметнувшись, ударил по кобольду, к счастью не поранил его, а только подтолкнул его к берегу. Пепин изо всех сил заработал руками и ногами, стараясь как можно быстрее убраться с опасного места, которое очень скоро должно было стать местом расправы с умирающим хищником, к которому уже стали стекаться собратья со всего залива. Вода в заливе забурлила. Каждый старался хоть кусочек урвать от своего собрата, и никто не обращал внимания на одинокого пловца, который бешено работал ногами и руками, стараясь побыстрее покинуть опасное место.

Пепин не оборачивался, сосредоточив все свое внимание на песчаном пляже и джунглях, начинавшихся прямо у кромки песка. Он сразу узнал место, куда его забросила судьба — Гибельный берег! Таинственное, гибельное место, где никогда не знаешь, чего ждать в следующую минуту. Нельзя расслабляться ни на секунду, потому что Плам — он это знал — нуждается в его помощи!

На первый взгляд берег выглядел абсолютно безопасным. Сплошь усеянный обломками, он скорее выглядел кладбищем погибших кораблей. Над трупами пиратов и моряков трудились мелкие крабы — эти извечные санитары природы. Всего лишь спустя несколько месяцев только выбеленные на солнце скелеты и ржавые гвозди станут напоминать о произошедшей здесь битве.

Пепин обошел всю линию прибоя, внимательно изучая песок в поисках хоть каких-то следов. Время от времени он осматривал трупы погибших, надеясь найти какие-то вещи, которые могли бы ему пригодиться. Так он обнаружил огниво и сухой трут для разжигания огня, затем нашел острый тяжелый кинжал, листья шоки, которые любил жевать и много других полезных вещей. На этой негостеприимной земле во что бы то ни стало нужно будет уцелеть, а потому это легкое мародерство имело свое оправдание. Деньги и драгоценности кобольда не интересовали вообще.

Наконец поиски увенчались успехом. Совсем в конце пляжной полосы, где песок заканчивался и начинались базальтовые породы, кобольд заметил следы волчьих лап. Судя по всему, животное волочило что-то тяжелое, потому что его следы почти были стерты широкой бороздой, оставшейся на песке от человеческого тела. При виде этого грубое, словно из камня высеченное лицо Пепина озарилось радостной улыбкой. Спустя несколько десятков метров Пепин отметил, что в этом месте человек наверняка пришел в себя и сел, а потом поднялся на ноги. А вот и следы сандалий, в которые был обут молодой славин! Волчьи следы, разумеется, принадлежали Бесу. Этот пес вряд ли стал бы спасать кого-то чужого. Явно Плам жив! Облегченно вздохнув, Пепин отправился дальше по свежим следам…

* * *

Бес зарычал, предупреждая об опасности. Плам тут же замер, пристально всматриваясь в темную стену джунглей перед собой. Снежный волк чувствовал опасность за версту, и у славина не было причин не доверять инстинктам зверя, который родился в Мрачном лесу. Он был абсолютно убежден, что впереди их ожидала опасность!

Старая просека, на которую они вышли незадолго до этого, вся обросла молодыми деревцами и побегами. По всему видно, по ней уже давно никто не ходил. Но все дороги, даже заброшенные, куда-то ведут — даже в проклятых землях… И теперь Пламу предстояло встретиться лицом к лицу с тайнами Гибельного берега…

И вдруг неестественную тишину нарушил топот сотни ног. Плам подавил в себе непреодолимое желание быстро взобраться на какое-то дерево и там встретить появление таинственных обитателей леса. Но в таком случае ему пришлось бы предать Беса, потому как тот не умел карабкаться по деревьям, а снежный волк никогда не предал бы своего хозяина. Славин быстро выхватил из ножен Элиндрур и приготовил дротик для метания камней. Он не сомневался в том, что ему предстоит встреча с многочисленным противником. Пес тоже встал в боевую позу. Шерсть у него на загривке вздыбилась, он тихо рычал, оголяя белоснежные клыки. Бес был надежным спутником!

Топот все больше усиливался. И вот на тропинке появились первые существа, вызвавшие тревогу у Беса. Плам содрогнулся, но больше от отвращения, нежели от страха. Полчища гигантских крыс подобно бурному пробою волнами накатывались из зарослей. Свалявшаяся шерсть стального цвета клочьями свисала с боков, длинные усы волочились по земле, а злой блеск маленьких мутных глаз и кривые зубы, которые показывались из пасти, недвусмысленно свидетельствовали о том, что эти создания готовы растерзать любого, кто встретится у них на пути. Лавина мерзких созданий в любой момент была готова накрыть одиноких путешественников…

Первый дротик впился в бок мерзкого создания, и с диким воплем крыса подлетела в воздух. Остальные тут же набросились на еще теплый труп, и через секунду от крысы ничего не осталось. Второй и третий дротик сразили чудовищ, прежде чем Меч Зари запел свою песню. Блестящее острие сотворило стальную преграду из смердящих тел, ринувшихся было на человека и огромного пса. Бес тоже не стоял без дела. Он храбро бросался на отвратительных созданий, и его челюсти постоянно работали подобно огромному капкану, который обычно ставят на медведя. С каждой секундой груда разорванных трупов все больше росла, но нападавших было не счесть. Все новые и новые полчища рассвирепевших животных появлялись из джунглей. Плам почувствовал, как руки начинают слабеть — сказалась усталость от пережитого. Уже несколько раз кольчуга из митрила спасала Плама от укусов, а на спине и боках Беса появились кровавые пятна.

Плам уже почти механически работал руками. Все-таки длительные тренировки с Конаном,

Феришем Агой, принцем Моргом и Кетрагом не прошли даром. Стальные мускулы работали как машина, его чувство времени и пространства, быстрая реакция на опасную ситуацию были безошибочны. Но усталость брала свое. Никто не смог бы долго выдержать столь огромного физического напряжения. Даже Конан! Хотя… Когда речь идет о мрачном киммерийце, никогда не можешь быть уверен в чем бы то ни было…

Грустная улыбка тронула губы Плама. Какой же нелепый конец уготовила судьба ученику Повелителя Зари и Конана Непобедимого! Казалось, полчища отвратительных созданий выходят из самого ада. Бес, взобравшись на кучу крысиных трупов, из последних сил работал челюстями, надежно прикрывая спину хозяина. Хорошо, что тела убитых крыс создавали нечто вроде защитного вала, который хоть ненадолго удерживал хищников. Голодные твари пожирали своих собратьев, мешая задним рядам быстро добраться до человека. Но такое не могло долго продолжаться. Еще мгновение и…

И тут Плам почувствовал, что с ним что-то происходит. Какая-то сила — необъятная и таинственная, зловещая и, вместе с тем, необыкновенно привлекательная — наполнила все тело. Все его человеческое существо попыталось было сопротивляться этому, но безрезультатно. Несколько лет назад зимой он провалился в горное озеро неподалеку от родного Шема. Ледяная вода тут же сковала его детское тельце так, что он даже не мог кричать и только огромные глаза, уставившись в ледяной простор, молили о помощи, прощаясь с жизнью. Тогда его спас старый пастух Ване. Нечто подобное Плам испытывал и сейчас — сила сковала все члены, и он не мог управлять своим телом. Но старого пастуха Ванса давно уже не было в живых, и никто не мог сейчас помочь Пламу. Сила наполнила Плама до предела. На секунду Мрак плотно накрыл его сознание. Но всего лишь на миг! Вспышка света, столь яркая, что она могла бы затмить даже Солнце, озарила его. Все человеческие заботы, страсти, стремления и мечты — все отступило куда-то, покрылось мглой. Не было страха перед бесчисленными полчищами. Теперь гибель и смерть не имели для него никакого значения! По крайней мере теперь! Он обвел взглядом ряды противника. Ничтожные твари, которые он может обратить в прах. Ничто не способно помешать ему! Все крысы — самые низкие слуги Зла, с которыми он может легко справиться. Он может все! Теперь его возможности не знают предела. Или почти не знают…

И в эту секунду он словно провалился в небытие. Будто неожиданная мощь раздавила его, подмяв под себя. Просто Плам еще не был готов принять Силу. Он впал в беспамятство…

* * *

В этот миг на пристани Бенны сходили по трапу с королевской яхты «Жемчужина Вилайета» Реас Богард и Тошвел Шах бин Юриди аль Самин. По обе стороны каменной эстакады в шпалир был выстроен почетный караул, специально посланный сатрапом Красстаном, чтобы оказать почести при встрече высоких гостей. Капитан городской стражи, назначенный начальником почетного караула, когда-то служил в гвардейских частях Секундерама и тотчас же узнал Первого визиря шахима Рапторхана. Посещение столь высокопоставленного вельможи не предвещало ничего хорошего, особенно в Бенне, где статус нынешнего правителя до сих пор не был выяснен до конца.

Внезапно спутник Тошвела бин Юриди, который только что ступил на землю, пошатнулся и упал на колени. Иранистанский посланник встревоженно подхватил его под мышки и помог подняться. Было видно, что состояние его спутника, которого он явно очень ценил, встревожило его.

— Что с вами, благородный Реас?

Лицо Повелителя Зари сделалось бледным, как полотно. Губы шевелились, пытаясь произнести какое-то слово, но ни звука не вылетало из горла. Во взгляде знаменитого чародея Тошвел прочел удивление, недоумение и даже страх. Это так поразило посла, что он даже отступил назад.

— Голова закружилась… Какой-то срыв… Терпеть не могу путешествовать по морю! — Голос Реаса окреп и, поднявшись на ноги, он твердым голосом сказал: — Не беспокойтесь, сейчас это пройдет. Пойдемте!

И только когда они удобно устроились в паланкине, которые Красстан прислал за ними, Богард наклонился к уху визиря, которому бесконечно доверял, и тихо сказал:

— Случилось что-то необыкновенное, бин Юриди! Какой-то катаклизм с Силой, что-то экстраординарное произошло в Космическом пространстве. Я это почувствовал. Я еще не знаю, что это, не могу определить каким силам оно призвано служить — силам Добра или Зла, силам Мрака или Света. Но это Нечто здесь, совсем недалеко от нас. И самое главное — оно не покрывается моими возможностями восприятия! Я боюсь, Тошвел Шах! Впервые по-настоящему боюсь!

* * *

Конан со стоном опустился на мягкий диван в кают-компании. День выдался тяжелым. Битва с трижды превосходящим по численности противником была серьезным испытанием даже для киммерийца. А завтра ему предстояло взять хорошо укрепленный город. Путь к открытию его исчезнувших друзей лежал через Бенну. К тому же предводитель пиратов ранга Амры мог появиться в иранистанском порту только как завоеватель. Ему непременно нужно отдохнуть, потому что даже такой железный организм, как его, мог не выдержать и подвести в трудную минуту. Все тело ныло, голова шла кругом от полученного удара. И тут как в волшебном сне перед ним возникла Реана Каази с высоким бокалом в руке, в котором янтарным светом искрилась курусунская медовуха. Дочь Эмбера Шаха была закутана в прозрачную вуаль, сквозь которую просвечивало стройное тело. Не говоря ни слова, Конан взял у нее из рук бокал и одним глотком осушил его.

— Еще! — без лишних слов приказал Конан. Реана безропотно подчинилась.

Второй бокал варвар пил долго, смакуя каждый глоток, наслаждаясь превосходным вкусом напитка.

— Мягкая постель, крепкое питье, красивая женщина — о чем еще может мечтать мужчина! — задумчиво сказал Конан, словно обращаясь к самому себе. — Именно эти слова произнес когда-то один великий человек — Фериш Ага из Хоршемиша. Пей за меня, друг! В царстве мертвых вряд ли найдется больший пьяница, чем ты, шемитский сокол! Мне так тебя не хватает!.. Еще вина!

Реана в третий раз наполнила бокал. Варвар словно только теперь ее заметил и удивленно спросил:

— Что с тобой произошло, девочка? Ты что, язык проглотила? Тот самый невоздержанный язык, который молол разные непристойности?

— Ах ты, грубиян! Варварский пес! Похотливый слизняк! Видите ли, женщина ему нужна! Ты что ж, не насытился той жирной секундерамской сучкой, Заарой?!

— Ну, слава богам, прежняя Реана! А то я уже было испугался! Знаешь, меня удивляет, где такая изысканная, благородная девица, вроде тебя, научилась таким словам, которые не каждый мужчина сможет произнести?

— А я по своей натуре очень даже способная, тупая твоя башка! Дай я перевяжу твою голову, чтобы оттуда не вытекла та прокисшая жидкость, которую ты, неизвестно почему, называешь мозгом! Конечно, особой потери не будет, но все же…

— Можно. А потом сядь рядом, а то я не люблю пить в одиночестве, а никто не хочет составить мне компанию. Телронд что-то раскис, хотя он в принципе не пьет. Юма же отыскал среди экипажа каторги своего брата, и теперь они поют на палубе какие-то дикарские песни… Даже в пляс пустились! Да-а, интересный народ эти кушиты. Юма мне рассказывал, что у него много братьев и сестер, но разве можно верить этим россказням!

— Почему?

— Как почему… — Конан видимо смутился. — Детей не приносят аисты… Сначала нужно посеять… Потом идет период созревания… Для этого дела нужно много трудиться! Каторжный труд! Каким же должен быть мужчина, который выдержит столько…

— Еще немного, и ты начнешь мне рассказывать, как это делают птички и пчелки! — со смехом прервала его Реана. И киммериец вдруг понял, что ее смех не раздражает его, как прежде. — Ты не забывай, что я выросла рядом с гаремом отца, который был один из самых многочисленных в Секундераме. Да и ты наглядно продемонстрировал, как это делается… С Заарой…

— Клянусь Кромом, девочка, ты — сущий дьявол! И сколько еще ты будешь напоминать мне об этом? Заара — женщина, что надо! Сказка!

— Это от вина помутился твой рассудок, сладострастный пес! Но сейчас толстуха далеко, да к тому же наверняка уже нашла себе утеху в другой постели. А я… Я ведь здесь, перед тобой… Неужели ты слеп?

— Вижу, что ты здесь, Реана! Столько от тебя шуму, словно в каюте целый гарем собрался! А пользы от тебя никакой!

— Но ведь я принесла тебе вина, перевязала рану…

— Это может сделать и старый Мюмюн Бег, девочка! Я же говорю о другом!

— Ах ты, неблагодарный! Я для тебя… значит, я для тебя… — от еле сдерживаемого негодования голос прекрасной иранистанки задрожал, чувствовалось, что она еле сдерживает слезы.

— Хватит! — Конан в гневе вскочил на ноги. — Что знаешь ты, избалованная дочь богача, привыкшая все получать на готовенькое! Что ты знаешь о благодарности? Ты знаешь, сколько достойных воинов погибло в последние дни, чтобы ты получила и сохранила свою свободу? Лучше замолчи, чтобы я не надавал тебе по твоей тощей заднице!

— А ну-ка попробуй, простак! — от ярости глаза Реаны сверкали как два солнца, словно желая испепелить киммерийца. Конан с удивлением отметил, как она хороша в эту минуту, что-то вроде зарождающегося желания шевельнулось у него в груди.

— Думаешь, будет трудно? — со смехом вымолвил он и протянул руки, чтобы заключить Реану в свои объятия. Но с ловкостью газели она увернулась и отбежала в сторону, забыв, однако, что имеет дело с Амрой, Северным львом. Сделав прыжок, он схватил ее мускулистыми руками и заключил в объятия.

— Сейчас успокойся, дикая кошечка! Я не привык сражаться в спальне!

— Как бы не так! — Реана не хотела сдаваться. — Я знаю, чего ты хочешь, варварский кот! — Девушка сумела высвободить правую руку и замахнулась, чтобы ударить Конана. Тот успел перехватить ее и заметил, что ладонь обагрена кровью.

— Ты ранена? — смутился варвар и ослабил хватку. — Но как, когда?..

— Кровь не моя, я просто не успела вымыться, прости!

— Разве ты участвовала в сражении? — Конан был поражен. — Но где?

— Да рядом с тобой, дурачок! — Реана выхватила из-под стола позолоченную кольчугу и шлем. — Доспехи старого козла Эбемиса словно для меня выкованы. А отец научил меня держать меч!

— Значит, это тебе я обязан жизнью!

— Ну уж, так и обязан! Было очень забавно участвовать в бою, совсем не то, что на тренировках! А с тем тараканом ты и сам смог бы справиться!

— И все же прими мою искреннюю благодарность! Не каждый день случается так, чтобы красивые женщины спасали мне жизнь. Белит, Валерия, Карела… Скорее, именно женщины зачастую становились причиной того, что мне приходилось из-за них подвергать свою жизнь опасности!

— Должна тебе сказать, что я все еще не стала женщиной, чтобы занять достойное место в том ряду, который ты только что перечислил. Но если ты хочешь каким-то образом отблагодарить меня за ту мелкую услугу, которую я тебе оказала в бою, можешь исправить эту ошибку!

— Гром и молнии! Более бесстыдного и наглого предложения мне еще не приходилось получать! Но раз речь идет о долге, который я обязан вернуть…

Слова Конана были прерваны страстным поцелуем, что подсказывало, что возвращение долга будет не таким уж неприятным делом.

Реана, решившая расстаться с девственностью в объятьях Конана, оказалась необычайно искусной в любви. Надо сказать, что иранистанских девушек с юных лет обучали искусству любви, и дочь Эмбера Шаха явно была старательной ученицей.

Когда спустя час великан Юма, распрощавшись с родным братом, вошел в кают-компанию, он подумал, что по ошибке попал в пещеру зембвавийских львов.

Мускулистое мужское тело с рычанием и стоном набрасывалось на тоненькое, гибкое и необычайно пластичное женское тело, которое, ускользая от самца, отдавалось ему с таким упоением и страстью, что самец порой терял сознание от удовольствия и нежности.

Постояв немного, Юма на цыпочках вернулся на палубу. В этом поединке его другу не понадобится помощь, ибо здесь непобедимому Амре предстояло быть поверженным раз и навсегда!

Глава 10. Конец Бенны

Красстан Шейс принял высочайших гостей у себя в покоях. Для такого случая самым подходящим местом был бы торжественный зал для приемов, но хитрый правитель Бенны хотел, чтобы встреча с первым визирем Рапторхана проходила почти без свидетелей. Поэтому сейчас помимо гостей и его самого на встрече присутствовал только церемониймейстер Эюб ибн Саллах, который был доверенным лицом сатрапа. Позади Красстана, подобно гранитным статуям, молча стояли его телохранители. Поговаривали, что сатрап приказал вырвать у них языки для того, чтобы быть уверенным, что они не выдадут тайны.

Бывший плебей встретил гостей сидя на троне из нефрита и слоновой кости. Он и впрямь выглядел величаво в одеждах из шелка и кхитайской парчи. На голове у него был золотой тюрбан, символ власти. Когда сообщили имена гостей, он всего лишь важно кивнул головой, не поднявшись с места.

Визирь Тошвел бин Юриди подошел к трону и пристально всмотрелся в сатрапа, походившего больше на куклу, нежели на правителя. Сам визирь был одет очень скромно, без лишней пышности, но со вкусом. Но невзрачная на первый взгляд фигура советника иранистанского шахима излучала гораздо больше благородства и властности, нежели самозваный сатрап Бенны. Реас Богард был как обычно закутан в мантию темно-коричневого цвета. Лицо его все еще было бледным, что напоминало о недавнем припадке. Повелитель Зари с интересом наблюдал за сценой, которая разыгрывалась у него перед глазами. Ему хорошо была известна история правителя Бенны, как и его характер. И мудрецу его ранга ничего не стоило составить собственное представление о любом человеке. Однако Богард, как и все философы, привык не торопиться с выводами. Он молчал, ожидая развития событий.

Напряжение в небольшом зале все больше нарастало. Этикет требовал, чтобы хозяин первым приветствовал гостей, тем более, что перед ним стоял второй по рангу и значимости сановник империи. Однако Красстан молчал, словно воды в рот набрал. Он явно ожидал, чтобы визирь обратился к нему как обычный проситель перед великим властителем. Но в этой борьбе Красстана ожидало поражение. Сколь бы коварным и скрытным ни был Красстан, Тошвел Шах во много раз превосходил его по коварству. Для того, чтобы долгие годы удерживаться на вершине иерархической лестницы императорского двора в Секундераме, нужно было обладать превосходным интеллектом, виртуозным умением играть в подпольные игры власти, плести интриги, быть гибким и иметь недюжинное самообладание. И всеми этими качествами бин Юриди владел в самой высшей степени.

— Знаете, мой друг, — обратился Тошвел к Реасу. — Мне жаль этого человека на троне. Помнится, во дворе докладывали, что он страдает редкой болезнью — у него что-то случилось с головой… Полная потеря памяти. А я помню его в качестве церемониймейстера Баяди Шаха, мир его праху! Посмотрите, любезный мой Богард! Он забыл, что нужно соблюдать этикет. Может быть, вы как известный целитель и ученый предпишете ему какое-то лечение? Блистательный властитель Секундерама очень заинтересован в том, чтобы Бенной правил умный и здоровый правитель. Больному с таким городом, как Бенна, просто не справиться.

— Ваше превосходительство, можно вылечить любую болезнь. Для этого существует множество разных лекарств, отваров, настоек, массаж и прочие виды терапии. Кхитайцы, например, применяют иглоукалывание. Мне приходилось быть свидетелем поразительных результатов. Но самым лучшим способом лечения в подобных случаях является просто отдых.

— Вы меня поражаете, благородный Реас! Как вы это сказали! Отдых! Придется отправить Красстана Шейса на заслуженный отдых в Секундерам или даже в Бекир. Наверняка, это поможет ему вернуть память!

Человек, сидящий на троне, позеленел от ярости. Бекир был горной крепостью в горах Арарет, куда обычно отправляли на пожизненное заключение. Оттуда возврата не было. Он считал неслыханной дерзостью, чтобы сатрапу угрожали в его собственном дворце. Пусть даже это будет первый визирь Империи!

— Бекир далеко, Тошвел Шах! Секундерам тоже! А вы, уважаемый Тошвел бин Юриди аль Самин, находитесь в моих личных покоях моего собственного дворца! И должен вам признаться, эти стены умеют хранить тайны! Ужасные тайны! — неожиданно писклявым голосом сказал Красстан Шейс. — В последние годы много людей исчезло в дебрях Гибельного берега, да и море Вилайет отличается бурным нравом и имеет обыкновение топить корабли! Но потеря высшего сановника вряд ли особенно расстроит светлейшего шахима Рапторхана!

— Да пребудет имя его в веках во славу Эрлика! — поспешил добавить Тошвел Шах. — Смотрите, любезнейший Реас, человек на троне заговорил. Поистине, иногда случаются и чудеса! К тому же и мое скромное имя выговорил без запинки! Великолепное начало, должен вам сказать!

— Или не слишком блестящий конец вашей продолжительной карьеры, о великий визирь! — Красстан от злости уже почти шипел.

— Только великий Эрлик знает, когда наступит конец, — спокойно ответил ему посланник. — Только Эрлик и его наместник на земле блистательный шахим Рапторхан, да пребудут в веках и его имя, и его слава! Или, может быть, кто-то другой уже правит Империей? Я давненько не получал вестей из Секундерама.

— Думается, императору все равно, кто займет вашу должность, аль Самин! Мне же лично все нравится именно таким, какое оно есть, и я ничего не хочу менять! Или, может, я не плачу налоги? Смотрите, любезный Тошвел Шах, как бы вам не пришлось пожалеть! Просто исчезнете и все. Никто вас не видел в здешних краях, никто не встречал…

— Может вы и правы в отношении императора, о, премудрый и преподлый Шейс! — оборвал его тихим угрожающим голосом Тошвел Шах. Спокойный, тихий, но властный голос, казалось, звенел, эхом отдаваясь во всех углах зала. Так обычно говорит строгий учитель провинившемуся ученику. — Вы еще молоды, потому и ошибаетесь. Но сейчас ничто не способно испортить мне настроение — долгое путешествие подходит к концу и я возвращаюсь на родину. И поскольку ваш город все еще часть Империи, я объясню вам кое-что… По иронии судьбы я — первый столичный сановник, который приехал в Бенну после… гм-м… прямо скажем загадочной смерти Баяди Шаха. Старый сатрап был моим другом. Вон там канделябр, который я ему подарил по случаю…

— Предлагаю вам замолчать, Тошвел Шах. Мое терпение подходит к концу. Назовите мне хотя бы одну причину, согласно которой я пожалею вас и не прикажу вас обезглавить?

— Я могу перечислить вам по крайней мере сотню таких причин, но назову всего лишь одну. И мое терпение, Шейс, далеко не безгранично. Я понимаю, что для вас не является доводом тот факт, что по рангу моя власть многократно превосходит вашу. Даже здесь, в Бенне. Вы согласны, почтенный узурпатор?

— Я взвалил на себя бремя власти в тяжелую для Бенны минуту и тем самым спас ее!

— Может быть… Может быть все было именно так, как вы говорите… Наверно именно поэтому вы все еще живы, Шейс! Но да не будем об этом! На вас, наверняка, не произведет впечатления и тот факт, что я могу приказать моим людям арестовать вас и бросить в темницу. Но знаете, стоит попробовать… Слыхал я, что вы — отличный игрок. Я тоже люблю делать ставки время от времени…

— Красстан заерзал на троне. Он не был уверен в лояльности своих людей, если великий визирь решит показать свою власть. Именно поэтому Шейс и выбрал для встречи свои покои — подальше от взглядов и ушей солдат и офицеров. А церемониймейстер бин Саллах? Разве он может быть абсолютно уверен в лояльности этого человека. И все же его телохранители верны единственно ему одному. С этим наглым коротышкой смогут расправиться в считанные минуты.

— Я ведь не досаждаю вам, любезный хозяин? Не правда ли? Наверняка вас не должен удивить тот факт, что прежде чем сойти на берег, я послал почтовых голубей шахиму, адмиралу Эбемису и командующему гарнизоном в форте Гхор, моему старинному приятелю генералу Ямзее. Но все это мелочь по сравнению с кровной местью, с которой вам неминуемо придется столкнуться со стороны рода Юриди, если со мной что-то случится. Я хорошо знаком с географией, но, пожалуй, затруднюсь отыскать на карте местечко, где наши шпионы и наемные убийцы не смогут вас отыскать. Денег, хвала Эрлику, нам не занимать… И еще…

Красстан буквально вжался в спинку трона. Род Тошвела Хана был самым богатым и влиятельным в Империи, пожалуй, наравне с шахимом. Идти на конфронтацию с такими людьми было откровенным безумием. А навлечь на себя вендетту — это уж верная смерть!

— Вам все это кажется чепухой, не правда ли, Шейс? — продолжал подливать масла в огонь хитрый посланник, откровенно указывая на незнатное происхождение сатрапа. — В одном предании говорится, что одному человеку удалось спастись от нашей вендетты. Он стал отшельником в горах Меру. Верно, это было где-то с десяток веков назад и умер он всего за несколько дней до того, как мстители Асуры, которым мы очень щедро заплатили, наконец добрались до него. Но зато его голова, набитая опилками, до сих пор украшает мавзолей клана. Кстати, там есть место и для вашей крысоподобной тыквы, Красстан! — голос Тошвел Шаха уже раскатисто гремел под сводами зала.

— Но вы… вы-то уже не сможете всего этого увидеть! — прерывистым от отчаяния голосом проговорил Красстан.

— Это верно! Но и вы, Красстан, вы не посмеете это сделать, потому как вы подлый и трусливый, Красстан, к тому же, ну какой же вы мужчина! Посмотрите на горилл у вас за спиной!

Красстан в страхе обернулся. Положение тел огромных стражников не изменилось, но на их лицах застыла страдальческая гримаса. Их души где — то витали. Явно, в эту минуту их мучили какие-то кошмары, равно как и их хозяина. Теперь он остался наедине с небольшим по росту, но великаном по своему интеллекту Тошвелом Шахом.

— И вот настал, наконец, момент сказать тебе правду, Шейс, чтобы предостеречь тебя от дальнейших глупых поступков. Ты, как я вижу, не обратил никакого внимания на человека, который со мной. А нужно бы! Ведь перед тобой сам Повелитель Зари Реас Богард!

С глухим стоном сатрап Бенны сполз на пол и. заскулил, как побитый пес. И подобное поведение, которое не пристало мужчине, тем более властителю, вызвало презрительную усмешку у визиря. Реас Богард снял с телохранителей парализующее заклинание, которое он предусмотрительно наложил на них по уговору с проницательным бин Юриди. Немые воины с нескрываемым изумлением смотрели на своего хозяина, который ползал на коленях в ногах у двоих незнакомцев.

— Ну вот, совсем другое дело! Такой прием мне уже нравится. А теперь, правитель Бенны, поднимитесь с колен и вернитесь на трон. Нужно поговорить…

* * *

На небольшой возвышенности горел костер. Его пламя освещало окрестности, свет достигал даже песчаного откоса, о который разбивались на мелкие брызги неутомимые волны. Вся равнина была залита лунным светом, и поэтому особенно причудливо выглядели огромные, почти десятиярдовые валуны, имевшие очень странную форму — все они походили на обглоданные человеческие черепа. Поэтому моряки прозвали этот залив Бухтой Черепов.

В эту бухту редко заходили корабли. Иногда более смелые рыбаки рисковали половить в богатых рыбой водах, но никто из них не рискнул приблизиться к загадочному берегу. А с тех пор, как Нефритовые джунгли были названы Гибельным берегом, в залив вообще перестали заходить корабли. Все со страхом называли это место преддверием Ада!..

…У костра сидели около двух дюжин человек. Их ветхая оборванная одежда и изможденные лица свидетельствовали о том, что здесь они находятся не по собственному желанию. Рядом с костром были свалены в кучу ржавые доспехи и немного продуктов. Мужчины как раз обсуждали доспехи.

— Альтрен, эти железки ничего не стоят! — возмущенно проговорил огромный полуголый кушит, обращаясь к седому мужчине. — В первом же бою они распадутся от ржавчины.

— Да и припасов кот наплакал! — отозвался худой мужчина, у которого длинные волосы были заплетены в косу. — Вина всего десять галлонов, да и то прокисшее. Чтоб им всем пусто было, кто нас сюда заслал, а Красстану — первому!

Альтрен с досадой вздохнул и поднялся на ноги. Когда по приказу сатрапа Бенны их высадили на этом берегу связанными, словно скотину, которую привезли на заклание, все единодушно, не сговариваясь признали своим лидером седого корчмаря Альтрена. Все понимали, что если и есть человек, который сможет вызволить их из создавшейся ситуации, то это будет боцман легендарного Амры!

— Хватит вам ныть, Дел и Румей Оглу! Прямо уши вянут от ваших стонов! Все вам не так — и оружие не такое, и еды мало, и вино, видите ли прокисло! Вы ведете себя как сопляки, а не как мужчины! Словно слышу нытье беззубых старух на похоронах в Гиркане!

— Альтрен, мы на Гибельном берегу! Ты что, разве не знаешь, что отсюда не возвращаются!

— Дел, ты еще сопляк! Выход всегда есть!

— Да, но не отсюда, Молния! Тот гад не напрасно кинул нас сюда! Ему надо, чтобы мы сделали ему какое-то грязненькое дельце… Голыми руками из костра угли таскать…

— Говорится: голыми руками каштаны из огня таскать…

— Подумаешь, угли, каштаны, мушмулы, бананы — один черт! Сидим себе на подводной скале, а акулы уже точат свои зубки в ожидании нашего мясца… А ты спокоен, словно стоишь себе за стойкой в «На дне».

— А чего мне заранее переживать из-за таких мелочей. Не будь я Альтреном-Молнией, чтоб не сойти мне с этого места! Именно поэтому я и не переживаю. И не из таких передряг выбирались. Справимся и теперь. И хватит ныть! Пора решить, какой путь выберем!

— Лучше всего построить плот и под прикрытием ночи доплыть до Бенны. Проберемся в крепость, освободим Золотую Пантеру, а потом…

— А потом попадемся в лапы к Красстану. Мал еще давать советы, молоко на губах не обсохло. Красстан — подлец и негодяй, но башка у него работает. Я абсолютно уверен, что он выставил охрану. Какой-нибудь кораблишко курсирует сейчас неподалеку. И если нас заметят, утопят как глупых щенят, мы и пикнуть не успеем. И Сиану погубим…

— Что ж тогда делать?

— Лес мертв. Румей уже порыскал вокруг, и хоть бы где-нибудь были признаки жизни. Пойдем в джунгли. Лучше славная смерть, чем жизнь раба и труса! Вы что, забыли, что все мы из Белого Братства Маане, закаленные воины, знававшие и славу, и успех! Мы не сопляки какие-нибудь, а львы!

Слова Альтрена вернули бодрость корсарам. Уж им ли не знать, как смотреть смерти в лицо и смело идти навстречу опасности, как плевать в лицо врагу, который приставил меч к твоему горлу! И правда, что это они раскисли, как бабы!

— Всем почистить оружие и распределить провизию! — приказал Альтрен будничным тоном. Его единственный глаз светился в темноте как звезда. — А потом всем спать. Я буду охранять. Выступаем на рассвете!

* * *

План нападения на Бенну был готов еще до того, как матрос на мачте выкрикнул, что видит землю на южном горизонте. Флотилия Амры состояла из флагманского корабля адмирала Эбемиса, который переименовали в «Прекрасную деву», двух галер, названных «Гибель» и «Смерть» и корабля капитана Уркио «Сладкоголосая сирена». Даже с таким количеством кораблей нападение на столь отлично укрепленный город, как Бенна, было очень рискованным делом. Если дойдет до осады, пираты не смогут победить хорошо обученных солдат. Вот почему Конан решил применить тактику неожиданного нападения.

В рядах его армии было несколько десятков ксерксов, решивших стать вольными корсарами. Некоторые из них даже служили в легионе Серебряных Леопардов — элитной гвардии шахима Рапторхана. Киммериец нисколько не сомневался в верности этих людей. К тому же в арсеналах захваченных кораблей было достаточно оружия и доспехов, чтобы полностью оснастить армию из двухсот пиратов, превратив их в иранистанскую морскую пехоту. И, если боги помогут, то проникнуть за высокие стены Бенны не составит труда.

В адмиралтейской кают-компании заканчивалось обсуждение деталей операции. Важное место в ней отводилось Семиллаху Бею — лейтенанту Серебряных Леопардов, первому помощнику геройски погибшего от меча Конана капитана Ивкоенпаша. Храбрый гвардеец предпочел бурную жизнь морского грабителя позору и вечному клейму труса, которым наградили бы его по возвращении в Секундерам.

Умный и сообразительный Семиллах Бей был просто-таки идеальным исполнителем первой части плана, задуманного Амрой. Лейтенант лично подобрал людей, которые ему будут нужны в проведении операции, и внимательно проинструктировал их. Теперь от их действий зависело очень многое.

Величественная эскадра бросила якорь неподалеку от берега. От флагманского корабля, на мачте которого гордо развевался флаг адмирала Эбемиса, отошла лодка с несколькими гвардейцами. На пристани их встречал почетный караул сатрапа Бенны. Начальник караула, который еле держался на ногах от усталости, нервно подергивал себя за усы. После почти трехлетнего перерыва что-то слишком зачастили высочайшие гости. А после вчерашнего визита Великого визиря Тошвела аль Самина бин Юриди Красстан Шейс был в отвратительном настроении. Хоть бы новым гостям удалось рассеять грозовые тучи, которые нависли в палате правителя…

— Срочная депеша главнокомандующего флотом Империи светлейшего адмирала Эбемиса Реези сатрапу Бенны! — деловым тоном сообщил лейтенант Серебряных Леопардов в ответ на суховатое приветствие встречающего их капитана.

Почетный караул препроводил офицера в покои сатрапа. Не прошло и получаса, как свыше двухсот морских волков из эскадры адмирала, соскучившихся по берегу иудовольствиям, которые он предлагает, тоже сошли на берег. Кто же смог бы отказать в такой мелочи доблестным воинам шахима. А как раз в это время сатрап ожидал в темнице прибытия новой партии пленных. Старая акула, адмирал Эбемис, сумел уничтожить осиное гнездо, каким считали Белое Братство. Остров Железных идолов был очищен от пиратской нечисти. Некоторые из самых известных предводителей братства были арестованы и брошены в трюм флагманского корабля. Недалек тот час, когда морю Вилайет перестанут угрожать и самые злейшие враги Империи — пираты из Маане.

В ожидании прибытия пленных Красстан Шейс нервно мерил шагами внутренний двор старой цитадели. Он не мог забыть вчерашний день. Этот коварный недоносок, этот противный гном Тошвел в пух и прах разбил все планы великого комбинатора Красстана. Как могло случиться, что он, фактически, расправился с ним в его же покоях! Правда потом Красстан попытался отыграться на своих слугах за тот позор — приказал казнить немых стражников, а церемониймейстера Эюба ибн Саллаха бросил в темницу, где в этот момент тот умирал от страха, не зная, как Красстан распорядится его судьбой. Иными словами, Шейс сразу убрал свидетелей собственного позора. А сам мерзавец-визирь отбыл со своим спутником — офирским мудрецом, куда-то в дебри Нефритовых джунглей. А ведь оттуда возврата нет! Нет! Глупцы сами сунули голову в петлю! Но плохо то, что они забрали с собой и Золотую Пантеру, а насчет нее у Шейса были грандиозные планы!

Но у всей этой неблагоприятной на первый взгляд ситуации были и положительные стороны. Его все же оставили правителем Бенны. Визирь мог бы сделать с ним все, что захочет, — и лишить власти, и казнить, но по непонятным для Красстана причинам он не сделал этого. А вот теперь в залив вошла эскадра Эбемиса. Адмирал был отличным моряком и воином, но очень слабым политиком. И уж совсем никаким не интриганом.

Так что когда море Вилайет будет очищено от пиратов, слава достанется единственно ему, сатрапу Бенны. Ведь как раз его победа над пиратской армадой обеспечила разгром Маане. Причем победа, добытая ценою крови туранцев из Хоарезма. Именно недалекому Адраж Хану пришлось таскать каштаны из огня вместо него!

И вдруг Красстан Шейс остановился, как вкопанный. Его осенила гениальная идея. Ведь теперь, с помощью эскадры он легко сможет расправиться со своим недавним союзником. Войско сатрапа Хоарезма понесло значительные потери, и город Адраж Хана становился легкой добычей! Перед Красстаном открывались новые, блестящие перспективы!

В сопровождении роты морских пехотинцев в зал вошли пленные главари пиратов. Впереди шагал громадный кушит — варвар атлетического сложения и мрачного вида, чьи глаза даже в темноте светились яростью — совсем как у горного волка, которого заперли в клетку. За ним еле волочили ноги дюжины две окровавленных оборванцев. Тяжелые оковы на ногах у пленных глухо звенели при соприкосновении с каменными плитами. Эта горсточка оборванных, окровавленных и подавленных людей и была остатком гордого братства Маане…

И вдруг оковы пленных как по мановению волшебной палочки упали на пол, а в руках у пленных вдруг оказались острые ножи. Охранники-пехотинцы разом вытащили свои акинаки и набросились на ничего не подозревающих солдат сатрапа. Началась безумная сеча…

Не прошло и часу, как Бенна был полностью захвачен людьми Конана. Стражники при входе в город были сняты еще в самом начале. И только горстка защитников крепости попыталась было противостоять пиратской лавине, но и они нашли свою смерть. Во главе отряда морских грабителей неистово сражался Конан. Могучий киммериец сеял гибель и разрушение, что было типичным для его дикой натуры. Даже страшный гигант Юма не мог мериться с ним силами. Заняв ключевые позиции, переодетые корсары быстро овладели городом. Мирных жителей не трогали, так что никто из них не пострадал. Многие даже вообще не поняли, что произошло. Под страхом смертной казни Конан напрочь запретил издеваться над простыми людьми и мародерствовать. А приказы Амры-Конана были законом для всех!

* * *

На площадке главной башни цитадели Конан принимал рапорт у своих помощников. Сопротивление войск гарнизона было подавлено при минимальных потерях со стороны корсаров — всего десяток погибших и несколько десятков раненых, некоторые из них тяжело. Результаты были просто умопомрачительны, если иметь в виду, что защитников гарнизона погибло более трехсот человек. Эта блестящая победа стала результатом тщательно спланированной операции и храбрости нападавших.

Но, к сожалению, и здесь не удалось ничего узнать о Пламе и Пепине. Пленных сановников допросили, но все они в один голос твердили, что всех пленных пиратов отправили в Залив черепов. Иными словами — на Гибельный берег. Сатрап Красстан Шейс вдруг загадочно исчез, как сквозь землю провалился. Его тела не обнаружили и среди убитых ксерксов. А именно правитель Бенны мог пролить свет на судьбу друзей Конана.

Из темницы был вызволен церемониймейстер при дворе сатрапа — евнух Эюб ибн Саллах. Дрожащим голосом он поведал о встрече сатрапа Шейса с визирем Тошвелом Шахом. Мрачная улыбка озарила лицо Амры, когда он узнал, что на этой встрече присутствовал и Реас Богард. Значит, Повелитель Зари совсем близко, а в подобной ситуации нет ничего лучше, чем иметь такого союзника рядом.

— Требуется полсотни добровольцев! Поручаю Мюмюн Бегу заняться этим! Экспедиция будет долгой и нелегкой, так что подберите соответствующую одежду. Завтра отправляемся на Гибельный берег… Жителей города вывезти в безопасное место, чтобы оттуда им было легко достичь форта Гхор. Брать с собой только самое необходимое! После чего город сжечь дотла! Все сокровища и добычу разделить прямо на месте! Спустя месяц вернетесь, чтобы забрать нас!

Корсары приступили к выполнению приказа своего главаря. Несмотря на то, что все знали, куда идут, каждый надеялся, что выбор Мюмюн Бега падет именно на него. Они верили своему предводителю безоговорочно, и, раз он приказал, значит так и должно быть. Измученные жители города торопились собрать свои скудные пожитки. Каждый брал то, что мог унести с собой. Спустя час их всех погрузили на борт пиратских кораблей и отчалили от берега. Люди собрались на палубе и не хотели спускаться в трюм. И когда над городом взвились клубы черного дыма, в глазах у многих появилась предательская влага — ведь горел их город, где остались их дома, их прошлая жизнь, их воспоминания и надежды! На палубе был и Красстан Шейс, только никто не узнал его. Переодетый в женские одежды, он крепко сжимал в руке узелок с пожитками, среди которых были спрятаны драгоценности, на которые он мог бы купить несколько селений. Конечно, это было ничтожным по сравнению с тем, владельцем чего он еще недавно являлся. Безмерная злоба полыхала в груди сатрапа Бенны, хотя лицо его оставалось бесстрастным, а глаза сухими. Ничего, он скоро вернется, он непременно вернется! И тогда очень многим не поздоровится… Некогда цветущий город полыхал, как костер. Пламя освещало путь отряда корсаров, которые во главе с Конаном-Амрой направлялись в Нефритовые джунгли — на Гибельный берег. Кто знает, вернутся ли они снова на пепелище? Ответ на этот вопрос знали только боги, которые бесстрастно взирали с небес на все происходящее на Земле… А может, все-таки какие-то силы, более могучие, чем боги, вмешаются и изменят то, что судьба уготовила людям? Кто знает…

Глава 11. Молнии Асуры

Альтрен еще подбросил хворосту в костер. Пламя загудело, и тени отступили назад. До рассвета оставалось два часа. Невеселые мысли не давали корчмарю покоя. Не такой уж важной задачей было уцелеть на этом негостеприимном берегу. Самое главное — во что бы то ни стало отыскать Сиану Блейн и вырвать ее из лап коварного сатрапа Бенны.

После смерти ее отца он взял на себя негласное обязательство заботиться о девушке, которую любил как свою собственную дочь. Будучи опытным интриганом, Альтрен ни на секунду не. поверил Шейсу, что как только они раскроют зловещую тайну Нефритовых джунглей, Золотую пантеру тут же отпустят на свободу. Нужно что-то непременно придумать…

В этот момент почти рядом с ним выросла какая-то фигура. Это заставило Альтрена вскочить на ноги и выхватить кинжал.

— Это я, Молния! — послышался тихий голос Румея Оглу. — Не спится чего-то, вот и решил размяться.

— Чтоб тебе пусто было, Сучок! — тихонько выругался Альтрен. — Носит тебя нелегкая! — Он очень не любил, когда его заставали врасплох.

— Все плохо! Гнида этот Красстан! Обещал столько вина, что в нем можно утопить целый полк, а дал столько — кот наплакал! — Мерзавец! И лес какой-то странный! Мертвый лес… Но где-то там, внутри леса, притаилось зло! Настолько древнее и могучее Зло, что нам с ним не справиться!

— Ты что, Сучок? Неужто трусишь? Ты трусишь?! — изумленно спросил Альтрен. Никогда прежде ему не приходилось слышать от Румея таких слов, а ведь они знали друг друга уже много лет и прошли через столько испытаний!

— Нет, Молния, это не страх, скорее предчувствие! Предчувствие и предупреждение. До сих пор мне всего лишь дважды доводилось ощущать нечто подобное — второй раз именно сейчас!

— Но как я вижу, ты уцелел после первого раза!

— Да, уцелел, — неохотно протянул Румей Оглу. Ему явно не хотелось продолжать разговор.

— Расскажи, ночь длинна! — с любопытством попросил Альтрен.

— Нет настроения, друг. Вина тоже нет! А мой бог загадочно молчит…

— Твой бог? А разве ты не поклоняешься богу Дагону, как все козаки, что селятся по берегам Запорожской реки?! Да и с каких это пор старый гуляка стал таким загадочным?

— Это длинная-предлинная история, Альтрен! Ночи не хватит, чтобы ее рассказать.

— Ты знаешь, я ведь вспомнил, что припрятал манерку с вином. Конечно, это не то вино, к которому ты привык, но…

— Дай мне его, прошу тебя! — глаза у Румея радостно засветились. — Ладно, раз есть чем смазать горло, так и быть расскажу. Мы с тобой давно друзья, верю, ты никому не откроешь мою тайну…

Козак отхлебнул из манерки и сокрушенно покачал головой. Потом отхлебнул еще раз и, видимо, примирившись с плохим вкусом напитка, сказал:

— Что ж, на безрыбье и рак рыба. Вода — это отрава, а это тут — жизнь! Хотя и кислая… В общем, как ты знаешь, я родился в степи, возле которой протекает река Запорожка. Мой отец служил эсаулом у атамана Фомы. Мать я не помню — она умерла сразу после моего рождения. Козаки много воевали — ты же знаешь, что набеги, которые они совершают, это и есть средство их существования. Нападали в основном на Туран, Гирканию, Иранистан и Замору. Наши отряды достигали Вендии и Кхитая. Помнится, в детстве я всегда мечтал стать атаманом, как и множество моих сверстников. Но судьба уготовила мне другое.

Мне только исполнилось восемь, как в нашей станице появился поклонник Асуры. Это был пожилой человек, одетый в потертую черную рясу. На первый взгляд, в нем не было ничего необычного. Но его глаза… Я до сих пор их помню… Они сияли как две ярчайшие звезды в безлунную ночь. Наши люди поклонялись Дагону. Но культ к Дагону и Асуре мало чем отличается друг от друга, поэтому наши старейшины, посовещавшись, разрешили незнакомцу остаться в станице. Он провел среди нас несколько месяцев. Вел себя тихо и скромно, так, что его почти никто не замечал — обычно усаживался на солнышке на майдане, где играли ребятишки, и подолгу наблюдал за нами.

Однажды меня вызвали к куренному. Там уже был и мой отец. Он мне сообщил, что на меня пал выбор стать жрецом Асуры. Атаман уже дал свое согласие. Помнится, я испытал тогда гордость, что из всех детей избрали именно меня. Разве я тогда мог предположить, что меня ожидает!

Настал день, когда я и пришелец покинули станицу. Мы долго ехали на запад. Сначала плыли на козацких лодках по морю Вилайет до Хоарезма. Там я распрощался с отцом. Он долго не отпускал меня, молчал и лишь не отрываясь глядел мне в глаза, словно прощался с покойником. Тогда я впервые понял, что из моей жизни что-то безвозвратно ушло. И заплакал. Тогда я плакал в последний раз. Я уже не был ребенком. Все мое детство продолжалось всего восемь лет!

Потом мы ехали через пустыню. Проехали Хауран и добрались до горной цепи где-то в Шеме. Все люди, которых мы встречали, относились к моему спутнику со страхом и уважением. Это мне нравилось. Я гордился тем, что такой важный человек проехал полмира из-за меня. Боже, каким глупцом я был тогда!

В горах Восточного Шема множество пещер. Местные жители относятся к ним с благоговением и вместе с тем ужасом. В некоторых из пещер похоронены вожди давно исчезнувших с лица Земли народов, а в других… Дай-ка мне манерку, Молния!.. А в других жили жрецы Асуры… Там я провел долгие тринадцать лет. Тринадцать лет под землей, без света и солнца! Тринадцать отвратительно долгих лет! Нас было сто человек — дети, собранные со всех концов земли. Там были мальчики из далекой Вендии, Кхитая и Меру, негритята из Кешана, Пунта и Зембабве, даже из Атлаи и Лемурии. Были и девочки, но их было мало.

Нас учили многому. Но наши тела тренировали с таким остервенением, что многие не выдерживали и… просто исчезали. Не знаю, есть ли другое такое место, где обучение было бы столь тяжелым и мучительным. Из десяти детей, начавших обучение, под конец остался всего один. Но этот единственный ученик был достоин своего призвания — стать Молнией Асуры!

Много-много веков назад культ Асуры был единственным на Земле. Таинственный бог приказал своим последователям во время Великого конфликта восстать против Сета и других приверженцев Зла, в результате чего была уничтожена Империя Мрака — Ахерон. Именно поэтому до сих пор жрецы, служащие другим религиям, с большой терпимостью относятся к аколитам Асуры. Но должен тебе сказать, что вера в этого бога сильно ослабла. Поэтому им и нужны Молнии — элитные рыцари плаща и кинжала, перфектные шпионы и убийцы. Таковы все мы. И нет для нас невыполнимой задачи во имя Таинственного!

На моем счету много убитых, друг мой Альтрен! Мне приходилось убивать мужчин и женщин, стариков и детей. Я с легкостью расправлялся с ними. Мне пришлось убить многих из моего собственного племени. Я ни перед чем не останавливался. Даже собственного отца, если бы понадобилось, я бы убил! Скажи, осталось ли хоть немножко той отравы? Дай мне флягу! Так вот, друг Альтрен, так я стал Молнией Асуры. Жизнь под землей обострила все мои чувства, а нечеловеческие тренировки сделали мускулы железными. Я ездил по всему миру и раздавал справедливость Асуры. У меня не было права рассуждать над полученным приказом. Я не мог ни колебаться, ни сомневаться в нем. Я его просто должен был исполнить. Но если бы я провалился и не выполнил приказ, мне надлежало тут же убить себя. И однажды это чуть не случилось.

Тогда я впервые ощутил безвыходность ситуации, странное, должен тебе сказать, чувство — точно такое же я испытываю и сейчас. Я получил задание уничтожить всю семью влиятельного туранского сановника из Султанапура Фейдана Бея. Легко я пробрался в покои сановника, обойдя его многочисленную охрану, и перерезал горло его двадцати женам и наложницам. Никто из них даже не пикнул. Я зарезал Бея и его шестерых детей. И вот тогда-то случилось что-то необъяснимое — я не смог убить седьмого ребенка, совсем еще младенца! Более десяти раз замахивался я ножом, но каждый раз правая рука словно немела, не желая подчиниться! Я попробовал было совершить убийство левой рукой, но результат был таким же. Кто-то — судьба, Асура или какой-то другой бог — не позволял мне прервать жизнь ребенка. Тогда я попытался убить себя, но и это не удалось сделать — меня просто парализовало. Я напрягал все мускулы, пот градом катился с меня, но острие верного кинжала застывало где-то в пяди от живота, и ничто не могло сдвинуть его с места.

Тогда я схватил младенца и поспешил прочь от места, которое стало могилой для его родных. Я отнес младенца в Шем и там на совете Семерых рассказал обо всем. Совет Семерых — это руководящий орган Храма Таинственного. Я был готов к тому, что меня ждет смерть, но все обошлось. Меня освободили от всех обетов, поскольку я провалился, и перестали использовать. Рука Асуры меня остановила в моем деянии и она же повелела меня изгнать из Ордена Молнии. Так мне осталась только татуировка и воспоминания.

Этот Гюлал, Бесшумно Ступающий, с которым мне пришлось драться, был из Ордена Молнии… Он бы победил меня, так как молод и ловок. Но он уступил, и я не могу понять почему. Традиции Ордена не менялись тысячелетиями! Мне думается, что я ему нужен живым для того, чтобы он мог выполнить свою задачу…

Смотри, Альтрен, уже утро. Пора будить всю шайку и приниматься за работу.

* * *

Каждое утро после посещения королевских конюшен Кетраг отправлялся в порт в надежде получить весточку от друзей. Прошла уже неделя с того дня, когда Реас Богард отправился на яхте императора Илдиза, но вестей от него так и не было. И о Конане ничего не было известно. Портовая администрация Турана работала как хорошо смазанный механизм, и в канцелярии начальника таможни всегда можно было получить информацию о всех прибывающих или отплывающих судах.

Вот и теперь гирканец проснулся ни свет ни заря. Он быстро оделся, не забыв сунуть по одному кинжалу в голенища высоких сапог. Улицы, а особенно портовые закоулки, были небезопасны даже для почетного гостя правителя Турана. К счастью, вождь гирканцев сам мог позаботиться о своей безопасности. Еще в первый день своего пребывания в Блистающем городе, как с гордостью туранцы называли свою столицу, Кетраг посетил постоялый двор, где обычно останавливались торговцы из его родной Гиркании. Там постоянно находился посол гирканского каганата. Их задача была помогать соотечественникам в преодолении разного рода трудностей, особенно при оформлении всяких документов, которые очень затрудняли вольных детей степи. Кроме того, они вели шпионскую деятельность в пользу своих правителей и всегда были готовы предупредить властей у себя на родине, если бы воинственные туранцы вдруг вздумали бы напасть. Таких послов, обладавших широкими правомочиями, называли батырами.

Кетраг показал батыру свой тотем, и тот склонился в почтительном приветствии. До него уже дошла мрачная слава сына Бато. К тому же Кетраг был боевым вождем одного из самых многочисленных и воинственных племен каганата. Теперь кошелек, свита и даже жизнь батыра были предоставлены Кетрагу. Но ничего подобного ему не было нужно. Просто он решил послать весточку, написанную на куске кожи, своему брату и заместителю, парализованному Батаю, и выбрал двоих опытных конюхов, чтобы они заботились о его лошадях.

А лошади Отряда света поистине были превосходны. Громадный черный жеребец Конана по кличке Зверь, не имел себе равных по размерам, силе и боевой ярости в конюшнях туранского императора. А эти конюшни были самыми большими в мире. Конь по кличке Лебединая песня, прежде принадлежавший аквилонскому барону Пулио, который не так давно погиб в Келинанском ущелье, теперь стал собственностью альба Гелронда. Он и молодой жеребец Огненный танец, принадлежавший Пламу Славину, были олицетворением изящества, стремительности и красоты.

Но самое большое внимание уделялось гирканской кобыле Стреле и асгалунскому жеребцу Повелителя Зари — Пустынному вихрю. Именно желание Кетрага получить потомство у этой пары заставило Кетрага остаться в Аграпуре.

Сегодняшнее утро было богато событиями. Во-первых, в порт пришла хауранская ладья. Кетраг сразу узнал одно из судов, которые благородный принц Морг предоставил Отряду Света. От смущенного капитана, который разговаривал шепотом, озираясь по сторонам, гирканец узнал поразительные вещи. Конан оказался знаменитым пиратским предводителем Амрой Северным львом. Он захватил огромную иранистанскую галеру и отправился спасать друзей. Честный хауранский капитан, выполняя приказ киммерийца, тут же уплыл, чтобы известить о случившемся друзей Конана в Аграпуре.

Спустя какое-то время к одному из причалов императорской пристани подошла королевская яхта «Жемчужина Вилайета», а с ней и новость о том, что Реас Богард и посол Иранистана Тошвел Шах бин Юриди остались в Бенне. Никаких приказания Кетрагу не передавали, потому что мудрец, сойдя на берег, почувствовал себя не совсем здоровым.

Гирканец на секунду растерялся. Он чувствовал себя как рыба, вытащенная из воды, потому что не знал, что ему предпринять, чтобы помочь товарищам. Сначала он присоединился к группе Богарда, чтобы получить потомство от легендарного асгалунского жеребца. Но неожиданно для себя привязался всем сердцем к каждому из группы и уже не мыслил своей жизни без мудрого и внимательного Реаса Богарда, меланхоличного альба Гелронда, который победил его при стрельбе из луков, грубоватого, но простодушного и верного Пепина. Он принял молодого Плама как своего собственного сына, а когда умирал славный весельчак Фериш Ага, Кетраг плакал навзрыд, чувствуя, что его сердце теперь навсегда разбито. Теперь этих людей ему не хватало, и он не знал, как им помочь…

Задумавшись, Кетраг не заметил, что отклонился от своего обычного маршрута по пути ко дворцу. Он очутился на каких-то кривых улочках, которые располагались в кварталах с весьма сомнительной репутацией. Даже днем прогулка по этим улицам была опасна, а ночью это было самой настоящей игрой в прятки с самой Смертью. Коренные жители города называли это место Пеклом и никогда не забредали сюда. А иностранцы, попавшие сюда по ошибке, как правило не имели достаточно времени, чтобы понять, куда они попали. Здесь не действовали законы старого правителя. А бдительные стражи городского префекта, одетые в блестящие латы и островерхие шлемы, никогда здесь не появлялись…

Он и не знал, что за ним уже давно следили.

Дорогая одежда Кетрага издалека произвела впечатление на обитателей Пекла. Но вдруг и гирканец стал замечать какие-то размытые тени, которые мелькали вокруг. Когда он останавливался, еще какое-то время слышался топот множества ног по грязной мостовой. Вороны слетались на пир!

Надо сказать, что Кетраг не чувствовал страха, потому как теперь у него было чем удивить нападающих. У жертвенного агнца очень острые зубы, чего не могли знать разбойники… Спустя всего миг Кетраг выхватил меч и обрушил его на выскочившего невесть откуда грабителя. Затем рухнули на землю второй и третий… Четвертый, прижав к груди отрубленную кисть правой руки, с проклятиями понесся прочь… Улица вдруг опустела, как будто ничего и не произошло…

Вытянув вперед руку с мечом наперевес, Кетраг настороженно оглядел все вокруг. Затем резко повернулся, ожидая встретить нападение сзади. Но нигде никого не было. Тогда он осторожно вытер острие меча и вложил его обратно в ножны — как потом оказалось, напрасно. Брошенная откуда-то сверху сеть накрыла его, сделав всякое сопротивление бессмысленным. Тут же его окружила толпа оборванцев, вооруженных главным образом ножами и легкими саблями. Над головой блеснуло несколько ножей, а кто-то приставил саблю ему к горлу. Еще миг, и ему перережут горло, прежде чем он сумеет достать из сапог припрятанные там кинжалы…

— Стой! — прогремел чей-то властный голос, явно привыкший к тому, чтобы ему безоговорочно подчинялись. Рука с ножом на секунду застыла в воздухе. — Убить его мы всегда успеем. Но сначала надо осмотреть, ощупать его, поговорить…

— Но он скор на руку, словно молния. Разве не знаешь, сколько наших он зарубил?.. Мы и глазом моргнуть не успели! И сейчас как бы не убежал…

Протяжный стон последовал за этими словами. Все это происходило за спиной у Кетрага, и он только мог догадываться, что случилось. Явно главарь просто напомнил шайке, что здесь только его приказы имеют значение!

— Так вот, сначала мы поговорим! Освободите ему голову, чтобы я увидел, какая птичка попалась мне в сети!

Кто-то снял сеть с головы Кетрага, но руки по-прежнему были крепко стянуты сетью. Однако теперь он хоть мог рассмотреть своих пленителей. Владельцем хриплого голоса оказался невысокий крепыш. Левый глаз прикрывала черная кожаная повязка. Главарь грабителей подошел поближе. Кетраг с отвращением отвернулся — такой смрад доносился у того изо рта.

— Сколько за тебя можно взять, если оставим тебя живым, а не вспорем тебе брюхо? А? Так сколько же за тебя заплатят?

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь заплатил за меня хоть ломаный грош. — спокойно ответил Кетраг, крепко сжимая в руках кинжалы, которые он сумел-таки выдернуть из-за голенищ.

— Тем хуже для тебя, боец! Ты убил четверых моих людей, а пятого я сам зарезал, чтобы он не перечил мне. Так я и без людей могу остаться из-за тебя!

— На все воля Эрлика! — примирительным тоном ответил Кетраг, лихорадочно прикидывая в уме, какие у него шансы на спасение. Даже два кинжала не помогут ему справиться с шайкой головорезов. К тому же он не особенно хорошо владел этим оружием. А сеть мешала ему достать меч.

— Да ты опасен! — отпрянул назад одноглазый. — Наверно, лучше было бы тебя обыскать прежде, чем я перережу тебе горло.

Кетраг понял, что ждать больше нельзя. Взмахом левой. руки он резанул сеть, а правой всадил кинжал в живот главарю. Протяжный вой разнесся у них над головами, и тут же в воздухе блеснули по крайней мере двадцать лезвий. Кетраг попытался было отступить назад, но ноги запутались в сети, и он упал навзничь, прямо на тело главаря, которое все еще билось в конвульсиях. Это всего на миг отдалило его собственную смерть. Еще секунда — и он также будет содрогаться на грязной мостовой!

И тут случилось чудо. Разбойник, который стоял ближе всего, вдруг упал, как подкошенный. Какая-то неясная тень быстро двигалась среди бандитов, сея смерть. Кетраг не мог как следует рассмотреть, что происходит, но резня разом кончилась. Неожиданный союзник оказался необыкновенно ловким, быстрым и умелым.

За всю свою жизнь бойца и путешественника Кетрагу еще не приходилось встречать столь умелого и ловкого воина.

Тень наклонилась над Кетрагом и, протянув ему руку, поставила на ноги. Потом перерезала сеть и освободила Кетрага. Потом незнакомец сказал:

— Не бойся, я — твой друг! Нам нужно уходить, потому как скоро вороны начнут слетаться на падаль!

* * *

Отряд Амры достиг Нефритовых джунглей где-то к утру. Добровольцы, которых подобрал Мюмюн Бег, передвигались бесшумно, подобно стае волков. На границе, где мощеная булыжником мостовая кончалась, находилась небольшая застава. Солдаты, застигнутые врасплох, быстро сдались, не оказав никакого сопротивления. Пленные солдаты рассказали Конану, что в последнее время из леса часто доносились зловещие звуки, а когда наступали сумерки, из леса появлялись какие-то ужасные тени, которые нависали над сторожевой башней, словно предвестники Смерти. Единственно страх перед гневом сатрапа удерживал стражников на месте.

Конан велел своим людям отдыхать, а сам созвал офицеров на короткое совещание. Остальные разожгли небольшой костер, чтобы приготовить еду. Надо было отдохнуть и подкрепиться, потому как никто не знал, что их ждет впереди.

На вершине сторожевой башни собрались Мюмюн бег, Юма, альб Гелронд и, разумеется, Реана Каази, которая решительно потребовала, чтобы Конан взял ее с собой в экспедицию. Конан не смог ей отказать.

С одной стороны, Реана сумела доказать, что сама может о себе заботиться, спасая его жизнь при абордаже на трех судах. А с другой, девушка хотела узнать побольше о судьбе своего отца, прославленного исследователя Эмбера Шаха, который бесследно исчез где-то здесь, на Гибельном берегу. К тому же, киммериец боялся себе признаться в том, что успел привыкнуть к девушке. Женщины-воительницы не раз сопровождали Конана в его походах — королева Черного Берега огненная Белит, рыжеволосая фурия Валерия, атаманша разбойников Карела… Каждая из них помогала ему больше, чем любой мужчина!

— Настал час выбора! — начал свою речь Конан. — Отсюда возврата нет! Я не обижусь, если кто-то из вас решит остаться здесь, покуда мы не получим вести от тех, которые пойдут в эти проклятые джунгли!

При этих словах Юма презрительно сплюнул через зубцы крепости и с интересом проследил за полетом плевка. Тем самым великан, это истинное дитя природы, выразил свое презрение к опасности.

Гелронд усмехнулся — так, как умел усмехаться лишь он один, — иронично и загадочно. У альба, свидетеля падения Ахерона, были свои критерии опасности.

Мюмюн Бег нахмурил косматые брови и облизнулся. Туранец боготворил своего предводителя и полностью ему доверял. Последние дни лишь в очередной раз подтвердили гениальные способности Конана, когда они завоевали несколько умопомрачительных побед почти без потерь. А какую добычу получили! Мюмюн бег был готов следовать за Конаном даже в ад!

— Мне кажется, ты не совсем в порядке! — как всегда своеобразно выразила всеобщее мнение Реана. — Разве можно пропустить такой шанс — увидеть тебя победителем Гибельного берега? Давай, Лев, веди нас!

Конан вопросительно взглянул на любимую. Он никогда не мог с точностью предугадать, что скажет или сделает в следующий момент эта женщина. Нежная, словно утренняя роса, она в мгновение ока превращалась в настоящую бешеную фурию, сыплющую проклятия и раздающую тумаки налево и направо. Огонь и лед, пух и кремень — именно такой была Реана Каази. Но именно такой она нравилась Конану!

Спустя час джунгли поглотили маленький отряд. Никто не знал, какая участь их ждет, но все безоговорочно верили Конану.

На этот вопрос могли ответить только боги, но и они странно умолкли в своих небесных чертогах. То, что происходило в Нефритовых джунглях, было выше даже их возможностей. Там сейчас господствовали силы, неподвластные даже самой Судьбе!

Кетраг и его таинственный спаситель зашли в портовую таверну и заказали себе по бокалу медовухи. Гирканец внимательно разглядывал человека, появившегося столь неожиданно, но как раз вовремя. Перед ним сидел человек невысокого роста и атлетического сложения. Низко надвинутый на лоб капюшон скрывал черты смуглого лица.

— Кому же я обязан своим избавлением от смерти?

— Меня зовут Гюлал Бесшумно Ступающий, — ровным голосом ответил незнакомец. Можно было подумать, что он уже и думать забыл о недавнем кровавом побоище, настолько безмятежным было выражение его лица.

— Как ты там оказался?

— Чистая случайность! Я разыскиваю Реаса Богарда из Офира, а подвернулся мне ты. Я знаю, что ты из его свиты. И очень рад, что смог вызволить тебя. Без меня ты тоже смог бы справиться с теми негодяями, но пришлось бы туго!

Кетраг покачал головой. Он сомневался в том, что сумел бы победить так много противников.

— Я бесконечно тебе благодарен. Скажи, чем могу быть полезным?

— Мне нужно непременно встретиться с Реасом Богардом! Это очень важно!

— К сожалению, это невозможно. Богард уехал в Бенну вместе с послом Иранистана Тошвелом Шахом четыре дня назад. Наверняка они уже прибыли туда. Мы разминулись! — На лице у Гюлала появилось выражение досады. — Как жалко!

— Если это очень важно, мы можем его догнать! Есть много способов!

— Действительно важно! Только он, Повелитель Зари, может справиться с опасностью, которая угрожает всем нам! Пошли!

Спустя всего три часа быстроходная гирканская галера неслась по тихой поверхности моря Вилайет по направлению к Бенне. На ее борту вели непринужденный разговор Гюлал и Кетраг. Батыр разрешил Кетрагу уехать, взяв заботу о лошадях на себя. Бесшумно Ступающий убедил Кетрага, что там, куда они отправились, кони будут ненужным бременем. Просто они не смогут передвигаться в болотистой местности, так как копыта будут тонуть в размякшей грязи. Единственными животными, которые могут быть полезными в этом случае, были огромные водные буйволы, которые водились в Южных джунглях. Их широкие и плоские копыта были просто идеальными для трясин Гибельного берега. А ведь именно туда направились двое новых друзей!

Глава 12. Крылатый ужас

Реас Богард и Тошвел Шах отправились во внутренние районы Нефритовых джунглей. Их сопровождала небольшая группа Серебряных леопардов во главе с опытным сержантом-следопытом, прослуживших много лет в пограничных районах. Визирь был абсолютно убежден в том, что небольшой отряд был более мобилен, чем большая экспедиция, а поэтому ему легче будет пробраться незамеченным. Повелитель Зари поддерживал это мнение.

Визирь и Реас Богард путешествовали в биге — небольшой колеснице, которую тянули гхорские тяжеловозы. Эта порода лошадей привыкла передвигаться по болотистым местам, к тому же они хорошо отдохнули и легко тянули колесницу. Колеса с широкими шинами позволяли коляске легко катиться по земле, не застревая в болотистых местах.

Серебряные леопарды ехали на мелких туранских лошадках. К сожалению, в конюшнях беннского сатрапа не нашлось подходящих для них животных. Следопыт высказал серьезное опасение, что очень скоро леопардам придется спешиться, но ничего другого нельзя было придумать.

В конюшнях Красстана было много разных животных, но далеко не все подпускали незнакомых ездоков. Именно такими были пресловутые водные буйволы. Огромные животные, весом в шесть-семь центнеров, эти чудовища были неимоверно сильными и выносливыми, однако очень своенравными и упрямыми. Иногда они напрочь не переносили присутствие незнакомых людей, и ничто не могло заставить их сдвинуться с места. Их дрессировали специально нанятые для этого случая дрессировщики, и они подчинялись только им, да и то не всегда.

Родиной водных буйволов были как раз болота Южных джунглей. Они обладали массивными туловищами и широкими ступнями, что позволяло им легко передвигаться по заболоченным местам. А огромные разветвленные рога делали их непревзойденными бойцами, за что их любили и старались завоевать их симпатию в предстоящих сражениях. На широкой спине буйвола при желании могли поместиться десять человек. Буйволы к тому же обладали тонким чутьем, позволявшим им безошибочно избегать глубокие места, зыбучие пески и другие западни, которыми изобилует тропический лес. Поэтому водные буйволы были самыми подходящими для похода в недра Гибельного берега. Но к сожалению, единственные люди, которые могли управлять буйволами, испытывали панический страх при одной только мысли об ужасном лесе. Разумеется, Тошвелу Шаху ничего не стоило приказать, но Реас Богард попросил его не делать этого. Для успешного выполнения миссии им были нужны только добровольцы, и каждый, кто отправился бы с ними против своей воли, ни в коей мере не способствовал бы успеху дела.

Но все-таки, экспедиция располагала одним буйволом. Освобожденная по приказу посла, Сиана Блейн присоединилась к небольшому отряду. Непонятно каким образом ей удалось завоевать симпатию вожака буйволов, и теперь она гордо восседала на спине у громадного Чапы впереди всей колонны. Золотая пантера вновь надела свои любимые одежды из кожи с аппликациями из кхитайской плетенки и представляла собой очень живописную и искусительную картину. Тщательно подобранные аксессуары — наручни и наколенники — придавали девушке воинственный и вместе с тем очень соблазнительный вид. Как раз о ней и вели разговор Тошвел Шах и Реас Богард.

— По-моему, эта женщина просто невероятна, Реас! Красота, воля, интеллект, собранные воедино! — восхищение иранистанского посланника было совершенно искренним. — Теперь я понимаю, почему Красстан Шейс уперся как осел, не желая отдавать ее нам.

— Должен выразить вам свое признание и уважение, достопочтенный бин Юриди за то, как вы вели себя в Бенне! Только одного не могу понять — почему вы не сбросили с трона эту мерзкую, коварную змею Шейса и не наказали его за преступления, которым нет числа? Ведь он был у вас в руках!

— Все это политика, мой любезный друг, большая политика! Но я вам сейчас объясню. Во-первых, мы получили все, что хотели, — информацию, девушку, людей, снаряжение. Во-вторых, смена сатрапа не могла пройти безболезненно и бескровно — у Красстана масса приверженцев, несмотря на его характер, а может быть как раз благодаря оному. Ведь негодяи чувствуют друг друга издалека и всегда поддерживают друг друга. Может быть для того, чтобы скрыть свои нечистые делишки. В-третьих, у меня не было достойной замены на пост Красстана. И в-четвертых, Бенна давно уже не является приоритетом в Секундераме. Слишком она далеко от главных торговых путей, да к тому же торговля по морю Вилайет замирает. Туран давно смотрит на город недобрым оком, и именно сейчас война с могущественным Илдизом, я думаю, была бы не по душе моему хозяину — шахиму Рапторхану. Сейчас мы ожидаем нападения со стороны Вендии. Так что Бенна — обреченный город, а Красстан Шейс задержался совсем ненадолго, попомните мое слово! Пусть лучше платит налоги, пока может!

— Ваша мудрость и философия приводят меня в восхищение, достопочтеннейший Тошвел Шах!

— Вы мне льстите, Повелитель Зари! Впрочем, стараюсь по мере моих скромных сил. Одно мне только неясно — почему вы предпочли взять девушку с нами. Ведь там она будет в смертельной опасности!

Богард покачал головой, всем видом показывая, что сомневается в этом. Вообще с ним явно что-то происходило. Спокойная уверенность сменилась беспокойной напряженностью, которая уже не раз приводила к поспешным и необдуманным решениям. Офирский мудрец знал это и трезво оценивал перемену, произошедшую с ним. Но эта девушка…

— Есть вещи, которые я не могу объяснить вам, бин Юриди! — голос Реаса слегка дрожал. — Сейчас почему-то стали происходить вещи, которые выходят за пределы утоптанных тропинок человеческого познания. А может быть, и за пределы божественных законов. Я ни в чем не могу быть уверен! Заклинания, опытность, магическая сила, смелость, физическая мощь… Я абсолютно уверен, что все это не в состоянии разрешить те проблемы, которые нависли над нашими головами! Но подсознательно ощущаю, что эта девушка может оказаться очень полезной для нашей миссии… Очень даже полезной!

— Должен вам признаться, любезнейший Реас, что вы меня пугаете. Что же это за испытание, которое испугало даже вас, Повелителя Зари?

— Есть силы, любезный мой Тошвел, которые трудно себе даже представить! Но вы умный и храбрый человек, и поэтому я не только могу, но обязан поделиться с вами своими опасениями! До сих пор мне никогда не приходилось чувствовать себя неуверенно, никогда я не был слабым и беспомощным, никогда у меня не вызывало сомнения то, что Свет непременно победит Мрак. Свои поражения в борьбе я принимал просто как временное отступление, и никогда не ошибался в своих оценках. Учась на собственных ошибках, я побеждал там, где до этого ошибался. Но нынче… Сейчас что-то происходит. Произошел какой-то срыв в Космических силах! Просто нарушено равновесие — причем это не сделали боги или люди!

— Вы имеете в виду ваше недомогание в Бенне?

— Именно. Кто-то или что-то использует мощь, способную уничтожить целые миры. По сравнению с ней то заклинание, которое я обычно использую, просто плевок на фоне гибельного урагана!

— Что же вызвало такую силу?

— Еще не знаю, но только первичные Добро или Зло могли создать нечто подобное. Может быть, появились Архидемон или Властелин Силы. Я не знаю… Но сдается мне, мы очень скоро поймем. Разгадка таится где-то здесь, на Гибельном берегу!

* * *

Пепин обнаружил Плама и Беса около полудня. Сначала осторожный кобольд натолкнулся на груду крысиных трупов. Тушки гигантских животных были как-то странно обуглены, и даже такой опытный лесной житель, как кобольд, не мог понять, что же именно поразило этих отвратительных тварей. Это не мог быть пожар, потому как деревья и кусты вокруг крысиных трупов стояли зеленые. Пепин долго пробирался среди зловонных трупов, прежде чем издалека заметил белоснежную фигуру пса, присевшего рядом с человеком, лежащим на земле. Увидев Пепина, верный пес радостно замахал хвостом. Кобольд быстро подбежал к ним и увидел, что Плам, молодой ученик Реаса Богарда, нуждался в его помощи. Славин был без сознания. Пепин осмотрел его и с удивлением установил, что кроме нескольких не особенно глубоких царапин в тех местах, которые не были защищены чудодейственной кольчугой из митрила, других ран на теле юноши не было. Переломов Пепин тоже не обнаружил. Пока длился осмотр, Бес непрерывно облизывал лицо хозяину и жалобно скулил.

Пепин попытался влить в рот Пламу немного медовухи из трофейной фляги, которую он нашел на пиратском корабле, но безрезультатно. Зубы Плама были так крепко сжаты, что он не смог бы разжать их даже с помощью кинжала. Кобольд снял кольчугу, чтобы проверить, нет ли где-нибудь скрытой раны, и с удивлением отметил, что плечи и грудь славина покрыты мелкими кровоподтеками от лопнувших сосудов. Такие же следы были и на спине. Обычно такое случалось у цирковых атлетов, когда они пытались поднять какую-то тяжесть, которая была больше их возможностей. Словно Пламу довелось испытать невероятную нагрузку, непосильную даже для его закаленных мускулов.

Окровавленный меч Зари Элиндрур и гора зарубленных крысиных туш подсказали, что здесь велась нечеловеческая, непосильная битва, но и это не проясняло особенно состояние Плама. И кто обуглил легионы крыс?

Пепин решил не искать ответы на все эти вопросы, а действовать. Он осмотрел и пса, который тоже оказался почти здоровым. Всего два-три укуса, но сильный организм легко справился с заразой, которая, возможно, попала ему в раны.

Потом Пепин деловито стал готовиться в дорогу. Он не мог оставаться здесь на ночь. Тысячи трупов могли привлечь внимание посетителей, с которыми Пепину не хотелось бы встречаться. К тому же он не сможет помочь своему другу, если не найдет для них надежного убежища. Взвалив тело Плама себе на плечо, Пепин направился равномерной походкой в зеленую гущу леса. Пес трусцой побежал за ним…

* * *

Группа Альтрена передвигалась по джунглям без особых трудностей. Впереди шел Румей Оглу, за ним следовал весь отряд. Они все больше углублялись в мертвый лес. Иногда находили какие-то плоды и коренья, которыми подкреплялись прямо на ходу. Но никакой дичи или даже намека на что-то живое не было. Отсутствовали даже насекомые — этот подлинный бич для всех рискнувших забраться в тропический лес. Люди потихоньку начинали роптать. Альтрену все еще удавалось подавить своим авторитетом недовольство,но уже многие пираты в открытую стали говорить, что хотят вернуться на побережье и попытать удачу — сделать плот и уплыть на нем. Но одноглазый корчмарь, поддерживаемый Долом и Румеем Оглу, непрерывно убеждал их, что надо продолжать двигаться вперед, только там они найдут спасение. Отряд как раз расположился на отдых на зеленой полянке среди зловещих джунглей, как неожиданно из толщи леса подобно привидению вынырнул Румей Оглу и сообщил:

Через пятьсот ярдов начинается холмистая местность. Да и характер леса меняется. Так что если что-то и произойдет, то это будет именно там, чует мое сердце. Что-то ужасное прямо перед нами, Альтрен. То чувство, о котором я тебе говорил, стянуло мне горло, как старая куртизанка! Нужно быть очень осторожным!

— Давай вернемся, Сучок! — Альтрен внимательно всматривался в лицо старого друга.

— Тс-с! — приложил палец к губам Румей. — Опасность повсюду, а самый кратчайший путь к победе проходит через сердце врага, и именно туда мы и направляемся. Дай-ка мне хлебнуть маленько из фляги! Если уж умирать, так хоть горло промочить перед этим!

Альтрен протянул другу последнюю флягу с кислым иранистанским вином. Пока козак пил живительную жидкость, старый корчмарь обвел испытующим взглядом зеленую стену, закрывающую южный горизонт. Развязка где-то там, где-то близко…

* * *

Дорога, по которой они шли, становилась все более трудно проходимой. Уже много лет никто не ремонтировал деревянный настил, сквозь который пробивалась растительность. К тому же частые ливневые дожди размыли многие участки. Часто узкую просеку перегораживали лианы или молодые выросшие деревья, и Серебряным Леопардам часто приходилось слезать с коней и рубить ветки, перегораживающие дорогу, чтобы могла проехать колесница. Кони, тянувшие бигу, в которой ехали Тошвел Шах и Реас Богард, были уже на грани истощения. Все животные, кроме буйвола Чапы, еле-еле брели. Нефритовые джунгли отняли силы у всех.

Реас Богард как раз решил позвать начальника их эскорта. Следопыт остался где-то сзади, проверяя сомнительные следы, которые они обнаружили неподалеку от дороги, ведущей прямо к нефритовым шахтам. Тошвел Шах, несмотря на сильную качку, задремал. Реас вновь испытал чувство глубокого уважения к храброму секундерамскому аристократу. Вместо того, чтобы заставить других таскать каштаны из огня, худенький визирь предпочел поставить на карту собственную жизнь, чтобы раз и навсегда разгадать зловещую тайну Гибельного берега.

Внезапно гхорские жеребцы стали, как вкопанные. Жеребцы Серебряных Леопардов тоже остановились. Даже водяной бык, который равномерно двигался, не подавая признаков усталости, остановился и настороженно поднял рогатую голову, и все попытки Сианы заставить его двигаться вперед, были безрезультатны.

В мертвом лесу было тихо, как в храме Митры во время всенощного бдения. Ни дуновения ветерка, ни шума листьев. Эта неестественная тишина угнетающе действовала на отряд. Интересно, какой сюрприз уготовил им проклятый лес!

Серебряные Леопарды спешились и окружили бигу посла. Для членов элитной иранистанской гвардии жизнь доверенной им знатной особы была священна, потому они были готовы умереть за визиря бин Юриди. Сиана Блейн осторожно вытащила из ножен длинный аквилонский меч. В эту минуту к биге подбежал запыхавшийся солдат.

— Там что-то происходит, господа! Прошу вас не покидать повозку. Мы справимся с ситуацией!

— Мы вам бесконечно благодарны, сержант за вашу заботу. Но мы не младенцы, жизнь которых вы должны оберегать. Должен вам сказать, что тут где-то рядом таится такая опасность, с которой еще никому не удавалось справиться, — сказал, высунувшись из биги, Тошвел Шах.

Реас Богард на этот раз промолчал. Его взгляд медленно скользил по плотной зеленой стене, окружавшей дорогу со всех сторон. Одухотворенное лицо чародея было спокойным. Даже если у него и были какие-то сомнения по поводу миссии, то теперь, непосредственно перед лицом опасности он вновь стал хорошо знакомым Повелителем Зари.

Буйвол Чапа первым почувствовал перемену. Где-то впереди послышалось жужжание, словно к ним летел пчелиный рой. Сначала звук был слабым, и только тишина способствовала тому, что его услышали. Но потом он стал нарастать, и всего лишь через несколько минут всем казалось, что где-то рядом грохочет водопад. Словно миллиарды чудовищных насекомых заполонили воздух. Но это были не насекомые — всего лишь через миг все увидели источник ужасного шума.

Огромная стая закрыла небо. Можно было поклясться, что это стая перелетных птиц, но по мере их приближения, все поняли, что это не птицы — уж слишком они были какие-то странные. Огромные крылья отливали на солнце золотом, а тела походили скорее на ящеров, чем на представителей пернатых. Странные существа закружились над просекой, вызвав скорее беспокойство, нежели страх у лошадей. Серебряным Леопардам пришлось быстро вскочить в седла, чтобы успокоить животных и предотвратить их бегство.

Странные существа издавали незнакомые звуки — карканье вперемешку с шипением и щелканьем. Странная стая описывала все меньшие круги и очень скоро должна была зависнуть над отрядом подобно грозовой туче.

— Это дрейки! — воскликнул Реас Богард, стараясь перекричать шум, создаваемый существами. — Каждый в отдельности не представляет особой опасности, но вот в стае…

— Драконы?! — переспросил изумленный визирь.

— Их дальние родственники. Сейчас я попытаюсь прогнать их. — Богард отстегнул накидку, быстро взобрался на крышу биги и выпрямился в полный рост. Как раз вовремя! Некоторые экземпляры отделились от стаи и пытались пикировать. Сержант и его люди достали короткие кривые луки и посылали в драконов стрелу за стрелой, но стрелы не могли пробить тела, покрытые золотистой чешуей.

Один дрейк закружил над Сианой, продолжавшей сидеть на спине у Чапы. Золотая Пантера не стала церемониться и, взмахнув мечом, отрубила чудовищу крыло. Крыло повисло, как мокрая тряпка. Водяной буйвол довершил расправу, нанеся беспомощному дрейку удар рогами. Удар пришелся прямо в грудь. Дрейк свалился на дорогу, отчаянно колотя уцелевшим крылом. Кровь хлестала из прободной раны. Животное походило на огромную ночную бабочку с обгоревшими крыльями. Существо пыталось достать неприятелей острыми зубами. Длинные передние лапы походили на человеческие руки уродливой формы с острыми ногтями серповидной формы. Но Чапа спокойно поднял ногу и ступил на голову дергающегося дрейка, раздавив ее как муху. Первая победа, хотя в воздухе кружило несметное количество подобных существ, готовое в любую минуту обрушиться на маленький отряд.

Но Реас Богард знал свое дело. Он широко раскинул руки, и из его пальцев вырвался сноп лучей, почти сразу же достигший стаи в воздухе. Магические волны парализовали дрейков, и рептилии стали беспомощно падать на землю. Их тела стукались о землю, как перезревшие груши. Многие из них тут же разбивались, а те, кому удавалось упасть в заросли, просто не могли подняться в воздух. Запутавшиеся в густой растительности, властелины высот были обречены на медленную смерть.

Вскоре в небе не осталось ни одного крылатого существа. Серебряные Леопарды принялись добивать тех, кто еще дергался в конвульсиях на просеке, пытаясь ухватить кого-то когтями или зубами. Первая встреча отряда Тошвела Шаха и Реаса Богарда с Гибельным берегом увенчалась успехом!

В этот миг сержант, известный острым слухом, привстал в стременах и сделал всем знак замолчать. Затем пришпорил коня. и поскакал назад, откуда они только что пришли. Шестеро гвардейцев снова быстро построились с обеих сторон кареты. Сиана с трудом заставила верного буйвола подойти поближе к остальным — его раздражал запах крови. Итак, приближалась новая опасность. Но люди твердо верили в магические умения Реаса Богарда, в которых они только что могли убедиться. Разве не его феноменальные способности помогли справиться с выползшей словно из преисподней напастью? Теперь все верили, что околдованный лес не может испугать их и что Реас способен справиться даже с более ужасными существами.

* * *

Отряд Конана двигался быстрее, чем отряд иранистанского посланника. Они ехали на отдохнувших лошадях, к тому же у них не было телег и багажа, и двигались они по чистой просеке. Они нисколько не сомневались, что очень скоро догонят идущих впереди. На это указывали множество следов, оставленных впереди идущими, — след копыта, который еще не успел наполниться водой, примятая трава или свежесломанная ветка — все эти признаки указывали на то, что встреча Конана с Отрядом Света близка. Несмотря на то, что храбрости ему было не занимать, Конан чувствовал бы себя более уверенно рядом с чародеем. Мрачного киммерийца нелегко было напугать каким-то чудищам, но он чувствовал неясную магическую угрозу, исходившую от притаившегося леса, и от этого ему было не по себе.

Если бы он был один и не знал, что где-то в этих зловещих джунглях блуждают его товарищи, он мигом повернул бы коня и отправился бы в более приветливое место. В своей долгой жизни в качестве вора, разбойника, пирата и наемника могучий варвар не раз сталкивался с искусством чернокнижников. До сих пор ему удавалось невредимым уходить от их чар. Не раз он побеждал волшебников, которые недооценивали его первобытную силу и способность к выживанию в каких-то экстремальных ситуациях. Но на этот раз все было по-другому. Угроза, исходившая от Гибельного берега, была намного древнее и могучее, чем все, что Конану пришлось пережить до сих пор. Даже таинственное проклятие Мрачного леса в окрестностях Аренджуна не было столь мощным, как здесь. Вокруг витало первичное Зло!

Впереди послышался шум битвы, и Конан мигом очутился в авангарде колонны. Наконец-то появился враг, которого можно пощупать острием собственного меча. Опытные корсары разом вытащили оружие и приготовились следовать за своим предводителем. Сейчас люди Конана походили скорее на стаю волков, жаждущих крови, нежели на стадо овец, которых ведут на заклание…

* * *

— Всадники! Около пятидесяти человек! Без опознавательных знаков и вензелей, но не регулярная армия, — доложил запыхавшийся сержант. Он заметил солдат, шедших у них по пятам, и сразу же поспешил доложить визирю Тошвелу Шаху. Иранистанец вопросительно взглянул на Реаса Богарда. Мудрец пожал плечами.

— Я не думаю, чтобы это были люди Красстана. Шейс вряд ли смог бы собрать такую внушительную группу и послать ее за нами. Думается, это кто-то из моих друзей — они все у меня буйные головы.

— И впрямь, они немножко не в порядке, чтобы следовать за нами в глубь Гибельного берега! — усмехнулся Тошвел. — Мне даже интересно. Мечтаю побыстрее познакомиться с этими людьми…

Не успел Тошвел закончить фразу, как зловещий гул возвестил о появлении нового посланца проклятого Гибельного берега. Люди как по команде повернули головы на шум, и на их лицах отразилось бесконечное изумление и страх, ибо перед ними предстала картина, словно ожившая из самых невероятных кошмаров. Огромная тень заслонила солнце. Над отрядом парило чудовище размером с огромный пиратский корабль. Чешуйчатое туловище напоминало ствол векового кедра, а крылья походили на большие корабельные паруса. Тело венчала крупная голова. Из пасти показывались длинные острые зубы, а злобные глазки сверкали с такой яростью, что казалось, вот-вот начнут изрыгать огонь.

— Дракон! — только и смог. вымолвить Богард. — Дракон из Первичной бездны. Мои чары на него не распространяются! Мы пропали!

Древнее чудовище не торопилось нападать, абсолютно уверенное в собственной непобедимости. Потом плавно начало спускаться. Гхорские жеребцы, испугавшись, пытались сбросить амуницию и спастись бегством. Бига засела в грязи и накренилась набок. Кони Серебряных Леопардов поскакали прочь и всадники не могли их остановить. Даже огромный Чапа, стремясь избежать встречи с Крылатым ужасом, врезался в плотную стену деревьев подобно тарану. Сиана, попыталась было его удержать, но не смогла и, спрыгнув с его спины, бросилась помогать Богарду, который никак не мог выбраться из повозки.

Повелитель Зари однако не терял времени даром. Быстрым заклинанием он образовал магический щит вокруг себя и Тошвела Шаха. Этот щит на мгновение остановил дракона. Из пасти вылетал синий огонь, а огромные зубы пытались схватить дерзких карликов, осмелившихся встать у него на пути. Огромными лапами он схватил лошадей, запряженных в бигу, и разорвал их. Затем стальные когти принялись царапать по неведомой преграде, сооруженной чародеем, но тщетно! Люди продолжали оставаться неуязвимыми! В это самое время Золотая Пантера подскочила к чудовищу и нанесла сильный удар по бронированному туловищу. По счастливой случайности кончик меча попал между твердыми, как камень, пластинами чешуи. Разумеется, для дракона эта рана была скорее царапиной, нежели чем-то серьезным, но дракон взревел и из его пасти вырвался целый сноп огня, который охватил магическую сферу, защищавшую чародея и его спутника. Щит выдержал, но лики людей за щитом несколько побледнели и засветились голубым светом. Однако деревянная повозка под напором огня развалилась, превратившись в груду дымящихся углей. Дракон, который сидел на крыше, тоже рухнул вниз.

Сиана воспользовалась временной беспомощностью дракона и, не теряя времени, нанесла несколько сильных ударов по извивающемуся на земле чудищу. Два-три из них снова попали в цель. Дракон яростно задергался и задел крылом Сиану. Удар крыла был настолько сильным, что отбросил девушку прямо в крону невысокой пальмы. А Повелитель Зари, встав на колено, быстро бормотал новое заклинание против чудища, которое, казалось, выползло из ада.

Из правой руки Богарда вылетел лиловый шар и ударил дракона по зубам. Чудовище инстинктивно проглотило шар. И тут же раздался еще более сильный рев, в несколько раз сильнее. Как видно, дракон очень разъярился, Из пасти снова вырвался сноп огня, среди которого хорошо виднелись какие-то серебряные ленты. Магический щит, который Богард возвел вокруг людей, вдруг истончился и распался. Занятый битвой, мудрец позабыл вовремя его зарядить и сейчас стал уязвим для страшного зверя. Тем более что дракон их уже заметил и нацелил на противников когти. Как видно, конец Тошвела Шаха и Реаса Богарда был близок…

И вдруг словно из небытия появился всадник. Он подскочил к голове дракона и всадил свой длинный меч в сверкающий глаз. Меч ушел в студенистую массу почти по самую рукоятку. Дракон на секунду замер, словно гранитная статуя, но потом началось нечто неописуемое. Корчащееся в предсмертных муках чудовище пыталось сбросить наглого ездока. Но каким-то чудом человек продолжал удерживаться на шее дракона, изо всех сил вцепившись в рукоять меча. Как видно, боль в раненом глазу была настолько сильной, что зверь стал кататься по земле. Человек успел спрыгнуть и отбежать в сторону, но его оружие осталось торчать в глазу дракона. Тогда человек выхватил кинжал и, издав боевой клич, вновь бросился на дракона, решив во что бы то ни стало покончить с чудовищем. Ему на помощь бросились великан кушит и Сиана, сумевшая выбраться из объятий пальмы. Каждый из них, размахнувшись, нанес удар боевым топором по умирающей рептилии…

Дракон явно терял силы. Словно очнувшись от сна, Тошвел Шах бросился им на помощь, размахивая боевым акинаком. Все с удивлением отметили, что опытный посланник к тому же и отличный боец.

Все разом кончилось, когда чернокожий великан, в котором Реас Богард узнал верного друга Конана Юму, схватил обеими руками свою неподъемную боевую секиру и изо всех сил ударил ею дракону промеж глаз. Удар был настолько силен, что сломалось древко секиры, а чудовище затихло навсегда.

Случилось невозможное — смертный победил божественное создание, окутанное тайной древности. До сих пор еще никому из людей не удавалось победить мифических чудищ. Даже в самых древних хрониках, найденных учеными, неизвестен такой факт. Все еще не верящие в произошедшее, изумленные собственным успехом, победители, тяжело дыша, разглядывали поверженного зверя. Серебряные Леопарды, расположившиеся на почтительном расстоянии, молча разделяли всеобщую радость.

Многие из них все еще не могли поверить, что дракон мертв и словно ждали, что в любую минуту он может открыть глаза и изрыгнуть огонь на людей, дерзнувших посягнуть на его бессмертие…

Первым нарушил молчание черноволосый богатырь, поразивший дракона в глаз. Вырвав меч из кровавого кратера, в который он превратил зеницу дракона, он повернулся к Реасу Богарду и, усмехаясь, сказал:

— Значит, ты решил поохотиться в одиночку, Повелитель Зари! Не очень-то любезно с твоей стороны. В моей родной Киммерии это было бы воспринято как проявление недостаточного воспитания…

* * *

— Каждая религия проходит четыре этапа, Конан! Первый — это боги, всемогущие и беспощадные. Второй этап — это когда боги отличаются от нас только тем, что они сильнее нас. Третий этап — это когда человек начинает понимать, что боги могут быть побеждены. Четвертый — когда мы говорим себе: ну какие же они боги, если мы можем их победить?! И вот именно тогда мы о них забываем… А боги умирают…

А потом… Потом мы находим себе новых богов, опять же могучих и беспощадных, или же становимся безбожниками… Но есть и третья возможность, правда она встречается исключительно редко… Это когда мы становимся богами… И несладко придется миру, если мы будем всемогущими и беспощадными!

Глава 13. Заброшенные копи

Раненому Пламу что-то снилось, но вместе с тем ему казалось, что все это он переживает наяву. У него каким-то образом появилась способность прозрения сквозь века. Теперь он словно мог находиться в тысяче мест одновременно и видеть миллионами глаз. Он был одновременно творцом и свидетелем, стражем и разрушителем Времени и Истории миров. Он словно вселился в тела птиц и мог лететь, или в тела червей и змей — и мог с ними ползать. Мчался наперегонки с молодыми жеребцами по росистой поляне и плыл рядом с безмолвными рыбами, которые единственно уцелели после катаклизмов Сотворения. Он присутствовал при рождении миров и безмерно страдал при их мучительной и безвозвратной агонии…

… Он был бог, презирающий суету и жалкие ничтожные стремления миллиардов существ, населяющих подвластные ему миры, и вместе с тем он был жалкий нищий, жаждущий, чтобы ему подали кусок хлеба и позволили приютиться где-то с краю у огня, чтобы хоть немного согреться. Он располагал тысячью жизнями, был бессмертен, но жаждал покоя Смерти. Знал и мог все, но не мог победить меланхолию, охватившую его. Хотел стать ничем, но не знал, как это сделать, хотел стать бессмертным, но вместе с тем жаждал раствориться в покое безвременья. Он был готов воевать, для этого у него было много сил, но не было с кем. Кроме как с самим собой!

Где все-таки зародилась жизнь? Где именно вылупилось первое существо, которое окинуло глазом Всемир и нарекло себя его Хозяином? И тут же поверило этому!

Он все это знал! Но это было неважно… Даже первичные силы — Добро и Зло, Свет и Тьма не имели особого значения… Все это символы, всего лишь символы… Символы Безвременья…

Над всем стояло Абсолютное Равновесие. Преодолев неизмеримые пространства, оно появилось и в нашей Галактике. Из ничего были созданы миры — такие, какие ему хотелось сделать во время своего вечного путешествия. Подобно тому, как смеющийся ребенок строит на песке причудливые замки, а волна смывает их. И на песке остаются только бледные контуры размытых фантазий…

Сны и видения, представления и пророчества… Предположения и прозрения… Что это? Истина или фантазия? Кто знает…

Все течет и все меняется. Звездная река неторопливо несет свои воды и отмывает наносы истории. Жизнь целых миров для нее — всего лишь водоворот, а тысячелетия — мелкая рябь волн, века же — брызги, которые вдруг появляются по велению бесконечного Космоса. Ничто не может смутить бесконечную носительницу времени. Но от самых истоков, изначально Река является свидетельницей вечной схватки между Добром и Злом, между Светом и Мраком! Битвы без начала и конца, где значение имеют только временные поражения или победы. В этой битве Великие космические силы являются всего лишь наблюдателями. И какой-либо их каприз оказывается судьбоносным для людей, целых государств, миров и вселенных! История планеты Земля и населяющего ее человечества подвластна этой бесконечной борьбе!

Течет себе Звездная река Времени, отмывая наносы земной истории…

Но в спокойных заводях зарождается жизнь. Вокруг причудливых водорослей снуют мелкие рыбешки, а стрекозы меланхолично созерцают окружающий мир своими огромными выпуклыми глазами. По обросшим мхом камням медленно ползают улитки, а где-то на дне неторопливо передвигаются устрицы, отыскивая местечко, где они могли бы зарыться в илистое дно. Но от их суеты порой из глубоко зарытых воспоминаний выползают неясные тени, которые всегда вызывают страх, животный ужас! И все это всего лишь каприз, игрушка в руках Абсолютного баланса.

Песчаный замок, построенный на кромке прибоя…

…Где-то глубоко, в недрах Земли есть пещера, стены которой сплошь покрыты горным хрусталем. Там живет мифическое, могучее и непонятное для человеческого ума существо. Называют его Драконом, хотя ничего общего с летящими рептилиями он не имеет. Этот Дракон — Хранитель времени. Волшебно-зеркальные стены его берлоги отражают развитие событий на Земле. И наблюдая за этим развитием, страж всемирной истории заботится о Равновесии. Мало кто знает о его существовании, и на пальцах можно пересчитать тех, кто видел его… Дракон этот очень одинок…

…Когда-то очень давно Великий Творец соорудил в подвластных ему мирах Башни Безвременья, и были они сделаны из материала, неподвластного тлену. Даже их создатель не отдавал себе полного отчета, для чего будут служить эти башни. Он только знал, что их будут использовать для многих целей.

Они служили воротами во время путешествий между мирами, а также для укрепления веры в нетленность самого времени. Башен было несколько, и стояли они парами — высоченные квадратные постройки, увенчанные полусферическими куполами. Их связывал сводчатый мост. Одна башня служила Добру и его последователям, другая была мрачным антиподом первой — там нашло убежище Зло со своими верными слугами. А то, что они были связаны мостом, говорила о единстве обеих движущих сил Абсолютного Равновесия.

Сны и видения, представления и пророчества… Предположения и прозрения… Что это? Истина или фантазия? Кто может ответить?

В каждом из миров нашей Галактики были такие башни, независимо от того, обитаем ли был мир или безжизнен, есть ли там разумные существа или нет…

А Дракон все продолжал скучать в своей Хрустальной пещере. Долгие тысячелетия он был один, но теперь пришло время несколько разнообразить свое монотонное существование. Первичные силы — Добро и Зло — неподвластны ему. Но когда нарушается баланс между их проявлением, именно Дракон должен сделать все возможное, чтобы вновь восстановить равновесие. И тогда он объявляет какого-то бога или простого смертного Архидемоном или же Властелином Силы. И забавляется… А мир страдает, когда Дракон забавляется. Катаклизмы раздирают Землю, свирепые вихри бушуют в небесах, разруха и гибель властвуют на беспомощных континентах…

Архидемоны и Властелины Силы не суть часть Дракона, они не являются и его возрожденной копией, как считают некоторые теологи. Это просто существа, осененные его благодатью, сохранившие свои качества, умения и душу. И они сражаются между собой, используя не только могущество, подаренное им Драконом, но и привнося в борьбу собственные качества и эмоции — воодушевление и пафос, питающие их желание победы во имя утверждения идеалов нового мирового порядка для будущих поколений…

И вот теперь на Земле близился час рождения Архидемона. Властелин Силы должен был выступить против него, чтобы освободить мир от падения в бездну Мрака. И таким Властелином Силы был Плам, славин из Шема…

* * *

Экспедиция Реаса Богарда, достигнув подножья нефритовых копей, решила расположиться лагерем чуть западнее копей. Победа над огромным драконом, неизвестно откуда появившимся на белый свет, придала смелости людям Амры и Тошвела Шаха. Они больше не испытывали страха перед таинствами заколдованных джунглей.

Но вид заброшенных рудников действовал на всех угнетающе, потому что над многолюдным когда-то поселением витала тень пустоты и тлена. Всепоглощающие джунгли сумели отвоевать себе пространство. Молодые побеги обвивали жилые помещения, а деревянные палисадники были почти спрятаны под густой растительностью. И только ржавые инструменты, разбросанные в беспорядке, словно кто-то или что-то оставил их в последнюю минуту, спасаясь бегством, напоминали о предназначении еле различаемых руин.

Конан сделал все, что мог, чтобы хоть немного приоткрыть завесу над тайной Нефритовых джунглей. У него уже был опыт следопыта в таких трудно доступных местах, как Черный берег, Мрачный лес, горы Аманара и район реки Заркхеба. Поэтому он послал вперед нескольких человек и попросил их внимательно осмотреть руины, ни к чему не прикасаясь. Надо сказать, что их сведения не добавили какой-то ясности в положение вещей.

При первом осмотре копей, лагерей, где жили рабочие и обслуживающий персонал, а также гарнизонных укреплений все заметили, что люди оставили эти места в спешке. Не было следов битвы, нигде не было оставленных трупов, колодцы функционировали, а в некоторых складах было довольно-таки много провизии. Иными словами, люди оставили копи не из-за того, что им нечего было есть или не стало воды. В помещении канцелярии начальника гарнизона обнаружили несколько ящиков, наполненных крупными кусками нефрита. Был обнаружен и ящик, наполовину наполненный кусками яшмы — камня, который необычайно высоко ценился в Кхитае. Что заставило людей все оставить и в спешке покинуть это место? Вот эту загадку нужно было во что бы то ни стало разгадать.

К сожалению, все нити вели в зловещий Гибельный берег. Вскоре осмотр пришлось прервать, потому что на джунгли опустилась черная тропическая ночь. Люди Конана валились с ног от усталости и нуждались в более продолжительном отдыхе. Мюмюн Бег расставил усиленные посты вокруг импровизированного лагеря, солдаты устроились возле костров и тут же заснули. Руководство экспедицией было поручено Конану, который, в свою очередь приказал Серебряным Леопардам заняться исследованием копей. Корсары косо смотрели на иранистанских солдат — ведь всего несколько дней назад они были невольниками на галерах. Этот ловкий ход вызвал одобрение со стороны Тошвела Шаха, которого впечатлили и безумная храбрость варвара, и его вещее руководство отрядом. Иранистанский сановник хорошо знал, что зачастую люди, которые призваны управлять империями, рождаются в шалашах или даже на поле боя, как утверждали о Конане. И чем больше узнавал Конана визирь, тем больше росло его уважение к этому посланцу Севера.

У самого большого костра собрались все вожаки этого беспримерного похода в Нефритовые джунгли. Им было что рассказать друг другу, да и познакомиться получше. Ведь совсем до недавнего времени они только слышали друг о друге. Конан рассказал о событиях последних дней, а потом заговорил Реас Богард. Реана Каази и Мюмюн Бег не были знакомы лично с офирским мудрецом, но тот факт, что он был другом Конана, и его слава вызывали у них уважение.

— После сегодняшней победы мы не должны успокаиваться, друзья мои! — сказал Реас. — Все говорит о том, что опасность не миновала. Такое количество дрейков, собранных в одном месте, свидетельствует о том, что в Пространстве и во Времени открыт портал. А появление Дракона вселяет в меня беспокойство.

— Дракон это был или нет, но мы с ним справились! — меланхолично заметил Юма, который вытянулся во весь рост у костра и потягивал медовуху. — Жалко только, что в Куше никто не поверит, что я принимал участие в такой великой операции!

— Зная тебя, Слон, могу с уверенностью сказать, что если кто-то тебя обвинит во лжи, то еще долго не сможет открыть рот, а потом до конца жизни будет шепелявить из-за того, что во рту у него просто не останется зубов! — усмехнулся Конан своей мрачной улыбкой. — А уж если мне придется быть неподалеку, то спустя какое-то время он заметит, что у него не хватает и какой-то конечности!

— Убийство Дракона из Первичной бездны — событие действительно невероятное и, хочется надеяться, неповторимое. Нам всем крупно повезло, что он был призван через портал непосредственно перед нашей с ним встречей. Переход его утомил, к тому же он тогда все еще не успел адаптироваться к нашему миру.

— Вы хотите сказать, глубокоуважаемый Богард, что Дракон прибыл на Землю из другого мира? — удивилась Реана. Прекрасная дочь Эмбера Шаха прильнула к груди своего любимого и смотрела на мудреца блестящими от любопытства глазами. Надо сказать, что упрямство и непокорный нрав Реаны чуть было не сыграли с ней злую шутку. После победы над Драконом взбешенная тем фактом, что не принимала участие в битве подобно большинству солдат, потому что не могла сдвинуться с места от неожиданности, красавица встретила в штыки Сиану Блейн. Восхищенные взгляды, которые Конан и Юма по очереди бросали на прекрасную атаманшу, вызвали в ней жгучую ревность. И только боязнь навлечь на себя гнев Реаса Богарда и категорический приказ Конана предотвратили новую битву — на этот раз между двумя красивыми женщинами. Наверняка, если бы она состоялась, то была бы намного свирепее и губительнее иных боев.

В настоящий момент между Сианой и Реаной царило перемирие. Иранистанка убедилась в том, что другая женщина не представляла опасности для ее любви. А у Сианы почти совсем не было опыта в общении с женщинами. До сих пор ей не приходилось бороться за чувства какого-то мужчины, и ее всегда удивляла глубина страстей, которые обычно разгорались в таких случаях. Но она всего лишь на секунду представила себе, как голубоглазый славин улыбается другой женщине, и сразу же поняла Реану. Ее сердце принадлежало Пламу, и его неизвестная судьба беспокоила сейчас больше всего.

— Драконы, особенно золотые, — это создания Первичной бездны. Они населяли Землю много тысячелетий назад, некоторые из них были летающими. Но потом все вымерли, — зазвучал меланхолический голос альба Гелронда. Богард попросил его рассказать что-нибудь о драконах. Альбы живут в десятки раз дольше людей и поэтому они могут помнить времена, которые недостижимы для людей. — Драконы существовали и во времена, которые предшествовали падению Ахерона. Иногда они были нашими союзниками, но иногда создавали нам ужасные неприятности. Во всяком случае, не все магические заклинания могут подействовать на драконов.

— Но ведь Реасу удалось пощекотать гаденыша парочкой заклинаний! — отозвался Конан. — Без этого нам пришлось бы очень туго!

— Это были обычные заклинания — останавливающие и защитные. Они не могут коснуться самой природы, самой сущности дракона, которого никакое другое заклинание не может задеть. Так что без ваших стальных мускулов и храбрых сердец нам действительно пришлось бы туго! — пояснил Реас Богард. — Но, хватит разговоров о драконах. Прах — к праху, а грязь — к грязи!

…Действительно, не прошло и пятнадцати минут после того, как Дракон был убит, как тело его вдруг рассыпалось, превратившись в кучу золотистого пепла. На этот раз никто, даже жадные корсары, падкие до золота, не посмели набить кошельки привлекательным золотым песком, который остался от дракона. Только Богард, покопавшись в золотом пепле, вытащил оттуда блестящий драгоценный камень, переливающийся всеми цветами радуги. Сердце Дракона! Мудрец спрятал эту реликвию и дал знак группе продолжать свой путь…

Разговор у костра был прерван появлением Серебряных Леопардов. Усталый сержант доложил, что ничего подозрительного они не обнаружили. Ничего, кроме амулета, который висел на подъемнике. Амулет имел очень странную форму. Богард внимательно осмотрел его и молча протянул Гелронду. Альб мельком взглянул на предмет, и глаза его засветились странным блеском. Он словно не верил тому, что держит в руках предмет, который вообще не должен держать. Потом тихо вымолвил:

— Знак Третьего Сильмариллиона! Это южные альбы! Значит, все это правда, и потомки Камня все еще существуют!

* * *

Кетраг и Гюлал Бесшумно Ступающий прибыли в Бенну ночью. Увидев дымящиеся руины, они вообще не стали задерживаться. В районе порта стояли лагерем пираты, ожидавшие возвращения Амры. Гюлал, переодевшись в другие одежды и замаскировавшись, чтобы его никто не узнал, проник в этот лагерь и выведал все, что ему было нужно. Кетраг тайно увел у пиратов два коня, и спутники покинули Бенну под покровом ночи, отправившись по следам экспедиции в Гибельный берег. Они молча ехали всю ночь. Остановились ненадолго лишь на поле сражения, и то потому, что их внимание привлекли куча золотого песка и трупы убитых дрейков. Следы большого отряда Конана и Богарда легко угадывались повсюду даже при слабом лунном свете. Просека была расчищена, так что кони шли легко и быстро и на рассвете всадники достигли района заброшенных Нефритовых копей. На холме недалеко от копей они сразу заметили огни костров. Гюлал и Кетраг спешились и, крадучись, направились в хорошо охраняемый бивак.

* * *

Группа Альтрена уныло карабкалась по крутой гористой местности. Характер тропического леса здесь стал меняться. Деревья почти перестали встречаться, а потом не стало даже кустов. Кругом простирались голые поляны, поросшие высокой травой с острыми колючими листьями. Однако не было ни малейших признаков присутствия человека.

Абсолютно безжизненная местность действовала на всех угнетающе. Но особенно страдал Румей Оглу. Во фляге не осталось ни капли, и славного козака "мучила невыносимая жажда. Альтрен дал знак остановиться. Больная нога причиняла серьезные неудобства, но старый пират стоически терпел, стиснув зубы. Альтрен-Молния хорошо знал, как действует на подчиненных личный пример их вожака, и ему не хотелось, чтобы люди, которые и без того очень устали, совсем пали духом.

Заметив небольшую группу высоких пальм, расположившихся у тропинки, ведущей к гребню горы, отряд сделал привал. На горизонте показалась золотая полоска — предвестник восхода. Люди без сил упали на землю. Некоторые достали остатки провизии — заплесневелые сухари и козью брынзу — единственные припасы, «щедро» отпущенные сатрапом Бенны. Великан Дел, выросший в джунглях Куша, решил взобраться на какую-нибудь из пальм и добыть кокосовых орехов. После нескольких неудачных попыток он отказался. И в этот миг сброшенные сверху сети ловко накрыли отдыхающих пиратов. Это было так неожиданно, что люди даже не пытались сопротивляться. Только Альтрен среагировал мгновенно… Не напрасно Конан-Амра дал ему прозвище Молния. Седой корсар, заметив спускающуюся сверху сеть, выхватил острый меч и перерубил ее. Отскочив в сторону, он занял боевую позицию, приготовившись к бою.

Тут же словно из-под земли появились люди, которые бросились к Альтрену. Бородатые, одетые в лохмотья, но с оружием в руках они представляли собой довольно-таки страшную картину. И тем не менее у Альтрена отлегло от сердца, потому что это были люди

Седой корчмарь ловко отбил несколько ударов и увернулся от направленных на него мечей. Несмотря на поврежденную ногу, Альтрен был довольно искусным мастером боя мечом и, несмотря на численное превосходство противника, шансы на победу у него были немалые. Его меч уже успел поразить троих противников, а четвертый, выпустив из рук длинную алебарду, изрытая проклятия, отступил назад, с удивлением рассматривая поврежденную правую руку. Перед Альтреном как из-под земли возник высокий чернобородый воин. Позолоченная кольчуга и до блеска начищенный островерхий шлем свидетельствовали о том, что это не просто обыкновенный воин, а офицер или даже военачальник. Альтрен уже было скрестил с ним свой меч, как точно пущенный огромный кокосовый орех, попал Альтрену точно в макушку. Сознание у него помутилось, и он упал на землю. Сопротивление корсаров захлебнулось…

Глава 14. Башни Безвременья

Еще во сне Конан ощутил смутную тревогу. Так было всегда, в минуты смертельной опасности. Словно тогда где-то в глубине его первобытной натуры просыпались какие-то древние чувства, помогавшие ему осознать, что происходит. Но какая опасность может ему грозить в хорошо охраняемом лагере? Здесь, на Гибельном берегу, пираты беспрекословно подчинялись всем его приказам, не смея ослушаться.

Реана, сладко спавшая у него на плече, недовольно поерзала, потом, прижавшись к нему, снова затихла. Костры еще горели, но пламя их становилось каким-то бесцветным, почти прозрачным. Это подсказало Конану, что близится рассвет. Рядом спокойно дышали во сне его спутники. Богард и Тошвел Шах спали в отремонтированной бронированной карете. Сиана спала рядом с буйволом, который как верный пес не отходил от нее ни на шаг. В предрассветном мраке слышались лишь равномерные шаги часового. Мюмюн Бег, который отвечал за охрану лагеря, хорошо знал, что главная опасность таится за пределами лагерных костров, а потому выставил охрану на подступах к лагерю.

Несмотря на относительную безопасность, Конан испытывал какое-то странное беспокойство, словно некое шестое чувство заставляло его все время быть начеку. Тихонько, чтобы не разбудить Реану, Конан выбрался из постели. Он не сделал и нескольких шагов, как позади биги Реаса услышал какой-то шум, какое-то движение. Сделав два огромных прыжка, варвар оказался там, откуда донесся шум. В тени кареты он заметил два силуэта. Конан взмахнул мечом, но одна из теней завопила:

— Конан, это я, Кетраг!

Услышав знакомый голос, Конан застыл, потом отступил назад и пристально вгляделся в незнакомцев. Отступая назад, он наткнулся на острие оружия. Это была Золотая Пантера, готовая подкрепить его в возможной схватке.

— Чапа предупредил меня. Надо сказать, что у твоих друзей феноменальные способности, ибо никто не слышал, как они пробрались в лагерь. Но у водяных буйволов невероятный слух, вот я и поспешила тебе на помощь, — пояснила атаманша пиратов.

Конан вынул из кольца кареты смолистый факел и зажег его от ближайшего костра. Позади двоих пришельцев показалась новая тень. Разгоревшийся факел осветил лица людей. Один из них действительно был Кетраг, другого же Конан видел впервые. А позади, вытянув наизготовку лук, стоял альб Гелронд.

— Вряд ли водяные буйволы могут тягаться с альбами! — насмешливым голосом сказал Гелронд. — Ну, здравствуй сын Бато!

От неожиданности гирканский вождь резко повернулся. Скуластое лицо осветила радостная улыбка. Все знали о его крепкой дружбе с альбом.

— Как я рад, что снова вижу тебя, благородный друг! Хотя я не удивлен твоим появлением здесь. Как увидел стрелы, впившиеся прямо в зрачок тех гадин, тут же понял, кто это сделал!

Альб и Конан крепко пожали протянутую им руку.

— Познакомьтесь, это Гюлал по прозвищу Бесшумно Ступающий. Он мой друг — ему я обязан жизнью! — представил своего спутника Кетраг. — Ему срочно нужно увидеть Реаса Богарда!

— На сей раз я не смог оправдать своего прозвища! — с иронией в голосе произнес незнакомец и крепко пожал руку Конану и Гелронду.

Но в этот миг Сиана, которая отскочила назад, выхватила меч и громко сказала, указывая на Гюлала:

— Этот перед вами — самый верный пес Адража Хана, сатрапа Хоарезма. Более опасного головореза по всему побережью днем с огнем не сыщешь!

— Не беспокойся, Сиана! — успокоил ее Конан. — Это имя мне знакомо. К тому же Кетраг — верный наш товарищ и помощник. Он не может ошибиться.

— Ты прав, Конан! — сказал Кетраг. — Просто дама слишком импульсивна. Гюлал не представляет для нас никакой опасности!

— Я не дама, а Сиана Блейн, капитан капера «Черная пантера»! — обиженно воскликнула девушка.

— Так значит ты — Золотая Пантера! — восхищенно вымолвил Кетраг, во все глаза глядя на девушку. — Тысячу извинений! Не часто случается, чтобы я спутал кровожадного тигра с пушистым котенком. Слава о тебе…

— Хватит! — вдруг прервал его баритон Богарда. Повелитель Зари появился из темноты полностью одетым, словно и не спал вообще. Вслед за ним из биги спустился Тошвел Шах. Лицо его было заспанным. — Кетраг и его спутник пришли издалека и наверняка устали. Предлагаю их принять и накормить, а потом уже будем разговаривать…

* * *

Альтрен очнулся от того, что у него буквально раскалывалась голова. Он немного полежал, пытаясь сообразить, что же произошло, потом облизал пересохшие губы и лишь тогда открыл единственный глаз.

Он лежал связанный, словно кокон, на какой-то обширной площадке, покрытой базальтовым плиточником. Неподалеку возвышались две странные башни, соединенные высоким сводчатым мостом. Внизу башни окружала колоннада, подобно той, которая обычно опоясывает пантеоны, которые Альтрену доводилось видеть в древних шемитских городах во время его путешествий в молодости. Там же располагались и какие-то статуи, но оттуда, где он лежал, их не было видно. На другом конце площади располагалось какое-то селение, укрепленное странным способом. Нижняя часть импровизированного форта была обнесена оградой из острых кольев, причем острой частью наружу, а все селение было покрыто сложной конструкцией из длинных балок с заколоченными на них острыми клиньями. Завершала укрепление огромная куча колючих кустов, выдранных с корнями из земли, но отлично прижившихся высоко над землей. Такому опытному воину, как Альтрен, было предельно ясно, что все эти меры не были направлены против людей, а против кого-то более страшного.

Альтрен огляделся. Рядом с ним на земле лежали связанными его люди. Не было только Румея Оглу. Все уже пришли в себя. Охраняли их пятеро стражников, одетые в лохмотья. Явно, никто из них не был профессиональным воином. Когда один из них заметил, что Альтрен очнулся, он оставил товарищей и быстрыми шагами отправился в сторону укрепленного селения. Прошло немного времени, и он вернулся, ведя за собой высокого чернобородого воина впозолоченной кольчуге. Тот приказал поставить Альтрена на ноги и властным тоном спросил по-иранистански:

— Кто вы и что ищете в этом забытом богом и людьми крае?

Альтрен облизал потрескавшиеся губы и закашлялся. Горло его пересохло от жажды. Он попытался было ответить, но из горла вырвались лишь нечленораздельные звуки.

Чернобородый дал знак, и один из стражников развязал Альтрена. Потом протянул ему старую флягу, которую Альтрен еле удержал, так как руки его не слушались. Жадно припав к фляге, он сделал глоток. Потом еще и еще. Это был какой-то слабый алкогольный напиток с запахом кокосовых орехов. Альтрен подумал о Румее. Тот оценил бы по достоинству вкусный напиток, особенно после столь долгого воздержания.

— Ну? — нетерпеливо спросил чернобородый.

— Отличное питье! — совсем искренне сказал Альтрен. Он пытался выиграть время и получить как можно больше информации до того, как поймет где они и что происходит. Во всяком случае, начало было многообещающим.

— Согласен! — кивнул чернобородый. — Но я имел в виду другое. Кто вы и что тут ищете?

— Мы — исследователи, — коротко ответил Альтрен.

— А я могу поклясться, что вы — пираты Белого Братства с Острова Железных Идолов, — спокойно сказал чернобородый.

— Да, это так!

— Но тут нет для вас добычи, поэтому вам здесь нет места.

— Но и ваше место не здесь, на этом Гибельном берегу…

— Замолчи, здесь вопросы задаю я!

— Тогда я хочу знать, кого вижу перед собой? Может быть, сам шахим Иранистана выехал со своими подчиненными на пикник в Нефритовые джунгли? — с иронией в голосе спросил Альтрен. Ему очень хотелось вывести чернобородого из себя. Обычно со злости человек способен сболтнуть лишнее. И надо сказать, что тактика хитрого корчмаря увенчалась успехом.

— Перед тобой генерал Эмбер Шах, командир экспедиционного корпуса войск Его Светлейшего Величества шахима Империи Рапторхана Пееви да святится его славное имя!

— А что же солдаты столь славного полководца ходят в лохмотьях? — продолжал подливать масла в огонь хитрый Альтрен. — Да и замок генерала несколько обветшал…

И тут случилось неожиданное. Вместо того чтобы еще больше разозлиться, генерал добродушно засмеялся:

— Однако и хитер же ты, одноглазый дьявол! Хочешь выведать у меня больше, чем сказать мне. Но я сам виноват — должен был догадаться, что человек, сумевший добраться до Башен Безвременья на Гибельном берегу, не может быть случайным. Ваш отряд — первый за последние полгода, которому удалось проникнуть столь далеко в эти проклятые джунгли. Я прикажу освободить твоих людей, пират! Потом расскажу, как я сюда попал. Потом ты поведаешь нам свою историю. И мы вас примем как равных. Хочешь ты этого или нет, но тебе придется остаться с нами, ибо выхода отсюда нет…

* * *

Пиратов отвели в селение, которое оказалось меньше, чем ожидал Альтрен. Их развязали и вручили каждому огромное блюдо с вареными кореньями и свежими плодами. Удобно устроившись на земле, они приготовились слушать рассказ Эмбера Шаха.

«Более полугода тому назад Его Величество шахим Рапторхан неожиданно вызвал меня к себе во дворец в Секундерам. Там уже был визирь рапторхана Тошвел Шах, который рассказал мне все, что он знал о Гибельном береге. Несколько экспедиций из больших воинских подразделений поочередно посылались в джунгли, чтобы понять, что там происходит, и никому из них не удалось вернуться. Шахим и визирь были очень обеспокоены случившимся и полным отсутствием всяческой информации..

Незадолго до этого я вернулся из Пунта, где мы, используя тактику неожиданного нападения, взяли столицу Кессалии. У меня вообще большой опыт экспедиций в труднодоступные места, потому я и получил должность командира Экспедиционного корпуса Его Светлейшего Величества.

Вот мне и приказали подготовить корпус к походу и разгадать эту зловещую загадку.

Я решил, что не стоит выступать всем корпусом — наличие стольких людей может только помешать выполнению этой задачи. Все-таки я же не буду драться с целым королевством. Небольшая войсковая часть намного мобильнее, и ее легче укрыть при опасности. Я взял с собой когорту Серебряных Леопардов, с которой обошел полмира. Подобрал и самых талантливых следопытов в Секундераме. В обозе я держал несколько дюжин почтовых голубей, которые были обучены находить дорогу во все большие города Империи. Специально обученные инструкторы получили приказ сразу же послать птиц с отчетом о случившемся на Гибельном берегу. Взял с собой и жрецов из разных храмов, чтобы уберечься от разного рода заклинаний и проклятий. Я был абсолютно уверен, что как следует подготовился к походу и предусмотрел абсолютно всякие варианты того, что меня ожидает здесь. Каким же наивным глупцом я был!

Оставив когорту в порту Гхор, я провел несколько дней в столице. До этого я получил весточку от Тошвела Шаха, который был моим другом с детских лет, чтобы я ждал повторной аудиенции. Но неожиданно для меня он сам пришел ко мне в дом. С ним был какой-то мужчина в довольно-таки странных одеждах. Визирь представил мне своего спутника. Его звали Найтом и он был Молнией Асуры. Мне доводилось слушать о таинственном ордене поклонников Бога Туманов, но никогда не встречал легендарных шпионов и убийц, которые ему служили. Визирь еще раз предупредил меня о страшной опасности, которая будет подстерегать меня и моих людей на каждом шагу и сказал, что Найт будет сопровождать меня в экспедиции. Члены его ордена славились способностью выбираться из любых ситуаций, и потому хитрый Тошвел нашел мне спутника, который, даже если со мной что-то случится, останется жив и раскроет тайны Гибельного берега.

Наш поход потерпел полное фиаско. Сначала у нас не было никаких проблем — мы столкнулись с теми вещами, с которыми столкнулись и вы, — мертвый лес, тишина, напряжение из-за неизвестности. Но я предусмотрел все. Высылал вперед дозоры, а главные силы продвигались медленно и осторожно. Нигде ничего! И вот когда мы довольно-таки далеко вошли в джунгли, у нас под ногами словно разверзся сам Ад.

Сначала мы подверглись нападению каких-то летящих тварей — то ли крокодилов, то ли ящуров. Мои опытные ветераны довольно успешно справились с этой напастью, но полчища огромных крыс окружили нас со всех сторон. Казалось, им несть числа. Мы убивали сотни, но из джунглей появлялись новые тысячи. Наши ряды стали таять, как снег под солнцем. И все-таки, наверняка нам удалось бы справиться. Серебряные Леопарды сделали каре из обозов, а стрельцы и метатели пращи держали всех этих тварей на расстоянии. К сожалению, всех почтовых голубей эти летучие твари сразу же изловили и разорвали на куски. Вряд ли хоть какая-то птица смогла пробраться сквозь плотные облака этих мерзких крокодилов…

Однако конец наступил тогда, когда с неба спустилось страшилище, словно сотворенное из самых ужасных кошмаров чернокнижника, опьяненного испарениями Черного Лотоса. Огромный огнедышащий дракон смел гвардейцев так легко, как зимний ураган срывает соломенную крышу. Он был весь золотистый… Словно сделанный из золота… Золотистый, прекрасный и… ужасный. Больше я ничего не помню. Дракон дохнул огнем прямо под копыта моему коню, и я потерял сознание.

Меня спас Найт. Молнии Асуры и впрямь имеют способность выживать там, где обычным людям гибель обеспечена. Оказывается, что он взвалил меня на плечи и уволок в дебри. Там он меня укрыл, пока я не приду в сознание. Из всей нашей экспедиции нас осталось в живых пятеро — лейтенант Шукур, трое гвардейцев и один из следопытов. Найт… Найт умер вчера…

Мы долго скитались по джунглям, пока не наткнулись на это покинутое селение у подножья Башен безвременья. Нас приняли так, как сейчас мы принимаем вас. Ну, а сейчас я жду, чтобы вы рассказали нам о том, что с вами случилось, а потом наш предводитель решит, что с вами делать…»

Альтрен внимательно слушал рассказ ксеркского генерала, а потом спросил:

— А вы не пробовали покинуть это место?

Это просто невозможно. Не раз делались попытки добраться до цивилизованного места. Пытались и отдельные смельчаки, и целые группы. Но тщетно! Потом мы находили только их головы, подвешенные, как груши, на ветках деревьев, растущих у лагеря. Вчера попробовал выбраться Найт… А сегодня мы зарыли и его голову! Раз Молния Асуры не смог… Однако наш предводитель знает больше о проклятии Гибельного берега. Он расскажет вам, когда вернется с дозором из Заброшенных копей.

А разве не ты, знаменитый покоритель Кессалии, вождь этих людей?

— Нет. Я выполняю должность командира боевых групп вместе с лейтенантом Шукурам и остальными Серебряными Леопардами. Все же у нас больше боевого опыта, чем у бывших рабов из рудника. Здесь важно уцелеть, а всякие должности и былая воинская слава не имеют никакого значения. Смертность здесь очень высокая — вы сами в этом убедитесь. Кстати, прежде чем ты начнешь свой рассказ, нужно кое-что выяснить. Явно, кому-то из твоих людей удалось выбраться из западни, которую мы вам устроили. Мы не могли допустить, чтобы такой большой отряд, как ваш, был уничтожен летучими тварями или мерзкими крысами. Но молодцы вроде вас обычно сначала стреляют и убивают, а потом уж спрашивают кто ты. Например, ты, даже ошеломленный, убил и ранил нескольких моих людей. Но твой человек действует удивительно точно. Он словно дух появляется рядом со стражниками и обезвреживает их. При чем не убивает их и не калечит, а просто обезвреживает и забирает у них фляги. Вот уже четверо моих людей заработали огромные шишки на голове и лишились своих фляг!

Громовой хохот был ответом на эти слова генерала. Альтрен изо всех сил старался не засмеяться, но это было выше его сил. Отсмеявшись, старый корчмарь вытер слезы, выступившие от смеха, и серьезно сказал:

— Думается, я знаю, кто вершит эти безобразия. Это действительно дух. К тому же дух, умирающий от жажды!

* * *

Бес нашел Румея Оглу и привел его в укрытие, куда Пепин принес Плама. Плам все еще был без сознания. Кобольд нес его весь день. И хотя это был очень сильный и выносливый человек, он не хотел рисковать и поэтому решил заночевать в укрытии. Немного сна и отдыха не навредят ему. А Бес позаботиться об их безопасности.

Пепин абсолютно не сомневался в превосходных способностях снежного волка. Животное не раз доказывало превосходство своих органов чувств над человеческими. Вот и сейчас он отыскал Румея в джунглях и привел его в пещеру, где спали кобольд и Плам. Румей и пес тихо вошли в пещеру. Румей положил еще одно полено в тлеющий костер. Ночью в горах Нефритовых джунглей становилось холодно, и предусмотрительный кобольд припас немного дровец. Состояние его товарища было скверным, а потому ему нужны были тепло и особая забота.

Румей подвесил над костром большой сосуд, наполненный водой, потом бросил туда лечебные травы, которые принес с собой. Потом зарыл в тлеющие угли два странных плода, похожие на дыню, которые оторвал в джунглях, и стал внимательно ощупывать тело славина. Убедившись в том, что все цело, он облегченно вздохнул и опустился на землю. Уже засыпая, он с удивлением почувствовал знакомый запах. Он исходил от трофейных фляг, которые раздобыл Пепин. Румей открыл одну из них и застыл, все еще не веря своему счастью. Во фляге было более двух кварт качественной туранской медовухи. Не какая-то там баланда из кокосовых орехов или самогон, а настоящий напиток, достойный настоящих мужчин!

Дрожащими руками Румей поднял флягу и осторожно отпил драгоценную жидкость. Приятное тепло разлилось по всему телу, наполняя мускулы силой, а душу — неизмеримой радостью. Если в эту минуту и был на Гибельном берегу хоть один счастливый человек, то его звали Румей Оглу.

Словно небо сжалилось над ним и спасло его от ужасной смерти от жажды, нависшей над ним в последнее время. Прижав к груди заветную флягу, Румей Оглу заснул здоровым сном.

Глава 15. Печать Скелоса

В полдень вернулся Предводитель свободных, как себя называли жители селения у подножья Башен Безвременья. Это был высокий худой мужчина с красивым, одухотворенным лицом. Но Альтрена поразили его уши — большие и заостренные кверху. Во время странствий по свету Альтрену приходилось встречать много странных людей, но такое он видел впервые.

Обменявшись с Эмбером Шахом несколькими словами, он повернулся к Альтрену и его людям и сказал:

— Меня зовут Ололивел и я — вождь этих людей. Приветствую вас в нашем селении. Когда вы ознакомитесь с нашими обычаями и правилами, думаю, вам у нас понравится. Во всяком случае, что касается отношений между людьми.

— Я вам очень благодарен за ваше радушное гостеприимство, — дипломатично сказал Альтрен. — Нисколько не сомневаюсь, что мои люди с удовольствием будут общаться с вашими людьми. Но у нас есть задача, которая ограничена во времени. Я расскажу вам все, как уже рассказал уважаемому генералу.

Ололивел кивнул в знак согласия.

Он принял из рук Эмбера Шаха бокал с кокосовым напитком и приготовился слушать рассказ Альтрена. Корсар вкратце рассказал о событиях последней недели. О походе против туранского конвоя, о западне, которую им устроили Адраж Хан и Красстан Шейс, о вероломстве сатрапа Бенны…

Через месяц нам непременно нужно вернуться в Бенну и рассказать Шейсу, что мы здесь видели, что обнаружили в Нефритовых джунглях. В противном случае он убьет нашу капитаншу, которую держит в заложницах. После смерти ее отца — моего друга — я являюсь нечто вроде ее попечителем, да и весь экипаж любит ее словно родную дочь. Во что бы то ни стало нужно вырвать ее из лап сатрапа, хотя я убежден, что подлый ксеркс непременно что-нибудь придумает, чтобы задержать ее, несмотря на то, что дал обещание отпустить.

— Я много слышал о коварстве и подлых приемах нынешнего сатрапа Бенны, — вмешался в разговор Эмбер Шах. — Мой друг, первый визирь Тошвел бин Юриди предупреждал меня об этом. И все же мне думается, что он не посмеет тронуть вашу атаманшу, даже если вы не управитесь к сроку. А то, что вы не успеете вовремя, так это более чем очевидно!

— Это действительно так, — покачал головой Ололивел. Вот уже три года мы пытаемся вырваться из этого капкана, но безуспешно. Вчера погиб последний, кто попытался выбраться из этого гибельного места, а надо вам сказать, что он был гений в этом отношении. И если даже ему не удалось… Я хочу поведать вам историю этих проклятых джунглей. Может, сообща мы найдем какое-то решение. Тем более, что нынче неподалеку от заброшенных копей стал лагерем большой отряд.

— Иранистанцы?

— Не думаю, хотя и видел нескольких человек в форме Серебряных Леопардов. Скорее, мне они показались похожи на вашего брата — разбойники или корсар. Я даже сначала подумал, что вы заодно, хотя и знал, что вы идете с разных сторон. У них отличная экипировка. Все приказы исходят от высокого черноволосого мужчины с мрачным, изрезанным шрамами лицом. Он — не ксеркс и не туранец, подобных ему мне еще не доводилось встречать.

— Могу поклясться, что это Конан, Амра-Лев! — лицо Альтрена засияло от радости, в единственном глазу заплясали радостные огоньки. — Твое описание полностью отвечает описанию предводителя Белого Братства, который несколько лет назад таинственно исчез. Если это действительно он, то спасение близко!

— Неужели этот Амра настолько опытен, что может справиться с тем, над чем мы бьемся вот уже несколько лет? — с легкой ревностью в голосе спросил Эмбер Шах.

— Не обижайтесь, генерал! Всем известны ваши бесспорные качества воина и исследователя, но вы никогда не плавали по морю Вилайет. В тех местах имя Амры окутано славой. Нет такого препятствия, с которым не удалось бы справиться Северному Льву. Но вряд ли он является предводителем отряда, который заметил благородный Ололивел. Амра исчез, как сквозь землю провалился более пяти лет назад. И с тех пор никто никогда не слышал о нем. А человек, вроде Амры, просто так не может потеряться… Но расскажите нам поподробнее о Нефритовых джунглях. Может быть, так мы легче найдем какое-то решение.

* * *

«Я родился в дальних джунглях, там, где берет свое начало река Заркхеба. Я из рода альбов. Немного нас осталось на этой земле…

Мой предок — великий маг Феанор, сын Манве, первый великий правитель альбов. Именно он создал нашу руническую письменность, но прежде всего его знают как создателя Сильмариллов. Сильмариллы — это три бесценных камня, но каково их происхождение нам не дано узнать до самого конца Бытия, когда Солнце погаснет, а Луна упадет в Первичную бездну. Именно тогда должен вернуться Феанор из Манве к своему народу из Чертога ожидания, чтобы спасти нас от гибели.

Так вот, Сильмариллы были похожи на алмазы, но они были крепче алмазов, и их невозможно было уничтожить. Они были прекрасны, и ничто не могло уничтожить их красоту. А их магическая мощь была просто неописуема. Только Феанор мог распоряжаться ею, но он погиб в Великой битве у озера Митрим.

После гибели Феанора всем альбам вдруг разом захотелось иметь магические камни и распоряжаться ими. Мир тогда был еще молод, людей еще не было и в помине. Альбы делились на несколько родов: нолдоры, откуда и я родом, эль-дары, много веков тому переселившиеся в страну Ферри, телериты и ванияры. Но сейчас не о них речь.

Потом Сильмариллы были разделены. Древняя легенда рассказывает, что различные племена альбов, которым достались камни, забрали с собой и унесли в три конца света. Эльдары унесли свой камень на запад и потому его называют Западным. Ванияры унесли свой камень на север, и потому назвали его Северным. А мое племя, которое возглавлял один из сыновей Феанора — Маглор Сладкоголосый, переместилось на юг. Потому наш камень называют Южным Сильмариллионом. Говорят, что четвертый Сильмариллион — это Солнце. И именно ему поклонялись телерилы.

Я — прямой потомок Феанора Великого. К сожалению, за долгие тысячи лет жизни в джунглях мой народ позабыл всю необъятную мудрость нолдоров. Боясь, что у них отнимут бесценный камень, мой народ прервал всяческие связи с другими альбами.

Меня готовили к поприщу жреца, поклоняющегося Камню. Я изучил все чары и заклинания, известные племени, хотя согласно нашим представлениям я был очень молод — мне еще нет тысячи лет. Может быть, именно молодость и сыграла со мной злую шутку, став причиной моих дальнейших неудач. Однажды мне и моему другу Нерендолину пришла в голову мысль нарушить запрет, наложенный еще нашими предками. Мы покинули родной край и отправились в путешествие на север. Нам хотелось получше узнать мир, да и установить связь с другими родами альбов. Думается, это наше еретическое решение рассердило старейшин, и они послали нам вслед проклятие.

Нам с самого начала не везло. Сначала мы успешно пересекли джунгли и пустыни недалеко от Кеми, столицы Стигии. Нерендолин был выходцем из низшего рода и отлично владел охотничьим и боевым искусством. Я же, используя некоторые заклинания, помог избежать нежелательных встреч. В Кеми мы поднялись на борт торгового корабля, который уплывал в Месантию, столицу Аргоса. А оттуда путь наш лежал на север, через хайборийские земли.

Но по дороге на корабль напали пираты с архипелага Барах. Вот так мы и стали рабами. Нерендолина продали торговцу рабов из Немедии.

Больше я его никогда не видел. А я сам прошел все круги ада. Хотя внешне я не производил впечатление сильного и выносливого человека, мы, альбы, таим в своих телах невиданные резервы. Я был гребцом на галере, ловцом жемчуга в Султанапуре, сборщиком кокосовых орехов в оазисах Замбула. Самым тяжким был период рабства в золотых рудниках горы Ильбарс, неподалеку от ту райского города Хоарезма. Туда обычно отсылали самых истощенных, чтобы они нашли свою смерть в бесконечных мрачных галереях на глубине в несколько сотен метров под землей.

И все же можно было жить даже там. Однако ужасные условия жизни рождают уродливые общественные порядки. В рудниках образовалась каста рабов-здоровяков, которые терроризировали всех остальных. Обычно никто из них не работал, однако они получали свой паек и отбирали львиную долю пайка у других. Подобно своим хозяевам, каждый из них держал гарем. Был у них и собственный король — огромного роста увечный детина по имени Джоко. Не знаю почему, но этот Джоко выбрал в жертвы именно меня. А потому близился мой конец.

И вот однажды случилось несчастье — в одной из галерей Джоко убил женщину. При этом как-то буднично, словно вершил нечто совсем обычное, незначительное. Я не выдержал и ударил его. Он схватил меня за горло и стал душить. Я уже прощался с жизнью, как вдруг железная хватка ослабла. Один из рабов прибежал мне на помощь. Это был невысокий, крепкий кобольд.

Он тоже не был человеком, как и я. Дело в том, что еще на заре жизни альбы поработили кобольдов. Я всегда считал их низшими существами, недостойными моего внимания. В джунглях Заркхебы у нас были слуги кобольды. Это были крепкие и выносливые существа, но для меня они были просто вещи, неодухотворенные предметы.

Так вот, кобольд, которого звали Пепин, подрался с Джоко и убил его. Он спас мне жизнь, но даже несмотря на это я не мог пересилить себя и поблагодарить его. Как это так, я, потомок Феанора, стану общаться со слугой?! Да это просто невозможно! Так я думал. По крайней мере, вначале.

Пепин оказался просто исключительным. Постепенно, без нажима и сотрясений он изменил жизнь в рудниках. Убив Джоко, он стал главарем всех рабов, но не поспешил воспользоваться этим. Сам невероятно работоспособный и выносливый, он заставил дружков Джоко засучить рукава и работать наравне со всеми. Он приказал заботиться о больных, запретил ужасный каннибализм. Тем самым кобольд заслужил мое самое искреннее уважение и желание общаться с ним. Мы подружились. Вместе мечтали о свободе. Пепин оказался необыкновенно сообразительным и умным существом, несмотря на свою непривлекательную внешность. Если бы мне сказали раньше, что кобольд станет моим другом; я бы никогда не поверил!

К сожалению, нас отделили друг от друга, прежде чем мы смогли осуществить наш план бегства. Управление золотыми рудниками решило продать некоторых более крепких рудокопов. Хозяин гладиаторской школы купил Пепина, и я больше его не видел. Меня же продали иранистанскому перекупщику рабов, и отправили в Нефритовые джунгли.

В Нефритовых джунглях жизнь не была столь тяжелой, как в рудниках. Ксерксы заботились о рабочих — нас хорошо кормили, больных и раненых лечили. Нефрит был важным сырьем в торговле Империи с Кхитаем, и потому каждого рабочего высоко ценили.

Но несмотря на хорошее отношение охранников, мы все же были для них рабами. Свобода оставалась для нас вожделенной мечтой. Я потихоньку стал подготавливать бунт среди рабов. Наверняка, нам бы удалось освободиться — я многому чему научился у своего друга Пепина в хоарезмских копях. Все уже было готово, но случилось нечто такое, от чего у меня до сих пор мороз по коже… Тогда провалились не только наши планы, но и судьба мира оказалась под угрозой…

Командир гарнизона очень любил охотиться в джунглях. И вот однажды его охотничья дружина наткнулась в лесу на странные башни. На место послали целую группу рабов, которые должны были расчистить руины к востоку от Нефритовых рудников. Я был в этой группе. Ступив на возвышенность, на которой находились башни, я сразу же почувствовал величие этого творения Создателя. Творения эти были настолько древними, гораздо древнее нашего рода! И каждое прикосновение к ним было прекрасным и вместе с тем безумно опасным.

Я поделился своим открытием с начальником группы, но он только высмеял меня. Кто я такой, чтобы знать эти вещи?! И он приказал продолжать расчищать руины. Пригнали еще людей с рудника, работа пошла быстрее. Под обнаруженными руинами мой начальник ожидал найти несметные богатства…

Но когда мы вырубили все деревья и расчистили руины, оказалось, что древняя постройка находится в идеальном состоянии, словно строительство было закончено вчера. Правда, в ста шагах от башен были остатки внушительной крепостной стены, камни которой были подвергнуты эрозии и большая часть которой просто распалась под напором времени и джунглей, но сами башни, выполненные из незнакомого мне материала, нисколько не пострадали от времени. В левой башне мы обнаружили дверь, сделанную из очень интересного металла. Все попытки открыть эту дверь оказались тщетны. Даже самые крепкие инструменты, с помощью которых мы откалывали твердые породы в шахтах, не оставляли даже царапины на зеркальной поверхности двери. Не удалось нам разрушить и часть стены.

Эта неудача привела нашего начальника в ярость. Ведь мы были так близко от несметных богатств, как он считал. И это сделало бы его сказочно богатым. Он приказал рабам не прекращать работы ни днем, ни ночью и постоянно пытаться проникнуть за дверь. Чем мы только ни пробовали открыть дверь — таранили ее специальным бревном из тисового дерева, а один пунтиец, очень опытный скалолаз, поднялся даже на вершину башни и оттуда попытался проникнуть внутрь — все тщетно.

Однажды ночью я не спал и решил прогуляться к чудной двери. Светила полная луна, и было видно, как днем. Когда луна поднялась высоко, я вдруг заметил в середине двери странное пятно овальной формы. Невидимое днем, сейчас оно было хорошо очерчено и постепенно приобретало ясные очертания печати. Сердце у меня сильно забилось, я положил правую руку на это пятно. И в ту же секунду меня словно молнией пронзило. Я потерял сознание…

…Мне казалось, что мне снится сон. Будто бездна времени раскрыла передо мной свои недра. Я был свидетелем того, как рождались новые миры и умирали старые звезды. Я видел, как Река Времени несет в своих водах Историю Вселенной. Видел…

…Башни Безвременья. Мосты между мирами и тысячелетиями. Непреходящие, неизменные, неуничтожимые. Я видел как по ним проходят чудные существа, вселяющие ужас и вместе с тем несущие исцеление целым планетам. Я видел, как умирают целые цивилизации, а потом восстают, как Феникс, из пепла. Видел, как мрачные Архидемоны расправляются с альбами и людьми, видел, как в смертельной схватке сходятся Властелины силы и Повелители мрака. Я видел закат Ахерона — кошмарной империи зла. А потом появился величественный белобородый старик и запечатал навсегда дверь Башни Безвременья. Потом посмотрел на меня и улыбнулся. В той улыбке была и боль, и страдание, и ирония, и сарказм… Словно строгий учитель укоризненно взглянул на шаловливого мальчишку. Этот старик — великий мудрец и прорицатель Скелос. А потом я увидел, как стройные ряды армии Кулла-завоевателя, короля Валузии, расправились с людьми-змеями прямо у подножья этих башен. После этого могучий атлант приказал воздвигнуть высокую стену, которая бы могла спрятать творение Создателя от всего остального мира. И еще много-много чего довелось мне тогда увидеть…

…Я пришел в себя на рассвете. В руке была зажата печать Скелоса. Заклинание, которым три тысячи лет назад мудрец запечатал эти башни, было снято, и доступ к ужасным тайнам был открыт! Я попробовал вернуть печать на место, потому что мне было ясно, что за зеркальной дверью скрываются не несметные богатства, а многочисленные беды для Земли. Но увы! Моих магических умений хватило на то, чтобы открыть дверь Преисподней, но я был бессилен ее закрыть наглухо…

Конечно же, на следующий день дверь поддалась уже при первом легком нажиме. Трусливый начальник приказал одному сержанту и пятерым рабам войти в башню, несмотря на то, что оттуда на всех дохнуло холодом и смертью! Больше никто никогда не видел этих людей. И всего через четверть часа после того, как мы открыли дверь, для нас настал настоящий ад!

Сначала из башни выполз тягучий туман и окутал все вокруг, словно огромный питон сдавил в кольцах своего тела несчастную жертву. Все стояли, словно парализованные, понимая, что случилось нечто ужасное. Многие в панике бросились наутек, не разбирая дороги, они пытались убежать от того ужаса, который медленно полз у них по пятам. Животные словно взбесились. Они обрывали поводья и веревки, которыми были привязаны, и пытались убежать. Начальник, который был опытным полководцем, собрал солдат и построил их плотным строем прямо перед открытой дверью. А я позвал беззащитных рабов, и мы укрылись именно здесь, где сейчас наше селение…

Вслед за туманом из двери стали выбегать отвратительные крысы, которые тут же набросились на солдат. А потом полетели стаи летучих ящеров, которые преследовали людей и животный, в панике разбегавшихся куда глаза глядят. И наконец вылетел золотой дракон — страшилище, рожденное в самых страшных легендах. Он изрыгал огонь, сжигая все на своем пути. И все же не это было самым страшным. Я ощущал, что в наш мир готовится переселиться нечто могущее и необъяснимое, имя которому Архидемон — Всемирное зло…

Полчища из Преисподней разбежались по всем джунглям. По пути они уничтожали все живое. Те немногие, которые смогли уцелеть в Нефритовых копях, потом присоединились к нам. Неизвестно почему, но здесь, у самой двери в Башню, чудовища не любят появляться. Мы укрепились на этом месте, и время от времени нам приходилось давать приют остаткам экспедиций, посылаемых на зловещий Гибельный берег.

Злой разум, который все это время пестовал и растил Архидемона, наблюдая за тем, как он набирает сил, пропускал всех во внутренности джунглей, каждого, кто захотел испытать судьбу, но отсюда выхода не было. Мы питаемся плодами, съедобными кореньями, иногда убиваем какого-нибудь дрейка, даже делаем вино из кокосовых орехов. Уцелели немногие — сейчас нас всего пятьдесят четыре собрата по несчастью, но наши ряды тают…

Я оставил свой амулет, который мне удалось сохранить на протяжении всех лет рабства, у главного входа в заброшенные копи. Если Пепин или Нерендолин каким-то образом попадут сюда, они поймут, что я совсем близко. Оба они хорошо знают древний амулет Сильмариллиона. Но надежды на спасение у меня нет… Я чувствую, знаю, что Архидемон очень скоро выйдет из башни, и тогда ни одна земная сила не сможет остановить его…

* * *

— Теперь многое мне стало понятно, — сказал Альтрен, когда альб закончил свой рассказ. — Значит, мы увязли в этой каше по самую завязку, и Эрлик мне свидетель — трудно нам придется! Да-а, что и говорить, клеточка что надо — крысы, летучие твари, а на закуску и сам дракон! Если бы я не сидел тут с вами, благородный альб и уважаемый генерал, и не пил это вкусное кокосовое вино, я бы сказал, что все это выдумал злой разум. Золотой дракон! Весь из золота! Неплохая добыча для пирата!

— А вас только добыча интересует, вы, пираты, такими и останетесь! — развеселился Эмбер Шах. — Даже на пороге в адское пекло будете оглядываться, нет ли поблизости какого-то демона-ротозея, чтобы его ограбить…

— Издержки природы, мой генерал! — согласился Альтрен. Его единственный глаз весело поблескивал. — Но я не согласен, что нет никакой надежды. Все же нас две дюжины горячих парней, с которыми не так-то легко справиться. К тому же где-то рядом бродит пьяный дух, который отбирает у твоих людей вино, и он может быть очень нам полезен. А внизу в копях находится большая экспедиция. И кое-что еще! Несколько дней назад на Маане появились двое незнакомцев. Один из них молодой человек по имени Плам — ученик знаменитого мудреца Реаса Богарда, Повелителя Зари. А другого, невероятно сильного, широкоплечего крепыша звали Пепин!

— А у него был шрам под правым глазом? — оживился Ололивел.

— Да у него десятки шрамов по всему телу. Когда-то он был гладиатором.

— Невероятное совпадение! Может, это мой товарищ из золотых рудников в горах Ильбарс!

— Вполне возможно! Он очень немногословен, почти не разговаривал. Но оба они участвовали в знаменитой битве у Келиннана летом. Вы наверняка слышали о ней…

— Если это кобольд Пепин, то он, может быть, доберется сюда…

— Я больше чем уверен, что он близко. В последний раз я его видел в бою у Залива Черепов. Он дрался, как лев. И незадолго до того, как нас всех взяли в плен, успел спрыгнуть за борт.

— Удалось ли ему уцелеть?

— Да я просто уверен в этом. Такому опытному ветерану раз плюнуть справиться с акулами по всему побережью!

— Хорошо бы! Я пошлю патруль поискать его. А мы с тобой прогуляемся к рудникам. Если конечно, ты немного отдохнул.

— Нет необходимости рассылать людей! — послышался низкий хриплый голос, идущий откуда-то со стороны одинокой скалы конусовидной формы, которая возвышалась в десяти ярдах от укрепленного селения. — Я слышал весь ваш рассказ. Кобольд Пепин будет здесь через час. А если вы поможете ему перенести больного товарища — и того быстрее.

Альб вскочил на ноги и мгновенно вытащил из ножен тонкий меч. Эмбер Шах, сыпля проклятиями, последовал его примеру:

— Кто ты такой и как смог пробраться мимо наших постов, негодяй?

— Да не такой уж я негодяй, как видите, а просто меня мучает жажда! — с насмешкой сказал Румей Оглу, выходя из своего укрытия. Я бы не прочь выпить тех помоев, которые вы называете кокосовым вином. А Пепин идет с северо-востока, прямо по дороге. И советую остерегаться его пса!

* * *

Спустя какое-то время Пепин уже сидел в тени укрепления, жадно поглощая здоровенный окорок дрейка. Рядом с ним Бес приканчивал кость с остатками мяса. Хорошо пропеченные летучие твари имели, как ни странно, нежную вкусную плоть.

Плама осторожно положили в постель, устланную листьями папоротника. По совету Ололивела, который разбирался в знахарстве, все тело Плама обернули листьями шоки. Разжав ему зубы, влили немного кокосового вина, настоянного на лечебных травах. Оставалось только ждать…

Встреча старых друзей была очень трогательной. Альб и кобольд крепко пожали друг другу руки, но наблюдательные зрители успели заметить предательскую влагу, выступившую на глазах у обоих. Гибельный берег был неподходящим местом для эмоций.

Через некоторое время после того, как Пламу оказали помощь, Ололивел вместе с Эмбером Шахом, Альтреном и Румеем покинули селение и повели небольшой отряд к Нефритовым копям. Друзья, которые не виделись несколько лет, не сказали друг другу ни слова, только крепко обнялись на прощанье…

Глава 16. Встречи

Тишина в джунглях действовала на Конана угнетающе. В его родной Киммерии древние леса тоже были мрачными и суровыми, в них даже летом ощущалось ледяное дыхание Севера, но они были полны жизни. Вечная борьба за выживание многочисленных обитателей леса, неумолчное пение птиц, шорох листвы, шум пробирающихся сквозь кустарник животных. Иными словами, беспощадная битва за существование, которая делала мускулы стальными, волю — железной, а человеческую душу нежной и, вместе с тем, исполненной решимости и силы. Все это было неизвестно людям из цивилизованных стран, но из горцев, которые выходили победителями в жизни, получались отличные воины, равных которым не было во всем мире.

Обычные тропические джунгли мало чем отличались от Киммерийских гор. И здесь смерть подстерегала под каждым кустом. Действительно, легче было добыть еду — на деревьях росли сочные бананы, ананасы и апельсины, а не шишки, а добыть антилопу было намного легче, чем лося или пещерного медведя.

Однако сейчас джунгли были мертвы, и киммериец ясно ощущал пустоту здешнего леса. Его первобытной натуре были чужды такие чувства, как страх, сомнение, нерешительность или меланхолия.

Но что-то терзало его душу и не давало покоя. Может, это и была как раз тоненькая нить, связывающая дикаря с первозданной природой, не тронутой тленом цивилизации. Сколь бы ни было невероятным, Конан Варвар впервые в жизни чувствовал себя беспомощным.

Это чувство не было ему знакомо, когда будучи шестнадцатилетним он участвовал во взятии укрепленной крепости Аквилонии — Венариума, и залитый своей и вражеской кровью первым поднялся на крепостную стену… А в эпичном поединке с Марелом Непобедимым он нисколько не сомневался в том, что станет победителем, хотя еле передвигал ноги, налитые свинцом… Даже когда он сражался один против целого отряда взбесившихся пиктов, держа в руке обломок меча, и некому было прийти на помощь, Конан не поддавался отчаянию… А сейчас…

Киммериец сделал знак остановиться Кетрагу и Гюлалу, которые следовали за ним по пятам. Гирканец понял его жест и направил коня в начало колонны. За гирканцем по пятам следовал Молния Асуры Гюлал. Бесшумно Ступающий страшно привязался к степному вождю и был с ним неразлучен. Когда они прибыли в лагерь, он попросил о встрече с Реасом Богардом. Хотя встреча проходила наедине, все заметили, что после встречи Реас стал еще более молчаливым и озабоченным.

Конан попридержал коня, пока вся колонна не прошла мимо него. Когда бига, в которой ехал Богард, поравнялась с ним, Конан соскочил с коня и бросил поводья Реане, которая сидела рядом с Тошвелом Шахом. Именно по его настоянию красавица-аристократка была помещена в повозку.

Слишком долгая поездка верхом, по словам визиря, не могла не отразиться на хрупком здоровье Реаны, а потому ей необходим был хотя бы небольшой отдых.

Ко всеобщему удивлению, строптивая красавица безропотно подчинилась его решению, хотя и отказалась снять позолоченные одежды генерала Эббемиса, которые, надо сказать, ей очень шли.

Реас Богард хорошо знал Конана и сразу понял, что варвару необходимо поговорить с ним. Он спрыгнул на землю и зашагал рядом с киммерийцем. Колонна двигалась медленно, и спутники тоже не торопились, соблюдая почтительную дистанцию от главной группы всадников.

Позади них неторопливо шагал буйвол Чапа с прекрасной пираткой на спине. Сначала он все норовил возглавить колонну, но когда ему не позволили это сделать, то как настоящий лидер, он решил прикрывать колонну сзади. Конан решил, что Золотая Пантера справится с этой задачей, потому что Чапа без нее не желал сдвинуться с места.

— Хочу поделиться с тобой кое-какими сомнениями, — неуверенно начал Конан. — Ты можешь подумать, что я рехнулся, но Кром мне свидетель, кожей чувствую, что нас ожидает нечто страшное. Настолько страшное, что по сравнению с ним нападение дрейков и золотого дракона покажется нам увеселительной прогулкой по парку.

— Ты боишься, Конан?! — изумленно спросил Реас Богард.

— Да нет же! — возмущенно тряхнул черной гривой волос Конан. — Хотя… Должен тебе признаться, что-то такое есть… Очень мне это похоже на страх. Но чтоб у меня руки отсохли, если я не испытываю это впервые…

— Верю тебе, киммериец! Ты — настоящий мужчина! А страха не испытывает только глупец!

— Ты знаешь, я такое чувствую впервые. Словно где-то глубоко в душе появилась трещина и все больше расширяется и растет.

— Должен тебе признаться, Конан, что такое же чувство с некоторых пор испытываю и я тоже. Еще с первой минуты, когда мы высадились на берег, я почувствовал, что теряю контроль над событиями.

— А сейчас я почти убежден, что мне страшно, Богард! Такое услышать из уст самого Повелителя Зари!

— Мы должны трезво оценивать обстановку, варвар! Если станем обманывать себя, то ни к чему не придем…

— Я вспомнил слова, с которыми умирал Фериш Ага: «Не страшно умереть, страшно умереть трусом!» Шемит был настоящим мужчиной! А может, в последнюю минуту он просто хотел нам что-то сказать?

— Меня тоже терзает этот вопрос. Благородный Гелронд тоже сам не свой с тех пор, как мы нашли тот амулет в покинутых копях. Посмотри, как он бредет среди деревьев вдали от всех, сторонится каждого…

— Раз и альб почувствовал что-то необычное… Что же будем делать, мудрец?

— Я не стану давать тебе советы, Конан! Но мне кажется, что настоящий человек должен победить свой страх! Лично я собираюсь продолжить дальше!

— Я тоже! — обиженно проговорил Конан — его явно задели слова Реаса. В них он уловил сомнение насчет его храбрости. — Но что будем делать с девушками? Им обеим храбрости не занимать, но разве мы имеем право рисковать их жизнью? Что мне скажет Плам, если с Сианой что-то случится?

— Убежден, что пока они с нами, ничего не случится! Опасность, которую мы инстинктивно ощущаем, может быть преодолена всеобщими усилиями. Вспомни битву с золотым драконом!

— Ты прав, Реас! — Конан даже распрямил плечи. — И вообще, не могу себе представить, чтобы наш отряд не справился с чем-то. Но это чувство… Просто жжет меня изнутри…

— Твои первобытные органы чувств тоньше, друг мой! Потому они и ощущают то, чего другие даже не замечают воочию. Гюлал тоже предупредил меня о чем-то ужасном, что где-то здесь притаилось. И это не золотой дракон, с которым вы так легко справились. Нечто намного более страшное и опасное!

— А откуда появился этот Гюлал? Если верно то, что сказала о нем Сиана…

— Все верно, Конан! Но я знаю о нем намного больше. Бесшумно Ступающий — член тайного Ордена Асуры, посланный ко мне главным жрецом Таинственного бога.

— Значит, Гюлал из числа Молний! — изумился киммериец. — Я всегда полагал, что их орден — всего-навсего легенда. В воровской гильдии много говорят об этом.

— Последователи Асуры хранят многие знания, которые остальные религии растеряли. И что бы о них ни говорили, они всегда были на стороне Света!

— Значит, пойдем вперед, Повелитель Зари! Но как далеко? Люди идут за нами, потому что верят нам и думают, что мы знаем, что делаем! А мы…

— Смотри, Конан, колонна почему-то остановилась. Может быть, сейчас ты и получишь ответ на свои вопросы.

Конан вскочил в седло и, выхватив меч из ножен, поскакал вперед. Люди, сбившись в кучу, со страхом оглядывались по сторонам, держа наперевес оружие на тот случай, если кто-то нападет на них.

Оказалось, что командиры подали сигнал опасности, и этого было достаточно, чтобы ожидать любой неожиданности. Вся колонна сейчас походила на ежа, выставившего иголки навстречу врагу и приготовившегося к встрече с ним…

* * *

Кетраг и Гюлал не были знакомы с Эмбером Шахом. Они также никогда прежде не видели Альтрена и Ололивела, которые перегородили им путь. Однако Румей Оглу, вышедший из тени огромного баобаба, вызвал улыбку у Гюлала.

— Спокойно, Кетраг! Думаю, нам ничего не грозит, — успокоил он гирканского вождя, который выхватил лук со стрелами. — Думается, это люди Золотой Пантеры.

— Вам что-то известно о нашем капитане? — вырвалось у Альтрена.

— Не только нам известно, но и вы ее совсем скоро увидите. Но кто жевы, черт вас подери?

— Разве ты не видел нас во дворе Красстана Шейса, Гюлал? — спокойно спросил Румей Оглу.

— Не всех.

— Ничего. Тебе остается только довериться мне, браток! Ведь у меня на плече такой же знак, как и на твоем, не так ли?

— Так! Но здесь, сейчас, этого недостаточно!

— Хорошо, примите тогда, что мы гонцы, посланные, чтобы встретить вас, — вмешался в разговор Эмбер Шах. Именно ему принадлежала идея показать себя авангарду экспедиции, как только он понял, что Румею знаком один из лидеров колонны. В противном случае могла завязаться битва, которая не приведет ни к чему хорошему.

— Вы нас встретили, спасибо! — спокойно прервал его Гюлал. — Ну, а теперь…

Его слова заглушил топот копыт. С мечом наперевес из чащи вылетел Конан. Он явно приготовился к бою и чуть было не испортил все. Ололивел молниеносно выхватил из ножен свой тонкий меч, в руке Альтрена тоже блеснуло оружие. Но увидев пришельца, одноглазый корчмарь выпустил из рук абордажную саблю и прерывистым от волнения голосом проговорил:

— Эрлик меня порази, если это не Амра! Ущипните меня, не сон ли это!

— Хорошо же ты встречаешь своего капитана, Молния! — смеясь вымолвил Конан, спрыгивая с седла. В тот же миг он оказался в медвежьих объятиях бывшего боцмана. — Опустите клинки, это все наши люди!

И не только люди! — певучий голос Гелронда, возникший как бы из небытия, заставил всех снова инстинктивно схватиться за оружие. — А также альбы! Ну, здравствуй, последователь Южного Сильмариллиона!

Глаза Ололивела были готовы выскочить из орбит от изумления. Но всего лишь через секунду к вождю свободных вернулось его обычное самообладание, и он высоко поднял левую руку с раскрытой ладонью в знак приветствия.

— Явно, сегодня день встреч! — сказал Конан, все еще в мощных тисках боцманских рук. Альтрен словно боялся, что его обожаемый предводитель может исчезнуть без следа, и не отпускал его. — Пошли-ка к Реасу Богарду. Пусть во главе колонны идут альбы!

Ни слова ни говоря, Ололивел вскочил на коня Конана и вместе с Гелрондом поскакал впереди отряда.

Представители двух альбийских родов не встречались несколько тысяч лет. Так что еще несколько часом молчаливой езды до подножья Башен Безвременья не имели какого-то особого значения при столь долгой разлуке.

Остальные остались ждать колесницу Повелителя Зари.

— Амра, у нас в лагере остановились Пепин и его молодой друг! — поспешил сообщить новость Альтрен.

— Слава богам! Прямо камень свалился с души, Молния! Уж очень я прикипел сердцем к сосунку, да и Пепин — чудесный друг! А Богард как обрадуется! Ведь для него Плам — как сын родной!

— И я полюбил его! Парень огонь! Но сейчас чем-то болен… А как там моя Золотая Пантера?

— Если бы я не знал, что у них с нашим мальчиком что-то намечается, давно бы похитил ее. Конечно, не силой, ведь ты меня знаешь. Но и у меня есть тигрица — ревнивая, кожу с тебя снимет живьем!

— Ты и в аду найдешь себе вино для души, врагов, чтобы было кого поставить на колени, и женщин, которые тебя страстно любят, Северный Лев! — восхитился старый Альтрен. — Ты же помнишь Сучка?

— Ну как же! Привет, удалой козак!

Мое почтение, капитан! — тут же отозвался Румей. — Рад снова служить тебе. Что и говорить, славные были времена! Битвы, выпивка, добыча, снова выпивка. Выпивка — это здорово! — мечтательно прикрыл глаза Румей.

— А ты все такой же, Сучок!

— Да что ты, капитан! Между прочим, я тут поспорил с одним, что твоя фляга полна отменной туранской медовухи!

— Ты как всегда прав! Возьми ее себе! У меня достаточно выпивки. Должен сказать, что погреба Бенны наполнены ею до отказа.

— Ты мне спас жизнь, капитан! — отпив большой глоток, вымолвил Румей. Конан никогда не встречал иного человека, который бы, подобно Румею, мог и пить, и говорить одновременно. — А то в последнее время мне предлагают какие-то кокосовые отвары…

— Ты что, потряс Бенну? — с интересом спросил Альтрен.

— Да мы ее просто распотрошили! — похвастался Конан. — Не далее, как третьего дня…

— Ах ты ж, старая акула! Все не сидится тебе на месте. Не успеешь где-то появиться, как тут же принимаешься атаковать лучшие укрепленные порты на всем побережье!

— Что поделаешь, Альтрен! Уж такой у меня характер! Но хватит обо мне. Сейчас я познакомлю тебя с интересными людьми! — сказал Конан, заметив приближающуюся бигу.

И вправду, мощные кхорские жеребцы, тянувшие бронированную карету, уже приближались. И вдруг Эмбер Шах, который молча шагал рядом с Конаном и Альтреном, взревел:

— Реана! Ты ли это? Что ты тут делаешь? Девушка выпрыгнула на ходу из кареты и как птица полетела к бородатому воину, которого длительное время считала погибшим. Крепко обнявшись, отец и дочь вытирали друг другу слезы радости от неожиданной встречи. Богард и Тошвел Шах безмолвно наблюдали за трогательной сценой.

А когда и Сиана слетела с могучей спины Чапы прямо в объятья Альтрена, и совсем по-детски принялась обнимать и целовать Альтрена и Румея, все это было настолько волнующе, что даже в варварской душе Конана что-то неожиданно дрогнуло.

— Я же говорю, что сегодня — день встреч!

* * *

Лагерь у подножия Башен гудел словно потревоженный улей. Все свободные вместе прибывшими корсарами Амры лихорадочно укрепляли лагерь, расширяли кораллы, чтобы можно было приютить людей и животных. Приближалось время, когда мрак должен был накинуть свою тяжелую накидку на людей и животных, а на Гибельном берегу это было время, когда выходили на охоту выпущенные на свободу демоны. Импровизированные укрепления надежно защищали людей. Серебряные Леопарды были начеку, зорко охраняя с луками и стрелами пустое пространство вокруг селения. Зловещая тень от Башен Безвременья ложилась на смолкшие холмы вокруг. Солнце торопилось сесть за гору, бросая на западном небосклоне золотисто-кровавые отблески.

В небольшом полуразрушенном павильоне собрались самые знаменитые участники экспедиции и представители «свободных», как называли себя хозяева. Не было только Сианы Блейн и Реаны. Сиана с первого же дня не отходила от постели больного Плама. Реас Богард внимательно осмотрел находящегося без сознания Плама и одобрил метод лечения Ололивела. По мнению офирского мудреца, его любимый ученик должен был очень скоро очнуться.

Неожиданно для всех Реана присоединилась к Золотой Пантере, и теперь обе выхаживали славина, чередуясь у его постели. Свидетели безумной ревности иранистанской аристократки только недоуменно качали головой, глядя на нежную трогательную дружбу двух женщин, но вещий в вопросах женской души Юма авторитетно заявил:

— Неведомы пути женского сердца!

Никто не понял, что имел в виду чернокожий мыслитель, но слова его звучали мудро и успокаивающе, и потому все согласились с ним. Сам Юма тоже не особенно понимал смысл произнесенных им слов, и сейчас на совете глубокомысленно молчал.

Богард внимательно выслушал рассказы Ололивела, Эмбера Шаха, Альтрена и Пепина о скучившемся в последние дни.

Особенно его заинтересовало упоминание о сожженных заживо крысах. Оказалось, что сражение Лама с чудовищами абсолютно совпадает по времени с моментом припадка Богара, когда он сошел на берег в Бене.

Тогда были использованы силы, которые невозможно сравнить по мощи ни с чем известным людям. Может быть, именно уничтожение этих тварей и вызвало к жизни эти силы.

— В таком случае, Рас, Властелином Силы, о котором ты постоянно говоришь, является твой молодой ученик Лам? — в голосе Тошвела Шаха слышались неуверенность и надежда.

— Вполне возможно! И мне думается, что его нынешнее состояние объясняется внезапностью открытия, что он располагает подобной мощью. Но к такому открытию он просто не был готов, и его тело не выдержало такой нагрузки. Архидемон, растущий в утробе Башен Безвременья, вот уже третий год подготавливается к собственной миссии.

— Значит ли это, что даже если Плам является новым Властелином Силы, он не сумеет противопоставить себя этому Архидемону? А ты, прославленный Повелитель Зари, не сможешь победить его?! Но ведь наши мечи всегда помогут вам в любой битве, сколь безнадежной она бы ни была! — глаза Конана светились в темноте как две яркие звезды.

— Друзья мои! Мне не хотелось бы вас разочаровывать, но мои силы ничтожны по сравнению с силами Архидемона. Свет наполнил меня своим могуществом, а знания, записанные в «Скрижалях Скелоса», позволили мне ощутить свою силу в битве с Тот-Атоном и победить его, несмотря на то, что он призвал себе на помощь Космические силы. Но Мрак сотворил Архидемона по своему образу и подобию и наделил его всеми своими способностями, чтобы погрузить наш мир в бездну отчаяния. Мы, разумеется, будем сопротивляться Потопу всеми силами, но надежды на успех… — Реас не закончил фразу и покачал годовой.

— А Властелин Силы?

Не знаю. Слишком недавно он стал накапливать свою силу. Хотя если это Плам, то есть надежда. Он — выходец из старинного рода со славными традициями. Чистая кровь, благородное сердце… Только бы это был он!

— По крайней мере, хоть погибнем с честью. А наши друзья встретят нас в царстве мертвых с полными бокалами в руках!

— Не совсем так, Конан! Если мы проиграем эту битву, то мир полностью изменится. Мы ведь не знаем, каковы планы Мрачного… Могут навсегда исчезнуть боги и люди, даже чертоги Валхала могут сравняться с землей… Не знаю… Ответа на этот вопрос нет даже в самих «Скрижалях Скелоса»…

— Но боги… Впрочем, я не знаю, как другие, но мой бог Кром не положит безропотно свою голову на плаху, как агнец!

— К сожалению, боги не могут вмешиваться в этот конфликт. В принципе, они всегда действуют через смертных, которым внушают свои идеи или наделяют своей мощью. Ты вот — настоящий сын своего Крома, киммериец, и каждый твой поступок — тому доказательство. Таинственный Асура тоже прислал своих Молний, чтобы они были рядом с нами в этой схватке титанов. Эрлик вдохновил своих сынов — Тошвела, Эмбера, Альтрена и других пиратов, и не напрасно они сейчас здесь, на Гибельном берегу. Черные боги Юмы направляют каждый его шаг, даже Деркето, эта неуемная фурия, прислала сюда двух красавиц, чтобы они вдохновили нас на подвиг и влили силу в наши жилы!

— Твои слова, Богард, окончательно убедили меня в том, что мы можем победить! Можем и должны! Пока во мне остается хоть капля крови, хоть искорка жизни, я буду драться! Буду драться за наш мир — хороший или плохой, он — наш! И ничья пасть не посмеет напасть на него и попытаться проглотить, потому что я выбью все зубы в этой пасти!

Внушительная фигура варвара ясно очерчивалась на фоне темнеющего неба. Солнце уже зашло, но на западе алел закат. Конан выглядел на фоне неба маленьким темным пятнышком, но в глазах своих спутников он казался несокрушимым титаном, атлантом, удерживающим на своих могучих плечах весь мир.

Глава 17. Битва

Сиана пристроилась на нарах, устланных пахучими листьями, и положила голову Плама себе на колени. Казалось, что юноша спит. Он походил больше на невинного ребенка, нежели на зрелого мужчину, давно находящегося без сознания. Плам был одет в полотняную хламиду белого цвета, неизвестно откуда взявшуюся в спартанском лагере Свободных. Казалось, сейчас он откроет голубые, бездонные, как горные озера, глаза и улыбнется ей. Грудь его равномерно вздымалась. На груди лежал медальон из лазурита, символ рода шемитских Феришей. У изголовья кто-то положил кольчугу из митрила и легендарный Меч Зари.

Рядом с лежащим Пламом устроился Бес и лениво обгладывал косточку. Казалось, его не беспокоит особенно состояние его хозяина. Обладая изумительным инстинктом, пес понимал, что хозяин находится в хороших руках. Снаружи беседки, почти у самого входа шумно жевал траву Чапа. Если бы не состояние Плама, можно было бы наслаждаться этой идиллией. Девушка задумалась.

В ее жизнь, еще недавно такую ясную и понятную, ворвалось новое чувство, оттеснив на задний план все, что еще недавно казалось важным. Битвы, драки, борьба за легкую наживу, стремление верховодить и подчинять, навязывая свою волю экипажу, поддержание всеми силами иллюзорной корсарской чести — все это разом побледнело на фоне нового зарождающегося чувства, которое заполонило всю ее душу…

Сиана не заметила, как вошла Реана. Иранистанка держала в руках сосуд с вкусно пахнущей едой. Она подошла к постели, присела на низенькую табуретку и протянула сосуд Сиане:

— Попробуй поесть, у тебя с утра маковой росинки во рту не было.

— Я не голодна.

— И все-таки надо поесть. Тебе понадобятся силы, чтобы заботиться о нем, — Реана указала на Плама.

— Для него у меня всегда найдутся силы!

— Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже совсем недавно узнала, что значит любить. Мне всегда казалось, что мужчины — развратные твари, которые мечтают только об одном — как бы скорее уложить тебя в постель. Но тут я встретила Конана… И узнала настоящую любовь! Я готова умереть, Сиана, лишь бы не потерять его!

— Наверняка, и он тебя нежно любит, что кажется просто невероятным для мужчины с его силой и репутацией непобедимого воина!

— Все мои мысли о нем. Он появился в моей жизни, когда мне было очень тяжело. Я потеряла отца. Меня продали как рабыню на невольничьем рынке старому хрычу, который даже пояс не мог снять сам. Все одалиски мечтали о Конане — опытные, красивые, ласковые, а он выбрал меня! Сейчас, когда отец нашелся, я знаю, что мне будет очень трудно!

— Почему, Реана?

— Потому что мой любимый не может оставить своих людей и последовать за мной в Секундерам, а отец никогда не согласится, чтобы я осталась жить и кочевать с ним на корабле. Что мне делать, посоветуй! Ты выросла на острове Железных Идолов среди Белого Братства. Так дай же мне совет, как поступить!

— Трудно сказать… В нашем обществе нет места для любви, супружеской жизни, семьи, детей… Я просто исключение, ведь жизнь корсара — целая цепь случайностей. А у такого легендарного предводителя, как Амра, слишком много разных обязанностей и огромная ответственность за всех.

— Понимаю. Я заметила, что его буквально боготворят после сражения в Бенне. Знаешь, скорее всего, судьба разведет нас в разные стороны. Но я навсегда запомню это время, потому что каждый миг, проведенный с ним, это вечность в раю! Да поможет мне Иштар, у меня хотя бы останется воспоминание о самом прекрасном мужчине на свете!

— Что ты думаешь делать?

— Я покорюсь судьбе, Сиана! Если Эрлик нам поможет покинуть эти проклятые джунгли, я поеду вместе с отцом. Мне не под силу следовать за Конаном. Я не могу жить и каждую минуту ожидать известие о его смерти. Скорее всего, меня отдадут за какого-нибудь высшего сановника, и остаток жизни я проведу в каком-то гареме. В золотой клетке… вспоминая своего Амру…

— Я бы не смогла так! Я бы боролась за свою любовь до последнего дыхания!

— Мы с тобой такие разные… Совсем как Конан и Плам. Я убеждена, что твой любимый всегда будет любить тебя нежно и преданно.

— Я мечтаю об этом, Реана! Ведь мы… Мы почти не разговаривали с ним…

— И вы ничего не сказали друг другу о своих чувствах?! Ни разу не поцеловались и не испытали всей волшебной сладости объятий?!

— Представь себе. Но уже в первую минуту, когда я его увидела, сразу поняла, что это — мужчина моей жизни. Я знаю, что никогда никого не смогу любить так, как я люблю Плама!

— Да, мы действительно разные… Как небо и земля… Я создана для многих мужчин, подобно тому, как земля принимает в свое лоно много семян. И мелкие зерна пшеницы, и семя огромного баобаба. А ты подобно Луне, верной спутнице Солнца… Да помогут вам боги догнать друг друга по небосклону…

* * *

…Сон был настолько прекрасен, что Пламу не хотелось просыпаться. Сила и познание, необъятные просторы, лазурные выси! Ему предстояло многому еще научиться! И все было важным! Огромный океан знаний, вселенная возможностей. И он мог пройти через всю Вселенную! Ничего не пугало его, все было доступным!

…Плам чувствовал все, что происходит в реальной жизни, но у него не было времени, чтобы прореагировать.

Что-то гнало его вперед, заставляло вбирать в себя лавину знаний и восприятий.

Да! Ведь ему предстояла важная встреча — встреча с Врагом!

Единственное, что было важным в его бытии! Столкновение! Битва!

…И все же… Чувства… Абсолютно новая, незнакомая Вселенная… Его тело, куда должна вернуться его душа, когда он будет готов к встрече с Врагом… И это будет очень скоро… А чувства?.. Любовь…

Разве не это важнее всего остального? Почему для него столь важна человеческая душа, которую он должен защитить от Врага?.. Почему она так ему близка?.. Разве ему неизвестны ответы на все вопросы?!

Время безжалостно отмеряет свой бег… Она просто утекает в небытие… Осталось совсем немного… Враг близко… Он — совсем рядом… Всего один миг познания и…

На рассвете все в лагере проснулись от мощных земных толчков. Все вскочили. Еще секунда — и воины заняли заранее указанные им места. Дозоры, высланные на ближайшие к лагерю высоты, вернулись в лагерь и заняли позиции на подходе к Башням Безвременья. Накануне Совет принял решение о том, что главная задача дозорных — задержать основные Силы зла, которые могли бы хлынуть сквозь Портал. И теперь никто уже не сомневался, что должно случиться нечто ужасное.

Во главе отряда защитников укрепленного селения встали Конан, Альтрен и Эмбер Шах. В состав отряда был введен и взвод тяжеловооруженных Серебряных Леопардов, а также большая часть пиратов во главе с Мюмюн Бегом. Ололивел, Гелронд и Кетраг, взяв луки и колчаны со стрелами, заняли удобные позиции и стали ждать. Румей Оглу, кобольд Пепин и Гюлал Бесшумно Ступающий заранее сформировали три небольшие группы из числа Свободных, которые прятались в джунглях. История знает немало примеров того, как битва была выиграна в результате внезапного нападения с тыла, когда никто не ждет удара в спину. Особенно, если для этого выбран удобный момент…

Гиганту Юме поручили охранять беседку, где лежал бесчувственный Плам. Там же с двух сторон его охраняли Золотая Пантера и смелая дочь генерала Эмбера Шаха — Реана. Иранистанка вновь надела позолоченную броню адмирала Эббемиса и выглядела не менее воинственно, чем атаманша пиратов. Во всяком случае, Юма был доволен своим отрядом.

Чернокожий гигант с улыбкой посматривал на своих колоритных спутниц. И вдруг он почувствовал, как чей-то шершавый язык облизал ему лицо. Это водный буйвол Чапа, медленно поднявшись на ноги, таким образом решил засвидетельствовать Юме свою симпатию.

Девушки прыснули, глядя на растерянную физиономию гиганта, который явно ожидал совсем иной ласки.

Как раз в этот момент мимо ложа славина прошли Реас Богард и еще сонный Тошвел Шах. В отличие от визиря Реас Богард выглядел удивительно свежим, настроение у него было отличным. Даже если в душе у него были какие-то сомнения насчет исхода битвы и будущей судьбы отряда, мудрец старался ничем не выказывать их. Все в его поведении говорило о мобилизации внутренних сил.

На секунду Реас остановился у постели и взглянул на лежащего юношу. Сиана единственная заметила, как тень разочарования судорогой мгновенно промелькнула у него на лице. Очень нежно и внимательно Богард укрыл своего ученика белой хламидой и вышел из палатки. Потом быстрыми шагами направился к небольшому холму, игравшему роль естественного бастиона перед укреплением.

Как раз вовремя! Земная твердь вновь затряслась. Появились широкие трещины и побежали в разных направлениях подобно лучам. Страдалица-Земля шумно втягивала в свои недра деревья, валуны, людей и животных. Обезумевший от страха табун лошадей пытался вырваться из загона, где его закрыли. Лошади галопом мчались по кругу, издавая странные звуки, словно стая волков в полнолуние. Казалось, апокалиптические видения обрели свой зрительный образ. Но вдруг все замерло и вновь стало тихо. Подземные толчки прекратились, скрежет стих и наступила мертвая тишина… И тогда…

Над Башнями Безвременья появилось темное облако, эдакая абсолютная беспросветная тьма. Именно с появлением этого облака защитников вдруг ни с того, ни с сего охватило полное отчаянье. Сомнение и страх заполонили всю душу, сковали тело, а сердце сжалось от какой-то безнадежной пустоты. Люди проиграли сражение еще до того, как оно началось.

И тогда появился Повелитель Зари. Выпрямившись во весь рост на холме прямо напротив Башен Безвременья, офирский мудрец широко раскинул руки. Лицо его словно озарил внутренний свет, а накидка, подобно знамени, развевалась по ветру. Вся его фигура была олицетворением надежды. Из ладоней мудреца вылетели молнии из лучистой энергии и в тот же миг над холмом, где стоял Реас, был воздвигнут серебристый купол, который накрыл и защитников укрепленного селения. И в тот же миг усталость и апатию у людей как рукой сняло. Свет прогнал черные мысли и пораженческие настроения. Люди взяли оружие и стали ждать появление врага…

И враг не замедлил явиться. Из облака, из абсолютного мрака, вдруг стали появляться создания, которых человеческое сознание отказывалось принять как реальность. Просто потому, что таких созданий в их мире не было. Все задавали себе один и тот же вопрос: «Разве возможно, чтобы на нашей планете родились подобные твари?!» Даже самое богатое воображение принимало этот паноптикум уродов как порождение больного мозга или как представителей древней легенды о навсегда исчезнувшем народе.

И тем не менее, все это было реальностью. Из тьмы неудержимо катился поток чудовищ, которые, издавая самые невероятные звуки, ползли, бежали, прыгали и катились прямо на изумленных защитников. Нечеловеческой силой им удавалось преодолеть барьер, воздвигнутый Реасом Богардом и обрушить на людей целую армию злобных лап, рук, ногтей, щупалец и шипов… Армию, горевшую одним-единственным желанием крови и разрушения…

Пропела выпущенная кем-то стрела и пронзила одно из семи глаз вожака этой безумной армии. Огромное чудище — странная смесь между гигантским спрутом и слоном со сморщенной кожей бледно-лилового цвета. В ответ на это чудовище с яростным шипеньем тут же распустило веером свои щупальца и кинулось на людей. Вторая стрела попала в туловище, туда, где скорее всего, находилось сердце. Хлынула алая жидкость, смешанная со слизью. Монстр споткнулся, но сумел сохранить равновесие. И тут подскочил Конан. Одним ударом он перерубил пополам голову урода, и тот рухнул на землю.

Убедившись в том, что творения мрака могут быть повержены, защитники с победными криками ринулись вперед. Настала настоящая бойня. Но если число защитников постоянно уменьшалось, то армия исчадий адовых непрестанно увеличивалась. Стрелы альбов и Кетрага били без промаха, но это не могло решить исход битвы. А когда в бой вступили полчища крыс и стаи дрейков, слетевшихся сюда со всех концов Нефритовых джунглей, положение людей стало критическим. Хорошо еще, что Пламу и его товарищам удалось поуменьшить численность этих гнусных тварей, да Конан с друзьями расправился с золотым драконом, иначе всем пришлось бы туго.

Серебряные Леопарды быстро и ловко рубили налево и направо. Стрелы у них давно кончились и гвардейцы встали в круг, прижавшись друг к другу спинами, продолжая рубить врагов. Они еще раз доказали, что являются одними из лучших бойцов в мире. От них не отставали пираты Амры. Пример их предводителя воодушевил их, и они дрались со знанием дела, самоотверженно. Презрение к смерти, характерное для членов Белого Братства, помогало им выдержать неистовый натиск адовых полчищ. Эмбер Шах и Альтрен прикрывали Конана сзади. Старые враги — туранский пират и иранистанский генерал — теперь плечом к плечу демонстрировали единство человеческой расы в борьбе за существование. Позабыв о старых распрях, люди дрались изо всех сил, защищая свой род, презирая смертельную опасность. Вместе с людьми дрался и снежно-белый пес Бес.

Но над всеми возвышался Амра. Северный Лев был олицетворением несокрушимой мощи и сильного боевого духа. Тяжелый аквилонский меч разил врага, словно молния. С мрачным варваром сейчас мог сравниться разве что чернокожий великан Юма. Огромная боевая секира кушита сметала все на своем пути. Девушки помогали ему, их острые мечи разили тех чудовищ, которым удавалось ускользнуть от топора Юмы. Чапа тоже не стоял в стороне. Он бросился в самую гущу нападающих и стал топтать их так, что оттуда только слышался хруст ломаемых хребтов, голов и лап…

Вскоре там все превратилось в кровавое месиво…

Богарду с трудом удавалось поддерживать магический щит Света. Однако он хорошо знал, что если не выдержит, то все пропало. Героизм защитников перейдет в отчаяние от невозможности справиться с превосходящим по численности и силе врагом, и их гибель — просто вопрос времени. Чародей сумел заколдовать дрейков, которые теперь сидели на земле и не могли подняться в воздух.

Тошвел Шах тоже проявил себя как храбрый воин. Прикрывая Реаса сзади, он смог зарубить нескольких гадин, которые дерзнули напасть на Повелителя Зари сзади.

Несмотря на столь массированную атаку, люди еще держались, хотя более половины было убито, много раненых. Однако несмотря ни на что, они продолжали сражаться с упорством обреченных. Поток чудищ прекратился, но даже тех, что успели выползти, было так много, что о победе над ними можно было только мечтать. И вот настал момент, когда в рядах защитников наступило замешательство. И тогда из джунглей выскочили группы Румея Оглу, Пепина и Гюлала и с диким ревом бросились на врагов. Эффект этой внезапной атаки был просто поразителен. Чудовища, которые уже почувствовали себя победителями, стушевались и стали отступать. Весы победы склонились в сторону людей…

* * *

И вот тогда произошло нечто ужасное. Магический световой купол Реаса Богарда вдруг распался на тысячи мелких кусочков, которые посыпались на землю как снежинки. Повелитель Зари замер, словно окаменел. Нечто страшное, по сравнению с которым бледнел любой другой ужас, выползало из Башен Безвременья. Это нечто с легкостью уничтожило его заклинание, составленное из несокрушимой магии Космических Сил. Этим Нечто мог быть единственно Архидемон!

Души защитников заполнила черная пустота, ледяные щупальца отчаяния зажали словно в тисках их пламенные сердца, руки сами собой стали опускаться, роняя оружие…

И только Конан, ничего не замечая продолжал сражаться. Окровавленный с головы до ног, он передвигался в кровавом месиве из остатков врагов, без устали работая мечом. Но и его первобытной силы не хватало, чтобы преодолеть физический и психический барьер, который тут же воздвиг Архидемон. В ярости Конан выпустил из рук меч и схватил за горло очередное чудище — льва с крыльями летучей мыши и хвостом скорпиона. Спустя миг чудище лежало на земле задушенное…

На землю пришла погибель. Все нечеловеческие усилия, готовность пожертвовать собой во имя всеобщего блага, сказочный героизм людей — все оказалось напрасным. Богард попытался направить молнии в Нечто, которое возвышалось над Башнями Безвременья, но его усилия были тщетны. Молнии всего лишь осветили Неизвестное и потерялись во мраке. Но то, что люди успели увидеть в скудном свете молний, вселяло ужас!

Огромная фигура, напоминающая человеческую, была закутана в плащ, сотканный из мрака. Вместо головы — череп, рот которого был растянут в ехидной насмешливой улыбке. Вместо глаз — бездонные ямы, из которых тянуло космическим холодом, высасывающим жизнь из людей. Архидемон, этот символ Смерти, ожил вдруг на Гибельном берегу и представлял смертельную угрозу не только для жалких пигмеев, дерзнувших поднять на него руку, но и для всего живого на Земле. Кому было под силу остановить детище Мрака, олицетворяющее всемирное Зло?

Богард, бессильно опустившийся на колени, единственный, сумевший сохранить здравый разум, успел заметить, что чудовища тоже застыли, словно парализованные. Это было не совсем нормально, ибо появление их верховного вождя, наоборот, должно было вдохнуть в них дополнительные силы, чтобы они могли прикончить беспомощных врагов, с которыми не смогли справиться. Для этого должна быть причина!

И тут Богард понял, что произошло. Выпрямившись во весь рост, прямо к Башням направлялся Плам. Молодой славин был одет в белую хламиду. Он был без оружия и простоволосый. Длинные русые волосы развевались на ветру, словно знамя. Ярко-голубые глаза сияли, словно солнца. Все его существо выражало несокрушимую силу и безграничную уверенность. Властелин Силы шел, чтобы сразиться с Архидемоном. Добро и Зло должны были сойтись в смертельной схватке, чтобы решить судьбу мира. И ничего не могло помешать им, равно, как и помочь, в этом титаническом столкновении!

…Плам остановился и огляделся вокруг. Этого можно было и не делать, так как он чувствовал все, что происходит на поле сражения. Но навыки его бренного тела трудно забывались. Он ощущал присутствие своих товарищей, некоторые из них были особенно ему близки. Но сейчас они лежали, парализованные волей Врага. Он видел своего учителя, стоящего на коленях, но продолжающего сопротивляться, и почувствовал необычайный прилив нежности к этому человеку и восхищение его несломимой волей и силой. Он знал с какими могучими силами пришлось столкнуться Повелителю Зари и испытал преклонение перед его мужеством. Плам видел киммерийца Конана, самого великого воина, который когда-либо рождался на земле. Сын Северного Сияния из последних сил пытался задушить одного из слуг Мрака, все еще непобежденного и торжествующего. Вдали он увидел девушку, которая смотрела на него с немым восхищением. Ее изумрудные глаза сияли радостью. Сиана Блейн… Золотая Пантера… Его первая и единственная любовь!

Но все это потом… Сейчас его ждет Враг — могучий, всезнающий и ужасный… Ни в чем ему не уступающий… Непобедимый… Как он!

Плам сошелся с врагом на Мосту Единения. Абсолютное Равновесие все предусмотрело. Всегда есть две стороны — две башни, День и Ночь, Мрак и Свет, Добро и Зло. Они всегда вместе, всегда связаны! Но сейчас нужно было, чтобы кто-то из них победил. И Он знал кто.

Они сошлись в поединке — враги, которые знали друг друга всегда. Каждый из них знал сильные и слабые стороны другого. Теперь им предстояло определить, кто сильнейший. И они вцепились друг в друга.

…Летели через вселенные, в ярости уничтожая целые галактики. Закидывали друг друга солнцами, словно камнями, и тушили пожары лунным светом. Взволновалась Звездная Река Времени, вышла из берегов, нарушив течение целых тысячелетий и эпох. В мире наступили хаос, забвение, разруха и потопы…

Битва все продолжалась — часы или века, а может быть, всего лишь мгновение… Целую жизнь или время, необходимое для одного удара сердца. Кто знает? Не было победителя, не было и проигравшего… Он все никак не мог одолеть ненавистного врага…

Медальон из синего лазурита вдруг засиял у него на груди — как раз над сердцем. Гейзером выплеснулась из него энергия и впилась в пустые глазные впадины Архидемона. И тот, пораженный, вдруг взревел и скорчился. А потом исчез. Надолго, как это было и прежде. Но он снова должен вернуться — спустя века или даже тысячелетия… Разве это имело какое-то значение. Он все равно будет его ждать, как всегда ждал. И снова победит его, обратит в бегство. Вечная борьба продолжится…

…Но он ощутил, как Сила покидает его тело. В этот раз все произошло очень быстро, победа была легкой. Он терял сознание. Бездна беспамятства всасывала в себя его разум- И снова наступило черное беспамятство… Лишь одно имя сумел уловить — и оно теперь ярко сияло на небосклоне… Сиана!

Глава 18. Расставание

И после того, как с Башен Безвременья исчезли черная и светлая фигуры, словно растаяла сила, парализовавшая людей. Битва продолжалась, но теперь люди явно превосходили врага. Они защищали свой мир, и делали это охотно, от всего сердца. Их противники находились вдали от своего дома, они были призваны в этот мир Мрачной силой, и им не на кого было опереться. Конан и его соратники за считанные мгновения окончательно расправились со слугами Зла.

После битвы стали считать убитых. Потери среди защитников укрепленного селения были ужасны. В живых осталось не более десятка. Только Реас и девушки не были ранены. Ололивел, прихрамывая на одну ногу, которая пострадала от сильного удара чьей-то когтистой лапы, спешил помочь всем тем, кто был ранен серьезно. Повелитель Зари поторопился присоединиться к нему. В импровизированной лечебнице, в которую они превратили беседку, где еще совсем недавно лежал Плам, они стали принимать раненых. Сиана и Реана помогали обрабатывать раны и перевязывать пострадавших. Те, кто не был ранен серьезно, бродили по полю, отыскивая уцелевших.

Победители все еще не могли постичь все величие их победы: слишком высокой ценой она им досталась. К тому же никто, кроме Реаса Богарда, не понял, что же произошло у Башен Безвременья. А мудрец не говорил об этом…

Весь день провели в поисках Плама. Неутомимый Бес прочесал все окрестности, Румей Оглу и Гюлал обошли все возвышения вокруг… Но все тщетно. От молодого славина не осталось и следа.

Альбы Гелронд и Ололивел собрали уцелевших коней и поместили их загон, где уже мирно жевал Чапа. Неистовый в сражении, сейчас он восстанавливал свои силы. Уцелело всего десятка два лошадей, но и тех было предостаточно, так как не было столько всадников… На следующий день хоронили своих товарищей. Почти все бывшие рабы из копей действительно получили теперь свободу — в смерти!

Когда все было кончено, уцелевшие в сражении собрались в стане. Разложили огромный костер и каждый устроился так, как хотел — места было много. Все ждали, что им скажет Повелитель Зари. Реас Богард медленно приблизился к огню. Он только что вернулся из лечебницы, где весь день боролся за жизнь молодого сержанта из числа Серебряных Леопардов. Все его товарищи пали в бою, не сделав ни шагу назад. Последний из них — сержант — только что умер…

— Мы победили! — негромко начал мудрец. — Но за эту победу мы заплатили высокую цену… Очень высокую! Хотя по сравнению с тем, что нам удалось достигнуть, она просто ничтожна, потому что Свет победил и мир спасен нами от домогательств Мрака!

Собравшиеся у огня молча слушали Реаса. Отблески огня осветили усталые лица одноглазого Альтрена, чернобородого Эмбера Шаха, изможденное лицо Румея, Юмы, непроницаемое лицо Гюлала, печальное Тошвела бин Юриди, меланхолические лица альбов, Пепина и девушек.

Все молчали. Может быть, мысленно они отдавали последние почести павшим товарищам, а может, размышляли над удивительными капризами судьбы, позволившей каждому из них остаться в живых…

— Никакому барду не под силу воспеть подвиг погибших, потому что нет такой баллады, которая в полной мере могла бы описать величие подвига наших товарищей! — голос Богарда окреп, слова, словно стрелы, впивались в сердца сидевших у огня. — Но мы остались! И продолжим их дело, чего бы это нам ни стоило!

Мудрец умолк. На небосклоне взошла луна — кровавая, зловещая. Бес поднял морду и завыл. И в ответ донесся вой откуда-то из джунглей.

— Жизнь в Нефритовых джунглях пробуждается, — вымолвил Богард. — Гибельный берег остался в истории. Мы же… Кажется, мы — тоже уже история…

— Нет, Богард, мы — это настоящее! — глаза киммерийца блестели холодным светом. — Мы будем делать историю!

— Ты прав, сын Крома! Архидемон низвергнут, и Зло еще долго не сможет вернуть его в наш мир. Нас ждет серьезная работа. Равновесие сил нарушено, поэтому силы Мрака вновь начнут расползаться по Земле. Они не будут такими же многочисленными и могучими, но коварными и подлыми. Последователи чешуйчатого Сета непременно выползут из своего логова, злые силы расправят крылья…

— А Плам? Что с ним произошло? Когда он вернется? — не выдержала Сиана.

— На его долю пришлась самая тяжкая часть борьбы, потому что именно он был Властелином Силы. Скорее всего, он заброшен куда-то во времени и пространстве. Скелос предупреждает об этом. Вполне возможно, что в памяти у него не осталось никаких воспоминаний. Но нужно его найти. Мы обязаны ему жизнью. К тому же может наступить момент, когда только он сможет нам помочь.

— Но где его искать, Повелитель?

— Я долго думал об этом. Придется нам разделиться на несколько групп. Сначала вернемся к руинам Бенны. Оттуда отправимся в Аграпур, чтобы забрать лошадей. Гюлал и я уедем в Шем.

— Жрецы Асуры могут нам помочь в поисках. А потом я объезжу хайборийские королевства. Гюлал же обходит Стигию и Шем. Юма и оба альба могут прямо отсюда отправиться в Заркхебу через Пунт, Дарфар, Куш и Черные королевства. Им предстоит отыскать Южный Сильмариллион. Может быть, его мудрость поможет нам. Конану лучше поехать в северные земли — Киммерию, Ванахейм, Асгард и Пиктские дебри. Разумеется, если он захочет оставить Белое Братство.

— Конечно, поеду. Другому просто не уцелеть в горах Киммерии, Богард!

— Спасибо тебе, варвар!

— Не за что! Этот славин не идет у меня из головы. Да и привязался я к нему всем сердцем.

— Кетраг и Румей Оглу вместе с Альтреном могут поехать в Гирканию через козацкие степи…

— Я буду более полезен в другом месте, мудрец, — прервал его Альтрен. — Сердце болит за Пантеру. У меня есть брат. Он живет на архипелаге Барах. Их корабли постоянно бороздят Западный океан. Может, им удастся обнаружить что-то…

— Ты прав, пират. Итак, остается Восток…

— О Востоке позабочусь я, Реас, — отозвался Тошвел Шах. — Я прикажу осмотреть каждый клочок иранистанской земли. Завтра же утром мы вместе с генералом отплываем в форт Гхор. Оттуда я поеду в столицу Вендии Айодхью, а потом продолжу в Меру и Кхитай. И без того мне, как дипломатическому лицу, давно пора побывать там. А Эмберу Шаху я поручу исследовать море Му и Лемурийский архипелаг. Такой мужчина, как Плам, не может провалиться сквозь землю!

— Спасибо вам, благородный посол! Теперь я почти уверен, что мы найдем Плама. А потом вновь соберемся. Или пошлем весточку во время осеннего равноденствия в Тарантию, столицу Аквилонии. Запомните все: гостиница «Белый голубь», что у торговой площади.

— Еще кое-что нужно решить, — слегка смущаясь, вымолвил Конан и поправил черный обруч на лбу, стягивающий его черную гриву. — Меч Зари и кольчуга из митрила. Я не могу взять эти игрушки. Но кто-то должен их хранить, Кром мне свидетель…

— Ты прав, киммериец. Чуть было не забыли об этом. Меч Зари должен иметь хранителя. Впрочем, он сам его выберет. Подойдите все поближе!

Пепин развязал продолговатый тюк, который ревниво хранил под длинной туникой. В свете огня блеснуло лезвие меча. Богард взял меч в руку и медленно прикоснулся им к плечу каждого из стоявших мужчин. Но ничего не произошло. Разочарованный Богард уже хотел вернуть меч Пепину, как послышался голос Гелронда:

— Погоди, Реас! Хранителем может быть и женщина!

Повелитель Зари прикоснулся мечом к плечу Сианы. И о, чудо! Лезвие заискрилось, переливаясь серебристым светом, а рядом с эфесом появился лик прекрасной девушки.

— Принцесса Аригейль! — восхищенно вымолвил молчавший до сих пор Ололивел.

— Меч нашел своего хранителя! — торжественно объявил Богард, протягивая меч Сиане. Золотая Пантера молча приняла его из рук Повелителя Зари. В ее руках лик принцессы альбов заблестел с новой силой, словно упавшая с небосклона звезда…

* * *

Утро было грустным. Девушки стояли у беседки и прощались, словно лучшие подруги.

— Надеюсь, ты будешь счастливой, Сиана! Ты обязательно найдешь своего Плама!

— Я стану искать его, пока… — голос суровой пиратки сорвался. Помолчав немного, она твердо сказала: — Пока не найду его!

— Я тоже поспрашиваю о нем в Секундераме. Может, шпионские службы визиря Тошвела и много знают, но гаремы в иранистанской столице ни в чем им не уступают. А такой красавец, как твой любимый, поверь мне, не может не стать темой обсуждения и пересуд.

— Спасибо тебе, Реана! Ты — настоящая подруга. А с Конаном разве ты не попрощаешься? Твой отец и "визирь уже готовы к отъезду. Альбы и Юма уже уехали…

— Мы всю ночь прощались, Сиана! Так что мне тоже пора!

— Тогда… Прощай, Реана! И да хранит тебя Эрлик!

— Прощай, Пантера! Пусть Свет ведет тебя всегда! Желаю тебе найти своего любимого!

В этот миг, словно в ответ на слова иранистанки, на небосклон выплыло небесное светило и озарило все вокруг.

Вместе с Пепином девушка должна была сопровождать Богарта в его поездке по Западным хайборийским королевствам. А Реана легкой поступью направилась к группе всадников, которая направлялась на юг, к форту Гхор. Сиана проводила ее взглядом — кто знает, встретятся ли они когда-нибудь снова.

Но сейчас это не имело для нее особого значения. Ее мысли были заняты тем, кого ей нужно было отыскать.

Это ее миссия! И она выполнит ее!

* * *

На берегу полноводной реки лежал молодой мужчина. Русые волосы свалялись от грязи, но на обнаженном теле не было следов от ран. Он спал глубоким сном…

Однако ему ничего не снилось. Молодое тело атлета и красивое одухотворенное лицо было просто оболочкой человеческого существа, лишенного памяти.

Вероятно, сама Судьба охраняла спящего, потому как несколько крокодилов, лениво разлегшихся неподалеку в ожидании добычи, не обращали на юношу никакого внимания, словно его и не было рядом.

И тут спящий открыл глаза. Пустым взглядом окинул горизонт. У него не было никаких вопросов. Он был Никем, и его не интересовало, где сейчас он находится.

У него не было прошлого, а будущее не интересовало его. Пока что…

Керк Монро, Арт Потар Гробница Скелоса

Конан, опустившись на одно колено, внимательно изучал труп. Лежащее перед ним тело несомненно принадлежало мужчине-стигийцу из полуночных провинций. Однако, что заставило его забраться так далеко на Полдень в почти необитаемые районы Великой Стигийской пустыни, где человек мог выжить только при очень большой удаче?

Второй вопрос, который, честно говоря, мучил киммерийца гораздо сильнее, относился к причине смерти несчастного.

Убило его вовсе не солнце, жажда или голод. И даже не укус ядовитой змеи, которых тут было великое множество.

Стигийца попросту искромсали на куски, причем когтями, которые, судяпо ранам, были длиной не меньше человеческого локтя и на удивление острыми. После чего убийца сожрал печень и сердце человека а затем, проломив череп, и весь мозг.

За многие годы странствий Конан видел много разных хищников-животных, но никто из них не обладал столь огромными когтями. Впрочем, среди разной колдовской дряни, которую варвар искренне ненавидел, но по несчастливому стечению обстоятельств постоянно с оной сталкивался, встречались демоны с когтями и побольше. Однако, магией здесь не пахло – ни черной, ни белой, ни серо-буро-малиновой. Это Конан, обладавший как и всякий нецивилизованный человек обостренным, прямо-таки звериным чутьем, понимал превосходно.

Спутник киммерийца, неподвижно сидевший на низкорослом мохноногом коньке стигийской «пустынной» породы, медленно и лениво проговорил:

– Да наплюй ты на эту падаль! До оазиса еще не меньше пяти дней пути…

Киммериец обернулся к нему:

– Успокойся, Кемал, солнце все равно заходит. А лучшего места для ночлега и не придумаешь…

Кемал мигом растерял свою невозмутимость:

– Ты что с ума сошел, да? Ночевать рядом с мертвецом, которого неизвестно кто разделал как барана? Вай! Зачем Кемал связался с такой дырявой башкой…

– Не причитай как баба! – отрезал Конан. – Мертвец как мертвец, кроме того он валяется здесь уже не меньше недели, а тут, между прочим, кустики есть, чахлые правда, но для костра сгодятся. Остаемся на ночевку. И потом, это ты потащил меня сюда, когда их заметил…

– Но я же не знал, да, что тут такое? – снова заныл Кемал. – Вай! Ну поехали, да?

* * *

… Конан нанял Кемала в одном из безымянных оазисов недалеко от границы с Кешаном. Киммерийцу требовался человек, который хорошо знает Великую Стигийскую пустыню – варвар хотел пробраться в Туран, минуя крупные города. После того как он вместе с Белит изрядно накуролесил в Птейоне и Луксуре, стигийцы с радостью посадили бы на кол некоего нахального дикаря с Полуночи. Если бы смогли поймать, разумеется!

Кемал являлся загоревшим до черноты кочевником, низкорослым, но широким в плечах, с длинными жилистыми руками. На плоском широкоскулом лице блестели хитрющие карие глаза, в глубине которых Конану все время чудилась хорошо скрываемая насмешка. Пересыпая свою речь бесконечными «вай» и «да», он легко согласился провести Конана по нужному маршруту всего за пятьдесят стигийских семохов, что было, конечно, баснословно дорого, но киммериец решил не торговаться. Кажется, этим он даже немного сбил Кемала с толку. Видимо кочевник не ожидал такой легкой победы и предполагал торговаться до упора, как это принято на восходе. В благодарность он тут же помог Конану купить двух превосходных – выносливых коньков, на взгляд киммерийца немного мелковатых. Впрочем, других все равно не было. Да и не выжил бы в здешних условиях какой-нибудь нумалийский рысак или шамарский тяжеловоз.

На мертвое тело они наткнулись на десятый день пути, под вечер.

* * *

Конан тщательно и профессионально обыскал труп, но кроме довольно тощего кошелька на поясе ничего ценного в одежде не нашел. Зато на полуоторванной правой руке киммериец обнаружил серебряный перстень с очень тонким ободком и массивной круглой печаткой. Варвар попытался его снять, но палец сильно распух. Тогда Конан вынул кинжал и попросту отрезал мешающий палец. На печатке обнаружился непонятный рисунок: некая неправильная фигура из множества тонких линий, причудливо переплетенных между собой. Конан повертел перстень и так и этак. Примерил, но он оказался слишком мал даже для мизинца варвара, поэтому он просто убрал его в свой кошель, куда уже пересыпал деньги мертвеца.

Кемал тем временем, видя, что Конан не собирается двигаться дальше, вытащил кривую саблю и медленно объехал кусты саксаула, то и дело озираясь по сторонам и бормоча проклятия на своем шипящем языке. Его удивленный вскрик заставил киммерийца моментально забыть о трупе. На ходу выхватив меч из ножен, Конан подбежал к застывшему и напряженному кочевнику.

Плита. Черная, похоже обсидиановая, со сторонами примерно пять и десять локтей. Гладко отполированная и слегка присыпанная песком.

Убедившись, что непосредственной опасности нет, Конан убрал меч в ножны, висевшие за правым плечом и с укоризной сказал Кемалу:

– Ну вот что ты орешь? Камней, что ли, никогда не видел?

– Вай! – Кемал возмущенно взмахнул обеими руками. – Ты умный, да? Скажи дураку-Кемалу, откуда в сердце пустыни черный камень? Вай! Смотри: люди делали, да?

Конану уже порядком надоела импульсивность кочевника, который мог долго ехать не проронив ни слова, с каменным лицом и практически не шевелясь, а потом вдруг ни с того ни с сего начать громогласно сыпать словами, при этом размахивая руками и дико вращая глазами. Лучше бы он вел себя менее противоречиво!

Киммериец усмехнулся, слегка приподняв уголки губ:

– Хватит вопить! Чего тебе опять не нравится? И впрямь люди делали, ну и что? Скорее всего, это просто старая гробница, в которой валяется пара истлевших мумий. А может… – Конан слегка прикрыл глаза и мечтательно причмокнул, – может там груда золота и всяких драгоценностей!

Кемал недоверчиво посмотрел на попутчика:

– Ты что, собираешься туда лезть?

– А ты как думал? – хмыкнул Конан. Он уже внимательно осматривал камень, осторожно счищая песок с нагретой солнцем поверхности.

– А вдруг там оно! – осторожно спросил кочевник, весь как-то даже съеживаясь.

– Какое еще «оно»? – весело передразнил киммериец, хотя веселиться пока было нечему: на камне не обнаружилось никаких надписей. – Лучше слезай с лошадки, да помоги мне. Попробуем сдвинуть плиту.

– Там наверняка живет зверь, – раздраженно ответил Кемал, тем не менее спешиваясь, – который стигийца прикончил…

– Это вряд ли, – отрезал Конан. – Следы, конечно, за неделю пустыня съела, но чутье мне подсказывает, что его убило обычное чудище, обитающее в здешних барханах. Живи эта тварь в гробнице, она утащила бы тело с собой, чтобы подкрепиться в спокойной обстановке, без лишних свидетелей.

– Надеюсь, ты прав, – к Кемалу возвращалась его немногословность. Он убрал саблю, и они вдвоем попытались сдвинуть камень. Однако, сколько ни мучились, обсидиановая плита даже не шелохнулась.

– Кром! – злобно крикнул киммериец, утирая обильно выступивший пот. Теперь он точно знал, что любопытство не позволит ему спокойно заснуть. – Ладно, – проворчал он, немного подумав, – я еще раз как следует ее осмотрю, а ты прогуляйся по окрестностям. Я уверен, где-то рядом отыщется кострище, а может быть, даже следы лагеря. Мне кажется, тот стигиец был не один.

Кемал молча кивнул и прыгнул в седло.

Конан начал очищать край плиты от песка. Скоро ему стало ясно, что подкопаться под камень невозможно. Плита закрывала верхушку колодца, сделанного из точно такого же материала. Причем закрывала очень плотно – в тонкую, почти невидимую щель нельзя было вставить даже кончик лезвия кинжала. Киммериец крепко выругался и еще раз осмотрел крышку по периметру, очищая ее от песка до линии соединения с колодцем. Все-таки удача улыбнулась варвару – на полуденной стороне камня он обнаружил небольшое углубление. Тщательно очистив его от песка, киммериец обнаружил выгравированный на камне рисунок, который, оказывается, в точности повторял гравировку на кольце, обнаруженном у мертвого стигийца! Неужели это ключ?

Конан вынул из кошеля перстень и вставил в углубление. Каменная плита тотчас сдвинулась, медленно и беззвучно, примерно до половины. Конан отскочил и выхватил меч, но ужасные демоны вовсе не спешили выскакивать из открывшегося провала. На всякий случай, немного подождав, киммериец спрятал меч, а потом заглянул в дыру. Колодец был глубиной локтей в сорок пять или пятьдесят. Солнце уже почти зашло, но гладкий каменный пол было видно. Ничего больше киммериец не заметил.

Из-за бархана появился Кемал, подстегивающий плетью лошадку, но увидев, что все в порядке, придержал коня и неспешной рысью подъехал к киммерийцу.

– Я нашел на восходе полузасыпанные песком кострище и шатер. В шатре два бурдюка, один с водой, один с очень крепкой аракой. Еще немного лепешек и вяленого мяса. Я все взял с собой.

– Отлично! – обрадовался Конан. – Давай обустроим лагерь, а потом попробуем спуститься вниз, в колодец.

Кемал пожал плечами и начал устанавливать маленький походный шатер. Конан в это время рубил кустики на хворост и обустраивал кострище.

Они утолили голод найденными продуктами. Их как раз хватило на один плотный ужин. Затем киммериец с Кемалом сделали по доброму глотку араки. Она сильно обжигала горло, но скоро по телу разливалось мягкое тепло. Солнце зашло внезапно, как всегда в пустыне. Конан разжег костер и хлебнул еще, на этот раз немного. Сейчас варвару расхотелось лезть в подземелье – лучше будет это сделать с утра, при свете. С другой стороны, оставлять колодец открытым на ночь ему тоже не хотелось – всякое может случиться.

Преодолев собственную лень, киммериец нехотя встал с попоны, расстеленной у костра, выбрал из кучи дров ветку потолще, обмотал ее старой тряпкой и зажег факел.

– Эй! Ты куда собрался? – всполошился Кемал.

– Попробую закрыть гробницу, а если не получится – полезу внутрь, посмотрю, что внутри… Подай мне веревку!

Для начала Конан вынул перстень-ключ из углубления. Ничего не произошло. Тогда он попытался задвинуть крышку обратно. С таким же успехом варвар мог бы двигать скалу. Плита не поддалась ни на дюйм. Конан ожесточенно почесал в затылке и вздохнул.

– Ладно… Придется лезть внутрь. Надо же убедиться в том, что оттуда никто не вылезет посреди ночи? – Киммериец привязал веревку к крышке, бросил факел вниз. – Ну, я пошел, а ты тут карауль. Кричи, если что…

Кемал молча кивнул.

Конан легко скользнул вниз по веревке. Подобрал свой импровизированный факел и поднял его повыше, стараясь рассмотреть гробницу во всех подробностях. Помещение, в которое он попал имело квадратную форму со стороной локтей в тридцать и высотой не меньше двадцати. Дальняя стена едва угадывалась в полумраке. Киммериец вынул меч и начал медленно, крадучись, двигаться вперед.

Вскоре он увидел высокую арку и направился прямо к ней. Возле прохода, в углу, неподвижно лежали два человеческих тела. Точнее, два полулежали, опершись на стену, а еще один труп распластался на животе посреди комнаты.

Конан подошел к иссушенным временем мертвецам и осторожно посветил в проход, стараясь рассмотреть, то, что находилось за аркой.

Он увидел начало длинного коридора – оттуда не доносилось ни звука, не чувствовалось даже дуновения сквозняка. Киммериец убедился, что опасность ему пока не угрожает, и решил осмотреть покойников. Нет сомнений, они погибли совсем недавно, тела еще не тронуты разложением. Конан сразу определил причину смерти человека, лежавшего на животе – у бедняги между лопаток торчала рукоятка кинжала. Убитый был кочевником, видимо, из родственного Кемалу племени – такое же широкоскулое лицо, овечья безрукавка на голое тело, связка каких-то костяных амулетов на шее. Двое других явно были родом с полуночи Стигии – бритые головы, крючковатые носы, узкие тонкие губы. Оба одеты в черные хламиды от шеи до пяток. Один держал на коленях посох с большим кристаллом в навершии. Рядом со вторым валялись обнаженный меч-гладиус и пустой бурдюк.

– Все понятно, – сказал киммериец, хотя ему вовсе не было ничего «понятно».

И услышал слабое шипение. Варвар бросил быстрый взгляд в проход, но там было чисто. Шипение повторилось. Киммериец присел на корточки рядом со стигийцем, возле которого лежал меч и увидел, что иссохшие почерневшие губы слегка шевелятся. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что пытался произнести человек.

Конан в два прыжка оказался у колодца:

– Кемал! – заорал он. – Кинь мне бурдюк с водой! Тут, кажется, живой человек!

Очень скоро в руки киммерийцу свалилось требуемое. Кочевник не произнес ни слова.

Варвар так же быстро вернулся к проходу. Аккуратно придерживая голову стигийца, он осторожно влил ему немного воды. Она оказала поистине волшебное действие. Стигиец обхватил бурдюк обеими руками и начал судорожно глотать, давясь и сотрясаясь всем телом.

– Хватит, хватит, – Конан выдернул сосуд из смуглых рук. – Хватит, я сказал! Надо подождать, нельзя так много пить сразу, это убьет тебя!

Стигиец откашлялся и хрипло сказал:

– Я знаю. – Потом вздохнул и добавил: – Но очень хочется…

Жуткий крик Кемала, эхом отразившийся от каменных стен, заставил стигийца вздрогнуть. Да и Конан с трудом удержался от испуганного возгласа. В следующее мгновение варвар уже карабкался наверх по веревке. В неверном свете убывающей луны и отблесках костра он увидел настолько странное существо, что сначала даже не понял, что оно такое. Круглая безносая, безухая и безголовая голова с красными горящими глазами и широкой лягушачьей пастью полной длинных, тонких зубов росла прямо из неимоверно худого, почти прозрачного торса. Зато руки были потолще варварских и раза в три длиннее. Это если не считать когтей. («А в когтях как раз полный локоть и будет», – мельком подумал Конан.) Ног у существа не было. Торс заканчивался… бревном! Здоровенной корягой длиной шагов в пять. И притом замшелой! Перед корягой лежал растерзанное, все еще содрогающееся тело Кемала.

– Сволочь! – заорал киммериец и бросился в атаку.

Существо угрожающе зашипело, оскалилось и подняло руки, слегка шевеля когтистыми пальцами.

Конан атаковал яростно, но не безрассудно, помня о длине конечностей непонятной твари. Он сделал ложное движение вправо, а затем резко метнулся влево. Рубанул клинком. Тварь поймалась на уловку и дернулась, но каким-то непостижимым образом сумела парировать удар киммерийца. А затем уже Конану пришлось отбить два очень быстрых удара. Он едва сумел отпрыгнуть на безопасное расстояние. Однако, удивительному чудищу удалось слегка зацепить киммерийца по накидке. Качество порезов заставило Конана поежиться – когти были острее самого лучшего кинжала, вышедшего из кузен Пуантена! Кроме того, тварь работала руками со сверхъестественной скоростью. Киммериец решил не лезть на рожон и начал медленно обходить «бревно» по кругу. Существо неотрывно следило за варваром и злобно шипело. Когда Конан зашел за спину монстру, он внезапно исчез. Осталось лишь бревно.

Киммериец остановился и от удивления протер глаза. Перед ним было обычное, сильно замшелое бревно, абсолютно спокойно лежащее на песке. «Что за дерьмо?» – подумал Конан и начал очень осторожно приближаться. Внезапно он увидел на ближнем оконечье коряги два горящих красных уголька. «Ага, – подумал варвар. – Заманивает». Он подошел к бревну на пять шагов, а затем издал боевой клич и прыгнул вперед. Конан рассчитывал вогнать свой меч прямо между светящихся глазок или разрубить тварь пополам, если она вдруг снова начнет вылезать из бревна.

Но не тут-то было! Чудище моментально среагировало на нападение и выпросталось из коряги в единый миг. Конан ударил тварь мечом – безнадежно, наотмашь, не заботясь о собственной безопасности. Ударил, понимая, что не попадет…

Одна лапа твари отбила меч настолько сильным ударом, что далеко не слабый киммериец не удержал рукоять. Другой лапой существо с размаху ударило Конана, отшвырнув его на добрый десяток шагов в сторону. Киммериец с размаху, всем телом, шлепнулся на песок и не смог сдержать крика – живот пронзила резкая боль. Он быстро перевернулся и сел, уже чувствуя, как горячие струйки текут вниз к паху и ногам. Конан посмотрел на свою грудь. Когти твари порвали двойную аквилонскую кольчугу, как гнилую тряпку. Киммериец, стиснув зубы, рывком сбросил с себя кольчатый доспех и тут же ощупал грудь и живот. Повезло, хвала Крому и Митре… Пять не очень глубоких резаных ран протянулись от бока до бока. Кровь текла ручьями, но когти монстра рассекли только кожу, не добравшись до внутренностей.

Конан тут же оторвал широкую полосу от плаща и быстро себя перевязал. Повязка быстро начала набухать, но киммериец по опыту знал, что теперь от потери крови не умрет.

Он поднялся, аккуратно обошел чудище, которое снова выглядело как обычное бревно, нашел и подобрал свой меч. Ему было вполне ясно, что в старой доброй рукопашной тварь из коряги ему не одолеть.

Конан, постоянно оглядываясь на существо, подошел к шатру. Лошади, привязанные возле палатки, недовольно фыркали, но не выглядели слишком испуганными.

«Во имя девяти кругов царства Нергала, – зло подумал Конан, – что же это такое? Выглядит как демон, нечисть или порождение тьмы, а кони его не боятся? Да и я не чувствую никакой черной магии…»

Киммериец сел у шатра и какое-то время ругался в голос, поминая как само существо, так и его предков и потомков. Проклятия не возымели результата. Бревно продолжало спокойно лежать в отдалении. Хотя, Конану показалось, что оно вроде бы очень медленно приближается. Но утверждать это с уверенностью варвар не мог – слишком мало света.

Наконец киммерийцу надоело отводить душу крепкими наемничьими словечками. Он залез в шатер за бурдюком с аракой, уселся перед входом, скрестив ноги и, сделав хороший глоток, стал размышлять вслух:

– Если ты не демон и не порождение черной магии, то тебя можно убить обычным оружием, которое опасно и для других животных… Ну и людей, наверное. Один Сет знает, на что ты вообще похоже! Помесь лягушки и тигра с бревном! Это ж надо такое придумать! В пьяном сне такая страхолюдина не привидится! А если и приснится – седлом не отмашешься! Может, ты само сдохнешь, а? Слышь гадина, я с тобой разговариваю?! Молчишь? Молчишь… Ну молчи, пока можешь! Старина Конан все равно тебя прикончит! Вот только араку допьет. Бр-р… Ну и гадость! Как огнем жжет!

Тут Конан вдруг замер с открытым ртом. Затем прикрыл его ладонью и тщательно вытер. Хлопнул себя по колену и нараспев произнес:

– Ого-онь! Какой я болван!

Некоторое время он сидел почти неподвижно, пристально разглядывая то корягу, то костер, уже начавший угасать, то бурдюк с аракой, который сжимал левой рукой.

– Ладно, – пробормотал киммериец себе под нос, медленно поднимаясь. – Это мой единственный шанс. В рукопашной мне его не одолеть.

Конан подошел на минимальное безопасное расстояние к проклятой коряге. Взвесил в руке бурдюк:

– Хе-хе, фунтов на двенадцать будет. Ну, лови!

С этими словами киммериец срезал бурдюку горлышко и, тщательно прицелившись, швырнул в бревно. Тварь никак на это не отреагировала, оставшись неподвижной. Бурдюк упал удачно, как раз на то оконечье бревна, где горели багровые глазки. Большая часть араки тут же вытекла. Конан сходил к костру. Подпалил свежую ветку. Вернулся и молча бросил на бревно.

Арака мгновенно вспыхнула бледным синеватым пламенем. Коряга зашипела и задергалась. В ее шипении довольному Конану слышались боль и страх.

– Ага! – заорал он. – Не нравится? Гори, паскуда! Полыхай! Кром!!!

Он начал приплясывать от удовольствия, не обращая внимания на боль в ранах.

Тварь судорожными рывками начала отползать. Ее шипение становилось тише. Уползала она довольно быстро, пока не скрылась в темноте. Конан не стал ее преследовать. Раз убегает, значит, плохи дела. А загнанный в угол или раненный зверь опасен вдвойне. А то и втройне. Убралась – и славненько. У нас и других дел навалом. Араку вот только жалко…

Как киммериец и предполагал, Кемал был мертв. Тварь разорвала ему живот и горло аж до позвоночника. В мертвых глазах застыли ужас и недоумение. Конан горестно вздохнул. Не то чтобы варвару было сильно жаль кочевника, но кто теперь проведет его до туранской границы?! Может быть, стигиец? Если это Сетово отродье еще не подохло в подземелье…

По правде говоря, Конан в пылу схватки совсем забыл про спасенного стигийца. Если этот дурень просидел там целую седмицу без воды и жратвы, то он, наверно, весьма голодный. А значит, слабый. Наверное, поэтому он не вылез по веревке сам.

Киммериец сходил за сумкой с едой и полез в колодец, предварительно швырнув туда горящую ветку. Как потом выяснилось, это было очень большой ошибкой.

Едва лишь Конан сделал пару шагов вперед, как крышка гробницы медленно начала возвращаться на свое законное место. Конан бросился назад, но было уже поздно. Стигиец издал горестный вопль, полный такой безнадежности, что варвар вздрогнул.

Киммериец молча сел на каменный пол и обхватил голову руками.

Он оказался в ловушке.

Конан просидел так довольно долго, не меньше колокола. Только швырнул стигийцу сумку с едой. Тот, жадно давясь, чавкая и всхлипывая сожрал целую лепешку и кусочек вяленого мяса тут же заснул, свернувшись калачиком в углу.

Бездеятельность и уныние были не в характере киммерийца, поэтому он решил бороться дальше, хотя еще и не знал с кем. Но что бороться придется, варвар чувствовал, что называется, нутром.

Так как стигиец дрых как сурок, на которых варвар насмотрелся в джунглях Черных королевств, Конан решил не трогать его, но и на разведку пока не ходить. Он улегся поудобнее на весьма жестком полу и мгновенно заснул.

Пробуждение варвара нельзя было назвать приятным. Он замерз, мускулы затекли, и сильно болел раненый живот. Вдобавок киммерийцу сильно хотелось пить. «Не надо было хлебать вчера это дурацкое пойло», – печально подумал Конан и с удивлением отметил, что прекрасно видит не только всю комнату, но и изрядную часть коридора. Правда, свет был неестественно-зеленым, но это уже мелочи.

Стигиец до сих пор спал. Конан вволю напился из бурдюка, с огорчением заметив, что тот пуст почти наполовину, и съел лепешку с куском копченой баранины. Громко рыгнув, пнул стигийца. Тот сразу вскочил и вжался в угол. Но, увидев киммерийца, слегка расслабился и потянулся к воде.

– Но-но, – пригрозил Конан, убирая бурдюк подальше. – Вода нынче дорога. Я человек практичный. Докажи, что ты полезнее живой, а не мертвый!

Стигиец с ненавистью уставился на варвара и забормотал по-стигийски. Конан понимал язык Птейона очень плохо, в основном ругательства, ну а этот диалект был ему вообще неизвестен. Он различил только пару особо злобных богохульств, да и то шемитских. Тем не менее, он не стал перебивать стигийца, дав ему выговориться. Наконец стигиец сказал на ломаном аквилонском:

– Я маг, не очень сильный, но все же… Кроме того, я кое-что знаю об этом месте.

– Ненавижу магов, – скривился Конан и показательно сплюнул, едва не попав стигийцу на одежду. – Все беды в нашем мире от магов, будьте вы прокляты! А что может быть хуже стигийца-мага, я вообще не представляю!

– Ты, хайборийская свинья! Да как ты смеешь? – стигиец побледнел от гнева и начал орать брызгая слюной: – Ты, мерзкое грязное животное с мозгами верблюда, что ты можешь знать о магии? О-о-о, сын шлюхи и крысы, даже не смей болтать своим вонючим языком о тех силах, которые даже не можешь представить. Ты…

Маг осекся, потому что Конанов клинок уперся острием ему в кадык. Владелец клинка ухмылялся крайне паскудно. Стигиец судорожно сглотнул и отодвинулся к стене.

– Вот что я тебе скажу, змееныш, – спокойно проговорил киммериец. – Ты в полной моей власти. Поэтому не стоит оскорблять меня и моих родителей. Иначе запросто голову отрублю, уяснил? Кроме того, нам придется держаться вместе. Вдвоем у нас больше шансов выбраться отсюда живыми. А вообще-то ты храбрец! – Конан улыбнулся и убрал меч. – Не каждый рискнет после недельной голодовки, вот так в лицо оскорбить киммерийца.

– Да катись ты! – отрезал стигиец, к которому тут же вернулась его прежняя самоуверенность.

– Я-то с удовольствием покачусь, – ухмыльнулся Конан. – А что тогда будешь делать ты?

– Ладно, – вздохнул стигиец, – давай поговорим спокойно.

– Давай, – легко согласился варвар. – Как ты сюда попал и зачем?

– Это долгая история, – начал стигиец…

* * *

… Его звали Тутмос. Учился магии у отца. Однажды, роясь по просьбе отца в огромных архивах луксурской библиотеки, он наткнулся на странный манускрипт. Манускрипту на первый взгляд было больше тысячи лет. С трудом продираясь сквозь древнестигийский жреческий диалект с его «семью слоями смысла» Тутмос понял, что во-первых это поздняя копия с гораздо более древнего источника; во-вторых пергамент содержит то ли пророчество, то ли сказку, то ли легенду.

– В общем, откровенно говоря, Конан, ничего я тогда не понял. Но решил пергамент припрятать. До поры, до времени. Потому что на обороте имелась четкая и подробная карта.

– То есть ты попросту украл ценный документ из библиотеки?

– Именно. А ты бы на моем месте не украл?..

Прошло несколько лет. Манускрипт ждал своего часа в надежном месте. Тутмос спокойно учился магии. Но вот однажды он случайно подслушал разговор отца с главой Черного круга Тот-Амоном…

– Ага, заливай дальше, – Конан в восторге хлопнул себя по коленям. – Насколько я знаю Тот-Амона, он тщательно бережет свои тайны!

Стигиец скромно промолчал и продолжил: Беседа двух магов вертелась вокруг одной легендарной, скорее даже мифической личности и связанных с ней артефактов, не менее, впрочем, мифических. Тутмос долго не мог понять, о ком и о чем идет речь. В основном вспоминались Книга и Меч, причем отец напирал на то, что Тот-Амон, по слухам, владеет Книгой. Тот-Амон яростно отнекивался, утверждая, что и в глаза Книгу не видел, а находится она, опять же, так говорят, в библиотеке кофийского колдуна Тсота-Ланти, сына демона. Они спорили долго, упоминали множество имен и легенд, пока отчаявшийся Тутмос не услышал имя. Скелос!

– А-а, проклятье! – буркнул Конан. – Пять лет назад я знавал одного мага, который заколдовал меч этим именем. И меч убивал по его приказу!

– Для того, чтобы заставить меч слушаться тебя, вовсе не обязательно трепать на ветру имя Великого, – благоговейно прошептал стигиец.

– А ты, можно подумать, владеешь таким колдовством? – недоверчиво скривился киммериец.

Стигиец замялся:

– Ну, пока нет…

– А вот тогда нечего трепать на ветру свой язык. Рассказывай дальше!

Скелос. Не успело прозвучать это имя, как Тот-Амон начал излагать легенду о похоронах Скелоса. Во время этого обряда было совершено чудовищное количество человеческих жертвоприношений. Глава Черного круга даже назвал предполагаемое местоположение гробницы: Великая Стигийская пустыня близ границы с Кешаном…

– Не хочешь ли ты сказать, змееныш… – начал Конан, но маг варвара перебил:

– Именно это я и хочу сказать, варвар неотесанный! Ты слушай, слушай!

Названное Тот-Амоном показалось Тутмосу странно знакомым. Он несколько дней ходил как в тумане, пока его не осенило. Манускрипт! Он вытащил его из тайника и тщательно изучил карту. Действительно, граница Стигии и Кешана!.. Однако, надо было расшифровать текст. Отца втягивать не хотелось…

– Естественно! Папаша отобрал бы у тебя пергамент, да еще и всыпал как следует за воровство. А сам бы кинулся сюда и внаглую захапал все артефакты! Так ведь ты размышлял, а змееныш?

… Тутмос начал сам учить древний язык. Примерно через два года он уже начал кое-что понимать: открыть гробницу мог любой перстень священника первого круга, но вот для Того, чтобы попасть в сам склеп, нужно было победить трех Хранителей ключей. Победитель получал всё.

– Как я понимаю, перстень ты тоже украл?

– Пришлось…

– Ну и как? Трудно было?

– Давай не будем об этом.

– Ладно, а что значит: «Победитель получает всё»?

– Я и сам до конца не понял, но, видимо, Книгу Скелоса и прочие древние предметы.

Обрадованный Тутмос тут же подговорил двух своих приятелей – не магов, к сожалению – отправится с ним. Наобещал им много золота и сказал, что по дороге не будет практически никаких опасностей. Они наняли проводника из кочевников и довольно быстро нашли гробницу. Открыть ее тоже не составило особого труда. Посовещавшись, заговорщики решили, что проводник и один из воинов будет сторожить вход наверху, а Тутмос и второй воин отправятся в подземелье. Сначала все шло хорошо. Они легко очистили первую комнату…

– Эту, что ли? – перебил Конан.

– Нет. Видишь коридор? Если пройти по нему, увидишь две больших комнаты по бокам и тупик с порталом.

– Это с каким еще порталом? – удивился киммериец.

– Мы не выяснили, но я думаю, он ведет к третьему Хранителю. В первой комнате мы нашли трех воскрешенных магией скелетов-личей. С ними я легко справился. В центре оказался гроб, в котором лежала мумия с огромным двуручным мечом в истлевших руках. На шее мумии мы и нашли первый ключ…

– Значит, один ключ у тебя уже есть? – заинтересовался киммериец.

– Да, вот он, – подтвердил стигиец и протянул Конану кристалл горного хрусталя толщиной с мизинец, густо покрытый письменами и висевший на тонкой золотой цепочке.

Конан повертел его в руках и отдал обратно:

– А куда его вставлять?

– Скважина для ключа прямо за тобой, в той же стене, где и проход, только слева. Видишь?

Конан пригляделся, но ничего не увидел. Тогда он встал и, следуя указаниям стигийца, подошел к стене. Только подойдя совсем близко, он обнаружил дверь. Точнее, он увидел три углубления в стене и несколько тонких щелей. Дверь была пригнана также плотно, как и злополучная крышка колодца.

– Ну и что было дальше? – спросил он, возвращаясь.

… Едва Тутмос с первым ключом вернулся в коридор, как из портала толпой хлынули скелеты. По одному они не представляли особой опасности, но их было так много, что скоро и маг и воин порядком выдохлись и были вынуждены отступить обратно в «прихожую». Скелеты не стали – или не смогли? – переступать порог своей обители. Они постояли немного за чертой и отступили вглубь коридора. Стигийцы решили подняться на поверхность, так как близилась ночь. И тут-то все и произошло. Сверху раздались вопли ужаса. Тутмос с напарником подбежали к колодцу, и на них свалился насмерть перепуганный проводник, прижимающий к груди бурдюк…

– Проклятый кочевник сбил нас с ног. Я сильно ударился головой и потерял сознание, а когда очнулся сделать ничего уже было нельзя. Открыть гробницу изнутри невозможно. Тотман-тор убил Алибека, как только это стало ясно всем нам. Моего друга можно понять, он был в дикой ярости, к тому же Алибек совершенно обезумел от страха, – так сказал мой друг.

– Что ж, друзьям надо верить, – согласился Конан, – кроме того у вас был всего один бурдюк с водой, и третий рот был совершенно лишним.

– Ты прав, – кивнул стигиец, – я и сам так подумал, когда вода стала кончаться. Дальнейшее можно описать в двух словах. Мы еще несколько раз пытались прорваться сквозь армию скелетов, пока вконец не обессилели и не убедились в бесполезности наших действий. Тогда мы сели рядом у стены и стали ждать. Мы до последнего глотка воды надеялись, что Масуртеп жив, что он вернется и спасет нас. Потом вода кончилась, и я испытал самые страшные мучения в своей жизни. А потом, когда я уже плохо сознавал, кто я и где я, пришел ты и спас меня. За что тебе огромное спасибо!

– Не за что! – мрачно буркнул Конан и быстро рассказал, как он попал в гробницу. – Ты мне лучше вот что скажи: магичить сможешь?

Стигиец замялся:

– Ну-у… Немного смогу. Наверное.

– Ты не мнись! – гаркнул Конан. – Надо магические ключи собирать. По-другому отсюда все равно не выбраться. Если колдовать не можешь, то сиди тут. По крайней мере под ногами путаться не будешь.

– Я смогу, Конан. – твердо сказал Тутмос и поднялся, опираясь на посох. – Да у меня тут хорошая мазь завалялась, – он порылся где-то под робой, – обработай раны, заживут почти моментально!

Конан взял у Тутмоса небольшую золотую коробочку, стиснул зубы покрепче и сорвал присохшую повязку. Перед глазами поплыли разноцветные пятна, но киммериец даже не пикнул. Раны сразу стали кровоточить. Варвар, не разжимая зубов, быстро намазал их густым составом. Боль была адская, однако спустя четверть квадранса Конан с удивлением обнаружил, что раны полностью закрылись и стремительно перестают болеть.

– Вот это славно! Ну, пойдем скелетов крошить! Кстати, Тутмос, а сколько тебе лет?

– Двадцать один!

– Эх, молодежь, молодежь! Всему-то вас учить приходится…

Конан обнажил меч и бегом рванул вперед по коридору. Стигиец едва за ним поспевал. У развилки бессмысленно слонялись туда-сюда штук десять оживших костяков, в проходе одновременно могли биться только трое. С громовым боевым кличем – Кром! – киммериец врубился в костяное воинство. К его несказанному удивлению все прошло быстро и просто – скелеты почти не оказали сопротивления и даже, как будто, не были готовы к его, варвара, появлению. Киммериец в два счета изрубил их в мелкое крошево. Тутмос был потрясен, с какой легкостью варвар преодолел эту опасность, но вскоре времени удивляться просто не стало. Со стороны портала послышались шаркающие и скрежещущие звуки, неопровержимо свидетельствующие о приближении нового войска мертвецов.

– Давай-ка проверим для начала, что находится в правой комнатушечке, – сказал Конан. – Насколько я понимаю, там вы побывать не успели?

Они быстро нырнули в проход и оказались в огромном зале, построенном, впрочем, все из того же обсидиана и по тому же принципу равностороннего квадрата. Никаких украшений, статуй, колонн или саркофагов. Только огромный бассейн с невысоким парапетом прямо по центру, наполненный зеленоватой, протухшей водой. Скелеты за Конаном и Тутмосом не пошли, остались ждать в коридоре.

– Ну и что ты думаешь? Где здесь искать ключ? – саркастично спросил киммериец. – В водичку тухлую нырять?

– Да ничего я не думаю! – зло бросил стигиец. – Может, и в водичку придется. Давай как следует осмотримся.

Внезапно в бассейне громко булькнуло, и у киммерийца создалось впечатление, что в воде плеснула хвостом здоровенная рыбина. Конан и Тутмос тут же остановились, готовясь к самому худшему. Конан ожидал появления монстра наподобие коряги с глазами, но с рыбьим хвостом, а среди вихря образов, пролетевших в голове стигийца, много раз повторялась помесь кракена с кашалотом, почему-то с гигантским фаллосом наизготовку. Фаллос был длиной и толщиной с баобаб.

Однако их ожидания не оправдались: вместо коряг и жутких крако-кашалотов на парапете появилась… Появилась обычная женщина. Впрочем, далеко не обычная! Сказать, что она была ослепительно красива, значит ничего не сказать. И у Конана, и у Тутмоса рты открылись одновременно. Киммерийцу внезапно стали слишком малы его кожаные штаны, а Тутмос, заметивший это краем глаза, ехидно порадовался, что на нем такая хорошая и, главное, не сковывающая хламида.

Женщина уселась на парапете, величаво закинув ногу на ногу, и томно зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой.

Кром Великий! Какие это были ноги – длиннющие стройные… Одним словом, идеальные! Боги! Незнакомка являла собой идеал красоты, ей наверняка и Иштар позавидовала бы! Какая фигура! Какая грудь! Большая, упругая, с аккуратными сосочками… А эта шея! А эти волосы! Золотистый водопад до… до… Стоп, туда лучше не смотреть. Держись, Конан, держись… Лучше смотри ей в лицо…

Женщина на парапете была великолепна. В ней невозможно было найти хоть малейший изъян. Настоящая богиня во плоти. И кроме того, от незнакомки исходили такие волны ничем не скрываемого вожделения, что даже видавший виды воин не смог справиться с собой. Меч выпал из его ослабевшей руки, когда женщина веселым звонким голосом крикнула гостям:

– Привет вам!

Конан, подсознательно чувствуя, что на него действует некая доселе невиданная магия все же рухнул на одно колено и хриплым голосом произнес, чуть заикаясь:

– Я с-счастлив приветствовать тебя, п-пре-красная богиня!

Тутмос рядом упал на оба колена сразу. Говорить он не мог, поэтому просто трижды стукнулся лбом о каменный пол.

– Ну уж и богиня! – засмеялась женщина, кокетливо накручивая на палец один из своих замечательных локонов, – Какая же я богиня, если такие красивые и могучие мужчины боятся ко мне подойти? Вот ты, киммериец, скажи… – Ее изумрудные глаза встретились с синими льдинками варвара, и лед растаял. – Ты боишься меня?

Конан некоторое время не мог говорить – его трясло и лихорадило. Варвар не понимал, что с ним происходит.

– Н-нет, о великолепная, – сипло прошептал он. В этот момент оставшейся незамутненной частью разума он понял, что погиб, попал в сети сладострастия. Варвар догадывался, что сидящая женщина перед ним – нежить, и что она убьет его, как только он подойдет к ней поближе. С другой стороны, тут же подумал киммериец, лучше уж умереть от руки такой женщины, чем погибнуть в лапах какой-нибудь кошмарной твари. И всяко лучше, чем загнуться от голода и жажды в затхлом подземелье.

– Что-то, мальчики, вы плохо себя ведете в обществе дамы. Никакого понятия о галантности! Даже не представились! – женщина прищурилась и гневно уперла кулачки в бока. – Может быть, вас наказать?

– Прошу прощения, госпожа, меня зовут Конан, Конан из Киммерии. – На удивление самого варвара он произнес это хоть и хрипло, но без запинок и заикания.

Тутмосу удалось лишь выговорить свое имя, после чего он, не в силах оторвать взгляд от роскошной груди, снова замер с широко разинутым ртом.

– Так-то лучше, – улыбнулась дама. – А меня зовут Сельвия. Что привело в мое скромное жилище двух таких отважных героев?

– Мы ищем второй ключ, госпожа. – Конан понял, что если говорить быстро, то не успеваешь заикаться.

– Уж не этот ли? – Сельвия изящно вынула из ложбинки меж грудей изумрудный кристалл на золотой цепочке, удивительно похожий на тот, что лежал в кошеле Тутмоса.

Конан судорожно сглотнул, а стигиец сдавленно охнул:

– Это он, госпожа.

– Ну что ж, мальчики, думаю, я смогу вам помочь. Идите сюда, присядьте рядом со мной, я так соскучилась по живым людям!

Конан и Тутмос, как им самим показалось, в мгновение ока оказались сидящими на парапете по бокам Сельвии. Их колотило от возбуждения. Вблизи она выглядела раз в сто привлекательней.

Некоторое время они просто сидели рядом, вдыхая совершенно странный аромат ее кожи и волос, ни на что не похожий, но невообразимо приятный, чувствовали ее ласковые руки на своих плечах, не теплые, но и не холодные. Человеческий разум утонул, растворился в божественной красоте. Сельвия весело и хитро поглядывала то на одного, то на другого. Потом вздохнула и покачала головой:

– Эх! Мужчины, мужчины… Немного женских чар, и делай с вами что хочешь! Я легко могу вас сожрать, а вы даже сопротивляться не будете… Ладно, вы, двое, неплохо меня развлекли. Но делу время, а потехе час! Того и гляди вы оба превратитесь в сущих идиотов. Вы свободны. Я отпускаю вас!

Ее слова не произвели ни на стигийца, ни на варвара ни малейшего впечатления. Они даже не шелохнулись. Сельвия ругнулась весьма неприличным манером и тряхнула головой:

– М-да… Крепко же я вас приворожила! Хорошо, что есть испытанное средство… – с этими словами она резко опрокинула обоих в бассейн.

Грязная ледяная вода оказалось мигом привела в чувство и Конана, и стигийца – они выплыли на поверхность, очумело мотая головами и отфыркиваясь; способность мыслить здраво постепенно возвращалась к ним. А вожделение осталось – оно просто стало осознанным.

Стигийцу и варвару все равно никуда не хотелось уходить. Оба знали, что женщины прекраснее им не найти.

– И все-таки позволь задать тебе один вопрос, госпожа, – вежливо наклонив голову, попросил Конан. Тутмос все равно пока был не в состоянии говорить.

– Спрашивай, конечно, – Сельвия засмеялась, словно горсть серебряных колокольчиков по полу рассыпала. – Хотя я знаю, что ты хочешь узнать. Кто я? Или – что я, так?

Конан только медленно склонил голову – хоть он пока и сдерживался, но с каждым мгновением около нее делать это становилось все труднее и труднее.

– Я – нежить. Ты правильно подумал. Нечто среднее между вампиром и русалкой. Я заманиваю мужчин как русалка, используя свое обаяние, которое вы уже имели возможность оценить по достоинству… Кстати, Конан, не сдерживай себя. Я отпустила твою волю, но влияние своей магии я остановить не в силах. Не сдерживайся, тебе будет только хуже… Так вот, я заманиваю людей в бассейн как русалка, а потом выпиваю их кровь как самая заурядная вампирша, которая и понятия не имеет о красоте. А ведь когда-то я была красивейшей женщиной Полуночи… – Сельвия мечтательно закусила губку. Конан застонал, как раненый бык. – Впрочем, не будем о прошлом. Скажу лишь, что было это несколько тысяч лет назад. А потом меня похитили и принесли в жертву этому мерзавцу Скелосу! Ну, а Хранительницей Гробницы я стала потому, что обладала при жизни хорошими магическими способностями. Долгие века я скучала здесь, питаясь несчастными путниками решившимися осмотреть гробницу. А сейчас я очень хочу выйти на волю. Туда, к солнцу! – она запрокинула голову, и крупные слезы покатились по ее щекам.

Конан и Тутмос мигом бросились утешать неживую красотку.

Сельвия рыдала недолго. Извинившись перед гостями, она продолжила говорить, смахивая пальчиками слезы со щек:

– А теперь, мальчики, переходим к самому главному. Вы мне нужны для двух дел. Во-первых, благодаря вашим чувствам я практически ожила: любовь обладает чудовищной силой! Не хватает одной малости, а именно – мне нужен Хранитель третьего ключа, тот, что за порталом. Причем нужен живым.

– А кто он, этот хранитель? – спросил Конан, не отрывая взгляда от Сельвии.

– Он – правая рука Скелоса. Такая же дрянь! Он добровольно превратил себя в лича, чтобы охранять покой хозяина. Он же похитил меня и убил на алтаре. Ни я, ни он не можем выходить за пределы своих залов. Поэтому мне до него не добраться. Это за меня сделаете вы. Я дам вам одну вещицу. Ее надо будет бросить как можно ближе к скелету, желательно под ноги. Мое заклятие временно оглушит его и тех, кто будет рядом с ним. Хватайте мерзавца и несите ко мне, а я отдам вам свой ключик! Чтобы вам не мешали другие скелеты, заманите их сюда. Свой магический барьер я временно сниму. Мертвецы войдут в залу, а уж я о них позабочусь. Ну что, согласны?

– Конечно, госпожа! – хором отозвались Конан с Тутмосом.

– Тогда вот, возьмите, – в руке Сельвии появилась золотистая сфера размером с яблоко.

– Теперь второе: как я уже сказала, я практически жива… – Сельвия обняла киммерийца за шею и поцеловала. – Идите ко мне!

Все, что произошло потом, невозможно описать словами.

… Конан и Тутмос очнулись в «прихожей» гробницы примерно через трое суток с дикой жаждой и ноющей болью в паху. Они не помнили, как сюда добрались. Онивообще мало что помнили, кроме неземного блаженства.

Жадно напившись из бурдюка, варвар со стигийцем, почувствовали такой голод, что смели подчистую все оставшиеся припасы. И не наелись.

– Вот дерьмо! – печально буркнул киммериец. – Я сейчас, кажется, целого быка слопал бы!

– А я двух! – подхватил Тутмос.

– Да не ври ты, – вяло отмахнулся Конан. – Двух! Да ты и половины не съешь!

– Это я-то не съем?! – взвился стигиец. – Да я, да я…

Варвар точно, хотя и ругательно, указал зарвавшемуся магу на его ошибки и велел сделать соответствующие выводы. Причем немедленно.

Так они вяло переругивались, пока киммериец, наконец, решительно не прекратил это безобразие. Он просто поднялся и вяло побрел в коридор, как он сказал, на борьбу с «недогнилью». В минуты усталости в Конане просыпался на удивление едкий сарказм. Стигиец потопал вслед.

Едва они доковыляли до развилки, со стороны портала появилась целая толпа неупокоенных. Штук пятьдесят, не меньше. Они целеустремленно направились к усталым расхитителям гробниц, которые, заметив их, свернули к Бассейну Страсти. Скелеты, не задумываясь, потащились следом. Едва первый из них перешагнул порог, как тут же превратился в груду костей. Остальных постигла та же судьба. Прежде чем незадачливый Хранитель догадался отозвать свое туповатое войско, погибли почти все. Лишь пять костяков вдруг замерли у черты, развернулись и побрели обратно.

Конан и Тутмос устало смотрели на груду костей. Им было нестерпимо скучно и тошно. Из бассейна неслышно вынырнула Сельвия. Оглядев стоящих неподалеку героев, она нахмурилась и почесала в затылке.

– Похоже, я увлеклась, – пробормотала она, – Придется действовать поскромнее. Эй, мальчики! Подойдите ко мне!

Конан и стигиец обернулись. Даже Сельвия вызвала у них эмоций не больше чем груда костей у входа. Однако они послушались ее и медленно подошли к бортику.

Русалка вздохнула и крепко поцеловала сначала Конана, потом мага. Засмеялась и исчезла под водой. Некоторое время они стояли не двигаясь, а потом дружно затрясли головами, словно отгоняя наваждение. Усталость и скуку как рукой сняло.

– Вот так-то лучше! Теперь я готов порубить этого лича в мелкий фарш! – заявил киммериец и обнажил меч.

– Ага! – подтвердил стигиец. – А потом зажарить и съесть!

– Я в этом не участвую, – с отвращением сказал Конан. – Но считаю, если тебе нравятся глодать тысячелетние кости – то пожалуйста! Я не против. – С этими словами варвар, гордо задрав нос, пошел к порталу. За ним семенил слегка оторопевший Тутмос.

К порталу пугливо жалась последняя пятерка оживших мертвецов. «Последняя с этой стороны», – напомнил себе Конан. Скелеты были уничтожены пятью точными ударами. Варвару не понравилось, что они вели себя с истинно людской обреченностью, но он тут же отогнал от себя эту глупую мысль.

Некоторое время Конан и Тутмос потоптались у портала, ожидая еще каких-нибудь гостей и немного побаиваясь идти в неизвестность. Наконец, Конану надоело ждать. Он достал из кошеля золотистую сферу, подаренную Сельвией. Киммериец хорошо владел обеими руками, но правой все-таки получше. Поэтому он перекинул меч в левую руку, а правой ладонью поплотнее обхватил чуть теплый шарик.

– Ну что, пошли? – спросил он. – Ты, надеюсь, не боишься?

– Нет, конечно, – отозвался стигиец, – я думал это ты трусишь…

Конан набрал побольше воздуха и с излюбленным воплем: «Кром!» ворвался в синеватую, клубящуюся дымку портала.

Он не почувствовал момента перехода. Сначала ему показалось, что он перепрыгнул портал и сейчас со всего размаху врежется в обсидиановую стену. В следующее мгновение туман исчез, и варвар оказался в очередном квадратном зале размерами вполовину меньше помещения, которым владела Сельвия. А по убогости оформления они были почти равны – вместо бассейна посреди зала стоял невысокий каменный трон. На нем восседал сам Хранитель – маленький усохший мертвец, обтянутый серой пергаментной кожей. В правой руке он сжимал непомерно длинный посох с белым черепом вместо навершия. Кроме того, на шее, на поясе и на всех пальцах рук и ног лича болталось огромное множество разнообразных амулетов, колечек и прочих старинных украшений! Казалось, эта куча золота просто придавила малютку к трону и самостоятельно от нее избавиться он не в силах. Как не в силах он был оставить свое, без сомнения неудобное, кресло. По бокам трона неподвижно стояли зомби с двуручными секирами в руках. Еще две таких же твари караулили в непосредственной близости у портала.

Зомби были как на подбор – ни дать, ни взять, королевские гвардейцы! Все почти на голову выше отнюдь не маленького варвара, да и в плечах пошире. По их плавным движениям, нарочито неторопливым и величественным, киммериец понял, что в создании этих зомби участвовал очень сильный маг. И справиться с ними будет не так-то просто – это вам не примитивные кучи гниющего мяса, которых заставляет нападать на человека страшный неутолимый голод, злоба и зависть ко всему живому.

Конан был готов поклясться в этом своим мечом – зомби двигались как разумные существа! Ну, или как почти разумные…

Стража у трона осталась на месте, а вторая двойка плавно двинулась к незваным гостям. Хранитель вяло махнул посохом в сторону Конана и начал еле слышно шептать древнее заклинание. Закончить ему не удалось – киммериец метнул сферу, и она легла точно к ногам лича.

Тот поперхнулся на полуслове. Сфера раскололась пополам, а в следующее мгновение Хранитель обмяк на троне. Рядом медленно повалились его телохранители.

Двое других зомби остались невредимы, и они с низким рычанием атаковали непрошеных гостей.

– Разбегаемся! – крикнул Конан и по широкой дуге помчался к трону. Тутмос рванулся вправо, набегу читая нараспев заклинание на стигийском языке.

Конан забежал зомби за спину и атаковал, прежде чем неупокоенный успел развернуться. Он надеялся горизонтальным ударом снести твари голову, но мертвец оказался неожиданно ловким. Он присел с разворотом и попытался перерубить варвару ноги. Киммериец подпрыгнул и ударил сверху. Зомби перекатом вышел из-под удара, вскочил и тут же попытался достать спину врага ударом сверху. Конан прыгнул вперед, развернулся. Зомби ударил снизу. Варвар мгновенным прыжком ушел вправо. Ударил наотмашь, в шею, уже замечая, что противник не успевает защититься…

Голова неупокоенного громко стукнулась об камень, подпрыгнула и откатилась в угол. Обезглавленное тело тяжело рухнуло рядом. Только секира звякнула.

Конан сделал глубокий вдох и обернулся. Тутмос, зажатый в дальнем углу, громким, и с каждым слогом все усиливающимся, гортанным голосом продолжал читать заклинание. Кристалл в навершии посоха стремительно разгорался неприятным багровым пламенем. Зомби уже поднимал секиру, когда маг вдруг резко выдохнул. Посох нестерпимо сверкнул. Громыхнуло так, что у киммерийца заложило уши. Когда зрение и слух к нему вернулись, он увидел Тутмоса, бережно, как грудного ребенка, несущего старого лича к порталу. Бедолаге-зомби начисто оторвало голову. Причем вместе с верхней частью торса. Конан не стал спрашивать, как Тутмос умудрился победить живого мертвеца не мечом, а какой-то презренной магией, и просто шагнул вслед за магом в мерцающую муть.

Сельвия была очень довольна «подарочком». Она тут же отдала оставшиеся ключи.

– Ну, давайте прощаться, мальчики! – она быстро поцеловала Конана и Тутмоса в губы и, пока они стояли, блаженствуя, спихнула лича в бассейн и тут же сама спрыгнула в воду.

Когда к Конану вернулся разум, он недоуменно посмотрел на кристаллы. Потом на улыбающегося стигийца.

– Эй, Сельвия! Вернись пожалуйста! – внезапно заорал варвар, припомнив забытую в суматохе мысль.

– Да-да, Сельвия… Вернись! Пожалуйста! – с хриплым придыханием прошептал Тутмос, улыбаясь еще шире.

Конан начал серьезно опасаться за разум мага. Сельвия вернулась довольно быстро и весьма недовольная:

– Ну что вам еще надо? – нелюбезно спросила она, постукивая ладошкой по бортику бассейна. – Я же с вами попрощалась?

– Извини, пожалуйста, а где все-таки выход? – как можно более вежливо спросил киммериец.

– Я ж тебе сказала, болван! В склепе! Где же еще? – с этими словами она тут же нырнула обратно.

Конан обиделся на «болвана». Стигиец только тяжело вздохнул – он не понял ругательства, произнесенного на чужом языке Хайбории.

– Пошли, нечего стоять столбом, пора выбираться из этой Нергаловой могилы! Будь она трижды проклята! – Конан решил применить новое ругательство к Тутмосу и, не дожидаясь пока он окончательно придет в себя, потащил в «прихожую». По дороге маг мечтательно сказал:

– А «болваном» она именно тебя назвала… – Тутмос вздохнул так тяжко, как могут вздыхать только безнадежно влюбленные. – Болван – это, наверное, какой-то очень могучий зверь из древних времен… Наподобие льва или тигра, только побольше и пострашнее. Так что, спасибо, друг, за столь лестный для меня отзыв, но, по моему скромному убеждению, я недостоин носить это гордое и страшное имя – Болван!

Дальше стигиец понес такую ахинею, что у варвара уши свернулись. Тутмос продолжал разглагольствовать, мечтательно покачиваясь у стены, в то время как киммериец, злобно ругаясь, вставлял ключи в углубления.

Наконец, все совпало. Ключи вспыхнули и тут же погасли. Огромная плита со скрежетом ушла вверх. Конан подумал, что лучше бы она ушла вниз. Так ему было бы спокойнее.

За дверью оказался очередной квадратный зал. Только на этот раз он не пустовал – по углам стояли огромные, высотой до потолка, каменные статуи, изображавшие воинов в полном латном доспехе, но без шлемов. Двое опирались на зазубренные двуручные мечи, а еще двое держали на локте шипастые булавы. Злобно оскаленные бородатые физиономии воинов вызывали омерзение.

Надо заметить, что все они смотрели на большой обсидиановый склеп, расположенный точнехонько в центре зала. Склеп, как и все в этой гробнице, был равносторонним, точнее, представлял из себя обсидиановый кубик.

Вид склепа слегка отрезвил стигийца. Он перестал молоть чепуху и глупо хихикать.

– Ну что, змееныш? Похоже, мы в конце пути. Пойдем дверь выносить, – нарочито бодро сказал Конан и широко зашагал к склепу. Стигиец медленно двинулся за ним. Оказавшись возле гробницы, киммериец как следует осмотрел цепи и их крепления. Толщина и тех, и других привела варвара в уныние. Его меч явно не справлялся. Даже пробовать не стоит!

Тутмос внимательно осмотрел дверцу на саркофаге, покосился на статуи, потом взглянул на Конана:

– Слушай, варвар, а ты уверен, что нам сюда? Там, за дверью, явно находится что-то скверное!

– А куда же еще идти? – возмутился Конан.

– Ты что, не слышал, как Сельвия сказала, что выход в склепе? Наверно не слышал…

– Сельвия! – пропел стигиец, и на его лицо опять полезла улыбка.

– Забудь на время о Сельвии! – скомандовал киммериец и хорошенько встряхнул мага. Это сразу принесло положительный результат.

– Ладно, раз она сказала, значит, будем ломать! Отойди!

Конан отошел на всякий случай поближе к двери в «прихожую». Стигиец начал читать заклинание. Читал он его так долго и так нудно, что варвар, прислонившись к проему, умудрился задремать.

Проснулся он от вспышки и грохота. Дверь в склеп исчезла вместе с цепями. Тотчас статуи слегка засветились, а в комнате послышался легкий, почти неуловимый вздох.

Конан подбежал к магу, но уже на полпути его окатило волной такой злобы, что варвар едва не исторг из желудка скудный завтрак. Чем ближе он приближался к открытому склепу, тем хуже ему становилось: перед глазами поплыли черные пятна, мускулы свело судорогой, сердце бешено застучало в рваном ритме… Несколько раз он чуть не упал, но все-таки добрался до Тутмоса. Маг болезненно щурился и тяжело опирался на посох, но выглядел получше варвара.

– Слушай, а может, я все-таки ошибся? – пробурчал Конан, то и дело судорожно сглатывая слюну.

– Даже если ты ошибся, я все равно пойду туда, – холодно отрезал стигиец. – Мне очень любопытно, какая тварь может исторгать такую черную злобу…

– А мне совершенно не любопытно, – простонал киммериец, обеими руками хватаясь за живот.

– Тогда жди здесь или в «прихожей», – стигиец слегка пригнулся, словно при сильном ветре, и вошел в склеп. Сжав зубы до скрежета и похрустывания, за ним вошел и Конан.

Внутри оказалось поспокойней, Конан даже смог распрямиться и с облегчением заметил, что желудок из горла опустился обратно, на свое привычное место.

К огромному разочарованию варвара, внутри не оказалось сундуков с сокровищами. Только обсидиановый гроб, против обыкновения, весь опутанный тонкой вязью неизвестных письмен. Тутмос направился прямо к нему.

– Давай, Конан, сдвинем крышку, Мне кажется, что легендарная Книга Скелоса, переплетенная в кожу девственниц и написанная их кровью, лежит прямо под ней!

Конану совершенно не хотелось трогать гроб. Ну совершенно не хотелось! Кроме того, он не верил, что легендарную книгу могли спрятать в таком простеньком саркофаге! Но показывать свою боязнь, да еще перед стигийцем, варвар не мог. Пробормотав: «Кром…» он уперся в крышку и неожиданно легко наполовину сдвинул ее.

Статуи вспыхнули резким белым светом и загудели так, что киммериец перестал слышать все остальные звуки. В довершение всего он встретился глазами с человеком, лежащим в гробу… И глаза его были открыты!

Сразу бросился в глаза его огромный рост – не меньше восьми локтей. Человек сильно зарос густой черной бородою, а вот череп был совсем лыс. Бешеные черные глаза гневно смотрели на незваных гостей.

Человек открыл рот, полный одинаковых треугольных зубов и что-то выкрикнул – звуков киммериец не различил. И тотчас Конана тут же вывернуло наизнанку. Только тогда варвар заметил, что обитатель склепа весь опутан толстыми серебряными цепями.

… Киммериец с трудом, в полубреду, выбрался из склепа в слепящий свет и почти ползком добрался до ставшей такой домашней «прихожей». Всю дорогу его рвало так, что казалось, наружу вот-вот вылетят все кишки. В эти моменты Конан страстно хотел умереть.

Когда тошнота отпустила, варвар мешком упал на бок, скрючился и провалился в кошмар сна. Из болезненного забытья его вырвал звонкий серебряный колокольчик. Колокольчик танцевал и звал киммерийца, подталкивал его, пока не превратился в Сельвию. Русалка весело и немного грустно смотрела на него и, увидев, что он очухался, покачав головой сказала:

– Мальчик мой, я немного ошиблась. Ты не просто болван, но болван из болванов! Уму непостижимо, зачем было лезть в охраняемый и запечатанный склеп, когда за склепом есть маленький проход? В котором – уютная винтовая лестница, ведущая прямо на поверхность.

– Как – на поверхность? – страдальчески прохрипел Конан.

– А вот так, на поверхность! Именно о нем я тебе дважды вчера и говорила, – она снова вздохнула и махнула рукой. – Ладно, теперь уж точно – прощай.

И прежде чем варвар успел сказать хоть слово, прекрасная Сельвия скрылась в глубине склепа.

Велики были душевные муки Конана. Он выл бешеным волком и в отчаянии катался по каменному полу. Он, опытный воин и взломщик, не осмотрел весь зал, а, как пятилетний мальчик бросился к первой попавшейся двери! Позор! Позор стократ!

Безумие Конана длилось весьма продолжительное время. Очнувшийся от его воплей стигиец забился в самый дальний угол и со страхом следил за потерявшим человеческий облик киммерийцем. Он боялся, что варвар набросится на него и разорвет на куски.

Безумие прекратилось внезапно. Варвар вдруг резко остановился. Огляделся в некотором недоумении, потом плюнул под ноги, поднял с пола меч, который – хвала Крому! – не выронил в склепе, и, угрюмо посмотрев на стигийца, коротко бросил:

– Пошли!

Они по стеночке обошли злополучный склеп. Статуи светились довольно ярко, но темных волн таинственной магии, изливавшейся из склепа, почти не было. Конан легко нашел винтовую лестницу и застонал в бессильной ярости. Но зачем махать кулаками после драки?

На вершине лесенки нашелся портал, который перенес измученных гробницей людей под заходящее солнце, в заросли тех самых кустов, которые киммериец столь недавно рубил на дрова.

Конан по-прежнему молча осмотрел остатки лагеря. Лошади само собой убежали, шатер наполовину засыпало песком, но в нем нашлась сумка с едой и три бурдюка, полные воды. Треть еды и воды киммериец отдал Тутмосу.

– Вот что, змееныш… – сквозь зубы процедил киммериец. – Здесь наши дороги расходятся. Тебе надо идти в Луксур, на Закат. А мне в Замбулу, на Восход. Будь здоров!

Варвар закинул бурдюки на плечо, повернулся и, не оглядываясь, зашагал по зыбкому песку. На душе у него было по-прежнему муторно и скверно. Но не успел он сделать и десяти шагов, как сзади раздался негромкий хлопок и удивленный вскрик Тутмоса. Конан мгновенно сбросил бурдюки и развернулся, хватаясь за рукоять клинка.

Рядом с Тутмосом из пустоты возникли два стигийца, возрастом гораздо старше змееныша. Судя по радостной улыбке, Тутмос их знал.

Конан пожал плечами и, повернувшись, нагнулся за бурдюками.

– Киммериец, подойди к нам, – раздался сзади хриплый властный голос. – Думаю, тебе будет интересно послушать то, что я собираюсь сказать сыну.

Конан замялся. Один молодой стигийский маг это еще туда-сюда, но два старых и опытных? Нет уж, хватит приключений!

– Если ты, конечно, не боишься, – с издевкой добавил тот же голос.

«Они меня подначивают! Как мальчишку неразумного! – с горечью подумал киммериец. – Впрочем, почему бы и нет?»

Варвар подошел к чужакам и встал в трех шагах, с независимым видом скрестив руки на груди. Стигийцы переглянулись и усмехнулись. Один из них, выглядевший постарше, начал говорить, сперва обратившись к Тутмосу:

– Начнем с того, мой сын, что я и уважаемый глава Черного Круга, известный под именем Тот-Амон, поздравляем тебя с успешным прохождением испытания на зрелость. Отныне я могу гордиться тобой! Ты успешно преодолел все трудности как своим умом, так и благодаря счастливой случайности и помощи посторонних людей. Ты выбрался из гробницы живым, а значит, теперь можешь получить звание Младшего Мастера!

– Но отец… – удивленно спросил Тутмос. – Откуда ты узнал? Неужели?..

– Сын мой, – усмехнулся пожилой стигиец. – Я и достопочтенный Тот-Амон прошли в свое время подобные испытания. Провалившему экзамен путь в Черный Круг заказан! Поздравляю! Ты первый прошел через так называемую «гробницу Скелоса» и со временем займешь достойное место среди нас! Да ты прав, манускрипт был сделан и подброшен в библиотеку так, чтоб ты его увидел. И наш спор с благороднейшим Тот-Амоном о наследии Скелоса, который ты подслушал, мы затеяли специально для тебя.

– И гробницу, что ли, ты построил? – с издевкой спросил Тутмос.

Конан боялся, что молодой маг расплачется, но стигиец плотно, в ниточку, сжал губы и пытался показать остальным свое хладнокровие. Сам киммериец удивился подобному повороту событий, но, в общем-то, не слишком – у них в Киммерии практиковалось нечто подобное, например, когда на мальчишку, первый раз участвующего во «взрослой» охоте, выгоняют матерого волчищу, медведя или кабана…

– Нет, – усмехнулся старик. – Гробницу я всего лишь нашел, тщательно исследовал, забрал кое-какие интересные вещи и договорился с Сельвией о содружестве.

– О каком таком «содружестве»? – спросил Тутмос, бледнея.

Его отец почти незаметно улыбнулся:

– Она помогает молодым магам пройти испытание, а я – помогаю ей вернуться к жизни. Насколько я понял, у нее все получилось?

Конан молча кивнул.

– До тебя, сын, в гробнице побывало не менее двадцати молодых магов, но никто не собрал все ключи. Из этого числа в гробнице погибли только трое: один как-то сумел убить первого Хранителя, но и сам умер рядом с ним. Двух других уничтожил лич…

– И что, каждый раз тело лича таскали Сельвии?

– Нет, только тебе выпала такая честь. Раньше Сельвия помогала только советом. Впрочем, большинство проходящих испытание так или иначе уносили ноги из гробницы. Полную победу одержал лишь ты.

– Если это не гробница Скелоса, то чья же? – упрямо продолжал спрашивать Тутмос.

– Да понятия не имею! – ответил отец. – Там есть слабенькая магия, подвластная любому посвященному первой ступени, что еще нужно? Пройти подобное испытание может каждый!

Конан и Тутмос быстро переглянулись, и киммериец решил спросить:

– Достопочтенные, а вы не знаете, что это была за тварь? В виде бревна…

Оба мага пожали плечами:

– Первый раз о таком слышу, наверно, какое-нибудь местное животное… – ответил Тот-Амон. А это был именно глава Черного Круга!

Второй маг обнял Тутмоса за плечи:

– Ладно, сын, нам пора возвращаться домой… – И оба тотчас исчезли в синеватом дымке.

Тот-Амон подошел к Конану и сказал бесстрастно:

– Ты сильно напакостил у нас в Стигии, киммериец. Многие хотели бы видеть тебя сидящем на колу перед золотыми вратами Луксура, но ты помог сыну моего друга, и я не отдам тебя суду магов. Куда ты направлялся? В Замбулу? Очень хорошо, эту трудность я могу разрешить немедленно. Можешь отправляться! И лучше никогда не возвращайся в Стигию! Считай это маленькой услугой, которую я оказал тебе в благодарность за помощь!

Маг щелкнул пальцами и скупо улыбнулся. Конан моргнул.

* * *

Пустыня исчезла. Киммериец стоял на обочине дороги. Впереди, в полулиге, возвышались знакомые башни замбулийской столицы. Конан хмыкнул, почесал в затылке и сказал вслух:

– Как знать, а может, меня все-таки стошнило на самого Скелоса?

Конан засмеялся и быстро зашагал по дороге к городу.

Ник Орли Конан и легенда Лемурии

Обоз из десятка тяжело нагруженных телег медленно тянулся по разбитой дороге вдоль Карпашских гор. Конан из Киммерии пристал к обозу и теперь шел рядом с хозяином обоза, молодым купцом по имени Хорнеши, который на своем гнедом жеребце подъехал посмотреть на нежданного попутчика.

… Конан уходил из Шадизара, оставляя позади великие подвиги и еще более великие ценности, обретенные в дерзких вылазках на сокровищницы богатых людей города, но самым великим оказались те попойки, в которых киммериец спустил все добытое. Конан ни о чем не жалел, но соглядатаи правителя и городские стражники получили достаточно свидетельств причастности Конана к краже сокровищ.

Обобранные молодым воришкой и его друзьями богачи стремились если не вернуть украденное, то хотя бы примерно наказать дерзкого грабителя, да и показать заодно всем прочим искателям удачи, что даром такие подвиги не проходят. Стражники устроили настоящую облаву на Конана, и ему пришлось с боем пробиваться из города.

Кошелек с отложенными драгоценными камнями был срезан кем-то из собутыльников, а часть причитающихся ему денег Конан не успел получить у скупщиков краденого. Единственное, что Конан вынес с собой из Шадизира – это свой верный меч в потертых ножнах.

Здоровенный детина – слуга и телохранитель месьора Хорнеши, – бросая на меч Конана подозрительные взгляды, держался рядом с купцом, всем своим видом демонстрируя готовность защитить хозяина от любых посягательств подозрительного попутчика. Впрочем, Хорнеши не производил впечатления изнеженного лавочника, привыкшего к спокойной торговле под защитой городских стен и бдительной стражи. Он сидел в седле с видом опытного наездника, держался настороже, а сабля, висевшая на его поясе, явно была не парадным украшением.

– Покажи-ка свой меч, – сказал Хорнеши киммерийцу. Конан вытащил меч на три четверти из ножен и, не выпуская рукоять из рук, показал клинок Хорнеши.

Тот усмехнулся:

– Кровь стерта, но клинок не очищен и щербины на лезвии не сточены. Похоже, ты рубился этим мечом не далее, как вчера? Я не прав?

– Что, дорога в этих местах небезопасна? – спросил в ответ Конан.

– В последнее время в этих местах было разграблено несколько обозов, поэтому правитель Шадизара выделил мне десяток воинов для охраны.

– Я вижу только шестерых.

И действительно, впереди обоза ехали шесть воинов.

– А тебе и не положено видеть всех! За тебя пока никто не поручился, и почем я знаю – может, ты сам из той же шайки и попытаешься помочь разбойникам? Обижайся, не обижайся – нам придется присматривать за тобой. Ну, а если на нас нападут и ты поможешь отбить бандитов, можешь рассчитывать на щедрое вознаграждение. Ты, я вижу, боец не из последних?

– Да уж, мне приходилось поработать мечом, и мало кто, познакомившись с ним, расскажет об этом. А если никакого нападения не будет?

– Сможешь помочь на месте с разгрузкой товара – заплачу по обычной ставке. На привале будешь есть вместе с моими людьми – плошка каши меня не разорит, а держать возле себя голодного варвара я не собираюсь, это может обойтись гораздо дороже! – Хорнеши рассмеялся, поддал коню шпор и поскакал вперед.

Дорога пролегала по местам малонаселенным. Невысокие холмы, крошечные озера в обрамлении тростниковых зарослей, редкие рощицы. Поднимавшиеся в стороне горы, покрытые лесом, ничуть не походили на родные горы Конана, где скальные обрывы и крутые склоны делали хребты непроходимыми на десятки миль. Через здешние горы можно было пройти даже конным. «Как же это у меня смогли срезать кошелек? – вспоминал Конан свой последний день в Шадизаре, – Пока я спал, это сделать не могли, я собственноручно пришиб двух дураков, попытавшихся застать меня врасплох! Я сидел в таверне, веселье было в разгаре, и кошелек я постоянно проверял локтем. А потом вломились стражники, началась заварушка… А когда я оторвался от погони, кошелька уже не было. Получается, что какой-то шустрый гаденыш срезал мешочек с монетами как раз перед появлением стражников! Они меня отвлекли, и я не сразу понял, что остался без кошеля и без денег! Проклятые ворюги!»

Обоз между тем медленно двигался вперед. Попавшееся на пути селение проехали, не останавливаясь, только Хорнеши переговорил с кем-то из местных жителей и тут же вернулся к обозу. Конан посмотрел на скромный поселок, состоящий из двух десятков домишек, и решил, что делать ему тут нечего. Конану нужен был город. И чем крупнее, тем лучше. В большом городе легко укрыться от ненужного внимания, достаточно просто найти работу, услышать новости о событиях в мире. В большом городе всегда найдутся богатые люди, которые хранят разные ценные вещи в дальних углах своих домов. И что им за радость – владеть ценностями, которые просто лежат в сундуках, никому не доставляя радости? И зачем толстосумам деньги, которые не приносят счастья ни им самим, ни окружающим?

Как ни готовилась к нападению охрана купеческого обоза, оно все равно оказалось неожиданным. В полусотне шагов от дороги из-за кустов поднялись четыре лучника и разом выстрелили. Двое солдат получили стрелы в лицо, третьего, повернувшего голову в момент выстрела, стрела ударила в шлем. Солдат выронил из рук копье, покачнулся в седле, но, оправившись, выхватил саблю. Десятник, быстрее всех среагировавший на опасность, успел дать шпоры коню и ушел от предназначавшейся ему стрелы.

Навстречу обозу уже мчались по дороге два всадника с кистенями в руках. Как ураган они пронеслись сквозь охрану обоза. Вот цепь одного кистеня огибает занесенный для удара клинок десятника, и железное ядро бьет его по шлему – вскользь. Однако удар оказался такой силы, что воина выбило из седла. Второй солдат пытается принять удар нападающего на щит, но тот выбрасывает вперед руку, ядро проходит над краем щита и сминает шлем. Оставшиеся двое охранников пытаются встретить нападающих, но конница встречает конницу только в движении – лошади шадизарцев топчутся на месте, не успевая набрать скорость, копье одного солдата проходит мимо цели, а сабля другого скользит по металлу оплечья второго кистенщика. Хорошо еще, что, уклоняясь от удара копья, разбойник не смог сам нанести удар, а второй охранник смог все-таки принять удар на щит.

– Селим! – кричит Хорнеши, показывая слуге следовать за ним, и скачет навстречу атакующим.

Селим уже опережает хозяина, но в его лошадь попадает стрела, от боли она встает на дыбы, и Селим падает на землю. Атакующий всадник проносится мимо и, спасаясь от ударов кистеня, возницы опрометью бросаются прочь от повозок. Хорнеши налетает на второго всадника, уклоняется от удара кистеня и в воздухе мелькает его сабля. Но он не успевает! Сабля чуть-чуть не достает до шеи противника!

Тем временем двое возчиков решают постоять за себя – они укрываются за телегами, достают укрытые под пологами телег короткие тугие луки и начинают стрелять. Один из стрелков в засаде падает, и начинается перестрелка лучников. Еще двое возчиков, оказавшиеся переодетыми солдатами, бегом бросаются к засаде. Им нужно было всего лишь преодолеть полсотни шагов до стрелков и порубить их в мелкую сечку! Но, не добежав до засады нескольких шагов, оба воина с проклятиями падают на землю, запнувшись о протянутую перед кустами веревку.

Конан наблюдал за маленьким сражением, укрывшись за ближайшей телегой. Он отнюдь не являлся трусом, но изображать из себя мишень для стрелков было не в его характере. Всадники с кистенями, проскакав мимо обоза, развернулись и теперь шли в новую атаку.

Киммериец решил, что стрелки теперь не станут на него отвлекаться, и бросился навстречу всадникам. Те держались в нескольких шагах друг от друга, чтобы не попасть под кистень напарника. Поединок Конану был не страшен. Он пропустил мимо себя ядро кистеня и рубанул мечом. Удар меча отрубил нападающему предплечье вместе с наручем. Хлынула кровь, страшно вскрикнул изувеченный разбойник, кистень полетел в сторону, а Конану пришлось упасть, уходя от удара второго нападавшего, который тут же был вынужден встретиться в схватке с Хорнеши и Селимом.

Спешившийся Селим попытался атаковать разбойника метательными ножами, но поразить его не смог, хотя и отвлек. Хорнеши не сплоховал – достал-таки противника саблей. Сначала – полоснул по лицу, и следующим ударом, уже вдогон, снес голову.

Увидев гибель всадников, стрелки из засады скрылись в зарослях кустарника. Преследовать их никто не стал – это в чистом поле разбойников было бы легко догнать. Преследовать беглецов в зарослях слишком опасно, можно запросто нарваться на выстрел в упор из засады.

Воины, пытавшиеся атаковать стрелков засады, медленно возвращались назад. У одного из плеча торчал обломок стрелы, другой сильно хромал. Кистенщик с отрубленной рукой потерял сознание от потери крови, и один из солдат добил его. Уцелевшие солдаты и возчики помогали раненым.

Десятник, оправившийся от удара кистенем, подъехал к Хорнеши.

– У нас четверо убитых и пятеро раненых, – сказал он. – Надеюсь, что больше нападений не последует. Вряд ли в этой местности орудует несколько разбойничьих шаек. К тому же, основную ударную силу мы у них выбили. Хотя, если честно, то без вашей помощи нам бы пришлось очень туго.

– Оставим это, – поморщился купец. – Что будем делать с трупами? Негоже бросать их без погребения.

– Всех мертвецов необходимо забрать с собой. Наших следует похоронить по митрианскому обряду, бандитов – для опознания. Не могли они разбойничать в округе, не имея связи с кем-то из местных. Подбросим работы здешнему судье.

Один из конных солдат подъехал, ведя в поводу коня убитого кистенщика, и протянул поводья Конану:

– Твоя добыча, варвар.

– Ну как, господин Хорнеши, что мне причитается за помощь в этом бою? – спросил Конан, взяв поводья.

Хорнеши задумался:

– Ты хочешь получить плату и уехать? Или тебя может заинтересовать предложение постоянной работы? Я буду хорошо платить, и ты будешь не слугой, а компаньоном…

Конан усмехнулся:

– Нет. Я предпочитаю быть сам себе хозяином. Теперь у меня есть конь, и я не буду плестись за обозом пешком…

– Пусть будет так.

Хорнеши порылся в своем объемистом кошельке и протянул Конану пару мелких золотых монет и десяток медных.

– Не очень много, так ведь я не принц и не правитель, золота у скромного купца куда меньше, чем в королевской сокровищнице.

– Хорошо, – согласился Конан, – Этого золота действительно не слишком много, но и не мало для случайного заработка. Плата справедливая, хотя я предпочитаю щедрую. Посмотрим, может, у убитого что-нибудь еще найдется?

Они подошли к убитому разбойнику, и Конан со сноровкой обшарил труп. Удалось отыскать кисет с несколькими медными и двумя серебряными монетами. Еще киммерийцу достались кинжал, сабля и плеть. Когда Конан собрался снять с убитого сапоги, к нему подъехал десятник:

– Вещи надо сначала предъявить судье для опознания, – объявил он.

Конан начал было набирать в грудь воздуха, чтобы подробно высказать десятнику все, что он думает о правосудии вообще, и о заморийских судьях в частности, но его перебил Хорнеши:

– Конан, во что ты оцениваешь эти вещи? Я заплачу тебе, если ты назовешь справедливую цену.

Конан рассмеялся:

– Хорошо! Пять золотых меня устроит. Легче будет ехать.

Конан получил деньги, вскочил в седло и погнал горячего коня по дороге на запад. Он решил покинуть Замору и отправиться через Карпашские горы в Коринфию. Варвар довольно скоро вернулся в то селение, которое они проехали незадолго до нападения бандитов. Там он быстро договорился о ночлеге. Расплатившись с хозяином дома медными монетами, полученными от Хорнеши, Конан получил не только место под крышей и обед за общим столом, но и все необходимое для дальнейшего пути – нож и кремень, веревку и соль, кусок точильного камня и пару локтей домотканой материи, пару караваев хлеба и кусок сала в чистой тряпице. Нашелся и дорожный мешок, чтобы сложить в него купленные припасы. Конан не делал секрета из своих планов, и вскоре выяснилось, что один из поселян тоже собирается ехать на запад – к соляным копям, расположенным по ту сторону Карпашских гор. Договорились отправиться с рассветом. Остаток дня Конан потратил на чистку клинка, проверил упряжь и снаряжение, после чего лег спать.

Поднялись утром с первыми криками петухов и выехали, не завтракая. Тилли – парень лет двадцати, отправившийся в Коринфию вместе с Конаном – кроме короткого меча прихватил лук с колчаном стрел, но лук лежал в туле по-походному, со спущенной тетивой.

– Думаешь поохотиться или опасаешься встретить разбойников? – спросил Конан.

– Разбойников? – усмехнулся Тилли, – Нет. Места здесь безлюдные, правда. Что тут делать разбойникам? Кого грабить?

– Между прочим, на шадизарский обоз вчера напали, – возразил Конан.

– Ага, напали, – легко согласился Тилли, – только эти разбойники не с гор пришли, а с равнины. Мы-то тут вроде как на отшибе живем. А на равнине народ погуще живет, опять же чуть подальше река протекает. Река невеликая, узкая, да петлистая. И течет далеко. А берега вокруг перемежаются болотистыми низинками, зарослями кустарника, местами лес стоит. Там есть где укрыться от стражников. Так вот, когда обозы грабили, то обычно это бывало не возле нашей деревни, а подальше. После нападения бандиты уводили обоз, к реке и на лодках переправляли добро в укромные места. Ищи-свищи потом!

– А что же здесь никто не селится? Места вроде неплохие, и пастбища, и водопои.

– Ну, пасем скот-то, а как же? А жить в этих местах никто не живет. Пастухи летом со стадами ходят чуть ли не до самых гор, но потом возвращаются обратно. Старики поминали, что когда-то в предгорьях были поселения, но только давно уже там никто не живет. Людишки, конечно, ходят, не без того. Кто золото ищет, кто что.

– И что, находят золото?

– Находят, правда. Но немного. За сезон, бывает, намывают золотишка достаточно, чтобы зиму пережить. Но большого золота никто не добывал.

К полудню они были уже в горах. Тилли уверенно выбирал дорогу по лесным склонам. Дорога не была особенно тяжелой, но кони шли медленно – то преодолевая подъем, то осторожно спускаясь вниз. Вскоре Тилли вывел Конана в очередной распадок, где бил чистый родник. Здесь они устроили привал.

Пообедали захваченной снедью, напились ледяной воды из родника, прилегли в тенечке отдохнуть.

– Вот сейчас передохнем, – говорил Тилли, – потом снова двинемся, и к вечеру будем уже на той стороне. Мне к соляным копям еще день пути будет, ну а ты сам себе хозяин.

– Часто здесь ездите? – спросил Конан.

– Ну, пару раз в месяц. Сам видишь – с телегой здесь не проехать, а верхом много груза не взять. А которую соль через Шадизар везут, то таким налогом облагают, что народ просто стонет.

Некоторое время они молчали, потом Тилли спросил:

– Конан, а тебе часто приходилось участвовать в настоящих боевых схватках?

Конан хмыкнул:

– Достаточно часто, чтобы я не мог их все припомнить.

– Понимаешь, меня дед немного учил обращаться с мечом, правда, но я никогда не бился с настоящим противником. Может, ты мог бы меня немного поучить?

Конан снова хмыкнул:

– Ну, покажи, что ты умеешь.

Тилли поднялся, вынул свой меч и, собравшись, показал. На взгляд Конана это были скорее парадные движения, чем боевые.

– Это все? – спросил он, когда Тилли остановился, опустив меч.

– Ну… да.

– Тогда послушай. Во-первых, все эти финты тебе не понадобятся, если будешь биться с конным противником. В такой схватке у тебя будет мгновение, чтобы отразить удар противника или рубануть самому. В таком случае самое важное – уловить момент для удара и нанести удар как можно быстрее. А вот если придется биться с пешим…

Конан легко поднялся на ноги, достал свой меч и провел носком сапога две черты на земле.

– Вставай сюда.

Они заняли позицию друг перед другом.

– Бей.

Тилли нанес удар, явно стараясь быть готовым к тому, чтобы остановиться, не поранив соперника. Но это не понадобилось. Конан сделал шаг назад, пропуская меч мимо себя, и показал, как пошел бы его ответный удар – удар, который Тилли никаким образом не мог бы уже отразить.

– Понял?

– Понял…

– Бей.

Тилли сделал шаг вперед, занося свой клинок для удара, но Конан тоже сделал шаг вперед, перехватил руку Тилли и ткнул его в живот рукоятью своего меча.

– Понял?

– Понял…

– А что понял?

– Что в поединке надо следить за дистанцией не меньше, чем за движением клинка, правда?

– Пойми лучше другое. Если ты встретишься с опытным бойцом, никакая твоя учеба тебе не поможет. Но если твой противник допустит сбой или ему будет что-то мешать, лови момент для нанесения удара. И пытайся нанести удар в самом быстром темпе, как только сможешь. А фехтовать лучше не пытайся. Не надо.

Они убрали мечи и вновь легли на траву.

– Спасибо за урок, Конан…

– На здоровье.

Помолчав, Тилли снова заговорил, теперь уже о другом:

– А вот за этой горой лежит небольшое горное озеро, а рядом с ним пещера. Жуткое место, правда. Кто туда ходил – ни один не возвращался.

– Если никто не возвращался, то откуда ты про нее знаешь? – равнодушно спросил Конан.

– Нет, – оживился Тилли, – к озеру-то мы ходили, и пещеру издали видели, а вот из пещеры никто не возвращался! Про нее старики еще говорили, что там древнее гнездилище лемурийских демонов. Легенда такая… Два раза в год они выходят на поверхность… Ага, потому-то и стоят предгорья пустые! Ну а кто вздумает в пещеру сунуться, того демоны сожрут в любое время года! А как раз одна шайка кладоискателей при мне туда уходила, правда! Шесть человек их было: маг с двумя учениками и трое здоровых мужиков для охраны, ну и для тяжелых работ, понятно. Ушли они туда, и никто их больше не видел…

– Маг, – скривился Конан, – ну, конечно…

Вечно они пытаются ухватить кусок, который не в силах проглотить… Сколько я с ними не встречался, обязательно оказывались сволочами. Других, похоже, среди магов просто не бывает. Думают, что если научились каким-нибудь подлым фокусам, то теперь могут делать все, что придет в их безумные головы. Знаешь лучшее средство от магии? Меч!

– Ну, этих шестерых я просто сам видел, правда. Но и раньше, говорят, туда пытались ходить разные люди. И золотоискатели, и чудаки разные. Не из местных, конечно. Мы тут привыкли и знаем, что можно делать, а что нельзя. А чужаки, которые о таких вещах знают только понаслышке, бывает, прослышат о нашей пещере и решат, что там сокровища грудами лежат и только их и дожидаются!

– А съезжу-ка я посмотреть на эту пещеру, – решил Клнан.

– Зачем? – испугался Тилли, – Конан, никто никаких сокровищ в глаза не видел! Выдумки все это!

– Я знаю.

– Тогда зачем? Зачем будить спящих демонов?

– Слухи всегда преувеличивают опасность. А мне интересно посмотреть, что же это все-таки за лемурийская пещера.

– Конан, не надо этого делать. Я уезжаю прямо сейчас, ни помогать тебе, ни ждать тебя я не стану!

– А я тебя о чем-то просил, что ли? И дорогу через горы я вполне осилю один. Поезжай, не волнуйся.

– Ага, не волнуйся, а мне потом как возвращаться?! И что бы мне было язык мой не прикусить покрепче…

Тилли поспешно собрался, вскочил в седло, тронул коня, потом снова обернулся к Конану:

– Поедем, Конан? Ну ее, эту пещеру?

– Нет.

Тилли хлестнул коня и ускакал, ругаясь.

* * *

Конан, не торопясь, собрался и поехал в направлении, указанном Тилли. Среди пологих гор, среди которых располагалось небольшое озеро, одна возносилась вверх кручами скал, на которых не могли вырасти ни трава, ни деревья. У подножия этой горы, недалеко от линии воды виднелось темное пятно пещеры с нависающим каменным монолитом. Берега озера были покрыты россыпями камней, поэтому ехать пришлось осторожно. Подъезжая к пещере, Конан вдруг понял, что как-то незаметно оказался в совершенно безмолвной зоне – ни птичий свист, ни шуршание ящериц в траве, ни шелест стрекозиных крыл не оживляли мрачную ауру этого места. Насторожившись, Конан спешился, привязал коня к стволу молодой сосны и бесшумно подошел к пещере. Перед пещерой лежали в ряд останки восьми человек. Тела высохли, одежда истлела и развалилась, но остатки обуви и ремней еще были различимы. Конан задумался. Тела не были объедены зверями, значит не неведомое чудовище убило их. Тела сложены одно рядом с другим, значит, кто-то побывал в пещере после смерти этих людей. Он вынес тела, но не озаботился погребением, значит, он хотел отпугнуть от пещеры других искателей сокровищ. Рядом с телами нет инструментов, с которыми они должны были сюда придти, нет ни колец, ни цепочек, ни браслетов, ни кошельков. Кто-то все это должен был собрать. Из пещеры не доносится ни звуков, ни запахов. Смутное ощущениеопасности, запах старой смерти, но это не горячий запах засады и не запах жизни, отгородившейся от мира барьером смерти.

Конан отошел от пещеры, пройдя по лесу, нашел то, что искал – кусок трухлявого дерева. Выломал несколько крупных кусков, вернулся к пещере, высек кремнем искру на гнилушку, раздул огонек и осторожно двинулся вглубь пещеры. По мере того, как он уходил от выхода и слабел дневной свет, глаза постепенно привыкали к темноте, и небольшой толики света от тлеющей гнилушки хватало, чтобы ориентироваться в темноте. Пещера оказалось не очень разветвленной, Конан запоминал все развилки, выбирая каждый раз левый коридор с тем, чтобы правая рука с мечом не была стеснена в движениях. Пока пещера ничем не отличалась от многих других, где Конану приходилось бывать. Коридор вдруг пошел под уклон, а вскоре сорвался вниз на половину роста Конана, и он оказался в довольно большом подземном зале. Конан постарался запомнить выход своего коридора и обнаружил, что это нетрудно – на каменных стенах были явно нанесены опознавательные знаки его предшественников – следы копоти от факелов и глубокие выбоины, сделанные каким-то тяжелым инструментом. Подземный зал беспорядочно был перекрыт сталактитами и сталагмитами, часть которых была выломана и расколота. В общем, следов искателей сокровищ хватало с избытком, но самих сокровищ не наблюдалось. И вдруг, обходя зал сталактитов по периметру, Конан увидел странную картину – в провале каменной стены, как в нише, лежали десятки человеческих черепов. Края ниши были образованы каменными монолитами, поверхность которых представляла собой наплывы расплавленной каменной массы. Такого Конану видеть еще не приходилось. Его взгляд привлекла куча каких-то вещей рядом с нишей, он посмотрел поближе и поразился – это были инструменты и оружие, но все обгорелые, оплавленные, искореженные. Все мало-мальски ценное было превращено в ненужный шлам. Все было ясно – сокровищ здесь искать больше нет никакого смысла. Конан совсем уж было решил возвращаться, но тут перед ним раздался низкий скрипучий голос:

– Что ты хотел найти здесь, человек?

Конан осторожно помахал своей гнилушкой, чтобы движение воздуха заставило ее разгореться посильнее, и увидел перед собой гнома. Глаза в обрамлении бороды и нечесаных волос располагались на уровне пояса Конана.

Слова были сказаны на языке Заморы, нечетко, но понятно.

– Ты кто, гном? – спросил Конан.

– Мне все равно, как ты будешь меня называть.

– А я предпочитаю называть собеседника тем именем, которое он сам считает своим. Мое имя – Конан. Конан из Киммерии.

– Это пустой разговор, человек. Мертвым не нужны имена. А ты скоро будешь мертв.

– Ты мне угрожаешь? Мне многие угрожали, и как ты думаешь, где они теперь? Ты не думаешь, что я могу разрубить тебя одним ударом?

– А ты не думаешь, что я могу опустить скальный массив над твоей головой?

– Хорошо, почтенный гном, давай не будем пугать друг друга пустыми угрозами. Ведь нам нечего делить. Я не причинил никакого вреда подземным жителям и сейчас уйду из вашей пещеры.

– Это вряд ли.

– Отчего же? – спросил Конан, стискивая рукоять меча и напряженно прислушиваясь, не прозвучит ли во тьме какой-нибудь подозрительный звук. Зачем вам убивать меня?

– Никто не собирается убивать тебя. Но людям не следует посещать эту пещеру. Кто виноват, что не проходит и нескольких десятилетий, как кто-нибудь снова и снова лезет сюда искать проклятое золото?

– Но я вернусь и расскажу, что золота в пещере нет.

– Даже если бы ты вернулся, сюда полезли бы все новые искатели золота. Но ты не вернешься. И это уже зависит не от нас.

Конан услышал у себя за спиной приближающийся шорох чьих-то шагов и закончил разговор с гномом ударом меча. Меч лязгнул по камню, и гном резво кинулся бежать, выкрикивая:

– Золото! Сейчас ты увидишь золото!

Конан не очень-то поверил этим крикам и собирался всего лишь как можно быстрее выбраться из пещеры, но то ли гномы открыли новые коридоры, то ли переместили приметные знаки, но всю дорогу перед Конаном топотал его подземный собеседник, а дорога вдруг стала явно не той, которая вела к выходу.

Внезапно перед Конаном возникла бездонная расселина, которую гном перепрыгнул и скрылся на той стороне.

Конан прислушался. За ним никто не гнался и не крался. Он осмотрелся повнимательнее – расселина была глубока, но не широка. Конан прыгнул, оказавшись на той стороне, быстро восстановил равновесие, прошел по узкой каменной полке несколько шагов и вошел в малый зал. Здесь было ощутимо теплее, чем во всех остальных местах пещеры. Гном пропал. Глухая стена делала зал тупиковым, другого выхода не было, но не это в первую очередь обратило на себя внимание Конана.

Две мощные колонны, выступающие из стены, образовывали обрамление каменного алтаря. Алтарь какого бога? Конан не смог бы дать ответ на этот вопрос, но впечатление было вполне очевидным – гладкая каменная плита в основании алтаря имела слишком правильную форму. Высота ее была чуть меньше, чем рост гнома. Конану сильно не понравился алтарь и все это место, но одно обстоятельство удержало его от того, чтобы немедленно возвращаться – на алтаре лежал толстый золотой диск. Отсвет золота Конан определял безошибочно. Диск был покрыт неведомыми письменами, а в центре изображен двойной оскал какого-то монстра. Конан ухватился за диск и с трудом смог его приподнять. Раздалось злобное шипение и какой-то глубинный вздох, идущий неведомо откуда. В этом вздохе слышалось неимоверное облегчение, но следом пришло ощущение опасности.

Конан отпустил диск. Нечего было даже думать о том, чтобы унести такую тяжесть. Поднять он его бы еще мог, но прыгать с ним через расселину было бы немыслимо. Чуть позже Конан осознал, что диск просто невозможно снять с алтаря – наплывы камня с колонн не дали бы возможности сделать это, для этого надо было еще поработать кувалдой….

Ощущение опасности нарастало. Ни звука дыхания подкрадывающегося врага, ни движения воздуха от заносимого для удара оружия, но ощущение опасности стало прямо-таки нестерпимым. Конан развернулся, вернулся к выходу, убрал меч в ножны, запалил от остатков гнилушки второй кусок, перебросил его через расселину и прыгнул. Полка располагалась ниже, чем выход коридора, по которому Конан пришел сюда, поэтому он ухватился руками за край расселины, легко подтянулся и вылез наверх.

– Человек! – раздался позади полный ненависти крик гнома. – Ты проклят!

Гном в ярости замахал руками, и стена рядом с ним раскололась, как арбуз, огромный кусок стены рухнул вниз, унося с собой каменную полку, которая вела к залу с алтарем.

– Ты пожалеешь о том, что уходишь сейчас живым, человек! Ты уносишь на себе проклятие! Безмозглое ничтожество!

Как Конан выбрался из пещеры, он и сам не смог бы объяснить. Он шел по каменным коридорам, дважды над ним проседала порода, но он успевал ускользнуть от падающих каменных пластов. Наконец он увидел на стенах знакомые приметы, которые запоминал в начале пути, и вскоре увидел впереди свет – выход был уже близко. Он вышел из пещеры на подкашивающихся ногах, к горлу подступала тошнота. Конану не раз приходилось выбираться из опасных ситуаций со сверхчеловеческим напряжением всех своих сил, но сейчас ничего такого не было! Поход в пещеру был не тяжел и не труден. Он мог вынести гораздо большие нагрузки, так отчего же он чуть не валится с ног? Ярость придала Конану сил, он добрался до своего коня и вскоре ехал прочь от проклятой пещеры.

Он вернулся к тому месту, где они с Тилли обедали, и остановился на привал – солнце уже садилось, а ехать по лесу в темноте Конан не видел никакой необходимости. Он расседлал и стреножил коня, пустил его пастись, собрал дров и развел костер. Есть ему не хотелось, слегка кружилась голова и мутило. Конан посидел у огня, потом положил в угли пару кусков древесного ствола, чтобы они потихоньку горели до утра, лег спать.

Проснулся он, когда только начало светать. Костер прогорел, но под пеплом оставались еще горячие угли. Конан подбросил веток и оживил костер, достал из мешка припасенные продукты и с удовольствием поел. Потом пошел искать коня. Конь валялся в нескольких шагах в стороне. Мертвый. Конан настороженно огляделся. Вокруг не было ничего подозрительного. Ни следов зверей, ничего. Если кто-то ночью убил коня, то как Конан мог его не услышать? Укус змеи? Ядовитая трава? Конан осмотрел землю вокруг. На траве видны были следы коня, местами трава была сильно сбита, примята – похоже, что животное билось в агонии. Но как Конан мог ничего не услышать?

Ответа не было, но Конан не привык забивать себе голову второстепенными вопросами. А первостепенным было то, что оставаться здесь ему не было никакого смысла. Раз нет коня, значит, надо идти пешком. Конан собрал вещи, напился напоследок из родника, залил остатки костра и двинулся вперед.

Путь через горы пешком вместо полудня верхом занял почти целый день. Никаких приключений, кроме обыкновенной усталости и навязчивого желания ночевать не под открытым небом, а под какой-нибудь крышей. День клонился к вечеру, когда Конан, перейдя Карпашские горы, подошел к поселению. Не деревня даже, скорее сильно разросшийся хутор. Две собаки, выбежав навстречу незваному гостю, принялись яростно облаивать Конана. Он отогнал собак ножнами меча, демонстрируя при этом, что не нападает, а только защищается. Вышел молодой мужчина, отогнал собак, спросил:

– Чего надо?

– Меня зовут Конан. Сейчас я иду из Заморы. Можно мне у вас переночевать? У меня есть чем заплатить. И еще я хотел бы купить лошадь. Найдется у вас лошадь на продажу?

– Хозяин завтра будет, если дождешься, можешь переговорить с ним про лошадь. Найдется, наверное. На ночлег пустим. Погони за тобой нет?

– Да нет, а почему должна быть погоня?

– Да выглядишь ты странно, Конан из Киммерии. Не охотник, не старатель, не купец, не телохранитель. Если ты по ночам железом деньги зарабатываешь, то может быть и погоня за таким мастером. Нет?

– Ну, в Шадизаре я бы предпочел не появляться в ближайшее время. Но здесь у меня врагов нет.

– Ну ладно, пойдем.

Конан с удовольствием поужинал горячей пищей. К его сожалению, вина или пива ему получить не удалось. Старые запасы выпиты, сказали ему, а новых еще не сделали. По летнему времени место для ночлега гостю определили не в доме, а в одной из пристроек.

Пробуждение снова оказалось ненормальным. Всегда Конан просыпался при малейшей опасности, застать его врасплох никому не удавалось. А тут он проснулся оттого, что один из обитателей хутора выволок его за шиворот на двор. И ткнул кулаком в зубы:

– Тварь проклятая, поджигатель!

Он замахнулся снова, но Конан уже проснулся. Он перехватил руку противника, сгреб его в охапку и швырнул его об стену. Хутор горел сразу со всех сторон. Выскакивали из горящего жилого дома бабы с детьми, суетились возле горящего хлева мужики, выводя лошадей и коров, сараи и амбары горели тоже, но так, что спасать там было уже нечего. Конан бросился в пристройку, где ночевал, и выскочил назад со своим мечом и вещами. Пока он соображал, может ли чем-то помочь хуторянам, разбудивший Конана мужик снова набросился на него, теперь уже с топором в руках. На помощь ему спешили еще двое – один с вилами, другой с топором.

Конану часто приходилось биться ради спасения своей жизни, но такой нелепой ситуации у него еще не было. Он не чувствовал себя в чем-то виноватым, он не испытывал к этим людям никаких враждебных чувств, они были ему даже не опасны – бойцы они были никакие, их размашистые прямолинейные удары он легко отбивал или уклонялся, но они-то атаковали его всерьез. Они не намеревались его схватить или прогнать, они хотели его убить. При этом они перекрывали ему дорогу, пытаясь прижать его к горящему дому. Вот Конан срубил древко вил и тут же топор одного из нападающих вскользь прошел по его плечу.

– Кром!.. – взъярился наконец Конан.

Раз они вынудили его биться всерьез, то пусть получат битву. Они даже не поняли, что до сих пор он только отражал их удары – Конан зарубил двоих, оглушил третьего и бросился к воротам. Ворота были уже открыты – один из мужиков выводил лошадей. Он бросился было на Конан с колом в руках. Принимать мечом удар толстой жерди Конан не захотел и рубанул мечом на опережение. Выбежав за ворота, Конан ухватил лошадь, вскочил на нее и поскакал. Лошадь, напуганная огнем, была без удил и седла, но Конан стиснул ногами бока лошади так, что животное вынуждено было признать власть человека и покориться.

Конан ехал по лесной дороге и размышлял. Мешок с вещами ему пришлось бросить в схватке, уцелел только меч. Остались деньги, полученные от Хорнеши, а вот ехать на лошади без упряжи – это все равно что громко кричать: «Я конокрад!»

Оставить лошадь в лесу и купить упряжь в ближайшем селении? Опять же никто не покупает упряжь, не имея лошади. Похоже, придется убираться из Коринфии без задержек. Но что же за странные события стали с ним происходить? Конана не пугали никакие опасности, но он привык встречать их лицом к лицу, а не влипать в какие-то бессмысленные происшествия. Неужели гномье проклятие все-таки начало сбываться? Тут ведь бесполезны все выдающиеся боевые навыки киммерийца…

Тем временем стало светать. Лес кончился, и перед Конаном открылась широкая равнина. Река, текущая по ней, делала пару поворотов, и в ближайшей излучине был виден небольшой городок.

В стороне от него Конан увидел табун лошадей в полсотни голов. Табун гнали двое пастухов, направляясь куда-то в сторону от города. Конан толкнул лошадь пятками и двинулся к городу. Город был поставлен на переправе. Река хоть и невелика, а вброд не перейдешь. То есть при нужде можно переплыть, но не все же время лето. Да и с грузом переправляться несподручно. Возле города река была поуже, и здесь была устроена паромная переправа. А рядом виднелись опоры строящегося моста.

Городок был так себе – сотни две домов, но огорожен деревянным частоколом, а в воротах дежурят непременные два стражника. Конан заплатил за вход медную монету, спросил, как пройти к постоялому двору.

– А прямо по улице, – ответил стражник, принявший монету. – Мимо не проедешь. А чего это у тебя лошадь без упряжи? Или варварам гордость не позволяет пользоваться чужеземными придумками?

– Да я эту лошадь только вчера вечером купил. А упряжи у пастухов лишней не было. Сегодня куплю.

По дороге к постоялому двору Конан нашел мастерскую шорника и купил упряжь для лошади, так что в таверне он появился, как путник, не вызывающий никаких сомнений в своей добропорядочности. Оставив лошадь в конюшне и перекусив, Конан отправился пройтись по городу. Город был мастеровой. Здесь не было ювелирных лавок, не торговали шелком и благовониями, пряностями и слоновой костью. Торговля шла в основном простыми ремесленными изделиями – тем, что необходимо для жизни, а не предметами роскоши. Город вполне процветал, но горожане еще не накопили таких богатств, чтобы можно было надеяться найти в сундуках что-то достаточно дорогое и компактное. Конан купил себе новый походный мешок, разных мелочей в дорогу, пару метательных ножей и кинжал, недорогие, но достаточно хорошей работы. Поговорив с местными жителями, решил двинуться на запад, в офирский город Ианту.

К вечеру Конан вернулся на постоялый двор, унес мешок с покупками в нанятую на ночь комнату и отправился ужинать. Насытившись и выпив пару кружек пива, Конан решил переговорить с хозяином:

– А что, знахари у вас в округе есть? Настоящие, не костоправы и не цирюльники?

– Хм… А что, господин Конан, болезнь какая донимает? Есть, конечно, которые зубную боль заговаривают или травами лечат. Или еще что надо?

– Пожалуй, меня интересует такой знахарь, который умеет зелья варить… Отворотные, приворотные, заклятья снимать и тому подобное.

– Хм… Да, вроде у нас сейчас и не найти таких. Впрочем, вот у нас сейчас проездом остановился маг Косталис. Личность в Коринфии известная, можно сказать, знаменитая. Его услуги, правда, обойдутся недешево, но если кто и может помочь с наложением и снятием заклятий, так это точно он.

– Маг… Не люблю я магов. Пожалуй, не настолько меня еще припекло, чтобы я стал обращаться за помощью к какому-то магу…

Конан взял еще кружку пива и вернулся за свой стол. Когда он допил пиво и уже собирался уходить спать, к нему подсел какой-то человек. Худощавый, средних лет, одет богато и вычурно… Конан понял, что это тот самый маг, прежде чем тот заговорил.

– Я маг Косталис, – сказал он. – А твое имя, как мне сказали – Конан?

– Конан. Конан из Киммерии. А тебе не сказали, что я не люблю магов? Сколько я ни встречал в своей жизни магов, всегда они оказывались либо просто безмозглыми идиотами, либо слишком умными идиотами с переклиненными на магии мозгами. И ни разу еще их магия не помогла им против моего меча!

– Я готов согласиться с твоим мнением о магах применительно ко многим из них, – рассмеялся Косталис, – Но если ты думаешь, что все маги бывают только такие, то ты глубоко заблуждаешься. Ты не преувеличиваешь число своих побед над магами? При всем моем уважении к твоим воинским умениям, ты мог справиться с хорошим магом только в том случае, если этот маг не ожидал твоего удара.

– Я не убивал своих врагов из-за угла и в спину, если ты это имеешь в виду…

– Тогда ты очень везучий человек, варвар. Вот смотри, ты ведь можешь, к примеру, разрубить меня мечом пополам, прежде чем я смогу вообще что-то сделать?

– Конечно!

– И я в этом не сомневаюсь! Так не усомнись же и ты, что я точно так же могу тебя обездвижить прежде, чем ты сумеешь схватиться за меч. Согласен?

– Вот за это я и не люблю магов, – проворчал Конан, – Вместо честного поединка тебя вляпывают в какое-нибудь магическое дерьмо…

– Честного поединка? – безмерно изумился маг. – Ты бредишь что ли, варвар? Если твой противник слабее тебя и вступает с тобой в поединок, потому что не может отказаться, это что – честно? Ты сам-то понимаешь, что твое понятие «честно» просто выгодно тебе?!

– Ты хочешь меня обидеть, Косталис? Мне приходилось биться с равными по силе противниками. Мне приходилось биться с превосходящим противником. Кром! Мне приходилось биться вполне в безнадежных ситуациях! И своей собственной силой и ловкостью переламывать эти ситуации в свою пользу! И если когда-нибудь я буду побежден в честной схватке более сильным противником, я не буду слать ему предсмертное проклятие, я с радостью пойду на встречу с Кромом – и он встретит меня в числе не последних его сыновей! А магические штучки – дерьмо…

– Кстати о проклятиях, Конан…

– Что?..

– Ты интересовался специалистами, которые могут снимать проклятья.

– Если ты это слышал, то должен был слышать, что я пока не собираюсь обращаться за помощью к магам.

– А напрасно… Я ведь не из праздного любопытства к тебе подсел. Мой амулет показывает, что на тебя наложено исключительно сильное заклятье. Я пока не могу определить, в чем оно заключается, но я его чувствую. А ты, видимо, получил его недавно и только начинаешь чувствовать его воздействие. Если бы ты его не чувствовал, то не искал бы того, кто может снимать проклятия. А если бы носил его давно, то сполна вкусил бы последствий этого заклятья и не отвергал бы моей помощи.

– Скажи еще, что ты готов предложить мне безвозмездную помощь.

– А ты поверишь?

– Нет, конечно.

– Но во взаимовыгодное сотрудничество ты можешь поверить? На самом деле, я не могу сказать, что вот прямо сейчас я знаю, как снять с тебя заклятье. Я с таким дела еще не имел. Так что мне просто интересно поработать с тобой. Может быть, я смогу использовать это заклятие в своих целях. А тебе это просто необходимо. Потом ты будешь жалеть, что отказывался. Умолять будешь!

– Чем же я буду расплачиваться с тобой?

– Ну, если у тебя есть сотня золотых, то этого будет достаточно. Если нет, отработаешь. Впрочем, если мои предположения сбудутся, я достаточно получу для усиления своей магии, чтобы взыскивать с тебя непомерную плату. К тому же нет необходимости решать это прямо сейчас. Встретимся здесь утром?

– Ладно.

Конан ушел спать, размышляя о том, насколько можно доверять магу. С одной стороны, магам верить нельзя. Никаким и никогда. С другой стороны, если будут продолжаться такие события, как прошлой ночью, то деваться-то будет некуда. Вряд ли кто из деревенских знахарей сможет снять проклятие гнома. Лучше мага здесь и в самом деле никто не справится.

Утром Конан проснулся с некоторым облегчением – вокруг ничего не горело, никто не ломился в комнату. Он поднялся и вдруг с недоумением посмотрел на свои руки. Руки были обильно замазаны засохшей кровью. Конан осмотрел себя – каких-либо ран или ссадин на нем не было, похоже, что кровь была не его. Но откуда она взялась? Спать ложился без крови, ночью никуда не выходил. Откуда кровь?..

Не найдя никакого ответа на этот вопрос, Конан взял кувшин с остатками воды, намочил одеяло и вытер руки. Потом собрал свои вещи, проверил меч, подвесил к поясу купленный вчера кинжал, приспособил в рукаве метательные ножи и пошел на выход. С хозяином постоялого двора Конан расплатился еще вечером, поэтому он направился сразу к конюшне, чтобы подготовить свою лошадь к дороге. Но во дворе Конана сразу остановили. Во дворе толклись десяток стражников, несколько человек горожан и постояльцев. Офицер стражи остановил Конана:

– Как спалось, господин Конан?

– Хорошо. А с чего это вас интересует мой сон?

– Да с того, что сегодняшней ночью почитай весь город проснулся от истошных криков людей, принявших лютую смерть. Так что хорошим сном этой ночью ни один человек в городе похвастаться не мог. А на лице у тебя – кровь. Стоять!

Офицер отскочил в сторону, а стражники дружно нацелили на Конана заранее подготовленные луки. При том, что обычно в городе стражники луков не носили…

– Положи меч на землю! – приказал офицер. Краем глаза Конан увидел, что с боков тоже наготове стоят лучники. Бросаться на прорыв было немыслимо, и все же Конан колебался. Потом все же положил меч на землю.

– Руки назад! – приказал офицер.

– Не могу, – с удивлением ответил Конан. Он и в самом деле не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

– Я держу его, – раздался сзади голос мага. Конан почувствовал, как что-то прикоснулось к его шее, и на ней сомкнулся холодный ошейник.

– Я заберу его с собой, – сказал маг.

– Ваши полномочия достаточно велики, господин Косталис, – возразил офицер, – но данный случай в них не предусмотрен. Зверское убийство пяти человек – это не тот случай, когда я мог бы отдать вам виновника, взятого практически с поличным. Меня не интересуют ваши магические заморочки, а вот казнить его я просто обязан. И я сделаю это, невзирая на ваши немереные полномочия.

– Я ценю ваше служебное рвение, – ответил маг, – и если бы дело касалось обычного преступника, я бы и не подумал препятствовать правосудию. Но дело в том, что этот человек одержим демоном. Вспомните события этой ночи! Разве такое возможно было совершить обыкновенному человеку? И в данном случае казнь человека ничего не даст – освобожденный демон может поселиться в вашем городе в бестелесном облике. Это вам надо? К кому вы потом прибежите за помощью? А?!

Офицер мучительно задумался, потом нехотя согласился:

– Хорошо, забирайте его. Но я отправлю донесение об этом случае.

– Это сколько угодно. Я не стану возражать даже против сопровождения, как для охраны пленника, так и для того чтобы они потом доложили об успешности конвоирования. Четырех стражников, я думаю, будет достаточно. Конных, конечно. А сейчас, будьте любезны, отгоните любопытствующих.

По приказу офицера стражники разогнали народ и выстроились за воротами, чтобы проводить мага с захваченным варваром к воротам города.

– Ты можешь мне не поверить, – обратился Косталис к Конану, – но я не испытываю никакого торжества или злорадства от того, что я оказался прав и ты примешь мою помощь по своей воле или против нее. Сейчас я сниму с тебя заклятье обездвиживания, и ты отправишься вместе со мной в мою башню. Там я смогу провести ритуал изгнания демона. Твое желание теперь уже не играет никакой роли. Даже если бы ты предпочел сгореть на костре как оборотень-убийца, меня такой расклад не устраивает. И не из-за моих переклиненных магией мозгов, не из-за извращенных планов, не из наивного стремления показать тебе свое могущество. Просто иначе твой демон будет резвиться по окрестностям, и мне так или иначе придется заниматься этой проблемой – выслеживать, ловить, связывать убивать… Ты понимаешь меня?

Под присмотром офицера один из слуг мага обыскал Конана и сложил у его ног все его оружие. Посмотрев на содержимое кошелька, маг приказал положить его в мешок Конана вместе с кинжалом и ножами.

– Я не прощу тебе этот ошейник, – сказал Конан, получив возможность двигаться. – Я поеду с тобой, не сопротивляясь, но ошейник – не прощу.

– Ну вот, начинается, – вздохнул маг, – ты мне еще отомстить пообещай. Ну неужели голова варвара служит только для трансформации эмоций в неразумные поступки? Подумать ты никак не в состоянии? Ошейник даст мне возможность контролировать тебя, но почему ты думаешь, что я хочу получить этот контроль для своего собственного удовольствия? Ты вообще представляешь, что произошло сегодня ночью?

– Я спал.

– Конечно. Так слушай – среди ночи в городе раздался жуткий крик. Визг смертельно перепуганного человека. Крик продолжался достаточно долго, чтобы стражники подоспели на крик. Горожанин на тот момент кричать перестал, потому что уже захлебывался кровью из порванного горла. Стражники увидели человека, описание которого совпадает с твоим силуэтом. Но при этом от человека исходили волны нестерпимого ужаса. Народ, повыскакивавший было из домов на крик того бедняги, кто разбежался, кто на месте обделался, кто в обморок упал. Кое-кто, говорят, сегодня проснулся не в своем уме. Двое все же превозмогли ужас и попытались напасть на этого монстра. Смелые были мужики. И оружие в руках держать умели. Чудовище убило их так же, как и первую свою жертву, – голыми руками. Потом сбежало, убив по дороге еще двоих. Так это был ты! Вернее, демон, который живет сейчас в твоей душе.

– Косталис, мне приходилось встречаться с демонами, которых вызывали маги. Это были монстры во плоти. Они были сильны и опасны, но уязвимы для меча или огня. Как такой демон может жить в моей душе?

– Есть разные виды демонов, – пожал плечами Косталис, – Для того, чтобы делать что-то в нашем мире, демон должен либо воплотиться в материальное тело, либо подчинить себе тело живущего. Я не говорю, что твой случай – обычный… Ну что, поехали? До моей башни мы должны добраться за три дня.

Они выехали из города – маг с Конаном, четверо слуг мага и четверо стражников в полном вооружении. Ехали быстро, останавливаясь для отдыха по мере необходимости.

– Так когда ты заполучил свое проклятье? – начал расспрашивать Конана маг на первом же привале. – Мне может помочь любая информация о твоем демоне.

Конан поразмыслил над тем, стоит ли рассказывать магу всю правду, и решил, что скрывать ему нечего и незачем. Выслушав всю историю, маг задумался, потом начал задавать уточняющие вопросы, но Конан при всем желании не мог больше ничего сказать. Потом уже Конан понял, что некоторые вопросы были попыткой выявить ложь в его рассказе.

– Ну что же, – подвел итог Косталис, – по всей видимости, демон был лишен материального тела и прикован к своей пещере. То есть он мог при определенных условиях действовать в окрестностях, забирая для поддержания своих сил жизни случайных жертв. А когда ты сдвинул золотую печать, он вырвался на свободу и проник в твою душу. Видимо, он довольно ослаб в своем заточении, но с тобой он довольно быстро восстановит свои силы, выжрет твою душу и завладеет твоим телом полностью, а не только во сне, как сейчас. А знаки на печати не запомнил?

Конан подумал и нарисовал на земле несколько значков, которые запомнил в пещере.

– Лемурийские письмена… И это все? – оживился маг.

– Нет, конечно. Там много чего было, но я не знаю этих символов.

– А такие были?

Маг изобразил полтора десятка символов. Некоторые из них Конан узнал, так что маг остался в целом доволен.

На ночлег остановились в небольшой рощице. Маг не пожелал рисковать и ночевать в каком-нибудь селении, которые попадались им по пути. Поужинали, маг потихоньку распорядился о чем-то своим людям и завалился спать. Конан сидел у костра и размышлял.

Он потихоньку попробовал на прочность ненавистный ошейник – тот был из тонкого металла, но под стальными пальцами киммерийца только слегка прогибался, сломать его Конан не мог. Ошейник был не тяжел, но унизителен. И мало ли что мог потом сделать с ним этот маг? Нет среди магов порядочных людей, не было и не будет!

Конан огляделся по сторонам. Двое стражников постоянно следят за ним – это пустяк. Можно было бы броситься на прорыв, он уходил и от более плотной охраны, но зачем? Нет, от демона надо избавляться, а там будет видно.

Конан улегся спать. Проснулся утром и увидел возле горящего костерка сидящего мага. Никого из охраны рядом не было.

– Как спалось? – поинтересовался Косталис.

– Хорошо… М-м… Шея болит под твоим ошейником.

– Под твоим ошейником! – внезапно озлился мат. – Твой демон снова пытался проявить себя, и я всю ночь не спал, но сдержал его. Правильно я оценил, что демон пока еще слаб. И нельзя дать ему возможность усилиться. Но спать тебе, варвар, больше не придется. Придется тебе две ночи потерпеть, выдержишь. Буду тебе на ночь давать самых болтливых караульщиков, днем можешь подремать, но спать тебе не дадим.

Маг очень торопился, и отряд двигался очень быстро. К башне добрались к середине второго дня. Башня располагалась в живописной долине у подножия гор. Величественность ее несколько нарушалась какими-то огородами возле нее, ярко зеленевшими на фоне пожухлой травы вокруг, и загоном для скота. Сложена была она из дикого камня, грубо обработанного каменотесами. Камни были положены на раствор, ворота окованы толстыми железными полосами. Ворота были заблаговременно открыты, и двое слуг встречали хозяина.

Маг тут же заявил сопровождавшим их стражникам, что они выполнили свою миссию и могут проваливать восвояси. Один из стражников понаглее попытался намекнуть магу, что им, стражникам, за непомерные труды и опасности путешествия надлежит получить соответствующее величию мага вознаграждение. На это Косталис предложил наградить их почетной службой в подвалах своей башни. Врожденная скромность не позволила стражникам принять столь щедрое предложение, и они ускакали, не дожидаясь других предложений ехидного мага. Они были правы – нотка раздражения в голосе мага сулила лишь приступ еще более мрачного юмора.

– Наглецы, – шипел рассерженный маг, – денег им нужно!

– Какие глупости, не бери в голову! – рассмеялся Конан. – Ты им не командир, так что они ведут себя вполне нормально для солдат.

Избавившись от посторонних, маг велел слугам накрепко запереть вход и готовить лабораторию. Конан, которого провели в одно из жилых помещений и оставили без присмотра, задремал. Часа через два один из слуг растормошил Конана и провел его в лабораторию. Там Косталис что-то пил из большой кружки. Увидев Конана, протянул кружку ему:

– На, выпей, взбодрись.

Конан с сомнением посмотрел в кружку – она была наполовину пуста.

– Сними с меня ошейник, – сказал он как можно миролюбивее, – я приехал с тобой добровольно и намерен закончить изгнание демона. Я заплачу потом назначенную тобой цену, клянусь Кромом. Но ошейник – сними.

– Ладно, – сказал Косталис. – Стой смирно.

Он подошел к Конану сзади и разомкнул ошейник. Однако по его знаку слуга у дверей достал заряженный арбалет.

– Выпей же, – сказал маг.

– А это совершенно необходимо?

– Да провались ты! Можешь не пить, это всего лишь отвар, придающий сил и прогоняющий сон!

– Тогда я обойдусь.

– Вот я тебе показываю, что доверяю тебе, а ты меня подозреваешь! Может, тебя обездвижить и провести изгнание без твоей помощи?

– Не надо, – сказал Конан, демонстрируя послушание, – я готов подчиняться.

– Тогда уйми свою гордыню и просто делай, что тебе говорят!

По знаку мага, один из слуг принес меч Конана и протянул ему:

– Возьми, – сказал Косталис, – я наложил на него заклятье против демонов. И, чтобы ты знал, заклятье ненанесения вреда лично мне. На тот случай, если ты вздумаешь в очередной раз выйти победителем из поединка с магом… Понятно?

– Понятно, – ответил Конан, с сомнением осматривая свой меч.

– Тогда смотри сюда, – маг показал Конану на пентаграмму из кованых железных полос, покрытых цепочками рун. – Я изгоню из тебя демона. Но изгнание – дело легкое, я мог бы сделать это в любой момент. Мне надо заключить демона в материальную оболочку, из которой он не мог бы вырваться.

– А я потом его зачарованным мечом! – радостно догадался Конан.

– Еще один приступ самодеятельности и будешь принимать участие в изгнании демона в обездвиженном состоянии, – сухо сообщил маг. – Делай только то, что я скажу!

– Ладно, – вздохнул Конан.

Косталис подозрительно посмотрел на Конана, отослал слуг, оставив только арбалетчика у выхода, потом отошел в сторону и достал из деревянного ларца фигурку длиннорукого длинноногого человечка ростом чуть больше локтя. Он положил фигуру в центр железной пентаграммы и сказал:

– Изгнанный демон должен воплотиться в этого голема. Ты будешь находиться здесь, – он показал Конану вторую пентаграмму, образованную пятью черными свечами. – Если все пройдет чисто, то ты вообще не должен делать ничего. Но если что-то пойдет не так, ты должен быть готов делать, что я скажу. Понял?

– Понял.

– Настойки точно не хочешь выпить?

– Нет.

– Тогда начинаем! Становись в пентаграмму.

Конан встал в пентаграмму, маг зажег свечи, отошел к столу, на котором была подготовлена жаровня с горящими углями, подсыпал еще угля, надел на шею золотой амулет, придвинул коробки и горшочки с какими-то магическими компонентами и начал произносить заклинание. Несколько минут ничего не происходило, маг добавлял в огонь разные порошки, по лаборатории распространились густые ароматы неведомых веществ, потом маг возвысил голос и закончил заклинание. Слов Конан не понимал, но, по интонациям заклинание завершилось приказом, а через несколько слов – вторым. С окончанием заклинания раздался идущий ниоткуда стон, полный муки и освобождения – с теми же интонациями, которые Конан слышал в пещере, поднимая золотую печать. Вокруг Конана сплелись два вихря еле заметных искорок – красных и черных. Сначала они были переплетены друг с другом, потом постепенно разделились, красный вихрь втянулся в фигуру голема, а черный начал сгущаться в висящую в воздухе оскаленную пасть. Голем в пентаграмме зашевелился, поднялся на ноги и открыл сияющие крохотными искрами глаза. Маг спешно передвинул коробки со своими порошками и начал читать новое заклинание. А собравшаяся в воздухе пасть издала наполненный лютой злобой и ненавистью вой и двинулась к магу. Арбалетная стрела прошла сквозь черного демона, не замедлив своего движения, и ударила в стену. Конан мельком взглянул на стрелявшего, но его уже не было в лаборатории, только разряженный арбалет валялся у дверей.

Стрела не причинила черному демону особого вреда, но была ему явно неприятна, он на миг замедлил продвижение и прервал свой ужасный вой.

– Руби его, Конан, – заорал маг, прервав свое заклинание.

Конан прыгнул вперед и несколькими взмахами меча разрубил демона на части. То есть клинок прошел сквозь него, как сквозь медузу – почти не встречая сопротивления. Демон прервал свое движение, черты его исказились, но он быстро восстанавливал форму.

– Не подпускай его ко мне! – снова закричал маг, – Дай мне закончить с другим!

Красный демон тем временем освоился в новом теле, обследовал пентаграмму, из которой выбраться он не мог, вытянул губы и выдувал на железную пластину пентаграммы огонь. Пластина уже раскалилась до ярко-красного цвета.

– О, Нергал! – шипел маг, перебирая свои амулеты. – Это был не один ослабленный демон, это были два демона, которые боролись друг с другом за твое тело! Вот!

Он нашел то, что искал, произнес заклинание, и пентаграмма покрылась льдом. Голем злобно зашипел и принялся выдувать огонь с удвоенным усердием. Разрубленный черный демон снова сконцентрировался и завыл на Конана. Конан рубанул его мечом, но неожиданно для себя промахнулся, будто что-то отклонило его клинок.

Демон взвыл так, что Конана просто снесло с ног. Если первые удары Конана легко достали демона, то теперь он приспособился успешно отражать киммерийца. Но и Конан почувствовал, что легко с демоном не справиться. Теперь он полностью собрался и двигался с невероятной для обыкновенного человека быстротой, окружая демона сеткой обманных ударов, не давая тому сконцентрироваться и отвести настоящий удар в сторону.

Он дважды доставал демона клинком, и бой застыл в некотором равновесии. Никакой удар меча не был критичен для демона, но достигающие цели удары не давали ему возможности сконцентрироваться. В свою очередь, и демон не мог одолеть варвара, до тех пор, пока тот не выдохнется и не снизит темп своих ударов. Конан почувствовал, что устает, взъярился еще больше и сделал невозможное – увеличил темп ударов еще больше и снова смог располосовать черного Демона несколькими ударами.

– Долго еще? – заорал он магу.

– Не получается! – крикнул тот в ответ. – Я не могу взять его под контроль! А с черным справишься?!

– Да!

– Тогда прикончи его, я держу голема!

Конан рубанул черного демона напоследок еще два раза, отскочил назад, развернулся и достал мечом голема. Удар по морде сбил голема с его позиции, где он уже наполовину прожег стальную полосу пентаграммы.

– Не убивай его, – крикнул маг и обратил свое внимание на черного демона.

Тот как раз заканчивал концентрироваться, уже раздался было его душераздирающий вопль, но тут маг взял ситуацию под контроль. Магическая сила расплющила черного демона и отбросила к стене. Здесь Косталис справлялся удачнее. Его магические удары легко доставали демона, сминая его и не давая ему возможности концентрироваться. Потом потерявшее форму черное облако начало заворачиваться в кокон – маг уверенно упаковывал демона в тугой сверток…

И тут демон сделал какое-то сверхъестественное усилие, размотался, вытянул черный отросток к стене и начал быстро втягиваться в незаметную трещинку.

– Уходит! – взвыл маг, поднял руки и выпалил какое-то заклинание.

В остатке кокона вспыхнула белая искра, вокруг нее закрутился крохотный неистовый смерчик и с диким визгом начал всасывать в себя черного демона, явственно вытягивая из стены ту его часть, которая успела было ускользнуть.

Конан тем временем бился с големом. Удары меча отбрасывали тварь раз за разом, но он неутомимо продолжал выдыхать пламя. Конан мешал ему, и сильно мешал, но капли расплавленного металла продолжали утекать с пластины. И вот, когда маг уничтожал черного демона, голем прорвался. С торжествующим шипением он шагнул из пентаграммы, выдыхая теперь не узкий пучок раскаленного пламени, а менее жаркое, но большое облако огня.

Конан, чувствуя, как сгорают на нем волосы, шагнул вперед и рубанул голема уже во всю силу, не останавливая, а убивая. Удар меча разрубил голема пополам. Взметнулись крохотные красные искорки и следом за черным демоном унеслись в недра визжащего смерчика.

И все кончилось. С последними искрами красного демона смерчик замолчал и свернулся, не оставив и следа.

Конан хлопал себя по лицу и одежде, забивая тлеющие участки, а маг смотрел на него, опустив руки.

– Ты что сделал, недоумок? – спросил маг не столько гневным, сколько усталым голосом. – Я тебе его держать велел, а не убивать!

– Ну извини, – пожал плечами Конан, – не удержал.

– Не удержал! Ах ты, безмозглый варвар, где я теперь еще такого демона найду?! Настоящий осколок лемурийской магии… Такие случаи раз в жизни бывают, и на тебе – какой-то громила своим дурацким мечом… Взять и все испортить!

– Да ладно, Косталис, нет в мире ничего такого, о чем стоило бы жалеть. Мы живы – и это главное. Ты же не смог одолеть демона, пока он был в пентаграмме, так как бы ты справился с ним, когда он вырвался из нее?

– Тебе что, ведомы все мои возможности, глупец?! Послать тебя, что ли, следом за демонами?.. Вытащить обратно, хотя бы одного… У меня еще оставались неопробованными два могущественных заклинания и один артефакт! – маг начал копаться среди подготовленных предметов. – Где же он?.. Вот!

– Косталис, хватит блажить! Пусть ты наложил заклятие на мой меч, но я тебе сейчас мозги вправлю и без оружия… Хочешь попробовать?

Маг замолчал, с отвращением глядя на киммерийца.

– Ты справился с демонами, – продолжал Конан, – назови теперь свою цену: что я тебе должен за это?

– Ты мне должен? Ты мне должен! Убирайся с глаз долой! Ничтожество! За какие деньги я найду другого такого чистокровного лемурийского демона?! Проваливай лучше, пока цел… Эй, кто там?! Отдайте варвару его коня, его пожитки, и пусть он исчезнет уже с глаз моих! Ну, надо же…

Конан, ухмыляясь, шел за слугой мага к выходу из башни и размышлял о том, что в ближайшей кузнице ему надо будет купить новый меч, а нынешний продать кузнецу для переделки.

Выщербленное в битвах лезвие уже слишком плохо поддается заточке…

Керк Монро Ночная тигрица

Герцогство Райдор, лето 1285 года по основанию Аквилонии.

Если вы наивно полагаете, что в таком невероятном захолустье как Полуночная Бритуния не случается неприятностей, то глубоко заблуждаетесь. Конечно, столица Райдорского герцогства выгодно отличается от таких крупных городов как Пайрогия и, тем более, Бельверус – смертоубийств почти не случается, редких разбойников исправно ловит дорожная стража, да и разбойники-то в основном заезжие, но никак не местные. Маленькие города тем и хороши, что все тут друг друга знают, любой чужак всегда на виду, а патриархальные нравы отдаленной провинции не позволяют подданным его светлости герцога нарушать установленные богами и людьми законы.

Но сегодняшнее происшествие было, скажем прямо, из ряда вон… Ни о чем подобном не слышал даже многоопытный сотник «городской гвардии» – отряда обленившихся стражников, чьи обязанностиограничивались поддержанием порядка на рынках да растаскиванием пьяных драк в многочисленных тавернах.

Заметим, что в Райдоре не было даже тюрьмы – особо злостных нарушителей благочиния для острастки либо сажали дней на тридцать в подвалы герцогского замка, либо отвозили в Пайрогию, где самые отъявленные буяны представали перед королевским судом. Самым же страшным наказанием для особо провинившихся полагалась вовсе не смертная казнь, а ссылка на каторжные серебряные рудники в Граскаале – живым оттуда преступнику не выйти, а герцог Райдорский от каторжников прошения о помиловании не принимал: если уж сосланы, значит заслужили…

Сотника Хольма затошнило немедленно по прибытии на место событий, пускай он за тридцать лет деятельности на поприще Охранения благочиния не один десяток собак съел. Всякое повидал – и детоубийства, и насилия, своими руками попавшуюся на горячем шайку Торвальда Лысого в живописнейшем порядке на придорожных дубах развесил. Да и вообще, господин сотник полагал себя человеком крепким на желудок – чай в трех войнах участвовал и нежной девицей себя полагать не мог совершенно. Однако же пришлось сотнику вернуть завтрак природе. Над Хольмом никто из стражей не засмеялся – и чревато, и радоваться тут абсолютно нечему.

Кого хочешь при таком зрелище затошнит, будь ты стократ привычным к крови. Вон, у всех городских гвардейцев бледность с прозеленью на лицах усатых проступила, будто все как один жутчайшим похмельем маются. Лучше бы уж похмелье, право слово, хоть рассольчиком да пивом полечиться можно. От того, что лежало сейчас под ногами месьора Хольма такими средствами не излечишься. И надо всех богов молить, чтоб ночами потом кошмары не мучили.

– В замок человека отправить догадались? – выдавил Хольм, отплевавшись. – Тут, похоже дело не для нашего ума – господина Охранителя короны надо в известность ставить, пусть лучше он разбирается.

– Точно так, отправили, – слабо вякнул десятник, чей караул и обнаружил кровавое непотребство. – Что ж мы, совсем чурбаны деревянные? Ясное дело: о такой жути сразу месьора Атрога предупреждать надо…

– Хоть бы рогожкой прикрыли, – буркнул Хольм, стараясь не смотреть на то, что совсем недавно являлось человеческим телом. – Хорошо хоть разумения хватило переулок оцепить да любопытных не пускать. Но всяко слухи по городу пойдут, без этого не никак обойтись… Место осмотрели? Следы?

– Никаких следов, – помотал головой десятник. – Дождей почти седмицу не было, грязь утоптанная, застыла что твоя глина.

– Кто в соседних домах живет? – Хольм обвел взглядом высокие бревенчатые строения, окружавшие проулок, что выводил на широкий Стремянный проезд. Дом справа, дом слева, дальше – некрашеные деревянные заборы да пыльная крапива. Укромный уголок для убийцы. – Опросили хозяев?

– Опросили, – уныло ответил стражник. – Ночью никаких криков не слышали, подозрительного шума тоже. Только жена гуртовщика Вилланда, что вот в этом доме живет, за полночь, я извиняюсь, до ветру выходила… Сказала, будто за забором, в проулке, шебуршился кто-то. На собак бродячих погрешила, да обратно спать пошла.

– За полночь? – Хольм пожевал губами. – Когда «за полночь»? Ближе к рассвету? Или в самую темень?

– Не узнавал…

– Так сбегай узнай, дубина! – рявкнул сотник. – Все что можно вытряси! Впрочем нет, стой. Лучше Атрогу доложить, пускай он свидетеля опрашивает. Сами помните – все необычные дела городская гвардия в управу Охранителя короны передавать обязана.

Хольм покосился на труп и снова отвернулся, поморщившись. Спросил:

– Кто она хоть такая, выясняли? Уж больно подол юбки приметный – слишком вышивка яркая. По такой примете родных сыскать нетрудно будет.

– То-то и оно, – с готовностью закивал десятник. – Узнать кто такова, да с какого двора нетрудно было. Да и моим парням сия особа знакома. Родных нету. Гулящая она. Из веселого заведения достойнейшей госпожи Альдерры.

– «Достойнейшей»… – передразнил десятника Хольм и сплюнул. – Значит, из вертепа девка? Вот и гляжу, что одета… была одета слишком ярко, так приличные девицы не ходят. Ничего не пойму: им же ночью работать полагается, а не по закоулкам шастать… Хозяйку уже оповестили?

– Никак нет, ваша милость. Решили начальства дожидаться.

– Вот и правильно.

А начальство – вот оно, тут как тут. Стукнули копыта лошадей, звякнули стремена. Месьор Атрог с присными явится соблагоизволил.

Увидев высокого худощавого человека спрыгнувшего с седла, сотник Хольм невольно попятился и отбил почтительнейший поклон – Охранителя короны, живую тень великого герцога Варта Райдора в городе побаивались все без исключения, и стража, и купцы, и простые обыватели, не говоря уж о никчемных людишках, наподобие рыночных воров. Человеком он был суровым, цепким и, когда надо, совершенно беспощадным – чего только стоил приказ месьора Атрога немедля сжечь дома заболевших чумой, когда случилось моровое поветрие. Больных безболезненно умертвили, строения подожгли. Жестоко скажете? Ну да, жестоко. Да только такой жестокостью Атрог остановил начинавшуюся эпидемию и не позволил городу вымереть.

– Что здесь? – господин Охранитель даже поздороваться побрезговал. Глядит высокомерно из-под густых бровей, в черных глазах недобрый огонь мерцает – не любит месьор Атрог непорядка. – Убийство? Отчего сами дознанием не занялись? Месьор Хольм, я к тебе обращаюсь!

– Так… это… – сотник заробел: показалось, будто на тебя змея смотрит, а не человек. – Ваша милость, ведь строжайше предписано, если какой случай необычный, немедля в Охранную управу сообщать. Мы люди маленькие…

– Показывай, – кивнул Атрог.

Следом за его грозной милостью поспешали двое ликторов – такие медведи да мордовороты, что смотреть страшно, человека пальцем задавить могут, будто козявку. На мордоворотных поясах оружия столько навешано, что целой армии хватило бы. И тут же серенький неприметный человечишко в балахоне лекарской гильдии – месьор Патарен, что вроде бы числится на должности личного врачевателя герцогской фамилии, а на деле Атрогу в его многотрудном ремесле помогает.

Рогожу, коей прямо перед явлением Атрога сотоварищи убиенную девку прикрыли, сдернули, явив очам его милости пренеприятное зрелище. Над зрелищем тотчас загудели жирные зеленые мухи, явившиеся урвать у смерти часть поживы.

– Впечатляет, – скрипнул лекарь, месьор Патарен.

Атрог промолчал. Сотник господину Охранителю мельком позавидовал – на точеном горбоносом лице вельможи ни единый мускул не дрогнул. А о таких пошлостях, как тошнота в случае с Атрогом и думать-то неприлично.

– Рюдегер? – Атрог, не поворачиваясь, позвал ликтора. Мордоворот почтительно вытянулся, внимая. – Мигом скачи на Волчью улицу. Я хочу посоветоваться с месьором Гвайнардом. – Кажется, прецедент и впрямь исключительный…

Умного слова «прецедент» Хольм не понял, но уяснил главное – если Охранитель короны призывает в помощь оторвиголов с Волчьей, значит, в безымянном проулке ночью потрудился не человек.

Уяснил – и вздрогнул, будто от холода.

* * *

Надо же, господа охотники изволили явится всей компанией – вчетвером. Сотник мигом узнал предводителя бесшабашной ватаги – Гвайнарда Гандерландского, человека в Райдоре славного своей безрассудной (как казалось многим) смелостью и, что точно известно, пользующегося благоволением его светлости Варта, коему Ночные Стражи не раз оказывали услуги самого деликатного свойства.

Сразу за месьором Гвайнардом шествовал темноволосый верзила с мальчишески-любопытными синими глазами – чужестранец, не так давно вошедший с маленькое сообщество охотников. Конаном, его, кажется, кличут? Родом откуда-то с Полуночного Заката, поговаривают не то из Нордхейма, не то из загорной Киммерии. Изрядный человечище – высок, косая сажень в плечах, однако рядом с ликторами Атрога все равно смотрится почти мальчишкой. Тут же и единственная девица, ходящая под водительством Гвайнарда – тьфу, срам, одевается как мужик, так еще и целых два клинка за спиной носит… Последний выглядит сущим заморышем – лет восемнадцать, не больше. Худенький, хлипкий, глядит настороженно, будто людей побаивается. И как такая странная ватага умудряется зломерзких ночных чудищ ловить да умерщвлять? Со стороны глянуть – эти четверо и с обыкновенным медведем-то не управятся. Разве что длинный чужестранец с рогатиной на косолапого пойти может, ибо по всему видно – силен да ловок.

Хольм посторонился, пропуская новоприбывшую четверку к месьору Атрогу, следившему за лекарем, каковой пристально оглядывал тело убиенной и делал пометочки стилом на вощеной деревянной табличке. Вслушался.

– Доброго утра, месьор Атрог, – чуть даже развязно поприветствовал Охранителя Гвайнард. – Что за паника ни свет, ни заря? Рюдегер нас от завтрака оторвал – сказал, будто у вас тут неизвестным бесовством попахивает…

– Дерьмом у нас тут попахивает, – мрачно отозвался лекарь. – Натуральнейшим, почти свежим дерьмом из разорванных кишок… Взгляните, месьоры, вам будет интересно.

Хольм не сдержал улыбку, увидев как светловолосый заморыш из отряда Ночных Стражей доказал свою хлипкость – едва завидев объект стараний месьора Патарена, зажал рот ладонью и отскочил к забору, где повторил подвиг сотника – изблевал утренние кушанья из уст своих. И более к телу не приближался, предпочитая стоять за спинами остальных. Гвайнард же раскрыл рот и глуповато осведомился:

– Это что такое?

– Это? – иронично фыркнул Атрог. – Это самый обыкновенный мертвый труп покойного человека, разве не заметно? Как я уже успел выяснить, означенный труп принадлежит распутной девице из дома свиданий госпожи Альдерры…

– Митра Всеблагой, – подал голос длинный, которого Конаном звать. Сказал ошарашенно: – Точно, я ж ее знаю… Хильд из Чарнины, мы с ней… э… знакомы.

– Были знакомы, – хладнокровно уточнил Охранитель спокойствия. – Отлично, следовательно мы тело уже опознали. Предварительно. Рад, что месьор Конан Канах так хорошо знаком с обитательницами единственного на весь Райдор вертепа. А теперь я попрошу вас сказать, какое существо из тех, что обычно выходят на ночную охоту, могло устроить… такое?

Месьор Патарен отошел, дабы Гвайнард и его соратники могли в полной мере насладиться художествами упомянутого Атрогом «существа».

– Я сначала предпочту выслушать многоученого врачевателя, – буркнул Гвайнард. – Вы ведь успели выяснить, что именно послужило причиной смерти?

– Успели, успели, – покивал лекарь. – Причиной смерти послужило разрывание живого человека на мелкие кусочки. Устраивает такое определение? Конечно, есть еще странная полоса на шее, будто жертву душили, но утверждать, что она сначала была задушена, а потом уже… гм… разорвана, со всей ясностью я не могу. Но согласитесь, господа, у того, кто это сделал, есть художественный вкус.

– Хватит, – прикрикнул на Патарена месьор Атрог. – Скабрезные шутки сейчас совершенно не к месту. Займитесь делом, у кого дела нет – может идти домой! Итак?

– Странные раны, – Гвайнард, не выказывая никакой брезгливости присел рядом с трупом. – Это не клыки и не когти. Но тогда что же?

– Полагаю, нечто наподобие очень тонкого и острого стилета, – заметил Патарен. – Однако, раны на груди нанесены одновременно и ран целых пять – словно пользовались одновременно пятью стилетами. Поверьте моему опыту – это невозможно. Вывод: у убийцы на руках… лапах, были очень длинные, очень острые и очень тонкие когти, которые могут резать, подобно ножам или ланцетам, использующимся в лекарском искусстве.

Гвайнард поднялся, отряхнул от пыли полосатые асирские штаны и пожал плечами:

– Я знаю наперечет полторы сотни разновидностей как чудовищ-хищников, так и нечистой силы, но ни единая тварь, за которой по уставу гильдии должна охотиться Ночная Стража не располагает таким странным набором когтей. Нет, не могу припомнить ничего похожего. Эйнар, а ты?

«Нашел у кого спрашивать, – снисходительно подумал сотник. – У пацана сопливого, который в жизни ничего кроме мамкиной титьки и не видел».

– Подходят только жвалы болотной гронгады, – слабым голосом ответил бледный Эйнар. – Но тогда ран было бы не пять, а семь, да и откуда взяться гронгаде посреди города?

– Тут есть поблизости водоемы? – насторожился Атрог и метнул взгляд на Хольма.

Сотник развел руками:

– Ни единого, ваша милость. Только река, но она за городом.

– Чепуха, – Гвайнард отмахнулся. – Гронгада никогда не покидает воду – вытащенная на берег она подохнет через половину квадранса. И раны, нанесенные ее челюстями должны идти параллельно, а не веером, как здесь. Кроме того, какой гронгаде, существу бессмысленному, придет в голову устраивать эдакое безобразие? – предводитель охотников указал на труп. – Действовала разумная тварь… Или слишком удачно имитирующая разум.

– Демон? – коротко спросил Атрог.

– Не исключено. Только я не слышал про демонов, устраивающих из частей тела своих жертв эдакую живопись… Загадка, право. Неужели в округе никто ничего не слыхал? Судя по тому, как разделали эту несчастную, она должна была вопить на всю Бритунию! По меньшей мере, сначала.

– Не обязательно, – отрицательно покачал головой месьор Патарен. – Возможно я ошибаюсь, но первый удар убийца нанес в утробу, под грудь – и захочешь не завопишь, поскольку крик рождается именно в утробе, а не в гортани. Можно предположить, что действовал сумасшедший – я слыхал о безумии, которое побуждает людей убивать себе подобных самым зверским образом, но эта версия совершенно не объясняет наличие таких странных ран и последующего расчленения тела.

Месьор Атрог погладил короткую жесткую бородку и сказал, глядя на то, что осталось от гулящей девицы из заведения госпожи Альдерры:

– Действительно, весьма странно. Конечности отделены от туловища, внутренние органы вынуты и разложены вокруг почти правильным квадратом. Возможно, некий магический обряд?

– Исключено, – серьезно ответил Гвайнард. – Какой маг, находясь в здравом уме, устроит черный обряд среди населенного и оживленного города, пускай даже и ночью? Может помешать стража или припозднившиеся прохожие, магия не терпит присутствия посторонних. Я бы поверил в колдовство, обнаружься тело в какой-нибудь уединенной пещере, на худой конец – в обычном доме. Но тут, посреди улицы? Не верю, хоть кол мне на голове тешите!

– Делаем первоначальные выводы, – проскрипел лекарь: – Тут развлекался не монстр, не хищник, не демон, не маг. Тогда кто? Человек? С пятью когтями-кинжалами? Причем исключительно острыми?

– А что, это мысль, – оживился Конан, который уже начинал скучать, по роже было видно. – Аквилонские оружейники, к примеру, делают для тяжелых кавалеристов особые латные перчатки с выскакивающими лезвиями… Нет, тоже не то! Во-первых, у торговцев оружием в Райдоре таких перчаток попросту нет – я бы знал, благо постоянно по оружейным лавкам шатаюсь. Во-вторых, раны были бы вовсе не веерообразными, а прямыми. Отпадает.

– Мы проверим оружейников, – кивнул Атрог. – Можете быть свободны, господа. Пока ваши услуги не требуются. Патарен, эту… это тело надо немедленно убрать! Хольм?

– Чего изволите, ваша милость?

– Ночные караулы удвоить. По меньшей мере на ближайшую седмицу. Докладывать обо всем подозрительном мне лично. В любое время. Ясно?

– Как не ясно… Исполним, ваша милость.

– Гвайнард, если нечто подобное повторится – я буду вынужден вновь тебя побеспокоить.

– Сколько угодно. Пока что мы сидим без работы.

* * *

Да, увы, Ночные Стражи в последние дни маялись бездельем. Странности связанные с появлением на стыке Кезанкийского и Грасскальского хребтов портала, связывающего Хайборию и невообразимо древнюю эпоху Роты-Всадника, практически прекратились – Врата Времени начали закрываться, исходящая из них чужая магия почти перестала оказывать воздействие на жизнь райдорцев, следовательно нечисть и чудовища исчезли. Обычных монстров, на которых обязаны были охотиться Ночные Стражи в округе замечено не было – по крайней мере кметы и мелкие дворянчики не приезжали в Райдор, чтобы отыскать дом охотников и нажаловаться месьору Гвайнарду сотоварищи на очередную зубасто-клыкасто-когтистую чуду таскающую из хлева овец или взявшую привычку пить кровь у невинных девиц и младенцев.

Гвай и его друзья терпеть сидеть сиднем не могли, поскольку все как один были натурами деятельными. Особенно скучал Конан – можно, конечно, отоспаться день-другой, потом заглянуть в уже помянутое заведение госпожи Альдерры, засим сходить на реку искупаться, поиграть в кости в таверне «Золотой дракон»… Но скромные райдорские развлечения быстро приедались, а безделье киммерийцу было не по нутру.

И вот – настоящее дело.

– Высказывайтесь, – проговорил командир ватаги усаживаясь за обширный стол, стоявший в доме охотников в обширной комнате, служившей одновременно и арсеналом, и трапезной. – Как вам понравилось зрелище, явленное месьором Атрогом?

– Это отвратительно, – простонал Эйнар, который и впрямь был слаб на желудок, даром что не человек, а воплощенный Дух Природы, броллайхэн. – У меня до сих пор перед глазами стоит…

– Нас мало волнует, что у тебя стоит, а что лежит, – прикрикнул на Эйнара Гвайнард. – Итак, версий пока никаких. Чудовищ способных нанести подобные раны мы не знаем, хотя… Асгерд, принеси-ка гримуар Беренгария Аквилонского, надо кое что проверить!

Нордхеймская воительница молча встала, сходила в свою комнату и притащила почти неподъемный фолиант в переплете бежевой кожи с металлическими застежками. На обложке было вытеснено название: «Общее совокупное описание существ чудесных и таинственных, в землях Закатного материка обитающих, с пятьюстами рисованными миниатюрами». Мэтр Беренгарий из Тарантии, известный ученый муж и преподаватель Обители Мудрости был славен тем, что посвятил жизнь собиранию сведений о многоразличных монстрах, как вполне живых, так и имеющих демоническое происхождение. Все, что ему было известно, мэтр записал в сию книгу, списки с которой находились у любого отряда Ночных Стражей, действовавших к Закату от Кезанкийских Гор. Надо сказать, что более подробного справочника по демонологии не существовало.

– Ну-с, давайте посмотрим, – Гвай открыл книгу посередине, там, где говорилось о живых тварях, имеющих скверную привычку охотиться на людей. – Гронгады… Нет, не то, мы уже выяснили, что наши болотные дружки здесь не при чем. Так. Липеры, арфаксаты, инкунабусы, баль-бериты… Как ни жаль, ничего не подходит, даже близко не похоже! Признаться, я в затруднении.

– Давай, как ты любишь говорить, подумаем логически, – вмешался Конан. – Эйнар, возьми стило и пергамент, будешь записывать! Итак, что мы знаем о предполагаемом чудище, выпотрошившем бедняжку Хильд?

– Действует ночью, – внес первую запись Эйнар.

– Не обязательно, – покачала головой Асгерд. – Пока это первое убийство, но могут последовать и другие. И, возможно, тварь убьет следующую жертву днем.

– Согласен, – кивнул Гвай. – Один случай – это вовсе не показатель. Далее. У монстра есть пять острых и длинных когтей, похожих на ножи. Вероятно, только на одной лапе – заметили, все удары наносились справа?

– А еще у него очень болезненное воображение, – дополнил киммериец. – Зачем было вытворять такое с трупом? Может, действительно замешана черная магия?

– Это мы выясним, когда поймаем убийцу, – отозвался Гвайнард. – Придется подключать Рэльгонна и его родственничков-упырей. Пусть следующей ночью полетают над Райдором в облике летучих мышей – глядишь, заметят что-нибудь необычное…

Размышления охотников прервал громовой стук в дверь – казалось, по доскам молотили кулаками каменные големы. Ночные Стражи переглянулись, и Конан пошел открывать.

Каменного голема на пороге не обнаружилось. Зато на крыльце стоял взмыленный сотник Хольм, который и бил по двери рукой в латной перчатке. За спиной почтенного сотника белели унылые физиономии троих городских гвардейцев, напряженно сжимавших короткие пики с ржавыми наконечниками.

– Пошли с нами, – выдохнул Хольм, едва завидев киммерийца. – Второй труп! На этот раз – мужчина!

– Где? – скрупулезно уточнил Гвай, выглядывая из-за плеча Конана.

– В доме купца Эвервульфа, на Цветочной улице. Быстрее! Месьор Атрог за задержку нам головы поотрывает!

– Вам, может, и поотрывает. Как существам насквозь бесполезным, – огрызнулся Конан, снимая со стойки перевязь с клинком. – А Ночные Стражи его милости еще пригодятся. Идем… По дороге расскажешь, что случилось.

Случилось же вот что: достопочтеннейший торговец Эвервульф, человек в Райдоре известный своей зажиточностью, а заодно и невероятной скупостью, нынче днем приехал из Пайрогии, куда возил товар – драгоценные меха пушного зверя. Поскольку купец был не женат, его дом в отсутствие хозяина охранял приказчик, который, заодно, днем надзирал за лавкой месьора Эвервульфа. Вроде бы приказчик приходился купчине каким-то дальним родственником. Господин торговец, явившись после полудня домой, обнаружил, что дверь заперта, а приказчик на стук не отзывается. Заподозрив неладное, испуганный торговец кинулся в кордегардию стражи – он был почти уверен, что злодей ограбил дом и скрылся. Городские гвардейцы не без труда вскрыли дверь, запертую изнутри на тяжеленный засов, проникли в дом, и обнаружили там… В общем, это надо видеть, месьоры охотники!

– Воображаю… – процедил Гвай. – Эйнар, хорошо что ты не пообедал! Иначе опять рубаху заблюешь!

– Да отцепись ты, – пискнул броллайхэн, заранее побледнев.

На Цветочной улице вновь собралась прежняя компания возглавляемая злым, будто голодный волк, Атрогом. Охранитель спокойствия не припоминал ни единого случая, когда в тихом-мирном Райдоре за день случались подряд два убийства, да еще настолько жутких, а потому во всем винил нерадивую стражу, собственную мягкость и герцога, совершенно распустившего своих гвардейцев, способных только пьянствовать да бегать за юбками. Словом, Атрог метал громы и молнии.

– Явились? – господин Охранитель уставился на охотников так, словно они были его кровными врагами. – Попрошу ознакомиться. Тело… Точнее, то, что от данного тела осталось, находится в спальне.

– Я останусь тут и поговорю с хозяином дома, – решительно заявил Эйнар и направился к трясущемуся от страха толстяку Эвервульфу, сидевшему на лавке у стены гостиной комнаты. – Итак, почтенный, расскажи, что ты знаешь…

Конан, Гвай и Асгерд отправились вслед за Атрогом.

– Митра Всеблагой! – присвистнул Гвайнард, непроизвольно морщась из-за ужасного запаха, стоявшего в небольшой спаленке, где обитал подручный купца. – Это даже интереснее, чем утренняя находка!

– Ты находишь это интересным? – ледяным тоном поинтересовался Атрог. – У меня по данному поводу совершенно противоположное мнение. Патарен, что скажешь?

– Его убили глубоко ночью, прямо в постели, – откомментировал низенький лекарь. – Это понятно потому, что свечи, которые могут гореть всю ночь, прогорели лишь на четверть, а их обычно зажигают вечером. Видимо, убийца, закончив свое дело, потушил огонь. В остальном все выглядит почти так же, как и в случае с распутной девицей. Выпотрошили, будто свинью на бойне. И весьма живописно украсили комнату.

– Да уж, живописнее не бывает, – процедил Конан, сглотнув слюну. – Зачем только кишки на стены вешать?

– Ничего поумнее нельзя было спросить? – бросил Гвай и подошел к телу убиенного, лежавшему на пропитанных кровью льняных простынях. – Так-так… Асгерд, посмотри! Теперь удары наносились и справа, и слева! Двумя руками!

Следы такие же, как и на теле Хильд – тонкие глубокие порезы. Голова отделена от туловища… Только зачем было класть ее на тарелку с зеленью?

– Кто тут говорил о глупых вопросах? – невинно поинтересовался киммериец. – Слушайте, у меня такое впечатление, что он был не один! С ним кто-то ночевал! В одной постели! Видите, вторая подушка тоже смята! А ну, зовите сюда хозяина!

– Не пойдет, – покачал головой Атрог. – Эвервульфа при виде этого кошмара едва удар не хватил, он человек полнокровный, впечатлительный.

– Ничего, потерпит, – бессердечно заявил Гвай. – У месьора купца в городе репутация изрядного скряги, а такие люди обычно замечают любой непорядок в собственном доме. Кстати, ничего не пропало?

– Пропало, – кивнул Охранитель короны. – Сундучок со сбережениями приказчика, это Эвервульф заметил в первую очередь. Эй, десятник! Привести сюда хозяина! Патарен, накрой чем-нибудь тело, а то выглядит слишком уж непотребно!

Стражники едва ли не насильно приволокли владельца дома. Эвервульф заикался, трясся как в ознобе, но говорить мог достаточно связно. Попутно выяснилось, что убийца покинул дом через окно, выводящее на задний двор – Эйнар тоже не сидел сложа руки и обследовал апартаменты купца от подвала до конька крыши, отыскав открытые ставни и капельки крови на подоконнике.

– Есть, есть зацепочка! – воскликнул Атрог, получив это сообщение. – С заднего двора, как я понимаю, можно выйти только на Стремянный проезд? А первая жертва была обнаружена как раз в проулке возле Стремянного? Следовательно, безумный убийца – или кто он там? – направился отсюда к Полуночной части города и по дороге убил гулящую девку! Хольм, немедленно поезжай в тамошнюю кордегардию, вытряси из гвардейцев любые сведения о том, что необычного заметила стража ночью или под утро! Пусть расскажут все, до мелочей! Кого видели, какие повозки проезжали! Клянусь честью дворянина, к вечеру мы его поймаем!

Конану подумалось, что Атрог погорячился с обещаниями, но столь опытного цепного пса вряд ли могло подвести чутье.

Гвай тем временем расспрашивал купца. Эвервульф, сбиваясь с пятого на десятое, поведал, что его приказчик был человеком порядочным и тихим, бережливым и внимательным, из чужих людей общался только с собратьями по ремеслу.

– Один момент, – перебил Эверфульфа предводитель Ночных Стражей. – Ты, почтенный, говоришь, будто пропал сундучок убитого?

– Пропал, ваша милость, – всхлипнул толстяк. – Вот тут стоял, у кровати. Небольшой такой, с медными накладками. На крышке чеканка в виде маленького дракончика.

– Не знаешь, сколько денег там было?

– Как не знать ваша милость, у Барга от меня секретов не было, все-таки единственный племянник, сын покойной сестры моей… Говорил, скоплю пять тысяч шеллинов, собственно дело заведу, женюсь… Там до пяти тысяч монет триста не хватало, все в бритунийском серебре или немедийских ауреях.

– Четыре тысячи семьсот шеллинов? – Атрог понимающе выпятил нижнюю губу. – Изрядный куш. За такие деньги можно пойти и на убийство. Что еще необычного заметил в доме?

– В шкафу с посудой непорядок, – с готовностью ответил торговец. – У меня все в полнейшей аккуратности содержится, а тут – серебряные стаканчики для вина сдвинуты.

– Такие? – мигом отреагировал Гвай, взяв со стола невысокую чарочку из серебра с чернением.

– Именно, ваша милость…

– Хорошо, можешь идти, – сказал Атрог и повернулся к охотникам. – Что же это получается, а, месьоры? Картина начала проясняться. Этот самый Барг совершенно точно ночью находился в доме не один, возможно, с кем-то из знакомых. Искомый «кто-то» пил с ним вино и ужинал, причем не в комнатах для гостей, а в спальной. Засим племянник нашего брюхана был убит самым зверским образом. Сундучок со сбережениями исчез. Заодно убийца попытался весьма небрежно замести следы – убрал из спальни лишнюю посуду, поставив ее в шкаф в трапезной. Не мог же он знать, что господин Эвервульф окажется столь внимательным хозяином! Вслед за этим наш «некто» вылез через окно на двор, перебрался через забор и отправился в сторону Полуночи по Стремянному проезду. По пути, наткнувшись на девицу Хильд, он прирезал и ее, повторив подвиг, совершенный в доме купца. Это все, что мы знаем.

– Но зачем было превращать трупы в эдакие произведения искусства? – вновь задал набивший оскомину вопрос лекарь Патарен. – В конце концов, все убийства с целью примитивного ограбления совершаются куда проще – нож в спину, топором по голове… Зачем?

– Сбить с толку дознавателей, – пожал плечами Конан, за последние годы успевший ознакомиться со многими представителями власти разных государств, расследовавших противозаконные действия не слишком добропорядочных киммерийцев. – Постойте-ка! Гвай, Атрог, сойдите с ковра! Эт-то что еще за чудеса?

Киммериец совершенно случайно заметил, что край потертого туранского ковра, украшавшего спальню, был словно нарочно измазан углем, которого здесь просто быть не могло – лето стояло жаркое, камин в комнате не топили с весны и он был как следует вычищен. Конан отбросил ковер в сторону и взорам производивших дознание людей предстала весьма странная картина, изображенная углем на добела выскобленных досках пола.

– Магия, – уверенно сказал Патарен. – Точно, магия!

– Десятник! – взвыл Атрог. – Немедленно в замок! Взять за шиворот придворного алхимика и притащить сюда! Откажется – сковать по рукам и ногам и все равно притащить!

Охотники понимающе улыбнулись. Все обитатели Райдора, а особенно люди, приближенные к двору его светлости, отлично знали, что господин Охранитель короны и полусумасшедший герцогский алхимик ненавидели друг друга столь искренне, что если бы можно было направить энергию, которую они затрачивали на козни друг против друга в мирное русло, то за одну ночь в Райдоре, самое меньше, воздвигся бы еще один замок короны или другое, не менее впечатляющее строение… Алхимик, месьор Аделард, являлся откровенным шарлатаном, но, как ни крути, разбирался в магии куда лучше всех присутствовавших в доме торговца мехами. И сейчас Атрогу и Ночным Стражам настоятельно требовался его совет.

… Некто, предположительно убийца, довольно небрежно изобразил на полу вписанную в круг пентаграмму, каковая является символом некромантии. По окружности были вырисованы непонятные магические символы, перемежаемые буквами самого распространенного на Закате аквилонского алфавита, которым пользовались и в Бритунии.

Конан сбегал за Эйнаром, владевшим магией Равновесия, как и полагается всем Духам Природы. Броллайхэн, стараясь не смотреть на стены и кровать, бросил краткий взгляд на рисунок, однако отказался что либо объяснять – нарочно магии Эйнар не учился, его умения были изначальными, врожденными. Потом позеленевший от мерзкой вони броллайхэн отбыл обратно, в гостиную комнату.

Спустя два квадранса королевские гвардейцы привезли месьора Аделарда – вздорного низенького старикашку со взглядом безумца и клочковатой седой бороденкой. На его прожженную во многих местах синюю мантию, украшенную таинственными символами и высокий колпак со звездочкой на верхушке смотреть без смеха было невозможно – никакой уважающий себя маг не таскает столь дурацкое облачение, предпочитая одеяния соответствующих магических конклавов или обычную одежду.

– Прокляну! – тоненько завизжал Аделард едва завидев господина Охранителя. Ночные стражи, не сговариваясь, поморщились: голос алхимика напоминал скрип давно проржавевших дверных петель. – До тысячного колена прокляну тебя и весь твой род! Проклятые головорезы оторвали меня от важнейшего опыта, результатов которого ожидает сам светлейший герцог! Да я…

Тут Аделард осекся, увидев то, что находилось в комнате. Вперед вышел Гвай, решив, что следует немедленно предотвратить назревающий скандал – Атрог уже набрал в легкие воздуха, чтобы дать шумливому алхимику достойную отповедь.

– Месьор Аделард, это я позвал тебя, – вежливо сказал Гвайнард, отлично зная, что алхимик кое-чем обязан Ночной Страже, блестяще разрешившей загадку «Короля крыс», виновником появления которого был как раз полоумный старикан, не столь давно недоглядевший за своей коллекцией артефактов и вызвавший к жизни странное существо, поселившееся в катакомбах под герцогским замком. – Мы опасаемся, что столкнулись с опаснейшей черной магией. Видимо, в этом доме был совершен чудовищный обряд поклонения Тьме с человеческим жертвоприношением… Нам необходим твой мудрый совет. Что это такое?

И Гвайнард эпическим жестом указал на изображенное углем непотребство.

Алхимик надулся, будто гусак – любил лесть и громкие слова. Аделарду всегда хотелось прослыть великим борцом с Тьмой, но пока никак не получалось, ибо всех порождений означенной Тьмы в Райдоре с успехом изводили охотники на монстров под водительством Гвайнарда.

– Давайте взглянем, – высокомерно проговорил алхимик и нагнулся над рисунком. Долго изучал, беззвучно шевелил губами, бормотал непонятные словеса – короче говоря, набивал себе цену. Наконец Аделард поднял взгляд на Гвая, показно игнорируя месьора Атрога, наблюдавшего за «придворным магом» с откровенной брезгливостью.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами старик. – Бред, бессмыслица. Пентаграмма – это всем известный символ, используемый в темной магии. Символы означают все что угодно – знаки планет, звезд, обозначения государств Заката, принятые в тайнописи, несколько аквилонских букв не складывающиеся в слова… Данное изображение ровным счетом ничего не означает.

– Неужели? – озадачился Гвай. – Но как же так?..

– Человек рисовавший это, совершенно не разбирается в колдовстве, – уверенно сказал алхимик. – Неосмысленный набор символов, большинство из которых вообще не имеет отношения к магическому искусству. Если бы автору рисунка требовалось вызвать из Черной Бездны демона, совершив при этом кровавое приношение, то лучи звезды должны быть расположены по другому – вершина, на которой должен быть начертан знак «алеф» обязана смотреть на Полночь, а кроме того…

– Все понятно, – сквозь зубы процедил Атрог, перебивая. – Избавь нас от лекций по некромантии. Можешь быть свободен.

Алхимик метнул на господина Охранителя такой взгляд, что им можно было прожечь лист стали, пошевелил кустистыми бровями, раскланялся с Гвайнардом и отбыл домой, в свой провонявший серой и купоросом флигель, пристроенный к замку герцога.

– Похоже, нас действительно попытались сбить с толку, – заключил Атрог. – Убийца знал, что когда найдут тело, стража обязательно обратит внимание на рисунок под ковром и начнет подозревать какого-нибудь мага. Но поскольку в Райдоре маг всего один, и тот умалишенный, мы делаем вполне естественный вывод – колдовство тут не при чем. По счастью дознанием занялись не туповатые бездельники из здешней кордегардии, а я и Ночные Стражи, у которых мозгов тоже хватает с избытком. Что будем делать дальше, месьоры?

– Ищите женщину… – задумчиво сказал Конан, прервав затянувшуюся паузу. – Месьор Барг не был одет, надеюсь это вы заметили? Только исподнее, нижние штаны. Ночная рубаха снята. Вино, ужин в постели… Если он не страдал предосудительными пристрастиями, то вывод один – к Баргу приходила женщина. Или все-таки мужчина?

– У нас в Райдоре такой вид сожительства запрещен, – напомнил Атрог. – Здесь вам не распутная Стигия. Давайте осмотрим подушки. Есть! У месьора Барга волосы короткие и светлые, а вот на второй подушке…

Господин Охранитель спокойствия короны двумя пальцами поднял с окровавленной подушки длинный темный волос. Несомненно, женский.

– Конан, бросай ремесло охотника на чудовищ и иди на службу ко мне в управу, – усмехнулся Атрог. – Жалованием не обижу. Впрочем, это изначально было почти очевидно – в гостях у Барга была женщина.

Киммериец промолчал.

– Женщина… – с сомнением покачал головой Гвай. – Не верю я, что женщина способна на такое.

– А друг мой, любое человеческое существо способно на многое, очень многое, уж поверьте старику, – просипел месьор Патарен и обратился к Атрогу: – Ваша милость, мне кажется, что следует незамедлительно допросить всех знакомых Барга, не исключая и господина Эвервульфа. Может быть, убитый кому-то рассказывал о своей сердечной привязанности, возможно, соседи видели, как в дом приходит некая… э… прекрасная незнакомка?

– Незнакомка, у которой на руках есть когти-лезвия длиной в половину локтя? – вздернул бровь Атрог. – Отлично, так и поступим.

Разговор с купцом ничего не дал – Эвервульф заявил, что его племянник был человеком благочинным и посторонних девиц в дом не водил, а постоянной сердечной привязанности у него не было. Допрос, учиненный соседям купца, живших в близлежащих домах тоже не дал результатов – покойного Барга считали тихим и застенчивым человеком, которого никак нельзя было назвать волокитой. Одно время он «дружил» с дочерью лавочника Атаульфа с соседней улицы, но она два года назад вышла замуж за гуртовщика и теперь живет в Чарнине.

– Все это весьма странно, – недовольным тоном сказал Атрог, барабаня пальцами по столу. – Так или иначе я распоряжусь, чтобы стража проверила, действительно ли дочурка этого Атаульфа находилась в Чарнине минувшей ночью – придется в столицу провинции гонца посылать. Вот интересно, а куда Хольм запропастился? Неужели так сложно было проверить кордегардию полуночных кварталов? Уже целых полтора колокола копается! Можно подумать, что у нас не провинциальный городок, который можно пройти пешком из конца в конец за два квадранса, а огромная столица великого королевства вроде Аквилонии!

Однако, сотник был легок на помине: пожилой служака с грохотом вломился в дом. Глаза у Хольма были совершенно шалые.

– Что такое? – подался вперед Атрог, мигом почуяв неладное.

– Еще один труп, ваша милость, – единым духом выпалил сотник. – То же самое… В веселом заведении госпожи Альдерры!

– Любопытно… Крайне любопытно! – пробормотал месьор Охранитель, в чьем взгляде появился азартный блеск. – Месьор Гвайнард, ты со своими друзьями не откажешься меня сопровождать? Кажется, мы взяли след, причем настолько отчетливый, что добыча окажется загнанной не позже заката солнца!

Сейчас Конан был склонен поверить словам Атрога. След и впрямь был четким!

* * *

Единственное дозволенное герцогской властью ночное увеселительное заведение, носившее легкомысленное название «Синяя розочка», располагалось в большом двухэтажном доме, окрашенном в нежный голубоватый цвет. Над входом, как и предписано законом, красовались два огромных кхитайских фонаря затянутые красным стеклом.

«Розочка», само собой разумеется, днем закрывалась – девочки должны были отдыхать от праведных ночных трудов, то же самое касалось поваров и прислуги.

Но сегодня размеренная жизнь владений госпожи Альдерры была грубейшим образом нарушена: в обширном и украшенном с пошлой роскошью холле толпились городские гвардейцы, причем значительная их часть с неприкрытым любопытством рассматривала обстановку и гобелены с вытканными рисунками весьма фривольного содержания – Райдор город с патриархальными нравами, большинство стражников являются людьми семейными, немолодыми, степенными и совершенно чуждыми подобным развлечениям. При одном упоминании о «Розочке» моментом получишь от благоверной женушки скалкой по голове!

Гремя подкованными сапогами месьор Атрог, за которым спешили Ночные Стражи и ликторы его милости, ворвался в заведение подобно вихрю. На месьора Охранителя было страшно смотреть – не человек, а воплощение карающей длани правосудия. По его приказу были незамедлительно перекрыты все входы-выходы, поставлена Охрана возле окон и на лестницах.

Привели перепуганную хозяйку – пышнотелую госпожу средних лет с завитыми золотистыми волосами, коровьими ресницами и блеклыми сероватыми глазами. Атрог только губы поджал, осмотрев ее полупрозрачное воздушное одеяние резких радужных цветов, отороченное, вдобавок, бесценными офирскими кружевами.

– Девок по комнатам заперли, – отрапортовал Хольм. – На каждом этаже поставлено по три городских гвардейца, второй десяток – во дворе. Мышь не проскользнет!

– Хотелось бы верить, – хмуро буркнул Атрог. – Где тело, показывай.

– Так это… – сотник неожиданно смутился.

– Убиенная, извиняйте, в нужнике.

– Тогда пойдем в нужник, – бесстрастно сказал господин Охранитель. – Веди.

Весьма необходимая деревянная пристройка находилась во дворе дома, справа от конюшни и представляла собой довольно внушительно дощатое сооружение, разделенное на четыре части: две «для дам», еще – две для посетителей «Розочки» противоположного пола. Обустройство нужника было вполне приличным. Никаких тебе вульгарных дырок в грязных досках, вовсе даже наоборот – над отверстиями поставлены медные начищенные вазы без днища, на крючках – полотенца и губки, тут же рукомойники наполненные водой. Неброская роскошь.

– Как в лучших домах Султанапура и Ианты, – фыркнул опытный в подобных делах киммериец. – Вот помню, заглядывал я в веселый дом «Врата Ста Наслаждений»…

– Оставь воспоминания при себе, – нахмурился Атрог. – Хольм, я что-то не вижу тела.

– В соседней будочке, ваша милость, – вздохнул сотник. – Извольте взглянуть.

Но и за соседней дверью трупа тоже не обнаружилось. Только стены, пол и потолок были залиты подсохшей кровью – ни дать, ни взять, маленькая скотобойня. Конан подумал о том, что в человеке наверняка не может помещаться столько крови – здесь, скорее, упитанного быка забили.

– Где? – сдвинул брови Атрог, косо взглянув на сотника.

– Внизу, – тяжко вздохнул Хольм. – В яме, ваша милость.

– Ну знаете… – тут даже невозмутимого Охранителя короны проняло. – Доставайте!

– Как – «доставайте»? – заикнулся Хольм.

– Руками. И, желательно, побыстрее. Гвайнард, нам пока следует допросить хозяйку, это ведь она первая сообщила об убийстве?

Вернулись в дом. Госпожа Альдерра затопила своей тушей кресло в главной зале и прикладывала к мокрым глазам пестрый шелковый платочек. На Атрога и возвышавшихся за его спиной охотников хозяйка воззрилась с нескрываемым страхом, и было непонятно, боится ли она таинственного убийцы, или опасается, что после столь ужасного происшествия «Розочку» закроют, лишив саму владелицу заведения и ее развеселых девочек источника доходов.

– Так-так… – надменный Атрог скрестил руки на груди и сверху вниз посмотрел на залитую слезами хозяйку. – Госпожа Альдерра, она же Берта Лорн из Пайрогии. Одного не понимаю, почему все представительницы вашего древнего ремесла берут себе вымышленные имена?Впрочем, к дознанию это не относится. Итак, я… Мы хотели бы узнать, что здесь случилось. Во всех подробностях.

– Ох, ваша милость, – глубоко вздохнула госпожа. – В жизни ничего подобного не видела, кошмар-то какой! А наша репутация…

– Хватит! – рявкнул Охранитель. – Отвечать на вопросы! Кто первым обнаружил труп?

– Я, ваша милость! – по лицу Альдерры-Берты потекли крупные слезы. – Утром, когда заведение закрывается и посетители расходятся, я всегда сама обхожу дом и пристройки, поглядеть, нет ли где непорядка.

– Даже нужники? – вздернул бровь Гвай.

– Конечно. Нужно, чтобы там чисто было, и вообще… Вот с утра захожу, а там…

Хозяйка не выдержала и по-бабьи зарыдала в голос. Лишь спустя квадранс от нее удалось добиться более или менее внятных объяснений. Со слов Альдерры выходило, что сразу после рассвета она обнаружила в будке на дворе кровавый потоп, причем кровь была свежая, еще алая. Гости дома свиданий к тому времени ушли, да и было-то их за ночь всего ничего – двое наемников, сопровождавших задержавшийся в Райдоре караван, молодой купец из этого же каравана и двое постоянных посетителей – стряпчий Гуго с улицы Кузнецов, да неженатый владелец шорной мастерской, живущий в Полуденном квартале.

Атрог взглянул на одного из своих ликторов, верзила понял приказ без слов, молча кивнул и исчез – управитель жаждал видеть названных персон самолично и незамедлительно.

– Наемники были вооружены? – спросил Конан, – Я имею в виду, было ли при них какое-нибудь необычное оружие?

– Только кинжалы, – не раздумывая, ответила хозяйка. – Город у нас спокойный… был… Так зачем же людям по Райдору с мечами или арбалетами разгуливать? Теперь, видать, придется.

– Могу заверить, что Райдор так и останется спокойным городом, – хладнокровно парировал Атрог. – Никто из твоих девиц на ночь не уходил?

– Вроде бы нет, – на сей раз неуверенно ответила госпожа Альдерра. – Когда посетителей мало, я за свободными от работы девочками не слежу.

– Как еще можно выйти из заведения? Кроме парадного входа? Незаметно?

– Через калитку, со двора. Но она запирается на ночь.

– На замок, или на засов?

– Только на засов, изнутри ее можно открыть. Утром я проверила, калитка была заперта.

– Криков или чего-нибудь необычного никто не слышал?

– Н-нет.

– Какая-нибудь из девушек пропала прошлой ночью?

– Не знаю… Городские гвардейцы не пускают меня в комнаты наверх, сказали, что ожидают распоряжения вашей милости.

Атрог выразительно посмотрел на охотников. Ночью была зарезана по меньшей мере одна из красоток «Розочки», а хозяйка ничего не знает! Хороша! Дура старая…

Тут в разговор влез Гвай, которому пришла в голову очередная дельная мысль:

– Госпожа, ответь, в доме есть библиотека? Книги?

– Совсем немного, девочкам книги не интересны, а уж гостям тем более. Они сюда не ученые трактаты изучать приходят!

– Мы хотим их осмотреть. Можно?

– Извольте.

Хозяйка проводила всю честную компанию в свои покои. Обычный будуар не слишком молодой, но все еще привлекательной дамы – пышная постель, множество занавесей, балдахин, безделушки на полочках, перед огромным серебряным зеркалом коробочки с пудрой, белилами, румянами и прочими необходимыми всякой женщине предметами вроде гребней, заколок для волос и драгоценностей.

На отдельной полке громоздилось восемь больших книг в разноцветных кожаных и деревянных переплетах. Именно они и интересовали Гвайнарда.

– Поглядим, что у нас тут есть, – бормотал командир Ночных Стражей. – Вендийский трактат «О любви». Не то… «Жизнеописания величайших и знаменитейших куртизанок со времен Сигиберта Великого и по наши дни с миниатюрами и комментариями». Тоже отбрасываем. Так! А это что за книга?

– Один из гостей забыл, когда-то давно, – пожала плечами хозяйка. – Я и положила к себе – мало ли, вернется однажды и вспомнит о потере?

Гвайнард держал в руках не слишком большой, но увесистый том с нарисованным на черной обложке багровым глазом внутри треугольника. Название на первой странице гласило: «Все, что нужно знать обычному человеку о магии, колдовстве, демонах и опасностях, кои они представляют».

Быстро пролистав книгу, Гвай продемонстрировал всем присутствующим картинку, очень похожую на ту, что была вырисована на полу в доме купца Эвервульфа. Такая же пентаграмма, только без лишних символов. На следующей странице, кстати, был приведен список моного-различных значков, применяемых в магии с разъяснениями. Но самое интересное было в другом. На плотном пергаменте, под взятой в круг пятилучевой звездой, был ясно виден отпечаток женского ногтя, будто неизвестная читательница хотела запомнить именно этот символ и отметила его вполне обычным для женщин способом.

– Похвальная внимательность, – одобрил гвайнарда месьор Охранитель, развернулся на каблуке и устремил грозный взгляд на Альдерру:

– Кто из твоих распутниц мог читать эту книгу? Кому ты ее давала?

– Никому, ваша милость, – испугалась хозяйка «Розочки». – Хотя, мои комнаты всегда открыты, я девочкам доверяю, мы все живем как одна семья! Они могут взять у меня белила или украшения, но потом всегда возвращают! Что такого предосудительного в этой книжице? Трактат по черному колдовству?

– Месьор Атрог? – с порога комнаты донесся грустный голос сотника Хольма и тотчас по будуару Альдерры начал распространяться тонкий, но весьма недвусмысленный запах, забивавший густой аромат благовоний хозяйки. – Достали тело… Девица, из здешних.

– Иштар Добросердечная! – пискнула Альдерра, готовясь упасть в обморок.

– Идем! – воскликнул Атрог и первым выбежал на лестницу. Сердобольный Эйнар вел под руку задыхающуюся от подавляемых рыданий хозяйку.

Описывать извлеченные из недр выгребной ямы останки смысла не имеет – труп имел примерно такой же вид, как и первые два мертвеца. По счастью кто-то из десятников городской гвардии догадался вылить на тело и сложенные в кучку отдельные части оного десяток-другой ведер воды, чтобы хоть немного очистить от мерзостного субстрата, в коем они доселе пребывали. Несколько городских гвардейцев, втихомолку сквернословя, отмывались возле бочки с дождевой водой.

– Узнаешь? – безжалостный Атрог указал на тело и слегка подтолкнул владелицу «Розочки», которая находилась на грани истинно женской истерики, которую уже ничем не остановишь. – Имя?

– Ха… Ханна-а… из Нумалии… – взвыла госпожа Альдерра, царапая лицо ногтями. – Работала у нас пять ле-ет…

– Хольм, уведи хозяйку в дом. Пусть ей нальют вина, – сквозь зубы процедил Атрог. – А заодно забери у нее ключи от всех дверей! Господа охотники, нам придется самым тщательным образом обыскать дом. Каждый уголок! Перетряхнуть личные вещи всех девиц и прислуги! Даже мышиные норы обшарить! Меня интересуют две веши. Во-первых, орудие убийства, если таковое существует, во-вторых, похищенный у убитого Барга сундучок с деньгами. Начнем немедленно.

– Комнаты девиц пусть осматривают Асгерд и Эйнар, – предложил Гвай. – Асгерд – человек внимательный, кроме того, она все-таки женщина, ее будут меньше стесняться.

– Согласен, – кивнул Охранитель. – Госпожа Асгерд, возьмите с собой двоих городских гвардейцев, пусть стоят у дверей, пока вы будете обыскивать комнаты.

Осмотр начали с пристроек и конюшен – пусто, никаких следов. Затем Атрог, Конан и Гвай переместились в дом и предводитель охотников предложил устроить последовательный обыск «снизу вверх», сиречь сначала изучается подвал, затем первый этаж зданий, потом второй, и в финале – чердак. Охранитель вновь согласился.

Сейчас «Розочка» более всего походила на осажденную крепость. По распоряжению Хольма дом взяли в плотное кольцо оцепления городские стражи, согнанные сюда почти со всего Райдора, постепенно на улице перед фасадом начала собираться толпа – по городу уже пошли слухи о кошмарных убийствах и обыватели, видя строгости, с которыми Охранялся веселый дом госпожи Альдерры немедленно сделали вывод, что убийца скрывается именно там. Среди праздных райдорцев, глазевших на «Розочку» уже начали раздаваться возгласы о том, что этот вертеп давно следовало сжечь, а через ограду даже перелетело несколько увесистых камней, один из которых попал в окно. Атрог, как человек жесткий, немедленно приказал конной страже разогнать толпу – никаких беспорядков в городе месьор Охранитель спокойствия короны терпеть не собирался!

Подвал оказался всего лишь обычнейшим подвалом. Здесь, как и полагается, хранились бочки с вином, продукты на леднике, старая мебель и всяких хлам, от картин в разбитых рамах, до грязных простыней, еще не отданных прачкам. Первый этаж дома осматривали почти до шестого полуденного колокола – комнаты для гостей, кухня, помещения для слуг – пусто!

А вот наверху Атрога и сопровождавших его Ночных Стражей ждал сюрприз. Для начала, к ним подошла Асгерд и сообщила, что они вместе с Эйнаром обшарили все девичьи комнаты и поговорили со всеми подчиненными госпоже Альдерре красотками – всего их было двадцать восемь, но после ночных событий осталось двадцать шесть. Само собой, все девицы клянутся именами Митры, Иштар и прочих богов, что минувшей ночью «Розочку» не покидали и об убийствах ничего не знают.

Комнаты убитых тоже осмотрены – ничего особенного.

– Мы только в одно помещение не могли попасть, – сказала Асгерд. – Комната в самом торце коридора, причем, как я понимаю, довольно большая. Заперта на ключ.

– Конан, ты ведь частенько бываешь в «Розочке»? – повернулся к киммерийцу Гвай. – Что там такое?

– Не имею ни малейшего понятия, – пожал плечами варвар. – Ни разу туда не заходил. Обычно я развлекаюсь внизу или… гм… вот тут, с прелестницей Дайрой. Она родом из Турана.

Киммериец указал на ближайшую дверь с нарисованным розовым сердечком.

– Согласен, очаровательная девушка, – кисло сказал Эйнар. – Только – дура дурой.

– При ее ремесле умной быть вовсе не обязательно, – огрызнулся Конан. – Пойдем глянем, что за пещеру дракона скрывает госпожа Альдерра.

Атрог долго подбирал надлежащий ключ, вернее ключи – дальняя дверь, оказывается, запиралась сразу на два хитроумных шемских замка. Наконец, варвару надоели неосмысленные действия Охранителя, он вежливо, но непреклонно отобрал у Атрога ключи и вспомнил азы искусства «ночных цирюльников», коим в славном городке Шадизаре много лет назад обучал невежественного киммерийского дикаря развеселый воришка Ши Шелам.

– Пра-ашу! – замки быстро сдались и Конан, явно рисуясь, толкнул створку двери. – Ого! Ничего себе!

– Крайне, крайне любопытно… – повторил свою любимую фразочку месьор Атрог, входя в мрачную комнату с наглухо затворенными ставнями. – Эй, десятник! Быстро сюда лампу или факел!

Доставили затянутый слюдой зажженный фонарь с зеркальцем, усиливавшим свет фитиля. Атрог так и замер на пороге. Гвай замысловато присвистнул, Конан выругался по-киммерийски, Эйнар охнул, Асгерд поджала губы.

Ни дать, ни взять – пыточная. Шикарно обставленная пыточная со всеми надлежащими инструментами, дыбой, и, почему-то широкой кроватью у стены. К спинке кровати у изголовья зачем-то приделаны металлические кольца с цепями наподобие кандалов. Стены увешаны экзотическим оружием и совершенно непонятными железяками, больше похожими на морских ежей. Как разительный контраст – белейшие шелковые простыни на постели и шикарный, очень дорогой иранистанский ковер на полу.

– Альдерру сюда, быстро… – очень нехорошим голосом проговорил Атрог. – Боюсь, теперь простым закрытием «Розочки» ожиревшая стерва не отделается. Самое меньшее – два года заключения в Пайрогийской тюрьме! Это я ей могу пообещать твердо!

Явилась владелица заведения, слегка отошедшая от первого потрясения. Но глаза у нее все равно были красными, а веки распухли. Атрог налетел на хозяйку, будто коршун на цыпленка:

– И как прикажете такое понимать? – тоном балаганного злодея из представления наподобие «Красавица и колдун» прошипел месьор Охранитель. – Что это значит? Его светлость Великий герцог Райдорский дозволил открыть в своем городе твой вертеп, но с соблюдением всех правил приличия. Если, конечно, я правильно помню эдикт светлейшего… А на память я обычно не жалуюсь! Жду развернутых объяснений!

– Ваша милость, так это… – Альдерра запнулась на полуслове, но собралась с силами и продолжила. – Понимаете ли… Некоторые посетители такое любят.

– Что – любят? – грозно рявкнул Атрог.

– Плети там, например, хотят чтобы их немного погладили хлыстиком, к постели приковали… Ничего необычного, ваша милость! Подобные кабинеты есть во всех домах свиданий в Аквилонии и Немедии, так я и подумала, что и нам не след отставать от цивилизованных государств!

– Под хвостом у Сета я видел такую цивилизацию! – сказал месьор Охранитель, постепенно остывая. – И что же, все эти клещи и зингарские сапоги используются?

– Де нет же! – в сердцах воскликнула Альдерра. – Я собрала в этой комнате инструменты и оружие только для создания, так сказать, антуража! Чтоб красивее было!

– Весьма странное понятие о красоте, – холодно заметил Гвай. – И что, твои красотки с радостью… кхм… работают здесь?

– Нет-нет, никакого членовредительства не допускается! – залебезила хозяйка. – Я берегу здоровье девочек, а если мы обидим гостя – будет еще хуже! И потом, посетители, которым требуются подобные услады появляются довольно редко. С ними проводят время только двое из моих девиц – Ханна и Юнь-Ши, кхитаянка, великая искусница, у них в Кхитае куртизанок учат многому…

– Ханна? Которая была найдена убитой в нужнике? – уточнил дотошный Атрог.

– Она самая, ваша милость, да будет вольготно ее душе на Серых равнинах…

Разговор сей, надобно заметить, происходил не в самой «пыточной», как немедленно окрестил мрачную комнату варвар, а на пороге. Альдерра, Гвай и Конан стояли в коридоре, Атрог под дверным проемом, сразу за его спиной – Асгерд с Эйнаром. Таким образом, видеть то, что происходило в темной комнате, освещенной лишь тусклым фитилем фонаря могла лишь хозяйка, да и той мешали Охранитель и двое охотников, загораживающие обзор.

Только внимательному Конану показалось, что за спиной Атрога мелькнула неясная тень, но он тотчас списал свое видение на неровный свет лампы, дающий блики на стены.

Бурные события начались тогда, когда в «пыточной» послышался металлический звук, очень похожий на щелчок язычка замка.

– В чем дело?..

* * *

Атрог мгновенно развернулся и успел заметить, что одна из деревянных панелей, коими была покрыта стена комнаты слева закрылась, подобно двери – тогда же и прозвучал второй щелчок. Потайной ход?

– Отсюда есть выход в другие помещения? – Охранитель сгреб ладонью кружева на легкомысленном платье Альдерры и с ненавистью задышал ей в лицо. – Отвечать, тварь!

– К-конечно… – пискнула хозяйка. – Только в комнату Юнь-Ши, она соседняя! Прямой проход!

Конан в один прыжок преодолел расстояние, отделявшее его от следующей двери (она украшалась замысловатым иероглифом) и толкнул притвор плечом. Створка не поддавалась, было заперто изнутри.

– Именем герцога и закона – открыть! – оглушительно взревел Атрог, но ответом на его громоподобный возглас стал лишь приглушенный звук бьющегося стекла.

– В окно сиганула, – моментально понял Гвай и стремглав ринулся к лестнице в ведущей вниз. За его спиной грохотали сапоги быстроногого киммерийца. Все остальные, не исключая владелицу «Розочки», побежали за ними.

Гвай с Конаном вылетели на высокое крыльцо дома, будто два камня, выпущенные умелым пращником. Со стороны фасада, от стен здания до ажурной ограды, располагался пышный цветник, стражу здесь не выставили – отчасти потому, что было жаль топтать такие красивые цветы, частично оттого, что на улице за оградой стояли в оцеплении хмурые городские гвардейцы.

В тот самый момент, когда киммериец и Гвайнард появились на крыльце, невысокая гибкая женщина уже перемахнула через изгородь и тотчас на улице раздались сначала изумленные, а потом и яростные крики. Громыхнули копыта лошади.

– Что здесь? – выдохнул Гвай, выскочив на широкий, мощеный камнем проезд и сразу увидел двух подчиненных сотника Хольма, валявшихся в лужах собственной крови – первого гвардейца мерзавка располосовала своим страшным оружием от шеи до пупка, второму почти снесла голову – она болталась только на кожном лоскуте.

– Демон, ей-ей демон! – орал десятник, отвечавший за оцепление. – Месьоры, она в какой-то миг убила копейщика, потом стянула конного гвардейца с лошади и башку отрубила! Лошадь забрала… У нее сплошные железные когти на руках, страшенные – жуть!

«Нет, демоны тут не при чем, – молнией пронеслось в голове киммерийца. – Это оружие, неизвестное нам, но все-таки оружие! Надо догонять, а то уйдет! Через открытые ворота городской крепости стерва проскочит беспрепятственно, а дальше – ищи ветра в поле!»

Конан молча рванул к коновязи, возле которой перетаптывался с ноги на ногу его верный Гнедой – зверь, имевший полнейшее сходство с конем, однако, таковым совершенно не являвшийся. Эти чудовища водятся в мире Аурус, в который человек может проникнуть через Врата, находящиеся в дебрях Полуночной Бритунии. Сартак значительно умнее, выносливее и быстрее любого породистого коня, он может запоминать слова человеческого языка и произносить некоторые из них, а самое главное – является плотоядным хищником с пастью, полной острейших зубов, каким любой тигр позавидует. Кроме того, у сартаков великолепное чутье. А с виду и не скажешь: лошадь лошадью.

Варвар не запрыгнул, а буквально взлетел в седло и шлепнул Гнедого ладонью по шее. Никаких других команд можно было не отдавать – понятливый скаковой монстр мигом взял с места аллюр «в три креста» и, едва не сшибив собравшихся вокруг погибших товарищей городских стражников, стремглав бросился вслед за беглянкой.

Нельзя сказать, что Райдор – город запутанный, это вам не древняя Тарантия или величественный Бельверус. От возвышающейся над Райдором скалы, увенчанной трехбашенным замком Великого герцога, веером отходили три главных проезда, ведущие на Закат, Полуночный и Полуденный Закат соответственно. Прочие улицы лишь соединяли меж собой главные «першпективы», ведущие к воротам крепости, окружавшей город.

Что-что, а два несущихся во весь опор всадника навели в благочинном Райдоре такую панику, что о ней вспоминали и десять лет спустя. Падали лотки уличных торговцев, лошади сбивали с ног прохожих, подкованные копыта высекали из камней мостовой синие искры… В значительном отдалении от первых двух конников громыхала основная погоня, возглавляемая Гвайнардом и Атрогом – еще полтора десятка всадников, включая конную гвардию.

Как Конан и предполагал, девица миновала городскую заставу без каких-либо трудностей – ворота были открыты, стража маялась игрой в кости и, вроде бы, даже не поняла, что за страшный ураган пронесся мимо караулки. Далее начинался тракт, ведущий на Чарнину, и далее к столице королевства.

Беглянка, однако, была не так проста. Поскольку сразу за стенами Райдора начинались густые полуночные леса, она повернула коня на близлежащий проселок, надеясь затеряться в чаще. Это и стало фатальной ошибкой. Лесная дорога через треть лиги выводила к реке с глуповатым названием «Быстротечная». Как и полагается, через поток был наведен деревянный мост, однако, провинция есть провинция – мост не подновлялся лет эдак десять и предназначался для телег кметов, а вовсе не для бешеной скачки.

Лошадь девицы из заведения госпожи Альдерры пробила копытом подгнившие доски и со всего размаху упала. Всадница вылетела из седла, но жизнь ей спасло то, что она упала в воду, у самого берега Быстротечной.

Киммериец остановил сартака и побежал вниз – видел, что непотребная девка выбирается из реки и хочет спрятаться в густейших ивовых зарослях. Конан успел перерезать ей дорогу.

– Милая, кажется, мы уже виделись? – пока варвар не спешил обнажать меч, хотя те штуковины, что были надеты на руки кхитаянки, ему абсолютно не нравились. – Помнится, дней пять назад ты даже предлагала мне свои услуги, но я предпочел свою старую любовь – Наиру…

– Уйди по-хорошему, – с присущим подданным Поднебесной хладнокровием сказала Юнь-Ши. – Уйди, и останешься жив!

– Не понимаю, почему у такой хорошенькой девушки, столь кровожадные наклонности, – улыбнулся Конан, стараясь потянуть время. Гвай и остальные должны были скоро подъехать, если, конечно, свернули на нужную дорогу. – Резать на кусочки девиц из собственного борделя, убивать любовников из-за жалких четырех тысяч шеллинов, угрожать Ночному Стражу, находящемуся при исполнении… Ай-ай, как скверно!

– Я предупредила, – бросила Юнь-Ши, прищурив и без того узкие глаза.

А дальше началось такое, что у Конана в глазах потемнело.

Он и прежде заметил, что на руки кхитаянки было надето нечто вроде весьма необычных латных перчаток, не сковывавших, однако, движения пальцев. Юнь-Ши вдруг быстро подогнула оба указательных пальца и из покрывавших предплечья наручей вдруг выскочили по пять острейших тонких лезвий, действовавших в точном соответствии с движениями пальцев. Вот вам и орудие убийства, получите, месьор Атрог, искомое!

Но более всего варвара поразило не это. У странного оружия был куда более странный блеск – металл походил на серебро, но таковым не являлся. А если учесть способность лезвий рассекать даже человеческие кости… Митрил это, вот что! Редчайший металл, ценящийся в десять раз дороже золота или платины! Его добывают только гномы Эйглофиата, клинки, изготовленные из митрила, можно пересчитать по пальцам! Теперь все понятно! Эти перчатки являются работой гномов Полуночи!

Как видно, Юнь-Ши обучали не только искусству любви. Старый приятель Конана, Мораддин из Турана, ставший теперь не более и не менее, как немедийским графом, лет десять назад пытался обучить варвара основам кхитайского боя без оружия, но тяжеловесный киммериец не слишком подходил для этой благородной науки – она куда легче давалась людям худощавым и невысоким, Конан же был изрядным здоровяком. Но всю опасность кхитайской борьбы варвар отлично осознавал, а уж если человек владеющий ее основными приемами еще и вооружен такими вот перчаточками с выкидными митриловыми лезвиями длиной с человеческое предплечье. Словом, Конану пришлось довольно туго. Его клинок оказался бессилен против металла, выкованного на Изначальном подгорном огне, а Юнь-Ши была куда проворнее варвара – от ее кульбитов так и рябило в глазах. Кхитаянка даже умудрилась рассечь кожаный колет варвара, но, по счастью, до тела не достала. Киммериец медленно отступал к реке, защищаясь только тем, что постоянно вращал меч перед собой, не подпуская опасного противника на расстояние смертельного удара.

Юнь-Ши, увлекшись поединком, который она не без оснований надеялась выиграть, не заметила как сзади к ней неслышно подобрался высокий конь гнедой масти под мягким гирканским седлом. Сартак и тут не упустил случая доказать то, что монстры его породы обладают зачатками разума. Зверь остановился прямиком за спиной девушки, а заметивший маневры Гнедого варвар неожиданно отпрыгнул в сторону и опустил меч, на несколько мгновений приведя Юнь-Ши в замешательство.

– Привет! – раздался над головой кхитаянки незнакомый и явно не-человеческий голос. Она обернулась. Перед ней стоял… стояло… Вроде бы оно было лошадью, но из-под поднятой верхней губы выглядывали белоснежные клычищи длиной с человеческий палец. – Покатаемся?

Произнеся эти два слова сартак встал на дыбы и мгновенным движением ударил Юнь-Ши копытом правой передней ноги точно в темя. Кхитаянка рухнула на прибрежный песок, как подкошенная.

– Ф-фу… – выдохнул Конан. – Спасибо, дружище. Иначе она бы меня уделала. И не смотри на меня так! Я знаю, что тебе хочется мяса, но сожрать человека я тебе не дам! Ее надо отвезти в Райдор, а там уж пускай Атрог и герцогский суд разбираются. Давай глянем, что за чудо надето на ее руки, никогда ничего похожего не встречал! И потом, а где же наши друзья-товарищи?

Тут варвар услышал приближающийся грохот многих копыт и из-за поворота дороги появились всадники…

* * *

Несколько дней спустя

– Столь уникальный случай надо непременно занести в анналы управы дознания, – лениво говорил месьор Атрог, восседая в «гостевом» кресле, стоявшем у стола в трапезной дома «Ночной Стражи». – Вроде бы изначально это могло выглядеть лишь простым ограблением, но как исполнено! Не ждал от женщины столь ужасных зверств!

– Рассказывайте, ваша милость, – Гвай подлил в бокал Атрога ежевичной настойки и, подперев подбородок кулаками, уставился на господина Охранителя. Все прочие охотники тоже расположились за обширным столом и приготовились внимать.

– А чего рассказывать? – вздернул плечи Атрог. – Все просто, как кружка с пивом. Начнем с того, что Барг боялся гнева своего дядюшки, приверженного древнему благочинию, и наведываться в «Розочку» не решался даже тогда, когда Эвервульф бывал в отъезде по торговым делам. Вдруг его заметят и по городу пойдут слухи, которые обязательно достигнут ушей старого купца? Предпочитал звать девиц оттуда домой, на ночь. Разумеется, только в отсутствие дяди. После того, как мы в управе… э… слегка надавили на Юнь-Ши, она призналась, что очень нравилась Баргу. Этот болван раскрыл девице тайну своего «золотого сундучка». За что и поплатился – кхитаянка давно мечтала бросить свое ремесло и уехать на родину. Признаться, судьба у нее сложилась скверно. В двенадцать лет отец Юнь-Ши продал дочь в наложницы правителю провинции, во время какой-то войны она стала обозной шлюхой у наемников, разграбивших поместье правителя, потом сменила несколько увеселительных домов, пока причуды богини по имени Случайность не загнали ее в Бритунию… Наверное, это и послужило причиной такого огрубления ее души, не всякий выдержит подобное. План преступления созрел довольно быстро. Убить владельца сундучка, выставить все происшедшее, как магический обряд, проведенный каким-нибудь некромантом, а когда суматоха уляжется – незаметно покинуть город.

– Но откуда у нее появилось такое уникальное оружие, как перчатки гномов? – поинтересовался Конан.

– Тут следует благодарить госпожу Альдерру, – спокойно проговорил Охранитель. – Когда хозяйка «Розочки» начала оборудовать свою «пыточную», ей встретился совершенно спившийся наемник, распродававший за сущие гроши свое снаряжение. Понятно, что они оба не имели ни малейшего представления о том, насколько ценная вещь находилась в их руках – ювелир герцога оценил перчатки в пятьдесят тысяч золотых немедийских ауреев. Митрил, все-таки, а не вульгарное железо! Вот Альдерра и украсила сим артефактом кабинет для жестоких утех… А Юнь-Ши, которая трудилась там на поприще доставления болезненных ощущений слишком требовательным посетителям, быстро поняла, что никто и не поймет, каким именно оружием был убит Барг. Той ночью она взяла перчатки с собой, зарезала Барга, нарисовала виденную в книге пентаграмму – причем совершенно безграмотно, прихватила деньги и отправилась в «Розочку».

– Тогда откуда взялся труп Ханны? – спросил Гвай. – Удивительное дело: две девицы, которые вместе обслуживали гостей «Розочки» в пыточном кабинете встречаются под утро посреди города!

– Эта самая Ханна тоже бывала у погибшего приказчика, – пояснил Атрог. – Как я понимаю, он являлся большим любителем кнута и кандалов. В тихом омуте, как говорится… Подозреваю, он говорил ей то же, что говорит всякий мужчина, всякой шлюхе – что женится, озолотит. Она верила. А когда заподозрила, что Барк пользуется не только ее услугами, но и приглашает к себе Юнь-Ши, проследила за конкуренткой, поймала ее на улице и устроила сцену. Кхитаянка, уяснив, что Ханна после получения известия о смерти Барга может ее выдать, повторила свой подвиг – убила девицу в темном проулке и снова попыталась изобразить «магический обряд».

– Но почему тогда никто ничего не слышал?

– А как вы думаете, месьоры, что подумают горожане, услышав среди ночи громкоголосую свару двух гулящих девиц? Юнь-Ши сообщила, что они ругались шепотом, да и первый удар перчаткой был нанесен в утробу, подавив крик. Месьор Патарен оказался безупречно прав.

– Ну, а третья жертва? – спросил Конан.

– Девушка всего лишь оказалась в плохое время и в плохом месте. Вышла в нужник как раз тогда, когда Юнь-Ши отмывалась там от крови. Увидела. И погибла. Поскольку рассветало, то заметать следы не было времени – труп был быстро расчленен и выброшен в выгребную яму Юнь-Ши уже тогда догадалась, что ее могут быстро найти – след слишком уж очевиден. Сундучок с деньгами она спрятала в тайнике «пыточной», а когда дом наводнила стража и пришли мы, в панике стала действовать необдуманно. Хотя, замечу, у нас тогда не было никаких улик, доказывающих ее виновность. Кхитаянка решила незаметно взять столь понравившееся ей оружие, а затем бежать. Последствия мне и вам известны.

Кстати… Конан, его светлость Великий герцог просил передать как тебе лично, так и всем доблестным Ночным Стражам искреннюю благодарность за помощь в дознании и захвате преступницы. А это – материальное воплощение слов нашего повелителя!

Атрог снял с пояса и выложил на стол увесистый кожаный кошель.

– Пойду на мясной рынок, куплю Гнедому отборной баранины, – усмехнулся варвар. – На этот раз все получилось наоборот: не мы охотились на монстров, а мой собственный монстр поохотился на человека. Хорошо, хоть не убил на месте! Кстати, а что будет с Юнь-Ши?

– Герцог имеет право суда в своих ленных землях, – ответил господин Охранитель короны. – И минувшим вечером своим рескриптом приговорил кхитаянку к повешению за тройное убийство. Церемония завтра – если хотите, можете присутствовать. Между прочим, это будет первая смертная казнь в Райдоре за последние двенадцать лет, а это кое о чем говорит… У нас спокойный город!

– Постойте-ка! – вдруг обеспокоился Конан. – «Розочку» закроют?

Месьор Атрог откровенно фыркнул.

– Герцог посчитал нецелесообразным закрывать сие увеселительное заведение, хоть я и настаивал. Госпоже Альдерре запрещено лишь содержать в доме всякие непотребства наподобие виденной нами «пыточной». Все оружие и инструменты оттуда мы отобрали в пользу казны. Но так или иначе я далеко не в восторге от наличия в Райдоре подобного вертепа. Месьоры, вы же отлично понимаете, что это претит патриархальным нравам нашей отдаленной и мирной провинции!

– Хвала Иштар, уберегла от погибели! – облегченно вздохнул киммериец. – Надо будет вечерком навестить милашку Дайру…

Джесс Эвейл Рыжая Кошка

Краткое вступление от Халька Юсдаля

Представляя потомкам свою «Синюю хронику Аквилонского королевства», я никак не мог обойти вниманием некоторые, совершенно неизвестные подробности жизни государя Конана Канах, о коих он не соизволил поведать ни близким друзьям, ни жаждущим новых сплетен о жизни короля придворным.

Случилось так, что в лето 1299 от основания Аквилонии я и король Конан остались наедине в охотничьем домике, что в Руазельском лесу — тогда Его величество был погружен в бездеятельную хандру, и даже Большая Королевская охота не могла его развлечь. С тем мы отбились от основной свиты, предупредив о нашем исчезновении только герольдмейстера двора, барона Ортео, который и был обязан предупредить королеву Зенобию вкупе с вице-королем Просперо Пуантенским о том, что Хальк Юсдаль и Конан Канах будут отсутствовать до утра.

Я, как человек полагающий, что у короля нет от меня тайн (ибо уже много лет являюсь тайным советником короны и личным другом Конана) превесъма изумился, когда киммериец провел меня звериными тропами в затерянный среди чащоб Руазеля охотничий домик, который, по словам Конана, предназначался для «секретных встреч с людьми, о которых никто не должен знать». Я так и не понял, имел ли в виду король «людей» или «встречи».

Мы разожгли камин, киммериец откупорил небольшой бочонок драгоценного нектара — красного вина, именуемого в Шеме «Аибнумские холмы» и погрузился в размышления. Мыслил он вслух, невольно заставляя меня внимать его излияниям. Королевская хандра — ужасная болезнь! Конан изливал на меня свои мысли о государстве и троне, прошлом и будущем, о налогах и морском флоте, а затем... Затем короля слегка развезло. И он, на радость мне, равно как и потомков, кои прочтут сию летопись, рассказал весьма прелюбопытную историю, относящуюся к 1285 году по аквилонскому счету. Веной и осенью того года беспокойный Конан пристал к ватаге знаменитых «Ночных Стражей», сиречь — охотников на монстров, с коими делил тяготы и трудности их жизни в течении нескольких лун. Но после его вынужденного ухода из отряда, возглавляемого неким Гвайнардом из Гандерланда, киммериец умудрился влипнуть в историю, о которой он мне и поведал.

Все, что я описываю ниже, является пересказом слов короля Конана Канах в моем изложении. История рассказывается от лица самого Конана (единственно, я несколько облагородил речи короля, изредка срывавшегося на непотребную в благородном дворянском обществе брань в адрес своих врагов...) Возможно, сию рукопись можно полагать апокрифом, но супротив истины я не погрешил, в чем клянусь свои гербом и дворянской честью.

Смею так же приписать, что имя главной героини я нарочно изменил, дабы не бросить на эту благороднейшую даму даже тени подозрения...

К сему руку приложил — Хальк Юсдаль, личный библиотекарь и тайный советник короля Конана I Аквилонского, из Канахов в день Преполовения, лета 1299 по счету нашего королевства.

Сидя у костра, я точил меч. Вообще-то, необходимости в этом не было, он и так рассекал подброшенный в воздух волос. Просто, полезная это привычка — каждый вечер точить и полировать меч. Дисциплинирует. И еще — помогает думать.

Мечей через мои руки прошло не один и не два, но этот я ценил, пожалуй, больше других. Легкий, чуть изогнутый, с навершием, украшенным темно-красным рубином, с тонкой вязью неведомых мне рун на клинке. Трофей, которым я гордился по праву. Трофей, который когда-то едва не стоил мне головы.

Время тогда выдалось мирное, что, разумеется, хорошо для всех, кроме наемников, вроде меня. Ни войн, ни стычек. Даже разбойники шалили меньше обычного, даже степняки откочевали куда-то — за шесть лет ни одного набега. Я бродил из города в город в поисках дела, и те немногие сбережения, что мне удалось скопить за предыдущие годы, постепенно таяли.

Тут-то мне и предложили работу: выследить и уничтожить предводителя шайки головорезов. Шайку-то накрыли и всех повязали, а вожак их ушел. Я взялся за это дело с радостью, и не только ради звонких монет, хотя платили за него щедро. Просто — не могу долго жить без риска. Кровь киснет, и жизнь становится пресной и бессмысленной. Такой уж я уродился: на одном месте задержаться долго не в состоянии, да и без приключений обойтись не могу.

Парня этого — Голтаргон его звали — я выслеживал месяца три. Осторожен он был и хитер, как зверь матерый. Да зверем же и оборачивался. Когда кабаном, а когда волчарой огромным. Подвела его, пожалуй, самоуверенность. Отчаявшись до него добраться, я начал совершать тщательно продуманные «оплошности», стараясь не оставить у него сомнений, что я на него охочусь. То останавливался в трактире и вечером, прикинувшись захмелевшим, начинал приставать ко всем с расспросами о Голтаргоне. Хвастался во всеуслышание, что скоро приволоку его на праведный суд на цепи, словно медведя на ярмарку. И подробно расписывал, где и как я устрою для него очередную ловушку. Стараясь, разумеется, чтобы услышало меня как можно больше народу. Затея, ясное дело, проваливалась, и я начинал свое представление сызнова, рассчитывая, что в конце концов, моему противнику это надоест. Не может не надоесть.

Конечно, он мог уйти, но он отчего-то считал те места своими и не желал покидать их. То ли зазноба у него там была, то ли держало что-то, а только не захотел он в чужие земли податься. Это его и сгубило.

Голтаргон, надо отдать ему должное, попался на приманку не сразу. Хотя наблюдал за мной, думаю, очень внимательно. И осторожно. Кто другой, может, и не заметил бы, но у меня сызмальства чутье на опасность. Словно холодные пальцы сжимают виски. Уж сколько раз этот дар спасал мою жизнь — не сосчитаешь. Правда, действует он по-разному. Когда за мгновение до беды, а бывает, что и за несколько часов. Не угадаешь.

Так вот, когда Голтаргон надумал превратить меня из охотника в добычу, мне недели три казалось, что я ношу на голове ледяной обруч. Ощущение не из приятных, конечно. Зато я был настороже.

Я прикидывался беззаботным, хотя к концу нашей с Голтаргоном игры начал терять терпение. К счастью, он, наконец, поверил в мою глупость. Да и я в тот вечер разошелся вовсю — с отчаяния. Орал песни, приставал к девчонке, что разносила вино в трактире, обещал подарить ей голову Голтаргона на золотой цепочке, продетой через уши. А виски ломило от холода, и озноб медленно расползался по всему телу: я чувствовал, что время пришло, и Голтаргон вот-вот нанесет удар.

Я вышел из трактира глубоко за полночь, едва не своротив по дороге стол, и побрел по улице, путаясь в собственных ногах и словах очередной песни. В руках я нес ополовиненный бурдюк с вином и время от времени прикладывался к нему. Есть у меня еще одно свойство: хмельное на меня действует слабо. Почти вовсе не действует. Прежде я считал это недостатком, не без зависти глядя на тех, кому вино помогало забыть о невзгодах, боль унять или просто повеселиться вволю. Теперь то, что я привык считать своим проклятием, обернулось даром судьбы.

Я углубился в лес. Несмотря на оранжевый диск луны, висящий в небе, вокруг было черно, хоть глаз выколи. Я с треском и громогласными проклятиями продрался сквозь заросли, наверняка распугав все зверье, как минимум, на лигу вокруг. Плюхнулся под дерево, поерзал, устраиваясь поудобнее, хлебнул еще вина, неразборчиво, но с чувством выругался, уронил бурдюк и звучно захрапел, привалившись к стволу.

Я ждал нападения — и все же едва не пропустил его. Мой противник сумел подкрасться совершенно беззвучно. В голову мне словно ледяные иглы впились — я инстинктивно откатился в сторону и вскочил, выхватывая оружие, прежде, чем успел сообразить, что происходит. Услышал свист воздуха, рассекаемого клинком, увидел темный силуэт — судя по всему, Голтаргон рассчитывал отрубить мне голову.

Он повернулся ко мне мгновенно — глаза у него светились желтым, словно у зверя. Меч снова запел в воздухе, но я отбил удар, хотя и не без труда. Противник мой двигался быстро, пожалуй, слишком быстро для человека. Да и силищи у него хватало.

Мы бились молча, и у него было преимущество: он явно неплохо видел меня, мне же приходилось сражаться почти вслепую. Мы бились, и я вынужден был медленно отступать под его натиском. Если бы там было чуть-чуть светлее! Я знал заранее, что предстоит иметь дело с оборотнем, но этот оборотень был необычным. Те, которых я встречал прежде, или о которых мне приходилось слышать, не имели никаких особенных способностей, находясь в человеческом облике. Перекидываться могли, это верно. В лисицу или даже в медведя. Но не более того.

Я ожесточенно отбивался, постепенно отступая в том направлении, где — я помнил — была поляна. Только бы не споткнуться!

До спасительной поляны оставалось, по моим прикидкам, не более двадцати шагов, когда мне под ноги подвернулся-таки какой-то корень. Я чудом сумел удержать равновесие и едва не пропустил удар, направленный прямо мне в грудь, И тут вспыхнул свет. Яркий и теплый. Казалось, множество факелов внезапно осветило непроглядный мрак ночного леса.

— Ах, сожри тебя лягушка! — раздался донельзя раздраженный девичий голосок откуда-то сверху. — Перестаралась!

Я не позволил себе зажмуриться, несмотря на резкую боль в глазах. Годы тренировок и скитаний не прошли даром. А вот мой противник такой выдержкой не обладал. Приостановился. На мгновение только, но мне хватило. Мой клинок ударил по кончику его меча, выбивая оружие из рук. Я мог бы убить Голтаргона, но это было бы слишком просто.

Зазорно мастеру искать легких путей. А я считал себя мастером. Мастером клинка. Мастером выживания. Не-ет, я скручу этого негодяя и доставлю его в город живым. И по дороге ни одной деревни не пропущу — пусть видят, чем закончил тот, кто не один десяток лет наводил ужас на всю округу. И на пленника пусть полюбуются, и на своего избавителя тоже.

Я приставил меч к горлу оборотня пониже короткой светлой бороды. Тот замер, щуря золотистые волчьи глаза и хрипло дыша: все-таки, поединок со мной дался ему не так уж легко, несмотря на все его преимущества.

Свет, между тем, стал мягче. Впрочем, теперь, когда глаза привыкли, это было уже неважно.

— Так лучше? — заботливо спросил все тот же звонкий голосок.

— Если ты спрашиваешь меня, — отозвался я, прижимая острие клинка к шее Голтаргона, — то я не очень-то привередлив. А если... хм... этого, то ему уже, думаю, все равно.

— Тебя, — весело подтвердила невидимая пока девушка. — Мне понравилось, как ты дрался, и я решила помочь.

— Я запомню это, колдунья, — ненавидяще процедил сквозь зубы разбойник. — Сочтемся.

— Это вряд ли, — я покачал головой.

А вот нельзя отвлекаться, даже если противник обезоружен, и лезвие твоего клинка упирается ему в горло. И я тут же поплатился за свою самоуверенность. Голтаргон перекинулся мгновенно — ни один оборотень на моей памяти не умел такого. Приземистый человек в кожаной одежде исчез, и кончик моего меча, только что приставленный к его шее, беспомощно повис в воздухе. Здоровенный кабан с места рванулся вперед и неминуемо выпустил бы мне кишки, если бы я чудом не успел отскочить в сторону. Клык прошел вскользь, распоров на мне куртку и рубаху и располосовав кожу. Вепрь-оборотень развернулся, готовясь снова кинуться на меня — хорошо еще, что деревья росли слишком густо, чтобы у него было достаточно места для разгона.

Не-ет уж, голубчик, я решил тебя взять живьем и возьму. Я надавил пряжку пояса, и в ладонь мне удобно легла метательная игла, густо намазанная сонным зельем. Пользовался этим оружием я крайне редко, предпочитая полагаться на меч и свое воинское умение. Но с собой на всякий случай носил. Вот и настал тот случай.

Кабан помчалсяко мне — я отпрыгнул и метнул свое оружие вслед пронесшейся мимо туше. Игла глубоко вошла в бок зверя.

Все. Теперь ему не уйти. Испытанное снадобье валило с ног через несколько ударов сердца — зверя ли, человека, без разницы.

Вепрь опять развернулся ко мне, и вдруг замер, уставившись на меня крошечными глазками. Но вместо того, чтобы осесть на землю, как я ожидал, кабан неожиданно припустил прочь. Я не поверил своим глазам.

— Погоди, я с тобой, — раздался шорох, и с дерева с беличьей ловкостью соскользнула давешняя девушка. — Этому-то свет без надобности.

Мы мчались за кабаном через лес, причем моя неожиданная спутница и не думала от меня отставать. У нее не было никакого светильника — казалось, свет исходил от нее самой. Впрочем, меня на тот момент мало занимало ее колдовство. Меня тревожил кабан, который продолжал упорно ломиться сквозь заросли, не собираясь ни останавливаться, ни засыпать.

Я мог бы сократить расстояние, но пока не спешил. Должен же он когда-нибудь выдохнуться, в конце-то концов! Впрочем, Голтаргон, хотя и не выглядел усталым, вел себя беспокойно. Метался из стороны в сторону, словно желая свернуть, но невидимая преграда не позволяла, и он несся дальше.

Я покосился на свою спутницу. Она поймала мой взгляд, широко улыбнулась и неожиданно подмигнула:

— Все продумано, охотник за оборотнями.

— Куда ты ведешь его? — выдохнул я.

— Увидишь.

Это мне совсем не понравилось, но возразить я не успел. Раздался истошный визг, и вепрь исчез.

— Остановись, — девушка вцепилась в мой рукав. — Не то улетишь вслед за ним.

Мы перешли на шаг и остановились у кромки обрыва. Внизу шумела река.

— Там дальше пороги, — сказала девушка. — Он не выберется.

— Зачем? — сердито спросил я. — Он был мне нужен живым.

— Тебе? Не рассказывай мне сказки, охотник.

Я свирепо посмотрел на нее и встретил безмятежный взгляд светло-зеленых, словно весенняя листва, глаз. Росточком моя спутница едва дотягивала мне до груди, и все же у нее каким-то образом получалось смотреть на меня, словно бы сверху вниз.

Только сейчас я смог разглядеть девушку. Золотисто-рыжие кудри до плеч, в которых запутались еловые иголки. Чуть вздернутый нос, острый подбородок, лукаво приподнятые уголки рта. Не красавица, отнюдь не красавица. И все же было в ней что-то такое, отчего у меня тут же прошла вся злость.

— Ладно. Не мне. Тем, кому я обещал разделаться с этим разбойником.

— Им — да. Но мне — мне, охотник, совершенно не нужно, чтобы Голтаргон был схвачен живым.

— Так ты его знаешь... знала?

— Пф-ф! — она фыркнула, забавно сморщив нос. — Он мой ученик, — сдвинула светлые брови. — Бывший.

— Так это ты...

— После все объясню, — она решительно тряхнула кудряшками. — У тебя весь живот в крови. А клыки у нашего общего знакомца были, вообще-то, ядовитые, чтоб ты знал.

— И что?

— Ну, у тебя есть на выбор два варианта, — она принялась деловито выбирать из волос хвоинки. — Или пару дней погостить у меня в замке, здоровье поправить. Или пожить самостоятельно... еще пару часов.

— В замке?

— Пф-ф! Решайся, что ли, охотник. Недосуг мне полночи в лесу торчать. Дела, между прочим.

— А где...

Договорить я не успел. Девушка закатала рукав куртки, коснулась пальцами широкого серебряного браслета на запястье, быстро пробормотала несколько слов, и прямо в воздухе перед нами возникли призрачные очертания открытой двери. Моя спутница нетерпеливо дернула подбородком, предлагая мне войти. Судя по всему, в моем выборе она нисколько не сомневалась.

* * *

— Ну, вот, теперь ты выглядишь намного лучше, — без церемоний заявила хозяйка замка, когда на следующий день я, умытый и причесанный, спустился в гостиную.

— Ты тоже, — ухмыльнулся я.

И ничуть не покривил душой. Изумрудно-зеленое платье шло моей спасительнице гораздо больше, чем мужской наряд, в котором я видел ее накануне. А глубокий вырез поневоле притягивал взгляд. Девушка заметила это и лукаво улыбнулась:

— Кстати, я так и не представилась. Кештиора Арнамагелльская, волшебница в пятом поколении, магистр Ордена Рубинового Трезубца и победительница трех подряд ежегодных магических турниров в Замке Единорога.

Она замолчала, явно ожидая, что ее слова произведут на меня должное впечатление. Вот только я отродясь ничего не слыхал ни о Кештиоре Арнамагелльской, ни об Ордене Рубинового Трезубца, ни о Замке Единорога. Не то, чтобы я не любил колдунов, иной раз и от них польза бывает. Просто — старался держаться от них подальше, полагаясь на честную сталь безо всех этих магических выкрутасов.

Похоже, великая волшебница Кештиора догадалась об этом и обиженно поджала губы.

Я вежливо улыбнулся:

— Конан из Киммерии. Для друзей — просто Конан. Ты спасла мне жизнь, Кештиора, и я теперь твой должник.

В ее глазах промелькнула ласковая и чуть печальная усмешка: так взрослый мог бы ответить на предложение ребенка помочь ему в битве. Что ж, улыбайся, всесильная чародейка. Я не в обиде. Как знать, быть может, когда-нибудь ты поймешь, что простая сталь порой побеждает там, где бессильна магия.

— Ты можешь называть меня Кешт.

— Благодарю, Кешт. Могу ли я спросить тебя кое о чем?

— Спрашивай, — она пожала точеными плечиками, наполнила два хрустальных бокала золотистым вином из тяжелого бронзового кувшина, протянула один мне и указала на кресло.

— Ты сказала, что Голтаргон — твой ученик. Как такое могло случиться? На его совести десятки загубленных жизней, а ты...

— А я не произвожу впечатления злодейки, — закончила она за меня. — Но ведь все очень просто, Конан-охотник. Видишь ли, я не учила его ни воевать, ни разбойничать. Я учила его магии... пыталась учить.

Между светлых бровей залегла сердитая складочка. Я отметил про себя, что гнев очень идет Кешт. Впрочем, улыбка ей шла не меньше.

— Особыми талантами он не блистал, — сказала волшебница, покачивая бокал в изящных пальчиках и любуясь игрой янтарных бликов. — И трудиться не желал тоже. Хотел всего и сразу. А так в нашем ремесле не бывает.

Я подумал про себя, что так не бывает ни в каком ремесле, но говорить ничего не стал. Не хотел ее прерывать.

— В конце концов, я так ему и сказала: попробуй, мол, себя в каком-нибудь другом деле, потому что здесь ты только теряешь зря время.

— А он?

— Он попросил наделить его способностью к оборотничеству. На прощание и в память о его жизни в Арнамагелле. У самого-то получалось через раз, в лучшем случае.

— И ты наделила? — против воли, в моем голосе прозвучал упрек.

— Наделила, — она приподняла брови. — А почему бы и нет? Я не отказываю просящим. К тому же, я опробовала на нем новый метод, который как раз пришел мне тогда в голову. И согласись, получилось неплохо. Очень и очень неплохо.

Она улыбнулась, откровенно гордясь своим мастерством.

— Да уж, неплохо. Полагаю, жители деревень, вокруг которых хозяйничал твой любимчик, премного благодарны тебе, — съязвил я. — Их-то ты за что осчастливила?

— Я ничего им не сделала, — она раздраженно дернула уголком рта. — В Арнамагелле Голтаргон мухи не обидел. А потом... потом он уже не имел ко мне отношения.

— Но почему ты не уничтожила его? Ведь это ты дала ему силу! Твой долг...

— Я волшебница, Конан-охотник, — перебила меня Кешт. — У меня нет обязательств перед людьми. Я помогаю тем, кому мне заблагорассудится и так, как я захочу.

— Но ведь это...

— А ты, — ее высокий голос зазвенел сталью, и я подумал, что Кешт далеко не такая хрупкая девочка, какой выглядит. И далеко не такая юная. — Ты сам разве не поднимаешь свой меч в защиту того, кто заплатит? Я-то хоть делаю выбор, руководствуясь собственными предпочтениями, ты же продаешь свою силу и воинское умение.

Я отвел взгляд. Возразить на это мне было нечего.

— Каждый из нас живет так, как может и хочет, — тихо сказала Кешт. — Я не могла убить Голта. Я помню его мальчишкой. Восторженным, неуклюжим, наивным. Но я дала себе слово, что помогу тому, кто остановит его.

— А говорить с ним ты не пыталась? — Я не смотрел на нее. Уставился в камин, где плясал огонь.

— Пыталась, — она вздохнула. — О результате можешь догадаться.

— Он сам по себе, ты сама по себе. Понимаю.

Вино внезапно показалось мне горьким.

— Ему долго не находилось достойного противника, — задумчиво сказала Кешт.

— Но разве ты не могла помочь тем, кто пытался ему противостоять? Наделить их тоже какими-нибудь... способностями? — Я снова поглядел ей в лицо.

— Я не отказываю просящим, — Кешт спокойно выдержала мой взгляд. — Никто не просил моей помощи, Конан-охотник.

— Но мне ведь ты помогла.

— Не удержалась, — щеки волшебницы чуть порозовели. — Ты мне понравился.

— Понравился?

— Мне нравилась твоя отвага, — Кешт, не отрываясь, смотрела на меня внезапно заблестевшими глазами. — Знаешь, немногие решались встать Голтаргону поперек дороги. А из тех, кто решился, не выжил никто. И то, что ты не кинулся в бой очертя голову, как твои предшественники, а старался усыпить бдительность Голтаргона, чтобы ударить наверняка, мне понравилось тоже. Я не хотела, чтобы ты погиб, Конан-охотник. Ты слишком умен для этого. И слишком, — уголок ее алого рта лукаво изогнулся, — красив.

— Но зачем ты убила его? Зачем помешала мне исполнить задуманное?

— Затем, что он всё равно сумел бы освободиться. Да не хмурься, я не говорю, что его упустил бы ты. Не-ет, ты, конечно, доставил бы его к месту назначения в лучшем виде. Просто тех, кто давал тебе задание, я знаю достаточно. Рано или поздно, он вырвался бы на свободу. Если не силой, так хитростью, или подкупил бы кого. Да и знает он многое. Не один и не двое в городе были вовсе не так уж заинтересованы в поимке Голта, как хотели бы показать.

Она помолчала.

— А потом бы он начал мстить.

— Тебе?

— Пф-ф! Что может мне сделать этот мальчишка?! Нет, он бы постарался достать тебя. Или — выместить зло на тех, кто не в состоянии от него защититься. Раз уж я решила действовать, надо было довести дело до конца.

— Но ты уверена, что он погиб?

— Там пороги, Конан. Волны, острые камни. На протяжении лиги. Я успела наложить на Голта заклятье, не позволяющее изменять облик. Вряд ли он сумел выбраться.

— Вряд ли?

— Я уверена в этом, Конан. В дверь постучали.

Кешт улыбнулась вошедшей — невысокой девушке с русой косой, падающей на грудь:

— Принесла? Умница, Ари. Знакомьтесь. Конан, охотник, воин и следопыт. Ариниона, моя ученица.

Девушка вскинула на меня серьезные серые глаза. Я вежливо наклонил голову.

В руках Ари держала меч. Тот самый, выбитый мною из рук Голтаргона в лесу. На темном рубине, украшающем навершие, играли пурпурные блики.

— Твой трофей, — улыбнулась Кешт. — Возьми этот меч себе, право же, он того стоит.

Ари отдала мне клинок и вышла.

Кешт поднялась, поставила бокал с недопитым вином на стол, не спеша приблизилась ко мне.

— Как ты себя чувствуешь, Конан?

— После твоего лечения — великолепно. Как новенький.

В вырезе ее платья поблескивал изумруд на серебряной цепочке.

— Могу хоть сегодня пуститься в путь, — сказал я, в глубине души отчаянно ища повод задержаться.

— Так быстро? — Кешт присела на подлокотник моего кресла. Зеленые глаза ее оказались почти вровень с моими. — Какая в этом нужда?

— Я мог бы...

Тонкий пальчик лег на мои губы, заставляя умолкнуть.

— Ты мог бы остаться, Конан. И я буду рада, если ты задержишься здесь, охотник. Столько, сколько захочешь.

Что ж, меня не требовалось упрашивать. В моей жизни было полно дорог и впереди их оставалось не меньше. Дороги могут и подождать. Куда они денутся, дороги?

* * *

Я полюбовался игрой бликов на клинке и убрал меч в ножны. Откинулся на спину, заложив руки за голову и глядя в небо. Там, наверху, разгулялся ветер, гнал серые облака, яростно рвал их в клочья, и в прорехах то тут, то там, выглядывали холодные звезды.

До Арнамагелля оставалось полдня пути. Завтра, после многих лет войн и скитаний, я снова увижу Кешт.

* * *

Замок был пуст. Я почувствовал это сердцем прежде, чем спешился во дворе, прежде, чем торопливо зашагал по гулким, выстуженным коридорам, заглядывая во все двери.

— Кешт!

Ни звука в ответ. Замок не был разрушен — казалось, хозяева оставили его лишь ненадолго. Но в уютных комнатах и больших залах поселились холод и липкая, тревожная тишина.

Люди покинули это место. И покинули не вчера.

Я медленно вышел за ворота, ведя коня в поводу. Я понятия не имел, что делать. Я не знал, что случилось здесь и где искать Кешт. Я был уверен только в одном: с рыжей волшебницей случилась беда.

* * *

Где же мне искать тебя, Кешт? Сказал ли я это вслух или только подумал, а только мне внезапно ответили. Невдалеке мяукнула кошка. Ничего особенного, казалось бы, но мне отчего-то вдруг нестерпимо захотелось увидеть эту кошку. Я поднялся и отошел от обрыва, на краю которого сидел, глядя на катящиеся внизу тяжелые волны реки. Мяуканье повторилось. Ближе. Я шагнул было к деревьям, из-за которых оно раздавалось, но мне навстречу уже метнулась рыжая молния, острые коготки вцепились в одежду — миг, и кошка оказалась у меня на плече, ткнулась острой мордочкой в щеку и замурлыкала.

Следом за ней из-за деревьев показалась Ари. Бледная, с растрепавшейся косой и остановившимся взглядом.

— Ариниона.

Она повернула голову и посмотрела на меня, словно не узнавая.

— Ари, — я подошел ближе. — Ари, где Кештиора?

Губы девушки дрогнули, серые глаза наполнились слезами. Ари ткнулась носом мне в плечо и заревела в голос.

Мне пришлось немало повозиться, прежде чем Ариниона перестала рыдать. Я обнял девушку за тонкие плечи, на которые была накинута моя куртка, и осторожно забрал у нее из рук фляжку с вином, к которой она то и дело прикладывалась.

— Ари, — сказал я как можно мягче, — расскажи мне, что произошло.

Она всхлипнула было, но тут рыжая кошка, смирно лежавшая у костра, внезапно вскочила, выгнула спину, вздыбила рыжую шерсть и сердито зашипела на девушку.

— Да, да, — торопливо сказала Ари. — Я все рас... скажу. Прости, наставница.

Наставница? Похоже, девушка заговаривалась. Знать бы еще, что ее довело до такого состояния.

Кошка фыркнула и принялась энергично умываться. Ари внезапно успокоилась

— Все случилось еще в начале весны, — она вытерла щеки ладонями и уставилась в огонь. — Явился какой-то маг, молоденький, никому не известный, белобрысый такой. Звали его... Нарвад, кажется. Или Норволд. Как-то так. Ездил по всей округе, силой свой похвалялся и говорил, что приехал, мол, избавить людей от рыжей ведьмы, наславшей моровое поветрие.

Кошка оторвалась от своего занятия и снова фыркнула, сверкнув изумрудными глазами.

Ари вздохнула:

— А поветрие было на самом деле, только госпожа Кештиора здесь не при чем. Она-то как раз остановила его, не пустила дальше. И больным мы с ней помогали, кое-кого даже и выходить удалось. Да ведь, если беда приходит, люди всегда виноватых ищут. А госпожа Кештиора — она ж на виду. И на них не похожа. Умерли тогда многие. Вот... так все и вышло.

— Постой, постой, ничего не понял. Что вышло-то? Куда подевалась твоя наставница? Она хотя бы жива?

Ари молча показала глазами на кошку. Та лежала, аккуратно поджав лапки, и шевелила острыми ушами. Словно к разговору прислушивалась.

Я вздохнул, но почел за лучшее промолчать. В конце концов, если рассказ Ари что-нибудь прояснит, и я сумею найти Кешт, та, быть может, сумеет помочь ученице.

— Она здесь, — очень тихо сказала девушка. — Я не сумасшедшая, господин Конан. Просто... госпожа Кештиора не может превратиться обратно.

Кошка повернула к нам голову, навострив уши.

— Но почему ты не позвала на помощь? Этих ваших... из Ордена?

— Кештиора Арнамагелльская исключена из Ордена Рубинового Трезубца. За поединок и убийство себе подобного.

— Этого, белобрысого? — прищурился я.

— Да... Слухи расходились все шире... кажется, госпожа говорила с ним, но, видимо, безуспешно. Пыталась выяснить, откуда он взялся, но о нем никто прежде не слышал. А потом он явился в Арнамагелль во главе огромной толпы. И бросил госпоже вызов.

Она опустила голову.

— И?..

— Ну, ты же знаешь госпожу Кештиору. Она рассердилась, просто в ярость пришла. Я, говорит, сейчас проучу этого зарвавшегося щенка, он у меня узнает, что такое настоящее волшебство, будет помнить Кештиору Арнамагелльскую.

Я понимающе кивнул. Да-а, моя Кешт всегда отличалась завидным темпераментом.

Губы девушки задрожали, и я поспешно сунул ей фляжку в надежде избежать нового приступа рыданий. Помогло.

— Выскочила она за ворота — там эта толпа. Кто с кольями, кто с камнями. Я хотела остановить ее, они же словно обезумели, да только разве госпожу Кештиору удержишь, если уж она что решила. Я думала — убьют ее на месте.

— Убьют? Волшебницу такого уровня?

— Ну... Понимаешь, это, в общем, непросто, но если пара сотен разом навалится...

— Н-да. И что было дальше?

Девушка сконфузилась:

— Я из окна смотрела, наружу не вышла. Я же учусь только, что бы я против них смогла? А она... госпожа Кештиора только появилась в воротах — и все замолчали. А потом...

Она внезапно покраснела и прыснула в кулачок.

— Потом она наложила заклятие распада.

— На людей?

— Нет. На их одежду. И знаешь, они как-то сразу забыли о своих претензиях к ней. Я давно не видела, чтобы кто-нибудь бегал так быстро.

Кошка мурлыкнула и облизнулась с таким видом, будто только что полакомилась изрядной порцией сметаны. Несмотря на всю серьезность положения; я засмеялся. Кешт была верна себе.

— А белобрысый?

— Белобрысый остался один. На него-то, ясное дело, ничего не подействовало. Маг ведь. И вот тут-то госпожа Кештиора говорит, мол, сейчас я на тебе, голубчик, новое заклятие испытаю. Сам, говорит, напросился.

— Что за заклятие? — спросил я без особой охоты. Терпеть не могу всех этих магических штучек, одни беды от них.

— Я не знаю, господин Конан. Новое оно было, неопробованное.

— Так Кештиора ошиблась?

— Нет! — горячо вступилась за наставницу Ари. — Она никогда не ошибается. Просто — в последний момент этот тип вытащил Зеркало.

Я уставился на нее в изумлении, не вполне понимая, зачем волшебнику в разгар магической схватки понадобилось смотреться в зеркало.

— Зеркало госпожи Кештиоры. Оно обращает любое заклинание на того, кто его творит.

— Но откуда оно у него оказалось?

— Она его потеряла. Тогда, в лесу, когда тебя встретила. Вы бежали, она его выронила, да так оно и пропало.

Я еле успел прикусить язык, чтобы не высказать все, что я думаю о растяпах, которые таскают с собой по лесу ценные магические предметы, да еще умудряются их терять.

— Так она хотела превратить белобрысого в кошку, что ли?

— Не знаю, в кого или во что. Думаю, она успела в последний момент изменить заклятие, когда сообразила, что происходит. Кошка, вообще-то, ее любимый облик. Только вот она теперь не может превратиться обратно. И магией пользоваться не может.

— А белобрысый?

— Зеркало убило его. Видишь ли, все творения госпожи Кештиоры сделаны так, что уничтожают на месте того, кто использует их против создательницы. И только она сама может остановить это. Но она-то как раз в тот момент и лишилась силы.

— И что?

— Зеркало разлетелось вдребезги. От белобрысого осталась лишь кучка пепла.

— Ей бы следовало делать свои игрушки такими, чтобы они не действовали на нее, — проворчал я. — Вместо того, чтобы фейерверки устраивать. Хотя фейерверки, конечно, впечатляют сильнее. Если зрители остаются живы.

Кошка обиженно фыркнула и демонстративно повернулась ко мне хвостом.

— Замок пуст, — сказал я. — Почему вы ушли оттуда?

— Искали способ снять с госпожи Кештиоры это заклятие. Кое-кто из ее старых друзей пытался помочь, да все без толку. Заклятие новое, а госпоже всегда удавалось придумывать нечто такое, в чем никто, кроме нее, разобраться не мог. Вот и теперь не сумели.

— А почему они не явились к вам в замок? Почему вам пришлось отправиться к ним?

— Боятся. Госпожа Кештиора теперь вроде как вне закона, помогать ей никто из волшебников не вправе. Сражения между магами строжайше запрещены.

— Но разве не белобрысый начал вражду?

— Неважно, кто первый начал. В таких случаях вне закона объявляют обоих. Или — того, кто остается в живых. Наверное, поэтому, подобные поединки случались за последние семь столетий всего раза три.

— Но в замке прежде жили люди. Теперь же он словно вымер.

— Люди боятся жить в замке, хозяйка которого утратила силу. Они считают, что там поселилось зло. Они ушли на следующий же день после того, как случилась беда.

— Ясно.

Я помолчал, соображая, как можно помочь Кешт. На первый взгляд, все возможности были уже исчерпаны. И все же...

— Скажи, Ари, как ты объясняешься с Кештиорой?

— Знаками, — спокойно ответила девушка.

Словно в подтверждение ее слов, кошка поднялась, отряхнулась, подошла ко мне и, задрав мордочку, коротко, но очень требовательно мяукнула. Я вопросительно посмотрел на Ари.

— Она хочет, чтобы мы следовали за ней, — сказала девушка.

Что ж, я не особенно сомневался, что рыжая волшебница знает, что нужно делать. Вот только сумеет ли она объяснить это нам?

Кошка быстро бежала по пустым коридорам замка. Мы с Ари едва поспевали за ней. Поворот, лестница вниз, дверь, еще поворот, короткая анфилада комнат, лестница вверх. Перед последней дверью кошка остановилась, словно в нерешительности, и уселась, обернув лапки пушистым хвостом.

— Дверь в ее личную мастерскую, — пояснила мне Ари. — Закрыта заклятием. Нам не войти.

Я критически осмотрел преграду.

— Пожалуй, я смогу ее выломать. Надеюсь, ты не обидишься, Кешт?

Кошка фыркнула и мотнула головой.

— Не выломаешь ее, — Ари вздохнула. — Магия не позволит. Тут в двери окошко есть, и я, скорее всего, сумею его открыть, да только, кроме госпожи Кештиоры туда никто не пролезет.

Кошка утвердительно мурлыкнула.

С окном Ари возилась не менее получаса. Мы с Кешт терпеливо ждали. Наконец, в двери появилась едва заметная щель, углубилась, очерченный ею квадрат стал прозрачным и, наконец, растаял. Отверстие оказалось примерно на уровне моей груди. Оно было явно рассчитано на рост хозяйки.

Я поднял Кешт с пола и помог ей забраться в окно. С той стороны двери раздался мягкий удар лап об пол. Нам с Ари оставалось только ждать.

Кешт ныряла в окошко трижды. Сначала вытащила в зубах небольшой полотняный мешочек, потом кусок древесной коры с продетым через него кожаным шнурком и наконец, маленькую металлическую коробочку. Мешочек и амулет я повесил на шею, коробочку засунул в поясной кошель.

Мы отправились в путь сразу: задерживаться в покинутом доме никому из нас не хотелось.

Замок, казалось, тревожно смотрел нам вслед темными провалами окон. Впрочем, кроме меня, увидеть это было некому. Ни Кешт, ни Ари оглядываться не стали.

* * *

Добравшись до перекрестка, я спрыгнул с коня и опустил на землю кошку, которая ехала, сидя на седле впереди меня.

— Куда теперь, Кешт?

Вместо того, чтобы показать дорогу, как я ожидал, кошка быстро вскарабкалась на меня, цепляясь когтями за одежду. И потянула зубами за мешочек, висящий у меня на груди.

Я снял его, развязал, но заглядывать внутрь не спешил.

— Что это, Ари?

— Земля, — ответила девушка. — Земля, собранная у входа в Каменную Пасть.

Если бы не многолетняя выдержка, я бы вздрогнул.

— Кому, ради всех богов, понадобилось подходить близко к Пасти? Это же самоубийство. Ари!

— Единственное место, где госпожа Кештиора может вернуть себе облик и силу, это Каменная Пасть, — тихо сказала девушка. — Волшебник становится волшебником, лишь пройдя через Пасть. Правда, не все выходят оттуда живыми. Только трое или четверо из десяти.

— А... ты?

— Я пока не волшебница. Но когда закончу учиться, я тоже должна буду туда отправиться.

— Но как вы его находите? Он же вечно меняет расположение?

Не раз и не два случалось, что люди вынуждены были покидать обжитые места, если поблизости оказывалась Каменная Пасть. Такое селение было обречено: в нем переставали рождаться дети, болел скот и бесплодной становилась земля. Те, кто уходили сразу, обычно в конце концов приживались на новом месте. Но чем дольше человек задерживался поблизости от Пасти, не решаясь бросить свой дом, тем меньше было у него шансов остаться в живых. Нет, его не поражала никакая хворь, с ним не происходило несчастного случая, он просто медленно угасал, словно что-то высасывало из него жизнь. Из тех же, кто пытался подобраться к Пасти ближе, не вернулся никто.

— Волшебник, обретший силу, набирает у входа в Пасть три горсти земли. Потом она помогает его ученикам найти это место.

— Или ему самому?

— Насколько я знаю, никто из волшебников ни разу не пробовал возвращаться туда. И никто никогда не рассказывал о том, что там увидел.

— И — Кешт?

— Госпожа Кештиора тоже молчала.

Я осторожно высыпал немного земли из мешочка в сложенную ковшиком ладонь и вздрогнул от непонятного отвращения. Растер сухие комочки в пыль. И тихо ахнул, когда невесомые крупинки серо-коричневым облачком взлетели с руки, словно подхваченные легким порывом ветра, закружились в воздухе, вытянулись в линию и через мгновение скрылись вдали.

Теперь мы знали направление. Юго-восток.

Мы не мешкали, но и не торопились. Провал — не то место, где хочется оказаться. Я многое повидал в этом мире и не раз смотрел в лицо смерти, я никогда не был трусом, но больше всего на свете мне хотелось повернуть назад. И я повернул бы, если бы не Кешт.

Мы почти не взяли с собой припасов — в замке почти ничего не осталось. Но после нескольких лун похождений в рядах Ночной Стражи, с которой я провел очень множество запоминающихся дней, деньги у меня водились. Мы ночевали в трактирах, иной раз задерживаясь даже на пару дней для отдыха, а в последнем селении основательно запаслись провизией впрок. Впереди на многие лиги простирался лес, и ни один из местных охотников не мог похвастаться, что знает его весь.

Проводник, которого я нанял, распрощался с нами через четверо суток и повернул назад. Рубеж, до которого он нас довел, не удавалось преодолеть никому из их селения. Серые топи. Гиблое болото, перейти которое не удавалось еще никому. Ни перейти, ни обогнуть: оно тянулось полосой от одного края леса до другого, перекрывая путь. А по сторонам леса — горы непроходимые.

Я остановился на краю трясины и снова отсыпал в горсть земли из мешочка и растер в пыль, втайне надеясь, что Каменная Пасть снова переместилась, и не придется нам лезть в эту топь.

Но облачко, поднявшееся с ладони, улетело туда, где вспухали пузыри на поверхности голубовато-серой вонючей жижи. И ошибиться тут было невозможно.

Я молча вырубил два посоха, отмахиваясь от полчищ кровососов, накинувшихся на нас, и протянул один Ари.

— Твоя магия как-нибудь может помочь нам?

Девушка молча покачала головой, отвела взгляд. Коней своих мы оставили в селении на краю леса: здесь им все равно не пройти.

— Что ж, девочка. Понадеемся на удачу. Больше нам рассчитывать не на что.

Я потер виски — казалось, голову сжимает ледяной обруч. Глубоко вздохнул и приготовился сделать первый шаг по трясине. И тут кошка с мяуканием метнулась мне наперерез.

— Чего она хочет? — спросил я Ари.

— Похоже, — девушка напряженно сдвинула брови, — она хочет идти впереди.

Медленно, шаг за шагом, мы продвигались вглубь Топей. Тучи насекомых вились над нами, забивались в нос и в рот, лезли в глаза — вскоре на нас не осталось живого места. Я не смотрел назад, я не смотрел вперед, я не смотрел под ноги. Я не чувствовал времени, а вскоре перестал ощущать и укусы насекомых, и чудовищное зловоние, царившее вокруг. Мир исчез — остались только узенькая холодная ладошка Ари в одной руке и шершавая кора неоструганного посоха в другой. И впереди — рыжее пятнышко, единственная наша надежда.

Я не сразу заметил, что ступаю уже по твердой земле. А когда заметил, не сразу поверил в это. Качнулось перед глазами бледное, измученное личико Ари — я еле успел подхватить ее, она готова была упасть. Я опустил девушку на траву и уселся рядом, гладя ее по голове, а по щекам ее неудержимо катились слезы.

— Ну, будет, будет, — шептал я. — Ведь мы прошли. Мы живы, мы совершили невозможное, мы победили, Ари.

Кешт прищурила изумрудные глаза, отряхнулась и принялась невозмутимо вылизывать лапки.

* * *

— Что же нам теперь делать? — Голосок Ари звучал почти умоляюще. — Как мы переберемся на ту сторону?

— Вероятно, нам придется срочно отрастить себе крылья, — съехидничал я и тут же пожалел об этом, потому что губы девушки жалобно дрогнули и глаза наполнились слезами. Впрочем, утешать ее мне было некогда. Я действительно не представлял, как нам преодолеть эту реку.

Кешт подошла к самому краю обрыва, припала к земле и осторожно заглянула вниз, туда, где ревело и бесновалось жидкое пламя. Огненная река. Слишком широкая, чтобы перепрыгнуть. И не из чего соорудить мост. Единственное дерево — на том берегу. Кряжистый дуб, наполовину опаленный жаром реки, но все еще живой, все еще тянущий над потоком кривые ветви.

Ветви. Я достал из мешка веревку. Ветви достаточно толстые и с зелеными листьями. Не сломаются, выдержат. И веревка выдержит. Одного.

— Ты хочешь прыгать? — губы Аринионы побелели.

Я сделал на конце веревки скользящую петлю и подошел ближе к краю обрыва, примериваясь.

— Но ведь веревка может загореться. Смочить бы ее.

Я обернулся к девушке:

— Чем смачивать? Уже больше недели ни реки, ни ручья. Воды по полфляги осталось. Истратим — а ну, как на той стороне такая же сушь? Ты можешь наколдовать воду?

— Попробую...

Кешт, прижав уши, задом попятилась от края обрыва. Похоже, здесь она ничего не могла поделать. Оставалось надеяться, что у Ари хватит умения.

Я уселся на землю, посадил кошку к себе на колени и почесал за ухом. Оставалось ждать.

— Не получается, — с отчаянием сказала, наконец, Ари. — Я никогда еще не пробовала этого делать. Только в книгах читала.

— Ясно, — вздохнул я. — Что ж, значит, рискнем. Все равно иного выхода у нас нету.

Петля туго затянулась на ветви дуба.

— Ари, давай! Я за тобою.

— Нет, — она покачала головой. — У нас только один амулет. Поверхность реки слишком близко, жар даже здесь чувствуется. Без амулета ты сгоришь, прежде, чем коснешься противоположного берега. Кому-то придется остаться.

Я потянул ремешок с шеи:

— Прыгнешь сначала ты. Потом привяжешь амулет к камню и перебросишь сюда.

— Не получится. Посмотри.

Я проследил за ее взглядом: веревка дымилась.

— Прыгайте, месьор Конан. Вы еще успеете... может быть. Я — нет.

Я быстро пожал ее маленькую ладонь. Забросил на плечи мешок, самым непочтительным образом сунув туда Кешт. Впрочем, она ничего не имела против.

Покрепче ухватился за веревку, изо всех сил оттолкнулся ногами от края обрыва.

Может быть...

Я летел сквозь огонь — то ли несколько мгновений, то ли вечность. Вокруг с треском неслись вверх искры, и языки пламени лизали мои подошвы.

... А потом я с размаху грохнулся на сухую бесплодную почву. Невредимый, если не считать локтя, которым я хорошо приложился об камень. Поднялся. Повертел в руках и отбросил обгоревший кусок веревки.

Успел.

— Прощайте, господин Конан! — донеслось с того берега.

— До встречи, Ари!

Лес. Наконец-то, вокруг был нормальный лес. С поющими птицами. С родниками. С травой и спелыми ягодами. Я почти наслаждался — когда удавалось забыть о цели нашего путешествия. Кешт тоже приободрилась и, кажется, пыталась ловить мышей.

Как-то там Ари? Удалось ли ей выбраться или так и сгинула в пустошах вокруг той проклятой реки? Чему только Кешт учила эту девчонку? Та же ничего не умеет!

Та-ак, а где Кешт?

Я завертел головой, но кошки нигде не было видно. Висков словно коснулись холодные пальцы.

— Кешт?

Откуда-то сверху раздалось мяукание.

— Слезай. Полон лес мышей, уж птиц-то можно оставить в покое?

— Мя-ау! — и шорох когтей по коре.

Я задрал голову. Рыжая примостилась на ветке и слезать явно не собиралась.

— Кешт, не глупи. Что тебе там понадобилось? Спускайся! — я сказал это резче, чем собирался. Виски начало покалывать, вдоль хребта пополз озноб.

Новый жалобный вопль — и кошка полезла выше.

— Кешт! Ке-ешт! Кештиора Арнамагелльская! Выше.

— Ты ведешь себя, как... последняя кошка!

Я плюнул с досады и полез за ней.

Внизу зашелестели кусты.

Я глянул туда, и холодный пот выступил по всему телу, когда я понял, от чего спасла меня Кешт.

Желтые муравьи. Земля под деревом в один миг покрылась шевелящимся и шуршащим ковром.

Крупные — длиною в ладонь, — они строили муравейники в два-три человеческих роста. И горе было тому человеку или зверю, который осмеливался приблизиться к этой постройке. За считанные секунды от него оставался обглоданный скелет.

Хуже всего было то, что раз в десятилетие, а иной раз и чаще эти твари сходили с ума. Бросали свой муравейник и мчались, уничтожая на своем пути все живое, пока не встречалась на их пути река или озеро. Останавливаться они не умели. Мне рассказывали, что потом вся поверхность воды бывала покрыта их скрюченными трупами. Впрочем, маги и деревенские знахари научились использовать эти останки для приготовления зелий и амулетов и по несколько дней после происшествия плавали на лодках, собирая муравьиные трупы в мешки.

Кое-кто сообразил даже окружать муравейники рвами с водой — на почтительном расстоянии, разумеется. Но здесь водоема не было. Меня отделяли от смерти лишь пять-шесть локтей древесного ствола внизу.

Если эти твари меня почуят...

Кешт замерла где-то у меня над головой. Она ли коснулась меня своей мыслью, спасло ли меня чутье, которое развивается у всякого воина и путешественника, но только я, неожиданно для себя самого, потянул из ножен меч. Изогнулся и приложил его поперек к стволу пониже той ветви, на которой я примостился, поджав ноги. Один из муравьев пополз вверх, ощупывая усиками кору, за ним другой, третий. Я стиснул зубы.

Усики коснулись металла и отдернулись. Муравей попятился от меча и упал вниз, на спины своих сородичей. Его место немедленно занял следующий. И тоже свалился. Отпугивал ли их меч или лишал способности двигаться, я так и не понял. Во всяком случае, когда все закончилось, и я обессиленно сполз с дерева, внизу не оказалось ни одного насекомого.

Я привалился к стволу, и почувствовал, как на плечо мне мягко соскользнула кошка. Потерлась мордочкой о мое ухо и тихо мурлыкнула.

Казалось, мои виски вот-вот покроются инеем. С каждым шагом холодный обруч вокруг головы сжимался все туже. Впервые я почти сожалел о своем даре: сейчас он только мешал. Я и без него знал, что до Каменной Пасти осталось недалеко.

Ничего живого вокруг — лишь желтовато-серые скалы, и те крошились, словно зубы старика. По дну ущелья, правда, тек слабенький ручеек, но пить из него я не рискнул, хотя воды во фляге осталось немного, и приходилось ее беречь. Кешт, правда, тронула воду лапой и потом долго с отвращением отряхивалась. Выглядела она, откровенно говоря, неважно. Блестящая прежде шерстка потускнела и свалялась, бока ввалились, и только зеленые глаза горели прежней решимостью. Впрочем, я, скорее всего, смотрелся не лучше.

Я обогнул очередной выступ и замер. Впереди оказалась стена.

Проклятие! На возвращение придется затратить несколько дней, а пища и вода на исходе.

Я развернулся, готовясь идти обратно: отдыхать здесь почему-то не хотелось. Сзади раздалось требовательное мяукание. Я оглянулся. Кошка уселась у стены, перекрывшей дорогу и явно не собиралась двигаться с места.

— В чем дело, Кешт?

Я возвратился. Со вздохом вытряхнул немного земли из мешочка на ладонь. Растер. Облачко пыли взметнулось — и осело на камне стены.

«Это ветер, — хотелось сказать мне. — Здесь невозможно пройти». Но ветра не было.

— Кешт, — я присел на корточки, — если ты знаешь, как здесь можно пройти, самое время поделиться этим со мной.

Она поднялась на задние лапы и коснулась носом кошеля у меня на поясе. Я медленно развязал его и достал коробочку, которую мы прихватили из замка.

— Я должен это открыть?

В коробочке оказались какие-то семена. Я недоуменно повертел одно из них в пальцах.

— Ну, и что мне с ним делать?

Кошка ткнула носом в камни у самой стены.

— Кешт, ты уверена? Я, конечно, мало что смыслю в растениях, но ни трава, ни дерево не может расти на голом камне. Тем более, в таком месте. И потом — чем это нам-то поможет?

Кошка терпеливо ждала. Я пожал плечами и осторожно положил зернышко возле стены.

И не поверил глазам: темная кожура лопнула, из-под нее белым червяком вывернулся тоненький корешок и проткнул камень с такой легкостью, с какой игла прокалывает тонкую ткань. Через пару мгновений появился красновато-бурый росток, потянулся вверх — почка на его конце словно взорвалась, выбрасывая блестящие и узкие, похожие на клинки, листья. Я отступил на пару шагов: странное растение не внушало мне никакого доверия.

Корень начал ветвиться — по камню побежали трещины. Росток на глазах превратился в молодое деревце с листьями цвета запекшейся крови. Корни становились все длиннее и толще, оплетая и пронизывая камни. Трещины углубились. Я отошел еще дальше, уже догадываясь, что сейчас будет.

И вовремя. Раздался треск — и земля провалилась, словно под ней была пустота. Внушительный обломок скалы вместе с укоренившимся на нем деревом обрушился вниз. На его месте зиял теперь провал в темноту.

Каменная Пасть.

Кешт подошла к краю провала и вопросительно поглядела на меня.

Я мешкал, делая вид, что высматриваю место, где легче спуститься.

Кошка коротко мяукнула и скользнула в провал. Мне ничего не оставалось, как поспешить за ней.

Я повис на руках. Подо мной была темнота, и я не знал, сколько лететь до дна пропасти. Снизу донесся кошачий крик, но эхо подхватило его, разбивая о стены, и не понять было, зов ли это или вопль боли. И далеко ли моя спутница, я тоже не смог разобрать.

Я разжал пальцы.

Темнота стремительно рванулась навстречу, сердце ухнуло куда-то вниз, но сразу вслед за тем ступни согнутых ног ударились о невидимую землю, я упал на бок, перекатился и тут же вскочил на ноги, на всякий случай выхватив меч.

И замер. Вокруг извивались змеи. Сотни, тысячи змей, еле видимых в слабом свете, достигающем дна провала. Кешт неподвижно стояла в двух шагах от меня. Она не выглядела испуганной или растерянной, но и не делала ничего. Словно ждала чего-то.

Одна из тварей подняла голову и зашипела, другая обвилась вокруг моего сапога. Положение становилось отчаянным. «Муравьи! — молнией пронеслось в голове. — Желтые муравьи испугались моего меча. Что если...»

Я опустил клинок вниз и коснулся им тела змеи, ползущей по ноге. Тварь тут же разжала кольца, упала на землю и уползла. Ее сородичи тоже подались в стороны. Я осторожно перевел дух.

И тут Кешт прыгнула. Мгновенно, с места. Острые коготки вцепились в куртку у меня на груди. Кошка едва не соскользнула вниз, но удержалась и вскарабкалась мне на плечо прежде, чем я протянул свободную руку, чтобы помочь ей.

Я выставил меч перед собой, опустив его почти до земли, и медленно пошел к проходу, который виднелся на противоположной стороне подземелья. Змеи нехотя расползались, уступая мне путь. Возможно, они преследовали меня — я не видел. Я не хотел оглядываться. Я ни о чем не думал.

Я просто шел вперед.

Дальше была темнота. Полная, без единого проблеска света.

Я двигался ощупью. В мешке у меня лежало несколько факелов, которые я заготовил на всякий случай еще в лесу, но я не решался зажечь их. Мне казалось, что свет потревожит покой того неведомого, что дремлет здесь, под землей. А я привык доверять чутью. И не имел ни малейшей охоты встречаться с другими здешними обитателями. Мне более чем хватило змей.

Кешт смирно сидела у меня на плече. Я осторожно вел одной рукой по стене, другой на всякий случай сжимая обнаженный меч.

Несколько раз я падал, споткнувшись о невидимые в темноте выступы, и мы с Кешт летели кубарем. Тогда, прежде чем она снова забиралась ко мне на плечо, я успевал разглядеть светящиеся в темноте глаза кошки и на короткое время избавлялся от пугающего ощущения слепоты.

Один раз я чудом обогнул провал в бездну, пройдя по выступу шириной в ладонь. Я шел прижимаясь к стене, и смерть дышала холодом мне в лицо. Это был единственный раз, когда Кешт слезла с меня и пошла впереди сама.

Я давно потерял счет времени, но не чувствовал ни голода, ни жажды, ни усталости даже. Порой я сомневался, что еще жив.

А потом я услышал впереди шум воды. И увидел еле заметные лиловые отблески на стенах каменного коридора.

Кажется, мы пришли.

Странный лиловый свет был слабым, но после кромешной темноты, в которой мы провели последние несколько часов — или дней? — едва не резал глаза. Наконец, я смог оглядеться.

Перед нами было озеро. Из пролома в противоположной стороне пещеры в него падала вода. Я не видел ни реки, ни ручья, берущих начало в озере. Должно быть, отверстие, в которое уходила вода, находилось ниже поверхности озера.

Я остановился и вопросительно посмотрел на Кешт. Говорить не хотелось. Я без особого удивления подумал, что молчал все время пребывания под землей. И кошка не издала ни звука с тех пор, как мы покинули пещеру змей. Что ж, наверное, голоса в Каменной Пасти были столь же неуместны, как и факелы. И столь же опасны.

Кешт подошла к кромке воды. Посмотрела на меня, потом на водопад, потом снова на меня.

Нам туда, понял я. На ту сторону.

Мочить одежду мне не хотелось. Оставлять вещи на берегу хотелось и того меньше. Я разделся и аккуратно сложил все в мешок. Факелы, правда, пришлось выложить, но почему-то я был уверен, что они нам не понадобятся. Я поднял мешок над головой и вошел в обжигающую холодом воду.

Кошка осталась на берегу. Мне показалось, что спина моя вот-вот задымится под обвиняющим взглядом ее изумрудных глаз. Я собирался вернуться за ней, но вдруг почувствовал, что не могу оставить ее одну. И еще — что ей почему-то нельзя плыть самой.

Я вернулся. Достал из мешка пояс и крепко связал факелы, соорудив из них крошечный плот. Мешок и кошку он бы не выдержал, а вот одну кошку...

Кешт запрыгнула на плот, и я осторожно спустил его на воду. Некоторое время я шел, толкая его перед собою и с трудом удерживаяравновесие на склизких камнях.

Но дно постепенно уходило вглубь, и в конце концов я поплыл, держа одной рукой мешок и подталкивая вперед плот с кошкой когда другой рукой, а когда подбородком и очень стараясь не наглотаться воды.

Вот в чем я точно был уверен, так это в том, что мне не следует пить из озера. Водопад приближался.

Кешт прыгнула на один из больших камней, выступающих из воды рядом с ним. Перебралась на соседний, потом еще на один — и оказалась прямо под водопадом.

Тут я отвлекся — мне нестерпимо хотелось выбраться из воды. Вскарабкавшись на обломок скалы, я снова взглянул на Кешт.

Она стояла неподвижно, как статуя, и струи воды стекали по ее телу в озеро. Не кошка. Женщина. Волшебница Кештиора Арнамагелльская.

* * *

— Как теперь выбираться? — я прижался губами к уху Кешт, чтобы она могла разобрать еле слышный шепот.

— Тем же путем, — ответила она так же тихо.

— Он один здесь.

— Ты сможешь плыть?

Она кивнула.

Добравшись до берега, я набросил на плечи Кешт свой плащ. Иной одежды для нее не было. Та, что мы взяли, осталась в мешке Аринионы.

Обратный путь оказался легче, хотя мне по-прежнему казалось, что на плечи давит незримая тяжесть, и камни над головой вот-вот обрушатся вниз. Хозяева подземелья не любили гостей.

И все-таки дорога была не такой тяжелой. Потому ли, что меня окрыляла радость или потому, что Кешт уверенно шла впереди, и я сжимал в руке ее крепкую горячую ладошку.

Змеи расползлись прочь от меча, открывая проход. Вот только, как мы выберемся теперь наверх. Я поднял голову, оценивая обстановку и едва не вскрикнул от радости. Сверху свисал побег с узкими багровыми листьями. Неправдоподобно длинный. Я сроду не видел таких ветвей у деревьев.

— Ключ-дерево, — шепнула мне волшебница. — Что ты рот-то раскрыл? Мы используем это растение уже сотни лет. Подсади-ка меня лучше. Не достаю.

Я поднял ее, Кешт ухватилась за ветвь, подтянулась и ловко полезла наверх.

Я дождался, пока она выбралась. Подпрыгнул, вцепился в побег ключ-дерева левой рукой, и только потом убрал в ножны меч: змеи были настороже.

* * *

— Вот мы и встретились, колдунья, — раздался наверху знакомый голос, когда я был примерно на полпути к поверхности. — Я ж говорил: сочтемся.

— Голтаргон, — с ледяным презрением отозвалась Кешт. — Как это тебе удалось уцелеть?

Я полез быстрее.

— Повезло, — сквозь зубы процедил оборотень. — Твое заклятие не сработало. Я сменил облик.

— Вот как! — насмешливо бросила волшебница. — Что ж, действительно, повезло. С тех пор, как я завершила учебу, такое случилось впервые. Не поделишься... впечатлениями?

Острые листья в кровь резали руки — я не замечал этого. До поверхности оставалось не более трех локтей.

— Короткая же у тебя память, колдунья! — я не увидел, но почувствовал, как он осклабился. — С моим братом у тебя ведь тоже ничего не вышло.

— С твоим... братом?

— Нарвальд, которого ты убила, был моим братом, — с ненавистью выдохнул он.

— Так значит, это ты его подослал! — голос волшебницы зазвенел от ярости. — Что ж, Голтаргон, воистину, нам есть о чем побеседовать. Только вот, здесь не лучшее место, чтобы выяснять отношения. Давай отойдем хотя бы на лигу, и там я буду всецело к твоим услугам.

Я сделал последний рывок и высунул голову. Голтаргон стоял ко мне спиной: умница Кешт позаботилась об этом.

Оборотень расхохотался:

— Ну, нет, колдунья! Я сверну тебе шею здесь и сейчас. Думаешь, я не знаю, что рядом с Каменной Пастью ты не станешь использовать магию? Кое-чему я все же успел научиться.

Так вот почему Голтаргон меня не почуял! Но какая выдержка у Кешт! Этот оборотень вдвое больше нее, а у нее даже нет оружия.

Волшебница, между тем, сделала испуганное лицо и попятилась. Как раз настолько, чтобы Голтаргон, сделав несколько шагов за нею, освободил место, и я сумел выбраться из провала.

— Почтенная Кештиора Арнамагелльская, — вежливо сказал я, доставая меч. — Не будешь ли ты возражать, если с твоим собеседником сначала поговорю я, ибо в прошлый раз я не успел обсудить с ним кое-какие существенные вопросы?

Оборотень мгновенно развернулся и выхватил из ножен клинок.

— Пожалуйста, достославный Конан, — столь же церемонно отозвалась волшебница. — На сей раз я не стану тебе мешать.

Мечи со звоном скрестились.

Мой противник умел сражаться, и сейчас я вновь убедился в этом. Пару раз я чудом не оступился и не полетел в бездну. Кешт молча следила за нашим боем, скрестив на груди тонкие руки.

Мой противник умел сражаться, но все-таки я был опытнее. И быстрее. Мой меч с силой ударил по кончику его клинка — оружие вылетело из руки Голтаргона и исчезло в черном провале.

Оборотень изменил облик мгновенно. Я не ожидал этого, ведь он сам сказал, что нельзя творить волшебство рядом с Каменной Пастью.

Волк, раза в полтора превосходящий размерами обычных лесных охотников, прыгнул ко мне на грудь, сбивая с ног. Мы покатились по земле, каждое мгновение рискуя сорваться в бездну. Зубы лязгнули у самого горла, я увернулся, вцепился левой рукой в горло врага. И ударил мечом почти наугад, надеясь попасть в бок зверя. Клинок попал по чему-то мягкому, оборотень дернулся и хрипло завыл. Места для нормального замаха у меня не было, рана не могла быть серьезной. И все же ее хватило, чтобы отвлечь моего врага. В юности, когда я осваивал воинское искусство, нас специально учили терпеть боль. Сколько раз впоследствии это умение спасало мне жизнь, и я благословлял своих наставников. Голтаргон терпеть не умел. Он отвлекся совсем ненадолго, но мне хватило.

Усилием, от которого, казалось, вот-вот лопнут мышцы, я сбросил с себя врага. Я сумел вскочить лишь на мгновение раньше: несмотря на весь мой опыт, я был только человеком. Но все-таки я опередил оборотня — это и решило исход схватки. Он успел прыгнуть, но не успел уклониться от удара. Голова Голтаргона отлетела в сторону и ударилась о скалу. Тело рухнуло на меня, окатив струей горячей крови. Я едва не упал, но удержал равновесие, балансируя на самом краю пропасти. И тут земля дрогнула у меня под ногами и начала оседать вниз.

— Меч! — закричала Кешт. — Воткни меч в землю!

Я сделал это, не задумываясь, и кусок скалы, который сползал в бездну, увлекая меня за собой, остановился.

— Уходим! Скорее, Конан!

Я выдернул меч из трещины в камне и прыгнул. Скала, остановленная было силой моего клинка, с грохотом рухнула вниз. Волшебница оказалась рядом и дернула меня за рукав:

— Бежим!

Мы мчались изо всех сил, а земля дрожала под нами — похоже, под нами была пустота, прикрытая каменным сводом. И теперь этот свод распадался. То тут, то там, огромные куски его обваливались внутрь — пару раз мы чудом успели метнуться в сторону.

А потом, когда ноги уже почти не держали нас, и легкие горели огнем, все закончилось. Мы без сил опустились на землю, и Кешт разрыдалась, уткнувшись мне в грудь. Я не стал ее утешать, просто гладил по растрепанным рыжим волосам, давая выплакаться.

— Так что там произошло?

Я впервые решился спросить об этом. Прошло несколько дней, мы давно уже выбрались из ущелья, и вокруг были поросшие соснами невысокие горы.

Кешт ответила не сразу: она пила из родника. Это было такое невероятное счастье — снова почувствовать вкус воды. Живой. Настоящей.

Наконец, волшебница выпрямилась и вытерла ладонью губы.

— Голтаргон сказал, что рядом с Каменной Пастью невозможно использовать магию. А как же он...

Она покачала головой.

— Не невозможно. Просто никто в здравом уме не стал бы этого делать. То, что нам с тобой удалось убежать — чудо. Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что мы остались в живых. Правда, — она помрачнела, — еще неизвестно, какой будет наша жизнь и чем придется платить за то, что мы потревожили духов камня.

— Не мы.

— Да. Возможно, именно поэтому нам и позволили уйти.

— Но почему Голтаргон сделал это? Ведь он — знал.

— Хотел уничтожить нас. Пусть даже ценой собственной жизни. Между прочим, ты оказал ему огромную услугу, Конан. Даровал легкую смерть.

— Сомневаюсь, что он оценил это.

Волшебница хмыкнула.

— Кстати, а что это за меч?

— Меч этот редкостный, таких на весь мир существует десятка два. Их куют в Замке Единорога, и каждый мастер может создать лишь один подобный меч за всю свою жизнь. А закаляют их в воде подземного озера.

— Того самого?

Она кивнула.

— Но как он попал к Голтаргону?

Кештиора вздохнула:

— Волшебники далеко не всегда ладят между собой. Голтаргон присоединился к одному из враждующих магов, а когда тот с его помощью уничтожил противника, потребовал в награду этот меч.

— А мне ты зачем отдала клинок?

Она долго не отвечала. Наконец, посмотрела мне в глаза:

— Сама не знаю. Просто почувствовала, что он должен быть у тебя.

Я окунул руку в источник и медленно провел влажной ладонью по лицу.

— Я вот никак в толк не возьму, почему твоя магия не подействовала на оборотня? Тогда, в лесу.

— Сама ломаю над этим голову. Понимаешь, я не могла ошибиться. Заклятие было сплетено, как надо. Оно не могло не сработать.

— И усыпляющее снадобье не подействовало тоже. Даже усиленное магией.

Кешт вскочила на ноги и уставилась на меня так, словно у меня отросла вторая голова.

— Усиленное — чем? На этой игле, которую ты всадил в Голтаргона, было что-то еще, кроме мази из трав? Да знаю я, знаю, чем наемники мажут свое оружие! — она досадливо махнула рукой. — И яды знаю, и зелья. Но ведь ты говорил, что не любишь магии.

— Ну... — я поморщился, — одна старуха предложила наложить заклятие. В благодарность за то, что я вызволил ее младшего сына из плена. А я не хотел ее обижать.

— Пф-ф-ф! Стало быть, два заклятия наложились и лишили друг друга силы! — почти радостно воскликнула Кешт. — Только и всего!

Я невольно усмехнулся. Мы едва не погибли из-за этой ненадежной магии, а Кештиору, похоже, волнует лишь то, что это не было ее личным промахом. Волшебницы!..

И я мысленно дал себе слово никогда больше не пользоваться чародейскими штуками. Хватит с меня!

— Отдохнула? — спросил я. — Тогда пора идти дальше. Иначе мы и за год не доберемся до Арнамагелля. Пешком-то!

— Пешком? — Кешт подняла светлые брови. — Это еще зачем?

Словно в ответ на ее слова с неба камнем упал сокол и уселся ей на плечо. Волшебница осторожно сняла что-то привязанное к лапе птицы.

Серебряный браслет.

— Ари уже дома, — сказала Кешт. — И ждет нас там.

Поймала мой изумленный взгляд и звонко рассмеялась:

— Птицы сказали, кто же еще!

Из воздуха рядом с нами соткалась полупрозрачная дверь.

— Добро пожаловать в Арнамагелль, Конан-охотник.

— Нет, меч я оставлю тебе, — я почти сердился. — Я же говорил, что не люблю волшебство. Да и не умею я пользоваться магическими клинками, так что тебе от него будет больше проку. Я же предпочитаю честную сталь.

— Что ж, — Кешт пожала плечами, — как хочешь.

Она встала на цыпочки и прижалась носом к моей щеке.

— Когда тебя ждать теперь?

Я проглотил комок в горле.

— Может быть, через месяц. Может быть, через год. А может быть, через десять лет. Никогда не знаешь наверняка, сколько продлится дорога и куда она приведет.

Кешт уткнулась мне в плечо.

— Я буду ждать тебя, Конан-охотник. Смотри же, не рискуй головой больше, чем это необходимо. Я буду следить за тобою, имей в виду. Я буду посылать птиц.

Она чуть отстранилась и заглянула мне в глаза:

— Ты вернешься ко мне живым? Обещаешь?

— Обещаю. Если ты тоже пообещаешь мне кое-что, Кешт.

— Чего же ты хочешь?

— Когда надумаешь снова отправиться в лес, оставляй зеркальце дома!

Керк Монро Твердыня полуночи ( том 94 «Конан и Легенда Лемурии»)

ГЛАВА ПЕРВАЯ В которой Ночные Стражи разговаривают о событиях древности и размышляют об окружающих их загадках

Полуночная Бритуния, герцогство Райдор,

Лето 1285 года по календарю Аквилонии.

— Конан, ты работаешь с нами половину лета, но доселе ведешь себя, как ребенок. Свет, Тьма, злая и добрая магия, плохие и хорошие волшебники… По большому счету — все это чепуха, только детей пугать. Мир устроен гораздо более сложно и делить его на две половинки — черную и белую — не имеет смысла. Вселенная многоцветна, даже Тьма имеет свои оттенки, которые можно различить…

— Это точно. Вполне различаю. Один из таких оттенков сидит напротив тебя и глодает кость, — с непередаваемым сарказмом ответил киммериец, и покосился на огромную серовато-бурую тушу, ворочавшуюся в дальнем углу пещеры. — Очень надеюсь, что этот мосол — не человеческий.

— Успокойся, — усмехнулся Эйнар. — Наш безмозглый дружок доедает оленя, которого поймал в горах этим вечером… И потом, ты снова находишься в плену предрассудков! Да кто тебе сказал, будто горные тролли были порождены тем, что люди называют словом «Тьма»? Давай разберемся…

— А чего тут разбираться? Тролль — это большущая, очень сильная и донельзя опасная тварюга, которая вдобавок, отвратно выглядит. Да ты посмотри на это чучело!

Наевшийся тролль, будто назло, гулко рыгнул и по пещерке распространилось мерзейшее зловонье.

— Тьма не способна порождать жизнь, — увлекшийся своими философическими мыслями Эйнар будто ничего и не заметил, а Конан гадал, вытошнит его сейчас, или нет. — Первородное зло Черной Бездны не может творить — оно лишь извращает сущее, изначально сотворенное богами чистым и светлым. С тех пор, как Тьма пришла в тварный мир, ничто не осталось прежним — искажение коснулось всего, в том числе и людей.

— Насчет людей ничего сказать не могу, — фыркнул Конан. — А вот троллей помянутое тобой искажение вовсе не «коснулось», а от души приложило им по голове огромной дубинкой. Все легенды и истории про троллей в один голос твердят: эта древняя раса была создана в незапамятные времена Великим Всадником Полуночи, Ротой, который, без сомнения, был Темным Божеством.

— А что означает слово «темный»? — хитро прищурившись, поинтересовался Эйнар. — В твоем понимании?

Конан ненадолго призадумался, но все-таки ответил:

— Злой. Опасный. Страшный. Этого хватит?

— Ничуть, — отмахнулся Эйнар. — Мы снова подошли к главному вопросу мироздания, на который уже много тысячелетий никто не может дать внятный ответ. Что есть добро, а что — зло? О Всаднике до нас дошли лишь мутные и отрывочные легенды, в которых древнего бога от души мажут черной краской — мол, корни всех бед нашего мира растут из эпохи царствования Роты. Но есть тут одна загвоздочка: Рота, как и положено всякому уважающему себя божеству, был бессмертен. Он властвовал над материком около тысячи лет, создал величайшую Империю, рядом с которой Валузия и Кхария вместе с Атлантидой покажутся невзрачными провинциальными баронствами… Хоть кол мне на голове теши, но я не могу поверить в то, что абсолютное зло могло так долго владеть нашим миром! Как я уже сказал, зло бесплодно, а поскольку власть, это одна из форм творения…

— А как же легенды? — поднял брови Конан.

— Историю пишут победители, мой дорогой варвар. Тогда была эпоха не-человеческих рас, мир принадлежал не только людям. Твои сородичи, кстати, появились именно во времена царствования Роты, и, как гласят некоторые предания, некоторые племена дрались на его стороне в битве у Трех Вулканов, после которой закатная часть нашего континента была затоплена. Заметь, люди воевали за бога, который создал столь нелюбимых тобою троллей, гоблинов и прочих тварей, которых человек упрямо называет «темными», хотя Тьмы в них не больше, чем в тебе или во мне. Они просто другие. Или, если угодно, «иные». Просто они больше не принадлежат изменившемуся миру и скоро уйдут навсегда…

— «Изменившемуся», или «искаженному»? — уточнил киммериец.

— Искажение было внесено непосредственно после великого акта творения, — терпеливо объяснил Эйнар. — Или даже во время него, но не самим Творцом, а помогавшими ему богами, недопонявшими Его замысел или внесшими изменения преднамеренно! Примечательно, что ты заметил разницу, между «искажением» и «изменением». Хвалю, ты, оказывается, не безнадежен. Изменение мира — это его взросление. Согласись, ты тоже меняешься с возрастом — внешность, привычки, взгляд на жизнь… То же самое происходит и с нашим Универсумом. Полагаю, что Хайбория, пережив свое детство и отрочество, сейчас входит в пору юности. А тролли с гоблинами… Как бы правильнее сказать? Это как молочные зубы, которые со временем выпадают. Древние существа вымирают, лет через пятьсот их совсем не останется. Эльфы, например, ушли насовсем…

— Эльфы? — Конан усмехнулся. — Это же сказка! Я не имею в виду привычных нам альбов, про которых ты рассказывал третьего дня и которые якобы доселе живут в своих скрытых городах, я говорю об эльфах из сказаний.

— «Эльфами» этих существ назвали вы, люди, — ответил Эйнар. — Видимо, по созвучию с их самоназванием — «элентари». Альбы из Аэльтунна, скрытого города, находящегося в Керновском танстве, их прямые потомки и они действительно существуют… Пока, по крайней мере. А вот с настоящим элентари я бы повстречаться не хотел. И тебе не советовал бы.

— Это почему? — несказанно удивился киммериец. — В отличие от твоих дружков-гоблинов или нашего тролля, они были прекрасны обликом, добры и великодушны. Сошлюсь на все те же легенды…

— …Которые были написаны самими высокими эльфами, от души старавшимися оставить о себе хорошую память. — поморщился Эйнар. — Не путай теплое с мягким: «прекрасный облик» отнюдь не означает, что его носитель является олицетворением добра и благодати. Я живу на Закатном материке не первую тысячу лет и лично видел, что здесь вытворяли элентари. И знаю, по чьей вине половина земель континента ушла в глубины Океана. А заодно мне известно, почему вы, люди, стали такими.

— Какими — «такими»? — нахмурился Конан. — В нас-то тебе что не нравится?

— Ты меня не понял, — Эйнар поднял руки ладонями вперед в примирительном жесте. — Видишь ли, у меня нет выбора. Человек не может мне «нравиться» или «не нравиться». Я живу вместе с вами и вынужден принимать людей такими, какие они есть. Но в прежние времена вы были лучше. Чище, что ли?..

— И, каким, интересно, образом, мы перестали быть «чистыми»?

— После знакомства с прекрасными, светлыми, добрыми и благородными эльфами, которые научили народ атанн — так они называли вас на своем языке — тому, чем сами владели в совершенстве. Предательству, под маской необходимости. Жестокости, которую якобы оправдывает борьба с врагом. Лжи, рядящейся в белоснежное платье правды, как ее понимали чуждые вам существа…

— Красиво говоришь, — покачал головой Конан. — красиво, и не слишком понятно. Если верить тебе на слово, то получается, будто древние эльфы были не удивительными светлыми существами и старшими братьями человеческого рода, а сущими монстрами!

— Не то слово! — совершенно серьезно ответил Эйнар. — Они были первой разумной расой пришедшей в наш мир сразу после его сотворения, а значит и искажение коснулось их в значительно большей мере, нежели людей. Не искажение формы — да, действительно, внешне они были прекрасны, — а искажение внутренней сущности, духа, божественного огня разума! Вашими старшими братьями элентари назвали себя сами, стараясь подчеркнуть свое превосходство над смертными и, одновременно, не обидеть. Кстати, за глаза они именовали людей «однодневками»…

— Из-за слишком короткой жизни? — спросил киммериец.

— Именно. Никакие вы не братья — да, разумеется, племя элентари было сотворено первым, они первыми населили тварный мир, но когда Сила Творящая осознала свою ошибку, появился человеческий род. Не столь могучий, не наделенный великой магический мощью, смертный, подверженный болезням… Ваш дух до момента смерти заключен в телесную оболочку, в то время как элентари могли сбрасывать телесное воплощение и представать в истинном облике — тело для них было лишь инструментом для достижения своих целей в видимом материальном мире.

— Но зачем богам и этому твоему Творцу, которого никто в глаза никогда не видел, было создавать человека? — удивился киммериец. — Если уж человек такой слабенький, болезненный и смертный? Пусть лучше в Хайбории жили одни бы эльфы и властвовали над этим миром!

— Могущество элентари повергло их род в гордыню, — тихо сказал Эйнар. — Как говорят, гордыня — тягчайший из пороков, порождающий иные грехи. А гордыней бессмертные владели в полной мере, аж через край перехлестывало! Мы — бессмертны! Мы — прекрасны! Мы — владыки! Мы — любимцы богов и Творца, первые их дети! Все, что существует в этом мире должно служить нам! Любой восставший против нас — погибнет! Рота восстал… И погиб. Точнее, не погиб — боги, после Великой Войны, сумели договориться между собой и Рота добровольно покинул этот мир, уйдя во Внешнюю Пустоту, где и обитает доселе.

— Любопытная история, — снисходительно улыбнулся Конан. — Никогда не слышал ничего подобного. Ты противоречишь все сказаниям, летописям, древним преданиям. Ты, кстати, тогда сражался на чьей стороне — элентари или Роты?

— Как всегда — ни на чьей, — Эйнар развел руками. — Духи Природы не имеют права вмешиваться в распри между богами или их детьми, мы всего лишь наблюдатели и хранители тварного мира. А насчет противоречий… Я был там и видел все своими глазами. Летописцы же либо записывали историю Великой Войны со слов элентари и Великих Духов, выступивших на их стороне, либо пользовались недостоверными слухами. Хочешь верь, хочешь не верь, но я сказал правду. Зачем мне врать? Столько лет прошло…

— Как видно, ты не любишь элентари, — заметил Конан.

— Они сами себя не любили. Поэтому мне их ничуть не жалко. Знаешь, почему они ушли из нашего мира?

— Почему?

— После низвержения Роты, боги предложили бессмертным выбор: либо остаться в землях, которые будут населять сразу несколько разумных рас — люди, данхан, кро-мара, сиды и другие «младшие братья», — либо уйти в иной мир, владыками которого будут только элентари… Гордыня победила: они сочли, что делить все богатства Универсума с «однодневками», грязными двуногими обезьянами, ниже их достоинства. Они хотели властвовать над сущим. Безраздельно. И ушли. Здесь остались единицы — со временем некоторые семьи элентари выродились, превратившись под гнетом времени в альбов-карликов, которые сейчас обитают в Ямурлаке, другие — сохранили свой прекрасный облик, но предпочли самоизоляцию. Я имею в виду Аэльтунн, в который не могут проникнуть смертные.

— Но ведь ты бывал в Аэльтунне?

— А я бессмертный, мне можно… Между прочим, уже глубоко за полночь, а завтра трудный день. Ложись спать, Конан. Погляди, вся честная компания давным-давно дрыхнет без задних ног. Я посторожу.

— А тролль как же? — киммериец исподлобья взглянул на восседавшее неподалеку чудовище. — Не хочу проснуться в его желудке!

— Что ты как дите малое? — возмутился Эйнар. — Целый день ноешь! Не тронет он вас! Во-первых, тролль весьма плотно поужинал, во-вторых, здесь нахожусь я! Не дергайся.

Варвар пробурчал что-то неразборчиво-грозное, снял перевязь с клинком, на всякий случай положил меч рядом с лежанкой и, бесцеремонно стянув с Гвайнарда половину шерстяного клетчатого пледа, улегся рядом с предводителем отряда Ночных Стражей.

Засыпая, Конан наблюдал за Эйнаром — тот сидел перед костерком, внимательно глядя на язычки пламени, будто пытаясь прочитать в них некие тайные символы, скрытые в природной магии огня. Горный тролль по имени Ы-ыч перебрался ближе ко входу в пещеру, завешенному прошитой серебряными нитями тканью, однако высовываться наружу не пытался — сейчас, ночью, было Время Тумана.

* * *

История, в которую с размаха влипли Конан Канах и его бравые соратники, началась несколько дней назад, когда отправившийся на городской рынок киммериец случайно заметил возле торговых рядов странное существо, в точности похожее на двенадцатилетнюю девочку, но таковой вовсе не являвшееся. Конан, как человек бывалый, моментально различил, что под обличьем человеческого ребенка скрывается самая натуральная нечистая сила — демон, принявший человеческое воплощение. И это средь бела дня, при ярком солнце!

Варвару оставалось только сорвать с пояса серебряную звездочку-шурикен и запустить им в непонятную тварь. Эффект от этого простого действия превзошел все ожидания — нечисть умирала долго и неприятно, исторгая заунывный вой и клубы дыма, на рынке поднялась неслыханная паника, а самого Конана немедленно арестовала городская стража, посчитав, что злокозненный колдун покусился на невинное дитя, каковое и погибло страшной смертью…

Обвиненного в черном колдовстве киммерийца вытащили из темницы его верные друзья и самолично Великий герцог Варт Райдорский, единодержавный правитель обширных земель на Полуночном Восходе Бритунийского королевства. Именно светлейший герцог и нанял отряд профессиональных охотников на монстров, для расследования причин возникновения странного магического наваждения, за несколько дней превратившего некогда мирное герцогство в эдакую волшебную страну, почище любого Ямурлака…

И действительно, с первых дней третьей весенней луны 1285 года по аквилонскому календарю, в Райдоре начали происходить события, объяснить которые с точки зрения здравого смысла было невозможно. Как прикажете воспринимать известия о том, что нечисть появляется в людских поселениях средь бела дня, что исчезают в никуда целые хутора, что обыкновенные домашние коровы или свиньи ни с того, ни с сего, рожают невероятных уродцев, а в лесах все чаще встречаются удивительные реликтовые чудовища, которые в обычное время никогда не приближаются к человеческому жилью, зная, что встреча с двуногими может быть весьма и весьма чреватой?..

Дальше — хуже. В Райдоре было отмечено появление самой настоящей бубонной чумы, «черной смерти», способной за считанные дни выкосить больше половины населения крупного города. По счастью, господин охранитель герцогской короны, а в просторечии — начальник тайной службы Райдора, месьор Атрог из Гайарны, немедленно принял самые жесткие меры и сумел предотвратить распространение заразы. Однако, по городу вовсю поползли нехорошие слухи: мол, все эти безобразия происходят неспроста. Народ по привычке обвинял во всех бедах гиперборейских колдунов и сетовал на бездействие властей, а власть спешно искала выход из сложившейся неприятной ситуации, в свою очередь опасаясь бунта со стороны черни.

Тогда-то Варт Райдорский и принял решение обратиться за помощью к людям, отлично разбирающимся в нечисти и колдовстве — к гильдии Ночной Стражи, многократно помогавшей и самому вельможному герцогу, и его подданным в разрешении трудностей, возникавших благодаря появлению разнообразных неприятных тварей не от мира сего.

Отряд Ночных Стражей состоял всего лишь из четверых человек, однако ватага охотников за монстрами за последние годы зарекомендовала себя с самой лучшей стороны — к Стражам обращались за помощью как благороднейшие дворяне, так и простые кметы. Отряд, возглавляемый Гвайнардом из Гандерланда, доселе не терпел поражений и охотники с честью выполняли самые сложные задания — им по зубам были и вампиры, и болотные ящеры, и прочие скверные твари, досаждающие человеку самим фактом своего существования. Нельзя не упомянуть, что пользующиеся доверием Великого герцога охотники изредка выполняли особо деликатные поручения его светлости, касающиеся дел денежных и политических. Но это было скорее исключением, чем правилом.

Итак, Гвайнард и его друзья — Асгерд из Нордхейма, Конан Канах и Эйнар-броллайхэн — вняли призыву герцога и взялись за дело. Тотчас были отброшены самые невероятные версии появления в Райдоре «ничейной» магии: поначалу охотники грешили на какого-нибудь сумасшедшего колдуна, который бродил по райдорским землям и устраивал дурацкие розыгрыши, потом отбросили мысль о так называемой «буре перемен» — буйстве бесконтрольного волшебства, вырвавшегося из подчинения волшебника… Что остается?

Ответ дал сам герцог Варт, пригласивший охотников к себе в замок для весьма серьезного разговора.

Вот что рассказал светлейший: полуночная Бритуния не зря славится обилием чудес — места глухие, малонаселенные, в лесах и предгорьях Граскааля еще с валузийских времен сохранилось множество древних животных и магических существ, которых люди чаще называют демонами… Но одной из главных диковин Райдора является так называемая «Исчезающая долина», расположенная на крайнем полуночном восходе герцогства, там, где почти под прямым углом сходятся Граскаальские и Кезанкийские горы.

Один раз в пятьсот лет (с погрешностью не более чем в полтора-два десятилетия) один из горных кряжей внезапно исчезает. Да-да, месьоры охотники, вы не ослышались! Горы исчезают. В никуда. В пустоту. На их месте появляется огромное черное облако, а по ночам в бритунийские долины с гор начинает сползать густой туман, явно имеющий некие магические свойства!

Хроники, которые вели коронованные пращуры герцога Варта недвусмысленно указывали, что «Времена Тумана» отличаются всплеском бесконтрольной магии — чаще всего безобидной. Однако, в прежние времена Туман приносил с собой и нешуточные бедствия, вроде морового поветрия (как тут не вспомнить едва не начавшуюся в городе эпидемию чумы!). Заодно появляются опасные чудовища, ранее прочно считавшиеся вымершими, набирает силу нечисть, получившая способность переносить дневной свет…

Словом, дело это весьма серьезное, досточтимейшие господа Ночные Стражи!

Поначалу герцог тоже посчитал, что несколько случаев магического наваждения, случившихся в Райдоре и окрестностях — дело рук обиженного на голову мага, причем не местного, а заезжего: в Полуночной Бритунии сильных колдунов отродясь не было. Но когда из баронства Дортон, что находится неподалеку от гор, прискакал гонец, сообщивший о появлении над Кезанкией черного бурлящего облака, все встало на свои места. Прошло пятьсот лет, Туман вернулся.

Все летописи утверждали: к счастью, «Времена Тумана» продолжаются очень недолго — после нескольких лун магических безобразий, горный кряж возвращается на свое место, «ничейное волшебство» исчезает и на следующие пять столетий вновь воцаряются тишь да благодать.

Если учитывать, что черное облако впервые было замечено в середине лета, то Время Тумана могло продолжаться до осени, а то и до зимы. Герцога такой расклад категорически не устраивал — Райдор превратился в самый настоящий заповедник нечистой силы, подданные роптали, тайная служба сбивалась с ног, пытаясь охотиться на нечисть если не во всем герцогстве, то, по крайней мере, в столице, торговые пути приходили в запустение… Следовало немедля предпринять самые решительные меры.

Как его светлости, так и самим охотникам было ясно, что четверка Ночных Стражей не сможет обороть столь могучее волшебство — тут наверняка не хватило бы сил даже у самых известных магов Заката, наподобие Тот-Амона или Пелиаса Кофийца. Но вот съездить в горы и взглянуть на источник, из которого бурным водопадом хлещет «ничья» магия, Ночные Стражи вполне в состоянии. Слишком рискованно? Ну и что? Мы и так каждый день рискуем своей шкурой, нам не привыкать. А вы, светлейший, в это время постарайтесь защитить самого себя и своих вассалов от колдовской опасности…

Герцог немедля начал действовать. В Райдоре было объявлено осадное положение. Всех подозрительных проверяли с помощью испытанных средств борьбы с нечистой силой — зеркал, серебра и чеснока. Варт не поскупился и передал из казны несколько мер чистого серебра оружейникам, для отливки наконечников для стрел и копий, а так же для серебрения оружия гвардии и городской стражи. Купеческие караваны в город не пускали, опасаясь возможного распространения заразы. Светлейший, вместе с семьей, перебрался в укрепленный замок в закатной части Райдора — от греха подальше. Все нити управления герцогством взял в свои руки месьор Атрог Гайарнский, человек умнейший и знающий свое дело. Фактически, безраздельная власть перешла к начальнику тайной службы, который получил право «действовать по обстоятельствам» — все решения Атрога, касающиеся безопасности страны и ее жителей, заранее одобрялись Его светлостью.

…Охотники выехали к Исчезающей долине на следующее утро. Путь был неблизкий — два дня конного хода до баронства Дортон, а потом не менее суток до перевала, за которым скрывались Долина и пресловутое черное облако. Гадать, что именно происходит в горах, смысла не имело, поскольку ни опытный Гвайнард, девять лет занимавшийся ремеслом Ночного Охотника, ни Эйнар, являвшийся самым настоящим воплощенный Духом Природы, прижившимся среди людей, не могли объяснить причин, вызвавших к жизни встретившиеся на пути странные (а иногда и страшные…) чудеса.

На откровенно забавные диковинки, вроде бегающего на человеческих ногах домика дорожной стражи можно было бы внимания не обращать, но в один из вечеров охотники стали свидетелями уничтожения крупного поселка Торгал, стоявшего на дороге к баронству Дортон. Отряду неслыханно повезло — Гвай утроил привал в нескольких лигах от деревни, которая в одно мгновение была сожжена колдовским пламенем. Знакомый с искусством волшебства Эйнар предположил, что было применено заклинание Белого Огня Оридата — мощнейшая боевая магия Кхарии. Но кто ответит, почему заклятье возникло из пустоты и не направлялось колдуном? Так или иначе, любые заклятья, действовавшие в Полуночном Райдоре появлялись сами собой, действовали весьма непродолжительное время, а затем вновь исчезали, что нарушало все законы волшебства: магия не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда.

Что же, Нергал вас всех забери, происходит?

Дальше — больше. Странности продолжились в замке барона Дортона, где охотники остановились на ночевку, да только означенные странности носили отнюдь не магический характер. Перво-наперво Конана насторожили дружинные господина барона: стражники говорили с кофийским акцентом, что было весьма необычно — зачем месьору Дортону понадобилось нанимать дружину в Кофе, когда и в родной Бритунии хватает добрых мечей? После ужина в обществе барона и его подруги, представившейся графиней Дайрэ из Атреи, возникло еще несколько вопросов.

Во-первых, Гваю и компании было известно, что настоящему Олему Дортону было не больше девятнадцати лет, а нынешний хозяин замка выглядел несколько постарше. Во-вторых, барон являлся страстным охотником, но в замке не было ни одной охотничьей собаки. Как такое прикажете понимать? В-третьих, красотка, именовавшая себя графиней Дайрэ Атрейской, таковой тоже не являлась, ибо Гвай и остальные были лично знакомы со старым графом и его дочерью, которые жили в обширном поместье к полудню от столицы герцогства — истинная госпожа Дайрэ была милой провинциальной толстушкой, в то время как подруга фальшивого барона выглядела взрослой и много повидавшей прожженой интриганкой, наверняка бывавшей при немедийском или кофийском королевских дворах. Почему эта парочка взяла себе чужие имена и куда подевался настоящий Олем Дортон, охотники тем вечером выяснить не смогли.

Конан, который полагал бездействие одним из самых тяжких человеческих пороков, задумал лично разобраться в секретах замка и, заручившись поддержкой Асгерд, решил обшарить родовое гнездо Дортонов от конька крыши до подвалов — вдруг отыщется что-нибудь интересное? Пришлось использовать магию Ночной Стражи: некоторые колдовские декокты, хранившиеся в дорожном мешке Гвайнарда могли отвести глаза страже и придать Конану обличье «призрака». Так и вышло — киммериец, незамеченный никем, обыскал верхние этажи замка и библиотеку, в которой наткнулся на весьма странное послание, явно адресованное фальшивому барону. В депеше говорилось следующее:

«Люди Альдануса будут ждать вас в Пайрогии. Явившись на место сообщите об успехе или провале дела и обстановке вокруг вас. Господин прибудет немедленно по получении письма. Не покидайте дом вплоть до приезда Господина.»

Загадок только прибавилось: почему письмо написано по-аквилонски? Кто такой «Господин»? Какое «дело» должно быть успешным или провальным? На всякий случай запомнив текст письма, Конан отправился обследовать подземелья замка и удача вновь улыбнулась варвару — обнаружился настоящий барон Дортон!

Оказывается, его милость был заперт новыми хозяевами поместья в самую глухую темницу, возле дверей которой была выставлена стража. Благодаря магии охотников Конан умудрился освободить барона и скрытно провести его в гостевые комнаты, но тут же встал новый вопрос — каким образом Олему Дортону можно будет незаметно покинуть свой замок, поскольку утром стража перевернет поместье вверх дном, пытаясь отыскать беглеца? Ночью выходить наружу слишком опасно — все окрестности затянуты колдовским туманом.

Асгерд, девица решительная и благоразумная, тотчас отыскала выход — владеющий волшебством Равновесия Эйнар был поднят от сладкого сна, ему быстро втолковали, что надо делать, а затем боллайхэн придал молодому барону Олему свой облик, а сам сбросил телесную оболочку и покинул поместье.

Разумеется, фальшивые «барон» и «графиня» сразу начали подозревать охотников, но поскольку не было никаких доказательств их причастности к исчезновению пленника (стражники видели лишь «призрака», коим в действительности являлся Конан), вынуждены были отпустить отряд, так и не узнав, что под внешностью Эйнара скрывается барон Дортон — в магии странные авантюристы были не сильны.

По дороге к горам Олем рассказал, что произошло.

Весной, во время поездки в столицу на празднование дня рождения короля Эльдарана, молодой барон раззнакомился во дворце с очаровательной парой. Госпожа Лиа и месьор Эргус представились кофийскими дворянами, собирающимися вскоре пожениться. Сейчас они путешествуют по странам Полуночи, чтобы отдохнуть и набраться впечатлений. Эргус (граф, если судить по гербу), оказался заядлым охотником, не хуже самого барона Дортона. На том и сошлись: Олем пригласил кофийцев погостить в фамильном замке и с увлечением расписывал новым друзьям свои чудесные охотничьи угодья.

Десять дней назад Лиа и Эргус приехали в Дортон со свитой в виде двух десятков отъявленных головорезов и нескольких слуг. Объяснили наличие боевого отряда опасными дорогами Полуночи, где кого только не встретишь — от привычных разбойников, до страшных чудовищ.

Олем, простая душа, поверил.

А следующей ночью в замке произошел маленький переворот. Спящую дружину Олема перерезали мгновенно. Убили всю прислугу. Трупы тайно вывезли и сбросили в одно из ущелий, которыми столь богаты предгорья Граскааля. Следов теперь не отыскать. Самого Олема, еще пьяного после дружеского пира, скрутили и потребовали отдать ключи от библиотеки. Какие ключи, к Нергалу? Книги хранились прямо в кабинете, приходи да читай сколько влезет! Долго расспрашивали о Временах тумана и Исчезающей долине — древних легендах, известных в землях Дортонов. Ничего путного не добившись, Олема бросили в подземелье. Одно хорошо — кормили со своего стола и приносили свежую солому для лежанки. Сказали, будто Олем еще понадобится.

Вот и все, если вкратце.

После красочного рассказа Олема, вопросов, ясное дело, отнюдь не убавилось. Очевидно было одно: скоро в Дортон приедет некая очень важная персона, вероятно, тот самый «Господин» из письма. Замок, скорее всего, был захвачен по его распоряжению, а сам «Господин» интересуется Временем Тумана и магией, выползающей из Исчезающей долины.

Олема решили оставить в отряде — пропадет один, да и охотникам лишний меч не помешает.

Днем отряд поднялся на перевал, отделявший земли Дортонов от Исчезающей долины и немедленно столкнулся с очередным сюрпризом. У ночных стражей появились весьма неожиданные союзники — самые настоящие горные гоблины.

Эту авантюру, понятно, провернул неугомонный Эйнар. Сбежав из баронского замка в бестелесном обличье, броллайхэн наткнулся в горах на большое семейство гоблинов и решил, что лучших проводников и охранников не придумать — гоблины знают здесь все тропинки и подземные тоннели старых гномьих выработок, а кроме того, представляют из себя серьезную военную силу. Особенно если учитывать, что вождь племени, именем Гардаг, командовал еще и тремя здоровенными пещерными троллями — существами тупоумными, но невероятно сильными и почти неуязвимыми.

Эйнар воплотился в облик гоблинского шамана и (без разрешения и согласия Гвайнарда) уломал Гардага помочь людям, появившимся на перевале. Тем более, что эти люди владели Алой магией Равновесия, никогда не являвшейся враждебной для племени гоблинов. Гардаг согласился — вождя племени пугало Время Тумана и он понял, что обороняться лучше в союзе с людьми, пускай этих людей всего лишь пятеро…

Когда Эйнар, вернувшийся в отряд ближе к вечеру, поведал о своем решении Гваю, командир отряда вначале схватился за голову, но потом внял доводам броллайхэн и согласился на кратковременный союз с гоблинами Гардага. Тем более, что Ночных Стражей преследовали — в отдалении был замечен конный отряд, посланный вслед за охотниками из замка Дортонов.

Гвай попросил Гардага для начала установить наблюдение за поместьем и отправить к замку двух-трех соглядатаев, а заодно как следует пугнуть конников, излишне навязчиво следовавших за охотниками в горы и захватить одного из них для вдумчивой и задушевной беседы. Гардаг, ничуть не возражая, согласился исполнить все приказы…

* * *

Гоблины оказались проворнее и исполнительнее вымуштрованных королевских гвардейцев. Пока отряд Ночной Стражи отдыхал, они спустились ниже по перевалу и вскоре по склонам Лазурного кряжа разнесся отдаленный рык, чьи-то панические вопли и послышались несколько ударов стали о сталь. Гоблины вкупе с пещерным троллем вступили в игру.

* * *

— Кажется, наши приятели одержали полную и безоговорочную победу, — бесстрастно сказал Гвай, наблюдая за происходящим на тропе со скального карниза. Голодный Эйнар вовсю хлебал приготовленное Асгерд варево, а Олем Дортон и Конан просто валялись на травке, не выказывая никакого интереса к разворачивавшимся поблизости событиям. — Ого, да вы только гляньте! Тролль уложил двух всадников, остальные повернули обратно!

— Не хотел бы я столкнуться с этой пещерной пакостьюодин на один, — зевнул киммериец. — Но уж если Эйнар говорил, что тролли Гардага безопасны — придется поверить.

— Безопасны, безопасны… — пробурчал Эйнар сквозь набитый рот. — Кстати, в нашей теплой компании никто никогда не трудился палачом? Если Ы-ыч не сожрет пленника сразу…

— Кто такой Ы-ыч? — не понял Конан.

— Так тролля зовут. Так вот, если Ы-ыч не слопает пленника сразу, его придется разговорить — мне, да и господину барону, наверное, тоже, донельзя любопытно узнать, что за прохиндеи покусились на его фамильное владение… А кофийцы известны своим упрямством!

— Не то, что заговорит — запоет! — усмехнулся киммериец. — И палач нам совершенно не нужен. У опытных наемников есть свои способы беседовать с попавшимся в наши нежные руки противником. Вот помню во время войны Кофа с Немедией за коринфские серебряные рудники…

— Избавь нас от подробностей, — поморщилась Асгерд. — Благодаря твоим наемничьим байкам, мне по ночам кошмары снятся! Кстати, вот и гости. Учтите, тролля я кормить не буду! Нам самим едва хватает!

Ы-ыч топал ножищами так, что со склона осыпались мелкие камушки. Вслед за могучим чудищем невозмутимо шествовали четверо здоровенных гоблинов. Вид у всей компании был довольный.

Гоблины молча расселись в тени у скалы, а тролль сбросил с плеча на землю нечто бесформенное — похоже, его огромные трехпалые лапы изрядно помяли человека. Эйнар, позабыв про котелок с похлебкой, бросился к пленнику.

— В обмороке, — со знанием дела сказал броллайхэн. — Гвай! Дай воды!

Кофиец причел в чувство быстро — хватило двух котелков родниковой воды, вылитых на голову. И сразу же пленник машинально шарахнулся в сторону — над ним нависала бурая бугристая туша Ы-ыча, не желавшего бросать законную добычу. Конан сразу убедился, что это было отточенное движение бывалого воина, а не признак боязни — кофиец пытался уйти из-под возможного удара.

— Рад пожелать доброго дня, — лучезарно улыбнулся Эйнар, присевший на корточки рядом с пленником. — А ведь денек действительно чудесен, верно? Солнышко, свежий ветерок, прекрасные виды гор… В самый раз для приятной послеобеденного моциона. Итак, любезный, мы жаждем услышать, что вынудило тебя и твоих дружков насладиться конной прогулкой по этим прелестным местам? Только давай не будем делать вид, что вы отправились на охоту за горными баранами, все одно не поверю!

Конан лишь головой покачал. Он видел, что орешек попался крепкий. Кофиец был уже в возрасте, не младше сорока лет, но обветренное, будто из гранита вырубленное лицо, жилистые руки с мозолями, свидетельствовавшими о ежедневных упражнения с клинком и ясный, не замутненный животным страхом взгляд, говорили о том, что изловленный Ы-ычем наемник в этой жизни перевидал столько, что каким-то паршивым троллем его не особо напугаешь. Люди войны, занимающиеся этим ремеслом с ранней юности, однажды полностью теряют чувство страха — да, опасаются, но ни в коем случае не боятся. Есть большая разница!

Кофиец быстро и цепко осмотрелся. На мгновение остановил взгляд на сложенном возле костра оружии, прикинул, далеко ли до ведущей вниз тропы, искоса поглядел на кинжал, висевший на поясе Эйнара, оценил, насколько далеко сидят вооруженные гоблины и сколько людей находится на площадке… Киммериец уважительно хмыкнул — надо же, ни одного лишнего движения, а обстановку пленник оценил с точностью и тщанием. Придется следить за ним в оба — такие люди продают свою жизнь задорого!

— Попить дайте, — поворчал кофиец и попытался сесть. Тролль предостерегающе рыкнул. — И уберите ваше чучело — от него смердит, будто от выгребной ямы!

Эйнар вопросительно поглядел на Конана, но тот сделал ладонью отрицательный жест. Пока наемник пил из котелка, киммериец принял решение сам побеседовать с пленным. Двое людей, всю сознательную жизнь занимавшиеся одним ремеслом, быстрее найдут общий язык.

— Ты из Хоршемиша? — непринужденно вопросил варвар на кофийском языке, присаживаясь на ближайший валун.

— Да, и что из того? Бритунийскими законами запрещено рождаться в Хоршемише?

— Почему запрещено? — пожал плечами Конан. — Все люди равны, родись ты в Аквилонии, Вендии или Стигии. Просто законы Бритунии и Райдорского герцогства категорически не одобряют ничем не спровоцированный захват дворянских замков, убийства его обитателей и насильственное лишение свободы владельца оного замка.

— Ты, как видно, из стряпчих? — ощерился кофиец. — Уж больно говоришь складно.

— Нет, не из стряпчих, — преспокойно ответил варвар. — Но если мы тебя передадим властям Райдора, то за участие в подобных бесчинствах тебе светит десять лет на рудниках в Граскаале… И то, если ты не командовал захватом крепости Дортонов, а лишь в нем участвовал, исполняя чужой приказ.

— Очень страшно, — насмешливо фыркнул пленник. — Прямо сейчас и повезете на герцогский суд? Отсюда, с перевала? Вот не знал, не гадал, что государева стража теперь и безлюдные горы от злодеев оберегает!

— Вот еще, время терять! — небрежно отмахнулся Конан, выкраивая на лице самое что ни на есть безразличное выражение. — Видишь ли, у меня в сумке есть прелюбопытный рескрипт его светлости герцога Райдорского… Сейчас отыщу… Ага, вот он. Знаешь, что здесь написано? Слушай внимательно! — варвар с нарочитой медлительностью развернул помятый пергамент и продекламировал: — «Мы, Варт, Великий герцог Райдора и прилегающих земель, принц крови, наместник Его величества короля Эльдарана Бритунийского, сим подтверждаем, что податели сего являются моими доверенными лицами. Всем ленным вассалам Райдора, дворянам, каштелянам и управителям замков, приказывается почитать волю обладателя этого рескрипта, волей Великого герцога и наместника Полуночных областей Бритунии, оказывая любую посильную помощь. Собственной рукой подписал — Варт Райдорский».

Кофиец выслушал так, словно Конан читал не рескрипт единодержавного владетеля здешних земель, а маловразумительную детскую сказочку.

— И что?

— Да ничего… — пергамент оправился обратно в сумку. — Расслышал про «волю Великого герцога»? Вот его волей мы тебя сейчас и скормим нашему троллю. А для начала — отдадим гоблинам на забаву… Эти парни — великие выдумщики на предмет всяческих милых развлечений, человеку такое и не снилось, поверь…

— Да ничего вы не сделаете, — сплюнул кофиец и повторил по слогам: — Ни-че-го, понятно? Вот мне эта истина понятна насквозь… Вы ведь хотите сперва узнать, кто я, да откуда, да почему с Бритунии оказался, кто хозяева, какой приказ? Правильно? Огорчу: я ничего не знаю. Так что можете без кривляний и выкрутасов сунуть меня в котел с кипятком, а то, что сварится, отдать на обед вашей образине… Да вот одна незадача: из меня и бульона-то хорошего не получится, жилы одни.

— Честное слово, ты мне нравишься, — совершенно искренне сказал Конан. — Даю слово, мы тебя отпустим, с честью. Верю, что ты, как человек продающий свой меч и свои умения за деньги, можешь ничего не знать о замыслах и планах своих нанимателей. Но хоть что-нибудь? В двух словах?

— Ладно, уболтал, языкастый, — криво усмехнулся кофиец. — Только все равно ничего толкового я тебе сказать не смогу. Про наемничью контору Альгиса из Равенны слышал?

— Альгис Равеннский? — навострил уши Конан, услышав знакомое по прежним временам имя. — Хоршемиш, улица Трех мечей, большой дом из желтого песчаника?

— Надо же… — теперь пришел черед кофийца удивляться. — То-то я гляжу, ты по-кофийски со столичным выговором болтаешь!

— Служил в гвардии короля Страбонуса несколько лет назад, — ответил Конан, совершенно не покривив душой. — А с ланистой Альгисом лично знаком. Только ты забыл упомянуть, что Альгис трудится за деньги и под покровительством королевской тайной канцелярии, отыскивающей через него верных и опытных людей…

— А мне на это плевать, дружище, — с вызывающей уважение невозмутимостью сказал кофиец. — Тайная эта канцелярия, или явная, какая мне разница?.. Платят много золота — это главное. Очень много золота! Второе условие: не задавать вопросов и исполнять приказы. Остальное нас не касается. В общем, когда Альгис набрал наш отряд, нам представили командиров: того парня, Эргуса, что перед вами назвался бароном Дортоном, и девку — Лию… Верховодит она, Эргус у нее на подхвате, мальчик на побегушках и только. Девочка непростая, у меня глаз наметанный… Серьезная девочка, умная, с хваткой, какую вырабатывают только многолетней службой таким серьезным персонам, рядом с которыми мы с тобой — пыль. Вот тут и подумаешь о тайной службе короля Страбонуса, но, честно говоря, в этом деле все куда сложнее — не королевский тут расклад, бери повыше…

— Магия? — вздернул бровь Конан. — Вас нанял один из великих колдунов? Кто? Тот-Амон? Менхотеп? Лоухи?

— Не знаю… непонятно. Но сила задействована нешуточная, точно говорю. Повторяю: я только исполнял приказы, вопросов не задавал. Сказали замок захватить — мы с парнями сделали. Сказали девку охранять — охраняли. Она приказала за вами приглядеть — следили… Пока не нарвались.

Кофиец выразительно глянул на гиганта-тролля.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Конан, проследив взгляд пленника. — Это наши друзья. Все сказал?

— Все, — выдохнул кофиец, а Эйнар, который умел различать правду и ложь, прошелестел:

— Конан, этот человек не врал. Отпусти его. Ты же обещал!

— И, что характерно, свои обещания я всегда выполняю, — бросил киммериец и покосился на тролля. — Эйнар, отгони это пугало подальше, а то он явно жрать хочет… Кофиец, как твое имя?

— Дартус.

— Очень хорошо. Меня обычно называют Конаном из клана Канах, родом из Киммерии. Уходи. Ты помог нам, и я это не забуду. Однажды наши дороги вновь могут пересечься. Преследовать тебя не будут, твои наниматели о нашем разговоре никогда не узнают, обещаю.

Наемник молча поднялся на ноги, оглядел недовольно порыкивающего тролля, которого Эйнар заставил отойти в сторону, и неторопливо зашагал вниз по тропинке. Прощаться кофиец не стал — просто ушел. Тролль поглядывал ему вслед недовольно, но ослушаться броллайхэн не смел.

— И снова мы ничего не узнали, — Гвай остался очень недоволен — по лицу было видно. — Что теперь?

— Теперь надо идти в горы, — невозмутимо ответил Конан. — Все ответы — за перевалом. Какая нам сейчас разница, кому понадобился замок Дортонов и почему именно Олем стал жертвой незнамо чьих интриг? Кстати, ребята, дело идет к вечеру, а наш шатер вряд ли спасет от Времени Тумана, будь он обшит серебром хоть в три слоя! Давайте попросим парней Гардага показать нам хорошее убежище. Пещеру? Есть возражения?..

Возражений не возникло — ночевать под открытым небом было слишком опасно.

ГЛАВА ВТОРАЯ В которой Конан разговаривает с самым настоящим вампиром, а потом встречает древнего демона

Проснулся Конан под утро — почувствовал, что в пещере есть кто-то посторонний. Варвар осторожно повернулся на бок, машинально нашаривая рукоять клинка, и осмотрелся. Олем, Асгерд и Эйнар мирно спят, тролль улегся возле входа в пещеру и теперь выглядит как неопрятная груда поросших буроватым мхом валунов. Гоблинов нигде не видно — ушли ночевать в свои подземелья.

У крошечного костерка сидели двое. Пускай в пещере было темно, киммериец сразу опознал Гвайнарда по меховой безрукавке и белевшей в полумраке рубахе. Собеседник предводителя ватаги охотников восседал спиной к варвару и одевался в черное — длинный, до земли, балахон с глубоким капюшоном. Кто же мог явиться в горы среди ночи, когда Граскааль и Кезанкия окутаны колдовским маревом?

Кто? Рэльгонн, вот кто! Только самопровозглашенный эрл замка Рудна был способен за одно мгновение перенестись через огромное расстояние, разделяющее керновское танство и Лазурный кряж!

На самом деле Рэльгонн не был никаким эрлом (просто он сам себя так называл…) и жил в недоступных людям подвалах разрушенной крепости Рудна, которую уже много столетий полагал своей безраздельной собственностью. Это удивительное создание к человеческому роду не имело ровным счетом никакого отношения — Рэльгонн являлся вампиром. Да не простым вампиром, а каттаканом, то есть живым существом из плоти и крови, в коем не было ничего демонического, как, например, в гулях иранистанских гор.

История появления месьора Рэльгонна на Закатном материке была крайне запутана. Несколько тысяч лет назад на северные области континента рухнула гигантская Небесная Гора. Случившийся в момент катастрофы огромный выброс тепла и магической силы привел к появлению Врат Миров — порталов ведущих в чужие миры, которые, как утверждал сам Рэльгонн, могут находиться на непредставимом расстоянии от Хайбории, возле чужих звезд. Один портал открылся в Универсум, который населяли каттаканы, и Рэльгонн вместе с несколькими родственниками решил поглядеть, что же находится по ту сторону Врат.

Оказавшиеся в Хайбории каттаканы обследовали незнакомый мир, подивились на населявших его удивительных существ, наподобие людей, гномов или альбов и засобирались было обратно, да вот незадача — портал внезапно захлопнулся и Рэльгонн вместе с дядей и братом оказались навсегда отрезанными от своего дома. Вновь привести в действие Врата Миров каттаканам не удалось, пускай их цивилизация стократно превосходила все разумные расы Хайбории в большинстве областей знаний.

Уяснив, что покинуть чужой для них мир каттаканы не могут, Рэльгонн вместе с сородичами приспособился к жизни во владениях непонятных тварей, именовавших себя «людьми», а поскольку гости из чужой Вселенной были весьма и весьма долгоживущими (пускай и не бессмертными, как элентари-эльфы или броллайхэн), каттаканы ужасно скучали. Кроме того, они были настолько чужды людям, что немногочисленное семейство Рэльгонна моментально заслужило жуткую репутацию упырей и вампиров… В значительной степени это было справедливо — каттаканы действительно пили кровь человека и животных, что было необходимо им для выживания.

Когда и как Гвайнард познакомился с Рэльгонном, киммерийцу было неизвестно, однако Конан отлично знал, что старый вампир уже много лет помогает ватаге Ночной Стражи в многотрудном ремесле охоты на настоящих монстров и, похоже, получает от этого удовольствие — каттакан, с его врожденными магическими умениями, холодным логическим разумом и способностью «прыгать через Ничто» был незаменимым помощником охотников. Одна беда: Рэльгонн мог действовать исключительно ночью, поскольку лучи хайборийского солнца обжигали его белоснежную кожу. Кроме того каттаканы не переносили яркий дневной свет — в их мире светило было маленьким и холодным.

Конан понял, что если Рэльгонн внезапно заявился поговорить о делах, следовательно, упырь сумел раздобыть интересующие Гвая сведения об Исчезающей Долине. Надо бы встать и послушать принесенные Рэльгонном новости.

— Ага, Конан проснулся… — заслышав шорох, упырь обернулся и сверкнул на варвара своими замечательными желтыми глазами без зрачков. — Подсаживайся к огню, я принес с собой красного вина, а Гвай подогрел его в котелке.

— Доброй ночи, Рэльгонн, — вежливо сказал киммериец, питавший к вампиру самые уважительные чувства. — Что хорошего скажешь?

— Ничего, — мрачно ответил упырь. — Кажется, друзья мои, мы попали в крайне неприятную переделку… Я, к примеру, вообще отказываюсь понимать, что здесь происходит. Это противоречит всем законам природы! Такого просто не бывает, поверьте!

— Какого — «такого»? — уточнил Конан, потянулся и присел на камушек возле костра. — Я уже давно привык, что в нашем окаянном ремесле ничему не нужно удивляться. Еще год назад я и представить себе не мог, что сведу дружбу с настоящим вампиром или буду ночевать в одной пещере с вонючим троллем, о котором и думать-то противно, не то что видеть его рядом с собой!

— Жизнь сложна и непредсказуема, тебе ли этого не знать? — усмехнулся Гвай. — Итак, Рэль, что ты разнюхал? Ты был в Исчезающей долине?

— Был, — кивнул упырь. — Только никакая это не долина…

— То есть как? — не понял киммериец. — Если верить летописям и хроникам Райдора, Лазурный кряж раз в пятьсот лет замещается широкой долиной, укрытой черным облаком. Что находится под туманным покровом — никому неизвестно. Правильно? Если ты побывал за туманной стеной, значит мог увидеть, что скрывает от нас магическое марево!

— Другой мир, — брякнул Рэльгонн. Подумал, и сказал еще более непонятно: — Точнее, не другой, а этот. Только этот мир — другой.

— Бр-р… — Гвай встряхнулся, будто мокрая собака. — Ничего не понимаю! Объясни по-человечески! Какой мир? В долине находится нечто вроде портала? Как Врата Миров?

— Не знаю! — в сердцах воскликнул упырь. — Сущее бесовство, клянусь звездным небом! Вот, глядите…

Оказывается, Рэльгонн притащил с собой дорожный мешок, сшитый из плотной холстины, по классическим вампирьим традициям покрашенной в черный цвет. Конан заинтересовался — обычно Рэльгонн предпочитал путешествовать налегке и варвар никогда не видел, чтобы он носил с собой что-нибудь тяжелее серебряного медальона на шее.

— Сначала я прыгнул через Ничто прямиком в Исчезающую долину, — говорил упырь, вытаскивая из мешка непонятные предметы, светившиеся разноцветными огоньками. — А когда понял, что все увиденное являет собой одну огромную загадку размером с целый мир, немедленно вернулся в Рудну и прихватил оттуда некоторые полезные приспособления. Когда-то мы их взяли с собой из дома, чтобы более тщательно исследовать ваш мир…

— Как можно что-нибудь «исследовать» с помощью этих коробочек? — озадачился Конан, рассматривая принадлежавшие Рэльгонну шкатулки. — Магия?

— Нет, не магия, — покачал головой упырь. — Это машины. Механизмы. Ну, вроде ваших мельниц или, например, осадных катапульт. Только в тысячи тысяч раз сложнее. Конан, я же тебе рассказывал, что разумное сообщество каттаканов создало множество машин, которые помогают нам познавать мир, путешествовать или разговаривать друг с другом на огромном расстоянии. Помнишь?

— Конечно, — за варвара ответил Гвай. — Ты это называл «техногенной цивилизацией», но я так и не понял истинного значения этих слов.

— Да вам это и не нужно, — отмахнулся Рэльгонн. — Полагаю, однажды человек тоже сможет создавать подобные механизмы, но это произойдет очень и очень не скоро — тут действуют законы развития разумных рас, а человечество еще слишком молодо… Впрочем, давайте больше не отвлекаться.

— Давайте, — согласился Конан, которого гораздо больше интересовало дело, нежели заумные разговоры. — И зачем тебе потребовались эти механизмы в Исчезающей долине?

— Чтобы определить, где именно я очутился, — пояснил упырь, и взял в руки одну из шкатулок, на крышке которой было укреплено нечто вроде светящегося бело-голубым огнем зеркальца размером с ладонь. — Признаться, вначале я подумал, что укрывающее долину облако и впрямь является чем-то вроде гигантского природного портала, ведущего в один из отдаленных миров. Но все оказалось гораздо сложнее. Там, за порталом — ваш мир. Хайбория.

— Ты хочешь сказать, «еще одна Хайбория»? — осторожно спросил Гвай. — Мир-отражение? Я слышал о чем-то подобном… Точная копия нашей Сферы?

— Сфера, мир, планета — называйте как удобнее, — сказал Рэльгонн. — Названия разные, сущность одинаковая. Да, Универсум, находящийся за облаком является Хайборией. Но там все другое! Пейзажи, очертания материка, воздух наконец… Свежее он, что ли? У меня возникло четкое ощущение, что я попал в эпоху самой ранней юности вашего мира! И, чтобы проверить свою догадку, я прыгнул через Ничто в Рудну и забрал эти штуковинки… Механизмы подтвердили, что я нахожусь в Хайбории.

— Механизмы, которые способны «подтверждать», — медленно сказал киммериец, пытаясь осмыслить эту фразу. — Ты, случаем, не заболел? Любой механизм — это мертвое порождение человеческих рук! Катапульта или мельница, которых ты приводил в пример, разговаривать не могут!

— Катапульты — не могут, — широко улыбнулся Рэльгонн, демонстрируя кошмарный набор белоснежных конических зубов. — А эта машинка, созданная каттаканами, способна меньше чем за квадранс определить, в каком мире находится ее владелец по отношению к нашей родной сфере. Видишь зеркальце? Оно улавливает свет звезд, определяет, где какая звезда расположена, каково до нее приблизительное расстояние… И так далее. Смотри!

Рэльгонн коснулся нескольких темных квадратиков, расположенных под зеркалом и по его гладкой поверхности поползла долгая череда незнакомых Гваю и Конану голубых символов.

— Это наши буквы, — бросил упырь и невнятно забормотал, более обращаясь к самому себе, чем к людям: — Эклиптика… Наклон орбиты, давление у поверхности, состав атмосферы, сила тяготения совершенно одинаковы… Угол наклона магнитной оси такой же, пятнадцать с половиной градусов, ускорение — девять целых и восемь десятых… Магнитные полюса смещены, но в допустимых пределах… Скорость убегания полностью соответствует…

— Скорость убегания — от кого? — не выдержал Конан, которому надоело выслушивать эту ахинею, больше похожую на колдовское заклинание. — Что ты несешь?

— Вам это неинтересно и непонятно, — чуть высокомерно заявил Рэльгонн. — Перевожу на человеческий язык: мир, в который ведет Исчезающая долина по показаниям детект… в смысле, по мнению этого полуразумного механизма, является вашей родной Сферой. Сиречь, оная планета расположена во Вселенной там, где ей и полагается быть изначально. Но этого мало! Каждая сотворенная Сфера обладает своими собственными уникальными особенностями. В тварной вселенной не существует совершенно одинаковых миров, как нет двух одинаковых людей или каттаканов. Так вот: Хайбория, в которой мы находимся прямо сейчас, и Хайбория, которая скрыта за черным облаком, практически неотличимы. Различия составляют сотые доли от общего сходства, на которые можно не обращать внимания… Выводы сделаете сами, или подсказать?

— Какие уж тут подсказки… — почесал в затылке Гвай. — Дело ясное: в горах находится огромный портал. Только он связывает между собой не миры, а эпохи одного и того же мира. За облаком находится проход в будущее или прошлое Хайбории. Особо замечу: в весьма отдаленное прошлое или будущее. Но такого же не бывает! Если рассудить логически, будущего пока просто не существует, а попасть в прошлое — невозможно! Проход туда закрыт для смертных! Да и для бессмертных тоже…

— Не так уж и невозможно, — сказал киммериец. — Слышал о Ланголе, туранском Боге Времени? Я однажды был свидетелем того, как алтарь святилища Лангола забросил двух незадачливых искателей приключений в одну весьма отдаленную страну на Восходе, где они жили много дней, а когда вернулись обратно в Туран, выяснили, что на самом деле не прошло и одних суток. Одним из этих приключенцев был я сам, между прочим.

— Ты сравниваешь несравнимое! — воскликнул Рэльгонн. — Я знаком с культом Лангола, этот бог способен лишь замедлять или ускорять течение времени, но открывать портал в прошлое он не может! Исчезающая долина — явление уникальнейшее. Знаете почему?

— Почему? — хором спросили Конан и Гвай.

— Да хотя бы потому, что мы получили возможность заглянуть во времена, когда Хайбория переживала свою первую эпоху, до великих катастроф, до затопления Атлантиды, падения Небесной горы, гибели Валузии и Лемурии! Чистый, незамутненный мир! Это даже не отрочество, а раннее детство Хайбории!

Люди замолчали, пытаясь понять, что именно хотел сказать Рэльгонн. Конана терзала одна мысль: а что если этот непонятно откуда взявшийся временной портал закроется, и отряд навсегда останется в незнаемой, чужой и насквозь непонятной эпохе? Да и вообще, зачем туда лезть? Приказ герцога выполнен, природа Исчезающей долины отчасти разъяснена. Пора возвращаться домой! В конце концов (если можно столь неизящно выразиться…), Исчезающая долина через луну-другую сама исчезнет!

— Один момент, — вскинулся Гвай. — Рэльгонн, почему ты так уверен, что пройдя через облако, мы окажемся именно в прошлом, а не в будущем?

— Боги милостивые… — схватился за голову упырь. — Ты же сам только что ответил на этот вопрос! Будущего еще не существует! Время похоже на бесконечную цепочку: год — звено. А кузнец продолжает ковать, не останавливаясь ни на миг — «настоящим» является колечко которое сейчас лежит на наковальне, а самые первые звенья, «прошлое» давно покрылись ржавчиной или вообще рассыпались! «Будущее» же вообще не отковано, оно пребывает в виде железной руды, бесформенной грудой лежащей на дворе кузни… Там, за облаком — прошлое! Точнее, это для нас тамошнее время является «прошлым». Окажись мы там, прошлое превратится в настоящее!

— И вернуться мы не сможем, — уныло вставил Конан. — Поскольку для того прошлого нашего будущего просто не существует. Логично?

— Ничуть не логично! — отверг мысль Конана Рэльгонн. — Мы же принадлежим этому времени, а не тому, правильно? Вот обитатель того времени перейти к нам не сумеет, а мы сумеем, поскольку сами по себе являемся связующим звеном между эпохами! Думаю, однажды прошлое просто вытолкнет нас обратно сюда, как выталкивается заноза из пальца! Там мы будем чужеродны! Понимаете?

— Не понимаем, — отрекся Конан. — Чересчур заумно. Кажется, ты нахально подбиваешь нас на жуткую авантюру… Будто у нас в этой Хайбории неотложных дел мало!

— Но это же так интересно! — воскликнул Рэльгонн, однако упыря перебил прагматичный Гвай:

— Рэль, мы позабыли о главном, о «ничьей магии», которая и так доставила всем и каждому множество неприятностей. Ты ж рассказывал, будто каттаканы кроме этих дурацких машинок… — командир отряда указал взглядом на валявшиеся у ног каттакана шкатулки, — так, вот, кроме механизмов вы еще полагаетесь на свое врожденное волшебство. Побывав в Исчезающей долине ты хоть отчасти понял, откуда истекает колдовская сила?

— Кажется, да, — поразмыслив, кивнул Рэльгонн. — Возвращаясь к вопросу о времени, скажу, что по моему мнению, эта «ничейная» магия не принадлежит нашим временам. То есть в нашей Хайбории у нее нет хозяина, а в той Хайбории — есть! Магическая сила, пройдя через образовавшийся временной портал более не управляется ее хозяином, в результате чего возникает некое подобие Бури Перемен. Скорее всего, природа этого явления именно такова.

— Значит, тот кто породил это волшебство в прошлом, был не особо приятным человеком, — заключил Конан. — Иначе откуда у нас появилась бы нечисть, которая не боится солнца? Это самая натуральнейшая магия Черной Бездны!

— Приятным… человеком? — эхом повторил Рэльгонн. — Не-ет, друзья мои, такое волшебство человеку принадлежать не может! Силенки, уж простите, у вашего племени не те! Кроме того, появление нечисти — это частный случай, а надо смотреть на явление в целом. Обычного безобидного волшебства из Исчезающей долины, то есть, из Хайбории прошлого, истекает гораздо больше. Черная магия — это только часть спектра. Часть великого многоцветья, где между черным и белым есть алое, синее, зеленое, оранжевое… Вы, люди, склонны обращать внимание только на плохое.

— Потому, что плохое — всего заметнее, — парировал Гвай. — Если даже привычные ко всяким пакостям гоблины испугались Времен Тумана, то что говорить о людях? Но в одном ты прав: магия оттуда приходит… разная. Именно многоцветная!

— Многоцветная? — Конан задумался. — Что-то мне напоминает это слово. Некую смутную историю древности, которую я мельком слышал еще в детстве. Не смейтесь, в таких отдаленных странах как Нордхейм или Киммерия сказки передаются о отца к сыну почти неизменными, варвары помнят о минувших временах куда лучше, чем цивилизованные аквилонцы или зингарцы… Голову даю на отсечение, разгадка где-то рядом, но я никак не могу ее отыскать!

— Когда вспомнишь — не забудь сказать, — усмехнулся Рэльгонн. — Побывав там, я понял, что в той Хайбории постоянно действуют несколько мощнейших магических артефактов. Впрочем, слово «мощнейших» тут неприменимо, поскольку не отражает истинного положения дел! Я чувствовал магию такой непредставимой силы, что никому из вас и не снилось! Ее потоки пронизывают тот мир, магия находится везде и одновременно — нигде. Думается мне, древняя Хайбория держалась на этом волшебстве как на каркасе, понимаете?.. Своего рода — скелет Универсума! Ничего более ясного сказать не могу, поскольку сам не разобрался в своих ощущениях. Все это было для меня очень странно. И непривычно.

— Хорошо, — вздохнул Гвай. — Скажи, что нам теперь делать? Я жду совета. Возвращаться в Райдор? Или попытаться заглянуть за облако, скрывающее Исчезающую долину?

— Решай, что тебе больше по нраву, — пожал острыми плечами упырь. — Видишь ли, другой возможности понять, где скрывается причина чудес, происходящих в этих горах два раза за тысячелетие, тебе уже не представится. В следующий раз портал появится только через пятьсот лет. А может и вовсе не появится…

— Подумаю, — буркнул Гвай и сразу поправил самого себя: — Точнее, мы все вместе подумаем. Утром.

— Кстати, насчет утра… — оживился Рэльгонн. — В общем-то, я сообщил все, что могло вас заинтересовать. Скоро рассвет, и мне как и всякому уважающему себя вампиру, перед восходом надо возвращаться домой. Какое бы решение вы не приняли, я вас отыщу следующей ночью, окажись вы в этой Хайбории, или в той. Отдохните еще немного…

Упырь встал, куртуазно раскланялся, укрыл лысую голову капюшоном и растворился в воздухе — прыгнул через Ничто в свой замок.

— Что скажешь, Конан? — устало спросил Гвай, когда Рэльгонн отбыл.

— Не знаю, — ответил киммериец. — Рискованно, конечно, соваться незнамо куда… Но почему бы не попробовать? Просто глянем, что там происходит, и сразу вернемся назад. Как тебе такое предложение?

— Поутру решим, — Гвай улегся на конскую попону и натянул плед до подбородка. — Эх, заманчиво, заманчиво… Только бы Рэльгонн не ошибся!

* * *

— С утречком, ваша милость, — раздался над ухом варвара насмешливый голос. Конана немилосердно трепали за плечо. — Вашей милости принести в постель завтрак? Подать умыться? Воду родниковую или кипяченую?

— Отвали, — Конан продрал глаза, уселся и увидел перед собой довольно лыбящегося Эйнара. Более в пещере никого не было, а от входа тянуло дымом костра. — Давно рассвело?

— Три квадранса, — ответил броллайхэн. — Все давно проснулись, один ты дрыхнешь без задних ног.

— Что снаружи?

— Выйди да посмотри…

Киммериец натянул сапоги и выбрался из пещеры. Для начала обратил внимание на то, что тролль исчез — наверное, проголодался и отправился на охоту. Гоблинов тоже не видно. Олем, Асгерд и Гвай суетятся возле костра, над которым булькает черный от копоти котелок. Лошади стоят там, где их и оставили вечером — возле низких горных сосенок, росших у края площадки. Как видно, магический туман не повредил ни скакунам, ни ездовому монстру киммерийца, носившему непритязательное имя «Гнедой».

(Тут совершенно необходимо заметить, что этим летом Конан ездил не на коне, а на сартаке. Дело было так: во время далеко не самой удачной охоты на лесного мантикора погибла лошадь Конана, растерзанная взбешенным чудовищем. Разумеется, долго оставаться в пехоте киммериец никак не желал, и сразу отправился на рынок города Чарнины, чтобы прикупить себе достойного скакуна. Таковой отыскался довольно быстро: гнедой длинноногий красавец, стать — залюбуешься, иной король позавидует, скачет быстрее ветра, умница… Словом, всем был хорош гнедой, кроме одного: лошадью он не был. То есть, вообще никак не относился к конской породе.

Гвайнард, узрев приобретеньице варвара, сначала опешил, потом пришел в ужас, а когда Конан начал выяснять, в чем же дело, растолковал, что гнедой есть ни что иное, как сартак — хищное полуразумное животное, очень похожее на настоящего коня. Водятся такие сартаки на Аурусе — в соседнем мире, находящимся за природным порталом, расположенном в предгорьях Граскааля. Оказалось, что предприимчивые представители рода человеческого давным-давно разнюхали о том, что Врата Миров скрывают незаселенный человеком мир и мигом навели торговый путь за портал. Туда завозились товары для переселенцев, решивших оставить Хайборию, оттуда везли редких животных и золото.

В целом, Конана не особо волновало, что у купленного под видом лошади сартака во рту имелся целый арсенал острейших клыков — зверь быстро привык к новому хозяину и честно выполнял все обязанности ездового животного. Но после крайне неприятного события в чарнинской таверне «Золотое Солнце», когда голодный сартак (варвар позабыл покормить его вечером…) выпотрошил прямо в стойле любимого ослика хозяина постоялого двора, пришлось подумать о том, что зверя лучше бы содержать отдельно от других животных. Следует заметить, что чудовище в лошадином облике, сожрало несчастную скотинку на глазах остолбеневших постояльцев, сбежавшихся на вопли конюхов. Скандал едва удалось замять с помощью непременных золотых кругляшков и большого количества дорогого красного вина…)

Этим утром сартак выглядел недовольным, но вполне здоровым и бодрым. Тем более, что зубастое чудище в лошадином обличье вообще крайне редко бывало чем-то довольно — Гвай и остальные откровенно побаивались Гнедого, поскольку сартак был крайне опасен и мог серьезно покусать или даже убить человека. Благосклонно он относился только к хозяину.

— Опять солонина с овощами? — поморщился киммериец, заглянув в котелок. — Асгерд, да сколько же можно кормить нас этой гадостью?

— Не нравится — ходи голодным, — невозмутимо ответила нордхеймская воительница. — Я, кстати, в кухарки к вам не нанималась. Хочешь — готовь сам.

— Не мужское это дело, — мигом ответил Конан и едва не получил удар локтем по ребрам — Асгерд терпеть не могла подобных намеков. Все-таки в Нордхейме женщины не только воюют наравне с мужчинами, но иногда и сами дружины в походы водят… — Ладно, извини. Вечером действительно займусь ужином самолично, меня в Туране научили готовить божественные кушанья из сущего дерьма, только бы специи были. Гвай, как обстановка?

— Никак, — пожал плечами Гвайнард. — Туман, как и положено, к утру исчез. Приходил посланец от Гардага, сказал, что в подземельях ночью было неспокойно — гоблины, якобы, видели Пламенного Бича, бродившего по заброшенным тоннелям гномов. Мол, едва ноги унесли…

— Пламенный Бич? — озадачился варвар. — Это что еще такое?

— Демоническое существо, относящееся к области чистейшей мифологии, — уверенно сказал Гвай. — Уж не знаю, что там гоблинам Гардага с перепою привиделось, но Пламенных Бичей просто не существует.

— Гвай, я не спрашивал, существуют они, или нет. Что это?

— Гигантский монстр, демон пламени. Так по крайне мере утверждают сказки. Вооружен огненным мечом или плетью. Любое оружие, коснувшееся этого демона — сгорает. Пламенный Бич почти непобедим, эти духи имеют божественную природу, они невероятно сильны и агрессивны. Последние упоминания о них относятся к временам непредставимой древности, эра владычества Роты-Всадника. Во времена Валузии или Кхарии и в нашу эпоху их никто никогда не видел, включая гномов королевств Граскааля, которые прокопали шахты к самым корням гор. Вроде бы Пламенные Бичи обитают именно там, на огромной глубине. Вот и все, что мне известно. Теперь ты доволен?

— Доволен? — хмыкнул киммериец. — Помнишь, что Рэльгонн говорил? Там, за облаком… — Конан указал на закрывающую перевал огромную черную тучу, — там находится Хайбория изначальных времен. Если эти Пламенные Бичи жили во времена Роты, то где гарантия, что один из них не сумел недавно перебраться оттуда в наш мир?

— Исключено, — решительно ответил Гвай. — Рэльгонн четко сказал: для существ из прошлого нашего будущего не существует и они не смогут пройти через портал.

— Да? Человек не сможет, а чудище вроде твоего Пламенного Бича — сможет. Если этот демон действительно таков, каким ты его описал — существо обладающее почти божественной силой! — то ему может быть подвластно и время! Вдруг монстру стало скучно в прошлом и он решил поразвлечься у нас?

Гвай, посчитавший соображения Конана надуманными, хотел было ответить решительной отповедью, но в этот момент случилось одновременно несколько событий. С тропы ведущей вниз, в долину Драконьей лапы, донесся невнятный металлический грохот вкупе со странным завыванием, затем на площадке перед пещерой появились аж целых четыре гоблина во главе с Гардагом. Конан от неожиданности опрокинул себе на штаны миску с похлебкой, Гвай, Эйнар и барон Олем схватились за мечи, Асгерд выхватила из скрученных на затылке узлом соломенных кос метательную иглу.

Гардаг и его непривлекательные дружки были напуганы — в круглых зеленоватых глазах гоблинов плескался ужас. Все четверо были вооружены до зубов и облачены в заржавленные, но добротные доспехи явно гномьей работы. С кем они успели сцепиться с утра пораньше? И кто вызвал в стане гоблинов эдакую панику?

— Что? — коротко спросил насторожившийся Гвай.

— Он приш-шел в наш-ши пещеры… — с пришептыванием выдохнул Гардаг. — У вас-с магия Равновесия! Помогите! Мы же заключили союз…

— Кто — «он»? — киммериец тотчас позабыл об испачканных штанах. Слишком уж явными были волны страха исходившие от гоблинов. А представителей подгорного племени не так уж легко напугать — сами кого хочешь заставят в штаны наложить.

— Пламенный Бич, — быстро ответил Гардаг и ввернул словечко, потом определенное Эйнаром как понятие, сохранившееся с древнейших времен. — Валарауко… Он здесь, совс-сем рядом. Остановите его, или он убьет вс-сех…

Взоры всей компании обратились к Эйнару, как существу, владевшему природной магией. Если уж воевать с демоном, которому нипочем любое оружие, то придется использовать волшебство.

— Я не уверен, — помотал головой броллайхэн. — Вы за кого меня принимаете, а? Думаете, у обычнейшего Духа Природы хватит сил для борьбы с монстром, о котором даже ничего толком неизвестно?.. Катитесь к демоновой матушке на пирожки! Не пойду никуда!

— Тогда вот тебе приказ, — деловито сказал Гвай, набрасывая на плечо перевязь с клинком. — Воевать с этой штуковиной тебя никто не заставляет. Пойдем просто глянем, что оно такое. Если выяснится, что монстр действительно опасен, прикроешь наше отступление, а сам на время развоплотишься — он не сможет тебя догнать. Гардаг, это далеко?..

— Эй, эй! — тут уже возмутились Конан и Асгерд. — Гвай, ты однажды допрыгаешься! Зачем нам смотре…

Земля колыхнулась, будто при землетрясении. Со склонов скалы посыпались мелкие камушки. Конану показалось, что солнце померкло, его будто тучей закрыло. Впечатление дополнил сильнейший удар грома — варвару почудилось, что в скалу попала молния.

— Какого?.. — начал было Гвай, хватаясь за рукоять меча, но тут же понял — обычный стальной клинок в данной ситуации не поможет.

Охотники начали медленно отходить к пещере, а гоблины с тоненькими привизгиваниями порскнули по сторонам, будто спугнутые тараканы. Гардаг рванул вверх по тропе с такой быстротой, что, казалось, гоблин увидел перед собой Князя Черной Бездны, самого прародителя Зла. Только пятки засверкали.

— Мамочки… — выдавила Асгерд. Или Конану показалось, или в ее речи были слышны нотки восхищения. — Ни-че-го себе! Поразительно! Такого просто не бывает!

— Гвай тоже говорил, что не бывает, — пораженно сказал киммериец, пятясь и вытягивая перед собой меч. — Гвайнард, я тебе лично морду набью! Собственными руками! Это он? Пламенный Бич?

— Отцепись, балбес…

Оно было огромным. Не гигантским, конечно, но огромным. Двадцать или тридцать локтей в высоту, не меньше. Туловище походило на человеческое — две руки, две ноги, голова — но ни у одного человека нет такой кряжистой, будто сплетенной из черных вервий, фигуры. И уж точно представители людского племени не обладают сияющими багровым огнем глазами, широченными крыльями, сложенными за спиной, трехпалыми, будто у ящерицы, конечностями и пастью, напоминающей пылающие недра самого большого на свете кузнечного горна.

А еще тело удивительного монстра порождало огонь. При каждом его шаге по тропе ведущей на перевал, от глянцево-черного туловища исходили волны горячего темно-оранжевого пламени. Под когтистыми стопами демона-валарауко плавился камень. Воздух стал раскаленным, дуновение горячего ветра обжигало лица. Лошади и сартак все-таки сорвались с привязи и сбежали вверх по тропе, вслед за Гардагом.

Ватага охотников вместе с бароном Олемом ощетинилась клинками — люди оказались прижаты к скале, отступать было некуда. Неожиданно пожаловавший в гости к Ночным стражам демон стоял как раз посреди площадки, чуть левее костра, на котором все еще кипел котелок с завтраком. Конану почему-то подумалось, что эдакий монстр может быть очень полезен для приготовления пищи для целой армии проголодавшихся наемников — дунет один разок, и никаких костров не нужно… Что за глупые мысли?..

— Эйнар? — процедил Гвай. — Можешь что-нибудь сделать?

Пламенный Бич стоял и спокойно рассматривал стоявших перед ним крошечных человечков. Пока не нападал. В его лапах не было видно ни огненного меча, ни плети, от которой и пошло прозвание древних демонов.

— Н-нет, — заикнувшись выдавил броллайхэн. У Эйнара зуб на зуб не попадал. — Я чувствую его мощь… Боги, какой он… сильный! Такое просто немыслимо…

— Кажется, мы серьезно влипли, — почти не разжимая губ пробурчала Асгерд. — Гвай, командуй! Хоть умрем с честью! Похоже, данный монстр прославленным охотникам на монстров не по зубам!

Но тут произошло странное. Пламеный Бич осторожно отступил на несколько шагов, к самому краю площадки и опустил окутанные вспышками огня лапы-руки, прежде вытянутые в предостерегающем жесте. Его огромное черное тело начало быстро изменяться, превращаясь не то в ящерицу, не то в дракона. Пламя постепенно исчезало.

— И что сие значит? — озадачился Гвайнард, наблюдая за трансформацией монстра. — Он же мог сжечь нас за долю мгновения!

— Мог, но не сделал, — отреагировал Конан, заинтересованно наблюдая за демоном. — Вопрос: почему? И зачем он превращается?

Вскоре перед взглядам Ночных Стражей предстал невообразимо противный чешуйчатый гад, названия которому не смог подобрать даже быстрый на слова Эйнар. Эдакая неопрятная помесь черной гадюки, дракона-виверна и саламандры. Морда отвратительнейшая, длинный гибкий хвост заканчивается треугольным жалом,похожим на копейное острие. Глаза остались прежними — горяще-багровыми. Конан неожиданно для самого себя рассмотрел в этих ярких точках удивление и, возможно, некую долю заинтересованности.

Боги всеблагие, да что же ему нужно?

— Пришедшие следом… — вдруг гулко сказал черный ящерозмей на вполне понятном каждому из охотников аквилонском языке. Что происходит? Откуда Пламенный Бич может знать наречие столь далекой от Бритунии страны? Аквилония ведь появилась только тысячу триста лет назад, а возраст этого существа может исчисляться десятками тысячелетий! — Да, я не ошибся, вы — Пришедшие следом. Я видел вас тогда… Повелитель был благосклонен к вашему племени, хотел научить вас истине, которой обладал. Но вы почему-то избрали путь длинноухих… Господин на вас не обиделся.

— Что за абракадабра? — шепнул Конан, поворачиваясь к Гваю. — Какие длинноухие? Какой, к демонам, «Повелитель»? Может он от старости из ума выжил?

— Тс-с… Пусть говорит. Если не убил сразу и начал разговаривать, значит у нас есть возможность выпутаться, — столь же тихо ответил командир отряда. — Интересно…

— Я спал, — несколько отрешенно продолжал демон. — Очень долго спал в глубинах. И вдруг почувствовал, что Повелитель вернулся. Но ведь на самом деле — его нет в этом мире? И в то же время я ощущаю его силу. Какая сейчас эпоха? Первая, вторая, третья? Я заснул после второго возрождения Утуна и просыпался редко… Господин отпустил меня. Вы можете ответить, о Пришедшие следом?

Слова Пламенного Бича были людям насквозь непонятны, однако Гвай решился ответить демону столь же вежливо:

— О могучий, да будет тебе известно, что сейчас тысяча двести восемьдесят пятый год от основания королевства Аквилония. Если считать по эпохам — то сейчас, вероятно, пятая. Считая от эпох владычества Роты-Всадника, Валузии, Атлантиды и Кхарии.

— Аквилония? — ящерозмей склонил голову и посмотрел на Гвая искоса, как заинтересованная птица. — Похоже на наречие длинноухих — «аквило» на их языке означало «северный ветер». Вы друзья элентари?

«Ага, ясно, — сообразил Конан. — Элентари, альбы, эльфы, отличались от человека острыми ушами. Значит это пугало именует «длинноухими» именно альбов. Занятно!»

Гвай тоже оказался не дураком и сделал выводы, аналогичные мыслям киммерийца.

— Нет, о могучий, — сказал Гвайнард. — Существ, которых ты называешь «элентари» более не существует в нашем мире. Они ушли. Навсегда. Сейчас этот Универсум принадлежит людям. Видимо, именно нас, людей ты поименовал «Пришедшими следом»?

— Длинноухих прогнал Господин? — осведомился Пламенный Бич. — И не называй меня столь выспренно — «могучий». Воистину могучим был только Повелитель… К чему раболепие? Повелитель научил нас уважать Пришедших следом.

«Вот это да! — сказал себе киммериец. — Рота научил своих великих демонов уважать человека? Да что же творилось в нашем мире в его времена? Держите меня семеро, упаду!»

— Я не знаю этой истории, — поразмыслив, ответил чудовищу Гвай. Слишком давно дело было. Ты бессмертен, а люди — краткоживущи. У нашего племени короткая память.

— Я хочу вернуться домой, — с отчетливо прозвучавшей в голосе тоской проронил Пламенный Бич. — Я хочу снова увидеть Повелителя и служить ему… Но время не повернешь вспять. Здесь я — никому не нужный чужак… Но ответьте, почему я вновь чувствую силу Господина, если в этом мире его нет?

Гвай переглянулся с Конаном. Киммериец кивнул, поняв, что хочет сказать Гвайнард.

— Видишь облако над горами? — сказал предводитель Ночных Стражей. — Ты ощущаешь магию того, кого назвал Повелителем потому, что на Восходе отсюда открылся проход во времена, являющиеся древностью для нас, но настоящим для тебя. Возвращайся к Господину. Именно оттуда и течет поток магии Роты, который заставил тебя проснуться.

— Правда? — оживился демон. — Я вижу, ты не врешь… Но ведь так не бывает!

— Кром Молнемечущий! — неожиданно взорвался Конан, которому изрядно надоела велеречивая беседа с отвратным ящерозмеем. — Если я сегодня еще хоть раз услышу слова «так не бывает», то вот этими руками оторву голову любому кто их произнесет! (Для наглядности варвар показал Пламенному Бичу ладони). Слушай, друг, тебе ясно указали дорогу — иди в горы, минуй облако и окажешься дома! Не знаю, в какие именно времена, но твой Рота там все еще живехонек и царствует на своем черном троне! Мы, кстати, тоже хотим туда заглянуть — мне не терпится увидеть свою тридцать три раза пра-прабабушку! Валяй, понял?!

— Да, я понял тебя, Пришедший следом, — с неожиданной покладистостью отозвался монстр. — Ты тоже не врешь. Хорошо, что мы увиделись, иначе я не смог бы разобраться в своих ощущениях. И очень хорошо, что вы говорите на Изначальном наречии, которое я тоже знаю… Если вы солгали — я найду вас и убью. Если вы сказали истину и действительно собираетесь войти в мой мир, я обещаю, что помогу вам… Если что-нибудь случится… Мое имя — Гортхарэнн, старшая хтоника Ангамандо… Благодарю вас, Пришедшие следом!

Ящер поднялся на короткие лапки и вновь начал изменяться. Обратное превращение значительно меньше времени и перед охотниками вновь оказался Дух Огня — видимо, в данном воплощении он не мог разговаривать, а потому вынужден был принять облик черного ящера. Пылающее чудовище задержалось возле обрыва, глянуло вниз, в ущелье, а затем… Затем Пламенный Бич просто прыгнул вниз.

Гвай и остальные стремглав ринулись к краю площадки, посмотреть, что случилось с валарауко — глубина ущелья была не меньше четверти лиги. Человек бы непременно расшибся насмерть.

Падающий комок Огня и Тьмы, не достигнув дна пропасти, расправил крылья и пылающей кометой, оставляющей за собой невесомый туманный шлейф, устремился к висящему над Лазурным кряжем облаку. Вскоре багровая точка канула в бурлящих глубинах черной тучи.

— Ничего не понимаю, — брякнула Асгерд и хитро взглянула на киммерийца.

Конан только сплюнул.

* * *

Лошади нашлись быстро — их привел сартак, а Конан вновь получил возможность в необычной для простого животного сообразительности своего скакового монстра. Гоблины во главе с Гардагом появились спустя два квадранса и доселе выглядели насмерть перепуганными. Видимо, их опыт общения с Пламенными Бичами был не столь благополучен, как у ватаги охотников. А может быть они слишком хорошо помнили сказки своего странного народа, повествующие о временах, когда Духи Пламени властвовали над землями материка, в свою очередь подчиняясь приказам легендарного Всадника Полуночи, божества, некогда являвшегося безраздельным повелителем обитаемого мира…

Между прочим, Гардаг по неясным людям причинам посчитал, что именно Эйнар и прочие Ночные Стражи изгнали Пламенного Бича и проникся к охотникам прямо-таки благоговейным почтением. После недолгих переговоров выяснилось, что гоблины, не смотря на союзнические обязательства, категорически отказываются сопровождать охотников — в колдовское облако они не полезут, это решено! Проводить по самым безопасным горным тропам на перевал — это пожалуйста. Присмотреть за событиями, которые, возможно, будут разворачиваться вокруг замка барона Дортона — без проблем. Но идти в облако, так и пышущее страшной и непознаваемой магией? Нет!

На том и уговорились. Гвай сообщил Гардагу, что через несколько дней охотники вернутся и их следует встретить. За замком Дортон наблюдать в четыре глаза! Чужаков на перевал не пускать — выставить стражу из пещерных троллей. По рукам?

Неразговорчивый вождь гоблинского племени кивнул, цыкнул на своих сородичей и заспешил вниз, ко входу в подземелья, оставив Ночным стражам одного провожатого — здоровенного гоблинищу с совершенно непроизносимым именем. Охотники, уложив вещи и переседлав лошадей, направились в противоположную сторону — в горы. Непроизносимый гоблин шел перед лошадьми, указывая направление. До Черного облака оставалось не более половины дня пути.

* * *

—Знаете, други, — сказал Гвай, когда больше половины трудной дороги, осталось позади. — Я тут подумал, что по меркам истории мира мы не слишком далеко ушли от древности. По человеческим воззрениям — да, эпоха Роты является слишком далекой и напрочь позабытой. Но история сохранила ее наследие доныне.

— Это ты о чем? — не понял киммериец. — Поясни.

Лошади, пыхтя и изредка оскальзываясь на камнях, продолжали карабкаться по узкой тропке. Титаническая туча бурлила прямо впереди, казалось что достаточно вытянуть руку, и коснешься ее поверхности, выглядевшей очень плотно, словно курчавый мех черного барана.

— Я пытался осмыслить слова валарауко, Пламенного Бича. — ответил Гвайнард. — Он говорил на аквилонском языке, хотя я заметил в его речах несколько очень архаичных слов, которые сейчас почти не употребляются. Затем демон сказал, будто аквилонский — суть некое «Изначальное наречие», хорошо ему известное. А слово «аквило» принадлежит языку элентари. Представляешь, столько лет прошло, а язык практически не изменился!

— Из этого следует, что наша человеческая память не столь уж и коротка, — едко заметила Асгерд, припомнив слова Гвая, сказанные им Пламенному Бичу. — Когда жил Рота-Всадник? Восемь, девять тысяч лет назад? Однако ж, мы сохранили память…

— Или кто-то постарался сделать так, чтобы мы ничего не забыли, — подал голос Олем Дортон. — Человеческое бытие доселе определяется волей богов, а Митра, Иштар или Бел не младше Роты. Слабее — да. Но, как гласят легенды, все божества были сотворены в миг, когда волей Единого и Незримого появился тварный мир.

— Философы доморощенные, — вздохнул киммериец. — Вы бы о другом подумали: а что нас ждет внутри облака? В этом вашем «прошлом»? Стада Пламенных Бичей? Орды гоблинов? Стаи драконов? Не подумайте, я не предлагаю отступить, я предлагаю подумать о нашей безопасности.

— На месте разберемся, — с непонятной варвару беззаботностью ответил Гвай. — Тогда мир был очень молод, а молодость… Точнее, не «молодость», а «детство», подразумевает чистоту и невинность.

— Но в то же время, дети злы и себялюбивы, — мрачно сказала Асгерд. — А отступать и на самом деле не имеет смысла. Мы почти на месте! Гвай, Конан, вы же вместе путешествовали через портал в мир Ауруса. Расскажите, это очень неприятно — проходить сквозь пространство и время?..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ В которой Конан сотоварищи оказывается в предначальной эпохе и встречает крайне необычных людей

— Красотища какая…

Конан был прав. Здесь было красиво. Признаться, оставшаяся позади Хайбория тоже могла заворожить своими пейзажами самого утонченного ценителя прекрасного, но мир «за облаком» превосходил все мыслимые красоты Бритунии, Аквилонии или Киммерии.

Облачный портал вывел охотников вовсе не в горы, а на холмистую равнину — тут «проход сквозь эпохи» выглядел туманным маревом, укрывшим собой густой лиственный лес. Никаких скал, как в оставленной позади Кезанкии не наблюдалось. Зато было другое.

Эйнар, как Дух Природы, умевший «чувствовать» особенности породившего его мира, немедленно подтвердил слова Рэльгонна — вне всякого сомнения, данная Сфера является Хайборией. Точнее, не Хайборией, а тем, что являл собой данный мир во времена совсем уж незапамятные. Все прочие согласно покивали, а Конан подумал, что солнце здесь и вправду светит ярче, воздух свежее и ароматнее, листва на деревьях куда как зеленее, чем в бритунийских лесах… Или показалось?

Опасения Асгерд касательно возможных неприятностей, которые будут сопровождать переход через несчитаную тьму столетий, совершенно не оправдались. Отряд беспрепятственно вошел в бурлящие глубины облака, укрывшего Лазурный кряж. Надобно заметить, что вблизи непроглядно-черная колдовская туча выглядела весьма устрашающе, но лошади не чувствовали опасности — домашняя скотина ощущает злую магию куда острее человека. Словом, как вошли — так и вышли, никто ничего и не заметил. Лишь на мгновение померк солнечный свет, послышался не то щелчок, не то хлопок и… И всадники уже находились по другую сторону времени. За их спинами тоже вставала стена тумана, на сей раз — белого.

Если в Хайбории вечерело, то здесь было утро. По расположению солнца Ночные Стражи мигом определили стороны света, заставили лошадей подняться на высокий крутобокий холм и принялись осматриваться..

— Скорее всего мы находимся на Полуночном Закате материка, — со знанием дела заявил Эйнар. — Где точно — сказать не могу, но, возможно, этой земли в наши времена уже не существует.

— Как так — не существует? — удивилась Асгерд.

— Часть Закатного материка после низвержения Роты-Всадника была затоплена, — пояснил за Эйнара Конан, хорошо помнивший бытовавшие в Киммерии сказания и легенды. — Причем довольно значительная часть. Уж не знаю, чего натворил этот ваш Рота, но на него вроде бы ополчились большинство богов нашего мира и они устроили Всаднику примерную выволочку. Да такую, что закатные земли континента попросту канули в океан, а взамен из глубин была поднята Атлантида…

— Которая, в свою очередь, тоже была утоплена из-за разногласий атлантов с означенными богами, — задумчиво дополнил Гвай. — Признаться, тогдашние божества были суровы и решительны, если уж не испугались менять облик мира. Не хотел бы я с ними встретиться.

— Не тогдашние, а теперешние, — поправил командира Эйнар. Потом мрачновато сказал: — Я ощущаю невероятную мощь этих незримых духов, она пропитывает мир до последней песчинки… Людям не дано это почувствовать, а мне… Мне тут неуютно. Знаете, мне кажется, будто я — муравей, на которого собирается наступить слон.

— Хочешь сказать — тут опасно? — насторожился киммериец.

— Вам, человеческим существам, может быть и не опасно, — лицо броллайхэн изменилось и сейчас выражению его глаз вполне подошло бы определение «не от мира сего». — Магия… Точнее не магия, а некая непонятная мне Сила, здесь истекает отовсюду. Я будто слышу эхо Песни Сотворения, отголоски величайшей божественной музыки, которая еще не утихла. Музыки со странным диссонансом, который ее не портит, но делает ближе к пониманию изначального замысла…

— Ты хоть сам понимаешь, что несешь? — вытаращился Конан. — Какая «музыка»? Какой, к нергаловым демонам, «диссонанс»? Что за «изначальный замысел»? Очнись!

Эйнар зажмурился, помотал головой, протер глаза кулаками и вновь заговорил своим обычным голосом:

— Ф-фу, не пойму, что на меня нашло! Но я действительно ощутил нечто необычное, непередаваемое словами человеческой речи! Я словно бы увидел картину сотворения нашей вселенной… Точнее, не картину — услышал музыку сотворения. Песню!

— Больше пива пей, еще и не такое услышишь, — скептически отозвалась Асгерд. — Давайте лучше подумаем, что делать дальше. Если уж мы здесь оказались, надо провести время с толком.

— Вот-вот, — подхватил Конан. — Как совершеннейший варвар по складу ума и образу мыслей предлагаю отыскать пару-тройку альбовых гробниц и начисто их разграбить. Зачем золото мертвым альбам? Еще можно найти какой-нибудь поселок и вдрызг напиться в местной таверне. Затеять драку с тамошними завсегдатаями или стражей. Накупить древних артефактов, чтобы продать в нашей Хайбории не слишком прижимистому магу — ведь с руками оторвет эдакие редкости!.. А если серьезно, то я абсолютно не представляю, чем мы можем здесь заняться. И вообще, зачем мы сюда приперлись? Красотами любоваться?

— Посмотрите на Полночь, — перебил киммерийца барон Дортон, внимательно оглядывавший горизонт. — Вам не кажется, будто там происходит что-то странное?

Вся компания послушно развернулась в указанном направлении. Если На Полудне, Восходе и Закате наблюдалась лишь бесконечная лесистая равнина, Полуночная сторона была отмечена длинной горной грядой, над которой нависала полоса черного дыма. А еще над отдаленными горами мелькали багровые огненные сполохи.

— Вулкан, — убежденно сказал Гвай. — Вероятно, очень большой… Постойте-ка, все известные мне легенды гласят: крепость Роты находилась в горах на Полуночи, неподалеку от трех вулканов. Может, это она и есть?

— Да отвяжись ты со своим поганым Ротой, — повысил голос Конан, внимательно наблюдая за непонятной черной точкой, находившейся высоко в воздухе и летевшей как раз со стороны гор. — Как думаете, други, что это за летучее чудо? Ничего подобного доселе не встречал!

Непонятная тварь двигалась стремительно и вскоре стало ясно, что существо очень велико — по крайней мере, не меньше встреченного намедни валарауко. Последний, кстати, тоже умел летать.

— Нет, это не Пламенный Бич, — покачал головой Эйнар. — Боги милостивые! Это ж летучая мышь!

— Скорее, летучий слон в образе летучей мыши, — быстро ответил киммериец. — Давайте укроемся под деревьями, авось не заметит…

Мышка, размерами и впрямь больше напоминавшая крылатого элефанта, опередила. Очень быстро — так умеют только летучие мыши — она скользнула вниз, описала над головами приготовившихся к возможной схватке охотников широкий круг и исторгла противный тонкий писк. Затем, расправив широченные черные крылья, поймала восходящий поток воздуха, поднялась на высоту не менее полулиги и заскользила обратно, в сторону укутанного дымом горного кряжа.

— Гвай? — варвар повернулся к предводителю ватаги. — Это что такое было?

— Понятия не имею, — пожал плечами Гвайнард. — В нашем времени столь огромных животных не встречается. Наверное, такие здоровенные мыши давным-давно вымерли.

— А мне показалось, что в ее крике был заключен некий смысл, — сказал Эйнар, провожая взглядом быстро удалявшееся чудище. — Она что-то сказала, понимаете?

— Тебе сегодня слишком много чего «кажется», — усмехнулась Асгерд. — Никакая мыша, будь она летучей или обыкновенной, большой или маленькой, разговаривать не может. Мозгами обделена.

— Мы находимся в мире, над которым люди не властвуют, — напомнил Эйнар. — Я даже не знаю, существует здесь человек, или он еще не сотворен. Эти земли принадлежат элентари или каким-то иным древним существам. Я уж не говорю о владениях Роты, населенных… Населенных вообще незнамо кем. По слухам, Всадник сам пытался создать разумных существ, о которых в наши времена ничего не известно.

— А гоблины с троллями? — поинтересовался Конан. — Это же его работа! Боюсь, не самая удачная.

— Хватит языками чесать, — Гвай поморщился. — Предлагаю осмотреться. А именно — поехать в сторону Полуночи. Вдруг встретим кого-нибудь из местных жителей? Если валарауко не врал и аквилонский язык действительно является «Изначальным», мы с ними договоримся. А заодно выясним, где мы оказались.

— Не «где», а «когда», — поправил Гвайнарда броллайхэн. — Кстати, я подозреваю, что мышка все-таки была отнюдь не простой: она нас увидела и полетела докладывать о чужаках.

— Кому — докладывать? — вздохнула Асгерд. — Роте-Всаднику? Ты думаешь, что шайка идиотов, заявившаяся в глубокое прошлое из далекого будущего, чтобы «просто посмотреть» на юность мира, заинтересует столь могучего бога? Да кому мы нужны?

— Может быть, кому-то и нужны, — недовольно проворчал Эйнар. — Ладно, поехали на Полночь. Если никого не встретим — ночью прилетит Рэльгонн и разведает обстановку.

С тем пятеро всадников начали спускаться с холма в ложбину, кою украшали невиданные в Хайбории деревья-титаны с золотисто-зелеными листьями. Широкое межхолмье вело как раз в избранном направлении — к темным зубцам горного хребта.

* * *

На огромной высоте, почти под самыми облаками, кружила гигантская летучая мышь. Она получила приказ Господина надзирать за странными пришлецами, а в случае чего — оборонить их от возможной опасности. Приказ был изложен в столь настоятельной и недвусмысленной форме, что Тхурингветиль немедленно вернулась из Ангамандо в Зеленые Земли…

* * *

— Это уже становится интересным, — задумчиво сказал Конан. Киммериец спешился и теперь, присев на корточки, разглядывал недавнее, еще теплое кострище. — Тут совсем недавно были люди. Довольно много — судя по количеству разведенных костров. Обглоданные кости опять же, следы, причем явно человеческие.

— Надо думать, люди оставались здесь на ночевку, — согласился Гвай, осматривая широкую поляну. — Следов копыт, наоборот, мало. Не понимаю только, почему копыта раздвоенные? Наверное, наши незнакомые сородичи предпочитают путешествовать пешком. Сколько же их было? Конан, ты опытный следопыт, подумай.

Киммериец подумал. Выводы оказались таковы: восемнадцать костровищ могли указывать только на то, что на поляне побывал довольно крупный отряд, человек в сто пятьдесят-двести. Деревья они рубили, судя по сколам, острыми, но примитивными топорами — такие сейчас можно встретить лишь в самых глухих деревнях Бритунии или Пограничья. Обнаружилось и несколько артефактов — грубовато вырезанная деревянная лошадка-игрушка, видимо потерянная ребенком, разорванная нитка бус, сделанных из мелкого речного жемчуга, сломанный посох, клок крашеной в коричневое домотканой холстины… Что из всего этого можно заключить? Правильно: на поляне ночевал не боевой отряд, а, скорее, племя людей зачем-то переселявшееся на Полуночный Закат или Полночь с детьми и женщинами.

— Далеко уйти они не смогли, — сказал киммериец, вставая и отряхивая от мусора штаны. — Движутся медленно, наверняка тащат весь скарб на собственных горбах или лошадях с поклажей. Причем у лошадей парные копыта, будто у оленей. Странно… Будем догонять?

— Не думаю, что эти люди слишком радушно отнесутся к вооруженным незнакомцам, — неуверенно ответил барон Дортон. — Если племя вынуждено было сорваться с насиженного места и уйти, значит их изгнали более сильные враги.

— Или наводнение, — предположил Гвай. — Или лесной пожар, неурожай… Почему обязательно — враги?

— Потому, что история эпохи Роты — это сплошная война, — наставительно сказал Эйнар. Все против всех. Люди против альбов, альбы против Всадника, Всадник против альбов и людей, последние — против гоблинов и прочих слуг Роты. И так далее. Вроде бы, тогда… точнее, сейчас, не было ни единого спокойного года. Сделаем так: мы на лошадях, догнать людей мы сумеем, а если они отнесутся к нам недоброжелательно — сумеем и ретироваться. В крайнем случае я использую магию. Поехали по следу?

И они поехали. Если подходить к ситуации с точки зрения чистого прагматизма, такое решение и впрямь было несколько поспешным — неизвестно, чего можно было ждать от обитателей древнего мира. Однако, присущее Конану врожденное чутье на опасность молчало. Сам не зная почему, киммериец был уверен — в этом удивительном лесу Ночных Стражей не ждет ничего скверного. Уверен, и все тут!

— Насколько необычен этот мир, — Эйнар не переставал трещать, будто спятившая сорока. — Я вижу здесь деревья, которые в наши времена уже исчезли, и эти деревья разговаривают между собой! Вам, людям, не слышен этот разговор, но броллайхэн способен различить слова…

— И о чем же ведут беседы твои деревяшки? — вздернула брови Асгерд.

— О солнечном свете. О корнях, чья паутина укрывает землю от Океана, до мерзлых земель на Полуночи. О существах, которые чужды древесному народу — они, кстати, вроде бы обитают как раз возле гор, к которым мы направляемся. Об искажении, нарушившем изначальную архитектуру мира.

— Так и говорят — «архитектуру»? — фыркнул Гвай. — С каких это пор бессловесные дрова стали способны употреблять насквозь человеческие выражения? И я вообще не уверен, что в нынешние времена известно слово «архитектура». Но я прежде слышал о расе разумных деревьев способных бродить по лесам и общаться с человеком. Как и всегда, эти байки относятся к разряду чистейших небылиц.

— Для тебя небылицей является все, что ты не потрогал руками или не видел собственными глазами, — огрызнулся Эйнар. — А еще мнишь себя Ночным Стражем! Оноды, деревья обладающие разумом и речью, существуют. Даже в нашей Хайбории их еще можно встретить в самых глухих чащобах Полуночи или, например в Боссонском Ямурлаке! Они…

— А ну, тихо, — цыкнул на Эйнара Гвайнард. — Мне показалось, или это запах дыма?

— Точно, — подтвердил киммериец. — Похоже, мы их догоняем. Пахнет еще жареным мясом. Сейчас перевалило за полдень, люди встали на дневную стоянку и готовят пищу. Мне кажется, что их не следует пугать появлением вооруженных всадников — давайте сойдем с седел и поведем лошадей за узду. К пешим они отнесутся с большим доверием!

Гвай счел предложение варвара разумным — если уж таинственные обитатели этих земель относятся к кавалерии сдержанно, значит придется подстраиваться под их вкусы. Или здешние люди еще не умеют приручать лошадей?

Точно, не умеют. Когда процессия Ночных стражей вышла из зарослей на обширную прогалину, на которой обосновались далекие предки хайборийцев, выяснилось, что в качестве вьючной скотины те использовали здоровенных лосей — вот вам и разгадка секрета раздвоенных копыт. Это было первое, что бросилось в глаза.

Затем стало еще интереснее. Охотники (которых, само собой, сразу заметили) остановились у кромки леса, не желая спровоцировать нападение. И почти сразу оказались окружены толпой, численность которой Конан оценил человек эдак в сто тридцать. Люди как люди — высокие, светловолосые, в глазах светится безмерное удивление. Одеты скромно, если не сказать — по-дикарски: шкуры, грубая холстина, украшения из клыков животных. В руках некоторых мужчин копья, но с каменными или кремневыми наконечниками. Словом, варвары. Причем варвары почище любых киммерийцев или нордлингов — те хоть давным-давно освоили кузнечное дело.

Конан немедленно отметил странность — среди этих людей не было стариков, буквально ни одного. Самому старшему — здоровенному русобородому мужику, одетому чуть красивее остальных (куртка из шикарной рысьей шкуры, шапка с меховой опушкой и… Митра Всевидящий у него де на поясе кинжал потрясающей работы! Рукоять золотая, с эмалевой инкрустацией и цветными камнями! Откуда такая красотища у дикаря?!), так вот, самому старшему никак не дашь больше сорока лет. Спрашивается — почему? Может, они своих стариков убивают, чтобы не тяготиться ими в пути? Такое и в цивилизованной Хайбории у кочевых племен встречается, а что можно подумать об этих дремучих лесовиках, обитающих на самом дне реки времени?

Женщин примерно столько же, сколько и мужчин — ведут себя чинно, не галдят и не перешептываются при виде незнакомцев. Детей много — не меньше трети от общего числа кочевого племени. Напуганным никто не выглядит.

— Это люди, — первым заговорил мужчина с кинжалом. Речь его звучала понятно, не смотря даже на очень странный, никогда прежде киммерийцу не встречавшийся акцент. — Точно, люди. Такие же, как мы. А эти штуковины с сиденьями на спинах — звери. Вроде наших лосей, но другие. Я таких еще не видел. Вы куда идете, люди? Мы идем на север и на запад, туда, где есть большое становище, обнесенное камнем. Нам про него рассказывали те, кто приходил из Анги-Банги.

— Откуда? — поперхнулся Гвай, даже не обратив внимания на то, что предводитель дикарей использовал вместо привычных слов «Закат» и «Полночь», названия сторон света бытовавшие исключительно среди корсаров Барахас. Впрочем, среди моряков Полуденного Океана бытует множество странных словечек.

— Анга-Банга, — повторил вождь. — Самое большое стойбище отца нашего шамана. Говорят, оно тоже огорожено каменной стеной, будто загон для оленей. Мы всем племенем решили сходить посмотреть. Шаман позвал в гости к своим друзьям. Шаман, иди сюда!

Шамана вытолкнули вперед и Ночные Стражи с легким изумлением узрели перед собой самого настоящего гоблина. Хотя нет, не гоблина — это существо было повыше парней Гардага, покряжистее и поуродливее. Хотя, куда уж уродливее…

— Б-р-р, — помотал головой Гвай и шепнул Конану: — Ничего себе компания! Племя людей, а в шаманах — урук! Да эта раса гоблинов вымерла еще до наступления Валузийской эпохи!

— Меня все называют Индаром, — продолжал вождь, будто не замечая обалдевших физиономий нежданных гостей. — Вот моя жена, Ишхе. Сына моего (к Индару вышел парнишка лет шестнадцати) назвали Ладаром.

— А кто вы все? Как вы себя называете? — подал голос Эйнар.

— Люди, — с самым серьезным видом сказал Индар, хотя это было вполне очевидно и без данного утверждения. — Но люди есть разные. Есть люди Лоссоты, есть Марахи, а Мы — Дары. Если совсем длинно — Дарвинги. Но вообще-то в этих землях очень много разных людей и все называются по-разному. Вы почему стоите тут? Подходите к огню, покушайте. Земля тут богатая — звери, ягоды, с голоду не пропадаем.

Когда отряд охотников устроился возле костра вождя племени Дарвингов, разговор пошел куда живее. Точнее, говорил только Эйнар, остальные же Ночные Стражи и барон Олем Дортон сидели раскрыв рты: столь удивительна была эта беседа.

Во-первых, Индар представил своих приближенных — всех имен Конан не запомнил, ограничившись только Андаром (вроде бы братом вождя) да его супругой с сыном. Шамана-урука звали просто Ша. Затем началось самое интересное.

Эйнар удовлетворил свое любопытство и попросил достойного вождя Дарвингов представить гостей его уважаемым родителям. На что тот сказал, что мамы и папы у него нет.

— Просто я сначала спал, а потом проснулся таким, какой сейчас, — втолковывал Индар. — Я сначала не знал, что люди появляются из женщин и совсем маленькими, думал что они просыпаются взрослыми, как я. Но в нашем племени проснулись только самые старшие. Остальные родились от женщин.

— Митра Всеблагой и Всеведущий, Иштар Благословенная, Нергал Справедливейший, — без всякого притворства простонал броллайхэн, закатывая глаза. Затем перевел напрочь ошалелый взгляд на соратников и сказал на непонятном Дарвингам бритунийском языке. — Вы понимаете, что это значит? Понимаете? С ума сойти! Невероятно!

— Да в чем дело-то? — нахмурился киммериец, подозревая неладное.

— Они — Перворожденные! — слабым голосом ответил Эйнар. — Самые первые люди, уяснил? Первые! Эти люди не рождены, а сотворены! Именно от них пошел ваш род! Мы находимся в самом начале первой эпохи нашего мира! Считайте, что это наиболее отдаленные ваши предки, отдаленнее и быть не может! — Тут броллайхэн снова перешел на аквилонский, сиречь «Изначальный» язык и обратился к Индару: — Скажи мне вождь, сколько лет ты живешь на свете? Я хочу спросить, сколько раз солнце замыкало полный круг, с той поры, когда ты проснулся?

— Сорок шесть кругов, — не задумываясь ответил Индар.

— Приехали, — выдохнул Гвай. — Значит, человек был сотворен неполные пятьдесят лет тому?.. Теперь я начинаю по-другому относится к словам Эйнара о Музыке Творения, звучавшей над этим миром совсем недавно. Обалдеть!

Поскольку времени на привал было отведено довольно много (Дарвинги никуда не торопились), Ночные Стражи узнал слишком много нового и, подчас, шокирующего. Конана от рассказа простодушного Индара (он и впрямь напоминал большого ребенка) откровенно мутило — киммериец почти ничего не понимал. Устройство древнего мира оказалось для разума человека из далекого будущего практически непостижимо.

* * *

— В самом начале Дарвинги жили одни и жили плохо, — неторопливо повествовал Индар. — Всего у них мало было, а священной трубки, вождя и шамана совсем не было. Не было ни лука, ни копья, ни ножа. Только имена и Род. Индар был большой и сильный, а потому стал вождем. В какой-то день жизнь стала добреть. Дарвинги пошли путешествовать и набрели на сытый край. Много нашли зверей и ягод. Там увидели они следы своих соплеменников — людей. Принялись они искать родичей и скоро нашли их. Радовались шибко. С ними был Ша — шаман без лица. Мы сказали шаману: «друг». Он согласился стать нашим шаманом и отвел Индара в лагерь своих друзей. Странные друзья. Волки, летучие мыши, живые огни и смешные медвежата, вроде людей. Ша показал Индару местного вождя и тот — широкой души человек по имени Хортхауэр — подарил племени свои угодья. Дарвинги решили переселиться в его земли и теперь идут на место нового становища. Смешные медвежата при разговорах оказались совсем как люди, только глупые. Но храбрые. Уруки называются, или, по ихнему — орки…

— Постой, постой, — перебил вождя Эйнар. — Почему ты сказал, будто Ша — без лица? У него есть лицо, только… Ну, оно не такое как у нас, людей.

— А ты погляди внимательно, — Индар привстал и рявкнул в голос: — Ша! Ша иди сюда!

Урук молча подошел. В данный момент лица при нем действительно не наблюдалось — шаман надел странную маску: с укрепленного на голове обруча свисали ремешки с крупными деревянными бусинами, закрывавшими физиономию Ша до самого подбородка. Гоблинище будто не хотел, чтобы гости Индара видели его глаза. Может быть, это просто издержки ремесла? И кроме того: почему здоровенный урук-боец присоединился к племени людей? Неужели только ради того, чтобы переманить столь малочисленных Дарвингов на сторону своего хозяина — упомянутого Индаром «широкой души человека» с непроизносимым именем?

— Что же было дальше? — Эйнар, мельком взглянув на неразговорчивого урука (между прочим, вооруженного грубоватым, но добротным стальным ятаганом), потеребил вождя на рукав. — Почему ты сказал, будто уруки — храбрые?

Индар оглянулся, словно с опаской, и, понизив голос, ответил:

— Их смелость стала видна когда пришла толпа Других. Я как раз был тогда в становище Хортхауэра. Другие сказали, что здесь — их угодья. Другие назвали себя «элентари». Они сказали, что уруки — это звери, а значит, можно есть. Самый большой среди Других спорил с Пламенем Уруков о добыче. У тех и у других были длинные ножи и копья, и луки. Еще они несли большие доски, которыми ловко отбивали стрелы. Началась большая драка насмерть. Людей тоже просили помогать, но у них не было оружия. Они просто стали плясать под барабаны уруков. Уруки со своими зверями и огнями победили. Немножко ели элентари, людям не досталось, но мы не хотели есть. Элентари уруков не ели — тогда зачем убивали?

— Поня-ятно, — потрясенно выдавил Гвайнард. — Достойный вождь, можно нам отойти и поговорить?

— Вы свободные, как и мы, — пожал плечами Индар. — Делайте, что хотите. Хотите — оставайтесь с нами, мы будем рады друзьям.

На стоянке племени царила деловитая суета — кто-то разделывал тушу убитого недавно оленя, женщины хлопотали у костров, совсем зеленая молодежь помогала старшим. Более всего изумляла истинно детская беззаботность Дарвингов — похоже, они не видели в этом мире опасности для себя. Или доселе не сталкивались с реальной опасностью? Первый приступ любопытства у Дарвингов прошел — на гостей уже почти не обращали внимания, только маленькие дети собрались стайкой возле привязанных к деревьям лошадей и пристально рассматривали невиданных прежде тварей, обремененных седлами и красивой сбруей. Больше всего малышню занимал гигант-тяжеловоз, радом с которым принадлежащие племени ручные лоси казались сущими заморышами.

— Это что же получается, а? — Гвай, расстелив у корней гладкоствольной сосны попону и вскрыв флагу с вином, устроил маленький военный совет. — Просто глазам своим не верю. Впервые в жизни вижу… такое. Если судить по речам Индара, разума у него — как у белки. Или как у маленького мальчика. Особенно порадовал пассаж вождя о том, как гоблины пожирали альбов. Они не видят в этом ничего необычного!

— Окажись я на месте Дарвингов, тоже не увидел бы, — тотчас отозвался Эйнар. — Племя четко различает понятия «человек» и «зверь». Зверя есть можно, человека — нельзя. Уруков они считают людьми или существами, родственными людям. А с альбами, вероятно, доселе близко не встречались и не знают, что они такое. Индар назвал Бессмертных «Другими».

— Перед нами — взрослые дети, — медленно сказал Конан, начавший понимать, что происходит вокруг. — Еще бы не дети! Если поверить, что человеческие племена пришли в мир всего полстолетия назад, то выводы можно сделать простые: люди, как разумная раса сотворенная самой последней, доселе не понимают, что оказались в очень сложном и опасном мире, давно раздираемом войнами и дележом власти. Не ошибусь, сказав, что элентари и Рота ведут борьбу не на жизнь, а на смерть. И собираются использовать людей в своих целях. Нет, не прямо сейчас — пока человеческий род слишком малочислен, но поскольку Рота бессмертен и альбы бессмертны… Что им стоит подождать пару-тройку столетий? Тогда людей станет значительно больше, их можно будет отправить в бой… Неприятная картина.

— Куда уж неприятнее, — Гвай скривился. — Противоборствующие стороны хотят переманить новорожденную расу на свою сторону. Вот прямо так — из пеленок, да и в драку! Не верю я в бескорыстность как Роты, так и Бессмертного народа, хоть голову мне рубите! Мы, люди, становимся для них инструментом войны. Только что появившегося человека и его детей лишь следует воспитать в соответствующем духе. Вот добренький хозяин земель на Полуночи — как там его? — и пригласил Дарвингов пожить на его «сытых угодьях». Я не понял одного: Индар говорил о каких-то волках, живых огнях и летучих мышах. Одну летучую мышь мы сегодня видели, кстати. А потом посмеялись над Эйнаром, который посчитал ее крик — разумной речью. Наводит на размышления.

— Да и «живого огня» тоже видели, — напомнил Олем. — Пламенного Бича. Он вполне подходит под это определение.

— А как вам «смешные медвежата»? — откровенно фыркнула Асгерд. — Уруки? Я лично ничего смешного в этом племени не вижу.

— Для нас уруки безобразны, не спорю, — вздохнул Гвай. — А для Певорожденного человека они вполне могут быть смешны. Индар ведь никогда не сталкивался с истинной красотой. Для него все, что существует в этом мире — обычно и естественно.

— Не сталкивался с красотой? — удивился Конан. — А кинжальчик ты видел? Потрясающая работа, явно потрудились альбы! Вещь очень красивая.

— Не красивая, а полезная, — наставительно сказал Эйнар. — Индар запросто резал этой красотой сырое мясо и ворошил лезвием угли в костре. По большому счету, Дарвинги являются варварами. Не нашими хайборийскими варварами, а самыми что ни на есть природными. Если бы Перворожденных людей сразу — подчеркиваю, сразу! То есть с самого первого дня от Пробуждения! — взяли под опеку та или иная стороны и принялись обучать, Дарвинги не сохранили бы столь девственную наивность. Однако, на человеческую расу обратили внимание только сейчас, через сорок шесть лет. Наверное, Рота и его враги тогда посчитали смертных совершенно бесполезными. Если сравнивать, то мы с вами тоже не видим особого смысла в существовании бабочек-однодневок, они нам безразличны. Человек живущий семьдесят-восемьдесят лет с точки зрения таких бабочек — бессмертен. Но в то же время у бабочки есть своя, насыщенная событиями и приключениями жизнь. Продолжающаяся всего один день…

— И что ты хочешь этим сказать? — не понял киммериец.

— Собери тысячу раз по тысячу тысяч бабочек и прикажи им атаковать дом твоего врага, — бесстрастно сказал Эйнар. — Они погребут его под своей тяжестью. Теперь ясно?

— Ясно, — почесал в затылке Конан. — И что нам теперь делать?

— Да ничего. Ни-че-го, соображаешь? Знаешь, почему? Потому, что нам известен ход дальнейшей истории. Мы знаем, что человек рано или поздно превратится в безраздельного хозяина этого мира. Что человеческий род выживет и станет расой королей, а элентари и Рота уйдут в небытие. Не нужно вмешиваться в здешние дела и наводить справедливость в том виде, в каком ее понимает человек, рожденный много тысяч лет спустя… Мы здесь — чужие. Гости. Не будем указывать хозяевам дома, как поступать.

— Согласен. Но что нам делать прямо сейчас?

Молчание. Никто не сумел предложить ничего толкового.

— Давайте немного попутешествуем вместе с Дарвингами? — неуверенно сказал Гвай. — Времени у нас предостаточно, а кроме того мне хочется взглянуть на то, что происходит здесь, в прошлом. Ничего подобного мы больше никогда не увидим, а потом будем рассказывать сказки внукам! Я не верю, что нам грозит сколь-нибудь серьезная опасность. Рота и его наместники вроде бы относятся к людям доброжелательно, а на Бессмертных, даст Мирта, мы не нарвемся. Не знаю почему, но у меня нет никакого желания встречаться с элентари. Как только почувствуем неладное — вернемся к порталу и отправимся домой.

— Любопытство однажды сведет тебя в могилу, — невесело усмехнулся киммериец. — Ладно согласен. Эйнар, Асгерд, что скажете? Да и ты, Олем, тоже имеешь право голоса…

— Как скажет Гвай, так и сделаем, — немедленно ответила нордхеймская воительница. — Для меня закон — слово командира.

— Согласен, — коротко бросил Эйнар. — Интересно же!

— Я подчинюсь общему решению, — невозмутимо сказал барон Дортон. — Все-таки я обязан вам жизнью, достойные месьоры и прекрасная дама. Рассказать потом кому об этом приключении — не поверят!

— А ты на это даже не надейся, — рассмеялся варвар. — Я во многих переделках побывал, но чтоб такое!.. Всю жизнь помнить буду! Пошли к Индару? Скажем, что мы согласны проводить его племя до крепости, принадлежащей… ну все-таки, как зовут этого типа с широкой душой?

— Не помним! — хором ответили охотники.

* * *

…Дарвинги кочевали неспешно — племя никуда не торопилось, а потому за день проходило не более пяти лиг. И потом, тащить весь небогатый, но объемистый скарб на собственных плечах было утомительно, а прирученных лосей не хватало. Посему остаток дня охотники провели в разговорах с Индаром и его соплеменниками, сопровождая их в пешем строю — лошадей вели на чембурах.

К сожалению, Индар практически ничего не знал о том, что происходит в широком мире, а его единственное путешествие на Волчий остров (так именовалось «каменное становище» на Полуночи) оставалось главным приключением жизни. Попутно выяснилось, что Дарвинги на своем пути в Волчьему острову встретили «новых людей». Называются — «гномы». Гномы Индару не понравились — они устроили засеку в высоких холмах к югу отсюда и не хотели пускать людей в долину. Много ругались и почему-то называли друзей Ша «черными». Пришлось идти в обход и прятаться от людей из племени Гномов в лесах, которые те не любят. Тем более, что у Гномов было много железного оружия.

Удалось узнать, откуда у Индара появился альбов кинжал. Клинок подарили ему на Волчьем острове и сказали, что если он приведет к тамошнему вождю свое племя, то каждый получит по такому ножу. Урукиотобрали нож у Других после большой драки. Индар до сих пор не знает, кем считать альбов — человеком, или зверем.

Вождь не преминул осведомиться, почему племя Гвая (предводителя в Гвайнарде он распознал с первого взгляда) такое маленькое — четверо мужчин и всего одна женщина. Чья она жена? Вождя, или самого сильного мужчины (имелся в виду, разумеется, могучий киммериец). И почему самый сильный мужчина — не вождь? Говоря откровенно, подобные вопросы ставили Гвая в тупик и от предоставил право вести разговор языкастому Эйнару.

По пути Конан отметил для себя, что за такие прекрасные охотничьи угодья как здесь, любой хайборийский король не задумываясь отдал бы половину королевства — зверья в древних лесах было великое и непуганое множество. Дебри «Земли, Которая Лежит Посередине Мира» (так ее назвал Индар) могли запросто прокормить не одну сотню племен наподобие Дарвингов.

Дорог не было, только звериные тропки. Признаков цивилизации — никаких. Ни тебе живописных развалин, ни замков на вершинах холмов, ни путевых столбов. Хотя, Индар утверждал, будто к Полудню и Закату отсюда живут Другие, сиречь элентари, альбы, у которых вроде бы тоже есть каменные поселения, как на Волчьем острове. Зато на Полуночи (то есть на «севере») живет Великий Господин. Кто он? О нем разное говорят. Уруки и живые огни говорят, что он справедливый. Некоторые люди, например из племени Гномов, утверждают, будто Господин очень злой. Если это правда, то, наверное, Господин не женат. Чтобы он стал добрым, ему нужна хорошая жена и Индар хочет отдать Господину свою дочь, которая родилась вместе с наследником Ладаром в один день, шестнадцать солнечных кругов назад.

Услышав такое, Гвай выразительно глянул на Конана, а киммериец лишь незаметно покрутил пальцем у виска. Если Индар имел в виду самого Роту-Всадника, то подобная мысль звучала для пришельцев из грядущих эпох донельзя абсурдно. Однако, Индар был убийственно серьезен и сказал, что отправит Господину хорошие подарки — тогда он обязательно согласится принять в свой дом дочку человеческого вождя. Какие именно подарки? Красивые шкуры лесных кошек, вяленое мясо и корзинки с ягодами. Господину понравится.

Убедившись, что добиться от Индара более вразумительных речей невозможно, Эйнар перенес свое внимание на шамана. Ша вообще отказался разговаривать и на настырные расспросы броллайхэн не отвечал — будто вообще говорить разучился. Спрятался под своей маской и молчит. Урук относился к новым друзьям простодушных Дарвингов с явным подозрением, а почему — непонятно. Видимо, его насторожили лошади и шикарное оружие Ночных Стражей: у здешних людей ничего подобного не было, да и быть не могло.

— Давайте подведем итоги, — размышлял вслух Эйнар, не забыв перейти с «Изначального» наречия, на бритунийских язык. Эти разговоры для ушей Дарвингов, а уж тем более Ша, не предназначались. — В данном мире существуют две развитые цивилизации, два враждующих между собой сообщества. На Полуночи обосновался, предположительно, знаменитый Рота-Всадник. На Полудне и Закате обитают Бессмертные. Альбов пока оставим в покое, они нам малоинтересны по причине непостижимого для человека образа мыслей. Но вот Рота… Признаться, я поражен.

— Чем же? — вопросил киммериец.

— Изначально предполагается, что Рота — темное и злое божество. Эдакий кошмарный монстр, тиранящий и угнетающий свободные народы нашего мира. Создатель множества чудовищ, которых нам, как Ночным Стражам, следует безжалостно истреблять в соответствии с законами Гильдии. Мало того — Рота создал разумные расы уруков, троллей и прочих неприятных существ, для того, чтобы вести войну с прекрасными и добрыми альбами…

— Один момент, — перебил Гвай. — А что он с Бессмертными-то не поделил? Не знаешь?

— Без малейшего понятия, — отрекся Эйнар. — Я, конечно, тоже бессмертен, но впервые воплотился в материальное тело уже после эпохи Всадника. Так вот, к чему я веду: ответьте мне, отчего это кровавое чудовище никак не проявляет свою сказочную злобность? По крайней мере, в отношении людей? Как и всякому уважающему себя злодею, Роте положено было вырезать племя Дарвингов на корню или устроить жуткое жертвоприношение Темным Силам с завываниями и шаманскими плясками при свете магических факелов? Мы предположили, что насчет человеческого рода у него есть отдаленные и далеко не самые бескорыстные планы, но ведь Рота мог посчитать человека новым соперником и быстро его уничтожить. Это не составило бы для его воинства никакого труда. Уруков много, они верные слуги Господина, отлично вооружены… Но нет! Летописный злыдень берет напрочь бесполезных людей, еще не вышедших из дремуче-первобытного состояния, под свою опеку. Почему?

— Мы про это уже говорили, — напомнила Асгерд. — Помнишь твой же пример с бабочками-однодневками?

— Я не спросил «зачем Рота так поступает?». Я спросил «почему»? Я бы на его месте удовлетворился подданными-уруками, своими собственными созданиями, безоговорочно преданными Повелителю. А от людей можно ждать чего угодно — помните митрианский постулат о свободе воли? Нелогично. Не тянет Рота на злого бога. Наш родимый Сет-Змееног так не поступил бы.

— Или мы чего-то не понимаем, или дошедшие до нашего времени легенды неточны, — заключил киммериец. — В конце концов, историю пишут победители, а победителями Роты являлись альбы и их боги. Да и само имя «Рота» наверняка было выдумано значительно позже. Здесь его так никто не называл. По крайней мере, пока. Будем разбираться, мне самому стало интересно.

На этой мысли разговор и прервался — вечерело, и Индар решил искать поляну для ночевки.

На парившую в небесах летучую мышь никто внимания не обращал — она кружила слишком высоко и крылатого монстра могли рассмотреть с земли только самые зоркие…

* * *

Ночь, звезды, костер, красное вино и сочная оленина. Что может быть прекраснее?

Рэльгонн явился глубоко за полночь, его уж и ждать перестали. Благовоспитанный упырь немедленно извинился и объяснил свое опоздание тем, что во-первых, в «этой» Хайбории ночь наступает позже, чем в «той», и каттакан рисковал получить солнечные ожоги. Во-вторых, Рэльгонн еще умудрился внимательно осмотреть здешние окрестности и теперь готов дать уважаемым Ночным Стражам полный отчет о своих похождениях. Но сначала господа охотники поведают, что с ними происходило сегодня днем.

От внимания Дарвингов не ускользнуло прибытие нового чужака, который, вдобавок, появился рядом с костром Гвая из ничего, из пустоты. Индар подошел, поздоровался, спросил как это у «друга друзей» получается вываливаться из ниоткуда, и не получив внятного ответа отправился спать. Видимо, посчитал упыря «человеком», а не человекоподобным «зверем».

— …Все, что вы мне поведали — крайне любопытно, — покачал головой Рэльгонн после подробного рассказа Гвайнарда и Эйнара. — И знаете почему? История Дарвингов никак не укладывается в мои понятия о структуре и развитии Вселенной. Что значит — «они просто проснулись»? Цивилизация каттаканов не знает слов «проснулись» или «были сотворены» по отношению к разумным существам, коими люди, несомненно, являются. Вы, разумеется, не имеете ровным счетом никакого представления об эволюции — в просторечии, о законах развития мира и жизни. Такого просто не бывает!

— И этот туда же… — вздохнул Конан. — Если сегодня кто-нибудь еще хоть один раз повторит эту фразу — я за себя не отвечаю! Рэльгонн, я всегда считал тебя разумным человеком — в смысле, вампиром, — но Дарвингам тебе придется поверить. У нас нет доказательств, однако слова Индара настолько искренни… Он просто не умеет обманывать.

— Бред, — убежденно воскликнул упырь. — Как вы говорите — бред сивой кобылы! Ну не верю я в такие вот «пробуждения»! Жизнь, зародившись в одной из небесных Сфер, проходит по длинной лестнице развития. Очень длинной. Какая, к демонам зеленым, «песня сотворения», последние аккорды которой якобы слышит Эйнар? Да быть не может!

— А в богов ты веришь? — осведомился Гвай. — В наших, хайборийских богов? Веришь ведь! И знаешь о их существовании! Почему бы не поверить и Дарвингам вкупе с Эйнаром?

— Ваши Мирта, Бел или Сет — объяснимы. Иная форма существования, энергетический разум, в теории такое возможно… Но одномоментное сотворение целой разумной расы? Признаться, я в замешательстве. Заметьте, этим вашим Дарвингам, да и прочим племенам людей, изначально были заложены в головы необходимые знания — у них ведь не было мамочек, способных позаботиться о новорожденных бородатых мужиках? Дарвинги изначально должны были знать то, чего не знает ни единый новорожденный, будь он человеческим ребенком, маленьким каттаканчиком или гоблиненком: как добывать пищу, как охотиться, как делать ткани или одежду, как детей рожать, наконец!

— Ну, тут невелика наука, — хохотнул Конан. — Дурное дело нехитрое. Давай поговорим серьезно: допустим, я склонен поверить тебе, а не Индару. Какие у тебя есть предположения о появлении в нашем мире человека? С твоей точки зрения? С точки зрения не киммерийского варвара, а многоученого упыря?

— Не знаю, — развел руками Рэльгонн. Длинные ногти на пальцах каттакана сверкнули в свете костра. — Это необъяснимо! Вмешательство иной высокоразвитой цивилизации, забросившей сюда человека, предварительно лишив его частиц воспоминаний о прошлом, но оставившей в памяти основные навыки, которые позволят выжить? Чепуха, кому нужны такие эксперименты! И дорого, и бессмысленно! Говорю как знаток! Я уже рассказывал, что наша раса может путешествовать меж звезд на небесных лодках, мы обладаем огромными возможностями, но во времена, когда я жил дома, никому из наших ученых мужей и в голову не могла придти столь идиотическая мысль: заселять разумными тварями необжитые миры. Каждая Сфера должна развиваться так, как ей предписано изначально.

— Предписано — кем? — Гвай поймал упыря на слове.

— Э-э… Не знаю. Допустим, законами природы.

— Тогда скажи, кто написал эти законы?

— Сама природа, в процессе развития.

— А кто создал природу?

Рэльгонн задумался. Ответил, помявшись:

— Во многих мирах… Нет, не во многих. Во всех мирах, которые в прошлом посещали каттаканы и где есть разумная жизнь, бытует легенда о некоем всеобъемлющем сверхразуме. У вас он именуется «Богом Единым, Отцом Богов». Такое единообразие мнений наводит на размышления. Но доказательств Его реального существования мы так и не получили. Никаких.

— Тебе, как и Гваю, надо все потрогать своими руками, — саркастично усмехнулась Асгерд.

— Боюсь, Бог Единый не разрешит какому-то провинциальному вампиру трогать его руками, — весело фыркнул киммериец. — Послушайте, мы опять углубились в дебри никому не нужной философии. Мне уже чудится, будто здесь не таинственный древний мир, а собрание ученых магистров в Тарантийской Обители Мудрости, решивших обсудить секреты мироустройства. Вернемся с небес на землю. Рэльгонн, что ты успел разнюхать перед тем, как прилетел к нам?

— Ладно, слушайте. В восемнадцати лигах к полуночи, на острове посреди реки, действительно стоит огромная крепость, населенная весьма необычными тварями, совершенно никак не относящиеся к роду человеческому…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В которой Конан с друзьями прибывает на Волчий остров, видит огромную крепость и знакомится с ее хозяином

Рэльгонн, как и всегда, был в безукоризнен своих выкладках. Он дал точные указания на местонахождение искомой крепости, каковая стояла на Волчьем острове, выраставшем из волн полноводной реки, текущей с Полуночного восхода на Полуденный закат.

Холмы в этих местах стали значительно выше, а их склоны — круче. Теперь всхолмья больше напоминали невысокие горы, которые зажимали в своих тисках речную долину. Вулканы, остававшиеся весьма отдаленными, по-прежнему коптили небеса, а ночью создавали на горизонте тревожное желто-багровое зарево.

Дарвинги, сопровождаемые Ночными Стражами, вышли на берег реки на четвертые сутки, считая от появления охотников в Мире Древнем. Нельзя было сказать, что минувшие дни были омрачены какими-либо дурными событиями, однако странностей хватало с избытком — взять хотя бы самую первую ночевку…

* * *

Упырь, как существо донельзя прагматичное, с самого начала посоветовал Гваю и его друзьям не рисковать. В конце концов, законы «этой» Хайбории должны весьма существенно отличаться от тех, что приняты тысячелетия спустя. Здесь все другое! Человеческое сообщество пока не властно над своей судьбой — людьми управляют более старшие и могучие расы. Может быть господа охотники, посмотрев за прошедший день на окружающий мир и слегка удовлетворив свое неуемное любопытство, вернутся назад, домой? А если уж им так интересно узнать, что же на самом деле происходит в Мире Древнем, то Рэльгонн готов при помощи своих дяди и брата, пока оставшихся в Бритунии, тщательно разведать для Ночных Стражей все особенности здешнего бытия…

Гвай и Конан отказались сразу, а киммериец сказал, что никто никого не неволит: если Асгерд, Эйнар и барон Олем не хотят оставаться «здесь», пусть они подождут командира отряда и варвара «там». Путешествие к Волчьему острову и обратно займет не более десяти дней, портал в горах будет действовать еще несколько лун, а значит у обоих любителей экзотики нет никакого риска остаться в Мире Древнем навсегда. Как, устраивает такое решение?

Броллайхэн, Асгерд и Олем немедленно обиделись, и заявили, что друзей бросать не собираются, а Рэльгонн — просто перестраховщик. Здесь безопасно, разные разумные расы относятся друг ко другу вполне благожелательно, а на Волчьем острове Дарвингов должен ожидать если ж не радушный, то по крайней мере вполне достойный прием. Мы немножко посмотрим на тутошние чудеса — и сразу домой. Хорошо?

— Воля ваша, — с деланным безразличием пожал плечами упырь. — Теоретически, если с вами произойдет что-то скверное — например, посадят в темницу или попадетесь в плен к недоброжелателям — я смогу вас вытащить из неприятностей, прыгнув через Ничто. Но только ночью, сами понимаете. А вот если вы нарветесь на очень серьезные проблемы, если вашим жизням будет угрожать реальная опасность, когда меня или моих родичей не окажется рядом… Тогда не обессудьте.

— С реальной опасностью как-нибудь справимся, — ответил Конан, похлопав ладонью по ножнам клинка. — Кроме того, у нас есть Эйнар, владеющий волшебством Равновесия и способный сбрасывать телесный облик. Не беспокойся, Рэль, ничего с нами не случится.

— Правда? — скривился вампир, показав из-под верхней губы ряд кошмарных конических зубов. — А вот этот прелестный зверек относится к разряду реальной опасности, или нет? Как по вашему?

Ночные Стражи моментально повернулись в ту сторону, куда смотрел желтоглазый Рэльгонн.

…Сейчас, когда зашла луна, наступили самые темные предрассветные ночные часы. Из всех костров на стоянке Дарвингов ярко пылал только костер, возле которого устроились Ночные Стражи — остальные люди, не обремененные предрассудками цивилизации и глубокими философическими мыслями, отдыхали возле тлеющих угольков. Как заметил Конан, охрану Индар не выставил — вождь даже не подозревал о такой вещи, как «стража». Дарвинги были уверены — другие «люди» на них не нападут, а дикие звери подходить к огню побоятся.

Не побоялись, однако…

У самого края поляны, в черной тени деревьев, стояло чудовище. Охотники видели его силуэт довольно отчетливо — на густую шкуру четвероногого монстра падал отсвет их костра. Это был волк. Вернее, не совсем волк — ни единый волчара из Хайборийских лесов не вырастает до размеров откормленного быка и не обладает густейшей черной шерстью, с серебряными нитями, отражающими свет. Морда на волчью не похожа — скорее, собачья, с висящими губами и коротким носом. Дыхание тяжелое, из клыкастой пасти на предутреннем холодке вырывается густой пар. Киммериец даже ощутил запах чудища — оно пахло вовсе не псиной и не шерстью, а почему-то металлом и дымом кузни. Крайне необычный запах для животного, пускай даже и очень большого.

— Эт-то что еще за явление? — прошептал Гвай, не отводя взгляда от неподвижной тени, замершей не более чем в полусотне шагов от стоянки Дарвингов. Судя по позе волка, нападать он не собирался — просто стоял и смотрел. Лошади Ночных Стражей начали беспокойно пофыркивать, чувствовали близкое присутствие хищника. Или — не-хищника, а некоей потусторонней силы, заключенной в волчье тело?

— Это — воплощенный дух, — немедленно отозвался побледневший Эйнар. — Он мне родствен, порожден природой… И значительно сильнее меня.

— Такой же броллайхэн, как и ты, только — древний? — тихонько спросил Конан, опасаясь спугнуть или спровоцировать зверя. — Если вы происходите из одного рода — сможете договориться.

— Не думаю, — медленно ответил Эйнар. — Он — Перворожденный, самый первый. Как Дарвинги являются изначальными людьми, так он — является одним из первых Духов Природы. Я не могу проникнуть в его мысль и заставить ответить на мои призывы. Он меня не понимает… Боги, только не это!

Смысл эйнаровского восклицания был вполне понятен. Один из Дарвингов, видимо поднявшись ото сна по естественной надобности, заприметил посетившую стоянку племени мохнатую чуду. Дальнейшие его действия были вполне предсказуемы, тем более, что Конан и прочие Ночные Стражи отлично знали принятое у ходивших под рукой Индара людей разделение всех живых существ на «человека» и «зверя». Дарвинг, не долго думая, ухватил воткнутое в землю копье с кремневым наконечником, дико заорал и бросился в бой. Размеры животного человека не волновали.

Далее события начали разворачиваться с неимоверной быстротой. Паники среди Дарвингов не поднялось, но практически все повскакивали на ноги и схватились за свое примитивное оружие.

…Копье вонзилось волчаре в лапу, но зверь, который мог запросто разорвать человека на тысячу мелких кусочков, не стал использовать зубы или когти. Он просто стряхнул копье (Конану показалось, что острие лишь слегка оцарапало волка, с трудом пробив густую шерсть), а затем этой же лапой оттолкнул замешкавшегося на мгновение Дарвинга. Оттолкнул вроде бы легонько, однако человека отбросило в сторону не меньше, чем на десять шагов и он остался неподвижно лежать в траве.

— С вашего позволения… — скрипнул Рэльгонн и мгновенно «переместился» через Ничто к пострадавшему. Конан и остальные охотники ринулись за ним. Дарвинги в это время окружали волка, так и оставшегося стоять возле деревьев.

— Что? — выдохнул киммериец, первым нагнавший упыря. — Живой?

— Какое там… — покачал головой каттакан. — Такой удар! Хребет сломан. Мгновенная смерть. Слушайте, может быть мы уберемся отсюда подобру-поздорову? Мне этот волк очень не нравится, будь он хоть сотню раз Духом Природы!

Дарвинги-мужчины, охотники, тем временем выстроились полукругом, защищая себя от возможного нападения вытянутыми копьями. Возможно, они и рванулись бы в самоубийственную атаку, но помешал шаман. Урук резво выбежал вперед, встав между людьми и черным монстром, выкрикнул нечто вроде «Кхаркхарот азду гхаши» (волк отступил на шаг) и повернувшись к людям пролаял:

— Отойдите! Индар, отведи своих подальше! Он вернет вам Гадара!

— Что за чепуха? — озадачился Гвай. — А ну, други, за мной! За деревья!

Последний возглас был вызван тем, что волчара медленно зашагал к трупу человека, которого, видимо, и звали Гадаром. Видя приближающуюся тушу чудовища даже Конан посчитал, что отступление в данной ситуации является куда большей доблестью, нежели нападение. Уложить волка без огромных потерь не смог бы и отлично обученный легион немедийской панцирной пехоты. Уж больно велик да могуч!

— Я не верю в это, — упырь вполне человеческим жестом протер глаза. — Нет, я не верю в это! Такого…

— …не бывает, — своевременно подхватил Эйнар. — И все-таки это есть. Но каким образом?!

Волк подошел к мертвому телу, шумно его обнюхал, тронул лапой и тотчас отскочил. Мелькнула розовая искра.

Человек вскочил на ноги и тотчас шарахнулся в сторону — монстр стоял слишком близко.

Волк, оглядев бывшего мертвеца поблескивающими багрецом глазами, преспокойно развернулся и лениво затрусил в глубину чащобы. Только палые ветки хрустели под толстыми лапищами.

И снова на Дарвингов происшедшее не произвело никакого особенного впечатления. Ну, воскресили, и дальше что? С кем такого не бывает? Пойдем спать, завтра дорога тяжелая предстоит!

Рэльгонн немедленно упросил недовольного ночным подъемом Индара позволить осмотреть родственничка вождя, так неожиданно прогулявшегося в царство теней и обратно. Индар пробасил:

— А чего на него смотреть? Но если хочешь — гляди…

И с тем вождь отправился вкушать сон. Упырь, оглядев Гадара сверху донизу и даже использовав одну из своих магических шкатулок, каковую на краткое время закрепил на руке человека, вернулся к костру Ночных Стражей в полном недоумении.

— Как там наш зомби поживает? — непринужденно поинтересовался киммериец. — Он точно жив? Это, часом, не некромантия какая-нибудь?

— Нет, не некромантия, — ответствовал Рэльгонн. — Живехонек, как и все мы. А был — мертвее мертвого. Не дышал, сердце не билось. Каково, а?

— Ты у нас здесь самый умный, значит обязан дать разъяснение, — заявил Гвай. — Что о таких случаях говорить твоя многомудрая каттаканская наука?

— Дело произошло слишком быстро, — задумчиво сказал Рэльгонн. — Человека, скончавшегося только что, иногда можно вернуть к жизни. Но у Гадара была сломана шея, а сейчас кости срослись. За несколько мгновений. Необъяснимо!

— Древняя магия, нам неизвестная? — предположила Асгерд.

— Не все чудеса в этом мире объясняются магией, — упырь покачал головой. — Заключенную в смертную плоть человеческую душу, покинувшую тело, вернуть обратно невозможно. Конан, ты, вроде бы, приводил пример с зомби? Ничего похожего — Гадар и сейчас, после столь чудесного воскрешения, обладает своей собственной, изначальной душой. А все «живые мертвецы» наподобие зомби, брукс или иранистанских гулей являют собой всего лишь мертвые тела, в которых вселяются злые духи из Черной Бездны. Я в тупике.

— Да мы из этого тупика уже несколько дней не вылезаем, — проворчал Конан. — Вот что мы сделаем. Я стою на страже первые два колокола, меня сменит Эйнар, под утро разбудим тебя, Олем. Вашей баронской милости пора привыкать к полной опасностей и лишений походной жизни. Сторожить придется обязательно — мало ли, появятся новые визитеры, куда менее безобидные, чем виденный нами черненький волчок… Беспечность Дарвингов меня поражает до глубины души — завтра же переговорю с Индаром и заставлю его выставлять охрану на ночь. Нужно же этих людей научить хотя бы азам ратного искусства?

— Не пойму, — вздохнул Гвай. — Но, если хочешь, попробуй. Действительно, давайте на боковую. Один Митра знает, что нас может ожидать впереди…

— Митра? — Рэльгонн ухмыльнулся. — Мой дорогой Гвайнард, а ты уверен в том, что Митра уже родился? Возможно, бога с таким именем в эти времена вообще не существует. Всего вам хорошего, месьоры. Я приду следующей ночью.

Рэльгонн исчез, оставив Ночных Стражей гадать над его последними словами. Конан, между прочим, вполне допускал, что время человеческих богов пока не пришло, но убедить себя в этом никак не мог. Если в Мире Древнем есть люди, значит и боги у них должны быть!

Загадка, право…

* * *

Следующим днем в округе царила сущая благодать. Птички-цветочки-бабочки, безобидные дикие звери наподобие ланей или лисиц выбегали прямо на дорогу перед шествующим к Волчьему острову племенем Индара, монстры не появлялись, за исключением здоровенной летучей мыши, однажды снизившейся настолько, что ее углядел внимательный Конан. Затем мышь вновь поднялась под облака и более людей не беспокоила.

Ближе к вечеру, однако, случилось непонятное. Прямиком перед Ночными стражами на тропу из кустов выскочил волк. Не такой здоровенный как ночью, конечно, но тоже отнюдь не карлик — в холке он был Конану почти по подбородок, а варвар являлся человеком вполне высокорослым.

Шкура волка почему-то была не серой, а буроватой, словно у медведя во время линьки. Морда — противнейшая. Киммериец и Гвай тут же потянулись за мечами, но их остановил возглас шедшего рядом урука. Ша перекинулся парой быстрых слов с Индаром, потом запросто подошел к зверюге, запрыгнул к ней на спину, вцепился пальцами в густую шерсть на загривке, поддал шпор пятками железных башмаков и волк, взяв с места в галоп, сгинул в зарослях вместе со своим необычным всадником.

— Поехал к своему вождю, — объяснил Индар. — Ша нужен в своем становище, так он сказал. Чего стоите? Пошли! Нас ждут.

— Ор-ригинально, — с горловым раскатом буркнул Гвай. — Уруки ездят на волках, люди — на лосях… Одни мы как белые вороны — на лошадях.

— Вороны на лошадях не ездят, они летают, — рассмеялась Асгерд. — Хотя, зверь, на котором ускакал шаман мне показался необычным. По-моему, он из той же породы, что и черная чуда, приходившая ночью. Только помельче. И шкура другая — коричневая. В наши времена таких волков не встречается, мы бы знали.

— То не волки, то — волколаки, — встрял сынок вождя, Ладар, по простоте душевной подслушивавший разговор Ночных Стражей. — Так этих зверей Ша называл. Вроде, они в человека умеют перекидываться. Только не в такого, как мы, а в урука.

— Час от часу не легче, — киммериец сплюнул, услышав, как Ладар в очередной раз назвал гоблина «человеком». — Оборотни? Родственники племени Карающей Длани, которое обитает у нас, в Пограничном королевстве? Нет, не похоже — хайборийские оборотни превращаются в самых обыкновенных серых волков. А эти — страхолюдины, каких поискать. И здоровые больно.

— В крепости разберемся, — махнул рукой Гвай. — Видимо, Волчий остров является одним из форпостов, охраняющих подходы к резиденции Роты-Всадника на полуночи. Наподобие фортов в Аквилонии, на Черной реке, построенных для защиты от пиктов.

— Возможно, возможно… — процедил Конан. — Если здесь и вправду идет нескончаемая война между Бессмертными и Полуночной Твердыней, меры к обороне следует принять обязательно. А для верности — заселить эти земли союзниками, сиречь собрать побольше людских племен и подарить им земли вокруг крепости. Зачем рисковать своим войском набранном из гоблинов, когда можно подставить под удар людей?

— Конан, не начинай сначала! — простонал Эйнар. — Эту тему мы уже обсуждали!

— И все равно, мне совершенно не нравится то, что люди по собственной доброй вое стали союзниками уруков или монстров, наподобие Пламенного Бича. Неправильно это! Противоестественно!

— Не лезь сюда со своими законами и представлениями о «естественности», — оборвал варвара Гвайнард. — Относись ко всему происходящему спокойно. Так, словно ты попал в сказку. Законы сказки много допускают.

— Ага, многое, — саркастично покивал киммериец. — Вот интересно, могут ли у человеческой женщины быть дети от урука? А равно, и наоборот? Если уж мы в сказке?

— Ф-фу… — Асгерд сморщила нос. — Конан, если ты хочешь попробовать, тебя никто останавливать не будет, а я — особенно! Найдешь себе на Волчьем острове какую-нибудь урчиху посимпатичнее, и вперед! Проверяй! Но, пожалуйста, сделай так, чтобы я этого не видела.

— В таких делах я предпочитаю романтическое уединение, — оскалился в ответ варвар. — Ладно, оставим… Постойте-ка! Гляньте под ноги, это что такое по-вашему?

Охотники послушно уставились на мягкую землю. Отпечатки копыт. Лошадиных. С подковой. Один наиболее четкий след позволял различить, что на подкове стояло клеймо в виде восьмилучевой звезды.

— Символ Бессмертных, альбов, элентари, — присвистнул Гвай. — Я видел такие в Рудне, когда был в гостях у Рэльгонна — он ведь живет в древней альбийской крепости. Отпечаток совсем свежий, оставлен не позже предыдущей ночи. Значит, элентари тоже шляются неподалеку! Вот теперь будьте вдвойне внимательны — Бессмертные не станут церемониться с союзниками Роты, коими Дарвинги, несомненно, теперь являются. Держите оружие под рукой!

Гвайнард, однако, ошибся. Следующей же ночью походный лагерь племени почтил своим вниманием очередной необычный визитер. Точнее — двое.

Дежурил у костра Конан, прочие охотники, уставшие за день, спали. Дарвинги, отужинав, готовились к ночлегу — Индар, кстати, так и не внял рекомендациям Конана, настоятельно советовавшего выставить хотя бы трех-четырех сторожей, способных поднять сородичей ото сна в момент опасности. Повтори только, что людям в этих лесах ничего не грозит. Киммериец втихомолку обругал вождя разными нехорошими словами, но уяснив, что настаивать бесполезно, больше к Индару с советами не приставал.

— Опять чудеса в решете, — Конан, завидев среди стволов деревьев непонятное голубоватое свечение, вскочил и толкнул носком сапога завернувшегося в попону Гвая. — Подъем! Очередные гости!

— Чего? — заспанный Гвайнард приподнялся на локте и осоловело осмотрел стоянку. — Митра Всеблагой, да что такого на этот раз случилось?

— Всадники, — шикнул киммериец. — Прислушайся. Или я никогда не слышал перестука лошадиных копыт, или мне мерещится. И фонарь этот странный…

Дальше — как в сказке. То есть, в легенде. В легенде про альбов.

Два всадника, оба, разумеется, на белых конях. Вид — величественный до отвращения. Сбруя и седла богатые, с золотой и серебряной отделкой. На поводьях закреплены непонятные склянки, наполненные светящейся жидкостью — именно их Конан и принял за фонари. На альбах светлая одежда, поверх нее шикарнейшие кольчуги из смахивающего на серебро металла. Голубые плащи, с вышитой восьмилучевой звездой.

— Гм… — кашлянул киммериец. — Гвай, они как — мальчики или девочки? Не разберу по лицам.

— Может, они еще не определились? — вяло пошутил Гвайнард. — Пойдем посмотрим поближе.

И действительно, физиономии обоих гостей Дарвингов никак не отражали их принадлежности к полу, будь он «прекрасным» или «сильным». Да, рожи смазливые, никто не спорит, выражение на лицах эдакое возвышенно-просветленное и чуток высокомерное — по крайней мере на обступивших всадников людей альбы взирали не без видимой брезгливости. Конан отлично их понимал — выглядели подданные Индара ахово, дикари дикарями!

Впрочем, правила вежливости альбам были известны не хуже, чем Конану или Гваю. Спрыгнув с седел они безошибочно определили, кто здесь вождь и представились. Конан заметил по себя, что главный альб все-таки был «мальчиком». Именовали его длинно, так что киммериец с первого раза и не запомнил, но потом выяснилось, что столь пышное наименование простаки-Дарвинги произнести не могут, и альб согласился чтоб его звали совсем коротко — Финарато.

Индар вздохнул, но долг гостеприимства был выше усталости. Гостей пригласили к шатру вождя. Гвай с Конаном встали в сторонке, решив послушать, о чем пойдет речь.

— …Хотя мне и без лишних слов все ясно, — хмыкнул Гвай. — Будут переманивать на свою сторону.

— Тихо, дай послушать…

Гвайнард оказался прав всего лишь наполовину. Говорил Финарато. Второй альб каменно молчал, видимо был всего лишь телохранителем своего господина — это было заметно по более простеньким доспеху и одежде. Финарато, даже не осведомившись о здоровье Индара, его жены и детей и об удаче в охоте, незамедлительно завел разговор с вождем и его ближайшими родственниками о мироустройстве — ни больше ни меньше.

Дарвинги терпеливо слушали. А по мнению Конана альб нес совершеннейшую ахинею, которую было не понять даже цивилизованным людям из Хайбории, не то что Перворожденным людям Индара. Для начала обуянный просветительским пылом Финарато принялся рассказывать о Едином Творце по прозвищу Илу, но моментально встретил непонимание со стороны людей. Он пытался говорить простым языком, однако результаты все одно оставляли желать лучшего.

— В самом начале был только Илу, который жил в чертогах, в которых все было. А потом он решил сотворить…

— То есть как сотворить? — перебил альба Индар. — Что сотворить? У него же там все было!

Данный вопрос немедленно завел повествование в тупик.

— Ладно, сотворил и сотворил, — Гвай, не удержавшись вмешался. — Ты, Финарато, лучше про войну давай. Кто здесь с кем воюет и почему?

До войны дело так и не дошло. Финарато упрямо завел прежнюю песню. Творение, высшие духи, которых можно назвать богами, а лучше «Силами Мира», про музыку сотворения, про внесенный в нее диссонанс и так далее… Дарвинги запутывались все больше. Окончательно бедного Финарато добил вопрос, последовавший после его рассказа о неких волшебных фонарях, которые до появления Солнца и Луны были установлены Силами Мира для освещения здешних земель:

— И тогда, чтобы земля видела божественный свет, Силы поставили на земле два светильника…

— Два — чего? — невинно поинтересовался сын вождя.

— Ну… — альб замялся, подыскивая нужные слова. — Словом, они разожгли два костра.

— Каких костра? — переспросил Индар. — Из чего они их сложили? Ты же сказал, луны и солнца не было. А в темноте деревья не растут, это даже дети знают.

— Отец, зачем такое спрашивать? — совершенно серьезно сказал тут Ладар. — Из кизяка те костры были, правда ведь?..

Конан зажал себе рот ладонью, чтоб не осквернить беседу совершенно ненужным смехом.

Говорили еще долго — киммериец и Гвай замаялись слушать. От Финарато последовали длинные и мутные объяснения о Черном Властелине (тут впервые было упомянуто имя Роты), который что-то там украл у альбов, и альбы обязаны это «что-то» вернуть, прежде победив самого Роту. Уворованные зловредным Всадником Полуночи вещи Финарато называл «Камнями» — стало ясно, что именно они и стали причиной всех здешних раздоров. Если же люди помогут их вернуть, то им клятвенно обещается вечная дружба со стороны альбов.

Тут Индар не выдержал:

— Тю! Убивать друг друга из-за камушков! Ладар, а ну подойди!

Вождь прошептал на ухо сыну несколько слов, тот ненадолго скрылся в темноте и вскоре приволок к костру три увесистых гранитных булыжника.

— Вот, — Индар взял камни и положил их у ног Финарато. — Возьми эти камни взамен. Нам не жалко. Бери.

Альб воздел очи горе и сразу начал плести очередную байку о вечном свете и великой волшебной силе, заключенной в похищенных камнях, однако Индару все это изрядно поднадоело.

— Вечный свет? — переспросил вождь. — Вон посмотри, луна со звездочками светят. А утром солнце взойдет. Зачем вам еще света? Нам, например, хватает. А ночью вообще должно быть темно, чтоб спать можно было. На солнце не особенно поспишь, свет глаза режет.

— Ай да Индар! — сказал киммерийцу Гвай. — Красиво он его уделал! Кажется я понимаю, о чем идет речь. Существует очень старая и мутная легенда о «Трех и Семи». Три и семь магических кристаллов, которые поддерживают бытие мира, не дают ему разрушиться. Они, якобы, были созданы в самые незапамятные времена то ли Ротой, то ли его собратьями-богами и объединялись в единую цепь. Причем каждый из кристаллов отвечал за определенную стихию или расу. Не помню точно…

— Книжек надо было больше читать, — усмехнулся Конан. — Какая нам разница? Тьфу! Оказывается тут все друг друга режут и душат из-за спора о каких-то кристаллах! Всегда говорил, что магия — зло.

Тем временем глубокомысленная беседа окончилась. Финарато мягко, но настоятельно посоветовал Дарвингам идти на Закат, в его земли, где они получат свои уделы, причем совершенно безвозмездно. И уж ни в коем случае людям не следует ходить к прихвостням Владыки Полуночи, где их ожидает смерть и рабство.

Индар немедленно спросил, что такое «рабство».

Альбы, несолоно хлебавши, уехали. Выражения их лиц надо было видеть — складывалось впечатление, что они побывали в приюте для умалишенных. Впрочем, если уж Конан сотоварищи с трудом понимали образ мыслей Дарвингов, то возвышенные и мудрые Бессмертные наверняка сочли Перворожденных людей неким подобием говорящих обезьян без единого проблеска настоящей мысли.

— Правильно Ша говорил — они не люди, — развел руками Индар, глядя вслед удаляющимся альбам. — Люди всегда друг друга понимают.

— Значит, ты не понял, что рассказывал Финарато? — не удержался Конан.

— Немного понял, — с гордостью сказал Индар. — Сначала был Единый, который нашел себе жену по прозвищу Илу и прижил с ней старшего сына Роту, а потом еще много детей, которых называл «Силами». Наверное, и впрямь сильными были, потому, что они построили весь мир. Потом они разложили два больших костра и им стало нечего делать. Но старший сын быстро придумал, как не скучать — он стал все ломать. Тут и другим дело нашлось — ходить, чинить. Финарато говорил, что Рота был не прав. Почему — непонятно. Все ведь при деле, никто на траве не лежит, пузо не чешет? Заблудился я в словесах этого Финарато.

— Почему, — продолжал наседать киммериец, хотя сам отлично знал ответ.

— Спрашивал: что людям надо, чего хотят? Знамо дело, ага. Хотим чтоб люди были толстые, комары дохлые, пастбища тучные и чтоб дичь в лесу не переводилась. Зачем нам другой свет, кроме солнца и луны?

— Ясно, — вздохнул Гвай и тронул Конана за плечо. — Пошли к нашему костру. Скоро Рэльгонн должен появиться, расскажем ему обо всем. То-то смеху будет!

* * *

— Ну знаете ли… — изумленно выдохнула Асгерд. — Вот теперь я начала задумываться, где же настоящая цивилизация — у нас в Хайбории или тут? Потрясающе!

Гвай коротко процедил «Н-да…», Конан покачал головой, Эйнар присвистнул, в барон Олем замер с открытым ртом. Достопочтенные Ночные Стражи воочию узрели Волчий остров.

Вроде бы ничего необычного — река как река, остров как остров, впереди скалистые хребты, покрытые лесами, еще дальше видны клубы вулканического пепла, постоянно выбрасываемые огнедышащими горами. В принципе, подобный пейзаж можно встретить и в Хайбории куда более поздних времен… Однако крепость, стоявшая посреди острова (а точнее, занимавшая почти всю его весьма немаленькую территорию) могла привести в состояние блаженного обалдения даже самого флегматичного человека.

Рядом с этим архитектурным монстром весьма немаленькие королевские замки Тарантии или Бельверуса показались бы обнесенными прохудившимся плетнем жалкими лачужками-мазанками под соломенными крышами.

Крепость была выстроена из невообразимо огромных каменных блоков, затем облицованный белыми мраморными плитами. Семь башен и донжон, причем последний был высотой едва ли не в одну пятую лиги — шпиль с неразличимым знаменем, казалось, уходил под самые облака. Мощные тумбы четырехугольных бастионов поднимались над водами реки локтей на семьдесят, на стенах замечались те, кого Дарвинги именовали «живыми огнями» — зоркий Конан насчитал не менее трех Пламенных Бичей, неторопливо прогуливавшихся по галереям. Ворота, находившиеся сразу за широким каменным мостом, переброшенным через реку, являли собой зрелище совершенно невообразимое — толстенные металлические створки, на взгляд повидавшего много различных крепостей киммерийца, открыть было просто невозможно, слишком тяжелые.

Одним словом, рядом с этой грандиозной цитаделью люди чувствовали себя сущими козявками. Узри крепость Волчьего Острова любой хайборийский архитектор — умер бы на месте от разрыва сердца.

— Человек не может такое построить, — уверенно сказал Гвай. — Не по силам!

— Точно, — согласился Конан. — Я бывал в Стигии, видел великие пирамиды Птейона, но и они не идут ни в какое сравнение с этим… Не знаю, как назвать.

— Строили альбы, вне всякого сомнения, — поддержал разговор Эйнар. — Очень типичная архитектура и украшения. Видите на башнях каменные звезды? А ромбовидные барельефы, видимо, являются гербами — нечто похожее есть и в Рудне. Только Рудна по сравнению с данный укреплением видится мне всего лишь скромной загородной виллой не слишком богатого альбийского вельможи.

Конан вспомнил, как выглядели развалины старой крепости на Полуночи Райдорского герцогства и целиком согласился с Эйнаром. Обиталище упырей-каттаканов не превосходило размерами обычный графский замок.

Дарвингов, вышедших из леса на берег реки неподалеку от моста, встречала целая делегация весьма примечательных личностей. Как ни странно, командовал встречающими самый обыкновенный человек в доспехе. Восседал он на гнедом коне, причем конь так же был защищен панцирем, отчего всадник и его скакун смахивали на ожившую оловянную игрушку-солдатика, коими забавляются дети хайборийских дворян. Зато остальные…

Конан поперхнулся, увидев, что закованного в латы человека сопровождают аж целых два Пламенных Бича, один другого страшнее, уже знакомый Ночным Стражам гигантский черный волк и два десятка уруков, вместе с которыми явился и шаман по имени Ша.

Вся эта теплая (в буквальном смысле данного слова, поскольку от Бичей так и пыхало огнем) компания остановилась возле башенки, охранявшей вход на мост и дождалась, пока неторопливые Дарвинги подойдут ближе. Всадник выехал вперед. Плмаенный Бичи и прочие обитатели крепости остались на месте.

— Приветствую Индара, моего сородича, — вполне учтиво сказал одоспешенный, моментом определив, кто является вождем. — Мое имя Даур, я командую людьми, вступившими в войско повелителя Сторожевой Башни. Мое племя пришло на Волчий остров девятнадцать солнечных кругов назад и стой поры мы живем здесь…

— Откуда ты знаешь мое имя? — озадачился Индар, но взглянув на подошедшего Ша, все понял. — Хорошо, Даур. Но Дарвинги не хотят идти в каменное становище. Мы привыкли к лесу. Хозяин здешних земель обещал нам показать место, где Дарвинги будут жить.

— Повелитель Артано исполнит свое обещание, — ответил Даур. — Вам придется перейти по мосту на другой берег реки, поскольку здесь — слишком опасно. Элентари не дремлют и мы постоянно ожидаем нападения. Ша покажет вам дорогу. Однако, почтенный Индар, в обмен на нашу защиту, ты должен будешь прислать в крепость десятерых сыновей вашего племени, чтобы мы научили их искусству ковать железо и обрабатывать камень. Вы ведь хотите иметь собственных мастеров, способных ковать хорошие ножи и наконечники для охотничьих стрел? Строить теплые жилища, чтобы дети и женщины не замерзали зимой?..

— Вот как происходит приобщение к благам цивилизации, — буркнул Эйнар. — Сначала наконечники для стрел, потом мечи с ятаганами… Все так, как мы ипредполагали!

Так или иначе, Индар согласился. А так как пройти на безопасный берег реки можно было только через остров (и через крепость) немногочисленное племя вместе со своими лосями двинулось по мосту к воротам цитадели.

— Э-э… Могу я попросить достойных гостей ненадолго задержаться? — окликнул Даур Ночных Стражей, которые, впрочем, отлично понимали что их незамедлительно отличат от Дарвингов и заинтересуются необычным обликом и вооружением.

— Мы хотели только осмотреть город, — несколько невпопад брякнул Гвай, направив своего коня к Дауру. А что еще прикажете говорить? — Мы не принадлежим к подданным вождя Индара, мы…

— Повелитель Артано знает кто вы, и откуда пришли, — невозмутимо ответил Даур. — Повелитель просит вас удостоить его своим вниманием. Артано приглашает вас к себе.

Даур указал на главную башню Волчьего острова, нависшую над серыми водами реки.

Охотники переглянулись. В конце концов, отказываться от приглашения было неприлично, особенно когда тебя зовут в гости с таким вежеством.

— Вам оставят оружие, лошади будут находиться в личной конюшне повелителя, — продолжил Даур. — На валарауко, волков и прочих не-человеческих существ, обитающих в замке не обращайте внимания, они беспощадны только к врагам и не причинят вам никакого ущерба. Прошу только об одном — не подходите к дракону, у Глау сквернейшее настроение.

— К… дракону? — наклонив голову, переспросил Олем Дортон. У барона загорелись глаза — похоже, он никогда не видел настоящих драконов.

— Да, ты не ослышался. Глау приболел и теперь лежит возле южной стены… Не ходите туда.

— Ладно, не будем, — кивнул Гвай. — Твой повелитель Атра.. Ар…

— Артано, — подсказал Даур. — Прошу вас накрепко запомнить это имя. Других владыка не переносит, особенно ненавидит мерзкие клички, которыми наградили его длинноухие. И еще запомните: Артано — второй после Самого Главного! Едемте!

* * *

Изнутри крепость выглядела еще внушительнее, чем снаружи. Неведомый альбиский строитель сделал все для того, чтобы уместить в стенах одного замка целый город. Бастионы были достаточно велики для того, чтобы каждый вместил целую армию, башни поднимались к небесам подобно заснеженным утесам, бесконечные хозяйственные пристройки создавали вполне настоящие кварталы, над кузнями поднимался дым, взлаивали волколаки в загонах… Признаться, Ночным Стражам здесь было неуютно — крепость подавляла своей громадностью, да и сразу привыкнуть к невероятному количеству самых экзотических существ заполнявших проходы между зданиями было ой как непросто!

Куда-то по своим загадочным делам спешили десятки гоблинов-уруков самого разнообразного облика, от здоровенных воинов до тощих и низеньких безобразных тварей, видимо выполнявших роль прислуги или занимавшихся ремеслом. Были замечены трое старых знакомцев, зеленовато-серых пещерных троллей — эти тянули за собой повозку на металлических колесах, груженую бревнами. Встретились несколько гигантских черных волков, порхнула сверху летучая мышь, более напоминавшая крылатую корову. Людей тоже хватало — все вооружены, добротно одеты и отнюдь не выглядят смущенными столь необычными соседями.

Пламенных Бичей Конан насчитал совсем немного — трое сторожили на стенах, один из встречавший Дарвингов валарауко остался возле ворот (Даур сообщил, что этот пламенный демон сегодня командует караулом), другой куда-то ушел, оставляя на камне мостовой подплавленные следы, еще двое находились у парадного входа в главную башню. Очень впечатляло — порождающие огонь монстры с длинными плетьми в лапах могли бы напугать самого хладнокровного врага. Дал о себе знать и дракон — где-то за периметром второго круга стен раздался яростный рык, да такой, что земля чуть покачнулась. Поднялся столб сероватого дыма.

— А это что такое? — Гвай натянул поводья и уставился на высокое пышное дерево, росшее как раз напротив резиденции здешнего хозяина. Более всего древо напоминало очень старинный раскидистый дуб, но таковым не являлось — другая форма листьев, да и кора почему-то серебристая.

— Это украшение, — немедленно откомментировал Даур. — Господин полагает, что так красивее. В рамках ангамандской эстетики, так сказать…

На толстых ветвях древа-исполина были аккуратно развешены клетки, в коих находились… В общем, в клетках сидели девицы-альбы. Клеток было штук двенадцать, не меньше. Все альбийки были живы.

— Не нужно беспокоиться, их каждый день кормят, — участливо проговорил Даур, завидев вытянувшиеся лица охотников. — Повелитель рассуждает так: женщина-элентари красива? Верно ведь? Очень красива! Глядя на нее любой должен получать наслаждение. Но зачем наслаждаться красотой одному, когда удовольствие должны получать все? Вот господин и решил, что длинноухих надо повесить повыше на дерево, чтобы все смотрели на них и радовались. Впрочем, сюда мы вешаем только самых несговорчивых. В качестве дополнительного наказания. Они живучие…

— Весьма своеобразное понятие об эстетике, — деревянно сказал Гвайнард. Асгерд так вообще раскрыла рот так, что туда могла запросто влететь упитанная ворона. — Вы, наверное, придумали много способов получать удовольствие от… э… красоты?

— Благодаря несравненному разуму господина, — фыркнул Даур, который, как показалось, просто хотел подначить гостей. — Артано вам все объяснит. Дело и проще, и сложнее одновременно. Впрочем, я не должен открывать вам наши маленькие тайны. Это сделает повелитель. Если, конечно, посчитает нужным.

— С ума сойти, — ошарашенно пробормотал барон Олем. — Разве можно так обращаться с благородными дамами? Посмотрите на одежду — они, несомненно, дворянки…

— Кто? — не понял Даур. — Впрочем, господин говорил мне, что вы ничего не понимаете в нашей жизни. Мы прибыли, почтенные. Отдайте лошадей рабам, их отведут в стойло, расседлают и накормят.

Новая неожиданность: рабами, присматривающими за конюшней оказались двою людей и один альб. Натуральнейший высокорослый и златоволосый альб, правда облаченный не в шелка и парчу, а в мерзкое изодранное рубище! За нерасторопность Бессмертный получил от Даура удар плетью, но стерпел и взяв под узду двоих лошадей повел в сторону шикарнейших каменных яслей, выстроенных справа от донжона.

— Что здесь происходит, Нергал их всех забери со всеми потрохами? — втихомолку ругался киммериец, поднимаясь по широкой мраморной лестнице к вратам главной башни. Пламенных бичей, стоявших у входа, пришлось обойти за несколько шагов — от них исходил нестерпимый жар. — Альбы — рабы? Одних людей едва только на руках не носят, другими помыкают, как скотиной, волколаки по улицам разгуливают, дракон под стеной разлегся! Не-ет, други, я не желаю жить в этом мире! Как тихо и спокойно было в родимой Хайбории!

Никто не ответил. Взгляды Гвая и остальных с каждой минутой становились все более и более угрюмыми.

Донжон одновременно являлся и дворцом, и серьезным укрепление. Гвай и Конан, как люди опытные в военном ремесле, сразу поняли — крепость на Волчьем острове практически нештурмуема. Во всяком случае, взять это укрепление не смогла бы ни единая армия хайборийских держав или даже объединенное войско союза таких могучих государств, как Аквилония, Немедия, Зингара, Коф и Туран. Аналогичные выводы относились и к главной башне — стены были такой толщины, что пробить их не смогла бы ни единая осадная машина, множество узких бойниц, карнизы, на которых можно установить баллисты с катапультами или котлы со смолой и кипятком, тяжелые врата-двери, за ними — выдвижные каменные блоки, способные наглухо перекрыть проход наверх… Солидно построено, ничего не скажешь.

Башня-дворец создавала впечатление необжитости и покинутости. В обширных помещениях, отделанных по альбовой традиции мрамором, серебром и цветным камнем можно было встретить лишь редкие караулы уруков на углах коридоров и лестничных пролетах. Уруки, правда, были знатные — здоровущие, высокие, комплекцией практически не уступавшие Конану. Полный доспех — шлем, панцирь надетый поверх черненой кольчуги, наручи с поножами, тяжелые сапоги на железной подошве, широкие ятаганы в ножнах. Гвардия, не иначе. Поглядывают на гостей красными выпуклыми глазками спокойно, но цепко.

Даур, скорее всего, входил в круг приближенных неведомого Артано, поскольку его и прибывших с ним незнакомцев пропускали без всяких задержек, не спрашивая паролей или пергаментов, дающих право на проход. Или стража была заранее предупреждена о визите гостей из других времен? Ночные Стражи, ведомые Дауром, долго поднимались по казавшейся бесконечной лестнице, миновали череду роскошных, но заброшенных и запыленных зал (в некоторых почему-то отчетливо попахивало навозом. Или уруки не утруждают себя походами в нужник?), потом снова шли наверх, но уже по винтовой лестнице…

— Здесь, — выдохнул Даур. Конан и остальные остановились у инкрустированных янтарем дверей, вытирая пот со лба и пытаясь перевести дух. Даже очень выносливый киммериец запыхался. — Это верхняя площадка башни — повелитель любит, чтобы было высоко. Идите, он ждет.

Даур толкнул выложенную солнечным камнем створку двери и в лица охотников ударил яркий солнечный свет.

Это действительно была именно «верхняя площадка», а не «верхний этаж» титанической башни. Островерхую крышу со шпилем поддерживало множество колонн с резьбой в виде цветов и древесных листьев, однако между расположенными по периметру обширного круглого помещения колоннами не было никакого ограждения, меж ними не была натянута слюда или вставлено стекло. Можно было запросто подойти к краю и шагнуть вперед — в бездну. Ветра, однако не чувствовалось, хотя вершина донжона находилась на почти невероятной высоте. Магия? Очень может быть…

Обстановка скромная. Ложе, необъятный круглый стол, стойка-колонна, на которой лежит некий круглый предмет размером с голову ребенка и укрытый черной тканью. Полдесятка каменных кресел с обтянутыми темной тканью подушками — как видно, для посетителей. Несколько подставок для тубусов, в которых хранятся пергаменты. И ничего более. Только солнце льет свои лучи. Вид на окрестности — изумительны, у Конана аж дух захватило. Одно дело смотреть вниз с вершины скалы, и совсем другое — с высоты рукотворного сооружения, пускай возведенного и не-человеком.

— Прошу пожаловать в мое скромное обиталище, — послышался приятный низкий голос. — Я ждал вас. Даур, можешь быть свободен…

Дверь за спинами охотников неслышно затворилась.

Он появился, излучая мудрость свыше всякого правдоподобия. Каждая черта его лица была озарена чистым интеллектом. С виду — человек, никакой тебе альбийской остроухости. Волосы длинные, цвета воронова крыла с синеватым отливом, схвачены на затылке в хвост обычной деревянной застежкой. Глаза ярко-синие, что твои сапфиры. Очень красив, сравнительно молод — лет двадцати пяти, не более. Конану такая красота не нравилась, он обычно именовал людей с такой внешностью «смазливыми и сладенькими». На Асгерд, однако, хозяин башни произвел впечатление — она понимающе хмыкнула, каковое проявление чувств было несвойственно ее сдержанной нордхеймской натуре.

Одевался здешний повелитель скромненько — кожаные штаны и сапоги, некое подобие черного колета, который носят аквилонские гвардейцы из «Черных Драконов», никаких украшений. Только на груди, по бархату, были выложены мелкими и очень хорошо гранеными алмазами три пятилучевых звезды, выстроившиеся в форме треугольника вершиной вверх. Обязательный клинок на поясе.

— Мое имя — Артано, — представился хозяин. — Что в переводе на общий язык означает «Искусный». Проходите. Может быть, отведаете нашего вина?..

ГЛАВА ПЯТАЯ В которой Ночные стражи знакомятся с нравами обитателей Волчьего острова, а потом уезжают домой…

— …Бессмертные являются главнейшей ошибкой эпохи сотворения. Мир тварный, мир материальный, все, что вам и мне дорого, для них — пустота, ничто. Основные постулаты философии элентари гласят, что «теа», их душа, доминирует над «роа», плотью. И одновременно с этим их роа — бессмертно, не подвержено старению и тлению. Если бы элентари использовали свои — бесспорно, выдающиеся! — возможности для улучшения мира, для его обустройства, то Золотой век продолжался бы до скончания времен!

— А почему же альбы не хотят, как ты выразился, «улучшить» мир?

— Благодаря своему непостижимому для человека и других разумных рас складу мышления, длинноухие полагают, что улучшение мира через создание, допустим, кузнечного горна, мельницы, или других сотворенных руками, а не силой духа, предметов, является попыткой «превысить себя», изменить свою судьбу через увеличение своей доли власти над материальным миром. В прежние времена — я отлично помню! — эти недоумки вообще не желали творить! Они только смотрели на звездочки, любовались цветочками и пели песенки! Творить их научил мой великий Господин, истинный творец! Длинноухие вняли его советам, но делали они совершенно никому не нужные и бесполезные вещи, которые всего лишь полагали «красивыми». Что толку в пустой красоте?

Конан откровенно засыпал, Асгерд с Олемом тоже клевали носом. Только Гвай и Эйнар с горящими глазами продолжали длинную, продолжавшуюся до самого вечера, философскую беседу с красавчиком Артано. Поскольку киммерийца и прежде мало интересовала всякая заумь, он молча накачивался великолепным вином, несколько раз подходил к краю смотровой площадки башни, чтобы во всех подробностях рассмотреть окружавшую Волчий остров живописную местность и совершенно не собирался вступать в беседу, смысл которой от Конана ускользал. Если уж Гваю с Эйнаром так интересно чесать языками — пожалуйста, им никто не мешает, но со стороны Артано просто невежливо заставлять остальных гостей выслушивать многомудрую чепуху о каких-то «роа или «теа», о мире материальном или духовном, об умении или неумении творить и так далее до бесконечности.

Наконец, Артано опомнился — слишком уж громко зевнул киммериец.

— Наши друзья устали, — сказал хозяин Волчьего острова и хлопнул в ладоши. — Эй, там! Уфтак!

На пороге мигом нарисовался наибезобразнейший урук — единственно, он отличался от прочих виденных охотниками гоблинов отсутствием доспехов и оружия. Только темная кожаная одежда с металлическими бляхами.

— Что желает господин? — прохрипел он.

— Отведи гостей в нижние покои. Устроить в лучших комнатах. Отвечаешь за них головой! Любые пожелания и просьбы выполнять незамедлительно. Все ясно?

— Да, господин…

Конан вопрошающе посмотрел на Гвая. Бравый командир охотников явно собирался остаться с Артано и продолжить разговор. Идти куда-то вместе с уруком по имени Уфтак киммерийцу совершенно не хотелось — еще сожрет дорогого гостя где-нибудь в темном углу!

Асгерд оказалась решительнее. Она встала первой, подтолкнула Олема и варвара и сказав: «Вы можете сидеть хоть до рассвета, а я пошла спать», направилась к винтовой лестнице, ведущей вниз.

— Как насчет ужина? — поинтересовался Конан, когда лестница закончилась, и вся компания оказалась в круговой галерее на втором сверху этаже замка. — Только принеси человеческую еду!

— Это, в смысле, человечину? — поддел киммерийца Олем. — Судя по физиономии Уфтака, ничего другого он нам предложить не сможет.

— Могу и человечины, если желаете, — огрызнулся урук. — Комнаты — вон там, раньше в них прежние хозяева жили. Пыльно, правда, но ничего, потерпите. Если чего понадобиться — стукните в гонг в коридоре. Еду принесу скоро. Ночью без меня никуда не ходите, мало ли…

После этих слов Уфтак быстро зашагал прочь.

— Вот вам и вежливость по-гоблински, — хмыкнула Асгерд. — Пошли, что ли, осмотрим комнаты? Надеюсь, нас не поселят в одну казарму с уруками — от этих гнусных рож меня блевать тянет!

За первой же резной высокой дверью обнаружился вполне приличный, однако давно заброшенный покой. Видимо, альбы (как выяснилось, крепость действительно некогда построили альбы) весьма увлекались резьбой по дереву — столики, кресла, ложа, все было деревянным. Покрывала на постелях превратились в сущие лохмотья, а потому хозяйственная Асгерд попросту вышвырнула их в раскрытое окно вместе с ветхими подушками. Уфтак не врал — пыль поднялась столбом, однако нордхеймская воительница сделала из обрывка древней шторы некое подобие метелки и повела решительную битву за чистоту. Вскоре небольшая зала, ранее наверняка предназначавшаяся для отдыха хозяев замка, приобрела более или менее пристойный вид. В золотых лампах обнаружились остатки масла — когда загорелся огонь, в комнатах стало почти уютно.

Было принято решение ночевать всем вместе — дворец уж больно странный. Хоть Артано и отдал строжайший приказ Уфтаку, от непредсказуемых уруков можно было ожидать каких угодно сюрпризов.

— О, легок на помине! — воскликнул киммериец, узрев вломившегося без стука Уфтака, но тут же осекся. За спиной урука стояла облаченная в бесформенный обноски альбийка с подносом в руках. Красивая, но какая-то слишком грустная. Волосы, в отличие от прислуживавшего на конюшнях альба, не золотые, а темные.

— Вот вам прислуга, — Уфтак вытолкнул альбийку вперед. — Делайте с ней чего хотите. Будет неуслужлива, хоть за столом, хоть в постели, скажите мне. У нас с нерадивыми рабами разговор короткий.

— Эй, погоди! — заорал Конан, когда Уфтак совсем было собрался уйти. — Нам не нужна рабыня! Забери ее отсюда! Тоже мне, выдумал! Мы привыкли сами все делать…

— Дело хозяйское, — прогавкал урук. — Ну ты, тварь, поставь еду и топай за мной!

Рабыня молча утвердила поднос на столике и глядя себе под ноги поплелась вслед за Уфтаком.

— Иштар Великая, — Асгерд закашлялась. — Он что, серьезно предлагал вам ее… Того?

— Куда уж серьезнее, — киммериец едва не сплюнул прямо на пол. — Как сказал бы наш друг Индар, «уруки — люди простые», чувство юмора у них отсутствует как данность. Давайте глянем, чем Уфтак собрался нас попотчевать?

Нехорошие подозрения не оправдались. Скромненько, конечно, но ничего не поделаешь — хлеб с отрубями, копченая рыба и солидный кувшин дрянного кислого вина для голодных охотников были вполне приемлемы, настоящий пир.

— Вы как хотите, а я буду спать, — заявил Конан. — Хорошо, хоть догадались дорожные мешки с собой взять. Поскольку в этих шикарных апартаментах и паршивенького одеяла не найти. Зато попоны и плащи с собой. Сторожить кого-нибудь оставим?

— Нет уж, благодарю, — отмахнулась Асгерд. — Если бы нас хотели убить, то убили бы сразу, не церемонясь. Как ты правильно сказал, здешние обитатели просты, как угол стола. За исключением, быть может, Артано…

Киммериец заснул мгновенно, как кошка. Доносившийся снаружи волчий вой и редкие взрыкивания недовольного чем-то дракона Конана не беспокоили. Спал как убитый.

Гвай с Эйнаром явились под утро, сопровождаемые неизменным Уфтаком. Оба выглядели пьяными и очень довольными — не зря провели время.

Повелитель Артано остался на своей смотровой площадке — ему еще требовалось побеседовать с тем, кого здесь называли «Самым Главным».

На стойке, расположенный рядом с креслом Артано наливался темно-красным светом большой шар темного стекла. Рота-Всадник требовал от своего командующего подробного отчета о событиях минувшего дня.

* * *

Конан, по старой привычке, проснулся первым. Солнце еще не показалось из-за горного кряжа, однако небо было расцвечено всеми красками восхода. Было почти светло.

Месьор Гвайнард вкупе с броллайхэн дрыхли на полу, завернувшись в плащи и исторгая при дыхании могучий винный дух. Асгерд тихонько посапывала на деревянном ложе, рядом, свернувшись калачиком почивал барон Олем. Киммериец понял, что будить командира сейчас не стоит — это ж настоящее варварство, после эдакой вечеринки поднимать человека ни свет ни заря!

Конан натянул сапоги, набросил кожаный колет и решил прогуляться — хотелось во всех подробностях осмотреть верхний этаж башни-донжона. Очень уж необычно построено, люди так не умеют. На предупреждения Уфтака киммериец плевать хотел — в случае чего, он сумеет за себя постоять, да и гоблины наверняка не осмелятся обидеть хозяйского гостя. Конан сознавал, что с Артано шутки плохи: из вчерашней беседы, варвар понял, что здешний Господин вовсе не человек, а некто вроде воплощенного духа, каких в Хайбории привычно именуют «богами».

Внешняя галерея описывала полный круг внутри башни, со стороны Полуночи она выводила на обширный балкон, со стороны Полудня начиналась еще одна лестница, ведущая вниз. В каменном пролете, прямо посередине, почему-то красовалась немаленькая дыра, по пристальному рассмотрению оказавшаяся проплавленной. Конан пожал плечами, гадая, что могло послужить причиной расплавления камня, однако ничего определенного предположить не смог.

Решив продолжить осмотр, киммериец вернулся в коридор и тотчас столкнулся нос к носу с незнакомым уруком — не слишком высоким, как и положено уродливым, и, словно Уфтак, невооруженным.

— Ого, с утречком! — неожиданно приветливо сказал урук, завидев Конана. — А я к вам иду, Господин приказал.

— Что — приказал? — насторожился варвар.

— Приказал гостей развлекать, показать, все, что захотят. Меня Тальхуром кличут, я у Господина по ученой части помощник.

— По ученой? — Конан с сомнением осмотрел урука. Эта образина совершенно не ассоциировалась у киммерийца со словом «ученость». В глазах, однако, есть искорка разума, в отличие от звероподобного Уфтака, скорее всего служившего у прекраснолицего Артано кем-то наподобие дворецкого или камердинера. — Ладно, пусть будет по ученой… Только моих друзей сейчас лучше не будить, устали.

— Хорошо, не будем, — покладисто ответил Тальхур. — Тебя-то как звать?

— Конаном. Из Киммерии.

— А это где — Киммерия? За горами?

— В какой-то мере, — усмехнулся Конан, совершенно не покривив душой. В конце концов, Киммерия и впрямь находилась «за горами». — Хорошо, согласен. Что ты можешь мне показать?

— Чего хочешь. Погоди, только сбегаю к Уфтаку, скажу ему, чтоб предупредил твоих, когда проснутся, что мы гулять ушли. Иначе беспокоиться будут.

«Надо же, какой заботливый, — подумал варвар, — может, зря я про уруков плохо думал? Они тоже разные бывают, как и люди…»

Ждать пришлось недолго. Застучали по исцарапанному мрамору подкованные сапоги и Тальхур вынырнул из глубин коридора.

— Куда желаем пойти? — осведомился ученый урук. — Лаборатории, пыточные, скотоприемник? Волчьи загоны глянуть? Можно на Глау-дракона издали полюбоваться, но только издали!

— Ското… что? — не понял Конан.

— Скотоприемник, — раздельно повторил Тальхур. — Изловленных длинноухих первым делом туда приводят. Очень интересно.

— Решай сам, — сдался киммериец.

Пока спускались по вниз, урук объяснил варвару, что в появлении огромных дыр в лестнице виновны Пламенные Бичи — они когда злятся, то раскаляются настолько, что проплавляются на нижние этажи. Посему Артано запретил валарауко заходить в башню, чтоб жилище не портить. Заодно Тальхур сообщил, что дракон сейчас отлеживается после долгой вылазки — Глау захворал, видимо, простыл во время войны с альбами в горах. Чихает, исходит соплями, угробил уже уйму народу — сморкается чистейшей горючей смолой, червяк проклятый. Артано пытается его вылечить какими-то своими снадобьями, но пока ничего не получается. Вчерашний порошок, который тачками доставлял дракону третий десяток-платунг, оказался рвотным. А ребята были неплохие…

— Весело вы тут живете, — заметил Конан.

— Куда ж веселее, — уныло ответил Тальхур. — Мне хорошо, я при господине служу, а остальным как? Характер у дракона испортился окончательно, с кормежки из дюжины ребят возвращается один-двое. Ладно, скоро его должны выпустить — будет полегче. Повелитель опасается сам к дракону ходить, обычно Рицвака посылал. Последний раз Глау Рицвака почти не тронул — во всяком случае, не доел…

Тут Конан сделал вывод, что прежний постулат об отсутствии у гоблинов чувства юмора придется пересмотреть. Тальхур, оказывается, умел пошутить. Пускай и по своему.

— Послушай, я ведь не здешний, — сказал киммериец. — Объясни вот что: я раньше думал, что все уруки одинаковые, но в крепости увидел, что у вашего племени… э… несколько разных пород.

— Точно так, несколько, — согласился Тальхур. — Урук-атан, как я например, рожаются человеческими или альбийскими женщинами от урук-хотх, воинов. Поэтому мы умнее. Есть еще урук-сагас, рабочие и мастеровые. Господин говорит, что всякая живая разумная тварь от другой такой же твари, пусть даже и другой расы, может иметь детей. Вот Артано и проводит опыты… Пока ничего путного не вышло. Вон недавно дело было: Повелитель решил сделать воинов-уруков еще свирепее, но перекормил своими порошками. В общем, они поголовно облысели и стали заикаться. К тому же все почему-то хромые, и только на правую ногу. Строем им ходить запретили…

Наконец, Конан и Тальхур вышли из башни на обширный двор, где росло большое дерево, украшенное клетками с альбийками. Урук, скорее по привычке, чем из необходимости, обошел стоявших на страже Пламенных Бичей стороной и киммериец последовал его примеру — слишком большие и слишком огнедышащие. Кроме того, начал накрапывать легкий дождик, и вокруг пламенных монстров образовались облачка горячего пара — демоны шипели, будто сало на сковороде.

— Это еще ничего, — продолжал просвещать Конана разговорчивый урук, — Помню, три года назад, длинноухие осаждали крепость Великого Господина на севере. Зима, снег, ужас… Мы идем скорым маршем навстречу альбам. Впереди кто-нибудь из Пламенных Бичей протапливает лед и снег. За ним — отряд уруков. Потом еще один валарауко, потом еще отряд. И так далее. Такой строй — мое изобретение. Дело в том, что командовавший нами Артано сначала поставил всех валарауко впереди — они растопили разом несколько глыб льда, третий десяток захлебнулся, а пятый шел уже по чистому катку и поднявшийся ветер унес их куда-то вдаль… Искать мы не пошли.

— Давно воюете? — вяло спросил киммериец, которому начали надоедать байки Тальхура.

— Давно, — вздохнул ученый гоблинище. — Много столетий уже. И конца этой войне не видно. Длинноухие не оступятся, они хотят вернуть себе всю Радужную Цепь, Три и Семь.

— Точно, Артано вчера что-то говорил об этих камушках, но я так и не понял, каков принцип их действия. Магия?

— И магия тоже, — согласился Тальхур, семеня рядом с Конаном и указывая дорогу. — В Семь камней заключена сила стихий, из которых образовался мир. Огонь, воздух, земля, вода, мир зверей, мир растений, мир разумных рас. Эти камни поддерживают равновесие вселенной, и Великий Господин Рота спрятал их так, что никто не найдет. Три Великих камня, которые сейчас хранятся на севере, в Астахэнна, крепости Владыки, они связывают камни стихий в единое кольцо и даруют владельцу силу Познания, Сотворения и Жизни. Словом, запутанная история.

— Но ведь вроде бы камушки сделали альбы, а ваш Рота их у Бессмертных отнял? Иначе отчего они на вас взъелись?

— Вот не знаю… Слышал, будто Повелитель научил альбов, как сделать Цепь Равновесия, но они не пожелали отдавать камни — хотели, чтоб они принадлежали только альбам. Господин камни отнял, Семь спрятал в широком мире, а Три оставил себе.

— Ясно, — вздохнул Конан, хотя ничего «ясно» ему доселе не было. — Куда ведешь-то?

— Как ты и хотел, в скотоприемник. — отозвался Тальхур. — Сегодня ночью еще нескольких длинноухих на правом берегу поймали. Поглядим, как Окорок с ними работать будет.

— Окорок? Это кто такой?

— Начальник отряда старшей хтоники, — непонятно ответил урук. — Сейчас объясню. Длинноухие почему-то думают, что мы темные, плохие и злые. Хотя это неправильно, мы — такие же как все. А вот альбы якобы добрые и хорошие. Вот Господин Артано, светлая голова, и решил, что нужно длинноухих не убивать, а ловить и приводить в крепость. И пытаться у них учиться, как быть добрыми и светлыми. Искать любовь и доброту, понимаешь? Поручили Окороку. Он допрашивает всех новеньких — великий искусник!

— Воображаю… — проворчал Конан, мигом представивший себе уютную пыточную, заполненную неприглядными ржавыми железяками имеющими вполне понятное предназначение. — Знаешь, чего-то мне расхотелось туда идти. Покажи лучше дракона.

— Успеется, — отмахнулся урук. — Мы уже на месте. А ну, пропустите!

Последний возглас относился к трем широкоплечим урукам-стражникам. Вероятно, Тальхур имел в здешней странной иерархии немалый вес — охрана посторонилась.

Это было приземистое одноэтажное здание, в прежние времена являвшееся складом или конюшней. На узких окнах-бойницах тяжелые решетки, внутри стены зачем-то покрашены в гнетущий темно-коричневый цвет запекшейся крови. Чадящие факела, тяжелый запах дыма, сапог и кислого пота уруков. Мусор под ногами. Толстые двери с засовами. Откуда-то доносятся женские крики… Конан, который в прежние времена успел побывать едва ли не во всех темницах стран Заката понял, что ему вряд ли захотелось бы оказаться в этом неуютном местечке в качестве заключенного. Даже отвратительнейшие казематы Аграпура рядом с тюрьмой Волчьего острова показались бы шикарным постоялым двором.

— О! — Тальхур поднял к потолку зеленоватый палец с длинным кривым ногтем, больше походившим на коготь ящерицы. — Слышишь, вопят? Это рабыню порют. Пойдем глянем…

Конан обреченно зашагал вслед за уруком. Все происходящее не доставляло ему ровным счетом никакого удовольствия.

— Доброго денечка, Окорок, — Тальхур, войдя в большую, но из-за темной окраски стен казавшуюся тесной, комнату, слегка поклонился сидевшему за кривоногим столом человеку, очень похожему на Артано — такой же приторно-смазливый. Неужели, тоже воплощенный дух? — Каково кнутобойничаем?

— А, это ты бездельник? — человек, носивший странное имя «Окорок» бросил оценивающий взгляд на Конана. — Привел гостей, посмотреть на труды наши праведные? Как же, Господин меня предупреждал. Присаживайтесь… Интересный экземпляр попался.

«Экземпляром» был поименован темноволосый альб, с совершенно угнетенным видом сидевший на табурете у дальней стены. У его ног лежала молодая девица, причем человеческой породы. Простое холщовое платье на спине было прорвано ударами бича и пропиталось кровью. Рядом с табуретом громоздился очень несимпатичный урук-палач, каковой и держал в правой лапище плеть с металлическим шариком на конце.

— Если интересно, то я скажу, что все длинноухие, попадающие к нам, делятся на четыре категории, — лениво сказал Окорок, поворачиваясь к киммерийцу. — Соответственно, с каждым приходится работать по-разному. Мы их не убиваем, зачем? Многих после допроса отпускаем, поскольку нет в них никакого добра и света, и научить нас любви и красоте они не могут, хотя только о ней и говорят…

— Четыре? Почему четыре? — не понял киммериец. — По количеству племен, что ли?

— Ничего подобного, — помотал головой Окорок. — Племя у них одно — длинноухие, а вот ходят они сюда по разным причинам. Первые являются затем, чтобы вызволить из крепости своих родичей или близких друзей, облегчить их страдания. С таких мы требуем плату. Например, клятву верности Великому Повелителю. Обычно мы ее не получаем. Тогда альбам предлагали поработать для пленных. Например, принести воды или дров, прибраться в казематах — накормишь пленных, а затем и до твоего персонального страдальца очередь дойдет. Увы, эта просьба не всегда находит отклик в альбийских сердцах. То ли работать лень, то ли сострадания на всех не хватает…

— А остальные?

— Другие приходят говорить с Артано или даже самим Могучим Всадником о любви и красоте Такие обычно требуют вести их к Господину. Мы объясняем им, что если Владыки будут тратить время на разговоры со всеми страждущими их переубедить, то у них не останется времени на остальные государственные дела. Тогда длинноухие соглашаются изложить нам свои ценные мысли. Суть этих мыслей была чаще всего в том, что Господин и его слуги искажены и им надо немедленно покончить жизнь самоубийством…

Окорок насмешливо взглянул на пленного Бессмертного, видимо это были его слова. Потом хозяин пыточной продолжил:

— Что до любви, то эта история почти всегда сводится к словам о том, что любовь и красота — не для нас и нам все равно этого не понять. Убедившись в том, что ничего ценного нам сказать не может, пленник начинает задумываться о своей дальнейшей судьбе. Отпускать его просто так мы не собираемся, но и клятву получить с него не удается. Часто кто-нибудь из уруков отправлялся с пленником в его поселение, чтобы поучиться любви и красоте на практике. Финал всегда один: урука убивают. Такова уж альбийская любовь.

— Да что ты в этом смыслишь? — не выдержал альб. — Ты, отродье…

— Вот видите? — разочарованно развел руками Окорок. — Впрочем, давайте об оставшихся двух разновидностях посетителей моего гостеприимного дома. Третьи являются сюда, чтобы вызвать Артано на поединок. Господин из-за занятости, разумеется, не может принять всех вызовов, поэтому таких альбов обычно прибивают к воротам, на будущее, если у Владыки вдруг выдастся свободное время. Ну и последние: этих ловит наша лесная стража, уруки и волки. Встречаются весьма любопытные личности… Впрочем, нет я неверно выразился. Нас не интересуют их личности, имена и прозвища. Мы воспринимаем их только в качестве единиц хранения и хотим узнать, откуда в них, — Окорок нехорошо усмехнулся, — откуда в них столько добра и света, коими мы обделены… Вот сейчас и проверим, насколько же добр и благороден попавшийся прошлой ночью экземпляр. Гашхан, продолжай!

Урук с плетью в лапе послушно рыкнул, но тут произошло неожиданное: заплаканная рабыня вырвала кнут и бросилась с ноги к альбу:

— Господин, пожалуйста! Умоляю, сделай то, что они просят! Ведь это так несложно! Господин, прекрасный господин…

И начала совать плеть в ладони Бессмертного. Тот молчал и отпихивался. На рабыню не смотрел.

— Господин, прошу тебя!..

— Он не хочет дать ей всего три удара, — пояснил Окорок. — Хотя знает, что если откажется, мы запорем рабыню насмерть. Любовь и доброта не позволяют нашему длинноухому дружку спасти ей жизнь. Гашхан!

— С меня хватит, — киммериец встал и потянул за собой Тальхура. — Я не получаю никакого удовольствия от таких развлечений. Пойдем дракона смотреть.

— От суровой правды жизни не отвертишься, — философический заметил умный урук. — Знаешь, что потом с этим альбийским отродьем сделают?

— Казнят?

— Да ничего подобного! Ему докажут, что он ничуть не лучше нас, надают пинков, выставят за ворота и дружно плюнут вслед. Зачем убивать таких ничтожеств? Красивые слова о добре они говорить умеют, а вот творить добро — никак.

— А вы, значит, творите добро? — Конан озадаченно посмотрел на Тальхура сверху вниз.

— Нет. Мы просто такие, какие есть. Не хотим казаться лучше, или хуже. Конечно, и среди длинноухих встречаются настоящие герои, враги, которых мы безжалостно уничтожаем, потому, что они достойны принять смерть от наших рук. Но большинство — шушера, слизняки.

— Так почему же ваш Рота, обладая такой огромной силой и могучей армией, — варвар указал на проходившего мимо Пламенного Бича, — доселе не одержал полной и окончательной победы?

— Длинноухих много, да и войско у них ничуть не слабее нашего, — с нотками расстройства в голосе сказал Тальхур. — Они обитают в тайных лесных городах, укрытых магической завесой, обнаружить которые почти невозможно… Полезли на стену, оттуда лучше всего видно.

Взобрались по крутым ступенькам наверх, к башенке, возвышавшейся над внутренними укреплениями. Обзор, конечно, был похуже, чем с вершины резиденции наместника Волчьего острова, но зато близко к дракону носящему странное имя Глау.

— Гм.. Это и есть ваш дракон? — вытаращился Конан, осторожно посмотрев вниз по другую сторону стены. — Драконы ведь совсем не такие, я их раньше видел…

На камнях, возле берега реки, развалилась громадная черная туша, более всего напоминавшая червяка-переростка. Крыльев, обязательно положенных всякому уважающему себя дракону, не наблюдалось. Глау мог похвастаться лишь четырьмя толстыми лапищами, поддерживавшими грузное туловище. Ящерица ящерицей, короче говоря. Только длиной в полторы сотни шагов. Над ноздрями спавшего чудища поднимался едва приметный сизый дымок.

— Наше вечное проклятие, — тихо заметил урук, словно боялся, что ящер его услышит. — Прислали из Твердыни Повелителя прошлым летом, усилить гарнизон крепости. Тоже мне, усилитель… Мы тогда воевали с альбами в лесах к югу от острова. Жрать нечего, спим на ветках, костров разводить нельзя. Экономии ради Глау не кормили — перевели на подножный корм. Ну и жрал, гад, все, что попадется под ноги. В первый же день ему попался десяток Вархука, только один десятник и спасся. Теперь мы Вархука заикой зовем.

— Теперь я понимаю, отчего война у вас никак закончиться не может, — фыркнул киммериец. — Если драконы жрут своих же! Что-то начинаю сомневаться в полководческих талантах Артано. Там, откуда я пришел, такое именуется просто: бардак!

— Не то слово! — воодушевился Тальхур, который, по всей видимости, был не прочь безнаказанно перемыть косточки грозному начальству. — Драконы, особенно такие, как Глау, не самое лучшее творение Повелителя Роты. Тупые, ленивые, приказам подчиняться не желают, а Глау так и вообще невзлюбил сотника Пламенных Бичей, Хотхмога, и теперь они друг друга видеть не могут… О, нет! Пригнись!

Дракон шевельнулся, перевернулся на другой бок и выдохнул из пасти струю жидкого огня. Конан почувствовал, как содрогнулись камни башенки.

— Стену прожег! — ахнул урук, когда дым рассеялся. — Теперь восстанавливать придется, а это значит, что еще полсотни ребят недосчитаемся! Давай убираться отсюда, а то, боюсь, это чучело проснется и нас заметит. Спросонья Глау всегда голодный.

Второй раз Конана просить не пришлось — киммериец вместе с Тальхуром буквально скатился по лестнице вниз. В пятидесяти шагах правее в крепостной стене красовалась закопченная дымящаяся дыра. Да, с драконами лучше не шутить.

— Недавно страшное дело было, — не уставал просвещать варвара урук на обратном пути к главной башне. — Двенадцатую сотню послали в разведку к устью реки, ходили слухи, будто там отряды длинноухих появились. Глау отправили за ними — присмотреть. Ну, он и присмотрел… Две седмицы в крепости от дракона отдыхали, потом он обнаружился скандалящим у ворот Волчьего острова. О своих странствиях он рассказывал очень неохотно, а ведь Артано обязан докладывать Повелителю обо всем, происходящем в наших землях. Дракон нес такую ахинею, что мы поняли — сообщать это Великому Господину будет чревато.

— И что же ваш червяк натворил? — заинтересовался Конан.

— Глау спустился к югу и ночью напоролся на противника, с которым вступил в бой и, кажется, победил. Тут-то никаких сомнений быть не могло, ибо в бой он вступил с двенадцатой сотней, за которой должен был приглядывать. Сослепу, ночью не разобрался. Одно непонятно — куда делся отправленный вместе с отрядом валарауко по имени Асо? Неужто наш змей научился их переваривать? Повелитель был очень недоволен.

— Еще бы, — понимающе кивнул киммериец, посмеиваясь про себя. — Давай-ка пойдем домой. Наши, наверное, давно проснулись. Одно скверно, карабкаться на башню долго, слишком уж высокая.

— Можно полететь, — оживился урук. — Пойдем в пещеру к летучим мышам, тамошний комендант мой друг, нас мигом доставят наверх.

— Нет, — решительно сказал Конан. — Никто и никогда не увидит меня верхом на летучей мыши! Пешком!

— Как знаешь, — огорчился Тальхур. — Я летал несколько раз, и ничего…

* * *

— Интересная складывается ситуация, — задумчиво говорил Гвайнард, во время обеда. Кушали в той же комнате, где и ночевали. Рабы под командованием Уфтака принесли вполне сносную крольчатину, овощи и вино. — Мы с Эйнаром не зря почти до рассвета болтали с Артано. Очень интересный… э… человек, между прочим. Никогда бы не подумал, что однажды мне удастся побеседовать с древним полубогом, который явно не уступает в силе очень многим божествам Хайбории. Но я все равно отказываюсь понимать, что же происходит в этом мире…

— А тебя никто и не просит понимать, — заметил киммериец. — Мы зачем сюда приехали? Затем, чтоб выяснить причины появившейся у нас в Бритунии посторонней чужеродной магии и образования временного портала над Лазурным кряжем. И, как кажется, теперь можем с чистой совестью возвращаться домой.

— Это почему же? — поинтересовалась Асгерд. — Мне как раз доселе ничего не ясно.

— Сейчас объясняю, — Гвай откинулся на спинку скрипучего деревянного кресла. — Артано нам все рассказал. Существование Древнего мира во многом зависит от Цепи Равновесия, от действия магии Трех и Семи. Именно воздействие Камней и вызывает появление порталов в будущее, а истекающее из них волшебство, не принадлежащее Хайбории, проникает к нам и является главной причиной магических безобразий.

— А появление нечистой силы, как объяснить? — спросил Конан. — Вроде бы Камни не имеют отношения к первородному злу?

— Они объединяют в себе все силы и стихии мира, Свет и Тьму, — ответил Гвайнард. — Именно поэтому Три и Семь именуются Цепью Равновесия.

— Подробности! — потребовал Конан. — Я знаю только одно: весь кавардак происходит именно из-за этих проклятущих кристаллов.

— Сначала повторю слова Артано. Три и Семь, Венец и Великая Радуга, были созданы довольно давно даже по здешним меркам. К ним приложили руку все существующие сейчас народы, кроме людей — мы пришли в мир значительно позже. Таким образом, магия Цепи не имеет никакого отношения к человеческому волшебству и совершенно чужда людям. Главная цель Трех и Семи — приостановить старение мира.

— Не только, — перебил Гвая Эйнар. — После таинства Сотворения в мире возникло Противоречие, тот самый диссонанс о котором я уже говорил. Стихии мира пошли на прямое столкновение друг с другом, и Рота, как воплощенная Стихия, сыграл в возникновении Противоречия далеко не последнюю роль, возжелав материальной власти над миром. Противоречие ведет к разрушению. А Цепь Равновесия, Великая Радуга, поглощает силу разрушения устраняя Противоречие. Венец, состоящий из трех алмазов, замыкает Цепь. Альбы, владевшие частью Цепи, возжелалиполучить Целое. Отсюда и война.

— Вы меня запутали, — поморщился Конан. — Опять ударились в заумь. Цепь, противоречие, равновесие, радуга какая-то. Бред! Давайте назовем вещи своими именами: в наличии имеются десять артефактов, обладающих огромной мощью. Кто тут прав, а кто виноват, я судить не буду. Так или иначе легенда о Войне Камней подтверждается — однажды Стихии мира сойдутся в битве с Ротой, будет изменен облик мира и затоплена часть материка, а самого Роту то ли убьют, то ли вышвырнут во Внешнюю Тьму. Вывод: поехали домой. Лично я не желаю оказаться свидетелем этого катаклизма. Очень надеюсь, что Битва за Камни начнется не сегодня и мы успеем вернуться в Хайборию.

— Я тоже на это надеюсь, — кивнул Гвай. — Земли на которых мы сейчас находимся, в наши времена лежат на океанском дне. Кстати, я хотел было рассказать Артано о том, что ждет его самого и Роту, но он категорически отказался слушать. Сказал, что ему не хочется знать о будущем. Так, мол, неинтересно. Артано знает, что мы пришли из будущего, он наблюдает за порталом. Сказал, будто гости из грядущих эпох уже появлялись здесь во времена предыдущих открытий портала: некоторые остались тут жить, другие — вернулись домой. Артано так хорошо относится к нам вовсе не из-за широты души. Он сказал, что хочет, чтобы мы рассказали в своей эпохе правду о прошлом.

— Правду? — усмехнулась Асгерд. — Почему бы и нет? Во всех наших легендах Рота и его прислужники рисуются эдакими кровавыми монстрами, которые тиранили и третировали бедненьких-несчастненьких альбов, плодили всякую нечисть вроде уруков или троллей, а потом утопили половину континента. Хотя на самом деле все не так. Ну, не совсем так… Артано и его присные — вполне приличные люди.

— Ага, «приличные», — передразнил киммериец. — Заглянул я поутру в ихние казематы. Такое вытворяют, что у меня мороз по коже пошел!

— Интересно, а в наши времена с врагами обращаются по-другому? — Эйнар устремил невинный взгляд на Конана. — Не суди, и тебя никто не осудит! Альбы тоже далеко не во всем правы. В конце концов, войну начали именно Бессмертные, возжелавшие получить Три и Семь. Да и подданных Роты они уничтожают с не меньшей безжалостностью.

— Кто тут говорит о безжалостности? — послышался от дверей приятный молодой голос. Конан повернулся и увидел незаметно вошедшего в комнату Артано. За спиной Повелителя стоял унылый урук Тальхур. — Обсуждаете увиденное в крепости? Мне доложили, что Конан сегодня побывал в тюрьме… Впрочем, я хочу предложить вам одно развлечение. На днях нам пришла одна из альбийских королев — она почему-то надеется, что мы добровольно отдадим ее родича, сидящего в каземате и тщетно пытающегося научить тюремщиков любви и красоте… Что ж, может быть мы его и отпустим. Идемте. Предлагаю вам взглянуть на прекрасную правительницу Бессмертных! Тогда вы и сделаете вывод, кто тут безжалостен, а кто — жалостлив…

Гвай пожал плечами. Конан, приблизительно представлявший «развлечение» какого рода предстоит, хмыкнул. Эйнар заинтересованно вздернул брови, Олем остался бесстрастен.

Артано вдруг добавил:

— Повелитель желает, чтобы вы присутствовали при разговоре.

— Чей повелитель? — немедленно набычился Конан, посчитав, что Артано имел в виду себя и начал командовать «дорогими гостями».

— Мой Повелитель, — тихо ответил Артано, сделав ударение на первое слово. — Он приехал на Волчий остров.

Ночные Стражи дружно разинули рты. Оказывается, знаменитый Всадник Полуночи явился в крепость?

— Вы как хотите, а я не упущу случая поглазеть на самого Роту! — заявил Конан. — И ради такого дела готов снова ломать ноги на бесконечных лестницах этой проклятой башни! Артано, куда идти?

— За мной, на главный двор замка, — чуть улыбнулся тот. — Господин прибудет туда…

* * *

На площади перед донжоном было так оживленно, что киммериец немедленно сравнил огромную толпу уруков с шадизарским базаром — гомон, ругань, невнятные вопли… Люди тоже присутствовали — десятка четыре, под предводительством Даура. Возле крепостных стен замерли могучие тролли, с боевыми молотами в лапах. Конан поразился, увидев нескольких вооруженных альбов — они-то что здесь делают?

— Некоторые Бессмертные перешли на нашу сторону, — пояснил Артано, проследив удивленный взгляд варвара. — Далеко не все альбы являются выродками, наподобие этой… Только посмотри на нее!

Альбийка, окруженная не менее чем сотней уруков, стояла у ствола дерева. Конан аж запнулся и едва не упал — настолько она была прекрасна. Волосы — чистые струи золота, глаза как две синих звезды, в чертах лица угадывается что-то неуловимо-божественное. Это существо словно не принадлежало грубому тварному миру, а уж среди немытых уродливых гоблинов альбийская королева смотрелась подобно жемчужине, упавшей в грязь…

— Ее зовут Нэрвен, — сказал Артано. — Из королевства Финарато. Смела, ничего не скажу — явилась к нам по доброй воле, лишь бы вызволить своего братца. Хотя она знает, что на Волчьем острове не слишком радуются незваным гостям! Эй вы, умолкните!

Последний возглас относился к урукам, вопившим так, словно им пальцы в дверях прищемили.

— Зачем ты здесь? — Артано подошел к гордой красавице, которая, как казалось, ничуть не обращала внимания на жуткие рожи гоблинов и тянущиеся со всех сторон когтистые лапы.

— Я пришла говорить с вашим хозяином, — ответила госпожа Нэрвен.

Уруки взвыли. Киммериец и остальные охотники наблюдали издали.

— Много чести тебе говорить с нашим господином. Довольно того, что поговоришь со мной, — спокойно ответил Артано. — Моего господина нет здесь сейчас. Повторяю: что тебе нужно?

— Я пришли за тем, что не принадлежит твоему хозяину, — надменно сказала альбийка.

— Какая самоуверенность! Уж не собирается ли твое войско штурмовать эту крепость? Ах, ты пришла одна?.. Хорошо! Мой хозяин отдаст то, за чем ты явилась к нам. В обмен на тебя!

Его слова были заглушены хохотом уруков, однако внезапно все стихло, лишь пробежал по толпе глухой опасливый ропот. Гоблины начали медленно отходить в сторону башни, уступая дорогу…

— Ух ты! — тихонько присвистнул Гвайнард. — Вот он, значит, какой! Солидно, ничего не скажу. Человеческим королям у нас в Хайбории такое и не снилось!

Рота, полностью оправдывая свое прозвище «Всадник», ехал на коне. Большом, вороном и почему-то огнедышащем — из ноздрей невиданного зверя при дыхании вылетали струйки пламени. Конь медленно шел к площади со стороны ворот крепости, справа и слева вышагивали по трое Пламенных Бичей, причем один из демонов был выше остальных локтей на пять — видимо, их предводитель.

— Сотник, Хотхмог, — шепнул киммерийцу Тальхур, оставшийся вместе с Ночными Стражами. — Преклоните колена, быстрее!

Охотники переглянулись, но делать было нечего — в чужом доме надо соблюдать правила приличия. К тому же, все находившиеся перед донжоном уруки уже пали ниц перед Властелином. Конан состроив кислую мину опустился на правое колено, прочие Ночные Стражи последовали его примеру.

Рота был очень хорош — высоченный, широкоплечий, темноволосый. Одет в черное с серебром. Варвар сразу понял, что это не человек — а бог. Воплощенный дух Стихии. Ни одно человеческое существо не способно излучать такую силу… Казалось, воздух зазвенел и наполнился запахом грозы. Конан физически чувствовал, что под телесной оболочкой Роты сокрыта величайшая мощь, недоступная никому из смертных или бессмертных — от Всадника исходили невидимые волны силы, упрямой, уверенной в себе, почти необоримой. Ему хотелось подчиняться, Его хотелось обожать. За Него можно было умереть…

Да и облик воплощения Рота избрал более чем впечатляющий. Таких крупных людей не бывает, даже отнюдь немаленький киммериец выглядел бы рядом со Всадником низеньким заморышем. Лицо — будто из гранита высечено, углы, изломы, тени, ни одной мягкой линии. Голову венчает корона из простого металла, украшенная лишь тремя крупными алмазами, излучающими серебристое сияние. Видимо, эти три камня и являлись Венцом Цепи Равновесия.

Рота легко спрыгнул с седла на каменный плиты, которыми был вымощен широкий двор перед главной башне. Конану показалось (или это было на самом деле?) что земля качнулась.

На Артано и всех прочих Всадник не обратил никакого внимания, только шевельнул пальцами, давая разрешение подняться с колен. Уруки гробово молчали — чувствовалось, что гоблины если не в ужасе, то, по меньшей мере, крайне обеспокоены явлением Повелителя.

— Хочу поговорить с тобой, дева Нэрвен. — Рота подошел к альбийской королеве и обратился к ней гулким, очень низким голосом. — Говорят, ты мудра… Скажи мне — что, по-твоему, есть Искажение?

— Искажение — это музыка, в которой есть фальшь.

— Любопытное определение, — кивнул Всадник, нависший над альбийкой подобно грозовой туче. — Самое интересное из тех, какие я слышал. Понятное. А то, бывает, твои сородичи несут такую заумь — о свете, о тьме…

— Искажение можно называть разными словами, — ответила Нэрвен, прижавшаяся спиной к древесному стволу. Ей, наверняка, было очень страшно, но она умело скрывала чувства. Голос, по крайней мере, не дрожал. — Это не имеет значения.

— А ты уверена в том, что знаешь, что такое искажение? — вкрадчиво спросил Рота. — Я его вижу.

— Где?

— Здесь, в этих стенах. Оно уродливо. И оно чудовищно тем, что фальшиво. Оно пытается существовать за счет чужого творения, жить им.

— Разве искажение само по себе не является творением?

— Оно является искажением творения, и ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! — разозленно бросила королева. — Тогда ответь мне, Нэрвен — можем ли мы, искаженные творения, любить?

— Нет, — помедлив, сказала она. — Вы знаете лишь искажение, а любовь неподвластна ему.

Рота ждал этого ответа. И, как только услышал его, громогласно вскричал:

— Вы слышали? Прекрасная Нэрвен утверждает, что мы не можем любить! Она отказывает нам в этом праве!

Артано, стоявший поодаль с весьма ироничным выражением на лице немедленно отозвался:

— Как же так? Это значит, Нэрвен, что в мире нет любви, потому что он был искажен изначально!..

— Это не мои слова, — быстрее, чем следовало бы ответила альбийка. Она испугалась — Ты говоришь это, а не я.

— Но мир искажен?..

Нэрвен замолчала.

— Ловко он ее подловил, — шепнул киммерийцу Эйнар. — Красотка противоречит сама себе, а Рота наоборот, очень логичен! Интересно, что будет дальше?

А дальше уже знакомый Конану Окорок со своими уруками притащил из каземата бледного и очень исхудавшего альба — брата Нэрвен. Судя по тому, как ухмылялся Атрано, весь этот жутковатый спектакль был спланирован заранее, дабы повеселить Господина. — Тебе уже предлагали выбор, — сказал Рота пленнице. — Я согласен отпустить твоего родича. Немедленно. Но ты останешься здесь. Рабыней. Будешь мыть котлы в своих прекрасных одеяниях. Выгребать грязь из темниц. Чесать спины моим урукам. Дело за тобой. Решай! — Разве это выбор? — выдавила альбийка. — Это выбор между плохим и худшим! — Выбирай! Она снова замолчала. Рота хмыкнул и отошел. За дело взялся Артано.

— Почему ты не желаешь нам что-нибудь сказать, госпожа? Нэрвен действительно на желала говорить, видимо поняла, что они уже определились с тем, кто именно станет жертвой. Она не могла оставаться здесь, но и оставить брата тоже не имела права. Это был тупик. Артано подмигнул Окороку, тот дал знак урукам из пыточной и площадь огласилась воплями гоблинов: — Она не желает говорить с нами!

— То есть молчит в знак согласия!

— Она согласна с нами!

— Надрежьте ему сухожилие — рявкнул Окорок, выталкивая альба вперед. — Он останется хромым навсегда! Эй, Нэрвен — тебе нужен хромой брат? — Перестаньте! — вскричал альб. — Я согласен остаться! Я останусь, только отпустите ее! — Режьте! Нэрвен? Молчание.

— Она отворачивается! Нет, смотри!

Уруки режут сухожилие под коленом, беснуются, вопят, дергают королеву во все стороны. Тут киммериец не выдержал: — Эй, может их проще сразу убить? — громко крикнул Конан. — Зачем мучить-то? От такой наглости, кажется, опешил даже Рота. В сторону охотников повернулись десятки оскаленных уручьих морд. Киммериец и Гвай положили ладони на рукояти клинков. Но Всадник только пронзил гостей из далеких эпох долгим испытующим взглядом и чуть покачал головой. Приказа расправиться с нахалом не последовало. Артано немедленно продолжил развлекаться, а уруки подхватили: — У тебя храбрый защитник, Нэрвен. Тебе его не жалко? — Тебе хоть кого-нибудь жалко?

— Как она горда!

— Как она жестока!

— Она молчит, она не хочет говорить с нами!

— Может быть, ты станцуешь для нас?

— Нет, она не будет танцевать! Посмотри только на ее лицо — сколько презрения! — Она презирает нас! — Что же нам сделать, чтобы она сказала хоть слово?

— Рабыню сюда!

К ногам альбийки швырнули рабыню.

— Мы будем бить ее, пока ты не велишь нам остановиться!

Свистит плеть. Рабыня кричит.

Тут с королевой что-то происходит, она срывается: падает на колени, обнимает рабыню, твердит «Прости». Киммериец слышит, как Асгерд цедит сквозь зубы: — Вы как хотите, а я пошла седлать лошадей. Мы должны немедля уехать отсюда. Хватит! Рабыню пытаются оттащить в сторону, Нэрвен валяется на коленях, вцепившись в нее, рабыня плачет. — Она еще более жестока, чем мы! — восхищенно шипит кто-то. — Она Жесточайшая! — Жесточайшая Владычица!

— На колени перед Жесточайшей!

Все уруки, какие были на площади повалились на колени. Артано улыбался так, словно отмочил самую лучшую шутку в своей жизни. — Позволь склониться перед тобой, Госпожа! — Позволь поцеловать край твоих одежд, Госпожа!

Уруки ползут к альбийке, тянутся, шепчут, она отступает назад, покуда не упирается спиной в стену башни. Бежать некуда. Гоблины цепляются за полы плаща, хватают за руки. — Посмотри на нас, Госпожа! — Прикажи нам, Госпожа! Тут у злосчастной королевы подкосились ноги, и она плавно съехала по стене на землю. — Госпоже плохо! — Мы разгневали ее!

— Мы огорчили ее!

— Мы должны развеселить ее!..

Дальнейшее даже Конан помнил смутно, все было словно окутано туманом. Вокруг вертелся бесконечный хоровод безобразных глумливцев, предлагавших все новые и новые способы увеселения Госпожи. Перед ней полосовали рабынь, рубили чьи-то руки и головы, кровь была всюду, в крови были ее лицо, руки, одежда. Она молчала. И только клубился жуткий хор, шипящий и взвизгивающий: — Может быть, Госпожу развеселят танцы на углях?

— Может быть, бои гладиаторов?

— Может быть, Госпожа желает ремней из спины рабов?

Она молчала. Неожиданно пошел дождь, смывающий кровь с лиц.

— Уведите Госпожу, — сказал, наконец, Всадник. — Она не станет разговаривать…

* * *

Охотники собрались и покинули Волчий остров без каких либо трудностей — казалось, что о Ночных Стражей просто позабыли, даже разговорчивый Тальхур исчез неизвестно куда. Несший караул возле ворот замка огромный Пламенный Бич по первой же просьбе Конана отворил одну их тяжелых стальных створок и пятеро всадников выехали на мост, ведущий к закатному берегу реки.

— Такое чувство, что я год прожил в приюте для умалишенных, — ворчал киммериец. — Все-таки мир древний пока не предназначен для человека, он принадлежит иным расам, в нашу эпоху ушедшим за Грань Мира или просто вымершим.

— А я другого не понимаю, — поддержала Конана Асгерд. — Почему они все так уперлись в это непонятное «искажение»? Тьма, свет, любовь, красота — для нас это всего лишь слова, означающие какие-то определенные вещи и явления, а для них… Они относятся к этим совершенно умозрительным понятиям с полной серьезностью. Иначе не устраивали бы таких жутких представлений, как с госпожой Нэрвен.

— М-да, довольно оригинальный способ переубеждать своих противников, — согласился Гвай. — Каждый, по-моему, в определенной мере прав. Рота-Всадник первым уяснил, что Сотворенный мир нуждается в развитии, а не в созерцании. И начал создавать «малое творение». Альбы же предпочитают наслаждаться чистой красотой мира, пытаясь предотвратить его старение, оставить таким, каким он был изначально. Путь альбов никуда не ведет, по крайней мере с точки зрения краткоживущего человека…

— Ты абсолютно прав, гость… — вдруг громыхнуло за спинами охотников.

Это был Рота. Самолично. Каким, интересно, образом всадник-великан на своем коне-монстре умудрился неслышно догнать Ночных Стражей?

Повелитель Полуночи был один. Никакой охраны, обязательной свиты, составленной из древних чудовищ, почему-то вполне сносно уживающихся с людьми… Черный Всадник остановил коня под сенью вековых деревьев и спокойно смотрел на охотников, тоже натянувших поводья. Сартак, принадлежащий Конану, поглядывал на Роту и его пыхающего огнем скакуна с недоверием.

— Я решил попрощаться с вами, — пророкотал Рта тяжелым басом. — Прошу простить, если то, что вы видели в крепости Артано оскорбило ваши чувства. Вы не можете понять нас…

— Э-э… Благодарю, Владыка, за добрые слова… — выдавил Гвай, опомнившийся первым, но Рота сразу перебил:

— Я не ваш владыка. И никогда им не буду, хотя бы потому, что знаю — мне недолго осталось пребывать в этом мире. Слишком уж многим Силам я попортил кровь, битва с ними неизбежна и я не думаю, что смогу ее выиграть. Случится это завтра или через тысячу лет — неважно.

— Но ведь это ты стал причиной искажения? — осмелился высказаться Эйнар, смотревший на Роту с нескрываемой боязнью. Оно и понятно, броллайхэн как Дух Природы, куда лучше беспечных людей сознавал, кто именно находится перед ним и какая неизмеримая мощь Стихии Первородного Огня скрыта под телесной оболочкой Всадника.

— Искажения? — Рота улыбнулся углом рта. — Самое смешное в том, что никто не знает, что именно означает это слово. То, что я научил длинноухих, а потом и людей, творить новые сущности своими руками и собственным разумом, а не бесцельно бродить по миру, наслаждаясь застывшей красотой сотворенного?.. Элентари, Бессмертные, далеко не безупречны — мало того, что они изначально заигрывали с тем, кого ныне считают заклятым врагом. Они были и всегда останутся по натуре своей «бальзамировщиками», хотят есть пирог Большого Творения так, чтобы от него не убывало: жить в смертном, историческом мире и в то же время делать все возможное, чтобы остановить в нем всякие изменения, задержать историю, прекратить рост, хранить мир неизменным для собственного удовольствия, пусть наполовину пустынным. Это желание неизменности и пустая болтовня об Искажении однажды приведет к гибели их народа, полагающего, что только они имеют привилегированное положение, как Самого Первого, Изначального…

— В наши времена альбов уже давно не существует, — осторожно сказал Гвай. — Они покинули Смертный мир. Осталось только несколько немногочисленных семей, и те прячутся от людей, которые не приемлют чужаков.

— Вот тогда и задашь себе вопрос: к чему были все эти бесконечные войны, разорения и катастрофы, — проговорил Всадник Полуночи, — если в вашу эпоху как меня, так и Бессмертных позабыли новые хозяева мира? Хотелось бы узнать, почему именно люди оказались благословлены Силой Творящей, Которая Вне Мира… Болезненные смертные однодневки, появление которых сначала показалось мне Ошибкой Высших Сил.

— Может, потому, что мы умеем использовать блага Творения? — предположил Гвайнард. — Изменяем Универсум своими руками? Творим сами? Знаем, что такое добро, а что — зло?

— Я — это «зло»?

Гвай покачал головой и медленно ответил:

— Не знаю. Никто и ничто не может быть злым изначально… Можно, мы поедем?

— По дороге к Вратам Эпох вас будут незаметно оберегать от опасностей, которых множество в этих лесах, — склонил голову Рота. — Так или иначе Врата скоро закроются, пятисотлетний цикл завершен. Возможно, они уже никогда не будут открыты — если разрушится Цепь Равновесия, то ее волшебство не сможет отпирать проходы в грядущие эпохи…

— Постой-постой! — встрял киммериец. — Ты хочешь сказать, что порталы открываются не по случайности, а по желанию того, кто владеет Тремя и Семью?

— Тремя… — Рота поднял затянутую в перчатку руку и коснулся стальной короны с Камнями Венца. — Я всегда хотел хоть краешком глаза взглянуть на будущее, и камни Познания, Творения и Жизни, используя силу прочих Семи камней создавать проход туда, где осталась лишь память и скорбь. Очень скоро он будет заперт, не беспокойтесь. Магия нашего мира останется здесь, в нашем настоящем. Прощайте!

Черный конь всхрапнул, развернулся и бесшумно исчез за деревьями. Вокруг Ночных Стражей лишь шумел пустынный девственный лес.

— И что ему было от нас надо? — вздернула плечи Асгерд. — Я так и не поняла.

— Он чувствует себя виноватым, — тихо ответил Эйнар. — Перед вами, людьми. Перед будущими поколениями. Виноватым за то, что не сумел уберечь мир от разрушения. Не от изменения, а именно разрушения. Рота тоже любит его. Пусть и по своему. Едем!

— Знаете, — подал голос киммериец, одновременно подталкивая сартака в бока каблуками сапог. — У меня такое чувство, что лицо Роты мне знакомо. Я его видел когда-то раньше! У нас, в Хайбории!

— Если только во сне, — рассмеялся Гвай. — Забудь, он просто на кого-то похож.

— Может быть… — буркнул в ответ Конан. — Очень может быть.

Перед мысленным взором киммерийца неожиданно появились невысокая часовенка из черного с блесткой камня, стоящая на пустыре квартала Нарикано в Шадизаре и девушка-жрица с тощим котом на плече. Почему-то вспомнилось название «Храм Неудачников» и имя высокорослого мага, постоянно приходившего к скромной шадизарской часовне — Хасти…

Конан потряс головой, будто мокрая собака и наваждение исчезло.

Впереди была долгая дорога домой.

* * *

Всадники направились к Вратам более короткой дорогой — вдоль берега реки, в отличие от неторопливых и обстоятельных Дарвингов, петлявших по звериным лесным тропкам на пути к Волчьему Острову. На следующий день Эйнар-броллайхэн почувствовал, что от скал на противоположном берегу широкого потока исходят волны могучего волшебства, которое, по словам Эйнара, «окрашено в красное, будто магия Равновесия».

…А там, под толщей буроватого гранита, хранился открывающий Великую Цепь камень — огромный рубин, носивший имя Каримэнон. Никто из охотников не мог и предположить, какое влияние на судьбы грядущего окажет Алый Камень, с волшебством которого Конан из Киммерии еще встретится спустя восемнадцать тысяч лет по счету мира древнего, или через полное десятилетие по меркам Хайбории.

* * *

Над туманным куполом по-прежнему парила огромная летучая мышь. Только после того, как последний гость из грядущего покинул древний мир, она устремилась к пылающей заревом Полуночи — доложить Властелину, что гости теперь в безопасности…

ЭПИЛОГ

— Я вполне удовлетворен вашим рассказом, — сказал Рэльгонн, и аккуратно откусив кусочек от хорошо прожаренной ножки куропатки, прожевал нежное мясо своими чудовищными зубами. — Вы хотели попасть в приключение — ваше желание исполнилось. Признаться, я бы с большим удовольствием остался здесь подольше, поскольку древний мир гораздо интереснее, нежели скучная Бритуния.

— Да уж, действительно, у нас дома сплошная скукотища! — саркастично воскликнул Конан, сидевший у костра как раз напротив упыря. — Вампиры, мантикоры, болотные ящеры, оборотни за каждым кустом, нечистая сила — стаями, монстры — стадами. По мне — так это здесь скучно. Представьте, как бы мы развлеклись, напади на нас хоть какой-нибудь захудаленький Пламенный Бич! Так нет же! Эти чудовища смотрели на нас, будто на равных. Не удивился бы, пригласи меня валарауко выпить пива.

— Только о пиве и думаешь, — огрызнулась Асгерд. — А нам еще к светлейшему герцогу Варту надо возвращаться, объяснять его милости, что пока портал открыт, происходящие в Восходной Бритунии безобразия мы остановить не в силах.

— А я как же? — осторожно осведомился молчаливый барон Дортон. — Мой замок, эти кофийцы странные… Нужно ведь что-то делать!

— Наплюй, — скривился киммериец. — Приедем в Райдор, подашь жалобу герцогу. Варт мигом снарядит дружину и его гвардейцы мигом выбьют твоих приятелей из замка, а тех кто уцелеет, повесят на воротах. Кстати, Рэльгонн, какие новости в родимой Хайбории?

— Самые обычные. Все дерутся, друг друга душат, словом — идет нормальная человеческая жизнь. А если серьезно — в замке Дортон я побывать не успел, но точно знаю, что гоблины Гардага выполняют договор и присматривают за округой. Чудеса, связанные с истекающей через Врата Эпох магией, несколько пошли на спад, начинавшуюся эпидемию бубонной чумы власти герцогства остановили весьма решительными действиями. Но так или иначе вам надо возвращаться — нечисти наплодилось сверх всякой меры, без Ночных Стражей не обойтись. Я со своими родственниками пытаюсь помогать напуганным обывателям, но вы же отлично знаете, что каттаканы могут действовать только ночами, причем скрытно — иначе нас самих за нечистую силу примут. Между прочим, это здесь ночь только начинается, а в Хайбории скоро рассвет. Предлагаю закончить ужин и как можно скорее пройти через Врата.

Рэльгонн указал на колыхавшуюся в отдалении стену голубовато-серебряного тумана, закрывшего ночной лес.

— Пожалуй, так и сделаем, — согласился Гвайнард. — Эйнар, сполосни котелок и миски в ручье. Конан и Олем, займитесь лошадьми, а я пока мешки соберу…

Вскоре отряд направился к невесомому окоему. Скакунов вели за поводья, хотя никакого беспокойства они не проявляли. Только сартак Конана, как существо полуразумное и даже в чем-то магическое, трепетал широкими ноздрями, принюхиваясь — видимо чувствовал, как в незримый проход между прошлым и будущим вливается поток волшебства, порожденный Цепью Равновесия.

Первым в облако тумана вошли Рэльгонн и Гвай, за ними Эйнар с Олемом и Асгерд. Только киммериец на мгновение остановился и бросил взгляд на далекие горы, неразличимые в ночной тьме.

Затмевая блеск звезд на Полуночи мелькали багровые сполохи и мерцали оранжевые искры. Три вулкана, рядом с которыми стояла Астахэнна, великая крепость Роты-Всадника, не прекращали исторгать поднимавшееся в небеса пламя.

— Эх, Хасти, — покачав головой, шепнул Конан, обращаясь к далеким полосам огня. — Неудачником ты был, неудачником и останешься.

Спустя миг варвар уже был дома — в Хайбории.

Здесь пахло дымом.

Керк Монро Красный Ящер

Глава первая, в которой Ночные Стражи убеждаются, что их знания о мире чудовищ далеко не полны

Великое герцогство Райдор,

лето 1285 года по основанию Аквилонии.

Вы, господа охотники, вне всякого сомнения слышали о старинном дворянском законе: «вассал моего вассала — не мой вассал». А равно и наоборот, сюзерен моего сюзерена — не мой сюзерен. Но сейчас эти благородные месьоры вынуждены обратиться ко мне не как к высшему феодалу герцогства, а как к наместнику его величества короля в нашей провинции. И я обязан принять меры, ибо владею на всех землях Полуночной Бритунии правом высшего и среднего суда, каковое было даровано мне королем, благо государственный девиз Бритунии гласит: «Честь, закон, корона!».

После сией внушительной тирады светлейший герцог Варт Райдорский вздохнул и откинулся на спинку кресла, обозревая своих гостей, собравшихся за обширным круглым столом капитулярной залы. По правую руку от его светлости устроился неизменный «Охранитель короны», иначе говоря начальник тайной службы Райдора месьор Атрог Гайарнский. По левую — известные всем и каждому в столице герцогства бравые Ночные Стражи, представители гильдии Охотников на монстров в составе четырех человек — предводителя отряда, Гвайнарда из Гандерланда, Конана Канах, Асгерд из Ванахейма и Эйнара-броллайхэн. Напротив же восседали аж целых одиннадцать благородных дворян с титулами от барона до эрла включительно. Все по уши в бархате, гербах и неизменной гордости обитателей бритунийского захолустья.

Сия депутация прибыла в замок короны нынешним утром и тотчас запросила аудиенции у Великого герцога «по делу срочнейшей и безотлагательной надобности». Ну а поскольку Райдор есть местечко тихое и во многом скучноватое, светлейший, заинтересовавшийся столь необычным визитом, немедля позволил гостям явиться пред свои ясные очи — прием был устроен, как и полагается, в малом тронном зале. Спустя два квадранса герцог отослал посыльного на Волчью улицу — за Ночной Стражей. Ибо изложенное посланниками дело попахивало дурно. Тут же гости и хозяин замка перешли в куда более скромный, но укрытый от посторонних ушей в взоров зал для собраний капитулов.

Прибыла депутация, разумеется, с жалобой. С жалобой на соседа — маркграфа Карндона Аквилонского.

Действительно, маркграф Ларн Карндон формально не был бритунийским подданным. Надобно заметить, что титул «графа марки» являлся наиболее необычным в государствах Заката.

Маркграфы стояли на высшей (после короля, разумеется) ступеньке феодальной лестницы наравне с великими герцогами, не подчинялись никому кроме Его величества и были подсудны лишь Суду Коронной Скамьи, сиречь — вынести приговор проштрафившемуся маркграфу мог исключительно король. Более того, маркграфства существуют только в Аквилонии (три штуки) и в Зингаре (одно), но если владетель сего лена пожелает приобрести земли в другой стране, то и новые лены будут пользоваться теми же привилегиями, то есть считаться полунезависимыми фьефами, сюзерен каковых является чем-то средним между королем, Митрой и всеми прочими всевластными богами. Так уж было записано в старинных законодательных уложениях и менять их пока никто не собирался.

Достойный лорд Карндон имел честь являться подданным Трона Льва и было совершенно неясно, отчего их светлость вдруг решили обзавестись землями в ужасающей дыре и дремучем захолустье — в Полуночной Бритунии. Так или иначе, лет шесть назад маркграф прознал, что скончался не оставивший прямых наследников бритунийский барон Остин, герб на воротах его замка был перевернут в знак пресечения рода, а лены (невеликие, прямо скажем. В основном — горные луга на склонах Граскааля и одна плодородная долина с полудесятком деревень) отошли во владения короны. Маркграф с изрядной помпой — что твой король! — нанес визит в Пайрогию, к тогдашнему бритунийскому государю Агравену и после недолгих переговоров купил выморочный домен за баснословную сумму, присовокупив к своим многочисленным регалиям еще и баронскую цепь прервавшейся ветви Остинов. Кроме того свою роль сыграло то, что матушка его светлости приходилась старому барону родной сестрой и это давало Карндону дополнительные права на владение леном.

«Зачем?» — этот вопрос долгонько мучил все бритунийское дворянство. Зачем светлейшему маркграфу, почти ровне аквилонскому королю Вилеру, потомку Древних Королей, известному богачу, понадобилось покупать никчемные владения на границе с Гипербореей? Да еще и восстанавливать древний замок Остинов, много столетий пользующийся дурной славой? В Бритунии давненько рассказывали байки о том, что баронский род был проклят не то старинным колдуном, не то демоном (потому-то семья Остинов и вымерла), а в самом замке обитало некое ужасное чудовище, вполне сравнимое со знаменитым Триголовом, фамильным проклятием эрлов Ронина? Справедливости ради надо сказать, что самого монстра вроде бы никто и никогда в глаза не видел, но слухи ходили самые нехорошие…

Что же произошло потом? А вот что: маркграф, совершенно позабыв о своих прекрасных дворцах в Аквилонии надолго переселился в Граскаальские предгорья, отремонтировал замок Остин и стал жить совершеннейшим анахоретом — в гости к местным графам-баронам не ездил, на столичных празднествах и приемах не показывался, охотой не увлекался, за дочерьми соседей-дворян и прекрасными селянками не ухлестывал. Словом, заперся в своем мрачном жилище и носа оттуда не казал.

Разумеется, Карндона сразу заподозрили в каких-то темных делишках. Не иначе, что за стенами замка происходит нечто скверное. Колдовство? Черная магия? Алхимические опыты? Человеческие жертвоприношения? Ну не может (не может\) один из самых блестящих и родовитых дворян Заката похоронить себя заживо в угрюмой каменной коробке лишь из-за каприза или прихоти!

Дальше — больше. По предгорьям вновь поползли слухи о Монстре из Остина. Якобы огромное чудище видом сходное с гигантским леопардом (по другим показаниям — с медведем) видели неподалеку от замка. Якобы кошмарная тварь насмерть задрала шестерых кметов из деревни Бойл. Якобы ночами над родовым гнездом Остинов замечалось зловещее зеленое сияние, вызванное, несомненно, колдовством… Причем слухи ширились день ото дня и при передаче из уст в уста становились все более устрашающими. Кончилось дело тем, что как благородные бритунийцы, так и простецы объезжали владение Остин десятой дорогой, а при упоминании страшного замка трижды сплевывали через плечо. Подозрения были многократно усилены тем обстоятельством, что маркграф отпустил всех своих кметов, выдав каждой семье достаточную сумму в золоте для обустройства на новом месте. Все до единого крестьяне немедленно переселились в близлежащее Пограничье, где свободных земель было хоть отбавляй.

Таким образом баронство Остин совершенно обезлюдело и для абсолютного большинства бритунийцев превратилось в совершенное пугало наподобие знаменитого Боссонского Ямурлака, в некое подобие «зачарованной страны», куда соваться донельзя опасно, ибо именно в таких землях кишмя кишит нечистая сила, обитают древние чудовища, а уж если вспоминать про знаменитого Монстра из Остина…

— Я не совсем понимаю смысл жалоб достойных дворян, — осторожно сказал Гвай, выслушав бурные речи гостей светлейшего герцога. — Разумеется, Ночная Стража наслышана от странностях маркграфа Карндона, но каждый человек волен вести себя так, как ему заблагорассудится. Тем более, богатый дворянин. Затем: несколько лет назад мы проверили сообщения о гибели людей, которых якобы загрызло «чудище Остинов». Могу с уверенностью сказать, что шестеро кметов из селения Бойл были убиты обычнейшим лесным мантикором, опасным, но довольно часто встречающимся хищником. Самого мантикора тогда же уничтожил мой отряд. А слухи… Ночная Стража, разумеется, прислушивается даже к самым невероятным байкам, однако доказательств реального существования Чудовища не существует. Поверьте опыту. Это всего лишь легенда.

— Легенда? — вздернул бровь пожилой эрл Брагет. — Молодой человек, сколько лет вы охотитесь на монстров в Бритунии?

— Девять, — кратко ответил Гвай.

— А я живу — понимаете, живу! — рядом с баронством Остин шестьдесят пять лет. И, поверьте, многого насмотрелся. Честно говоря, у нас в глуши к явлениям всяческих иномировых сил и прочим мрачноватым чудесам относятся куда спокойнее, чем в столицах. Ничего не поделаешь, привыкли. Да и жить как-то надо. — эрл Брагет нагнулся над столом, подался вперед и зловещим полушепотом сказал: — Даю вам честное слово дворянина, я видел Монстра из Остина. Своими глазами. Как вижу сейчас вас. Я находился в половине лучного перестрела от него и хвала всем богам, что тварь меня не заметила! Иначе мы бы сейчас не разговаривали.

— Когда это произошло? — быстро поинтересовался Конан. — На днях?

— Нет, — покачал головой эрл. — Давно, очень давно. Мне тогда и тридцати не исполнилось. Вы мне не верите, месьоры охотники?

— Отчего же, верим, — вяло ответил Гвай. — Бритунийские дворяне никогда не бросают слов на ветер, это я знаю… Опишите чудовище.

— У меня есть рисунок, — сказал эрл. — Баловался в молодости художественным ремеслом, да и рука у меня твердая. Вот, извольте.

На лаковую столешницу лег большой рулон тонкого пергамента, склеенный из четырех листов поменьше.

Развернули. Конан неприлично присвистнул. Дворяне зашептались.

— Он… Оно… действительно такое? — настала очередь Гвайнарда удивляться. — Вы ничего не перепутали и не преувеличили, владетельный эрл?

— У меня не было оснований применять фантазию для создания этого рисунка, — холодно бросил старик, слегка оскорбленный недоверием охотников. — Пропорции соблюдены точно, внешний вид чудища я не изменял, все выверено, если можно так сказать, до последней шерстинки. Поймите, я его на самом деле видел. Наблюдал за ним не меньше двух квадрансов затаившись в буреломе!

Выглядел Монстр из Остина таким образом: высотой восемь-девять локтей (два человеческих роста!), туловище схоже с медвежьим, густая белесая шерсть свисала до земли, передвигался аж на целых шести лапах, впивавшихся в землю когтями, голова на необъятном туловище казалось маленькой, морда плоская, безносая, будто у кофийской бойцовой собаки. Из пасти торчали огромные клыки сабельной формы.

Эрл изобразил чудище на фоне леса, а рядом, для сравнения, пририсовал человечка. Выглядел человечек жалко. В целом искусно выполненная углем и мелками картина смахивала на иллюстрацию к трактату по демонологии.

— Что скажете, месьоры Ночные Стражи? — подал голос Великий герцог Варт.

— Никогда не видел ничего подобного, — пожевав губами сказал Гвайнард и посмотрел на остальных. Конан пожал плечами, Эйнар воздел очи горе, Асгерд покачала головой. — Милорд, я наперечет знаю сотни разновидностей чудовищ как демонических, так и вполне живых — реликтов, сохранившихся в нашем захолустье со времен Валузии и даже Роты-Всадника. Однако, существуют еще и мифологические монстры, в реальном мире не существующие. Впрочем, до минувшего лета я полагал что Демоны Огня, валарауко, тоже относятся к области чистейших сказок, но совсем недавно убедился, что Пламенные Бичи существуют в реальности. Точнее, существовали… Не исключено, что изображенное уважаемым эрлом Брагетом… э-э… животное является последним представителем давно исчезнувшего вида… Но уж поверьте: ни я, ни мои соратники, люди опытные и хорошо знакомые с миром монстров, никогда прежде не встречали ничего подобного.

— И все же оно существует, — решительно высказался эрл Брагет. — Новые тому доказательства мы готовы предъявить незамедлительно. Эй, там! Сигурд, Этель, живее тащите сюда слепок!

Двое здоровенных вояк из дружины эрла не без натуги приволокли в зал огромный гипсовый диск и положили на пол рядом со столом.

— Это отпечаток следа Монстра из Остина, — не без гордости сказал Эрл. — Сделан мною лично. Следы были обнаружены четыре дня тому на самой границе баронства. Я залил отпечаток гипсом и счел себя обязанным доставить его в Райдор.

— Вызывает уважение, — процедил Конан, рассматривая слепок. Походило на медвежью лапу, только увеличенную раз эдак в восемь. И когти пострашнее, чем у косолапого.

— Благодарю, — чуть поклонился Брагет, превратно поняв киммерийца. Уважение варвара вызывал размер лапы чудища, а вовсе не труды старого эрла. — Более того, я имею основания утверждать, что это страшилище — неживое.

— Демон? — вздохнул Гвай.

— Не знаю, — мотнул головой эрл. — Но у живых тварей нет стальных клыков и когтей.

— То есть как — стальных? — Не понял киммериец.

— Его зубы не белые и не желтые, как у обычных хищников, — ответил Брагет. — Они отливают сталью, будто заточенные клинки. И когти на лапах такие же.

Гвай посмотрел на Конана и в его взгляде отчетливо читались слова: «Старикан окончательно спятил».

— Так в чем же смысл вашей жалобы? — вновь задал прежний вопрос Гвайнард. — Насколько я понимаю эта зверюга на людей пока не нападала, в деревни за домашним скотом не наведывалась, за пределы баронства Остин не выходила.

— Люди напуганы, — веско сказал эрл Брагет.

— Вся округа в ужасе. А мы, как владетели окружающих земель обязаны защищать своих вассалов. Люди платят подати на содержание дворянских дружин и мы должны оберегать мирных кметов от опасности силой меча! Но в данном случае мечи бесполезны.

— Если, конечно, это не мечи Ночной Стражи, — непонятным голосом отозвался герцог. — Достойнейший господин Брагет, и вы месьоры, можете идти. Я сообщу вам о своем решении. Гвайнард, месьор Атрог… Останьтесь. Надо поговорить.

Резные буковые двери затворились за благороднейшими дворянами и его светлость Варт Райдорский остался наедине с охотниками.

— Мирных кметов они должны оберегать, — довольно похоже передразнил герцог эрла Брагета. — Тьфу! Сказали бы честно — сами в штаны наложили, да еще и Громовой перевал закрыт, а соваться боязно…

— Какой такой перевал? — не понял киммериец.

— Вот видно что ты, друг мой, чужеземец, — наставительным тоном сказал светлейший. — Громовой перевал славится удобной тропой через Граскааль, в Гиперборею. И находится он как раз на землях Остина. Понятно?

— Контрабанда, — подсказал Гвайнард. — Зачем платить пошлину порубежной страже возле Скалы Черепа, когда можно втихую возить товары на Полночь и с Полуночи через Громовой перевал без всяких сборов и налогов?

— Дело, в сущности, житейское, — согласился молчавший доселе Охранитель короны. — Контрабандой местные дворянчики баловались всегда и будут продолжать это делать до скончания веков, сколько ни вешай, сколько ни сажай в темную или не ссылай на рудники. Откровенно говоря мое ведомство давно махнуло рукой на шалости приграничных эрлов. Убыток казне, конечно, изрядный, однако на искоренение сией невинной традиции мы потратим больше средств, чем соберем пошлин с товаров.

— Ага, ясненько, — кивнул киммериец. — Господа дворяне из-за проклятущего монстра потеряли неплохой доходец? И прибежали жаловаться на чудище, засевшее возле замка Остин и Громового перевала? Мол, герцог да охотники помогут избавиться от досадной помехи?

— Почему именно «помехи»? — самым невинным тоном поинтересовался месьор Атрог. — Нам, собственно, данное чудище только на пользу — контрабандная тропа закрыта, сама зверюга за пределы безлюдного баронства не выходит, местным жителям неприятностей не чинит… Предлагаю оставить все как есть и не отвлекаться от более важных дел. Скоро сбор урожая, значит надо ждать набегов со стороны Пограничья — тамошние вольные бароны совершенно распустились!

— Потом про Пограничье, — отмахнулся вельможный. — Тут дело в другом. Если я, как наместник провинции, не приму мер, наши друзья бросятся за помощью в Пайрогию, к королю. Эльдаран втонкости вникать не станет, про вульгарные подробности о контрабанде и слышать не захочет, но мне обязательно попеняет: отчего, мол, вассалов от напасти не защищаешь? А я, признаться, ссориться с королевским двором совершенно не желаю.

— Выход крайне прост, — невозмутимо сказал Атрог. — Имитировать бурную деятельность, а на самом деле ничего всерьез не предпринимать. Предлагаю: отправить к границам Остина гвардейскую сотню якобы для изловления или истребления монстра. Они, разумеется, потом представят реляцию, что тварь неуловима или неуязвима и с честью вернутся в Райдор. А у нас будет оправдательная бумага. То же самое сделают и месьоры охотники. Кстати, месьор Гвайнард, вы еще можете вытрясти из дворянчиков немного золота за труды. Когда вернетесь, напишете доклад на мое имя или имя герцога. Что-нибудь наподобие: «Монстр из Остина есть тварь мифологическая и сказочная». А что там эрлу Брагету с пьяных глаз померещилось — не наше дело. Как, согласны?

Гвай в очередной раз вздохнул:

— Можно и так. Но сердце мне отчего-то вещует — тварь эта существует в реальности.

— Отлично! — принял решение за всех остальных светлейший герцог. — Так и порешим. Гвайнард, отправишься на Полночь вместе с господами дворянами завтра поутру. И… Вот еще что. Попробуйте разведать, что происходит в Остине на самом деле. Вся эта история с маркграфом-затворником вызывает у меня неподдельный интерес.

— Равно как и у меня, — мрачно сказал начальник тайной службы Райдора. — Только я применил бы иное слово. Образ жизни месьора Карндона вызывает не «интерес», а «подозрение». Может, действительно замешана магия? Моим ищейкам так ничего и не удалось выяснить.

— Разберемся, — ввернул свое любимое словечко Гвай. — Можно идти, ваша светлость?

— Идите…

Глава вторая, в которой Конан и Гвайнард встречаются с невиданным Зверем

Вехали рано утром. Гвайнарду совершенно не хотелось сопровождать ни месьоров дворян, ни отряд конной гвардии, каковой, разумеется, был незамедлительно отправлен к предгорьям господином Охранителем. Сотнику Атрог дал тайный приказ: «В столкновение с Монстром из Остина не вступать, по возможности уничтожить шайку разбойников, грабящих купцов на Полуночном Тракте, перед эрлом Брагетом и остальными показывать усердие, но усердствовать не чрезмерно». Опытный командир сразу понял что к чему и кавалерийская сотня с песнями и молодецким присвистыванием отбыла из города.

Гвай решил, что со столь простеньким (на первый взгляд…) заданием они с Конаном отлично управятся вдвоем, а посему Асгерд с Эйнаром были оставлены дома — мало ли что стрясется в самом Райдоре за время отсутствия предводителя ватаги охотников? Да и в округе вроде бы заметили какого-то непонятного зверя, по описанию смахивавшего на сколопендроморфа — здоровенное хищное насекомое, иногда разнообразившее свое меню свежей человечинкой… Асгерд только пожала плечами и сказала, что они с Эйнаром смогут завалить паршивенького склопен-дроморфа без посторонней помощи, а месьоры Гвайнард и Конан могут катиться на все восемь сторон света и самостоятельно искать приключений на свои задницы.

Большую часть снаряжения, понятное дело, тоже оставили дома, ибо отправляясь на невинную прогулку вовсе не следует тащить с собой несколько мешков с оружием, сетями, капканами и прочим полезным в охоте на чудищ барахлом, каковое даже принадлежащий Ночным Стражам тяжеловоз и то поднимал не без натуги. С собой взяли только обязательные клинки, запас еды в дорогу, немного денег и тубус с картами Полуночной Бритунии. Вполне естественно, что более легкие на подъем охотники сразу же опередили и гвардейцев, и месьора Брагета с компанией.

— Если вдуматься, то старый эрл нес сущую чепуху, — вслух размышлял Гвайнард, покачиваясь в седле. Его зингарская кобыла и сартак Конана шли голова в голову, мелкой рысью. — Шестилапое животное — это ли не бред? Добавим сюда размеры Зверя, якобы металлические клыки, и странную повадку бродить исключительно по землям баронства Остин. Конан, у тебя есть какие-нибудь соображения?

— Я варвар, мне соображать не положено, — фыркнул киммериец. — Но ты прав, никакой нормальный хищник так не поступает. Конечно, у волков, медведей или наших незабвенных болотных ящеров существует своя охотничья территория и было бы вполне разумно предположить, что искомая зверюга не нарушает границ своих владений из-за того, что опасается нападения другой такой же зверюги, возмутившейся покушением наглого собрата на ее угодья. Однако, Монстр из Остина существует в единственном экземпляре, если киммерийскому дикарю будет дозволено употребить столь ученое слово…

— Не прибедняйся, — поморщился Гвай. — Насколько я тебя знаю, мозгов в твоей голове побольше, чем у иного мэтра философии из Обители Мудрости. Знаешь, мне кажется, что Брагет не врал. Я не говорю про дворянскую честь, с ложью вроде как не совместимую. Когда надо, наши захолустные барончики могут врать напропалую, глазом не моргнув. Тут другое. Слишком убежденный вид был у старикана. И он действительно боится.

— А чего тут бояться? — перебил Конан. — Мы ж выяснили, что Зверь на людей не нападает, а только оберегает владения месьора маркграфа, возжелавшего жить в монашеском уединении. Да страшный, да противный, но поверь, я встречал существ куда более мерзких обликом, но вполне миролюбивых. Пленительная внешность — еще не показатель доброты душевной, чаще все бывает прямо наоборот.

— Ты об этом Брагету и его дружкам расскажи. Райдорцы, особенно живущие в захолустье, люди суеверные и упрямые. Если уж вбили себе в голову, что остинская чуда опасна — не переубедишь.

— Уверен, тварюга работает у маркграфа Карндона чем-то вроде пугала, — подумав, сказал варвар. — Карндон, вероятно, и впрямь занимается недозволенными делишками, наподобие некромантии или черного колдовства, раз уж выставил со своих земель кметов и поставил охранять рубежи лена незнаемого демона.

— Готов согласиться, — кивнул Гвай. — В цивилизованной Аквилонии, у всех на виду, вызывать демонов из Черной Бездны или стряпать магические отвары было бы чревато. А тут — глухомань и медвежий угол, слова «власть» и «порядок» отдаленно знакомо только обитателям больших городов… Но Монстр из Остина демоном не является — показывается днем, при свете солнца, в отличие от бесплотных тварей оставляет следы, обычной для потусторонних существ жаждой человеческой крови не отличается. Но почему шесть ног?!

— А почему бы и нет?

— Тут вступают с силу непреложные законы природы, — рассудительно сказал Гвайнард. — У всех известных живых существ, не являющихся насекомыми, четыре конечности. У насекомых — шесть. У пауков — восемь. Но медведеподобная тварь с шестью ногами? Чудеса!

— Смесь таракана и медведя, — беззаботно отозвался варвар. — Я вот помню у нас в деревне, в Киммерии, однажды народился козленок с двумя головами. Ничего особенного, такое иногда случается…

— Это исключение, уродство, — покачал головой Гвайнард. — Подобные уроды быстро умирают или не могут жить нормальной жизнью. А наш Зверь… как бы это сказать?.. вполне дееспособен. Причем на протяжении долгих-долгих лет…

Разговор и далее проистекал в том же русле. Господа охотники вспомнили полтора десятка самых необычных тварей, с которыми когда либо встречались, затем прошлись по райдорским легендам, рассказывающим о разнообразных чудищах от вполне реально существующих каттака-нов или Ронинского Триголова, до Девы-Плакальщицы и Бродячего пня, каковые наоборот, проходили по ведомству чистейшей небывальщины. Много путешествовавший Конан припомнил многочисленные байки, слышанные в самых разных землях Заката и Восхода, однако ни в одной страшной легенде не говорилось ни о чем хотя бы отдаленно похожем на обитавшее в Остине чудо. Этот монстр, как видно, являлся исключительно местной достопримечательностью.

Самое странное было в том, что предание о Звере из Остина бытовало на Полуночи Бритунии спокон веку, однако эрл Брагет на сегодняшний день являлся единственным человеком, видевшим монстра вживую. Возможно, люди сталкивались со Зверем в прежние времена, но рукописных свидетельств не оставили — это Гвай мог подтвердить авторитетно, поскольку перекопал все библиотеки Райдора, Чарнины и Пайрогии в поисках сведений о монстрах, населяющих или населявших бритунийские земли. Ни одного подробного описания, только легенды и слухи, никак не отличавшиеся достоверностью.

— Приедем — сами увидим, — оптимистично заключил киммериец. — Кстати, где предлагаешь остановиться? В баронстве Остин люди теперь не живут, постоялых дворов нет. Можно, конечно, и в лесу переночевать…

— Сейчас подумаем, — Гвайнард перебросил поводья лошади в левую руку, а правую запустил в седельную суму, откуда извлек медный тубус. — Конан, останови Гнедого, смотреть карту на ходу неудобно… Так. Давай взглянем. Тракт ведет на Полночь, через десять лиг поворачивает на Закат и пролегает через владения хорошо знакомого нам эрла Брагета. Ага, нашел! Ближайшая к Остину деревня стоит как раз неподалеку от замка его милости. Там и заночуем, а утром оставим лошадей в таверне и пешочком прогуляемся во владения Зверя. Так будет незаметнее.

— Пешко-ом? — скривившись, протянул варвар. — Почему? И потом, я не хочу оставлять сартака в конюшне у чужих людей. Еще покусает кого-нибудь!

— Верно, — огорчился Гвай, посмотрев на скакуна киммерийца. — Угораздило же тебя купить вместо лошади этого вурдалака!

Принадлежащий варвару Гнедой, хоть и походил на жеребца пуантенской скаковой породы, конем не являлся, представляя собой плотоядного хищника-сартака, вывезенного через Врата Миров с Ауруса, мира соседнего. Не столь давно имел место неприятный случай, когда голодный сартак прямиком в яслях одной из таверн Чарнины выпотрошил безобидного ослика и устроил на его останках кровавое каннибальское пиршество.

Случайно заглянувшего в стойло владельца постоялого двора тогда едва удар не хватил и Конан отлично понимал его чувства — не каждый день увидишь лошадь, пожирающую дымящееся теплое мясо близкого сородича. Кроме того, сартак вполне мог напасть и на человека, особенно незнакомого.

— Хорошо, поедем верхом, — сдался Гвай. — Одно радует: Гнедой может и за себя постоять, и нам пособить.

И снова предводитель Ночных Стражей оказался непогрешимо прав. Обладавший зачатками разума сартак отлично понимал, что его хозяин занимается опасным и трудным ремеслом и старался соответствовать своему предназначению — между прочим, именно сартак на днях помог Конану захватить преступницу, за одну ночь убившую в Райдоре сразу троих человек.

— Не нравится мне эта история, — вдруг проворчал киммериец. — Маркграф этот спятивший, Зверь о шести ногах… Слишком много странностей.

— А когда в нашем деле странностей было мало? — усмехнулся Гвайнард. — Поехали, надо бы до заката успеть в деревню, иначе могут и не пустить. Брагет верно говорил, люди в округе напуганы, а страх вызывает нездоровую подозрительность. Еще сочтут мирных проезжающих оборотнями или вампирами!

* * *

Рассвет следующего дня оба бравых воителя встретили в тесной комнатке единственного в деревне Аргрим постоялого двора без всяких изысков поименованного владельцем «Гусь и петух».

— Поднимайся! — Гвай толкнул устроившегося на заваленной звериными шкурами широкой лавке варвара. — Пора в дорогу!

— Сначала надо поесть, — сонно отозвался Конан. — А во время завтрака продолжим собирать сплетни.

— У меня от рассказов местных пьянчуг вчера голова разболелась, — немедленно пожаловался Гвайнард. — Это же надо столько небылиц напридумывать!

Дело в том, что самые общительные обитатели Аргрима, прослышавшие о прибытии в их поселок знаменитых Ночных Стражей (Конан и Гвай не скрывали цель своего визита и честно показали хозяину «Гуся» свои подорожные и эдикты великого герцога, обязывающие всех добрых подданных Райдора помогать охотникам), немедленно сбежались на постоялый двор и начали потчевать гостей жуткими историями о Монстре из Остина, который в последнее время стал самым популярным персонажем местных страшных историй. Говорили много и бестолково, а деревенский знахарь — старикашка вредный, пьющий и злобствующий — во всеуслышанье предрекал конец света и грядущую Битву Богов.

Отсеяв немногочисленные зерна истины от плевел самого обыкновенного вранья, охотники выяснили одно: Зверь и впрямь не пускает людей в Остин. Самые отчаянные авантюристы из аргримских охотников и контрабандистов пытались было сунуться к Громовому перевалу, но из семерых ушедших к горам искателей приключений и легкого заработка вернулся только один, да и тот после встречи с Монстром серьезно повредился головой и теперь только мычит да пускает пузыри. Остальных, надо полагать, съели…

Ничего более внятного добиться от завсегдатаев «Гуся» не удалось. Да, Зверя несколько раз видели. Да, у него шесть ног и огромная пасть. А еще глаза зеленым светятся. Избавьте нас, господа охотники от нечисти!

— Скверное дело, — сказал Гвайнард варвару, когда они после ужина вышли подышать свежим воздухом на крыльцо таверны. — Люди начали пропадать. Мы-то думали, что Зверь только лишь пугает нежелательных визитеров, а он оказывается, способен убивать.

— Ничего еще не доказано, — поморщился Конан. — Они могли заблудиться, попасть на обед хищнику вроде серого медведя или мантикора, утонуть в болоте, уйти в запой где-нибудь в соседнем поселке. Да мало ли что могло случиться! Почему именно — Зверь?

Гвай не ответил. Неожиданно он дернул варвара за меховую безрукавку и вытянул руку:

— Посмотри во-он туда! В сторону гор!

Ночь была ясная и звездная, только на Полуночи, над Граскаальским хребтом нависали тучи. И сейчас облака были подсвечены неестественно ровным голубовато-зеленым огнем. Будто кто-то направил снизу-вверх луч гигантского кхитайского фонарика затянутого цветной слюдой.

— Замок Остин, если верить карте, именно в той стороне, — хмыкнул Конан. — Я ж говорил, это магия! Наш маркграф забавляется колдовскими опытами…

Синеватое зарево внезапно исчезло, будто фитиль задули.

— Амулет молчит, — Гвай вытащил из-под рубахи гильдейский оберег Ночной Стражи, изготовленный волшебником Пелиасом из Кофа. — Он бы почувствовал присутствие черного колдовства.

— На таком-то расстоянии? — скептически отозвался Конан. — До Остина по прямой лиг пятнадцать, не меньше. Пошли спать, утро вечера мудренее!

* * *

— Ох не нравится мне это благолепие, — медленно проговорил Гвайнард. — Слишком уж тихо да красиво.

Конан предпочел промолчать. Да, действительно, после пересечения границы баронства Остин месьорам охотникам не попалось на глаза ничего подозрительно, а тем более пугающего. Вековой лес, птички-бабочки-цветочки, ручейки журчат, где-то в чаше отчаянно верещат что-то не поделившие сороки, в воздухе стоит крепкий аромат пыльцы и хвои, высоко в небе кружит, выискивая добычу, коршун… Обычнейший пейзаж, завораживающий полным отсутствием цивилизации.

Впрочем, следы таковой цивилизации обнаружились довольно скоро. На обочине давно не использовавшегося человеком и заросшего травой проселка стоял покосившийся деревянный столб с потемневшим от времени и дождей обычным для Бритунии дощатым указателем: «Милостью богов и короля владения славного рода баронов Остин». А через треть лиги охотники наткнулись на брошенную деревню.

Было видно, что люди покидали небольшой поселок не в панике и страхе, а собирались в дорогу со всей обстоятельностью и тщанием, присущими степенным деревенским жителям. Вывезено было буквально все — в пустых домах отсутствовали даже скамьи и битые горшки. «Журавль» над колодцем оказался снят, некоторые постройки зачем-то старательно разобраны по бревнышку, а сами бревна аккуратно сложены возле тына. Брошенные огороды угадываются только по очертаниями грядок, на которых когда-то росли репа или капуста. На самом большом доме — видимо, общинном, — красовался деревянный шит с перевернутым изображением волка.

— Местная традиция, — пояснил Гвай. — Если люди покидают свою деревню, то вешают перевернутый символ своего рода в знак того, что эти земли теперь пустуют и тут может поселиться любой желающий.

— У меня такого желания не возникает, — Конан слегка поежился. — Терпеть не могу вида брошенного человеческого жилья. Такое ощущение, что мертвечиной попахивает… Поехали отсюда! Нам еще Зверя искать.

— Боюсь, он сам нас найдет, — не без оптимизма высказался Гвайнард. — Надо бы свернуть с проселка в лес. Если Монстр из Остина и впрямь такой здоровый, как на рисунке Брагета, преследовать нас в чаще он не сможет.

— Один момент, — Конан поднял палец. — Скажи мне, а куда мы едем? По большому счету? Или ты думаешь просто-напросто кружить по лесам в поисках Зверя?

— Ничего подобного, — отозвался Гвайнард. — Мы направляемся к замку его светлости маркграфа Карндона. Нанесем, так сказать, визит вежливости. Или ты не помнишь поручения герцога и месьора Атрога? Бумаги у нас в полном порядке, по рескриптам выходит, что мы состоим на службе наместника провинции… Не подкопаешься! А если маркграф пожелает засадить нас в каземат — ночью прилетит Рэльгонн и нас вытащит.

— Твоими бы устами, да пиво хлебать, — проворчал варвар. — Сам знаешь, что я очень не люблю связываться с магией.

— А вдруг месьор Карндон и все тайны Остина не имеют ничего общего с колдовством? Вдруг тут что-то другое?

— Что именно?

— Не знаю…

К замку пробирались обходными путями, по звериным тропкам, придерживаясь направления на Полуночный Восход. Пришлось перейти вброд несколько речек, стекавших с гор и обогнуть обширное болото — изрядный крюк. Гвайнарда по-прежнему настораживала царившая вокруг безмятежность. Зверь (если он все-таки существовал) никак не желал демонстрировать незваным гостям Остина свое присутствие — никаких следов монстра обнаружено не было, а самым страшным хищником встретившимся по дороге являлся крупный волк-одиночка, пробежавший мимо всадников по своим волчьим делам и даже не взглянувший на людей.

Начало смеркаться, а до замка оставалось не меньше шести лиг, преодолеть которые до темноты возможным не представлялось.

— В лесу заночуем, — бодро сказал Гвай, когда лошади вышли на вершину пологого травяного холма. Внизу простирались бескрайнее темно-зеленое хвойное море, прореженное языками луговин, а слева и спереди вставала синевато-черная стена Граскааля увенчанная снежными шапками вершин. — Не впервой. Не забыл котелок прихватить?

— Не заб… — Конан осекся на полуслове, заметив в отдалении какое-то движение. — Гвайнард, как думаешь, что там такое ползет? Чуть правее озерца, у самого края поля? Это, часом, не то, что мы ищем?

— Где? — Гвай приставил ладонь ко лбу козырьком, пытаясь привязать взгляд к названным киммерийцем ориентирам. — Митра Всеблагой, точно! Зверь! А ну-ка, спешиваемся! Отгони лошадей вниз, нас не должны заметить! Понаблюдаем!

Умный сартак понял, что от него требуется и увел кобылку Гвайнарда к закатному подножию холма. Сами охотники залегли на вершине.

Монстр из Остина находился довольно далеко, не меньше чем в трети лиги, однако рассмотреть его было нетрудно. Месьор Брагет не ошибался — громадная тварюга в точности напоминала рисунок старого эрла. Медведеподобный шестиногий Зверь с густой длинной шерстью и маленькой круглой головой неторопливо, но целеустремленно шествовал по луговине с Полуночного Восхода на Полуденный Закат. Лучи заходящего солнца посверкивали на торчащих из приоткрытой пасти клыках-лезвиях и создавалось впечатление, что они и впрямь металлические.

— Странно… — прошептал Гвай, хотя Зверь явно не мог услышать людей с такого расстояния. — Он движется как-то неестественно, не находишь?

— Нахожу, — столь же тихо ответил киммериец. — Обычные животные так не ходят. Зверь идет точно по прямой, словно вдоль одному ему заметной линии. Ни единого лишнего движения, только ноги работают. Медведь или лось могут помотать головой, почесаться, остановиться что-нибудь понюхать, а этот топает себе, словно его за веревочку тянут.

В этот момент Зверь подошел к краю поля и внезапно остановился как вкопанный. Дергающимся движением задрал башку, исторг громкий неприятный вой, больше напоминавший скрип ножа по фарфоровой тарелке, затем развернулся на месте и с прежней скоростью направился в сторону Полуночи.

— И как прикажете такое понимать? — озадачился Гвай.

— Так и понимай, — буркнул варвар. — Помнишь слова Брагета? «Оно неживое». Никакое живое существо так не двигается и не кричит. Ты правильно сказал — зверь выглядит неестественно. Слишком неестественно…

— Тогда что же оно такое?

— Не имею ни малейшего представления. Это просто Зверь. Монстр из Остина. Не ломай голову — мало ли загадок на этом свете?

— Много, — согласился Гвай. — Ив моем характере их разгадывать!

— Только не на ночь глядя. Ты как хочешь, а я предпочту уехать отсюда подальше — не хочу утром проснуться в желудке этой твари. Гляди, гляди, возвращается!

Чудовище совершало довольно странные маневры — Зверь ходил по луговине по кругу, а точнее, по треугольнику. Будто что-то охранял. Пройдет двести стадиев, остановится на одном из углов «треугольника», взвоет, и снова в дорогу.

— Остаемся! — решительно приказал Гвай. — Будем наблюдать. Как кажется, Зверь бродит тут неспроста, чего-то или кого-то ждет. Боюсь, нас ждет бессонная ночь.

— Тогда я схожу к лошадям и возьму мешок с едой и фляги с вином, — ответил варвар. — Не люблю участвовать в приключениях на голодный желудок. Жаль, что костер развести нельзя, заметит.

Солнце уже коснулось нижним краем горизонта, а на Восходе появились первые звезды.

Глава третья, в которой охотники сначала видят крайне необычных существ, а потом наносят визит в замок Остин

Сколько же их? — бормотал Гвайнард, не отрывая взгляда от странного спектакля, разворачивавшегося на равнине под холмом. — Не меньше пяти десятков!

— Больше, — отозвался киммериец. — Это если учитывать ездовую скотину. Кром Молнемечущий, мерзость какая! Никогда бы не подумал что подобные твари могут быть приручены людьми!

— Если только мы видим именно людей, а не незнакомых нам человекоподобных тварей…

Чудеса начались вскоре после полуночи, когда взошла неполная убывающая луна. До этого момента месьоры охотники благополучно валялись на травке, всухомятку ужинали лепешками и копченым мясом, по очереди прикладываясь к баклаге с кислым немедийским вином. Приглядывать за Зверем тоже не забывали, но это занятие оказалось ужасно скучным: монстр безмятежно разгуливал по полю, с одной стороны ограниченному вытянутым озером, с другой — почти непролазной чащобой. Спустя два или три колокола варвар заявил, что на Зверь наверняка уже протоптал на лугу колею, по которой сможет запросто проехать тяжело груженая телега. И оказался почти прав. Относительно телеги, а не колеи.

Когда совсем стемнело, Гвай извлек из своей сумки несколько бутылочек и склянок темного стекла и изготовил в серебряной чарочке один из знаменитых составов Ночной Стражи — это омерзительное на вкус пойло позволяло человеку отлично видеть в темноте и различать весьма отдаленные предметы. Киммериец скривился от отвращения, но выпил — знал, что магический декокт при нынешних обстоятельствах может оказаться полезен. Теперь глаза охотников воспринимали свет луны почти так же, как и солнечный — ночь превратилась в ясный день.

Очень издалека донесся едва слышный колокольный звон — в замке Брагет, а возможно и в Остине, отбивали полночь. Конан вскоре начал задремывать, но его тотчас разбудил Гвай, пихнув кулаком в ребра.

— Зверь остановился, — прошептал предводитель ватаги. — Остановился и отошел к воде… Интересно!

Тут же охотникам пришлось зажмуриться — луговину внезапно залил яркий бело-голубой свет источником которого стала незнамо откуда появившееся огненное полукольцо. Под светящейся аркой заклубился поблескивающий синими искорками туман из которого внезапно вынырнули три тени имевшие вполне человеческие очертания — руки-ноги-голова, фигуры укутаны в просторные плащи с капюшонами, в руках неизвестные держали что-то отдаленно напоминающее клинки. Конану показалось, что появившиеся из магической арки существа чуть ниже ростом, нежели обычный человек, но всяко повыше горного дверга.

Вооруженная троица быстро осмотрела поле, один из странных незнакомцев подошел к замершему неподалеку Зверю, который издал несколько отрывистых скрипучих звуков и снова отправился по нахоженному пути — треугольником, от озера к лесу, потом к прорезающему чащу степному языку, потом снова к озеру.

Черноплащные вернулись к пылающей ровным лазоревым огнем арке, один из них шагнул в туман и исчез, двое других встали по краям, будто привратники. А спустя четверть квадранса из светящегося полукольца появилась целая процессия.

Сначала арка породила двух здоровенных — не меньше самого Зверя! — существ, которых можно было поименовать только пауками, благо выглядели они именно как пауки — округлое туловище, голова с несколькими шарообразными глазами, восемь длинных членистых ног… Однако, два отличия от всем знакомых пауков все же имели место — колоссальные размеры существа и всадник, устроившимся в высоком седле сразу за головой волосатого страшилища.

Оба паука миновали арку, и тотчас в руках всадников вспыхнули огненные шары размером с голову ребенка, но свет они испускали необычный — по полю чиркнули два узких, но исключительно ярких луча, прекрасно освещавшие дорогу.

Немедленно звездный туман портала (Конан почти не сомневался, что на поле возник именно портал, ведущий незнамо куда!) выпустил с десяток пауков подряд, причем некоторые из них были запряжены в некое подобие кубообразных телег о шести колесах. Каждая — размером со средний деревенский сарай. За повозками шествовали человекоподобные твари в плащах.

— Глянь-ка правее, — шепнул Гвайнард. — Тоже что-то светится…

Точно, не столь уж и далеко, лигах в двух, замерцало похожее голубое сияние — видимо в той стороне, совсем рядом с замком Остин, появился аналогичный портал. Странные существа вместе со своими пауками направились как раз в сторону замка. Замыкали шествие два монстра, в точности похожие на Зверя — волосатые, шестиногие и клыкастые. Сам Зверь неторопливо потрусил за ними, наверное в качестве дополнительной охраны жутковатого каравана. Возле арки остались лишь двое «привратников»

— А ну-ка… — в глазах Конана загорелся нешуточный азарт прирожденного охотника. — Гвай, жди меня здесь! Посмотрю поближе.

— Куда, идиот?.. — Гвайнард попытался было сцапать киммерийца за рукав кожаного колета, но варвар исчез с вершины холма с такой стремительностью, что ему позавидовал бы даже старый приятель Ночных Стражей Рэльгонн, вампир из замка Рудна, обладавший способностью мгновенно перемещаться с места на место.

Киммериец, когда это требовалось, мог двигаться бесшумнее, чем полевая мышь, прячущаяся от совы. Конан спустился с холма по закатному склону, прикрытому кустарником, выбрался на берег озерца (тут ему помогала вымахавшая почти в человеческий рост осока) и быстрыми перебежками приблизился к арке на расстояние двадцати-тридцати шагов. Огнистое полукольцо чуть слышно потрескивало — такой звук получается, когда слишком долго гладишь пушистую кошку. Привратники молча прохаживались возле портала.

И тут Конану несказанно повезло. Одно из существ внезапно нагнуло голову, будто к чему-то прислушиваясь, резко развернулось на каблуке и не сказав ни единого слова сотоварищу нырнуло в туман. Остался только один страж.

Привыкнув доверять первому порыву, инстинкту, варвар действовал не рассуждая. Он тенью появился за спиной ничего не подозревавшего привратника, вытянул из ножен кинжал с кованой бронзовой рукоятью и от души приложил яблоком гарды по затылку невысокой твари. Существо сразу обмякло и Конан едва успел подхватить его на руки, забросить на плечо (тяжеленький, однако!) и бегом рвануть к холму — пока не явились остальные.

— Гвай, быстро на конь! — рявкнул киммериец. — Взял пленного!

— Сумасшедший… — простонал Гвайнард. — Они же бросятся его искать!

— Пропетляем по лесу, не найдут, — самоуверенно отозвался Конан, положив бессознательного пленника поперек седла Гнедого. — Скоро рассвет, успеем уйти. И у нас будет чем поторговаться с паучьими всадниками, если, конечно, им не наплевать на судьбу своего собрата. Быстрее, олух, что стоишь!

Хвала богам, сартак варвара и лошадь Гвая были приучены к ночным переходам, поскольку, как следует из названия гильдии Ночной Стражи, трудиться охотниками приходилось в основном в темное время суток, когда разнообразная нечисть и нежить выбиралась из своих укрывищ. Кроме того, Гнедой видел в темноте не хуже любого филина — хищник все-таки, пускай и похож на обыкновенного коня как две капли воды.

К необычному грузу сартак отнесся абсолютно спокойно — не видел в чужаке опасности. И это не могло не радовать.

* * *

Место для привала выбрали проскакав три лиги, когда на Восходе небо окрасилось в розовый и оранжевый цвета. Причем забрались в самый бурелом — лес в этом месте был настолько древний, что казалось, будто эти деревья встречали самый первый луч новосотворенного солнца на заре мира. В корявых ветвей свисали лохмотья седой паутины, под ногами похрустывал толстый ковер желтой прошлогодней хвои, чувствовался запах плесени, мха и еще чего-то непонятного, но невообразимо древнего, подобного окружавшим двоих людей елям и грабам.

— Оторвались? — выдохнул киммериец, спрыгивая с седла.

— А по-моему, нас никто и не преследовал, — хмуро ответил Гвай. — Слушай, варвар, я однажды начищу тебе рыло собственными руками! Вроде бы взрослый человек, служил в гвардии аж у трех королей, должен понимать, что такой нездоровый авантюризм может привести к самым печальным последствиям. За каким зеленым демоном тебе сдался этот… это… Кстати, надеюсь ты его не убил?

— Сейчас глянем, — Конан стянул со спины сартака добычу, уложил на землю и отбросил капюшон. Пленный не шевелился — может, на самом деле умер? Силушки для удара Конан не пожалел.

Нет, не умер. Дышит, веки подергиваются, чуть шевелятся пальцы. Да только что пальцы, что веки, что все остальное человеку не принадлежит совершенно.

— Когда-нибудь видел таких? — киммериец поднял взгляд на Гвайнарда, но тот молча покачал головой. — И я не видел. Кто он, как думаешь?

Гвай с ответом не нашелся, поскольку лежавшее у его ног существо было… Как бы это сказать поточнее? Оно было чужим. Абсолютно чуждым миру Хайбории, не похожим ни на одного известного демона или монстра, не говоря уж о разумных существах.

Сложение, впрочем, действительно походило на человеческое. На плотном туловище сидела острая треугольная голова, отдаленно похожая на ящеричью, но только лишь похожая — ни у каких ящериц не бывает пронзительно-красной, алой чешуи цвета свежей крови.

Чешуйки крупные, с ноготь, почему-то восьмиугольные, с более темной багровой звездочкой-рисунком в центре. Полупрозрачные веки, прикрывающие выпуклые шарообразные глаза были нежно-розовыми. На длинных сильных руках по три пальца, оканчивающихся изогнутыми коготками.

Ноги обуты в некое подобие сапог, только подошвы сделаны из легкого серебристого металла. Одежда темная, из неизвестной ткани, очень плотной и скользкой на ощупь. На толстой короткой шее, на широком ремне висит непонятная железная штуковина, вроде толстой трубки с несколькими рукоятками и рычажками. К поясу прикреплен перемигивающийся цветными огоньками жезл длиной с половину человеческого предплечья.

— Руки-ноги ему свяжи, — посоветовал Гвай.

— И железяки отбери, по-моему это какое-то оружие. Эх, жаль ночь кончилась, позвали бы Рэльгонна, он бы разобрался что к чему.

— Завтра, — отмахнулся варвар, отлично понимавший, что умный упырь запросто смог бы объяснить охотникам предназначение загадочного снаряжения красночешуйчатой твари. — Веревку подай!

— Лови! Кстати, этот красавчик — живое существо не имеющее никакого отношения к демонам или нечистой силе. Все мои амулеты молчат…

Чужак пришел в себя когда окончательно рассвело и солнце медленно выползло из-за далеких зубчиков Кезанкийского хребта. Открыл глаза (они оказались неожиданно темными, почти черными), попробовал пошевелиться, дернул связанными руками и воззрился на сидевших напротив людей.

— Вы кто? Зачем я здесь?

Киммериец и Гвай непроизвольно открыли рты. Чужак отлично разговаривал на бритунийском, разве что слегка шепелявил, не очень правильно строил фразы и говорил слишком отрывисто.

— Э-э… Мое имя Гвайнард из Гандерланда, гильдия Ночной Стражи, — поразмыслив, представился Гвай. — Наша гильдия надзирает за порядком в землях Бритунии и высший властитель герцогства Райдор поручил нам узнать, что происходит на землях баронства Остин. Если хочешь, мы покажем тебе эдикты светлейшего.

— Не надо убивать, — проговорил чешуйчатый. — Дам золото. Много. Сколько хотите.

— Никто не собирается тебя убивать, — ответил Гвайнард. — Мы должны узнать кто вы такие и почему приходите в Бритунию без всякого дозволения герцога, порубежной стражи и таможни?

— Про это говорить не могу, — отрезал чужак. — Власть все разрешила. Карндон. Отвези туда, получишь золото.

— Повторяю, кто ты такой? — с задушевной ласковостью очковой кобры повторил варвар.

— Азаград, внутренняя стража Ворот, седьмая дюжина желтого штандарта, — непонятно отчеканил ящер. — Больше ничего не скажу, можешь убивать.

— Противоречишь сам себе, — невесело улыбнулся Гвайнард. — То просишь не убивать, то наоборот… Хорошо. Мы можем отвезти тебя в замок Остин. Какие будут гарантии нашей безопасности?

— Даю мое слово. Слово Азаграда нерушимо.

— Это твое имя?

— Нет. Так зовут всех. У нас нет имен, как у здешних человеков.

— Человеков… — фыркнул киммериец. — А что, человеки еще и «нездешние» бывают?

— Бывают. Вези к Карндону. Он — власть. Даст золото. Я пообещал.

— Постой, а тварюга ваша шестилапая нас по дороге не сожрет? Если твои начальники заметили исчезновение одного из стражников, Зверю могли поручить отыскать потерявшегося. Что-то нам не очень хочется с ним встречаться.

— Это не зверь. Он не живой. Механизм. Вы такие не знаете. Умею приказывать. Развяжи руки. Я ничего вам не сделаю, обещаю.

Конан вопросительно поглядел на Гвая и тот согласно кивнул. Риск, конечно, но почему бы не рискнуть?

— Только, друг, оружие я тебе не верну, — сказал киммериец чужаку, распутывая узлы. Обещаешь не убегать? Иначе арбалетную стрелу в спину получишь.

— Обещаю, — безразлично повторил ящер. — Оружие отдашь потом. Когда приедем в дом Карндона. Получишь еще золота.

— Да подавись ты своим золотом, — возмутился варвар, освобождая чужака от веревок. — Нужно больно!

— Вы едите золото, — убежденно ответил красный ящер. У Гвая с Конаном после эдакого утверждения глаза на лоб полезли. — Без еды нельзя. Никому. Карндон даст много.

Выехали. Обратную дорогу искать не пришлось — сартак, отягощенный сразу двумя всадниками, сиречь Конаном и усевшимся перед варваром чужаком, уверенно вышел по старому следу к уже знакомой охотникам возвышенности.

А рядом с холмом Ночных Стражей ждал сюрприз, пускай и вполне ожидаемый. Зверь.

Выглядел монстр раздраженно, если подобное слово можно применить к бездушному механизму, каковым по утверждению ящера он являлся. Рыл землю передними лапами, сверкал глазищами, порыкивал и вообще всем видом давал понять, что церемониться с нахалами, покусившимися на одного из своих хозяев, не намерен.

— Слушай, а ты уверен, что наш чешуйчатый дружок не отдаст приказ Зверю разорвать обидчиков в мелкие клочки? — вопросил киммериец Гвайнарда, нарочно перейдя на аквилонский язык. Не хотел, чтобы ящер его понял.

— Хм-м… Понимаешь, это существо пришло к нам из иного мира, возможно из другой Вселенной. Мне кажется, что другие, более развитые разумные расы в чем-то честнее и добрее человека. Вспомни хоть Рэльгонна! Рискнем?

— Рискнем, — покладисто согласился Конан. — Но последствия — за свой счет.

Киммериец ссадил чужака на землю, сказав на бритунийском:

— Иди, усмиряй свое пугало. И уж постарайся сделать так, чтобы…

Ящер не обратил на слова Конана ровным счетом никакого внимания. Шагнул вперед, а затем прокричал несколько слов на своем шипящем языке.

Монстр из Остина на миг застыл, а затем… Затем взял с места в галоп, направляясь ко всадникам. Бежал он куда быстрее любой лошади.

«Вот тебе и рискнули… — молнией проскочила мысль в голове Конана. — Сбежать не успеем, затопчет!»

* * *

Зверь в несколько прыжков оказался рядом с охотниками и красным ящером, однако нападать не стал — просто взрыхлил землю всеми шестью толстыми лапами, украшенными жутчайшими когтями и преданно замер рядом с чужаком, подобно туче нависнув над невысоким гостем Хайборийского мира.

Вблизи Монстр из Остина выглядел куда более впечатляюще. Возьмите горного серого медведя, каковой и так является созданием превесьма большим и тяжеловесным, увеличьте косолапого раза в четыре, добавьте еще пару лап… Тогда, возможно, получится нечто похожее на Зверя.

Однако, от чудища вовсе не пахло животным, из отверстой клыкастой пасти не воняло, а густая шерсть выглядела странно — она была не белесой, как казалось раньше, а серебристой, с металлическим отливом. Миндалевидные глаза светились ровным зеленоватым огнем.

— А зубы-то действительно железные, — заметил Конан, во всех подробностях разглядев монстра. — Впечатляет, честно говоря… Эй, дружище, ответь, для вам такие зверюги потребны?

— Охрана, — подтвердил подозрения охотников чужак. — Сильный. Быстрый. Если надо — может драться.

— Понятно, — вздохнул Конан. — Поехали, что ли, к месьору Карндону?

Ящер подошел к сартаку, намереваясь залезть на спину Гнедого, но вдруг остановился и присмотрелся к морде скакуна. Гнедой будто нарочно оскалил клыки.

— У вас тоже есть такие? — понимающе сказал чужак. — Азаград покупает их в Золотом мире. Умные.

Киммериец и Гвай переглянулись. Вот, значит, как? Оказывается, странные ящеры бывали даже на Аурусе? Выходит, что с помощью порталов они могут путешествовать по многим Сферам Вселенной? Или все-таки чужаки пользовались ведущими на Аурус Вратами Миров, расположенными в Бритунии? Судя по тому, насколько хорошо ящер говорил на бритунийском языке, владельцы гигантских ездовых пауков частенько бывали в Хайбории. Только почему о них доселе никто ничего не слышал?

Зверь, слегка нервируя Конана и Гвая, топал позади всадников, но киммериец понимал, что сейчас чудовище опасности не представляет — ящер не обманул, сказав, что умеет им управлять. По дороге к замку Остин Ночные Стражи заметили довольно много следов Зверя и глубокие вмятины, оставленные колесами повозок — не иначе, сородичи красного ящера появлялись в этих местах почти каждую ночь. Но с какими целями? Что находится внутри громадных телег? Киммериец допускал, что Азаград (или как там именуется народ чужаков?) вполне мог возить в Остин оружие — вдруг ящеры готовятся к войне с Хайборией и устраивают склады в разных частях материка? Нет, быть того не может, подготовка к масштабному вторжению не прошла бы незамеченной, а Зверя-охранника, как достоверно выяснилось, люди видели только в Полуночной Бритунии.

Что же тогда происходит? И даст ли ответ на этот вопрос досточтимый маркграф Карндон, вне всяких сомнений вступивший с сговор с красными ящерами?

Замок появился внезапно — всадники и шествующий неподалеку Зверь обогнули сосновый перелесок и вышли к невысокой, но крутой скале темно-серого гранита, верхушка которой была украшена фамильным гнездом ныне сгинувшего рода Остинов. На флагштоке, как и положено, развевалось знамя нынешнего владельца окрестных земель.

— Золотой лев, стоящий на задних лапах в лазурном поле с красным окоемом, — откомментировал Гвай увиденное. — Все правильно, это известный всей Аквилонии герб семьи маркграфов Карндон. Судя по короне, венчающей льва — в резиденции сейчас живет представитель старшей ветви династии. Никаких ошибок — его светлость на самом деле переселился в Остин… Пейзажи тут, конечно, замечательные, но какая скукотища!

— Ты называешь это скукотищей? — с подчеркнутой иронией осведомился Конан. — Звери, пауки, порталы… Да, согласен — ужасно скучно! Выть хочется.

Замок выглядел вполне обычно — никаких внешних отличий от скромных укреплений прочих небогатых дворян из ближайшей округи. Каменная коробка, одна-единственная башня-донжон, подъемный мост, потемневший герб баронов Остин над воротами — серебряный дрозд на черном щите. Стражи на стенах не видно, но в этом нет ничего необычного — эпоха баронских войн в Бритунии давно миновала, а опасаться нападения со стороны сопредельных стран бессмысленно, поскольку Гиперборея и Туран надежно отделены горами, по которым не пройдет ни одно войско. Ловкие и отчаянно смелые контрабандисты и то с трудом переправляют на Полночь или Восход свои небольшие караваны через перевалы, проходимые исключительно в теплое время года.

Странности, однако, присутствовали. Всадники, в сопровождении неотвязного Зверя, подъехали к воротам, подъемный мост перебрасывавшийся через широкую расселину в скале был поднят. Конан собрался было покричать, призывая нерадивую стражу, но вдруг тяжеленный, окованый железными полосами мост совершенно беззвучно поехал вниз. Никакого грохота цепей, скрипа воротов, не слышно ругани привратников, клянущих свою тяжелую работу. Киммериец на всякий случай кашлянул — проверить, не оглох ли.

То же самое произошло со створками ворот — разошлись без малейшего скрипа, будто огромные петли по три раза на дню смазывали самым лучшим маслом. А под низкой массивной аркой пылали отнюдь не факелы — на подставках горели непонятные светильники, напоминавшие формой огромную каплю и дававшие ровный золотистый свет.

Зверь остановился перед мостом, будто ожидая приказа, потом развернулся и бесшумно зашагал обратно на Закат. Красный ящер без разрешения Конанаспрыгнул с холки Гнедого и шагнул иод своды штурмового коридора замка. Охотники тоже предпочли спешиться и последовали за ним.

— Доброго дня путникам! — своды арки отразили звук человеческой речи и многократно ее усилили. — Мы ждали вас. Милости прошу.

— Ждали? — не удержался от вопроса Конан, узрев вынырнувшего из боковой двери парня лет восемнадцати. По виду — аквилонец, темные волосы схвачены в хвост, голубые глаза выражают неподдельный интерес. Одет в блио гербовых цветов маркграфа Карндона.

— Совершенно верно, ждали, — подтвердил привратник. — Зверь сообщил в замок о вашем прибытии.

— Это чудище постоянно находилось рядом с нами, — процедил варвар, уверенный, что ему нагло пудрят мозги. — Как он…

— Его светлость постарается все объяснить, — перебил киммерийца парнишка. — Прошу следовать за мной. О лошадях позаботятся.

— Нет уж, — отказался Конан. — Гнедого я привяжу сам. Он терпеть не может посторонних и способен…

— Конюхи этого замка приучены обращаться с сартаками, — вновь прервал Конана слуга его светлости, повергнув варвара в состояние блаженного обалдения. Ничего себе штучки — у них, оказывается, сартаки есть! Впрочем, после упоминания ящером мира Аурус, удивляться этому вовсе не следовало. — Идемте.

В обширном дворе замка не отыскалось ничего неожиданного — обычные хозяйственные пристройки, разве что не покосившиеся и запущенные, как у многих захолустных дворян, а новехонькие, построенные из лучшего строевого леса. Прислуга выглядит сыто, одета добротно. Возле дальней коновязи стоят аж целых четыре сартака, принадлежащих владельцу Остина — варвар давно научился отличать этих ездовых монстров от обычных лошадей. Приятно пахнет кухней и свежим деревом. Чистота поразительная. Словом, хозяин любит порядок.

Гнедого увели к сородичам, встретившим новоприбывшего радостным чириканьем — сартаки, в отличие от лошадей ржать не умеют, но зато способны воспроизводить множество услышанных звуков, включая человеческую речь. Кобылку Гвайнарда отправили в стойло, предназначенное для конской породы. Самих гостей вместе в молчаливым красным ящером, кутавшимся в свой плащ, провели к парадной лестнице.

— Ох, прошу простить, забыл представиться, — спохватился темноволосый юнец. — Риас Деброй из Пуантена, второй оруженосец светлейшего маркграфа Карндона.

— Деброй? — живо повернулся к оруженосцу

Гвайнард. — Анвар Деброй, случайно, тебе не знаком?

— Старший брат… — удивился Риас. — Служит в «Черных беркутах», особый отряд Латераны, Тарантия. Прошу простить, но откуда достойный месьор…

— Мы вместе начинали службу в «Беркутах», — спокойно пояснил Гвай. — Я ушел из отряда спустя пару лет. Как там Анвар? Небось, уже капитанский чин получил?

— Да, совсем недавно, прошлой весной, — слегка растерялся оруженосец. — Что же мы стоим, месьоры? Его светлость приказал немедленно проводить вас наверх. Следуйте за мной.

— Какая разная судьба у двух братьев, — тихонько сказал Гвай варвару, когда они поднимались по роскошной мраморной лестнице, совершенно не подходившей к захолустному замку. — Старшенький трудится на поприще тайной службы Трона Дракона, второй связался с этим странным маркграфом… Обрати внимание, замок обставлен не хуже королевского дворца! Какое немыслимое богатство!

Богатство киммериец оценил. Очень даже оценил! Случись ему в славные времена жития в городе Шадизаре забраться в такой дом и вынести отсюда хоть тысячную долю накопленных сокровищ, запросто можно было бы напоить вином всю Замору вкупе с Коринфией и целый год блаженствовать в лучших увеселительных заведениях…

Замок Остин только снаружи производил скромное впечатление. Внутри все выглядело прямо наоборот, причем роскошь была не вызывающей и вульгарной, как например в некоторых эмирских дворцах Турана или в резиденции незабвенной королевы Тарамис, полагавшей, что чем больше золота — тем красивее. Как видно, маркграф отличался редким чувством вкуса. Резьбу по камню явно выполняли лучшие аквилонские мастера шамарской школы, вазы цветного камня — офирские, много великолепных древних статуй, драгоценные иранистанские ковры подобранные по тону к обивке стен и украшениям, зингарские гобелены, коллекции редкого оружия. Роскошь не резала глаз, напротив, выглядела естественной и неброской. Отнюдь не отличавшийся бедностью замок вельможного герцога Варта Райдорского смотрелся бы рядом с обиталищем маркграфа Карндона сущим хлевом.

Перехватив ошарашенные взгляды гостей, оруженосец невозмутимо заметил:

— Его милость увлекается собиранием редкостей. Вы еще в Полуночном крыле не были, такая красотища — засмотришься! А коллекция чужих предметов!..

Тут Риас осекся, будто сказал что-то лишнее. Конан, однако, сразу выделил слова «чужие предметы» и крепко призадумался. Значит, именно чужие! Интере-есно!

Безмолвный лакей распахнул дверные створки и Конан вновь присвистнул. Ни дать, ни взять

— кабинет короля. Большой стол, имеющий необычную форму полумесяца, над ним — портрет знаменитого аквилонского государя Сигиберта Завоевателя (ах, да, Карндоны с Сигибертом вроде бы состояли в родстве…), по стенам — мозаичные панели с родовыми гербами, шитый золотом атласный штандарт в углу, вместо свечей или факелов — уже виденные ранее каплевидные светильники. Левая стена зачем-то укрыта темно-малиновой занавесью.

— Проходите, проходите. У нас тут просто, без церемоний! Умоляю, никаких титулов! Я, разумеется, граф марки, барон, виконт и так далее, однако здесь не тарантийский замок короны… Называйте меня просто по имени: месьор Ларн!

Состоялось явление его светлости — из-за красной бархатной занавеси вынырнул сухощавый высокий господин средних лет, облаченный в простой темно-синий колет со множеством серебряных пуговиц. Особо величественного впечатления благородный маркграф не производил — лицо худое, скуластое и очень загорелое, принадлежит скорее не потомку Древних Королей, а деревенскому плотнику или гуртовщику. Светлейший чуть ссутулится, руки имеет длинные с большими сильными ладонями. Глаза светло-голубые, чуть водянистые и веселые.

— Значит, именно вы и являетесь знаменитыми Ночными Стражами? — осведомился Карндон и прошел к столу, попутно указав гостям на кресла. — Располагайтесь непринужденно. Риас, проводи Азаграда в подвал, к Вратам, ему пора домой. Заодно принеси от моего имени извинения декуриону желтого штандарта за этот прискорбный инцидент — более такого не повториться.

— Оружие, — напомнил ящер. — Путь отдадут.

Конан нехотя вернул чужаку трубку с рычажками и жезл. Чешуйчатый молча забрал железки и ушел вслед за оруженосцем не попрощавшись ни с маркграфом, ни со своими обидчиками. Двери закрылись и охотники остались наедине с хозяином диковинного замка.

— Месьор Гвайнард, месьор Конан… — маркграф уставился на охотников. — Не скажу, что ваше появление в Остине ожидалось столь быстро, но рано или поздно Ночная Стража непременно посетила бы мой скромный дом…

— Откуда вы знаете наши имена и почему уверены, что мы — именно Ночные Стражи? — нахмурившись, спросил Гвай.

— Иштар Милостивая! Занимаясь столь необычным ремеслом, я попросту обязан содержать осведомителей, сообщающих мне о событиях в округе и столице провинции. Я отлично знал, что драгоценные соседушки, это скопище тупоголовых чванливых ублюдков с громкими, но ничего не значащими титулами, побежали жаловаться герцогу! Хвала богам, Райдор оказался умнее своих подданных — я всегда знал, что его светлость выгодно отличается от прочих обитателей этой страны изрядной сообразительностью! Гвардейская сотня под видом охоты на Монстра из Остина отправилась ловить разбойников на Полуночном тракте, а Ночная Стража прибыла в мои владения, дабы проверить истинность легенды о Звере.

— Но откуда… — начал было Конан. Однако маркграф прервал варвара решительным жестом:

— Разве не догадываетесь? Поверьте месьоры, колеса я не изобретал. Десяток полновесных золотых ауреев Трона Дракона капитану гвардии, еще десяток — чиновнику из ведомства уважаемого господина Атрога — и я знаю обо всех сомнительных тайнах столичной жизни. Без взяток не работает мельница нашей жизни, увы. Доставить сообщение из города в Остин — дело простейшее, соколиная почта работает исправно, а если уж сокол не справится, у меня найдутся другие, более заковыристые способы узнать новости. Сердечно прошу вас, по возвращению в Райдор не докладывайте Охранителю короны о моих скромных конфидентах — Атрог их непременно вздернет, хотя эти люди не сделали ничего плохого. Я не использую полученные сведения в ущерб Райдорскому герцогству и его светлости Варту. Просто люблю быть осведомленным.

Карндон помолчал, потянулся к кувшину с вином и наполнил три хрустальных бокала.

— Угощайтесь, настоящий «Золотой Либнум», — сказал он. — Итак… Не сомневаюсь, у вас накопилось множество вопросов. Спрашивайте. Постараюсь ответить честно, если только вопросы не будут касаться чужих тайн, раскрывать которые я не вправе.

— Гхм, — кашлянул Гвайнард, не зная с чего начать. — Вы совершенно правы, ваша светлость, все началось именно с жалобы ваших соседей герцогу…

— Сказал же — без титулов и церемоний, — сморщил нос Карндон. — Потускнела моя светлость в этой глуши, как неумолимо тускнеет все сущее. Жаловались, ясное дело, на зломерзкого монстра, насмерть перепугавшего всю округу? Детишки плачут по ночам, коровы доятся чистой простоквашей, кобылы рождаются исключительно сивой масти, пиво скисает прямо в бочонках, а благородных эрлов спьяну мучают кошмарные сновидения? И все это благодаря Зверю?

— Примерно так, — улыбнулся Гвай.

— Вот сквалыги! Остин — моя земля, что хочу, то и делаю! Вы же знаете, что на этот лен распространяются все права и привилегии маркграфства, как и записано в законодательных уложениях всех королевств Заката, кроме, кажется, Пограничья? Да, контрабандные стежки-дорожки теперь намертво перекрыты, но это уже совершенно не мои трудности — почему я должен позволять нарушителям законов герцогства Райдор использовать мои земли для наказуемого судом промысла?

— А сами вы, месьор Ларн, закон не нарушаете? — поддел маркграфа Конан.

Карндон остался невозмутим:

— Да, не нарушаю. Ни в каком уложении, указе, рескрипте или эдикте короля Бритунии, а равно и Райдорского герцога не сказано, что нельзя содержать на своих собственных землях чудовищ, вроде хорошо вам знакомого Зверя. Верно ведь?

— Но Зверь убивает людей, — нахмурился Гвай. — Из деревни Аргрим исчезло несколько человек, а единственный возвратившийся с Громового перевала контрабандист сошел с ума, повстречавшись с вашим монстром!

— В том, что у этого достойного месьора оказалась столь тонкая душевная организация я абсолютно не виноват, — откровенно фыркнул маркграф. — А остальные живехоньки, только до поры до времени принуждены сидеть под замком. Слишком много видели.

— Мы тоже слишком много видели, — еще более посмурнел Гвай. — Не далее, как минувшей ночью. Вы нас тоже посадите под замок? До поры?

— Перестаньте, месьор Гвайнард, — махнул рукой Карндон. — Что вы как ребенок… Существует огромная разница между безграмотными кметами, способными лишь навести панику в соседних баронствах жуткими россказнями о пауках-гигантах и Ночной Стражей, которая способна понять смысл происходящего.

— И что же мы должны понять?

— Азаград — знакомые вам существа с красной кожей — не представляют никакой опасности ни для Хайборийского мира, ни для его обитателей. Впрочем, давайте я расскажу все по порядку… Не стесняйтесь, наливайте еще вина. Разговор предстоит долгий.

Глава четвертая, в которой Конан и Гвайнард узнают правду о Звере из Остина

Они являются расой торговцев, купцов… Единственное отличие от нашего торгового сословия состоит в том, что Азаград возит товары не из Бритунии в Аквилонию или, допустим их Хоршемиша в Асгалун, а из Сферы в Сферу. Насколько я знаю, красные ящеры путешествуют как минимум по полутора сотням обитаемых миров, человечеству пока недоступных.

— Тогда почему они не торгуют с Хайборией в открытую, а прячутся? — заинтересованно спросил киммериец, внимательно слушавший маркграфа.

— Красные ящеры полагают, что человечество пока не готово присоединиться к Великой Торговой Цепи — так Азаград называет свое грандиозное предприятие… Большинство людей опасается чужаков, даже вы сперва посчитали их врагами. Кроме того, в Хайбории нет товаров, способных заинтересовать покупателей в иных Сферах. Мы слишком неразвиты. По мнению ящеров, конечно…

— Один в один слова Рэльгонна, — огорченно кивнул Гвай. — Нецивилизованные отсталые варвары…

— Рэльгонн? — вздернул брови хозяин Остина. — Конечно же, это ваш приятель-вампир из Рудны! И не делайте столь удивленные лица, я отлично знаю о каттаканах, мы знакомы.

— То есть как — знакомы? — в один голос вопросили поразившиеся этой новостью охотники. И киммериец, и Гвайнард были уверены, что Рэльгонн и его родственники не общаются с другими людьми, кроме Ночной Стражи.

— Каттаканы изредка покупают у Азаграда необходимые им вещицы. А я выступаю в качестве посредника. Рэльгонн все надеялся, что ящеры помогут каттаканам отыскать дорогу в их родную Сферу, но увы — даже эти существа, посещающие множество других миров, не смогли им помочь. Видимо, Сфера каттаканов расположена слишком далеко.

— Месьор Ларн, мы отвлеклись от главной темы разговора, — напомнил Гвай. — Не могу понять одного: если Азаград не торгует в Хайбории, то что они делают в нашем мире? И как вы с ними познакомились? Вы, блистательный дворянин, внучатый племянник Сигиберта Великого, граф марки! Как?!..

— Отвечаю по порядку, — усмехнулся Карндон. — Дело в том, что путешествия между Сферами сопряжены с определенными трудностями. Это только на первый взгляд кажется, что перенестись из мира в мир с помощью портала довольно просто. Да ничего подобного! Торговцы объяснили мне, что успешное строительство порталов зависит от расположения звезд, противостояния планет и еще множества разнообразных причин, повлиять на которые никто не в силах. Так вот, Хайборийский мир является для Азаграда чем-то вроде промежуточной остановки на пути из их родной Сферы в некоторые другие миры. Напрямую в чужие Сферы торговцам никак не попасть, приходится сначала перемещаться сюда, затем строить новые Врата и отправляться дальше. Хайбория в настоящее время расположена во Вселенной исключительно удачно и является своего рода перекрестком на большом караванном пути. Причем строить порталы ящеры могут исключительно на землях Остина, тут тоже виновны некие природные причины, в подробности я не вдавался… Разумеется, существуют и другие миры-перекрестки которыми пользуется Азаград, но и у нас ящеры появляются довольно часто. Когда-то давно они заключили договор с баронами Остин, разрешившими торговцам проходить через их земли, в качестве стражи оставили тут Зверя, призванного как охранять караваны, так и отпугивать излишне любопытных. Отсюда и легенда о Монстре из Остина. Я доходчиво объясняю?

— Более чем, — киммериец почесал в затылке. — Но каким образом династии баронов Остин удавалось сохранять эту историю в тайне несколько десятилетий, если не столетий? Ведь раньше баронство было населено — крестьяне, охотники…

— Люди просто боялись чудовища, — пожал плечами Карндон, — и не заходили в запретную долину. Хотите открою страшную тайну? В действительности Монстр из Остина не одинок, несколько лет назад ящеры выпустили в наш мир еще троих зверюг — два Стража оберегают границы баронства, еще два следят за караванами. Поэтому и видят их значительно чаще, чем раньше. Кроме того, до недавнего времени ящеры появлялись у нас сравнительно редко, примерно три-пять раз в год. Лишь незадолго до смерти последнего Остина торговый путь стал куда более оживленным. Кстати, сестра старого барона была моей матерью, знаете об этом? Вот вам и ответ на второй вопрос. Я просто-напросто унаследовал фамильное дело, если уж вы позволите мне выражаться подобно какому-нибудь ростовщику или ювелиру.

— Но какой вам в этом интерес? — продолжал настаивать Конан. — Насколько я знаю, династия Карндон богата, золото наверняка не играет здесь большой роли!

— Азаград платит мне за использование владений Остина в качестве торгового пути отнюдь не золотом, — с таинственными видом сказал маркграф. — Есть на свете вещи куда более ценные. Например, знания, обрести которые в Хайбории невозможно. И возможность путешествовать… Вы понимаете, куда именно путешествовать?

— В другие Сферы? — полуутвердительно-полувопросительно сказал Гвайнард.

— Верно. Я побывал вместе с караванами ящеров в восемнадцати мирах и намереваюсь посетить еще несколько. По крайней мере в то время, пока Азаград имеет возможность вести столь деятельную торговлю. Жаль, что скоро ящеры будут появляться у нас довольно редко, как и в прежние времена.

— Почему?

— В последние годы из Хайбории можно было открыть проход в несколько десятков миров, однако наша Сфера постепенно меняет свое положение во Внешней Пустоте и значительная часть иных миров станет на долгое время недоступна… Ящеры вновь станут приходить к нам лишь по несколько раз в год, а не почти еженощно, как сейчас.

— Благодарю, месьор Ларн, вы нас отчасти успокоили, — сказал на это Гвай. — По крайней мере, теперь мы выяснили, что эти существа безопасны.

— Это смотря с какой стороны взглянуть, — серьезно ответил маркграф. — Раса торговцев делится на несколько различных каст, каждая из которых занимается своим делом. Непосредственно купцы, ведающие торговыми сделками. Возничие, отвечающие за доставку товаров. И, разумеется, охрана. Вот с этими типами я не советую связываться никому.

— Да? — скептически бросил Конан. — Видел я их охрану в деле. Стыд один!

— Поверьте, если бы Азаград захотел вытащить своего товарища из неприятностей, мы бы сейчас не разговаривали, — веско сказал Карндон. — Думаете, я не наблюдал за вами все это время? Вчера вечером вы подъехали к Лисьему холму, на вершине которого устроили засаду. Зверь отлично видел вас, но я отдал ему команду не обращать внимания на посторонних. Никто ведь не ожидал, что месьор Конан Канах решится на столь безрассудный поступок — захватить одного из стражей Ворот! Ящеры были в ярости, я с трудом сумел убедить командира желтого штандарта — так называется отряд охраны Аза-града — что с его подчиненным ничего не случится и мы незамедлительно вернем его домой. К счастью, мне поверили, а вы не совершили ничего непоправимого. Вам еще повезло — оружие ящеров способно превратить любого недоброжелателя в кучку пепла…

— Значит, не только мы наблюдали за Зверем? — понимающе протянул Гвайнард. — Удовольствие было взаимным?

— Разумеется. Подходы к Лисьему холму, где ящеры строят Порталы Выхода, тщательно оберегаются. Там достаточно соглядатаев. Впрочем, слово «соглядатай» не совсем верно. Азаград доверяет мне, поэтому ящеры предоставили в мое распоряжение некоторые механизмы, позволяющие следить за чужаками на расстоянии. Зверь, между прочим, тоже механизм, вам уже сказали об этом?.. Как только любой нежелательный гость пересекает рубежи баронства, я немедленно отправляю Зверя выпроваживать нахала. В девяносто девяти случаях из ста непрошеные визитеры убегают без оглядки — Монстр из Остина умеет быть убедительным.

— Почему тогда вы не натравили чудище на нас?

— Предпочел честно объясниться с Ночной Стражей. Хотел, чтобы вы поверили — в моих владениях не происходит ничего страшного, никто никого не убивает, не приносит в жертву темным богам и не балуется запретной магией. Кроме того, зная настойчивость представителей вашей знаменитой гильдии и слышав о расположении к вам великого герцога Райдорского, я посчитал, что после таинственного исчезновения месьоров охотников могут последовать весьма серьезные неприятности — ваши друзья непременно бросятся на поиски, его светлость немедленно отправит в Остин крупный вооруженный отряд, вызовет подкрепления из Пайрогии… Тогда никакие Звери не помогут, Азаграду придется искать другие торговые пути, а мне возвращаться в Аквилонию. Теперь вы все знаете и сами убедились в том, что эрлу Брагету, его благородным приятелям и окрестным кметам ничего не угрожает. Ведь правильно?

— Согласен, — примирительно сказал Гвай. Я постараюсь уверить герцога в том, что остинское чудовище никогда не покинет пределов баронства. Но уж и вы месьор Ларн, не злоупотребляйте…

— О чем речь! Постойте-ка… Ага, у нас очередные гости! Хотите взглянуть, как действует Зверь?

Слева, от стены укрытой тяжелой занавесью послышался тонкий мелодичный звук, будто звонили в маленький колокольчик. Маркграф легко вскочил с кресла, подошел к шторе и быстро ее отодвинул.

— Это еще что такое? — вытаращился киммериец.

— Азаградовские ухищрения. Представления не имею, как работают эти зеркала, но они позволяют видеть происходящее как бы глазами Зверя и прочих наблюдателей…

В деревянные панели, которыми была отделана стена кабинета, были вставлены два больших — локтей пять в ширину и два с половиной в высоту — овальных зеркала. Сначала в них всего лишь отражались присутствовавшие в комнате Гвай, Конан и маркграф Карндон, но вскоре изображение изменилось — волшебные стекла показали лес, деревья, за которыми угадывались очертания гор.

Картинка почему-то дергалась, и киммериец понял, что маркграф не обманул — люди сейчас смотрели на мир глазами Монстра из Остина, который, судя по всему, спешил навстречу неизвестным, нарушившим тщательно оберегаемые рубежи необычного баронства.

— Если надо, Зверь может очень быстро бегать, ни с какой лошадью не сравнишь, — бесстрастно комментировал Карндон. — Еще умеет замечательно прятаться — в случае необходимости он способен изменять цвет шкуры на зеленую или черную. Сейчас посмотрим, кто нас посетил…

Стало заметно, что Зверь начал двигаться медленнее и осторожнее. Сейчас монстр находился перед густыми зарослями ольшаника, чуть погодя он сдвинулся влево и выглянул на поросший травой проселок.

Зеркала показали десяток всадников, причем большая их часть была облачена в гербовые одежды приснопамятного месьора Брагета. Вот пожалуйста — сиятельный эрл собственною персоною. Бросил поводья и, оживленно жестикулируя, что-то втолковывает находящемуся рядом месьору.

— Или мне изменяет зрение, или зеркала врут, но этот человек — сотник конной гвардии Райдора! — воскликнул Гвай, тыкая пальцем в магическое стекло. — Точно! Его зовут Арганом из Тарба! Очень хороший человек! Только что он тут делает?

Отражавшийся в зеркалах сотник выглядел потным и несчастным. Месьор Агран, выслушивая бурные речи эрла Брагета покорно кивал, пытался что-то возразить, но ихняя милость ничего не желала слушать. Вероятно, эрл убеждал командира кавалерийской сотни немедленно атаковать Остин и истребить чудище, которое как раз пряталось в ближайших зарослях.

— Сейчас будем пугать, — с ехидным смешком провозгласил Карндон. — Мало не покажется. Один момент, друзья…

Маркграф подхватил со стола жезл, аналогичный тому, что таскал с собой давешний красный ящер, направил его в сторону зеркал, и картинка вдруг изменилась. Теперь заброшенный проселок показывали сбоку и чуть сверху — киммериец решил, что другой магический «глаз» находился на вершине одной из близстоящих сосен. Конные находились посреди дороги, совсем рядом с ними, шагах в тридцати, притаился улегшийся на землю громадный Зверь…

— Начинаем? — хозяин замка весело глянул на охотников и сам ответил: — Начинаем! Заодно, нам не помешало бы все слышать своими ушами!

Новое мановение жезлом, на котором мигнули зеленые и синие огоньки, и из зеркал полились обычные лесные звуки, дополняемые плохо различимой человеческой речью — эрл Брагет продолжал настаивать, уговаривать и пужать сотника зловредным монстром. Месьор Агран вяло возражал.

…Никто не мог ожидать от Зверя такой прыти: ни дать, ни взять — легконогая лань! Лишь мгновение назад монстр лежал, притаившись, в кустах, но вот шесть конечностей разогнулись, оттолкнули огромную тушу от земли (Конан машинально сравнил Зверя с волосатой лягушкой-переростком), чуда взвилась в воздух и аккуратно приземлилась на все три пары лап в десяти шагах от всадников.

Паника началась незамедлительно — перепуганные лошади шарахнулись в сторону, одна сбросила ездока, который, впрочем, тут же вскочил на ноги и сверкая пятками припустил в лес. Зверь поддал жару — шерсть встала дыбом, отчего чудище уподобилось рассерженному коту и словно бы увеличилось в размерах раза в три, потом монстр раззявил кошмарную пасть и взревел так, что даже у зрителей в замке Остин заложило уши.

Более позорного отступления киммериец в жизни не видел. Бравая дружина эрла во главе с самим месьором Брагетом в полном беспорядке покинула поле сражения. На несколько мгновений задержался лишь гвардейский сотник, сумевший совладать с взбудораженным конем. Агран ухмыльнулся, сплюнул, и поскакал вслед Брагету и присным. Видна военная выучка!

Исполнивший свой долг Зверь преспокойно развернулся и тяжеловесно потопал обратно в лес.

— Долго еще не сунутся, — заметил маркграф, когда картинка на зеркалах исчезла. — Ну что же, месьоры, теперь вы окончательно убедились?

Конан и Гвай не сговариваясь кивнули.

— Даю вам слово дворянина, когда ящеры перестанут появляться в Хайбории столь часто, я попрошу их забрать в свой мир троих из четырех Зверей. Один, уж не обессудьте, останется здесь — оберегать нахоженную торговую тропку. Понимаю, наши действия вполне можно назвать контрабандой, однако сошлемся на многократно упомянутые законы: нельзя перевозить без пошлин товары из одной страны нашего мира в другую. Но в таможенных уложениях Бритунии ничего не говориться о других мирах. Что не запрещено — то разрешено, верно?

— Верно, — согласился Гвай. — Но все равно советую быть поосторожнее.

— Будем стараться.

— В таком случае Ночная Стража не имеет к вам, месьор Ларн из Карндона, никаких претензий. А уж герцогу Варту мы сумеем доказать, что ничего страшного в баронстве Остин не случилось и не случится. По рукам?

— По рукам, месьоры! А теперь приглашаю вас отобедать. Потом могу показать вам мои коллекции предметов из других миров, сможете увидеть очень занимательные вещи. И, разумеется, вы останетесь переночевать — не отправляться же долгую дорогу до Райдора не отдохнув? Тем более, что прошлой ночью вы совсем не спали!

— Согласны, — широко улыбнулся Гвайнард. — Милорд, вы упоминали, будто в подвале замка тоже есть Врата, портал?

— Совершенно верно. Он действует постоянно, но ведет только в мир Азаграда. Сами понимаете, мне необходимо постоянно поддерживать связь с красными ящерами, узнавать когда появятся новые торговые караваны.

— А можно?.. — с неожиданной для отчаянно смелого и расчетливого человека робостью заикнулся Гвай. — Я имею в виду…

— Взглянуть хоть одним глазком? — подмигнул Карндон. — Можно. Но сначала — обедать!

— Вот кстати, — Конан хлопнул себя ладонью по лбу. — Стражник портала, которого мы изловили прошлой ночью, утверждал, будто люди едят золото. Может он чего напутал?

Карндон расхохотался.

— Маленькая уловка моих предков со материнской стороны. Первый барон Остин заключивший соглашение с Азаградом убедил ящеров в том, что человек без золота жить не может. Шутка здесь в чем: у Азаграда золото вообще не считается ценным металлом, в их мире оно не дороже железа. А Остины в те времена были весьма бедны. Так что ящеры платили за пользование землей баронства совершенно не нужными им золотыми слитками. Поскольку пращуры моей достойной матушки были жадны до богатства, Азаград посчитал, будто человек без золота жить не может… Нам не понять образ мыслей ящеров — они слишком чужды человеку. По их мнению, жить нельзя только без пищи и воздуха. Поскольку воздуха у нас хватает с избытком, причем платить за него не надо, значит не хватает еды. Железная логика!

— Золотая, — фыркнул киммериец. — Где обеденная зала, ваша светлость?

— В третий раз повторяю — никаких титулов! Вы мои гости!

Норман Хьюз Лавина

Словно вой тысячи волков разнесся над горами… И, как по команде, все головы — слуг, охранников каравана, купцов, — обернулись на этот ужасающий звук. Люди застыли, не сводя изумленных взоров с фигуры, выросшей на вершине утеса, что высился над тропой прямо перед ними.

Против солнца невозможно было разглядеть: мужчина это или женщина. Человек застыл, подобно изваянию, и лишь порывы ледяного ветра трепали полы широкого плаща, делая его похожим на язычок черного пламени.

Человек высился над караваном со столь грозным и надменным видом, словно был владыкой этих гор, словно судьбы всех этих людей, что толпились сейчас внизу, на тропе, в окружении груженых повозок и нервно всхрапывающих мулов и коней, зависели лишь от него одного…

И в какой-то мере, так оно и было. Ибо когда человек, нарушив свою каменную неподвижность, внезапно резким жестом широко разбросил руки в стороны, точно пытаясь объять весь мир, простертый под его ногами, то на его громовой крик:

— Добро пожаловать в А-а-а-ад!

…ответом стал мощный приглушенный гул, от которого содрогнулась сама земля.

* * *

Конан не собирался наниматься охранником каравана.

И не потому что молодой варвар-северянин вдруг посчитал бы себя выше этого скучного, непростого и не слишком денежного занятия. Нет, вовсе нет. Он не занесся и не стал «смотреть на простых смертных сверху вниз, с высоты своего медвежьего роста», — что бы там ни говорил этот болтун и насмешник Аньярд! Даже хотя успел за те годы, что они не виделись с ваниром, побывать в самых дальних уголках Хайбории, навидаться там такого, чего иному искателю приключений хватило бы и на три жизни, послужить во дворцах богачей и вельмож, уложить к себе в постель немало роскошных красоток и на равных поякшаться с сильными мира сего. Но сказать, что он зазнался?!..

— Ерунда! — Конан стукнул по столу так, что даже кружки подпрыгнули и неминуемо расплескали бы вино, если бы собутыльники не успели опустошить их как раз перед этим. Оба были уже порядком пьяны. — Ерунда, говорю я тебе! Я не потому не хочу идти с вашим караваном, что не рад нашей встрече, или брезгую черной работой…

Варвар начинал горячиться, повысил голос, но ни он, ни Аньярд — почти такой же рослый здоровяк, как и киммериец, только огненно-рыжими волосами, — не обращали ни малейшего вни¬мания на опасливые взгляды прочих посетителей таверны. Впрочем, что этим двум северным медведям свора каких-то коринфийских хлюпиков!..

— Тогда в чем же дело? Караван выходит завтра на рассвете. У тебя будет две недели пути впереди, чтобы объяснить мне, почему ты не хотел ехать и, как последний дурак, отказывался от верного шанса заработать пару монет!

Конан покачал головой. Ему следовало это предвидеть, еще когда он заметил мощную фигуру старого приятеля за столом таверны, куда случайно заглянул подкрепиться и глотнуть вина перед долгим путешествием. И вот теперь, вместо того чтобы отправиться в дорогу, как собирался, — сидит тут уже битый час и спорит с этим упертым ваниром! Но Аньярд всегда был упрямым, как мул, а кроме того от души презирал «южан», — то есть всех тех, кому злосчастная судьба уготовила родиться к югу от Нордхейма. И шанс заполучить в напарники на охране каравана стоящего, надежного парня, вместо одного из этих «изнеженных ленивых ублюдков, которые только и ждут, чтобы воткнуть тебе нож в спину», — а именно такого мнения он был о коринфийцах, — был слишком хорош, чтобы ванир согласился его упустить.

— Давай, Конан, не чинись, — почти слезно упрашивал он. — Им не хватает еще пары человек в охрану. Вальмерус собирался нанять кого-нибудь в Кезанкийских предгорьях… но ты же сам знаешь, что там за людишки! Грязные разбойники, все до единого… Или ты хочешь, чтобы твой лучший друг угодил в засаду где-нибудь на перевале и остался лежать, среди холодных камней, с перерезанным горлом и утыканный стрелами?.. — В Аньярде явно погиб великий бард. — Имир спросит с тебя за то, что ты оставил в беде его сына!

— Я почему-то считал, что твоего отца звали Согардом, — с ухмылкой отозвался Конан, жестом показывая подавальщику, чтобы принес еще вина.

Ванир пьяно взмахнул руками.

— Все северяне — дети Имира. Кроме, конеч¬но, нечестивых киммерийцев…

— Э, поосторожней, приятель! Не трогай моих богов — и я не стану трогать твоих!

Аньярд лукаво сощурился на собутыльника.

— Об этом мы тоже могли бы поспорить в дороге. Ну, давай, соглашайся…

— Да не по пути мне с вами! Я должен попасть в Аквилонию, и мне нужно двигать сейчас к южным дорогам. Либо на перевал Большой Пасти, либо через Драконьи Десны. А вы идете на север! Что я там забыл, скажи на милость?

— Деньги, — с убежденностью пророкотал ванир. — Деньги — это именно то, что ждет тебя на этом пути.

— Денег у меня хватает.

Но на это Аньярд лишь разразился громовым хохотом, — он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что варвару денег не хватает никогда, — по крайней мере, надолго. Сам был не раз свидетелем его шальных загулов, и их непосредственным участником и вдохновителем… воистину, только ванир может перепить киммерийца, — и наоборот.

Конан и сам почувствовал, что сказал глупость, и засмеялся.

— Но мне, действительно, совсем в другую сторону, дружище. И я слишком тороплюсь, что¬бы терять время с караваном.

Он не стал рассказывать Аньярду, что едет в Аквилонию по поручению, ибо свято хранил чужие тайны. Но тут ванир, потянувшись через стол, взял киммерийца за руку. Глаза его, только что еще мутные от вина, внезапно протрезвели и посерьезнели.

— Я не стал бы тебя просить, друг… Но у меня скверное предчувствие насчет этого путешествия. А мои предчувствия… Ну, в общем, сам знаешь.

Да. Конан знал. В прошлый раз «предчувствие» ванира помогло им сохранить жизнь, когда они угодили в засаду, подстроенную на пути каравана, идущего из Шема в Хорайю, — оба севе¬рянина тогда подвизались в жарких краях… С тех пор он считал себя в долгу перед Аньярдом.

И теперь, внезапно решившись, спросил, глядя в его хмурое, напряженное лицо:

— Ты знаешь, в чем опасность? Ванир повел мощными плечами.

— Если бы! Сам купец в порядке. С Вальмерусом я давно уже хожу через перевалы, я даже думаю, он мне после этого похода предложит место постоянного охранника… Остальные купцы, вроде как, его давние дружки. Но, конечно, не всех парней в отряде я знаю.

— Думаешь, заведут в ловушку, как тогда, в степи?

— Всякое может статься.

Конан не стал спрашивать, отчего тогда Аньярд вообще не плюнет на этот караван и не отправится куда-нибудь еще. Заполучить место постоянного охранника при каком-нибудь богатом торговце для многих наемников было верхом мечтаний: ведь это означало конец полуголодной жизни с вечной тревогой о заработке, сытое и довольное существование при хозяине, который будет платить тебе вне зависимости от того, есть сейчас работа, или нет. И не надо ломать голову о том, куда податься на зиму, когда торговля в северных краях замирает из-за снежных заносов на дорогах… И не надо скитаться, гадая, где приклонить голову на ночь… Так что немудрено, что даже такой любитель побродяжить по свету, как Аньярд, наконец решил подыскать себе теплое местечко. И он явно не откажется от этой мечты из-за смутных дурных предчувствий.

— И хорошо ли твой купец заплатит?

Тень тревоги тут же покинула грубое, словно топором из дерева вырубленное, лицо ванира. Он уже понял, что сумел настоять на своем, и высоко вскинул кружку, до краев наполненную вином, и его громовой голос заставил испуганно пригнуться к столам завсегдатаев таверны:

— Пью за моего друга! Моего лучшего друга — Конана из Киммерии!

* * *

— Я не верю, что мы в Кезанкии. Хоть ты убей меня — не верю!

Такими словами Аньярд начал новое утро… уже далеко не в первый раз за это путешествие. Конан ничего не ответил — да и никто не ждал от него ответа, а лишь потянулся с угрюмым видом так, что хрустнули кости, и выбрался из палатки, хмуро глядя по сторонам.

Кезанкия! Да, конечно. Если отбросить мысль о колдовстве — поскольку магов вокруг вроде как не наблюдалось; все больше купцы, орущие на погонщиков, погонщики, орущие на мулов, мулы, орущие просто так, на весь белый свет, да охранники, молча, с равной ненавистью взирающие на купцов, погонщиков, мулов и даже друг на друга, — так вот, если все же отбросить мысль о колдовстве, то кроме Кезанкии быть каравану попросту негде. Северные отроги Кезанкийских гор, именуемые также Медвежьими Кряжами… Медвежьими — пусть. Но никто никогда не говорил киммерийцу о том, что медведи в этих краях водятся исключительно белые. Он с отвращением ковырнул слежавшийся снег носком тонкого юфтевого сапога, совершенно неподходящего для нынешней погоды. Еще день-два, и обувку можно будет выбрасывать!..

Спекшаяся корка снега визгливо похрустывала под ногами. Кажется, за ночь она стала еще плотнее. Если еще вчера мулы и лошади еще могли добраться до жухлой травы, то сегодня они лишь с несчастным видом тыкались в наст мордами и неумело рыхлили копытами снег: никогда прежде животным не приходилось самим заботиться о своем пропитании в таких скверных условиях. Впрочем, людям приходилось ничуть не лучше…

Завернувшись в тонкий шерстяной плащ, который резкие порывы студеного ветра пронизывали насквозь, даже не замечая преграды, Конан растер лицо снегом и, ругаясь вполголоса, дви¬нулся к костру, в надежде раздобыть чего-нибудь горячего на завтрак. Конечно, как уроженец северной Киммерии, он был куда больше привычен к холоду, чем эти изнеженные южане, и в дороге ему случалось мерзнуть и голодать куда сильнее, чем нынче… но это все — вопрос подготовки. Зимой, когда человек пускается в путь, он знает, что его ждет, и экипируется соответственно. Ни стуже, ни ветру не застать его врасплох.

Но вот когда зима приходит к человеку сама, без всякого предупреждения, в середине лета, да еще в безлюдных гористых пустошах, где на много лиг вокруг — ни жилья, ни постоялого двора…

Было такое впечатление, словно на своем пути караван пересек незримую черту. Только что стояла жара, караванщики не знали, куда деваться от палящего солнца, — и вдруг, стоило перевалить за очередной невысокий хребет, как поднялся ветер. Вскоре порывы его сделались еще сильнее, затем он начал швырять людям в лицо колючие льдинки… Наутро они обнаружили, что снег лежит на земле плотным слоем… И с тех пор каждый день становилось только хуже и хуже.

Сейчас, оглянувшись по сторонам, киммериец мог бы поручиться, что оказался где-нибудь в отрогах Гимелианских гор, где ледники не тают да¬же летом, — а вовсе не в привычной и не щедрой на подобные сюрпризы Кезанкии.

Да, прав был Аньярд, когда говорил, что чует неладное… И кой демон дернул Конана поддаться на уговоры ванира и отправиться с ним в это путешествие? Не зря же говорят: вино — дурной советчик! Э, да что теперь рассуждать…

Промерзший до костей караван постепенно собирался, нехотя стягивался в одну линию, вновь делаясь единым организмом, словно наде¬ленным собственной волей и упорством. Каждый поодиночке, торговцы уже давно наверняка бросили бы эту безнадежную затею, забыв о выгоде и не внемля больше уговорам проводника, который клялся всеми богами, что еще немного, уже вот-вот, совсем чуть-чуть — и снег наконец кончится, и они выйдут на нормальную дорогу, а там уже рукой подать и до Долины Унгорона — цели их путешествия.

Конан никогда не слышал о такой долине… но, впрочем, он не слишком хорошо знал северную часть Кезанкийских гор. Купцы тоже, судя по словам Аньярда, там прежде не бывали, — и все же явно рассчитывали на основательный куш, ибо стремились вперед рьяно, невзирая ни на какие помехи и трудности.

Впрочем, сегодня собрать караван оказалось еще сложнее, чем. накануне и третьего дня. Голодные мулы отказывались трогаться с места; повозки, отлично подходившие для перевозки груза по широким, накатанным, стократ исхоженным дорогам через невысокие перевалы Медвежьих Кряжей, на обледеневшей тропе сделались даже не помехой — источником опасности. Купцы поговаривали даже о том, чтобы вернуться с основной частью товара в предгорья и выслать вперед разведчиков. Пусть отыщут эту проклятую долину — и приведут оттуда покупателей за товаром, или хотя бы вьючных животных, способных перевезти тюки на себе!

Не все торговцы, однако, были согласны с таким решением, поскольку это грозило потерей времени. К тому же — кого посылать вперед? Нужно очень доверять этому посланцу, чтобы не обманул и не нажился на своих собратьях-купцах… а такое доверие — большая редкость в торговой среде.

Да тут еще проводник… как обычно, кланяется до земли, бьет себя в грудь и голосит, что пройти осталось еще совсем, ну совсем немного, вон до того хребта — и уже будет путь вниз, к долине, и никакого снега… Как тут можно что-то решить?

Охранники между собой переглядывались скучающе. Им было все равно. И только Конану ума хватило, пока галдящий караван все еще вяло вытягивался на тропу, пройти чуть дальше вперед, на разведку.

Чутье не подвело. Полускрытая под толстой шапкой свежевыпавшего снега, на небольшом плато обнаружилась расселина в скале, перерезавшая путь ровно посередине. Киммериец обнаружил опасность чудом — лишь благодаря врожденному чутью уроженца гор. Кликнув на помощь Аньярда, он сумел подыскать для каравана иной, безопасный путь в обход ловушки. Впрочем, никто и не подумал сказать ему за это спасибо.

Хотя, может, кто и собирался — да не успел… Они медленно двигались в обход скалы, нави¬савшей над тропой. По левую руку высилась го¬ра; склон ее поначалу шел довольно полого, но затем, к вершине, вздымался круто вверх, оканчиваясь тремя острыми, хищно ощерившимися зубцами. Снежный полог, укутывавший склон, мерцал на солнце; синие тени залегали в складках и провалах; ослепительная белизна резала глаз. По правую руку был неглубокий обрыв, продолжавшийся дальше пологим спуском, и время от времени киммериец косился в ту сторону: если начнет скользить одна из повозок, потянет за собой мулов и возниц — никому ее будет не удержать. И едва ли кто выживет после такого падения… Так что сам онстарался держдаться либо в голове каравана, либо в хвосте — подальше от источника опасности. И те охранники, что поумнее, поступали точно так же.

Заглядевшись вниз и задумавшись, иную опасность северянин обнаружил не сразу. Только когда раздался вой.

А затем — этот крик.

— Добро пожаловать в А-а-а-ад!..

Еще какое-то время по инерции караван продолжал движение, но внутри него все смешалось. Изумленные, люди пялились на вершину скалы, где уже не было никого, переглядывались друг с другом, кидали в пустоту какие-то негодующие возгласы и бессмысленные вопросы… как будто кто-то мог бы им объяснить суть происшедшего!

Конан, единственный, не принимал в начавшемся столпотворении никакого участия.

Он, единственный, знал, в чем дело.

Ибо он слышал.

Гул. Глухой рокот, набирающий силу, словно тысячи пушек, бьющие в отдалении, словно тысячи ревущих водопадов. Словно раскаты тысячи громов…

Даже прежде, чем на глазах у остолбеневших людей склон горы раскололся надвое, и черная полоса, сперва тонкая, как след от удара сабли, начала стремительно расширяться, отмечая место отрыва снежного пласта, а над несущейся вниз лавиной образовалось белесое облако серой ледяной пыли, — Конан закричал, что есть силы:

— Спасайтесь! Спасайтесь!

Но не в его силах было помочь этим людям, остановить начавшееся безумие и предотвратить катастрофу. Беснующиеся, храпящие лошади и мулы, которых подземный гул предупредил об опасности, рвались на волю, но лишь сильнее запутывали поводья и постромки, сбивали людей с ног, опрокидывали повозки, падали сами, отчаянно брыкаясь и не давая возможности никому пройти мимо. Почти все купцы и погонщики оказались в ловушке, среди обезумевших животных и разбитых телег. Кто-то пытался броситься с обрыва вниз, в тщетной надежде уцелеть, не разбившись о камни; другие бестолково метались по тропе, третьи лишь истово молились, не сводя взора со стремительно надвигающейся снежной стены.

Грохот лавины был уже так силен, что перекрывал не только людские голоса, но и истошное конское ржание. Серое облако, поднявшееся над горой, затмевало полнеба, снег дымился и шел глубокими трещинами. Подобные лавины в горах Киммерии с корнем вырывают целые леса, засыпают долины и уносят в пропасть всадников вместе с лошадьми. И что проку рассуждать о том, что никто и никогда прежде не видел ничего подобного в мирной Кезанкии..

С криком «Вперед!» Конан, оказавшийся в арьергарде каравана, подхлестнул дрожащего ко¬ня, и тот, скользя и оступаясь, загарцевал на тропе. И в этот миг до слуха киммерийца, даже сквозь гул лавины, донесся отчаянный вопль.

— Имир! Аньярд!..

У северянина оставались считанные мгновения, чтобы убраться отсюда, — ибо он видел лишь один-единственный, и то весьма слабый шанс на спасение, и следовало действовать как можно быстрее… Но сбежать, бросив товарища, он никак не мог. Пусть он не в силах помочь остальным, — сейчас даже глас самого Крома едва ли вернул бы рассудок обезумевшим караванщикам! — но товарища он обязан вытащить любой ценой…

Но где же ванир?!

И тут Конан увидел его.

По счастью, Аньярд тоже ехал в хвосте колонны, и добраться до него оказалось несложно. Но ванир попал в настоящую западню. Лошадь, запаниковав, оступилась на скользкой тропе и рухнула набок, придавив собой всадника. А вокруг ревели мулы, ломая оглобли повозок, бестолково метались всадники… Спрыгнув с коня, Конан бросился другу на выручку.

Их обоих не затоптали лишь чудом. Подхватив Аньярда подмышки, киммериец рванул изо всех сил — и вытащил отчаянно ругающегося ва-нира на свободу.

— А теперь — бежим!

Но спасенный лишь заскрежетал зубами.

— Нога…

Конану хватило одного взгляда, чтобы понять. Придавленная весом лошади ступня Аньярда была развернута куда-то вбок. Перелом… Не рассуждая, киммериец подхватил ванира и поволок прочь. Хвала Крому, лошадь не ускакала прочь. Взвалив раненого поперек седла и схватив коня под уздцы, Конан с отчаянием обреченного бросился по тропе к небольшому плато, которое отряд миновал совсем недавно.

… А гул над головой все нарастал, сделавшись столь мощным, что кровь начала стучать в висках. Снежные облачка превратились в гигантскую тучу, которая стремительно сползала по горному склону. Грохот лавины слышался уже совсем рядом, отражаясь от каждого утеса.

Им не спастись. Невозможно… Конан слышал прерывистое дыхание ванира, но не оглядывался, всем существом своим устремленный к единственной цели.

Вот наконец и расселина, которую они так удачно миновали не столь давно… Если он все правильно запомнил, — возможно, теперь она станет их спасением!

Конан стащил ванира с седла.

— Я не смогу помочь тебе. Постарайся спуститься сам!

В ответ Аньярд лишь скрежетнул зубами. Грубое лицо его было покрыто испариной, звериный оскал кривил губы.

— Брось меня, киммериец!

— Ни за что!

С сожалением проводив взглядом лошадь, поскакавшую вниз по тропе, едва лишь хозяин отпустил ее, Конан подволок ванира к трещине в земле.

— Спускайся.

— Лучше бы ты ускакал прочь, пока было время!..

Киммериец не стал тратить время и объяснять, что это было невозможно: лавина слишком огромна, и уйти от нее по тропе не смог бы никто, — ни назад, ни вперед. Так что погибнет и его прекрасный конь, взятый из лучших коршенских конюшен, и все те их спутники, кто сейчас вовсю нахлестывал лошадей, пытаясь ускакать по дороге. И лишь вот эта расселина дарила при¬зрачный шанс.

Он молча начал спускаться, с ловкостью и стремительной грацией горного барса. Пыхтя, отдуваясь и ругаясь сквозь зубы на чем свет стоит, ванир последовал за ним.

Горло расселины было довольно узким, прикрытым каменным козырьком, и там едва удалось пролезть, но ниже трещина расширялась, превращаясь в длинную, уходящую куда-то в недра гор пещеру. Со вздохом облегчения Конан спрыгнул на землю и поддержал висевшего на руках ванира. Застонав, тот рухнул наземь.

Здесь, казалось, гул лавины звучал еще оглушительнее, многократно отражаясь от каменных стен; казалось, сама земля ревет и стонет от боли… Конан попытался вообразить себе вес снега, производящий такой шум, и скорость, с которой эта масса мчится вниз. Все что угодно — лишь бы не думать о судьбе людей, оставшихся на пути у лавины…

Но он не мог спасти их всех!

Ванир тоже посмотрел вверх. Узкая щель над головой, в которую они пролезли только что, еще оставалась светлой, но неба сквозь нее было уже не разглядеть: все заслонила снежная туча. А затем свет стремительно начал меркнуть. Лавина пришла!

— Нас засыплет! — заорал Аньярд на ухо киммерийцу.

Тот отрицательно покачал головой.

Земля вокруг содрогалась. Сквозь трещину вниз рушились комья снега. Грохот стоял такой, словно сами боги пытались сокрушить этот мир, наскучив жалкими играми смертных… Но каменный карниз пока выдерживал натиск.

Как и рассчитывал Конан, расселина оказа¬лась слишком узкой, чтобы лавина рухнула в нее всей своей непомерной тяжестью. Спрессованная масса снега быстро забила щель, — и теперь лавина скользила над ними, надежно заперев людей в ледяном мешке.

А потом наступила тишина…

И мрак.

* * *

— Киммериец, мне не выбраться отсюда.

В темноте голос ванира звучал почти бесплотно, словно жалоба горного духа. Конан крепче сжал его руку.

— Не говори чепухи! Когда снег снаружи осядет, станет светлее. Лучи пробьются сюда, и мы увидим, где снег тоньше всего. Там и будем про¬биваться наружу.

— Ты же сам знаешь, что со сломанной ногой мне не подняться наверх.

— Я помогу.

Во мраке этого не было видно, но Конан понял, что Аньярд отрицательно мотает головой. Да он и сам сознавал, что это нереально. Подняться по обледеневшей каменной стене в оди¬ночку еще возможно, — и то ценой гигантских усилий… учитывая, что еще предстоит прорубать мечом корку спрессованного снега наверху. Но повторить этот подвиг, таща на спине раненого… Об этом нечего было и думать.

— Ладно. Сейчас все равно еще слишком рано. Надо ждать, пока наверху все успокоится… Спи, — велел он ваниру.

Но тот не унимался.

— Не надо было тебе спасать меня. — Голос нордхеймца был полон угрюмой решимости. — Я только стал тебе обузой. Погибнем оба!

— Ни за что! — Конан скрипнул зубами. — Пока есть хоть какая-то надежда…

Не желая больше тратить время на бессмысленные споры, он завернулся в тонкий плащ, совершенно не спасавший от холода, и усилием воли приказал себе задремать, — совсем ненадолго, чтобы не успеть замерзнуть окончательно, но восстановить силы, которые очень скоро ему понадобятся…

Последнее, что он слышал; засыпая, был тихий, хриплый голос ванира, который обреченно молился Имиру, божеству ледяных пустошей и заблудших душ.

* * *

— Аньярд! Смотри, я вижу просвет вон там. Пари держу, я сумею подняться! — Молчание. — Эй, Аньярд!..

Действительно, когда осела снежная туча, поднятая лавиной, и небо снаружи прояснилось, свет начал сочиться в пещеру, где оказались в за¬точении путники. Конечно, просветы были едва заметны, а это означало, что все равно придется пробиваться наружу с боем, но для измученного темнотой взора Конана и это было праздником. Он даже начал что-то различать вокруг себя…

— Аньярд!..

Темные очертания лежащего тела, чуть в отдалении… Киммериец приблизился к товарищу. Кром! Как же он все-таки сможет поднять его наверх? Задача казалась совершенно невыполнимой, когда он прикидывал, на какую высоту придется подняться, да еще и огибая скальный карниз… Может, у ванира найдется веревка?..

— Аньярд!

…И только тут он заметил.

Странная неподвижность. Странная поза. И темное пятно у горла лежащего человека.

Наклонившись, Конан на ощупь вынул из закоченевшей руки ванира кинжал, которым тот перерезал себе горло.

— Трус! — прошептал он. Но тут же осекся. Ванир не был трусом. Он был героем! Выросший на севере, среди диких скал и льда, он знал горы не хуже киммерийца, а потому смог представить себе все, что тому предстоит. И точно понял одно: сам он со сломанной ногой никогда не сможет подняться наверх, и Конану вытащить его тоже будет не под силу.

Если киммериец бросит раненого товарища — на его совести навсегда останется несмываемое пятно бесчестья. Если останется с ним — оба погибнут.

И ванир подарил другу жизнь. Заплатив за нее самой дорогой ценой.

— Аньярд…

Опустившись на колени перед трупом, Конан перевернул его на спину, вытащил меч у ванира из ножен и положил мертвецу на грудь.

— Прощай, друг. Пусть Владыка Снегов встретит тебя с почестями на пороге своих чертогов!

Помолчав еще пару мгновений, он решительно поднялся с колен и отвернулся. Пора было пробивать путь к свободе!

* * *

— Эй! Очнись! Ты кто такая, и откуда здесь взялась?

Киммериец легонько хлопал девушку, по щекам, в надежде, что холод еще не пробрал ее до костей, не увел за тот порог, где сознание начинает мекнуть и забвение дарует угасающему разуму картины, столь живые, прекрасные и яркие, что он уже не в силах оторваться от них и вер¬нуться в серую, будничную реальность…

Она еще жива — а значит, есть надежда. И не только у нее, но и у киммерийца, который последние силы потратил, чтобы выбраться из ледяной ловушки, на дне коей навсегда осталось тело Аньярда, а потом долгие часы брел куда глаза глядят, наугад выбирая проходы на местности, неузнаваемо измененной сходом лавины.

Путь назад оказался отрезан начисто, и Конану оставалось только с упрямством обреченного двигаться вперед, в надежде, что где-то там, за следующим хребтом, или может быть за поворотом, если только ему повезет, — отыщется заветная Долина Унгорона, куда вел их проводник, бесславно погибший вместе со всем караваном. Ни от людей, ни от повозок киммериец не оты¬скал на поверхности ни малейшего следа. Лишь нетронутая, обманчиво-невинная снежная белизна вокруг, насколько хватало глаз… Язык лавины слизнул караван с лица земли с той же легкостью, как человек стряхивает соринку с руки. И теперь никто не мог подсказать Конану, куда ему держать путь.

В щегольских юфтевых сапогах, шелковой рубахе и тонком плаще, без огня, палатки и одеяла… Киммерийцу здорово повезет, если к утру он не превратится в сосульку.

Знать бы еще, где эта проклятая долина!..

И вот — неожиданная встреча.

Девушку, должно быть, тоже застал врасплох сход лавины. Северянин обнаружил ее в укрытии под скалой, совершенно замерзшую, но невреди¬мую. Основная масса снега сошла в стороне, и незнакомка оказалась в безопасности. Но, похоже, сорвавшийся с каменной стены обломок уда¬рил ее по затылку, — Конан обнаружил кровь в светлых волосах, — и она потеряла сознание. А холод поспешил воспользоваться этим…

Но сейчас, в объятиях северянина, — которому, после всех пережитых приключений, приятно было прижать к груди хорошенькую девчонку, — она отогрелась и слабо шевельнулась. Дрогнули веки, — ив лицо северянина уставились испуган¬ные серые глаза.

— К-кто ты такой?

Он понимал ее без труда: она говорила на привычном наречии кезанкийских горцев, и это тут же успокоило северянина. Значит, по крайней мере, никакое колдовство не перенесло их караван на другой конец света, или и вовсе в иной мир, о чем всерьез уже начинали поговаривать накануне самые пугливые из караванщиков…

В двух словах Конан объяснил незнакомке, кто он такой и как оказался здесь.

— А ты сама?

Девушку звали Кайта. И для варвара было огромным облегчением услышать, что она и впрямь родом из заветной долины, и идти туда совсем недалеко. К вечеру они будут на месте…

Обрадованный, северянин поднялся на ноги легко, словно и не чувствуя усталости.

— Ты сможешь идти? — обратился он к Кайте? — Или тебя придется нести на руках?

Она смерила его оценивающим взглядом, не скрывая восхищения мощной фигурой киммерийца.

— Это было бы приятно, но… Так мы слишком задержимся в пути, и ты устанешь. А нам надо скорее вернуться домой.

По счастью, когда они прошли чуть дальше по склону, то там, куда лавина не смогла дотянуться, в целости и сохранности обнаружили тропу, ведущую через перевал. Несмотря на выпавший недавно снег, было заметно, что этой дорогой нередко пользовались, и идти здесь оказалось легко.

Избавившись от тревоги за ближайшее будущее, Конан наконец смог подумать и о прошлом. До сих пор у него не было ни единого лишнего мгновения, чтобы тратить время на пустые до¬мыслы и тревоги, но теперь, когда он с каждым шагом приближался к загадочной долине, единственный вопрос мучил его все сильнее:

Кто и почему не хотел, чтобы их караван достиг цели?

Кто боялся их прихода так сильно, что вызвал лавину?!

Жесткий, хладнокровный убийца, не останавливающийся ни перед чем…

В первый момент, когда он. только заметил Кайту на снегу под скалой, у Конана мелькнула мысль: не она ли кричала с вершины те страшные слова, что обрушили снежную смерть на невинных людей. Но ни голосом, ни статью, ни одеждой девушка ничуть не походила на загадочного убийцу. Северянин гордился своим умением разбираться в людях, и сейчас был твердо убежден: Кайта — такая же невинная жертва, как и он сам.

Однако ей может быть известно нечто такое, что прольет свет на всю эту таинственную исто¬рию…

— Ты знаешь того, кто вызвал лавину? — спросил он ее напрямик.

Она молчала очень долго. Так долго, что, помимо воли, мрачные подозрения вновь всколыхнулись в душе киммерийца. Но затем девушка начала свой рассказ, и когда закончила, пришел его черед долго, очень долго хранить молчание.

— Я помогу вам отомстить! — Вот и все, что он сказал наконец.

Он обнял Кайту за плечи, и она доверчиво прильнула к северянину, с надеждой глядя в его синие глаза, в которых полыхал неукротимый гневный огонь.

* * *

— И как давно ведьма не пускает вас в доли¬ну?

…Все оказалось именно так, как рассказывала ему девушка. Убогие лачужки, засыпанные сне¬гом почти до самых окон. Еле тлеющий огонь в очаге. Скудная похлебка из каких-то кореньев… И усталые, изможденные лица людей, вынужден¬ных ожесточенно, изо дня в день бороться за вы¬живание, без малейшей надежды на успех.

Вместо Кайты на вопрос северянина ответил ее отец, тощий, жилистый мужчина с горящими ненавистью глазами:

— Полтора десятка лет… может, и больше. Она, к примеру, — он указал на дочь, — и вовсе там не была никогда. Только издали и может по¬любоваться… пока Стражи не подоспеют.

Конан задумчиво хмыкнул, грея ладони об глиняную кружку с кипятком, — иных напитков, кроме воды, в этом нищем поселке не водилось.

— Но почему вы не уйдете отсюда? Мир ве¬лик. Есть места и получше вашей долины…

— Тебе не понять, чужак. — Это вступила в разговор мать Кайты, такая же истощенная и оз¬лобленная, как и ее муж. — Там — наш дом. И там — наше сокровище…

— Сокровище? — мигом заинтересовался ким¬мериец.

Но отец Кайты лишь покачал головой.

— Нет, это не драгоценность. Это просто… ре¬ликвия нашего племени. Но… — он внезапно встрепенулся, словно осознав скрытый смысл во¬проса северянина. — Если ты поможешь нам вер¬нуться в долину, мы сумеем расплатиться с то¬бой. Там, в замке, немало ценностей…

Однако в ответ Конан лишь покачал головой. Если все, что рассказали ему селяне, — правда… Он взялся за меч, словно готовый немедленно ринуться в бой.

— Эта ваша ведьма убила моего друга. Убила подло, из прихоти. Как вы говорите, только ради того, чтобы ваш поселок не получил товаров, ко¬торый вез караван… Я не возьму ни гроша за то, чтобы уничтожить ее. Подобная гнусность не имеет права поганить собой землю. Если оста¬вить ее безнаказанной, боги мне этого не про¬стят!

Теперь родные девушки и она сама взирали на северянина с благоговением. Мать Кайты вы¬скользнула за дверь, — и вскоре весь дом напол¬нился гомонящими, оживленными людьми. В крохотной лачуге поместились далеко не все. Ос¬тальные толпились во дворе, заглядывая в окна и через дверь, в надежде хоть одним глазком увидеть своего будущего спасителя. Смущенный таким вниманием, Конан обвел людей недоумен¬ным взглядом:

— Но вас ведь, как я вижу, немало. Почему вы сами не сумели совладать с ведьмой? И поче¬му думаете, что это под силу мне одному?!

Старуха, сморщенная и беззубая, протисну¬лась вперед, цепко ухватив киммерийца за руку.

— Ведьма не всемогуща! Ее колдовские стра¬жи убивают только нас, бывших жителей доли¬ны. Только мы видим их — и только мы падаем под ударами их огненных копий. Но те люди, ко¬торых ведьма никогда не видела в глаза… против них она бессильна. Вот почему она так боится ка¬раванов из Большого Мира. Она опасается таких людей, как ты. Кто пройдет напролом через все ее преграды — и наконец уничтожит ее подлое колдовство!

Конан кивнул, уверенно глядя в глаза старухи.

— Я сделаю это. Я верну вам ваш дом. Обе¬щаю.

* * *

— А где же все люди?!

Лежа плашмя на плоской вершине утеса, куда Конана привела Кайта, киммериец наблюдал за долиной.

Странное зрелище. Еще более прекрасная, чем в рассказах селян, — солнечная, цветущая, слов¬но зеленая жемчужина в ледяных ладонях гор, — она казалась совершенно пустынной, если не счи¬тать порхавших повсюду птиц, а также живот¬ных, разгуливавших там в полной безопасности. Зайцы, косули, олени… даже отсюда Конан мог заметить их. А сколько еще дичи скрывается сре¬ди тенистых деревьев… должно быть, вся жив¬ность окрестных гор собралась здесь, когда не¬проходимые снега укрыли перевалы.

Все, кроме людей. Тех, кто прежде мирно жил и трудился в этой долине, изгнала колдунья и под страхом смерти запретила пересекать черту, ограничившую ее владения. А чтобы окончатель¬но отвадить простых смертных от этих мест, при¬звала на помощь вьюги и бураны. Это она укры¬ла снегом горы вокруг. По ее вине воцарилась на Медвежьих Кряжах вечная зима…

Но люди не желали сдаваться. С упорством обреченных, ведя полуголодное существование, они цеплялись за жизнь у самых границ долины, в надежде, что рано или поздно все изменится, и освобождение придет.

По словам Кайты, они много раз пытались найти помощь со стороны, в Большом Мире, как они его называли. Но у нищих селян не было де¬нег, чтобы оплатить помощь наемников, а та¬щиться в такую даль, подвергаться неведомым опасностям и сражаться с колдуньей бескорыст¬но, из одной лишь любви к справедливости, охот¬ников не нашлось.

И тогда селяне придумали заманить в горы торговцев. Это был единственный шанс…

— Клянусь, мы не думали, что ведьма решит¬ся на такое! — сквозь слезы говорила Кайта ким¬мерийцу. — Мы были уверены, что караван пройдет благополучно. Конечно, купцы пришли бы в ярость, когда обнаружили бы, что торговать им не с кем, но они могли бы польститься на бо¬гатства Замка. И кто-то из охранников наверняка согласился бы помочь нам… — Она всхлипнула. — Но проклятая колдунья убила всех!

Конан ободряюще сжал ее плечо.

— Не всех. Меня она убить не смогла. И это — ее самая большая ошибка!

Он снова принялся рассматривать долину.

Совсем небольшая, почти вся поросшая ле¬сом, окружавшим невысокий крепкий замок из серого камня, она казалась сказочно красивой и безмятежной.

— Но где же люди? — повторил свой вопрос северянин.

Кайта повернулась к нему.

— Людей нет. Мы жили там. А теперь… Теперь там только ведьма.

— Одна? А слуги? И эти стражи?

— Слуг у нее нет. Или, может, ей служат демоны… но никто из нас их не видел. А Стражи… Они возникают, только если люди пытаются пе¬рейти Черту. Хочешь взглянуть?

— Ты с ума сошла! — закричал ей вслед вар¬вар, когда девушка, внезапно вскочив, побежала вниз по тропинке. — Жизни лишиться хочешь?!

Но Кайта, похоже, отлично знала, что делает. Глазам киммерийца предстала поразительная картина.

Девушка замерла на самой границе, где снег внезапно заканчивался, сменяясь густой, свежей травой. Кайта сделала крохотный шажок. Сол¬нечный луч — ибо, в отличие от гор, над доли¬ной светило яркое летнее солнце, — упал ей на лицо, позолотил волосы и кожу… И тут же с от¬чаянным криком она отпрыгнула назад.

Конан не успел заметить ничего — ни тени, ни движения. Но внезапно в воздухе с треском что-то полыхнуло, и в тот же миг на Кайте заго¬релась одежда. Повалившись в сугроб, она тороп¬ливо загасила огонь.

Когда северянин спустился, на ее губах играла победная улыбка.

— Видел? Это чтобы ты не думал, что мы лжем. Если бы я сделала еще шаг вперед — Страж испепелил бы меня на месте. Так погиб Гуртан, мой брат… Он был уверен, что сумеет одолеть колдунью, ведь он родился уже в снегах, и она никогда не видела его. Но заклятье ведьмы действует на всех членов нашего рода…

Конан сочувственно кивнул, обнимая девуш¬ку.

— Я отомщу и за твоего брата тоже!

Ее поцелуй был горячим и сладким, как мед, — словно Кайта принесла на губах немного солн¬ца из долины…

* * *

— И наконец самое главное. Не трогай ведьму!

Конан, проверявший, готово ли оружие к бою,

перед вылазкой в долину, от таких слов даже за¬стыл с наполовину вынутым мечом из ножен, и, как на умалишенного, воззрился на отца Кайты.

— Я ослышался?

Но селянин лишь покачал головой:

— Ничего подобного. Ты не должен причи¬нять ведьме зла.

— Что за чушь?! Она убивает людей… Отец Кайты не дал ему договорить:

— Ты не понял. Речь не идет о том, чтобы ос¬тавить эту тварь безнаказанной. Но стоит тебе поднять против нее оружие — и ты сразу ста¬нешь уязвим для заклятья. Огненные Стражи ис¬пепелят тебя на месте.

— Мне не нужно оружия. — Конан вложил клинок в ножны и хмуро уставился в непрогляд¬ную ночную тьму за окном. — Я прикончу эту га¬дину голыми руками!

— Ничего не выйдет. Ты в безопасности толь¬ко до тех пор, пока не угрожаешь ей.

— И как же тогда…

Селянин вздохнул с видом человека, который устал в тысячный раз повторять одно и то же. Не

будь он отцом Кайты, киммериец живо научил бы его почтению… Но так — пришлось унять гнев.

— Мы же говорили тебе о шаре. В большом за¬ле перед камином, на медной подставке. Добе¬рись туда незамеченным — и разбей его, прежде чем ведьма успеет опомниться. Тогда ее чары па¬дут. А мы будем наготове у черты, все до едино¬го. И как только увидим, что Стражи больше не нападают на нас, — бросимся в замок тебе на подмогу.

Услышав это, северянин презрительно хмык¬нул. От этих слабосильных людишек, изможден¬ных холодом и недоеданием, никакой подмоги он не ждал. И почему, если уж в магическом шаре

— источник всей власти колдуньи, он не может убить ее после этого?

— Прошу тебя, не спорь! — Отец Кайты схва¬тил киммерийца за рукав и умоляюще заглянул ему в лицо. — Сделай, как мы просим тебя. Раз¬бей шар — и не трогай ведьму. Мы хотим судить ее и казнить по нашему закону. Если ты просто прикончишь ее — не будет никакого правосудия. Она не будет наказана по-настоящему. Мы сами должны сделать это!

Конан лишь пожал плечами в ответ. Пусть го¬ворят, что хотят. У него есть свое право на месть — и он поступит так, как сочтет нужным.

* * *

— Проклятье!

В темноте граница между снегами и долиной оказалась совсем незаметной, и киммериец не удержался от возгласа, когда сделал еще шаг — и внезапно споткнулся, упав на колени в густую траву.

Здесь даже пахло по-другому: нагретом зем¬лей, теплом и покоем. Цикады скрипели на ты¬сячи голосов, словно он оказался не в северной Кезанкии, а где-нибудь в жарком Шеме. Перекликались ночные птицы… Странно, что всего этого многоголосья не слышно было в одном ша¬ге отсюда, за Чертой! Конан двинулся дальше.

Как и днем, над долиной не было облаков, и теперь путь ему освещали луна и звезды. Вспом¬нив тяжелые тучи, что затягивали небо над пере¬валами, северянин только сплюнул сквозь зубы. Ведьма очень могущественна — так что лучше убить ее самому, что бы там ни болтали суевер¬ные селяне. Если только она позволит ему доб¬раться до замка…

Однако, вопреки всем опасениям, ни единого препятствия не встретилось на пути киммерий¬ца. Только ночные зверушки безбоязненно снова¬ли по лесу, перебегая дорогу едва ли не перед са¬мым носом у Конана, да филин пару раз привет¬ственно ухнул в густой листве. Однако эта внеш¬няя безмятежность, вместо того чтобы успоко¬ить, еще больше насторожила воина. К замку он вышел во всеоружии.

Но и тут его, уже готового дать бой любому врагу, поджидало разочарование. Цитадель кол¬дуньи казалась совершенно необитаемой.

Ни охраны на входе, ни слуг во дворе. Тяжелые ворота распахнуты настежь, а внутренние — и вовсе сорваны с петель, и массивные створки лежат на земле, покрытые слоем грязи. В темных коридорах — ни огонька. Не горят факелы, не стоят в подставках масляные светильники, нет даже и колдовских световых шаров…

Киммериец обнажил меч и начал осторожно продвигаться вперед по темному коридору.

Запах пыли… Присев на корточки, он провел пальцем по полу, почти невидимому в темноте. Так и есть. Эту грязь никто не убирал, должно быть, уже многие годы. Неужели сил ведьмы не хватает на такую малость? Или ей все равно?

Конан вообразил себя дряхлую, скрюченную, похожую на паука старуху, ютящуюся в темных сырых подвалов, среди гор трухи и сора… подни¬мется ли у него рука убить такую? Может, луч¬ше и впрямь оставить правосудие селянам?..

Ладно, сперва надо найти шар.

…По описаниям отца Кайты он без труда оты¬скал парадный зал: именно туда вел главный ко¬ридор. И единственной опасностью, поджидав¬шей Конана на пути, была угроза немилосердно расчихаться от всепроникающей пыли и тем са¬мым обнаружить свое присутствие. Сдержаться стоило ему немалых трудов…

В парадном зале замка царила такая же мерт¬венная тишина, как и во всей цитадели, но, по счастью, здесь было не так темно. В высокие стрельчатые окна пробивался лунный свет, и в серебристых лучах искрился, медленно враща¬ясь, молочно-белый шар, висевший в воздухе над высокой медной треногой. В глубине его словно бы что-то медленно бурлило, колыхалось, переливалось… Опасаясь, что колдовское зрелище способно зачаровать его, Конан поспешил отвер¬нуться, а затем, решительным движением, без всякой торопливости вынул меч.

— Не делай этого! Прошу!

Он уже как-то свыкся с мыслью, что ведьма окажется уродливой старухой, но голос был мо¬лодой и звучный. Ласковый. Манящий. Нежный.

Разумеется, он и не подумал обернуться.

— Не делай этого! Тебя обманули!

Она не делала попытки наброситься на него. Голос по-прежнему доносился от входа в зал…

Не желая больше терять времени, Конан изо всех сил нанес удар мечом по шару.

Сфера лопнула с оглушительным, каким-то неестественно пронзительным звоном, от которого хотелось зажать уши ладонями. Северянин чудом удержал меч в руках…

Белесое облако, заключенное в недрах шара, поднялось над парящими в воздухе мириадами осколков — и внезапно рассеялось, напоследок наполнив весь зал жемчужным мерцанием. Тут же крохотные осколки, словно освобожденные от чужой власти, посыпались на пол. Треножник рухнул набок и покатился по каменным плитам.

Лишь теперь киммериец обернулся к ведьме.

Издалека она казалась лишь бледным пятном, но, приблизившись, он обнаружил, что она красива.

Этого можно было ожидать: по опыту варвара, Зло всегда принимало либо очень уродливые, либо весьма привлекательные обличья. Но он дав¬но уже приучился не верить своим глазам, когда дело касалось колдовства!

Но вот чего он никак не ожидал, так это уви¬деть на ее лице, вместо печати жестокости и по¬рока, обиженно-растерянное выражение малень¬кой девочки, и огромные глаза, полные слез…

— Ты разбил мой шар!

При звуках ее голоса, Конан встрепенулся, сбрасывая наваждение. Он пришел сюда, чтобы прикончить эту тварь — и сделает это, какие бы маски она ни примеряла!

— Ты убила моих друзей, ведьма! Женщина стояла, не шелохнувшись, и лишь молча смотрела на него. Не плакала, не молила о пощаде. В полумраке, слабо озаренные луной, ее волосы казались потоками жидкого серебра, а лицо — мерцающей тенью.

Киммериец почувствовал, что воля его слабе¬ет…

Сможет ли он с легкостью поднять руку на женщину? Его собственный кодекс чести не до¬пускал ничего подобного, разве что из самозащи¬ты. Но защищаться было не от кого: колдунья не пыталась напасть на него. Просто стояла и смот¬рела — как будто чего-то ждала.

Шум в коридоре, ведущем в парадный зал, то¬пот ног и возбужденные голоса селян помогли Ко¬нану принять решение. Нацелив на ведьму кли¬нок, чтобы та не вздумала сбежать, киммериец объявил:

— Тебя будут судить люди, которых ты мучи¬ла столько лет. Они решат твою судьбу!

Вопреки всем ожиданиям, женщина и теперь не выказала ни страха, ни раскаяния. На лице ее мелькнула тень улыбки, — но тут же пропала. Она вскинула глаза на Конана.

— Тогда, раз ты не убьешь меня сам, прошу об одном. Останься посмотреть, как они меня убьют. Не уезжай из долины, пока они не сдела¬ют этого.

Странная просьба. Странная ведьма… В чем тут может быть подвох? Она задумала какое-то колдовство? Или попытается освободиться? Но тогда северянин тем более должен остаться, что¬бы помешать ей любой ценой и проследить, что¬бы убийцу постигла заслуженная кара!

Он сурово взглянул на женщину.

— Могла бы и не просить. Это зрелище я не пропущу ни за что на свете!

Ведьма удовлетворенно кивнула.

— Хорошо. Ты ведь уже понял, что тебя обма¬нули?..

Но прежде, чем Конан успел спросить ее, что означала эта странная фраза, жители селения во¬рвались внутрь, и зал наполнили огни множества факелов, запах дыма и мокрой одежды, хриплые возбужденные голоса…

— Ты схватил ее! И разбил проклятый шар! — К киммерийцу, расталкивая остальных, проби¬рался отец Кайты. На лице его сияла широкая улыбка, но почему-то она делала лицо не радост¬ным, а неприятно-хищным, словно у изголодавшегося человека, который наконец дорвался до еды. Впрочем, если вспомнить, сколько он и его сородичи натерпелись от колдуньи, — это многое объясняло.

Конан сдержанно кивнул.

— Я исполнил то, что обещал. Долина вновь принадлежит вам. Когда вы намерены судить ведьму?

Однако селянин словно бы и не слышал слов варвара. Медленно, не сводя глаз с женщины, он приближался к ней, пока наконец не остановился совсем рядом, вплотную к ней. Конан видел, что ей хочется отшатнуться, но почему-то она усили¬ем воли заставляет себя оставаться на месте.

— А ты совсем не изменилась… — срываю¬щимся голосом выдохнул отец Кайты.

Она смотрела на него несколько мгновений, прежде чем бросить презрительно:

— Ты тоже, Майдрак. Все такой же жадный ублюдок!

— Ах ты!.. Эй, отпусти! — последнее предна¬значалось уже Конану, который перехватил зане¬сенную для удара руку селянина. Толпа, собрав¬шаяся вокруг, возмущенно загомонила. Рывком обернувшись к ним, киммериец обнаружил, что на лицах всех без исключения, не только муж¬чин, но и женщин, — то же самое хищное, алчное выражение, что и у отца Кайты.

Сдвинув брови, ибо происходящее нравилось ему все меньше и меньше, варвар поискал де¬вушку взглядом, но не смог найти ее в толпе.

— Успокойтесь! Вы же хотели судить ведьму, а не разорвать ее на части. Так пусть будет суд!

Однако эти слова оказали на селян совершен¬но неожиданное воздействие. Послышались кри¬ки:

— О чем он говорит?

— Что болтает этот наемник?

— Пусть убирается, пока цел!

— Вон отсюда!..

Вскинув меч, Конан с угрозой обвел взглядом толпу. Но прежде, чем он успел хоть что-то ска¬зать в ответ, неожиданно вмешался Майдрак.

— Киммериец! Не слушай этих глупцов! — Го¬лос его звучал просительно и успокаивающе. — Они так рады твоей победе, что сами не знают, что говорят. — При этом он яростно замахал на селян руками, словно желая заставить их замол¬чать. Как ни странно, толпа и впрямь притихла.

— Мы будем судить ведьму по закону. Будь спо¬коен, она получит то, что заслужила. Но это бу¬дет еще очень нескоро. Сперва нам нужно при¬нести жертвы богам, чтобы они назначили благо¬приятный день. Возможно, готовиться придется не один месяц… Ты уверен, что хочешь ждать так долго?

Еще чего! Торчать столько времени в этой ды¬ре!.. Конан уже готов был ответить отказом, — как вдруг нечаянно перехватил взгляд ведьмы. Совсем не испуганная, она почему-то улыбнулась ему с таким видом, словно между ними была не¬кая тайна, известная лишь им двоим.

И северянин вспомнил странное обещание, которое она заставила его принести. И другие, не менее странные слова, которые колдунья произ¬несла потом…

Он вопросительно поднял брови.

— Ты сказала — они обманывают меня?

Но ответить женщина не успела. За спиной у киммерийца внезапно послышался истошный вопль Майдрака:

— Убейте его! — И толпа ринулась на варвара. Зарычав, словно зверь, готовый к прыжку, он

рывком развернулся, держа в одной руке меч, а в другой кинжал.

— Первому же, кто сунется, я вспорю брюхо!

Но даже эта яростная угроза ничуть не охла¬дила горячие головы. Селяне неумолимо насту¬пали, смыкая круг. В руках, откуда не возьмись, замелькали ножи…

— Ну, кто первый, мерзавцы?! — проревел Ко¬нан, готовый дорого продать свою жизнь.

Но прежде чем он успел вступить в безнадеж¬ный бой, неожиданно прямо перед ним мелькну¬ла серебристая тень. Это ведьма бросилась впе¬ред, — и встала прямо между киммерийцем и ал¬чущей крови толпой.

— Не подходите! — выкрикнула она, и толпа неожиданно подчинилась. Женщина, сделав шаг назад, спиной прижалась к груди Конана. От не¬ожиданности тот даже не успел отступить. — Не подходите, иначе он убьет меня!..

Более нелепой угрозы от женщины, и без того обреченной на смерть, невозможно было себе да¬же представить. Однако северянин с изумлением обнаружил, что на селян слова колдуньи произ¬вели почти магическое действие, — не хуже лю¬бого заклинания. Толпа замерла, лишь с ненави¬стью пожирая взглядом ведьму и варвара.

Что ж, он не понимал правил игры, но готов был сделать свой ход.

— Все назад! — закричал Конан и приставил к горлу женщины нож.

Он и сам этого не ожидал, но мерзавцы под¬чинились беспрекословно.

— А теперь, — ледяным тоном продолжил киммериец, — пусть кто-нибудь объяснит мне наконец, что происходит. Кайта!

Девушка протолкалась вперед, испуганно взи¬рая на северянина.

— Я… я ничего не знаю, честно…

— Тогда ты, Майдрак!

Селянин яростно замотал головой, пятясь под гневным взглядом Конана.

— Нет! Нет… Уходи прочь, чужак! Никто не тронет тебя — только уходи! Это наше дело. Меж¬ду нами и этой ведьмой… Уходи прочь!

— Не дождетесь! — варвар скрежетнул зуба¬ми. — Эта тварь сгубила целый караван, прикон¬чила моего друга… Я не уйду, пока не покончу с ней! Но сначала добьюсь от вас правды!

Толпа испепеляла взглядами Конана; мужчи¬ны — молча, а женщины — бормоча себе под нос какие-то проклятия и сплевывая под ноги. В от¬вет, тот демонстративно поиграл ножом перед лицом у колдуньи…

— Ты ничего не добьешься от них.

В огромном притихшем зале голос ведьмы прозвучал неожиданно громко, многократно от¬разившись от каменных стен.

— Ты не посмеешь! — Кто-то из селян, не вы¬держав, метнулся к ней. Но, натолкнувшись на грозный взгляд Конана, осекся и попятился.

— Говори! — рявкнул киммериец, нависая над пленницей.

Из толпы снова послышались вопли:

— Не слушай ее, чужак! Не смей! И даже:

— Лучше убей ее!..

Но звучный колдовской голос с легкостью пе¬рекрыл все эти возгласы. У северянина было та¬кое впечатление, словно они в этом огромном за¬ле остались одни, и женщина рассказывает ему свою историю негромким, доверительным голо¬сом, словно давнему хорошему другу…

* * *

— Ты не задумывался, почему эту долину именуют Долиной Унгорона? — спросила она. — И почему тут нет крестьянских домов, а только этот замок… хотя все эти люди, — она обвела взглядом толпу, — утверждают, что жили здесь. Впрочем, в этом, единственном, они говорят правду. Почти…

— И что же это за замок? — заинтригованный, против воли спросил Конан.

— Унгорон был магом. Очень сильным и из¬вестным на весь мир…

— Никогда о таком не слышал, — презритель¬но хмыкнул варвар. Ну почему каждый жалкий шарлатан-колдунишка вечно мнит себя пупом земли?

Но женщину ничуть не смутило презрение в его голосе.

— Это было почти полвека назад, — молвила она. — Полвека назад он создал меня…

— Создал? Так ты… Она кивнула.

— Да, я не человек. Точнее, не вполне человек, ибо вызванную им сущность Иномирья Унгорон все же вселил во вполне земное, смертное тело… которое, правда, потом изменилось под действи¬ем колдовства.

Значит, вот, что означали слова, с которыми отец Кайты обратился к ведьме. Конечно, она и не могла постареть…

— Продолжай, — сухо велел ей Конан. — За¬чем он создал тебя.

— Чтобы использовать в своих целях, зачем же еще! — Женщина невесело хохотнула. — Все люди одинаковы… С моей помощью он хотел до¬быть себе славу, власть и богатство.

— Вот как? — Конан заинтересовался. Конеч¬но, он помнил, что перед ним убийца, и был по¬лон решимости покарать ее, но все же… — Ты да¬ла ему все это?

— Да.

Заслышав этот простой ответ, толпа селян вздохнула и едва слышно застонала, словно еди¬ный организм… словно раненый зверь.

— Дело в том, что я могу предсказывать буду¬щее, — прошептала женщина едва слышно. — То есть, не совсем «предсказывать», ибо будущее не¬предсказуемо по самой сути своей. Но если чело¬век знает о какой-то развилке в своей жизни, о возможности выбора, то от меня он узнает, что получит, ступив на избранную тропу… Унгорон продавал эту мою способность. Продавал очень дорого — всем, кто способен заплатить.

Она помолчала. А потом, внезапно изогнув¬шись под рукой киммерийца, который по-преж¬нему держал у ее горла нож, повернулась, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.

— Хочешь знать, как это происходило? Что должен был сделать человек, чтобы получить от меня ответ?..

Против воли, северянин уставился в ее сереб¬ристые глаза, в глубине которых плескалась боль. Он хотел бы солгать, но почему-то не смог.

— Я слышал… — вымолвил он через силу. — Слышал о весталках богов, который предвещали грядущее после соития с мужчинами. Таков и твой дар тоже?

Ведьма кивнула.

— Это так. Человек должен возлечь со мной — и получит ответ.

— Человек? — Он нахмурился. — Мужчина?

— Не обязательно. Пусть одна из этих… — колдунья пренебрежительно кивнула в сторону женщин в толпе, — …подойдет сюда и посмотрит на меня. Как можно ближе…

Конану пришлось рявкнуть на них дважды и вновь пригрозить прирезать пленницу, прежде чем мать Кайты повиновалась. И тогда глазам варвара явилось чудо.

Под горящим алчностью взором женщины фигура колдуньи внезапно утратила четкость очертаний, сделалась текучей, словно белесый туман, — а затем перед Конаном оказался юноша с белоснежными волосами и серебристыми озер¬цами глаз. От неожиданности, варвар едва не вы¬пустил пленника.

Когда он взглянул вновь, ведьма вновь стала собой. Впрочем, мог ли он знать наверняка, како¬во ее истинное обличье? Северянина передерну¬ло.

— Так значит, и мужчины, и женщины, да? — задал он уже ненужный, в общем-то, вопрос.

Колдунья кивнула.

— Так решил мой хозяин. Видишь ли, он не желал упустить никакой возможности. Женщины ведь тоже платят за прорицания…

— Но разве ты не могла отказаться? Сопро¬тивляться? Спастись бегством, в конце концов? — Варвар попытался вообразить себе участь этой… этого существа, и ему стало не по себе. Ведьма покачала головой.

— Унгорон слишком хорошо все продумал. Его чары держали меня в повиновении. Я была бессильна. Он приводил ко мне всех, кто этого хотел, — и я давала им то, чего жаждала их ду¬ша. Я ненавидела каждое мгновение этой жизни… но чары мага не позволяли мне даже покончить с собой!

Она вскинула руки, и на запястьях Конан за¬метил тонкие ниточки давнишних шрамов.

— Так что же случилось с колдуном? — резким голосом спросил он, пытаясь заглушить вспыхнувшую жалость к этому созданию. — Ты нашла способ разделаться с ним.

Женщина кивнула и указала на толпу, по-прежнему пожиравшую ее глазами, словно псы — лакомую кость. Они больше не пытались помешать ей говорить, но жадно впитывали каждое слово, покачиваясь, точно зачарованные.

— Эти люди помогли мне. Бывшие слуги колдуна — они жили здесь, в замке. Его стражники, виночерпии, лакеи, кухарки… Хозяин любил пышность, и здесь всегда было полно народу. Я подружилась с одной девушкой, что ухаживала за мной. Она передала мой план остальным. Они убили Унгорона. Я плакала три дня, от радости, что наконец обрела свободу…

— И что же? — впрочем, у Конана возникло неприятноеощущение, что он уже знает ответ.

— Я была в долгу перед моими спасителями. Я не могла оставить их просто так, не отплатив за доброту. Сперва один из них пришел ко мне, слезно моля о предсказании, затем — другой, третий… Я не отказывала. Ведь я хотела быть благодарной. И к тому же, я столько раз уже делала это… еще один раз, или два не играли значения. Я даже радовалась, что могу хоть так отпла¬тить им добром за добро… Но потом…

— Они стали слишком алчными, да? — помог ей Конан.

Ведьма кивнула. По щекам ее медленно скатывались слезинки.

— Это началось постепенно. Я даже не успела ничего понять. Сперва они спрашивали о действительно важных вещах, но потом… Потом они уже ничего не хотели делать без предсказаний. Девицы спрашивали, с кем им пойти на свидание. Мужчины — в какую сторону лучше пойти на охоту, или где искать потерявшуюся козу… — Она невесело хохотнула. — Один-единственный раз я решилась наконец отказать. Сказала, что больше не могу. Что они жестоки со мной, 'как мой прежний хозяин… И они оставили меня в покое. Веришь ли? — она обратила свой взор на северянина.

Тот покачал головой.

— Почему-то не верю.

— А вот я поверила. И ела с ними вечером. И пила вино, как всегда. А когда проснулась… — Она помолчала, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. — Если бы могли пройтись по замку, я бы показала тебе комнату, где они заперли меня. И ложе, к которому привязывали… Ведь, в отличие от Унгорона, они не владели магией, принуждающей к покорности. Но их способы оказались ничуть не менее действенными.

— Это правда?! — Яростным взором Конан обвел толпу. Селяне молча отводили глаза. Никто не решился ответить.

И тут неожиданно Кайта выскочила вперед.

— Ты!.. — Она вплотную подскочила к отцу и плюнула ему в лицо. — Никто никогда не говорил мне… Ты омерзителен!.. — Она встала рядом с киммерийцем. — Я уйду вместе с тобой, Конан. Ни на миг не останусь здесь, в этом проклятом месте!

Северянин молча кивнул ей, а ведьма между тем продолжала свой рассказ тихим, монотон¬ным голосом, словно и не заботясь, слушает ли ее кто-нибудь:

— …Мне повезло. Просто повезло. Они держа¬ли меня в комнате, где был тайный ход в кабинет Унгорона. Та комната тоже оказалась заперта снаружи, так что о побеге пришлось забыть… Но зато я нашла его книги. И этот шар, который ты разбил, чужак…

— С его помощью ты оградила долину, да?

— И создала Стражей, которые изгнали этих людей прочь. — Ведьма вздохнула. — Я не хотела никого убивать. Мне всего лишь было нужно, чтобы они ушли. Но они не пожелали покинуть горы. И остались, в надежде рано или поздно вернуться в долину и вновь получить… свои предсказания. Даже вечная зима и снег не смогли отвадить их отсюда. И тогда они нашли тебя…

Кивнув, с мрачным видом киммериец обвел селян взглядом. Ему ни к чему было задавать вопросы: он и без того по их лицам видел, что женщина говорила правду.

И что теперь? Убить ее у него не поднялась бы рука. Оставить в замке?.. Но выгнать отсюда селян он не сумеет, а шар колдуна разбит, и чары его развеялись…

Ладно, сказал себе варвар. Это решение было не слишком ему по душе, но лучшего он все равно не нашел.

— Вы заслужили свою долину, — презрительно бросил он в толпу, — так получайте ее. Живите здесь… И надеюсь, в конце концов вы перережете друг друга! А эта женщина уйдет со мной.

— И, заметив, что толпа вновь угрожающе заворчала, полная решимости не выпускать его с вожделенной добычей, угрожающим тоном добавил:

— Вы можете броситься на меня. Но я успею убить ее. И прикончу любого, кто решит преградить мне путь. Желаете попробовать? Ну же, давайте, мерзавцы, вперед! — И Конан принялся вращать мечом, с легкостью выписывая круги и восьмерки тяжелым оружием, да так, что сам воздух запел от предвкушения битвы.

Как он и ожидал, толпа испуганно отпрянула. Они были рабами, и потомками рабов! Такие никогда не дерутся… хотя могут накинуться сзади.

Он бросил Кайте свой нож.

— Прикрывай мне спину, девочка. Мы уходим отсюда.

В гробовой тишине они втроем вышли из зала и направились по коридору к выходу, белевшему впереди ослепительно-ярким пятном.

Ночь кончилась. Начинался новый день.

Никто так и не осмелился преследовать их.

* * *

— И куда ты пойдешь теперь?

Конан не слишком спешил с этим вопросом, но все не удержался и задал его ведьме, едва лишь они миновали непреодолимую прежде Черту, отделявшую долину от остального мира.

— В Аквилонию.

Она быстро шагала по снегу, уже начавшему стремительное таяние, — ведь магические чары больше не сдерживали его. Солнце на ослепительно-синем небосводе заливало мир ласковым янтарным светом, словно обещая прощение всех грехов и избавление от бед.

— И куда же именно? У тебя есть место, где ты будешь в безопасности?

По-прежнему не оборачиваясь, ведьма бросила:

— Я в безопасности, пока я с тобой, Конан. Не думай, что эти люди откажутся от мысли вернуть меня. Совсем немного времени пройдет, они опомнятся и бросятся в погоню… Поэтому мой путь лежит туда же, куда и твой. В Шамар, не так ли?..

Нагнав ее в три прыжка, варвар схватил жен¬щину за плечо и рывком заставил обернуться к себе.

— Откуда ты знаешь?!

Она безмятежно взирала на него своими нечеловеческими серебристыми глазами.

— Но как же иначе? У меня были долгие годы, чтобы продумать план спасения. Неужто ты думаешь, я так и хотела вечно жить взаперти в этом проклятом замке? Или что я оставила бы все на волю случая?..

— Она… она… — пискнула Кайта из-под локтя у киммерийца, с неожиданной ненавистью глядя на беловолосую женщину. — Она заглядывала в свое будущее! Она знала все, что случится! Она это подстроила!.. Ведьма!

Ошарашенный, Конан воззрился на колдунью.

— Это правда?

Та кивнула, с невинным видом.

— Твоя подружка очень сообразительна. Я, и правда, заранее знала, что ты — мой единственный шанс. Кстати, извини за лавину, но другого выхода не было. — Вид у нее при этих словах был ничуть не виноватый, а даже слегка торжествующий. Похоже, она гордилась тем, как хорошо все продумала. — Во всех иных вариантах будущего ты уезжал прочь, так и не сунувшись в замок…

Лишь сейчас, глядя на нее, Конан осознал, что она имела в виду, когда говорила, что она — не вполне человек. И дело не в ее пугающих способностях… Существо из Иномирья, коим ведьма являлась в действительности, было лишено самых важных свойств, которые, собственно, и делают людей — людьми. Сострадания. Жалости. Милосердия.

Или, возможно, так искалечило ее ужасное существование, на которое колдун Унгорон обрек свою пленницу…

Конан не знал точного ответа, да и не хотел ломать голову. Гораздо важнее было решить, что ему делать теперь с этой внезапно свалившейся на плечи обузой.

— Я не стану тебя убивать, — объявил он сухо, — хотя неупокоенный дух Аньярда наверняка будет являться ко мне ночами и взывать к отмщению. Но я не сделаю этого… Однако не хочу и видеть тебя рядом. Как только мы выберемся из этих гор — ты уберешься на все четыре стороны. Поняла? Иначе я могу и передумать, и уступить Аньярду!

Ведьма посмотрела на него с таким видом, словно собиралась что-то сказать… но почему-то только кивнула. Из-за плеча у киммерийца послышался тягостный вздох Кайты.

— Я не умею предвидеть будущее, но знаю точно: нам от нее будут одни неприятности. Ты точно не хочешь убить ее прямо сейчас?

Рассмеявшись, Конан обнял за плечи свою кровожадную подружку.

— Погожу пока. А с неприятностями мы справимся вместе, верно?

Кайта доверчиво прижалась к нему.

— Конечно. — Она поцеловала северянина в щеку. — Тогда давай пойдем поскорее. Мне не терпится увидеть Большой Мир!

И они двинулись вперед по горной тропе, больше не оглядываясь на среброволосую ведьму.

Но Конан не сомневался, что она следует за ними.

* * *

Наутро следующего дня ему пришлось горько пожалеть о давешнем пренебрежении, с каким он отнесся к словам Кайты.

Рассвет встретил его непривычной, какой-то гнетущей, мертвенной тишиной. То, что ведьмы нет в пещере, где трое беглецов нашли себе пристанище на ночь, — это он понял сразу. Но вот на то, чтобы заметить Кайту, ушло еще несколько мгновений.

Хотя она была совсем рядом. В нескольких шагах, у выхода из пещеры…

Лежа на земле, она взирала в бездонные небеса широко распахнутыми глазами. И рукоять кинжала, торчащая у нее из груди, казалась каким-то странным, нелепым и ненужным украшением.

Крови почти не было. И боли, должно быть, тоже. На лице Кайты, красивом и почти безмятежном, застыло лишь выражение легкого удивления…

Крик Конана, разорвавший безмолвие равнодушных гор, казалось, мог сотрясти землю до основания:

— Убийца! Тебе не скрыться от меня! Где бы ты ни была, — я отыщу тебя, ведьма!..

Почудилось ли ему, или ветерок внезапно и впрямь донес едва уловимый шепот:

— Мое имя Маитимо… Найди меня — если сумеешь…

Вокруг не было ни души.

Стиснув зубы, Конан зашагал на запад.

В Шамар.

Дуглас Брайян Мёртвое сокровище

С Кезанкийских гор спустился всадник. Был он молод и силен; меч за спиной, потертая одежда и в кошельке пара медных монет — ничего более при нем не имелось. Молодой человек находился в том возрасте, когда ему довольно целого мира. Это потом настанет такое время, когда всей Хайбории будет недостаточно и потребуется собственный дом, пусть небольшой, где всегда горит очаг и ждет женщина — не случайная, а своя собственная, та, что будет любить до смерти.

А сейчас всадник даже не задумывался о подобной возможности. Он был совершенно свободен. А что такое свобода? Возможность ехать куда угодно и силы, чтобы дать отпор любому, кто встанет на пути.

Горы громоздились у него за спиной. Небо постепенно темнело, затягивалось тучами, а впереди уже видна была равнина — там лежала Бритуния с ее городами, где жили цивилизованные люди. Молодой бродяга не слишком жаловал цивилизованных людей. По его мнению, они чересчур заносились. Конечно, многие из них умели читать и писать; зато во всем остальном сильно уступали тому, кого заносчиво именовали варваром.

Конан — так звали всадника — намеревался миновать Бритунию и перебраться в Гиперборею, где в Халоге, по слухам, набирают наемников для очередной пограничной войны с Асгардом. Он рассчитывал неплохо заработать, а заодно и получить удовольствие.

Упали первые капли дождя. Равнодушный к физическим лишениям, Конан поначалу не обратил внимания на начинающийся дождь. Но сырость не понравилась его лошади. Копыта начали скользить по камням, и лошадка жалобно заржала.

— Этого только не хватало, — пробормотал Конан. — Если она сломает ногу, придется тащиться пешком.

Дождь усиливался. Конан уже предполагал остановиться на ранний ночлег под прикрытием какой-нибудь нависшей скалы, как вдруг впереди заметил мелькание огонька. Казалось невероятным, чтобы поблизости находилось какое-нибудь жилище, и тем не менее огонек горел ровно, ясно, так что становилось очевидным: его разожгли не под открытым небом, где он, предоставленный во власть ветра, трепетал бы и вздрагивал, словно испуганный человек; нет, он пылает в очаге или лампе, поставленной на окно, и стихия не может коснуться его.

— Дом, — фыркнул Конан. — Веселые, должно быть, обитают там люди. Поселиться на отшибе, загромоздить себе окна горами — это не всякий такое придумает.

Он спешился и повел лошадь за собой, выбирая дорогу осторожно. Торопиться некуда. Время от времени он взглядывал вперед, туда, где горел огонек. Свет становился все ближе. Нет, это не было видением. Там, впереди, действительно жили какие-то люди. Что ж, тем лучше.

Конан остановился, принюхался — совсем, как животное, тщательно оберегающее свою шкуру. Кое-что показалось ему странным. Обычно человеческое жилье он чуял издалека. Запахи — дыма, готовящейся пищи, домашнего скота — доносились до его по-звериному чутких ноздрей задолго до того, как показывалась крыша здания. А здесь никаких запахов не было. Возможно, ветер дует в другую сторону, подумал Конан, упрямо шагая в сторону дома.

Это была большая, приземистая каменная усадьба, расположенная у самых отрогов Кезанкийских гор. Одним богам ведомо, какие причины заставили обитателей усадьбы прийти на эту негостеприимную землю и поставить здесь дом. Но строили, судя по тому, как выглядели каменные стены, сложенные из крупного серого булыжника, на века.

Четырехскатная крыша, крытая черепицей, также выглядела надежной. Ни ветры, ни снега не были ей страшны. Несколько окон, затянутых бычьим пузырем, подслеповато глядели — одни на горы, другие на равнину. В одном окне действительно горела лампа — спокойным, уверенным светом.

И тем не менее — вот странное дело! — от этого жилья не исходило ощущение уюта. Будь Конан более чувствительным, более «цивилизованным» человеком, он сразу обратил бы на это внимание. Но поскольку молодой варвар относил подобные чувства к области «поэзии для городских слабаков», то он отнесся к этой странности с полным равнодушием. Перед ним был дом — это раз. Там находились какие-то люди — это два. В том случае, если эти люди окажутся более чем негостеприимны, — он, Конан, всегда в состоянии поговорить с ними на языке доброго холодного железа. Это три.

Не раздумывая больше, он приблизился к двери и постучал в нее кулаком.

Дверь тотчас распахнулась, как будто тот, кто за нею находился, уже ожидал гостя. На пороге стояла девушка лет восемнадцати. Она была настоящая бритунийка — крупного сложения, с крепкими прямыми плечами, широким лицом, густыми белокурыми волосами. Ее светлые глаза глядели на незнакомца безмятежно и ясно.

— Здравствуй, — проговорила она, чуть отступая, чтобы он мог войти.

Конан быстро глянул в полумрак дома и, не заметив ничего подозрительного, вошел.

— Только позаботься о своей лошади, — сказала девушка. — А потом располагайся. Скоро ночь, да? Скоро ведь ночь?

Конан неопределенно пожал плечами, полагая глупым говорить о столь очевидном предмете. Разумеется, скоро ночь. Л еще начинается дождь. Не хватало еще беседы о погоде.

— И дождь? — продолжала допытываться девушка. — Да? Там, за порогом, начинается дождь?

— Да, — сказал наконец Конан, не желая быть совсем уж невежливым. Тем более что девушка показалась ему милой. Ему нравились северянки. Впрочем, и южанки, и красавицы с Востока, и чернокожие амазонки с гибкими тонкими телами — тоже… Счастливый возраст, счастливое время в жизни молодого мужчины.

— Ну так привяжи ее под навесом. Там ведь есть навес? — говорила девушка, все так же неподвижно глядя в лицо своему гостю. — В таком случае, привяжи ее под этим навесом. И еще ее надо кормить. Да? Лошадь надо накормить? Ее кормят сеном? Там должно быть сено. Или трава?

— Трава еще есть, — сказал Конан. Возможно, бедняжка не вполне здорова. Кто знает, может быть, она пережила потрясение. Или упала откуда-нибудь и ударилась головой. Конану доводилось и падать, и ударяться головой. Выпадали в его жизни такие дни, когда он просыпался и не мог вспомнить: кто он такой, как здесь оказался и куда ему теперь идти. Память потом возвращалась. Возможно, и к этой девчонке вернется в любом случае, она хороша собой и приветлива — это чего-нибудь да стоит.

— Сделаю, как ты говоришь, — заверил ее Конан. — Лето еще не кончилось, травы довольно, да и навес найдется. А веревка у меня есть.

Лицо бритунийки озарилось медленной улыб кой.

— О, да! — произнесла она, удовлетворенно кивая. — Конечно! Лошадь привязывают веревкой!

Она повернулась и нырнула в глубину дома, оставив дверь приоткрытой.

Вскоре Конан последовал за ней, неся седло на плече.

— Я оставлю его в прихожей, — сказал он. От седла распространялся острый запах мокрой кожи и конского пота.

— Сделай так, как положено, — отозвалась девушка.

— Меня зовут Конан, — молвил варвар, оглядываясь по сторонам.

Внутри дом казался еще больше, чем снаружи. Везде были кладовки, где стояли бочонки с различными заготовками. По стенам висели связки лука и чеснока.

Конан был не великий знаток кулинарных дел, однако в полумраке ему показалось, что лук не то сгнил, не то вовсе высох. Во всяком случае, он выглядел совсем не так, как на тех постоялых дворах, где ему случалось ночевать и трапезничать. Впрочем, кто знает! Слыхал он от собратьев-наемников о таких странах, где деликатесами считаются тухлые яйца.

В других кладовках, как показалось Конану, хранились разные вещи: украшения, связанные пучками, как редиска; перстни на веревочках; медные кувшины, наваленные, словно дрова, горой; слежавшиеся платья, перевязанные бечевой, подобно пачкам вяленой рыбы; имелась даже мебель, но вся она громоздилась как попало, и пользоваться ею было нельзя. Мебель была частью старая, поломанная, а частью — дорогая. Имелась даже с инкрустированными ножками — Конан разглядел перламутровые и костяные пластинки, тускло поблескивающие в темноте.

Этих кладовок было с десяток по всем углам дома. Они стояли открыто, никак не отгороженные от большой залы, которая, судя по всему, оставалась единственным жилым помещением.

Впрочем, нет — Конан заметил один угол, занавешенный бычьей шкурой.

— Там спят мои родители, — объяснила девушка. — Это спальня. Да? Они лежат там на постели. Отец и мать. Их укрыли покрывалом. Они не проснутся, если мы только не будем шуметь.

— Понятно, — проговорил Конан. — Как твое имя?

— Имя… — Девушка задумалась. — Оризия. Да? Меня зовут Оризия?

— Очень красивое имя, — согласился Конан. — Оризия.

— Оризия! — Она засмеялась, кивая.

— А где твоя спальня? — спросил Конан.

Девушка прикусила губу, задумавшись над этим простым вопросом.

— Я лежу на ложе, — сказала она наконец. — Оно стоит там, — девушка показала в противоположный угол залы. — Без занавески. На него я ложусь и лежу.

— Понятно. Скажи, Оризия, если ты будешь так добра и предоставишь мне ночлег, — то где лежать мне?

— Тебе?

— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой? — продолжал Конан. — Или мне нужно лечь в каком-нибудь другом месте? Или мне вообще не следует ложиться? Скажи, как поступить правильно.

Он больше не сомневался в том, что девушка не в себе, и по обычаю своего народа отнесся к ней с добротой и терпением. Простаки и безумцы всегда могут оказаться избранниками и любимцами богов, которые нарочно приближают к себе таких людей, чтобы потом вещать их устами, открывая прочим свою волю. Разум простака всегда пуст и открыт любому голосу, в том числе и голосу божества, в то время как рассудок умника забит его собственными мыслями, которые представляются тому серьезными и важными, и потому умник слышит призывы судьбы куда реже.

— Ты Конан, — сказала девушка. — Ты хочешь здесь ночевать, да? Ведь там, за порогом, дождь и ночь?

— Да, — сказал Конан.

— О, ты должен ночевать на моем ложе, — обрадовано произнесла Оризия. — Да, конечно, на моем ложе. Там можно лежать вдвоем. Оно широкое. Ты теплый?

— Полагаю, да, — кивнул Конан.

— Ты можешь меня согреть. — С этими словами девушка слегка прикоснулась к руке Конана. Ее пальцы были холодны, как лед, и на мгновение Копана окатило запахом свежей крови. Это было тем более странно, что за мгновение до этого он не ощущал никаких запахов вообще. Даже протухший лук не источал характерного аромата, а уж этого Конан объяснить себе не мог. Впрочем, следует отдать ему должное: разговаривая с полубезумной красавицей, он не утруждал себя размышлениями о каком-то тухлом луке.

«Судя по состоянию здешних припасов, вряд ли у нее найдется хороший сытный ужин, — подумал Конан. — Однако спросить не помешает».

— Скажи, Оризия, — заговорил он мягко, — а не найдется у тебя похлебки?

Оризия чуть сдвинула брови, мучительно раздумывая над услышанным.

— Похлебка… — вымолвила она.

— Это такая еда. Ее варят. Кладут в котелок мясо, коренья, немного крупы… — вкрадчиво стал напоминать ей Конан.

Лицо девушки опять озарила улыбка узнавания.

— Еда! — воскликнула она. — Ее черпают ложкой, да? И едят?

Она задвигала руками, показывая, как куски отправляются в рот.

— Вот так? — допытывалась Оризия у Конана. Он кивнул несколько раз.

— Именно так, Оризия. У тебя горит огонь. Возможно, найдется и котелок. Мы повесим его над огнем в очаге… Здесь есть очаг, правда?

Улыбка пропала с губ девушки. Она склонила голову, волосы повисли вдоль ее лица, совершенно скрывая его.

— Я огорчил тебя? — забеспокоился Конан.

— Нет, — выговорила она тихо, не поднимая головы. — У меня… да, кажется, здесь нет очага.

— Ну, нет так нет, — ободряюще произнес Конан. — Можем обойтись сухим хлебом. Здесь есть сухой хлеб?

— Да! — Оризия обрадованно вскинула голову. — Сухой! Даже с плесенью! Очень черствый! Это вкусно?

— Чрезвычайно вкусно, — подтвердил Конан, скрывая уныние. «Бедняжка, — подумал он. — Хорошо бы найти того негодяя, который сделал с ней это… А может быть, она такая с рождения? Странно, что ее родители спят и ничего не слышат. За этой девушкой нужен хороший пригляд. Красивая и не в своем уме. Легкая добыча для любого мерзавца».

Оризия принялась растерянно оглядывать полки, которые тянулись вдоль стен по стенам жилой комнаты. Маленькая медная лампа, горевшая на окне, почти не освещала помещение, однако Конану это почти не мешало: он, как кошка, хорошо видел в темноте. От него не укрылось, как тревожится девушка. Она явно не понимала, как выглядит предмет, о котором ее спрашивают.

— Забудь, — сказал Конан. — Не нужно никакого хлеба.

Оризия с облегчением повернулась к нему.

— Знаешь что, — произнесла она, — я помню одну вещь…

— Какую?

— Ты должен умыться. Да. Это совершенно точно. Ты должен умыться.

— Хорошо, — согласился Конан, хотя сам он такой необходимости для себя не видел. Конечно, волосы и одежда у него пыльные, но не настолько, чтобы отталкивать от него людей. У горожан, конечно, могут быть свои взгляды на такие вещи. Некоторые дамы из «цивилизованных», которые не прочь были заполучить в свою постель варвара — просто для разнообразия — не только предварительно засовывали его в бочку с горячей водой и заставляли тереться жесткими мочалками, но и обмазывали разными благовонными маслами. Конан добродушно сносил и то, и другое. Он жалел женщин и признавал за ними право на небольшие капризы. И только иногда ворчал, что они играют с мужчинами так, словно не доиграли в детстве с куклами.

Однако Оризия, как ему показалось, не играла. Бедная сумасшедшая так искренне радовалась, когда ей удалось вспомнить о купании, что Конан также ощутил подобие ответной радости.

— Конечно, милая, — мягко проговорил он, — я сделаю, как ты хочешь.

Девушка убежала куда-то в глубь дома и скрылась в одной из кладовок. Недолгое время доносилось только приглушенное грохотание жести, а затем появилась Оризия с большим корытом и деревянным ведром.

— Иди туда, — она махнула в сторону кладовки, откуда только что вернулась сама. — Отнеси туда эти вещи. Там надо мыться.

— Зачем же ты забрала оттуда это корыто? — удивился Конан.

Оризия посмотрела на тяжелый предмет изумленно — так, словно сама увидела его впервые и теперь силится вспомнить, что же это такое.

— Я забрала это оттуда? — повторила она. — А что, этого не следовало делать?

— Ну, вероятно… раз ты так поступила, значит, в этом был смысл, — решил Конан, и девушка тотчас просветлела лицом. Она отвела с глаз длинную белокурую прядь и гордо сказала:

— Да, я знаю, как надо поступать. Ты возьмешь это и отнесешь туда, в кладбвку. Там надо мыться. Только…

Она вдруг помрачнела и закусила прядь.

— Что? — спросил Конан.

— А? Не помню… Да, надо быть осторожным. И еще надо набрать воды. Вот ведро — это для того, чтобы набрать воду. Да? Правильно?

— Правильно, — кивнул Конан. — А где у вас вода?

— Сейчас ведь дождь? Это вода? — произнесла Оризия. — Или неправильно?

— Дождевой воды может оказаться мало, — сказал Конан. — Может быть, у вас тут есть колодец?

— Колодец? — Оризия вдруг закрыла лицо руками и пронзительно закричала. Звук ее голоса пробирал, казалось, до самых костей, таким жалобным, пронзительным и в то же время зловещим он был. Как будто это кричала не безумная девушка, а неприкаянная душа, что бродит возле своей могилы, тщетно взывая к отмщению. — Разве в колодце может быть вода?

Конан вновь ощутил резкий запах только что пролитой крови.

— Не знаю, — пожал он плечами. — В засохшем колодце вообще ничего нет, кроме ломаных палок, листьев да песка… А в хорошем — да, там обязательно должна быть вода.

— Поищи, — предложила девушка неуверенно. Теперь ее голос звучал сипло — она сорвала его криком.

Конан взял ведро и выбрался наружу, под дождь. Прохлада ночи приятно студила лицо, ветер как будто окутывал плечи легким, влажным плащом. После тяжелого воздуха, застоявшегося в доме, так приятно было вдохнуть ароматы травы и мокрых листьев!

Поблизости от дома Конан действительно обнаружил колодец. Судя по всему, его выкопали кезанкийцы — суровые горцы, которые внимательно относятся к своей собственности. Колодец представлял собой небольшую крепостцу, сооруженную над глубокой ямой, уходящей далеко под землю. Невысокие стены колодца были сложены из того же булыжника, что и усадьба; сверху имелась такая же четырехскатная крыша. Ни отверстия для ведра, ни дверцы с замком в крыше не имелось. Она была совершенно глухой. Конан, подумав, наклонился над ней и поудобнее обхватил руками. Крыша не поддавалась — она была намертво схвачена цементным раствором.

— Зачем выкапывать колодец и закрывать его крышей? — недоумевал варвар. — Странные здесь все-таки живут люди. И родители этой девушки… Почему они до сих пор не проснулись? Может быть, они мертвы? А она так и не понимает этого? Думает, что отец с матерью просто спят глубоким сном… Надо бы это выяснить.

Зачем ему потребовалось выяснять подобные вещи — этого Конан и сам бы себе сказать не мог. Просто он был любопытен. Просто девушка вызвала у него сочувствие. Просто он чуял близость какой-то тайны, быть может, зловещей — а что еще вероятней, сулящей новые приключения и, не исключено, наживу.

И намертво закрытый колодец — Конан мог бы поклясться в этом — был значительной частью этой тайны.

Он расставил ноги пошире, напрягся и одним мощным рывком сдвинул крышу с колодца. Треща, посыпалась черепица. Несколько обломков упали Конану на ногу.

Наконец-то! Теперь он мог наклониться над бездной и заглянуть внутрь. Воды там, конечно, нет — в этом он почти не сомневался. А вот что там таится — большой вопрос. И насколько оно опасно? На всякий случай Конан вынул меч из ножен.

Только сейчас он сообразил, что до сих пор не расстался с оружием. Как невежливо — все это время он находился в доме у девушки вооруженным! Оправдывало его только одно: хозяйка затерянной в предгорьях усадьбы оказалась слишком уж диковинной.

Поначалу колодец показался ему просто пустым. Но затем Конан уловил еле заметное шевеление глубоко на самом дне, и из мрака на миг блеснули две горящих красных точки — как будто там таилась огромная рептилия.

— Тьфу, — пробормотал Конан, водружая крышу на место. — Если там замуровали какого-нибудь демона, то я совершил большую ошибку… Теперь он может выбраться на волю. Лучше бы утихомирить его сразу.

Он уселся на землю, скрестив ноги и положив на колени меч, и начал ждать. Звезды над головой постепенно меняли положение. Ночь вошла в свои права и медленно гнала лунную колесницу, запряженную быками, с востока на запад. Терпеливый, как хищник в засаде, Конан сидел совершенно неподвижно.

Вскоре до его слуха донесся легкий шорох. Крыша над колодцем шевельнулась. Снова упало несколько черепиц, глухо звякнув о камень. Затем все сооружение сдвинулось на сторону, и над краем булыжной стены появилась плоская голова рептилии. Длинный раздвоенный язык нервно трясся в воздухе, красные глаза горели адским огнем и все время блуждали, выискивая добычу.

— Я здесь, — негромко произнес Конан, продолжая оставаться неподвижным.

Ночной воздух разрезало тонкое, злое шипение. Змей все еще не видел противника, но чуял его близость. Затем низкий вибрирующий голос зазвучал прямо в голове у варвара:

— Кто здесь?

— Я, — вслух сказал Конан. — Твоя смерть.

— Я — смерть, — прошипел голос. — Я живу в этом колодце с тех пор, как Элиссия отдала мне свою жизнь…

— Кто такая Элиссия? — спросил Конан. Его начала раздражать эта игра в загадки. Он еле заметно сместил положение правой руки, постепенно подбираясь к оружию.

Голос засмеялся. Этот смех наполнил вибрацией воздух, и все существо варвара отозвалось на нее с отвращением.

— Ты не знаешь! — шипел змей. — Конечно, ты не знаешь! Ты влез в это дело, но ты не знаешь!

— И знать не хочу! — произнес Конан. Он догадался, что змей пытается уловить движение его губ и таким образом определить его местонахождение. И все же любопытство заставляло его задавать вопросы.

— Кто такая Элиссия? Ты ведь хочешь мне рассказать об этом, червяк!

— Червяк! — Змей снова засмеялся. — Будь по-твоему. Элиссия — старшая дочь. Оризия — младшая. Элиссия много знала. Она выходила в ночь, пела. Она приносила жертвы. Она звала меня. Она приготовила для меня колодец. А когда я пришел, она почему-то была недовольна…

Теперь в голове Конана начала проясняться вся картина. Мысленно он уже посылал проклятия самоуверенной девице по имени Элиссия. Та наслушалась бредней о могуществе служительниц Сета и выучилась заклинаниям у каких-нибудь бродячих шарлатанов. А потом принялась зазывать древнего бога, суля ему свою любовь, душу, кровь — неизвестно; во всяком случае, Древний Змей отозвался на эти призывы и прислал своего слугу. А уж слуга распорядился незадачливой заклинательницей так, как счел нужным.

А младшая сестра, Оризия, утратила после этого рассудок…

Одним молниеносным движением Конан вскочил на ноги и обрушил удар меча на голову змея. Послышался громкий хруст. Воздух на мгновение взорвался мириадами ослепительных разноцветных искр, а затем со звоном осыпались стекла. Несколько крупных осколков ранили руку Конана и поцарапали ему плечо. Змея больше не было. И только в воздухе еще некоторое время ощущалась неприятная вибрация, от которой противно сжималось в животе.

Конан собрал все осколки и побросал их в колодец, а потом водрузил на место крышу и плюнул. Пора было возвращаться в дом.

Оризия ждала его.

— Возьми ведро и иди туда, — сказала она. — Ты все правильно сделал?

— Надеюсь, — проворчал Конан, отправляясь в кладовку.

— Я буду тебя ждать здесь, — обещала девушка.

В кладовке было темно и тесно. Угадывались какие-то громоздкие предметы, но какие — этого Конан определить не мог. Он постоял, присматриваясь и размышляя над тем, что же ему теперь делать.

— Ты умрешь, — прозвучал тонкий голосок,

— Это еще кто? — удивился варвар. — Кто со мной говорит?

— Я! — важно проговорил голосок.

Конан наклонился пониже и увидел странное существо. Это была крупная крыса с мордочкой, напоминающей человеческое лицо. Во всяком случае, на своем не очень долгом веку Конану доводилось встречать людей, которые куда больше походили на крысу, чем этот говорящий грызун.

— Ты? — удивился Конан. — Ну и кто же ты такой?

— Меня зовут Мран, — важно объявила крыса. — Я царь здешних крыс. Их здесь много, но я

— главный. У меня есть особый дух. Я умею видеть будущее. И я говорю тебе, что ты здесь умрешь.

— А я говорю тебе, что ты простая мышь и сдохнешь куда раньше моего, — возразил Конан

— Возможно, ты и дух, но можешь мне поверить, в своей жизни я поубивал множество духов пострашнее какой-то крысы.

— Ты мне не веришь? — разволновалась крыса.

— А почему я должен тебе верить?

— Ты стоишь в темной комнате и разговариваешь с крысой… и все-таки не веришь!

— Я знаю, что когда настанет мой час, ледяной бог Кром с окровавленным мечом в руке встретит меня на пороге вечности, — сказал Конан. — А твои бредни можешь оставить при себе, Мран, если таково твое настоящее имя.

Тихо пискнув, крыса внезапно повалилась на спину. Конан пошевелил ее сапогом. Крыса была мертва. Трупик быстро окоченел.

— Дрянь какая-то, — плюнул Конан. — Куда я попал? Надо бы увезти отсюда девушку, пока она окончательно не погибла. Человек не должен жить в одном доме с духами и демонами. Если змей был прав, то эту Элиссию следовало скормить паршивым собакам, чтобы не баловалась с магией.

Тишину прервало шуршание. Конан резко обернулся на звук, почти не сомневаясь в том, что сейчас опять увидит перед собою змея. Но это был не змей. Из противоположной стены выпростались две руки и, медленно увеличиваясь в размерах, потянулись прямо к нему. Рядом набухали еще несколько кулачков, и Конан не сомневался, что спустя минуту-другую и из этих кулачков прорастут руки.

Первая пара уже схватила варвара за длинные волосы. Взмахнув мечом, Конан обрубил кисти, и те, продолжая цепляться пальцами, повисли на прядях у висков, как репьи. Морщась от отвращения, Конан принялся разгибать эти пальцы Несколько пальцев сломались с отвратительно сухим треском. Наконец кисти упали на пол и заскреблись там.

Новая пара рук оказалась женской — с длинными острыми ногтями. Они полоснули Конана по щеке, оставив болезненные царапины, а затем впились в горло. Конан принялся бить их мечом, нанося удар снизу под локти. Руки вздрагивали, но еще сильнее сжимали хватку. А третья пара, опять мужская, уже подбиралась к его глазам.

Наконец одна из женских рук слегка ослабла. Конан воспользовался этим, чтобы вонзить острие меча в самое основание плеча. Рука вскинулась к самому потолку и, извиваясь, как плеть, мгновенно скрылась в стене. От последней пары Конан увернулся, едва не опрокинул жестяное корыто — по счастью, пустое, — и выбежал из комнатки. Он успел еще увидеть, как одна из рук в бессильной ярости стучит по полу кулаком, но его это больше не интересовало.

Стоит ли ночевать в этом проклятом месте? В любом случае, следует поговорить с Оризией. Может быть, девушка расскажет что-нибудь интересное.

— Ты готов? — окликнула Конана хозяйка усадьбы. Она лежала на ложе, поверх узорного покрывала. Конан сел рядом, поскольку никакого сиденья поблизости не обнаружил, и коснулся щеки девушки. Щека оказалась холодной, как лед. И в третий раз Конана охватило такое чувство, будто поблизости совсем недавно была пролита кровь.

— Расскажи мне о себе, Оризия, — попросил "Конан. — Сколько тебе лет?

— Лет? Ты хочешь знать, ребенок ли я? — Да.

— Я взрослая, — заверила девушка. — Я уже выросла, но больше не вырасту. Я останусь такой.

— Хорошо, — сказал Конан. — У тебя есть сестра?

Оризия задумалась.

— Это другая девушка? — спросила она наконец. — Такая же, как я, только другая?

— Вероятно, так. Может быть, ее звали Элиссия?

— Элиссия! Элиссия! — Снова пронзительный, отчаянный вопль. — Она искала сокровища…

— Сокровища? — Конан ощутил жгучий интерес к запутанной и неприятной истории. — Что ты имеешь в виду?

— Жрецы Сета. Они остановились на ночлег. Да, они здесь ночевали. Мы не знали, что они жрецы Сета. Отец, мать. Сестра Элиссия. Они попросили воды из нашего колодца. Долго пили. Они хорошо заплатили. А йотом один из них что-то уронил в колодец. Ах, ах, как они кричали! Как сердились! Они хотели убить того, кто это сделал!

— А что это было? — уточнил Конан.

Девушка посмотрела на него недоумевающее. Ее светлые глаза выделялись в темноте, и Конаt: видел, что они не моргают.

— Что? — спросила она.

— То, что он уронил в ваш колодец, — поя о Нил Конан.

— Он уронил какой-то предмет. Наверное, это был волшебный предмет. Или очень дорогой Они сказали, что колодец надо теперь замуровать, а отцу посоветовали выкопать новый. Отец очень сердился. А Элиссия подслушала, что говорили жрецы. Она узнала, что это был за предмет. Это был змей, посланник Сета. Только его надо уметь вызывать, и тогда он выполнит все твои приказания. Она подслушала заклинания и видела змея. Мы ведь бедные люди, господин, мы очень бедные люди, мы живем здесь, в предгорьях, и у нас ничего нет, кроме этого дома, колодца и клочка обработанной земли… Еще у нас были бараны. Кажется, да. Ведь у нас были бараны? Ты помнишь?

— Конечно, — сказал Конан. — Конечно, я помню ваших баранов.

Глаза Оризии радостно блеснули.

— А, значит, я не ошибаюсь! Слушай дальше. Они уехали. Отец хотел замуровать колодец, как советовали ему жрецы. Они ничего ему не объясняли, но отец-то уж смекнул, что это не простые путники. Мой отец всегда разбирался в таких вещах. Он не жрец, но очень умный человек. Он многое повидал, очень многое. Живя в предгорьях, можно повидать очень многое…

А сестра Элиссия — та не хотела, чтобы колодец замуровывали. Потихоньку пробралась она к колодцу и стала читать заклинания. Она вызвала змея. Я видела, потому что я подглядывала. Она думала, что я маленькая, но это не так.

Змей спросил, чего она хочет, и Элиссия — такая храбрая! — сказала, что желает много золота и драгоценных камней, чтобы мы могли уехать отсюда, и жить в большом городе, например, в Нумалии, и иметь большой дом, и много слуг, и много еды, и никогда не работать — в общем, все самое лучшее для всей нашей семьи. Змей плюнул, и на земле появилась гора сокровищ. Если бы ты видел эти сокровища!

Оризия приподнялась на своем ложе. Конан заметил, что она дрожит. Ее волосы подрагивали на подушке, как живые, а бледные губы шевелились, не произнося больше ни звука.

— Тише, тише, — произнес Конан. — Почему ты дрожишь?

— Я видела эти камни! Драгоценные камни! Целая гора! Они сверкали под луной, — зашептала Оризия. — Они до сих пор сверкают под луной.

— Где? — осторожно спросил Конан.

— А! — вскрикнула Оризия. — В одном тайном месте!

— Рассказывай дальше. Что случилось с твоей сестрой?

— Элиссия очень обрадовалась, когда змей преподнес ей всю эту груду драгоценностей. А он поднялся еще выше нал оградой и сказал: «А теперь я голоден, женщина! Останови меня, если можешь…» Элиссия думала, что запомнила все заклинания, но оказалось, что это не так. Жрецы просто не упоминали в том разговоре о других чарах. Одно дело — заставить змея выполнить свое желание и совсем другое — вынудить его отказаться от собственных. И змей утащил ее под землю, в колодец…

— И тогда твой отец замуровал его, — заключил Конан.

— Да.

— Ты рассказала ему обо всем?

— Да… Я боялась, что сокровища исчезнут, когда закончится ночь, но этого не случилось. Они так и сверкали возле колодца, большая яркая куча. Они были так красивы, что казались ненастоящими. Но они настоящие, можешь мне поверить!

— Где же они находятся? — продолжал спрашивать варвар. — Мне почему-то кажется, что ни ты, ни твои родители не решаетесь выйти из дома. Это ведь так?

— Ты понял! — шепнула Оризия. — Как ты догадался?

— Просто мне показалось, — уклончиво ответил Конан.

— Да, ты прав, — нехотя признала девушка. — Мы живем здесь, в этой усадьбе. Нам здесь хорошо. Здесь очень тепло. И горит масляная лампа.

— Всегда?

— Да. Это неправильно? — удивилась Оризия. — В других домах не так?

— В разных домах по-разному, Оризия. В некоторых — так, — успокоил ее Конан. — Если ты расскажешь мне, где лежат эти драгоценные камни, я принесу их тебе.

— Тот человек тоже так говорил, — вздрагивая, прошептала Оризия.

— Какой человек? — напрягся Конан.

— Ты разве его не знаешь? Его имя… Да, он называл мне свое имя. Все друзья знают друг друга по имени, верно?

— И враги — тоже, — проворчал Конан. — Как правило.

— Он ничего не говорил о врагах. Только о друзьях. Да, он сказал, что мы с ним друзья, и назвал свое имя. Берлис. Вот это имя. Ты знаешь такого человека?

— Как он выглядел?

Девушка задумалась. Помолчав некоторое время, она спросила неуверенно:

— Ты говоришь о том, какое у него было лицо, или о том, каким я его запомнила?

— А что, это разные вещи? — удивился в свою очередь Конан.

— Я запомнила его ласковым, веселым. Он говорил приятные вещи. И 'делал приятные вещи. Он гладил мои волосы, щекотал щеки. Он целовал мои пальцы. — Она подняла руку и недоуменно посмотрела на нее. — Вот эти пальцы. Отцу он подарил кинжал. Матери — голубые бусы. Ты не думай, он не забрал обратно свои подарки! Отец спит с кинжалом, а мать — с бусами. Я ничего не трогала!

— Можно, я загляну в спальню твоих родителей? — попросил Конан. — Я не стану им мешать. Только взгляну — и сразу же к тебе.

— Разве это можно? — смутилась Оризия. — Мне всегда говорили, что смотреть, как спят родители, непристойно. Так не поступают дети.

— Я не дитя, Оризия. Мне можно, — мягко проговорил Конан и крадучись направился к маленькому помещению, отгороженному от залы шкурой.

Его окатил сильный запах пыли. Так пахло в гробницах, которые Конану иной раз доводилось разворовывать. С запахом не было связано приятных воспоминаний. Обычно в таких местах, охраняя сокровища, находилось какое-нибудь отвратительное чудовище, у которого имелось свое представление о правильном поведении живых и мертвых. И хотя чаще всего этот страж бывал по существу прав, Конану приходилось настаивать на своем и вступать с ним в поединок.

Поэтому он заранее обнажил меч и ступал на цыпочках.

Но никакого чудовища за занавеской не оказалось. Там было еще одно ложе, а на нем рядком лежали мужчина и женщина. В полумраке Конан не мог разглядеть их лип, но оба явно не были молоды.

На шее женщины лежали бусы. Слишком глубоко вдавливались они в тело, так что возникало ощущение, будто эту спящую задушили бирюзовой ниткой. Возможно, мрачно подумал Конан, именно так и обстояло дело.

Что касается мужчины, то тут сомнений не было, поскольку кинжал с богато украшенной рукоятью торчал у него из груди.

И тем не менее оба тела выглядели так, словно люди просто заснули. Тление не коснулось родителей Оризии. «Чары? — подумал Конан. — Но кто их наложил и для чего?» При мысли о том, что девушка живет в одном доме с мертвецами и, возможно, длится это уже не первый год, у Конана мороз прошел по коже. Он ненавидел волшебство и чародеев. И если этот Берлис не только убил, но и заколдовал обитателей усадьбы, — Конан его разыщет, и тогда проклятому магу не поздоровится.

Впрочем, ему в любом случае не поздоровится. Это киммериец себе обещал.

Он опустил занавеску и вернулся к Оризии. Та глядела на него тревожно.

— Ты не разбудил их?

— Нет. Спят себе и не дышат, — буркнул Конан.

— Этохорошо, — с облегчением произнесла Оризия. — Когда они дышат, я начинаю беспокоиться.

— А что, они иногда дышат? — изумился Конан.

— Не знаю, — призналась Оризия. — Я не решаюсь их трогать. Я просто знаю, что если они будут дышать, то у нас будут неприятности. Так сказал Берлис.

— Это его слова?

— Ну да! Он ласкал меня и говорил приятные вещи. Я же тебе рассказывала! А родители могли это увидеть. Он сказал…

— Да, я понял, — перебил Конан, не желая повторения циничных и злых слов неведомого, но уже ненавистного Берлиса. — И он избавил себя от этих возможных неприятностей?

— Да. Наконец-то ты понял!

— Он не сказал тебе, как он это сделал?

— Он сказал, что теперь все будет в порядке.

— И ты рассказала ему, где сокровища? Ну, те самые, которые подарил змей из колодца?

— Да. — шепнула Оризия. — Я ему сказала, и он обещал принести их сюда. Мне. Он говорил о том, как я буду красива, когда драгоценные камни засверкают в моих волосах, когда нити с самоцветами обовьют мои руки, когда золотые браслеты украсят мои ноги, а наборные пояса украсят талию…

— Большой, должно быть, умник этот Берлис, — фыркнул Конан. — Ты хорошо описала его, Оризия, но расскажи мне теперь о том, как выглядит его лицо.

— Оно круглое, с большим носом и вот такими глазами. — Оризия показала на огонек лампы.

— С красными глазами?

— Ну, они не вполне такие. Они переливаются — вот что я хотела сказать.

— Переливаются оранжевым, красным, желтым?

— Да. Они почти как у волка, но переливаются. Это понятно?

Конан видел, что девушка очень старается угодить ему, и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

— Совершенно понятно, Оризия. Ты большая умница. Расскажи мне теперь о том месте, куда ты направила Берлиса.

— Я его не отправляла…

— Я хочу сказать — о том месте, где были спрятаны сокровища. Он ведь поехал именно туда после того, как… уговорил твоих родителей не дышать?

— Да. — Оризия принялась наматывать на палец длинную прядь. — В полудне пути отсюда, если ехать прочь от восходящего солнца, есть старый курган. Никто не знает, кто там похоронен. Просто груда камней. Очень большая груда камней, огромная! — Оризия взмахнула рукой, показывая — какая огромная. — Там никто не останавливается. Пустое место, нет ни колодца, ни тени, чтобы отдохнуть. Просто гора камней.

— Ясно, — пробормотал Конан. — Камни под камнями.

Глаза Оризии радостно блеснули.

— Ты понял! Отец забрал все драгоценности и увез их. Он сказал, что все проклятое должно быть завалено камнями. А мне было обидно. Мне хотелось, чтобы они блестели под солнцем, как в то утро, когда я впервые их увидела. Но отец велел даже не думать об этом. Он очень сердился.

— А как же твоя сестра? — осторожно спросил Конан. — Ведь эти драгоценности погубили ее!

— Если одна сестра погибла, другая должна быть счастлива за двоих, — рассудительно произнесла Оризия.

Конану показалось, что это не ее слова, а чьи-то чужие, которые она слышала — возможно! — от Берлиса.

— Это Верлис тебе так говорил? — поинтересовался киммериец осторожно.

— Откуда ты знаешь? — вскинулась Оризия.

— Отвечай! — настаивал он.

— Да, он! Как ты догадался?

— Ты очень хорошо описала мне его, вот я и догадался, — ответил Конан, довольный собой. Портрет соблазнителя и убийцы постепенно начал вырисовываться. Теперь Конану не составит большого труда выследить его. Тем более, что путь у негодяя один — через Бритунию в сторону Немедии. В Нумалии можно роскошно прожить, обладая горой сокровищ, пусть даже на этих сокровищах и лежит какое-то проклятие. Купцы не задают много вопросов, когда видят побрякушки высшего класса по цене весьма умеренной.

Для начала следует найти заброшенный курган. Следы, возможно, уже занесло, но… Если Берлис — такой негодяй, каким обрисовала его, сама того не ведая, простодушная Оризия, то он оставит следы другого рода. Насилие, обман, оскорбленные отцы и обесчещенные девушки.

«Он еще довольно молод и смазлив, — подумал Конан. — И крупный нос его не портит. Именно так будут описывать его женщины, у которых все в порядке с головой».

— Ладно, — произнес он вслух. — Давай-ка будем спать, Оризия. Утро вечера мудренее. А утром я заберу тебя с собой. Уедем отсюда подальше и не будем оборачиваться.

— А разве ты не будешь ласкать меня? — спросила девушка.

— Если тебе этого хочется, — проворчал Конан, проводя рукой по ее щеке.

Конана разбудили капли дождя, падавшие на лицо. Он заворочался, недовольно ворча, как медведь, которого потревожили в берлоге, и несколько раз отмахнулся, но дождь не переставал.

— Что за… — начал он в полусне и вдруг, рывком, пробудился.

Он лежал на голой земле. Лошадь паслась неподалеку, время от времени недовольно подергивая ушами. Седло, насквозь мокрое, лежало чуть в стороне.

Ни следа большой каменной усадьбы… Только мрачные горы, потемневшие от дождей, глядели на киммерийца свысока, как будто презирая человека за его глупость и необоснованность его претензий.

«Что ты потерял здесь, варвар? — казалось, говорили они. — Что ты думал здесь найти? Усадьбу, красавицу-девушку, которая нуждается в твоей защите, гору зачарованных сокровищ, которые так и ждут, пока ты явишься за ними и сделаешься богачом? Глупец-человек! Ничтожная букашка у нашего подножья! Забавно глядеть на твои потуги!»

— Ну, пет! — сказал горам Конан. — Все это мне не приснилось. Я еще в своем уме. И если сокровища из колодца, где был сокрыт змей, действительно существуют, то клянусь Кромом — я отыщу их!

С этими словами он решительно поднялся на ноги и стал озираться по сторонам.

Колодец здесь действительно имелся. Заваленный камнями. Вокруг под ногами хрустело битое стекло. Значит, не все из случившегося нынешней ночью киммерийцу просто пригрезилось. Да и не видел он обычно таких снов, чтобы можно было перепутать их с явью. Запахи. В усадьбе пахло то кровью, то тленом, то вообще — ничем. А так не бывает даже во сне.

Нет, запахи были.

Было прикосновение Оризии — ледяное. Как будто она не живая девушка, а…

Содрогнувшись, Конан вдруг понял, что такое земляной холм, на котором он лежал. Это была могила. Он не стал нарушать покой мертвецов и раскапывать насыпь. Он был твердо уверен в том, что увидит, если предпримет подобное: три мертвеца, две женщины и мужчина. Мужчина заколот кинжалом, который до сих нор лежит в могиле, старшая из женщин задушена бусами, а младшая… Кто знает, как умерла младшая! Может быть, негодяй сбросил ее в могилу еще живой — вот она и бродит по ночам неприкаянно, вызывая из небытия дом, где прошли ее счастливые детские годы, облекаясь плотью и разговаривая со случайными путниками, чтобы направить их по пути своего убийцы…

Конану доводилось слышать о подобных случаях. Это были печальные и страшные истории, которыми тешились долгими зимними ночами в тавернах случайные попутчики, застигнутые непогодой.

Как и в любой истории, передаваемой из уст в уста, в этой хранилась немалая доля правды. Нужно было только догадаться, как много этой правды сберегли рассказчики и чему можно верить, а что — отвергнуть как домысел.

Для начала Конан решил принять на веру все.

Итак, он беседовал с убитой девушкой. Несомненно, ее звали Оризия. Жаль, что он не догадался спросить об именах ее родителей. Вряд ли в городах слыхали о малышке Оризии. Она, скорее всего, и не покидала порога родного дома. А вот ее отец вполне мог странствовать по свету, когда был молод. И позднее вряд ли он сиднем сидел дома. Чтобы жить, человек должен общаться с себе подобными. Разузнать о нем не составило бы труда в соседнем городишке.

Но разговаривая с Оризией Конан почему-то был уверен в том, что наутро посадит ее в седло и увезет из этого проклятого места. А там уж девушка подскажет ему, кого и где расспрашивать. Отец наверняка называл ей имена тех, с кем встречался в городе.

Итак, первая ошибка.

Ладно. Главная его задача — отыскать этого Берлиса. Если он еще жив. Если только Оризия не погибла несколько столетий назад.

При этой мысли мороз прошел у Копана по коже. Несколько столетий призрак несчастной девушки останавливает путников, рассказываем им свою историю, говорит о сокровищах, называет имя убийцы — и никто не попытался отомстить? Никто не прельстился драгоценностями?

Нет, решил киммериец, такого просто не может быть. И Берлис еще бродит где-то по земле, в то время как его жертвы лежат здесь, под этой невысокой насыпью.

Элиссия, вероятно, закопана в колодце вместе со змеем. В том, что змей был абсолютно реален, Конан не сомневался. От заваленного камнями колодца тянуло смрадным духом колдовства. Ошибки быть не могло.

Конан обтер лицо ладонями, поднял с земли седло и направился к своей лошади.

Курган безымянного героя действительно находился там, где говорила Оризия, — в полудне пути от могилы, если ехать спиной к восходящему солнцу. Еще одна груда безмолвных камней.

Конан спешился, внимательно осматривая покрытые белым лишайником булыжники и землю вокруг кургана. Конечно, он не рассчитывал найти здесь следы, которые прямо укажут ему на Берлиса, но кое-что, возможно, сохранилось.

Не обращая внимания на дождь, который не прекращался ни на час во все время этого пути, киммериец наклонился над камнями. Отбросил с лица длинную черную прядь, мокрую и слипшуюся, нетерпеливо передернул плечами. Вот здесь, кажется… Да! Сомнений не оставалось: один из камней перевернут, с другого содран лишайник. Совсем недавно покой кургана был потревожен. Кто-то карабкался по этим камням, скользя сапогами по неровной поверхности. Тут зацепился каблук — длинная царапина… наш герой, судя по всему, носит шпоры! Еще одна деталь, еще одна черта к образу Берлиса. Похоже, отыскать его будет проще, чем предполагал изначально Конан.

Но кто же он такой? Маг или просто жулик? Если Берлис — всего-навсего грабитель, то справиться с ним будет довольно легко. А если чародей? Если он — посланник жрецов Сета? Как бы прояснить для себя эту сторону его личности?

Конан махнул рукой, не желая задумываться над тем, что пока что остается недоступным. Лучше внимательно, не отвлекаясь, осмотреть курган.

Он повторял путь своего предшественника след в след. Забрался наверх, осмотрелся. Здесь Берлис простоял довольно долго. Лишайник содран дочиста. Наверное, сидел тут на куче камней, как стервятник на трупе, ковырял ногтями мох и думал о чем-то. Конану не хотелось даже представлять себе, какими были эти мысли. Он вообще не утруждал себя глубоким проникновением в душу противника, поскольку не предполагал обнаружить там ничего приятного. Берлиса он представлял себе лишь настолько, чтобы предугадывать его шаги и в конце концов вернее прижать к стене.

Итак, Берлис о чем-то долго думал, сидя на кургане. Потом встал и начал отбрасывать камни. Вывернул два, ничего не нашел, положил их обратно — вон они шатаются. Плохо положил. Наверное, бросил с досады как попало.

Хорошо. Затем он спустился. Плохо лазает по скалам, все время оступается. Человек с равнины. Вряд ли горожанин — горожанин сидит себе в городе и не таскается по пустой местности, где почти нет постоялых дворов.

Туранец. Скорее всего. А может быть, он откуда-нибудь из Кхитая…

Желтоватые глаза, сказала Оризия. Конану не доводилось встречать людей, у которых были бы такие глаза. Может быть, Берлис — наполовину демон? Но полудемон вряд ли оступался бы на каждом камне…

Все это предстояло выяснить. Теперь Конан уже не сомневался в том, что трагедия в доме Оризии разыгралась совсем недавно и что ее убийца побывал на кургане в поисках сокровищ самое раннее — седмицу назад. Так что встреча с Берлисом — дело почти решенное.

А еще, понял внезапно Конан, Берлис не умеет мыслить логически.

Отец девушек решил избавиться от опасного дара Сета. В этом старик был совершенно прав. Незачем держать в доме столь опасные вещи. К тому же они могут попасться на глаза случайному человеку и навлечь на семью большие беды.

Поэтому он собрал все драгоценности в мешок и увез их к кургану, где спрятал под грудой безмолвных камней.

Конечно, такой умный человек прекрасно понимал, что и сам может оступиться на неровной поверхности, а след, попадись он на глаза мимоезжему человеку, привлечет к себе внимание. Потому что мимоезжие люди довольно часто обладают способностью читать следы. Для многих бродяг земля, испещренная отметинами, подобна раскрытой книге для книгочея. Тут уж, как говорится, кому что дано.

Поэтому отец Оризии не стал забираться на вершину кургана. Он спрятал драгоценности где-то внизу. Берлису потребовалось много времени, чтобы сообразить это. Вот о чем он думал, сидя на вершине и ковыряя мох.

Тугодум. Не маг, это точно. Маг отыскал бы сокровища Сета в считанные мгновения. Чародеи умеют вызывать из земли и сокрытых мест любые предметы, тем более заколдованные. Если уж к драгоценностям прикасался змей Сета, то в любом случае следы магического присутствия на них остались и могут быть обнаружены при наличии определенных умений.

Итак, у Берлиса этих умений нет. Он — грабитель, обладающий привлекательной в женских глазах внешностью. Такого человека легко будет обнаружить в ближайшей же таверне. Наверняка сыщется какая-нибудь местная красотка, которая с удовольствием примется вздыхать и перемывать кости заезжему соблазнителю.

А тайник Конан обнаружил, не в пример Бер-лису, очень быстро — у подножия кургана. Глубокая выемка. Грабитель не потрудился заложить ее камнем после того, как вытащил оттуда клад. Ну и ладно.

Конан снова сел в седло и двинулся на запад. Он почти въяве видел теперь перед собою этого Берлиса.

Осталась непроясненной только одна вещь. Если усадьба, где жила семья Оризии, на самом деле была лишь могилой, то где же в действительности обитали эти несчастные люди? И насколько дом, созданный фантазией страдающего духа Оризии, похож на тот, где прошла короткая жизнь настоящей Оризии?

Возможно, это не имеет отношения к тому делу, которым сейчас занят киммериец. А возможно, что и имеет — и притом самое непосредственное.

Конан ударил пятками лошадь и погнал ее галопом.

Городок назывался Десинада. Конан достиг его на закате. Ничего примечательного — несколько кривых улочек, в центре — просторная, грязная торговая площадь, где по будним дням стоят несколько палаток, а в праздники бурлит шумная ярмарка, которую местные жители считают грандиозным событиям. Окраины городка представляли собой настоящие трущобы. Впрочем, для тех, кто побывал в Аренджуне, эти трущобки представлялись смехотворными. Они были очень малы, тесны; их можно пройти из конца в конец за десять минут, даже при условии, что по дороге придется выдержать одну-две драки.

На окраинах люди ютились в хибарках, построенных из того мусора, который остается на площади после ярмарочных дней; обстановку их составляли предметы, найденные на караванных путях. Здесь наверняка велась торговля краденым; можно найти и одурманивающие порошки, и яды, и неплохое оружие с плохо отмытыми следами крови, и одежду, бывшую роскошной до того, как ее разрубили вместе с ее владельцем.

Конан умел отдавать должное подобным местам, однако соваться туда сразу не стал. Для начала он обошел «респектабельную» часть городка и обнаружил там гостиницу. Подслеповатые окна ее выходили, как и следовало ожидать, прямо на площадь. Здесь путешественник снял комнату и устроил в стойло свою лошадку. Затем он проглотил плотный обед и отправился на прогулку.

Трущобы сразу поглотили его. Как бы ни были они малы, но человек, оказавшись там, невольно чувствовал себя отрезанным от всего остального мира. Как будто в жизни не существует больше ничего, кроме покосившихся хибар, больных и уродливых физиономий, встречающихся на улицах, чавкающей грязи под ногами, нечистот, изливаемых из каждого окна, грубых голосов

— всего того, что составляет «неповторимую атмосферу» подобных мест. Наверняка существуют люди, которые здесь рождаются, проводят безотрадные дни и в конце концов умирают, оставаясь в полном неведении относительно того, что происходит за пределами этого замкнутого, отвратительного мирка.

При одной мысли об этом Конан содрогнулся.

Мимо него несколько раз пробегали люди, которые явно преследовали друг друга. В первый раз это была девушка с растрепанными нечистыми волосами, полураздетая, за которой гнался мужчина приблизительно такого же вида. Конан посторонился, пропуская их мимо себя. Девица скакала довольно резво и голосила на бегу, награждая своего преследователя различными нелицеприятными эпитетами. Тот отвечал столь же бойко. Вскоре их голоса стихли, поглощенные трущобами.

Вторая пара была, если можно так выразиться, зеркальным отражением первой. В этом случае удирал во все лопатки мужчина, да так, что его лохмотья развевались, точно грива у скаковой лошади, а подошва одного из сапог отскочила и полетела прямо в Конана, который и на сей раз предпочел не вмешиваться и пережидал возле покосившегося забора. За мужчиной гналась женщина, жилистая и костлявая. В руке она держала увесистую дубину, которой явно намеревалась угостить бедолагу. Стоит ли упоминать о том, что оба ругались на чем свет стоит!

Конан счел обе сценки довольно забавными и даже позволил себе ухмыльнуться в спину женщине.

Он искал то, что можно было бы назвать здешним «публичным местом». Вероятнее всего, это будет кабак, сочетающий в себе бордель, меняльную контору и клуб по интересам.

И таковое заведение в конце концов открылось его взору. То была очень маленькая и чрезвычайно грязная хибарка, снабженная, однако же, балконом. На балконе стояла полураздетая толстая женщина в розовом платье и курила кальян.

Конан поднял голову и встретился с ней глазами.

Во взгляде женщины он прочитал, как ему вдруг почудилось, все: мгновенно сменяя друг друга, мелькнули там чумазая тощая девочка, смазливая девица, исполненная решимости жить по возможности шикарно, предприимчивая особа средних лет, достигшая той высоты общественного положения, какая только возможна для дамы ее происхождения и места жительства… и еще — глубокое знание всех человеческих пороков. Эта толстуха умела оценивать человека по заложенной в том возможности ко греху. И уж эту-то возможность она в нем зацепит и позволит ей развиться, а затем выложит счет. И он оплатит ей этот счет — будьте любезны!

Но и в синих глазах северянина толстая дама в розовом увидела нечто. И это нечто заставило ее стыдливо потупиться, признавая его превосходство. Ибо перед ней был настоящий разбойник. Не грязноватый тип из трущобы, не слабовольный бродяга, оказавшийся в Десинпде по воле судьбы, — нет, варвар представлялся ей крепким орешком, которого обычным приемом не пронять.

Женщина и пытаться не стала.

Она вынула чубук изо рта и произнесла:

— Привет тебе, мужчина! Ты стоишь перед заведением Хюльдран, а я сама и есть Хюльдран, так что все вопросы можешь задать мне!

— Не станем же мы кричать друг другу, как разлученные любовники через реку! — ответил ей Конан.

Хюльдран хихикнула. Розовый шелк на ее груди всколыхнулся.

— Забавный ты мужчина. Что ж, полезай ко мне на балкон.

Конан смерил взглядом хлипкую халупу.

— Как бы он не развалился, почтенная Хюльдран, — возразил киммериец. — Сдается мне, твое заведение столь же эфемерно, что и дым из твоего кальяна.

— Ты и прав, и ошибаешься, — хмыкнула хозяйка борделя. — Ну ладно. Сейчас я спущусь к тебе и отворю дверь. Что-то мне подсказывает, мужчина, что с тобою можно иметь дело. Только ответь, сколько заплатишь ты мне за услуги?

— У меня осталось немного серебряных монет, — сказал Конан. — Пару из них я отдам тебе.

Толстуха скрылась и вскоре появилась на пороге. Низенькая дверца покачнулась, и перед Конаном открылась темная прихожая. Там ничего не было видно. Хюльдран не стала зажигать лампу.

— Мое розовое платье достаточно хорошо видно даже в такой темноте, — произнесла она не без гордости. — Иди за мной и не заблудишься.

Конан так и поступил. В Хюльдран чувствовалась коренная обитательница преступного мира, воровка и скупщица краденого высокого класса

— здесь не нужны были хитрость и коварство. В определенной мере Конан был здесь среди своих.

Низенький проход неожиданно вывел в просторное помещение. Невероятно, чтобы внутри той убогой хибары, которую Конан только что созерцал, стоя на улице, могла бы поместиться такая большая зала. Вероятно, верхнее здание служит только прикрытием, а настоящая жизнь кипит здесь под землей.

— Добро пожаловать в подземную Десинаду!

— произнесла Хюльдран, подтверждая догадку Конана.

Подземный мир Десинады обладал совершенно иной географией улиц. Здесь все выглядело по-другому. Повсюду горели факелы и лампы, люди одевались куда приличнее — многие, впрочем, предпочитали живописные лохмотья шелков и парчи обычной добротной одежде. Женщины казались доступными и одновременно с тем сварливыми, но они не выглядели ни голодными, ни забитыми. Мужчины красовались с оружием, но редко пускали его в ход.

Эта игра в тайную жизнь развеселила Конана, и здешние «негодяи» показались ему забавными и безобидными, как малые дети с деревянными сабельками.

Впрочем, и среди них наверняка есть настоящие. Их-то и следовало отыскать.

Но для начала Конан решил как следует потолковать с Хюльдран. Уж эта-то женщина наверняка запомнила бы Берлиса, если только он побывал в Десинаде.

— Хочешь порошка или выпивки? — осведомилась хозяйка.

— Я бы предпочел выпить, — сказал Конан. — Мне надо голову держать ясной.

Хюльдран расхохоталась.

— Разумное решение. Ладно, я велю Цессии…

— Не надо никаких Цессий, почтенная Хюльдран, — перебил Конан. — Пусть она даже распрекрасна, как цветок, я предпочту сегодня беседу с женщиной умудренной опытом пустой возне с девчонкой.

— Ух как ты умеешь разговаривать! — восхитилась Хюльдран. — А я-то думала, что ты простак-варвар, которому требуется глоток вина и крепкогрудая девчонка под бок.

— Это мне тоже требуется, но не сегодня.

— Как скажешь. — Хюльдран подозвала полуобнаженную девицу и велела ей принести кувшин и две больших кружки.

Поначалу они пили и болтали о разной ерунде. Хюльдран поведала жалостливую историю о том, как сделалась проституткой. Наверняка эту историю она рассказывала всем своим клиентам, кто обладал хоть малейшим признаком сентиментальности, и те платили ей больше — из сострадания к чувствительной душе, погруженной в трущобы волею злой судьбы. Конан выслушал не без интереса. Он понимал, что перед ним профессионалка, и поневоле восхищался ее умением. Даже сейчас, утратив большую часть своей природной привлекательности, Хюльдран обладала несомненным обаянием.

— Ты меня поистине растрогала, — сказал Конан, когда она замолчала. — Великолепно! Редко встретишь женщину с таким развитым и изощренным умом.

— Ты дурного мнения о женщинах, — нахмурилась Хюльдран. — Среди них много умных. Прикидываясь дурочками, мы ловко обманываем вас, мужчин. Ты нравишься мне, варвар, потому я тебе скажу вот что: не попадайся на эту ловушку! Если тебе кажется, что красавица глупа, это означает только одно: у тебя на груди мирно спит коварная змея.

— Ты судишь по себе? — спросил Конан.

— Я-то не коварна, — фыркнула Хюльдран. — Ты видишь меня насквозь, и я позволяю тебе делать это. Нет, я о других…

— Коварны бывают и мужчины, — сказал Конан. — И я как раз ищу одного. Возможно, он побывал здесь.

— Возможно, — согласилась Хюльдран. — Сначала ты расскажешь мне, что он натворил, этот твой коварный мужчина. Судя по твоему виду, ты собираешься лишить его жизни. Я должна знать, стоит ли это делать.

— Стало быть, ты будешь судить, жить ему или умереть? — нахмурился и Конан.

— Да, — кивнула Хюльдран. — Ведь я могу выдать его тебе, если он до сих пор здесь, или навести тебя на его след, если его здесь уже нет. Получается так, что его жизнь в моих руках. А у кого сокровище — тот и властелин, не так ли?

— Ты права, конечно… Ладно. Начнем с рассказа о том, что он сделал. Он убил двух женщин и мужчину ради клада, который случайно был найден этой семьей.

— Поступок дурной, но вполне объяснимый. Ты не убедил меня, варвар.

— Он попросился на ночлег, и его пустили. Тогда он соблазнил дочь хозяина, маленькую глупышку, которую никогда не ласкал мужчина. Опьяненная первой страстью, она открыла ему семейную тайну, и он, воспользовавшись полным доверием девушки, убил ее и ее семью, завладел сокровищем и бежал…

Хюльдран долго молчала. Потом спросила:

— Он соблазнил девчонку и убил ее? — Да.

— А та была настолько доверчива, что открыла ему все свои секреты?

— Выходит, что так, — подтвердил Конан.

— Дрянное дело, — согласилась Хюльдран. — Хуже, чем убить собаку или ребенка… Ты знаешь, варвар, я легко смотрю на убийство человека, потому что все люди погрязли в пороках и преступлениях; но судьба животных и детей меня трогает… Дети — почти животные, они еще невинны.

Она вздохнула.

— Тяжело смотреть, как юное существо искажается и превращается в такую же дрянь, как и все прочие взрослые люди…

— Да ты сейчас заплачешь, почтенная Хюльдран! — сказал Конан. — Неужели ты настолько добра?

Она кивнула. Конан видел, что она не притворяется. Эта женщина прожила и повидала достаточно, чтобы позволить себе плакать над судьбой безвестной девушки, которая едва лишь познала первую любовь и тотчас была ею так горько обманута.

— С другой стороны, — всхлипнув, произнесла Хюльдран, — она умерла, не успев стать такой же отвратительной порочной дурой, что и остальные…

— Пусть это послужит нам утешением, — согласился Конан. — Однако мне почему-то кажется, что судьба этой девушки, останься она в живых, была бы иной. Она могла бы найти себе хорошего мужа и провести вполне добропорядочную жизнь.

— Ну да! — недоверчиво вскинула брови толстуха. — Никогда я о таком не слыхала!

— Поверь мне, — проговорил Конан. — Я тоже, впрочем, не встречал женщин, в которых совсем не было бы порока, но та девушка… она могла бы.

— Ладно. — Хюльдран поджала губы. — Так и быть, поверю тебе на слово. Что-то в тебе есть, мужчина, эдакое… располагающее к себе.

— Благодарю на добром слове, почтенная Хюльдран.

— Ладно, ладно, — она махнула пухлой рукой, — хватит льстить. Я и сама знаю, насколько я почтенная. Продолжай свою историю.

— Да я уже закончил. Ты поможешь мне найти того, кто убил Оризию?

— Оризия — так ее звали? Красивое имя. Но скажи мне вот что, варвар, чтобы я поверила тебе до конца: кто рассказал тебе всю эту историю?

— Сама Оризия… Точнее, ее призрак. Хюльдран вздрогнула.

— Ты разговаривал с призраком?

— Выходит так. Когда я встретил девушку, почти не было примет, указывающих на то, что ее уже нет в живых. Разве что она была холодная… Но люди часто мерзнут. А мы с ней говорили ночью, в доме, где не горел очаг. Ничего удивительного я не нашел в том, что девушка замерзла.

— А запахи? Там были какие-то запахи? — допытывалась Хюльдран, одновременно испуганная и заинтригованная.

Конан задумался.

— Ты права, почтенная Хюльдран. Поначалу мне показалось странным, что в том доме вообще нет никаких запахов, а потом несколько раз до меня доносился запах свежей, только что пролитой крови.

— Да, — после недолгого молчания уронила хозяйка заведения, — сомнений нет. Ты разговаривал с призраком. Ответь еще на один вопрос: ты занимался с нею любовью?

— Не помню, — признался Конан. — Кажется, я сразу заснул. А проснулся и увидел, что лежу на могильном холме. Ни дома, ни девушки. Одна только земляная насыпь.

— И ты не проходил ритуалов очищения?

— Нет. Зачем? — фыркнул варвар. — Дождь и ветер — вот и все очищение. Я поклоняюсь богу Крому, почтенная хозяйка, а этот бог не страшится мертвых. И мне незачем бояться покойников. Духи, призраки, нежить — ничто не может осквернить меня, пока я сам не осквернил себя трусостью.

— Приятно это слышать, — вздохнула Хюльдран. — А мы тут очень боимся призраков…

— Скажи мне наконец, знаешь ли ты человека, который сотворил призрак Оризии, или я напрасно потратил время, пытаясь растопить твое уставшее сердце?

— Опиши его, — потребовала Хюльдран.

— Думаю, он туранец…

— Мне неинтересно, что ты думаешь. Опиши его внешность — этого будет довольно. Что рассказывал тебе о нем призрак Оризии?

Произнося имя умершей девушки, Хюльдран незаметно плюнула себе на ладонь, отводя несчастье.

— У него крупный нос, но это его не портит, — так она сказала. Я думаю, он нравится женщинам, этот Берлис.

— Его имя Берлис? — Да.

— Продолжай. Возможно, на свете существует несколько Берлисов. Как бы нам не ошибиться и не сотворить невзначай еще одну не упокоенную душу, которая потом до конца наших дней буде; взывать к отмщению.

— У него странные глаза. Желтоватые, и в них переливается… она говорила о них в непонятных выражениях. Как будто там горит огонь — что-то в этом роде. Я не вполне понял.

— Да, — с тяжелым вздохом проговорила Хюльдран. — Есть такой человек, и он сейчас находится здесь. Желтоглазый Берлис, носатый и неотразимый. Уверяет, будто его матерью было змея. Возможно, кстати, он и не врет. Мои девочки готовы обслуживать его бесплатно, такой он лапушка. Я сразу заподозрила неладное, как только он появился и подарил мне рубин. Не может человек быть таким хорошим. И побрякушки дарит, и девушкам нравится, и в разговоре любезен. Нет, так не бывает.

Конан ощерился.

— Где он, этот «лапушка»?

— Погоди. У меня в доме резни не устраивай. Его нужно выманить наружу. Там делай что хочешь, но пока он в Розовых Покоях госпожи Хюльдран — он в безопасности. Это одно из главных правил моего заведения.

— Не знал, — буркнул Конан.

— Ну так знай. Можешь поселиться в доме напротив. Я дам тебе знак, бросив с балкона розовый лоскут. Не перепутаешь. Здесь никто, кроме меня, такого не носит.

Жить в засаде показалось Конану занятием нудным и неприятным. Домик, выстроенный напротив Розовых Покоев, судя по всему, как раз для того и предназначался, чтобы выслеживать некоторых клиентов госпожи Хюльдран. Владелец этой лачуги, беззубый старик по имени Сирет, хорошо был осведомлен о делах хозяйки увеселительного заведения, а также о делах ее посетителей. Наверняка он получал долю от сделок, заключавшихся в пахучем полумраке Розовых Покоев.

Сирет оглядел внушительного киммерийца и прошамкал:

— От кого?

— От госпожи Хюльдран, — ответил Конан.

— Проходи. — Старикашка посторонился и впустил гостя в дом. — Можешь не платить. Я свое получаю, — добавил он, подтверждая первоначальную догадку Конана. — Кого ждешь?

— Одного франта, — буркнул Конан.

— Вот твое окно, — старик показал на маленькое отверстие в стене. Снаружи нельзя было даже заподозрить существование этой смотровой щели, так ловко она была замаскирована рухлядью, наваленной, на первый взгляд, кое-как. — Наблюдай. А потом делай свое дело. Останешься доволен. Впрочем, — добавил он, — ты можешь подарить мне что-нибудь от себя… Просто из симпатии к старику. Я ведь был когда-то молод, как и ты, и красив.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Конан. На самом деле он был уверен в том, что все старики так и появились на свет дряхлыми и немощными. Человек, который в молодости был могучим воином, с годами превращается в крепкого ветерана, но не дряхлеет. Дряхлость — удел безделья и пороков. Кром в такого даже не плюнет — погнушается. Но этого мнения он вслух не высказывал.

Он прожил у Сирета несколько дней, питаясь жуткой похлебкой из капусты и крупы и почти неотрывно поглядывая в смотровую щель. Спать приходилось урывками, ведь Берлис мог покинуть дом госпожи Хюльдран в любую минуту. У того, за кем следят, всегда есть небольшое преимущество.

Впрочем, Конан позаботился о том, чтобы свести эту фору к минимуму. На его стороне — сама госпожа Хюльдран и ее розовые лоскутки. Если Конан и пропустит тот миг, когда негодяй выберется из безопасного убежища и пустится в дальнейший путь, то розовый лоскут сообщит о случившемся.

А — пока ему оставалось сидеть на продавленном тюфяке и слушать россказни старого плута. Тот, по его словам, повидал немало красавиц былого и у всех пользовался искренним расположением.

— Однажды я встретил женщину с поразительными глазами, — шамкал старикашка беззубым ртом. — Ты бы видел ее, киммериец!

— Я повидал немало женщин, — сказал Конан скучающим тоном. Старик успел надоесть ему хуже горькой редьки.

Сирет, казалось, понял это. Сухонькая ручка, похожая на птичью лапку, сморщенная и дряблая, на миг коснулась руки варвара.

— Нет, нет, ты не понял! — зашептал Сирет горячо. — Она была гибкой и полной. Когда она извивалась в моих объятиях, ее тело было одновременно сильным и как бы бескостным, словно у змеи. Мышцы, однако, не бугрились на ее спине и руках — не так, как у тебя. Они были скрыты слоем жира. Но клянусь тебе всеми богами, я не видел ничего подобного! А глаза у нее были желтыми, и в них то и дело вспыхивал огонь…

Конан вдруг ощутил прилив интереса.

— Расскажи-ка мне подробнее об этой женщине, Сирет, — попросил киммериец. — Сдается мне, ты знаешь нечто такое, что полезно было бы узнать и мне.

— Как хочешь. — Старик незаметно вытер слюну, скопившуюся в углу его рта. — Ее звали Рьенадрэ. Так она сказала. Она много смеялась. Не надо мной, нет, — ведь я был тогда очень красив и полон сил. Нет, она была веселой и хранила какую-то тайну. Эта тайна, казалось, наполняла ее жизненной силой и дарила непревзойденную радость. Я пользовался лишь брызгами этой радости, лишь тем, что вырывалось наружу, не в силах таиться в душе Рьенадрэ.

Однажды я отправился на рынок и встретил там старуху, которую звали так же, как и меня, — Сирет. Нас обоих это смешило. Не поверишь, как ничтожно мало нужно бедным людям, чтобы на душе у них полегчало!

Я уверял, что Сирет — мужское имя, а она твердила, что оно женское… Кроме того, мы оба не были уверены в том, что старая Сирет — не моя мать. Ведь я никогда не знал своей матери, а Сирет не могла припомнить, скольких младенцев произвела на свет и подбросила на ступени добрым людям…

— Забавно, — согласился Конан, который на самом деле не представлял себе, как низко нужно пасть, чтобы отказаться от собственного дитяти или не знать своих предков до десятого, двенадцатого, а то и двадцатого колена.

— Итак, я встретил Сирет, — продолжал болтать старик, — и та сказала мне: «Что-то скверно ты стал выглядеть. Должно быть, мальчик мой, ты счастлив. Расскажи-ка мне, кто эта женщина, в чьих объятиях ты забываешь сон и пищу?» Я рассмеялся и начал рассказывать о Рьенадрэ, а старуха вдруг нахмурилась и предложила мне подсыпать женщине в питье порошок правды. «Сдается мне, что-то неладное в этой твоей красавице и ее тайнах. Узнал бы ты, какой секрет она хранит, мой мальчик. Боюсь, что этот секрет может тебе навредить. Возьми, а деньги отдашь потом». — И она вручила мне сверточек, а там был белый порошок.

В тот же вечер я насыпал моей Рьенадрэ этот порошок в бокал вина, а та выпила и даже не заметила, что я подмешал ей зелья. Наступила ночь, и мы вновь легли в одну постель, и снова я погрузился в неземное блаженство, обнимая гибкое и полное тело моей возлюбленной.

И вдруг я поцарапал ладонь. Я открыл глаза и не поверил тому, что увидел. Все тело моей красавицы покрыла жесткая змеиная чешуя! Лицо ее оставалось по-прежнему прекрасным, но тело превратилось в удавье. И знаешь, киммериец, она все еще оставалась красивой. Я хочу сказать, что никогда прежде не встречал такой роскошной змеи…

Она обвивала меня сонными кольцами, и пестрый узор украшал ее шкуру. Чешуйки блестели в полумраке, свет единственной масляной лампы, горевшей в помещении, играл на них, так что Рьенадрэ казалась одетой в платье, сплошь затканное драгоценными камнями.

Я любовался ею и не мог отвести взгляда. А ее губы шевелились, веки трепетали, щеки жаждали моих прикосновений, волосы извивались, точно живые змейки, на голове. А потом она открыла глаза, свои удивительные желтые глаза, в которых переливался огонь, и при виде моего лица все поняла.

— Ты открыл мою тайну, Сирет, — прошептала она, и мне показалось, что я слышу угрожающее змеиное шипение.

— Прости, — прошептал я в ответ. — Я не знал… Ты прекрасна! Клянусь всеми богами, я люблю тебя — я люблю тебя так, как не любил ни одну женщину на земле!

— Я не женщина, — сказала Рьенадрэ. — Ты мог бы догадаться об этом и раньше, но страсть сделала тебя слепым, и только какое-то колдовское снадобье сумело открыть твой взор. Несчастный! Еще до рассвета превращение будет завершено, и я уползу прочь, чтобы никогда больше не превратиться в человека. В своем стремлении к правде — для чего она только нужна вам, людям? — ты погубил нашу любовь! Глупец! Зачем тебе было знать, какую тайну я скрываю от тебя? Разве плохо тебе было в моих объятиях? Разве тебе мешало то, что ты подозревал во мне нечто иное, нежели обычная женщина? Ах, глупый Сирет! Однако давай же используем оставшиеся нам часы и предадимся любви в последний раз!

Наутро все случилось точь-в-точь так, как предсказывала Рьенадрэ. Превращение закончилось. Огромный, прекрасный удав спустился с моего ложа и быстро заскользил прочь. Она проползла по улицам нашего города, скрываясь в канавах. Те немногие, кто встречал ее, в ужасе шарахались в сторону, и никто не попытался остановить ее или, не дай боги, причинить ей вред. Рьенадрэ уползла, и больше никогда я не встречал ее.

Старик всхлипнул. Конан смотрел на него удивленно. Только теперь, выслушав удивительную историю о несчастной любви, он внутренне поверил в то, что этот жалкий обломок человека когда-то был мужчиной, молодым, красивым и полным сил.

— Продолжай, — попросил киммериец.

— История закончена, — молвил Сирет.

— Не верю! — воскликнул Конан. — Ты был убедителен, когда говорил о своей страсти к Рьенадрэ. Неужели ты не попытался отыскать ее, вернуть ей прежнее обличье?

— Ты переоцениваешь жителей Десинады, — произнес старик. — Мы способны любить и страдать, но немногие из нас в силах оторваться от насиженного места, каким бы скверным оно ни было, и отправиться в путь.

— И все же что-то подсказывает мне, что ты это сделал, — настаивал киммериец. — Когда ты расскажешь мне все, я, так и быть, поведаю тебе о своем интересе ко всей этой повести.

— Будь по-твоему. Да, на несколько лет я покидал Десинаду, и это едва не стоило мне жизни. Повсюду я разыскивал мою змею. Я потратил большие деньги, выкупив удава из зверинца в Аренджуне, однако оказалось, что это самая обыкновенная змея, и мне пришлось продать ее обратно в тот же зверинец — но за полцены. Однажды я чуть не погиб, пытаясь заглянуть в глаза змее, встреченной в пустыне. Ах, киммериец, сколько глупостей способен натворить влюбленный человек, особенно если он в отчаянии!

И вот однажды — это было в туранских степях — я повстречал человека, который назвался шаманом, колдуном. Этот человек действительно много знал. Мы разговорились с ним за чашей кислого молока, которое воняло еще отвратительнее, чем войлочные сапоги, пропитанные потом. Шаман выслушал мою историю и вдруг нахмурился.

— Я слыхал о людях-змеях, — сказал он. — Это небольшое племя. Обычно они служат силам зла, ведь повелителем змей считается Сет — страшное божество Луксура.

— Никогда не поверю, что моя Рьенадрэ служила злу или была рабыней Сета, — возразил я.

— Возможно, я и ошибаюсь. Вот что рассказывали мне о людях-змеях. Послушай, не перебивая и не возражая. Кто знает, может быть, мой рассказ поможет тебе в поисках твоей возлюбленной, — произнес шаман. Он был мудрым человеком, этот туранец! Я стал слушать. Вот что он рассказал мне.

Племя людей-змей невелико. Много веков они подчинялись Сету, который умело управлял их шейной природой и склонял их ко злу. Часто они творили его волю, вызывая любовь смертных, а затем приводя их к гибели или заставляя совершать преступления во имя Сета. Но имелось одно исключение. Это исключение из общего правила приверженности всей змеиной породы Сету выиграл в кости один из владык людей-змей.

Этот владыка — его имя Вьендрэ — как-то раз вызвал самого Сета на поединок. Сет явился и уселся за стол, установленный в подземном чертоге в Луксуре. На кону была судьба всего племени, но владыка Вьендрэ хорошо знал, что делает. Он принес стаканчик с костями, которые купил у рыночного жулика. Одна сторона этих костяшек была тяжелее остальных, так что знающий этот нехитрый секрет всегда мог выиграть у простофили. Сет ожидал, что его соперник применит магию, и проверил кости несколько раз, но никакого волшебного вмешательства, естественно, не обнаружил. Великому богу зла, отцу лжи, не пришло в голову, что его противник воспользуется таким обыкновенным, пошлым приемом, каким рыночный жулик обманывает обывателей.

И вот владыка Сет попался! Владыка Вьендрэ выиграл у него в кости.

— Чего ты хочешь? — пророкотал Сет. — Мы ставили на кон исключение, которое я должен сделать для твоего змеиного племени! Говори же, чего ты добивался!

— Я хочу, чтобы каждый из людей-змей мог превращаться в человека и быть свободным от необходимости подчиняться тебе, отец зла и лжи, в том случае, если его настигает настоящая любовь.

— Это случается крайне редко, — сказал Сет. — Хорошо, я буду выпускать из своей власти тех из твоих соплеменников, кто полюбит по-настоящему. Это все?

— Да.

— Но если эта любовь будет предана, твои соплеменники, ставшие исключением из общего правила, превратятся в настоящих змей и никогда уже не сделаются людьми!

— Согласен, — кивнул владыка Вьендрэ. Он боялся прогневать владыку Сета.

Я думаю, продолжал шаман, что Рьенадрэ была из этого племени. Желтые глаза указывали на ее принадлежность к народу людей-змей, а тот факт, что она оставалась человеком и была к тебе добра, говорит об истинности вашей любви. Но ты предал вашу любовь, и ее постигло проклятие… Ты никогда не встретишь ее. Не трать времени на поиски, тебе не вернуть Рьенадрэ, разве что ты сразишься с самим владыкой Сетом. Но думаю, что тебе это не под силу.

Итак, я вернулся домой, в Десинаду, и вот живу здесь — опозоренный и несчастный. Не было дня, чтобы я не вспомнил о том, что предал единственную любовь своей жизни…

Так закончил повествование старый Сирет.

— А теперь я скажу тебе, для чего расспрашивал тебя так подробно, — проговорил Конан, прерывая его горестное молчание. — Дело в том, что тот человек, которого явыслеживаю, принадлежит к племени людей-змей. У него желтые глаза, переливающиеся как пламя, и он творит зло по воле Сета — в чем я теперь не сомневаюсь.

— Выследи его, — зашептал Сирет, — и перед тем, как убить, спроси, не встречал ли он Рьенадрэ.

— Но ведь ты уже глубокий старик, — возразил Конан. — Даже если твоя возлюбленная еще жива, даже если она сможет превратиться обратно в человека — что ты будешь делать с нею? Плакать на ее груди? Клянусь Кромом, ни одна женщина не заслужила этого, старикашка!

Сирет всхлипнул в темноте.

Берлис выбрался из Розовых Чертогов только на пятый день. Лоскуток упал из окна почти сразу же после того, как за человеком-змеем закрылась дверь.

Впрочем, Конану не потребовался этот знак — он сам увидел, как гибкий стройный мужчина выходит в переулок и спокойно пускается в путь. Он шел не торопясь, уверенно и весело, как человек, у которого легко на душе.

Покинув лачугу старика Сирета, Конан двинулся следом за убийцей. Лошади у того не было. Он покинул Десинаду пешком и зашагал на запад. Как и предполагал киммериец, Берлис держал путь в Нумалию. Что ж, с большими деньгами там можно прожить припеваючи. Только человеку-змею это не удастся. Киммериец позаботится об этом.

Убедившись в правильности всех своих первоначальных догадок, Конан вернулся в респектабельную часть Десимады и забрал лошадку из конюшни.

— Мы уж думали, господин, ты сгинул в трущобах, — сказал ему конюх, явно недовольный появлением хозяина лошадки.

— Я неплохо провел там время, что правда, то правда, — согласился Конан, — однако теперь я здесь. Оседлай мою лошадь, да поживей! За все заплачено, если ты еще помнишь такие мелочи.

— Ну… — протянул конюх.

Конан невзначай шевельнул плечом так, что рукоять меча глянула прямо на конюха. Тот понял намек и подчинился так поспешно, словно его подогнали кнутом. Копан отдал ему медяк, чтобы утешить, — еще бы! бедняга уже воображал себя хозяином лошади, чей владелец пропал без вести! — и вскочил в седло.

Он нагнал Берлиса в нескольких милях к западу от Десинады. Местность была пустынной. Человек-змей, заслышав за спиной стук копыт, остановился, обнажил меч и приготовился к схватке. Он ни на мгновение не сомневался в том, что настигают его отнюдь не с добрыми намерениями.

На всем скаку Конан нанес ему удар мечом, целя в правую руку. Берлис оказался на удивление быстр. Впрочем, чему тут удивляться — ведь вся их змеиная порода такова. Конан понял, что встретил достойного противника. Однако спешиваться и уравнивать шансы он не намеревался. Берлис не заботился о поединке чести, когда убивал беззащитную девушку, чтобы завладеть сокровищем ее семьи.

Новая атака киммерийца оказалась более успешной. Меч противника был выбит. Берлис отпрыгнул в сторону и крикнул:

— Кто ты?

Конан не ответил, разворачивая коня и готовясь к третьему удару, который должен был стать для его врага смертельным.

— За что ты преследуешь меня? — снова крикнул Берлис. — Я не сделал тебе худого!

Конан молча погнал лошадь прямо на него. Берлис отскочил и метнулся в сторону. Конан настигал его.

Лошадь, обученная боевым приемам, поднялась на дыбы и занесла тяжелые, подкованные копыта над головой жертвы. Берлис снова увернулся.

— За что ты хочешь убить меня? — опять закричал Берлис.

Конан наконец наехал на него лошадью и сбил с ног. Берлис оказался на земле. Быстро отталкиваясь от каменистой почвы руками и ногами, он отполз в сторону — «совсем как паук», — подумал Конан брезгливо, — и избежал смертельного удара по голове.

Конан наклонился с седла и ударил его мечом по плечу. Брызнула кровь. Поверженный противник взвыл от боли и повалился ничком, лицом вниз.

Конан спрыгнул с лошади и навалился коленом на шею Берлиса. Легко же оказалось одолеть его, как только он лишился оружия! Только теперь киммериец заговорил с ним:

— Меня зовут Конан. А тебя зовут Берлис.

— Да, — хрипло выдавил человек-змей. — Ты делаешь мне больно… За что ты хотел меня убить?

— Я не хотел тебя убить, — сказал Конан. — Я тебя убью.

— Кто ты?

— Я же тебе сказал — я Конан из Киммерии. Несколько дней назад я разговаривал с девушкой по имени Оризия. Это имя говорит тебе о чем-нибудь?

— Оризия? — Конан ощутил, как содрогнулось тело, прижатое его коленом к земле. Кровь продолжала вытекать на землю и пачкала одежду варвара, но он не обращал на это внимания. — Оризия? — повторил Берлис. — Но это невозможно… Она ведь…

— Мертва? — перебил Конан. — Ты думаешь, что убил ее?

— Я знаю! — горячо произнес Берлис. — Ты не мог ее видеть! Я сам положил в могилу ее остывшее тело!

— А я был в этой могиле и касался ее застывшего тела! Клянусь Кромом, негодяй, ты задушил девушку, которая виновата лишь в том, что полюбила первого встречного!

— Меня невозможно не полюбить, — самодовольно произнес Берлис. Странная самонадеянность, если учесть, в каком положении оказался человек-змей!

— Не для меня, — лаконично отозвался Конан. — Ненавижу подлецов, которые используют женщин, а потом, ограбив их, убивают.

— Ну да? А разве ты сам не таков? — осведомился Берлис.

Конан чуть ослабил хватку и перевернул побежденного на спину. Глаза у него оказались в точности такими, как описывала Оризия. В их глубине то вспыхивал, то угасал огонь.

— Где сокровища? — спросил Конан негромко, но угрожающе.

— А ты освободишь меня?

— Освобожу, — сказал Конан. — Освобожу землю от ползучей гадины — вот что я сделаю!

— Будь ты проклят! — выкрикнул Берлис, теряя силы, и Конан с силой пронзил его мечом.

Глаза умирающего распахнулись и загорелись адским красным огнем, а затем будто подернулись пеплом и погасли.

Конан быстро сунул руку за пазуху человеку-змею и, вытащив оттуда сверток, бросил на землю. Ткань развернулась сама собой, и взору изумленного варвара предстала целая гора самоцветов.

Они горели в солнечных лучах, как живые, они переливались и сверкали. Здесь были красные, синие, зеленые камни, превосходно ограненные и отшлифованные. Никогда в жизни Конан не видел такой красоты. Он ощутил прилив восторга, и горло у него перехватило.

— Успел… — шепнули мертвые уста Берлиса. Конан повернулся к телу, готовясь нанести еще несколько ударов, если потребуется. Киммериец был уверен в том, что нет такого существа, демона ли, человека ли, которого нельзя утихомирить ударом доброго холодного железа.

Но убивать Берлиса вторично не потребовалось. Прямо на глазах он превращался в змею. Одежда его сморщилась, превращаясь в чешуйки. Конан понял, что имел в виду угасающий дух Берлиса: еще несколько мгновений — и Конан ничего не смог бы достать из-за пазухи убитого, поскольку не стало бы одежды, и драгоценности оказались бы погребены внутри змеиного тела.

Конан плюнул на змею и оттолкнул ее ногой.

Но необратимая метаморфоза начала происходить и с сокровищами. Они потускнели, затем как бы сморщились — и вот уже перед киммерийцем оказалась гора глиняных черепков. Еще миг — и они рассыпались прахом.

— Мертвечина! — с отвращением проговорил Конан, вытирая свой меч о землю. Он снова сел в седло и двинулся дальше на запад, не оборачиваясь туда, где осталась лежать горстка глины и дохлая змея.

Джесс Эвейл Страж

И куда ты теперь, Конан? Домой, небось?

— Дома у меня нет, Гильнат. Хотя отдохнуть не мешает. Двадцать лет в походах.

— По тебе не скажешь, — смуглый черноволосый крепыш со шрамом на подбородке покачал головой. — В каких только передрягах не побывал, голова отчаянная, а на вид все такой же. Будто не так давно бороду брить начал. Чудеса, да и только.

— Мне на пользу походная жизнь, — ухмыльнулся воин, однако Гильнату показалось, что в глазах приятеля мелькнула тревога.

— Походы походами, а не желаешь ли ко мне в гости заехать? Парень-то мой совсем здоровенный вырос. Небось, и не узнаешь его теперь.

— Спасибо, Гильнат. Пожалуй, заеду при случае. А сейчас — ждет меня кое-кто. Давно ждет.

— Вот новость-то! Никак Конан подружку себе завел! И кто она?

— Она хозяйка одного замка, — уклончиво ответил Конан. — Бедовая такая девица.

— Вроде тебя, значит! — хохотнул Гильнат, хлопнув приятеля по плечу. — Далеко ехать-то?

— Да за пару недель доберусь, если нигде не задерживаться.

* * *

Струйки воды упруго змеились по камням, поблескивая на утреннем солнце, и Иргиль невольно загляделся на них, сидя на корточках и опираясь ладонью на обломок скалы. Мальчик опустил в воду руку, рассеянно наблюдая за бусинками воздуха, облепившими пальцы.

Конечно, Реллана неспроста отослала его сегодня с утра пораньше в горы за травами. А ведь совершенно ясно, что дело не в травах. Просто она не хочет, чтобы племянник видел ее за работой. Ну, не хочет, и ладно. Бывает. Но зачем тогда было брать его в ученики? И ведь сначала все шло хорошо, два месяца она занималась с ним, и вдруг, как раз когда он начал делать успехи, вдруг передумала. Стала уговаривать его вернуться домой, к родителям, стать охотником или воином, как большинство его сородичей. Но Иргиль к тому времени уже почувствовал вкус к колдовству. Еще бы! Дом Релланы был буквально пропитан магией. Иргиль любил смотреть, как волшебница выходит по вечерам в сад, самым будничным голосом произносит несколько слов, и маленький светящийся шарик послушно вспыхивает на ее узкой ладони и, подпрыгнув вверх, цепляется за ветки дерева. Мальчик мечтал, что когда-нибудь станет подобен ей, и все тайны мира откроются ему, и вернется он к соплеменникам могущественным колдуном, не знающим себе равных. Или — не вернется, а пойдет бродить по свету в поисках невероятных подвигов и новых знаний. Или — выстроит себе замок, как делают некоторые из волшебников. Или… Как бы то ни было, возвращаться домой теперь зазорно получится. Люди скажут — не вышло волшебника из Иргиля. Не справился. И поди доказывай потом, что ты чего-то стоишь.

Он вспомнил, как долго бился над заклинанием, вызывающим свет. Как тщательно копировал слова и действия Релланы, но вместо изящного шара-светлячка с его ладони каждый раз с сердитым шипеньем сыпались искры. Пару раз дело кончалось небольшим взрывом, а однажды едва не случился пожар. А йотом, когда он уже почти потерял надежду, у него вдруг начало получаться, как-то само собой, и с каждым разом все лучше, так что вскоре он и сам не понимал, что здесь такого трудного и почему у него так долго ничего не выходило… И вот теперь Реллана упорно не хочет учить его магии и сердится, когда он пытается дойти до чего-то сам, листая тайком ее книги. Несколько раз он ловил на себе ее печальные и виноватые взгляды. Что же произошло? И почему она не хочет ничего ему толком сказать?

Иргиль зачерпнул со дна пригоршню камешков и всмотрелся. Ничего стоящего. Обычные обломки породы, серые, красновато-коричневые… А ведь как здорово было бы найти невиданный самоцвет или, скажем, волшебное кольцо, которое сотни лет назад потерял здесь какой-нибудь колдун! Может, тогда Реллана на радостях опять согласилась бы учить его?

Камешки с глухим стуком падали обратно в ручей, поднимая фонтанчики брызг. Иргиль вздохнул. Пора идти дальше, если он хочет засветло вернуться домой. Мальчик собрался выбросить послемшй камень, мутно-желтый кусочек кварца, выглаженный водой, но вместо этого зажал его в кулаке и зажмурился, очень ясно представив себе, каким мог бы быть этот камень. Каким он должен бы быть.

Похожий на капельку густого темного меда. А еще — на янтарь, который Иргиль видел как-то, раз у Релланы. От поверхности к сердцу камня тянутся нити, черные и белые, похожие на паутину. И там, в золотистой глубине словно крошечный уголек тлеет: камень спит. А проснется — вспыхнет яростным светом, и не будет преград для его силы. Солнце-камень — Иргиль сам не знал, откуда пришло это имя.

Мальчик осторожно перевел дыхание, разжал пальцы, открыл глаза, и на мгновение почудилось ему — лежит на ладони то самое золотистое чудо, что он только что себе представлял. Да только через мгновение ясно увидел Иргиль: почудилось. Кварц — он и есть кварц. Тусклый.

Уныло-желтый, словно зубы у старой лошади. С трещинкой. Бросовой камень, ничего интересного.

А все же Иргиль медлил выкинуть камешек: все казалось ему, что сквозь невзрачный облик проступает тот, иной, истинный. Словно солнце, до времени скрытое облаками. Словно будущая бабочка, дремлющая в коконе. Словно сверкающий клинок, заботливо спрятанный в потрепанных ножнах. Солнце-камень в обличье кусочка кварца.

Иргиль не решился его выбросить. И даже сунуть в карман не решился, опасаясь потерять. Развязал поясной кошель, где хранил немногие свои сокровища, аккуратно спрятал туда. И отправился дальше.

Солнце окончательно вылупилось из облаков, и воздух над раскаленными камнями переливался тяжелыми волнами. Казалось, что скалы вот-вот задымятся. Надломы на них напоминали царапины, оставленные гигантской когтистой лапой.

Вот она, долина, где они с Релланой всегда собирают травы. Серые и коричневые обломки скал. Шумит река, и бурые струи воды подпрыгивают на камнях, разбрызгивая хлопья пены — словно норовистые лошади. Растения здесь, вроде бы, те же, что и везде. Ан, нет. Те же, да не те. В этой долине земля так и сочится силой, даже Иргиль это чувствует.

Мальчик достал нож, направился к одному из редких кустиков невысокой травы с мелкими светло-голубыми цветочками и принялся срезать тонкие, волокнистые стебельки.

* * *

Уже в сумерках Иргиль поднялся по крутой тропинке к дому Релланы. Мальчик собрался уже толкнуть дверь, но вдруг передумал и тихонько двинулся в обход дома, к старому дереву, росшему у самой стены. Привычно подтянулся, вскарабкался по толстым ветвям на самый верх и протиснулся в окно чердака.

Здесь Иргиль проводил почти все свободное время. Забивался в укромный угол и просиживал долгие часы над какой-нибудь толстенной старой книгой в растрепанном переплете, бережно переворачивая хрупкие желтые страницы и до боли в глазах вглядываясь в неровные, выцветшие строки и вытверживая наизусть непонятные слова заклятий. А еще он пользовался каждым удобным случаем, чтобы подсмотреть за работой Релланы, стараясь запоминать, что и как она делает. Волшебница понятия не имела о том, как далеко зашел племянник в своей погоне за недоступными знаниями.

От окна до двери пришлось идти очень медленно, крадучись, чтобы ненароком не скрипнула под ногами половица. Бережно придерживая дверь, Иргиль протиснулся в щель и, присев на корточки на ступенях лестницы, поглядел вниз.

На столе в кажущемся беспорядке валялись раскрытые книги, обглоданные временем пергаменты, стебельки сушеных трав, какие-то предметы, назначения которых Иргиль так до сих пор и не выяснил: обрывки кожи и коры, резные кусочки дерева и комки глины. Рядом — горшочки и коробочки с плотно закрытыми крышками.

Из мастерской не доносилось ни звука. Не было пряного запаха трав, варящихся в огромном котле вместе со змеиными головами, крысиными коготками, овечьей шерстью и прочими необходимыми составляющими магических зелий Релланы. Не метались по стенам и полу золотистые, зеленые и багровые отсветы. Не подрагивали камни старого дома в такт колдовским напевам.

Иргиль тихонько спустился, неслышно прошел по короткому коридору и замер, услышав тихие голоса за дверью комнаты Релланы.

— …Преувеличиваешь опасность, — произнес незнакомый мальчику голос, высокий и по-девчоночьи звонкий.

— Нет, Кешт, — отозвалась Реллана. — Ты ведь давно меня знаешь. Скажи, разве я склонна к этому?

— Прежде не замечала такого за тобой, — задумчиво отозвалась Кешт. — Но времена меняются. И мы тоже.

— Ну, ты-то выглядишь почти так же, как тогда, в Замке Единорога, — в голосе Релланы прозвучала улыбка, но тут же исчезла, сменившись тревогой, — только вот…

— Только — что?

— …На тебе как будто лежит тень. Я не сразу заметила.

— Последствия одного не слишком приятного приключения, — небрежно обронила Кешт, но Иргиль готов был поклясться, что эта небрежность кажущаяся.

Видимо, отвечая на невысказанный вопрос Релланы, гостья продолжила:

— Мне пришлось второй раз пройти Посвящение.

— Ты… хочешь сказать, что повторно спускалась в Каменную Пасть? Ты обезумела, Кешт! Да лучше самой зелье смерти принять, чем такое! Я вообще не понимаю, как ты оттуда выбралась.

— Зря пугаешься, — спокойно ответила гостья. — Это действительно я. Не призрак и не морок. На вот, хоть руку пощупай: живая я, можешь не сомневаться. А почему полезла — выхода другого не было. Да и не одна я была. Помогли.

— Ты не могла оттуда выйти, — упрямо повторила Реллана. — Так не бывает.

— Но однако, я вышла. Правда, Пасть не осталась голодной. Быть может, поэтому нам удалось уйти.

— А что об этом сказали на Конклаве?

— А для Конклава я больше не существую. Исключили меня.

— Те-бя? Магистра? Одну из сильнейших волшебниц? Что же ты натворила, Кешт?

— Свернула шею одному зарвавшемуся щенку, — в голосе гостьи внезапно зазвенела сталь. — Впрочем, если быть точной, юноша пал жертвой неосторожного обращения с магическими предметами.

— Но разве не нашелся никто, чтобы за тебя поручиться? Ведь можно…

— Восстановиться в Ордене? — ядовито спросила гостья. — Явиться с повинной, словно нашкодившей девчонке, покаяться в содеянном, снова начать с двенадцатой ступени, вместе с юнцами, только что прошедшими Посвящение, так?

— Н-ну…

— После того, как — спасибо бывшим соорденцам — мне пришлось лезть в Пасть, да еще тащить за собой туда друга, потому что одна бы я наверняка не вышла? Нет, Реллана. Возможно, Орден во мне не нуждается, по я-то уж точно в нем не нуждаюсь. Кештиора Арнамагелльская никогда никому не кланялась. И не будет.

— Но одной…

— Справлюсь и одна, — гордо ответила Кешт.

— Кроме того, Реллана, я достаточно сильна, чтобы основать собственный Конклав или Орден. Если надумаю.

— Да, ты сильна, — согласилась волшебница.

— Но и безрассудна.

— Что ж, безрассудство часто с силой рука об руку холит, — почти весело сказала гостья. — Но мы отвлеклись от темы. А я так и не поняла, почему ты хочешь отдать мальчишку мне?

— Именно поэтому. Из-за твоей силы. Я надеюсь, что ты сможешь ему помочь.

— Помочь тому, кто обречен сгинуть в Пасти? Хм-м… Реллана, я, конечно, одна из лучших колдуний нашего времени, но ты все же преувеличиваешь мои возможности.

— Но ты же сумела выбраться…

— Уф! Скажи лучше, почему ты не хочешь попросту отправить племянника домой.

— Он талантлив, Кешт. Он безумно талантлив. И он хочет учиться.

— Быть может, ты ошиблась, и ему ничего не грозит?

— Я вопрошала трижды.

— Знаешь, скажи уж прямо, что ты не хочешь брать на себя ответственность.

— Нет, Кешт. Мне просто жалко Иргиля.

— А почему ты не хочешь обратиться за помощью в Орден.

— Потому что я знаю, что они скажут. Что против судьбы не пойдешь, что мальчику надо забыть о магии. При Посвящении часто гибнут даже те, кому это предсказано не было. А уж тут… Нет, орденцы не помогут.

— Угу, а Кештиора Арнамагелльская, волшебница вне закона, достаточно безрассудна, чтобы повесить себе на шею эту заботу и посмотреть, что получится. Так?

— Не только это, Кешт. Признайся, ведь тебе интересно. Ты ведь любишь задачки, с которыми не в состоянии сладить никто другой.

— Верно, люблю. Да, интересно. Волшебница помолчала.

— Что ж, Реллана. Я согласна. Правда, осталась еще одна… мелочь.

— Это какая же?

— Уговорить Иргиля.

* * *

Иргиля уговаривать не пришлось. Впрочем, Реллану это не особенно удивило: мальчик всегда отличался любопытством. Да и сообразил, видно, что это единственный шанс для него все-таки научиться магии. Вот только — вполне ли понимал, чем рискует. Вряд ли.

Парнишка быстро собрался и готов был уже идти к выходу, но Кештиора знаком остановила его. Коснулась кончиками пальцев широкого металлического браслета на левом запястье — Иргиль успел разглядеть странный узор из каких-то углов и зигзагов — и прямо из воздуха появилась дверь. Призывно распахнутая. А за ней — вроде бы, зал.

— Что ж, Реллана, — Кештиора Арнамагелльская улыбнулась. — Пожелай мне удачи. И пуще того — Иргилю. Она понадобится нам обоим. Ох, как понадобится!

— Желаю, — тихо сказала Реллана, пожав маленькую ладонь подруги. — И — будьте осторожны.

* * *

Иргиль устроился в кресле у камина, следя взглядом за хозяйкой замка, которая, сцепив за спиной тонкие руки, расхаживала по залу. Роста Кештиора Арнамагелльская была невысокого, и на вид казалась бы хрупкой, если бы не кошачья грация движений. Нет, не хрупкой она была, скорее гибкой, словно узкий стальной клинок. Золотисто-рыжие вьющиеся волосы падали на плечи, обтянутые черным бархатом платья. А взгляд был то пугающе пристальным — и тогда глаза ее наливались густой изумрудной зеленью, то насмешливым — и тогда в глазах вспыхивали золотистые искорки, то задумчиво-отрешенным — тогда глаза волшебницы отливали голубизной.

А еще Кештиора Арнамагелльская казалась до странности юной. Правда, Реллана тоже в свои четыреста восемнадцать лет выглядела никак не старше тридцати. Но подруга ее на вид была совсем девчонкой. Это если в глаза не смотреть, конечно.

— Что такое Замок Единорога? — спросил Иргиль.

— Подслушивал, — небрежно обронила волшебница вместо ответа.

Развернулась к ученику, смерила насмешливым взглядом:

— Ведь подслушивал, а?

Иргиль покраснел. Впрочем, Кештиора, кажется, не сердилась.

— Я знаю, что Реллана тебе не рассказывала о нем. Она ведь тебе вообще почти ничего не рассказывала. А еще — я тебя почувствовала еще на подходе к дому.

— Но ты же меня не знала. Как же могла почувствовать.

— Пф-ф! Ты же волшебник, хоть и необученный. Тебя любой из нас за лигу почует. А я — так и вовсе любое приближение ощущаю. Не только магов. Здесь, в Арнамагелле, особенно. Вот сейчас, к примеру, сюда едет гость. И я уже знаю, кто.

Взгляд ее кошачьих глаз смягчился и затуманился, а на губах на мгновение появилась мечтательная улыбка.

— Но он доберется до замка не раньше завтрашнего вечера, — не без некоторого огорчения заметила Ксштиора. — У нас еще масса времени, Иргиль.

Она уселась в кресло напротив мальчика и соединила копчики пальцев.

— Замок Единорога принадлежит четверым волшебникам из двенадцати наиболее могущественных. Там мы с Релланой когда-то учились. А еще там проводятся ежегодные магические турниры.

— А ты в них участвуешь? Возьми меня с собой, госпожа Кештиора!

Колдунья помрачнела и отрицательно качнула головой.

— Прежде участвовала. Теперь — нет.

— Почему?

Зеленые глаза Кештиоры сузились.

— Ты ведь слышал мой разговор с Релланой.

— Волшебница вне закона, — тихо сказал мальчик.

— А теперь, — Кештиора поднялась, — нам надо заняться делом.

* * *

Волшебница срезала прядь волос Иргиля и сожгла в большой бронзовой чаше, позеленевшей от времени. Потом снова коснулась браслета — и дверь на сей раз открылась прямо на горную вершину, покрытую снегом.

— Бегом, — приказала колдунья. Набери снега в ладони и принеси. Да не урони по дороге. Не бойся, дверь никуда не денется.

Иргиль спешил, но когда он, запыхавшись остановился возле стола, снег в ладонях почти растаял.

— Воду в чашу, — коротко распорядилась Кештиора. — Теперь — вот.

Сняла с пояса короткий кинжал, протянула рукоятью Иргилю.

— Нужна твоя кровь.

Мальчик сжал губы, провел заточенным клинком по запястью и дал нескольким темным каплям упасть в чашу.

— Молодец. Реллана учила или подглядел? В книге прочел? Втихаря? Ишь, упорный!

Кештиора положила ладонь на ранку и почти тут же убрала: порез затянулся.

Добавила в чашу светлого вина из большой глиняной бутыли:

— Ритуальное. Из Замка Единорога. Там его делают по особым рецептам.

И наконец, достала небольшой мешочек из темно-серого полотна.

— Земля, — сказала она тихо. — Земля, собранная у Каменной Пасти. Теперь смотри внимательно. Если жидкость в чаше станет золотисто-прозрачной, ты пройдешь Посвящение и живым выйдешь из Пасти. Почти наверняка выйдешь — хотя бывали случаи, что гибли и те, кому была предсказана жизнь. По неосторожности ли, время ли выбрали неудачное, чтобы в Пасть войти, неизвестно. Гибли. Если жидкость зеленой сделается, можно, конечно, попробовать, по уже опасно. Не все идут на такое. Ариниона, последняя ученица моя, не отважилась. Ушла на север, стала ведуньей в одном из сел. Но волшебницей — настоящей волшебницей уже никогда не станет. Если синий цвет увидишь, еще хуже. Считай, пять шансов из десяти выбраться из Пасти живым. Тут уже мало кто рискует. Если станет жидкость красной, как кровь, лучше отказаться от Посвящения. Почти нет надежды остаться в живых. Правда, тот, кто решится, силу обретает огромную, и дар его природный возрастает многократно. Ну, а если все чернотой затянет — это конец. Верная смерть.

— А… ты?

— Что я?

— Какой у тебя цвет получился?

— Красный. Никто не верил, что я вернусь. Реллана — у нее-то золотистый был — уж так меня отговаривала. Чуть ли не силой удержать пыталась.

— Но ты все же спустилась…

— Спустилась. Потому что поняла, что обретение силы и возможность полностью раскрыть свой дар мне дороже жизни. Вернее, дороже той жизни, на которую я обречена, если не пройду Посвящение. Пустой и бессмысленной.

— И тебе не было страшно?

— Было, конечно. Если бы ты когда-нибудь почувствовал дыхание Каменной Пасти, понял бы, что не страшно там в принципе быть не может. Просто — я была готова на все. И прошла.

— Госпожа Кештиора, а можно… еще вопрос?

— Ну?

— Если бы ты увидела черный цвет в чаше, ты бы как поступила?

— Не знаю, Иргиль, — волшебница отвела взгляд и сцепила тонкие пальцы в замок. — Не знаю.

— А ведь ты… была там… дважды.

— Да. Но еще неизвестно, чем придется расплачиваться за второй раз.

Кештиора досадливо тряхнула огненными волосами.

— Смотри. Реллана трижды заглядывала в твое будущее и все три раза результаты сходились. Иногда знамения нас обманывают. Чаша не лжет. Смотри, Иргиль.

Волшебница высыпала из мешочка в ладонь немного земли. Осторожно растерла пальцами. Протянула руку к чаше.

Легкое серо-коричневое облачко медленно опустилось на поверхность жидкости в чаше — и растворилось.

Иргиль и Кештиора затаили дыхание, всматриваясь.

Со дня чаши поднялась муть, словно ил с потревоженного речного дна, заклубилась, темнея и постепенно меняя окраску.

Красновато-коричневый цвет.

Серый.

Черный.

* * *

— Кештиора! Кешт!

Рослый темноволосый воин с запыленной походной одежде едва не на ходу соскочил с коня. Иргилю показалось, что гость сейчас бросится бегом вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Но тот поднялся не спеша, степенно и лишь у самых дверей сбросил напускную важность и крепко обнял улыбающуюся колдунью.

— Ты совсем не меняешься. Столько лет не виделись, а ты все такая же, моя Кешт!

— Мы, волшебники не стареем, Конан. Разве я не говорила тебе об этом?

— Вы, волшебники… Ты вот лучше скажи, что ты со мной содеяла, колдунья рыжая?!

— А что я с тобой содеяла? — в голосе Кештиоры слышалось неподдельное любопытство.

— Пять лет, Кешт! Пять лет… Но посмотри — я-то ведь тоже не изменился. На меня уже старые товарищи косятся — на вид я им в сыновья гожусь. А ведь ровесники.

— Не изменился? — хмыкнула волшебница. — Я бы не сказала. В последний раз, когда я тебя видела, ты был умыт и причесан. А сейчас вон бородой зарос, как разбойник, и в пыли по уши. Не изменился он!

— Брось, Кешт! Ты прекрасно понимаешь, о чем я,

— Милый мой Конан, — Кештиора ласково положила руки ему на плечи. — Это не тот разговор, который удобно вести на пороге, поверь мне. Ты ведь не собираешься покинуть Арнамагелль прямо сейчас?

— Нет, Кешт, — ухмыльнулся Конан. — Так быстро ты от меня не отделаешься, и не надейся.

* * *

— Так все-таки, Кешт, что произошло? Почему я не старею?

Конан и Кештиора стояли вдвоем на вершине башни, и легкий ветерок ласково перебирал их волосы.

— А ты хотел бы стареть? — волшебница небрежно облокотилась на ограждение и посмотрела в глаза воину.

— Я хотел бы понять, что происходит. Точнее, что произошло тогда, во время нашей последней встречи.

— Ты коснулся мертвой воды в Каменной Пасти. Единственный из людей, не обладающих магическим даром.

— Но ведь я… жив?

— Тот, кто проходит Каменную Пасть и остается в живых, может обрести бессмертие, — спокойно ответила колдунья. — Ты не волшебник, поэтому вряд ли будешь жить вечно, но постареешь не скоро…

— Сколько же тебе лет, Кештиора Арнамагелльская?

— Четыреста двадцать.

— И все маги, прошедшие Посвящение, бессмертны?

— Правильнее сказать: не подвержены старости. Волшебники часто гибнут, Конан. Когда от рук врагов, когда по собственной неосторожности. А тот, кто не погибает…

Кештиора вдруг зябко обхватила себя руками за плечи и отвела взгляд.

— Пасть приходит за нами, Конан. Приходит сама, когда наступает срок. Усиливая свой дар, избавляясь от старости и болезней, мы словно берем у нее жизнь взаймы. И рано или поздно наступает время возвращать долг. Когда через тысячу лет, а когда через десять тысяч. Наступает. Для каждого.

— И… ты?

Кештиора молча спрятала лицо у него на груди.

* * *

— А ты молодец, Иргиль, — Конан убрал меч в ножны. — Ловок, быстр. Не боишься. Оружие чувствуешь.

Обнаженный торс воина блестел от пота. Конан неспешно прошел к колодцу, вытащил ведро воды и с наслаждением вылил на себя.

Иргиль молча наблюдал за ним.

— Из тебя вышел бы хороший воин. И я охотно взялся бы учить тебя, — сказал киммериец.

— Это она тебя попросила? — спросил мальчик, глядя на него в упор. — Она, Кештиора? Но ведь она-то сама стала волшебницей. Не испугалась, рискнула. Потому что знала, чего хочет, и добивалась этого.

Он задумчиво посмотрел на обнаженный меч, который все еще держал в руке. Очень легкий меч, специально предназначенный для обучения.

— Почему же она хочет, чтобы я предал свою мечту, свой дар? Предал себя? — с горечью спросил мальчик.

— Потому что ты не равен своему дару, Иргиль, — раздался спокойный голос за спиной мальчика. — И он у тебя не единственный. Потому что сейчас у тебя есть две возможности: стать посредственным колдуном, не прошедшим Посвящение, или сгинуть в Каменной Пасти. Все. И тут даже я ничего не смогу поделать.

Волшебница подошла и положила руку мальчику на плечо.

— Не отступить я предлагаю тебе, а лишь поискать обходной путь. Да, он будет труден и долог, но в конце концов приведет тебя к цели. Упорство, мой милый Иргиль, это хорошо. Но упорство без гибкости — та же глупость. Конан, — повернулась она к гостю, — многие ли из воинов владеют магией?

— Я не знаю ни одного.

— Итак, Иргиль, ты можешь стать первым. Единственным. Тебе ведь понравилось фехтовать?

Мальчик молча кивнул.

— Я не предлагаю тебе отказаться от магии. Ты прирожденный волшебник, и не перестанешь быть им, как не сможешь разучиться дышать. Но раз обычный путь волшебника для тебя закрыт, будем искать иные, нехоженые тропы. Рано или поздно мы своего добьемся. Ну, как?

Иргиль улыбнулся и посмотрел ей в глаза.

— Я готов.

Перевел взгляд на воина:

— Когда мы отправляемся, господин?

— Конан, мой мальчик. Ты можешь называть меня Конан.

* * *

Они прожили в в Арнамагелле еще девяносто дней. Иргиль успел облазить весь замок, но в основном его время уходило на тренировки с Конаном. Кештиора частенько наблюдала за ними, если не возилась у себя в мастерской.

А Иргиль обнаружил, что бой на мечах или стрельба из лука ничуть не менее увлекательны, чем магия. Да и получалось у него все лучше и лучше.

Кештиора ничего не говорила, и непонятно было, довольна ли она новым увлечением ученика или разочарована.

— Вот, — сказала она как-то, спустившись во двор, где Конан и Иргиль только что закончили фехтовать и обливались у колодца водой. — Вот, возьми.

И протянула мальчику небольшой кинжал, очень похожий на тот, что висел у нее на поясе, но с золотистым камнем в навершии.

— Это на память обо мне.

— На… память? — ошарашенно переспросил Иргиль. — Но мы ведь еще увидимся. Мы будем к тебе приезжать.

— Конечно, будете, — как-то уж очень поспешно сказала волшебница. — Просто, если ты вынешь кинжал из ножен, коснешься клинка и подумаешь обо мне, я услышу. И он почувствуешь это — он станет теплым. И камень засветится.

Только тут мальчик вгляделся внимательнее и изумленно ахнул; в рукояти кинжала был точно такой же камень, как тот, что Иргиль когда-то нашел в ручье. Только этот был таким наяву, и не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть его истинную природу.

— Ты где-то уже видел такой, — прищурилась волшебница, которая внимательно наблюдала за мальчиком.

Вместо ответа Иргиль опрометью кинулся вверх по лестнице и исчез за дверью.

— Тебя что-то тревожит, — негромко предположил Конан. — Ты хочешь, чтобы мы иногда проверяли, все ли с тобой в порядке, так, Кешт?

— Я просто буду скучать по вам, — небрежно пожала плечами волшебница. — Надеюсь, и вы тоже, — она усмехнулась, — воители.

— Что-то ты мне не нравишься в последнее время, Кешт, — озабоченно сказал Конан. — Что гнетет тебя, может, расскажешь?

Какое-то мгновение казалось, что волшебница колеблется, но тут дверь снова распахнулась, запыхавшийся Иргиль, прыгая через две ступеньки, сбежал по лестнице и протянул колдунье небольшой камешек.

— Ты… — ее глаза округлились, — ты где это взял?

— Нашел. В ручье. Если закрыть глаза…

— Да, — задумчиво сказала волшебница, разглядывая невзрачный камешек, лежащий у нее на ладони.

Конан только тяжело вздохнул, окинув критическим взглядом эту странную парочку. Он понятия не имел, что такого удивительного может быть в кусочке мутно-желтого кварца. Да и не хотел этого знать. Воин отошел к колодцу, набрал воды и принялся, не торопясь, умываться.

— Пусть он живет у тебя, — тихо попросил мальчик. — Ты ведь знаешь, как его… пробудить?

— Знаю, — колдунья провела по камешку кончиком пальца. — И пожалуй, ты прав. Солнце-камни редко встречаются, и лишь волшебник может угадать один из них в простой гальке. Только сильнейшие маги способны пробуждать душу их. Те же, кто обменяются такими камнями, всегда сумеют услышать друг друга, где бы они не находились. Рассказывали когда-то в Замке Единорога о магах, которым удавалось объединять свою силу при помощи солнце-камней. Но это очень непросто и далеко не у всех получается.

— А откуда они взялись, камни эти?

— В точности никому не известно, хотя есть легенда об этом. Что солнце — это чан с расплавленным золотом, и Небесный кузнец в давние времена делал из того золота украшения для богинь.

И вот как-то раз насмерть рассорились богини из-за одного ожерелья красоты исключительной, да так рассорились, что учинили драку и порвали то ожерелье, и осыпалось оно на землю золотым дождем. А еще они опрокинули чан Небесного кузнеца, и уронили его на землю. Чан был тяжелый, и земля раскололась в месте удара, и оплавились края ее, когда пролился на нее расплавленный металл — так появилась Каменная Пасть из гнева и боли земли. Боги собрались вместе и подняли чан обратно на небо. Но Земля не забыла обиду, и в глубине подземелья слезы ее водопадом срываются в озеро, и никогда не иссякнут те слезы. Но показать их Земля не хочет, и оттого уничтожает всякого, кто приближается ко входу в Каменную Пасть.

Вот почему, хотя места эти богаты золотом, добыть его людям не удается. И если волшебник, пришедший, чтобы обрести силу, позарится на то золото, он обречен гибели. Земля не прощает напоминания о древней обиде. И когда спустились на нее богини искать золотые бусины, они не нашли не одной. Земля спрятала бусины под личиной тусклых камешков, и ни людям, пи богам не открывается их истинный облик, но лишь волшебникам, которые стоят между людьми и богами, между Землей и Небом.

— Но… Посвящение, — Иргиль недоуменно сдвинул брови.

— Что — Посвящение?

— Ты сказала: волшебники между Землей и Небом. Почему же они принимают только силу Земли?

— Аегенды говорят, что доколе существует Каменная Пасть и солнце-камни не собраны и не возвращены Небесному кузнецу, до тех пор Земля и Небо будут враждовать, и полное Посвящение невозможно.

— А кто-нибудь пробовал… ну… брать силы у Неба?

— Пробовали. Напрасно. Небо молчит.

* * *

— Куда вы отправитесь, Конан? Он пожал плечами:

— Сначала до ближайшего города, узнаем последние новости, а дальше — куда получится. Воины, да следопыты всегда нужны.

Кештиора задумчиво смотрела в огонь.

— Я буду ждать вас. Обоих.

Иргиль вгляделся в камешек, висящий на шее волшебницы на серебряной цепочке.

— Это — тот? Тот, что я нашел?

— Он самый. Что, не похож?

— Нет, — покачал головой мальчик. — Дело не в этом. Просто теперь он стал — настоящим.

Пол под ногами внезапно дрогнул, и но стене пробежала трещина.

Конан и Иргиль вскочили на ноги, непроизвольно схватившись за рукояти мечей. Конан вообще никогда не расставался с оружием, а Иргиль носил на поясе меч больше для тренировки, чтобы привыкнуть. Кештиора осталась сидеть. Только пальцы судорожно стиснули темно-синий шелк накидки.

Пол снова качнулся, трещина в стене расширилась. Внизу раздался треск, что-то с грохотом рухнуло.

— Уходите, — волшебница резко поднялась с места, непроизвольно кутаясь в накидку, словно ей вдруг сделалось холодно, — Уходите немедленно. Оба.

— Что это, Кешт? — требовательно спросил Конан, безуспешно пытаясь скрыть испуг за сердитым тоном. — Опять твои магические штучки?

Стены замка дрожали, как в лихорадке, и трещины разбегались по ним паутиной.

— Я после все объясню, — жестко сказала колдунья. — После. Бегите отсюда. Поторопитесь.

Губы у нее были белые.

— Мы не оставим тебя, — вмешался Иргиль. — Правда, Конан?

— Вам нечего делать здесь! — Кештиора решительно подталкивала их к двери. — Только мешать будете. Берите коней, если успеете — и ходу.

— Но ты — ты с нами?

— Ждите меня на перекрестке. Я догоню. Все. Ступайте.

— Кешт…

— Некогда спорить. Ступайте же! Оба! Не мешайте мне!

* * *

Они каким-то чудом спустились по шатающейся лестнице. Замок ходил ходуном и, казалось, вот-вот рухнет им на головы. Едва удерживаясь на ногах, они добрались до конюшни и с трудом обуздали обезумевших от ужаса лошадей. Кони с места взяли в карьер.

На ближайшем холме они приостановились, и Конан невольно вспомнил, как несколько лет назад вот также смотрел на замок, прощаясь с ним и не зная, доведется ли вернуться. Тогда покинутый замок казался мертвым. Сейчас он, напротив, жил какой-то жуткой и непонятной жизнью: дрожа и раскачиваясь из стороны в сторону. Одна из башен рухнула, за ней другая. А потом земля неожиданно расступилась вокруг Арнамагелля, словно открылась гигантская пасть. Замок качнулся — и рухнул в бездну.

* * *

Казалось, здесь всегда было так. Бесплодная каменистая почва. Никаких следов ни замка, ни его владелицы. Земля поглотила их и сомкнулась. Лишь сочилась между камнями тонкая струйка воды. Иргиль протянул к ней руку-

— Не трогай, — Конан схватил его за плечо. — Не прикасайся к этой воде.

— А что будет? — безжизненным голосом спросил мальчик. По щекам его медленно текли слезы.

— Откуда я знаю? — досадливо дернул плечом воин. — Может, умрешь, а может, и Пасть вернется. Это только Кешт знает… знала, почему…

Его голос дрогнул.

Иргиль улегся на землю и прижался к ней ухом. Ничего. Впрочем, он и не надеялся. Конан отвернулся.

— Мы бросили ее одну. Никогда не прощу себе.

— Разве, — тихо спросил мальчик, — ты смог бы справиться с Пастью?

— Однажды справился, — начал было Конан — и осекся.

Не один ведь справился, с Кештиорой, пусть та и была в облике рыжей кошки. А Кешт, даже лишенная магической силы, могла многое и еще больше — знала. Да и то — оба тогда еле ноги унесли из этого жуткого места.

— Мы могли бы забрать Кештиору с собой, — сказал, наконец, Конан. — Силой, в конце концов, увезти.

— Пасть ведь за ней пришла, — Иргиль обессиленно опустился на землю и обхватил руками согнутые колени. — Ну, поглотила бы всех троих. И все. А так у нас хотя бы надежда осталась.

— Какая надежда? — глухо спросил Конан. — На что?

— Не знаю… Просто…

Иргиль внезапно нахмурился, вытащил из ножен подаренный волшебницей кинжал и, закрыв глаза и сжав губы провел пальцами вдоль клинка. На мертвые камни упал золотистый блик.

— Иргиль, — прохрипел Конан, — смотри. Камень…

— Да, — почти шепотом сказал мальчик. — Я знаю. Камень светится. И клинок — теплый.

Он открыл глаза и пристально посмотрел на Конана.

— Она жива.

* * *

Свет дробился в стеклах витражей и цветными пятнами ложился на белый мрамор. Пелиас Кофийский, глава Ордена Золотого Лотоса, молчал, разглядывая молодого мужчину и подростка в запыленной походной одежде. Мужчине, высокому, мускулистому, загорелому, на вид было не больше тридцати лет, хотя цепкий взгляд холодноватых голубых глаз наводил на мысль, что Конан, воин по найму, на самом деле намного старше.

Юный спутник его был невелик ростом и по-мальчишески тонок, но гибок, словно стальной клинок. Спутанные каштановые волосы падали на его узковатые плечи, а в карих глазах была отчаянная надежда и чуть ли не мольба. Пелиас Кофийский подумал, что этот взгляд выдержать гораздо труднее, чем взгляд старшего.

— Я не могу вам помочь, — сказал наконец, глава ордена. — И дело даже не в том, что Кештиора Арнамагелльская нарушила один из основных наших законов, лишив жизни волшебника. В конце концов, она сполна расплатилась за свое преступление еще тогда, когда вынуждена была по второму разу спуститься Вниз. Это ведь ты тот смертный, который помог ей тогда, верно, Конан-воин?

Киммериец согласно кивнул.

Пелиас Кофийский соединил кончики длинных пальцев — капелькой крови сверкнул крупный рубин в перстне.

— Не знаю, рассказывала ли вам Кештиора, но волшебники не бессмертны, хотя и живут намного дольше людей. Посвящение — словно второе рождение для нас. Мы умираем там, под землей — ивозрождаемся с многократно умноженной силой. Возрождаются, правда, не все. Некоторых Земля забирает сразу. Ну, а тех, кому повезло больше — через века или даже тысячелетия. У каждого свой срок.

— Но ведь Кештиора…

— Срок Кештиоры вышел, — волшебник развел руками. — Земля забрала ее.

— Не может быть! — парнишка выхватил кинжал.

Пелиас прищурился чуть насмешливо, наблюдая за мальчиком. Бросаться с оружием даже на начинающего мага довольно глупо. А уж на главу сильнейшего из орденов… Смешно! Но Иргиль не пытался нападать. Погладил клинок и протянул волшебнику.

— Она ведь жива. Вот же — кинжал теплый. И камень светится. Она там — и еще жива. Уже больше двух месяцев. Мы же не можем…

— Мы не можем ничем ей помочь, — в зеленовато-серых глазах Пелиаса появилось сочувствие.

— Земля не отдаст свою добычу.

— Не отдаст… — задумчиво протянул Конан.

— Не отдаст — кому? Нам? А кому — отдаст? Волшебник даже привстал от изумления:

— То ли ты исключительно умен, Конан-воин, то ли Кештиора была болтливее, чем я до сих пор о ней думал, то ли пребывание Внизу кое-чему научило тебя.

— Кому? — Конан шагнул к волшебнику, непроизвольно сжав кулаки. — Кому отдаст? Скажи, ты же знаешь!

Тот приподнял бровь: смертному не следовало забывать о почтительности. Воин понял и остановился.

— Прошу тебя, Пелиас из Кофа!

— Да, я знаю. Сказать — не могу, Думай. Ищи. Сам.

— Скажи мне тогда другое, всесильный Пелиас Кофииский, — взгляд воина стал тяжелым. — Ведь когда-нибудь Пасть придет и к тебе, верно? Через сотню лет пли через тысячу, но придет. Когда настанет твой час, ты будешь столь же невозмутим?

— Я не бегаю от судьбы, Конан-воин, — спокойно ответил маг. — Не бегаю и не прячусь. Я знал, на что шел, когда впервые спускался Вниз. И Кештиора Арнамагелльская знала. И каждый из тех, кто становится волшебником, знает это. Некоторые отступают — и никто не осуждает их. Другие — идут до конца.

— Что ж, прощай, Пелиас Кофийский, — воин слегка поклонился. — Желаю тебе сохранить такую же твердость духа, когда придет твой черед.

Повернулся и направился к двери. Парнишка поколебался и зашагал следом.

— Слабые духом не становятся волшебниками, Конан, — все так же бесстрастно сказал маг в спину уходящему воину.

Тот не обернулся. Зато мальчик чуть задержался в дверях и встретился с Пелиасом взглядом.

— Из Пасти можно выйти только через Пасть,

— очень тихо сказал парнишке волшебник. — Только.

* * *

— Из Пасти можно выйти только через Пасть,

— Конан, фыркнул и подбросил в костер еще дров. — Так это и ребенку ясно. Это же вход в подземелье. Мы с Кештиорой тогда выбирались тем же путем, что и пришли. В точности.

— И все же, мне кажется, что Пелиас подсказал нам путь. Только понять бы, что он имел в виду.

Конан закатил глаза:

— Вот чего я никогда не мог сказать, так это почему колдуны изъясняются загадками! Почему бы не сказать прямо?

— Думаю, он связан клятвой, — тихо сказал Иргиль. — Очень похоже на то. Или еще чем-то.

— Волшебники! — Копан с досады стукнул себя кулаком по бедру.

— Волшебники, — мальчик чуть улыбнулся.

— Именно волшебники, Конан, — нам и помогут найти разгадку.

* * *

Реллана опустила голову. По ее щекам медленно катились слезы.

— Этим все и должно было кончиться. Кешт ведь упрямая… была. Спустилась Вниз вопреки предсказанию. Никто и не надеялся, что она выйдет. А когда вышла… силу обрела, конечно, огромную. Мало кто с ней сравниться мог. Да только таким-то, сильным, и времени меньше других отпущено. Земля их первыми забирает.

— Пелиас Кофииский, — негромко промолвил Иргиль, — сказал, что есть один-единственный выход… оттуда.

— Что он сказал? — волшебница подняла голову и быстро вытерла щеки.

— Из Пасти можно выйти только через Пасть, — медленно сказал мальчик. — Ты не знаешь, что он имел в виду?

Реллана сдвинула светлые брови:

— Впервые слышу такое. Зато мне доводилось слышать другое…

Оба — воин и мальчик — подались вперед, впившись глазами в лицо волшебницы.

— Земля не имеет власти над тем, кто принадлежит Небу.

— И все? — разочарованно протянул Конан.

— Л кто принадлежит Небу? — почти одновременно с ним спросил Иргиль.

— Не знаю, — призналась Реллана. — Мой наставник не захотел вдаваться в подробности.

— А твой наставник, случаем, не Пелиас Кофийский? — скривился Конан.

— Нет. Альфион Длерт… был. Он ушел Вниз недавно. Пять лет назад.

Волшебница отвернулась. Ушел.

Ушел — значит, тоже не нашел способа избежать.

— А случалось ли, — Иргиль легонько коснулся руки тетки, — случалось ли, чтобы кто-нибудь возвращался… оттуда?

— Говорят, были двое, которым удалось выбраться. Давно. Еще до моего рождения.

— Где они?! — мальчик даже вскочил от волнения. — Они живы?

Да и воин встрепенулся и с надеждой посмотрел на колдунью.

— Одного из них, Альмиркса Рыжего, через каких-нибудь восемьдесят лет после этого нашли мертвым в его мастерской. Так и не разобрались: то ли сам погиб, по неосторожности, то ли помог кто-то. Характер у Альмиркса был непростой, так что врагов хватало.

— А… второй?

— Вельторн Бродяга. Странная личность. Те, кто его знал, рассказывали, что Вельторн десятилетиями пропадал где-то. Появлялся ненадолго и опять пропадал. Может, и жив еще. По крайней мере, мертвым его не видел никто. Правда, живым тоже. Хотя Вниз он больше не уходил. Откуда ты знаешь?

— Мы всегда чувствуем, когда кто-то уходит.

— Так ты и про Кештиору…

— Знала еще до вашего прихода.

— Н-не понимаю, — Конан встал и прошелся но комнате. — Ведь, как я понимаю, уход Вниз похуже смерти. Я был там — омерзительное место, — он передернул плечами. — Так не лучше ли… самому.

— Никто ведь не знает, в какой момент за ним придет Пасть. Может быть, через год, а может, через тысячу лет. Бывает, что волшебник не выдерживает и убивает себя. Или начинает нарываться на неприятности, рисковать — ив конце концов добивается своего. Но таких все-таки мало.

— Слабые духом не становятся волшебниками?

— Это вам Пелиас, небось, сказал? Одно из его любимых присловий. Он ведь единственный был, кто поддержал Кешт, когда она рсчпила пройти Посвящение. И думаю, не в последнюю очередь потому, что сам когда-то проходил при таких же шансах.

— Так у него тоже получился… — начал Иргиль.

— Красный цвет, — кивнула Реллана. — Вообще-то это цвет магии Равновесия.

— А… там, в подземелье, — заговорил Конан, — можно что-нибудь… сделать?

— Никому не известно, что происходит с поглощенными. Мне рассказывали, что Альмиркс и Вельторн молчали об этом, как камни. Правда, Альмиркса Рыжим после его возвращения звали только по старой памяти. Седым он стал. Совершенно. А Вельторн, говорят, остался прежним. На вид.

* * *

Иргиль расседлал и стреножил лошадь и лишь после этого направился к костру, над которым уже кипела в котелке вода. Конану хватило одного взгляда на юношу, чтобы все понять.

— Опять ничего, — вздохнул воин. — И у меня тоже. Где искать этого Вельторна, ума не приложу. И ведь наружность-то заурядная, по словам Релланы. Смуглый, да чернявый, волосы прямые, глаза серые. Да таких вон — каждый четвертый. Еще и роста среднего.

— Волшебник он, все-таки, — тихонько сказал Иргиль, пощипывая пушок над верхней губой.

Пушок этот начал расти недавно, и юноша втайне очень гордился им.

— Да, — хмуро кивнул Конан. — Вот только не слышал никто о таком волшебнике. За семь лет — ни одного следа.

Юноша не ответил. По давней уже привычке достал кинжал, провел рукой вдоль клинка, чувствуя, как сталь теплеет под пальцами, погладил мягко светящийся солнце-камень, вделанный в рукоять.

«Мы не забыли о тебе, Кештиора, — мысленно обратился он к волшебнице, как делал это почти каждый вечер. — Мы помним. Мы ищем. И когда-нибудь мы найдем».

И как всегда, в сердце камня на мгновение вспыхнула искорка — и тут же погасла. То ли было, то ли почудилось.

— Жива, — глуховато сказал Конан. — Жива, а что толку?

— Жива, — эхом откликнулся юноша. — А значит, надежда есть.

* * *

— Ну, и что это значит? — с досадой спросил воин, когда очередной замок скрылся за деревьями.

Иргиль придержал коня, и Конан поравнялся с ним.

— Не знаю, — признался юноша. — Опять загадка. Тот, кто родился стражем, становится освободителем. Хм…

— Мы свели знакомство, кажется, уже со всеми волшебниками, ведуньями и знахарями Закатной части Хайборийского мира, век бы их не видать! Со всеми, которые только есть в мире. Разве что за море не плавали. И лишь трое смогли хоть что-то сказать. Вот скажи мне, Иргиль, как можно родиться стражем? Ими же становятся.

— Может, он собаку имел в виду? Конан только плюнул с досады.

— Ну, да, словить какую-нибудь шавку и спустить в подземелье, чтобы она поискала там Кештиору. Восхитительная идея!

— Да еще и летающую собаку — тот, кто может помочь, должен принадлежать небу, — невесело засмеялся Иргиль. — Или поискать какую-нибудь сторожевую птицу?

— Про сторожевых птиц не слыхал, — Конан внезапно натянул поводья, и конь остановился, как вкопанный, недовольно фыркнув.

— Есть, правда, одно племя, которое приносит жертвы огромному змею, а тот за это охраняет селение.

— Охраняет? От кого?

— От врагов. От злой магии. От болезней. Он у них вроде божества, что ли. И еще говорят, что хотя поблизости от их селения Каменная Пасть открывается чаще, чем в иных местах, никто оттуда не уходит. И никто не гибнет. Змей отводит несчастья. В отличие от его прямого сородича — Сета!

— Конан! — юноша аж руками всплеснул. — Так что же ты раньше молчал? Что, если это и есть тот самый страж? И если у него есть власть над Каменной Пастью…

— Тот, кто рассказывал мне об этом, спасся от этих змеепоклоиииков только чудом, — решительно прервал его Конан. — Угадай с трех раз, что за жертвы они приносят своему защитнику.

Иргиль опустил голову:

— Копан, если другого пути нет, я пойду. Туда, к ним.

Конан положил руку на плечо юноше.

— Мы пойдем вместе, малыш. И еще соберем отряд. Там такие места, что вдвоем мы точно не доберемся.

* * *

На поиски спутников и подготовку к походу ушел без малого год. Платить наемникам было нечем, и в результате отряд состоял в основном из бродяг, которых Конан кое-как обучил обращаться с оружием. Было, правда, несколько воинов поопытней, но вид и повадки у них были вполне разбойничьи.

— Конан, — тихонько сказал Иргиль. — Зачем они нам? Лучше бы мы отправились вдвоем, чем… с этими.

Конан долго молчал, барабаня пальцами по голым дескам стола.

— Понимаешь… Да, они мне тоже не нравятся. Да, им нельзя доверять. Да, они идут с нами только потому, что я пообещал им богатую добычу. Но без них мы никогда не доберемся до Красных скал. Места там дикие, пробиваться придется с боями. Поверь, уж я-то знаю. В той степи немало моих товарищей сгинуло. Мы не пройдем вдвоем, даже при всем нашем воинском умении, вкупе с твоей магией. А тогда Кешт обречена.

— Конан, но ведь можно же поискать спутников поприличнее. Сказать им правду…

— Спутники поприличнее в такие авантюры не ввязываются, малыш. Они служат государям или охраняют мирных жителей от разбойников…

— То есть от тех, кого мы сделали сейчас своими союзниками, — Иргиль обвел сумрачным взглядом полупустую таверну, в которой они сидели.

— …Они обзаводятся семьями, которые ждут их. Они копят золото и серебро, чтобы обеспечить себе спокойную старость. И они очень не любят волшебников.

— А ты? Разве нет еще таких же, как ты?

— Я тоже не люблю волшебников, малыш. Но я люблю Кешт, — Конан усмехнулся. — И тебя.

Воин хлебнул вина из глиняной кружки и вытер губы ладонью.

— Да и не хочу я подставлять под удар своих товарищей, Иргиль, пойми это! А этих… окрестные жители нам спасибо скажут, им жить станет намного спокойнее. Мы ведь всех головорезов с округи собрали.

— Мне это не нравится, — тихо сказал юноша. — Ты уверен, что по-другому мы не пройдем?

— Если ты видишь путь — предложи, — пожал плечами Конан. — Если считаешь для себя зазорным иметь дело с разбойниками и отребьем, оставайся здесь.

— Я пойду с тобой, Конан.

* * *

Отряд выступил в путь весной, как только просохли дороги. Двигались медленно: лошади были не у всех. Встречные путники предпочитали сделать крюк, чтобы разминуться с четырьмя дюжинами мрачного вида мужчин, подозрительно напоминающих разбойничью шайку. А если объехать не удавалось, нахлестывали коней, стараясь проскочить мимо как можно быстрее. Их провожали свистом и улюлюканьем, а иной раз и солеными шутками. Иргиль подозревал, что их с Конаном попутчики не ограничились бы этим, не поддерживай его друг и наставник железную дисциплину.

Юноша предпочитал держаться особняком. Молча ехал впереди, не оборачиваясь и стараясь не вслушиваться в брань, которой участники похода обильно сдабривали почти каждую фразу. Конан, напротив, постоянно находился среди своих «воинов». В первые дни ему пару раз пришлось наводить порядок и напоминать о том, кто здесь предводитель отряда.

Впрочем, даже меч доставать не понадобилось — кулак у Конана был увесистый. Так что потом охотников спорить уже не находилось, правда, Иргиль так и не понял, подчинялись ли Конану из страха или из уважения. Впрочем, подозревал, что из страха.

С наставником юный волшебник — или уже воин — почти не разговаривал. Хмуро отмалчивался, хотя и понимал, что это несправедливо. В конце концов, именно Конан старался обеспечить их безумной затее успех. Только вот никак не мог Иргиль отделаться от мысли, что воину нравится власть, основанная на силе, нравится страх тех, кого он сумел подчинить.

Конан не пытался преодолеть отчуждение. Заметив, что Иргиль не желает помогать ему справляться с отрядом, он выбрал себе помощника потолковее и имел дело в основном с ним.

* * *

Два месяца они двигались по наезженной дороге, то петляющей между холмами, то ныряющей под темные своды леса. А потом приостановились: впереди открывалась степь. Конан распорядился двигаться осторожнее. Вперед начали высылать разведчиков.

Иргиль ехал теперь в хвосте отряда, по-прежнему избегая Конана. К счастью, остальные попутчики сторонились угрюмого юноши, зная, что тому, кто попытается обидеть мальчишку, вожак «вломит» так, что мало не покажется.

— К бою!

Иргиль, погруженный в свои мрачные мысли, дернулся от резкого окрика и вскинул голову. Конановы «воины» спешно выхватывали мечи, брали наизготовку луки, а навстречу отряду уже мчалось не меньше шести десятков конных, и стрелы свистели в воздухе.

Юноша увидел, как Снарт-асир, один из тех, кому в начале похода Конан едва не сломал нос, призывая к порядку, внезапно согнулся пополам и осел на землю. Потом упали еще двое.

— Иргиль! Действуй же!

Конан успел выкрикнуть это, а через мгновение кочевники столкнулись с изготовившимися к бою «воинами» — словно волна ударилась о скалу. Только вот откатываться назад волна не спешила — блеснули кривые клинки, со звоном и скрежетом ударилась сталь о сталь.

Иргиль умел убивать. Десять лет скитаний бок о бок с Конаном многому его научили. Только вот, прежде он лишал жизни как раз таких, с кем теперь очутился на одной стороне, причем очутился вопреки собственному желанию.

— Ради Кештиоры, — прошептал юноша. — Ради нее я сделаю это.

Меч его по-прежнему покоился в ножнах, и кинжал не покинул своего места на поясе. Иргиль собирался сражаться магией.

…Среди кочевников раздались крики. Кто-то беспорядочно махал мечом, другие, бросая оружие, хватались за лица, пытаясь протереть внезапно переставшие видеть глаза. «Воины» Конана приободрились и перешли в наступление.

Сам предводитель, казалось, не замечал, что происходит, ожесточенно сражаясь. Ослепших кочевников добили быстро. Трое, правда, сумели повернуть лошадей и помчались прочь, но далеко уйти им не дали. Двоих сбили стрелами, последнего догнал и зарубил Нальдари, ближайший помощник Конана.

* * *

— Почему они напали на нас?

Иргиль смотрел в сторону. Вид Конана, с ног до головы забрызганного кровью — чужой, разумеется, — был сейчас ему невыносим. Омерзителен.

— Это их земли, — Конан тщательно чистил меч.

Чуть поодаль его «воины» обшаривали трупы убитых врагов. А заодно и тела своих погибших товарищей.

Иргиль передернулся.

— Почему ты не запретишь им?!

Конан проследил за его взглядом, потом спокойно посмотрел в глаза юноше:

— Потому что заставлять их повиноваться нельзя одним только страхом. Они должны чтото выигрывать от того, что идут со мной. Иначе они разбегутся, а они мне нужны.

— Как живой щит? — Иргиль не скрывал отвращения.

— Как таран, малыш. Как таран, без которого нам не пробиться к Кешт.

— Не называй меня малышом! — взвился Иргиль. — Я давно уже вырос, если ты не заметил.

— Не кричи, — тихо попросил его Конан.

— Почему же? — прищурился юноша. — Или ты боишься, что те, кого ты обрек на смерть, услышат и сообщат тебе, что их планы расходятся с твоими.

— Я всю жизнь уничтожал таких, как они, — Конан попытался поймать взгляд Иргиля, но тот упорно смотрел в сторону. — Потому что они нападают на мирные селения. Потому что они убивают и мучают тех, кто попадает им в руки. Потому что они…

— А теперь ты возглавил их, Конан-разбойник. Конан-предводитель головорезов. Конан-убийца. И если сейчас на вашем пути попадется селение кочевников — или как там они живут — ты разрешишь своим бравым парням ограбить его, так ведь? Потому что иначе они разбегутся прежде, чем ты вымостишь себе путь их трупами.

— Иргиль…

— Ты не ослышался, Конан. На вашем пути. Потому что наши дороги с тобой расходятся.

— Ты волен поступать, как захочешь. Только имей в виду, что поврозь мы слабее, чем вместе. А наша задача и так почти…

Иргиль не дослушал. Вскочил на коня и, не оглядываясь помчался прочь, глотая злые слезы.

Конан не смотрел ему вслед. Занялся делом. Пересчитал своих уцелевших воинов (первый же бой унес шестерых; скверно), раздал отложенную для него часть добычи (к радости спутников и молчаливому неодобрению Нальдарна). Распорядился переловить коней, которые не успели убежать далеко — теперь все воины были верхом, и можно было двигаться гораздо быстрее. Да и в оружии недостатка не было.

И приказал выступать.

* * *

Сначала Конан надеялся, что мальчишка одумается и возвратится. Но день проходил за днем, а юный волшебник все не появлялся. То ли решил повернуть назад, то ли надумал добираться до Красных скал в одиночку. Думать о том, что юноша, возможно, погиб, Конан себе запретил.

Как и вообще об Иргиле и его словах.

Как и о том, что без поддержки волшебника потери в каждой стычке будут гораздо серьезнее.

Как и о том, что, когда мальчишка унес кинжал с солнце-камнем, оборвалась последняя ниточка, которая связывала Конана с Кешт. Пусть даже призрачная.

Как и о том, что люди в отряде роптали и все чаще недобро косились на предводителя.

Как и о том, что с каждым шагом все сильнее сжимал голову невидимый ледяной обруч. Дар этот — умение ощущать приближение опасности, как холод в висках, — превращался в пытку, когда опасность была впереди и вокруг.

Конан ехал вперед.

Просто ехал.

* * *

Отряд постепенно таял. Вторая стычка с кочевниками стоила Конану одиннадцати бойцов, хотя он отчаянно бился, в одиночку уничтожив почти треть врагов. В следующем бою погибли еще девятеро.

А потом они наткнулись на селение, если, конечно, можно назвать селением несколько замызганных шатров. Рынтан, посланный в разведку, примчался с радостными воплями, что «наконец-то нашел гнездо этих мерзавцев», и Конан понял, что если он сейчас попытается остановить своих людей, его в лучшем случае не послушают. В худшем он останется без отряда. О том, что озлобленные спутники могут просто убить его, Конан не задумывался. Слишком превосходил он любого из них и умением, и силой, и ловкостью. Они это знали и вряд ли захотели бы платить десятком жизней за одну.

Конан ехал шагом в ту сторону, куда умчались его воины. Нарочно очень медленно ехал, и все же успел.

Увидел.

Кочевников, которые на сей раз стояли насмерть, перебили всех. От отряда Конана осталось одиннадцать человек, включая Нальдарна. И все одиннадцать, опьяненные кровью, направились к шатрам.

Конан колебался не больше мгновения.

Он чувствовал, как ослабли незримые узы, которые связывали его с каждым из отряда. Приказывать воинам было сейчас бесполезно.

И тогда он просто встал у них на пути. С оружием.

Нальдарн, посмотрев в лицо вожака и мгновенно оценив шансы, встал рядом с ним. Плечом к плечу.

Чуть поколебавшись, к ним присоединились еще трое.

Когда последний из тех, кто поднял оружие против бывшего предводителя, упал на красную траву, дернулся и затих, Конан молча вытер меч, вскочил на коня и, не торопясь, но и не оглядываясь, поехал прочь.

Четверо воинов, оставшихся верными последовали за ним.

Из шатров вслед уезжающим доносился приглушенный плач.

Красные скалы. Темно-багровые, словно запекшаяся кровь, и алые, словно краски восхода. Бурые, розовые, лиловые.

Даже вода в ручье была чуть красноватой. И горькой. Нальдарн попробовал ее, покосился на предводителя, но ничего не сказал. Только закрутил крышку почти пустой фляги, так и не набрав воды.

«Куда же идти теперь? Где искать этих самых змеепоклоппиков? Ведь ни одной заиепки, ничего. Или местные обитатели сами найдут нас?»

Словно в ответ на мысли Конана, на едва заметную тропу впереди спрыгнули двое. Бесшумно подкрались — даже Конан, при всем своем опыте, не почуял их приближение. Дар его в этих местах, где опасность повсюду, был бесполезен.

— Нам нужна пом… — начал было Конан, но горцы слушать его не стали. Молча выхватили мечи.

Бились они хорошо. Нет, не просто хорошо — казалось, сами скалы помогали местным обитателям расправиться с дерзкими чужеземцами. Камни, которые минуту назад казались надежными, начинали предательски шататься, едва на них ступала нога Конана или кого-нибудь из его спутников. Несколько внушительных обломков скалы упали сверху, отрезая путь назад. И тут же на подмогу горцам подоспели еще четверо. Казалось, они вышли прямо из горного склона: ничего хоть отдаленно напоминающего пещеру не было в этом месте. Магия, что ли?

Один из спутников Конана с хриплым воплем согнулся пополам, получив рану в живот, и тут же меч горца отсек ему голову. Второго увлек в пропасть очередной сорвавшийся сверху камень. По левой руке Конана обильно струилась кровь из раны в плече. Правда, и горцев осталось трое.

…Двое.

…Один.

Последний противник рухнул под ноги Конана, разрубленный от плеча до пояса. Стало тихо.

И в этой тишине неестественно громким показался голос Нальдарна:

— Так вот куда ты завел нас, Конан, сочинитель красивых сказок. Где добыча, которую ты нам сулил? Где сокровища? Ты лгал нам. Ты с самого начала знал, чем это все кончится.

Конан медленно повернулся лицом к помощнику — бывшему помощнику. Впился взглядом в холодные серые глаза. Он молчал. Время разговоров прошло.

— Сколько тебе заплатили за нашу смерть? — прошипел Дерниль, подходя на шаг ближе. — Сколько, Конан-предатель?

Один справа, другой слева. И еще горцы, которые могут снова напасть в любой момент. Если бы не рана…

Конан встал так, чтобы за спиной оказалась скала. За спиной скала, в четырех локтях впереди — пропасть.

Нальдарн и Дерниль напали одновременно, с яростью обреченных. Надежды выжить у них почти не было, и все, чего они хотели — уничтожить того, кто обрек их на смерть.

* * *

«Земля не имеет власти над тем, кто принадлежит небу, — размышлял Иргиль, пробираясь по горной тропе. — Тот, кто родился стражем, становится освободителем. И что?»

Красные скалы вокруг казались безжизненными, а запасы воды и нищи почти подошли к концу. Впрочем, это мало заботило юношу. Иргиль знал, что почти достиг цели. По живому теплу кинжала, по тому, как все ярче светился камень в рукояти кинжала.

Чем выше в горы поднимался юноша, тем, казалось, ближе до Кештиоры, заживо погребенной в подземелье.

«Если я сумею взять силу у неба, Каменная Пасть не сможет причинить мне вреда. И тогда я спущусь и освобожу Кештиору. Только вот… я не страж. И уж тем более, не родился стра… Ой!»

Он едва не вскрикнул вслух, когда ему неожиданно заступили путь трое. С мечами.

Взмах — и голова Дерниля отлетела в сторону и ударилась о скалу. Нальдарн был куда более серьезным противником.

Затягивать бой было нельзя: в любой момент могли опять появиться горцы. К тому же, Конан продолжал терять кровь и знал, что сил у него надолго не хватит.

Они яростно бились у кромки пропасти, и любая ошибка могла стать последней для каждого из них.

Конан не делал ошибок. Нальдарн тоже. Пока.

* * *

Иргиль не стал обнажать оружие. Заклятие временной слепоты, одно из немногих, которые он успел освоить сам.

Оно отлично срабатывало с кочевниками и не раз спасало юноше жизнь, пока он в одиночку пробирался через степь. Вместе с умением отклонять в сторону летящие стрелы.

Иргиль предпочитал полагаться на колдовство. Ему не хотелось никого убивать.

Но на этот раз магия не сработала. Он успел попробовать дважды, не в силах поверить, что волшебство не удалось. А потом острие клинка уперлось ему в горло, двое горцев повисли на плечах юноши, заламывая ему руки, и в запястья впились ремни.

Конан балансировал на самой кромке обрыва, всей кожей спины ощущая бездну, зияющую позади. Он все с большим трудом отбивал удары, кусая губы при каждом движении. Игра, призванная заставить противника потерять бдительность. Игра, слишком близкая к реальности, чтобы быть только игрой.

Игра…

И Нальдарн — поверил.

Его удар был нацелен в живот Конану. Последний удар этого поединка. Смертельный.

Но ослабевший, истекающий кровью противник отскочил с неожиданным проворством, и Нальдарн закачался на краю пропасти, отчаянно пытаясь удержать равновесие.

Копан ударил с разворота, вложив в это молниеносное движение все оставшиеся силы. Его меч ударил поперек спины бывшего помощника, перерубив хребет.

Нальдарн беспомощно взмахнул руками, роняя оружие, но скрюченные пальцы его встретили только воздух — и он рухнул вниз.

Конан так и не понял, что произошло: то ли голова закружилась от слабости, то ли снова вступила в действие враждебная магия этого места, только тропа под ногами внезапно качнулась, словно гигантский зверь решил отряхнуться и сбросить дерзкого чужака со своей спины.

Конан упал на живот, всем телом прижался к скале, скребя ногтями по скользкому от крови камню, и чувствуя, что сползает вниз, несмотря на отчаянные усилия удержаться. Ноги его повисли над бездной.

* * *

«Не вырваться!»

Иргиль яростно извивался, силясь избавиться от пут, державших его запястья. Руки юноши были подняты над головой, спиной он упирался в толстый сталагмит, к которому его привязали. Или приковали: пленник так и не понял, что это было.

Он был один в темноте пещеры. Откуда-то тянуло холодом и еще каким-то странным запахом. Незнакомым. Тревожащим.

Оружие горцы почему-то оставили пленнику, и, прижав голову к груди, Иргиль увидел, что солнце-камень в рукояти кинжала светится ярче обычного.

«Значит, — подумалось по привычке, — Кештиора жива.»

Он не выдержал и рассмеялся, то ли выплескивая дикое напряжение, то ли борясь со страхом — он и сам не знал. Собственный голос неожиданно показался Иргилю жутким, и юноша испуганно замолчал. В пещере было холодно, но по его лицу катился пот.

«Я не успел… не успел научиться рвать путы, а без магии мне не освободиться».

Он снова рванулся, выворачивая запястья и едва не рыдая от отчаяния.

Тщетно.

«Кештиора, — взмолился мысленна юноша, неожиданно для себя самого, — ты же говорила, что те, кто обменялись солнце-камнями, способны услышать друг друга, где бы ни находились. Услышь меня, ну, пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь».

Где-то в глубине пещеры послышался звук, словно что-то тащили по камню.

«Кештиора! Пожалуйста! Услышь меня! Помоги мне!»

Иргиль не отважился говорить вслух. Менее всего он хотел, чтобы его услышали здесь. Шорох послышался ближе.

Юноша вжался в камень, зажмурившись, стиснув кулаки и почти перестав дышать. Его била дрожь.

«Кеш-ти-ора! Пожалуйста!» «Я здесь, мой мальчик»

Юноша уже почти перестал надеяться и сначала подумал, что ответ ему примерещился.

«Быстрее соображай, — молнией вспыхнула в голове чужая настойчивая мысль. — Сосредоточься. И в точности выполняй все, что я скажу. Времени на ошибку у тебя нет».

* * *

— Помочь?

Конан, который цеплялся за камни уже из последних сил, почти теряя сознание от боли и потери крови, с трудом разлепил веки. Кто-то стоял на тропе — кто именно, видно не было. Конан видел лишь сапоги черной кожи и машинально отметил, что, судя но выделке, их обладатель довольно богат. Или — был богат, с учетом того, что сапоги изрядно поношенные.

— Молчание — знак согласия, — вздохнул незнакомец.

Крепко ухватил Конана за запястье здоровой руки и дернул, с неожиданной легкостью вытащив воина на тропу.

Конан прислонился спиной к скале, зажмурившись и тяжело дыша.

— Эк тебя, — его спаситель сочувственно прищелкнул языком. — Сиди смирно, сейчас я тебе помогу.

Боль действительно начала ухолить. Вместо нес по телу разливалось приятное тепло.

— Спасибо. Ты спас мне жизнь, — Конан, наконец, смог открыть глаза и рассмотреть незнакомца.

Среднего роста, смуглый, сероглазый. Прямые черные волосы чуть тронуты сединой. Ничего особенного.

Конан благодарно улыбнулся и попытался встать.

— Рано, — решительно остановил его брюнет. — Не торопись. Мне надо еще поработать с твоей рукой.

— Как мне тебя называть? — спросил воин.

— Вельторн. Да не дергайся ты. Говорю же: я еще не закончил.

* * *

«Все. Умница, мальчик!»

Оковы распались на части, и у юноши едва не подкосились ноги от усталости и облегчения.

Но тут шорох послышался совсем близко, и в темноте вспыхнули два золотистых огонька.

Глаза.

Иргиль закричал, слепо метнулся в дальний конец пещеры, но споткнулся и полетел на камни.

* * *

— Ты слышал? — Конан шагнул в пещеру, приподняв факел повыше, чтобы осмотреться. — Что это?

— Страж охотится, — пожал плечами его спутник. — К сожалению, без этого не обойтись, иначе он потеряет силу.

— Но ведь там человек!

Вопль повторился, отчаянный, полный невыразимого ужаса.

— Это же…

Не договорив, Конан помчался по подземному коридору, па бегу выхватывая клинок из ножен.

* * *

Иргиль успел все же подняться, и медленно пятился под немигающим взглядом светящихся в темноте глаз. Пятился, пока не уперся спиной в стену.

И снова раздался шорох, словно по каменному полу тащили тяжелый мешок. Золотистые огоньки придвинулись ближе.

На магию уже не осталось сил, и тогда юноша обнажи меч и выставил перед собой, готовясь биться до последнего.

— …Иргиль! Конан?! Здесь?! Откуда?

Из темноты вынырнул знакомый силуэт. По стенам заметались оранжевые и багровые блики от факела. Конан занес меч…

— Нет! — раздался незнакомый голос. — Не трогай стража! Нельзя!

И тут же случилось невероятное: меч вылетел из руки Конана, словно выбитый ударом незримого клинка. Не будь Иргиль так перепуган, он изумился бы: ни разу на его памяти никому не удавалось обезоружить Конана.

Пещера озарилась мерцающим лиловым светом, и стало видно огромную черную змею и темноволосого человека в темно-синей тунике, который гладил чудовище по голове и что-то ласково говорил ему на незнакомом Иргилю языке. Раздвоенный язык скользнул но лицу незнакомца, змея изогнулась, разворачиваясь, и исчезла в темном проеме подземного коридора.

— Пойдемте отсюда, — предложил Конан, подобрав меч и убрав его в ножны. — Похоже, нам о многом надо поговорить. И лучше делать это на свежем воздухе.

* * *

— Так ты тот самый Вельторн!

— Тот самый?

— Тот, кто сумел вернуться из Каменной Пасти, — пояснил Конан, пристально глядя в серые глаза волшебника.

— Я не вернулся, — тихо сказал Вельторн. — Меня вернули.

— Кто?! — хором воскликнули Конан и Иргиль.

— Страж, — ответил волшебник. — Точнее, его предшественник.

— Эта змея?

— Тот, кто родился стражем, становится освободителем, пробормотал Иргиль. — Вот оно что!

— Вы хотите кого-то спасти, верно? — без обиняков спросил Вельторн. — Что ж, тысяча лет сравнялась. Я могу вам помочь.

* * *

Конан спрыгнул с уступа вслед за своими спутниками и осмотрелся. Одинаковые конусы из темно-багрового в черноту камня образовывали безукоризненно ровный круг не меньше полета стрелы в диаметре.

— Святилище Детей Небесного Змея, — тихо сказал Вельторн. — Так называют себя местные жители. Пойдемте.

Он поманил спутников за собой

Все трое замерли у самого края круглой площадки Святилища, покрытой мелким серым песком.

— Что бы ни случилось, молчите и стойте смирно, — прошептал Вельторн своим спутникам. — Страж защищает нас, но все-таки Пасть есть Пасть. Иргиль, никакой магии здесь.

Гибкое тело Стража легко проскользнуло между скалами, окружающими площадку, и юноша напрягся, опасливо следя за чудовищем. Змей, впрочем, не обращал на Иргиля ни малейшего внимания. Он медленно двинулся по периметру Святилища. Людям пришлось вжаться в камень: Страж прополз почти вплотную к ним.

Описав круг, змей перебрался в центр площадки, приподнялся, опираясь на хвост и замер, чуть заметно покачиваясь из стороны в сторону.

Так прошло несколько минут, а потом Страж резко изогнулся, почти сложившись пополам, и нырнул вниз с такой легкостью, словно под ним был не песок, а поверхность воды. Как нож сквозь масло прошел.

Земля дрогнула, принимая в себя исполинское тело, и все стихло.

— Что теперь? — одними губами спросил Конан.

Вельторн помотал головой и предостерегающе поднял палец: ждем, мол.

Казалось, прошли часы напряженного ожидания. Потом по песку пошли волны, и над поверхностью площадки показалась треугольная голова Стража. Так же легко, без видимых усилий, змей вылез из-под земли и, широко раскрыв пасть, выплюнул что-то на землю. Золотистые глаза Стража на миг встретились с серыми глазами Вельторна. Змей качнул головой и неуловимо-быстрым движением выскользнул прочь с площадки — только черный хвост мелькнул между багровых скал.

— Идемте, — скомандовал Вельторн. — Пора. И кинулся бегом туда, где беспомощно лежала на сером песке маленькая фигурка.

* * *

— Кештиора, — Конан склонился над волшебницей, убрал с ее лица растрепанные рыжие волосы и смочил губы водой. — Очнись, милая, все хорошо, мы тебя вызволили.

— Чтоб ты подавился, тварь бессовестная, — не открывая глаз, пожелала девушка. Голос ее звучал еле слышно от слабости, но, судя но интонации, колдунья была донельзя возмущена.

— Я?! — опешил Конан. — Но…

— Меня! Кештиору! Арнамагелльскую! Сожрать! Вздумал! Ах, ты…

— Кешт! — Конан осторожно встряхнул волшебницу за плечи. — Опомнись, это же-я.

Длинные темпо-рыжие ресницы дрогнули, поднялись, и на воина уставились два ярко-зеленых и до крайности изумленных глаза.

— Нет, ты подожди! — колдунья решительно попыталась подняться. — Я хочу посмотреть на эту наглую тварь! Меня — проглотить! Меня! Нет, каково, а?!

— Из Пасти можно выбраться только через пасть, — задумчиво проговорил Иргиль. — Ну, конечно же! Через пасть змея. Наставница Кештиора, страж и не думал тебя есть. Спасал он тебя, вот что.

— Так предупреждать надо, — фыркнула волшебница. — Я как-то не привыкла, чтобы меня таскали в зубах всякие твари. Я…

— Кештиора Арнамагелльская, — решительно прервал ее тираду Вельторн. — Ты сама-то есть хочешь?

* * *

Они сидели за столом в одной из нескольких комнат Вельториа, вырубленных в скале. Кештиора уплетала жареное мясо и овощи с такой жадностью, словно не ела целую вечность. Впрочем, почти десять лет, проведенные Внизу почти без надежды на спасение, тоже срок не маленький. Как ни странно, рыжая волшебница внешне совсем не изменилась. Разве что казалась бледнее обычного, да под глазами залегли тени. Хотя рассказывать о том, что произошло с ней с тех пор, как Каменная Пасть поглотила замок, Кешт наотрез отказалась.

Зато Вельторн оказался на редкость словоохотливым. То ли обрадовался возможности поговорить с другими волшебниками, то ли так сказывалось облегчение от того, что затея с гигантским змеем удалась.

— Меня Бродягой прозвали вполне заслуженно, — Вельторн взял из вазы крупное яблоко, зеленое с красным бочком, и задумчиво провел кончиками пальцев по гладкой кожице. — Куда меня только ни заносило. Вот даже и сюда как-то забрался. Обитатели здешние, Дети Небесного Змея, как они себя называют, народ суровый. Едва не принесли меня в жертву, вот, как Иргиля примерно.

Юноша заметно вздрогнул и нахмурился при этом напоминании.

— Но я сумел поладить с ними. Сначала, правда, пришлось пугнуть, ну, а потом мы нашли общий язык. И в конце концов я стал жрецом Небесного Змея — так они Стража зовут.

— Небесный? — вскинул голову Иргиль. — Реллана говорила…

— Земля… не имеет власти… над тем, кто… принадлежит Небу, — пробурчала Кешт с набитым ртом. — Знаю, слышала.

— Они вызывают одного из стражей Каменной Пасти — он выходит из центра Святилища, — продолжил Вельторн, дождавшись, пока все замолчали. — Посвящают его Небу — у них на то специальный ритуал существует. Очень занятный, надо сказать, но вам я его описать не могу: клятвой связан.

— Видел я этих змей в пещере, — передернулся Конан. — Но ведь они маленькие.

— После Посвящения змей растет, — Вельторн с хрустом надкусил яблоко. — Очень медленно. Чтобы достигнуть такого роста, как у нынешнего Стража, лет семьсот ему нужно.

— Нынешнего? — удивился Иргиль. — Разве они умирают?

— Редко, — сказал Вельторн. — Почти никогда. Спасителю Кештиоры в прошлом году сравнялась тысяча лет. И теперь должна пройти еще тысяча, прежде, чем он сможет опять спуститься под землю.

— А если раньше спустится? — Кешт даже есть перестала, уставившись на волшебника во все глаза. — Или не сумеет?

— Суметь-то сумеет, — вздохнул Вельторн. — Только проживет он после этого самое большее года три. Зачахнет и умрет. Как предшественник нынешнего Стража.

— А что с ним случилось?

— Его я загубил. Невольно. Альмиркс…

— Альмиркс Рыжий? — хором воскликнули Иргиль и Конан.

— Да… — Вельторн опустил голову. — Он был моим другом. И когда Пасть забрала его, я послал Стража. Змей вытащил Альмиркса, но погиб через полгода после этого. Как будто что-то подтачивало его силы. Тогда я призвал нового Стража и вырастил его.

— А почему — Страж? — спросил Иргиль.

— Змей охраняет племя. От Каменной Пасти. От болезней и несчастных случаев. От врагов. Он словно живой талисман, и Дети Небесного Змея действительно не знают бед.

— И кормят его людьми, — юноша сдвинул брови.

— Без этого Страж теряет силу, — сказал Вельторн. — И тогда племени приходится плохо. Ну, знаете, как бывает, когда Каменная Пасть открывается поблизости. Дети рождаются уродами или мертвыми, взрослые оступаются на ровном месте и падают в пропасть, поветрие нападает, ну, и так далее.

— Ну, да, и они предпочитают откупаться чужими жизнями, так? — жестко спросил Иргиль.

Вельторн молча кивнул.

— Но почему ты позволяешь им делать это? И почему живешь здесь? Самому не противно? — не унимался юноша.

— Я обязан им жизнью, тихо сказал волшебник. — Больше, чем жизнью. Потому что это их жрец послал за мной Стража, когда меня забрала Земля. А я вместо благодарности змея того погубил. Альмиркс оказался Внизу через триста лет после моего спасения. Меня предупреждали, что нельзя отправлять за ним Стража, пока не миновала тысяча лет, но я не мог ждать так долго, когда он… Просто не мог.

Волшебник помолчал, бессознательно стиснув яблоко в руке так, что на глянцевой кожице остались вмятины от ногтей.

— Ничего хорошего из моей затеи не вышло, — сказал наконец. — Страж погиб. Альмиркс утратил силу. Не сразу. Постепенно, по капле. Но это бы еще полбеды — можно ведь жить и не будучи волшебником. Живут же птицы с подрезанными крыльями. Плохо другое — он начал сходить с ума. Или думал, что сходит. Говорил, стоит ему остаться наедине с собой, и начинает казаться, что он снова там, в Пасти, и выхода нет. Он начал бояться. Бояться темноты, бояться одиночества, бояться выйти из замка и бояться оставаться в замке. И в конце концов…

Он прикрыл глаза и продолжил глухо, словно через силу:

— Альмиркс попросил меня убить его. Сам он уже ничего не мог, а жизнь стала для него невыносимой. И я…

Кештиора молча накрыла руку волшебника своей. Глаза ее потемнели.

— Я не нашел иного способа помочь ему. Я выполнил его просьбу.

* * *

— Почему ты хотел спасти меня, Конан? Иргиль сбил ногой камешек с края обрыва и проводил его взглядом.

— Разве ты поступил бы иначе? — пожал плечами воин.

— Я думал, что оскорбил тебя.

— Ты наговорил много глупостей, — холодно сказал Конан. — Ты бросил меня в довольно скверном положении. Ты едва не загубил дело, ради которого мы сюда шли. Но это не причина, чтобы отдавать тебя змею. Да, я пришел тебе на помощь, Иргиль. Как пришел бы на помощь всякому, кто не враг мне. И если ты снова попадешь в беду, можешь на меня рассчитывать.

— Так ничего не изменилось? — юноша изумленно посмотрел на воина.

— Изменилось, — Конан прищурился. — Я сказал: ты можешь рассчитывать на меня. А вот я на тебя больше не полагаюсь. Ты оказался ненадежным спутником, мальчик.

Иргиль опустил голову.

— Я не мог поступить иначе.

— Верю, — равнодушно ответил воин. Отвернулся и пошел прочь по тропинке. У поворота приостановился и бросил через плечо:

— Жаль только, что я не понял этого раньше.

* * *

— Куда ты теперь, Кештиора?

— Не знаю, Вельторн, — рыжая волшебница грустновато улыбнулась. — Я ведь осталась без замка. А из Ордена меня исключили уже давно. Возможно,я буду странствовать, а может, поищу себе новое место для жизни. Обзаведусь замком. Может быть, даже Орден создам. Не думаю, что это понравится Пелиасу из Кофа.

Она усмехнулась, блеснув белоснежными зубами.

— Пелиас всегда уважал тебя, Кештиора. Не удивляйся. Это обо мне почти никто не слышит, а я-то за событиями слежу. Пелиас Кофийский не мог поступить иначе.

— Возможно, — холодно процедила девушка. — Собственное спокойствие и порядок в Ордене Золотого Лотоса, конечно, важнее для него, чем жизнь одной из волшебниц, пусть даже эта волшебница не из последних.

— Не скромничай, у тебя это плохо получается, — Вельторн улыбнулся и положил руку ей на плечо. — «Не из последних» — слабо сказано. «Одна из сильнейших» поточнее будет, ты не находишь.

Девушка улыбнулась:

— Пожалуй, ты прав, Вельторн Бродяга. Или уже не Бродяга. Ты, похоже, прочно обосновался здесь.

— Мне здесь нравится. Мне по душе эти горы, да и к Детям Змея я привык.

— И все же помог Конану. А ведь он бился с ними.

— Он храбро сражался. Я не хотел, чтобы он погиб. Отчаянный парень этот Конан. Едва не снес голову Стражу.

— Да уж, домашний зверек у тебя очаровательный! — колдунья фыркнула. — Чем ты только кормишь его? Из пасти такая вонь — я чуть не задохнулась. А вообще, спасибо, Вельторн Бродяга. Я никогда не забуду этого.

Она сняла с шеи цепочку и протянула волшебнику.

— Солнце-камень, — Вельторн бережно погладил пальцами золотистый кристалл, и тот мягко засветился в ответ. — А где второй?

Кештиора коснулась кинжала на поясе:

— Иргиль вернул его мне. Не представляю, что делать с мальчишкой, — неожиданно пожаловалась она, сморщив нос. — Похоже, ему слишком тяжело далось это путешествие. Никак в себя не придет.

— Отпусти его, — посоветовал Вельторн. — Пусть подумает. Мир посмотрит. Не так уж легко выбирать путь, ты ведь знаешь.

— Я в своем пути никогда не сомневалась, — Кёштиора упрямо мотнула рыжей головой. — Никогда. Даже когда надо было спуститься в Каменную Пасть, почти не имея надежды выйти.

— Отпусти его, — повторил Вельторн. — Если судьба ему стать волшебником, он вернется. А если нет, так пусть ищет свою судьбу.

* * *

— Ну, что же, я отправляюсь к Реллане, — Кештиора приподняла рукав, открывая серебристый браслет, открывающий двери. — Кто хочет со мной?

— Не надейся избавиться от моего общества так быстро, — улыбнулся Конан. — Я от тебя теперь не отойду ни на шаг, по меньшей мере, год.

— Я остаюсь здесь, — сказал Вельторн. — И буду рад любому из вас, кто захочет меня навестить. Только лучше предупредите заранее о своем визите — вот, хоть через Кештиору. Тогда вас проведут, как дорогих гостей, прямо ко мне.

— Да уж, твое жилище явно уютнее, чем пещера Стража, — засмеялась Кешт.

Иргиль тихо коснулся руки волшебницы.

— Прежде, чем вы отправитесь к Реллане, открой мне дверь куда-нибудь в лес. Или в горы.

— Куда-нибудь не получится. Надо знать, куда ты хочешь отправиться.

— Тогда — в тот лес, что рядом с Арнамагел-лем… С тем местом, где был прежде Арнама-гелль.

Кештиора кивнула и провела пальцами по браслету, открывая дверь.

* * *

— Ты, кажется, не удивлена, — Кештиора подбоченилась, стоя на пороге дома подруги.

— Нет, не удивлена, — Реллана поднялась ей навстречу и широко улыбнулась. — Не удивлена, но очень рада, Кешт. Очень.

И заключила рыжую колдунью в объятия.

— Я не сомневалась, что у этой парочки все получится, — сказала она, ставя на стол чашки. Если уж Конан когда-то ради тебя в Каменную Пасть добровольно слазил, то ясно было, что он не отступится. А племянник мой всегда отличался упорством. Когда ты его в Арнамагелль забрала, я на чердаке несколько книг обнаружила. И когда только утащить успел! Кстати, почему он не с вами?

— Он пожелал остаться один, Реллана. Ему трудно сейчас, но он отвергает помощь. Ты не тревожься, я все-таки прослежу за его судьбой. Обещаю.

— Тревожиться? За этого упрямого мальчишку? Я уж скорее встревожусь за того, кто отважится встать ему поперек дороги. Помяни мое слово, Кештиора, мы еще услышим об Иргиле. И, боюсь, скоро.

— Что ж, — сказала рыжеволосая волшебница, намазывая густой мед на кусок хлеба, — надеюсь, он сумеет найти себя.

* * *

«Я не могу стать волшебником, — думал Иргиль, подбрасывая и ловя еловую шишку. — Земля не хочет делиться со мною силой. И воином я не стал. Конан прав: не стоит рассчитывать на меня в деле, которое я считаю неправильным. Трое учителей у меня было, от всех троих я ушел. И что теперь?»

Он присел около лесного ручья и опустил в воду руку. Пошевелил пальцами, разгребая мелкие камешки.

«Теперь — искать иной путь. Свой. Похоже, в этом мне никто не поможет».

— Никто не поможет, — раздался позади него голос.

Юноша резко обернулся.

Похоже, говорившая его не заметила. Она стояла к Иргилю боком — стройная девушка в простеньком бело-голубом платье, с лукошком в руках. Явно местная, из крестьян.

— Никто не поможет, — грустно повторила она, обращаясь, по-видимому, к ближайшей елке. — Волшебница Кештиора сгинула, даже замка, уже, почитай, лет десять, как нет. А эти, из Ордена, не хотят нашими бедами заниматься. Конечно, у них великие дела, волшебство всякое хитрое, что им за дело до того, что у нас земля не родит, и скотина чахнет, и о прошлом годе ребятишек от поветрия с дюжину перемерло. И ведь ладно бы Пасть Каменная открылась — а то ведь непонятно, с чего. А в другие места перебираться ох, как не хочется. И никто не поможет.

— Я помогу, — тихо сказал Иргиль, и девушка, подскочив от неожиданности, уставилась на него испуганными синими глазищами.

— Я помогу, — спокойно добавил юноша. — Чему ты так удивляешься? Ты же сама сказала, что вам нужен волшебник. Вот, я волшебник и есть. К вам пришел.

— Т-ты… — девушка неловко прижала к груди лукошко, — Ты откуда взялся-то здесь? Ровно с неба свалился.

— С неба, — Иргиль усмехнулся и покачал головой. — Что ж, можно сказать и так. Как зовут-то тебя?

— Лирни.

— Ну, что ж, Лирни, веди, показывай, что тут у вас не так. Будем разбираться.

* * *

— Как ты назовешь свой замок, Иргиль-волшебник? — спросил старейшина.

Они стояли на вершине холма, наблюдая, как ложатся на свои места первые камни кладки. Возводить достойное жилище для нового волшебника собрались мужчины с нескольких сел. Дело того стоило: не прошло и двух лет, как наладилась жизнь в округе, словно молодой колдун принес с собою удачу. А коли так, надо волшебнику уважение всяческое оказать, замок построить, чтобы он насовсем остался.

— У этого места уже есть имя, — ответил юноша и улыбнулся чему-то. — Арнамагелль.

Дуглас Брайан Тайна песков

Кобра смотрела человеку в глаза. В ней было больше девяти локтей длины. Ее огромный раздутый капюшонзаслонял солнце, пока оно не поднялось выше. Но теперь жаркие лучи причиняли человеку невообразимое страдание, настолько сильное, что даже страх перед змеей начинал отступать.

Человек сидел, прислонившись спиною к стенке колодца. Утром она была холодной и влажной от росы, а сейчас уже раскалилась и гудела от зноя.

У человека затекли ноги, ныла поясница, обожженная кожа натягивалась на скулах, в голове пульсировала боль. Но самое страшное происходило с глазами — солнце постепенно выжигало их.

Кобра медленно раскачивалась. Иногда ее голова оказывалась так близко, что человек ощущал движение воздуха, производимое раздвоенным языком.

«Еще немного, и я пошевелюсь, — подумал человек. — И будь что будет. Змеиный яд убьет меня быстрее, чем солнце».

Он не осознавал, сколько уже прошло времени, чувствовал только, что солнце поднимается выше и выше, — лучи становились отвеснее и горячее. Человек закрыл глаза и закричал бы от боли, если б у него оставались силы на крик. Кобра уловила движение век и громко зашипела.

«Сейчас…» — пронеслось у человека в голове.

Сквозь вспыхнувшие ослепительные круги он, даже закрыв глаза, видел перед собою змеиную чешую, отливающую металлом, зловещие вертикальные зрачки и волнистую поверхность песка до самого горизонта. Потом все сделалось белым, и в белизне, кружась и сталкиваясь, стали падать снежинки.

Откуда-то из самой гущи бурана возникла тень причудливых очертаний. Тень надвинулась на человека — ее отбрасывал всадник вместе с лошадью. У всадника были синие, ледяные глаза.

«Я умираю», — подумал человек, и в этот миг все погасло вокруг него.

Однако спустя некоторое время он пришел в себя. Лицо его оказалось сплошь залеплено чем-то клейким, и от этого было трудно дышать. Кроме того, он замерз. Рядом кто-то дышал, громко и с легким усилием, будто во сне.

— Где я? — спросил человек.

Дыхание пресеклось, затем послышалось сдавленное ворчание. Невидимый пошевелился и не спеша ответил:

— В пустыне.

— Сейчас ночь?

— День.

— А почему так холодно? — продолжал спрашивать человек, при этом выразительно клацнув зубами.

— Ты перегрелся, и тебя лихорадит.

«Знакомый голос и знакомая манера говорить», — отметил про себя человек, а вслух произнес:

— Что с моими глазами? Я потерял зрение?

— Узнаем, когда снимем примочку, — ответил невидимый. Теперь в его интонациях чувствовалось раздражение.

— А когда можно будет ее снять?

— Не знаю, я не врач.

Человек вздохнул и ощупал руками свое лицо. На нем лежала какая-то тряпица, пропитанная густой, вязкой массой — сверху она уже подсохла и была жесткая, как корка.

— Что это? — спросил он.

— Змеиная кровь, — ответил неизвестный. Человек сорвал тряпицу с лица и отбросил ее прочь. Свет ударил его по глазам, и он заплакал.

— Значит, ты не ослеп, — произнес синеглазый.

Они находились в небольшом оазисе. Прямо над их головами цвела акация. Странно было видеть это и знать — вокруг на много дней пути только песок и больше ничего.

— Я — лорд Риго из Бритунии, — назвался человек, шевеля пересохшими губами.

— Я помню тебя, — отвечал синеглазый.

— Мы встречались раньше?

— Двенадцать дней назад ты не захотел нанять меня в проводники до Шахризабса. Ты сказал, что проводник-северянин ни на что не годится в песках, и взял Керима. Керим завел тебя сюда, отнял твоего верблюда, твои деньги и твое оружие. А тебя бросил. Я правильно говорю?

Лорд Риго застонал от бессильной ярости.

— Грязный мерзавец, — пробормотал он, — пусть только попадется мне…

Синеглазый северянин лег на спину и заложил руки за голову. Руки взбугрились мышцами и стали похожи на двух удавов, проглотивший каждый по паре кроликов.

Неподалеку снятая змеиная кожа сохла, переброшенная через горизонтальную ветку. Внизу под ней вялилось сырое мясо, нарезанное узкими полосами.

— Это змеиное мясо? — уточнил Риго дрогнувшим голосом.

— Да, — ответил синеглазый.

— Я не буду есть это, — сказал Риго. Синеглазый равнодушно глянул на него и ответил:

— Не ешь.

Страдая от озноба и ощущая страшную тяжесть во всем теле, лорд Риго сел. Между ним и синеглазым на земле лежала фляга. Риго протянул к ней руку. Северянин наблюдал за этим молча. Тогда Риго взял флягу, открыл ее и сделал два глубоких глотка.

Это было что-тo очень крепкое, настоянное на травах и кореньях. Несчастный бритуниец замычал от неожиданности, поперхнулся и долго не мог сделать вдох. Однако лихорадить его перестало почти сразу.

— Славная штука, — бросил Риго с деланным спокойствием. — Благодарю.

Северянин прикрыл глаза.

— В Замбуле ты назвался Конаном, — припомнил Риго. — Не хочешь ли ты по-прежнему наняться в проводники, Конан-северянин?

— Не хочу, — отозвался синеглазый.

— Почему?

— У тебя нет денег. А у меня деньги появились, и работа мне пока не нужна.

С этими словами северянин снял с пояса увесистый кошелек, расшитый бисером, и потряс им в воздухе. Риго выпучил глаза.

— Подожди… Это же мой кошель! Я узнаю его!

— Он был твоим, пока Керим не отнял его у тебя. А теперь он мой, — сказал Конан спокойно и уверенно.

Поразмыслив, лорд Риго решил согласиться с ним. К тому же, очевидно, негодяя Керима постигла незавидная участь, и бритуниец от души этому порадовался.

Он был неудачником с самого рождения, потому что появился на свет с опозданием в полчаса. Брат-близиец опередил его, похитив из-под носа титул и землю.

После череды мелких неудач, которая продолжалась девятнадцать лет, Риго, лорд-без-земли, сел на корабль, оплывающий из Мессантии на поиски новых стран, которые можно захватить и разграбить. Корабль этот битком был набит неудачниками, изгоями, а то и просто остолопами всех мастей и видов. На второй день плавания кто-то из них, шутки ради, вымазал салом веревку, поддерживающую подвесную койку Риго. Привлеченная запахом, корабельная крыса пробралась по балке и перегрызла тросик. Риго упал и сломал спину.

К счастью, все произошло недалеко от берега, в водах Зингары, иначе калеку просто выбросили бы за борт. Но долгих десять лет Риго не считал это везением. Десять лет он лежал на худом тюфяке в доме призрения, в Кордаве.

Один, в чужой стране, да еще и калека!

Обитатели дома призрения должны были заниматься попрошайничеством, чтобы окупить скверную похлебку, тюфяк и крышу над головой. Тех, кто не мог ходить, выносили на паперть соседи-товарищи. На ломаном зингарском наречии лорд Риго рассказывал прохожим о своих неудачах. Многих это забавляло, и подавали ему щедро. На скопившиеся излишки бритуниец покупал порошок черного лотоса. Сознание его потихоньку гасло, как гаснет свеча, заплывшая воском.

Но однажды на заплеванной паперти возле вечно гудящего торжища Риго сделался обладателем драгоценной тайны. Она была грандиозна

— ради нее стоило жить дальше. Лорд-без-земли воспрянул духом. Ему предстояло вновь научиться ходить. Это оказалось нелегко.

Восемнадцать часов в день калека напрягал мышцы, превратившиеся в дряблые веревочки. Отказавшись от зелья, он нанимал за грошовую плату престарелую шлюху, которая делала ему массаж. Руки у нее были жесткие и сильные. Полтора года Риго насиловал свое расслабленное тело, и однажды оно подчинилось.

Ближайший его сосед, Багер-бесноватый, выдававший себя за пророка, наблюдал за ним с изумлением.

— Что ты делаешь, глупый? — спросил он однажды. — Сам у себя отбираешь дармовой кусок хлеба. Когда ты начнешь ходить, тебе придется работать.

— Но сначала ты меня исцелишь, — подмигнул ему Риго.

Через два дня, все на том же торжище, произошло чудо. Багер-пророк на глазах у прохожего люда весьма убедительно изобразил припадок. Он бегал вокруг лежащего Риго, бешено жестикулировал, скулил и закатывал глаза. Набегавшись вволю, Багер яростно потряс кулаком и трижды плюнул калеке на ноги. Риго медленно поднялся. Восторгу толпы не было пределов. Денег им накидали столько, что деревянный ящичек не выдержал тяжести монет — у него отвалилось дно.

На свою долю Риго приоделся, сходил в хорошую баню, посмотрел, как пляшет смуглая танцовщица в одних только шальварах. Потом он нанялся работником в богатый загородный дом. Его хозяин-шемит платил скупо, но не выносил вида голодных людей. Риго работал за четверых, радуясь новым возможностям своего тела, и ел за семерых, чтобы укрепить его.

— Горе мне и моему дому! — воскликнул хозяин-шемит, когда Риго объявил ему, что уходит. — Разве тебя обижали? Разве ты плохо кушал? Оставайся, сегодня у нас на ужин рыба и овощи с уксусом и медом.

— У меня есть тайна, — отвечал Риго.

— Разве какая-то тайна стоит фаршированной рыбы?

Риго расхохотался, подхватил свой мешок и выбежал из дома.

Из-за травмы бритуниец сделался ниже ростом, но теперь его торс поддерживал корсет из крепких мышц. Ноги стали выносливыми и легкими. Риго больше не был похож на неудачника и всегда отмечал это, когда ему на глаза попадалось зеркало. Другие люди тоже относились к нему иначе, чем прежде, — чувствовали в нем твердость. «Шахризабс» — волшебное слово, оно звучало в душе лорда-без-земли, обозначая приключение, сокровище, победу.

Риго не спешил, он приближался к цели постепенно, нанимаясь на работу то тут, то там. Владеть оружием он толком не научился, зато стал прекрасным наездником, освоил четыре языка, приспособился читать карты и определять стороны света по звездам. А тайна оставалась при нем — она лежала в футляре, свернутая в трубочку, а футляр висел на шее, на узеньком шнурке.

Но несчастливая судьба и не думала огпускать Риго из-под своей власти — она только затаилась, чтобы дать жертве время передохнуть.

Когда до вожделенного Шахризабса оставался один десятидневный переход, злая звезда указала грабителю Кериму на одинокого путника, ищущего проводника. К тому времени Риго скопил деньжат, обзавелся нарядом туранского караван-баши, а еще в нем проступило странное и нелепое высокомерие, которое любой бритуниец всасывает с молоком матери. Упустить такую добычу значило прогневать богов, покровительствующих преступникам, а Керим этих богов весьма чтил.

Он не стал убивать чужака, а только обобрал до нитки. Футляр с тайной тоже перекочевал к нему. Правда, Керим не взял на себя труд выяснять, что это такое. Посмеиваясь, разбойник указал направление к ближайшему колодцу и уехал, уводя в поводу захваченного верблюда. А Риго пошел к колодцу. К утру он все-таки нашел его, но в нем не было воды. Вместо живительной влаги Риго обнаружил в колодце огромную кобру…

— Ты прав, — обратился лорд Риго к синеглазому. — Сдается мне, что и бывший мой верблюд теперь тоже принадлежит тебе.

Конан промолчал в знак согласия.

— И шелковый бурнус, и куфия, и серебряный наборный пояс, — продолжал Риго. — И зингарская сабля, и бронзовая застежка для плаща, и сам плащ из чудной беленой шерсти, которая отталкивает пыль и спасает от перегрева… Ну что ж, это хорошие вещи, хоть и недорогие. Пусть теперь послужат тебе. Но среди них есть одна вещица, которая представляет ценность только для меня. Это плоский футляр из клееного папируса, а в нем — рисунок, сделанный тушью на рисовой бумаге. Не мог бы ты вернуть его мне?

Надежда ожила в душе бритунийца. Лишь бы получить свою тайну обратно, а уж выбраться отсюда он и сам сумеет.

Но Конан покачал головой отрицательно и нахмурился.

— Почему? — деланно изумился Риго. — Тебе понравился футляр? Оставь его себе. Мне нужен только клочок рисовой бумаги с рисунком.

— Футляр мне был ни к чему, — ответил Конан. — Я выбросил его.

Риго сам не понял, как вскочил на ноги. В глазах у него все залилось багровым.

— Ты выбросил его?! — вскричал он. — Дубина, глупец, олух! Ты — выбросил…

Лорд-без-земли истерически расхохотался, а потом оскалил зубы и набросился с кулаками на своего спасителя. Ярость вернула ему силы, но лишила разума — Конан был крупнее и тяжелее в полтора раза, не меньше. Северянин мог бы убить его одним ударом кулака. Однако он ограничился только коротким тычком в грудь. Риго осел на землю, закашлялся и стих.

— Что было нарисовано на бумаге? — спросил Конан невозмутимо, когда Риго восстановил дыхание.

— Танцующая женщина, — ответил тот и поперхнулся.

— Ты хотел меня ударить из-за нарисованной танцующей женщины? — Конан не скрывал недоумения.

Риго с ненавистью посмотрел на спокойную фигуру северянина, но выражение его лица вдруг изменилось. Счастливая мысль пришла к нему в голову.

— Если я посулю тебе деньги, настоящую сумму, а не ту, что в моем… твоем кошельке, — ты поможешь мне? — спросил он.

— Где ты их возьмешь? — усмехнулся северянин.

— Нам придется потрудиться. Слышал ли ты о «Жемчужине Песков»?

— Конечно, слышал. Фульк Кошачий Глаз, знаменитый вор, украл ее много лет назад у вендийского чародея. Говорили, что Кошачий Глаз спрятал жемчужину незадолго до своей смерти. Она черная, размером с кулак и стоит так дорого, что некоторые князья снаряжали целые армии, чтобы только отбить ее и присвоить.

— Ты слышал не много. — Риго торжествовал. В глазах Конана он уловил вспыхнувший интерес. «Вряд ли этого увальня интересуют деньги, — подумал бритуниец. — Просто наш варвар любит крупные блестящие предметы».

— «Жемчужина Песков» никогда не задерживалась надолго у одного владельца, — продолжал он. — Фульк не был исключением. У него ее украли…

Ему пришлось прервать свое повествование, потому что Конан рассмеялся. Северянин скалил крупные белые зубы, фыркал, колотил кулаками об землю и даже пустил слезу. В этот миг он был похож на мальчишку.

— Продолжай, — велел он, успокоившись наконец. — Я люблю хорошие истории.

«Замечательно», — сказал себе лорд Риго, а вслух произнес:

— Ну что ж, слушай, рассказ будет долгим. Первым хозяином жемчужины на земле был дэв Зулаксар. Он похитил ее в прозрачном мире, где родятся стихии, где от звезды до звезды подать рукой. Зулаксар хотел подарить жемчужину пэри по имени Ллори, но та отвергла драгоценность.

— Мне нет дела до тебя, дэв, — сказала она. — Мое сердце с другим. Его крылья сотканы из света, его очи ярче звезд. Для меня каждое утро он зажигает зарю, для меня каждую ночь он заставляет луну танцевать. А ты даришь мне жемчуг, и только.

Отвернулась гордая Алори, а Зулаксар впал в ярость. Ом повалился наземь, его черные кожистые крылья взмахивали так сильно, что на море Вилайет разыгрался шторм. Жемчужину он метнул от себя прочь, и она улетела на много и много парасангов. В злобе своей много бед натворил бы дэв, если бы высшие силы не лишили его могущества в наказание за воровство. Говорят, он и по сию пору бродит в безлюдных краях, ищет жемчужину, надеясь вернуть ее в прозрачный мир, чтобы заслужить прощение.

Жемчужина закатилась далеко, на дно ущелья Баарваль, что в Рабирийских горах. Будь она обычной, вроде тех, что добывают ныряльщики, конечно, побилась бы, поцарапалась, потускнела. Но с этой жемчужиной ничего подобного не произошло.

Спустя сотню-другую лет обнаружил ее один мимохожий бродяга. Может, он раньше слышал о ней или читал в ученой книге — об этом не узнаешь наверняка. Верно только, что именно он дал ей имя — «Жемчужина Песков». Бродяга продал сокровище и сказочно обогатился. Его потомки только и делали, что мотали деньги и все еще живут знатно и ни в чем себе не отказывают.

Аквилонский граф купил жемчужину и держал ее в шамарском замке, пока она не исчезла, чтобы появиться у менялы из Велитриума. На нее любовались в Луксуре и Галпаране, в Эруке и Нумалии. Император Кхитая посвящал ей стихи, асгардский ярл ею заплатил виру за убитого ванахеймского царевича…

Раабат Нипур, вендийский маг, заполучил жемчужину с определенной целью. Деньги ему были не нужны — он умел делать золото из мусора. Нет, он рассчитывал с ее помощью достичь совсем иного могущества — поработить Зулаксара. Нипур знал — если вынудить отверженного дэва дать клятву, он сдержит ее. Вернув жемчуг и восстановив свою силу, Зулаксар стал бы служить магу до конца его дней… Случилось так, что Раабат Нипур нашел Зулаксара и заключил с ним договор, Но когда пришло время магу платить, пустым оказался его тайник — там уже побывал Фульк по прозвищу Кошачий Глаз.

Рассерженный Зулаксар уничтожил вендийского мага — тому не помогли ни огненные шары, ни громовая стрела. Его обнаружили вмерзшим в огромный куб льда на задах постоялого двора в Бельверусе. Если учесть, что стояло в ту пору жаркое лето…

— Постой! — Конан перебил рассказчика. — Выходит, что какие-то остатки былой мощи дэв все-таки сохранил?

— Получается, что так. — Риго пожал плечами. — Вряд ли это имеет значение. Почти полвека о Зулаксаре никто ничего не слышал. Возможно, что с досады он провалился в самую толщу земли и сгинул там навсегда.

Фульк Кошачий Глаз обожал хвастаться. Обокрасть чародея — что может быть почетнее для вора, который полагается только на ловкость рук и быстроту ног? Скоро каждая тарантийская шлюха знала о трофее Фулька.

Была среди них одна, именем Базилла, совсем молоденькая. Как все начинающие шлюхи, она считала, что прекратит торговлю собой, как только ей повезет. Но ей не везло. В бордель, где та подвизалась, не захаживали титулованные особы, да и богачей там не бывало — одна только солдатня. Каждой шлюхе нужен мужчина, который пропивал бы заработанные ею деньги. Завелся такой и у Базиллы. Звали его Арно. Он пытался разбогатеть странным способом — предаваясь грезам, словно надеялся силой своего отчаяния превратить мечту в нечто осязаемое. От этих грез Арно стал нервным, злым и все время опасливо озирался.

А Фульк Кошачий Глаз, конечно, рассказал Базилле о жемчужине. Он был уже немолод, ему льстило даже купленное женское внимание, этим Базилла и воспользовалась. Какое-то время она старательно ублажала старого мошенника, причем — бесплатно. Фульк принял это за любовь и размяк.

— Он разболтал девке, где хранил похищенное, — догадался северянин.

— Именно так и случилось. Жемчужина и другие сокровища лежали в старом гробу, под землей, на кладбище для нищих.

В один прекрасный вечер Базилла опоила Фулька сонным зельем, подмешанным в вино. Наверное, вор с самого детства не спал так безмятежно и крепко, как в ту ночь…

Вызвав запиской из кабака своего дружка, Базилла направилась с ним на кладбище, которое находилось за чертой города. Ночь была самая подходящая для такого дела — черная, ветреная. То и дело принимался хлестать ливень. Среди могил метались тени, потревоженные мерцающим светом фонаря, — в нем теплилась маленькая свечка, годная только светить себе под ноги на крутой лестнице.

— Проклятье! — бранился Арно. — Давай уйдем скорее отсюда!

— Ты можешь уходить, слабак, — отвечала ему Базилла, — тогда я одна все сделаю.

— Где эта могила?

— Третья от северной стены во втором ряду.

— Знать бы, где северная стена… — То ли от холода, а вернее — от страха, зубы Арно клацали все громче и громче. Но Базилла не боялась ничего. Скоро нужная могила нашлась. Орудуя заступом, постоянно слетающим с черенка, Арно разрывал ее. Базилла поставила фонарь на грубый валун, лежавший в головах фальшивого покойника, и внезапно рассмеялась.

— Ты что? — спросил Арно.

— Смотри, что здесь написано, — и она указала пальцем на камень.

— «Базилла и Арно», — прочел Арно. — Это что, шутка?

Базилла продолжала смеяться.

Когда крышка гроба отскочила в сторону, она смолкла. Жемчужина была там и влажно поблескивала в свете фонаря. Арно завернул ее в свой плащ.

— Я хочу поглядеть на нее, — сказала Базилла.

— Успеешь, — ответил Арно. — Нужно уходить отсюда. Погляди, в гробу много всякого добра… Возьмем?

Действительно, гроб без покойника содержал в своем нутре срезанные кошельки, золотые украшения, драгоценные камни, в оправах и без. Арно позабыл, что только мгновение назад уговаривал свою подругу поскорее покинуть кладбище. Он прыгнул в раскрытый гроб, утонув почти по колено в сокровищах.

Может быть, Фульк Кошачий глаз копил на черный день; может, собирался уйти на покой и пожить безбедно, а всего вернее — он, как сорока, прятал похищенное в тайнике и почти сразу забывал о нем. Для подобных людей прелесть воровства заключается в процессе, а не в результате. Так или иначе, в гробу лежало целое состояние, не считая жемчужины.

Базилла молча смотрела, как ее дружок копается в золотом прахе. Жемчужина, завернутая в плащ, теперь лежала у нее ног.

На глаза ей попался заступ и мелькнула мысль: «А не стукнуть ли этим заступом по макушке непутевого приятеля? Все равно толку от него немного…»

Но едва она так подумала, в темноте со стороны восточных ворот послышался приближающийся шум. Развеселая компания ночных гуляк решила пощекотать себе нервы. Они несли факелы, кувшины с вином, а кто-то из них бряцал на мандолине. Это были безобидные студенты из числа богатых (бедные, как известно, по ночам уныло зубрят скучные дисциплины).

— Кому известно? — качнул головою синеглазый варвар. — Лично я знавал несколько студентов. Ничего они не зубрили, только пьянствовали и были не дураки подраться.

— Это были как раз такие студенты, — не моргнув глазом, продолжил Риго.

«Что я вижу? — вскричал их предводитель, красивый, статный юноша. — Странные дела вершатся под покровом ночи!»

Гуляки, свистя и улюлюкая, образовали вокруг могилы хоровод и принялись плясать. Базилла также оказалась вовлечена в танец. Арно, обезумев от страха, пытался выкарабкаться из разрытой могилы. Земля осыпалась, и он снова и снова падал вниз, в груду бесценных побрякушек. Студенты потешались над ним, а их вожак хохотал громче всех.

Тогда Арно взбесился. Он вылетел из могилы, словно пробка из бутылки, схватил заступ и ударил красавца-повесу по голове. Бедняга умер на месте. От неожиданности все оцепенели, и среди тишины и неподвижности Арно схватил сверток с жемчужиной и бросился бежать.

Его никто не преследовал, потому что друзья убитого, как только прошел шок, сгрудились над остывающим телом. Базилла не могла поверить увиденному. Все ее планы пошли прахом. Она тоже попыталась бежать, но собутыльники несчастного вовремя остановили горе-воровку. Ее связали и передали в руки властей.

На допросе Базилла рассказала чистую правду, но ей не поверили. Некому было подтвердить ее слова. Во-первых, потому, что Фульк Кошачий Глаз исчез из города. Во-вторых, потому что Арно сделал то же самое. А убитый оказался как раз таким юношей, о котором Базилла мечтала, — племянником герцога и единственным наследником богатейшей семьи в городе. Августейший дядя не удовлетворился ходом следствия, и чтобы угодить ему, судейские чиновники изобрели целую шайку заговорщиков, убийство бедного парня представили политической акцией, а сокровища, найденные в гробу, описали в качестве улик.

Что тогда началось! Ведь Кошачий Глаз похищал ценности во всех уголках мира! Таким образом, шайка заговорщиков превратилась в могущественное тайное общество, простирающее свое влияние на всю ойкумену.

За Базиллу взялись всерьез. Она скончалась от пыток, находясь уже в состоянии помешательства, и все время твердила про черную жемчужину.

Последнюю неделю ее жизни судейские даже не обращали внимания на то, что шептали искусанные губы преступницы. А вот палач, человек с большим житейским опытом, ловил каждое слово. Истязание превратилось в увлекательную игру для двоих. Базилла, утратив рассудок, встречала боль, как наслаждение. А палач следил, чтобы оно не приедалось, и слушал, слушал… В какой-то момент он позволил телу, насаженному на острую пирамиду, испустить дух. Вечером этого же дня палач вышел в отставку. Ему требовалось много свободного времени для собственного расследования.

Задача бывшего палача осложнялась еще и тем, что никто из завсегдатаев дешевых притонов не мог толком описать сбежавшего убийцу. До того незначительной личностью был этот Арно… Но палач сумел составить для себя портрет души беглеца. Как собака, взявшая след, он ездил из страны в страну, оставляя крупные города без внимания. Спасающиеся трусы инстинктивно избегают больших городов, стремясь обнаружить глухое и заброшенное место, дыру, щель, в которую можно забиться.

— И очень глупо, — вставил Конан. — В большом, шумном городе легче затеряться, в то время как в глуши чужак заметнее прыща на носу. Продолжай.

— Палач ездил по местам убогим и унылым — его интересовали полувымершие поселки, заглохшие лесные деревушки и маленькие городки, состоящие из трех улиц, по которым сквозняки гоняют взад-вперед колючие шары перекати-поля. Объявляясь в подобном городке, он находил нестарую женщину с неустроенной судьбой, похожую на Базиллу, похищал ее и долгое время беседовал с нею в лесной чаще… Что нужно хорошему палачу для работы? Моток веревки, огниво, дерево с удобным горизонтальным суком…

— Мразь, — констатировал варвар.

— Не могу не согласиться. — Риго устал, у него начал садиться голос. — Однако он редко ошибался. А беглец все не мог остановиться. Арно чувствовал погоню и спасался. В конце концов он так измучился, что признался себе: лучше уж было один раз умереть, чем всю оставшуюся жизнь качаться в седле и вздрагивать от каждого шороха. Увы — Арно боялся не смерти, а самого страха, и убегал, повинуясь ему, как корабль повинуется течению. При нем находилось бесценное сокровище, которое нельзя было продать, и Арно научился есть один раз в четыре дня. Однажды он зарезал подгулявшего каменщика и оказался таким образом владельцем трех серебряных монет, мастерка, отвеса и рекомендательного письма, адресованного подрядчику Мирзо-Рашиду. Каменщик направлялся на заработки в Шахризабс.

То, что ныне — живописное собрание руин, полвека назад являлось ожившей сказкой, дерзкой мечтой. Миражом вырастал Шахризабс из песков, и верхушки его лазурных башен плыли в стеклистом мареве… Шахризабс журчал фонтанами, шелестел садами, галдел пестрой толпой на площади или страстно вздыхал под трели красногрудых кхитайских соловьев.

Построить красивый город в неудобном для того месте — тяжело; но еще тяжелее заставить такой город стоять. Ранним утром на улицы Шахризабса выходили каменщики, штукатуры, маляры и мастера по изготовлению цветных изразцов. Город восстанавливал то, что солнце и воздух, переполненный колючим песком, съели за прошедший день:

Каменщик из Арно вышел неважный, но зато теперь он мог отвлечься к не думать больше о своем страхе. Как оказалось — напрасно.

Палач вошел в город на закате, а к утру ему уже было известно, что Арно занят реставрацией колоннады летнего дворца. Дворец этот был построен Убилай-ханом в память о любимой его жене Ферузе. Некогда она танцевала для супруга танец-навруз… В нем тридцать четыре основных фигуры. Поэтому портик фасада поддерживают тридцать четыре колонны, и на каждой из колонн Феруза повторяет движения танца. В то утро Арно возился с колонной, на которой изображалась фигура «Тюльпан раскрывается». Она сильно растрескалась, а со стороны, ближней к фасаду, из нее вынимался целый кусок.

Арно приготовил раствор, скрепляющий камень, и готовился уже замазать им все трещины, как внезапно страх уколол его в печень. В этот самый момент палач вышел на площадь Чиланзар и двигался по улице Гунча, направляясь к летнему дворцу. Арно еще не видел его, но уже чувствовал приближение своей судьбы.

Прислонившись на несколько мгновений лбом к прохладной колонне, Арно вдруг, по наитию, извлек из нее выпадающий кусок. Вынул жемчужину из рабочего мешка, обернул тряпицей, вложил в образовавшееся углубление и быстро замазал его раствором.

Потом он сел на мраморную ступень и стал ждать.

— Вот я и нашел тебя, — сказал палач, присаживаясь рядом. — Знаешь, это оказалось непросто. Но ты свалял дурака. Убитого каменщика нужно было сбросить в карьер или утопить в болоте. По его рукам я догадался, что он был мастеровым. Дорога, у которой ты бросил беднягу, вела в Туран. Вот я и смекнул, что ты вместо него едешь на заработки в Шахризабс. Что, много платят?

— Что тебе нужно? — спросил Арно.

— Чтобы ты понес наказание за убийство, — бросил палач.

— Тебя наняли?

— Нет, но я всю жизнь работал на правосудие. Палач достал из торбы кусок лепешки и кисть винограда и начал есть, неторопливо, с удовольствием.

— А может быть… — подал голос Арно.

— Нет, — покачал головой палач.

Не отрывая глаз от его жующего рта, Арно очень осторожно и медленно протянул руку к поясу — за ним находился остро отточенный нож с кривым лезвием. Наконец его пальцы сомкнулись на рукоятке. Арно поднял глаза чуть повыше и встретился со взглядом палача. Тогда он вскочил, замахнулся, но палач опередил его. Клинок метательного ножа блеснул, как молния, и Арно, подобрав ноги, уткнулся лицом в мраморный парапет…

— Именно так и бывает, — кивнул Конан. — Когда двое тянутся за оружием, побеждает тот, кто выхватывает нож последним. Все дело в скорости. Главное — понять, с какой скоростью действует противник, и тогда ты всегда сумеешь его опередить.

— Я хочу пить, — сказал бритуниец.

— Здесь есть вода, — северянин неспешно поднялся. — Я принесу. Только не забудь, на чем остановился, — прибавил он устрашающим тоном.

Напившись из свернутого в рожок мясистого листа, лорд-без-земли вытер подбородок и продолжил:

— Палач доел лепешку, бросил ощипанную виноградную кисть рядом с телом и осмотрелся. Заметив выемку в колонне, замазанную свежим раствором, палач взял мастерок убитого и… аккуратно подравнял работу скверного каменщика. Запомнив как можно точнее позу танцующей Фе-рузы па этой колонне, палач вернулся на постоялый двор, оседлал свою шершавую коротконогую лошадку и уехал прочь.

Прожил он после этого еще очень долго. У него был небольшой домик в Кордаве, жил он тихо и уединенно. Никто из соседей даже не подозревал о том, кем был этот сухонький старичок. И вот однажды мы встретились. Дела мои в ту пору были очень плохи, но об этом рассказывать неинтересно. Старичок заговорил со мной на моем родном языке, от которого я начал уже отвыкать.

— Я скоро умру, — сказал он, — но у меня есть тайна, с которой не стоит ложиться в могилу. Я оставлю ее тебе — возможно, она пропадет вместе с тобой, а может быть — поставит тебя на ноги.

Он и поведал мне эту историю, а на прощание подарил клочок бумаги. На нем, как ты уже догадался, была изображена танцующая Феруза. Рисунок указал бы мне нужную колонну. Ты его потерял, но это не беда — я могу вспомнить, как выглядела поза танцующей женщины. Что скажешь? Теперь ты согласен?

Конан ухмыльнулся.

— Зачем мне помогать тебе? Я и один сумею достать жемчужину.

— Но ведь ты даже приблизительно не знаешь, в какой из колонн нужно ее искать!

— Зачем мне? Я разобью все колонны по очереди. Сколько их там? Тридцать четыре?

Лорд Риго покачнулся и побледнел. Варвар снова ухмыльнулся, дружески хлопнул его по плечу и произнес:

— Ладно, не бойся. Я пошутил. Возьму тебя с собой. Выручку пополам. Я все-таки не Керим. К тому же, ты хороший рассказчик, а я люблю истории.

* * *

— Срок истек, — проговорил Нуурлак. — Ты знаешь, что теперь будет?

Он обращался к молодой женщине, которая стояла на коленях перед его креслом. От страха она не могла вымолвить ни слова.

— В вашем селении был неурожай, я знаю, — продолжал Нуурлак, — но может ли это служить оправданием? В селении Джам тоже ничего не взошло. Однако муж заложницы нашел деньги и принес мне. Где же твой муж, женщина? У него оставались баран и полмешка муки…

Аль-Зафар, стоявший у окна, покачал головой.

Как можно быть таким мелочным? Лелеять планы но захвату власти во всей стране — и помнить, сколько осталось муки у каждого декхани-на!

— Господин, я знаю, что он повел барана на базар, — дрожащим голосом сказала женщина. — Скоро он вернется и принесет деньги!

— Он ушел три дня назад. Скорее всего, он сбежал. Все, кто ковыряются в земле, — трусы, — Нуурлак приподнял верхнюю губу и показал клык. — Сейчас ты умрешь. Если в течение дня твой муж принесет выкуп, он получит твое тело.

Женщина в ужасе упала ниц. Двое нукеров, одетых в черное, выволокли ее из залы.

Нуурлак поднялся и встал рядом с аль-Зафаром.

— Понять не могу, зачем ты портишь хорошие вещи? — произнес аль-Зафар. — Ее можно было продать…

Нуурлак поднял руку, жестом приказывая ему замолчать. Он смотрел в окно на двор, где заложницу раздели и привязали за ноги к перекладине, лежавшей на двух столбах. Рядом, на мангале, дымил котел с маслом.

В тело жертвы ввели страшное орудие казни — медную воронку с широким горлышком. Несчастная вскрикнула, но когда один из нукеров принялся лить масло в воронку, она только хрипела и содрогалась.

— Третья за одну луну, — сказал аль-Зафар.

— Последует и четвертая, и пятая, если не будут платить, — отвечал Нуурлак, возвращаясь в свое кресло. — Ты спрашиваешь, почему я не продаю их? Когда продаешь человека, даешь ему шанс. Он может сбежать или выслужиться и получить свободу. Рабу не нужно думать о еде — его кормит хозяину. Если я начну продавать заложниц, они, чего доброго, сами начнут приводить своих женщин. — И он рассмеялся.

Глядя на его желтые клыки, аль-Зафар спросил:

— Ты не думаешь, что декхаие когда-нибудь взбунтуются против нас?

— Неужели начальник моего войска обеспокоен такими пустяками? — Нуурлак ощерился еще сильнее.

— Моих нукеров боится даже регулярная армия, — сказал аль-Зафар. — Декхан мы перебьем в два счета, но кто тогда будет нас кормить?

— Пустой разговор. Они не взбунтуются. Ты видел когда-нибудь баранов, бунтующих против волков? И потом, по закону — я их хозяин. Султан не посмеет отметить своего фирмана, потому что в этом случае многие хакимы и князья перестанут его поддерживать. Знаешь, что сказал султан, когда к нему пришли с доносом на меня? Он сказал: «Убейте его сами — выберите себе другого хозяина. Или пригласите соседского князя, пусть он убьет его. Тогда мы закроем на это глаза».

Да, это забавно, — усмехнулся аль-Зафар.

— Новая заложница, — объявил, входя, десятник нукеров. — Селенье Джиэак, дочь декханина Дадабая.

В комнату втолкнули девушку со связанными руками. Ей было лет девятнадцать, и черты ее хорошенького лица еще не огрубели от солнца и ветра.

— Как мило, — обратился к ней Нуурлак. — Я слышал, у Дадабая водились деньги.

— Мы недавно купили риса и хлеба, — дрожа, отвечала пленница, — и почти все съели…

— Дзе-дзе… Нехорошо так много есть, — сказал Нуурлак. — Ничего, пусть твой жених поможет Дадабаю собрать выкуп. Это и будет его калым.

— Но у меня нет жениха, господин, — всхлипнула девушка.

— Как тебя зовут?

— Зулия, господин.

— За семь дней твой отец что-нибудь придумает. А теперь, извини, я должен позаботиться о том, чтобы ты не убежала. Дворец ненадежен, ни одной целой двери, ни одной решетки на окнах. А стражники иногда засыпают… — Нуурлак хлопнул в ладоши.

Нукеры, выскочившие как из-под земли, повалили Зулию на пол. С нее сорвали чувяки, ноги крепко стянули петлей у щиколоток. Один из воинов принялся наносить сильные удары но пяткам девушки черной полированной палкой. Другой крепко держал ее за ноги.

От каждого удара несчастная подпрыгивала, но вырваться не могла. По ее лицу катились слезы.

— Бей сильнее, она должна кричать, — велел Нуурлак, но в продолжение истязания Зулия только несколько раз застонала.

— Довольно, — сказал Нуурлак, когда зрелище ему наскучило. — Вот теперь, Зулия, ты не убежишь. Это прекрасный вид наказания, он не оставляет следов, но человек после него два дня не может встать на ноги. А через два дня тыполучишь еще.

Действительно, чтобы удалить девушку из залы, нукерам пришлось унести ее.

— Она оказалась крепче, чем ты думал, — хмыкнул аль-Зафар.

— Наказывать таких гораздо приятнее, — заметил Нуурлак. — Но ты обратил внимание, как быстро ложь входит в привычку у подлого люда? «Мы почти все съели…» — передразнил он пленницу. — Ловкачи. Они сами вынуждают меня быть жестоким. Им нравится, когда их сгибают в бараний рог. Ладно, поговорим теперь о серьезном деле.

— Поговорим, — кивнул аль-Зафар. — Завтра в полдень большой караван из Султанапура окажется в пределах досягаемости нашего марш-броска. Я пошлю дюжину воинов — этого хватит.

— Что везут?

— Ткани, янтарь с севера, оливковое масло, серебряную посуду и побрякушки. Около пяти тысяч серебром, есть и золото у купцов. Банковские расписки на предъявителя. Богатый груз. Охраны — тридцать человек.

Нуурлак, довольный, потянулся.

— Люблю, когда ты так говоришь, — произнес он.

«Ах ты, шакал бешеный, — подумал аль-Зафар. — Думаешь, это все достанется тебе?»

Улыбнувшись своим мыслям, он поклонился и вышел.

* * *

— Их всех убили быстро. Ты не успел бы сосчитать до десяти.

Скакун варвара, всхрапывая, переступал осторожно, чтобы не задеть копытами мертвые тела.

— Случилось это недавно, совсем недавно. Меньше, чем полдня назад. Смотри, — Конан указал пальцем в ослепительное жаркое небо. В нем кружились три черные птицы, похожие на бумажных кхитайских змеев.

— Не понимаю, — буркнул Риго.

— Иначе падальщиков было бы куда больше. А трупы раздуло бы на солнце, как подушки.

Конан замолчал. Он заставил своего коня объехать кругом место побоища. Лорд-без-земли остался на месте. Его верблюд равнодушно двигал челюстью.

— Караваи увели в сторону Шахризабса, — уверенно молвил варвар. — Следы еще не замело ветром. Нападавших было двенадцать, и они не потеряли ни одного человека. Им удалось окружить торговцев и остаться незамеченными. Подобравшись поближе, они забросали караван стрелами, а оставшихся охранников изрубили саблями. Это очень хорошо обученные трусы. Не похоже на обыкновенных разбойников.

— Наверное, шалят декхане из окрестностей Шахризабса, — предположил Риго.

— Чем ты слушаешь? — удивился Конан. — Я сказал: хорошо обученные. Это чьи-то воины.

— Но чьи?

— Скоро узнаем.

Конан низко свесился с седла и зачерпнул рукою целую пригоршню песка, после чего, выпрямившись, постепенно разжал пальцы. Песок струйкой побежал вниз, горячий ветер подхватил его и разнес в воздухе.

— Что ты делаешь? — осведомился Риго.

— Каждый погибший от разбойников заслуживает похорон. Хотя бы условных. На настоящие у нас нет времени. Едем.

И его конь поскакал прочь. Верблюд затрусил следом.

На правах компаньона Риго выпросил назад свою одежду и оружие. В оазисе, где бритуниец рассказал варвару о жемчужине, они дождались вечера, набрали свежей воды в большой бурдюк, оседлали своих верховых животных и тронулись в путь. Стоял «чилля» — самое жаркое время года, когда к полудню песок раскаляется так, что кажется мокрым.

Первый совместный переход они совершили ночью, и едва рассвело, были уже возле другого оазиса. Он был чуть больше первого, и вода в большом, круглом колодце оказалась холоднее и другого вкуса. Путники проспали под деревьями до сумерек, обновили запас воды, подкрепились вялеными фруктами и горячей капой. Потом они снова ехали всю ночь, но к рассвету не успели найти укрытия. До следующего колодца компаньоны добрались, когда солнце входило в зенит.

— Тяжело? — спросил Конан.

— Я мог бы вынести и более сильную жару, но глаза… — признался Риго.

— Может быть, за свою долю выручки ты сможешь купить себе новое зрение? — Варвар произнес это так задумчиво и спокойно, что бритуниец не понял, издевается ли над ним попутчик, или говорит серьезно.

— Этот оазис — последний на пути до селенья Джизак. Поэтому мы проведем здесь сегодняшний и завтрашний дни. А потом придется ехать ночь и еще день, не останавливаясь надолго. Лучше отдохнуть заранее. Зато от Джизака до Шахризабса скакать всего ничего.

— Я понял, — кивнул Риго. Глаза у него слезились.

Конан посмотрел на него мрачно, сплюнул и ушел к роднику. Вернувшись, он протянул бритунийцу несколько круглых зеленых листьев и велел:

— Пожуй и приложи к векам. Должно помочь.

— У вас в горах растет такая трава? — спросил Риго.

— Она везде растет.

У листьев оказался кисловатый, вяжущий вкус. Рот после них горел, и все время хотелось пить. Но боль в глазах они успокоили. Риго уснул, положив голову на седельную подушку.

Разбудил его толчок в бок.

— Ты храпишь, — пояснил Конан.

Бритуниец хотел было рассердиться, но передумал. Стояла ночь. В сырой траве у родника горланили жабы.

— Нам немного не повезло, — сказал Конан. — Несколько дней назад сюда приходили антилопы. Если бы мы успели, у нас было бы свежее мясо.

— Как бы ты добыл антилопу? У нас ни лука, ни копья…

— Когда я вижу мясо… я могу догнать его и повалить. — Варвар причмокнул, и вздох его был похож на рычание.

— Проклятье! — буркнул он. — Отвлеки меня. Расскажи что-нибудь.

В этот миг Риго увидел в ветвях нечто такое, от чего волосы зашевелились у него на затылке.

— Это будет очень короткая история, — произнес бритуниец, — и начну я ее так. Почему антилопы, пришедшие сюда, удалились, не съев всей травы в этом оазисе? Их кто-то спугнул. Но кто? Может быть, та тварь, что следит за нами, сидя на акации?

— Как она выглядит и что делает? — спросил варвар, не поворачивая головы.

— Ростом с тебя и похожа на тебя, — сказал Риго. — Такая же косматая. У нее огромные желтые глаза, клыкастая пасть и когти на лапах. Что она делает? Она прыгает на нас!

Вытянутое тело в полете заслонило луну. Огромная тень пронеслась над поляной.

Риго, не вставая, откатился в сторону, а Конан перекувыркнулся вперед и тут же развернулся.

Несмотря на огромный рост и немалую силу, неведомый хищник приземлился почти без шума. Он действительно был похож на человека, а его морда — на человеческое лицо, изуродованное страшной болезнью. Вблизи Риго разглядел, что все тело существа покрыто бурой, лохматой шерстью, а морда, лишенная волос, — ярко-красного цвета.

Чудовище стояло на задних лапах и размахивало передними. Конан стал похож на льва перед прыжком. Варвар и хищник глядели друг другу в глаза. Потом тварь оскалилась и заворчала, словно в груди у нее гулко и быстро застучал барабан. Конан ответил ей оглушительным рыком.

Зверь вдруг присел и взвился в воздух, выбросив далеко вперед задние лапы. Удар пришелся варвару в плечо и отбросил его. Но падая, Конан успел перегруппироваться и в следующее мгновение сам бросился на чудовище. Правой рукой он ухватил зверя за горло под нижней челюстью, а левой, сжатой в кулак, принялся молотить его по лбу.

Риго, выхватив саблю, бросился на помощь товарищу. Он рассчитывал поразить чудовище сзади, однако оно почувствовало его намерение и подпрыгнуло, лягнув задними лапами, одна из которых угодила бритунцу в живот. Риго охнул, выронил оружие и скрючился.

Тем временем варвар и ночной хищник оба повалились наземь и сплелись, перекатываясь с места на место и рыча. В какой-то момент бритуниец был уверен, что Конан побежден, но варвару удалось избавиться от цепких лап твари и отскочить. Чудовище, словно исполняя зловещий воинский танец, закружило вокруг него — оно примерялось к следующему броску. Но теперь оно было напугано неожиданным сопротивлением и стояло уже не на двух, а на четырех лапах, выгнув спину и прижав уши к черепу.

Наконец оно скакнуло, на этот раз — низко над землей, пытаясь ухватить противника за ноги, по Конан просто перепрыгнул через него. Зверь бросился опять. Тогда варвар ухватил его за загривок, вторую руку упер ему в подбородок и резким движением выкрутил шею чудовища. Раздался громкий хруст, хищник упал и больше не шевелился.

— Плохо, что оно заметило нас раньше, чем мы его, — сказал Конан, переводя дыхание.

— Кто это? — спросил Риго в недоумении.

— Не знаю. Сейчас посмотрим, съедобно ли его мясо. Нужно развести огонь.

Мясо оказалось горьким и отвратительно пахло, но Риго утешал себя тем, что это они пытаются съесть чудовище, а не наоборот.

— Почему ты даже не потянулся к своему мечу? — спросил он у варвара, когда костер начал затухать, а небо на востоке, напротив, разгорелось.

— Чтобы одолеть такого зверя, нужно думать как он. С мечом в руках я могу думать только как человек, — отвечал Конан.

Целый день дотемна они проспали, а поздно вечером отправились дальше. По пути им попались следы большого каравана. А спустя еще полдня компаньоны обнаружили место его гибели.

— Я не великий трус, — сказал Риго, — но и не великий храбрец. Нужно хорошенько осмотреться, прежде чем начинать поиски жемчужины.

Конан молча согласился с этим.

До Джизака они добрались еще засветло. Селенье ютилось на берегу реки Куксу, заросшей камышом и диким рисом. Под копытами уже не шуршал песок, а звенела растрескавшаяся глина. Из глины и камыша были дома — приземистые постройки грязно-желтого цвета. Окна домов выходили в крошечные дворики, окруженные покосившимися плетеными заборчиками. В некоторых двориках росли чахлые фруктовые деревья

— было видно, что за ними трогательно ухаживают, но вид они имели жалкий. В то время как выше по склону были разбиты пышные сады, а чуть поодаль на берегу, зеленеющем травой, паслись бараны.

— А вот и мясо, — хмыкнул Конан. — Держись, бритуниец. Всего за несколько монет мы славно поужинаем. А может, и вообще бесплатно. Туранцы из простых — очень гостеприимны.

— Непохоже, — отозвался Риго, оглядываясь.

— По-моему, они все разбежались по своим домишкам и ждут, когда мы уйдем.

— Эй! — закричал варвар. — Нам нужен приют и ужин. Мы заплатим!

Эхо от его зычного голоса, казалось, потонуло в тоске и безнадежности этого места. Только слышно было, как сквозняк хлопает калиткой о плетень.

— Даже собаки не лают, — пробормотал Конан. — Попробуй, крикни ты. Может, они меня боятся.

Риго пожал плечами, набрал побольше воздуха в грудь и провозгласил на турапском наречии:

— Вам нечего бояться, мир вашим домам! Мы

— путники издалека, пришли поклониться руинам Шахризабса. Отдохнув, мы уйдем.

— Уходите сейчас, — послышался тусклый голос. Из-за дома показался пожилой мужчина в застиранной рубахе без ворота и очень худых штанах. Сам он был коричневый и ссохшийся, голова его тряслась, словно от тика, а по лицу медленно текли слезы.

— Уходите сейчас, если вы мирные путники,

— повторил он. — Вам не нужно ходить к стенам Шахризабса. Вы не вернетесь оттуда живыми.

— Ты один живешь тут? — спросил варвар.

— Нет, господин. В поселке тридцать семей.

— Неужели ни одна из них не пустит нас на постой хотя бы до завтра? — Риго заставил своего верблюда присесть на передние ноги и спешился.

— Мы хорошо заплатим, отец. Нам и нужны-то сущие пустяки — камышовый тюфяк, баранина на ужин, сена для лошади и немного колючки верблюду…

Пожилой мужчина подошел ближе. Ноги его подгибались, словно у изнуренного тяжелой болезнью.

— Мы голодаем, — сказал он тихо. — Ни у кого в Джизаке не найдется того, что вам нужно.

Риго не поверил своим ушам.

— Отец! — воскликнул он. — Как ты можешь говорить неправду? Разве не бараны щиплют траву у реки?

— Это бараны Нуурлак-бека, и трава — Нуурлак-бека, и река Нуурлак-бека. Даже воздух, которым мы дышим, принадлежит ему, — отвечал декханин. — Уезжайте.

— Воздух? — переспросил Конан, усмехаясь. — А мой конь только что пустил ветры!

— Кто такой Нуурлак-бек? Это его люди перехватили сегодня караван? Отвечай, отец! — Риго потряс пожилого за плечо. Однако Конан остановил бритунийца.

— Брось его, — сказал он. — Толку мы не добьемся.

Ругаясь, лорд-без-земли еповь уселся на верблюда. Компаньоны отъехали чуть дальше, вверх по реке.

— Переночуем здесь, — варвар спешился, ослабил подпругу коня и снял с его спины седельную сумку.

— Пятьдесят лет! — бормотал Риго. — Пятьдесят лет развалины оставались развалинами, и вот какой-то разбойник Нуурлак-бек устраивает там гнездо.

— Это необычный разбойник, — напомнил ему Конан.

— Извини, я забыл! — Риго улыбнулся язвительно. — Дальше-то что делать?

— Собирать дрова для костра, — невозмутимо произнес варвар и удалился в неизвестном направлении. Риго только руками развел.

В полном одиночестве он принес сухих коряг, и скоро костер занялся. Набрав из реки зеленоватой воды, бритунец сварил в котелке капу и морщась стал прихлебывать горячий кипяток. Конан отсутствовал еще некоторое время, а когда он появился, то Риго даже присвистнул от удивления: варвар приволок целую баранью тушу.

— Мясо, — сказал он, принимаясь разделывать ее. — Хорошо!

— Думаешь, у нас не будет неприятностей?

— Пусть Нуурлак придет и потребует денег за своего барана, — произнес Конан, широко улыбаясь. — А еще за потраву луга и за воду из речки. И за воздух, испорченный моей лошадью!

Риго не выдержал и рассмеялся.

Насытившись, бритунец долго наблюдал, как Конан обгладывает баранью ногу, зажаренную на угольях. В его манерах вовсе не было нарочитой грубости и неряшливости, с которой варвары ассоциируются у цивилизованных людей. Чавкал и сопел он, как всякий другой, срыгивал в меру, а запачканные жиром руки вытирал вовсе не об одежду, а о волосы, чтобы те аккуратнее лежали и не падали на глаза. Сокрушая челюстями сухожилия, Конан производил впечатление здорового молодого животного, а животные едят красиво.

— Сюда идут, — сказал он, бросив обглоданную кость в огонь. — Семеро. У них два факела.

Риго собрался вынуть саблю из ножен, но варвар отрицательно покачал головой. Он сидел, скрестив ноги и выпрямив спину, сполохи огня озаряли его лицо и заставляли глаза вспыхивать ледяным светом.

Подошедшие к костру оказались декханами, такими же, как и мужчина, встреченный в поселке.

— Мир вам, — приветствовал их Риго. — Проходите к огню, располагайтесь.

Но пришельцы остались стоять. Они хмуро смотрели на остатки трапезы и молчали. Молчание это было тягостным. Наконец один из них, сутулый, с длинным смуглым лицом, обрамленным совершенно седой бородой, произнес:

— Дадабай просил вас уйти. Это была просьба всех нас. Теперь будет несчастье.

— Мы не боимся, — ответил Конан, не глядя на говорившего.

Тот сверкнул глазами и сказал гневно:

— Еще бы, конечно, вы не боитесь, пришлые люди с оружием. Чего вам бояться? Вы уйдете. Разве Нуурлак-бек станет разыскивать вас, чтобы наказать за ваше нахальство? Зачем ему? Мы всегда у него под рукой. Он накажет нас.

Риго рассердился в ответ.

— Мы сразу объявили, что заплатим. Возьмите, уважаемый, деньги за барана и отдайте их вашему грозному Нуурлаку. Недавно он перехватил большую добычу, вряд ли его опечалит потеря одного тощего ягненка.

Седобородый покачал головой.

— Вы не знаете Нуурлак-бека.

— Не знаем, — подтвердил Конан.

— Но не прочь узнать о нем побольше, — добавил лорд-без-земли.

— Я расскажу, — мрачно изрек седобородый.

— Может, тогда вы поймете, что наделали. Остальные шестеро стояли за его спиной. Костер неравномерно освещал их лица, выхватывая из мрака то одно, то другое. Риго отмечал в этих лицах сходство, поначалу неуловимое: оно заключалось в страхе и нужде, которые исказили одинаковым образом прежде различных людей.

— Я Азамат, — назвался седобородый. — Некогда я был старостой в Джизаке. Эти люди надеялись на мой ум, и они ошиблись. Я не смог их защитить, когда в окрестностях появился черный пес аль-Зафар со своими нукерами. Откуда он взялся, знают только демоны смрадной преисподней — не иначе, его выгнали оттуда в наказанье нам… Аль-Зафар грабил Джизак и другие окрестные селенья несколько лет кряду. Немногие решались сопротивляться ему, а те, кто решился — давно мертвы.

Поговорив с другими старостами, я направил своего сына в Султанапур с жалобой на злого вора. Скоро прибыл отряд стражи. Они разместились у нас, но аль-Зафара не нашли — он ушел далеко в степи. Солдаты требовали еды и за одну луну ограбили нас так, как не грабили нукеры за полгода. Когда нам нечем стало их кормить, они бросили нас — и вернулись восвояси. А через три дня аль-Зафар был здесь.

— Что, шакалы, не помог вам султан? — крикнул он и хлестнул меня камчой. Мой сын был рядом и заступился за меня… Аль-Зафар ударил его саблей, и мой мальчик умер.

Те сады и поля за садами принадлежали нам. Не слишком много дохода они приносили, но мы жили и не боялись рожать детей. Когда аль-Зафар стал забирать большую часть урожая, стало худо. Но скоро сделалось еще тяжелее.

Нуурлак пришел и объявил, что возьмет нас под защиту, если мы согласимся признать его господином. И мы признали, хоть и не слыхивали раньше ничего об этом человеке. Да и человек ли он? Пришел Нуурлак из далеких мест, чужак чужаком, только видно было, что он — еще больший разбойник, чем аль-Зафар… Мы согласились, и стал Нуурлак — Нуурлак-беком. И только после этого выяснилось, что аль-Зафар — его подручный.

Вот так и стали мы рабами. Сначала он нам благодетельствовал — возвращал крохи из украденного аль-Зафаром. А потом вышло, что все мы его должники. Сады теперь его и поля, хоть по-прежнему мы работаем на них. Это бы еще не худо, а вот только требует он все больше и больше. Выбирает дом и увозит оттуда чью-нибудь жену или дочь. Плати выкуп. А не заплатишь — пленнице лютая смерть.

Дадабай, с которым вы говорили, должен выкупить дочь. Но теперь Нуурлак-бек все равно ее казнит — из-за барана, которого вы съели. Дадабай по обязанности должен отвечать за скотину. Даже если принесет он деньги, разгневается Нуурлак. А теперь скажите, сладко вам было есть этого барана?

— Сколько денег нужно отдать за дочь пастуха? — спросил Конан.

— Две серебряные монеты, храбрый чужак с оружием, — отнечал Азамат.

Риго остолбенел от изумления.

— Ни у кого в Джизаке не найдется двух серебряных монет?

— Что с ним разговаривать, — жалко улыбнулся один из пришедших и потянул старосту за рукав халата. — Это же белые бродяги. Они только говорят на нашем языке, но не понимают слов.

— Мы набрали медью стоимость одного серебряника, — сказал Азамат. — Но Нуурлак-бек может и не взять наших медяков. Аббасу из селения Нукта он швырнул медь в лицо, а его жену посадил на кол. Аббас два дня смотрел, как она умирает, и сошел с ума.

— Сколько у Нуурлака людей? — Конан спрашивал прямо и четко, не позволяя себе отвлекаться на излишние подробности.

«Что он задумал?» — мелькнуло в голове у бритунийца.

— Сорок нукеров и аль-Зафар, который стоит десятка человек.

— А сколько мужчин можно набрать по всем окрестным селениям?

— Сотни три… — Азамат тоже не понимал, куда клонит этот странный синеглазый чужак.

— И почему же головы ваших врагов до сих пор не висят на заборах? Почему кишки Нуурлака не намотаны на верхушку какой-нибудь чинары? Почему аль-Зафара еще не скормили собакам?

Голос варвара прогремел в ночи так, что даже пламя костра всколыхнулось.

— Кром великий! — продолжал Конан. — Если вас, триста трусов, пугает сорок человек, зачем же вы пришли сюда? Портить нам аппетит?

— Смелый чужак с оружием позабыл, что мы — простые декхане, — с горечью староста опустил глаза, но варвар перебил Азамата без всякого почтения к его сединам:

— Вы боитесь обученных, сильных воинов. Глупцы! Как бы ни был силен воин, ударом мотыги по лбу можно его свалить, Неужели вы не знали этого? Я дам вам денег, хоть вы их и не заслужили, и вы какое-то время сможете спасать ваших женщин, которых вы тоже не заслужили, раз не умеете защитить. Держи кошелек, трус, староста трусов, и пусть жители селенья Нукта завидуют вам, пока их жен сажают на колья. А теперь слушайте: если вы поможете нам, все вместе, мы убьем Нуурлака и вернем вам украденное. Но если вы, подобные сороконожкам, снова забьетесь в свои щели — Нуурлак раздавит каждого из вас по одиночке.

— Что с ним говорить! — снова сказал один из декхан. — Они же не понимают наших слов.

И шестеро жителей Джизака разошлись восвояси, спотыкаясь в темноте. Азамат, сжимая в ладони кошель, вдруг повалился на колени и зарыдал.

— Проваливай, — буркнул Конан и отвернулся от него.

Старик удалился в темноту, но тягостное чувство осталось висеть над костром, словно невидимый полог.

— Мы даже не предложили им поесть, — произнес бритуниец сумрачно, на что Конан как-то криво усмехнулся.

— Ты нехорошо с ним обошелся, — добавил Риго после короткого молчания.

— Разве? Я дал ему денег, — напомнил варвар. Сейчас лицо его не было детским, оно окаменело, а синие глаза северянина сделались грозового цвета.

— Твои деньги ему тяжелее удара кнутом. А ведь он — старый человек. К тому же разбойники убили его сына. Наше появление сулит этим людям новые беды, а мы даже не попытались утешить их.

— Зато я попытался сделать большее, — возразил Конан. — Старик потерял сына, но юноша погиб молодым и здоровым. Он не пожалел своей только начавшейся жизни, чтобы уберечь достоинство отца. А ради чего живут эти декхане?

— У крестьян вообще другое представление о достоинстве, — сказал Риго. — Благородство для них — честный труд на земле.

— Верно, — Конан кивнул. — Земля — смысл их жизни. Я иногда думаю о таких вещах, когда нечем заняться, а под рукой нет выпивки и женщин. Вот, скажем, смысл моей жизни — битва. Отними у меня битву, и чем я стану? Отбросом, разлагающимся куском плоти. У этих людей отняли смысл их жизни, и они ничего не совершили, чтобы вернуть его. А когда я предложил им объединиться и защитить себя — не ограбить кого-нибудь, не добыть сокровище, а просто защитить себя, они назвали меня бродягой. Помнишь? Риго смутился.

— Не думаю, чтобы битва была единственным, что заставляет тебя жить, — возразил бритуниец. — Тебе ведь не все равно, на чьей стороне ты бьешься?

Варвар задумался, что вызвало сильное напряжение во всем огромном его теле. Бритунцу даже послышался легкий скрип, будто бы раздавшийся в косматой голове северянина. Наконец с неимоверным усилием Конан подобрал нужные слова.

— Эта битва началась задолго до меня и не кончится, пока стоит мир, — произнес он убежденно. — Всякие ученые дураки, особенно маги, говорят о равновесии между светлым и темным, добрым и злым. Так вот — враки все это. Нет никакого равновесия. И я знаю сторону, за которую бьюсь, в какой бы войне я ни участвовал. Даже когда я ворую или разбиваю кому-нибудь голову в пьяной драке, я все равно не на темной стороне. А битва идет всегда, хотя порой мы видим странные ее проявления. Вот утро — что как не битва между ночью и днем?

— Да ты, оказывается, поэт! — язвительно улыбнулся Риго.

Конан покраснел и сказал:

— Если ты кому-нибудь ляпнешь об этом, я сломаю тебе хребет.

* * *

Издали казалось, что Шахризабс по-прежнему стоит во всей своей славе. Голубые купола и снежно-белые верхушки башен сияли под солнечными лучами, и нестерпимо становилось человеческим глазам от этого великолепия. Горячий ветер доносил ароматы пряностей и чудесный, ни с чем не сравнимый запах свежих лепешек, а еще слышалось галдение базарной площади, крики зазывал, праздничные голоса карная и зурны… Риго потряс головой, и наваждение исчезло, осталась только тишина.

— Почему стена разрушена? — спросил Конан.

— Город брали штурмом?

— Нет, ветер подточил ее, а землетрясение помогло упасть, — пояснил лорд-без-земли. — Многие дома рухнули, но в основном пострадали обычные горожане. У князя Расула не было денег на восстановление, и город погиб. Люди ушли отсюда. И все равно он прекрасен, как ты считаешь?

Варвар только пожал плечами.

Они лежали за небольшим холмом, в половине полета стрелы от центральных ворот. Прямо над аркой, на сторожевой вышке, неподвижно темнела фигура в струящихся одеждах.

Компаньоны успели осмотреть город кругом — часовые Нуурлака были расставлены по всему периметру степы. Там, где стена осталась, охраняли особенно тщательно.

— Здесь только один стражник, — молвил варвар. — Проникнем в город отсюда.

— Он же заметит нас!

— Если мы будем ползти очень медленно, то не заметит. У него, наверное, в глазах сплошное марево.

— Может, лучше дождемся ночи? — предложил Риго. — Ночью удобнее.

— Если удобнее нам, удобно будет и им, — возразил Конан. — К тому же здесь мы до вечера не выживем — сваримся. Скоро полдень, чилля в разгаре. А там — тень от стен. И колодцы. Воды-то я не взял.

— Как не взял?

— Мы должны очень хотеть попасть туда, — варвар ухмыльнулся. — Так что — вперед.

Он пополз первым, извиваясь, как ящерица. Выдержав небольшой интервал, следом двинулся и бритунец. Песок был уже довольно горячим, поэтому Риго шепотом бранился и шипел.

Когда до арки ворот осталось шагов двадцать, Конан прошептал:

— Я войду первым, а ты жди. Я отвлеку часового, тогда ты вскакивай и беги в ворота со всех ног.

Конан прополз еще шагов пять, потом приподнялся и двумя кувырками достиг пространства под стеной, на котором его нельзя было увидеть с вышки. Почти сливаясь с белым песчаником кладки, он проник в ворота и бесшумно поднялся по каменной лестнице. Под наблюдательной вышкой находилась площадка для лучников. Варвар с удовлетворением отметил сквозь бойницу, что фигура Риго практически незаметна с этого расстояния.

Конан поднял с пола отколовшийся ноздреватый кусок камня, приблизился к перилам, огораживающим площадку с внутренней стороны, и уронил камень вниз. Тот с треском раскололся о гладкую плиту.

Риго увидел, как часовой обернулся.

— Пора! — сказал он себе и бросился к воротам. У самой арки бритуниец неловко споткнулся о песчаный бугорок и шумно рухнул. Подняв голову, он увидел глаза нукера, блестящие и влажные, увидел их невероятно близко перед собой, хотя стражник только подошел к бортику вышки и глядел вниз — между ними была высота локтей в двадцать, никак не меньше.

Лицо воина было скрыто, замотано куфией, только глаза горели, как черные агаты, и излучали торжество.

Но неожиданно глаза эти померкли, потухли. Нукер нелепо обмяк, перевесился через бортик и, раскинув руки, полетел на песок. Риго еле успел откатиться в сторону.

— У него в спине мой нож, — послышался голос варвара. — Достань его и иди сюда.

Бритуниец вытер лезвие о край одежды мертвеца и вошел под арку. Он ожидал, что компаньон упрекнет его в неловкости, но Конан ничего об этом не сказал.

— Вот мы и вошли, — произнес он. — Твоя очередь.

— Подожди, — попросил Риго и коснулся своей груди. — Я волнуюсь, — признался он. — Но не от страха. Я столько лет мечтал оказаться здесь… Это сильнее, чем обладание самой жемчужиной.

— Значит, мы можем возвращаться? — Конан недоумевающе посмотрел на своего спутника.

— Нет, — решительно сказал лорд-без-земли. — Ни в коем случае! Нам нужно идти прямо по этой улице, она называется «Меваларин», что в переводе означает — «Фруктовая». Улица выведет нас на площадь Юпус-Абад. На площади находится дом утех и фонтан, представляющий собою гроздь каменных цветов — из них текла вода. Еще там есть… была башня звездочетов. За ней начинается улица Урда, по ней мы выйдем на площадь Чиланзар и оттуда, по улице Гунча, доберемся до летнего дворца.

— Ты был здесь раньше? — недоверчиво спросил варвар.

— А как же! — Риго широко улыбнулся. — Наверное, тысячу раз. Мне это не доставляло хлопот, потому как все эти площади и улицы у меня здесь. — И он выразительно постучал пальцем себя по лбу.

Конан пропустил его вперед и повторил последний жест бритунийца, правда, уже со своим смыслом.

От некоторых домов, выходивших на Меваларин, остались только фасады. Полвека запустения превратили красивейший на земле город в призрак и напитали его воздух звенящей чистотой забвения. Но свежий верблюжий помет и следы кованых копыт в дорожной пыли выдавали присутствие жизни.

— Караван прошел здесь, — уверенно молвил Конан. Он продолжал двигаться бесшумно, положив руку па рукоять меча. Прищуренные глаза смотрели цепко. Риго шел впереди — восторг от увиденного распирал его.

— На соседней улице кто-то есть, — шепнул варвар.

Риго прислушался.

Северянин сделал страшное лицо и отпрыгнул, прижавшись спиной к шероховатой стене. Железной рукой он ухватил бритунийца за плечо и почти впечатал в стену рядом с собою.

Двое нукеров вышли на Меваларин. Скорее всего, они направлялись сменить часовых на стенах. Заметив компаньонов, оба остановились и одинаковым жестом обнажили сабли, Дальнейшее увиделось Риго обрывком кошмарного сна. Воины, одетые в черное, приблизились, их сабли, производившие свист в воздухе, стали неразличимы глазу — жаркий солнечный свет на клинках превращал их в белых ослепительных змей, извивающихся в воздухе.

Конан выхватил меч и стоял теперь неподвижно — он смотрел не на пляшущие клинки, а на движения рук противников. Один из нукеров сделал шаг вперед, ни на миг не прерывая танца своей сабли. Второй встретился глазами с бритунийцем, и тому показалось, что под складками куфии шевельнулась презрительная усмешка.

Нукер слегка согнул ноги и мягким кошачьим движением переместился в сторону Риго. Лорд-без-земли столкнулся саблей с его клинком и сразу ощутил, как заныла кисть его руки от сильного удара. Следующий он не увидел, а почувствовал, и успел отклониться. Сабля нукера оставила на каменной стене глубокую борозду. С криком ярости Риго рубанул сверху, но коротким движением воин выбил оружие из руки бритунийца.

В это самое мгновение, варвар, сохранявший полную неподвижность, неожиданно нанес своему противнику сокрушительный удар. Нукеру хватило быстроты парировать его, однако сабля не выстояла против меча, и перебитый клинок упал, звеня, на пыльную мостовую. Глаза нукера расширились, увидев смерть, а спустя миг его самого уже не было в живых.

Второй воин Нуурлака крутанулся, пытаясь достать Риго с разворота и сразу напасть на его спутника. Бритуниец, повинуясь инстинкту, присел. От жуткого свиста, с которым сабля вспорола воздух у него над головой, Риго даже зажмурился. Впрочем, его рука без помощи глаз сама нащупала рукоятку упавшей сабли. Распрямившись наподобие пружины, бритуниец сделал выпад, и почувствовав под клинком твердое, вскрикнул от неожиданности. Сабля вонзилась нукеру между ребрами с правой стороны, пройдя под его рукой. Воин пошатнулся, метнулся вбок — причем Риго снова выпустил рукоять; ударился о стену, развернулся и сполз наземь. Из горла его вырвался хрип, и все стихло. Конан внимательно осмотрел поверженных.

— Тебе ничего не бросается в глаза? — спросил он.

Риго вытер пот со лба и мотнул головой. Тогда варвар, наклонясь над убитыми, сорвал с обоих черные куфии.

— А теперь? — снова обратился он к бритуний-цу. — Неужели не видишь?

— Они братья? — хриплым голосом предположил лорд-без-земли. Ему очень хотелось пить.

— Возможно.

И Конан присел на корточки, чтобы обшарить двух совершенно одинаковых мертвецов.

* * *

— Они появятся самое позднее на рассвете, — сказал варвар. — Отряд будет небольшой, им ведь нужно быстро обшарить все окрестности в поисках чужаков, поэтому они разделятся на группы, человек по пять в каждой.

Риго согласно кивнул. От досады и усталости его клонило в сон.

Подобраться к летнему дворцу они так и не сумели. На Урде их едва не заметил патруль черных нукеров, и компаньоны вернулись на площадь Юнус-Абад. В развалинах дома утех соискатели жемчужины дождались сумерек и под их покровом покинули стены Шахризабса.

— Лучше встретить их на тропе, возле ограды сада, — продолжал Конан. — Это самых! удобный путь для них и самое удобное место для-засады. Нападем первыми.

— Успеть бы выспаться, — пробормотал лорд-без-земли.

Конан положил в огонь охапку сухого камыша — тот затрещал, и костер вспыхнул с новой силой.

Риго лениво подумал, что варвар проявляет неосторожность, выдавая ярким огнем местоположение их лагеря, — в такую темную ночь костер заметен издалека. Потом он сообразил, что это особая воинская хитрость: Конан нарочно обнаруживает свое присутствие на берегу, чтобы враг знал, где их искать. В этом случае засада на тропе будет действительно неожиданной.

Бритуниец потянулся и зевнул. В этот момент по направлению из поселка к ним снова двинулись люди с факелами. Риго сообщил об этом Конану и с удивлением заметил выражение удовлетворения на лице своего товарища.

— Что им опять нужно? — вздохнул бритуниец.

— Сейчас узнаешь, — отозвался Конан.

Азамат, шедший впереди всех с факелом в руке, поклонился им. Оба компаньона поднялись и ответили тем же. Четверо пришедших с Азаматом были молоды, нервны и исполнены мрачной решимости.

— Не будем желать друг другу мира, ибо настало время войны, — проговорил староста. — Пойдемте с нами, чужаки с оружием. Будем говорить в доме, как уважающие себя люди.

— О чем? — поинтересовался северянин.

— К завтрашнему полудню в Джизак сойдутся люди из окрестных селений. Их будет больше трехсот. Они придут, чтобы ты повел их на Нуурлак-бека.

— Видишь, — Конан усмехнулся, обращаясь к Риго, — их все-таки проняло.

Сорок два человека из Джизака стояли перед домишком Дадабая. Это были люди, знавшие друг друга всю жизнь, — соседи, родственники, братья. Лучшая армия, какая возможна на свете. Увидев их гневные, пылающие глаза, Конан довольно рассмеялся.

— Стойте! — выкрикнул чернобородый декханин. Его лохмотья подпоясывал нарядный, почти новый кушак, и это придавало ему уверенности в себе. — Стойте! Прежде мы должны решить, что делать с дочкой Дадабая!

— Верно! — поддержали его в толпе. — Правильно!

— Разве Дадабай не выкупил ее сегодня? — спросил Риго.

— Дадабаю сказали, что Зулия останется в заложницах, пока не выяснят, какое селенье прячет заговорщиков, — пояснил Азамат. — Кто-то убил трех нукеров Нуурлака. А кто-то другой донес ему, что в Джизаке видели пришельцев с оружием. Дадабаю велели выдать вас. Если он не сделает этого, Зулня умрет.

— Пусть умрет, — странным голосом произнес сам Дадабай. — Она будет последней, больше никто…

Он замолчал и уставился в землю.

— Что скажешь на это? — Конан толкнул бри-тунийца локтем. — Люди вспомнили, для чего живут, и теперь знают, за что будут погибать.

— Она не умрет! — громко сказал Риго. — Я пойду и заберу ее у Нуурлака.

— Я с тобой!

— И я!

— Я тоже! — послышались голоса, но бритуниец покачал головой.

— Все вы нужны здесь, — отрезал он. — Все до единого. Моему другу без вас не справиться. Вам придется сражаться уже через несколько часов. А я сражаться не буду. Проберусь как вор и похищу похищенное. Так что ваша доля более почтенна.

Теперь уже Конан поглядел на своего компаньона с удивлением и кивнул.

* * *

Семеро нукеров проскакали друг за другом по тропе между холмами. Риго притаился за толстым стволом карагача и хорошо их разглядел. В черных силуэтах было что-то неестественное, мертвящее, и бритунцу вспомнилась недавняя кобра. Он снова испытал страх.

Отряд действительно невеликий, но справится ли его компаньон с семерыми разом? На помощь воодушевленных землепашцев вряд ли стоит рассчитывать всерьез.

Бритуниец уже не боролся с дремотой — кровь стучала у него в висках, как если бы он перепил капы.

С холма стены Шахризабса были хорошо видны — на стенах горели костры, и в синеватом лунном отблеске город еще больше походил на призрак. Риго собрался с духом и пошел дальше.

Дорога была ему уже знакома. Меньше чем через час суглинок, поросший выгоревшей травой, сменился остывшим, тяжелым песком.

Часовой, сменивший убитого, был обеспокоен — тревога ощущалась в неподвижной, настороженной фигуре. Под вышкой, на стене костер освещал волнистый песок локтей на тридцать, а за чертой светового круга сразу начиналась мгла, и нукер ничего не разглядел бы там, даже обладая зрением совы. Риго прекрасно это понимал. Присев за барханом, бритунец сделал свои мысли ясными, заставил сердце стучать медленнее и даже улыбнулся. Потом он сложил кисти рук коробочкой, поднес их к губам и издал заунывный, протяжный звук.

Нукер на вышке даже подскочил. Риго укусил себя за рукав, чтобы не рассмеяться. Невозможно было представить себе, что черные воины без лиц, вернее — с одинаковыми лицами, замотанными куфией, нукеры-демоны, наводящие ужас на все живое, способны пугаться не хуже простых смертных.

— Повторим! — сказал себе бритуниец, и вновь тоскливое завывание разнеслось в ночном воздухе.

Нукер прислушался, затем велел кому-то внизу пойти и посмотреть, в чем там дело. Риго догадался об этом по интонации, не разобрав слов.

Из арки появился другой воин — с саблей наголо он двигался не прямо иа Риго, а чуть в сторону. Он был в сложной ситуации: на свету глаза его не могли привыкнуть к темноте, а заходить за освещенную территорию ему было жутко. Однако он все еще был опасен, очень опасен — даже в схватке один на один Риго оказался бы побежден.

— Что там? — крикнул часовой с вышки. — Видишь что-нибудь?

— Никого и ничего, — отвечал вышедший. Голоса у обоих напоминали крики птиц-трупоедов.

— Посмотри еще! — упорствовал первый. Второй издал змеиное шипенье, но ослушаться, повидимому, не смел. Ему ничего не оставалось делать, кроме как двигаться в темноте, вслушиваясь в скрип песка под своими ногами.

Бритуниец выжидал. Когда черная фигура оказалась перед ним, Риго бросил в сторону маленький камушек. Нукер молниеносно обернулся на звук падения, и тотчас бритуниец рубанул его под затылок. Воин в черном не издал ни звука — голова его упала к ногам Риго, а тело повалилось вперед.

Не мешкая, лорд-без-земли сорвал с обезглавленного тела черную накидку, испачканную кровью. Куфия, снятая с головы, тоже была в крови, но сейчас бритунец меньше всего боялся испачкаться. Он замотал куфией собственное лицо, одел накидку и вышел на свет, имитируя походку только что убитого им человека.

— Пусто! — крикнул он, подражая его же хрипло-визгливому голосу, и вошел под арку.

Под каменной лестницей, ведущей наверх, лежали подстилка, одеяло и медный чайник, полный холодной капы.

— Я хочу пить, принеси мне! — велел нукер сверху.

Риго звякнул чайником и понес его по лестнице. Четкого плана на этот случай у него не было, и лорд-без-земли полагался иа вдохновение. Оно его не подвело.

Нукер на вышке не повернулся ему навстречу, только протянул руку, чтобы принять напи-ток. Риго замешкался было, но увидел пиалу, стоящую на небольшой табуретке. Он плеснул в нее капу и вложил пиалу в подставленную ладонь. А когда часовой поднес чашу к губам, бритуниец выхватил саблю. Зингарский клинок зашуршал, освобождаясь от ножен. Часовой обернулся. Он проиграл долю мгновения — пиала в руке сковала его движения. Пока он отбросил ее, пока потянулся к своему оружию… Но пиала еще не успела разбиться, упав, а часовой был уже мертв.

«Интересно, долго ли мне будет сопутствовать удача?» — подумал Риго. Тут ему повезло еще раз — рядом с зарубленным лежал взведенный арбалет, а подле находился колчан, наполненный короткими толстыми стрелами с массивными наконечниками.

— Это знак, что прогулка выйдет славной, — сказал себе лорд-без-земли.

* * *

Ни один из семерых не ушел.

Конан встретил их прямо посреди тропы. Нукеры сначала даже остановились от неожиданности, но вскоре трое из них отделились от основного отряда и с гиканьем пришпорили своих коней. Варвар спокойно сидел в седле и ждал. Обойти его с трех сторон противники не могли — мешала садовая ограда. Двое взяли чуть правее, а третий продолжал скакать прямо на киммерийца, неистово размахивая саблей. Камень, вылетевший из-за ограды, ударил его в висок, и нукер не успел даже понять, что его убило. Те, что съехали с тропы, сразу оказались в западне — их лошади остановились, потому что земля там шла под уклон и осыпалась под копытами. Пятеро декхан, вооруженных вилами и лопатами, выскочили из овражка и бросились на врагов. Один из нападавших сразу погиб, рассеченный саблей до пояса, но убивший его нукер был пронзен вилами. Второй взвизгнул, поднял коня на дыбы и успел даже перерубить черенок лопаты, пока другая не раскроила ему череп.

Испустив страшный рев, Конан направил коня с места в галоп на оставшихся четверых. Тот, что был ближе к варвару, принял вызов, и их клинки встретились, разбросав искры. Нукер приподнялся в стременах и обрушил на северянина град ударов. Если бы Конан парировал их, полагаясь на зрение и реакцию, он неминуемо бы погиб.

Но инстинкт воина, не раз выручавший его, помог и сейчас. Клинок его меча всегда оказывался на пути сабельного лезвия. Когда черный нукер сбился с дыхания, варвар перехватил инициативу и без особого труда достал врага колющим ударом в грудь.

Его снова попытались окружить, и снова съехавший с тропы всадник попал в западню. Он отсек руку одному из молодых декхаи, получил по спине тяжелым цепом, упал с коня и был пригвожден к земле зубцом бороны, насаженным на палку.

Последние двое пытались бежать, но двадцать человек уже встречали их сзади. Дождь камней полетел им в лицо. Воины Нуурлак-бека, непобедимые черные нукеры, свалились на землю и ползали по ней, потеряв оружие и крича от ужаса. В считанные мгновения от них осталось только месиво.

— Теперь мы пойдем в Шахризабс и перебьем остальных, — сказал Азамат, размахивая окровавленной лопатой.

— Не так быстро, храбрец, староста храбрецов, — усмехнулся Конан. — Сначала мы дождемся подмоги. Эта победа была легкой, но теперь враг будет настороже. Сейчас нужно переловить коней, иначе они вернутся в стойла без всадников, а нам лучше бы выиграть время.

Пока декхане пытались справиться с испуганными лошадьми, варвар рассмотрел убитых нукеров.

— Сколько близнецов может выродить женщина за один раз? — спросил он себя. — Ни за что не поверил бы, если бы сам не увидел…

Черные воины были пугающе похожи друг на друга, словно их лица лепили с одной и той же гипсовой маски. Варвар погрузился в раздумья. Краем уха он услышал разговор двух парней, тянущих под уздцы вороного скакуна.

— Мне надоело самому тянуть плуг, — рассуждал один. — Пусть теперь на нас потрудится этот красавец. Ишь, бока какие гладкие!

— Дурень, это же конь воина! Неужели ты собрался пахать на нем? — возражал другой. — Онбыстро околеет. Лучше продать его, он дорого стоит. На выручку можно купить не одну, а несколько лошадок, не таких красивых, но куда более привычных к труду.

Конан поскреб затылок и тихо сказал:

— А ведь верно. Воином становится тот, кто не смог бы пахать.

* * *

Аль-Зафар медленно сходил с ума от злости.

Нуурлак выпивал второй кувшин вина, а вино было отравлено аль-Зафаром лично. Яд обладал ужасной силой и действовал мгновенно на всякое живое существо… кроме Нуурлака.

Нуурлак же пил, стараясь заглушить тревогу. может быть, яд сводил действие вина на нет — он не пьянел и продолжал задавать своему военачальнику неприятные вопросы.

— Как вышло, что лазутчики выбрались из города незамеченными? Сколько их было, если они смогли умертвить трех воинов? Что этим лазутчикам понадобилось в руинах Шахризабса?

— На последний вопрос ответить легко, — произнес аль-Зафар. — Скорее всего, это воры, которые надеялись поживиться твоей казной. Нукеры не ожидали нападения, потому и погибли. Слишком много было легких удач. Клянусь, что в ближайшие сроки я возмещу потери.

— Хорошо бы набрать побольше головорезов, — мечтательно сказал Нуурлак. — Будь у меня сотня воинов, я давно бы правил Тураном.

«Если бы я мог обеспечить себе сотню бойцов, то обошелся бы без тебя», — подумал аль-Зафар, а вслух отвечал:

— Нелегко заполучить стоящего воина. Его нужно обучить, добиться от него собачьей преданности, лишить личных амбиций. Мы не можем взять первого попавшегося добровольца. По миру гуляет слишком много «свободных мечей», но это подонки, не признающие дисциплины. Одни слишком алчны и способны на предательство, другие мнят себя рыцарями, с ними морока — обо всем имеют личное мнение. Нам нужны другие. Нужны серые, уязвленные собственной слабостью людишки. Нужны пустые и жалкие. Обучи такого десятку сабельных ударов, наполни его пустоту своей волей и подогрей в нем давнюю обиду на весь род людской — вот тогда выйдет черный нукер, непобедимый воин без уязвимого сердца и шаткого рассудка.

Нуурлак сам плеснул себе еще вина и осушил кубок.

— Меня мучает жажда, — пробурчал он. Аль-Зафар прикусил губу.

Нуурлак обладал ярлыком на княжение и некоторой суммой в банках Султанапура. Он был полезен аль-Зафару первое время — потому что превращал предводителя разбойников в княжеского воеводу.

Но аль-Зафар слишком поздно понял, что связался с больным на голову мясником, дуреющим от крови. Вместо того чтобы укрепить княжество, Нуурлак занимался бессмысленным обдиранием декхан и еженедельно услаждал свой взор зрелищем пыток и казней.

Аль-Зафару было тесно. Ему хотелось громкой славы, блестящих походов, завоеванных крепостей… В этом случае он, конечно, собрал бы большую армию, а нукеров оставил в качестве личной охраны. Но Нуурлак только рассуждал о своем желании править Тураном и ничего не предпринимал для этого.

Несколько дней назад князек сам пригласил свою судьбу, поведав аль-Зафару слова султана. И воевода решил убрать глупца с княжеского трона. После этого, при помощи некоторых поблажек, он заставит местных жителей признать его хакимом. А уж потом…

Но проклятый Нуурлак пьет и пьет отраву. Придется, скорее всего, зарезать его…

* * *

Увидев в дверном проеме фигуру, закутанную в черное, Зулия заплакала.

— Меня уже били по пяткам сегодня, теперь только послезавтра… — забормотала она, отползая в угол. Услышав это, нукер схватился за грудь, пошатнулся, а потом сделал то, чего никогда бы не сделал настоящий нукер, — раскрыл свое лицо. Зулия так изумилась, что перестала плакать.

Вошедший был светловолос, бледнокож и сероглаз. Глотнув воздуха, он заговорил с заметным акцентом:

— Я от твоего отца. Нам нужно бежать.

— Мне не встать на ноги, — сказала Зулия. — Все равно бежать некуда. Нас догонят или мы умрем в песках.

Светловолосый подошел к ней и сел рядом на пол.

— Я Риго, — назвался он. — Я из другой страны. Я помогу тебе, поверь. Все будет теперь по-другому.

— Разве Нуурлак больше не властен над нами? Разве ты — могучий воин, и у тебя есть свои нукеры? Уходи и оставь меня. Я уже привыкла ждать смерти.

Бритуниец нерешительным движением коснулся ее головы. Он хотел погладить ей волосы, но ему стало неловко.

— Я вовсе не могучий воин, — признался он. — И вообще, я пришел сюда за чужим сокровищем. Но уйти и оставить тебя я не могу. Мы выберемся. Ты совсем не можешь встать? Зулия покачала головой.

Риго поднялся и посмотрел в окно. Со двора доносились возбужденные голоса. Уловив несколько слов, он нахмурился, снял с плеча арбалет и снова приблизился к девушке, простертой на камышовой подстилке.

— Значит, мы встретим смерть вместе, — сказал он и добавил нечто, Зулие не понятное. В переводе на туранский это звучало бы так: «Скорее всего, Копан опоздает. До полудня далеко. Я считай что погиб, Но все равно умереть рядом с красивой девушкой лучше, чем в доме призрения».

С этим он сел на пол, взвел арбалет, нащупал руку Зулии своей рукой и нежно сжал ее.

* * *

Вышло так, что штурм руин начался задолго до полудня. Рассвет еще не вспыхнул над кромкой горизонта, когда подозрительное зарево поднялось в небе с другой стороны. Оно было тревожным, переливалось всеми оттенками красного, и еще к нему примешивались черные столбы дыма.

— Горит селение Кибрай, — сказал Азамат. — Там живет семья моего брата.

Декхане сидели кругом большого кострища. Полусъеденпая баранья туша на вертеле роняла в угли капли кипящего жира. Джизакцы поймали и зарезали трех баранов, и по небольшому куску жареного мяса досталось каждому жителю селения.

— Если б у нас был рис, — чернобородый выразительно чмокнул, — я приготовил бы пилав, да такой вкусный, какого вы не едали никогда. Меня зовут Тюрек. Когда-то моей единственной работой была резка моркови для пилава. Меня приглашали на свадьбы, на уразу, на поминки во все окрестные селения. Я надевал свой дорогой кушак, брал свои ножи, очень острые, и шел делать людям праздник.

— Что же ты, Тюрек, не взял свои ножи резать нукеров? — со смехом спросил худой, рябой парень. — Что же ты дрался тяпкой-тешой? Отвык от ножа?

Глаза Тюрека вспыхнули желтым огнем.

— Мои ножи остры для того, чтобы люди вкусно ели, — проговорил он. — Я не буду пачкать их убийством. Иначе потом я не смогу резать ими морковь.

Один из декхан собрался отхватить себе добавки, но Конан остановил его.

— Сытый человек — добрый человек, — молвил варвар. — Сытому кажется, что он уже достиг всего. Ты успеешь поесть вволю, но не теперь.

— А если меня убьют? — предположил декханин. — Тогда я никогда не прощу себе, что отказался от добавки!

— Когда ты умрешь, тебя будут кормить прекрасные гурии, — вставил Азамат. — Там будет и мяса, и долма, и пилав, и вкусные лепешки…

Конан поднял руку, приказывая всем замолчать. Удивленные, все поглядывали друг на друга и пожимали плечами, пока не услышали гудящего приближающегося топота.

— Люди. Много людей — они бегут сюда, — сказал Азамат.

Конан встал.

— Это ваши братья пришли помогать вам, — громко произнес он. — Встречайте их!

Долина наполнилась людьми, и все они, изможденные, голодные, одетые в лохмотья, были готовы сражаться.

— Селенье Джам — пятьдесят!

— Селенье Урас — десять!

— Селенье Кукча — двадцать! — кричали они наперебой и все прибывали, прибывали…

— Всего — триста пятьдесят три человека, — подвел итог Азамат. — Хватит этого?

— Пора выходить. — Северянин вскочил на коня и потряс в воздухе мечом.

* * *

— Выпей со мною, — произнес Нуурлак и протянул собеседнику наполненный кубок. — Мне скучно пить одному.

— Не хочу, — отвечал аль-Зафар. Нуурлак посмотрел ему в глаза и усмехнулся.

— Тебя, друг мой, угнетают тяжелые мысли, — продолжал он, показывая клык. — Вино — лучший лекарь от такой напасти. Я ведь хорошо знаю, что это такое. А вино хорошее, из Аквилонии. Знал ли глупый аквилонский декханин, растя виноград, куда попадет его детище? Пей, и тебе станет легче.

Аль-Зафар не слушал его слов. Он, как заколдованный, смотрел на искривленные клыки Нуурлак-бека. А тот вдруг надвинулся на воеводу, стал огромным и тяжелым, как средоточие чудовищной нечеловеческой силы.

— Пей, сын гиены! — загремел его голос. — Пей, или я вобью этот кубок тебе в глотку!

Аль-Зафар отскочил в сторону, сабля словно сама прыгнула ему в руку. Нуурлак расхохотался, и от его хохота кувшин, стоявший на столе, вдруг разлетелся в мелкие дребезги. Нуурлак преобразился окончательно — клыкастая его пасть вытянулась, лоб уполз назад, и вся голова мгновенно обросла зеленоватой, крупной чешуей. Раздирая на спине парчовый халат, показался шииастый гребень, растопыренные пальцы на руках обернулись черными когтями.

— Глупец, сын глупца! — грохотало чудовище.

— Кого ты задумал извести своей грошовой отравой? Перед кем ты машешь саблей? Ничтожество! Ты — только прах, вышел из праха и уйдешь в него, очень скоро!

Аль-Зафар выхватил из рукава бурнуса маленькую коробочку, открыл ее ногтем и высыпал содержимое — маленькие зеленоватые горошины — прямо перед собою. Горошины, стуча и подпрыгивая, вдруг поднялись над полом и завертелись смерчем.

— Ии-ир-ага! — вскричал аль-Зафар и выбросил правую руку, указывая иа Нуурлака. С невероятной скоростью горошины полетели в сторону адского создания, оставляя в воздухе струйки дыма.

Те, что облетели Нуурлака стороной, попали в стену и пробили ее насквозь, оставив в толстом камне маленькие отверстия. Остальные отскочили назад, столкнувшись с неведомой преградой. Одна из них оцарапала аль-Зафару мочку уха, вторая пронзила левое плечо, а третья застряла в правой ноге под коленом.

— Где ты купил это барахло? — издеваясь, вопросило чудовище. — В лавке алхимика в Султанапуре? Они все — страшные жулики.

От ярости и болезненного унижения аль-Зафар зарычал. Преображенный Нуурлак засмеялся еще громче — потолок, украшенный алебастровой резьбой, весь пошел трещинами.

— Твои хваленые нукеры — тоже алхимический продукт, не так ли? Ты пичкаешь их снадобьем, от которого они двигаются быстрее мух и становятся похожи друг на дружку, как мушиные погадки… Как смешно наблюдать, когда смертные, и без того убогие, принимаются извращать свою жалкую природу!

Нукер, выросший на пороге, остолбенел.

— Чего тебе? — рявкнул Нуурлак. Воин повалился на колени.

— О великий господин, — выдавил он трясущимся голосом, — грязные собаки-декхане идут на штурм. С ними чужак на коне. Посланные в Джизак не вернулись.

— Доигрался! — воскликнул аль-Зафар. — Этого ты хотел?

— Ты еще и трус! — Чудовище искривило морду в презрительной усмешке. — Иди и сражайся с мужичьем. Мне весело глядеть, как люди убивают людей. Но прежде приведите ко мне заложницу из Джизака. Ее мучения тоже позабавят меня.

* * *

— Там, на стене, стоит десяток лучников, — заговорил варвар, поднимаясь на стременах. Его звучный голос достигал ушей всякого, кто пришел к руинам Шахризабса. — У ног каждого лучника — большая корзина со стрелами. Стрел — по двести на корзину. И прежде чем мы добежим до ворот, нукеры успеют выпустить их все. Я говорю это, чтобы вы знали: в город войдут не сотни, а десятки.

Над декханской толпой пронесся ропот волнения и сразу стих.

— Ваша сила в том, что вы — родная кровь и выросли на одной земле. Если каждый будет собою прикрывать каждого, погибнет меньше народа.

— Но ведь в кучу стрелять легче, — высказался Тюрек.

— Если мы рассеемся, то не успеем собраться у ворот. Нас будут убивать по одиночке, — возразил Азамат. — Надо навалиться всей массой, и мы их сомнем.

— Все ли готовы? — спросил Конам. Восходящее солнце озаряло его лицо. — Вперед! И он пришпорил коня.

Стрелы посыпались, и только когда первые убитые рухнули на песок, войско декхан подтянулось и двинулось по-настоящему. Они бежали молча, только вскрикивали раненые pi умирающие испускали хрип. Одна из стрел вонзилась Конану в плечо, и варвар яростно заскрежетал зубами.

Когда атакующие подошли совсем близко, рябой юноша, бежавший рядом с лошадью северянина, с криком метнул остро отточенный серп. Он блеснул на солнце, и один из лучников завизжал и рухнул со стены.

Не останавливаясь, декхане принялись бросать камни и палки. Стрелы теперь летели реже — нукеры пришли в замешательство.

Пятеро воинов, стоявших в арке, дрались неистово и убили многих, прежде чем их размазали но земле. Двое, чуть поодаль, выстрелили из арбалетов, и копь под варваром пал, кувыркнувшись через голову. Конан успел освободить ноги из стремян и соскользнуть со спины животного. Меч описывал над его головой пламенные круги.

Нукеры не могли предположит:» в массивной, тяжелой фигуре северянина столько ловкости и быстроты.

Извернувшись, словно в танце, Конан рассек голову одному из них. Второй успел вскользь задеть варвара по спине, но длинный широкий меч уже погружался в его живот.

— Ха-аа-яй! — кричал Азамат. — Мы пришли! Веди нас дальше, чужак!

И остатки декханского воинства, поднимая белую пыль, двинулись к летнему дворцу.

Аль-Зафар заметил их издали. Хромая и ругаясь, он метался по галерее. Из нижних комнат доносился неистовый хохот Нуурлака, от которого содрогались стены полуразрушенного дворца.

— Мало того, что он — чудовище, — шипел аль-Зафар, — он еще и полоумный.

Судя по всему, нукеры были истреблены. Не вернулся даже посланный за пленницей. Пора было позаботиться о собственной безопасности.

— Да, у нас же есть заложница! — вспомнил воевода и, припадая на раненую ногу, устремился вниз по лестнице, в бывшую спальню Ферузы, любимой жены первого владыки Шахризабса.

У входа в опочивальню лежал нукер с арбалетной стрелой во лбу. Аль-Зафар остановился.

Из-за пояса он вынул футлярчик, извлек из него небольшой шарик, скатанный из серебряной бумаги. Подбросив его на ладони, воевода прошептал:

— Капатак! Рипур! — и кинул шарик через порог.

От внезапной вспышки Риго ослеп на мгновение. Стрела, выпущенная из арбалета, пробила штукатурку стены, не причинив аль-Зафару никакого вреда. Бритуниец вскочил на ноги, протирая глаза.

— Мне нужна пленница, — сказал аль-Зафар. Бритуниец молча рассматривал вошедшего.

Если бы не жесткая складка у губ и не холодное выражение глаз, аль-Зафара можно было даже назвать красивым — он был статен и обладал породистыми чертами лица.

— Это твой сообщник верховодит бунтовщиками? — спросил воевода.

— Плохи ваши дела, — ухмыльнулся Риго.

— Сейчас я убыо тебя, а Зулия послужит мне живым щитом, — произнес аль-Зафар. — Меня не тронут, пока она в моих руках.

— Сначала возьми ее, — Риго обнажил клинок. Зулия, забившаяся в угол, смотрела на бритунийца расширенными глазами.

Аль-Зафар был ранен, поэтому схватка вышла на равных. Воеводе нукеров тяжело было двигаться, и бритунийцу удавалось уворачиваться от его ударов. Но даже при этом Риго получил тяжелую рану в бедро и глубокий порез на груди.

— Очень скоро ты изойдешь кровью, — объявил аль-Зафар. — Смотри, твоя сабля стала тяжелой!..

С этими словами он молниеносно выбил оружие из руки Риго. Бритуниец отступил на шаг.

— Я не буду гоняться за тобой. — Аль-Зафар отбросил свой клинок. — Ты умрешь там, где стоишь, а я не сделаю ни шага.

И он медленно потянулся к метательному ножу, висевшему на поясе. Риго повторил его движение и уже коснулся было пальцами рукоятки, но замер. Он смотрел аль-Зафару и глаза.

Время остановило свое движение, и весь мир для бритунийца померк — оставалось только надменное лицо разбойника, его обжигающий взгляд, и больше ничего.

Неожиданно глаза разбойника сузились, он метнул взор в сторону от Риго, а рука его выхватила нож. Сразу после этого аль-Зафар покачнулся, выронил оружие, испустил вопль и рухнул. Своим ножом бритуниец пронзил ему сердце.

— Вот и все, — сказал он Зулие. — Видишь, я защитил тебя.

* * *

Нуурлак стоял, опираясь спиной о колонну. Прямо над его головой застыла в танце каменная Феруза.

Чудовище ухмылялось и поигрывало страшной булавой. Ступени перед ним были усеяны трупами.

— Сколько вас еще осталось? — проревел Нуурлак. — Сотня? Полторы сотни? Дзе-дзе, я убыо вас всех.

Декхане перед ступенями крепче стиснули свое оружие, но идти вперед не решались. Конан поднялся и вытер кровь с лица.

— Я знаю, кто ты, — сказал он. — Ты — изгнанный дэв по имени Зулаксар. Пора оборвать твохй земной путь.

— Он был длинным, — ухмыльнулся дэв. — Очень длинным. Что ж, ты знаешь про меня, а я знаю про тебя. Эй, грязноногие! Вы полагаете, что смелый чужеземец пришел освободить вас? Плевать он на вас хотел, как плюю я. Ему нужна

Жемчужина Песков. А вы лишь помогли ему расчистить к ней дорогу.

— Это правда! — отвечал варвар. — Я пришел за жемчужиной, и я знаю, где она лежит. В нескольких шагах от тебя!

— Скажи мне! — От громкого голоса Зулаксара поднялся сквозняк и пронесся, обдирая штукатурку со стен домов. — Скажи мне, и я заберу ее. Тогда мне позволят вернуться. Мне надоело жить среди смертных насекомых! Молчишь? Все еще надеешься заполучить ее?

— Вовсе нет. — Конан скрестил на груди окровавленные руки. — Я думаю, будет несправедливо дать тебе уйти после стольких бед, которые ты причинил.

Дэв щелкнул когтями, и вдруг один из декхан, стоявших рядом с варваром, взлетел в воздух и со страшной высоты рухнул на плиты мостовой.

— Скажешь? — спросил Зулаксар. — Нет?

— Твоя взяла. — Конан опустил глаза. — Жемчужина замурована в одной из этих колонн. Все это время она была здесь.

— В этой? Или в этой? — рявкнуло чудовище, и две колонны, на которые он указал, рассыпались в пыль.

— Очевидно, что нет, — сухо ответил северянин. — Я не знаю точно, в какой.

Дэв затрясся, и вокруг поднялся грохот. Колонны по одной стали взрываться, осыпая все вокруг каменной крошкой. Когда распалась двенадцатая, Зулаксар испустил ликующий крик.

— Вот она! — возопил он. — Я прощен! Я прощен!

Конан молчал. Пораженные красотой огромной жемчужины, блестящей в лапах мерзкого создания, повстанцы опустили свои лопаты и дубины.

— Я не зря ждал, — произнес Зулаксар. — Мне казалось, что какой-нибудь охотник за кладами придет и укажет мне, где ее искать. Так и случилось. Дэвам дано заглядывать в будущее.

— Ты серьезно? — насмешливо спросил Конан. — Тогда посмотри наверх.

Зулаксар задрал чешуйчатую морду и открыл пасть от изумления. Закричать он уже не успел.

Многотонный портик и часть крыши обрушились на него. Оставшихся колонн не хватило, чтобы выдержать их тяжесть. Удар был так силен, что двухэтажный дом, стоявший через площадь, рассыпался на кирпичи.

Когда пыль улеглась, все увидели когтистую лапу, торчавшую из завала. Лапа сжимала Жемчужину Песков, блестящую в полуденном солнце…

Потом лапа обмякла, разжалась, и, словно тяжелый черный мяч, жемчужина скатилась к ногам Конана.

* * *

Стоял прохладный вечер, когда варвар собрался в путь. Во дворе Дадабая Тюрек сосредоточенно резал морковь для свадебного пилава.

Он ни на что не обращал внимания и был совершенно счастлив.

Риго, все еще слабый, но уже стоящий на ногах, вышел проводить северянина.

— Жемчужина твоя по праву, — сказал он. — Забирай ее.

— А как же ты? — спросил варвар.

— Свое сокровище я уже нашел, — улыбнулся бритунец. — Посмотри на меня, я больше не лорд-без-земли. Теперь я хаким этих мест, владетель Шахризабса. У меня есть невеста и куча денег — вся казна Нуурлака. Я отстрою город, починю водопровод, помогу декханам наладить хозяйство. Сюда вернутся люди, чтобы жить и работать. Через десять лет ты найдешь здесь настоящую Жемчужину Песков — богатый, щедрый край и прекрасный Шахризабс — неповторимый, великолепный…

— У бритунийцев так часто бывает, — заметил Конан. — Не живется им в Бритунии. Они влюбляются в отдаленные чужие земли и не могут дышать без них. А мне тяжело на одном месте. Но через десять лет я непременно заеду к тебе в гости.

Варвар уселся верхом на верблюда и рысью тронулся в путь, не оборачиваясь. Закатное солнце освещало его дорогу. Риго хотел окликнуть его и помахать на прощание рукой, но он промолчал.

Дуглас Брайан Замок крови

В придорожной таверне «Колесо и шар», что стояла на самой границе Бритунии, было непривычно шумно и многолюдно. Обычно так случалось нечасто — только в те дни, когда здесь останавливались большие караваны. А больших торговых караванов на этой дороге не видели очень давно — с тех пор, как граф Леофрик покинул свои владения. Это случилось лет десять тому назад. Никто так и не понял, что именно вынудило сиятельного Леофрика, богатого и знатного вельможу, человека властного и ученого, оставить великолепный замок Эгрей, где у него имелся штат вышколенной прислуги, бросить родовые земли и с небольшой свитой отправиться на чужбину, в Черные страны и даже (поговаривают) в саму Стигию, оплот темной магии.

Но каковы бы ни были причины, по которым Леофрик распрощался с владениями своих предков и пустился в странствия, результатом стало запустение. Торговать здесь было больше не с кем, поэтому купцы обходили замок Эгрей стороной и входили в Бритунию другой дорогой, которая проходила чуть севернее. Хозяин «Колеса и шара», жилистый хмурый человек, упрямо оставался на месте и на все предложения отказаться от убыточной таверны и перебраться вслед за прочими в более «хлебные» места, отвечал одно и то же: «Слишком дорого далась мне эта таверна. Лучше уж я разорюсь, чем променяю ее на скучную жизнь в шумном городе».

У него имелись на то свои причины. Поговаривали, будто этот человек был когда-то контрабандистом; будто его разыскивают в десятках стран за грабежи и убийства, за похищение женщин и торговлю рабынями; однако никто ничего толком не знал. В любом случае, теперь это был неразговорчивый мужчина, чья жизнь перешла за середину и сейчас клонилась к закату. Ему нравилось жить на отшибе, содержать скромную таверну и кормить редких посетителей вареным зерном с кусочками мяса (другой пищи он не признавал — злые языки поговаривали, будто к этому пойлу он пристрастился в те годы, что был прикован к веслу на галере; иные же поправляли — так, мол, кормят в аквилонских тюрьмах). На самом деле все эти россказни не имели ничего общего с действительностью. Блюдо, о котором только что шла речь, было единственным, что умел стряпать одинокий трактирщик — все остальное у него неизменно пригорало или получалось полусырым.

Да, у него не было никакого кулинарного таланта, это следовало признать. Сам он посмеивался над собой — когда никто не мог его видеть, конечно, потому что на людях он неизменно оставался мрачным и молчаливым.

Кроме того (и это тоже следует признать) вареное зерно с мясом было вкусным и питательным — как раз то, что требуется усталому путнику.

А когда посетителей не было — такие дни выпадали все чаще и чаще — он просто сидел на ступенях своего дома, смотрел, как солнце садится за горы, как постепенно затихает суета птиц и насекомых среди деревьев и в густой траве, наблюдал за потаенной, неизменной жизнью природы и все сильнее ощущал приближение покоя — того всеобъемлющего покоя, к которому стремятся все уставшие от долгой, полной приключений жизненной эпопеи.

Сейчас он уже не мог даже сказать с уверенностью, что все эти приключения произошли именно с ним. Нет, тот человек, что возил контрабандой одурманивающие порошки из южных стран в северные, что воровал красавиц из одних гаремов и продавал их в другие, — то был некто незнакомый; совсем другой человек, и наш трактирщик не имел с ним ничего общего. Все в прошлом. Сейчас — только тишина, покой, одинокая таверна «Колесо и шар».

Так оно и оставалось до того самого дня, когда неожиданно, как снег на голову, свалилось на него сразу полтора десятка посетителей. Хозяин даже не сумел заставить себя сделать приветливое лицо. Просто вышел им навстречу и стал хмуро смотреть, как они слезают с коней, выбираются из телег, просто подходят и обступают кого-то невысокого, довольно толстого, закутанного в плащ с головы до ног. Судя по движениям закутанного, он был далеко не молод.

«Принесла нелегкая», — подумал хозяин, а вслух проговорил:

— Добро пожаловать.

— Вероятно, ты хотел сказать: чтоб вы провалились, — заметил закутанный и откинул капюшон.

У него было круглое лицо со слегка отвисшими щеками. Обычно такие толстяки всегда добродушны и беспечны; так и видишь их с кружкой в руке возле бочонка с добрым элем. Увы — только не в этом случае. Гость был явно обременен какой-то давней печалью, и отпечаток заботы лежал в каждой черте его лица. Складки залегли возле рта, сжатого печально; в глазах таилась печаль, и даже морщинки вокруг глаз, свидетели улыбок, казались резкими штрихами, что оставляет беспокойство на гримасничающих лицах.

«Вот так дела!» — подумал хозяин таверны, поневоле ощутив давно забытое чувство: любопытство. Да, этот посетитель, несомненно, знатный и уважаемый человек, снедаемый многолетним беспокойством, вызвал несомненный интерес у повидавшего виды одинокого трактирщика.

— Ты дозволишь нам войти, почтенный? — заговорил толстяк. — Или будешь держать на пороге? Прости, если мы помешали твоим раздумьям! Нам показалось, что здесь таверна.

— Это так, — спохватился трактирщик. — Э… Добро пожаловать. Я это уже говорил?

— Да, — толстяк улыбнулся, как бы против воли. — Что ж, мы рады, что все разрешилось.

Хозяин посторонился, и посетители один за другим пошли в помещение. Здесь было просторно. Два стола и длинные лавки составляли все убранство комнаты. С потолка свешивалось колесо, к которому крепились толстые сальные свечи. Они совершенно запылились, потому что зажигали их очень редко. Обычно хозяин сумеречничал при свете очага, а его нечастые посетители довольствовались маленькой глиняной лампой, которую ради такого случая ставили перед ними на стол.

Поскольку до заката оставалось еще некоторое время, то и свечи зажигать не спешили. Пока что все рассаживались, а хозяин и один путешественник, судя по всему — конюх — расседлывали и распрягали лошадей.

— Травы здесь довольно, — сказал хозяин. — Пусть пасутся.

— А сена у тебя не заготовлено? — изумился конюх.

Хозяин пожал плечами.

— А зачем? Здесь не так часто бывают приезжие.

— Но для чего ты держишь гостиницу в таких глухих краях? — не отставал конюх, хотя по угрюмому виду своего собеседника уже давно мог бы сообразить: следует прекратить расспросы — и немедленно, иначе может последовать расправа, скорая и суровая. Но парень никак не мог угомониться. — Куда умнее было бы перебраться севернее, где много караванов с хорошим добром, и…

Хрясь! Удар по уху оглушил его на миг. Любопытный конюх замотал головой, потом приложил ладонь к уху и посмотрел на своего обидчика испуганно. А тот, не обращая больше внимания на паренька, продолжил заниматься своим делом. Потом отправился в дом.

Да, конечно. По северной дороге проходит много караванов. С хорошим добром. С хорошими, опытными охранниками. С охранниками, которые в жизни многое пережили и много повидали. В том числе — контрабандистов и грабителей с большой дороги. У хозяина «Колеса и шара» среди этого люда водилось немало знакомцев. И ему очень не хотелось повидаться с кем-нибудь, кто вынырнет из прежней его жизни и начнет задавать вопросы, а потом и делать предложения.

Нет уж. Он не сможет объяснить никому из тех, с кем прежде имел дело — будь то бывшие его приятели или бывшие недруги — что тот, былой человек, давно умер, что нынешний — всего лишь тихий трактирщик. Они не поверят. И тогда придется взять в руки нож и зарезать их. А это означает возвращение в тот мир, откуда он бежал много лет назад.

Но объяснять все это пареньку из свиты вельможного толстяка незачем. Пусть потрет ухо да поразмыслит о своем поведении. Не всякий, кому он станет задавать вопросы в будущем, окажется столь же добрым и человечным. Иной в ответ на неудачно сказанное слово берется за добрый клинок.

«Фирменное блюдо» уже кипело в котле. Помешивая варево большой ложкой на длинном черенке, хозяин поглядывал на своих гостей, мысленно распределяя их по рангам и сословиям. Нашлось, о чем призадуматься. Несколько человек были крестьянами. Двое мужчин, три женщины и ребенок. Они скромно заняли места у самого выхода. Зеленоглазая особа средних лет, в красивом чепце и платье из хорошей ткани, — скорее всего, прислуга в богатом доме. Судя по тому, что руки у нее были обветренными, распухшими и кое-где даже потрескались, она занималась стряпней. Чистила овощи, резала мясо — работа, которой нельзя заниматься безнаказанно. Трое охранников, спокойные, уверенные в себе, не слишком молодые. Они так и не расстались с оружием, хотя это противоречит всем законам и правилам, не говоря уж о почтении к богам. В самом деле, кто и когда садился за стол, держа за спиной меч в незавязанных ножнах? Разве сейчас идет война? Разве они ждут, что в эту таверну в любое мгновение ворвутся враги, и начнется бойня? Бдительность, конечно, похвальна — но чтобы так… Нечистое дело. Однако, насколько мог понять хозяин, охранники просто выполняли распоряжение своего нанимателя. Интересно. И все интереснее и интереснее…

Двое важничающих юнцов. Слуги, нет сомнений. И господин их — знатная персона. Чем знатнее господин, тем выше задирает нос слуга.

В том, что господином является толстяк, сомнений не было с первой секунды. Но кто же он? Немолод. Никогда не испытывал лишений — иначе складки на его лице не лоснились бы, а отвисали. И эта непонятная, страшная тревога в глазах… Одно не сочетается с другим, вот что крепко не нравилось хозяину таверны.

Однако внешне он никак не показывал своего недоверия. Просто помешивал кашу в котле. Собравшиеся за столом переговаривались вполголоса: крестьяне испуганно шептались на краю стола, слуги перекидывались короткими замечаниями, вроде: «разумеется, в замке его светлости будут сделаны надлежащие распоряжения…» и «последняя остановка, а затем — прощай, убожество!». Охранники помалкивали. Потом один что-то сказал негромко, и все трое вооруженных людей рассмеялись.

Вошел конюх, потирая ухо. При виде его хозяин ухмыльнулся. Парнишка порасскажет о грубости трактирщика, это уж точно. Это отвадит прочих любопытствующих. Правда, может вызвать интерес у охранников или их господина, а это уже совсем лишнее.

Он снял котел и начал раскладывать готовое блюдо по плошкам. Господину подал в отдельной, прочим — в одной миске на двоих, а то и троих. Посуды в «Колесе и шаре» тоже не хватало.

Пока гости насыщались, хозяин сидел и глядел в камин. Из разговоров он понял, что знатный путешественник — никто иной, как сам граф Леофрик. Это открытие его насторожило. Возвращение графа, пропавшего много лет назад по непонятной причине, не сулило одинокому трактирщику ничего хорошего. В замке, что простоял заброшенным десяток лет, снова начнется жизнь, сюда будут ездить гости, потянутся торговцы — прощай, покой! Придется действительно бросить таверну и перебираться в более укромное место.

Но имелась еще одна причина для беспокойства. Трактирщик пережил на своем веку немало такого, о чем предпочитал не вспоминать. Многое из увиденного вызывало содрогание; немалое число его товарищей остались навсегда в далеких землях. Этот человек умел улавливать опасность при первом ее приближении. И сейчас он впитывал знакомый запах всеми порами кожи. Какие тайны привез с собой граф Леофрик? Почему он бежал отсюда? Зачем вернулся?

От размышлений его отвлек стук копыт. Кто-то во весь опор подъезжал к таверне и уже издалека кричал:

— Эй, хозяин! Эй, ты! Есть здесь кто-нибудь? Эй, ты меня слышишь?

Хозяин встал и направился к выходу. Всадник вертелся на лошади посреди двора и сердито ругался.

— Ну ты, неповоротливый, жадный лентяй! — начал он, завидев трактирщика, и вдруг замер. — Галлго! Это ты? Глазам не верю!

Трактирщик замер на месте, чувствуя, как немеют у него руки. У него всегда от волнения немели руки. Вот и случилось то, чего он всегда старался избежать.

— Конан, — выговорил он. — Ну да, это я.

— Вот уж не ожидал! — Всадник спрыгнул с коня и, широко шагая, обошел Галлго вокруг, словно тот был статуей, достойной самого тщательного осмотра. — Надо же, ты совсем не растолстел, — объявил Конан, завершив осмотр. — Чем ты здесь занимаешься?

— Вылавливаю одиноких путников и насильно кормлю их своей кашей, а потом смотрю, как они корчатся в судорогах, — угрюмо ответил Галлго. — Боги, как ты не вовремя!

— Брось, — легкомысленно отмахнулся Конан. — Когда это старые друзья приходят не вовремя?

— Когда в убогой таверне сидит граф Леофрик, пришибленный, но по-прежнему знатный и богатый, окруженный охранниками, слугами и отягощенный непонятно откуда взявшимися крестьянами. Когда этот граф Леофрик перепуган до смерти, хотя из последних сил старается этого не показывать. Когда твоему покою приходит конец, потому что с этим самым графом что-то случилось и он вернулся в старые владения, откуда бежал сломя голову десять лет назад. Вот когда, Конан, случаются ненужные визиты старых друзей.

— Убедил! — сказал Конан-киммериец, и его холодные синие глаза заблестели. Он расправил плечи и направился прямиком к таверне. Галлго загородил ему дорогу.

— Подожди, — проговорил трактирщик почти умоляюще. — Чего ты хочешь?

— Для начала, я голоден.

— И ты будешь есть мою кашу?

— Друг мой. — Конан улыбнулся. — Конечно, я буду есть твою кашу. Помнишь, как в Куше, когда мы с тобой…

Лицо Галлго исказилось, рот съехал на сторону, маленькие глаза раскрылись широко, и из них глянул ужас.

— Умоляю тебя, прекрати! Я стараюсь забыть

об этом…

— Да брось ты. Не такие уж страшные были эти каннибалы. Кроме того, их девчонки… а, я забыл: ты никогда не любил чернокожих. Тебе нравились смуглые.

— Ну да, — пробормотал Галлго. — Послушай меня, Конан, ради всего, что мы пережили вместе: не рассказывай графу обо мне. Я хочу спокойно дожить до старости. Я хочу, чтобы меня не трогали.

— Ладно, — сказал Конан. — Договорились. Теперь я могу войти?

— От тебя же не избавиться?

— Разумеется. Я никуда не уеду. К тому же они наверняка слышали, как я подъехал. Как ты думаешь, их насторожила наша долгая беседа?

— Может быть, и насторожила. Я скажу охранникам, что не хотел пускать постороннего, когда мой дом почтил своим визитом его светлость.

— Да, ты известный хитрец, — хохотнул Конан и вошел.

Галлго расседлал его коня и вернулся в таверну. За короткий срок Конан сумел расположить к себе всех трех бдительных охранников; что касается графа, то тот оценил богатырское сложение молодого варвара и ту легкость, с которой он двигался. Не распознать в Конане опытного воина было невозможно. Держался он уверенно и спокойно и вообще вызывал к себе полное доверие. Поэтому охранники, пошептавшись между собой, предложили ему занять место рядом с ними.

— С нами был еще четвертый, — пояснил самый старший из них, — но по дороге с ним случился несчастный случай. Мы привыкли сражаться четверками, поэтому нам его очень не хватает.

— А, — проворчал Конан. — А я привык сражаться один. И вдвоем. И втроем. И вчетвером. Вообще, мне все равно. А сколько вам платят?

— Пять золотых в день, — произнес Леофрик. Конан уронил ложку в миску с горячей кашей и присвистнул.

— Не может быть! Тебя, должно быть, преследуют огнедышащие великаны, почтенный, если ты готов выкладывать своим охранникам такие деньги!.

— Может быть, и кое-что похуже, — печально произнес граф. — Это нам предстоит выяснить уже завтра. Если ты согласен разделить с нами опасность, я немедленно выдам тебе задаток, потому что — клянусь небом! — я боюсь, как никогда в жизни.

— Многим свойственно опасаться за свою шкуру, — философски заметил варвар. — В этом чувстве нет ничего особенного. Более того, почтенный, нет в нем и ничего постыдного.

— Если бы опасался просто за свою жизнь, — сказал Леофрик, — я платил бы своим людям куда меньше. Нет, опасность, которая нас ожидает, — иного свойства.

— Какого? — осведомился варвар, жуя. — Прости мои вопросы. Возможно, они тебе кажутся назойливыми, просто хочется заранее знать, к чему быть готовым. У меня есть меч, но если понадобится — раздобудем булаву… Твои люди меня поймут. Вот из лука я стреляю не слишком хорошо…

— Я и сам не знаю, что это за опасность, — ответил Леофрик,

— Воняет колдовством, — фыркнул Конан. — Ненавижу колдовство! Ненавижу колдунов! Всегда их убиваю, когда они встречаются мне на пути. И если ты колдун, почтенный, то нам с тобой лучше разойтись, потому что я не хочу убивать человека, который отнесся ко мне с полным доверием.

— Я больше не колдун, — сказал Леофрик, и эта фраза открыла и Конану, и его приятелю Галлго куда больше, чем мог предположить граф-изгнанник.

* * *

До заброшенного замка оставалось всего несколько миль, однако ничто не указывало на близость человеческого жилья: едва заметная тропинка почти вся заросла кустами и теми ползучими растениями с колючками, которые оплетают стволы и делают непроходимой любую дорогу. Тем не менее граф уверенно вел вперед свой небольшой отряд. То и дело приходилось останавливаться, вытаскивая телегу из ловушки, подготовленной природой: казалось, растения здесь прогневались на человека настолько, что изгоняли всякие следы его присутствия с яростью, достойной разумного существа.

Наконец впереди показались башни старого замка. Они выглядели старыми, замшелыми, но совершенно не зловещими. Обыкновенный старый замок, подумал Конан, который остановился вместе со всеми и прищурился, рассматривая родовую твердыню Леофрика. Развалина, однако вполне еще пригодная для жилья. Расчистить пару комнат, повытаскивать дохлых сов из каминных труб, набить истлевшие матрасы свежей соломой — и вполне можно провести здесь годик-другой, пока не надоест.

Иного мнения был, казалось, сам граф-изгнанник. Он чуть привстал в седле и, неотрывно глядя на серые, заросшие плющом стены, сильно побледнел. На миг ему показалось, что из пустых черных окон на него смотрят горящие ненавистью глаза; затем все исчезло. Леофрик обмяк, опустил голову на гриву своей лошади. Мгновение слабости миновало — и он приказал трогаться дальше.

— Конец нашего пути близок, — сказал граф. — Прошу быть внимательными. Не отпускайте от себя детей. Никогда не знаешь, какие ядовитые змеи свили себе гнездо там, откуда ушел человек.

«Это точно», — подумал Конан, с насмешливым любопытством поглядывая на толстячка-графа. Тем не менее варвар не склонен был принимать его предостережения всерьез…

…до того мгновения, пока предупреждающий холодок не пробежал по его телу, заставив волосы на загривке чуть приподняться, как у дикого животного, почуявшего близкую опасность. Варваром руководил, скорее, инстинкт, чем какие-либо рациональные соображения. Он по-прежнему ничего подозрительного не замечал: просто старая груда камней, где много лет подряд жили и умирали предки этого забавного пухлого человечка, который называет себя графом Леофриком. И все же Конан насторожился. Нет, мертвецов он не боялся. У киммерийца были давние и довольно фамильярные отношения со смертью. Он и сам нередко поставлял новых жильцов в царство мертвых.

Другое дело — темная магия, присутствие незримых злобных сил. Магию Конан не выносил, а магов предпочитал убивать, не задавая им лишних вопросов. И сейчас инстинкт дикого зверя, которому киммериец привык доверять, предупреждал о таящейся здесь иррациональной опасности.

Конан коснулся рукояти меча. Это его отчасти успокаивало. Большинство монстров, да и привидений не переносило прикосновения доброй стали, а Конан не без оснований считал себя мастером клинка. Как-нибудь справится. Он и сам не знал, для чего ввязался в эту историю… Может быть, от скуки. Может быть, рассчитывая поживиться за счет Леофрика — обычно господа, которых что-либо пугает, бывают более чем щедры с телохранителями. Пять золотых в день — такие деньги на дороге не валяются.

— Вход в замок был завален камнями, — предупредил Леофрик. — Вряд ли кто-нибудь возвращался сюда и трудился над тем, чтобы освободить входы. Так что нам придется поработать.

Говоря «нам», он, естественно, не имел в виду собственную персону. Конан вместе с прочими телохранителями спешился и принялся разгребать завал. Большие камни были навалены здесь в беспорядке, и их оказалось довольно, чтобы оборвать любые контакты замка с внешним миром. Трудились почти до самого заката. Пока сильные мужчины поднимали и отбрасывали в сторону крупные булыжники и обломки скалы, крестьяне и женщины собирали хворост, чтобы сразу же растопить камины, а граф Леофрик беспокойно ходил вокруг замка, как бы пытаясь установить, не случилось ли здесь во время его отсутствия каких-либо тайных катастроф. Он то ощупывал стены, то приподнимался на цыпочки и старался заглянуть в окна, то прикладывал ухо к замшелой стене и вслушивался. Конан то и дело поглядывал в его сторону с нескрываемым насмешливым любопытством. «Я больше не колдун!» Надо же! А был когда-то? И чем же вы занимались, господин граф? Вызывали духов, общались с мертвыми, стремясь выведать тайны будущего? Для чего люди предаются таким глупым занятиям? Ради наживы? Стремясь испытать захватывающее ощущение власти над обстоятельствами, людьми и потусторонним миром? Конан не раз убеждался в том, что это ощущение власти было более чем иллюзорным. Рано или поздно на колдуна восставал тот самый потусторонний мир, которым несчастный болван думал повелевать, и те самые демоны, что побывали во власти смертного человека, освобождались и разрывали мага на части. А если этого и не происходило — что ж, всегда мог найтись такой же смертный человек, который пресекал путь «всемогущего мага» обыкновенным ударом меча. И нередко этим смертным человеком оказывался Конан-киммериец.

Но вот Леофрика убивать пока не хотелось. Скорее, этот человечек вызывал у Конана симпатию. Если он когда-то и вызвал в мир темные силы, то сейчас нашел в себе достаточно мужества, чтобы вернуться и уничтожить последствия своих безответственных опытов.

Что ж, Конан охотно поможет ему в этом.

Но вот последний камень отвален, и перед усталыми путешественниками предстала распахнутая дверь. «Странно, — подумал Леофрик. —Помнится, я закрывал ее. А потом еще велел навалить камней — ради предосторожности. Помню, это назвали перестраховкой. Да уж, какой смысл громоздить гору камней, если засов надежен и дверь прочна, а в замке нет живых людей. И все же кто-то пытался выбраться отсюда… Очень странно. Нужно быть настороже».

Вслух он этого, однако, не высказал, а просто запалил факел и первым вошел в темные недра замка.

Ничего особенного их внутри не ждало. Дрожащий свет факела выхватывал из темноты сырые стены и истлевшие гобелены, покрытые плесенью. На некоторых можно было видеть остатки картин: женщины в саду, фрукты в вазах или олени, пьющие воду из ручья. Но чаще разводы плесени рисовали собственные картины поверх прежних, создавая гротескные и иногда довольно жуткие сцены: среди причудливо разбросанных пятен виделись искаженные в агонии лица, растопыренные пальцы, сведенные судорогой руки, изогнутые немыслимой дугой тела.

Неожиданно вскрикнул ребенок. Шествие сразу же остановилось. Мать пыталась закрыть малышу рот, чтобы тот не тревожил его светлость, но было поздно: Леофрик услышал и сразу подошел поближе.

— Что случилось с маленьким? — спросил он, садясь на корточки.

Ребенок сердито высвободился из рук матери

и ответил:

— Там кто-то есть.

— Где? — Леофрик обернулся, вгляделся в темноту, но ничего не увидел.

Ребенок показал подбородком на стену.

— Там, в стене.

— Не говори глупостей, Дакко, — зашептала мать, опасливо косясь по сторонам. — Ты морочишь голову его светлости, а ведь он так добр к нам.

— Я не морочу! — прошептал ребенок. — Стена раздвинулась, и оттуда выглянули глаза. Я видел.

Граф с облегчением вздохнул.

— Это просто пятна на гобеленах, — сказал он, поднимаясь и ероша волосы на голове ребенка. — Не пугайся, малыш.

— Нет, не пятна, — совсем тихо шепнул Дакко, но его уже никто не слушал.

Эти крестьяне жили на землях, принадлежащих графу Леофрику, — не здешних, а отдаленных. Проклятие, тяготеющее над замком и землей вокруг него, до тех деревень, похоже, не дотягивалось, и тамошние обитатели даже не подозревали об этом.

Когда во время пожара сгорело несколько домов и погибли почти все посевы, Леофрик предложил семьям погорельцев переселиться вместе с ним на старые родовые земли своей семьи. Большинство предпочло оставаться на прежнем месте, восстанавливая то, что сохранилось после бедствия, а две семьи решились бросить пепелище и попытать счастья за лесом. Тем более, что граф был так добр и обещал им помощь, хотя бы на первых порах.

Леофрик и его спутники пересекли темный зал и начали подниматься по лестнице. Ступени казались скользкими, как будто покрытыми слизью — можно подумать, здесь десятками лет ползали улитки. Затем отчетливо стали видны следы давнего пожара.

Десять лет назад ненасытное пламя лизало эти стены, оно пожрало ковры и оставило пятна жирной копоти. «Странно, — подумал Конан, разглядывая стены, — выглядит так, словно кто-то пытался их стереть. И нет паутины. Обычно в таких местах полным-полно пауков».

Неожиданно он замер, потому что впереди ему послышался тихий дробный топоток, как будто пробежал кто-то легкий и маленький. Ребенок или женщина. Конан метнул взгляд на Леофрика — граф, похоже, не уловил этого звука. Да и остальные его спутники держались настороже, но не испугались. Неужели они не слышали? Конан поводил факелом вокруг себя, однако ничего не увидел.

А вот и дверь, за которой когда-то давно бушевал пожар. Она обгорела почти полностью, сквозь щели в досках когда-то прорывались оранжевые языки пламени. Ее захлопнули, пытаясь преградить огню путь, и залили водой. С тех пор прошли годы. И все же неприятный кисловатый запах остался.

Граф поскорее миновал эту дверь. Осмотрели несколько комнат наверху, но все они оказались непригодными для жилья, и в конце концов путешественники спустились вниз, в большой зал, где решено было устраиваться на ночь. Разложили огонь в большом камине, нашли котел и вымыли его. Затем один из крестьян отправился за водой, а женщины достали припасы и вручили их стряпухе.

Все это время маленький Дакко держался поближе к Конану и помалкивал, только вертел головой во всё стороны и сжимался при малейшем резком звуке.

Пользуясь тем, что на них никто не обращает внимания, Конан заговорил с малышом.

— Расскажи мне подробнее, что тебя напугало, — попросил варвар.

Ребенок сказал:

— Там были глаза.

— В стене?

— Да.

Конан задумался. Насколько он знал, дети бывают предельно конкретны в том, в чем они уверены. Если бы мальчик сочинял, то наплел бы разных невероятных описаний. Он не сочинял. И глаза там действительно были.

Поразмыслив немного, Конан спросил:

— А легкие шаги — их ты не слышал?

— Да, — сказал мальчик тихо. — Там ходили.

— Наверху?

— Да.

— Почему ты не сказал об этом?

— Мне бы не поверили.

— Я тоже их слышал, — сказал Конан.

— Мне страшно, — прошептал мальчик.

— Не только тебе, — успокоил его Конан. — Но ты не бойся. Мы выберемся отсюда. Сдается мне, напрасно граф затеял эту историю с возвращением.

— Может быть, он хочет их убить, — предположил мальчик.

— Боюсь, это непросто, — хмыкнул Конан.

— Вы ему поможете, — сказал ребенок. — Ведь вы поможете ему?

— Да, — кивнул варвар.

И тут их позвали ужинать.

* * *

Ночь прошла спокойно, только под утро одному из охранников показалось, — что кто-то прикасается к его лицу ледяными руками. Прикосновение было нежным, почти невесомым, словно его ласкала какая-то женщина. Открыв глаза, он мгновение видел перед собой полупрозрачную тень, которая тотчас растворилась в утреннем сумраке. Он решил, что это ему приснилось, и потому никому не стал рассказывать. Подобные сновидения, полагал наемник, не к лицу взрослому мужчине, который умеет держать свои чувства в узде и вполне владеет собственным воображением.

Он выбросил призрак из своих мыслей сразу и так решительно, что не вспомнил о нем даже тогда, когда из кухни донесся отчаянный вопль стряпухи:

— Кровь! Кровь!

От этого крика сразу пробудились остальные. Первым бросился на кухню граф Леофрик. Он не стал тратить времени на одевание — просто набросил на плечи старое одеяло и побежал босиком по холодным каменным плитам. Вернулся он вместе со стряпухой. Оба были одинаково бледны, и губы их дрожали. Женщина всхлипывала.

— Везде… везде кровь, — бормотала она. — Мой чистый стол, я сама его вчера отмыла… Пол, стены — все забрызгано… Такая свежая, алая… Откуда бы ей взяться? Откуда? Кто мог сделать это?

Граф Леофрик молчал. Все обступили его и женщину, однако вопросов пока что не задавали. Одна из крестьянок, мать маленького Дакко, протянула перепуганной стряпухе чашку с водой.

— Выпей, почтенная госпожа Танет, — проговорила она ласково, как будто разговаривала с прихворнувшим ребенком.

Стряпуха послушно поднесла чашку к губам, сделала несколько глотков и поперхнулась. Конан пристально посмотрел в глаза графу Леофрику и, сумев поймать его взгляд, содрогнулся: женщина ничуть не преувеличивала. На кухне действительно произошло нечто страшное. И граф это видел.

— Давайте заглянем и посмотрим, что там, в конце концов, делается, — предложил один из охранников, молчаливый наемник из Немедии по имени Аллек. — Кто со мной?

Вызвался его товарищ Элваэл, а третьим, не сказав ни слова, пошел Конан. Варварское чутье подсказывало ему, что в замке творится неладное, и чем больше он будет знать о происходящем, тем лучше.

Стряпуха — госпожа Танет, как назвала ее крестьянка, — глядела вслед уходящим с ужасом и тихо всхлипывала.

Кухня не блистала чистотой — за тот час с небольшим, что Танет провела здесь вчера, конечно, невозможно было привести ее в идеальное состояние. Но вот никакой крови ни на полу, ни на столе, ни на стенах охранники графа не увидели. Обыкновенная засаленная и покрытая пылью комната со старым очагом, где скопилось много копоти. Обыкновенный дубовый стол, старый и во многих местах поцарапанный ножом.

Крови не было. Старое пятно, оставшееся с незапамятных времен на полу, когда здесь зарезали курицу и плохо отмыли следы, — не в счет. Танет говорила о свежей крови.

— Этой дуре везде мерещится, — проворчал Элваэл. — Слушать баб — только позорить себя. Помните, как вечером ей что-то там послышалось?

Конан насторожил уши. Ему об этом ничего не было известно.

— Послышалось? — удивился и Аллек.

Элваэл чуть смутился.

— Ну, когда мы легли спать, — пояснил он нехотя. — Она лежала рядом.

Несмотря на жутковатую обстановку и невеселые обстоятельства, Аллек громко захохотал.

— Рядом? — переспросил он сквозь смех. — Ну хорошо, назовем это «рядом».

— Называй как хочешь, — обиделся Элваэл. — Словом, Танет была со мной. И вот я засыпаю, а она вдруг как толкнет меня в бок! Я было решил, что ей показалось мало — ну, всего, что между нами было, — и говорю: «Отстань от меня, неугомонная! Дай поспать!» Хотя про себя еще подумал: лестно, мол, такой горячей женщине глянуться. А она отвечает: «У тебя, я погляжу, только одно на уме». Тут я, честно сказать, обиделся на нее. И проснулся, хотя уже дремал. Я почему это рассказываю с подробностями — чтобы вы поняли, ребята, что мне ничего не приснилось. Она говорит: «Слышишь?» Я прислушался. Ничего. Полная тишина, если не считать, конечно, общего храпа. Я ей так и сказал. А она: «Нет, ты прислушайся как следует». Я опять прислушался. И опять — ничего. А она: «Там, наверху, кто-то смеется».

— А ты что сделал? — спросил Аллек.

— Да ничего. Назвал ее дурой и заснул. Очень уж обидела она меня.

— Ясно, — пробормотал Аллек. — Надо бы с госпожой Танет потолковать. Сдается мне, не такая она дура. Что-то ей явно виделось и слышалось.

— Одной ей, значит, и видится, и слышится, а прочие — и глухие, и слепые! — рассердился Элваэл. — Особенная она, что ли?

— Да нет, просто более чуткая. Есть же люди, которые стреляют из лука более метко, чем остальные, — объяснил Аллек. — Это, брат, называется талант. Талант. Не всякому дано, понял?

Элваэл плюнул и вышел из кухни. Конан поднял голову и встретился глазами с Аллеком.

— А ты что считаешь, киммериец? — спросил Аллек.

— Думаю, женщина действительно что-то видела. Может быть, даже и кровь.

— Она нервная, — задумчиво проговорил Аллек. — Они с Элваэлом иногда так ругаются, что даже страшно становится. Хотя знакомы недавно и, вроде бы, надоесть друг другу не должны. Но вот сидит у нее какая-то заноза в печени, и толкает на разные выходки. Вздорная, словом, бабенка.

— Госпожа Танет, возможно, и вздорная, — спокойным тоном произнес Конан. — Но вот как быть с его светлостью графом Леофриком? Ты видел его лицо? Он заходил сюда вместе с нею и тоже видел что-то странное. Нечто такое, что его напугало. А граф, сдается мне, не трусливого десятка.

— Это ты, брат, правильно рассудил, — признал Аллек. — Граф хоть и выглядит забавным толстячком, а на самом деле — человек железный. Во время путешествия ни разу не пожаловался, а ведь он, знаешь, избалованный и не очень здоровый человек. Привык жить в роскоши, а вот гляди ты: ехал верхом, и в дождь, и в ветер; на постоялых дворах первым делом заботился о лошадях, потом — о слугах и только после этого — о собственном удобстве… Да и прочее. Ты приглядись к нему повнимательнее, когда будет случай, сам поймешь.

— Вижу, граф тебе нравится.

— А тебе не нравится хозяин, который платит по пять золотых в день? — резонно возразил наемник.

— Это другое, — отозвался Конан и задумался. — Если такой человек, как Леофрик, напуган, значит, дело серьезное, — проговорил он наконец. — Надо бы потолковать с Танет по душам.

— Нет ничего проще, — фыркнул Аллек. — Я начну ругать Элваэла — мол, глуповат, хоть и доблестный воин — все такое. Она тотчас вцепится и начнет приводить примеры его глупости. Тут только успевай задавать вопросы.

— Ко всякой женщине нужен свой подход, — философски заметил киммериец, который и сам слыл большим знатоком и ценителем слабого пола.

Они с Аллеком рассмеялись и покинули кухню.

* * *

Никакой «подход» не помог — Танет была перепугана насмерть и отказывалась обсуждать увиденное. Только качала головой и отворачивалась, а после и вовсе стала убегать, едва видела, что к ней приближаются.

Конан почти сразу понял, что разговаривать с ней бесполезно, и обратился к Леофрику.

Тот был серьезен и сразу сказал:

— Кровь была. Думаю, настоящая.

— Но ведь она почти сразу исчезла! — возразил Конан.

В глазах Леофрика явственно читалась глубокая печаль.

— Тот враг, от которого ты и твои товарищи Должны защитить всех нас, способен и не на такое…

Во время завтрака Конан обратил внимание на то, что отсутствует одна из крестьянских женщин. Поначалу его насторожило это обстоятельство, но чуть позднее он ее увидел — она сидела возле очага, отстраненная и как будто немного смущенная, но вполне целая и невредимая. Это его успокоило.

Ближе к полудню солнце кое-как пробилось в узкие окна старого замка и стало не так страшно и мрачно, как было вечером. Решили снова осмотреть комнаты — пора было начинать обустраивать настоящее жилье.

— Конечно, неплохо бы повесить везде новые гобелены, купить хорошие столы и скамьи, привезти из города посуду, — сказал Леофрик своим охранникам. — Однако буду с вами честен. У меня нет денег на эту роскошь. Все, что у меня есть, уходит на оплату вашего труда. Поверьте, оно того стоит. Как видите, я откровенен. Теперь ступайте и очистите комнаты. Из них нужно вынести все. Когда я поднимусь наверх, там должны быть только голые стены.

Охранники переглянулись. Не так они представляли себе свою работу. Одно дело — отражать врагов, которые вздумают покушаться на жизнь их нанимателя; совсем другое — заниматься уборкой, разгребая старую истлевшую рухлядь. В то же время пять золотых… И у графа вполне серьезный вид. Он мог бы нанять десяток уборщиков за сумму вдесятеро меньшую.

— По-моему, у него не в порядке с головой, — поделился сомнениями Элваэл, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.

Четвертый охранник, молодой парень па имени Ловес, промолчал. Он предпочитал не обсуждать ни графа, ни обстоятельства, в которых они все находились. Боялся сказать что-нибудь не то. Однажды он уже распустил язык. Следствием стала драка, в которой Ловес убил знатного юношу, после чего ему пришлось бежать. Он скитался уже несколько лет и с тех пор, как под покровом ночи оставил родной дом, ни разу не был у себя, в Коринфии. Чужбина вызывала у него отвращение, он тосковал и мечтал только об одном: накопить побольше денег и вернуться. Под личиной богача средних лет, чужестранца (придется изменить имя — об этом Ловес думал с отвращением) он останется неузнанным и проживет остаток жизни на родине, наслаждаясь любимой природой и звуками родного языка.

Но пока что до осуществления этой мечты было очень далеко. Впрочем, если граф и дальше будет держать свое обещание — а Леофрик до сих пор платил своим охранникам регулярно — то сладкий миг существенно приблизится. Нужно только ни с кем не поссориться и выполнять свой долг очень осторожно, чтобы остаться в живых.

В первой комнате ничего интересного они не увидели. Сундук, стоявший возле стены, был набит разложившимися тряпками. Когда-то, судя по всему, это было девичье приданое. Остатки белого шелка расползались под пальцами. Несколько жемчужин блеснули среди хлама, но Конан и Аллек решительно воспротивились попыткам своих товарищей завладеть драгоценностями.

— Граф сказал, чтобы мы выбросили отсюда все, — напомнил Аллек. — Так мы и поступим. Возможно, в этих камешках кроется какая-то опасность.

— Какая опасность может таиться в белых катышках? — осведомился Элваэл, фыркая. — Это просто жемчуг, дружище! Жемчуг и. ничего больше. И если продать его в городе, то можно выручить неплохие деньги. Так что ты можешь слушаться своего графа, а лично я…

И он потянулся к жемчужинам.

Конан ударил его по руке.

— Тебе же сказали: ничего здесь не трогать! Выбросить из комнат все!

— Кто ты такой, чтобы мне приказывать? — разозлился Элваэл. — Ты такой же охранник, как и я! Точнее, хуже — ведь ты нанялся всего пару дней назад, а я с господином графом уже почти месяц. И всегда он был мною доволен. И вот появляешься ты, умник, и начинаешь мне приказывать.

— Тебе приказываю не я, — спокойно возразил Конан. — Я просто напоминаю, каково было истинное распоряжение графа.

— А я тебе говорю, что граф — милостивый и щедрый господин, и он не будет против, если его бедные охранники немного поживятся за счет старой рухляди, о которой он давно забыл.

С этими словами Элваэл решительно сунул несколько жемчужин в поясной кошель, после чего посмотрел на своих товарищей с вызовом.

— Оставь его, — сказал Аллек Конану. — Он всегда был упрям и с придурью.

— Это ты с придурью, — огрызнулся Элваэл. — Потому что ты мне завидуешь.

Аллек только пожал плечами.

Они разломали сундук и выбросили его в окно. Сняли со стены гобелен, свернули его в рулон и тоже выкинули вниз. Он полетел, как птица, на лету разворачивая крылья. Конану, который смотрел из окна, показалось, что гобелен несколько раз взмахнул ветхими крыльями-углами, прежде чем, сделав последний круг над землей, опуститься рядом с обломками сундука. И еще ему послышался тихий, самодовольный смешок, но когда он обернулся, все его товарищи стояли с напряженными, немного сердитыми лицами, как всегда бывает после ссоры.

— Ну что, — сказал Аллек, — кажется, больше нам здесь делать нечего. Пришлем сюда женщин, чтобы вымыли стены и пол.

— Я схожу, — вызвался Ловес, но Элваэл оттеснил его плечом от выхода.

— Отлыниваешь от работы, юнец? Я сам позову сюда женщин, а ты ступай с Аллеком в другую комнату и потрудись-ка там. Понял?

Ловес кивнул. Он не хотел ввязываться в новую ссору. А Элваэл, раздраженный недавней перепалкой, искал повода придраться.

— И чтоб без глупостей! Если найдете опять какой-нибудь жемчуг, не вздумайте поделить его без меня! Я все равно узнаю и очень сильно обижусь. К тебе, юнец, это относится в первую очередь.

И он побежал вниз по лестнице.

Товарищи проводили его глазами.

— Что это с ним? — спросил Конан у Аллека. Тот покачал головой.

— Не знаю. Он всегда был задиристый. Ходок по женщинам. Немного жадный. Но ничего особенного. Ничего такого, за что следовало бы его вздуть или бросить на большой, пустынной дороге. А сейчас он как с цепи сорвался. Честно тебе скажу, киммериец, я его просто не узнаю.

Конан поднял брови.

Аллек задумчиво добавил:

— Да и жемчуг, между нами говоря, не слишком дорогой. Не настолько он хорош, этот жемчуг, чтобы так на него бросаться, да еще ссориться с нами.

— Вот и я так думаю, — кивнул варвар. — Не нравится мне все это.

Они подошли к соседней комнате. Именно здесь десять лет назад начался тот самый роковой пожар, который уничтожил замок и сделал его непригодным для жилья. Возле двери Конан вдруг почувствовал, как знакомый холодок шевелит волосы у него на затылке.

— Если в этом замке и живет какая-то дрянь,

прошептал он, обращаясь к своим спутникам,

то она свила себе гнездо здесь.

— О чем ты? — удивился Аллек.

— О том, что в этом замке, возможно, обитает какая-то дрянь, — повторил варвар. — Я их кожей чувствую. Ненавижу магию!

— Магию?

— Скажи, как, по-твоему, была кровь там, в кухне? — требовательно спросил Конан.

— Не знаю… — замялся Аллек. — Я не склонен верить впечатлительным людям. Да и волшебство встречается не на каждом шагу.

— А я верю, — сказал Ловес. И, смутившись, добавил: — Несколько лет назад я видел, как маг испепелил человека. Просто направил на него палец — и человек вспыхнул, как факел, сразу! Он даже не закричал. Секунду назад был живой, даже что-то ел, по-моему, а потом — только кучка пепла.

— Что за маг? — заинтересовался Конан.

Ловес смутился еще больше, побледнел и честно признался:

— Не знаю. Я сразу убежал оттуда.

Он опустил голову. Конан хлопнул его по плечу.

— И правильно сделал. Если чувствуешь, что не в силах сразу убить мага — уходи. Твоя жизнь тебе еще пригодится. И все же мы изведем это отродье, кем бы оно ни было.

Он навалился плечом на дверь и отворил ее.

Навстречу понеслась вонь. Застоявшийся воздух нес запах горелого. Но было еще что-то. Горелая человеческая плоть и какие-то вещества, которые применяются магами для создания особенных чар. Странным показалось только то, что эти запахи были свежими, как будто здесь всего час назад опрокинули колбу.

В комнате было навалено множество вещей. Посреди стоял стол. Во время пожара он сильно пострадал, но все же сохранился.

— Это каменное дерево, — сказал Ловес. — Такое почти невозможно разрушить.

— Как же из него делают мебель? — удивился Аллек.

— Его срубают, когда оно еще молодое, — объяснил Ловес. Он чуть покраснел и добавил, глядя на Конана: — Мне об этом рассказывали.

— Кто? Краснодеревщики?

— Нет… Не совсем. В общем, да. Мастера.

— Просто взяли и рассказали?

— Я спросил… Никогда не знаешь, что может тебе пригодиться, — сказал Ловес.

— Пусть говорит дальше! — перебил Аллек. — Любознательный и умненький парнишка. Очень хочет жить — и жить хорошо. Достойное желание.

— Для кого как, — проворчал Конан. — Я хочу когда-нибудь стать королем.

— Королю тоже не помешает знать про каменные деревья, — примирительно произнес Аллек. — Пусть рассказывает!

— Эти деревья срубают, когда они достигают в ширину двух обхватов. Потом уже ни один топор их не возьмет. Да и то такая работа занимает не один день. Затем их погружают в специальный раствор, который немного размягчает древесину, — продолжал Ловес, краснея все больше и больше. Он не привык к тому, чтобы его слушали. — После того, как работа закончена — а у мастера есть всего два дня — древесина начинает затвердевать. Она выделяет особую смолу, которая сплавляет все волокла намертво. Через год такая мебель становится тяжелой, как каменная, и практически не разрушается. Древоточцы в ней не живут, плесень ее не берет. И, в отличие от каменной, она не разбивается.

Устав от длинного монолога, он перевел дыхание и замолчал.

— Очень интересно, — проворчал Конан.

— Да, это интересно, — задумчиво произнес Аллек. — Это означает, что наша задача усложняется. Такой стол не разломаешь на куски и не выбросишь в окно. Придется тащить его на руках вниз по лестнице. А он наверняка тяжелый.

Ловес безмолвно кивнул, подтверждая это предположение.

— Ладно, — решил Аллек, — сначала избавимся от прочего барахла.

А «барахла» в комнате было навалом. Колбы и реторты, почерневшие от огня и полопавшиеся, треснувшие и разбитые чашки и кувшины, запечатанные сосуды с отвалившимся донышком лежали повсюду. Осколки стекла и глиняные, черепки хрустели под ногами. Несколько обгоревших манускриптов из телячьей кожи валялись на полу. Их страницы почернели и слиплись, буквы расплылись и исчезли за жирным слоем копоти. И все же в углу одной страницы Конан разглядел рисунок, обвивающий заглавную букву — инициал: странное чудовище с человеческими глазами держало букву обеими руками, тонкими лапками с длинными острыми когтями, и вонзало в нее зубы. Пасть чудовища была широко раскрыта, и в ней виднелся шевелящийся влажный язык. А глаза глядели печально, со звериной тоской и пониманием каких-то странных, древних тайн, сокрытых от ограниченного человеческого разума. Конан не умел читать и не мог разобрать, что это за буква, которую пожирает чудовище, однако его привлек сам рисунок. Была в нем странная, завораживающая прелесть. И вот, пока варвар прикидывал, существуют ли такие чудовища в действительности и как ловчее можно было бы с ними совладать в битве один на один, рисунок как будто ожил. В нарисованных глазах загорелся огонек, челюсти чуть сжались на стволе буквы.

— Что за глупости! — Конан выронил книгу. Аллек быстро обернулся к нему.

— Что ты там увидел?

— Ничего, — проворчал варвар, стыдясь собственной впечатлительности. — Проклятая книга. Наверняка содержит заклинания черной магии. Может быть, стоило бы ее сжечь?

— Нам было велено все выбросить. Выбросить, а не уничтожить, — напомнил Аллек. — Господин граф сам разберется, что к чему. Может быть, сжигать такие книги опасно. Откуда мы знаем?

— Пожар тут и без нас потрудился, — добавил Ловес. Ему нравились книги и жаль было их бросать в печку.

Кроме полусгоревших книг и разбитой посуды, в комнате имелись кресло с ножками в виде лап фантастического чудовища и несколько светильников — висячих ламп и канделябров, сделанных в том же стиле. Когтистые лапы держали подставки для свечей или сжимали кольцо, в котором качалась лампа. Все эти вещи были закопчены, но Конан поскреб ногтем и увидел, что они бронзовые.

— Красиво, — оценил он. — И дорого стоит.

— Хватит! — рассердился Аллек. — Сперва Элваэл набивает карманы жемчугом, потом Ловес начинает интересоваться книгами, а теперь тебе нравятся светильники.

— Когда все закончится, я, может быть, прихватил бы парочку, — согласился Конан. — В счет оплаты. Видишь, какой я честный.

Аллек покосился на него с недоверием.

— Что-то мне подсказывает, киммериец, что ты надо мной смеешься.

Конан захохотал.

— Может быть, и так! Но это все потому, что ты мне нравишься. А вот эта комната мне совершенно не по нраву. Давай тут все разберем поскорее.

Он поднял книгу и выбросил ее в окно. На этот раз он не следил за ее падением и потому не видел, как чудовище с печальными глазами вырвало букву из страницы, высвободилось само и с тихим криком вылетело прочь. Голубое небо подхватило его, и мгновенно крылатое существо скрылось среди облаков. Только птицы, всполошившиеся было на соседних деревьях, выдали его, но они скоро успокоились.

Вернулся Элваэл. Он не смотрел ни на кого из товарищей. Прислонился к стене, глядя в окно.

— Помоги собрать осколки, — обратился к нему Аллек как ни в чем не бывало. — Привел женщину?

— Да. Это Петрейда.

— Петрейда?

— Крестьянка. Сестра матери Дакко, — пояснил Элваэл.

— Смотри ты, уже с Петрейдой знакомство свел, — пробормотал Аллек. — Ты времени не теряешь…

— В отличие от тебя, братец, — отрезал Элваэл, принимаясь за работу.

— Это не та ли женщина, которой не было во время завтрака? — спросил Ловес.

— Может быть, — ответил Элваэл. — Тебе-то что?

— Не знаю, — смешался Ловес. — Просто спросил.

Конан вдруг задумался. Почему Элваэл выбрал именно ее? Все утро она вела себя странно. Да и Элваэл держится не вполне привычным образом. Хотя, возможно, все можно отнести на счет непривычной обстановки. Граф Леофрик явно знает больше, чем говорит. И он напуган. Соответственно, напуганы и его спутники. При этом каждый старается не показывать своего страха и справляется с этим в одиночку, кто как умеет. В принципе, ничего странного не происходит. И все же, если вдуматься…

Они собрали осколки, сняли со стены ковер и, завернув в него мусор, завязали узлом. Затем поснимали лампы и свалили в углу вместе с канделябрами. Со столом пришлось повозиться. Как и говорил Ловес, эта мебель оказалась тяжелее каменной. Мышцы на руках и ногах Конана вздулись, когда он подталкивал стол к двери, а затем выволакивал на лестницу. Прочие помогали ему, как могли. Прошло не менее получаса, прежде чем стол оказался там же, где остальные предметы из сгоревшей лаборатории.

— Нужно передохнуть, — сказал Аллек, валясь на траву под стеной башни. — Попросим Танет, чтобы принесла нам питья.

— Я бы перекусил, — заметил Конан.

Сказано — сделано. Некоторое время они просто лежали на траве без сил, а стряпуха с заплаканным лицом носила им еду и питье в кувшине. Ее ни о чем не спрашивали, но все-таки она произнесла в пространство:

— А тем, кто считает меня дурой, я бы сказала: пусть они и близко ко мне теперь не подходят!

Элваэл тоже проговорил, как бы про себя:

— Если кто-то не хочет меня видеть, то пусть не видит. Женщин на свете много.

Танет заплакала и убежала.

— Напрасно ты ее обижаешь, — сказал Конан, уплетая лепешки с медом. — По-моему, очень хорошая женщина.

— Ничего, ей полезно, — отмахнулся Элваэл. — Петрейда — тоже хорошая.

— Кстати! — спохватился Аллек. — Мы оставили ее наверху.

— Ну и что?

— Интересно, как она там справляется?

— А что там справляться? — хмыкнул Элваэл. — Обыкновенная женская работа. Помыть стены и пол. Знай себе вози тряпкой.

— Странно, — пробормотал Аллек. — Мне показалось, что ее там нет.

Он приподнялся и крикнул, обращаясь к окнам на втором этаже:

— Эй, Петрейда! Петрейда!

Ему никто не ответил..

— Она не слышит, — сказал Элваэл. — Говорю тебе, когда я ей велел подняться, она взяла воду в бадье и тряпку и пошла за мной. Я сам привел ее в комнату. Она там.

Конан запил лепешку глотком свежей воды и встал на ноги.

— Загляну-ка я к ней, — сказал он. — Что-то вы на меня нагнали страху.

Услышав это от огромного мускулистого варвара, его товарищи громко рассмеялись. Да и сам Конан не скрывал ухмылки.

Несколькими прыжками он одолел ступеньки и подошел к комнате, которую они очистили.

За дверью было очень тихо.

— Петрейда! — позвал Конан. — Ты здесь?

Ответа не было.

Он толкнул дверь и замер на пороге. Все комната, от стен до потолка, была забрызгана свежей кровью. Кровь медленно стекала с окна, ползла по полу, как живая, норовя тонкой струйкой обвить ноги варвара.

— Кром! — взревел Конан, отдергивая ногу. — Что за проклятье! Петрейда! Где ты, а? Куда ты спряталась? Что за шутки?

Мертвое молчание было ему ответом. Конан вдруг почувствовал, что это не просто тишина. В этой комнате не раздавалось вообще никаких звуков. Не слышно было голосов снизу, из окна не доносилось птичьего пения, хотя день был в разгаре и птицы вовсю щебетали на деревьях.

Конан повернулся и выбежал вон.

— Ну, как там дела? — спросил Аллек.

— Не поверишь! — Конан перевел дыхание. — Я тоже видел это.

— Что ты видел?

— Кровь!

— По-твоему, Танет ничего не напутала? И графу не показалось?

— Вот именно. Можешь считать меня варваром, если тебе не дорога жизнь, можешь думать, что это суеверия, присущие моему народу, — хотя моему народу не присущи суеверия! Это вы, цивилизованные люди, на каждом шагу плюете и скрещиваете пальцы, а у нас есть наш бог Кром, к которому отправляется всякий уважающий себя воин, если он погиб с оружием в руках…

— Я понял, — спокойно сказал Аллек. — Итак, что же ты увидел?

— Кровь! Говорю тебе, вся комната была залита кровью. И там стояла тишина. Ни одного звука. Ни голосов, ни шагов, ничего. Даже мой голос там тонул, растворялся, как порошок в уксусе…

— Погоди, — перебил Ловес. — А где же Петрейда?

— Не знаю. Ее там не было. Аллек решительно поднялся.

— Идем. Нужно сообщить об этом графу.

* * *

Поговорить с графом им удалось далеко не сразу. Сначала он был занят — бродил возле груды выброшенных из замка вещей и рассматривал их. Кое-что сразу приговорил к сожжению — к удивлению любопытного Дакко, который ходил за графом, как тень, среди предметов, признанных «опасными», оказалось два заляпанных алхимическими реактивами ковра и совсем простая, сильно закопченная реторта. Другие вещи он приказал закопать. Как и предвидел Элваэл, о жемчуге, который находился среди истлевшего приданого, граф Леофрик даже не вспомнил. Просто перерыл тряпки и бросил их обратно в сундук.

Дакко с интересом наблюдал за Леофриком. Это был мальчик лет десяти, худенький, с пытливым взглядом и копной пшеничных волос. Он не походил на свою мать и мало походил на отца. Леофрику нравился этот ребенок. Он предполагал, что в ближайшее время ему трудно будет найти себе слуг. Разговоры о том, что происходило и до сих пор иногда происходит в брошенном замке, отвадили отсюда всех жителей близлежащих деревень. Вряд ли кто-нибудь из них, будучи в здравом уме, согласится жить в замке и прислуживать графу. Стряпуха Танет теперь тоже не в себе. Все время или плачет, или ругается. А у ворчливых женщин, это граф знал по опыту, и стряпня невкусная. Будет жаль, если у Танет испортится характер. Остается только надеяться, что это не навсегда.

Крестьян, которые согласились переселиться с графом в его старое родовое имение, Леофрик думал пристроить к делу. Ему не хотелось выделять им земли. Да и что будут делать две семьи среди общего безлюдья? Удастся ли им вообще вырастить хоть какой-то урожай? Нет уж, лучше пусть помогают в замке. Когда-нибудь былое величие вернется в эту древнюю твердыню…

А из Дакко, возможно, вырастет воин. Об этом можно будет позаботиться.

Потом. Обо всем этом он позаботится потом. Сейчас неотложное дело одно: избавиться от всех последствий давней катастрофы.

Леофрик поднял обгоревший том. Он вздрогнул, потому что узнал книгу. Она содержала заклинания, к которым он прибегал, когда принялся за завершающую стадию своих опытов. Лучше бы ему никогда ее не видеть.

Он и не видел ее до определенного момента. Не исключено, что все эти годы она находилась в замке и ждала своего часа, не попадаясь на глаза. Не исключено. И все же… В ее появлении в столь удачный момент — ни раньше, ни позже, ровно в тот миг, когда в ней возникла нужда — заключалось что-то зловещее. Как будто у книги имелся невидимый покровитель, который умело подкладывал ее любому, кто начинал искать тех самых знаний, что были погребены в ее недрах.

Итак, алхимик дошел до определенного пункта своих исследований. И тут появилась книга. Древние лемурийские заклинания. Такие древние, что даже стигийские маги не могли бы отыскать их среди своих фолиантов. Этими формулами пользовались могущественные заклинатели Лемурии, которая впоследствии ушла под воду и навсегда скрылась под беспокойными водами океана. Язык, на котором давным-давно никто не разговаривает. Звуки чуждой человеческому уху речи впервые зазвучали под сводами родовой твердыни Леофрика — спустя тысячелетия после гибели Лемурии и Атлантиды!

Поначалу ничего не происходило. А потом…

Леофрик зажмурился, отгоняя воспоминания. И тут он снова посмотрел на страницу. Кое-что насторожило его. Он узнавал и книгу, и текст, написанный в ней. Читать, разбирая слово за словом, он не решался, чтобы не разбудить ненароком вновь темных сил, которые дремали в недрах фолианта. Но… Но здесь начало главы! Здесь должен быть инициал. Леофрик даже припоминал, какой именно: древний зверь, терзающий клыками букву. Начертания буквы были фантастическими для взора современного бри-тунца. И все же Леофрик знал, что она читается как «А». Первая буква любого человеческого алфавита. Но не лемурийского. В их странном языке это была тринадцатая буква, роковая. «Лишняя», как ее называли. Она открывала последнюю главу, где описывалась завершающая фаза Великого Делания.

Ни буквы, ни чудовища. Но ведь они не сгорели. Страница в этом углу была почти чистой. Они испарились.

Леофрик повертел книгу перед глазами, плюнул несколько раз.

— Не могли же они улететь? — пробормотал он, обращаясь к самому себе, и тут же услышал за спиной явственное хихикание. Смеялся странно знакомый голос, молодой и высокий. Прежде чем обернуться, Леофрик помедлил. Голос казался ему знакомым… точнее сказать, этот голос был полузабытым, как будто выплывшим из далекого прошлого…

Наконец граф собрался с мужеством и повернулся.

За спиной у него никого не было.

А потом, ступая бесшумно, появился Конан. При виде его Леофрик ощутил облегчение. Рослый варвар был таким материальным, таким плотским, что невольно успокаивал. Хотя многие люди, завидев эту внушительную фигуру, обычно дополняемую мечом, булавой или секирой, начинали испытывать подсознательное (а иногда и вполне осознанное) беспокойство. Однако Леофрика страшила вовсе не физическая мощь.

— Слушаю тебя, — сказал граф, видя, что киммериец хочет с ним заговорить.

— Я видел кровь, — брякнул тот без предисловий. — Точно так же, как госпожа Танет. Вошел в комнату — а там стены, потолок и пол в крови. Сверху капает, по стенам сползает. В глазах красно. А потом все исчезло.

— Зачем ты заходил туда, где видел кровь? — спросил граф. Он заметно побледнел.

— Мы отправили туда женщину, чтобы она завершила уборку. А потом Аллек сказал: «что-то давно мы ее не видели». Я вызвался заглянуть и посмотреть, чем она занимается так долго.

— Логично, — пробормотал граф. — Рассказывай дальше.

— Я уже все рассказал, — буркнул Конан. — Ее не было, и все в крови. А спустя короткое время кровь исчезла, как не бывало. Мне, естественно, тоже не верят, но я-то знаю, что именно я видел. Меня не собьешь!

— Это верно. Успокойся, друг мой, я тебе верю. Ведь я видел то же самое — там, на кухне. А что это была за женщина?

— Какая женщина?

— Та, которая исчезла из комнаты.

— А, эта… Петрейда. Та самая крестьянка, которой не было во время завтрака. Странная она. Хотя, если подумать, ничего странного. У нее есть приятель?

— Приятель? — Граф рассеянно посмотрел на Конана. — Какой приятель? Какое мне дело до приятеля какой-то крестьянки?

— Да нет, я подумал… если у нее есть дружок, то она, может быть, была с ним, и загадки никакой нет.

Леофрик вдруг напрягся и с этой секунды слушал очень внимательно.

— Но у нее нет никакого дружка, верно?

— Полагаю, нет.

— И ее не было во время завтрака. А потом она появилась… И как она держалась?

— Странно. Обычно она терлась возле своей старшей сестры, а тут уселась одна, как важная дама, и глазела в огонь. А после опять исчезла.

— И кровь… — проговорил Леофрик. — Послушай меня, киммериец. Тебя ведь зовут Конан? Послушай, Конан. Много лет назад в этом замке я занимался алхимическими опытами. Возможно, мне нет оправдания. Но я и не ищу никаких оправданий.

— Вы пытаетесь исправить зло, — сказал Конан. — Этого довольно. Я помогу вам. Только вы должны быть со мной откровенны.

— Постараюсь, насколько это в моих силах, — обещал граф. — Я был молод. Куда моложе, чем теперь, но все же старше, чем ты. У меня было богатство, силы, много времени впереди. Весь мир лежал передо мной, большой и неизведанный, но я хотел погрузиться в его темные тайны и выведать то, что прячется под покровом ночи. Ты слушаешь меня?

— Да, да, — сказал Конан, отвлекаясь от созерцания веселой маленькой птички, которая отважно разгуливала среди обломков алхимической посуды. — Разумеется, я вас слушаю.

— Во время одного из моих опытов случился пожар. Думаю, его вызвало одно из тех… существ, которых я заставлял помогать мне. Погибло несколько человек. Но худшее было впереди. Разбились мои колбы, и ядовитые пары стали распространяться по замку, губя все живое. Я собрал тех моих слуг и солдат, которые еще не надышались этой отравы, и вывел их из замка, а остальных замуровал здесь, чтобы погибель не вырвалась на волю.

— Поэтому замок и считали проклятым?

— Отчасти. Полагаю, некоторые сущности не торопились покинуть землю и обитали здесь еще долгое время. Я не знаю, какова их природа. Догадываюсь, что она бесчеловечна. Эти существа общались некогда с лемурийцами.

— Они помогали вам искать сокровища? — спросил варвар алчно. На мелкий жемчуг он не стал бы размениваться — не тот масштаб. Но если речь зайдет о сокровищах древних владык, возможно, о казне какого-нибудь погибшего царства — вот здесь стоило бы потрудиться.

— Сокровища? Можно сказать и так. Я искал сокровища знаний. С их помощью можно добыть все что угодно.

Гримасой Конан выразил искренне сомнение в том, что дело обстоит именно так. Сам он держался прямо противоположного мнения. Сперва он должен ощутить в руке полновесный кошелек с монетами — вот это, как он понимал, стоящее дело! — а потом уже можно купить все что угодно. Даже знания. Нанять какого-нибудь голодного мудреца — этого люда немало бродит по свету — и пусть он читает варвару книги. А то и просто рассказывает истории. И объясняет то одно, то другое — смотря что заинтересует его работодателя. Вот это жизнь! Какой смысл властителю, потомку древнего и богатого рода, становиться таким бродячим мудрецом, — этого Конан в толк взять не смог. Он и расспрашивать не стал. У каждого свои причуды.

— Вернемся к нашему делу — нетерпеливо проговорил Конан. — Ваши мотивы, ваша светлость, мне не вполне ясны. Точнее сказать, вообще неясны, но это неважно. Важнее другое. Вы занимались тут черной магией навызывали злобных древних духов, враждебных человеку, потом устроили пожар, напустили яду и сбежали, прихватив тех, кто от всего этого не помер?

— В самых общих чертах — признался Леофрик.

Конан поглядел на него с подозрением.

— Ничего хорошего. Последствия могут быть ощутимы до сих пор, — сказал он. — Я сталкивался с магией. Не могу не признать, что маги редко уходили от меня живыми… но это, вероятно, к нашему делу не относится.

— В замке должны быть мертвецы, — продолжал Леофрик как ни в чем не бывало. Можно подумать, он не слышал последней реплики своего грозного телохранителя. — Точнее, я надеюсь на то, что они действительно мертвы.

Конан чуть поднял бровь, но на сей раз промолчал.

— Я хочу, чтобы ты и твои товарищи обошли весь замок, от верхней площадки, где в лучшие времена находились лучники и дозорные, до подвалов, где в худшие времена томились заключенные. Подберите мертвых. Мы предадим их погребению.

— Ясно, — вздохнул Конан. — Еще один вопрос. Сколько мертвецов, по вашим прикидкам, должно здесь быть?

— Не менее пяти человек. Среди них один горбатый. Перед ним я особенно виноват.

— Сыщем, — обещал Конан. И пошел разыскивать своих товарищей, чтобы передать им еще один приказ графа.

Уходя, он обернулся в последний раз на Леофрика. Тот снова склонился над грудой сломанных вещей, беря в руки то одну, то другую. Веселой маленькой птички рядом больше не было. Присмотревшись, Конан увидел, что она лежит на земле неподвижно. Маленький серый комочек. Совершенно мертвый.

* * *

По мере осмотра замок нравился Конану все меньше и меньше. Здесь было много комнат, мало мебели и почти вся она оказалась испорченной — изъеденной древоточцами, сгнившей от дождей, либо сгоревшей. Несколько скамей рассыпались при первом же прикосновении в труху, и оттуда во все стороны поползли жирные короткие черви. Большая кровать под балдахином обвалилась, ложе истлело и превратилось в грязную черную лужу. Сырость в спальне была большей, чем в других помещениях. Все стены оказались здесь впотеках нечистой влаги. В комнате застоялся сильный запах пота.

— Эту пакость даже не сжечь, — проговорил Аллек, сильно морщась. — Она насквозь мокрая.

Конан потрогал постель пальцем и поднес его к носу.

— Пот, — объявил варвар. — Это не вода. Пот.

— Ты хочешь сказать, что вся постель пропитана потом? — недоверчиво переспросил Ловес. — Весь этот матрас, и одеяла, и три подушки?

— Понюхай сам, если не веришь, — фыркнул варвар.

Ловес скривился так, как будто его вот-вот стошнит.

— Нет уж, спасибо. Лучше я поверю тебе на слово.

— Странно здесь, — произнес Элваэл задумчиво.

Что-то в его тоне заставило Аллека насторожиться. Резко повернувшись, он посмотрел на приятеля:

— О чем ты?

Тот неопределенно пожал плечами.

Одним прыжком Конан оказался возле него.

— Тебе задали вопрос! — рявкнул варвар. — Кто знает, может быть, от твоей искренности зависят наши жизни! Лучше отвечай, не то я вышибу ответ из тебя кулаками!

— Оставь его, — вмешался Ловес. — Не место и не время для ссор.

— Помолчи, миротворец, — огрызнулся Конан.

Элваэл высвободился с недовольным видом.

— Ладно, я скажу, — проговорил он наконец. — Только вот что: если кто-нибудь из вас вздумает надо мной смеяться, я сам вышибу из него дух.

— Никогда в жизни я не был так серьезен, как теперь, — заверил Конан, а Аллек просто кивнул. Мнением юного Ловеса мало интересовались.

— Когда я посмотрел на эту гнилую постель, — медленно начал Элваэл, — мне вдруг пришла в голову странная фантазия. Мне захотелось подняться в эту комнату ночью и лечь спать прямо здесь. На этих вонючих одеялах. Как будто в этом есть что-то необыкновенно привлекательное. Не знаю, откуда это желание, но оно было очень острым.

— Вот так дела! — протянул Конан. — Да, здесь нечисто. Знаешь что, Элваэл, я тебе скажу: ночью нужно будет за тобой последить. Неровен час, ты и впрямь во сне сюда явишься.

Элваэл еще раз бросил взгляд на постель и содрогнулся.

— Надеюсь, этого не случится, — сказал он. — Ну, идемте. Мы должны найти покойников, а пока что не нашли ни одного.

— Скоро отыщем, — обещал Конан с мрачным видом.

Они нашли одного. Это был, судя по одежде, немолодой мужчина, занимавший довольно высокое положение. Может быть, управляющий. Он лежал возле двери одной из комнат, скорчившись и слегка откинув назад голову.

— Перед смертью были судороги, — уверенно определил Ловес. — Он здорово мучился, прежде чем предстать перед вечностью.

— Я скажу графу, — зачем-то высказался Аллек.

Конан остановил его.

— Не стоит, по-моему, заговаривать об этом лишний раз.

— Почему? — Аллек смерил его взглядом с ног до головы. — Ты ведь у нас новое доверенное лицо его сиятельства, не так ли? Жалеешь его? По его вине погибли люди!

И погибнут еще, — сказал Конан. — И все же этот человек бросил занятия магией и предпринял самые решительные меры, чтобы не дать злу распространиться по земле. Оно ограничено этим замком. И мы здесь для того, чтобы очистить землю от последствий черного колдовства. По-моему, достойное занятие.

И он плюнул себе под ноги.

Ловес с восхищением посмотрел на варвара.

— Он прав, — объявил юноша. — Просто возьмем мертвеца и предадим его земле.

— Должны быть и другие, — добавил Конан. — Нужно хорошенько обыскать все помещения. Граф говорил о каком-то горбуне. Мол, перед ним особенно виноват.

Они спустились этажом ниже. Там «улов» оказался больше — целых три трупа. За десять лет от них остались только кости, да обрывки одежды. На костяной шее одного из скелетов до сих пор сохранилась нитка красных бус. Двое других, судя по всему, были воинами. Их шлемы заржавели, но еще не рассыпались, а мечи, источенные почти до толщины иглы, бессильно грозили кому-то невидимому.

Горбуна среди них не оказалось.

* * *

Похоронный обряд был коротким. Призвали богов потустороннего мира и принесли им в жертву немного хлеба, воды и пойманного Конаном зайца; затем все скелеты закопали в одной могиле. Граф Леофрик запечатал ее магическим знаком.

Узнав о том, что горбуна так и не нашли, он не на шутку встревожился.

— Кто он, этот горбун, о котором вы так беспокоитесь? — спросил Конан. — Что еще нам нужно знать для того, чтобы помогать вам?

— Горбун… Его звали Килдор, — заговорил граф Леофрик. — Я подобрал его мать много лет назад на большой дороге. Это была молодая нищенка, красивая, как юное божество любви. Она утратила рассудок — уж не знаю, почему. Может быть, родилась такой. Иногда я вижу ее во сне. Как она идет, пошатываясь и простирая руки. Эти белые, как будто светящиеся руки! А ведь она была настоящей нищенкой, бродяжкой без крова над головой, она побиралась у чужих людей, добрых и не очень. Одни кормили ее из жалости, другие били и прогоняли прочь, некоторые пытались травить собаками. И находились такие, что брали с нее плату за пропитание. «Это, — говорили они, — такая вещь, которую можно давать всем подряд и все же не нести ущерба». Одним богам известно, сколько раз она раздвигала ноги перед разными негодяями.

Когда я подобрал ее, она была беременна. Я узнал об этом далеко не сразу. Сама она, разумеется, ни о чем подобном и не подозревала. У нее был рассудок, как у маленькой птицы, что не вьет себе гнезд под небом, а летает и поет и в этом видит свое предназначение.

Несколько месяцев она прожила у меня в замке. Я пытался исцелить ее бедную головку разными алхимическими снадобьями, но ничего не помогало. Как доверчиво она брала из моих рук любую отраву! Я составлял микстуры и сдабривал их изрядными порциями заклинаний. Мне казалось — еще немного, и я найду правильный состав. К моей красавице вернется разум, и мы с нею заживем как брат и сестра в моем прекрасном богатом замке. Как мы будем счастливы! Сколько хорошего сумеем сделать!

Ничему этому не суждено было сбыться. С каждым днем она все больше угасала, хотя встречала мое появление по-прежнему доброй улыбкой. И по-прежнему была мне благодарна. Ребенок уже шевелился в ее чреве, когда я понял, что она умирает.

Не знаю, что стало причиной этого раннего угасания: естественная ли ее болезнь, которой она была подвержена с раннего детства, или мои неудачные попытки исцелить ее. Может быть, и то, и другое. Я понял, что женщину не спасти, и попытался — ради нее самой — уберечь хотя бы ее нерожденное дитя. Когда молодая мать корчилась в агонии, я взял большой нож и вырезал младенца из ее живота.

Она скончалась с тихой улыбкой на лице. Как она была хороша! Все ее страдания, которые она претерпевала столько лет и так кротко, остались позади. А на руках у меня плакал маленький, весь красный ребенок, и кровь его матери стекала у меня по рукам…

— Где это произошло? — спросил Конан. — Где была комната безумной красавицы?

Граф слегка смешался, когда его воспоминания были так резко перебиты.

— Комната? — переспросил он, как будто плохо понимал, о чем идет речь. — А, это… Да, она была наверху. Там и сейчас, наверное, стоит ее постель.

— Какой она была, эта постель? Под большим балдахином? С резными фигурками в ногах?

— Да. Ты видел ее?

Конан кивнул.

— Там все сгнило. Странно — до сих пор все пахнет потом.

— А крови ты там не видел? — содрогаясь, спросил граф.

— Только пот. Но и это достаточно странно, если учесть, что женщина в последний раз спала на этой постели много лет назад.

— Больше двадцати, — подтвердил граф. — Ребенок, который таким ужасным образом появился на свет, и был тем самым мальчиком, я дал ему имя Килдор. Я воспитывал его у себя в замке. К нему был приставлен специальный слуга. Ребенок оказался уродом. Мы поняли это года через два, когда он начал неправильно развиваться. Одно плечо у него было выше другого, спина изгибалась, как кривое колесо. Он хромал — волочил ногу. Поэтому он поздно научился ходить. Лет в пять, не раньше.

Но на этом безобразном теле сидела прелестная голова. Только маленькая. Непропорционально маленькая, как будто она принадлежала крошечной девочке. Хорошенькое личико, бледное, почти прозрачное, огромные глаза, красивые губы, тонкий нос. Когда я смотрел на него, мне казалось, будто в недрах уродливой плоти скрывается очаровательное неземное существо. Может быть, такими были дети лемурийцев — кто знает?

— Судя по остаткам их магии, лемурийцы были довольно неприятными созданиями, — проворчал Конан. — Да и этот Килдор, о котором вы так проникновенно рассказываете, честно говоря, ничего, кроме ужаса, у меня не вызывает. В былые времена, если киммерийка производила на свет уродливое дитя, его относили в лес и оставляли на милость волков и медведей.

— Это жестоко! — содрогнулся граф Леофрик.

— Не менее жестоко, чем воспитать урода в своем замке, а потом бросить его замуровав, на милость черной магии.

— Твои слова поражают меня в самое сердце, — признался Леофрик. — Я и сам так думаю. Но обстоятельства повернулись таким образом, что мне пришлось так поступить.

— И все-таки лучше было не трогать эту безумную нищенку, — настаивал Конан. — Пусть бы бродила себе и умерла бы в свой час. Сдается мне, господин, вы вмешались в естественный ход событий. Боги не любят, когда человек насильственно изменяет судьбу, определенную ими какому-либо существу.

— Но разве тебе не доводилось спасать женщину из рук насильника? — возразил Леофрик. — Разве не приходите вы, воины, на помощь друг другу на поле боя, во время сражения?

— Это так, — согласился Конан. — Но здесь есть кое-какая разница. Одно дело — обычный человек, какой-нибудь рубака или красотка из хорошей семьи, которую пытаются умыкнуть и продать за большие деньги. Тут нет ничего особенного. Но, судя но вашему рассказу, та нищенка была особенной. Избранницей богов. Разве я неправ? И уж вы-то, господин граф, не могли этого не почувствовать. Если уж я понял — из одного только вашего рассказа… Что, не так? Я ошибаюсь?

— Нет, Конан, ты совершенно прав, — со вздохом признал Леофрик. — Она была избранницей. В ней таилась какая-то могущественная светлая сила. Кто знает, может, своим вмешательством я сломал один из лучших замыслов тех, чьи мысли для нас непостижимы. Может, пытаясь спасти ее, я ее погубил. Кто знает! Нужен ли был обыкновенный человеческий рассудок той, которая несла в себе тихий свет нерассуждающей радости?

— Вот как вы заговорили! — хмуро обрадовался Конан. — Наверное, вы все это и раньше понимали. Ну так вот. Когда человек вмешивается в судьбу избранных и начинает перекраивать ее по-своему, на свет появляются чудовища.

— Ты неправ, — запротестовал Леофрик. — Килдор вовсе не был чудовищем. Он был веселым и преданным мальчиком. Он очень любил меня. Думаю, он даже меня боготворил. И я его любил. Учил всему, что знал. Обучил его грамоте, показывал книги.

— Даже магические?

— Нет! — Граф решительно взмахнул рукой. — Разумеется, нет. Только по истории. А сказки ему рассказывала кормилица, которую мы взяли из деревни. Она оставалась при нем до самой… его смерти.

— Это ее скелет с бусами мы нашли наверху? — уточнил Конан.

Граф молча кивнул, погруженный в воспоминания.

— Когда случилась катастрофа, Килдор находился наверху. Он не мог спастись. Он был… боюсь, он был в лаборатории.

— Но там не оказалось никаких скелетов, — напомнил Конан. — Может быть, ему удалось выбраться через окно.

— Исключено. Он застрял бы среди камней. Он был таким неловким, таким… угловатым! Его горб цеплялся даже за косяки дверей. Что уж тут говорить об узком окне! Нет, произошло что-то другое. Возможно, настолько ужасное, что об этом вообще лучше не думать.

* * *

Ночью Элваэл спал плохо. Стряпуха Танет успела с ним помириться и даже устроилась ночевать рядом, положив голову ему на плечо, но даже ее присутствие не согревало охранника. Его как будто знобило, хотя трогая свой лоб, он убеждался, что лихорадки у него нет.

Неожиданно его щеки запылали, как будто жаркий пламень дохнул ему в лицо. Не веря этому новому ощущению, Элваэл осторожно прикоснулся к щекам тыльной стороной ладони. И тотчас ощутил горячее. Он откинулся на соломенном ложе, сердясь и недоумевая. Когда он успел подцепить болезнь? И насколько она опасна? Когда-то, очень давно, во влажных и опасных лесах Черных Королевств, он страдал от тропической лихорадки. Но с тех пор она о себе не напоминала.

И тут чьи-то нежные прохладные руки провели по его лицу. Прикосновение было настолько приятным, что Элваэл даже застонал от удовольствия. Руки гладили его все настойчивее, а затем потянули за одежду, как будто призывая подняться и куда-то идти.

Плохо соображая спросонок, Элваэл высвободился из объятий Танет и встал. Пошатываясь, он побрел следом за неясной беловатой тенью, которая как будто светилась в темноте собственным тусклым светом. Возле лестницы тень остановилась.

Теперь Элваэл явственно видел, что это молодая женщина, почти девочка. Ее черты показались ему необычайно привлекательными. Сказать по Правде, Элваэл никогда не видел таких удивительных лиц: огромные, чуть раскосые глаза под тонкими, разлетающимися бровями, чувственные губы и острый, резко очерченный нос. Мягкий рот как будто нарочно контрастировал с определенностью и сухостью заостренного подбородка. Копна пышных светлых волос падала на плечи и спину, а манящие прохладные руки трепетно шевелились, как будто были невесомыми, и их тревожил сквозняк.

Элваэл опять тихо застонал, приближаясь к незнакомке. В какой-то миг он уловил в ней нечто совершенно знакомое, будничное, как будто она оказалась кем-то, кого он видел не далее как утром, но это мимолетное ощущение сразу исчезло, растворившись во всепобеждающем желании.

Она шагнула на первую ступеньку и снова обернулась к нему. Отбросив все страхи и колебания, Элваэл устремился вслед за нею. Они поднялись наверх. Несколько раз он настигал ее и, казалось, вот-вот схватит за гибкую талию, но она все время выскальзывала и бежала все выше и выше. Затем Элваэл потерял ее из виду.

Он заглянул наверх, но выше по лестнице незнакомки уже не было. Тогда он нырнул в один из коридоров, и там заметил белое, прозрачное существо, приникшее к стене. «Туда!» — сказал сам себе графский охранник, теряя голову.

Дождавшись, пока он подойдет поближе, призрачная женщина прижалась к стене еще сильнее и неожиданно просочилась сквозь нее. Элваэл потянул на себя тяжелую дубовую дверь. Открылась комната, и женщина была там.

Комната показалась Элваэлу самой роскошной из всех, какие он когда-либо видел. Посреди ее стояла огромная кровать под балдахином. Всюду свисали кисти и изящные драпировки. Резные деревянные фигурки, изображающие лошадей, грифонов и играющих детенышей леопарда, украшали изножье кровати. Они были раскрашены и частично позолочены. Казалось, они живые и вот-вот начнут возиться на полу, шумя, рыча и хлопая крыльями.

Стены комнаты казались теплыми из-за гобеленов, на которых искусно были вытканы фрукты, цветы, деревья и птицы. Мягко горела в углу глиняная лампа на высокой подставке, сделанной в виде двух переплетенных лап с когтями: соединясь в «рукопожатии», эти лапы были обращены в разные стороны — нижняя стояла когтями на полу, а верхняя держала лампу.

Роскошь и уют спальни завораживал. Прохладные простыни из белого тонкого полотна манили к себе. Женщина оттолкнулась от холодного каменного пола кончиками пальцев, взлетела и, промчавшись по воздуху развевающейся тенью, упала на эту кровать и оттуда протянула к Элваэлу руки.

Отринув последние сомнения, он подбежал к ней, и ледяные объятия сомкнулись вокруг него.

* * *

— Никто не видел Элваэла? — озабоченно спрашивал Аллек всех, кого встречал наутро.

Ответом ему было дружное отрицание. С вечера упрямца-телохранителя никто не встречал. Последней была Танет.

— Мы заснули вместе, — безутешно плакала она. — Ох, что-то случилось! Просыпаюсь — а его нет. Сбежал ночью! Конечно, мы поссорились, но ведь мы часто ссорились. Разве это причина, чтобы удирать от меня посреди ночи?

Ловес был по-настоящему испуган и из последних сил старался скрыть это. Крестьяне сделались угрюмыми и молчаливыми. Петрейда тоже не возвращалась, но ее судьба почему-то тревожила графа куда меньше. Новое исчезновение вызвало у Леофрика оторопь. Глядя, как он мечется возле очага, не находя себе места, Конан качал головой. Мало ли, куда мог среди ночи уйти мужчина! Может быть, забрел в кусты и повредил ногу. Нет ничего проще. Нужно просто разойтись в разные стороны и поискать.

Но Леофрик решительно отмел это предложение.

— Искать будем не за стенами башни, а внутри ее. Если то, о чем я думаю, подтвердится… Словом, обойдите все комнаты.

— Будем по-прежнему выбрасывать старые вещи? — спросил Аллек. — Я хочу сказать — после того, как мы найдем Элваэла, и я устрою ему выволочку.

— Сперва найдите его, — умоляюще молвил граф, и они разошлись по всей башне.

Обнаружил его Конан. Ведомый своим варварским чутьем, он почти сразу отправился в спальню, которая вчера вызвала у него такое отвращение. Там, как ему показалось поначалу, ничего не изменилось: все те же рваные гобелены, та же опрокинутая и разбитая лампа, та же гнилая вонючая постель… Но откуда на полу странные красноватые следы? Конан наклонился пониже. Это были следы босой женской ноги. Еле различимые, но все же… Какая-то женщина где-то в неизвестном месте наступила в лужу крови, а потом, не оставив нигде ни пятнышка, прыгнула прямо сюда — и вот, пожалуйста, отпечаток.

Это было так непонятно, что Конан заскрежетал зубами. Он ненавидел грязные загадки такого рода. Теперь развеялись последние сомнения касательно происходящего в замке. Верить здесь нельзя никому. Любой может оказаться колдуном, оборотнем, вампиром или того хуже — демоном из другого мира. Как там вчера рассказывал граф? Лемурийские чудовища? Только их не хватало!

В постели лежал Элваэл. Прямо в черной жиже. Он был мертв и уже начал разлагаться, хотя запаха не было. Преодолевая отвращение, Конан внимательно его осмотрел. Его удивила поза мертвеца и выражение его неподвижного лица. Элваэл улыбался блаженно и глупо. Никаких ран на его теле не обнаружилось. Он лежал так, как будто обнимал кого-то невидимого.

В какое-то мгновение Конану показалось, что рядом с трупом что-то есть. Прозрачное, практически невидимое, оно копошилось под его руками и еле слышно смеялось.

Волосы на загривке варвара зашевелились, как у дикого зверя при виде опасности, которую он ощущал всей кровью.

— Кром! — заорал Конан и потряс в воздухе кулаками. Видение исчезло, и смешок прекратился. Варвар опрометью бросился бежать ил комнаты.

* * *

Когда он спустился вниз, то выяснилось, что пропал не только охранник Элваэл. Исчезло одно из крестьянских семейств, муж и жена. Но эти, по крайней мере, не погибли таинственно и страшно — они попросту сбежали, оставив графа и его спутников.

— Может быть, они поступили правильно, — негромко сказал Ловес своим товарищам. — Они не воины и не обязаны подвергаться здесь всем этим опасностям.

— Граф обещал им помощь, — напомнил Аллек. — Они пошли за Леофриком потому, что надеялись на лучшую жизнь.

— Хороша «лучшая жизнь»! — фыркнул Конан. — Сидеть и ждать, кого заест вампир — или кто там засел в верхних комнатах!

— В любом случае, они сделали выбор. Будут нищенствовать, но, во всяком случае, не погибнут, — вздохнул Аллек. — Меня мало волнует участь подобных людей, так что оставим разговор на эту тему.

— Почему их судьба тебя не волнует? — тихо спросил Ловес. — Прости, что задерживаю тебя на вопросе, который тебя раздражает. Просто ответь мне, и я больше не буду к этому возвращаться.

— Он может дать тебе по башке — и тогда ты точно уж к этому не вернешься, — напомнил Конан.

Аллек криво пожал плечами.

— Я родился в подобной семье. Мои родители были злобными и тупыми, они вечно ковырялись в земле, как старик в своих гнилых зубах, пытаясь выдавить из нее побольше моркови и гороха. Все это было невкусным и быстро портилось; земля была истощена, родственники нам не помогали, потому что были такими же тупыми, скупыми и злобными, как мои родители. Я не видел смысла жить. Зачем рождаться на свет, если все, что ты увидишь под солнцем, — это клочок неплодородной почвы, уродливые лица и отвратительная похлебка, изо дня в день одна и та же? Но однажды настал день, когда я увидел воина.

Он был совсем другим. Поначалу я подумал, что это не человек, а какое-то животное. Разве у людей бывает такая прямая спина, такие пронзительные глаза, такой громкий голос? Я был глуп! Я подбежал к нему, бросился ему в ноги, я умолял его забрать меня с собой — в берлогу или в гнездо на скале, не знаю уж, где он устроил свое логово.

Судьба улыбнулась мне. Воин не отшвырнул меня ударом ноги, не прогнал. Он посадил меня на коня перед собой и увез, а слезливые крики моих родителей заглохли позади нас.

Мой воин не был богат. Он не был удачлив. Когда мне было пятнадцать лет, его убили. Все это время я прислуживал ему, как раб, и учился его ремеслу исподволь. Иногда он со смехом подзывал меня и показывал, как владеть мечом, но меч был слишком тяжел для меня — я ронял клинок и не раз случалось так, что я вот-вот мог отрубить себе ногу.

Я не люблю крестьян, потому что знаю их лучше, чем кто-либо другой. Я ненавижу жизнь, на которую они себя обрекают. Я не стану убивать их, но никогда по доброй воле не захочу иметь с ними дела. Граф Леофрик хочет забрать мальчика Дакко себе и воспитать его в замке. Думаю, это правильно.

— Особенно если учесть, как господин граф воспитал своего предыдущего приемыша, — пробормотал Конан.

— Какого приемыша? — насторожился Ловес.

— А, так вы же ничего не знаете!

И Конан пересказал своим товарищам историю о безумной красавице и ее горбатом сыне, который погиб в замке и которого они так и не нашли. На середине рассказа его посетила догадка, но ее он решил оставить напоследок.

— Сдается мне, Элваэл повстречался нынче ночью с призраком этой дамы, — сказал Аллек.

Конан посмотрел на него сердито. Конечно, теперь им легко делать выводы!

— Да, очень похоже на то, — признал Конан. — А та девчонка, Петрейда, — ее до сих пор нет.

— И не будет, — сказал Ловес. — Я уверен, что она мертва.

— Кровь?

Молодой воин кивнул.

— Не знаю, кто обитает в этом замке, но ему необходима живая кровь. И чем больше он ее выпьет, тем опаснее станет.

— По-моему, он ее не пил, а размазывал по стенам, — напомнил Конан.

— И куда она потом исчезла? — поинтересовался Ловес.

Конан пожал плечами.

— Откуда мне знать?

— У меня есть предположение, — сказал Ловес. — Я думаю, что оно ее слизывает. Ему необходима не просто кровь, а кровь в сочетании с теми субстанциями, которые выделяют стены башни.

Конан посмотрел на молодого человека исподлобья, с подозрением.

— Мудрено выражаешься! Ты сам, часом, не маг?

— Просто читал пару книг, — объяснил Ловес. — И несколько раз беседовал кое с кем.

— Лично я с магами не беседую. У меня с ними разговор короткий, — произнес Конан.

Аллек задумчиво кивал, как бы в ответ на последнее предположение Ловеса.

— Возможно, ты прав, парень, — признал он, обращаясь к Ловесу. — В любом случае, нам стоит сжечь тело Элваэла вместе с постелью. Обольем маслом и…

Конан коротко, яростно кивнул.

* * *

Узнав об этом замысле, Леофрик поддержал своих телохранителей.

— Это следовало сделать еще вчера, — признал он.

Постель зашипела, едва первые капли масла попали на балдахин. Поначалу Конан решил, что ему чудится, но остальные тоже слышали этот звук. Кровать шипела, как недовольная змея, а затем начала дрожать. Затряслись поломанные фигурки в изножье, заплясали облезлые веревки, которые некогда были шнурами, украшенными кистью. С громким хлюпаньем стала подпрыгивать подушка, и вонь старого пота расползлась по всей комнате.

Конан запалил факел и бросил его на середину кровати. Пламя лизнуло разлитое масло и побежало по стойкам балдахина наверх. Тело Элваэла шевельнулось — поначалу присутствующим показалось, что просто от жара, но нет. Он сел и открыл слепые, текущие глаза, распахнул безгубый рот, и оттуда посыпались зубы. Руки с отваливающейся плотью затряслись, простираясь к бывшим товарищам бывшего охранника, пальцы скрючились, как будто он тщетно царапал воздух.

Рядом с ним возникла прозрачная фигура изумительно красивой женщины. Лицо ее мгновение было обращено к троим мужчинам, которые стояли с факелами и мечами и безмолвно смотрели на невероятную агонию трупа. Затем прекрасные черты призрака исказились и сделались жуткими, нос вытянулся и заострился, как игла, подбородок оплыл книзу и быстро достиг середины груди, пухлый рот растянулся и исказился, а глаза провалились в глубокие черные орбиты.

— Надо было позвать Леофрика, — с Досадой проговорил Аллек. — Возможно, он узнал бы ее, свою красавицу.

— Мы и так поняли, кто она такая, — сказал Конан и опять плюнул. — Пойдемте отсюда. Я бы выжег так каждую из комнат этого проклятого замка, да никакого масла не хватит.

— По крайней мере, теперь мы избавились от кровавого призрака, — произнес Аллек.

— Я так не думаю, — пробормотал Ловес, но так тихо, что его никто не расслышал.

* * *

Трактирщик Галлго обдумывал все увиденное им несколько дней подряд. Времени у него было довольно. Во всяком случае, так он полагал до тех пор, пока в здешних краях не появился граф Леофрик с небольшой свитой. Теперь количество времени резко сократилось. Предстояло снова менять место обитания. Может быть, стоило уйти поглубже в лес и построить там небольшую хижину? Жить можно охотой и рыбалкой, а зерно покупать у местных крестьян, изредка навещая деревни…

Стоило хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем бросать таверну. Все-таки «Колесо и шар» было любимым детищем Галлго, его первым настоящим пристанищем после стольких лет скитаний и странствий.

Но Конан узнал его. Впрочем, Конан — бродяга; он как пришел, так и уйдет. Лишь бы не наболтал графу о своем прежнем знакомстве с невинным с виду содержателем придорожной таверны.

Они встретились в Черных Королевствах. Галлго работал тогда на работорговцев. Вместе они выслеживали в джунглях красивых и сильных черных людей, чтобы потом захватить их в плен и обратить в рабство. За таких много давали на рынках. А потом они столкнулись с целой армией чернокожих, во главе которых был белый гигант, которого они называли Амра — Лев. И этот Амра без труда перебил половину охотников за рабами, а прочих прикончили его черные головорезы.

Галлго уцелел, потому что спрятался в кустах и притворился убитым еще в самом начале сражения. Когда он увидел этого Амру, он сразу понял, что его товарищам-работорговцам не победить. Лютый и дикий, белый человек во главе толпы негров был страшен. Забрызганный кровью, с оскаленной пастью и сверкающими синими глазами, он выглядел первобытным существом, божеством смерти и разрушения.

Галлго пролежал в болотах, дышащих лихорадкой, среди убитых, до вечера, когда животные выбрались из своих ног и отправились на охоту. Чуя легкую поживу, собирались вокруг поля боя шакалы и гиены, а где-то в чаще рычал леопард.

Галлго выбрался из своего укрытия и… внезапно увидел, что белый дикарь стоит рядом и внимательно смотрит на него.

— Я так и знал, что ты притворяешься, — заявил он. — Хитрый белый засранец! Что ты делал здесь, с этой сворой ублюдков? Охотился за рабами?

Отрицать было бесполезно. Галлго кивнул, чувствуя, как стучат его зубы.

— Я не стану тебя убивать, — сказал Амра. — Ты станешь моим человеком. Но если ты изменишь мне, я расскажу моим черным мерзавцам, кто ты такой, и они разорвут тебя на клочки.

Галлго так и не понял, зачем Амра это сделал. Может быть, он поступил так потому, что уже утолил свою жажду крови во время битвы и не хотел марать рук о безоружного и слабого противника. А может быть, и потому, что кровожадность Амры была сильно преувеличена, в чем Галлго имел не один случай убедиться.

Впоследствии они немало времени провели вместе. Достаточно, чтобы не забывать друг о друге и- после того, как расстались. Тогда они взяли неплохую добычу. И дело вышло практически чистое: никого не пришлось убивать и грабить; камешки лежали себе в земле и ждали того умника, который возьмет в руки лопату и доберется до них. Ну и еще совладает с тем гигантским слизняком, который обитает поблизости — кое-кто полагал, что основной задачей этой улитки было стеречь сокровища. Конан так не думал. Он просто превратил монстра в бесформенный трясущийся студень.

После этого их с Галлго дороги разошлись. Глядя, как Конан беспечно уезжает прочь, навстречу новым приключениям, Галлго вдруг ощутил себя старым. Ему захотелось покоя. Он знал, что любой авантюрист, которому хочется покоя, либо погибает, либо начинает тосковать. Бродяжничать и пускаться в приключения можно только с молодым, жадным сердцем, а сердце Галлго устало.

И сейчас, когда прошло уже столько лет, он все еще не насытился покоем. Ему не хотелось бросать «Колесо и шар» и начинать все сначала. Поэтому он решил остаться. В конце концов, граф Леофрик — если правда все то, что о нем говорят, — тоже не идеальный властитель с безупречным прошлым. Он поймет человека, который в молодости отдал дань духу авантюризма. И оставит этого человека в покое.

Во всяком случае, хочется на это надеяться.

Одинокая прогулка затянулась, и Галлго уже совсем было собрался повернуть домой, как вдруг из чащи леса донеслись громкие отчаянные крики. Голосов было двое — мужской и женский. Поначалу Галлго решил не вмешиваться, боясь выставить себя дураком. Любовные парочки часто кричат во время своих игр. Некоторые нарочно уходят подальше в лес, чтобы можно было без помехи вопить что есть силы: «Спасите, насилуют!» — а потом отдаваться друг другу со страстью, какой не увидишь в добропорядочной супружеской спальне, где нужно соблюдать тишину и не тревожить домочадцев.

Однако прислушавшись Галлго уловил в этих голосах странные нотки. Женщина кричала так, как будто ей причиняли настоящую боль, а в голосе мужчины слышался ужас. Потом женщина замолчала, а мужчина возопил, как, будто хотел обвинить небеса и всех богов:

— За что?

И тотчас послышался хрип. Галлго уже бежал туда, хрустя сухими ветками и продираясь сквозь кусты. То, что предстало его глазам на небольшой поляне, показалось в первый миг слишком чудовищным, чтобы сознание могло вместить это. Все листья и стволы растущих вокруг кустов и деревьев были забрызганы кровью. Тело женщины, растерзанное, с распоротым животом, лежало, разметавшись, на траве. Мужчина, окровавленный, с выпученными глазами и широко раскрытым мокрым ртом, тихо хрипел, сидя рядом. Кисть левой руки у него была оторвана, и он тупо смотрел на нее.

А по поляне расхаживало странное чудовище с большими когтями и торчащими из пасти клыками. Оно не было похоже ни на одно из животных, известных Галлго, — а уж трактирщик-то, свидетели боги, постранствовал по свету! Ужаснее всего показались Галлго глаза монстра. Это были разумные, почти человеческие глаза, наполненные глубокой, древней тоской. Как будто оно, уничтожив жизнь несчастной женщины, пыталось утолить эту тоску, решить какую-то давнюю, неразрешимую загадку, и снова — уже в который раз! — потерпело поражение.

Смотреть в эти глаза было больно. Галлго снял с плеча лук. Любопытно, почему чудовище до сих пор не заметило появления нового человека? Возможно, оно слишком поглощено собственными чувствами — как ни странно звучит подобное определение по отношению к монстру.

Галлго прицелился. Конечно, он не самый хороший стрелок, можно найти и получше, но сейчас это неважно. Промахнуться, стреляя с семи шагов в такую крупную мишень, невозможно.

Судьба мужчины с оторванной "кистью сейчас мало волновала Галлго. Куда больше он тревожился о том, что какой-то неизвестный монстр будет бродить в здешних окрестностях и пожирать людей. Эдак в таверну вообще больше никто заглядывать не будет. При всей своей мизантропии бывший авантюрист нуждался в клиентах, хотя бы изредка.

Стрела пролетела по воздуху и впилась чудовищу в глаз. Оно замерло, а затем резко, пронзительно завизжало, молотя по воздуху когтистыми лапами. Мотая головой, оно попыталось избавиться от стрелы. Галлго пустил вторую и пронзил длинную изогнутую шею монстра. Новая порция скрежещущих криков, сквозь которые вдруг стало слышаться явственное всхлипывание, как будто рыдала женщина. Затем чудовище опрокинулось набок и уставилось в небо уцелевшим глазом. В нем так и застыли непонимание и печаль.

Держа лук наготове, Галлго осторожно приблизился. Чудовище не шевелилось. Еще одна стрела, выпущенная с близкого расстояния, вошла в область сердца. Во всяком случае, у всех известных Галлго существ — если только они обладали сердцем — этот орган помещался именно там, в груди, между передними конечностями. Раздался чмокающий звук. Чудовище содрогнулось всем телом, но больше ничего не произошло.

— Оно мертво, — сказал Галлго, обращаясь больше к самому себе, чем к обезумевшему, окровавленному человеку, который смотрел на него непонимающе.

Трактирщик наклонился, потому что заметил в траве нечто странное. Оно напоминало какое-то орудие… или прибор. Плоское, причудливой формы. Материал, из которого «это» было сделано, показался Галлго совершенно незнакомым. Он взял предмет в руки, повертел его и так, и эдак, а затем выронил, потому что таинственная вещь вспыхнула сама по себе и сгорела на траве в считаные мгновения.

Если бы граф Леофрик находился рядом, он с удивлением узнал бы в горящем предмете древнюю лемурийскую букву, которая читается как «а» и считается «лишней», проклятой. Но графа поблизости не было, поэтому Галлго так ничего и не узнал о том чудовище, которое сразил своими стрелами.

Искалеченный человек глядел на трактирщика с ужасом. Галлго снял пояс и перетянул руку, чтобы остановить кровь.

— Я помогу тебе, — обратился трактирщик к калеке. — Не бойся. Оно умерло и больше не оживет. Кто эта женщина? Твоя подруга?

Ничего не ответив, человек закатил глаза и потерял сознание.

* * *

Высоко, в самой верхней комнате башни, граф Леофрик смотрел на странно знакомого юношу и не мог оторвать от него взгляда. Стены комнаты были густо вымазаны кровью, тела двух крестьян — родителей Дакко — лежали возле окна, но на них ни граф, ни юноша не обращали внимания. Кровь медленно ползла по камню. Время от времени юноша поворачивал голову и слизывал ее, и тогда стена очищалась — не оставалось даже следа. Но тотчас новая капля приходила на место поглощенной, и юноша вновь проводил по ней языком.

Граф смотрел, время от времени пытаясь заговорить, но язык прилипал к гортани, и горло перехватывало кольцом. В углу рта скапливалась горькая пена, руки онемели — граф не мог пошевелить и пальцем. Он и сам не понимал, как попал в это положение.

Утром Конан обнаружил тело Элваэла. Сожгли постель. Охранники клялись, что видели, как в огне расточается призрак прекрасной женщины. Они описывали ее по-разному. Конан утверждал, что такие красотки попадались ему в Туране, но лично он, Конан, встречал в тамошних харчевнях красоток получше. Аллек говорил, что красота ее дьявольская и что такие женщины хорошо прижимаются при храмах Стигии, где занимаются проституцией и предлагают свое тело любому мужчине, который только их пожелает. Но ложиться с ними опасно, потому что, опутав человека любовными чарами, эти колдуньи заманивают его в глубокие подземелья и там посвящают мрачным стигийским божествам со звериными головами. Ловес же коротко сказал, что женщина была красива, возможно — несчастна, но не показалась ему привлекательной и подобных он никогда не встречал.

Граф решил зайти в бывшую спальню и попытаться найти там следы призрака. Но ничего, кроме большой груды жирного пепла на месте, где стояла кровать, не обнаружил. Там он постоял несколько минут, вспоминая красавицу-нищенку с помутненным рассудком, которую хотел исцелить и которую погубил. Был ли то ее призрак? Девушка при жизни не была похотливой, хотя никогда не отказывала мужчинам, если те желали утолить с нею свой мужской голод. Графу хотелось думать, что ее насиловали, но на самом деле — и в конце концов он вынужден был это признать — она отдавалась своим случайным любовникам добровольно, потому что умела любить весь мир.

Он убил ее физически. Теперь сюда пришли его люди и убили ее дух. Он так и не успел увидеть ее.

Неожиданно граф почувствовал, что больше не один в этой пустой комнате. И снова полузабытый голос хохотнул у него за спиной. На этот раз граф не стал медлить и обернулся сразу. Перед ним стоял молодой человек. Он не выглядел ни призрачным, ни мертвым. Напротив, казался живее живого — с теплой белой кожей и ярким румянцем на щеках. Глаза его блестели, красный рот улыбался, обнажая очень здоровые, ослепительные зубы.

Юноша был высок и строен, только руки его казались непропорционально длинными. Он поднял руку, посмотрел на свои ногти — граф увидел, что под ногтями запеклась кровь, — пососал палец, а потом растянул губы в широкой улыбке.

— Здравствуйте, ваша светлость, — проговорил он. И засмеялся, негромко и недобро.

— Здравствуй, — ответил граф.

— Пришли полюбоваться? — спросил юноша.

— На что?

Кивком подбородка он указал на сгоревшую кровать.

— Вы убили ее один раз, а теперь вернулись и убили снова. Сколько еще раз вы будете убивать ее? Может быть, напишете книгу, где убьете воспоминание о ней?

— О ком ты говоришь?

Юноша придвинулся к Леофрику, мгновенно переместившись от двери к самой куче пепла.

— О своей матери! А вы разве не о ней сейчас думали, а?

— О ней… Но разве ты… Я решил, что ты… — забормотал граф. Интуитивно он догадывался, что юноша не лжет, что это действительно Килдор, которого почти двадцать лет назад неумеха-алхимик, целитель-неудачник вырезал из чрева умирающей матери. Но рассудок отказывался принимать очевидное.

Где изувеченное тело? Где горб, где хромая нога, где эта нелепая мясная туша, что прежде носила на своих плечах очаровательную детскую головку?

Все это исчезло. Горба как не бывало, стан распрямился, стал гибким и красивым, движения сделались ловкими, почти кошачьими. А лицо перестало быть нежным, сделалось утонченно-жестоким.

— Килдор! — прошептал граф Леофрик. — Это ты!

— Да, господин граф. Наконец-то мы встретились. Вы узнали меня! О, какая честь! — Юноша упал на колени, воздел над головой руки, и Леофрик снова с содроганием увидел запекшуюся под ногтями кровь. — О, как я безмерно счастлив! — шипел коленопреклоненный. — О, неужели я дождался этого светлого часа! — Неожиданно он поднял голову и устремил на графа яростный взор светящихся глаз. — Как же я счастлив, господин мой! А вы? Вы счастливы?

— Килдор, ты жив… — , бормотал Леофрик, сбитый с толку.

— О, я более нем жив, — сказал юноша, вскакивая на ноги. — Идемте. Я хочу вам кое-что показать.

И граф покорно поплелся следом за своим бывшим воспитанником. Они одолели лестницу и вошли в маленькую комнатку, располагавшуюся под самой крышей. Когда-то здесь хранились луки и копья; отсюда лучники попадали на плоскую крышу и заступали на дежурство, высматривая, не появится ли враг.

Сейчас комната преобразилась. Оружие куда-то пропало. Под окном в безобразных позах, как сломанные куклы, валялись убитые крестьяне, мужчина и женщина. Оба были иссиня-бледными, обескровленными. Их кровь была повсюду — на стенах, на потолке, на полу. Только вокруг окна было чистое пространство — там юноша успел все вылизать.

— Это ведь были твои люди? — небрежно кивнул он в сторону убитых. — Довольно вкусные. Не корми их больше чесноком и рыбой. Терпеть не могу этот привкус. Охранник был лучше, но я отдал его своей матери. Она тоже заслужила немного удовольствия, не так ли? А сейчас, когда ты распорядился убить ее, я еще больше рад тому, что позволил ей насладиться напоследок мужской любовью. Ей этого очень не хватало.

— Мои слуги… замок… — залепетал граф Леофрик. — Великие боги, что же здесь произошло?

— Ты, наверное, хочешь знать, почему я до сих пор жив? — осведомился Килдор, надвигаясь на своего бывшего повелителя и оскаливаясь в ухмылке. — Да? Ну, отвечай!

Сбитый с толку, напуганный, граф даже не обратил внимания на это неожиданное «ты». Он просто кивнул.

— Ладно, слушай. Когда ты нахимичил у себя в лаборатории, начался пожар, и по башне расползся яд. Помнишь? Ты велел заложить окна нижнего этажа и запереть двери, чтобы никто из нас, оставшихся в башне, не выбрался наружу и не рассказал людям, чем ты здесь занимаешься.

— Это не так! — запротестовал граф. — Я велел вывести всех, кого можно было спасти. А прочие… я счел вас погибшими.

— Ты убил мою бедную добрую Кормилицу, и своего управляющего, и этих парней, которые оказались наверху… Ты всех их убил! Ты и меня бы убил, дорогой мой господин, мой приемный отец, мой благодетель, если бы я не закрылся в одной из комнат. Не знаю, почему, яд на меня не подействовал. Думаю, это из-за тех снадобий, которыми ты пичкал мою мать, прежде чем разрезать ей живот.

— Я хотел спасти ее! — опять запротестовал граф. — Я столько сил и средство потратил на то, чтобы найти снадобье, которое ей поможет…

— Поможет ей сойти в могилу, — оскалился юноша. — Лучше не перебивай, не то я оторву тебе голову прежде, чем закончу свою историю, и ты умрешь, не узнав, как же я спасся. И почему я больше не урод. Молчи! — Он лязгнул зубами совсем близко от горла своего воспитателя. — Молчи! Молчи, пока я не позволю тебе говорить!

Ты пичкал мою мать какой-то отравой, отчего она умерла. А я, вскормленный ядами еще в материнской утробе, родился уродом. Но при этом — чрезвычайно живучим уродом, потому что ядовитые пары, убившие твоих слуг, оказались бессильными, когда дошла очередь до меня.

Я не умер. Я спустился вниз и увидел, что прочие мертвы. Это огорчило меня. Ты даже представить себе не можешь, как! Я ведь решил, что и ты погиб. О, как я рыдал, сидя над трупом моей доброй кормилицы и боясь спуститься вниз, чтобы не увидеть трупа моего благодетеля, графа Леофрика!

И все же мне пришлось спуститься. Я обошел весь замок. Я надеялся, что ты также невосприимчив к ядам. Ведь ты алхимик! Но… Как ты понимаешь, любезный мой господин, тебя я так и не нашел. Зато обнаружил, что все двери замка заперты, окна первого этажа, как мы с тобой уже вспоминали, заложены камнями… словом, я в ловушке.

Ты запер меня здесь, ты пытался извести меня ядом, апотом обрек на голодную смерть! А сам сбежал в безопасные края, не так ли? Отвечай!

— Не совсем так, — отозвался граф Леофрик. Ему больше не было страшно. Только больно и горько. — Я хотел, чтобы то зло, которое я выпустил наружу по неведению и неловкости, осталось замурованным внутри замка. Я расстался с родовыми землями и переселился в другие места. Там все было по-другому. Я тосковал по тебе, Килдор. Я никогда не предавал ни тебя, ни твоей матери.

— Закончил? — прищурился Килдор. — В таком случае, я продолжаю.

Я съел всех крыс, каких нашел. Правда, это были отравленные и дохлые крысы, но я их съел. Я обглодал трупы. Да, да, это я сделал тоже! Невкусно, но есть можно. Я не хотел умирать. Я пытался выбраться наружу. Кроме того, я предполагал, что рано или поздно сюда придут люди. Ну давай, спроси, приходили ли сюда люди?

— Приходили… люди? — спросил граф Леофрик послушно.

— Ага! — торжествующим голосом выкрикнул юноша. — Приходили, можешь не сомневаться! Еще как! Но сначала мне пришлось довольно туго. Когда закончилось все, что можно было худо-бедно употребить в пищу, я принялся за несъедобное. Я пил снадобья в твоей лаборатории, надеясь, что они прекратят мое земное бытие. Или, возможно, я надеялся, что сумею обмануть голод и все-таки останусь в живых.

Не знаю, сколько времени прошло. Я больше не хотел есть. Я не испытывал страха, тоски от одиночества, я даже не скучал по моей доброй кормилице и по тебе. Я просто существовал, окруженный странными сумерками. Умер ли я? Остался ли жив? Даже этого я не мог сказать с определенностью.

Все предметы утратили материальность. Все, что я видел вокруг себя, сделалось плоским, серым, расплывчатым, как будто его нельзя даже потрогать рукой.

Мои пальцы то проходили сквозь стену, то натыкались на твердый камень. Я как будто замер на границе двух миров и не знал, в какую сторону мне податься.

И вот однажды сюда пришли люди! Какие-то несчастные мародеры. Они разобрали камни в одном из окон первого этажа и забрались в башню. Видимо, хотели поживиться твоим барахлом. Не знаю уж, на что они рассчитывали. Наглецы. Едва увидев первого из них, я уже знал, что мне следует делать. Я набросился на него сзади и перекусил ему артерию на горле. Вот здесь, под ухом.

Тонкий палец коснулся шеи графа Леофрика. От этого прикосновения, влажного и холодного, Леофрик содрогнулся всем телом, как будто ощутил на себе руку трупа.

— Кровь брызнула во все стороны, — продолжал юноша с лихорадочной быстротой, то и дело оглядываясь по сторонам и слизывая быстрым длинным языком капли со стены. — Я припал к разорванному горлу и пил, как сумасшедший. Я не мог остановиться. Меня мучила жажда, и чем больше я пил, тем сильнее она меня мучила. Мир вокруг меня начал меняться. У предметов появились объем и цвет. Я больше не был погружен в бесплотный серый мир. Нет, я жил — более чем жил! — никогда еще я не чувствовал себя таким живым! Меня переполнял экстаз.

Я вскочил и бросился искать второго бедолагу. Тот как раз выковыривал из стены какой-то серебряный светильник. О боги Лемурии, какой глупый у него был вид! Чем только занимаются люди! Увидев меня, он попытался бежать, но я настиг его и сожрал живьем. Я начал с артерии на ноге. Как он орал и отбивался! Эти крики наполняли меня радостью, слышишь ты, бледный червяк? Я радовался! Впервые в жизни я радовался по-настоящему! А потом… Знаешь, что произошло потом? Ну, отвечай!

Леофрик отрицательно покачал головой.

— Потом я увидел свое отражение в зеркале! — торжествующе объявил юноша. — Я больше не был уродом! Меня преобразила кровь… Продолжать рассказ?

— Да, — глухо проговорил Леофрик.

— Время от времени я выбирался на охоту, — теперь Килдор задумчиво тянул слова, словно припоминая какие-то малозначительные, но приятные эпизоды. — То тут, то там. Ловил каких-то путников, которых все равно никто не стал бы искать. Мне не требовалось часто пить кровь. Я просто хотел дожить до того дня, когда ты вернешься в свой замок. А я знал, что ты сюда вернешься. Тут осталось слишком много воспоминаний. Ты непременно захотел бы покончить с ними. Ты всегда подчищал за собой любую грязь. Наверное, хочешь жениться, завести детей и завещать им свою безупречную репутацию?

И откинув назад голову на длинной тонкой шее, Килдор громко, визгливо расхохотался. Леофрик глядел на него и дивился сам себе: он не испытывал сейчас ровным счетом ничего. Даже страха. Даже досады. Ему даже не было интересно. Все встало на свои места, вот и все.

В этот момент краем глаза граф увидел, что на пороге появилась гигантская фигура киммерийца. Увлеченный своим рассказом и упоенный мгновениями сладкой, долго лелеемой мести, Килдор не заметил нового врага. Он смеялся, и из угла его рта текла кровавая слюна.

— Кром! — взревел Конан, бросаясь вперед и занося меч над головой упыря.

Килдор обернулся, гибким движением отскочил в сторону — но киммериец, казалось, знал заранее, где окажется его противник спустя мгновение, и нанес удар именно туда. Голова как будто сама собой подпрыгнула над плечами, затем зависла в воздухе, отделенная от тела доброй сталью, завизжала и покатилась по полу, бессильно лязгая зубами. Конан отпрыгнул и нанес еще несколько рубящих ударов. Рассеченная надвое, голова стихла. Ненависть в горящих глазах погасла, а затем они помутнели и подернулись пеленой.

Тело исходило кровью. Оно лежало на полу, дергаясь, как шланг, вырванный из полной бочки. Во все стороны хлестала густая, черно-красная кровь. В комнате стоял невыносимый запах тления.

— Бежим! — крикнул Конан, хватая Леофрика за руку, но тот не двинулся с места.

— Я вызвал это чудовище на свет, я должен и отправить его во тьму, — проговорил он.

— Я уже отправил его во тьму, — возразил киммериец. — Уходим отсюда! Мы уже и без того запачкались. От волос теперь целый месяц будет смердеть тухлятиной.

Он силком потащил графа к выходу.

* * *

Башня начала оседать. Уворачиваясь от падающих камней, Конан и остальные бежали прочь. Граф задыхался — киммериец почти силой тащил его за собой. Маленький Дакко вцепился в одежду Аллека и верещал, как обезьянка. Танет удирала, подхватив длинные юбки и бесстыдно сверкая округлыми ляжками, однако сейчас ее прелести ни на кого не производили впечатления, да и сама она вряд ли об этом думала.

Они успели отбежать от башни на несколько шагов, когда откуда-то из земных глубин, пробивая каменную кладку подвала, вырвалась сильная огненная струя. Она пронзила башню снизу доверху, как гигантская игла, и в столбе ревущего пламени пронеслись, вихрясь, фигуры мужчин с раскинутыми руками, женщин с развевающимися волосами. Они вертелись и трансформировались, растягиваясь, скручиваясь и превращаясь в чудовищ, а потом и вовсе теряя форму и расточаясь в пламени.

— Поехали отсюда, — с отвращением проговорил Конан. — Клянусь Кромом, мне теперь целый месяц кусок мяса в глотку не полезет! Я умру от голода.

— Можно ведь питаться хлебом, ягодами, — подал голос Ловес.

Конан скроил гримасу такого ужаса и отвращения, что все его спутники, даже Танет, не выдержали и рассмеялись.

Ник Эндрюс Поход обреченных (Сага о Конане — 98)

Глава 1. Засада

Кавалькада всадников неторопливо двигалась по узкой лесной дороге. Впереди, на двух вороных конях, скакали сигнальщики, облаченные в легкие кольчуги, круглые шлемы и белоснежные накидки. Пояса украшали короткие мечи и кинжалы, через плечо на кожаном ремне переброшены изогнутые, отделанные золотом и серебром рога.

Следом за герольдами двигались рыцари в тяжелых доспехах. Один ряд воинов был в зеленых одеждах, второй — в коричневых, третий в — черных, а последний — в белых. В самом центре колонны, восседая на пегой тонконогой лошади, ехала красивая молодая женщина. Ее отличали мягкий овал лица, тонкие, слегка поджатые губы, прямой носик и огромные зеленые глаза. Длинные светлые волосы фессалийки были собраны в изящную прическу и прикрыты золотой сеточкой, украшенной жемчугом и драгоценными камнями. Нежная белая шея и открытый лоб подчеркивали утонченность и гордое величие королевы.

Покачиваясь в седле, Селена задумчиво смотрела вдаль, на линию горизонта. Когда-то она была принцессой из захудалого приграничного королевства между Хаураном и Немедией, беглянкой из родительского дома, туранской нищенкой, мелкой мошенницей в Заморе и даже ученицей великого волшебника Андурана…

Теперь Селена стала правительницей некогда могущественного, а теперь раздираемого на части врагами и изменниками, государства. Для ее сравнительно молодого возраста Селена пережила слишком много ударов судьбы. Не очень везло королеве и с мужчинами. Покойного мужа женщина не любила, хотя уважала и ценила. Это был честный, добрый и отзывчивый человек. Он не побоялся пренебречь традициями вкупе с родовыми законами и женился на простой девушке, случайно встретившейся в лесу во время охоты.

Король Эдрик даже не догадывался, что его жена оказалась в Фессалии по воле колдовских чар. История появления Селены в государстве Эдрика была такова: чародей Сиптах Атхемон выпустил на свободу четырех демонов Стихий. Кошмарные твари были ненасытны, они убивали и пожирали людей сотнями. Хайборию ожидала страшная участь. Селена тогда находилась во дворце правителя Кироса и изучала тайны магии под руководством Андурана. Волшебник познакомил Селену с Конаном, сильным варваром-киммерийцем.

В первый момент наемник Селене не понравился. Конан был грубоват, заносчив, упрям и самолюбив. Красавцем его назвать тоже было нельзя — прямоугольное лицо, массивный подбородок, жесткие синие глаза, длинные черные волосы перехвачены ремешком. Кто мог подумать, что Селене и Конану предстоит провести вместе больше пяти лун?

Во время долгой охоты на демонов Стихий, девушка узнала воина ближе. За грозной внешностью скрывалось чистое, искреннее сердце. Душа волшебницы жаждала любви, и их взаимные чувства нарастали и крепли. Увы, счастье оказалось недолгим. Во время последней битвы, когда победа была уже близка, Атхемон схватил Селену за руки и увлек ее в бездну. Однако, вместо мрачного царства Нергала, девушка увидела яркие лучи солнца и зеленую листву высоких деревьев Фессалии…

Лишь три года спустя Селена узнала, что Конан заключил сделку с могущественным чародеем Ратом, и теперь жизнь юной волшебницы целиком и полностью зависела от варвара. По первому требованию колдуна северянин был обязан отправиться в Фессалию, чем бы он ни занимался. В противном случае — Селена умрет.

За семь последующих лет тучи над головой королевы сгущались дважды. После подлого убийства Эдрика на поединке, гаран Данвила Ксатлин попытался захватить власть в стране. С помощью магинцев — приверженцев зла, предатель переманил на свою сторону мидлэймского военачальника Холона. Атака замка стала полной неожиданностью для правительницы, и ей пришлось спасаться бегством. Королева была обречена.

Вот тут-то и появился киммериец. Воин сумел заключить договор с альвами Валвила. В кровопролитном сражении у Трунсома союзники одержали победу. Враг отступил за пределы провинции. Отбить королевскую вотчину Селене не удалось. Казалось, что в войне наступил перелом. Однако правительница недооценила коварство мятежного гарана — спустя два года, собрав новую армию, Ксатлин вновь вторгся на территорию Хусорта.

Королева с немногочисленными сторонниками оказалась в окружении. Вдобавок ко всему альвы потерпели ряд серьезных поражений от бафирцев, и помочь Селене были не в состоянии.

Конану пришлось вновь отправиться в дальний путь. Освободив торгийских гномов от чар злой колдуньи, воин получил от короля гномов Аериса несколько тысяч отличных бойцов. Внезапная атака, организованная северянином, заставила изменников убраться восвояси. И словно в насмешку над влюбленными, время, отведенное киммерийцу, истекло прямо на поле битвы. Успев подарить Селене лишь прощальный поцелуй, воин исчез в голубой магической дымке…

Конан даже не предполагал, что у него есть сын. Впрочем, все жители Фессалии считали наследника Селены Кристана отпрыском королевского рода Андаров. О тайне королевы догадывались только валвилские жрецы, но они умели держать язык за зубами. Между наемником и Селеной была заключена удивительная сделка. Влюбленные поклялись друг другу соблюдать обет безбрачия, при этом спокойно относясь к мимолетным увлечениям. Разлука слишком длинна, а главное, неизвестно увидятся ли правительница и воин снова.

В качестве фаворита королева избрала себе корнирстонского рыцаря Линка. Он был красив, смел, хотя несколько глуповат и заносчив. В государственные дела фессалиец не встревал, ограничиваясь исключительно титулом «ночного короля», и слухи о скором замужестве Селены угасли довольно быстро…

* * *

Рядом с женщиной ехал худощавый юный альв по имени Ивон, являвшийся первым советником правительницы. Долгое время рыцари относились к данному назначению скептически, но постепенно привыкли к чужаку. Валвилец обладал незаурядным умом, быстрой реакцией, говорил редко и всегда по существу. Кроме того, воины знали, что Ивон являлся чародеем. Высшей степени жреца он еще не достиг, но совершенствовался постоянно, поскольку в борьбе с магинскими колдунами без волшебства не обойтись.

Альв не всегда сопровождал королеву в путешествиях, но сегодня был особый случай. Селена оставила Кристина на попечение валвилцев, чтобы укрыть от врагов — в городах лесных жителей ребенку не будет угрожать опасность, чего не скажешь о Хусорте. На правительницу за два последних года покушались три раза — дважды пытались отравить и один раз Ксатлин подослал наемного убийцу. Заговоры удавалось раскрыть лишь после того, как умирали слуги, повара или служанки. Последователи владыки мертвых Волара необычайно коварны и изобретательны. Уберечь мальчика в замке было непростым делом. Женщина тяжело переживала разлуку с сыном, однако рисковать она не стала.

Один раз в полгода королева отправлялась тайными тропами к Миссини под охраной сильного отряда. Жрецы на плоту перевозили через реку Кристана, и мать несколько дней проводила с мальчиком наедине. Наследнику почти исполнилось шесть лет. Это был смышленый, подвижный и светловолосый малыш. Общение с альвами благотворно отразилось на ребенке. Он был весел, добр, честен, мягок, проводя в валвилских лесах прекрасное, беззаботное детство. А ведь Кристану предстояло вступить на трон Фессалии.

Быть королем нелегко. Необходимо уметь сочетать жестокость и милосердие, дипломатическую сдержанность и нетерпимость к врагам страны. Хорошо правит лишь умный, дальновидный государь, который достаточно тверд в своих решениях. Селена надеялась, что валвилцы выработают у мальчика эти черты характера. В противном случае, его ждет трагическая участь отца. Эдрик был чересчур мягок и терпим по отношению к гаранам. Они способны понимать и уважать только силу.

* * *

Ивон уже четыре года жил среди людей. Юноша окреп, возмужал, стал гораздо серьезнее. Валвилец носил фессалийскую одежду, привык к вину и больше не боялся лошадей. Ивону даже понравилась лихая, безудержная скачка.

… Неожиданно альв приподнялся в седле и прислушался. Лицо ученика жреца было встревожено. Подняв правую руку, он потребовал от рыцарей прекращения разговоров. Воины послушно замолчали. Вокруг царила блаженная тишина леса, слышалось лишь переливчатое пение птиц. Шелест листвы, и шум ветра создавали иллюзию мира и покоя.

— Что случилось? — спокойно поинтересовалась королева.

— Не знаю, — пожал плечами юноша. — Хруст веток показался мне подозрительным.

— Напрасные опасения, — улыбнулась женщина. — Наемным убийцам Ксатлина сюда не добраться. Посты альвов и гномов надежно закрывают провинцию со стороны Полудня. Мимо стражей не проскочит и мышь. Земли Хусорта и Трунсома целиком и полностью принадлежат мне.

— Когда человек настолько самоуверен, он наиболее уязвим, — возразил валвилец. — Ты можешь потерять бдительность и осторожность, а враг хитер и коварен. Магинцы умеют наносить внезапный удар.

— О чем ты говоришь, Ивон, — рассмеялась Селена, — посмотри вокруг! Здесь пятьдесят отличных, закованных в броню бойцов. Они защитят свою королеву от кого угодно.

— Надеюсь… — задумчиво вымолвил ученик жреца.

Ситуация в стране после второй победы над гараном Данвила действительно изменилась. Положение правительницы Фессалии стало куда более крепким, чем прежде. Теперь женщина уже не зависела от капризов корнирстонского гарана Инхама и у нее появилась собственная армия. Пять тысяч гномов и тысяча альвов были готовы в любой момент выполнить любой приказ Селены. В разрозненной, раздираемой склоками стране, это немалая сила. Кроме того, в замках Хусорта, Трунсома и Гатвэя сейчас властвовали преданные королеве люди — новые гараны Салмир, Алгар и Ланкор, возвысившиеся благодаря Конану.

В случае нападения мятежников на помощь правительнице придут торгрийцы и валвилцы.

Селена еще никогда не чувствовала себя в большей безопасности и теперь постепенно собирала армию для решающего удара. Пришло время отвоевать родовой замок Андаров — Мидлэйм. Его сейчас защищают войска данвилцев, предателя Холона и немногочисленные приверженцы бывшего хусортского гарана Лоуна. Сражение ожидалось тяжелым и кровопролитным, однако в успехе королева не сомневалась. С Полуденной стороны ее поддержит старый друг мужа Одрин, переговоры с калдарцами о союзе идут уже две луны. Одновременный удар с двух сторон заставит врага сложить оружие. Неудачи остались позади, дела идут просто превосходно. Еще несколько лет и правительнице удастся вновь объединить Фессалию. А уж тогда не поздоровится и подлым магинцам. Пора окончательно истребить мерзкий народ колдунов, принесших столько зла своим соседям!

Неожиданно раздался пронзительный свист, и альв тотчас дернул за поводья лошадь Селены. Женщина невольно наклонилась вперед. Стрела пролетела у самой головы королевы, и тотчас на отряд обрушился рой камней и дротиков. Закрывая правительницу щитами, воины сбились в тесную группу, тонко завизжали раненые лошади, повалились на землю первые убитые. Накидки рыцарей королевы окрасились кровью. С каждым мгновением потери увеличивались.

Внезапно на дорогу повалились подпиленные деревья, преграждая путь вперед и назад. Ловушка захлопнулась. Неизвестный враг хорошо подготовился к атаке.

— Надо прорываться! — выкрикнул один из рыцарей.

— Куда? — зло спросил второй. — Мы даже не знаем, кто на нас напал.

— Всем спешится! — послышалась громкая команда. — Прячьтесь за лошадей!

Стрелы безжалостно впивались в бока и шеи несчастных животных. Несколько обезумевших коней вырвали поводья из рук фессалийцев и ускакали в чащу. На мгновение все затихло — запас камней и дротиков у противника оказался не бесконечен. Тишину леса разорвал воинственный клич сотен глоток. Размахивая копьями, легкими топорами и мечами на маленькую горстку уцелевших рыцарей бросилась толпа полуобнаженных людей. Лица и тела дикарей были причудливо раскрашены белой и красной краской.

— Ингасы! — Вырвалось у кого-то из воинов. — Но откуда они здесь?

Закончить говорить он не успел. Зазвенела сталь клинков, послышались крики, ругань, стоны.

Воины королевы встретили варваров достойно — сказалось преимущество в снаряжении и навыках. Разметая нестройные ряды врагов, фессалийцы легко отбили натиск дикарей. Зеленая трава обильно окропилась алой кровью. Первая волна варваров схлынула, но их места тут же занимали другие…

Схватка оказалась необычайно жестокой, силы рыцарей таяли на глазах, но каждый рыцарь успевал поразить трех, а то и четырех врагов. К сожалению, дикарей это не останавливало.

Ингасы с невероятным упорством атаковали королевскую охрану. Вскоре рядом с Селеной осталось не более двадцати рыцарей. Многие уже потеряли шлемы, щиты оказались расколоты, латы прорублены. Еще немного — и варвары доберутся до королевы! Правительница сняла сетку и вуаль, распустила волосы, вскинула вверх руки, ее губы тихо шептали заклинание. В глазах женщины вспыхнул колдовской зеленый огонь. Земля неожиданно вздрогнула, растрескалась и покрылась глубокими ямами.

Ингасы в ужасе завопили, несколько дикарей не удержались на ногах и рухнули в разверзшуюся бездну. Враг начал медленно отступать. Казалось бы, опасность миновала, но вдруг действие заклятья прекратилось. Дикари после некоторого замешательства вновь бросились в атаку.

— Ивон, помоги мне! — воскликнула женщина. — Кто-то противодействует моей магии!

Валвилец приблизился к Селене, осторожно положил руки ей на плечи.

— Расступитесь! — грозно приказала правительница фессалийцам.

Воины поспешно отошли в сторону, поскольку хорошо знали магическую силу своей госпожи. Выставив копья перед собой, к королеве бежал отряд варваров. Женщина отступила на шаг назад, а затем резко выставила ладони вперед. Возникшая огненная волна смела ингасов, превратив тела варваров в пылающие факела. Загорелись деревья, кустарники и сухая трава.

Дикари замерли в нерешительности. Чтобы заставить противника отступить, королева обрушила на ингасов всю оставшуюся у нее волшебную силу, но к ее огромному удивлению огненная волна разбилась о невидимую стену, не причинив врагу, ни малейшего вреда. Варвары зарычали от восторга. Перепрыгивая через обугленные трупы товарищей, дикари вновь устремились к волшебнице.

Только в последний момент воины Селены успели сдвинуть щиты. Совершенно обессилевшую Селену поддерживал под локоть Ивон. Теперь стало окончательно ясно, что сражение проиграно. Не считаясь с потерями, противник неуклонно сжимал кольцо. Один за другим падали на землю фессалийские рыцари, еще немного — и враг окончательно сомнет остатки королевского эскорта…

Закрыв глаза, женщина тихо читала прощальную молитву, поскольку на спасение уже не надеялась. Сейчас ей не поможет даже Конан.

Но, видимо, смертный час королевы еще не пробил. В воздухе вновь раздался свист стрел. Несколько ингасов беззвучно рухнули в густую траву и натиск противника ослаб. Послышались испуганные, невнятные команды. Вскоре племя варваров обратилось в бегство, спасаясь от ливня стрел.

Дикари исчезли так же неожиданно, как и появились. Из чащи леса к дороге двигался большой отряд альвов и гномов. Рассыпавшись в цепь, союзники безжалостно добивали уцелевших после боя ингасов.

Из королевской свиты остались в живых лишь четырнадцать человек. По лицам рыцарей текли струйки пота и крови, на шлемах отчетливо видны глубокие вмятины, звенья кольчуг во многих местах рассечены.

— Вы подоспели вовремя, — заметил советник, обращаясь к командиру отряда своих соотечественников. — Еще бы немного и дикари нас прикончили…

— Мы спешили, как могли, — произнес валвилец. — Скоро здесь будет Ролин. С ним идет пятьсот лучников и тысяча торгрийцев. Они проводят королеву до Хусорта.

Правительница Фессалии неплохо владела языком союзников и сейчас внимательно слушала мелодичную речь альвов. Тяжело вздохнув, Селена тихо спросила:

— Но откуда вождь барадов узнал о засаде?

— Его послали жрецы, — ответил воин. — К сожалению, гонцов Ланкора ингасы перехватили. Обезглавленные трупы трунсомцев мои разведчики обнаружили лигах в пяти от этого места.

— Ничего не понимаю, — задумчиво сказала женщина, присаживаясь на снятое с убитого коня седло. — Племена дикарей и раньше совершали набеги на приграничные деревни, но так далеко варвары никогда не продвигались. Отсюда до Плана лиг двадцать! Да и кого ингасам грабить в лесу?

— Моя королева, — проговорил Ивон. — Не надо тешить себя иллюзиями. Посмотрите правде в глаза. Нападение на ваш эскорт вовсе не случайность. Это была отлично подготовленная засада. Деревья подрублены заранее, стрелки тщательно спрятались, атакующие лишь ждали сигнала. Их цель — убийство правительницы Фессалии.

— Но зачем это понадобилось ингасам? — удивилась Селена.

— Думаю, мы скоро узнаем, — вымолвил советник. — Меня настораживает другое: врагу слишком многое оказалось известно — и дорога, по которой поедет отряд, и точное время, и даже количество воинов в королевском кортеже. Противник все рассчитал…

— Но не учел предусмотрительность валвилских жрецов, — добавила королева.

На устах юного чародея появилась снисходительная улыбка. Ивон уже понял, как развивались события в последние сутки: под покровом ночи варвары переправились через реку и двинулись в двух направлениях. Одна группа должна была перехватить правительницу, а вторая уничтожить альвов и Кристана. Они наносили одновременно два удара. Однако, еще никому не удавалось застать валвилцев врасплох. Учителя будущего короля обнаружили дикарей, и враг дорого заплатил за допущенную ошибку. Предупредить Селену жрецы не успели.

Говорить о своих догадках Селене Ивон не стал, зачем ее волновать?

— Нам очень повезло, — заметил альв. — Противник не сомневался в успехе и промедлил. Впредь надо действовать осторожнее. Королевский кортеж придется усилить дополнительной сотней…

— Ни за что! — надменно произнесла правительница. — Я на своей земле и не собираюсь путешествовать с целой армией на хвосте! Ингасы не решаться на повторную вылазку.

— Королева, дело не в дикарях, — спокойно возразил валвилец. — Предатель — в Хусорте. И это не рядовой воин, а кто-то из рыцарей. Человеческие пороки безграничны. Вспомните Олбина — его погубила алчность, похоть и мстительность. Некто весьма умело играет на людских слабостях…

— Намекаешь на Ксатлина и магинцев? — догадалась Селена.

— Именно, — кивнул головой ученик жреца. — Укрепление власти в Фессалии нравится далеко не всем. Кое-кто из дворян неплохо нажился на страданиях народа, в стране процветает рынок рабов, чего не было сотни лет. Шайки разбойников промышляют и в Хусорте, и в Гатвэе, и в Мидлэйме. Солдаты ловят и вешают мерзавцев, но любителей легкой наживы не становится меньше. Исключать возможность заговора нельзя.

— Я не верю в предательство рыцарей, — возмутилась женщина. — Большинство из них пролитой кровью на полях сражений доказали свою преданность. Кого мне подозревать — Салмира, Алгара, Инхама?

— Речь не о гаранах, — проговорил Ивон. — О походе к Миссини знают слишком много людей. И это значительно усложняет поиск изменника. А найти его надо. Над Фессалией вновь сгущаются черные тучи. Дикари не случайно так обнаглели. Я нутром чувствую близость приверженцев Волара. Зло буквально витает в воздухе.

— Ты ошибаешься, — устало улыбнулась правительница. — Магинцы избегают союзов с язычниками.

— Времена меняются, — альв поправил на голове маленькую зеленую шапочку. — Для достижения победы враг не станет выбирать средства. Да и как объяснить противодействие нашей магии?

— У ингасов тоже есть жрецы, — сказала королева.

— Они не обладают подобной силой, — заметил валвилец. — Необходимо допросить пленников. Не люблю жестокие меры, но если убийцы не заговорят, придется прибегнуть к пыткам.

Селена изумленно посмотрела на советника. Подобных речей из уст Ивона женщина еще никогда не слышала. Альвы ярые приверженцы добра и милосердия. Во время войны лесные жители либо отпускали захватчиков, либо добивали на месте.

Между тем торгрийцы и валвилцы прочесали лес. Ингасов поблизости не оказалось. Сотня гномов в стальных доспехах, выстроившись в каре, закрывала королеву Фессалии со всех сторон. Силы постепенно возвращались к Селене. Она встала, убрала волосы в предусмотрительно подданную советником сеточку и неторопливо двинулась к месту побоища.

Мертвые рыцари и дикари лежали рядом. Рядом с женщиной шли два фессалийца. Охранники тщательно осматривали каждый труп. Перевернув очередного мертвеца, рыцарь в коричневой накидке хусортца недовольно покачал головой. Селена сразу заметила этот жест.

— Что-то не так, Остин? — спросила у него королева.

— У меня плохие новости, госпожа, — негромко вымолвил воин. — Я почти десять лет провел на границе с дикарями. Срок немалый… Еще с Дараном мы топили этих мерзавцев в водах Плана. Их повадки изучить несложно. Рисунки на груди означают, что варвары не просто совершали вылазку, а вступили в войну. Такого на моей памяти еще не было…

— Ингасы не представляют серьезной опасности, — произнесла правительница. — Два полка тяжелой пехоты и тысяча лучников без труда отбросят неприятеля в северные степи. Сотни лет форты вдоль реки сдерживали дикарей. Они справятся с задачей и сейчас.

— Не смею спорить, — рыцарь покорно склонил голову. — Но хочу кое-что пояснить. Слабость варваров в разобщенности. Ингасы живут племенами, которые часто враждуют между собой. Их налеты носят случайный, стихийный характер. Если же найдется вождь, способный объединить дикарей, то их армия превратится в грозную силу. При всех недостатках варварам нельзя отказать в смелости и решительности. Вы сами видели, что с потерями они не считаются. Не стоит забывать и о кровожадности ингасов. В качестве трофея дикари отрезают убитому врагу уши, затем их высушивают и носят, как символ боевой доблести. Мужчин варвары вырезают поголовно, а женщин и детей угоняют в рабство. Я слышал, что невольников продают где-то в горах.

— И, тем не менее, Даран не раз вторгался во владения ингасов, — возразила волшебница. — О его походах до сих пор ходят легенды. Дикари дрожат при одном упоминании имени этого военачальника!

На устах хусортца появилась грустная улыбка. Сразу было видно, что он очень жалел о гибели великого полководца. Два года назад Даран, сохранив преданность гарану Валену, погиб при штурме замка сторонниками королевы: честь превыше всего. Для многих дворян Фессалии это не просто слова, а принцип жизни.

Тяжело вздохнув, Остин ответил:

— В те времена, прежде чем переправляться через реку План, мы выясняли, какое племя совершило налет на пограничные деревни. С остальными на время мы заключали перемирие. Таким образом, трех полков вполне хватало, чтобы навести ужас на варваров. Солдаты безжалостно сжигали деревни вместе с жителями. После нас оставалась черная, мертвая степь.

— Звучит зловеще, — заметила Селена.

— Правда редко бывает приятной, — спокойно сказал рыцарь. — По общей территории Ингасия не уступает Фессалии. Сколько в ней племен можно только догадываться. При желании враг соберет армию в тридцать-сорок тысяч бойцов за пару лун.

— Я об этом не знала, — удивленно проговорила королева.

— Никто не верил, что дикари сумеют преодолеть внутренние противоречия, — хусортец пожал плечами. — Вожди варваров чересчур властолюбивы, алчны и мстительны. Между некоторыми кланами существует кровная вражда, тянущаяся долгие века.

— Так ты думаешь, ингасы объявили мне войну? — спросила правительница.

— Простите, госпожа, — вымолвил воин. — Я лишь высказал некоторые предположения. Раскраска убитых дикарей выглядит угрожающе. Но возможно они пытались ввести нас в заблуждение.

Ивон очень внимательно слушал Остина. Опытный рыцарь уже два года служил Селене, но разговорился впервые. Альв почерпнул для себя много новых сведений. Похоже, фессалийцы недооценили своего соседа с Полуночи, и теперь приходится пожинать плоды своей недальновидности.

Осторожно и незаметно советник потянул правительницу за рукав. Этот сигнал они использовали давно, желая обсудить важные вопросы наедине, без посторонних. Королева и ученик жреца отошли от рыцарей в сторону. Вокруг них сразу сомкнулось кольцо гномов.

— Надо немедленно, не дожидаясь Ролина, возвращаться в Хусорт, — произнес Ивон. Цепь замкнулась. Войны с ингасами теперь не избежать. Я не удивлюсь, если одновременно с варварами начнет наступление и Ксатлин. Мы должны успеть подготовиться.

— Зачем такая поспешность? — раздраженно проговорила женщина. — Куда подевалась твоя сдержанность? Это не первое покушение на меня. Опасность уже позади.

— Сомневаюсь, — довольно резко возразил альв. — Вы просто не желаете видеть очевидных свидетельств заговора. Заранее подготовленная засада, боевая раскраска дикарей, противодействие магии… Доказательств более, чем достаточно. А скоро развяжутся языки у пленников. Торгрийцы нашли двух раненых варваров.

— Остин вполне может ошибаться, — продолжала сопротивляться Селена.

Только сейчас валвилец догадался, с чем связано упорство правительницы. Она еще все надеялась на встречу с сыном. Собственная безопасность Селену волновала мало. К сожалению, даже очень умные женщины склонны допускать роковые ошибки в порыве чувств, поддавшись эмоциям.

Опустив глаза, юноша едва слышно вымолвил:

— Кристана нет у Миссини. Узнав об ингасах, жрецы переправили мальчика через реку обратно в Валвил. Рисковать жизнью последнего отпрыска Андаров жрецы не стали.

Королева закрыла лицо руками и отвернулась в сторону. Плечи Селены слегка вздрагивали. Разочарованию матери не было предела — несколько последних лун она жила в предвкушении встречи с ребенком.

Слегка успокоившись, правительница пришла в себя. Теперь о страданиях королевы напоминали только раскрасневшиеся уголки глаз. Селена обернулась к воинам и громко, тоном, не терпящим возражений, приказала:

— Коня! Мы возвращаемся назад!

Напуганные сражением и потерявшие седоков лошади разбрелись по лесу. Несколько скакунов погибло, но большинству удалось убежать. Поймать их труда не составило, и вскоре маленький отряд устремился на Закат. Вслед за всадниками двигались разведчики — валвилцы. В случае новой атаки дикарей, лучники подоспеют вовремя. Гномы остались на дороге, чтобы похоронить погибших в бою воинов и дождаться отряд вождя барадов Ролина.

Ближе к вечеру лес расступился, и на горизонте показались зубчатые стены замка. Правительница натянула поводья, заставив лошадь перейти на шаг. Животное хрипело, мотало головой, и жадно хватало ртом воздух — длительная скачка утомила не только людей, но и коней. Ворота крепости были открыты, и кавалькада беспрепятственно въехала во внутренний дворик. Стражники удивленно смотрели на вернувшихся рыцарей.

Слух о нападении на королеву мгновенно разнесся по Хусорту. Из донжона навстречу Селене выбежал гаран провинции Салмир. Несмотря на свой возраст (Салмиру давно перевалило за пятьдесят), дворянин выглядел великолепно. Стройная фигура, крепкие мышцы, худощавое вытянутое лицо, прямой, уверенный взгляд серых глаз.

Когда-то Салмир участвовал в походах великого правителя Фессалии Торосара, отца Эдрика. В те далекие времена никто даже не смел подумать о вторжении в фессалийские земли, ибо возмездие последовало бы незамедлительно.

— Госпожа, что случилось? — взволнованно спросил Салмир, помогая женщине спуститься с лошади.

— На нас напали ингасы, — ответила Селена, — они точно знали, по какой дороге я поеду, и подготовили засаду. Если бы не помощь союзников…

— Вы ранены? — не удержался от реплики рыцарь, заметив бурые пятна на светло-голубой ткани платья королевы.

— Нет, — правительница отрицательно покачала головой. — Это кровь моих рыцарей и врагов. Охрана показала чудеса храбрости и доблести, отбиваясь от превосходящих сил противника. Надо обязательно наградить живых и помочь семьям погибших.

— Непременно, — вымолвил гаран. — Но откуда в лесу взялись дикари? Варвары осторожны и трусливы. Совершив набег, мерзавцы сразу возвращаются в родную степь.

— Ситуация изменилась, — вставил Ивон. — Скоро альвы приведут пленников, допрос многое прояснит. Думаю, здесь не обошлось без предательства. Необходимо немедленно провести разведку в приграничных землях — не готовятся ли ингасы к вторжению?

— Сомневаюсь, — скептически проговорил дворянин. — Они боятся нашей тяжелой кавалерии, как огня. Мы сразу отбросим их к Плану и утопим при переправе, даже без поддержки со стороны союзников.

— Очень справедливое замечание, — молниеносно вставил советник. — Во время боя королева использовала магию. Огненная волна разбилась о невидимую стену. К сожалению, увидеть колдуна среди нападавших нам не удалось, однако у меня есть серьезные подозрения…

— Магинцы! — догадался Салмир.

— Не исключено, — подтвердил валвилец. — Присутствие приверженцев Царства Мертвых многое объясняет. Вот откуда уверенность у дикарей. Имея за спиной могущественных чародеев, варвары способны пренебречь опасностью. Они всегда мечтали разграбить Фессалию. И теперь им такой шанс представился. Сделка наверняка заключена с согласия Ксатлина.

— Но данвилцы и армия Холона не сдвинулись с места, — возразил рыцарь.

— Пока… — задумчиво произнес альв. — Я уверен, что наступление противника начнется в ближайшее время. Мятежники ждут известия о смерти королевы. Предатели долго ждали подходящего момента для удара. Убийство Селены подорвет моральный дух союзников и позволит войску Ксатлина разбить Хусорт, Корнирстон, Трунсом и Гатвэй по частям…

Тут на сцену вышло новое действующее лицо: высокий, красивый молодой человек в блестящих дорогих доспехах и черной накидке быстрым шагом приближался к воротам замка. Он бесцеремонно растолкал воинов, подошел к правительнице и с нескрываемым возмущением в голосе вымолвил:

— Дорогая, я только что узнал о вылазке ингасов. Надеюсь, ты не пострадала? Поверь мне, мы завтра же отправимся в поход и выжжем степь!

— Сколько раз говорить, не называй меня так при подданных! — раздраженно прошипела женщина. — Не забывай, что я королева! И пожалуйста, умерь свой пыл. Некоторые твои высказывания граничат с сумасшествием.

Не дожидаясь ответа молодого красавца, Селена направилась к донжону. Линк обиженно надул щеки, но послушно поплелся вслед за королевой. Корнирстонец уже несколько лет являлся любовником правительницы Фессалии, но до сих пор не имел на неё ни малейшего влияния. Стоило воину хоть немного забыться, как королева тотчас ставила рыцаря на место. Любил ли он Селену? Вряд ли. Гордость, тщеславие, властолюбие и похоть — вот, что двигало поступками Линка. Однако, отказать ему в смелости и решительности Линку было нельзя: во время обороны Хусорта рыцарь сражался в передовых рядах, получил серьезное ранение и долго болел от ран.

К сожалению, боги обделили красавца — корнирстонца умом. Поддерживать беседу для него было настоящей мукой, замечания и предложения Линка всегда вызывали у советников королевы снисходительную улыбку, но, тем не менее, рыцарь на правах фаворита постоянно присутствовал на военных советах. В конце концов, он был дворянином с древней родословной.

Тем временем Ивон и Салмир развернули бурную деятельность. До захода Солара осталось не более трех колоколов — времени не так уж и много. Гонцы с тревожным известием поскакали в Корнирстон и Гатвэй. Теперь оставалось выяснить главное — узнать, каковы истинные намерения врагов. Десятки разведчиков-альвов отправились к Плану и к городам Мидлэйма, расположенным на Полуночи, поскольку было необходимо отследить каждый шаг неприятеля. Только тогда союзники успеют подготовиться к удару. За последние два года жители Фессалии немного успокоились и расслабились, но, видимо, напрасно. Ксатлин по-прежнему был силен и опасен, кроме того не стоит забывать о могучих колдунах Магины…

* * *

Небо на Восходе окрасилось в нежные розовые тона. Из-за горизонта показался край огромного оранжевого диска. Свет божественного ока еще не слепил глаза и разглядеть его четкую правильную форму труда не составляло. На сторожевой башне, то и дело, поправляя рассыпавшиеся по плечам волосы, стояла правительница страны. На ней были строгое темно-красное платье, и изящные атласные сапожки, на плечи наброшена меховая накидка. Возле узкого входа, сдвинув щиты и выставив копья, застыли два телохранителя королевы. Еще четверо прохаживались по крепостной стене — в свете последних событий мера предосторожности совсем не лишняя.

Селена сегодня очень плохо спала, то и дело снились кошмары. Встав засветло, женщина отправилась на раннюю прогулку. Объединив четыре провинции, собрав внушительную армию, она посчитала, что наступил перелом в войне. За собственными приготовлениями к походу правительница не заметила тлеющую искру нового заговора.

Ивон прав, без предательства тут не обошлось. Сейчас правительница уже не сомневалась в этом. О путешествии к Миссини было известно лишь небольшой группе людей. Все — рыцари и дворяне. Если сказать им о своих подозрениях, то многие воспримут слова королевы, как личное оскорбление. Портить же отношения с командирами полков Селена не хотела, поскольку ей с трудом удалось сгладить разногласия между представителями разных провинций.

Все хорошо помнили, что еще совсем недавно хусортцы и гатвэйцы сражались на стороне мятежников. Только единство спасет страну от вновь нависшей опасности. А может советник ошибается и сгущает краски? Может, это была банальная случайность? Отряд дикарей решил заняться разбоем на пустынной лесной дороге и именно в этот момент по ней проезжал эскорт правительницы Фессалии. Неожиданное стечение обстоятельств…

Магия! Ее так просто со счетов не сбросишь. За последние годы волшебная сила Селены значительно возросла. Каждый день королева читала колдовские книги, изучала заклинания, совершенствуя искусство чародейства. Многое Селена почерпнула у жрецов альвов. Противодействовать женщине сейчас способен только очень могущественный маг.

— Госпожа, сюда идет гаран Салмир, — предупредил правительницу стражник.

Королева неторопливо повернулась к проему в стене. Воины расступились, пропуская внутрь башни рыцаря. Прочесть озабоченность на лице мужчины труда не составляло. Гаран остановился в четырех локтях от Селены, сделал вежливый кивок, заложил руки за спину и с металлом в голосе произнес:

— Королева, у меня очень плохие новости. Все наши опасения подтвердились. Войска Ксатлина и Холона покинули замки и двинулись к границе Хусорта. Разведчики сообщают примерно о десятитысячной армии.

— Что мы им противопоставим? — уточнила женщина.

— Около пяти тысяч солдат, столько же торгрийцев и две тысячи лучников, — сообщил Салмир.

— Перевес на нашей стороне, — заметила волшебница.

— Совершенно верно, — рыцарь утвердительно кивнул головой. А ведь скоросюда подойдут подкрепления из Трунсома, Корнирстона и Гатвэя. Армия увеличится вдвое…

— Это хорошо или плохо? — не поняла правительница.

Мужчина неторопливо подошел к бойнице и посмотрел на оборонительный вал — высокий, гладкий, очищенный от зарослей кустарника. По приказу гарана все укрепления приведены в идеальный порядок. После осады и штурма стены замка представляли собой жалкое зрелище. Проломы достигали в ширину десяти локтей, многие башни покосились и обрушились. Катапульты данвилцев отлично поработали. Очень долго строители возились со рвом, — его тщательно вычистили, воткнули в дно острые колья, наполнили водой. Взять сейчас Хусорт будет очень непросто.

— Я не знаю, — задумчиво вымолвил Салмир. — Ксатлин отнюдь не дурак. Ему прекрасно известно, сколько у нас воинов. И, тем не менее, он начал наступление. Почему?

— Ингасы? — предположила Селена.

— Боюсь, что да, — подтвердил рыцарь. — Вопрос лишь в том, какова цена сделки. Не упустят своего и магинцы.

— Мы сумеем отразить нападение? — напрямую спросила женщина.

— Трудно сказать, — пожал плечами гаран. — Я никогда не воспринимал варваров всерьез. Два полка пехотинцев без труда удерживали границу длиной в десятки лиг. Однако беседа с Остином поколебала мою уверенность. На память сразу приходят нашествия дафратцев, произошедшие около века назад. Их тоже никто не боялся. Армия дикарей была настолько огромна, что смела заслоны бафирцев и за две луны захватила всю страну. Орды варваров хлынули в Фессалию и наши предки лишь ценой огромных потерь одолели врага. Боюсь, что данная ситуация может повториться. Атака с двух направлений представляет серьезную угрозу: Хусорт окажется между молотом и наковальней. Цель врага проста — расчленить государство. Не пришлось бы нам отступить в Восходные области страны. Возле Трунсома у нас больше шансов на победу.

— Нет! — мгновенно отреагировала правительница. — Я не брошу подданных на произвол судьбы. Злобные язычники вырежут мужчин и угонят в рабство всех женщин и детей.

— Обстоятельства часто бывают сильнее желаний, — возразил рыцарь. — Порой приходится жертвовать чем-то малым, чтобы добиться успеха в большем. Война не терпит проявлений жалости.

— Пока об этом говорить рано, — заметила королева. — Собирайте Совет!

— Слушаюсь, — гаран покорно склонил голову и направился к выходу.

В отличие от потомственных гаранов, новые властители провинций были всем обязаны Селене. Салмир, Ланкор, и Алгар являлись выходцами из Трунсома и придерживались жестких правил рыцарской чести. Слово правительницы Фессалии служило для них законом. Волшебница могла полностью положиться на своих гаранов — даже в самые трудные времена, пять лет назад, когда женщина скиталась по стране, а ее искали шпионы Ксатлина, трунсомцы не оставили королеву в беде.

* * *

За огромным длинным столом сидели семеро мужчин. Командиры полков терпеливо ждали прихода Селены. Время от времени бросая взгляды на разложенную карту, рыцари обменивались короткими репликами. Скупые сведения о передвижениях данвилцев и предателях — мидлэймцах не позволяли воинам сделать окончательные выводы о замыслах противника.

Два рыцаря, включая Линка, представляли Корнирстон, три хусортца, один трунсомец, а Сильвен, бывший сотник Холона, являлся мидлэймцем. Он перешел на сторону правительницы и тех пор служил ей верой и правдой — ему даже довелось сражаться с бафирцами в лесах Валвила.

Двери открылись, в зал уверенным шагом вошел Салмир. Окинув взглядом присутствующих, он провозгласил:

— Королева Фессалии!

Рыцари тотчас встали, повернулись к выходу, уважительно склонив голову. Пройдя несколько шагов, женщина неожиданно остановилась и удивленно спросила:

— А где Ивон?

— Он в подземелье, — молниеносно доложил начальник стражи. — Ночью валвилцы приволокли в замок пленных ингасов. Советник потребовал начать допрос утром. Я уже отправил туда лучших мастеров заплечных дел.

— Ивон присутствует при пытках? — изумленно проговорил гаран.

— Я тоже спущусь вниз, — вместо ответа ответила правительница. — Сведения, полученные от дикарей, представляют огромную важность. Они позволят дать ответ на многие вопросы.

Вполне естественно, что никто не посмел возразить Селене. Вместе с королевой к лестнице двинулись Салмир, Линк, а также четверо телохранителей. Спуск в подземелье много времени не занял. Здесь пахло сыростью, факелы, висевшие на стенах, горели с легким потрескиванием. Под ногами хрустела солома, в углах пищали мыши, огромная крыса пробежала у самых ног королевы. Стражники в коридорах, завидев правительницу, вытягивались в струну.

На Селену накатила волна ностальгических воспоминаний. Когда-то, очень давно, юной девушкой, она вот так же шла по подземелью дворца в Киросе. Чуть впереди шествовал могущественный маг Андуран, сзади — наемник Конан. Разве могла ученица чародея тогда подумать, что сама станет королевой? История жизни маленькой хорошенькой женщины должна была оборваться возле темницы демона Огня…

Зловещую тишину разорвал громкий крик боли и отчаяния. Этот вопль гулким эхом разнесся по коридорам подземелья. Он резал слух. В душе невольно появлялось чувство страха, по телу пробегала нервная дрожь. Тоннель оборвался довольно резко. Воины расступились, пропуская королеву в пыточную камеру. Здесь запах оказался еще хуже. На огромных изогнутых деревянных сооружениях лежали пленные дикари. Варвары были совершенно обнажены. Боевая раскраска размазалась по телу, рубленые раны ужасно кровоточили, на лицах было мученическое выражение.

Зажимая нос платком, в стороне стоял Ивон, выглядевший лишь самую малость лучше ингасов — казалось, что валвилец вот-вот упадет в обморок.

Трое фессалийцев в кожаных безрукавках надавили на деревянные рычаги. Только сейчас правительница поняла устройство приспособлений. Руки и ноги пленников оказались привязаны веревками к металлическим крючьям. Вервия разрывали сухожилия, на животе лопалась кожа…

Очередной вопль сотряс подземелье. Селена вздрогнула, но сохранила невозмутимый вид. К ней неторопливо двинулся советник. Тяжело дыша, альв тихо заметил:

— Вы зря сюда пришли. Очень неприятное зрелище.

— Меня трудно чем-нибудь удивить, — вымолвила женщина. — Скажи лучше, как идет допрос?

— Молчат, — лаконично произнес Ивон. — В мужестве дикарям не откажешь.

— Тем хуже для них, — печально сказала правительница.

Урок, данный Селене Андураном, она запомнила хорошо. Даже добрый и милосердный властитель должен иногда проявлять твердость и жестокость. Ничто так не держит людей в узде, как страх. Только когда враг боится возмездия, страна живет мирно и спокойно.

— Продолжайте! — ничуть не колеблясь, приказала королева.

Крики варваров слились в единый душераздирающий вой. Валвилец отвернулся и закрыл уши. Альвы никогда не применяли подобных средств для достижения цели. Между тем, фессалийцы несколько ослабили веревки. Тела ингасов обмякли, дикарей облили холодной водой.

— Я обещаю сохранить им жизнь, если получу честные ответы на заданные вопросы, — сказала правительница Ивону. — Мое терпение на исходе. Будут упорствовать — пытки растянуть на несколько дней. Смерть превратится для них в недостижимую мечту.

Советник молниеносно перевел слова Селены. На устах одного из пленников появилась презрительная усмешка. После небольшой паузы, он что-то произнес. Королева сразу посмотрела на Ивона.

— Дикарь издевается над нами, — заметил альв, — угрожает и ругается.

Женщина кивнула, и палачи вновь нажали на рычаг. Варвар завыл от боли. Второй ингас с ужасом следил за действиями фессалийцев. Его пока не трогали. Парню было чуть больше двадцати зим, и умирать он явно не спешил. Это сразу уловил валвилец.

После непродолжительной беседы пленник, наконец, сдался. Рассказ дикаря действительно многое прояснял. Правительница Фессалии внимательно слушала советника. Ее лицо мрачнело на глазах. Ситуация складывалась угрожающая.

Несколько лун назад на древнем святилище у Конжарских гор собрались вожди ингаских племен. Подобные встречи происходят каждые пять лет. Варвары пытались решить спорные вопросы, заключить союз с соседями, договориться о совместных действиях против врагов. Что произошло на этот раз, никто не знает, но забыв о старых разногласиях, племена устремились к реке План.

Возглавил армию некий племенной вождь по имени Чинхак. Удивительно, но все прочие вожди подчинялись ему беспрекословно. На вопрос, сколько воинов движется к реке, дикарь ответить не сумел. Впрочем, слово «тьма» звучало весьма красноречиво. О нападении на эскорт королевы варвар мало что знал — ингасы переплыли на берег хусортцев, преодолели несколько лиг и затаились в лесу. Ждали отряд фессалийцев почти сутки.

— Был ли среди варваров чужак?

Ингас утвердительно кивнул головой. Вместе с Чинхаком в становище появились странные люди в длинных светло-коричневых одеяниях с опущенными на лицо капюшонами. Кочевники поговаривали, что это колдуны из далекой горной страны.

Королева и валвилец переглянулись. Теперь все окончательно стало на свои места. Правительница повернулась к мастерам пыточных дел и приказала:

— Снимите пленников с дыбы, пусть лекари окажут им помощь. Накормите и напоите несчастных. Они еще могут понадобиться в переговорах с дикарями.

— А я бы вздернул мерзавцев на первом же суку, — вставил Линк, — особенно вон того упрямца… Пусть варвары трясутся от страха при виде высохших, разлагающихся трупов.

— Подобным зрелищем ингасов не напугаешь, — возразил Салмир. — Наоборот, смерть соотечественников вызовет у них прилив ярости. Действовать нужно весьма осторожно.

— Особенно если учесть, что вожди племен заколдованы магинцами, — вымолвил Ивон. — Похоже, что Чинхак, так же как и Ксатлин, заключил сделку с приверженцами Волара. Предводители дикарей, благодаря магии, превратились в безмозглых, послушных кукол. Объединение варваров, которого мы так опасались, произошло. Теперь орды ингасов представляют серьезную опасность. Если же и данвилцы начнут наступление…

— Они уже движутся к границе, — произнес гаран.

— Хусорт в западне, — печально проговорил альв. — Враг снова нас опередил. Хитроумный, коварный план блестяще осуществлен. Признаться честно, я никогда не принимал в расчет дикарей. Вот расплата за недальновидность… Магинцам не откажешь в умении находить неожиданные ходы. Их удары всегда застают противника врасплох. Без помощи повелителя мертвых здесь не обошлось.

— Ерунда! — воскликнул корнирстонец. — Пока мятежники идут, двинем войска на варваров. Сбросим этих размалеванных мерцавцев в реку. Если у вас не хватает решительности, я могу возглавить армию. Уже через сутки от ингасов на берегу Плана не останется и следа.

— Болван! — королева одарила любовника презрительным взглядом и обхватила голову руками. — Вместе с Чинхаком через реку переправятся десятки тысяч воинов. Эта лавина сметет со своего пути кого угодно.

— Надо срочно посылать гонцов в Валвил, — сказал Салмир. — Без помощи альвов и гномов мы не выстоим. Долго тянуть со штурмом замка Ксатлин не будет. Он уже дважды проиграл осаду, теперь будет действовать решительнее. В нашем распоряжении дней десять, не больше… Или…

Рыцарь повернулся к Селене. Женщина сразу поняла, что хотел сказать гаран.

— Нет! — тотчас отреагировала правительница. — Я не покину Хусорт. Четыре долгих года мы объединяли страну. Сколько хороших людей полегло на полях сражений! И вот сейчас все бросить и отступить? Ни за что!

Советник королевы первым покинул подземелье. Во внутреннем дворике, несмотря на ранее утро, царило непривычное оживление. Крестьяне разгружали повозки, громко кричали и ругались стражники, женщины в огромных котлах готовили пищу. Охрана у ворот, на стенах и в башнях была значительно усилена. В действиях хусортцев чувствовалась нервозность, поскольку слухи о приближающемся неприятеле уже разнеслись по замку, а память о прошлой осаде оказалась еще слишком свежа.

Ивон заметил у лестницы двух взмыленных коней. Животные тяжело дышали, топтались на месте, мотали головами. Если гонцы не остановились у подъемного моста, значит, доставили очень важное известие. Альв немедленно поспешил в главный зал. Возле стола стояли воины в коричневых одеждах. Их сапоги были выпачканы придорожной пыли, по лицу тек грязный пот.

Увидев королеву, солдаты мгновенно опустились на одно колено. Жестом Селена приказала гонцам подняться.

— Ваше Величество, — вымолвил худощавый хусортец, — мы прибыли из форта Арден. Десять лиг покрыли меньше, чем за три колокола. Едва не загнали лошадей…

— Говорите! — разрешила правительница Фессалии.

— Сегодня, с первыми лучами Солара армия ингасов начала переправу через План, — сообщил хусортец. — Такого количества дикарей никто еще не видел. Их тысячи… Попытки остановить варваров не увенчались успехом. Понеся потери, наш полк укрылся за стенами форта. Ингасы, как саранча, расползаются по провинции. Что сталось с приграничными деревнями — даже представить страшно. Черные столбы дыма поднимаются над лесом…

— Идите отдыхать, — тяжело вздохнув, сказала женщина.

— Мы бы хотели вернуться к друзьям, — неуверенно произнес один.

— Боюсь, это уже невозможно, — заметила правительница. — Арден находится в плотном кольце окружения. Храбрые солдаты понадобятся и здесь.

Позвякивая шпорами о каменный пол, гонцы быстро направились к выходу. Как только они удалились, Селена села в кресло и внимательно посмотрела на военачальников. Объяснить больше ничего не нужно. Враг начал новое наступление и над Фессалией нависли черные грозовые тучи. Королева плохо разбиралась в военных делах и целиком зависела от рыцарей. Томительную паузу нарушил Салмир.

— Дикари не решатся углубляться в лес, — негромко проговорил гаран. — Они прекрасно знают о валвилцах и торгрийцах. Значит, армия Чинхака двинется по дорогам. Заставы гномов и альвов задержат противника на несколько дней, что позволит беспрепятственно подойти подкреплениям из Корнирстона и Трунсома. Совместными силами мы ударим по Ксатлину и попробуем нанести поражение в генеральном сражении. Если отбросим данвилцев, у нас появится шанс на общую победу…

Ничего лучшего командиры полков не предложили. Этот план и был принят, как основной.

* * *

Войска союзников постепенно подтягивались к замку. В отличие от людей, торгрийцы и валвилцы уходили на Полночь, поскольку им предстояло выполнить нелегкую задачу — остановить ингасов будет невероятно тяжело.

За все время Совета Ивон не проронил ни слова. Подперев рукой подбородок, альв задумчиво смотрел на карту. Что-то в поведении врагов его настораживало. Слишком уж они уверены в победе. У гарана Данвила десять тысяч бойцов. Не такая большая армия! И, тем не менее, мятежники стремительно движутся к Хусорту. Почему? Советник вновь вспомнил о нападении в лесу. Измена! Но кто же, кто?

— Ты по-прежнему мрачен и молчалив, — вымолвила Селена, обращаясь к валвилцу. — Не стоило участвовать в допросе. Альвы слишком чувствительны к чужим страданиям.

— Пожалуй, — согласился Ивон. — Кроме того, меня не покидает ощущение, что неприятности только начинаются. Мы не все учли.

— Пустая болтовня, — бесцеремонно вставил Линк. — Валвилцы никогда не отличались смелостью. Торгийцы — вот настоящие солдаты. Несмотря на свой малый рост, гномы дерутся отчаянно. Они покажут варварам, как надо сражаться. Ну, а затем наши полки закончат дело.

Любой другой человек дорого бы заплатил за столь оскорбительные слова, но на корнирстонца альв давно не обращал внимания. Что взять с выскочки и пустобреха, пусть он даже и занимает сомнительный титул «ночного короля»?

Опасения валвилца полностью подтвердились ближе к вечеру. В Хусорт начали прибывать гонцы из других провинций с тревожными известиями.

Первым прискакал всадник из Корнирстона. Он сообщил, что их атаковали ингасы и магинцы. Послать свои полки на помощь властительнице Инхам не может.

Вторглись дикари и в Трунсом. Бесчисленные орды варваров, преодолев План, хлынули на земли Фессалии со стороны Полуночи. Теперь надежда была только на гатвэйцев и союзников.

Когда стемнело, в ворота въехал совершенно обессилевший человек. Бедняга буквально рухнул с седла на руки стражников. Его оранжевые одежды многое объясняли — воин преодолел почты сотню лиг. Охранники осторожно внесли гонца в донжон. Несколько глотков вина привели гатвэйца в чувство. Увидев правительницу, солдат попытался встать, но тело его не слушалось.

— Что случилось? — спросила королева.

— Гаран Алгар… Сообщает… — фессалиец говорил невнятно, отрывисто и бессвязно. — Напали бафирцы… их много… Мы отступаем к замку, нужна помощь.

Селена бессильно опустила руки. Она с трудом сдерживалась, стараясь не разрыдаться. Теперь стало ясно — подкреплений не будет. Войска ингасов наверняка переправились и через Миссини. Таким образом, война охватила и Торгрию, и Валвил. Гномы и альвы отобьются, но упущенное время не вернешь.

Враг предусмотрел абсолютно все. Но какова же цена этой сделки? Ксатлину придется заплатить дикарям фессалийскими землями. Нет пределов человеческой подлости и низости! Ради личных амбиций гаран Данвила был готов пожертвовать собственным народом. В тот момент, когда рыцарь принял магинскую веру, он переступил последнюю черту.

Губы женщины дрожали, руки судорожно мяли край платья, глаза налились слезами. Правительница повернулась к Салмиру и, тщательно взвешивая слова, проговорила:

— Надо поменять план. Ситуация гораздо хуже, чем мы думали. Но Хусорт я не покину ни при каких обстоятельствах. А сейчас мне необходимо отдохнуть…

Рыцари уважительно склонили голову. В сопровождении служанок Селена направилась в свои покои. Как только девушки ушли, а дверь плотно закрылась, королева рухнула на кровать и дала волю эмоциям. То, что не позволено правительнице, разрешено простой женщине. Только в одиночестве Селена чувствовала себя свободной. Наплакавшись вволю, она выпила вина и подошла к окну. Волшебница любила наблюдать за закатом светила. Вид из донжона открывался великолепный — широкое зеленое поле, уходящие за горизонт бескрайние синие леса, копошащиеся внизу крошечные человеческие фигурки.

Королева немного успокоилась. Может, она слишком рано поддалась панике? В ее распоряжении надежная, преданная армия, умные военачальники, мудрые советники и друзья. Еще не проиграно ни одно сражение, не погиб ни один солдат. Да смилостивится великий Митра!

Раздался осторожный стук в дверь. Ошибиться было нельзя — это Линк. Как он некстати. В первое мгновение правительница хотела отправить любовника восвояси, но неожиданно передумала. Много ли счастливых моментов ей выпало в жизни? Близость с мужчиной дает хоть мимолетное ощущение счастья, которое немного отвлечет от грустных мыслей.

Женщина подошла к двери и открыла засов. В полутьме коридора послышалось учащенное дыхание рыцаря. Подхватив Селену на руки, Линк понес ее к ложу.

— Погаси свечи, — тихо произнесла королева.

Глава 2. Возвращение Конана

Высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти двигался по унылой, выжженной солнцем степи. Красавцем его назвать было трудно — грубо вырубленное лицо, прямой нос, тонкие губы, тяжелый подбородок, высокий лоб, длинные светлые волосы перехвачены грязным кожаным ремешком. Пожалуй, только большие умные глаза смягчали внешний вид киммерийца.

Случайный путник мог бы принять северянина за нищего бродягу — рубаха была разорвана, штаны — в огромных заплатках, сапоги давно превратились в разбитые опорки. Однако дорогой акбитанский клинок за спиной и серебряный кинжал за поясом быстро рассеивали иллюзии — судя по надменному, гордому взгляду, воин владел оружием превосходно.

Конан быстро шел на Полуденный Восход. Вода во фляге заканчивалась, а умирать от жажды в безжизненных степях Пунта наемник не собирался.

Взглянув на пылающий диск божественного ока, Конан вытер пот со лба и сделал пару глотков из полупустой фляги.

* * *

Совсем недавно жизни варвар угрожала огромная опасность — Небетет могла превратить святотатца в каменную статую или разорвать на куски, и только мольбы Мюриэлы разжалобили разгневанную богиню, а затем воина с позором выгнали из Кассали.

Впрочем, для начала надо пояснить, как наемник оказался на Полудне Закатного материка. После возвращения из Фессалии киммериец сел на корабль и через несколько дней оказался в Зингаре.

Свергнутый король Федруго как раз собирал армию против мятежников. В сражении при Кордаве самозванец Мордерми потерпел сокрушительное поражение и пал на поле боя…

Конан решил; что пора заканчивать с поисками свободного престола — занятие весьма рискованное и неперспективное. Богатство и роскошь привлекали киммерийца куда больше. Варвар вновь вернулся в столицу пиратов — Алый Тортаж.

Испытывая трудности с деньгами, воин нанялся простым матросом на судно к капитану Гонзаго, и тому было лестно, что сам Амра-лев служит под его командованием. Разбойники промышляли в Южном океане. В поисках сокровищ пираты высадились на необитаемый остров. Те дни северянин вспоминал с содроганием. Каждую ночь, разрезая воздух могучим шелестом крыльев, на отряд обрушивалась неведомая, кровожадная тварь. Ее когти разрывали даже прочную стальную кольчугу. Чтобы сберечь людей, Конан предложил вернуться на корабль. Гонзаго высмеял киммерийца и обозвал трусом. Подобных оскорблений наемник не прощал никому. Без лишних церемоний и объяснений воин лишил капитана головы. Оспаривать лидерство северянина никто не посмел. С огромным трудом пиратам удалось победить мерзкое чудовище, разбойники нашли в пещере сундуки с золотом и перетащили их на судно. Увы, боги отвернулись от моряков. На обратном пути корабль попал в сильный шторм. Вот когда сказалась нехватка людей! Наскочив на рифы, судно отправилось на дно вместе с драгоценной добычей и большинством команды. Уцелели лишь немногие.

… Спустя две луны Конан прибыл в богатый кешанский город Алкменон. Признаться честно, Конан не знал чем заняться. Продав остававшиеся у него рубины, киммериец бесцельно проживал золото, наслаждаясь обществом невольниц и танцовщиц. Многих женщин, побывавших в его постели, северянин одаривал дорогими подарками. Именно тогда он и познакомился с коринфийкой Мюриэлой.

Столь хитрых и сумасбродных девиц наемник еще не встречал. Танцовщица предложила Конану похитить из дворца священные «Зубы Гвалура». Эти драгоценные камни имели магическую силу и стоили неимоверно дорого — в Пунте, Туране, Иранистане за реликвию можно было получить огромные деньги.

Киммериец давно не занимался подобным промыслом и с радостью согласился. Воры благополучно пробрались во дворец, но не заметили ловушку возле святыни кешанцев. На поднявшийся шум сбежалась охрана.

Так и не получив «Зубы Гвалура», похитители обратились в бегство, поскольку оставаться в Алкменоне было чересчур опасно. Конан и Мюриэла устремились на Восход. Они вплавь перебрались через Стикс и достигли Кассали, столицы Пунта. Тут же коринфийка придумала новую авантюру.

Местные жители поклонялись могущественной богине Небетет и воздвигли величественный храм. О сокровищах, хранившихся в здании, ходили легенды. Вспомнив неудачу в Кешане, от попытки кражи наемник сразу отказался. Охрана храма надежно следила за всеми входами, и прорываться в сокровищницу с боем было равносильно самоубийству. Но Мюриэла снова придумала оригинальный план.

Киммериец спрятал статую богини, а женщина, предварительно намазав тело черным кремом, встала на ее место. Ранним утром жрецы увидели ожившую Небетет, а когда статуя заговорила, пунтийцы попадали на каменный пол, боясь поднять глаза. Теперь лишь оставалось забрать сокровища, но в ход событий вмешалась разгневанная святотатством богиня.

Небетет была в ярости и хотела испепелить Конана, однако коринфийка бросилась в ноги Небетет, умоляя пощадить северянина, ведь основная часть вины лежала на ней. После некоторого раздумья, хозяйка храма сделал танцовщицу своей служанкой, а наемнику повелела немедленно покинуть город. Уговаривать киммерийца не потребовалось.

* * *

Лучезарное око Митры светило в лицо Конану. Позади осталось не менее восьмидесяти лиг, до границы Иранистана рукой подать. Северянин остановился и вытер пот со лба. Во рту пересохло, ужасно хотелось пить, но воин даже не притронулся к фляге. Тяжело вздохнув, наемник поплелся дальше.

Неожиданно впереди возник расплывчатый силуэт. В первое мгновение киммерийцу показалось, что это мираж, какие случаются в пустынях, однако фигура не исчезла при приближении человека, а наоборот, приобрела четкие очертания.

Это был худощавый, седой старец в длинном балахоне с ироничным, насмешливым выражением лица.

— Неважный у тебя вид, Конан, — язвительно заметил волшебник. — Все пытаешься заполучить чей-нибудь трон?

Воин устало опустился на корточки и зло посмотрел на чародея. Будь на месте колдуна кто-нибудь другой, он бы дорого заплатил за такие шутки…

Рука наемника легла на флягу, но сразу отдернулась. Сухими потрескавшимися губами северянин прохрипел:

— Я решил заняться более интересным и прибыльным делом…

— Вижу, — снисходительно усмехнулся чародей. — Удача тебя не очень балует. Корабли наскакивают на рифы, стража храмов слишком бдительна, а боги оживают в самый неподходящий момент. Может все же следовало уступить красавице Чабеле?

Конан удивленно разглядывал колдуна. Спрашивать, откуда Рат знает о приключениях воина, глупо. От всевидящего ока Митры не укрыться никому.

— Нет, — киммериец отрицательно покачал головой. Я привык получать либо все, либо ничего. Быть принцем Зингары почетно, но не более того…

— Понятно, — задумчиво сказал волшебник.

— Надеюсь, ты понимаешь, что мое появление вовсе неслучайно. Пришло время напомнить о данном обещании.

— Разве его забудешь, — бесстрастно вымолвил северянин. — Четыре года назад по твоей милости я лишился короны Иранистана!

— Мог бы не отправляться в Фессалию, — жестко возразил чародей. — Тебя туда никто не гонит. В конце концов, Селена давно должна оказаться в Царстве Мертвых.

— Перестань! — наемник махнул рукой. — Бессмысленный разговор. Ради маленькой ведьмочки я готов свернуть горы. Она по-прежнему так же хороша?

— Время безжалостно, — философски заметил колдун. — Но королева сумела сохранить очарование и красоту. А ведь ей приходится очень нелегко. Вокруг столько врагов!

— Неужели Ксатлин до сих пор жив? — недоуменно спросил Конан.

— Не надо недооценивать гарана Данвила, — произнес Рат. — Впрочем, ты скоро увидишь и его, и Селену. Если, конечно, согласишься немедленно покинуть эту благословенную, но пустынную страну.

— Куда угодно, только бы прочь отсюда! — рассмеялся киммериец. — В Фессалии я все-таки ношу рыцарский титул!

— Большая честь для человека, стремящегося занять престол и отказавшегося от титула принца, — с сарказмом в голосе проговорил маг. — Но договор свят, а сказанное слово не вернешь. Прежде, чем окажешься в Волании, хочу немного тебе помочь. Найди святилище дикарей — ингасов. Там спрятан корень многих бед. И будь острожен, капище хорошо охраняется.

— После знакомства с яберами меня уже ничего не пугает, — ответил северянин.

— А напрасно, — вымолвил волшебник. — Страх — верный помощник умного человека.

Воздух вокруг наемника задрожал. Голубая искрящаяся дымка окутала Конана и очертания безжизненной степи начали исчезать. Сейчас киммериец видел только чародея. Неожиданно хлопнув себя по лбу, колдун громко крикнул:

— Чуть не забыл! Не очень удивляйся тому, что увидишь во дворце. Стечение обстоятельств…

Свет померк. Конан совершенно потерял ощущение времени. Липкий, холодный мрак окутал северянина, по телу пробежала неприятная дрожь.

Уже в пятый раз Конан направлялся на помощь старой подруге…

* * *

… Киммериец открыл глаза и осмотрелся. Боги, это же спальня Селены! На стене чадит одинокий факел, за окном мерцают россыпи звезд. Хорошо хоть то, что воин сразу оказался в Трунсоме, а не в глухом валвилском лесу.

До наемника донеслись странные звуки: тихие стоны, редкие приглушенные фразы, тяжелое дыхание…

Намек Рата стал понятен. Вот мерзавец! Он умышленно поставил северянина в столь неловкое положение — хочет испытать чувства Конана. А ведь Рат прекрасно знает о договоре киммерийца с королевой. Лишнего удовольствия волшебнику наемник не доставит — подобной мелочью варвара не проймешь!

Постепенно глаза привыкли к темноте, и киммериец без труда различал на кровати две обнаженные фигуры. Однако, сейчас Селена не очень похожа на женщину, которой угрожает смертельная опасность!

Ухмыльнувшись, северянин тихонько направился к дубовому столику, стоявшему возле стены — там обязательно должен быть кувшин с вином. Жажда измучила Конана. Он не ошибся. Пьянящая жидкость текла по подбородку.

Между тем, его шаги не остались незамеченными. Мужчина сел на постели и судорожно шарил рукой по полу в поисках меча.

— Прошу прощения за столь наглое и дерзкое вторжение, — произнес наемник. — Вы так превосходно развлекались… Я сейчас допью вино и уйду.

— Конан! — воскликнула правительница Фессалии.

В ее голосе смешались самые разнообразные эмоции. Радость от встречи с возлюбленным, неловкость от увиденной им сцены и страх за Линка. Корнистонец горяч и глуп, а северянин жесток и бесстрастен. Убить рыцаря киммерийцу не составит ни малейшего труда. Схватив фессалийца за руку, Селена что-то горячо зашептала ему на ухо.

— Мне плевать кто он! — надменно выкрикнул Линк.

Успокоить корнирстонца оказалось не так-то просто. Рыцарь порывался встать и броситься на чужака. Дворяне Фессалии щепетильно относились к своей чести, особенно, если в деле замешана женщина.

Наемник решил не вмешиваться в ход событий — ненужное кровопролитие ситуацию не улучшит. Воин неторопливо осушил кувшин, ожидая, что скажет Селена.

Терпение королевы иссякло. Грозно, тоном, не терпящим возражений, правительница приказала Линку убираться прочь. Спорить с Селеной корнирстонец не решился. Бросив на Конана ненавистный взгляд, рыцарь собрал свои вещи и быстро покинул спальню.

— Строптивый жеребец! — иронично заметил киммериец.

— Извини… Так получилось, — смущенно проговорила женщина.

— Не надо оправдываться, — вымолвил наемник, приближаясь к кровати.

Королева даже не пыталась скрыть наготу. Взгляд воина упал на изящное тело Селены. Ее грудь, округлые бедра, разбросанные по плечам длинные волосы, чуть приоткрытые губы сводили северянина с ума. Конан нежно провел ладонью по щеке волшебницы. Они не виделись целых два года!

— Ты не слишком преуспеваешь, как видно, — тихо сказала женщина, кивая на грязную, рваную рубаху киммерийца.

— Превратности судьбы, — выдохнул Конан, заключив возлюбленную в объятия. — Потом расскажу…

* * *

Киммериец лежал на мягкой постели и с наслаждением потягивал холодное кисловатое вино. Даже не верилось, что совсем недавно он брел по безжизненной степи и мучился от жажды.

Конан ласково погладил плечо Селены. Прижавшись к мощному телу киммерийца, женщина впервые за последнее время, чувствовала себя в абсолютной безопасности. Если Рат отправил наемника сюда, значит, дела правительницы Фессалии действительно плохи, а страна находится на краю гибели. Королева теперь не сомневалась в победе. Северянин обязательно поможет расправиться с врагами! Словно в подтверждение ее мыслей, Конан негромко спросил:

— Что случилось? Я думал, союз с Валвилом и Торгрией отобьет у Ксатлина охоту нападать на твои владения. Неужели гномы опять попали под власть колдунов?

— Нет, — тихо ответила Селена. — Король Аерис и альвы по-прежнему верны договору. Мы даже готовились к походу на Мидлэйм, однако нас опередили. В двух словах не расскажешь.

— А куда торопиться? — усмехнулся киммериец, глядя в окно на темное небо. — Ночь длинная, к утру мне нужно знать все обстоятельства случившегося. Не забывай, в моем распоряжении ровно тридцать суток и не днем больше!

— Очень жаль, — прошептала женщина, приподнимаясь на локте и целуя воина. — Благодарность правительницы Фессалии не знала бы границ…

— Не искушай, — пробурчал северянин, отстраняясь от королевы.

— Как хочешь… — Селена обиженно надула губы.

— Сначала поговорим о врагах, — настойчиво произнес наемник. — Поведай о событиях последних дней в самых мельчайших подробностях. Не упускай ничего — слова, поступки, домыслы, предположения, слухи. Особенно меня интересует мнение Ивона и Салмира.

Разочарованно вздохнув, волшебница начала рассказ. Она долго и детально описывала ситуацию в стране. Северянин постоянно уточнял мелочи. Два года — большой срок, в Фессалии многое могло измениться.

Не умолчала правительница и о неудачных покушениях. Война велась и тайными способами. Особо Селена заострила внимание на засаде в лесу — Ивон не без оснований утверждал, что в замке есть изменник. Одновременное вторжение ингасов, бафирцев и данвилцев стало для королевы полной неожиданностью. Даже разведчики — альвы не заметили ничего подозрительного в действиях мятежников. И вот теперь тиски вражеских армий сжимались, стараясь раздавить преданные королеве полки. Рыцари пребывали в растерянности, провинции взывали о помощи, надежды быстро таяли. Гаран предложил собрать все силы в кулак и отступить к Миссини. На его взгляд, это единственный шанс уцелеть, форты и засады не в состоянии остановить кровожадных варваров.

— Веселенькое положение, — задумчиво вымолвил Конан, осушая кувшин до дна.

— Куда уж веселее… — печально заметила женщина, ложась рядом с киммерийцем. — Когда прибыл гонец от Алагара из Гатвэя, я думала, что упаду в обморок. Мы так рассчитывали на помощь торгрийцев и валвилцев! Но им сейчас не до нас.

— Замысел врага ясен, — проговорил северянин. — Они хотят рассечь ваши армии и разбить их по частям. Ай, да Ксатлин! В коварстве ему не откажешь. Блестящий ход!

— Ты восхищаешься этим мерзавцем, как будто он твой друг, — удивленно заметила волшебница.

— Достойного противника надо уважать, — спокойно возразил наемник. — А гаран Данвила не раз доказывал, что воевать он умеет превосходно. Самозванец постоянно терпит поражения, однако по-прежнему не падает духом и всегда наносит ответный удар. С таким врагом приятно сражаться.

— Сумасшедший! — качая головой, выдохнула правительница.

— Это верно, — рассмеялся северянин. — Я люблю войну. Звон мечей, треск ломающихся копий, крики поверженных солдат будоражат мою кровь. Нет большего счастья для настоящего мужчины, чем умереть на поле брани с крепко зажатым клинком в руке.

— Великий Митра! — взмолилась Селена. — За что такое жестокое наказание? Я люблю безумца, и он неисправим! Бродяга, транжира, распутник, убийца…

— Не так грубо! — возмутился Конан. — Три первых качества подмечены довольно точно, а вот последнее в корне неверно. Наемнику платят деньги не за то, чтобы он воевал и убивал, а за то, чтобы он побеждал… Кстати, забыл спросить тебя о сыне.

— Кристан у жрецов Валвила, — ответила королева. — Ребенок в безопасности.

— Разумное решение, — похвалил киммериец. — Там до него не доберется ни один убийца.

— Но зато, как я скучаю по своему мальчику. — Женщина украдкой смахнула предательски выступившую слезу. — Он уже большой. Хорошо говорит и все понимает.

— Альвы плохому не научат, — произнес северянин, обнимая волшебницу за талию.

Селена страстно впилась своими устами в губы северянина. Никакой любовник не заменит близкого человека. Кому еще можно поведать личные переживания? Линк слишком глуп и похотлив — его интересует только тело правительницы Фессалии, но не душа…

* * *

Конан проснулся от настойчивого стука в дверь. Судя по тусклому свету из окна, огненный диск Солара только-только поднялся из-за горизонта. На голубом небе еще была отчетливо видна бледная луна.

Откинув одеяло и сев, северянин недовольно пробурчал:

— Здесь всегда так рано будят?

— Только во время войны, — улыбнулась королева, поправляя волосы. — Ты не забыл, что на мою страну напали враги?

— Ах, да… — в тон Селене вымолвил киммериец. — Мы, кажется, собирались кого-то прикончить?

— Ваше Величество, — послышался взволнованный девичий голос. — Гаран Салмир просит вас спуститься в зал. Прибыли новые посыльные…

— Я оденусь сама, — молниеносно отреагировала правительница. — Можешь идти.

Волшебница надела платье алого цвета, тем самым показывая уверенность в предстоящем дне. Сегодня многое должно измениться. Появление Конан склонит чашу весов в пользу королевы — наемник обязательно сумеет исправить ситуацию!

Северянин следовал за Селеной и его грязный истрепанный вид резко контрастировал с нарядом королевы. Впрочем, самого киммерийца рваная одежда ничуть не смущала. Тут же, позвякивая латами, двигалась личная охрана правительницы. Воины были немало удивлены, увидев выходящего в коридор наемника — они точно знали, что ночью фуркипец (в Фессалии полагали, что Конан происходит родом из отдаленного государства Фуркип) в комнату не входил, его бы заметила охрана. Что произошло? Магия?

Рыцари изумленно смотрели на правительницу и северянина. Этот огромный, сильный чужестранец всегда оказывается в Фессалии в самый трудный момент — королева наверняка вызывает его с помощью волшебства. Многие командиры полков стали свидетелями исчезновения гиганта во время сражения при Хусорте, когда голубая искрящаяся дымка поглотила Конана, и он растаял в ней, как весенний снег.

Между тем, сам киммериец удивленно разглядывал убранство главного зала замка. Широкий дубовый стол, на стенах, украшенных гобеленами, в бронзовых подставках горят факелы, на коврах развешано оружие, в двух каминах полыхает огонь. Куда, интересно, подевались охотничьи трофеи Малиха? Почему пол имеет красноватый, а не серый оттенок?

— Проклятие! Где мы находимся? — тихо спросил наемник.

— В Хусорте, — едва слышно ответила женщина.

— А я думал в Трунсоме, — проговорил северянин. — Твоя спальня…

— Я попросила мастеров отделать ее так же, как и в трунскомском замке, — улыбнулась Селена. — Обстановка напоминает мне о нескольких приятных мгновениях, проведенных в объятиях любимого человека.

— Какая изощренная лесть, — иронично заметил северянин.

Конан и королева приблизились к столу. Волшебница посмотрела на гарана и кивнула в знак того, что она внимательно слушает рыцаря.

— Госпожа, — вымолвил Салмир. — Орды ингасов переправились через План и углубились в наши владения на десять лиг. Сейчас дикари заняты грабежом деревень, захватом городов и осадой фортов. Тысячи крестьян пытаются укрыться в лесу. Альвы и гномы помогают им, как могут. Пробиться к окруженным полкам мы не в состоянии, боюсь, они обречены. Варвары явно не спешат с продвижением на Полдень, однако магинцы заставят вождей идти к Хусорту.

— Как ведет себя Ксатлин? — уточнил варвар.

— Войска данвилцев остановились на границе, — произнес фессалиец. — Видимо, известие о чудесном спасении королевы и неудачной засаде поколебало уверенность мятежников.

— Вряд ли, — возразил наемник. — Насколько я знаю гарана, он не трус. Подобная мелочь его не смутит. Дело обстоит гораздо проще — Ксатлин хочет, чтобы ингасы первыми напали на замок королевы, а поэтому выжидает. Большие потери при штурме неизбежны. Мерзавец бережет силы для последнего решающего удара — когда дикари ослабнут, крепость падет и данвилский владыка продиктует свои условия и победителям, и побежденным.

— Звучит логично, — заметил Сильвен. — В прямом столкновении с нами армия бунтовщиков обязательно потерпит поражение. Мидлэймцы Холона очень не надежны и готовы в любой момент переметнуться на сторону правительницы Фессалии. Надо атаковать их лагерь!

— Ни в коем случае! — молниеносно отреагировал наемник. — Варвары тотчас осадят Хусорт и отрежут покинувшие крепость полки. Сейчас именно ингасы представляют наибольшую опасность — они опьянены успехом и потеряли осторожность. Я уверен, дикари уже сегодня устремятся к замку. Чинхаку не терпится овладеть Хусортом. Мы воспользуемся ситуацией. Мне потребуется две тысячи солдат из гарнизона.

— Для чего? — уточнил Салмир.

— Хочу проучить зарвавшихся варваров, — усмехнулся северянин. — Этот урок воины степей запомнят надолго. Не люблю наглецов и выскочек!

— Я тоже, — дерзко вставил Линк, глядя в упор на Конана.

В глазах корнирстонца сверкала нескрываемая ненависть. Рано или поздно о его позоре станет известно. Покинувшего ночью покои королевы рыцаря видели солдаты охраны, да и служанки тоже. Обязательно пойдут слухи… За нанесенное оскорбление стоило бы вызвать чужеземца на поединок, но фессалиец не решился на столь отчаянный шаг — такой поступок безумен и равносилен самоубийству. Победить один на один гиганта-киммерийца еще не удавалось никому из обитателей Волании!

Впрочем, наемник не обратил внимания на реплику Линка. Северянин был занят куда более важными делами.

— Хотелось бы услышать подробности твоего плана, — настойчиво проговорил гаран.

— Обязательно расскажу, — Конан утвердительно кивнул головой. — Но только королеве, ее советнику и вам. Надеюсь, остальные на меня не обидятся. После засады в лесу, все понимают, что в крепости есть предатель. Дополнительные меры предосторожности не помешают.

— Согласен, — бесстрастно вымолвил фессалиец.

Салмир повернулся к командирам полков и жестко произнес:

— Господа, Совет закончен. Дальнейшие распоряжения получите позже. Возвращайтесь к своим воинам, — и, выдержав небольшую паузу, гаран громко приказал. — Стража, покинуть зал и встать у дверей! Внутрь не пускать никого!

Большинство рыцарей восприняло решение гарана Хусорта без какой-либо обиды. Пока изменник не найден и не казнен, военные замыслы надо держать в строгом секрете. Нобыли и недовольные, считавшие, что их унизили, оскорбив недоверием дворянскую честь…

Вместе с киммерийцем, Селеной, Салмиром и Ивоном остался и корнирстонец. Фаворит правительницы пользовался особыми привилегиями, однако на этот раз ситуация весьма отличалась от обычной. Наемник недвусмысленно взглянул на женщину. Королева поняла северянина без слов.

— Линк, тебе тоже придется выйти, — мягко проговорила волшебница.

— Мне? — изумленно переспросил тот.

— У нас нет времени на споры, — более твердо сказала волшебница.

— Конечно… — надменно ухмыльнулся рыцарь, — Ночи ведь так коротки…

— Ты на что-то намекаешь? — грозно прорычал северянин.

— Разве я могу… — развел руки в стороны корнирстонец и поспешно зашагал к выходу.

Обострять отношение с фуркипцем сейчас чересчур рискованно. Уж лучше подождать более подходящего случая — удача улыбается терпеливым. Свой шанс Линк не упустит. Рано или поздно он поставит этого грязного низкородного мерзавца на место. Как только двери за рыцарем закрылись, Конан произнес:

— Мой план довольно прост. Ингасы движутся некрупными отрядами, отдельными племенами. Они разрознены и плохо организованы. Преимущество у дикарей только одно — численное. Мы и воспользуемся их раздробленностью. Я выставлю на главной дороге мощный заслон из фессалийцев. Противник начнет собирать силы для удара. Когда варвары пойдут в атаку, мы после непродолжительного сопротивления отступим. В горячке боя ингасы устремятся в погоню. Затем в сражение вступят гномы и альвы, размещенные на флангах. Возьмем врага в клещи и безжалостно перебьем.

— А если дикари не будут преследовать нашу армию? — уточнил гаран.

— Будут, — улыбнулся киммериец. — Я слишком хорошо знаю варваров, они все одинаковы. Если победа близка и неприятель бежит — их не остановит ни один вождь. Большая часть добычи достается тому, кто первым обобрал мертвого врага.

— Неплохой ход, — согласился Салмир. — Но что дальше? Вряд ли одно поражение, даже очень чувствительное, остановит орды Чинхака. Ингасы жестоки и мстительны.

— Осады замка не избежать, — вымолвил наемник. — Но мы в состоянии ее отсрочить. Большие потери заставят дикарей вести себя куда более осторожно. Варвары потеряют уверенность. Сейчас они опьянены легким успехом. Слух о тысячах погибших соплеменников остудит пыл захватчиков.

— Все правильно, — утвердительно кивнул рыцарь. — Но это не решает главной задачи. Разбить армию дикарей — это лишь половина дела. Их надо заставить покинуть Фессалию. Только тогда мы сумеем выступить против Ксатлина и магинцев.

— Совершенно верно, — проговорил северянин. — После битвы полки отойдут в крепость, торгрийцы и валвилцы спрячутся в лесу на Восходе. Углубляться в чащу, варвары не рискнут, а если сунутся — альвийские лучники быстро объяснят ингасам их ошибку. Тем временем, я, Ивон и пятьдесят лучших всадников отправимся к Плану. Отряд переправится через реку и двинется к Конжарским горам. Любой ценой надо найти древнее святилище дикарей — именно там колдуны Магины сумели подчинить себе вождей племен. Если удастся снять заклятие, то старая вражда между кланами вспыхнет вновь, варвары передерутся между собой. Власть Чинхака держится на магии жрецов Волара…

— Но ты даже не представляешь, где находится капище! — взволнованно воскликнула королева.

— Мне не впервой заниматься поисками, — усмехнулся Конан. — Кроме того, стоит еще раз допросить пленников. Много они не расскажут, но теперь важны любые сведения.

— Рискованный поход, — заметил гаран. — Вам придется пробиваться к Плану с боем, да и в степях Ингасии чужакам вряд ли окажут дружелюбный прием.

— Никаким другим способом дикарей не остановить, — произнес киммериец. — Это наш единственный шанс, иначе через две луны варвары захватят все провинции на Полуночи.

Воцарилась длительная пауза. Селена, Салмир и альв обдумывали каждое слово наемника. С его доводами было тяжело спорить — Хусорт и Трунсом выдержат длительную осаду, отразят десятки штурмов, но голод рано или поздно доконает защитников.

Первым нарушил тишину советник.

— Стоит поторопиться, — вымолвил Ивон. — Я спущусь в темницу. Кто знает, может ингасам что-то известно о древнем святилище? Слухи, легенды, рассказы стариков…

Рыцарь сразу понял намек валвилца. Салмир медленно проговорил:

— Пойду, подготовлю полки и отберу кавалеристов для рейда.

Вскоре правительница страны и киммериец остались наедине. Смахнув предательски набежавшую слезу, женщина дрожащим голосом прошептала:

— Опять оставляешь меня одну…

Конан подошел к королеве и обнял ее.

— Селена, ты прекрасно знаешь, я появляюсь здесь только тогда, когда тебе грозит смертельная опасность. В моем распоряжении всего тридцать дней. А сделать предстоит немало…

— Неужели нет другого решения? — с надеждой спросила волшебница.

— Увы… — киммериец отрицательно покачал головой. — Эту подсказку мне дал Рат, а колдун никогда не ошибается. Корень всех бед скрыт в Конжарских горах. Необходимо разрушить чары магинцев. Воспользоваться смятением в рядах дикарей труда не составит.

— А если вы попадете в западню и погибнете? — всхлипнула правительница.

— На все воля богов, — снисходительно улыбнулся наемник. — Великий Кром еще никогда меня не подводил и не лишал своей милости. Главное верить в успех.

— Останься хоть на день, — взмолилась королева. — Еще одна ночь…

— Неужели я слышу это от маленькой ведьмочки Селены, которая не чувствуя усталости, гнала «барсов» Андурана к темницам демонов Стихий? — иронично заметил северянин. — Где же та взбалмошная, горячая девчонка? Где былая целеустремленность?

— В далеком прошлом, — едва слышно сказала женщина. — Я стала гораздо старше, мудрее и смотрю на жизнь совсем по-другому. Андуран нас просто использовал — он мог бы предупредить, что прохождение через волшебные зеркала вызывает всплеск злой магии. Неприятности тогда сыпались на отряд, как из рога изобилия. Мир жесток и несправедлив, а потому, нельзя упускать из рук птицу счастья. Ловить нужно каждое мгновение.

— Глубокая философия, — фыркнул Конан.

— Не язви, — обиженно проговорила волшебница. — Ты идешь по жизни легко и непринужденно. Вор, пират, наемник, разбойник… Сражения, пьяные кутежи, продажные девицы… Не получилось занять освободившийся престол? Ерунда, подвернется другая авантюра. Убил врага — богат и весел, пронзили копьем твою грудь — отправляйся на Серые Равнины, в царство мертвых. Все просто и понятно. Никаких забот и волнений…

— Таково предназначение воина, — произнес киммериец.

— Возможно, — вымолвила правительница. — Но женщины устроены иначе. Нам хочется тишины, мира и спокойствия. Маленький домик, пылающий в камине огонь, на столе горячий ужин, рядом любимый муж и стайка веселых, послушных детишек. Это только в юности мы хотим чего-то красивого, большого и несбыточного. С годами запросы становятся все более скромными. После смерти Эдрика на меня обрушился груз абсолютной власти, королевская доля оказалась очень нелегка. Ты даже не представляешь, сколько у меня трудностей и обязанностей. О былой свободе остается только мечтать.

— Не буду спорить, — усмехнулся северянин. — Мне пока трон не достался, однако, рано или поздно, и я познаю это чувство. Тогда и вернемся к нашему разговору. А сейчас надо действовать — армия ингасов уже движется к Хусорту. Дикарей нельзя подпускать близко к замку.

— Удачи… — Селена попыталась улыбнуться сквозь слезы.

Наемник поцеловал волшебницу в губы и направился к выходу.

Во внутреннем дворике Конана дожидались. Через центральные ворота крепость покидали три полка фессалийцев — им за половину дня следует преодолеть почти десять лиг. Не исключено, что в бой придется вступать без отдыха и обеда, а назад вернуться далеко не все…

— В твоем распоряжении две тысячи сто бойцов, — сообщил гаран. — Здесь и хусортцы, и корнирстонцы, и мидлэймцы. Они будут отчаянно сражаться. Отступить, убежать нельзя — это значит опозорить собственный род и провинцию. Парни не подведут, ручаюсь!

— Спасибо за доверие, — поблагодарил рыцаря северянин. — Ночью войска должны вернуться. Будьте осторожны. Трюк с переодеванием ты помнишь? Тщательно проверь своих людей!

— Не сомневайся, — бесстрастно сказал рыцарь. — Хусорт продержится столько, сколько нужно. Замок не по зубам ни варварам, ни Ксатлину. Лишь бы ваш рейд увенчался успехом!

— Будем надеяться, — произнес Конан.

Из подземелья показался Ивон. Посмотрев на киммерийца, советник отрицательно покачал головой. Вопрос пленников значительных результатов не дал. О местонахождении древнего святилища у простых дикарей были весьма смутные представления — слухи ограничивались ссылкой на Конжарские горы, а они тянутся с Полуночи на Полдень на тысячу лиг. Местонахождения капища оставалось неизвестным.

Конюхи подвели наемнику и валвилцу двух превосходных лошадей. Отряд из пятидесяти закованных в латы воинов ждал распоряжений возле стены донжона со стороны Восхода. Что им предстоит сделать, кавалеристы еще не знали. Уверенным движением северянин запрыгнул в седло, бросил последний взгляд на окна центрального зала и сильно ударил пятками животное по бокам.

Конь с места сорвался в галоп, и охрана у ворот едва успела отпрыгнуть в сторону. Сзади, почти не отставая, скакал валвилец. Фессалийские всадники вытягивались в колонну. Конан на одном дыхании преодолел огромное поле, обогнал пехотинцев и въехал в густой лес. Спустя лигу, он натянул поводья, лошадь захрипела и перешла на шаг. Вскоре киммериец замер. Подняв правую руку, наемник крикнул:

— Эй, кто меня слышит, покажитесь!

Из кустов вынырнули четыре лучника-альва.

— Я немедленно хочу видеть Ролина и командира гномов, — проговорил северянин.

Почти тут же появился Ивон, и оба всадника спешились. Ждать долго не пришлось. Северянин прекрасно знал, что армия союзников находится вблизи замка. Квадранс спустя из чащи показался отряд гномов. Радостно всплеснув руками, вождь барадов воскликнул:

— Конан! Какое счастье, что ты вернулся. Тут такое творится! Ингасы совсем обнаглели, вторглись даже в Торгрию. Король Аерис вооружает рудокопов.

— Знаю, — вымолвил киммериец. — Во всем виноваты магинцы. Колдуны, как и яберка Ускана, использовали злые чары. Теперь им подчинены вожди дикарей.

Слушая наемника, гномы низко опустили головы. Чувство вины за два года у них не исчезло. Сколько бед они принесли своим соседям! Земли Валвила на Полуденной стороне до сих пор пустынны. К счастью, чужаку-фуркипцу удалось освободить подземный народ из-под власти могущественной ведьмы…

— Нам предстоит сегодня дать первый серьезный бой захватчикам, — продолжил северянин. — Я хочу знать последние сведения о противнике. Разведчики давно вернулись?

— Только что, — доложил альв. — Мы постоянно следили за дорогами, несколько племен ингасов ранним утром устремились к Хусорту. Сейчас они на полпути к крепости. Скоро будут здесь. Видимо, враги хотят окружить замок и начать осаду.

— Вот и отлично, — северянин довольно потер руки. — Я не ошибся. Поклонники Волара торопятся. Неприятель разделил силы, и стал уязвим. Легкие победы опьяняют…

— Конан, ты не понял, — осторожно вставил вождь барадов. — Дикарей много, очень много. По самым скромным подсчетам, передовая армия состоит из десяти тысяч воинов. Сражение затянется, и неприятель подтянет подкрепление. Прямая стычка чересчур рискованна.

— Точно так же думают и вожди варваров, — возразил киммериец. — Мы накажем их за недальновидность. Сколько у тебя бойцов?

— Четыре тысячи торгийцев и тысяча альвов, — ответил Ролин. — Еще две тысячи гномов расположились вокруг замка. Я соберу солдат очень быстро!

— Не надо, — произнес наемник. — Нет времени. Сейчас необходимо найти подходящее место для битвы.

— Примерно в полулиге отсюда есть широкое поле, — сообщил валвилец.

— Тогда не будем медлить, — проговорил северянин. — Опередим неприятеля и достойно его встретим.

Возражать и спорить никто не посмел. Вдалеке показались колонна тяжелой пехоты. Северянин дождался командиров полков, приказал двигаться быстрее и ускакал с отрядом всадников вперед. Засады Конан не боялся. Эти леса находилась под полным контролем союзников. Валвилцы без труда перехватывали и уничтожали лазутчиков ингасов. Вскоре отряд киммерийца выехала на поле, и диспозиция вполне устроила киммерийца.

Равнина была вытянута, без ям и оврагов, что значительно облегчит маневр и в то же время враг не сумеет развернуть все войска в линию, и будет вступать в бой по частям. Его преимущество в численности сразу потеряет смысл. При попытке обхода, солдаты Конана тотчас начнут отступление.

Теперь надо окончательно ввести врага в заблуждение. Дикари не должны сомневаться в победе. И наемник знал, как это сделать наилучшим образом.

Полки тяжелой пехоты заняли позицию в центре, шестьсот торгийцев прикрывали фланги, пятьсот альвов расположились позади строя. Варвары увидят лишь часть армии союзников. О том, что в глубине леса скрывается сильный резерв, не догадываются даже фессалийцы, а уж дикари и подавно!

* * *

Солар давно перевалил зенит. Стальные латы воинов в его лучах сверкали, как огромная стена.

Солдаты терпеливо ждали врага. Отряд кавалеристов находился почти в тысяче шагов от поляны — он вступит в сражение в самый последний момент.

Разведчики постоянно докладывали Конану о передвижении неприятеля, и все же киммериец заметно нервничал. План слишком прост и очевиден — любой разумный военачальник догадается о западне. Весь расчет делается на горячность и алчность варваров. В порыве боя их трудно остановить.

— Ингасы! — послышался взволнованный шепот.

Наемник взглянул в сторону противника. Шумная орда дикарей выходила с дороги на поляну. Замечались крепкие, мощные и полуобнаженные фигуры воинов с причудливой раскраской. Абсолютное большинство варваров не имели щитов — захватчики предпочитали легкое вооружение: на поясе меч, в руках короткое копье, метательный топор или лук.

Боевого построения ингасы не признавали и всегда атаковали врага плотной толпой. Встреча с армией фессалицев обескуражила захватчиков, было заметно, что вожди несколько растеряны. Они рассчитывали дойти до крепости без серьезных столкновений с неприятелем. Между тем, племена, находящие позади передового отряда, напирали.

— Слушайте меня, — обратился северянин к командирам полков, — напоминаю, что по тронному сигналу рога войска начинают отход. Постарайтесь сохранить строй, в кустах натоптаны тропы. Будьте внимательны и берегите солдат. Лишние потери нам не нужны.

Постепенно варвары пришли в себя от первого изумления. Несколько смельчаков выскочили вперед и метнули в фессалийцев топоры. Племена ингасов готовились к наступлению, дикарям не терпелось броситься в драку.

Дружный вопль тысяч глоток разорвал тишину вечернего леса. Орда варваров устремилась на неприятеля, но ингасов встретил залп альвов.

Рой стрел выкосил первые ряды воинов. Не считаясь с потерями, захватчики двигались дальше. Теперь уже они обрушили на пехотинцев град дротиков и топоров.

Огромные щиты и прочные шлемы защитили далеко не всех. Несколько шагов навстречу врагу сделали и фессалийцы. Длинные копья пехоты пронзали ингасов насквозь. Раненые падали под ноги товарищам и несчастных ту же затаптывали насмерть. Вскоре началась рукопашная.

Держа поводья лошади, северянин внимательно следил за ходом битвы. Полки держались стойко, отбивая одну атаку за другой, но долго так продолжаться не могло. Вожди дикарей обязательно попытаются обойти противника и ударить в тыл — у них значительное превосходство в численности, которым надо воспользоваться.

К Конану подбежал альв и громко прокричал.

— Варвары в лесу!

— Сигнальщик, труби три раза! — приказал наемник.

Тревожный звук рога огласил поле боя. Фессалийцы, отбиваясь от наседающего врага, начали отходить к густым зарослям кустарника. Самое сложное в такой ситуации — оторваться от противника. Пехотинцам приходилось нелегко.

Ингасы вошли в раж и беспрерывно бросались в атаку. Как ни старались упорядочить отход командиры полков, он все равно превратился в бегство. Предчувствуя близость победы, варвары устремились в погоню. В лесу то и дело вспыхивали короткие схватки. Участь отставших фессалийцев была незавидна. Часть ингасов уже приступила к грабежу и мародерству. С трупов воинов сдирали кольчуги, латы, окровавленную одежду — подобные трофеи высоко ценились в племенах дикарей.

Основная часть войска Конана стягивалась к дороге. Фессалийцам предстояло пройти еще почти лигу. Под градом топоров, дротиков и стрел осуществить подобный маневр крайне тяжело. Неся потери и отчаянно проклиная военачальников за глупость и нерешительность, солдаты отступали в сторону Полудня.

Но вот послышался новый сигнал. Громкие команды заставили воинов замереть. Сотники тут же произвели перестроение. Ревущих от ярости варваров вновь встретил частокол копий. Плотным строем, выставив вперед длинные пики, по варварам ударил отряд тяжелой кавалерии.

Первые ряды дикарей были смяты и растоптаны. Лошади безжалостно разбивали копытами головы упавших на землю людей, а воздухе раздался неприятный, дребезжащий свист — рой альвийских стрел обрушился на обескураженных внезапной атакой ингасов. С флангов и тыла на врага двинулись торгрийцы, для устрашения гномы стучали секирами и мечами по металлическим умбонам щитов.

Остроконечные шлемы гномов мелькали повсюду, создавалось впечатление, что наступает огромная армия. План северянина отлично удался, противник оказался в кольце. Вожди дикарей растерялись и запаниковали. Варвары пытались прорваться, метались то в одну сторону, то в другую, но везде натыкались на жесткий отпор. Неразбериха в рядах ингасов предопределила исход сражения. Союзники завершили окружение приступили к уничтожению неприятеля. Никакой жалости и сострадания к захватчикам.

Постепенно сопротивление дикарей угасало. Ряды варваров таяли на глазах. Альвы стрел не жалели, а промахнуться с такого расстояния было просто невозможно и каждый выстрел достигал цели. Вскоре десятитысячная армия перестала существовать — пленных фессалийцы не брали…

Конан спешился, бросив поводья одному из всадников, и двинулся к месту побоища. До наемника донесся отчаянный звон мечей — возле дороги мидлэймцы добивали небольшой отряд ингасов. Судя по одежде, кожаным доспехам и оружию это была личная охрана одного из вождей.

Дикари смело бросались на фессалийцев, но вырваться из кольца им не удавалось. Вскоре в живых остался только один ингас. Бешено вращая меч, он яростно отбивался от фессалийцев.

Северянин внимательно посмотрел на бесстрашного бойца и удивленно замер. Какое знакомое лицо!

Подняв правую руку, Конан громко воскликнул:

— Остановитесь, не убивайте его!

Не опуская клинки, воины отошли на несколько шагов назад. Ингас затравленно озирался по сторонам, ожидая нового нападения, а киммериец уверенно направился к нему. Дикарь не спеша поднял взгляд на нового врага. На лице варвара появилось неописуемое изумление. Поспешно бросив меч на землю, воин опустился на колени и с мольбой в голосе проговорил по-хайборийски:

— Господин, прости, я не знал, с кем мы воюем. Если хочешь, убей меня.

— Встань, Исайб, — вымолвил наемник. — Ты мне нужен живым.

Исайб поднялся, убрал оружие в ножны и подошел к северянину. Пехотинцы настороженно следили за действиями ингаса, однако от выражения гнева и ярости на лице дикаря не осталось и следа. На его физиономии читались лишь покорность, смирение и готовность исполнить любой приказ Конана.

Киммериец махнул рукой мидлэймцам в знак того, что они могут идти дальше — им предстояло осмотреть поле боя. Необходимо добить еще лживых варваров и помочь раненым товарищам.

— Как ты оказался у ингасов? — спросил наемник шемита.

— Это трудно объяснить, — произнес Исайб. — Я прыгнул в бездну вслед за госпожой. Мне было очень стыдно за свою оплошность. Колдун схватил волшебницу, а ее телохранитель, глупый осел, не сумел ему помешать. Такого позора мой род бы не простил. Смерть — самое подходящее наказание за ошибку.

— Можно поспорить… — заметил северянин, — но лучше продолжай.

— Надежда искупить грехи в царстве Нергала рухнула, — горестно сказал воин. — Боги дали мне вторую жизнь и я очнулся посреди бескрайней степи. Поначалу думал, что нахожусь в Гиркании, но быстро понял, что ошибаюсь. После трехдневных скитаний усталого, изможденного путника схватили четверо дикарей. Меня долго пытали, мучили голодом и жаждой, но все было напрасно — я даже не понимал речь варваров. Затем — три года рабства. Медные рудники, переноска грузов, выделка кожи. Ингасы любят издеваться над невольниками. Довольно часто они заставляют мужчин драться на ножах. Гибель одного из бойцов вызывает восторг у всего племени. Однажды выпал и мой черед. Мне никогда не забыть того несчастного парня… Бедняга умер быстро.

— Твое искусство драться потрясло дикарей, — догадался Конан.

— Не сразу, — шемит тяжело вздохнул. — Для этого потребовалось убить четверых соперников. Меня взял в личную охрану вождь по имени Ванитхак. С тех пор — я солдат. Мы не раз вторгались в земли соседей и сражались с другими племенами. Война стала моим ремеслом.

— Интересная история, — едва заметно улыбнулся киммериец. — Не знаешь, что стало с Сиптахом и Хотепом?

— Не понимаю о чем ты, господин? — вымолвил бывший телохранитель Селены.

— Так, ерунда, — проговорил наемник, — думаю вслух…

Рассказывать Исайбу о сделке с чародеем северянин не стал. Знать подробности шемиту ни к чему. Он простой воин, его задача — выполнять приказы. Исайб чувствует вину перед королевой? Превосходно! Этим следует воспользоваться. Такой шанс предоставляется не часто.

— Кстати, Исайб, знаешь, кто является правительницей Фессалии? — уточнил северянин.

— Нет, — честно признался телохранитель.

— Селена, — чуть повысив голос, произнес Конан. — Девушка вырвалась из лап Атхемона и тоже оказалась здесь. Волшебница вышла замуж за короля Эдрика, погибшего четыре года назад. Теперь она королева…

— Великий Митра! — воскликнул воин со скорбным выражением лица. — Нет мне прощения! Я разорял ее земли, убивал подданных, угонял женщин и детей в рабство. Убей меня, Конан! Такой позор не искупить…

— Не торопись, — спокойно возразил киммериец. — У тебя есть возможность не только загладить грехи, он и вновь предстать перед очами Селены. Правительница нуждается в преданных людях.

— Готов на все! — шемит гордо вскинул подбородок. — Хочешь, я убью Чинхака?

— Мысль неплохая, — усмехнулся наемник, — но боюсь, ситуацию не изменит смерть одного вождя. Его место тотчас займет кто-то другой. Ответь лучше на такой вопрос: ты был с Ванитхаком на Совете племен в древнем святилище ингасов?

— Нет, — Исайб отрицательно покачал головой. — Мы провожали вождя только до Конжарских гор и ждали его в становище жрецов. Он вернулся через пять дней.

— А дорогу туда ты помнишь? — уточнил северянин.

— Конечно, — бесстрастно ответил телохранитель.

— В таком случае, готовься к походу, — проговорил Конан. — Нам придется вернуться в ингасские степи. Надеюсь, дикари не стали тебе близкими людьми? Без кровавой схватки нам не обойтись!

— Если прикажешь, я уничтожу любого врага, — спокойно сказал шемит.

В честности воина киммериец не сомневался. В личную охрану Андурана набирались только люди безгранично преданные королю Кироса, за них ручался весь род, а проступок одного, ложился клеймом позора на всю семью. К смерти телохранители мага относились с определенной долей равнодушия.

Наемник быстрым шагом направился к отряду всадников. Там уже собрались командиры фессалийских полков, торгрийцы и валвилцы. Все с нескрываемым удивлением смотрели на приближающегося с северянином ингаса.

— Это мой друг, — опережая вопросы, произнес Конан. — Волею судьбы он был несколько лет у варваров рабом, а затем телохранителем вождя… Лучшего проводника нам не найти.

— Что будем делать дальше? — вымолвил рыцарь-хусортец.

— Возвращаться к замку, — сказал киммериец. — И чем быстрее, тем лучше. Сотни дикарей выскользнули из западни. Они разнесут весть о сражении по всей провинции. Скоро сюда подойдут основные силы захватчиков. Главную задачу мы выполнили, — противник понес значительные потери и уже не будет столь нагл и спесив. Гномы и альвы укроются в лесу. Их помощь понадобиться, когда ингасы ослабнут.

— А ты что собираешься делать? — уточнил корнирстонец.

— Я проведу разведку в тылу неприятеля, — солгал наемник. — Пятидесяти всадников мне хватит. Хочу немного потрепать нервы Чинхаку и магинцам.

Фессалийцы послушно отправились выполнять приказ северянина. Армия одержала блестящую победу и могла с чувством исполненного долга вернуться в Хусорт. Первый натиск варваров отбит. К сожалению, перелома в ход войны сражение не внесло. Подобрав раненых и убитых, пехотинцы двинулись к крепости. Скоро на поле возле замка запылают погребальные костры — почти девятьсот солдат сегодня лишились жизни. Правитель царства мертвых Волар собрал богатый урожай кровавой битвы. Немалые потери были у торгрийцев. Конан довольно долго объяснял ситуацию Ролину. Покидать Хусорт альвам и гномам ни в коем случае нельзя, в нужный момент они ударят в тыл противнику. В то же время необходимо соблюдать осторожность. Враг наверняка попытается уничтожить союзников. Ксатлин хитер, и прекрасно понимает, какую опасность представляют лесные жители.

Вскоре отряд кавалеристов углубился в чащу. Проводники вели группу на Полуночный Закат. Киммериец хотел переправиться через реку План неподалеку от корнирстонской границы. Там очень мало поселений, а значит и риск наткнуться на ингасов невелик…

Глава 3. Тучи сгущаются

Высокий красивый рыцарь, придерживая поводья черного, как смоль коня, внимательно следил за движением колонны воинов. На вид мужчине было около сорока лет. Его тело защищали сверкающие в лучах Солара стальные доспехи, на поясе висел меч с рукоятью осыпанной драгоценными камнями, перевязь украшена золотой вышивкой, шпоры поблескивали серебром, к седлу был приторочен цилиндрический шлем с голубыми перьями.

Мятежный гаран Данвила, провозгласивший себя новым королем Фессалии, задумчиво смотрел на полки пехотинцев и тяжелой кавалерии. В глазах Ксатлина уже не замечалось выражения превосходства. Неудачи и невзгоды последних лет сильно подорвали позиции рыцаря. Армия ослабела, союзники обнаглели и пытаются диктовать свои условия, бывшие верные соратники полегли на полях сражений. Нет уже рядом Кадбера, Карлина, Силка, Сандера…

После убийства Эдрика оставалось сделать лишь последний шаг и занять освободившийся престол — устранить вдову и мальчишку Кристина труда не составляло. Уничтожение рода Андаров открывало Скортам дорогу к безграничной власти. Но кто мог знать, что маленькая чужестранка Селена является могущественной ведьмой?

… После захвата королевского замка, вдова бежала в Трунсом. Перехватить ее тогда не удалось. И тут появился гигант-фуркипец — дважды он наносил гарану тяжелые поражения. Ксатлину не сумели помочь даже колдуны-магинцы. Данвилцы с позором отступали на Полдень, теряя провинции одну за другой. Сначала сторонники королевы отвоевали Хусорт, а два года назад к ним отошел и Гатвэй. Союзника Ксатлина, Лоуна, безжалостно убили, его голову насадили на копье и продемонстрировали войскам. Тысячи солдат тогда присягнули на верность Селены. Затем на армию гарана обрушились гномы и альвы. Как чужеземцу удалось их помирить, остается только догадываться…

Бежали из Валвила и бафирцы, с которыми у мятежников был заключен договор о совместном наступлении. Сейчас Ксатлину принадлежали только Данвил и Мидлэйм — две провинции из девяти. Не густо! В Корнирстоне и Калдаре правили друзья покойного Эдрика — Инхам и Одрин. Замок Уотсол захвачен магинцами, а владыка Артага Рион, несмотря на обещания, отказался помогать данвилцам. Следовало бы проучить мерзавца, но войск у потомка великого рода Скортов не хватало. Восстановить потери никак не удавалось.

Гаран пошел на крайние меры — набрал солдат из крестьян. Увы, ситуацию это не изменило. Рыцарь получил пять тысяч плохо подготовленных, не желающих драться балбесов — при малейшей опасности они побросают оружие и обратятся в бегство. Не помогут ни угрозы, ни казни.

После долгих колебаний Ксатлин разрешил четырем полкам соседей с Заката вступить на территорию собственной вотчины — без поддержки короля Галтрана уже было не обойтись. Впрочем, план нового похода подготовили магинцы: каким-то образом, колдунам удалось заключить союз с ингасами. Владыка Данвила никогда не считал разрозненные племена дикарей серьезной силой, но когда Мондор, советник гарана, сообщил о количестве бойцов у Чинхака, рыцарю поневоле пришлось изменить свое мнение. Орда дикарей сметет с пути любого врага.

В то же самое время в Гатвэй и Валвил вторглись бафирцы, и вряд ли этот мальчишка Алгар сумеет оказать им достойное сопротивление. Он такой же выскочка, как и его дядя Салмир. Огромные армии магинцев вступили в Корнирстон и Калгар. Никто не придет на помощь Селене — ведьма обречена.

Самозванный король вспомнил фуркипца по имени Конан. О чудесном исчезновении гиганта на поле битвы у Хусорта гаран уже был наслышан. Теперь многое стало понятно — волшебница вызывала воина, используя магию. Наверняка, чужестранец появится и на этот раз, однако повлиять на ход событий фуркипец уже не сможет — не по силам!

… Чуть в стороне от данвилского владыки стоял низкорослый, коренастый мужчина в светло-коричневом балахоне с опущенным на лицо капюшоном. Он не менее внимательно следил за движением тяжелой пехоты. На устах Мондора застыла едва уловимая усмешка. Все идет так, как задумал могущественный и непобедимый король Магины Галтран. Началось последнее и решающее наступление на Хусорт. Ингасы разрушат крепости и замки, перебьют солдат Селены, а затем столкнутся с Ксатлином. Славная получится драка! И те, и другие считают себя союзниками — в этом их заверили приверженцы Волара. Глупцы! Магинцы преследуют только личные интересы, колдунам просто необходимы просторы Фессалии и тысячи рабов. Кровавые ритуалы требуют постоянных жертв. Затем наступит очередь Ацканы и Бафира. Рано или поздно Галтран будет править всей Воланией!

Рыцарь бросил взгляд на советника… Особых иллюзий гаран не питал — Мондор хитер и опасен. До сих пор Скорту ни разу не удалось посмотреть чародею в глаза. Когда-то один такой взгляд стоило жизни королю Эдрику…

Правильно ли сделал тогда Ксатлин? Без сомнения, он предал короля и поступил недостойно, запятнав рыцарскую честь — поединок двух властителей превратился в подлое убийство. Но сколько же можно было терпеть на троне Фессалии выродившихся Андаров? Чем один древний род лучше другого?

Гаран не сомневался, что заняв трон, превратит Фессалию в сильную, богатую страну и даже магинцы будут лизать ему сапоги. Надо лишь обмануть колдунов, ввести их в заблуждение. Увы, события развивались совсем иначе. Из девяти гаранов провинций в живых нет уже четверых — Эдрика заколол сам Ксатлин, Кабет погиб при обороне Уотсола, Малиха убил предатель Олбин, а Лоуна — фуркипец Конан. Кто будет следующим?

* * *

Армия миновала небольшие города на Полуночи провинции и подошла к границе Хусорта. К Ксатлину подъехали два всадника в дорогих доспехах. Один был в белых одеждах, а второй — в коричневых. Четыре года назад Холон с пятью полками перешел на сторону данвилского правителя, предав королеву.

После короткой схватки изменнику удалось захватить родовой замок Андаров, но, к сожалению, Селены в нем не оказалось.

Признаться, гаран не очень доверял Холону. Человек, предавший однажды, обязательно сделает это снова. Кроме того, Скорт подозревал мидлэймца в том, что он умышленно упустил волшебницу. Мондор даже провел расследование, но выяснить ничего не удалось. Ведьма чудесным образом исчезла из донжона замка.

В последние годы рыцарь проявлял все большую независимость, приказы данвилского владыки исполнял неохотно. Вот и сейчас, вместе с Холоном пришло лишь две тысячи воинов, а ведь обученных солдат у мидлэймца почти втрое больше.

Совсем иная ситуация с Валеном. Бывший правитель Хусорта целиком и полностью зависел от Ксатлина — четыре года назад он лишился замка, а затем, под натиском торгрийцев отступил из своей провинции. Смелостью и решительностью Вален никогда не отличался.

— Разбивайте лагерь! — негромко приказал данвилец, спешиваясь.

Верный телохранитель ловко поймал поводья лошади. Без личной охраны гаран никогда не путешествовал. Взглянув на пылающий диск Солара, хусортец удивленно заметил:

— Но ведь еще только полдень. До вечера мы сумеем преодолеть несколько лиг!

Ксатлин снисходительно посмотрел на рыцаря. Разве этот тупица может понять замысел могущественного правителя Данвила? Нет, спешить Скорт не будет. Пусть ингасы воюют с армией Селены, гномами и альвами. Только тогда, когда замок падет, гаран атакует земли королевы. Магинцы заверяют, что дикари им подчиняются, хотя Ксатлин несколько сомневался в словах советника. Вряд ли кому-то под силу удержать в узде орды варваров, а ингасам безразлично, кто перед ними — трунсомцы королевы или данвилцы мятежного владыки.

Вскоре поляна превратилась в огромный лагерь. Воины ставили сотни палаток, пять роскошных шатров, затем вспыхнули огни костров, потянулся ароматный запах пищи. Обоз ехал сразу за войском, и уже вовсю слышался игривый смех маркитанток.

На горизонте показались три всадника. В центре ехала красивая фессалийка лет двадцати. Ее отличали миловидное овальное лицо, здоровый румянец на щеках и длинные русые волосы. Девушку сопровождали лучшие телохранители гарана. Не обращая внимания на Холона и Валена, Ксатлин направился к наезднице. Поймав белую кобылицу под уздцы, мужчина с нескрываемым обожанием произнес:

— Рад видеть тебя, любимая. Не стоило отъезжать так далеко от колонны. Мы находимся в Мидлэйме, а здесь у Селены немало сторонников. Я уже не говорю об альвах. Эти ужасные уродцы чувствуют себя в лесу, как дома, да и стреляют из лука они отменно!

— Не волнуйся, дорогой, — вымолвила невольница, спускаясь с седла в объятия рыцаря. — С такой охраной мне никто не страшен. Скачка будоражит кровь…

Гаран обнял девушку и пылко поцеловал в губы.

— Адиль, ты будишь во мне зверя, — тяжело дыша, прорычал данвилец.

— Мы можем заняться этим прямо здесь и сейчас, — спокойно сказала рабыня.

Ее запах, упругая атласная кожа, тихий шелест одежд приводили Ксатлина в неистовство. Мужчина прекрасно знал, трунсомка выполнит любой его приказ. Одно слово — и девушка сбросит с себя платье в присутствии тысячи воинов. Подобное случалось уже не раз. Кто бы мог подумать, что четыре года назад, когда Фарнер привез в шатер господина испуганную шестнадцатилетнюю девчонку из сожженного дотла Браттона, она превратится в великолепную жрицу любви…

Тогда Адиль тряслась и плакала от страха. Ее хотели изнасиловать несколько солдат, но досталась юная фессалийка могущественному гарану Данвила — рыцарь стал первым и единственным мужчиной трунсомки.

Изящная фигура, пылкость и страстность девушки покорили Ксатлина. Но еще больше ему нравилась покорность невольницы — более преданной и послушной наложницы у владыки не было. Несколько раз, в порыве страсти правитель брал девушку прямо на глазах у рыцарей и слуг в главном зале замка — фессалийка ничуть не стеснялась своей наготы.

Само собой, поведение рабыни вызывало ярость у жены гарана Видолии. Она тоже была недурна собой, но Ксатлин никогда не любил свою супругу, на которой женился по расчету — после свадьбы данвилец получил солидную сумму от владыки Артага в качестве приданного.

Жена Ксатлина попыталась убить невольницу, но заговор удалось раскрыть. Виновные получили по заслугам — кого-то казнили, кого-то отправили на рудники в Конжарские горы. Рыцарь не отпускал от себя Адиль ни на шаг, только в объятиях трунсомки он мог отдохнуть и расслабиться. Единственное, что связывало с женой — это дети. Сын, Торрик, совсем вырос, и скоро мальчик отправится в поход с отцом. А вот Сельвина…

Бедная девочка умерла два года назад. Тяжелая болезнь поразила дочь гарана, за ее жизнь боролись лучшие лекари Фессалии и Магины, но все усилия были напрасны. Известие о смерти Сельвины правитель получил во время отступления, после поражения у стен Хусорта. Так оборвалась еще одна нить, связывающая рыцаря с женой. Видолия давно стала для него чужой.

— Пойдем в шатер, — настойчиво сказал гаран, беря красавицу за руку.

Телохранители мгновенно окружили владыку. Быстрым шагом отряд направился к лагерю. Попадающиеся по пути солдаты поспешно отбегали в сторону. Личная охрана Ксатлина ни с кем не церемонилась — стоило кому-либо замешкаться, и он тут же получал сильный удар древком копья.

Отбросив в сторону меч и расстегнув пояс, мужчина начал целовать обнаженную шею фессалийки. Едва уловимым движением Адиль распустила шнуровку, и платье соскользнуло на землю. Рука гарана сжала ее большую упругую грудь.

Неожиданно луч света на мгновение озарил полумрак шатра и тотчас исчез. Ксатлин отпустил рабыню и резко развернулся. Кто посмел нарушить его уединение?

Возле входа, склонив голову, стоял Мондор. Никого другого стража бы не пропустила.

— Что тебе? — раздраженно спросил данвилец.

— Нам нужно поговорить, — спокойно, но настойчиво вымолвил чародей.

— У меня нет тайн от Адиль, — усмехнулся гаран, потрепав невольницу по щеке.

Покачивая бедрами, девушка направилась к столу. Налив вино из кувшина в два бокала, она преподнесла один господину, а другой — колдуну. Осознав, что выставить рабыню не удастся, магинец продолжил:

— Почему ты остановил армию? Галтран ждет от союзников решительных действий. С Салмиром надо покончить раз и навсегда. Дикари уже вторглись в Хусорт. Сегодня днем умрет и королева — мы подготовили засаду в лесу. Вырваться из западни ведьме не удастся…

— А если волшебница не поедет к Миссини? — осторожно поинтересовался Ксатлин.

— Поедет, — иронично усмехнулся Мондор. — Сведения точные. У нас в замке есть свой человек. Селена ни за что не откажется от встречи с сыном. Одним ударом варвары решат все наши проблемы. Гибель правительницы и последнего отпрыска Андаров сломит моральный дух защитников крепости. Взять замок труда не составит.

— Сомневаюсь, — жестко заметил данвилский владыка. — Я уже дважды обжегся, недооценив противника, и допускать ошибку в третий раз не намерен. Кроме того, валвилские жрецы очень предусмотрительны. Ингасам не удастся застать альвов врасплох. Да еще и в лесу…

— Ты не веришь в успех? — спросил советник.

— Почему же, — ехидно улыбнулся гаран. — Королева вполне может угодить в западню. Вопрос в том, удастся ли ее убить. Порой мне кажется, что эту ведьму охраняет сам Солар — она благополучно выпутывается из самых сложных и опасных ситуаций. Воевать с богами — занятие неблагодарное. Я, пожалуй, не буду спешить. Пусть дикари измотают неприятеля.

— Не боишься потерять Хусорт? — язвительно спросил чародей. — Варвары непредсказуемы и жадны. Делиться захваченными землями не в их правилах. Присутствие данвилских войск, особенно тяжелой кавалерии, значительно поумерило бы пыл ингасов.

— Ерунда… — махнул рукой рыцарь. — Осада замка затянется, и мы подойдем как раз к решающему штурму. Мечтаю увидеть развалины крепости, да простит меня Вален… Вот тогда я устрою грандиозное жертвоприношение Волару. Кровь будет литься рекой! Кстати, Галтран обещал усилить мою армию четырьмя полками. Где они?

— Уже подходят к Анласу, — вымолвил колдун. — Сутки уйдут на переправу, еще двое, чтобы преодолеть Мидлэйм. Солдаты торопятся, как могут.

— Отлично! — наиграно воскликнул Ксатлин. — Подождем подкреплений. Пусть и сторонники Селены, и дикари поймут, с кем имеют дело. И те и другие станут гораздо сговорчивее.

— Ты не доверяешь могущественному и непобедимому королю Магины? — гневно выдавил Мондор.

— Откуда такие мысли? — иронично сказал правитель. — Мы же союзники. Я всего лишь проявляю осторожность. Совместными усилиями победить врага куда проще.

— Пожалуй, — недовольно пробурчал советник. — Придется послать гонца к командующему армии Магины.

— Сделай одолжение, — ухмыльнулся гаран. — Четыре тысячи отличных бойцов мне не помешают.

— Надо захватить хотя бы несколько городов, — чародей предпринял последнюю попытку уговорить Ксатлина. — Внезапность нападения не позволит защитникам подготовиться и оказать сопротивление.

— Мондор, не мели чепуху! — снисходительно покачал головой рыцарь. — О какой неожиданности может идти речь? Вокруг лес, кишащий разведчиками альвов, и ушастые твари знают о каждом нашем шаге. Стоило первому солдату покинуть Данвил, как это сразу стало известно Салмиру!

Доводы магинца были исчерпаны. Ксатлин легко и непринужденно отмел все его возражения. Глупость в список пороков гарана никогда не входила, и он догадывался о замыслах Галтрана. Угрожать самозванному владыке Фессалии колдун не решился — данвилец упрям, горяч и вспыльчив, в порыве ярости рыцарь способен даже на убийство. Подобные случаи уже бывали.

Склонив голову, советник покинул шатер. Сделанные утром выводы оказались чересчур поспешны — обмануть Ксатлина не удалось. Правитель будет использовать магинские полки как щит. Зачем жертвовать собственными воинами, когда есть союзники? Именно они и пойдут первыми на штурм Хусорта.

Мерзавец! Гаран отлично воспользовался ситуацией. Варвары испугаются атаковать фессалийскую армию, пока в ней есть солдаты Галтрана. Мондору ничего не оставалось, как поторопить свои полки — королеву в любом случае необходимо уничтожить. Задержка у реки носит исключительно тактический характер.

Магинцы невольно стали заложникамисобственной хитроумной политики. Впрочем, ради великой цели, четырьмя тысячами бойцов можно и пожертвовать.

— Они хотят тебя использовать, — тихо заметила Адиль, когда чародей вышел.

— Знаю, — с равнодушием в голосе ответил рыцарь. — Но я не дам им ни одного шанса. Ради власти не пощажу никого. Галтран надменен и высокомерен. И он заплатит за это.

Мужчина залпом осушил бокал и взглянул на рабыню.

— Забудем о делах, — вымолвил Ксатлин, чувствуя, как кровь застучала в висках. — Иди ко мне. Подари господину мгновения блаженства и радости.

Покачивая бедрами, девушка послушно двинулась к гарану.

* * *

Через некоторое время, застегнув латы, повесив на пояс меч, и, взяв в руки шлем, правитель покинул любовницу. Надо было осмотреть лагерь, проверить посты, в назидание остальным наказать нескольких нерадивых солдат. Публичная порка — частое явление в данвилской армии…

Положив руку под голову, на постели спала уставшая невольница. Бросив прощальный взгляд на обнаженное тело женщины, рыцарь вышел из шатра. В тот же миг трунсомка приоткрыла веки. Убедившись, что она осталась одна, рабыня встала, налила себе вина и одним глотком выпила его. В серых глазах девушки застыло отвращение. Небрежно отбросив волосы с лица, фессалийка рассмеялась — лукавство мужчин ничто, по сравнению с хитростью женщин. Ксатлин последний глупец, если поверил в любовь невольницы. А зря!

Гаран даже нее представляет, какую ядовитую змею пригрел на своей груди. Адиль всей душой ненавидела этого жестокого, кровожадного подлеца — трунсомка ничего не забыла. Четыре года назад, нарушив собственное обещание, гаран отдал Браттон на разграбление. Тихий, цветущий городок превратился в пылающий костер. На глазах у девушки данвилцы зарубили мать и братьев, а вскоре девушку настиг вражеский всадник. Перекинув пленницу через седло, Фарнер привез Адиль своему господину. Стоя в шатре, совершенно нагая напуганная девчонка была готова вцепиться в горло убийце. К счастью, рассудок победил чувства — в тот момент, Ксатлин без жалости и сострадания разрубил бы рабыню на куски. Нет, месть должна быть совсем иной!

Длительной и мучительной! Пусть умрут все Скорты! Столь мерзкий род не имеет право на существование! Перешагнув через гордость, стеснительность, приличие, трунсомка стала любовницей правителя. Она послушно выполняла любые его желания, научилась терпеть боль, подавляла отвращение и тошноту. Сколько раз, сжав в кулаке кинжал, Адиль была готова вонзить клинок в грудь гарана, но ее останавливала память о погибших родителях. Девушка жила только мыслью о мести. В замке Данвила невольница испытала мгновения наивысшего наслаждения и торжества. Своими откровенными нарядами и поведением фессалийка вызывала гнев королевы Видолиии.

Улучив подходящий момент, Адиль приступила к осуществлению задуманного плана мести — в качестве первой жертвы она избрала дочь правителя, малышку Сельвину.

Трунсомка с ужасом осознавала, что ей ничуть не жаль девочку, поскольку грехов гарана с лихвой хватит на всю семью. Медленный яд, подсыпанный в пищу, отправил бедняжку в Царство Мертвых и отвел подозрения от рабыни.

Следующим на очереди был Торрик. Однако добраться до мальчишки не удалось — подросток обучался военному делу за пределами крепости.

Наложница гарана умела ждать. Однажды ей посчастливилось проникнуть в спальню жены Ксатлина. Упустить такой шанс Адиль не могла, и трунсомка подмешала в мази Видолии ядовитый порошок. Уже при отъезде рабыня заметила у женщины мешки под глазами и неестественную синеву губ — без сомнения, это были следы отравы и Видолии осталось жить всего несколько дней.

По удачному стечению обстоятельств, девушка вновь находилась вдали от Данвила. Вряд ли кто-нибудь обвинит ее в убийстве. Наступит момент, и невольница сама выпьет ту же горькую чашу — жить после совершенных злодеяний, она не будет. Но прежде гаран узнает правду. Как хочется, взглянуть в его глаза и увидеть там отчаяние и боль!

* * *

Оранжевый диск Солара медленно клонился к горизонту. Лес на Закате окрасился в необычные розовые тона. То и дело из густой листвы разносилась звонкая трель певчих птиц. В природе царили мир и покой.

Чтобы обезопасить себя от вылазок альвов и гномов, солдаты Ксатлина обрубили с деревьев нижние ветки, вырубили кустарники, смяли траву. Теперь незаметно подобраться к лагерю было не так-то просто. Впрочем, больших иллюзий по этому поводу сотники не питали — разведчики врага обладают уникальной способностью пробираться в самые недоступные места.

Перекличка постов проводилась едва ли не каждый квадранс. Выставлять дальние дозоры командиры полков не решились — толку от них нет никакого, а риск потерять людей весьма велик.

К небу поднимались сизые столбы дыма. Сидя возле костров, солдаты негромко беседовали о предстоящем походе. Слух о подкреплении из числа магинцев уже разнесся по армии, но отношение к данному известию у фессалийцев было разным. Одни считали, что не дело вмешивать во внутренний конфликт чужаков, другие, наоборот, поддерживали решение правителя. Пусть дикари и приверженцы Волара штурмуют Хусорт. Шествуя по их трупам, будет легче овладеть замком. Но были и те, кто разделал другое мнение…

Они сидели молча, не спорили, грустно смотря на опустевшие, вытоптанные поля. Война приносит стране лишь разорение. Сколько людей за последние четыре года отправились в Царство Мертвых? Тысячи! Земли Трунсома на Полуденной стороне напоминают огромное кладбище. Чем бы ни закончилось столкновение Андаров и Скортов, в проигрыше все равно останется простой народ.

На крутом холме слуги поставили высокий стол — владыка Данвила любил попировать с рыцарями на виду у своих подданных.

Развалившись в роскошном кресле, гаран удовлетворенно созерцал лагерь. Ксатлин уже немало выпил и пребывал в хорошем настроении. Сейчас он ничуть не сомневался в победе над королевой. А может, ее уже и в живых нет? Тогда поход превратится в легкую прогулку! Гаран взглянул на Мондора и ехидно ухмыльнулся. Магинцы с самого начала вели собственную игру, и пока еще неизвестно, кто кого обманет. Если удастся натравить союзников на ингасов, то Хусорт достанется данвилцам без боя. Интересно, кто является же предателем в свите волшебницы? Наверняка один из рыцарей. Мондор знает о каждом шаге ведьмы. Жаль, колдуна нельзя расспросить — все равно ничего не скажет!

— Предлагаю выпить за нашего могущественного владыку! — пьяным голосом воскликнул Тарис. — Скоро ему будет принадлежать вся Фессалия! Так пусть же Скорты правят вечно!

Гаран лениво поднял кубок и сделал несколько больших глотков. Перед глазами поплыли разноцветные круги, голова закружилась. Сегодня он явно перебрал. Тяжело выдохнув, Ксатлин подался вперед, пытаясь встать, но в этот момент неожиданно послышались чьи-то возбужденные крики. Телохранители поймали под уздцы рвущегося коня, сбили с седла всадника и прижали беднягу к земле. Гонец хотел сразу подъехать к столу, не догадываясь, чем ему грозит подобное проявление непочтительности. Хорошо хоть, воины не подняли парня на копья!

Судя по одежде, гонец являлся магинцем.

— Что там за шум? — недовольно спросил правитель.

— Мерзавец пытался прорваться через охрану, — доложил начальник личной стражи Фарнер.

— Волоките его сюда! — приказал рыцарь.

Вскоре перед ним предстал молодой человек со смуглой кожей, черными, как смоль, волосами, и горящим взглядом. Под левым глазом наливалась краснота, из губы текла кровь, кожаная куртка на плече была разорвана. Телохранители разоружили гонца. Два крепких солдата находились в непосредственной близости от магинца — одно неверное движение и парень лишился бы головы.

— Говори, — гаран небрежно махнул рукой.

— Меня послали к советнику Мондору, — дерзко вымолвил молодой человек.

— Что? — в ярости взревел Ксатлин. — Как ты смеешь перечить? Ведете тайные дела? Казню обоих! Данвил и Мидлэйм пока еще моя вотчина, а не Галтрана. Фарнер!

— Остановись! — молниеносно вмешался колдун. — Гонец лишь выполняет приказ. Я уверен, что в доставленном известии нет ничего особенного, — чародей внимательно посмотрел на пленника и мягко продолжил. — Рассказывай все, ничего не утаивая…

— Господин, покушение на королеву Селену и ее сына не удалось, — сообщил юноша. — Валвилские жрецы обнаружили засаду. Отряд альвов окружил варваров и перебил их. Правительница попала в сложную ситуацию, в бою погибло много рыцарей. Ингасы были близки к цели, но к месту схватки подоспели торгрийцы. Королева благополучно вернулась в Хусорт. Теперь она знает о нашем союзе с дикарями.

Наступившую тишину разорвал громкий хохот гарана. Владыка повернулся к слуге, сделал ему жест наполнить кубок. Как только искрящаяся рубиновая жидкость наполнила бокал, Ксатлин совершенно искренне произнес:

— Я хочу выпить за эту удивительную женщину. При жизни Эдрика мы ее не замечали — это была лишь маленькая, тихая, послушная спутница Андара. Кто мог знать, что в столь хрупком теле скрыта такая сила и решительность? Более достойного и опасного противника у меня никогда не было! Череп Селены станет прекрасным трофеем! Я заплачу десять мер золота за голову ведьмы…

Правитель залпом осушил кубок. Рыцари изумленно переглядывались. Неужели он и вправду восхищается этой женщиной? Все знали — данвилец яростно ненавидит вдову Эдрика. Тем не менее, командиры полков поддержали господина. Уже завтра слух о небывалой награде разнесется по армии, а желающих заполучить подобный куш найдется немало.

Воспользовавшись растерянностью фессалийцев, советник освободил гонца. Мондор что-то шепнул парню на ухо и вытолкал прочь. Вскоре поднимая дорожную пыль, и яростно подстегивая лошадь, всадник отправился обратно, в сторону Полудня…

Как это ни удивительно, но Ксатлин протрезвел. Известие о неудаче варваров еще больше подняло ему настроение. Ошибся не только он, но и колдуны Галтрана!

— А ведь я предупреждал, — с усмешкой на устах обратился рыцарь к чародею. — Прикончить Селену непросто, Солар ей явно благоволит.

— Чепуха! — возразил советник, — досадная случайность. Мы немного не рассчитали силы. Кроме того, ситуация принципиально не изменилась — ингасы переправились через План и осадили форты. Через пару дней им будет принадлежать вся Полуночная часть провинции. Ты можешь опоздать к разделу Хусорта. Кроме того, дикари вторглись и в Трунсом, и в Корнирстон…

— Вот пускай, и повоюют, — спокойно заметил гаран. — Армия королевы изрядно потреплет варваров. За каждого убитого фессалийца ингасы заплатят жизнями трех, а то и четырех воинов. Волшебница наверняка призовет на помощь гиганта-фуркипца — в этом случае я не завидую Чинхаку. Чужеземец — блестящий полководец и очень, очень опасен.

— Уж не боишься ли ты его? — ехидно спросил Мондор.

В другой ситуации подобный вопрос вызвал бы у правителя приступ ярости, поскольку владыка Данвила не выносил оскорблений. Даже слабый намек на трусость мог стоить наглецу головы. Но в беседах с магинцами рыцарь научился сдерживать эмоции — гнев тут не поможет.

Выдержав паузу, гаран, не отводя взгляда от чародея, громко проговорил:

— Я никого не боюсь, рано или поздно Конан умрет от моего меча. Это будет великолепная победа. А удовольствия надо растягивать… Спешка, как известно, вредит любому делу. Пусть дикари на своей шкуре испытают его талант военачальника. Не откажешь чужестранцу и в хитрости…

— Это потому, что твои рыцари глупы и слабы, — презрительно сказал советник.

Со своих мест тотчас вскочили Малкольм, Тарис и Далим. Данвилцы были готовы броситься на Мондора и изрубить наглеца на куски. Однако правитель жестом руки остановил подданных. Снисходительно улыбаясь, гаран с издевательским пафосом вымолвил:

— О, да! Разве могут сравниться фессалийцы с магинцами! А не те ли это замечательные воины, что уже четыре года не могут завладеть дерзкой провинцией Калдар? Или королю Галтрану вполне достаточно и своих земель?! Удивительная скромность. Кстати, я вспомнил, как маленькая ведьма огненной волной разметала тысячную армию скелетов, а бедные колдуны попадали замертво. Да и ты тогда едва унес ноги! Пожалуй, стоит, сказать и о сражении у Хусорта. Тощий ушастый альв тогда вызвал гадких скользких тварей, сожравших непобедимое воинство Волара. И никто с ним не справился.

— Магия сложна и многообразна, — попытался оправдаться чародей. — Валвилцы обладают удивительными знаниями. Да и Селена не фессалийка по происхождению…

— Отговорки, — жестко произнес Ксатлин. — Мы потеряли два поражения, и оказались в полном дерьме. Скоро я узнаю, чего стоят хваленые солдаты Магины. В битве с торгрийцами и альвами все станет на свои места. Победит сильнейший.

— Полки скоро подойдут, — надменно проговорил советник. — Они не запятнают чести короля.

— Поживем — увидим, — довольно ухмыльнулся владыка Данвила.

Огненный диск Солара почти скрылся за лесом. Пир продолжился, и вино лилось рекой. Не желая участвовать в пьяной оргии, Мондор покинул холм. Совершенно обезумев от пьянства, Тарис выкрикивал ему вслед язвительные реплики, которые сопровождались дружным хохотом фессалийцев.

Неожиданно командир полка тяжелой кавалерии Малкольм поднялся со скамьи… Он внимательно смотрел куда-то вдаль. Удивительно покачав головой, данвилец, запинаясь, вымолвил:

— Странно! Еще один гонец… Сегодня ужасный день.

Телохранители отреагировали мгновенно. Выставив копья, солдаты сбежали с холма навстречу всаднику. Благополучно миновали посты, воин быстро приближался к холму. Ксатлин, не поворачивая головы, лениво поинтересовался:

— В какой накидке гонец?

— Голубой, — тотчас доложил Фарнер.

Непонимающе пожав плечами, правитель приказал:

— Пропустите. Парня наверняка направила Видолия. Придется опять выслушивать ее упреки! Уж лучше это сделать сейчас, когда я пьян. Не хочу портить настроение утром…

Не прошло и двух поворотов клепсидры, как к креслу гарана подвели тяжело дышащего молодого человека. Сразу было видно, что он скакал из замка, не останавливаясь. Сапоги и одежда были покрыты слоем пыли, грязные капли пота текли по лицу. Посланец молниеносно опустился на колени и склонил голову перед владыкой.

Махнув рукой, гаран Данвила произнес:

— Начинай… И давай, побыстрее. Что опять придумала моя жена?

— Господин, — дрожащим голосом сообщил гонец. — Ваша жена умерла.

— То есть как? — изумленно воскликнул Ксатлин. — Еще три дня назад она чувствовала себя отлично.

— В последние сутки ее мучили сильные головные боли, — пролепетал воин. — Сегодня утром, поднимаясь по лестнице, несчастная женщина потеряла сознание и, упав, ударилась головой о каменные ступени. Лекари ничем помочь не смогли…

— А где были служанки? — краснея от гнева, прорычал правитель.

— Девушки растерялись и не сумели поддержать госпожу, — пояснил данвилец. — Рыцарь Орлан приказал их запороть до смерти. Ровно в полдень приговор привели в исполнение.

— Проклятие! — тихо выругался владыка.

Гаран не любил жену, а последнее время она стала для него обузой. У них никогда не было общих интересов. Видолия ненавидела порядки, установленные мужем в провинции, жестокость сборщиков налогов ее возмущала. Об отправке крестьян на рудники и сожженных дотла деревнях можно даже не упоминать.

Ксатлин старался проводить побольше времени с прекрасной и обожаемой наложницей, и эта демонстративная связь, конечно же, вызвала у Видолии ярость.

Жалел ли правитель жену? Вряд ли… Они давно стали чужими людьми. И все же, частичка души гарана умерла вместе с Видолией. Почему? Разумного объяснения Ксатлин не находил — наверное, Видолия напоминала ему о бурной, бесшабашной молодости.

— Плохое предзнаменование, — задумчиво сказал владыка, окидывая взглядом рыцарей.

Фессалийцы сочувственно притихли. Веселое настроение исчезло. Предусмотрительный слуга наполнил кубок господину до краев. Правитель осушил его, встал, и устало сказал:

— Пожалуй, хватит. Скоро совсем стемнеет. Холон и Малкольм не забудьте проверить посты. Заготовьте побольше факелов. Гномы и альвы ночью особенно опасны.

В сопровождение верной охраны гаран неторопливо направился к шатру. Там Ксатлина поджидала верная рабыня — в объятиях красавицы можно забыть о любых невзгодах. В нос ударил запах благовоний. Наложница ласково обвила шею Ксатлина тонкими руками, ее речь струилась, как чистый прозрачный ручей. Мягкий, бархатный голос приводил мужчину в неимоверный восторг.

— Ты сегодня рано, милый, — прошептала женщина.

— Обстоятельства, — вымолвил правитель. — Представляешь, Видолия умерла.

— И как это случилась? — пытаясь изобразить участие, спросила трунсомка.

— Упала с лестницы и разбила голову, — ответил гаран. — Большей глупости не придумаешь…

— Мне искренне жаль ее, — проговорила рабыня.

Будь Ксатлин внимательнее, то сразу бы заметил нотки торжества в словах наложницы. План блестяще осуществился. Как вовремя жена властителя Данвила потеряла сознание! Теперь не будет никаких подозрений и расследований, а погребальный костер скроет все улики преступления. Скорты были обречены, и Адиль осталось терпеть Ксатлина совсем недолго!

Прижав к себе девушку, гаран поцеловал ее в нежную шею и произнес:

— На нашем пути нет больше препятствий. После победы над Селеной я женюсь на тебе. Это будет свадьба нового короля Фессалии! Более величественной и роскошной церемонии страна еще не видел!.. Мы будем пировать целую луну!

— Ты мой бог, — рабыня впилась губами в уста гарана.

В подобной ситуации любая другая женщина хорошо бы подумала над словами правителя. Перед ней открывались безграничные возможности.

Бесправная невольница превратилась бы в могущественную королеву. Путь к трону расчищен, а устранить Торрика труда не составит — мальчишка горяч и неосторожен. Однако, девушка думала только о мести. Как же она сладка и желанна! Ради мести трунсомка была готова пожертвовать, чем угодно и жизнь — слишком маленькая ставка в этой борьбе.

— Я надеюсь, ты подаришь мне новых наследников, — тихо проговорил Ксатлин.

— Конечно, — вымолвила рабыня и едва не рассмеялась.

Глупец! Адиль давно приняла необходимые меры предосторожности. Особыми снадобьями наложница сделала себя бесплодной. Как бы правитель не старался, детей у его возлюбленной не будет. Скорты никогда не возродятся вновь!

* * *

Сутки прошли в полном бездействии. Армия данвилцев терпеливо ждала полки магинцев. Без поддержки союзников гаран наотрез отказался наступать. В конце концов, с ситуацией смирился даже Мондор. Да и как убедить строптивого правителя, если покушение на королеву не удалось? Селена и Салмир достойно встретят врагов. Воспоминания о двух неудачных походах еще не слишком свежи…

Целый день солдаты играли в кости, пили вино, горланили песни, спали в тени палаток. Ни валвилцев, ни торгрийцев в лесу не оказалось. Скорее всего, лесные воины отступили поближе к замку Селены. Атаковать одновременно в двух направлениях равносильно самоубийству. Вопрос в том, против кого выступит волшебница? Ксатлин почему-то думал, что войска Селены набросятся на ингасов — дикари чересчур обнаглели и перестали чувствовать опасность.

Сам владыка, в обнимку с полуобнаженной невольницей, провел все утро на ложе в шатре и лишь к полудню гаран соизволил выйти к рыцарям. Совет с командирами полков надолго не затянулся. План вторжения был ясен и без дополнительного обсуждения: пехота за двое суток дойдет до Хусорта и приступит к осаде. Катапульты, баллисты и штурмовые лестницы загружены в повозки. Сборка механизмов займет половину дня.

После того, как слуги подали вино, разговоры на военные темы прекратились. Началась очередная безудержная оргия. Тарис, неизвестно откуда, приволок трех молодых девиц и полунагих фессалиек заставили танцевать на потеху рыцарям.

Неожиданно к правителю приблизился Фарнер, склонился и тихо сообщил:

— Мы перехватили магинского гонца. Он требует, чтобы его пропустили к Мондору. Кричит о каком-то важном известии. Если прикажете, мои парни потрясут молодца.

— Не надо, — Ксатлин отрицательно покачал головой. — Позовите сюда советника. Выслушаем сразу обоих.

Колдун поднимался на холм медленно и неторопливо. Чародею надоело смотреть на пьяные рожи приближенных данвилского владыки. Заметив схваченного телохранителями правителя гонца, Мондор зло сжал кулаки. Жаль, что сейчас нельзя использовать магию. С каким бы наслаждением советник превратил тупых фессалийцев в обугленные скелеты! Увы, приходится терпеть высокомерные, заносчивые выходки недоумков. Но скоро, очень скоро все изменится…

— Мондор, — иронично улыбаясь, произнес гаран. — К тебе опять прискакал посланец. Мои люди его задержали. Ведь у союзников не может быть тайн друг от друга? Надеюсь, воин поведает нам о цели своего визита?

Магинец испугано взглянул на колдуна.

— Конечно, — бесстрастно ответил советник. — Только я не понимаю, к чему такие жесткие меры? У меня нет секретов от могущественного владыки Данвила. Король Галтран точно и неукоснительно соблюдает условия договора. Мы ведь поклоняемся Волару…

— Само собой, — вымолвил рыцарь. — Каждую луну я приношу повелителю Царства Мертвых достойную жертву. Рабы умирают в каменоломнях сотнями, кровь на алтаре не успевает высыхать. Потому и требую честности и откровенности.

Жестом Мондор разрешил гонцу говорить.

— Господин, почтовый голубь принес письмо от великого чародея Холдого, — выдохнул молодой человек. — В стане Чинхака паника и растерянность. Сегодня утром племена варваров выдвинулись к Хусорту, однако на лесной дороге угодили в засаду. Исход битвы печален. Ингасы потерпели сокрушительное поражение.

— Много воинов они потеряли? — уточнил Ксатлин.

— Около десяти тысяч, — скорбно сообщил посланец.

— Вот это да! — изумленно воскликнул Малкольм — Сколько же солдат было у королевы?

— Неизвестно, — ответил магинец. — Рассказы уцелевших дикарей бессвязны и отрывисты. Ясно одно: в ходе сражения фессалийцы отступили в чащу, варвары начали их преследовать и попали в окружение… Торгрийцы замкнули кольцо, а альвы безжалостно расстреляли ингасов из луков — дорога усеяна трупами…

— Тарис, как ты думаешь, кто это сделал? — с усмешкой на устах поинтересовался правитель.

— А чего тут гадать, — откликнулся рыцарь. — Ведьма снова вызвала фуркипца.

— Вы оба сошли с ума, — раздраженно вставил советник.

— Мондор, я готов поспорить на собственную корону, — уверенно произнес владыка. — Ставлю Данвил против гнилого ореха!

Отрицательно покачав головой, колдун промолчал. Вступать в перепалку с гараном не имело ни малейшего смысла. Ксатлин чувствовал себя очень уверенно, все его предположения о ходе войны подтвердились. Несмотря на значительное численное превосходство, дикари не смогли сломить сопротивление защитников Хусорта. Мало того, варвары потерпели довольно серьезное поражение. Теперь вожди ингасов будут действовать, куда осторожнее. Расчет на быструю победу не оправдался. Не получив ответа от чародея, рыцарь продолжил:

— Мы подождем войско Галтрана и только тогда двинемся к замку. Конан наверняка уже отошел к крепости. Этой вылазкой он хотел проучить зарвавшихся дикарей.

— А если чужеземец бросит Хусорт на произвол судьбы и отступит к Трунсому? — спросил Тарис.

— Вряд ли, — возразил правитель, — замок имеет ключевое значение. Да и Селена никогда не оставит подданных в беде. Королева чересчур добра и великодушна.

— Славная получится драка, — задумчиво вставил Малкольм.

— Что, верно, то, верно, — рассмеялся владыка Данвила. — Фуркипец — достойный противник. Больших потерь не избежать. Надеюсь, магинцы меня не подведут.

Надменно вскинув подбородок, советник гордо сказал:

— Каждый подданный короля Галтрана стоит двух твоих солдат и четырех варваров.

— Поживем — увидим, — философски заметил гаран.

* * *

По бескрайней степи двигалась огромная армия. На воинах красовались короткие туники, кожаные доспехи, на ногах — плетеные сандалии, головы защищали бронзовые круглые шлемы. В левой руке каждый из воинов нес длинный прямоугольный щит, в правой — копье со стальным зазубренным наконечником. Такое оружие наносило глубокие, рваные, долго кровоточащие раны. На поясах бойцов висели мечи, с изогнутым вперед лезвием и прямые, обоюдоострые кинжалы.

Впереди колонны скакал полк легкой кавалерии. То и дело, всадники отрывались от основных сил и устремлялись на Восход. В их задачу входила разведка местности. Если появится противник, авангард вступит в бой и даст возможность армии перестроиться. В центре магинского воинства шел особый отряд «бесстрашных» — четыре сотни отборных солдат. Все, как на подбор — высокие, широкоплечие, сильные.

За ними шествовала группа чародеев — светло-коричневые балахоны, низко опущенные на лицо капюшоны, на ногах — простые кожаные сандалии. На расстоянии двадцати шагов от колдунов, в окружении многочисленной охраны, шестнадцать рабов несли тяжелые, украшенные золотым орнаментом, носилки. Вторая смена невольников двигалась чуть сзади.

На роскошном, резном кресле, в тени развевающегося на ветру легкого навеса, восседал темноволосый пожилой человек, во взгляде которого легко угадывались такие черты характера, как властолюбие, жестокость, презрение к людям.

Король Галтран упрямо двигался к своей цели — господству над всей Воланией. В отличие от своих предков, король немало добился. Впервые за многовековую историю магинцы добились выхода к Корайскому морю. Четыре года назад армия взяла штурмом хорошо укрепленный замок Фессалии — Уотсол, а затем подчинила и остальные города и селения этой провинции. Тысячи пленников были отправлены в Конжарские горы на рудники, остальные восстанавливали разрушенные крепости и строили на верфях корабли.

На первых порах без помощи местных моряков захватчикам было не обойтись — подданные Галтрана не умели управлять судами, а некоторые попросту боялись воды. Несколько раз фессалийцы пытались бунтовать, но восстания подавлялись с необычайной жестокостью. Год назад правитель лично участвовал в казнях и отрубал головы мятежникам.

Гаран Одрин остался последней реальной силой на побережье, поскольку владыка Артага Рион был юн, неопытен и высокомерен. При первых признаках опасности он сдастся на милость победителя. Король очень долго готовил вторжение и не спешил. Калдарцы — серьезный противник. Особенно после того, как на их сторону перешли две тысячи мидлэймских солдат во главе с Далимом. Сейчас у Одрина около пятнадцати тысяч бойцов, и он постоянно обучает ополченцев.

На легкую прогулку Галтран не рассчитывал. К сожалению, собрать все войска в единый кулак не удалось — четыре полка отправились к Ксатлину, три атаковали Корнирстон, два находятся на границе с Ацканой, еще два поддерживают порядок в Уотсоле…

Владыка поставил правый локоть на поручень, оперся подбородком на ладонь и внимательно посмотрел на степь. В это время года она была великолепна — мягкая, шелковистая трава, удивительное разнообразие цветов и оттенков, от терпкого, душистого аромата кружится голова.

Здесь хватит пропитания огромным стадам овец и коз. Разве сравнишь подобный простор с узкими ущельями, обрывистыми безжизненными скалами, каменными плато Конжарских гор? Фессалийцы не понимают, какие благословенные земли им достались…

На горизонте показались очертания небольшого города — каменные стены, сторожевые башни, высокий защитный вал. Полк легкой кавалерии тотчас поскакал к укреплениям.

Вскоре, поднимая пыль, к королю устремились четверка всадников. Один из воинов спрыгнул с коня, подбежал к носилкам и распластался перед Галтраном.

— Я слушаю, — снисходительно произнес властитель.

— Ваше Величество, — дрожащим голосом вымолвил солдат. — Канэет совершенно пуст. То же самое, что было в Кастелате. Ворота открыты, мост опущен, на стенах ни души. Жители в ужасе бежали при приближении могущественной и непобедимой магинской армии.

— Ступай прочь! — раздраженно махнул рукой Галтран.

Правитель терпеть не мог глупцов. Все складывалось совсем не так, как он предполагал. Вот уже два города на Закате провинции брошены фессалийцами. Причем, это произошло совсем недавно. Значит, калдарцы знают о каждом шаге неприятеля. Застать врасплох Одрина не удалось.

Замысел гарана был прост и понятен. От границы до замка почти тридцать лиг. Расстояние немалое. Армия захватчиков преодолеет его за четверо суток. Обозам потребуется еще больше времени. Солдаты Галтрана не найдут в домах ни крошки хлеба, ни глотка вина. Стоило четырем воинам в Кастелате испить водицы из колодца, как они тотчас упали замертво — источники были отравлены.

Ситуация в Канэете наверняка еще хуже. Голод и жажда победят любое воинство гораздо лучше, чем клинок и копье. Магинцы надеялись взять в плен сотни мужчин и заставить тащить тяжелые катапульты и штурмовые башни. Замысел не удался. Подгоняя быков, солдатам самим приходилось толкать телеги. Король повернулся к своим приближенным, подозвал главного советника и отдал приказ:

— Чаран, немедленно отправь гонцов в Дарлуд и Уотсол. Пусть срочно отправляют в Калдар обозы с продовольствием…

— Но впереди еще три города, — осторожно заметил вельможа.

— Там мы тоже ничего не найдем, — уверенно сказал правитель. — Одрин проявил хитрость и предусмотрительность. Жители забрали с собой все продукты.

— А если повернуть на Полдень и пройти по побережью? — предположил командующий армией Септиан.

— Бесполезно, — Галтран отрицательно покачал головой. — Гаран действует гораздо быстрее. Высылать вперед конницу было бы слишком рискованно, не исключено, что беглецов сопровождает тяжелая кавалерия Калдара. Она без труда разобьет мой полк.

Спустя сутки колонну настиг всадник. Он едва держался в седле. Глоток воды привел гонца в чувство и к нему тотчас приблизился главный колдун магинцев Страк. Их беседу никто не слышал. Пересохшими губами посыльный что-то шептал чародею на ухо. По выражению лица старика было трудно определить, какое известие привез посыльный.

Тяжело вздохнув, колдун направился к владыке. Король пребывал в ужасном расположении духа — оправдывались самые худшие предположения. Еще один город оказался пуст, солдаты еле передвигали ноги от жажды. Фляги давно опустели, а в бочках обоза вода плескалась уже на самом дне.

Правитель начал подумывать о том, что следует вернуться назад, но, к счастью, чародеям удалось найти несколько чистых источников. Теперь необходимо было решить проблему голода — накормить тридцатитысячную армию крепких здоровых мужчин не так-то просто. Осада замка наверняка затянется и хорошо, если помощь из Уотсола подоспеет вовремя.

— Ваше Величество, — осторожно произнес Страк. — Прискакал гонец от Мондора.

— Почему я его не вижу? — раздраженно вымолвил Галтран.

— Он очень устал, едва шевелит губами, — пояснил колдун. — Зачем Вам лицезреть жалкого раба?

— Пожалуй, — согласился владыка. — Как обстоят дела у советника гарана Ксатлина? Хусорт еще не пал?

— Увы, — магинец развел руками, — ситуация на Полуночи не менее сложная. Похоже, гаран Данвила разгадал наш блестящий план. Самозванец остановил войска на границе и ждет, когда ингасы разобьют армию королевы. Мерзавец наотрез отказался нападать.

— А разве Селена еще жива? — удивился правитель. — Меня заверяли, что ведьма попадет в ловушку и будет убита вместе со своим сыном. Неужели и этот замысел провалился?

— Да, — честно признался чародей. — Жрецы Валвила сумели помочь королеве. Погибла почти вся ее охрана, но Селена уцелела. Мало того, полки фессалийцев ударили по передовым племенам дикарей и наголову их разбили. Чинхак напуган и растерян. Мы не позволим ему отступить, но былой уверенности в победе у вождя нет. Варвары слишком часто терпели поражения от хусортцев, они напуганы…

— Глупые, отвратительные твари! — гневно выругался Галтран. — Неужели Ксатлин и на этот раз не победит Селену? Может, ведьме действительно помогает Солар?

Оба магинца невольно взглянули на огромный, пылающий на голубом небосклоне диск — величественный и могущественный бог. Даже Волар не решается показываться из подземного царства, пока Солар не скроется за горизонтом.

Прикрыв глаза ладонью, Страк сказал:

— Не знаю, что сказать. Но я бы не доверял данвилскому гарану — он очень коварен и ведет собственную игру. Его последнее решение многое объясняет. Фессалиец любой ценой хочет сохранить армию. Для чего? Раздел страны по Анласу вряд ли устраивает Ксатлина.

— Не забывай, что данвилец прошел обряд поклонения богу мертвых, — напомнил король.

— Хитрый ход, — возразил колдун. — Может быть он всего лишь втирался к вам в доверие. Скорт безумен и одержим, пора избавиться от него. Захватить Данвил и Мидлэйм труда не составит. Войска этих провинций в последнее время понесли серьезные потери.

— Нет, — уверенно произнес правитель. — Еще рано. Воевать с Инхамом, Одрином и Ксатлином одновременно чересчур опасно. Если гараны ударят с трех сторон, мы окажемся в кольце. Их надо уничтожить поодиночке. Я умею ждать.

Чародей послушно склонил голову и отошел в сторону. Поспорить с владыкой магинец не посмел.

Между тем, колонна приближалась к очередному городу Калдара. Уже издали были видны открытые ворота. Септиан выслал вперед разведчиков, а армия двинулась дальше. Задерживаться здесь не имело смысла.

К исходу четвертых суток захватчики достигли цели. С Полудня дул свежий морской ветер, доносился шум прибоя. В полулиге от магинцев возвышались зубчатые башни крепости. Высота стен достигала шестидесяти локтей. Преодолеть их под градом стрел, дротиков, камней будет необычайно сложно. Замок находился у длинной косы, выступающей в море, и перекрывал доступ на нее. Со стороны Полуночного Восхода фессалийцы возвели гигантский земляной вал. Жители городов устроили лагерь на побережье. Там же калдарцы держали стада быков, коз и овец. Таким образом, получалась единая сплошная стена, защищающая калдарцев. Узкие прочные ворота башни простреливались сразу с нескольких сторон.

— Мы атакуем вал и, преодолев его, получим тысячи рабов, — проговорил командующий войсками.

— Ты слишком торопишься с выводом, — заметил король. — Одрин не глуп, и наверняка предусмотрел такое развитие событий. Чувствуется какой-то подвох.

— Гаран просто хочет уберечь подданных от стрел, — сказал Септиан. — Фессалийцы наверняка под нашим натиском отступят на косу. Я бы начал наступление прямо сейчас. Темнота позволит полкам подойти к крепости незаметно.

— Твое рвение похвально, — усмехнулся правитель. — Прикажи разбить лагерь и выстави надежное охранение. Не исключено, что калдарцы решатся на вылазку. Спешить со штурмом мы не будем…

Послышались громкие команды сотников. Уставшие от перехода солдаты сбрасывали на землю тяжелые мешки и вскоре к небу потянулись многочисленные столбы дыма.

Сидя в кресле, владыка Магины задумчиво смотрел на Калдар. Его терзали сомнения. Замок слишком хорошо укреплен и подготовлен. Многочисленные жертвы при штурме подорвут силы государства, а восполнять потери становится все труднее и труднее. Но как же хочется владеть всем миром! Цель близка, и искушение велико!

Глава 4. Ингассия

Отряд кавалеристов быстро двигался по тропе в лесной чаще. Большую часть пути фессалийцы преодолели пешком, держа коней под уздцы. Проводники-альвы вели разведчиков по звериным тропам. Люди редко охотились так далеко от поселений. К вечеру удалось пройти почти десять лиг. Не опасаясь нападения, воины сняли тяжелые доспехи и приторочили их к седлам но, тем не менее, усталость давала о себе знать.

День оказался слишком тяжелым. Поход на Полночь, сражение, а теперь еще рейд к Плану. Наткнувшись на маленький ручей, Конан приказал устраиваться на ночлег, Солдаты тотчас стреножили лошадей, зацепив поводья за сучья деревьев. Сперва напоили лошадей — от того, в каком состоянии будут завтра кони, зависит многое.

Утолив жажду, лошади начали щипать молодую сочную траву. К ужину приступили и люди. Разжигать костры северянин запретил категорически — если варвары почувствуют запах дыма, неприятностей не избежать.

Плотно перекусив, киммериец и шемит расположились под развесистым деревом. Ветви с широкими большими листьями почти касались земли и скрывали путешественников. Наемник подробно, обстоятельно расспрашивал Исайба об ингасах.

Обладая природной наблюдательностью, выдержкой и терпением воин великолепно изучил быт, обычаи и законы дикарей. Именно это и помогло ему выжить. Плененные хусортцы не могли привыкнуть к новым условиям, часто подвергались жестоким наказаниям и погибали от непосильного труда — рабов варвары не жалели.

Из рассказа шемита следовало, что ингасы ведут кочевой образ жизни, однако в отличие от гирканцев, они почти не имеют лошадей и скотоводством не занимаются. Главный источник пропитания — охота и рыбная ловля. Дикари кочуют по огромной стране в поисках подходящего места для стоянки. Гигантские стада оленей и бизонов позволяют варварам обеспечивать себя мясом и шкурами, голодают ингасы крайне редко, а вот стычки из-за спорных территорий между племенами происходят регулярно.

Далеко на Полуночи протекает полноводная река Соскач, она, как и План, впадает в Миссини. Чуть восходнее расположены Торгрийские горы — эта часть Ингасии покрыта непроходимыми лесами. Некоторые кланы обосновались там, приспособившись к оседлому образу жизни, но большинство дикарей продолжает кочевать по огромной степи.

Самая тяжелая судьба достается рабам. Обессилевших невольников безжалостно добивают. Иногда, потехи ради, измученных людей бросают в степи. За каждым племенем бредет стая голодных волков, питающихся костями убитых животных и падалью. Участь несчастного раба незавидна. Исайбу доводилось видеть, как кровожадные хищники разрывали человека на части — у ингасов подобное зрелище вызывало бурный восторг.

Познания дикарей, как правило, невелики. У них до сих пор нет письменности, а оружие в основном из бронзы. Стальные клинки встречаются крайне редко, стоят необычайно дорого и доступны лишь вождям.

Беседа продолжалась довольно долго. Хайборийскую речь воинов ни альвы, ни фессалийцы не понимали — два чужестранца могли говорить совершенно безбоязненно. Исайб никогда не жаловался на судьбу, но сразу чувствовалось, что ему пришлось нелегко. Кроме злобы и ненависти шемит не испытывал к варварам никаких чувств. Сейчас телохранитель Селены эмоции не сдерживал. Несколько больших глотков вина из фляги северянина помогли воину успокоиться, и Конан отправил Исайба спать — пусть отдохнет.

Наемник лежал на мягкой попоне и смотрел в небо. Холодные звезды мерцали и переливались разными цветами. На Полуночном Восходе, словно блин, желтела огромная полная луна. Благодаря ее свету, Конан без труда различал весь лагерь. Завернувшись в плащи, храпят фессалийцы, тихо посапывают маленькие альвы, фыркают лошади. В лесу царит тишина и покой. Северянин снисходительно улыбнулся. Он провел с Селеной целую ночь, а отношения так и не выяснил… Почему женщина четыре года назад не сказала ему о ребенке? Лишь от валвилских жрецов киммериец узнал, что Кристан — сын волшебницы и последний отпрыск славного рода Андаров.

Походы, битвы, штурмы… Жизнь проходит под звон мечей, треск щитов и крики поверженных врагов. А что же дальше? Наемнику уже тридцать семь. Нет ни трона, ни семьи, ни детей. Какую память оставит о себе Конан? Отчаянный боец, смелый, удачливый пират, гуляка и мот, его имя хорошо известно в Хайбории. В Туране, Асгалуне и Аргосе за голову северянина заплатят большие деньги, палачи давно мечтают приложиться к шее разбойника острым топором. Но разве это слава? Пройдет лет десять и все забудут отважного киммерийца. Только великие дела остаются в памяти людей на века!

* * *

Наемник проснулся с первыми лучами солнца. Ночь прошла спокойно. Отдохнувшие воины седлали лошадей. По расчетам фессалийцев, до Плана осталось лиг пятнадцать. Проводники придерживались того же мнения. Вскоре отряд двинулся в путь.

Вскоре альвы неожиданно замерли и сделали остальным знак остановиться.

— Что случилось? — взволнованно спросил Конан.

— Пахнет дымом, — сообщил один из валвилцев.

— Ничего не чувствую, — пожал плечами северянин. — Вы не ошибаетесь?

На устах проводника появилась снисходительная усмешка. Слух, зрение и обоняние у альвов были развиты необычайно хорошо. Всадники остановились, а лучники отправились на разведку. На всякий случай, воины обнажили клинки — не исключено, что где-нибудь поблизости ингасы разбили свой лагерь. Валвилцы вернулись примерно через два квадранса.

Опустив глаза, предводитель союзников едва слышно произнес:

— Мы нашли деревню… точнее то, что от нее осталось.

— Там есть дикари? — уточнил киммериец.

— Нет, — проводник отрицательно покачал головой. — Дорога свободна. Но зрелище…

— Хватит болтать! — оборвал альва наемник, — времени у нас немного. Вперед!

Всадники направились по тропе на северо-запад. Теперь все отчетливо ощущали запах гари.

Конан сразу догадался, что произошло — лес расступился, и отряд вышел на широкую поляну. Когда-то здесь стояла маленькая хусортская деревня, от которой осталось одно пепелище. Виднелись обугленные остовы строений, вытоптанные посевы, разбросанный в траве скудный скарб жителей. Пламя пожарища давно потухло, но сизый, едкий дым до сих пор стелился над землей.

То и дело путники натыкались на трупы убитых мужчин. Судя по зажатым в руках кольям и ножам, крестьяне пытались сопротивляться, но варвары безжалостно перебили всех хусортцев старше пятнадцати лет. Женщин и детей ингасы, как обычно, угнали за реку.

— Мерзавцы! — процедил сквозь зубы один из кавалеристов

— Спокойно, — вымолвил северянин. — Мы еще успеем поквитаться с захватчиками.

— Надо похоронить несчастных, — предложил один из трунсомцев.

— Это война, а неритуальный поединок, — возразил киммериец. — По коням! До Плана не больше лиги. Мертвецами займутся альвы.

Вскочив на лошадей, фессалийцы устремились за командиром. Получив свободу, животные сразу перешли в галоп. В уничтоженной дикарями деревне остались лишь шестеро валвилцев-проводников. Закинув луки за спину, лесные жители начали стаскивать покойников в общую кучу, и вскоре вспыхнул погребальный костер.

Наконец, отряд достиг реки. Натянув поводья, наемник задумчиво смотрел на бурные воды Плана. Переправляться в этом месте было слишком рискованно — кони с тяжелым грузом могут не преодолеть столь широкое русло. Словно догадавшись о мыслях Конана, худощавый воин в коричневой накидке осторожно заметил:

— Вверху по течению есть более узкие и мелкие перекаты. Они довольно быстры, но рискнуть можно. Даран всегда вторгался в Ингасию через территорию Корнирстона.

Киммериец прислушался к совету хусортца, и повернул лошадь на Закат. Сминая кустарник, ломая ветви деревьев, кавалеристы двигались вдоль берега. Северянин ехал первым, за ним на одном коне следовали Ивон и Исайб, далее, в колонну по два, вытянулись фессалийцы. Через несколько лиг наемник услышал громкую, отрывистую речь. Он обернулся к шемиту.

— Это ингасы, — бесстрастно проговорил хайбориец.

Конан поднял правую руку, и всадники тотчас остановились. Спрыгнув с лошади, киммериец смело направился к реке. Вскоре его догнал Исайб.

Раздвинув густые ветки, северянин внимательно оглядел окрестности. Отряд дикарей разбил лагерь у самого Плана. Варвары установили свои шатры-вигвы, разожгли костры и жарили на огне мясо. На землях Корнирстона захватчики чувствовали себя в полной безопасности.

— Странно, — прошептал Исайб, — у многих воинов нет боевой раскраски…

— И что это значит? — уточнил наемник.

— Боюсь ошибиться, — но дикари не собираются нападать на фессалийцев, — произнес бывший телохранитель Селены. — Признаться честно, я сам ничего не понимаю. В походе участвуют все племена…

— А где охрана? — вымолвил Конан.

Шемит молчаливо указал на трех варваров, прохаживающихся на небольшом отдалении от лагеря. Наглость ингасов объяснялась их превосходством в численности, но почему они так беспечны? Неужели не боятся атаки противника?

Разумного объяснения поведению дикарей киммериец не находил. Инхам еще силен и вполне может вышвырнуть захватчиков со своей территории.

Зло усмехнувшись, северянин проговорил:

— Варвары дорого заплатят за допущенную ошибку.

Взмах мечом — и отряд устремился на врага. Подхлестывая лошадей, всадники быстро сближались с ингасами. В лучах Солара сверкали стальные латы, щиты, закрывающие тело, копья выставлены вперед. Главное — не дать неприятелю опомниться.

Стражники дикарей заметили фессалицев слишком поздно и были безжалостно растоптаны хрипящими лошадьми. В лагере началась паника, лишь немногие варвары пытались сопротивляться. В воздухе засвистели стрелы. Схватившись за шею, выпал из седла молодой корнирстонец. Конан рубил ингасов направо и налево. С не меньшей яростью сражался и шемит. Копья кавалеристов пронзали дикарей насквозь, мечи разрубали тела, копыта животных добивали раненых.

Варвары обратились в бегство, однако спастись не удалось никому. Всадники догоняли и безжалостно убивали захватчиков. Вскоре все было кончено. Погибших всадников унесли в лес и закидали ветками. Одна из потерявших хозяина лошадей досталась шемиту. Киммериец подошел к Исайбу и, положив руку на плечо, спросил:

— Как дикари переправляются через План?

— На выдолбленных из дерева лодках, — ответил бывший телохранитель волшебницы.

— Но я не вижу здесь ни одной лодки, — сказал северянин.

— Захваченных рабов варвары перевозят на плотах, — пояснил шемит. — Видимо, часть племени вернулась на другой берег. С этим лагерем много неясного.

Искать другое место для переправы не имело смысла. Наемник приказал всадникам готовиться к переправе. Фессалийцы снимали с себя доспехи и приторачивали их к седлу. Надежно закреплялось оружие. Утонувшие мечи и копья уже не достанешь. Квадранс спустя, держа коней за поводья, люди двинулись в реку. После длительного перехода и отчаянной схватки, прохладная вода приятно освежала и бодрила тело. Сильное течение сносило воинов ниже по течению.

Чуть сзади плыли Ивон и Исайб. Перебраться через План оказалось не так-то просто, кое-где в бурлящем потоке были видны водовороты. Попадание в них было равносильно гибели. К счастью, все обошлось, и кавалеристы невредимыми вышли на вражеский берег. Похлопывая верных скакунов по шее, всадники успокаивали животных.

Переправа отняла много сил у людей и у коней. Северянин объявил привал. Чтобы неприятель не застал отряд врасплох, киммериец выставил усиленные посты. По приказу наемника всадники наполнили до краев все фляги и бурдюки. Найти воду в степи достаточно сложно. Возле главных источников племена варваров оставляли надежную охрану, лишние стычки и потери Конану были не нужны.

Утолив голод, северянин повернулся к шемиту и спросил:

— Сколько лиг до древнего святилища?

— Не знаю, — хайбориец отрицательно покачал головой. — Мы двигались к реке не по прямой. Путь занял две седмицы. Думаю, на лошадях доберемся за пять-шесть суток.

— Это немало, — вымолвил киммериец. — Собирайтесь, пора в путь!

* * *

Жара стояла невыносимая. А ведь рядом река… Что же будет в Ингасии?

Вскоре вернулись разведчики. Как и предположил Исайб, они обнаружили лодки и плоты в полутора лигах восходнее. Значит, ингасы действительно гонят невольников вглубь страны. Фессалийцы оживились — воины до сих пор не догадываются, зачем отправились в столь рискованный рейд. Многие считали, что для освобождения пленников и перехвата обозов. Полученные известие лишь подтверждало догадки солдат. Разубеждать подчиненных Конан не стал. Когда имеешь дело с колдунами, лучше держать язык за зубами.

Рассыпавшись в цепь, отряд ехал рысью. Уйти далеко дикари и не могли — женщины и дети движутся медленно. Ближе к вечеру один из кавалеристов заметил на Полуночном Восходе колонну людей. Всадники тотчас изменили направление движения. Фессалийцы опустили забрала шлемов, перехватили покрепче длинные копья, оперлись нижним краем щита в седло. Не зря варвары боялись тяжелую кавалерию соседей — остановить рыцарскую конницу крайне сложно. Стальные доспехи великолепно защищали воина, не давая ни единого шанса пехотинцу.

Кавалерия Торосара, отца Эдрика, была известна далеко за пределами страны и не раз решала исход сражения. При виде закованных в броню всадников, неприятель в ужасе обращался в бегство.

Постепенно лошади перешли на галоп. Колонна на горизонте приобрела четкие очертания. Две сотни измученных пленников и человек десять охраны. Древками копий и плетьми ингасы безжалостно подгоняли невольников. Удары на спины женщин и подростков сыпались один за другим.

Дикари повернулись к приближающимся всадникам и застыли в изумлении. Откуда здесь взялись хусортцы? Само собой, оказать сопротивление варвары не сумели и солдаты Конана подняли врагов на копья. Соскочив с коней, кавалеристы начали резать веревки, которыми были связаны рабы, послышался женский плач, маленькие дети рыдали навзрыд. Освобожденные фессалийки бросились обнимать и целовать всадников. Сцена безудержной радости могла вызвать слезы у кого угодно. Одежда многих пленниц превратилась в лохмотья, но они ничуть не стеснялись своей наготы. Часть невольниц окончательно обессилела…

— И что мы будем с ними делать? — поинтересовался советник королевы.

— Отправим назад, — не глядя на альва, произнес киммериец.

— Большей чепухи из твоих уст я еще не слышал, — проговорил валвилец. — Эти люди не в состоянии пройти и лиги. Но даже если несчастные женщины доберутся до реки, им через нее не переправится. Не стоит забывать и о варварах, их здесь немало…

— У тебя есть другие предложения? — раздраженно спросил наемник.

— Я не принимаю решений, — дружелюбно улыбнулся ученик жреца. — Думай сам. Либо люди, либо время — другого не дано. Возвращение к Плану отнимет сутки.

— Слишком большая роскошь, — сказал Конан и запнулся на полуслове.

Его взгляд упал на горстку детей лет шести-восьми. Всклоченные волосы, грязные лица, маленькими кулачками бедняжки растирают покрасневшие от слез глаза, на ногах синяки и ссадины. На спинах кровавые рубцы от плети. Бросить фессалийцев в степи, значит обречь пленников на верную смерть. Но если северянин не успеет выполнить свою миссию, всех подданных Селены ждет подобная участь. Ради Великого и Большого иногда приходится жертвовать чем-то малым!

Заложив руки за спину, киммериец задумчиво смотрел на невольников. Выход из сложной ситуации подсказал наемнику шемит.

— Женщины, наверное, родом из сожженной деревни, — заметил шемит. — Пусть хусортцы их проводят. Они лучше знают леса на том берегу.

— Пожалуй, — Конан молниеносно схватился за спасительную мысль.

Вместе с освобожденными рабами северянин оставил четырех всадников в коричневых накидках. Воины доведут колонну до реки и спрячут в непроходимых чащах. Если повезет, солдаты наткнутся на разведчиков альвов. Другого шанса на спасение у этих людей нет. Попрощавшись с соотечественниками, всадники устремились к Конжарским горам.

Киммериец всегда не любил степь — бескрайние однообразные просторы нагоняли на него тоску. Ни яркая зелень травы, ни рубиновые россыпи маков, ни пьянящий аромат цветов не радовали наемника. То ли дело лес! Стремящиеся ввысь деревья, густые заросли кустарников, переливчатые трели птиц, грозный вой волков. Маленькие озера с темной водой, сонные реки, покрытые мхом болота, прозрачные холодные родники. A как качаются и шумят кроны сосен!

— Впереди еще одна колонна! — громко выкрикнул наблюдатель.

Закрывая глаза ладонью от слепящих лучей Солара, наемник внимательно посмотрел вдаль. На Полуночном Закате действительно виднелась группа людей. После некоторого раздумья, Конан махнул рукой в сторону чужаков и скомандовал:

— В атаку!

С удалым гиканьем отряд устремился на врага. Кавалеристы перешли в галоп, тем самым нарушив строй. Перебить немногочисленную охрану труда не составит. Первый всадник выскочил на холм и тотчас потянул поводья на себя. Лошадь захрипела, встала на дыбы и едва не выбросила седока из седла.

— Назад! — воскликнул трунсомец. — Это не пленники!

Вскоре все солдаты последовали его примеру. Ошибка была слишком очевидна. Около трех сотен дикарей двигались к Плану. Кони фыркали и недовольно мотали головами, нервно топчась на месте.

— Варвары из Полуночных земель, — вымолвил Исайб. — Спешат к реке. Нужно быть осторожнее.

— Слева еще один отряд ингасов! — доложил высокий корнирстонец.

Киммериец поднялся в стременах. Кавалерист не ошибся. Вторая колонна шла чуть левее.

Между тем, дикари, осознав, что перед ними враг, изменили направление и двинулись в наступление. До северянина донесся воинственный клич. Размахивая оружием, варвары бежали к всадникам.

— Уходим! — приказал Конан. — За мной!

Подхлестнув лошадь, киммериец поскакал в сторону Полудня. У него еще теплилась надежда избежать столкновения. Никто из всадников не осмелился оспаривать решение командира, хотя северянин прекрасно видел недовольство на лицах воинов. Они не привыкли отступать, особенно перед дикарями. Фессалийцы не сомневались в успехе, и расценили действия наемника, как трусость и нерешительность.

На одном дыхании отряд преодолел около лиги. И тут, словно из-под земли, появился третий отряд варваров. Свернуть всадники уже не успевали.

— Не останавливаться! — прорычал Конан. — Ждать никого не будем!

В воздухе засвистели стрелы, острый дротик едва не поразил киммерийца в грудь. В последний момент северянин успел наклониться к шее животного. Наконечник лишь слегка оцарапал правое плечо.

— Руби!.. Коли!.. Бей!.. — завопили фессалийцы.

Воины вклинились в толпу врагов. Наемник сходу снес голову ближайшему дикарю. Второй с раскроенным черепом повалился на спину.

Управлять отрядом во время сражения было совершенно невозможно. Краем глаза Конан следил только за альвом, поскольку гибель Ивона в планы киммерийца никак не входила. Непосредственно перед столкновением северянин приказал шемиту защищать валвилца — жизнь ученика жреца слишком дорога. У древнего святилища наверняка придется столкнуться с колдовством магинцев и без помощи советника королевы не обойтись. Хайбориец был опытным телохранителем и не отступал от альва ни на шаг. Исайб рубил врагов направо и налево, прокладывая путь валвилцу.

Наемник первым прорвался сквозь строй неприятеля. Только теперь появилась возможность осмотреться и оценить ситуацию. Сосчитать своих воинов Конану не удалось. С копьем наперевес к киммерийцу бросился молодой варвар. На голом теле и лице был причудливый рисунок, голова почти полностью выбрита, в зрачках горели гнев и ярость, зубы оскалены, как у волка. Едва уловимым движением северянин отсек наконечник пики и рубанул ингаса по плечу. Длинный меч дошел почти до сердца. Дикарь беззвучно рухнул под ноги лошади.

В этот момент к наемнику подъехали Ивон и Исайб.

— Скоро здесь будет жарко! — бесстрастно сказал шемит, указывая рукой в сторону Восхода.

К варварам подходило подкрепление. Кое-кто из ингасов уже натягивал тетиву луков. Часть всадников киммерийца, топчась на месте, отбивалась от наседающих врагов. Бросать людей на произвол судьбы Конан не хотел. Да и кто знает, что ждет отряд у Конжарских гор?

Взмахнув рукой, киммериец поскакал на выручку всадникам. Вскоре возле него образовался плотный строй фессалийцев. Удар в тыл окончательно решил исход схватки. Сопротивляющиеся дикари были безжалостно истреблены. Конан сильно ударил коня пятками в бока, и животное мгновенно сорвалось в галоп. Воины устремились за командиром. Поддавшись общему порыву, за кавалеристами бежали даже лошади, потерявшие седоков. Красивый, вороной конь тащил по земле тело погибшего наездника…

Наемник проехал около полулиги и остановился на небольшом пологом холме. Отсюда хорошо просматривалась вся степь. Далеко на Восходе различались крошечные человеческие фигурки. Вряд ли варвары будут преследовать беглецов — за лошадьми не угонишься, да и потери у ингасов значительные. Рубка получилась славная! Дикари дорого заплатили за эту нечаянную встречу с отрядом разведчиков.

Погладив тяжело дышащего коня по шее, Конан посмотрел на спутников. Смятые от ударов шлемы и латы, разорванные накидки, два воина едва держатся в седле из-за полученных ран.

Киммериец спрыгнул на землю и громко скомандовал:

— Привал. Надо утолить жажду и помочь раненым.

Десятники тотчас провели перекличку. В живых осталось только тридцать пять бойцов. Девять фессалийцев нашли вечный покой в степи Ингасии.

Не теряя времени, Ивон приступил к врачеванию. В дорожной сумке альва оказалось немало полезных снадобий. В целебных свойствах трав ученик жреца разбирался превосходно. Предвидя возможные неприятности, валвилец запасся всем необходимым заранее. Советник королевы аккуратно вытирал кровь, обрабатывал раны неизвестными людям порошками, тихо бубнил непонятные заклинания, и только затем накладывал тугую повязку.

— Варвары пойдут за нами? — спросил киммериец у телохранителя.

— Вряд ли, — хайбориец отрицательно покачал головой. — Племя движется к реке и направление не изменит. Добычей ингасы никогда не делятся. Рабов на всех может и не хватить.

— Но ведь мы на их территории! — удивленно заметил северянин.

— Степь не принадлежит никому, — возразил Исайб. — Ингасы защищают только собственные становища. Дикарям безразлична судьба других кланов. Армия Хусорта часто пользовалась раздробленностью варваров, уничтожая противника по частям.

— Пусть попробуют, — снисходительно усмехнулся наемник.

Жестом киммериец подозвал валвилца и тихо поинтересовался:

— Как раненые? Могут ехать?

— Да, — ответил Ивон. — Четверо потеряли много крови. Им бы отдохнуть… Но если ехать медленной рысью, до вечера они продержатся.

— Отлично, — вымолвил северянин и тут же громко крикнул. — По коням!

Всадники быстро собрал вещи, приторочили мешки и фляги и вскочили в седла. Вытягиваясь в колонну, разведчики направились на Полуночный Закат. Где-то там начинался Конжарский хребет.

Теперь у отряда появились четыре свободные лошади. Часть поклажи перегрузили на них, но сожалению, во время боя пострадали большие бурдюки. Огромное количество воды, предназначенной для животных, было безвозвратно потеряно.

Отряд ехал довольно медленно, щадя раненых. Группа из трех всадников постоянно выдвигалась вперед. Две схватки для одного дня — это чересчур. Разведчики внимательно осматривали окрестности, поскольку нарваться на варваров ни у кого желания не возникало. Боевой пыл фессалицев несколько поостыл.

На закате наемник остановил кавалеристов. Трое воинов едва держались за поводья, а один и вовсе лежал на шее коня. Силы окончательно оставили раненых бойцов. Товарищи помогли раненым спуститься на землю. Расстелив попоны на траве и подложив седла под головы, всадники мгновенно уснули.

Десять охранников попарно прохаживались в непосредственной близости от лагеря. В случае опасности они завяжут с противником бой и дадут остальным возможность подготовиться к отражению атаки. Стреноживать коней фессалийцы не стали. Животные хорошо обучены и никуда не уйдут. Кроме того, двое солдат постоянно приглядывали за лошадьми.

Конан сел рядом с альвом и спросил:

— Как себя чувствуешь?

— Неплохо, — улыбнулся советник королевы. — Твой соотечественник прекрасно защищал меня во время сражения, я не получил ни одной царапины. Он и вправду тебе беззаветно предан.

— Исайб когда-то служил телохранителем у могущественного волшебника, — пояснил киммериец. — Предательство для него — самый тяжкий грех и позор для всей семьи. Такие люди никогда не нарушают данную клятву. Смерть их ничуть не пугает.

— Понятно, — едва слышно сказал Ивон.

После непродолжительной паузы ученик жреца неожиданно произнес:

— Конан, тебе в поведении ингасов ничего не показалось странным?

— О чем ты? — настороженно вымолвил северянин.

— Почему дикари движутся в сторону Хусорта, а не Корнирстона? Провинция Инхама ведь гораздо ближе, — проговорил валвилец. — Переправиться через План тоже проще. Река мельче и уже. Где логика?

— Но ведь мы столкнулись с врагом на землях корнирстонского гарана, — не очень уверенно возразил наемник.

— Это верно, — согласился альв, — однако мне показалось, что ингасы вели себя чересчур беспечно. Они выставили слабую охрану и совершенно не опасались нападения.

Конан провел ладонью по давно небритому подбородку. Советник затронул очень щекотливую тему. Первые подозрения заронил в душу киммерийца шемит — он обратил внимание Конана на отсутствие боевой раскраски у некоторых дикарей. Во время войны данный факт вызывал удивление.

Захватив хусортскую деревню, ингасы переправили пленников через План и разбили лагерь на берегу. Неужели они не боялись мести? Разумное объяснение лишь одно — основные силы племени полностью вытеснили корнирстонцев из приграничных земель. Замок Инхама находится у реки и теперь отрезан от союзников. Противостоять данвилцам, магинцам и дикарям гаран не сумел и оттянул войска к крепости. Еще утром загадка казалась решенной, однако, Ивон посеял новые сомнения. Где-то в цепочке размышлений есть брешь. А если вспомнить нападение на Селену в лесу? Какие можно сделать выводы? Тем не менее, торопиться с обвинениями северянин не стал.

— Возможно, варвары подтягивают подкрепления к наиболее опасному участку, — предположил наемник. — Не забывай, что к Хусорту идет Ксатлин. После падения замка и гибели королевы им придется делить захваченные земли. Без драки самозванец не уступит ни единого оврага или болота! Чинхак не глуп и готовит сильный резерв.

— Если честно, то звучит неубедительно, — вздохнул ученик жреца. — Лично я боюсь предательства Инхама. Когда правительница была слаба, он чувствовал себя спасителем королевства — ведь это его полки взяли штурмом родовое имение Валена. Во время второго вторжения правитель отсиделся за стенами своего замка. А как надменно корнирстонец разговаривал с Селеной, когда волшебница просила его отправить несколько тысяч солдат на помощь альвам? В присутствии рыцарей Инхам показал, что он не считается с мнением королевы. Властительница целиком и полностью зависела от его поддержки. После победы над Хусортом, у Селены появилась собственная армия.

— Он просто завидует! — догадался Конан.

— Именно, — подтвердил советник. — Слабая женщина сумела противостоять Ксатлину! А если ей удастся победить данвилского владыку? Тогда гарану придется покориться и выполнять все приказы Селены. За семь лет Инхам отвык подчиняться, и он вполне мог заключить сделку с изменником.

Доводы валвилца прозвучали достаточно убедительно. Все события последних дней сразу получили разумное объяснение. Было видно, что Ивон недолюбливал высокомерного корнирстонского гарана. Два года назад фессалиец бросил альвов на произвол судьбы, нарушив заключенный королевой договор. Простить подобный поступок гарану ученик жреца не мог.

Киммериец же сохранял холодную рассудительность. Взглянув в глаза товарища, северянин спокойно произнес:

— Это серьезные обвинения. Если ты окажешься прав, нам придется убить гарана, а Инхам пользуется в Фессалии заслуженным уважением. У него сильная, боеспособная армия. Предъявленные доказательства должны быть неопровержимы. Домыслы и предположения никому не нужны. Раскол и потеря провинции на Закате страны значительно ослабит Фессалию.

— Я понимаю, — валвилец кивнул головой. — Потому и не высказываю свои опасения вслух. Уверен, что простые корнирстонцы даже не догадываются о поступке гарана. В нашем отряде немало подданных изменника, и они сражаются великолепно, не жалея себя.

— Будем разбираться, когда вернемся в Хусорт, — подвел итог разговора наемник. — А до тех пор о возможном предательстве Инхама больше ни слова. Не будем обижать наших рыцарей…

Конан и Ивон завернулись в плащи и легли спать. Ночного нападения ингасов киммериец не боялся — они тоже люди и нуждались в отдыхе.

Длительные пешие переходы по степи отнимали много сил. Чтобы добраться до Плана некоторым племенам варваров приходилось преодолевать тридцать, а то и пятьдесят лиг.

* * *

Исайб не ошибся. К исходу пятых суток на горизонте показались величественные, горные вершины. Судя по высоте и размерам, Конжарский хребет значительно превосходил Иглофийский массив, отделяющий Киммерию от Ванахейма и Асгарда.

Из туманной дымки к небу вздымались остроконечные снежные пики. Чтобы подняться на плато понадобится очень много времени — без знания дорог и троп ни один путник не преодолеет перевал. Вся надежда, что древнее святилище находится где-то недалеко, в восходных предгорьях.

Подгоняя своих лошадей, кавалеристы ускорили темп. За прошедшие дни, фессалийцы дважды натыкались на колонны врагов. Группа разведчиков вовремя предупреждала об опасности, и отряд благополучно избегал столкновения.

Больше ввязываться в рискованные схватки северянин не собирался. Солдаты недоуменно поглядывали друг на друга — теперь уже никто не понимал, зачем они приехали в Ингасию, а раскрывать тайну наемник не спешил.

На закате всадники остановились на очередной ночлег, и к Конану тут же подошел рыжеволосый хусортский десятник по имени Аделан.

Почтительно склонив голову, воин встревожено проговорил:

— Господин, у нас возникли серьезные трудности. Вода на исходе. Поить лошадей нечем. Подлые дикари продырявили почти треть бурдюков. Боюсь, как бы кони не пали…

— Исайб! — громко крикнул киммериец.

— Я здесь, — хайбориец молниеносно появился рядом с северянином.

— Есть поблизости какие-нибудь источники? — спросил наемник.

— Да, — бесстрастно ответил телохранитель. — Мне доводилось бывать в этих местах. В четверти суток пути отсюда на Полуночи расположено крупное становище. Именно в нем мы дожидались вождей. Там хорошая чистая вода. Она холодна, как лед.

— А охрана? — уточнил Конан.

— Около сотни бойцов, — произнес шемит. — Но за последние дни многое могло измениться. Кто-то ушел на охоту, кто-то погиб в битве с соседями, а какие-то группы, наоборот, вернулись из похода…

Заложив руки за спину, киммериец задумчиво прохаживался по лагерю… Задача перед ними стояла непростая. Атака на становище в планы северянина не входила. Больших потерь избежать не удастся.

Однако, идти в горы без воды равносильно самоубийству. Если начнется падёж животных, будет потеряно много дней, а время для наемника сейчас стоило гораздо дороже золота. Придется рисковать.

— Ты знаешь, где находятся ингаские посты? — поинтересовался Конан у хайборийца.

— Предполагаю, — вымолвил Исайб. — Высоких холмов в степи достаточно. Проскочить мимо дикарей незамеченными мы не сумеем.

— Как далеко они расположены от селения? — проговорил киммериец.

— Не больше полулиги, — не задумываясь, ответил телохранитель.

— Они не ждут нападения конницы, — усмехнулся северянин. — Сразу видно, фессалийцы так далеко в Ингасию не вторгались. Придется преподать варварам еще один урок.

Наемник повернулся к Аделану. Кавалерист не понял из беседы Конана и шемита ни слова. Хайборийский язык был ему неизвестен.

— Завтра мы получим воду, — произнес киммериец. — Выставьте усиленные посты. Противник находится недалеко. Весь отряд поднять перед рассветом. Утро будет жарким.

— Слушаюсь, господин, — послушно отчеканил воин.

Новость о предстоящем бое мгновенно облетела лагерь. Люди даже пожертвовали своей водой, чтобы напоить лошадей, от которых завтра будет зависеть исход схватки.

Киммериец проснулся от легкого толчка в плечо. Исайб и советник королевы уже были на ногах. Фессалийцы тщательно, неторопливо седлали лошадей. Животные, словно предчувствуя опасность, недовольно фыркали и мотали головами. Полная луна хорошо освещала степь, и кавалеристы действовали уверенно и быстро.

Короткая команда — и отряд двинулся в путь.

Лиг десять всадники проехали рысью, давая лошадям разогреться. Затем фессалийцы перешли на галоп. План Конана особой хитростью не отличался. Киммериец намеревался атаковать дикарей на рассвете, когда сон самый крепкий.

Исайб вел воинов в сторону Полуночного Заката. Со стороны Конжарских гор варвары точно не ожидают нападения. Когда небо на Восходе окрасилось в розовые цвета, а звезды потускнели, кавалеристы достигли нужного места. Вытянув руку, шемит громко сказал:

— Становище примерно в лиге отсюда.

— Ивон, останешься здесь, — приказал северянин.

— Но… — пытался возразить ученик жреца.

— На твою долю выпадет еще достаточно испытаний, — оборвал альва наемник. — Из-за нескольких бурдюков с водой рисковать жизнью единственного волшебника я не намерен.

Валвилцу пришлось смириться.

— За мной! — воскликнул северянин.

Не отставая от наемника, сзади скакали фессалийцы. Щиты пока были приторочены к седлам, а мечи лежали в ножнах. Постепенно воины выстраивались в боевой порядок. На холме вспыхнуло яркое пламя, к небу потянулся сизый дым.

— Охрану не трогать! — выкрикнул Конан.

Не обращая внимания на изумленные вопли ингасов, редкие стрелы и дротики, воины стремительно двигались дальше. Впереди показались первые хижины-вигвы.

Появление противника для дикарей стало полной неожиданностью. Война ведь идет где-то далеко в Фессалии. Откуда здесь взялись вражеские кавалеристы?

В лучах восходящего Солара засверкали клинки, всадники ворвались в становище. Лавине конницы племя ничего не сумело противопоставить. Разрозненные группы плохо вооруженных воинов безжалостно уничтожались. Обливаясь кровью, дикари падали на мокрую от росы траву. Женщин, стариков и детей солдаты не трогали, но хрипящие от усталости кони, то и дело сбивали с ног какого-нибудь несчастного варвара.

Узкие проходы между вигвами покрылись телами убитых и раненых. Несколько жилищ обрушились. Исайб скакал рядом с киммерийцем. Он уверено вел отряд к источнику. Вскоре всадники достигли цели — из источника прозрачная искрящаяся вода.

— Занять оборону! — скомандовал северянин. — Наполняйте фляги и бурдюки! Поживее! Скоро эти мерзавцы приду в себя, и поймут, что нас слишком мало!

Шестеро солдат тут же спешились и бросились к источнику. В воздухе раздался свист стрел. Схватился за шею и выпал из седла сраженный хусортец. Зафыркала и рухнула на колени одна из лошадей, высокий трунсомец едва успел спрыгнуть с седла.

Кавалеристы не остались в долгу. Они убрали мечи в ножны и взялись за луки. Предположения киммерийца подтверждались — напор ингасов нарастал. В ход пошли куда более опасные дротики, погибло уже три лошади и четверо трунсомцев оказались убиты. Противник, конечно, потеряли гораздо больше бойцов, но северянину от этого было не легче.

— Грузите бурдюки! — приказал наемник. — Уходим!

Кавалеристы перебрасывали наполненные водой мешки через седла и сразу возвращались в строй. Схватка становилась все ожесточеннее. Отряд варваров, численностью человек в тридцать, рванулся к источнику, но дикарей встретили клинки фессалийцев. Поднимающиеся на дыбы лошади разбивали копытами черепа ингасов.

Вскинув над головой свой клинок, Конан громко закричал:

— На прорыв!

Как и планировалось, всадники поскакали в сторону Полуночи. Там меньше всего вигвов, а значит и ингасов. Впрочем, существовала еще одна причина: из рассказа шемита наемник узнал, что в этой части становища живет жрец. Наверняка дикарь бывал в древнем святилище. Может, удастся захватить его и развязать жрецу язык?

Среди обитателей поселка началась паника. Несколько жилищ вспыхнули, и над степью потянулся черный удушливый дым. Обезумевшие женщины вопили и рыдали, пытаясь найти потерявшихся детей.

— Вот он! — донесся до северянина возглас Исайба.

Возле покосившегося строения стоял невысокий мужчина с причудливыми рисунками на обнаженной груди и лисьей шапкой на голове. Полинявшая шкура животного свешивалась на плечи, а хвост болтался на спине. Подняв деревянный посох с человеческим черепом в виде набалдашника, жрец бубнил заклинания. Варвары были мало знакомы с магией, а потому северянин не особо опасался ингаса.

— Забирай его! — приказал наемник телохранителю.

Шемит натянул поводья; спрыгнул с коня и побежал к дикарю. Мощный удар кулаком в лицо свалил жреца с ног, посох отлетел далеко в сторону. Перекинув бесчувственное тело через седло, хайбориец бросился догонять уходящий отряд. Вырвавшиеся на свободу лошади неслись быстрее ветра. Лишь отъехав на четверть лиги от становища, воины начали придерживать лошадей. Тяжело дыша, воины утирали пот. Сделав несколько глотков из фляги, Конан одобрительно произнес:

— Отличная вода! Чистая, как слеза и холодная, как лед.

О погибших товарищах фессалийцы старались не говорить — в схватке отряд потерял семерых. Всадники постоянно бросали взгляды в сторону гор. Неужели им предстоит отправиться именно туда? О перевалах, ущельях и ледниках Конжарского кряжа в королевстве ходили страшные слухи.

Киммериец развернул коня и поехал на Закат. Вскоре на горизонте показалась одинокая фигура Ивона. Заметив друзей, советник королевы поскакал им навстречу.

— Рад, что ты жив! — проговорил альв, обращаясь к северянину. — Вижу, что сражение было жестоким и кровопролитным.

Конан бесстрастно ответил:

— Как обычно. Противник отчаянно сопротивлялся и заплатил за свою ошибку дорогую цену.

Подъехавший шемит бесцеремонно сбросил на землю жреца. Пришедший в себя ингас с трудом поднялся на колени. Лисья шкура потерялась по пути, нос был разбит, на левой щеке ссадина, в глазах читались ненависть и презрение. Дикарь озирался по сторонам, словно затравленный зверь,

— Кто это? — изумленно спросил валвилец.

— Местный чародей, — пояснил киммериец. — С его помощью я хочу найти дорогу к святилищу.

— Боюсь, он ничего не скажет, — покачал головой Ивон.

— В таком случае, придется прибегнуть к пыткам, — с равнодушным видом произнес северянин.

Между тем, фессалийцы разбили временный лагерь. И люди и животные нуждались в отдыхе. Солдаты утоляли голод и жажду, поили лошадей, перевязывали раны. Расседлывать коней кавалеристы не решились. Не исключено, что варвары попытаются отбить жреца и тогда придется на галопе уходить к Конжарским горам. Наемник повернулся к Исайбу и кивнул головой в сторону пленника:

— Побеседуй с ним.

Телохранитель приблизился к ингасу, приподнял его за подбородок и что-то отрывисто вымолвил. На лице дикаря появилась снисходительная усмешка. Хайбориец повторил вопрос. Варвар наигранно захохотал и выкрикнул несколько явно оскорбительных фраз. Резкий удар кулака свалил жреца на землю, из рассеченной губы потекла кровь.

— Этот мерзавец узнал меня, — сказал шемит. — Пришлось напомнить ему, что я уже не раб.

— Постарайся не убить дикаря раньше времени, — вымолвил Конан.

Советник тотчас покинул место допроса. Подобные зрелища альв не выносил. Исайб не слишком церемонился со жрецом — хайбориец мстил за годы унижения, издевательств и лишений. Киммериец в действия телохранителя не вмешивался. Вытирая разбитый кулак о рубаху, Исайб проговорил:

— Он постоянно твердит о надежной охране святилища. Якобы его охраняют чудовища и чужаки в коричневых балахонах…

— Это магинские колдуны, — произнес северянин. — Им удалось подчинить Чинхаку предводителей племен. Надо любой ценой разрушить чары волшебников. Жрец проводит отряд?

— Нет, — честно ответил хайбориец. — Дикарь очень упрям.

— Жаль, — вздохнул наемник. — Отведи ингаса в сторону и убей.

На лице наемника не появилось никаких эмоций. Телохранитель поднял жреца за шиворот и сильно толкнул в спину. Варвар сразу догадался, что его ждет. Он тихо бубнил последние молитвы, но о пощаде не просил. Кинжал Исайба вошел в сердце жреца по самую рукоять. Ингас беззвучно рухнул в густую зеленую траву.

— Это было необходимо? — дрожащим голосом спросил Ивон.

— Да, — утвердительно кивнул головой Конан. — Никто не должен знать, зачем мы сюда приехали. Залог успеха — внезапность. Для сохранения тайны я пойду на любые жертвы.

Вскоре всадники двинулись в путь. Отряд значительно уменьшился за последние дни, столкновения с дикарями привели к тяжелым потерям. В распоряжении киммерийца осталось лишь двадцать восемь бойцов, многие всадники были ранены.

Все надежды киммериец теперь возлагал на Ивона и рассчитывал, что альв сумеет почувствовать магию древнего святилища. Если поиски затянуться, северянин не успеет выполнить миссию и вернуться в Хусорт, что будет грозить гибелью Селене и поражением в войне с дикарями. Кроме того, не стоит забывать и о Ксатлине. Данвилский владыка хитер и упрям. Сейчас у него едва ли не последний шанс захватить трон…

Глава 5. Горгульи

Смысла не было гнать лошадей галопом, посему ехали рысью. Дикари не решились преследовать беглецов. Легкий ветерок от скачки обдувал лица и развевал волосы всадников, но от полуденного зноя спасти не мог. Капли пота, то и дело, скатывались по спине, одежда промокла насквозь и неприятно липла к телу. Ремешки лат натирали кожу до крови.

Кавалеристы преодолели уже не менее десяти лиг, а определить нужное направление ученик жреца до сих пор не сумел. Наемник альва не торопил, пусть сориентируется. Горный массив постепенно приближался, на горизонте появились острые скалы. Кто знает, как долго придется искать дорогу через перевал.

Неожиданно валвилец натянул поводья и замер. Киммериец тотчас остановил фессалийцев. Закрыв глаза, Ивон пытался почувствовать магические потоки, исходящие от капища ингасов. Пауза затягивалась.

— Как успехи? — стараясь сохранять спокойствие, поинтересовался северянин.

— Трудно сказать, — неуверенно ответил советник королевы. — Я что-то почувствовал. Это место находится где-то на Полуденном Закате. Едва уловимое ощущение, мимолетное, словно дуновение ветерка. Легкий порыв и снова затишье…

— Туда и направимся, — проговорил наемник.

— Слишком рискованно, — возразил альв. — Это лишь предположение…

— У нас все равно нет выбора, — горько усмехнулся Конан.

Валвилец хотел поспорить, но киммериец уже развернул коня и поскакал к отряду. Всадники устремились к Конжарским горам и вскоре достигли цели. Каменная стена поднималась локтей на семьдесят в высоту и тянулась с Полуночи на Полдень. Здесь непременно должна быть дорога или тропа.

Наемник повернулся к воинам и громко крикнул:

— Привал! Аделан, выставь охранение. Ивон и Исайб, за мной!

Конан поскакал на Полдень, на разведку. Шемит и альв довольно быстро догнали киммерийца. Спустя несколько лиг каменная гряда резко оборвалась, перед путешественниками предстал длинный, затяжной склон. Его поверхность покрывали чахлая трава, заросли колючего кустарника и бурые лишайники.

— Здесь? — бесстрастно спросил северянин.

— Не знаю, — честно ответил советник королевы.

— Что ж тогда поедем дальше, — вымолвил наемник.

Всадники преодолели еще половину лиги, осматривая скалы. Время, ветер и дожди отменно поработали над горами, придав им весьма причудливую форму. К сожалению, альв не чувствовал присутствие колдовства. Тяжело вздохнув, Конан решил ехать обратно. Он был разочарован. Признаться честно, киммериец надеялся найти дорогу к святилищу именно на Полуденной стороне. Вряд ли предположения Ивона были случайными…

Воины отпустили поводья лошадей, и животные брели к лагерю лениво и неторопливо. Северянин снял флягу с пояса и приложил горловину ко рту. Жажда мучила наемника нестерпимо, в глотке все пересохло, как в пустыне. Вдруг ехавший слева Исайб пустил коня в галоп. Без сомнения, телохранитель Андурана скакал к показавшемуся впереди склону. Шемит спрыгнул с лошади и побежал наверх. В его руке что-то сверкнуло. Вниз хайбориец спускался более спокойно.

— Что такое случилось? — поинтересовался северянин у телохранителя.

Воин молча протянул наемнику бронзовый кинжал. На лезвии были видны следы запекшейся крови. Валвилец осторожно взял оружие из рук Конана. Скрывать свои эмоции ученик жреца не стал. Довольно кивнув, альв произнес:

— Это то, что мы ищем. Клинок насыщен магической силой, на нем лежит заклинание.

— Отлично! — воскликнул киммериец. — Исайб, веди сюда остальных, а мы с Ивоном поднимаемся повыше. Может, удача улыбнется нам. Как ты его увидел?

— Лезвие блеснуло в лучах солнца, — ответил шемит. — Я решил проверить…

— Молодец! — похвалил северянин.

Наемник и советник королевы спешились, отпустили коней и двинулись к склону. Подъем оказался сложен и небезопасен — мелкие камни сыпались вниз, подошвы сапог скользили, постоянно приходилось огибать уступы и трещины.

Валвилец споткнулся, больно ударился коленом и из уст ученика жреца посыпались отборные фессалийские ругательства. Конан изумленно замер. Спустя мгновение Конжарские горы огласились громовым хохотом варвара.

— Ты многому научился у людей, — заметил киммериец.

— С вами поживешь еще и не такому научишься, — раздраженно огрызнулся альв.

— Пожалуй, — продолжая смеяться, согласился северянин.

Друзья двинулись дальше. Вскоре наемник наткнулся на едва заметную, извилистую тропу, уходящую в сторону Полуночного Восхода. Вскоре к нему приковылял Ивон. Ученик жреца осмотрел почти незаметные следы, и устало проговорил:

— Дикари были здесь около луны назад.

— Все сходится, — улыбнулся киммериец. — По окончании Совета они сразу напали на Фессалию. — Для объединения племен и сбора армии варварам много времени не потребовалось.

— Как же магинцам удалось подчинить вождей? — спросил альв. — Ингасы очень подозрительны и не доверяют чужакам. И уж тем более не пустят магинских колдунов в свое святилище.

— Это загадка, — задумчиво сказал северянин, — думаю, чародеи не спрашивали разрешения. Они знали, где соберутся дикари и ждали их там.

— Звучит разумно, — пожал плечами Ивон.

— Меня сейчас куда больше волнует другое… — произнес наемник. — Каково расстояние до древней святыни варваров? Вожди отсутствовали пять суток. Отбросим ночлег и ритуалы. Получается два дня туда и два обратно. По хорошей дороге — двадцать лиг, а то и все двадцать пять. По горным тропам — не меньше тридцати пяти. Немало для пешего перехода…

— К чему столь сложные вычисления? — удивился советник королевы.

— Посмотри внимательно вниз, — вымолвил Конан. — Мы с тобой промучились не меньше квадранса, пока поднялись сюда. С виду склон пологий, а на самом деле, он состоит из нескольких крутых ступеней. Лошадям подобное препятствие не осилить. Воду, продукты и оружие придется нести на себе. Отряд ждет нелегкое испытание.

— Будем надеяться на лучшее, — вздохнул валвилец.

На горизонте показались всадники. Кавалеристы ехали рысью. Как и следовало ожидать, хайбориец возглавлял колонну. Киммериец и ученик жреца начали спускаться вниз, и воины сразу заметили командира. Разведчики с некоторой опаской поглядывали на склон горы — она казалась слишком крутой. Северянин неторопливо подошел к всадникам и громко сказал:

— Друзья, дальше отряд пойдет пешком. Эта мера вынужденная. Коням такой подъем не одолеть. Мы потеряем время, а животные переломают себе ноги. Возьмем с собой только самое необходимое. Тяжелые доспехи, бурдюки с водой, щиты станут непосильной обузой. Отстегните с сапог шпоры, при ходьбе они будут мешать…

— Господин, а как же лошади? — не удержался от вопроса Аделан.

— Их останутся охранять раненые, — ответил Конан. — Поход надолго не затянется. Либо вернемся через пять дней, либо не вернемся никогда. Бой предстоит тяжелый.

— С кем? — спросил один из корнирстонцев.

— Если бы я знал, — горько усмехнулся киммериец. — Могу лишь сказать, что нампридется столкнуться с колдовством, а потому ухо следует держать востро. Победа над чародеями позволит изменить ход войны. Мы разрушим единство варварских племен.

Довод северянина прозвучал не очень убедительно, но, тем не менее, воины начали спешиваться и готовиться к походу. Каким бы странным не показался приказ командира, его надо выполнять. Взвалив мешок на спину, наемник зашагал вверх по склону. Следом за ним двигались Ивон и Исайб, далее в цепочку вытянулись фессалийцы. Где-то внизу бродили расседланные лошади. В наспех разбитом лагере осталось всего два человека. У одного хусортца была повреждена нога, а второму копье ингаса пробило грудь — бедняга, не переставая, кашлял, постоянно отплевываясь кровью. Валвилец наложил воину повязку, обработал рану снадобьями, прочел несколько заклинаний. Удалось сбить жар, но самочувствие солдата улучшилось ненамного, посему его пришлось оставить в лагере.

Пройдя около двух лиг, путешественники достигли небольшого, поросшего кустарником, плато. Вид отсюда открывался потрясающий — высокие крутые склоны, безжизненные каменные скалы, на западе громоздились могучие, покрытые ледяными шапками, горные вершины. В лучах Солара снег искрился, сверкал, словно огромная груда серебра. Если подняться на такой пик, то, наверное, можно дотянуться до неба.

— Надеюсь, нам не придется преодолевать ледники? — осторожно произнес корнирстонский десятник Кадлен. — Я не захватил теплую одежду…

— Нет, — снисходительно усмехнулся наемник. — До снежных перевалов далеко, не меньше сорока лиг. И это — по прямой. По извилистой дороге будет вдвое больше.

— А, кажется, что горы так близко! — задумчиво сказал альв.

— Местный воздух прозрачен и чист, — пояснил Конан. — Он скрадывает расстояние. Новички постоянно ошибаются. Кажется, что вот-вот достигнешь цели, но проходит один день, второй, третий… А вершина остается недосягаемой.

— Не верь глазам, верь ногам — улыбнулся ученик жреца.

Неожиданно послышался подозрительный дребезжащий звук. Северянин тотчас замер, пальцы легли на рукоять меча. Если это враг — ему несдобровать. На мгновение звук исчез. Конан сделал шаг вперед и, тут же дребезжание донеслось со всех сторон. Что это может быть? Киммериец взглянул под ноги и невольно отступил на шаг.

— Мерзкие отродья! — выругался Конан. — Встретить вас я не ожидал…

К нему неторопливо приближались три крупные змеи. На хвосте твари имели странный удлиненный отросток, который отвратительно громыхал при каждом изгибе тела. Киммериец отступил назад и едва не наступил на еще одного чешуйчатого гада. В лучах Солара сверкнул стальной клинок, и киммериец разрубил змею надвое.

Однако, из травы выползали все новые твари. Их было уже не меньше двух десятков. Змеи злобно шипели, показывая острые ядовитые зубы, извивались тонкие раздвоенные языки. Вряд ли змеи рассматривали человека в качестве добычи, скорее всего, их попросту натравили на непрошеных гостей. Без колдовства магинцев здесь не обошлось.

Убив еще нескольких змей, северянин обратился в бегство. К ужасу наемника плато буквально кишело пресмыкающимися. Дребезжание погремушек на кончиках змеиных хвостов слилось в единый грохот. Перепрыгивая через ползучих гадов, Конан стремительно бежал к своим подчиненным — надо предупредить фессалийцев об опасности!

— Вставайте в круг! — скомандовал киммериец. — Не давайте змеям подобраться близко!

Приказ северянин несколько запоздал. Солдаты дрались разрозненно, мелкими группами, медленно пятясь к склону. Завопил от боли высокий корнирстонец — тварь укусила его за ногу, прокусив сапог. Воин опустился на колено, и тут же несколько хищников набросились на беднягу. Солдат покачнулся и рухнул на землю лицом вниз.

Киммериец закричал:

— Все ко мне! Плечо к плечу, крошите гадов!

Фессалийцы послушно занимали боевую позицию. Подталкивая в спину советника королевы, Исайб укрыл валвилца в центре круга. Плато покрылось изрубленными телами змей. Сотни тварей простились с жизнью, но меньше их не становилось, а сражаться с быстрыми маленькими коварными хищниками было необычайно сложно.

— Здесь тысячи ядовитых змей! — раздался чей-то испуганный возглас. — Мы не устоим!

— Еще как устоим! — прорычал Конан, разрубая очередного ползучего гада.

Подняв руки вверх, Ивон шептал заклятие. Мелодичный, певучий язык альвов разливался, как река в половодье. Эхо разносило голос ученика жреца на несколько тысяч шагов окрест. Неожиданно ползучие гады остановились. Спустя мгновение отвратительные твари поползли прочь.

Тяжело дыша, валвилец устало проговорил:

— Они больше не вернутся. Я снял злые чары со змей. Бедные существа стали жертвой колдовства. К счастью, наш альвийский бог, Гранфас — повелитель леса и заботится обо всех животных. Без его помощи с колдовством магинцев мне бы не справиться.

— Не разделяю твоего мнения относительно этих чешуйчатых хищников, — произнес киммериец, но хорошо то, что хорошо кончается. Пора убираться отсюда.

Держа оружие наготове, солдаты внимательно осматривали свои вещи. Вдруг какой-нибудь ядовитый гад спрятался в дорожной сумке?

Вскоре фессалийцы отправились дальше, в горы.

* * *

Плато имело вытянутую форму и врезалось в стену сплошных скал. Дорога привела фессалийцев к узкому темному ущелью, которое наверняка углублялось в горы не на одну лигу. Наемник взглянул на диск Солара. Ночевать между скальных стен ему не хотелось — великолепная ловушка. Однако, жертвовать драгоценным временем — слишком большая роскошь…

Конан смело двинулся в проход. Время от времени киммериец смотрел вверх — если со скал обрушится град камней, укрыться будет негде. Ровные, словно отполированные стены, без выступов и трещин. Воины не взяли с собой щиты, и сейчас киммериец жалел об этом.

В ущелье царил полумрак, лучи Солара сюда не проникали. Вокруг были только голые обветренные камни, да бурые чахлые лишайники у основания скал. Разговоры окончательно смолкли. Проход в горах часто петлял, тем самым ограничивая видимость и удобных мест для нападения было предостаточно. Киммериец не сомневался, что неподалеку скрывается опасный враг.

Постепенно темнело. Сбывались самые худшие опасения северянина. До захода Солара отряду не удалось преодолеть ущелье и ночевать придется здесь. Местечко не самое приятное. Наемник остановился и объявил привал. Большой радости на лицах солдат Конан не заметил — они предпочли бы идти дальше. Надежда никогда не покидает человека. Вдруг заповедное плато совсем неподалеку? Рисковать киммериец не хотел.

Лагерь разбили в наиболее широкой части ущелья. Чтобы предотвратить гибель людей при обвале или лучной атаке со скал, Конан приказал рассредоточиться и устраиваться на ночлег группами по три человека, подальше друг от друга. Теперь противнику будет сложнее уничтожить незваных гостей.

К киммерийцу подошел Аделан и спросил:

— Господин, на каком удалении выставить охрану?

— Шагов пятьдесят, — вымолвил северянин. — Четверых солдат поставь впереди и четверых сзади. Я потом лично проверю посты.

— Не беспокойтесь, после нападения змей никто глаз не сомкнет, — улыбнулся десятник.

— Надеюсь, — кивнул головой наемник. — Враг необычайно хитер и коварен. При любых подозрительных звуках пусть немедленно будят меня.

— Слушаюсь, — отчеканил хусортец.

Постелив на камни плащ, Ивон расположился у стены. Ученик жреца очень устал, хотя днем, не обращая внимания на сопротивление советника королевы, Исайб забрал у него дорожную сумку и колчаны со стрелами. У Ивона остались только лук за спиной, фляга и кинжал на поясе.

Телохранитель не отступал от валвилца ни на шаг. После схватки на плато все воины поняли, какое значение для отряда имеет этот странный юноша с зеленоватой кожей и большими смешными ушами. В борьбе с магинцами одной физической силы мало, необходимо обладать еще и волшебными знаниями.

Исайб сидел рядом с учеником жреца и медленно, наслаждаясь вкусом родниковой воды, пил родниковую воду из фляги.

— Будь настороже, — проговорил Конан, обращаясь к шемиту. — Чародеи уже знают о нашем приближении. Присматривай за альвом; Он часто лезет в самую гущу драки, а колдуны попытаются, прежде всего, убить именно вражеского мага.

— С головы Ивона не упадет ни один волос, — заверил северянина хайбориец. — Я хорошо помню свои прежние промахи. Всемогущий Митра наказал меня по заслугам.

Киммериец опустился на колени и отрезал себе кусок мяса. В голову Конана пришла странная мысль. А знал ли Рат, куда попадут Селена и Исайб? Что было бы с девушкой, окажись она в Ингасии? Хрупкой волшебнице было бы не выдержать и двух лун рабства. Впрочем, ведьмочка хороша собой и хитра — в Фессалии в ее сети попал король Эдрик, а здесь на его месте мог бы оказаться Чинхак…

Чародей вряд ли скажет правду, но все же интересно, где сейчас находятся Хотеп и Сиптах Атхемон. А вдруг их тоже забросило в Воланию? Если злобный колдун, освободившийся из плена кровожадных демонов, окажется среди магинцев, жди большой беды!

Несмотря на страхи и опасения, солдаты легли спать. Утолив голод и жажду, наемник отправился проверять посты. Фессалийцы вглядывались в темноту, пытаясь увидеть несуществующего неприятеля. Убедившись, что пока в округе тихо, киммериец вернулся в лагерь и уснул.

Альв находился между северянином и шемитом. Каждый из воинов закрывал советника королевы своим телом.

Ночь прошла на удивление спокойно. С одной стороны это радовало, с другой, настораживало. Вряд ли магинские колдуны ограничатся фокусом с гремучими змеями. Какую новую пакость они могли подготовить?

Быстро позавтракав, путешественники двинулись дальше. Фессалийцы заметно повеселели. Диск Солара еще не был виден, но небо над ущельем окрасилось в нежно-голубые тона. Воины уверенно шагали по дороге, и за время до полудня отряд преодолел почти пять лиг.

Размышления северянина прервал встревоженный возглас разведчиков. Солдаты остановились перед огромным завалом из каменных обломков — часть скалы рухнула и перекрыла ущелье.

Наемник невольно улыбнулся. Это заметил валвилец…

— Чему ты радуешься? — спросил ученик жреца. — Мы здесь застрянем.

— Я только что подумал о лошадях, — ответил Конан. — Боги рассеяли мои сомнения. Такое препятствие животным было бы не преодолеть. Магинцы все предусмотрели.

Воины осторожно начали взбираться по камням, первый хусортец поднялся наверх и радостно воскликнул:

— Впереди плато! До него не более полулиги!

— Ты лучше брось веревку и помоги остальным забраться наверх, — недовольно пробурчал Аделан. — Я не собираюсь здесь ломать шею, поторапливайся. У меня пальцы затекли.

Солдаты помогали друг другу, втаскивая сначала тяжелые дорожные сумки и бурдюки с водой, а затем обвязавшихся веревками друзей. Вскоре все фессалийцы оказались на вершине завала.

Разведчик не ошибся. Ущелье заканчивалось широким плато, определить размеры которого, пока не представлялось возможным. Осторожно перешагивая через валуны, фессалийцы двинулись в сторону Полуночи. Люди спешили покинуть ущелье.

Между тем, на стене появились странные существа, которые внимательно следили за путешественниками. Отряд растянулся в длинную цепь, и в какой-то мере именно это спасло жизни многих воинов. Удивительные существа пребывали в растерянности, не понимая, кого им атаковать. Киммериец, шемит и альв шли в середине колонны. Вдруг позади послышался подозрительный хруст. Наемник обернулся и невольно замер — неизвестные чудовища сбрасывали на дорогу огромные каменные глыбы.

— Опасность! Быстрее! — завопил Конан, хватая Ивона за руки и увлекая за собой.

Раздался страшный грохот. Валуны ударялись о дорогу и разбивались на сотни острых осколков, раня и убивая отставших фессалийцев. Головная часть отряда наконец-то достигла плато.

Путешественники резко остановились, словно наткнулись на непреодолимое препятствие. Киммериец видел, как в лучах Солара сверкнули клинки фессалицев.

— Это засада! — донесся до северянина голос Аделана. Строиться в боевой порядок!

Солдаты тотчас выполнили приказ десятника. Пятнадцать воинов встали в одну линию, плечом к плечу — отряд был готов встретить врага. Выучка фессалийцев была выше всяких похвал. Однако передовая группа не знала, что противник напал с двух сторон.

Подоспевший северянин громко скомандовал:

— Встаньте в круг, приготовить луки и стрелы!

Исайб затолкал советника королевы в середину круга. Только теперь Конан сумел оценить обстановку. Над головами фессалийцев парила большая стая странных существ — отвратительные морщинистые морды, большие круглые красные глаза, остроконечные уши, длинные клыки. Массивное кожистое тело поддерживалось в воздухе с помощью перепончатых крыльев.

Атаковать чужаков мерзкие твари не торопились, видимо, хищники дожидались подкреплений. Киммериец быстро пересчитал воинов. Не хватало двоих, а это значит, что отряд еще дешево отделался — в ущелье враг мог запросто перебить половину фессалийцев.

— Кто-нибудь знает, что это за существа? — спросил северянин.

Солдаты молчаливо смотрели на злобных тварей. Наемник повернулся к Ивону. Отрицательно покачав головой, валвилец тихо произнес:

— Впервые вижу. В Торгрийских горах таких хищников нет.

Шемит не понимал фессалийскую речь, но по реакции воинов понял, о чем вопрос Конана. Тронув киммерийца за плечо, телохранитель по-хайборийски сказал:

— Ингасы, побывавшие в горах, говорили о каких-то горгульях. Очень умные, опасные и безжалостные твари.

— Похоже на правду, — заметил северянин. — Магинцы нашли достойных охранников для древнего святилища дикарей. Здесь не меньше пятидесяти горгулий! По две на каждого. Раздался мерзкий протяжный свист. Навстречу тварям полетели стрелы, стальные наконечники без труда пробивали кожу хищников. Одна тварь рухнула на камни, перевернулась и застыла. Однако, монстры приближались и солдаты успели сделать всего два залпа. Отбросив луки, фессалийцы взялись за мечи. Выставив вперед длинные острые когти, хищники врезались в ряды воинов. Когти пробивали кольчуги и латы путешественников насквозь. Два хусортца оказались вырваны из строя, горгульи оттащили бедняг в сторону и принялись рвать людей на куски. Остальные хищники яростно атаковали уцелевших солдат. Наемник отсек лапы ближайшей горгулье и разрубил противника напополам. Акбитанский клинок легко входил в тела существ. Еще одна тварь с пронзенным сердцем рухнула на спину, но тут же еще два хищника набросились на Конана сверху. Первому киммериец мечом распорол брюхо, но вторая горгулья сумела зацепить когтями за левое плечо наемника.

Взвыв от боли Конан, схватил существо за шею, мерзкая морда твари была в одной ладони от лица киммерийца. Развернуть крылья и использовать лапы хищник сейчас не мог и попытался укусить северянина, однако наемник нанес мощный удар рукоятью клинка в нос горгулье.

Существо потеряло сознание, обмякло и повалилось на камни. Конан без жалости и сострадания добил опасную тварь.

— Не подпускайте хищников близко! — прохрипел киммериец. — Они очень сильны!

Неожиданно натиск горгулий ослабел. Оторвавшись от земли, хищники поспешно отлетели на безопасное расстояние. Эта маленькая передышка позволила путешественникам перестроиться. После первой стычки с горгульями отряд недосчитался четырех солдат. Между тем, горгульи опустились на землю и как будто о чем-то совещались. В наличии разума этим тварям не откажешь.

— Может, они улетят? — неуверенно произнес ученик жреца.

Рядом с Ивоном сидел один из корнирстонцев. У воина было повреждено правое плечо. Кольчуга в этом месте превратилась в лохмотья. Кровь из раны заливала бок воина, но фессалиец стойко терпел боль. На левой руке отчетливо виднелись следы когтей.

— Тебе нужна помощь? — взволнованно спросил советник королевы.

— Ерунда! — снисходительно усмехнулся тот. — Бывали времена и похуже. Твари не успокоятся, пока мы не перебьем всю стаю. Новой атаки не избежать.

— Пусть попробуют! — процедил сквозь зубы Аделан. — Я прикончил одну тварь, но та же участь ждет и остальных. Мой меч прочнее и острее их когтей!

— У этих существ много слабых мест, — негромко вставил Кадлен, — но их слишком много. Численность имеет немаловажное значение. Кроме того, хищники лета…

Фраза корнирстонского десятника оборвалась на полуслове. Горгульи поднялись в воздух, сделали круг над плато и, сложив крылья, обрушились вниз. Послышался пронзительный, режущий слух, свист. Такого поворота событий путешественники не ожидали. Нападение сверху представляло огромную опасность. Кровожадные твари сбивали людей с ног.

Сразу несколько хищников пытались убить альва. С одной стороны ученика жреца прикрыл Исайб, с другой — раненый корнирстонец. Шемит пронзил тело горгульи насквозь. Зашипев от боли, тварь дернулась, и распласталась на камнях. Фессалийцу повезло меньше — воин работал только левой рукой, правая почти не шевелилась. Ранив первого врага, он не успел увернуться от когтей второго. Кровь брызнула на валвилца. Побелев от ужаса, советник королевы, тем не менее, натянул тетиву лука и когда хищник повернулся к альву, стрела вошла ему тотчас промеж глаз. Горгулья покачнулась и беззвучно повалилась на спину.

Хищникам удалось нарушить строй путешественников, но в рукопашной схватке люди оказались куда быстрее и проворнее. Перепончатые крылья мешали горгульям наносить удары когтями. В образовавшейся свалке фессалийцы безжалостно орудовали короткими кинжалами, вспарывая животы, перерезая глотки, пронзая сердца тварей.

Осознав допущенную ошибку, горгульи пытались покинуть поле битвы. Шипя и огрызаясь, они выбрались из свалки и, размахивая лапами, пытались взлететь. Удавалось это немногим — вошедшие в раж, воины не собирались оставлять в живых ни одного врага. Плато покрылось мертвыми телами удивительных существ.

— Всем назад! — громко скомандовал наемник. — Прекратить преследование!

Конан опасался новой западни. Магинцы могли предвидеть поражение горгулий и подготовить еще одну ловушку. В горячке боя фессалийцы совершенно забыли об осторожности.

Воины медленно возвращались к киммерийцу. Только теперь северянин сумел подвести итоги сражения. К огромному удивлению наемника, погибших оказалось не так уж много — вторая атака противника привела к смерти трех человек, а всего отряд недосчитался девятерых.

Альв сидел на небольшом камне и бессмысленно смотрел на убитого корнирстонца. Рядом, как ни в чем не бывало, застыл его верный телохранитель. Северянин подошел к ученику жреца и тревожно спросил:

— Ивон, ты не пострадал?

Выглядел валвилец не лучшим образом слишком бледен и напуган.

— Все в порядке, — советник королевы отрицательно покачал головой. — Конан, это было так ужасно…

Все стало ясно. Альв пребывал в шоке от увиденного. Наемник снял с пояса флягу, протянул ее ученику жреца и сказал:

— Выпей, тебе станет гораздо легче.

— Это сущий кошмар, — тихо проговорил валвилец.

— Война ожесточает сердце, — заметил Конан. — Постарайся успокоиться, души мертвых ушли на Серые равнины, их не вернешь. А вот живые нуждаются в твоей помощи.

— Я понимаю, — тяжело вздохнул Ивон. — Победа никогда не бывает легкой.

— Истинная правда, — вымолвил киммериец. — За все приходится платить. — И сегодня боги были на нашей стороне. Мы дешево отделались. Слава великому Крому!

Советник королевы не понял, кого восхваляет северянин, но спрашивать не стал. Умыв лицо водой, альв направился к фессалийцам. Воины расположились в стороне от места сражения. День был в самом разгаре, светлоокий Солар только-только достиг своей наивысшей точки. А значит, надолго на плато отряд не задержится.

Дрожащими руками ученик жреца извлек из сумки целебные снадобья и начал едва слышно читать заклинания над ранеными.

Аделан повернулся к своим подчиненным и иронично произнес:

— Лоран, ты всегда голоден. Не желаешь отведать мяса горгулий?

— Благодарю покорно, — недовольно пробурчал широкоплечий, крепкий хусортец. — Оно наверняка отвратительно на вкус. Посмотри на их морды. Мерзкая противная рожа с гнилыми клыками. А как воняют внутренности…

Путешественники дружно захохотали. Сразу было видно, что над Лораном подтрунивали не в первый раз. Добродушный воин не обижался на друзей.

— Не падайте духом, друзья! — сказал подошедший северянин. — Если наш поход увенчается успехом, потомки будут веками помнить имена героев.

— Звучит красиво, — не без иронии в голосе произнес корнирстонец. — Но хотелось бы знать, ради чего такие жертвы? В горы двинулось двадцать девять человек, осталось семнадцать. Не слишком ли много здесь врагов?

— Боюсь, это только начало, — жестко ответил наемник. — Теперь нет смысла скрывать правду. По странному стечению обстоятельств, разрозненные племена варваров объединились. Такого еще никогда не было в истории Ингасии. Как думаете, что их примирило?

— Я слышал, Чинхак опытный и умный военачальник, — предположил Кадлен. — Идея захватить Хусорт и Трунсом очень заманчива. Тысячи рабов, оружие, скот, золото… Ради грабежа дикари вполне могут забыть о прежних разногласиях.

— Нет! — уверено возразил Конан. — Кровная месть для жителей степей священна. Исайб долго жил среди ингасов и подтвердит мои слова. Произошло из ряда вон выходящее событие. Дней сорок-пятьдесят назад на древнем святилище состоялся Совет племен. Сразу после него дикари переправились через План и вторглись в Фессалию. Не слишком ли быстро вожди договорились? Объяснить это можно только колдовством. И без магинцев тут не обошлось. Чародеи подчинили себе предводителей варваров. Вот чем объясняется удивительное единство ингасов.

Повисло молчание. Воины, внимательно слушавшие киммерийца, ждали продолжение. Однако северянин не спешил. Пусть солдаты хорошо обдумают его слова. Первым не выдержал Аделан.

— И что мы должны сделать? — поинтересовался десятник.

— Уничтожить магический предмет, заколдовавший дикарей, — вымолвил северянин. — Если злые чары рухнут, между племенами варваров сразу вспыхнет былая вражда. Чинхак не сможет управлять своей огромной армией и разбить ее не составит труда. Ингасы передерутся между собой.

— Вряд ли волшебники позволят нам нарушить их планы, — покачал головой корнирстонец.

— Вот тут ты прав, — согласился наемник. — Отряд не видел ни одного магинца. Змеи и горгульи — лишь передовая охрана святилища. Рано или поздно мы обязательно встретимся с колдунами лицом к лицу. Но ради страны и королевы можно пожертвовать жизнью!

Глаза Конана и Кадлена встретились. Десятник выдержал взгляд киммерийца. На устах фессалийца появилась снисходительная улыбка.

— Я не трус и не боюсь смерти, — проговорил воин. — Но хватит ли нам сил? Может быть, стоило ли взять три сотни всадников? Тогда шансов на успех было гораздо больше.

— В замке есть предатель, — бесстрастно сказал северянин. — Исчезновение всей кавалерии Салмира привлекло бы его внимание. В степи и горах отряд столкнулся бы с целым воинством дикарей. Залог успеха — внезапность. Противник не ожидал, что мы появимся здесь так быстро. До святилища остались сутки пути…

— Теперь понятно, почему ты скрывал правду, — задумчиво вымолвил корнирстонец. — Боялись, что изменник есть и среди нас. Обижаться глупо. Приказывайте, господин. Ради Фессалии я готов положить душу на алтарь повелителя царства мертвых.

— А вот туда спешить не надо, — улыбнулся наемник. — На все воля богов. Передохнем немного и двинемся дальше. Чем быстрее мы идем, тем меньше остается времени у магинцев для подготовки к нашей встрече.

Солнце палило нещадно, пот струился по лицу и телу. Конан то и дело прикладывался к фляге. Беречь воду не имело смысла. Треть отряда уже погибло, и запаса хватит надолго. Бурдюки и дорожные сумки в схватке с кровожадными тварями совершенно не пострадали. Царапины на левом плече оказались довольно болезненными и Ивон, несмотря на возмущение киммерийца, приступил к обработке ран. Поправив повязку на плече, северянин подошел к убитому хусортцу, забрал у него кольчужные перчатки, флягу, кинжал и громко проговорил:

— Пора. День в самом разгаре, и нам предстоит пройти немало лиг.

Глава 6. Новые испытания

До наступления вечерних сумерек отряд преодолел почти пять лиг. Теперь фессалийцы двигались точно на Закат, и хотя тропы никто не замечал. Ивон уверенно вел солдат за собой. Скрывать магическую силу святилища колдуны больше не могли.

Плато оказалось довольно протяженным и безжизненным. На каменистой поверхности встречались лишь чахлые кусты и желтоватая, высохшая трава. На горизонте показались высокие скалы. Наемник начал тревожно озираться по сторонам — интересно, какую новую гадость приготовили чародеи незваным гостям?

Северянин повернулся к шемиту и спросил:

— Исайб, а почему святилище ингасов находится в горах? Насколько я знаю, дикари не любят покидать степь. Даже в лесу варвары чувствуют себя неуютно, а здесь сплошные скалы, стены, ущелья. Запросто можно угодить в западню.

— Трудно сказать, — пожал плечами шемит. — Подлинная история капища стерлась в веках. Ее не помнят даже многие жрецы. Но в одном становище мне доводилось слышать древнюю легенду. Очень давно ингасы были маленьким, слабым племенем. Они жили на побережье бескрайнего океана где-то далеко, в Закатной части материка. Однажды земля затряслась, пучина разверзлась, и на несчастных людей обрушились гигантские волны. Большинство дикарей погибло, уцелевшие попытались укрыться в Конжарских горах. Обезумевшие варвары не надеялись на спасение. Ингасы умоляли богов о пощаде, но боги остались глухи к просьбам.

— И дальше что?

— Однажды, после долгих скитаний, дикари нашли красивое и тихое ущелье в горах. Верховный жрец призвал народ покаяться в грехах. Варвары упали на колени, и принялись читать молитвы. Спустя несколько дней, ингасы достигли степных просторов. Племя разрослось и расселилось по бескрайней равнине, возникли разные кланы. Удивительное спасение было принято за божью милость. Поначалу дикари часто посещали святилище, но постепенно это стало уделом избранных. За самовольное проникновение в капище виновного наказывали смертью. Даже вожди приходят на Совет в Конжарские горы только по зову верховного жреца.

— Звучит правдоподобно, — вымолвил наемник. — Становится понятен и замысел магинцев. Колдуны захватили жреца в плен и использовали его, как приманку. Просто и надежно.

Между тем, до каменной гряды осталось не больше тысячи шагов. Среди скал и утесов отчетливо виднелся широкий проход. Советник королевы не ошибся с выбором направления.

Ивон становился и произнес:

— Я ощущаю магию все сильнее и сильнее. Она окутывает, обволакивает нас.

— А я чувствую запах падали, — бесцеремонно вставил Кадлен.

Корнирстонец оказался прав. Легкий ветер с Закатной стороны нес со стороны гор отвратительный, тошнотворный запах, который вскоре стал невыносим.

— Что это? — утирая пот, выдавил Аделан.

— Мертвечина, — ответил киммериец. — Такую вонь ни с чем не спутаешь.

С позеленевшими лицами путешественники медленно брели к проходу в скалах. Неожиданно воин, шедший впереди, вытянул руку вперед и громко воскликнул:

— Смотрите! Впереди чей-то лагерь!

В непосредственной близости от отряда, виднелись покосившиеся вигвы ингасов. Возле них лежало множество тел. Неужели варвары сражались здесь с магинцами? В это верилось с трудом.

Северянин бы с удовольствием обошел подозрительное место, но дорога была только одна. Жилища дикарей располагались возле самого ущелья. Фессалийцы обнажили мечи. Они прекрасно осознавали, что люди погибли далеко не случайно. Отряд достиг лагеря ингасов и остановился. Зрелище было ужасающим — на земле валялись полуистлевшие, разлагающиеся трупы.

— Кошмар! — проговорил десятник хусортцев. — Кто их прикончил? Горгульи?

— Вряд ли, — наемник отрицательно покачал головой. — Варвары — неплохие воины и оказали бы сопротивление.

Не обращая внимания на волнение солдат, шемит двигался дальше. Изредка он замедлял шаг, толкая ногой мертвеца и всматриваясь в лицо дикаря. На устах Исайба появилась презрительная ухмылка.

— Отлично сработано, — сказал шемит. — Ингасов перебили ночью, во сне. Им, как баранам, перерезали глотки. Никто не успел схватиться за оружие. Кровь лилась рекой.

— А охрана лагеря? — уточнил Конан.

— Тоже мертва, — пояснил шемит. — Варварам вогнали в сердце кинжалы по самую рукоять.

— У тебя есть разумное объяснение? — спросил северянин.

Исайб мрачно произнес:

— Только догадки.

— Колдуны? — предположил северянин.

— Нет, — уверенно возразил телохранитель. — Это сделали вожди племен. Без жалости и сострадания. Некоторых ингасов я узнал — они являлись приближенными Ванитхака, и ушли к святилищу вместе с ним. Меня не взяли как чужестранца. Когда предводитель вернулся один, мы решили, что воины вернулись в становище за подкреплением.

— Но зачем вождю было убивать своих лучших людей? — удивился наемник.

Хайбориец в ответ лишь пожал плечами. Поступок вождей действительно выглядел странным. Дышать становилось все тяжелее. Ивон едва держался на ногах. Шемит постоянно поддерживал советника под локоть, в противном случае валвилец давно бы потерял сознание. Отряду требовалось преодолеть какие-то четыреста шагов. Разве это расстояние? Впереди широкое ущелье и чистый свежий воздух.

Неожиданно альв замер, схватился за Исайба и изумленно воскликнул:

— Где-то рядом колдун! Я ощутил всплеск магической силы!

Отреагировать на слова ученика жреца никто не успел…

Покойники зашевелились и начали вставать на ноги. Судорожно сжимая сгнившими конечностями оружие, превратившиеся в отвратительных зомби дикари двинулись на путешественников. У большинства варваров отсутствовали глаза, птицы выклевали их в первую очередь, но наступали покойники вполне уверенно.

Закрывая собой Ивона, Конан раздраженно выругался:

— Глупец! Я должен был догадаться! Магинцы поклоняются повелителю Царства Мертвых! Вот зачем вожди племен зарезали собственных телохранителей! Им приказали это сделать колдуны. Зомби не требуют ни воды, ни пищи, ни отдыха. Идеальная охрана для святилища! Надо же допустить такую глупую ошибку…

К счастью, отряд не растянулся. Солдаты заняли оборону, выставив вперед мечи. В свете Солара стальные клинки угрожающе сверкали. Но разве можно напугать покойников? Врагов насчитывалось не меньше сотни. Оскаленные зубы, висящая лохмотьями кожа, провалившиеся носы, торчащие кости, разорванная одежда. Но самое ужасающее — отвратительная вонь, исходящая от мертвецов. Они пролежали на плато, под палящими лучами солнца, целую луну.

— Ненавижу волшебников! — прорычал северянин, делая резкий выпад клинком.

Тяжелый акбитанский меч раскроил череп ближайшего варвара, но к удивлению фессалийцев покойник не упал и продолжал идти, как ни в чем не бывало. Разъяренный наемник рассек ингаса напополам и только теперь бренные останки дикаря обрели вечный покой. Снять заклинание магинцев и помочь друзьям советник королевы не мог. Колдовство оказалось слишком сильным для него. Мертвецы на мгновение замерли, а затем одновременно двинулись в атаку. Варваров встретили клинки путешественников — уничтожить зомби возможно было только одним способом: разрубить тело напополам или отсечь мертвецу голову. Именно этой тактики и придерживался отряд киммерийца.

Наконец-то натиск зомби ослабел и киммериец обернулся. Аделан и Исайб надежно прикрыли валвилца. Советник королевы стрелял в ингасов из лука. К сожалению, стрелы никакого вреда мертвецам причинить не могли.

— Бей в голову! — вымолвил северянин. — Это хоть как-то задержит зомби.

Мертвецы перегруппировались и атаковали отряд справа от северянина. Там сражались солдаты, получившие ранения в бою с горгульями. Силы воинов были на исходе. Один взмах, второй, третий… Едва уловимая задержка с ударом, и зомби прорвались сквозь строй путешественников. Два хусортца одновременно попали в окружение. Десятки мертвецов схватили несчастных фессалийцев и потащили прочь…

— Действуют разумно, сволочи! — процедил сквозь зубы шемит.

Только сейчас до наемника дошел смысл недавнего возгласа альва. Ученик жреца предупреждал отряд о близости колдуна. Значит, магинец где-то рядом! Именно он управляет действиями зомби, и покойники беспрекословно подчиняются воле чародея. Куда волшебник направит игасов, туда зомби и пойдут.

— Ивон, ищи колдуна! — произнес Конан. — Его необходимо прикончить, дикари будут атаковать до тех пор, пока действует заклинание. Убьем мерзавца — чары исчезнут!

Отбиваясь от врага, фессалийцы постоянно поглядывали в сторону жилищ варваров. Магинец наверняка спрятался в вигвах. Оттуда волшебник без труда может следить за ходом сражения. Тем временем, мертвецы сжали кольцо еще плотнее.

— Колдун засел в ущелье! — завопил Кадлен, снося голову очередному противнику.

Северянин посмотрел в сторону скал. Ровный проход, гладкие серые стены, ни выступов, ни глубоких ниш. Пожав плечами, наемник недоуменно вымолвил:

— Не вижу!

— Слева, в тени! Едва заметный силуэт, — прорычал корнирстонец.

Десятник не ошибся. Теперь и Конан обратил внимание на фигуру странного сгорбленного существа. Лучи Солара не попадали в эту часть ущелья, тем самым, закрывая ее от посторонних глаз. Лучшего укрытия было не найти.

— Стреляй! — скомандовал киммериец советнику королевы.

Как Ивон не натягивал тетиву, сил у альва все же не хватило. И первая, и вторая стрела не достигли цели. Расстояние оказалось слишком большим.

— Здесь локтей шестьсот! — со слезами на глазах проговорил ученик жреца. — Мне не достать…

— Проклятие! — выругался северянин. — Исайб, займи мое место!

Хайбориец сделал выпад и тотчас отпрыгнул в сторону. Маневр телохранителя позволил Конану отойти за спины солдат.

Видимо, чародей догадался о грозящей ему опасности. Киммериец с такой яростью натянул тетиву, что дуга треснула и сломалась. Швырнув в сторону испорченное оружие, северянин взял лук Аделана.

Первая стрела ушла чуть вправо. Колдун испуганно вздрогнул и начал отступать. Вторая врезалась в скалу и отскочила в сторону. Теперь наемник отчетливо видел балахон магинца. Конан прицеливался долго и тщательно.

Новая стрела достигла цели. Чародей замер, покачнулся и повалился набок. В тот же миг дикари остановились, ноги мертвецов подкосились. С глухим звуком тела варваров одно за другим падали на землю…

Солдаты тревожно озирались по сторонам, ожидая нового подвоха. Оттолкнув ногой разложившийся труп, Кадлен с презрением и брезгливостью в голосе сказал:

— Раскидали тут падаль…

Силы окончательно покинули путешественников. Бой выдался неимоверно тяжелым. Сняв с пояса фляги, фессалийцы жадно пили воду. Одежда промокла от пота насквозь и прилипала к телу, ремни доспехов натерли плечи, на ладонях появились кровавые мозоли.

— Надо убираться отсюда, — выдохнул Аделан. — Вдруг покойники опять оживут?

— Хорошее предложение, — откликнулся киммериец.

Осторожно перешагивая через тела ингасов, солдаты двинулись к ущелью.

— У нас погибло еще трое… — грустно заметил десятник. — Скоро у меня никого не останется.

— Как решат боги, так и будет, — спокойно произнес северянин. — Мы преодолели уже три заслона магинцев. И я уверен, что этот не последний.

— Не очень приятные слова, — вымолвил фессалиец.

Воины покинули лагерь дикарей и медленно брели к проходу в скалах. Исайб приблизился к трупу волшебника и бесцеремонно перевернул его. Капюшон упал на плечи, открывая седую голову старика. На вид чародею было не меньше семидесяти лет. Многочисленные морщины, под глазами темные круги, рот почти без зубов. На шее колдуна висела толстая золотая цепь с амулетом в виде человеческого черепа.

— Отличный выстрел, — усмехнулся хайбориец, указывая на торчащее из груди обломанное древко.

Стрела пронзила магинца насквозь. Не обращая внимания на мертвого волшебника, путешественники повалились на землю. Люди лежали без движения, наслаждаясь чистым, свежим воздухом, тишиной и покоем. Несмотря на голод, никто о еде не думал. Мерзкая вонь разлагающейся плоти надолго отбила у фессалицев аппетит.

Валвлиец подошел к старику и осторожно протянул руку к его груди.

— Можешь не бояться, он не кусается, — с улыбкой на устах, проговорил десятник корнирстонцев.

— Дело не в чародее, а в знаке, — задумчиво сказал советник королевы. — Я чувствую огромную магическую силу. Именно этот амулет позволял колдуну управлять покойниками.

— Так возьми его, — посоветовал Кадлен.

— К подобным вещам нельзя относиться легкомысленно, — ответил Ивон. — Силы зла не дремлют. Вдруг они попытаются завладеть моей душой? Стать рабом Волара у меня нет никакого желания.

— Тогда не бери, — пожал плечами фессалиец.

— А если он понадобиться в будущем? — произнес альв. — Возле древнего святилища нас будут ждать враги, куда более могущественнее. Стальной клинок и лук со стрелами вряд ли помогут в борьбе с волшебством приверженцев повелителя мертвых. Магинцы в состоянии вызвать из потустороннего мира ужасных демонов…

— Чепуха! — снисходительно вымолвил воин, поднимаясь на ноги.

Десятник наклонился и взял амулет в руку. Тишину Конжарских гор разорвал ужасный вопль корнирстонца. Эхо многократно разнесло по ущелью звук его голоса. Кадлена затрясло, изо рта выступила пена, из носа и ушей потекли струйки крови. К счастью, ученик жреца не растерялся.

Выхватив из-за пояса кинжал, валвилец разжал пальцы солдата и оттолкнул беднягу в сторону.

Фессалиец упал на землю, продолжая биться в конвульсиях.

— Держи его! — воскликнул советник.

Несколько воинов с ужасом наблюдавших за мучениями товарища, бросились помогать Ивону. По лицу корнирстонца пробежала судорога, глаза закатились, дыхание стало прерывистым.

— Он умирает! — испуганно сказал один из хусортцев.

Альв никак не отреагировал на слова солдата. Опустившись на колени, ученик жреца тихо читал альвийские заклинания. Из огромного разнообразия слов, наемник разобрал лишь упоминания двух богов — Солара и Гранфаса. Судьба Кадлена была в их руках. Постепенно фессалиец успокаивался, конвульсии прекратились, кожа приобрела здоровый оттенок, на щеках появился румянец. Неожиданно десятник вздрогнул и пришел в себя. Воин изумленно смотрел на склонившихся над ним людей.

— Что случилось? — удивленно спросил корнирстонец.

— Не надо шутить с магией, — проговорил валвилец, утирая пот со лба.

— Отпустите меня, — раздраженно потребовал Кадлен,

Память постепенно возвращалась к солдату. Скорчив гримасу, фессалиец схватился за правую кисть. Ладонь превратилась в сплошной ожог, кожа висела лохмотьями, образовались пузыри. Десятник зло выругался. Он чуть не лишился жизни из-за собственной глупости.

Советник королевы перевязывал рану воина, но тут глаза корнирстонца расширились от ужаса. Ивон обернулся и замер. Мертвый колдун сел, взглянул на стрелу в груди, презрительно усмехнулся. Зрачки чародея пылали демоническим красным огнем. Волшебник протянул руки к альву. Трудно сказать, чем бы это закончилось, но Исайб свое дело знал отменно — шемит не отступал от ученика жреца ни на шаг. В лучах солнца сверкнула сталь клинка, и меч телохранителя снес голову колдуна. Из шеи чародея хлынула темная, почти черная кровь, седая голова откатилась далеко в сторону. Цепь с амулетом слетела с шеи и звонко ударилась о камень. В тот же миг раздался нечеловеческий душераздирающий крик. Даже Конан вздрогнул и попятился — такие вопли можно услышать только в обители Первородного Зла, Черной Бездне!

Труп волшебника начал быстро истлевать, плоть исчезала на глазах. На всякий случай, валвилец и Кадлен отползли подальше от старца. Вскоре перед путешественниками лежал обычный белый скелет.

— Великий Солар, что же, это такое? — вырвалось у последнего трунсомца. — Старик ведь был мертв…

— У злого волшебства нет пределов, — ответил советник королевы, вставая. — Возможности колдунов безграничны. Вопрос лишь в том, какую цену они заплатили за столь удивительные способности.

— Ты в состоянии объяснить подобные чудеса? — спросил северянин.

Ивон приблизился к скелету, отогнул край балахона и осторожно, одним пальцем, извлек на свет цепь с амулетом. Золотой череп значительно потускнел.

— От Менхола, главного жреца альвов, мне доводилось слышать странную историю, — вымолвил валвилец. — Это случилось очень давно, тысячу лет назад. Некий человек по имени Гатлен очень боялся смерти. Обладая большим богатством, он просил богов продлить ему жизнь, жертвовал храмам золото и драгоценные камни. Но время оказалось беспощадно, и постепенно голова бедняги побелела, а лицо покрылось морщинами. И тогда Гатлен решился на крайнюю меру. Собрав дорожную сумку, он ушел в Конжарские горы. Где-то там скрывалась секта чародеев, поклонявшихся богу мертвых. После долгих скитаний несчастный человек нашел пещеру колдунов. Волшебники долго смеялись над его просьбами, но вот однажды, в полнолуние, Гатлен предстал перед Воларом. Исчадие зла предложило глупцу выгодную сделку: душу — в обмен на бессмертие. Отчаявшийся человек согласился, не раздумывая. Бог водрузил на шею мужчины цепь с магическим знаком. С этого момента Гатлен стал послушным рабом Волара. Чтобы набрать силу повелителю мертвых необходимо кровавые жертвы. Говорят на том месте, где была пещера чародеев, возник город Афанум.

— Главное святилище магинцев! — вставил Аделан.

— Да, — утвердительно кивнул головой советник. — Враги Фессалии превратили Конжарские горы в неприступную крепость. Поклонники бога мертвых тщательно охраняют свои тайны.

— А что стало с Гатленом? — поинтересовался Лоран.

— Это известная история, — улыбнулся Ивон. — Так звали первого короля Магины. Самый жестокий и кровожадный правитель страны магов, дряхлый злобный старик, правивший больше ста лет, покоритель многихблизлежащих государств. Именно при нем появились ритуалы с человеческими жертвоприношениями. Пленников тиран не жалел, а Волару Гатлен возвел превосходный храм. Правда, никто не знает, как он выглядит. Жрецы не отставляют живых свидетелей.

— Но если мерзавец бессмертен, то почему сейчас правит Галтран? — произнес десятник корнирстонцев.

— Об этом легенда умалчивает, — пожал плечами альв. — Из древних валвилских свитков можно узнать многое, но далеко не все. Мы старались не вмешиваться в войны соседей.

— Думаю, у короля хватало завистников, — вставил наемник. — Видимо, кто-то, как Исайб, лишил его головы. Трон сильной, богатой страны привлекает многих.

— Значит, колдун жив, пока амулет на нем, — догадался хусортец.

— Похоже на то… — задумчиво сказал Конан. — Хотя я могу и ошибаться.

— Ты недалек от истины, — заметил советник. — Душа мага давно принадлежала Волару. Стрела отправила волшебника в Царство Мертвых, а бог вернул его обратно на бренную землю, однако на это потребовалось время. Судя по всему, знак служит связующим звеном между миром живых и неживых.

— Звучит убедительно, — согласился киммериец. — А сейчас амулет представляет опасность? — спросил Аделан.

— Не знаю, — честно признался Ивон. — Но оставлять его здесь нельзя. Магическая сила зла слишком велика и способна подчинить себе кого угодно. Кадлен испытал мощь Обители Зла на себе.

Альв подцепил цепь кинжалом, но ничего страшного не произошло. Открыв сумку, ученик жреца осторожно опустил трофей внутрь. Солдаты облегченно вздохнули.

Прислонив голову к большому валуну, Конан задремал. Усталость давала себя знать. Его примеру последовали и остальные воины. Лишь четверо часовых бродили из стороны в сторону, растирая ладонями слипающиеся веки. Возле валвилца скрестив ноги, с невозмутимым видом сидел Исайб — у хайборийца была железная выдержка. Оберегая Селену во время похода по Черным королевствам, он порой не спал сутками. Защищая Ивона, шемит всего лишь выполнял клятву верности. Собственная жизнь для телохранителя ничего не значила.

Спустя четыре квадранса отряд продолжил путь. До захода Солара киммериец расчитывал преодолеть еще около пяти лиг, поскольку возле лагеря дикарей путешественники слишком задержались. В схватке с мертвецами они потеряли чересчур много времени.

Люди шли на пределе своих сил. Давали себя знать и полученные в сражениях раны. Подгонять фессалийцев не имело смысла — солдаты просто рухнут на землю и не смогут идти дальше. Северянину ничего не оставалось, как смириться со сложившейся ситуацией. Древнее святилище уже где-то рядом. Завтра отряд обязательно достигнет цели.

Ущелье тянулось с Восхода на Закат и терялось в глубинах гор. Проход в скалах оказался довольно широким и в некоторых местах достигал сотни шагов. Светлоокий Солар склонился к горизонту, но, тем не менее, его лучи беспрепятственно проникали в ущелье.

Конан ускорил шаг и оторвался от фессалийцев. Нависающие справа утесы указывали на очередную развилку. Наемник намеревался провести разведку в одиночку, поскольку солдаты брели слишком медленно.

Пройдя шагов триста, киммериец обернулся. Отряд двигался плотной группой, не растягиваясь. У путешественников не осталось сил на разговоры, а потому воины молчали и на действия северянина не реагировали. Неожиданно земля под ногами Конана содрогнулась. Наемник не удержался и упал на камни. Почти тут же последовал второй подземный удар.

Придя в себя, киммериец поднялся и осмотрелся. Скалы покрылись сетью мельчайших тонких трещин. Если землетрясение продолжится, то обвала не избежать.

— Что это было? — с дрожью в голосе спросил Аделан.

— Не знаю, — пожал плечами северянин, отступая к отряду.

Новый удар потряс ущелье, затем второй, третий, четвертый…

— K нам кто-то приближается! — догадался Ивон.

— Боги, какой он огромный! — с ужасом вымолвил Кадлен.

Со стен посыпались мелкие камни, поверхность то и дело вздрагивала, в воздухе появился отвратительный запах.

Солдаты невольно начали пятиться назад. Теперь никто не сомневался, что за утесами скрывается неизвестная людям огромная тварь. Послышался страшный грохот. Нависающие над проходом выступы, обвалились и рухнули вниз. Из-за поворота, неторопливо ступая, вышло гигантское существо. Конан ожидал увидеть что угодно, но только не такого монстра. В высоту тварь достигала пятидесяти локтей. Мощное косматое туловище, массивные короткие нижние конечности, длинные крепкие лапы, уродливая, втянутая в плечи угловатая голова. Существо на мгновение замерло, взглянуло на путешественников и, не колеблясь, направилось к людям. Каждый шаг монстра сотрясал скалы и поверхность.

— Великий Солар! вырвалось у одного из воинов. — Эта тварь нас сожрет. Надо бежать… Время еще есть!

Киммериец никак не отреагировал на вопль фессалийца. До чудовища было не меньше семисот локтей, а двигался враг довольно медленно.

Киммериец натянул тетиву лука и выпустил стрелу. Она застряла в грязной шерсти существа, не причинив ему ни малейшего вреда.

Конан повернулся к ученику жреца.

— Без волшебства здесь не обойтись, — произнес киммериец.

Ответить валвилец не успел. Глаза советника королевы расшились от ужаса.

— Берегись! — раздался возглас десятника хусортцев.

Наемник не знал, что происходит, но сразу отпрыгнул в сторону и прижался к каменной стене. Его примеру последовали альв, шемит и часть солдат. Остальные растерянно метались в проходе…

Гигантская глыба ударилась о землю и раскололась на несколько частей. К счастью, мерзкая тварь немного не рассчитала расстояние. Обломки валуна не поразили никого из путешественников. Чудовище ничуть не расстроилось и запросто подняло еще один громадный валун.

— Быстрее! Назад! — громко скомандовал северянин.

Однако тварь оказалось гораздо умнее и хитрее, чем предполагал Конан. Превозмогая усталость, фессалийцы бежали со всех ног. Страшный грохот разорвал тишину Конжарских гор — монстр продолжал швыряться в людей обломками скал: земля тряслась и дрожала.

Рядом с Конаном застыли воины. В их глазах читались ужас и обреченность. Воевать с громадным чудовищем было равносильно самоубийству. Удары копьями, мечами, топорами для него, как для человека — укол соломинкой.

Кадлен выпрямился, огляделся и изумленно воскликнул:

— А где Синах?

Ответом десятнику было молчание. Хусортцы скорбно опустили глаза. Теперь стало понятно, кого настигла каменная глыба. Растерянно опустив руки, корнирстонец смотрел на гигантскую фигуру приближающегося существа. Монстр только, что убил его последнего подчиненного. Где-то среди каменных обломков лежит изувеченный труп бедняги.

— Я прикончу эту тварь! — с ненавистью выдохнул Кадлен, обнажая клинок.

Северянин вмешался. Положив руку на плечо фессалийца, Конан сочувственно проговорил:

— Мне очень жаль твоего парня, но жертвовать собой ради мести глупо. Душа Синаха уже далеко. Ты ему не поможешь. Постарайся успокоиться. Нам надо уходить.

Вскоре отряд повернул за скалу, и огромная тварь скрылась из виду. Фессалийцы вздохнули с некоторым облегчением — гигант передвигался слишком медленно.

Сделав пару глотков воды из фляги, Аделан задумчиво спросил:

— Куда теперь? Обратно в степь?

Северянин посмотрел на десятника, отрицательно покачал головой и сказал:

— Нет. Противник именно этого от нас и добивается, магинцы пытаются вытеснить отряд из ущелья. Значит, мы шли в правильном направлении. Святилище близко!

— Но как осилить этого монстра? — вымолвил хусортец. — Мечами такую громадину не возьмешь…

— Что верно, то верно, — согласился Конан. — Попытаемся выбить чудищу стрелами глаза. Если существо ослепнет, появится шанс проскочить мимо него.

— Хочешь повторить маневр с черной гидрой? — догадался Ивон.

— А почему бы и нет? — ответил киммериец. — Попасть будет не так уж сложно.

— Сомневаюсь, — возразил ученик жреца. — Монстр не подпустит лучников близко. Да и кидается он метко… Не забывай об огромных размерах твари. Чудовище в состоянии перекрыть телом весь проход. Я уже не говорю о длинных лапах существа. Один удар — и человек превратиться в кровавое месиво!

— Мы выманим противника на плато, — вмешался корнирстонец.

— Колдуны не позволят монстру выйти из ущелья, — уверенно произнес валвилец, — нам будет достаточно, если чудище перекроет нам дорогу! Время сейчас на стороне магинцев.

— Значит, ты считаешь, что именно волшебники управляют тварью? — уточнил наемник.

— Не сомневаюсь, — тяжело вздохнул советник королевы. — По ущелью чудовище движется, самостоятельно. Но если существо устремится за беглецами в Ингасию, магинцы тотчас вмешаются и остановят его.

— Тогда задам другой вопрос, — вымолвил северянин. — Откуда взялся этот монстр? Судя по величине и аппетиту, вряд ли эта тварь давно обитает в Конжарских горах. Ему здесь просто не прокормиться. Дичь бегает гораздо быстрее.

— Пожалуй, — согласился альв… — Но тогда получается…

Ивон на мгновение задумался. Неужели Конан прав? Предположение было невероятным. Для ученика валвилского жреца подобные способности колдунов казались недостижимыми. После непродолжительной паузы, советник королевы продолжил:

— Они вызывали его из потустороннего мира! Сколько же магической энергии надо потратить, чтобы открыть столь огромный портал? У меня в голове не укладывается…

— Когда в войну вмешиваются боги — ничему не стоит удивляться, — заметил киммериец. — Без помощи Волара тут не обошлось. Не забывай о волшебном амулете.

— Великий Гранфас! — вырвалось у альва. — Как же я сразу не догадался!

Горы вновь содрогнулись от шагов гигантского существа. По ущелью побежала глубокая трещина. Со скал посыпались мелкие камни. Отряд быстро отступал. Миновав еще шестьсот шагов, фессалийцы остановились для очередной передышки. После тяжелого, утомительного дня стремительные рывки окончательно изматывали воинов. Некоторые солдаты едва держались на ногах.

— Есть идеи? — поинтересовался наемник, отрываясь от фляги.

— Да, — кивнул головой Ивон, оттягивая ворот насквозь промокшей одежды. — Без использования магического амулета чародеев нам существо не одолеть. Тварь нужно вернуть туда, откуда она появилась. Мы откроем проход между мирами. Волшебная сила Бездны затянет монстра обратно. Я читал об этом в древних свитках.

— А ты сумеешь применить амулет по назначению? — уточнил северянин. — Вспомни, что случилось с Кадленом, он едва сам не отправился в царство мертвых.

— Можешь предложить другое решение? — жестко произнес ученик жреца.

— Мне нравится твоя уверенность, — улыбнулся Конан. — Говори, что делать?

— Атаковать чудовище, — проговорил валвилец. — Отвлеките внимание монстра. Я постараюсь подойти к нему вплотную. Тварь не успеет отреагировать.

— А если тебе не удастся открыть портал в Бездну? — вставил корнирстонец.

— Тогда у существа будет неплохой ужин, — спокойно отреагировал советник.

— Отлично сказано! — воскликнул киммериец. — Берите пример с Ивона! Человек умирает лишь однажды. Смерти боятся только трусы. Пора проучить мерзкое чудовище! Приготовьте луки! Стреляйте по глазам!

Путешественники неторопливо снимали тяжелые латы. В бою с подобным врагом доспехи не понадобятся, они только мешают и сковывают движения.

Земля под ногами постоянно раскачивалась от шагов гигантской твари. Существо приближалось к отряду. Наемник склонился к Исайбу и тихо прошептал по-хайборийски:

— Глаз не спускай с альва. При малейшей опасности вытаскивай парня из боя. При любом исходе сражения волшебник должен остаться в живых.

Телохранитель молчаливо кивнул. Шемит свои обязанности знал превосходно. Последние приготовления были завершены и выстроившиеся в шеренгу путешественники смело двинулись к чудовищу.

Противник не ожидал подобной наглости. Алчно горящие глаза твари внимательно следили за людьми — уж теперь-то добыча не ускользнет! Мясо само шло в лапы монстра. Уверенный в успехе хищник не стал швырять в фессалийцев камни. Расстояние между ним и людьми быстро сокращалось. Лучники начали стрелять и чудище недовольно взревело. Повторные выстрелы привели тварь в ярость. Размахивая лапами, хищник пытался дотянуться до лучников. Наконец-то удалось выбить монстру один глаз…

Ощеряя пасть, топая ногами, существо мощными ударами разбивало каменные стены. Огромные валуны посыпались в ущелье. Их обломки разлетались в разные стороны, раня воинов.

Улучив момент, ученик жреца побежал к чудовищу, и тут же гигантская глыба едва не накрыла хрупкое тело валвилца. Советник остановился всего в сорока шагах от твари. Массивное тело монстра нависало над альвом и хайборийцем. Не теряя времени, Ивон открыл сумку и извлек амулет. Осторожно взяв знак в руки, ученик жреца начал громко читать заклинание. Мелодичный, высокий голос валвилца привлек внимание твари, она опустила голову и посмотрела на Ивона единственным оставшимся глазом. Существо подняло лапу, намереваясь убить тщедушного волшебника, и этот момент Ивон неестественно затрясся и закричал от боли…

Ущелье озарилось ярким красным светом. Ослепленные фессалийцы испуганно пятились назад. Хищник остолбенел от ужаса. Между тем, ученик жреца рухнул на колени, по его телу пробежала судорога. Исайб не растерялся и ловко выбил амулет из пальцев валвилца. Забросив потерявшего сознание советника на плечо, шемит обратился в бегство.

Остановить действие заклинания было уже невозможно. Земля разверзлась, открыв бездонную пропасть. Алые лучи окутали фигуру чудовища и потащили его к провалу. Тварь отчаянно сопротивлялась, выла, цеплялась когтями за каменные стены, оставляя на них глубокие борозды, но противостоять волшебной мощи амулета Волара оказалась не в силах…

Монстр рухнул в пропасть. Почти тотчас багровый свет померк и проход между мирами закрыллся. Воцарилась удивительная пугающая тишина. Конан сразу рванулся к альву и хайборийцу. Перепрыгивая через камни, киммериец мгновенно преодолел расстояние в двести шагов и помог шемиту опустить Ивона на камни. Лицо валвилца было необычайно бледным, губы посинели, а зрачки закатились. Наемник приложил ухо к груди товарища и расслышал слабые удары сердца. В таком состоянии ученик жреца пребывал после битвы у Трунсома — полное истощение. Промедли шемит хоть чуть-чуть, и спасти советника королевы уже не удалось бы. Несколько глотков воды привели альва в чувство. Дыхание стало ровным, уста порозовели.

— Хвала богам! — облегченно прошептал северянин. — Обошлось…

Рядом с Конаном стоял хайбориец. Исайб с волнением следил за действиями киммерийца. Гибель Ивона означала бы, что он вновь не справился с заданием. Подав признаки жизни, ученик жреца снял с души телохранителя камень. Наемник выпрямился, дружески хлопнул шемита по плечу и произнес:

— Молодец! Отличная работа. Ты разом искупил все свои промахи!

Воин в знак благодарности почтительно склонил голову.

— Помогите раненым! — приказал Конан фессалийцам. — До утра на альва можете не рассчитывать. Лечить раны придется самостоятельно. Мы делаем привал здесь.

До захода Солара оставалось еще больше трех квадрансов, но двигаться дальше отряд не мог — люди слишком устали. К киммерийцу неторопливо подошел Аделан. Правая рука десятника болталась, как плеть, на лице застыла гримаса боли.

— Куда-то потерялся Лоран, — вымолвил воин. — Как сквозь землю провалился…

— А с тобой что? — поинтересовался наемник.

— Камень угодил в предплечье, — ответил хусортец. — Болит ужасно. Боюсь, сломал кость…

Северянин бесцеремонно разорвал рукав фессалийца. Аделан не ошибся. Сильная опухоль, синева, кровоподтек. Толку теперь от десятника в бою немного.

— Перевяжи покрепче, — посоветовал Конан. — Я, кажется, догадываюсь, куда пропал твой солдат.

Слева от киммерийца возвышался огромный завал из каменных обломков. На стенах были отчетливо видны глубокие борозды, оставленные когтями ужасной твари. Наемник с трудом отбросил в сторону один камень, второй, третий…

Конану принялись помогать фессалийцы. Первым на Лорана наткнулся трунсомец. Из груды щебня торчали лишь ноги воина. Вскоре показалось раздавленное туловище хусортца.

— Bce! Хватит, — проговорил северянин, утирая пот со лба. — И так ясно, что бедняга мертв. Лучшей могилы здесь не найти. Забросайте тело камнями…

Спорить с Конаном никто не посмел. В горах постепенно темнело, приближалась ночь. На небе появились яркие звезды. Фессалийцы готовились ко сну. После битвы с монстром их осталось всего девятеро, из них семь — ранены.

Конан понял, что из этого похода вернуться лишь несколько человек — завтра наступит решающий день, и впереди его поредевший отряд ждет еще не одна битва!

Глава 7. Святилище

Наемник прохаживался между скалами, тщательно прислушиваясь к подозрительным звукам и всматриваясь в ночную мглу. Опасаться появления зомби не стоило — волшебник убит, а его амулет покоится на дне дорожной сумки Ивона. Северянин нашел знак среди обломков глыб, подцепил цепочку наконечником серебряного кинжала и спрятал подальше глаз. Этот магический предмет дарует обладателю огромную силу, а искушение стать бессмертным так велико…

Ночью любые звуки разносятся особенно далеко. Едва уловимый шепот слышен на несколько сот шагов, шаги отдаются эхом, как грохот барабанов. Магинцы конечно знают, где находится лагерь путешественников, и, тем не менее, воины старались не шуметь лишний раз.

Устроившись на покатом валуне, северянин блаженно вытянул ноги. Тяжелый переход измотал даже Конана. Рядом присел Кадлен. Десятник держался из последних сил. Он постоянно тер глаза и обливал лицо водой, чтобы не уснуть.

— Великий Солар, когда же смена? — устало прошептал фессалиец.

— Скоро, — улыбнулся Конан. — Осталось меньше двух квадрансов.

Воин в очередной раз приложился к фляге и, тихо выругавшись, побрел проверять второй пост. Охрана лагеря выставлялась с двух сторон. У противника не должно быть ни малейшего шанса застать отряд врасплох. Как и предполагал киммериец, на обратном пути Кадлен разбудил Аделана. Терпение десятника иссякло. Отдохнувшие солдаты выглядели гораздо лучше. Из мрака вынырнул десятник хусортцев, сразу за ним шел один из солдат.

— Иди спать, — сказал фессалиец. — День предстоит трудный.

— Это верно, — согласился наемник. — Смотреть в оба глаза! Я не хочу, чтобы мне перегрызли глотку во сне. Самое опасное время — под утро, на рассвете.

— Не волнуйся, — усмехнулся Аделан, мышь мимо не проскочит.

Северянин приблизился к стене, где на плащах лежали ученик жреца и шемит. Киммериец прислушался к дыханию альва. Оно было ровным и спокойным. Это радовало. Ивону еше понадобятся силы. Северянин устроился рядом с альвом и мгновенно заснул.

Небо на Восходе окрасилось в нежные розовые тона, заискрились снежные вершины Конжарских гор. Вскоре из-за горизонта покажется край лучезарного диска Солара и наступит новый день. Что он принесет путешественникам — радость или разочарование? На кон поставлены не только жизни друзей Конана, но и судьба Фессалии. В случае неудачи, Селену и ее сторонников ждет верная смерть. Против многотысячных племен дикарей Хусорту не устоять. Находясь во власти могущественных чар колдунов, вожди ингасов будут штурмовать замок, не считаясь с потерями. Рано или поздно крепость падет.

На ущелье опустился легкий молочный туман, и киммериец проснулся от сырости и холода. Тут же из белой туманной пелены показались две неясные фигуры. Они неторопливо подошли к лагерю и осмотрелись по сторонам.

— Пора вставать, — хриплым голосом произнес Аделан.

Тяжело вздохнув, Конан неторопливо поднялся на ноги и взглянул на валвилца. Советник королевы открыл глаза, потянулся и удивленно спросил:

— Я еще жив?

— Поблагодари за это Исайба, — улыбнулся наемник. — Он вырвал тебя из когтистых лап чудовища. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — честно признался альв. — Меня словно весь вчерашний день избивали палками. Каждое движение причиняет неимоверную боль. И магическая сила иссякла…

— Ничего, восстановится, — вымолвил северянин. — Главное, голова цела!

— А где амулет? — испуганно воскликнул Ивон.

— Не волнуйся, я спрятал его в надежном месте.

Ученик жреца сел и посмотрел на раненого фессалийца, которому вчера раздробило валуном ногу. По лицу солдата текли крупные капли пота. Повязка насквозь промокла от крови.

— Дайте мою сумку, — требовательно сказал валвилец.

Вещи путешественников лежали чуть в стороне. Киммерийцу пришлось покинуть советника королевы. Какое-то время потребовалось на поиски. А за спиной наемника происходили странные события. Аделан приблизился к альву, протянул руку и произнес:

— Давай, помогу встать.

Ивон утвердительно кивнул головой и подал кисть хусортцу.

В тот же миг резко вскочил Исайб. Лезвие кинжала шемита вонзилось в грудь десятника по самую рукоять. Глаза воина округлились от ужаса. Из раны хлынула кровь. Отступая назад, солдат пытался зажать ее ладонями.

— Ты что делаешь? — зарычал Кадлен.

Обнажив меч, корнирстонец бросился на шемита. Исайб едва успел увернуться и ударить Кадлена кулаком в лицо — солдат отлетел к стене и затих. Между тем, Аделан опустился на колени — десятник хрипел и захлебывался кровью. Тело хусортца вздрагивало в предсмертных конвульсиях.

Ученик жреца изумленно уставился на воинов, не понимая, что происходит. Неужели его телохранитель сошел с ума? Зачем он убил солдата? Неожиданно в схватку вступил еще один часовой. Выставив вперед руки, фессалиец громко выкрикнул несколько заклинаний на неизвестном языке. Невидимая волна магии прижала к стене Ивона, Кадлена и Исайба.

Пленники неизвестного колдовства начали задыхаться, и дело могло бы закончиться для них самым плачевным образом, однако предатель забыл, что позади него находился северянин.

Конан недолго раздумывал. В утренних лучах Солара сверкнул акбитанский клинок, и голова солдата слетела с плеч. Колдовство исчезло, и пленники получили свободу. Стоя на четвереньках, путешественники жадно вдыхали прохладный утренний воздух. Придя в себя, корнирстонец вновь накинулся на шемита, и началась постыдная драка.

— Остановитесь! — воскликнул киммериец.

Бойцы на его приказ никак не отреагировали. Наемнику пришлось разнимать драчунов. Утирая кровь с разбитой губы, десятник зло проговорил:

— Этот дикарь взбесился! Он убил Аделана!

— Я разберусь, — вымолвил северянин. — Достаточно смертей!

Шемит сидел у скалы и с ненавистью глядел на фессалийцев. Солдаты были готовы наброситься на убийцу товарища и изрубить мерзавца на куски. Едва уловимым движением Исайб подтянул ножны с мечом. Пусть теперь нападают!

Фессалийцы ждали объяснений Конана.

— Посмотрите! — изумленно вскрикнул ученик жреца. — Это же магинцы!

Киммериец не сводил глаз с трупов, с которыми происходили удивительные изменения. Кожа приобрела бронзовый оттенок, волосы потемнели, черты лица стали более жесткими и угловатыми. От тел хусортцев не осталось и следа.

На устах наемника появилась горькая усмешка. Подобное волшебство ему уже доводилось наблюдать — после убийства наложниц во дворце Кироса. Андуран провел допрос слуг, подозреваемых в преступлении. Среди них оказался шпион стигийцев, столь же умело изменившим свой облик. Нет пределов коварству чародеев!

— Великий Солар, разве такое возможно? — вырвалось у Кадлена.

— Как видишь… — ответил северянин. — Исайб прикончил не Аделана, а колдуна.

— А где же наши ребята? — не унимался десятник.

— Подозреваю, что живыми мы больше их не увидим, — ответил Конан, направляясь к каменным валунам.

Именно там располагался ночной пост. Следом за киммерийцем шли четверо солдат во главе с корнирстонцем. Ивон не стал терять время понапрасну — он прекрасно знал, что найдут путешественники. Подняв с земли свою сумку, советник королевы побрел к раненому солдату, который сейчас нуждался в помощи гораздо больше, чем Аделан.

Туман постепенно рассеивался, и у наемника появилась мысль о неслучайности появления белесого марева. Северянин обогнул каменные глыбы и замер. Возле стены лежали два обнаженных трупа, тут же валялись коричневые балахоны магинцев. Следов крови на трупах не было, Аделана и второго солдата убили волшебством. Судя по выпученным глазам и раскрытому рту, фессалийцы умерли от удушья.

— Подлые твари! — выругался Кадлен. — Жаль не мне довелось отрубить им головы!

— Ты тогда дрался с Исайбом, — бесстрастно заметил киммериец. — А он, между прочим, спас всем нам жизнь. Если бы не его наблюдательность, неизвестно чем бы закончилась схватка.

— Я умею признавать свои ошибки, — десятник гордо вскинул подбородок и быстрым шагом двинулся к телохранителю альва.

Шемит настороженно смотрел на приближающегося корнирстонца. В знак примирения фессалиец протянул ладонь для рукопожатия. Речь Кадлена хайбориец не понимал, впрочем, слова сейчас и не требовались. Воины по-мужски, крепко обнялись. Конфликт был исчерпан.

— Что делать с мертвыми? — спросил Кадлен.

— Завалите камнями — приказал наемник. — Исполнить обряд огненного погребения мы не сможем, к сожалению…

Ученик жреца обмыл рану хусортца водой, обсыпал ногу порошками, прочел несколько заклинаний и наложил тугую повязку. Изменить ситуацию в корне предпринятые меры не могли, но парню стало гораздо легче. Довольно быстро спал жар, восстановилось нормальное дыхание, руки уже не дрожали столь сильно. Ивон выпрямился, сделал пару глотков из полупустой фляги и повернулся к северянину. Конан бесцеремонно обыскивал трупы колдунов.

— Ищешь амулеты? — догадался валвилец.

— Да, — проговорил киммериец. — Не хочу, чтобы мертвецы вновь ожили и напали на отряд с тыла. Волшебной силой Волар чародеев не обделил. Враги с необычайной легкостью убили двух воинов. Да и вас магинец едва не прикончил.

— Ты прав, — согласился советник. — Но я до сих пор не пойму, почему колдуны не расправились с нами ночью? Они упустили великолепный шанс!.. Мы ведь спали, и оказать сопротивление не могли. Подойти незаметно к лагерю не составляло никакого труда.

— Загадка, — пожал плечами наемник. — Эту тайну волшебники унесли с собой в царство Волара. Впрочем, я думаю, что они искали амулет бессмертия… Его утеря — большой промах чародеев. Противник был уверен, что ингасы — зомби уничтожат незваных гостей, но отряду удалось вырваться из западни. Тогда магинцы вызвали из потустороннего мира чудовище…

— Чтобы открыть портал потребовался бы второй амулет, — вставил альв.

— Я тоже так думаю, — вымолвил северянин. — К удивлению колдунов, мы сумели отправить монстра обратно, а такое под силу только волшебнику. Чародеи заволновались, поскольку люди использующие знак Волара представляют для них серьезную опасность. Враг решил вернуть магическую реликвию любой ценой, но магинцы не знали, где спрятан амулет. Убив часовых, противник не решился идти в лагерь. Ночное возвращение солдат вызвало бы подозрение. Кроме того, магинцы опасались неизвестного соперника. Сменив облик, колдуны действовали наверняка, и ты должен был стать первой жертвой.

— Звучит прямо-таки ободряюще, — кисло улыбнулся ученик жреца.

— Нас враги в расчет не брали, — пояснил Конан. — Уничтожить десять воинов — сущий пустяк для сильного мага. Но тут очень вовремя вмешался Исайб. Ума не приложу, как он догадался, что перед ним магинец…

— Не пора ли узнать правду? — произнес Ивон. — Твой соотечественник немногословен.

Киммериец взглянул на телохранителя. Шемит с равнодушным, бесстрастным выражением лица стоял за спиной валвилца. Из разбитой губы текла кровь, но на подобные мелочи хайбориец никогда не обращал внимания. Его задача следить за тем, чтобы советнику королевы не угрожала опасность.

— Исайб, почему ты убил Аделана? — спросил наемник. — А вдруг он оказался бы настоящим хусортцем? Ведь никто не узнал колдуна!

— Фессалиец подал Ивону правую руку, — коротко ответил хайбориец.

В первое мгновение северянин даже не понял смысл сказанной фразы. Подал руку? Что в этом такого подозрительного? И тут Конана осенило — ведь у Аделана было сломано правое предплечье!

Киммериец невольно расхохотался. Какая глупая ошибка! Чародеи перехитрили сами себя. Блестящий замысел рухнул из-за досадной оплошности и благодаря наблюдательности телохранителя.

Ученик жреца удивленно смотрел на старшего товарища. Чем вызвано неуместное веселье? Наемник перевел альву слова шемита.

Ивон сел на плащ, обхватил голову руками и проговорил:

— Какая мелочь… А если бы подал левую…

— Никто из нас не выжил бы, — вымолвил северянин. — Нам здорово повезло. Подобные ошибки складываются в единую цепь и, в конечном счете, приводят к величайшим победам, либо к сокрушительным поражениям….

Фессалийцы уже закончили сооружение каменной могилы и после короткого завтрака воины тронулись в путь. Конан хотел оставить раненого хусортца здесь, но сразу передумал — парень попросту сойдет с ума в одиночестве. Положив руки на плечи товарищам, фессалиец прыгал на одной ноге. Отряд двигался медленно, но киммериец подчиненных не торопил. Наемник не сомневался, что уже к полудню они достигнут древнего святилища. До него осталось лиги две, не больше.

Светило медленно поднималось над горизонтом. Туман окончательно рассеялся, и ущелье озарилось лучами Солара. Скалы уже не выглядели столь мрачными и угрожающими, капли росы на каменных уступах искрились, словно маленькие алмазы. Утренняя прохлада сменилась влажной духотой. Скоро наступит жара, и путешественникам придется очень нелегко…

Конан и Кадлен шли чуть впереди. В случае опасности они примут первый удар на себя, тем самым предупредив отряд об опасности. Несмотря на просьбы фессалийцев, киммериец привалов не делал. Наемник и так потерял чересчур много времени, а зловредный Рат ждать не станет. У северянина не было желания возвращаться в Хайборию как в прошлый раз, прямо с поля сражения. Все трудности надо решить до истечения тридцатидневного срока, отведенного волшебником.

Скалы расступились, и Конан увидел впереди долину, тянувшуюся на несколько лиг. Вдалеке возвышались остроконечные заснеженные горные пики.

Где же находится святилище?..

В этот момент за спиной киммерийца раздался испуганный возглас альва. Наемник мгновенно развернулся, в лучах солнца сверкнула сталь акбитанского клинка. Северянин застыл от страха и удивления. Насколько же могущественны чародеи Магины! Им подвластны даже скалы! С душераздирающим хрустом из стены выбирались каменные люди. Магинцы вызвали големов, появляющихся прямиком из скал! Пять воинов, десять, пятнадцать…

Армия гранитных монстров быстро росла. О подобном волшебстве Конану доводилось слышать в прежние времена, но столкнулся с ним киммериец впервые. Истуканы двинулись на путешественников. Началась отчаянная схватка. Стрелять из луков во врагов не имело ни малейшего смысла. Встав в круг, фессалийцы отбивались мечами.

Лишившись голов, двое каменных солдат рассыпалась и превратилась в кучу щебня. Наемник, и корнирстонец атаковали противника с тыла. Не считаясь с потерями, големы старались подобраться к людям вплотную.

Увидев, что погибли еще двое солдат, Конан выкрикнул:

— Не приближайтесь к стенам! Магинец способен сотворить сколько угодно истуканов!

Конан не ошибся. Каменных бойцов становилось все больше и больше. Вместо одного рассыпавшегося в пыль голема появлялись сразу два, а то и три врага. Кольцо окружения постепенно сжималось. Киммериец искал глазами волшебника, но никак не мог его обнаружить. Перехватив взгляд наемника, ученик жреца из последних сил воскликнул:

— Он где-то на скале! В нише… как в тоннеле яберов!

Северянин выругался от души. Мог бы и сам догадаться! Снеся головы сразу двум големам, киммериец расчистил себе дорогу к скале. Перепрыгнув через обломки гранитных истуканов, киммериец быстро достиг цели. Теперь необходимо найти тайник колдуна. Касаясь наконечником клинка скалы, наемник побежал направо. Острый меч с отвратительным скрежетом оставлял на камнях глубокую борозду.

Внезапно меч провалился в пустоту и киммериец, наугад шагнув вперед, очутился в убежище чародея. После яркого света Солара ориентироваться в темноте ниши было не так-то просто. В подобных ситуациях наемник больше доверял слуху, чем зрению. Слева послышался подозрительный шорох — этого оказалось достаточно для того, чтобы киммериец нанес удар. Раздался хрип умирающего человека и Конан понял, что не промахнулся. Варвар отпрыгнул назад и снова оказался в ущелье. Гранитные истуканы на мгновение замерли, а затем рассыпались на мелкие обломки. Магия исчезла.

Киммериец повернул голову и увидел, что теперь лучи солнца проникают и в тайник волшебника. Уткнувшись лицом в камень там лежел человек в коричневом балахоне, рядом растеклась большая лужа крови. Судя по судорожным движениям пальцев, чародей был еще жив. Конан подбежал к магинцу и перевернул тело на спину. В мутнеющих глазах мага пылала ненависть.

— Сколько вас здесь? — спросил северянин.

На устах колдуна появилась презрительная усмешка. В самообладании волшебнику не откажешь. Тяжело дыша, он едва слышно похрипел:

— Ты все равно проиграешь…

— Чепуха, — возразил Конан. — Святилище уже рядом. Я сниму заклятие.

Плечи колдуна затряслись от смеха. Чародей скорчился от боли и захрипел. Изо рта магинца потекла струйка крови. Собрав силы, волшебник произнес:

— Волар непобедим… Вы умрете…

— Когда-нибудь все мы обязательно окажемся на Серых Равнинах, — усмехнулся киммериец. — Но каждый в свое время. Тебе выпала честь отправиться туда прямо сейчас.

Наемник понял, что допрашивать из пленника не имеет смысла. Преданность колдунов своему божеству не знает границ. А раз так, тянуть с допросом не стоит. Северянин вытащил из-за пояса кинжал и бесстрастно добил чародея.

Обыск результатов не принес. Магического знака у убитого волшебника не было. Недовольно покачав головой, Конан направился к спутникам. Воины терпеливо ждали киммерийца. Рядом с фессалийцами лежали груды камней и тела погибших солдат. Теперь из всего отряда в живых осталось лишь трое.

— У мага не было амулета, — проговорил наемник, обращаясь к Ивону.

— Плохо, — тяжело вздохнул советник королевы.

Северянин посмотрел на путешественников. Рядом с Кадленом стояли три изможденных воина. Это все, что осталось от полусотни отчаянных кавалеристов. Дорога от Фессалии до Конжарских гор была усеяна трупами погибших солдат…

Признаться, Конан рассчитывал на более легкий поход. Он недооценил магинцев. Колдуны великолепно подготовились к встрече незваных гостей, и если бы не счастливые случайности, все путешественники давно были бы мертвы.

Киммериец взглянул на пылающий диск Солара. Без помощи богов тут не обошлось. Хвала великому Крому! Воинственный покровитель хранил северянина даже в Волании.

Пнув ногой останки каменного истукана, наемник устало сказал:

— Надо отдохнуть. Святилище близко, а это испытание не последнее…

— Сколько же нас останется? — язвительно заметил корнирстонец.

— Мало, — с равнодушным видом сказал Конан. — И неизвестно удастся ли победить. Раненый волшебник утверждал, что все мы умрем. В его глазах я не заметил лукавства.

— Ты умеешь подбадривать, — слабо улыбнулся альв.

Киммериец лишь развел руками. В подобных ситуациях северянин всегда говорил правду.

Люди отошли от места боя шагов на сто и расположились в самом центре ущелья. Лучи Солара палили нещадно, пот ручьем тек по лицу и спине, но искать спасительную тень возле скал никто не решился — вдруг каменные воины вновь оживут? Утолив жажду и голод, и, немного отдохнув, путешественники двинулись дальше. Теперь никто не задерживал отряд, поскольку все уцелевшие фессалийцы не были ранены, а на мелкие порезы, ушибы и синяки не обращали внимания. Вскоре перед маленьким отрядом раскинулся гигантский каньон. От взгляда вниз кружилась голова. Северянин с трудом различал дно пропасти.

— Великий Солар! — вырвалось у десятника. — Это, наверное, прямая дорога в Нижний Мир!

— Сомневаюсь, — возразил наемник — Но стоит свалиться туда по неосторожности — и встречи с Воларом не избежать.

Каньон рассекал плато, протянувшись с Полуночи на Полдень, и перебраться на противоположную сторону путешественники не имели ни малейшей возможности.

Киммериец повернулся к Исайбу и произнес:

— Похоже, что легенда дикарей не так уж далека от истины. Тысячи лет назад здесь действительно произошло чудовищное землетрясение. Удивительно, как варвары вообще уцелели… Им невероятно повезло. Интересно, где находится счастливое место, дарованное богами?

Шемит молчаливо указал рукой на Полуночный Закат. Только сейчас северянин заметил крошечную площадку, нависающую над каньоном. Добраться до нее можно было по узкой тропе, идущей вдоль скал.

Наемник от души выругался. На этом участке магинцам будет очень несложно уничтожить отряд. Но идти все равно придется — не возвращаться же теперь назад?

Конан взмахнул рукой и первым шагнул на опасную тропу. Вниз киммериец старался не смотреть. Солдаты растянулись в цепочку и двинулись вслед за командиром. Больше всего северянин боялся нападения летающих хищников, наподобие горгулий — в этом случае больших жертв избежать не удастся. Стая горгулий попросту сбросит путешественников с узкой каменной дороги. Преодолев самый опасный участок, Конан облегченно вздохнул — враг снова не использовал превосходный шанс уничтожить отряд.

Теперь уже можно было без труда увидеть святилище дикарей. Несколько огромных валунов были выставлены в круг. В самом центре находилось странное сооружение, напоминающее алтарь. На всякий случай солдаты обнажили клинки. Не исключено, что именно здесь прячется последний из магинцев. Киммериец забрался на каменную глыбу и окинул взглядом окрестности. Поблизости не оказалось ни души. Утерев пот со лба, и, убрав меч в ножны, северянин спрыгнул вниз. Фессалийцы вошли в святилище через проходы между валунами.

— И что дальше? — с легкой дрожью в голосе спросил корнирстонец.

— Будем искать, — проговорил наемник. — Где-то здесь спрятан магический предмет, использовавшийся колдунами для подчинения варваров. Его необходимо найти. Ивон постарается снять заклинание. Тогда чары волшебников рухнут…

Пожав плечами, Кадлен неторопливо направился к алтарю. Это был массивный камень высотой примерно в пять локтей, великолепно отполированный по граням. Даже не верилось, что дикари способны на такое мастерство. Десятник осторожно провел ладонью по гладкой поверхности и едва не обжег пальцы — лучи солнца сильно нагрели глыбу. Корнирстонец обогнул алтарь и тут же с изумлением и ужасом закричал:

— Сюда! Сюда! Здесь женщина!

Воины бросились к Кадлену. Первыми подбежали киммериец, шемит и валвилец. Зрелище повергло путешественников в растерянность. К каменной стене была прикована совсем юная девушка, на вид ей не исполнилось и двадцати. Тонкие розовые губы девушки высохли и потрескались, голова была опущена вниз, длинные темные волосы разбросаны по плечам. Волосы охватывала тонкая золотая диадема. Обнаженное тело ингаски могло привести в восхищение кого угодно — изящная талия, плавная линия бедер, красивая грудь. Бронзовый оттенок кожи придавал красавице особую привлекательность. Ноги и руки пленницы сжимали стальные оковы, вбитые клиньями в алтарь.

— Она жива? — испуганно вымолвил один из хусортцев.

— Думаю, да, — ответил Конан, подходя к девушке.

Освободить ингаску оказалось непросто. Мерзавцы, издевавшиеся над красавицей, потрудились на славу. Камень поддавался с большим трудом, но киммериец все-таки смог вытащить клинья. Несчастная женщина бессильно упала на плечо северянина. Наемник отнес бедняжку в тень ближайшего валуна, положил на землю и укрыл плащом. Сняв с пояса флягу, Конан напоить жертву колдунов, но, к сожалению, в чувство ингаска так и не пришла.

Киммериец посмотрел на Ивона.

— Попробуй, ты! — произнес северянин. — Я не лекарь.

Ученик жреца опустился на колени и взял руку пленницы за запястье, а затем приложил ухо к груди красавицы. Поднявшись на ноги, советник королевы уверенно сказал:

— Она совершенно здорова, хотя и сильно истощена. Скоро очнется.

— Это хорошо, — наемник кивнул головой. — Может тогда что-то прояснится.

— Вряд ли, — возразил альв. — Скорее всего, девушка — ритуальная жертва. Несчастная ингаска долгое время пребывала в забытье. Слышать заклинания магинцев пленница не могла.

Неожиданно Конана осенила удивительная мысль. Киммериец жестом подозвал к себе шемита. Очень тихо, по-хаборийски северянин уточнил у него:

— Исайб, варвары приносили людей в жертву?

— Да, — проговорил телохранитель, сразу догадавшись, о чем идет речь. — Но убивали только невольников-чужаков. Казнить соотечественника, даже из другого племени, в святилище недопустимо. Так и богов прогневить недолго, а девушка явно дочь какого-то вождя. Посмотри на ее украшения! Подобные вещи простые кочевники не носят.

— Ты видел красавицу раньше? — спросил наемник.

— Нет, — ответил шемит. — В горы уходили только мужчины.

Конан повернулся к валвилцу.

— Ивон, как долго бедняжка провисела на алтаре? — спросил киммериец.

— Трудно сказать, — пожал плечами ученик жреца. — Может двое суток, может и все четверо…

— Понятно, — задумчиво вымолвил северянин. — А если чародеи приковали ингаску луну назад?

— Она давно бы умерла, — мгновенно отреагировал советник. — Подобных мучений никому не выдержать. Ужасающая жара днем и дикий холод ночью. А на ней нет одежды.

— Разумно, — согласился наемник. — Однако не стоит забывать о волшебстве. Магинцы постоянно находились здесь и наверняка были в состоянии поддерживать жизнь девушки достаточно долго. Но тогда возникает вопрос — зачем?

— Ты слишком все усложняешь, — возразил альв. — А мы теряем время.

Конан обернулся к фессалийцам. Солдатыстояли за его спиной и внимательно слушали разговор киммерийца с учеником жреца. Замечание валвилца было справедливо. В конце концов, пленница могла оказаться в святилище случайно. Северянин улыбнулся и негромко заметил:

— Присмотри за ней. А мы пока займемся делом.

Путешественники обыскали каменную площадку вдоль и поперек, но никаких подозрительных предметов не обнаружили. Никаких магических артефактов в святилище не было!

— Ночевать будем здесь? — устало поинтересовался Кадлен.

— Да, — произнес Конан. — Пока не разгадаем тайну колдунов — отсюда не уйдем.

— Меня это не очень радует, — откликнулся десятник. — Вдруг чародеи решат обрушить капище в каньон? Тогда никто не спасется.

— На такой шаг волшебники не пойдут, — вмешался ученик жреца. — Если святилище будет разрушено, заклинание утратит силу, и варвары перестанут им подчиняться.

— Ты чувствуешь магию? — спросил киммериец у Ивона.

— Нет, — честно признался валвилец. — Иногда накатывается слабая магическая волна, но тотчас исчезает. Я не в состоянии уловить, откуда она исходит. Колдуны надежно спрятали волшебный амулет.

— А, может, он замурован в алтаре? — предположил корнирстонец.

— Неплохая мысль, — согласился северянин. — Этот камень действительно отличается от прочих. Уж чересчур хорошо обработан. Завтра мы разобьем глыбу!

Ивон повернулся к пленнице и восхищенно проговорил:

— Какая великолепная диадема! И очень странный рисунок…

Советник королевы протянул руку, чтобы снять украшение с головы ингаски. В этот момент девушка открыла глаза. Увидев зеленоватое лицо альва, бедняжка вскрикнула от страха и отпрянула к каменному валуну. Она с ужасом смотрела на окруживших ее фессалийцев..

— Не бойся, — с улыбкой вымолвил ученик жреца. — Теперь ты в безопасности.

— Кто вы? — испуганно прошептала пленница.

— Путешественники, — уклончиво ответил валвилец.

— Пусть она расскажет, как оказалась в святилище, — вставил Кадлен.

Альв взглянул на Конана и киммериец утвердительно кивнул. Ученик жреца повторил слова корнирстонца.

Ингаска сразу затараторила на своем странном наречии. Валвилец слушал очень внимательно, иногда переспрашивал. Из глаз девушки потекли слезы, и северянин протянул ей флягу с водой. Наемник невольно засмотрелся на пленницу. Огромные карие глаза, длинные изогнутые ресницы, на щеках появился здоровый румянец. Ингаска была необычайно хороша.

— Девушку зовут Элана, — сказал советник королевы. — Она дочь вождя Астаха. Ее племя кочует где-то в Полуночных областях страны. Что произошло, бедняжка помнит плохо. В сопровождении охраны и невольниц красавица двигалась к новому становищу. Неожиданно небо заволокли темные тучи, поднялся сильный ветер, ингаску подхватил гигантский смерч, и несчастная девушка потеряла сознание. Очнулась Элана уже здесь. Она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Перед ней стояли два человека в длинных балахонах с низко опущенными на лицо капюшонами. Мужчины разговаривали на непонятном языке. Заметив, что пленница пришла в себя, один из них напоил ее странным горьковато-кислым напитком. Бедняжка сразу почувствовала прилив сил. Ингаска попыталась оглядеться, но колдун провел ладонью по лицу девушки, и Элана снова впала в забытье.

— Теперь многое становится понятным, — заметил Конан. — Магинцы похитили красавицу для какого-то ритуала. Он был очень важен для чародеев. Иначе, зачем было вызывать ураган? Уточни, видела ли ингаска вождей?

Ивон перевел вопрос киммерийца, на мгновение бедняжка задумалась. А затем, кивнув, пленница вновь залепетала на непонятном северянину языке.

— Она несколько раз приходила в себя, — вымолвил альв. — Но видения были туманными и отрывочными. Бедняжка не была даже уверена в реальности происходивших событий. Иногда ей казалось, что Совет вождей проходил где-то рядом. Верховный жрец говорил громко, четко, однако смысл слов ускользал от сознания ингаски. Затем перед глазами замелькали лица мужчин. Среди них девушка заметила и отца. Астах не проявил ни малейших эмоций…

— Странно, — сказал наемник. — Его дочь прикована к алтарю, обречена на ужасные муки и смерть, а он спокоен, как ягненок, пасущися на зеленой лужайке. Либо жизнь Эланы была безразлична вождю, либо…

— Либо ингасы уже находились под действием чар волшебников, — догадался ученик жреца.

— Верно, — подтвердил Конан, — магинцы заколдовали воинов на Совете. Но зачем чародеям понадобилось пленница? Каково ее назначение?

Валвилец непонимающе пожал плечами. Неожиданно девушка что-то забормотала, и советник королевы сразу повернулся к Элане. В глазах красавицы вспыхнули искры торжества. Она старалась помочь чужакам.

— Бедняжка вспомнила удивительную фразу, сказанную волшебником, — пояснил альв. — Когда вожди ушли, один из колдунов произнес: «Теперь души дикарей заключены в нежном теле женщины. Ингасия принадлежит нам целиком и полностью. Если пленница покинет святилище или умрет, варвары превратятся в послушных рабов. Мы получили огромную армию».

— Я ничего не понял, — отрицательно покачал головой киммериец.

— Наоборот, теперь все ясно! — воскликнул ученик жреца. — Магинцы очень сильны, но и их возможности ограничены. Волшебство не длится вечно. За пределами Конжарских гор заклинание потеряет силу, и вожди обретут силу, и вожди обретут свободу. Как этого не допустить? Колдуны нашли превосходное решение. Они поместили души предводителей племен в чистое, здоровое тело девушки, как золото в пустой сосуд. Теперь ингасам из цепких лап Волара не вырваться.

— Отлично придумано, — согласился северянин. — Но почему Элана не может уйти отсюда?

— Трудно сказать, — произнес валвилец. — Видимо, существование дикарей каким-то образом связано со святилищем. Пленница — это тонкая нить. Оборвется, и варвары станут подданными повелителя Царства Мертвых. Как послушные куклы, ингасы будут выполнять приказы чародеев.

— Проклятие! — выругался наемник. — Такого поворота событий я не ожидал. Что же нам теперь сторожить девушку здесь? А Ксатлин, тем временем, возьмет Хусорт.

— Завтра попытаемся снять заклинание, — проговорил Ивон. — Надо освободить души вождей.

— У тебя хватит сил? — спросил Конан.

— Не знаю, — честно признался советник королевы. — Но спешить не стоит. Если лавина дикарей ринется в Фессалию и Валвил, их уже ничто не остановит.

Спорить не имело смысла. Киммериец прекрасно осознавать правоту альва. Когда имеешь дело с колдунами — действовать приходится осторожно. Даже маленькая ошибка приведет к непоправимым последствиям.

Северянин не спеша поднялся с земли и направился к алтарю. Стоило успокоиться и хорошо подумать. Минуло ровно десять дней с тех пор, как он оказался в. Волании. Срок немалый, а ведь еще предстоит и обратный путь. Наемник недовольно пнул ногой каменную глыбу. Сколько зла в ней заключено! Магинцы постарались на славу!

К Конану неторопливо приблизился Кадлен. Окинув взглядом маленькую площадку, десятник уточнил:

— Охрану будем выставлять?

— Да, — ответил киммериец. — Двух человек со стороны тропы. Где-то здесь прячется еще один волшебник. Он ударит в самый неподходящий момент. В лагере подежурим мы с Исайбом.

— Слушаюсь, господин, — корнирстонец почтительно поклонился.

Диск Солара уже наполовину скрылся за горными вершинами, наступали вечерние сумерки.

К варвару подошел Исайб и, косясь на пленницу, тихо произнес:

— Она мне не нравится. В ней что-то угрожающее.

— Без сомнения, — улыбнулся киммериец. — Элана необычайно красива. Многие мужчины отдали бы душу за одну ночь с юной ингаской. Я не удивлен, что колдуны выбрали именно эту девушку. Устоять против таких чар невозможно. Ее тело превосходно…

— Дело не в красоте, — покачал головой телохранитель.

— Пленница не та, за кого себя выдает? — напрямую спросил северянин.

— Не исключено, — сказал Исайб. — Хотя я никогда не видел ни Астаха, ни его дочь.

— Ты чересчур подозрителен, — вымолвил наемник, хлопнув товарища по плечу. — Надо больше доверять людям. Девчонка слишком напугана, потому и ведет себя странно.

В горах темнело очень быстро. Стоило Солару спрятаться за горизонтом, как на крошечную каменную площадку опустился ночной мрак. Уставшие путешественники располагались на ночлег. Становилось прохладно, и дорожные плащи, предусмотрительно захваченные фессалийцами, оказались вовсе не лишними.

Взгляд Конана случайно упал на диадему ингаски. Рисунок действительно непонятный. Киммериец вспомнил слова шемита. Подойдя к девушке, северянин протянул руку и дружелюбно проговорил:

— Можно я посмотрю? Никогда не видел столь великолепного украшения.

Валвилец перевел фразу наемника. Пленница испуганно подалась назад и что-то быстро забормотала. К сожалению, в полумраке Конан не заметил угрожающего блеска ее глаз.

Ученик жреца, заворачиваясь в плащ, лениво произнес:

— Это семейная реликвия, она оберегает племя от несчастья. Ее нельзя давать чужакам.

Объяснение Эланы киммерийца не убедило. Конан сделал шаг вперед и наклонился к пленнице. Его рука коснулась диадемы, и в этот же момент неведомая сила отшвырнула Конана шагов на двадцать в сторону, киммериец чудом не сломал ногу и не расшиб голову. Тут же фессалийские солдаты, сидевшие напротив Эланы, достали из ножен мечи и бросились на своих товарищей, сразу же убив одного из них…

— Что такое случилось? — пораженно сказал альв.

Предатели попытались убить Ивона. Советник королевы совершенно растерялся и непонимающе смотрел на девушку, с которой произошли удивительные изменения. Кроткая ингаска превратилась в сущую бестию — широко расставив ноги, подняв руки вверх, ничуть не стесняясь собственной наготы, Элана злобно хохотала и выкрикивала заклятья. Легкий ветерок раздувал волосы Эланы, глаза бывшей пленницы пылали красным магическим огнем…

Изменники наверняка прикончили бы альва, но телохранитель успел оттащить Ивона в сторону от алтаря. Мечи солдат, разрубив плащ альва, звякнули о камень. Кадлен подбежал к хусортцам и ударом кулака свалил одного на землю. Со вторым схватился в рукопашной Исайб.

— Не убивайте их! — воскликнул Конан, поднимаясь на колени.

Смех девушки стал громче. Оковы на ее запястьях рассыпались в прах, а тело ингаски засияло неестественным светом.

— Глупцы! — хриплым голосом по-фессалийски сказала Элана. — Куда вам тягаться с могущественной Шариной! Жалкие черви! Я давно могла прикончить всех вас! Но мне хотелось поиздеваться над врагами! И вы поверили моим россказням!

— Мерзкая тварь! — прорычал корнирстонец, устремляясь к ведьме.

Невидимая волна магии попросту вышвырнула солдата в каньон, и он исчез в бездне. Северянин и раненый хусортец успели прижаться к земле, а вот один из предателей не удержался на ногах и тоже канул в пропасть. Его отчаянный вопль затихающим эхом разнесся по каньону.

Колдунья смотрела на оставшихся в живых путешественников с нескрываемым презрением. Наконец, она заговорила:

— И что с вами делать, милейшие? Может, сбросить в бездну прямо сейчас? Или еще немного позабавиться? А что если подчинить себе ваши души? С помощью альва я узнаю все тайны Валвила. Понадобится свой человек и в замке Хусорта…

Приняв решение, колдунья Шарина начала читать длинное заклинание. Ее кожа сменила цвет на ярко-красный, в зрачках появилось багровое свечение.

— Прячьтесь! — закричал киммериец, хватая десятника и увлекая его за собой, к святилищу. Беглецы моментально укрылись за огромными глыбами. Ивон дернул Конана за рукав и быстро прошептал:

— Ведьме нельзя смотреть в глаза. Она необычайно сильна! Магинка сломит любое сопротивление и пленит человеческую душу. Мы станем послушными куклами, как вожди ингасов.

— Тогда лучше умереть, — вымолвил корнирстонец, оборачиваясь к каньону.

— Куда спрятались, трусливые твари? — до Конана донесся смех волшебницы. — Немедленно выходите! Я начинаю злиться! Придется показать вам мою силу!

Такого могущества от Шарины никто не ожидал. Гранитные валуны вздрогнули и покатились на путешественников. Воины не успели помочь раненому хусортцу, и глыба раздавила беднягу. Времени на раздумья не оставалось, и все метнулись к алтарю. Шарина появилась неожиданно. Вышла из-за алтаря, остановилась в нескольких шагах от перепуганных людей и снисходительно улыбнулась. Упустить такой шанс воины не могли. Киммериец, шемит и фессалиец атаковали колдунью почти одновременно. Стальные мечи ударили по телу волшебницы и… отскочили в сторону, не причинив магинке ни малейшего вреда. Никакого противодействия Шарина не оказывала, на ее лице застыло выражение скуки. Пришлось отступить.

— Она, что из металла? Даже клинок не берет… — выдохнул Исайб.

— Ведьму защищает магическая сила, — пояснил Ивон. — Очень сложное заклинание.

— Перестаньте сопротивляться и смиритесь! — грозно произнесла волшебница. — Сложите оружие и посмотрите на меня. Я не причиню вам боли.

Шарина сделал несколько шагов вперед, и подняла руки вверх. Темные волосы, развеваемые ветром, закрывали ее зловещее лицо. Глаза ведьмы вновь вспыхнули красным огнем. Прижавшись спиной к алтарю, Кадлен дрожащим голосом прошептал:

— Кажется, конец… Отбегались…

Северянин опустился на корточки и едва заметным движением извлек из сапога серебряный кинжал. После схватки с оборотнем в Иглофийских горах, наемник никогда не расставался с ним. Когда имеешь дело с нечистью, подобное оружие незаменимо. Твердой уверенности в успехе у Конана не было, но испытать судьбу стоило, тем более, что выбора у киммерийца не осталось.

Резкий короткий взмах, и клинок устремился навстречу колдунье. Северянин постарался вложить в бросок всю силу. Кинжал беспрепятственно преодолел магическую преграду и вонзился в грудь волшебницы по самую рукоять. Женщина замерла, коротко вскрикнула и медленно повалилась на бок.

Первым пришел в себя альв.

— Надо снять с ведьмы диадему! — завопил советник королевы. — Она скоро оживет, как вчерашний волшебник в ущелье!

Конан подбежал к телу Шарины и ловко подцепил украшение острием акбитанского клинка. Не желая рисковать, киммериец поспешно отступил назад. В тот же миг небо над Конжарскими горами прочертили десятки зигзагообразных молний. Вскоре стало светло, как днем. Путешественники с ужасом наблюдали за буйством стихии. Огненные стрелы ударялись в скалы, безжалостно раскалывая и дробя гранит, от грохота закладывало уши.

Взгляд Конана невольно упал на труп колдуньи. Волшебница изменилась до неузнаваемости — от былой девичьей красы не осталось и следа. Перед воинами лежала древняя, высохшая старуха с дряблой желтой кожей, седыми волосами и без единого зуба во рту.

— Великий Солар, что происходит? — взмолился корнирстонец.

— Мы сняли заклинание, — пояснил ученик жреца. — Шарина мертва, колдовские чары разрушены, вожди дикарей снова свободны. Теперь можно возвращаться назад.

Обходя тело ведьмы стороной, воины направились прочь от святилища. Неожиданно земля под ногами содрогнулась. В свете огненных сполохов сверкнули стальные клинки. Неужели колдунья все-таки ожила?

Но нет. Дело оказалось куда серьезнее: из бездны каньона показалась гигантская уродливая рогатая голова невиданного чудища с мохнатой мордой, широкими ноздрями и выступающей челюстью с четырьмя острыми клыками. Круглые красные глаза пылали злобой и ненавистью:

— Отдайте то, что вам не принадлежит! — раздался хриплый голос монстра.

— Кто это? — отступая назад, спросил хусортец.

— Можно было бы, и догадаться! — раздраженно ответил Кадлен.

— Он требует амулеты! — прошептал валвилец.

— Лично мне подобная дрянь не нужна, — сказал северянин, бросая диадему в пропасть.

— Оба! — требовательно прорычал повелитель Царства Мертвых.

Ивон рванулся к месту лагеря, нашел свою дорожную сумку, достиг края площадки и бросил ее Волару, который, получив требуемое, незамедлительно исчез.

Люди стояли, не шевелясь и не разговаривая. Путешественникам до сих пор не верилось, что они так дешево отделались. Ужасающая гроза прекратилась так же неожиданно, как и началась. Ветер стих, тучи рассеялись, перестали мелькать молнии. Над каньоном воцарилась тишина и покой. Липкий мрак окутал людей. Тревожно озираясь по сторонам, корнирстонец тихо спросил:

— Что будем делать?

— Спать, — послышался из темноты голос Конана. — Завтра предстоит тяжелый день. Мы должны добраться до степи за двое суток. На длительные привалы даже не надейтесь.

Отступив от края пропасти на двадцать локтей, расстелив на камнях плащи, путешественники расположились на ночлег. Выставлять охрану у тропы не имело смысла. Если уж за артефактами явился сам Волар, значит, все колдуны мертвы.

Тем не менее, киммериец бодрствовал до самой полуночи. В небе мерцали холодные серебристые звезды, на Полуночном Восходе блестел желтый диск луны. Ночь постепенно уходила на Закат.

Глава 8. Война

Армия магинцев медленно отступала от стен Калдара. Штурм замка в очередной раз захлебнулся, войско понесло невиданные потери. После еще одной подобной атаки в армии попросту не останется ни одного человека! Вся надежда — на чудо…

Если обозы и резервы не подойдут вовремя, Галтрану поневоле придется покинуть провинцию — войска слишком измотаны и обескровлены. Во рву и на защитном валу лежат тысячи мертвых тел — подступы к Калдару великолепно простреливаются. Гаран Одрин вооружил луками едва ли половину своей армии.

К королю осторожно приблизился главный советник Чаран и, почтительно склонив голову, произнес:

— Ваше Величество, прикажите вернуть полки к стенам? «Бесстрашные» заставят трусов снова пойти на штурм. Чародеи готовы вызвать солдат повелителя Тьмы!

— Не надо, — владыка отрицательно покачал головой. — Повторная атака ничего не даст. Позовите ко мне Септиана. Я хочу получить подробный отчет о происшедшем.

Сидя в резном кресле в своем паланкине король Галтран задумчиво смотрел на укрепления замка. Да, Одрин великолепно подготовился к войие. Сразу чувствуется, что гаран прекрасно был осведомлен о силе магинцев. Значительно уступая в численности, он предусмотрительно отказался от открытого сражения. Бежавшие из городов жители значительно увеличили гарнизон крепости, места погибших и раненых солдат тут же занимают ополченцы, а дерутся защитники не на жизнь, а на смерть. Они понимают, какая участь ждет их семьи в случае падения Калдара…

По мнению командующего войсками Магины, наиболее слабым местом обороны противника являлся земляной вал, тянущийся от замка до побережья. Он прикрывал выход на длинную песчаную косу, где укрылись женщины и дети фессалийцев. Туда же враг согнал стада быков, коз, и овец. Для нуждающихся в продовольствии магинцев захват небольшого полуострова был очень важен. Перегруппировав войска, Септиан двинул в атаку двенадцать тысяч солдат. В успехе штурма, никто не сомневался. С помощью длинных лестниц взобраться на вал труда не составило, хотя его высота и достигала тридцати локтей. Увы, все оказалось не так просто. Передовые отряды угодили в западню — земля под магинцами провалилась, и солдаты рухнули в замаскированные волчьи ямы, прямиком на остро заточенные деревянные колья. Сверху на оставшиеся полки обрушился град стрел, началась паника.

И тут командующий допустил роковую ошибку. Он приказал армии спуститься вниз и продолжить штурм. Фессалийцы только этого и ждали. Разрушив тонкую перемычку плотины, защитники пустили в ров воду. Бушующий поток сбивал захватчиков с ног, подмывал сыпучий берег и ломал лестницы. Выбирающихся из воды солдат безжалостно добивали лучники.

Чтобы прекратить бессмысленную бойню, Галтран приказал полкам отступить. В грязной мутной воде утонули сотни магинцев, десятки трупов остались лежать в степи. К счастью, повелитель не послушал Септиана и не атаковал замок накануне ночью — тогда потери были бы значительно больше.

Ко второму штурму войска магинцев готовились более тщательно. Трое суток солдаты собирали катапульты, баллисты и осадные башни. Гигантские глыбы начали разрушать укрепления врага. Некоторые камни, выпущенные особенно удачно, падали на полуостров, убивая и калеча мирных жителей. Выстроив армию пятью колоннами, король лично повел солдат в атаку.

Сражение продолжалось до темноты. Несколько раз магинцы поднимались на вал, но к своему ужасу обнаружили, что на Полуденной стороне, на расстоянии шестисот шагов, фессалицы успели возвести еще одно такое же сооружение.

Однако, захватчики сломали узкие ворота и прорвались на открытое пространство. Воинам не досталось никакой добычи — ни пленников, ни скота. С трех сторон на смельчаков посыпался град стрел, дротиков и камней. Отряд был полностью истреблен.

Высокие башни и стены замка выглядели неприступно, а защитники отступили за второй вал. Впрочем, как воспользоваться плодами победы Септиан не знал. Почти все захваченные укрепления отлично простреливалось сверху. Калдарцы вели охоту за каждым солдатом короля Галтрана, недостатка в стрелах они не испытывали.

За два боя армия магинцев потеряла полторы тысячи воинов, еще столько же получили серьезные ранения. После долгих сомнений Галтран решил приступить к осаде. Рано или поздно фессалийцы начнут голодать и сдадутся.

Через два дня подошли первые обозы с продовольствием и водой, теперь можно было не спешить. И тут наблюдатели доложили, что к песчаной косе причалили несколько кораблей. Судя по стягам, суда принадлежали гортейцам — эта страна располагалась на Полуденном побережье Корайского моря. Догадаться о причине визита труда не составило — хитрец Одрин заключил союз с соседями, а флот магинцев был еще слишком слаб и не в состоянии перехватить суда чужаков.

Галтран пожалел, что переговоры с разбойниками-цессионцами не увенчались успехом. В сложившейся ситуации правителю ничего не оставалось, как вновь перейти к активным действиям.

Септиан предложил совершить ночную вылазку. Под покровом ночи два полка попытались обойти вал по воде. Удар в тыл склонит чащу весов в сторону Магины. Однако, застать калдарцев врасплох не удалось.

Выстроившись на побережье и сдвинув щиты, фессалийцы не давали противнику выйти из воды, лучники и пращники беспрерывно обстреливали врага, не позволяя магинцам развернуть все свои силы. Вскоре в бой вступили корабли гарана. Войска Галтрана в ужасе обратились в бегство, и ночное сражение было бесславно проиграно.

Ранним утром, в сопровождении «бесстрашных» король посетил место битвы. Зрелище неприглядное — сотни распухших посиневших трупов покачивались на волнах, среди них лениво плавали сытые акулы. Командующий старался не попадаться на глаза владыке, ибо в гневе Галтран был страшен. На счастье военачальника к полудню подошли три тысячи солдат из Афанума, и захватчики приступили к подготовке решающего штурма.

План, придуманный владыкой, был необычайно хитер. На этот раз армия атаковала непосредственно замок. Любой ценой воины должны были прорваться к воротам и попытаться заставить калдарцев поверить, что именно здесь магинцы нанесут основной удар…

Фессалийцы обязательно начнут перебрасывать подкрепления внутрь крепости, тем самым, ослабив оборону защитного вала. В самый разгар схватки резервные полки подкатят к стенам осадные башни, но в последний момент солдаты повернут массивные сооружения в сторону Полудня. Преодолев разбитые ворота, отряд достигнет земляного вала, а затем по перекидным мосткам в тыл врагу устремятся тысячи воинов. Великолепная задумка!

Ранним утром, вместе с первыми лучами солнца, войска Галтрана двинулись в атаку. Катапульты и баллисты обрушили на Калдар град камней, повредив сторожевые башен. Магинцы устремились на штурм. Степь покрылась телами убитых и раненых. Солдаты лезли на стены, не считаясь с потерями, передовые отряды пробивались к воротам. В конце концов, им удалось опустить мост, и тут же у ворот появился тяжелый таран. Сверху на воинов Галтрана полилась раскаленная смола и атака захлебнулась. Стрелы и дротики фессалийцев добивали раненых. Сражение шло уже на стенах. Взглянув на командующего, Галтран проговорил:

— Пора! Пускайте резервные полки!

Защитники замка обрушили на магинцев град стрел. Тем не менее, трем башням удалось приблизиться к валу, хотя четвертая покосилась и упала в ров. Король торжествовал. Его замысел был почти осуществлен. Солдаты сплошным потоком хлынули в тыл фессалийцев.

И тут случилось нечто необъяснимое — все осадные башни почти одновременно вспыхнули, огонь взметнулся к небу, жадно пожирая деревянные сооружения. Десятки воинов сгорели заживо. Обезумевшие магинцы прыгали вниз с огромной высоты и разбивались насмерть, спаслись считанные единицы.

Солдаты, прорвавшиеся на вал, оказались в окружении. Они были обречены, Калдарцы начали наступление и вскоре отбили вал, магинцы, в свою очередь, беспорядочно отходили от крепости.

В глазах правителя Галтрана пылал огонь гнева. Он жаждал крови, кто-то должен заплатить за столь позорное поражение. Вскоре стало ясно, что штурм замка окончательно захлебнулся, а войскам Одрина удалось вытеснить захватчиков с крепостных стен.

Битва была проиграна. Армия Магины понесла чересчур большие потери. Владыка явно недооценил калдарцев — Одрин слишком хорошо подготовился к обороне своей крепости!

К паланкину короля медленно подошел Септиан. Командующий опустился на колени перед правителем, боясь поднять на Галтрана глаза. Судя по окровавленной одежде и поврежденным доспехам, магинец сражался в передовых рядах. В храбрости Септиану не откажешь, а вот умом боги беднягу обделили.

— Я не думал… — растерянно пролепетал командующий.

— А напрасно, — зло произнес владыка, извлекая из-за пояса золотой кинжал. — Умение думать — очень полезно!

Военачальник с перерезанной глоткой рухнул на зеленую траву. Не глядя на труп, Галтран небрежно махнул рукой, и верные телохранители тотчас оттащили тело Септиана в сторону.

Изначально король не собирался убивать командующего, но вылазка калдарцев переполнила чашу его терпения. Немного успокоившись, владыка подозвал к себе первого королевского советника. Покорно склонив голову, приближенный короля ждал решения своей участи.

— Мне нужен новый военачальник, — вымолвил Галтран. — Умный и исполнительный. Надеюсь, такие в армии еще не перевелись? К вечеру он должен придти ко мне в шатер…

— Будет исполнено, — сердце Чарана билось с невероятной частотой.

— Кроме того, — продолжил правитель, — следует наказать трусов и изменников. Во всех полках, отступивших без приказа с поля боя, казнить каждого десятого…

Владыка сделал многозначительную паузу и добавил:

— Думаю, ты понимаешь, трусами и изменниками должны оказаться тяжелораненые и больные… Ни к чему казнить здоровых солдат, они еще пригодятся. К утру доложить об общих потерях.

— Ваша мудрость не знает границ, — понятливо ответил, советник.

Невольники осторожно подняли паланкин и двинулись к лагерю. Отряд «бесстрашных» сразу взял господина в плотное кольцо. Позади носилок медленно шла группа чародеев. Опустив капюшоны коричневых балахонов, колдуны тихо обсуждали итоги сражения. Ход войны складывался не так, как они предполагали. Уже несколько дней волшебники не совершали кровавые ритуалы — у магинцев не было пленников.

И хотя Волар получил сегодня обильную пищу, вряд ли бог доволен действиями своих приверженцев…

* * *

За девять дней ингасы предприняли уже третий штурм Хусорта, но все было напрасно. Фессалийцы умело отбивались, не позволяя дикарям подняться на стены крепости.

По иронии судьбы, подошедшие на помощь варварам данвилцы под командованием Ксатлина, вновь разбили лагерь на холмах с Полуденной стороны от замка. Количество варваров, осадивших Хусорт, потрясало. В первый момент мятежный гаран растерялся и едва не повернул назад. Чинхак привел с собой не меньше двадцати пяти тысяч бойцов. В случае конфликта данвилцам против такой лавины не устоять. На открытом пространстве ингасы сметут со своего пути любое войско.

А самое главное — племена дикарей все подходили и подходили. Потери во время атак ничуть не сказывались на их численности. Людей вожди не жалели. Варвары рассчитывали на легкую победу, но вскоре выяснилось, что они серьезно ошиблись. Штурмовать крепости ингасы совершенно не умели, высокие стены и башни замка оказались не по зубам войску дикарей. Варвары не имели ни осадных башен, ни метательных машин, ни тяжелых таранов. Словно обезумев, они бросались вперед, не задумываясь о последствиях. Оставляя у стен сотни трупов, войска откатывались назад, чтобы перегруппироваться и двинуться в новое наступление.

Ксатлин подозревал, что рядом с Чинхаком постоянно находился кто-то из магинцев. Либо чародеи заколдовали предводителя ингасов, либо держат его на надежном крючке. В любом случае, это вполне устраивало рыцаря — при поддержке колдунов будет гораздо проще вступать в переговоры о разделе провинции.

Ксатлин приказал своим солдатам не спешить со сборкой баллист и катапульт. Кроме того, два города на Полудне провинции сдались на милость победителей без боя — штурмовать их не потребовалось. Армия захватчиков получила значительный запас продовольствия.

Воины мятежного гарана со снисходительными усмешками следили за бесплодными попытками варваров овладеть Хусортом. На всякий случай, гаран выставил надежное охранение — новым союзникам он не доверял. Даже могущественный Солар не знает, что может взбрести в головы ингасам.

Солдаты короля Магины Галтрана произвели на данвилского правителя неплохое впечатление — отличная выучка, строгая дисциплина, хорошее вооружение. Магинцы держались несколько обособленно, хотя командиры беспрекословно подчинялись Ксатлину. Поначалу, гаран хотел сразу бросить союзников в битву, но затем решил поберечь людей. Солдаты еще понадобятся для решающей схватки.

Как и следовало ожидать, варвары снова отступили от крепости. Больших проблем дикари защитникам Хусорта не доставляли. Данвилец прекрасно видел на крыше донжона маленькую фигуру в сверкающих латах. Ошибиться рыцарь не мог — это была Селена. Королева внимательно наблюдала за ходом сражения. Ведьма наверняка довольна — оборона замка организована идеально.

К Ксатлину приблизился Малкольм. Командир тяжелой кавалерии осторожно заметил:

— Варвары отходят. Они потеряли уже не меньше четырех тысяч солдат.

— Я не слепой… — грубовато вымолвил гаран. — Пусть ингасы и полководцы Селены выматывают друг друга. Мы двинемся на штурм тогда, когда в Хусорте почти не останется защитников.

— Великолепный замысел, — спокойно произнес дворянин. — Но мы можем опоздать. Ингасы коварны и вероломны. Сейчас дикари озлоблены неудачами. Их гнев может обратиться на нас.

Правитель на мгновение задумался. Малкольм был прав, терпением варвары никогда не отличась. Вскоре ненадежные союзники прекратят осаду. Орды ингасов хлынут вглубь Фессалии, грабя и убивая мирных жителей. За три-четыре луны захватчики окончательно разорят страну. И что достанется Ксатлину? Мертвая, выжженная земля? Подобный поворот событий гарана не устраивал. Не поворачивая головы, он проговорил:

— Выводи на поле баллисты и катапульты. Обстрел начать немедленно. Уже к вечеру я хочу увидеть развалины хоть одной башни. Надо показать союзникам нашу силу — у дикарей появится надежда на победу.

Почтительно склонив голову, рыцарь удалился. Правителя Данвила беспокоило еще одно немаловажное обстоятельство. Ксатлин ни разу не видел на стенах замка фигуру Конана. А в том, что волшебница вновь позвала на помощь соотечественника, гаран не сомневался. Уничтожение передовых войск варваров — яркое тому свидетельство.

Вот вопрос — куда делся Конан? Двинулся с гномами и альвами к Трунсому? Но тревожных сведений оттуда не поступало… Разведчики данвилцев обшарили окрестные леса, но так и не обнаружили полки врага.

Впрочем, особых иллюзий на этот счет Ксатлин тоже не питал — торгрийцы и валвилцы чувствуют себя в зеленой чаще, как дома. Значит, в любой момент надо ждать удара в спину. Но, так или иначе, в крепости фуркипца нет, и это радует…

* * *

Обстрел Хусорта принес первые результаты — рухнула боковая башня, расположенная на Полуденной части крепостной стены, образовав две бреши.

К лагерю Ксатлина, в сопровождении магинцев, неторопливо направлялись вожди ингасов. Впереди шел высокий мужчина лет сорока пяти. Бронзовый, слегка красноватый цвет кожи, чуть раскосые глаза, прямой нос, высокий лоб, маленькие узкие плотно сжатые губы, длинные темные волосы были разбросаны по плечам. За своей прической дикари никогда не ухаживали. Варвар носил кожаные сапоги, широкие штаны, плотную рубаху с завязками на вороте. На груди висел золотой амулет в виде орла с распростертыми крыльями, пояс вышит цветным узором, в ножнах — короткий меч с костяной рукоятью, на пальцах — перстни с драгоценными камнями: судя по изящной работе, они достались Чинхаку в качестве трофея.

Заложив руки за спину, предводитель дикарей сказал:

— Я рад, что мы воюем вместе. Здесь много хороших земель. Когда крепость падет, поделим их по справедливости. Мое племя давно хотело обосноваться возле Плана.

— Похвальное желание, — иронично заметил мятежный гаран. — В свою очередь, мне нужны подданные. Буду очень признателен, если храбрые ингасы отдадут попавших в плен хусортцев.

По рядам варваров прошел рокот недовольства: делиться невольниками захватчики вовсе не собирались. Кто тогда станет обрабатывать поля Интасии и пасти господский скот?

Чинхак снисходительно усмехнулся, посмотрел на данвилца и произнес:

— В знак дружбы я верну доблестному рыцарю женщин и детей. Но за хорошую плату.

— Превосходно! — мгновенно отреагировал Ксатлин. — Предлагаю свою долю золота, которого в замке немало. Селена очень богата. Сокровища рода Андаров до сих пор не найдены…

— Звучит заманчиво, — кивнул вождь. — Но как тогда поступить с королевой? Мертвому пленнику язык не развяжешь. Мы много слышали о правительнице Фессалии. Она владеет магией и может быть опасна… Вряд ли волшебница сдастся добровольно.

— Ведьма — моя! — жестко проговорил гаран. — Голова Селены стоит дороже, чем все богатства страны. За живую королеву я заплачу втройне. Ее ожидает достойная казнь.

— Это ваши дела, — с безразличием в голосе махнул рукой вождь ингасов. — Золото, оружие, лошади нам гораздо нужнее. А потому в обмен на пленников мы получим все трофеи поверженного Хусорта.

Данвилец невольно представил, как орда варваров хлынет в крепость… Мерзавцы будут сдирать с убитых воинов кольчуги, латы, поножи, подбирать мечи, копья, шлемы, вытаскивать из подвалов донжона сундуки с монетами, бочки с вином, мешки с солониной. Что-что, а грабить дикари умеют! Варвары, как саранча, пожирающая все подряд, оставляли позади себя лишь пустынное, выжженное пространство. Древний замок Валена уже не возродится никогда!

— Хорошо, — нехотя согласился Ксатлин. — Будь, по-вашему. Моя армия даже не зайдет в Хусорт.

Выступавшие в качестве переводчиков магинцы, в спор военачальников не вмешивались. Чародеи изредка обменивались многозначительными взглядами, понять смысл которых, постороннему человеку было не дано. И фессалийцы, и ингасы должны думать, что действуют и принимают решения самостоятельно.

После небольшой паузы владыка Данвила произнес:

— Катапульты за три-четыре дня разрушат половину башен и сделают в стенах несколько огромных проломов. Прорваться в замок труда не составит.

— Я не намерен ждать так долго, — надменно молвил вождь дикарей. — Бреши в стенах уже сейчас выглядят довольно внушительно. Мы двинемся в атаку этой же ночью, под покровом темноты, а ночь не позволит лучникам королевы прицельно стрелять. Восход Солара ингасы встретят на развалинах крепости. Нас никто не удержит!

— Желаю удачи! — сказал Ксатлин, скрывая презрительную ухмылку.

Вскоре предводители варварских племен покинули лагерь союзников. Гаран снисходительно смотрел им вслед. Жалкие, высокомерные выскочки, думают, что взять Хусорт ночью гораздо проще… Глупцы! Они дорого заплатят за свою ошибку!

Данвилец повернулся к телохранителям и громко приказал:

— Пусть слуги накрывают стол. Я ужасно проголодался.

— А вдруг дикари действительно захватят крепость? — задумчиво проговорил Тарис

— Чепуха! — резко оборвал его повелитель. — У Салмира несколько тысяч отличных бойцов, рыцарь опытен и хитер. Врасплох трунсомца не застанешь. Не случайно, Селена приблизила старика к себе и пожаловала ему целую провинцию.

— Варвары тоже упрямы, — возразил дворянин. — Не удивлюсь, если Чинхак будет штурмовать Хусорт до рассвета. Сил у ингасов вполне достаточно. Некоторые племена еще даже не вступали в сражение. Поток войск с Полуночи не прекращается.

— Блестящая мысль! — воскликнул Ксатлин, довольно потирая руки. — Мы воспользуемся благоприятной ситуацией. Дикари выдохнутся, откатятся назад, защитники почувствуют себя в безопасности, и тут я двину в атаку полки магинской пехоты. Не могут же солдаты ведьмы сражаться целыми сутками, без отдыха? Мои славные данвилцы вступят в замок по трупам врагов и союзников. Посмотрим, что тогда скажет этот напыщенный предводитель варваров! Условия диктуют победители.

— Готовить армию к наступлению? — уточнил рыцарь.

— Не спеши, — улыбнулся гаран. — Пусть ингасы хорошенько увязнут. Времени у нас более, чем достаточно. Вожди не должны догадываться о моем плане.

— А советник Мондор? — осторожно спросил Тарис.

Вместо ответа правитель только покачал головой. И Ксатлин и Мондор прекрасно понимали, что игра несколько затянулась, и в любой момент бывшие союзники могут стать непримиримыми врагами. Мондор любой ценой старается ослабить данвилцев, толкая их на крайне рискованные авантюры, а Ксатлин умело сопротивляется и при этом постоянно использует силу магинцев себе во благо. Владея центральной провинцией Фессалии, гаран контролирует ситуацию в стране и, переправившись через Анлас, может ударить в тыл вторгшимся в Калдар войскам Галтрана. Однако вступать в открытый конфликт с соседями на Закате еще слишком рано.

Правитель неторопливой походкой направился к шатру. Охранники тотчас расступились. Несмотря на царивший внутри полумрак Ксатлин сразу увидел Адиль. Девушка сидела на постели. На небольшом столике стояла золотая ваза с фруктами и наполовину заполненный рубиновым вином бокал из горного хрусталя.

Трунсомке ужасно надоело вынужденное безделье. Близость с ненавистным мужчиной становилась все тяжелее, Адиль все чаще посматривала на стальной клинок гарана. Один точный удар — и все мучения закончатся. Но в живых останется Торрик, и мерзкий род Скортов вновь возродится…

— Рад видеть тебя, любовь моя, — вымолвил правитель, поднимая подбородок женщины и прикасаясь к ее устам.

— Мне скучно, — жалостливо сказал рабыня. — Хочется развлечений, веселья… Любви, наконец!

— Ах ты, развратница, — игриво произнес Ксатлин.

Трунсомка жеманно надула губки. Гаран опустился на колени, обнял женщину за талию и прижал к себе. Адель не сопротивлялась. Девушка послушно обвила руками шею господина.

Ксатлин ничего не должен заподозрить…

* * *

Огромный камень с грохотом врезался в крепостную стену. Послышались стоны и крики воинов. По приказу Селены, раненых положили в центральном зале донжона. Сама волшебница стояла на галерее башни и созерцала окружающую местность. Зрелище ужасающее. Всюду, куда бы женщина ни бросала взгляд, валялись мертвые тела…

Чинхак привел к Хусорту огромную армию. Ночью от огней костров на поле становилось светло, как днем. По подсчетам Салмира, замок осаждало около тридцати тысяч врагов, а вскоре — появился и Ксатлин.

Войска данвилцев и магинцев с трудом разместились на холмах с Полуденной стороны от замка. Армии противника попросту не хватало места. Шансы защитников таяли на глазах. Разгромить такое огромное войско не удастся даже Конану.

Варвары двинулись на штурм практически сразу. С длинными лестницами и шестами ингасы устремились к крепостным стенам, но их ждала достойная встреча. Лучники выкашивали ряды врагов, однако огромные потери не останавливали дикарей.

Захватчики упрямо лезли наверх. Фессалийцы уничтожали варваров без жалости и сострадания. На голову ингасам лили кипяток, бросали бревна, камни, горящую солому. Клубы дыма окутали Хусорт. Оставив на поле сотни трупов, дикари откатились назад.

Сегодня была третья атака, но никаких ощутимых результатов варвары не добились. Воины Чинхака не умели штурмовать крепости, они не обладали нужными механизмами и навыками. Ксатлин же до сих пор в сражение не вступал и советники королевы считали, что мятежный гаран бережет собственную армию.

На крыше появился высокий седовласый мужчина в доспехе с дворянским гербом. Телохранители волшебницы поспешно расступились, пропуская рьщаря.

— Ваше Величество, нельзя так рисковать, — проговорил Салмир, почтительно склоняя голову, — небольшие камни без труда долетают до донжона. На его стенах уже есть первые отметины. Жизнь королевы слишком дорога ее подданным.

— Спасибо за добрые слова, — улыбнулась Селена. — Я хотела лично взглянуть на баллисты противника. У Ксатлина отличные мастера. Мы дважды уничтожали осадные машины, и каждый раз он строит новые. Похоже, данвилцы взялись за нас всерьез.

— Да, госпожа, — утвердительно кивнул головой гаран Хусорта. — Я думаю, Чинхак предъявил союзнику ультиматум — либо мятежники участвуют в штурме, либо убираются прочь. Наступают тяжелые времена. За девять дней у нас погибло всего сорок бойцов, но предстоящее сражение будет куда более кровопролитным.

— Враг двинется в новое наступление? — взволнованно уточнила женщина.

— Не сомневаюсь, — ответил военачальник. — Вопрос в том, сколько хватит терпения у ингасов. Но уже завтра в атаку пойдут и магинцы, и данвилцы, и мидлэймцы.

— Сложившуюся ситуацию надо обсудить с командирами полков, — задумчиво вымолвилаволшебница. — Немедленно соберите рыцарей в центральном зале.

— Но там лежат десятки раненых, — напомнил Салмир.

— Я знаю, — произнесла Селена, — но у меня нет тайн от простых солдат. Вряд ли среди них есть предатели. Пусть воины слышат речи своих командиров.

— Понимаю, — иронично усмехнулся мужчина.

Королева неторопливо направилась к лестнице. Телохранители тотчас обступили правительницу со всех сторон — после недавних покушений волшебница усилила личную охрану.

Несмотря на дневное время в зале донжона царил полумрак. Лучи Солара пробивающиеся внутрь через узкие окна-бойницы не могли рассеять темноту. По приказу Селены слуги с рассветом гасили большинство факелов — никто не знал, сколько продлится осада, а запасы смолы у защитников ограничены, Даже в собственной спальне правительница пользовалась чадящими лучинами.

Раненых фессалийцев уложили вдоль восходной стены. Рядом с камином стоял огромный стол. Первым появился Вокил, который командовал хусортцами. Шлем военачальника был помят, левая плечевая пластина отсутствовала, кольчужные звенья на груди разбиты, правая кисть в крови, а по лицу тек грязный пот.

Низко поклонившись, рыцарь устало проговорил:

— Прошу прощения, Ваше Величество, я задержался на стене и не успел привести себя в порядок.

— Усердие следует поощрять, а не наказывать, — откликнулась королева. — Служанки сейчас принесут воду. Можете не торопиться. У меня много дел.

Спустя квадранс в зале собрались все рыцари. За спинами простых воинов они не прятались: Сильвену дротик зацепил бедро, а Линк получил сильный удар булавой по голове…

— Рада вас видеть, господа, — искренне сказала Селена. — Мы отбили очередной штурм дикарей. Благодарю всех за проявленную храбрость. Мне некого упрекнуть.

Рыцари сдержанно поклонились. Королева села в кресло и жестом позволила сделать это своим приближенным. Тотчас послышался сильный удар камня в стену донжона, с потолка посыпалась песчаная крошка. Никто даже не шевельнулся — привыкли.

— С варварами нам удавалось справляться без особого труда. Ингасы слишком неопытны. Но это не относится к Ксатлину. Мятежники приступили к активным действиям. Некоторые участки стены не выдержат столь мощных ударов. За несколько дней данвилцы нанесут крепости серьезные повреждения, и в бреши хлынет лавина дикарей. Удержать захватчиков будет непросто. Не исключено, что в атаку двинутся магинцы и полки изменников. Битва может затянуться…

— Мы встретим их достойно, — воскликнул Линк. — Пустим кровь приверженцам Волара!

На возглас корнирстонца никто не отреагировал. Рыцари прекрасно осознавали нависшую опасность — у противника было восьмикратное преимущество в численности.

— Врагов нельзя пускать во внутренний двор, — вымолвил Вокил. — Данвилцы закрепятся в башнях, дворовых постройках и начнут скапливать силы. Они не дадут нам перебрасывать подкрепления, отрежут от донжона, попытаются открыть ворота.

— Что ты предлагаешь? — жестко спросил Салмир.

— Оставить около тысячи солдат в резерве, — проговорил, хусортец. — Полк вступит в сражение только в крайнем случае. Неожиданный удар позволит уничтожить прорвавшегося неприятеля. Кроме того, мы будем постоянно менять воинов, давая возможность отдохнуть уставшим и раненым.

— Боюсь, что такая мера ослабит оборону, — заметил Сильвен. — Людей на стенах постоянно не хватает.

— Я тоже — против, — сказал корнирстонец. — Мы достаточно сильны, чтобы отразить любую атаку. Резерв нам не нужен. В крайнем случае, надо будет отправить сотню солдат с левого фланга на правый, это труда не составляет. Замок не настолько велик. По прямой — не больше восьмисот шагов.

Снисходительно глядя на рьщаря, гаран покачал головой. Спорить с Линком не имело смысла. Молодой человек слишком глуп и недальновиден, он отличный воин, дерется, как зверь, но умом его боги обделили. Селена и вовсе пропустила слова любовника мимо ушей. Ничего толкового корнирстонец не посоветует.

— Мне нравится замысел Вокила, — произнесла волшебница. — Когда имеешь дело с Ксатлином, надо быть готовыми к любым гадостям, он хитер и опасен. Тысяча бойцов в донжоне позволит остальным защитникам чувствовать себя увереннее. Кроме того, а любой момент союзники придут нам на помощь. К сожалению, я не сильна в военных вопросах. Что скажет Салмир?

— Я придерживаюсь того же мнения, Ваше Величество, — поддержал правительницу гаран. — Оборона должна быть гибкой. Обладая огромной армией, Чинхак начнет наступление одновременно со всех сторон. Где дикарям удастся прорваться — неизвестно. Баллисты и катапульты данвилцев уже разрушили одну башню. Во многих местах стены весьма непрочны. Какой участок обвалится, не знает никто. Без резерва быстро закрыть брешь не удастся.

Королева окинула взглядом всех присутствующих. Других предложений не последовало. Решение было принято. Волшебница улыбнулась и подвела итог:

— Господа, прошу отправить к донжону лучших людей. От них зависит судьба Фессалии. Следите внимательно за противником. Враг уже не раз доказывал свое упорство.

Рыцари мгновенно поднялись из-за стола. Совет закончен, и пора было отдавать необходимые распоряжения.

— Поторопитесь, господа. До наступления темноты надо успеть заделать бреши в стенах.

— Проклятие! — выругался Линк. — Катапульты бьют очень точно. Они разрушат и главное здание!

— Ничего удивительного, — ответил Вокил. — Ксатлин второй раз штурмует Хусорт. Мерзавец прекрасно знает, куда надо поставить метательные машины. Данвилцы подкатили их довольно близко к стенам, чтобы держать в страхе весь замок.

— Сейчас бы сделать вылазку! — не унимался корнирстонец. — Атаку тяжелой кавалерии изменники не ждут. Две сотни всадников без труда расправятся с обслугой камнеметов. Кстати, мне объяснят, куда отбыли пятьдесят лучших всадников? И куда отправился отважный герой Конан?

— Не твое дело, — грубо отреагировал Салмир.

— А я хочу знать, — гневно воскликнул рыцарь. — Почему чужестранец пользуется такими привилегиями? Тоже мне — спаситель страны! Может, фуркипец попросту сбежал? С ним ведь уехал и Ивон! В Валвиле трусам ничего не угрожает!

— Прекрати! — резко оборвала любовника Селена. — Конан ищет союзников, дабы снять осаду.

— Достойное занятие, — язвительно усмехнулся Линк. — А пятьдесят солдат с ним в качестве охраны? Не слишком ли дорого ценится жизнь этого выскочки? Грубый, дикий мужлан!

Тяжело вздохнув, правительница устало проговорила:

— Мне надоела пустая болтовня. И я ни перед кем не собираюсь оправдываться. Королева Фессалии делает то, что считает нужным. Выполняйте приказ, господа.

Селена повернулась спиной к военачальникам и неторопливо двинулась к лестнице — ей следовало немного отдохнуть. Солнце спряталось за горизонтом, на землю опустился густой мрак. В небе засверкали алмазные россыпи звезд. На крепостных стенах и башнях вспыхнули многочисленные факелы. Слегка прихрамывая, волшебница спустилась в главный зал и слуги тут же начали накрывать на стол. Обычно правительница ужинала в компании Салмира и Линка, но корнирстонец видимо, обиделся и к трапезе не явился. Королева снисходительно улыбнулась. Она великолепно разбиралась в мужчинах — рано или поздно рыцарь сам придет извиняться.

Гаран подал руку Селене и помог ей сесть. Салмир и Селена только приступили к трапезе, когда в зале появился посыльный и белой накидке. Значит, его прислал Сильвен.

— Что случилось? — спросил гаран, подзывая солдата жестом руки.

— Пока ничего, — ответил мидлэймец. — Но моего господина беспокоит странная тишина в лагере ингасов. Дикари даже костры не разжигают.

— Наверное, отдыхают после неудачной атаки, — предположила королева.

— Нет, тут что-то другое, — возразил дворянин. — Часть племен не участвовала в дневной битве…

Рыцарь сделал пару глотков и едва не поперхнулся. Страшная догадка осенила его разум. Откинув в сторону кубок, Салмир громко воскликнул:

— Сигнальщики, трубите тревогу. Всем на стены! Варвары решились на ночной штурм. Они пытаются подобраться к замку под покровом темноты. Вот почему потушены костры!

Звуки рога подняли на ноги защитников крепости. Вспыхнули дополнительные факелы. Вниз полетели снопы горящей соломы. В отблесках пламени стали заметны фигуры ингасов. Осознав, что хитрый замысел раскрыт, дикари с неразборчивыми воплями ринулись вперед, но их встретил сплошной рой стрел. Это ничуть не смутило захватчиков, варвары лезли наверх по трупам своих товарищей.

Правительница стояла на галерее донжона и с нетерпением ждала, когда наступит утро. Небо на Восходе уже давно порозовело, вот-вот из-за деревьев покажется пылающий диск Солара — может быть, светлый бог остановит ночное безумие.

Волны ингасов накатывались на Хусорт одна за другой. Часто было трудно разобраться в происходящих событиях. Как и предполагал гаран, дикари устремились к проломам в стене. С потерями захватчики, как всегда, не считались. Варвары карабкались на башни по лестницам и шестам. Отдельные отряды ингасов постоянно прорывались во внутренний двор замка, но их безжалостно уничтожали.

Солдаты королевы едва держались на ногах от усталости. Дважды армии Чинхака удавалось овладевать участками крепостной стены, и тогда Селене понадобился резерв. Сдвинув щиты, выставив копья, воины отбрасывали дикарей назад. Королева не понимала, как Салмир умудряется управлять войсками — противник наступал повсюду.

Отчаянное сопротивление защитников принесло свои плоды. Под утро натиск варваров значительно ослаб. С первыми лучами Солара над полем раздался заунывный звук рогов. Подбирая раненых и оружие, ингасы начали отступать. Обессилевшие воины сидели на развалинах башен и бесстрастно смотрели на убегающих врагов. Катапульты и баллисты продолжали обстрел замка.

За спиной правительницы раздались тяжелые шаги. Волшебница обернулась. К ней приближался гаран. Накидка была разорвана, латы помяты, по левой щеке текла кровь.

— Мы победили, — вымолвил рыцарь. — Противник отброшен. Теперь ингасы не скоро придут в себя. Чинхак потерял едва ли треть своей армии.

— Но и наши дела не блестящи, — заметила Селена. — Сколько погибших?

— Трудно сказать, — пожал плечами Салмир. — Многие десятники и сотники убиты. Вокил ранен в грудь, Сильвен при падении со стены сломал левую руку. Командиры полков сейчас пытаются собрать уцелевших людей. Думаю, в ночной схватке погибло около тысячи воинов. Столько же ранено.

— Еще одна такая атака — и Хусорт падет, — с горечью произнесла королева.

— Мы скорее умрем, чем сдадимся, — гаран гордо вскинул подбородок.

— Я не сомневаюсь в вашей смелости и преданности, — проговорила волшебница. — Однако…

В этот, момент послышался слишком знакомый Селене стальной лязг — на холмах с Полуденной стороны от замка строились полки данвилцев и магинцев. От блеска стальных доспехов слепило глаза. Ксатлин вступил в сражение.

— Вот скотина! — зло процедил сквозь зубы трунсомец. — Хочет войти в замок по трупам дикарей. Точно рассчитал — варвары измотают врага, а он добьет! Но мерзавец недооценивает наши силы! Госпожа, сегодня Хусорт устоит. Даю слово!

— Надеюсь, — с трудом сдерживая слезы, прошептала женщина.

Салмир быстрым шагом направился к лестнице. Чтобы отдать нужные распоряжения у него осталось не более двух квадрансов. Слух о новом штурме мгновенно разнесся по замку. Опираясь на копья, к башням брели раненые фессалийцы: в предстоящем сражении будет важен каждый человек. Битва предстояла тяжелая, гаран Салмир плохо представлял, как закрыть образовавшиеся бреши. Вся надежда на героизм солдат…

Вскоре послышались глухие, ритмичные звуки. Это магинцы ударили в свои барабаны. Полки захватчиков двинулись в наступление.

Глава 9. Возвращение в Хусорт

Двое суток ушло у путешественников на то, чтобы преодолеть горный участок дороги. Накопившаяся усталость давала о себе знать, а потому отряд шел очень медленно.

Путники достигли склонов гор к закату второго дня пути от святилища. Воины невольно ускорили шаг — всем хотелось побыстрее покинуть негостеприимные горы. В степи их дожидаются товарищи и верные кони. Ранним утром отдохнувшие скакуны понесут всадников к полноводному Плану.

Вперед вырвались Кадлен и последний из оставшихся в живых хусортец. Солдаты едва только не бежали по тропе, надеясь на встречу с товарищами. Понимая чувства фессалийцев, Конан не стал останавливать воинов. Киммериец, альв и шемит двигались чуть сзади.

Неожиданно десятник упал на землю. Его примеру последовал и хусортец. Оба солдата торопливо ползли обратно к плато. Путешественники удивленно и непонимающе смотрели на фессалийцев.

— Там ингасы! — едва слышно проговорил Кадлен. — Они разбили лагерь у самого склона…

— А наши лошади? — растерянно спросил ученик жреца.

— Коней поблизости нет, — ответил корнирстонец.

— Проклятье! — выругался северянин. — Мерзавцы догадались, куда мы скачем, и направились к святилищу. Подниматься побоялись, но дорогу перекрыли. Хитрые бестии…

— Но ведь здесь были Бартен и Сорел, — осторожно вставил воин.

— Они либо успели скрыться, либо давно мертвы, — произнес наемник. — В первом случае, у нас есть шанс их догнать. Вряд ли парни уйдут далеко. А вот во втором — отряду предстоит длинный, изнурительный путь к реке. Вернуть лошадей уже не удастся.

Конан сделал паузу, усмехнулся и проложил:

— Впрочем, сначала надо вырваться из западни. Вряд ли дикари настроены миролюбиво. После налета на становище и убийства жреца варвары жаждут крови.

Киммериец опустился на колени и пополз к вершине косогора. Укрыться в зарослях колючего кустарника труда не составляло. Отсюда открывается великолепный вид на степь.

Возле склона расположились не меньше сотни ингасов. На кострах жарилось мясо бизонов. Некоторые варвары играла в кости, многие воины спали. Дикари поставили в лагере четыре вигва. Вдоль скал неторопливо прохаживались охранники, каковых было четырнадцать человек. Проскочить незаметно мимо этих постов будет невозможно. В терпении и настойчивости дикарям не откажешь.

Послышался едва различимый шорох. Наемник молниеносно обернулся. К нему приближался Исайб.

— Они здесь надолго? — поинтересовался Конан.

Телохранитель Ивона осмотрел стоянку варваров.

— Да, — коротко ответил воин.

— И нигде нет никакой лазейки? — уточнил северянин.

— Вряд ли, — бесстрастно проговорил хайбориец. — Ингасы очень осторожны и предусмотрительны.

— Значит, придется прорываться с боем, — усмехнулся наемник. — Драка получится отменной.

— Нас окружат и перебьют, — возразил шемит. — Дикарей слишком много.

— У тебя есть другие предложения? — произнес киммериец.

— Обойти косогор и спуститься вниз по стене, — вымолвил Исайб.

— Идея неплохая, но вряд ли осуществимая. Днем варвары заметят людей на скалах, а ночью этот маневр равносилен самоубийству. Высота утесов — локтей семьдесят, — задумчиво сказал Конан, — трещин и выступов почти нет. Если бы у нас была длинная веревка…

— У меня в сумке найдется моток, — откликнулся телохранитель. — До половины стены хватит. Остальное можно связать из плащей, рубах и штанов. На плато лежат три мертвых тела. Разденем и их. Когда речь идет о спасении собственной жизни, хороши все средства.

План шемита был очень заманчив, но рискован и авантюрен. Малейшая ошибка — и человек рухнет вниз с огромной высоты, а шансов спастись при падении — никаких. Раненого воина утром найдут ингасы и обязательно добьют. Да и как двигаться ночью? На ощупь? Оступишься, и уже никакие боги тебе не помогут…

Тяжко вздохнув, киммериец осторожно отполз назад. Стоило посоветоваться с альвом и фессалийцами. Конан вкратце изложил им замысел Исайба. Скрыть свое волнение хусортец и корнирстонец не сумели. Голос у десятника слегка задрожал, Кадлен не стал возражать, но и особого восторга не высказал.

Валвилец держался более уверенно — высота скал Ивона не пугала, ему доводилось бывать в Торгрийских горах. После непродолжительного обсуждения путешественники согласились с предложением шемита. Другого выхода не было, а принимать открытый бой невозможно…

Диск Солара наполовину скрылся за горизонтом. Приходилось спешить. До наступления темноты веревку надо было связать и проверить на прочность. Разойдется хоть один узел — и трагедии не избежать.

Конан отыскал подходящую скалу, подполз к краю и взглянул вниз. Высота ужасала. До лагеря дикарей оставалось около полулиги. Постов варваров поблизости не видно, а значит, ингасы не ожидают, что чужаки рискнут спускаться по скалам. Огорченно покачав головой, наемник направился к друзьям, которые уже закончили плести канат.

— Такой длины хватит? — взволнованно спросил советник королевы.

— Не знаю, — пожал плечами киммериец. — В крайнем случае, кто-нибудь снимет штаны.

— Здорово же мы будем выглядеть, — улыбнулся Кадлен.

— Я предпочитаю остаться голым, но живым, — возразил Конан. — Нагота меня никогда не смущала.

Солар окончательно скрылся за горизонтом, и северянин уверенно зашагал к месту спуска. Солдаты последовали за ним.

Вот и край скалы. Исайб огляделся по сторонам и медленно, не торопясь, привязали край веревки к небольшому уступу. Теперь оставалось только ждать. Воины с тревогой смотрели на степь.

Шемит взялся за веревку и произнес:

— Идея моя, мне и начинать. Если все пройдет благополучно, я подам сигнал.

— Удачи! — наемник хлопнул товарища по плечу.

Исайб осторожно сполз с утеса и исчез в темноте. Канат натянулся и заскрипел. Конан внимательно следил за узлом на уступе. Он его прочности зависит жизнь Исайба. Вскоре веревка дрогнула и ослабла, почти сразу раздался едва различимый свист. Путешественники облегченно вздохнули. Телохранитель благополучно достиг земли. Следующим спускался Кадлен, затем остальные. Спустя квадранс на скале остались только северянин и валвилец.

Дружески подмигнув ученику жреца, киммериец проговорил:

— Не торопись. Времени достаточно. У нас впереди целая ночь.

— Постараюсь, — вымолвил альв. — Перед спуском обязательно проверь узел. Ты ведь пойдешь последним…

Совет был не лишним, поскольку Конан весил, значительно больше, чем все остальные. К сожалению, веревка слегка протерлась. Северянин недовольно покачал головой. Риск возрастал. Закинув ножны с мечом за спину, наемник сел на край утеса. Да поможет Великий Кром!

Конан двигался уверенно и быстро. В отличие, от остальных воинов, ему следовало поспешить. Раздался подозрительный треск. Перехватывая руками узлы, киммериец ускорил спуск. Вниз северянин не смотрел: во-первых, темно, во-вторых — до земли еще достаточно далеко.

В какой момент веревка оборвалась, киммериец не понял. Не издав ни единого звука, Конан рухнул вниз с высоты не меньше десяти локтей…

Приземление получилось жестким и неприятным. Киммериец почувствовал острую боль в левой стопе. Только бы не перелом! Северянин с трудом поднялся на ноги. К нему тотчас подбежали взволнованные товарищи. Фессалийцы тревожно озирались по сторонам.

— Хвала Солару, ты жив! — радостно воскликнул валвилец.

— Я не тороплюсь умирать, — спокойно отреагировал Конан. — Взгляни на мою ногу… Боюсь, серьезно повредил…

Ивон осторожно ощупал голень и стопу. Конан заскрипел зубами от боли.

— Снимай сапог! — требовательно сказал советник королевы. — У тебя сильный вывих. Я сделаю повязку, надеюсь, она поможет. В противном случае будешь прыгать на одной ноге до самого Плана.

— Проклятие! — выругался киммериец, садясь на землю. — Только этого не хватало…

Ученик жреца обладал отличными знаниями и навыками в лекарском искустве. Вскоре северянин уже натягивал на ногу мягкий сапог. Опираясь на ножны меча, и прихрамывая, наемник двинулся на Полдень. Если хусортцам удалось ускакать, отряд обязательно их найдет. Вряд ли воины уехали далеко. Нарушить приказ и бросить друзей фессалийцы не посмеют.

Путешественники шли всю ночь. Было необходимо уйти от лагеря ингасов как можно дальше — не исключено, что утром дикари обнаружат на скале канат и начнут преследование. Когда небо на Восходе окрасилось в розовые тона, фессалийцы повалились на густую траву. На ногах остались только Конан и Исайб. Хайборийцы внимательно осматривали окрестности. Врагов, поблизости не было.

— Спать будем недолго, — произнес киммериец. — Дежурим по одному.

Возражений не последовало. Альв, корнирстонец и хусортец уже давно спали. На страже остался Исайб, которому, казалось, не страшна никакая усталость…

* * *

Около полудня отряд двинулся дальше. Преодолев три лиги, путешественники наткнулись на многочисленные следы копыт. Если судить по направлению, лошади ускакали на Полуденный Восход, что весьма обнадеживало. Отдохнувшие солдаты ускорили шаг. Теперь уже никто не сомневался, что Бартен и Сорел выскользнули из западни и остались живы. Северянин поднялся на невысокий холм и замер. Всего в тысяче локтей от него мирно паслись кони. Красивые грациозные животные лениво щипали сочную молодую траву. Людей поблизости наемник не заметил. Но вот раздался громкий свист и возле табуна появился всадник. Теперь исчезли последние сомнения. Человек носил стальные доспехи и коричневую накидку Хусорта. Лошади тревожно подняли головы и поскакали прочь — вслед за всадником…

Фессалийцы недоуменно смотрели на удаляющихся друзей.

— Что происходит? Куда они направились? — удивленно спросил Кадлен.

— А ты взгляни на себя, — иронично проговорил ученик жреца. — Мы обнажены до пояса и издали мало чем отличаемся от варваров. Нас перепутали с ингасами.

— Сумасшествие! — воскликнул десятник, бросаясь за табуном.

Воины бежали, размахивали руками, кричали. Конан, Ивон и Исайб спокойно шли сзади. Куда спешить? Рано или поздно солдаты поймут свою ошибку и вернутся. Боль в стопе становилась все сильнее.

Беглецы обратили внимание на странное поведение пеших, развернулись и поскакали обратно. Встреча была радостной и грустной одновременно. Раненые хусортцы боялись, что отряд не прорвется через лагерь дикарей, и им придется возвращаться в Фессалию с горестным известием.

Как оказалось, варварам едва не удалось застать фессалийцев врасплох. Враги взяли воинов в кольцо и пытались подкрасться к лагерю незаметно. Спасли лошади — почуяли чужаков. Долго солдаты не размышляли, их кони с места сорвались в галоп. Отойдя от скал на несколько лиг фессалисцы стали ждать товарищей, которые обязательно нашли бы их по следам конских копыт.

Отряд продолжил путь. Семеро всадников быстро скакали к Плану, изредка останавливаясь и меняя лошадей — теперь в их распоряжении был едва ли не целый табун. К исходу пятых суток впереди показались мутные воды реки. Варваров на берегу не оказалось. Переправились воины на закате, без каких либо затруднений.

В лесу царила удивительная тишина. Легкий вечерний ветерок освежал и бодрил. Вылив воду из сапога и отжав мокрые штаны, Сорел осторожно спросил:

— Интересно, где мы находимся?

— В Корнирстоне, — ответил киммериец, — лигах в семи от замка.

— Значит, я дома! — радостно воскликнул Кадлен. — До моего города рукой подать…

— Его могли захватить ингасы, — вставил Бартен. — Ты сам видел, что дикари делают с нашими селениями… Форты на границе наверняка разрушены и сожжены.

— А вот это и надо проверить, — произнес северянин. — Без помощи Инхама королеве не обойтись.

Наемник лукавил. На самом деле Конан хотел получить доказательства измены гарана. Подозрения Ивона вряд ли были случайны. Подчиняться Селене правитель Закатной провинции больше не желал и ступил на опасную тропу — сделка с магинцами никому добра не приносила. Впрочем, в душе киммерийца теплился крошечный огонек надежды, что валвилец ошибается и Инхам остался верен королеве.

Ранним утром, оставив лошадей, под присмотром хусортцев, северянин, шемит, альв и корнирстонец двинулись на разведку. Вскоре воины почувствовали запах дыма и аромат жареного мяса. Вскоре послышалась ингаская речь.

Конан и Ивон осторожно подползли ближе и всмотрелись. Сквозь густые ветви был отчетливо виден лагерь дикарей. Количество вигвов исчислялось сотнями, между ними лениво прохаживались охранники. Над пылающими кострами висели туши оленей.

Взглянув на ученика жреца, киммериец тихо сказал:

— Твои подозрения оказались напрасны. Варвары вторглись и сюда.

— Это умелый обман, — усмехнулся валвилец. — Приглядись повнимательнее. В таком огромном лагере находится от силы двести воинов. А где остальные?

— Осаждают замок или какой-нибудь город, — возразил северянин.

— Ингасы так не воюют, — Ивон отрицательно покачал головой. Вигвы они всегда носят с собой, можешь спросить у Исайба. Я уверен, что у Корнирстона нет ни одного дикаря!

— Не стану спорить, — вымолвил наемник. — Но времени поверять твои догадки у нас не осталось. Если Хусорт падет, доказательство предательства Инхама уже не понадобятся. Союз ингаских племен необходимо разрушить любой ценой…

Советник королевы пытался спорить, но Конан его не слушал. Маленький отряд двинулась на Восход. Держа коней под уздцы, солдаты углубились в лес. Найти подходящую тропу труда не составило. Нападения варваров киммериец не опасался, поскольку в глухой чаще захватчикам делать нечего — ингасы боятся леса. Альв периодически останавливался и, великолепно подражая крикам птиц, издавал призывные сигналы. Его усилия увенчались успехом лишь к вечеру — их чащи бесшумно появились три альвийских лучника.

— Наконец-то! — воскликнул Конан. — Замок королевы еще держится?

— Трудно сказать, — пожал плечами старший валвлиец. — Мы ушли от Хусорта три дня тому… Защитники крепости отбивались с огромным трудом. После ночного штурма и атаки данвилцев у правительницы осталось слишком мало бойцов.

— Придется поторопиться, — задумчиво проговорил Конан. — Не хочется увидеть развалины Хусорта и торжество дикарей.

Улучив момент, ученик жреца отвел в сторону двух соотечественников и что-то им зашептал. Разведчики молчаливо выслушали советника королевы, а затем скрылись в зарослях. Догадаться, какой приказ отдал Ивон лучникам, было несложно.

— А ты оказывается упрямец, — усмехнулся северянин.

— Я лишь хочу обезопасить наш тыл, — ответил валвлиец. — У гарана сильная армия. Неожиданный удар в спину склонит чашу весов в сторону изменников.

— Звучит разумно, — произнес наемник. — А теперь, пусть проводник ведет отряд кратчайшей дорогой к замку. Придется идти целый день…

* * *

К исходу вторых суток путешественники достигли цели. Альв вывел воинов к одной из тайных стоянок торгрийцев. Гномы удивленно смотрели на нежданных гостей — союзники прекрасно помнили, как пятьдесят всадников отправлялись в поход после победоносного сражения, а вернулась домой лишь жалкая горстка… Что могло произойти?

Бросив поводья, Конан громко спросил:

— Сколько отсюда до крепости?

— Две лиги, — сказал проводник.

Сделав несколько больших глотков воды из фляги, северянин подозвал к себе ученика жреца. Понизив голос, наемник вымолвил:

— Я отправляюсь с Исайбом на разведку. Возьмешь здесь командование на себя. Пусть тогрийцы готовятся к выступлению. Отошли посыльных к Ролину. Утром вождь барадов мне понадобится. Если мы не вернемся, двинешь войска на Хусорт.

— Что ты задумал? — взволнованно проговорил Ивон.

— Пока еще не знаю, — честно признался Конан. — Надо поссорить ингасов между собой. Заклинание снято, и колдуны не в силах остановить вековую вражду племен. Попробую спровоцировать варваров к междоусобице…

— Это слишком рискованная затея, — покачал головой советник королевы.

— А когда они были не рискованными? — усмехнулся киммериец. — В Конжарских горах отряд столкнулся с монстром из потустороннего мира, ожившими мертвецами, мерзкими летающими тварями. И все же мы сумели добраться до святилища и прикончить чародеев… Я уверен в успехе.

Альв лишь пожал плечами. Он прекрасно знал — переубедить Конана не удастся. От принятых решений северянин никогда не отступает.

Наемник, шемит и двое валвилцев-проводников исчезли в чаще леса. Лучники двигались быстро и уверенно, по этой тропе альвы ходили к замку не один раз. Кроме того, в густых зарослях кустарников наверняка расположены скрытые посты. Альвы сумеют предупредить друзей об опасности.

* * *

Вскоре отряд Конана достиг окрестностей Хусорта. Киммериец отчетливо ощущал запах дыма от сотен костров. Приложив палец к губам, проводник призвал воинов соблюдать тишину. Разведчики аккуратно подобрались к зарослям на краю поля. Теперь киммериец мог по достоинству оценить мужество и смелость защитников Хусорта.

В багровых лучах заходящего светила, крепость выглядела ужасающе — разрушенные башни, в стенах многочисленные трещины, подвесной мост разбит, защитный вал усеян тысячами трупов. Удивительно, как фессалийцам вообще удалось удержаться!

Количество дикарей, осадивших замок, не поддавалось исчислению. Обнаружить лагерь данвилцев северянин не сумел. Скорее всего, он находился на противоположной, Полуденной стороне от Хусорта.

Протянув руку в сторону Полуденного Восхода, шемит тихо произнес:

— Это вигвы племен с Земель, находящихся на Полуночи. Видишь, много медвежьих шкур. Они всегда враждовали с кланом Чинхака. Убьем вождя, и кровавой драки не избежать. Варвары долго помнят обиды и врагов не прощают. Ради мести ингасы готовы пойти на любые жертвы.

— Отлично, — прошептал наемник. — Подождем наступления темноты.

Внезапного нападения варвары не ожидали, а потому охрана была малочисленна. Пробраться в лагерь труда не составляло. Утолив голод, ингасы укладывались спать. Шум на поле постепенно затихал…

Наемник повернулся к Исайбу и едва слышно проговорил:

— Пора. Иди к жилищу вождя. Я за тобой. На вопросы отвечай коротко.

Воины смело поднялись и направились к становищу дикарей. По внешнему виду они мало чем отличались от варваров — кожаные сапоги, штаны из простого домотканого материала, обнаженный торс, длинные разбросанные по плечам волосы, на коже шемита даже сохранились следы боевой раскраски. На всякий случай, Конан склонил голову и следовал сразу за телохранителем.

Солдаты не обращали внимания на чужаков. Появившийся туман значительно ухудшал видимость, но это было на руку лазутчикам. Воины вскоре очутились рядом со стоянкой ингасов.

Возле костров сидели дремлющие дикари. Вырезать часовых киммериец не собирался — вдруг кто-то успеет поднять тревогу? Действовать надо только наверняка!

Неожиданно из-за вигва показались два варвара, судя по раскраске, они были приближенными вождя и обходили посты. Трудно сказать, что привлекло внимание ингасов, но воины решили проверить чужаков.

— Кто такие? — требовательно спросил дикарь лет сорока.

— Мы из племени Киншака, — молниеносно ответил Исайб, — немного заблудились…

— Странно, — недоверчиво вымолвил воин. — Ваша стоянка находится в Закатной части лагеря.

— Всякое случается, — шемит развел руки в стороны.

— Постой, постой… — вмешался второй варвар. — Мне кажется твое лицо знакомым. Ты случайно не был телохранителем у Ванитхака? Одноглазый невольник…

— Но ведь они погибли… — начал первый ингас.

Закончить говорить дикарь не успел, ибо меч шемита пронзил насквозь его грудь. В тот же момент кинжал северянина поразил другого солдата. Клинок вошел в сердце по самую рукоять. Оба ингаса бесшумно повалились на землю. Наемник тревожно огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Дикари возле ближайшего костра сидели спиной к месту схватки. Разведчики оттащили трупы поближе к вигву. Здесь убитых обнаружат не сразу.

— Далеко еще? — поинтересовался киммериец.

— Нет, — ответил Исайб, — шагов сто. Если, конечно, я не ошибаюсь.

— Надеюсь, — сказал Конан. — Ты чересчур приметен. Сними повязку. Мы и так отличаемся от дикарей цветом кожи. Скоро здесь начнется большая суматоха, не хочется попасть под горячую руку. Долго разбираться варвары не станут.

Шемит утвердительно кивнул головой. Ускорив шаг, воины продолжили путь. Обогнув несколько вигвов, разведчики достигли цели. Возле жилища вождя горело сразу три костра. Около двух десятков ингасов спали тут же, на шкурах. Задача значительно усложнялась. Четверо воинов застыли у входа. Снять их без шума не удастся.

— Пойдем напролом? — бесстрастно спросил хайбориец.

Смерть Исайба ничуть не пугала. Он привык выполнять приказы, не задумываясь и не рассуждая. Жизнь человека ничего не стоит, а воля господина священна.

— Я не тороплюсь на Серые Равнины, — произнес северянин. — Попытаемся проникнуть внутрь незаметно.

Перешагивая через спящих дикарей, лазутчики вышли еще к одному посту. Солдаты жарили на огне огромный кусок оленины. Варваров было трое. Взглянув на чужаков, ингасы спокойно продолжили свои дела, и невнимательность стоила дикарям жизни. Кинжалы разведчиков пощады не знали…

Исайб осторожно приблизился к вигву, и умело вспорол кожаную стену жилища. Шемит легко протиснулся внутрь, Конан двинулся за ним. Потребовалось время, чтобы глаза привыкли к полутьме. Наконец, киммериец разглядел лежащего человека. Без жалости и сострадания северянин вонзил акбитанский клинок в грудь ингаса. Вождь одного из племен дикарей дернулся и замер. Разведчики бесшумно выскользнули из вигва. Наемник взял из костра горящую ветку и бросил на укрывавшие строение шкуры. Начался пожар. Пришла пора уносить ноги. Отойдя локтей на двадцать, Конан хлопнул шемита по плечу.

Исайб тотчас бесцеремонно пнул ближайшего дикаря.

— Люди Чинхака убили вождя! — громко завопил хайбориец.

Становище мгновенно ожило. Охранники бросились внутрь вигва, но походная хижина уже была охвачено огнем. В лагере началась паника. Люди метались из стороны в сторону, не понимая, что происходит. Расталкивая варваров, лазутчики пробирались в сторону Полуночи. В последний момент киммериец обернулся. Воины на руках вынесли из пылающего вигва тело убитого предводителя.

— Бархук убит! Смерть Чинхаку!

Крики ингасов нарастали, рухнуло пылающее строение. Возле трупа вождя стояло множество разгневанных, жаждущих мести людей. Сегодня прольется немало крови, старая вражда вспыхнет с новой силой!

Исайб призывно махнул рукой Конану и, не оглядываясь, устремился к спасительному лесу. Северянин последовал его примеру. Внезапно, на пути беглецов появился небольшой отряд дикарей — Конан насчитал пятерых. Выставив копья, варвары атаковали чужаков. Завязалась отчаянная схватка. Первого противника Конан разрубил от плеча до пояса, второй поучил сильный удар ногой в живот. Выпрямиться ингас не успел — острое лезвие клинка снесло ему голову. Шемит тоже прикончил одного врага, однако наконечник вражеского копья вонзился телохранителю в плечо. Исайб упал на землю, но северянин подоспел вовремя и поразил дикаря мечом… Последний противник предпочел бегство.

— Проклятие! — выругался Исайб. — Теперь этого мерзавца не догнать…

— Ерунда, — вымолвил киммериец. — Начавшуюся бойню уже не остановишь.

— А если он сообщит, что это не люди Чнхака убили вождя? — проговорил шемит, поднимаясь с травы и зажимая ладонью кровоточащую рану.

— Слишком поздно, — зловеще усмехнулся северянин, указывая на вспыхнувшее зарево пожара.

В Полуденной части лагеря полыхали десятки вигвов. Ингасы безжалостно истребляли друг друга. То и дело доносились отчаянные крики обезумевших дикарей. Многие воины спросонья не могли понять, что происходит и, умирали, не оказав ни малейшего сопротивления. Схватка противоборствующих сторон постепенно охватила едва ли не половину лагеря ингасов…

Разведчики добрались до леса и скрылись в чащобе. Тотчас возле них появились валвилцы-проводники. Они с восхищением смотрели на наемника. Как ему удалось поссорить ингасов, и затеять такую драку — для альвов было загадкой.

Пока лучники перевязывали шемита, Конан внимательно смотрел за ходом событий на поле.

Искры от пожарищ поднимались высоко в небо, огонь разогнал мрак ночи, и киммериец отчетливо видел тысячи сражающихся людей. Бой шел не на жизнь, а на смерть. Внезапность позволила кланам с Полуночных Земель продвинуться к стоянке Чинхака.

Внезапно замелькали красные молнии, донесся яростный вопль умирающих варваров — в схватку вступили магинские колдуны. Первая волна атакующих оказалась уничтожена, но арьергард захлестнул чародеев, и они погибли под стрелами…

Осознав, что началась междоусобица, некоторые племена дикарей, быстро собрав свой нехитрый скарб, потянулись к дороге. Вступать в сражение они не собирались — себе дороже. Это была чужая война.

Северянин довольно улыбнулся. Главная задача выполнена — военный союз ингасов разрушен. Поодиночке кланы варваров опасности не представляют.

Наемник повернулся к спутникам и произнес:

— Теперь можно возвращаться назад. Надеюсь, у торгрийцев найдется хорошее вино?

* * *

Отряд Конана пришел в лагерь торгрийцев далеко за полночь. Несмотря на усталость и поздний час, Ивон не спал. С тревогой и волнением ученик жреца ожидал исхода рискованной затеи Конана. Вдруг киммерийца постигнет неудача и он погибнет? Что тогда советник скажет Селене? Нет никакого сомнения, что королева страстно любит этого человека!

Когда в отблесках костра мелькнула огромная фигура киммерийца, валвилец радостно вскрикнул и бросился навстречу товарищу. Хлопнув альва по плечу, северянин негромко вымолвил:

— Ивон, найди мне бурдюк доброго вина. Нам сегодня здорово повезло. Выпить чарку в честь бога-покровителя нужно обязательно. Да и Исайбу глоток виноградного нектара совершенно не помешает!

Долго упрашивать валвилца не потребовалось. Вскоре советник вернулся с огромной, заполненной до самой горловины, кожаной флягой.

— Да прибудет со мной милость великого Крома! — проговорил наемник.

Он сразу осушил емкость почти на четверть. В голове приятно зашумело. Вытерев губы рукавом, Конан протянул флягу шемиту. Вино торгрийцев нежным ароматом не отличалось, но было густым и крепким. Конан от усталости привалился к древесному корню, закрыл глаза и тотчас же крепко заснул.

* * *

Наемник проснулся от осторожного толчка в плечо. Прямо перед ним стоял улыбающийся вождь барадов, позади него расположилась личная охрана. Былые обиды между альвами и гномами были забыты, и сейчас союзники что-то бурно обсуждали. Конан сел, взглянул на показавшийся из-за горизонта оранжевый диск Солара и потянулся. Почувствовав неприятную сухость во рту, северянин тоскливо произнес:

— Хорошо бы сейчас…

Наемник не успел закончить фразу, как альвийский лучник подал ему флягу с родниковой водой и только что зажаренным куском свежей оленины. Горячий жир стекал по рукам. Утолив жажду, Конан жадно впился зубами в мясо.

— Королевский завтрак, — с благодарностью сказал киммериец, обращаясь к Ролину.

— Ерунда, — махнул рукой предводитель альвов. — Вы отлично поработали. Нашествие ингасов закончилось. Дикари отступают как из Фессалии, так и иэ Торгрии. Разведчики слышали, что в ночном сражении погибли и Чинхак, и его дружки-магинцы.

— Превосходно, — пробурчал северянин, жуя оленину. — А как поживают данвилцы? Варвары их не атаковали?

— Нет, — вождь отрицательно покачал головой. — Ксатлин успел поднять полки и занять оборону. Разрозненные кланы не решились нападать на армию мятежников.

— Жаль, — разочарованно вымолвил наемник. — Я надеялся, ингасы атакуют и войска гарана.

— Ничего не вышло, к сожалению, — вставил Ивон. — Осада снята, и то хорошо…

— Пожалуй, — согласился Конан. — Но это была лишь первая часть моего плана. Теперь нам предстоит добить врага — пора вернуть королеве замок ее мужа. Я немедленно отправляюсь к Трунсому. Там есть гномы и альвы?

— Да, — молниеносно отреагировал Ролин. — Тысяч пять бойцов собрать мы сможем.

— Отлично, — проговорил киммериец, вставая и забрасывая ножны с клинком за спину. — Вместе с Ланкором мы ударим по бафирцам и отбросим неприятеля за пределы Гатвэя. Оттуда армия двинется к Мидлэйму. Твои полки, тем временем, незаметно подойдут к замку и окружат его. Со штурмом не спеши. Из крепости никого не выпускать!

— Мышь не проскочит, — заверил валвилец.

— Но ведь возле Хусорта стоят полки Ксатлина! — воскликнул советник. — Вдруг мятежники решатся на новое наступление? Силы защитников невелики. Ты вновь рискуешь!

— Ничуть! — возразил наемник. — Тысяча торгрийцев и триста лучников останутся здесь. Они выйдут из леса, но приближаться к противнику не будут. Их присутствие поумерит пыл гарана. Правитель Данвила не знает, сколько союзников прячутся в чаще. Вы с Исайбом проберетесь в Хусорт и передадите мой замысел королеве. Когда враг отступит — начинайте преследование. Возле Мидлэйма мы все соединимся.

— Я склоняю голову перед твоей мудростью, — восторженно произнес вождь барадов.

Сборы надолго не затянулись. Лошади хорошо отдохнули и были готовы к длинному переходу. Единственное, что сейчас волновало союзников — это присутствие у замка полков Ксатлина вдруг он решиться атаковать торгрийцев?..

Глава 10. Поход на Мидлэйм

Владетель мятежной провинции стоял на холме и с восхищением смотрел на Хусорт. При всех своих недостатках, рыцарь умел ценить достоинства противника. Защитники крепости проявляли чудеса героизма. После ночного штурма, предпринятого дикарями, Ксатлин не сомневался в успехе. Башни разрушены, в стенах огромные проломы, сотни погибших…

Один удар и замок падет! Сторонники королевы от усталости едва держались на ногах. Сражение в темноте дорого обошлось и варварам, и фессалийцам, у ингасов полегло больше половины воинов, мертвых никто не собирается хоронить.

… Под звуки барабанов полки магинцев двинулись к крепости. На флангах расположились данвилцы и мидлэймцы Холона. Наступающие войска встретил рой стрел — сразу видно, Селена и Салмир отлично подготовились к осаде. Необращая внимания на потери, солдаты упорно шли к цели. Победа была близка, всю грязную работу сделали варвары.

У Ксатлина было почти четырехкратное превосходство. Крепости не устоять! С помощью лестниц магинцы взобрались на стены — Мондор не солгал, воины у Галтрана были отменные. Схватка получилась жаркая.

Ксатлину постоянно приходилось вводить в бой новые силы, и резерв таял на глазах. В какой-то момент данвилцам удалось пробиться во внутренний дворик, и передовые отряды достигли донжона…

Но тут в ход событий вмешалась королева. Командуя группой телохранителей и отрядом раненых хусортцев, Селена отбросила неприятеля к воротам. Несколько раз защитники переходили в контратаку, золоченый шлем Салмира мелькал то возле цитадели, то у стен — проклятый трунсомец успевал быть везде.

К полудню стало ясно, что штурм захлебнулся, полки Ксатлина топтались на месте. Лагерь превратился в сплошной лазарет — лекари не успевали оказывать помощь раненым и те умирали от потери крови. Разочарованию правителя не было предела. Удача вновь отвернулась от него!

Сигнальщики протрубили отход. Ксатлину надо было спасать остатки армии. Потери оказались ужасны — гаран не досчитался трех тысяч бойцов. В ярости данвилский владыка приказал командирам баллист и катапульт сравнять Хусорт с землей. На замок вновь обрушились гигантские камни.

Правитель не сомневался в том, что ингасы воспользуются благоприятной ситуацией. Вряд ли защитники сумеют удержать крепость под натиском дикарей. У королевы не хватает людей даже на оборону и восстановление проломов в стенах — работы продвигаются крайне медленно.

Фессалийцы были обречены на поражение!

К удивлению Ксатлина, варвары не торопились со штурмом. Минуло несколько дней, а ингасы продолжали бездействовать. Мало того, между кланами союзников возникли серьезные противоречия. Гаран заметил, что в поведении Мондора появилась нервозность. Советник часто отлучался в лагерь дикарей и возвращался только утром, всегда в плохом настроении.

Вскоре разведчики сообщили Ксатлину о стычке Чинхака с одним из вождей. Варвар наотрез отказывался выполнять приказы предводителя. Ситуация сразу прояснилась — магинцы потеряли контроль над варварами, племена дикарей стали неуправляемы. Гаран немедленно усилил личную охрану — теперь союзники больше напоминали врагов. О наступлении на Хусорт не могло идти и речи.

Рыцарь проклинал колдунов; втянувших его в эту авантюру. В конце концов, правитель вызвал Мондора в свой шатер на откровенную беседу. Как обычно, волшебник стоял, низко опустив голову, пряча глаза под капюшоном коричневого балахона.

— Я хочу знать, что происходит? — требовательно произнес Ксатлин.

— Ничего опасного, — спокойно ответил чародей, — варварам тоже нужен отдых. Скоро они…

— Не лги мне, — оборвал магинца гаран. — В первые дни осады Чинхак атаковал крепость беспрерывно, не обращая внимания на огромные жертвы. У него еще достаточно воинов. Осталось сделать одно, последнее усилие, и вдруг предводитель дикарей проявляет малодушие. Я не верю ни одному твоему слову! Говори правду, или лишишься головы!

Глаза советника гневно сверкнули. Прикончить жалкого высокомерного выскочку для мага труда не составляло. С каким бы удовольствием волшебник свернул ненавистному данвилцу шею!

Но Галтран не одобрит подобный поступок. Придется терпеть.

— Хорошо, — вымолвил: Мондор. — Я расскажу все. Мы заключили сделку с Чинхаком: власть над степным народом в обмен на поход в Фессалию. На древнем святилище ингасов в Конжарских горах наши чародеи заколдовали вождей. Вожди кланов прежде подчинялись нам беспрекословно, но четыре дня назад что-то произошло. Магия больше не действеет на варваров.

— Этому есть разумное объяснение? — уточнил правитель.

— Нет, — волшебник покачал головой. — Снять заклинание никому не под силу.

— А мне почему-то на ум приходит имя одного человека, — задумчиво проговорил Ксатлин.

— Чепуха! — раздраженно воскликнул советник. — Ты даже не представляешь, как хорошо охраняется капище! Там находятся лучшие чародеи Магины, их возможности безграничны. Если Конан из Фуркипа сунется туда, его постигнет страшная участь. Перед врагами разверзнется бездна…

— Боюсь, этого мерзавца подобными угрозами не испугаешь, — презрительно усмехнулся гаран. — Конан смел и хитер. Кстати, мои наблюдатели ни разу не видели рядом с Селеной альва-жреца — валвилец исчез из замка. Я давно перестал верить в случайности. Видимо, нас ждут большие неприятности.

Предчувствия не обманули данвилца. Ситуация в лагере ингасов накалялась. Между кланами постоянно вспыхивали мелкие ссоры, до кровопролития дело пока не доходило, но рано или поздно избежать драки не удастся.

… Катастрофа произошла ночью. Правитель проснулся от громких возгласов встревоженных криков охранников. Надев легкую кольчугу и обнажив клинок, Ксатлин выбежал из шатра.

Вигвы ингасов были охвачены пламенем пожаров. Дикари отчаянно сражались между собой. Звуки жестокой битвы разносились над полем. Гаран от души выругался и приказал своим полкам построиться в боевой порядок — не исключено, что варвары атакуют и союзников. Данвилцы и магинцы, сдвинув щиты и выставив копья, заняли круговую оборону. Бойня продолжалась почти до утра. Разобраться, кто с кем дерется, не было ни малейшей возможности. Огонь пожрал едва ли не треть лагеря ингасов. На рассвете стало ясно, что союза варваров больше не существует — на поле лежали тысячи изрубленных трупов, многие племена еще ночью прекратили осаду замка и двинулись на Полночь.

Как только Солар показался из-за горизонта, отход ингасов превратился в бегство. Дикари опасались мести фессалийцев. Правитель послал Тариса осмотреть место сражения. Ксатлина интересовала судьба Чинхака.

В сопровождении сотни пехотинцев, рыцарь направился к становищу предводителя варваров. Кое-где люди еще шевелились и умоляли о помощи. Данвилцы безжалостно добивали раненых союзников. Поиски затягивались. Но вот командир полка остановился, махнул рукой солдатам и пошел назад.

К гарану приблизился Мондор. Покорно склонив голову, чародей с нетерпением ждал возвращения Тариса. Воин взбежал на холм и, не скрывая презрительную ухмылку, произнес:

— Господин, в лагере вождя ингасов все мертвы. Среди обуглившихся вигвов мы нашли убитых телохранителей Чинхака и колдунов Магины. Самому вождю враги отрубили голову. Я опознал труп по одежде.

— Что ж, он расплатился за союз с Воларом, — задумчиво сказал правитель, — Интересно, не ждет ли меня такая же судьба?

— Не понимаю, как это случилось, — растерянно вымолвил волшебник.

Ксатлин не обратил никакого внимания на слова советника. Толку от Мондора теперь немного, его власть слабеет с каждым мгновением…

Владыка Данвила внимательно следил за одиноким всадником. Новый гонец! Спрыгнув с лошади, солдат опустился на одно колено. Не поднимая глаз, он проговорил:

— Господин, рыцарь Малкольм сообщает, что ингасы уходят к Плану. Вторжение в Фессалию закончилось. Очень скоро здесь не останется ни одного дикаря.

— Проклятие! — тихо выругался гаран. — Мерзавцы бегут, как крысы с тонущего корабля!

— Тем лучше, — вставил Тарис. — Не нужно ни с кем делиться. Мы сами захватим Хусорт!

— Глупец! — гневно воскликнул правитель. — Пошел прочь!

Повторять дважды Ксатлину не пришлось. Данвилец мгновенно исчез. Поспешно ретировался и посыльный — попасть под горячую руку гарана у него не было желания. Рыцарь повернулся к магинцy. В глазах Ксатлина сверкали искры злого торжества. Выдержав паузу, данвилский владыка произнес:

— И где твоя хваленая магия? Варвары без труда перерезали магинских колдунов! Я начинаю сомневаться в ваших способностях. А если союзник слаб, то зачем он нужен?

— Не забывай о данной Волару клятве, — бесстрастно напомнил волшебник. — Повелитель Царства Мертвых не прощает отступников. У любой монеты есть две стороны. После победы ты получишь провинцию целиком. Удара в спину можно не опасаться.

— Для начала надо взять замок, — возразил гаран.

— Посмотри на него внимательно, — проговорил советник. — Огромные разрушения, покосившиеся башни, заваленный трупами ров. Один решительный штурм — и все кончено. Прояви смелость и настойчивость. У нас достаточно сил для атаки. Уже к полудню наша армия может овладеть Хусортом.

— Звучит заманчиво, — снисходительно улыбнулся правитель. — Но спешить я не буду. Нутром чувствую, что неприятности на сегодня не закончились.

Тем не менее, слова Мондора запали в душу данвилца. Войска по его приказу приступили к окружению замка. Попыток бегства из крепости замечено не было, а это значит, что Селена до сих пор находится в Хусорте.

Последнее наступление! Бросить в бой свежие полки и смять защитников крепости! Главное — прорваться к донжону…

Пожалуй, магинец прав, такой шанс упускать нельзя. Должна же и Ксатлину когда-то улыбнуться удача?

Солдаты стояли ровными рядами и ожидали приказа. Как только зазвучат трубы, они бросятся к замку. Бреши в стенах столь велики, что в некоторых местах даже штурмовые лестницы не понадобятся. Воины озлоблены и жаждут крови — смерть сторонникам королевы!

Неожиданно строй данвилцев был нарушен. Часть войска начала поспешно разворачиваться в сторону от замка.

Подгоняя лошадь, к гарану устремился гонец. Всадник на ходу спрыгнул с коня и громко закричал:

— Господин, из леса выходят гномы. Их тысячи…

В лучах ока бога сверкали стальные доспехи торгрийцев. Атаковать мятежников противник не торопился. Судя по всему, это был лишь передовой отряд. Разведчикам Ксатлина не удалось обнаружить в чаще ни альвов, ни гномов, но правитель иллюзий на данный счет не питал — прятаться лесные жители умели отлично.

Гаран искренне расхохотался — Конан вновь его перехитрил! Штурм крепости приведет к окружению и полному разгрому. А без армии не удержишь ни Мидлэйм, ни Данвил.

— Сигнальщики, трубите отход! — скомандовал Ксатлин. — Мы потерпели поражение, это надо признать…

Войска медленно отступали на Закат. Вскоре все полки собрались у лагеря.

Об осаде Хусорта можно было забыть. Правитель прекрасно видел, как группа валвилцев направляется к замку. Растерянно качая головой, гаран ушел в свой шатер. Только объятия Адиль помогут ему восстановить душевное равновесие. Принимать скоропалительные решения рыцарь не хотел — над сложившейся ситуацией стоило хорошенько подумать. В войне наметился очередной перелом.

* * *

О пожаре и сражении в становище ингасов королеве доложили немедленно. Она приняла это известие спокойно, хотя уже не сомневалась в грядущем поражении — в схватке с дикарями и данвилцами погибло почти три тысячи солдат, то есть больше половины гарнизона, приходилось ухаживать за сотнями раненых.

И все же самым сильным ударом для волшебницы стала смерть Салмира. Несмотря на возраст гаран бросался в самую гущу боя. В том, что крепость устояла, целиком и полностью был заслуга Салмира. Гаран сдержал данное слово ценой собственной жизни. Маленький отряд, защищавший брешь, была истреблен полностью. Нашли тело Салмира с трудом — из его груди торчало обломанное древко копья, стальной наконечник пронзил гарана насквозь. Воины подняли полководца и отнесли к донжону. Страшная весть сразу разнеслась по замку. Солдаты уважали и любили Салмира за смелость, честность и справедливость, а в бою гаран проявлял чудеса храбрости и отваги, за спины подчиненных никогда не прятался. Телохранителям Селены с огромным трудом удалось позволить королеве подойти к гарану. Женщина опустилась на колени, дрожащими руками сняла шлем с головы погибшего Салмира. Лицо рыцаря побледнело, губы приобрели синеватый оттенок, в остекленевших глазах застыла отчаянная решительность.

Правительница чувствовала, как по щекам текут слезы, но остановить их, и вернуть былое самообладание она оказалась не в силах. Вскоре подошли Сильвен и Линк. Вокил лежал в главном зале с пробитой грудью — хусортцу повезло значительно больше, чем Салмиру, его воины успели вытащить командира из безнадежного боя.

Рыцарь истекал кровью, стонал от боли, однако пребывал в сознании и здравом рассудке. В сражении досталось и прочим дворянам — у мидлэймца сломана левая рука, а корнирстонец заметно прихрамывает.

Фессалийцы молчаливо застыли рядом с телом гарана. Они терпеливо ждали решения волшебницы. Королева должна назначить нового военачальника. Селена поднялась на ноги без посторонней помощи. Окинув взглядом толпу, правительница громко произнесла:

— Армию возглавит Сильвен. Приказываю возвести к вечеру погребальный помост. Своими делами и поступками Салмир заслужил соблюдения священного ритуала!

Голос женщины слегка дрогнул — еще немного и волшебница разрыдается. Королева поспешно направилась к лестнице. В знак признательности Сильвен низко склонил голову, а на лице корнирстонца легко читалось разочарование. Он не сомневался, что столь высокую честь Селена окажет ему. Но правительницу сейчас мало интересовали переживания любовника. Погиб едва ли не единственный человек, которому волшебница доверяла полностью и безоговорочно. Четыре года назад трунсомец поддержал королеву в самый трудный момент, да и законов чести Салмир придерживался неукоснительно. Таких людей в Фессалии осталось мало. Преданность рыцаря Селене не имела границ.

Шли дни, а захватчики нового штурма не предпринимали. Разумного объяснения этому женщина не находила. Ксатлин прекрасно знает о слабостях Хусорта, баллисты и катапульты отдельные участки крепостной стены едва ли не сравняли с землей — один удар и все будет кончено! Почему предатель медлит? Наслаждается своим превосходством? Вряд ли… Свой шанс гаран Данвила не упустит.

Самое удивительное было в том, что даже неукротимые ингасы перестали нападать, В душе правительницы затеплилась слабая надежда — вдруг Конану и действительно удалось разрушить единство дикарей? Надо любой ценой продержаться до его возвращения!

Услышав осторожный стук в дверь, женщина мгновенно вскочила с постели. В спальню осторожно вошла служанка. Девушка низко поклонилась и взволнованно проговорила:

— Ваше Величество, меня послал рыцарь Сильвен…

— О боги! — вырвалось у королевы. — Неужели опять ночная атака?

— Не знаю, — испуганно ответила фессалийка.

Вскоре Селена явилась на галерею донжона. Верные телохранители тотчас окружили правительницу. Со стороны Восхода женщина заметила одинокую фигуру мидлэймца. Волшебница приблизилась к рыцарю и сразу поняла, почему он ее позвал — в лагере варваров бушевал пожар. В свете пламени было видно, что дикари схватились между собой.

— Мне трудно объяснить происходящее, — вымолвил Сильвен. — Ингасы сошли с ума, и убивают друг друга. Кровавая бойня захватывает все новые и новые племена.

— Тем лучше, — злорадно произнесла королева. — Ингасы получили по заслугам. Уверена, Конан снял заклинание магинцев, и старая вражда между кланами вновь вспыхнула. Скоро Ксатлин останется без союзников!

— У мятежников достаточно сил для победы, — возразил военачальник.

— Правильно, — кивнула Селена. — И терять им нечего. Утром гаран Данвила двинет армию на штурм. Передышка закончилась, готовьтесь к решающей схватке. Всех, кто может стоять на ногах и держать в руках оружие — на стены! Ни шагу назад!

— Мы скорее умрем, чем отступим, — заверил правительницу мидлэймец.

— Не сомневаюсь, — сказала волшебница, — но лучше остаться в живых и отбросить неприятеля.

Предположения королевы полностью подтвердились: лучи Солара осветили поле боя, и защитники увидели страшную картину ночного побоища. Среди дымящихся останков вигвов валялись тысячи убитых дикарей. Племена ингасов поспешно покидали Хусорт, о продолжении осады не могло идти и речи.

Однако, ближе к полудню, Ксатлин начал выдвигать к крепости свои войска. Новый штурм был неизбежным — упускать свой шанс гаран не собирался. Не обращая внимания на обстрел из катапульт, солдаты занимали места на стенах и в полуразрушенных башнях. Сдаваться никто не собирался. То и дело воины поглядывали на крышу донжона. Там, в сверкающих доспехах и белоснежной накидке, находилась правительница Фессалии. Она никогда не покинет подданных.

Казалось, что мятежники полностью готовы к атаке, но вдруг прозвучал сигнал к отходу. Армия Ксатлина быстро уходила на Полдень.

Селена недоуменно прошептала:

— Что это значит? В чем подвох?

— Посмотрите в сторону Полуночи, Ваше Величество, — вымолвил стражник, услышавший реплику женщины.

Только сейчас королева заметила появившиеся из леса полки гномов.

— Торгрийцы! — радостно выдохнула волшебница. — Мы спасены.

Вскоре наблюдатели доложили о небольшом отряде союзников, который подошел к крепости. Правительница уже предвкушала встречу с северянином, но, увы, ее надежды не оправдались — Конан находился уже довольно далеко от Хусорта.

Зато Селену поджидал другой сюрприз. Рядом с Ивоном шел одноглазый, коренастый ингас плотного телосложения. Увидев вышедшую навстречу королеву, дикарь бросился к ней, рухнул на колени и громко проговорил по-хайборийски:

— Госпожа, я искренне рад, что вы целы и невредимы. Мне нет прощения! Проклятый колдун оказался быстрее и коварнее. Прикажите немедленно казнить своего нерадивого раба!

— Великий Солар, вразуми меня! Неужели это ты, Исайб? — воскликнула королева.

— Да, — не поднимая глаз, ответил шемит. — Моя честь запятнана, и смыть позор можно только кровью.

Солдаты и альвы с интересом слушали незнакомую речь. О том, что Селена — чужестранка, знали даже простые крестьяне.

— Опасности нет, — сказала волшебница охранникам, выставившим перед собой копья. — Это мой преданный и верный слуга. Встань, Исайб, — приказала женщина хайборийцу. — Сейчас не время вспоминать старые ошибки. Свою вину ты уже давно искупил. А мне нужны храбрые воины. Хороших бойцов осталось немного…

— Я не отступлю от вас ни на шаг, — заверил шемит королеву.

— Где Конан? — с нескрываемым волнением в голосе спросила Ивона правительница.

— Ускакал в Трунсом, — ответил советник. — О его новом плане и подробностях похода в Конжарские горы я расскажу отдельно. К сожалению, многие погибли…

— За победу часто приходится платить дорогую цену, — тяжело вдохнула Селена.

В сопровождении валвилца, Сильвена и Линка волшебница направилась к донжону. Впервые за последние дни на ее устах появилась улыбка. Угроза, нависшая над Фессалией, миновала. Ингасы ушли к Плану, заклинание магинцев потеряло силу, а Ксатлин, рано или поздно покинет провинцию — воевать в одиночку мятежный гаран не решится. К счастью, киммериец остался жив. Не увидев наемника среди валвилцев, женщина предположила худшее, но боги проявили благосклонность к северянину!

Война была выиграна!

* * *

Между тем, Конан приближался к Трунсому. Альвы-проводники провели киммерийца и фессалийцев до дороги, и теперь можно было ехать верхом. На всякий случай, северянин взял собой двух лучников. Один валвилец сидел на лошади наемника, второй устроился за спиной Кадлена. Ближе к вечеру воины достигли цели. Трунсом выглядел неплохо. Дикари побоялись штурмовать хорошо укрепленный замок, захватчики, ограничились осадой крепости и грабежом близлежащих деревень. Но сейчас поле возле Трунсома пустовало — варвары отступили на Полночь.

Навстречу Конану выехал отряд кавалеристов. Ланкора наемник узнал сразу — это был коренастый, плотный мужчина с проницательными серыми глазами. Гараном рыцарь стал два года назад, после того как военачальник королевы Олбин заколол Малиха.

Натянув поводья, трунсомец с бесстрастным выражением лица проговорил:

— Я знал, что бегство ингасов не случайно. Рад приветствовать славного рыцаря Конана из далекого Фуркипа. Ты появился, как обычно, в трудные для Фессалии времена.

— Таков мой долг, — усмехнулся киммериец. — Где сейчас дикари?

— Переправляются через План, — вымолил Ланкор. — Через несколько дней в провинции не останется ни одного захватчика. Альвы внимательно следят за варварами.

— Превосходно, — сказал северянин. — Завтра утром мы двинемся к Гатвэю. Надо раз и навсегда отбить у бафирцев охоту вторгаться на чужие земли. Сколько у тебя солдат?

— Около трех тысяч, — ответил гаран. — Много новобранцев.

— Поход для них станет отличной школой, — произнес наемник. — Одного полка для защиты замка вполне достаточно. — Мы ударим неожиданно и одержим победу!

Вместе с восходом Солара армия трунсомцев покинула крепость. В лесу к ней присоединились торгрийцы и валвлицы — за ночь союзники собрали почти шесть тысяч бойцов, и, кроме того, несколько отрядов гномов уже находились в Гатвэе.

Проводники вели войска по тайным тропам, чтобы враг не узнал о приближении армии и не успел подготовиться. Через трое суток на горизонте показались башни замка.

Сражение было в самом разгаре. Не считаясь с потерями, бафирцы штурмовали стены крепости. Солдаты Алгара отчаянно отбивались. Конан с интересом разглядывал захватчиков. Он много о них слышал, но видел бафирцев впервые. Воины имели смуглую кожу, темные коротко стриженые волосы, многие носили бороды и усы. Замечались бронзовые шлемы, кожаные доспехи со стальными бляхами и пластинами, деревянные круглые щиты, копья с длинными наконечниками, сверкающие в лучах ока бога изогнутые мечи.

Бафирцы шурмовали замок по всем правилам — катапульты и баллисты разрушали укрепления, осадные вышки позволяли солдатам проникать на стены сверху, тараны старались сломать подвесной мост. Захватчики подготовили для атаки сотни лестниц. Особую опасность представлял резерв противника — несколько тысяч всадников терпеливо ждали приказа полководца. Как только пехотинцы возьмут ворота, лавина кавалеристов устремится внутрь крепости, уничтожая на своем пути всех врагов.

Киммериец не стал спешить и долго изучал обстановку. Защитники Гатвэя держались неплохо, и за судьбу крепости северянин не волновался. Главный удар он нанес по кавалерии захватчиков. На них из леса обрушился град стрел. Не давая врагу опомниться, наемник выдвинул вперед полки торгриийцев и фессалийцев.

Началась кровавая битва. Оказавшись в кольце, бафирцы запаниковали. Захватчики метались из стороны в сторону, но повсюду натыкались на закованных в броню гномов, а альвы безжалостно расстреливали неприятеля из луков — у валвицев были особые счеты с бафирцами.

Тем временем, трунсомцы напали на лагерь врага и перебили всех военачальников. Потерявшая управление армия была обречена на поражение. Побросав оружие, и встав на колени, захватчики сдавались в плен. Лишь немногим удалось спастись бегством, добраться до Миссини и вернуться на родину.

Не скрывая эмоций, союзники праздновали победу. Особенно теплой получилась встреча Конана и Алгара. Юноша заметно возмужал. Теперь он не просто рыцарь, а гаран провинции! После крепкого рукопожатия фессалиец искренне улыбнулся и проговорил:

— Ты снова спас мне жизнь. Мои долги растут, словно снежный ком, катящийся с горы.

— Когда-нибудь расплатишься, — вымолвил киммериец. — А сейчас для этого нет времени. Нашествие ингасов закончилось. Пора ударить по Ксатлину. Мидлэйм уже окружен. Нам надо торопиться, я не хочу упустить столь благоприятный шанс.

Впрочем, как северянин не спешил, королевское войско покинуло Гатвэй только утром следующего дня. К союзникам присоединилась и армия Алгара. На этот раз войска шли по главным дорогам страны, не прячась и не скрываясь. Отряд тяжелой кавалерии киммериец выслал к Мидлэйму — не исключено, что Холон постарается прорваться в осажденный замок и поэтому необходимо было помочь Ролину.

В сражении возле родового замка Андаров решится судьба Фессалии. Путь предстоял неблизкий и Конан намеревался преодолеть его за четверо суток. До возвращения в Хайборию оставалось не так уж много, а он хотел провести с Селеной еще хотя бы одну ночь.

* * *

Трое суток Ксатлин ждал появления фуркипца — только чужестранец мог разрушить чары магинских колдунов. Но, ни королева, ни торгрийцы активных действий не предпринимали, и это начинало раздражать гарана. В поведении противника было что-то подозрительное. Почему гномы не атакуют данвилцев? Разумного объяснения рыцарь не находил. После долгих размышлений правитель двинул на врага полк тяжелой кавалерии Малкольма, однако торгрийцы не приняли бой и отступили в лес. Конников встретил рой стрел. Значит, альвы скрываются в чаще. Но сколько их, вот вопрос?

Ни один из разведчиков так и не вернулся…

Ксатлин пребывал в замешательстве. Он не знал, что делать. Лагерь жил в тревожном ожидании неминуемой развязки. Около полудня на дороге показались два всадника. Оба были в белых накидках, у одного из воинов стрела торчала из бедра. Кровь целиком заполнила сапог. Бедняга едва держался в седле. Второй гонец сразу бросился к гарану. Опустившись на колено, солдат произнес:

— Господин, вчера на рассвете армия гномов окружила Мидлэйм. Сколько их никто не знает, но возле стен расположилось не менее пяти тысяч врагов. Все дороги перекрыты, местные жители помогают тогрийцам…

— Вот же сволочь! — невольно выругался владыка Данвила. — Провел нас, как мальчишек. Пока мы сторожили Хусорт, Конан выдвинулся к родовому замку Андаров и осадил его. Блестящий замысел!

— Надо немедленно возвращаться, — сказал рыцарь, не разделявший восторга господина. — Если ударить в тыл неприятеля, то еще есть шанс одержать победу.

— Разве я похож на глупца? — раздраженно воскликнул гаран. — Именно этого Конан от меня и ждет. Возле Мидлэйма подготовлена отличная западня. Гномы и альвы перебьют моих солдат еще в лесу. Потеря армии равносильна самоубийству! Мы будем возвращаться кратчайшей дорогой, через Корнирстон. Инхам напасть не решится, да и магинцы в случае чего помогут.

— Поступок достойный короля, — презрительно усмехнулся Холон. — Ты умудрился предать всех. Мертвы Эдрик, Кабет, Малих, Лоун… Кто следующий? Вален превратился в жалкого, бездомного бродягу, который готов подбирать кости упавшие с твоего стола. Но я унижаться не собираюсь…

— И кто это говорит? — гневно прорычал правитель. — Человек, наплевавший на честь ради титула? Не ты ли штурмовал донжон замка Андаров и пытался убить Селену?

— Все так, — согласился военачальник. — Четыре года назад я поддержал сильного и смелого человека, способного объединить Фесссалию под своей властью. Но в кого он превратился теперь? В жалкого труса, похотливого соблазнителя молоденьких девушек и кровожадного убийцу невинных людей!

Ксатлин выхватил из ножен меч и ударил противника наотмашь. Холон успел увернуться и тоже обнажил клинок. Телохранители самозванного короля мгновенно двинулись на мидлэймца, однако на помощь рыцарю устремились его солдаты. Схватка могла разгореться в любой момент…

Гаран был в ярости — он не ожидал измены!

— Ты умрешь! — зло произнес данвилец. — Но не здесь и не сейчас.

— Может, ты хочешь затеять драку? У меня здесь полторы тысячи воинов. Никто из них не сдастся. Пример ингасов, как видно, заразителен. Давай устроим междоусобную бойню на радость королеве! Селена будет счастлива!

Скрипя зубам от злости, Ксатлин убрал меч ножны. Терять людей из-за какого-то паршивого выскочки он не хотел. Пусть Холона убивают сторонники ведьмы.

— Убирайся прочь! — прошипел правитель. — Сдохни, как собака, у ног Селены!

Рыцарь решил, что лучше не замечать нанесенного оскорбления. В сопровождении преданной охраны военачальник отступил к лагерю. Вскоре полки мидлэймцев покинули поле возле Хусорта, а к вечеру ушли на Закат данвилцы и магинцы. Вторжение закончилось безрезультатно. Понеся значительные потери, захватчики ничего не добились. Рухнул очередной блестящий план.

Ксатлин начал всерьез подумывать о самоубийстве — все, что происходило в Фессалии в последние годы начало казаться ему невероятной глупостью, измысленной человеком с больным воображением…

* * *

На следующее утро в сопровождении гномов, альвов и трех сотен фессалийцев волшебница двинулась к родовому замку Андаров. Внезапного нападения врага королева не боялась — валвилцы внимательно следили за неприятелем.

Ролин был готов к атаке армии Холона, но удержать мятежников не сумел. Большая часть солдат пробилась в крепость, и теперь гарнизон Мидлэйма составлял около четырех тысяч воинов. Взять штурмом хорошо укрепленный замок необычайно сложно, а осада занимает чересчур много времени. А именно его у Конана не было.

Возглавляя отряд всадников, киммериец прискакал из Гатвэя к Мидлэйму через трое суток. Полки пехотинцев значительно отстали, но до их подхода Конан намеревался тщательно оценить обстановку. Королевский замок произвел на наемника должное впечатление — высокие стены, мощные крепкие башни, глубокий ров. Облицовка из белого мрамора придавала крепости сказочный, нереальный вид. Лишних иллюзий Конан не питал — защитники Мидлэйма имели огромное преимущество над противником. Из донжона простреливался, как внутренний дворик, так и внешний вал. Четверть армии наверняка погибнет еще на подходе к Мидлэйму.

Северянин сразу заметил на поле мертвые тела фессалийцев. Убитых врагов торгрийцы не хоронили, а у подъехавшей к замку Селены оказалось слишком мало людей. Погребальные помосты они сооружали достаточно медленно. Спрыгнув с коня, киммериец поклонился правительнице и разочарованно сказал:

— Холону все-таки удалось прорваться в крепость!

— Да, — вымолвил Ивон, — рыцарь проявил смелость и настойчивость. Ксатлин бросил союзников на произвол судьбы, но военачальник готов сражаться и в одиночку.

— Король Эдрик всегда ценил Холона, — заметила правительница. — Он умен, храбр и честен. Прятаться за спиной подчиненных рыцарь не будет. Я была удивлена и потрясена его изменой…

— Мы завязнем здесь надолго, — вставил стоявший рядом Линк.

— А что если предложить мятежникам жизнь? В обмен на сдачу замка? — задумчиво сказала волшебница.

— Стоит попробовать, — согласился наемник. — Но Холон наверняка откажет, слишком горд…

Переговоры результата не принесли. Холон наотрез отказался сдаваться. В его словах чувствовалась обреченность, однако он намеревался умереть, как настоящий мужчина, с мечом в руках — честь превыше жизни. Конану ничего не оставалось, как отдать приказ на подготовку к штурму. Солдаты связывали фашины, вырубали длинные жерди, сколачивали лестницы, сооружали осадные башни и защитные стенки для лучников. Сражение предстояло тяжелое.

Светлоокий Солар скрылся за горизонтом, у стен замка вспыхнули сотни костров. Над полем потянулся ароматный запах жареного мяса. В огромных котлах фессалийцы варили кашу. Местные жители отдавали фуражирам королевы — освободительницы последние запасы: люди верили, что скоро братоубийственная война закончится.

Осмотрев посты, киммериец неторопливо вошел в шатер Селены. Женщина была одна и своих чувств не скрывала. Она немедленно обняла и страстно его поцеловала. Короткое мгновение превратилось в вечность. Влюбленные потеряли ощущение времени. Проведя ладонью по небритой щеке Конана, волшебница тихо сказала:

— Я люблю тебя, варвар… Никто и никогда не помогал мне так, как ты. Каждый раз, появляясь в Волании, ты рискуешь собственной жизнью. Как жаль, что мы не можем быть вместе!

— Таково условие Рата, — улыбнулся наемник. — Воля богов священна.

— Чудовищная несправедливость, — королева смахнула скатившуюся по щеке слезу. — За какие грехи нас наказали разлукой? Я устала от одиночества!

— Успокойся, — Конан прижал женщину к груди. — Скоро ты снова станешь полноправной властительницей Мидлэйма. Кроме того, не забывай, о Кристане. Мальчик должен стать королем и вернуть себе замок предков!

— Но как нам удастся взять крепость? — спросила Селена. — Спустя три дня доблестный киммериец вновь исчезнет из этого мира и вернется в родную Хайборию…

— Алгар и Сильвен справятся с этой нелегкой задачей, — вымолвил северянин. — Они отличные воины. Длительную осаду защитники не выдержат. Мятежники обречены!

— А если Ксатлин соберет новое войско и объединится с магинцами? — взволнованно произнесла волшебница. — Огромная армия Галтрана находится возле Калдара, мы вряд ли сможем ей противостоять…

Наемник внимательно посмотрел на правительницу. Селена рассудительна, умна, необычайно красива. И хорошо разбирается в политике и военном деле — опасения насчет Галтрана испытывал и Конан. Необходимо лишать врагов даже малейших шансов на успех, Мидлэйм должен пасть в течение двух суток. Но как осуществить столь дерзкий замысел? Бросить всю армию на штурм? Рискованно и глупо. Цена победы в этом случае окажется слишком высока, обескровленные полки не сумеют оказать достойного сопротивления противнику, а правитель Магины медлить с ударом не будет.

— Четыре года назад ты выбралась из донжона по подземному ходу… — задумчиво проговорил северянин.

— Нет! — воскликнула королева. — Я не пущу тебя туда. Солдаты Валена тоже пытались проникнуть в Хусорт таким способом. Мы отбили их атаку и засыпали вход. Холон знает о тоннеле и готов к подобному развитию событий. Вы обязательно попадете в засаду!

— Не исключено, — пожал плечами киммериец. — Но попробовать все равно стоит, это хороший шанс…

Селена попыталась спорить, но решение было уже принято. Ранним утром наемник развернул кипучую деятельность. Войска выстроились и подготовились к грядущей битве. К полудню подошли полки Алгара и Ланкора. Общая численность войск союзников достигла пятнадцати тысяч, и армия ждала лишь последнего приказа.

Торопиться Конан не стал. Внезапность — вот залог успеха. А значит, надо отвлечь внимание защитников. Атаку киммериец назначил на следующий день. Под покровом ночи пятьсот гномов выдвинулись к тайному подземелью Андаров. Волшебница не без труда нашла вход в тоннель. Вскоре разведчики доложили, что подземный ход не занят врагом, и можно начинать бой. Северянин на прощание поцеловал возлюбленную и тихо сказал:

— Не волнуйся за меня. Мы обязательно прорвемся в донжон. Двинешь солдат в наступление на рассвете. Особо не усердствуй, береги людей. Они тебе еще пригодятся.

Правительница с трудом разжала объятия. Отряд торгрийцев быстро исчезал в подземелье. Выбор наемника объяснялся легко — гномы великолепно чувствуют себя под землей, их глаза привыкли к мраку, а главное, горные жители умеют держать язык за зубами. Конан старался сохранить секреты рода Андаров. Кто знает, какие еще невзгоды ожидают Селену?

Вместе с первыми лучами Солара армия королевы начала штурм. Альвы обрушили на защитников рой стрел. Закрываясь щитами, фессалийцы и торгрийцы устремились к крепостным стенам. Им навстречу летели камни, копья и дротики, в Мидлэйме тревожно зазвучал звук рога. Гарнизон замка быстро занимал позиции на стенах. Вал начал покрываться телами убитых и раненых. Приставив лестницы к стенам, гномы смело карабкались наверх, трунсомцы и гатвэйцы подкатили к крепости осадные башни.

Киммериец терпеливо ждал удобного момента. Пусть мятежники увязнут в сражении и ослабят бдительность. Рано или поздно их военачальник перебросит резерв в башни и на стены, ведь именно оттуда исходит основная угроза. Удар должен быть молниеносным!

Северянин обернулся к торгрийцам. На их лицах не было заметно ни страха, ни сомнений, такие бойцы не поведут. Наемник осторожно нажал на рычаг, и потайная дверь медленно открылась.

Обнажив клинок, Конан вошел в темное помещение. Он сразу понял, что находится в тюрьме-темнице, которая, оказывается, не пустовала — закованный в цепи узник испуганно отполз в сторону.

— Сиди тихо и останешься жив, — вымолвил киммериец.

Выломать деревянную дверь труда не оставило. Навстречу северянину бросились два стража. Одному наемник рассек плечо, а второго оглушил рукоятью меча.

Гномы начали наступление.

При появлении их, женщины на кухне истошно завопили от ужаса — фессалийки никогда не видели подгорных жителей.

Сигнал тревоги мгновенно разнесся по донжону. Разрозненными группами солдаты пытались остановить неприятеля, но их действия явно запоздали — торгрийцы имели явное превосходство в численности. Сминая заслоны, гномы отвоевывали ярус за ярусом.

На лестницах и в залах лежали убитые воины, Конан хотел сохранить в живых, как можно больше людей, но получалось это далеко не всегда. Особенно жаркая схватка разгорелась в караульном помещении у главного входа. Его необходимо было захватить любой ценой. Солдаты Холона сопротивлялись отчаянно, им на помощь устремились товарищи из внутреннего дворика, которые попытались отбить здание. Мидлэймцы стали постепенно вытеснять гномов.

Северянин с тридцатью копейщиками подоспел вовремя. Не раздумывая, киммериец сразу врубился в гущу врагов. Акбитанский клиник наемника не знал пощады. Конан первым достиг площадки перед дверью. Фессалийцы с ужасом смотрели на огромную фигуру северянина. О гиганте-фуркипце прекрасно знали все защитники крепости, и мятежники в страхе отступили. Башня была захвачена.

Добивать солдат противника Селена запретила, а потому гномы перевязывали не только своих соотечественников, но и мидлэймцев.

Сопротивление фессалийцев в крепости было подавлено. Окруженным воинам ничего не оставалось, как сдаться. Сигнальщики поднялись на крышу донжона, затрубили в рога, и штурм замка мгновенно прекратился. Армия королевы поспешно отступила. Рискованный план киммерийца блестяще осуществился. Многие защитники крепости еще не знали о захвате главного здания и непонимающе оглядывались. Что происходит? Как враги оказались в тылу? Непонятно…

Северянин внимательно посмотрел вниз, пытаясь найти гарана.

— Я хочу поговорить с Холоном! — громко выкрикнул наемник.

— Слушаю тебя, чужестранец, — откликнулся мидлэймец, выходя из башни.

— Ты храбро сражался, — вымолвил Конан. — Даже не побоялся вернуться в замок. Поступок, достойный дворянина. Хочу предложить тебе одно: давай закончим бессмысленную войну! Воевать дальше не имеет смысла. Тысячи альвов по подземному тоннелю уже идут в донжон. Через окна и бойницы они перестреляют твой гарнизон. К чему ненужные жертвы? Наступи на горло собственной гордости и сложи оружие.

— А если я откажусь? — спросил рыцарь, снимая с головы шлем.

— Умрут тысячи преданных тебе солдат, — бесстрастно сказал киммериец. — Подумай, кому от этого будет лучше? Их женам, детям, матерям? А может быть истерзанной Фессалии? Лишние жертвы обрадуют лишь магинцев и Ксатлина. Ослабленную страну гораздо проще будет захватить. Ты знаешь, что король Галтран осаждает Калдар? Его армия может подойти к Мидлэйму в течении седмицы. Ты неглупый человек и я рассчитываю на твое благоразумие.

Рыцарь задумчиво посмотрел на подчиненных. Сейчас к военачальнику были прикованы сотни глаз. Эти люди верили своему командиру, достаточно одного слова, и они бросятся в бой… Нет, хватит смертей!

Заложив руки за спину, рыцарь произнес:

— В мятеже виновен только я. Солдаты подчинялись моим приказам. Поклянись от имени королевы, что им сохранят жизнь и не отправят на рудники.

— Клянусь! — проговорил северянин. — Мало того, если мидлэймцы присягнут на верность правительнице, их оставят на службе. Кто-то ведь должен вышвырнуть приверженцев Волара из других провинций Фессалии? Да и с данвилцами пора свести счеты!

— Жаль, я не увижу казни Ксатлина, — улыбнулся дворянин, расстегивая пояс.

Холон бросил на землю ножны с мечом, тяжело вздохнул и тяжким голосом скомандовал:

— Сложить оружие, открыть ворота, опустить мост! Всем на колени перед правительницей Фессалии! Ее милосердие не знает границ!

Эпилог

Еще одна провинция вернулась под власть королевы. Пленных воинов Холона вывели в поле и устроили пышный ритуал помилования. Многие солдаты плакали от счастья — они не надеялись на прощение. Четыре года мидлэймцы сражались против своей госпожи и потерпели поражение.

Из темницы замка вывели исхудавшего, грязного, заросшего человека. Селена с трудом узнала в нем бывшего начальника своей личной стражи Маллика. Почему Холон сохранил ему жизнь, оставалось загадкой. Отвечать на этот вопрос рыцарь отказался. Предателя заковали в цепи и отправили в подземелье крепости. Королева не знала, как поступить с изменником. Казнить немедленно? Нет, только не в такой радостный день!..

Кроме того, военачальник наверняка был хорошо осведомлен о замыслах данвилского гарана, и впоследствии его можно было допросить с пристрастием.

К сожалению, победа оказалась омрачена неприятным известием из Корнирстона. Догадки Ивона полностью подтвердились — Инхам вступил в сговор с врагами. Ни магинцы, ни ингасы не штурмовали его замок. Конан посоветовал Селене сохранить это в тайне. Страна слишком слаба, чтобы лишиться такого союзника.

* * *

Сообщение о падении Мидлэйма застало короля Галтрана врасплох.

Калдар отчаянно отбивался и сдаваться не собирался, но теперь ситуация изменилась. Если противник переправится через Анлас, то спустя несколько дней ударит в тыл магинцам. Окружение грозило тяжелыми потерями и поражениями. Королю ничего не оставалось, как прекратить осаду и вернуться восвояси. Надежда на дикарей не оправдалась.

* * *

Киммериец и волшебница превосходно провели последние сутки. Такие ночи не забываются никогда. То, о чем разговаривали Конан и Селена навсегда останется под покровом тайны — история об этом умалчивает. Застывший, словно статуя, возле двери стоял Исайб и не пропускал в спальню никого. Фессалийскую речь он не понимал, и уговаривать хайборийца было бесполезно. Влюбленные наслаждались миром и покоем. Порой северянину даже не верилось, что он находится в Волании. Здесь могли реализоваться все его мечты. Красивая жена, трон могущественного государства, уважение подданных. Увы, но счастье хрупко и скоротечно — время текло, как песок сквозь пальцы.

Окрасив небо в багряные тона, Солар скрылся за горизонтом. Наемник перебросил через плечо сумку с едой, проверил оружие и фляги с водой, обнял Селену заталию.

Долгий прощальный поцелуй. Не исключено, что они видятся в последний раз. Искрящаяся голубая дымка окутала Конана…

* * *

Киммериец открыл глаза. Вокруг простиралась бескрайняя иранистанская пустыня. Высоко в небе пылал диск Митры. Наемник усмехнулся и быстро зашагал на Полуденный Восход, проворчав:

— Наконец-то эта дурацкая история закончилась! Селена, конечно, всем хороша, но…

Конан фразу не закончил, а только сплюнул и продолжил свой бесконечный путь.

Дуглас Брайан. Ник Харрис Голодный золотой божок

Вот уже несколько колоколов кряду шел моросящий дождь. Было еще холодно, но ветер нес с собой совершенно весенние запахи, а грязный снег на обочинах раскис и потек. Город утопал в грязи. Постоялый двор назывался «Ключ и меч». Прежде Конану не раз случалось останавливаться в ней, и порядки были хорошо ему знакомы. Не дожидаясь появления хозяина и вечно заспанного конюха, варвар сам провел свою лошадь в конюшню, стукнувшись, как обычно, о потолочную балку и ругнувшись.

— С постояльцами не густо, — отметил он себе под нос. Кроме хозяйской пузатой лошадки, в конюшне находился всего один жеребец — правда, дорогой, очень породистый, гладко-серой масти. В его яслях лежало не сено и даже не ячмень — первосортная пшеница, вымоченная в вине. Рядом, на загородке висело богатое седло, сушился потник из чистейшего хлопка, а чепрак вообще был шелковый, двухцветный, с гербом. На гербе значился изумрудно-зеленый барс, как бы прыгающий на смотрящего с золотого поля.

— Ясно, — пробормотал Конан. — Какая-то важная птица возжелала одиночества и распугала остальных посетителей. Скверно! А я так рассчитывал узнать свежие новости и, может быть, разжиться парой монет, обыграв кого-нибудь в кости…

По соседству с рыцарским конем стоял задумчивый мул, холеный и гладкий. По всему было видно, что это животное принадлежало оруженосцу, тоже холеному и гладкому.

Расседлав своего коня и отсыпав ему две полновесных мерки овса, Конан закинул на плечо седельную сумку и вышел из конюшни. Обойдя крыло гостиницы, он поднялся на крыльцо и толкнул дверь.

Однако та оказалась запертой.

К двери был приклеен клочок грубо выделанного пергамента. Даже если бы варвар умел читать, он не сумел бы разобрать написанного на нем — значки расплылись от воды.

Конан постучался, и тотчас за дверью кто-то закопошился.

Засов звякнул, загремела цепочка, послышалось также сопение и тихая брань. Наконец дверь открылась, и из проема на Конана уставился ладный коротышка, смуглый, со шрамом на подбородке и яростными зелеными глазами. На коротышке была двухцветная шелковая туника и двухцветные штаны.

Он вздернул голову, стриженную скобкой, оглядел варвара высокомерно и вопросил:

— Ты ищешь работу?

— Что? — не понял Конан.

— Ты — следопыт?

— Конечно, — ответил варвар, теряя терпение. — При этом я — мокрый, усталый и голодный следопыт. Опытный глаз подсказывает мне, что здесь — таверна…

— Ты совсем не похож на следопыта, — объявил коротышка и попытался захлопнуть дверь, но Конан успел придержать ее ногой.

— Я могу доказать, что я следопыт, — сказал он. — Ты оруженосец не из знатных. Твое имя оканчивается на «-мунд». Служишь своему рыцарю больше десяти лет. Ходил с ним на Запорожку усмирять Козаков. Колокол назад ты вернулся сюда из дома свиданий, где провел время с девкой по имени Аманта.

Коротышка побагровел и напыжился, но Конан решил не тратить на него времени. Он отодвинул оруженосца в сторону и вошел в зал. Там он уселся на лавку спиной к жаркому очагу, бросил мокрый плащ на стол, стряхнул дождевые капли с волос и сладчайше зевнул. Ему очень хотелось спать.

Прямо перед ним, в глубине зала, сидел за столом человек средних лет, сухощавый, бледный и прямой, как палка. Он поглядывал на варвара с умеренным любопытством, какое только может позволить себе отпрыск аристократического рода.

— Что это за странный постоялый двор, куда пускают только следопытов? — развязно осведомился Конан. — Хозяина вы тоже выставили? Здесь подают вино? Может быть, вы — новые хозяева?

Сухощавый кисло улыбнулся и приподнял бровь. Коротышка же подскочил, как ужаленный, и заверещал:

— Ты разговариваешь с герцогом Мировалем, мужлан! Встать! Или я разделаю тебя под орех, верзила!

— Давай пожалеем мебель, — миролюбиво предложил Конан, а названный герцогом негромко сказал:

— Помолчи, Гизмунд. Если этот человек действительно такой хороший следопыт, имеет смысл дать ему согреться и отдохнуть. — Помолчав миг, он добавил, адресуясь к варвару: — Я хочу предложить тебе работу.

Конан зевнул еще шире.

— Вообще-то я солгал. Я не следопыт. Я — вор.

Герцог Мироваль снова вздернул бровь.

— Интересный поворот событий, — молвил он. — Впрочем, украденное одним вором можно найти при помощи другого вора. А как ты узнал имя моего оруженосца? Балуешься магией?

— Тьфу! — Конан фыркнул. — Вот еще. Это было совсем просто. У него на запястье висит амулет в виде мужского органа. На языке многих народов эта штука называется «мунд». Носят такой талисман, как правило, мужчины, чье имя оканчивается на «мунд».

— А про запорожцев как догадался?

— Видишь шрам на его подбородке? Такой остается только после удара кистенем особой формы. Его используют козаки.

— Он называется «охлопец», — мрачно добавил оруженосец, поглаживая подбородок.

— А про… дом свиданий? — поинтересовался герцог.

— Гизмунд… — Варвар ухмыльнулся. — Гизмунд запачкал себе щеку жемчужными белилами. Эти белила использует только Аманта. Я не большой знаток всех этих женских игрушек, по мне — проку от них нет. Красивой девке они ни к чему, а уродливой не помогут. К тому же вечно вымажешься…

Герцог Мироваль коротко хохотнул, что обозначало у него степень крайней веселости.

— Разбуди кухарку, Гизмунд, и вели приготовить ужин этому молодцу, — приказал он.

— Начало мне нравится. — Конан устроился поудобнее. — Перейдем пока к делу. Как я понял, у вас что-то украли. Что именно?

Усмешка застыла на лице герцога, и варвар неожиданно понял, что этот человек очень страдает.

— У меня украли женщину, — сказал он. — И я сделаю все, чтобы ее вернуть.

Неторопливо он выпил полный кубок вина, деликатно промокнул губы краем скатерти и придирчиво осмотрел кружевной манжет на своем правом рукаве.

Движения его были спокойны и даже ленивы, только в глазах то и дело вспыхивали огоньки гнева и страсти.

— Две зимы назад, — начал он, — я охотился на вепря в лесах неподалеку отсюда. Хозяин тех земель пригласил меня в гости, но в его замке меня настигла непроходимая скука. Он — мой родственник, и я не могу обсуждать его при посторонних. Скажу только, что женился он на сестре богатого купца, которая вместе с грандиозным приданым втащила в родовой замок затхлый душок меняльной лавки. Словом, я оставался в гостях только ради того, чтобы не обидеть троюродного брата. Охота была моим единственным утешением.

В то утро доезжачие подняли прекрасного зверя, но он, в отличие от меня, был старожилом этих лесов и отлично знал все его тропинки и чащобы. Я гнался за ним, оставив свиту далеко позади — и заблудился. Давно перевалило за полдень, и мой верный Снежок нуждался в отдыхе. Поводив его кругом поляны, чтобы он остыл, я ослабил подпругу и пустил коня попастись, а сам улегся на плащ и под тихое журчание ручья задремал.

Меня разбудил Снежок — он храпел и обеспокоенно бил передними копытами. Что-то испугало его, и это что-то теперь следило за мной из чащи. Я кожей почувствовал изучающий и грозный взгляд.

Я далеко не трус, господин вор, но в то мгновение и мне сделалось страшно. Схватив копье, я поднялся, чтобы встретить опасность стоя. И тогда гуща ветвей раздвинулась, и на поляну вышел скавр — человекоподобное существо с гривой льва. Он недолго выбирал между двумя жертвами: конь быстрее человека, его тяжелее поймать. Поэтому он решил полакомиться мною. Когда скавр бросился на меня, я успел нанести ему рану копьем в плечо. От боли и ярости человеко-зверь обезумел, и это решило исход битвы. Копье он сломал, словно тростинку, и слепо кинулся в атаку. Меча со мною не было, но я ухитрился всадить ему под лопатку охотничий кинжал. Испустив громкий рев, чудовище вытянулось в агонии и скоро утихло навсегда.

Я был очень горд собой. Но моя победа вот-вот грозила обернуться поражением — скавр своими страшными когтями разорвал мне бедро. Кровь лилась рекой, и остановить ее я не мог. Вместе с кровью я лишался и сил. Кое-как я сумел взобраться на коня. Перед глазами все плыло, а в ушах раздавался назойливый гул. Я потерял сознание.

В зыбком, колыхающемся бреду передо мной возникало очаровательное девичье лицо, иногда даже я слышал голос — удивительный, нежный голос…

Виденье было так прекрасно, что я решил, будто умираю. Это сложно понять, но… Впрочем, неважно.

Лесник нашел меня вовремя. Еще немного — и спасти мою жизнь не удалось бы. А видением оказалась Ремина — племянница лесника, сирота. Она ухаживала за мной четырнадцать дней.

Ее бессонные заботы, здоровая пища, свежий лесной воздух и доброе аквилонское вино поставили меня на ноги.

Брату доложили обо мне, и он прислал за мной крытые носилки, чтобы доставить меня в замок. К ужасу лесника, я притворился умирающим и внушил всем, что переносить меня опасно. Как только присланные удалились восвояси, я чудесным образом выздоровел. Лесник разгадал мою хитрость и пришел в беспокойство, но золотая застежка с моего плаща примирила его с действительностью.

Прекрасная Ремина была рада, что я остался. Несмотря на простое происхождение, она каким-то чудом усвоила природное, скромное благородство, словно к нему обязывала ее красота. Грязь житейская и внутренняя, присущая мужланскому роду, не пачкала ее, так же, как и земля не пачкала ее босых ног, когда Ремина гуляла со мною по лесу или собирала хворост. Ей скучно и пусто было среди людей, составлявших ее окружение. Разве можно с мужланом, озабоченным только вопросами пропитания, разговаривать о звездах или полевых цветах? Со мною ей было хорошо, а я забывал, что передо мной — босоногая крестьянка. Душою она была мне ровней.

Видишь ли, господин вор, я женат. Супруга моя — одного со мною происхождения, и мы уважаем друг друга, как хорошие приятели. Она родила мне наследника, за что я ей очень признателен. Но меж нами никогда не было любви. Разводиться с нею я не собираюсь и позволяю ей держать подле себя одного-двух трубадуров из небогатого рыцарства. Она, в свою очередь, также не стесняет моих свобод. Я вполне мог бы поселить Ремину в своем замке на правах служанки, и мы были бы счастливы. Почему я не сделал этого сразу?

— А в самом деле, почему? — высказался Конан. — Мужчина должен решать, а женщина — покоряться. Вряд ли она нашла бы лучшую долю.

Герцог помрачнел еще больше. На щеках его пылал румянец лихорадочного возбуждения.

— Я свалял дурака и первый признаю это, — продолжал он. — Да что толку? Итак, мы полюбили друг друга. Я зачастил в гости к своему брату, мерзкая жена которого прознала, в чем дело. Ее насмешки были грязны и совершенно неостроумны… Я все терпел и ни разу не ответил ей грубостью — меня переполняло счастье, которого никогда не понять торгашескому отродью. Во время последнего нашего с Реминой свидания я подарил моей возлюбленной платок из редкого ванахеймского кружева, выдав его за простую ремесленную поделку, — она не принимала дорогих подарков, хотя мы были достаточно близки… Как любили мы друг друга в ту ночь…

Вернувшись домой, я принял окончательное решение и даже обсудил его с женой. Она дала, полное согласие, оговорив только одно: Ремина должна знать свое место и не покушаться на звание госпожи замка. Я уже отдал распоряжение приготовить ей комнату, как вдруг на следующий же день один из моих соседей захотел пересмотреть границы своих земель. Словом, началась война. Глупая, длинная и кровопролитная. Сначала сосед осадил меня, потом у него кончился провиант, и я осадил его. Поливая мое войско кипятком со стены, он так увлекся, что не успел увернуться от стрелы. На том дело и кончилось.

Наскоро поправив свои обстоятельства, я прискакал во владения своего братца. Что же я обнаружил? Пустую лачугу лесника и свежую могилу на задах его убогого двора! Лесник помер. Стены и кровля ничего не могли поведать о судьбе моей Ремины. Пришлось мне объявляться у братца. Сам он ничего не знал, а его законная гадюка, приторно улыбаясь, рассказала мне о своем человеколюбии. Исключительно из заботы об осиротевшей девушке, она продала ее своему жирному братцу, который обитает в этом городе. «Ничего, — проквакала эта мерзкая жаба, — мой великодушный брат даст этой дикой красотке хорошее воспитание и устроит на хорошее место». Я был в ярости.

Великодушного брата зовут Дорсети. У него огромный дом, выстроенный без всякого вкуса, куча денег и манеры лошадиного барышника, хоть он и рядится в парчу и бархат. Сынок его, Дорсети-младший, — похотливый гаденыш, нечистый на руку. К тому же о нем ходят жуткие слухи. Деньги и связи позволили этим людям развернуться во всей красе. Если бы они жили на моей земле, их давно бы повесили. Но, увы — они свободолюбивые горожане, опора общества, гордость цеха ростовщиков. Я и пальцем не могу их тронуть. К тому же Дорсети держат в доме целую армию наемных головорезов, а я не имею права ввести в этот городишко своей дружины. У Дорсети, как я уже говорил, очень серьезные связи, а я не могу воевать против всего королевства.

У меня оставалась надежда решить дело «цивилизованным образом». Собрав хорошую сумму, я приезжаю сюда, без свиты и лишнего шума. Гизмунд не захотел отпускать меня одного и увязался следом. Два дня назад мы прибыли сюда и сразу же явились в дом Дорсети. При входе меня заставили разоружиться… Какая низость! Но я и это стерпел.

Оба Дорсети встретили меня недоумевающими взглядами.

— О какой рабыне он говорит, папа? — спросил сынок.

Дорсети-старший воздел руки к небу.

— Здесь недоразумение, — пропищал он. — Я точно переправлял пятнадцать золотых за рабыню, но увы — так ее и не получил. Моя дражайшая сестра не позаботилась отослать ее с обозом. Вероятно, снабдила ее провожатым из слуг. Скорее всего, обоих схватили разбойники. Какая жалость! Она, правда была красавица, эта Ремина?

Мне оставалось только плюнуть и откланяться. Какое-то время я стоял под стеной их дома и предавался размышлениям. А если быть до конца честным, то попросту проклинал себя за глупую свою нерешительность. Как вдруг из окна угловой башни медленно падает к моим ногам свернутый платок из ванахеймских кружев! Конечно, я узнал его — другого такого не существует на свете. Узоры кружева неповторимы. Именно этот платок я подарил племяннице лесника. Кровь вскипела в моей голове. Человек благородного воспитания не должен позволять себе так явно обнаруживать свою ярость, ругаясь с торгашом. Однако я ворвался в дом Дорсети, по дороге отдубасив пару-тройку его телохранителей.

— Она здесь! — вскричал я, размахивая уликой перед глазами ростовщика. — Она в угловой башне! Ты смел мне соврать, хамская морда?

Тут наемники, числом не менее десятка, обступили меня.

— Нарушение границ собственности, — перечислял Дорсети-младший. — Оскорбление достоинства, угрозы… Вяжите его. Мы на веревке отведем этого зазнайку в городской магистрат.

— Не нужно, мальчик мой. — Дорсети-старший поморщился. — Давай простим его на первый раз. Все-таки он нам — хе-хе — родственник…

Тут уж я просто света не взвидел, потянул меч из ножен, но меня сбили с ног и выбросили за ворота.

Ценою нечеловеческих усилий я смирил уязвленную гордость и обратился в магистрат с жалобой. Чиновник, принявший меня, пожал плечами.

— Для обыска особняка Дорсети у властей нет основания, — изрек он. — Если Дорсети не желает продавать вам свою рабыню — так это его дело, и помочь вам я ничем не могу. Она является его полной собственностью. Если же вы попытаетесь силой ворваться в дом, вас просто убьют или посадят в тюрьму. Возвращайтесь-ка вы, откуда приехали.

Вот и вся история. Остается добавить, что я заплатил за объявление, в котором говорится о работе для опытного следопыта. Но за два дня ты — первый, кто пришел. Если у тебя получится выследить, где Дорсети прячет Ремину, я дам тебе двести золотых. А если ты украдешь ее для меня — получишь тысячу.

Конан присвистнул.

— Даже не знаю, — произнес он задумчиво. — Дельце не из простых. Что ж, завтра посмотрим, что я смогу сделать. Но есть одна заминка…

Герцог и его оруженосец с удивлением посмотрели на варвара, который продолжал говорить ничего не значащую чепуху и при этом знаками приказывал молчать. Поднявшись, он на цыпочках прошел через зал и очутился возле окна, закрытого деревянными ставнями. Затаившись, как барс перед прыжком, Конан внимательно вслушался в шум дождя, а затем неуловимым глазу движением распахнул ставни и обеими руками ухватил за горло человека, стоявшего за окном.

Тот попытался разжать его хватку, но глаза его выкатились, язык высунулся и свесился набок.

— Готов! — воскликнул Гизмунд.

Конан втащил убитого через окно в зал и бросил на пол.

— Разумеется, за вами следили, — сказал он.

— Ты услышал его дыхание? — удивился герцог.

— Нет. Я услышал, как он перестал дышать, когда ты назначил цену, — усмехнулся варвар. — Все-таки это большие деньги.

Носком сапога Конан поддел неподвижное тело и перевернул его лицом вверх.

— Держу пари, что этого парня вы не видели в доме Дорсети, — сказал он.

— Ты его знаешь? — поинтересовался Мироваль, брезгливо морщась.

— Я знаю десятки таких, как он. Это — грязные людишки. У них грязные руки, грязная совесть и грязные мысли в головах. — Конан сплюнул. — Таких — целая орава в любом крупном городе. Лично они никогда не встречаются с тем, кто нуждается в грязных услугах, — обычно их опекает владелец какого-либо борделя. Заказчик платит хозяину, а тот, в свою очередь, направляет на дело подобную дешевку. Они готовы на все что угодно — соглядатайство, убийство под видом грабежа…

— Неужели ты осуждаешь убийство? — с усмешкой проговорил Гизмунд. — Никогда бы не подумал.

— Когда мне нужно убить — я убиваю, — мрачно ответил варвар. — В честном бою и без всяких фокусов. Тем более, не использую таких гнусных штуковин!

С этими словами он вынул из-под одежды мертвеца короткую, полую тростинку, вставил в зубы ее кончик, повернул голову к стене и коротко дунул.

Таракан, бежавший по своим тараканьим делам, застыл, пришпиленный к стене маленьким дротиком, оперением которому служил пучок разноцветной щетины.

— Знатное оружие, — рассмеялся Гизмунд. — А как оно супротив крыс? Действует?

— Такой колючки достаточно, чтобы убить быка, — сказал Конан. — Почти мгновенно. Очень сильный яд. Этот тип мог перебить нас так, что мы бы и не почувствовали.

Герцог Мироваль поднялся из-за стола.

— Я полагаю, вы советуете нам держаться поосторожнее? — спросил он.

— Еще бы! — воскликнул Конан. — Было бы глупо выполнить работу, но лишиться работодателя.

Пристав Гаттерн был в крайнем раздражении. Волосы на его черепе росли редкими клочьями, причем разной длины и цвета — одна прядь успела поседеть целиком, другая — только наполовину, а третья все еще оставалась медно-рыжей, и так — по всей голове! По этой причине пристав редко снимал свою кожаную шапку с наушниками, усыпанную стальными бляхами. Теперь он все-таки сдернул ее и отирал вспотевший лоб застиранным полотняным платком, а это служило верным признаком его скверного настроения.

Труп, пролежавший в зале до утра, двое солдат сволокли во двор и бросили на телегу.

Конан завтракал.

— Добрые люди свинину с капустой запивают непременно пивом! — изрек он, обращаясь к приставу. — А у вас в Аквилонии даже мамалыгу запивают вином. Брось дуться, Гаттерн, — ты не можешь задержать меня по обвинению в убийстве. Я всего лишь защищался.

— По прошлой зиме у меня уже были из-за тебя большие неприятности, — напомнил Гаттерн. — Уезжай.

— На этот раз все обойдется, — заверил его киммериец.

— Не верю. Ты не умеешь жить в городах. Как вышло, что этот парень напал на тебя? Он ведь не из этого района. Он — один из людей Сохо. Вывод — твой труп нужен Сохо. А это значит, что по моему участку начнут шляться чужие головорезы. Пойми, северянин, я этого не хочу.

— Я не ссорился с Сохо, — солгал Конан.

— Значит, кто-то другой заплатил ему за твою голову.

— Чушь! — Варвар разыграл благородное негодование. — Твой долг — защитить меня силой закона, а ты гонишь меня из города.

— Я все равно найду повод вышвырнуть тебя! — упрямо гнул свое пристав.

Конан не боялся его ничуть, но все же питал к Гаттерну искреннее уважение. Гаттерн был, что называется, честным стражником. Конечно, он не мог искоренить в Галпаране преступность и оказался вынужден уживаться с существующим положением вещей. Однако Гаттерн редко отступал от своих принципов и всегда держал слово.

— Ладно! — сказал Конан. — Дай мне два дня, потом я уеду.

Поразмыслив несколько мгновений, пристав кивнул.

— Кстати, — произнес он, — до вчерашнего дня здесь проживал некий герцог Мироваль. Неведомо ли тебе, куда он исчез?

Варвар рассеянно пожал плечами и сосредоточился на свинине с капустой.

Герцог и его оруженосец покинули Галпаран еще затемно. Они будут ждать Конана в заброшенной таверне без названия на восточной дороге. Мужланы там смирные и приветливые, разбойников почти не водится. Да если и найдутся таковые — для бывалого рыцаря вместе с оруженосцем они не составят серьезной угрозы. Другое дело — бледные городские наемники, бьющие исподтишка, шныряющие, подобно крысам, по подворотням и запутанным переулкам. Перед отъездом коротышка Гизмунд с великой неохотой отвязал от пояса кошель — средней тугости колбаску, фаршированную серебром.

— Это на расходы, — сказал герцог, — Если нужно больше — скажите.

Конан решил, что этого хватит, и Снежок унес Мироваля в черноту городских улиц. Мул, пыхтя и подбрасывая Гизмунда на своей широкой спине, затрусил следом.

Хозяин таверны, хоронившийся где-то в потайной комнатке, явился и очень распереживался по поводу мертвого тела. Он и вызвал стражу. Визит пристава позволил Конану выяснить, кто из крупных городских подонков является «подрядчиком» Дорсети. Аэрон Сохо начинал свою карьеру обыкновенным уличным воришкой. Было это в незапамятные времена, задолго до рождения Конана на свет. Потом юного карманника нанял для мелких услуг один чародей, деятельность которого противоречила закону. Чародей этот умел превращать любой съедобный предмет в сильнейшее «снадобье грез», причем внешне предмет оставался таким же, каким был до превращения. У чародея собралась обширная клиентура, а также образовались и конкуренты. Ночная война длилась почти зиму — неприметные, серые люди выскакивали из темноты и плевались друг в друга отравленными иглами. Так вышло, что Аэрон Сохо победил. Конкуренты чародея либо погибли жутким образом, либо поспешно сменили род занятий.

— Я вполне могу заняться самостоятельным делом, — сказал Сохо чародею. Тот согласился. А что ему оставалось делать? Полая камышинка смотрела ему в лицо. Сохо основал «Вагруну» — самый большой дом увеселений в городе. В «Вагруне» работали самые аппетитные крошки, шла самая крупная игра, а к столу подавались изысканнейшие вина и многое другое. Теперь об этом смешно вспоминать, но некогда Конан и сам подрабатывал там в качестве наемного гладиатора. Благопристойные господа горожане очень любили смотреть на гладиаторские бои.

Одно время варвар был доволен местом и весьма — популярность приносила хороший доход.

Но однажды четверо хорошо одетых господ с грязными лицами вошли в раздевалку и от имени самого Сохо выразили полную уверенность в том, что он, Конан, сегодняшний бой проиграет. Варвар счел себя оскорбленным и удалился, оставив четверых плавать в мраморном бассейне вместе с живыми миногами.

Теперь существовала большая вероятность, что Сохо лично заинтересуется этим делом. Если вчерашний шпион был не один, владелец «Вагруны» уже знает, кто представляет интересы Мироваля.

Но Конан меньше всего думал об этом.

Столовым ножом он соскреб засохшую грязь со своих сапог и штанов, встряхнул высохший плащ и решил, что его внешний вид вполне сойдет для городской прогулки. Час был еще ранний, солнце светило свежо и ярко, и Галпаран тщательно прятал в темных закоулках свою мрачную изнанку. Подмастерья и молодые мастера давно уже были за работой, мастера постарше только-только появлялись на улицах — шагали степенно и чинно. Отворялись лавки, с первым визитом спешил медик, торопясь уморить очередную жертву. На рынках между прилавков уже мелькали широкие зады кухарок. Труп молодого ювелира, заколотого своим нервным конкурентом, уже убрали с площади, а место, где он лежал, давно присыпали чистым речным песком.

Дом Дорсети запирал собою улицу Менял. Он и в самом деле был аляповат и напоминал примятый торт с подтаявшей глазурью. Конану показалось даже, что он слышит назойливое жужжание мух, облепивших фасад.

Воротами решетка ограды вызвали у варвара усмешку.

— Через это уродливое нагромождение глупого железа перелезет даже увечный, — пробормотал он себе под нос. — А вот и угловая башня… На стене столько выступов, завитушек и дурацких украшений, что я без труда заберусь по ней хоть до самой крыши. Да я просто обязан навестить этот милый особнячок. Устраивать дом таким образом — значит вешать на нем табличку: «Дорогие воры, заходите пожалуйста!» Хм… Уж там есть чем поживиться. Само собой, прихватив пару безделушек на память, я не забуду и о зазнобе герцога…

Увлеченный этими мыслями, варвар обошел дом кругом, наметил себе удобный маршрут для ночного визита и направился отыскивать какое-нибудь питейное заведение. Обычно он всегда действовал так: в день серьезного предприятия застревал в таверне, где преувеличенно пил, щипал служанок и затевал потасовки. К вечеру он надоедал всем безмерно. Потом, погрузившись в опьянение, затихал, а прислуга с облегчением вздыхала. Убедившись, что за ним не следят, лже-пьяный потихоньку покидал заведение, более или менее удачно присваивал чужую собственность, потом так же незаметно возвращался обратно, где просыпался и вновь начинал буянить и пить, уже по-настоящему. Таким образом, и прислуга, и собутыльники оставались в уверенности, что несносный варвар торчал в кабаке безвылазно и, следовательно, не мог совершить ничего предосудительного за его порогом.

Сегодня Конан решил воспользоваться гостеприимством «Седой Совы» — местечка уютного, не слишком дорогого и известного тем, что вино в нем не очень разбавлено. Выбрав себе наиболее удобный стол — и от входа недалеко, и до стойки рукой подать — Конан изгнал из-за него взъерошенного школяра с подбитым глазом и заказал себе первый кувшин вина.

— Здесь занято! — зарычал он, не поднимая головы, когда увидел перед собой ноги в ботфортах и края дорожной одежды.

Пришелец не испугался, сел как ни в чем не бывало, напротив Конана, звякнул кольцами на ножнах узкого клинка и произнес женским голосом:

— Я рада, что ты занял этот столик для нас двоих.

— Зонара! — воскликнул Конан, вскинув голову. — Кром Великий! Тебя же казнили в Луксуре!

— Жаль тебя разочаровывать, — промурлыкала женщина в мужском дорожном костюме. — Но я успела уйти, обчистив пирамиду. Казнили другую, менее удачливую. Это скучно. Скажи лучше, что ты делал сегодня возле дома Дорсети?

— Гулял, — отрезал Конан мрачно.

— Собираешься пошуровать там? Забудь, это слишком опасно.

— Опаснее, чем в пирамидах?

— В какой-то степени. — Зонара потянулась. Варвар не доверял ей, однако грациозное и

сильное тело этой женщины, готовое выскочить из одежды, волновало его.

Еще он недолюбливал таких женщин за то, что они знают о своих почти колдовских способностях и широко пользуются ими.

— Хорошо, что ты еще не пьян, — сказала она, и в ее карих глазах запрыгали огненные змейки.

— Скоро буду, — пообещал Конан.

— Мне тебя не отговорить?

— В смысле выпивки?

— В смысле Дорсети, глупый.

— А что тебе-то за интерес? — прямо спросил он. — Сама присмотрела себе этот домик? Скажи честно!

— Честно? — Зонара улыбнулась, показав остренькие зубы. — Там нет ничего интересного.

Поглядев на него серьезно, Зонара сказала:

— Я ведь знаю, что тебе нужна Ремина, рабыня Дорсети. Ты работаешь на одного сумасшедшего герцога. Он ничего, но скорбен главой, по-моему.

— Откуда тебе известно?

— Я обратила внимание на его объявление. Но его слуга не принял меня всерьез. «Дамочка-следопыт! Умора!» — так сказал этот мерзкий недомерок. Тогда я стала за герцогом следить… и не я одна, но ты об этом уже знаешь. Я слышала ваш разговор этой ночью. Послушай, мне большая нужда в деньгах… Давай сделаем все вдвоем? Один ты не справишься.

— Почему ты так считаешь?

— Ты ведь не знаешь, в чем там дело.

— А в чем может быть дело? — не понял ее Конан.

Зонара поглядела на него с сомнением.

— Все-таки ты дубина, — заявила она. — Пораскинь умишком! Почему Дорсети не продал Ремину герцогу? Ведь титулованный сумасброд мог заплатить хорошую сумму, совершенно не торгуясь.

— Может быть, — предположил варвар, смущаясь, — он тоже… того… влюбился…

Зонара вскинула голову и рассмеялась так громко, что на нее обернулись остальные посетители.

— Для того, чтобы влюбиться, надобно сердце, глупый мой северянин, — сказала она. — А у Дорсети нет сердца, причем — у обоих, и у папаши, и у сыночка. Это у них фамильное. Ты пьешь красное? Спроси мне мускатного и фруктов. Выпью с тобой за старые денечки…

В «Седую Сову» вошли двое — старик с разбитой, неладно склеенной виолой и девчушка лет семнадцати. Одеты они были чудно — в пеструю живописную рванину, тщательно выстиранную. Косматая седая шевелюра старика была чисто вымыта и пахла душистым мылом. Даже его подбородок, покрытый серебристой щетиной, обладал неким горделивым достоинством.

Девочка быстро расстелила на полу лоскутный коврик, освободилась от тяжелых деревянных башмаков и легко вскочила на мозаичный мягкий квадрат. Смычком, похожим на лук кочевника, старик провел по струнам виолы, родив неожиданно сильный и чистый звук, и заиграл быструю плясовую мелодию. В такт он притоптывал правой ногой, и привязанные к ней круглые бубенцы переговаривались озорными голосами. Лицом музыкант оставался серьезен, только пышные его брови шевелились, словно тоже плясали. Танцорка исполняла свой номер очень старательно — она была тонка, жилиста и слишком точна в движениях. У посетителей она вызвала интерес, но не похотливый, а напротив — даже трогательный. Ей сопереживали и хотели, чтобы она нигде не ошиблась. Подавали, впрочем, немного.

Выпив, Зонара смотрела на танцорку с грустной задумчивой улыбкой. Не то чтобы Конан хорошо разбирался в женщинах, но с ней он был давно знаком и знал, чем вызвана эта улыбка.

Десять лет назад Зонара такой же тонкой и жилистой девочкой танцевала в недорогих тавернах. Другой судьбы она себе не представляла — с трех зим ее готовили к этой участи, причем учили не только танцам, но и ремеслу акробата.

У дяди Гинко была особого рода школа, куда приводили своих детей уставшие от нищеты родители. Приводили и оставляли навсегда, чтобы не думать о прокорме лишнего рта.

По-своему очень неплохой человек, дядя Гинко был суровый учитель. Прежде всего, он калечил некрепкое детское тело — растягивал мышцы, вывихивал суставы и жестокими упражнениями приучал воспитанников к выносливости. Затем растянутые мышцы наливались силой, суставы приобретали невероятную гибкость, а все тело становилось эластичным, ловким и очень послушным.

Под присмотром дяди Гинко выросло четыре или пять поколений танцоров и акробатов, многие из которых не только имели верный кусок хлеба, но и сделались очень богаты.

Зонара выдержала эту многолетнюю пытку, к тому же, как она сама уверяла, у нее был талант. Но дядя Гинко не успел выпустить ее в жизнь. Однажды он поскользнулся на мокрой мостовой, упал и разбился насмерть.

Его подопечные разошлись, кто куда. Зонара примкнула к одному бродячему театрику, который был очень плох — состоял из спившихся жалких неудачников обоего пола. Кто-то из них, на постоялом дворе, где давали представление, стянул у горожанина кошелек. Горожанин поднял шум. У него были лоснящиеся висящие щеки и косое пузо. Актеров, конечно, заподозрили сразу. Вор, чтобы не быть уличенным, подбросил кошелек в сумку Зонары. Когда похищенное обнаружилось, Зонару схватили.

Главный неудачник уговаривал горожанина: — Зачем арестовывать бедняжку, губить ей жизнь? Если она виновата, отведи ее в комнату и потешься. А так ее повесят, и у нее не будет возможности исправиться.

Но горожанин тряс щеками и не соглашался. Пьяная актерка — вероятно, истинная воровка, — механически гладила Зонару по волосам и ревела:

— Он — не человек! Он не человек!

Зонара несколько раз повторила:

— Это не я!

Но ее не слушали, и она поняла, что доказывать что-либо бесполезно.

В виду юных лет ей сохранили жизнь — только высекли под виселицей на глазах у утренней площадной рвани, а затем заперли в исправительный дом. Исправление заключалось в глупом бессмысленном занятии — трепле пеньки. Это было гораздо хуже порки — ее Зонара вынесла почти без слез после уроков дяди Гинко. Тупея от тоски и скуки, Зонара играла в свободные часы в воровские игры и слушала байки о ловких и хитрых людях, никогда не попадающихся, изобретательных, словом — удачливых и потому достойных восхищения. Таким образом, исправительный дом сделал из танцорки воровку. А потом она убежала.

Горожанин с отвисшими щеками однажды нанял себе в дом молоденькую служанку. Он был очень рачителен и осторожен, перед выходом слуг из дома всегда лично обыскивал их на предмет серебряных ложек, а по ночам запирал всех домочадцев в их спальнях, размещенных по верхним этажам. Но вскоре после появления новой горничной его стали обкрадывать — нагло, методично, и на солидные суммы. Горожанин потихоньку сходил с ума.

Сторожа и днем и ночью ходили с дозором вокруг дома, всякий раз проверяя окна первого этажа и входные двери. Прислуга теперь не просто запиралась в комнате, а еще и приковывалась цепью к ножке кровати. Но кражи не прекращались. Все тайники, все уловки домовладельца оказывались раскрыты. В конце концов, доведенный до безумия, горожанин удавился.

Горничная была Зонарой. С ловкостью акробатки — спасибо дяде Гинко — она выбиралась из своего окна и по карнизу попадала в любое другое, по своему желанию. Снять с ноги кованый обруч, соединенный с цепью, тоже не составляло труда. Украденное Зонара прятала на чердаке, проникая в него через крышу.

После похорон жена домовладельца, похожая на яблоко, высушенное в темной каморке, сказала слугам:

— Я нищая и платить вам мне нечем. Те, кому некуда идти, могут остаться, пока дом еще не продали за долги.

Зонара не осталась, но, тронутая словами вдовы, подбросила почти все похищенное к дверям ее спальни.

Неизвестно, был ли у нее на самом деле талант к актерству, а вот к воровству — определенно был, и немалый. Слухи о нем скоро распространились далеко за пределы Аквилонии. Зонара путешествовала под видом скучающей молодой аристократки. Попадая в новый город, она в считанные дни обзаводилась поклонниками, входила в общество, присматривалась, а затем совершала дерзкую кражу, выполненную с эффектом.

Несколько раз ее ловили, но смерти Зонара всегда благополучно избегала. В целом новая жизнь ей нравилась, и она принимала ее целиком. Правда, изредка на нее накатывала тоска, ей становилось жаль себя почти до слез. От этого помогало только одно лекарство.

— Пойдем-ка, снимем здесь комнату колокола на три, — обратилась она к Конану. — Все равно до вечера нужно чем-то себя занять.

— В прошлый раз это закончилось ссорой, — напомнил варвар. — Ты разбила об меня табурет, помнишь?

— Это потому, что мы слишком затянули отношения, — ответила Зонара без тени смущения. — Сейчас мы только побудем вместе и все. Мне это очень нужно. Пойдем же! Последним мужчиной, перед которым я раздевалась, был палач в Кордаве. Он миляга, но слишком увлекается своей работой.

Конан ухмыльнулся, покачал головой, поднялся и подал ей руку.

— От тебя откажется только евнух, — произнес он, и вдвоем они поднялись из залы. Старик-виольщик даже не покосился им вслед.

Комната оказалась маленькой — кровать занимала ее более чем на три четверти. Резные деревянные ставни, сработанные не слишком аккуратным подмастерьем, были прикрыты — из-за этого солнечные пятна и тени лежали поперек покрывала причудливым узором.

— Не угодно ли господам серенады за отдельную плату? — спросил слуга из-за двери.

— Проваливай к Нергалу! — рявкнул варвар. Зонара рассмеялась. Она мгновенно избавилась от одежды и легла, глядя на мускулистую фигуру Конана, разоблаченную еще только до половины. Солнечный узор покрыл ее кожу.

— Сначала — поцелуй по-аквилонски, — требовательно сказала она, когда варвар подошел к кровати, и горячими губами приняла его плоть.

В искусстве телесной любви Зонара также была талантлива. К тому же ее тело, гибкое и сильное — спасибо дяде Гинко — словно само изобретало прихотливые позы, усиливающие страсть и наслаждение.

Кровать, как Конан и опасался, немилосердно скрипела и, подпрыгивая, стучала об пол толстыми ножками. Скоро, не выдержав яростного напора, она и вовсе развалилась, и любовники, громко смеясь, забарахтались в простынях уже на полу.

Через три поворота клепсидры оба утомились. Обернувшись покрывалом, Конан высунулся за дверь и громовым голосом потребовал холодного вина. Вероятно, грохот, учиненный любовниками, был слышен и в зале, во всяком случае, слуга, принесший кувшин и чаши, поглядел на варвара с большим уважением.

— Значит, мы договорились? — спросила Зонара мурлыкающим голосом, проводя шелковистой подошвой по ноге Конана.

— О чем? — удивился варвар, блаженно щурясь.

— Идем на дело вместе. Деньги пополам.

— Очень этого не люблю, — произнес он, мрачнея.

— Чего — «этого»?

— Сначала ты отдаешься мне, потому что тебе это «необходимо», а потом оказывается, что за эту услугу я должен чем-то платить. Может, сразу возьмешь деньги? У меня есть десять серебряных монет — более чем щедрая плата за ласку.

Зонара вскинулась и хлестнула Конана по щеке, отбив ладонь.

— Скотина! — закричала она. — Принимаешь меня за шлюху? Мне нужно пятьсот золотых, а свое серебро можешь смело…

— Особа с такими аппетитами, конечно, не шлюха, а деловая женщина, — перебил ее варвар, широко ухмыляясь. — Мне ведь денег не жалко. Я, если ты хочешь, и так с тобой поделюсь. Просто я привык работать один. Мне нет охоты отвечать за подручного.

— Отвечать? Перед кем? Мне не нужно, чтобы кто-то за меня отвечал, — злилась Зонара. — Если я вляпаюсь, отвечу за все сама. Опыт у меня есть. Боишься, что я тебя выдам?

— А если тебя убьют?

— Рано или поздно это произойдет. — Она пожала плечами. — К такому исходу я давно уже готова. Возьми меня в сообщницы, Конан. Клянусь поцелуем по-аквилонски, я очень тебе пригожусь. Ты ведь не знаешь того, что знаю я.

— Долго думать — не в моих привычках, — объявил варвар, надевая рубаху. — Хорошо. Только прежде скажи, что же тебе известно.

— Не обманешь?

— Когда я тебя обманывал?

— Дважды обманул. Один раз — с рыжей Анной, а другой…

— Ладно, неважно. Даю слово!

Зонара довольно потянулась. Процесс одевания занимал у нее считанные мгновения, но она никогда с этим не спешила — ей нравилось состояние наготы, нравилось, что на нее смотрят.

— Слушай же, мой неотесанный друг, — начала она. — Но сначала ответь: что ты знаешь о Дорсети?

— Он — богатый меняла, — сказал Конан. — С ним все ясно.

Зонара усмехнулась.

— Отец нынешнего Дорсети-старшего был золотарь.

— Ювелир?

— Нет, дерьмовоз. Он разбогател только под конец жизни.

— Нашел клад в дерьме?

— Не думаю. В любом случае, богатство свалилось на него вдруг. Он купил дом, перестроил его по собственному желанию и завел себе слуг. С большим успехом участвовал в нескольких торговых сделках и за зиму обогатился более чем в пять раз. Об этом есть сведения в архиве городского магистрата.

— Что ты делала в архиве?

— Наводила справки. Там есть много интересного про достопочтенных жителей этого города. Ну, так вот, в эту же зиму без вести пропала молодая женщина, сирота по имени Амбрис. Она находилась на попечении городского совета, который прикарманил деньги ее умерших родителей. Я видела ее портрет — так себе, ничего особенного: зеленые глаза, темные волосы, родинка на шее.

— При чем здесь это? — снова перебил ее Конан.

— Следствие решило, что ни при чем. Слушай дальше. Разбогатевший золотарь умер. Его сын долго пытался продолжить обогащение фамилии. В этом ему помогала сестра, впоследствии вышедшая замуж за одного провинциального графа, что тебе уже известно со слов герцога Мироваля. По первости Дорсети терпел большие убытки. Но вот однажды удача вернулась в их дом. Бывший уже на грани разорения, он не только вернул отцовские денежки, но и приумножил их в пять раз. Это было пятнадцать лет назад. В эту же зиму в Галпаране исчезла без следа юная Домина, дочь ювелира, погибшего за три зимы перед тем. По описаниям, у нее были зеленые глаза и маленькая родинка на шее.

— Пустое совпадение, — сказал Конан.

— Как бы не так! С тех пор трижды, по одной в пять лет, пропадали девушки или женщины-сироты, и у каждой были глаза зеленого цвета и темные волосы. И родинка. И каждый раз, в зиму исчезновения, Дорсети обогащался…

— Позволь-ка догадаюсь… в пять раз, правильно?

— Да! Это совпадение? Ты веришь, что это случайность?

Конан потер кулаком лоб.

— Или ты больна на голову, или здесь пахнет магией, — процедил он. — А может, и хуже.

— Гораздо хуже! Сестра Дорсети послала Ремину к нему в лапы. И это тоже не случайно.

Зонара ликовала, видя недоумевающую физиономию северянина.

— Проклятье, почему я не догадался узнать у герцога внешность Ремины? — прорычал он.

— Потому что ты осел, — улыбнулась его сообщница. — Смотри-ка!

С этими словами она протянула ему небольшой медальон, оправленный в черненое серебро. Внутри негопомещался овальный миниатюрный портрет — женская головка на синей эмали.

— Кром! — вскричал варвар. — Глаза зеленые, родинка на месте… Это Ремина!

— Ну конечно, на нем же написано.

— Да? Интересно. Откуда он у тебя?

— Вчера, в толчее, я украла его с герцогской шеи.

— Вот это ловко! — восхитился Конан. — Мне бы и в голову никогда не пришло красть такую мелочь.

— В нашем деле мелочей не бывает.

— Но зачем Дорсети женщины с одинаковыми приметами? Он приносит их в жертву?

— Ты догадлив, — кивнула Зонара. — Да. Это цена обогащения. У него договор с кем-то из низших божеств. Судя по тому, что я знаю об их вкусах, бедняжки погибали ужасной и долгой смертью. Ремине угрожает та же участь.

— Как бы не так! — варвар оскалил зубы и потряс кулаками. — Дому Дорсети конец! Хорошо, что мы встретились вовремя!

— И я так думаю, милый.

В обычном состоянии Конана бы передернуло от этого «милого», но сейчас он пропустил его мимо ушей.

Дорсети-старший и Дорсети-младший нервничали. Они не были похожи внешне, особенно на первый взгляд, да и нервничали по-разному, на свой лад каждый. Старший, апатично моргая, зевал, и в горле его при этом что-то хрипело и булькало. Младший поглядывал на него с омерзением, лихорадочно и без цели дефилировал по комнате, сплетал и расплетал пальцы рук и время от времени, вздернув кверху узкий, скошенный подбородок, визгливо хохотал. Глаза у него то подергивались дымкой какого-то отупения, то вдруг вспыхивали остро и яростно.

Между ними находился шахматный столик, инкрустированный обсидианом. Фигуры на доске пребывали в патовой ситуации — платиновый дракон запутался в окружающих элефантусах. Магистр в золотых доспехах запер его, а с боков два золотых же рыцаря-конника не оставляли возможности пройти.

— Я ненавижу юношей, — вдруг проговорил Дорсети-старший. — Ненавижу их петушьи голоса, их глупую дерзость, развинченные телодвижения, прыщи, их пустые головы, болтающиеся взад-вперед на верблюжьих шеях…

Дорсети-младший, по своему обыкновению, захохотал.

— Как хорошо, что в Галпаране разрешены поединки, — продолжал отец. — Как хорошо, что подростки могут вволю тыкать друг в друга своими железяками. За неделю один-два погибают. Это прекрасно! Я бы даже велел им драться, в приказном порядке. Хорошо бы еще завести в город постыдную — смертельную болезнь. Тогда молокососы перемрут почти все.

Отсмеявшись, его сын вдруг резким, порывистым движением уселся на стул напротив, смахнув локтем с доски несколько фигур — те упали с тяжелым стуком, калеча лакировку красного паркета. Он вперил горящие глаза прямо в обрюзгшее лицо своего родителя и сказал:

— Если бы ты послушал меня, старый дурень, Мироваль давно был бы мертв. Я не верю, что он отступился и уехал!

— Ты закажешь перстень у сапожника? Или новую тунику у пекаря? — возразил Дорсети-старший с ленивым брюзжанием. — Ведь нет? Каждый должен заниматься своим ремеслом, сообразно цеховой принадлежности. На этом стоит опора благопристойности, и…

— «Стоит опора», — передразнил отца молодой негодяй. — Изящный оборотец! Ты полагаешь, этот Сохо удовлетворился твоими объяснениями?

— Я ничего ему не объяснял. Просто сказал, что мне нужно знать о каждом шаге герцога, и заплатил. В этом — основное достоинство ремесленного подхода к делу. Ты же не объясняешь сапожнику, к чему тебе новые сапоги.

— А вдруг он случайно пронюхает о… — Дорсети-младший осекся и вдруг, качнув головой, вонзил пальцы в свою причесанную шевелюру, словно пытался остудить жжение, поселившееся под черепной коробкой. — Почему он опаздывает? Почему люди все делают медленно — медленно ходят, медленно говорят, медленно думают? Это мучительно. Я приставил бы к каждому конюха с розгой, чтобы тот его подгонял.

С этим он вскочил и метнулся было к окну, покрытому фисташковым бархатным пологом, однако по пути остановился, развернулся на каблуках и застыл, склонив голову на сторону.

— «Пронюхает, пронюхает»… Ты похож на новейшую гадательную книгу, — фыркнул отец. Ну и что, если пронюхает? Он не станет болтать.

— Зато станет шантажировать, — угрюмо высказал сын.

— Шантажируют родовитые шлюхи и торговцы зельем. Такие, как Сохо, берут под опеку.

— Его опека будет дорого стоить.

— Мне она ничего не будет стоить. Я заключу с ним соглашение. Пусть он находит подходящих девок и жертвует их от своего имени. Пусть богатеет.

— Но ведь тогда он рано или поздно станет богаче нас! — мысль об этом показалась Дорсети-младшему невыносимой.

— Ради Маммония! — оттопыренные сизые губы Дорсети-старшего сложились в улыбку, похожую на болотную орхидею. — Всех денег не получить.

— Ты не понимаешь, — со злобой прошипел его сын. — Не понимаешь! Ты, зачатый под бочкой с дерьмом! Для тебя то, что мы делаем, — пустяк, обыкновенная процедура. Ты затыкаешь уши ватными тампонами, чтобы не слышать вопли этих глупых тварей, когда они варятся заживо. Ты деловито хлопочешь, совершая ритуал. А ведь это — вершина человеческого могущества…

— О чем ты говоришь?

— О величии избранных! О нашем величии. Мы — необычные люди, мы сами — почти боги. Крик жертвы должен быть для нас музыкой. И этим ты собираешься поделиться с каким-то подонком, содержателем дорогого борделя! Я поимел в его заведении почти всех девок и мальчиков! Его прислуга, давясь, собирала золото, подброшенное мною к потолку. Его приказчик за десять монет вымазался острым соусом для моей забавы… С ничтожеством, с продажным убожеством ты хочешь разделить блаженство сверхличности!

— А ведь ты болен, мой бедный мальчик, — молвил Дорсети-старший почти злорадно. — Скоро лихоманка сожжет твой мозг, ты будешь гнить заживо, бормотать безумные речи, пускать слюни и пачкать под себя. Какой конец для сверхличности!

Сын опять вздернул подбородок и рассмеялся. Глядя на него, Дорсети-старший неожиданно повторил его жест и сначала негромко пискнул горлом, потом закудахтал, а после — густо утробно заржал, трясясь рыхлым туловищем. По щекам его побежали крупные, в три карата, слезы. Он хлопал себя по животу левой рукой, а ноги, обтянутые черными штанами, выбивали дробь по паркету.

Дорсети-младший оборвал свой смех, на цыпочках шагнул к отцу, взял со стола фигуру золотого магистра — и ею ударил сидящего в висок. Сразу после этого наступила тишина. Отцеубийца поставил магистра точно на место, а платинового султана положил набок. Тот откатился чуть в сторону и застрял под копытами конника.

— Это — мат, — послышался отчетливый голос от входной двери.

Дорсети-младший подпрыгнул, повернувшись в воздухе.

В дверях стоял невысокий лысоватый мужчина с аккуратной бородкой, одетый в жемчужно-серую городскую одежду из плотного бархата. Такой носят прижимистые рачительные люди, потому что ему не бывает сноса.

— А? — спросил Дорсети-младший.

— Насколько я понимаю, твой отец только что скончался, — проговорил мужчина вкрадчивым голосом. — Мои соболезнования. Ему нездоровилось?

— Да, да… — глухо сказал Дорсети-младший и отныне — единственный. — Хм, он умер, видишь ли… А ты кто?

— Вопрос вполне разумный. — Мужчина прищурился и крайне сдержанно поклонился. — Я зовусь Аэрон Сохо. У меня были дела с усопшим. Теперь, как мне кажется, ты занимаешься семейными делами?

— С этой терции. — Дорсети кисло улыбнулся, взъерошил челку и, стараясь не глядеть на мертвого, повернул свободный стул к посетителю, чтобы усесться на него.

— Мне жаль беспокоить тебя пустяками в момент тяжелой утраты, — молвил Сохо и ханжески закатил глаза, — но впереди — погребение. Лучше уж не мешкая покончить с более мелкими вопросами.

— Что ты узнал о герцоге Мировале?

— Он искал следопыта, уж зачем — не ведаю. Нашел или нет — тоже неясно. Мой шпион погиб. Теперь герцог уехал.

Повисла пауза. Дорсети выждал несколько мучительных терций и посмотрел на Сохо непонимающим взором.

— Герцог уехал, — повторил визитер.

— Ну и славно. Ты тоже можешь идти, — выдавил Дорсети.

— А гонорар? — Сохо поднял брови.

— Отец заплатил тебе, я знаю.

— Заплатил отец, заплатит и сын, — сказал Сохо и подошел к нему вплотную.

— За что?

— За удар. У твоего отца был удар, он упал и ударился головой о тумбу. Я сам видел. Никто не бил его шахматными фигурами.

Дорсети покачнулся на стуле.

— Сколько? — спросил он.

— Две тысячи золотом. С-спокойно! — зашипел Сохо, когда его собеседник потянулся к поясному кинжалу. Пальцы хозяина «Вагруны» сомкнулись на запястье Дорсети, и тот охнул.

— Ты меня не понял, — Сохо по-прежнему говорил мягко и тихо, при этом все сильнее сжимая свою хватку. — Я — Аэрон Сохо, и если я лично прихожу за деньгами, то уж получаю их сполна, будь уверен.

— В доме нет наличных, — обморочным голосом произнес Дорсети.

— Я знаю, идиот. Ты напишешь расписку. Веди меня в комнату… отца.

Потирая запястье и поскуливая, Дорсети на негнущихся ногах подошел к двери. До этого ему пришлось касаться мертвого — ключи висели связкой у того на поясе.

Невзрачный, серенький Аэрон Сохо, едва доходивший ему до плеча, совершенно парализовал Дорсети. От страха перед ним его стошнило.

В комнате, едва были зажжены светильники и тени запрыгали по стенам, Сохо сел в кресло и велел:

— Возьми пергамент в столе. Но прежде найди завещание старшего.

— Зачем?

— Чтобы не тратить зря чернила. Убедимся, что ты — наследник.

— А кто же еще? — взвизгнул Дорсети. — Больше некому.

— Никогда не пренебрегай заверенными свитками, — ухмыльнулся Сохо. — Особенно если сам нечист на руку. Ищи завещание, олух.

Через какое-то время, довольно продолжительное, Дорсети наконец увидел свиток особого, синеватого пергамента с характерной печатью. Он лежал на самом видном месте.

Аэрон Сохо выхватил документ из его рук, аккуратно снял печать, развернул свиток и присвистнул, пробежав глазами содержание.

— Да ты, оказывается, голодранец! — сказал он насмешливо. — Понимаешь, что это значит?

Дорсети облился ледяным потом.

— Как? — спросил он. — Кто?..

— Твоя тетя. От родственников — одни неприятности! Ее ты тоже убьешь шахматами? Или на сей раз выберешь игру попроще?

— Подожди, подожди… — сбиваясь, забормотал Дорсети, шаря глазами вокруг себя. — Я умею подделывать его подпись. Тело мы спрячем. Ты получишь свое золото.

— Как бы не так! Твой отец был хитер. У менялы, кроме векселя, спросят еще и заветное слово, который покойник менял раз в три дня.

— Я знаю, знаю! «Мандрагора».

— «Мандрагора» была три дня назад. Все, мне пора. — Сохо поднялся. — Тебя четвертуют, я думаю. Прощай.

Дорсети догнал его в коридоре.

— Зачем тебе доносить на меня? Какая выгода?

Сохо с нескрываемой скукой оглядел его ног до головы.

— Все знают, что я — преступник, — проговорил он. — Но в глазах закона я — добропорядочный горожанин. Время от времени репутацию нужно поддерживать. Если я выдам коварного отцеубийцу, мне простится многое. И потом — ты мне неприятен. Твой папаша был делец, а ты — помешанный.

Вызвав удивление Аэрона Сохо, Дорсети хохотнул.

— Почему, ну почему вы все мне об этом говорите? — спросил он.

Кинжал с его пояса еще в кабинете перекочевал в рукав туники. Сохо слишком поздно заметил пустые ножны — холодная сталь уже перерезала ему глотку.

Угасающим взором он видел, как его убийца прохаживается возле, жестикулируя, словно актер перед публикой, и слышал сквозь шум приближающейся смерти следующий короткий монолог:

— Судьба непредсказуема! Только что ты был страшным, почти всесильным и крайне самоуверенным — и вот лежишь на полу, хрипишь, из тебя течет кровь на дорогой ковер, а через терцию ты вообще превратишься в кусок падали. Не правда ли, странно устроена наша жизнь?..

Потом Дорсети выронил кинжал, нашарил под туникой серебряный свисток, висевший на цепочке через шею, и пронзительно засвистел. Личная гвардия дома сбежалась, бряцая оружием. Увидев зарезанного, наемники переглянулись в немом изумлении.

— Этот человек убил моего отца! — произнес Дорсети. — Я настиг его и отомстил своею рукой.

— Послать за городской стражей? — спросил старший охранник.

Утром. Пока перенесите ублюдка в комнату для игры в шахматы. Там — отец… Я хочу, чтобы он знал — я отомстил.

Старший охранник поклонился с глубоким почтением. Аэрона Сохо уволокли за ноги. В блеске масляных ламп кровавые следы были похожи на капли сургуча.

— А ведь я нищий! — объявил себе Дорсети. — Не значит ли это, что мне пора действовать? Право, это так непривычно, так неожиданно…

Тетка тоже не вечная, рано или поздно я верну отцовские деньги. А до тех пор обзаведусь своими. Тра-ла-ла! — запел он и, приплясывая, направился к винтовой лестнице.

Спустившись по ней в подвал, Дорсети отпер отцовскими ключами толстую свинцовую дверь, поменял лампу на яркий факел и шагнул в темную духоту.

— Ремина, пора вставать! — заорал он. — Тра-ла-ла! Пришел конец твоему заточению. Что есть жизнь, — как не заточение в убогой клетке тела?

Девушка в одной рубахе из мешковины, спавшая в колодках у стены, проснулась. Испуг и недоумение отражались в ее лице, она всхлипывала, глядя, как Дорсети пляшет с факелом в руке и зажигает большие настенные светильники. Огонь больно ранил ее глаза, привыкшие к темноте.

В центре подвала возвышался алтарь, грубо вылепленный из глины-сырца, весь усыпанный золотыми слитками и драгоценными камнями. На нем стояла необыкновенно уродливая статуя, изображавшая толстого гладкого карлика, сидящего, скрестив вывернутые ноги. Статуя была золотая, но благородный металл весь покрылся черной липкой грязью. Только глаза и пасть блестели, отчего карлик выглядел еще гаже. В стороне от него стояла огромная печь с трубой, уходящей в потолок подвала. В печь был встроен большой котел, наполненный зеленоватой жидкостью. К его краям были припаяны два раздвижных кольца с зажимами.

Дорсети, весело ругаясь и бормоча, растапливал печь. Когда в трубе загудело, он выпрямился, вытер сажу на лице и подошел к пленнице. Сняв колодки с ее ног, он рывком поднял Ремину и, держа ее за руки, повел к печи.

— Ничего не говори! — шептал он ей в ухо. — Береги силы.

Она ничего не понимала, только страх все сильнее сжимал ее сердце.

К котлу вели каменные ступени. Ноги не слушались Ремину, и Дорсети втащил ее наверх почти волоком, заставил сесть внутри котла, погрузившись в зеленую жидкость по плечи. Жидкость оказалась тягучей и остро пахла.

Ремина сидела на самом дне, упираясь пятками в противоположную стенку. Дорсети зажал кисти ее рук в кольца, соскочил вниз и проговорил, кривляясь:

— Подожди чуть-чуть. Сейчас начнется самое интересное.

Жидкость была еще очень холодной, но стенки и дно котла быстро нагрелись и задрожали. Ремина вскрикнула и рванулась, но не смогла даже вскинуться.

— За что? Что я сделала! — простонала она.

— Ты виновата только в том, что у Маммония всегда хороший аппетит, — сказал Дорсети. — Кричи, если хочешь. Говорят, это облегчает страдания.

И Ремина закричала — но не от боли, а от ужаса. Она увидела статуэтку, которая больше не сидела на алтаре, а приплясывала вокруг котла, то и дело заглядывая внутрь.

Зонара прижалась к стене и затаила дыхание. Тень полностью скрывала ее.

Дом Дорсети, ярко освещенный со стороны фасада, остальными тремя сторонами вдавался в непроглядный мрак. Сразу за ним заканчивалась улица Менял и начинался пустырь Проклятых Судей. Прежде там была рыночная площадь, на которой время от времени сжигали магов, уличенных в преступлениях. Такой способ казни по применению к колдунам и колдуньям считался самым эффективным. Однажды, по приговору магистрата, там сожгли некую Оливию, которая, как говорили, никогда не занималась колдовством. На свое горе она понравилась человеку, служившему в городском суде, но отказала его притязаниям. Судейский не оставил ее в покое, всячески преследовал, предлагал дорогие подарки, а то и просто запугивал. Жених Оливии, тележный мастер, имени которого народная память не сохранила, здорово отдубасил ухажера.

На следующий день Оливию схватили. Ее обвинили в наведении на город демонов и после долгих пыток сожгли.

А через неделю после казни, в куче гнилых овощей нашли судейского. Он был на последнем издыхании, его распоротое брюхо неизвестный мститель набил червивой брюквой. Затем погибли все, причастные к смерти Оливии. Всех их — каждого в свое время — обнаружили поутру на площади. Умерли они разнообразно: кто был зарезан, кто удавлен, кто выжжен изнутри посредством раскаленного железного лома… Тележного мастера, конечно, приволокли в суд.

— Я этого не делал, — сказал обвиняемый. — Вы, разумеется, уверены в обратном. Что ж, казните меня. Но если прав я, а не вы, то вас постигнет участь ваших предшественников, участь проклятых судей. Подумайте об этом.

Тележного мастера отпустили, и он уехал из Галпарана. Вероятно, мстителем был все-таки он, потому что на площади больше не находили мертвецов, хоть судьи и не всегда выносили справедливые приговоры.

Эту историю Зонара слышала в исправительном доме, и теперь с любопытством пялилась в темноту пустыря. С тех пор рынок перенесли, а пустырь почему-то пока не застроили. Он весь порос бурьяном.

По пустырю перемещались три человеческие тени, словно прохаживались, ожидая кого-то. Зонара решила подобраться поближе к ним.

Сама неслышная и легкая, как тень, она приблизилась настолько, чтобы слышать их голоса. Трое на пустыре шепотом переругивались.

— Здесь сквозняк, как в преисподней Зандры, — сказал один.

— Откуда ты знаешь, какая там погода? — спросил другой.

— Я родился в преисподней. Думаешь, это где-то далеко? Это здесь, в Галпаране, в пяти кварталах отсюда…

Третий захихикал.

— Долго он еще там? — опять подал голос второй, но ему не ответили.

Зонара под прикрытием темноты скользнула обратно. Одетую в черную одежду, ее мудрено было заметить.

У стены уже ждал Конан. Меч он перевесил с пояса за спину, чтобы тот не мешал двигаться, а волосы стянул на затылке в пучок узким ремешком. На этом его приготовления к делу и закончились. Он не взял с собой ни веревки с «кошкой», ни отмычек, полагаясь только на свою ловкость и силу.

— Прекрати улыбаться, — шепнула Зонара. — Твои зубы видны в темноте. На пустыре — люди Сохо. Что им тут понадобилось?

— Не имею понятия, — буркнул варвар.

— Пойди и убей их! Они меня раздражают.

— Давай договоримся раз и навсегда, — в голосе Конана послышались жесткие ноты, отрицающие всякого возражение. — Деньги мы делим пополам, но решаю, что делать, я. Один.

Зонара разозлилась.

— Не дави на меня, — зашипела она. — Я этого не люблю! Зачем я вообще связалась с тобой?

— В самом деле, зачем? — Варвар спокойно обошел ее и всмотрелся в стену дома. Огни горели только на первом этаже, где, очевидно, размещались прислуга и охрана. За забором прошли часовые, вооруженные алебардами. У одного из них качался в руках масляный фонарь.

— Эти глупцы всегда ходят с огнем, чтобы воры заранее знали об их приближении, — усмехнулся Конан. — Я заметил время обхода сторожей. Мужчине моих лет нужно в пять раз меньше времени, чтобы отдышаться между двумя любовными атаками.

— Но это все равно — очень мало! — подсчитала в уме Зонара.

— Пустяки. Мы успеем добраться по стене до балкона на третьем этаже.

— Влезем через балкон?

— Нет. Там, скорее всего, спальни. На балконе мы затаимся и переждем следующий обход, а потом поднимемся выше — под самую крышу. Окошки там узкие, но ты сможешь пройти и откроешь мне чердачный люк.

— А почему нам сразу не попасть в башню? — с сомнением спросила Зонара.

— Пленницы там нет, — уверенно возразил варвар. — Это яснее ясного. После того, как она привлекла внимание герцога, выбросив платок, ее, я думаю, перевели в другое место. Помнишь, ты говорила, что Дорсети перестроил дом по своему вкусу? Если он действительно поклоняется одному из низших божеств, ему нужно было устроить где-то домашнее капище. Удобнее подвала места не найти.

Зонара поморщилась.

— Подвал — это слишком вульгарно.

— Что?

— Слишком… обычно. Нет, я думаю, что у них в самом центре дома есть потайной зал.

— Эти Дорсети — обычные гнусные скоты, значит, и делишки свои они обстряпывают обычным способом… вруль… гарным, — произнес Конан, раздражаясь. — По-моему, все-таки это подвал.

— Ты просто удивительно действуешь мне на нервы. — Зонара решила не уступать. — У тебя — каменный лоб! Неудивительно, что об него ломаются табуретки.

— Давай поссоримся потом, — предложил варвар примирительно. — После того, как получим награду.

— Если мы сделаем по-твоему, мы не получим и трех медных грошей! У меня другая идея.

— Какая? — насторожился Конан.

— Мы с тобой оба — мастера своего дела. Давай устроим состязание. Влезем, как условились, — вместе, помогая друг другу. А потом будем искать Ремину по отдельности, каждый — своим методом. Кто найдет ее первым — тот и получает весь герцогский приз целиком. Идет?

— Мне это не нравится, — произнес Конан, хмурясь. — Но и ты мне тоже надоела. Ладно. Т-сс… Вот идет дозор. Начинаем, как только стражники завернут за угол.

Едва лишь только шаги сторожей стихли в отдалении, оба мгновенно преодолели кованую решетку забора. Двор был засыпан колючим, розоватым гравием, который буквально визжал под ногами. Сообщники разулись и бесшумно подбежали к стене дома. Обувь, чтобы не мешала, перебросили через забор.

Зонара полезла первой. Для того чтобы удержаться на стене, ей требовались почти неприметные выступы. Конану помогала сила — он мог подтягиваться на одной руке, пока другая искала опору.

На балкон они попали как раз вовремя — гравий захрустел под сапогами наемников. Зонара стояла, прислонившись спиной к стене, а Конан, пользуясь своим умением видеть в темноте, заглядывал в окно. Оно было завешено плотной тканью, но оставалась довольно широкая щель.

— Ты когда-нибудь видела, чтобы человек играл сам с собою в шахматы, сидя в кромешной тьме? — спросил он.

— Может, он спит?

— Да, спит. Сном глубоким и вечным.

— Ты хочешь сказать… в комнате мертвец?

Конан кивнул.

— У него разбита голова, он весь в крови.

— Лезем отсюда, — сказала Зонара. — Дозор прошел.

— Подожди… В доме происходит неладное. Это может иметь отношение к нашему делу.

С этими словами Конан извлек меч из ножен, вогнал его острие между дверью и боковой филенкой, после чего слегка нажал. С тихим скрежетом щеколда отошла. Дверь немного перекосило, и оконное стекло в свинцовом переплете треснуло в четырех местах.

— Грубо, — поморщилась Зонара.

— Но быстро, — ответил варвар и вошел первым.

— Да это не комната, а склад мертвецов, — усмехнулся он. — Гляди, вот еще один. Ого! Я его знаю.

Глаза Зонары немного привыкли к потемкам. Она шагнула вперед, сразу наступив во что-то липкое, выругалась и подошла ближе к варвару.

Рассмотрев искаженные смертью черты второго покойника, она вздохнула.

— Это… Аэрон Сохо! Теперь понятно — на пустыре его телохранители ждут, когда он выйдет, — шепнула она.

— Ждать им придется долго. — Конан осмотрелся. — Кто же его зарезал? И кто этот шахматист?

— Дорсети-старший. Может, они убили друг друга?

— Непохоже. Сохо принесли сюда уже мертвым. Вон, возле двери — пятна крови. Идем дальше, делать тут нечего.

Конан отворил дверь в коридор. Зонара вышла за ним.

— Тут наши пути расходятся, — проговорила она. — Я уже почти у цели, а тебе еще нужно искать вход в подвал. Только зачем? Там никого не окажется.

Конан повел плечом.

— По северной дороге есть заброшенная таверна. Там дожидается Мироваль. Если ты права, направляйся вместе с Реминой прямо туда, меня не дожидайся. Промедление может все погубить.

И он ушел, ступая неслышно. Зонара фыркнула ему вслед.

Ей совсем не хотелось ссориться с ним — это вышло как-то само собой. Но теперь уже поздно было мириться.

Она пошла по коридору, считая повороты. О существовании потайной комнаты ей было известно наверняка, как и о том, что комната эта находится на третьем этаже. Дело в том, что план перестройки дома, пылился в архиве городского магистрата. Конечно, тайник не был на нем обозначен прямо — на то он и тайник — но по странному расположению комнат на третьем этаже Зонара легко сделала нужный вывод.

Оставалось найти вход. Он явно замаскирован дубовой панелью, которыми обшиты стены коридора. Как же отыскать нужную панель?

Зонара соображала быстро. Для страшного ритуала жертвоприношения почти всегда необходим огонь.

Однако разводить огонь в глухой комнате — значит, задохнуться в дыму. Следовательно, нужна вентиляция, что-то вроде трубы очага. Если есть очаг, значит, есть и сквозняк. Пальцами босых ног Зонара принялась ощупывать стыки панелей с полом, пока не почувствовала легкое дуновение холодного воздуха.

— Есть! — Теперь осталось отворить дверь.

В это время Конан боролся на лестнице со старшим охранником. Тот наткнулся на варвара случайно, и Конану ничего не оставалось, кроме как ухватить его за горло.

Наемник был крепкий и отбивался отчаянно, пока варвар с легким сожалением не сломал ему шею. Нужно было спешить — убитого быстро хватятся. Конан сел на перила винтовой лестницы и съехал по ним до самого подвального этажа.

Тяжелая толстая дверь оказалась запертой на засов изнутри. Значит, за ней кто-то прячется. Но как сломать крепкий засов, не наделав много шуму? Хорошо Зонаре — она мастерица на всякие выдумки… Убедившись в том, что ничего изобрести он не в состоянии, Конан проворчал под нос:

— Придется ломать. А охрану перебить, если сунется.

Сказав так, варвар ухватился обеими руками за дверную ручку, уперся плечом и рванул на себя. Дверь даже не шелохнулась.

— Попробуем в другую сторону, — хмыкнул Конан, отошел на несколько шагов, разбежался с неожиданным ревом и ударил в дверь плечом. Та загудела и медленно отворилась.

Сломался не толстый засов из мореного дуба — скоба, державшая его у стены, оторвалась и отлетела. Из-за раскрытой двери сразу послышался женский крик, протяжный, захлебывающийся. А по лестнице уже топотала охрана.

Конан вбежал в потайное капище, на ходу обнажая клинок, который сразу засверкал при свете факелов.

Жидкость, в которой оказалась Ремина, стала теперь теплой, но стенки и дно котла уже обжигали. Дорсети, остолбеневший от неожиданности, уронил факел. А маленький лоснящийся уродец, бегавший вокруг котла, заверещал и принялся подпрыгивать на одном месте.

— Чужой! Чужой! Чужой! — выкрикивал он. — Чужой хочет съесть мою еду!

— Стой! — вскричал Дорсети. — Я все объясню. Стражники не должны видеть его!

Он обежал варвара, высунулся за дверь и заорал:

— Все в порядке! Идите спать! Убирайтесь, кому говорю!

Конан, которому некогда было размышлять о сути происходящего, взбежал по ступеням, чтобы освободить пленницу.

— Чужой! Чужой! — продолжал надрываться уродец. — Мое! Мое!

— Брысь! — прикрикнул на уродца Конан и пнул его ногой, после чего сам взвыл от неожиданной боли. Уродец оказался твердый и удивительно тяжелый.

— Ты ударил маленького хорошего меня? — Истошно заголосил он. — Такого сладкого, такого золотого?

— Он — статуя! — крикнула Ремина. — Золотая статуя!

Уродец, подтверждая ее слова, вскочил на алтарь, закряхтел, усаживаясь, и застыл.

— Статуя! — произнес Дорсети презрительно. — Это — кумир! Это — бог!

Конан разжал кольца, освободив руки Ремины, и вытащил ее из котла. Несчастную всю трясло, зеленоватая жидкость медленно стекала, образуя лужу вокруг ее ног.

— Не спеши… — Дорсети взял себя в руки и теперь вернулся к своей странной манере разговаривать. — Не спеши. Эту печку не так легко развести, поэтому я быстро все сейчас объясню, и мы продолжим. Мне очень нужно золото, понимаешь? Но Маммоний не дает их просто так. Его нужно кормить. Эта дуреха — кто она тебе? Сестра? Невеста? Или ты служишь герцогу? Понимаешь, если сварить девку заживо в специальном масле, то он ее обязательно съест. Меня это нисколько не смущает. Пусть себе кушает. Мне — плевать, поскольку я — сверхличность.

— Ты? — удивился варвар. — У тебя даже меча при себе нет.

Он свел Ремину вниз по ступеням, едва не поскользнувшись в масляной луже.

— Ей нужна одежда, — сказал Конан, обращаясь к Дорсети. — Снимай свою.

— Это как-то странно, — пробормотал тот, скосив глаза на кончик меча, блестевший у самого его носа. — А как же стража?

— Ты жив до сих пор только потому, что безоружен, — ледяное бешенство варвара постепенно раскалялось. — Не искушай меня.

Пока Ремина, дрожа от озноба, одевалась в мужское платье, Конан разрушал алтарь. Глина крошилась и превращалась в пыль. Дорсети сидел в колодках и следил за этим выпученными глазами. Рот его был заткнут замасленной рубашкой из мешковины, которая прежде была на Ремине. С глухим стуком золотой уродец рухнул на обломки алтаря. Чтобы поднять его, Конану пришлось напрячь все силы — даже для золотого кумир был слишком тяжел.

Варвар подтащил статую к печной дверце, отворил ее и кинул истукана прямо в бушующее ревущее пламя. Дорсети в отчаянии застонал.

— Я люблю золото, — сказал ему Конан. — Я очень люблю золото. На него можно купить хороший меч, коня, вино, женщину… Впервые я вижу человека, который любит золото больше, чем я. И этот человек мне не нравится. Ремина, нам пора идти.

Освобожденная заглянула в ледяные синие глаза варвара.

— Тебя послал Мироваль? — спросила она. — Он не забыл обо мне?

В верхнем краю панели, как раз на уровне вытянутой руки, Зонара нащупала выпуклую рельефную шляпку «обойного» гвоздя. Воровка нажала на нее пальцами, и панель совершенно бесшумно поднялась вверх.

Зонара уже была знакома с некоторыми механизмами, созданными для защиты тайников. Некоторые из них приводились в действие простыми силами, вроде скрытых пружин и рычагов, а некоторые работали при помощи магии. И те, и другие мало помогали от воров. Чем сложнее, хитроумнее и дороже было приспособление, тем проще и легче оказывалось его открыть. Старые добрые навесные замки доставляли больше хлопот — приходилось перепиливать дужку.

Зонара беззвучно хохотнула и уверенно ступила в проем.

Она полагала, что уже привыкла к темноте, но мрак потайной комнаты был гуще, плотнее.

Зонара не увидела собственных пальцев, поднесенных к самым глазам.

— Эй! — позвала она. — Ремина! Ты здесь?

Потайная комната была, судя по всему, совершенно пуста — эхо отразилось от голых стен и звонко загудело.

— Что же я кричу? — сказала себе Зонара и сделала еще один шаг вперед.

Двигалась она очень осторожно, но все же задела ногой за веревку, протянутую на уровне щиколотки над полом, потеряла равновесие и упала. Даже в темноте, инстинктивно, Зонара успела сгруппировать тело и не ушиблась об пол. Но она была в ярости. Опытная взломщица, о ловкости которой ходят мифы, попалась на детской шутке с натянутой веревкой! Ругаясь вполголоса, она поднялась. Темнота перед глазами как будто сгустилась.

— Очевидно, варвар оказался прав, — сказала Зонара. — Хорошо, что его нет рядом, а то я бы наговорила ему гадостей.

Воровка двинулась назад, пытаясь ногой нащупать коварную веревку, а та куда-то подевалась, потому что Зонара скоро уперлась в стену.

Пройдя в другую сторону, до противоположной стены и нащупав перед собой гладко отполированное дерево обшивки, Зонара разразилась проклятием.

— Нужно же быть такой дурой! — произнесла она в сердцах через миг. — Зачем я бегаю от стенки к стенке? Можно просто идти вдоль стены, тогда дверь неизбежно отыщется.

Но споткнувшись о веревку, Зонара, очевидно, привела в действие запирающий механизм, и панель опустилась на место. Во всяком случае, повернув пять раз, то есть — совершив полный круговой обход комнаты, выхода она не нашла.

Медленно досчитав до пятнадцати, Зонара сказала:

— Если дверь закрылась, ее можно открыть.

Подняв руку, она принялась обходить комнату вновь, пытаясь при этом обнаружить хитроумный запор.

Почувствовав ногами легкий сквозняк, воровка обрадовалась:

— Это где-то здесь. Сейчас я его найду… Ага, вот он!

Под ее пальцами оказалась шляпка гвоздя, на ощупь — совершенно такая же, как и снаружи.

Зонара вздохнула, улыбнулась с видом победительницы и надавила на нее. Но панель осталась на месте, а с потолка на Зонару мягко упала густая, тяжелая и липкая сеть.

Зонара попыталась освободиться, но чем больше старалась выпутаться, тем больше запутывалась. Сеть обмотала ее, как кокон.

Обессилев, Зонара села на пол и, удивляясь своему спокойствию, сказала:

— Вероятно, я вляпалась. Значит, нужно выспаться, пока есть возможность.

Факелы в подвале давно погасли, только раскаленная печная дверца светилась неприятным желтоватым светом. Масло в котле бесполезно кипело уже несколько поворотов клепсидры и при этом ужасно шипело и издавало мерзкую вонь.

Вонь эта сгущалась, и Дорсети начал задыхаться. В какой-то момент он закашлялся так сильно, что кляп выпал у него изо рта.

— Роковая глупость моего отца имеет силу даже после его смерти, — изрек он. — А я обречен выкручиваться. Всю свою жизнь я выкручиваюсь… Отчего? Дурное расположение звезд? Несчастье характера?

Дорсети вскинул голову, чтобы расхохотаться, ударился затылком о каменную кладку, взвыл и отдался очередному приступу кашля.

Зеленоватый дым слоился перед пылающим квадратом печной дверцы. Вдруг дверца задрожала — что-то живое билось в нее с другой стороны. Дорсети умолк.

Потом дверца распахнулась и, рассыпая искры, ослепительно-золотой уродец выскочил из нее.

— Жарко! Жарко! — верещал он и бегал по кругу, оставляя дымные следы.

— Выпусти меня, Маммоний! — взмолился Дорсети. — Выпусти, и я сварю тебе разом двух, а то и трех девок. И у каждой будет родинка. Обещаю…

Но уродец не слышал его и продолжал бегать и вопить, охлопывая себя по округлым бокам коротенькими ручками.

— Остыть! Надобно остыть! — причитал он. — Я слишком горяч. Жарко, жарко!

Он подбежал к Дорсети, обдав его волной невыносимого жара, и ткнул пальцем в ногу, зажатую колодкой.

— На помощь! Спасите! Охрана! — заорал Дорсети. Волосы на его голове поднялись дыбом и стали скручиваться. Крохотный палец идола с шипением погрузился в мякоть ноги.

— Убирайся! — визжал Дорсети. — Я не твой!

— Мой! Мой! — в тон ему прокричал уродец и, словно кошка, прыгнул на живот скованного.

Рев умирающего Дорсети достиг ушей часового. Семеро охранников ссыпались по лестнице и навалились на свинцовую дверь, думая, что она заперта. Но дверь отворилась сразу. Наемники немедленно закашлялись и стали тереть слезящиеся глаза. Вдруг один закричал и замахнулся алебардой. Маммоний приплясывал, верещал и подпрыгивал, размахивая руками. Теперь он снова был покрыт липкой черной жижей.

— Есть хочу! Есть хочу! — выкрикивал он. Охранник с алебардой примерился и ударил уродца по голове. Размягченный паром металл брызнул во все стороны, тело статуи превратилось в клубок белого пламени, клубок этот подскочил, расширился и в беззвучном взрыве заполнил собою первые два этажа дома Дорсети, уничтожив там все живое.

Городская стража, обратившая внимание на яркую беззвучную вспышку, подняла тревогу. Солнце едва успело взойти, когда главный городской обвинитель Маркус уже прохаживался перед злополучным домом. Это было его первое дело. Магистрат выбрал его позавчера, а до тех пор Маркус занимался переплетным ремеслом. У него было четыре мастерских и влиятельные заказчики. Маркус считал себя человеком книжным, хотя настоящую бумажную книгу — большую редкость! — рассматривал только как объект приложения труда. Чаще его мастерам и подмастерьям приходилось изготавливать рамки для любительских картин или чехлы для пергаментных свитков. Но все же он чувствовал, как мудрость, содержащаяся в текстах, оседает на нем. Тяга к размышлениям в духе философов далекого прошлого часто оказывалась сильнее делового расчета. Свои мыслительные упражнения Маркус от чистого сердца считал логикой и рассчитывал теперь отыскать ей применение.

Он не спешил сразу войти в дом. Для начала ему захотелось обойти кругом ограды.

— Обыщите все окрестности, — велел он солдатам. — Докладывайте обо всем необычном, что найдете.

Ничего необычного солдаты не нашли, за исключением пары женских башмаков, надетых на чугунные завитки, украшавшие решетку.

— Дорогие, очень мало ношеные, — отметил Маркус, осмотрев их. — Превосходный сафьян, тонкая выделка. В ней теперь холодно… Зачем же их сняли?

Советник Шпигел, практикующий маг, пожал плечами и ничего не сказал.

Войдя в ворота, Маркус снова обошел кругом дома.

— Я — волнуюсь, — признался он Шпигелу. — Пора уже осмотреть все внутри, а?

Тут подошли солдаты, отправленные прочесывать кусты.

— Там три мертвых тела, — доложил стражник. — Зарублены мечом. Это головорезы Сохо.

— Так-так-так! — произнес Маркус глубокомысленно. — Сохо доигрался. Я как-то сразу почувствовал, что за этим безобразием стоит он, хоть это и не его стиль. Но теперь ему не отвертеться. Я заточу его в темницу, как вы думаете, Шпигел?

Советник спал на ходу и скрывал это обстоятельство, придавая своему лицу важный вид. Войдя в дом, он несколько оживился.

— Куча обгоревших трупов. Пахнет, как в колбасной лавке, — поморщился обвинитель. — Странно, что пожар не охватил весь дом. Что это было?

— Огромное выделение тепла, — произнес Шпигел, крутя носом. — Его источник — небывалой мощности. А загореться не успело, потому что тепло сожрало весь воздух. Потом оно прекратилось.

— Такое можно устроить при помощи магии?

— При помощи магии можно все, господин обвинитель. Но есть и алхимические средства, очень действенные. Например, гремучая амальгама или семя саламандры.

Маркус завел глаза к потолку.

— А внизу, в подвале, тоже трупы? — спросил он у старшины городской стражи.

— В подвале один, а у входа — целая гора. Не разобрать сколько. И на втором этаже — человек десять.

— А на третьем?

— Еще не смотрели.

— Это хорошо, — сказал Маркус. — Вот мы сейчас и посмотрим.

Когда в комнате для игры обнаружилось еще два тела, Маркус досадливо взмахнул руками.

— Сохо мертв, — произнес он. — И арестовать его не удастся. Дорсети-старший — налицо. А где его сыночек? Сгорел с остальными?

Шпигел опять погрузился в дремоту, однако ликующий возглас обвинителя пробудил его.

— Смотрите! — восклицал Маркус. — Следы! Убийца оставил следы!

На полу действительно отчетливо виднелись следы босых ног, наступивших в кровавую лужу.

— Любопытные следы, — Маркус осторожно потрогал один из них. — Ступня чуть длиннее моей ладони и такая узенькая… Это женщина. Женская обувь на воротах, женские следы в доме… Чувствуете, куда я клоню? Но зачем она разулась?

— Есть такие способы левитации, при которых это обязательно, — сказал Шпигел.

— Идем по следам! — Сгорая от возбуждения, обвинитель ухватил советника за край мантии и потащил в коридор.

Довольно долго они брели, высматривая следы на ковре, пока те не оборвались развернувшись носками к стене.

— Она ушла в стену! — прошептал Шпигел. — Это очень сильная мага. Нам ее не схватить.

Маркус потянул себя за нижнюю губу.

— Непонятно, — пробормотал он. — Здесь должна быть комната, а ее нет. Куда ушла преступница? Просто замуровалась в стену?

И он постучал в дубовую обшивку набалдашником трости.

— Там — пустота! — победоносно сказал обвинитель. — Эй! Солдаты! Сюда! Ломайте стену в этом месте.

Зонару разбудил грохот. Открыв глаза, она увидела дневной свет, ворвавшийся в пролом, и группу людей, смотрящих на нее с удивлением.

— Это не мага, — сказал Маркус. — Это — обычная воровка. Она убила хозяина, Сохо, умертвила охрану, но попалась в тайник-ловушку.

— Следует понимать, что я арестована? — спросила Зонара ледяным голосом.

— Именно так, — улыбнулся обвинитель. Солдаты выпутали ее из сети и увели.

— А она хорошенькая, — заметил Шпигел. — Неужели ты ее приговоришь?

— Обязательно! Но не перекусить ли нам? Время к обеду.

Очаг в заброшенной таверне оказался исправным, хотя и «застоялся» — его долго не растапливали, и Гизмунд здорово намучился первой ночью.

Но к полудню следующего дня пламя в очаге горело ровно и весело. Герцог Мироваль смотрел на огонь и слушал рассказ Конана. Ремина, свернувшись на теплом плаще, спала и только вздыхала во сне. Гизмунд, бегая глазами, доедал куриную ножку — порцию своего господина. Герцог пребывал в сильном волнении и отказался от еды. Волнение было радостным. Блеск удач превратил убогую, покосившуюся халупу в уютнейшее место на земле.

— Люди Сохо наткнулись на меня в темноте, — повествовал варвар, размахивая кособоко щербатой кружкой. — Они тут же узнали меня — меж нами случались разногласия — и потянулись за своими проклятыми колючками. Одного я разрубил сразу, как мясник разрубает окорок. Второй успел плюнуть в меня из камышинки, но я, хвала Крому, увернулся и рассек ему брюшину. Кишки так и вывалились на землю. А третий выхватил свой клинок, и мы подрались немного. Ему не следовало этого делать…

В «Ключе и мече» мы дождались утра. Городские ворота открылись, но нас задержал пристав Гаттерн. Он стражник, что с него взять, мы по разные стороны судьбы, но человек он недурной.

— Что-то ты рано уезжаешь, — сказал он. — Просил два дня, а еще и суток не прошло. Кто это с тобой?

Ремина, хоть я и просил ее помалкивать, назвала себя. Женщине трудно удержать язык.

— Постой-ка! — обрадовался он. — Уж не тебя ли некий приезжий герцог пытался отобрать у Дорсети?

Я спешился, подошел к нему вплотную и сказал:

— У тебя есть выбор. Либо ты выслушаешь правду, либо я тебя убью. Решай скорее.

Гаттерн рассмеялся.

— Очевидно, я буду первым в истории приставом стражи, которому любопытство спасло жизнь.

Мы отошли чуть в сторонку, и я вкратце рассказал ему о гнусностях, творимых Дорсети. Он выслушал. Известие о смерти Сохо пришлось ему по душе.

— Жил, как таракан, и подох как таракан, — хмыкнул он. — Ладно, что с вами делать? За такую хорошую новость придется выпустить вас обоих.

Тут к нему подбежал запыхавшийся солдат и зашептал что-то на ухо. Пристав помрачнел. Отослав солдата, он сказал:

— Только что в доме Дорсети произошел взрыв. Дело вышло громкое.Что ты натворил, варвар! Но, раз уж я пообещал вас выпустить, уезжайте, да побыстрее. Однако помни: если в ближайшую зиму ты появишься в Галпаране, я тебя схвачу, даже если для этого придется угробить целый отряд стражи. Ты понял?

Я сказал, что понял, и мы уехали. Вот и все.

— А что стало с твоей сообщницей? — спросил герцог.

— Да что с ней станется? Это же Зонара! Она убедилась, что я был прав, обругала меня за это и удалилась. Правда, ее башмаки все еще лежали в кустах, когда мы покинули дом. Я повесил их на забор, на видное место…

Варвар с усилием задумался. Неожиданно у него испортилось настроение.

— Несмотря на то, что эта женщина — простолюдинка и воровка к тому же, я от души желаю ей удачи и надеюсь, что с ней все в порядке, — сказал Мироваль. — Мне, видишь ли, мой добрый варвар, так хорошо сейчас, что не будь я знатным человеком, плясал бы от счастья. Это счастье доставил мне ты…

— Я не твой варвар, — буркнул Конан. — Я — свой собственный варвар. Мило с твоей стороны, что ты пожалел простолюдинку и воровку. Конечно, Зонара взялась не за свое дело — ей бы любить мужчину да рожать детей. Но она понимала, на что идет, и была готова.

— Несмотря на это, ты сам жалеешь ее. Уж не влюблен ли ты? — улыбнулся герцог.

Конан помрачнел еще больше.

— Любовь могут позволить себе только те, у кого есть замок. Или хотя бы хижина.

— Не сердись. Лучше выпьем. Гизмунд, сколько у нас еще вина?

— Целый бурдюк, — отозвался оруженосец, облизывая жирные пальцы. — Эх, жаль, с нами нет нашего пса!

— На что он тебе? — Герцог насмешливо изобразил удивление.

— Дома я всегда вытираю об него руки после обеда, — важно отвечал Гизмунд.

— А? Каков! — усмехнулся Мироваль. — Хватит сидеть сиднем. Неси вино! О чем думаешь, господин вор? — спросил он у варвара.

— О том, куда мне теперь податься, — отвечал тот. — Не сидеть же в этом сарае всю жизнь.

— Наймись ко мне. Будешь начальником дружины.

— А с кем у тебя война?

— Ни с кем, — пожал плечами герцог. — И еще долго не будет никакой войны.

Конан широко зевнул, мотая головой.

— Такая жизнь не по мне, — сказал он. — Хорошая война меня бы здорово развлекла.

— Не понимаю, — сухо произнес герцог. — Война портит нравы, пожирает жизни, уничтожает плоды мирного труда. Чего же в ней такого хорошего?

— На свете войны шли, идут и будут идти! Хочешь ты этого или нет. Не мне судить, хорошо это или плохо. Я — воин, вором стал только со скуки и не занимаюсь этим постоянно. Умереть вором — малопочтенно. Хватит болтать, лучше выпьем.

Герцог пил вино из маленького медного чайничка с погнутым носиком. Гизмунд использовал в качестве чаши глубокую миску. В нее помещалось очень много вина, и скоро оруженосец отполз на четвереньках в угол, упал там и сначала шепотом, чтобы не потревожить спящую, пропел два куплета походной песни, а после вовсе захрапел.

— Мы останемся тут еще дня на два, — сообщил Мироваль. — Ремина должна прийти в себя. А когда уедешь ты?

Конан сообразил, что герцог в тактичной, цивилизованной форме пытается отделаться от него. Что ж, деньги он заплатил сполна, и больше их ничего не связывает.

— Прямо сейчас, — сказал он, заметив с удивлением, что язык худо его слушается.

Тем более, нужно проветриться, решил Конан, поднялся на ноги, но вдруг пол уплыл у него из-под ног. Варвар рухнул всей тяжестью своего мощного тела.

Ремина проснулась и приподнялась на своем ложе. А из соседней комнаты, темной и захламленной, вышел человек в сером форменном плаще и кожаной шапке с наушниками.

— А теперь, любезный пристав, объясни мне, в чем дело, — велел ему герцог. — А то я чувствую себя отравителем, что крайне неприятно.

— Конечно, я все объясню твоей светлости, — Гаттерн перешагнул через спящего варвара, потер руки над огнем очага и произнес: — Весть о том, что Зонара схвачена и завтрашним вечером будет казнена, донеслась бы до Конана в любой действующей таверне. Уж не знаю как, но подобные сведения распространяются молниеносно. Наш варвар — уж я-то его знаю — обязательно кинется ее спасать, и тогда я был бы обязан его арестовать. Я всегда держу слово. А теперь он проспит двое суток, не меньше. Сонное снадобье очень сильное. Когда он проснется, все будет позади.

— А что будет с этой несчастной? — взволнованно спросила Ремина. — Неужели она погибнет?

— Не волнуйся, девочка, — сказал Гаттерн. — Я попробую выручить ее. Мне известно, что она невиновна в убийствах, а взлом и проникновение в чужой дом лично я оправдываю смягчающими обстоятельствами.

— А как же ваш закон? Ведь ты — горожанин и подчиняешься закону! — поднял брови Мироваль.

— Не только подчиняюсь, но и стараюсь защищать его. Однако закон — не только строчка в пергаменте, — спокойно ответил честный стражник.

— Твой ответ мне понравился. Но разве ты справишься один?

— Одному будет тяжеловато, — признался Гаттерн.

Ремина снова заговорила, и голос ее звучал убежденно и страстно:

— Не унывай, стражник. Мой возлюбленный — благородный и храбрый человек. Он — настоящий рыцарь. Он обязательно поможет тебе. Не правда ли, мой господин?

Герцог усмехнулся.

— Похоже, что так, любовь моя. Похоже, что так…

Магистрат утвердил смертный приговор по делу Зонары, даже не рассматривая его. Все необходимые улики были налицо, хотя обвиняемая и не призналась во многих пунктах. Но Маркусу этого показалось мало.

— Из улик явствует, что у преступницы был сообщник, — настаивал он. — Арестованная ничего не понимает в магии, на ее одежде не обнаружилось следов от алхимических препаратов. Кто же устроил взрыв?

— А что если алхимией занимались сами Дорсети? — предположил Шпигел.

Маркус яростно замотал головой.

— Ни одна алхимическая лавка в городе не поставляла им ни порошков, ни специальной посуды, — сказал он.

— Разрушенная печь в подвале, потеки золота на стенах… — с сомнением произнес маг-советник. — Очень похоже, что Дорсети были те еще господа. Они добывали золото путем трансформации… Ты же проверял их банковские счета! Раз в несколько лет они получали невесть откуда целые горы денег.

— Все равно, сообщник был. — Маркус победоносно улыбнулся. — Припомни, каким образом оказалась взломана балконная дверь. Там орудовали широким мечом. А у преступницы вообще не было оружия, не так ли? Идем-ка в «процедурную» комнату. Бедняжка уже приговорена, но я велел продолжить допрос. Мне нужен этот проклятый сообщник.

«Процедурная» комната, иначе говоря — пыточный застенок — располагалась в подвальном этаже тюрьмы, примыкавшей к башне ратуши. Невыспавшийся дознаватель клевал носом. С преступницей работал подмастерье палача — угрявый, бледный юноша с морщинистым личиком. Мэтру предстояло потрудиться завтра вечером.

Главный обвинитель вошел первым, советник Шпигел нехотя — за ним. Ему было скучно.

Обнаженное, вытянутое тело Зонары слегка раскачивалось, подвешенное на дыбе. Она была в сознании и время от времени вскрикивала. Вывернутые суставы рук не причиняли ей страданий, но пламя, которого она касалась босыми подошвами, заставляло пытаемую судорожно дергаться.

— Упорствуешь? — мягко спросил Маркус. — Зачем?

— Скажи палачу, что он болван, — прошипела Зонара. — Чересчур высоко поднял жаровню. Пятки слишком быстро обуглятся и перестанут чувствовать боль.

Палач смутился и взялся опускать жаровню обжегся, выругался шепотом и устало посмотрел на Маркуса.

— Не действует, господин обвинитель, — жаловался он. — На ведьмином стуле она только смеялась. На острых козлах просидела больше колокола. Может, подвесить ее за груди?

— Прекрати балаган! — рявкнул Маркус. — Дознаватель, ты разве не видишь, что она издевается над тобой?

Дознаватель выпучил глаза и потряс протокольным свитком.

— Безнадежно, — сказал он. — Зря только время тратим.

Палач опустил Зонару, освободил от веревки, и та со стоном облегчения растянулась на холодном полу.

Маркус прогнал палача и чиновника в выражениях довольно резких. Он был очень мягкосердечен и вид страдающего женского тела нагнал на него какой-то ужас.

— Послушай, — обратился обвинитель к воровке, — если ты назовешь сообщника, тебя только повесят. Я добьюсь этого, можешь мне верить. Это почти не больно, не успеешь сосчитать до двадцати — и будешь мертва. Но если ты продолжишь выгораживать человека, который, кстати, бросил тебя на произвол судьбы, — будешь четвертована. Очень болезненная смерть. Тебя выволокут на помост, разденут перед толпой, разорвут бедра и ягодицы раскаленными щипцами, отрежут груди, потом отсекут руки и ноги…

— Я знаю, как выглядит четвертование, — зевнув, сказала Зонара. — Разве это казнь? В Стигии воровку сажают на кол. В Зингаре — ставят воронку с кипящим уксусом. В Султанапуре отдают на случку со взбесившимся волком. Вот это — казнь. А ты пугаешь меня детской забавой.

— Но ради кого ты идешь на это? Он — твой возлюбленный?

— Еще чего!

Маркус всплеснул руками.

— Как мало у меня опыта! — сокрушенно произнес он. — Многому придется учиться.

— Учись, учись, — проговорила Зонара, насмехаясь. — Нужно охранять таких, как Дорсети, от таких, как я.

— Дело не в Дорсети. Я охраняю не их, а священные принципы, которые делают нашу жизнь достойной. Перед ними все равны. Если бы я уличил Дорсети в преступлениях, судили бы их.

— Скорее всего, их бы оправдали.

— Это неизвестно. Пойми, покушаясь на Дорсети, ты покушаешься на закон. А Дорсети лично мне безразличен.

— Вы считаете вашу жизнь достойной? — презрительно улыбнулась узница.

— У нее много недостатков, но она гораздо лучше произвола спесивых аристократов, а тем более — безвластия. Свободный горожанин — почетное звание. Торговцы торгуют, мастера создают шедевры, солдаты стражи следят за порядком…

— Бедняки дохнут с голода, воры воруют, а палачи — казнят. Все идет своим чередом, — продолжила Зонара. — Знаешь что, убирайся-ка ты отсюда. Дай мне отдохнуть.

Маркус и Шпигел переглянулись и пошли к выходу из «процедурной». Когда они были уже у самой двери, Зонара окликнула Маркуса. Тот остановился, незаметно подмигнув советнику.

— Передумала? — спросил он Зонару.

— Нет. Хочу спросить, как, по-твоему, — я не простужусь, если буду лежать на полу?

Обвинитель вылетел из застенка, словно пробка из бочки.

— Ядовитая баба! — сказал ему Шпигел.

Герцог Мироваль горячил своего Снежка — ему не терпелось поскорее попасть в город. Но чалая кобылка пристава еще не успела оправиться после безумной скачки — Гаттерн гнал ее окружным путем, чтобы попасть в заброшенную таверну раньше Конана. Ему удалось опередить лошадь варвара, несшую двойной груз, всего на несколько терций. Теперь пристав то и дело отставал, и герцог вынужден был натягивать поводья, отчего его благородный скакун обиженно фыркал и приплясывал на месте, поднимая тучи грязных брызг.

— К чему такая спешка? — улыбнулся Гаттерн. — Пусти своего жеребца шагом. Или тебе неприятно то, что простолюдин поедет с тобой стремя в стремя? Я обещаю выдерживать дистанцию.

— В случае военного положения некоторые условности этикета отменяются, — сдержанно ответил Мироваль. — Дело не во мне. Снежок почуял битву и рвется вперед.

— Он будет разочарован. Мы не станем осаждать тюрьму, — покачал головой стражник. — Это, во-первых, противозаконно, во-вторых — верный способ схлопотать стрелу. К тому же, твоя светлость без доспехов.

— Уж не заставишь ли ты меня взять заступ и рыть подкоп? — с наигранным подозрением осведомился Мироваль,

— Один скандально известный ювелир, — вместо ответа поведал пристав, — был схвачен и уличен в убийстве своего заказчика. Тот тянул с оплатой, и золотых дел мастер сгоряча взялся за кинжал. Его посадили в тюрьму, где в виде особой милости позволили развлекаться в ожидании казни изобретательством всяких механических безделок. А ювелир, не будь дурак, изладил из реек, шпагата и кхитайской бумаги дракона и, перелетев на нем через тюремную стену, был таков. Морали в этой истории искать не надо, рассказал ее только для развлечения.

Мироваль пожал плечами, коротко фыркнул и покачал головой.

Компаньоны добрались до городской заставы глубоким вечером. Стражник, узнавший Гаттерна, пропустил их без всяких вопросов.

— Что теперь? — вопросил Мироваль.

— Теперь ты под чужим именем снимешь комнату на ночь в какой-нибудь таверне, а я отправлюсь на разведку. Нужно узнать маршрут, по которому Зонару повезут на казнь. Где ты остановишься?

— Мне понравилось в «Ключе и мече».

— Но ведь там ты уже известен под настоящим именем!

Герцог зевнул в манжету.

— Пара золотых иногда освежает память, а иногда — погружает ее во мрак, — сказал он.

Так и случилось. Хозяин скрыл свое изумление и очень ловко избавился от остальных постояльцев, как и в прошлый раз. Этот опытный плут, похожий лицом на сдобный пирог с мясом, смекнул, конечно, что дело тут нечисто, но также понял, что он лично ничем не рискует. Он так хорошо сервировал ужин, подал к столу такое отменное вино и вообще хлопотал столь усердно, что Мироваль подарил ему третий золотой.

Ужиная в одиночестве, герцог про себя удивлялся. Совсем еще недавно его волновали только собственные чувства и любимая женщина. Все остальное либо досадливо мешало, либо представлялось отдаленным и не имеющим никакого значения. И вот теперь он, родовитый и титулованный, собирается спасать воровку, подругу варвара.

Про себя герцог то и дело усмехался. Все это, чума разбери, конечно, нелепо, в духе дурацких баллад, но Мироваль доведет дело до конца, только потому, что Ремина посмотрела на него с любовью и надеждой. Женщине, даже очень умной, трудно расстаться со своими предубеждениями. Ей очень важно, чтобы ее возлюбленный был отважным, сильным и непременно кого-нибудь победил. «Быть посему!» — окончательно решил Мироваль и вонзил в кусок телятины двузубую вилку.

Пристав явился, когда герцог, не спеша, пил крепленое вино, глядя на угли в очаге.

— Я узнал все, что нам необходимо, — объявил он. — Завтра, как только прозвонят вечернюю стражу, преступницу повезут по городу на площадь Примирения. Возок, в том числе, проедет и по улице Зеленщиков, а это — мой участок. Я устрою так, что поперек улицы встанет длинная телега, груженная бочками. Она уже вторую неделю стоит на задах масляной лавки в Ворванном переулке, это рядом. Еще я устрою так, что патруль опоздает, когда выйдет потасовка. Охранять осужденную будут трое — ты справишься с тремя?

— Это же простая солдатня! Я справлюсь с десятком, — ответил герцог.

— Рад это слышать, поскольку помочь не смогу. Я не должен поднимать оружия на своих, — сказал Гаттерн.

— А тебя не печалит, что трое стражников погибнут?

— Если трое солдат будут побеждены одним рыцарем, причем — бездоспешным, то туда им и дорога.

— А если они убьют меня? — спросил Мироваль, блаженно потягиваясь у огня.

— Пущу в ход другой план, — отвечал пристав как ни в чем не бывало.

— В чем он заключается, позволь полюбопытствовать?

— Какая разница? Ты ведь будешь уже мертв.

Услышав такой ответ, герцог не смог сдержать улыбки.

— Просто, доходчиво и с достоинством, — сказал он. — Мне это нравится, клянусь своей шпорой! А потом?

— Если твоя светлость устранит охрану, я обеспечу безопасную улицу, по которой вы с Зонарой уйдете из города.

— Лучшего нельзя и желать, — произнес Мироваль. — А теперь я пойду спать.

Для него было в новинку нападать на вооруженных стражников в центре чужого города, но он совершенно не волновался и заснул спокойным сном человека, у которого прекрасный аппетит и чистая совесть.

Утром оруженосец Гизмунд, оставленный при Ремине, поднялся, вылил себе на голову ковш холодной воды, вытер лицо краем туники, молодецки крякнул и выскочил на двор.

Ему не раз приходилось ночевать в походных условиях, иногда — совершенно неудобных, но утренний его моцион оставался неизменным.

Накормив и напоив своего холеного мула, Гизмунд обтер его бока особой фланелевой тряпочкой, проверил состояние подков, не удержался и поцеловал животное в теплый бархатистый нос. Потом он подбросил охапку сена лошади Конана, но приблизиться к ней побоялся — та косила глазом, мотала головой, словом, являла нрав тяжелый и подозрительный.

Ремина дремала вполглаза, а Конан, разметав руки и ноги, смачно храпел. Он занимал собой половину трактирной залы.

Гизмунд развел оживленную деятельность: принес Ремине воды для умывания, растопил очаг и даже подмел пол метлой, изготовленной тут же из веток ракиты, росшей неподалеку.

— Славненько, — молвил он. — Пора озаботиться завтраком. Припасы мы подъели… Придется мне сходить в селение и купить у крестьян хлеба и молока.

Сам он тоже был природный мужлан, но так давно ходил в оруженосцах, что не удивился бы, если бы его произвели в рыцари.

— С тобой тут ничего не случится, пока меня нет? — спросил он у Ремины.

— Со мной останется варвар, — отвечала она. — Он такой большой, что даже спящий испугает кого угодно.

— А то — сходила бы со мной, — предложил оруженосец. — Это недалеко. Чего сидеть тут, с этой колодой? Эвон, храпит-то как. И это — лежа на брюхе. А если б упал на спину, как бы храпел? Из чего, и главное — как делают таких людей?

— Так же, как и всех остальных, — сказала Ремина, слегка покраснев. — Пожалуй, ты прав. Пойду с тобой — слушать его храп я устала. К тому же я так давно не гуляла. У Дорсети меня все время держали взаперти. Только надо будет поскорее вернуться — нехорошо бросать его надолго.

Босая, в дорогом мужском платье, она представляла собой странное зрелище, но это нимало ее не заботило. Она шла следом за Гизмундом по весенней грязи и вдыхала прохладный, сладковатый воздух, какой возможен только вне городских стен.

Невдалеке, как и сказал Гизмунд, находилось небольшое селение с крошечным виноградником, выпасом и огородами. В это время зимы лоза укрыта соломой — отдыхает, наливается соком в ожидании щедрого аквилонского солнца, а на огороде земля только-только распахана. Вилланы-собственники и наемные батраки, не спеша, готовятся к дням, полным тепла и труда.

Во дворе беленого аккуратного домика, на лавочке грелся старик. У ног его, обутых в деревянные башмаки, возились два чумазых ребятенка и с десяток таких же чумазых поросят. И те, и другие пихались и визжали. Старик, поглядывая на них, хихикал и слегка поддавал кому-нибудь из них башмаком под зад. Он был глуховат, и Гизмунду пришлось кричать ему прямо в мохнатое коричневое ухо.

На крик выскочила из дома хозяйская жена, вытирая руки о фартук. Гизмунд сторговал у нее большой кувшин молока, два каравая и крупный кусок сала.

— К вечеру колбасы будут, — сообщила она. — Муж делает.

— Колбаса — это хорошо! — обрадовался оруженосец. — А нельзя ли вечерком прислать пару-тройку колбас? Я заплачу теперь же.

— Куда послать? Я старшему велю, он принесет.

— Мы в таверне, что у дороги. Туда, стало быть, — ответил Гизмунд.

Хозяйка всплеснула руками и убежала в дом. Оруженосец запрыгнул на крыльцо и два раза стукнул кулаком в дверь.

— Женщина, в чем дело? — прокричал он. — Я же сказал, что заплачу.

За дверью подумали немного и задвинули засов.

— Глупая тетка! Я же тебя не съем!

— Меня, может, и не съешь, а сыночка моего бедного сожрешь, упырь проклятый, — послышался голос мужланки.

— Какого сыночка?

— Который в таверну колбасу понесет. О-о! — заплакала она и тут же, храбрясь, завизжала: — Убирайтесь оба, а то у меня здесь омела, целый пучок. Вот я вас омелой!

— Какая омела? — Оруженосец растерялся. — Она не в себе, это точно.

— Ты ее испугал, — сказала Ремина. — Пойдем отсюда.

— Она подумала, что вы — упыри! — заорал глухой старик. — Почто вы в таверне-то встали? Нешто можно?

— Почему нельзя? — удивился Гизмунд еще больше. — Он же ничей!

— Не знаю никаких вещей, — старик затряс головой. — А только бывают в том месте упыри. Раз Котта, сосед наш, видел в окошке — сидел упырь и грыз человечью ногу. Нельзя там вставать на постой и все тут. Место проклятое. Раз купец, сказывают, остановился — пропал. Может, купец, может — меняла, не помню…

— Тьфу, вздор какой! — не выдержал оруженосец, подхватил сумку с купленным и пошел со двора.

Ремина направилась следом.

— А вдруг это правда? — спросила она, когда они шли через поле к дороге. — Разве не бывает на свете всякой нечисти? Почему таверну бросили? Почему ее никто не занял? Должна же быть причина!

Гизмунд пожал плечами.

— Дорога не слишком оживлена. Хозяин мог разориться или перебраться в другое место, — сказал он. — Лично я провел в этой конуре целых две ночи и не заметил там ничего, что бы могло навести на мысль об упырях. Просто крестьяне, сидя на печах долгими зимними ночами, развлекают друг друга страшными историями.

— А почему там не поселились какие-нибудь бродяги? — не унималась Ремина.

— А мы? Чем не бродяги! — рассмеялся Гизмунд.

Они вернулись в таверну, где по-прежнему неудержимо храпел варвар. Там позавтракали, Гизмунд взялся чистить запасное герцогское платье и сердито ворчал, обнаруживая свежие прорехи на старом дорожном плаще. Ремине стало скучно, поэтому она даже обрадовалась, когда на пороге возник высокий худощавый человек, одетый для долгого путешествия. Поклажи при нем был только маленький узелок. Меч без ножен он нес на плече, как заправский наемник. У него было улыбчивое лицо и насмешливые морщинки возле глаз.

— Мир этой дырявой кровле! — возвестил он, кланяясь. — Но собирается дождь, и по мне — худая крыша лучше, чем ничего.

— Здесь занято! — буркнул оруженосец.

— Да я всего ненадолго! Пережду ливень и пойду себе дальше, — сказал человек и с нахальным изяществом прошел к самому огню.

Гизмунд готов был поклясться, что никакого ливня нет и в помине. Когда он выглядывал мельком в окно, небо оставалось ясным. Но только он об этом подумал, как дневной свет в окне померк, и хлынул дождь, такой сильный, что шум его заглушал голос пришельца.

— Я — Гранель, — представился тот. — Собиратель историй. Ими и кормлюсь. Рассказываю за деньги. Кусок хлеба с салом — тоже сойдет.

Оруженосец открыл было рот, но Ремина остановила его.

— Истории — это очень интересно, — молвила она. — Присаживайтесь поближе к очагу, угощайтесь всем, что найдете.

Гранель благодарно улыбнулся, открыв желтоватые зубы, вонзил свой меч прямо в половицу, повесил на его перекрестье, как на вешалку, куцый плащ и, показав на спящего варвара, спросил:

— Кто этот счастливец, что объят сном, словно дитя?

— Это наш друг. Он очень устал и отдыхает, — отвечала Ремина.

— Должно быть, этот великан ворочал горами, — предположил собиратель историй. — Простая работа его бы не утомила. А мы не разбудим его случайно?

— Он спит крепко, — успокоила его женщина.

— Это хорошо. Говорить с набитым ртом не прилично, к тому же можно поперхнуться. Посему, я надеюсь, что господа подождут некоторое время.

Гизмунд крякнул, увидев, как Гранель отхватил ножом половину каравая, основательный кус солонины, сложил все это вместе, уселся на пол и начал есть. Челюсти его распахнулись широко, как у змеи, и хлеб с мясом уместились во рту наемного рассказчика почти целиком.

Люди с похожими свойствами всегда вызывали у оруженосца неприятные подозрения. Но что-то еще в облике Гранеля настораживало, неприятно беспокоило, словно заноза в ноге. Словом — в нем или рядом с ним было нечто непонятное, почти пугающее. Что именно, Гизмунд пока не разобрал.

Сыто причмокивая, Гранель стряхнул крошки с узкого подбородка, вытер молочные «усы» из-под носа и вопросил:

— Какого рода историю желает госпожа? Наверное, что-нибудь про любовь? Истории про любовь делятся на грустные и неприличные, — и он хихикнул, скорчив смешную гримасу.

— А разве не бывает других? — неприятно удивилась Ремина. Гранель перестал ее забавлять, она тоже почувствовала неладное, но стеснялась разглядывать его в упор.

— Специально для госпожи я только что отыскал в недрах своей памяти историю о любви, которую можно счесть и забавной, но без явного неприличия — так, пара пикантностей.

— После сала тебя, видимо, тянет на сальности, — заметил Гизмунд. — Воображаю, какого сорта диковины ты рассказываешь после соленых блюд.

Гранель с готовностью рассмеялся и даже хлопнул себя рукой по мосластой ноге.

— Господин пошутил, — сказал он. — Что может быть лучше доброй шутки?

Гизмунд подумал, что его шутка доброй как раз и не была. Но он ничего не произнес вслух, потому что долговязый прислонился спиной к бревенчатой стене, откашлялся и, лукаво поглядывая то на Ремину, то на оруженосца, начал:

— Почти все истории начинаются одинаково: «Давным-давно, в далекой стране…» Я обошел весь свет, и зачастую в каждом его уголке мне рассказывали похожие друг на друга случаи, причем вступление было именно таким. Сложилось у меня впечатление, что все подобные истории случались в Атлантиде и уже оттуда разнеслись по населенной вселенной. А может быть, если вдруг Атлантида всплывет из пучин, населенная, как и прежде, там тоже станут предварять рассказы вечной этой присказкой.

Однако моя повесть начнется иначе. Случилось это недавно, всего несколько дней тому, и вовсе недалеко. Жил да был один человек по имени Ренельт. Не бедный, не богатый, по привычкам своим был он благородный господин, однако домишко его стоял на краю деревеньки в двух милях отсюда, и с благородными господами — здешними сюзеренами — он не водился, а все больше с простым людом. Наилучший друг его был кузнец по прозвищу Черный Нос. Силища в этом кузнеце пребывала необычайная, и походил он на вашего спящего товарища, да и во сне, говорят, храпел таким же манером. Из-за последней оказии он не был женат. А нос его и в самом деле всегда был черный и блестел, как сажа.

Был еще друг — ночной сторож, того кликали Филином. По ночам он совершенно не спал — ходил себе по огородам да распугивал воришек. Глаза у него были, как тарелки, и горели желтым огнем, а волосы на голове напоминали совиные перья.

Ренельт зарабатывал тем, что рисовал карты. Соберется какой купец поехать, скажем, в Ванахейм или, напротив, в Стигию, как Ренельт в два дня нарисует ему на длинном пергаменте весь путь, от самого порога. Знатно рисовал — со всеми подробностями. Указывал колодцы, места для привала безопасные и даже разбойничьи засады отмечал, и все приметное, что встретится в пути, — какое-нибудь дерево неожиданной формы или валун у дороги. Все сходилось в точности, путнику оставалось только пергамент разматывать.

Все очень удивлялись, поскольку никогда Ренельт надолго дома не покидал, а все жил себе в деревушке. Откуда он знал другие страны, как собственный двор?

Раз Черный Нос прямо спросил у него: «Уж не колдун ли ты, братец? И если колдун, отчего ты не богат, не возведешь себе большого замка или хоть дома получше твоего?»

«Клянусь кувшином молодого вина, я не колдун, — отвечал Ренельт. — А знаю все про другие страны и города, потому что бываю там каждую ночь. Едва лишь засыпаю, как моя душа оставляет тело и летает, все видит, все примечает. Да я не один таков — ты, к примеру, тоже. И все, кто спит. Не единожды встречалась моя душа с душами других спящих».

Кузнец поскреб кудрявый затылок.

«Если так, то почему же я ничего не знаю, кроме нашего села да двух соседних, да еще селения, где прошлой зимой на свадьбе жениху глаз подбили?»

«А это оттого, — сказал Ренельт, — что у твоей души короткая память».

Черному Носу сделалось обидно, и обида засела в его голове, как топор в колоде. Посидели они втроем — еще и Филин с ними был, — да дело к ночи. Ренельт спать лег, а Филин и кузнец брели по деревне.

«Не дает мне покоя эта штука, — пожаловался сторожу Черный Нос. — Раньше я знал, что есть у меня жизнь, о которой все известно. С утра — работа, так, чтобы руки гудели, потом — обед славный, потом — друзья да вино. Прочие живут так же, все идет своим чередом. Постарею, ослабну, помру — как все. Спокойно. А оказывается, совсем рядом жизнь удивительная, полная диковин, чудес, и эта жизнь — тоже моя, но я ничего о ней не ведаю».

«Подумаешь, — молвил Филин. — Я вот не сплю и существую половину жизни на границе между сном и явью и тоже повидал немало. Как-то прямо передо мной выскочил из-под земли огромный заяц в шапке с пером и сказал мне человеческим голосом: «Дай-ка мне, господин, адрес ближайшей сапожной лавки». Уж я и испугался! А другой раз прямо из облака посыпались на огород к старой Мартиле крошечные мужички и стали кочаны воровать — сорвут и ну катить в сторону. Я их пугнул уж сам — из облака вы или еще откуда, а воровать не смей!»

— Все это, братец, не то, — вздохнул кузнец, посмеявшись. — А я непременно хочу увидеть и запомнить другие края, и как подумаю, что где-то далеко, быть может, ждет меня судьба, а я, будто дурак, торчу здесь…

— Брось! — отмахнулся Филин. — На весь свет только и есть, что наше село да два соседних, да селение, где жених с битой рожей. Все остальное — выдумки Ренельта и басни мимохожих менестрелей. Но если тебе и впрямь так невмоготу — собери котомку сухарей, возьми палку да сапоги покрепче — и иди себе, глазей по сторонам.

— Э! — возразил Черный Нос. — Душа — летает, а тело ходит пешком. Пешком я мало чего успею обойти. Вот если б у души моей проснулась память…

— Эх, рога Нергала, какой ты неуемный, — в сердцах сказал сторож. — Сходи, что ли, к Сычихе, старой повитухе. Она мне родня, и слышал я от деда, что умеет она разные штуки. Вот и лачуга ее — видишь, не спит Сычиха. В окне огонек так и пляшет.

Сказал так сторож Филин и ушел огород охранять. Черный Нос подумал да и зашел на двор к Сычихе. Во дворе на цепи держала повитуха огромную свинью — чуть кто зайдет без спросу, свинья визжит, из хлева выскакивает и все норовит за ногу ухватить. Злая была свинья.

Кузнец о нраве ее хорошо знал и держался осторожно, но на сей раз свинья не визжала и не бросалась кусаться — сидела и тихонько хрюкала. Черному Носу даже померещилось, будто свинья плачет.

Постучал он в дверь, Сычиха ему отворила, в дом пустила, усадила, поднесла вина, а сама ждет, что кузнец первым заговорит, и поглядывает на него вопросительно. Кузнец ей о своей тоске рассказал. Сычиха в ответ:

— И только-то! Вот тебе полотняный мешочек с сухою травой. Трава самая обычная — паслен, гусиный лук и чертополох. Ты положь мешочек под подушку да спи. Будет тебе сниться всякое, но ты ухвати то, что тебе понравится, руками и не отпускай. Проснешься, как обычно, увидишь, что из сна вытащил — тут все и вспомнишь.

Кузнец так и сделал.

Приснилось ему, что он попал на королевский двор, где-то — неизвестно где. Покои вокруг величайшей красоты, в куртинах растут невиданные деревья, сплошь усыпанные сладкими плодами. Ходят прямо по полу птицы с расписными хвостами, черные невольники их кормят. Пошел кузнец по коридору и вдруг оказался в купальне, где резвились в хрустальной купальне две юных прелестницы, две сестры. Старшая очень глянулась Черному Носу, и он, помня завет Сычихи, прыгнул в воду и схватил ее в объятия…

Утром пришел заказчик, а кузня оказалась пуста. И дома не было Черного Носа. Вся его одежда оказалась налицо, а сам он пропал.

Филин-сторож про это узнал и пришел к Сычихе.

— Признавайся, что стало с Черным Носом? — потребовал он. — Это ведь ты спровадила его невесть куда.

Сычиха рассмеялась мерзким скрипучим смехом и ответила:

— Да будет тебе! Я травки ему дала в мешочке, чтобы он крепче спал да другим не мешал. А то, что это за обычай — по ночам шляться и в гости ходить? Да я и тебе дам, если хочешь, бессонная ты неясыть.

Сторож ушел ни с чем, а ближе к ночи заглянул к Ренельту. Тот сидел за обеденным столом и тонкими костяными палочками чертил карту, обмакивая их в красную и черную кхитайскую тушь.

— Это все твои россказни! — заявил Филин. — Кузнец-то наш или голым из дома ушел, или его демоны утащили. Что делать? Пропадет дружок.

Ренельт отмахнулся от него.

— Мне нынче недосуг, приходи завтра.

Филин рассердился и пошел караулить. Лезли ему в голову всякие мысли, и не нашел он ничего умнее, как проникнуть в дом кузнеца.

Пошарил он у него под подушкой и нашел полотняный мешочек. Развязал, понюхал — трава и трава. Положил, задумавшись, его в карман, из дома вышел и дальше идет. Вдруг видит — прямо посреди деревни раскинулись прекрасные чертоги, а в них Черный Нос сидит и пирует. Рядом с ним — две красавицы.

Кузнец сторожа признал и говорит:

— Как ты кстати! Вот — жена моя молодая, а вот — сестрица ее, незамужняя. Садись-ка ты с нами пировать.

Сел Филин рядом с сестрицей, беседует с ней, та из его кубка вино пьет, любезно с ним разговаривает.

Девица эта взволновала сердце старого холостяка, да и он ей, как видно, понравился. Посудите сами, если б он был ей противен — разве взяла бы она его за руку, разве привела бы в опочивальню, разве сняла бы с себя покров целомудрия? Филин голову потерял от счастья.

А в деревне хватились его с утра — нет сторожа. Исчез. Люди не знали, что и подумать. У дома дубильщика, на дороге, отыскался мешочек с травами. Кто его оборонил? Никому это не было известно, кроме Сычихи, а та, понятно, об этом молчала.

Ренельту совестно стало, что так и не выслушал он друга. Забеспокоился он, а где искать пропавших — не знает. Во сне он их не встречал. Два дня ломал себе голову Ренельт, а на третий, в ночь, подлетает к его душе душа красивой юной девы и шепчет:

— Я знаю, где искать твоих друзей. Они попали в ловушку к колдунье, та держит их в зачарованном замке, а замок этот прячется в ущелье, далеко в горах. В том же замке, как в золотой темнице, заточены мои сестры. Если хочешь друзей выручить, поклянись, что и их освободишь. Забери у дубильщика мешочек с травами и на ночь возьми его в изголовье.

— Клянусь, — отвечала душа Ренельта, — но скажи мне, откуда ты меня знаешь? Я прежде никогда тебя не видел.

— Видел, Ренельт, да только тебе бы и в голову не пришло, что я — это я. А ты мне уж давно люб. Живем мы с тобой в одном селении.

— Быть такого не может! — возразила душа Ренельта. — Я там всех знаю.

— Всех знаешь, да не всех примечаешь, — расплакалась душа красивой девы и отлетела прочь.

Кинулся Ренельт за нею в погоню, да и упал со своей кровати, конечно, проснувшись при этом.

«Что за притча! — подумал он. — Может, кто-то подшутил надо мною?»

Однако же выпросил он у дубильщика мешочек, который, по счастью, тот не выкинул, а повесил на крючок в чулане, где хранилось много разного хлама. Еле дождался Ренельт ночи, да еще и уснуть долго не мог — волновался. Но сон помалу сморил его, и едва глаза его сомкнулись, как очутился он в зачарованном дворце.

— Долго же ты нас искал! — сказали ему друзья. — Три зимы прошло.

— Ну уж не три зимы, а разве — три заката, — отвечал Ренельт в удивлении.

Усадили его за стол, попотчевали едой и питьем. Жены восхитительной красоты и пригожести и были, как он догадался, сестрами той, что подсказала ему дорогу. Услышав рассказ о вещем сновидении, обе расплакались.

— Несчастная сестрица, — сказали они. — Нас проклятая старуха лишь только взаперти держит, но мы живем в холе, тепле и богатстве.

А ее, бедняжку, колдунья истязает, держит в тесной, вонючей будке и кормит всякими отбросами, из-за того, что она осмелилась посмеяться над старой каргой.

— Неужели не можете вы уйти отсюда? — спросил Ренельт. — Дворец не заперт, дорога открыта…

Кузнец ответил мрачно:

— Дорога эта никуда не ведет. Петляет меж гор, как змея, свивается кольцами, а то и разбегается на четыре стороны. Пытались мы уйти, но ничего у нас не вышло. Всякий раз обратно возвращались.

Ренельт подумал, хлопнул в ладоши и говорит:

— Подайте-ка мне пергамент, две костяные палочки и кхитайскую тушь, черную да красную.

Жены-красавицы слугам велели, те и принесли все мигом. Ренельт приказал его не беспокоить, заперся в палатах и два заката, не разгибаясь, рисовал карту.

— Готово дело! — объявил он, когда карта была готова. — Собирайтесь в поход. Идти придется долго, но домой мы попадем. Душа знает дорогу в родные места!

Сказано — сделано. Собрали в дорогу всякой снеди, прихватили украшений вместо приданого и вышли рано поутру. Ренельт первым идет и путь сверяет с картой. А ущелье между тем делается все глубже, и из-за скал солнца над головою не видно. Однако Ренельт спокоен, да и остальные тоже не боятся. Как вдруг опускается в ущелье тьма — глухая, беспроглядная. Путникам друг друга не видать и дороги не видно. У них с собою, как нарочно, ни факела нет, ни светильника. Заплакали сестры: «Это происки ведьмы! Она темень напустила, чтобы мы с пути сбились и погибли!» Филин-сторож усмехнулся и сказал:

— Меня темнота не пугает. Я и ночью, даже самой темной, что без звезд и луны, вижу лучше, чем днем. Перекликнитесь-ка вы, все ли тут, да беритесь друг за дружку. А тот, кто впереди, пусть положит руку мне на плечо. Я всех выведу.

И десяти шагов не прошли, как темнота вдруг собралась в одну тугую, как подушка, тучу, и туча эта унеслась с воем. Как видно, колдунья обнаружила, что ее уловка не удалась.

Все обрадовались, кроме Ренельта. Он сказал:

— Так легко ведьма нас не выпустит — придумает другую пакость, вот увидите. Надо быть начеку.

Что ж, идут дальше, а в пути кузнец Черный Нос у своей жены спрашивает:

— Как вышло, что ведьма пленила вас?

— Случилось это давным-давно, в далекой стране, — отвечала ему молодая супруга. Наш отец был великим правителем этой страны. Народ его любил, а придворные боялись. Пошел на него войной ближайший сосед, но отец, ко всему, был и полководец мудрый. Удалось ему соседа замирить. А чтобы он и впредь с ним не воевал, сказал отец соседу, что возьмет в жены одну из двух его дочерей.

Тому ничего не оставалось. «Бери на выбор, — отвечал он. — Вот старшая, красавица и умница, обучалась колдовству, знает все звезды наперечет и умеет чары наводить. А вот младшая — не слишком красива, не слишком умна, зато ласковая и нежная. Которую хочешь?» Отец был умный человек. «Конечно, младшую!» — воскликнул он. То была наша матушка. Жили они вместе долго и в счастии, родила она ему трех дочерей и, казалось бы, ничто не должно омрачать счастья. Но старшая сестра затаила злобу на нашего отца — зачем он не ее предпочел? Ведь она младшую сестрицу не любила и презирала, всегда смеялась над ее кротостью и покорностью.

Стала старшая сестра строить всякие козни. Прежде всего, соблазнить нашего отца пыталась, чтобы он с нею супружеское ложе осквернил. Для того прилетала она к нему по ночам в естественном виде, то есть без всякой одежды, и являла перед ним сладострастие. Отец озлился и велел стражникам схватить ее.

«Выдрать на площади эту демоницу похотливую, и пусть она домой возвращается, как ей вздумается, — хоть пешком, хоть по воздуху!» — приказал он, что и было исполнено. Колдунья пришла в ярость и измыслила нас похитить и тем самым поразить отца и матушку.

Так она и сделала. Вышли мы погулять, смотрим: стоит у ворот повозка, усыпанная рубинами и крупными жемчугами. А вокруг — никого. Мы удивились красоте повозки и тут же сели в нее. А она, не запряженная, вдруг сама собою взлетела под небеса и помчалась, так что только ветер засвистел. Уж мы и плакали и молили всех богов — ничто не спасло нас от горькой участи. Повозка доставила нас в замок, который вы видели собственными глазами. С тех пор прошло больше трех сотен зим, и ни с кем мы за это время не говорили, никого не видели, кроме немой прислуги.

«Ого! — подумал кузнец. — Я взял в жены древнюю старуху!». Это открытие сильно его смутило, но так как внешне прожитые зимы никак на царевне не отразились, Черный Нос успокоился и забыл об этом думать.

Дорога привела их к выходу из ущелья. Только собрались путники обрадоваться, как вдруг выходит к ним из пещеры великан — в нем три человеческих роста, весь он покрыт бурою шерстью и запах от него, как от зверя.

— Возвращайтесь назад! — закричал он ужасным голосом. — А не то я мужчин сразу убью, а женщин перед тем утешу по-свойски!

Тогда кузнец вышел вперед и сказал:

— Если ты с дороги не уберешься, то я тебя уберу.

Великан заревел, так что камни посыпались, и бросился на кузнеца. Стали сражаться. Сначала великан одолевал, но Черный Нос собрался с духом — а силища у него была необычайная! — и, обхватив великана поперек туловища, оторвал от земли и на землю же бросил. Великан от того пополам переломился.

— Тьфу! — сказал Черный Нос. — Лопнул, как скверная наковальня!

Тут ущелье все затряслось, заходило ходуном. Путники еле успели из него выскочить, как горы сомкнулись, и ущелья не стало.

Много дней шли они, однако ничто не длится без конца. Дорога, отмеченная на карте, привела их прямо к селу.

Соседи их очень удивились и толпой вывалили встречать.

— Ишь, — говорили, — нет, чтобы поближе посвататься сторожу да кузнецу, привели они жен издалека.

А старуха Сычиха как их увидела, так затряслась вся, упала в корчах, изошла пеной и издохла. Все замолчали от страха и удивления и видят — с визгом бежит старухина свинья и бросается в ноги Ренельту. Стала она кататься по траве, а потом закричала женским голосом и обернулась… девицею! Притом — пригожей. Правда, была она нагой и довольно грязной, но Ренельт взял ее за руки, отвел на речку, там отмыл, нарядил ее с ног до головы — и вышла она первой красавицей по округе. Тем же вечером и свадьбу сыграли.

А мертвая Сычиха недолго на земле пролежала. Превратилась она в дохлую ворону. Как настала ночь, выпрыгнул из-под земли огромный заяц в шапке с пером, взял ворону за крыло, положил в переметную суму и ушел…

Вот и истории конец.

Закончив рассказ, Гранель бегло оглядел залу таверны. Гизмунд спал, уткнувшись носом в колени и тихо посапывая. Ремина, охваченная дремой, клевала носом — голос собирателя историй убаюкал ее. Перед глазами вставали, как живые, все действующие лица этой повести, и каждая подробность, отмеченная Гранелем лишь мельком, сама собою расцветала, становилась объемной и яркой.

Несколько мгновений Ремина молчала, и было ясно, что сейчас она уснет накрепко. Но неожиданно громкая раскатистая рулада, которую носом вывел спящий на полу варвар, разбудила ее.

— Удивительная история, — сказала она. — Ты — мастер своего дела.

Казалось, Гранель огорчился, но сразу изобразил на лице веселое оживление.

— Многолетняя практика, госпожа моя, — проговорил он.

После этих слов Ремине стало как-то непо себе. Она всмотрелась в собирателя историй и вдруг заметила то, чего никак не мог углядеть оруженосец.

Тень Гранеля вместо того, чтобы лечь на пол — он сидел перед горящим огнем — занимала собою стену над очагом. Оказаться там она никак не могла.

Ремина решила, что это мерещится ей. Она потихоньку ущипнула себя за ногу, но странное поведение тени не изменилось. Тень от меча, вонзенного в пол, была самой обычной и перечеркивала тень от молочного кувшина там, где и должно. Но тень его хозяина вызывала испуг, смешанный с неприятным удивлением. Ремине не хотелось обнаруживать своего открытия. Глядя прямо в бегающие глаза Гранеля, она проговорила спокойным голосом:

— А известна ли тебе, любезный рассказчик, история этой заброшенной таверны? Местные очень боятся каких-то упырей, якобы живущих в ней. Хотелось бы узнать, что послужило причиной для возникновения этого страха.

Гранель застыл на мгновение, и это мгновение лицо его ничего не выражало, словно на него нацепили маску.

Потом в глазах рассказчика заблестели лукавые огоньки, он склонил голову набок и сразу стал похож на ученого ворона.

— Конечно же, я знаю эту историю, — молвил он. — Это занятная и крайне поучительная история. Только рассказывать ее лучше тихим голосом, чтобы никого ненароком не разбудить. Поэтому я сяду поближе к тебе…

Ремину опять покоробило, она хотела возразить против соблюдения этого условия, но Гранель уже опустил свой сухопарый зад на пол вплотную рядом с ней, обхватив ее за талию костлявой, жилистой, очень сильной рукой, сжал покрепче и выразительно улыбнулся. От неожиданности и ужаса Ремина чуть не потеряла сознание.

— Слушай же, крошка, — зашептал он ей в самое ухо. — Пятнадцать зим назад здесь остановились на постой два брата. Была буря, дождь лил, как сейчас… Таверна тогда была действующая в этой самой зале сидели люди, пили пиво и вино, играли в кости или просто грелись у огня.

Братья не очень-то ладили между собой, и будь у них возможность, они уселись бы за разные столы, чтобы не видеть друг друга. Скажу больше, они так враждовали, что даже редко смотрелись в зеркало, поскольку были близнецами. Вот как иногда бывает.

Ехали оба из Галпарана в имение своего родителя, который несколько дней тому как помер. Братьям предстояло делить наследство.

Свободным оказались только один стол и только одна комната. Один сказал другому:

— Ну тебя к Нергалу! Оставайся тут, а я поеду дальше.

А другой отвечал:

— Езжай. Может твой конь оскользнется в грязи и ты свернешь себе шею, или еще лучше — промокнешь, простынешь и умрешь от чахотки. Это было бы славно!

Первый брат выругался и раздумал ехать, а вместо этого сел за стол и начал пить. Второй от него не отставал.

— Как жаль, что мы не встретились по дороге, — сказал первый. — Я изрубил бы тебя в куски своим мечом.

— Какое горе, что я не знал, где ты проедешь, — отвечал второй. — Я сел бы в засаду с арбалетом и вбил бы стрелу в твою поганую глотку!

— Если б я мог предвидеть, что ты всю жизнь будешь путаться у меня под ногами, я бы в детстве спихнул тебя в глубокую выгребную яму или накормил бы волчьим лыком, — произнес первый.

— Мне бы чуть-чуть мудрости, я бы в юности оделся бы в твой камзол и надругался над какой-нибудь женщиной у всех на виду, чтобы тебя за это казнили, — молвил второй.

Таким образом, они беседовали, выпивая, и так увлеклись, что не заметили, как наступила глубокая ночь. Все прочие постояльцы давно разбрелись по своим полатям, а братья все сидели, пили вперемешку пиво, вино и самогон, от чего делались все злее и злее. Хозяин махнул на них рукой, выкатил три объемных бочонка и ушел спать, а служанка давно уже млела в объятиях конюха.

Первый брат со зла и спьяну проговорился:

— Не хотел тебя огорчать раньше времени. Мне, видишь ли, мечталось посмотреть, какая у тебя будет рожа при оглашении завещания. Ну да ладно: и земля, и деньги, и дом — все мое. Старик меня любил, а тебя презирал и всегда называл тебя безмозглым олухом.

— Врешь! — сказал второй, однако сразу поверил и даже протрезвел от злости. Он выждал момент и, когда первого брата сморил сон и тот уткнулся носом в корявые доски стола, взял острый железный пробойник для откупоривания бочек и вонзил спящему в сердце. Потекла густая кровь, и убийца, рыча от ярости, приник к трубке пробойника губами. Он выпил всю кровь, всю без остатка. Мертвый стал белее полотна.

— Проклятье! — воскликнул второй брат. — Нужно что-то делать с этой тушей!

Пользуясь глубоким сном хозяина и постояльцев, он отнес тело на кухню, раздел и, орудуя мясницким ножом, разделал брата, словно свинью. Голову ему пришлось бросить в отхожее место, а самые, на его взгляд, аппетитные части он зажарил на огне и съел. Прочие останки положил в погреб, в ледник.

Переодевшись в дорожный костюм брата, убийца чуть свет поехал к отчему дому, где назвался его же именем. Слуги давно не видели обоих и не догадались, в чем дело. Душеприказчик прочел завещание… Увы! Убийца и был наследник, верный и единственный. Теперь же он ничего не мог получить.

— Почему? — удивилась Ремина. — Он же мог уехать, а после вернуться уже под своим именем.

Гранель рассмеялся:

— В том-то и дело, что не мог. У него на лбу был шрам приметной формы, в виде зубца молнии. Пришлось бы объяснять, почему у обоих братьев одинаковые шрамы, его сразу бы заподозрили…

Ремина искоса взглянула на рассказчика и чуть не закричала — на лбу у Гранеля, при таком освещении почти незаметный, находился зигзагообразный рубец. Увидев ее расширенные глаза, Гранель потер свободной рукой обезображенный лоб, усмехнулся и стиснул Ремину так крепко, что у нее перехватило дух.

— После того, как ничего не подозревавший хозяин накормил клиентов человечиной, в таверне стали происходить удивительные вещи. К примеру, ножи начинали вдруг сами по себе летать по залу и, в конце концов, втыкались кому-нибудь в бок. Некая дама, укрываясь тут со своим воздыхателем, кушала персик, поперхнулась косточкой, да так сильно закашлялась, что косточка вылетела изо рта и убила любовника наповал. Двоих нашли в комнатах задушенными… Словом, это не способствовало процветанию постоялого двора, и его пришлось закрыть. Редко кто заглядывает сюда теперь. Правда, братоубийца, повредившись в уме, иногда заманивает сюда кого-нибудь или неожиданно обнаруживает беззаботных путников, вроде вас. Тогда он усыпляет их и убивает спящих пробойником…

Ремина рванулась изо всех сил, и ей удалось избавиться от цепкой руки Гранеля. Тот поднялся не спеша и проговорил:

— А если кто не засыпает, тем он отрубает головы. Вот так.

Он взмахнул рукою, и вдруг плащ соскочил с гарды меча, а меч задрожал с тихим визгом, вышел из доски и прыгнул Гранелю в руки. Плащ, тем временем, стелясь по полу, подобрался к ногам Ремины, облепил их — он оказался противно-теплым на ощупь — и она, споткнувшись, упала на колени.

Гранель одним прыжком оказался у нее за спиной и взмахнул клинком.

Конану снилось, что он попал в ледяные чертоги Крома. Там шел нескончаемый пир, гремела воинственная музыка, девы с крепкими грудями разносили пирующим хмельной мед и пиво.

Завидев Конана, гости стали шептаться между собой. Огромный, могучий, страшный и прекрасный бог поднялся со своего трона, оглядел вошедшего и загремел голосом непереносимой силы:

— Что ты здесь делаешь, мальчишка? Тебе еще не время околачиваться среди взрослых! Убирайся обратно, щенок!

Конана охватил такой трепет, что сонное зелье испарилось из его крови. Он проснулся.

То, что открылось его взору, заставило варвара окончательно прийти в себя. Неизвестный совершенно явственно собирался ударить Ремину мечом, а та, парализованная страхом, даже не кричала.

Размышлять было некогда. Конан покатился по полу, вытаскивая при этом свой меч из ножен. Он успел как раз вовремя и рубанул незнакомца прямо по ногам. С воплем тот подломился и рухнул, Ремина, наконец, завизжала и побежала на четвереньках, пытаясь содрать плащ, спутавший ее ноги.

— Что же я буду делать без ног? Будь ты проклят! — скрежетал поверженный, извиваясь на полу.

Меч, который он выронил, поднялся и повис в воздухе без посторонней помощи, затем острием нацелился Конану в живот и полетел быстрее стрелы.

Но варвар парировал его на лету столь сильным ударом, что он вошел в пол под углом, погрузившись в дерево более чем на половину клинка. Немедленно колдовской меч стал дрожать — пытался вырваться, но безуспешно.

Плащ освободил ноги Ремины и, взмахнув полами, словно летучая мышь, метнулся, чтобы накрыть голову Конана. Варвар уклонился. Плащ ударился о стену, отскочил, вновь подпрыгнул и был рассечен надвое острым, как бритва, мечом Конана.

Обе половины принялись скакать по полу, при этом из них брызгала кровь. Двумя отчаянными пинками варвар отправил их в пламя очага. Там они зашипели, и едкое зловоние распространилось по зале.

— Тебе конец! — вскричал Конан, и его клинок пригвоздил залитого кровью противника к полу. Гранель зашипел, скорчился, и на глазах у своего победителя превратился в скелет, покрытый кое-где ошметками сгнившей плоти.

— Интересные у тебя знакомые, — сострил Конан. — А почему карликовый оруженосец дрыхнет, пока тебя пытаются убить?

Не дожидаясь ответа, он схватил спящего Гизмунда за ноги и рывком поднял над полом. Гизмунд пробудился и мгновенно заверещал.

— Отпусти! Что ты себе позволяешь? Я тебе все кости переломаю! — вопил он, размахивая руками.

— Его околдовали, — сказала Ремина, придя в себя. — Как вовремя ты проснулся!

— Вовремя? — заорал оруженосец. — Он должен был храпеть до завтрашнего вечера!

— Почему? — осведомился Конан. Гизмунд сразу замолчал.

— Где герцог? — продолжал спрашивать варвар, сердясь не на шутку. — Если ты не скажешь, я буду бить тебя головой об пол, и ты станешь от этого еще короче. Ну?

— Не надо! — вмешалась Ремина. — Тебя усыпили, чтобы спасти. Пристав из города был здесь. Он сказал, что твоя подруга схвачена, и сегодня, после вечерней стражи, ее четвертуют. Герцог из благодарности к тебе решил спасти ее, а тебя опоили зельем, чтоб ты не появлялся в Галпаране.

— Со стороны герцога это очень любезно, — молвил варвар, поставив Гизмунда на голову. — Но он не учел одного обстоятельства. Если меня куда-либо не пускают, я делаю все, чтобы туда попасть.

Оруженосец, кувыркнувшись, ловко встал на ноги.

— Что тут произошло? — спросил он, оглядев залу.

Меч Гранеля, торчащий в полу, дернулся еще пару раз и вдруг мгновенно растекся лужицей грязной воды.

Конан освободил свой клинок, без всякого почтения пнул оскаленный череп упыря-братоубийцы, поднял с пола свой плащ и набросил на плечи.

— Я знаю не больше твоего, — ответил он. — Пусть Ремина расскажет тебе. А мне пора.

— До вечерней стражи не так уж много времени, — заметила Ремина. — Ты не успеешь.

— Ха! — сказал варвар и вышел.

Скоро женщина и оруженосец услышали ржание его лошади и удаляющийся стук копыт.

— Может быть, он и успеет, — хмыкнул Гизмунд. — Прости, что я настаиваю, но все-таки что случилось, когда я уснул? Герцог снимет с меня голову, если узнает, что ты была в опасности, пока я спал.

— Герцог не узнает, — ответила Ремина. — Только нужно прибраться здесь немного…

После обеда время тянулось медленно. Герцог Мироваль пошел прогуляться, но улицы, запруженные людьми, раздражали его. Мастеровщина толпилась, купцы громко разговаривали противными голосами, будто у каждого в глотке застрял жирный кусок мяса. Покупатели, слонявшиеся из лавки в лавку, были не лучше — они то и дело останавливались посреди улицы и вдумчиво начинали созерцать вывеску или образец товара, выставленный на обозрение.

Горожане представлялись герцогу единым живым существом, бесформенным, безмозглым, но удивительно кипучим по натуре своей. Люди, живущие в городах, обладают потребностью чувствовать локоть соседа — поэтому они охотно образуют толпы, очереди и вечную, бессмысленную давку.

На площади Примирения артель городских дворников готовила дощатый помост для казни. Они скоблили потемневшее дерево, мыли его до блеска и украшали черными креповыми гирляндами. От их деловитости Мироваля затошнило, и он направился обратно в гостиницу.

Скоро туда же явился Гаттерн.

— Как настроение твоей светлости? — осведомился он.

— До чего противный ваш городишко, — скривился герцог. — Если бы весенняя, разжиженная земля вдруг поглотила бы его без остатка вместе со всеми торгашами, палачами и отвратительными нищими, сама природа вздохнула бы с облегчением.

Пристав обиделся.

— Это, знаешь ли, кому что нравится. Я бы не смог жить в какой-нибудь дыре, откуда нужно две зимы ехать за новыми башмаками и где самому приходится делать колбасу, сыр и вино. Галпаран — обычный город. Не лучше, но и не хуже многих других.

— Не обращай внимания, — сухо извинился Мироваль. — Мне не по себе. Города подавляют меня. Сегодня, слава богам, я покину Галпаран, и долго еще буду объезжать городские стены стороной.

Со двора гостиницы послышался громкий шум. Голос хозяина, дребезжащий, но настойчивый, тонул в женском сердитом крике.

Мироваль насторожился.

— Знакомые интонации, — произнес он. Пристав пошел посмотреть, в чем дело. Четверо крепких носильщиков с городскими знаками на груди стояли подле огромного, роскошно сработанного паланкина, украшенного графской короной и гербом. Полог со стороны, обращенной к трактирщику, был распахнут. В паланкине, обложенная парчовыми подушками, восседала дама лет тридцати. Лицо ее слишком было ухожено, чтобы оставаться красивым. А визгливый голос, от которого чесалось все внутри, никак не вязался с короной и гербом — он больше подошел бы испитой торговке селедками на задах большого рынка.

— Это невыносимо! — кричала женщина. — Я ничего не желаю слушать. Ты знаешь, к кому я приехала, голодранец? Я приехала навестить брата! Ему стоит щелкнуть пальцами, как твой хлев и ты вместе с ним исчезнете.

— Отчего бы тебе, уважаемая, сразу не поехать к брату? — гнул свое хозяин. — Постоялый двор занят.

— Осел! Я должна привести себя в порядок или нет?

— Не могу это знать, не моего ума дело.

— Животное!

Мироваль выглянул из-за плеча пристава и присвистнул.

— Боги на нашей стороне, — шепнул он. — Знаете, кто это? Графиня Этер, урожденная Дорсети. Соучастница злодеяний, лавочница, купившая титул, жена моего бедного брата. У меня есть одно желание, и я его исполню…

— Кажется, я все понял, — ответил Гаттерн. — Хорошо. Ваш ход.

— Эй, милейший! — крикнул герцог. — Впусти эту почтенную и знатную особу.

— Дорогой родственник! — воскликнула особа. — Какое счастье, что ты здесь!

Она выскользнула из паланкина и приблизилась. Ее фигура правильной полноты и очертаний все же не была привлекательной. Она казалась заемной, чужой, будто ее купили у какой-нибудь бедной красавицы. Двигалась графиня Этер очень неестественно, потому что тщательно изображала женственность.

— Вообрази, в городе новые порядки! — жаловалась она. — Меня заставили отпустить своих носильщиков и нанять этих, из здешнего цеха. А они такие нерасторопные! У брата в доме, говорят, был пожар. Я не могу его нигде отыскать. И племянник тоже пропал. Со мною приехала большая бочка с особым травяным маслом, он им приторговывает — а девать ее некуда. Я и оставила прямо у городских ворот. Ах, что я тебе говорю! Тебя, герцог, не волнует какое-то масло!

— Почему же, это интересно, — тихо произнес Мироваль.

Пристав заметил, что герцог бледен от бешенства.

— Я тебе подыграю, — шепнул Гаттерн и обратился к «графине»: — Входи и располагайся, уважаемая. Я — пристав городской стражи и беру тебя под охрану. Твой брат и его сын зверски убиты. Та же участь постигнет и тебя, если ты не будешь осторожна.

Женщина вдруг покачнулась и в обмороке упала на руки стражника.

Ее втащили наверх, в свободную комнату, и уложили на кровать.

Спустившись в залу, герцог и пристав нервно вздохнули почти одновременно.

— Близится время второго обеда, — сказал Гаттерн. — Сейчас главный обвинитель и его советник Шпигел сидят за столом в особнячке на улице Роз и ждут жаркого.

— Ну и что? — спросил Мироваль, недоумевая.

— Они не должны присутствовать на казни, — ухмыльнулся стражник. — Иначе все сорвется.

— Неужто мы подумали об одном и том же? — поразился герцог.

— Так бывает среди преступников. Хорошие сообщники действуют, не сговариваясь. Почему бы не перенять их приемы?

— И ты согласен пойти на это?

— Графиня, насколько я понял, — соучастница чудовищного зверства. По отношению к ней это будет только справедливо, — молвил Гаттерн, улыбаясь одними глазами. — Действуй, твоя светлость.

Конан оказался у стен Галпарана точно к вечерней страже.

По пути он придумал, как попасть в город, минуя ворота. Попадаться стражникам варвару вовсе не хотелось.

Под городом протекала небольшая подземная речка. Когда-то она была многоводной, и русло ее представляло собой порядочный тоннель. Однако речка захирела, и жалкий ручеек теперь еле сочился по дну этого тоннеля.

Тоннель имел несколько выходов на поверхность, один из которых был в самом центре города. Туда сваливали всякие отбросы. Оставив взмыленную лошадь на попечение кладбищенского сторожа, варвар обошел большую мусорную свалку, спустился в овраг и вошел в подземелье.

Когда-то в этой клоаке обитало целое племя отчаявшихся подонков. Отбросы человечества жили среди бытовых отбросов. Тут были свой король, свои законы, своя мораль… Они редко бывали на поверхности, но одним своим существованием очень мешали жившим наверху. Обитателей подземелья пытались истребить силами городской стражи, но ничего путного из этого не вышло. Тогда городское начальство заключило договор с неким колдуном, который приманил в подземелье миллионную армию крыс. Крысы съели всех дочиста, а потом пожрали сами себя. С тех пор тоннель был необитаем.

Конану случалось тут бывать, и он ориентировался в подземелье так же свободно, как и на поверхности. Довольно скоро он был у нужного выхода. Сверху доносился шум голосов и шарканье тысяч ног, что говорило о близости площади Примирения. Заметив решетку, запертую висячим замком, варвар выругался. Но отступать было нельзя. Внимательно оглядев решетку, Конан заметил, что она просто врыта в землю. Ухватившись за осклизлые прутья, варвар рванул их посильнее, и спустя мгновение выход был открыт.

— Как хорошо, что все подрядчики — жулики, — пробормотал Конан себе под нос. — Честный подрядчик укрепил бы решетку камнями, и возиться пришлось бы долго.

Толпа у помоста собралась значительная. Конан распихивал ее локтями и подбирался поближе к месту казни. Четкого плана у него не было. Если герцог не смог освободить Зонару, то ему придется в одиночку нападать на целый отряд стражи, а потом еще и спасаться. Толпа тогда послужит хорошим прикрытием — в ней можно легко затеряться. Но сейчас она очень мешала.

Впрочем, Конан протискивался сквозь нее столь бесцеремонно и яростно, что ему скоро стали уступать дорогу. К тому же после пребывания в городской клоаке одежда варвара источала тяжелые запахи, и горожане стремились отойти от него подальше.

Выбрав место, откуда удобнее будет броситься в атаку, Конан стал ждать. За его спиной оказался громоздкий паланкин, весь увешанный разноцветными гербами.

На помосте тем временем палач в блестящем черном фартуке и маске демонстрировал публике свои зловещие приспособления — клещи, уже раскалившиеся на угольях, нож с волнистым лезвием и тяжелый, остро отточенный топор.

Распорядитель казни с озабоченным видом бегал через оцепленный, свободный от толпы участок между помостом и трибуной городского магистрата. Во-первых, почему-то задерживалась повозка с приговоренной, во-вторых — опаздывали главный обвинитель и его советник.

Послышался нарастающий гул толпы, и распорядитель вздохнул с облегчением — везли преступницу. Очевидно, страх приближающейся смерти заставил ее сопротивляться — она была связана по рукам и ногам. На голове у нее был плотный серый мешок. На помост осужденную буквально внесли на руках.

Бургомистр махнул распорядителю рукой — пора начинать. А главный обвинитель завтра получит строгий выговор. Распорядитель торжественно вскрыл свиток с приговором и, надсаживаясь, стал читать:

— «С поличным пойманная воровка Зонара признана виновной в убийстве Дорсети, отца и сына, а также солдат охраны, числом семнадцать, и предается казни!»

Осужденная завизжала очень громко и забилась в руках палача, который собирался снять с нее веревки.

— Я не Зонара! — кричала она. — Я никого не убивала! Отпустите меня!

Конан остолбенел: даже когда Зонара очень сердилась, ее голос был не так противен.

Палач выдал ей затрещину, и она перестала кричать и дергаться, только глухо скулила. Развязанные руки бессильно повисли вдоль тела. Заплечных дел мастер сдернул мешок с головы жертвы, показалось ее лицо, опухшее, заплаканное, расплывшееся.

— Я — сестра Дорсети, — сказала она плачущим шепотом.

— Конечно, золотко мое! — ответил палач и сорвал с нее рубашку.

— Кром! — не удержался Конан. — Это не она!

— Ну конечно, мой милый, — послышался из паланкина знакомый голос. — Полезай ко мне, я соскучилась. И лучше бы тебе не высовываться наружу.

Варвару пришлось сложиться втрое, чтобы поместиться в недрах паланкина, не придавив своей сообщницы.

— Герцог — ловкий малый, — сообщила Зонара с восхищением в голосе. — Он блестяще все обстряпал! Когда меня повезли какими-то переулками, повозка попала в затор. В мешке-то была дырка, и я все видела. Валялись какие-то бочки, ящики, кругом стояли телеги, кареты — все кричали, словом, столпотворение! Герцог с видом чрезвычайно важным высунулся из паланкина и наорал на солдат — те бросились растаскивать бочки… А сам он мигом отвязал меня, велел прыгнуть в паланкин, а оттуда выволок эту гадину, сестрицу Дорсети, уже связанную и в такой же рубахе, как и я, и усадил ее вместо меня. Никто ничего не заметил, даже носильщики, потому что паланкин встал к возу впритык. Теперь он ожидает меня у северных ворот, и нам, кажется, пора.

— Эй, слуги! К воротам! — прикрикнула Зонара.

Носилки оторвались от земли и поплыли, раздвигая плотную толпу.

Тем временем последние приготовления к казни были завершены. Поставленная на колени, привязанная к толстым деревянным опорам, урожденная Дорсети расширенными глазами смотрела на палача, повернув голову, — тот зашел ей за спину, вынул из жаровни добела раскаленные щипцы, клацнул ими в воздухе.

Лже-Зонара зажмурилась и набрала в грудь побольше воздуха. Через миг отчаянный вопль пронесся над толпой. Паланкин, покачиваясь, удалялся с площади.

— Любопытно, — произнес Гаттерн, — почему четверо дюжих молодцов еле-еле тащат паланкин, в котором сидит одна далеко не толстая женщина?

Это было перед самыми северными воротами. Герцог держал Снежка в поводу и поглаживал его по морде. Он догадался, в чем дело, и ему было смешно.

Пристав подошел к паланкину и рывком распахнул занавес. Увидев варвара, он отступил на шаг, ощерился и сердито зарычал:

— Конан, ты же знаешь, что я всегда держу слово!

— Господин стражник, простите вы его пожалуйста! — затараторила воровка. — А я тебя отблагодарю…

— Сам сдашься, или позвать солдат? — продолжал Гаттерн. — Думай быстрее!

— Мне не хочется убивать тебя, но я это сделаю, — в ответ оскалился Конан. — Я не давал тебе слова больше не приезжать, Кром свидетель.

— Прекратите, господа! — поморщился герцог. — Это все бессмысленно. Пристав, ты не можешь арестовать варвара, пока он сидит в паланкине.

— Это почему?

— Видишь, на нем герб графа Этер, моего двоюродного брата.

— Ну и что?

— Паланкин — его собственность, кусочек его суверенной территории, — пояснил Мироваль. — Территория эта неподвластна городу Галпаран.

Гаттерн, красный и взмокший, выдохнул через силу.

— Будем прощаться, — продолжал герцог. — И не сердись. Уж я-то еще долго не попадусь тебе на глаза.

Покачав головой, пристав махнул рукой караульному. Ворота раскрылись. Носильщики оставили паланкин за воротами и вернулись в город. Конан выбрался из паланкина и протянул руку, чтобы помочь Зонаре.

— Знаешь, Гаттерн, когда-нибудь я буду королем всех этих мест, — произнес он. — И жизнь здорово изменится. Многие потеряют свои должности. Но не ты.

— Чего только не услышишь в час ночной стражи, — ухмыльнулся пристав и направился к себе в караульное помещение.

— Прощай, господин вор! — Герцог вскочил в седло, и Снежок унес его на встречу с любимой женщиной.

— Моя лошадь у кладбищенского сторожа, — сказал варвар, обращаясь к Зонаре. — Пойдем. Деньгами поделюсь, как и обещал. Попробуем раздобыть тебе одежду и обувь, а то в тюремной рубашке ты будешь привлекать внимание.

Ночь стояла свежая, но Зонаре было жарко от пережитых волнений. Она прижалась щекой к плечу варвара, и ей казалось, что после долгих лет пути она, наконец дома. Зонара знала, что чувство это скоро пройдет, но горечи не было.

— Знаешь, — произнесла она, — я брошу ремесло воровки. Иначе когда-нибудь мне не повезет с сообщником.

Конан одобрительно заворчал.

— Открою школу для детей, как дядя Гинко. Буду растить гимнастов, плясунов… А ты куда подашься? — спросила Зонара, останавливаясь.

— Не знаю пока, — отвечал он. — Ближайшую ночь или две проведу с тобой, ну а там видно будет…

— Идет! — Зонара хлопнула его по плечу.

В это самое время городской обвинитель Маркус и маг-советник Шпигел сидели в обеденном зале в полной темноте, связанные спина к спине. Шпигел жалобно вздыхал и сопел, а Маркус отчаянно пытался почесать нос собственным коленом.

— Кто же это был? — спросил он.

— Грабитель, я думаю, — Шпигел снова вздохнул.

— А почему он ничего не взял? Это странно, очень странно…

— Экий у тебя беспокойный нрав, — пробормотал Шпигел.

— А ты не вздыхай так сильно — мне веревка в живот врезается! Почему бы тебе не избавить нас от пут магическим способом?

— Каким? — Шпигел недолго подумал. — Может, огненным шаром? Веревку он испепелит мигом, но и нас поджарит изрядно.

— Тогда не надо. — Маркус снова попытался почесаться. — Все не так плохо, коллега, — просиял он внезапно. — Мы не пошли на эту ужасную казнь. По уважительной причине! А утром горничная нас освободит.

— Жаркое до этого времени совсем закоченеет, — мрачно произнес маг-советник.

— Зато с холодной телятиной ничего не сделается! — убежденно проговорил городской обвинитель Маркус и принялся весело насвистывать «Балладу о стройной деве».

Слуха у него не было совершенно.

Арт Потар Чары колдуньи

18 день третьей зимней луны 1286 года, Аквилония

Конан и Эмерт выбрались по заснеженному тракту Немедийского хребта на высокое плоскогорье и спустились на четыре лиги вниз. Их глазам предстал каменный столб с глубоко выбитой надписью: «Здесь всякий путник вступает в пределы великого и славного королевства Аквилонского, что находится под рукой короля Сигиберта. до Танасула дорога займет двести шестьдесят лиг, до Галпарана — двести лиг, до Тарантии — триста восемьдесят лиг. Да будет ровным ваш путь и чисты стремления!»

— Куда поедем? — спросил Конан у оборотня, прикрывшего лицо от ветра длинным отрезом шерстяной ткани. — И вообще, почему на столбе помянуто имя Сигиберта? Сколько лет назад он помер?

— Около трех столетий тому, — ответил Эмерт. — И это был самый великий государь Аквилонии. По сравнению с нынешним королем, Нумедидесом, Сигиберт — скала рядом с невзрачным обломком. Вперед?

— Тогда едем в Галпаран, — скомандовал Конан. — Сейчас Тарантия нам ни к чему.

Сумерки как-то незаметно превратились в глубокую ночь, и путники решили остановиться на ночлег. Развели небольшой костерок, сварили нехитрую кашу с солониной и луком и, передавая друг другу баклажку с забористым гномьим вином, начали неторопливую беседу. Точнее Конан, немного захмелев, ударился в воспоминания бурной шадизарской молодости, а Эмерт, немногословный как всегда, лишь изредка заполнял неизбежные паузы, возникавшие в момент прикладывания киммерийца к заветной посудине восклицаниями наподобие: «Да ну!», «Ну и что?», «А дальше?..» После довольно живописно рассказанной истории башни Слона, Эмерт, подкидывая в костер очередное полено, попросил:

— Слушай, Конан, помнишь, ты в Пайрогии к шемиту этому ходил, Аль Браско, кажется… Расскажи, как вы с ним познакомились. Ты еще Стигию упоминал и какие-то темные делишки со жрецами Сета…

Конан смачно сплюнул:

— Не поминай к ночи… История, кстати, не особо приятная, да и загадок в ней осталось порядочно… И длинная она к тому же…

Эмерт ехидно ухмыльнулся:

— Варвар; хватит напрашиваться на уговоры, начинай! Дорога длинная, рассказать успеешь…

Конан помолчал и сделал хороший глоток. Общение с Эртелем и Велланом, приучило его стойко переносить постоянные шуточки, но от спокойного, как киммерийские скалы, лучника-боссонца варвар подобного не ожидал.

— Ладно, уговорил, — хмыкнул он и задумчиво почесал лоб, — даже не знаю, с чего начать…

— С начала, — услужливо подсказал Эмерт.

Конан некоторое время задумчиво разглядывал звезды и луну, потом сумрачные елки, и, наконец, остановив взгляд на веселом пламени костра, хлопнул себя по ляжкам и начал:

— Пожалуй, стоит сначала рассказать о том, как я впервые услышал о Великом Охотнике. Началось все примерно спустя три луны после того, как я похоронил Белит. Ух, какая женщина была! Огонь! Я, наверное, по настоящему любил ее… По крайней мере, мне так кажется. Хотя, как и любую бабу, я забыл Белит довольно быстро… А славно все-таки мы с ней в Стигии пошалили! — Конан снова приложился к сосуду и задумался. Лишь заметив, что Эмерт начал нетерпеливо ерзать на попоне, он продолжил:

— Ну, так вот, после ее гибели, я, злой как демон, шатался по Черным королевствам, активно очищая оные от всяческого рода нечисти и мрази, а ее, поверь, в тех краях немало. Стал военным вождем в одном тамошнем племени… Знаешь, как они меня называли? Амра! То есть — «лев»…

— А, по-моему, — встрял Эмерт, — ты истинный медведь, и умение превращаться в волка тебе дали совершенно зря! Это же оскорбление для нашего честного племени!

— Ну, ты прям как Веллан разговаривать стал, — снова изумился киммериец.

— С кем поведешься… — буркнул Эмерт, а Конан тут же подхватил:

— С тем и наберешься! Давай, твое здоровье! — он сделал хороший глоток и закашлялся. — Никак не могу привыкнуть к этой отраве! Уж больно крепка… Так о чем это я? Ага. Под конец всех этих похождений я стал начальником стражи королевы Куша, но пробыл им очень недолго. Королеву убили, а я, прихватив одну хорошенькую рабыню-немедийку, отправился на полночь, в сторону Стигии. Устал я от этих джунглей, они уже мне поперек горла встали! А на побережье, недалеко от места, где саванна плавно переходит как раз в эти треклятые джунгли, я знал одну укромную бухточку, где постоянно швартовались барахские корсары. Я надеялся завербоваться в чей-нибудь экипаж и добраться до Аргоса…

1273 год, полуночные области Куша

Весна в джунглях — довольно красивое зрелище, как, впрочем, и почти любое время года. Жизнь кипит здесь круглый год, от почвы, почти не видной под плотным ковром травы и гниющей листвы, до вершин огромных баобабов. Только молодому воину, несмотря на жару, затянутому в кольчугу поверх джуббы, вся эта красота уже осточертела до зеленых демонов глубочайшей из преисподних Нергала. Его раздражало все: отвратительные мелкие обезьяны, с ликующими воплями закидывающие его всяческой дрянью (от бананов до собственного дерьма), постоянный гул насекомых, от которого звенело в ушах, прикрытых кольчужной бармицей, постоянно пропадающая в хитросплетениях лиан тропка, и в довершении всего одуряющий запах всевозможных цветов. Да еще эта ноющая дурища! Надо было давно ее бросить…

Воину было двадцать четыре зимы, он был высок, широкоплеч и мускулист. Его когда-то черная, грива длиной до лопаток, выгорела на ярком южном солнце до светло-русого цвета. Звали его Конан, а родом он был из полуночной Киммерии, чьими обитателями очень любят пугать своих детей всякие изнеженные «цивилизованные» мамаши.

Одной рукой Конан прорубал себе дорогу при помощи длинного прямого меча, а другой тащил молоденькую голубоглазую блондинку, судя по длинному, остренькому носику и узким маленьким губкам — немедийку. Девица еле дышала от усталости и что-то жалобно бормотала, но киммерийцу, судя по всему, было на это наплевать. Он прорывался через заросли со скоростью и упорством носорога. И производя при этом примерно столько же шума.

Впрочем, он неплохо знал Куш — в этой части страны ему ничего не грозило; Кроме того, эта немедийская дура все равно не смогла бы передвигаться с должной осторожностью, а так хоть выберемся побыстрее! По его подсчетам, примерно через три дня джунгли должны закончиться, а там и до «Жадины» недалеко…

«Жадиной» корсары называли маленькую укромную бухту недалеко от границы Кушитских джунглей и Стигийской саванны. На берегах бухты стоял маленький поселок, состоящий из одних таверн и веселых домов. Имелся также рынок, на котором корсары продавали честно награбленное добро, чтобы потом спускали его в упомянутых заведениях.

А «Жадиной» ее прозвали благодаря одному заморийцу, который зим сто назад построил там первую таверну. Он скупал товар по совершенно бросовым ценам, продавал втридорога и отличался отменной неуступчивостью. Торговаться с ним было, практически бесполезно. Замориец давно умер, поселок разросся, а название к бухте приклеилось навсегда…

Естественно, власти Стигии знали о существовании Жадины, но смотрели на него сквозь пальцы. Разгромить поселок можно, однако в другом месте непременно возникнет нечто подобное. А эти разбойники по крайней мере налоги платят исправно…

В Жадине киммериец надеялся завербоваться к корсарам и добраться до Аргоса. Почему именно до Аргоса, он не знал. Хочется и все тут!

В общем, осталось терпеть джунгли и глупую бабу ещё три дня, а потом снова вольный свежий морской бриз в лицо и назад, к цивилизации…

При этой мысли Конан усмехнулся. Кто бы мог подумать, что он соскучится по изнеженным хайборийцам! Но иссушающая жара, джунгли и чернокожие варвары ему уже изрядно надоели…

Он в короткий срок сумел стать здесь своим, но для него самого все было невыносимо чуждо…

Переспелый банан с чавкающим звуком разбился о шлем, и липкое, желтоватого цвета месиво потекло ему на лицо. Ликующие крики обезьян огласили окрестности, и тотчас справа взметнулась в небо стая пестрых и истошно верещащих попугаев.

Конан с ненавистью посмотрел на скачущих от радости макак и зло сплюнул. Внезапно обезьяны как по команде умолкли, и Конан, вытирающий шлем пальмовым листом, замер и в тот же миг остро почувствовал на себе чей-то взгляд.

Киммериец привык доверять инстинктам, и первым его порывом было сразу броситься напролом, оглашая джунгли боевыми кличами. Но боевой опыт не позволил ему этого сделать, Он медленно надел шлем и расслабленно повернулся.

Там, откуда он чувствовал взгляд, ничего не было, только жаркое марево. Конан сначала не поверил своим глазам, но взгляд не исчезал, он ползал как противное насекомое по всему могучему телу варвара, изучая и оценивая. Киммерийца прошиб холодный пот, а волосы под шлемом зашевелились. Ему показалось, что между двух стволов, примерно в пятнадцати шагах, он видит зыбкую, воздушную фигуру…

Но в тот же миг взгляд исчез.

Конан выдохнул и осторожно подошел к деревьям. Никаких следов он там не обнаружил, зато понял, что зверски устал и голоден. Однако остановиться на ночлег в этом месте киммерийца не заставило бы все золото Офира. Он молча подхватил усевшуюся прямо на землю девушку и зашагал дальше…

Примерно через пару колоколов Конан остановился так резко, что немедийка ткнулась носом прямо в кольчугу и захныкала еще громче. Киммерийца передернуло, но на этот раз он снизошел до ответа:

— Дайна, послушай меня, справа деревня, я чувствую запах жареного мяса. Еще пару лиг, и у нас будет ночлег.

Звериное чутье не подвело варвара. Идти пришлось даже меньше. Лиги через полторы они вышли на большую поляну, сплошь уставленную хижинами, сплетенными из ветвей и обмазанными глиной. В грудь Конана тотчас уперлось четыре копья.

— Спокойно, ребята, я Конан-Амра. Я пришел с миром… — миролюбиво произнес киммериец и воткнул меч в землю прямо перед собой.

— Амра… — ухмыльнулся один из караульщиков, здоровенный чернокожий с исполосованным шрамами лицом. — Как же… Ты ври, да не завирайся, белая обезьяна! Мне Вахиба рассказывал, что Амра погиб в Проклятом городе…

— Какой еще Вахиба? — возмутился Конан и тут же пообещал, — а за белую обезьяну ответишь, черная морда! Выходи бороться! Так, без оружия. Я тебе докажу, что Амра жив.

— Некогда мне с тобой бороться, мы тут ведьму жечь собрались, не хочу пропустить, — лениво отозвался кушит. — Сейчас позову шамана, если он тебя признает — войдешь как гость, а если нет, то и твой меч тебя не спасет…

С этими словами он неспешно, вразвалочку, побрел в центр поселка, тут же затерявшись среди начавшей собираться толпы. Местные явно редко видели белых, а уж блондинок и подавно.

Шаман пришел довольно быстро. Никакой традиционной раскраски и побрякушек, кроме посоха, на который был надет человеческий череп, у него не было, и, что самое удивительное, он оказался очень молод для шамана, по меркам Конана.

Колдун обошел вокруг киммерийца, обошел вокруг Дайны, внимательно изучил меч, с видом знатока поцокал языком. И вдруг резко взглянул варвару в глаза. Тот оторопело уставился в бездонные провалы зрачков, окруженные голубыми кольцами… Глаза притягивали и затягивали, и до Конана не сразу дошло, что он видит.

Голубые глаза у кушита! Вот это да… Пока он удивлялся и хлопал ресницами, шаман, негромко заговорил:

— Не удивляйся, Амра, цвет моих глаз — это цвет неба, которому я служу…

— Но вы же вроде духам каким-то служите, — оторопело возразил киммериец.

— Одно другому не мешает, — улыбнулся шаман и уже громко добавил: — Радуйтесь, дети мои! Сегодня с нами будет есть и пить сам Амра!

«Дети» отозвались нестройными воплями и начали разбредаться кто куда. Стало ясно, что убивать чужеземца не будут, а кто такой Амра, потом видно будет…

— Иди за мной, Конан, — приказал шаман, и варвар, подхватив меч и девчонку, последовал за служителем неба.

Пока они пробирались к центру поселка, киммериец прикинул, что племя довольно большое — с полсотни семей, сотни две воинов. По меркам Куша, это было очень неплохо.

Возле большого, главного костровища, на котором жарились четыре здоровенных кабаньих туши, Конан увидел столб. Женщина, привязанная к нему, висела на веревках совершенно безжизненно. Длинные, черные с проседью, волосы закрывали лицо грязными лохмами. На теле, прикрытом лишь повязанным вокруг бедер куском ткани, ясно виднелись следы побоев.

— Это что и есть ваша ведьма? — скептически хмыкнул Конан, не увидевший и не почувствовавший в женщине ничего опасного.

Шаман утвердительно закивал и добавил:

— Она не просто ведьма. Она сумасшедшая ведьма.

Конан озадачено нахмурился:

— Это как? Что надо такого сделать ведьме, чтоб ее назвали сумасшедшей, а, шаман? Какой человек в здравом уме будет заниматься магией… — последнюю фразу киммериец благоразумно пробурчал себе под нос.

Шаман вместо ответа остановился у неприметной хижинки и, откинув львиную шкуру, занавешивающую вход, пригласил путников внутрь. Конан пожал плечами и вошел. И был несколько разочарован. Кроме большого, стоявшего на треноге закопченного котла, на потухшем очаге в центре, некоего подобия алтаря в углу и большого бубна, прислоненного к стене рядом с ним, ничего интересного и колдовского в жилище шамана не наблюдалось…

— Что ты выискиваешь? — засмеялся шаман, — сосуды с кровью девственниц, убитых в полнолуние на развалинах Проклятого Города?

Конан, несколько смутившись, забормотал что-то совсем невнятное. Шаман засмеялся еще громче, его поддержала Дайна. Варвар, махнув рукой, присоединился к ним. Когда все отсмеялись, шаман, вытирая слезы, уже серьезно объяснил:

— Магия находится прежде всего в голове, а внешние атрибуты, скорее антураж…

— Чего?! — ошалело выкрикнул Конан. — Ты где этого всего поднабрался?

— Чего? — в свою очередь спросил шаман, удивленный не меньше Конана, — чего поднабрался?

— Да словечек этих… непонятных, — буркнул киммериец и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на шкуры, блаженно вытянув ноги…

— Ну, вообще-то я немного учился в Стигии, — отрешенно сказал шаман, не знающий плакать ему или смеяться.

Только-только расслабившийся киммериец тут же взвился, как укушенный в задницу гадюкой:

— Ты еще и в Стигии учился!? — заорал он

— Да, учился! — гордо отрезал шаман, — и не ори, не в горах! Я был недолго в рабстве у одного тамошнего мага, ну подсмотрел, да подслушал кое-чего…

— И как тебе удалось сбежать от этого мага? — осторожно спросила Дайна, устраиваясь рядом с Конаном. Варвар машинально приобнял ее, при этом его мозолистая лапа улеглась прямо на упругое полушарие высокой груди. Немедийка не противилась.

— Как-то раз хозяин отправил своего ученика в Шем, — начал шаман. — Зачем, я и сам не знаю. Рабам, само собой, этого не говорят. Вместе с ним поехали я и еще трое невольников, тоже кушиты. Но случилось несчастье. Не успели мы пересечь границу, как на нас напали бандиты. Все погибли, а я, получив стрелу в грудь, прикинулся мертвым. Меня даже не обыскали. Я неплохо знал лекарские наговоры, поэтому сумел затянуть рану… В Стигию я не пошел, а, добравшись до Асгалуна, нанялся к барахским пиратам и добрался с ними до «Жадины» и вернулся в своё племя.

— А как тебя зовут? — спросила Дайна, а киммериец добавил:

— Сколько же зим ты являешься главным шаманом?

— Я — Мтомба, а главным стал пять зим назад, — ответил шаман и достал откуда-то из под шкур большую тыкву. — Хотите отведать пальмового вина?

— Конечно, и побольше! — Конан заорал так воодушевлено, что Дайна подпрыгнула. — И мяса! Жареного мяса! Весьдень жрал одни бананы, да сухари!

— Свежатина почти готова, слышите крики? Но у меня осталось немного копченого мяса и пара лепешек, если вы уж совсем голодны… — с этими словами Мтомба опять полез под шкуры.

— Давай, давай, — подбодрил его Конан, довольно потирая руки и улыбаясь. Мясо было жестким, как и всякое мясо диких животных, и обильно сдобрено большим количеством разнообразных специй.

— Кого мы хоть едим? — спросил варвар с набитым ртом. — А то из-за приправ не понимаю…

— Кажется, зебру, — хмыкнул шаман и передал ему тыкву.

Вино оказалось неожиданно крепким и довольно мерзким на вкус. Впрочем, Конану было все равно. А вот Дайна лишь пригубила и, сморщившись, вернула сосуд Мтомбе.

— Так за что ведьму сжечь собрались? — спросил варвар, расправившись с угощением…

— За язык ее длинный, — отрезал шаман и тут же добавил, — слушайте, если интересно. Она говорит с духами, и духи эти в основном все мерзопакостные.

— Пророчица что ли? — спросил Конан, знавший, как в Куше называют людей, у которых боги забрали разум, но дали возможность видеть будущее.

— Ну да, — подтвердил шаман, — только предсказывает она несчастья. На нее и раньше-то косились. Подойдет, бывало, к охотнику, который на зверя собирается, и говорит: «Береги ногу». А ему лев потом эту ногу так разодрал, что парень теперь еле ковыляет! Ну, и в том же духе. Мне ее, честно говоря, даже немного жаль, предупредить ведь пытается. Но кому охота слушать про несчастья, тем более, если их все равно не отвратить… Пошли слухи, что у нее дурной глаз, а после того, как сын вождя Нгусу погиб, ее и вовсе из племени выгнали. Она ушла, и три лета ее никто не видел. А вчера она неожиданно вышла к костровищу и понесла чушь про Великого Охотника. Мол, что он вернулся, и теперь все умрут… Глупая женщина! Люди и не вытерпели…

— М-да, — протянул Конан. — Печальная история… А что за Охотник?

— Понимаешь, Амра, — задумчиво сказал Мтомба, уставясь в пол, — вот этого как раз никто и не знает… У нас есть предания о богах и духах, хороших и плохих, но о нём в них почти ничего нет. Да и то, что есть, стараются не вспоминать…

— Что, так страшно? — заржал киммериец и осекся под пронзительным взглядом шамана.

— Мой дед говорил, — начал Мтомба изменившимся, гортанным голосом, глядя в глаза Конана, — что во времена его деда Великий Охотник спустился с неба, и многие женщины народа Куш оплакали своих мужчин…

— Ну и что? — с вызовом спросил Конан, с трудом отворачиваясь.

Взгляд шамана побороть было не просто.

— А то, — ответил Мтомба обычным голосом, — что никто и никогда не видел Великого Охотника, зато находили его жертв! Без кожи, без голов, со странными ранами, нанесенными неизвестным, оружием!

— Да демон какой-нибудь, — отмахнулся Конан. — У вас их тут полно! Вы просто слабаки и нытики…

Глаза шамана полыхнули яростью, но он тут же успокоился:

— Может, и демон, только от этого не легче… Говорят, Он приходит в самые жаркие лета, а это лето, судя по всем знамениям, обещает быть очень жарким…

— Да у вас что зимой, что летом жарко, как у Нергала в преисподней, как вы их отличаете-то? — ругнулся Конан и добавил, — а против демонов весьма хороши серебро и огонь.

— Слушай, не учи родного отца, как сделать тебе братьев! — мрачно предложил Мтомба, поразив Конана отличным знанием шемитских непотребных присказок. — Если бы все было так просто… — добавил он, вздыхая и поднимаясь на ноги. — Пойдемте, кажется, начинают…

Конан встал, все еще пораженный необычно простой и дружеской речью, а также кругозором Мтомбы. Все знакомые Конану шаманы отличались самодовольной чопорностью и презрением к «простым смертным», и добиться от них нормальных объяснений простыми человеческими словами нельзя было даже под пытками. Определенно, подумал Конан, это какой-то неправильный шаман.

— Да, — подтвердил Мтомба. — Иногда меня так называют.

— Ты что, мысли читаешь? — даже не удивился киммериец…

— У тебя все на лице написано, — улыбнулся шаман.

Все племя собралось вокруг огромных костров. Весело гудело пламя. Крепкие белые зубы неспешно рвали сочное мясо. Кое-кто уже начал отплясывать под странный, завораживающий ритм барабанов.

Конан подсел поближе к костру и тотчас получил огромный окорок с не менее огромной лепешкой.

— Женщина, дай мне пива, — пробурчал он с набитым ртом, толкая локтем сидящую рядом Дайну — рядом с ней стояла внушительных размеров тыква с вожделенным напитком. Немедийка, обняв колени руками, не моргая, заворожено смотрела на яркое высокое пламя. И на просьбу-приказ Конана никак не отреагировала. Киммериец зло глянул на нее, но решил не мешать, и, проклиная тупость и леность «всех баб Хайбории и окрестностей», дотянулся до сосуда. Для этого ему пришлось весьма неудобно изогнуться, и он чуть было не потерял равновесие, что не прибавило ему хорошего настроения. Впрочем, хороший глоток из тыквищи быстро рассеял все последствия мелких неудобств. Отпив не менее трети и громко и удовлетворенно рыгнув, Конан продолжил трапезу, ощущая как внутри поднимается волна тепла и сонливости.

Неожиданно барабаны сменили ритм. Теперь они звучали медленно и мрачно, даже с некой пафосной торжественностью. Все «застольные» разговоры у костров сразу стихли. Через какое-то время замолкли и барабаны. В наступившей тишине — только пламя гудело, да дрова потрескивали, даже Конан прекратил жевать и оторвался от полусъеденного окорока — неожиданно громко зазвучал голос шамана.

— Слушайте, дети мои! — Мтомба стоял рядом с привязанной к столбу «ведьмой», — сегодня мы огнем очистим душу этой несчастной от одолевающих ее темных демонов. Пусть предки и Покровитель Рода милосердно простят все то зло, которое она причинила своим неразумным языком, и примут ее в своих небесных хижинах! И мы все тоже прощаем тебя!

Племя хором гаркнуло:

— Мы прощаем тебя! Уйди с миром!

Конан еле слышно хмыкнул. Ничего себе порядочки! Очистительный огонь, надо же! Хотя… Сама виновата, нечего было трепаться направо, и налево. Ведь всем известно, рассуждал Конан, прикладываясь к тыкве, что людишки любят только хорошие пророчества, а за дурные вести могут и рожу начистить. Но все равно вечно находятся ненормальные, богами обиженные, которые только и делают, что болтают про мор, голод и конец света.

Как киммериец уже успел убедиться, конец обычно наступает, но только для самого пророка. И эта кушитка — еще один наглядный пример.

Тем временем шаман поджег давно сложенный костер, но ведьма так и не произнесла ни слова, даже головы не подняла. Дрова разгорались быстро и хорошо. Языки пламени уже жадно облизывали ноги женщины, но она так и не шелохнулась.

В народе начался удивленный ропот, а киммериец чутьем хищника уловил тот странный «запах страха», что так раззадоривает волков.

«Женщина умирает не самой, прямо скажем, безболезненной смертью, а они трусят, — удовлетворенно подумал варвар, которому было немного жаль пророчицу».

Лишь когда вспыхнули волосы, женщина резко вскинула голову. Ее лицо в пылающем ореоле было спокойным. Казалось она не чувствует ни боли, ни страха близкой смерти. Она медленно обвела взглядом своих палачей. Большинство, пряча глаза, съеживались, стараясь стать как можно незаметней.

— Проклинаю! — в голосе ведьмы, как ни странно, не было угрозы или боли умирающего человека, только спокойная уверенность.

И тут ее взгляд встретился с двумя синими льдинками. Конан не стал прятать глаза. В конце концов, он-то забрел сюда случайно, и казнить никого не собирался.

— А ты, сын полуночных гор, мнишь себя непобедимым воином, но в джунглях Куша встретишь свою Судьбу. Твой выбеленный череп повиснет на шее Великого Охотника! — И с этими словами ведьма умерла.

Несмотря на всю неожиданность, Конан не вздрогнул, чем заслужено гордился. Но ему стало очень не по себе. Не то чтобы он вдруг испугался, но… Неприятно, когда тебе смерть сулят! Да еще неизвестно от чьих рук… Кроме того, варвару показалось, что в момент смерти действовала какая-то магия, по-другому описать свои ощущения он не мог, все было очень смутно, практически за пределами его обостренного чутья. Словно еле уловимый ветерок или легкая рябь на поверхности стоячей воды… Он даже не был уверен, что что-то произошло.

Конан нашел взглядом Мтомбу. Шаман спокойно разговаривал с вождем. Значит, показалось.

На плечо мягко легла маленькая ладошка Дайны. Немедийка вздохнула и прижалась к могучему плечу киммерийца. Конан невольно расслабился. Рядом красивая и молодая девушка, нуждающаяся в защите, и. нечего думать о каких-то там дурацких охотниках. Даже если они и великие!

Киммериец подхватил удивленно и одновременно кокетливо взвизгнувшую Диану на руки и потащил в отведенную для ночлега хижину…

* * *

Большая черная пантера неподвижно стояла прямо на узкой тропке. Конан увидел ее издалека, но рассчитывал, что хищная кошка уйдет, когда они подойдут поближе. Дикие животные предпочитали без необходимости не связываться с двуногими, особенно если их больше одного.

Однако даже когда до пантеры оставалось шагов тридцать, она не шелохнулась. Конан остановился. Вместе с ним остановились и Дайна с Мтото. Киммериец обнажил меч, а кушит поудобнее перехватил копье.

— А ну пошла прочь! — заорал Конан, которому вдруг стало очень неуютно.

Джунгли вокруг словно вымерли, только слышался легкий шелест листьев. И тут пантера атаковала, рванулась с места стремительной черной молнией.

Дайна в ужасе прижалась к варвару всем телом. Конан попытался ее отпихнуть, но не тут-то было. Немедийка, как клещ, обеими руками вцепилась в левое плечо киммерийца.

— Уйди! — прорычал Конан, и в этот момент зверюга с протяжным хриплым воем прыгнула на него.

Из-за Дайны варвар не смог ударить, как хотел. Все, что он сумел сделать, это дать обезумевшему животному рукоятью в морду, прямо тяжелым противовесом. Но прервать атаку хищника ему не удалось. Пантера всхлипнула, ее развернуло, и она врезалась в киммерийца боком. Отчаянно ругаясь, варвар рухнул на землю, увлекая за собой Дайну. Немедийка истошно завизжала.

«Ненавижу впечатлительных девиц! — мрачно подумал Конан. — Теперь все в окрестностях знают, что мы здесь…»

Видимо, пантеру испугал вопль Дайны, потому что она бросилась не на Конана, а на Мтото. Кушит слегка присел и выставил перед собой тяжелое охотничье копье, надеясь, что кошка сама на него насадится. Но то ли рука у него дрогнула, хо ли пантера так изогнулась, но широкий листовидный наконечник лишь глубоко процарапал черный бок… Пантера опрокинула Мтото и мгновенно впилась в горло. Кушит булькнул и задергался в агонии. Пантера тут же развернулась, и в этот момент Конан одним ударом снес ей голову…

Не обращая внимания на продолжающую вопить Дайну, киммериец, бормоча проклятия, спихнул еще содрогающуюся тушу с тела кушита. Одного взгляда в застывающие, полные ужаса глаза хватило, чтобы понять: Мтото уже ничто не поможет…

— Да заткнись ты, наконец! — заорал Конан, поворачиваясь к немедийке и более спокойно добавил: — Все уже закончилось…

Они отправились в путь сегодня утром. Шаман дал им провожатого — молодого охотника Мтото, с радостью согласившегося сходить до «Жадины» — и на прощанье посоветовал Конану не обращать внимания на предсказание мертвой ведьмы.

— Судьба и грядущее не определены, — сказал он и добавил. — Все зависит только от тебя…

И вот теперь, спустя четыре колокола, Мтото лежит на тропе с разорванным горлом! Однако, что же заставило пантеру броситься в самоубийственную атаку? Конан глянул на мертвое животное и, помянув Крома, невольно попятился. Пантеры больше не было. На ее месте лежала молодая обнаженная кушетка с отрубленной головой.

Этого еще не хватало! Здесь явно пахло черной магией. Конан осторожно присел рядом с трупом и концом меча (только законченный идиот трогает такие вещи голыми руками!) перевернул отрубленную голову лицом вверх. Ага, так и есть, это не природный оборотень — киммериец слышал, будто существуют и такие, — а порождение злой воли какого-то колдуна… Или ведьмы. Сначала варвару показалось, что у мертвой женщины нет глаз, но потом он увидел, что они все-таки есть, только абсолютно черные, без белков. Словно зрачки расширились настолько, что поглотили все остальное.

— Вот пакость! Дайна, пошли отсюда. Да побыстрее! — Конан резко поднялся на ноги и зло пнул отрубленную голову.

— Ты что, так и бросишь бедного Мтото на растерзание диким зверям? — Дайна возмущенно посмотрела на варвара и только теперь увидела, во что превратилась пантера.

— Да брошу, — хмуро отозвался киммериец, затаскивая труп кушита в кусты. — Времени нет его в землю закапывать.

— Эт-то что? — пролепетала девушка и пошатнулась, явно собираясь грохнуться в обморок.

— Эй! Хы тут только не падай, я тебя на своем горбу тащить не собираюсь. Лучше отвернись и подумай о чем-нибудь хорошем. Например, о вчерашней ночи… — Конан попытался ухмыльнуться, но у него плохо получилось.

Киммериец сознание терять, конечно, не собирался, но чувствовал себя прескверно. Дайна послушно отвернулась.

— Конан, мне страшно, — жалобно протянула она.

— А я-то что могу с этим поделать? — буркнул Конан, хватая ее за руку. — Сматываемся, пока тут еще чего похуже не объявилось…

… Когда они скрылись в зарослях, на месте боя случилась странная вещь: голова оборотня вдруг поднялась на высоту около восьми локтей, а потом улетела в кусты. Казалось, словно кто-то поднял ее за волосы, изучил и выбросил. Но на тропе никого не было, только странное марево…

Конан и Дайна, шли молча. Варвар не убирал меч и не расслаблялся ни на удар сердца, справедливо полагая: где один оборотень, там может быть и другой, и третий. Но все было спокойно.

А через два часа они вышли… Вышли к той же самой деревне, которую оставили с восходом солнца…

1286 год, Аквилония

Конан широко зевнул и подбросил дров в начавший угасать костер.

— Не надоело слушать? А то, может, спать завалимся? — спросил он, почесывая плечо.

— Ну, уж нет! — засмеялся Эмерт, — теперь, пока не расскажешь, спать не ляжем. Ишь чего удумал, на самом интересном месте на боковую собрался. Давай, продолжай!

— Да, пожалуйста! Передай-ка мне бурдюк, а то в горле чего-то першит… Вот так гораздо лучше! На чем я остановился?

— Ты с Дайной вернулся в деревню…

— Да в том-то и дело, что не вернулся. Зачем мне было туда возвращаться? Правда, сначала я подумал, что с этими дурацкими оборотнями потерял направление и заблудился…

— Ты оборотней не трогай!

— Да ладно, это были плохие оборотни, не настоящие, а порождение черной магии.

— Оборотни? Их все-таки было несколько?

— Хуже, все было гораздо хуже… Не сбивай меня! Об этом чуть позже. В тот момент меня словно дубиной по башке огрели. Я едва не завыл от досады. Чтобы киммериец заблудился в лесу, пусть и кушитском, не было такого! В общем, я вспомнил все известные мне ругательства, а знаю я их весьма много. Дайна вряд ли слышала хоть треть таких слов и была красная, как вареный рак, но делать было нечего, мы пошли к Мтомбе и все рассказали. Он помрачнел и долго выспрашивал подробности. Но объяснить ничего не смог. Сказал, что раньше в округе про оборотней слыхом не слыхивали. Я потребовал еще одного проводника, так как солнце стояло еще высоко… Проводник нашелся быстро, хотя известие о гибели Мтото и пантере-оборотне уже разлетелось по деревне, и я боялся, что люди испугаются… Конан замолчал и долго смотрел на огонь. Когда Эмерт уже начал думать, что он просто заснул, киммериец продолжил:

— Наша вторая попытка закончилась точно так же, как и первая: мы вышли к деревне с противоположной стороны примерно через пять колоколов. И я понял, что опять вляпался в нехорошую историю. Когда мы вернулись, Мтомба сказал, что пропала одна женщина. По описанию я узнал погибшую от моего меча пантеру. Решив, что утро вечера мудренее, я завалился спать. А утром кушиты недосчитались еще одной женщины…

1273 год, полуночные области Куша

— Мтомба, магия — это по твоей части. Ты шаман или как? — раздраженно спросил Конан.

Они уже целый колокол обсуждали неожиданно возникшую проблему. Утром большинство мужчин по заданию вождя отправились в разные стороны на разведку. Им предстояло выяснить, случайно ли белый человек два раза подряд возвращался обратно? Кроме того, кушиты не оставляли надежду найти пропавшую ночью женщину. Конан поставил бы свой меч против коровьей лепешки, что через пять часов все вернутся несолоно хлебавши. Кроме того, он почему-то был уверен, что пропавшая Н'хати бродит по джунглям в облике большой черной пантеры. И в глазах ее плещется Ночь.

— Не знаю, — мрачно ответил Мтомба. — Ты вот говоришь, что почувствовал нечто странное, когда ведьма умерла. А я вот ничего не почувствовал! И сейчас не чувствую. По моим ощущениям, магии здесь не было, и нет! Однако она есть!

— А мне что теперь делать? Я в Аргос хочу! У меня ваши джунгли уже вот где сидят! — И Конан выразительно постучал по горлу ребром ладони. — И только посмертного проклятия занюханной ведьмы мне для полного счастья не хватало… Спасибо!

— Ты не кипятись. Посмотри на вещи с другой стороны. У тебя выдалось несколько свободных деньков, когда не надо никуда спешить, можно спокойно выспаться, отъесться. Мы тебя никуда не гоним. Живи и радуйся жизни. У тебя и девушка вон какая красивая есть — ночью скучать не будешь…

— Да катись ты, знаешь куда!

— Знаю, конечно, знаю. Я вчера изрядно пополнил свой запас ругательств, — ухмыльнулся шаман.

Конан ожесточенно почесал затылок. Мтомба в чем-то, конечно, был прав, но…

— Это все хорошо, но как быть, например, с пантерами-оборотнями? Или с Охотником, который вроде как шляется по окрестностям и мечтает о моем скромном черепе? Ты не подумай, что мне страшно. Просто на спокойный отдых это не очень-то похоже. Но больше всего меня раздражает неопределенность. Я не знаю, что делать, понимаешь?

— Я-то понимаю, поверь! — невесело ответил шаман. — Сам пока не предполагаю, как с этим проклятием бороться. Эх!.. Не хотел ведь я ее сжигать. Надо было незаметно отпустить… Кто же знал, что она черную магию изучала? Три года назад она на такие фокусы была не способна…

— Я предпочитаю находиться как можно дальше от любых магов. А они наоборот — так и липнут ко мне…

— Словно мухи на дерьмо? — тут же ввернул Мтомба.

— Да, видимо, — тяжко вздохнул киммериец. — Что маги, что всякая нечисть… Просто проходу не дают!

— Ну, и что ты с ними делаешь? — заинтересовался шаман.

— А ты как думаешь? Отправляю на Серые Равнины. А по-другому с ними нельзя! То им душа моя потребуется, то сила. Или нужна им до зарезу какая-нибудь волшебная вещица, а она у другого колдунишки во владении… И вот что интересно: три четверти этих упырей пытались меня надуть! Или не заплатить, или просто убить, чтобы не болтал лишнего! Уверен, хороший маг — мертвый маг!

— Заметь, ты все это говоришь в глаза человеку, занимающемуся магией! — возмутился чернокожий шаман.

— Ну и что? Я ведь не про тебя лично. Ты-то как раз вроде нормальный. И разговариваешь по-человечески, не чванишься, как некоторые…

— Ладно, забудем. Но все-таки, как ты справлялся с колдунами в прошлом? Хотелось бы услышать конкретные примеры. — Мтомбе надоело препираться с киммерийцем.

— Я тебе могу рассказать довольно много разных историй, но, видишь ли, мне еще не приходилось иметь дело с проклятиями мертвых ведьм, от которых даже пепла не осталось. С ожившими мертвецами я сталкивался, но таковых можно было рубить…

— Ты рассказывай, а я уж разберусь, поможет это нам или нет! Все равно делать больше нечего. Когда еще разведка вернется…

— На самом деле, тебе это вряд ли поможет, лучше иди, с духами пообщайся. Или с небом. Я в магии не разбираюсь. Когда я с ней сталкивался, я или уничтожал ее источник или, если это было невозможно, делал ноги. В данной ситуации я не вижу источника. Поэтому не знаю что делать. И это бесит! — в подтверждение своих слов киммериец с чувством стукнул себя по колену.

— Ясно одно, — сказал шаман, задумчиво изучая потолок хижины. — Все дело в предсмертном проклятии ведьмы…

— Это и обезьяне понятно, — скривился Конан. — Но, повторяю, от ведьмы-то ничего не осталось! Она мертвее мертвого!

— Мертвее мертвого… — повторил шаман, продолжая смотреть в потолок. — А это идея! Ладно, иди погуляй, мне надо побыть одному…

Конан не стал спорить и пошел в отведенную хижину, где благополучно проспал рядом с Дайной до возвращения разведчиков.

Как киммериец и предполагал, новости были неутешительны. Со всеми без исключения произошло одно и то же: шли вроде бы правильно, да и джунгли вокруг давно хорошо известны, а потом — джунгли словно расступались и вот она — родная деревня! Все были растеряны, смущены и испуганы. Разведчики также встретили и убили пантеру, на этот раз без жертв со своей стороны. Она оказалась пропавшей женщиной. Тело разведчики захватили с собой, как и найденные трупы Мтото и первого оборотня. Все три тела были торжественно сожжены вечером. Конан отметил, что глаза у жертв проклятия к моменту огненного погребения стали нормальными, человеческими. Пугающая чернота из них исчезла.

Шаман из хижины так и не вышел. Более того, Конан обнаружил у входа стражу, которая категорически отказалась пускать его внутрь. Раздосадованный, он отправился спать.

Три следующих дня Конан провел весьма невесело. Мтомба по-прежнему не вылезал из своего жилища, и что он там делал, оставалось загадкой. Воины племени каждый день совершали вылазки в джунгли, но безрезультатно. Каждый раз, куда бы они ни пошли, пять колоколов спустя — возвращение в родную деревню. Конан принял участие в одном таком походе. Всю дорогу он пытался почувствовать хоть какое-то присутствие магии, но тщетно. Никаких озарений у варвара не случилось, и больше он никуда не ходил. Все остальное время киммериец много спал, ел и пил, предпочитая то, что покрепче. По утрам разминался с мечом, но скорее от скуки, чем по необходимости.

Каждую ночь исчезала одна женщина, а днем ее (уже в облике пантеры, само собой) убивали.

Сделать что-то иное не было никакой возможности. Оборотни бросались на людей с единственной целью — убить. Когда вождь приказал поймать тварь, во что бы то ни стало, погибли сразу три охотника, пантера же ушла в джунгли, где была выслежена и убита разозленными гибелью друзей кушитами. Жены погибших чуть не растерзали вождя, и с тех пор (а это случилось на первый день затворничества шамана) он предпочитал отсиживаться в своем жилище.

Дайна под впечатлением всех последних событий полностью ушла в себя. Она почти ничего не ела и не разговаривала. Просто, скрючившись, сидела в углу хижины и смотрела в одну точку. Все попытки киммерийца ее растормошить не увенчались успехом. В конце концов, варвар оставил ее в покое, благоразумно решив, что время ей поможет. По крайней мере, не канючит и не путается под ногами…

На четвертый день Конана разбудили еще до восхода солнца.

— Вставай, белый человек, шаман тебя зовет.

Конан протер глаза и побежал к Мтомбе.

Шаман сидел на полу перед алтарем, спиной ко входу, скрестив ноги, как принято у жителей Восхода. На алтаре что-то дымилось, но запаха дыма варвар не почувствовал. Зато он почувствовал одуряющий тяжелый запах мертвечины. Так пахнет если разрыть могилу недавно умершего, чье тело еще не успело окончательно сгнить. Конана едва не вывернуло вчерашним ужином. Борясь с приступами тошноты, он подошел к Мтомбе.

— Встань поближе к алтарю, я зажег ароматические палочки, там тебе будет полегче. — В голосе шамана не было никаких чувств, только усталость.

Конан сказал бы, смертельная усталость.

Действительно, у алтаря киммерийцу стало немного лучше, хотя он не любил сладковатый, приторный дым стигийских храмовых благовоний, а это были именно они. Чуть отдышавшись, он посмотрел на Мтомбу и вздрогнул, не сумев сдержаться. Глаза варвара привыкли к темноте, и он увидел, каким стал шаман за прошедшие три дня. Казалось, он постарел раза в два, если не больше. На Конана смотрел абсолютно седой старик, жутко осунувшийся, с глубоко запавшими глазами и серой кожей.

— Я стал мертвее мертвого, Конан, — медленно начал он. — Три дня я был на Серых Равнинах. Был и вернулся. Я видел и познал запретное для смертных и, как видишь, я плачу свою цену. Сейчас я еще не совсем здесь, и только знания древних стигийских трактатов, переплетенных в человеческую кожу, что я видел у Тот Амона, удерживают меня на границе с таким уютным безумием. И я еще не знаю, куда я шагну…

Мтомба замолчал и заговорил снова не раньше чем через две терции. Все это время Конан

стоял, боясь шелохнуться, и напряженно ждал продолжения. Он вполне понимал, что вряд ли это все, что ему хотели сказать.

— На Серых Равнинах я нашел дух ведьмы. Мы говорили и сражались, сражались и говорили, говорили и сражались… — Шаман опять замолчал, на этот раз всего на четверть колокола.

— Я проиграл… Проклятие умрет лишь, когда все женщины моего племени станут Черными Молниями Мщения и, свершив его, умрут во славу Сожженной. Или когда кровь женщины с белыми волосами, что пришла с сыном Полуночи, прольется на месте казни…

Тут Конан возмутился:

— Да ты совсем спятил! Предлагаешь принести Дайну в жертву ненормальному духу? Не позволю! Лучше пусть все ваши девицы превращаются в пантер и сдохнут — других потом себе найдете.

— Киммериец, я знал, что ты вряд ли согласишься… — все тем же ровным голосом проговорил Мтомба. — Но все-таки подумай: одна жизнь или несколько сотен?

— Приди в себя, колдун! Что ты там бормочешь? Тебе сейчас нужен глоток доброго вина, а потом обязательно следует хорошенько поспать. Когда придешь в себя, поговорим. — И киммериец направился к выходу.

— Подумай, Конан. До завтрашней зари у тебя есть время…

— Подумаю… — буркнул варвар и вышел на свежий воздух.

Хотя шаман давал ему время до зари, Конан не спешил просыпаться. Его разбудил вождь за час до полудня. Спросонья киммериец долго не мог понять, чего от него хочет этот кушит. Оказывается, всего полколокола назад воины обнаружили очередную жертву проклятия, всего в тысяче шагов от деревни, и уже без головы. Причем голову найти так и не смогли. Люди шепчутся, что это работа Великого Охотника. Не мог бы Конан взять ее смерть на себя? Чтобы пресечь дурные разговоры…

— Ну и как, интересно, я это сделаю? — хмыкнул киммериец. — Головы-то у меня нет! А люди спросят: куда ты дел голову? Что мне на это отвечать? Съел? Или закопал на всякий случай? Нет, в этой авантюре не участвую.

Вождю пришлось уйти. Дайна по-прежнему сидела в углу. Казалось, что за последние два дня она даже с места не сдвинулась. Конан задумчиво покачал головой, но трогать девушку не стал. Если не выгорит его задумка, пусть лучше ничего не понимает, когда ее резать поведут. Другого выхода все равно не будет. И дело тут вовсе не в желании или нежелании самого варвара. Когда кушиты узнают, как можно снять проклятие, они и разрешения спрашивать не будут, а он не бог, чтобы в одиночку расправиться с целым племенем. Как сражаются чернокожие, он хорошо знал…

Конан позавтракал и пошел к шаману. Сегодня Мтомба выглядел получше, но ненамного. Запах мертвечины почти исчез, во всяком случае, уже не так раздражал. Когда кушит заговорил, киммериец понял, что прежний «неправильный» шаман возвращается. Медленно, с трудом, но возвращается…

— Ну что, Конан, надумал чего-нибудь? — с тяжким вздохом спросил чернокожий, с трудом поднимаясь со своего ложа. — Я буду очень рад, если мы обойдемся без большого кровопролития…

— Кровопролития не будет, — отрезал Конан. — Я решил испробовать одну идею, если не получится — забирайте Дайну. Противиться не буду.

— И что ты задумал? — слабым голосом спросил Мтомба, пытаясь встать на ноги. Получалось у него плохо.

— Ты говорил, что сражался с духом и проиграл, так?

— Так.

— Я тоже хочу попробовать.

— Киммериец, в своем ли ты уме? Если меня, знакомого с магией не понаслышке, эта попытка чуть не убила, то ты ее точно не переживешь! Если выживет твое тело, то, скорее всего не выдержит твой разум. Ты навсегда останешься слюнявым идиотом, гадящим под себя!

— Хватит, хватит! — поморщился Конан. — Я услышал твое предупреждение, но намерен поступить, как задумал. Если ты, конечно, сможешь мне помочь… — И он выжидательно посмотрел на шамана.

— Помочь я тебе смогу, но предупреждаю еще раз…

— Заткнись! — грубо оборвал варвар. — Если можешь — начинай! Нечего сопли распускать.

Шаман молча доковылял до алтаря, пошарил за ним и достал маленькую коробочку.

— Помнишь, как я вчера сидел? — И, получив утвердительный кивок, продолжил — Садись вот здесь… Поближе… Вот так. Бери.

— Что это? — спросил киммериец, осторожно взяв коробочку.

— Лотос.

— Черный? — с явным унынием спросил Конан, которому доводилось видеть людей, пристрастившихся к этому зелью. Больше всего они напоминали стигийских мумий…

— Нет, конечно! — возмутился шаман. — Всего лишь желтый. Черный употребляют или законченные идиоты, или очень сильные маги, которые могут подчинить или хотя бы сдержать его действие. Тот-Амон, например, иногда использовал черный лотос. Но очень осторожно. А мне до него далеко.

— И что мне с ним делать? — спросил слегка успокоенный варвар, осторожно открывая коробочку.

— Возьми небольшую щепотку и вдохни. Остальное сделаю я. Только предупреждаю…

— Все, заткнись! И делай свое дело! — оборвал киммериец и вдохнул пыльцу желтого лотоса.

Мтомба тут же начал монотонно мычать, сначала тихонько, потом все громче и громче. Через какое-то время в рваную мелодию начали вплетаться громкие гортанные выкрики… В руках шамана появился бубен. Дикий ритмичный стук постепенно становился все громче и громче, удивительным образом сочетаясь с пением.

Конан чувствовал его каждым кусочком своей плоти. Волосы киммерийца встали дыбом, как во время сильной грозы, а по спине потек холодный пот. Песнопения шамана были древними, как и его род. Первобытная исконно-природная магия захлестнула душу варвара. Все предметы вдруг стали отчетливо видны и заиграли удивительно свежими красками, хижина стала увеличиваться в размерах. Песнь Мтомбы превратилась в дикий, нестерпимо громкий рев и вдруг, когда варвар думал, что уже не выдержит, резко оборвалась. В наступившей тишине тихо ударили в бубен. Один раз. С этим ударом киммериец провалился сквозь землю. Он падал стремительно, успев лишь заметить быстро удаляющееся пятнышко слабого света над головой. А потом пришла Тьма.

* * *

… Дальнейшее Конан запомнил плохо. И очень не любил вспоминать. Ему повезло, что прагматичный киммерийский разум просто не воспринимал большую часть происходящего. Иначе он просто не сумел вернуться обратно. И так варвару пришлось очень нелегко.

И когда Эмерт стал требовать подробностей падения сквозь Тьму, Конан ответил:

— Там не было времени. Там не было плоти, там не было ничего привычного, земного. Жуткий холод, нечеловеческое одиночество… Сначала… — Он тяжело вздохнул и продолжил. — Потом было гораздо хуже, но я почти ничего не помню, а то, что помню, невозможно описать человеческим языком. Да и не нужно. Тот, кто там не был, все равно не сможет понять, пока сам не упадет в Бездну. Мтомба был прав. Это не для живых. Чтобы пройти сквозь Тьму, надо стать мертвее мертвого…

И Эмерту показалось, что черты киммерийца заостряются, а загорелая кожа приобретает мертвецкую синеву. Налетевший внезапно порыв ледяного ветра пригнул веселое пламя костра к самой земле и почти погасил. В этот краткий миг оборотень пожалел, что так яростно выпрашивал подробности. Он отчетливо понял, что эти тропы и это знание не для людей. Больше Конан ничего не сказал. Варвар долго сидел, и смотрел куда-то вдаль, разглядывая там одному ему видимые картины. Лишь через полколокола, которые для Эмерта показались вечностью, наваждение прошло, Конан встряхнулся и продолжил рассказ…

* * *

… Конан долго летел к своей цели. Ему казалось, что он прожил кучу жизней — сто или тысячу, а может и больше — прежде чем осознал, что находится в сером коконе, сотканном из тумана. Находится не один. Перед ним колыхалось странное облако, почти не отличимое от плоти кокона, но Конан знал, что перед ним душа ведьмы.

— Ты пришел, синеглазый сын Киммерии. — Голос шел отовсюду, бесплотный и равнодушный, — я знала, что ты попытаешься спасти девчонку и снять проклятие. У Мтомбы не получилось… Но ты зря шел сквозь Тьму. Я уже сказала свои условия. И не собираюсь их менять. Умирать больно. Умирать на костре очень больно. Боль — все, что у меня осталось. Я хочу, чтобы мои палачи тоже испытали ее.

— Я понимаю тебя, — сказал Конан. — Но причем здесь Дайна?

— Ты поступил гораздо хуже, чем мои убийцы. Они меня ненавидели, а тебе было все равно. А нет в мире ничего, страшнее равнодушия. Ты сполна расплатишься за него. Ты уже расплачиваешься, но я поднимаю цену. Дайна должна умереть от твоей руки. Только тогда проклятие потеряет силу, а я обрету покой.

И тут Конан разозлился. А вместе со злостью вдруг ощутил, что стал самим собой.

— Ах ты, дочь шлюхи и осла, да как ты смеешь, мертвый кусок дерьма, угрожать и ставить условия мне, живому, что проделал такой длинный путь через проклятущую Тьму и один Сет знает что еще…

Киммериец ругался долго и со вкусом. Уж что-что, а это искусство он в совершенстве освоил еще на шадизарском Дне. Отведя душу, Конан заметил, что дух ведьмы заметно съежился и стал… прозрачней, что ли?

— Прекрати! — Голос был, такой тихий, что киммериец его едва услышал. — Здесь нельзя!

— Ах, нельзя! — обрадовался варвар. — Ну, получи тогда еще!

— Нет! Пожалуйста… Я таю!

— Ну, и хвала Крому! Может, и проклятие растает вместе с тобой! — Конан со злой радостью стал ругаться дальше, пока не услышал еле слышимый шелест:

— Я сняла проклятие… Уходи.

— С чего это я должен верить? — удивился Конан. — Может ты меня обманываешь, чтобы сохранить хотя бы это дурацкое подобие жизни.

— Клянусь своей душой, единственным, что у меня осталось, что я сняла проклятие и останусь неотомщенной. Пусть боги будут мне свидетелями.

В тот же миг в голове киммерийца зазвучал утробный, гулкий бас:

— Она говорит правду. Возвращайся домой!

В следующее мгновение Конан очнулся в хижине Мтомбы. Чувствовал он себя как после недельной пьянки. Неимоверно болело все тело, особенно голова. И еще поганый привкус во рту… Киммериец с трудом поднялся. Шаман удивленно смотрел на него.

— Ты меня поражаешь, Конан. Я, честно говоря, уже и не надеялся. Тебя не было пять закатов.

— Бывает, — глубокомысленно заметил киммериец и добавил, — я снял проклятие!

1286 год, Аквилония

— Вот, собственно, и все! Давай спать, а то рассвет уже близок.

— Но ты же не закончил! Что было дальше?

— Дальше все было скучно и обыденно. Кушиты закатили пир в мою честь, где я упился вином, чтобы побыстрей забыть Тьму. Пир продолжался три дня, а на четвертый я, страдая от похмелья, в сопровождении почетной стражи из пяти человек отправился в Жадину, куда и прибыл через три дня. В Жадине я благополучно завербовался на аргосское торговое судно и еще через два дня был уже в море. Но это уже другая история. Давай, наконец, спать!

— А что случилось с Дайной?

— С этой дурочкой? Она пришла в себя и изъявила желание остаться с кушитами, а конкретно с Мтомбой! Заявила, что в Немедии ее никто не ждет и ей там делать нечего. Хотя раньше утверждала обратное. Женщины непознаваемы, что с них взять…

На некоторое время установилась блаженная тишина. Конан задремал и даже начал слегка похрапывать, но настырный Эмерт снова не дал ему уснуть:

— Конан, а Конан? Скажи, а кто отрезал голову той кушетке? Этот, как его, Великий Охотник?

— Нет, — сонно буркнул киммериец. — Дикие оборотни из Пограничья, которые порядочному человеку поспать не дают. Уймись! В следующий раз про Охотника расскажу. Обещаю.

Успокоившись, Эмерт закутался в одеяло и тут же заснул. А Конан еще какое-то время лежал с открытыми глазами и тихо улыбался.

Небо было удивительно звездным.

Дуглас Брайан (Елена Хаецкая) Тайна замка Амрок

— Обе задних ноги надо бы перековать, — сказал кузнец, почёсывая черным пальцем лоб под широким ремешком. — И, конечно, правую переднюю. Иначе ты погубишь лошадь, не добравшись до замка Амрок. Камни здесь злые. Превращают в лохмотья даже самые крепкие сапоги, да и подковы не жалеют. К тому же, погляди сам — дождь не уймётся ещё много дней. Дорога скользкая.

Конан слушал вполуха. Он уже смирился с тем, что кузнец сдерёт с него по возможности больше. Кузнецы в этом весьма похожи на лекарей. Стоит невзначай попасться на глаза практикующему шарлатану с какой-нибудь пустяковой царапиной, как он найдёт у тебя по меньшей мере пять смертельных хворей и примется их лечить самыми новейшими (и дорогими) снадобьями толку от которых не больше, чем от старых и дешёвых. Наиболее зловредны в этом отношении зубодёры. По счастью, Конан научился обходиться без услуг медикусов всех мастей и пород. Но лошадь, потерявшая подкову на каменистой дороге, обречена. Губить без толку живую тварь, к тому же умную и послушную, — непозволительная роскошь. Раз уж она служит, как умеет, хозяин должен о ней позаботиться. Поэтому варвар обратился к помощи кузнеца, чья хижина, кстати сказать, была первым жильём, обнаруженным за два дня пути.

Она стояла на перекрёстке большака и узкой дороги, поднимающейся в горы. Дорога эта и вела в замок Амрок, о котором Конан только что услышал.

— Почему ты решил, что я еду в замок? — спросил он у кузнеца.

— Да вид у тебя чудной, — отвечал кузнец, раздувая горн тяжёлыми мехами.

В горне загудело, и красноватые отблески забегали по потолку и стенам кухни. Сам кузнец, и без того чумазый и страшный, сделался похож на подземного демона, выпрыгнувшего из жерла вулкана.

— Ты находишь, что я чудно выгляжу! — расхохотался варвар. — Посмотри сначала на себя! По счастью, он был в хорошем настроении.

— Конечно, — молвил кузнец невозмутимо. — Ты — форменный чудак, и при этом — чужак.

— А кого ты считаешь своим? — начал сердиться Конан. — Твоя мазанка торчит здесь в одиночестве, будто прыщ на носу!

— Любой, приехавший сюда, — чужак, — рассудительно произнёс кузнец.

Возразить на это было нечего. Варвар поворчал себе под нос и решил не продолжать беседу.

Ухватив щипцами раскалённую железную полосу, кузнец бросил её на наковальню и принялся колотить молотом, рассыпая окрест длинные искры. Ему-то как раз хотелось поговорить, и видно было, что случай к этому выпадает не часто.

— Вчера! Тоже! Проехали! К замку! — начал он, вставляя слова между ударами молота. — Как есть! Чудаки! Книжники!

Конан пожал плечами. Увидев, что его сообщение не произвело никакого эффекта, кузнец добавил:

— Из города! Ясное! Дело!

С этим он снова подцепил щипцами уже готовую подкову и бросил её в ведро, полное грязноватой воды. В ведре страшно зашипело.

— Ну и что? — пренебрежительно пожал плечами варвар. — Если хозяин замка пригласил к себе учёных людей, так это его дело.

— Хозяин помер лет десять тому, — хмыкнул кузнец, закладывая в горнило новую заготовку. — Нет, эти господа приехали не по приглашению. А сегодня ещё трое — но уже не учёные. Больше похожи на прощелыг, искателей наживы. Наглые, пустоголовые и все при мечах. Что им понадобилось, как не деньги?

— Замок пуст? — спросил Конан, постепенно заинтересовываясь.

— Там живут слуги покойного графа. Джокс — мажордом, Грателло — лакей, кухарка, два конюха, псарь и шут Баркатрас, самый большой олух на триста лиг вокруг.

— Целая армия, — заметил варвар. — Им нечего опасаться грабителей.

— При чём тут грабёж? — покачал головой кузнец. — Дело совсем в другом. Замок битком набит чудесами. О них ходят легенды. Ещё пяток лет назад, пока кабачок старого Уитера был открыт, там только и говорили, что о тайнах замка Амрок.

— Так уж водится у вас в Бритунии. Был бы замок, а уж всяких небылиц про него мужланы навыдумывают сами, — сказал варвар.

Кузнец сделал вид, что оскорбился, и вторую подкову ковал молча, ударяя молотом с яростью. Иногда он делал паузу и присматривался к пышущему жаром железу. Подкова, наверное, казалась ему живым существом, из которого следовало вышибить дух. Всякий раз она вела себя подозрительно, и кузнец с наскока атаковал её, бранясь сквозь зубы. Наконец он решил, что одолел подкову, и спровадил её в ведро к остывающей товарке.

— Я знаю, что говорю, — произнёс он сердито. — Замок Амрок — чудное место, чудным был его хозяин, и ездят туда одни только чудаки. Вроде тебя.

— Похоже, разговор зашёл в тупик, — решил варвар и широко зевнул. В кузнице было душновато, но тепло, а главное — сухо. От этого ощущения Конан успел отвыкнуть, скитаясь под беспрерывным дождём. Теперь его слегка даже разморило.

— И что же чудного было в хозяине замка? — вопросил он лениво.

Кузнец будто того и ждал.

— Это будет целая сага. Если ты готов слушать, то я, в придачу к ней, угощу тебя капелькой спиртного. Что скажешь?

Капелька оказалась объёмом в пузатый стакан и была такой суровой крепости, что луковица, поданная в качестве закуски, показалась слаще груши. Но дорожная усталость испарилась, словно её и не бывало. Конан расположился на изрубленном чурбачке, а кузнец выволок из груды хлама увечный табурет и, балансируя на нём, повёл рассказ.

— Сколько лет мне — я точно не скажу, но всяко больше полувека. Это я к тому, что последний граф Амрок прибыл в наши края, когда я был совсем ребёнок, то есть очень давно. Я хорошо помню тот день — дождь, как и сейчас, лил и лил, а вершины скал все были затянуты тучами. Там, в этих тучах, и стоит замок. Иногда его видно и отсюда — когда грозовая молния попадает в шпиль главной башни, все строение начинает светиться мертвенным зеленоватым светом, наподобие гнилушки.

Какая судьба постигла предыдущего графа, отца последнего, доподлинно неизвестно. В замке он почти никогда не жил, предпочитая пышный дворец своего сюзерена, герцога этих земель. С однойстороны — арендаторам было как-то спокойнее, с другой же — неуютно. Всегда приятно знать, что хозяин и покровитель где-нибудь поблизости.

Сказывали, что предпоследний граф упал на охоте с лошади, да так неудачно, что тут же и умер. Стряпчие долго разыскивали наследника, который проживал в городах уйму денег, нигде и никому не служил, ничему не учился — словом, жил, как и подобает богатому наследнику. Местные жители все ждали — кому и почём он продаст родовое поместье, а он возьми да и объявись!

Мой папаша как раз сидел за кружкой пива в заведении Уитера, а с ним — несколько почтенных арендаторов, считавших за благо иметь в приятелях единственного кузнеца в округе. Папаша редко выпивал на свои. Никем не узнанный, граф Амрок вошёл в кабачок, оглядел всех весело, спросил самого крепкого пунша, закурил трубку и как бы невзначай распахнул свой мокрый плащ. На груди его висела тяжёлая золотая цепь с фамильным гербом. Посетители вскочили, как ошпаренные.

— Да, я ваш хозяин, и я вернулся, — сказал им граф. — Жить я буду в замке. Завтра можете там же поздравить меня с приездом. А теперь — брысь отсюда! Я хочу отдохнуть.

Папаша с приятелями оказались под дождём, сами не понимая как.

— Оно, конечно, как бы и хорошо, — глубокомысленно заявил арендатор Гвилл. — Но всё же как будто и не совсем.

— Гм, — сказал мой папаша. — Его милость дал понять, что завтра он уже будет в замке. А это странно — ведь туда больше дня пути, да ещё по такой погоде. Как же его милость успеет добраться за жалкий остаток ночи?

— Воистину, странно! — подтвердили все арендаторы.

— Может, у его милости — хороший конь? — предположил Гвилл, человек в высшей степени трезвомыслящий даже в подпитии.

Но папаша с большим сомнением покачал головой.

Через пару дней делегация арендаторов с традиционными дарами достигла замка. Джокс, в ту пору — зелёный юнец — встретил их в своей манере, напыщенной и чванной.

— Граф ожидал вас вчера, — сказал он. — Не знаю даже, примет ли он гостей теперь.

— Но ведь мы вышли рано поутру после того, как его милость объявили о своём возвращении, — возразил папаша. — Неужто он так сильно нас обогнал?

Джокс насупил брови.

— Граф прибыл третьего дня, — изрёк он. — Это так же бесспорно, как и заплата на твоих штанах.

Спорить с ним было бесполезно, и папаша погрузился в молчаливые расчёты, из которых следовало, что граф Амрок умел летать по воздуху со скоростью почтовой голубки.

— А верно лошадь его милости очень хороша, — встрял арендатор Гвилл.

Джокс на это повёл бровями и ответствовал:

— Граф прибыл пешком.

Все очень удивились такому обстоятельству. Особенно странно было, что его милость шёл пешком, как последний батрак, хотя даже у самых бедных крестьян водился в хозяйстве какой-нибудь пони или, на худой конец, мул. Джокс сурово отказался обсуждать это. Ему ясно было, что хозяин волен ездить верхом, ходить пешком или даже скакать на метле — это его господское дело.

Граф однако ж принял делегатов, усадил их по обычаю на почётные места и выслушал с должным вниманием все заверения в верности, преданности и прочая. Папаша впоследствии рассказывал, что сразу отметил насмешливый и недобрый огонёк в глазах его милости. Но товарищи его, сердясь, говорили, что он врёт. Каждый в отдельности приписывал открытие этого недоброго огонька лично себе, но все вместе соглашались — толку от этого было немного.

— Кое-что изменится в нашей земле, — произнёс граф. — И вам лучше бы принять это как есть. Жизнь ваша была скучна и однообразна — дождь с утра до вечера, сплетни да пиво — вот и все радости. Я же намерен забавляться. Знаю, о чём вы подумали! Выбросьте это из ваших голов. Я не буду портить девок и устраивать глупые попойки. Это скучно, непроходимо скучно! Нет, я буду забавляться по-другому. Ха, ха, ха! — Он рассмеялся очень ненатурально. Но не это было странным. К ужасу моего папаши, огромная кабанья голова, лежавшая на серебряном блюде, обложенная яблоками, вдруг распахнула свою клыкастую пасть и тоже сказала: «Ха-ха-ха!» Причём из пасти выпал пучок редиса.

Больше никто этой странности не заметил.

«Да не пьян ли ты, старина?» — спросил папаша сам у себя, но отрицательного ответа дать не мог, не покривив душою, ибо перед этим выпил шесть или семь кружек.

Изрядно угостились арендаторы в замке и всех полегоньку разобрало. А дело шло к ночи, и очень не хотелось им выбираться под дождь и спускаться вниз, в темноте и слякоти. Тешила их надежда, что добрый господин уложит спать гостей где-нибудь в замке, чтобы поутру со свежими силами… Надобно сказать, что в наших краях в гости хаживали дня на три запросто, а бывало, что и неделями застревали. Арендатор Гвилл набрался нахальства и довольно прозрачно намекнул графу, что время позднее, что его милость, вероятно, устал, и что хорошо бы его отпустить на покой.

— Ах, окажите такую любезность! — сказал граф. — Пора и вам по домам, чай, жены заждались.

— Так-то оно так, но ведь путь-то не близок, — растерялся Гвилл.

— Что? Вздор. Чихнуть не успеете, как окажетесь внизу, в кабачке, — рассмеялся граф. — Ну-ка, садитесь все рядком вон на ту длинную скамью и держитесь за неё крепче.

Арендаторы — народ сговорчивый. «Хочет господин подшутить, — решили они, — что ж, пусть его шутит, лишь бы оброка не поднимал». Подумав так, садятся гости на скамью, и папаша мой со всеми вместе. «Никогда не чувствовал себя глупее», — говаривал он впоследствии.

Граф Амрок посмотрел на эту честную компанию, хмыкнул, щёлкнул пальцами… В тот же миг скамейка взлетает в воздух, опрокидывая огромный подсвечник, и летит к окну, которое в самое последнее мгновение успевает раскрыться!

Арендаторы кричали от ужаса. Один только мой папаша сохранил лицо, хоть хмель и выскочил из его головы. Скамья летела с ужасной скоростью — только ветер свистел в ушах загулявшихся гостей. Скалы, тучи, хлещущие струи дождя — всё перемешалось и мелькало перед глазами. Спуск происходил не по прямой линии, а по спирали вокруг горы, при этом на поворотах дух захватывало и в головах устрашающе шумело. Но, как и обещал граф Амрок, скоро показался кабачок Уитера. Скамейка плюхнулась в центре огромной лужи, подняв тучи брызг. Арендаторы ещё какое-то время судорожно держались за неё, а потом разжали хватку и один за другим повалились в грязь.

— Что вы скажете на это, почтенные? — спросил папаша.

— Сдаётся мне, чудные дела творятся в замке Амрок, — ответил арендатор Гвилл.

— Воистину так, — согласились остальные. Некоторое время в кабачке обсуждалось это происшествие, но никто толком не сумел его разъяснить. Скамейка несколько дней простояла в луже, не двигаясь с места. В конце концов старина Уитер не выдержал и забрал её себе.

— Хорошая вещь, — сказал он. — Теперь не делают таких скамеек.

Её поставили в залу и показывали проезжающим, как большое диво. Немногие отваживались на ней сидеть. Но однажды один чудак из города, воображавший себя очень учёным человеком, дотошно осмотрел скамейку, попрыгал на ней задом, огладил руками и молвил:

— Все ваши россказни — пустые басни. От этой трухлявой лавки ничуть не пахнет колдовством. Уж я бы почуял! Неужели вы хотели надуть меня при помощи этой рухляди, траченной червями?

Только он так сказал, как скамейка взвилась кверху, толкнула в грудь степенного мастера-бочара, отчего тот упал, и вылетела в открытую дверь. Больше ни её, ни учёного путника в наших краях не видели.

Много произошло странного. Так, однажды коза сиротки Джилл заглянула в окно общинного старосты и человеческим голосом поздравила его с добрым утречком. А на огороде нашей тётушки Эммы вырос мальчик, из головы которого торчал пучок ботвы. Он давно уже взрослый и служит в городе, в управе. Бывали и неприятные случаи, даже прискорбные. Арендатору Бибоди явился однажды скелет в одежде жреца, и бедолага Бибоди до самой смерти заикался и тряс головой.

Граф жил затворником, никуда не ездил и никого из местных не принимал, да и мало нашлось бы желающих проведать его. Джокс аккуратно собирал подати, и сейчас собирает в пользу графской казны. Надобно сказать, что на днях исходит срок — наследник, если таковой имеется, обязан объявиться, иначе все добро перепишут в пользу герцога.

— С кого же собирают подати? — удивился Конан. — Разве в округе, кроме тебя, остался кто-нибудь?

— Это верно, почти все разбрелись кто куда. Четыре семьи не захотели покидать этих краёв, а прочие решили, что страшная погибель графа — предостережение, и хорошего ждать не приходится, — ответствовал кузнец.

— А что случилось с графом?

— Однажды Джокс спустился вниз… Я очень хорошо помню этот день. Лил дождь, прямо как сегодня…

— И всё было затянуто тучами, — догадался Конан. — Давай дальше без подробностей!

— Без подробностей неинтересно, — надулся кузнец, помолчал немного, разлил по стаканам остатки спиртного и всё-таки продолжил: — Джокс сразу прибежал в заведение Уитера. Там, в компании соседей и приятелей, отдыхал после дня трудов некто Лерон, коновал, способный врачевать и двуногую скотину, то есть людей. Лечил он их все больше перцовой настойкой и кровопусканиями. Джокс обратился к нему:

— Господину нашему срочно требуется твоя помощь! — сказал он. — Мешкать нельзя.

Лерон высказался, что неплохо бы перед дальней дорогой пропустить ещё стаканчик-другой, но Джокс и слушать его не стал — ухватил за ворот и вытащил из кабачка.

Утром Лерон появился в посёлке — совершенно седой, оборванный и без одного башмака. Арендаторы окружили несчастного и стали расспрашивать: что ввергло его в такое горестное положение? Лерон жестами показал, что ему непременно надо выпить. Принесли бутылочку, и поседевший коновал высосал её одним махом, словно в ней было молоко.

— Нынче ночью я был в замке Амрок! — проговорил он, когда отдышался.

— Но как же ты, почтенный, успел туда и обратно? — вопросили присутствовавшие. — Никак, лежал на скамейке?

— То не скамейка была, о нет! — возразил Лерон. — Увы, я — пожилой, всеми уважаемый человек — летел верхом на управляющем, а тот, в свою очередь, оседлал бронзовую кочергу. Пока мы летели, из меня вытряхнуло все мои познания в сложном искусстве врачевания, и перед скорбным ложем больного я предстал совершенным профаном. Но не это ужасно, почтеннейшие! То, что я увидел, заставило меня застонать от ужаса. На кровати лежала… половина графа Амрок, словно его рассекли надвое вдоль острым мечом. При всём этом граф оставался вполне жив, двигал рукой, ногой, ухмылялся половиною рта и щурил глаз. Ни крови, ни торчащих внутренностей — срез на вид был гладким, черным, и когда я захотел потрогать его рукой, она провалилась почти по локоть в пустоту.

— Полегче! — прикрикнул граф. — О, небеса! В этой распроклятой дыре нет даже врача, один только пьяный живодёр!

— Но как это случилось с вами, ваша милость? — спросил я.

— Я ставил один очень интересный опыт, — ответил мой половинчатый пациент. — И сделался жертвой собственной неосторожности.

— Расскажите подробнее, — настаивал я. — Как же я смогу оказать помощь, если мне неясна причина болезни? Будьте откровенны — от лекарей не держат секретов.

Граф рассмеялся:

— Я могу быть с тобой откровенным только наполовину, — сострил он. — Я, видишь ли, занимаюсь наукой. Не глупой, напыщенной магией, а серьёзным изучением сути вещей и их трансформацией, то есть — изменением. Понятно ли тебе это, простофиля?

Я отвечал, что понятно. Когда сахар и хлебные дрожжи превращаются в напиток, украшающий жизнь, это тоже выходит трансформация. Уж не знаю, почему мне захотелось пошутить… Я тут же пожалел об этом, глядя, как половина графа Амрок извивается в конвульсивном смехе.

— Хорошая шутка — половина исцеления! — выдавил он сквозь хохот. — Половина… Ха-ха-ха!

Неожиданно вторая его часть проступила рядом с первой там, где ей и положено быть. Сначала она оставалась какой-то рассеянной, нечёткой, но довольно скоро сгустилась и сделалась вполне реальной. Зато первая половина расплылась, подёрнулась дымкой и… исчезла!

— О! О-о! — простонал граф. — Как это мучительно!

На открытых моему взору частях его лба и носа проступила испарина.

— Пусть ваша милость простит бедного профана, — заговорил я. — Но всё же непонятно…

— Чего тут непонятного! — воскликнул несчастный. — Совершенно случайно я открыл существование другого мира. И находится этот мир не где-то там, за тридевять земель, а здесь, рядом. Мы живём сквозь него и даже не замечаем этого! Иногда, правда, отдельные картины или образы попадают оттуда к нам и исчезают, никем не понятые, не разгаданные… Таинственные и прекрасные существа обитают там, неслыханные сокровища хранятся, недоступные людской алчности. Я дерзнул отодвинуть завесу, но мне показалось мало — и, никем не званный, я вторгся туда. И жестоко наказан. О-о! Мне не выбраться целиком!

— Чем же я могу помочь вашей милости? — совсем растерялся я.

— Я велел позвать тебя, потому что мне страшно… — признался граф Амрок. — Я не доверяю никому из своих домочадцев, кроме Джокса. Он — образцовый слуга, но глуп… Очень глуп. Я долго не протяну, это ясно. Хотелось перед смертью поговорить с кем-нибудь… Какая жалость, но я не смогу расплатиться с тобой за беспокойство — кошелёк остался в другом кармане халата. Ха-ха-ха!

Так он пошутил в последний раз. Вскоре после этого оставшаяся половина тела подёрнулась облаком, и граф исчез целиком. Не успел я отойти от скорбного ложа, как с лёгким хлопком тело вернулось, все целиком. Большого прока от этого не было, потому что тело было мёртвым.

Беглый осмотр привёл к удивительным результатам — я заключил, что граф скончался не от естественных причин. На его шее имелись явственные следы удушения, как будто чья-то сильная, не ведающая жалости рука сдавила горло бедняги. Труп был ещё тёплым.

Я позвонил в колокольчик у изголовья. Явились Джокс и Грателло. Странно, но мне показалось, что развязка была известна заранее. Джокс деловито осмотрел тело своего господина, а Грателло показал мне лезвие кинжала, прижал меня к стене и спросил:

— О чём он рассказал тебе? Говори, и не вздумай ничего скрывать, иначе тебе не выйти живым отсюда!

— Мне скрывать нечего, — оторопело пробормотал я и пересказал содержание нашей с графом беседы. Меня разобрал страх, на этот раз — настоящий, страх за свою жизнь.

— И что ты думаешь обо всём этом? — осведомился Грателло.

— Ничего.

— Болван! Олух! Ладно, я напишу за тебя, перескажу твои слова, а ты распишешься. Это называется «свидетельские показания». Мы не хотим, чтобы нас обвинили в убийстве графа.

— Конечно, вы его не убивали, и я могу это подтвердить, — сказал я. — Вам нечего бояться.

Тут оба переглянулись и хмыкнули похожим образом, а я подумал, что касательно своего слуги граф здорово просчитался. Джокс совсем не глуп. Почему-то это открытие испугало меня ещё сильнее.

В соседней комнате мажордом долго и сердито корябал пером пергамент. Конечно, он мог написать туда всё что угодно. Но читаю я лучше, чем пишу. Перед тем, как поставить свою подпись, я прочёл написанное — там все соответствовало истине. Это меня успокоило, и я расписался.

— А теперь — убирайся! — рявкнул Грателло.

Я направился к выходу, но Джокс остановил меня.

— Жаль тебя, старик, — сказал он. — Промокнешь, замёрзнешь, умрёшь, чего доброго. А нам нужен живой свидетель. Садись-ка на кочергу.

— Нет уж, я спущусь пешком, как и подобает людям, — возразил я с достоинством, но проклятый мажордом хлопнул в ладони, и кочерга сама протиснулась мне между колен. Не успел я даже вскрикнуть, как уже летел стремглав, иногда разворачиваясь в воздухе, словно перепуганная ворона.

Однако мерзкая кочерга явила гнусный норов — она всё время взбрыкивала, угрожая обрушить меня в ущелье.

Наконец кочерга выскользнула из-под меня, да ещё и наподдала прямо в воздухе. Я полетел кувырком и оказался здесь…

— Выслушав этот удивления достойный рассказ, все пожали плечами и разошлись по своим домам, — продолжал кузнец. — Мы решили, что Лерон перебрал на ночь глядя и ему все померещилось. Однако стряпчий, оформлявший завещание, подтвердил весть о кончине графа. Тогда-то все и призадумались.

Никто в этих краях не верил в науку. Старая, привычная магия как-то ближе нам, неотёсанным мужланам.

— Это действительно очень похоже на магию, — с презрением в голосе прервал его Конан. — От таких историй смердит колдовством.

— Так или иначе, почти все разъехались, о чём я уже говорил, — закончил кузнец свой рассказ. Огонь в его горне давно погас, заготовка остыла, некованный конь стоял в загончике под навесом, с хрустом пережёвывая лежалое сено.

— Но я в толк не возьму, — проговорил варвар. — Ты же сказал, что в замок редко кто захаживал, а потом заявил, что туда ездят одни чудаки. Чудаков-то много было?

— Порядком, — усмехнулся кузнец. — После смерти графа они зачастили туда, никому не объясняя — зачем. Понятно, что в замке Амрок хранится такое, чем хотелось бы поживиться. Но мы, здешние, — народ не слишком любопытный.

— И ленивый, — заметил Конан. — Хватит прохлаждаться. Я не хочу осесть здесь на веки вечные. Пошевеливайся!

Кузнецу не слишком понравился такой конец беседы, но делать ему больше ничего не оставалось, кроме как вернуться к работе. Пока он, поругиваясь, разжигал и раздувал горн, наполняя воздух кузни запахом горячего металла, Конан вышел под дождь.

Дорога, уводящая прямо к тайне замка Амрок, лежала перед ним. А опыт подсказывал: чего-чего, а приключений там будет предостаточно. Но добровольно связываться с магией варвару вовсе не хотелось, в науку он верил ещё меньше, чем местные жители.

«Что там может быть? Какой-нибудь колдовской талисман или свиток с могущественным заклинанием. Мне это неинтересно, — размышлял он. — Вот если бы драгоценный камень или гора золота… Или хотя бы женщина, достойная внимания… Тогда бы я ещё подумал, стоит ли лезть туда».

В тот самый момент, когда он подумал о женщине, на большаке появилась всадница. Вороной жеребец под ней заметно прихрамывал на обе передние ноги — злой камень здешних дорог не пощадил его подков.

Даже издали она показалась Конану прекрасной — из-под капюшона выбивались мокрые пряди золотистых волос, осанка женщины была горделивой и говорила о хорошей фигуре. Когда она приблизилась, варвар не удержался и причмокнул. Глаза незнакомки оказались тёмно-синими, с янтарными искрами. Пунцовые губы обиженно припухли, а румянец на щеках свидетельствовал об отменном здоровье. Незнакомка грациозно спешилась, вручила поводья остолбеневшему Конану и спросила:

— Ты — кузнец?

— Кузнец в хижине, — ответил варвар, глупо ухмыляясь. — Я — путник.

Женщина оглядела черноволосого великана и в её удивительных глазах загорелся интерес. Она произнесла что-то негромко, и Конан не смог расслышать, что именно, потому что в этот момент кузнец загромыхал своим молотом по наковальне.

— Если тебе нужен попутчик, то я готов, — заявил Конан, широко улыбаясь. — Поверь, лучшего компаньона ещё поискать.

— О, да! — улыбнулась в ответ неизвестная. — Это мы обсудим. Ты — наёмник?

— Иногда.

— Свободный меч?

— Более-менее.

— И с деньгами у тебя сейчас не густо?

— Бывало и гуще.

— Дорого берёшь за услуги?

— Не всегда деньгами.

— Нахал, — сказала женщина, и осталось неясным: ругнулась она или выразила восхищение. Впрочем, она любила мужчин.

Её звали Альвенель.

Мужчинам, которые понравились ей больше других, она рассказывала, что родителей своих не знает, что была воспитана другими людьми, что замуж ей пока не хочется, а хочется повидать мир и узнать побольше о себе самой. Всё это было чистой правдой.

— Я еду в замок Амрок, — сказала она Конану, когда кузнец, выразительно бормоча, подковывал её коня. — У меня там важное и серьёзное дело. Возможно, потребуется крепкое мужское плечо. Об оплате поговорим особо.

— А что тебе нужно в замке? — поинтересовался Конан. — На колдунью ты совсем не похожа.

— С чего ты решил, что я колдунья? Я скажу тебе, в чём моё дело. Вполне возможно, что мне принадлежит и замок, и деньги, и земли графства. Если получится доказать это, я здорово поправлю свои обстоятельства.

— У тебя есть конкуренты, — отметил варвар. — Наверное, доказать будет непросто.

— Это уж как водится, — произнесла Альвенель. — Претендентов набьётся полный замок. И некоторые из них очень самоуверенны. Моё появление они запросто сочтут серьёзной угрозой для своих собственных планов. Что ж, они окажутся правы. Смекаешь, что тогда от тебя потребуется?

Конан кивнул.

— Мне случалось быть телохранителем, хотя такого красивого тела я ещё не охранял.

— Можно подумать, ты умеешь видеть сквозь одежду!

— Если нужно, я могу видеть даже сквозь стены, — заявил варвар.

Кузнец с недовольной миной принял плату, одну монету попробовал на зуб, сплюнул и удалился, думая про себя: «Кого этот верзила хотел надуть? Я же сразу понял, что он едет именно в замок! Нет, надо было спорить. Дело тут нечисто. И женщина эта… Очень подозрительна!»

С одной стороны, ему было любопытно — да так любопытно, что все чесалось внутри. А с другой стороны, кузнец точно знал: что бы ни случилось, большак останется большаком, кузня — кузней, молот — молотом, а подкова — подковой. Поэтому он вытащил из-под вороха прелой соломы очередную бутылку, присел на чурбан и быстро очистил луковицу.

Дорога, ведущая к замку, петляла, подчиняясь капризам рельефа. Сначала она сама лежала на дне ущелья, но постепенно выбралась из него, изогнулась и прошла по самой скальной кромке. Трое или даже четверо могли проехать по ней плечо к плечу без большого риска свалиться в пропасть, но всё равно было жутковато. Туча, плотная, словно комок мокрой ваты, все приближалась и приближалась. Дождь то сеял, как из мелкого решета, то вдруг принимался хлестать тяжёлыми струями. Ветер, стихая на краткий миг, набирал дыхание и, передохнув, начинал выть и рычать. Спутники успели подняться достаточно высоко — у Конана дважды закладывало уши. Это не причиняло ему неудобства, только свидетельствовало о подъёме на высоту приблизительно в полторы лиги над уровнем моря.

Была глубокая ночь, и Альвенель выразила желание сделать привал до утра. Вдвоём они отыскали углубление в скале — там было сухо и почти не чувствовался ветер. К сожалению, развести костёр не представлялось возможным — не было никакого топлива. Ничего не росло в этих горах за исключением скального мха и редких, жёстких травинок. Даже лошадей привязать было не к чему. Оставалось только крепко стреножить их и оставить подальше от обрыва.

Расстелив сырые одеяла прямо на камнях, компаньоны расположились на отдых.

— Не подумай, что я жалуюсь, — сказала Альвенель, — но всё же дорога не из приятных.

— Лучше ползти по скале, как муравьи, чем лететь верхом на скамейке. Кром великий! — прорычал Конан. — Если бы кто-нибудь сыграл со мною этакую шутку, я заставил бы его пожалеть!

— Летающие скамейки? А, это один из фокусов покойного графа, — догадалась его спутница. — Ты даже не подозреваешь, сколько ещё интересного в том же роде осталось в замке.

— Зато, похоже, ты недурно осведомлена. Расскажи, мне ведь полезно знать, что нас ожидает, — предложил варвар, потягиваясь.

— Хорошо, — откликнулась Альвенель. — Только подвинься ко мне поближе. От тебя так и пышет жаром, словно от печки. Раз ты — мой телохранитель, так и охраняй меня, хотя бы от простуды.

Ей не пришлось просить дважды.

— Раз ты знаешь о летающих скамейках, можно тебе и не говорить, что граф был большим оригиналом при жизни, — заговорила она, устраивая голову на широкой груди Конана. — Однако же самую забавную свою выходку он приберёг, что называется, под занавес. «Я оставил после себя некоторое количество потомков, и ни одного законного, — написал он в своём завещании. — Однако в течение ближайших десяти лет любой человек в возрасте от двадцати семи до сорока годов вполне может сделаться моим преемником. Для этого ему потребуется прочитать надпись, оставленную в моём замке таинственным существом из сопредельного мира. Надпись эта находится на дубовой обшивке стены в замке графской короны. Истина, которая откроется прочитавшему, сама по себе равноценна огромному состоянию. А к ней в придачу смекалец получит мой титул и всё, что к оному прилагается. Я верю — талант и острота ума передаются по наследству. В своё время мне удалось понять значение этой надписи. Значит, и мой истинный потомок сможет то же самое. Если же повезёт какому-нибудь искателю чужих сокровищ — что ж, пусть будет так. Передаю все дальнейшее в мудрые руки Провидения».

Конан фыркнул:

— Вот уж на что не следует полагаться во всём! Верный способ не дожить до старости! Кстати, откуда тебе стало известно завещание старого шутника?

— Стряпчий графа Амрок — старинный приятель моего опекуна, — отвечала Альвенель. — Так что текст завещания я услышала через три месяца после кончины графа.

— А почему сразу не попытала счастья?

После недолгой паузы она произнесла:

— Я, как и ты, не доверяю Провидению и предпочитаю действовать наверняка. Мне потребовалось время, чтобы кое-что разузнать.

— Играешь подпиленными костями? — прищурился Конан.

Альвенель не видела его лица, но догадалась, что губы варвара искривлены усмешкой.

— А ты никогда так не поступал?

— В том, что касается игры в кости, — нет. Но мне случалось жульничать и даже воровать. Читать нравоучения я тебе не стану.

— То-то же, — молвила Альвенель и осторожно просунула руку под рубашку на груди варвара. Грудь была горячей, бугрилась налитыми мышцами. Пальцами она ощутила биение мощного, здорового сердца.

— Граф воображал, будто бы он первый открыл существование сопредельного мира, — продолжала женщина. — Но он здорово заблуждался. В глубокой древности некоторые избранные хорошо знали пути в неведомое. Однажды в сопредельный мир ушёл целый народ, спасаясь от орд кочевников. И напротив, племя существ оттуда перебралось к нам, в свою очередь спасаясь от преследования, а может — из-за того, что равновесие между мирами не должно нарушаться. Обо всём этом есть упоминания — в учёных книгах, бесстрастные и сухие, в людских преданиях — приукрашенные до неузнаваемости. Истина где-то между. Теперь мне кажется, что я обнаружила её.

— Понятно, — солгал Конан. Он не понял почти ничего, но это его не сильно заботило. Главное он ухватил — роскошная куколка нашарила где-то в пыльных книжных хранилищах верный способ обскакать конкурентов и оставить их с носом. Отлично! Большего ему знать не требуется.

Конан приобнял свою спутницу и вдохнул запах её мокрых волос. Кром победительный! Вот что достойно его внимания. Почувствовав ласки его сильных рук, Альвенель не удивилась.

«Пусть! — сказала она себе, поддаваясь их страстному жару. — Пусть! Каждый должен получить то, на что надеется…»

Когда утомлённые, оба они застыли, переводя дыхание, сон утяжелил их веки. Шум дождя, убаюкивающий и монотонный, заполнил собою весь мир.

Альвенель проснулась, ощутив, как неожиданно напряглось тело варвара.

— Что ты? — спросила она, но он мгновенно зажал её рот ладонью и прошептал:

— Тихо… Не шевелись…

Плащ, которым она была укрыта, сполз, и обнажённой спиной Альвенель вдруг почувствовала чьё-то присутствие — там, в непроглядном и мокром мраке. Ей стало страшно.

Испуганно всхрапывали лошади, и ещё слышалось свистящее тяжёлое дыхание. Донёсся явственный запах гниющих водорослей.

— Осторожно переползи через меня и прижмись к стене, — велел варвар, нащупывая в темноте рукоять меча. Потом он неслышно скользнул к самому выходу из маленькой пещеры и замер, вглядываясь во что-то.

— Не поверил, если бы не увидел сам! — пробормотал он, и в этот же миг оглушительный, визгливый крик неизвестного чудовища оглушил Альвенель.

Издав ответный боевой вопль, Конан выскочил наружу. Крик повторился, сопровождаемый на этот раз отвратительным звуком, будто стальными крючьями скребли по мокрому камню. Послышались также звуки ударов.

Не утерпев, Альвенель выглянула на дорогу. Там было светлее, чем в пещере, и она без труда разглядела варвара и его противника.

Толстое змеиное тело, свитое в тугую спираль, заканчивалось огромной рыбьей мордой с вытаращенными глазами. По бокам головы топорщились перепончатые крылья, слишком маленькие для такой крупной твари. По спине до кончика хвоста тянулся гребень, массивные плавники, украшенные когтями, скрежетали по камню. Чудовище источало запах моря.

Оно атаковало — выбросив голову с ощеренной пастью навстречу Конану, неожиданно остановило движение и коварным манёвром ударило его хвостом сбоку, откуда варвар не подозревал опасности. Удар сбил его с ног. Метнувшись к упавшему, монстр изготовился уже вонзить кривые, острые зубы в поверженного врага. Но варвар только притворился оглушённым. В последнее мгновение он вскочил и вонзил меч прямо в оскаленный хищный рыбий рот. Пасть захлопнулась с лязгом, а из ноздрей чудовища хлынула чёрная холодная кровь.

Альвенель подбежала к Конану, который переводил дыхание. Несмотря на свою победу, он выглядел озадаченно.

— Ты спас нас обоих! — сказала она. — Я вижу, что не ошиблась в выборе спутника.

— Конечно, ты не ошиблась, — произнёс Конан. — И я понимаю, что другого такого, как я, ты не нашла бы никогда. С этим всё ясно. Неясно другое — ты знаешь, как называется это пугало? Это герпедонт. Он живёт в море. Понимаешь, в море. В горах ему нечего делать. Сам бы он ни за что не забрался бы сюда. Без солёной воды герпедонт протянет не больше одного дня. Как он сюда попал? Ты не знаешь?

Альвенель ничего не ответила. Она, как зачарованная, смотрела на змеевидное чудище, чей хвост бился в последней судороге.

— Что-то подсказывает мне, что неожиданностей будет ещё много, — заключил варвар. — Хорошо, что лошади с перепугу не бросились в пропасть. Идём, до рассвета есть время. Нужно отдохнуть.

Расположив своё тело на одеялах, Конан скоро уснул, словно ничего существенного не произошло. Альвенель слушала его храп с завистью. Сон оставил её. Шорох дождевых капель больше не убаюкивал. От мёртвого герпедонта воняло тухлой рыбой.

— Ты прав, — проговорила она шёпотом. — Неожиданностей будет ещё много. По крайней мере, для тебя…

* * *

Ченси допил вино, капнув два раза на скатерть, оглядел Фаэрти и Тью, своих кузенов, подмигнул им и произнёс:

— Это большое паскудство, что дядя так с нами поступил, не правда ли, друзья?

Они сидели, развалясь на дорогих стульях с высокими резными спинками, за длинным столом, уставленным по преимуществу винными кувшинами. Час для усердного винопития был ещё ранний — едва только перевалило за полдень. Фаэрти и Тью, к тому же, неважно выглядели после ужина — их вытянутые физиономии украшались всеми оттенками бледности. Стряпчий Фаррель, шестидесятилетний старик, стоявший перед ними навытяжку, поглядывал на кузенов с осуждением.

— Конечно, вы — родственники покойного графа, но столь отдалённые, что ваше наличие не может отменить его завещания, — кашлянув, проговорил стряпчий. — Как я уже сказывал вам вчера — никто не помешает вам изучить надпись и попытаться разгадать её.

Кузен Фаэрти весь искривился при звуке его голоса, а Тью мучительно икнул и в замешательстве заглянул в свой бокал. Ченси, старший среди них, пил вчера наравне с обоими, но наутро оказался свеж, бодр и насмешлив.

— Как насчёт одной десятой части наследства, старичок? — спросил он у Фаррела, постукивая ногтями по столешнице.

— Простите? — стряпчий выразительно поднял брови.

— Уверен, никто не предлагал тебе столько. — Ченси снова подмигнул. — Что делать, все стали жадными, все гребут под себя — нет чтобы поделиться с ближним… Одну десятую часть от общей суммы наследства, включая земли, — и ты сообщаешь нам содержание этих демонских каракуль. Идёт?

Стряпчий снисходительно улыбнулся.

— Господа не вполне верно понимают ситуацию, — проговорил он. — Ни я, ни кто другой не знает, что написано на стене!

— Вот так бессмыслица! — Ченси удивлённо округлил глаза. — Как же тогда определить, верно ли разгадана надпись? Этак можно с умным видом сказать всё, что в голову взбредёт, — поди докажи, что написано что-то другое!

— Если надпись будет прочтена верно, немедленно произойдёт нечто. И прочитавший первым заметит это, — возразил Фаррел. — Есть ещё одно условие, о котором претендентам следует знать. А именно: изучать надпись, производить расчёты и прочее каждый волен, когда и как ему вздумается. Но оглашать результаты своих попыток нужно в присутствии свидетелей, в зале графской короны, не раньше вечерних сумерек и не позже первой ночной стражи.

— Здесь есть ночная стража? — поразился Тью.

— Стражи нет, зато есть колокол. Особый механизм, сконструированный графом, заставляет его звонить через равные промежутки времени. Вы разве не слышали?

— Да… — припомнил Фаэрти, оживляясь. — Действительно… А я думал — что за идиот трезвонит посреди ночи?

— Конечно, ты не знаешь, к чему это условие? — прищурился Ченси. Фаррел важно кивнул.

— Мне это неведомо. Должен сказать, что стряпчему и не обязательно интересоваться причудами своих клиентов. Моя должность предусматривает только скрупулёзное их выполнение.

— Очень удобно, — хмыкнул Ченси.

— Но не слишком умно, — встрял Тью. — Защищать интересы старого дурака, к тому же ещё мёртвого!

— Если повезёт вам, то я с тем же тщанием буду защищать и ваши интересы, — сказал стряпчий. — Вы вряд ли обратитесь к другому. Не забывайте, я служу этому дому уже много лет. Мне знакомы обстоятельства многих дел, в том числе и финансовых. Два поколения владетелей графства вполне были довольны моими услугами. Будет довольно и третье. А теперь я оставлю вас — мне нужно переговорить с другими претендентами.

И Фаррел вышел из столовой.

— Какой же ты, братец, осел, — сказал Ченси, адресуясь к Тью. — Нужно тебе было грубить старику? Нам необходимы союзники!

Тот поморщился и отвечал:

— Если ты такой канальский дипломат, дорогой кузен, то почему тебя с позором выставили с должности посланника?

— Потому что мне даром не нужна эта должность! — отрезал Ченси. — Я люблю, когда у меня много свободного времени.

— А может, потому, что ты на пиру попал персиком в глаз ванахеймскому гонцу? Умничаешь много, дорогой кузен.

— Да, попал. С десяти шагов. А ты и с трёх промахнулся бы. Ты носом в собственный бокал не попадёшь, братец!

Кузен Фаэрти, не принимавший участия в перепалке, неожиданно закатил глаза и, медленно поднявшись, бочком устремился прочь. Он неестественно прямо держался, хотя ноги слушались его скверно.

— Ты куда? — спросил Тью. Фаэрти в ответ замычал, мотнул головой, как лошадь, и выбежал. Тью икнул и задержал дыхание.

— Что за родственничков послали мне боги! — вздохнул Ченси.

Гаспар и Тьянь-по пили травяной отвар в библиотеке. Они поглядывали друг на друга иронически и держались оба с преувеличенной вежливостью, какая заменяет обычно хамство в учёных кругах.

— Всё же сомнительно, чтобы ты, любезный Тьянь-по, мог быть наследником графа, — говорил Гаспар. — Судя по своему портрету, граф являлся явным представителем северной расы. Строение черепа указывает на ярко выраженное бритунское происхождение, а разрез глаз исключает возможность присутствия юго-восточной крови.

— Я подошёл к данной проблеме с точки зрения языкознания, — учтиво перебил его кхитаец. — Б завещании сказано: «Любой». Сколько значений в бритунском диалекте имеет слово «любой»? Нет среди этих значений, например, такого: «любой, кроме бедного кхитайского каллиграфа Тьянь-по»? Сдаётся мне, что такого значения нет.

— Не обижайся, дружище, — лицемерно улыбнулся Гаспар. — Я просто дурно спал, вот мне и нездоровится. Проклятые молокососы, прибывшие ночью, страшно шумели.

— Мудрец должен быть снисходительным к шалостям юности, — сказал кхитаец. — Ибо истинному мудрецу известна природа этих шалостей. Пусть молодёжь развлекается. Чем больше они выпьют, тем меньше способны будут оставить нам конкуренцию.

— О чём ты говоришь? — Гаспар даже поперхнулся отваром. — Какую конкуренцию? Эти олухи, я уверен, на родном-то языке читают с трудом. Типичные современные аристократы-вырожденцы, ослабленные внутриродовыми браками и фамильным алкоголизмом. Они способны только на глупую спесь и на бесчинства всякого рода. Даже когда их кошельки пусты, они держатся так, словно весь мир принадлежит им. Посмотрите только на эти скошенные лбы, на эти глубоко посаженные глаза, на лошадиные челюсти!

— Однако женщины, особенно — молодые находят в них определённую прелесть, — заметил Тьянь-по. — Не так ли? Довольно часто они предпочитают именно таких вот спесивых юнцов мудрым и степенным мужчинам. Это истинная загадка природы.

Гаспар покраснел. Это был полный, очень солидной внешности мужчина, старательно ухаживавший за своей окладистой бородой и обширной лысиной на макушке. Лысина отражала блеск свечей, горевших несмотря на дневное время, а борода, завитая кольцами, лоснилась и переливалась. Мантия, сшитая из добротного сукна и подбитая мехом енота, сидела на нём очень хорошо. В довершение образа Гаспар носил на шее тяжёлую серебряную цепь с символикой своего университета. Он очень её любил и начищал каждое утро бархатной тряпочкой.

Тьянь-по, напротив, выглядел вовсе не солидно — его сухопарая фигура напоминала кхитайский иероглиф. Одежда из хлопковой ткани не отличалась изяществом, а бородка росла чахлая и не производила никакого хорошего впечатления. Тьянь-по совсем не походил на учёного, а смахивал, скорее, на бродячего фокусника из не очень искусных. Только живой и умный взгляд делал этого человека приемлемым в обществе образованных людей, где, как и везде в подлунном мире, прежде всего смотрят на внешность.

Встретились они несколько дней назад на большаке и остаток пути совершили вместе. Уважая друг в друге достойных соперников, учёные мужи сблизились и подолгу общались на разные темы — всё равно ведь в дороге больше нечем заняться.

Конечно, они редко соглашались между собой — слишком различными были у них взгляды. Гаспар, занимавшийся различными отклонениями в человеческой природе, любую беседу сводил к процессу вырождения, весьма волновавшему его воображение. Ещё он очень нападал на смешанные браки, уверяя, что боги, создавшие людские расы, не одобрят нарушения их замысла. Тьянь-по, в свою очередь, был склонен к обобщениям в отвлечённом, философском духе и обожал рассказывать притчи. Вот и теперь, посмотрев на Гаспара из-под пушистых, седоватых бровей, кхитаец поведал историю о черепахе, которая бранила зайца за его излишнюю торопливость, и о змее, упрекавшей аиста за то, что он летает и вьёт гнезда на высоких крышах. Гаспар покраснел ещё больше. Ему очень хотелось тоже рассказать какую-нибудь басню, уместную в данном случае, но на ум ничего не приходило.

Но тут появился стряпчий и поведал им то, что уже стало известно трём непутёвым кузенам. Учёные мужи выслушали и призадумались.

— А что произойдёт, если пренебречь указанием о времени? — поинтересовался осторожный Гаспар.

Фаррел пожал плечами.

— Ничего хорошего, — сказал он. — Три года назад некий жрец из Аквилонии поступил весьма неосторожно. Он заперся в зале графской короны и провёл там около трёх дней. Слуги оставляли ему еду у дверей и слышали, как он бродил и бормотал себе под нос. Он не выходил даже по надобности, осмелюсь заметить. Очень упорный был человек.

— Был? — переспросил Гаспар.

— Увы. Однажды завтрак остался нетронутым, обед — тоже. Никаких звуков из залы не доносилось. На следующий день, обеспокоенный, я велел взломать дверь. От жреца остались одни только уши. Они лежали на полу возле стены, вырванные, что называется, с мясом. Подозреваю, что ему удалось прочесть надпись… не вовремя.

— У одной женщины был злой муж и знатный любовник, — начал Тьянь-по скрипучим голосом. — Однажды муж решил узнать, кто ходит к его жене. Он притворился, что уехал в город, а сам, выждав несколько цу, вернулся и застал супругу в объятиях вельможи. «Глупый человек! — сказал вельможа. — И уходить, и приходить нужно своевременно!»

— Очень интересно, — сказал Фаррел. — Кстати, должен напомнить. У соискателей наследства, а значит — и у вас, осталось только пять дней. Сегодня вечером мы начнём.

* * *

Джокс следил, как кухарка режет лук. Слёзы текли у неё ручьём, она почти ничего не видела, и оставалось непонятным — почему она до сих пор не отхватила себе палец.

Слуги низшего разряда давно уже привыкли, что молчаливый мажордом, возникая из тёмного коридора, словно призрак, часами наблюдает за их работой. Это сделалось в порядке вещей. Постоянное присутствие Джокса стало как бы непременным условием жизни. Если по какой-то причине его не было при чистке серебра или вытряхивании ковров, всё шло наперекосяк. Грателло, формально имевший больше привилегий, — и тот не решался начинать что-либо без немного благословения Джокса.

Кухарка шептала себе под нос — жаловалась на злой лук, тупой нож и отвратительную погоду, от которой ноют её старые кости. Джокс слушал всё это молча. Мыслями он был где-то совсем в другом месте. Несколько лет назад та же самая кухарка, имевшая на мажордома известные виды, пыталась его разговорить, но тщетно. Обозлившись, она какое-то время бранила его вполголоса совершенно непотребными словами, а он и на это не обратил внимания — стоял у двери, сложив руки на груди, и смотрел оловянными глазами.

— Высокомерный очень, — говорил про него конюх. — Важничает, что твой лорд, только потому, что каждый день ходит в нарядном камзоле, а мы — лишь по праздникам. Да и когда здесь были праздники? Я и не упомню. Вот при графе, хвала богам, мы веселились…

Шут, существо бесполезное, но не вредное, пользовался куда большей популярности. Женщину он умел ущипнуть особым образом, после чего она целый день ходила весёлая, да и с мужчинами не чинился, выпивал с ними очень охотно. В прошлом он был барабанщиком при своре каких-то наёмников. В пьяной драке ему обезобразили лицо, и оно стало похоже на дурно вылепленную маску — одно ухо выше другого, нос, переломанный в трёх местах/доставал до подбородка, а нижняя челюсть с левой стороны выпирала так, будто шут держал за щекойполовину вареного цыплёнка.

Пока внизу, в посёлке у большака, кипела жизнь, шут частенько наведывался туда и числился хорошим клиентом Уитера.

Несколько пригожих девиц, бесчинно затяжелев, говорили на него, но добродушные арендаторы им не верили — кто же прельстится такой рожей? Вероятно, они всё-таки ошибались, хотя — какая разница?

В последние дни шут Баркатрас был несколько уныл — предчувствия тяготили его. Он сидел на сыром чердаке и возился там со всяким хламом, читая старым совам бесконечные монологи из классических трагедий. Оживился шут только когда узнал, что в замке остановились пятеро гостей. Потихоньку присматриваясь к ним, он решил: скоро будет случай позабавиться. Предчувствие беды не исчезло совсем — только при-, тупилось, но это только раззадорило его.

— В нашем замке все помешаны, даже те, кто здесь впервые, — рассуждал он.

К тому же Баркатрас был человеком не без расчёта. Очень может статься, среди гостей находится сейчас будущий граф Амрок. Нужно понравиться ему, удачно разыграв его конкурентов. Но как бедный шут определит наследника? Баркатрас слонялся по галерее и изобретал. Жаль, что никто не видел, какие уморительные гримасы он при этом выделывал!

До обеда оставалось совсем немного, когда Грателло с озабоченным лицом появился на кухне.

— Ещё двое прибыли, — сообщил он Джоксу. Мажордом неожиданно отверз уста и проговорил:

— Несёт и несёт нелёгкая, словно замок превращён в постоялый двор!

От неожиданности кухарка подскочила, уронила шумовку и, не веря своим ушам, уставилась на мажордома с благоговейным ужасом.

— Кто они? — осведомился Джокс.

— Мужчина и женщина, — отвечал лакей. — Без посторонних ведут себя как любовники. Мужчина — варвар из Киммерии, силач и хвастун. Женщина походит на знатную горожанку.

— Значит, обед подавать на семерых, — распорядился Джокс.

Конан и Альвенель проделали остаток пути без приключений. Дорога увела их прямо в тучу, которая расползлась в воздухе, превратилась в свинцового цвета туман, сочащийся дождём.

К воротам замка вёл каменный мост через узкое, но глубокое ущелье. Опоры моста, замысловатой конструкции сооружения, словно врастали в скалы.

— Им сотни и сотни лет, — заметил варвар. — Так давно уже не строят. Секрет утерян.

— Это любопытно, — откликнулась его спутница. — Но, если ты не возражаешь, давай всё-таки войдём в замок. На мне нет сухой нитки.

Когда они проезжали по мосту, колокол на башне звякнул два раза, коротко и тускло, и звук его, тоскливо-пронзительный, отразился от скал.

— Прямо мороз по коже, — сказал Конан, прислушиваясь.

Альвенель молчаливо согласилась с ним.

Грателло встретил их за воротами. Варвару никогда не нравились люди такого типа — скользкие, бесцветные, обладающие умением косить глазами в любом направлении, лишь бы только не встречаться взглядами с собеседником. Лакей был худ, сутул и длиннорук, однако с полным лицом, двумя подбородками и мясистым, круглым носом, которым он беспрестанно шмыгал, будто вынюхивал что-то.

— Нам нужна одна комната на двоих, — распорядилась Альвенель. — Однако с просторной кроватью. Разожги камин, чтобы можно было обсохнуть и согреться. И принеси сухих полотенец.

— И кувшин красного вина, — добавил Конан, — с хорошим куском жареного мяса.

— Скоро обед, — растерянно произнёс Грателло. Он не ожидал такой прыти. Трое кузенов, явившихся вчерашней ночью, тоже распоряжались и требовали, но делали это бестолково. А эти точно знают, чего хотят, и держатся слишком уж уверенно.

Думая об этом, он пошёл предупредить мажордома. Конюх принял лошадей. Свою отсыревшую поклажу новоприбывшие бросили прямо в холле.

Явился мажордом — седой, как лунь, воплощение чопорности и скуки. Его кадык торчал, как зоб болотной цапли, а из носа росли пучки чёрных курчавых волос.

— Ты — Джокс? — спросил у него Конан. — Я наслышан о тебе. Не вздумай предложить мне прокатиться на кочерге!

Джокс сухо улыбнулся и поклонился.

— Следующий удар колокола предваряет начало обеда, — объявил он. — Стол накроют в save графской короны, там, где надпись. Это на третьем этаже. Ваша комната — на втором. Позвольте отнести ваши вещи.

— По крайней мере, здесь нет сквозняков, — сказала Альвенель, осмотрев комнату. Окно выводило на однообразный, в сером тумане, скальный пейзаж.

— У меня такое чувство, — произнесла она, глядя в окно и улыбаясь, — что это я уже видела. У тебя не бывает так?

— Бывает, — отвечал киммериец. — Как по-твоему, скоро зазвонит колокол?

Туман за окном медленно пришёл в движение, и сразу же завыло и забормотало в каминной трубе.

— Не хватало ещё и бури, — пробормотала Альвенель про себя.

Они едва успели высушить одежду, когда, на радость варвару, раздался призыв колоколу. На этот раз он звучал куда менее тоскливо.

* * *

За длинным обеденным столом все, кроме стряпчего, постарались усесться так, чтобы видеть надпись перед глазами. Бедовые кузены несколько пришли в себя и сидели, высоко вздёрнув подбородки. Их камзолы отличались друг от друга только расцветкой, волосы тоже были уложены одинаковым способом, очень модным в городах, — коротко остриженные спереди торчали ежовыми иглами и длинные на затылки — курчавились, завитые щипцами. Законодателем моды у них явно был Ченси. Фаэрти и Тью, незаметно подглядывая, копировали его жесты и развязно-взвинченные движения.

Учёные мужи сидели чинно. Впрочем, Тьянь-по всё время улыбался с лукавым видом. Гаспар созерцал надпись и бормотал себе под нос — это была привычка, выработанная в университете. Когда он, бормоча таким образом, прохаживался по аллее никто не смел отвлекать его от «размышлений».

На почётное место уселся Баркатрас, разодетый в лучшее своё шутовское платье и рогатую шапочку, обшитую бубенчиками. Время от времени он встряхивал головой, и по зале разносился нежный, хрустальный перезвон.

Альвенель дважды улыбнулась ему на это, и шут преувеличенно заважничал. Сложив хитрым образом полотняную жёсткую салфетку, Баркатрас изготовил из неё подобие бумажной игрушки в виде куропатки, уложил её на пустое блюдо перед собой и принялся терзать салфетку ножом.

Конану очень хотелось есть. Выходку шута он принял на свой счёт и ухмыльнулся. Чинная обстановка угнетала его. Наконец подали первое блюдо. Это был бульон. От разочарования киммериец едва не замычал. К счастью, сразу за бульоном принесли сыр. Варвар отхватил себе почти половину сырной головы, распластал её неудобным серебряным ножом и поглотил в считанные мгновения. Ему совершенно было безразлично, как поглядят на это остальные. Впрочем, когда подали наконец жаркое, все вздохнули с облегчением. Волнения способствуют хорошему аппетиту, а им было из-за чего волноваться.

— Не просто будет нам разгадать ребус графа, — заметил Гаспар сытым голосом. — Как вы полагаете, Фаррел?

Стряпчий вежливо пожал плечами.

— Уважаемый судейский чиновник останется поверенным хозяина замка даже если им станет герцог? — спросил Тьянь-по.

Фаррел глубоким кивком подтвердил его слова.

— Мудрым человеком был граф, — сказал кхитаец. — И мудрость эта — государственного уровня. Четыреста лет назад великий Хон Пу Си сказал: «Хочешь, чтобы твой исполнитель был честен, — сделай так, чтобы он ничего не терял от своей честности».

— Разве так бывает? — усомнилась Альвенель.

— Как все мы видим — бывает, — улыбнулся Тьянь-по.

— Граф действительно был умён, — глубокомысленно заявил Гаспар. — Я вижу в этой надписи комбинации из письменных значков по меньшей мере восьми языковых групп… Древние, так называемые «ледяные» руны соседствуют с «коралловыми завитками» островитян и «кубическим» шрифтом северо-востока. Очень любопытно…

— Мы так и не поняли, как эта мазня попала на стену! — высказался Конан. — Что за существо её оставило? Пьяный штукатур?

— Да! — рявкнул Фаэрти. — Пусть нам расскажут!

Тью хотел высказаться по этому поводу, махнул рукой, перевернул соусник и сконфузился.

— Мы можем позвать очевидца, слугу Грателло, — предложил стряпчий. — И расспросить его.

— Слушать за обедом слугу? — Ченси скривил рот. — Что ж, это в духе всего остального. Так позовите его!

— Ты даже не поинтересовался, хотят ли этого остальные, — брезгливо проговорил Гаспар.

— А что, разве не хотят? Вот, к примеру, единственная дама среди нас. Разве она будет возражать? — Ченси посмотрел на Альвенель и изысканно сложил губы, словно смаковал пирожное.

— Я бы охотно послушала. — Альвенель решила ему подыграть. Её происходящее сильно забавляло.

Гаспар надулся и сердито заглянул в свой кубок. Фаррел позвонил в колокольчик. Во время всей этой интерлюдии Конан не издал ни звука, только рассматривал всех её участников, бросая на них короткие взгляды.

Ему казалось, что он наблюдает за интересным поединком на длинных мечах, в которых несколько противников сражаются все против всех. Между людьми, вроде бы мирно соседствующими за столом, происходило напряжённое выяснение отношений, внешне не очевидное, но острое и жёсткое.

Грателло сделал вид, что не сразу понял, чего от него хотят, хотя с его стороны было глупо так старательно извиняться за свою несообразительность. Что-то фальшивое дребезжало в этом человеке, одетом в камзол слуги с гербом на груди. Мельком заметив усмешку Тьянь-по, варвар догадался, что кхитаец тоже так считает.

— Хватит ныть, Грателло! — прикрикнул шут. — Господам хочется послушать самого косноязычного рассказчика в Бритунии, а ты изображаешь вовсе немого. Валяй, начинай!

Слуга подождал, пока затихнут наконец колокольчики на шутовской шапочке, и произнёс:

— История эта поучительна и печальна…

— Скверное начало! — фыркнул Тью. — Мы не хотим, чтобы нас поучали и печалили.

Ченси толкнул его локтем в бок, а Баркатрас с видом глубокого почтения снял шапочку и поклонился Тью со словами:

— Нехорошо отбирать хлеб у дурака!

Грателло продолжил:

— Его милость, как вам известно, вёл жизнь уединённую, и соседи часто судачили о его воздержанности по части прекрасного пола. Он так никогда и не женился, ни за кем не ухаживал и не интересовался дамами. Одни объясняли это благочестивым образом жизни, в которой нет места слабостям. Другие приписывали его милости пороки гораздо более постыдные. И те, и другие ошибались. Им было неведомо, что наш господин хранил в своём сердце подлинное чувство к прекрасной особе.

— Кем же была эта особа? — поинтересовался Гаспар, неприятно выделив голосом слово «особа», и оно зазвучало почти как «шлюха». Альвенель при этом нахмурилась.

— Она была знатной женщиной, но её имени и титула не нашлось бы ни в одном гербовнике Бритунии, — проговорил Грателло. — Она жила в сопредельном мире.

В ту ночь, когда она впервые появилась в замке, гремела гроза. Я спал у себя в комнате, на людской половине, когда в главную башню ударила молния. Грохот был очень сильный, и я проснулся. Казалось, замок заходил ходуном и сейчас рассыплется на камни. Воздух гудел. Когда я прикоснулся к своему камзолу, чтобы надеть его, он вдруг затрещал, уколол мои пальцы и прилип к ним.

— Так бывает во время сильных гроз, — подтвердил кхитаец.

— В мои обязанности входит следить за механизмом, который отмеряет время в замке. Из-за гроз механизм этот иногда останавливается. Я засветил свечу и направился к винтовой лестнице, чтобы по ней взобраться на верхнюю галерею, а уже оттуда пройти в башню.

Когда я проходил мимо графских покоев, мне послышался голос его милости — он говорил с кем-то взволнованно, как мне показалось, и испуганно. Я подумал: а вдруг в замок проникли грабители и захватили его милость врасплох? Оказавшись у его дверей, я приложил ухо к замочной скважине и сразу понял, что ошибся. Граф Амрок разговаривал с женщиной. И не он был испуган, а она, причём его милость старался утешить её и произносил всякие ласковые слова, голос женщины был мне совершенно не знаком, Да и разобрать, что она отвечала графу, я тоже не смог.

В подобных делах господину не нужна помощь слуги, даже самого преданного, и я со спокойной душой проследовал дальше. Механизм, как я и предполагал, не работал. Мне пришлось провозиться с ним довольно долго. Когда же он наконец наладился и я брёл обратно, предвкушая сон в тёплой постели, навстречу мне появился его милость. Он был в приподнятом настроении и говорил со мной приветливо. Я осмелился спросить, не нужно ли чего его гостье?

— Какой гостье, дурак? — рассердился он.

— Прошу прощения, господин. Верно, я задремал, и мне приснилось, — отвечал я.

— Смотри у меня, сновидец! — Он пригрозил мне кулаком, и я поскорее убрался восвояси, решив держать язык за зубами.

Спустя несколько недель как-то поутру кухарка обнаружила пропажу сладких булочек, приготовленных на завтрак. Все подумали на Баркатраса, дурака его милости, но он заявлял, что в краже невиновен.

— И сейчас заявляю! — кивнул шут с такой важностью, что Альвенель снова не удержалась от улыбки.

— Две булочки по особому рецепту, которые испекались только для его милости ежедневно, — продолжил слуга. — Украсть их — большая дерзость! Мы, слуги, пребывали в растерянности и страхе. Граф мог разгневаться! Из остатков теста, кое-как, кухарка состряпала что-то похожее на сдобу, а его милость всё не выходил к завтраку и не требовал воды для умывания. Я не выдержал и постучался к нему.

— Что тебе нужно, болван? — спросил он из-за двери. — Я тебя не звал. Оденусь сам и выйду позже.

В этот раз я опять расслышал женский голос.

Если бы его милость обнаружил, что я подслушиваю, не сносить мне головы! Однако риск вполне оправданный. Образцовый слуга должен знать о своём хозяине больше, чем тот знает сам.

Только после полудня граф вышел из опочивальни.

— Ваши булочки на этот раз не вполне удачны, — сказал ему я.

— При чём тут булочки! — весело и удивлённо воскликнул его милость. — Что ты понимаешь, тупица!

Было видно, что ему очень хорошо. Он даже подарил мне серебряную монету.

Пусть простит меня леди за такую подробность, но спальня, особенно — кровать его милости — хранила немало свидетельств тому, что граф проводил время не один. Во-первых, блюдо со злосчастными украденными булочками стояло на прикроватном столике, рядом с кувшином из-под вина. Одна булочка была недоедена и сохранила на себе следы маленьких, аккуратных зубов.

— Кром великий! — не выдержал Конан. — Хватит о булочках!

— Во-вторых, на подушке мною был найден женский волос — длинный, золотистого цвета. В-третьих…

— Достаточно! — перебил слугу Ченси. — Мы верим тебе. Была женщина. Не стоит перетряхивать при всех дядиной постели!

— Я никогда бы не решился рассказывать об этом, — дрогнувшим голосом сказал Грателло. — Если бы это не имело значения в настоящий момент! Замку нужен хозяин, а мой рассказ, возможно, поможет разгадать тайну надписи.

— А возможно, и нет, — спокойно произнесла Альвенель. — Говори дальше.

Выдержав приличную паузу, слуга возобновил рассказ. Конана не оставляла мысль о том, что Грателло только изображает обиду, так же, как недавно изображал непонятливость. Кроме того, было очевидно, что он получает большое удовольствие от рассказа.

— Прошёл ещё месяц. Настала пора снегов. Вершины гор занесло, и даже дорога, вырубленная в скале, была малопригодна для подъёма и спуска.

Живущих в замке это мало беспокоило — припасов в леднике было достаточно даже для самой долгой зимы, в дровах и угле мы тоже не испытывали нужды. К тому же, если бы его милости вздумалось развеяться, он воспользовался бы одним из своих изобретений, способных переносить его по воздуху.

Но граф не покидал замка. Вставать он начал поздно, вечера проводил в своей мастерской или в библиотеке. А по ночам довольно часто общался с таинственной незнакомкой, которая — я готов был поклясться, замка не покидала и обычным путём в него не проникала. Я сделал единственно возможный для меня вывод: она просто прячется в одной из потайных комнат. Их в замке множество.

За несколько дней до зимнего солнцеворота, ближе к полудню, ко мне явился по времени наш конюх.

— Хорошо бы тебе взглянуть на эти следы! — сказал он. — Я никогда такого не видел, чтоб мне лопнуть.

Со внешней стороны крепостной стены, у самого моста действительно были следы, оставленные на снегу… Я решил, что это проделки шута, который от безделья из дурака сделался недоумком. Видели ли вы, господа, когда-нибудь следы курицы?

— Чу то за чушь? — удивился Тью.

— Ты увидел на снегу следы курицы? — расхохотался Фаэрти.

— Да, господин. Следы курицы величиной с хороший сельский дом. Они были глубокими, что не удивительно при таких размерах.

— Гм… А откуда вели эти следы и где они заканчивались? — спросил кхитаец, прищурившись.

— Начинались они сразу перед мостом со стороны ворот, но на самом мосту их не было и за мостом — тоже. Казалось, будто бы исполинская курица спорхнула с неба. Кто бы ни был это… оно обошло замок дважды и исчезло у края пропасти.

Я взял на себя смелость доложить об этом его милости.

— Это удивительно, — сказал он рассеянным голосом. — Удивительно.

— Ваша милость не желает взглянуть? — спросил я.

— Не теперь… после… — проговорил граф, и кое-что новое вдруг увидел я в лице своего господина. Не страх, не волнение перед неизвестным — то была тоска, глубокая внутренняя боль.

— Может, вашим слугам лучше устроить засаду на это чудище? — предложил я. — Тогда мы смогли бы понять хотя бы, с чем имеем дело.

— Не думаю, — отвечал он. — Понять это вам не удастся.

На свой страх и риск две ночи кряду я, конюх и мажордом Джокс дежурили на крепостных стенах в надежде подкараулить чудовище. Но оно не появлялось. Не было его и на третью ночь, когда мы бросили нашу вахту — уж больно холодно было на стене! А следующей ночью произошло нечто неслыханное.

Грохот и ужасный вой разбудили меня и прочих слуг в замке. Доносились эти звуки со стороны ворот. Мигом мы вооружились и, прихватив пылающие факелы, бросились на стену. То, что мы увидели оттуда, испугало даже безмозглого шута!

— Воистину так, — вставил Баркатрас.

— Чудовище, огромное, на птичьих лапах, с длинным хвостом, усеянным роговыми шипами, стояло у ворот. Зверь был покрыт крупной зеленоватой чешуёй, голова его напоминала голову жабы, если бы у жаб бывали клыки. Из ноздрей валил пар, глаза горели злобой. Конюх закричал, как ребёнок, и повалился без чувств.

Чудовище пыталось ударами своего хвоста высадить ворота, и они уже начали поддаваться. Хочу заметить, ворота эти не сломать самым крепким тараном!

Как ни велика была ярость этого зверя, не она им управляла, о, нет. На спине его, в особом седле сидел человек — очень большого роста, повыше господина из Киммерии. С головы до ног всадник был закован в молочно-белые доспехи. На плече его висел щит с изображением падающей звезды, а в руках он держал боевое рыцарское копьё.

Всадник, приподнимаясь на стременах, кричал злые слова, а наш господин — он стоял прямо над воротами, на смотровой площадке, — отвечал ему.

— Ты не уйдёшь от моего гнева, вероломный похититель чужих невест! — раздавался громовой голос неизвестного рыцаря.

— Откуда ты знаешь язык этих мест? — насмехался его милость. — Выучил, пока шлялся по пустошам?

— Я научился твоему языку, чтобы ты понял смысл проклятий, которые я обрушу на твою голову! — отвечал пришелец. — Принимай мой вызов, иначе я похороню тебя под обломками твоих стен!

— Убирайся восвояси! — воскликнул граф Амрок. — Ты сам виноват в том, что случилось. Она больше не принадлежит тебе.

— Трус! Ночной вор!

— Глупец! Проваливай, пока цел!

Мы не стали мешкать и принялись обстреливать чудовище и всадника из луков и арбалетов.

Стрелы не причиняли вреда обоим, отскакивая, как от камня. Но зверь хотя бы перестал ломать ворота. Он рычал и выл, размахивая передними лапами, — несообразно маленькими для такой большой туши.

Его милость жестом подозвал меня к себе. От моего факела от поджёг фитиль, торчавший из небольшого туго набитого мешочка.

— Получай! — вскричал он и метнул мешочек под ноги чудовищу. Раздался взрыв, и зверь, испугавшись, метнулся прочь. Его вой, потрясающий стены, донёсся издали и вдруг стих.

— Может, он упал в пропасть? — предположил я.

Его милость с сожалением покачал головой. Он был бледен, и руки его тряслись, хоть он и держался с великим достоинством.

— Он ещё вернётся, — сказал граф. — Но, надеюсь, не сегодня. А сейчас отправимся в тепло и отпразднуем нашу победу.

Его светлость весь переполнялся лихорадочным возбуждением. В холле он приказал Джоксу, чтобы тот немедленно подал лучшего вина на всех.

— Граф не пьёт со слугами, но полководец может выпить со своими солдатами! — заявил он.

Мы были в смущении и растерянности. Ещё бы — пробуждение посреди ночи, встреча с чудовищем, а теперь ещё и пир! Кроме того, мы постепенно осознали, что оказались в осаждённом положении. Одно дело, когда стихия не пускает вас из дома, совсем другое — когда чья-то неведомая агрессивная мощь пытается ворваться извне. Должно быть, уныние при этих мыслях отразилось на моём лице.

— Не хмурься, старина! — воскликнул хозяин. — У меня ещё много чудесного порошка, произведённого по старому кхитайскому рецепту. Его действие ты только что видел. Он отпугнёт от замка любую нечисть!

— Да, это замечательный порошок, — молвил Тьян-по. — У меня на родине его используют для праздничных огней, фейерверков. Очень красиво!

— Интересно, — полюбопыствовал Ченси, — а в военных целях его можно применять? Должно быть, порошок обладает большой разрушительной силой.

— Весьма большой! — подтвердил кхитаец. — Однажды, во время праздника риса, целое селенье взлетело на воздух из-за неосторожного обращения с порошком. Хорошо, что его не используют в сражениях.

— Согласен, — буркнул варвар. — В битве главное — не победа любой ценой, а доблесть. Однако граф молодчина. Может, он и испугался чудища, но сообразил взорвать свою детскую хлопушку!

— Не думаю, господин, что граф боялся чудовища, — мягко возразил Грателло. — Скорее, его милость испытывал чувство неловкости перед его хозяином…

— Что ты болтаешь? — ухмыльнулся Ченси. Мы уже смекнули, что дядя увёл женщину из-под носа какого-то чудака, разъезжавшего на драконе или гиппопотаме. При чём тут неловкость? Обычное дело.

Фаэрти и Тью расхохотались, покачнувшись на стульях.

— Если господа всё время будут перебивать и без того медлительного рассказчика, — вставил шут, — то мы все, исключая даму, обзаведёмся седыми бородами до полу, пока он закончит.

Грателло стоял, подобный неудачно сработанной статуе. Годы, проведённые без хозяина, сказывались: былая выдержка начинала изменять ему. Он испугался, что случайно выдаст присутствующим то, что на самом деле о них думает. Чтобы этого не произошло, лакей торопливо подбежал к столу, распечатал два полных кувшина с вином и наполнил кубки гостей.

— Рассказывай дальше, — велел Тью, взмахнув полуобъеденной индюшачьей ногой, причём брызги жира пролетели в опасной близости от лица стряпчего.

Тот и бровью не повёл.

— Мы вошли в залу. Вот в эту самую залу, — продолжал Грателло, вернувшись на место. — И в объятия его милости кинулась прелестная молодая леди. Я видел её в неровном свете нескольких свечей — их было слишком мало, и тут дарил полумрак. Но и он не мог скрыть красоты незнакомки. Её полупрозрачные одежды переливались — они тоже источали свет, призрачный и чарующий, похожий на мерцание светлячка. Она быстро говорила на неведомом мне языке и покрывала лицо его милости поцелуями.

— Можете идти, — сказал граф нам, — пейте за моё здоровье.

И лично затворил двери за нами. До утра никто из нас не сомкнул глаз. Все гадали — откуда взялась в замке эта женщина?

С того дня она перестала таиться. Её часто можно было видеть рядом с его милостью. Понемногу она освоила бритунское наречие и распоряжалась нами, как госпожа. Нам оставалось только принять все как есть.

Долго ревнивый рыцарь, хозяин чудовища, не беспокоил нас. Но мы помнили о его угрозах. Починили ворота, установили на стенах котлы со смолою и навалили туда тяжёлых камней. Каждую ночь один из нас дежурил, готовый поднять тревогу в случае нападения.

Но беда выбрала другой путь в замок Амрок. Я прислуживал хозяину и загадочной госпоже за ужином. Ничто не предвещало несчастья, напротив — его милость был доброжелателен, и дама его сердца весело переговаривалась с ним. Но внезапно все горевшие свечи погасли, и зала погрузилась в темноту. Женщина вскрикнула от неожиданности, граф привстал, и тут в стене осветился прямоугольник, словно распахнулась дверь, которой там на самом деле никогда не было. В светящемся проёме стоял уже виденный мною великан в латах, а за ним — десяток отвратительных человекоподобных существ, полуголых, поросших шерстью. Они сжимали в своих лапах кривые сабли и щерились в зверских гримасах, латник отдал им короткий приказ, и дикари окружили господина. Один из них приложил острую кромку сабли к его горлу, готовый отрезать голову его милости. Великан закричал на чужом языке — он обращался к женщине. Она поднялась, бессильно заломив руки и опустив голову, и направилась в эту, невесть откуда взявшуюся дверь.

— Не ожидал! — сказал латник хозяину. — Пусть это будет тебе уроком. Не буду убивать тебя в твоём же доме. Я не разбойник и не вор, вроде тебя.

— Почему ты называешь меня вором? — хладнокровно спросил его милость. — Я ничего не крал у тебя. Она сама пришла ко мне, потому что ты ей омерзителен.

Великан сжал кулаки, так что латные рукавицы заскрипели.

— Хочешь вывести меня из себя, чтобы я оборвал твою жалкую жизнь? — спросил он.

— Вовсе нет, — отвечал граф. — Я только говорю правду, ничего кроме. Но не лги — ты оставляешь меня в живых только потому, что обещал ей. Если я умру, тебе нечем будет её запугивать, и она захочет отомстить. Знай, лорд Неизвестность, я найду её во что бы то ни стало, отыщу даже в сопредельном мире. Нигде не будет тебе покоя!

— Ты прав! — загрохотал пришелец. — Я поклялся не убивать тебя. Но не злоупотребляй этим, жалкий воришка. Следующая наша встреча закончится по-другому. Я приму меры, чтобы ты не попадался мне на глаза!

Отвратительные слуги великана один за другим вернулись обратно, в светящуюся пустоту. Латник взмахнул рукой, и его не стало. Провал исчез.

Когда свечи вновь зажгли, на том месте, откуда явился грозный великан, снова была стена — ровная, крепкая какой и была прежде. Но теперь на ней проступили письмена, те самые, которые вы видите.

— Он запечатал вход! — воскликнул его милость. — Глупец! Дешёвой магией он пытается встать на пути науки!

Граф рассмеялся, но нервное напряжение оказалось сильнее его на этот раз. Он слёг в горячке и два долгих дня не приходил в себя. Поправившись, его милость заказал через господина Фаррела много учёных книг, бумажных, пергаментных и даже папирусных из Стигии. Это стоило больших денег, но хозяин не поскупился. Больше года он корпел над ними, ставил опыты, один из которых, в конечном итоге, послужил причиной его безвременной гибели… На этом, с позволения господ, я умолкаю.

— Все это чистая правда, — подтвердил шут, и в его голосе не было насмешки. — По крайней мере, я знаю столько же.

— Лорд Неизвестность, — произнёс Тьянь-по после недолгой паузы. — Любопытное прозвище. Как жаль, что я не слышал его на языке сопредельного мира… В имени этом и поэзия, и неумолимость судьбы, и вызов.

— Все это демонщина какая-то, — сказал Ченси. — Не понимаю, как подобные истории вообще могут происходить здесь, в Бритунии, в стране здравого смысла и простого подхода к жизни!

— Не вполне согласен с этим, — молвил Гаспар. — Наши предки оказались подпорчены общением с пиктами, гаэлыдами и прочими тёмными народами, вся культура которых сводится к разнузданным пляскам и страшным сказкам, лишённым морали. Вот с нами теперь и происходит, как вы выразились, демонщина.

— Разве народные предания лишены морали? — удивился кхитаец. — Я знаю многие из них и уверяю, морали в них хоть отбавляй.

— О чём они говорят? — неожиданно разозлился Фаэрти. — При чём здесь мораль? Уж не собираются ли они читать нам нравоучения? Они мне надоели. Эй, Тью, Ченси, давайте перебьём их всех, красотку только оставим, и заживём здесь господами!

— Осел! — коротко отозвался Ченси.

— Крайне неразумно, — сказал стряпчий. — Моё исчезновение повлечёт за собой расследование. Герцог не поощряет убийств судейских чиновников.

— Ещё одно слово про леди Альвенель, и я выброшу тебя в окошко, — заявил варвар.

— А я не буду ему препятствовать, — добавил Ченси.

Фаэрти, заклёванный со всех сторон, злобно сверкнул глазами.

— Он пошутил! — сказал Тью. — Он всегда так шутит.

— Мы все так и подумали, — заверил его Фаррел. — Однако не угодно ли вам приступить к разгадке надписи? Время настало. Если у кого-нибудь есть соображения на этот счёт, пусть он произнесёт их вслух.

— У меня нет соображений, — с лёгким вздохом признался кхитаец. — Но сегодня, слава небесам, не последний вечер. Я подумаю ещё.

— А мне так и вовсе не по себе, — задумчиво произнёс Гаспар. — Возможно, я догадался. Но вот произнесу я это заклинание, дверь в сопредельный мир откроется, а оттуда на нас набросится какая-нибудь тварь… Мы ведь даже безоружны! Лучше завтрашним вечером, когда мы примем меры предосторожности.

— Вы напрасно опасаетесь, — голос Альвенель прозвучал с лёгкой насмешкой. — Никто не набросится, и дверь не откроется. Ни о чём вы не могли догадаться, и надписи этой не прочтёте никогда!

— Откуда такая уверенность? — оскорблённо надулся Гаспар. — Это возмутительно! Какая-то авантюристка осмеливается сомневаться в учёности магистра наук, преподавателя, автора трудов…

Тьянь-по при этом язвительно хихикнул и загородил лицо салфеткой.

— Учёные труды не помогут, — сказала Альвенель. — Эту надпись нельзя прочесть.

— Почему? — В глазах Ченси вспыхнули огоньки острого интереса.

— В самом деле, почему? — осведомился стряпчий и, обернувшись, взглянул на письмена, покрывавшие стену.

— Потому что это подделка. Ничего не значащая галиматья. Фальшивка. Надувательство.

Все вскочили и заговорили разом в сильнейшем возбуждении. Тью, который ничего в надписях не понимал и совершенно ими не интересовался, был ужасно рад случаю погорланить. Он разразился потоком ругани и остановился только тогда, когда Ченси дал ему подзатыльник.

— Смелое заявление, — сказала Фаррел, перекрикивая общий шум. Странно, но в его голосе, спокойном и холодном, оказались вдруг такие железные нотки, от которых многим стало не по себе. Гул затих как по волшебству.

— Смелое заявление, — повторил стряпчий. — Не угодно ли госпоже подтвердить свою версию?

— Ещё как угодно, — Альвенель улыбнулась, и весьма уверенно. Ченси глядел на неё во все глаза. — В рассказе слуги я заметила одну неувязку. Судите сами. Граф Амрок, как подобает хозяину, наверняка сидел на почётном месте, там, где теперь восседает его шут. Оно удобно ещё и тем, что возле него находятся два настенных подсвечника, то есть там светлее. Теперь прикиньте, какое значительное расстояние отделяло графа от открывшейся двери в сопредельный мир. Пока страшные уроды с саблями добрались бы до хозяина замка, он успел бы вскочить, принять бой — кстати, на стене рядом висит меч, настоящее оружие хорошего качества. На худой конец граф убежал бы из залы, входная дверь буквально в двух шагах. «Нет, — сказала я себе, — это подозрительно». Но где же истинная надпись? Где появлялся светящийся портал? Там, за спиной графа. Вот почему он ничего не предпринял. Просто не успел. Пусть слуга снимет этот гобелен, который, кстати, совершенно здесь неуместен. Ну?!

Грателло, белый, как мрамор, стоял неподвижно. Одним ловким движением Ченси вскочил со своего места, подошёл к указанному гобелену на стене, схватился за его края и рванул. Пыльная ткань упала к его ногам.

— Поразительно! — воскликнул стряпчий. — Ещё одна надпись!

— На этот раз подлинная, — утвердительно произнесла Альвенель.

— Вынужден взять свои слова обратно, — процедил Гаспар. — Вы неглупы, это ясно.

— Любопытное письмо, — произнёс Тьян-по. — Больше похоже на орнамент из цветов и вьющихся побегов. В Хоарезме находили подобные. Интересна также и манера письма — сильная, твёрдая рука, штрихи устремлены вверх — так пишут на выдохе… Это целая наука.

Конан наблюдал за происходящим очень внимательно. Он не привык разгадывать загадки усилиями ума, но обожал всякие головоломки, требующие решений, действий и хитрости.

— Пусть слуга сознаётся, почему он скрыл настоящую надпись, — предложил он.

Сидящие за столом посмотрели на Грателло, а тот уставился себе под ноги.

— Милейший, отвечай! — «железным» тоном велел стряпчий и нахмурился.

Слуга молчал.

Конан бегло оглядел присутствующих: Шут пропал, отметил он про себя.

— Ты вынуждаешь меня принять меры, — сказал Фаррел. — Последний раз советую тебе…

Тяжёлый, долгий грохот, донёсшийся снаружи, прервал его. Шум перекрыл голос бури.

— Что это? — испуганно спросил Гаспар.

— Похоже на обвал, — ответил Конан, прислушиваясь. — Большой обвал.

Ченси подошёл к окну, отодвинул гардину и выглянул.

— Ничего не разобрать, одна чернота, — молвил он.

— А вдруг это чудовище на куриных лапах штурмует замок? — Гаспар заметно побледнел. Он сильно жалел, что ввязался в это предприятие. Мысль о наследстве перестала возбуждать его.

— Чего гадать? Всего и делов — пойти да посмотреть, — заверещал Тью. — Если пришёл этот гад, мы его подвзорвем. Дядин порошок, небось, остался цел. Лежит где-нибудь в кладовой. А?

Очевидно было, что ему хотелось что-либо «подвзорвать».

На пороге залы появился Джокс. Он ступал торжественно, словно собираясь объявить о прибытии важной персоны, никак не ниже герцога по достоинству.

— Господа! — провозгласил он. — Спешу сообщить, что мост обрушился. Мы заперты в замке.

— Казался таким надёжным, крепким, простоял сотни лет — и бесславно развалился, чтобы упасть на дно ущелья, — сказал Тьянь-по. Ветер раздувал его одежды и уже унёс в неизвестность смешную коническую шапочку из рисовой соломки. — Как это верно и символично напоминает мне историю о вековом дубе, который…

— Вы бы подумали, как отсюда выбраться, — мрачно произнёс Гаспар.

— Тут и думать нечего, — кхитаец пожал плечами. — В замке оставались летающие механизмы, созданные покойным хозяином. Они и перенесут нас через пропасть.

— Вы готовы лететь верхом на табуретке? Вы, почтенный человек, учёный с мировым именем?

— Вряд ли полёт на табуретке причинит ущерб моему имени, — отвечал Тьянь-по. — Да и вы, когда вам надоест тут торчать, тоже полетите, как миленький.

Конан, цепляясь за страховочную верёвку, которую держали Ченси и Тью, выбрался из пропасти.

— Не похоже, чтобы мост упал сам, — произнёс он. — Ему помогли. Раствор, которым были скреплены камни, держит прочно.

— Очень возможно, — сказал Гаспар, ёжась на ветру. — Слуга скрыл подлинную надпись, другой — свалил мост, оставив нас в западне… Может, они людоеды? Может, они питаются теми, кого им удаётся заманить в этот проклятый замок?

— И каждый раз при этом они ломают мост, — улыбнулся кхитаец. — Думаю, мокнуть здесь дальше бессмысленно.

— Но в замке опасно находиться! — не унимался Гаспар. Похоже было, что у него сейчас начнётся истерика.

— Зато там сухо и много вина! — возразил Тью. — Лучше промочить горло, а не одежду!

— Образчик бритунского остроумия, — пробормотал варвар.

У самого входа они услышали звон колокола.

— Ночная стража! — объявил Тьянь-по. — Первый вечер прошёл.

— Нельзя сказать, чтобы впустую! — хмыкнул Ченси. — По сравнению с нашими предшественниками мы хотя бы не бьёмся над разгадкой полной чепухи!

Фаррел встретил их у порога.

— Негодный слуга исчез! — воскликнул он. — Воспользовался суматохой и скрылся.

— Думаете, он покинул замок по воздуху? — осведомился Тьянь-по.

— Джокс клянётся, что летательный механизм остался только один, и тот неисправен, — отвечал стряпчий. — Положение наше неутешительно.

— Прохвост прячется где-то здесь, — оскалился варвар. — Он сам говорил, что тут полно потайных комнат.

Тью поддержал его:

— Надо все обыскать, найти мерзавца и развязать ему язык!

— В самом деле, — сказал Гаспар. — Должен же кто-то объяснить нам, наконец, что всё это значит?

— Лично я никого искать не собираюсь, — произнёс Ченси и зевнул. — Ночь. Темно, как у черномазого за шиворотом. Надо дождаться утра и заодно отдохнуть.

— Это разумно, — кивнул кхитаец. — Давайте разойдёмся по спальням. Пусть каждый из нас как следует присмотрит за собой.

— Но ведь мы так и не узнали толком, что случилось! — Гаспар снова заговорил истерическим голосом.

Тьянь-по, усмехнувшись тонкими губами, ответил:

— Дорогой мой! У нас будет ещё много времени, чтобы разобраться.

И кхитаец лёгкой походкой удалился по коридору. Гаспар, втянув голову в плечи, устремился следом за ним. Их комнаты располагались рядом.

— Ты идёшь? И где этот осел Фаэрти? — спросил Ченси у Тью.

Тот неожиданно взорвался:

— Я не знаю, где Фаэрти! Я не помню, чтобы меня нанимали в няньки человеку, который старше меня! Да, старше, и на целый год! Я спать не собираюсь. И пусть эта кхитайская гусеница мне не указывает!

— Нас с тобой, к несчастью, поселили в одной комнате, — напомнил Ченси. — И если ты среди ночи припрёшься и помешаешь мне спать, произойдёт нечто ужасное. Имей это в виду и делай, что хочешь. А вы, господин варвар, передайте вашей приятельнице пожелания доброй ночи. Я хотел бы поутру потолковать с ней по делу.

Ченси отобрал у Тью подсвечник и ушёл вверх по лестнице.

— Сильно волноваться не стоит, — мягко произнёс Фаррел. — Если через неделю я не объявлюсь при дворе у герцога, меня начнут искать и первым делом направятся сюда. Увидят, что стало с мостом, и приведут все в порядок. Спокойной ночи, господа.

— Ну так что? — Тью с надеждой посмотрел на киммерийца. — Начнём поиски?

— Пожалуй, только позже, — отозвался Конан. — Прежде я должен поговорить с женщиной. Дождись меня в зале, где мы обедали.

— Но ведь ты ненадолго?

— Если у тебя нет терпения, займись чем-нибудь, — отрезал варвар. Уходя, он совсем не подумал, в каком положении оставил своего добровольного помощника. Сам Конан прекрасно видел в темноте и хорошо запоминал расположение комнат и направления коридоров. А Тью остался один в холле без света.

— Где же демонская зала? — бормотал он, шаря в темноте, натыкаясь на стены и бранясь. Отыскав на ощупь перила лестницы, Тью стал подниматься наверх, оступился и расквасил себе нос. Его ругань долго разносилась эхом по пустым переходам. Поднявшись неизвестно на какой этаж, Тью вышел в один из коридоров и побрёл наугад. Здесь было светлее, но ненамного.

Свернув наудачу три или четыре раза, Тью понял, что безнадёжно заблудился.

Альвенель, обнажённая, при свете двух свечей сидела перед большим зеркалом и расчёсывала свои густые волосы.

— Мог бы и постучаться, — сказала она. — Впрочем, я по звуку шагов догадалась, что это ты.

— Ты удивительно догадлива, — ответил варвар. — И красива. Редкое сочетание.

— Почему даже очень хорошие мужчины так глупо устроены и всегда говорят скучные, пошлые вещи? — искренне удивилась она.

Конан пожал плечами.

— Я и в самом деле признаю, что ты умна, — сказал он миролюбиво. — Сегодня ты произвела на всех впечатление. Только знаешь, мне показалось, что ты сразу отнеслась к рассказу слуги без особого доверия. Тебе известно что-то ещё…

— Если ты такой внимательный, признайся, что Грателло не похож на человека, которому можно доверять.

— Это верно. — Киммериец присел на край кровати и стянул с себя через голову тунику и рубаху из грубого полотна. Женщина с удовольствием рассматривала его тело, отражённое зеркалом.

— Я насторожился, — продолжал он, — когда слуга описывал происходящее в зале, после того, как погасли свечи. Может, он видит в темноте? Тогда у него опасное преимущество перед многими из нас.

— Меня больше занимает другое, — голос Альвенель прозвучал неожиданно зло, — что он делал, когда латник-великан и его слуги угрожали графу? Почему он ничего не предпринял? Из его повествования не следует, что к его горлу был приставлен меч. Ему ничто не угрожало.

— Он попросту трус, — с презрением сказал варвар.

— Если бы он был только трусом… — Женщина отвернулась, и Конан заметил слезы у неё на глазах.

— Брось, — проговорил киммериец. — Тебе ничего не угрожает, я же с тобой. Иди ко мне. Я знаю хороший способ отдохнуть.

Альвенель поднялась со стула, подошла к нему и положила руки на плечи варвара. От запаха её тела у Конана закружилась голова. Он крепко обнял Альвенель и уже собирался повалить её на кровать рядом с собой, как она вдруг напряглась, вскрикнула и попыталась вырваться.

— Да что с тобой? — воскликнул Конан, но осёкся.

Лицо женщины было искажено брезгливостью и страхом.

— Посмотри, что у тебя за спиной, — сказала она. — Только осторожно.

Оборачиваться варвар не стал — он бросил взгляд на зеркало, в котором отражалась вся кровать целиком.

— Лучше спать с равнодушной женщиной, чем с таким отродьем, — усмехнулся киммериец. Сзади и левее его, на подушке, покачиваясь на лапах, стоял огромный скорпион, ярко-красный, с чёрным хвостом.

— Знаешь, откуда эта тварь? — спросил Конан, не двигаясь с места.

Альвенель посмотрела на него расширенными глазами и отрицательно мотнула головой.

— Из Стигии, — сказал он. — Его яд убивает мгновенно. Скорость и быстрота реакции намного больше человеческой. Он опаснее самой опасной змеи. Осторожно вынь из ножен мой меч и протяни его мне рукояткой вперёд. Медленно…

Пока Альвенель выполняла приказ, Конан наблюдал за скорпионом в зеркало. Тот заподозрил угрозу, хвост его задрожал, а на загнутом, остром жале показалась капелька яда.

Не вытягивая руки, варвар раскрыл ладонь, и когда рукоять меча оказалась в ней, плавно сжал пальцы.

— У меня есть только жалкая доля мгновения, — сказал он. — До чего приятное ощущение. Только доля мгновения между жизнью и смертью…

Испугавшись ещё больше,Альвенель заглянула в его синие глаза — в них проснулось какое-то удивительное веселье, словно не было для этого человека ничего приятнее, чем находиться на краю гибели.

Потом ослепительной молнией сверкнул в воздухе клинок, и целое облако перьев взметнулось кверху.

Тьянь-по пожелал Гаспару хорошо выспаться и юрко шмыгнул в свою комнату. Гаспар представил с тоской, как будет сейчас ворочаться на холодной кровати и думать над своим печальным положением, и его передёрнуло. Проклятый кхитаец! У всех узкоглазых, вследствие вырождения их расы, нервы устроены таким образом, что узкоглазые не испытывают никаких волнений. Они слишком примитивны для этого.

Подозрительный и недоверчивый, учёный ещё вчера вытребовал у мажордома ключи от своей комнаты. Красть у него было решительно нечего, но осторожность никогда не помешает! К тому же, в дорожной сумке лежит толстый свиток пергамента — черновик трактата о слабоумии среди зембабвийских негров. А в черновике много помарок и исправлений, а также ошибок, ещё не замеченных автором, и потому неисправленных. Если проклятый кхитаец засунет в рукопись свой нос, у него будет возможность посмеяться над Гаспаром, а этого представитель передовой расы никак не может допустить.

Ключ, как это свойственно всем ключам вообще, провалился на самое дно кармана, и учёный извлёк его не без труда. Потом выяснилось, что он забыл, как надлежит вставлять его в скважину. Бороздкой влево? Или вправо? Гаспар положился на удачу и прогадал — ключ застрял и теперь не желал вылезать обратно.

Пока учёный боролся с замком, на него накатил страх. С ним такое бывало в детстве в похожей ситуации. Ему казалось, что за ним гонится людоед, он приближается, он все ближе и ближе, а дверь все не открывается, и счёт уже ведётся даже не на мгновения, а ещё меньше… Гаспар застонал от ужаса и весь вспотел.

— Как глупо, — сказал он себе. — Надо взять себя в руки.

Он отпустил ключ, торчащий из скважины, прижался спиной к стене, глубоко вздохнул и сосчитал до двадцати пяти. Стало полегче. Тогда он снова повернулся и едва не потерял сознание, даже не успев испугаться. Его напряжённые нервы сократились сами по себе, и солидный учёный подпрыгнул от неожиданности, увидев перед собой бледное, перекошенное лицо.

— Господин учёный? — произнёс шут (а это был он). — Вам до сих пор не спится?

— Ты чуть не убил меня, — шёпотом сказала Гаспар. — Бродишь тут, точно привидение…

— Забавно, правда? — спросил Баркатрас. — Но ваша учёность так говорит, потому что никогда не видел настоящего привидения. Так вот, я на него совершенно не похож.

— А почему твои колокольчики не звенели?

— Потому что я не прокажённый и не обязан предупреждать о своём появлении, — парировал шут. — Я залепил их язычки воском. У меня дело лично к вам, и мне не хотелось, чтобы о нём знали посторонние.

— Какое ещё дело? — грубо осведомился успокоившийся Гаспар.

— Я подумал, что если мы с вами разыграем вашего учёного коллегу, вам будет приятно.

— Глупости! — Гаспар начинал закипать. — Что значит — разыграть?

— Выставить дураком.

— До того ли мне, шут! — в сердцах сказал учёный. — Оставь меня в покое. Тут и без тебя хватает чепухи!

— Как скажете. — Баркатрас поклонился и исчез в темноте.

— Это неслыханно! — пробормотал Гаспар и снова взялся за ключ. На сей раз он поддался. Учёный перевернул его и снова вложил в скважину. Замок со скрипом открылся. Гаспар толкнул дверь и вошёл.

В его руке горела всего одна свеча, но на прикроватном столике, в золочёном подсвечнике, их было целых три. Он торопливо зажёг их все, одну за другой, а ту, что принёс с собой, прилепил прямо к полированной столешнице. Бороться за наследство он не будет, значит, мебель перейдёт к другому, стало быть, нечего её жалеть.

Зола в камине еле теплилась, но учёный все равно развесил перед ним свой сырой плащ и стал снимать мантию. Он запутался головой в её широких складках, а когда наконец освободился, взгляд его упал на подоконник. И Гаспар закричал во всё горло.

На подоконнике лежала голова Тьянь-по, отделённая от тела, со всклокоченными волосами и вздыбленной бородок. Раскосые глаза блестели, как кусочки мозаичного стекла.

Не помня себя, Гаспар вылетел в коридор. Он продолжал кричать. Дверь за ним захлопнулась сама по себе, и учёный оказался в полной темноте. Послышался какой-то шум и, как показалось Гаспару, прямо из стены возник кхитаец со свечой в руке, живой и здоровый. Голова его была на месте!

— Это вы? — спросил он. — Что случилось, уважаемый?

— Там, там! — орал Гаспар. — У меня на окне… Ваша голова!

— Моя голова? — переспросил Тьянь-по спокойно. — Но это абсурд. Одно и то же тело или же часть его не может пребывать в двух местах одновременно. Если моя голова со мной, а я надеюсь, что это так…

— Пойдёмте, посмотрим, — перебил его Гаспар. — Вы как жрец науки должны будете поверить своим глазам! Она там, говорю я.

— Может быть, вы ошиблись?

— Совершенно исключено.

— Может, это чья-то другая голова? — настаивал Тьянь-по.

— Это голова ваша, уверяю вас! — восклицал Гаспар. — Те же надбровные дуги, тот же наклон лба… и борода!

Тьянь-по пощупал свою бороду, пожал плечами и сказал:

— Ну, хорошо. Давайте взглянем.

Гаспар открыл свою дверь и пропустил кхитайца вперёд. Сам он заходить не спешил.

— Ну как, убедились? — крикнул он.

— Друг мой, здесь нет никакой головы, — отвечал Тьянь-по. — Попросту вы переутомились и съели за обедом много тяжёлой пищи.

Гаспар робко вошёл в комнату.

Действительно, головы не было. На том месте, где она находилась, стоял кувшин для умывания, синий, с отбитой ручкой.

* * *

В полной тишине, при погашенных свечах, Ченси лежал на кровати и размышлял: сделаться ли ему негодяем, или продолжить игру честного человека. В создавшихся условиях можно было рискнуть — вернуться к предложению Фаэрти, а убийства свалить на Грателло, тем более, что последний оказался и в самом деле нечист на руку. Для человека, который с пятнадцати до двадцати пяти лет почти ежедневно слышал в свой адрес обвинения в беспутстве, никчёмности, для которого каждая подачка от богатых родственников сопровождалась унизительными сценами, это было соблазнительно. Но… Во-первых, для такого дела нужно найти хорошего союзника. Положиться на маменькиных сынков, Фаэрти и Тью, значит изгадить все дело. А где его найти, хорошего союзника? Альвенель умнее других, но уж очень бойка. Только на правах любовника с ней можно сосуществовать, а при сообразительной леди уже находится в этом качестве мрачный длинноволосый громила… Кхитаец не годится — его, похоже, не деньги интересуют, а сама загадка как таковая. Второй учёный — трус. Предаст при любой возможности.

А во-вторых — как-то это непривычно и… скверно. Одно дело — проломить кому-нибудь голову табуреткой в кабаке или проткнуть мечом на перекрёстке из-за глупой, вздорной куртизанки, а другое, совсем другое — вот так, расчётливо, одного за другим извести несколько человек из-за титула и замка, который все равно скоро будет проигран в кости.

— Проклятая слабость! — выругался Ченси.

Те, кто думают, что заниматься подобными размышлениями легче, чем действовать, — глупцы. Мысли, изнуряющие, будоражащие, выматывают не хуже каторжных работ.

Когда стена, обтянутая гобеленом, над самой кроватью Ченси внезапно вздулась пузырём и в темноте, к которой успели привыкнуть глаза, промелькнуло что-то живое, подвижное и бесшумное, молодой человек решил, что это его собственные чёрные мысли неожиданно облеклись плотью. Через миг Ченси ощутил на себе посторонний взгляд. Два огромных круглых глаза, оранжевых, с чёрными вертикальными зрачками, следили за ним из темноты.

— Кто ты? — спросил Ченси. — Демон, пришедший за моей душой? Тварь из сопредельного мира? Впрочем, всё равно. Проваливай.

Ворчание, похожее на дробный рокот маленького барабана, послышалось в ответ. Глаза вдруг сделались больше. Они все росли и росли, пока Ченси не понял, что они приближаются. На самом деле всё произошло в одно мгновение, но для Ченси мгновение это растянулось почти до бесконечности.

Уже ощущая дыхание незваного гостя, пахнущее загустевшей кровью, Ченси перекатился к краю кровати и упал на пол. На кровать сразу опустилось что-то грузное и коротко взрыкнуло. Ченси не стал терять времени — вскочил, выхватил из ножен свой меч, лежавший на сундуке, и принял оборонительную позу. Он был в одной рубашке, трутница осталась в кармане куртки — зажечь свечу было нечем, да и вряд ли обладатель страшных глаз позволил бы ему возиться с огнём. Ченси видел его плавный силуэт, почти неотделимый от темноты.

— Откуда же ты взялся? — спросил Ченси. — Прятался в комнате? Сидел под кроватью?

Визитёр снова отреагировал на звук человеческого голоса — заворчал, как и в первый раз, очевидно, сгруппировался и опять прыгнул. Ченси рубанул его в воздухе и попал, но его самого хлестнуло чем-то горячим по плечу и щеке и толкнуло так сильно, что он потерял равновесие. Чёрное тело каталось, извивалось по полу. Ворчание сменилось рыком, в котором слышались ярость и боль.

Ченси вскочил, примерился и ударил, целясь между горящих глаз. Что-то опять толкнуло его, и горячее потекло по бедру. Но рык превратился в визг, и скоро всё стихло.

Ченси бросил меч, полез в карман за трутницей — руки у него тряслись, а правая к тому же сделалась тяжёлой и плохо слушалась. Но свечу ему удалось зажечь.

— О боги! — прошептал он, оглядев комнату. Всё, что возможно, было забрызгано кровью. Зверь, похожий на очень большую кошку, лежал на полу — его бока ещё поднимались и опадали, а передние лапы скребли половицы когтями. Он был густо-чёрного цвета, красивая шерсть его лоснилась и переливалась даже в скудном освещении.

Глянув на себя, Ченси сразу почувствовал слабость — он истекал кровью. Всхлипнув от накатившей дурноты, молодой человек отворил дверь и, пошатываясь, вышел в коридор.

Прямо перед его дверью стоял шут Баркатрас.

— Меня нужно перевязать, иначе я сдохну, как поросёнок на бойне, — сказал Ченси и рухнул. Шут еле успел его подхватить.

* * *

Тью заметил свет, горевший где-то бесконечно далеко в тёмном коридоре.

— Уже кое-что, — сказал он себе и бросился туда. Темноты он не боялся, но ему непременно хотелось найти что-нибудь такое, что прояснило бы ситуацию. Или наткнуться на Грателло и схватить его. Тью хорошо понимал, что додуматься до разгадки ему не хватит мозгов, зато у него было много энергии и рвения. Эти ценные качества не раз выручали Тью в разных щекотливых ситуациях.

Источником света оказалась масляная лампа, висевшая на крюке, вбитом в стену. Не раздумывая, Тью снял её и зашипел: медная дужка, служившая ручкой, раскалилась, резервуар — тоже. Нести лампу в руках было немыслимо. Поставив её на пол, Тью поплевал на обожжённые пальцы, потом снял с пояса кинжал в ножнах, поддел дужку его перекрестьем и довольно засмеялся.

— Вот что значит очень захотеть! — сказал он. — Пора пролить свет на это тёмное дело!

И он пошёл дальше. Теперь выражение «куда глаза глядят» к нему подходило — глазам было куда глядеть. По левую руку в коридор выходило видимо-невидимо дверей, и каждая была заперта. Вероломный слуга мог хорониться за любой из них.

— Значит, будем ломать, — решил Тью и приступил к делу не откладывая. У первой двери замок оказался хлипким — он вылетел после первого же толчка. За дверью обнаружилась скучная комната без окон, в которой лежали горой поломанные стулья и старые, облезлые метлы. Со второй дверью пришлось повозиться дольше, но и она не выстояла. В этой комнате, на сей раз — большой и нарядно убранной, — стояли два окованных сундука, совершенно не нужные здесь. Они были не заперты. В каждом лежала гора истлевшего, заплесневелого тряпья. Следующие две двери были прочными, высадить их не удалось, хоть Тью и отбил себе плечо.

— Обидно, — проговорил он. — Но дверей ещё полно.

Потом нашёлся склад негодного оружия и заржавленных, худых кирас и шишаков. Поразмыслив, Тью перевесил лампу на острое навершие алебарды с щербатой рубящей плоскостью, а кинжал вернул на пояс. Так было удобнее идти, правда, лампа всё время раскачивалась. А алебарда пригодилась при взломе очередной комнаты — в ней было полно странной посуды из зеленоватого стекла, покрытой пылью и мышиным помётом.

Таким образом Тью прошёл почти весь коридор, пока сильнейший запах тления не остановил его перед последней дверью.

— Похоже, тут фамильный склеп, — предположил Тью. — Вряд ли это правильно — держать мертвецов под крышей. Отвратительный запах.

Проникать в эту комнату он не собирался и уже было двинулся дальше, как ему послышался внятный шорох, который донёсся из-за двери.

— Пожалуй, посмотреть всё-таки стоит, — решил Тью. — Возможно, этот проныра специально выбрал себе укрытие, куда ни один нормальный человек не сунется добровольно!

Зажав нос свободной рукой, Тью толкнул дверь плечом — она неожиданно легко распахнулась, ибо была не заперта.

— Разрази меня гром! — вскричал он, рассмотрев то, что эта дверь скрывала.

В комнате действительно было двое мертвецов. Один совсем свежий, с разодранным животом, лежал вытянувшись на столе. В его внутренностях копался другой мертвец, сгнивший почти до костей, однако не утративший способности двигаться. Жирные белые черви сыпались с него дождём.

Услышав восклицание Тью, он поднял безжизненное лицо, обезображенное разложением. Мертвец на столе был никто иной, как Фаэрти. Это открытие заставило Тью растеряться. Совсем ещё недавно молодой и сильный, кузен Фаэрти лежал, словно какой-нибудь неодушевлённый предмет. В представлении Тью смерть была уделом старых и слабых.

— Вот так штука! — только и смог сказать Тью.

Тем временем живой мертвец, все с тем же бессмысленным выражением лица, широко растопырив руки, обошёл стол и двинулся на Тью. Ноги у него не сгибались, и он переставлял их, словно циркуль землемера. Тью неожиданно ясно осознал, что сейчас его — тоже молодого и сильного — постигнет печальная участь кузена. Это показалось ему дикой нелепостью, жестокой и несправедливой. И Тью решил сражаться. С воинственным криком он взмахнул алебардой, которая погрузилась в череп мёртвого противника с чавканьем, будто в гнилую тыкву. При этом лампа перевернулась, её содержимое вылилось на упыря и воспламенилось.

Выпустив алебарду, Тью побежал по коридору. Живой труп шёл за ним тяжёлыми, неловкими шагами и освещал коридор, подобно живому факелу. Вонь стояла чудовищная. Пройдя шагов двадцать, мертвец рухнул лицом вперёд и зачадил. Тью остановился. Его вывернуло.

— Кого это вы спалили? — раздался голос у него за спиной, и Тью, словно ужаленный, подскочил на месте.

— Это ты, дурак! — сказал он, успокоившись. Перед ним стоял шут и разглядывал его бесцеремонно и насмешливо.

— Странный способ развлекаться, — заметил Баркатрас. — Я бы не додумался.

— Там, в комнате, лежит мой кузен Фаэрти, — сообщил Тью. — Он умер. Его убили.

— Должен сказать, что с другим вашим родственником тоже случилась беда, — проговорил шут. — Его сильно ранила пума. К счастью, он остался жив.

— Откуда Ченси взял пуму? — удивился Тью, на что Баркатрас только развёл руками.

* * *

— Решительно отказываюсь спать на этой постели, — произнесла Альвенель. Перья все ещё плавали в воздухе. Разрубленный вместе с подушкой скорпион залил простыню и покрывало чёрной липкой кровью. Конан завернул убитую тварь в испачканное бельё и выбросил свёрток за дверь.

— Давай-ка обшарим всю комнату, — предложил он. — Вдруг здесь есть ещё что-нибудь в том же роде.

Однако тщательный и дотошный обыск ничего не дал.

— Любопытно, кто из моих конкурентов подбросил мне этот сюрприз? — гадала Альвенель вслух.

— Возможно, они тут и не при чём, — молвил киммериец.

Женщина, не скрывая удивления, посмотрела на него.

— Вспомни герпедонта в горах, — продолжал варвар. — Стигийский скорпион — тоже диковина в этих местах. Ему нужно жаркое солнце и растрескавшаяся, сухая земля. Тут, по-моему, не обошлось без колдовства!

— А если кто-нибудь из претендентов — тайный колдун? — предположила Альвенель, но Конан с сомнением покачал головой.

— Скрыть принадлежность к проклятому колдовскому племени очень трудно, — сказал он. — Колдун — это не только магия, это способ жить. Колдуны по-другому говорят, по-другому держат себя, смотрят на все с прищуром, везде ищут символы и кичатся своим знанием. Из-за этого они ещё более отвратны!

— Но ведь маг может притвориться обычным человеком, — настаивала Альвенель. — И втайне посмеиваться над окружающими.

— На кого ты думаешь?

— На кхитайца!

— Нет, — возразил варвар. — Кхитаец — по-настоящему мудрый человек. Такой не будет возиться с колдовством.

— А как ты отличаешь мудрого от не мудрого? — спросила женщина.

Киммериец нахмурился.

— Не знаю, — наконец признался он. — Отличаю и все.

— Хорошо, — сказала Альвенель. — А как по-твоему, я мудра или нет?

— Нет, — ответил Конан категорически. — Ты умна, но не мудра.

— Почему? Я ценю твою откровенность, но объясни, почему ты так думаешь?

Варвар увидел, что она задета..

— Если бы ты была мудра, — сказал он, как мог, мягко, — то давно вышла бы замуж и родила бы своему мужчине кучу красивых, здоровых детей. Не обижайся — я тоже не мудрец.

— Хватит об этом, — холодно произнесла Альвенель. — Я хочу спать.

Киммерицу вдруг показалось, что у этой красивой, обнажённой женщины, для которой нагота — самые крепкие латы — что-то сломано внутри. Киммериец слабо разбирался в душевных страданиях, но знал, что они бывают иногда сильнее телесных.

Женщина легла на голый тюфяк и закрыла своё лицо волосами. Варвар закутал её высохшим плащом, задул свечи и тихо вышел из комнаты.

В зале графской короны шут Баркатрас пил вино.

— Где крикливый молокосос? — осведомился у него Конан.

Шут покачнулся на стуле, вскинув ноги на стол, и заговорил:

— При покойном графе в замке выдавались весёлые ночки, но такой я не упомню!

После чего он рассказал про пуму, убитого Фаэрти и ожившего мертвеца, сожжённого в коридоре.

— А у нас в спальне был скорпион, — кивнул Конан. — И сбежавший лакей до сих пор не объявился… Кстати, где ты сам был в тот момент, когда обрушился мост?

— Я? — переспросил Баркатрас. — Ах, да! Выходил за надобностью. Всё дело в белом вине. От него пучит живот. Тебе нужны доказательства?

* * *

— Что-то я не вижу в вас вчерашнего пыла! — проворчал стряпчий, усаживаясь за стол.

Завтрак и без этого замечания проходил в атмосфере невесёлой. Тью покосился на Фаррела сердито, но промолчал.

Ченси взял бокал левой рукой — правая находилась на перевязи — и произнёс:

— Давайте выпьем за то, чтобы не все погибли в этом распроклятом замке!

— Я бы воздержался на вашем месте от всяких тостов, — сухо хмыкнул судейский. — Наша общая задача состоит в том, чтобы выжить. Скорее всего, это будет непросто.

— Вы очень крепко держите себя в руках, — не выдержал Тью. — С чего бы это? Почему вы так спокойны? Вы — единственный, с кем ночью ничего не случилось! Это подозрительно.

— Не единственный, — молвил Тьянь-по, входя в залу и церемонно кланяясь. — С бедным кхитайским каллиграфом тоже ничего не случилось. Он спал, как младенец.

— Младенцы спят крайне беспокойно и всё время кричат, — язвительно заметил Фаррел. — Вы уж поверьте. У меня трое детей и восемь внуков. А ваш многоучёный сосед — с ним всё в порядке?

— Ночью ему привиделось, будто бы моя голова, отделённая от тела, находилась у него на окне, — поведал Тьянь-по, устраиваясь на стуле, — а потом он заснул. Во всяком случае, затих. Наверное, проваляется в постели до вечера. Он очень впечатлителен, в этом виновата его комплекция.

Варвар завтракал без аппетита, что бывало с ним нечасто. Он то и дело смотрел на надписи — на фальшивую, нанесённую поверх шлифованного камня кладки, и на подлинную, словно выжженную в толстой дубовой панели. Альвенель, в глубокой задумчивости, стояла у окна и высматривала в сером ненастном небе что-то, заметное ей одной.

— Джокс! — обратился стряпчий к мажордому, прислуживающему за столом. — Ты знал Грателли много лет. Объясни, как он мог выкинуть с нами такую шутку?

— Не могу знать, — медленным, скрипучим голосом отвечал Джокс.

— В нём не было никаких странностей?

— Странностей? — Мажордом лишь взглянул с недоумением и оставил вопрос стряпчего без ответа.

— До сих пор непонятно, как он сломал мост, — заметил Ченси.

— Ну, это просто, — ответил ему кхитаец. — Он сам рассказал нам, что у графа хранились запасы порошка для праздничных огней. Достаточно было мешка весом в пять лян и длинного фитиля, который тлел бы долгое время. А потом — бум! И моста нет.

— Действительно, просто! — рассмеялся Ченси. — Неужели глупый лакей мог додуматься до такого? А вот вы, который много знает о свойствах этого порошка…

— Понимаю, куда вы клоните, — улыбнулся Тьянь-по. — Но я-то здесь, среди вас. А лакей исчез. Почему?

— Простите, госпожа, — Ченси повернулся к Альвенель. — Вы, бесспорно, самая светлая голова в этом замке. Что вы думаете по этому поводу?

— Ничего, — ответила она. — Я разгадала надпись и сегодня, в указанное время, оглашу результат.

— Много вам будет толку с этого! — фыркнул Тью. — Неужели вы не понимаете, что нас всех убьют, по одному. И вас тоже, если, конечно, не вы организовали все это.

— Мы занимаемся ерундой. — Кхитаец тактично сказал «мы» вместо «вы», и это все заметили. — Прошедшей ночью случились вещи, не объяснимые порядком вещей нашего мира. Значит, нужно понять логику мира сопредельного. Это гораздо интереснее, чем слоняться по замку в поисках коварного Грателло. Лично я устроюсь в графской библиотеке, потребую его личные записи и тщательно изучу.

— В одиночестве? — спросил стряпчий, устремив на Тьянь-по проницательный взгляд.

— Если многоучёный Гаспар не составит мне компании, то в одиночестве.

Сказав так, кхитаец доел тушёную морковь, выпил стакан воды и, торжественно поклонившись, вышел. Однако скоро он вернулся. Весёлая лёгкая улыбка исчезла с его лица, теперь оно выражало тревогу и озабоченность.

— Я никак не могу его разбудить, — сказал он. — Господин Гаспар не подаёт признаков жизни.

* * *

В постели, пропитавшейся кровью, лежало обезглавленное тело Гаспара. А голова вытаращенными глазами смотрела с подоконника, одним глазом на вошедших, другим — в стену.

— Получается, что вы последний, кто видел его живым, — сказал стряпчий, адресуясь к Тьянь-по.

— Последним его видел убийца, — бесстрастно ответил кхитаец.

Ченси расхохотался. Фаррел взглянул на него сурово.

— То есть, вы его не убивали?

— Дверь была заперта изнутри, — молвил Тьянь-по.

— Значит, убийца, кем бы он ни был, вылез через окно, — уверенно произнёс судейский.

Кхитаец покачал головой.

— Жизненно важная часть моего бедного друга стоит на подоконнике, — заметил он. — Если бы окно открывали, она бы упала на пол.

Ченси обошёл тесную комнату и оскалился.

— Значит, здесь есть потайная дверь! — сказал он и принялся стучать по стенам, сначала кулаком, а потом тяжёлым подсвечником, который оставлял в побелке глубокие вмятины.

Стряпчий внимательно осмотрел мёртвое тело. Правая рука покойного, сжатая в кулак, сильно заинтересовала его. С усилием судейский чиновник разогнул окоченевшие пальцы.

— Ого! — сказал он. — Кажется, несчастный помог нам изобличить убийцу.

Фаррел подошёл ближе к окну, чтобы получше разглядеть неожиданную находку. На его ладони блестела золотая брошь с небольшим красивым опалом.

— Я видел похожую на вашем вчерашнем камзоле, — произнёс он, глядя на Ченси.

— Да, — отвечал тот с вызовом. — А ещё такая же есть у Тью и у Фаэрти, убитого этой ночью. Если вы думаете, что это моя, то мне остаётся пойти в свою комнату и принести вам опровержение.

— Поспешите, — посоветовал Фаррел.

Скоро Ченси стоял на пороге и демонстрировал свою брошь, которая не покидала камзола. Так же поступил и взволнованный Тью.

— Странная получается картина, — проговорил кхитаец. — Ваш родственник убил Гаспара, потеряв при этом украшение, после чего перенёсся неизвестным образом на четвёртый этаж, где был, в свою очередь, убит ожившим мертвецом двухмесячной свежести…

— Вы, кажется, хотели уединиться в библиотеке? — напомнил ему стряпчий. — Теперь вас никто не держит. Постарайтесь найти ответ в научных опытах графа. Но это не означает, что вы свободны от подозрений.

— Здесь никто не свободен от подозрений. — Тьянь-по поклонился и ушёл.

— Зачем ты объявила о том, что смогла прочесть надпись? — спросил варвар у Альвенель. — Теперь твоя жизнь в ещё большей опасности. Злоумышленник попытается добраться до тебя.

— На это я и рассчитываю, — улыбнулась женщина. — Мы будем начеку. Я знаю, что это непросто, но уж точно — не скучно.

Они стояли на галерее и смотрели вниз. Тучи застилали небо, тучи клубились у подножия замка и тяжёлыми, лохматыми тушами опускались в ущелье. Совершенно непонятно было, как солнечный свет проникает сюда сквозь эту пелену. Буря миновала, но шквальный ветер не утихал — он приносил откуда-то издалека маленькие ледяные крупинки.

— Должно быть, ты думаешь — зачем человек забирается в такое страшное место, строит в нём жильё, оседает на всю жизнь, когда есть зелёные равнины, леса, морские побережья? — поинтересовалась Альвенель.

— Вовсе нет, — возразил Конан. — Мне здесь нравится. Я тут как дома. Это настоящая красота, которая может существовать сама по себе. К тому же злой ветер не собьёт меня с ног, острые камни не отведают моей плоти — я сильнее. Чувствовать это очень приятно.

— Мне кажется, граф Амрок тоже так думал. Иначе он не поселился бы здесь, — произнесла она задумчиво.

— А как думаешь ты? Если у тебя получится задуманное, ты станешь хозяйкой всего этого. Тебе будет здесь хорошо? — спросил киммериец.

— Не уверена, — отвечала она. — Но замок Амрок для меня — очередная точка на линии пути. Я обязана её пройти. Чего здесь удивительного? Разве ты, варвар, живёшь иначе?

— Я просто живу, — был его ответ.

Последующее время до ужина он не отходил от неё ни на шаг. Каждый выступ скалы, каждый тёмный участок коридора мог таить опасность. Конан не очень-то верил в злой умысел какого-то конкретного человека. Он хорошо знал, что зло может существовать и само по себе. Часто оно селится в душе какого-нибудь слабого существа и управляет им, но бывает, что и само, во плоти, появляется в свете, в облике демона, кровожадного чудовища или стихии.

Фаррел тем временем развёл кипучую деятельность. Перво-наперво он, при помощи Джокса и конюха, перенёс в холл убитую пуму, дохлого скорпиона и полуобугленный, чудовищно пахнущий труп неизвестного. Предосторожности ради труп разрубили на несколько частей, если однажды он ожил, чтобы совершить убийство, может, ожить и во второй раз. Каждый из уже неодушевлённых предметов стряпчий снабдил аккуратным ярлыком с пометкой.

— Это на случай, если нас всех поубивают, и следствию понадобятся улики, — объяснил он.

— Вы так спокойно говорите об этом! — скривил губы Ченси.

— Что делать, я занимаю должность уже много лет, — молвил Фаррел. — И кому, как не мне, знать, что жертвой убийцы может стать любой. Даже судейский чиновник.

Тьянь-по ненадолго появился из библиотеки.

— В этом трактате, — сообщил он, показывая внушительный свиток, — содержится описание научного способа оживления мертвецов. Большинство людей считают, что оживление достигается только при помощи некромантии. Но оказывается, существуют особые препараты, позволяющие проделать эту штуку. Двести лет назад были открыты мельчайшие живые организмы, незаметные глазу. Они живут колониями, захватывая мёртвое тело, и заставляют его передвигаться и совершать простые, действия. Разума в них нет, один только инстинкт. Встречая живое существо, они при помощи своего носителя убивают его и заселяют труп. Так сказать, высаживают десант.

— О боги! — воскликнул Тью. — Это значит, что бедняга Фаэрти скоро тоже начнёт двигаться и душить всех подряд!

— Придётся выкинуть его в ущелье или сжечь, — обронил Ченси.

— Как ты можешь так говорить! Он же был твоим другом, собутыльником, родственником, в конце концов! — изумился Тью, на что Ченси хмыкнул и ответил:

— Ты так переживаешь, словно бы я предложить бросить в пропасть живого Фаэрти. Но мёртвому Фаэрти это всё равно, как было бы все равно и мне.

— Есть какой-нибудь способ приостановить заражение? — спросил стряпчий.

— Для того чтобы мертвец сделался послушным орудием, маленьким существам нужно много времени. Их должно образоваться в достаточном количестве, а размножаются они весьма забавным образом…

— Ну и что же?

— Холод заставляет их спать, — проговорил Тьянь-по, огорчённый тем, что его прервали.

— Господин Фаррел, — подал голос Джокс, — в подвале замка есть ледник, в котором хранятся припасы. Мы могли бы положить усопшего господина Фаррела в пустую бочку и оставить там. Он чудесно сохранится.

— Хорошая мысль, — одобрил стряпчий. — Туда же можно спрятать и тело Гаспара. Вы найдёте две пустые бочки, Джокс?

— О, у нас в хозяйстве много пустых бочек, — отвечал мажордом с достоинством.

Ченси рассмеялся так, что у него открылась рана, и ему стало дурно.

Тью вызвался проконтролировать перенос тел в подвал. Особой нужды в этом не было, но молодого человека глодала любознательность. К тому же он почему-то был уверен, что преступный лакей спрятался в подвале. Эта мысль крепко застряла у него в голове. Довольно часто убеждённость в чём-либо захватывала Тью, и спустя время он сам уже не мог понять, на чём эта убеждённость основывалась. Но привычки рассуждать у него не было. Вооружившись до зубов, он спустился в подвал следом за носилками, на которых покоилось тело его кузена.

Из ледника веяло стужей, дверь, обитая железными полосами, вся была покрыта инеем, мягким, как плесень. Ледник не запирался на замок — только на массивный засов. Тью отметил, что засов опущен. Потом он подумал, что вряд ли кто-либо смог долго прятаться в таком холодном помещении, и побрёл по подвалу, между штабелей пустых ящиков, поломанных бочек и всякого другого хлама.

Однажды Тью довелось прятаться на чердаке постоялого двора от докучных и агрессивных кредиторов. Ему удалось переправить на чердак два бурдюка с вином, четыре окорока, шесть колбас и два огромных каравая хлеба. Он забаррикадировался так, что рассерженный лавочник, которому Тью был должен шесть серебряных монет, изорвал на себе чулки, ободрал щеку о доску с гвоздём и вынужден был отступить. Три дня провёл Тью на чердаке. Большую часть этого времени он проспал, а всё остальное время пил, ел и создавал вокруг себя некоторое подобие уюта, необходимое всякому человеку.

Теперь он искал следы этого подобия здесь, в подвале, среди гниющей рухляди. Свеча в его руке чуть подрагивала, и горячий воск обжигал пальцы, капая из переполненной плошки подсвечника. Внезапно Тью вскрикнул от радости — он обнаружил огороженное ящиками пространство, ни дать ни взять — маленькую комнатку. В центре её, накрытый старой салфеткой, бочонок играл роль круглого стола, на котором в гнутой медной миске лежало крупное яблоко, надкушенное с одного бока. Продолговатый ящик изображал скамью, а в углу лежал тяжёлый и сырой тюфяк.

Тью взял в руку яблоко, подбросил его на ладони и с неожиданной злостью швырнул в темноту. Яблоко лежало тут совсем недолго, в противном случае до него добрались бы крысы, которые во множестве шныряли по подвалу. Проклятье! Подлый убийца был настороже и успел скрыться, уйти прямо из-под носа! А может, его предупредили? Джокс не вызывает большого доверия. Слишком уж рьяно он корчит из себя образцового мажордома… Он в сговоре с Грателло!

— Молодой господин! Подойдите пожалуйста сюда! — послышался голос Джокса.

Тью, стараясь ничем не выдать охватившего его подозрения, напустил на себя безразличный вид и вышел из укромного убежища.

Бочка с кузеном Фаэрти, уже закрытая, стояла у входа в ледник. Рядом топтался конюх. Его туповатое, недоумевающее лицо в свете масляного фонаря выглядело зловеще. Джокс, с неподвижной, как у статуи, вежливой улыбкой стоял навытяжку.

— Не угодно ли молодому господину посмотреть на то, что мы нашли в кладовой? — спросил он и вытянул руку в приглашающем жесте.

«Ага! — подумал Тью. — Я зайду внутрь, и ты закроешь дверь, поймаешь меня, как в крысоловку. Ну уж дудки!»

Однако тут же ему сделалось стыдно при мысли, что мажордом поймёт его испуг. Нужно было выкручиваться.

— Мне надоело держать это! — с напускным раздражением он сунул свечу конюху. — А ты посвети мне. Что вы там откопали?

— Грателло, молодой господин, — отвечал Джокс и слегка наклонил голову.

— Что ты болтаешь? — изумился Тью. — А ну, вперёд!

Грателло точно был там. Он висел на железном крюке между говяжьими тушами, такой же холодный и твёрдый, как они. В голове его торчал мясницкий секач.

* * *

— Мы не продвинулись вперёд ни на пядь! — сказал Фаррел. — Напротив, дело только запутывается.

— Он так злится, потому что кто-то покусился на его полномочия, — заметил Баркатрас. — Обычно запутыванием дел всегда занимаются судейские.

Они снова, как вчера, сидели за обеденным столом, правда, теперь в другом порядке. Почётное место занимал стряпчий, Тью демонстративно уселся спиной к фальшивой надписи, слева от Альвенель находился Конан, а справа — Ченси. Тьянь-по и шут расположились друг против друга. Кхитаец с улыбкой наблюдал, как Баркатрас вылепляет из хлебного мякиша разнообразных чудовищ, а потом сражается с ними При помощи вилки и ножа.

— Может, это и неважно, — произнёс Ченси, — но всё-таки любопытно: кем был оживший мертвец и как он оказался в замке?

Джокс, стоявший у двери, выразительно кашлянул.

— Пусть господа простят меня, но сдаётся мне, что это никто иной, как господин Шарлез, путешественник. Несколько месяцев назад он напросился в замок с целью, как он уверял, осмотреть его и зарисовать настенные барельефы в центральной башне. Я впустил его, и с тех пор от него не было никаких известий. Он исчез. Но мне показалось, что господин Шарлез просто покинул замок, никого не беспокоя. Теперь, кажется, его судьба прояснилась. Он из любопытства пробрался в лабораторию его милости и, должно быть, нечаянно заразился маленькими существами, о которых говорил господин Тьянь-по.

— Поучительно, — вставил шут. — Я бы посыпал этими тварями всех любителей шататься и глазеть на чужие замки!

— Удалось ли вам, господин учёный, постичь тайны сопредельного мира? — с некоторой насмешкой осведомился Фаррел у Тьянь-по.

Кхитаец прищурил свои и без того узкие глаза и произнёс:

— За такой короткий срок вряд ли можно что-нибудь постичь. Но кое-что я узнал.

— Что именно? — спросил стряпчий, впиваясь взором в лицо учёного.

— Например, вот такую вещь. Для человека, умеющего попадать в сопредельный мир, в нашем мире не существует замков, стен, крепостных рвов и оград. Перепрыгивая из одного пространства в другое, такой человек может обойти любое препятствие. В свете этого, заявление госпожи Альвенель о том, что она якобы разгадала тайну надписи, приобретает невыгодный для неё характер…

— Ах ты ведьма! — вскочил Тью. — Это ты убила Фаэрти и всех остальных тоже! Хватайте её, пока она не просочилась сквозь стену!

Он замахал руками и подался через стол, чтобы схватить Альвенель за плечо. Конан перехватил его руку и слегка сдавил, отчего юноша вскрикнул и сразу обмяк.

— К порядку! — рявкнул стряпчий. — Почему в обществе благородных людей я должен напоминать о приличиях? Если женщина — подозреваемая, она не перестаёт быть женщиной!

— Благодарю вас, — спокойно улыбнулась Альвенель.

— Но она — убийца! — прошипел Тью, потирая кисть правой руки.

— И что с того? — Фаррел надулся и заговорил торжественно: — Даже если и так, что с того? Хвала богам, мы в Бритунии, в стране, где даже на мучительную казнь женщину ведут с уважением и вежливостью.

— Об этом говорить ещё рано, — напомнил Конан.

Ченси взял со стола бокал, пригубил вина, немного поморщился и произнёс:

— Кому-то выгодно сеять среди нас подозрительность и страх. Возможно даже, что сейчас он сидит за этим столом и насмехается над нами. Проклятье! Ему удалась его шутка. Он не дурак, и я первый признаю это. Но убийца совершил одну ошибку, и мне удалось разглядеть его промах. Дело в том, что… — Ченси внезапно закашлялся, расплескав вино на одежду. Он кашлял всё сильнее и сильнее, его глаза выкатились из орбит и остекленели. Приподнявшись, Ченси судорожно мотнул головой и вдруг упал. Мёртвый.

— Ничего нельзя сделать, — грустно произнёс кхитаец, попытавшись нащупать у него пульс. — Это яд. Очень сильный.

— Как ты это объяснишь, Джокс? — строго спросил Фаррел.

Мажордом посмотрел на него оторопело.

— Я здесь ни при чём, господин Фаррел, — сказал он. — Это вино я взял из погреба…

— Я ни слова не сказал о вине, Джокс! Ты сам выдал себя! Интересно, почему ты решил, что яд был в вине?

— Но это же очевидно! — Голос Джокса зазвучал уверенно и твёрдо. — Несчастный молодой господин выпил вино и умер. Я сам видел, как он его пил….

— Яда в вине нет, — изрёк варвар. — Иначе и мне бы не поздоровилось. Я пил из того же кувшина.

— Отравленным был сам бокал, — сказал Тьянь-по. — Посмотрите…

Он осторожно взял бокал и приблизил его к свету.

— У него острые, будто заточенные края. Ченси оцарапал губу, когда пил, и яд попал в кровь.

— Но как убийца узнал, что Ченси хочет его разоблачить? — спросил стряпчий.

На этот вопрос ответила Альвенель.

— Убийца об этом даже не догадывался. Отрава предназначалась мне. Бедный Ченси схватил по ошибке мой бокал. По счастью, я из него не пила.

— Но почему? — вопросил Тью. Он был бледен и дрожал самым жалким образом. — Почему вас хотели отравить?

— Когда я объявила во всеуслышание, что могу прочитать надпись, то солгала. Намеренно, чтобы меня попытались убить. Я думала, это будет нападение, и мы с моим спутником были к этому готовы. Но убийца перехитрил меня. Знайте, господин Тью, я от всего сердца жалею, что послужила косвенной причиной смерти вашего кузена…

— Я попросил бы вас, сударыня, да и всех остальных — тоже, впредь воздерживаться от таких выходок, — сказал Фаррел. — Это безответственно, по меньшей мере.

Шут, стоя над трупом, печально звякнул колокольчиками.

— Испортить такой монолог… — пробормотал он с явным сожалением.

— Вы, госпожа, сильно меня разочаровали, — молвил кхитаец. — А я думал, что нынче вечером мы узнаем тайну замка Амрок!

Обойдя мёртвое тело, Конан выглянул в окно. Начинались вечерние сумерки.

Киммериец был в бешенстве. Ещё несколько лет назад он бы с огромным удовольствием сломал бы какую-нибудь мебель или же бил бы кулаками о стену. Но теперь Конан только ходил из угла в угол по спальне и время от времени взрыкивал. Альвенель, скинув одежду, сидела на кровати, поджав ноги и, прикусив губу, следила за ним.

— В конце концов, это невежливо, — произнесла она, потянувшись за покрывалом. — Я готова расплатиться с тобой, а ты даже не смотришь в мою сторону.

— Расплатиться? За что? — сердито сказал варвар. — Я ничего не могу сделать, и это выводит меня из себя. Я будто кролик, угодивший в силки, не понимаю, что происходит, и не ведаю, что будет дальше.

— Как любой в этом замке, — Женщина пожала плечами. — Что бы ни было, оно произойдёт. Тогда и посмотрим. А теперь — иди ко мне. Доверься женской мудрости и выброси из головы все неприятные мысли.

Конан послушался её, хоть избавиться от гнетущих раздумий так до конца и не смог. К счастью, это никак не сказалось на его мужской силе. В его объятиях Альвенель трижды достигла самых высот наслаждения. Она принадлежала к тому типу женщин, что в момент экстаза затихают, будто прячутся от кого-то и утаивают свою радость, лишь изредка позволяя лёгкому стону вырваться из груди.

Когда киммериец сам уже был готов испытать блаженство, неожиданная яркая мысль пронзила его сознание. Все вдруг стало ясным для него, яснее белого дня. Варвар громко рассмеялся. Альвенель посмотрела на него с удивлением.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

— Напротив, все прекрасно! — заявил Конан, улыбаясь. — Лучше не может быть…

Отдохнув, киммериец потянулся за одеждой.

— Оставляешь меня? — Женщина приоткрыла один глаз и сонно потянулась.

— Предосторожности ради, я запру тебя на ключ, — отвечал он. — Скорпионов в комнате нет. Если ты не будешь выходить, тебе ничто не угрожает.

— А если убийца свалится с потолка или выйдет из стены?

— Если ему действительно нужно убить тебя, он сделает это даже в моём присутствии, — произнёс Конан. — Я же не могу вечно обходиться без сна, например. Нет, мне кажется, нынче ночью у него другая цель, и я попробую нанести упреждающий удар. От этого выйдет больше толку, чем от пустого ожидания. Спи и ни о чём не беспокойся.

Одевшись, он вышел, затворил за собою дверь и пошёл по коридору. Теперь на всех обитаемых этажах в настенных подсвечниках горели свечи — так распорядился Фаррел.

Самую опасную тайну замка Амрок Конану удалось раскрыть. Но теперь он должен был придумать, как остановить зло.

Джокс чистил столовое серебро. Давным-давно, когда он только начинал службу в замке, процедура эта была священным ритуалом, осмысленным и точным. С годами осмысленность только усугубилась. А в настоящий момент мажордом подозревал, что сей сакральный обряд — единственное, что удерживает мир от полёта в тартарары.

Закончив с ножами, Джокс разложил перед собою двузубые вилки. Тут следовало выдержать паузу, а после неё внимательно пересчитать столовые приборы.

— Откуда за столом мог взяться отравленный бокал? — спросил Джокс сам у себя и замер, потрясённый звуками собственного голоса. Никогда прежде ему не доводилось беседовать с самим собой. Он был смущён, словно его поймали на краже хозяйских чулок. Но способность рассуждать, годами дремавшая в его голове, вдруг пробудилась, и утихомирить её было непросто.

— Бокалы я подал при сервировке, — продолжал мажордом. — Их было шесть, по числу гостей. И это были те же бокалы,из которых они пили накануне. Следовательно, ни один из них не отравлен. А-га… Убийца приносит отравленный бокал с собой, ставит его на стол перед леди, а её бокал убирает. Куда он его денет? Выбросит в камин? Спрячет в своей одежде? Нет, в одежде неудобно. Камин вернее всего… но он был растоплен, и бокал лопнул бы от жара… — Тут Джокс прервал сам себя и заговорил горячо и торопливо: — Нет, Джокс, старина, все неверно. Господин Фаррел забрал отравленный бокал в качестве улики, а грязные бокалы — вот они, на столике. И их шесть…

Мажордом торопливо снял с себя фартук, набросил на плечи куртку и торопливо, бормоча под нос, зашагал в залу. Там он зажёг все свечи и встал у дверей. События последнего ужина вновь промелькнули у него перед глазами.

Слуга должен быть внимательным, очень внимательным… Кто-то из господ только подумал о вине, а слуга уже обязан знать, белое или красное нужно налить… По движению руки слуге приходится судить, хочет ли господин жаркого или подать ему сыр…

Джокс вспомнил, перед кем стояло два бокала. Этот человек пил из обоих, не делая слуге замечания, не выясняя, кому не досталось бокала. Он держал перед собою оба бокала, у всех на виду, так нахально, так дерзко, что никто не обратил на это внимания.

Никто, кроме слуги.

— Не может быть… — прошептал мажордом. — Не может быть! Но зачем? О боги, зачем?

— Это же очевидно, глупец! — раздался голос у него за спиной.

Джокс поднял голову и истошно закричал.

Того, кто стоял перед ним, нельзя было назвать человеком, о нет. Человеческой, хоть и уродливой, была фигура, но голова напоминала собачью. Чёрный, влажный нос со свистом втягивал воздух, желтоватые клыки врезались в верхнюю губу. На загривке торчком стояла жёсткая шерсть, похожая на пучки игл.

Коротким прыжком чудовище преодолело расстояние, разделяющее их. Густой звериный запах обдал мажордома, он снова закричал и кинулся прочь, налетев при этом на угол стола. Удар получился сильный, и Джокс рухнул на пол, визжа от ужаса. Клыкастая пасть склонялась над ним. Джоксу показалось, что она ухмыляется.

Неожиданный громкий оклик, раздавшийся от входных дверей, заставил человекообразное существо подскочить на месте и клацнуть зубами. На пороге стоял Конан с мечом наизготовку.

— Теперь тебе не уйти, лорд Неизвестность, — произнёс он. — Ты был слишком самонадеян.

— Ты думаешь? — ухмыльнулся собакоголовый и облизал клыки. — Попробуй, возьми меня!

— Стой! — закричал киммериец и замахнулся мечом, но было поздно. Чудовище крутанулось на месте и… растаяло.

— В чём дело? Что случилось? — послышалось из дверей.

Тью и Тьянь-по, наспех одетые, стояли в коридоре. Тью был вооружён. Скоро появился и Фаррел с недовольным лицом. Джокс лежал в глубоком обмороке.

— Его надо перенести в людскую, — сказал стряпчий.

— Тогда утром мы найдём его мёртвым, — ухмыльнулся варвар. — Ну уж нет. Я посторожу его тут. Бедняга здорово напуган. Ещё бы! Его пытались сожрать. Только почему? Он не является претендентом на наследство. Он всего лишь мажордом.

— Должно быть, он увидел кого-то или что-то при любопытных обстоятельствах, — проговорил кхитаец. — И догадался, в чём дело.

— Я тоже, — произнёс Конан весело. — Присаживайтесь и слушайте, если вам интересно.

Последней в залу вошла Альвенель.

— Крики разбудили меня, — сказала она. — Вижу, что не меня одну.

Варвар нахмурился, вынул из поясного кармана ключ от спальни и подбросил его на ладони. Альвенель при этом слегка покраснела.

— Если вы хотите что-то объяснить нам, то теперь — самое время, — хмуро сказал судейский.

— Рассказчик из меня плохой, но лучше не расскажет никто, — ответил Конан. — Я начну. Когда мы вдвоём с госпожой поднимались в замок, она поведала мне о завещании и о надписи, начертанной на дубовой панели. А надпись, которую нам показали сначала, сделана по голому камню. Та, что под гобеленом, подлинная, — действительно на доске. Я удивился.

Фаррел бросил на Альвенель быстрый взгляд и многозначительно хмыкнул.

Конан продолжал. Действительно, говорить он был не великий мастер, и некоторые фразы давались ему с трудом, от чего он, и так сердитый, злился ещё больше.

— Тьянь-по вычитал в манускрипте, что пришелец из сопредельного мира может перемещаться сквозь стены и тому подобное. Мы были свидетелями некоторых странных вещей, которые иначе не объяснишь. Но почему лорд Неизвестность штурмовал замок, о чём нам поведал убитый Грателло? Почему он просто не возник, всем на удивление, из стены, как во второй раз?

— Это в самом деле странно, — согласился стряпчий.

— Графа Амрок предали, — пояснил киммериец. — Надпись на стене вовсе не запечатывает вход в сопредельный мир. Напротив — она и есть этот вход. Грателло нанёс узор на стену и получил за предательство достойную плату, в конечном итоге — смерть.

— И кто же его убил? — глухо спросила Альвенель.

— Ты, — отвечал Конан. Воцарилось молчание. Потом Тью поднял голову.

— Значит, это всё-таки она извела Ченси и натравила на Фаэрти оживший труп?

— Нет, — покачал головой варвар. — Не она. Кое-кто другой.

— Как ты узнал? — Альвенель смотрела ему в глаза так, словно никого не было в зале, кроме них двоих. — Из-за того, что я оговорилась про дубовую панель?

— Просто я догадался, кто ты такая. Ты — возлюбленная графа, существо из сопредельного мира. В тот вечер лорд Неизвестность не захватил тебя, ты успела уйти. Граф, изучив рисунок на стене и догадавшись о его назначении, стал разыскивать свою возлюбленную. Эти поиски привели его к гибели.

— Ты совершенно прав. — Женщина улыбалась, но глаза её помертвели от тоски и давнего горя. — Я могу рассказать, как всё случилось, если вам интересно.

— Да уж сделайте милость, — кивнул стряпчий. — А я подумаю, предъявлять ли вам официальное обвинение.

— Чур без меня не начинать! — вскричал шут, появляясь в дверях. Он быстро уселся за стол, звякнул бубенцами и скривил лицо, изображая внимательное ожидание. Увидев, однако, что дурачества его никого не развеселили, он ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, уподобясь при этом кукле-марионетке с порванными верёвочками.

— Раз я не на суде, вставать не буду, — произнесла Альвенель. — Но скажу сразу: я готова отвечать перед законом вашего мира. Своей цели я не достигла и уже, наверное, не достигну. Подлого предателя мне удалось покарать, но убийца моего избранника по-прежнему недостижим. Если мне не случится уничтожить его, господин Фаррел обвинит в случившемся меня одну. Я могла бы улизнуть в любой момент, но не стану этого делать.

— По всей видимости, держать ответ придётся по всей строгости, — угрожающе промолвил стряпчий. — Вам угрожает колесование в лучшем случае.

Женщина нетерпеливо повела плечом.

— Не будем пока возвращаться к этому. Итак, Грателло предал своего господина. Тайно сговорившись с его врагом, он нанёс на стену письмена, открывающие коридор между мирами. Лорд Неизвестность — так его имя переводится на ваш язык — вероломно напал на графа, но я, из страха перед этим жестоким ревнивцем, сбежала. Много лет я проклинала себя за это! Лучше было бы погибнуть. Но в тот момент моё бегство спасло графу жизнь. Лорд Неизвестность кинулся за мной в погоню и оставил его в покое. Я тогда ещё не знала, кто был предателем. Это выяснилось здесь, третьего дня. Грателло переврал подлинные события и этим выдал себя.

— Как случилось, что он не узнал вас? — спросил Тьянь-по.

— В каждом мире есть свои обязательные условности, — ответила Альвенель. — В вашем такой условностью является внешность…

— То есть, вы не та, за кого себя выдаёте? — насторожился Фаррел.

— А вам бы хотелось увидеть меня такой, какая я есть от рождения? Подумайте, может быть, не стоит?

Стряпчий задумался и кивнул.

— Возможно, вы правы, — сказал он. — Ладно, оставим это. Скажите лучше, при каких обстоятельствах вы познакомились с покойным графом Амрок?

— Согласно закону своего народа, я была сосватана ещё до рождения, — поведала Альвенель. — Согласно другому закону, мой супруг имел право убить меня после первой брачной ночи, если его не удовлетворит состояние моей целомудренности. Так вышло, что до свадьбы я увлеклась другим. Лорд Неизвестность узнал об этом и угрожал мне. «Брачное ложе станет ложем твоей смерти», — заявил он. Отказаться от брака со мною он, однако, не желал. Ему нравится убивать. Он пьянеет от безнаказанности. В нашем мире за ним известны такие преступления, рядом с которыми убийство — детская шалость.

Я решила убежать от него. Мне посчастливилось обнаружить один из коридоров — он ведёт в укромную пещеру недалеко отсюда. Там граф и нашёл меня, после чего тайно привёл в замок.

Этим же коридором воспользовался лорд Неизвестность, когда пытался взять замок штурмом. По счастью, он находится слишком далеко от замка и не имеет над ним силы. Поэтому ревнивому убийце и понадобилась помощь Грателло. Итак, я скрылась, уводя за собой погоню.

Граф пытался разыскать меня. Он решил, что я вернулась в сопредельный мир, и однажды отправился туда. Но вероломный слуга предупредил жестокого лорда, и произошла катастрофа. Человек, которого я любила, попался в ловушку и был хладнокровно убит. Я же в это время находилась далеко от него… Спасаясь, я попала в большую переделку и чуть не погибла, но судьба помогла мне выжить. Скажу только, что перенесённая мною болезнь и душевное расстройство отняли у меня память.

Один добрый человек вывез меня из зачумлённого города и взял под свою опеку. Несколько лет кряду я всерьёз считала себя его дочерью. Однако воспоминания постепенно вернулись ко мне. Я решила отомстить и воспользовалась завещанием графа как предлогом. На самом деле оно меня не интересует.

Мой враг оказался хитрее. Он освоился в вашем мире и считал замок своим пограничным поместьем. Его устраивало отсутствие законного хозяина. Я уверена, что придумывая жестокости, которые он обрушил на вас, лорд Неизвестность получал удовольствие.

— Получается, что любой из нас на самом деле может оказаться им? — кхитаец поморщился. — Ведь он не может оставаться невидимым, не так ли? Для того, чтобы действовать среди нас, ему нужно принять чей-то облик.

— Совершенно верно, — подтвердила Альвенель. — Теперь он точно знает, что я — это я. А мне до сих пор неизвестно, под чьей личиной он скрывается.

— Зато мне известно, — сказал Конан. — То есть, разгуливая по замку, он представлялся каждым из нас, по очереди. Уличить его было невозможно. Но я знаю, под чьим обличьем он прячется сейчас. Пора и вам узнать.

С этими словами киммериец трижды хлопнул в ладоши, и по этому сигналу из-за занавеса выпрыгнул… шут Баркатрас.

— Гоп-ля! — вскричал он. — Два дурака в одной комнате — это слишком!

— Полегче, куманёк! — воскликнул его двойник, сидевший за столом. — Количество дураков можно сократить, никто и не заметит!

— Хватит! — рявкнул Конан, поднимаясь. — Ты попался в мою западню. Я подговорил настоящего Баркатраса затаиться, предположив, что ты заметишь его отсутствие и выберешь именно его обличье.

— Тебе — конец! — закричал Тью, обращаясь к мнимому шуту. Он вскочил, схватил свой стул и, замахнувшись, обрушил страшный удар на шутовского двойника, который ломался и приплясывал в жуткой пантомиме.

Однако в самый последний момент лже-шут увернулся. Ловкость и быстрота его движений превосходили возможное. В следующий миг двойник стал выше ростом, а уродливая его голова у всех на глазах стала вытягиваться, преображаться. Загривок взъерошился колючей шерстью, жёлтый огонёк заплясал в глазах. Собакоголовый ощерился и одним ударом когтистой лапы повалил Тью навзничь.

— Вам всё равно не поймать меня, — прорычал он. — А я по очереди убью вас всех, и это меня позабавит. А тебя, распутная дрянь, я убью с особым удовольствием.

— Нет-нет-нет, — проговорил кхитаец, качая головой, словно фарфоровая игрушка. — Удрать у вас не получится. Попробуйте, если хотите.

Собакоголовый клацнул зубами, развернулся, заворчал и на короткую долю мгновения сделался прозрачным, но неожиданно, с сильным хлопком, отлетел к противоположной стене.

— Понимаете, — пояснил. Тьянь-по, — мне удалось прочитать эти письмена.

— Почему же вы раньше не сказали? — поразился стряпчий.

— Мне не улыбалось владеть таким наследством, — вздохнул кхитаец. — Бедному каллиграфу ни к чему соседство с сопредельным миром. Слишком много суеты. Ну так вот — если прочитать значки в обратном порядке, что я только что и сделал про себя, коридор между мирами закроется. Чтобы открыть его, вам придётся разгадать шифр. Это несложно, однако потребует времени…

— А его у тебя нет! — с этими словами варвар выхватил свой меч. — Поднимайся и дерись, гадина.

Собакоголовый не заставил повторять вызов дважды. Он встал на ноги, встряхнулся, сделался ещё больше ростом, причём обрывки шутовской одежды на нём пропали, словно втянулись в плоть, а вместо них заблестели белые латы с шипами на наручах и поножах.

— Мелкие гнусные твари! — изрыгнул он. — Сначала я уничтожу вас, а потом пойду войной на ваш гнусный мирок!

И белый латник бросился на Конана, с убийственной силой молотя закованными в броню руками. От соприкосновения доспехов с клинком Конана посыпались в стороны яркие искры. Меч не мог причинить собакоголовому никакого вреда — на латах не оставалось даже царапины.

Альвенель закричала, когда лорд Неизвестность нанёс киммерийцу удар по голове. Конан пошатнулся, но устоял на ногах. Кровь из рассечённого лба заливала ему глаза.

— Крепкая голова, — оскалился белый латник. — Интересно, с какого по счёту удара она лопнет?

Варвар сделал вид, будто с трудом переводит дыхание. На самом деле он в уме рассчитывал свои дальнейшие действия. Когда Собакоголовый кинулся на него, киммериец чуть подался в сторону, одним прыжком вскочил на пиршественный стол и оттуда рубящим ударом дотянулся до незащищённой головы противника.

Лорд Неизвестность яростно зарычал, но рык его перешёл в визг и поскуливание. Он зашатался и рухнул в агонии.

К завтраку Джокс настолько пришёл в себя, что мог прислуживать за столом. Тью тоже чувствовал себя недурно, но, глядя на него, Конан подумал: «Нескоро этот юнец вернётся к своей беззаботности».

— Нет, ну подумать только, — разглагольствовал Фаррел, — этот мерзавец вчера так хорошо исполнял свою роль, что никто из вас не догадался, в чём дело. Я мирно спал в своей комнате, а он сидел за столом и вещал о законе от моего имени!

— И даже вёл следствие, — хмуро подтвердил Тью.

— Как же ему это удалось? Должно быть, вместе с моей внешностью он позаимствовал и мой здравый смысл.

— Очень возможно. — Тьянь-по улыбнулся. — Есть такая притча. На старости лет достопочтенный Ю повредился в уме. Ему казалось, что он — журавль. Старика поместили в дом призрения, но однажды его увидели гуляющим по улице. Тогда у него спросили: «Почтенный Ю, как вы выбрались оттуда? Там ведь стража у ворот и очень высокий забор. Неужели вы перелезли через него?» Ю отвечал: «Я перелетел. Для журавля это совсем не сложно».

— Хорошо бы и нам так повредиться в уме, — хмыкнул стряпчий. — Впереди — несколько недель плена. Помощь раньше не подоспеет.

— Может быть, я смогу починить один из летающих механизмов, — молвил кхитаец. — Но мне бы не хотелось, честно говоря. Изобретения графа, возможно., и хороши, но человечество до них ещё не доросло. Если всякий начнёт летать по воздуху, нарушая законы природы, такая поднимется суета, что страшно и подумать.

— А зачем Грателло взорвал мост? — вдруг спросил Тью.

— По приказу белого латника, я полагаю. Тому хотелось вдоволь поиграть с нами, прежде чем убить. Для этого нужно было отрезать нас от мира. Следующему владельцу придётся вводить голубиную почту, — сказал Фаррел.

— А почему граф так чётко указал время, в которое можно расшифровывать надпись? — Тью мрачно оживился, в нём неожиданно проснулось любопытство.

На этот вопрос ответила Альвенель.

— В указанное время коридор между мирами размывается, — сказала она. — Графу не хотелось, чтобы кто-нибудь случайно пострадал. Вот и все. Если бы он знал…

— Я потороплю помощь, — неожиданно произнёс киммериец. — Мне надоел этот замок и его тайны. Жаль, что науку и магию нельзя запретить. Все эти летающие скамейки и прочее не сделают жизнь лучше. Я ухожу.

— Как вы преодолеете пропасть? — удивился Фаррел.

— Спущусь на дно, а потом поднимусь на другую сторону. Это займёт пару дней. Жаль только, коня придётся оставить. Ничего, добуду нового.

— Ты ведь мог уйти раньше, — молвила Альвенель, заглядывая в его глаза.

— Не мог. Я иногда нарушаю обещания, но это был не тот случай.

— Я с тобой. — Альвенель решительно поднялась из-за стола. — Мне тоже нечего здесь делать. Месть свершилась. Законный наследник — Чан Тьянь-по. А господин Фаррел не предъявил мне обвинения. Значит, ничто меня тут не держит.

Их действительно никто не удерживал. Собрав в дорогу свои нехитрые пожитки, оба без сожаления покинули замок Амрок. Пройдя в пути через множество опасных приключений, они расстались у границ Бритунии. Никто из них не знал, доведёт ли судьба свидеться ещё раз, и они попрощались навсегда.

* * *

Замок Амрок стоит и поныне. В найденных документах значится, что Тьянь-по уступил его Тью, а тот, в свою очередь, продал замок герцогу. Слуги дожили свой век, и теперь в голых мрачных стенах обитают только сумерки, дождевая сырость и воспоминания.

Марко Леонетти Пагода сна

Пролог

Тяжелые пестрые шторы, занавешивающие большие окна, не пропускали в зал лучи палящего солнца, сберегая тень и прохладу для избранных гостей Судир Шаха. Полуденный зной оставался за стенами дворца, среди грязных кварталов бедноты.

Здесь в лучших покоях доброго хозяина скрывался от завистливых взглядов черни совершенно иной мир, полный роскоши и всевозможных богатств. Пол зала устилали мягкие ковры, низкие столики ломились от изысканных яств, а в воздухе висел едва уловимый приторно-сладкий аромат пыльцы золотого лотоса, нагонявший дремоту на прислугу. К дивному аромату наркотика, дарящего очаровательнейшие из очаровательных сновидений, примешивался нежный запах благовоний из сандала и жасмина.

Конан лежал на мягких перинах и подушках в объятиях молодых наложниц, собирая сладкие плоды их ласки и внимания. Могучее тело киммерийца прикрывала лишь набедренная повязка, гибкие тела юных красавиц не обременял никакой предмет одежды. Тонкие пальчики, легко касавшиеся его мощного торса и прохладный ветерок от двух опахал из павлиньих перьев, которыми обмахивали варвара двое слуг, поочередно возносили Конана на вершину блаженства и окунали в глубокое море, неги.

К услугам варвара, почетного гостя Судир Шаха, были предоставлены все земные блага, которые можно купить за звонкую золотую монету.

Опьяненный лотосом и вином, Конан с улыбкой вспоминал свое последнее приключение, обеспечившее его щедрой наградой. Великий Аграпур обернулся огромным золотым кошелем, из которого северянин сумел вытрясти более тысячи золотых монет.

Больше всего Конана веселило то, что капитан городской стражи так никогда и не узнает, что его план сработал. Изменники ограбили дворец, но все богатства за них собрал чужеземец, варвар из далеких северных земель. Теперь его пусть ищут хоть все солдаты Турана. Всю вину за грабеж, скорее всего, списали на покойных злоумышленников, но даже если кто-то и прознает о незнакомце, отнявшем у грабителей трофеи, то не станет преследовать вора за морем Вилайет, в далекой Вендии.

С легкой усмешкой на губах, Конан вяло следил за движениями обнаженной девушки, исполнявшей танец змеи. Чьи-то нежные пальчики положили в его рот кусок сочного плода.

У дверей зала с застывшим взором стоял огромный лысый стражник, уткнув в пол тяжелый меч, больше напоминавший мясницкий тесак.

Внезапно своим звериным инстинктом, не раз предупреждавшим его об опасности, варвар почувствовал какое-то странное изменение в спокойной атмосфере дорогих покоев. Угроза исходила отовсюду, хотя Конан не мог определить ее источника. Все выглядело так, словно в зале сгустилось невидимое злое облако. Обстановка вдруг заполнилась отталкивающим смрадом враждебности, ничто теперь не казалось безобидным — даже девушка подносившая кувшин с вином в тот момент показалась киммерийцу хитрой убийцей, проникнувшей в покои с единственной целью — расправиться с Конаном.

Варвар инстинктивно дернулся. Правая рука киммерийца нащупала среди подушек тяжелый клинок.

Та же нагая танцовщица, извивающаяся в страстном танце, тот же наголо выбритый головорез у дверей и двое слуг с опахалами из павлиньих перьев…

Но что-то не так.

Что-то гнусное и мерзкое затаилось в зале, готовясь нанести страшный удар в самое сердце. У варвара стянуло кожу, а по жилам заструился жидкий лед. Так бывало, когда киммериец чувствовал себя загнанным в угол зверем, хищником, попавшимся в капкан охотника, что случалось очень редко, ибо во всей Хайбории не было ничего такого, что могло бы испугать Конана. Ни бог, ни демон, ни человек не заставили бы могучего воина трепетать от страха.

К магии варвар привык относиться осторожно. Он уважал искусство волшбы, хотя предпочитал никогда не иметь общих дел с кудесниками чародейства. Не раз злое волшебство лучших представителей магического искусства было обращено против него, но всякий раз киммериец справлялся с опасными врагами лишь силой мышц, сталью меча, да удачей, ниспосланной ему Кромом. И, похоже, на этот раз варвар вновь столкнулся с черным колдовством. Теперь Конана заботила лишь одна мысль — как можно скорее разделаться с дерзким магом, нарушившим его покой.

Он еще раз оглядел полутемный зал.

Цепкий взгляд горца выискал новую деталь в окружении. У одного из слуг, помахивающих радужными опахалами, изменились глаза. Словно через распахнутые очи человека на киммерийца глядел кто-то другой, кто незримо присутствовал в покоях дворца. Зрачки вендийца почернели, и даже форма глаз приобрела другие очертания. Конан точно знал, что у жителя Вендии не может быть раскосых глаз.

Теперь пальцы киммерийца крепко обвились вокруг рукояти меча.

— Кто ты? — сурово бросил варвар в сторону слуги, поменявшего вид.

Незваный гость ответил жутким заливистым смехом, отбросившим всяческие намеки на вежливость.

Конан вздрогнул. Тела наложниц превратились в уродливые чешуйчатые кольца туго обвивающих его змей. С отвращением варвар оттолкнул от себя мерзость.

Когда яростный взгляд северянина вновь обратился в сторону слуги с чужими глазами, вендиец уже вернул нормальный вид. С изумлением Конан повернул голову и ужаснулся новому чуду — на месте юной танцовщицы извивалась дюжина змееподобных существ, беснующихся в странном танце, а голова лысого охранника с мечом Обернулась колонной кровожадного идола. Из глаз здоровяка катились слезы, смазывая кровь с окостеневшего лица.

С разных сторон киммерийца обступила тьма, навалившаяся грузными душными облаками. Вокруг варвара внезапно заплясали языки ярко-желтого пламени, которое нисколько не делало зал светлее.

С яростным рыком Конан обрушился на змей-танцовщиц — они тут же рассыпались сотней шепчущихся теней. Замахнулся мечом на уродливого стражника — и он истаял серым дымом.

Позади варвар расслышал тот же издевательский надменный смех.

Киммериец резко обернулся и увидел улыбающуюся девочку с двумя тугими косичками черных волос. Темные раскосые глаза маленького существа высокомерно разглядывали воина.

Колдун!

Чернокнижник в облике девчонки…

Одним огромным прыжком варвар преодолел разделявшее их расстояние, меч взвился в воздух быстрее мыслей Конана…

Холодная сталь сверкнула на уровне тонкой детской шеи, и варвар… проснулся.

Тяжело дыша, Конан оглядел зал.

Столы с едой были перевернуты, дорогое вино разлилось по коврам темно-красными, кровавыми пятнами. Испуганные наложницы жались по углам.

Слуги побросали опахала и скрылись за балдахином в углу, спасаясь от гнева киммерийца. В широко раскрытых глазах могучего охранника читался неподдельный ужас. Стражник замер в нерешительности, уставившись на Конана.

Мигом позже варвар осознал, что дикий испуг вызвал вовсе не он, а его обнаженный клинок, который киммериец судорожно сжимал в руках.

Но что за колдун придумал столь искусную волшбу?

Какое черное колдовство заставило его поверить в реальность происходящего?

Разве не было раскосых черных глаз на лице слуги? Разве молодые красавицы не обернулись страшными чудовищами, а могучий страж — поганым идолом?

И куда, во имя Крома, подевалась девчонка-кхитаянка?..

Изрыгнув десяток проклятий, Конан опустил клинок.

Предстоит неприятное объяснение с Судир Шахом по поводу учиненного разгрома. Однако последнее мало тревожило киммерийца.

В ушах варвара до сих пор стоял надменный смех невидимого колдуна.

Глава I

Таллок ненавидел вечернюю Айодхью. Все в этом городе раздражало его — бранящиеся лавочники, устало плетущиеся домой крестьяне, пугливо жмущиеся по темным углам кварталов нищие, от которых исходил омерзительный смрад немытого тела, и даже городской патруль солдат-кшатриев, которые кидали на прохожих надменные взгляды. Он ненавидел и презирал общество аристократов, самоуверенных эгоистов, коротающих вечера в пустых забавах, среди которых главенствующее место занимали выпивка, перемывание костей себе подобным и издевательства над прислугой. Слащавые красавицы, привыкшие считать жизнь исключительным удовольствием, как правило, не удостаивались внимания странника, несмотря на обворожительные улыбки.

Город пороков, тщательно укрывший всю мерзость под покрывалом благочестия — такой же, как Шадизар или Аграпур — плотоядный хищник в облике ягненка. Стоит неопытному страннику попасться на обман, и столица Вендии распахнет свой жадный зев.

Таллок много путешествовал, много повидал. Со своим братом Далго они убежали из дома, когда им едва минуло одиннадцать лет. С тех пор вся жизнь Таллока проходила как одно большое путешествие. Несмотря на юный возраст, странник успел посетить три дюжины городов по обе стороны моря Вилайет. Он даже останавливался в провинции Кхитая, где изучал древние пергаменты великих чародеев. Вопреки традициям местных жителей, с их суровым отношение к чужакам из дальних земель, Таллок снискал уважение и почет кхитайцев. Эти люди почти боготворили его, почитая за новое воплощение Taй-Xao, величайшего чародея всех времен. Но именно способность к обучению и хорошее понимание законов древней волшбы кхитайцев сделали странника мишенью для преследования вездесущих магов Алого Кольца. Говорили даже, что в свое время им занялся сам Ях Чиенг, и испуганный Таллок поспешил поскорее покинуть древние земли.

Здесь, в Вендии, он не собирался долго задерживаться. Через пару месяцев Таллок планировал оставить Айодхью и вновь вернуться на запад, за море Вилайет. Но сейчас, пока у него позвякивали в карманах монеты, вырученные за лекарственные снадобья, привезенные из Кхитая, Таллок не торопился распрощаться с великим городом. В Айодхье было одно место, где путешественник любил проводить большую часть своего времени — дворец Судир Шаха. Там юному страннику предоставлялись любые земные блага, к тому же Судир Шах был его близким другом, которому Таллок мог доверить на хранение все свои сбережения, не опасаясь за их сохранность. Зажиточный вайшья, иранистанского происхождения, был известен не только за свою честность, но и за небывалую щедрость. Круг знакомых был строго ограничен — Судир Шах признавал лишь особых гостей, тех, кому он мог полностью доверять. Таллок затратил немало усилий, чтобы войти в число избранных друзей вендийца. Золото, дорогие подарки из экзотических стран, магические талисманы из Кхитая, помогающие в торговле — пожалуй, это лишь малая толика того, чем пришлось порадовать доброго хозяина, прежде чем Судир Шах разрешил страннику остановиться в его дворце.

С великим трудом поборов брезгливость, юноша свернул в темный квартал бедняков — так можно добраться до дворца вдвое быстрее.

Таллок не боялся грабителей, за себя юноша мог постоять, тем более, крупных денег у него при себе не было. Какой-то нищий с полным горшком рисовой каши преградил ему дорогу — Таллок отшвырнул от себя бродягу, и тот повалился на землю, опрокинув содержимое горшка прямо на грязные камни улицы.

Впрочем, он тут же вскочил, но не для того, чтобы ответить обидчику, — бедняк с жадностью принялся соскребать с земли то, что должно было стать его ужином.

Потом странника встретили роскошь и великолепие дворца Судир Шаха. Таллок поднялся по ступеням золоченого крыльца, прошел мимо двух сумрачных охранников, слегка улыбнулся молодой наложнице, с которой прошлой ночью успел завязать более чем близкое знакомство, и вышел через длинный коридор в большой зал, заполненный статуями с изображением слонов. Среди фигур с хоботами всевозможных размеров и невысоких пальм высотой в человеческий рост, юноша почувствовал себя гораздо лучше после прогулки по вечернему городу. В зале не было никого за исключением неживых статуй из мрамора и кости, и Таллок провел больше часа в одиночестве, предаваясь размышлениям.

Ходили слухи, что Судир Шах просто помешан на коллекционировании разнообразных фигурок слонов, и юноша подумал, что было бы неплохо в следующий раз привезти доброму хозяину пару таких штук откуда-нибудь из-за моря, где мастера предпочитают дерево и металл белому мрамору и кости. Тогда, возможно, Судир Шах снизойдет для специальных скидок Таллоку. Самое лучшее во всей Хайбории вино можно будет пить целыми кувшинами без страха остаться без гроша.

Увлекшись собственными мыслями, странник не заметил, как в зал спустился сам владелец роскошного дворца. Судир Шах, тучный вайшья в преддверье пожилого возраста, на этот раз казался чем-то опечаленным. Таллок был готов услышать от хозяина грустную новость о том, что запас денег странника вот-вот готов истощиться, и уже придумывал, чем объяснить свое желание остаться в его дворце — задержкой корабля, на котором он собирался отправиться в Туран, или неотложными делами в Айодхье — но, вендийца, по-видимому, занимала совершенно иная проблема. Желая выглядеть вежливым, Таллок спросил:

— Что вас тревожит, о, добрейший из добрейших детей Асуры?

Судир Шах не ответил на формальную вежливость своего гостя. Вендиец казался очень расстроенным.

— Киммериец, — выдохнул Судир Шах после угрюмого молчания. — Он обезумел.

Таллок подумал, что хозяин дворца продолжит рассказ, но Судир Шах не спешил с разъяснениями. Тогда странник собрался спросить что-то еще у вендийца, однако в этот момент в зал вбежали две невольницы, разыскивавшие хозяина.

— Господин, — обратилась одна из девушек к Судир Шаху. — Мы хотели отнести еду и вино вашему высокому гостю с голубыми глазами, но он страшно накричал на нас, а потом запер дверь!

— Да, и сказал, что если мы и в следующий раз заявимся в его комнату без предупреждения, он поотрубает нам головы, — добавила другая.

— У него огромный меч, и мы его боимся, — пожаловалась черноволосая.

— Конан? — догадался Таллок. — Варвар из северной горной страны? Вор Шадизара? Что, во имя Катара, с ним случилось?

Судир Шах бросил быстрый взгляд на юных наложниц и велел им убраться вон. Когда девушки удалились, хозяин дворца склонился к самому уху странника и, словно опасаясь, что их могут услышать, прошептал:

— В него вселился демон!

Таллок едва не раскрыл рот. Неужели Судир Шах и вправду верит, что огромного киммерийца пленил невидимый злой дух? Он знал Конана и никогда бы не поверил, что этого могучего воина, родом из далекой северной страны, может захватить какой-то сказочный демон. Одно дело реальный враг, с саблей или ножом, с которым варвар разделался бы в два счета, другое — таинственный и злобный противник, невидимый глазу смертного. Таллок не был суеверен, несмотря на все свои познания в магии, и потому привык опасаться реальных врагов из плоти и крови, с кем судьба сталкивала его не один раз. И в то же время уважаемый Судир Шах ни в коем случае не шутил — вендиец говорил с неподдельным страхом, да еще и с таким выражением, будто сообщал собеседнику страшный секрет. Таллок знал, что жители Вендии боялись демонов и духов, особенно тщательно они старались избегать произнесения вслух их имен, и юноша понимал, каких мук стоило учтивому хозяину держать у себя во дворце человека, плененного злым духом.

— Я что-нибудь могу для вас сделать, о мой добрый друг? — спросил вайшью Таллок, желая проявить сострадание и показать свое сопереживание.

— О, конечно! — сразу оживился Судир Шах, и юноша мгновенно пожалел, что задал свой вопрос. — Я слышал, что ты долгое время изучал древние секреты магии у лучших чародеев Кхитая. Это так?

— Большей частью это правда, — ответил Таллок, слегка польщенный вопросом вендийца. На самом деле он всего лишь читал старые магические свитки.

— И у тебя, наверняка, есть обширные познания в области знахарства и лечения болезней, вызванных демонами?

«О, нет! — невесело подумал странник. — Если он попросит меня заняться недугом этого сурового киммерийца, лучше я сразу повешусь. Или сбегу из Айодхьи».

— Да, — сказал Таллок, удивляясь твердости своего голоса.

— Хвала Асуре! — воскликнул Судир Шах. — Я думал, ты никогда не согласишься, но раз уж ты сам предлагаешь свою помощь…

«Пора перенести срок отплытия на более раннюю дату», — решил Таллок.

— Ты же понимаешь, в какое положение я попал, любезный Таллок, — продолжил вендиец. — Конан один из моих лучших друзей, я не могу его просто так выгнать. Но в последнее время от него одни убытки — он крушит мебель, пугает моих слуг, сыпет проклятья и кричит страшным голосом, словно за ним гонится сам Азах на своей громовой колеснице. А два дня назад он заперся в своей комнате на втором этаже и никого туда не пускает.

Таллок глуповато улыбнулся. Образ безумного варвара никак не вязался в его сознании с человеком, которого он знал, как Конана Канаха. Безумная ярость в бою — возможно, но никак не помутнение разума, столь несвойственное для киммерийца.

— Так что я хочу попросить тебя об одной маленькой услуге, мой добрый Таллок, ибо чувствую, что сама воля Асуры направила тебя в мой дворец.

«Маленькой услуге?.. Да уж, конечно…»

— Думаю, столь великому знахарю как ты, не составит труда исцелить Копана от бешенства. Со своей стороны я постараюсь сделать все, чтобы не оставить тебя в обиде — золото, превосходный лотос и лучшее вино во всей Вендии, самые красивые девы, о которых ты можешь только мечтать!

«Надо было сразу начинать с разговора о фигурках слонов, — запоздало решил Таллок. — Сейчас никакой бог этой страны не заставит меня подняться в покои Конана, чтобы излечить безумие варвара».

— Я сделаю все, что в моих силах, — с притворной улыбкой пообещал юноша Судир Шаху.

— Да благословит тебя святая Сирра! — возрадовался доверчивый вендиец. — Ты можешь покаэать чудеса своего волшебства уже сегодня вечером, добрый Таллок!

Странник быстро кивнул.

Пора убираться отсюда. Вот только как вернуть назад деньги, отданные на хранение Судир Шаху? Он бы покинул дворец и без них, потому что вряд ли золота осталось много, с вычетом всех затрат на вино и наложниц, однако за море его никто не повезет бесплатно. Так что любая сумма окажется полезной.

Внезапно у Таллока созрел план.

— Я и сам как можно скорее хочу приступить к ритуалу изгнания демонов, потому что, мне кажется, это один из уникальных случаев моей практики. Только… придется ненадолго отлучиться в город, чтобы купить кое-какие снадобья, необходимые для чародейства, и мне понадобится все мое золото, чтобы приобрести товар.

— Не стоит тратиться, мой друг, — сказал Судир Шах. — Ты без колебаний согласился помочь мне, так почему же я не вправе оказать тебе ответную услугу? Я дам втрое больше того золота, которое необходимо тебе для покупок.

— Это очень щедрый подарок, о, великий и добрый хозяин, — ответил Таллок с легким поклоном, чтобы спрятать игравшую на губах улыбку.

Теперь главное незаметно исчезнуть из Айодхьи, пока обманутый вайшья не раскрыл его плана. Разумеется, сразу после того, как он получит деньги от Судир Шаха.

Богатый вендиец принес из своей сокровищницы сто золотых монет. Двое слуг передали юному лже-чародею два увесистых шелковых мешочка с деньгами. Таллок возблагодарил всех известных ему местных богов за ниспосланную удачу. Но, как оказалось, слишком рано.

Судир Шах, хоть и отличался излишней доверчивостью, но был совсем не глуп. Он не мог позволить страннику исчезнуть со всеми деньгами, не получив гарантию, что добрый Таллок Всерьез взялся за дело. Конечно, никакой о какой помощи в ритуале изгнания демонов не могло быть и речи. Просто перед тем, как отпустить юношу в город со ста золотыми монетами он настоял на том, чтобы Таллок поднялся в покои Конана, с тем чтобы определить природу недуга киммерийца, узнать имя злого существа, пленившего разум варвара и установить какую чародейскую хитрость нужно приобрести для успешного свершения обряда. В общем, тщательно подготовиться к порученной работе. А чтобы юный специалист по изгнанию демонов не вздумал удрать, Судир Шах приставил к Таллоку двух стражников-горилл с очень острыми мечами. Правда, добрый хозяин объяснил свой поступок несколько иначе — вендиец якобы заботился о безопасности чародея. Вдруг злобному демону захочется отведать свежей крови странника? А вот сам Таллок был готов поспорить, что начни Конан разрывать его грудь голыми руками, эти двое великанов не шевельнут и пальцем, чтобы оттащить демона в облике киммерийца от его трепыхающегося тела.

У юноши перехватило дыхание. Ему совсем не правилась идея посещения обезумевшего варвара, тем более, он не раз видел, как ловко Конан орудует своим огромным жутким мечом. Вдруг северянин его не узнает — и что тогда? Страшный клинок сделает из странника двух Таллоков.

А что если отказаться, пока не поздно?

Он признается Судир Шаху, что обманул его доверие, и что он совсем несведущ в вопросах высшего колдовства. По крайней мере, можно будет сказать, что в Кхитае изгнанию гуй, как жители этой древней страны называли демонов, его не учили. Конечно, после всего, что он обещал вендийцу, это покажется вероломным и низким поступком, но зато он останется жив. Возможно, Судир Шах сдаст его городским властям и под любым предлогом отправит в тюрьму. Год заключения — не такая уж страшная беда в сравнении со скорой смертью от руки варвара.

Таллок вздохнул.

Нет, назад пути нет.

Судир Шах еще может ему пригодиться, не стоит превращать друга в злейшего врага. Тем более, сто золотых монет — немалая сумма. За сто вендийских рупий можно трижды переплыть море Вилайет туда и обратно. И странник решился идти до конца. Пусть вендиец удостоверится в том, что он жаждет исцелить Конана. Он будет правдиво разыгрывать из себя великого лекаря до тех пор, пока киммериец не выздоровеет. Или… пока не выпадет шанс сбежать.

С уверенным видом Таллок поднялся на второй этаж дворца и остановился перед дверью покоев Конана. Стараясь не замечать двух головорезов Судир Шаха за своей спиной, он вежливо постучался в тяжелую деревянную дверь.

Тишина.

Наверное, киммериец уже отправился к своему покровителю Крому. Тогда можно будет забыть про задание хозяина дворца. Таллок постучался во второй раз.

Вновь никакого ответа. Не слышно даже шороха за дверью, словно варвар и вправду отправился в мир иной.

Юноша едва не испустил вздох облегчения. Стучимся еще раз и уходим. Судир Шаху можно будет сказать, что Конан отдыхает.

Ученик кхитайских чародеев, успокоившись, постучался в третий раз, более настойчиво и громко.

Ужас и разочарование настигли его одновременно. За дверью Таллок услышал грозный рык:

— Убирайтесь в подземное царство, псы! Я не хочу никого видеть! Оставьте меня в покое, если вам дорога ваша жизнь, шелудивое отродье!

Побледнев, Таллок подергал дверь за ручку. Не заперто.

Произнеся последние молитвы, он вошел в покои киммерийца.

Глава II

Конан метнулся влево — и налетел на невидимую стену. Попытался передвинуться на шаг вправо — путь блокировала та же невидимая преграда. Оставался лишь один прямой коридор вперед, едва отличимый от кромешной темноты сумеречным багрово-фиолетовым сиянием. Повернуть назад киммериец не мог, словно тысячи сильных рук постоянно толкали его вперед и вперед, зато по мере продвижения по мерцающему коридору давление постепенно ослабевало. Точно жадная гигантская воронка, таинственный проход все глубже засасывал варвара в свое нутро.

Наконец, тьма прянула в стороны, и Конан оказался в плохо освещенном зале. В помещении было много длинных свечей из желтого воска и статуй чешуйчатых драконов. Тусклый свет играл в прищуренных глазах злобных существ из камня, и при беглом взгляде, брошенном на морды огненных ящеров, создавалось впечатление, что они живые.

Где-то во мраке, под самым куполом зала, слышался быстрый бой барабана. Жуткое эхо искажало звук, делая его похожим на утробный рык чудовища. Чьи-то уродливые тени плавно переливались в диком танце, заражая неистовством дергающееся пламя свечей. Со всех сторон к варвару несся шепот на незнакомом для киммерийца языке.

Внезапно Конан осознал, что находится в зале не один, хотя он был готов поклясться, что еще секунду назад кроме него в помещении не было ни души.

В сумраке, между двух гигантских статуй красных змеев, киммериец различил фигуру человека среднего роста. Он был одет в боевые доспехи из дерева и бамбука, скрепленные полосками тугой кожи, но оружия при нем не было, за исключением короткого железного посоха с навершием в виде когтистой лапы. Раскосые глаза и стянутые на затылке в косичку волосы выдавали его принадлежность к жителям Кхитая. Кожа песочного цвета обтягивала череп, словно растянутый пергамент, что свидетельствовало о том, что человек очень стар, несмотря на обманчиво-юные черты лица. Глаза, темные и бездонные, говорили о большом опыте кхитайца, прожившего долгую жизнь. Эти глаза были знакомы Конану.

— Ты вторгся в мои сны, колдун! — прорычал варвар. — Я убью тебя!

Выражение глубоких глаз не изменилось. Так смотрит человек, полностью уверенный в своих силах.

— Твоя злость — есть бесполезность, — произнес чародей на ломанном западном диалекте, понятном киммерийцу. — Твой гнев не помогать. Скоро твоя душа становиться моей!

— Уйди из моих снов, проклятый чернокнижник! — вскинул голову варвар. — Не то, клянусь Кромом, а отрублю твою голову, высушу череп и повешу в качестве украшения в своей комнате.

Колдун-кхитаец рассмеялся.

— Твоя попадать под мою власть, воин! Ты становиться мертвый и очень сильный. Ты вечно служить мне!

Более не теряя времени на разговоры, киммериец бросился вперед. Его могучая рука ухватила защищенное доспехами плечо, но спустя миг в руках варвара остался одни лишь призрачный туман.

— Напрасно стараться, горец! — услышал Конан откуда-то сзади. Северянин резко обернулся.

Чародей стоял в том, месте, откуда он совершил свой быстрый бросок. Варвар метнулся назад. И снова руки киммерийца сграбастали лишь серый дым.

— Твоя становиться очень-очень хороший слуга! Издевательский голос на этот раз исходил откуда-то слева, но мага не было видно.

Конан огляделся.

— Я вырежу твое сердце, злой колдун, клянусь пылающим взором Митры!

В ответ тот же надменный смех.

Внезапно все каменные чудовища, наполнявшие зал, в одно мгновение ожили. Их голодные взгляды устремились в сторону киммерийца. Распахнулись жадные пасти. Бесчисленные кольца могучих зеленых тел заструились вокруг варвара. Конан вспомнил про своей меч, и как по волшебству оружие появилось в его руках.

Киммериец обрушил тяжелый удар сверху вниз и почти напополам разрубил морду ближайшего гада, смердящего нестерпимой вонью прямо в лицо Конану. На пол брызнула алая кровь чудовища.

Другой дракон обвил ноги варвара сзади и, разинув красную пасть, напал на киммерийца с высоты своего роста. Конан выставил клинок, и огненный змей с силой напоролся на острие. Высвободив меч, варвар приготовился встретить атаку нового противника, но спираль тугих колец уже оплела его тело. Конану стало трудно дышать, крепкие объятия чешуйчатых тел с неимоверной силой сдавили его грудную клетку. Вот-вот и затрещат ребра, пойманные в чудовищные тиски…

Киммериец размахнулся и всадил меч в зеленую плоть по самую рукоять. Хватка едва ли от этого ослабла.

Оскаленная морда с желтыми клыками замерла у самого лица Конана. Светящиеся глаза дракона уставились в глаза киммерийца. Он вздрогнул, почувствовав, как взгляд чудовища пронзает его насквозь, выедая остатки воли к сопротивлению. Сделав отчаянное усилие, варвар выдернул из раны клинок.

Однако ударить у него не было сил — то ли сказывалась нехватка воздуха, выжатого из сдавленной грудной клетки, то ли взгляд магнетических светящихся глаз лишил его всякого стремления выиграть этот неравный бой.

Сдаваться Конан не собирался. Стальные мышцы северянина автоматически подняли меч и вогнали его в зрачок зеленого монстра.

Дракон даже не дернулся. Словно каменный, он продолжал таращиться на противника единственным глазом. Киммериец размахнулся снова, но железный меч тут же обернулся ядовитой змеей и впился в плечо варвара. Рукоять цепко обвила его пальцы. Вскрикнув, Конан попытался высвободить руку. Из головы змеи, в которую превратился его клинок, вытянулась другая голова поменьше и вцепилась в щеку варвара. Потом отросток разросся целой гроздью пищащих голов, которые набросились на плоть зажатого в чешуйчатых тисках воина.

Конан закричал, на этот раз отчаянно, почувствовав, как хрустнули лопнувшие под тяжелым давлением его ребра…

* * *

Боль и удушье отпустил не сразу.

Киммериец долго приходил в себя, держась за горло и затравленно озираясь по сторонам. Распухшее плечо болело.

Комнату наполняла тишина, разрываемая лишь его хриплым дыханием. Дворец Судир Шаха притих в злобном молчании, вслушиваясь в каждый звук северянина, с трудом очнувшегося от мучительного кошмара.

Конан не мог понять, когда он провалился в сон. После всего пережитого за последнюю неделю ему меньше всего хотелось окунуться даже в дурман легкой дремоты. Похоже, это вышло само собой. Сказалась усталость и слишком долгий срок утомительного бодрствования.

Меч лежал рядом на кровати. Железный и неядовитый.

С опаской Конан тронул гладкую рукоять и быстро отдернул пальцы.

И тут н дверь раздался стук, заставивший варвара вздрогнуть. Все еще пытаясь отогнать исчезающие лоскуты привидевшегося кошмара, он

склонил голову и слепо уставился в пол. Стук повторился.

Какого нечистого принесла судьба под его дверь?

Непрошенный гость вновь постучался, на этот раз очень настойчиво, почти что нагло.

— Убирайтесь в подземное царство, псы! — прорычал Копан незваному посетителю. — Я не хочу никого видеть!

Тяжкий вздох.

— Оставьте меня в покое, если вам дорога ваша жизнь, шелудивое отродье! — добавил киммериец.

Несмотря на угрозы, навязчивый гость все-таки вошел. Нет, гот не из прислуги Судир Шаха. Один из гостей вайшьи, странник по имени Таллок, тот, кто даже не помнит свою родину. Наглости у этого парня не занимать, раз он так бесцеремонно позволяет себе нарушать покой других. Поучить бы его хорошим манерам, да нет ни сил, ни желания.

— Я же сказал, чтобы меня не беспокоили, — грозно проворчал Конан. — Какого демона ты здесь ищешь, парень?

Таллок закрыл за собой дверь, но в комнату не прошел.

— Вообще-то я здесь не по своей воле, — вздохнул юноша, — меня послал Судир Шах. Вот ему-то как раз и нужен этот самый демон.

Киммериец нахмурился. Он не понимал игру слов странника, и не видел в сказанном иронии.

— Убирайся вон, — приказал Копан.

— Подожди, — Таллок успокаивающе вытянул руку. — Я уйду сразу, как только исполню поручение нашего доброго вендийца. И я был бы очень признателен, если бы ты согласился мне помочь.

— Помочь тебе? — сдвинул брови варвар. — Каким образом?

— Просто выслушай. Судир Шах верит, что ты одержим демоном. Но мы же оба знаем, что это не так. А вот наш добрый друг убежден, что тебя пленила злая сила и если я не исцелю злосчастный недуг, вендиец с меня шкуру спустит.

— Так какого черта тебе надо от меня?

— Просто скажи Судир Шаху, я сделал все, что в моих силах. А я тем временем тихонько исчезну из города.

— Это все?

— Все.

— Теперь убирайся, разрази тебя гром! Таллок неуверенно взялся за дверную ручку.

— А как же соглашение?

— Я ничего не скажу Судир Шаху о твоем плане, скажу, что ты прибег к очень сильному колдовству, но оно не помогло. Доволен? А теперь выметайся из моей комнаты и больше не испытывай мое терпение, ясно?

Странник кивнул и быстро выскользнул за дверь.

Ну вот, все позади. Оказывается, Конан не так уж страшен. Или не настолько безумен. С гордостью прошагав мимо двух головорезов Судир Шаха, юноша спустился вниз и сообщил хозяину дворца, что узнал имя демона, пленившего Конана и теперь отправляется за покупками в город. Судир Шах пожелал юноше поскорее закупить все необходимые лекарства и вернуться, чтобы навсегда покончить с невидимым врагом северянина. Вендиец даже предложил ему двух слуг в охрану. Разумеется, Таллок отказался, объяснив это тем, что в присутствии непосвященных волшебные снадобья могут потерять силу.

Прощай, Айодхья!

Да здравствует свобода и добрая сотня золотых монет, так приятно оттягивающих карман!

Когда странник покинул дворец Судир Шаха, город уже поглотили ночные сумерки. Но это нисколько не заботило юношу. Поскорее отыскать конюха, купить лошадь и дальше без остановок до ближайшего порта. Когда зажиточный вайшья заподозрит неладное, он будет уже далеко.

Таллок поглубже запрятал в походный мешок кошели с монетами, чтобы сладкий звон не привлекал внимание чужих ушей. Потом быстро углубился в темный квартал, где странника скрыли ночные сумерки.

Путешественник знал, ночь в крупном городе — время воров и разбойников, но верил, что ему удастся выскользнуть из Айодхьи, не нарываясь на лишние не приятности. К тому же, темное время суток отлично помогает беглецам, прихватившим с собой кучу золотишка.

Забыв об осторожности всего на несколько мгновений, юноша не обратил внимания на тень, вынырнувшую из темноты вслед за Таллоком. Человек осторожно вышел с улицы, одного из прилегающего к дворцу квартала.

* * *

Конюх-вендиец оказался на редкость сговорчивым. Он даже предложил страницу купить благородное животное, коим вайшья считал слона и намекнул, что уступит один превосходный экземпляр всего за каких-нибудь сорок-пятьдесят рупий. Слон, сказал вендиец, сможет перевозить больше товара, а в строительстве домов и перетаскивании бревен он вообще незаменимый помощник. Таллок с улыбкой выслушал конюха, после чего вежливо отклонил его предложение — товара у Таллока пока не было, обзаводиться домом он не собирался, по крайней мере, еще лет десять, зато ему срочно нужно было попасть в ближайший порт, и такое быстроногое животное, как лошадь, его вполне устраивало.

Отзывчивый вайшья пообещал как можно скорее приготовить своего лучшего скакуна к путешествию, вдобавок нагрузив седельные сумки кормом для лошади. Всего за каких-нибудь двенадцать золотых монет. Таллок согласился, хотя знал, что утром он купит любого скакуна вдвое дешевле, но торговаться странник не хотел. Имея в своем распоряжении сто золотых монет, с двенадцатью можно расстаться без сожаления.

После визита к конюху юноша отправился в ближайший трактир — не торчать же в конюшне, пока вендиец делает свое дело. Счастье, что ближайший из них находился совсем неподалеку.

Завернув за угол, Таллок разглядел приветливо мерцающий в ночном сумраке вход в питейное заведение. Пожалуй, там можно будет расстаться еще с парочкой рупий, заодно прикупив еды в дорогу.

С пугающей неожиданностью из темноты вынырнула фигура, закутанная в серую хламиду, и преградила юноше путь. Инстинктивно странник потянулся к ножу, спрятанному под рубахой, но тут же с облегчением вздохнул, когда человек скинул капюшон и открыл лицо.

Девушка. Судя по светлой коже, не местная.

Призывно махнув рукой и улыбнувшись, юная красотка велела ему следовать за ней в темный переулок.

Таллок всегда был осторожен. Конечно, он не мог подумать, что это хрупкое создание в силе справиться с ним в одиночку, однако в темном переулке могли затаиться трое-четверо здоровенных детин, которые без труда вышибут из него всю пыль в придачу с мозгами.

Но разве можно устоять перед взглядом столь дивных и чистых голубых глаз? Странное желание обладать этой незнакомой девушкой воспламенило сердце юноши, подобно жаркому огню, и он уже не мог сопротивляться искушению.

Пусть в темноте его поджидает хоть вся банда иранистанца Асмен-Али, он убьет всех его головорезов — всех до единого — но получит эту красавицу!

Уже представляя, как покрывает ее тело жаркими поцелуями, Таллок шагнул в темноту и оказался в переулке.

Грабителей здесь не было. Девушка была одна.

Не теряя времени, странник сжал ее в объятиях и… прямо в кадык ему уперся острый кинжал.

— Эй, в чем дело? — запротестовал юноша. — Разве ты не…

— Заткнись и отвечай на мои вопросы, — оборвала все его попытки оправдаться юная искусительница. — От правдивости ответов зависит твоя жизнь. Это тебе понятно?

Таллок быстро кивнул. Все-таки этого следовало ожидать. Какой же он дурак, что позволил себя заманить в ловушку, где и о помощи-то просить трудно. Одно резкое движение ее сжатой в кулачок ладошки — ив горле странника окажется дырка.

— Послушай, — вновь попытался Таллок, — я всего лишь бедный путешественник, и денег у меня совсем нет…

— Прикуси язык, если не хочешь найти его на земле, — прервала его голубоглазая. — Мне не нужны твои деньги.

— Не нужны деньги? — помимо воли удивился Таллок. Он-то был уверен, что кто-то уже успел прознать о задатке, полученном от Судир Шаха. — Тогда, во имя светлых небес, зачем ты позвала меня в этот переулок?

— Давай так: вопросы задаю я, ты на них отвечаешь. Все просто, правда?

Кинжал оцарапал кожу, и юноша понял, что лучше все делать так, как ему велят, пока с ним разговаривают по-хорошему.

— Ты служишь Шао Луну?

Таллок отрицательно качнул головой, слегка отстранившись от угрожающего ему лезвия.

— Шао Лун во дворце Судир Шаха?

— Я даже не имею ни малейшего представления, кто этот человек. Судя по имени, кхитаец. А насколько я знаю, в покоях дворца ни одного кхитайца не было последние два месяца.

— Ты лжешь!

— Позволь, юная госпожа — я не лгу! Как можно лгать молодой и красивой девушке, особенно, когда в руке у нее зажат острый кинжал, нацеленный тебе в горло?

Незнакомка впилась в него своим пронзительным взглядом глаз-фиалок. Таллок ощутил, что это хрупкое создание читает его мысли как открытую книгу.

— Ты говоришь правду… — произнесла она уже в некоторой растерянности.

— Если ты все видишь сама, к чему эти дурацкие вопросы?

— Не знаю, — еще больше смутилась она, и острие кинжала чуть опустилось. — Я не умею разбираться в чужих мыслях как она…

— Кто она?

— Кесея, верховная жрица.

Таллок понял, что это его шанс.

— Вот, что: я думаю все это какое-то чудовищное недоразумение. Но если ты действительно кого-то ищешь, я с радостью могу помочь.

— Правда?

Кинжал опустился… И в следующую секунду оказался в руке юноши, вырвавшего оружие из слабой женской ладони. С усмешкой странник повертел в руках клинок.

— Отдай, — неожиданно сказала девушка, и Таллок к своему огромному удивлению подчинился, вернув кинжал владельцу.

Однако незнакомка, по-видимому, оставила все намеки на агрессивность. Клинок больше не поднялся к горлу странника.

— Ты должен встретиться с Кесеей, — сказала голубоглазая красавица, и в голосе ее угадывалась скорее просьба, нежели приказ.

Таллок улыбнулся.

Глава III

Девушка с глазами-фиалками привела Таллока в небольшую таверну для вендийской знати — никакой выпивки и грязных развлечений. Комнаты таверны, под названием «Очи Катара», были полны книг, которые аккуратно лежали на полках шкафов из черного дерева. Древние фолианты украшали топазы и сапфиры, и если бы драгоценные камни из них украсть, а потом продать (грешным делом подумал Таллок), то удачливый вор обеспечил бы себя на всю оставшуюся жизнь. На столах возвышались целые ряды глобусов. Любая из комнат превосходно подходила для занятий наукой и философией.

Намного позже странник узнал, что таверна открывала двери только избранным сынам и дочерям Асуры, то есть великим брахманам-жрецам, представителям высшей правящей касты Вендии.

Охрана у таверны была посерьезнее той, что держал в своем дворце Судир Шах. Высокие и плечистые солдаты, с обнаженным торсом и чалмами на головах, прогуливались даже по богато убранным коридорам заведения.

Еду, питье и все необходимое можно было заказать в любое время, стоило только крикнуть одного из солдат-кшатриев. За безопасность властных гостей отвечал офицер-кшатрий по имени Рунир. Этого великана с бугрящимися мускулами странник видел только один раз, но и этого раза было достаточно, чтобы понять, насколько дорого могут обойтись злые шутки с постояльцами таверны. Ходили слухи, что Рунир собирал коллекцию из отсеченных правых рук всех воров, когда-либо дерзнувших позариться на богатство «Очей Катара».

Таллока пригласили в комнату с золотистыми стенами, где юноше предложили изысканные блюда к ужину. Странник от еды отказался — ему не терпелось быстрее переговорить с верховной жрицей таинственного ордена Сна, а потом обежать из Айодхьи, — если не навсегда, то надолго. И молодой ученик кхитайских чародеев уже начал жалеть, что позволил голубоглазой девице втянуть себя в бесполезную авантюру.

Кесея не заставила себя долго ждать. Она появилась сразу, как только юноша о ней подумал. Причем Таллок был полностью уверен, что перед его очами появилась именно верховная жрица — дорогой наряд из белоснежного шелка на стройной темноволосой женщине украшали блестящие камни, в подлинности которых сомневаться не приходилось. В карих глазах затаился блеск огромных знаний, тайн и волшбы; казалось, Кесея прожила не одну жизнь. Несмотря на свой высокий статус и положение в вендийском обществе, дева-брахман не являлась коренной вендийкой.

— Приветствую тебя, Таллок, — сказала она юноше. Голос Кесеи был мягок и полон теплоты.

— Как ты… Я ведь не называл своего имени.

— Этого и не нужно. Ты представился за себя своими мыслями.

— Хм, вот как…

— Я — Кесея, верховная жрица дев-браминов Сна, а это моя лучшая ученица Алекса, — женщина указала на юную красавицу, которая привела молодого странника в таверну.

— Я уже имел счастье с ней познакомиться. Странно, что она сама не назвала своего имени.

— Прости за неловкую ситуацию, в которую тебя поставила Алекса. Думаю, я могу все объяснить. Как ты уже понял, жрицы нашего общества умеют заглядывать в мысли других людей. Моя ученица нашла кое-что интересное в твоем сознании. Ты ведь был в Кхитае, верно?

— Этого я не отрицаю.

— Алекса подумала, что ты служишь черному колдуну Шао Луну, след которого мы недавно обнаружили во дворце Судир Шаха. Налицо очевидное совпадение — твоя причастность к древней магии Кхитая и появление в том же месте кхитайского чародея. Тебя по ошибке приняли за слугу Столикого.

— Кто такой Столикий?

— Узнаешь, но не сейчас. Прежде ответь мне, Таллок, не заметил ли ты что-нибудь странное во дворце Судир Шаха? Что-нибудь связанное со снами?

Юноша напряг память, но ничего такого странного не вспомнил. Возможно, безумие варвара, но какое это отношение имеет к вопросу Кесеи? Хотя…

Таллок вспомнил черные круги под ярко-синими глазами киммерийца. Такие возникают у людей не получавших сна больше трех суток. А, принимая во внимание необыкновенную выносливость северянина, можно было сделать вывод, что он не спал целую неделю, а то и больше.

— Конан из Киммерии, — сказал Таллок. — Думаю, ему снятся кошмары.

Кесея едва заметно вздрогнула. Алекса посмотрела на свою наставницу с тревогой.

— Шао Лун желает поработить одного из лучших воинов Хайбории, чтобы расправиться со своими врагами. И в первую очередь Конан, подчинившийся власти колдуна, придет за мной…

— Нужно опередить его! — без колебаний произнесла девушка.

— Правильно…

— Эй, может быть, вы все-таки объясните, что происходит? — вмешался странник.

— Не самое подходящее время. Нужно спешить, пока Шао Лун не захватил бессмертную душу Конана. Ты нам поможешь, Таллок.

— Я? Чем же я могу вам помочь, о, могущественнейшие девы-брамины? Я всего лишь путешественник, у которого нет никаких навыков в области магии.

— Ошибаешься. Ты путешествовал по Кхитаю и познакомился с природой древнего чародейства, а, следовательно, на данный момент обладаешь более обширными знаниями о характере колдовства Столикого, нежели все наше общество, из которого никто не бывал в стране талисманов и старых пагод.

— Но я не разбираюсь во снах и, тем более, питаю стойкую неприязнь к кошмарам.

— Сны и все, что с ними связано — область наших усилий. От тебя потребуется совсем немногое.

Таллок вздохнул. Ему совсем не хотелось возвращаться во дворец вендийца.

— Послушайте, Конан, Шао Лун, пагоды и кошмары — все это ваши личные проблемы. Все, чего хочу я — это поскорее убраться из Айодхьи.

— Ты не знаешь, с кем связался, мальчик, — голос верховной жрицы стал необыкновенно холодным. — Когда брамины просят о помощи, отказывать не принято. Мы можем тебя заставить — пытками или магией. Мы можем подчинить твою волю через сны и гипноз, и ты превратишься в безвольную куклу, которая вырвет себе сердце по одному нашему слову. Но мы просим тебя, Таллок. Просим, ибо нам действительно нужна твоя помощь — речь идет не только о жизни Конана-киммерийца, но и о моей жизни и жизнях всех дев-браминов нашего общества. Если Шао Лун осуществит свой коварный план, нам не уцелеть. Неужели ты желаешь, чтобы мы погибли, о, Таллок? Неужели мрачный Азах отнял у тебя сострадание и до капли выжал всю жалость?

«Провалитесь вы все», — мелькнуло в мыслях странника, но, бросив взгляд на красавицу Алексу, юноша невольно содрогнулся, представив девушку мертвой.

— Вы, между прочим, не говорили, что все настолько серьезно, — пошел на попятную ученик кхитайских колдунов. — Если от этого зависит ваши жизни, разумеется, я готов помочь.

— Тогда поспешим, — сказала верховная жрица. Алекса подарила Таллоку приятную улыбку.

— Я приведу Вало. Визит во дворец Судир Шаха может стать опасным, если Шао Луну удалось взять под контроль разум Конана, — напоследок сообщила Кесея и вышла

Юная ученица поспешила вслед за наставницей, но Таллок перехватил девушку за руку. Алекса в негодовании вскрикнула и высвободила запястье.

— Что ты себе позволяешь?

— Я просто хотел поинтересоваться… Э-э-э, там, в темном квартале мне показалось, что ты хочешь…

— Что? — удивилась девушка.

— Ну… соблазнить меня.

— Ах, это, — лицо синеглазой красавицы просветлело. — Я использовала чары привлечение Несложный обманный трюк, каким пользуется большинство девушек нашего круга браминов Сна.

— Понятно, — Таллок мгновенно сник. — А я-то думал…

Со смехом Алекса выбежала из комнаты.

* * *

Вало оказался могучим великаном, семи футов ростом и весом не меньше десяти пудов. Несмотря на свою грузную комплекцию, эта гора мышц передвигалась с легкостью пушинки. Вало-великан был настоящим вендийцем, со смуглой кожей и большими темными глазами. Наголо обритый череп выставлял напоказ единственный пучок черных как смоль волос, перекинутый через левое плечо. В обществе хрупких дев-браминов Сна этот прирожденный убийца выполнял функции телохранителя и палача, устранявшего неугодных.

Всю дорогу Таллок старался держаться подальше от молчаливого гиганта. Гораздо больше юношу привлекали формы Алексы, которая переоделась в обтягивающую тунику черного цвета.

По мере того, как знакомый дворец приближался, странник все больше смирялся с мыслью, что из проклятого города ему не удастся выбраться еще недели две. Зря вендиец-конюх седлает скакуна в дорогу, Таллок не покинет Айодхью этой ночью.

На площади перед дворцом Судир Шаха скопилось много народу, и это сулило тревожные вести. Кесея и Алекса направились прямо сквозь гомонящую толпу, к золоченому крыльцу дворца. Вало пошел впереди, раздвигая простолюдинов своими могучими ручищами и расчищая путь для дев-браминов. Любой, даже самый высокий вендиец едва ли доходил до плеча богоподобному Вало, который шел среди простого люда, словно корабль по тихим волнам. Таллок плелся позади.

На пороге дворца их встретил охранник, который преградил им путь.

— Что вам нужно? — сурово спросил кшатрий-солдат.

«Попасть во дворец, недоумок», — хотел огрызнуться юноша, но счел за лучшее прикусить язык и предоставить брахманам самим разобраться с возникшей проблемой.

— Мы должны увидеть Конана из Киммерии, гостя Судир Шаха, — сказала Кесея.

— Его здесь нет.

— Он ушел?

— Нет. Его связали и уволокли в тюрьму. Надеюсь, его скоро повесят.

— Что тут произошло, во имя Асуры?

— Ваш варвар-мясник убил Судир Шаха, нашего хозяина.

Глава IV

Самым страшным оказался тот момент, когда рассудок вновь вернулся к киммерийцу, и Конан обнаружил себя с окровавленным мечом в руках у трупа своего друга. Судир Шах лежал в луже собственной крови, вытекающей из рассеченного левого бока, в глазах вендийца застыли удивление и обида. Правая рука вайшьи все еще сжимала пузырек с лекарством, видимо, предназначенным для варвара.

Получилось так, что Конан не сумел вернуть ощущение реальности после очередного кошмара и, скорее всего, принял своего друга за одно из чудовищ, терзавших его мозг. Хозяин дворца имел неосторожность войти в комнату киммерийца без предупреждения, за что и поплатился жизнью.

За дверью Судир Шаха ждали двое слуг. Услышав последний предсмертный крик своего господина, стражники вбежали в комнату Конана и набросились на киммерийца. Взбешенному нелепостью и ужасом происшедшего северянину уже было все равно, кто погибнет следующим. Одного охранника он разрубил едва ли не напополам вместе с выставленным для защиты мечом. Другому стражнику варвар распорол живот, и человек умер спустя несколько минут.

Потом дворец заполнили солдаты-кшатрии городского патруля, вызванного кем-то из слуг. Вендийцы окружили северянина со всех сторон, но никто долго не решался приблизиться к Конану, страшась огромного меча, которым киммериец размахивал подобно воинственному Кфурусу, богоподобному слуге Асуры. Кшатрии потеряли троих, когда варвар пытался прорваться сквозь плотное кольцо солдат, но так и не дали северянину выскользнуть из окружения. Подоспело подкрепление, около двух десятков солдат раджи Юсефа, и вендийцы набросились на Конана всей кучей. Позолоченный пол дворца забрызгала горячая кровь, киммериец зарубил еще двоих солдат и покалечил четверых, отхватив им кисти рук вместе с мечами. Наконец, разъяренного варвара скрутили и туго связали толстой веревкой. Двумя минутами позже Конана, похожего на чудовищный извивающийся кокон, с крепко перевязанными руками и ногами, утащили в темницу раджи Юсефа.

Мудрый правитель Юсеф понимал, что варвар находится во власти безумия, и потому не может нести наказание за содеянное, согласно вендийским законам. Но в то же время он понимал, что народ потребует справедливой кары, одинаковой и для безумца, то есть смерти. Юсеф приказал заточить киммерийца в глубокую темницу, подальше от глаз и ушей снедаемых жаждой возмездия граждан. Там, он надеялся, Конан сможет переждать бурю гнева, захлестнувшую полгорода, и только потом держать ответ за свои поступки по справедливости. Надежда раджи не оправдалась — через час посыльный передал ему решение о казни киммерийца от совета состоятельных вайшьей. Конечно, он мог пойти против воли совета, но тогда этот год правления Юсеф мог считать последним — слишком много у него накопилось недоброжелателей, которые только и ждали повода, чтобы скинуть его с трона. Юсеф решил не искушать судьбу и назначил срок казни на утро. Киммерийцу оставалось жить не больше шести часов.

* * *

Конан долго блуждал в темной бездне среди клубков червей и мерзких слизистых созданий. Варвар был готов убить еще хоть сотню вендийских солдат, часами махать клинком и получать раны. По крайней мере, все это было наяву. Но только не спать, не гнить в черном провале безумия и кошмаров!

Чьи-то челюсти с мелкими зубами грызли его ноги, серые призраки кружили вокруг его головы, а скользкие змеи обвивали его тело гадкими плетями.

Отовсюду и из ниоткуда неслось эхо победного смеха кхитайского колдуна. Чародей торжествовал. Скоро, кричал он, скоро придет время, и тогда душа Конана навеки попадет в невидимый склеп. А тело киммерийца останется во власти чернокнижника, и отмерший мозг станет послушен только приказам кхитайского мага.

Неожиданно настойчивый тихий шепот стих. Тени прянули от варвара, мерзкие гады расползлись в разные стороны. Сумрак бездны разорвал луч яркого света.

— Конан… — позвал мягкий голос из мерцающей бреши.

Киммериец приблизился к сияющей щели. Оттуда исходил едва уловимый сладкий аромат надежды, несущий утешение и комфорт. То же самое почувствовал бы Конан в детстве, если вдохнул полной грудью чистый горный воздух. Спокойствие и безмятежность…

Перед взором варвара поплыли просторы родной Киммерии. Тяжелые фиолетовые тучи, нависшие над снежными равнинами, высокие пики гор, подпирающие небо и тонкий шлейф дыма, разрываемого в клочья холодным ветром…

Киммерия.

Варвару вспомнился добрый и сильный голос вождя их племени, обращающегося к нему, юнцу, едва выбравшемуся из пеленок.

«Запомни, мальчик, простую истину, — сказал тогда Адир Канах, — для киммерийца страшна не смерть. Хуже всего потерять свободу. Что бы ты ни делал, какие бы испытания тебе ни готовила судьба, никогда не позволяй другим лишать тебя воли, ибо воля — ценнейший из всех подарков, которыми Кром наградил человека». Конан зарычал.

Черный колдун хочет лишить его самого главного — свободы! — заперев душу северянина в магическую клетку.

Не бывать этому! Никогда!

Он доберется до чародея, где бы тот ни находился, даже в подземном царстве. Тогда проклятый колдун узнает, что значит покушаться на свободу у сына Киммерии. Он никогда не станет рабом кхитайского чернокнижника.

Пора выбираться из плена сна…

* * *

Кесея потерла виски, чувствуя, как голову заполняет ужасная головная боль.

Алекса и Таллок с тревогой взглянули на верховную жрицу, очнувшуюся от транса. Вало стоял неподалеку, следя за тем, чтобы никто не побеспокоил деву-брамин во время медитации.

— Хорошие новости? — спросил Таллок главу общества брахманов Сна.

— Конан до сих пор не попал под власть Шао Луна. Это обнадеживает. Похоже, чернокнижник недооценил выносливость воина. И, вообще, очень странно, что варвар еще жив — зная всю ужасающую мощь магии Столикого, могу сказать, что люди, которых Шао-дракон пытал кошмарами, умирали всего за несколько часов. У Конана поразительная невосприимчивость к колдовству и чарам.

— Ты помогла ему, наставница? — спросила Кесею Алекса.

— Я вытащила его из ямы видений, в которую его заключил Столикий, вернее, он выбрался сам, я лишь подсказала ему выход. Но, думаю, это ненадолго — Шао Лун возобновит свои попытки исторгнуть душу из тела воина.

На площади появилась новая фигура, которая направилась в сторон группы. Убийца Вало было насторожился, но, разглядев идущего, приветствовал другого члена общества Сна легким поклоном. Диаса, еще одна ученица Кесеи, принесла тревожные вести.

— Наставница, Юсеф назначил казнь Конана на утро, — сообщила блондинка с карими глазами. — С восходом солнца киммерийца повесят за убийство Судир Шаха и городских солдат.

Кесея закусила губу.

— Этого нельзя допустить. Если Конан умрет, он непременно попадет под власть Шао Луна. Тогда всем нам конец.

— Но что может сделать мертвое тело? — спросил Таллок. Юноша, слышал, что некоторые кхитайские мистики могли возвращать к жизни трупы, однако редко прибегали к магии некромантии, страшась навлечь проклятье демонов на себя и свою семью. Шао Лун, должно быть, отъявленный мерзавец, раз решается тревожить покойников.

— Такой сильный воин как Конан может обернуться страшным оружием в руках могущественного чародея после смерти, — пояснила верховная жрица. — Когда душа убитого человека находится в руках колдуна, тело не находит покоя. Ни меч, ни стрела не оборвут жизнь того, кто уже мертв. Остановить его можно будет лишь одним способом — выкрав душу из колдовского плена и захоронив тело.

Алекса судорожно сглотнула.

— А если не успеть?

— Что не успеть?

— Сделать все необходимое, чтобы пленник чернокнижника упокоился с миром?

— Проще предотвратить смерть воина, чем устранить ужасные последствия, вызванные черным колдовством. Я не сомневаюсь, что если Конан погибнет, умрем и все мы.

— Вернее, вы, — поправил жрицу Таллок. — Я-то ничего Шао Луну не сделал и не касаюсь вашей распри. Но… поверьте, я также не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Если потребуется моя помощь — я в вашем распоряжении.

— Но почему? — удивленный взгляд Алексы коснулся лица странника. — Еще пару часов назад ты больше всего на свете хотел скрыться из города.

Таллок раскрыл рот, чтобы ответить, но, встретившись со светлым взглядом девушки, осекся и опустил глаза.

— Потому что… Потому что… — юноша не находил слов. — Потому что я пересмотрел свои позиции.

После этого Таллок надолго замолчал.

— Я предлагаю созвать всех дев-браминов нашего общества и потребовать от лица брахманов свободы для Конана, — сказала Диаса.

— Это не поможет, — сказала верховная жрица. — Юсеф уже назначил час казни, да и как ты собираешься просить о помиловании для чужеземца, обращаясь к толпе разъяренных и требующих крови граждан? Когда взойдет солнце, Конан будет уже мертв.

Внезапно Кесея поднялась.

— Нужно вытащить киммерийца из темницы Юсефа до восхода.

— Власти этого не одобрят.

— Мы покинем Айодхью. Когда речь идет о жизни и смерти, затягивать с решением нельзя.

Алекса и Таллок тоже поднялись.

— Призови только Исиру и Алиэль, браминов сонных чар, — обратилась Кесея к Диасе. — Как только они будут готовы, мы проникнем во дворец Юсафа. Вало!

Гигант быстрым шагом подошел к жрице.

— Да, госпожа?

— Нужно освободить одного человека из темницы.

— Всегда готов, госпожа. Я войду хоть в чертоги Асуры по одному вашему слову.

Легкая улыбка озарила лицо великана. Таллок деликатно кашлянул.

— Кажется, мне придется вспомнить, чему меня учили кхитайские чародеи. Я ведь, признаться, не только пергаменты читал.

И странник извлек из складок одежды темную склянку, припасенную им на крайний случай.

— Через полчаса в Квартале Жасмина, — удовлетворенно кивнула Кесея.

* * *

Конан оглядел сырую камеру темницы.

Из заточения сна он уже выбрался, осталось сбежать из городской тюрьмы. Варвар не раз вырывался из плена, когда вел жизнь вора. Он сбегал из темниц Турана, Заморы, Коринфии и даже Гипербореи. Чем вендийская тюрьма отличалась от казематов Шадизара? Те же цепи, сковывающие руки и ноги, вонь, сырость и серые тени снующих во тьме грызунов.

Кто-то из солдат-кшатриев оставил его клинок прямо в камере. Наверное, вендийцы, склонные к предрассудкам, не решились унести с собой проклятое оружие. Вот только до меча было невозможно дотянуться — узника приковали к стене толстыми цепями. Но не всякие оковы способны удержать киммерийца.

Конан внимательно осмотрел цепи — такие разорвать не получится.

Варвар пробежал пальцами по ржавым звеньям вплоть до массивного железного кольца, вмурованного в стену. Кольцо держалось не так уж крепко. Конан подергал цепь у самого основания. Если сильно потянуть на себя, используя вес тела, кольцо, возможно, выйдет из стены.

Попробовать стоит.

Киммериец напряг руки и изо всех сил потащил цепь. Звенья лязгнули, но не поддались. Проклятое кольцо осталось в стене.

Варвар повторил попытку.

Плечи мышц вздулись двумя огромными горами, из которых должна брызнуть жаркая кровь-лава. Широкая грудь Конана натянулась, подобно парусу, раздуваемому сильным ветром.

Что-то звякнуло, раздался лязгающий скрежет, и из того места, где кольцо крепилось к стене, посыпалась каменная крошка.

Киммериец перевел дух.

Несмотря на титанические усилия, кольцо не вышло ни на ноготь.

Варвар отдохнул и вновь потянул цепь на себя, стараясь нагрузить на нее весь свой немалый вес.

Лязг, доносившийся из камеры, привлек внимание стражи. В коридоре заплясали красноватые пятна света, и прямо за решеткой возник худощавый тюремщик в старой чалме, с дымным факелом, высоко поднятым над головой. Подслеповато щурясь, вендиец вгляделся в сумрак камеры и, поняв, чем занимается узник, велел Конану прекратить упражнения с цепью. Северянин даже не оглянулся на голос — он чувствовал, что времени у него остается мало. Нередко вендийские власти оказывались очень скоры на расправу с нарушителями закона. Если им нужна его голова, то пусть зайдут в эту камеру и получат ее немедленно. Терпеливо ожидать своей участи было не в привычках Конана.

В одиночку остановить северянина щуплый тюремщик не решился. Вместо этого он пошел за подмогой. Свет в коридоре постепенно исчез.

Конан сплюнул на грязный пол, где не было даже соломы, отдохнул и снова навалился на цепь. Еще пара минут бесплодных попыток, — кольцо сидело в стене, точно заговоренное.

Пот струился по спине варвара липким потоком. Лицо горело нестерпимым жаром, словно сам Митра вдохнул в него пылающий огонь.

По коридору разнеслось эхо шагов обеспокоенных стражников. Судя по звуку, их было около десяти.

— Трусы, — проворчал Конан, несколько раз попытавшись вырвать кольцо резкими рывками.

Охранники принесли пики — так они надеялись успокоить северянина, держась от него на безопасном расстоянии.

Скрипучую дверь отперли ключом, и в камеру ввалились четверо темнокожих вендийцев. Кто-то из солдат посмелее выкрикнул последнее предупреждение. Конан велел ему убираться в пасть к Таугу, после чего продолжил терзать цепь, уперевшись ногой в каменную стену.

Стражники окружили варвара полукольцом и вытянули вперед пики.

Один из них не удержался и чихнул — трое других, вздрогнув, мгновенно отскочили назад. Поворчав друг на друга, они стали приближаться к киммерийцу.

Бах-х-х-х!

С диким криком и целой тонной пыли, неожиданно для себя Конан отлетел от стены, вырвав вместе с кольцом и цепями целый каменный блок, и растянулся на сыром полу как раз возле своего меча.

Испуганные стражники завопили так, словно сам мрачный Азах вырвался на свободу из подземного царства. Тем не менее, пика одно из вендийцев нырнула вниз и клюнула распростертое тело варвара в левое плечо. Взревев, Конан вскочил — и неудачливый стражник рухнул с черепом, размозженным тяжелым камнем. Свой клинок киммериец не стал поднимать с земли, потому что проку от него было немного — толстые цепи и болтающийся на них блок сильно стесняли движения. Вместо этого Конан размахнулся и нанес новый удар необычным оружием. Другой вендиец отлетел к решетке, у третьего переломилась пика. Четвертый стражник резко выбросил руки с зажатым в них оружием, однако, страх не позволил тюремщику варвара сделать молниеносный выпад. Конан, обладавший поразительной реакцией и ловкостью, пропустил острие мимо себя, потом сокрушил пах противника согнутым коленом и добил скорчившегося вендийца сверху локтем. Тот солдат, у которого северянин сломал оружие, не мешкая, бросился из камеры, забыв запереть дверь. Четверо других стражников оказались настолько парализованы ужасом происходящего, что даже не воспрепятствовали варвару выбраться из железной клетки.

Лязгая цепями, словно настоящий властелин подземного царства, Конан отогнал растерявшихся охранников, и те понеслись вслед за товарищем.

Впрочем, киммериец знал, что подкрепление не замедлится с появлением. Убедившись, что в коридоре никого не осталось, варвар перекинул через плечо цепи, сковывающие руки, с висящим на них камнем, так, чтобы было удобнее идти. Затем он вернулся в камеру темницы, подобрал свой меч, а в коридоре поднял брошенный кем-то из стражников факел.

Теперь следовало отыскать путь наверх.

* * *

Раджа Юсеф был крайне рассержен. Странные посетители искали аудиенции посреди ночи. Юсеф велел бы своей страже немедленно вытолкать взашей непрошеных гостей, если бы не столь высокий социальный статус искателей правды. Отказать в приеме брахманам он не имел права, согласно вендийским законам. И удивительная вышла вещь — Юсефу приснилось, что жрицы ждут у входа во дворец, властный голос воззвал к радже, повелевая подняться и приказать слугам впустить гостей в покои дворца. Видение не рассеялось даже с пробуждением, до тех пор, пока вендиец не выполнил все, что от него требовалось.

Конечно же, это Кесея. Об этом Юсеф догадался слегка запоздало. Высшая жрица дев-браминов обладала непонятной и странной властью над снами жителей Айодхьи. Говорили, что старая чужеземная чародейка в образе привлекательной черноволосой женщины в свое время заставила мехараджуба принять ее в вендийское общество и определить, согласно рождению, ее и избранных учениц в высшую касту брахманов. Непонятно почему правитель Вендии на это согласился. Вероятно, даже мехараджуб склонялся перед мощью магии сновидений.

Общество дев-браминов существовало в Айодхье само по себе. Кесея не ввязывалась ни в какие политические игры, а религиозная знать города, в свою очередь, избегала задевать интересы воинствующих дев Сна. Лишь однажды, помнил Юсеф, советник самого мехараджуба Наджах попытался установить свою власть над независимым обществом. Бедняга сошел с ума от бессонницы. После этого случая никто не решался вставать на пути у Кесеи и ее учениц.

Поэтому и правителю Айодхьи не хотелось идти на конфликт с обществом жриц. Чего бы ни хотели брамины, их пожелания придется выслушать.

Юсеф принял посетителей в главном зале. Здесь в роскоши и богатстве интерьера он чувствовал себя уверенно. Удобно развалившись на мягких подушках, раджа приготовился к утомительной беседе, состоящей из вопросов гостей, на которые он должен был отвечать мягким «нет». Что странно, Кесея не торопилась переходить к делу — верховная жрица обсуждала с раджой планы на будущее, скромно интересовалась доходами и прибылью, полученной с торговли, и даже коснулась отвлеченных тем, вроде взаимоотношений Вендии с другими государствами. Жрица не раз подчеркивала, что пост правителя столицы требует немало усердия и терпения, и что занимать его может только очень мудрый человек. Юсеф со спокойствием беседовал с высшей девой-брамином, отвечал на все ее вопросы, хотя в душе его росла тревога. Ему совсем не нравился спокойный тон жрицы, который никак не вязался со срочностью миссии, с которой брахманы пожаловали во дворец.

Слишком поздно раджа почувствовал ловушку. Разумеется, пустая болтовня Кесеи не имела ничего общего с целью визита, по ответственность за выполнение задания лежала не на верховной чародейке. Две девушки за ее спиной! Все это время они, не отрываясь, смотрели Юсефу в глаза, пока Кесея вела пустые речи. И по мере продолжения разговора у вендийца возникало все большее желание взять тяжелую связку ключей ото всех комнат дворца, отпереть темницу и выпустить оттуда всех узников. Нет, не всех… Одного. Варвара-киммерийца по имени Конан, пойманного этим вечером и осужденного на казнь за убийство вайшьи Судир Шаха и пятерых солдат-кшатриев.

Когда Юсеф разгадал хитрый фокус, было уже слишком поздно — воля раджи отныне ему не принадлежала. Он осознавал, что должен сделать нечто предосудительное, но не сомневался в том, что онэто выполнит. Точно некий невидимый добрый советчик убеждал его в том, что рекомендуемые брахманами действия принесут только пользу. Юсеф не мог противиться настоятельным советам.

Правитель Айодхьи поднялся и пошел в свою комнату за ключами.

Глава V

К несчастью, покои дворца Юсефа охраняли не только простые солдаты. Если стражники не уловили никаких перемен в поведении хозяина, то Саттар, придворный волшебник, брахман ордена Луны, хоть и не сразу, но сумел разобраться в происходящем.

Жрецы, поклонявшиеся ночному светилу, специализировались в дозоре в темное время суток и практиковали магию, хранящую спокойствие сна обитателей дворцов. Магия Луны основывалась на учении Ассала Чана, который согласно легенде, получил от Асуры особый дар. Брамины общества были не столь сильны и искусны в управлении сном, как ученицы Кесеи. Их умения во многом отличались от тех, какими располагали девы-брамины. Жрецы могли лишь обеспечить невидимую защиту для тех, кто уже спал или, наоборот, послать прилив сил тем, кто бодрствовал в ночном дозоре. Но поклонники ночного светила не могли проникать в сами сновидения, как это получалось у жриц Кесеи. Покровительственная магия браминов Луны была широко востребована вендийскими правителями для охраны своих дворцов.

Саттар на сегодняшний день был, пожалуй, лучшим магом своего ордена. В одиночку он заботился обо всем, что происходило во дворце Юсефа ночью: отводил от чертогов дурные мысли горожан, адресованные радже, следил за тем, чтобы стража не уснула на своем посту, но главное он обеспечивал поддержку невидимой оболочки магической защиты. Любое тревожное дребезжание этой сферы свидетельствовало о проникновении во дворец чужого колдовства. Так оболочка уже раз ощутила легкое волнение вечером, когда Кесея незримо помогла Конану вырваться из ловушки кошмаров Шао Луна. Но вечером магия Луны была не особенно сильна, пока светило не взошло на небосвод. Теперь же чуткая сеть, оплетшая многие комнаты покоев, и в особенности те, где отдыхал раджа Юсеф, нещадно колыхалась. Первый раз, когда Кесея послала владыке тревожный сон, нарушивший его покой, и второй раз, когда Исира и Алиэль дерзко вторглись в самую глубину сознания Юсефа, заставив его принести ключи и отпереть темницу. Поначалу Саттар просто встревожился, но как только Кесея прекратила слать чары, колдун успокоился. А когда две ученицы верховной жрицы загипнотизировали правителя, Саттар забил тревогу. Защитная оболочка, индикатор спокойствия, колебалась как при сильном шторме, и это свидетельствовало о том, что владыке дворца угрожала опасность. Чародей Луны выбежал из покоев своей волшебной башни, прилегающей к дворцу, и кликнул стражу. Саттар не знал, что именно нарушило спокойствие обитателей дворца, но был твердо уверен, что происходило нечто необыкновенное, не укладывающееся в рамки повседневного быта. Установить причину и наказать нарушителей являлось основной задачей брахмана, когда он в сопровождении многочисленной охраны ворвался в зал, где группа из шестерых спасителей варвара ожидала, пока Юсеф принесет ключи от темницы.

План Кесеи уже был близок к осуществлению — раджа нашел связку ключей и направлялся с ней к жрицам.

— Повелитель околдован! — раздался истошный вопль мага, который заметил, с каким отсутствующим видом Юсеф движется по залу.

Охранники дворца с выставленными копьями и обнаженными мечами бросились на чужаков.

Вало, с его огромным кладом опыта в ведении поединков, первым успел оцепить ситуацию. Гигант встал между девами-браминами и приближающимся противником. Таллок от такого резкого поворота событий забыл про все колдовские фокусы, которые собирался применить в случае опасности. Кесея приготовилась сотворить какое-нибудь заклинание, но для этого верховной жрице требовалось время. Исира и Алиэль контролировали разум раджи и не могли отвлекаться на сражение. Алекса растерялась не хуже Таллока.

Вендиец-великан сорвал со стены штору, другой рукой подхватил с пола горящий светильник с длинной ручкой. Подпалив ткань пламенеющим маслом, Вало взмахнул пылающей шторой. Трое или четверо охранников остановились, чтобы не коснуться взревевшего пламени. Правой рукой с железным светильником он отбил направленные в его грудь острия копий, затем повторил атаку горящей шторой, отогнав рвущихся в бой стражников.

Несмотря на стойкий отпор, который сумел организовать нерастерявшийся палач дев-браминов, численный перевес был не в пользу группы спасителей. Стражников, сбежавшихся в зал по зову Саттара, насчитывалось около двух дюжин.

Алекса, наконец, справилась с замешательством. Девушка создала правдоподобную иллюзию огромного светловолосого воина, возникшего за спиной вендийцев. Охранники в недоумении остановились, гадая, как в зал сумел попасть новый противник. Вало мгновенно описал в воздухе дугу тяжелым светильником, который закончил путь на шее одного из воинов. Позвонки хрустнули, охранник дворца упал. Железный светильник качнулся в противоположную сторону, и еще один стражник, оказавшийся ближе всех к Вало, отлетел назад с разбитой головой.

Пока люди Юсафа разобрались, что имеют дело с обычным оптическим обманом, их настоящий оппонент бросил горящую штору в толпу и в мгновение ока обезоружил двух солдат. Выхваченное копье Вало тут же использовал, пронзив им грудь стражника. Вместо светильника великан вооружился куда более действенным мечом. Кривой клинок свистнул — и вошел точно в горло оглядывающегося охранника. Кажется, его предсмертный хрип вернул остальных к действительности.

Солдаты Юсефа набросились на гиганта-вендийца и погребли его под грудой тел. Вало отпустил рукоять меча, застрявшего между чьих-то ребер и, орудуя голыми руками, разбросал по сторонам полдесятка противников. Те, что устояли на ногах, разом атаковали великана. Вало получил три сильных пореза руки, чья-то пика, благодаря чуду Асуры или Катара, прошла мимо груди грозного вендийца, едва не проткнув его сердце.

Уже следующий миг мог стать для великана последним — к атакующим присоединились все солдаты Юсефа, посчитав Вало единственным опасным противником.

Но они забыли про Кесею!

Верховная жрица как раз закончила свое заклинание.

— Спать! — в исступлении выкрикнула дева-брамин. — Всем спать!

Стражники замерли. Веки каждого дернулись, ноги подкосились, а руки опустили оружие. Но никто из стражи правителя Айодхьи не провалился в сон, как рассчитывала волшебница.

Таллок первым понял причину того, почему заклинание сработало не в полную силу. И дело было вовсе не в умении верховной жрицы.

В углу притаился вражеский маг Саттар, который тоже не терял времени. Благодаря стараниям брахмана ордена Луны, воины Юсафа держались на ногах.

Юноша подскочил к чародею и сделал первое, что пришло ему в голову — ударил колдуна кулаком в живот. Потеряв весь воздух из легких, с приостановившимся дыханием, чародей закашлялся и согнулся, хватаясь за складки своего халата. В то же мгновение все солдаты попадали на пол, шумно загремев оружием.

— Ты молодец, юноша, — похвалила Кесея Таллока.

Вало сорвал с одного из охранников плащ и перевязал им свою огромную руку чуть повыше локтя, чтобы остановить кровь.

— Рана серьезная? — спросила верховная жрица великана.

— Пустяки. Нужно убираться из этого зала. Скоро здесь будет вся охрана дворца.

— Алекса, ключи! — Алиэль кивнула на остолбеневшего Юсефа.

Девушка подбежала к правителю и вырвала из его онемевшей руки тяжелую связку.

К Юсафу подошла Кесея и положила ему на лоб указательный палец.

— А теперь спать!

Раджа провалился в глубокий сои, даже не потрудившись упасть на пол.

— А с этим что делать? — спросил Таллок, который держал за шиворот брахмана Луны.

— Пусть он проводит нас до темницы, — предложила Исира.

Никто не стал с ней спорить.

* * *

Конан ступал осторожно, чтобы не греметь цепями. Ходьба с тяжелым камнем на плече не была легкой прогулкой. Приходилось поминутно останавливаться, чтобы прислушиваться к звукам шагов. Враги не должны застать его врасплох.

Один раз варвар остановился, чтобы разжать оковы с помощью своего меча. Ему удалось снять цепи со своих щиколоток, но те, что сжимали его запястья, оказались гораздо прочнее. Чтобы избавиться от ручных оков, требовалось взяться за работу в полную силу, а, следовательно, наделать много шума, что крайне нежелательно. Охранники могли притаиться где-нибудь поблизости.

Другой раз он остановился, чтобы не встретиться лицом к лицу со своими тюремщиками. Теперь, когда их было много и все они были подготовлены, а эффект неожиданности отсутствовал, шансы выигрыша в короткой стычке у киммерийца заметно поубавились. Конан нырнул во мрак одной из пустующих камер и спрятался за дверью. Факел пришлось загасить.

Пусть только сунутся — одного или двух он успеет убить в темноте, прежде чем вендийцы придут в себя и атакуют варвара в полную силу.

К счастью, все обошлось. Свет мелькнул только в соседнем коридоре. Потом гулкий топот стих, и Конан вновь остался один, объятый тишиной.

Отсчитав сотню шагов по коридору в северном направлении, киммериец понял, что он на правильном пути. Каким-то образом ему удалось проскользнуть незамеченным мимо заслонов тюремной стражи. Выход из темницы был близко, но там-то его точно встретят враждебно настроенные охранники. Еще ни разу не было такого, чтобы выход не охраняли солдаты, конечно, если темница не была магической. А в казематах, опечатанных злым чародейством, нередко водились такие мерзкие и страшные создания, по сравнению с которыми, вендийские стражники казались добрыми приятелями. Значит, если тюрьма не заколдованная, вырваться из нее можно.

Конан остановился.

Коридор заканчивался тупиком с тесным проходом направо. Варвар подкрался и заглянул за стену. За столом при тусклом свете факела играли в нарды два вендийца. Похоже, общая суматоха их не коснулась, или эти двое удачно делали вид, что не коснулась. Узкий проход заканчивался поворотом налево, который предполагал еще один небольшой коридор, по всей видимости, ведущий к выходу. Об этом киммериец догадался, едва взглянув на подрагивающие язычки пламени факелов дальней стены — в коридор врывался ночной ветер с улицы.

Кроме двоих стражников, плененных игрой, Конан заметил кое-что еще, что ему совсем не понравилось. Вернее, услышал. Низкий рык, исходящий из того самого заветного коридора, ведущего к свободе. Времени на размышления оставалось мало — в любое время могла вернуться стража, отправившаяся за ним в погоню по темным ярусам темницы.

Северянин решил действовать без промедления.

Подняв с земли небольшой камешек, Конан размахнулся и бросил его к дальней стене коридора. Стражники насторожились и прекратили игру. Оба вендийца посмотрели в ту сторону, куда упал камень, брошенный варваром, и отвернулись от прохода, в котором притаился киммериец.

Быстро ступая по земле, Конан скользнул к столу с двумя охранниками.

Только бы не загремели цепи!

Лязг звеньев раздался в тот момент, когда могучие руки варвара уже сгребли затылки обоих стражников, и воин с силой столкнул вендийцев лбами. Один из них повалился на стол, перевернув доску с нардами.

Слишком просто.

Ни у кого из двух охранников не было ключей от входа. Возможно, на ночь темницу запирали с внешней стороны. И именно поэтому к тюремщикам до сих пор не пришла подмога. Но как отсюда выберется он?

Конан пробежал дальше и свернул в последний коридор.

Великий Митра!

Вот и выход. Но кто его охраняет!

В пятнах красноватого света на земле лежали две огромные черные кошки, помахивая тяжелыми хвостами. Ошейники пантер держали цепи, которые позволяли хищникам дотянуться до любого беглеца и мгновенно изодрать его в клочья когтистыми лапами. За грозными стражами высились четыре угловатые ступеньки и решетка, ограничивающая пространство тюрьмы от всего остального мира. Решетку, может быть, сломать удастся, но что делать с этими кровожадными зверями?

Одна из пантер, заметив Конана, раскрыла пасть и зарычала. Проскочить мимо них не получится, тем более, с грузом тяжелого камня. Варвар решил, что лучше дать на растерзание хищникам двух вендийцев-стражников. Тогда у него появится шанс избежать лишнего внимания со стороны чертовых кошек.

Солдаты явились сами. Двое оглушенных киммерийцем охранников спокойно спали, даже не подозревая, что им готовил сбежавший узник. Зато десять других стражей тюрьмы вернулись из коридоров сырой темницы и обнаружили двоих мирно спящих охранников. Разумеется, вендийцы догадались куда, делся Конан. И через несколько мгновений варвар оказался зажатым между отрядом стражников и парой кровожадных пантер.

Один из подоспевших охранников оказался слишком смел и самонадеян. С яростным криком и молитвой богам он бросился на Конана. Киммериец воткнул в землю свой клинок, и прежде чем острое копье врага проткнуло его живот, он перехватил обеими руками оружие вендийца. Дальше, не нарушая траекторию движения охранника, варвар позволил ему пронестись мимо себя, ускорив бег. Со своим рвением солдат прибежал прямо в лапы голодных кошек. Раздался отчаянный крик.

Не оглядываясь, чтобы увидеть жестокую расправу, киммериец рванулся в сторону стражников, но те не пустили его назад, выставив пики и копья. Наоборот, вендийцы сами начали наступать, медленно оттесняя противника к злым пантерам.

Конан оказался в затруднительном положении.

* * *

Таллок нашел общий язык с придворным магом. Саттар совсем не привык к насилию, и кулак юноши-странника красноречиво убеждал брахмана в необходимости взаимовыгодного сотрудничества. Девы-брамины не смогли бы оказать на поклонника луны столь сильного влияния, а возьмись за него Вало, чародей бы попросту умер со страху, так ничего и не сказав.

Саттар показал группе путь к темнице. Благо, тюрьма раджи находилась в дворцовом дворе, так что далеко бежать не пришлось. Уже вдали спасители Конана заметили толпы солдат, стекающиеся к дворцу правителя. Времени оставалась самая крупица. Еще несколько минут, и их поймают.

До входа, загороженного решеткой, группа домчалась, наверное, вдвое быстрее, чем это бы сделал сам Повелитель Ветров. По дороге Кесея успела понять, что ее безумная затея ничем хорошим не кончится. Даже если они и проникнут в темницу, то где отыщут варвара? А если отыщут, то как выберутся на поверхность и пройдут мимо доброй сотни солдат? Всех усыпить просто невозможно.

Тем не менее, поворачивать поздно. Слишком высоки ставки. Если Конана повесят утром, то его неживое тело покончит со всем обществом брахманов Сна в этот же день. И это будет только начало далеко идущих планов Шао Луна.

— Смотрите! — крикнул гигант Вало, который первым добежал до решетки.

Вся группа, включая и Саттара, заглянула туда, куда указывал огромный вендиец. В коридоре, скромно освещенном светом чадных факелов, кипела битва. Высокий человек, немногим уступавший размерами Вало, сражался с целой дюжиной копейщиков. Вендийцы тыкали в варвара копьями, но поражали лишь воздух. Плечи воина покрывали кровоточащие раны, но это было ничем в сравнении с тем, что получили трое солдат. Один из них был мертв — его разодрали на части две беснующиеся за спиной варвара кошки, которые натягивали цепи, силясь достать воина лапами. Другому он сломал руку, и копейщик скулил, схватившись за предплечье, перебитое тяжелым канем. Третьему охраннику варвар пропорол живот своим клинком. Тучный вендиец осел у стены недвижной грудой мяса.

— Это Конан! — воскликнул Таллок. — Нужно помочь ему!

— Отпирай дверь, Алекса! — крикнула Кесея ученице.

Девушка склонилась над замком, запирающим дверь, выискивая нужный ключ.

— Быстрее!

Конан не уступал. Хоть стражники и оттеснили его к самой зоне досягаемости удара страшных лап, варвар не позволял людям Юсафа взять над собой верх. Дюжина солдат сократилась до десятка. Однако и этих было достаточно, чтобы отправить киммерийца к праотцам. Не сделают этого они, свежей кровью полакомятся рычащие хищники. На выпады диких зверей киммериец не отвлекался, несмотря на то, что одной из голодных бестий уже раз удалось вскользь располосовать его спину. Как только десяток охранников получит подкрепление с нижних этажей, схватка завершится не в пользу сбежавшего узника.

Конан уклонился от нового выпада, потом резко подался вперед и набросил цепь на шею вендийца. Выпученные глаза мелькнули совсем рядом с лицом варвара. Конан быстро развернул податливое тело, и с хрустом сломал шею солдата.

Девять.

Спиной он чувствовал, как кто-то пытается отпереть дверь. Судя по голосам, в которых не было злобы, союзники. Неужели кто-то пришел ему на выручку? Но как, во имя Крома, пробраться к выходу мимо дьявольских кошек и не получить удар в спину от тюремной стражи?

Ключ в руках Алексы жалобно скрипел, но дверь не отпиралась.

— Замок заело! — в отчаянии воскликнула девушка.

Вало отстранил ученицу Кесеи, и навалился на решетку своим грузным телом. Прутья прогнулись. Тогда гигант просунул руку в образовавшийся проем и пошевелил замок с внутренней стороны, после чего ключ легко повернул механизм.

Кесея вошла в темницу первой и магией иллюзии создала для каждой пантеры образ маленького зверька, спасающего свою жизнь. Это отвлекло хищников от киммерийца.

— Конан, сюда! Северянин быстро обернулся.

— Кром! — воскликнул варвар, когда увидел, чем занимаются черные кошки. Ему-то не были видны образы зверьков, за которыми охотились звери.

Не теряя времени, он пробежал мимо опасных животных, которые даже не взглянули в его сторону, увлеченные призрачной охотой. Менее смелые стражники замешкались. Едва Конан добрался до выхода, Кесея убрала иллюзорные образы, и пантеры зарычали на реальных людей. Вендийцы, пустившиеся было в погоню за варваром, в ужасе отпрянули назад.

Алекса быстро, закрыла дверь на замок, как только киммериец и ее наставница выбрались из тюрьмы.

— Теперь бежим!

Группа из восьми понеслась к воротам. Если перелезть через забор раньше не составляло труда, теперь сделать это было не возможно. Путь к отступлению отрезали солдаты Юсефа. Во дворе их было целое море.

— Попались… — сделал вывод Таллок. Конан огляделся, потом указал на группу солдат, которые заметили беглецов.

— Будем драться, — сказал варвар.

Вало приготовился последовать примеру киммерийца.

— Бесполезно. Из здесь сотни. Справимся с этими, прибегут другие.

— Сожри тебя Азах, парень! Неужели тебе не проще лечь и умереть прямо сейчас?

— Скажи ему, чтобы приказал солдатам остановиться, Таллок, — крикнула юноше Алекса. Странник совсем забыл, что до сих пор держит колдуна за шиворот.

— Они меня не послушают, — захныкал поклонник ночного светила.

— Тогда ты умрешь вместе с нами, — сквозь сжатые зубы прорычал Конан.

— Подождите, — внезапно вспомнил юный ученик кхитайских чародеев. — У меня есть идея, как нам выбраться из этого котла Азаха.

Таллок потянулся за темным пузырьком с жидкостью.

— Что бы ты там ни надумал, делай это быстpее, — крикнул юноше Конан. — Я уже отсюда вижу у охранников небольшие луки. Если мы ничего не предпримем, то скоро станем похожими на ежей.

— Мне нужно время, — сказал странник. — Совсем чуть-чуть.

Конан изрыгнул проклятье.

Исира и Алиэль сосредоточились на вражеском войске. Девушки выбрали своей мишенью для гипнотических чар одного из солдат Юсафа. Расстояние для внушения было не совсем подходящее, но ученицы Кесеи верили, что это должно сработать.

Когда охранники приблизились к группе настолько, чтобы засыпать вторгшихся во дворец кучей стрел и уже начали готовить к стрельбе луки, один из них внезапно вынул кинжал и вонзил клинок в шею своему товарищу. Удивленные воины замерли, а загипнотизированный стражник убил еще одного солдата раджи. Пораженные ужасом вендийцы растерялись, и группа выиграла время.

Таллок приготовил свое волшебство. Расплескав дурно пахнущую жидкость из пузырька вокруг группы, юноша стал читать заклятье, которому его обучил Сэиь И, кхитайский маг. Уповая на то, что ничего не напутал и, надеясь на покровительство Тай-Хао, Таллок закончил последнюю строчку.

Ничего не произошло.

Вало грозно нахмурился, Конан изрыгнул еще десяток проклятий, упомянув всех известных ему богов, девы-брамины замерли в ужасе ожидания. К отряду вендийских лучников присоединилось два десятка копейщиков, которые побежали в сторону беглецов.

— Прихвачу-ка я десяток с собой, — прорычал киммериец, — чтобы мне было не одиноко в гостях у Крома.

— Тише!

Все взоры обратились в сторону верховной жрицы Сна.

— Чародейство удалось, — сказала Кесея. — Они нас не видят!

И в подтверждение ее словам отряд вендийцев-охранников пронесся мимо.

— Усталые глаза Иштар… — вздохнул Таллок. — Я — великий чародей!

— Ты будешь мертвым чародеем, если не заткнешься, — сказал ему Конан.

— Сколько действует эта магия, Таллок? — шепотом спросила Кесея.

Юноша пожал плечами.

— Этого мне не говорили.

— Нужно поскорее убираться отсюда, — напомнил Вало.

Восемь беглецов побежали к воротам.

— Старайтесь держаться вместе, — предупредила Кесея. — Думаю, это колдовство действенно только тогда, когда мы все вместе в пределах невидимого круга.

— Смотрите, чтобы этот не удрал, — киммериец кивнул на брахмана Саттара. — Он может испортить всю магию.

Колдун только жалобно вздохнул.

Позади послышались крики недоумевающей стражи. Вендийцы носились через весь огромный двор, безуспешно пытаясь отыскать пропавших беглецов.

Визит к Крому пока откладывается, решил Конан.

Глава VI

Из дворцового двора беглецы выбирались подобно призракам — никто их не видел и не пытался остановить. Один вендийский солдат налетел на Вало-великана и растянулся на земле. Поискав глазами невидимую преграду, стражник, так ничего и не поняв, подобрал оброненный меч и понесся догонять остальных. На этом злоключения кончились. Группа успешно оставила позади дворец правителя и стала осторожно пробираться по светлеющим улицам Айодхьи в «Очи Катара», чтобы сделать последние приготовления к пути.

Утреннее солнце расплескало на город скудные блики желтого цвета.

В таверне для браминов их ждала Диаса. Девушка позаботилась о том, чтобы нанять караванщиков, которые согласились вывезти группу из города. На площади соседнего квартала брахманов и их друзей уже ожидали три готовые к путешествию слона с погонщиками. Магия Таллока рассеялась сразу, как только оранжевый диск всплыл над домами города.

Собрав вещи, Кесея со своими ученицами отправилась на площадь. Конан, Таллок и Вало последовали за девами-браминами. Саттар, лунный маг, поплелся вслед за всеми.

— Не оставляйте меня! — взмолился колдун. — После всего, что случилось я не смогу остаться в городе. Раджа велит разыскать меня и казнить.

Кесея и Конан посмотрели друг на друга. Варвар пожал плечами.

— Одним колдуном больше, одним меньше… Пусть идет, если хочет.

В небольшой башенке на спине слона умещалось как раз четыре человека. Одно место занимал погонщик, три других предназначались для путешественников.

Конан, верховная жрица и Диаса забрались в беседку ведущего слона, Таллок, Алекса и Саттар в башню другого, гигант Вало, Исира и Алиэль — на спину животного, замыкавшего шествие.

Наступило время распрощаться со столицей Вендии.

Караван тронулся в путь.

Киммериец сурово улыбнулся — новый день для него наступил, и ничто не предвещало тревоги.

— Я видел тебя во сне, — сказал варвар Кесее. — Ты возникла из сияющего коридора и протянула мне руку. Я, наконец-то, сумел выбраться из бездны, куда меня заточил проклятый кхитайский колдун. Догадываюсь, этот подлец нам одинаково неприятен. Но, пожалуй, невежливо начинать знакомство подобным образом. Я…

— Конан из Киммерии, — кивнула жрица.

— Колдовство! — возмутился варвар. — Откуда ты знаешь мое имя?

— Я знаю много того, что недоступно простому смертному, ибо я — Кесея.

— Никогда раньше не слышал, — проворчал киммериец.

В больших темных глазах верховной девы-брамина мелькнула насмешливая искорка с долей симпатии.

— Ты еще очень юн, воин. Я прожила долгую жизнь, больше ста зим, и разные народы знали меня под разными именами — Адана, Ираэн, Повелительница, Путешествующая-в-Тени, Кая. Аданой меня звали в детстве, а Кая — это первое имя, которое дали мне люди общества. В Вендии меня знают, как Кесею, верховную жрицу брахманов Сна.

Конан с недоверием оглядел свою собеседницу.

— Больше ста зим, говоришь? Хотя, у вас, чародеев, по-другому и не бывает. А как звучит твое настоящее имя, Кесея?

Женщина нахмурилась.

— Тебе это необязательно знать, киммериец. Теперь усмешка мелькнула на лице Конана.

— Настоящее имя колдуньи не должен знать никто, верно? Неужели ты и в самом деле веришь, что тот, кому ты доверяешь секрет настоящего имени, способен забрать всю твою силу?

— А ты веришь в это, Конан?

— Предрассудки, — отмахнулся варвар. — У меня на родине люди говорят, что Кром распределяет силы смертных до их рождения. Если бы он хотел сделать тебя слабее за счет другого человека, то отдал бы ему дар прежде, чем тот появился на свет.

— Эти предрассудки отнюдь не беспочвенны, Конан, — сказала волшебница. — Тот, кто низверг тебя в темницу кошмаров, знает твое имя.

— Пусть так. Но как только я узнаю его имя, я безо всякого колдовства приду и вырву его поганое сердце, даже если он спрятался за пазухой у Властелина Теней. Клянусь дланями Иштар, я жестоко отомщу чернокнижнику, пожелавшему отнять у меня свободу и превратить в своего раба.

Кесея недоверчиво покачала головой.

— Ты знаешь, кто он? — спросила она киммерийца.

— Нет.

— Ты знаешь, где его искать?

— Нет.

— Тогда ты, вероятно, знаешь, как его одолеть?

— Нет.

— В таком случае, на что же ты рассчитываешь?

Конан грозно нахмурился, но помолчал. Волшебница права: у него нет никаких шансов найти неведомого врага. Даже если чернокнижник занимается своей черной волшбой в Кхитае, на его поиск может уйти не один год. Кесея сама пришла на выручку северянину:

— Я помогу тебе.

Конан бросил на нее быстрый взгляд. За последнее время любые колдуны, даже самые безобидные, вызывали у него стойкую неприязнь.

— Почему?

— У меня свои счеты с тем, кого именуют Шао-драконом.

— Будь я проклят, если стану разменной монетой в вашей нечистой игре, — сказал варвар. — Почему ты думаешь, что я должен тебе доверять?

— Разве не я помогла тебе снять колдовские чары? Разве не мои ученицы вытащили тебя из темницы Юсефа?

— Меня это не убеждает. Что ты хочешь взамен на свою помощь?

— Ничего. Шао Лун — мой кровный враг, я желаю расправиться с ним раз и навсегда.

— Какой же выигрыш ждет тебя, если ты одолеешь кхитайского мага?

— Жизнь. Я сохраню свою собственную жизнь. Киммериец задумался.

— Неужели этот Шао Лун настолько опасен?

— Намного опаснее, чем ты себе представляешь. Он хитер, коварен, умен и расчетлив. Помимо всего прочего, его магический потенциал очень велик.

— Что такое магический потенциал? — нахмурившись, спросил киммериец.

— Тебе не понять, варвар, — улыбка тронула тонкие губы жрицы. — Просто поверь, что он достаточно силен, чтобы подчинить целый легион злобных существ, и предела его возможностям не существует.

— Человек не может быть всесильным, — возразил Конан. — Если бы люди были равны богам, они бы давно низвергли Имира и Крома. Но боги продолжают царствовать, а люди — стариться и умирать. Даже если этот Шао Лун — величайший из магов, его сразит сталь меча.

— Ты рассудителен и мудр, Конан, — взгляд Кесеи скользнул по телу киммерийца, так что его сотрясла легкая дрожь от блеска ее темных глаз. — Необычная черта для воина. Сила и ум редко пребывают в гармонии. Меня привлекает подобное сочетание в мужчинах. И если бы я была помоложе лет на пятьдесят — (легкая улыбка), — вдвоем мы бы перевернули весь мир. Однако мое величие осталось в прошлом, в то время как для тебя в будущем открыты все границы…

Голос волшебницы не заставлял усомниться в правдивости слов. Та, которую называли Каей, Ираэной, Повелительницей, Аданой, Путешествующей-в-Тени, действительно знала и видела многое, недоступное простому смертному. Ее пророческий голос на несколько коротких мгновений перенес Конана в смутное видение из будущего. Вот он, властный и грозный, в черной, как ночь кольчуге, возвышается на троне. Вокруг него, мудрого и сильного правителя, собрались избранные рыцари западного королевства. На город надвигается огромное войско, говорит его преданный вассал, и ведет его никто иной, как сам Тзота-Ланти, колдун…

Видение померкло и исчезло.

Кесея, видя замешательство варвара, вновь слегка улыбнулась в ответ на немой вопрос.

— Я не могу видеть будущее, — сказала она. — Я читаю лишь ту сокровенную книгу, что хранится глубоко в сознании каждого отдельного человека. Ты сам показал мне несколько страниц. Остальное неясно.

— Великий Кром… — прошептал пораженный варвар. — Я стану королем?

На несколько мгновений Конан замолчал.

— А как же твое прошлое, Кесея? Какая история у тебя, могучая волшебница?

— Что я могу рассказать? Начну с того, что детство мое во многом отличалось от того, которое присуще обычным детям. Отца и мать мне заменяли призрачные существа, чем-то похожие на людей. Я жила в мире, которым правил мудрый бог Гипнос-Рен. И теперь я уже не могу сказать, было ли то пространство реальным или являлось всего лишь частью моих детских иллюзий. В этом замкнутом мире я обучалась таинствам чародейства Сна. Впрочем, я могу тебе показать, если… не боишься моей магии.

— Не боюсь, — твердо сказал киммериец. — Я хочу это увидеть.

— Тогда закрой глаза.

Конан подчинился.

В следующий миг его захлестнула волна ярких сновидений.

* * *

Круглый зал, облицованный миллионами крошечных алмазов, заполняла мягкая полутьма. Слабое свечение исходило лишь из большой круглой сферы, медленно вращающейся в центре зала. Свет касался искрящихся стен, быстро вспыхивал и таял на гранях мелких камешков.

На рубиново-красном полу, исписанном кривыми знаками-символами, сидели двое детей, которые неподвижно следили за тем, что происходило в глубине вращающегося прозрачного шара.

Девочка лет семи со светлой кожей, темными волосами и карими глазами, одетая в белую мантию с голубыми нашивками, и мальчик-кхитаец с наголо выбритым черепом в желто-красном халате, расшитым золотыми нитями. Отроки наблюдают за светящимися бликами-мотыльками внутри сферы.

— Покажите мне, — льется тихий шуршащий голос откуда-то сверху. — Покажите мне, что видите, дети мои!

Девочка, не меняя позы, с тем же отстраненным взглядом еще пристальнее вглядывается в светлый шар. Один из мотыльков разрастается в облачко белого тумана, которое представляет невидимому взору наставника красочную картину. Героем сцены является сама юная ученица.

Солнечная поляна.

Девочка идет по траве, и вокруг нее вьются тысячи разноцветных бабочек, помахивающих своими радужными крыльями. Откуда-то издалека летят звуки нежной трели свирели. Чарующая мелодия зовет в далекий край, подернутый голубоватой дымкой. Девочка, вторя манящей вдоль трели, напевает веселую песню.

— Хорошо, Адана! Теперь ты, Шао!

Внезапно девочка, та, что беззаботно шествовала во сне, споткнулась об корягу. Из рассеченной детской ступни побежала кровь. Юная фея хотела заплакать, но ее сковал ужас, когда она взглянула на то, что заставило ее повредить ногу. Толстый трухлявый сук вдруг обернулся человеком небольшого роста, черты его лица напоминали те, которыми обладал мальчик-кхитаец. Искаженная злобой гримаса источала презрение и враждебность, в то время как лицо прообраза наполняла безмятежность и спокойствие. Черная кора коряги лопнула подобно змеиной коже, раскидав вокруг липкие и тугие комки червей.

Трель затихла, уступив место пронзительному шипению. Голубоватый свет долины померк, и на горизонте возникли караваны багровых туч с налетом желтизны. Яркие ветки молний ударили вниз, тяжелые облака ускорили свой бег, точно дождевое воинство возжелало раздавить всех земных обитателей. Солнечный свет быстро угас, и девочка оказалась в ловушке красноватой мглы, сочащейся с небес. Молнии лизнули землю совсем рядом с юным созданием, рассыпая водопады ярко-оранжевых искр. Трава заполыхала огнем — из пламени на девочку глянули лики бесформенных существ. Юная фея в ужасе закрыла лицо ладонями и закричала. Туманное облачко видения в сфере быстро растаяло.

Реальный двойник девочки в зале не шелохнулся, но из-под прикрытых век ребенка выскользнула слеза, оставив на щеке влажную дорожку. Мальчик в желто-красном халате с искренним равнодушием посмотрел на юную волшебницу.

— Ты слишком наивна, Адана, — произнес тот же шелестящий голос сверху. — А твои мысли, Шао, выдают излишнюю жестокость. Ваши недостатки — это и ваши сильные стороны. Я не буду вмешиваться в процесс познания. Развивайтесь и учитесь, не стесняясь своих предпочтений, дети мои, и ваши таланты найдут применение.

Равнодушный взгляд молодого мага вновь скользнул по печальному лицу девочки. На этот раз в его глазах сверкнул едва заметный блеск жестокости.

Веки Конана дернулись, но он не открыл глаз, окунувшись в новую волну сновидений.

Теперь в том же зале сидят два подростка. Тот же юный кхитайский чародей и повзрослевшая девочка с глубокими карими глазами. Обоим не больше двенадцати-тринадцати лет. Так же неярко светится вращающаяся прозрачная сфера, так же сверху льется неспешный голос, лишенный эмоций:

— Впервые, ученики мои, вы странствовали по стране снов без моего сопровождения. Вы заглядывали в места, раннее запретные. Что видели вы, владыки сновидений?

— О, великий Гипнос-Рен, повелитель сна! — заговорил юноша. — Я разговаривал с тенями и возвращал к жизни умерших!

— Я пила дневной свет и успокаивала встревоженных покойников, — сказала девочка.

— Я призывал на землю существ из бездны, объятых вечным пламенем!

— Я закрывала бездонные провалы и гасила огонь каплями весеннего дождя.

— Я поселял безумие и страх в душах великих полководцев, призывая их начать кровопролитные войны!

— Я несла покой и утешение владыкам, заставляя забыть их о ссорах.

— Я тревожил безмятежный сон младенцев, вынуждая их стенать на руках у матерей!

— Я накрывала крошек покрывалом из звезд, даря им сладкие сны.

— Я расшатывал веру праведных, заставляя их оставить последнюю надежду!

— Я обещала исполнение сокровенных желаний ищущим, умерив их отчаяние.

— Я вгрызался зубами в сны, отравляя их горечью кошмаров!

— Я выпивала до капли губительный яд и оставляла в сновидениях сладкую росу пробуждения…

Мерцанье в алмазной комнате стихло. На краткий миг прозрачный шар остановился, затем возобновил свое вращение.

— Великолепно! — произнес некто высший по имени Гипнос-Рен. — Вы многому научились, дети мои. Ваше первое путешествие доказало, что вы можете самостоятельно бродить в стране снов, управляя желаниями ее обитателей. Но это еще только начало, и вам предстоит многому научиться, многое постигнуть. Вы оба обладаете талантами, каждый из которых по-своему уникален. Впредь никогда не забывайте о своих великих способностях, ибо я хочу, чтобы вы стали единственными хозяевами эфирного мира сновидений на земле.

— Я стану твоим наместником, правитель! — сказал юный чародей.

— Конечно, Шао. Но не забывай, что у тебя есть твоя духовная сестра, Адана.

— А если она умрет, повелитель? Тогда я стану единственным хозяином страны снов на земле?

— Да, ученик. Но, помни, ты не должен причинять ей страдания. Ты не должен использовать свои умения, чтобы ей навредить.

— Никогда, наставник. Я никогда не трону ее… «Сам», — добавил отрок вполголоса, но Гипнос-Рен услышал его. Хозяин снов прочитал бы даже мысли своего ученика, но хитрый бог не сказал ничего. Возможно, он предвидел, что распря между магами, которых он обучил, рано или поздно станет неизбежной.

…Новый эпизод сна-воспоминания, который подарила Конану жрица, заполнил сознание варвара.

Шао и Кая вдвоем стояли в безлюдном переулке ночного города. Молодая девушка, некогда носившая имя Аданы, а до этого имя, стертое новым, повзрослела. Изменился и кхитаец-колдун. На этот раз магам было по восемнадцать-девятнадцать лет. Колдун был одет в зеленый шелковый халат с нашивками, изображавшими борющихся драконов. На девушке была алая юбка и туника огненно-красного цвета с большим вырезом на груди. Казалось, чародеи вырядились к необыкновенному торжественному случаю.

Каким-то образом варвар, незримо наблюдавший за сценой, знал, что ученики Гипнос-Рена получили первое задание от своего учителя в настоящем городе, с реальными людьми. Бог Сна послал молодых чародеев отточить свое искусство на практике. Все это, вероятно, сохранилось в воспоминаниях Кесеи, и Конану открывалась некая часть сознания волшебницы.

— Ну что, предлагаю перемирие, — с усмешкой сказал юноша. — Я не стану портить веселье тебе, но и ты не вмешивайся в мои забавы.

— Знаю я твои забавы, — фыркнула девушка. — Ты будешь мучить людей скверными снами. Неужели тебе это до сих пор не надоело, Шао?

Кхитаец взглянул на нее в гневе.

— Как ты смеешь столь пренебрежительно относиться к великому искусству ткачества узора кошмаров?! В отличие от твоего бесполезного ребячества, это настоящее чародейство! Чтобы создать хороший кошмар, требуется подобраться к самым сокровенным, самым глубоко запрятанным страхам человека. Найти крошечную брешь в его неуязвимости. Проткнуть насквозь его волю. Заставить поверить в увиденное. И тогда он в твоей власти. Сегодня я собираюсь осуществить свою мечту, и очень не хочу, чтобы ты все испортила. Я найду себе сладкую рабыню, которая будет удовлетворять все мои желания!

— Глупый юнец! Никакие плотские утехи не принесут тебе радости если в них замерзнет боль и страдание другого человека.

— Ха, вот увидишь, — усмехнулся юный кхитаец. — Со мной захочет переспать даже королева, если ей дорог спокойный сон.

— Глупый, глупый Шао, ты так и не понял того, что я хотела тебе сказать. Страхом нельзя привязать к себе женщину.

— Не смей называть меня глупым! Много ты поймаешь, девчонка! Я пойду первым, и не смей за мной следить.

— Вот еще! Думаешь, мне интересно смотреть, как молодой несмышленыш ищет приключений, горя желанием удовлетворить свою похоть?

Юноша со злостью взглянул на чародейку и отвернулся.

— Я предупредил тебя, Кая. Смотри, не лезь в мои дела этим вечером, иначе тебе это дорого обойдется.

После этого Шао Лун быстро зашагал по темному кварталу, бесшумно переставляя ноги.

Кая в одиночку побрела по темным улицам, не зная чем себя занять. Шао был единственным, кого она знала на протяжении долгих лет, за исключением невидимого божества. Девушка испытывала странные чувства — что-то толкало ее на действия, цели которых волшебница не понимала. Словно все спрятанные эмоции и переживания, наконец, выплескивались наружу огромными порциями после долгого срока уединения. Необъяснимое, странное желание. Похоже, Шао испытывает то же самое. Неужели такое бывает у всех? Может, великий Гипнос-Рен понял, что отроки созрели для чего-то нового, и отпустил их во имя осуществления задуманного, а не для практики волшебства сновидений, которым они вдвоем владели в совершенстве?

Не понимая, чего же она все-таки ищет, девушка шла по ночному городу. В одном из кварталов, на темной улице, к ней пристала пара пьяных матросов, которые возвращались в порт из трактира после попойки. Увидев, молодую и привлекательную девушку, гуляющую в одиночестве, мужчины приняли Каю за проститутку. Один из них пристроился к ней сзади и стал нагло щупать тугие груди молодой чародейки. Другой, более агрессивный, начал стягивать с нее юбку. С протестующим криком волшебница вырвалась из рук подвыпивших матросов, вся красная от злости и смущения. Но это только разогрело кровь двух мужчин. Кая поняла, что ничего хорошего за этим не последует. Притворившись, что готова следовать желаниям новых знакомых, она протянула время, достаточное для того, чтобы подготовить заклятье. Потом быстро пробежала пальцами по глазам матросов, и те, блаженно улыбаясь, повалились в объятия друг друга, после чего забылись сладким сном. Волшебница вздохнула.

Хоть она и не собиралась, но придется проследить за тем, что делает ее противник. Иначе ночь потеряет для нее всякий смысл. Возможно, ей предстоит спасти очередную жертву Шао.

Отыскать то место, где творил волшбу второй ученик Гипнос-Рена для Каи не составило труда. Страх, ужас и ненависть — вот безошибочный след, по которому можно выследить Шао Луна. Юноша развлекался в одном из домов бедного квартала. Там чародей забавлялся с молодой девушкой, отец которой третью ночь пропадал в трактире.

Кая осторожно заглянула в окно одноэтажного домика. Увиденное поразило ее. Шао Лун стоял посреди комнаты, сложив на груди руки и с улыбкой наблюдая за девушкой. Колдун внушил незнакомке, что ее одежда превратилась в гадких скользких змей, и девушка поспешно сбрасывала с себя все предметы гардероба. С помощью такого хитрого фокуса Шао обнажил красавицу. Потом Кая заглянула в сознание жертвы колдуна и увидела, что там творилось. Изо всех темных углов к ней лезли пауки и сороконожки, спрятаться было невозможно. Единственным безопасным местом оставался маленький пятачок вокруг юного мага. Девушка против воли, содрогаясь от омерзения, походила все ближе и ближе к чародею, потому что безопасный пятачок постепенно сжимался. Шао Лун распахнул свой халат и…

Кая сжала руки в кулачки. Отвращение к магу захлестнуло ее с необыкновенной силой. Сосредоточившись на сознании жертвы, волшебница, представляя себя несчастной игрушкой колдуна, постаралась отогнать наваждение, растоптать навязанные плоды воображения.

Мерзкие насекомые исчезли. Девушка увидела перед собой мальчишку-подростка с алчным блеском в глазах. Прежде чемШао успел что-то предпринять, юная красавица с силой оттолкнула юношу. Кхитаец сжал зубы. Похоже, он понял, что его вечная соперница в магии появилась где-то рядом, несмотря на запрет. Но маг не собирался отпускать свою жертву. Вместо этого он усилил гипнотическое воздействие на обнаженную девушку. Теперь от стен дома отделились чешуйчатые тела драконов. Раскрыв жадные пасти, чудовища бросились на молодую красавицу, вынуждая ее спрятаться в объятиях колдуна. Кая повторно применила свои чары, отгоняя кошмары, навеянные Шао. Колдун усилил атаку. Волшебница вложила остатки сил, но противник не сдавался.

Внезапно все кончилось. Девушка скользнула к ногам кхитайца. Шао наклонился, чтобы проверить ее пульс.

Мертва.

Вероятно, юное сердце не выдержало пережитого ужаса и всех потрясений.

Разочарованный маг запахнул свой зеленый халат. Его глаза, наконец, отыскали Каю. В первый раз в них читалась лютая, ничем не разбавленная ненависть. В зрачках колдуна пылал жаркий темно-красный огонь. Чародейка поняла, что отныне и навеки у нее появился враг.

* * *

Конан очнулся ото сна. В беседке сидели Кесея и Диаса. Верховная жрица дев-браминов и ее ученица пили чай из крошечных глиняных чашек. Загорелая спина погонщика слонов маячила за башенкой — вендиец кормил животное.

Солнце висело высоко над горизонтом. Тени удлинились. Время перевалило за полдень.

— Сколько я проспал? Где мы сейчас? — спросил варвар.

— Ты пребывал в области сновидений около четырех часов, — ответила Кесея. — За это время мы успели покинуть Айодхью и сейчас пересекаем провинцию в северном направлении. Караванщики любезно согласились довезти нас до самой границы.

— Мы движемся в сторону Кхитая? Жрица кивнула.

— И наша конечная цель — дом проклятого Шао Луна?

Кесея вновь кивнула.

— Славно. Пора, наконец, поквитаться с этим псом и отдать его на корм демонам. Из-за него я убил своего друга, а я не привык копить долги. Если я не убью чернокнижника, Судир Шаху будет неспокойно в царстве мертвых. Но если я сполна рассчитаюсь со злым чародеем, он вечно будет прислуживать моему другу в загробном мире.

Киммериец помолчал. Потом пристально взглянул на верховную деву-брамина.

— Ты показала мне свое прошлое, Кесея. Но ведь это было только начало истории, верно? Почему ты не открыла мне остальное?

— В истории нашей вражды с Шао Луном есть много неприятных, а подчас и отталкивающих моментов, — призналась волшебница. — Думаю, то, что ты увидел, было истоком зарождения вечной борьбы.

— Кром! Я что похож на девственницу, которая стесняется взглянуть даже на собственный зад? Что бы там ни было, я хочу это видеть.

Кесея приподняла бровь.

— Чем вызван твой интерес, варвар? Не лучше ли мне снова попытаться прочесть твою книгу дальнейшего бытия и…

— Нет, ледяные сопли Имира! Будущее оставим на потом. Сейчас меня интересует все, что касается Шао Луна и тебя. Раз уж ты взялась показывать мне свое прошлое, будь любезна, назад не отступай.

— Хорошо, — сдалась Кесея. — Ты все увидишь. Только сначала нам нужно выбраться из провинции столицы, подальше от области владений Юсефа.

Глава VII

Солнце посылало жаркие лучи на землю, сея среди путников утомление и вялость. Путешественники не испытывали неудобств, благодаря закрытой беседке, которая спасала их от прикосновений яркого светила. Погонщики слонов редко укрывались в тени, проводя большую часть времени на шее животного. Их гардероб был сокращен до минимума — белая чалма и набедренная повязка. Караванщики-вендийцы привыкли переносить зной не хуже своих животных.

Караваи из трех слонов продвигался на север через небольшую деревушку. Местные жители были заняты своими делами и не обращали на странников никакого внимания. Женщины таскали на головах корзины и кувшины с водой, мужчины обрабатывали землю. Жизнь бедняков-шудр никогда не была сладкой. Почти весь день крестьяне проводили в поле, а их жены дома, занятые домашним хозяйством. Вендийцы, жившие в деревне, имели, как правило, большие семьи. Многочисленное потомство нужно было как-то кормить.

Алекса, как и Таллок, с интересом разглядывала местных жителей. Похоже, живя в Вендии, девушка редко выбиралась за пределы Айодхьи. От нее юноша узнал, что из всех дев-браминов, отправившихся в путешествие вместе с верховной жрицей, коренной вендийкой была только Исира. Ученицы волшебницы Алиэль, Диаса и сама Алекса пришли с Кесей в древнюю страну из далекого западного края, звавшегося Аргосом. Тогда девушкам было по четырнадцать лет. К своему смущению, Таллок не смог сказать, в какой стране родился он. Странник так долго путешествовал, что успел позабыть свою родину.

Всю дорогу юноша пытался завести разговор с молодой волшебницей на отвлеченную тему, чтобы ничего не рассказывать о себе, а своей прекрасной собеседнице дарить только комплименты. Однако Таллоку это плохо удавалось — его страшно смущали яркие голубые глаза девушки, которые, казалось, пронзали его насквозь.

Скрыть что-то от этого светящегося синим огнем взгляда было просто невозможно. Юноша перебивал сам себя, запинался и говорил какую-то ерунду, в то время как взгляд его сам собой постоянно опускался на нежные округлые формы собеседницы. Саттар, лунный маг, от нечего делать вслушивался в разговор двоих молодых людей. Поражаясь бессвязности слов, произносимых Таллоком, брахман качал головой, тряся в стороны своей козлиной бородкой. Странник, усмотрев в действиях лунного колдуна насмешку над собой, бросил на него гневный взгляд. Саттар с деланным равнодушием отвернулся в сторону.

Уже на выходе из деревушки их подстерегла беда. Солдаты-кшатрии блокировали путь. Отряд состоял из двенадцати конников, вооруженных длинными пиками и кривыми саблями, которые вместе с круглыми щитами, обитыми кожей, были полезны в пешем бою. Солдаты велели караванщикам остановить животных и спешиться. Хасал, главный погонщик уже был предупрежден насчет того, что люди раджи Юсефа, скорее всего, не позволят им беспрепятственно выехать из провинции.

— Оставайтесь в беседке, — сказал Хасал верховной жрице. — На спине животного вы в полной безопасности.

Погонщик спустился вниз, скользнув по веревке, и подошел к конникам.

— Что случилось, уважаемые?

— Приказ правителя, — невежливо ответил воин, обладатель длинных черных усов. — Кого ты везешь, старик?

— Торговцев, — быстро сказал караванщик.

— Торговцев? — старший из отряда приложил ко лбу ладонь, прикрывая глаза от солнца. Капитан вгляделся в беседку. — Мне показалось, что в той башне сидит госпожа Кесея, брахман Сна, или Катар ослепил мои глаза?

— Да, во истину это так, — Хасал почувствовал, как его прошиб пот, совсем не из-за жары. — Дева-брамин сопровождает караван.

— Еще одна ложь, старик, и твоя голова покатится по земле. Ты меня понял? К госпоже Кесее у меня претензий нет, с ней раджа Юсаф желает поговорить лично, как только она вернется в Ай-одхью. Но, ответь, караванщик, с вами ли чужеземец, которого именуют Конаном-киммерийцем?

Погонщик испуганно оглянулся. Сказать «да», значит выдать друзей, сказать «нет» — подписать себе приговор. Не решаясь произнести ни слова, Хасал вновь посмотрел в сторону беседки.

— Так он с вами или нет? — повторил вопрос капитан конников, начиная терять терпение. Рука воина потянулась к сабле.

Старый караванщик молчал.

— Я здесь, — киммериец выглянул из беседки. — Что у вас ко мне за дело, псы? Я гляжу, ты скор на язык только со стариками. Спустись со своего коня и скажи мне все, что ты хотел сказать ему.

— Ты слишком дерзок, чужеземец, — сквозь сжатые зубы произнес капитан, багровея от злости. Но так как кожа у вендийца была темной, то лицо его потемнело еще больше. — Мне приказано схватить тебя и доставить во дворец правителя столицы, где ты понесешь наказание за все свершенные преступления. Но раз тебе не терпится умереть, я нарушу приказ и убью тебя лично.

Великан Вало, почувствовав опасность, уже спустился со своего слона и приготовился защищать верховную жрицу, если того потребует ситуация.

Итого, не считая юного Таллока и мага Саттара, в их отряде было два воина, способных участвовать в схватке, подумал Конан. Двое против двенадцати — не слишком хороший расклад дел. Тем более, после долгой бессонницы и плена у варвара было мало сил. Киммериец усмехнулся.

— Все видели? — обратился он к вооруженным конникам и путешественникам. — Этот человек бросил мне вызов. Такие споры у нас на родине принято решать в честном поединке. И, если у вашего капитана хватит смелости, то пусть выйдет один как настоящий мужчина, а не прячется за спинами своих солдат.

Это окончательно взбесило капитана конников. Выхватив кривую саблю и сияв с луки седла круглый щит с конским хвостом, он спешился и отошел в сторону, ожидая противника.

— Я никогда не прятался за спинами своих солдат, варвар. Но если ты так хочешь, я могу убить тебя по обычаю твоей страны.

Конан спустился со слона, держа в руках свой двуручный меч. Дальнейшие слова были ни к чему — он уже добился своего, разозлив противника и спровоцировав его на одиночный бой. Если все солдаты будут нападать пешими и поодиночке, он справится со всеми двенадцатью.

Вендиец взмахнул саблей первым — Конан мгновенно отпрыгнул назад, но на его левом плече осталась едва заметная красная полоска, свидетельствующая о том, что клинок врага все-таки коснулся его тела. Похоже, уверенность капитана основывалась не на пустых бахвальствах, а на большом боевом опыте. Северянин подался чуть влево, словно размахиваясь для удара, на самом же деле Конан развернул в воздухе меч над головой и хлестко полоснул справа налево. Капитан, привыкший вести командный бой, видимо, не учел мастерство варвара, искушенного в одиночных поединках. Вендиец успел выставить для защиты саблю в самый последний момент. Звонко всхлипнула сталь.

От сильного удара противник потерял равновесие и, попятившись, сел на задницу под хохот своих солдат. Киммериец не воспользовался преимуществом и не стал атаковать вендийца. Капитан вскочил и с удвоенной яростью набросился на варвара. Конан парировал точный выпад, направленный ему под левую половину ребер, и нанес свой, целясь противнику в голову. Вендиец защитился, припал на одно колено и попытался поразить киммерийца под коленную чашечку. Северянин отвел вражеский клинок, раскрутил саблю противника своим тяжелым мечом и оттолкнул его от себя. Капитан во второй раз плюхнулся на мягкое место. Взревев, точно раненый зверь, вендиец ринулся на варвара, выбросив правую руку так, чтобы вонзить саблю в живот Конана. Северянин, уклонившись влево, с размаху вогнал свой меч в щит противника, пробив его насквозь. Клинок киммерийца вошел настолько глубоко, что застрял между ребер противника, раскроив тонкую сетчатую кольчугу воина. Удивленно вытаращив глаза на меч Конана, капитан выпустил из рук саблю и стал заваливаться набок.

В миг вся веселость слетела с лиц солдат. Десять пик опустились в направлении варвара, и коники приготовились разделаться с единственным пешим врагом.

— Помогите! Ой, спасайте, убивают! — раздался резкий вопль из беседки второго слона. — Это я, Саттар, чародей правителя Юсефа! Меня захватили эти жестокие люди, и они без жалости выбросят меня вниз головой с этой башни, если вы убьете того человека!

Таллок в удивлении уставился на чародея.

Солдаты замешкались, не зная, как им поступить. Трое конников почти доскакали до Конана и замерли в нерешительности. Этого момента оказалось достаточно. Вало, получив короткий кивок от верховной жрицы, огромной кошкой подкрался к ближайшему всаднику и вскочил на круп коня. Убийца зажал горло солдата между предплечьем и бицепсом, выхватил пику из ослабевшей руки и сбросил вендийца с лошади.

— Конан, держи!

Гигант бросил оружие варвару. Прежде чем трое солдат успели опомниться, киммериец поймал пику и, быстро развернув копье острием к противнику, проткнул одного из конников.

Вало тем временем выхватил из ножен саблю другого солдата из восьми оставшихся, и через миг вендиец отправился к Асуре.

Хасал направил слона прямо в строй всадников. Испуганные лошади шарахнулись, разбегаясь в стороны от массивного животного и унося на себе солдат.

Конан отбил мечом пику противника и выбросил вперед копье, прямо в сердце неудачливому врагу. Конь наездника вздыбился и поскакал прочь, унося всадника вместе с застрявшей в груди пикой. Другой солдат разогнал коня и направил скакуна в сторону варвара. Киммериец покрепче ухватил меч двумя руками.

Хищное копье свистнуло где-то совсем рядом над его ухом. Конан полоснул мечом справа, вкладывая в удар все силы. Конь проскакал мимо, и лишь через несколько шагов на землю грохнулось мертвое тело всадника.

Ведущий слон каравана рассек строй вендийцев надвое. Вало оказался лицом к лицу с четверыми противниками. Великан обрубил древко копья и захоронил клинок глубоко в шее солдата. Конник рухнул под копыта испуганных лошадей. Трое других напали на гиганта одновременно, но внезапно что-то разрушило их слаженную атаку. Двое вендийцев с ненавистью посмотрели друг на друга, и через мгновение оба солдата, загипнотизированные Исирой и Алиэль, проткнули копьями доспехи кажущегося врага. С третьим Вало разделался без труда.

Оставшиеся всадники, прикинув потери, предпочли отступить.

Конан и Вало вернулись в башни слонов, и караван спешно возобновил путь. Следовало поскорее убраться из деревни, пока сюда не явились другие солдаты.

— Похоже, у Юсефа теперь появится новый повод меня ненавидеть, — сказал варвар.

Хасал принялся усердно благодарить Конана за то, что тот спас ему жизнь. Киммериец ответил, что ему пришлось преподать урок тому, кто не уважает стариков, но с караванщиком они были в расчете, потому как Хасал не остался в стороне от схватки.

В беседке другого слона Таллок до сих пор удивленно качал головой, вспоминая поступок чародея Луны, которым брахман спас Конана.

— А ловко ты это… придумал. Прости, что пришлось тебе тогда во дворце, ну… ударить.

Маг беззаботно махнул рукой.

— Сущие пустяки, юноша. Не обращай на меня внимания, ты ведь, кажется, беседовал с этой очаровательной юной девушкой, не так ли? Пожалуйста, продолжай, только не тяни с признанием, иначе успеешь состариться так же как я, ничего не сделав.

Таллок покраснел.

Алекса, сдвинув брови, посмотрела на мага, потом на молодого странника.

— О чем это вы? Какое еще признание? Таллок от растерянности забыл все, что хотел

сказать. Саттар, немного выждав, крякнул и отвернулся от молодых, вернувшись к созерцанию местности.

Уже через полчаса путешественники забыли о встрече с солдатами.

Алиэль и Исира шептались о своих секретах, чтобы их не подслушал гигант Вало. Впрочем, вендиец-палач проявлял мало интереса к разговору девушек. Предметом обсуждения был Конан. Алиэль приглянулся голубоглазый воин, Исира тоже находила киммерийца привлекательным.

— Он сражался, как Кфурус! — восхищенно шептала темноглазая веидийка своей подруге. — Его меч сверкал подобно пламени Асуры!

— Да, пожалуй, Конан сражается даже лучше, чем Вало, — сказала Алиэль.

— Ну что ты, глупышка, с Вало никто не сравнится, даже наш красавец-варвар.

— Может быть, — неопределенно сказала зеленоглазая красавица. — Но Вало такой холодный, а от Конана просто кровь закипает при одном взгляде.

Обе девушки хихикнули.

— А что, если попробовать привлечь его волшебством?

— Ох, подруга, это не самая лучшая мысль. Киммериец не любит все эти вещи. Лучше полагаться на собственные женские чары.

— Похоже, даже наша наставница к нему не равнодушна. Я бы все отдала, чтобы послушать, о чем они говорят в беседке. Жаль, Кесея это быстро вычислит.

— Я думаю у верховной жрицы только деловой интерес к нашему варвару. Так или иначе, у нас есть шанс. Как ты считаешь, кого он предпочитает — темноглазых брюнеток или зеленоглазых шатенок?

Девушки вновь хихикнули. Вало искоса посмотрел на учениц Кесеи, но ничего не сказал.

— А как ты находишь того юношу, который влачится за Алексой? — спросила подругу Исира.

— Симпатичный молодой человек. Но не в моем вкусе.

— Почему?

— Он не из той породы. Мне нравятся сильные мужчины, готовые перевернуть целый мир по одному твоему желанию. Таллок не из таких. А вот Конан…

Весь оставшийся день прошел без приключений. Ближе к вечеру, когда ярко-желтый диск поумерил свое сияние, путешественники добрались до приграничной области провинции Айодхьи. Там группа из девяти распрощалась с караванщиками, которые, пожелав странникам удачного путешествия и успешного завершения миссии, пустились в обратный путь.

Впереди раскинулась равнина, дальше шли джунгли, и совсем далеко на горизонте возвышались пики гор. После короткого привала девы-брамины и их спутники свернули стоянку, и Кесея велела продолжить поход.

Глава VIII

Усталые путники шли до самой темноты. Уже за полночь они остановились па опушке небольшой чащи, чтобы разбить ночную стоянку. С восходом солнца группа должна была возобновить путь, и к полудню, согласно расчетам Кесеи, странников ожидал поселок Джумхаратта. Там верховная жрица планировала купить скаковых лошадей, чтобы облегчить путешествие. В Вендии брахманы, как догадался Конан, не бедствовали.

Единственным членом группы, кому путешествие давалось с трудом, был Саттар. Лунный маг привык отсыпаться по утрам и вечерам, в то время как ночью чародей творил волшбу для раджи. Казалось, старик не протянет и суток с новым режимом. Но если этим днем Саттар изнемогал от жары, а вечером устало плелся за остальными странниками, то ночью силы брахмана увеличились, как только лик луны с откушенным от левого края кусочком вновь тускло засиял в небе. После ужина колдун приготовился расстелить невидимую защитную сеть. Верховная жрица дев-браминов не стала препятствовать магу, хотя в услугах лунного чародея она не нуждалась. Саттар, верный своей привычке, уснуть не мог. Хоть он и не находился в покоях своей волшебной башни, колдуна по-прежнему волновала ответственность за спокойствие сна тех, кого он защищал своей магией, будь то Юсаф или его новые знакомые.

Конан тоже не мог уснуть. Варвара занимали разные мысли. Ему никогда не приходило в голову, что сон может стать опасным. Если в стране сновидений действительно царствует Гипнос-Рен, то почему невидимое божество позволяет Шао Луну вторгаться в сны обитателей своих владений? Неужели эфирный бог настолько глуп, чтобы уступить своему ученику власть над снами? Талантливые ученики, как ведется исстари, нередко свергают с трона своих учителей.

Сны…

Загадочное пространство, где человек не властен над своим разумом. Туда попадают и нищие, и короли. Там царят одинаковые для всех законы — ирреальные и туманные. Никто еще не пробовал захватывать власть в царстве сновидений. И, если Шао Лун окажется первым завоевателем эфемерного пространства, не исключено, что колдун обретет власть и в реальном мире. Представить только короля, мучимого самыми мрачными из мрачных кошмаров. Владыка без колебаний сделает кхитайского мага своим наместником, лишь бы вернуть отнятый покой.

Что же до сих пор удерживало Шао-дракона от того, чтобы начать завоевание?

И Конан без труда нашел ответ на этот вопрос.

Кесея.

Вторая ученица Гипнос-Рена. Похоже, она остается единственным человеком, способным остановить чернокнижника из Кхитая. И осуществление своих великих планов маг решил начать с устранения своей главной соперницы. В одном колдун просчитался — он вознамерился использовать его, Конана из Киммерии. Он возжелал превратить его в своего раба. Но легче представить Крома, сидящего за праздничным столом среди людей, чем киммерийца в цепях неволи, действующего в услугу черному волшебнику. Повиновение — худшее из зол, которое можно придумать для свободолюбивого варвара.

Резко очнувшись от своих мыслей, Конан обнаружил на себе взгляд зеленых глаз Алиэль. Девушка не спала, а с удовольствием разглядывала северянина. Варвар, не приученный к стеснению, посмотрел на деву-брамина. Она не опустила взгляд, что могло значить только одно. Тихо выругавшись, Конан перевернулся на другой бок. От такого взгляда не долго потерять всякий здравый смысл. Еще неизвестно, как отнесется Кесея к тому, что он проведет первую же ночь с одной из ее учениц.

Саттар не сомкнул глаз до первых лучей солнца. Лунный чародей просидел всю ночь, поддерживая контроль над своей магической оболочкой, которая была не так огромна, как та, что накрывала дворец раджи, но, тем не менее, требовала небольшой затраты сил на создание и сохранение. Впоследствии утром брахмана пришлось тащить чуть ли не на руках. Хорошо, что в пути с ними оказался силач Вало, которому с восходом солнца посчастливилось нести не только огромный узел вещей дев-браминов, но и поддерживать своим плечом шатающегося колдуна.

Утром варвар встретился с тем же заинтересованным взглядом Алиэль. Киммериец вспомнил сон который своей непристойностью был хуже любого кошмара. Если великая Кесея путешествовала где-то в неведомых призрачных мирах, то ее молодая ученица забавлялась не так уж далеко, играя с сознанием Конана и посылая ему тучи таких сновидений, от которых у любого заморского юнца не сходила бы с лица краска целых две недели. Вспомнив привидевшееся, он решил, что, должно быть, нелегко приходится девам-браминам без мужского внимания. Если у Алиэль ткое воображение, то…

Конан оборвал собственные мысли. Стараясь ничем не выдать того, о чем он думает, киммериец догнал верховную жрицу.

Кесея едва заметно улыбнулась. Либо она и вправду умела читать мысли, либо ей удалось подсмотреть ночью отрывок того, чем юная ученица развлекала варвара.

— Почему этот Шао Лун. так любит отвратительные кошмары, когда есть… много приятных снов? — спросил он волшебницу.

Лицо жрицы Гипиос-Рена сделалось серьезным.

— Эту страсть он принес в мир с рождением. Никто не может сказать, почему ты родился высоким и сильным, или почему я склонна дарить только хорошие сны. Тайна Шао Луна кроется в его природе. Столикий и кошмары — две неразрывные части.

— Почему ты называешь его Столиким?

— Потому что в снах он может менять свой облик. Шао Лун способен обернуться любым человеком.

— Кажется, этот подлец забавлялся подобным образом при первой нашей встрече. Во дворце Судир Шаха колдун представился в облике девочки-кхитаяики.

— Все верно. Это один из его любимых образов.

— Ты думаешь, он попытается вновь проникнуть в мои мысли?

— Безусловно. Чародей знает, что ты находишься в непосредственной близости от меня и всего нашего общества брахманов Сна. Соблазн покончить со всеми врагами слишком велик.

— Скажи, Кесея, ты можешь убить чернокнижника во сне? Я имею в виду сделать так, чтобы он умер по-настоящему?

— Я полагаю, это в моей власти. Однако одолеть Шао-дракона в собственной стихии весьма сложная задача. Уникальным знанием, переданным Гипнос-Реном владеем только мы вдвоем. И на данный момент наши силы равны.

— Ты шла на большой риск, взяв меня в путешествие, — заметил варвар. — Разве ты не боишься, что я могу снова потерять контроль над своим разумом и убить тебя? Каково чувствовать себя, стоя рядом с своим палачом?

— Ощущение не из приятных, — согласилась Кесея. — Тревога не оставляет меня ни на миг. Но все же гораздо лучше, когда ты остаешься в поле применения моих магических сил. На расстоянии защищать твое сознание от вторжения Шао Луна было бы намного сложнее.

— Чтобы попасть в Кхитай, нам нужно перевалить через те горы, потом скакать на север. А после этого еще долго рыскать по провинции древней страны. Ты уверена, что сможешь все это время сдерживать злого колдуна?

— Нет. Ты сам позаботишься о своей безопасности.

— Это как?

— Я научу тебя управлять снами. Конечно, этим ты не сможешь одолеть Столикого, но часть его нападений отбить сумеешь.

Конан помолчал

— Почему проклятый чародей выбрал именно меня? Не проще ли ему было пленить разум Вало и расправиться вами боле легким способом?

— Шао-дракон не ищет легких путей. К тому же, он очень расчетлив. Если Столикий сосредоточил свое злое колдовство на тебе, то его выбор был оптимален. Ты обладаешь малой восприимчивостью к магии, ты силен и умен. У тебя есть хорошие познания в области тактики сражения и ведения одиночных поединков. К тому же, ты побывал во многих странах и набрался опыту. Идеальный вариант безупречного раба…

— Раба!

— Возможно, Шао Лун, после того, как расправился бы со мной, сделал бы тебя генералом армии таких же лишенных воли людей, с исторгнутой из тела душой.

— Быть безвольным слугой чародея? Командовать армией безмозглых существ, которые не смогли спокойно умереть? Лучше я тысячу лет буду жариться на раскаленной сковороде Крома!

— Надеюсь, тебе не придется делать ни того, ни другого.

— Как мы отыщем чернокнижника в Кхитае?

— По оставленному им следу. Магия — она как сильный запах. Если у тебя есть хорошее чутье на волшебство, твой инстинкт непременно приведет тебя к источнику, расточающему заклинания.

— А если мерзавец успеет собрать к тому времени огромную армию?

— Нет, Конан. Шао Лун всегда действует в одиночку. Он слишком жаден, чтобы делиться властью с кем бы то ни было.

— Похоже, за долгие годы вашей вражды ты успела хорошо изучить своего вечного противника. Может быть, расскажешь что-нибудь еще из своей истории? Ты же обещала, помнишь?

— Да. Я спроецирую в твое сознание отрывок из своей памяти, таким образом, ты сможешь все увидеть, при этом не обязательно погружаясь в сон.

— Спроецируешь? Не нравятся мне эти колдовские словечки, Кесея, — проворчал Конан. — В хитрой мудрости чародейства я никогда не разбирался.

Кесея сделала все, как обещала. Пока варвар шел, в его сознании всплывали различные картины бесчисленных странствий по городам Кофа, Шема, Стигии и даже далекой Зингары. Словно он некогда пережил все это сам. Отдельные воспоминания были полны радости, в других, наоборот, крылась печаль. А некоторые моменты жизни волшебницы заставляли заледенеть кровь.

Один из таких эпизодов врезался в память киммерийца, подобно острому осколку стекла.

…Ее звали Иллани. Когда Кесея встретила этого ребенка с дивными глазами цвета морской волны, девочке было девять лет. Властительница снов нашла беспризорного ребенка, рано лишившегося родителей, в Астаросе, небольшом городе Кофа. Иллани стала первой ученицей великой волшебницы, и Кесея заботилась о ней, как о родной дочери. Долгих восемь лет они странствовали вдвоем по городам Кофа, Офира и Заморы. Юная ученица Кесеи умерла на утро своего дня рождения. Ее убил Шао Лун.

В ту ночь Иллани в первый раз было позволено странствовать по миру снов без сопровождения своей наставницы. Девушка заглядывала в сновидения кофийских торговцев, наполненные звоном монет, поглядывала сокровенные желания принцесс, мирно спящих в покоях своих дворцов, вторгалась в сны воров, отягощенные звуком тихих шагов, и осторожно вглядывалась в чуткий сон стражников, которые прилегли отдохнуть после четырехчасового поста. В ту ночь, однако, она увидела новую область, которую Кесея никогда ей раньше не показывала. Это был черный бездонный провал, откуда доносился причудливый диссонанс звуков, напоминавший протяжную, стонущую мелодию. Заинтересованная девушка подобралась поближе, чтобы разглядеть новое чудо эфемерного мира.

Внезапно жуткая воронка стала засасывать Иллани, и напрасно она взывала криками о помощи к своей наставнице. Мольбы Иллани заглушал издевательский хохот невидимого чародея. Девушка отчаянно пыталась вырваться, применяя все полученные знания от своей учительницы, но мощь враждебного колдовства была колоссальной. Никогда юная ученица волшебницы не встречалась с чародейством столь ужасающей силы. В сравнении с темной магией злого колдуна, все ее познания казались ничтожными. Вырваться из липких сетей мрака было также сложно, как и разорвать корабельный трос голыми руками. Вскоре сопротивление девушки ослабло, и голодный зев черной воронки поглотил ее. Последнее, что увидела Иллани, было лицо кхитайца, перекошенное злобой.

Кесея проснулась от чьего-то прикосновения.

Волшебница встревожилась, но, увидев перед собой свою ученицу, облегченно вздохнула.

— Почему ты не спишь, дорогая? Еще очень рано, ты можешь побродить по стране снов еще пару часов.

— Я нашла там кое-что привлекательное, и мне больше никогда не придется спать.

Кесея вздрогнула. Голос ее ученицы звучал непривычно грубо, и в нем появились незнакомые нотки, вызвавшие у чародейки Сна настоящий страх.

— Что ты там нашла, Иллани? — спросила жрица Гипнос-Рена у своей ученицы, предчувствуя беду.

— Свою смерть.

Это хлестнуло подобно удару плети.

Волшебница поняла — девушка находилась во власти чужой магии. Кесея попыталась проникнуть в сознание юной ученицы, но там чернел непроглядный мрак. Точно кто-то оттенил все мысли Иллани темной шторой, заглянуть через которую не удавалось.

Шао Лун!

Имя давно забытого врага всколыхнуло память Кесеи. Подтверждая догадку волшебницы, ее ученица разразилась низким, недевичьим смехом, который мог принадлежать только одному человеку.

— Иллани! — воскликнула Кесея в испуге.

Она схватила свою ученицу за руку, но девушка вырвалась и выбежала из дома в ночь, по дороге сбрасывая одежду.

— Иллани!

Юная чародейка бежала по городу, распугивая прохожих низким гортанным смехом. Кесея бежала за ней, но не могла догнать.

— Смотри, Кесея, что я буду делать с этой маленькой стервой! — прогремел голос Шао Луна в сознании жрицы Гипнос-Рена.

Волшебница видела, как Иллани свернула в переулок. Заметив компанию городских стражников, она бросилась на шею самому высокому кофийцу.

— Хочешь посмотреть, как юное создание лишится невинности? — спросил Шао Лун. — Думаю, стражники не откажутся от молодого тела твоей ученицы.

— Нет! — в отчаянии закричала Кесея.

— Не хочешь? Тогда что же интересного я могу тебе показать, Кесея?

— Отпусти ее, ты, ублюдок! — со злостью прорычала волшебница, но голос ее дрогнул.

— Пожалуй, я так и сделаю. Я ее отпущу. Девушка скрылась в темноте. Кесея пошарила

взглядом по темной улице, пробежала мимо удивленных стражников и вышла на площадь. Там она увидела Иллани. Нагая девушка взбиралась по стене башни. Ловкими движениями юная ученица вскарабкалась на крышу. Там она замерла, стоя на краю карниза, раскинув руки.

— Не смей! — выкрикнула Кесея в сторону невидимого колдуна, притаившегося в сознании девушки.

На площадь прибежали солдаты.

Иллани сделала шаг — и ее правая ступня повисла в воздухе.

— Смотри, Кесея! Я ее отпускаю.

Неожиданно взгляд Иллани вновь стал осмысленным. Она поняла, где находится, что с ней произошло, и всхлипнула. Обдуваемая ночными ветрами, девушка задрожала. На ней не было никакой одежды. Увидев внизу свою наставницу, Иллани с надеждой протянула к ней руки.

— Мама! — в первый раз воспитанница волшебницы назвала так Кесею.

— Иллани!

Внезапно неведомая сила толкнула юную чародейку в спину. В глазах девушки мелькнул ужас. Иллани сорвалась с крыши и, кувыркнувшись в воздухе, упала на камни улицы прямо под ноги своей наставницы. Под черноволосой головкой медленно начала растекаться вязкая красная лужа.

Городские стражники, наконец, пришли в себя. Один из кофийцев снял свой плащ и накрыл им остывающее тело, которое сотрясали последние судороги. Другой стражник поспешил увести волшебницу подальше от места, где погибла ее ученица. Пожилой солдат проводил Кесею до самого дома, потом оставил жрицу Гипнос-Рена. Он не нашел слов, чтобы утешить горе волшебницы…

Конан нахмурился.

Увиденная картина, извлеченная из памяти Кесеи, поразила варвара. Он никак не мог понять неоправданную жестокость колдуна. Даже если Шао Лун считал Кесею своим вечным врагом, он не должен был убивать девчонку. Конечно, и у них на родине случалось, что два клана, ведущих между собой непрекращающуюся вражду, могли полностью истребить почти всех членов семьи противника. Но до хладнокровного убийства никто не опускался. Киммерийцы оставляли в живых всех девушек и юношей, не умеющих держать в руках меч, хотя знали, что повзрослевший подросток может отомстить за смерть родителей. У кхитайского чародея нет сердца, которое поклялся вырвать Конан!

В сознании варвара мелькнул другой эпизод, в который была вплавлена боль верховной жрицы дев-браминов.

Кесея и Шао Лун сражались. Наверное, впервые за долгие годы оба ученика Гипнос-Рена вступили в открытую схватку. Магам было за тридцать лет. Они сидели в круглом зале со свечами, склонившись в медитирующих позах, и как будто пребывали во власти легкого сна. На самом деле в пространстве иллюзорного мира кипела жестокая битва. Воины Сна призывали разнообразных монстров, кидали друг в друга заклятья и высвобождали целые потоки сил, стремясь взять верх над своим противником. Схватка длилась от восхода солнца до заката, который подвел черту всем стараниям чародеев. Никто не одержал победу. Их силы оказались равны.

Кесея очнулась ото сна, открыл глаза и Шао Лун. Их взгляды встретились.

— У тебя был шанс убить меня, — сказал чернокнижник. — Ты не смогла им воспользоваться. Потом ты еще не раз пожалеешь об этом.

— Рано или поздно я за все с тобой рассчитаюсь, Столикий. Гипнос-Рен подарил нам обоим долгую жизнь.

Колдун поднялся и направился в сторону жрицы.

— Ты бросила мне вызов, Кесея. Я его принял. А ведь я мог обмануть тебя, и ты бы никогда больше не покинула этот зал.

— Ты собирался нарушить обещание, данное богу Сна?

— Нет. Но я играл честно, а это плохо сказывается на моем самоуважении. Выходит, так, что я пошел у тебя на поводу, волшебница?

— Разве тебе мало того, что мы сравнили силы?

— Конечно, этого недостаточно. Мне требуется большее вознаграждение.

— Что же ты хочешь от меня, Столикий?

Колдун подошел вплотную к жрице. Внезапное его сильные руки обхватили талию Кесеи. Она попыталась вырваться из объятий мага, но Шао Аун был гораздо сильнее.

— Знаешь, что я понял? — оглушил волшебницу горячий и злой шепот. — Мне не нужны никакие рабыни для утех. Настоящее удовольствие может доставить мне только одна женщина. Это ты!

Сильные руки чернокнижника рванули ее платье. Затрещала разрываемая ткань. Отчаянный крик Кесеи сотряс стены круглого зала, заставив потухнуть пламя свечей…

Конан вгляделся вдаль.

Впереди показались строения поселка Джумхаратты.

Группа из девяти человек приближалась к селению. Впереди шли Конан и Кесея, за ними шагали четыре ученицы верховной жрицы, рядом шел гигант Вало, тащивший на своем плече лунного мага, и замыкал группу странников Таллок.

Вскоре путешественники добрались до селения. Кесея повела путников по узким улицам в таверну «Свет Сирры». Конечно, это заведение мало чем напоминало «Очи Катара» в Айодхье, но все же таверна, которую содержал Сулей-коша, являлась, пожалуй, лучшим гостиным двором во всей северной Вендии.

Старики, курившие кальян на порогах ветхих домов, почтительно склоняли головы, приветствую брахманов Сна. Одеяние дев-браминов свидетельствовало о высоком статусе его носителей и требовало должного уважения. Перед юными ученицами Кесеи преклонялись даже седовласые старцы! Конану это не понравилось. У него на родине к такому не привыкли. Почет нужно отдавать тем, кто дожил до седых висков, а не тем, кто носит одежды брахмана! Класс правящей элиты Вендии требовал слишком многого от простых людей общества. Неужели Асура и Катар не видят, что их почитатели несправедливо вознесли себя на высшую ступень и теперь смотрят на других свысока?

Ученицы верховной жрицы Сна, хоть и не являлись коренными вендийками, но привыкли к вещам такого рода. Их уже не смущало то, что всякий обязан поклониться брахману.

— Таковы традиции этой старой страны, — объяснила варвару Кесея. — Люди живут согласно древним законам, и бесполезно пытаться что-то изменить. Вендия — страна загадок и тайн. Здесь есть много такого, чего не понять жителю северных и западных королевств.

— Но разве они сами не понимают, что это неправильно?

— Что неправильно, Конан? Следовать традициям, которые установили боги? Каждый вендиец знает, что от него требует закон и не пожелает изменить свою жизнь. Это в их крови. Представь, что в Киммерию бы прибыл шаман из далеких южных земель Зембабве и провозгласил, что есть людей на завтрак полезно. Как бы к такому отнеслись жители твоего края?

— Посадили бы его на кол.

— Если ты начнешь внушать местным жителям, что их законы неверны, в лучшем случае они сочтут тебя за невежду-чужеземца. В худшем — объявят богоненавистником и приговорят к казни.

«Свет Сирры» представлял собой двухэтажное строение из серого камня, испещренного различными узорами. Странников встретил сам Сулей-коша, хозяин таверны. Поговорив с Кесеей, вендиец приказал своему слуге проводить гостей в предоставленные комнаты на верхнем этаже. Конан, Вало, Саттар и Таллок остались в одной, верховная жрица и ее ученицы — в другой. Лунный маг, едва добравшись до кровати, провалился в глубокий сон, и вскоре комната огласилась храпом чародея. Через несколько минут слуги Сулей-коши принесли странникам подносы с едой и кувшины с вином. После обеда подали тазы с водой для умывания и чистые полотенца.

Поев и умывшись, киммериец пристегнул меч к поясу.

Юный ученик кхитайских магов и вендиец-убийца вопросительно посмотрели на Конана.

— Не собираюсь я здесь сидеть, — сказал он. — Пойду погуляю по поселку.

Вало промолчал. Видимо, Кесея не давала ему приказов следить за варваром.

— Может, нужна компания? — спросил Конана Таллок.

— Нет.

Юноша пожал плечами.

Конан вышел из «Света Сирры» и направился вдоль по улице, залитой светом яркого полуденного солнца.

Глава IX

Конан вышел в тесный переулок, где двое солдат избивали палками какого-то человека в лохмотьях. Несчастный кричал, катаясь по земле, извивался, но вендийцы не обращали на его вопли никакого внимания. Вокруг солдат и их жертвы собралась небольшая толпа зевак. На лицах некоторых граждан читалась жалость к нищему, но никто из них не решался вступиться за беднягу. Киммериец растолкал собравшихся и прошел в центр круга.

— Кто этот человек, и за что вы его нещадно избиваете, точно собаку? — сурово спросил он солдат.

Вендийцы с недоумением переглянулись.

— Он дотронулся до меня! — произнес один из них с негодованием. — Этот человек хуже собаки, он один из париев, неприкасаемых. Теперь на мне лежит печать немилости Асуры, и стереть ее можно только кровью этого недостойного.

— Я не хотел, — простонал человек. — Я протягивал руки, чтобы попросить лекарств…

Бедняга зашелся в приступе тяжелого кашля.

— Разве вы не видите, что он болен? — Конан взглянул на солдат.

— Это ничего не меняет, — ответил воин в чалме, украшенной драгоценным камнем. — Этот низкорожденный осмелился нарушить запрет и дотронуться до благородного кшатрия. Мы должны сурово наказать нечестивца. А ты, чужеземец, иди своей дорогой и не лезь не в свои дела.

— Ну, уж нет, — сказал варвар, — теперь это и мое дело. Я, конечно, мало, что понимаю в ваших законах, но точно знаю, что с людьми поступать так не принято, независимо от того сословия, к которому они принадлежат.

Солдаты нахмурились. Тот, на ком была чалма с самоцветом, потянулся к сабле. Киммериец не двинулся с места. Он успеет достать свой меч и искрошить этих двоих, даже с закрытыми глазами. Кшатрий, затеявший спор с Конаном, указал кивком своему напарнику на варвара. Второй воин отбросил палку и обнажил оружие.

— Если не хочешь уйти по доброй воле, мы заставим тебя силой.

Внезапно между северянином и солдатами выросла долговязая фигура, отбросившая на землю длинную тень. Человек незаметно появился из двери большого дома, возле которого происходило избиение убогого вендийца.

— Назад! — прикрикнул он на солдата с саблей в руке. Потом взглянул на воина, велевшего напарнику прогнать киммерийца. — Оставь калеку, Гулуш. Я снимаю с тебя печать Асуры. Можешь идти.

Воин склонил голову.

— Как прикажешь, светлейший.

Солдаты развернулись и поспешили удалиться прочь.

— Всем разойтись! — объявил человек собравшейся толпе. К удивлению варвара, зеваки стали послушно отходить от места, возвращаясь к своим делам.

Властный незнакомец обратился в сторону Конана.

— Я — Шаагал Нуджар, высший брахман Джумхаратты, — представился он. — Надеюсь, солдаты не проявили к тебе излишней грубости, уважаемый гость?

— Не успели, — ответил киммериец, отпуская рукоять меча. — Еще бы пара мгновений, и эти двое пожалели, что затеяли этот спор. Но будь я вечно проклят Сетом, если мне понадобилась твоя помощь, жрец.

— Именно таким я тебя и представлял, — сказал человек. — Сильный, уверенный в себе, всегда готовый защищать свои интересы. Ты ведь Конан из Киммерии, верно?

Варвар кивнул.

— Не имею представления, откуда мое имя известно тебе. Вероятно, это опять колдовство.

— Что-то вроде того, — усмехнулся Шаагал. — У меня есть к тебе разговор, чужестранец.

— В чем дело?

— Я бы предпочел поговорить с тобой в моем доме, если ты не возражаешь.

Северянин бросил быстрый взгляд на резиденцию брахмана.

— Хорошо.

Жрец повернулся, но Конан остановил его.

— А что делать с ним? — варвар указал на избитого калеку.

— Тебе не стоит заботиться о низкорожденных… Но, ладно, будь по-твоему. Анчар!

Нуджар позвал своего слугу, который бросил замершему от страха бедняге пару золотых рупий.

— Это тебе на лекарства.

Нищий с жадностью сгреб монеты дрожащей рукой.

Киммериец и его спутник прошли в зал богатого дома, ломившегося от всевозможных украшений и предметов роскоши. На полу лежали шкуры леопардов и тигров, на стенах были развешаны бивни слонов, повсюду красовались ожерелья из когтей и зубов различных животных, а подлокотники кресел украшали ярко-красные рубины, переливавшиеся в лучах солнца подобно глазам хищныхдемонов.

Конан изумленно оглядывал окружение, удивляясь тому, откуда подобная роскошь могла взяться в провинциальном поселке.

— Садись, Конан, — предложил Нуджар. Варвар опустился в мягкое кресло.

— Я не знаю, что привело тебе в наш край, северянин, но я знаю, куда ты направляешься.

— Вот как?

— Тебя сопровождает Кесея, верховная жрица дев-браминов, и ее ученицы. Ваш путь лежит в Кхитай.

— Возможно. Я вижу, слухи распространяются по Джумхаратте со сказочной скоростью.

— Это моя работа. Собирать все слухи, касающиеся всего, что связано с магией. Буду с тобой откровенным, Конан. На самом деле, я не только брахман, но и тайный советник мехараджуба во всех вопросах чародейства Вендии. Мой долг — хранить покой государства и защищать страну от вторжений извне. Под моим присмотром находятся все колдуны Вендии — общество дев-браминов Сна и даже такие бесполезные маги, вроде старика Саттара. Я знаю имена всех волшебников, их потенциальные возможности и даже то, что они едят на ужин. Этот дом — одна из многих моих резиденций, разбросанных по всей Вендии. Отсюда я отслеживаю все колебания магических сил, и при надобности, сообщаю правителю об источниках волнений, расцениваемых, как опасные. Как правило, волшебники частенько пытаются пленить демонов или джиннов, называемых также дэвами, и это влечет за собой массу неприятных последствий — наводнения, землетрясения, пожары. Тайный совет, который я возглавляю, старается не вмешиваться в дела магов, разумеется, если это не угрожает благополучию граждан Вендии. Однако в особо тяжелых случаях приходится усмирять стихии и наказывать колдунов. Случай, с которым мы имели несчастье столкнуться в последнее время, я бы отнес в разряд тяжелых. Дело в том, что кто-то вмешивается в сны жителей Вендии, превращая сладчайшие сновидения в уродливые кошмары. Думаю, ты имел возможность убедиться на личном опыте в правдивости моих слов. Мы проследили, откуда исходят нечистые опасных заклинаний — след уводил в Кхитай. Изучив хроники, описывающие все деяния волшебников за последние двадцать лет, мы пришли к выводу, что магию расточает чернокнижник, специализирующийся в области снов. Это Шао Лун, кхитайский колдун из провинции Камбуи, бывший придворный короля Пра-Еуна. Поправь меня, уважаемый друг, если я сказал хоть слово неправды. Конан промолчал.

— Как видишь, Конан-киммериец, у нас общие интересы. Я слышал, из-за магии Шао-дракона ты убил своего друга в Айодхье, поэтому нет ничего удивительного в том, что ты с Кесеей отправился в Кхитай, чтобы рассчитаться с колдуном.

— Если ваш тайный совет знал, что я убил Судир Шаха не по своей воле, тогда какого демона вы не сообщили это Юсефу? Если бы не помощь дев-браминов, меня бы вздернули на площади вчера утром!

— Э, видишь ли, мой друг, — сказал Нуджар, — прелесть тайного совета остается в том, что он тайный. Как я уже подчеркивал, мы вмешиваемся только в крайних случаях.

— Значит, вы всегда ждете, пока грязную работу за вас сделает кто-то другой?

— Увы, это так. Часто приходится прибегать к помощи третьих лиц. О существовании совета обязан знать только мехараджуб. Теперь ты понимаешь, почему я не могу говорить ни с Кесеей, ни с кем-либо еще из брахманов. Полагаясь на твою порядочность, Конан, я доверил тебе свой секрет и надеюсь, ты не обманешь моего доверия. Тебе, чужестранцу, не приходится брать на себя головную боль за безопасность страны и решать дела государственного управления. Поэтому я могу поделиться с тобой еще парой важных секретов.

— Для чего?

— Как я уже сказал, у нас на данный момент появился общий враг, варвар. Если ты пообещаешь мне, что никому не расскажешь о нашей встрече, я раскрою тебе свои знания. Например, убежище чернокнижника. Ведь ты же хочешь добраться до Шао Луна?

Конан кивнул.

— Рассказывай все, что знаешь, жрец. Обещаю: я никогда не упомяну ни твоего имени, ни твоей должности.

— Этого мало.

— Что? Ты не веришь моему слову? — киммериец от гнева даже привстал со своего кресла.

— Разумеется, я верю. Только помни, что госпожа Кесея умеет читать мысли.

Варвар нахмурился.

— Я предусмотрел это, — сказал Шаагал. — Только позволь — я наложу отражающий барьер на твои мысли, сделав сознание недоступным для проникновения, и Кесея не сможет ничего узнать.

Брахман протянул Конану крошечный пузырек с зеленой жидкостью.

— Выпей это.

Северянин с подозрением посмотрел на содержимое пробирки.

— О, нет, я не хочу тебя отравить! — засмеялся Шаагал Нуджар. — Ты слишком ценен.

— Ценен? — сверкнул глазами варвар. — Я бы болтался на веревке на площади Айодхьи, сложись обстоятельства чуть по-иному.

— Решайся, Конан, — голос брахмана стал твердым. — Я не могу рисковать.

Киммериец подумал, потом взял пузырек и выпил его содержимое.

— Отвратительно.

Нуджар быстро произнес заклинание. Конан ничего не почувствовал, но эффект, видимо, возымел действие, потому что глава тайного совета удовлетворенно кивнул.

— Теперь слушай и запоминай. Шао Лун может присутствовать в нескольких местах в облике разных людей. Но это все иллюзия, созданная чародеем по совету Пра-Еуна. Настоящее убежище чернокнижника находится в поселке Пэй-Кван, что в дне пути на запад от Камбуи. На северной границе Пэй-Квана течет река, которая зовется Слюной Дракона. Ее узнать не трудно — воды реки ядовиты и источают зловоние. Не вздумай там умыться — превратишься в страшного беса. Перейдешь реку и окажешься в Чаще Ветров. Идешь на север тысячу шагов, потом поворачиваешь на запад и отмеряешь еще две сотни шагов. Там, среди высоких деревьев спряталась обитель Шао-дракона, Пагода Сна. Говорят, колдун построил свою цитадель с помощью одержимых людей, которых он пленил через сновидения. Чародей живет там в полном одиночестве, так что отыскать его не составит труда. Будь осторожен — на пути тебе могут встретиться ловушки, устроенные коварным чернокнижником. Еще я знаю, что рабы Шао-дракона крепко дремлют где-то в склепах пагоды, однако, если колдуну понадобятся их услуги, он способен пробудить свое воинство ото сна. Тебе также не следует забывать о том, что иногда Шао Лун покидает свою пагоду. Он ходит в Пэй-Кван за продуктами и ингредиентами для своих магических снадобий. Остерегайся заговаривать с кем-либо из жителей поселка — в облике крестьянина-кхитайца может оказаться сам черный колдун.

— Я все запомнил, — сказал Конан.

— Тогда остается пожелать тебе удачи. Да, и на всякий случай захвати-ка вот это…

Шаагал извлек из стола две пробирки — с алой и синей жидкостью.

— Что это?

— Одна — отвар из трав с Туманных Островов. Сильный наркотик, влияющий на состояние сознания спящего. Известно, что при употреблении воздействует на мозг таким образом, что кажется, будто человек приобретает на время необыкновенные способности. Чародеи говорят, в это время душа вылетает из тела и странствует по миру, паря над землей. Естественно, выпившему этот отвар открываются новые горизонты. Я не исключаю возможности, что Шао Лун пользуется именно такими снадобьями. Во втором пузырьке — яд из пыльцы лотоса, собранного в Болотах Мертвецов. Убивает мгновенно. Не знаю, какое из этих двух средств тебе может пригодиться. Возьми оба.

Конан принял дар из рук брахмана.

— Помни — о нашей встрече ни слова, — напоследок предупредил Нуджар.

На этом они распрощались. Варвар вышел из дома тайного советника. Побродив по кварталам поселка и заглянув в трактир, чтобы угоститься парой чарок доброго вина, Конан вернулся в «Свет Сирры». Путники ждали его в нижнем зале, и встретили киммерийца с удивлением.

— Где ты был? — спросил его Таллок.

— Мы все волновались, — сказала Алиэль. — Тебе не следует удаляться от нашего общества — Шао Лун может напасть в любой момент.

— Мне не нужна ничья защита, — проворчал Конан. — В особенности девушек, пусть даже они самые могущественные волшебницы.

— Почему ты сердишься?

— Кром! Мне надоела постоянная опека с вашей стороны! Я не ребенок, и вполне могу сам о себе позаботиться!

Киммериец быстро удалился в свою комнату.

— Что это с ним? — спросил Саттар.

— Я поговорю с Конаном.

Кесея встала из-за стола и поднялась по лестнице. Она постучалась в дверь, но ей никто не ответил. Тогда волшебница осторожно вошла в комнату. Варвар сидел на кровати с опущенной головой. Огромный меч киммерийца лежал на его коленях.

— Конан… Я понимаю, тебе тяжело, но ты не один. Любой из нас готов протянуть тебе руку помощи.

Голубые глаза киммерийца поднялись на волшебницу.

— Оставьте меня!

— Что-то тебя гнетет, — сказала Кесея, приближаясь. — Это…

Неожиданно она остановилась и замерла.

— Барьер! — воскликнула жрица Сна в недоумении.

Конан горько усмехнулся.

— Ты снова пыталась залезть в мои мысли. К сожалению, теперь это невозможно. Один человек заставил меня проглотить гадкое зелье, после чего произнес заклинание. Наверное, его магия работает.

— Барьер, — повторила Кесея, словно не расслышав варвара. — Что ты наделал, Конан? Зачем ты позволил чародею наложить заклятье?!

— В обмен на это он поделился со мной информацией, где можно найти Шао Луна.

— Ты понимаешь, что теперь я не смогу тебя защитить, и твое сознание открыто для вторжения Столикого! Он проникнет в твою голову и пленит разум!

— Этого больше не случится.

— Все пропало…

— Ты переживаешь, что чернокнижник навредит мне, или просто боишься за свою жизнь, волшебница?

— Посредством своей черной магии Шао-дракон убьет нас всех.

— Не волнуйся, Кесея, я доберусь до него прежде, чем он сотворит свою нечистую волшбу. Я разделаюсь с чернокнижником и отомщу за все сполна, клянусь костями Крома!

— Ты умрешь до того, как взойдет солнце.

— Эта ночь будет не тяжелее, чем все остальные.

— Что ж, приятных сновидений я не могу тебе пожелать. Конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, но…

— О, светлые небеса! Все будет в порядке, больше я не попадусь в ту же ловушку. Но, поверь, волшебница, мне бы не хотелось видеть ни тебя, ни кого-либо из твоих учениц, сидящих вокруг меня, подобно своре собак, стерегущих ягненка.

В молчании Кесея покинула комнату.

* * *

Ночь сгустилась над поселком, точно огромное черное облако. Джумхаратта утонула во тьме. Повсюду царил мрак, даже в комнате странников, где ворочался во сне Таллок, чутко спал палач Вало, и в задумчивости сидел на своей кровати Саттар. Темное покрывало не коснулось варвара. Вокруг Конана плясали тени, отделявшие северянина ото всего остального мира. Жуткие образы кружили вокруг киммерийца, создавая иллюзию замкнутого пространства. Словно он оказался заперт в невидимую клетку. Другие спутники находились вне пространства — Саттар, Таллок и Вало, несмотря на кажущуюся близость, пребывали в совершенно ином мире, где не было пугающих теней, кошмаров и страшных образов, созданных чьей-то причудливой и страшной фантазией.

Конан знал, что он не спит. Однако иллюзорная реальность скорее напоминала сон. Ни единого слова не могло сорваться с его губ, ни одного движения он не мог сделать, чтобы разорвать тугую пелену тумана сновидений.

Впрочем, через некоторое время киммериец проснулся. Удивляясь тому, как можно пробудиться, если ты все это время бодрствовал, он огляделся по сторонам. Лунный маг сидел на кровати, шепча заклинания. Вало перевернулся на другой бок. Однако теперь странники походили на призраков. Они казались бесцветными и почти прозрачными — словно алчный бог Сна выпил из них все краски.

Конан снова проснулся. На этот раз оттого, что кто-то его встряхивал за шиворот. Варвар хотел разразиться бранью, но слова застряли в его горле, как только он увидел ночного гостя. Судир Шах стоял к нему лицом, кидая на киммерийца взгляды тусклых безжизненных глаз.

— Зачем ты убил меня, Конан? — голос его звучал не злобно, но в нем чувствовалась такая тоска, что по спине варвара пробежал холод. — Теперь я гнию в могиле глубоко под землей, и мое тело жрут могильные черви.

— Я не хотел, — ответил Конан помимо воли. Слова его съела злая тишина.

Голос Судир Шаха заглушил хрип. Изо рта вендийца хлынул живой поток черных насекомых с блестящими хитиновыми тельцами. Из тела человека, разрывая кожу, полезли белые черви. Киммериец вздрогнул.

Неожиданно Судир Шах прокашлялся. Его руки быстро стряхнули насекомых-падалыциков. Даже показалось, что к лицу его прилила краска.

— Конан! Моя душа у кхитайского чернокнижника. Мне очень больно, он обрекает меня на невыносимые муки. Я не могу упокоиться с миром… Конан!

Что-то вновь заполнило горло вендийца.

— Что я могу для тебя сделать, друг? — произнес варвар, зная, что тишина вновь проглотит его слова. Но Судир Шах услышал его.

— Убей Шао Луна!

Призрак произнес последнее слово, чтобы рассыпаться в смрадный прах, в котором копошились мерзкие создания.

— Отправляйся в Пагоду Сна… — растаял во тьме его голос.

Смех чародея разнесся в пространстве рыком злого чудовища.

* * *

Конан вскочил на кровати. На этот раз по-настоящему.

Ночь подходила к концу. Сумерки еще не рассеялись, но небо на востоке понемногу начинало светлеть.

— Проклятье! — вскричал киммериец, разбудив, наверное, всю таверну. — Судир Шах!

Быстрее молнии он вырвался из комнаты, распахнул двери таверны и выбежал в исчезающую ночь.

По улице проезжал конник из ночного патруля. Увидев вендийца, варвар подскочил к солдату и стащил его с лошади.

Чтобы стражник не возражал, Конан оглушил его своим огромным кулаком, ударив вендийца в височную область. Через миг северянин оказался на коне.

Из таверны выбежали Кесея, Алиэль, Диаса и Вало. Похоже, никто из них не сомкнул глаз в эту ночь.

— Конан, вернись!

Киммериец, пустивший коня в галоп, натянул поводья.

— Встретимся в Кхитае, Кесея! Я убью Столикого!

— Глупый, куда ты? В одиночку ты не справишься!

— Тогда даже мертвый я восстану из могилы и разорву его горло!

— Стой!

Но северянин уже не слушал. Скакун мчал его по улицам поселка в северном направлении. Через несколько мгновений только оседающие облачка пыли свидетельствовали о том, что Конан покинул Джумхаратту.

Глава X

Cолнце взошло над равниной, освещая холодную землю и играя яркими бликами на рваных кучах снега. Пики Джелаи сияли подобно тронам великих богов.

Тяжелое дыхание человека нарушало покой утренней тишины. Странник, измученный долгим путешествием, замедлил шаг. Было видно, что на исходе последние силы. Четыре дня бешеной скачки отняли жизнь у загнанного коня, дальше приходилось идти пешком. Лицо варвара, на котором оставили след бессонница и усталость, походило на высушенный фрукт. Но голубые глаза киммерийца светились яростью и неистовым желанием, во что бы то ни стало достичь поставленной цели. Шаг сменялся шагом. Конан шел через силу, даже когда тело отказывалось повиноваться.

Наконец, силы оставили варвара, и он измученно опустился на землю, привалившись спиной к холодному камню. Руки и ноги киммерийца налились тяжестью, в мышцы закралась тупая ноющая боль.

Пара мгновений отдыха — и дальше в путь. Оставить позади горы, выйти на равнину и дальше без остановок до Кхитая. Веки варвара начали слипаться, но Конан знал, что засыпать нельзя. Он боялся не холода — горы Вендии едва ли могли убить путника морозом. Гораздо страшнее был сон, приносивший ужаснейшие кошмары. Не спать! Северянин решил предаться сну только после окончания нелегкой миссии. Отдохнуть можно будет после, когда проклятый чернокнижник испустит дух, и сновидения вновь станут приятными. Глаза варвара продолжали закрываться, словно сам Кром положил на веки свои тяжелые ладони.

Конан резко встряхнул головой. Звук чужих шагов…

Кто-то шел по склону с северной стороны. С трудом киммериец поднялся на ноги, опираясь на свой меч. Кем бы ни оказался незнакомец готовым нужно быть ко всему.

Вскоре на каменистый холм взобрался путник, не скрывавший своего приближения. Мужчина-кхитаец, довольно юный, на вид не больше двадцати пяти. Странник был одет в голубые штаны синий халат, исписанный белыми иероглифами. Одежда была просторной — рукава и штанины раздувались на ветру подобно парусам, но на запястьях и голенях они были схвачены тесемкой, чтобы не стеснять движения путника. На плече незнакомец нес длинное копье, перевязанное крашеным хвостом зубра. Широкое острие оружия покрывали мелкие зазубрины овальной формы, так, чтобы его владелец мог захватить клинок противника. Мягкая пружинистая походка выдавала в страннике сильные мышцы, скрытые свободной одеждой. Кхитаец имел довольно крупное телосложение, обычно несвойственное для жителей древней страны. Ростом он был, может быть, на дюйм ниже Конана.

Похоже, человек знал, что здесь должна произойти встреча — он направлялся в сторону варвара, не поднимая на него глаз. Наконец, приблизившись, кхитаец остановился и уткнул копье в землю.

— Приветствую тебя, воин, — сказал он киммерийцу. — Я — Лао Чи. Давно меня называли Синим Копьеносцем, теперь же я безликий раб мага, у которого даже нет имени.

Конан выпрямил спину, не отпуская рукояти меча.

— Ты проделал весь этот путь из Кхитая, чтобы найти меня?

— Да. Шао Лун послал меня с единственной целью — убить тебя, воин.

— Почему же он не отправил целую армию безвольных существ, которых он некогда пленил?

— Не было необходимости. Я — лучший из всех воинов, подвластных его воле. — Лао Чи с гордостью посмотрел на свое копье. — Давно, когда я был свободен, я служил в гвардии самого императора и обучал его бойцов обращению с оружием. Потом Пра-Еун уничтожил наше братство, и я попал в плен к чародею. Тот сделал меня рабом своего придворного мага — Шао Луна, Властителя Сновидений. Я не хочу твоей смерти, воин, но я должен выполнить приказ чародея.

— Что тебя заставляет сделать это, великий копьеносец?

— Я не в силах идти против воли чернокнижника, брат мой. Если я не стану сражаться с тобой, Дракон в первую же ночь скормит гуй мою душу. Но если я умру в бою, Тянь-Чен выкупит ее у колдуна и заберет меня в свою небесную страну.

Конан с уважением взглянул на кхитайца.

— Тогда дерись. Если мне случится убить тебя, я отомщу колдуну и за твою смерть.

— Спасибо, брат мой. Возьми мой талисман. Пусть он хранит тебя от злого чародейства, меня он уже не в силах защитить. И если ты доберешься до пагоды колдуна, я незримо буду помогать тебе.

Лао Чи снял с шеи амулет в форме головы дракона с тремя глазами-сапфирами.

— Запомни, Синий Копьеносец — великий воин, такой же, как ты, смелый и сильный. А теперь давай, закончим то, за чем я сюда пришел.

Конан поднял клинок в защитную позицию. Усталость сковывала тело, но киммериец был готов к сражению. Так или иначе, он должен завершить это сражение и умирать ему никак нельзя.

Танец смерти начался.

Лао Чи был слишком опытным бойцом, чтобы бездумно бросаться на противника. Кхитаец сделал шаг в сторону, подался корпусом чуть вправо — копейщик выверял расстояние для стремительного броска, в то же время, не забывая о защите. Как только Конан сделал попытку нанести удар, противник ушел из зоны досягаемости клинка. Синий Копьеносец не попался и на обманный трюк — варвар открыл левый бок, ожидая контратаки, в которой оппонент мог совершить ошибку. Лао Чи все сделал правильно. Выждав необходимое время, он дождался, пока киммериец вернется в правильную позицию. За сотую долю мгновения до завершения действия кхитайский воин атаковал. Острое копье, смертельно опасный стальной хищник, устремилось в широкую грудь противника. Выпад оказался настолько стремительным, что колющий удар копья скользнул по ребрам Конана, распоров его кожу. Из красной дорожки, расчертившей левую грудную мышцу, вниз скользнула капля крови. Ни один мускул не дрогнул на лице варвара. Киммериец отступил на шаг и поменял стойку, перенеся вес тела на правую ногу. Огромный меч северянина хищно облизнулся в воздухе короткой дугой.

Синий Копьеносец не стал радоваться первому успеху. Сказывался большой опыт кхитайского воина. Расслабься хоть на миг — и ты мертв. Варвар пригнулся, сделал пробный шаг влево, ныряя под противника. Однако низ оппонента был хорошо защищен, и пытаться преодолеть такую оборону значило неминуемо нанизать себя на острие зазубренного копья. Конан отступил назад, даже не рискнув проверить свою удачу. Копье Лао Чи разрывало плоть ни одного врага.

Раб Шао Луна качнулся вперед, вложив силы в быструю серию из трех тычков в живот противника. Конан отразил все три удара. По опыту он знал, что каждый такой выпад можно было превратить в контратаку — обычно копейщики теряли равновесие, когда их оружие не вонзалось в плоть. Лао Чи не оставлял ни единого шанса. Все три удара были одинаково точны и направлены точно в то место, куда метил Синий Копьеносец.

Конан метнулся влево, резко развернулся через левое плечо — меч прыгнул снизу-вверх, под самую ключицу кхитайца. Пленник чародея отбросил лезвие древком своего копья. Фантастическая, убийственная реакция!

Не останавливаясь, варвар снова ударил снизу, использовав всю мощь плечевых мышц.

Страшный удар выбил струйку крови из плеча противника и рассек щеку Лао Чи. Но своего Конан так и не добился.

Мгновенная контратака — правый бок северянина расцветила длинная красная полоса. Повезло, что острие не ушло в плоть. Тогда бы он валялся на земле с вываливающимися внутренностями.

Набрав в легкие побольше воздуху, сын Киммерии полоснул мечом по горизонтальной линии, целясь врагу в шею. Такой удар должен был снести голову Синего Копьеносца. Лао Чи резко подтянул локти к бокам и, вместо того, чтобы лишиться головы, встретил клинок Конана зазубренным острием своего копья. Лезвие поймало варварский меч — железо заскрежетало. Противники усилили давление, стремясь оттолкнуть своего оппонента. Бицепсы киммерийца вздулись огромными шарами, готовыми в любой момент лопнуть. Лицо кхитайского воина покраснело, но Синий Копьеносец не сдвинулся ни на дюйм. Так они замерли на долгих, бесконечно долгих двадцать мгновений, не в силах сдвинуть своего врага, но и, не уступая ни сантиметра пространства. Давление увеличилось — два воина, подобно каменным исполинам, стояли точно вкопанные в землю. Никто из них не мог взять верх. Внезапно оба бойца разлетелись каждый в свою сторону, и, казалось, дрогнули даже скалы.

Конан первым оказался на ногах. Натруженное долгими скитаниями тело киммерийца отозвалось протестом жуткой ноющей боли и вялости, жаждущей пожрать последние силы. Сжав челюсть так, что скрипнули зубы, варвар обрушил на пленника Шао Луна новую атаку. Этот хитрый удар Конан выучил в плену, когда его заставляли драться гладиатором. Трюк, которому его обучил бритуниец Дарро, заключался в том, что многосложный удар начинался обманным движением снизу, затем резко, но не так, чтобы потерять равновесие, уводил чуть вправо, привлекая к себе внимание врага, потом меч нырял дугой, поворачивающей клинок, и завершался удар последним движением — настоящей, секущей дугой справа. Почти все противники варвара расставались с жизнью, так и не успев разгадать коварный финт варвара. Если все сделать правильно, клинок зарывался в боку между ребер врага почти на пол-ладони.

Ослепительно сверкнул в лучах утреннего солнца жадный до крови клинок…

Лао Чи понял, куда целился варвар! То ли кхитаец умел читать чужие мысли, то ли обладал превосходной интуицией. Широкое лезвие копья взлетело точно в то место, куда Конан направил меч!

Пусть защита оказалась не слишком удачной, но ловкость Синего Копьеносца спасла ему жизнь. Рука Лао Чи оказалась под ударом клинка — меч отсек его мизинец и сломал безымянный палец. Увечье, нанесенное оппоненту, оказалось ничем в сравнении с результатом, которого привык добиваться киммериец секретным ударом. Раб Столикого как будто и не заметил, что лишился двух пальцев. Лицо кхитайца оставалось таким же бесстрастным. Настоящий воин!

Жало копья клюнуло в лицо Конана. Смерть промелькнула совсем рядом, и киммерийцу даже показалось, что он видел Крома, погрозившего ему пальцем. Нет, он не должен опозорить всех воинов своей стороны, проиграв этот тяжелый поединок! Но Лао Чи был достойным противником. Такой бесспорно может вести в бой целые армии, которые будут умирать по одному слову своего повелителя. Может, Синий Копьеносец итак принял участие в сотнях, если не тысячах сражений… Однако сейчас он являлся рабом ненавистного чернокнижника, который послал великого кхитайского бойца с тем, чтобы убить его, Конана.

На левой щеке варвар ощутил легкую щекотку от срезанных копьем волос. Новый удар — и Лао Чи вновь связал его оружие. Внезапно северянин поддался натиску противника и, когда тот качнулся вперед, Конан нанес резкий удар в переносицу врага. Из узких ноздрей кхитайца брызнули алые капли.

Конан использовал выигранное преимущество и погрузил меч в левое плечо Синего Копьеносца на целый дюйм. Скользко скрипнула кость.

Удача начала перетягивать чашу весов в пользу северянина. Его противник был ранен и быстро терял кровь.

Лао Чи действительно оказался безупречным воином, но даже Конан не сумел оценить всю огромную кладезь мастерства кхитайца. Почувствовав, что уступает, раб Шао Луна решил использовать последний шанс. Пленник мага был не только превосходным копейщиком, но и колдуном. Это варвар понял слишком поздно. Вероятно, Лао Чи не хотел пользоваться магией до последнего момента, а, возможно, даже и не воспользовался бы, чтобы не навредить тому, кого он уважал, как достойного противника и брата по духу. Выброс заклинания он совершил автоматически, почти неосознанно.

Огненный шар, размером с вязальный клубок, жарко облизнул плоть киммерийца. В воздухе сразу разнесся запах паленой плоти. Варвар вскрикнул и отступил. Еще не до конца осознавая, что произошло, Конан удивленно уставился на сморщенную кожу, лопнувшую на месте ожога.

Крик, полный боли и злости, огласил холодное пространство. Ярость, граничившая с безумием, удвоила его силы. Даже не удвоила. Утроила, удесятерила…

Северянин, в чьих жилах текла кровь величайших бойцов Хайбории, превратился в берсерка. В тот момент жизнь вылилась для него в одну фразу: «Убей врага! Убей! Убей его!» Весь смысл существования перетек в острый клинок, игравший на солнце яркими бликами.

«Убей!!!»

Конан бросился вперед одним броском, уже не осознавая, чем он закончится — смертью врага или собственной гибелью. Не заботясь о том, что опасное оружие врага пропорет его насквозь, киммериец нанес свой удар. Уже не варвар, а сам мрачный Кром, Властелин Подземного Царства, обрушил на противника карающий меч.

Копье с крашеным хвостом зубра вошло в его бок. Северянин испустил тяжкий вздох…

Умирает?..

Конан опустил клинок. Левой рукой он вытащил окровавленное острие из раны.

С диким рыком киммериец взмахнул мечом. Это был последний взмах в его жизни. Последний…

Уже не выиграть, но отмстить.

Копейщик поднял свое оружие для защиты.

Страшный меч киммерийца перерубил древко и глубоко пробороздил грудь кхитайского воина. Синий халат с иероглифами мгновенно пропитался кровью. Конан выдернул меч — новый удар поверг Лао Чи на землю. Кровь хлестанула фонтаном. Копье выпало из ослабевших рук.

Воин-кхитаец почувствовал смерть. Но на лице Синего Копьеносца играла тусклая улыбка.

— Ты победил, воин… А теперь… добей меня…

Конан покачнулся, но удержался на ногах.

Лао Чи ободряюще улыбался.

— Сделай это, брат мой, и мы встретимся в небесной стране, в гостях у Тянь-Чена…

Варвар воздел меч, затем обрушил последний удар на грудь кхитайского бойца. Улыбка медленно померкла на лице умирающего.

— Прощай…

Голова, измазанная кровью, бессильно откинулась набок.

Раны, полученные киммерийцем за время дьявольски тяжелого боя, мгновенно дали о себе знать. Усталость ударила мерзким холодом, который заструился по жилам. Конан рухнул на колени.

— Шао Лун!!! — прокричал он, обращаясь к горам. — Я отправляюсь в царство Крома, но, клянусь своей душой, я вернусь даже оттуда, чтобы посчитаться с тобой, коварный чернокнижник!

Перед глазами варвара поплыли тяжелые черные тучи, из которых заморосил частый холодный дождь. Из облаков на северянина глянули злые лица с одинаковыми чертами.

— Смерть подходить все ближе, ты скоро умирать и становиться послушен мне! — раздался раскат грома.

— Никогда! — прогремел голос варвара, заглушая громыхающие звуки, несшиеся от туч. — Этого не будет!!!

«Будет… будет… будет», — разнесло по пространству предательское эхо.

Утренний свет постепенно померк, уступив место холодной мгле. Конан опустился на окровавленные камни.

* * *

Ночная мгла казалась холоднее любого самого свирепого северного ветра. Конан с трудом разлеплял отяжелевшие веки.

Вглядываться в темноту, уже не был сил, но и без того варвар знал, что вокруг собралось много любителей падали, только и ждущих момента, когда он испустит дух. Он слышал голодное урчание их животов. Он замечал алчный блеск в глазах невидимых хищников. Он чувствовал, что ему осталось недолго.

Над северянином возвышался размытый силуэт человека-горы с тысячей смеющихся лиц. Чудовище хохотало по-детски, раскатисто и при этом сочетало еще множество проявлений той эмоции, которую люди обычно называют смехом. Но это был злой, надменный смех.

Земля под киммерийцем пропиталась кровью — слишком много ее вытекло из разодранного вражеским копьем бока. Оставалось только ждать, когда придет смерть. А Шао Лун уже ждал. Проклятый чародей упивался мыслями о том, какой приказ отдаст первым своему новому слуге. Конану была ненавистна мысль о том, что он ничего не сможет противопоставить нечистой магии чернокнижника.

Сведенная судорогой рука варвар нащупала мешочек, прикрепленный к поясу. Пальцы сами собой распустили завязку — оттуда выпали две маленькие пробирки, подарок Шаагала Нуджара. Удивительно, что они уцелели.

Конан сжал в руке пузырьки. Алая и синяя жидкость. Одна из них чудодейственный наркотик, другая — убийственный яд. Какую из них выпить? Ту, что сократит мучения или ту, которая унесет душу из умирающего тела? Выбор сделать несложно. Только теперь, раздавленный слабостью и почти умирающий, киммериец не мог определить, в каком пузырьке находился яд, а каком наркотик.

Алая похожа на кровь. Синяя — на небо.

Но он нужен здесь, на земле!

Варвар разбил о камень пробирку с синей жидкостью. Назад пути нет. Выбор сделан, и, если судьба к нему благосклонна, то он поступил правильно.

Конан поднес к губам пузырек и выпил все его содержимое.

Ночь расплескалась черными лужами.

Все вокруг потеряло объем, сделавшись плоским. Киммериец увидел свое тело, забрызганное

кровью, распростертое на земле. Вокруг копошились силуэты, скрытые темным туманом. Выше…

Многоликий гигант испустил отчаянный крик: добыча ускользала из сетей. Нет, он никогда не будет рабом Шао Луна!

Выше…

Тысячи рук устремились в его сторону, но схватить бесплотный дух им было не под силу. Конан усмехнулся.

Чудовище завыло, стало метаться по земле, разгоняя серый сумрак, потом заревело протяжно и злобно, и… исчезло. Волны черноты качнулись и закрыли провал.

Свобода.

Конан вздрогнул. Внизу кто-то тревожил его тело. Не падальщики и не призраки. Человеческие руки. Киммериец почувствовал, как кто-то волочит его по земле…

Камни больно царапали спину, выдавливая тихий, почти беззвучный стон.

— Жив! — услышал он чей-то голос над самым

ухом.

Потом его поглотила непроглядная тьма.

Глава XI

Время превратилось для варвара в тугой узел, в котором тесно переплелись обрывки настоящего, воспоминания из прошлого и видения из будущего. Иллюзорные образы и тени сочетались с фигурами реальных людей, сновавших вокруг киммерийца, создавая причудливые маски на их лицах. Конан лежал почти без движения. Вверху виднелся свод пещеры, на котором плясали блики тусклого красного света. Несколько раз в день его приходили навещать, но варвар не узнавал посетителей. Какие-то люди регулярно обрабатывали его тело целебными мазями, от которых исходил неприятный запах, и сменяли на ранах влажные примочки.

Когда рассудок начал возвращаться к северянину, он понял, что пробыл в своем новом убежище не меньше двух недель.

Чудодейственные лекарства незнакомых доброжелателей разгладили сморщенную кожу на месте ожога. Левый бок отдавал тупой, но вполне терпимой болью. Порезы на его теле уже зажили.

Конан вздохнул.

Первый раз после долгих дней беспамятства он, наконец, мог снова здраво мыслить. Варвар поднялся на локтях и оглядел комнату. Небольшое помещение, скорее всего пещера в горах, которые он так и не преодолел.

Внезапно волна воспоминаний захлестнула Копана, вернув его назад, в плен бессознательного бреда. Он снова оказался недвижим на этом ложе, куда его уложили чьи-то заботливые руки.

В нескольких шагах от него стоял призрак кхитайского чернокнижника в боевых доспехах. Чародей тянул руки к телу киммерийца, но что-то не давало ему проникнуть сквозь невидимую преграду. На шее варвара полыхал своими глазами-сапфирами амулет в форме головы дракона. Синий свет отпугивал колдуна, заставляя того постоянно отдергивать распростертые кисти от беззащитного воина. Шао Лун злился, шептал заклятья, призванные рассеять чужое волшебство, но справиться с барьером не мог. Внезапно свет разлился по всей пещере, и из облаков яркого сияния появилась фигура кхитайца в халате, исписанном белыми иероглифами. Юное лицо не покрывала запекшаяся кровь, Лао Чи улыбался. На его плече покоилось старое верное копье.

Столикий что-то прокричал на кхитайском языке, но Синий Копьеносец лишь усмехнулся еще шире и встал между колдуном и распростертым телом варвара. Его голова медленно качнулась из стороны в сторону, обозначив твердое «нет».

Чернокнижник взвыл, и его проглотил белый туман, поднявшийся из-под ног ученика Гипнос-Рена. Нежное голубоватое сияние медленно истаяло. Призраки оставили киммерийца.

Силы быстро возвращались к Конану. Доброжелатели киммерийца сотворили настоящее чудо.

В тот день в пещеру к воину заглянул новый посетитель.

Кесея.

Верховной жрице дев-браминов стоило немалых усилий отыскать варвара, после того, как они расстались в Джумхаратте.

Увидев Конана, живого и выздоравливающего, волшебница улыбнулась.

— Я вижу, дело идет на поправку.

— Где я?

— В жилище отшельников-аскетов Асуры. Добрые дети бога подобрали тебя раненого, когда ты умирал в горах.

— Шао Лун послал убийцу. Мне пришлось нелегко. Я убил противника, но уже был готов распрощаться с жизнью, и проклятый колдун ожидал долгожданной минуты.

— И ты выпил яд, чтобы не дать своей душе попасть в плен?

— Яд?! Когти Сета! Я-то думал, что пью зелье из отвара трав с Туманных Островов!

— Шао-дракон поверил, что ты умираешь,

иначе бы он не отступил. Но благодаря каким-то чудесам неизвестных божеств ты до сих пор не попал в подземное царство теней. Отравляющая жидкость не подействовала.

Конан с недоумением огляделся, словно заподозрил, что попал в небесную страну Тянь-Чена, куда его приглашал воин Лао Чи, и теперь разговаривает с человеком, который, вероятно, тоже умер. Неужели Столикий расправился с Кесеей? Тогда…

В пещеру вошел веселый Таллок, развенчавший сомнения варвара. Этот парень точно не мертв. В стране блуждающих душ так смеяться не позволено.

— Рад, что ты выздоравливаешь, Конан, — сказал юноша. — Значит, скоро мы покинем это место. Мне, признаться, до смертельной скуки надоело без дела сидеть в гостях у несговорчивых отшельников, вырви Йог мои зубы!

Кесея с упреком взглянула на странника.

— Джесал и его братство оказывают нам великую честь, принимая у себя. Жилища аскетов Асуры открыты далеко не для всех.

— Они твои друзья, госпожа Кесея. Я, убогий скиталец, не в праве их судить. Но лучше бы я провел эту неделю в мрачном дворце Сета, нежели в горах Джелаи в компании фанатиков Асуры, давших никому не нужный обет молчания, да простит меня вендийский бог!

— Таллок!

— Все молчу.

Странник вышел из пещеры.

— Временами он просто невыносим, — с улыбкой пожаловалась верховная жрица. — Но, в целом, он очень милый юноша. Если бы не он, мы бы проскакали горы Джелаи и так и не нашли тебя.

— Нужно спешить. Я уже итак порядочно провалялся в этой пещере. А долгов, за которые следует поквитаться с чернокнижником, накопилось слишком много.

— Твои силы восстановились не полностью.

— Я здоров, как вол. Когда отправляемся в путь?

Волшебница пожала плечами.

— Не рискну спорить с тобой, иначе ты вновь вскочишь на коня и помчишься, точно безумный. Лучше продолжить путешествие вместе. Думаю, отправимся завтра с утра.

— Хорошо.

Конан откинулся на свое ложе и закрыл глаза.

* * *

Группа из восьми странников собралась в круглом зале с полированными каменными стенами. Джесал, глава братства отшельников-аскетов, сидел на невысоком мраморном троне. Владыка слушал историю Кесеи и молча кивал. Жрец Асуры был единственным, кто мог общаться с гостями, на него обет молчания не распространялся. Выслушав рассказ с изложением всех приключений группы, Джесал задумался.

— Ваша сила в единстве, — сказал аскет. — Вместе вы способны победить Шао Луна, но порознь он справится со всеми вами.

— У Столикого есть могучие слуги, с помощью которых он может добраться до нас прежде, чем мы достигнем Пагоды Сна, — сказала жрица Гипнос-Рена. — Счастье, что Конан убил самого могущественного из них.

— Полвека назад о человеке, которого знали, как Лао Чи, Синего Копьеносца, слагали легенды не только жители Кхитая. Потом воин бесследно исчез — говорили, будто братство Копья уничтожил Пра-Еун. Однако прискорбно узнать о том, что на самом деле Лао Чи все это время служил Шао Луну, — произнес Джесал. — Вам нужно освободить всех рабов, которых кудесник пленил через сон.

— Разве убив Столикого, мы этого не сделаем?

— Асура открыл мне истшгу, Кесея. Пагода Сна — это не только убежище Дракона. Помимо реального здания существует и другая обитель колдуна. Пагода Сна иллюзорная, та, что находится в пространстве эфемерного мира. Там томятся души тех, кого пленил чернокнижник. Еще бы чуть-чуть, и душа варвара с севера оказалась там же. Ты правильно поступила, что спасла Конана — он тебе пригодится. Потому что вашей задачей является не только разоблачить земную обитель Столикого, но и разрушить ирреальный оплот чародея. Если раньше ваши силы были равны, то с окончанием строительства Пагоды Сна, чернокнижник сделался многим сильнее, и в одиночку тебе с ним не совладать. Но Конан способен на это. Отныне его защищает дух Лао Чи, освобожденный из плена, а также души многих узников, которые видят в киммерийце своего спасителя. Однако варвару требуется помощь всех вас, несмотря на то, что он это отрицает. Двое из вас, я чувствую, особенно привязаны к северянину.

Исира и Алиэль опустили глаза. Алекса с удивлением взглянула на своих подруг. Похоже, девушке не приходило в голову, что ее ровесницы могли находить варвара привлекательным.

— Как можно отыскать вход в иллюзорную Пагоду Сна? — спросила верховная жрица дев-браминов.

— Тебе предстоит самой найти ответ на этот вопрос, Кесея. Кому как не ученице Гипнос-Рена знать все секреты мира, созданного своим наставником? Я, к сожалению, ничем не властен тебе помочь, ибо покровитель мой Асура не вторгается в область владений Гипнос-Рена. Пока вы преодолеваете путь к Пагоде Сна в Кхитае, ни в коем случае не забывайте о ее ирреальном двойнике, потому как именно оттуда Шао Лун пробирается во сны других людей. Настоятельно прошу следовать моему совету. Ты, Кесея, способна путешествовать по просторам Мира сновидений — возьми всех своих учениц и друзей, и отыщите оплот чародея.

— Спасибо за совет, Джесал.

— Мой долг помогать всем детям Асуры и способствовать тем, кто стремиться искоренить зло, существующее в мире.

— Мы отправляемся в путь завтра.

— Тогда я от всего сердца желаю вам удачи, друзья мои.

* * *

Вечер нежно накрыл пики гор, скользнул ниже и расстелил свое покрывало на земле. Конан лежал на ложе, заложив левую руку за голову, а в правой сжимал амулет, подаренный Лао Чи перед боем. Синий свет плясал в глазах варвара, разжигая пламя его голубых зрачков.

Колдун, несомненно, заплатит за смерть великого кхитайского воина.

Киммериец заслышал шаги и поспешно схватился за меч, с которым не расставался никогда.

В тесное помещение вошла Исира, окутанная ночной темнотой. Варвар выпустил из рук рукоять клинка.

— Конан… Я подумала… — вендийка не знала, как начать разговор.

Киммериец терпеливо ждал.

— Завтра мы отправляемся в путь, но прежде, чем наше путешествие возобновится, я хочу сказать, что…

Девушка замолчала. Варвар смотрел на нее своим огненным ярко-синим взглядом, и под этим взглядом Исира чувствовала себя ребенком. Нужные слова так и не сумели сорваться с губ девушки.

— В общем, я зашла пожелать тебе спокойной ночи.

Варвар недоумевал. Он догадывался, что девушка подразумевала нечто большее. Но если она чего-то хотела, то почему не могла сказать об этом прямо? У него на родине, в стране жестких условий, требующих особых умений, чтобы выжить, женщины не привыкли стесняться. Если какая-то из них хотела мужчину, то говорила об этом своему избраннику, избегая всяческих словесных игр.

— Спокойной ночи, Конан, — повторила Исира.

— Спокойной ночи, — ответил варвар, нахмурившись.

Девушка вышла.

Через некоторое время звук шагов вновь повторился. Киммериец подумал, что это вернулась Исира, но ошибся. В пещеру вошла Алиэль, которая даже не подозревала о том, что минутой раньше здесь побывала ее соперница.

— Ты тоже хочешь пожелать мне спокойной ночи? — с легкой усмешкой спросил Конан.

Алиэль подошла ближе и села на ложе возле киммерийца. По сравнению с огромным варваром ее фигурка казалась хрупкой.

— Я хочу провести эту ночь с тобой, — сказала девушка.

— Будешь развлекать меня веселыми снами?

— Нет, — онаскромно улыбнулась. — Прости меня за маленькую шалость. Я, наверное, не должна была…

— Отчего же? — Конан тоже усмехнулся. — Мне понравились эти сны. Не всегда же мне погружаться в уродливые кошмары Шао Луна.

— Я прожила в обществе дев-браминов больше семи лет, — сказала Алиэль. — И не встречалась ни с кем из мужчин, за исключением Вало. Но он, скорее, преданный слуга, чем друг. Ты первый, с кем я могу поделиться своими сокровенными мыслями, Конан. Признаюсь, я всегда мечтала о таком мужчине, как ты — высоком, сильном, справедливом. С тобой рядом я чувствую себя в безопасности, и пусть чернокнижник посылает хоть тысячи своих рабов, мне не страшно, если ты всегда будешь со мной. Ведь ты же не оставишь нас, Конан?

Варвар вспомнил утро, когда в одиночку покинул Джумхаратту. Алиэль выбежала из таверны первой, наверное, подумав, что киммериец бежит, чтобы не навредить им, если он вдруг попадет во власть магии Шао Луна. Дева-брамин нуждалась в его защите, хоть и осознавала, что их общий враг может использовать Конана, как основное орудие для уничтожения общества брахманов Сна. Об этом варвар не подумал.

— Нет, больше не оставлю, — сказал он.

Головка Алиэль легла на могучую грудь киммерийца, и Конан неожиданно для себя провел рукой по ее мягким волосам.

Что может быть общего у него с этой девушкой, почти ребенком?

Тонкая рука Алиэль, скользнувшая по его могучему плечу, заставила могучего варвара вздрогнуть.

— Не прогоняй меня, Конан, — прошептала девушка.

Как можно ослушаться веления этого нежного голоса?

Северянин прижал девушку к себе своей стальной кистью, и Алиэль счастливо вздохнула.

Свет звезд осторожно прокрался в пещеру, заполнив пространство мягким серебристым сиянием.

Глава XII

Cледующим утром группа из девяти странников покинула Джелаи. Вела путешественников по-прежнему Кесея, однако, теперь волшебница все чаще советовалась с Конаном относительно того, какой путь лучше выбрать и даже когда остановиться на стоянку.

Пять дней путешествия прошли без приключений. Странники оставили за спиной Химелийские горы и продолжили поход в северном направлении. Отныне их путь лежал через степи, где обитали дикие племена коневодов-мунганов. Кочевники жили в небольших поселках, состоявших из двух-трех десятков шатров. Южные границы Кхитая нередко страдали от набегов степняков, но от открытого вторжения в древнюю страну мунганов предостерегала великая магия кхитайских чародеев. Вендия реже подвергалась набегам — на пути орды кочевников вставали горы. Гостей в своих владениях кочевники не любили, но относились лояльно к тем, кто задабривал их щедрыми дарами. Поэтому караванам, отправляющимся из Вендии в Кхитай, мунганы не чинили препятствий. Разумеется, если караванщики не были слишком скупы. Особо жадным нередко приходилось расстаться со своим товаром, а то и с жизнью.

Кесея предусмотрела возможность встречи с мунганами. Девять странников условились выдавать себя за странствующих торговцев, везущих в Кхитай ценные пузырьки с волшебными снадобьями. Благо, у дев-браминов стеклянного барахла имелось в избытке. Кесея и ее ученицы сменили дорогие одежды брахманов на простые шелковые платья. Вало и Конану выпало играть роль охранников каравана безо всякого маскарада, а Саттар и Таллок на время превратились в продавцов колдовских зелий.

До ближайшего селения кочевников оставалось меньше дня пути. Когда странники разбили ночную стоянку, волшебница собрала всех, чтобы объявить свое решение.

— Прежде чем вступить в область владений мунганов, мы должны выяснить, чем занимается наш враг, — сказала Кесея. — Я боюсь, Шао Лун что-то задумал — его бездействие настораживает меня больше, чем любое проявление агрессии. Неизвестность хуже самой страшной правды. Хочется верить, что мой страх не имеет основания.

— Что мы будем делать, наставница? — спросила верховную жрицу Диаса.

— Проникнем в страну снов. Там мы попытаемся выяснить, чем занят Столикий. Попрошу всех вас сесть в круг, не слишком далеко друг от друга. Сейчас каждый должен уснуть, а я покажу вам путь в мир сновидений. Помните, важно сосредоточиться на том, что мы входим в страну все вместе — иначе можно безвозвратно потеряться в необъятных просторах иллюзорного пространства. Все время держитесь меня и не увлекайтесь лишними мыслями — они могут стать неверными поводырями в пути. Будьте особенно осторожны те, кто делает это впервые. Я имею в виду Саттара, Таллока и Конана. Если вам что-то непонятно, дайте мне знать немедленно.

— По-моему, все просто, клянусь Кромом! — сказал варвар. — Разве уснуть для меня когда-нибудь было тяжелой задачей?

— Защитит нас Сирра, — пробормотал Саттар, укладываясь на подстилку.

У Таллока нашелся вопрос. Юноша хотел знать, насколько опасным окажется путешествие. Кесея сказала, что этого не может знать никто, за исключением Гипнос-Рена, хозяина иллюзорной страны. Но если все будут соблюдать общие правила и слушаться верховную деву-брамин, риск снизится до малого.

Конану некстати вспомнилась история с Иллани, которую ему не так давно показала Кесея. Юная ученица погибла из-за своей неопытности, угодив в смертельно опасный капкан, который расставил проклятый чернокнижник.

Варвар очень не хотел, чтобы скверная история повторилась с кем-то из нынешних учениц жрицы Сна.

Алиэль устроилась возле Конана, положив руку на плечо киммерийцу. За последние дни путешествия девушка и северный варвар успели заметно сблизиться и привязаться друг к другу. Несмотря на суровую несговорчивость Конана, Алиэль боготворила своего могучего защитника и не отходила от него ни на шаг. Кесея не порицала свою ученицу за нечаянную любовь к варвару, а Исира, похоже, поняла, что проиграла подруге маленькое сражение за внимание воина и отступила. Таллок сел возле Алексы. Девушка не возражала, а даже, наоборот, неосознанно завидуя Алиэль, ждала от юноши большего внимания. Вало уселся на землю, подобрав под себя ноги. Огромный вендиец сложил руки на груди и прикрыл глаза. Было похоже, что процедура ему знакома. Странники приготовились к путешествию в страну сновидений.

Сначала сон Конана был обычным — пустым и неосознанным, полным туманов серой мглы. Затем какая-то властная сила втянула его в дикое разнообразие красок, бушующий водоворот радужных бликов. Яркие оттенки изумрудно-зеленого, пурпурного, иссиня-черного, нежно золотистого, серебристо-белого и перламутрового цвета проносились сплошным нескончаемым потоком. Словно Конан купался в Вечной Реке, смывшей все краски с платья великой богини Дэркето.

Постепенно он начал различать среди пестрого безумия своих товарищей. Восприятие в иллюзорном мире разительно отличалось от того, каким привык руководствоваться киммериец в реальном мире. Если там, по ту сторону сна, ты видел, то, что видел, то здесь, в эфемерном пространстве требовались особые усилия чтобы что-то разглядеть. Стоило подумать о том, что неподалеку находятся восемь друзей, и Конан видел их лица, но стоило отвлечься, и силуэты быстро исчезали, уступая место серой мгле, полной разнообразных образов.

Голосов своих товарищей он не слышал, зато точно знал, что они хотели сказать и как это делали. Варвар различил удивленный возглас старика Саттара, тихое проклятье, граничившее с крайним изумление, вырвавшееся из уст Таллока. Ученицы верховной жрицы и сама волшебница вели себя спокойно — оно и понятно: путешествие по лабиринту сновидений девы-брамины совершали не в первый раз.

«Следуйте за мной!» — прозвучал немой приказ Кесеи.

Повинуясь влечению, которое создавала невидимая сила, киммериец последовал за всеми. Точно добрый наставник взял его за руку и увлекал вперед, в очаровательный мир непознанного.

Постепенно беспорядочный хаос красок начал складываться в упорядоченные образы. Чего тут только не было!

Рассыпанные монеты, зависшие прямо в воздухе, жаркие угли с перекатывающимися волнами пламени внутри, бумажные змеи, гигантские колонны, с вершинами, скрытыми розовой мглой, следы на влажной земле, булькающие лужи, в которых отражались дребезжащие звезды, танцующие змеи, искрящиеся хвостатые кометы, черепки горшков, конские хвосты, свисающие из ниоткуда и даже смеющиеся черепа с дружеской улыбкой на высохших губах.

Конан поразился, и его молчаливое удивление было услышано. Похоже, мысли составляли в этом мире первооснову общения.

«Это преддверье мира, — пояснила жрица Сна. — До страны сновидений мы еще не добрались».

Вскоре (так показалось северянину) причудливое окружение стало таять. Потом пространство вокруг очистило алое пламя.

Странники оказались в великом шаре, не имевшем границ. Все окружающее пространство испещряли входы в коридоры, не имеющие продолжения. Странные двери были плоскими как тонкие монеты, и позади них ничего не было. И все же варвар был уверен, что каждая из них куда-то вела.

«В сны людей, — сказала Кесея, вероятно, уловив немой вопрос Конана и остальных. — Каждая дверь открывает вход в сновидения отдельного человека. Если долго искать, то здесь можно найти и ворота в собственные видения».

У миллионов плоских врат летали тучи непонятных существ, похожих на призраков.

«Это зерии, — вновь пояснила высшая дева-брамин. — Они относят порошок снов в сознание каждого через эти ворота. Зерии делятся на гениев, лемуров и ламий. Гении несут людям добрые сны, лемуры — тревожные, зачастую пугающие, а ламии — видения, связанные с будущим, то есть пророчества».

Группа обратила внимание на гигантов с тысячей змеящихся щупалец, похожих на чудовищных многоглазых осьминогов.

«Саривии. Питаются маной и вырабатывают порошок, который передают зериям для доставки. Мана сыпется сверху, ее производит сам владыка страны снов, Гипиос-Рен».

Странники посмотрели наверх, но, разумеется, они никого там не увидели.

«Если мы опустимся ниже, то увидим мелкие норы, ведущие в сны животных и крошечные черные дырки, открывающие вход в сны растений. Но их обслуживают бесплотные рапии и это вовсе неинтересно, потому как большинство снов животных, не говоря уже о растениях, состоит из простого смешения света и тени. Можно подняться вверх — там сны демонов и добрых божеств. В них проникать очень опасно, потому что ты рискуешь попасть в вечный плен к могучим существам и больше никогда оттуда не выбраться».

«Джесал говорил нам об иллюзорной Пагоде Сна, скрытой где-то в пространствах этого мира, наставница, — сказала Алекса. — Но я не вижу здесь ничего!»

«Он спрятал свое убежище в снах какого-то человека!» — беззвучно произнес Конан.

В сторону варвара заскользили волны общего удивления.

«Совершенно верно! — поддержала Конана верховная жрица Гипнос-Рена. — Столикий спрятал обитель где-то в снах смертных».

«Но здесь миллионы дверей! — сказала Диаса. — Как нам отыскать нужную?»

«Может быть, Конан знает?» — предложила идею Исира.

«Откуда я могу это знать?! — пронеслась волна, напомнившая сердитый шепот. — Не я создавал этот мир!»

«Конечно, Конан ничего не знает о планах чернокнижника», — согласилась Кесея.

«Но как-то ведь мы должны найти ирреальную Пагоду Сна, о которой говорил Джесал!»

«Я предлагаю залезть в парочку снов, — объявил лунный маг. — Может быть, содержатель убежища Шао Луна чем-то выдаст себя».

«И как ты обнаружишь этот признак, уважаемый колдун?» — с недоверием спросил его Таллок.

«Признак должен существовать, верно, госпожа Кесея? — обратился Саттар за поддержкой к верховной жрице. — Я не привык бродить во снах, я всю жизнь следил только за теми, кто спит. Но готов остричь и съесть свою бороду, если вы не отличите сны могучего чернокнижника от простого торговца посудой».

«Саттар прав. За долгое время странствий по иллюзорному миру, я заметила, что двери в сновидения различаются. Так, например, врата правителей, гордых и властных, отличаются необычным размером и пышностью украшений, в то время как двери в сны нищих, с ограниченным сознанием, похожи на вход в убогую лачугу. Это нелегко заметить, но ничего невозможного нет. Из снов владык доносятся громкие речи, и слышится тихий звук шагов заговорщиков, крадущихся в королевскую спальню с занесенными кинжалами. В снах бедняков звучит мольба и жалобы на постоянный голод. Вход в сны колдунов часто расцвечивается грозными синими или алыми всполохами, оттуда слышится стон и протяжный вой».

«Предположим, Шао Лун спрятал пагоду в снах другого чародея, — сказал Таллок. — Но даже тогда остаются сотни, тысячи входов! Искать бесполезно. Здесь можно провести ни один год, в то время как твое тело, оставшееся без души, вскоре умрет».

«Некоторые брахманы, которых я обучала в прошлом, могли засыпать на долгие годы. Их тело не старилось, пока они странствовали в мире сновидений».

«Отлично. Кто пожелает остаться здесь, чтобы найти убежище колдуна?»

«Я могу попробовать…»

«Нет, наставница, — сказала Диаса. — Ты нужна нам там, чтобы вести нас в Кхитай, и без твоей помощи мы никогда не доберемся до Шао Луна».

«Тогда останусь я», — сказала Алиэль.

Сердце варвара дрогнуло. Ему вновь вспомнилась история с Иллани и ее конец. Пытаться поймать хищника в собственных владениях равносильно прогулке над бездной по ветхому мостику. Алиэль непременно погибнет.

Девушка словно почувствовала мысли киммерийца, направленные в ее сторону.

«Не волнуйся, Конан, — сказала Алиэль. — Ты будешь защищать меня в реальности, а я тебя здесь, в снах. Мы в ответе друг за друга, милый».

Варвар хотел возразить, но Кесея произнесла:

«Пусть идет. После меня Алиэль самая опытная дева-брамин, одаренная способностью путешествовать в стране снов».

«Она погибнет! Неужели ты этого не понимаешь?!»

«Алиэль справится, Конан. Будет лучше, если мы позволим ей действовать самостоятельно. Ведь ты же не хочешь, чтобы Шао Лун вновь добрался до твоего сознания?»

«Это безумие…» — упрямо проворчал варвар.

«Я вернусь сразу, как только найду то место где, прячется Шао Лун, — сказала девушка. — И хочу увидеть тебя рядом, когда открою глаза».

«Послушай ее, Конан, — посоветовал Таллок. — Лучше доверить это дело девам-браминам, которые давно изучили сны и занимаются магией ни один год».

«И кто лучше тебя защитит Алиэль в реальности, пока она будет спать?» — поддержал Таллока Саттар.

Под общими уговорами северянин сдался. «Но если почувствуешь неладное, немедленно возвращайся, — предостерег девушку Конан. — Не строй из себя великую воительницу Сна. Шао Лун, как я уже успел убедиться, не тот человек, с кем можно затевать игры».

«Разумеется, милый. Я буду осторожна».

Алиэль скользнула вверх, к ближайшему входу, откуда плавно выползал алый туман. Ученицу Кесеи поглотила красноватая мгла.

«Я верю, что доберусь до чернокнижника в Кхитае прежде, чем с ним встретится Алиэль в этом туманном мире, где противника нельзя сразить сталью», — твердо произнес варвар.

«Выбираемся отсюда, — сказал Вало. — Было очень непредусмотрительно с нашей стороны отправиться в мир снов, не выставив охрану вокруг лагеря. Пока мы странствуем здесь, наши тела беззащитны».

«Подождите! — воскликнул Таллок. — Раз уж мы здесь, так давайте заглянем в чей-нибудь сон. Негоже покидать страну сновидений, так нигде и не побывав».

«Да, я тоже хочу! — объявил лунный чародей, у которого вошло в привычку во всем поддерживать юношу. — Да и Конан, наверное, не откажется. Мы в отличие от вас никогда здесь не были раньше».

«Хорошо, — уступила Кесея. — Вало, Исира и Диаса пусть возвращаются назад, а я с Алексой покажу нашим друзьям пару чудес этого мира».

«Вот это здорово!» — восхитился молодой странник.

«Всего пару снов, — напомнила высшая жрица. — Готовы?»

«Конечно».

Четверо путешественников влетели вслед за Кесеей в провал ворот, напоминавших вход в каменную башню. Странники оказались в сновидениях какого-то бритунийского стражника. Человеку виделись подземелья, освещенные светом чадных факелов. Сам он шел с подносом еды в караульное помещение, откуда доносился хохот подвыпившей стражи и дружный стук глиняных кружек. Внимание охранника приковала большая лоза сочного винограда, лежавшая на подносе. Стражник решил, что стоит представить несколько виноградин собственному желудку, прежде чем он отнесет поднос в караулку. Человек остановился, запустил свои пальцы в ягоды и принялся жадно пожирать виноград.

Потом странники углубились в сон офирского богача, но быстро покинули сновидение, ибо оно изобиловало такой непристойностью, что ни у кого из путешественников по эфемерному миру не возникло желания его просмотреть. Богач мечтал об оргиях с юными наложницами, и сны офирца переполняли обнаженные тела девушек, стонущих в сладких муках.

Кесея хотела возвращаться, но Таллок и Саттар упросили волшебницу повременить с обратной дорогой и пройтись по дороге еще пары снов.

Они влетели в сумрачный сон южного дикаря. Негру снилось, что его преследует леопард. Он так боялся, что его страх передался всем непрошенным гостям сновидения. Зембабвиец слышал частое дыхание хищника, чувствовал его желание отведать свежей крови.

Сон негра не был похож на сны цивилизованных людей. Основное место в нем занимали воплощения первобытных инстинктов вперемешку с суевериями. Разобраться в происходящем было трудно, основной информацией, которую можно было прочесть, являлись чувства. Сцена с леопардом медленно перетекла в сцену охоты на газель, и волна слепящего охотничьего азарта ударила по невольным свидетелям сна. Потом показалась колонна жертвенного идола, перед которой негр испытывал благоговейный страх, граничивший с ужасом, не дававшим забыть о могучем и злом божестве. Зембабвиец считал, что, если он будет плохо кланяться богу, великий демиург поразит его молнией.

Еще странники видели глазами человека, как шаман племени открывает сезон охоты. На земле вырисовывался силуэт животного, который чернокожие воины поражали под звуки барабана своими длинными копьями.

После этого путешественники вмешались в другой сон, и Кесея предупредила, что, несмотря ни на какие уговоры, этот будет последним.

Им удалось забраться в сны какого-то кхитайского лавочника, торговавшего посудой. Сновидение человека наполнял мелодичный звон, и раскрашивали краски преимущественно светло-синего и оранжевого оттенка. Поведение кхитайца даже во сне отвечало всем правилам этикета: ответить на вежливость собеседника, задать нужный вопрос в нужное время, показать свое уважение к старшим и богатым.

Затем верховная дева-брамин велела возвращаться назад, сетуя на то, что они итак уже порядком задержались. Странникам вновь пришлось пройти причудливый мир непонятных предметов, сложенных в беспорядок, который уравновешивали странные законы. Мир сменил разноцветный хаос красок, а его место заняла серая и пустая мгла обыкновенной дремоты.

Конан проснулся. Алекса и ее наставница уже пробудились ото сна. Таллок и Саттар медленно приходили в себя.

Светило утреннее солнце, разбрасывая по земле пучки ярко-желтых лучей. Грузные тучи, словно молчаливая армия, двигались с запада на восток.

Диаса и Исира, покинувшие эфемерное пространство раньше, готовили завтрак. Палач Вало стоял на часах, вглядываясь вдаль. Не проснулась только Алиэль.

Девушка продолжала спать, мягко прислонившись к плечу варвара. Конан, повинуясь внезапному желанию, хотел с силой встряхнуть ученицу Кесеи, чтобы та вернулась в настоящий мир. К чему этой девчонке опасные игры? Зачем ей просторы иллюзий, где царствует проклятый ученик Гипнос-Рена? Киммериец удержался только благодаря тому, что знал, Алиэль его не услышит и не очнется ото сна.

— Кесея, — обратился Конан к верховной жрице. — Ты когда-нибудь рассказывала Алиэль о том, что случилось с Иллани, вздумавшей прогуляться по миру снов в одиночку? Волшебница покачала головой.

— К чему? Страх — плохой помощник в стране сновидений.

— Тогда молись всем богам, чтобы юная чародейка не нашла эту злосчастную обитель. Если она встретится с Шао Луном, ей конец.

— Она справится, Конан, — сказала дева-брамин Сна, но в этот раз ее голос прозвучал менее уверенно. И уж, тем более, он не мог убедить киммерийца, который не видел в этой затее с поиском ирреальной Пагоды Сна ничего хорошего.

Оставалось надеяться, что юная дева-брамин не попадет в ловушку, расставленную коварным колдуном. Надеяться и ждать.

Глава XIII

Степь казалась совершенно чужой областью для дев-браминов. Конан и Таллок, постранствовавшие немало за свою жизнь, могли ориентироваться в голом пространстве почти полностью лишенном растительности. По лицу Вало нельзя было прочесть вообще ничего — огромный вендиец сохранил бы свой бесстрастный вид, даже если бы странники ехали через царство мертвых.

Юноше было интересно, умел ли вообще гигант удивляться.

Лошадей Кесея приобрела хороших — скакуны не уставали за время долгого пути и требовали малого ухода.

Алиэль, прибывавшую в глубоком сне, пришлось уложить на повозку со скарбом. Девушка спала настолько крепко, что не реагировала ни на чей-либо голос, ни смену дня и ночи. Казалось, уже ничто не в силах ее пробудить и она навсегда останется недвижимой, с ее сознанием, запечатанным сном.

Время неспешно перевалило за полдень, и солнце качалось высоко в небе, надменно улыбаясь девятерым путешественникам.

Конан резко взмахнул рукой, призывая остановиться. Повинуясь приказу варвара, странники натянули поводья. Киммериец спешился и, оставив коня, побежал вперед в северо-западном направлении. Отмерив сто шагов, он замер и склонился над землей. Вало, Алекса и Диаса остались в седле, в то время как Кесея. Саттар, Исира и Таллок пошли посмотреть, что же такое необычное привлекло внимание варвара.

Не доходя до странного места двадцати шагов, Таллок первым разглядел, чем заинтересовался киммериец. Конан сидел на земле, участок которой разительно отличался от почвы, характерной для степи. Пятачок, около ярда в диаметре, был совершенно белым. Возможно, землю покрывала соль, хотя скорее это походило на пыль — частички белого порошка казались совсем крошечными.

— Что это? — спросила Конана верховная жрица.

— Я не знаю, — откровенно ответил северянин. — Впервые вижу такое.

Таллок склонился над землей рядом с киммерийцем. Юноша сгреб щепотку белого порошка и медленно пропустил его сквозь пальцы.

— Зола какая-то… Или прах.

Конан пошарил пальцами в куче пыли и извлек оттуда кость.

— Кто-то сжег здесь человека! — почти в ужасе закричал Саттар. — Кровожадные колдуны!

— Успокойся, старик. Это всего лишь позвоночная кость лошади. Но сомневаюсь, чтобы кто-то тут разводил костер — следы бы остались совершенно другие.

— А что ты скажешь на это? — Таллок обнаружил в белом песке человеческий череп с зияющими провалами глазниц.

— Да, похоже, здесь расстался с жизнью не только конь. Наверное, что-то напало на всадника и пережевало его вместе с конем. А кости выплюнуло вместе с этим порошком.

— Это жертвенник, Конан! — с пугающей уверенностью провозгласил Саттар.

— Я знаю обычаи мунганов. Степняки никогда не приносят человеческих жертв, чтобы задобрить богов.

— Значит, что-то заставило их изменить традиции.

— Может, это вовсе не мунганы, — сказал Таллок. — Вдруг по степи бродит чудовище, пожирающее людей и отрыгивающее эту белую дрянь?

— Кто бы ни устроил здесь этот беспорядок, мне это не нравится, — произнес киммериец. — Следует быть более осторожными. Возможно, впереди нас ждет засада.

— Не исключено, что это козни Шао Луна, верно? — сказала Исира.

Конан покачал головой.

— Зачем чародею посылать чудовище, которое охотится на одиноких всадников? Если бы колдун хотел нашей смерти, его посланец отправил бы пас к праотцам еще во время ночной стоянки, пока мы путешествовали в стране снов.

Странники вернулись к своим коням. Обо всем случившемся рассказали остальным.

— Ладно, отправляемся в путь, — сказал киммериец.

Они скакали до самой темноты, и только когда небо приобрело темно-синий окрас, впереди показались шатры кочевников, освещенные светом многочисленных костров. В поселке, который носил название Араказ, что в переводе с языка степняков значило «колодец», действительно, насчитывалось не больше трех десятков жилищ. Однако по странному стечению обстоятельств в селении в тот вечер оказалось огромное число кочевников. Даже если в каждом шатре жило по шесть человек, то тех степняков, что сидели у костров, было вдвое больше. Из поселка неслись песни мунганов, протяжные и гулкие, как степной ветер, возбужденные голоса, крики и даже звуки борьбы.

— Не нравится мне все это, — поделился мыслями Таллок, ехавший рядом с Конаном.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь того, что не знаю, чего бояться. Как только я вижу опасность, я дерусь или убегаю. А сейчас я не знаю, чего ждать и что делать. Мы едем в этот поселок, и у меня все настойчивее складывается нехорошее предчувствие. Чудовище, глотающее всадников вместе с конями, огромные сборища кочевников… У них что — праздник какой-то?

— Узнаем, когда доберемся.

— Когда доберемся, может оказаться слишком поздно. Не забывай, с нами женщины, Конан.

Вало незаметно подъехал ближе к двум странникам и теперь вслушивался в их разговор. Когда дело касалось безопасности дев-браминов, вендиец-великан становился необыкновенно чутким ко всему, что происходило вокруг. К своей работе главный убийца-экзекутор общества брахманов Сна относился со всей надлежащей серьезностью. Палач-гигант старался никогда не допускать ошибок, которые могли поставить под угрозу жизнь жриц Сна.

— Мы торговцы. Какого демона можно получить с тех, кто торгует склянками? — рассуждал варвар. — Лучше въехать в поселок, не таясь, чтобы не вызвать у кочевников лишних подозрений.

— Я никогда не доверял жителям степей. — Они такие же люди.

— Ты привык судить по себе, киммериец, — осторожно сказал юноша, чтобы не прогневить северянина. — Я же побывал во многих странах и успел убедиться, что у разных народов разные ценности. Если ваш брат с севера всегда скор на руку, но никогда не ударит понапрасну, то о степняках такого я сказать не могу. Эти мерзавцы всегда готовы затаить злость в себе, и даже если кочевники не сумеют совладать с противником в открытую, то всадят тебе нож в спину при первой же возможности.

— Разрази тебя гром, парень! Послушав твои речи, можно было вообще никуда не отправляться из Вендии! Зачем же ты тогда поехал с нами в Кхитай?

— Чтобы присмотреть за теми, кто может совершить ошибку. И чтобы не погибли те, кто достоин жить, — сквозь сжатые зубы произнес юноша. — Тебе этого не понять, воин.

— Какие у тебя опасения, юный странник? — спросил Таллока вендиец, который отнесся к словам юноши с большим вниманием. — Почему ты не хочешь ехать в этот поселок?

— Не нравится он мне, — буркнул странник. — Скверное предчувствие. Ничего не могу с этим поделать. Если Конан питает какую-то скрытую симпатию к этим коневодам, я ее не разделяю.

— Поворачивать поздно, — сказал Конан. — Они, наверняка, нас уже заметили. У степняков хорошее зрение… И быстрые лошади.

— Я не прошу поворачивать. Давайте всего лишь приостановимся. У меня есть на вооружении один фокус, которому меня обучили кхитайские мудрецы. Верный способ проверить, действительно ли впереди нас ждет беда.

Группа придержала коней. Таллок вытащил из седельной сумки маленький мешочек.

— Внутри гадальный бисер. Путь каждый из вас вытянет по бусинке, которая и определит, что ожидает его в скором времени. Если попадется зеленая горошина — это к удаче, белая — никаких напастей, красная — опасность, черная — верный признак несчастья. Давай, Конан, ты первый.

Киммериец опустил руку в мешочек и вытащил бусинку.

— Красная.

— Теперь ты, Вало.

— Красная.

— Кесея?

— Красная!

Три ученицы верховной жрицы поочередно вытащили по бисеринке. У всех на ладони оказалась красная бусинка. Саттар не составил исключения. Последним вытянул предсказание Таллок. Ответ был однозначен. Красная.

— Это не жульничество, — сказал юноша. — Не подумайте, что я вас обманул — вот весь бисер…

Таллок ссыпал на ладонь разноцветные крупицы. Преимущественно все белые, значительная часть зеленых, немного красных и всего несколько черных. Остальные — в руках странников.

— Чертовщина какая-то… — тихо произнесла Алекса.

— Какая бы беда нас ни подстерегала, мы с ней справимся и доберемся до Кхитая, — твердо заявил варвар, отшвырнув мелкий красный шарик.

— Подождите! — внезапно воскликнула Исира. — У нас остался еще один человек, который не тянул жребий!

Взгляды устремились на спящую Алиэль.

Таллок ссыпал назад гадальный бисер. Вдвоем с Кесеей они подошли к девушке, тело которой недвижно лежало на повозке, укрытое тонким пледом. Высшая жрица осторожно взяла пальцы девушки и погрузила их в мешочек. Осознанно или нет, но Алиэль ухватила крохотную бусинку.

Таллок взял бисеринку из ее пальцев и передал остальным странникам. На несколько мгновений в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь стрекотанием цикад. Никто не решался огласить результат предсказания. Ввосьмером они уставились на черный шарик, словно никогда не видели в жизни ничего страшнее.

— Может…

Кесею прервал скорый топот копыт. Со стороны Араказа приближался большой отряд конных воинов мунганов. Всадников было полсотни — пятеро на каждого участника похода. Конан и Вало мгновенно положили кисти на рукояти мечей, еще не очнувшись от зловещего смысла предсказания.

— Кто там прячется во тьме, словно кровожадный бес? — послышался злой окрик. — Если ты друг — покажись, если враг — беги без оглядки.

Конан вышел вперед, распалив факел. Кони мунганов захрапели.

— Мы не враги, степной народ!

— Почему вы скрываетесь, подобно стае шакалов, вместо того, чтобы приблизиться к поселку?

— Наши кони устали. Мы решили позволить им небольшой отдых.

Степняки разожгли свои факелы, после чего десяток конников во главе со своим лидером приблизился к группе путешественников. Кочевники недоверчиво оглядели чужаков.

— Кто вы?

— Торговцы. Наш путь лежит из Вендии в далекий Кхитай. Мы везем целебные снадобья ко двору самого императора.

Взгляд главного мунгана метнулся от Конана к остальным. В темных глазах степняка мелькнул хищный блеск, когда кочевник заметил учениц Кесеи, и киммерийцу это не понравилось.

Таллок так и не залез на своего коня. Юноша стоял на земле, переминаясь с ноги на ногу. В его душе бушевали волны опасений, смешанные с пеной плохих предчувствий. Он тоже заметил недоброе выражение во взгляде мунгана, когда тот глядел на Алексу — так работорговец оценивает живой товар. Сердце юноши, бешено колотилось.

— Мое имя Суригай, — сказал вождь степняков. — Если вы и вправду мирные торговцы, то вам незачем ночевать под открытым небом. Араказ всегда рад приветствовать почетных гостей.

Конан представил степнякам Кесею, не забыв прибавить «госпожа» к имени волшебницы. Все-таки он играл роль наемного слуги. Ученицы верховной жрицы Сна так и остались ее ученицами, Саттар и Таллок выдали себя за мастеров по изготовлению волшебных снадобий. Лунный маг представился кудесником алхимии, а юноша — его подмастерьем.

Кочевники проводили странников в поселок.

Перед тем, как пригласить торговцев в главный шатер, где полным ходом шел развеселый праздник, Суригай и его приближенные ненадолго оставили группу путешественников. За это время Конан и остальные успели увидеть нечто противоестественное, даже жуткое.

У одного из костров мунганы устроили кровавую забаву — привязав к столбам, вкопанным в землю, трех мужчин и двух женщин, кочевники кидали в них ножи и топоры, но так, чтобы нечаянно не убить своих жертв. Острые клинки оставляли на телах несчастных кровоточащие порезы или срезали кусочки плоти. Пленники стонали, однако в ответ им несся дружный хохот мунганов. Тела жертв были красны от крови, сочившейся из многочисленных ран. Страшнее всего казалось то, что умереть несчастным позволят не скоро. Жестокие игры, при желании и нужном умении палачей, могли затянуться ни на один час. Удивляло и то, что пленники были такими же степняками, только, вероятно, из другого племени.

Странники решили не вмешиваться не в свое дело. Мало ли за что могли провиниться эти люди. Но Конан все же поинтересовался у Суригая, нет ли у его людей желания оставить истязания несчастных.

Предводитель кочевников и в самом деле велел прекратить кровавые забавы. В ответ разнесся многоголосый ропот кочевников, но вождь быстро успокоил их, сказав, что пленники еще могут пригодиться. При этом он сделал странный жест рукой снизу-вверх, растопырив все пять пальцев. Недовольство вскоре угасло. Измученных людей отвязали от столбов и унесли.

— Это разбойники, — пояснил Суригай. — Они напали на наш поселок, едва стемнело. Хвала Тайсулашу, мы переловили их всех, прежде чем они учинили разгром. Разве то, что вы видели — не справедливая кара для убийц детей и похитителей женщин?

Конан, да все остальные, несмотря на разность взглядов, в этом случае придерживались иного мнения. Однако спорить с Суригаем никто не стал.

Диаса осталась в повозке со спящей Алиэль. Остальные странники вошли в шатер, где им были предложены места вокруг скатерти с едой и питьем. Женщин среди веселящих кочевников не было, и это быстро бросилось в глаза внимательному северянину. Пили знатные мунганы только из золотых кубков. Посуда и подносы переливались в свете факелов нежным серебряным светом. Ковры, расстеленные на земле, выдавали отличную работу лучших вендийских мастеров. Выторгованные или награбленные? Одежда кочевников была сшита из кожи козлов и отборных шкур соболя, куницы, ондатры. Мунганы ели мясо, и жир капал на дорогие шубы и накидки степняков.

Суригай представил гостям собравшихся и познакомил путешественников со своими приближенными.

— Это мой брат Кезеш, — вождь кочевников хлопнул по плечу воина в малахае гигантских размеров, отороченном белоснежным мехом юного ягненка. — Наш воевода. А это Асалга-колдун.

Человек с треугольной бородкой и бегающими темными глазами коротко кивнул.

— Наверное, вы устали с дороги, путешественники. Хунджур, принеси гостям вина и дорогих яств!

— Может быть, вы хотите взглянуть на товар, который мы везем в Кхитай? — спросил Таллок. — Глядишь, вас что-нибудь заинтересует. У нас есть омолаживающее зелье и отвары трав, повышающие мужскую силу.

Суригай лениво махнул рукой, не проявив ни капли заинтересованности в предложении Таллока. Как-то странно вели себя эти мунганы, сразу мелькнула мысль юноши. Никто из них не захотел взглянуть на товар, который везли торговцы. Обычно степняки были не прочь получить свою долю с товара проезжих купцов. Но если зелья возбуждали в коневодах малый интерес, то молодые ученицы Кесеи постоянно притягивали их взоры.

Невысокие, но кряжистые степняки с обнаженным торсом и в широких штанах, с кривой саблей на боку, принесли в шатер подносы с едой и огромные чары с вином. Все изобилие кушаний и напитков они разложили перед гостями. Конан ухватился за баранью ногу, но Кесея перехватила в запястье руку варвара, недвусмысленно дав понять, что с угощением лучше повременить.

— Сначала расскажите нам о празднике, на который нам выпала честь присутствовать в Араказе, — сказал киммериец, вернув на место кусок мяса.

— О! Великий праздник! — возбужденно воскликнул Суригай. — Вскоре воины нашего племени станут непобедимы — их поведет великий вождь Кхазалам-Амол…

Кисть Асалги-колдуна мягко опустилась на плечо предводителя кочевников, словно тот не хотел, чтобы из уст вождя вылетело нечто, не касающееся чужеземцев.

— Разделите нашу радость, странники! — торжественно произнес Суригай, поднимая свой кубок. При этом его взгляд неотрывно следил за действиями гостей. Те, в свою очередь, не торопились с поздравлениями.

— Кто такой Кхазалам-Амол? — спросил Конан.

— Это Тот, Кому Все Поклоняются! — уверенно заявил кочевник. — Большой-большой. Сильный-сильный. Могущественнее любого человека!

Асалга-колдун внимательно следил за тем, чтобы вождь не сболтнул ничего лишнего. Но, похоже, степняк больше не выдавал ничего тайного — новых знаков от мунганского колдуна не последовало.

— Ты — говорить с Кхазалам-Амол ом сам, воин, — сказал колдун, страшно коверкая слова. — Он становиться очень радостный.

Недобрые улыбки осветили лица степняков.

— Вы с ним обязательно встретитесь, — пообещал Суригай. — Кезеш вас проводит. Но сначала покушайте.

Кесея украдкой взглянула на Исиру. Девушка уже долгое время пыталась проникнуть в сознание кочевников, стремясь выяснить, что у них на уме. Кроме плавания по смрадным волнам враждебности, деве-брамину удалось узнать о том, что в вино и еду, принесенную гостям, был подсыпан дурманящий разум порошок. Глаза девушки расширились. Неужели мунганы хотели их отравить?! Ведь не может быть, чтобы коневоды позарились на жалкие склянки!

Верховная жрица прочитала мысли девушки и беззвучно сообщила Алексе, о том, что узнала Исира. Дева-брамин, специализировавшаяся на создании иллюзий и галлюцинаций, послала в умы своих друзей одним им видимый образ. В кубках с вином заклокотала черная жидкость, источающая бледный дым и нестерпимую вонь, а в мясе, разложенном по подносам, закопошились жирные личинки. Это было предупреждение. Саттар с испугом выпустил из рук свой кубок, расплескав вино по скатерти. Видно, эффект магии иллюзий превзошел все ожидания.

Мунганы начали что-то подозревать. Лица кочевников сделались суровыми.

— Разве вы не хотите выпить за наши будущие победы и за великого вождя Кхазалам-Амола?! — строго спросил путешественников Суригай.

Копан разгадал замысел кочевников. Они возжелали заполучить девушек, опоив зельем. Сонных мужчин степняки наверняка бы вырезали.

Меч варвара легко выпорхнул из ножек. Свистнула сталь — и голова вождя коневодов покатилась под полог шатра.

Мунганы взвыли в один голос.

— Саттар! Таллок! Уводите отсюда женщин! — прокричал киммериец. — Возвращайтесь к повозке, найдите Алиэль и Диасу и убирайтесь отсюда ко всем демонам!

Степняка, сидевшего рядом с северянином, варвар разрубил почти надвое, от плеча до пояса.

— Вало! Задержим паршивых псов!

Гигант метнулся влево. Его стальная кисть выдрала из горла мунгана кусок окровавленного мяса. Вендиец выхватил меч, и второй противник расстался с жизнью.

Пока ошеломленные кочевники приходили в себя, Конан зарубил еще двоих врагов в общей суматохе. Степняки упали на скатерть, опрокинув чары с вином и перевернув подносы. Кровь забрызгала полог шатра крупными алыми каплями. Кезеш, взревев, точно раненый вепрь, бросился на варвара с занесенным ножом, но споткнулся об обезглавленное тело Суригая и упал у ног киммерийца. Впрочем, прикончить степного воина Конану не удалось — Кезеш, точно гигантский уж, прытко извернулся, избежав удара огромного меча. Кто-то поскользнулся на растоптанной еде, и тут уж киммериец не растерялся — клинок варвара срубил полголовы кочевника, обильно плеснув мозгами на пестрые ковры.

Саттар и Таллок успели скрыться в ночи с девами-браминами. Хотелось верить, что никто не сумеет их задержать.

Вало, использовав всю свою божественную силу, нанес такой страшный колющий удар, что пропорол насквозь сразу двух мунганов. Кто-то из врагов справа взмахнул дубиной и попал в плечо великану, пока тот высвобождал клинок из оседающих тел визжащих степняков. Но палач общества Сна этого даже не заметил. Зато другой степняк с ястребиным лицом зашел за спину вендийца и ткнул Вало ножом. Удар повис в воздухе — меч Конана перерубил шею коварному противнику. Поливая всех окружающих кровью, бьющей напором из рассеченной артерии, он затанцевал на месте, закружившись диким волчком, потом резко завыл и упал на забрызганные кровью ковры.

Асалга-колдун даже не пытался драться. Волшебник степняков, предавшись панике, поскуливая, бросился К выходу из шатра, по пути перевернув светильник. Пламя быстро облизало шторы и перепрыгнуло на ткань шатра.

На улице все отчетливее зазвучали яростные крики мунганов, спешивших на помощь своим.

— Конан, прорываемся к выходу!

Вало оттолкнул своей огромной пятерной тщедушного кочевника прямо в зашторенный выход, объятый огнем. Одежда на упавшем степняке покрылась резвыми язычками пламени, и он с воем вырвался наружу, подпрыгивая в безумной пляске адского светлячка.

Двое защитников дев-браминов оказались снаружи полыхающего шатра в плотном окружении противников.

Копья и сабли многочисленных врагов закружились свирепым стальным ураганом. Железный ветер смерти ударил отовсюду — справа, слева, сзади…

Конан отхватил чью-то слишком длинную руку, едва не вонзившую саблю в его правый бок, развернулся и ударил снова. Меч ушел в мягкую плоть на две ладони. В ночном воздухе разнесся скверный запах, расточаемый лопнувшим мочевым пузырем.

Еще пара секунд сражения, и на киммерийца глянул уродливый лик темноты. Необыкновенная тяжесть раздавила Конана, втоптав в землю тяжелыми подошвами невидимых ног.

Последний вздох…

…И лязг меча, выходящего из плоти очередного врага.

Глава XIV

Свет больно ударил по слепленным векам. Конан с трудом открыл глаза. Его взгляду предстала голая степь, с низко нависшими над землей тучами. Ночь была на исходе, и из-за плотной пелены серо-синих облаков пробивались первые робкие лучи светила.

Ценой немалых усилий варвар повернул голову. Все тело болело так, словно сам Кром ни один раз ударил по нему своим боевым молотом, Видно, проклятые кочевники потрудились на славу. Во рту ощущался соленый привкус крови. В ушах стоял тяжкий гул сотни охотничьих рогов.

Их было семеро. Семеро несчастных, привязанных к деревянным колоннам. Семеро человек, обреченных на долгую и мучительную смерть. В одном из пленников киммериец узнал Вало. Голова гиганта покоилась па груди, лицо вендийца покрывала корка запекшейся крови. Великан так и не пришел в сознание. Остальными были те пятеро пленников, которых мунганы пытали вечером.Живы из них были только трое — один мужчина и одна из женщин скончались от полученных ран, и к колоннам были привязаны их мертвые тела, у которых роился целый сонм кровососущей гнуси. Один из выживших мужчин, колонна которого располагалась ближе всего к той, на которой висел Конан, пришел в себя. Его мутные глаза застыли на лице варвара.

— Кто ты, брат?

— Конан, — коротко ответил киммериец.

— Почему вы пытались спасти нас, воин?

— Мы не пытались. Наша группа просто проезжала через это забытое богами селение. Коварные шакалы из вашего народа возжелали заполучить наших женщин, а нас вырезать, точно баранов. Пришлось отбиваться. Надеюсь, я убил много врагов — негоже являться к Крому в одиночестве.

— Те, о которых ты говоришь, не из нашего народа.

— Что? Разве Араказ не мунганское поселение?

— Когда-то было. Пока его не захватили гир-канцы.

— Гирканцы! Как они пробрались в эти земли?

— Суригай и его Клан Костей раз в год собирает своих воинов из всех селений, чтобы провести ритуал поклонения своему кровожадному богу Кхазалам-Амолу. Это даже не бог — чудовище, обитающее на берегах подземных рек и раз в год выбирающееся на поверхность на несколько дней, чтобы собрать жертвы, которые преподносят ему поклонники из Клана Костей. В обмен на щедрые дары Кхазалам-Амол делится со степняками своей силой. Позапрошлой ночью гирканцы напали на наше селение и беспощадно расправились со всеми жителями. Остались только мы пятеро, но Суригай сохранил нам жизнь лишь для того, чтобы принести в жертву своему поганому богу!

— Я убил Суригая.

— Что ж, теперь его место займет Кезеш. Он и сам давно мечтал разделаться со своим братом. Однако этот степняк оставил тебе жизнь вовсе не из благодарности к твоему поступку. Ты тоже станешь частью кровавого пиршества Кхазалам-Амола.

— Никогда!

— Как только взойдет солнце, он придет и пожрет наши тела.

Пленник прикрыл глаза.

— Эй! Как твое имя, друг?

— Маллас, — вздохнул кочевник.

— Ты рано теряешь надежду, парень. Мы еще выберемся отсюда и спляшем на мертвых телах наших врагов.

— Но как мы спасемся от Кхазалам-Амола, Конан? Рассвет уже близко.

Киммериец принялся яростно тереть путы о колонну. Веревка из конского волоса была старой и не очень прочной.

— У нас еще есть время…

Варвар вкладывал в работу все больше усилий, пока небо на востоке медленно не покрывалось блеклой желтизной. Гигант Вало открыл один глаз и взглянул на пленников. Второй глаз вендийца заплыл сгустком крови.

— Где мы, Конан? Неужто в покоях Асуры? Тогда почему я вижу все ту же степь?

— Жив! — воскликнул варвар, увидев палача брахманов в сознании. Киммериец вспомнил, как целый десяток дубин опустился на затылок Вало. Это было последнее, что видел Конан, прежде чем кочевники ввергли его в бездну мрака.

— Значит, я еще до сих пор не у Асуры, — сделал вывод веидиец, оглядевшись по сторонам. — Где Кесея и девы-брамины?

— Надеюсь, им удалось уйти. Мы с тобой попали в серьезную переделку, Вало. Скоро сюда явится Кхазалам-Амол, охочий до человеческих жертв, и тогда мы точно отправимся каждый к своему богу.

— Я не собираюсь умирать, пока не уверюсь, что со жрицами Сна ничего не случилось.

— Поддерживаю тебя, друг. Нужно вырваться из этого плена.

Веревка, сдерживающая Конана, заскрипела еще сильнее. Вало, увидев, чем занят северянин, с утроенной силой взялся за свои путы. Маллас и двое других выживших мунганов не пытались освободиться — слишком много пленники потеряли крови. И у них почти не осталось сил.

Солнце медленно озарило землю первыми лучами.

Вдалеке показались гирканцы Клана Костей.

Воины выстроились огромным кругом, окольцовывающим семь колонн, на которых висели тела жертв, предназначенные в дар Кхазалам-Амолу. К пленникам направился отряд из шести степняков. В главном Конан узнал Кезеша — его белый малахай нельзя было спутать. Вторым ехал Асалга-колдун, с суровым видом взирающих! на приговоренных к смерти. Кочевники подъехали к пленникам и остановили коней в нескольких десятках шагов.

— Ну что, собаки, готовы к встрече с великим богом? — зло усмехнулся воевода гирканцев.

— То кровожадное чудовище, которому вы поклоняетесь, — не бог! — выкрикнул Конан. — Я убью Кхазалам-Амола, а потом доберусь и до тебя, трусливый шакал!

Варвар плюнул в лицо новому вождю гирканцев.

— Ах ты, мразь! — взревел Кезеш. Но бездумно бросаться на северянина, пусть даже и связанного, он не захотел. Пойманный зверь все равно остается зверем.

Предводитель воинов Клана Костей утер плевок рукавом.

— Проучите его, как следует, — кивнул он на Конана двоим гирканцам. — Но смотрите, не убивайте. И так уже двое этих слабаков сдохли, а Кхазалам-Амол любит свежее мясо.

Степняки выхватили плети и приблизились к колонне, к которой был привязан варвар. Бока северянина обожгли жесткие ремни, оставившие на измученном теле две красные дорожки. Конан скрипнул зубами, но не позволил стону вырваться наружу.

— Я заставлю тебя визжать от боли! — визгливо крикнул степняк, занося плеть для нового удара.

— Стой! — воскликнул варвар, в голову которого пришла одна стоящая идея. — Не бей меня, ведь я колдун!

Гирканец засмеялся.

— Какой же ты колдун, светлокожий, хе?

— Я умею предсказывать будущее! Хочешь, прочитаю твое прямо сейчас?

Вало и Маллас удивленно уставились на Конана. В глазах кочевника мелькнул интерес. Он давно хотел знать, получит ли он в этом году молодую служанку из числа тех, которыми владел покойный Суригай.

— Говори! Ты все равно умрешь.

— Нет, так не выйдет. Подойди поближе.

Гирканец с подозрением глянул на своего друга, потом на Кезеша, с недоверием поглядывающего на обоих воинов. Любопытство пересилило страх.

— Говори!

— Ближе. Ведь ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь услышал, о чем ты мечтаешь?

Степняк приблизился к киммерийцу, не слезая с коня. Он наклонился в седле, чтобы слышать слова пленника.

— Какая награда ждет меня в этом году, светлокожий?

— Никакой.

— Ты лжешь!

— Я говорю правду. Ты ничего не получишь ни в этом году, ни в следующем. Потому что прямо сейчас ты отправишься в гости к демонам…

С этими словами северянин нанес страшный удар по ушам противника, так что голова кочевника едва не взорвалась, подобно спелой дыне. Из носа и ушей гирканца хлынула кровь, всадник замертво пал со своего коня. Удар Конана отправил степняка в мир иной. Варвар уцепился за колонну, чтобы не упасть — его по-прежнему держали ножные путы.

Вало улыбнулся разбитыми губами. Весь этот трюк с предсказаниями киммериец придумал лишь для того, чтобы доверчивый степняк подъехал поближе. Конан уже давно освободился от пут, связывавших его руки. Но, тем не менее, варвар не обманул. Его предсказание оказалось абсолютно правдивым.

Второй гирканец отбросил плеть и выхватил саблю.

Разогнав коня, он нанес хлесткий удар, целясь в шею киммерийца. Конан выставил для защиты узел веревки и захватил оружие противника, обмотав саблю и кисть врага одним молниеносным движением. Кочевник, с пойманной рукой, вылетел из седла, и конь его проскакал мимо колонны. Вывернув кисть гирканца, Кокан отбросил ненужную веревку, едва не перерубленную на две части в месте удара сабли, и завладел оружием степняка. Сверкнула сабля — и варвар полностью освободился от пут. Перекатившись волчком по земле, киммериец воткнул острие в живот оглушенному степняку, делавшему попытки подняться.

Кезеш указал на Конана двум другим воинам из своего сопровождения.

— Принесите мне его голову. Придется Кхазалам-Амолу полакомиться мертвечиной! — в гневе воскликнул вождь гирканцев.

Хищный свист двух сабель вспорол воздух. Варвар увернулся от ударов и контратаковал. Однако этот гирканец оказался умелым не в пример двум предыдущим противникам, с которыми расправился Конан с легкостью. Выпад киммерийца был встречен ответным ударом. Не обращая внимания на жуткую боль в теле, являвшуюся результатом побоев, варвар широко размахнулся и едва не отсек ногу степняка. Удар сабли пришелся по крупу коня, и раненое животное завалилось набок, сбросив седока.

Видя, что Конан может выиграть этот бой, Кезеш решил вмешаться лично. Вождь воинов клана вытащил свое оружие.

— Умри, собака!

— Нет! — вскрикнул Асалга-колдун. — Пора убираться отсюда!

И гирканский волшебник указал на фонтанчики белой трухи, выбивающиеся из-под земли. Приближался хозяин степей, которому было предназначено все представление.

— Ладно, северянин, пусть Кхазалам-Амол за все рассчитается с тобой!

Кезеш развернул коня.

— Я убью тебя, подлый кочевник! Запомни мои слова.

— Встретимся в обители демонов.

Кезеш и Асалга поскакали к своим. Не долго думая, конный гирканец бросился их догонять. Воин, которого спешил киммериец, в отчаянии закричал им вслед:

— Куда же вы, псы?! Не бросайте меня!

— Похоже, тебе придется лично объяснять своему божеству, что ты его преданный слуга, — усмехнулся Копан.

Гирканец с ненавистью взглянул на киммерийца.

— Быстрее, Конан! Освободи меня! — подал голос Вало.

Варвар подскочил к деревянной колонне и двумя короткими взмахами рассек путы; сдерживающие вендийца. Гигант, не теряя времени на восстановление, бросился к мертвому телу степняка, убитого Конаном, и вытащил из-за пояса его нож. Вдвоем они быстро срезали веревки с рук и ног пленных мунганов.

— Вот видишь, парень, надежда еще есть, — сказал северянин Малласу.

Мунганы, несмотря на усталость, быстро приготовились к схватке. Мужчины вытащили ножи из одежды степняков, а женщине отдали саблю мертвого гирканца.

— Убьем Кхазалам-Амола! — крикнул Маллас.

— Это невозможно, — проворчал гирканец, сверкая глазами.

— Заткнись! Надеюсь, кровожадный идол сожрет тебя первым!

Вшестером они стали ждать приближения хозяина степей.

Серую землю, покрытую небольшой порослью жухлой травы, расцветили белые пятна. Именно такие видели странники прошлым утром, только это было не пятно, а большой круг белой пыли.

Колени гирканца предательски дрожали.

— О, Тайсулаш, защити меня! — прошептал он быстрой скороговоркой.

Из белой массы показались три щупальца змеи с жадными ртами. В их окружении прямо из-под земли появился приземистый человек, похожий на старца с усами. Одежда на нем срослась с кожей — все одинакового светло-коричневого цвета. Или, наоборот, старик вырастил на своем теле одежду. Маленькие глазки быстро оглядели группу, странный человек не сказал ни слова.

— Убьем его! — прокричал Маллас, бросаясь с ножом на старика.

Земля вздрогнула и всколыхнулась. Ноги старца, уходившие во что-то мягкое, приподнялись на холме такого же светло-коричневого цвета. Мунгаи в ужасе отпрянул назад. Из земли показалась пасть гигантского земляного червя с парой черных глаз-бусинок.

— Амол! — воскликнул гирканец. Тут Конан все понял.

Кхазалам-Амолом звалось это мерзкое божество, состоящее из двух существ, слитых воедино.

Казалам — невысокий старик, и Амол, подземный червь с жадной пастью.

Киммериец подлетел к старцу и вонзил в землю саблю по самую рукоять у его ног. Из-под земли раздался страшный нечеловеческий рев. Почва под ногами Конана вздрогнула, змеи по бокам оглушили его своим шипением. Сильные руки старика сжали варвара в железных тисках, так, что кости киммерийца затрещали. Огромный бугор вырос из земли, лишив северянина твердой опоры.

Вало, быстро сообразив, что долго Копану не протянуть, прыгнул па живой холм, подскочил к старику и вонзил свой нож в его руку. Бесполезно. Кхазалам даже не шелохнулся. Нечеловеческая сила продолжала скручивать извивающегося киммерийца, и тогда Вало отпустил рукоять ножа и налег на плечо старика, силясь ослабить его хватку.

Мунганы, тем временем, бросились на Амола и засыпали червя колющими ударами. Гирканец воткнул свою саблю под левый глаз чудовища.

Амол качнулся, и варвара с вендийцем бросило по воздуху. Хватка Кхазалама слегка сслабла, и Конан судорожно вздохнул.

Огромный червь раскрыл свою пасть и стал затягивать сопротивляющихся людей в воронку своего жадного зева. Один из мунганов, товарищ Малласа, с воплем улетел в нутро извивающегося червя. Маллас и пленница гирканцев принялись беспорядочно колотить оружием по шершавому телу Амола. Однако выручить своего товарища им было не под силу. Короткий крик, перешедший в хрип, — и Амол закрыл пасть. Спустя пару мгновений монстр вновь открыл ее, чтобы отрыгнуть белую пыль вперемешку с останками мунгана. На землю упали кости, покрытые порошком цвета снега.

Маллас вонзил саблю в тело червя — Амол качнулся и сбил женщину с ног. Гирканец рубанул сплеча, оторвав приличный кусок кожи с безгубого рта.

Вало, весь красный от напряжения, рыча, словно лев, отодвинул руку старика на пару дюймов. Конан высвободил свою руку и тотчас надавил большим пальцем на глаз Кхазалама. Старик протяжно взвыл, выпустив киммерийца из смертельных объятий. Варвар вырвал саблю из тела червя и рубанул Кхазалама по переносице. Брызнула черная кровь. Чудовище перешло на жалкий писк.

Червь взметнулся вверх, и Конан вместе с вендийцем полетели на землю.

Старик все так же протяжно пищал, и в его голосе даже слышались причитания, а Амол рвался из стороны в сторону, не подпуская к себе врагов.

Грузное тело червя смело Малласа, и мунган покатился по земле, выронив нож. Чудовище метнулось к остолбеневшей женщине, раскрыв голодную пасть. Вало оттолкнул ее в сторону, выхватил из ее рук саблю и вонзил оружие в светло-коричневую плоть хозяина пустынь. Конан присоединился к товарищу и проткнул глаз червя. Черная горошина лопнула, и из глазницы закапала вязкая жидкость.

Гирканец зашел сбоку — его кривая сабля выбила пару всплесков темной крови чудовища.

Амол дернулся. Лезвия Конана и Вало дважды полоснули по спине червя.

Истошный визг Кхазалама стих. Похоже, странное существо умерло.

Раненый червь извернулся в агонии и стал ухолить по землю, отрыгивая белый порошок, смешанный со сгустками темной крови. В воздух взметнулись облака светлой ныли, похожие на лоскуты тумана.

Ворчливые стоны Амола становились все глуше и глуше, по мере того, как бог степей зарывался под землю.

— За ним! — вскричал варвар. — Будь я проклят, если под этим местом земля не прорыта для подземного хода!

— Ты собираешься лезть в логово монстра? — ужаснулась мунганка.

— Конечно, клянусь Кромом! И советую тебе последовать за мной, если через пару мгновений не хочешь встретиться здесь с сотней разъяренных воинов Клана Костей!

Конан прыгнул в затягивающуюся дыру, разбрызгав белую массу. Вало последовал за киммерийцем. Следом за воинами прыгнули мунганы. Немного подумав, к ним присоединился и гирканец. Земля поворчала и затихла, поглотив недавних жертв хозяина степей.

Когда Кезеш и его люди домчались до места недавней схватки, на месте, где кипел жаркий бой, остались только кучи белой пыли.

* * *

Спасшиеся от возмездия гирканцев странники оказались в темном коридоре, освещаемом лишь тусклым мерцанием странного напыления на стенах круглого коридора. С потолка свисали длинные корни трав, со всех сторон их окружала мгла и скверный запах.

— Теперь я знаю, как эти мерзавцы пробрались незамеченными в Араказ! — со злостью воскликнул Маллас, указывая на степняка. — Они крались по ходам, которые нарыл их ублюдочный бог, Кхазалам-Амол!

Мунган потянулся к ножу, но оружие он обронил в схватке. Степняк недобро ощерился и приподнял саблю.

— Только попробуй, и ты уже никогда не увидишь рассвет следующего дня, — сурово предупредил его Конан. — Мне все меньше и меньше нравится ваш жестокий клан.

Гирканец подумал, но, оценив силы неприятелей, предпочел отложить выяснение отношений до более удачного времени.

— Что будем делать, Конан? — спросил варвара вендиец-великан.

— Пойдем прямо по коридору. Он, несомненно, должен привести в какое-то важное место. Наверняка, Суригай держал своих пленников где-нибудь под землей. Я думаю, часть жителей вашего селения, Маллас, уцелела и, возможно, твои собратья томятся где-нибудь неподалеку.

— Суригай был жадным! — провозгласил гирканец. — Он всегда возил с собой наложниц, которые принадлежали только ему. Он спрятал их где-то под Араказом.

— Надеюсь, моя госпожа Кесея и ее ученицы не попали в их число, — грозно произнес Вало, обращаясь к невидимому врагу.

— Надо спешить, пока Кезеш не догадался, куда мы направляемся, — сказал Конан.

— И пока не вернулся раненый Кхазалам-Амол, — добавил Маллас. — Под землей у нас нет шансов противостоять кровожадному божеству.

— Идемте!

Группа стала осторожно пробираться во тьме, отодвигая в стороны свисающие корни.

Глава XV

В ту ночь Саттар увидел столько звезд, сколько не в силах уместить ночное небо. Удары рассвирепевших кочевников посеяли невыносимую боль во всем теле, и старик тяжко охал, хватаясь за ушибленные места, не в силах даже повернуться на другой бок. Таллоку пришлось нелегче — тело молодого странника превратилось в один сплошной синяк. Но глаза юноши, несмотря на огромные темно-фиолетовые круги, окаймляющие веки, блестели жарким огнем.

Вдвоем с лунным магом Таллока бросили в вонючую яму с помоями, закрытую сверху тяжелой металлической решеткой. Уйти от погони степняков им все-таки не удалось. Скакуны кочевников с легкостью догнали вендийских лошадей, отягощенных поклажей. К тому же, они не могли бросить повозку со спящей Алиэль, дух которой путешествовал в мире сновидений. Завязался бой. С отсутствием в команде Конана и Вало у дев-браминов не было шансов. Женщины не могли противопоставить свое колдовство целой орде разъяренных степняков. Саттар, молодец, призвал на помощь неведомые силы, нагнав на отряд врагов слабость. Двоих убили Кесея и Диаса. Исиру, Алексу и Алиэль уже к тому времени схватили. С двоими справился Таллок, вонзив в горло одному из кочевников свой короткий нож, а другому гиркаицу, кинувшемуся на помощь своему товарищу, он поставил подножку, после чего довершил дело клинком. Потом кто-то схватил его за руку, отобрал клинок и нанес в лицо такой сильный удар, что кровь брызнула из рассеченной брови. Таллока повалили на землю, и степные воины засыпали его градом ударов своих кожаных сапог.

В живых их с колдуном оставили неизвестно по какой причине — то ли кочевники поверили в легенду о том, что они являются мастерами по изготовлению волшебных снадобий, то ли их вдвоем готовили к какому-то кровавому ритуалу, где они должны были стать жертвой, принесенной чудовищному божеству. В любом случае, странники не хотели это выяснить. Таллок решил, во что бы то ни стало выбраться из зловонной ямы. Саттар был бы и рад помочь своему молодому товарищу, но у старика не осталось ни сил на побег, ни воли к сопротивлению. Брахман ордена Луны тихо постанывал в углу, проклиная коварных кочевников и весь жестокий мир.

До решетки нельзя было добраться — слишком скользкими казались стены ямы. А если даже вскарабкаться вверх, цепляясь за отваливающиеся комки жидкой грязи, то путь к свободе все равно отрезали прочные железные прутья. Решетка запиралась на большой замок. Таковым являлся каземат кочевников — колодец с помоями, вырытый на глубину пятнадцати футов. Создание подобной темницы не отнимало много времени, да и шанс того, что пленники сбегут из ямы, был невелик. Зловонное узилище даже никто не охранял.

Юноша вскочил на ноги и с проклятиями бросился на гладкую стену. Ему удалось преодолеть первые три фута, после чего Таллок грохнулся назад в масляную жижу, расплескав зловонную жидкость. Капли попали на одежду Саттара, и волшебник на мгновение прекратил стоны. Дернув носом, брахман поморщился и пробормотал что-то неразборчивое насчет того, что еще несколько часов, проведенных в этой дыре, могут пагубно сказаться па его здоровье. Таллок отряхнулся, хотя знал, что в здешнем окружении это бесполезно, и возобновил штурм стен.

Неудача следовала за неудачей, но юноша не сдавался. Вскоре силы оставили и его. Странник привалился спиной к скользкой поверхности стены, злобно уставившись вверх, где темнело серое небо. День медленно переходил в вечер.

— Бесполезно… — вздохнул Таллок. — Отсюда не выбраться.

Лунный чародей поддержал его тихим стоном.

— На вашем месте, молодой человек, я бы постарался сберечь силы, — сказал Саттар. — Возможно, представится момент, когда они вам понадобятся.

— Не могу я сидеть без действий, зная, что Алекса и остальные в плену у кочевников! Неизвестно, какие грязные мысли могут прийти в голову этим дикарям!

В отчаянии Таллок ударил кулаком в гладкую поверхность лужи, расплескав по сторонам застоявшуюся воду.

Брюхо земли отозвалось гулким урчанием. Из глубины разнеслось эхо скобления, возни и шуршания. Словно пол темницей в этот момент пробегало целое полчище подземных завоевателей.

— Что за… Землю встряхнул сильный толчок, так что Саттар с Таллоком подпрыгнули на месте и испуганно уставились на кучи грязи, точно ожидая, что оттуда появится трехрогий Азах. Урчание усилилось, толчки сменились легкой дрожью. Блестящая вода в лужах заколыхалась.

Внезапно прямо из-под земли вынырнула человеческая голова, разбрызгав по сторонам фонтаны белой пыли. Глаза старца были закрыты, все лицо покрывала черная запекшаяся кровь, вытекшая из разрубленной переносицы.

Таллок и Саттар, не сговариваясь, испустили крик ужаса. Голова тотчас снова спряталась под землю.

Почва под ногами зачавкала и начала проваливаться куда-то вниз. Стопы юноши и мага поглотила жидкая грязь. Невидимые рты стали жадно засасывать странников в глубину…

* * *

— Должно быть, ваш Кхазалам-Амол на редкость трудолюбивый демон, — сплюнув, произнес Маллас, обращаясь к гирканцу. — Мы бродим по этим ходам уже целую вечность.

Степняк быстро взглянул на мунгана, но ничего не ответил.

— Туда! — неожиданно произнес Вало, указывая вправо. — Слышите, голоса?

Конан прислушался. Действительно, в тишине можно было различить чей-то тихий плач и жалобный шепот. Варвар потер руку о светящееся напыление и, подняв ее словно факел, шагнул во тьму. Остальные последовали за ним.

Вскоре группа из пяти вышла в полый промежуток, где встречались несколько ходов. Чуть в стороне был прорыт грот, огороженный железной решеткой. В слабом свете единственного факела сидели пленники Клана Костей. Мужчины, женщины, дети — мунганы, выжившие после резни, устроенной поклонниками Кхазалам-Амола.

— Видишь, Маллас, я оказался прав! — с улыбкой произнес Конан.

Женщина и мужчина бросились освобождать своих собратьев. Вало помог Малласу сломать замок и выпустить пленников на волю.

— А где же наложницы Суригая? — с недоумением спросил себя гирканец, оглядев пленников.

— Враг! — крикнул один из мужчин, заметив степняка. — Что эта мразь делает вместе с вами, братья?!

— Он помог нам одолеть Кхазалам-Амола, — угрюмо произнес Маллас.

— Убить его! — воскликнул другой.

— Нет, — сказал Конан.

— Кто этот чужак, МаЛлас?! Он что за одно с гирканцами?

— Это Конан, — сказал мунган. — Ему мы обязаны своей жизнью, братья. Я в долгу перед этим человеком — если бы не он, пас пожрал бы проклятый демон, которого призвали воины Клана Костей. И если Конан не хочет смерти этого недостойного, не будем марать руки его кровью.

— Как знаешь, Маллас. Смотри, не поплатись за свое доверие…

Киммериец обернулся к палачу брахманов Сна.

— Нужно отыскать, где гирканцы содержат пленных девушек, Вало. Если дев-браминов среди них не окажется, можно будет увериться, что Кесее и ее ученицам удалось скрыться от кочевников.

— Хорошо, Конан.

— Оставайтесь здесь! — приказал северянин. — Мы скоро вернемся за вами.

Варвар бросил взгляд на степняка. Если оставить гирканца здесь с мунганами, толпа людей, жаждущих возмездия, его просто растерзает.

— Ты пойдешь с нами, — сказал он кочевнику.

— И я тоже пойду! — воскликнул Маллас. — Нужно до конца рассчитаться с Кхазалам-Амолом.

Киммериец кивнул.

Вчетвером они выбрали ход, который казался им наиболее предрасположенным к тому, чтобы вывести к месту заточения наложниц Суригая. Вскоре выяснилось, что интуиция их подвела. Странники вышли в подземный зал круглой формы. Здесь они увидели сгустки застывшей слизи вперемешку с белым порошком. Отбросы Кхазалам-Амола создали причудливые изваяния, похожие на невысокие резные башенки, которые и украсили зал. Вало попробовал сковырнуть кусочек с их поверхности — белая пирамида была прочна как камень.

— Похоже, мы зашли в самое логово Кхазалам-Амола, — сказал Конан, оглядываясь по сторонам.

— Только бы хозяин не вернулся, — мрачно произнес Маллас.

— Божество степняков ранено и истекает кровью, — сказал Вало. — Мы можем одолеть его даже под землей, достаточно всего пары точных ударов.

Издалека послышался тихий шелест и шуршание.

— Он там! — варвар указал на круглый вход в коридор диаметром около двадцати футов. — Прикончим его!

Четверо воинов поспешили в том направлении, откуда раздавался шорох.

В коридоре было светло. Странники бежали вперед, не встречая препятствий, по дороге обрубая или раздвигая руками свисающие корни.

У раненого бога, похоже, не было никакого желания вступить в схватку. Кхазалам-Амол привык поглощать своих жертв, когда они не оказывали сопротивления. Измученный и потерявший много крови, идол Клана Костей желал забиться в укромную нору и отдохнуть. Они гнались за трусливо удирающим божеством.

Шуршание ушло вверх — видно, Амол надеялся отделаться от преследователей, прорыв новый ход. Глупый червь полагал, что там люди его не найдут.

Конан несся вперед, не разбирая дороги. Жажда мести и азарт подгоняли киммерийца лучше любого кнута. Неожиданно что-то заставило его остановиться. Вало замер рядом с товарищем.

Сверху, сначала медленно, а затем все яростнее, начала капать дурно пахнущая жидкость. Потом с потолка посыпались комья жидкой грязи, и вскоре смрадная масса рухнула вниз одним зловонным потоком. Среди пузырящихся луж и дурно пахнущих куч воины разглядели двух человек, копошащихся в грязи, подобно паре навозных жуков.

Внезапно Конан опустил саблю и разразился громким смехом, так непривычно звучащим под землей. Появление этих двух человек настолько развеселило киммерийца, что ему даже пришлось схватиться за живот в порыве неистового веселья.

— Таллок! Кром тебя разорви, парень! Саттар!

Неужели властелин подземного царства послал вас сюда вместе со своими испражнениями?! Вало не разделил веселья варвара.

— Где девы-брамины? — сразу спросил палач, оторвав от земли двух чародеев.

— Эй, аккуратнее! Руку сломаешь… Вало поставил обоих на ноги.

— Кесею и ее учениц схватили мунганы. Мы не смогли их защитить.

— Это не мунганы, парень, — сказал Копан, который вновь вернул серьезный вид. — Гирканцы из Клана Костей. Сейчас мы собираемся положить конец деятельности их мерзкого идола, а потом освободим дев-браминов и остальных пленников.

— Всегда готов помочь, — пробормотал Саттар. Колдун сразу забыл про все синяки и ушибы.

Таллок и лунный маг быстро привели себя в порядок. Уже вшестером они возобновили погоню.

Кхазалам-Амол уполз далеко. Гигантский червь разрывал почву уже где-то под Араказом. Воинам стоило немалых усилий догнать хозяина степей и вступить с ним в схватку.

Битва завязалась как раз в том месте под землей, откуда гирканцы проникли в селение мунганов. Пространство оказалось подходящим — пол был вычищен, с потолка не свисали пучки длинных корней. У стен горели факелы, которые странники использовали в бою. Конан ослепил Амола, вырезав ему оставшийся глаз. Вало пробил защиту под коричневой плотью, вонзив нож во внутренние органы червя. Остальные, используя оружие и подручные средства, исполосовали бока Амола, превратив кожу властелина степей в висячие лоскуты. Никто из воинов не пострадал. Злость в бойцах кипела настолько сильно, что справиться с идолом клана им не составило труда. После пяти минут жаркого боя от Кхазалам-Амола осталась одна лишь кровоточащая туша, подергивающаяся в последних конвульсиях.

Вблизи отыскалось и узилище пленниц Сури-гая. Стражников у входа не оказалось — видно, гирканцы предпочли убраться восвояси, заслышав стенания своего бога. Когда они вернутся, их будет ждать большой сюрприз.

Вало сломал и этот замок. Наверное, тот, кто создал запирающий механизм, не учел всех возможностей вендийца-великана.

В помещении, устланном рваными коврами, скопилось около двух десятков женщин — вендийки, мунганки, кхитаянки и даже темнокожие шемитки.

— Конан! Вало! — почти вскричала Кесея, когда узнала своих спасителей.

— Госпожа! — грозный великан первым ворвался в темницу.

Маллас последовал за вендийцем.

— Теперь надо… Ох!

Мунган схватился за бок, пропоротый кривой гирканской саблей, Сквозь его пальцы струилась горячая кровь. Женщины в испуге вскрикнули.

— Теперь наложницы Суригая мои! — визгливо прокричал степняк, размахивая саблей. — А вы отправляйтесь в пасть к демонам!

Конан был с ним не согласен. Он подскочил к кочевнику и ударил сбоку. Гирканец отбил выпад, по удар киммерийца оказался настолько сильным, что сабля Конана располосовала предплечье степняка до самого локтя. Не позволяя противнику опомниться, варвар развернулся и ударил с другой стороны. Кочевник взвыл и стал оседать на землю. Последнее, что он услышал в своей жизни, был хруст позвоночника, перебитого саблей северянина.

— Маллас! — Конан подскочил к раненому мунгану.

— Оставь, — вздохнул тот. — Эта гирканская собака уже направила меня на путь в страну предков. Выведи из подземелий жителей нашего селения, Конан…

Маллас запрокинул голову и протяжно вздохнул. Через несколько мгновений жизнь покинула мунгана.

Из пяти дев-браминов в помещении темницы оказались только трое. Алексу и Исиру увели наверх. Кезеш и Асалга-колдун желали лично проверить умения юных дев. Под умениями, естественно, подразумевалось нечто непристойное.

— Вало! — обратился северянин к вендийцу-гиганту. — Тебе лучше увести женщин коридорами, в то же место, где ждут освобожденные мунганы. Оттуда вам будет проще выбраться на поверхность так, чтобы кочевники ничего не заподозрили. Подождете меня в назначенном месте ровно тысячу ударов сердца. Если по окончанию срока я не вернусь, уводи Кесею, Алиэль, Диасу и остальных из селения, — думаю, на тебя можно положиться.

— Конечно, теперь я никому не позволю коснуться их даже пальцем. Но куда ты собрался в одиночестве, киммериец?

— Я иду наверх в Араказ, чтобы вытащить Исиру и Алексу. И я лучше дам Азаху откусить мне голову, чем позволю гирканцам причинить им вред. Ты в это время присмотришь за остальными. С твоей-то защитой девам-браминам ничего не грозит, а мне бы, поверь, очень не хотелось вызволять их из заточения во второй раз.

— Договорились.

— Погоди, Конан! — Таллок схватил за плечо варвара. — Я хочу пойти с тобой.

— Зачем?

— Думаешь, мне приятно осознавать, что девушки в руках врагов? Только не говори, что у меня не хватит мастерства. Я тоже умею драться, пусть не так умело, как ты!

— Один человек в лагере врага — все равно, что ветер. Двое — команда, а трое — уже толпа. Хорошо, молодой воин, пойдем со мной.

Юноша обрадовано кивнул. Проверив вооружение, Конан и Таллок двинулись по коридору, медленно уводящему вверх.

* * *

Ночь полонилась звуками неутихающего веселья. То ли гирканцы не знали, что почитаемый ими бог мертв, то ли совершенно не заботились ни о каких других событиях, за исключением своего праздника.

Двое странников выбрались на поверхность и стали бесшумно пробираться вдоль шатров, скрываясь в ночной мгле и избегая выходить на открытое пространство, освещенное пламенем дозорных костров. Пост, находившийся ближе всех к месту, открывающему вход в подземелья, воины прошли без опаски — кочевники оказались мертвецки пьяны, и самым громким звуком, который мог встревожить их слух, был храп товарища. Конан бесшумно подкрался к костру, вокруг которого спали гирканцы, и обезоружил трех солдат. Кодекс чести варвара не позволял ему расправиться с людьми, не ждущими нападения. Вырезать спящих киммериец почитал за подлость. С противником надо управляться в открытом бою. Если бы кочевники не спали, им бы повезло меньше. Но тогда в селении, возможно, поднялась бы тревога, которая свела на нет все шансы освободить из плена Алексу и Исиру.

В двух ста шагах чернело огромное пятно из углей и золы — все, что осталось от главного шатра.

Конан и Таллок прокрались к пологу жилища кочевников, увенчанного алой тряпицей. Варвар быстро заглянул внутрь и снова скрылся в темноте. Цепкий взгляд северянина позволил ему запомнить все необходимые детали.

Воины. Девять человек, все в тонких железных кольчугах. При себе оружие — преимущественно сабли и ножи. Дев-браминов внутри не было.

Киммериец сделал знак своему помощнику двигаться дальше. Таллок, пригнувшись и выгнув спину, точно кот, последовал за Конаном, стараясь ступать также бесшумно. Однако мастерство северянина не поддавалось подражанию. Конан даже дышал беззвучно, и казалось, что во тьме крадется не живой человек, а бесплотный дух неупокоенного мертвеца. Поступь варвара была мягкой и пружинистой — киммериец был готов в любой момент незаметно раствориться в ночи, заметь его по воле случая глаз чужака.

Северянин остановился у груды пустых бочек и одернул Таллока за рукав. Конан медленно указал на дальний шатер, где весело плясал свет от костров, и бродили многочисленные стражники. Юноша быстро закивал.

— Три… Пять… Семь… Десять…, — считал Конан. — Кром! Их слишком много! Без шума не получится.

— Смотри! — шепнул Таллок, которого больше заинтересовало поведение стражников, нежели их количество.

Среди гирканцев разгоралась какая-то свара. Степняки о чем-то горячо спорили, осыпая друг друга проклятьями. Внезапно один из воинов выхватил саблю и полоснул ею по лицу своего товарища. Друг раненого вытащил свой нож и всадил его в бок обидчика по самую рукоятку.

— О, Иштар! — едва не воскликнул юноша. — Эти дикари просто безумны! Интересно, что заставило их вцепиться в глотки друг другу?

— Что бы тому ни послужило причиной, нам это на руку, — уверенно произнес Конан. — Если гирканцы вырежут друг друга, будет просто замечательно.

Вскоре в группе воинов, охранявших шатер, вспыхнуло жаркое пламя настоящей схватки. Степняки беспощадно убивали друг друга, орудуя кривыми саблями и длинными ножами. После нескольких минут ожесточенной драки, доведенной до смертоубийства, из шестнадцати свирепых воинов на ногах держалось только четверо. Те, что одолели своих противников, все в крови и порезах, тяжело ввалились в шатер.

— Идем! — тихо приказал Конан. — Кажется, я знаю, что происходит…

Вдвоем варвар и странник быстро преодолели расстояние, отделявшее их от шатра.

Картина, увиденная воинами, потрясала или, скорее, даже ужасала… Внутри лежал еще один труп. Без головы, в луже собственной крови, среди перевернутой посуды.

В углу за шторой, сидела связанная по рукам Исира. Один из степняков, жестоко расправившихся со своими товарищами, навис над девушкой и уже пытался сорвать с нее одежду. Трое других с азартом наблюдали за происходящим, ожидая своей очереди.

Конан подскочил к гирканцам. Злобно свистнула сабля, и отсеченная голова одного из поклонников Кхазалам-Амола покатилась по ковровой подстилке. Не теряя времени, варвар вонзил клинок меж ребер другому степняку. Таллок размахнулся и ударил по шее третьего, но сила юноши не шла ни в какое сравнение с той, которой обладал киммериец. Юноша не смог обезглавить своего врага одним ударом. Оружие в руках ученика кхитайских чародеев лишь серьезно покалечило гирканца. Кочевник с испугом схватился за лопнувшую кожу, как будто все еще не веря, что такое могло с ним произойти, и тихо заверещал. Конан тем временем набросился на четвертого гирканца, который оставил в покое Исиру и приготовился дать бой. Конечно, выстоять в одиночку против такого опытного мечника, как Конан, у степняка не было шансов. Спустя два кратких мгновения он рухнул на землю, скребя по коврам пальцами в предсмертной агонии. Потом киммериец забрал жизнь у последнего противника, которого ранил Таллок.

Варвар быстро освободил деву-брамина от связывающих ее пут.

— Конан! Я знала, что вы придете!

— Конечно, думаешь, мы бы оставили тебя у этих жестоких кочевников? Как тебе удалось сразить их своей магией?

— О, это было не так уж сложно, хвала Катару! Сначала меня привели в шатер к Асалге-колдуну, но робкие приставания старика я быстро пресекла, расцарапав ему лицо. Асалга разозлился и сказал, что раз я не захотела разделить ложе с ним, то достанусь его воинам. Затем меня привели в этот шатер, и чтобы я не смела сопротивляться, связали руки. Однако степняки забыли, что сила брахмана не в руках. Вероятно, если бы мне завязали глаза, то ничего бы из моей затеи с гипнозом не вышло. А так я заставила каждого из воинов страстно возжелать меня, распалив их убогое дикарское воображение. Солдаты купились на трюк, поверив, что я и вправду согласна стать покорной рабой! Причем в ум каждого из кочевников я вложила мысль, что только он единственный может получить меня. Ссора вспыхнула быстро — солдаты убили своего предводителя, который, вероятно, пожадничал сверх меры, пожелав оставить новую наложницу для личных утех. Затем степняки вышли наружу и стали выяснять, кто овладеет мной первым. Похоже, эти четверо победили в споре, но их мечте так и не суждено было сбыться. Забавно, да?

— Здорово, — согласился Таллок. — Но, думаю, сейчас самое время уносить отсюда ноги. Или вы хотите дождаться, пока в шатер ворвутся другие гирканцы?

— Правильно, Таллок. Нам еще нужно разыскать Алексу.

— Я вырву сердца этим ублюдкам, если они посмели до нее дотронуться!

— Где она может быть, Исира?

— Конечно же, в шатре Кезеша. Идемте, я помогу вам.

Шатер вождя степняков окружали суровые воины. Памятуя о сбежавших пленниках, стража хранила бдительность. Или же Кезеш опасался мести со стороны тех, кто поддерживал Суригая.

— Что будем делать, Конан?

— Действовать, раздави вас Кром! Тебе, Исира, лучше заняться стражей — отвлеки степняков,

заставь их покинуть свой пост. А ты, Таллок, проберешься в шатер, убьешь Кезеша и вытащишь Алексу. Я же позабочусь о том, чтобы гирканцы не чинили тебе препятствий. Ясно?

— Конечно, что может быть проще, — неуверенно пробормотал юноша.

— Тогда начинаем.

Исира вышла навстречу кочевникам, охранявшим покой верховного воина Клана Костей. Вендийка шла неторопливой поступью, призывно покачивая бедрами.

— Эй, ребята, не хотите поразвлечься?

Конан неслышно скользнул в темноту, оставив Таллока в одиночестве. Юноша начал ощущать легкое беспокойство. Дева-брамин что-то игриво говорила гирканцам, и на их лицах все больше разгорался азарт, граничивший с вожделением. Варвара не было видно, однако странник чувствовал, что Конан притаился где-то невдалеке. Исира, бесстыдно улыбаясь, махнула рукой, зазывая солдат Кезеша в темноту. К вящему удивлению Таллока, все степняки последовали за девушкой.

Пора!

Странник прокрался к шатру и отодвинул штору, занавешивающую вход.

Алекса сидела в центре круглого помещения. Глаза девушки, устремленные на степняка, горели ненавистью. Вождь клана ходил вокруг девушки с зажатой в руках плеткой.

— Танцуй, я тебе сказал! — приказал степняк. Алекса не шелохнулась. Тогда Кезеш ударил деву-брамина своим орудием повиновения. Жесткий ремень выжал из девушки слабый стон.

— Ах ты, недоносок! — вскричал Таллок, вскипев от ярости. Безумие ударило в голову с такой силой, что юноша забыл обо всем, сосредоточившись только на мучителе девы-брамина. Все остальное окружение оттенила серая пелена.

— Таллок! — с удивлением воскликнула девушка. В голосе её послышалось облегчение.

Кезеш выронил плеть. Однако оправиться от потрясения у верховного степняка не заняло много времени. Вождь Клана Костей вырвал из ножен свою саблю.

— Щенок! Тебя я ждал меньше всего!

За пологом шатра послышались дикие крики и лязг стали. Похоже, Конан занялся стражей.

— Сейчас я изрублю твое жалкое тело на корм Кхазалам-Амолу!

— Твой поганый идол мертв, кочевник! И ты разделишь его участь!

Странник выхватил нож и бросился на Кезеша.

Натужно всхлипнуло железо — гирканец выбил оружие из рук противника. Таллок, не помня себя от переполнявшего его гнева, вцепился в запястье степняка. Кезеш попытался высвободиться из хватки, но разъяренный юноша держал его кисть крепче любого капкана. Таллок резко повернулся вправо, выкручивая запястье гирканца, и врезал локтем в его скулу, выбив брызги слюны. Белый малахай Кезеша упал на ковер, сальные волосы степняка растрепались.

— Паскуда!

Юноша подтянул руку противника к своему лицу и укусил степняка за палец. Вождь гирканцев вскрикнул и выронил оружие.

Кочевник навалился па Таллока всем весом и странник, который явно проигрывал плотному степняку в весе, упал на землю, придавленный тяжестью гирканца. В левой руке воина Клана Костей блеснул кинжал. Ярость придала новые силы Таллоку. Юноша извернулся, избежав удара клинка в грудь, и нанес свой удар кулаком в лицо степняка. Кровь из разбитого носа Кезеша закапала на одежду странника. Предводитель кочевников засопел, но не сдвинулся ни на дюйм. Таллок, стиснув зубы и рыча, словно раненый зверь, напряг мышцы так, что одежда на рукавах едва не лопнула. Рывок — и он высвободился из-под грузного тела.

Вождь гирканцев неловко поставил руку и напоролся на собственный кинжал. Из груди Кезеша вырвался последний отчаянный хрип.

Алекса, с широко раскрытыми от ужаса глазами, следила затем, как угасает взор предводителя кочевников.

— Ты убил его…

Таллок схватил девушку за руку.

— Уходим! Исира и Конан…

В шатер ворвался гирканец с безумным взглядом. Глаза его готовы были выкатиться из орбит. Девушка и юноша в испуге отшатнулись. Но степняк выронил копье и замертво рухнул на ковер, окрасив его своей кровью. Видно,этот несчастный искал спасения от клинка киммерийца.

На входе вырисовался мощный силуэт воина. Конан, точно грозный великан Имир, отодвинул штору и вошел в шатер. С сабли киммерийца стекала кровь, глаза варвара метали молнии. В этот момент Таллок испугался Конана больше, чем сотни свирепых кочевников.

— Там был целый десяток гирканских псов, — сказал воин. — Пришлось убить их всех.

Конан отшвырнул кривую саблю и сорвал с крючка свой меч, который Кезеш повесил у своего ложа, чтобы любоваться на дорогой трофей.

Штора взлетела, и в шатер вбежала встревоженная Исира.

— Сюда идет большой отряд кочевников!

— Прорвемся, — с мрачной уверенностью заявил Конан.

Таллок в этом не сомневался.

Глава XVI

Время под землей текло совсем по-иному. В темноте и тишине, нарушаемой лишь приглушенным хлюпаньем падающих капель, миг превращался в вечность. Тысяча ударов сердца. Срок уже истек. Неужели киммериец нашел свою смерть в лагере врагов?

Вало вопросительно взглянул на Кесею. Верховная жрица молчала. Вероятно, ее тоже грызли опасения.

Конан беспощадно растоптал все страхи своим неожиданным появлением. Весь в поту и в крови, он шел прямой походкой, несмотря на усталость.

Двуручный меч грозно поблескивал в тусклом сиянии, храня секрет того, сколько врагов ему выпало сразить.

Следом за варваром шли обе девы-брамина, целые и невредимые. От группы не отставал Таллок. Глаза юноши возбужденно блестели.

— Клянусь Митрой, такого я еще не видел! — воскликнул молодой странник. — Конан искрошил целое полчище врагов! Когда я в первый раз увидел, сколько их собралось, думал нам уже никогда не выбраться. Степняков вел Асалга-колдун. Чародей гирканцев пытался прочесть свое темное заклинание и напустить на нас слабость, но Конан подскочил к нему и проткнул своим мечом! Видя смерть своего предводителя, кочевники растерялись. Киммериец набросился на них, страшно крича и размахивая мечом. Несколько голов сразу же покатились по земле — гирканцы дрогнули, и побежали прочь от страшного меча. Потом мы быстро отыскали вход в подземелье и скрылись от преследователей.

Странники выбрались на поверхность в нескольких лигах севернее Араказа. Степные воины даже не послали погоню. Вероятно, им с лихвой хватило событий на оставшуюся ночь. Или же гирканцы в настоящий момент выясняли, кто займет место предводителя. За это время они с мунганами успеют благополучно скрыться.

На пути им встретился большой отряд конных всадников. Это мунганы из соседних селений, наконец, узнали, что Араказ захвачен воинами проклятого Клана Костей, и спешили на помощь своим сородичам.

Пленники из числа тех, кого освободили Конан и Вало пожелали присоединиться к бойцам. Кочевники вооружили своих соплеменников и спустя час приготовились вернуться в селение, чтобы выбить оттуда гирканцев.

Мунганы поблагодарили Конана и остальных за помощь и сказали, что они остаются в долгу у благородных воинов. Киммериец принял благодарность и с уверенностью заявил, что он еще непременно вернется в эти земли, чтобы объединить разрозненные племена мунганов и создать новое независимое королевство могучих воинов, которому не будут угрожать соседи.

Остаток ночи оказался неспокойным. Варвару снился сон, в котором к нему явился дух Алиэль.

— Конан! — улыбаясь, сказала девушка. — Я почти нашла Пагоду Сна. Кажется, я знаю, в чьем сознании колдун спрятал свою обитель. Как только я проверю догадку, я вернусь в настоящий мир и все расскажу. Очень хочу, чтобы в момент пробуждения ты был рядом со мной…

Облака начали таять, осыпаясь на землю блестящими каплями. Голос девушки становился все тише и тише, пока не исчез совсем.

Конан хотел что-то крикнуть, предостеречь Алиэль, но из горла киммерийца не могло вырваться ни звука. Пространство вокруг него налилось неопределенной тяжестью, мешая двигаться. К тому времени, как варвар справился с невидимыми преградами, дева-брамин была уже далеко на пути в страну сновидений. Предчувствуя беду, Конан поспешил проснуться и рассказать обо всем Кесее. Надо вытащить Алиэль из эфемерного мира, к Таугу все игры!

Тревога варвара передалась всем остальным участникам похода. Кесся приняла решение немедленно проникнуть в мир сновидений и вызволить оттуда потерявшуюся деву-брамин.

— Ты был прав, Конан, — признала волшебница. — Эта идея была заранее обречена на провал. В одиночку Алиэль не справится с порученным заданием.

— Я имел в виду совсем другое. Дева-брамин может погибнуть от магии черного колдуна. Куда смотрит многоокий Гипнос-Рен? Почему бог эфемерного мира позволяет мучить людей кошмарами? Неужели он не в силах защитить жрицу Сна от колдовства Столикого?!

Путешествие в иллюзорные области страны снов далось легче, чем в прошлый раз. Вало предусмотрительно остался на страже, отказавшись погрузиться в сон. Если в стране грез его сила не могла помочь девам-браминам, то в реальном мире гигант мог защитить их от любого врага.

Странники замерли в иллюзорном пространстве, окруженные сонмом зерий. Духи снов не обращали на них никакого внимания, продолжая заниматься своими делами.

Кесея указала на алеющий красным светом провал.

«Алиэль там! Я чувствую».

«Кром! Чего же мы ждем?!» — в нетерпении подал голос Конан.

Семь путешественников по стране снов окунулись в блестящий туман. Жадная завеса красноватой мглы поглотила странников, и мигом позже все семеро оказались в воде. Черные волны плескались повсюду, насколько охватывал пространство глаз. Глубина странного моря везде была одинаковой — вода доходила до уровня колен. В вышине угрюмо нависали груды тяжелых облаков, готовые свалиться с неба в темную воду. Где-то вверху над угловатыми силуэтами туч блестело светило зловещего малинового цвета.

«Хотел бы я знать, куда это нас занесло», — проворчал Таллок.

«Добро пожаловать! — прогремел голос сверху. — Вы приходить за девчонкой? Вы попадаться в ловушку!»

«Шао Лун!»

«Хотите получить ее назад? Тогда попросите об этом его!»

Из-за туч показалось грозное лицо великана с ощеренными в жестокой усмешке зубами. Туманная рука сжимала в пальцах Алиэль, окаменевшую от ужаса.

«Мощи Балора! — воскликнул киммериец. — Что это за чудовище?»

«Джоо Мин, — выдохнула верховная жрица, и в ее голосе Конан уловил страх. — Слуга Шао Луна, злое существо, порожденное ненавистью Столикого и питающееся черными мыслями своего господина. Огромный паразит в чреве мира сновидений».

«О, Сирра, защити своих детей!» — воскликнул Саттар.

С неба потянулся целый десяток рук, полных тумана. Когтистые пальцы жадно вытянулись в сторону странников.

«Что нам делать, волшебница?» — крикнул Таллок верховной деве-брамину.

Но Кесея молчала, закусив губу.

Волны темнеющего моря осветились изнутри бледно-зеленым сиянием. Амулет на шее Конана вспыхнул свирепым пламенем, отгоняющим сумрак. Туман, ниспадающий сверху, пугливо дернулся.

«Я принес клятву перед троном Тянь-Чена защищать тебя, брат мой», — тихо прошелестел голос из матовой толщи.

«Это Синий Копьеносец, — сказал Конан. — Лао Чи предлагает нам свою помощь!»

Прямо из воды всплыла стойка с различным оружием — луки, топоры, мечи, пращи, копья. Весь арсенал был составлен из воздуха, пропитанного мерцающим светом.

«Вот это дело!» — обрадовался варвар, хватая светящуюся секиру.

Конан взмахнул оружием и отсек призрачную руку великана, тянущуюся сверху из темных облаков. Туман, который наполнял жуткую кисть, быстро растаял, и конечность бесследно исчезла.

Таллок схватил лук и выпустил стрелу в ладонь небесного чудовища. Луч света распорол мглу, оставив в воздухе яркий след. В руке чудовища расползлась дыра. Девы-брамин вытащили из стойки копья и принялись беспорядочно тыкать в мглистую плоть Джоо Мина. Руки растворялись, но с неба появлялись новые. Если бы в мире снов можно было чувствовать усталость, странники ее бы давно почувствовали. После нескольких минут (или часов) варвар понял, что многорукого великана так просто не одолеть.

Саттар, сражавшийся коротким блестящим кинжалом, избежал хватательного движения монстра и срубил два пальца на огромной руке. Лезвие срезало кусок туманной плоти, точно лист с ветки дерева. Колдун, низко пригнувшись, подбежал к Конану.

«Глаза! — крикнул он киммерийцу. — Глаза — его уязвимое место!»

Конан быстро взглянул наверх, потом размахнулся и изо всей силы швырнул серебрящийся топор в распахнутые очи небесного чудовища. Соприкоснувшись с глазом Джоо Мина, лезвие призрачного оружия ослепительно вспыхнуло и исчезло. Однако и сам великан сильно пострадал — на месте правой глазницы зияла черная дыра. Рот иллюзорного монстра больше не кривился в усмешке. Мглистые губы свела судорога — Джоо Мин беззвучно вопил от боли. Неожиданно все тучи на темном небе сдвинулись и закрыли туманного противника. Гигант исчез вместе со своей пленницей.

«Азах тебя побери! — Конап не мог сдержать гнева. — Куда он подевался?!»

«Сбежал», — сделал вывод Таллок, опуская лук.

«Возвращаемся назад, — мрачно приказала Кесея, отбрасывая светящееся копье в черную воду. — Шао Лун обязательно пошлет сюда других чудовищ».

«А как же Алиэль?»

«Найдем другой способ освободить ее. Здесь оставаться опасно».

«Мы до сих пор не нашли Пагоду Сна», — напомнил лунный маг.

«Я знаю. Но здесь ее точно нет».

«Почему? В чьи сны мы попали?»

«В сны Шао Луна. Бежим отсюда!»

Странники вырвались из призрачного пространства, после чего совершили обратное путешествие в реальный мир. Как и предсказывала верховная жрица брахманов Сна, кхитайский чернокнижник послал погоню. Другой злобный монстр иллюзий выследил и догнал Саттара, даже когда лунный маг уже проснулся. Поклонник ночного светила схватился за голову.

— Он там! Он внутри! — испуганно завопил чародей. — Вытащите его!

К счастью, чудовище, сумевшее пробраться в мозг Саттара, оказалось не особенно могущественным. Кесея, Исира и Диаса проникли в сознание колдуна и уничтожили паразита. Но даже этот успех дев-браминов не обрадовал киммерийца. Копан скрежетал зубами, вспоминая испуганную Алиэль, зажатую в туманной длани кошмарного монстра.

— Жаркое дыхание Митры! Я знал, что все так получится!

— Прости, Конан. Я виновата. Это я подвела свою ученицу.

— К чему просить прощение у меня? Какая теперь к демонам разница, кто виноват?! Нужно как-то освободить Алиэль из плена колдуна!

Дева-брамин все также спала на повозке, прикрыв глаза, словно прилегла отдохнуть после долгого пути.

Странники продолжили путь в угрюмом молчании. Теперь они ехали на лошадях, отданных им в дар мунганами.

Минуло два долгих дня, прошедших в полной неизвестности — Кесея пыталась определиться с планом, который бы позволил успешно проникнуть в страну сновидений и вытащить оттуда плененную Алиэль. Варвару порядком надоело постоянное молчание верховной жрицы, тем более, Конан никогда не оправдывал бездействие. Вдобавок ко всему у киммерийца начало складываться нехорошее предчувствие, что глава брахманов ордена Сна тщательно замалчивает какой-то важный секрет. Вероятно, во время путешествия по снам жрица Гипнос-Рена сделала важное открытие, но делиться своими догадками ни с кем не желала.

— Расскажи мне о снах, Кесея, — попросил Конан высшую деву-брамина. — Мне никогда не понять всех свойств того, что люди привыкли называть магией, но все же я хочу больше узнать о том, что скрывает покрывало сновидений. Первое, что я хочу знать: почему ты ничего не предприняла, когда на нас напало это многорукое чудовище?

— Потому что мы были в гостях у Шао Луна, в его сновидениях. Чернокнижник заманил нас в мир, созданный собственным воображением. Понимаешь, Конан, снами можно управлять, а чародей из Кхитая умеет это делать как нельзя лучше.

— Предположим. Тогда выходит, если чернокнижник будет вторгаться в мои сны, я тоже смогу использовать эту способность?

— Безусловно. Гипнос-Рен одарил каждого из смертных правом распоряжаться волшебным порошком, который создает образы сновидений, по собственному усмотрению. Духи снов всего лишь воплощают задуманное человеком в живые картинки, но создатель всех событий и персонажей в своем сновидении — это сам человек, погруженный в сон. Зачастую данная способность носит стихийный, неконтролируемый характер, но если это умение правильно развить и использовать, можно добиться неплохих результатов. Суть нашего ученичества у бога Сна как раз и сводилась к тому, чтобы научиться контролировать свои сновидения. И лишь только овладев мастерством создания своих собственных снов, можно было приступать к более сложным заданиям, требующим вмешательства в чужой разум. Шао Лун, например, достиг высшей ступени — ему удалось отвоевать часть сознания смертного, где Столикий спрятал свою Пагоду Сна.

— Второй вопрос: почему он пленил Алиэль?

— Потому что она узнала, где скрыта обитель чернокнижника.

— Тогда почему он попросту не убил девушку, как сделал это с Иллани?

— Ты не позволяешь ему.

— Что?

— Алиэль находится в заточении в Пагоде Сна. Туда ее унес Джоо Мин. Но сам колдун не властен над твоими снами, Конан. Несмотря на все попытки Шао Луна, чародей Сна так и не сумел взять под контроль твой разум.

Варвар мгновенно сообразил, что Кесея проговорилась. Отпускать свою добычу он уже не собирался.

— Клыки Сета! Что ты хочешь сказать, волшебница?!

— То, что я нашла Пагоду Сна, киммериец. Она у тебя в сознании.

Такое откровение могло пролить много дождя на грешную землю. В голове варвара промелькнул целый караван быстрых мыслей.

Кесея права. Пагода Сна спрятана в его голове. Иначе зачем проклятому Дракону столько хлопот с одним-единственным смертным? Откуда бы появлялись призраки, как не из его сознания?..

И мерзавец Шаагал Нуджар тоже об этом знал. Тайный советник мехараджуба дал ему оба пузырька с ядом. Таким образом, он надеялся избавиться от кхитайского колдуна и уничтожить его эфемерную обитель.

В эту ночь сон не шел к варвару. Конан думал, что нового для него принесло открытие Ке-сеи. Если волшебница права, то каждый способен управлять своими снами.

Управлять снами…

Северянин усмехнулся.

Хорошо, пусть колдун отвоевал крошечный участок его сознания, но маг еще об этом горько пожалеет. Если Шао-дракон решил утвердить территорию своих владений в его разуме, то он выбрал очень опасное соседство!

Глава XVII

Он совершал уже далеко не первое, и даже не сотое путешествие в мир снов, и потому совершенно не волновался и выглядел предельно спокойным. Все окружение с его поражающим разнообразием нисколько не впечатляло колдуна.

Кхитаец плыл в глубину, манящую приглушенным светло-зеленым сиянием, раздвигая гроздья огоньков, гаснущих при легком прикосновении. Хвостатые кометы медленно ползли вверх навстречу гостю, передвигаясь резкими толчками. Оранжевые клубки, оживленно махая многочисленными щупальцами, танцевали в большом хороводе, то сливаясь в бесформенную массу, то разлетаясь тысячами ярких точек. Снизу неслись звуки причудливой музыки, похожей на мурлыканье голодных кошек. Призрачные существа пытались увлечь чародея в водоворот своих игр, но кхитаец отстранял от себя гомонящий народ, и бесплотные духи обиженно разлетались прочь. Весь хаос пестрого разнообразия не касался мага.

Дно бездны оставалось все таким же далеким. Чародей бесконечно тонул в прозрачной среде, которая по мере продвижения окрашивалась из салатного цвета в темно-зеленые тона. Это был секретный путь в мир сновидений, о котором знал только он один. Кхитайский маг открыл новый проход не так давно — около года назад, как раз в тот день, когда завершил свой проект по созданию иллюзорной пагоды сна. Отныне он пользовался только этой секретной дорогой.

Наконец, внизу забрезжил свет, обозначивший вход в пространство сновидений. У светлого провала ворот чародея встретили шесть крылатых гигантов с тяжелыми палицами. Но признав в человеке своего повелителя, грозные стражи расступились, уступая дорогу. Кхитаец влетел в искрящийся овал и, преодолев завесу света, оказался в шарообразном помещении, напоминавшим миниатюрную модель того гигантского измерения, которое сотворил Гипнос-Рен. Здесь также летали зерии, за которыми неустанно следили спруты-саривии, но местные духи являлись всего лишь отражением реальных обитателей мира снов. В отличие от подлинной страны сновидений здешнее окружение содержало всего лишь несколько ходов в ночные видения смертных. Не больше трех-четырех десятков. Колдун выбрал самый большой и величественный вход с резными косяками. Войдя в этот провал, он окажется в области своих владений. Там в снах гордого смертного находится его убежище, Пагода Сна, двойник земной обители мага, из которой он совершал путешествие в иллюзорное пространство.

Кхитайский чернокнижник быстро проделал весь путь до своего величественного алтаря. Вот оно, иллюзорное пристанище мага, — высокий пятиступенчатый конус из камня бардового цвета с малахитовыми крышами-шляпками, увенчивающими каждый ярус. Острые края крыш смотрят вверх в темно-фиолетовое небо, полное низких зловещих туч.

Тот, кто родился в земле снегов, никогда не изменит свое представление о мире. Даже в воображении киммерийца царит холод и свирепствует лютый ветер. Маг предпочел бы обосноваться в разуме какого-нибудь стигийца, где всегда знойно и душно, но нет ненавистного мороза. Нет высоких гор со снежными пиками, устремленными в небеса, нет ледяной глади, стелющейся по земле. Конечно, выбирать не приходится. Каким бы ни было сознание орудия, с окружающими условиями приходится мириться. Приходиться терпеть все, что угодно, лишь бы достичь поставленной цели.

Колдун вошел в золотые ворота, которые стерегли рубиновые драконы. Гигантские змеи проводили его долгим взглядом. Прошел по дворику, который уже успели облюбовать снежинки, и поднялся по золоченому крыльцу, ведущему к входу в пагоду.

В помещении царил легкий полумрак. Тьму рассеивал тусклый свет трех десятков длинных свечей из снежно-белого воска. В воздухе витал едва уловимый аромат сандала. Не задерживаясь, чародей миновал Зал Секретов и поднялся на второй ярус, в Зал Знаний. Остановившись около полки, кхитайский волшебник на миг задумался, потом принял решение и вытащил толстую стопку дощечек, на поверхность которых были нанесены черные иероглифы. Это была книга таинств.

Обычный человек не смог бы прочти больше трех символов — во время сна мозг работал совершенно по-другому. Однако чернокнижник, годами постигавший науку управления процессов восприятия и познания в мире сновидений, умел читать любые письмена так же хорошо, как и наяву. Создание книг не требовало больших усилий. Стоило всего лишь облечь знания в материальную форму, привычную для чтения, и их письменный хранитель появлялся сам собой. На самом же деле книги были иллюзией — все знания колдуна были зафиксированы в памяти смертного, хранящего Пагоду Сна в своем сознании. А человеческая память, как известно, могла вместить целые тонны знаний.

Кхитаец поднялся еще на один ярус вверх. Здесь, в Зале Иллюзий, он оставил книгу в центре мозаики с изображением парящего тигра. Время для волшбы еще не пришло. Сначала он осмотрит Подвал Кошмаров и Зал Ночных Видений. Возможно, взойдет на крышу, чтобы отследить все изменения в хитросплетении нитей, связывающих духов сна. Размышляя с чего начать, колдун замер. Ответ быстро пришел сам собой. Лучше всего сначала навестить пленников.

Маг Сна быстро спустился вниз по спиральной лестнице на подвальный ярус. Темное помещение, названное Подвал Кошмаров, имело два уровня. На первом, верхнем, содержались пленники волшебника — духи всех смертных, пойманных во сне и заключенные в этом месте. На втором, нижнем, были заперты кошмарные существа, которых чернокнижник взращивал специально для того, чтобы терзать умы людей в сновидениях. Большая часть выводка была подвластна колдуну — он лично создал и размножил несколько пород тварей, паразитирующих в сознании человека. Среди призрачных монстров в подвале содержались мелкие линь, тревожащие сон смертного, страшные ку, скребущие мозг своими когтями и не дающие человеку уснуть своим скрежетом, и са-ин, источающие силы своей жертвы, пока человек спал. Но были здесь и существа, обладающие собственной волей. С ними колдун обходился с особой осторожностью. Даже запертые в клетке они могли навредить своему хозяину, потому как имели очень скверный нрав.

По подвалу постоянно летал хищный всепожирающий туман, который изредка уничтожал выведенных чудовищ или чинил беспорядок на подземном ярусе. Это сознание смертного сопротивлялось навязанной должности по хранению убежища колдуна. Поток стихийных сил постоянно вторгался во владения чернокнижника, и магу стоило не мало усилий сдерживать его под контролем.

Однако хаос враждебной мощи не всегда и не во всем покорялся воле чародея. Например, кхитаец не мог добраться до некоторых своих пленников. Особую трудность представляла новая пойманная жертва. Алиэль, юная дева-брамин Сна. Ученица его вечной соперницы, находилась под защитой неведомых сил, и колдун уже успел пожалеть, что запер девчонку в темнице. Из-за этой мерзавки контролировать бушующий хаос стало многим труднее.

Кхитайский маг молча прошел мимо клеток с узниками. Преимущественно все узники были колдунами. Отдельную часть пленников составляли воины. Однако самого могущественного из них волшебник уже потерял. Легендарного бойца звали Лао Чи, Синий Копьеносец. Герои не умирают. Теперь он принял сторону врагов.

Оставались маги. Во имя осуществления цели придется освободить из плена одного из колдунов. Нет, лучше двух или трех. Пусть они расправятся с врагами в реальном мире. Трое братьев-громовников как нельзя лучше подходят для этого задания. Их чернокнижник пленил не так давно, около месяца назад. В реальном мире эти трое спят в своем жилище отшельников на южной границе Кхитая. Придется вернуть им души, пробудить и послать навстречу приближающимся врагам.

Да, так он и сделает.

Кхитец подошел к одной из клеток, где бесновались неяркие силуэты трех колдунов.

«Вазар, Ронас, Дин-Ю! Ответьте мне, кто ваш хозяин!»

«Ты, Шао Лун, мастер снов», — донесся злой ответ.

«Тогда слушайте приказ вашего повелителя. Вы должны убить группу странников, направляющихся в Кхитай. Восьмерых. Девятого, варвара по имени Конан, вы должны только ранить, но так, чтобы он медленно умер под моим надзором. Проснитесь и летите по небу быстрее туч. Я буду следить за вами».

«Как прикажешь, хозяин», — раздалось шипение.

Более не задерживаясь в темном подвале, чародей поднялся на первый ярус, затем продолжил восхождение вплоть до четвертого этажа. В Зале Ночных Видений колдун устроился на ковре с одним большим иероглифом, обозначавшим «сон». Обе руки он положил на подставке с другими знаками — «слышать» и «видеть». Кхитайский чернокнижник погрузился в транс. Долгое время он пытался выяснить, что происходит в снах киммерийца, но ничего не мог различить, кроме тьмы и тишины. Тогда колдун подвинул другую подставку с изображением иероглифа «чувствовать». Вновь никаких результатов. Словно варвар запер на замок свои видения. Спуститься в зал Иллюзий и наградить непокорного киммерийца новой порцией кошмаров? Так он, наверное, и сделает. Но сначала нужно завершить последний экскурс по Пагоде Сна. Подняться на крышу и узнать, что нового произошло в отношениях духов, охраняющих сновидения варвара.

Темное холодное небо встретило чернокнижника неприветливым воем ветра, напевавшего мотив гулкой песни. Вверху обозначились целые скопища полыхающих огненных точек. Не может быть!

Ваеры! Существа, призванные варваром, чтобы защитить свои сны. Значит, это из-за их вмешательства он ничего не мог увидеть в сновидениях северянина. Но это еще полбеды. Ваеры ведь могут атаковать его пагоду, если варвар того пожелает. Во имя Тай-Хао, как ему удалось призвать на помощь этих могущественных слуг Гипнос-Рена? Ведь такое под силу не каждому колдуну! Если киммериец преуспеет в общении со своими незримыми защитниками, то ваеры непременно ринутся вниз, чтобы стереть Пагоду Сна из сознания своего подопечного. Нет, в это просто нельзя поверить! Копан постепенно разрушает все его планы. Неудачи повсюду преследуют чародея.

Пора заняться варваром. Наслать на него самые черные и страшные иллюзии! Заставить его трепетать от страха! Поселить безумие в его разуме!

Чуть ли не бегом кхитайский маг спустился на третий ярус. Рука чародея подхватила книгу таинств. С неудовольствием чернокнижник заметил, что его пальцы едва заметно дрожат.

Применить самое злое колдовство!

Маг начал быстро перебирать дощечки, отыскивая иероглифы в нужной последовательности. Вдруг книга растаяла прямого в его руках — ее съел жадный туман хаоса. Колдун вздрогнул. Это проклятый варвар забыл то, что никогда не помнил. Его заклинания!

Лицо колдуна побагровело от злости. Что происходит?

Ответом был сильный толчок, заставивший вздрогнуть иллюзорную обитель чернокнижника. Стены пагоды внезапно потеряли четкие контуры и подернулись серой мглой. Мигом позже они вернули утраченный вид, но происшествие произвело на кхитайца неизгладимое впечатление. Чародей вновь понесся на крышу.

Ваеры были на месте.

Неужели киммериец самостоятельно учится управлять снами? Проклятье! Надо что-то предпринять.

Трое громовиков займутся врагами в реальности, но что делать здесь, в мире иллюзий?

Колдун скривил свои тонкие губы. В конце концов, он мастер Сна…

То утро показалось Конану необыкновенно солнечным. Знание того, что он обнаружил Пагоду Сна, придавало киммерийцу новые силы. Колдун поступил опрометчиво, поместив свое убежище в сны северянина. Расправиться со Столиким будет проще. Вскоре они уже доберутся до Кхитая, и тогда отберут не только колдовскую силу мага, но и его никчемную жизнь.

К полудню группа добралась до переправы через реку, которую гирканцы называли просто — Великая Река. Однако к разочарованию странников они не увидели ни моста, ни бревен, перекинутых через поток, ни даже лодок, на которых можно было бы переправиться на другой берег. У самой воды сидели четверо степняков, бездумно уставившись на шуршащие волны. Заметив путников, двое гирканцев приблизились к группе на своих лошадях. Агрессивных намерений у кочевников, по-видимому, не было.

— Эй, добрые люди, поворачивайте назад! — прокричал один из степняков, высоко подняв руку. — Здесь вы не пройдете!

— Почему мы не пройдем? — нахмурился Конан. — Неужели вы нас не пустите?

— Нет, мы просто предостерегаем вас. Вода стала опасной. Реку нельзя перейти.

— То есть как это? Впервые слышу, чтобы река стала непреодолимым препятствием. Эрлик вас побери, где мост?

— Мост разрушен. Починить нельзя.

— Тогда мы перейдем реку вброд.

— Нельзя, — повторил гирканец. — Вы непременно погибнете.

Кесея тронула за плечо варвара. Волшебница хотела лично узнать обо всем у степняков.

— Что за опасность нам грозит, о, благородный народ?

— Да уж, благородный народ, — хмыкнул Таллок, припоминая свои злоключения в Араказе. — Эти подлецы хотели скормить нас своему идолу!

— Тише! — окрикнул юношу Саттар. — То были воины из Клана Костей, а эти, похоже, не имеют к ним никакого отношения.

Гирканцы сделали вид, что не заметили совещаний путников.

— В воде заключена смерть, — сказал кочевник. — Каждый, кто вступает в волны реки, умирает. Быстрые воды унесли жизни многих наших братьев. Но если вы не верите, идите вперед и проверьте сами.

Звучит искренне, — заметил Таллок. — Только что он имеет в виду?

— Смерть в воде… — размышляла Алекса. — Не могу и предположить, что бы это могло быть.

— А что происходит с теми, кто переходит реку? — спросила степняка верховная жрица.

— Сначала они входят в воду, потом вода начинает светиться, и жадный демон отбирает очередную жизнь.

— Жадный демон?

— Ну да. После смерти человека он сжирает его душу.

— Что же за чудовище поселилось в реке?

— Я не знаю, добрые странники. Если вы хотите узнать обо всем, вам лучше поговорить с Кхэйулом, нашим шаманом. Мудрый старик ведает обо всем, что происходит вокруг. Наверняка, он сможет рассказать вам об этом демоне больше, чем я.

— Где его можно найти?

— В нашем поселке. Следуйте за мной, я проведу вас к Кхэйулу.

Степняк сдержал обещание. Группа остановилась в пятидесяти шагах от юрты шамана. Гирканец сделал знак спешиться, объяснив, что верхом подъезжать к жилищу не принято. Юрта Кхэйула отличалась ото всех остальных особой символикой. Вокруг жилища на деревянных колах были развешаны голые черепа животных, призванные отпугивать от обители шамана злых духов. Юрту венчали витиеватые рога козлов и баранов, выкрашенные в разные цвета — символ колдовской силы. Из входа в жилище вился синеватый дымок со специфическим запахом — это Кхэйул занимался приготовлением колдовских зелий.

Четверо странников последовали за гирканцем, остальные остались ждать их возвращения снаружи. В юрту шамана вошли Конан, Диаса, Вало и Кесея.

Старик встретил путников без удивления, словно давно ожидал их прихода.

— Знаю, знаю, — Кхэйул первым начал разговор. — Большая беда привела вас ко мне, странники. Проклята наша земля, проклята. Зло пришло в эти края и поселилось в Великой Реке! Ха-рар предупредил вас об опасности, молодец. Вы должны благодарить его, ибо мой внук спас вам жизнь. Зайди вы в воду реки, вас бы ждала скорая и ужасная смерть.

Шаман был очень стар. Наверное, Кхэйулу давно перевалило за сотню лет — блестящие волосы колдуна был белы как молоко, а темную кожу на лице избороздили глубокие морщины. Но в глазах старика, похожих на два уголька, горела яркая искра жизни. Шаман сидел на коврике из бараньей кожи, вдыхая дым тлеющих листьев, разложенных на железной подставке.

— Что случилось с Великой Рекой?

— Суррейш выбрал ее своим домом.

— Кто такой Суррейш?

— Разве вы никогда не слышали? Это один из сыновей ранних Каавана. От брака с Хезетой, матерью мрака, родилось три сына. Кхазалам-Амол, Нехаж-Галюд и Суррейш. Единый отец хотел сделать их своими наследниками, но, отворив их черные души и увидев, насколько злыми оказались его отпрыски, Кааван изменил решение. Создатель разгадал коварный замысел своих сыновей. Три брата возжелали сбросить с трона своего родителя и безраздельно царствовать во всем мире. Кхазалам-Амол определил для себя землю, Нехаж-Галюд — небо, и наконец Суррейш — воду. Но великий Кааван изгнал своих детищ из дома и превратил трех сыновей в ужасных чудовищ, которые с того момента навеки были обречены странствовать по миру и причинять зло людям.

— Значит, вы не поклоняетесь Суррейшу? — неудачно спросила Диаса.

Кхэйул бросил на нее злой взгляд.

— Конечно, нет, девушка! Он наш враг, такой же враг, как и для всех людей.

— Мы встречались с вашим братом, который приносил жертвы Кхазалам-Амолу, — сказал Конан. — Что ты можешь сказать на это, колдун?

— Мне стыдно за наших соплеменников, — сказал Кхэйул. — Клан Костей, Клан Песчаного Дна, Клан Крови — они позорят наш род.

— Что, если мы убьем Суррейша? — спросил варвар.

— Тогда наш поселок никогда вас не забудет. Клянусь своей бородой, я сполна отплачу за вашу доброту.

— Но что ты можешь предложить взамен, старик?

— Скажите мне, что вы ищите, и я скажу вам, где это можно найти. Это сокровище? Драгоценный амулет?

— Вообще-то, то, что мы ищем, не имеет отношения ни к каким земным ценностям. Мы держим путь в Пагоду Сна.

— Сны? ~ Кхэйул задумался. — Я знавал одного кхитайского чародея, который занимался созданием сновидений. Но это было давно. Сейчас он, наверное, уже мертв.

— Его имя Шао Лун?

— Нет, мага звали Чей Танг.

Кесея и Диаса переглянулись. Похоже, это имя было незнакомо девам-браминам.

— Если вы поможете нашему народу одолеть водяного демона, я расскажу все, что знаю об этом чародее. Вероятно, он сможет чем-нибудь помочь, если, конечно, не опочивал в страну предков.

— Договорились.

— О, спасибо, добрые странники! Харар поможет вам.

Путешественники покинули жилище шамана. Четверо участников похода вернулись к остальным и рассказали обо всем, что узнали от колдуна гирканцев.

— Ты и в самом деле собираешься выполнить обещание? — спросил Конана Таллок.

— Почему бы и нет? Суррейш или Кхазалам-Амол — какая разница? Убить второго сына Каавана будет немногим сложнее, чем первого.

Вало многозначительно взглянул в сторону реки.

— Будем ловить рыбу?

Северянин улыбнулся, оценив юмор вендийца. Вдвоем с гигантом они расправились с повелителем степей. Разве новый враг сумеет испугать двух бывалых воинов? К группе путников подошел Харар, тот самый гирканец, который предупредил их об опасности и проводил к жилищу Кхэйула.

— Что потребуется могучему воину, бросившему вызов обитателю илистого дна?

— Мне понадобятся сети, — сказал варвар. — Много сетей.

Глава XVIII

Над степью быстро мчалось черное облако, затмевающее солнце. Не плыло, подобно своим ленивым собратьям, но стремительно неслось от кхитайской границы в южном направлении. Среди рваных лоскутов, объятые гроздьями тумана, летели три чародея, увлекаемые скорым потоком воздуха. Невидимая злая сила мчала колдунов быстрее ветра. Словно тяжкие цепи, чары Столикого сковывали громовников. Братья-маги оказались заперты внутри клубящегося вихря из нескольких туч, и неведомая сила чужого колдовства постепенно лишала их собственной воли.

Базар, старший из братьев-громовников, с ненавистью глядел на проносящуюся внизу землю. Роиас пытался сопротивляться магии, мчащей их по небу, но у колдуна не хватало могущества, чтобы соперничать с чародейством Шао Луна.

Дин-Ю уже смирился с судьбой и готовился к предстоящей битве, вбирая в свое тело дар стихии воздуха. Ярко-желтые одежды чародеев развевались подобно огненным крыльям, и если бы кто-то снизу различил их стремительно несущиеся над землей силуэты, то непременно подумал, что это пролетают демоны из свиты Тагала, укравшие с неба луну.

Пленники Столикого готовились выполнить задание своего господина — убить Конана и дев-браминов Сна.

* * *

Закат нарядил небо в облачные одежды ярко-красных тонов. Солнце устало плыло за горизонт, теряя свой блеск. Воды Великой Реки были объяты алым пожаром, который медленно угасал, пока светило удалялось на покой.

— То есть, как это совсем не осталось лодок? — недоумевал Конан. — Как же вы тогда переправляетесь на другой берег?

— После того, как здесь поселился Суррейш, мы вообще не подходим к реке, — сказал Харар. — А все лодки разломал сам водяной демон.

— Хм, что-то не верится. Никогда бы не подумал, что водяному демону могли чем-то помешать ваши плоскодонки. Ну, плоты-то хоть у вас сохранились?

Степняк яростно поскреб затылок.

— Были где-то на отмели…

— Тогда веди на отмель.

У кочевников отыскалось всего три плота годных к плаванию. По четыре человека на каждый — итого двенадцать воинов могли принять участие в охоте на монстра. Из группы странников вызвались Конан, Вало, Таллок, Исира и Саттар, из степняков — Харар, его двоюродные братья Тулар и Парук, а также еще трое гирканцев, не боявшихся ни богов, ни демонов. Охотники до самой темноты готовили сети, точили гарпуны и крючки.

Когда все приготовления были сделаны, они отчалили от берега, направив речной транспорт вниз по течению.

Киммериец, дева-брамин и лунный маг занимали один плот, Вало, Харар и его братья — другой и, наконец, Таллок и его три помощника из числа гирканцев — третий. Два плота держались близко друг от друга, так, чтобы в любой момент можно было натянуть сети, в то время как на третьем плоту, которым управлял юный странник, воины готовили копья и гарпуны, чтобы атаковать пойманного демона. Картина выглядела зловеще — странники, точно сами рыбаки небесных вод из свиты Эрлика, отправились ловить чудовище, восставшее из пучины.

Река несла воинов по темным водам, в которых затаилась невидимая смерть.

Любопытство варвара пересилило. Сначала Конан опустил в воду лезвие своего меча, потом окунул руку. Ничего не случилось. У киммерийца появилась нехорошая мысль, что гирканцы их разыгрывают. Харар, сдвинув брови, сделал знак северянину немедленно прекратить тревожить воду.

— Суррейш чувствует появление человека в своих владениях, — шепотом объяснил гирканец. — Коварный демон может подкрасться незаметно.

Прошел час в полной тишине. Единственным звуком, доносившимся от темной воды, который слышали странники, был плеск рыбы. Саттар воззвал к ночному светилу, отгоняя дремоту и усталость. Киммериец был вынужден признать, что чародейство лунного мага производило определенный эффект — спать больше не хотелось, тело наливалось приятными волнами бодрости.

— Сеть! — внезапно крикнул Конан, заметив светящееся пятно, которое двигалось по дну в их направлении.

— Суррейш! — в голос воскликнули гирканцы. Несмотря на кажущийся испуг, кочевники

действовали быстро и слаженно. Вскоре чудовище затрепыхалось в сети. Вопреки ожиданиям, пойманный монстр совсем не походил на водяного демона, скорее, на рыбу, плоскую и уродливую, с тонкими крыльями, охватывающими тело.

— Это не Суррейш, — сделал заключение Харар.

— Кажется, я знаю, что это за существо, — произнес Таллок. — Это такая рыба, которая зовется электрическим скатом. Несколько раз подобных бестий вылавливали в Море Запада. Но ума не приложу, что эта рыбина может делать в Великой Реке.

— Выходит, эта рыба убивает людей? — спросил Таллока один из гирканцев. — Такая мелкая?

— Думаю, она здесь не одна, — ответил юноша. — Требуется, по крайней мере, десятка три таких скатов, чтобы нести смерть всем, кто вошел в воду. И все равно… Река слишком большая, чтобы скаты могли убивать повсюду!

— Значит, их кто-то направляет! — пришел к выводу Конан. — Будь я проклят Кромом, если это не один из трех кланов, почитающих сыновей Каавана!

— Эй!

Таллок хлопнул по кисти гирканца, который попытался дотронуться до ската рукой.

— Жить надоело? Умрешь скорее, чем ветер свистнет! Видел когда-нибудь молнии на небе во время грозы? Вот эта самая рыбина способна вырабатывать такие же.

Степняк в ужасе отдернул руку.

— Надо убить ее! Быстрее!

— Не поможет, — сказал варвар. — Их здесь могут быть десятки или сотни. Да и морская рыба, насколько я знаю, не может жить в реке. Во всяком случае, без магии своих покровителей.

— Что ты хочешь этим сказать? — задал вопрос Харар.

— Нужно найти тех подлецов, которые поселили скатов в Великой Реке. Без поддержки их чародейства рыбы вымрут сами. А нам следует всего лишь заставить мерзавцев покинуть эти земли.

— Вернемся в селение и расскажем остальным, — предложил Харар. — Поднимем всех воинов. Узнав, что в реке царствует вовсе не Суррейш, но рыбы, которые убивают по приказу людей из нечестивого клана, многие согласятся помочь.

— Хорошо, — согласился Конан. — Только надо действовать быстро. Ночь — время, когда враги меньше всего ждут нападения. А я уверен, что негодяи затаились где-то неподалеку.

— Так оно и будет, воин, — пообещал гирка-нец. — Еще первые лучи рассвета не упадут на землю, как все воины Клана Песчаного Дна будут мертвы.

По возвращении в поселок кочевников, Харар собрал большой отряд воинов, которые почти и не спали, дожидаясь возвращения группы. Тулар и Парук повели часть людей вверх по течению, в то время как остальные гирканцы, возглавляемые Хараром, двинулись вдоль реки в противоположном направлении. Конан и остальные присоединились к воинству Харара. Гирканские всадники быстро скакали вдоль берега, стараясь производить как можно меньше шума.

Через пару миль они наткнулись на то, что служило вражеским лагерем. Как и предполагал киммериец, поклонники Суррейша не ждали нападения. Возможно, если бы солдаты гирканцев проезжали бы в этом месте днем, то ничего бы не обнаружили. Временные жилища почитателей водяного демона оказались тщательно скрыты от посторонних глаз, и если бы не дым костра, да шумные крики ничего не подозревающих воинов нечистого клана, люди Харара попросту проскакали бы мимо.

Степняки из поселка налетели на вражеский лагерь, точно смерч, сметая на пути всех неприятелей, подобно вороху сухих листьев. Ночь наполнилась звуками битвы, криками и скрежетом железа. Браги кочевников не были готовы дать отпор, и потому сразу же понесли большие потери. Харар лично расправился с двумя противниками, Конан и Вало убили шестерых. Общие потери воинов Клана Песчаного Дна составили двадцать три павших бойца. Гирканцы из поселка потеряли всего двоих.

В замаскированных жилищах, прорытых у берега реки, воины нашли большие стеклянные емкости с водой, в которых содержались морские скаты. Колдуны клана управляли поведением рыб с помощью магических талисманов, которые гирканцы после короткого совещания решили уничтожить в пламени костров.

Однако торжествовать было слишком рано. На помощь своим собратьям спешили другие почитатели Суррейша. Степняки, забыв об осторожности, оказались в окружении превосходящего в числе врага.

Завязалась битва. Гирканцы из селения отбивались от разрозненных отрядов Клана Песчаного Дна. Вскоре берег реки устлали тела павших воинов. Кривые сабли со свистом рассекали плоть, длинные копья всадников пронзали тела пеших бойцов. Харар потерял четверть своих людей, но поклонникам Суррейша так и не удалось окружить отряд. Вождь рассчитывал продержаться до прихода своих братьев, чтобы потом ударить по врагу с новыми силами и разделаться со всеми членами клана.

Счастье, девы-брамины остались в селении кочевников — в такой беспорядочной свалке они могли погибнуть от удара какого-нибудь отчаянного вояки, избравшего своей мишенью голову волшебницы. Магия не спасала в вихре горячего боя, где на первом месте всегда оставались сила и ловкость.

Вало и Конан, не щадя сил, рубили направо и налево, убивая своих противников. Таллок прикрывал Исиру и Саттара, которые творили волшбу в помощь союзникам.

Сражениепревратилось в беспорядочную кучу одиночных стычек…

Все изменилось, когда ночное небо раскололось пополам, и из открывшейся бреши вылезла грузная туша гигантского призрачного существа. По жилам великана струился неяркий свет. Весь облик ночного странника напоминал о темноте и скорби подземного царства. Единственный глаз Джоо Мина свирепо блестел во мраке, нагоняя ужас на остолбеневших людей.

— Похоже, Шао Лун выпустил на волю своего цепного пса! — сказал Конан.

Призрачный гигант прошел мимо скованных страхом степняков, которые забыли про схватку, и замер перед киммерийцем. Великан возвышался над северянином, точно высокая башня.

— Я убью тебя, варвар! — громогласно проревел Джоо Мин. — Ты едва не лишил меня зрения, но теперь тебе не скрыться. Лао Чи не придет тебе на помощь, ха! Я раздавлю твою голову, как спелый плод!

Конан отложил меч и с усмешкой взглянул на великана.

— Выбравшись из снов Столикого, ты потерял свою неуязвимость, обитатель иллюзорного царства. Теперь ты не опаснее водяной крысы!

— Водяной крысы? Я покажу тебе водяную крысу!

С ревом Джоо Мин бросился на Конана и сгреб его тремя парами своих огромных лап. Туман, из которого состояло тело великана, казался плотным и тяжелым. Варвар, напрягая свои огромные мышцы, сумел разжать хватку Джоо Мина и потянул на себя гиганта. Тело чудовища, привыкшего путешествовать только по иллюзорному пространству, покачнулось и стало заваливаться вперед. Подарок Шао Луна, мглистая плоть, оказался непривычным для обитателя страны сновидений. Конан, ловко изогнувшись, перехватил шею великана и сдавил горло Джоо Мина. Монстр замахал руками, растопырив пальцы, в отчаянной попытке высвободиться, но варвар держал крепко. Постепенно усиливая давление, он не отпускал шею гиганта, пока Джоо Мин не перестал дергаться и не затих. Тогда Конан разжал согнутую в локте руку, и позволил обмякшему телу упасть на землю. Плоть чудовища начала таять, съеживаться, морщиться, словно кожура гнилого яблока…

Исчезающий гигант, подхваченный ветром, полетел в сторону реки, и вскоре быстрые воды без остатка пожрали его мглистое тело.

Изумленные степняки испустили вопль.

Харар переводил взгляд от реки на киммерийца, пытаясь понять, что только что произошло, и даже почитатели Суррейша забыли об атаке, полностью переключившись на Конана.

Кочевники не представляли, что им делать дальше. Вмешательство сверхъестественной силы оказалось таким неожиданным, что гирканцы не знали, кому произнести молитву — властелину вод или герою, который избавил их от кошмарного существа.

Дальнейшие события начали разворачиваться с пугающей быстротой. Едва растаяло тело огромного человекообразного чудовища, как с неба появились новые чужаки. Три колдуна в ярко-желтых одеждах опустились на берег, всколыхнув зыбкой рябью волны реки.

Чародеи оглядели поле сражения безо всякой спешки. Так обычно смотрят на своих врагов люди, уверенные в своих силах.

Впрочем, ситуацию братья-громовники оценили неверно — увидев Конана и окружающих его степняков, маги сделали вывод, что варвар собрал воинство из числа гирканцев для похода на Пагоду Сна. Повинуясь воли своего хозяина, которого им было приказано охранять, чародеи начали беспорядочно уничтожать всех степняков.

Поклонники Суррейша взвыли, увидев, как с рук чужих колдунов срываются голубые ветки молний. Они-то до сих пор верили, что секрет небесного огня неизвестен никому, кроме кланов, почитающих сыновей Каавана.

Яркие линии расчерчивали темное пространство, врезаясь в грудь кочевников, и несколько воинов попадали на мокрую землю, объятые роем колючих искр и клубами сизого дыма.

В эти мгновения люди Харара и поклонники Суррейша забыли о своей вражде. Гирканцы, смешавшись в единой волне, атаковали дерзких магов. Несмотря на приказ Шао Луна, закрепленный в сознании чародеев, основная суть которого сводилась к тому, чтобы уничтожить группу дев-браминов Сна и сопровождающего их киммерийца, громовники с усердием взялись за новое задание. Братья предпочли сначала убить всех врагов, мешавших достижению основной цели, и потому щедро тратили силы на орущую толпу кочевников.

Яркий синий свет разорвал темное ночное покрывало серией коротких вспышек. Степняки падали на сырую землю, умирали один за другим, но так и не могли добраться до тройки грозных колдунов. Ослепительные блики неслись по водной глади пугающими светлыми пятнами. У гирканцев не хватало сил достичь той невидимой черты, которой маги ограничили себя от всего беснующегося воинства врагов. Убегать степняки тоже не желали. Многочисленных воинов переполнила дикая ярость, стершая даже страх перед небесным огнем.

Солдаты Харара и почитатели Суррейша одинаково видели в трех магах воплощение зла. Если кочевники из поселка представляли колдунов, как источник всех бед, свалившихся на селение, то поклонники водяного демона усмотрели в этих троих нечто, позволившее им прийти к заключению, что братья-громовники являются противниками почитаемого ими божества. Как оказалось неспроста — к месту битвы неслышно подъехала Кесея со своими ученицами. Верховная жрица Гипнос-Рена узнала о замысле Шао Луна, в одиночестве совершив путешествие в страну снов.

Волшебница догадалась о том, что кхитайский чернокнижник послал своих рабов с заданием убить дев-брамин и тех, кто их сопровождал. И вот она пришла на помощь своим союзникам, которым угрожала опасность. Возможности блестящей ученицы Гипнос-Рена, которые Кесея тщательно скрывала, были неисчерпаемыми. Навык массового гипноза, которым владела чародейка, оказался верным орудием для достижения цели — Кесея заставила гирканцев поверить, что их общий враг — это три злых мага, расточающих убийственное голубое пламя.

Громовники оказались могучими колдунами. Стоя спиной к воде, они отражали одну за другой волны атакующих кочевников. С прикрытым тылом, Чародеи создали линию безупречной обороны, умело распределив усилия — Ронас и Дин-Ю посылали молнии направо и налево, а Базар подпитывал своих братьев стихийной силой. Атака степняков превратилась в бессмысленную бойню, берег реки быстро покрывался все новыми и новыми телами гирканцев.

В голове варвара, немало смыслившего в тактике сражения, сразу пронеслась мысль, что еще пара минут — и от объединенного воинства степняков останется только зола. Нужно было выманить магов на открытое пространство и окружить, иначе чародеи перебьют всех до единого.

Конан в три прыжка подскочил к Кесее и передал свои опасения.

— Внуши им, что они боятся колдунов! — сказал киммериец. — Пусть чародеи поверят в страх гирканцев и отойдут подальше от берега!

Страх.

Ученица великого бога сновидений попыталась представить сама, что бы бы она почувствовала, когда оказалась посреди хаоса мельтешащих тел, объятых синими искрами и дымом.

Три колдуна сеют смерть. Спасения нет нигде.

Бежать! Бежать! Бежать без оглядки, прочь от страшного места!

Степняки дрогнули. Ярость сменилась диким испугом. Кочевники ринулись прочь от колдунов, беспорядочно наталкиваясь друг на друга.

Базар, Ронас и Дин-Ю мгновенно заглотили наживку. Громовники забыли об обороне и бросились в погоню за бегущим врагом. Хлесткие молнии догоняли гирканцев, и те, в кого попадал небесный огонь, валились наземь, рассыпая фонтаны гаснущих искр мертвенного синего цвета. Пал еще один противник, еще…

Преследователи стремглав неслись за своими жертвами. Теперь, похоже, братья-маги оказались в плену азарта и забыли, с каким заданием они сюда явились первоначально.

— Давай, Кесея! Прикажи им обернуться и ударить по врагу!

Внезапно безудержная ярость вновь охватила гирканцев. Степняки осознали, что врагов всего трое, в то время как их больше, по крайней мере, раз в тридцать. Не успели громовники опомниться, как оказались в окружении кочевников, пылающих жаждой возмездия. Заблестела холодная сталь клинков и копий — Ронас рухнул на колени, захлебываясь собственной кровью.

Дин-Ю и Вазар не дали кольцу сомкнуться. Маги стали прорываться обратно к воде.

Зарычав, Конан подхватил свой тяжелый меч и устремился в сторону пятящихся колдунов, которые разбрызгивали по сторонам голубое пламя.

Никто из степняков так и не успел осознать, что убило второго громовника — настолько быстро все произошло. Мигом позже гирканцы разглядели, кто же из героев отправил к праотцам Вазара. Это киммериец быстрее ветра подкрался к двум магам, пригнулся, избежав попадания пущенной молнии, которая угодила в кого-то из менее удачливых воинов, и пронзил клинком своего противника. Удар оказался настолько сильным, что меч оторвал волшебника от земли, и тот повис в воздухе, нанизанный на лезвие меча, подобно бабочке.

Сразу же ревущая толпа степняков погребла под собой оставшегося в живых мага. Варвар не стал дожидаться кровавой расправы и вернулся к группе своих друзей.

Откуда-то издалека разнесся тихий звук стука копыт. Степь робко зашепталась. Это Тулар и Парук спешили на помощь Харару со своими всадниками.

Вдруг Таллок вытянул вперед руку, указывая на кучу неподвижных тел гирканцев, из-под которой выбрался Дин-Ю. Около двух десятков врагов мага оказались мертвы, убитые страшным электрическим зарядом. Желтая одежда чародея-громовника свисала изодранными клочьями, лицо волшебника заливала кровь, тело покрывали многочисленные порезы, на левой руке не хватало трех пальцев. Но, тем не менее, Дин-Ю был жив. Качаясь, словно во время шторма, маг плелся к воде. Остолбеневшие кочевники не смели его преследовать.

Диаса слепо уставилась в воду. Сначала Конан подумал, что девушку испугал колдун, казавшийся только что вернувшимся с того света, но, проследив за направлением ее взгляда, варвар понял, что внимание девы-брамина привлекло нечто по-настоящему ужасное. Дин-Ю продолжал пятиться в реку, и вода уже достигла его колен. За спиной волшебника что-то плеснуло, послышалось тихое бульканье. По темной глади реки пробежала мелкая рябь.

Что-то огромное и ужасное вынырнуло из волн с такой пугающей неожиданностью, что все следившие за движением в реке испустили вопль изумления и страха. Над поверхностью показалась мокрая чешуйчатая спина, распахнутая беззубая пасть и комья слипшихся плавников.

Дин-Ю вздрогнул. Маг выставил вперед обе руки, словно пытаясь защититься от новой опасности, и ладони громовника расцветило яркое голубое сияние. Это было последнее, что успел сделать колдун, перед тем как исчезнуть в жадном зеве чудовища. После этого скользкий монстр вновь скрылся в воде, выбросив в воздух тучи мелких брызг.

— Суррейш! — пронесся дрожащий голос.

— Суррейш, — эхом подхватили другие степняки.

Вода в том месте, где скрылся хозяин реки, начала пениться. Что-то заклокотало в глубине, а на поверхности заиграли блики света. Потом внезапно раздался оглушительный взрыв — река перевернула свою воду, отрыгнув вместе с жидкостью гигантские всплески чего-то густого, красного и дурно пахнущего. На берег полетели большие куски мяса, точно в Великой Реке лопнул огромный кит — гиркацев щедро окатило водой, перемешанной с кровью.

— Видать, не понравилось речному идолу угощение, — с усмешкой заметил Конан, отшвыривая ногой еще теплый кровоточащий комок.

На лицах кочевников застыл ужас.

— Воины клана! — обратился варвар к почитателям взорвавшегося бога, выступая вперед. — Суррейш мертв. Вам больше нечего делать в этих землях! Уходите из этого края и больше никогда не пытайтесь вернуться со злыми намерениями. Этой ночью нам случилось биться на одной стороне — больше нет нужды проливать кровь друг друга. Братья из вашего народа вам не враги!

Гирканцы из числа противников людей Харара не стали поспешно хвататься за оружие. Увидев жуткую гибель своего бога, кочевники потеряли весь боевой задор. У степняков из поселка также не было желания продолжать схватку.

К месту сражения подоспели Парук и Тулар. Всадники погребли павших товарищей, недавних врагов они отпустили с миром. Кочевники и группа странников во главе с Конаном вернулись в поселок к рассвету.

После того, как путники отдохнули и набрались сил, они пошли к Кхэйулу. Шаман выполнил свое обещание. Старик рассказал странникам все, что знал о древнем чародее из Кхитая. Оказалось, Чей Танг исследовал сны за долго до того, как ученики бога сновидений вышли на открытое противостояние.

Киммериец сделал предположение, что Кесея и Шао Лун были не единственными учениками Гипнос-Рена. Чей Танг, наверняка, относился к старшему поколению магов Сна. Алекса заметила, что, если, по словам Кхэйула, некогда волшебник обитал в провинции Камбуи, то это приблизительно в том же районе, где ныне располагается поселок Пэй-Кван. Если Чей Танг уже умер, то не исключено, что Столикий построил свою пагоду в том же месте, где некогда располагалась обитель мага. Кесея придерживалась иного мнения — волшебница была уверена, что Шао-дракон даже не слышал о существовании кхитайского мага Сна.

Медальон, сказал Кхэйул. Найдите медальон! Знаменитый амулет чародея, по слухам, отличался необыкновенной мощь, и с помощью него Чей Танг управлял сновидениями. Шаман гирканцев настаивал на том, что странникам необходимо заполучить этот медальон, ибо именно он может стать ключом к победе над злым Драконом, терзающим людей кошмарами…

В поселке степняков группа задержалась ровно на день — отдохнуть от всех бед, участившихся за последнее время, и пополнить съестные припасы. После короткого отдыха путники вновь отправились в дорогу.

От селения гирканцев они отъехали недалеко.

Их нагнал Харар на взмыленном коне. Он принес тревожное известие. Вождь степняков сказал, что Кхэйул только что получил от Кааваиа тревожный знак и просит путешественников вернуться в поселок.

— Я раскинул гадальные кости, — позже объяснял старый колдун. — Дурные вести. О, наш единый отец предупредил меня об опасности, которая угрожает одному из участников похода! Я возвращаю свой долг перед вами, странники, передавая вам это послание. Бойтесь — враг хочет причинить зло одному из вас, и он уже подготовил свою черную волшбу!

— Кто это, мудрый старец? — спросила шамана Кесея. — Кому угрожает опасность?

— Той, Кто Спит, — произнес Кхэйул зловещим голосом.

В памяти всех странников одновременно всплыла черная горошина гадального бисера Таллока, которую выбрала Алиэль перед тем, как группа вошла в Араказ.

Глава XIX

Никогда нельзя полностью познать то, что обычно сокрыто от познания. Даже Шао Лун, каким бы великим мастером ни казался этот кудесник сновидений, не смог постичь все чудеса таинственного королевства под названием сон. Не говоря уже о Конане, который разбирался в тонкостях магии настолько же хорошо, насколько бритунийский пастух в древних стигийских трактатах. Один только лишь Гипнос-Рен имел полную власть в своем иллюзорном мире, но хитрый бог оставался в стороне от дел смертных;

О, если бы он только помог киммерийцу вызволить деву-брамин из темницы Пагоды Сна, куда ее заточил коварный колдун! Кажется все просто: сознание девушки находится где-то в плену внутри сознания варвара. Алиэль ждет его помощи, он сгорает от нетерпения поскорее выручить ее из неволи. Но почему ничего не меняется? Почему юная ученица Кесеи все также спит крепким, беспробудным сном, а Шао Лун бесчинствует в его разуме? Как можно положить этому конец?

* * *

Кхитайский маг прошествовал в темную клетку, где был заперт дух девы-брамина.

Пора, наконец, действовать самому, решил для себя Шао Лун. Киммериец справился со всеми врагами в реальном мире — одолел Джоо Мина и отправил к Тянь-Чену троих громовников. Следствие фантастического мастерства или небывалого везения. И то и другое одинаково скверно. Столикий не мог терпеть ни сильных, ни удачливых. Пора показать Конану, что игра нередко оборачивается поражением даже для того, кто, казалось, выигрывал до самого последнего момента. Неужели варвар и в самом деле задумал совладать с ним, мастером сновидений? В подтверждение мыслям чернокнижника иллюзорную пагоду пронзила мелкая дрожь — это киммериец отчаянно боролся за свою свободу и свободу той, которую любил. Черная улыбка расчертила лицо колдуна, сделав его похожим на лик ужасного демона. Хорошо чувствовать себя способным причинить боль противнику. А этот удар Конан запомнит надолго! О, да, может быть, это станет худшим потрясением для варвара. Кошмар, воплощенный в реальность…

Шао Лун вошел в клетку, где метался плененный дух Алиэль. Не долго думая, маг простер руки — и призрак замер, как будто в испуге. Одновременно с лютой ненавистью и злорадством собственной жестокости Столикий низверг на дух девы-брамина поток пламени. Огонь охватил размазанный силуэт, который стал медленно таять, растворяясь в волнах уничтожающей материи. Колдун продолжал поливать пламенем бесплотный дух, пока, наконец, сознание пленницы не пожрал безликий хаос.

Только тогда Шао-дракон покинул мрачное узилище и, не оглядываясь, стал подниматься вверх по спиральной лестнице.

* * *

В тот момент, когда глаза Алиэль широко распахнулись, Конан находился рядом, пребывая в задумчивости, угнетенный сознанием своей беспомощности. В изумрудных зрачках девушки застыла боль. Взгляд девы-брамина упал на киммерийца, на краткий миг ее глаза очистили хрустальные слезы, принесенные воспоминанием о пережитой радости.

— Конан, я люблю тебя, — тихо прошептала она. — Никогда не забывай меня, мой герой. Помни о своей Алиэль…

Ученица Кесеи вздохнула и…

Умерла.

Жизнь волшебницы оборвалась, навсегда остановилось ее юное сердечко.

Конан вскочил на ноги.

Степи сотряс яростный вой, полный боли и отчаяния. Так не мог кричать человек, так кричит раненый зверь, попавшийся в западню хищник, у которого отняли надежду на спасение…

* * *

Ночь сгустилась темными облаками, которые съели солнце. Бледный диск светила окутала дымка клубящейся мглы, ночные демоны вышли на охоту.

Сознание киммерийца изменилось. Теперь здесь царила темная ночь, многим мрачнее той, что окутала реальный мир.

Снег, украшавший двор пагоды, окрасился в кроваво-красный цвет. Вверху пылающие тела ваеров источали необыкновенно яркий злобный малиновый блеск. В воздухе кружили воющие призраки, оглашающие пространство своими жуткими голосами. Духи жалобно стонали, сетуя на расточаемую извне печаль и скорбь, которая обрекала их на невыносимые страдания.

Когда Шао Лун вторично за этот день погрузился в сны Конана, он поразился изменениям окружения. Чернокнижника впервые уколола неприятная мысль, что иллюзорная среда может стать опасной. Для него!..

Рубиновые драконы валялись у ворот одной кровавой кашей, раздавленные невидимой силой. Смерть верных стражей могла означать, что киммериец преодолел барьер и проник в эфемерную Пагоду Сна. Инстинкт подсказал колдуну, что внутри обители витает беснующийся дух варвара, жаждущий возмездия. Кхитаец начал колебаться.

Что, если он войдет внутрь, и его постигнет смерть?

Шао-дракон тут же отбросил эту мысль. Варвар-северянин не может управлять снами! Глупо опасаться гнева киммерийца в сосредоточии собственных магических сил.

Однако нехорошее предчувствие не оставляло кхитайского мага. У чародея не возникало сомнения в том, что нечто зловещее и мрачное затаилось внутри пагоды, по своей природе схожее с тем, что обычно создавал сам кудесник сновидений для своих недругов. Переступив через свои сомнения, колдун вошел внутрь.

Пагоду переполняла тишина. Все вокруг замерло, словно в ожидании. Шао Лун начал подумывать о том, чтобы спуститься в подвал и выпустить на волю танцующих змей, которые станут терзать мозг варвара. Но что-то сверхъестественное, неумолимое и властное потянуло его наверх, в Зал Иллюзий. Призыв был настолько сильным, что его нельзя было проигнорировать. Точно невидимый повелитель приказал магу выполнить это необходимое действие.

Ступени лестницы, будто живые, подталкивали его ступни. Вверх! Все настойчивее звал беззвучный голос. Вверх!

Шао Лун вошел в зал и замер посреди магического круга. Символ, представлявший собой круг с заключенной внутри спиралью, тускло алел во мгле. Пространство вокруг дышало враждебностью. Нельзя сказать, что маг испугался, но все же в эти мгновения цепкие коготки страха все же пощекотали его нервы.

«Наконец-то я нашел тебя, подлая мразь! — разрезало тишину низкое рычание киммерийца. — Ты убил девчонку, жестокосердный колдун! Будь ты вечно проклят Митрой! Скоро, уже очень скоро, я доберусь до твоего жилища, и тогда ты пожалеешь о том, что появился на свет. Я привык возвращать долги, а у меня их накопилось много… Ты готов к путешествию в подземный мир? Будь уверен, проклятый чернокнижник, я направлю тебя на темную дорогу. Демоны будут медленно жрать твою ядовитую печень и упиваться вкусом ее горечи! Твои мучения продлятся не один век. И Кром, и Асура одинаково питают к тебе особую неприязнь. Помни мои слова: твое будущее — это море страданий и боли!»

Шао Лун быстро прочитал изгоняющее заклинание, точнее, оформил свои мысли в обусловленное канонами подобие звуковой оболочки, как бы он это сделал наяву. Очень странно, но чары кхитайского мага не подействовали. Дух Конана, обретший место внутри собственного сознания киммерийца, по-прежнему оставался в пределах иллюзорной обители Столикого. Варвар почувствовал тревогу колдуна и догадался о его судорожных попытках освободиться от присутствия киммерийца.

«Никакие мольбы богам тебя уже не спасут, чародей. Ты давно отвернулся от них, а они не примут к себе отступника. Или ты сам вознамерился стать богом? Царствовать в иллюзорном мире, подобно многоокому Гипнос-Рену? Управлять снами своих жертв?»

— Убирайся вон! — закричал кхитаец, забыв о своей былой уверенности. Его голос разлетелся по сторонам кучей жалких отголосков слабого шепота.

«Ты приказываешь мне покинуть собственный разум, колдун? — спросил его Конан. — Мне кажется, незваный гость в этом месте — это ты. Но чего же ты так кричишь? Я почти слышу твой голос, каким он есть — хриплый, точно карканье ворона. Неужели ты, жалкий маг, боишься за свою никчемную жизнь, когда с легкостью отбираешь ее у других, более достойных существовать па земле?»

Столикий принялся ткать узор иллюзии, чтобы отпугнуть киммерийца или натравить на него одно из своих призрачных чудовищ. Однако все усилия оказались напрасными, — словно чудовищный молот свирепого хаоса вдребезги разбивал все слепленные магией образы.

«Ты когда-нибудь испытывал те страдания, на которые тебе случалось обрекать своих жертв? Тебе знакомо то чувство, которое мы зовем болью или отчаянием? Ты хоть знаешь, как чувствует себя тот, кого загнали в угол и отрезали все пути к спасению? Ну, скажи мне, маг, каково превратиться из охотника в жертву?»

Шао Лун начал медленно пятиться из магического круга. В голосе Конана он уловил нечто такое, что сулило угрозу — безо всякого запугивания, угрозу, которая была очевидна только вследствие своего существования.

Спасайся! — подсказывал чародею инстинкт. Волна холодного жара прокатилась по телу Столикого. По щеке Шао-дракона пробежала предательская капля пота — липкая и скользкая, почти как настоящая.

— Твоя девка сильно страдать, когда я ее развоплощаю! — выкрикнул маг в сторону невидимого врага, скорее для придания уверенности себе, чем для того, чтобы расстроить противника.

«Алиэль, Лао Чи, Базар, Ронас, Дин-Ю, Судир Шах… — перечислил киммериец. — Это лишь те, кому случилось погибнуть у меня на глазах. Скольких же ты еще убил, ненавистный колдун? Кстати, братья-громовники уже отправились в подземный мир, и Азах надел их на свои рога. Вся компания ждет, не дождется, когда к ним присоединишься ты. Трехрогий согласился назначить чародеев на должность твоих персональных мучителей, так что в гостях у Темного тебе скучать не придется. Такого негодяя, как ты, станет за честь разорвать зубами любому демону».

Шао Лун потянулся к иллюзорным книгам и талисманам, способным защитить его от варвара. Внезапно все колдовские вещи рассыпались сияющим прахом, а тяжелые дощатые тома лопнули, разбросав по полу тысячи деревяшек с иероглифами.

«Еще в Айодхье я предлагал тебе убраться из моих снов, — вновь зазвучал голос Конана. — Но ты не из тех, кто отступает от задуманного, верно? Явись па землю хоть сам Асура или Тянь-Чен в своем пламенном одеянии, чтобы запретить тебе осуществить свои мысли. Ты всегда идешь до конца. Я тоже, колдун. Теперь разрешить наш с тобой спор можно только смертью одного из нас. Делай все, что можешь, Столикий. Используй свою самую черную волшбу, потому что времени у тебя уже не остается. Я ИДУ ЗА ТОБОЙ!»

Едва прозвучали последние слова, как что-то жесткое сомкнулось на горле Шао-дракона, словно из ниоткуда к его кадыку потянулись железные пальцы киммерийца. Невидимые тиски с чудовищной силой сдавили его горло, так что кхитаец захрипел, брызгая слюной. Казалось, стальные клешни вот-вот разорвут его голосовые связки.

Вот уже его ноги оторвались от земли и принялись бешено пинать воздух. Глаза мага закатились, изо рта повалила пена. Тело колдуна сотрясла сильная судорога, вытянувшая все мышцы в тонкую струну.

«Я ИДУ ЗА ТОБОЙ!»

Булькающий хрип поглотил все окружающее пространство…

* * *

Чернокнижник долго катался по полу, плюясь и отрыгивая самые черные проклятья, все еще не в силах совладать с последствиями дурного сна, который больше походил на реальность.

Способность дышать вернулась не сразу. Удушье высосало все силы и едва не прикончило пожилого мага. Шао Лун, точно утопленник, которого чудом вытащили из воды еле живого, вновь учился вдыхать воздух маленькими порциями. Он долго восстанавливался после событий пережитого, отчаянно пытаясь понять, что же помогло киммерийцу преодолеть его колдовскую оболочку неуязвимости в снах.

Кхитайский маг неохотно признал, что этот поход в иллюзорную обитель едва не стоил ему жизни. Ему вообще повезло вернуться в реальную Пагоду Сна. Что же будет в следующий раз? Неужели варвар и в самом деле прикончит его?

Столикий чувствовал себя скверно. Очень скверно. Наверное, впервые за прошедшую сотню лет. Никогда ему еще так не доставалось, и — где! В мире сновидений, в котором до этого момента он считал себя полноправным хозяином.

Вот и все кончилось…

Пришел грубый варвар с севера и все уничтожил. Конец всем планам…

Нет, нельзя этого допустить!

Покалеченное горло отдавало тупой ноющей болью. Пару раз колдун срывался на мучительный кашель, грозивший вывернуть наизнанку все внутренности. Точно призрачная рука до сих пор сжимала дыхательные пути.

Враг близится. Через пару дней Конан и девы-брамины будут в Кхитае.

Нужно что-то делать.

Со стоном Шао Лун поднялся на ноги. Попытка оказалась не совсем удачной — маг едва не повалился обратно на каменный пол. С трудом передвигая отекшие ноги, он прошел через зал к лестнице, ведущей на ярус выше. При этом он тщательно избегал глядеть в большое зеркало, которое обвили тела золотых драконов. Столикий и так знал, что на его горле осталось пять кровоподтеков в тех местах, куда впились пальцы варвара.

Чародей прошествовал в Зал Ночных Видений, отличавшийся от своего иллюзорного двойника меньшими размерами и несколько иным интерьером.

Здесь, посреди круга, в котором был выведен символ бога сновидений, колдун упал на колени и преклонил к земле голову.

— О, Гипнос-Рен! — взмолился Шао-дракон впервые за свою жизнь. — Я верно служил тебе, оберегая секрет переданного тобой умения от непосвященных. Пришло время обратится к тебе за помощью, хозяин призрачного мира! Защити своего ученика!!!

Неистовый крик разнесся по залу, заставив содрогнуться даже каменные стены.

Глава XX

Cерые тучи роняли на землю частые капли. Казалось, даже небо скорбело о гибели одного из участников похода. Лица путешественников казались хмурыми, намного пасмурнее темных облаков. Никто до сих пор не мог поверить, что это все-таки случилось. Они уже почти достигли Кхитая, уже час расплаты Столикого за все злодеяния казался как никогда близок, — и все же несчастье опередило их. Злой рок отнял жизнь у Алиэль, которая всеми силами пыталась помочь в борьбе против ненавистного чернокнижника.

Нет, это не злой рок! В смерти девы-брамина был повинен один лишь кхитайский чародей. Теперь даже если они ввосьмером сгинут, великий Митра спустится с небес и сполна рассчитается с магом. В это, по крайней мере, верил Конан. Небольшой спор возник в вопросе с медальоном Чей Танга. Алекса, Исира и Диаса полагали, что лучшим вариантом будет найти полезную волшебную вещицу, чтобы явиться в Пагоду Сна во всеоружии, хорошо подготовленными и уже наверняка покончить с подлым волшебником. Киммериец настаивал на том, что необходимо держать направление на Пэй-Кван, к проклятой обители колдуна, и ни в коем случае не отклоняться ни на полмили, даже если того потребует ситуация. Кесея заняла нейтральную позицию. С одной стороны она понимала, что доводы ее учениц разумны — с магическим талисманом их шансы на победу значительно возрастут. С другой — верховная жрица Сна не желала перечить Конану, который, руководствуясь одними только чувствами и инстинктом, в большинстве случаев оказывался прав практически в любой ситуации. Таллок и Саттар, независимо от того, какое решение лидеры группы примут в конечном итоге, были готовы во всем поддержать своих союзников. Вало, разумеется, тоже.

Если бы не гибель Алиэль, Кесея, наверняка бы, сочла нужным отыскать медальон Чей Танга. А так…

Зловещие обстоятельства требовали принятия поспешных решений, заставляющих забыть о всяком здравом смысле и логике вещей. После всех споров странники договорились заняться поиском волшебной вещи, при том условии, если это занятие не уведет их с правильного курса на кхитайский поселок, где была скрыта резиденция Шао Луна.

Волшебница выразила тревогу по поводу того, что по мере приближения к Пэй-Квану, Шао Лун несомненно успеет подготовить очередную гадость. И поскольку чародей знает о целях их похода, то постарается превзойти самого себя, чтобы помешать странникам достичь своей обители. По словам Кесеи, успевшей изучить характер своего врага лучше остальных, Столикий припас напоследок нечто невообразимо скверное.

Хуже смерти героя нет ничего, возразил Конан. Страшнее того, что произошло с Алиэль, уже не может ничего случиться. Варвар заявил, что не боится никаких каверз мага, ни тем более его черной волшбы, которую он старательно практиковал на них все это время, и не у кого не возникло сомнения в правдивости слов киммерийца.

Группа приближалась к поселку Ки-Цин, который лежал в юго-западном приграничье Кам-буи. Здесь условно начинался Кхитай. Для того чтобы попасть в поселение путникам требовалось преодолеть семнадцать миль — сначала шла Пустошь Предков, увековеченная исполинскими каменными статуями, значительная часть которых уже развалилась от старости, дальше начинались безграничные рисовые поля. Ки-Цин был последним поселком, располагавшимся в приграничной степной области.

На севере Таллок заметил скопище черных туч, ползущих в их сторону. Юноше пришла в голову мысль, которой он счел нужным поделиться с остальными.

— Не иначе как чернокнижник выслал на нас свое воинство!

Конана это не пугало.

Варвар был готов биться хоть с тысячей демонов, если дети мрака встанут у него на пути. До Пагоды Сна теперь ему, пожалуй, не помешает добраться даже сам Азах.

Вновь заморосил мелкий дождь, нагоняя уныние и тоску. Но при одном взгляде на Конана, который ехал в седле с прямой спиной и горящим взором, у странников мгновенно исцелялась всякая хворь.

Ветер, дувший с севера, бросал в лицо путешественникам пригоршни капель дождевой влаги. Неведомые силы яростно препятствовали продвижению группы.

Пустошь Предков являла собой открытое пространство, заваленное обломками древних статуй. Некоторые фигуры сохранили целостность, но в основном от многих изваяний из камня остались только руины. Обломленные руки и головы сохранились лучше всего. Некогда это место признавалось, как святое. Кхитайские колдуны черпали здесь магические силы. Но теперь это место забыли.

О происхождении Пустоши Предков было известно немного — кхитайские историки утверждали, что пространство с древними статуями некогда являлось центральной площадью одного из крупнейших кхарийских городов. В то далекое время, когда была воздвигнута эта площадь с исполинами, кхарийская империя достигла небывалого величия. В настоящий момент Пустошь Предков представляла собой лишь жалкие останки древней цивилизации. Многие верили, что где-то под землей до сих пор хранятся сокровища, оставшиеся с незапамятных времен — целые горы золота и серебра. Но клад недоступен для искателей приключений — его охраняют невидимые слуги богов, которые отводят глаза алчным охотникам за древними ценностями.

Ветер усилился. Грозное воинство темных облаков пронеслось над их головами. На несколько кратких мгновений дневной свет померк, уступив место серой мгле. В том, что появление дурного знака было вызвано действием неких колдовских чар, сомневаться не приходилось. Однако странники продолжали путь, не задерживаясь посреди пустоши.

Постепенно они начали замечать неяркое мерцание у подножий полуразрушенных каменных великанов — то горели не волшебные огни, то поблескивали драгоценные камни, привлекавшие взор путников своим сиянием.

Любопытство долго боролось с осторожностью. Наконец, Вало, Таллок и Конан подъехали к одной из статуй, где блестела разноцветная россыпь.

Вендиец-гигант остался в седле, в то время как варвар и молодой странник спустились с коней, чтобы получше разглядеть новое чудо. Разумеется, никто из них не собирался всерьез интересоваться какими бы то ни было диковинными вещами, и уж тем более ни один из странников не имел тайной мысли прельститься обманным блеском драгоценностей.

Киммериец пошарил рукой в груде неограненных камней.

— Яшма, топаз, сапфир, агат, рубин, изумруд, — перечислил Конан. — Будь я проклят, если эти камни не прекраснейшие из всех самоцветов, которые я когда-либо видел!

Он задумчиво повертел в руках зеленый семигранник. Потом отбросил изумруд обратно в кучу драгоценностей.

— Эти камни… настоящие? — спросил варвара Таллок.

— На ощупь они кажутся вполне настоящими, — ответил Копан. — Но скорее всего, это всего лишь иллюзия. Поверь мне, парень, драгоценности никогда не валяются на дороге. А здесь, судя по всему, их рассыпано на тысячу тысяч вендийских рупий.

Киммериец направился обратно к своему коню.

— Но, может быть, взять хотя бы несколько штук? — в нерешительности спросил Таллок, чувствуя, что уже не может отвести взгляд от переливающейся груды. — Возможно, пригодятся… в дороге.

Конан тронул его за плечо.

— Оставь, — твердо сказал северянин. — Алчность людей — радость демонов. Пусть эти камни останутся на месте.

Юноша, не обращая внимания на вопли протестующего голоса разума, отвернулся от радужной россыпи и неуверенно зашагал в сторону своего скакуна вслед за Конаном. Однако что-то неумолимо тянуло его назад.

«Остановись, глупый! — звучало в голове странника. — Здесь же несметное богатство! Разве плохо разжиться всего за несколько мгновений? Возьми пару огненно-красных рубинов или перламутровых жемчужин. Всего пару. Ну, чего тебе стоит? Ты обеспечишь себя до конца своих дней! Куда же ты плетешься, несчастный? Развернись, подбеги к груде камней, набей себе полные карманы драгоценностей — все это твое!»

«Нельзя», — убеждал себя Таллок, и мысль его оказалась настолько твердой, что он неоднократно произнес ее вслух.

Конан начал подозревать ловушку. Ему совсем не понравился бегающий взгляд юноши.

— Идем, парень. Это место проклято.

«Всего пару…»

Таллок остановился. Что произойдет страшного, если он возьмет только один мелкий камешек? Вообще-то одного мало. Лучше два. Или три. Нет, хотя бы пригоршню. Пригоршню. Этого хватит, чтобы жить богато и счастливо, после того, как закончится поход. Можно будет купить дом. Или нет, лучше дворец. Где седельная сумка? Набрать ровно столько, чтобы хватило на дворец. Не больше. Иначе, зачем он вообще поплелся в этот поход? Из-за мести? Как бы ни так! Из-за Алексы. После того как Шао Лун будет мертв, она сможет уйти из общества Сна и жить с ним в роскошном дворце, вдыхая ароматный лото и слушая крики павлинов. Девушке точно не помешают украшения из жемчуга, а камни… вот же они рядом!

Юноша взглянул на деву-брамин. Та смотрела на него с некоторым испугом.

— Идем, — повторил Конан, более настойчиво.

Чего боится этот киммериец? Он же не собирается ночевать в этом месте, собирая все камни с пустоши! Всего пару-тройку горстей.

Вало тоже начал хмуриться и уже перекинул одну ногу, чтобы слезть с коня.

Он что же? Все против него? Не хотят, чтобы он был счастлив? Или завидуют, что он сможет стать богаче других, только благодаря тому, что догадался захватить несколько драгоценностей из этого проклятого места?!

— Ладно, вот что, — решил Таллок. — Вы пока поезжайте вперед, а я вас догоню через какое-то время.

Разумеется, они не ушли. Конан и Вало, два огромных человека, продолжали буровить его взглядом. Ну чего? Что плохого в том, чтобы задержаться здесь на пару минут и собрать всего несколько камешков? Он будет брать только самые крупные, уже решил юноша. А ведь эти верзилы не дадут ему даже склониться к земле!

— Идем, разрази тебя Кром! — громко произнес варвар. — Не то, клянусь троном Эрлика, мне придется тащить тебя силой!

«Убей их! — неожиданно шепнул добрый советчик. — Убей Конана и Вало, хватай Алексу, набирай камней и сваливай отсюда ко всем демонам! Зачем тебе чужие проблемы? У тебя на плечах своя голова! У тебя своя жизнь! Прочь отсюда! Убить Вало и Конана!»

Последнее прозвучало уже как приказ.

Убить? Убить друзей? Ни за что! Он еще не сошел с ума!

Драгоценные камни все также притягивали своим магическим блеском.

Подними нас! Словно тысячи живых существ, маленьких младенцев, молили они о спасении. Забери нас из этого места, унеси нас с собой!

«Все это богатство — твое, — вновь мягко произнес все тот же голос. — Ты же не собираешь упускать такой удачный шанс?! Возьмись за нож, ткни под ребра каждого из этих двоих воинов и собирай камни, тебе никто не помешает. Ты будешь богатым и счастливым!»

Что за проделки нечистого Тагала?

Таллок бросил взгляд на мерцающую груду и быстро облизнул пересохшие губы. Копан уже начал терять терпение. Варвар твердой походкой направился к остолбеневшему юноше. Рука странника непроизвольно потянулась к ножу. Все, что ему хотелось — это смотреть на светящуюся россыпь. И чтобы ему ни в коем случае не мешали!

Камни…

Здесь целое состояние!

Таллок выхватил нож и быстро взмахнул лезвием в сторону приближающегося киммерийца.

Конан, обладавший превосходной реакцией, увернулся от удара, и клинок распорол только воздух.

— Ты что совсем спятил?! — заорал он на юношу. — Или Азах сожрал твой скудный разум? А ну-ка, немедленно опусти эту штуку, не то я очень на тебя рассержусь!

В эти мгновения ученик кхитайских чародеев не страшился даже гнева киммерийца, который мог невзначай убить его ударом своего огромного кулака.

Весь мир затмил разноцветный блеск драгоценных камней…

К ним троим подъехали остальные путники, встревоженные происходящим.

— Что происходит? — немедленно потребовала ответа Кесея.

— Таллок рехнулся, — с негодованием произнес Конан. — Простоял, точно вкопанный, уже несколько минут, а когда я решил подойти, напал на меня с ножом, когти Сета! Если он не прекратит озорничать, я отберу у него клинок и как следует выпорю плетью!

Кесея пристально вгляделась в бегающие зрачки юноши, который дышал так часто, что казалось, будто он только что пробежал ни одну лигу.

— Дело скверно, — сказала волшебница. — Таллок околдован. Очень сильные чары. Он все еще сопротивляется, но тугая сеть заклинания опутывает его все больше и больше.

— Я же говорил, это место проклято!

— Нет, причина того, что Таллок попал в ловушку, вовсе не связана со здешним окружением. Я чувствую присутствие враждебной силы, примчавшейся с севера, чтобы околдовать нас.

— Значит, это Шао Лун. Чернокнижник рассыпал здесь эти проклятые камни, чтобы завлечь нас в колдовскую ловушку!

— Шао Лун или одно из его созданий.

— Так что делать с Таллоком?

— Своим вмешательством мы можем только навредить ему. Нужно, чтобы он сам выпутался из этой магической сети заклятья. А мы должны ему помочь.

— Хорошо, тогда как это сделать?

— Давайте я попробую, — выступила вперед Алекса.

— Будь осторожна, — предупредил ее Копан. — Если погибнет кто-то еще из нашего отряда, Шао Луну не рассчитаться даже своей смертью. Если почувствуешь, что парень настолько обезумел, чтобы не понимать твоих слов, дай мне знать — я быстро скручу его по рукам и ногам.

Вало сурово кивнул в знак согласия.

Если бы то был враг, они бы не стали медлить. Но Таллок был своим, а это создавало проблему. Юноша много помогал им во время пути и навредить ему никто не хотел, поэтому приходилось идти на определенные уступки.

— Лучше действовать убеждением, нежели силой, — напомнила Кесея. — В противном случае мы рискуем лишь усилить эффект заклинания, и Таллок тогда проявит агрессию по отношению к нам. То же самое касается и гипноза.

Вало и Конан остались в стороне, однако с напряжением следили за Алексой, готовые сорваться с места в любой момент, чтобы прийти на выручку деве-брамину.

Алекса стала осторожно приближаться к Таллоку, тихо шепча ласковые слова — совсем как ребенку. Как ни странно, это действовало. Лицо юноши начало проясняться, в глазах угас алчный блеск. Рука с ножом дрогнула, и странник едва не выронил оружие.

— Ну что же ты, Таллок, родной, — шептала девушка. — Уж мы-то меньше всего хотим причинить тебе зло. Ведь мы же твои друзья, не так ли? Забудь об этих жалких камнях, они приносят одно лишь несчастье, Разве стоит проливать кровь из-за блестящих самоцветов? Особенно кровь тех, кто о тебе заботится.Неужели ты хочешь убить кого-то только для того, чтобы собрать эти никчемные камни?

— Нет, — вздохнул Таллок и опустил нож. Потом вдруг устыдившись собственного поведения, выпустил из рук оружие, присел на землю и закрыл лицо руками.

— Я ведь не хотел! — простонал юноша. — Я совсем не хотел никого убивать и даже угрожать-то никому не хотел! Не знаю, что на меня нашло. Словно кто-то другой руководил моими действиями в эти мгновения. Какого демона я только что вытворял?

Алекса подошла ближе и мягко обняла Таллока за шею, чтобы утешить юношу.

— Кажется, он одумался, — сказал Конан. — Я рад, что не пришлось скручивать его в бараний рог.

Внезапно странник подскочил — но только для того, чтобы выплеснуть свою ярость на злополучные камни. Юноша пнул по мерцающей груде, и россыпь разлетелась тучами меркнущей пылью. Все драгоценности в округе стали медленно исчезать.

— Колдовство, — подтвердил свой вывод варвар.

Однако не едва утих один спор, как тут же начался другой — еще не успели забыться колдовские камни, как участники похода неожиданно нашли новый повод, чтобы поссориться. Диаса и Исира вспомнили друг другу былые обиды, которые уходили корнями едва ли не в самое детство. Причем обеим девам-браминам было неясно, имелись ли таковые вообще, но кто-то же начал беспричинный спор, а, следовательно, его было необходимо разрешить. Диаса вцепилась в волосы вендийке, та схватила подругу за рукав платья и пыталась его разорвать.

— Так совсем никуда не годится, — нахмурился Конан. — Вскоре мы точно дойдем до того, что поубиваем друг друга.

Вало и киммериец растащили в стороны дерущихся девушек, которые продолжили осыпать друг друга ругательствами.

— Это Беллакр! — неожиданно воскликнула Кесея, напугав своих учениц и лунного мага, который едва не подпрыгнул, услышав зловещее имя. Даже Диаса и Исира прекратили ссору и затихли, погрузившись в молчание. — Он где-то поблизости!

— Что еще за Беллакр? — задал вопрос волшебнице Конан.

— Слуга Гипнос-Рена, демон Сна, невидимое существо, порождающее иллюзии. У Беллакра есть любимая забава — ссорить людей и смотреть, как они отводят душу, увеча тех, кого еще недавно считали лучшими друзьями. Я уверена, то, с чем мы только что столкнулись — проделки мерзкого шутника.

— Все ясно, — сказала Алекса. — Шао Лун призвал демона из страны сновидений, чтобы мы все перессорились, покалечили друг друга и никогда не добрались до Пагоды Сна. Надо было догадаться, что чернокнижник прибег к услугам одного из самых гадких созданий эфемерного мира. Теперь Столикий будет спокойно ждать, пока Беллакр заставит нас перегрызть друг другу глотки!

— Но ведь теперь, когда мы знаем, чего опасаться, неужели мы позволим какому-то демону заставить нас наброситься друг на друга? — сказал киммериец. — Я лично не намерен вступать ни в какие ссоры. До обители колдуна мы должны добраться ввосьмером, и плевал я на магию этого Беллакра!

— Боюсь, не все так просто, — сказала Кесея. — Слуга Гипнос-Рена очень искусен в своем нечистом ремесле, и сопротивляться его чарам очень трудно. Тем более, у демона Сна имеется многовековой опыт строительства различных козней. Но в одном ты прав — ни на миг не следует забывать, с какой опасностью мы столкнулись, все время сохранять спокойствие, независимо от того, на какие действия нас подталкивают обстоятельства, и тогда, возможно у нас будет шанс противостоять чарам Беллакра.

Группа странников, наконец, оставила позади Пустошь Предков и продвинулась на несколько миль в северо-западном направлении.

Странники ехали через рисовые поля в сторону поселка Ки-Цин. Зловещим казалось то, что несколько раз не из-за чего возникали словесные перепалки, и у каждого вертелась на языке целая сотня обидных слов, которые невидимый советчик постоянно вынуждал вылить на своего соседа. Путешественники чувствовали себя злыми и раздраженными до предела, так что постоянно поддерживать спокойствие оказалось весьма трудным занятием.

Конан сурово вглядывался вдаль. Его рука покоилась на медальоне, подаренном Лао Чи перед схваткой, который должен был защитить киммерийца от всяких напастей. Ведь надо кому-то сохранять здравый рассудок и следить за тем, чтобы разгорающийся конфликт случайно не зашел слишком далеко. Кесея грызла свои ногти и не проронила ни единого слова за последние несколько часов.

— Я устала ехать! — через некоторое время капризно заявила Алекса. Раньше таких жалоб от девушки никто не слышал. — Я хочу отдохнуть и как следует выспаться! В Ки-Цин мы можем попасть и завтра с утра.

Чтобы не создавать новый повод для конфликта, путешественники решили не возражать. Группа быстро разбила стоянку, и каждый занялся своими делами. Над лагерем повисло злобное молчание.

Конан без устали точил свой меч. Вало ушел прогуляться по окрестности, чувствуя, что даже он в какой-то момент может не сдержаться — и тогда последствия, вероятно, окажутся более чем ужасными.

Таллок, время от времени беспокойно оглядываясь по сторонам, с силой и беспричинной яростью втыкал в землю свой нож, словно она одна была виновата во всех грехах. Саттар постоянно охал и что-то причитал. Девы-брамины шипели на него с явным неудовольствием и несколько раз они едва не поссорились вновь. Кесея по-прежнему хранила молчание, словно верховная жрица Сна решила больше вообще никогда ни с кем не разговаривать. Действие черной магии Беллакра ощущалось почти физически, и последние силы уходили на то, чтобы не сорваться и не начать перебранку.

В угрюмом молчании, нарушаемом лишь причитанием Саттара, они просидели до самых сумерек. Ехать в темноте было бессмысленно, потому группа путников решила дождаться утра, прежде чем снова пуститься в путь.

Саттару как всегда не спалось большую часть ночи. На этот раз лунный маг не позаботился даже о том, чтобы создать защитную оболочку. Он сидел на земле, не меняя позы, посылая в небо тихие жалобы.

Вало и Конан тоже не спали, скорее всего, из-за возникшего взаимного недоверия. Каждый из воинов полагал, что его товарищ, околдованный чарами Беллакра, может причинить вред остальным.

Сон сморил киммерийца посреди ночи. Конан уснул, и снились ему отвратительно мерзкие вещи. Нечто беспокойное тревожило его разум на протяжении нескольких часов.

Вендиец-палач незаметно для себя тоже увяз в липких тенетах сновидений.

Саттар все так же сидел на одном месте без единого движения. Лунный маг размышлял, что ему делать дальше. Прекратить бесполезный поход или остаться до конца. Пожалуй? если вернуться в Айодхью, думал он, и подать прошение радже о возвращении на пост главного ночного охранника через совет брахманов, все может вернуться на свои места.

Возможно, ему придется вынести ни одну тяжбу суда или даже просидеть несколько месяцев в тюрьме, но, пройдя через весь круг мучений, он снова получит почетную должность магического стража.

А зачем он нужен здесь? Какой злобный дух притащил его к самой границе Кхитая?

Пора возвращаться в Вендию…

Колдун ордена Луны тяжко вздохнул. Может быть, это все-таки чары демона нагоняют такие мысли? Беллакр и его черная магия подталкивают его на то, чтобы оставить тех, с кем он прошел до конца почти весь путь.

Но ведь девы-брамины справятся с кхитайским чернокнижником и без его помощи, разве не так?

Они же могучие жрицы Гипнос-Рена, а он простой колдун, владеющий знанием бесполезной магии.

Ощущая свою ненужность как никогда остро, Саттар поднялся. Взглянув на спящих товарищей, он еще раз вздохнул. Лунному магу хотелось верить, что он все-таки хоть чем-то помог приблизить их общую победу над врагом. Остается надеяться, что Шао Лун, наконец, расстанется со своей никчемной жизнью, как только группа доберется до Пагоды Сна.

Старик оглянулся в последний раз и зашагал в обратном направлении, в сторону Пустоши Предков, которую путники оставили днем.

* * *

Солнце рассыпало на лагерь пригоршню ярких лучей, разогнав пасмурные тучи, взывая к пробуждению. Путешественники один за другим стали просыпаться. Настроение в сравнении с прошедшим днем заметно улучшилось. Даже казалось, что тяжкий гнет колдовства невидимого Беллакра заметно спал.

Вало оказался на ногах первым. Впрочем, нет — Конан уже не спал до этого. Похоже, варвар поднялся незадолго до того, как на землю пролились первые лучи солнца. Сейчас он стоял у западной границы лагеря, внимательно вглядываясь вдаль. На лице киммерийца Вало-гигант разглядел след тревоги.

Конан несколько раз нагибался к земле, словно пытался отыскать чьи-то следы. Вендиец палач оглядел стоянку и быстро понял, что так встревожило варвара.

— Саттар пропал, — походя, сказал Конан, подтвердив догадку защитника дев-браминов.

Глава XXI

Странники исследовали окрестность в поисках лунного мага, но не обнаружили никаких знаков, которые могли бы им подсказать о том, в каком направлении ушел чародей. Ученицы Кесеи вспомнили, что ночью Саттар жаловался на свою ненужность, и это позволило заключить, что брахман Луны повернул обратно. Лунный маг направился назад, в Вендию. Поскольку шел он ночью, обожаемое им светило щедро делилось с колдуном силой, и Саттар успел уйти достаточно далеко. Временами, питаясь светом луны, старик становился просто неутомимым.

Таллок решил, что нужно во что бы то ни стало догнать чародея, но Конан отрицательно покачал головой.

— На это уйдет много времени, а Беллакр успеет поссорить нас еще ни один раз. Так что мы поворачивать не станем и продолжим путь к Пагоде Сна.

— Что? Ты хочешь бросить Саттара?

— Пришла пора с ним расстаться. Он ведь не умер, парень, следовательно, не о чем жалеть. На подступах к проклятой обители кхитайского чернокнижника нас будут поджидать новые ловушки, и, знаешь, Саттару повезет, если его не окажется рядом с нами. Старик и так нам здорово помог — незачем тащить его до самого конца и подвергать новым опасностям.

— Что ж, ты прав, Конан, — признал Таллок. — После всего, что мы пережили, старику нужен отдых. Только ты уверен, что Шао Лун не станет преследовать его?

— Уверен. Враги Столикого — это девы-брамин и я. Своим уходом из нашей компании Саттар, возможно, сохранит себе жизнь.

Кесея согласилась с мнением Конана. Сплоченные новой напастью, странники забыли все обиды, и даже чары невидимого Беллакра перестали действовать на какое-то время. Всемером они продолжили путь на северо-запад, к поселку Ки-Цин.

Жители селения отнеслись к прибытию путников с восторгом. Нечасто они видели вендийских брахманов, путешествующих вместе с варваром из далекой горной страны. Кхитайцы посоветовали странникам нанести визит семье Чей, среди которых они знали немало мудрецов и книжников, способных оказать помощь в выполнении тяжелой миссии путешественников. Кесея и Конан, недолго посовещавшись, решили последовать мудрому совету. И киммерийца и волшебницу Сна одинаково привлекло имя семьи — Чей. Судя по всему, легендарный Чей Танг числился среди ее предков. Или, должно быть, представители семейства хотя бы были наслышаны о колдуне, некогда учившемся у Гипнос-Рена, и его могущественном медальоне. Если догадка подтвердится, то вскоре странникам было суждено обрести волшебную вещь, которая поможет им покончить с ненавистным чернокнижником.

Дом семьи Чей отличался внушительными размерами. В глаза бросалось и то, что вместительное жилище было воздвигнуто из камня, в отличие от бедных крестьянских домов, которые кхитайцы с низким достатком строили из дерева и бамбука. Над воротами в виде двух истуканов с копьями реяло широкое знамя семьи — желтый тигр на красном фоне. Это являлось отличительным символом — знак свидетельствовал о родовитости и хранимом семейством Чей особом кодексе правил.

Странников пригласили в дом. Вало остался снаружи присматривать за конями. Путников принимали две девушки, обходившиеся с новыми гостями с необыкновенной учтивостью, которая, впрочем, могла показаться немного фальшивой. Создавалось впечатление, что девушки-кхитаянки, ухаживающие за гостями, следовали неписанным инструкциям. Как догадались вендийские девы-брамины, хозяева успели распознать их высокий статус в обществе у себя на родине — иначе бы путников даже не пустили дальше порога дома.

Ритуалом чаепития руководила молодая кхитаянка, одна из представительниц высокопоставленного семейства. На девушке был пестрый шелковый халат, прическу на голове поддерживали золотые спицы. Зрачки ее глаз почти не двигались, и было похоже, что кхитаянка все время смотрит в одну точку. Позже она назвала свое имя. Девушку звали Фанг.

— Итак, с чем вы пришли в наши края?

Конан подумал, что будет невежливо начинать беседу с разговора о магическом медальоне и предке, который им обладал. Требовалось выждать какое-то время, прежде чем перейти к главной цели. Тем не менее, не было нужды скрывать свои истинные намерения.

— Мы проделали долгий путь из Вендии в Кхитай, чтобы рассчитаться со злым колдуном, который вознамерился покончить с обществом дев-браминов Сна, а меня навеки заточить в узы ужасного плена, — сказал Конан. — Дорога не показалась легкой прогулкой — один участник похода погиб, став жертвой ненавистного чернокнижника, другой оставил нас, околдованный злыми чарами демона, которого наш заклятый враг призвал из страны сновидений. Из Ки-Цина мы направляемся в Пэй-Кван, недалеко от этого поселка, в Чаще Ветров, сокрыто убежище колдуна.

— Ясно, что в наш дом вы явились за помощью, чужестранцы. Могу вас уверить, вы пришли в нужное место. Члены нашей великой семьи издревле занимаются раскрытием тайн волшбы и преуспели в овладении многими секретами, недоступными никому из живущих ныне колдунов. Но на что рассчитываете вы, странники? Неужели вы полагаете, что семья Чей выступит против другого колдуна?

— Нет, благородная Фанг. Мы не ищем ничьего покровительства. Все, что нам нужно — это заполучить одну магическую вещь, которая поможет нам совладать с врагом.

— Что же это, воин?

— Медальон Чей Танга, великого чародея, некогда побывавшего в ученичестве у бога сновидений Гипнос-Рена. Надеюсь, ты слышали об этой магической вещи?

— Слышала ли я? — губы молодой кхитаянки тронула едва заметная улыбка. — Конечно же, я слышала. Чей Танг был моим дедушкой. Он постоянно практиковался в магии Сна. Перед смертью старик завещал мне свой драгоценный медальон. В то время я была совсем юной. И перед тем, как умереть, дедушка произнес странные слова, заставив меня выучить их наизусть и запомнить на всю жизнь: «Сила сего амулета возродится в руках того, кто носит в своей голове сосредоточие колдовских сил. Этот медальон поможет изгнать зло — праведный гнев дикаря сотрет в пыль могущество того, кто возомнил себя высшим».

— Сосредоточие колдовских сил, надо понимать, — это иллюзорная Пагода Сна, которая заперта в сознании Конана, — сказала Кесея.

— А дикарь, пылающий гневом, — это и есть наш дорогой киммериец, — лукаво улыбнулся Таллок.

— Носитель зла, возомнивший себя высшим — Шао Лун, — добавила Алекса.

— Выходит, Чей Танг предвидел наше появление? — почти утвердительно спросила Исира.

— Медальон! — воскликнул Конан. — Ты сохранила этот медальон, девушка?

— Я не снимала его с тех пор, как умер мой дед, — ответила Фанг. — Однако я не вижу причин, чтобы передать медальон вам, незнакомцы. Вы думаете, внезапно нагрянув издалека со своей историей о большой вражде и благородных целях, вы заранее имеете право получить семейную реликвию? Я не собираюсь отдавать ценный артефакт чужестранцам.

— Но ведь мы же избранные! — возмущенно воскликнул Таллок. — Разве твой дед говорил не о нас? Разве не мы должны усмирить зло, расточившее власть в сновидениях?

— Может быть, и вы, — с показным равнодушием произнесла кхитаянка. — Но, чтобы я передала вам этот амулет, сначала вы должны заслужить мое доверие.

Варвар исподлобья поглядел на девушку.

— И как же мы можем это сделать?

— Выполните одно небольшое поручение, и тогда я смогу судить, те ли вы люди, которым стоит вручить нашу семейную ценность.

— Что нужно сделать? Фанг вновь улыбнулась.

— Я знала, что вы согласитесь выслушать мою просьбу.

— Наверное, опять придется кого-то убить, — вздохнул юноша.

— Нет, ты заблуждаешься, юный воин. Калечить и убивать никого не нужно. И, тем не менее, это очень деликатная услуга. Дело в том, что мой двоюродный брат Хэй Пан выбрал себе невесту…

— Наши поздравления, — с усмешкой заявил Таллок. Счастье, что кхитаянка этого не расслышала.

— …из рода Ций. А отец невесты, местный чиновник Ций Е Ло, скорее позволит отрубить себе голову, нежели выдать свою дочь замуж за колдуна. Мой брат не намерен дважды просить руки — не позволяет семейная гордость, ибо представители семейства Чей не унижаются ни перед кем. Мне нужно, чтобы вы соединили Хэй Пана и его возлюбленную Тань. Не важно, каким способом. Убедить ее отца отдать дочь замуж или выкрасть девушку из семьи — решать вам. Чем скорее вы разрешите эту проблему, тем скорее я смогу сказать, достанется ли вам медальон.

— Сводником я еще никогда не был, — признал Конан. — Но время от нас ускользает, благородная Фанг, потому выбирать нам не придется. Клянусь молотом Крома, еще до заката твой брат и его невеста будут вместе. Очень надеюсь, что когда мы выполним обещанное, ты не разочаруешь нас решением со своей стороны, потому что медальон твоего деда нам очень нужен. Без него чары Беллакра источат до капли наши и без того скудные силы. Если ты говоришь о гордости, то, несомненно, должна знать, что это такое. Хотя я не вижу разницы между гордостью, и гордыней, если парень не может самостоятельно добиться руки своей избранной.

— Так вы согласны?

— Да.

— Отлично. Крепость Ций находится на западе нашего поселка. Поезжайте туда прямо сейчас и возвращайтесь с хорошими новостями.

С этим они вышли из знатного дома. Вало встретил их на пороге. По лицу гиганта было заметно, что он волновался. Скорее всего, не за того, что внутри дома Чей девам-браминам могла грозить какая-то опасность, но из-за того, что мерзкое существо, посланное в мир Гипнос-Ре-ном по просьбе своего ученика, сумело спровоцировать странников на очередной скандал, который мог привести неизвестно к чему.

— Все это нелепо, — с раздражением произнес Таллок. — Зачем нам искать невесту для — кого там? — Пэй Хана? — когда можно было отнять медальон у этой дрянной девчонки и скрыться из поселка? Если вещица Чей Танга, как она говорила, висела на ее шее, было достаточно всего одного легкого удара по темени и…

— Нет, — твердо сказал варвар. — Я бы не стал этого делать.

— Почему? Потому что это подло? Или потому что у нее не было оружия? Нам нужно спешить, Конан, а не выполнять дурацкие капризы внучки колдуна! Шао Лун не станет ждать, пока мы разберемся с личными делами. Что тебе дороже — жизнь этой мерзавки или цель нашего похода?!

— Уймись, Таллок, — предупредила юношу Диаса. — Ты заходишь слишком далеко.

— Да, и что с того? — вспылил юный странник. — К моему мнению хоть кто-нибудь здесь прислушивается? Только и слышишь — Конан то, да Конан это… А чем я хуже? Почему нельзя поступить хотя бы раз так, как я предлагаю? Почему мы вечно должны слушать то, что скажет нам этот верзила?

Киммериец нахмурился.

— Почему он ничего не сделал, когда чернокнижник убивал Алиэль?

Суставы сжатых пальцев на руке варвара громко захрустели. На шее воина выступили вены. В глазах Конана потемнело от бешенства. Но он сдержался.

— Прекрати, Таллок! — воскликнула Алекса. — Все мы знаем, что Конан больше всех не хотел того, чтобы с Алиэль что-нибудь случилось, но даже никто из нас, опытных воинствующих жриц Сна, не смог ничего противопоставить магии Столикого, не говоря уже о том, кто и книги-то в руках ни разу не держал! Что мог сделать тупой кретин с севера, чтобы остановить великого чернокнижника?.. Ой!

Алекса не могла понять, как сорвалась с губ последняя фраза. Все, чего она хотела, это защитить интересы Конана, а получилось наоборот.

Точно кто-то произнес за нее эти обидные, злые слова.

— Что ж это я такое говорю? — недоумевала девушка. — Я не хотела тебя оскорбить, Конан. Прости меня, пожалуйста. Наверное, я совсем запуталась в мыслях. Просто, когда девы-брамины кажутся сведущими в магии и в то же время ничего не могут предпринять, создается впечатление, что… ты настоящий осел!

Ученица Кесеи испугалась своих же слов и начала бормотать что-то неразборчивое, все больше и больше стягивая невидимые нити ловушки. Что бы ни говорила девушка, все сказанное оборачивалось полной бессмыслицей, способной ранить не хуже острого меча. Наконец, Вало прекратил ее лепетание, приложив ко рту волшебницы свою огромную ладонь. Вендиец-палач многозначительно хлопнул себя по губам, потом повел рукой по воздуху.

— Помните о демоне сновидений, — шепотом подсказал Вало.

Попытавшегося вставить свое слово Таллока он тут же оборвал коротким шлепком по устам и вновь показал на свои губы, призывая к молчанию.

— Тишина, — напомнил великан.

Конан указал рукой на запад. Это значило, пора ехать к резиденции Ций.

На этот раз никто не рискнул ему перечить. Теперь странники опасались проронить даже одно-единственное слово, которое могло раздуть искру спора в настоящий пожар смертоубийства.

У ворот приземистой каменной крепости их встретила сама Тань, возлюбленная Пэй Хана.

— Отца нет дома, — сказала девушка. — Утром он уехал в поле, чтобы собрать налог с крестьян, и его до сих пор нет. Я боюсь, что с ним стряслась какая-нибудь беда.

— В каком направлении он поехал? — спросил Конан.

— На запад. Это недалеко отсюда.

— Мы скоро вернемся, — пообещал варвар.

Странники поскакали в том направлении, которое им указала девушка-кхитаянка. Ций Е Ло они отыскали без труда. Чиновник попал в водоворот проблем — его повозку с мешками риса окружили разбойники, которые требовали своей доли. Кхитайцев в черных повязках было семеро и, если учитывать то, что отец Тань путешествовал в одиночку, негодяи имели большое преимущество. В том, что это был тот самый Ций Е Ло никто не усомнился.

— Будет хоть на ком сорвать зло, — невпопад вставил Таллок, взглянув на разбойников.

Вооружение кхитайцев составляли в основном дубины. Двое держали в руках острые косы. И только у одного из разбойников, скорее всего, предводителя, имелся настоящий меч с прямым лезвием.

Без лишних разговоров странники атаковали бандитов. Исира, пользуясь своим гипнотическим даром, отключила сознание одного из противников. Второго, оказавшегося ближе всех к группе, проткнул мечом Конан. Вало снес голову третьему. Остальные четверо, оказавшие на деле далеко не такими храбрыми воинами, бросились бежать, побросав оружие и громко взывая к своим богам.

— Эти негодяи застали меня врасплох, — сказал Ций Е Ло. — Никогда бы не подумал, что жалкая банда Лу Тао рискнет напасть на представителя власти. Вы заслужили благодарность рода Ций, чужеземцы. Кто вы такие?

— Я — Конан из Киммерии, — сказал северянин. — Это Таллок, а это верховная жрица Сна Кесея со своими ученицами.

— Как я могу отблагодарить вас, друзья?

— Есть только один способ, — напрямую сказал Конан. — Вы должны согласиться выдать свою дочь замуж за Пэй Хана из рода Чей.

Лицо пожилого кхитайца посуровело.

— Значит, вас послали колдуны из этого семейства?

— Я бы предпочел выразить это другими словами — нас попросили оказать одну услугу, — заметил Таллок. — Семейство Чей слишком гордое, чтобы лично просить руки вашей дочери.

— Очень похоже на них, — согласился Ций Е Ло. — Однако вы можете передать им, что я согласен.

— Что?

— Я недавно начал подумывать о том, что союз с семейством Чей может укрепить могущество нашего рода Ций. К тому же, насколько я успел убедиться, Пэй Хан хороший юноша, он отлично подходит Тань. И если молодые люди и вправду любят друг друга, разлучать их просто жестоко.

— Ну вот, дело разрешилось само собой, — устало вздохнула Диаса. — Пора вернуться к Чей Фанг и потребовать свою законную награду. Надеюсь, у нее не возникнет желания придумать нам новое задание…

* * *

Медальон отозвался тревожным дребезжанием, когда Фанг сняла его со своей шеи. Точно неведомая злая сила узрела в этой волшебной вещи опасность и готовилась ее уничтожить. Недоброе предчувствие охватило всех присутствующих в доме, даже представительницу родовитого семейства. Всем одинаково показалось, что солнце за узкими окнами стало меркнуть. Посуда начала сыпаться с полок, вода плеснула из перевернутых кувшинов.

Тихий нарастающий гул исходил из-под пола. Невидимые волны магической силы бились о каменные стены дома. Бамбуковые шторы треснули и осыпались дождем тонких щепок.

Страх погладил спины странников своими липкими руками.

— Медальон! — воскликнул киммериец. — Дай мне скорее медальон!

Фанг замерла, не в силах сдвинуться с места от страха. Рука девушки, сжимавшая фамильную ценность, задрожала.

Другой медальон, тот, что висел на шее варваpa, подарок Лао Чи, приподнялся на цепочке и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону. Сапфировые глаза дракона горели злобным огнем.

Таллок очнулся от оцепенения быстрее всех. Юноша подлетел к кхитаянке, вырвал из ее ослабевшей руки волшебный амулет и бросил его Конану. Едва киммериец поймал магическую вещь в свою ладонь, как их невидимый противник проявил себя. Дымчатый силуэт, похожий на копоть из печной трубы, быстро скользнул в сторону северянина. Оживший сумрак с яростью бросился на Конана, стремясь вырвать медальон из его руки. Цепкие пальцы врага впились в предплечье варвара, едва не порвав кожу.

Ученицы Кесеи замерли в нерешительности и слепом страхе. В эти мгновения их наставница ничем не отличалась от дев-браминов. Фанг прикрыла ладонью рот, и было похоже, что девушка вот-вот закричит. Таллок метал взгляды направо и налево, не зная, что ему сделать, чтобы помочь киммерийцу. Гигант Вало застыл в медитирующей позе, точно решил обрести покой и отстраниться ото всей суеты именно в это злополучное время.

Конан катался по полу, извиваясь в тугом клубке, отчаянно сопротивляясь полувидимому существу. Огромные мышцы варвара натянулись, готовые порваться в любой момент от колоссального напряжения. Он рычал, оскалив зубы, словно зверь, напрягал все силы, отчаянно извивался, но не позволял туманному демону завладеть медальоном. Из тех мест, куда вросли мглистые пальцы противника, брызнула кровь.

Клубок, в котором по очереди мелькала то сумрачная фигура демона, то бугрящееся мышцами тело воина, судорожно метался из угла в угол, переворачивая мебель и опрокидывая вещи. Агония схватки разгоралась все сильнее и сильнее с каждой секундой. Никто из двоих противников не уступал. Конан брал своей яростью и мастерством, демон — стихийной силой и коварством.

Наконец, медальон Чей Танга вылетел из ладони киммерийца и упал у ступней Вало. Гигант осторожно поднял ценную вещь, не размыкая век.

Дымчатая фигура тут же оставила Конана и бросилась на вендийца-палача.

С пронзительным воем, демон налетел на защитника дев-браминов.

Тогда Вало открыл глаза. Оказалось, все это время он готовил тайное заклинание. Его взор ударил по противнику, заставив полувидимое существо отшатнуться. Затем очи гиганта начали затягивать черный туман, из которого состоял враг. Не успели девы-брамины ничего осознать, как зрачки Вало всосали и поглотили в себя всю туманную материю. Демон растаял во взгляде великана.

Вало тут же закрыл глаза, словно боялся, что плененный враг может сбежать.

— Он поймал его! — воскликнул Таллок.

— Что ты наделал, Вало… — хрипло выдавила из себя Кесея. До волшебницы, наконец, дошел смысл происшедшего.

— Ему не по силам совладать с Беллакром! — ужаснулась Алекса.

— Вало!

Вендиец вновь открыл глаза. На этот раз их наполнял черный как ночь туман, и во взгляде его не было ничего человеческого.

Конан резко поднялся на ноги, несмотря на то, что все тело саднило после жестокой схватки с могучим противником.

Защитник дев-браминов оглядел свои руки, как будто видел их впервые, несколько раз сжал и разжал кулак. Внезапно его мощное тело сотрясла жуткая конвульсия, лицо Вало исказила гримаса невыразимой боли.

— Держи, Конан… — вендиец подавился собственным вздохом. Однако, даже покачнувшись и с трудом сохранив равновесие, он сумел бросить северянину блестящую вещь, которую до этого сжимал в своей руке.

Киммериец поймал медальон Чей Танга и быстро надел его себе на шею.

Через миг демон вновь овладел рассудком палача из общества Сна. Вало хищно улыбнулся.

Конан не стал хвататься за меч. Убивать брахмана Кесеи он вовсе не собирался. Вместо этого варвар набросился на вендийца и сжал его в удушающих объятиях, стремясь оторвать гиганта от земли. Если Вало казался необычайно сильным и без скверного соседства в своем сознании, то с демоном, пленившим его тело, великан был просто сказочно могущественным. Убийца из общества Сна разжал руки варвара, окольцевавшие его торс, и отбросил киммерийца от себя. Конан отлетел к стене, перевернув шкаф с магическими свитками.

Таллок схватил низкий столик и попытался ударить им Вало по затылку. Гигант выставил свой огромный кулак — оружие юноши разлетелось в щепки. Тут же вендиец сгреб странника за шиворот, точно котенка, и подбросил высоко под самый потолок. Таллок, взвыв и отчаянно размахивая руками, совершил головокружительный полет, который завершился на полу сильным ударом.

Все-таки призрачный враг не до конца овладел сознанием грозного убийцы брахманов Сна. Беллакр просто пользовался его телом и контролировал разум, но к тайным знаниям воина он так и не нашел доступ. Если бы демон воспользовался хоть десятой частью мастерства вендийца, Конан и Таллок, вероятно, к этому моменту были уже мертвы. Вало не стал бы их беспечно расшвыривать по сторонам, но нанес бы сокрушительные удары в жизненно важные органы — в солнечное сплетение, в грудь, в область сердца, горло или в основание шеи, на стыке позвонков. Тогда бы воинов ждала скорая смерть.

Выведя из боя основных врагов, вендиец занялся оставшимися. Потемневший взгляд Вало остановился на Кесеи и ее ученицах.

— Нет! — взмолилась Алекса. — Вало! Ты же всегда защищал нас!

— А теперь я буду вас убивать, — низким голосом провозгласил он.

— Опомнись, Вало! Тебя контролирует мерзкий демон!

— Ну и что? Я еще никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. И зачем я вообще служил вам все эти годы, слушался ваших приказов? Надо было давно свернуть ваши худые цыплячьи шеи. Хотя, пожалуй, время еще не упущено — я могу сделать это прямо сейчас. Забавно, насколько сильно захрустят ваши нежные позвонки…

Фанг, до этого момента следившая за происходящим с ужасом и полной отрешенностью, наконец, сумела взять себя в руки. Кхитаянка, точно очнувшись ото сна, оглядела сцену битвы, оценив возможности неумолимого мучителя и его жертв. Магические силы тут же вернулись к юной волшебнице. Фанг простерла руки в сторону Вало, и с ее тонких пальцев сорвалась волна мягкого зеленого света

Изумрудный луч ударил в грудь околдованного вендийца, гигант крякнул, сильно покачнулся, но не больше того. Зато это позволило отвлечь внимание палача от дев-браминов, которых он некогда защищал. Как оказалось мигом позже немалой ценой — ярость демона переползла на Фанг, которая сжалась от ужаса под взглядом угольно-черных глаз.

Вало медленной и тяжелой поступью направился к кхитаянке-волшебнице. Девушка стала осторожно пятиться назад, спотыкаясь о разбросанные в ходе схватки мелкие вещи.

Вендиец приближался к ней жуткой тенью, такой же мрачный и зловещий, как сама смерть. Руки палача неспешно потянулись к сведенному судорогой горлу девушки.

Так, наверное, восстает феникс из пепла, как Конан выпрыгнул из кучи погребших его свитков. Точно мифический демоноборец Ашан-Та-лад, повергающий мирового дракона, киммериец набросился на Вало, защищая Фанг от хватки его железных рук. Варвар, повиснув на плечах вендийца, обхватил шею противника и сдавил что было сил. Из горла плененного демоном воина вырвалось злобное рычание. Так рычит лев, собиравшийся пожрать молодую газель и внезапно отвлеченный от трапезы нападением дерзкого шакала.

Кисть Вало легла на предплечье Конана, но — что это? Даже колоссальная сила Беллакра, смешанная с мощью вендийца-великана, не смогла сдвинуть руку варвара. Сжатая в локте конечность была тверже каменной. Наверное, сам Имир в то мгновение испугался бы мощи того, кого все знали под именем Конана-киммерийца.

Чудовищная хватка продолжала удерживать гиганта — и через несколько мгновений Вало, а с ним и пленивший его демон, начали терять сознание от удушья. Грузное тело стало медленно оседать на пол — сначала защитник дев-браминов опустился на колени, потом оперся одной рукой о пол, затем начал заваливаться на правый бок. Еще миг — и гигант упокоился на полу одной недвижной массой.

Еще мгновением позже в зал запоздало ворвались члены семейства Чей и их слуги, привлеченные звуками битвы. Многие были вооружены мечами и тяжелыми копьями. У двух или трех человек имелись луки. Увидев, что Фанг в безопасности, прижимается к груди могучего киммерийца, который отчаянно пытается успокоить испуганно всхлипывающую девушку, они опустили оружие.

— Несите веревки. Или лучше цепи, — устало сказал Конан.

Глава XXII

— Как там чувствует себя наш друг? — спросил Таллок Фанг, вернувшуюся из подвала после осмотра места заключения вендийца.

— С ним все в порядке.

— Ну, если не считать того, что он сидит в подземелье, где бегают шустрые крысы и мало света, то это правда.

— А ты думаешь, нам было бы лучше поместить его в главный зал? Чтобы вся моя родня слушала вопли заточенного в нем демона?

Кесея тоже только что вернулась из подземелий.

— Вало зовет тебя, Конан, — сообщила высшая жрица Сна.

Не проронив ни слова, киммериец направился в подвал дома Чей. В тесной комнате, куда не проникали лучи света, но, тем не менее, сухой и теплой в отличие от обычных подземных камер, варвар нашел Вало. Огромные цепи опутывали великана по рукам и ногам — вендиец нисколько не возражал. Так казалось безопаснее для всех остальных.

— Я его поймал, Конан, — тихо сказал гигант. — Поймал Беллакра, и теперь уже он не сможет причинить вам вреда.

— Зачем ты это сделал, Вало?

— Зачем? Разве не понятно — до Пагоды Сна вы теперь доберетесь без ненужного сопровождения.

— А как же ты, друг?

— За меня не беспокойтесь. Идите к обители чародея и выполните задуманное.

— Тогда пообещай, что с тобой все будет в порядке.

— О, нет, брат варвар. Это ты должен пообещать мне, что с вами все будет в порядке. Раз уж на мою участь выпало сторожить этого демона в своем теле, вся ответственность за безопасность дев-браминов возлагается на тебя, Конан. Но ты такой человек, которому можно доверять — я в это искренне верю. Ты обязан охранять Кесею и ее учениц и днем, и ночью. Думаю, ты справишься, киммериец, — ведь я уже достаточно долго тебя знаю.

Голова Вало бессильно опрокинулась на плечо. Казалось, защитник брахманов попросту сражен сном, налетевшим после долгой бессонницы. Тем не менее, это было не так — пойманный Беллакр беспокойно метался в сознании вендийца.

— А теперь идите, — вымученно выдавил из себя великан, и было видно, что сохранять рассудок стоило ему немалых усилий. — Прикончите проклятого Шао Луна…

Зубы Вало клацнули, кожа на лице пленителя Беллакра натянулась.

— Вам никогда не победить его! — пророкотало существо голосом Вало. — Вы не одолеете Шао-дракона, жалкие глупцы!

Варвар вздохнул.

— Что ж, мы выполним нашу миссию, друг. Не сомневайся, после того, как червоточина сновидений будет искоренена, мы обязательно вернемся за тобой. Потерпи немного.

Похлопав по плечу вендийца, киммериец покинул подземелье. В зале Конана ждали Кесея и остальные участники похода.

— Придется отправляться без Вало, — выразил общую мысль Таллок.

На несколько мгновений в зале повисла тишина. Потом путники стали собираться в дорогу.

Диаса пожелала остаться в доме Чей, чтобы присматривать за палачом брахманов Сна до того момента, пока не вернутся Кесея и другие, поэтому в путь им предстояло отправиться уже впятером.

Таллок и Алекса сильно сблизились, словно молодые люди чувствовали, что только в единстве их двоих можно превзойти злую магию Столикого. Оставались еще двое лидеров похода — Кесея и Конан, у которых были личные счеты с чернокнижником. Исира была готова идти до конца. После смерти подруги, волшебница желала поскорее свести счеты с ненавистным магом из Кхитая.

После того, как Беллакр исчез в голове Вало, дорога давалась многим легче. В мире и согласии странники проделали путь на северо-запад длиной в тридцать восемь миль. Пэй-Кваи с нетерпением поджидал группу.

Истерзанные души пленников, заточенные Шао Луном в иллюзорную Пагоду Сна, подняли настоящий бунт против своего тюремщика. То и дело в мысли варвару приходили воспоминания о великих воинах, гордо возвышающихся над холмами врагов во всеоружии, облаченные в полные боевые доспехи, или видения о могучих колдунах, склонившихся над древними пергаментами в тусклом свете свечей. Пленники сна требовали свободы, и приближение освободителей к оплоту чернокнижника вызывало невиданный всплеск магических сил тех, кто веками стремился вырваться из заточения Столикого.

Пэй-Кван на первый взгляд ничем не отличался от других провинциальных поселков Кхитая — те же убогие жилища и скопище голодных крестьян. Окрестности Камбуи не радовали путешественников разнообразием. Однако было достаточно другого, более пристального взгляда, чтобы понять, что все здешнее окружение просто дышало магией. Слюна Дракона катила здесь свои ядовитые волны, тихо шептались деревья таинственной Чащи Ветров, о чем-то горько плакало сиреневое небо, и описывала свои невзгоды недовольным урчанием сырая земля. Именно поэтому Шао Лун выбрал это место, чтобы заложить основу своей колдовской обители. Здешние жители верили, что некогда в этом краю обитали изгнанные отпрыски Тянь-Чена, которые пытались воссоздать на земле подобие небесного царства. С тех далеких времен Пэй-Кван прослыл Заброшенным Небом, но немногие помнили древние сказания о деяниях сыновей и дочерей небесного владыки.

Что-то в этом селении постоянно настораживало, несмотря на кажущееся со стороны видимое спокойствие. Это неясное чувство возникало на уровне интуиции, и объяснить его было трудно — как будто некий бог (или демон) опрокинул над Пэй-Кваном кувшин с магией, и чары расплескались повсюду, залив невидимой субстанцией даже мелкие трещинки.

Шаагал Нуджар некогда предупреждал Конана о скрытой здесь опасности — в облике крестьянина-кхитайца может оказаться сам черный колдун, сказал тогда тайный советник мехарад-жуба. Но только теперь варвар начинал догадываться об истинном значении его слов. Казалось, будто чернокнижник скрывался в облике каждого из жителей Пэй-Квана или, точнее, каждый кхитаец здешнего поселка носил в себе часть сущности Столикого. За долгое время соседства с Пагодой Сна Пэй-Кван с легкостью мог быть взят под контроль черным магом Сна. Судя по выражению лиц жителей поселка, провожавших странников долгим и пристальным взглядом, крестьяне догадывались об их целях и, будучи мысленно связанны со своим повелителем, не питали ничего кроме открытой враждебности к чужеземцам.

Впятером девы-брамин, Конан и Таллок ехали по улицам Пэй-Квана, постоянно оглядываясь по сторонам и ожидая какой-нибудь западни. Они исследовали окружение осторожно и очень внимательно — так, чтобы не демонстрировать свою подозрительность и недоверие к людям, но и в то же время, не позволяя застигнуть себя врасплох.

Некоторые кхитайцы оборачивались им вслед, некоторые даже прекращали свои дела только для того, чтобы взглянуть на пятерку странников, бросивших вызов Шао Луну. Однако никто из них не дерзнул приблизиться к группе или даже выкрикнуть одно-единственное оскорбительное слово. Повсюду путников обволакивало недоброе молчание. Сколько эта загадочная игра может продлиться, предугадать было трудно — все зависело от того, насколько была сильна власть Столикого над этими людьми. Но то, что рано или поздно Шао-дракон попытается использовать зависимых от его желаний рабов, можно было предвидеть безо всякой ворожбы.

Постепенно киммериец стал замечать происходящие в людях перемены — в выражение лиц некоторых недоброжелателей добавилась тщательно спрятанная усмешка.

— Шао Лун поблизости, — шепнул Конан. — Загляни в их глаза, Кесея!

Верховная жрица последовала совету варвара и убедилась в том, что Конан был прав. Столикий незримо присутствовал в каждом из тех кхитайцев, в чьих зрачках разжегся едва заметный зловещий огонек.

«Я здесь, воин. Попробовать поймать меня, варвар», — пронесся в сознании киммерийца тихий шелестящий шепот.

Конан сурово огляделся по сторонам.

«Убить меня прямо сейчас!» — вновь пронеслась беззвучная усмешка колдуна.

Варвар не поддался на трюк. Даже если дух мага действительно скрывается в ком-то из этих людей, он не станет ничего предпринимать. Шао Лун только и желает того, чтобы он убил одного или нескольких крестьян, подвластных его чарам, и тем самым начал конфликт с жителями Пэй-Квана.

«Ты боишься, проклятый колдун! — мысленно ответил варвар. — Я чувствую твой страх даже с этого места. Но никакие жалкие фокусы уже не спасут твою шкуру, потому что Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ!»

Невидимая паутина, оплетшая умы кхитайцев, растворилась. Блеск в раскосых глазах угас, взор крестьян прояснился.

Этим, разумеется, чернокнижник не ограничится, догадывался варвар. Пэй-Кван — последнее препятствие, разделяющее мстителей и Пагоду Сна, в которой укрылся маг, поэтому Шао-дракон использует все средства, чтобы они не добрались до места.

«Ты многому научился, варвар. Но тебе не совладать с тем, кто постигал науку таинств с самого детства!»

Никто из остальных участников похода не слышал слов Столикого. Чернокнижник обращался только к разуму Конана.

«Ты так думаешь, чародей? Я везу ссобой медальон Чей Танга, который твой любимец Беллакр не сумел помешать нам заполучить. Может быть, ты вновь воззовешь к Гипнос-Рену, чтобы он послал тебе еще парочку невидимых злобных тварей? Или ты уже надоел даже великому владыке сновидений? Тогда молись Тагалу — пусть он выведет на поверхность легион огненных демонов, которые встанут кольцом вокруг твоей нечистой пагоды, в противном случае ты сам отправишься к нему в гости через несколько часов».

Мысли Шао Луна стали открыты для Конана — киммериец уловил легкий трепет, который свидетельствовал о том, что маг действительно боялся. Гипнос-Рен, по всей вероятности, отказал своему ученику в защите, отвергнув повторную просьбу о помощи. Властелин снов вновь занял нейтральную позицию или даже перешел на сторону Кесеи. Любой из этих вариантов был губителен для Столикого. Сейчас колдун отчаянно искал выход, стремясь использовать любой шанс на спасение. Гордыня не позволяла ему позорно бежать, приближение врагов заставляло чародея все отчаяннее ломать голову в поисках решений. Даже загнанный в угол, он был опасен — огромный опыт чернокнижника являлся хорошей поддержкой. С другой стороны, недостатком было то, что большую часть своей жизни колдун просидел в замкнутом пространстве, изучая тайны магии. Поэтому его основным оружием служили чары, которые удобнее всего распространять на расстоянии от противника, и мысли Шао-дракона не могли течь в ином направлении. Он привык повелевать своими рабами, он привык отдавать приказы безвольным людям, но с теми, кто до последнего шел на риск, презирая всякую опасность, черный маг еще не сталкивался, и потому боялся Конана и его союзников.

У Кесеи тоже найдется тысяча поводов для того, чтобы лишить его жизни, знал Столикий. Они не пощадят его.

Нельзя позволить им достичь пагоды! Эту мысль варвар почти услышал так, как будто чародей произнес ее вслух.

Киммериец разгадал план врага. Было бы странно, если бы Шао Лун не воспользовался ни одним из своих умений. Как и Кесея, чернокнижник имел способность ткать иллюзии или накидывать на людей сеть массового гипноза. Конан понял, что колдун собирается прибегнуть к своей черной волшбе и распространить чары на многочисленных крестьян, которые помещают им достигнуть Чащи Ветров. Он рассказал об этом Кесеи. Волшебница мгновенно приготовилась отразить магию Столикого. В своей обители Шао Лун был несомненно сильнее, чем жрица Гипнос-Рена на чужой земле, потому чтобы в эти краткие мгновения ни придумала глава общества брахманов Сна, ее задумка воплотилась в реальность далеко не так, как она рассчитывала.

— Мертвецы восстали! — закричали крестьяне, указывая на группу путешественников. — Это едут посланники гуй, приносящие несчастье!

Не составило труда догадаться, что за этим последует.

Кхитайцы поспешно похватали все, что попалось под руку — косы, мотыги, грабли, камни, палки.

— Убить бесов! Прогнать нечисть из наших краев!

Ревущая толпа собралась по обе стороны дороги. Крестьяне размахивали оружием и злобно покрикивали на странников.

— Возвращайтесь в свои могилы! Вы пришли посеять зло в нашем поселке! Убить их! — разносились их голоса.

Конан вынул из ножен меч, готовясь зарубить первого, кто бросится на странников. Взгляд его ярких голубых глаз предупреждал каждого, что опрометчивый поступок может стоить очень дорого. Крестьяне бесновались по сторонам, но не решались открыто нападать на отряд.

— Смерть им!

В членов группы полетели камни.

Один из увесистых булыжников ударил в висок Алексе, и девушка, охнув, медленно сползла с коня. Таллок тут же соскочил со своего скакуна на помощь молодой волшебнице, и толпа крестьян хлынула в его сторону. В это мгновение даже Конан не успел бы спасти обоих от скорой и кровавой расправы — настолько неожиданно обезумевшие люди бросились на врагов.

Ученик кхитайских чародеев сделал первое, что подсказала ему интуиция в этой сложной ситуации. Неожиданно вспомнив то, чему его учили маги, он извлек из своей памяти кусок заклинания, некогда выученного наизусть:

— Мин Юй! Мин Ванг! Мин Фьонг!

Крестьяне застыли. Невидимая преграда отстранила их от жертв, точно кусок магической стены рухнул в то место, где проходила тонкая черта, отделяющая странников от жителей селения. Таллок быстро помог девушке подняться и взобраться на коня.

— Как это у тебя получилось? — вздохнула она с удивлением, не опуская пальцев с ушибленного места.

— Случайно вышло, — отмахнулся Таллок. — Ты в порядке?

— Да. Немного голова болит, но, в целом, со мной, кажется, ничего серьезного. Спасибо тебе.

— О чем речь, Алекса? Я всегда готов помочь. Пусть только эти мерзавцы попробуют дотронуться до тебя хоть пальцем!

— Ты такой храбрый, Таллок, — улыбнулась молодая волшебница.

Кесея, наконец, нашла магическую нить, тянущуюся из пагоды в поселок. Она не могла оборвать ее и тем самым рассеять чары чернокнижника, но верховная жрица была способна использовать колдовство Столикого против него самого.

— Исира, помоги мне!

Глава ордена Сна задумала преобразовать гипноз, который Шао Лун распространил на кхитайцев из селения.

Крестьяне закричали — с изумлением и испугом одновременно. Многим почудилось, что от группы чужестранцев начали расползаться сотни, тысячи, сотни тысяч пауков. Иллюзия была настолько правдоподобной, что жителям Пэй-Квана безоговорочно верилось в подлинность происходящего. Скопище мерзких тварей засеменило в их сторону, перебирая мохнатыми лапками. Пауки шуршали по земле, и было их так много, что вся земля почернела от их матовых восьминогих телец.

— Обитатели могил! — закричали люди. — Что за проклятье вы принесли в наши дома? Что вам нужно, ужасные создания?

Конан громко захохотал.

— О, мы страшные демоны, питающиеся свежим мясом! Трепещите, ибо мы очень голодны! Но, клянусь рогами нашего мастера Тагала, мы сразу же оставим вас в покое, как только утолим голод своим собратом по имени Шао Лун! Скажите нам, где он прячется, и мы пощадим вас, низкорождениые!

Все как один указали на дальний мост через реку, неторопливо перекатывавшую свои смрадные волны. На другом берегу качали ветвями деревья таинственной Чащи Ветров.

Варвар усмехнулся.

— И не вздумайте нас преследовать, негодные! Иначе мы можем передумать и полакомиться вашей кровью вместо того, чтобы есть колдуна.

Устрашенные словами киммерийца, крестьяне остались стоять на месте, даже не подумывая о том, чтобы пуститься в погоню. Путники оставили позади толпу кхитайцев и двинулись дальше по направлению к деревянному мосту, обозначившему северную границу Пэй-Квана. Странно, что чернокнижник никому не приказал разрушить переправу через ядовитую реку — это упущение, возможно, дорого обойдется Шао Луну.

У опушки коней пришлось оставить. Ветви деревьев, склоненные к земле, делали невозможным передвижение верхом.

На Алексу свалилась новая неприятность — девушка случайно наступила на колючку, проткнувшую ее ступню. Растение, создавшее эту преграду, оказалось ядовитым. Казалось, даже окружающая среда настроена враждебно по отношению к незваным гостям. Благо, Конан знал, как вывести яд из раны — жизнь юной девы-брамина оказалась вне опасности. Но киммериец настоял на том, что волшебнице лучше вообще не двигаться какое-то время, иначе может наступить оцепенение.

Чтобы не терять время, путь к Пагоде Сна странники продолжили втроем. Таллок остался присматривать за девушкой. Кесея, Конан и Исира рассчитывали положить конец скверным деяниям мага — до ненавистной обители колдуна оставалось всего каких-нибудь тысячу шагов. Следуя инструкциям Нуджара, отыскать пагоду оказалось совсем не трудно.

…Убежище Шао Луна. Земной оплот черного мага — волшебная обитель из пяти сужающихся кверху ярусов, окаймленных остроконечными шляпами черных крыш. Резиденция Столикого утопала в хаосе: узники мага рвались на свободу, темные подвалы пагоды покидали спящие люди, так и не выбравшиеся из плена сна и шествовавшие со смеженными веками. Бесплотные духи и призраки, воя тихо и протяжно, кружили в жутком танце.

Пагоду сотрясала дрожь — словно умирающее животное пристанище колдуна тряслось в агонии. Клубы мерцающего тумана, рожденные колебанием магических сил, окутывали подножие обители Шао Луна, сиротливо прижимаясь к бардовому камню здания, требуя защиты. На площади около пагоды носились дикие стаи бликов и отсветов — радужный свет стелился причудливым ковром у ног трех странников. Некогда созданное Столиким творение медленно таяло, выбрасывая из себя потоки магии.

Пробил тот час, когда чернокнижник потерял контроль над всеми заточенными в пагоде существами, и теперь они жестоко мстили своему тюремщику, растаскивая на части колдовскую защиту здания.

Как оказалось, поводом тому послужило вмешательство могущественной силы.

Прямо с неба на трех участников похода полились яркие лучи жемчужного света. Бог Сновидений приветствовал путешественников.

— Я знал, что ты придешь, Адана, — мягко сказал Гипнос-Рен.

— Повелитель!

— Долгих восемьдесят лет я наблюдал за вашей враждой, моя ученица! Пришло время разрешить затянувшийся спор. Все это время я размышлял, кого же из вас двоих я смогу взять в свою страну, чтобы сделать своим наместником. Ты и Шао Лун доказали, что вы, без сомнения, являетесь лучшими из всех учеников, которых я когда-либо отправлял на землю. Я думал восемьдесят лет — краткий миг для бога и почти целая вечность для человека. За это время вы набрались опыта и теперь готовы с умом распорядиться моим даром, но получить его может только один из вас. Я сделал свой выбор, кому передать право управления миром иллюзий. Это ты, Адана. Ты только что справилась с последним из испытаний, которые я приготовил для тебя, доказав свое право быть избранной — добралась до Пагоды Сна. Ты прошла через все преграды, несмотря на то, что я намеренно помогал твоему противнику. Шао Лун оказался в плену собственной злобы, а деструкция, присутствующая в сознании чародея, может привести к гибели целого мира, потому я не могу позволить Дракону занять трон в стране снов. В награду за твою преданность я приглашаю тебя в мой мир прямо сейчас — оставь тщетную суету жизни и стань королевой снов!

— Как пожелаешь, великий Гипнос-Рен. Но, сначала я должна помочь Конану закончить дело, с которым мы явились сюда. Если Столикий умрет в реальности, то его дух навеки останется блуждать в сознании киммерийца. Позволь помочь Конану разрушить иллюзорную Пагоду Сна и утопить в хаосе дух заклятого врага. Тогда будет восстановлена справедливость.

— Твое желание весьма похвально, Адана. Я разрешаю тебе в последний раз войти в страну снов из своего материального тела. После того, как вы расправитесь с противником, я, наконец, сделаю тебя полноправной владычицей моего мира.

С этим они вошли в умирающую обитель колдуна.

— Мы должны поторопиться, Конан, — предупредила варвара высшая жрица Сна. — Необходимо уничтожить эфемерную обитель Столикого до того, как рухнет ее реальный двойник, иначе последствия могут оказаться непоправимыми — Шао Лун, отрезанный от настоящего мира, навсегда останется заперт в твоем разуме.

— Этого еще только не хватало! Давайте поскорее покончим с проклятым магом!

Втроем странники поднялись по лестнице в самый верхний зал, куда привела их судьба для финального сражения.

Там, посреди магического символа, склонившийся над дощечками с начертанными на поверхности иероглифами, разложенными у ног, в медитирующей позе спал сам колдун.

Внешность мага сильно изменилась — отныне Столикий не казался молодым.

Искусственная маска юности спала с его лица, обнажив уродливый и отталкивающий лик старости. Посеревшее лицо испещрили мелкие капли пота. Седые волосы чернокнижника ниспадали на плечи сальными космами.

Сомнений не было — перед странниками был Шао Лун, творец кошмаров.

Глава XXIII

Хрустальные пики тянулись ровной грядой, точно зубья гигантской пилы. Желтый снег падал на раскаленные угли и таял. Река гнева, алая и жаркая, жадно лизала подножия гор. Красный свет наполнял прозрачные пики — окружающее пространство озаряло их зловещее свечение.

Наконец, преддверье иллюзорного мира кончилось, и трое путешественников ворвались в безразмерный шар со множеством дверей, уводящих в сны смертных. Словно поток искрящихся теней, они проносились мимо полчищ духов сновидений, пока не отыскали вход в сны Конана.

Кесея, Исира и киммериец вошли в темный провал. Варвар мгновенно утратил подобие материальной оболочки — он не мог присутствовать в собственном сознании отдельно оттого, что он воспринимал. Как только Конан вошел в свой разум, он слился с окружающим миром, и, тем не менее, Кесея и Исира ясно ощущали присутствие киммерийца, словно их друг был рядом повсюду, со всех сторон, хотя его нигде не было видно.

«Здесь вы меня не одолеете, проклятые разрушители! — услышали они визгливый голос, полный злобы и отчаяния. — Я хорошо успел подготовиться к этой встрече».

Мягкий ветер подхватил дев-браминов — это Конан нес волшебниц по направлению к Пагоде Сна. Навстречу жрицам из иллюзорной обители выпорхнул целый сонм летучих мышей, которые закрыли своими крыльями фиолетовое небо с тяжелыми тучами. Тысячи красных глаз горели злобными огнями, предвещающими несчастье. Шао Лун сейчас выпускал на свободу самых мерзких порождений кошмара. Шелестящие тучи неумолимо надвигались на волшебниц, и хищное хлопанье крыльев голодных монстров разрывало тишину все сильнее с каждым мгновением.

«Конан, помоги!»

Сильный ветер ударил по живой волне, разбросав в воздухе множество черных тел. Кровожадные бестии замедлили полет, но даже ураганный ветер не мог их остановить. Летучие мыши быстро приближались к двум девам-браминам.

«Использую мою силу, брат!» — прокатился по небу раскат грома, вещающий голосом Лао Чи.

Фиолетовые тучи закружились с невиданной быстротой, гигантская воронка начала засасывать нетопырей в свой зев. Черное полчище стало быстро исчезать в жутко воющем провале. Бешено вращающийся столб воздуха сжался, скручивая в тугой спирали всех своих пленников, вытянулся в тонкую струну — и лопнул, щедро разбросав над землей ошметки черных тел, которые тут же стали таять, словно весенний снег.

Шао Лун не терял ни мгновения. Пока две волшебницы проделывали путь к иллюзорной обители колдуна, а незримый Конан расправлялся с помощью Лао Чи с тучами монстров, Столикий успел выпустить на волю другое ужасное создание, плод самых черных кошмаров. Из пагоды выползла огромная змея с сотней человеческих голов на чешуйчатом теле.

Чудовище исторгало пронзительный писк из сотни глоток, а облик его заставил бы устрашиться даже самого отважного воина. Извивающийся гигант свернулся кольцами, высоко подняв голову — монстр приготовился к атаке.

С темнеющего неба хлестнула ветка молнии. Одна из голов чудовища окуталась дымом и бессильно повисла. Невидимый варвар низринул с неба новые волны голубого пламени — теперь змея перешла на дикий визг, полный боли. Ветви молнии обрушились на ужасное создание целым шквалом небесного огня.

Вскоре всю верхнюю часть тела гигантской змеи окутал удушливый дым с проблесками ярко-желтого пламени.

Монстр пару раз конвульсивно дернулся, и уже безжизненное тело повалилось на землю. Чудовище вспыхнуло ослепительным светом, разрывающим чешуйчатую плоть изнутри, и сгорело в пламени, вырвавшимся из собственного нутра. Вскоре жадный огонь без остатка пожрал огромное тело.

«Вам не одолеть меня, глупцы! — разнесся истерический смех. — Все ваши усилия — пустота! Я непобедим!»

Кесея и Исира опустились на площади перед пагодой. Вход в пятиярусное здание заполонили бесформенные порождения кошмара. Жуткие силуэты чудовищ с неравным количеством двигательных и хватательных конечностей, с несколькими головами или туловищами, загромоздили преддверье мерзкими шевелящимися кучами. Чернокнижник выводил в бой свои последние резервы.

Однако атака бесформенных уродцев так и не состоялась — откуда-то изнутри вылетели светлые призраки плененных магом душ. Плоть воинов Шао Луна с треском лопнула, едва свет прозрачных фигур коснулся их иллюзорных тканей. Вырвавшиеся на свободу духи спешно покидали сознание киммерийца, чтобы вновь соединиться со своей плотской оболочкой в реальном мире.

Умирающее здание опустело. Обрывки света исчезнувших призраков и тающие кусочки мрака еще напоминали о недавних событиях, но вся колдовская сила помалу оставляла Пагоду Сна, растворяясь в окружении.

Убежище Столикого что-то сильно встряхнуло — от основания до самого верха, так что призрачное строение едва не рухнуло.

Как догадались девы-брамины, это невидимый Конан высвобождал свою ярость на обители кхитайского чернокнижника.

Шао Лун оставался внутри, в компании медленно издыхающих серых теней.

«Нет, это еще не конец…» — тихо возвестил чародей.

Повторный удар вновь сотряс эфемерную твердыню. Из трещин пагоды брызнул искрящийся туман.

Верховная жрица и ее ученица уже хотели войти в гибнущее здание, чтобы положить конец существованию Столикого, но что-то удержало их на месте.

Как оказалось, промедление спасло им жизнь.

Пагода Сна начала оживать: ворота превратились в жадный рот чудовищного великана, провалы окон обернулись глазами, из бардовых стен вылезли каменные руки, сжатые в кулаки. Нутро волшебной обители огласил безумный рев.

Это Шао Лун воссоединился со своим творением в единое целое, слив свою магическую сущность с тем, что некогда являлось Пагодой Сна.

«Я сотру вас в порошок!» — ухнула ожившая обитель.

Глаза-окна уставились на Кесею и ее ученицу. Драконы, украшавшие пагоду, зашевелили своими бронзовыми мышцами.

«О, да, я давно мечтал покончить с тобой, Кесея, и сегодня моя мечта сбудется, клянусь зубами демона! Пусть мне пришлось пожертвовать многим, но, в конце концов, я все же достигну своей цели!»

Пространство заколыхалось от оглушительного смеха твердыни. Хрустнула черепица и камни — огромное здание сделало шаг в сторону замерших от ужаса дев-браминов Сна.

Жрица Гипнос-Рена выбросила в гигантского противника сгусток магических сил, но наскоро слепленный шар магии разлетелся вдребезги, едва соприкоснувшись с каменной кожей исполина. На плоской стене появилась глубокая выбоина — но не больше.

«Конан!» — позвала волшебница.

Ответа не было, словно варвар покинул свои сны.

«Убить! Убить!» — ревело здание, заглушая все остальные звуки.

Вздымая тучи пыли, волшебная обитель приблизилась еще на два шага. Исира зажмурилась от страха. Казалось, спасения уже нет. Впереди долгие, бесконечно долгие мгновения мучительной смерти. Великан воздел свои огромные конечности, готовясь расплющить двух волшебниц. Возможно ли умереть во сне? Каменные кулаки уверенно заявляли, что возможно. Еще миг и…

«Э, нет! — злобно прорычал жуткий монстр. — Это будет слишком легким наказанием за все беды, которые вы мне причинили. Я развоплощу вас не спеша, я сожру ваши души настолько медленно, чтобы почувствовать вкус ваших страданий — дюйм за дюймом переваривая призрачную плоть в своем нутре. Ваши муки продлятся целую бесконечность, пока я, наконец…»

Пагода-маг не заметила вспыхнувшего провала за своей спиной — все глаза обители были устремлены на дев-браминов. Ослепительный свет полыхнул настолько ярко, что огненное свечение заполнило все окружающее пространство. Пламенеющий луч врезался в землю, насквозь пробив сверху вниз ожившее строение. Нестерпимое сияние росло, пока не выжало слезы из глаз волшебниц. Потом резко померкло, оставив в нахмурившихся облаках огненный шлейф.

Недоумевающий вой, с примесью обиды и отчаяния, звучал всего несколько мгновений, потом видоизменившийся Шао Лун с хрустом распался на две аккуратные половины.

Пагода рухнула двумя грудами раскрошившегося камня, который тут же подернулся сиреневой дымкой и стал медленно таять, уплывая под самое небо туманными лоскутами.

Так окончил свое существование Шао Лун, творец кошмаров.

В глазах Исиры стояли слезы. Но не яркий свет, первоначально вызвавший их, отныне был тому причиной — в памяти юной волшебницы, осмелившейся заглянуть в самое сердце провала, убившего черного мага, до сих пор стояла яркая картина, сохраненная памятью. Она видела силуэты тех, кто расправился со злым колдуном. То были Конан и Алиэль, державшиеся за руки в последнем прощании…

Дева-брамин на краткие мгновения вернулась из небесной страны, чтобы помочь своему любимому одолеть врага в стране снов.

Исира всхлипнула. Ища поддержки у своей наставницы, девушка обернулась к Кесее, но на том месте, где еще мигом раньше стояла верховная жрица Гипнос-Рена, никого не оказалось. Покончив с Шао Луном, волшебница отправилась к трону своего бога, чтобы стать королевой сновидений.

Молодой чародейке пришлось возвращаться в реальный мир в одиночестве.

* * *

Исира и Конан проснулись в верхнем зале реального двойника уничтоженной в мире снов пагоды. Стены здания дрожали. Варвар и дева-брамин поднялись на ноги, чувствуя необыкновенную усталость.

Кесея не очнулась ото сна — верховную жрицу призвал Гипнос-Рен, и в этот день волшебница завершила свой долгий земной путь. Теперь она станет могущественной повелительницей эфемерного царства и больше уже никому не позволит терзать людей злыми кошмарами.

Шао Лун был мертв. Кожа на лице старика сморщилась, подобно кожуре гнилого яблока, от неподвижного тела исходил невыносимый смрад, точно вся магическая сила чернокнижника обернулась дурным запахом.

Так ушли из жизни два величайших ученика Гипнос-Рена — один возвеличился до невиданных высот и обрел бессмертие в эфемерном мире, другой низко пал и был наказан бесславной гибелью.

Когда киммериец и его спутница покинули медленно разваливающуюся пагоду, на Кхитай опустилась мягкая ночь. Нежная. Очищенная ото всяких кошмаров.

В Чаще Ветров они нашли Таллока и Алексу, и тогда пустились в обратный путь.

Далеко за спинами странников что-то гулко вздрогнуло, потом ночь вновь закуталась в покрывало безмятежной тишины.

То Пагода Сна испустила свой последний вздох…

Эпилог

— Кого я вижу! Алекса и Таллок! — удивленно воскликнула Диаса, увидев пару молодоженов на базарной площади. — Глазам своим не верю!

Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы виделись в последний раз. Ну, рассказывайте, как у вас дела, я вся сгораю от любопытства!

— Да мы, в общем-то, ненадолго в Айодхью, — сказал юноша, прижимая к себе невесту. — Посмотрим на город, вспомним прошлое, а потом снова подадимся на запад, в Замору — глядишь, наш дом уже успели достроить.

— О, да я гляжу, дела у вас и вправду идут отлично. А ты, Алекса, не жалеешь, что ушла из нашего общества брахманов Сна?

— Нет, подруга. Хотя, конечно, я временами скучаю по былым временам, но новая жизнь у меня ничуть не хуже старой, а то, признаться, и лучше — постоянные странствия, дела, торговля. Новые страны, большие цветущие города — просто голова идет кругом!

— Значит, вернуться ты не захочешь, — с легкой укоризной и сожалением произнесла Диаса. — Жаль. Новая верховная жрица приняла бы тебя в общество прямо сейчас.

— Новая верховная жрица? Подожди, дай-ка угадаю… Исира?

— О, конечно! Совет брахманов избрал ее сразу после возвращения из похода в Кхитай. Исира сильно изменилась — стала важная, словно сама Дэви. Никому не дает спуску, но с нами она все такая же любезная. А вот Саттар зазнался.

— Да? Как поживает этот старый негодяй?

— Спрашиваешь! Думаешь, жизнь раджи когда-нибудь была скучной?

— Не может быть! — даже Таллок не сдержал своего изумления. — Лунный маг сделался правителем столицы? Это больше похоже на чудеса.

— Чудеса имеют свойство нередко воплощаться в реальность, — подмигнула Диаса. — Я вот, например, тоже никогда не предполагала, что встречу своего избранного.

— Вот как? И кто же он?

— О, один симпатичный вендиец! Смелый, точно тигр, и ласковый, как котенок. К тому же, молодой и состоятельный. И самое главное — добрый.

— Ну, вот насчет чудес, я, честное слово, не знаю, — неуверенно сказал Таллок. — Я бы скорее представил жабу в колдовском колпаке и скипетром в тонких зеленых лапках, чем Саттара на троне раджи.

— Старик много выстрадал, — вспомнила Диаса. — Сначала тюрьма, потом суд… А потом внезапно пришел приказ от самого мехараджуба о назначении брахмана на пост правителя Айод-хьи, правда, неизвестно, за какие заслуги. Говорят, постарался некий тайный совет — хотя, я признаться, не особо верю в эти сплетни о деятельности недосягаемо высокого начальства.

— Ой, Диаса мы забыли спросить, как же там Вало! Он полностью исцелился от недуга?

— Разумеется. От болезни не осталось и следа. Наш великан поистине великий воин — он сам уничтожил демона, которого некогда пленил в Ки-Цине. Разве такое не заслуживает восхищении?

— И он все так же верно служит жрицам Сна?

— Конечно. Вало уже накопил достаточно денег на безбедную старость, но преданность обществу не позволяет ему оставить должность главного защитника дев-браминов. Единственным участником нашего похода, от которого я не получала вестей, остается Конан. Наверняка, вы его тоже не встречали?

— Ну, почему же, — с улыбкой произнес Таллок. — Вчера вечером мы видели киммерийца также близко, как и тебя, в одном из пригородных постоялых дворов. Наш герой-варвар к тому времени опустошал уже седьмой кувшин вина, в промежутках между распитием спиртного рассказывая о своих приключениях восторженной толпе зевак.

— Надеюсь, он достоверно изложил наш поход в Кхитай?

— О, да Конан и думать о нем уже забыл! Как выразился киммериец, его захлестнула волна таких приключений, по сравнению с которыми все былые деяния все равно, что детские забавы. Впрочем, о вас он хранит память. Конан, памятуя о помогавших ему жрицах, велел передать вам кое-что.

— Это дар обществу дев-браминов, — подтвердила Алекса, извлекая из одежды плотный сверток.

Таллок бережно помог развернуть тряпицу. На солнце сверкнул своими глазами-сапфирами амулет в виде дракона, сплавленный с кругляшом медальона семьи Чей. В новый артефакт неизвестный ювелир добавил девять крупных алмазов, девять — по числу участников похода.

— Пусть отныне эта вещь позволит девам-браминам хранить сны чистыми и ясными, словно весенний ручей, сказал Конан. Пусть волшебный медальон защитит тех, кто постигает тайны магии Сна и поможет им в овладении великим искусством, которое больше никем и никогда не должно быть использовано во зло.

Диаса приняла амулет из рук Алексы.

Яркие солнечные блики расцветили дорогую вещь, заставив полыхать золото, подобно пожару. В голубых глазах дракона зажегся светлый огонек, сулящий спокойствие и безмятежность всем путешественникам в страну сновидений.

Дуглас Брайан Призрак и статуя

Воистину, Юлия-Медея была отважной и красивой женщиной. По крайней мере, так считали многие. И до последнего времени того же мнения придерживалась о себе сама Юлия-Медея. До последнего времени…

Многое случилось с тех пор, как умер ее муж.

Нельзя сказать, чтобы Юлия-Медея сильно любила своего супруга. Это был человек богатый, немолодой и не слишком умный. С ним было надежно и… скучно. «Безнадежно скучно», — признавалась молодая женщина самой себе, разглядывая в полированное медное зеркало свое привлекательное юное лицо. Сказать по правде, было на что полюбоваться: изящно очерченный овал, волосы золотистого цвета, чуть вьющиеся на концах, светло-рыжие брови и пушистые ресницы — вопреки моде, светлые, что только подчеркивало глубокий зеленый цвет глаз. У Юлии-Медеи рот был несколько крупноват, но это только шло к ее аристократическому аквилонскому облику, поскольку (если уж разглядывать ее строгим взором ценителя классической красоты) и нос ее можно было бы счесть длинноватым. Сама она, равно как и ее многочисленные поклонники, предпочитали именовать его «гордым» — на том и следует остановиться.

Происхождению Юлии-Медеи могли позавидовать короли — она родилась в очень знатной семье. Увы, родословная была единственным ее приданым — за долгие века существования династии многократно происходил раздел родового имущества; кое-что погибло во время войн; кое-что вывезли в другие страны во время непорядков в Аквилонии. Остаток был настолько жалким, что родители, влачившие совершенно нищенское существование в полуразвалившемся родовом замке, предпочли выдать Юлию-Медею за человека состоятельного, но совершенно не знатного.

Купец Рутилий прибыл в замок предполагаемых новых родственников, осмотрел почтенные руины, пробормотал под нос что-то невнятное, но при виде красавицы-невесты так и замер на месте. Юлия-Медея произвела на него неизгладимое впечатление — раз и навсегда.

— Драгоценные камни нуждаются в подходящей оправе, — объявил Рутилий родителям девушки. — Я лично займусь этим.

Мать прикусила губу и чуть подтолкнула дочь в спину, чтобы та приблизилась к жениху и подала ему руку. Об этом они договаривались заранее: девушка должна вести себя любезно и постараться понравиться. Другого способа вырваться из нищеты для нее не существовало.

«Можешь, впрочем, отправиться куда-нибудь в Аренджун, — шипела мать в ответ на протесты Юлии-Медеи, которой не хотелось замуж за старого, по ее понятиям, и непривлекательного Рутилия. — На панелях этого удивительного города ты сделаешь головокружительную карьеру. Говорят, рыжеволосые пользуются там бешеным спросом.»

И Юлия-Медея улыбнулась Рутилию, как ее учили, и мило пролепетала «да», когда влюбленный купец предложил ей разделить с ним жизнь.

Щедрость Рутилия не простиралась, впрочем, на родовое имение девушки. «Легче построить новое, чем привести в порядок такую рухлядь», — объяснил он. И родители Юлии-Медеи вынуждены были согласиться с зятем, поскольку он, конечно, был совершенно прав. Таким образом, старики-аристократы остались доживать век среди голых камней и воспоминаний, а их блистательная дочь отправилась на роскошную виллу в окрестностях Шамара — там, где полноводный Хорот сливается с рекой Тайбор.

Развлечений на вилле было немного — прогулки в живописной местности, изредка — охота на уток с луком и стрелами, на которую Рутилий всегда брал с собой жену. Несколько раз в год выезжали в Шамар — навестить высокопоставленных родственников Юлии-Медеи.

Этих родственников Юлия-Медея терпеть не могла. Как и ее родители, они были чрезвычайно знатны и невыносимо чванились древностью своей крови. Но судьба их сложилась более удачно, и они не обнищали так, как это случилось с предками Юлии-Медеи. Тем не менее, пока Юлия-Медея прозябала в бедности среди холодных сырых руин родового гнезда, где зачастую не хватало дров, чтобы протопить разваливающийся камин и согреться посреди суровой аквилонской зимы, этим родственникам не было до нее никакого дела. Они ни разу не приехали навестить девочку, все эти высокомерные дядюшки, тетушки и кузины с голубой кровью в жилах. Ни разу не предложили помощь, никогда не попытались вывести Юлию-Медею в свет, где она могла бы найти себе мужа, подходящего по происхождению. А теперь, когда она разбогатела, они охотно принимали ее у себя в гостях. Естественно, вместе с отвратительно-худородным супругом. И естественно, сплетничали у нее за спиной.

«…истинная аристократка предпочла бы умереть от голода, чем смешать спою кровь с кровью, простолюдина…» — слышала иногда Юлия-Медея их перешептывания.

Однако ради мужа она терпела эти поездки в Шамар. Для Рутилия было важно появляться в высшем свете — это хорошо сказывалось нa его торговле (а торговал он кружевом и атласными тканями). Некоторые платья, сшитые из товара Рутилия специально выписанными портными, но заказу хозяина, Юлия-Медея демонстрировала на больших празднествах в Шамаре и даже в Тарантии. Ослепительная красота рыжеволосой аристократки изумительно оттенялась палевыми и голубыми шелками, переливающимися белоснежными атласами, меховыми воротниками, струящимися вокруг шеи и ниже, подчеркивая изящную линию груди. Вскоре Рутилий уже считался своего рода законодателем мод, и от заказов не было отбоя.

Но большую часть времени они проводили на вилле, в уединении и тишине. И Юлия-Медея скучала, скучала… Друзей у нее не было. Не считать же друзьями соседей — таких же неинтересных, немолодых и солидных людей, как Рутилий: Фуфидия, пятидесятилетнего скотозаводчика, который владел (о ужас, свинофермой!), Бибулона, сорокалетнего отца множества маленьких черноволосых бубилончиков и супруга столь же миниатюрной черноголовой, как галка, Месалы — эти, когда заходили в гости, ни о чем, кроме своих отпрысков, не разговаривали.

Визиты Бибулона были Юлии-Медее особенно неприятны, потому что своих детей у нее не было. Может быть, оттого, что она не любила своего мужа, ведь дети рождаются от любви — так объясняла ей некогда мать. И Рутилий, конечно, знал об этом. Знал — но терпел холодность своей прекрасной супруги, ибо слишком хорошо понимал: не в силах столь юная и прекрасная женщина, рожденная для лучшей участи, полюбить неинтересного торговца шелковыми и атласными тканями.

Так проходили дни и годы, а затем, когда Юлия-Медея уже начала свыкаться со своей участью и даже нашла в ней приятные стороны, случилось несчастье. Рутилий отправился на охоту вместе с Фуфидием и Бибулоном, чтобы настрелять уток ко дню рождения Юлии-Медеи (этот день всегда отмечался на вилле как большой праздник), но неудачно упал с лошади и скончался на месте.

Обескураженные, растерянные, разбитые несчастьем соседи принесли молодой вдове тело ее мужа. Юлия-Медея в ужасе уставилась на погибшего. Она словно увидела Рутилия со стороны — впервые. Перед ней лежал незнакомец. Разве этот человек делил с ней супружеское ложе? Разве эти посиневшие губы говорили ей слова любви — слова, оставлявшие девушку совершенно равнодушной? Разве эти холодные, твердые, шершавые на ощупь руки ласкали ее тело?

— Боги! — вырвалось у Юлии-Медеи. — Наверное, на мне лежит проклятье! Что случилось?

— Госпожа, никто не успел помочь, — заговорил Фуфидий, стараясь, чтобы голос его звучал солидно, успокаивающе. «Наверное, таким тоном он рассуждает о достоинствах своих молочных поросят, когда предлагает мяснику партию на продажу», — подумала Юлия-Медея и залилась горькими слезами.

Жизнь показалась ей конченой.

— Однако теперь вы становитесь единственной наследницей большого состояния, — вмешался Бибулон. Будучи человеком семейным и более искушенным в общении с женщинами, он правильно оценил состояние Юлии-Медеи и нашел верные ключики к ее душе. — Госпожа, нет такого горя, которое нельзя было бы излечить деньгами.

Слезы высохли. Аристократка посмотрела на Бибулона с высокомерным негодованием.

— О чем вы говорите? — закричала она наконец, чувствуя, как от гнева немеют у нее кончики пальцев. — Как вы смеете произносить подобные слова? Здесь лежит тело моего мужа, едва остывшее, а вы толкуете мне о деньгах! Какое утешение? Кто заменит мне супруга?

— Я знаю, о чем говорю, — возразил Бибулон, ничуть не смущаясь. — И вы скоро признаете мою правоту. Несчастный Рутилий был хорошим человеком, и все мы скорбим об этой утрате. Однако земные дела, которые остались после него, продолжают жить и требуют к себе внимания. Конечно, если бы у вас были дети…

Он понял, что сболтнул лишнее, и прикусил язык, но было уже поздно. Юлия-Медея побледнела, вздернула подбородок.

— Я не желаю продолжать разговор в том же тоне — холодно произнесла она. — Мне бы хотелось остаться наедине с моим горем, в которое вы, мои соседи, почему-то не верите.

— Дорогая, мы вам верим, — попытался исправить положение Фуфидий. — Позвольте помочь вам хотя бы с похоронами…

— Я не нуждаюсь ни в вашей помощи, ни в вашей вере, — тон Юлии-Медеи сделался просто ледяным. — Пусть между нами не будет недоговоренностей. Да, я вышла замуж за Рутилия, не испытывая к нему особой сердечной склонности. Разница в возрасте, в воспитании, в имущественном положении делали это почти невозможным. Но я уважала моего супруга и привыкла к нему. Ничто не утешит меня в этой потере. И деньги — меньше всего! А теперь, господа, оставьте мой дом.

И соседи, обескураженные собственной бестактностью, поскорее удалились.

Юлия-Медея была на самом деле далеко не так уверена в себе, как представляла дело соседям. Она уже привыкла к тому, что все вопросы решал Рутилий. Куда поехать по делам или для развлечений, каким образом использовать деньги, даже какой наряд выбрать для красавицы-супруги — все это находилось в ведении Рутилия. А Юлия-Медея лишь подчинялась и пользовалась благами богатства и покоя.

Теперь все должно было измениться.

Похороны Рутилия состоялись в Шамаре, в храме Богини-Матери, которая должна была принять в свои ласковые объятия скончавшегося купца. Проводить Рутилия явилось довольно много народу: здесь были и знатные господа, и купцы-конкуренты, которые не скрывали радости при мысли о том, что находчивый и умный Рутилий не будет теперь стоять у них на дороге, и известные куртизанки, отдававшие немалые деньги за то, чтобы завладеть прекрасными нарядами из тканей Рутилия… Все они собрались у погребального ложа, бросая друг на друга украдкой негодующие взгляды из-под черных, низко опущенных капюшонов. Погребальный костер сложили из поленьев самых лучших сортов. Загорелось дружно и мощно, воздух наполнился благоуханием — жрецы позаботились об этом заранее, и опрыскали древесину различными благовониями. Честный, хотя и скучный купец Рутилий навсегда скрылся в оранжевых языках пламени.

И Юлия-Медея осталась одна на своей роскошной вилле. Она не стала ликвидировать торговый дом Рутилия, но поручила дела управляющему, довольно ловкому и преданному малому. Раз в месяц он привозил ей отчет о делах и деньги.

Столь же аккуратно Юлия-Медея отправляла некоторую сумму своим родителям через верного слугу. У нее сложились странные отношения с ними, особенно с матерью: с одной стороны, молодая женщина была рада тому, как сложилась, в конце концов, ее жизнь; с другой — так до сих пор и не простила матери, что та «продала» ее богатому старику. Поэтому она избегала встречаться с родителями, и сама никогда не приезжала погостить в замок своих предков, и не приглашала родственников навестить ее на вилле. Эти две области ее жизни, былая и настоящая, по решению Юлии-Медеи, никогда не должны впредь пересекаться.

Мысль о том, чтобы все-таки восстановить древний замок, также не посещала молодую вдову. Словом, она была всем довольна и чувствовала себя уверенной и удовлетворенной.

Родственники в Шамара стали относиться к ней гораздо лучше после того, как она овдовела и унаследовала большое состояние.

«…все-таки происхождение остается происхождением, и неважно, за кем она была замужем…» — шептались теперь у нее за спиной. Юлия-Медея и бровью не вела, «…и родовита, и богата — не зевай!» — шипели мамаши своим холостым сыновьям, и те роем устремлялись следом за красавицей Юлией-Медеей, которая — следует отдать ей должное — оставалась совершенно равнодушной к их ухаживаниям. Она слишком хорошо знала им цену.

Развлечения, демонстрация нарядов, переговоры с иностранными купцами, наем проводников для собственных торговых караванов, длинные беседы с поверенными в делах — все это почти целиком поглощало Юлию-Медею и делало ее существование насыщенным.

Тем больше ценила она уединенную и спокойную жизнь на вилле, где некогда бывала так одинока и несчастна в первые годы замужества.

Эта вилла была выстроена, как уже упоминалось, в очень живописной местности. Кругом расстилались светлые, пронизанные солнцем леса. Две реки сливались в единый могучий поток, и над местом их слияния поднимался довольно высокий утес, сплошь заросший цветами. Этот луг особенно любила Юлия-Медея. Ей казалось, что она знает здесь наперечет каждый цветок: в начале лета робко распускаются маленькие сине-фиолетовые, затем вдруг вспыхивают среди них крошечные белые звездочки с душистым, пьянящим запахом. Но вот отцветают фиолетовые и закрываются звездочки, и луг неожиданно покрывается сочными желтыми пятнами — наступает середина лета. А в конце лета и почти до листопада пылают здесь красные цветы винного оттенка. И даже первый снег иногда падает на их лепестки, создавая поразительную гамму — тогда кажется, будто луг превратился в поле сражения, где снег запятнан кровью павших бойцов.

Здесь Юлия-Медея любила мечтать, глядя на солнце, медленно опускающееся за кромку леса. В водах реки играли солнечные блики, цветы источали резкий вечерний аромат. «Величава и могущественна природа, — думала Юлия-Медея, — и каждая травинка таит в себе божество. И все-таки мы пользуемся и травой, и древесиной, и заставляем насекомых выращивать для нас шелковые нити, чтобы одеваться в красивые платья. Удивительно!»

Эти мысли она не высказывала никому, боясь показаться глупой.

Не менее симпатичным, чем окружающая местность, был и дом. Деревянный, но очень большой, он был выстроен как бы в подражание замку. Здесь имелось множество забавных башенок, переходов между корпусами; под высокими остроконечными крышами, похожими на ночные колпаки, прятались хорошо обустроенные мансарды. Был даже зимний садик — точнее, оранжерея на крыше одного из зданий, куда можно попасть по навесному переходу.

Все тщательно выкрашено, а стены обтянуты тканями. На полах спален — ковры и шкуры животных, так что, спуская босые ноги с высокой кровати, Юлия-Медея погружала их в мягкий мех.

Здесь всегда было тепло. Одного камина было достаточно, чтобы обогреть несколько помещений. Особенно жарко топили в холодное время года в комнатах госпожи и в столовой. Слуги жили более скромно.

Слуг было несколько. Сплошь незаметные, тихие люди. Юлия-Медея знала, что могла на них положиться, — все они были по тем или иным причинам фанатично преданы памяти ее покойного супруга. Они считали ее «своей» — такой же верной Рутилию, как и они сами — ведь молодая красивая хозяйка даже не помышляла о том, чтобы снова выйти замуж! Разве это объясняется чем-то иным, кроме ее желания хранить верностьРутилию до самой смерти?

Возможно, они ошибались, но сути дела это не меняло — Юлия-Медея действительно не собиралась вступать в новый брак. Да, ее все устраивало.

Она даже начала наносить визиты соседям и подружилась с Месалой, женой Бибулона, которая взахлеб повествовала ей о радостях материнства. Юлия-Медея подозревала, что у Месала имеется определенный расчет: положим, Юлия-Медея особенно полюбит кого-нибудь из многочисленных отпрысков Месалы и Бибулона — так полюбит, что захочет сделать ребенку хороший денежный подарок… Например, даст приданое одной из дочек. Хотя бы одной! А уж удачно пристроив одну дочь, Бибулоны найдут способ осчастливить и всех остальных.

Поначалу эти тайные замыслы Месалы сердили Юлию-Медею, но со временем она привыкла к этому и даже перестала находить их нелепыми. В самом деле, почему бы не помочь одной бибулоночке выбиться в люди! Разве сама Юлия-Медея не пробралась наверх из кромешного мрака нищеты подобным же способом? И она выразила желание одарить приданым старшую дочь Месалы, Месалу-маленькую.

В тот вечер она возвращалась домой в прекрасном настроении. Лошадка, на которой ехала Юлия-Медея, бежала легкой рысью. Дорога, хорошо наезженная и знакомая, словно бы сама стелилась под копыта лошадки. Мимо проплывали леса, уже темные, но хорошо освещенные ярким лунным светом. Юлия-Медея не испытывала ни малейшего страха перед темнотой и лесом, где могут водиться дикие звери. Дикие звери? Какая глупость! Они совершенно не опасны. В конце концов, Юлия-Медея здесь у себя дома.

Радость Бибулона, когда вдова Рутилия объявила о своем решении, была такой искренней, такой глубокой, что Юлия-Медея и сама растрогалась. Этот человек, ее сосед, чья практичность в свое время так оскорбила Юлию-Медею, не считал нужным притворяться. Да, он безмерно счастлив знать, что судьба одной его дочери будет удачной. «Деньги решают в нашей жизни почти все», — сказал Бибулон, и теперь Юлия-Медея ему поверила.

А девочка, пока что мало понимавшая в таких вопросах, как приданое и удачное замужество, просто догадалась, что красивая соседка сделала для нее что-то очень хорошее, и прижалась своей угольно-черной головенкой к коленям Юлии-Медеи. Погладив гладкие блестящие волосы девочки, Юлия-Медея загрустила: ей и в самом деле хотелось бы завести ребенка. Но теперь было уже поздно.

Разве что она еще раз выйдет замуж…

Но мысль об этом показалась ей противной.

Итак, она простилась с соседями и в наилучшем расположении духа. Ночная скачка, свежий ветерок и влажная тьма леса бодрили молодую женщину, вселяли в нее жажду жизни. Ей чудилось, будто все у нее еще впереди, будто ее ждет какое-то прекрасное, волнительное приключение… и, может быть, любовь.

Но когда она подъехала к воротам своей виллы, это настроение внезапно исчезло. Оно испарилось стремительно, как туман под жаркими лучами утреннего солнца. Двое слуг беспокойно ждали ее у ворот, переминаясь с ноги на ногу и отводя глаза.

— Что случилось? — спросила Юлия-Медея, чувствуя, что сердце у нее упало.

— Госпожа… — заговорил один, но одновременно с ним начал и второй:

— Как бы сказать…

Оба замолчали, вопросительно глядя на Юлию-Медею.

Она кивнула подбородком своему дворецкому:

— Говори ты. Что случилось?

— Госпоже лучше увидеть самой, — пробормотал дворецкий.

— Кто-нибудь погиб? Вы нашли мертвое тело? — испугалась Юлия-Медея.

— Нет, нет! — хором заверили оба слуги. — Просто… неприятное. Странное. Такого раньше никогда не было.

Юлия-Медея поехала шагом по аллее, ведущей к дому. Темные стволы деревьев, как молчаливые часовые, словно бы провожали ее взглядами. С каждым шагом тоска все сильнее сжимала сердце молодой женщины. Только-только она привыкла к своему положению, только-только наладилась ее трудная, странная жизнь — и вот опять что-то случилось! Она ожидала увидеть что угодно, но только не то, что предстало ее взору.

Весь фасад дома был размалеван странными знаками и рисунками. Кто-то очень торопился, нанося кистью эти изображения. Но в их смысле усомниться было невозможно. Различные адские порождения таращили выпученные глаза и скалили окровавленные пасти. То тут, то там мелькала лапа с растопыренными когтями. Жуткие существа грозили со всех сторон, их глаза следили за каждым шагом обитателей виллы. Надписи были сделаны на неизвестном языке, но в самом шрифте угадывалась угроза.

— Что это? — прошептала Юлия-Медея.

— Госпожа, мы не знаем! — в отчаянии ответил дворецкий. — Никто из нас не видел, как это появилось! Кухарка разбирала овощи, горничная приводила в порядок ковры, работая на заднем дворе. Садовник находился в оранжерее. Я чистил серебро. Еще двое слуг были в конюшне. Мы не слышали ни звука. Тот, кто это сделал, ходил бесшумно и сотворил свою черную работу очень быстро.

— Кухарка говорит, что такие знаки могут выступить и сами по себе, — бледнея, прошептал второй слуга.

Юлия-Медея резко повернулась к нему.

— Что ты слышал об этом? — спросила она властно. — Говори!

— Ну, она говорит… если на доме проклятье… то оно никуда не девается. Живет в стенах, в крыше дома. В общем, в самом естестве здания, — пояснил слуга. — Ну, это так люди говорят. Я сам никогда не видел.

— Проклятье? — испуганно переспросила Юлия-Медея. — Но я никогда не слышала ни о каком проклятии!

Дворецкий испепелил слугу взглядом. Тот поежился, покраснел до ушей, но упрямо повторил:

— Говорили… А проклятье ждет своего часа. И когда этот час наступает — а об этом никто из смертных не знает — оно тут как тут. Ну, проклятье. Выходит наружу и заявляет о себе во весь, так сказать, голос. Вот оно и проступило. Само по себе.

— Что за проклятие? — повысив голос, повторила вопрос госпожа.

— Убирайся под лед, в ад! — закричал дворецкий на слугу, потеряв самообладание и, казалось, совершенно позабыв о том, что находится в присутствии хозяйки.

Слуга съежился, словно еж, свернувшийся в клубок, и попытался удрать, но Юлия-Медея остановила его окриком:

— Стоять! Он замер.

Дворецкий закусил губу. Он видел, что теперь поздно — придется рассказывать обо всем.

— Кто из вас двоих объяснит мне, о каком проклятии болтает этот несчастный скудоумный малый? — высокомерным тоном осведомилась Юлия-Медея. Когда в ней просыпалась дочь древнего аристократического аквилонского рода, слуги предпочитали не спорить.

Дворецкий сдался.

— Я сообщу госпоже обо всем, что слыхал. Не утаю ни словечка, госпожа!

— Я слушаю, — молвила Юлия-Медея, не покидая седла. Лошадка в темноте тихонько храпела и переступала с ноги на ногу. Луна ярко освещала отвратительные рисунки на фасаде дома. Юлия-Медея боялась переступать порог своего оскверненного жилища — ей казалось, что и внутри там теперь нечисто. Подумать только, чьи-то грязные руки трогали стены ее любимого дома!

— Госпожа, это случилось еще до того, как господин Рутилий приобрел это здание, — начал дворецкий.

— Что? — удивилась Юлия-Медея. — А разве этот дом не был построен по приказу моего мужа?

— Нет, госпожа. Он купил его перед тем, как задумал жениться. Конечно, многое тут было переделано. Прежде эта вилла принадлежала господину Филодаму, известному ювелиру. Он обладал особым даром — оценивать необработанные камни. Покупал по дешевке непривлекательного вида булыжники, а потом обрабатывал их таким образом, что знатные дамы Аквилонии и Бритунии дрались за них, словно уличные торговки, такая это получалась красота.

Аристократка Юлия-Медея без всякого удовольствия выслушала подобное описание «знатных дам Аквилонии и Бритунии», хотя втайне понимала, что они действительно могут вести себя хуже уличных торговок.

— Продолжай, — сказала она, задирая брови.

— Слушаюсь, госпожа, — дворецкий поклонился. — Господин Филодам не был женат, однако при нем жили его ближайшие родственники, племянник по имени Рубрий и его супруга, довольно смазливая бабенка, но легкомысленная. То и дело принималась строить глазки соседям и даже молодым слугам. Рубрия мало беспокоило поведение жены. Он был целиком поглощен мыслями о состоянии дядюшки. А дядюшка, человек добрый, великодушный, любящий искусство…

— Вы были с ним знакомы? — перебила Юлия-Медея.

— О, да! — кивнул дворецкий. — Несколько раз мой прежний господин, Рутилий, делал у него заказы. И это ожерелье, которое он преподнес вам в день свадьбы, — тоже работы Филодама. Я неплохо знал его, госпожа.

— Что же с ним случилось? — спросила Юлия-Медея. У нее было такое неприятное ощущение, словно она уже заранее знает ответ.

Дворецкий медленно и печально кивнул, отвечая ее тайным мыслям.

— Да, госпожа, именно это и произошло. Господин Филодам был убит в собственном доме. Поначалу предполагали, что это сделали грабители, которые пробрались на виллу, потому что пропало несколько очень драгоценных предметов. Но затем истина всплыла на поверхность. Это злодеяние было задумано и осуществлено Рубрием и его женой. Проклятая женщина соблазнила господина Филодама, пробралась в его постель и там заколола ножом.

Когда злодеев изобличили, муж попытался все свалить на жену. Та же оправдывалась тем, что ее-де пытались изнасиловать, и она защищалась. Но наш садовник и еще двое слуг дали показания в суде и сообщили, что эта женщина неоднократно предлагала свои сомнительные услуги молодым людям, делая это недвусмысленно, если не сказать бесстыдно.

Словом, убийцу четвертовали на площади…

— Погодите, — Юлия-Медея наморщила лоб. — Мне кажется, я что-то слышала об этом… Какую-то женщину четвертовали, когда я была девочкой. Родители поспорили, стоит ли идти смотреть на казнь. Маме очень хотелось пойти. Она всегда придерживалась крайне строгих правил и приветствовала любую расправу с прелюбодейками. Она и меня воспитывала точно так же. А вот отец воспротивился. Сказал, что его когда-то водили посмотреть казнь и что он с тех пор не может убить даже кролика, не то что человека. Мол, незачем пугать меня больше, чем это требуется. Отец считал меня послушной девочкой. Родители тогда сильно поссорились и два дня потом не разговаривали, а я страдала и от души проклинала эту злодейку, которая даже своей казнью ухитрилась причинить людям неприятности.

— Да, это была она, — подтвердил дворецкий. — У вас, госпожа, удивительные родители. Жаль, что вы редко о них говорите и никогда не приглашаете их жить на виллу. Впрочем, — быстро поправился он, — это не мое дело. Простите великодушно болтливого старика.

— Рассказывайте дальше об этом убийстве, — велела Юлия-Медея. — Что случилось с племянником, с этим Рубрием? Я не помню, чтобы одновременно с женщиной казнили и мужчину.

— Это так, — сказал дворецкий. — Рубрия как сообщника осудили и отправили на галеры. С тех пор никто больше о нем не слышал. Однако вилла несколько лет простояла пустой. Там не хотели жить ни слуги, ни арендаторы. В народе говорили, будто на доме почиет проклятие. Будто бы Филодам перед смертью изрек страшные слова, призывая кару богов на головы тех, кто решится жить под этой кровлей.

— Любопытно, — проговорила Юлия-Медея.

— Когда господин решил взять себе в жены прекрасную юную девушку знатного рода, — продолжал дворецкий, делая довольно изящный поклон в сторону госпожи, — он собрал слуг и объявил нам о желании купить новый дом. «Прекрасный драгоценный камень нуждается в соответствующей оправе», — сказал господин.

На глазах Юлии-Медеи выступили слезы.

— Рутилий как живой, — прошептала она. — Основательный, надежный. Он и моим родителям сказал то же самое, словно в слово. О, как нам всем не хватает его!

Дворецкий выглядел так, словно вот-вот кинется целовать ноги госпожи за эти слова. Однако он сдержал порыв и величаво опустил голову.

— Истинная правда, госпожа. Его выбор остановился на «проклятой вилле». К этому времени здание несколько обветшало, а слухи о проклятии опустили цену за здание. Рутилий заплатил за него сущие гроши. Некоторое время потратили на отделку помещений, но в целом вилла оказалась достаточно хороша. Она тысячекратно оправдала затраты.

— Но ни о каком проклятии я никогда не слышала! — сказала Юлия-Медея.

— Господин настрого запретил слугам болтать об этом, — объяснил дворецкий.

— Однако и соседи ничего не рассказывали.

— Господин попросил их молчать.

— Понятно, — вздохнула Юлия-Медея.

— И действительно, жизнь здесь выглядела счастливой и безмятежной, — продолжал дворецкий. — А потом случилось несчастье. И вот — очевидное напоминание о проклятии. Возможно, оно все-таки существует.

Лошадка беспокойно заплясала на месте, как будто тревога всадницы передалась и ей. Юлия-Медея туго натянула поводья.

— И что же мне теперь делать?

— Не знаю, госпожа. Возможно, стоит нанять какого-нибудь хорошего мага, который в состоянии разобраться в происходящем.

Так Юлия-Медея и поступила. На следующий день она выбрала из своего обширного гардероба платье из строгого темно-синего атласа, бархатный плащ с меховой оторочкой, велела оседлать любимую гнедую лошадку и отправилась в Та-рантию. Она ехала совершенно одна, без сопровождения. Ей не хотелось привлекать к себе лишнее внимание.

К тому же она не до конца поверила в историю, рассказанную дворецким, и очень боялась выставить себя в смешном положении перед слугами. Если маги в столице поднимут ее на смех, и ей придется уехать из Тарантии ни с чем, слугам совершенно незачем об этом знать.

* * *

Гостиница под названием «Зеленый вепрь», расположенная почти в самом центре Тарантии, пользовалась заслуженным успехом у купцов и магов. Это было солидное заведение, где не разбавляли ни эль, ни вино, а жареные утки и гуси неизменно оказывались жирными, упитанными, и костей в них бывало, судя по впечатлению, куда меньше, чем в их собратьях из дешевых забегаловок.

Разумеется, в таком месте, как «Зеленый вепрь» не потерпели бы бродягу-наемника, одетого в лохматый пастуший плащ из свалявшейся и засаленной овечьей шкуры и кожаные штаны. Но в данном случае было сделано исключение. При особе наемника находилась другая особа, куда более важная и чисто одетая — маг средних лет, располагающий не только приятной внешностью, но и весьма упитанным кошельком. На таких условиях и киммериец-варвар был допущен к общей трапезе.

Маг уселся за столиком возле самого выхода. Киммериец плюхнулся напротив него. Хозяин «Вепря» предположил, что киммериец — нечто вроде слуги и телохранителя при маге и потому заговорил с магом почтительно, а на варвара демонстративно не обратил внимания:

— Угодно ли господину подкрепиться?

— И подкрепиться, и комнаты, — подал голос киммериец.

Хозяин не подал виду, что слышит.

— Угодно ли господину жареное мясо?

— И эля, — снова заговорил киммериец. Маг кивнул, безмолвно подтверждая слова своего спутника.

Когда хозяин, всем своим видом демонстрируя недовольство, удалился, киммериец обратился к «господину»:

— Что это с ним, Ианитор? Неужели мы опять попали в высшее общество?

— Видимо, он считает твой наряд слишком вызывающим для такой элегантной таверны, как эта, — отозвался Ианитор. — В столицах живут странные люди, Конан. У них своеобразные понятия о приличиях.

Конан фыркнул.

— Кабак как кабак, ничего особенного.

— Если ты заметил, друг мой, здесь собираются почти сплошь купцы и маги. Это место отличается от тех, где встречаются воры и наемники.

— Может быть, — не стал спорить Конан. — Все равно, это глупо. Когда я помогал тебе удрать с галер, никого не интересовало, насколько высокое положение в обществе я занимаю.

— Тише, — прошипел Ианитор. — Не стоит говорить об этом во весь голос.

— А я и говорю тихо, — возразил Конан. — Когда я говорю во весь голос…

— Знаю, знаю, — зашептал Ианитор. — Когда ты говоришь во весь голос, деревья пригибаются к земле, трава вянет, не дождавшись осени, а кувшины лопаются. Но все-таки постарайся вести себя потише. В таких местах, как это, не приветствуются побеги с каторги.

— Не понимаю, почему, — проворчал Конан. — Мы проявили отвагу и хитрость, а это удается далеко не каждому. Ну да ладно, у каждого свои странности. Ты уверен, что этот франт говорил правду?

— Насчет статуи? — совсем тихо отозвался Ианитор. — Да. Он пошел на убийство ради этой вещи.

— Надо было перерезать ему горло, — сказал Конан. — От такого подлого уродца можно ожидать любой пакости. Почему ты не убил его перед тем, как сбежать?

— Не успел, — хмуро ответил Ианитор. — Я очень спешил, понимаешь?

— Это же мгновенное дело, — Конан и не думал проявлять понимание. — А теперь нам придется озираться по сторонам и думать: не опередил ли нас маленький хорек, не подстроил ли нам ловушку.

— О чем ты говоришь? — удивился Ианитор. — Он остался на галерах. Вряд ли ему удастся то, что не без труда удалось нам.

— Не стоит недооценивать врагов, — отозвался варвар. — Это одно из главных моих правил. Благодаря ему я все еще брожу по свету и представляю опасность для моих врагов.

— И для друзей тоже, — сказал Ианитор, — особенно когда ты гудишь на всю таверну об убийствах и побегах с каторги.

В этот момент появилась служанка, хмурая особа, весьма плотная и краснощекая. Длинное платье из желтого полотна обтягивало ее, точно броня.

Конан не без удивления отметил, что, кажется, впервые в жизни видит нестарую трактирную служанку, которая не вызывает у него никаких эмоций.

Женщина поставила на стол перед посетителями блюда с мясом, подала эль и кружки и удалилась. Конан восхищенно проводил ее глазами.

— Вот это задница, — заметил он «вполголоса». — Клянусь Кромом, должно быть, хозяин колет на ней дрова.

Краем глаза киммериец видел, как двое почтенных купцов, доселе ведших неспешную, исполненную глубокого смысла беседу, вдруг замолчали, посмотрели в сторону уходящей служанки и обменялись улыбками.

«Ага, начинается, — злорадно подумал киммериец. — А то не трактир, а какое-то собрание пожилых девственниц». -

— Вернемся к делу, — нервно заговорил Ианитор. — Следует поспешить. Мы и так с тобой задержались в Коринфии…

— Мы? — фыркнул Конан. — Мы были бы в Тарантии еще в начале весны, если бы ты не польстился на то дело с вызыванием духов.

Ианитор медленно покраснел.

— Бедная женщина желала общаться с умершими родителями. Как я мог отказать ей?

— Как ты мог отказать ей, такой соблазнительной красотке с розовой грудью и каштановыми кудряшками? — передразнил Конан.

— Она неплохо мне платила, — отрезал Ианитор. — В конце концов, нам нужны были деньги. Без денег мы не добрались бы до Тарантии.

— Ну, во-первых, еще как добрались бы, —

протянул Конан и сунул в рот огромный кусок мяса. Жуя, он продолжил, нимало не стесняясь того, что говорит с набитым ртом: — А во-вторых, если тебе уж так нужны деньги, их всегда можно украсть или забрать с трупа…

Еще несколько посетителей обменялись быстрыми взглядами и как-то очень уж поспешно допили вино. У них, по всей вероятности, нашлись неотложные дела в городе, потому что вскоре они покинули таверну.

Это также не осталось без внимания киммерийца. Он развеселился.

— Ну ладно, — примирительным тоном сказал он своему приятелю-магу, — в конце концов, тебе нужно было отдохнуть и развлечься. Я рад за тебя. Но все-таки я не уверен, что Рубрий до сих пор гнет спину над веслом. Охрана на «Лилиях Бэлит» была не на высоте. Прямо скажем, из рук вон плохо поставлена там охрана. А после того, как мы с тобой убрали трех надсмотрщиков…

— Конан! — вскрикнул Ианитор.

— Хорошо, хорошо. — Киммериец приложился к элю и замолчал. Ианитор с облегчением воспринял эту передышку. Конан и сам не знал, для чего дразнит приятеля.

С Ианитором судьба свела их на галерах. «Лилия Белит» была хорошей быстроходной галерой, но Конан по понятной причине расстался с ней без сожаления. Ианитор, который был его соседом по скамье, бежал вместе с киммерийцем. Судьба третьего их соседа, Рубрия, оставалась для них неизвестной.

Рубрий не правился обоим. Он все болтал и сетовал на судьбу. Однажды он рассказал товарищам занятную историю о статуе из драгоценных камней.

— Мой дядя — сущий болван, но руки у него были золотые, — захлебывался Ианитор. — Если ты, Конан, отдашь мне половину своей похлебки, я расскажу тебе такое… Такое, чего ты никогда не слышал!

— Ты рискуешь, — ответил великан-киммериец. — Потому что я слышал почти все из того, что происходит на свете.

— Нет, правда, — настаивал Рубрий. — Это действительно удивительная вещь.

— Я отдам тебе свою порцию, — вмешался Ианитор.

— Ну и напрасно, — проворчал варвар. — Если ты не будешь хорошо питаться, ты умрешь на этом весле.

— Не умру, — твердо возразил Ианитор. — Мне хочется услышать байку. Тут очень скучно, ты не находишь?

— Трюм и подвал — скучнейшие места в мире, — согласился киммериец. — Но не настолько, чтобы ради развлечения я расстался с едой.

— Ну а я рискну, — сказал Ианитор. — Ешь, Рубрий, и рассказывай дальше.

— Мой дядя Филодам создал статую из цельного кристалла изумруда. Это женщина, изображенная в полный рост. Не слишком высокая. Миниатюрная женщина. Приблизительно мне по грудь, а киммерийцу по пояс. Камень без единой трещинки, прозрачный. Когда луч солнца попадает на него, он весь светится. Вы даже представить себе не можете, какая это красота!

— Не можем, — сказал Конан, чавкая.

— Не смейся, — умоляюще молвил Рубрий. — Я видел ее. Дядя работал над ней почти всю жизнь, с ранней юности. Он шлифовал и полировал камень по целм дням.

— Для чего? — спросил Ианитор.

— Вряд ли он хотел продать ее, — сказал Рубрий. — За эти годы он успел влюбиться и в камень, и в свое творение. Я предполагаю, что он хотел передать ее какому-нибудь магу и постараться с его помощью оживить статую. Изумрудная красавица должна была украшать его жизнь, наполнять ее смыслом.

— Крупные и красивые драгоценные камни обладают огромной магической мощью, — кивнул Ианитор.

— Тебе видней, — заметил Конан. В этих словах крылась довольно злая ирония: дело в том, что Ианитор попал на каторгу из-за махинаций с магическими искусствами. Будучи недоучкой и неудачником, он взялся исцелить застаревшую подагру у одного из уважаемых граждан Коринфии, но в результате превратил того в странное существо, похожее на гриб. Наследники были в восторге, однако власти Коринфии быстро схватили незадачливого целителя и отправили его на галеры.

— Ради этого камня я пошел на преступление, — шептал Рубрий, давясь жидкой похлебкой, в которой плавали какие-то неопределенные куски съестного. — Я потерял жену. Бедняжку четвертовали на площади. Я пожертвовал жизнью дяди, которого по-своему любил.

— Да, это большая жертва, — сказал Ианитор. — Хватит проливать жидкие слезы! Мы же все равно не верим твоим чувствам. Не верим? Конан! — Он подтолкнул товарища под локоть.

Конан помотал длинными черными волосами.

— Раскаяние убийцы — такая же дешевка, как любовные признания шлюхи, — авторитетно ответил киммериец.

— Я не раскаиваюсь в том, что убил дядю и подверг свою жизнь опасности! — вспыхнул Рубрий. — Я раскаиваюсь только в том, что попался так глупо.

— А статуя? — спросил Конан. У варвара была удивительная особенность: он всегда схватывал самую суть происходящего, не размениваясь на мелочи и детали.

— Статую я спрятал сразу после того, как дядя отправился к праотцам.

— Стало быть, она до сих пор на месте… — протянул Конан.

Рубрий неожиданно почувствовал себя нехорошо. Но из-за чего бы ему беспокоиться? Они все трое надежно прикованы к полу галеры, их охраняют дюжие надсмотрщики, галера находился в полумиле от берега. Да если Конану с Ианитором и удастся бежать, как они найдут тайник?

Правда, им известно имя Рубрия… Теперь убийца мысленно клял себя на все корки. Он успел достаточно изучить Конана, чтобы понимать: верзила-киммериец способен решительно на любой поступок, даже самый невероятный. Особенно если чует запах наживы. Особенно — если это не обычная нажива, а нечто невероятное, поразительное. Вроде статуи из цельного изумруда.

Худшие опасения Рубрия оправдались через несколько дней. Конан и его сосед-маг бежали, оставив после себя три трупа.

Они спешили и не видели, какова судьба третьего их сотоварища по несчастью. Рубрий мало беспокоил Конана. Невысокого роста, жилистый и выносливый, аквилонец Рубрий казался сущим карликом по сравнению с гигантом, уроженцем ледяных киммерийских гор. Конан был уверен, что при случае справится с ним одной рукой.

Однако Ианитор время от времени спохватывался и принимался призывать товарища к бдительности. Ианитор был совсем не так убежден в том, что удача в любом случае окажется на их стороне.

— Нам нужно лишь добраться до Аквилонии и поспрашивать там о преступнике по имени Рубрий, чья жена была публично четвертована, — уверял Конан. — Я не сомневаюсь в том, что в Аквилонии найдется немало лакомых охотников поглазеть на публичную казнь женщины, да еще такую жестокую. Эти господа до сих пор лелеют в памяти все кровавые подробности. Они охотно поделятся с нами воспоминаниями и оживят в памяти любезные сердцу картины.

Имея такой, не вполне определенный план действий, приятели добрались наконец до Аквилонии и временно обосновались в Тарантии, в «Зеленом вепре» — благо денег, заработанных Ианитором в Коринфии, хватало.

* * *

Юлия-Медея решила не останавливаться ни у кого из своих прежних знакомых или родственников мужа; ей не хотелось рассказывать о том, что произошло. Еще бы! Ее попросту поднимут на смех. Начнут опять шептаться за спиной: «Была такая гордая, такая самостоятельная! Отказала и тому, и этому, захотела жить одна — а вот теперь перетрусила и прибежала за помощью! Ну уж, красавица, погоди — попляшешь ты у нас!» При одной только мысли о подобном Юлия-Медея кусала губы и бледнела.

Нет! Она поступит иначе. Она поедет туда, где вероятнее всего встретить мага, и наймет какого-нибудь волшебника. Заплатит ему за работу. Пусть выяснит, действительно ли лежит на доме проклятие. И если это так — а Юлия-Медея сейчас почти не сомневалась, что именно так все и обстоит — то пусть снимет злые чары. И никаких разговоров у нее за спиной не будет. Хозяйка платит, работник выполняет работу. Вот и все.

Однако составить такой план куда проще, чем реализовать его. Входя в таверну, Юлия-Медея уже не была так уверена в себе. Она заняла столик у стены, попросив хозяина позаботиться о том, чтобы ее не беспокоили, и заказала стакан красного вина и кувшин с водой. Она боялась пить неразбавленное вино.

Потягивая из стакана, Юлия-Медея украдкой разглядывала собравшихся. Здесь, несомненно, имелись маги. Нескольких она сразу определила — по благосклонным и проницательным взорам, которые те устремили на одинокую женщину. Ей доводилось встречать практикующих магов в высшем свете — они все смотрели именно так. Но что-то в них не вызывало у Юлии-Медеи доверия. Возможно, слишком откровенный способ зазывать клиентов.

По мнению Юлии-Медеи, истинный профессионал должен выглядеть совершенно иначе. Но где его найти и как определить? Она задумчиво сплетала и расплетала пальцы, а в уме у нее мелькали самые разные варианты возможного развития событий. Не давать же объявление через глашатая!

— Какая красотка! — почти тотчас заметил ее

Конан.

— Где? — Ианитор оглянулся и тихо присвистнул. — Ты прав! Что такая женщина делает в таком месте?

— Ищет мужчину, — уверенно ответил Конан.

— Не смеши меня, варвар! Такой женщине незачем искать мужчину.

— Говорю тебе, у нее точно какие-то неприятности, и она ищет мужчину, который поможет ей справиться с ними, — настаивал Конан. — Посмотри на нее! Она беспокоится. Более того, она чего-то боится! При каждом звуке вздрагивает и озирается.

— Ну так что ты сидишь? — фыркнул Ианитор. — Спасать красавиц — твое любимое занятие. Иди и предложи ей свои услуги. Она наверняка хорошо за них заплатит.

— Может быть, — согласился Конан и поднялся из-за стола.

Женщина в испуге глядела, как огромный варвар неспешно приближается к ней. Конан двигался плавно, грациозно, что выглядело удивительным, если принять во внимание громаду мышц и высокий рост. При взгляде в искрящиеся весельем синие глаза киммерийца Юлия-Медея неожиданно успокоилась. Кем бы ни был этот устрашающий с виду варвар, он никогда не причинит зла женщине.

— Садись, — сказала она, кивая на скамью напротив. — Ты ведь хотел поговорить со мной?

— По-моему, это ты хотела поговорить со мной, — отозвался Конан, с удовольствием плюхаясь за столик. Он протянул загорелую ручищу, схватил стакан, из которого пила Юлия-Медея, понюхал и сморщился. — Зачем ты травишь себя этой кислятиной?

— Это аквилонское вино, — ответила женщина. — Я разбавила его водой. Неловко было заказывать одну только воду.

— Да уж, с обслуживанием у них тут дела из рук вон плохи, — весело согласился Конан. — Ты уже видела их служанку? Не женщина, а наковальня. Оплот общества.

Юлия-Медея почти против воли улыбнулась. Определенно, этот варвар начинал ей нравиться.

— Не то что ты, — Конан перегнулся через стол и окатил Юлию-Медею запахом эля и чеснока. — Ты настоящая красотка. И такая нежная! У меня к тебе один вопрос, милая: что ты здесь делаешь?

— У меня неприятности, — вымолвила Юлия-Медея.

— Я так и понял, — выдохнул Конан и снова сел прямо.

Юлия-Медея смотрела на него так, словно он уже баюкал ее в своих объятиях, приютив на широкой крепкой груди. Давно уже она не испытывала такого чувства. Это было ощущение полного покоя, совершенной защищенности. Она думала, что все это осталось в далеком детстве, когда родители, особенно отец, Туллио, представлялись ей всесильными, способными защитить ее от любых бед, страхов и неприятностей.

— Если ты попала в беду, рассказывай мне все, — заявил Конан. — Думай обо мне как о своем брате или о своем любовнике, это уж как тебе милее. Мне бы, конечно, хотелось последнего. Но и брат из меня неплохой, можешь поверить.

— А как насчет наемника? — слабо улыбнулась Юлия-Медея.

Конан гулко ударил себя кулаком в грудь.

— Скала! — объявил он. — Особенно если ты хорошо платишь. Судя по твоему ухоженному виду, ты богата.

— Да, это так, и за деньгами не постою. Я не уверена, что опасность угрожает моей жизни, но… То есть, эта опасность, возможно, не реальная… то есть, она, вероятно, призрачная…

Конан накрыл ее белую тонкую ручку своей широкой лапищей и доверительно улыбнулся, сверкнув здоровыми белыми зубами.

— Погоди-ка, моя радость. Давай с тобой закажем хорошего, доброго эля и согреемся. Потом ты расскажешь мне все по порядку, а уж насчет того, какая именно опасность тебе угрожает, буду решать я. Тебе же требуется принять одно решение: нанимаешь ты меня или нет.

— Да! — выпалила Юлия-Медея с такой горячностью, что оба, и Конан, и женщина рассмеялись.

— Отлично, — сказал варвар. — Со мной приятель, — он оглянулся на тот столик, за которым остался Ианитор. — Если ты не возражаешь, он присоединится к нам. Он маг — не слишком удачливый и не очень-то опытный, но старательный малый. Не поручусь за его честность, но ради денег он способен на многое. О прочем позабочусь лично я.

— О чем прочем? — удивилась Юлия-Медея.

— Ну, например, о том, чтобы он нас не предал. Он хорошо знает, что в случае чего я попросту сверну ему шею, — обворожительно улыбаясь, пояснил киммериец.

— Маг, — протянула женщина. — Определенно, боги ответили на все мои мольбы.

— Только не говори, что ты искала именно магической помощи, — взмолился Конан. — Скажи, что тебе нужен громила-телохранитель!

— Боюсь, мне потребуется именно маг, — вздохнула женщина. — Но это ничего не значит. Громила-телохранитель будет тоже очень кстати.

— Понял. — Конан встал и замахал руками Ианитору. — Давай сюда, друг! — закричал он. — Тут есть интересное дельце!

Ианитор застонал от досады, но встал и прихватил со стола недоеденное мясо и кувшин, наполовину еще полный эля. Когда переселение завершилось, и хозяин «Зеленого вепря» принес по просьбе Юлии-Медеи еще один кувшин эля, начался настоящий разговор.

— Я вдова, — начала Юлия-Медея, — и на моем доме лежит проклятие.

Она начала рассказывать. Когда повествование дошло до имен Филодама и Рубрия, Конан и Ианитор быстро переглянулись. Кажется, Юлия-Медея не ошибалась, когда говорила, что эту встречу в «Зеленом вепре» подстроили для них сами боги!

— Проклятие, — вкрадчиво заговорил Ианитор, — можно снять. Нет ничего проще. Для этого храбрый и вооруженный знаниями маг должен провести ночь в твоем доме. Один. Тебе придется удалить оттуда всех слуг, чтобы ничто не мешало магическому пиединку с темными силами.

— Так ты считаешь, что мой дом действительно проклят? — ужаснулась Юлия-Медея.

— Ну а что там еще может происходить, моя драгоценная прелесть? — развязно осведомился Ианитор. Конан подумал, что если таким тоном Ианитор соблазнял коринфийскую красавицу, для которой устраивал сеансы связи с потусторонним миром, то об уме и вкусе этой девицы нельзя сказать ничего хорошего.

— Темные силы… — прошептала Юлия-Медея. — Всю жизнь меня преследуют силы, природу которых я не понимаю…

— Скоро этому придет конец, — заверил ее Ианитор. — Положись на нас, красавица.

Конан молча кивнул. Юлия-Медея поднялась.

— В таком случае, не будем терять времени. Отправимся на виллу и посмотрим, что там можно сделать. С каждым днем проклятие все глубже въедается в стены моего дома, а мне бы не хотелось покидать его навеки.

— Этого не произойдет, — заверил ее Конан. — Только вот что… — Он широко зевнул и потянулся. — Предлагаю провести здесь ночь. Отдохнуть и выспаться, чтобы отправиться в путь со свежими силами.

— Тебе бы только есть да спать, — укорил его Ианитор.

— Увы, в этом смысл моего существования, — фыркнул Конан.

— Он врет, — сказал Ианитор Юлии-Медее. — На самом деле он хочет стать королем.

— Похвальное желание, ваше величество, — улыбнулась Юлия-Медея.

Синие глаза широко раскрылись, а губы варвара растянулись в ухмылке.

— Ты поразительная женщина, — сказал Конан Юлии-Медее. — Клянусь Кромом, ты мне нравишься, и я не буду иметь ничего против, если эту ночь ты проведешь в моих объятиях. Обещаю, они будут нежными, как аренджунская халва, и надежными, как аргосская кутузка.

Юлия-Медея засмеялась и кивнула.

— Я согласна, — просто сказала она.

Ианитор посмотрел на Конана с плохо скрытой завистью.

* * *

Всю дорогу до виллы Конан раздумывал о случившемся. Были ли простым совпадением их побег с каторги, неожиданная смерть мужа Юлии-Медеи, появление загадочных рисунков на степах ее дома? Или за этим стоит чья-то злая воля? Конан, как это ни странно, не был суеверен. Многие образованные и цивилизованные люди, жители больших городов, были куда более суеверны, нежели варвар из диких гор Киммерии. Конан почти не верил в приметы и редко считал совпадения выражением воли богов. Он предпочитал искать всему разумное объяснение и зачастую оказывался прав: больше половины таинственных случаев были делом рук злонамеренных людей, которые преследовали свои корыстные цели.

Теперь Конан почти окончательно уверился в том, что Рубрий сумел скрыться с галеры сразу вслед за тем, как ее покинули Конан и Ианитор. Не следовало им задерживаться в Коринфии. Пока Ианитор наслаждался любовью одураченной красавицы, а Конан пропивал деньги, заработанные приятелем, в лучших кабаках, в компании лучших куртизанок Коринфии, Рубрий не терял времени даром.

Проклятый коротышка! Кто бы ожидал от него подобной прыти!

— Как погиб твой муж, Юлия-Медея? — спросил Конан, приблизившись на своем вороном к всаднице на гнедой лошадке.

В утреннем свете красота женщины поистине сверкала: сияли ее золотые волосы, выбивающиеся из-под капюшона, сверкали зеленые глаза, светлой медью вспыхивали брови и ресницы. А еще — и это тоже было заметно — вчерашняя ночь явно пошла ей на пользу: с ее лица исчезло кисловатое выражение, какое появляется даже у самых привлекательных женщин, которые слишком долго живут в одиночестве, без мужчины.

— Почему ты спрашиваешь об этом, Конан? — удивилась Юлия-Медея.

— Есть причина, — сказал Конан твердо. — Расскажи мне об этом подробно.

— Он отправился на охоту с двумя своими старыми друзьями, нашими соседями, Бибуло-ном и Фуфидием, — начала Юлия-Медея. — Они стреляли уток из луков. Они делали это довольно часто по осени. Мой муж неловко упал с лошади и сломал себе шею.

— Удивительное происшествие! — сказал Конан. — А раньше он когда-нибудь падал с лошади?

— Не припомню. Но мы с ним прожили не так долго.

— Сколько?

— Пять лет.

— Если бы он имел привычку падать с лошади, Юлия-Медея, то за пять лет ты бы об этом узнала, можешь мне поверить. Нет, дорогая, все не так просто. Упал с лошади! Почему-то я в это не верю.

— Ты хочешь сказать… — Юлия-Медея побледнела. — Но это невозможно!

— Что, дорогая, невозможно? В этом мире, под этим солнцем, — Конан величаво и вместе с тем небрежно указал на пылающее дневное светило, — возможно решительно все! Я предполагаю, что твоему мужу помогли упасть с лошади!

— Но ведь Бибулон и Фуфидий… — начала Юлия-Медея.

— Не могли этого сделать, да? Потому что они ваши соседи и старее друзья?

— Да.

— Возможно, там был кто-то еще, — сказал Конан.

— Ты меня пугаешь! — Юлия-Медея поежилась. — Я сама не своя с тех пор, как увидела те страшные рисунки на стенах и узнала о проклятии!

— Ты со мной, — утешил ее Конан. — Уверяю, тебе ничего не грозит. А после того, как наш друг Ианитор снимет с дома заклятие, ты будешь совершенно свободна.

Худшие подозрения Конана подтвердились. Конечно, он не верил в случайность смерти мужа Юлии-Медеи. Вряд ли это сделали соседи — тут вдова совершенно права. Рубрий прячется где-то неподалеку. Ему удалось то, на что Конан считал его неспособным. Он вернулся, чтобы завершить начатое.

Рубрию необходимо пробраться на виллу и добыть статую из цельного изумруда. Статуя спрятана где-то там, на вилле. Поначалу Рубрий, вероятно, полагал, что вилла по нескольку месяцев в году стоит пустая. Но когда наступила осень, а обитатели виллы даже не подумали покидать ее и переселяться в город, Рубрий понял: дело плохо. Ему удастся проникнуть в дом и пошарить там в тайниках только в том случае, если хозяева будут устранены. Поэтому для начала он организовал несчастный случай на охоте.

А потом что-то спугнуло его, и он затаился на несколько недель.

— Что ты делала после того, как погиб муж?

— Здесь было очень много людей, — сказала Юлия-Медея. — Я погрузилась в какой-то бесконечный водоворот визитов, выражений соболезнования. Меня вынуждали устраивать разные поминальные пиры, приемы, мамаши в это время подсовывали мне своих сынков. Потом начались приглашения в город на праздничные мероприятия — якобы мне необходимо «развеяться».

— Но ты на них не ездила?

— Почти не ездила. Я занималась хозяйственными делами. У меня почти непрерывно толкались подрядчики мужа, его караванщики, держатели его магазинов. Я решила продолжить дело мужа.

— А чем он занимался?

— Торговал тканями. Преимущественно шелком и атласом.

Следовательно, в доме всегда кто-то находился, соображал Конан. Было от чего впасть в отчаяние Рубрию. Юлию-Медею не удавалось выманить. А караванщики, которые постоянно находились рядом с ней, — народ серьезный, привыкший к опасностям и не так-то просто поддающийся фата-морганам.

— Тебе просто повезло, — вымолвил он вслух.

— Что?

— Прости, брякнул не подумав, — сказал Конан. — Не обращай внимания. Интересно, что происходит в твоем доме сейчас?

* * *

Об этом они узнали, когда на закате следующего дня подъехали к воротам имения Юлии-Медеи. Конан увидел это первым: мертвец, прибитый к воротам. Вороной конь, на котором ехал варвар, захрапел и встал на дыбы, роняя пену, так что Конан с трудом успокоил животное. Юлия-Медея, не доверяя своему искусству наездницы, сразу спешилась — она поняла, что конь киммерийца храпит и пляшет не просто так, что впереди нечто страшное. Женщине совсем не хотелось упасть с седла. Она бросила поводья магу и пешком приблизилась к воротам.

Увиденное заставило ее отшатнуться и громко вскрикнуть.

— Кто он? — спросил варвар, кивком показывая на убитого.

— Мой конюх, — прошептала Юлия-Медея. — Боги, мне страшно подумать о том, что может твориться в доме…

— Мы похороним его, как подобает, — заверил Конан.

— А вдруг он… — начала было Юлия-Медея, но прикусила губу.

— Что? — спросил Конан.

Тем временем к ним приблизился к Ианитор, ведя гнедую лошадку в поводу. Он так и присвистнул: картина, открывавшаяся глазу, почему-то убедила его в том, что они с варваром на верпом пути. Это было очень похоже на Рубрия. Тайное убийство, запугивание.

— Что ты хотела сказать? — настойчиво спросил Конан у женщины.

— Я подумала… вдруг он оживет… начнет ходить и всех убивать… если тут нечисто…

— Еще бы! — не выдержал Ианитор. — Прямо как в той шутке. Дворецкий входит к своему господину и видит, что у того в груди торчит кинжал. «Мне представляется, господин, что тут что-то нечисто», — произносит дворецкий.

— Дворецкий! — вскинулась Юлия-Медея. — Боги! Что с остальными слугами! Вдруг они тоже погибли!

Однако с прочими все обстояло в полном порядке. И дворецкий, и горничная, и кухарка — все оказались живы и здоровы. Более того, никто из них еще не знал о гибели конюха. Юлия-Медея принесла им эту весть и тотчас горничная увела госпожу в комнаты, чтобы та могла освежиться с дороги и привести себя в порядок.

Уходя, Юлия-Медея оставила своих спутников дворецкому, наказав тому выполнять все их поручения.

Дворецкий холодно поклонился гостям, всем своим видом показывая, что те могут не слишком-то рассчитывать на благосклонность столь респектабельного и заслуженного человека, каковым является он, дворецкий.

На Конана это, впрочем, не произвело ни малейшего впечатления.

— Приятель, — развязно обратился он к чопорному слуге, — нам надо бы помыться. Я хочу другую одежду. Что-нибудь менее лохматое. А это пусть служанки почистят и проветрят.

— Боюсь, мы вряд ли подберем что-нибудь подходящего размера, молодой господин, — с поклоном отозвался дворецкий. Глаза его холодно рассматриваливарвара. Казалось, ничто не могло укрыться от проницательного взора старого, опытного слуги. Впрочем, Конана это ничуть не смущало. Если дворецкий своим звериным чутьем, какое бывает свойственно прислуге, уже почуял, что госпожа завела себе любовника — что ж, оно к лучшему. Не потребуется лишних слов, чтобы объяснять да растолковывать что к чему.

— Впрочем, — добавил дворецкий, — возможно, что-нибудь отыщется. Какие будут еще распоряжения?

— Мой друг, господин Ианитор, — маг. Он прибыл сюда по просьбе госпожи Юлии-Медеи, чтобы осмотреть дом, — сказал Конан. — Госпожа Юлия-Медея полагает, что на доме проклятие.

— Она сделала этот вывод на основании моего рассказа, господин… — дворецкий выдержал краткую паузу, всем своим видом показывая, что не прочь ознакомиться с именем любовника госпожи.

— Конан. Просто Конан, без господина, — сказал киммериец, обворожительно улыбаясь.

— Когда он станет королем, ты сможешь обращаться к нему запросто — ваше величество, — вставил Ианитор.

И Конан, и дворецкий пропустили это замечание мимо ушей.

— Просто Конан, — повторил дворецкий.

— К вечеру дом должен быть очищен от слуг. Предлагаю вместе с госпожой Юлией-Медеей совершить прогулку в гости к ее родителям, — продолжал Конан. — Тем временем Ианитор начнет свои приготовления к ритуалу. Для того чтобы очистить дом от старого проклятия, надлежит какому-нибудь отважному магу провести там ночь в полном одиночестве.

— Да, я слышал о подобной практике, — важно кивнул дворецкий.

«Что ты слышал, кроме суеверной болтовни глупых служанок на кухне!» — подумал Конан с досадой. Хотя в данном случае невежество слуг было им с Ианитором только на руку.

— Он проведет ритуалы, госпожа, и дух несчастного Филодама, взывающий к отмщению за свою предательское убийство, обретет наконец покой. Он перестанет тревожить жителей этого дома, — произнес Конан, стараясь выглядеть важно.

Испуганная молодая женщина только кивнула, не говоря ни слова. Конану стало даже немного неловко за то, что он дурачит ее. Но в конце концов, в его речах содержалось совсем немного лжи. После того «ритуала», который намеревался провести на вилле Ианитор, «дух» — а точнее сказать, Рубрий, — действительно исчезнет. И исчезнет еще кое-что, о существовании чего вдова Рутилия даже не подозревает: статуя женщины, вырезанная из цельного кристалла изумруда. Она спрятана где-то здесь, на вилле, и Ианитор завладеет ею нынче же ночью. А о том, чтобы маг не надул своего компаньона, который помог ему сбежать с галер, позаботится Конан лично. Догнать Иаиитора — если тот вздумает удариться в бега с добычей — и примерно покарать за вероломство для киммерийца не составит боль-, шого труда. Поэтому он ничуть не сомневался в успехе.

И Конан с легкой душой отправился в комнаты — принимать ванну, переодеваться в новые одежды, более подходящие для летнего времени, а затем приступил к обильной и сытной трапезе.

Тем временем Ианитор «готовился» к проведению обряда. Он вполголоса мычал какие-то странные заунывные мелодии (в которых Конан иногда угадывал обрывки каторжных песен, распеваемых галерниками на веслах), время от времени резко взмахивал руками, пугая слуг, расставлял повсюду маленькие хрустальные пирамидки, приобретенные месяц назад в Кориифии у торговки рухлядью на рынке.

Несчастного конюха готовили к погребению. Ианитор провел ритуал очищения, как умел, а затем отвел Конана в сторону и прошептал на ухо:

— Знаешь, я ведь все-таки маг. Кое-чему учился. Распознать присутствие магии я всяко сумею. И вот что я тебе скажу… Никаких чар я здесь не обнаружил. Самое обыкновенное убийство. Коварное, злобное, но без всякой магии. Просто беднягу пырнули ножом, вот и все.

— Рубрий! — сказал Конан.

— Именно.

— Будь начеку, дружище. Жаль, что мне придется сопровождать Юлию-Медею к ее предкам в замок.

— А там случайно нет привидений? — поинтересовался Ианитор.

— Зачем тебе? Одного Рубрия мало?

— Да нет, вдруг у нашей красавицы имеется такая же милая и столь же перепуганная сестра…

— У нее только мать, и та — старая кочерыжка, так что можешь забыть о «привидениях» в фамильном замке, — отрезал Конан с видом собственника. — Твоя работа здесь, Ианитор. Будь очень осторожен. Рубрий — хитрый и ловкий негодяй, он ни перед чем не остановится. Вспомни, как он подсунул свою жену — сперва в постель к Филодаму, а затем вместо себя на плаху. И Рутилия убил он, я уверен.

— До меня он так просто не доберется, — с видом превосходства заявил Рубрий. — Я-то, в отличие от бедняги Рутилкя, предупрежден. И вооружен.

Конан дружески хлопнул его по плечу и отошел в сторону.

* * *

Путешествие к фамильному замку Юлии-Медеи заняло почти целый день. Девушка взяла с собой всех слуг, десяток лошадей — на некоторых навьючили припасы и подарки для родителей. Один раз путники остановились для отдыха и обеда. На траве расстелили скатерть, подали хорошее вино, фрукты, домашний сыр — подарок от Бибулона (который теперь рассматривал соседку почти как родственницу, члена семьи), жареных уток и десяток краюх мягкого хлеба. Добрую часть этой снеди умял Конан; но того, что избежало крепких зубов варвара, с лихвой хватило, чтобы насытить остальных. Затем Конан подхватил Юлию-Медею под руку и утащил «полюбоваться красивой лужайкой», а слуги с кислым и понимающим видом приготовились ждать. Лошади с удовольствием паслись — трава здесь росла сочная и густая. Птицы пели в вышине. День стоял прекрасный, и вечер обещал быть теплым.

Наконец путешествие возобновилось. Юлия-Медея, раскрасневшаяся и сильно похорошевшая, весело ехала на гнедой лошадке, позволяя ветру играть со своими распущенными золотыми волосами. Конан, жизнерадостно ухмыляясь, трусил на коне рядом.

Родительский замок вырос впереди на холме, как мрачное напоминание о смерти посреди цветущей природы. Его гнилые черные зубцы бессильно глодали голубое небо, полуобвалившиеся башни все ещё угрожали розовым закатным облакам, а стены как будто поглощали свет, пытавшийся приласкать их напоследок. Длинные тени пролегали от замка по склону холма, словно размазанные по папирусу чернильные кляксы, пятная светлую зелень лугов.

— Ты здесь жила? Ты провела здесь всю юность? — спросил Конан у Юлии-Медеи, а когда та печально кивнула, тихо свистнул. — Один вид этого склепа способен уморить человека! Как ты умудрилась выжить да еще вырасти такой хорошенькой?

— Это загадка природы, — сказала Юлия-Медея. — Посмотри, вон лежит камень, а сквозь него проросло тонкое деревце. Живое, каким бы хрупким оно ни казалось, всегда может одолеть мертвечину.

— Тут ты совершенно права, — согласился Конан. — А твоя мать — какая она? Похожа на тебя?

Мне немного страшно, — призналась Юлия-Медея. — Мы с ней не виделись со времен моего замужества. Я не слишком ладила с родителями.

— Тебя можно понять, — сказал Конан. — Им следовало давным-давно расстаться с этими обломками и начать новую жизнь в другом месте. Незачем было морить тебя среди развалин.

— Тогда мы потеряли бы наше фамильное имя, — пояснила Юлия-Медея. — А это было единственным, что я могла принести в приданое своему будущему мужу.

— Аристократические бредни, — сказал Конан. — Каждый киммериец помнит имена своих предков и носит свою родословную в крови. Для этого совершенно не обязательно обладать гнилой семейной усыпальницей. Тем более что большинство из нас погибает в горах или во время войн, а иные тонут в море…

— Очень интересно, — сухо прервала Юлия-Медея.

— Я к тому, что ни один киммериец, даже будь у него такая гробница, не смог бы укомплектовать ее подходящим количеством родственных покойников, — пояснил Конан. — Впрочем, дурацкий разговор на ночь глядя.

Ворота замка приближались. Они надвигались, словно роковая неизбежность, и наконец черпая тень старого замка полностью поглотила путников. Слуги, привыкшие к просторным, чистым помещениям виллы, где всегда играет свет, ежились и озирались по сторонам. Хоть на вилле и «лежало проклятие», но там они чувствовали себя спокойно, а вот здесь им делалось не по себе.

Родители Юлии-Медеи встретили дочь после многолетней разлуки довольно холодно. Она тоже проявляла сдержанность. Мать и дочь поцеловались, отец коснулся ладонью ее плеча.

— Мы слышали, ты овдовела, — сказал он.

— Конечно, вы это слышали. Я ведь присылала вам деньги почти каждый месяц! — с досадой вымолвила Юлия-Медея. — Ох, папа, хватит этих церемонных разговоров! Мой муж погиб на охоте — надеюсь, это вы тоже слышали. Я теперь веду все дела. Замуж снова не собираюсь. Вот это — Конан, мой телохранитель и любовник.

Она с удовольствием заметила, что мать, до сих пор невозмутимо созерцавшая свиту дочери, так и подпрыгнула на месте. «Ага, проняло! — злорадно подумала Юлия-Медея. — Вот вам! Сейчас еще не такое будет!»

— Разумеется, я не собираюсь выходить замуж вторично, — продолжала она. — Разве что подвернется подходящий человек.

Родители быстро переглянулись, и на лице отца явственно проступило облегчение. Он откровенно был рад тому, что дочь не находит этого верзилу-варвара «подходящим человеком» для вторичного замужества.

— А теперь мы хотим передохнуть. Да, я привезла вам подарки — там, во вьюках…

— Почему ты решила посетить нас, дочка? — спросил Туллио более сердечным тоном, чем ожидал от него Конан. — Столько лет мы не решались навестить тебя. Мы понимали, что ты не хочешь нас видеть, что у тебя теперь совсем другая жизнь…

— О, да, у меня была совершенно другая жизнь, — подтвердила Юлия-Медея. — И вы были мне не нужны в этой другой жизни. Впрочем,

если вы захотите, то всегда можете избавиться от замка и переселиться ко мне на виллу…

Она вдруг замолчала. Она не предполагала, что когда-нибудь выговорит эти слова. Что у нее хватит дерзости предложить такое. И все-таки, увидев родителей посреди жалких гниющих руин, она почувствовала, как сердце ее сжимается. Они заслуживают лучшей участи. Возможно, если бы они жили по-другому, в их характере и поступках не было бы столько горечи. И еще не поздно все исправить.

— Мама! Отец! — с силой произнесла Юлия-Медея. — Вы мне были очень нужны! Вы, а не ваше происхождение и не ваша гордость! Прошу вас, оставьте здесь все и уезжайте со мной! Мы будем жить совершенно по-другому. Забудем дурное. Забудем бедность. Только сейчас у меня дома беда…

— Какая беда? — спросила мать, старательно округляя брови в демонстративном удивлении. Ее сбил с толку порыв дочери. Она не привыкла к столь бурным изъявлениям чувств.

— На моем доме проклятие, — сказала Юлия-Медея. — Убит один из слуг, на стенах странные надписи… Говорят, что некогда там совершилось страшное преступление, и с тех пор там нечисто… Я наняла опытного мага, который должен уничтожить последствия проклятия, и когда мой дом очистится, давайте переселимся туда вместе.

— Мы должны подумать, — сказал Тулио. Отец всегда был более мягким человеком, чем мать Юлии-Медеи.

* * *

Возвращались все-таки вместе, всей семьей. Юлия-Медея волновалась — как-то встретит их вилла, понравится ли там родителям. Для матери придется комнаты переделывать — у нее обо всем свое мнение имеется. И все-таки на душе у молодой женщины было легко. Оказалось, что не хватало ей близких людей. И не поздно, думалось, начать дружбу с родителями заново.

Настроение Конана было менее радужным. Его сильно беспокоило затеянное предприятие. Справился ли Ианитор? Магия магией, а бойцом он всегда был неважным. Остается надеяться только на то, что Рубрий не ожидает нападения и будет действовать нагло — допустит какую-нибудь ошибку.

Вилла ждала их. Издали она казалась приветливой и ухоженной. Вот и аллея с пышно разросшимися кустами и высокими деревьями. По дорожке, посыпанной песком, кавалькада поехала к дому.

И вдруг лошади захрапели, стали биться, косить глазами. Конан спрыгнул с седла и побежал к дому.

И остановился, ругаясь на чем свет стоит.

Так и есть! Вся стена, недавно покрашенная, снова была изрисована отвратительными знаками. Здесь были перевернутые рогатые звезды, мерзкие демонские рожи, странные изломанные загогулины, в которых знаток мог бы признать тайные символы черных магов Стигии. Широкая полоса крови тянулась от парадного входа к аллее. На ступенях перед самой дверью лежало тело Ианитора. Огромная отвратительно жирная змея обвивала его. Конан прыгнул к ней, держа меч наготове. Змея зашипела, подняла голову, и тотчас Конан нанес удар.

Безголовое тело забилось, извергая фонтаны крови, а голова откатилась в сторону, несколько раз лязгнула ядовитыми зубами и затихла. Ее ненавидящие глаза подернулись пленкой.

Затем опало и туловище. Теперь оно было похоже на обрубок толстого корабельного каната. А Ианитор, окровавленный, с распоротым животом, так и глядел неподвижно в пол, и в его мертвых глазах застыл ужас. Конан увидел, что убийца вытащил кишки из его живота и намотал их на столбик возле входной двери.

— Не подходите! — крикнул он своим спутникам. — Пусть мне помогут дворецкий и кто-нибудь из слуг-мужчин, кто покрепче. Уведите женщин!

Юлия-Медея громко, надрываясь, закричала. Конан очень надеялся на то, что ей не удалось рассмотреть всего, но и того немногого, что попалось на глаза, оказалось довольно. Рыдая от ужаса, молодая женщина упала на руки своей матери, и обеих увел дворецкий.

Отец Юлии-Медеи, Туллио, напротив, подъехал поближе и несколько минут созерцал тело убитого.

— Вы предполагаете, что здесь замешана черная магия? — спросил он, недоверчиво поглядывая на Конана.

— Вовсе нет, — ответил киммериец. — Это дело рук человеческих. И я даже знаю, как зовут этого человека. Я узнаю его в лицо, если встречу. Так что он не уйдет от меня.

— Убитый действительно был магом?

— Да, но ему это не помогло. Он был не слишком хорошим магом, — ответил Конан. — Бедняга! Мы с ним даже подружились. Он спрашивал, нет ли у вашей дочери сестрицы. Юлия-Медея пленила нас обоих.

— Кстати, о Юлии-Медеи, — невозмутимо сказал Туллио, не отрывая глаз от трупа, — я хотел попросить вас бесследно исчезнуть из этих мест после того, как вы закончите дело. У меня нет денег, чтобы вознаградить вас, и нет сил для реальных угроз, но…

— Да я и сам собирался распрощаться со здешними краями, — беззлобно отозвался Конан. — Никогда подолгу не задерживаюсь на одном месте.

— Почему-то я так и подумал.

Они оставили двух слуг освобождать несчастного Ианитора от змеи и приводить его тело в порядок и осторожно вошли в дом.

На первый взгляд здесь ничего не изменилось. «Магические пирамидки», расставленные Ианито-ром по всем углам комнат, мерцали тихим красноватым светом. «Значит, он все-таки немного разбирался в таких штуках», — подумал Конан. Впрочем, пользы от пирамидок все равно никакой не было: они ничего не освещали и только сбивали с толку вспышками. Держа меч обнаженным, Конан осматривал помещение за помещением. Для него оставалось загадкой — каким образом Рубрий ухитрился напасть на Ианитора и убить его, а потом еще притащить сюда змею.

— Вот он! — крикнул внезапно Туллио, указывая на что-то, мелькнувшее на потолке.

Конан вскинул руку с мечом и наугад нанес удар. Ничего. С потолка упал разрезанный на ленты шелк, который был рассечен острием меча, посыпалась труха, набившаяся туда за несколько лет.

Туллио отскочил в сторону и приготовился отражать атаку кого-то невидимого.

— Вы видите его? — крикнул ему Конан.

В тот же миг что-то полупрозрачное скользнуло на фоне пестрой ткани, которой были обиты стены комнаты. Конан испустил громкий боевой клич и набросился на невидимого врага. Он почувствовал, как под мечом забилось тело — впечатление создавалось такое, будто киммериец пронзил моллюска.

— Бейте его, не выпускайте! — громко приказал Туллио. И сам нанес два рубящих удара наискось по тому, кого пригвоздил мечом Конан.

Хлынула кровь. Она заливала дорогие драпировки и пачкала ковры, неприятные теплые брызги попадали на лицо и руки Конана. Постепенно полупрозрачное тело начинало темнеть, как будто проступая из воздуха, и вот уже перед Конаном корчится в агонии знакомая фигура. Киммериец хорошо видел гримасничающее, искаженное болью лицо.

— Рубрий! — с отвращением выговорил киммериец. — Все-таки это ты!

Ответом ему был хрип.

— Ты убил Рутилия? — спросил, подступая к умирающему, Туллио.

— Будьте… прокляты! — выплюнул Рубрий.

— Где статуя? — спросил Конан.

Ненавидящие глаза уставились на киммерийца, рот негодяя задрожал, пытаясь растянуться в последней издевательской ухмылке.

— Вряд ли ты… найдешь ее… киммерийский пес! — захрипел Рубрий и вдруг обмяк, повиснув всей тяжестью своего тела на мече.

Конан с гримасой отвращения выдернул клинок. Рубрий повалился на пол, как бесформенный мешок, набитый тряпками. Конан пнул его ногой.

— Я должен удостовериться в том, что ты сдох, — обратился он к убитому и одним быстрым ударом отсек ему голову. Новый фонтан крови окатил все вокруг, но после второго толчка иссяк.

— Здесь невозможно находиться, — сказал Туллио, морщась. — Удивительно гнусно воняет.

— А ведь и правда. — Конан повел носом. — Пахнет так, как будто он насквозь протух. А ведь только что был живехонек. И насчет змеи мы его не спросили… Где он взял эту мерзость?

— В этих лесах водятся подобные змеи, так что где взял — не вопрос, — отозвался Туллио. — Важнее другое: каким образом он сумел притащить ее сюда?

— Выходит, Рубрий действительно владел магией, — задумчиво произнес Конан.

— Рубрий? — удивился Туллио. — Где-то я слышал это имя.

— Несколько лет назад. Мерзавец, который подговорил свою жену убить богатого дядюшку. Несчастную дуру четвертовали, а Рубрия сослали на галеры.

— Да, да, припоминаю… Выходит, он бежал?

— Не просто бежал. Он ухитрился овладеть магическим искусством. И владел им куда лучше, чем мой бедный приятель Ианитор. Вот почему никто не видел его, когда он разрисовывал фасад дома своими гнусными закорючками.

— Вы думаете, это его работа?

— Разумеется. Но где же он научился становиться невидимым? Эта загадка меня очень беспокоит, — продолжал Конан. — Где-то рядом находится источник магической силы. И пока мы его не уничтожим, ваша дочь будет в опасности.

Туллио покосился на своего собеседника.

— Скажите, вы очень привязаны к моей дочери?

— Не настолько, чтобы остаться рядом с нею навсегда, хотя она хорошая женщина и заслуживает доброго мужа. Кроме того — это лично мое мнение — ей не повредило бы завести детей. Такие женщины нуждаются в малышне. Можете мне поверить. Я разбираюсь в женщинах.

— Да, — вздохнул Туллио, — я так и подумал. Конан коротко хохотнул.

У него было предположение касательно источника магии невидимости. Точнее, магии прозрачности. Много лет назад Рубрий видел дядюшкину статую. Конечно, негодяй говорил правду: драгоценные камни такого размера обладают большим магическим потенциалом. Видимо, в статуе были заложены силы, позволяющие человеку при определенных условиях становиться невидимым.

Судя по тому, как легко пошел Филодам на интимные отношения с женой племянника, старик вообще имел слабость к женскому полу. Вероятно, это и стало одной из причин, по которым он решил создать для себя источник магической невидимости. Надо полагать, подкрадывался к красавицам и любовался ими, обнаженными, пока они купались или прихорашивались. Так сказать, невинные старческие шалости.

При мысли об этом Конан, которому все люди старше тридцати казались дряхлыми, кончеными стариканами, коим место в могиле, презрительно фыркал и усмехался.

Но вслух он сказал только одно:

— Прежний владелец виллы, некий Филодам, создал прозрачную каменную статую. Я думаю, она является источником всего этого волшебства. Скорее всего, Рубрий подслушал или подсмотрел дядино чародейство, а потом воспользовался им.

— Впервые в жизни слышу о таком, — проговорил Туллио.

— Вряд ли вы, господин, вообще о многом слышали в жизни, — не выдержал Конан, — если не вылезали из той мрачной берлоги, где Юлия-Медея провела свое детство.

— Эта мрачная берлога — родовой замок, — начал было Туллио в запальчивости, но сразу сник и только махнул рукой: — Вы, конечно, правы, юноша. Не стоило тратить годы на поддержание видимости жизни там, где она давным-давно угасла. Но мы с женой хотели пристроить дочь как можно лучше.

— Что ж, вам это удалось, — проворчал Конан. — Теперь пора подумать и обо всем остальном. Нужно отыскать эту проклятую статую. Зовите слуг. Пусть обстукают каждую стену, разворошат подвалы и чердаки. Где-нибудь она прячется. Вашу жену и Юлию-Медею не стоит приглашать в дом, пока здесь все не почистят.

— Ковер придется сжечь, — сказал Туллио не без сожаления.

— Она купит новый, — беспечно отозвался Конан. — У нее денег куры не клюют. Она умная женщина и хорошо ведет дела.

— Я уже устал удивляться, — ответил на это Туллио.

* * *

Статую обнаружил никто иной, как дворецкий, и то по случайности. Шатаясь от усталости — шутка сказать, целый вечер, ночь напролет и все утро обшаривать просторный дом! — он прислонился к небольшой гипсовой фигурке, украшающей клумбу перед домом, и вдруг статуэтка повалилась на плитки, которыми была вымощена дорожка перед крыльцом. Дворецкий едва успел отскочить в сторону. Гипс разлетелся в стороны, и вдруг в глаза ошеломленному слуге брызнул яркий зеленый свет. Поначалу он даже не понял, что это такое. Лежащий на плитках предмет лучился, искрился и переливался, словно внутри постоянно перемещался самостоятельный источник света. Это была статуя женщины дивной красоты, гладко отполированная и такая нежная, что казалась живой.

— Он нашел ее! — крикнул Конан прежде, чем старик поддался очарованию волшебного предмета. Киммериец увидел зеленое сияние издалека и со всех ног подбежал к статуе.

Одним ударом рукояти меча он разбил ее на сотни сверкающих осколков.

— Что?! — в ужасе завопил дворецкий и закрыл лицо ладонями. Искры зеленого света брызгали теперь со всех сторон, их сияние казалось нестерпимым для зрения.

— Так будет лучше, — спокойно заметил Туллио, подходя поближе и рассматривая осколки. — Их можно будет собрать и отдать шлифовщику. Здесь целое состояние.

— Думаю, что из этих изумрудов можно сделать колье или диадему для Юлии-Медеи, — важно произнес Конан и поворошил драгоценные обломки ногой. — Они идеально подойдут к ее глазам.

Туллио искоса поглядел на киммерийца и вдруг захохотал. Конан обиделся:

— По-вашему, я не разбираюсь в драгоценных камнях?

— Да нет, разбираетесь… — Туллио так и не смог объяснить, что именно его насмешило. Может быть, он смеялся просто от облегчения — потому что весь этот кошмар наконец закончился.

* * *

Спустя несколько дней, поцеловав на прощание Юлию-Медею и увязав в кошелек несколько изумрудных осколков — плату за услуги («на память» — как сказала молодая женщина, целуя варвара в губы), Конан покидал усадьбу. Мешок с провизией был приторочен к его седлу, приятные воспоминания легким грузом лежали на сердце, а от дурных он избавился еще прежде, чем скрылась из глаз подъездная аллея, ведущая к парадному входу в дом.

Дуглас Брайан КХИТАЙСКАЯ ПЕЧАТКА (Конан)

Конан эту женщину заметил сразу.

Во-первых, она путешествовала одна. В Вендии такое встретишь нечасто. Разумеется, у нее имелись слуги: какие-нибудь конюхи, носильщики паланкинов, личные повара и все такое – все, что полагается знатной госпоже, которая зачем-то отправилась в путь. Все эти люди «не считались». Кто они такие, в конце концов, чтобы обращать на них внимание? Просто «говорящие предметы обстановки». Одного можно заменить другим, и никто не заметит разницы.

Она путешествовала одна в том смысле, что при ней не было спутника-мужчины, равного ей по положению. Ни отца, ни мужа, ни брата, ни опекуна.

Закутанная в плотное темно-зеленое покрывало с золотым волнообразным узором, она вошла в придорожную таверну как раз в тот момент, когда Конан расправился с первым кувшином вина и потребовал второй. При виде этой фигуры, угадывавшейся под тканью, киммериец отставил кувшин и уселся поудобнее, желая понаблюдать за женщиной.

Наверное, это было невежливо. То есть, это наверняка было верхом нахальства – развалиться на скамье, заложив руки за голову, и уставиться на вошедшую откровенным, раздевающим взглядом. Но, в конце концов, рассудил про себя Конан, они не в королевском дворце и не при королевском дворе, поэтому некоторые правила «цивилизованных людей» здесь могут быть отменены. Придорожные таверны принадлежат таким, как он, Конан-варвар, а если разным странствующим без спутников красоткам это не по нраву – что ж, никто не заставлял их отправляться в дорогу.

Завершив это раздумье вполне логичным и удовлетворительным выводом, Конан преспокойно взялся за кувшин и налил себе в кружку. Обглоданные кости лежали рядом с ним на блюде – варвар только что неплохо закусил бараньей ляжкой и теперь отдыхал. Деньги у него водились. Может быть, это были не вполне его собственные деньги, но владелец их остался далеко и вряд ли смог бы заявить претензии на туго набитый кошелек, расшитый бисером и золотыми бусинами.

Что касается Конана, то он давно забыл об этом неудачнике. По правде говоря, они даже знакомы не были. Так, случайная встреча в толпе. Такими делами Конан промышлял время от времени, когда подворачивался случай.

Тем временем закутанная в покрывало женщина уселась за дальний столик у стены. Конан оценил плавный изгиб ее бедер, изящество жеста белой руки, которым она подозвала к себе хозяина. Тот подбежал очень быстро и наклонился над ее плечом – воплощенная услужливость. Она что-то проговорила тихим голосом, и хозяин, кивнув, тотчас поскакал выполнять заказ.

«Интересно, что она потребовала? – лениво гадал Конан, прихлебывая из кружки. – Наверняка какой-нибудь нектар для деликатного горлышка. Сладеньких маленьких пирожных с фруктовым кремом, которые так любят здешние женщины».

Тут ему в голову пришло воспоминание о некоторых из здешних женщин. В Вендии Конан был недавно, но знакомство с прекрасным полом свести успел. Несколько минут Конан предавался грезам. Затем он снова обратил взор в сторону незнакомки.

Хозяин уже принес ей заказ. Вовсе не маленькие сладкие пирожные, как предполагал Конан, и отнюдь не нектар в узеньком кувшинчике. На подносе стояла кружка, полная густого темно-красного вина, и в глиняной плошке – копченый свиной пятачок с печеными фруктами. Это насмешило Копана и вместе с тем заинтересовало его. Либо красавица очень уверена в себе, если заказывает такое (и в таких количествах!), либо она – женщина-воин, либо…

«Либо она вовсе не красавица, и ей нечего опасаться назойливых ухажеров, которые, конечно, не преминут воспользоваться ее несколько расслабленным состоянием, – подытожил про себя Конан. – Потому что проглотив такое количество горячительного напитка, она, несомненно, почувствует себя довольно свободной. Да, свободной. От уз этой их так называемой цивилизации».

Он хмыкнул себе под нос, но тут же подавился смешком. Женщина поблагодарила хозяина кивком головы, придвинула к себе поднос и слегка отвела от лица покрывало.

Взору любопытного варвара предстало ее лицо. Зрелище оказалось настолько неожиданным, что Конан облился вином – кружка сама собою подпрыгнула у него в руке. Пока он, ругаясь, обтирался ладонью, женщина, по-видимому, совершенно невозмутимая, приступила к трапезе.

У нее оказались ослепительные светлые волосы, заплетенные в тугую прическу. Сначала Конан подумал было, что красотка носит на голове золотую сетку – так поступают некоторые вендийские модницы – но нет, светились именно волосы. И глаза тоже оказались светлыми. Вендийки темноглазы – о влажном блеске их очей, подобных ночи, немало написано стихотворных строф. Даже Конан слышал одну-две от подвыпивших поэтов, забредавших в таверны и зарабатывавших себе на выпивку сочинительством и чтением стихов. А эта – зеленоглазая. И кожа у нее белая, как атлас. В Бритунии такая девушка не вызвала бы особого интереса. Впрочем, она была довольно хороша собой. И все-таки, ничего выдающегося в ее красоте не было.

Но встретить эдакое чудо в Вендии! В вендийских одеждах! Без спутника!

Почти невозможно.

Почти. Для случайности всегда остается лазейка. Это Конан уже усвоил за годы, проведенные в странствиях по самым разным землям Хайбории.

Хрящи так и трещали на зубах у красотки. Конан с деланным равнодушием глотал вино, разглядывал потолок и чесался. Он находился в пути уже несколько дней. Пыльные, спутанные черные волосы, о которые варвар имел обыкновение вытирать сальные пальцы, имели совершенно дикий вид. Синие глаза киммерийца смотрели сонно. Со стороны он выглядел человеком, который устал, сытно поел и теперь дремлет над кружкой.

Удивительная блондинка трудилась над мясом с усердием, поденщика, который надеется на премиальные выплаты от хозяина. Ее белые зубки так и точили нежное копченое мясо. Яркие глаза поблескивали в тусклом свете факелов. Она, казалось, немного забавлялась происходящим.

Конан почувствовал на себе ее взгляд и слегка передвинулся. Нет сомнений: она рассматривает его. Ну и ну!..

Киммериец приветливо ухмыльнулся в ответ и махнул рукой, показывая на кувшин с вином – впрочем, опустевший уже более чем наполовину.

Она фыркнула и забрызгала жиром свое роскошное шелковое покрывало. Это насмешило ее еще больше. Она расхохоталась, откинув голову. Конан с легким недоумением смотрел на ее нежное белое горло, похожее на голубиное. Нет, эта женщина – не воин. И не страхолюдина. Нечто другое. И тем не менее она ничего не боится.

Может быть, она просто доступная женщина? Куртизанка высокого полета в поисках пикантных приключений? Эти тоже ничего не боятся, даже демонов преисподней.

Но что-то подсказывало киммерийцу: нет, дело совершенно в другом. Незнакомка не выглядела легко доступной. Для того, чтобы ей понравиться, мужчине следует хорошенько постараться. И даже это еще не дает ему уверенности в том, что она пустит его в свою постель.

– Иди сюда! – позвал ее Конан и снова помахал рукой. – Я угощаю!

– Ладно, – легко согласилась она. Незнакомка подхватила правой рукой блюдо с наполовину обглоданным свиным пятачком, а левой подобрала покрывало и мелкими шажками, путаясь в длинном, причудливом одеянии, приблизилась к варвару. Конан любезно подвинулся.

Девушка уселась, заботливо разместила складки мудреной юбки, так чтобы они красиво очерчивали ее колени, струились вдоль стройных лодыжек и полукругом ложились на полу у стоп.

– Сними ты это покрывало, – посоветовал Конан дружеским тоном. – Только испачкаешь напрасно. То есть, мне, конечно, все равно, но женщины обычно огорчаются. Насажают пятен на платье, а потом рыдают и бьют по щекам служанок -- зачем не могут отстирать!

– Я своих служанок не бью, – сказала женщина преспокойно.

– Вероятно, ты их ешь, – предположил Конан, покосившись на нее.

– Совершенно верно, – подтвердила она, снова принимаясь за мясо.

– Меня зовут Конан, – снова заговорил варвар, решив быть очаровательным.

Она назвала свое имя – Хлависа.

– Я из Киммерии, – продолжал Копан.

– А я из Вендии, – ответила Хлависа. – Продолжим?

Конан понял, что она втягивает его в какую-то игру, и решил поддержать ее. Не уступать же женщине!

– Я путешествую один, – сказал он.

– Я тоже.

– Я стану королем, – поведал киммериец.

– А я нет, – отозвалась девушка.

– Ты замужем?

– Нечестно! Ты должен был что-то сообщить о себе, а я отвечу тем же, – девушка хлопнула ладонью по столу.

– Ладно. Я не женат.

– Я тоже.

– Ты хочешь сказать, что у тебя нет мужа?

– Я хочу сказать, что у меня тоже нет жены.

– Проклятье! Ты слишком ловко играешь! – возмутился Конан. – Кто устанавливает правила игры?

– Я, – объявила Хлависа.

Конан насупился. Ему показалось вдруг, что его обманули.

– Ты мне нравишься, – пошел он напролом. – То есть, я хочу сказать, что ты меня заинтересовала. Ты красивая и таинственная. Откуда в Вендии могла взяться такая красота?

– Ты неправ, – возразила девушка, – в Вендии немало очень красивых женщин. Просто они кутаются в покрывала – вот ты и не смог их разглядеть как следует.

– Некоторых я уже успел разглядеть, причем именно как следует, – заверил Хлавису варвар. – Можешь мне поверить, я разбираюсь в женщинах. Ты не такая, как они. В Бритунии ты была бы довольно заурядным явлением, но здесь…

– Заурядным? – Лицо Хлависы окаменело, взгляд неожиданно стал опасным.

Конан смутился, и это разозлило его.

– Ты поняла, что я имел в виду. Но она не поддержала его.

– Нет, не поняла.

– Хлависа, твой тип распространен на севере, но не здесь, не под этим небом. Я это хотел сказать. Ты очень красива.

Она потянулась, зевнула. Это был в высшей степени соблазнительный зевок. Конан даже задохнулся, когда увидел этот розовый язычок и приоткрытые пухлые губы.

– Да ладно, что нам с тобой делить! Конечно, я поняла, что ты хочешь сказать. Да, я красива, но мой тип распространен на севере. И тем не менее я родилась в Вендии и никогда не бывала дальше Султанапура.

– Поразительно! Может быть, твоя мать была из чужой страны? Или я задаю слишком много вопросов?

– Слишком много вопросов, – сказала Хлависа. – На них существует только один ответ. Точнее, ответов два, и оба честные.

– Я удовольствуюсь любым.

– Ладно. Тогда ответ первый: я не знаю.

По лицу Конана она увидела, что ее собеседник разочарован. Хлависа тихонько рассмеялась.

– Ты же обещал, что удовлетворишься. – Я не думал, что ты ответишь так.

– Но это честный ответ.

– А есть еще один? Еще более честный?

– Возможно. Но ты его не получишь.

Конан нахмурился, однако его плохое настроение быстро развеялось. Красавица взяла его за руку, придвинулась ближе, и он ощутил тепло, исходящее от ее тела. Оно было таким горячим, что Конан вздрогнул от неожиданности.

– Ты не больна?

– Нет. У меня всегда повышенная температура. Нечто вроде постоянной лихорадки.

– Не хочу тебя пугать, Хлависа, но люди с постоянной лихорадкой долго не живут. Когда мы с одним пареньком бежали с галер – это было на севере Стигии… Впрочем, тебя подобные детали не должны занимать. Важно другое. У моего спутника тоже была постоянная лихорадка и, клянусь Кромом, он помер от нее на третий день побега! Правда, помер он свободным человеком, под чистым небом и все такое, но свое дело она сделала. То есть, свела его в могилу. Как есть, свела в могилу.

– Большое спасибо, – ответила Хлависа. Конан моргнул. Ее это позабавило.

– Да нет, – ее пальцы ласково сжали широкую ладонь варвара, – я действительно благодарна тебе за заботу. Однако я вряд ли умру так, как умер твой бедный приятель. Обещаю, этого не случится.

– Хорошо, – проворчал Конан, смущенный. Она засмеялась прямо ему в ухо. Он ощущал

ее дыхание, улавливал чуткими ноздрями горьковатый, волнующий аромат ее кожи и волос.

– Ты обещал угостить меня выпивкой, – напомнила Хлависа.

Хозяин уже стоял наготове с кувшином. Все это время он поглядывал в сторону парочки, прикидывая, когда настанет удачное время и можно будет всучить им еще вина. Эти двое пили от души и платили щедро, а что еще требуется от постояльцев?

Возможно, они даже останутся на ночь. Он отведет их в лучшие покои. И сдерет за понимание, деликатность и предупредительность по тройной цене. Они могут себе позволить заплатить втрое. Да, несомненно…

– О, да ты читаешь мысли на расстоянии! – воскликнула Хлависа и несколько раз хлопнула в ладоши.

Хозяин поклонился.

– Угадывать мысли клиентов – моя работа.

– Надеюсь, тебе за нее больше никто не платит, – фыркнул варвар.

– Что господин имеет в виду? – повернулся к нему хозяин с крайне оскорбленным видом.

– Господин имеет в виду шпионаж. Подозрительные типы, слишком плохо одетые и слишком щедро расплачивающиеся золотом – например.

– В Вендии ворам отрубают правую руку, – важно молвил хозяин, – однако ни один из моих постояльцев не является вором. Я в этом твердо уверен.

– Я тоже, – проворковала Хлависа и отпустила хозяина величавым взмахом руки.

Когда трактирщик удалился, она повалилась головой Конану на плечо и тихонько, гортанно засмеялась. Варвар ощущал, как вибрирует ее тело. Не в силах больше противиться искушению, он сгреб ее в охапку и нежно поцеловал в смеющийся рот.

Они прикончили один кувшин, затем второй. Хлависа пила сама и подливала Конану. То и дело они отставляли кружки и целовались. Голова у Конана шла кругом. Обычно он не напивался – для того, чтобы уложить под стол могучего варвара-северянина, требовалось куда больше, чем три кувшина доброго вина, выпитого в компании с красавицей. Однако то ли Хлависа подмешала что-то в напиток, пока Конан отворачивался, то ли действовали какие-то таинственные чары – но только вскоре Конан обнаружил, что весь окружающий его мир исчез, и остались только огромные зеленые глаза Хлависы, то расширяющиеся, то сужающиеся, и странный, тревожный зрачок в окружении золотистых точек: вертикальный, как у кошки. Затем этот зрачок начал округляться, и наконец тьма поглотила киммерийца с головой, и он исчез, растворившись в ней.

* * *

Конан очнулся и медленно приоткрыл глаза. Сквозь ресницы он огляделся. Вокруг покачивался явственный мираж: что-то блестящее, многoцветное. Настолько не похожее на придорожную таверну, где Конан помнил себя в последний раз, что варвар счел все увиденное просто сном. Он опять опустил веки и поразмыслил. Попробовал согнуть руку, ногу. Нигде ничего не болело. Он не был связан или скован. Тело полностью подчинялось ему. И даже голова не болела.

Конан перевернулся на бок. Потом на живот. Подпер подбородок кулаком, снова открыл глаза.

Его окружала сказочная роскошь. Ослепительный свет изумрудов, рубинов, жемчужин брызнул на потрясенного варвара со всех сторон. Стены, мебель переливались изумительными красками, под потолком (как обнаружил Конан, задрав голову) висели гирлянды искусственных цветов. Нефритовые листья, искусно вырезанные, с позолоченными жилками, тихо покачивались на длинной золотой цепочке; цветы с опаловыми лепестками и яшмовыми пестиками свисали между листьями. Настоящие птицы летали среди этой роскоши. Некоторые растения, впрочем, были настоящими. Они распространяли по комнате изумительный аромат.

Конан сел, ощупал голову. Нет, с головой тоже все в порядке. По-прежнему нечесаные волосы свисают на плечи. К нему никто не прикасался.

Если не считать того, что, пока он спал, его перенесли в это райское место.

Впрочем, насколько это место действительно райское, предстояло еще выяснить. Конан осторожно поднялся на ноги и принялся бродить по комнате. На маленьких столиках, инкрустированных перламутром, стояли кувшинчики, полные разных жидкостей (Конан понюхал некоторые из них и остался недоволен, поэтому отставил их в сторону), и шкатулочки самых разных форм и размеров. Некоторые из них были открыты, и там сверкали драгоценности. Ожерелья, диадемы, браслеты, перстни, просто россыпи камней – не счесть всех сокровищ, что предстали здесь взору пораженного варвара.

Он взял в руки крупный рубин. Камень чистейшей воды. На просвет – ни одного изъяна. За такую штучку можно взять в Аренджуне целое состояние. Нужно только найти правильного покупателя. Впрочем, в Аренджуне таковых как раз можно грести лопатой.

Но что-то останавливало Конана от поспешного совершения кражи, хотя пальцы сами собою сомкнулись над камнем и никак не желали освобождать прекрасную добычу.

– Ну-ка, – сказал варвар, обращаясь сам к себе. – Сначала следует выяснить, где я нахожусь. Как я сюда попал. Как отсюда выбраться. И, самое главное, – реальны ли все эти замечательные предметы, или с первым лучом солнца они рассыплются и превратятся в глиняную пыль?

Тем не менее он сунул рубин за пазуху.

«Здесь полным-полно побрякушек, – подумал варвар. – Никто и не заметит, если я возьму одну себе».

Он перетрогал все, что увидел в комнате.

– Странно, что здесь не накрыто на стол, – проворчал варвар. – Я бы перекусил. Да и выпить бы не отказался. У меня пересохло в горле. Кром! Где же я все-таки оказался? Не нравится мне эта история.

Женщина. В таверне была странная женщина. Она выглядела как бритунийка. И имя у нее не похоже на вендийское. Хлависа. Золотые волосы и изумрудные глаза. Боги, как она ела! Как она смеялась! Как целовалась!

Конан ощутил жар во всем теле. Хорошо бы сейчас отыскать эту Хлавису и стиснуть ее в объятиях. Кажется, она была не против. А еда и выпивка подождут.

…И куда подевалась прекрасная Хлависа? Не она ли похитила Конана? Он вспомнил, как завораживающе смотрели зеленые глаза. Да, это было последним, что он вспоминал перед тем, как погрузился в забытье.

– Ну, птичка, – фыркнул Конан, – если ты рассчитывала на легкую поживу, то ошиблась. Из меня плохая жертва интриг и колдовства. Надеюсь, ты не имеешь отношения к почтенной гильдии магов. Эту братию я терпеть не могу. Убиваю везде, где встречу, невзирая на лица. Маг всегда опасен, а если колдун – прекрасная с виду женщина, то он опасен вдвойне. То есть, она опасна. Вдвойне и даже втройне.

В глубине души он надеялся, что красавица Хлависа – отнюдь не колдунья, а нечто совсем другое.

Может быть, она – отчаявшаяся красотка, которая нуждается в помощи варвара, но не знает, как выразить словами свою нужду? Это было бы лучше всего. Конан не сомневался в том, что в состоянии легко выполнить все, о чем бы его ни попросила такая чудесная девушка.

Он вздохнул, потянулся.

Из комнаты вела резная деревянная дверь, украшенная двумя наборными панелями из разных пород дерева. Узоры изображали сплетение цветов и листьев и птиц, спрятавшихся на ветвях.

Конан толкнул ее плечом. Дверь легко отворилась, и варвар очутился в следующей комнате. Эта отличалась от предыдущей – если не но роскоши убранства, то по стилю. Она вся была задрапирована роскошными тканями. Некоторые были расшиты золотыми и серебряными нитями.

Занавес на окне представлял собой длинные нити розовых жемчужин, которые слегка покачивались под легким ветерком, проникавшим из внутреннего садика.

Конан выглянул в окно и увидел, что кругом высятся стены, а внизу, среди цветочных клумб и кустов, тихо журчит фонтан. Повсюду среди зелени были расставлены маленькие статуи, вырезанные из редкой, молочно-белой разновидности нефрита. Ласковый свет, струившийся с неба, как бы пронизывал полупрозрачные тела каменных олених, танцующих дриад, изогнутых в прыжке рыб и необыкновенно изящных кхитайских драконов с распростертыми крыльями и извивающимися длинными усами, похожими на усы сома. Растения были подобраны так продуманно, что статуи казались естественным их дополнением.

Конан никогда не был сентиментален в том, что касалось красот природы, однако даже он понял, что видит редкое по изяществу произведение садового искусства.

Впрочем, он почти тотчас отшатнулся от окна, поскольку ему показалось, что некто стоит у него за спиной. Резко обернувшись, варвар едва не сбил с ног прехорошенькую девушку, которая испуганно вытаращилась на него и вцепилась что есть силы в большой позолоченный поднос, который держала в руках. На подносе курилось паром глубокое глиняное блюдо, расписанное голубыми зигзагами. Конан мгновенно учуял запах запеченной в углях утки. И не ошибся. Служаночка принесла варвару, кроме отменно приготовленной птицы, узкогорлый металлический кувшин с изысканным белым вином, корзину фруктов и две лепешки свежего белого хлеба. Все это она протянула киммерийцу и пролепетала что-то на неизвестном языке.

– Спасибо, милая. – Конан взял поднос и едва не выронил его: неожиданно поднос оказался очень тяжелым. Как только хрупкая кроха утащила его в своих тоненьких ручках? Впрочем, в любой женщине может таиться загадка – в этом Конан убедился давно.

Варвар водрузил поднос на один из изящных тонконогих столиков, а сам уселся в мягкое кресло, покрытое шкурой какого-то животного. Шелковистая шерсть приятно щекотала кожу спины.

Девушка продолжала стоять, рассматривая гостя, которому ей приказали прислуживать. Она была настоящая вендийка – смуглая, с ярко выраженной худобой, однако не болезненной, а лишь врожденной. Брови она красила черным, сводя их в единую линию на переносице, а ступни босых ног и ладони краснели охрой. Огромные черные глаза, похожие на оленьи, горели на тонком лице, густые ресницы мерно взмахивали, словно опахала.

На ней было светло-оранжевое платье с желтой полосой по подолу, уложенное в замысловатые складки. Запястья и щиколотки отягощались золотыми браслетами, такими тяжелыми, что они выглядели не столько украшениями, сколько оковами.

– Ты давно здесь служишь, малышка? – поинтересовался Конан.

Девушка медленно покачала головой в знак того, что не понимает. Конан махнул рукой.

– Неважно.

Он взял ее за подбородок и нежно поцеловал. Она вспыхнула румянцем, низко наклонила голову и убежала. Конан послушал, как удаляется тихонький топоток, усмехнулся и принялся за еду.

Насытившись, варвар оставил блюдо, обглоданные кости, поднос и прочее там, где ел, то есть на полу возле окна, выходящего в чудный садик, а сам отправился осматривать дом. Он побывал в ореховой комнате, где все было сделано из различных сортов этого дерева и где стоял удивительный ореховый запах, такой густой, что, казалось, обладал способностью насыщать тех, кто его вдыхает, без всякой пищи. Заглянул в библиотеку, где хранились свитки и поблескивали в полумраке бронзовые статуэтки, изображавшие зверообразных божеств Вендии. «Интересно, – подумал Конан, окидывая пренебрежительным взглядом полуистлевшие папирусы и куски пожелтевшей ткани, исчерченные различными значками, – почему в таких комнатах у цивилизованных людей всегда стоит тьма, словно в спальне у Сета? Мне кажется, разбирать все эти значки и закорючки можно лишь при ярком свете. Охота же им портить себе глаза!»

Статуэтки божеств понравились ему куда больше, хотя вид некоторых вызывал сомнение. Например, трехглавая женщина с ожерельем из человеческих голов не производила впечатление особы, с которой Конан-киммериец охотно провел бы вечерок-другой. Впрочем, богине мнение варвара было глубоко безразлично. Еще бы! Она ведь бронзовая.

Возможно, будь она из плоти и крови, ее мнение оказалось бы иным.

Эти бессвязные соображения навели Конана на другую, более серьезную мысль: что вчера произошло между ним и белокурой незнакомкой из таверны? Ее ли это дом? Или он случайно оказался неизвестно где? В таком случае, где хозяева? Он не сомневался, что находится в Вендии. но на этом его познания касательно собственного положения в мире заканчивались.

Они целовались, он помнил вкус ее губ. Они пахли земляникой…

Конан улыбнулся. Что за странная женщина! Но очень привлекательная – это несомненно.

– Ясно тебе? – сказал он богине, как бы завершая свои раздумья о женщине.

Роскошному дворцу, где очутился варвар, казалось, не будет конца. Шелковая спальня сменилась туалетной комнатой, где Конан немедленно начал задыхаться и чихать от множества расставленных повсюду коробочек с благовониями, притираниями, пудрами, помадами, краской для глаз, волос, сосков, пупка, ладоней, ступней, щек. Здесь были склянки с ароматическими маслами, медные кувшинчики, изящно украшенные эмалями, содержащие какие-то едкие капли – возможно, их втирают в виски, чтобы придать себе бодрости. Пудра, серебряная, синяя, золотая, поднималась облаком над круглыми и овальными коробочками из драгоценных камней, едва только любопытный варвар приподнимал крышки. Он и сам не знал, зачем разглядывает все это. Женские ухищрения оставались для него, как и для большинства мужчин такого склада, чем-то загадочным и, в принципе, не особенно нужным. Конана никогда не интересовало, каким способом женщина делает себя привлекательной.

Возможно, он старался отыскать ответ на свои вопросы, Но их не было и здесь, в святая святых красавицы – ее туалетной комнате. И Копан пошел дальше.

В поисках выхода он переходил из помещения в помещение, но повсюду было одно и то же: роскошь и полное безлюдье. В конце концов, все это начало ему изрядно досаждать. Он несколько раз выглядывал в окна, но все они выходили во внутренний садик. Конан с досады даже плюнул туда пару раз и один раз попал в статую, изображавшую нахального вида девицу, которая, подбоченясь, плясала совершенно голая.

– Так тебе и надо, – мстительно произнес варвар и отошел от окна.

Он двигался спиной и потому случайно налетел на очередной столик, каких немало имелось в комнате. Хрупкая тонконогая мебель зашаталась и повалилась набок, как будто Конан ее убил. Лежащий столик напомнил подстреленную антилопу. Варвар не захотел исправлять содеянное. Он вдруг заметил некий предмет, который привлек его внимание куда больше какого-то жалкого столика – будь тот хоть из драгоценнейшего черного дерева, инкрустированного жемчужными и перламутровыми пластинами. Сундучок.

Маленький, прочно запертый сундучок. Он находился под столиком, накрытый шелковым платком, – как будто его, в отличие от прочих вещей, имевшихся в особняке, тщательно прятали. Блестящий, гладко отполированный, металлический сундучок выглядел довольно тяжелым. На нем почти не было украшений – только три разноцветных драгоценных камня, выложенные треугольником, и гравировка – летящий дракон с распростертыми крыльями. Работа явно принадлежала резцу очень искусного мастера, и Конан ненадолго залюбовался ею.

Затем он решил поднять крышку и исследовать содержимое.

Безрезультатно – крышка не желала подниматься. Конан вертел свою находку и так, и эдак, ругался, скреб его ногтями – все бесполезно. Поскольку вещь оказалась не слишком тяжелой – во всяком случае, не такой тяжелой, какой выглядела, – он прихватил ее с собой. Возможно, удастся продать какому-нибудь любителю тайников. Да и металл, из которого выкован предмет, кажется, не простой. Либо драгоценный, либо магический – к такому выводу пришел Конан.

Но на самом деле – он не желал себе признаваться в этом – его разозлила загадка. Он не любил, когда в уме поселялась некая тайна и начинала там жужжать и биться, словно раздраженная муха. Киммерийцу хотелось, чтобы мир был ясным и чистым, без магии, тайна прочих глупостей. И это было главной побудительной причиной, заставившей его забрать сундучок.

Он миновал еще две анфилады роскошно убранных комнат и наконец увидел нечто новое – лестницу. Она уводила куда-то вниз, явно ниже первого этажа здания, сколько мог судить варвар. Он выбрался на ступеньки и огляделся. Ничего. Просто пустые стены. Чуть ниже начинались бесконечные тканые ковры с геометрическим узором. Ковры застилали ступени, скрадывая звук шагов, увешивали стены, поглощая звуки, доносящиеся из помещения.

Конана сильно нервировало то обстоятельство, что он безоружен. Тем не менее при нем оставалось довольно грозное оружие – его собственные руки. Киммериец не сомневался в своей способности в случае надобности разорвать какого-нибудь негодяя на част, не прилагая для этого ни к мечу, ни к кинжалу.

Шаг за шагом он спускался все ниже. Постепенно свет факелов становился все более тусклым. Все чаще попадались пустые гнезда. Становилось прохладнее. Конан понимал, что спускается глубоко под землю, но это его не останавливало. Из подвала таинственного здания может вести на волю подземный ход. Это было бы очень кстати. Конан пробыл пленником в золотой клетке почти целый день, и это начало его утомлять.

Еще один виток бесконечной винтовой лестницы. Она как будто буравила землю, упорно вгрызаясь в твердую почву. Неожиданно Конан увидел впереди темный силуэт и замер. Силуэт сперва стоял неподвижно, потом сделал несколько шагов в сторону и опять остановился. Конан понял, что это человек. Мужчина не особенно высокого роста, худой и жилистый. Несомненно, вендиец. Он то задумчиво расхаживал взад-вперед перед какой-то дверью, то останавливался. Несколько раз он потягивался, выгибаясь всем телом и зевая. Несомненно, это был часовой. Только вот что он сторожит здесь, глубоко под землей, в совершенно пустом здании?

Конан спустился еще на одну ступеньку. Повое открытие! Неизвестно откуда потянуло сквозняком. Так и есть! Где-то поблизости проходит подземный ход. И он выводит на поверхность земли совсем рядом. Конан отчетливо ощущал, как веет прохладой. На воле уже наступал вечер, дневная жара улеглась, подул освежающий ветерок. Отлично! Осталось миновать часового, убедить его не валять дурака и выпустить пленника (Конан не сомневался, что последнее окажется совершенно пустяковым делом) – и бежать отсюда! Все-таки хорошо он сделал, что доверился инстинкту и утащил рубин. Будет что вспомнить, когда он окажется далеко отсюда.

Слуга, освещенный тусклым светом единственного факела, был хорошо виден с того места, где теперь находился Конан. Он был безоружен! Интересно, что он все-таки охраняет? Кто додумался поставить часового возле выхода и не дать ему в руки оружия?

Неожиданно переменившийся ветерок донес до Конана новый запах. Пахло сытным ужином. Тушеным мясом, сладкими терпкими подливами, которые так мастерски готовят вендийские повара. Вот так дела!

– Привет, – сказал часовому Конан, спрыгивая со ступенек и внезапно вырастая перед ошеломленным вендийцем.

Смуглый худой человек отшатнулся, – сложил руки и начал низко кланяться.

– А, боишься! – почему-то обрадовался варвар и поиграл мускулами обнаженных рук. – Правильно делаешь. Впрочем, я тебя не трону. Скажи мне, здесь ли выход из дворца?

Вендиец, не понимая вопроса, продолжал бормотать и бить поклоны.

– Эй! – рассердился Конан. – Почему здесь никто не понимает, о чем его спрашивают? Для кого этот ужин?

Он протянул руку и взял с блюда кусок мяса. Вендиец наблюдал за этим с каким-то священным ужасом. Конан преспокойно обмакнул мясо в соус и отправил в рот.

– Ух ты, как вкусно! – воскликнул он и потянулся за новым куском.

Вендиец, завывая, бросился ему в ноги и принялся шлепать ладонями по каменному полу.

– О чем ты просишь? – Конан отодвинулся, глядя на распростертого перед ним слугу с несколько брезгливым выражением лица. – Чтобы я не брал мяса? Мясо – нет? – Он показал на блюдо и покачал головой. – Я правильно понял?

Вендиец вскочил и замахал руками, как бы ограждая ужин от прожорливого варвара, а затем опять сложил на груди руки и умоляюще посмотрел на огромного варвара.

– Ладно, – великодушно махнул Конан. – Не больно-то и хотелось. Вообще-то я сыт, просто решил попробовать. Здешняя стряпня мне очень по вкусу. Когда стану королем, непременно заведу себе повара-вендийца. Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Слуга не сводил с киммерийца внимательных глаз. Он явно чего-то боялся. Но чего? Кажется, варвар ведет себя вполне дружелюбно: болтает, жует, хлопает собеседника – правда, немого и несчастного, – по плечу. Что же такого страшного таится в этом подвале?

Может быть, слуге-вендийцу строго-настрого велено не выпускать Конана из дворца? Ну тут уж, прости друг, придется нарушить приказание. Не может киммериец провести всю жизнь взаперти, на радость таинственной блондинке, которая одарила его парой поцелуев и скрылась неизвестно куда.

И тут Конан заметил наконец запечатанную дверь, которую слуга, так и мельтешивший перед глазами варвара, всеми силами старался от него скрыть. Дверь была небольшой. Обитая толстыми металлическими листами, она была не просто закрыта на тяжелый засов, выполненный из массивного куска железа в виде ветки фантастического растения с причудливыми резными листьями; сверху висела небольшая печать из красного воска с оттиснутым на ней изображением небольшого крылатого дракона.

– Кхитайская вещичка, – молвил Конан. Некогда он видел нечто подобное на вещах своего приятеля-кхитайца по имени Тьянь-По, каллиграфа. Они познакомились при довольно странных обстоятельствах. Тогда тоже речь шла о женщине, в высшей степени необычной. Странно, что маленький кхитаец пришел Конану на ум. Киммериец давно о нем не вспоминал, путешествуя совсем в других частях света.

Когда пальцы киммерийца коснулись печатки, вендийский слуга взвыл и рухнул лицом вниз. Его тощие плечи затряслись от рыданий, подземелье огласилось тонким, отчаянным воплем.

– А, – обрадовался Конан, – значит, ты не хочешь, чтобы я трогал эту штуку. Очень хорошо. Стало быть, в ней все дело.

Он потянул чуть сильнее, и хрупкая печатка сломалась в его руке.

Поначалу не происходило ровным счетом ничего. Конан растирал пальцами воск и нюхал его в ожидании, что оттуда вырвется какой-нибудь особо злокозненный ядовитый дым, несущий с собою колдовские чары. Но воск оставался обычным воском. Только краска размазалась по руке.

Вендиец затих и чуть отполз в сторону. Конан твердо решил разобраться в происходящем. Ему все меньше и меньше нравилось, что от него что-то скрывают. Нечто важное – в этом он был уверен.

Он наклонился над слугой, но тот забился в корчах, и Конан неприязненно отошел подальше. Варвар не любил припадочных и опасался их, считая притворщиками – в лучшем случае, и вместилищем злобных потусторонних сил – в худшем.

В этот момент что-то зашумело за дверью. Засов начал шевелиться, двигаясь то вверх, то вниз, как будто кто-то изнутри пытался его открыть. Дверь загудела от мощных ударов. Нечто очень тяжелое изо всех сил билось о прочные доски.

– Что за… – начал было Конан.

И тут дверь подалась. Засов с грохотом сорвался с двери и полетел на каменные плиты пола. Поднялся сильный, певучий звон, эхом отдающийся по всему подземелью. У Конана от резкого звука даже заболели уши. Вендиец приподнялся, стоя на коленях. Его лицо выражало предельный ужас: глаза побелели и выпучились, рот распахнут, из горла непрерывно вырывается тонкий, пронзительный крик. Казалось, слуга даже не переводил дыхания – просто кричал, кричал, кричал…

Повиснув на одной петле, дверь распахнулась, и оттуда вырвалось дымное пламя. Оно лизнуло стены, оставляя на них черные следы копоти, затем втянулось внутрь помещения, скрытого за дверью, а после вылетело опять. Как будто некто, прячась в темноте, раздувал невидимые мехи.

Конан отскочил в сторону, страстно желая, чтобы у него было оружие. Эту тварь голыми руками не порвешь. И никакой магической вещицы, как на грех, сейчас нет. Разве что рубин…

Но разглядывать драгоценный камень и решать, насколько он магический, времени не оставалось. Из подземной камеры показалась огромная когтистая лапа, покрытая золотой чешуей. Вендиец застыл, и его крики, как почудилось варвару, застыли у него в горле. Вслед за первой лапой протянулась вторая, а затем на длинной извивающейся шее высунулась морда дракона. Он был точь-в-точь как тот, которого Конан видел в комнатах. Только живой.

Киммериец завороженно глядел на широкую голову с четырьмя небольшими рогами и длинными, извивающимися усами. Изумрудные глаза на золотой морде холодно рассматривали подвал. От чудовища исходило сияние. Оно показалось Конану прекрасным. Смертельно опасным и изумительно красивым. Как меч работы древнего мастера.

Конан замер. Дракон провел когтями по полу, припал подбородком к каменным плитам между лапами и тихо зашипел, раздувая горло. По подвалу пробежала волна жара. Слуга-вендиец вскочил и бросился наутек. Тотчас дракон стремительно выполз из убежища, явив свое великолепное тело целиком, – длинное, больше четырех человеческих ростов, извивающееся, как у ящерицы, заканчивающееся мощным заостренным хвостом. Прижатые к бокам кожистые крылья чуть распустились, когда чудовища оказалось на свободе. Оно пробежало по подвалу, подхватило раскрытой пастью вопящего от ужаса человека и вырвалось из подземелья через широкое отверстие, имевшееся в конце коридора. До Конана донеслись последние крики несчастного вендийца, а затем навстречу варвару повалило яркое пламя. Оно катилось, точно шар, по подземному ходу, но у самых ног киммерийца рассыпалось на тысячи крошечных золотых монет.

Конан наклонился, потрогал одну из монет и отдернул палец – они были раскаленными.

– - Подождем, – сказал киммериец сам себе и уселся на разогревшийся каменный пол.

Из раскрытого помещения несло странным запахом. Пахло как в зверинце и вместе с тем к острой вони животного примешивался тонкий аромат женских духов. Это сильно тревожило варвара, заставляло его ноздри раздуваться, точно он и сам был диким зверем и уловил нечто таящее опасность.

– Или же просто загадку, – добавил Конан вслух. – Видимо, моя вчерашняя подруга не так проста, как хочет показаться. То есть, она совершенно не проста, но тут дело осложняется еще и драконом. Кто же такой этот дракон? Ее прежний дружок? Может быть, ее родная мама? Зачем она держит его в подвале? Она здесь была, это ясно. Это ее духи так пахнут. Я перенюхал все коробки у нее в спальне. До сих пор не могу прочихаться – все эти благовония так и застревают в носу.

И он поковырял в носу пальцем, после чего продолжил рассуждать сам с собою:

– А на этих монетках – изображение дракона. На память. Возьму-ка я с десяток… или с два десятка. Или вообще заберу все. Если они заколдованные и превратятся в глину – я ничего не потеряю. А если это настоящее золото…

Он не договорил. Просто наклонился и принялся подбирать деньги. Шаг за шагом Конан продвигался по коридору и наконец оказался у выхода из подземелья. Как он и предполагал, это было довольно широкое отверстие в потолке, обычно забранное решеткой. Сейчас решетка, выломанная и изогнутая по краям, валялась на полу. Конан ловко забрался по стене, которая любому другому человеку могла бы показаться отвесной и совершенно неприступной, и ухватился руками за траву.

На воле пахло гарью. Дракон дохнул еще раз пламенем, прежде чем улететь. Интересно, где он теперь порхает? Хорошо бы не встречаться с ним хотя бы некоторое время.

Конан сел на траву, свесив ноги в отверстие. Он отдыхал.

Подземный ход вывел его далеко за город. Конан и не подозревал, что прошел так много. Но дворец таинственной женщины был выстроен таким образом, что часть его помещений размещалась под землей и тянулась под мостовыми. Садик, который видел Конан из окон, был всего-навсего магической иллюзией, несуществующим видом из окна – чтобы не так тоскливо было смотреть наружу. У Хлависы имелась причина строить себе жилище такого огромного размера. Земля же в городе стоила дорого, поэтому пришлось пойти на ухищрение.

Кое о чем Конан догадался сразу. Остальное дополнило первоначальные соображения чуть позднее, а окончательную картину он составил для себя после встречи со старым приятелем каллиграфом Тьянь-По.

Сокровища, вынесенные Конаном из убежища незнакомки, лежали рядом с ним, на траве, и солнце весело играло на блестящих поверхностях сундучка, заставляло гореть и вспыхивать золотые монеты (ни во что они пока не превратились и, похоже, превращаться не собирались). Конан утешал себя мыслью о том, что теперь может вернуться сюда через подземный ход в любое время и прихватить еще что-нибудь ценное. А пока следовало убираться подобру-поздорову.

Так он и поступил.

* * *

Лакшми был одним из тех городов Вендии, где человеку легко затеряться. Любой мог найти себе здесь пристанище и слиться с толпой себе подобных. Восточный район Лакшми представлял собою череду великолепных дворцов, где селились аристократы и те богачи, которым посчастливилось породниться со знатью. Здесь строили высокие дома, похожие на конусы, многоярусные, выкрашенные ослепительно-белой краской и украшенные многочисленными лепными узорами, иногда также бесснежными, а иногда – разноцветными. Солнце в течение дня перемещаясь по небу, посылало лучи под разными углами, и тени изменяли свое расположение – и, как следствие, иначе выглядели выпуклые узоры на фасадах аристократических особняков. Четкие черные тени подчеркивай изящество завитков и розеток – жители Лакшми предпочитали цветочные орнаменты.

На юго-востоке размещались храмы. Храмовый квартал не был огорожен отдельной стеной и тем не менее всякий, кто вступал на его территорию, сразу ощущал разницу. Мостовые здесь были куда чище, чем в городе – включая и аристократические кварталы. Внешний облик зданий был тоже иным: башенки и низкие плоские часовни сменялись маленькими садиками, где тихо журчала вода и поблескивали большие, выше человеческого роста статуи божеств.

Но главным был запах непрерывно сжигаемых благовоний. И еще здесь бегали обезьянки, маленькие, пушистые, белые и пепельно-серые. Они были совершенно ручными и держались как хозяева.

Эти животные превосходно были осведомлены о том, что считаются священными и что люди не имеют права поднимать на них руку. Поэтому они частенько безобразничали – отбирали у паломников еду, рвали на них одежду, путали им волосы или забирались людям на плечи и требовали, чтобы их покатали, хлопая человека по макушке маленькой смуглой ладошкой, похожей на ладошку ребенка.

В центре города начинались торговые ряды, а дальше к северу и западу селились простые граждане. Чем дальше к северной окраине, тем беднее были дома и, соответственно, их обитатели. Иногда хижины выглядели просто как куча мусора, случайно вываленного на землю. И все же там жили какие-то бедолаги, и сквозь кривую дверь, которую зачастую даже не задергивали занавеской, можно было видеть, как внутри, в полумраке и вони, копошатся дети и возятся по хозяйству женщины. Мужчины возвращались в такие дома только ночевать, да и то далеко не всегда, зачастую предпочитая остаться под открытым небом.

Конан вошел в Лакшми незадолго до рассвета и присоединился к тем, кто храпел, вытянувшись на голой земле, неподалеку от пеньковых складов. Варвар проделал немалый путь и решил как следует выспаться, прежде чем приступать к поискам Тьянь-По.

У Конана сложилось стойкое ощущение, что отыскать маленького каллиграфа можно только благодаря везению и случайности. Он никогда толком не знал, был ли кхитаец магом. Скорее всего, нет. Но их встречи всегда происходили неожиданно – по крайней мере, для варвара. А сейчас киммерийцу позарез требовались познания веселого и образованного Тьянь-По. В последний раз, когда они расставались, он упоминал о Лакшми. Мол, хочет потолковать со здешними жрецами. У них, как он выразился, совершенно особая школа каллиграфического письма. А заодно кхитайцу хотелось бы посмотреть, как они изготавливают бумагу из тины и вымоченных в воде листьев акации. Маленького каллиграфа всегда интересовало все, что имело отношение к письменности и письменным принадлежностям.

Впрочем, добавил Конан, обращаясь к самому себе уже перед самым сном, сойдет и любой другой умник. В Лакшми их должно быть много. При храмах всегда обитает дюжина мудрецов. А мудрецы, будь они хоть трижды отрекшиеся от всего земного, вряд ли устоят перед чудесными золотыми монетками – если не ради золота, то ради редкого изображения дракона.

С этими мыслями Конан погрузился в объятия благодетельного сна.

Пока он спал, его дважды пытались обокрасть. В первый раз Конан даже не соизволил проснуться – просто двинул наугад кулаком, попал и преспокойно перевернулся на другой бок. Грабитель сгинул и больше не появлялся. Второй раз случился уже под утро. Тут Конану пришлось поневоле подрать глаза, поскольку нахальный воришка вытаскивал сундучок прямо из-под живота спящего варвара.

Конан сел и огрел вора по голове. Тот ойкнул, присел и несколько секунд ошеломленно моргал в предрассветном сумраке.

– Брысь! – хмуро проговорил Конан. Воришка растворился в воздухе.

Конан выругался. Его разбудили слишком рано. Он еще не отдохнул как следует. А спать больше не хотелось. Хотелось есть. И таверны в этот час, как на грех, еще закрыты.

– Надо было поймать этого бездельника, изжарить его на костре и съесть, – проворчал киммериец. – Жаль, что я не додумался сделать это сразу.

С этими словами он уложил сундучок в мешочек, из которого вещица вывалилась во время попытки похищения, проверил, целы ли монетки в кошельке, – и зашагал в сторону городского центра.

Лакшми медленно просыпалась после душной вендийской ночи. Кое-где уже затеплились огни, которые становились все более блеклыми по мере того, как солнце поднималось из-за горизонта. Вот уже вспыхнули золотом и багрянцем вершины башен, и тотчас, словно посылая ответный сигнал, загорелись купола храмов на юго-востоке.

Конан не стал пока заходить в жреческие кварталы. Он искал харчевню и справедливо предполагал, что она отыщется поближе к рынку. Одна действительно уже открыла двери, и заспанный хозяин, зевая, вытаскивал из шкафчика вчерашний хлеб и остатки холодного мяса – все, что оставили на столах купцы, караванщики из, Султанапура, которые на радостях после совершения выгодной сделки устроили здесь пирушку. Скромную пирушку, по масштабам богатых купцов, но достаточно приятную для бедного харчевника.

Конан появился на пороге так неожиданно, что «бедный харчевник» выронил блюдо, которое держал в руках, и оно разбилось. Полуобглоданные кости, предназначавшиеся для бедняков, что непременно явятся чуть позже просить милостыню, рассыпались по полу.

Конан усмехнулся. Его внушительная фигура заполняла весь дверной проем. Ничего удивительного, что хозяин испугался. Вопреки распространенному мнению, ночь – не самое опасное время суток для добропорядочных граждан. Раннее утро, когда одни уже завалились спать, а другие еще не проснулись, – вот глухой час, когда совершается большинство преступлений. А киммериец не выглядел как человек, который остановится перед каким-либо препятствием, если оно стоит между ним и желаемым.

– Уважаемый… – залепетал харчевник.

– У тебя открыто? – осведомился варвар и тотчас уселся за столик.

– Э… Я только что проснулся… и готовился к приему гостей… – забормотал харчевник. – Но если господину угодно…

– Дай мне чего-нибудь, – приветливо молвил Конан и выложил на стол один маленький золотой кругляшок. Хозяин сперва сощурился, а потом широко раскрыл глаза и расплылся в улыбке. Гость не похож на грабителя. То есть, он наверняка грабитель, но сюда он явился просто позавтракать.

Поэтому хозяин сразу пришел в отменное расположение духа. Утро начиналось удачно, клянусь великим Кришной! Он выставил на стол перед варваром фрукты (недоеденные купцами), нарезанное на ломтики мясо (остатки того же пиршества) и два каравая хлеба.

– И выпить, – с набитым ртом потребовал Конан. Рядом с ним тотчас появился кувшин с разбавленным вином. Варвар глотнул, фыркнул.

– С утра лучше слабенькое, – заискивающе сказал хозяин. – Чтобы голова соображала.

– Моя голова всегда соображает, – объявил Конан, превосходно зная, что говорит неправду. Но харчевник спорить не стал – гостю виднее. Тем не менее он не пошел за другим кувшином, а вернулся к шкафам и стал возиться там, краем глаза наблюдая за едоком.

– Скажи, любезный друг, – заговорил Конан, ковыряя в зубах ножом, – не знаешь ли ты, где обитают здешние каллиграфы?

– Все мудрые люди избрали своим жилищем дома богов, – вежливо отозвался харчевник. – Да будет мне позволено спросить – для чего такому человеку, как ты, интересоваться каллиграфией? Ты не похож на каллиграфа.

– Да? А на кого я похож? – осведомился Конан. – На невежду-варвара, который лезет не в свои дела? Это ты хотел сказать?

– Нет, господин. Вовсе не это. Господин похож на воина. Члены воинской касты редко интересуются делами членов жреческой касты, а что до нас, простых работников…

– Ну, хватит! – оборвал его Конан. – Я и забыл, что в Вендии с этим так строго. Хорошо, предположим, я хочу поклониться божествам. Членам воинской касты это не возбраняется?

– Разумеется, нет, господин! Как такое могло прийти в твою голову… кх-х! – Он закашлялся, сообразив, что опять прогневал страшного гостя. Скорей бы уж этот варвар ушел и оставил его в покое! Кроме того, харчевнику очень хотелось спрятать монетку и твердо знать, что никто не потребует ее обратно.

– Ладно. Итак, мне нужен каллиграф, – великодушно проговорил Конан, решив пропустить мимо ушей все те невежливые вещи, что харчевник наговорил со страху или по глупости.

– Все каллиграфы живут возле богов…

– Кхитаец, – продолжал Конан.

– Об этом господину лучше спросить у жрецов, – твердо сказал харчевник и всем своим видом показал, что не намерен больше продолжать разговор, который то и дело принимал чересчур опасный оборот.

Копан одним глотком прикончил прохладное разбавленное вино и вышел, оставив дверь харчевни открытой.

Жреческий квартал показался ему довольно забавным. Здесь уже все были на ногах. Бритоголовые послушники тщательно подметали мостовую и протирали статуи богов, ползая по позолоченным коленям и забираясь на плечи металлических божеств, словно мухи или ящерки. Какой-то мальчик старательно натирал ухо огромного танцующего бога, жуткого на вид, с выкрашенным в синий цвет лицом и высунутым черным языком. Ребенок совершенно не боялся жуткого бога. Не то понимал, что это всего лишь статуя, не то верил, что злое божество не причинит вреда своему служителю.

Конан не был уверен ни в том, ни в другом, но свое мнение придержал при себе.

– Привет! – весело крикнул он. Мальчишка-послушник вздрогнул и едва не упал со статуи, когда увидел внизу рослого северянина.

– Ой! – выговорил он. – Ой, господин! Ты пришел молиться? Купи благовония вон в той лавке, а потом сними обувь и входи сюда с надлежащим почтением…

– Я пришел не молиться, маленький дурачок! – отозвался Конан. – Я пришел по делу.

– Все приходят по делу. Знаешь, есть такая притча: одна кошка сказала женщине…

– В чем я сейчас не нуждаюсь, так это в притчах! – ответил Конан, заставив мальчика обиженно замолчать. – Скажи-ка мне, нет ли здесь при храмах школы каллиграфии?

Мальчик молча махнул рукой, показывая на широкое плоское здание, крытое черепицей. Черепица была выкрашена в красный и черный цвет, так что крыша казалась полосатой. Деревянные колонны не скрывали от проходящего по улице того, что делалось внутри. Л внутри на циновках из рисовой соломки сидели, подобрав под себя ноги, ученики и старательно выводили отточенными бамбуковыми палочками разные значки. Конан ничего не понимал в этих значках. Ему все они казались одинаковыми, однако вот ученик совершил ошибку, загнул загогулину под неправильным углом или сделал ее недостаточно тонкой, и учитель сильно ударил его розгами по бритой голове – да так, что брызнула кровь. Ученик встал, поклонился и вышел куда-то во внутренний дворик.

Конан, пригнувшись, вошел под своды. Он счел момент достаточно удобным, чтобы обратиться к учителю каллиграфии с вопросом. Однако тот уже увлеченно рассказывал притчу о двух воинах, которые решили перед поединком на мечах обменяться каллиграфическими посланиями.

– Один начертил буквы ровно, строго, внимательно следя за тем, чтобы каждая линия имела однозначное начертание. Второй писал иначе – размашисто и грубо. Оба письма оказались в руках правителя. Правитель ознакомился с ними и, призвав к себе соперников, сказал так: «Я запрещаю вам вступать в поединок, ибо это ничем не закончится. Вы слишком отличаетесь друг от друга. Одного из вас я назначаю судьей, а второго – начальником стражи». Как вы думаете, – обратился преподаватель к ученикам, которые внимательно слушали его, – кто из двоих стал судьей?

Конан чуть приподнялся, хотя он и так почти на голову возвышался над остальными.

– Дозволь ответить, – заговорил киммериец, подражая манере здешних жителей. Конан был уверен, что не ошибется в трактовке притчи. Он достаточно таких историй наслушался от своего приятеля-кхитайца.

– Говори, – приветливо улыбнулся учитель.

– Судьей он назначил того, который чертил размашисто и криво, – сказал Конан уверенно.

– Почему ты так решил?

– Потому что такой человек склонен к милосердию. Законы и без того справедливы. Если судья станет следовать одним только законам, то слишком многие лишатся головы, а это будет бесполезной тратой человеческих жизней. Поэтому бесшабашного воина следует назначить распорядителем человеческих судеб. Осуждая виновного, он всегда будет помнить о том, что нередко бывал виноват и сам, и его приговоры будут мягче. Безупречного же каллиграфа правитель назначит начальником стражи, ибо эта должность требует внимания, четкости и аккуратности. Здесь нужно не столько думать, сколько точно выполнять инструкции.

Учитель вдруг прищурился, и Конан понял, что он плохо видит.

– Кто ты? – спросил он, пытаясь разглядеть киммерийца. – Почему ты стоишь, когда все сидят? Я не помню твоего голоса.

– Я сижу, – заверил его Конан. Когда он поднялся на ноги, ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку.

– Кто ты такой? – снова повторил каллиграф.

– Я киммериец, я пришел с севера.

– Ты хочешь изучать каллиграфию?

– Скажи мне сперва, почтенный, правильным ли был мой ответ!

– Твой ответ совершенно верен, и тебе надлежит заниматься не с начинающими, но с продолжающими учебу. Ты уже близок к просветлению.

Конан поморщился, пользуясь тем, что учитель не видит этой гримасы.

– По правде сказать, почтенный, я пришел сюда не учиться. Я разыскиваю каллиграфа-кхитайца по имени Тьянь-По. Это мой друг.

– Ты действительно друг достопочтеннейшего Тьянь-По? – вскричал наставник. – О, это великая честь! Теперь мне понятно, почему ты так легко разгадал мою притчу!

– Ты прав, – признал Конан. – Этому научил меня Тьянь-По. И судя по твоему возгласу, ты знаешь, где он находится.

– Сейчас он занят в храме, – строго произнес учитель. – Но ты можешь подождать его снаружи. Когда он освободится, он выйдет, и вы встретитесь. Но помни: если ты замыслил недоброе по отношению к учителю По, бойся! Боги здешних храмов хорошо оберегают своих верных слуг.

– Ничего дурного я не замыслил, – твердо произнес Конан. – Благодарю и прощай.

Он покинул класс не без облегчения. Слишком уж низко нависал разрисованный золотыми звездами деревянный потолок. Как будто сидишь в норе.

Зато сады, окружающие храмы, пришлись киммерийцу по душе. Здесь было где укрыться – и от любопытных глаз, и от жары. Густая зелень источала приятный пряный аромат, пестрые цветы прятались среди листьев. Обезьянки верещали где-то наверху, перепрыгивая с ветки на ветку. Несколько раз на голову Конана роняли плоды и сломанные палки. Привыкший бродить по джунглям, киммериец отнесся к этому вполне равнодушно.

Одна из бойких обезьянок заметила нового человека и, ловко перебирая лапами, спустилась вниз. Она бесцеремонно схватила киммерийца за одежду и принялась теребить.

– Уйди, – сердито сказал варвар, отталкивая крошечные цепкие пальчики. – Ах ты, попрошайка! У меня все равно ничего нет. Видишь?

Зверек обиделся. На пушистой мордочке, забавно похожей на человеческую, появилось грустное выражение. Обезьянка отвернулась, вытянула губы трубочкой и быстро-быстро зашлепала ими, как будто собралась заплакать. Конан протянул руку, чтобы погладить се, по обезьянка вскочила и быстро запрыгнула на ствол ближайшего дерева. Вскоре оттуда в киммерийца полетели ветки и гроздья сорванных листьев.

– Вот вредина! – Конан погрозил обезьянке кулаком.

– Воюешь со священными животными? – послышался голос за спиной у киммерийца.

Варвар резко обернулся. Тьянь-По, неунывающий, все такой же моложавый, с забавными длинными тонкими усами, свисающими из углов рта, поглядывал на своего знакомца с легкой усмешкой.

– Они тут назойливы, но незлобивы. В других храмах дела обстоят хуже. Например, кое-где поклоняются крокодилам…

– И гигантским змеям, – закончил Конан. – Благодарю за то, что напомнил. Я побывал в тех краях. Вынужден признать, что на моей совести не одно из этих очаровательных и несомненно священных существ.

– Знаю, – вздохнул Тьянь-По. – Мне передавали, что ты меня разыскивал.

– Да? – Конан чуть удивленно приподнял брови. – Быстро же тут разбегаются слухи!

– Они скачут быстрее, чем обезьяны, – с комически-серьезным видом подтвердил кхитаец. – Храмы похожи на рассадники старых дев. Никто так не любит сплетничать, как священнослужители и военные. В Кхитае об этом знают. А в Киммерии, похоже, нет.

– Это потому, что в Киммерии каждый уважающий себя воин одновременно сам себе священнослужитель и главнокомандующий, – проворчал Конан. – Мы не такие цивилизованные, как вы. У нас все просто.

– Ох, Конан! – вздохнул Тьянь-По. – А ведь ты пришел ко мне не просто так.

– Может быть, я собираюсь изучать каллиграфию? – возразил киммериец.

Он чувствовал себя довольно глупо, потому что действительно обиделся па обезьянку. Но очень уж этот зверек напоминает человека… по крайней мере, некоторых знакомых Конана – точно.

– Сомневаюсь! – засмеялся Тьянь-По. – Ты ведь не умеешь писать!

– Зато я воин, – заявил Конан. – Знаешь притчу? Два воина соперничали друг с другом и вот они решили перед поединком обменяться письмами…

Тьянь-По с серьезным видом выслушал притчу, покивал.

– Ты делаешь большие успехи. Начальный этап изучения каллиграфии, можно считать, тобою пройден.

– Ладно, не смейся. – Конан снял с плеча мешок. – Я принес кое-какие вещички, а с ними – и весьма любопытную историю. Мне кажется, ты – один из немногих, кто в состоянии разгадать эту загадку.

– В таком случае, нам следует отправиться в Беседку Глубоких Размышлений, – решил кхитаец. – Очаровательное место. Тебе понравится.

Конан выразил гримасой сомнение в этом, однако подчинился и пошел следом за кхитайцем в глубь сада. Беседка Глубоких Размышлений представляла собой павильон, сплетенный из толстой медной проволоки и увитый ползучими растениями. На полу лежали циновки, разрисованные лотосами. Такие же лотосы цвели в маленьком пруду, посреди которого красовались пять или шесть камней. То и дело какая-нибудь бойкая лягушка выскакивала на камень и принималась громко исполнять песнь во славу любви и природы. Не ее вина, если некоторым людям не нравилось ее пение. И поэтому здесь было запрещено швырять в лягушек камнями. «Кто мудр и в состоянии понять сущее, тот оценит радость даже такого ничтожного существа, как лягушка. Кто лишен мудрости, тот должен воспитывать в себе терпение, ибо от терпения произрастает понимание», – гласило Учение. Тьянь-По не преминул предупредить Конана.

Они устроились поудобнее на циновках. Конан скрестил ноги, как привык делать, когда сидеть приходилось на голой земле, и извлек из мешка маленький сундучок.

– Красивая вещь, – одобрил Тьянь-По и чуть поклонился сундучку. – Это работа великого мастера.

– Я расскажу тебе, как он достался мне, а потом ты попробуешь понять, что тут к чему, – хмуро начал варвар. Он повел повествование с самого начала – от встречи с блондинкой, которая путешествовала одна и заинтересовалась варваром, до появления дракона, который сожрал несчастного вендийца и улетел неизвестно куда.

– Эти вещи, я так понял, ты забрал из дома таинственной женщины, – кивнул Тьянь-По, когда Конан замолчал.

– Какие вещи? – вскинулся киммериец. – Речь идет только об одном предмете. Вот об этом. О сундучке.

Он несколько раз хлопнул по закрытой и запаянной крышке.

Тьянь-По поглядел на приятеля узкими смеющимися глазами.

– Только не рассказывай мне, дорогой друг, что ты прихватил из особняка – если он действительно такой роскошный, как ты расписывал, – всего лишь один предмет.

– Остальные не имеют отношения к делу, – заявил Конан.

– Позволь об этом судить мне, – решительно сказал Тьянь-По.

Конан нехотя показал несколько одинаковых золотых монеток с изображением дракона – такого же, что и на крышке сундучка. О рубине он говорить не стал. Киммериец, конечно, понимал, что Тьянь-По догадывается о наличии чего-то вроде этого рубина, однако камень действительно не имел никакого отношения к делу. А если они разберутся с делами таинственной Хлависы, то всегда могут вернуться в особнячок через подземный ход и обогатиться вдвоем. Конану чужого барахла не жалко.

Тьянь-По подумал немного.

– Здесь должны быть надписи. На таких предметах всегда делают различные надписи.

– Почему?

– Обычай. Каллиграфия служит и для украшения предметов, и для памяти. А этот сундучок действительно очень странный. Не знаю только, почему ты решил, будто он содержит разгадку тайны.

– Потому что она его прятала, – нетерпеливо сказал Конан. – Ничего другого она у себя не прятала. Все остальное стояло раскрытое. Жемчуга, изумруды – всегонавалом. Одежда – вся на постелях, на столах и на полу. А эта штука…

– Да, да, – задумчиво пожевал ус кхитаец, – я тебя понял. Она ее прятала, а ты случайно нашел.

– Говорю тебе, случайно! – Конан начал закипать. – Я споткнулся о столик, столик упал, а сундучок стоял внизу…

– Да, да, – повторил кхитаец, явно не слушая, что ему говорят. – Случайно, случайно… Почему же здесь ничего не написано? Должна быть надпись!

– Может, это магическая штука? – предположил Конан.

Кхитаец взял сундучок обеими руками, встряхнул несколько раз.

– Не похоже… Просто металл, без каких-либо следов колдовства. Да и к чему оно? Если я ничего не путаю, сундучок сделан из сплава двух небесных камней – серебряного и железного. Небесные металлы хороши тем, что искусный мастер может творить с их помощью чудеса, не хуже, а то и гораздо лучше тех, что порождает земная магия.

Тьянь-По пошарил под своими мудреными многослойными одеждами и достал мешочек с кресалом.

– Конан! – окликнул он киммерийца. – Принеси мне несколько веточек.

Конан нехотя подчинился. Ему происходящее начало казаться неимоверно глупым. Про себя он уже проклинал тот час, когда решился идти до Лакшми, разыскивать умника-каллиграфа и беспокоить его своей проблемой.

Тем не менее он не стал спорить, а вместо этого выбрался из беседки и оборвал несколько веток.

Тьянь-По посмотрел на него с укоризной.

– Разве нельзя было подобрать сухие? – спросил он кротким голосом.

– Ты начал разговаривать как здешние жрецы, – возмутился Конан. – Хватит ломать из себя святошу. Зажигай ветки и делай что ты там задумал!

Тьянь-По разложил крошечный костерчик – у него огонь загорелся сразу, послушно, хотя ветки действительно были сырыми и в принципе нуждались в том, чтобы их долго уговаривали дать людям пламя. «Кхитайская хитрость», – подумал Конан.

Тем временем каллиграф поднес к пламени сундучок, и вдруг на нагретой металлической стене проступили иероглифы.

– Держи его! – велел Тьянь-По, выхватывая из прически острую палочку. Глядя на иероглифы, которые то проступали, то исчезали по мере того, как жар пробегал по металлическому предмету, он принялся быстро чертить на гладкой посыпанной песком дорожке.

– Отлично, – молвил кхитаец, когда эта работа была закончена. – Теперь мы перенесем надпись на лист бумаги и начнем его изучение.

– Я должен сбегать и принести тебе бумагу? – мрачно осведомился Конан.

Тьянь-По тихонько засмеялся. Его длинные усы заколыхались.

– Нет, вовсе нет! У меня все с собой.

С этими словами он поднял руки и поднес их к своим волосам, заплетенным в причудливые косы и уложенным на макушке. В этой прическе помещался тонкий рулончик бумаги и даже небольшая кожаная чернильница с тугой пробкой.

Разложив письменные принадлежности на полу беседки, Тьянь-По принялся аккуратно срисовывать иероглифы. Затем он явил на свет кисточку и тщательно затер ею первоначальную надпись на песке.

– Незачем этим сплетникам узнавать, чем мы гут занимались, – пояснил он.

– Благоразумно, – проворчал Конан и заглянул каллиграфу через плечо. – Ну, давай, читай. Что тут написано, а?

– Не мешай. – Тьянь-По чуть отмахнулся, показывая, что ему надо сосредоточиться.

– Может быть, мне пойти пообщаться с обезьянами? – спросил Конан.

– Нет, нет, далеко не уходи… Тут что-то интересное… – бубнил кхитаец, рассматривая иероглифы. – Странное начертание. Возможно, более древнее, чем мы привыкли… А что если это обозначает «человек»? Нет, слишком низко для «человека»…

– Ты о чем?

– Тебе интересно? – Тьянь-По поднял на Конана узкие глаза. Ледяной взгляд варвара натолкнулся на этот доброжелательно-равнодушный взор – свойство, которое всегда смущало киммерийца в соотечественниках Тьянь-По.

– Может, и интересно, – фыркнул варвар.

– Тогда смотри. Вот эта фигурка должна, в принципе, обозначать «человека». Что-то происходит с неким человеком. Но она здесь нарисована слишком низко, как бы пригнувшейся.

– А если это пригнувшийся человек? – предположил Конан. – Ну, какие-нибудь обстоятельства вынудили его наклониться.

– Ты прав! – воскликнул кхитаец. – Этот вариант мы сейчас исследуем… Так, следующий иероглиф показывает рыбу, а рядом -- птица… Не понимаю. – Он опять нахмурился. – Странно. Впервые в жизни сталкиваюсь с такой странной надписью.

Конан с торжеством посмотрел на своего собеседника.

– Зато я все отлично понимаю! Пригнувшийся человек – он же рыба – он же птица – это дракон!

Тьянь-По глубоко вздохнул и схватился обеими руками за голову.

– Конан, как ты прав! Это какое-то древнее начертание, поэтому я немного запутался… Другая система связей смыслов и иные символы ассоциаций…

– Хватит мудреных слов! Что тут написано?

– Так, смотрим дальше… – Кхитаец некоторое время прикидывал и так, и эдак, шевелил в воздухе пальцами, один раз сильно дернул себя за прическу, отчего оттуда выпала вощеная табличка и маленький кинжальчик для разрезания бумаги.

– У тебя там, часом, нет какой-нибудь медовой лепешки или куска доброй свинины? – спросил Конан, указывая на волосы кхитайца.

– Что? – Рассеянный взгляд ненадолго устремился на варвара, но поскольку ответа не последовало, кхитаец опять уткнулся в надпись. Он совершенно не заметил шутки и не оценил ее. Конан чувствовал себя лишним в этом мире.

Несколько лягушек шумно обменивались впечатлениями, сидя на камнях и раздувая широкое горло. Некоторое время Конан чувствовал растущее раздражение, но потом вдруг понял, что эти лягушки напоминают ему наемников в таверне, когда те похваляются количеством награбленного и наперебой рассказывают о женщинах, которыми они овладели. Это насмешило Конана и отчасти примирило с действительностью.

Тем временем кхитаец испустил вопль, который перепугал лягушек и вызвал шумный переполох в ветвях деревьев. Несколько птиц поднялись в воздух, а обезьянки так и брызнули в разные стороны, и их пушистые хвосты замелькали в просветах между стволами.

– Я понял! Понял! – кричал Тьянь-По.

– Тише, учитель По, – ядовитым тоном заметил Конан. – Столь шумное проявление чувств не подобает тому, кто близок к просветлению.

– Заткнись, глупый варвар! Заткнись и слушай! – ликовал Тьянь-По. – Если тебе ведома радость научных открытий…

– Скажем так – мне ведома радость открытий, – сказала Конан. – Насколько они научны – тут еще можно поспорить. Например, научное открытие надежно запертой двери в доме какого-нибудь подозрительного богатея так веселит мое сердце, что я…

– Смотри! – не слушая, перебил кхитаец. – Тут все рассказано. Хлависа – так ее зовут? Удивительная история! Я расскажу тебе. Садись удобнее.

– Неужели тут так много всего понаписано? – удивился Конан. – Сколько смысла можно вместить в несколько странных закорючек!

– Таково свойство письменности. Она сворачивает время и пространство, делает жизнь компактной, так что результаты многолетних размышлений мудреца можно уместить на крошечном клочке бумаги и унести с собой в изгнание, – назидательно молвил Тьянь-По.

Но на варвара эти слова не произвели должного впечатления. Он только рукой махнул.

– Да брось ты, Тьянь-По! Я знавал немало людей, чью философию без всякой письменности можно уместить в два-три слова. Например: «грабь», или «обманывай», или «все люди – мерзавцы».

– Я говорю о великой философии, о глубоких и мудрых мыслях, о богатом жизненном опыте, – возразил Тьянь-По.

В синих глазах Конана сверкнули искры.

– Лучше не спорь, кхитаец. У тех ребят тоже богатый жизненный опыт.

– Ты будешь слушать? – рассердился вдруг Тьянь-По.

Конан кивнул молча, чтобы не развязывать нового спора.

И кхитаец начал.

– Хлависа – странное дитя. Она родилась от союза драконицы и смертного человека, вендийского купца, который нашел на берегу моря жемчужину… Точнее, эту жемчужину нашел пловец, искатель жемчуга, а купец заплатил за нее очень большие деньги. Жемчужина была исключительно большой, размером с кулак взрослого человека…

Конан украдкой посмотрел на свой кулак и вздохнул, прикинув, сколько может стоить жемчужина такого размера.

– Она была овальной и по форме напоминала яйцо.

– Позволь, я догадаюсь, – вставил варвар. – Она и оказалась яйцом.

– Да. Оттуда появилась драконица, удивительной красоты золотая змейка с изумрудными глазами. Она выросла в доме купца как родная дочь.

– Как такое возможно? – удивился Конан. – Впервые слышу, чтобы змею растили как родную дочь.

– Она была разумна и обладала речью, – сказал кхитаец. – У купца был также сын. Да, да, ты правильно догадался. В один прекрасный день это случилось. Юноша не устоял перед чарами драконицы.

– Вот объясни, каким образом возникает подобная страсть? – не выдержал Конан. – Ты ученый человек, владелец множества чужих жизненных опытов, записанных на бумагу. Что ты можешь сказать мне об этом?

– Драконы обладают особой магией. Они умеют так воздействовать на человека, что в нем вспыхивает неудержимое желание. Драконы – собственники. Они любят владеть вещами и человеческими душами. Поэтому юная драконица не упустила молодого купца и завлекла его к себе. Вскоре она родила дочь – такую же очаровательную золотую змейку. Но у змейки имелась одна особенность: после десяти лет она начала превращаться в девочку. Поначалу человеческим ребенком маленькая драконица оставалась всего несколько дней, а большую часть времени проводила в обличий дракона. Но затем этот срок начал удлиняться и с наступлением полной половой зрелости драконица превратилась в человека. Лишь на несколько дней, которые совпадают с новолунием, она обретает обличие дракона.

– А где же мать-драконица?

– Живет со своим супругом. Ради нее он накопил несметные сокровища. Их дом – в Вендии, только не там, где ты был, а в другом городе. Здесь не указано, в каком именно. Хлависа в облике дракона летает навещать родителей.

– Ну надо же! А что ей нужно было от меня? -- спросил Копан.

– Тебе видней, чего она хотела, – хитро прищурился Тьянь-По. – Ты помнишь, как вы познакомились?

Конан кивнул. Он вдруг понял, что кхитаец совершенно прав. Его повлекло к этой женщине с первого же мгновения, как только он ее увидел. Она захотела его, захотела обладать им… Как всякий дракон, она ненавидела препятствия. Она не знала слова «невозможно». Изумрудные глаза, в которых утонул варвар, так и стояли теперь перед его внутренним взором.

– Она хотела меня, да, – проговорил он. – И я хотел ее. Но я даже не помню, случилось ли между нами то, к чему мы оба так стремились. Я провалился в небытие.

– Хлависа неправильно рассчитала время. Ее превращение случилось чуть раньше срока. Она едва успела добежать до своего укрытия, я думаю. Слуги знали, что в доме посторонний, поэтому запечатали дверь магической печаткой. Но ты забрался в подземелье и выпустил дракона. Один из слуг поплатился за это жизнью.

– Да, не повезло бедняге, – сказал Конан, без особого, впрочем, раскаяния. Валяющийся в ногах перепуганный вендиец не вызывал у него сочувствия.

– Что теперь? – спросил кхитаец, возвращая Конану ларец.

– Ты разобрался, что это такое?

– Да. Здесь хранится волшебная вещь, которая позволит превратить Хлавису в человека – уже навсегда. Эта вещь очень драгоценна и в то же время исключительно опасна. Девушка, возможно, хотела стать человеком. Не исключено, что она устала от своей двойственной природы.

– А ты как думаешь?

– Не знаю, Конан. Если бы у меня была двойная природа, я не стал бы от нее отказываться. Всегда хорошо быть еще кем-то.

– - Например, лягушкой, – сказал Конан, бросая в воду палочку и пугая лягушку, которая возмущенно квакнула и сгинула в черной глубине вод.

– При чем тут лягушка? Разве ты не понял? Она может превращаться в дракона. Это древнее, прекрасное, могущественное существо. Я могу только предполагать, что испытывает дракон во время полета…

– А если ей охота быть обыкновенной женщиной? Чтобы ее любили и все такое – ну, о чем обычно мечтают порядочные женщины?

– Скажи, Конан, откуда тебе известны мечты порядочных женщин?

Конан обиделся.

– По-твоему, со мной только шлюхи путаются? Я несколько раз спасал от смерти и рабства вполне добропорядочных девушек, и впоследствии они находили себе таких же добропорядочных мужей… И теперь у них, наверное, уже народились добропорядочные дети…

– В любом случае, выбирать не нам с тобой, а Хлависе, – подытожил Тьянь-По. – Осталось малое: понять, что хранится в этом ларце и как он открывается.

– Словом, мы на том самом месте, откуда начали, – мрачно проговорил Конан. – Я так и думал.

– Что ты думал? Что от меня не будет пользы? – Тьянь-По сердито щурился и тянул себя за ус. – Так и говори! Между прочим, я прочитал надпись, и теперь мы с тобой знаем, кто эта белокурая незнакомка, которая путешествует одна и знакомится с варварами в придорожных тавернах. – Внезапно кхитаец сменил тему: – Где ты остановился?

– Пока нигде. Пришел в Лакшми и сразу к тебе.

– Поживи пока в монастыре, – предложил Тьянь-По. – Я представлю тебя ученикам. Расскажешь им притчи. У тебя хорошо получается. А я пока подумаю, как нам вскрыть тайник.

* * *

Несколько дней приятели почти не виделись. Тьянь-По действительно познакомил Конана со своими учениками – их было человек двадцать, почти все молодые, за исключением двух мужчин в возрасте и одного старика.

Все они жаждали просветления и добросовестно старались выполнять все указания своего учителя. Поэтому когда кхитаец, спрятав под тяжелыми веками смешливые искорки в узких глазах, велел им беспрекословно слушаться Конана-киммерийца, великого учителя, те лишь послушно поклонились.

Великий учитель из Киммерии построил будущих каллиграфов в шеренгу и прошелся перед строем взад-вперед. Он раздумывал. Ученики «ели» его глазами, готовые бежать и выполнять упражнения или садиться на землю и замирать в медитации.

Конан откашлялся.

– Каллиграфия имеет тесную связь с жизнью, – произнес он, стараясь сохранять кислое выражение лица, которое, по мнению киммерийца, должно быть свойственно великому учителю. – Мы рисуем не просто разные закорючки, которые на трезвую голову и не разберешь. Нет, мы создаем целые миры. Долгую жизнь и великую мудрость какого-нибудь философа можно вместить в несколько значков, и только посвященный разберет, что за чушь тут понаписана. Поэтому… -- Конан помолчал немного. Что бы еще такого сказать? И что «поэтому»? Он снова откашлялся. – Итак, притча. Жил один воин, который не владел искусством каллиграфии. Однажды ему встретился могучий, злобный… э… другой воин. Но поскольку наш воин хорошо владел мечом, то он превратил второго воина в мертвеца. Он сделал это мечом. Всем понятно?

– Учитель, – робко подал голос один из учеников, молодой, бритоголовый, смуглый человек с выпирающими скулами и торчащими ключицами. На нем была только набедренная повязка.

– Я слушаю тебя, – Конан подбоченился.

– Учитель, но какое отношение эта притча имеет к каллиграфии?

– К каллиграфии? – Конан подумал немного и вдруг его осенило. – А вот какое! Своим мечом он нарисовал на теле убитого иероглиф «мертвый дурак».

– А как пишется этот иероглиф? – снова спросил любознательный ученик.

– По-разному, – многозначительно ответствовал Конан. – А теперь пусть кто-нибудь из вас расскажет притчу, и все мы попробуем истолковать ее.

После того, как притчи закончились – а произошло это гораздо раньше, чем надеялся Конан, – все снова искательно воззрились на него.

Тогда Конан сказал:

– Ладно. Поучимся писать иероглифы собственной судьбы. Найдите себе длинные ровные палки. Я покажу, как фехтовать посохами.

По возвращении Тьянь-По с ужасом увидел, как его ученики лихо лупят друг друга палками, а киммериец расхаживает по краю тренировочной поляны и дает указания, не стесняясь при этом в выражениях.

Кхитаец громко хлопнул в ладоши. Состязание остановилось.

– Кому понравилось? – спросил Конан. Понравилось всем, даже старику. Тьянь-По поклонился Конану. Конан в ответ

вежливо поклонился Тьянь-По. Ученики благоговейно созерцали этот обмен любезностями.

Потом Тьянь-По велел всем отдыхать, а сам остался с Конаном наедине.

– Я переписал для тебя иероглифы и их истолкование. Возьми. – Он протянул киммерийцу листок. – Но что касается сундучка… По-моему, стоит обратиться за советом к опытному взломщику.

– Я, по-твоему, недостаточно опытен?

– По-моему, недостаточно, раз ты до сих пор не сообразил, как эта вещь открывается.

– Взломщики, в отличие от каллиграфов, – неприятные люди. Они непременно захотят себе долю, а под конец попытаются тебя надуть и захапать все.

– Конан, я не знаю, как открывается драконий сундук. Понимаешь? И ты не знаешь. Нужен взломщик.

– Завтра же найму глашатая. Пусть кричит по улицам Лакшми: «Конану-варвару, великому учителю из Киммерии, знатоку притч о каллиграфии, требуется квалифицированный взломщик!» Как ты думаешь, поможет?

– Валом повалят.

Конан дружески толкнул Тьянь-По кулаком в бок, от чего кхитаец покачнулся, и отправился восвояси. Маленький кхитаец проводил его глазами и весело покачал головой. Он до смешного напоминал сейчас фарфоровую статуэтку и, конечно, знал об этом.

* * *

Лакшми остался позади. Конан шел на запад. Он миновал несколько селений и оказался в Фарасе – безобразном с виду городке, что раскинул глинобитные плоские хижины в небольшой долине, образованной рекой Запорожкой недалеко от впадения ее в море Вилайет. К югу высились горы – здесь они казались размазанными по мутному небу. Запорожка, в нижнем течении довольно широкая, сейчас обмелела, и жирная рыжая глина дна бесстыдно выставила себя на обозрение. Фарас очень не нравился Конану, но остановиться было необходимо: припасы заканчивались, и варвар чувствовал себя уставшим. Кроме того, он намеревался купить себе лошадь, а Фарас известен летними лошадиными ярмарками.

Киммериец успел только справиться о времени ближайшей ярмарки, когда на него обрушилась новость: сегодня на главной площади Фара-са (по правде сказать – небольшой грязной площадке, окруженной непривлекательными торговыми рядами) будут вешать женщину.

Конокрадов в этих краях, конечно, хоть отбавляй. Кого-то ловили на краже и били тут же, не сходя с места. Кого-то отправляли в большие города под конвоем, где совершалось отсечение руки в торжественной обстановке. Иногда незадачливого вора попросту побивали камнями. Но чтобы в Фарасе публично вешали женщину! Такого не припомнят здешние старожилы.

Конан насторожился. Он знал только одну женщину, которая умела довести оппонентов до подобного желания. И звали эту женщину Зона-ра. Свой жизненный путь она начинала как акробатка, но довольно быстро сменила специальность и воспользовалась цирковыми навыками для того, чтобы проникать в чужие окна и выносить из чужих домов все более-менее ценное.

У нее был довольно дерзкий нрав. Уж кто-кто, а Зонара умела вывести из себя. И если какая-нибудь другая воровка, попавшись «на горячем», ухитрялась выпутаться из беды, предложив кому нужно свои ласки, то Зонара сочилась таким разъедающим ядом, что стражники торопились избавиться от нее, а палачи плевались и не знали куда деваться.

Поэтому Конан отправился посмотреть на казнь.

Народу собралось тьма-тьмущая – по меркам Фараса, конечно. Киммерийца всегда удивляло: как много женщин приходит полюбоваться на страдания и смерть. Эти нежные существа, добропорядочные домохозяйки, превращались в настоящих фурий, когда речь заходила о проступках женщин другого сорта – проституток, воронок, наемниц. Их ненависть поистине устрашала. И Конан не раз говорил себе, что в тысячу раз лучше жить с какой-нибудь подругой-наемницей, которая свой меч ценит куда больше, нежели своего любовника, чем с «приличной дамой», которая забрасывает гнилыми яблоками какую-нибудь несчастную шлюху, стянувшую чужой кошелек.

– Дураки! Вы думаете, что убьете меня? Кишка тонка! Убери лапы, ты, геморрой с усами! – донеслось из крытого возка, который притащили на площадь два сонных толстых мула.

Конан улыбнулся. Он узнал этот голос. Зонара!

Двое стражников, красных от натуги, вытащили ее из возка. Она упиралась и билась ногами.

– Отпусти! Дурак! – кричала женщина. – На кого ты поднял руку? Я родственница короля Аквилонии!

– Аквилония далеко, – пыхтел стражник.

– Тебе не поздоровится! – обещала Зонара и, изловчившись, плюнула ему в глаз.

– Ах ты, сучка! – стражник обтер лицо и занес кулак, чтобы ударить пленницу.

Конан еще раз огляделся по сторонам. Две хороших лошади под седлом стояли неподалеку от того места, где лягалась и бранилась Зонара. Они принадлежали, судя по всему, начальнику городской стражи и кому-то из магистратов – возможно, судье. Больно уж хороши лошадки. Здешнюю публику киммериец просто не принимал в расчет. Если удастся добраться до коней, то зрителей можно будет просто смести с дороги.

Конан потихоньку начал пробираться к коням. Он переместился на край площади, где народу было поменьше, и двинулся к возку. Зонара продолжала скандалить. Теперь возле нее копошилось уже пятеро стражников. И лишь один оставался помосте, рядом с палачом, который, несмотря на маску с прорезями для глаз, скрывавшую лицо, имел довольно глупый вид. Свалка возле возка имела тенденцию к расширению, насколько мог оценить Конан.

Вот один из стражников случайно попал по уху зрителю, а тот попытался ответить на несправедливый удар и задел соседа. Конан подлил масла в огонь, нанеся несколько ударов налево и направо. На киммерийца напало разом трое. Взвыв страшным голосом, варвар разметал противников и сделал большой прыжок. До коней теперь рукой подать.

Зонара орала и визжала, не переставая. Ее нежный ротик поливал окружающих мужчин страшной бранью, связанные руки дергались, голова бодала, колени норовили заехать в пах противникам.

– Утихомирьте эту девку! – звучно приказал хорошо одетый мужчина в черном. Надо полагать, судья.

Но выполнить этот приказ оказалось куда труднее, чем отдать его.

Конан продолжал сеять беспорядки. Драка покатилась по площади, как огонь, запаливший край свитка. Истерично вскрикивали женщины. В ход пошли когти и припасенные для Зонары гнилые фрукты.

Одним могучим ударом ноги Конан опрокинул возок и вскочил сверху, прямо на дерущихся людей. Свалка к тому времени уже стала всеобщей. Над головами взлетали кулаки и палки, кого-то тянули за волосы. Несколько человек упало, и их топтали.

– Зонара! – гаркнул киммериец.

Он нашел связанные руки и потянул. Вереща от боли, Зонара выбралась из кучи тел. Один стражник пытался удержать ее, но Конан «приголубил» его кулаком, и человек обмяк, закатив глаза.

Волоча за собой девушку, Конан бросился к лошадям. Он бесцеремонно забросил Зонару в седло одного коня, сам вскочил на другого. Лошади заржали, поднялись на дыбы. Зонара едва не упала – ее руки по-прежнему оставались связанными за спиной.

Конан ударил коня пятками.

– Вперед! – закричал он.

Сметая на своем пути людей, крепкие лошади помчались. Конан быстро свернул в первую же улицу, уводящую с площади. Прошло несколько минут, прежде чем горожане поняли, что произошло, и пустились в погоню. Кое-кто был верхом. Копыта стучали в переулках, доносились отовсюду – эхо гуляло среди стен и сбивало с толку.

Конан и Зонара оторвались от преследователей достаточно, чтобы скрыться за углом. Там они спешились, отпустив коней на волю. Конан наконец перерезал веревки и освободил свою приятельницу. Ни слова не говоря, она потащила его за собой. Конан вполне доверял ее чутью. Он не сомневался в том, что она провела в Фарасе всего несколько дней, но успела изучить в этом городишке все входы и выходы.

Они миновали несколько улиц, а затем нырнули в какой-то подвал и скрылись из виду.

– Где мы? – спросил Конан.

– Тише. У друзей.

Конан только головой покачал. У каких друзей? Откуда в таком городишке, как Фарас, могут оказаться друзья у Зонары?

– - Я заплатила им, – объяснила девушка. – Точнее, пообещала плату.

– Ты ведь попалась.

– Верно.

– Значит, и денег у тебя нет.

– Зато они есть у тебя! – отрезала Зонара. – Они обещали укрыть меня, пока все не уляжется, а потом вывести из города.

– Местные жулики? – уточнил Конан.

– Именно. Давай деньги.

– Возможно, у меня их нет.

– О боги, только не это! – Зонара схватила себя за волосы в отчаянии. – Конан, они ведь собирались меня повесить!

– Наверное, было за что.

– Нет, клянусь тебе. Ко мне несправедливы.

– Что ты пыталась украсть, Зонара?

– В Фарасе есть богатый лошадник. А у него есть жена. А у жены есть изумрудное ожерелье.

– И еще у жены есть бдительный охранник, не так ли?

– Так, – кисло улыбнулась Зонара. – Клянусь тебе, я была близка к цели. Но теперь нам нужно выбираться отсюда. Я вернусь за ожерельем чуть позже.

– Если мы выберемся отсюда, об ожерелье можешь забыть, – твердо сказал Конан. – Так и быть, я заплачу твоим друзьям.

* * *

«Друзья» Зонары, два хмурых типа, заросшие бородой до самых глаз, переодели и загримировали беглецов, причем Зонара превратилась в дряхлого белобородого старичка, а Конан – в чернокожего телохранителя. Две золотых монетки с изображением дракона удивили фарасских жуликов. Они попробовали деньги на зуб, повертели в пальцах, даже погрели на огне. Но золото оставалось золотом.

– Странные знаки на них, – сказал один. – Где ты нашел эти монеты?

– В одном хорошем месте. Тебе не нравится желтый цвет? – спросил Конан. – В таком случае, я могу дать тебе беленькие. Точнее, серенькие. А то и красненькие. Как насчет медяков?

– Нет, желтый цвет мне по душе, – отозвался жулик. – Дракон… Чья это монета, хотел бы я знать?

– Дракона, – сказал Конан. – Благодарю тебя за помощь. Ты спас жизнь этой женщине, а ей, скажу тебе честно, – тут киммериец низко наклонился над ухом своего собеседника и прошептал, обжигая того дыханием: – ей же цены нет!

И блеснул зубами, которые выглядели особенно жутко на черном лице.

Конан с Зонарой покинули городок пешком, целые и невредимые. Еще одна золотая монета осталась у стражников на воротах. Ученый белобородый старец что-то шамкал о каллиграфии и о необходимости отправиться в Хоарезм, на другой берег моря Вилайет, где ныне обитает светило каллиграфии… Чернокожий гигант-охранник свирепо вращал глазами и озирался по сторонам, выискивая возможную опасность.

Странным могло показаться только то, что расплачивался со стражниками именно охранник, а не его ученый господин. Но фарасские стражники были не настолько сообразительны, чтобы заподозрить в этом обстоятельстве нечто неладное.

* * *

Вечер под звездами наедине с Зонарой оказался далеко не таким прекрасным, как можно было бы предположить. Оба беглеца были голодны. Конан смастерил ловушку из веревки и поймал утку. Когда приятели насытились, луна давно прошла небесный зенит и медленно сползала к западному горизонту. Звезды безраздельно царили в черноте небес. Горы растворялись в ночной тьме. Маленький грязный городок остался позади. Кругом расстилалась широкая долина. Под ветром шуршала трава, насекомые неумолчно пели, и где-то далеко страдающим голосом кричала ночная птица.

Зонара вытянулась на земле и вдруг горько заплакала.

– Боги, как я устала! – всхлипывала она. – Кругом только слюнявые пасти, загребущие лапы, только злые глаза! А эти женщины!

– Ты тоже думала о них? – спросил Конан. Зонара приподнялась на локте.

– Да, а что?

– Они отвратительны, – серьезно произнес варвар. – Ни одна из них мизинца твоего не стоит. Поверь.

– Ох, ты это просто так говоришь, чтобы я не расстраивалась! – Она снова разразилась слезами. – Я ужасна! Жизнь прошла! Я уже старая! Скоро я не смогу воровать, скоро я попадусь, и со мной расправятся!

– Может быть, – невозмутимо произнес Конан, – а может быть, и нет.

– Но ты оказался рядом по чистой случайности.

– На самом деле, это была не случайность. Я искал тебя. Точнее, мне требовался взломщик.

– Только не это! – простонала Зонара. – Я не могу работать. У меня все кости болят. Знаешь, как они меня отделали?

– Им тоже от тебя досталось, – напомнил Конан. – Кроме того, я не хочу, чтобы ты работала. Тебе не придется лазать по стенам, обшаривать чужие комнаты, попадаться в ловушки и бежать с виселицы. Мне нужен совет.

– Очень интересно. И что мне будет за то, что я дам тебе полезный совет?

– Много-много денег. Сможешь купить себе дом и начать разводить яблони.

– Хорошо. Вот тебе совет: оставь меня в покое. – И Зонара демонстративно потянула носом. – Ты даже поплакать мне не даешь вволю.

– Да плачь себе на здоровье. Все равно твой совет ни гроша не стоит.

– Ладью. – Зонара сверкнула в темноте глазами. – Тогда я буду спать.

Она действительно заснула почти сразу после этих слов. А Конан смотрел на нее, спящую, еще некоторое время. Серебристый звездный свет смягчал ее резкие черты, скрывал выражение ожесточенности, таившееся в складке возле рта. Во сне Зонара выглядела просто красивой женщиной, которая устала, ужасно устала сражаться одна против целого-мира.

Утром все переменилось. От слабости Зонары не осталось и следа. Теперь это снова была прежняя акробатка с колючим нравом и гибким телом. И она, как и прежде, не ждала ничего доброго ни от мира, ни от людей.

Они позавтракали остатками вчерашней утки. Правда, остатков этих оказалось немного. Зонара жевала, с отрешенным видом разглядывая горы, высившиеся на горизонте.

– Куда ты направляешься? – спросила она наконец у своего спутника.

– У меня дела в Вендии, – немного уклончиво ответил Конан.

Девушка метнула в его сторону насмешливый взгляд.

– Странно. Мне показалось, что ты шел в противоположном направлении.

– Это тебе только показалось. Зонара пожала плечами.

– Не хочешь говорить – не говори. Мне-то что.

Противореча собственным словам, она протянула руку и коснулась колена Конана. Он покосился на эту руку, а затем, как бы невзначай, обнял девушку за талию.

– Ну и ну! – сказала Зонара. – Кажется, меня обнимает какой-то нахал.

Конан оглянулся.

– Где он? Что-то я не вижу его, Зонара.

С этими словами он повернул ее лицо к себе и поцеловал.

– А теперь он целуется! – воскликнула она, отрываясь от его губ.

– Не может быть!

И они повалились в траву, хохоча и тиская друг друга.

Прошло довольно много времени, прежде чем Конан выпустил Зонару из объятий. Она лежала, раскинув руки и с улыбкой глядя в небо.

– Как хорошо чувствовать себя живой! – проговорила она.

Конан вдруг засмеялся.

– Я почти уверен, что в давке, которую устроили добрые жители Фараса, пострадало несколько человек. И не исключено, что кое-кто из тех, кто пришел поглазеть на твою казнь, сейчас при смерти. Им здорово намяли бока. Я сам видел, как несколько зевак упали, а прочие и не подумали помочь им подняться.

– Так им и надо, – сказала Зонара мстительно. – Ненавижу обывателей. Стоит стащить у них медяк, и сразу воплей на всю Хайборию: «Ах, куда смотрят стражники! Ах, позовите судью! Ах, давайте отрубим негодяям-ворам руки-ноги!» А сами чуть что – ведут себя хуже, чем наш брат.

– Ты совершенно права, – серьезно согласился Конан и опять поцеловал ее.

Зонара пробежала пальцами по нечесаной черной гриве варвара.

– Обожаю тебя, – объявила она. Конан высвободился.

– Если ты меня действительно обожаешь, то помоги в одном дельце. Это доброе жульничество. Гляди.

Он забрался в свой мешок, чтобы вытащить оттуда ларец, и вдруг замер. В мешке ничего не было. Конан несколько раз перетряхнул его – ничего. Поискал в траве – нет. Сундучка, взятого в доме Хлависы, и след простыл.

Некоторое время варвар вертелся на месте, как собака, которая потеряла след и теперь в недоумении ищет его. Затем он поднял голову и вдруг встретился глазами со своей подругой. Выражение ее лица показалось Конану чрезвычайно подозрительным.

Но не могла же Зонара украсть сундучок! Во-первых, когда? Сперва она ела, потом спала, а после занималась с ним любовью. Во-вторых, куда бы она его спрятала? Вещица немаленькая, а Зонара почти раздета. Нет, этого не может быть.

И все же… Странно поблескивают ее глаза. И искры в них бегают дьявольские, а в углах рта дергается улыбка. Вот-вот рассмеется женщина, язвительно и победоносно. Все-таки она его одолела. Все-таки доказала, что и она, Зонара, не лыком шита, хоть и спас ее Конан-варвар, вырвал прямо из лап палача.

– Зонара, это подло! – не выдержал Конан.

– Сдаешься? осведомилась она и уселась, опираясь на руки и выгибая спину. Конан посмотрел на ее острые груди, которые словно нацелились уколоть утреннее небо, на пышную копну волос, растрепанных и пыльных, на сверкающие глаза в обрамлении густых ресниц. Для этой женщины все в жизни – игра. Даже смерть.

– Говори, где сундук! – заревел Конан, внезапно приходя в ярость. – Иначе я собственными руками сверну твою лилейную шейку!

– И никогда не найдешь свое сокровище! – хихикнула она.

Конан еще раз осмотрел ее с ног до головы. На этом теле негде спрятать сундук. Еще бы под плащом он мог уместиться – будь Зонара более толстой. Но на ней. нет никакого плаща.

– Где он? – крикнул Конан и топнул ногой. Зонара поерзала на земле, поддразнивая киммерийца.

– Ну, угадай, угадай!

Он молчал, медленно краснея. Зонара особым чутьем уловила: хватит, игры кончились. Сейчас варвар рассвирепеет настолько, что его уже будет не остановить. Может и убить в припадке злости. Потом, конечно, пожалеет – но то будет потом…

Подбородком она указала на кучу листьев, сваленную под кустом.

– Какой ты ненаблюдательный, Конан! После ужина я отлучалась по нужде – помнишь?

– Мне что, следить за собственной сообщницей, когда она отлучается по нужде? – рявкнул Конан. – Ты с ума сошла! Ты можешь не воровать?

– Не могу, – ответила она вполне искренне. – Я прихватила с собой твою штучку и закопала ее в листьях. Я была уверена, что ты не обратишь на них внимания. Прости, Конан, – добавила она виновато. – Я просто хотела пошутить. Ты не сердишься?

– Сержусь, – буркнул он.

Но он не сердился. Зонара извивалась перед ним и так, и эдак, делала умильные рожицы, кривлялась, а потом опять полезла целоваться.

– Ну, Конан… Ты мне нужен, – шептала она жарко. – Мне так нужен такой мужчина, как ты…

– Погоди. – Он стряхнул с себя ее жадные руки. – Да подожди ты! Вот косуля.

– Почему это я косуля? – она надула губы.

– Не знаю. Принеси-ка сюда этот сундук. В нем все дело.

– А откуда у тебя эта штука?

– Тащи сюда! – закричал Конан. – Что за обыкновение – все время тянуть время и болтать? Я тебе все покажу и расскажу.

– Надеюсь, ты хранишь в нем сокровище.

– Десять изумрудных ожерелий. Давай.

Зонара отправилась к куче листьев и действительно вскоре вернулась с сундучком Хлависы. Поставила его на землю и уселась рядом, скрестив ноги.

– Рассказывай, – потребовала она.

– Я познакомился с одной женщиной, – начал Конан.

Зонара фыркнула.

– Обычное начало всех твоих историй. И когда ты только образумишься?

– Когда женюсь на тебе. Итак, я познакомился с женщиной. Ее история записана здесь, на ларце. Она наполовину дракон, если тебе это интересно.

– Еще как интересно! Ты спал с драконом? Новый опыт, не так ли? А у нее нет ли, часом, брата?

– Заткнись. В этом сундуке она хранит нечто очень важное. Нечто, что поможет ей навсегда обрести человеческий облик.

– А при чем тут я, дорогой Конаи? Мне абсолютно все равно, в каком облике летает и ползает твоя очередная подруга.

Конану вдруг показалось, что Зонара ревнует. Странно, если учесть количество ее похождений с различными мужчинами. Но женщины – в этом варвар был твердо убежден – вообще народ непредсказуемый.

– Просто покажи мне, как открывается этот сундук, – попросил Конаи, стараясь взять себя в руки и не наорать на Зоиару в очередной раз.

– Ну ладно, ладно. – Тонкие чувствительные пальцы пробежали по краю крышки в поисках скрытого механизма. Несколько минут Зонара сосредоточенно исследовала таинственный сундучок, а затем опустила руки.

– Что там? – нетерпеливо спросил Копан. – Ты поняла, в чем тут секрет?

– Не мешай. Я думаю.

Она действительно размышляла. То и дело ее рука принималась оглаживать выпуклую стенку сундучка, ощупывать иероглифы на кхитайской печатке. Затем вдруг она распахнула глаза и уставилась на Копана.

– Мне кажется, я понимаю, в чем тут дело… Конан, мы с тобой искали не там. У этого сундучка вообще нет крышки. Я слыхала о подобных обманках. С виду – ларец, хорошо закрытый, запечатанный, запаянный, околдованный… Понимай, как хочешь. А на самом деле просто цельнолитой кусок металла.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказала. Это не ларец. На самом деле это некое произведение искусства, которое не открывается.

Произнеся эти слова, Зонара откровенно наслаждалась произведенным эффектом. Конан сидел напротив нее, таращился на сундучок – который, по словам сообщницы, сундучком вовсе не являлся, – и имел совершенно растерянный вид.

– Но зачем же тогда она его прятала? – выговорил он наконец.

– Кто? Та женщина, с которой ты познакомился в Вендии? Белокурая красавица-дракон?

– Да. Она хранила его так, словно он содержит в себе нечто исключительно драгоценное. Поверь, Зонара, когда я говорю «исключительно», я имею в виду вещь, которую невозможно переоценить. Ты бы видела, какие там у нее груды камней, жемчугов и золота повсюду!

– Просто лежат, кучами? – недоверчиво переспросила Зонара.

– Ты мне не веришь! Погоди, я тебе еще их покажу.

– Знаешь, Конан, мне почему-то боязно.

– Испугалась дракона?

– Нет. Боюсь, как бы мне не умереть от разрыва сердца при виде всех этих чудес и красот.

– Все-таки ты мне не веришь. Очень глупо, Зонара. Потому что у нее там настоящая сокровищница. И вот этот сундучок она прятала. А все остальное – нет.

– Кто поймет логику дракона! Подумай, киммериец. Люди – и те не всегда понимают друг друга, а тут – настоящая рептилия. У нее голова устроена совершенно по-другому. И видит она все не так, как мы.

– Может быть, дело в надписи, – рассуждал Конан.

– Зачем ради какой-то надписи создавать целый сундук! Ты меня смешишь, киммериец. Ха, ха, ха! – деланно рассмеялась Зонара. Затем она снова взяла в руки сундучок, перевернула его и… быстро отвинтила одну из ножек.

Ножка оказалась полой. Зонара просунула туда тонкие пальцы и вытащила нечто, завернутое в тонкую золотую бумагу, пропитанную воском.

– А вот и наш тайник! – торжествующе воскликнула она.

Конан вскочил.

– Ты все это время знала! Ты морочила мне голову разными глупостями про рептилий, чтобы помучить меня!

– Ну, не то чтобы я была так уверена, – протянула Зонара лениво. Теперь ее торжество было полным. – Но подозревала. Мне рассказывали, что эти обманки всегда не то, чем кажутся. Выглядят как ларец, а на самом деле – не ларец. Или эта ножка. Выглядит как ножка, а на самом деле – вместилище секретика.

– Или некоторые женщины, – сказал Конан. – Выглядят как женщины, а на самом деле – ядовитый тарантул.

– Ты преувеличиваешь, – зевнула Зонара и провела языком по губам.

– Да, тарантулы менее опасны. Зонара бросила сверточек Конану.

– Разверни, дружок. Посмотрим, что она так тщательно запрятала, твоя драконица. Стоит ли эта вещица таких ухищрений.

Конан осторожно снял бумагу, и на ладонь ему легла небольшая уздечка, сплетенная из женских волос.

– Ну и ну! – Зонара опять улеглась на землю, заложила руки за голову. – Она прятала простую уздечку.

– Тьянь-По говорит, что в ларце должно храниться средство превратить драконицу в женщину – навсегда.

– Тьянь-По?

– Бедный кхитайский каллиграф, – пояснил Конан. – Это он сам себя так называет. На самом деле – продувная бестия, но умник, каких мало. Чертит палочкой по рисовой бумаге разные загогулины, а потом учит целую свору бездельников разбираться в этих значках. И получает за это почет, уважение и кучу денег.

– Да, странный малый, – согласилась Зонаpa. – Ну так что ты надумал? Поедешь обратно в Вендию и попытаешься осчастливить красотку?

– Это уж как она захочет, – отозвался Конан и вдруг замер. Он что-то разглядел впереди. Сколько Зонара ни щурилась, она ничего не видела, но звериное чутье и острое зрение помогло варвару заметить чужаков прежде, чем те обнаружили его.

– Погоня? – спросила Зонара нервно.

– Нет, погоди. Для погони слишком мало пыли. Едет кто-то один. Спокойно едет, не спеша.

– Одинокий путник? – Зонара хищно раздула ноздри.

– Мы никого сейчас не будем грабить, – строго велел Конан. – Просто подождем, пока он подъедет поближе, и поговорим. Узнаем новости, понимаешь? Одинокие путники иногда бывают полезны.

– А иногда – опасны, – подхватила Зонара. – Особенно если это маги или, скажем, киммерийцы в поисках заработка.

* * *

Вскоре таинственный всадник был уже довольно близко и можно было рассмотреть красивую белую лошадь, покрытую красной шелковой попоной с золотыми кистями. На лошади в высоком седле сидела женщина, закутанная в синее покрывало. По посадке головы Конан почти сразу признал Хлавису. Ему не было нужды спрашивать, как ей удалось так быстро оказаться здесь.

Если девушка умеет превращаться в дракона, она могла долететь за несколько часов. Видимо, ее привлек запах волосяной уздечки.

Зонара догадалась обо всем почти так же быстро. Метнув на Конана ревнивый взгляд, женщина спросила;

– Это она?

Конан молча кивнул.

Хлависа поравнялась с двумя приятелями и остановила коня. Некоторое время она смотрела на них молча с высоты своего седла. Затем Конан встал и протянул к ней руку.

– Здравствуй, Хлависа, – произнес он как ни в чем не бывало. – Помочь тебе сойти?

– Сними меня, – попросила она спокойно. – Мне трудно в этом платье. Я путаюсь и боюсь упасть.

Конан подхватил ее за талию и осторожно поднял на руки. На мгновение Хлависа обняла его за шею и обожгла щеку пламенным дыханием. Затем Конан поставил ее на землю.

– Это моя подруга Зонара, – представил ондевушку.

Гибким изящным движением акробатка вскочила на ноги, медленно изогнулась и коснулась затылком земли, а после так же медленно выпрямилась.

– Рада видеть тебя, Хлависа, – произнесла она с очаровательной улыбкой.

Хлависа чуть опустила покрывало, открывая лицо. Они с Зонарой были совершенно разными, но обе чрезвычайно хороши собой. К счастью, Конану не нужно было выбирать между ними. Он мог владеть обеими, и обе были не против.

– Я знаю, что ты забрал уздечку, – сказала Хлависа, обращаясь к Конану.

– Прости. Мною двигало любопытство. Я с удовольствием верну ее тебе.

– Не нужно. – Хлависа остановила его движением руки. – Это соответствовало моему намерению. Я знала, что ты справишься. Я только ошиблась в расчетах. То ли луна стала прибавлять себе округлостей быстрее, то ли в моем жизненном цикле что-то переменилось, но я превратилась раньше, чем рассчитывала.

– А на что ты рассчитывала? – полюбопытствовал Конан.

– На то, что ты мне поможешь. Видишь ли, Конан, женщины бывают очень раздражительны.

– Да уж! – с сердцем молвил киммериец.

– Но я – это исключение из правил. Я не просто раздражительна – я зверь!

– Я видел тебя. Ты проглотила бедного слугу, словно конфету.

– Мне так жаль! – глаза Хлависы наполнились слезами. – Он был преданным человеком. Он знал, что ему угрожает опасность, и все же согласился постеречь мой покой. Все бы обошлось, если бы я успела рассказать тебе о своих превращениях.

– Я должен был что-то сделать для тебя?

– Набросить эту уздечку на морду дракона. Больше ничего не требуется. Это обуздает зверя во мне навсегда.

– Но ведь это опасное дело, не так ли? – промурлыкала Зонара. – Приближаться к разъяренному дракону и надевать на него уздечку?

– Верно, – Хлависа обернулась к акробатке и кивнула. – Поэтому я искала мужчину сильного, смелого и лишенного предрассудков.

– Кстати, о предрассудках, – еще более мягко продолжала Зонара, – он ведь мог убить тебя. У Конана нет предрассудков, поверь мне. Если женщина угрожает его жизни, он в состоянии убить и женщину.

– - Это не вполне так, – слабенько возразил Конан, но Зонара его не слушала.

– Он, конечно, милый, но если его разозлить…

– Именно это ты сейчас и делаешь, Зонара! – не выдержал Конан. Затем он снова заговорил с Хлависой: – Мой друг, мудрец из Кхитая, говорит, что лишаться двойственной природы – значит, обеднять себя.

– Не исключено, что он прав. Но я хочу выйти замуж…

– Надеюсь, не за Конана? – снова вмешалась Зонара. – Потому что он никогда не женится.

– - Женюсь, когда найду мою королеву, – сердито огрызнулся Конан.

– Ладно, ладно. Ты же у нас король, а я и забыла. – И Зонара принялась разглядывать ногти у себя на руках.

– Я хочу выйти замуж за одного вендийского вельможу, – тихо продолжала Хлависа. – Он не слишком богат, но молод, красив и безумно любит меня.

– Ужас, – демонстративно громким шепотом отреагировала Зонара.

Хлависа сделала вид, что не слышит.

– Мы прожили бы вместе долгую, тихую жизнь. У меня прекрасные сады – Конан, ты их видел. Я собрала богатейшую коллекцию произведений искусства. Как всякий дракон, я обожаю владеть сокровищами. Я хочу жить в любви, среди прекрасных вещей…

– Понятно, понятно. Превращения в дракона никак не входит в число тихих семейных радостей, – перебил Конан. – Хорошо. Я сделаю для тебя то, о чем ты просишь. Только скажи – как.

– Через три недели я снова превращусь в дракона. Ты должен находиться поблизости. Когда это случится – набросишь уздечку. Можешь приковать мои руки и ноги к стенам. В подземелье довольно крепкие стены, они могут выдержать.

– Да ладно, – хмыкнул Конан. – Не надо ничего приковывать. Едем. Нам еще предстоит добраться до твоего дома, а путь, как мне представляется, неблизкий.

– А как же я? – возмутилась Зонара. – Вы двое так и бросите меня здесь одну?

– С тобой твоя жизнь, ты не забыла? – обернулся к ней Конан. – Вас по крайней мере двое.

– Неблагодарная свинья! – сказала Зонара. Конан обернулся и запустил в нее рубином, украденным в доме Хлависы.

– Забери и не плачь, – крикнул он. – Я люблю тебя! Увидимся через пару лет, если твоя жизнь не передумает и не сбежит к кому-нибудь другому, более сговорчивому.

Зонара схватила камень и поднесла его к глазам. Солнечный свет проник сквозь прозрачные грани, и залил весь мир для Зонары густым и терпким красным вином.

– Изумительно, – прошептала она. – Кое в чем Конан не уступает даже дракону.

* * *

– Мне жаль дракона, – грустно молвил Тьянь-По, когда спустя месяц Конан опять объявился в Лакшми. – Это такое красивое животное! А в сочетании с женской нежностью…

– Знаешь, друг, – перебил его Конан, – она была довольно жуткой. По крайней мере, с виду.

– Но ведь она не слопала тебя! – возразил Тьянь-По. – Подумать только, отказаться от полетов, от второй натуры, от плоти, подобной плоти небожителей! – Он скорбно покачал головой. – Уму непостижимо.

– Она сделала это ради любви, – назидательно произнес Конан, подражая тону здешних учителей.

– Все равно! – не уставал сокрушаться Тьянь-По. – А я, бедный кхитайский каллиграф, так мечтал увидеть летящего дракона! Я нарисовал бы его тушью на рисовой бумаге и создал иероглиф, который рассказал бы всю эту историю единым значком.

Конан сунул руку под плащ и вытащил флягу, полную вина. В монастыре было настрого запрещено употреблять горячительные напитки. Нет, никогда в жизни Конан-киммериец не поймет этих вендийцев и кхитайцев. Удивительные люди! Просто поразительные!

Керк Монро Сфера Жизни

Глава первая

Лето 1285 года по основанию королевства Аквилонского,

Великое герцогство Райдор, Бритуния.

Сегодня Конан просыпался долго и муторно. Вылезать из-под теплого мехового одеяла решительно не хотелось, по телу разлилась неприятная и совершенно непривычная слабость, голову будто залили расплавленным свинцом, а про вкус во рту лучше вообще не упоминать — мерзость непередаваемая…

«Надо обязательно вспомнить, что вчера произошло, — мысли катились тяжело и гулко, ровно гранитные булыжники под гору. — Сначала мы с Гваем зашли в «Три меча», это совершенно точно… Потом… А что было потом? Вроде бы я отправился в «Синюю розочку». Или все-таки в «Приют странника»? Кажется, подрался с кем-то, но с кем именно не помню… И самое главное — каким образом я оказался дома? Сам дойти не смог бы, это совершенно точно. Привезли? Кто? Гвайнард? Нет, он вроде потерялся сразу после кутежа в «Трех мечах»… Боги, как же мне скверно! Старею, что ли? Тридцать шесть лет — это тебе не восемнадцать, надо быть поосторожнее…»

Грохнула дверь и на пороге комнаты нарисовался Эйнар, возмутительно свежий и бодрый. Киммериец, узрев жизнерадостную эйнаровскую улыбку непроизвольно икнул и к горлу подкатил неприятный скользкий комок.

— Пьянь, — припечатал варвара Эйнар. — Ты хоть помнишь, что вчера вытворял?

— Не особенно… — хрипло отозвался Конан. — Слушай, принеси воды, разведенной вином, а?

— Не дождешься, — бессердечно хихикнул верный друг и соратник. — Вставай, топай в кладовку и хлебай рассол из бочки. Говорят, помогает. Ты хоть знаешь, что полдень недавно отзвонили? Все давным-давно на ногах! Хватит раскисать, обед скоро.

При мысли о варвара едва не вытошнило. Эйнар, скотина такая, запустил в Конана валявшейся на соседней кровати полушкой и мигом нырнул в дверной проем, опасаясь справедливого возмездия, которого впрочем, не последовало — киммериец решил отложить причитающуюся нахалу взбучку на потом.

Для начала следовало одеться. Штаны здесь, нижняя и верхняя рубахи — вот они, безрукавка валяется на полу. Все это прекрасно, но где же сапоги?

Левый сапог обнаружился под кроватью, а куда подевался правый? Конан, превозмогая головную боль, тщательно исследовал комнату, однако пропажу не обнаружил.

Выглянул за порог — так и есть! Сапог валялся в коридоре, сразу у двери.

— У меня что, ноги за минувшую ночь подросли? — вслух озадачился варвар. Обувка неожиданно оказалась безбожно мала. — Постойте… Это не мои сапоги!

Как всякий опытный путешественник киммериец придавал обуви весьма большое значение. Сапоги должны быть сшиты из мягкой продубленной кожи, идеально подходить к ноге по размеру, обязаны быть непромокаемыми, с ровной подошвой без каблука. Еще желательны металлические накладки на носке и пятке. Все минувшие годы Конан заказывал сапоги только у лучших мастеров — последние, конечно, брали за труды большие деньги, но зато варвар всегда был уверен, что покупает хорошую вещь. Испортить ноги кровавыми мозолями во время дальнего пути — самое последнее дело!

Сапоги, которые Конан сейчас держал в руках, тоже были неплохими, но до придирчивых требований киммерийца никак не дотягивали. Кожа жестковата, носок сбит, да и высота голенища совершенно другая — Конан предпочитал, чтобы голенище не достигало колена на полную ладонь, а у этих загадочных сапог оно оказалось совсем коротким. Опять же обнаружился деревянный каблук, каковых Конан не терпел — его собственные сапоги обычно обтягивали ногу подобно кожаному чулку…

— Эйнара убью! — провозгласил киммериец и поморщился от звука собственного голоса. В череп будто раскаленное шило вставили. — Не иначе, его выходки!

Раздражение Конана усилил тот факт, что из левого сапога выпала дохлая мышь. Как она там оказалась даже гадать не пришлось — проклятущий Эйнар всегда являлся большим любителем глупых шуток.

Мысленно сплюнув, киммериец выбросил трупик мышонка в открытое окно и босиком отправился в «Арсенал», как прозвали охотники самую обширную комнату своего дома на Волчьей улице. В общем-то, Арсенал одновременно являлся и общей столовой, и помещением, где проходили маленькие военные советы Ночной Стражи, и хранилищем оружия, живописно развешенного на стенах.

— С утречком, — донельзя мрачный и небритый Гвайнард, восседавший за столом и целомудренно попивающий козье молоко уставился на Конана. — Слушай, ты не брал мои сапоги?

До замутненного вчерашними винными парами разума киммерийца не сразу дошел смысл данной фразы. Конан углядел кувшин со светлым домашним пивом и все помыслы устремились к сему вожделенному сосуду. Первая кружка, вторая… Отлично! Теперь можно жить и действовать!

— Что ты сказал? — варвар устремил на предводителя охотников по-детски невинный взгляд ясных голубых глаз.

— Сапоги пропали, — деревянным голосом отозвался Гвай. — Мои любимые, из бурой замши. Вместо сапог утром обнаружил какие-то жуткие опорки, такие даже распоследнему нищему носить не приличествует…

— Так… — протянул киммериец и побарабанил пальцами по столу. — Эйнар! Бегом сюда! Живо!

Броллайхэн, выкроив на лице озадаченное выражение, выглянул из-за двери, ведущей на кухню. В руках держал влажное льняное полотенце.

— Чего орешь?

— Ты подойди, подойди. Не бойся. Убивать мы тебя не будем, только слегка помучаем.

— Да в чем дело-то? — Эйнар продолжал хранить удивленно-обиженный облик. — Когда ты в меня по утрам подушками кидаешься — я молчу, а стоит…

— Сапоги верни, — задушевно сказал Конан. — Мои и Гвайнарда. Ты припрятал?

— Какие, к демонам сапоги! — тут броллайхэн возмутился уже не на шутку. — Одного приводит — точнее приносит! — домой городская стража, другой является посреди ночи, голося похабные песни на всю улицу, оба выглядят так, будто искупались в винной бочке… А мне и Асгерд, между прочим, пришлось давать взятку капитану кордегардии, чтоб не доносил, куда следует о ваших безобразиях!

— Безобразиях? — Гвай мучительно наморщил лоб. — Каких?

— Безобразных безобразиях! Его милость Конан Канах, извольте видеть, соблагоизволил учинить разгром в заведении госпожи Альдерры, да такой, что хозяйке «Розочки» теперь придется заново вставлять две оконных рамы и покупать новую фарфоровую посуду у кхитайских купцов, а фарфор из Пайкина стоит недешево! Конан, ответь, чем тебе не угодили два наемника из купеческого каравана, пришедшие отдохнуть в «Розочку»? Парни тебе ничего не сделали, а ты зачем-то вышвырнул их в окно!

— Видимо, рожи не понравились, — вздохнул киммериец, начавший припоминать кое-какие подробности вчерашнего вечера. — Сегодня схожу к госпоже Альдерре с извинениями. И расплачусь за ущерб, конечно.

А что Гвай вытворял? Эйнар возвел очи горе:

— Хвала богам, месьор Гвайнард оказался не столь буен. Он всего лишь спустил в «Приюте странника» сорок два золотых аурея, сиречь почти треть нашего прошлого заработка и упился до такой степени, что ближе к ночи мог произнести только два слова: «ы-ы-ы» и «селянки». А когда рухнул под стол, позабыв о прекрасных селянках, его мигом прибрала к рукам городская стража. По счастью капитан знает, что мы любимчики светлейшего герцога, и нарушителя благочиния препроводили не в холодную, а домой. И все равно, пришлось задабривать полусотника десятком шеллинов — очень уж был недоволен. Ты зачем пытался подраться с гвардейцами?

— Не помню, — честно признался Гвайнард.

— В следующий раз… — Арсенал почтила своим вниманием Асгерд, доселе воевавшая на кухне с горшками и сковородами, — в следующий раз все заработанные нами деньги будут храниться у меня. А вы, други любезные, будете получать каждый день по шеллину на сладости. И не медяком больше! Между прочим, я подвергаю свою жизнь не меньшей опасности, чем вы, большие и сильные мужчины с разумом младенца, и мне причитается равная доля заработанного!

— Ну что такое лишние сорок-пятьдесят ауреев? — попытался вяло оправдаться Конан. — У нас куча денег! Только за бруксу из Ронина мы получили куда больше, чем можем потратить за весь год!

— Требуется заказать новые сети из серебряной проволоки, — начала загибать пальцы Асгерд. — Напомнить, в какую сумму обойдется работа мастера Алаша? Стрелы, два посеребренных клинка работы граскаальских двергов, снадобья для ночного зрения у алхимика Гизульфа, я присмотрела в лавке магических принадлежностей несколько очень полезных амулетов, и покупать их надо как можно скорее, чтобы герцогский алхимик не перехватил для своей дурацкой коллекции… Кстати, наш сосед, месьор Харт, с женой и четырьмя детьми живет всего на двести ауреев в год! Тьфу на вас!

Асгерд развернулась и отбыла на кухню, не забыв, как следует хлопнуть дверью.

— М-да, что-то мы вчера увлеклись, — обескуражено проговорил Конан. — Но зато отдохнули на три седмицы вперед. И сапоги еще… Эйнар, ты их точно не брал?

Броллайхэн только покрутил пальцем у виска и отправился вслед за Асгерд, не забыв бросить напоследок:

— Хоть бы котлы помогли почистить, олухи! А то за хозяйством следим только я, Асгерд да госпожа Тюра! В ее возрасте тяжеловато быть домоправительницей!

Эйнар хлопнул дверью не менее громко, оставив бравых охотников в состоянии огорченной растерянности.

* * *

Не стоит даже говорить о том, что таинственно исчезнувшие сапоги так и не обнаружились, а появление в доме двух пар совершенно чужой обуви осталось неразрешенной загадкой.

Настырный Конан, слегка отойдя от чудовищного похмелья, перевернул дом от погреба и подвала до конька крыши, однако ни своих, ни гваевских сапог не обнаружил. Затем варвар извлек из сундука, где хранились вещи, совершенно новую и не разношенную пару, недовольно ворча, обулся, прихватил припрятанный «на черный день» кошелек с золотом, забрал из яслей Гнедого, и отправился в город, разгребать последствия вчерашнего гульбища.

Само собой, первым делом киммериец навестил сапожника, снял мерку и заплатил мастеру вперед — обошлось недешево, тридцать два шеллина пайрогийской чеканки. Засим Конан почтил визитом «Синюю Розочку» — единственный в Райдоре веселый дом, где варвар был частым и весьма щедрым гостем (благо даже по меркам богатых держав наподобие Немедии или Аквилонии охотники на монстров зарабатывали своим ремеслом очень неплохие деньги).

Златоводосая госпожа Альдерра — пухлая, невысокая и томная дама, вошедшая в возраст, когда поэты с куртуазной сдержанностью именуют женскую красоту «увядающей» — встретила Конана на удивление радушно. Кому как не содержательнице дома свиданий понимать маленькие мужские слабости? Киммериец тяжеловесно принес извинения за вчерашнюю не слишком удачную вечеринку, с неудовольствием покосился на плотников и стекольщиков, восстанавливающих ажурные рамы окон главной залы «Розочки» и уверил почтеннейшую матрону, что ничего подобного впредь не повторится.

Хозяйка милостиво сообщила, что все происшедшее — это «глупости» и «всякое в жизни случается», после чего из милейшей тетушки, присматривающей за своими прелестными курочками, превратилась в сущего монстра, рядом с которым все виденные Конаном за последние седмицы арфаксаты, бруксы, мантикоры или вампиры показались бы стайкой невинных ягнят, мирно выпасаемых юными пастушками на залитой солнцем цветущей лужайке.

Звериный оскал «женщины дела и золота» был варвару не слишком приятен, но как человек честный, он согласился, что оплатить причиненный ущерб необходимо. Сколько-сколько? Шесть десятков ауреев? Нет, милостивая госпожа Альдерра, стоимость привозимого из Турана стекла высока, но не настолько же! Фарфор? И это — настоящий кхитайский фарфор? Чепуха! Я бывал в Кхитае несколько лет тому назад и умею различать! Офирская подделка!

Сговорились на тридцати золотых и Конан счел эту сумму немного завышенной, но справедливой.

Осведомился насчет сапог — не забывал ли? И не перепутал ли с чужими (что было невероятно, ибо пара, обнаруженная Конаном с утра на ногу решительно не налезала)? Госпожа Альдерра ответила, что на нее прошлым вечером свалилось множество иных забот и следить за сапогами гостей ей было, мягко говоря, несподручно. Впрочем, никто из других посетителей не жаловался на пропажу.

При сердечном прощании Конан подарил любезной хозяюшке небольшую, но красивую золотую безделушку кофийской работы и с тем отбыл домой, сочтя свой долг выполненным.

Оказывается, вся компания была в сборе, разместившись вокруг стола. Сдвинули в сторону оставшуюся от обеда посуду и зачем-то расстелили большую карту Пограничья и Закатной Бритунии, придавив углы глиняными плошками. Физиономии сумрачные — неужто случилось что-то?

— Явился? — Гвай мельком взглянул на варваpa и снова уткнулся в карту. — Как всегда пропускаешь все самое интересное! Почитай письмо — только что с гонцом доставили!

Асгерд перебросила киммерийцу пергаментный свиток со сломанной печатью в виде окруженной сосновым венком волчьей головы — гильдейский символ Ночной Стражи!

«Приветствую Гвайнарда из Гандерланда!..»

Варвар развернул послание и поморщился. Написано по-немедийски, а этом языке Конан говорил не слишком хорошо, а читал еще хуже.

Однако, у автора депеши была твердая рука и разобрать смысл не составило особого труда.

«С сожалением сообщаю об исчезновении отряда Рульфа Нумалийского. Последнее сообщение от Рульфа пришло в Нумалию в день Середины лета, их дальнейший путь пролегал полуночнее Соленых Озер к баронству Лотар, поскольку именно там сложилось отчаянное положение, о котором я тебе уже писал… Мы находимся слишком далеко и ничем не можем помочь. Высший Совет гильдии просит тебя действовать в соответствии с принятыми уложениями и по возможности известить о результатах. Аайнар из Бельверуса, Хранитель»

Внизу красовался оттиск перстня — дворянский герб в виде распахнувшего крылья сокола, держащего в лапах пучок лучных стрел. Венчала эмблему самая настоящая герцогская корона.

— Ничего не понял, — помотал головой варвар. — Кто такой Рульф, почему он исчез? Что происходит в баронстве Лотар и где оно находится? И почему, в конце концов, нам — никому не известным охотникам из дремучего захолустья! — пишет человек, с короной герцога над гербом?

— А ты что же, думаешь, в гильдию Ночной Стражи входят исключительно бродяги-наемники, безземельные младшие сыновья провинциальных дворян или просто искатели приключений? — усмехнулся Эйнар. — Между прочим, сообществу охотников на монстров около полутора тысяч лет, после падения Кхарии Ночная Стража была почетнейшим дворянским ремеслом. Так что традиции сохранились доселе. Герцог Дайнар является Хранителем Совета гильдии — нечто наподобие канцлера. Он отвечает за сбор сведений о действиях разных отрядов Стражи к Закату от моря Вилайет…

— Хм, а я-то всегда думал, что у охотников нет никаких руководителей, и мы действуем только на свой страх и риск, — воскликнул Конан. — С ума сойти!

— Никто нами не руководит, — поморщился Гвай. — Совет Хранителей гильдии существует для того, чтобы помогать охотничьим ватагам в их работе, при нужде ссужать деньгами и магическими предметами, а заодно собирать новости, представляющие для нас определенный интерес. И последние новости — весьма скверные, скажу я тебе.

— Тогда объясняй, в чем дело!

— Я и пытаюсь… Сядь, не мельтеши. Взгляни на карту. Синими полосами отмечены рубежи Немедии, Пограничья и Бритунии. Дело в том, что к Полуночи от немедийских Соленых озер лежат ничейные земли, часть из которых занята так называемыми «Вольными Баронствами», не подчиняющимися ни одной короне, а часть вообще не заселена людьми — слишком дремучие леса, слишком топкие болота и просто слишком опасные места.

— Опасные? Из-за лихих людей? — Конан отлично знал, что если любому каторжнику Закатного материка удастся сбежать из тюрьмы или с рудников, спокойнее места, чем ничейная земля между Пограничьем и Немедией беглецу не найти. Власти никакой, если не считать вожаков довольно крупных разбойничьих шаек, промышляющих набегами на приграничные области и одно время ставших настоящим бедствием для рубежей крупных держав.

Дело дошло до того, что немедийцы лет десять назад выдвинули на Полночь аж четыре легиона, сумевшие перебить значительную часть разбойного люда, а остальных загнать в болота. Потом король Нимед I распорядился построить лимес, оборонительную линию, в виде длинного — лиг двести! — вала со сторожевыми башнями и крепостями через каждые пять лиг, тем самым надежно перекрыв путь в полуночные владения Трона Дракона. Однако, вольные бароны и хорошо организованные шайки разбойников, частенько напоминавшие эдакие маленькие армии, вовсю продолжали донимать Пограничье и Бритунию, полагая грабеж вполне достойным и прибыльным ремеслом. При столкновениях с регулярным войском они, разумеется, несли потери, но в случае, если перед «вольными отрядами» оказывались беззащитные деревни или городки… Выжженная земля и полнейшее разорение!

— Ничейные земли являются слишком уединенным уголком, — терпеливо объяснил Гвайнард. — Полагаю, люди начнут их осваивать только лет через двести, если не позднее. И уединение это сохраняется столетиями. Выводы сам сделаешь, или подсказать?

— Зачем подсказывать? — хмыкнул Конан. — Природа пустоты не терпит. Где нет человека, там появляются другие твари.

— Всегда знал, что ты у нас умный, — снисходительно улыбнулся Гвай. — Баронство Лотар, о котором идет речь в послании Хранителя, находится у самого края огромного и неисследованного никем лесного массива, тянущегося почти от Соленых озер до Граскааля. Владеет им какой-то беглый немедийский дворянин, нашкодивший на родине и вынужденный бежать от королевского суда. Он выстроил там деревянную крепостишку, нарек ее «замком» и начал благополучно царствовать в новых владениях, принимая под свою руку всех и каждого — от каторжников до беглых крестьян. Пару тысяч человек уже набрал, возможно, и больше. Одна беда — месьор Лотар выбрал далеко не самые лучшие земли для обустройства своего маленького государства, хотя выбирать-то и не приходилось, поскольку самые удобные наделы давным-давно захватили прочие вольные бароны. Железная пуща — местечко странное и недоброе, легенды о ней ходят прескверные, но вплоть до минувшей весны из лесов ничего очень уж страшного кроме хищного зверья не выползало…

— А сейчас?

— Сейчас? Сейчас Лотар стал эдаким заповедником нечистой силы и местные жители убеждены, что во всем виновно некое зло, появившееся в Железном лесу. Сначала я связывал это со Временем Тумана и древней магией Роты-Всадника, истекающей из открывшегося в Кезанкии портала, но потом стало ясно — причина в другом. Слишком уж далеко от Кезанкийских гор расположена Пуща. Дело дошло до того, что барон Лотар обратился за помощью в Совет нашей гильдии — написал письмо в Бельверус. Ночная Стража обязана помогать всем, будь человек государственным преступником или святым. Совет отправил на Полночь самый крупный отряд охотников, предводительствовал над которым Рульф из Нумалии. Они и должны были разобраться, в чем дело.

— И сколько Стражей было в ватаге Рульфа?

— Сорок шесть.

Конан едва не поперхнулся воздухом. Четыре с половиной десятка хорошо обученных профессиональных охотников на монстров — это, знаете ли, изрядная сила. Можно даже сказать — очень серьезная сила, сравнимая если не с тяжелым легионом Аквилонии, то, по крайней мере, со всей гвардией бритунийского короля. Уж коли бравая четверка Гвайнарда умудряется гонять чудовищ, обитающих в Райдорском герцогстве так, что только пух и перья летят, то можно вообразить себе, какими возможностями обладает отряд в целых сорок шесть мечей…

Поверьте — любой, самый закаленный жизненными трудностями вампир, при одной мысли о такой ватаге знатоков вампирьих жизни и смерти немедленно грохнется в обморок, а потом сбежит от греха подальше куда-нибудь в Вендию или Паган, где о Ночной Страже и слыхом не слыхивали!

— Что же, весь отряд Рульфа бесследно исчез по дороге в Лотар? — спросил киммериец.

— Как видишь. Не знаю, по дороге ли, или в самом баронстве, но от Рульфа не поступало никаких донесений уже несколько дней, а он обязан был отправлять соколиной почтой депеши Совету Хранителей ежедневно, дело-то серьезное… Наводит на самые нехорошие размышления, не так ли?

— Согласен, — кивнул варвар. — Постой, это что же получается? Значит, Хранитель приказывает нам отправиться на поиски пропавших людей Рульфа? Нас всего четверо!

— Наш отряд находится ближе всего к Железной пуще и вольному баронству Лотар, — Гвай ткнул пальцем в карту. — Четыре или пять дней конного хода. А сколько нас — не имеет значения, устав гильдии предписывает охотникам оказывать помощь собратьям по ремеслу без оглядок на собственную безопасность.

— Грандиозно… — варвар только развел руками. — Где не справились четыре с лишним десятка самых отчаянных сорвиголов, там победят четверо! Да, стальная логика у этого герцога Дайнара!

— А мы всегда не числом брали, но умением, — фыркнула Асгерд. — В сущности, ничего особенного делать не придется — надо только выяснить, что случилось с Рульфом и его ватагой, поглядеть, какова обстановка в Лотаре и доложить Совету. А уж в Бельверусе будут принимать решение — стоит принимать чрезвычайные меры, или нет.

— То есть? — поднял брови Конан. — Что в понимании Совета является «чрезвычайными мерами»?

— Если появляется серьезная угроза, Совет Хранителей гильдии обязан собрать всех свободных от трудов охотников и отправить на истребление нечисти. В таком случае, к отряду могут присоединиться волшебники Ордена Алого Пламени Равновесия или Золотого Лотоса, обязанные помогать Ночной Страже по старинному уговору… Возможно, придется привлекать и армии государств, поддерживающих с нами союз, хотя такое случалось всего однажды — девятьсот лет назад, когда войско Аквилонии помогало Страже очистить земли, теперь именуемые Боссонией от сохранившихся со времен Кхарийской империи чудовищ и нечистой силы.

— Словом, начинаем собираться, — заявил Гвай. — Берем с собой все возможное снаряжение, и выезжаем завтра поутру. А я пока съезжу в замок герцога — поболтать с месьором Атрогом, может быть, он знает что-либо о событиях в Лотаре…

Верные соратники дружно покивали — если кто и был осведомлен больше всех, так это месьор Охранитель высокой короны, начальник тайной службы Райдора, достойнейший месьор Атрог Гайарнский.

* * *

Сборы отряда в поход — дело исключительно серьезное и трудоемкое, поскольку Ночные Стражи обычно возят с собой немыслимое количество самого разнообразного снаряжения, каковое может пригодиться в любой момент. Посему, когда Гвайнард оседлал коня и уехал в герцогский замок, киммериец и Эйнар под чутким руководством Асгерд начали укладывать вещи.

Для перевозки бесчисленных сетей, капканов, особых приспособлений предназначенных для поимки или убиения некоторых особо хитрых и зловредных чудовищ предназначался ныне топтавшийся в просторной конюшне боссонский тяжеловоз с традиционным именем «Малыш». Если кто не знает, кроме недоступной иным лошадям силы и выносливости, тяжеловозы обладают еще одним весьма полезным для Ночной Стражи качеством — эта здоровенная коняга с громадными копытами, волосатыми лапами и флегматичным добродушным характером гораздо острее других домашних Животных чувствует близкое присутствие различной нечисти и нежити.

Когда большая часть снаряжения была аккуратно уложена в непромокаемые кожаные мешки, варвар отправился на конюшню — надо было отвести Малыша на соседнюю улицу, к кузнецу Хрофту и заново подковать. Отдыхавший в самых дальних и на всякий случай укрепленных железными полосами яслях Гнедой киммерийца злобно взвизгнул, узрев, что возлюбленный хозяин направляется не к нему, а тяжеловозу. Проклятая тварь была ревнива, что неудивительно: сартаки, очень похожие на настоящих лошадей хищники из мира Аурус были существами полуразумными, а значит, обладали некоей долей почти настоящих чувств, из которых, как известно, наиболее сильны любовь и ревность.

— Поедем гулять только вечером, — Конан решительно пресек попытки Гнедого привлечь к себе внимание. Сартак, зная, что с хозяином не поспоришь, утихомирился, рыкнув, однако два неких словечка по-киммерийски, которые можно с трудом перевести как «оскопленный осел» — за время общения с варваром, способный отчасти перенимать человеческую речь ездовой монстр успел изучить достаточно крепких горских выражений, употребляемых Конаном в мгновения жизненных трудностей.

— Сам дурак, — не остался в долгу киммериец, выводя Малыша из стойла. Тяжеловоз косился на ясли Гнедого огромным лиловым глазом с явным неодобрением — понимал, что этот, с позволения сказать, «конь» имеет к конской породе столько же отношения, сколько Конан — к монастырю секты, исповедующей отречение от мирских благ, вина и женщин.

Вышли на улицу через ворота хозяйственного двора. Надо было пройти два квартала вверх по Волчьей, а затем повернуть на улицу короля Ариорикса, где и располагалась кузня почтенного мастера Хрофта. Немногочисленный прохожие, в основном добропорядочные обитатели соседних домов, благочинно раскланивались с варваром — он хоть и был в Райдоре новеньким, чужаком, приехавшим в столицу герцогства совсем недавно, однако входил в отряд почитаемой всеми Ночной Стражи, о котором в столице владений его светлости Варта Райдорского ходили самые настоящие легенды.

— Перековать? — пожилой кузнец, чьими услугами издавна пользовались охотники, вытер руки грязнейшей промасленной тряпкой и воззрился на пыхтевшего за спиной варвара Малыша. — Отчего бы и не перековать… Собрались куда-то?

— Собрались, — подтвердил Конан. — К Вольным Баронствам, на Закат.

— Путь неблизкий, — кивнул Хрофт, но дальше расспрашивать не стал — мастер был не любопытен и предпочитал не совать нос в чужие дела, а особенно в дела Ночной Стражи. Эти сорвиголовы ходят по тонкому барьеру, отделяющему привычный зримый мир от страшного мира незримого, Универсума чудовищ и духов, так что лишние знания о таких страстях простому человеку могут только повредить. — Пошли к кузне…

Малыш сразу понял, что от него хотят, и согнул в колене правую переднюю ногу. Хрофт осмотрел копыто тяжеловоза и поднял недоуменный взгляд на Конана.

— К другому кузнецу намедни водили?

— К другому? — не понял киммериец. — Нет, сам знаешь, наши лошадки всегда у тебя подковываются…

— Тогда сам посмотри, — Хрофт указал на старенькую стертую подкову, которая была явно мала для могучего копыта Малыша. — Ковка не моя, нет мастерского клейма, гвозди с квадратной шляпкой я не использую. Да и какой балбес использовал такую маленькую подкову? Хотите лошади копыта испортить?

— Ничего не понимаю, — пребывая в полнейшем недоумении, ответил Конан. — Наверное, Гвай или Эйнар его зачем-то перековывать водили — только зачем и когда? Я бы знал. Приду домой — устрою этим разгильдяям веселенькую жизнь!

— Ну, ладно, — махнул мозолистой лапищей Хрофт. — Только впредь так не делайте, а если хотите отыскать другого мастера, меня предупредите, может, кого посоветую…

По возвращению в усадьбу, где Эйнар, Асгерд и довольно быстро приехавший из Замка Короны Гвайнард продолжали лихорадочную деятельность по подготовке к завтрашнему отъезду (теперь вся троица громкоголосо спорила насчет того, какие именно припасы провизии брать с собой и в каком количестве), Конан сразу задал вопрос в лоб: кто опростоволосился? Кто отвел тяжеловоза к негодному кузнецу? Признавайтесь! Скотина-то дорогая, да и полезная!

В доказательство обвинений были предъявлены снятые Хрофтом подковы, которые варвар предусмотрительно захватил с собой.

— Бред какой-то… — высказался Гвай, когда стало ясно, что никто из охотников к сему таинственному событию непричастен. Между прочим, допросили даже престарелую домоправительницу с мужем — госпожа Тюра отреклась от этой проделки так же решительно: ей только не хватало хозяйских лошадей на кузню водить, будто других дел нет! Усадьба-то немаленькая, за хозяйством глаз за глаз нужен! — Ну, не мог же Малыш сам перековаться! Боссонские тяжеловозы для кузнечного ремесла не приспособлены!

— Сплошные странности, — задумчиво проговорила Асгерд, поглаживая пальцами подбородок. — Я сегодня заметила, что в кладовой непорядок. Сундук, где мы сети храним, передвинут в другой угол, куда-то потерялись два капкана с посеребренными зубцами, закупоренный и залитый воском сосуд с декоктом мэтра Гизульфа оказался откупорен и какая-то сволочь разлила или выхлестала едва не половину кувшина…

— Половину? — ахнул Гвай. — Тот самый кувшин с настоем для «ночного зрения»? Да если бы кто выпил хоть четверть кружки этой оравы — окочурился бы на месте! Сама знаешь, употреблять декокт надо по капельке… Наверное, пролили по неосторожности!

— Пятен на полу нет, — холодно отозвалась Асгерд. — Доски выскоблены начисто, а отвар темный, след так сразу не выведешь. И еще. Потерялись несколько вещиц из нашего собрания. Только сегодня обнаружила, когда хотела взять необходимые нам в походе амулеты.

Все дружно уставились на широкую полку, протянутую вдоль полуночной стены — там хранились несколько десятков талисманов и оберегов, некоторые из которых обладали нешуточной магической силой. Всем известно, что Ночная Стража частенько использует в борьбе против проникающих в Универсум людей иномировых чудовищ Светлую или Алую магию. Многие предметы, хранившиеся у отряда Гвайнарда были воистину бесценны — в них вкладывали свою силу самые могучие маги Хайбории, от волшебников древности, до таких ныне живущих знаменитостей, как Пелиас из Кофа, который являлся главой Белого конклава чаще именуемого орденом Золотого Лотоса.

— Что именно… э… потерялось? — очень нехорошим голосом осведомился Гвай.

— Смешно то, что исчезли самые бесполезные вещицы. Ну, скажите, кому нужен в нынешние времена оберег, способный отпугнуть Местер Струворма?

— Это что еще за дрянь? — подивившись на незнакомое название, спросил Конан.

— Морское чудовище в виде огромной змеи, длиной до сотни шагов, — пояснил Эйнар, хорошо разбиравшийся в разновидностях древних монстров. — Вымерло несколько столетий назад, по крайней мере о Местер Струворме лет шестьсот-семьсот никто и слыхом не слыхивал. Конан, ты же долго был капитаном королевских корсаров на Полуденном Побережье, должен знать все морские легенды. Слышал когда-нибудь о змеях такого размера?

— Чего я только не слышал, — усмехнулся киммериец. — Моряцкие байки, о каких только чудищах не повествуют, вспомнить страшно! Но я верю только своим глазам. А поскольку такую змеюку за несколько лет плаваний ни разу не видел — значит, ее не существует.

— Железная логика, — бесстрастно отметил Гвай. — Асгерд, что еще исчезло?

— Талисман, защищающий от «Черной Радуги», но это заклятье утеряно со времен падения Кхарии и с тех пор ни единого разу не применялось. Два деревенских оберега обороняющие от мелкой домашней нечисти. Кажется, все…

— Бред, — повторил Гвай исходный постулат. — Как связать Местер Струворма, заклинание «Черной Радуги» и мелкую нечисть, вроде домовых или хохотунцев? Не знаю, как у вас, но у меня нет никаких мыслей.

— Может, у нас своя собственная нечисть завелась? — предположил Конан. — Вот не знаю, как с этим сомнительным добром обстоят дела в Бритунии, а у нас в Киммерии присутствие в жилище незримых тварей, которых мы называли «хранителями очага» — дело вполне привычное. Помню, у отца в кузне огневичок жил — помогал огонь в тигле разводить, а мать ему всегда миску с козьим молоком ставила…

— Нет, тут что-то другое, — покачал головой Эйнар. — Описанные тобой существа родственны нам, броллайхэн, Духам Природы. Я бы почувствовал присутствие чужака. Если в доме и завелось… нечто, то оно очень умело прячется от меня.

— По крайней мере, это самое «нечто» не особенно вредоносно, — сказал киммериец. — Не знаю как вы, а я полагаю, что оберег против морских змеюк нам в обозримом будущем не потребуется. Если кто не помнит, до ближайшего побережья почти полторы тысячи лиг. Я что, не прав?

— Насчет вредоносности — не прав, — отрезал Гвай. — Ладно бы ненужные амулеты, но половина кувшина декокта из кладовой? Знаешь, сколько его алхимическая милость мэтр Гизульф запрашивает за каждый такой сосуд? Можно пять тяжеловозов купить…

— Или тысячу пар сапог, — мрачно сказал Конан. — Руку даю на отсечение — утренняя шутка с нашими сапогами его рук дело!

— Кого — его? — фыркнул Гвайнард. — Ты еще скажи что этот «он» Малыша перековал! Хватит болтать, до вечера еще кучу дел надо переделать! А потом — как следует выспаться, поскольку выезжаем с самым рассветом!

* * *

Небольшие, провинциальные городки наподобие Райдора просыпаются рано. Еще до восхода солнца над пекарнями начинают подниматься дымки, на улицах появляются молочницы и золотари, торговцы начинают стекаться к рыночной площади, чтобы приготовить лавки для дневной торговли, позевывающая стража лениво обходит кварталы и с нетерпением ожидает смены. А когда золотой диск выползает из-за далеких зубчиков Кезанкийского хребта, открываются городские ворота, чтобы впустить повозки окрестных кметов, привезших в город продукты.

Ватагу охотников привратная стража отлично знала — почтеннейшие Ночные Стражи частенько отлучались из Райдора по своим загадочным делам, кроме того, именным указом его светлости герцога Варта им дозволялся беспошлинный проезд по всем землям герцогства и королевства Бритуния, а кроме того был выписан так называемый «золотой лист». Сей бессрочный документ предписывал всем коронным управителям и дворянам, являющимся вассалами скипетра Пайрогии оказывать охотникам за чудовищами все возможное содействие, а при необходимости помогать деньгами, фуражом или людьми. Фактически, это была самая настоящая охранная грамота, какие обычно даруются лишь «государственным людям» — посланникам, спешным гонцам или королевским чиновникам, отправленным в провинцию по неотложным делам.

Капитан стражи, ясное дело, подорожную у Гвайнарда спрашивать не стал — всем известно, что обладатели «золотого листа» могут ездить когда угодно и куда угодно, в любое время. Даже ночью караульные обязаны открыть для них городские ворота по первому требованию. Опытный гвардеец отметил, что Ночные Стражи собрались в дальнее и опасное путешествие, поскольку вслед за отрядом, на коротком чембуре, величественно шествовал соловый тяжеловоз, нагруженный изрядным количеством поклажи. Если охотникам предстояло заурядное дело по изведению какого-нибудь болотного ящера или объявившегося в ближнем лесу мантикора, тяжеловоз оставался дома, и ватага отправлялась на промысел налегке. Если же отряд Гвайнарда берет с собой эту гигантскую конягу, значит, и впрямь стряслось нечто весьма серьезное…

Прямой как стрела добротный наезженный тракт вел точно на Закат, к Пайрогии. Возле бритунийской столицы дорога расходилась на два важнейших пути. Один вел в Немедию, другой — на Полночь, до земель Пограничья к Граскаальским горам и далее через Перевал Черепа, в Гиперборею. Охотникам же требовалось направиться от Пайрогии в сторону Полуденного Заката, к «ничейным землям» расположенным над Солеными озерами. Если в пути не возникнет задержек, Стражи смогут достигнуть пределов баронства Лотар к вечеру четвертого дня пути. А дальше — как повезет…

Сартак Конана шел упругой размашистой рысью — зверюга почуяла дальнюю дорогу и теперь радовалась возможности показать свои способности во всей красе, поскольку зубастые хищники с Ауруса гораздо выносливее и резвее любой лошади, включая знаменитую пуантенскую породу, которой отдают предпочтение большинство разбирающихся в лошадях опытных путешественников. Впрочем, лошадки Асгерд, Гвая и Эйнара тоже не отставали. Малыш грузно топал позади, причем умный тяжеловоз сейчас шел самостоятельно, без хозяйского чембура — боссонские великаны никогда не отойдут от отряда, не отстанут и не свернут с дороги.

В окрестностях Райдора по пути еще встречались поселки или усадьбы местных дворян, больше похожие на маленькие деревянные крепости, но через семь-восемь лиг начались дремучие пущи, простиравшиеся едва ли не до самой столицы рубежей Немедии. Бритуния доселе была мало населена, а тысячелетние леса вообще не были обжиты людьми — человек старался селиться по берегам рек или ближе к горам, богатым рудами и серебром, которое и было основой благополучия небольшого полуночного королевства: рудники исправно снабжали казнугосударя Эльдарана бесчисленными серебряными слитками.

Разумеется, в как в Райдоре, так и в области, окружающей Пайрогию, имелась своя дорожная стража, обязанная следить за порядком на торговых путях, и оберегать мирных путников от возможных неприятностей, наподобие разбойников и иных лихих людей, но гвардейские разъезды предпочитали не забираться за пределы владений герцога или королевского домена, так что примерно половина Пайрогийского тракта никогда и никем не охранялась. Торговцы предпочитали нанимать охрану, а одиночные путешественники предпочитали собираться в компании по восемь-двенадцать или более человек и ехать вместе — так оно надежнее.

Конечно, шайки дорожных грабителей, в относительно спокойной Бритунии, были редкостью (а в Райдоре их вообще повывели, спасибо тяжелому на руку и быстрому на расправу герцогу Варту), однако лишний раз рисковать никому не хотелось.

Более того, на всем протяжении тракта встретить придорожную таверну или постоялый двор было невозможно — никто не желал селиться в эдакой глухомани, да и проезжающих которым могут потребоваться услуги постоялого двора не так много, как может показаться. Таким образом, путешественникам следовало надеяться только на себя и брать с собой достаточно припасов, чтобы их хватило на несколько дней. Конечно, в крайнем случае, можно охотиться — зверья в лесу великое и непуганое множество — но где раздобыть среди дикой чащи вино или хлеб? Если сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится!

Как и предполагалось, отряд Гвайнарда провел в седлах полный день, дважды остановившись перекусить и дать отдохнуть лошадям. Лишь когда солнце начало касаться верхушек вековых деревьев, было решено искать место для ночлега.

Таковое обнаружилось почти сразу — очень симпатичная полянка по правой стороне тракта, здесь же журчала неширокая речка с каменистым дном и ледяной чистейшей водой. На самой поляне обнаружилось старое, окруженное булыжниками кострище — несомненно, путники, останавливались здесь и прежде. Более того, у корней огромной, в три охвата, сосны, были аккуратно сложены нарубленные кем-то полешки для костра.

Лошадей расседлали и стреножили, Конан и Гвай сняли с Малыша поклажу и отпустили тяжеловоза погулять — так или иначе далеко он не уйдет. Сартак ушел в лес — охотиться, поскольку предпочитал питаться не травкой, а чем-то посущественнее. За Гнедого Конан не беспокоился: плотоядное чудовище в лошадином обличье могло отлично постоять за себя — даже случись ему схватиться с медведем или обитающей в райдорских дебрях «лесной кошкой», повадками и размером более напоминающей тигра, сартак непременно выйдет победителем, слишком умен и силен.

Асгерд с Эйнаром взялись за костер и котелки. Ужин предстоял простой, но сытный — Асгерд давно изобрела прекрасный способ накормить голодных мужчин: в котелок отправляются тонкие ломти солонины, мелко нарубленные овощи и нарезанное «соломкой» сушеное тесто. Конан непременно добавлял в варево туранские специи, к которым на веки вечные приучился еще в давние времена службы при дворе императора Илдиза в Аграпуре после нескольких щепоток жгучих пряностей похлебка приобретала совершенно неземной вкус и аромат — хоть к королевскому столу подавай!

— Эт-то что еще такое? — озадачилась Асгерд, когда из мешка с провизией вывалилась некая блестящая вещица на серебряной цепочке.

— Здрасьте, это ж потерявшийся амулет! — Эйнар нагнулся и поднял литую подвеску в виде свернувшейся в кольцо змейки с синими глазками-сапфирами. — Тот самый, который Местер Струворма отпугивает! Ну-ка други любезные, признавайтесь, кто засунул его в мешок с солониной? А самое главное — зачем?

Гвай и Конан дружно пожали плечами, Асгерд только глаза закатила:

— Будем считать, что он завалился туда случайно, — сказала она, сделав ударение на последнее слово. — Эйнар, засунь талисман в споран и забудь о нем! Не время ломать голову над пустяками!

Не желая спорить, броллайхэн положил серебряную змейку в висевшую на поясе круглую кожаную сумочку, подаренную недавно Конаном (такие спораны были весьма распространены в Киммерии) и молча отправился за хворостом.

…В вечерних сумерках ярко пылал веселый оранжевый костер, искры рвались в темно-синее небо, вовсю булькал и исходил паром вместительный котел, а вся компания удобно рассевшись вокруг огня на теплых попонах, ожидала, когда таинство приготовления ужина свершится и можно будет приступить к священному ритуалу поглощения пищи.

— Интересная штуковинка, — Эйнар вертел в пальцах злосчастный амулет, рассматривая выгравированные на змейке старинные нордхеймские руны. — Изготовлен явно в Асгарде, поскольку форма оберега точь-в-точь совпадает с известными изображениями Йормунганда, Мирового Змея, отпрысками которого считались Местер Стурвормы. Разумеется, до тех пор, пока их окончательно не перебили. Кстати, ничего магического в этих тварях не было, обычнейшая морская змеюка, только слишком уж здоровенная. Обитала в Полуночных морях и иногда доставляла мореплавателям множество неприятностей — когда Местер Струворм голоден, он может запросто утащить человека с открытой палубы. Между прочим, магия в амулет вложена довольно мощная, но я не могу понять, как асиры умудрились сделать такую вещицу — в Асгарде отродясь не было знающих магов. Так, шарлатаны…

— Наверное, использована сила рун, — предположил киммериец. — Руническая магия — самая древняя и действенная.

— Посмотрим, — прищурился Эйнар, разбирая руническую надпись. — «Тюр», «Беркано», «Эйваз», перевернутый «ночной» «Тейваз», «Арикс», «Алгиз»… Смысла не понимаю! Какое-то забытое заклинание… Ой, змея!

Броллайхэн шарахнулся в сторону, поскольку на его попону без всякой боязни заползла толстая черная гадюка — самая настоящая, с зигзагообразным рисунком на спинке и ромбовидной головой.

— Демоны зеленые! Еще одна! — рявкнул Гвай, узрев у своих сапог вторую гадюку, только на этот раз обычную, серенькую. — И еще!

Сразу три змеи устремились к Конану, однако варвар не растерялся — выхватил из костра пылающий сук и отогнал тварей подальше. Осмотревшись, киммериец внезапно понял, что некогда тихая полянка полна змей — самых разных, начиная от безобидных веретениц и ужей до зеленых лесных аспидов, укус которых, безусловно, смертелен. Это тебе не гадюка какая-то, чей укус поболит денек-другой, а настоящий аспид, истинное проклятие болот и дремучих лесов!

— Эйнар, они к тебе ползут! — заорал Конан, совершая прыжок в сторону, к дороге — там змей было поменьше. — Амулет! Проклятый амулет! Ты прочел руны, произнес заклятье! Быстро кидай его в огонь! Немедленно!

— 3-зачем? — заикнулся броллайхэн, но рассуждать было некогда — змеи и впрямь решили, что Эйнар является самой привлекательной добычей и, не обращая внимания на остальных, двигались к нему.

— Кидай, говорю!

Серебряная змейка сверкнула в пламени костра и упала точно на раскаленные добела угли. Спустя несколько мгновений, металл начал плавиться. Сверкнула синяя вспышка — сосредоточенная в вещице магия высвободилась и рассеялась.

Сонмище чешуйчатых гадов, как ни в чем ни бывало, развернулось и поползло обратно в лес. Вскоре на поляне не осталось ни единой змеи.

— Ф-фу… — утер лоб Гвайнард, а Асгерд буркнула под нос такое словечко, что даже Конану стало чуть-чуть стыдно. — Что это было?

— Понятия не имею, — выдавил Эйнар. — Теоретически, амулет обязан отпугивать змей, причем именно гигантских и именно морских. А он вдруг привлек самых обычных и вполне себе сухопутных. Почему?

— Может, у него было сразу несколько действий? В том числе и такое? — озадачился Конан, но Эйнар сразу запротестовал:

— Запомни навсегда: один амулет — одно заклинание! Это закон магии, который еще никто не отменял! Нельзя при помощи одного оберега защититься от Местер Сруворма и поджарить яичницу без огня и яиц!.. Тихо! Слышите?

В лесу, совсем рядом с полянкой, за стволами деревьев кто-то хихикал. Мерзко так хихикал, словно над скверной шуткой. И голос был явно не человеческий.

— А ну, глянем! — Гвай моментом выхватил из ножен посеребренный клинок, предназначенный для поражения нечистой силы. Хотя, откуда сейчас возьмется нечистая сила? Солнце-то еще не зашло за горизонт!

Не менее полного квадранса вся четверка бравых охотников обшаривала подлесок, но неизвестного весельчака обнаружить не удалось. Чужих следов тоже не было. Пришлось возвращаться к костру.

— Так, — сквозь зубы сказала Асгерд. — Чудеса продолжаются!

Котелок был аккуратно снят с огня и теперь стоял возле кострища. Крышка валялась рядом.

— Прирежу гада! — рявкнул Конан, осознав, что именно произошло. — Да что ж это делается на белом свете! Гвай почему-то расхохотался.

Вкусный ужин пришлось отменить по причинам, от охотников не зависящим. Пока Гвайнард и остальные охотились на хихикающего невидимку, некто сожрал всю похлебку (именно сожрал, а не разлил!) а потом…

А потом преизобильно облегчился прямиком в котелок.

Глава вторая

Конан бушевал до наступления темноты, понося на чем свет стоит неизвестного шутника — мало того, что оставил весь отряд без ужина, так еще и… Убивать за такое надо!

В любом случае котелок придется выбросить — если Гвай и Эйнар предложили его отмыть, а потом прокалить на огне, то Асгерд с Конаном решительно этому воспротивились. Дело в том, что у асиров (Асгерд происходила родом из Нордхейма) и киммерийцев существует неписаный, но нерушимый закон, гласящий, что если исходящая от тела нечистота коснулась любого предмета, связанного с употреблением пищи, от такового предмета следует немедленно избавиться, чтобы не навлечь гнев богов — любая трапеза есть священнодействие, вкушение божественных даров. Следовательно, нечистота может оскорбить Незримых.

Гвай согласился с этими доводами, злосчастный котел был отнесен на пятьсот шагов ниже по течению реки и выкинут в заросли осоки. Засим, невозмутимая как богиня Фрейя Асгерд извлекла из мешков с поклажей запасной походный котел и с помощью Эйнара вновь принялась за труды — поскольку никто не желал оставаться голодным.

Тем временем вернулся Гнедой: судя по окровавленной морде, сартак славно поужинал, скорее всего, завалив лань или некрупного оленя. Конан в который раз подумал о том, насколько странный скакун ему достался — по виду лошадь лошадью, а повадки хуже, чем у иного леопарда. Но умен мерзавец, этого не отнимешь.

Гнедой прошелся по лагерю, ненадолго задержался у сваленных в кучу вещей, шумно обнюхал мешки и отправился к речке, на водопой. Киммериец обратил внимание на то, что вид у сартака был слегка озадаченный — будто учуял что-то…

— От костра не отлучаться, — приказал Гвай, когда котел был утвержден на углях и начал закипать. — Хотя бы один из нас постоянно должен находиться в лагере. Есть у меня нехорошее подозрение, что мы обзавелись донельзя странным попутчиком, который преследует нас от самого Райдора.

— Если это так, то к нечистой силе он не относится, — немедленно дополнил Эйнар. — Действует при свете солнца, лошади не беспокоятся, да и наши амулеты молчат.

Броллайхэн был абсолютно прав. Каждый охотник носил на шее оберег в виде серебряной головы волка. Если неподалеку использовалась черная магия или разгуливала нечисть, амулет становился холодным и начинал вздрагивать. Однако сейчас охранная магия Ночной Стражи молчала, не предвещая никакой опасности.

…Дозвольте пожелать всем вам доброго вечера, — из темноты неожиданно послышался отлично знакомый охотникам голос. — Могу я присоединиться к вашей трапезе?

В круг света костра вошел человек, облаченный в широкую черную хламиду с капюшоном и церемонно раскланялся с Гвайнардом. Если быть точным, это был не совсем человек, а еще точнее — совсем не человек. Компанию Ночных Стражей решил навестить старинный приятель и незаменимый помощник в делах — Рэльгонн из Рудны, упырь, вампир и просто очень хороший друг Гвая и всех остальных райдорских охотников на монстров.

— О, кого к нам на огонек занесло, только посмотрите! — обрадованно воскликнул киммериец. — Ты где гулял последнюю седмицу, морда вампирская?

— Конан, когда же ты научишься достойному обхождению? — огорчился Рэльгонн, сбрасывая капюшон, под которым действительно обнаружилась самая настоящая вампирская морда — желтые глаза навыкате, тонкие синеватые губы за которыми скрывались ужасающие конические зубы, длинный крючковатый нос, серо-белая пергаментная кожа и острые, прижатые к лысому черепу уши. Тут Конан оказался непогрешимо прав — покажи эдакое страшилище любому непривычному человеку, со страху штаны намочит.

— Извините, что так долго не навещал, — упырь запросто присел к костру, не забыв перед тем извлечь из складок своего балахона весьма вместительную баклагу и передать варвару. — Вот, это в качестве извинений — перед тем, как заглянуть к вам, слетал в Пуантен, на винодельню «Золотая Лоза». Не подумайте, вино я не украл! Честно взял из хранилища, оставив на месте сосуда четыре золотых аурея, вино-то очень дорогое.

Охотники согласно покивали, отлично понимая, в чем тут дело.

Во-первых, рудненские упыри-каттаканы отличались от людей обостренным чувством справедливости, почти невероятной честностью и трепетным отношением к чужой собственности.

Во-вторых, не было ничего удивительного в том, что Рэльгонн смог так запросто «слетать» в Пуантен — благодаря уникальной способности «прыгать через Ничто», каттаканы могли за долю мгновения преодолевать любой расстояние в пределах Хайборийского мира. В-третьих, Рэльгонн был очень благовоспитанным вампиром и наверняка посчитал, что семидневное отсутствие, за время которого Стражи гадали, что могло приключиться с каттаканом, ранее являвшимся в гости каждый вечер после заката, потребует возмещения.

— …Кажется, мы нащупали ниточку, ведущую к тайне Врат Миров, — неторопливо повествовал упырь, глядя в пламя костра своими замечательными золотыми глазами. — Собственно, все минувшее время мы занимались только этой проблемой, и я не мог уделить время для визита. Потом расскажу в подробностях… Сегодня вечером я нагрянул в ваш дом на Волчьей улице, но домоправительница, госпожа Тюра, сказала, что вы уехали на Закат. Пришлось догонять.

— Догонять! — фыркнул Конан. — Мы-то ехали полный день, с рассвета, а ты способен за один миг очутиться где угодно!

— У людей тоже есть недоступные каттаканам способности, — парировал Рэльгонн. — И, поверьте, они не менее впечатляющи, чем прыжки сквозь Ничто. Итак, я слушаю вас, друзья. Что такого случилось? Отчего вы спешно отправились на Закат? А самое главное — требуется ли моя помощь?

Гвай рассказал. Про письмо от Хранителей, про загадочную историю с исчезновением большого отряда охотников, про странности с сапогами и пропавшим, а потом внезапно появившимся амулетом, про змей… Даже про изгаженный котелок поведал. Сам Гвайнард не видел особой связи между всеми этими событиями, но Рэльгонн, как существо, обладающее логическим складом ума, призадумался.

— Что происходит в баронстве Лотар, я разведаю нынешней же ночью, — уверенно сказал упырь. — И попробую отыскать ваших потеряшек. Для этого придется поднять на крыло всех моих родственников, ну да ничего — они засиделись в Рудне, надо поразмяться! А вот странности с мелкими пакостями меня весьма настораживают.

— Мелкие пакости?! — снова взорвался Конан. — Если ты думаешь, что наср… гм… нагадить в котелок — это мелкая пакость, то у нас разные представления о жизни!

— А разве я когда-либо отрицал последнее? — не без иронии спросил Рэльгонн. — Оставим частности, и подумаем о главном. Со вчерашнего дня вы начали чувствовать на себе чье-то неусыпное, внимание, верно? Кто-то таскает мелкие вещицы…

— И сапоги! — напомнил варвар.

— Таскает мелкие вещицы, сапоги, пищу, — мирно согласился упырь. — О не слишком остроумных шутках мы вообще умолчим. Лично я, пусть и являюсь существом из иного мира с совершенно другой системой ценностей, такого юмора решительно не понимаю. Однако, меня заинтересовала история со старинным амулетом. Вопрос ко всем: вы уверены, что амулет был предназначен именно для отпугивания морского животного, которое вы именуете «Местер Струвормом»? Никакой ошибки?

— Клянусь, никакой! — уверенно сказал Гвай. — Талисман мне подарил волшебник Пелиас Кофййский, покровитель гильдии Ночной Стражи от конклава Золотого Лотоса. Столь многоученый маг не мог ошибиться!

— Верно, не мог, — согласился Рэльгонн. — Я знаком с Пелиасом, он действительно разбирается в своем деле… Пожалуй, соперничать с Пелиасом может только Тот-Амон из Черного Круга Стигии, исключительно одаренный человек! Итак, вывод я могу сделать только один: некто или нечто изменило свойства амулета. Основа заклинания осталась нетронутой: оно воздействовало на змей. Однако, изменились частности — заклятье стало привлекать, а не отпугивать гадов, кроме того в Райдоре Местер Струвормы по определению не водятся, но зато их более мелкие сородичи охотно откликнулись на зов… Что это может означать?

— Понятия не имею, — отозвался Гвай. — Может, Эйнар неправильно прочитал руны и тем самым изменил заклятье?

— Исключено, — покачал головой Рэльгонн. — Перепутай в заклятии хоть одну букву, и оно не подействует. Существует распространенное заблуждение, что если заклинание прочитать наоборот, с последней буквы, то действие будет обратным исходному, но это тоже полнейшая чепуха, проверено не одним поколением магов… Повторяю: логика подсказывает, что свойства амулета были преднамеренно изменены. Но кому это понадобилось, и с какой целью? Ситуация донельзя абсурдная, вам не кажется?

— Кажется, — уверенно сказал Конан. — Рэльгонн, ты здесь самый умный. Так что объясни, что происходит. И я действительно не вижу связи между дерьмом в котелке и магией!

— Нет, связь существует, — убежденно ответил упырь. Какая именно — мне пока неясно, но… Боюсь, придется мне забросить на время свои дела и каждую ночь навещать вас, почтеннейшие охотники за чудовищами! Не могу устоять перед очередной загадкой, пусть даже и глупой!

— Кажется, ужин готов, — прервала разговор Асгерд, помешивавшая в котелке оструганной палочкой. — Рэльгонн, хочешь поесть?

— Пожалуй, уже не хочу, — задумчиво сказал каттакан. — Вот что мы сейчас сделаем. Вы ужинайте, отдыхайте, а я сейчас прыгну через Ничто к себе в Рудну, призову на помощь возлюбленных сородичей и мы отправимся в баронство Лотар, разведывать, разнюхивать и выяснять обстановку… Ждите новости к утру, до рассвета.

Не попрощавшись, упырь запахнул плащ поплотнее и мгновенно исчез, словно некая колдовская сила вырвала его из ткани реальности.

— Давайте миски, — вздохнула Асгерд. — Конан, надеюсь ты не успел выпить принесенное Рэльгонном вино в одно горло?

Оскорбившийся варвар продемонстрировал темневшую на горлышке баклаги нетронутую печать пуантенских виноделов.

Поужинали. Похлебка, взятые из дома пшеничные лепешки и вино оказались выше всяких похвал. Настало время ложиться спать.

— Я посторожу до восхода луны, — сказал киммериец Гвайнарду. — В сон пока не клонит, да и Рэля надо обязательно дождаться. Когда появится луна, разбужу.

— Хорошо, я тебя сменю, — кивнул командир отряда, закутался в попону и мигом уснул. Асгерд с Эйнаром немного поворочались на своих лежанках, и вскоре тоже отбыли в призрачный мир, обычно именуемый стихосложителями «царством грез».

Сонно всхрапывали лошади, журчала речка. Гнедой бродил вокруг стоянки — сартак мог поспать всего два-три колокола, а затем вновь становился бодрым и полным сил, это тоже было его полезной особенностью. Конан начал задремывать, зная, что четвероногий клыкастый монстр в конской шкуре охранит лагерь куда лучше самого чуткого сторожевого пса и будет способен намылить холку любому врагу или просто разбудить людей в случае необходимости.

Первый (и он же последний в эту ночь), сон варвара был замечателен — из сине-серебристой дымки вышла старая подруга, хауранская королева Тарамис, уселась рядом на ковре, положив голову на колени Конана, и…

— Поднимайтесь! Конан, хватит дрыхнуть! Киммерийца будто пружиной подбросило. Он вскочил, протер глаза и обнаружил стоящего возле сияющего багровыми угольками кострища Рэльгонна. Сартак яростно, завизжал — упыря Гнедой недолюбливал из-за недавнего происшествия в Райдоре, связанного с появлением допплегангера. Каттакану тогда пришлось перенести сартака через Ничто, а Гнедому это краткое путешествие по неясным для Конан причинам очень не понравилось.

— Что? — выдохнул варвар.

— Немедленно собирайтесь! Через два квадранса вы должны быть готовы! Отправляемся в баронство Лотар! Ваше присутствие там необходимо! Мы обязаны успеть до рассвета!

«Приехали… — подумал киммериец. — Да что такого жуткого стряслось? А Гнедой вообще перестанет повиноваться после нового путешествия сквозь пустоту…».

Рэльгонн тем временем пытался разбудить никак не желавшего просыпаться Эйнара.

* * *

По меркам огромного Закатного материка расстояние между Райдором и вольным баронством Лотар было невелико, всего-то около ста двадцати аквилонских лиг, считая по четыре с половиной тысячи шагов в каждой лиге.

Тем не менее, лошади охотников шли бы до «ничейных земель» больше трех дней, а тут подвернулась возможность преодолеть разделяющее Бритунию и Соленые озера пространство за долю мгновения…

Как и следовало ожидать, в Лотаре тоже была ночь — первые сполохи рассвета над Солеными озерами еще не загорелись, на черном небе сияли крупные звезды, а совсем неподалеку от того места, где сопровождаемый каттаканами отряд охотников «вынырнул» из пустоты, мерцали оранжевые точки.

— Факелы, установленные по периметру стен крепости, — определил Конан. — Это и есть обиталище местного барончика?

— Именно! — кивнул Рэльгонн. — Правда, я не уверен, что до рассвета вас впустят в крепость: люди очень напуганы тем, что происходит в Железном лесу…

Каттакан вытянул руку, указывая на черную стену деревьев, возвышавшуюся со стороны Полуночи.

… Причины поднятой упырем паники были весьма существенны.

Во-первых, Рэльгонн вкупе со своим дядей, братом и двумя сыновьями довольно быстро обнаружил пропавший отряд немедийской Ночной Стражи — по словам упыря, «их захватили какие-то странные люди». Гвай немедленно сказал в ответ, что эти самые люди действительно весьма странные — пленить отряд Стражей в сорок шесть мечей, это тебе не шуточки!

Во-вторых, все бойцы отряда Рульфа были обездвижены — неизвестные злыдни содержали их в заброшенном строении на окраине Железного леса, в четырех лигах от крепостишки барона Лотара. По утверждению Рэльгонна, все охотники были живы, но пребывали в состоянии похожем на глубочайший сон. Видимо, не обошлось без магии.

В-третьих, «странные люди» так запугали барона, что он заперся в крепости и делал вид, будто ничто на свете его не интересует. Упырь сообщил, что крошечный деревянный замок явно находится на осадном положении — вооруженная стража на стенах, две единственные самодельные катапульты заряжены и готовы к стрельбе, костры и факелы ночью не гасятся.

Конан спросил, что представляют из себя засевшие в Железном лесу злодеи, но внятного ответа не получил. Рэльгонн сказал, что почувствовал довольно сильную охранную магию и не стал преждевременно рисковать. Сначала требуется провести тщательную рекогносцировку и поговорить с бароном Лотаром, который должен знать, что происходит в его владениях. А поскольку терять время нельзя, отряд Гвайнарда обязан отправиться к Соленым озерам незамедлительно.

Переход через Ничто прошел гладко. Двое упырей — сам эрл Рудны и его дядя Ритагонн, прилетевший вслед за Рэлем в Райдор — сначала без каких-либо затруднений перебросили в маленькое приграничное баронство Гвайнарда и всех лошадей, включая незаменимого Малыша (лошадки перенесли путешествие совершенно спокойно), а затем настала очередь Эйнара, Асгерд и Конана вкупе с крайне недовольным присутствием каттаканов Гнедым.

Варвар едва удержал своего скакового монстра за узду, когда к ним подошел Рэльгонн. Сказать, что сартак был взбешен, значит, ничего не сказать — чудище из Мира за Вратами шипело, взрыкивало, щерило зубы и решительно не желало подпускать к себе каттакана. Наконец, терпение Конана лопнуло, киммериец вскочил в седло, а Рэльгонн моментально переместившись в пространстве, оказался сидящим на крупе сартака позади варвара.

Конан знал, что для переноса через Ничто человека или какой-либо вещи упырям обязательно надо держаться за руки или просто касаться переносимого предмета. Едва Рэльгонн схватил варвара за плечи, а ногами сжал бока Гнедого, как перед глазами киммерийца вспыхнула россыпь цветных искр и появилось ощущение падения — перенос состоялся.

Едва Рэльгонн спрыгнул со спины сартака, мерзкая мстительная тварь извернулась и попыталась схватить упыря своими жуткими клыками, но зубы щелкнули в воздухе — каттакан успел переместиться на безопасное расстояние за долю мгновения до того, как челюсти сартака сомкнулись бы на его шее.

— Как любопытно, — стоявший неподалеку дядюшка Ритагонн растерянно покачивал головой. — Месьор Гвайнард, давайте посчитаем, сколько вас всего? Четверо охотников, четыре лошади и сартак. Всего девять, верно?

— Не понимаю, о чем речь? — насторожился Гвай. — Что-то не так?

— Видите ли, мы с Рэлем уверены, что перенесли через Ничто не девять, а одиннадцать живых существ, — сказал упырь. — Одиннадцать, понимаете? Мы всегда чувствуем, как перемещается в пространстве живая плоть, это данное от природы врожденное умение каттаканов… Спрашивается, где еще двое и кто они такие? А самое главное, где они? И почему получилось так, что я и Рэль их не заметили, тем не менее, перебросив из Райдора в Лотар?

— Чепуха какая-то, — Гвай почесал в затылке. — Быть не может! Вы ничего не перепутали?

— Исключено! — отрекся Рэльгонн. — Гвай, подумай сам, ты же точно знаешь, сколько у тебя пальцев на руках? Пойми, такое знание для нас столь же естественно, как для тебя дыхание или ходьба! Никакой ошибки!

Ломать голову над этой загадкой было бессмысленно, тем более что сейчас перед охотниками стояли куда более важные задачи. Рэльгонн затеплил принесенный из Рудны фонарик в виде шара размером с человеческий кулак, светивший ровным бело-голубым светом, взял палочку и начал чертить на песке некое подобие карты:

— Смотрите внимательно… Вот здесь находится замок барона. Кромка леса тянется с Восхода на Закат. Чтобы отыскать своих, вам придется ехать до огромного оврага, расположенного примерно в трех с половиной лигах от этого места, затем надо будет свернуть в чащу. Граница магического поля проходит по самой опушке, но это не боевая магия, а именно охранительная, нечто вроде невидимого шнурка, на конце которого привязан колокольчик, дающий знать хозяину, что появились гости. Скорее всего, вас встретят… Примерно через стадий вы обнаружите большую поляну и речку, на берегу которой стоит полуразрушенная каменная мельница. Вот там и содержатся обездвиженные немедийцы. Охрана — два человека. Это все, что мы успели разведать. Мой вам совет — до наступления следующей ночи в лес не суйтесь, после заката мы сможем вам помочь или прикроем отступление.

— Разберемся, — ввернул Гвайнард свое любимое слово. — Спасибо, Рэль. Кстати, кажется, вам пора домой, светает…

Восходная сторона неба начала окрашиваться в золотисто-оранжевые тона, лучи возрождающегося солнца подсветили нависшие над горизонтом облака.

— Итак, до встречи, — кивнул упырь. — Как только стемнеет — ждите!

Каттаканы исчезли, словно их и не было — прыгнули сквозь Ничто в свой замок стоящий в Граскаальских предгорьях.

— Поехали к крепости, — вздохнул Конан. — Надеюсь, при свете нас не нашпигуют стрелами.

Вскоре выяснилось, что барон Лотар и его подданные устроились в этой глуши весьма основательно. Высокая стена, сложенная из добротных бревен окружала небольшой поселок, укрепление было возведено по всем правилам фортификации, с угловыми и надвратной башнями и даже рвом. Дерево было обмазано глиной, чтобы возможные недруги не могли поджечь крепость огненными стрелами, башни защищались дощатыми навесами. Словом, это был классический форт, какие возводят в порубежных областях аквилонские или немедийские военные.

— Кто таковы? — не успели охотники приблизиться к барбикену, как последовал грозный окрик. Конан нахмурился, увидев на башне изготовившихся к стрельбе лучников. — Куда направляетесь?

— Мы из гильдии Ночной Стражи, — проорал в ответ Гвай. — Приехали в Лотар по приказу Совета Хранителей! Надо встретиться с господином бароном!

— Бумага есть? — настороженно осведомились сверху. Тотчас к ногам лошадей упало привязанное к длинной веревке кожаное ведро. — Без надлежащего пергамента — не впустим!

Гвай спешился, вынул из сумки «золотой лист» герцога Райдорского, и положил в ведро. Не меньше полуквадранса блюстители изучали пышный документ с яркими печатями, а затем надсадно заскрипели петли окованных железом ворот.

Появились туземцы — заросшие бородищами до глаз детинушки в кольчугах, при щитах и с копьями. Предводительствовал высокий пожилой дядька — из-под полумаски нордхеймского шлема-гёрмунда выглядывала седая, аккуратно постриженная борода.

— Охотники, значит? — протянул седой, возвращая Гваю пергамент. — Тю! Четверо! Что, у Гильдии иных сил не нашлось! Где пять десятков не управились, сгинув в колдовском лесу, там четверо и подавно не совладают…

— Это, смотря с какой стороны глянуть, — отозвался Гвайнард, а Конан морщил лоб, соображая, где он мог раньше слышать голос обладателя асирского шлема. Лишь когда командир стражи обнажил голову, показывая охотникам, что не видит в них опасности, варвара озарило:

— Ордо! — восторженно заорал киммериец, бросаясь вперед. — Одноглазый Ордо! Сколько лет не виделись!

Старик и впрямь оказался одноглазым — правая глазница была перевязана черной тряпицей.

— Быть того не может! — ошарашенно сказал седой, оглядывая варвара. — Конан Канах из Киммерии! Как живой! Мы были уверены, что ты сложил голову на Побережье…

— Живой, живой! — вопил киммериец, обнимая одноглазого. — Вот и поверишь в судьбу, что ведет таких мерзавцев, как мы с тобой по одной дороге!

Конан повернулся к недоумевающим охотникам и пояснил:

— Мы с Ордо когда-то славно почудили на немедийских стежках-дорожках! Я же рассказывал про Карелу Ястреба? Ну, та рыжая девица с ветром в голове!

— А-а… — понимающе протянул Гвай, припомнив байки Конана о его приключениях в отряде лихих контрабандистов, которым командовала весьма юная и решительная особа по имени Карела. — Вот и замечательно! Очень хорошо, что в Лотаре у тебя есть друзья!

— В Ночные Стражи подался, старый разбойник? — добродушно гудел Одноглазый Ордо, провожая охотников в крепость. Конан только улыбался и кивал. — Сиречь, решил заняться благородным ремеслом? Риск, конечно изрядный, воевать с ночными чудами — это тебе не лотос через перевалы Немедийских гор в Шамар переправлять… Одно могу сказать точно: влип ты, киммериец. Обеими ногами. И отлепиться у тебя и твоих друзей никак не получится. У нас тут такое деется, что волосы дыбом встают!

Попутно Ордо сообщил, что его милость барон Лотар по причине раннего утра изволят почивать, а потому лучше пойти в дом Пузатого Хэма — это что-то вроде местной таверны. Добряк Хэм с женой привечает всех приехавших в Лотар гостей или новых поселенцев, а для здешних обитателей варит отличное темное пиво, которое продает по вполне терпимой цене. Если хочешь отдохнуть, поболтать с друзьями, заключить торговую сделку или поиграть в кости — иди к Пузану; он примет, накормит, напоит и возьмет за все не больше двух серебряшек…

Хозяин необычного дома и впрямь оказался устрашающе толст — Конан даже подумал, что этот гигантский человечище и ходить-то может с трудом. Но ничего подобного — Пузатый Хэм порхал по вместительной гостевой комнате своего бревенчатого жилища с тяжеловесной грацией дарфарского гиппопотама, умудряясь при этом не задевать расставленные в живописном беспорядке столы и лавки, предназначенные для гостей.

Стоило Ордо подмигнуть хозяину своим единственным глазом, как великовозрастные дочки толстяка притащили с кухни холодный кабаний окорок, шпигованный чесноком, политые растопленным маслом горячие пшеничные лепешки, вареную репу с крупной солью и, конечно же, свежайшее черное пиво с ароматом можжевельника. Завтрак не самый роскошный, но вполне приличный даже по меркам таких крупных городов как Пайрогия или Чарнина.

— Все началось полгода назад, — неспешно повествовал Ордо, не забывая отхлебывать из огромной глиняной кружки. Пышные усы старикана украсились бахромой желтоватой пены. — Я-то поселился в Лотаре давненько, после того как немедийская гвардия разогнала наш отряд после смерти Карелы, Конан должен помнить…

Железный лес всегда имел недобрую славу, но с прошлой зимы началось сущее бесовство.

— А почему лес называется «Железным»? — спросил киммериец.

— Деревья тут странные… — ответил Ордо. — Словно бы неживое соединилось с живым. Дерево из пущи не горит, его очень тяжело рубить топором, в стволах часто встречаются железные прожилки, листья серебристые. И, кроме того, лес славен своими чудовищами. Раньше они появлялись редко, но теперь невиданные твари стадами шастают… По счастью, большая их часть безобидна.

— Какие именно твари? — скрупулезно уточнил Гвай.

Ордо описал около десятка разновидностей самых невероятных животных, появлявшихся в окрестностях крепости, но охотники только головами качали. Считается, что гильдия Ночной Стражи знает обо всех монстрах, обитающих в пределах зримого мира, Хранители даже составляют специальные «бестиарии», куда заносятся любые сообщения о необычных тварях, но прежде не было никаких известий о «деревянной саблезубой белке» или «синей русалке с медвежьей головой».

— Белка? — развел руками Гвай. — Деревянная? С клыками как у тигра? Ордо, такого не бывает! Это я тебе как Ночной Страж говорю!

— Вполне себе бывает, — уверенно сказал старый приятель Конана. — Мне врать незачем… Сам понимаю, что звучит сие весьма глупо, однако это правда. Тело покрыто вроде бы мхом, похожим на зеленую шерсть. Если рубанешь по такому зверю мечом или топором, окажется, что внутри такая вот белочка состоит не из мяса и костей, а из всамделишного дерева. На бук похоже. И прыгает, как настоящая… Ладно, забудем про невиданных чуд, давайте о главном.

— А что у нас «главное»? — осведомился Эйнар. — Надо думать, это явно не дивные твари, о которых ты нам сейчас рассказывал, а нечто посерьезнее?

— Ты прав, — сдвинул брови Ордо. — В начале минувшей зимы поселился в нашем городишке странноватый человек. Приехал не на лошади, а на настоящем верблюде и попросил у его милости барона убежища. По его словам, на родине за ним охотились власти — совершил что-то нехорошее…

* * *

История, рассказанная Одноглазым Ордо, звучала до крайности подозрительно — у Конана даже появилось нехорошее ощущение, что тут не обошлось без вмешательства кой-каких старых знакомцев киммерийца из Птейона.

Итак, перед самым праздником Йуле в Лотар прибыл весьма оригинальный тип, назвавшийся тогда месьором Иотефом из Шема. За то, что он действительно происходит родом с Полудня, говорили темные глаза, густой загар и крючковатый нос, но внимательный Ордо, подвизавшийся у господина барона начальником стражи поселка сразу отметил несколько несуразностей.

Во-первых, каждому известно, что обитатели Шема традиционно носят бороды и длинные волосы до плеч. Месьор Иотеф наоборот, оказался гладко выбрит, а волосы на голове были очень короткими, будто он совсем недавно начал их отращивать.

Во-вторых, шемиты являются весьма благочестивым народом, чтящим богов, а Иотеф за первые же дни пребывания в Лотаре показал полное безразличие к любым обрядам, он даже не заглядывал в единственную на весь поселок митрианскую часовню, где жречествовал беглый аквилонский монах.

В-третьих, поселившийся в маленьком флигеле принадлежащего семейству гуртовщиков дома шемит, оказался человеком нелюдимым и необщительным — частенько уходил в лес, пропадал там по несколько дней, а когда возвращался в Лотар, вновь запирался в своей каморке.

Подозревали, что Иотеф балуется колдовством, но доказательств не было. Со временем его сочли или чудаком, или тихим безумцем и оставили в покое — вредоносности Иотеф не проявлял, золото у него не переводилось и шемит исправно платил за жилье и скромную пищу, а что человеку нравится гулять по лесам — так это его личное дело, к другим жителям крошечного баронства касательства не имеющее.

По весне Железный лес вновь начал порождать самых необычных чудовищ, разбредавшихся по округе и пугавших окрестных хуторян. Почему именно весной? То никому не ведомо, но точно известно, что каждый год, по окончанию холодов и вплоть до середины лета, загадочная чащоба исторгает из своих недр изрядное количество невиданных монстров. Причем всегда разных, двух подряд одинаковых зверюг доселе никто не встречал.

Иотеф начал уходить в лес гораздо чаще. Люди удивлялись — как он не боится? Но шемит всегда возвращался со своих прогулок целым и невредимым. И это несмотря на то, что в ближайшей округе начали появляться весьма опасные твари: похожее на смесь медведя и ящерицы чудище разорвало в клочья двух рыбаков, ставивших сети на реке…

Тогда же барон Лотар решил просить помощи у гильдии Ночной Стражи и отправил гонца с письмом Совету Хранителей в Бельверус. Хранители незамедлительно объединили в один большой отряд несколько ватаг охотников, работавших в Полуночной и Закатной Немедии, и отправили его к Соленым Озерам.

Прекрасно вооруженный и обученный отряд прибыл в Лотар одиннадцать дней назад, но непосредственно перед приездом охотников произошли весьма неожиданные события…

Незадолго до заката, месьор Иотеф вновь собрал котомку, молча раскланялся со стражей у ворот, и отбыл в сторону Железного леса, провожаемый мрачноватыми взглядами караульных. Ордо тогда подумал, что странный шемит исчезнет, как и обычно, на сутки-двое, но все вышло прямо наоборот.

Когда солнце зашло за горизонт и привыкшие рано ложиться обитатели Лотара, собирались отходить ко сну, караул крепости поднял тревогу. Причину легкой паники, охватившей стражу, могли увидеть все желающие: не столь уж и далеко от крепости в затянутое тучами небо бил столб ярко-голубого холодного огня, подкрашивавший облака и изливавший на Железный лес пульсирующее недоброе пламя. Многие заметили, что стало ощутимо прохладнее — вечер был теплый, а теперь вдруг изо ртов людей повалил пар, а на стенах домов внезапно появилась легкая изморось.

Ордо, как человек с изрядным жизненным опытом, сразу понял — в лесу кто-то использовал сильнейшую черную магию, о чем и было доложено господину барону. Лотар сначала не поверил — в округе спокон веку не слыхивали о черных колдунах, а чудеса Железного леса наверняка были вызваны к жизни чем-то иным: в страшноватых зверюгах, порождаемых чащей, не было магии, они являлись всего лишь животными, хоть и крайне необычными.

Тем не менее, барон незамедлительно распорядился удвоить караулы, а своим подданным вооружиться. Ясно, что с арбалетом или охотничьим ножом супротив могучего колдовства не попрешь, но так было спокойнее для всех.

Синеватое пламя полыхало почти всю ночь, угаснув лишь к утру. Когда взошло солнце и развеяло людские страхи, барон Лотар и Ордо решили собрать конную дружину и проверить, что же произошло в пуще — они полагали, что при свете золотого Ока Митры черная магия (если некто действительно применял таковую) окажется бессильной.

«Гвардейцы», как гордо именовал Лотар шайку вооруженных бородатых охламонов, руководимых Одноглазым Ордо, в составе двадцати пяти мечей и десятка арбалетчиков прибыли на опушку Железного леса около полудня и, как немедленно выяснилось, их там уже ждали.

Лотар и его верный командир стражи сразу поняли, что дело нечисто. У края леса, спокойно наблюдая за баронской дружиной, стояли двенадцать всадников. Девятеро на вороных конях и трое — на здоровенных верблюдах черной масти. Согласитесь, что появление верблюдов редкой иранистанской породы на самой Полуночи Немедии, почти у рубежей Пограничного королевства, уже само по себе есть дело невиданное, а уж о таких всадниках и говорить нечего…

Выстроившиеся полукругом и прикрывавшие троицу обладателей верблюдов девять незнакомцев были облачены в просторные черные балахоны с золотым кантом по рукавам и опять же черные тюрбаны. Лица до самых глаз прикрывал ниспадающий с тюрбана шелковый шарф. Оружия, тем не менее, заметно не было, никаких тебе сабель, мечей или кинжалов.

А вот трое «главных» (Ордо ни мгновения не сомневался, что именно они командовали отрядом чужаков) смотрелись так, будто захолустное баронство одновременно посетили великие короли Аквилонии, Немедии и Зингары. Очень высоки и широки в плечах, бритые головы украшены золотыми кольцами в виде изящных змеек, на хламидах лучшей черной парчи вышиты незнакомые символы. На вооруженную до зубов ораву, надменные господа поглядывали безразлично, без всякого страха.

Барон Лотар, впрочем, не растерялся. Приказав дружинным остановиться, он подъехал к всадникам и осведомился, кто они такие и что делают в пределах его владений. Ему ответили, причем его милость с удивлением узнал в одном из троих величественных всадников тихоню Иотефа (пригрели змею на груди!).

Лже-шемит настоятельно посоветовал барону и его людям на протяжении двух ближайших седмиц не приближаться к железному лесу. В этом случае никто не пострадает. Ни сам Иотеф, ни его достойные друзья не собираются причинять неприятностей или неудобств обитателям Лотара, но интересоваться, что неожиданные гости баронства делают в чаще решительно не стоит — последствия, как говорится, за свой счет. Спустя четырнадцать дней Иотеф вместе со всеми прочими покинет Лотар и никогда сюда не вернется.

Более того, Иотеф может дать слово, что Железный лес станет безопасен для человека и впредь никто не услышит о порождаемых им чудовищах. Еслиугодно, Иотеф может уплатить барону Лотару виру за беспокойство — тут был предъявлен весьма внушительный кошель, доверху набитый золотом.

Не прояви его милость истинно немедийского дворянского упрямства и окажись столь выгодная сделка заключена, Гваю и его верным соратникам не пришлось бы покидать Райдор. Однако, барон счел речи Иотефа едва ли не покушением на свои права суверена и заявил, что пока достопочтенные месьоры не соизволят объяснить, что им понадобилось в Вольном Баронстве Лотар, ни о каких договорах и речи быть не может?

Может быть, они ищут клад? В таком случае барон требует причитающуюся по закону десятую часть… Если же дорогие гости собираются учинить некое колдовское действо, связанное с использованием черной магии — пускай они убираются подобру-поздорову, ибо поклонение Тьме запрещено во всех землях Заката, начиная от Аквилонии, и заканчивая маленьким, но гордым баронством Лотар.

Троица на верблюдах выслушала необдуманные слова его милости с достойной восхищения бесстрастностью, а потом попросту развернула своих черных зверюг и медленно направила в глубину леса. Чужаки в тюрбанах, наоборот, пустили своих вороных коней медленным шагом, явно пытаясь оттеснить баронскую дружину.

И тут его милость сдуру приказал атаковать незнакомцев. Разве могут девятеро невооруженных всадников противостоять трем десяткам воинов, держащим в руках клинки едва ли не с пеленок?

Далее начался сущий кошмар. Выпущенные арбалетчиками стальные болты растворились в белесой вспышке, земля под ногами лошадей вздыбилась, из камней вырвался огонь… Троих дружинных разорвало огненными шариками, сорвавшимися с пальцев чужаков, еще полдесятка оказались серьезно обожжены. Отряд начал беспорядочное отступление, и весьма вовремя — потери могли оказаться слишком серьезными.

Лотар, однако, не успокоился. Вернувшись в крепость, он выдумал новый план: перестрелять явившихся в его владения мерзавцев по одному, благо в городке хватало охотников способных попасть ночью в глаз белке. Решили устроить несколько засад и уничтожить чужаков как можно быстрее: было совершенно ясно, что в баронство заявился отряд магов, преследующий некие неясные и, скорее всего, нехорошие цели.

Из двенадцати отправленных в Железный лес лучников вернулись лишь трое, причем все оказались ранены — охотники сами превратились в добычу и были перебиты колдунами. Стало ясно, что голыми руками чужаков не возьмешь, слишком серьезный противник.

На следующий день из Немедии прибыл большой отряд Ночной Стражи, и все обитатели крепости вздохнули с облегчением — эти сорвиголовы, привычные к непрестанной борьбе со Злом в самых разнообразных его обличьях уж точно избавят Лотар от неожиданной напасти!

Однако, человек предполагает, а судьба располагает. Стражи, едва передохнув, отправили в лес разведку. Трое лазутчиков не вернулись ни к вечеру, ни назавтра. Комтур Рульф (звание комтура, то есть командира объединенного отряда, давалось Хранителями гильдии самым опытным и уважаемым Стражам) принял решение, как следует подготовиться к сражению и атаковать злодеев на рассвете.

Ночные Стражи ушли в Железный лес и не вернулись. Ни один человек. А вскоре к воротам Лотара приехали все девять чужаков на конях и устроили показательный спектакль — поджигали дома и тут же сбивали пламя заклинаниями, вызывали ужасающих призраков, насылали мороки… Когда люди оказались достаточно запуганы их жутковатыми фокусами, один из чужаков прокричал на ломаном немедийском языке, что если барон и его люди не оставят пришлецов в покое, от крепости останутся одни головешки, живописно усеянные обгоревшими костями. Всем все ясно?

Лотар понял, что столкнулся с силой, которую обороть невозможно, мимолетно посожалел о том, что сразу не договорился с колдунами и объявил осадное положение.

Спустя несколько еще несколько дней в баронство приехал Гвайнард со своей ватагой.

Вот и вся история. Что на это скажете, господа охотники?

* * *

— Стигийцы, — уверенно сказал Конан, едва Ордо закончил свое повествование. — Я с ними сталкивался, поэтому могу говорить более-менее уверенно. Не помнишь, у троих «главных» какие рисунки были на балахонах?

Одноглазый плеснул на доски стола пива и начертил на влажном дереве треугольник с заключенным в нем Оком, окруженным свернувшейся в кольцо коброй.

Лицо Конана вытянулось.

— Это и впрямь серьезно, — обескуражено сказал киммериец. — Я-то сначала подумал, что вы столкнулись с самодеятельностью одного из многочисленных магических кланов Луксура или Назирии, но… В общем, это ребята из Черного Круга.

— Черный Круг? — едва не хором переспросили Стражи и Ордо. — То есть как — Черный Круг?

Варвар понял, что почувствовали его друзья. Этот магический конклав слыл наиболее могучей магической организацией Хайборийского мира, а равно наиболее закрытой — никто из посторонних не знал, каковы замыслы и цели конклава, уже много лет бессменно руководимого знаменитым Тот-Амоном, сыном Мин-Kay. Не то чтобы Черный Круг был чересчур уж зловреден — вечно приписываемых магам Тьмы стремлений к «мировому господству» за конклавом отмечено не было, Круг мало интересовался политикой и торговлей. Поговаривали, будто колдуны Птейона решили найти или создать самостоятельно некий «Высший Разум», но люди разумные и хоть немного знакомые с магическим искусством утверждали, что такая цель недостижима для человека. В любом случае, вся деятельность Черного конклава с самого момента его создания была окутана непроницаемой завесой тайны.

Во время приключений с Белит на караке «Тигрица» Конан ухитрился выяснить, что Черный Краг интересуют прежде всего древнейшие артефакты, причем не столько кхарийские или валузийские, сколько принадлежащие эпохе Роты-Всадника, когда основы тварного мира только закладывались и его законы еще не были окончательно установлены. Варвар подозревал, что овладение тайнами далекого прошлого может обеспечить Черному Кругу прорыв в новые, неизвестные людям области магии, но это оставалось лишь догадкой — Конан плохо разбирался в магии и недолюбливал все, что с ней связано.

— Да, Черный Круг, — подтвердил киммериец. — Девятеро колдунов в тюрбанах, без сомнений, являются боевыми магами высокой ступени посвящения. Иначе на рукавах балахонов не было бы золотого шиться. Ордо был прав, посчитав их охраной трех «главных». А вот последние — исключительно опасные господа. Если ты, Одноглазый, ничего не перепутал и правильно нарисовал вышитый на их одежде знак, то все они входят в Высший Совет Птейона.

— Можно подробнее? — попросил Гвай.

— Можно, — кивнул варвар. — В свое время мне приходилось общаться с этой братией, и я не скажу, что у меня остались хорошие впечатления от наших встреч… В Совет, иначе именуемый «Кольцом Сета» входят девять магов, включая главу конклава, Тот-Амона Птейонского. Ордо, скажи, среди магов, которых ты видел, не было высоченного человека с большой бородавкой на носу и шрамом на левой щеке? Выглядит лет так на пятьдесят, хотя на самом деле он гораздо старше…

— Нет, — покачал головой Одноглазый. — Все трое помоложе, лица гладкие. Только у одного когда-то была рассечена бровь, небольшой такой шрамчик, вертикально пересекающий надбровье… У нашего Иотефа вообще никаких особенных примет не было, человек как человек, только загар черный, полуденный.

— Ясно, — Конан побарабанил пальцами по столу. — Вертикальный шрам, говоришь?.. Не уверен, но это может быть Тот-ан-Хотеп из Назирии, человек крайне опасный и очень умный, однако договориться с ним можно… Лет шесть тому нам пришлось действовать вместе против Призраков Янтарной Гробницы, Тот-ан-Хотеп вынужден был заключить союз с пиратами — магия помочь не могла, потребовались заурядные мечи. Если это он, тогда у нас появляется шанс…

— Конан, я все больше начинаю беспокоиться за твое прошлое, — усмехнулся Гвай. — Может, ты нам не все рассказываешь? В жизни не поверю, что ты мог якшаться с магами Черного Круга!

— Жизнь заставила, — пожал плечами варвар. — Я вот тоже сначала никак не мог поверить, что Ночные Стражи возьмут в союзники упыря. И, тем не менее, мы отлично сработались с Рэльгонном.

— Какого такого упыря? — насторожился Ордо, но киммериец решительно оборвал старого знакомца:

— У меня есть вполне разумное предложение: поспать до полудня, время еще раннее, а этой ночью мы совсем не отдыхали. В любом случае, силы нам потребуются.

— Согласен, — Гвай тихонько зевнул, прикрыв рот ладонью. — Ордо, сможешь нас разместить?

— В комнатах или на сеновале?

— Лучше на сеновале, воздух свежее, да и спиться там лучше. Эйнар, а ты пока займешься лошадьми и поклажей!

— Опять? — взвыл броллайхэн. — Да сколько можно! Я вам не мальчик на побегушках!

— Тебе ведь нужно чем-то занимать время своего бессмертия? — с ласковой улыбкой очковой змеи пропела Асгерд. — Эйнар, у тебя впереди тысячелетия, а человек живет коротко.

— Но это ничуть вас не оправдывает, — обиженно пробурчал Эйнар и с недовольным видом пошел на двор. — Вот и попробуй получить удовольствие от вечной жизни в компании двуногих обезьян-однодневок! Тьфу!

Глава третья

Варвар проснулся от непонятного шума — ему показалось, будто на сеновал пробрался какой-то небольшой зверек наподобие кошки или хорька. Только где вы видели говорящую кошку, вот вопрос?

Конан притворился спящим и начал потихоньку оглядывать пышный стог сухой травы из-под полуприкрытых век. Рядом посапывал Гвай, возле предводителя ватаги свернулась в калачик укрытая плащом Асгерд. Эйнара доселе где-то носило — неужели он доселе не смог управиться с поклажей? Нет, ничего подобного — вещи охотников были аккуратно сложены в углу. Наверное, Эйнар опять зацепился языком или хлещет пиво в компании Одноглазого Ордо…

На сеновале кто-то разговаривал. Не человек, это было ясно как день. Голосок тонкий, скрипучий, очень тихий. Наречие было Конану неизвестно, но, судя по звучанию, оно слегка походило на язык гномов Кезанкии или Граскааля — слишком много цокающих и шипящих звуков.

Почти сразу выяснилось, что болтунов как минимум двое — в ответ на едва слышный говорок раздалось пакостное хихиканье, которое киммериец сразу же узнал: именно так смеялась неизвестная мелкая тварь в райдорском лесу. Так-так, вот и искомые «попутчики», приведшие в замешательство каттаканов после прыжка через Ничто. Те самые — десятый и одиннадцатый! Гнусные пакостники, которые, однако, умеют отлично прятаться!

«Да кто же они такие? — думал киммериец, тщетно пытаясь различить в полумраке сеновала силуэты таинственных весельчаков (твари, совершенно не стесняясь, хихикали все громче, будто отмочили некую исключительно забавную шутку). — Ясно, что это не домашняя нечисть и не животные. Данхан, лесные карлики? Исключено, они никогда не подходят близко к человеку, боятся! Сейчас быстро вскочу на ноги и застану их врасплох — хотя бы посмотрю, как эти твари выглядят…»

Планы Конана с грохотом рухнули. Широкая дверь сеновала распахнулась, в помещение хлынул поток солнечного света, а в проеме образовался Эйнар.

— Поднимайтесь, бездельники! Нас ждут великие дела! — возгласил броллайхэн. Хихиканье моментом стихло, а Конан успел заметить краем глаза, как две крошечных тени метнулись к дальней стене и словно бы растворились в воздухе. Так или иначе, твари не превосходят размером кролика, одно это радует.

— Вот бестолочь, — сплюнул Конан и недовольно посмотрел на Эйнара. — Спугнул!

— Что спугнул, — не понял броллайхэн. — Твой сладкий сон?

Киммериец объяснил. Проснувшийся Гвай выслушал его объяснения с недоумением и только головой покачал:

— Значит, речь похожа на гномью? И в тоже время эти неизвестные существа очень маленькие? Решительно ничего не понимаю! Они не подходят ни под одно известное Ночной Страже описание… Впрочем, ты даже не смог как следует рассмотреть их. А, да чего гадать! Рано или поздно мы их поймаем, а сейчас других забот полон рот. Конан, ответь, ты авантюрист по натуре?

— Еще какой! — фыркнул варвар и для пущей убедительности стукнул себя кулаком в грудь. — Таких авантюристов как я, доселе свет не видывал! А что?

— Понимаешь ли, — задумчиво сказал Гвайнард, — есть у меня одна задумка. Известно, что наглость частенько выигрывает у холодного расчета. Предложение такое: поехали в Железный лес. Прямо сейчас, только умоемся и перекусим. Причем поедем мы вдвоем. Я хочу вызвать стигийцев на переговоры от имени Совета Хранителей Ночной Стражи.

— Сдурел? — вытаращился Конан. — Я всегда знал, что с головушкой ты не дружишь, что чтоб такое… Это же чистое самоубийство! В отряде Рульфа было сорок шесть клинков! И где они теперь, как говаривал один мой знакомый шемит?

— На заброшенной мельнице, — невинным тоном ответил Гвай. — И Рульфа надо оттуда вытаскивать. Любой ценой. Если боишься — возьму с собой Асгерд.

— Вот сейчас дам по морде, сразу узнаешь, кто и кого тут боится! — пригрозил варвар. — Едем! Но разум мне подсказывает, что эта авантюра будет последней… ребятки из Черного Круга с врагом не церемонятся, уж поверь, я достаточно на них насмотрелся в прежние времена.

— А кто сказал, что мы для стигийцев — враги? — вздернул брови Гвайнард. — Я же сказал: переговоры! Полномочия от Хранителей у нас есть, все пергаменты с собой… Насколько я знаю, даже колдуны Черного Круга чтят неписаные правила этикета, принятого между магическими конклавами и нашей гильдией, в конце концов, Ночная Стража некогда помогала стигийцам извести монстров, расплодившихся возле пирамид Птейона. Кроме того, там может оказаться твой старый знакомец — ты же сам сказал, будто с этим… Как его?.. Тот-ан-Хотепом можно договориться?

— Ладно, уломал демон языкастый, — вздохнул Конан. — Но все равно мне эта затея не по нутру!

Договорились так: если Конан и Гвай не вернутся к закату, Асгерд с Эйнаром дожидаются появления каттаканов, объясняют им сложившуюся ситуацию, а затем упыри наверняка придумают, как освободить командира отряда и киммерийца из лап колдунов. Если конечно, будет что освобождать — стигийцы могут запросто превратить обоих Стражей в кучки пепла задолго до того, как объявится Рэльгонн со своими зубастыми родственничками.

Одного охотники не заметили: к бахроме, украшавшей мягкие сапоги Гвайнарда кто-то привязал маленькую золотую побрякушку, формой напоминающую голову змеи и украшенную кхарийскими иероглифами…

* * *

Выехали налегке, не взяв с собой никаких вещей из обширного охотничьего арсенала. Гвай вообще хотел поехать без оружия, но варвар немедленно взбунтовался, заявив, что последние двадцать лет без клинка он даже в нужник не ходит. А тут, простите, стигийцы, да не простые, а весьма и весьма опасные!

— Вот интересно, чем поможет меч, если колдун Черного Круга захочет превратить некоего не в меру разговорчивого киммерийца в жабу? — поинтересовался Гвай, и получил ответ в том смысле, что надо еще посмотреть, кого именно будут превращать и в какую именно тварь — жабу, крысу или скорпиона.

Одноглазый Ордо хотел было навязаться в провожатые, но Гвай старику отказал — не стоило лишний раз раздражать засевших в Железном лесу магов. Если разговор со стигийцами состоится, то пусть уж его ведут Ночные Стражи, без лишних свидетелей. С тем зингарская кобылка Гвайнарда и сартак Конана вышли за ворота крепостишки и направились на Полуночный Закат, к мрачной чащобе.

— Крайне интересно! — воскликнул Гвай, когда всадники подъехали к строю вековых деревьев, чьи вершины поднимались на высоту не менее пятидесяти локтей. — Конан, ты раньше видел что-либо подобное?

— Никогда, — уверенно ответил варвар. — Даже упоминаний о таких чудесах не слыхивал! Как думаешь, что это такое? А главное, почему так случилось?

Здесь было чему удивляться. Вроде бы вполне обычные дубы и вязы отличались от своих собратьев в иных частях света эбеново-черной корой с металлическим отливом, листья были серовато-серебристые, а не зеленые. Киммериец вытянул руку и сорвал с ветви черный желудь, оказавшийся неожиданно тяжелым — такое впечатление, будто он действительно был отлит из металла. Лес вполне справедливо получил наименование «Железного».

— Ага, — многозначительно сказал Гвай. — Ты только посмотри. Видимо, это и есть одно из здешних чудовищ! Только не хватайся за оружие, по-моему, этот зверь безопасен.

На тропинку перед всадниками выскочило животное, название которому затруднился бы подобрать даже остроязычный Эйнар. Скорее всего, изначально это была крупная речная свинка, какие водятся по берегам рек в окрестностях Граскааля — обычно эти грызуны вырастают до размеров собаки и отличаются густым коричневатым мехом с желтыми подпалинами. Но чуда, на которую обратили внимание охотники, напоминала водяную свинку лишь очень отдаленно.

Перво-наперво надо сказать, что тварь оказалась покрыта ярчайшей сине-зеленой чешуей похожей на ящеричью. У обыкновенных свинок хвостик всегда был маленьким и коротким, а тут оказался длиннющим, змеино извивающимся и почему-то с роговым шипом на кончике. Глаза были красные, навыкате, но на всадников невиданный зверь смотрел вполне мирно. Изо рта выглядывал раздвоенный фиолетовый язык.

Чудесная тварюшка, уяснив, что нападать на нее никто не собирается неспешно проследовала к ручью и в полном сообразии с законами принятыми у речных свинок нырнула в воду.

— Дела-а… — протянул Гвай. — Знаешь, такая расцветка чешуи встречается у очень редкого вида ядовитых змей, которых на Полуночи почти полностью истребили. Они называются «голубыми аспидами».

— Но при чем тут водяная свинка? — озадачился Конан.

— Понятия не имею. Поехали!

Как и советовал Ордо, всадники добрались до широченного оврага, рассекавшего лесную опушку, и свернули направо, в чащу. Стало почти темно — ветви деревьев не пропускали солнечный свет, смыкаясь над головами в единый серебристо-черный полог.

— Конан, запомни, ни в коем случае нельзя вести себя агрессивно, — вполголоса втолковывал Гвай. — Мы изображаем из себя… Точнее, представляем из себя посланцев Совета Хранителей! Ни в коем случае не провоцируй стигийцев, и вообще, позволь мне говорить самому.

— А разве ты знаешь стигийский язык? — вопросил Конан и тут же осекся.

Создалось впечатление, что охотники и их скакуны пересекли невидимую черту, некую границу незнамо кем установленную — сартак, чувствующий чужую магию, аж споткнулся, а варвар и Гвай ощутили дуновение ледяного ветра. По лицам людей словно бы провели холодной кистью…

— Нас обнаружили, — уверенно сказал киммериец. — Значит, надо ждать гостей…

«Гости» не замедлили явиться — на широкой прогалине, будто черные статуи, замерли все девять боевых магов, охранявших колдунов «Кольца Сета». Гвай и Конан натянули поводья, Гнедой свирепо зашипел, учуяв чужаков.

— Кажется, вас предупреждали, — с сильным полуденным акцентом сказал один из магов и угрожающе подал коня вперед. — Вы вынуждаете нас…

Гвай вытянул руку в примирительном жесте и заговорил на стигийском с чистейшим птейонским произношением — Конан, как знаток, оценил его изысканный выговор.

— Мы сожалеем, что нарушили ваше уединение, — начал плести словесные кружева Гвайнард. — Однако, тому имеются веские причины, которые я вправе изложить исключительно магам более высокой ступени посвящения, которые, как нам абсолютно достоверно известно, находятся здесь…

Конан, вопреки настоятельной просьбе Гвая, решил рискнуть:

— Нам необходимо встретиться с достопочтенным Тот-ан-Хотепом из Назирии, — перебил Гвайнарда киммериец и сразу выложил главный козырь: — Мы обязаны передать его милости неотложное послание Хранителей Ночной Стражи…

Стигиец слегка опешил. Откуда в дремучем захолустье появились люди говорящие на священном наречии Птейона? Какое послание? Откуда эти двое варваров знают имя Тот-ан-Хотепа?

Пришлось звать на помощь магию, — последовал мгновенный обмен мыслями с «его милостью», после чего боевой маг растерянно проговорил:

— Достойный Тот-ан-Хотеп согласен переговорить с вами немедленно… Следуйте за нами.

Конан едва сдержался от того, чтобы схватиться за рукоять клинка, когда девятеро магов окружили его и Гвайнарда, но, увидев зверский взгляд командира, подавил искушение. В любом случае прямо сейчас стигийцы не собирались никого убивать, а уж если получится договориться с колдунами «Кольца Сета»… Тогда станут возможны иные, более серьезные комбинации. И все-таки, зачем стигийцы приперлись на Соленые озера? Что они здесь ищут? Сокровища? Золота в Птейоне и так полным полно… Пытаются разгадать тайну Железного леса и изучить его необычные свойства?

Разберемся, как говорит Гвай!

В глубине леса, на берегу быстрой речки обнаружилась та самая полуразрушенная водяная мельница, о которой говорил Рэльгонн. Когда-то это была всем мельницам мельница — громадный каменный куб, нависший над водой, сломанные, но доселе впечатляющий своими размерами лопасти водяных воротов, мощная кладка фундамента, сложенного из гранитных валунов. Судя по всему, Железный лес не всегда являлся источником опасности, и раньше здесь жили люди — вокруг мельницы возвышались ветхие деревянные постройки и Конан отметил, что дерево было самым обычным — никакого сходства с насыщенной металлом древесиной нынешних сосен или дубов.

— Ждать здесь, — приказал предводитель боевых магов, и все девятеро стигийцев поскакали к могучему зданию мельницы.

Охотники спешились и привязали лошадей к покосившейся ограде.

— Ты как ухитрился эдак насобачится в стигийском? — спросил киммериец. — Я когда услышал, чуть с седла не упал!

— Какой ты невнимательный, — улыбнулся Гвайнард. — Я же рассказывал, что в молодости служил в Латеране, это тайная служба Трона Льва. Учили нас оч-чень серьезно! Тихо… Гляди, вот и твой старый приятель!

Охотники так и не поняли, откуда появился статный, отлично сложенный и очень высокий (на два пальца выше длинного Конана) стигиец, облаченный в неизменный черный балахон с золотым шитьем в виде символа Круга Птейона. Как и положено, голова величественного колдуна была начисто выбрита и наверняка умащена втираниями — солнечные зайчики так и прыгали, отражаясь от гладкой кожи…

— Итак? — маг, в котором варвар действительно опознал того самого Тот-ан-Хотепа, остановился перед Ночными Стражами. — Вы хотели меня видеть и передать некое послание. Даже если у вас есть пергамент, подтверждающий ваши полномочия, можете его не предъявлять — я умею различать правду и ложь. Говорите.

Холодный взгляд мага скользнул по Конану, и левая бровь стигийца чуть приподнялась. Надо же, вспомнил!

«Ну, вот и встретились, — подумал киммериец. — Сколько же лет прошло? Шесть с половиной вроде бы? А славно мы тогда почудили, ничего не скажу! И Тот-ан-Хотеп показал себя молодцом! Эх, если бы такой человек был на нашей стороне!..»

Гвай, не раздумывая, сразу взял быка за рога:

— Я представляю гильдию Ночной Стражи и ее Хранителей. Совет Хранителей крайне обеспокоен исчезновением отряда, отправленного в баронство Лотар по просьбе его повелителя. Насколько нам удалось выяснить, наши соратники… э-э… не нашли взаимопонимания с вами, уважаемый Тот-ан-Хотеп. Я и мои друзья прибыли в Лотар для того, чтобы разрешить возникшие затруднения. Надеюсь, ты понимаешь, что если нам не удастся придти к согласию и Гильдия понесет урон, то Совет может предпринять ответные шаги.

Тот-ан-Хотеп молчал. Маг видел, что охотник не лжет — существует достаточно простенькое заклинание, позволяющее сразу определить, насколько правдива речь человека. А, кроме того, стигиец отлично понимал, что ссора с гильдией Ночной Стражи не приведет ни к чему хорошему.

Охотничье братство представляет из себя сильную и сплоченную организацию, которая будет в состоянии отомстить за своих людей даже Черному Кругу. Вдобавок, держащие нейтралитет в вечной войне Света с Тьмой охотники частенько приходят на помощь и владыкам Птейона, поскольку магия не всегда может справиться с тварями, выползающими из глубин Черной бездны — тут опыт и знания Ночной Стражи часто оказываются незаменимы. Вступать в открытый конфликт с Гильдией не следует, что ясно как день!

— Действительно, существующее недоразумение следует как можно быстрее разрешить, — поразмыслив, сказал колдун. — Ваши собратья живы, это первое и главное. Мы никого не хотели убивать, а только защищались от нападения, это второе. Полагаю, вы уже выяснили, что Черный Круг предлагал барону Лотару отступное — мы всего лишь хотели провести в этом лесу некоторые… гм… исследования.

— Какие же? — подал голос Конан. В глазах Тот-ан-Хотепа сверкнула веселая искорка, и он чрезвычайно вежливо ответил варвару:

— Боюсь, это не входит в сферу интересов гильдии Ночной Стражи и ее достойнейших представителей, друг мой…

«…Что означает вполне доходчивое: не твое собачье дело, — мысленно перевел Конан речи мага на понятный всем и каждому язык. — И он назвал меня «друг мой», а стигийцы словами никогда не разбрасываются просто так. Значит, помнит, что обязан мне за историю с призраками Янтарных Гробниц и спасение своей шкуры… Отлично!»

— Послушай, Тот, давай говорить по-людски, без всякой глупой куртуазии, — заявил Конан. Гвай слегка побледнел от ужаса — знал, что этикет стигийцы весьма почитают и принимают за оскорбление любое неверно сказанное слово. Тем более, что киммериец назвал колдуна только личным именем, не присовокупляя родовое — подобное дозволяется исключительно близким друзьям или родственникам!

Конан, однако, не унимался:

— Надеюсь, тебе не надо объяснять, что отряд Ночной Стражи был призван тутошним барончиком не для охоты на черных магов, а ради изведения расплодившейся в окрестностях Железного леса нечисти? Вы просто подвернулись под руку и вас посчитали виновниками всех безобразий… И этот идиот Лотар масла в огонь подлил! В общем, как ты и сказал — сущее недоразумение.

— Киммериец, ты совсем не изменился за прошедшие годы, — ответил Тот-ан-Хотеп и сбросил с лица непроницаемую маску холодной вежливости. Даже улыбнулся. — Такой же нахал и ветрогон. Я знаю, что ты не любишь Черный Круг, а с моим повелителем Тот-Амоном вы никогда не могли найти общий язык… Но я не Тот-Амон и никогда не забываю добра сделанного мне и моим людям. Пришло время оплатить векселя, не гак ли?

— Пришло, — согласился Конан. — Что вы сделали с отрядом Рульфа?

— Заклинание Вечного Сна, — сразу отозвался Тот-ан-Хотеп. — Человек может спать десятилетиями, состариться и умереть во сне…

— Можешь снять заклятье? Чтобы никто не пострадал?

— Разумеется. Но… Мне нужно еще два дня до послезавтрашнего вечера. За это время мы закончим свою работу, а Иотеф начнет строить портал в Стигию.

— А, так значит, вы прибыли сюда через Червоточину? — Гвай ввернул обиходное название магических порталов, способных связать разные точки Хайбории.

— Верно, — кивнул Тот-ан-Хотеп. — Чтобы настроить канал перехода в Птейон нам потребуются как минимум сутки. Еще половина дня — для завершения наших дел. Конан, не смотри на меня с таким любопытством, я не вправе ничего рассказывать! Затем я разбужу ваших друзей и уйду в Стигию вместе со всеми остальными. Клянусь именем Сета Змеенога, Вечной Тьмой из которой все произошло и тайнами Великих Пирамид — я не обману! Если хотите, на мельнице, где спят Ночные Стражи, может постоянно находиться один наблюдатель. Поймите, охотников слишком много, они могут помешать нам… Поэтому я не могу разбудить их немедля.

Конан поперхнулся. Он был хорошо знаком с обычаями Стигии и сразу понял, что Тот-ан-Хотеп произнес нерушимую клятву — если он ее не выполнит, на мага падет проклятие. Что же такого важного откопали стигийцы в Железном лесу? Ясно, что тут задействованы не только опасения поссориться с Гильдией и ее влиятельными Хранителями, но и некие более серьезные соображения…

— Мы согласны, — ответил Гвай за себя и за Конана, чем вызвал тихое недовольство киммерийца.

Варвар гораздо лучше знал, что в любых словах представителей Черного Круга может скрываться опасная двусмысленность. И плевать на то, что Тот-ан-Хотеп по отношению к Конану настроен вполне дружелюбно и собирается «оплатить векселя». Маги Черного круга слишком непредсказуемы и ради своих целей готовы пойти на самые неприглядные поступки.

Но Тот-ан-Хотеп поклялся! Поклялся именем Сета, Изначальной Тьмы и Птейоном! Такой клятве можно верить!

— …Я только хочу внести некоторые изменения, — продолжал Гвайнард. — Пусть на мельнице постоянно находятся двое наших соратников. Один из них может оказаться не человеком, но…

— Полагаю, это будет странное существо, очень похожее на… на вампира? — уточнил маг, перебивая. — Позапрошлой ночью эти твари доставили нам много неприятных мгновений, причем я так и не понял, что это за существа — они явно не принадлежат нашему Универсуму… Хорошо, договорились. Условие одно: вы обязуетесь никуда не выходить из здания мельницы, что бы ни случилось.

— Принято, — ответил Гвай. — Конан, как твой старый знакомец, будет дежурить грядущей ночью, а я — на следующую. Когда договор будет выполнен, я немедленно отправлю соколиной почтой письмо в Бельверус, для Совета Хранителей. Надеюсь, на этом все недоразумения между гильдией Ночной Стражи и Черным Кругом будут окончательно исчерпаны.

— Твои слова услышаны… — наклонил голову стигиец. — Я очень рад, что мы смогли понять друг друга.

* * *

Возвращались неспешно, уже ничего и никого не опасаясь. Тот-ан-Хотеп отдал распоряжение боевым магам, охранявшим троих представителей «Кольца Сета», чтобы те незамедлительно пропускали к мельнице Гвая или Конана по первому требованию. Единственно, охотникам было категорически запрещено углубляться в лес и сворачивать с тропинок. В противном случае Тот-ан-Хотеп, по его же словам, «пересмотрит заключенный договор», а это могло означать все, что угодно…

— Очень уж просто все получилось, — качал головой киммериец, слегка подталкивая пятками в бока идущего слишком медленно сартака. — Немыслимо просто!

— По-моему, этому только радоваться нужно, — ответил Гвай. — Видать, наши стигийские друзья откопали в Железном лесу вещицу, ценность которой запредельна. Ради этой штуковины они готовы пойти на любые уступки и заключить любые договоры!

— Ну да, например такой же договор, как с бароном Лотаром, — саркастично сказал Конан. — Запугали бедолагу так, что его милость теперь полгода будет просыпаться от кошмарных снов!

— Ты не путай теплое с мягким, — усмехнулся Гвайнард. — Подумай, кто такой барон Лотар? Да никто! Плюнуть и растереть! Если его городок будет стерт с лица земли, а самого барона торжественно принесут в жертву Сету на каком-нибудь Черном алтаре, ни о нем самом, ни о его людях никто и не вспомнит. А за нашими спинами стоит охотничье братство, Гильдия! Тот-ан-Хотеп понял, что Хранители знают о случившемся, и если с нами произойдет что-то нехорошее — Черный Круг окажется в неприятном положении.

— И все-таки ты ему соврал, — заметил варвар. — Точнее, это была не совсем ложь: ты всего лишь сказал полуправду. Хранители в Бельверусе знают только о чудовищах, наводнивших окрестности Железного леса, но про магов Черного Круга им ничего не известно.

— Согласен. Но мы рискнули, бросили кости на стол и выбили «трех коней». А Хранителей я извещу о случившемся нынешней же ночью, придется отправлять в Немедйю Рэльгонна или одного из очаровательных родственничков нашего упыря… И потом, Совет Хранителей должен быть оповещен о подозрительной деятельности магов Черного Круга на Полуночи — надеюсь, ты заметил, что они снарядили очень серьезную экспедицию?

— Точно! Сначала в Лотар отправился Иотеф, разведать обстановку и подготовить открытие портала между Железным лесом и Птейоном, а потом сюда нагрянули аж целых девять боевых магов и еще три колдуна высшего посвящения, считая вместе с Иотефом. Исключительно грозная сила — при желании они могут если не остановить, то, по крайней мере, задержать на несколько дней целую армию! Но почему они так заинтересовались тайной Железного леса? Что скрывается в чаще?

— Думаю, мы сумеем выяснить это сегодня же, — брякнул Гвай, вызвав безмерное удивление киммерийца.

— Не уверен, что упыри смогут разведать все, что нас интересует, — сказал Конан. — Тот-ан-Хотеп почувствует их присутствие и сочтет это нарушением договора. А тогда — пиши пропало!

— Разве я говорю о каттаканах? — преспокойно ответил Гвайнард. — У нас есть оружие куда более незаметное и действенное. Эйнар.

— Чего? — ахнул Конан и тут же подумал о том, что Гвай совершенно прав: броллайхэн, Дух Природы, при желании способен творить такие чудеса, что запросто заткнет за пояс сотню каттаканов. Никто не спорит, упыри очень полезны в ситуациях, когда речь идет о борьбе с обычными чудовищами или недоброжелателями-людьми, но если в дело впутана магия, особенно такая, какой владеют самые знающие колдуны Черного Круга, ничего лучше броллайхэн не найдешь! Эйнар способен воплощаться в любое материальное тело, а равно и сбрасывать телесную оболочку в нужный момент, его истинная сущность представляет собой разумный сгусток силы самой природы, он наделен магией Равновесия, способной противостоять заклятиям Тьмы и Света…

В общем, скандалист и бездельник Эйнар в действительности представлял из себя до крайности полезное существо. Жаль только, что врожденная лень не позволяла ему в полной мере использовать способности, данные от рождения. Но это было легко исправимо — броллайхэн следовало заинтересовать предстоящим делом и вот тогда можно быть уверенным в том, что Эйнар не оплошает.

— Хорошая мысль, — согласился Конан. — Но как это осуществить на практике?

— Что-нибудь придумаем…

Одноглазый Ордо приметил охотников издалека — они только подъезжали к крепости. Конана с Гваем выбежала встречать вся стража вкупе со своим командиром, тут же примчались Асгерд с Эйнаром. Собственнолично явился барон Лотар, оказавшийся худощавым молодым человеком с породистым дворянским лицом и взглядом законченного преступника. Видать, недаром ему пришлось бежать из родной Немедии на Полночь.

Всех интересовало только одно: почему Ночные Стражи вернулись так быстро — и трех колоколов не прошло! Гвай заранее приготовил очень похожее на настоящую правду объяснение: мол, с черными магами удалось придти к соглашению, спустя два дня они покинут Лотар и если его милость барон пообещает, что до послезавтра никто стигийцев не побеспокоит, то осложнений не возникнет. Он, Гвай, вместе с почтенным месьором Конаном Канах, готовы выступить гарантами соблюдения данного слова с той и другой стороны.

Его милость согласился — Лотар отлично понимал, что угрозы стигийцев следует принимать всерьез. Затем барон поинтересовался, что произошло с отрядом Рульфа и получил в ответ красивую фразу, услышанную Гваем от Тот-ан-Хотепа — это, знаете ли, не входит в сферу ваших интересов. Лотар нахмурился, но возражать не стал. Конан же только посмеивался про себя.

Затем господа охотники вместе с Одноглазым Ордо (старику Конан доверял как самому себе) собрались на уже знакомом всем сеновале, стоящем во дворе дома Пузана Хэма и Гвайнард изложил все подробности краткого путешествия в Железный лес и возникшие соображения. Выслушивая мысли бессменного командира отряда, Эйнар мрачнел с каждым мгновением.

— Авантюра, — высказался, наконец, броллайхэн. — Это еще хуже, чем ваша прошлая задумка! Что вы мне предлагаете? Отправиться туда одному? Вам известно, что любой, пусть даже слабенький маг, способен ощутить присутствие чужого колдовства? А там засели колдуны, которые способны одолеть не то что Духа Природы, но и демонов Черной Бездны! Я не смогу использовать Алое волшебство Равновесия, даже если очень захочу!

— Тебя никто не просит воевать со стигийцами, — поморщился Гвай. — Попробуй аккуратно разведать, что они делают в лесу, зачем прибыли в Лотар, что ищут.

— Всего-то и делов! — возмутился Эйнар. — Мне следует придти к ним с широкой улыбкой на лице и сказать: «Здравствуйте, можно узнать, что вы тут делаете»? Конечно, они усадят меня за стол, радушно напоят лучшим вином и сразу все расскажут и покажут! А потом попросту выпотрошат!

— Ты не понял, — остановил излияния Эйнара Гвайнард. — Смени воплощение. Тебе, случаем, не надоело так долго носить человеческое тело? Не хочешь какое-то время побыть белочкой? Зайчиком? Птичкой?

— Птичкой! — передразнил броллайхэн предводителя ватаги. — Свиньи вы, а не верные друзья! Лошадей седлать — Эйнар. Выгребную яму чистить — снова Эйнар! Головой рисковать — опять Эйнар!

— Никто тебя уговаривать не собирается, — сурово бросил Гвай. — Тебе напомнить о том, что ты, прежде всего Ночной Страж, а уже потом бессмертный балбес, решивший жить среди людей? Помнишь уложения Гильдии? О чем там говорится?

— Слово командира отряда — закон, — уныло проворчал Эйнар. — Конечно, если это приказ, я подчинюсь.

— Именно, приказ, — отрубил Гвайнард. — И теперь тебе стоит подумать, как его выполнить со всем прилежанием.

— Ненавижу вас всех, — с фальшивой плаксивостью в голосе проныл доблестный соратник. — Асгерд, отвернись… Придется раздеться.

— Интересно, что у тебя есть такого, чего бы я не видела у других мужчин? — не без едкой иронии осведомилась нордхеймская воительница и принципиально не стала отворачиваться. Эйнар тем временем снимал безрукавку, верхнюю и нижнюю рубаху, штаны и сапоги. Оставшись совершенно голым, броллайхэн процедил:

— Сами напросились. Но учтите, за последствия я не отвечаю!

Внезапно человеческий силуэт размылся, замещаясь плотным белесым туманом — Эйнар сбрасывал человеческое тело, будто надоевшую одежду. Затем клубок тумана сжался в небольшой шар, по которому пробегали тонкие розовые искорки и начал замещаться новой формой воплощения.

— Здорово! — воскликнул Ордо. — Раньше о таком я только слышал, но не верил россказням!

— Пообщаешься с нами подольше, еще и не в такое уверуешь, — фыркнул Конан. — Не обращая внимания, это так, мелкие фокусы. На самом деле с Эйнаром лучше не связываться, сила в нем заключена огромная…

Перед Одноглазым Ордо и охотниками сидела белка. Обычная рыжая белка. Единственно, крупноватая — размером с небольшого кота бритунийской породы.

— Вполне разумно, — с интересом глядя на Эйнара, сказал Гвай. — Передвигаться можно куда быстрее, чем любое другое животное, да и стигийцы не заметят, как ты пересечешь границу охранного пояса. Уверен, их магия способна предупредить только о появлении человека или другого крупного существа… Ну что ж, отправляйся.

Белка недовольно чирикнула, с присущей только этим зверькам ловкостью забралась на поддерживающий потолок сеновала столб, оттуда перескочила на поперечную балку, сиганула в отдушину под крышей и была такова.

— Сколько лет на этом свете живу, а все не перестаю удивляться его чудесам, — философски проговорил Ордо. — Пойдемте-ка в дом Пузатого Хэма, обед давно должен быть готов…

Выходя на двор, Конан резко обернулся. Варвару показалось, будто на сеновале снова кто-то хихикает.

— Чего встал? — подтолкнула киммерийца Асгерд. — Идем. Ордо пообещал жареных куропаток и настоящее шемское вино, нарочно приберегаемое для дорогих гостей!

Варвар еще раз с подозрением осмотрел сеновал, прикрыл дверь и зашагал к высокому крыльцу гостеприимного обиталища толстяка Хэма.

* * *

Начало смеркаться. Побагровевший солнечный диск начал спускаться к далекой полосе Немедийских гор, отделяющих центральную часть материка от обширных земель Аквилонского королевства. Эйнар не возвращался.

— Пора отправляться, — решительно сказал Конан, когда на восходной стороне неба появились первые звезды. — Хочу приехать к мельнице, пока совсем не стемнело. Когда появится Рэльгонн, немедленно отсылайте его ко мне. Не хочется целую ночь сидеть в компании стигийских колдунов и чудищ Железного леса! С Рэлеем можно хоть в кости поиграть, только он жульничает…

На всякий случай варвара снарядили так, будто он направлялся в самое логовище Черного Круга для того, чтобы похитить магическое кольцо Тот-Амона или выкрасть из сокровищницы Птейона самые могучие артефакты. Пришлось взять с собой изрядное количество хитрых снадобий Ночной Стражи, полдесятка самых необходимых амулетов, позволяющих человеку свободно действовать ночью и способных отпугнуть нечистую силу, оружие и, разумеется, провизию из расчета на двоих человек. Запас, как известно, карман не тянет.

Конан въехал под мрачный полого Железного леса, когда закат уже догорал. Если на открытом пространстве еще синели предночные сумерки, то в лесу было темно, будто в склепе и полагаться приходилось исключительно на прекрасное ночное зрение Гнедого, самостоятельно выбиравшего дорогу.

Очень скоро киммерийца окликнули — его встречал один из боевых магов, на тюрбане которого сияла бледным голубоватым светом брошь с крупным светящимся алмазом. Опять магические штучки! Впрочем, удивляться ту нечему — для стигийца магия является столь же естественной, как для любого другого человека ночной сон или пища, они не представляют себе жизни без волшебства.

Всадник жестом приказал варвару следовать за ним и вскоре они оказались возле каменного куба заброшенной мельницы. Поскольку она стояла на берегу и вдали от деревьев, здесь было относительно светло.

— Лошадь привязать, сидеть в доме, — с ужасающим акцентом сказал варвару маг. — Никуда не ходить. Когда придет второй — проверю.

— Как скажешь, — подал плечами Конан, набросил поводья сартака на старинную коновязь возле дома, забрал мешок с вещами и вошел в каменное здание, с твердым расчетом забраться на чердак и попытаться оттуда рассмотреть, что будет происходить вокруг — вдруг получится узнать нечто важное? На Эйнара в любом случае надежды никакой — обязательно что-нибудь забудет или перепутает!

Кто-то заботливо зажег внутри мельницы несколько факелов, воткнутых в проржавевшие кольца. Конан запнулся и раскрыл рот от удивления.

Все охотники из отряда Рульфа действительно были здесь. Стигийцы проделали большую работу, перетащив сюда погруженных в колдовской сон людей, разоружив их и аккуратнейшим образомсложив снаряжение Ночной Стражи в дальнем углу — меч к мечу, арбалет к арбалету — идеальный порядок!

Варвар присел возле одного из охотников и пощупал его шею. Кожа теплая, дышит очень слабо, сердце бьется раза в три реже, чем у обычного человека. Живы, это главное — могли ведь и погибнуть…

Взяв один из факелов и взобравшись по ветхой деревянной лестнице на второй этаж, Конан спугнул нескольких летучих мышей, обитавших на чердаке, и принялся устраиваться возле отдушины, из которой открывался отличный обзор на поляну, и изгиб речушки. Расстелил плащ, извлек из объемистого кожаного мешка свертки с провизией и бурдючок с вином, деревянную коробку со снадобьями и оберегами поставил поближе к узкому окну, чтобы всегда была под рукой. Теперь оставалось ждать явления Рэльгонна или кого-то из его семьи.

— Что за бесовство? — киммериец встрепенулся в который уже раз расслышав навязчивый звук — тоненькие злорадные смешки, точно такие же, как утром и днем на сеновале Пузатого Хэма. — Я что с ума схожу?

Заново перепроверил все вещи — ничего! Никаких признаков присутствия посторонних, будто человек, зверь или некое неведомое существо с пакостным характером и дурными привычками. На всякий случай Конан убрал запас пищи повыше — на подгнившую поперечную балку, мало ли что? Очень не хочется повторения истории с котелком…

Дом, ясное дело, охраняли снаружи — в стремительно сгущающейся тьме Конан успел рассмотреть три фигуры стигийцев, неспешно прогуливающихся вокруг дома. Нет никаких сомнений в том, что рядом с мельницей в самом здании натянуты магические «ничточки», которые дадут знать магам о любых передвижениях киммерийца. А вздумай он нарушить соглашение и вылезти наружу, неприятностей не миновать.

— Приветствую достойнейшего Конана Канах, — варвар вздрогнул от неожиданности, когда за спиной послышался ровный голос упыря. — Готов составить тебе компанию до грядущего утра, а чтобы нам не скучать…

Рэльгонн усмехнулся, потряс извлеченным из складок балахона мешочком, в котором брякали игровые кости. Проклятущий кровосос отлично знал, что киммериец падок на азартные игры и считает их одним из самых лучших развлечений.

— Гвай мне все рассказал, — упырь уселся рядом с Конаном и с любопытством выглянул в окно. — Очень жаль, что нам запрещено выходить наружу, но это дело поправимое.

— Даже не думай об этом! — воскликнул варвар, полагая, что Рэльгонн все-таки собирается провести разведку с помощью прыжков через Ничто. — Мы с Гваем дали слово, что будем сидеть в мельнице и носа отсюда не высовывать! Пойми, речь идет не только о нашей собственной безопасности! Мы отвечаем за жизни еще сорока шести человек!

— Разве я утверждаю обратное? — удивился Рэльгонн. — Наблюдать за происходящим можно и другими способами… Вот, смотри!

Оказывается, упырь притащил с собой большой черный ящик из неизвестного Конану материала — прочного, но очень легкого. А когда Рэльгонн щелкнул замочками и поднял крышку, варвар лишь рот раскрыл.

Охотники отлично знали, что каттаканы привезли из своего мира довольно большое количество различных приспособлений, позволивших им выжить в негостеприимном человеческом Универсуме — на своей далекой родине, отстоящей от Сферы Хайбории на тысячи тысяч лиг, упыри умели делать самые невероятные механизмы. Но такою хитрую штуковину Конан видел впервые.

На обратной стороне крышки располагалось большое овальное зеркало, а в самом ящике лежало множество металлических цилиндров размером с палец, к каждому из которых было прикреплено словно бы по паре прозрачных стрекозиных крылышек.

Здесь же оказалась небольшая выдвижная дощечка, на которой мерцали зеленоватым светом сложные иероглифы — Конан уже знал, что это буквы каттаканов.

— Держи, — Рэльгонн перебросил варвару несколько цилиндров. — Расставь во всех отдушинах ведущих наружу, на лестнице и на подоконниках. Остальные я заброшу на крышу…

Когда дело было сделано, упырь пробежался кончиками длинных пальцев по дощечке с иероглифами, зеркало залилось ровной изумрудной краской, а сам ящик начал жужжать, будто пчелиный улей.

— Скоро это замечательное приспособление определит, сколько живых существ находится в округе двух лиг от мельницы и что они делают, — удовлетворено пояснил каттакан. — Только не спрашивай, как оно работает, все равно не смогу объяснить!

— А ты попробуй.

— Ох, и въедливый же ты, Конан! Ладно… Тебе известно, что человек или зверь излучает тепло?

— Конечно!

— Так вот, цилиндры улавливают это тепло и направляют его в… коробку, которая затем может показать в зеркале изображение человека, причем находящегося довольно далеко. Еще цилиндры могут различать движение, звуки, даже запахи! Очень сложная вещица, но в определенных ситуациях совершенно незаменимая!

И тут Конана озарило. Мысль показалась вполне разумной и своевременной, и он поинтересовался:

— Слушай, а эта коробка способна проверить, сколько живых существ находится здесь, в этом доме? Любых — больших, маленьких?

— Конечно, — кивнул упырь. — Только зачем это тебе?

— Надо!

— Раз надо, значит надо, — покладисто согласился Рэльгонн и вновь коснулся мерцающих в полутьме иероглифов. — Вот гляди… Синими линиями нарисован силуэт здания. Ярко-голубые точки показывают, где стоят детект… в общем, цилиндры. А сейчас мы проверим, сколько нас всего.

Ухоженный ноготь каттакана коснулся большого значка, напоминающего двух переплетшихся змей и в нижней части зеркала вспыхнули зеленые буквы.

— Существ, похожих по весу и размеру на тебя или меня — сорок восемь, — перевел упырь. — Как и должно быть: сорок шесть охотников Рульфа и нас двое. А это еще что такое?.. Смотри, смотри!

Контуры людей и упыря зеркало показывало розовым, точно таким же цветом оказались выделены две точки, быстро передвигавшиеся по чердаку к одному из цилиндров, установленных у самого дальнего окна.

— Мыши? — бормотал Рэльгонн. — Нет, быть не может, слишком крупные для мышей! Ну-ка, увеличим… Ах вы, маленькие мерзавцы! Я-то гадал, что за напасть на нас свалилась! Конан, жди здесь!

Упырь растворился в воздухе — прыгнул через Ничто. А дальше у киммерийца в глазах зарябило: единственный факел давал достаточно света, чтобы разглядеть, как Рэльгонн на мгновение появляется то возле окна, то у выхода на лестницу, то у полуночной стены и вновь исчезает — каттакана совершил не меньше пятнадцати перемещений.

Слух варвара попутно различал некие посторонние звуки, напоминающие тоненький перепуганный визг.

В тот момент, когда Рэльгонн вынырнул из пустоты прямо перед варваром, по лестнице прогрохотали сапоги, и в покосившемся дверном проеме показался один из стигийцев-охранников. Взгляд у него был встревоженный.

— Что здесь происходит? — осведомился маг, а упырь быстро спрятал за спину обе руки.

— Э-э… — даже каттакан не нашелся с ответом. — Мы…

Конан брякнул первое, что пришло на язык:

— Играем в прятки!

— Ну-ну… Смотрите, не доиграйтесь.

Маг, недовольно покачав головой, ушел вниз. Киммериец воззрился на упыря:

— Что это было? Ты за кем охотился?

— За ними! Невероятно проворны, но я все-таки быстрее!

С этими словами Рэльгонн предъявил варвару двух диковинных существ, которых крепко держал за шкирки.

— Прошу любить и жаловать, — провозгласил упырь. — Лет триста таких не видел вживую! Самые натуральные джерманлы!

— Кто? — киммериец едва не поперхнулся собственной слюной. — Их же не бывает! Это сказки!

— Сказки? Никаких сказок, прими угрюмую реальность такой, какая она есть! Нам всем еще крупно повезло, что удалось вовремя их поймать! Посмотри в моем ящике, там должны быть мешочки из материала, похожего на очень мягкую прозрачную слюду… Нашел? Отлично! Теперь давай поместим наших маленьких друзей внутрь, и оставим до утра — пусть подумают о смысле своей бессмысленной жизни. Потом отвезешь их Гваю, ему будет интересно посмотреть.

Твари бешено сопротивлялись, пытались кусаться, но совместными усилиями Конана и Рэльгонна все-таки были водворены в мешки, горловины которых упырь затянул металлическими скобами.

— Не задохнутся? — озабоченно спросил Конан, когда оба малыша оказались в заточении.

— Материал пропускает воздух, — уверенно ответил Рэльгонн. — Ничего с ними не сделается! Главное — не упустить, потом не поймаем. Все, забудь на время об этих уродцах, давай заниматься делом! Даже если Эйнар не сможет ничего разведать, полагаю что мы соберем достаточно сведений о том, что делают в железном лесу твои стигийские друзья.

— Они мне не друзья!

— Какая разница?..

Глава четвертая

— Совершенно невероятная история! Немыслимо и непостижимо! Отказываюсь верить!

Столь эмоциональные высказывания Эйнара имели под собой серьезные основания. Причем настолько серьезные, что вся компания охотников предпочла забраться в обширный и холодный погреб Пузатого Хэма (сюда не проникало ни единого луча дневного света, довольствовались четырьмя масляными лампами) и срочно вызвать из Рудны Рэльгонна, поутру отправившегося на отдых в свой отдаленный замок. Как и следовало ожидать, упырь появился незамедлительно.

— …Давайте объединим все полученный минувшей ночью сведения и попытаемся нарисовать относительно ясную картину случившегося, — руководство спешным совещанием, само собой, взял на себя умный каттакан. — Поскольку утром мне не удалось дождаться Эйнара, я хотел бы выслушать не бессвязные восклицания, а подробный и обстоятельный рассказ. Итак?

— Подробный и обстоятельный? — плаксиво завел броллайхэн. — А это ты видишь, вурдалак проклятый? Что теперь делать?

Конан зажал рот ладонью — понимал, что громкий смех окончательно выведет из себя ранимого Эйнара. Дело в том, что воплотившийся обратно в человеческой тело, Дух Природы в данный момент мог похвастаться неприличествующим людям роскошным беличьим хвостом, каковой и был продемонстрирован всем желающим — до крайности расстроенный Эйнар распустил тесемки на полосатых нордхеймских штанах и, повернувшись к зрителям кормовой частью, предъявил новообретенную часть тела.

— М-да, — кашлянул Рэльгонн, осмотрев пушистый рыжий хвост, который, как и положено, по законам природы, рос из копчика Эйнара. — Оденься, пожалуйста, здесь все-таки женщина…

Может быть, тебе стоит сбросить человеческое воплощение и заново попробовать вернуть себе нормальное обличье?

— Пробовал, не получается! — едва не плача, отозвался броллайхэн. — Стыдобища!

— Неразрешимых проблем не существует, — сказал упырь. — Рано или поздно мы найдем способ, как тебе избавиться от этой… этого ненужного украшения. А теперь рассказывай, и вспоминай любые детали! Даже самые незначительные!

Эйнар, всхлипывая, рассказал. Как и следовало ожидать, охранная магия стигийцев не обратила внимания колдунов на появившуюся в Железном лесу белку, каковая прошмыгнула мимо старой мельницы и благополучно очутилась на соседней поляне, где и трудился Тот-ан-Хотеп вместе с двумя другими магами высшего посвящения.

Что они там делали? Не поверите! Наиболее мудрые колдуны Черного Круга вовсю махали лопатами, будто обычные поденщики! Яма, выкопанная ими за минувшие дни, уже достигала десяти локтей в глубину, так что вылезать из нее приходилось по наспех сколоченной лестнице. Всем магия хороша, но ее не заставишь копать, пилить или класть кирпичи. Посему, даже если самому могучему волшебнику захочется выкопать горшок с золотом или банальный корешок мандрагоры, ему придется взять в руки соответствующий инструмент и работать руками. В крайнем случае — приказать выполнить все необходимое рабам или нанять рабочих. А если судить по объему работы, проделанной стигийцами, в земле находилось нечто столь ценное, что маги «Кольца Сета» наплевали на свое достоинство и решили извлечь эту вещь самостоятельно, не привлекая к работам посторонних…

Эйнар, засевшим на толстой ветке стоящего рядом с поляной дерева, наблюдал за стигийцами вплоть до вечера, когда стало ясно, что маги выкапывают некий округлый предмет, размером с небольшой бочонок. Земля была сырая, сфера до самого последнего момента была покрыта липкой грязью, но броллайхэн чувствовал, как от шара исходят невероятные по своей мощи волны чистого волшебства.

— Понимаете, если бы эта сфера принадлежала Свету или Тьме, она могла бы запросто уничтожить мою сущность, — втолковывал Эйнар притихшим охотникам и Рэльгонну. — Но шар исторгал магию Равновесия, мощь природы, к которой я принадлежу. Более того, это была изначальная магия, великая сила эпохи Сотворения… Сила самой жизни!

— Жизни? — задумавшись, упырь пожевал бескровными узкими губами. — Слушайте, я, кажется, понял, о чем идет речь! Понял! Восемь с половиной тысяч лет назад, когда каттаканы застряли в этом мире, великие артефакты Роты Всадника, знаменитая Великая Цепь и Венец еще действовали! Девять самых великих магических предметов, когда либо созданных под этим солнцем!..

— Ты это о чем? — насторожился Гвайнард.

— Я же рассказывал вам! Цепь Сотворения, из Трех и Семи сфер! Никто не знает, кто ее создал, но Рота в древнейшие времена смог отчасти подчинить камни себе, и потому они связаны с его именем… Но он был только владельцем Цепи, не создателем и не повелителем! В Семь камней была заключена сила стихий, из которых образовался мир. Огонь, воздух, земля, вода, мир зверей, мир растений, мир разумных рас. Эти камни поддерживали равновесие вселенной, и Рота спрятал их так, что камни безуспешно искали вплоть до нынешнего времени. Ни одного так и не нашли, кстати… Точнее, нашли — один камень, скрытый в Железном лесу… Далее: три Великих камня, связывали сферы стихий в единое кольцо и даровали владельцу силу Познания, Сотворения и Жизни. Постойте-ка…

Белая кожа Рэльгонна побледнела до такой степени, что он стал казаться синим. Жуткое зрелище.

— Я ошибаюсь, — проронил упырь. — Черный Круг обнаружил не один из камней Радуги, а Третий из Великих. Сфера Жизни… Сфера, способная соединять живое с неживым!

— Но при чем тут хвост Эйнара? — невпопад спросил Конан.

— Помолчи, варвар! — взъярился упырь. — Теперь мне ясно, какая магия действовала в Железном лесу! Хотите спросить, почему столь необычны тамошние деревья? Да очень просто! Под окрестными холмами скрыты огромные залежи железной и медной руды, это известно со времен правления немедийского короля Рагнара IV! Одно время здесь были копи, рудники, но потом обнаружились более близкие к Бельверусу рудные жилы в Немедийских горах и люди отсюда ушли… Под воздействием Сферы Жизни дерево впитывает металл, живая плоть объединяется с мертвой материей!

— А чудовища? — спросила Асгерд.

— Ничего сложного! Приведу чисто умозрительный пример: допустим, некая девица из Лотара пошла на реку купаться и случайно утонула. Для Сферы Жизни смерть в любых ее проявлениях нестерпима и она пытается вернуть существование всему мертвому. Рядом с утопленницей проплывает рыба, магия действует как на мертвое тело, так и на рыбу, объединяя их — получается русалка! Понимаете? Синяя водяная свинка, которую Гвай и Конан видели вчера, могла быть укушена змеей-аспидом и точно так же воссоединилась в одном теле со своим убийцей! И так далее — комбинации бесконечны!

— Теперь все ясно, — кивнул Гвайнард. — На нашем материке достаточно загадок, и Железный лес, который был пронизан идущей из глубин земли магией Сферы, был лишь одной из них. Черный Круг всегда интересовался необычными явлениями и вот, в прошлом году дошла очередь до Железного леса. Стигийцы посылают сюда мага, который обязан разведать, что именно происходит, а когда ситуация стала относительно ясна, в Лотар отправился большой отряд, который был обязан найти артефакт и доставить его в Птейон! Тут случайно вмешалась Ночная Стража и стигийцы были вынуждены лавировать — им не хочется с нами ссориться, но и секрет требуется соблюсти в полной мере. Когда мы с Конаном выставили свои условия, Тот-ан-Хотеп заключил договор, тем не менее, оставив в заложниках отряд Рульфа.

— Что же это получается? — подал голос Конан. — Завтра они переправят Сферу в Стигию и будут таковы? Вам не кажется, что отдавать в руки Черному Кругу такое мощное оружие — чревато? Тот-ан-Хотеп, конечно, приличный человек, но он трудится только во благо Круга, главой которого является Тот-Амон. А его никак не заподозришь в любви к ближнему и дальнему своему! Знаю что это за тип, сталкивался…

Гвай только руками развел.

— А что мы можем сделать? — обескуражено вопросил он. — Пойти в лес и вежливо попросить закопать артефакт обратно? Отобрать силой? Уничтожить всех магов и тем самым не оставить свидетелей? Допустим, при очень большом желании это у нас получится, но кто снимет заклятье сна с Рульфа и его людей?

— Можно я скажу? — попросил Рэльгонн. На безобразной физиономии упыря появилась гнуснейшая улыбочка, будто у злодея из балаганного представления. — Конан, Гвай, мы совершенно позабыли о том, что в наших руках находится весьма необычное, но сокрушительное и беспощадное оружие!

— Это какое же? — не понял Конан.

— Наши маленькие мерзавчики! Джерманлы! Если правильно их использовать, в Птейоне скоро произойдут весьма знаменательные события, а магам Черного Круга придется выкинуть Сферу Жизни в океан. Причем, желательно, подальше от берега! Конан, сбегай наверх, принеси мешки, в которых мы засунули джерманлов. Настало время поговорить с ними по душам!

Гвай, слушая упыря, лишь сокрушенно покачивал головой — видать, подумал, что Рэльгонн сошел с ума на старости лет. Все-таки по человеческим меркам каттакан был очень и очень стар — восемь с половиной тысяч лет, это тебе не шутка!

А вот киммериец, прошлой ночью успевший наслушаться от каттакана множество любопытнейших историй об этих древних и невероятно оригинальных созданиях, моментально понял всю блистательность и изящность необычного замыла упыря.

Если все действительно получится, некий Тот-Амон и его дружки огребутся таким количеством самых разнообразных и очень неожиданных трудностей, что даже нападение на Стигию объединенных армий Аквилонии, Немедии, Зингары, Аргоса и Турана покажется Черному Кругу детской забавой!

— Сейчас притащу! — киммериец вскочил на ноги и рванул к лестнице, ведущей к выходу из погреба, уставленного бочонками с вином и кадушками, заполненными солониной и разнообразными вареньями-солениями, что припас на черный день Пузатый Хэм.

— Только осторожнее! — рявкнул в ответ Рэльгонн. — Не упусти! И ради всех богов, закрывай двери! Ты де знаешь, что я не переношу солнечный свет!

Упырь повернулся к остальным охотникам и увидел сразу три пары очень заинтересованных глаз. Гвай, Асгерд и Эйнар ждали внятных и обстоятельных объяснений.

— Гвайнард, ты ведь слышал легенды о джерманлах? — спросил Рэльгонн. — По крайней мере, в бестиариях вашей Гильдии отыщутся о них сведения?

— Разумеется, — кивнул командир охотничьей ватаги. — Но ведь они или вымерли, или… Или просто являются мифическими существами!

— Вот сейчас киммериец принесет сюда этих самых «мифических существ», и ты посмотришь, как близко друг от друга стоят правда и легенда… Давным-давно мы, каттаканы, частенько сталкивались с этой забавной расой. Не слышали, что они состоят в отдаленном родстве с гномами-двергами? Тогда, я поведаю вам некоторые подробности об интересных особенностях и привычках джерманлов…

* * *

Джерманлы родственны не только двергам, но и данхан — крошечным лесным карликам, наделенным определенными магическими способностями. Однако, по части магии и врожденного владения волшебством, джерманлы оставляют своих отдаленных сородичей далеко позади. Да только магия у них весьма и весьма специфическая.

Как, когда и при каких обстоятельствах раса карликов появилась на свет, то никому не ведомо, вероятнее всего они ведут родословие со времен Всадника Полуночи, Роты, когда на земле существовали многие сотни разновидностей разумных тварей, не имеющих никакого касательства к человеческому племени, тогда еще совсем юного. Но и тогда эти существа были крайне немногочисленны.

Обитали джерманлы в горах, чаще всего, облюбовывая старые выработки гномов. На поверхности появлялись редко, предпочитая уютный мрак подземелий полному опасностей и недоброжелателей открытому миру. Но если уж хоть один джерманл оказывался в крупном, населенном людьми городе, следовало ожидать самых невероятных сюрпризов. А поймать такую тварь практически невозможно — они отлично умеют отводить глаза, прятаться и очень быстро бегать. Не окажись прошлой ночью рядом с Конаном каттакана — охотники никогда не сумели бы изловить своих обидчиков.

— По сути, джерманлы не владеют волшебством в привычном для нас смысле данного слова, — неторопливо повествовал Рэльгонн. — Они не могут превратить свинец в золото, использовать боевые или защитные заклинания, воздействовать на людей или природу. Подозреваю, что они даже не понимают смысла слова «заклинание». Природа магической силы этих малышей совершенно иная и, вероятно, принадлежит к стихии Хаоса.

— Объясни человеческим языком, что они способны делать? — сказала Асгерд. — Пока что кроме мелких пакостей мы ничего от джерманлов не видели! И, в конце концов, почему они привязались к нашей ватаге? Что плохого мы им сделали?

— Я тоже не делал им ничего дурного, мрачно ответил упырь. — И, тем не менее, несколько столетий назад у нас в Рудне завелось несколько этих уродцев, видимо пришли из Кензакийских гор по заброшенным подземным тоннелям, связывающим наш замок со старыми шахтами. Человек или гном пройти не смогли — время не пощадило старые галереи, многие из них обвалились. Но крошечному джерманлу не составит труда протиснуться в любую щель, особенно если в доме, который они решили посетить хранится столько вкусного…

— Они что же, воровали у вас еду? — заинтересовался Гвай.

— Слово «вкусное» я употребил в качестве метафоры, — Рэльгонн поморщился, словно у него зуб заболел. — Помните, я упомянул, что эти твари привержены Хаосу? Так вот, их любимое, занятие — ломать и разрушать. А особенно — портить магические предметы!

— То есть, как? — не поняла Асгерд. — Не представляю себе, как, например, можно сломать волшебное кольцо, в которое волшебники вкладывают часть своей силы! Расплавить, что ли?

— Нет, все куда хитрее… Благодаря своим способностям, джерманлы способны частично изменять действие заклинаний, вложенных в артефакты. Сущность заклятия остается неизменной — то есть, если некий магический жезл, предназначен для превращения кошек в собак и наоборот, то он и будет это делать даже после того, как над ним поработают эти шутники. Одна беда: превращение или не будет завершено, или в результате получится, например, розовая кошка размером с быка или собака величиной с кузнечика, да еще она будет мяукать, а не лаять.

— Вот теперь я понял, — закивал Гвайнард. — Возьмем хотя бы историю с амулетом, отпугивающим морских змеев. Мы же говорили о том, что общие свойства не изменились, амулет воздействовал именно на змей, но не отпугивал, а приманивал, и змеи были не морские а вполне сухопутные… И, что же, джерманлы способны влиять на действия любых артефактов? Каких угодно? И сильных, и слабых?

— Скорее всего, да, — ответил Рэльгонн. — Знаете, почему они пришли в ваш дом? У вас хранится большое количество амулетов, оберегов и прочих магических приспособлений. А волшебство эти поганцы чувствуют за сотню лиг! Ваше счастье, что они не остались в доме надолго — вы лишились бы всей своей коллекции артефактов! Конечно, они продолжали бы действовать, но совершенно по-другому!

— А зачем они увязались за нами? — удивился Эйнар.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Рэльгонн. — Может быть, просто спрятались среди ваших вещей, заснули, — а потом выяснилось, что господа охотники отправились в поход и теперь невозможно вернуться назад. Но не признать того, что прятались они великолепно, я не могу!

Наверху грохнула тяжелая дверь, и в погреб спустился киммериец, державший в руках два полупрозрачных мешочка, в которых шевелились маленькие твари, размером с подрастающих котят.

— Дай-ка мне, — вытянул руку упырь. — Попробуем допросить одного из наших уродцев…

Рэльгонн снял стальную скобу с одного из мешков и аккуратно извлек наружу яростно шипящую тварюшку, взиравшую на своего мучителя злыми темно-желтыми глазками.

По ближайшему рассмотрению оказалось, что назвать джерманла симпатичным существом никак нельзя. Строение тела походило на человеческое — две руки, две ноги, голова, но в остальном сие порождение Хаоса более всего, напоминает детеныша лесного гоблина. Тело с буровато-коричневой бугристой кожей покрывали пучки жестких волос, голова словно приплюснута, рот широченный, буквально «до ушей». Крошечные, очень острые зубки, носик пятачком, широкие треугольные уши… Словом, пакостное зрелище.

— Они вполне разумны и могут знать человеческий язык, — пояснил Рэльгонн, аккуратно держа джерманла за короткую шею и решительно пресекая все попытки существа вырваться из цепких пальцев упыря путем несильных, но обидных щелчков по покатому морщинистому носу. — Ну, дружок, побеседуем?

Последний вопрос уже был обращен к джермалу. В ответ раздался целый водопад звуков, которыe ни единый из охотников не мог бы назвать членораздельной речью. Тварь пищала, цокала, взвизгивала, но только не говорила.

Упырь, однако, не растерялся. Он подумал и завел разговор на странном наречии, которое Конан опознал не без труда: так разговаривали горные уруки-гоблины, еще водившиеся в Кезанкии. Как ни странно — подействовало! Заслышав знакомую речь, джерманл слегка успокоился и начал отвечать, но было заметно, что он по-прежнему крайне недоволен обществом людей и уважаемого пожилого вампира.

— Ну и дела… — вздохнул Рэльгонн после того, как они с джерманлом полных два квадранса несли, чудовищную тарабарщину, непонятную никому из охотников. — Не знаю, смеяться или плакать… Если бы кто рассказал мне такую история, никогда бы не поверил!

— Что он сказал? — подался вперед Гвай.

— Подожди, сейчас засуну его обратно в мешок… Вот, готово! Хотите верьте, хотите нет, но это — супружеская пара!

— В смысле… э… самка и самец?

— Можно сказать и так, если вам будет понятнее, — фыркнул Рэльгонн и залился мелким смехом. — У них, если угодно, медовый месяц. Вот и решили вволюшку побезобразничать. Их действительно приманили хранящиеся у вас дома артефакты, тут я был совершенно прав. Все мелкие розыгрыши вроде перековки тяжеловоза, исчезновения сапог и испорченного ужина — их работа! Они так развлекаются, считают, что это очень весело.

— Вот сейчас положу этого весельчака на одну ладонь, а другой прихлопну! — пригрозил киммериец, показав увесистый кулак. — И не помотрю, что они редкие и вымирающие, а у женушки этого урода может быть скоро родятся очаровательные лопоухие детишки!

— Скажите спасибо, что их волосатые ручонки нe дотянулись до действительно ценных артефактов, — остановил кровожадные речи варвара упырь. — Подумаешь, сломали несколько никому не нужных амулетов!

— А заодно утащили мои сапоги и нагадили в котелок! — припомнил варвар недавние обиды.

— Оставь, — отмахнулся Рэльгонн. — Вот что я вам скажу, друзья… У нас появился отличный шанс безнаказанно отплатить Черному Кругу за доставленное беспокойство фактически той же монетой. Конан, кажется уже догадался, о чем я говорю — только посмотрите на его довольную физиономию!

Варвар, пытаясь не расхохотаться в голос, закашлялся. Он-то отлично понимал, о чем идет речь.

— Митра Всеблагой… — выдохнул Гвай, до которого начал доходить смысл замысла Рэльгонна. — Ты хочешь, чтобы эти… джерманлы «сломали» Сферу Жизни?

— Зачем же только Сферу? — невинно поинтересовался упырь. — Я пообещаю джерманлам, что отпущу их. А заодно настоятельно посоветую внимательно присмотреться к неким месьорам, орудующим в близлежащем лесу… Вам не кажется, что в кладовых Птейона наших ушастых малюток ожидает настоящее пиршество?

— Ты просто монстр! — с притворным ужасом воскликнул Конан. — Да если джерманлы появятся в Птейоне, через десять дней Тот-Амон повесится на ближайшей пальме! Вместе со всем своим конклавом! Они там такого натворят, что подумать страшно! Великие Пирамиды доверху набиты самыми невероятными артефактами! Я уж не беру личную сокровищницу Тот-Амона, на которую мне однажды удалось взглянуть краем глаза!

— А если у джерманлов хватит ума спрятаться так, чтобы маги не смогли найти их убежища, и у них действительно народятся детишки, лет через десять-пятнадцать от Черного Круга останутся одни воспоминания, — ехидно хихикнул Рэльгонн. — Я отлично понимаю, что мы задумали ужасающее паскудство, последствия могут быть самыми непредсказуемыми, но, во-первых, Стигия далеко и нас это никоим образом не заденет, а во-вторых, кто здесь испытывает нежные чувства к Черному Кругу?

— Это примерно то же самое, что подбросить пару хорьков в курятник, — сказала Асгерд. — Решено, так и сделаем. Только как переправить джерманлов в Железный лес?

— Позвольте, я этим займусь, — сказал Конан. — Так или иначе, следующей ночью надо снова дежурить на мельнице, а утром проверить, как Тот-ан-Хотеп выполнит свою часть договора. Он ведь обещал разбудить Рульфа и его отряд!

— Хорошо, действуй, — согласился Гвай. — Рэльгонн, доставай джерманлов и рассказывай им, что надо делать! Распиши во всех красотах, как много вкусного ждет их в Стигии!

— Постараюсь, — улыбнулся упырь, показав все свои зубы. — Только учтите, эти твари не привыкли исполнять обещания, за ними придется следить в оба глаза!

* * *

Отоспавшись днем, Конан перед самым закатом снова отправился на старую мельницу. Но теперь в лесу его встречал не боевой маг, а лично Тот-ан-Хотеп, восседавший на огромном черном верблюде.

— Приветствую месьора Конана Канах из Киммерии — как всегда учтиво поздоровался колдун. Варвара кольнуло нехорошее предчувствие — неужели стигиец что-то заподозрил? Только этого еще не хватало!

Сартак киммерийца смотрел на надменного двугорбого верблюда без всякого доброжелательства, но Конан заставил Гнедого идти рядом с невиданным на Полуночи зверем нога в ногу.

— Чем больше тебя знаю, тем больше удивляюсь, — сказал варвару Тот-ан-Хотеп. — У тебя и раньше были интересные друзья, но теперь я не знаю, что и думать…

— Ты это о чем? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Конан.

— Начнем с твоего скакуна, — колдун указал на Гнедого. — Я твердо знаю, что в Хайбории такие звери не водятся, значит эта… гм… лошадь появилась на свет либо в результате магического опыта, либо вывезена из другого мира. Можно поинтересоваться, где ты раздобыл это чудовище?

— Купил на рынке в Чарнине, — ответил варвар чистую правду: сартак и впрямь был куплен у не самого добросовестного торговца лошадьми несколько седмиц назад. — Выложил кучу денег!

— Что характерно, ты не врешь, — покачал головой Тот-ан-Хотеп. Он явно проверял каждое слово киммерийца различающим ложь заклинанием. — Хорошо, забудем про Гнедого. Но как ты умудрился подружиться с вампирами? Черный Круг давно интересуется загадкой обитающих в Райдоре каттаканов, но нам никогда не удавалось даже близко подойти к ответами на вопросы, которые ставит их существование в нашем мире! Каттаканов не должно быть здесь, понимаешь? Это нарушение мирового порядка, установленного при Сотворении Мира!

— Который, как известно, был сотворен из Великой Тьмы? — поддел Конан стигийца, но тот не обратил на ёрничество варвара никакого внимания.

— Каттаканы могут быть опасны только потому, что они — чужаки! — воскликнул Тот-ан-Хо-теп. — Прошлой ночью я наблюдал за вами, равно как и вы наблюдали за мной — удовольствие было взаимным…

«Какая неприятность, — подумал Конан. — Значит, он понял, что мы следили за колдунами при помощи волшебного зеркала Рэльгонна! И теперь сочтет это нарушением договора!»

Тот-ан-Хотеп, будто читая мысли Конана, сказал:

— Не беспокойся, я не думаю, что вы нарушили соглашение. В нем говорилось только о том, что тебе и твоему другу нельзя покидать мельницу. Вы ее и не покидали, верно? Но предпочли присматривать за нами с помощью некоего предмета, сущность которого для меня неясна. Это не магия, разумеется, однако зеркало было способно видеть все происходящее на большом расстоянии. Если не магия — то, что же?

— Механизм, — ответил киммериец. — Каттаканы привезли его с собой из другого мира. Только не спрашивай, как он устроен. Подозреваю, что куда сложнее мельницы или катапульты.

— Значит, механизм… — задумчиво проронил колдун. — Добавим сюда невероятные способности каттаканов перемещаться в пространстве, их неуязвимость, ум, возможности изменять телесную форму… Ты хотел бы жить в мире, которым властвуют упыри? Я — нет.

— Чего? — Конан встряхнулся, будто мокрая собака. — Что ты мелешь, Тот?

— Любой, у кого есть сила и возможность ее применить, жаждет власти над более слабыми, — сказал стигиец. — Несколько каттаканов не смогут завладеть Хайборией. А если завтра их будут тысячи? Десятки тысяч? Тогда никакая магия нас не спасет… Я просто дал тебе повод поразмыслить, Конан. Если однажды решишь поговорить об упырях — отыщи меня в Птейоне.

«Боги милостивые! — вздохнул про себя киммериец. — Ну почему они меряют всех по своей мерке! Знал бы Тот-ан-Хотеп правду о Рэльгонне и его семействе, никогда бы не говорил таких глупостей! Да я в жизни не встречал существ безобиднее, честнее и добрее рудненских упырей! Пожелай каттаканы подчинить себе Хайборию, они бы это сделали тысячи лет назад! Достаточно было бы просто наплодить сотню-другую отпрысков, обучить их и отправить в великий завоевательный поход! Точнее, не в поход, а в прыжок через Ничто… Похоже, Черный Круг всерьез заинтересовался каттаканами, придется предупредить Рэльгонна и просить его быть поосмотрительнее! От этой черноплащной братии можно ждать чего угодно!»

Тот-ан-Хотеп оставил Конана возле мельницы и уехал в лес, готовиться к переправке найденной Сферы Жизни в Стигию. Ночь только начиналась, на за деревьями уже можно было различить синеватое свечение — по всей видимости, маг по имени Иотеф начал строить портал на Птейон.

Рэльгонн уже ждал варвара наверху, колдуя над своим ящиком.

— А, ты все-таки пришел? — не оборачиваясь, бросил упырь, когда Конан поднялся на чердак. — Интересные события происходят, скажу я тебе… Посмотри! Зеркало показывает, что совсем рядом выбрасывается огромное количество тепла, будто в чаще зарождается маленький вулкан!

Ума не приложу, почему для открытия скромного портала, связывающего две точки пространства, требуется столько магической силы!

— Тебе хорошо, ты сам себе портал, — фыркнул Конан, нагнулся к острому уху каттакана и прошептал: — Не говори лишнего, за нами наблюдают… Не знаю как именно, скорее всего магия.

— Плевать, — отмахнулся Рэльгонн. — Взял то, что надо было взять с собой?

Киммериец похлопал ладонью по кожаной сумке, в которой скрывались джерманлы, ожидающие своего звездного часа.

— Отлично! Теперь давай поглядим, как обстоят дела у стигийцев.

Светящиеся розовым человеческие силуэты в зеркале упыря увеличились. Двое колдунов хлопотали вокруг большого шара, который уже был поднят из ямы на поверхность, третий занимался порталом. Поляну по окружности охраняли семеро боевых магов, еще двое бессменно торчали около мельницы, хотя особой надобности в этом не было — Конан и Рэльгонн не собирались покидать здание.

Прошло не менее трех колоколов, небо на восходе начало светлеть. До восхода солнца оставалось пять или шесть квадрансов, и Рэльгонн беспокоился, что не сможет увидеть все самое интересное. Однако, вскоре зеркало волшебного ящика полыхнуло ослепительной красной вспышкой, а маги засуетились — надо думать, что портал начал действовать.

Сферу быстро переправили в открывшиеся ворота Иотеф и второй колдун высшего посвящения, за ними последовали все семеро магов-охранников.

Тот-ан-Хотеп взобрался на верблюда и направился к мельнице.

— Пошли вниз, — скомандовал Конан. — Очень прошу, будь внимателен — стигийцы… Впрочем, потом все объясню.

— Настало время прощаться, — просто сказал Тот-ан-Хотеп. — Но перед этим я должен выполнить клятву, не так ли? Конан кивнул. Так, мол. Все правильно.

Стигиец и двое оставшихся с ним телохранителей во все глаза смотрели на Рэльгонна, снявшего капюшон и теперь улыбавшегося стигийцам так, словно родных братьев увидел. То, что его улыбка сияла кошмарным оскалом не менее чем полусотни острейших конических зубов, упыря ничуть не смущало.

— Вас проводить? — с лакейской участливостью спросил упырь у Тот-ан-Хотепа, но колдун потерял выдержку и едва не шарахнулся в сторону от страшенного вампира.

«Почему он так боится? — задал себе вопрос Конан. — У них в Стигии встречаются монстры стократ безобразнее и опаснее? Неужели только потому, что Рэльгонн — чужак?»

— Благодарю, — сухо ответил Тот-ан-Хотеп. — Я лучше сам… Или пускай Конан посмотрит, когда я буду снимать заклятье…

— Я тебе верю, — махнул рукой киммериец. — Надеюсь, все Охотники будут в порядке?

— Последствия столь долгого сна будут давать знать о себе еще около суток, но в остальном — никакого ущерба здоровью, — ответил стигиец и зашел внутрь старого каменного здания.

Видя, что внимание магов-охранников целиком отдано Рэльгонну, Конан повернулся к ним боком и аккуратно раскрыл застежку висевшей на поясе сумочки.

Две маленьких серых тени бесшумно соскользнули по правой штанине киммерийца на землю, метнулись к верблюду, вскарабкались по его ноге на спину и нырнули в густую черную шерсть между роскошным, отделанным золотом седлом и верблюжьим горбом. Никто ничего не заметил.

— Вот и все… — растирающий ладони Тот-ан-Хотеп, появился в темном проеме и взглянул на Конана. — Можете пойти проверить… Ваши соратники начали пробуждаться, ходить они смогут к рассвету. Денек поболит голова, потом все пройдет.

Выученный верблюд опустился на колени и маг без труда устроился в седле.

— Прощайте, месьоры, — чуть поклонился колдун. — А ты, Конан, помни, что мое предложение остается в силе…

Из чистого любопытства варвар и Рэльгонн пошли вслед за удаляющимися всадниками — посмотреть на портал. Из-за деревьев было видно, как лошади боевых магов вошли в пылающий нестерпимым бело-голубым огнем овал в три человеческих роста высотой, затем верблюд Тот-ан-Хотепа пересек границу, отделяющую Полуночные земли от далекой Стигии, и пламенная окружность с шипением погасла, оставив после себя черное пятно выжженной травы. Рядом зияла огромная яма, а Конан заметил, что маги позабыли здесь свои лопаты.

— Вот и кончилось волшебство Железного леса, — сказал упырь. — Пойдем-ка на мельницу. Хотя нет, я лучше слетаю в Лотар и доставлю сюда Гвайнарда с Эйнаром и Асгерд.

— Кстати, насчет Эйнара, — напомнил киммериец. — С ним-то что будем делать? Точнее с его хвостом? Это ведь из-за воздействия Сферы, верно?

— А, по-моему, из-за его собственного разгильдяйства, — весело хмыкнул каттакан. — Если его пушистое приобретеньице само не отвалится в ближайшие дни, придется отрезать — у меня в Рудне найдутся нужные инструменты!

С тем Рэльгонн исчез — отправился в крепость, за остальными охотниками.

Конан еще раз взглянул на круг дымящейся земли, пожал плечами, развернулся и зашагал к заброшенной мельнице, бормоча под нос:

— Воображаю, что начнется в Птейоне через пару дней! В ближайшие несколько лет придется держаться подальше от Стигии, что бы там мне ни предлагал Тот-ан-Хотеп…

Финал

Тот-Амон, глава конклава магов Черного Круга, постучал пальцами с ухоженными гладкими ногтями по мраморной столешнице, протянул руку, чтобы взять бокал с вином, но, передумав, отодвинул сосуд.

— Поздравляю тебя, друг мой Тот-ан-Хотеп! — не без торжественности сказал великий колдун, с удовольствием рассматривая стоявший на серебряной подставке шар, мерцавший ровным белым светом. — Эта экспедиция войдет в историю! Как мы раньше не догадались, что Железный лес скрывает в своих глубинах сокровище, равного которому нет и не было!

— Благодарю за добрые слова, владыка, — старый знакомец Конана согнулся в предписанном этикетом почтительнейшем поклоне. — Я рад, что смог достойно послужить конклаву.

— Не только конклаву! — с жаром воскликнул Тот-Амон и воздел руки к куполообразному потолку своей любимой комнаты в роскошном птейонском дворце. Зашуршали складки расшитой великолепными узорами хламиды. — Не только, и не столько! Твои заслуги перед нашей великой идеей, нашей миссией неоспоримы! Надеюсь, никаких осложнений не возникло?

— Сущая чепуха, — снова поклонился Тот-ан-Хотеп. — Ничего, что заслуживало бы твоего внимания, о великий!

— И все же?

— У нас возникло… гм… недопонимание с гильдией Ночной Стражи, господин. Но я сумел договориться с командиром одного из отрядов, и сей прискорбный инцидент был незамедлительно исчерпан.

— Надеюсь, Ночная Стража ничего не узнала? — подозрительно спросил колдун. — Это было бы непростительной оплошностью! Сам знаешь, что Хранители Гильдии пристально наблюдают за всеми великими артефактами и стараются не допускать, чтобы они попадали в руки магических сообществ…

— Можешь не беспокоится, господин.

— Отлично! Просто отлично! Можешь идти, Тот-ан-Хотеп. Вознаграждение получишь у казначея, я уже распорядился.

— Как будет угодно повелителю…

Чернокожие рабы выпустили мага из обиталища Тот-Амона и прикрыли створки дверей — господину хотелось остаться одному.

— Теперь надо подумать, как использовать доставшееся нам сокровище, — глава Черного Круга нежно коснулся поверхности Сферы. — Вероятно…

Какие мысли посетили Тот-Амона, мы так и не узнаем, поскольку колдун внезапно вскрикнул и с неподобающей его сану поспешностью отпрыгнул от стола.

— Что такое? — выдавил Тот-Амон, наблюдая, как выкованные в виде змей бронзовые ножки стола, на котором громоздилась Сфера, начали извиваться и шипеть, превращаясь в самых натуральных кобр с золотистой окраской чешуи. — Что, Нергал, вас всех раздери, тут происходит? Стража! Ко мне!

В кабинет ворвались вооруженные до зубов телохранителиколдуна, однако и они застыли в растерянности, наблюдая за тем, как стол, являя весьма необычную для этого предмета мебели самостоятельность, зашагал к выходу на своих ногах-змеях.

Тот-Амону почудилось, будто один из охранников захихикал. Тоненько и с невероятным злорадством, как нашкодивший невоспитанный ребенок.

* * *

К началу зимы из Птейона в Бельверус пришла депеша, из которой Совет Хранителей Ночной стражи узнал, что в Птейоне происходят некие загадочные события, скорее всего связанные с появлением полумифических существ, называемых джерманлами. Изловить их самостоятельно Черный круг не в состоянии, а посему в депеше излагалась просьба о помощи со стороны Ночной Стражи. Письмо подписал лично Тот-Амон.

…Как и было условлено, все сорок шесть охотников из отряда Рульфа Немедийца пробудились от колдовского сна и вскоре разъехались по домам.

Беличий хвост Эйнара отвалился сам собой через три дня.

После лета 1285 года по основанию Аквилонии в окрестностях Железного леса о чудовищах больше не слыхивали. Четыре года спустя вольное баронство Лотар вошло в состав Пограничного королевства. Удивительно прочная древесина, поставляемая бароном Лотаром в Немедию и Бритунию, доселе ценится значительно дороже экзотического красного дерева.

Конан вновь встретился с Тот-ан-Хотепом через двенадцать лет, уже будучи королем Аквилонии. Но это совсем другая история.

Дуглас Брайан Беспокойные мертвецы

Всем известно, что его величество король Аквилонии Конан ненавидит всякого рода магию. Какие-нибудь целительницы-травницы, которые умеют ставить припарки и лечат простуду травяными настоями, — еще куда ни шло, но заклинания, вызывание духов и прочее каралось у него быстро и беспощадно. Поэтому судья Геторикс некоторое время колебался, прежде чем обратиться к королю за советом.

Геторикс, молодой мужчина с густыми светлыми волосами и аккуратно подстриженной бородой, был назначен судьей всего полгода назад и рассматривал это как большую честь для себя. Перед Конаном он робел, что, впрочем, было естественно: король многим внушал трепет своей массивной мускулистой фигурой, копной черных волос и пронзительными синими глазами. Это был человек, много переживший, многое повидавший, по-своему справедливый и в иных случаях весьма скорый на расправу. Он был гневлив и в гневе необуздан и страшен; однако тот же Конан умел быть внимательным и серьезным.

Геторикс вошел в зал приемов и поклонился, не доходя десяти шагов до трона, на котором восседал король.

— Говори, — велел Конан. По голосу его величества Геторикс понял, что король утомлен.

— Я в затруднении, — начал судья, — и боюсь вынести несправедливый приговор. А поскольку все смертные приговоры в Аквилонии выносятся именем вашего величества…

— Я знаю. К делу, — перебил Конан. — Не отнимай у меня лишнего времени.

— Прошу прощения. — Геторикс поклонился и отступил на шаг. — Один человек, подданный вашего величества, житель Тарантии по имени Грумент обвиняет некую женщину по имени Корацезия в том, что она колдовством извела его отца, почтенного жителя Тарантии по имени Грумент-старший.

Геторикс задохнулся и замолчал. Слишком много имен, сведений и эмоций вложил он в эту длинную фразу.

Король сдвинул густые брови, обдумывая услышанное. Затем заговорил:

— Грумент говорит, будто Корацезия извела его отца колдовством?

— Именно так, ваше величество, — поклонился Геторикс. — Ваше величество абсолютно правильно понимает суть проблемы.

— Не вижу никакой проблемы, — болезненно поморщился король. — И не вижу, — продолжал он, повышая голос, — причин беспокоить меня подобной ерундой! Если Корацезия — ведьма, то ее нужно сжечь! В Аквилонии все смертные приговоры отдаются от имени моего величества, как ты справедливо заметил, почтенный Геторикс. Пусть твоя совесть будет чиста. От имени моего величества ты можешь сжечь эту Корацезию на костре или утопить ее в мешке с живыми кошками — как тебе захочется. Потому что ведьме нечего делать в Тарантии.

— В том-то и проблема, — Геторикс отступил еще на шаг, опасаясь королевского гнева (и не без оснований, насколько он знал по рассказам других).

— В чем? — Конан чуть приподнялся на троне.

— Корацезия наотрез отказывается признавать свою вину.

— Естественно! — фыркнул Конан. — Она ведь трясется за свою шкуру.

— Нет, господин. Она утверждает, что невиновна. Что ей лучше умереть, чем признаться в преступлении, которое она не совершала.

— Вот как? — Конан поднял брови. — Есть ли причина?

— Да, ваше величество. У Корацезии есть маленькая дочь.

— И нет мужа? — проницательно добавил король.

— Именно! Ваше величество глубоко проникает в суть вопроса.

— Не вижу вопроса, — фыркнул Конан. — Все ведьмы рано или поздно обзаводятся дочками, которые никогда не знают, кто их отец.

— В данном случае все обстоит немного по-другому, ваше величество. У Корацезии был супруг, но oн умер в прошлом году, — возразил Геторикс. — И женщина не хочет, чтобы ее репутация ведьмы погубила жизнь маленькой дочери. Понятное дело, если Корацезия будет осуждена как колдунья, то ее дочери в дальнейшем придется очень несладко. Она будет вынуждена либо избрать это предосудительное ремесло и поступить в ученицы к какой-нибудь бабке…

— Сомневаюсь, чтобы ей удалось сделать это в Тарантии, — перебил Конан.

— Именно, ваше величество. В противном случае, девочка-сирота окажется в конце концов на панели. Поэтому ее мать предпочитает не признаваться в наведении злых чар, которые и привели к прискорбной кончине господина Грумента-старшего.

— Гм, — сказал король.

— К ней применяли допрос с пристрастием, — продолжал Геторикс. — Но она продолжает отрицать свое участие в злом деле. Утверждает, что это наговор.

— Что именно она говорит? — поинтересовался король с деланно скучающим видом. История, которую путано, с лишними подробностями излагал ему недавно назначенный судья, против воли Конана начала его занимать. Ведьмы редко подолгу отрицали свою связь с темными силами.

Ведь они, в конце концов, гордятся тем, что злые могущественные духи избрали их, согласились вести с ними разговор и в конце концов начали совместно с ними творить на земле, среди людей свою волю! А не поделиться тем, что составляет гордость всей жизни человека, — практически невозможно. И наступает такой момент, когда схваченный властями колдун начинает похваляться своими преступлениями.

Корацезия же все отрицала. Даже под пытками, как утверждает Геторикс. И это Конан находил весьма странным.

— Корацезия — красивая женщина, — продолжал Геторикс. — Я не исключаю, что Грумент-младший мог заинтересоваться ею. Надо полагать, женщина отвергла притязания богатого наглеца — вот и мотив для оговора.

— Однако полностью отрицать возможность того, что колдовские чары были наведены, нельзя, — сказал Конан — Я не стану утверждать смертный приговор для Корацезии, пока не будут представлены убедительные доказательства ее вины. Кто нанял её, если только она действительно совершила то, в чем ее обвиняют? Не из любви же к искусству она околдовала Грумента-старшего! Для не совершенно безразлично, жив этот Грумент или мертв. От смерти старика выигрывал прежде сего его наследник. Не он ли — истинный виновник случившегося? Не он ли заплатил Корацезии, чтобы та применила злые чары?

— Мы проверяли этот вариант, — сказал Геторикс. — Но оба, и Грумент-младший, Корацезия, дружно отрицают сговор. Вряд ли Корацезия будет жертвовать собой ради Грумента.

— Она вообще отказывается признать тот факт, что она ведьма, — задумчиво молвил Конан. — Нет, я не стану утверждать смертный приговор. Нужно внимательнее рассмотреть все обстоятельства дела. Пусть женщина пока побудет в тюрьме. А ее дочь доставьте ко мне во дворец. Я не хочу, чтобы с ребенком что-нибудь случилось.

Геторикс поклонился и вышел. Ауденция была окончена.

* * *

Девочку звали Цезония. Когда королевская стража явилась за ней, пятилетний ребенок забился под кровать и наотрез отказывался вылезать наружу, так что Геторикс в конце концов вынужден был встать на четвереньки и вытащить ее оттуда за ногу.

Все то время, пока Корацезия находилась в тюрьме — то есть, шесть дней кряду, — ребенок находился один в маленьком домике, что прятался в глубине переулка, как будто стиснутый с двух сторон более богатыми домами: справа — трехэтажным особняком Грумента, слева — массивным домом, принадлежащим купцу из Коринфии по имени Ильва. Кухарка Ильвы, сердобольная старуха, несколько раз заглядывала Цезонии и приносила ей фрукты и лепешки, больше никто пока не проявлял интереса к судьбе покинутого ребенка.

Водворяя Цезонию в королевском дворце, Геторикс еще раз подивился своему королю. У Конана хватило времени позаботиться о какой-то сироте, мать которой обвиняют в колдовстве! А ведь это должно было прийти в голову самому Геториксу. Увы, он слишком недолго находился на своем ответственном посту и слишком сосредоточился на самом деле, чтобы обращать внимание на «несущественные» мелочи.

Девочку поручили заботам дворцовых служанок. Те надарили ей глиняных лошадок с гривами из волос, выстриженных из хвостов настоящих лошадей, куколок с соломенными прическами, платьиц; а кроме того, обещали, что с ней повидается сам король. И еще — что скоро мама к ней непременно вернется.

Цезония, разряженная, с липкими от сладостей пальцами, молча играла в свои новые игрушки, а Конан стоял в дверях отведенной ей комнаты и наблюдал. Девочка выглядела совершенно нормальной. Немного растерянной, что вполне естественно в ее положении. Но никаких следов дурного обращения или черной магии. Конан знал, что ведьмы часто используют своих детей в магических ритуалах. Дети с их незамутненным, чистым сознанием нередко служат хорошим проводником при разговорах колдуна с подвластным тому духом. Такие дети, если они не находятся под воздействием чар, выглядят тупыми, как бы одурманенными, и почти не интересуются происходящим вокруг. Они пугливы, вздрагивают, если с ними заговорить, у них бледная кожа, черные круги под глазами; они не любят сладкое и вообще почти ничего не едят.

Цезония была другая. Обычный пятилетний ребенок, любопытный и прожорливый. Конан осторожно вышел из комнаты и прикрыл дверь.

— Следить за ней! — велел он служанке и двум рослым стражам королевского дворца. — Никто не должен пытаться проникнуть к ней! Никто не смеет забирать ее отсюда, даже под предлогом прогулки! Не верить никаким «приказам от короля» — если я захочу видеть ребенка или говорить с ним, я приду лично, а не пришлю посыльного! Ясно?

Безмолвный кивок был ему ответом.

Конан вернулся в свои личные покои и задумался. Что-то в этой истории не давало ему покоя. Что? Неизвестная ему молодая женщина, которая упорно продолжала отрицать свою вину? Брошенная на произвол судьбы пятилетняя девочка?

Нет, другое. Будучи королем, Конан мог исправить положение: он не позволил казнить мать, позаботился о дочери. Но где-то в его столице обитает злой колдун. От одной только мысли о том, что чародейство безнаказанно бродит по Тарантии, у Конана пропадали аппетит и сон.

В конце концов он велел позвать Натизона, своего придворного алхимика. Этот бодрый, довольно ехидный старикашка занимался преимущественно тем, что разрабатывал различные порошки от блох и тараканов, а также трудился над составами для укладки волос. Конан держал его во дворце уже несколько лет. Так некоторые владыки кормят и ласкают забавных маленьких зверьков — обезьянок, хорьков, — которые больше развлекают их, нежели приносят реальную пользу.

Натизон был по-своему предан его величеству. Он явился в Тарантию откуда-то с востока — старик сам не мог в точности назвать свою родину и утверждал, что практиковал в Кхитае, Вендии, Офире и даже Стигии (Конан подозревал, что все это чистейшее вранье). Старик был жалок и нищ; в первый же день попался на мелкой краже и был ввергнут в тюрьму, где долго прикидывался умалишенным. В конце концов, слухи о безумном алхимике дошли до Конана, а король, который время от времени начинал интересоваться разными диковинами, соизволил посетить Натизона.

Старый жулик поправился королю. Конан почувствовал в нем родственную душу. Неунывающий алхимик перестал ломать комедию и сообщил королю, что умеет составлять различные препараты. Например, чесоточный порошок. Если посыпать им человека, тот будет чесаться не переставая, — отличный способ отомстить неприятелю, не подвергая его серьезной беде. Человек, который постоянно скребет ногтями у себя подмышкой, смешон, а репутация его будет навек погублена!

Конан рассмеялся и велел освободить Натизона. С тех пор потешный алхимик и создавал при дворе свои волшебные снадобья. Некоторые были полезны — например, микстура от кашля.

Но теперь Конану требовалась куда более серьезная консультация.

Натизон явился на зов своего короля так быстро, как только смог. Он приковылял на высохших, похожих на палки кривых ногах, с достоинством расправил широченную бархатную мантию и поклонился, взмахнув в воздухе длинными редкими седыми волосами, которые тщательно расчесывал и украшал лентами и жемчужными нитками.

— Садись, Натизон, — махнул ему Конан. — Скажи мне вот что. Ты настоящий алхимик или просто шарлатан?

Натизон оскорбился. Его борода встала дыбом, бесцветные глаза выпучились, ноздри хрящеватого носа широко раздулись.

— Неужели у вашего величества не было случая убедиться в том, что мое искусство, отточенное многолетней практикой…

— Да, да, — нетерпеливо перебил Конан, — я знаю, что ты способен смешивать порошки и делать мази от ревматизма.

— Мой господин король никогда прежде не спрашивал, шарлатан ли я, — продолжал пыхтеть возмущенный старик.

— Просто раньше мне было все равно, — объяснил Конан. — Ты хороший человек и разбираешься в своем деле, а большего не требуется. Но сейчас вопрос гораздо сложнее. Сможешь ли ты определить, был ли данный человек изведен при помощи порчи, или же его кончина последовала от естественных причин? Только не обманывай. Если не можешь — так и скажи. Клянусь, это никак не отразится на твоем положении при моем дворе.

Старикашка пошамкал губами, поразмыслил, поглядывая на Конана исподлобья — лукаво и вместе с тем задумчиво.

Наконец он выговорил:

— Я мог бы попробовать. Мы ничего не теряем, ваше величество. Если я увижу, что ничего в этом не понимаю, то так и скажу. Но если я паче чаяния разберусь в деле… то что мне за это будет?

— То же, что и всегда, — сказал Конан, забавляясь. — Сытный стол, красивая одежда, прислуга и возможность заниматься любимым делом.

— Ладно, — сдался старик. — Я попробую. Где этот покойник?

— В семейном склепе, надо полагать. Это Грумент-старший. Не слышал о таком?

Натизон замотал головой.

— Никогда в жизни. Я прихвачу с собой траву-лиходейку. В толченом и высушенном виде эта трава входит в состав порошка, из которого колдуньи делают мазь для ночных полетов. — Выговорив это, Натизон смутился. — То есть, я хочу сказать, что слыхал об этом от одной старухи. Еще давно, в Стигии. Или в Кхитае — сейчас не помню.

— Мне безразлично, где ты это слыхал, — заявил король. — Меня интересует одно: сработает ли твое зелье.

Сразу успокоившись, Натизон заговорил деловито:

— Понимаете ли, ваше величество, если взять траву-лиходейку и поднести ее к трупу человека, изведенного порчей, она даст знать. Она узнает своих собратьев по злому колдовству и подаст голос. Вот так. — И старик несколько раз тонко вскрикнул, как будто его кололи иголкой. Затем победоносно посмотрел на Конана.

Конан с большим трудом сохранял невозмутимость. Ему хотелось рассмеяться, несмотря на всю серьезность ситуации.

— Ладно, иди готовься, — сказал король. — Я буду ждать тебя в кордегардии. И оденься попроще — в дорожный плащ и сапоги.

* * *

Семейный склеп семейства Грументов находился на окраине Тарантии, где погребали самых знатных и богатых граждан города. За пределами города хоронили тех, кому и при жизни не улыбалась удача. Могилы бедняков в конце концов поглощала земля — они зачастую оставались безымянными холмиками, едва различимыми на поверхности. Другое дело — погребения богачей. Грументы возвели для своих мертвецов настоящий дворец — правда, небольшой, но вместительный. Внутри было достаточно места для могил, скамей и столов для поминальных трапез.

На стенах даже имелись заранее заготовленные факелы.

— Настоящая крепость! — фыркнул старик алхимик. — Как мы войдем сюда, ваше величество? Дверь-то заперта?

— А мы попробуем открыть, — ответил Конан и вытащил из-под своего плаща ломик. Являя известную сноровку, он взломал замок и толкнул дверь ногой. Она со скрипом отворилась. — Прошу! — Король театрально взмахнул рукой, приглашая алхимика войти.

Натизон посмотрел на своего короля с восхищением.

— Стало быть, это правда — то, что про вас говорят, — вымолвил он.

— Про меня много что говорят, — строго ответствовал Конан.

— Ну, некоторые воры болтали, будто ваше величество — такой же взломщик, как они сами. Только вашему величеству повезло, а им нет.

— Это ты в тюрьме наслушался? — сказал Конан. — Мало ли что будут говорить забулдыги и жулики, которых сцапала моя стража!

— Конечно, конечно, — пробормотал Натизон, но хитрая улыбочка, появившаяся на лице старика говорила совсем об обратном.

Вдвоем они вошли в склеп, и Конан зажег факелы. Натизон испугался:

— Вдруг нас здесь увидят?

— Пусть видят, — небрежно отмахнулся король. — Я имею право входить куда угодно. Я — король. И если мне захотелось навестить усопшего Грумента — кстати, законопослушного и добропорядочного господина! — то я в своей власти.

— Так-то оно так, но слухи пойдут… — вздохнул старик.

— Приступай к делу, — велел Конан. — Нужно выкапывать труп, или ты обойдешься надгробием?

— Пока обойдусь надгробием, — сказал Натизон, поежившись. — Не люблю я трупы.

— От тебя не требуется, чтобы ты кого-то там любил, — серьезно заявил Конан. — Просто поднеси траву. Давай.

И король решительно скрестил на груди руки.

Натизон пробормотал несколько молитв, обращенных к разным милосердным божествам, после попросил прощения у бедного Грумента, чей прах он намерен потревожить, и вытащил из-за пазухи корень травы-лиходейки. Этот корень представлял собой странную фигурку, похожую на гротескного человечка, у которого вместо волос растет на голове трава. Ротик человечка был раскрыт, глазки сощурены, ручки растопырены.

— Это трава-мужчина, — объявил Натизон, поднося корешок к глазам Конана и показывая крошечный отросток между «ног» корешка. — Бывают еще женские травки, но они менее сговорчивы. Более лживы.

— Можешь ничего не объяснять, — отмахнулся Конан, отворачиваясь от корешка. — Меня мало занимают подробности алхимических процессов.

— Это не алхимия, — опять надулся старик. — Алхимия есть строгая паука. В алхимии всегда известно, что из чего получится. А это…

Он замолчал, видя, что лицо короля приняло угрожающее выражение, и поднес корешок к свежему надгробию, под котором покоился прах несчастного Грумента-старшего. Поначалу ничего не происходило. А потом из глубины гробницы послышалось тончайшее пение, и фигурка-корешок шевельнулась в руках алхимика. Раздался тот самый тонкий писк, который Натизон пытался имитировать в покоях королевского дворца. Только звук этот был куда более пронзительным. Он проникал в самый мозг и терзал его. Конан зажал ладонями уши.

— Я больше не могу выносить этого! — закричал он. — Уходим отсюда!

— Я не могу оставить корешок, — возразил Натизон.

— Делай, что должен, и убираемся, — повторил Конан. — Я знаю все, что хотел узнать.

Он погасил факел и решительно вышел из склепа.

— Подождите, ваше величество, — старик засеменил следом. — Не бросайте меня здесь одного! Я боюсь!

Конан остановился.

— Закрой дверь, — приказал он, — и иди сюда. Что ты должен сделать с корешком?

— Я верну его в землю, — пробормотал старик. — Прямо здесь, возле склепа. Пусть поет и переговаривается с той лиходейкой, что извела Грумента. Им будет, о чем поболтать, пока не наступит осень и корни не сгниют в земле.

* * *

Несколько следующих дней его величество был занят другими делами: прибыли знатные лорды из Немедии, и Конан приятно провел с ними время на охоте и в пирах. Девочка Цезония по-прежнему жила во дворце и не доставляла никаких неудобств ни нянькам, ни своим охранникам. Это был кроткий ребенок, рано узнавший горе и умеющий быть благодарным. Две служанки, приставленные к дочке арестованной «ведьмы», не могли нарадоваться на дитя. Если бы Конан спросил их мнение, они захлебывались бы от похвал. Но Конан, как назло, ни о чем не спрашивал.

Больше других страдал от королевского невнимания судья Геторикс. У него появились новые обстоятельства, однако принимать решение без короля — коль скоро тот вмешался в дело — он не осмеливался.

Наконец Геторикс перехватил Конана в коридорах дворца. Король, навеселе, с оленьей ляжкой в одной руке и кубком в другой, шел с каким-то рослым человеком — судя по всему, одним из киммерийских посланников, — и громко хохотал.

Геторикс вырос перед ними, как бледная тень, жаждущая отмщения. Конан остановился. Лицо его приняло недовольное выражение. Что до его спутника, то тот удивленно поднял брови и скорчил гримасу.

— Что? — отрывисто спросил король у судьи.

— Прошу прощения, ваше величество, — пролепетал Геторикс, чувствуя себя крайне глупо. Нельзя так робеть перед королем! Тем более перед таким королем, как Конан.

— Ну, — Конан махнул оленьей ляжкой. — Я слушаю! Говори, раз уж подстерег меня здесь.

— В доме Корацезии… Той женщины… — Он не решился произносить слово «колдунья» при чужих людях, тем более при послах. — Мы еще раз обыскали дом.

— Что вы там нашли? — спросил Конан.

— Одну вещь. Она подтверждает обвинение. Конан оценил деликатность Геторикса, который продолжал излагать дело иносказаниями.

— Я хочу, чтобы эту вещь принесли в мои покои. Будь там же. И распорядись, чтобы явился Натизон. Ближе к полуночи встретимся там. Надеюсь, твоя жена не против того, что ты занимаешься работой далеко за полночь?

Отпустив последнюю шутку (Конан прекрасно знал, что Геторикс до сих пор не женат), аквилонский король удалился вместе со своими гостями.

Настроение у него было испорчено, хотя он этого и не показывал. Ближе к полуночи король, изрядно пьяный, но все еще с ясной головой, вломился в собственные покои, едва не снеся по дороге двери. Натизон сидел в любимом кресле короля, положив ноги на стол и лениво разглядывая разные безделушки, украшавшие королевскую спальню. Геторикс при виде короля вскочил и поклонился.

Конан небрежно махнул рукой и повалился на свою кровать, которая протестующе скрипнула под тяжестью его тела.

— Что там у вас? — осведомился киммериец. — Показывайте!

— Амулет, ваше величество, — Геторикс протянул королю маленькую золотую вещицу, представлявшую собой несколько переплетенных колец с рубиновым «глазком» в центре.

— Может, это от дурного глаза, — отмахнулся Конан. — Глупость, конечно, но безвредная.

— Нет, это не глупость, а гадость, — заявил Натизон, убирая ноги со стола. — Я посмотрел.

— А, мой знаток черных магических искусств, по совместительству мелкий воришка… — подал голос король, простертый на кровати. — Кстати, любезный Натизон, у тебя почему-то оттопыривается халат на груди. Что ты сунул за пазуху?

Натизон побагровел.

— Ничего. Неужели ваше величество опустится до того, чтобы подозревать своего верного, преданного…

Конан, захохотав, одним прыжком вскочил с кровати и схватил хрупкого старика в охапку. Никто не успел и слова вымолвить, как король уже перевернул Натизона вниз головой и потряс. На пол посыпались золотые флакончики для духов, браслеты, массивные золотые кольца и вазочки из серебра с эмалью изумительной работы.

Затем король поставил старика на ноги.

— Подбери и поставь на место, — велел он, снова отправляясь к постели. — Глупый старикашка! Вздумал надуть своего короля!

— Это привычка, — забормотал, оправдываясь, старик. — Я не могу иначе. Я ведь никому не приношу вреда.

— Кроме себя самого, — фыркнул Конан и заложил руки за голову. — Рассказывай про амулет.

— Опасная вещица. Ею пользуются для того, чтобы сосредоточиться и войти в мир злых духов.

— Откуда ты знаешь?

— Видел как-то раз. У одного мага. Ах, король, неужели ты не веришь своему верному Натизону? — Старик возмущенно затряс головой. — Я знаю, что говорю. Эта вещь нужна для того, чтобы связываться с демонским миром!

— Верю, — вздохнул Конан. — И все-таки что-то здесь не сходится. Казнить эту Корацезию мы всегда успеем. Никуда она из темницы не денется.

— А если она действительно ведьма? — подал голос Геторикс. — Если она соберется с силами и удерет?

— Ее никто ни разу не навестил. Никто не поинтересовался ее судьбой. И будь она сильна, она давно бы удрала, еще до того, как ее подвергли допросу с пристрастием. Нет, друзья мои, мы не будем выносить поспешных решений. — Произнося сию мудрую фразу, его величество громко рыгнул. — Боги, как я хочу спать… Убирайтесь вон со своими важными проблемами! Убирайтесь, господа! Ваш король будет отдыхать! Никого пока казнить не будем! К амулету приставить охрану… Или знаете что? Поместите амулет в комнату, где содержат девочку… Посмотрим, как они отреагируют друг на друга… И охране скажите…

Затем раздался громкий королевский храп. Судья его величества и придворный алхимик его величества покинули опочивальню.

* * *

Господин Грумент-младший, законный наследник Грумента-старшего, вот уже несколько дней испытывал странное беспокойство. Как будто некто не сводит с него пристального взгляда. Кто этот некто? Где он скрывается? Нечто подобное, насколько слышал Грумент, бывает при магической слежке. Невидимый взор, устремленный на жертву через кристалл ясновидения, вызывает такие ощущения. Грумент лихорадочно соображал: кому из магов он мог насолить в достаточной степени?

На ум ничего толкового не приходило. Да и с магами он в контакт практически не входил. Тот единственный уже стар и немощен. Да и смысла ему никакого нет подглядывать за Грументом. Грумент его всяко не обидел.

Но ощущение всевидящего ока, устремленного на него, не проходило, и наследник покойного Грумента-старшего терял сон и аппетит.

А человек в сером капюшоне сидел на карнизе соседнего дома, заглядывал в окна грументова особняка и ухмылялся сам себе.

* * *

Соглядатая Грумент обнаружил к исходу второго дня слежки и похолодел. Кто мог нанять этого широкоплечего гиганта? Кому выгодно? Неужели у глупой Корацезии есть любовник? Нет, это невозможно. Всем известно, что Корацезия добродетельна и до сих пор хранит траур по почившему супругу. Друзей у нее тоже нет — она в Тарантии недавно.

И все-таки некто заподозрил нечто и нанял шпиона.

Грумент усмехнулся, разглядывая себя в зеркало. Он часто рассматривал свое отражение, словно пытался увидеть в облике тридцатилетнего упитанного мужчины с рыжеватой бородкой и выпученными серыми глазами нечто особенное, нечто такое, что отличало бы его от прочих смертных и возносило над ними.

— Хорошо же! — произнес он вслух, с удовольствием глядя на то, как шевелятся пухлые губы, отраженные в зеркале. — Если он следит за мной, то ему придется за это ответить! Я не стану разбираться, кто нанял шпиона и для какой цели это сделано. Мне недосуг заниматься такими вещами, когда имеются дела поважнее.

* * *

Конан ожидал чего-то подобного и потому не удивился, когда в переулке, ведущем к домам Грумента и Корацезии, столкнулся с тремя безмолвными фигурами в черном. Они отделились от стены и молча направились к королю. Естественно, его величество не удосужился сделать свои шпионские приключения достоянием общественности, а убийцам и в голову не пришло, что они имеют дело с королем. Если бы они хотя бы заподозрили, что докучливый соглядатай, не спускающий глаз с их нанимателя, — сам король Конан, они ни за что не взялись бы за эту работу. Более того, они бежали бы из Тарантии и долго не показывались бы в столице из опасения, что король доберется до них и, не снисходя до судебного разбирательства, попросту свернет им шею.

Но ничего этого люди в черных плащах не знали. Уверенные в своем превосходстве, они закружили вокруг жертвы, нащупывая под одеждой длинные кривые кинжалы. Завтра в переулке найдут еще один безымянный труп с перерезанным горлом — вот и все. Одет этот бродяга так, что сомнений пет: состоятельных друзей или родственников в Тарантии у него не имеется. И руки у него не белые, не гладкие — исчерченные шрамами, мозолистые руки бойца, что также говорит о незнатном происхождении.

Нет, опасаться нечего. Конечно, он окажет сопротивление. Но он один против троих. Никаких сомнений в том, кто победит.

У Конана, впрочем, тоже никаких сомнений а этот счет не водилось.

Первый убийца метнулся вперед. Плащ его взлетел за плечами, как темные крылья летучей мыши. Конан оскалился под серым капюшоном. Он сделал едва заметное движение, переместившись в сторону и выкинув вперед руку с ножом. Никто не успел ничего понять — убийца вдруг резко остановился, как будто налетел на невидимую преграду, громко, гортанно вскрикнул, схватился руками за бок и рухнул на мостовую. Двое остальных отскочили в стороны.

В переулке было тесно, и Конан поспешил воспользоваться этим преимуществом. Он приелся к стене дома Корацезии и несколько раз взмахнул кинжалом так, чтобы отогнать убийц хотя бы на несколько мгновений. И когда они отпрыгнули, киммериец быстро, как кошка, вскарабкался на карниз второго этажа.

Его преследователи переглянулись, очевидно, оплаченные этим маневром своей «жертвы». Затем один из них полез за Конаном. Разумеется, было ошибкой, в чем не сомневался ни король, ни наемный убийца. Но деньги от заказчика получены, и соглядатай не должен уйти отсюда живым. К тому же смерть одного из троих разъярила убийц. Прежде им не доводилось встречать столь яростного отпора.

Конан с усмешкой наблюдал за неловкими движениями своего соперника. Он не собирался мешать ему — пусть лезет. Здесь, на карнизе, шансов у бедняги попросту не будет. Киммериец прижался спиной к стене, на мгновение как будто растворившись в ней — серый плащ на фоне серого камня — а потом неожиданно нанес нападающему сильный удар ножом по голове.

С пронзительным криком тот повалился на мостовую, и когда сообщник подбежал к нему, его товарищ был уже мертв: при неудачном падении он сломал себе шею.

Последний из троих поднял голову и посмотрел на Конана, стоявшего на карнизе. Конан видел в бледном лице городского убийцы страх и ненависть. Эти два чувства боролись в груди наемника.

— Для тебя было бы лучше сдаться, — сказал ему Конан почти дружески.

— Будь ты проклят! — вскричал наемник, размахивая кинжалом. — Спускайся и покажи на твердой земле, какой ты боец!

— Не пожалей потом! — сказал Конан, спрыгивая с карниза прямо ему на голову.

Они повалились вдвоем на мостовую и покатились по камням, норовя пырнуть друг друга кинжалом. Наконец король, более массивный и сильный, оказался сверху. Он прижал руки своего врага к земле и уселся ему на живот. Наемник захрипел, дергаясь всем телом в бессильной попытке освободиться.

— Тихо, тихо, — сказал ему Конан. — Иначе мне придется перерезать тебе горло.

— Тогда ты… должен будешь… разжать одну руку… — просипел поверженный негодяй. — И я освобожусь.

— Я удержу тебя и одной рукой, — заверил его Конан. — Лучше отвечай: кто нанял тебя?

И король улыбнулся. При виде этой улыбки наемник застонал, из глаз его покатились слезы. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким униженным. Ему доводилось и проваливать дело, и бежать с поля боя, и бросать умирающих товарищей. Но никогда еще тот, кто был намечен в жертву, не сидел у него на животе и не улыбался так уверенно и весело.

— Лучше расскажи мне все как есть, дружок, — посоветовал Конан. — Иначе ты горько пожалеешь.

— Я уже… горько жалею… — всхлипнул наемник. Он был сломлен.

— О чувствах — потом. Сперва о деле. Кто?

— Грумент… — выговорил наемный убийца. — Теперь я вне закона… Ты вынудил меня…

— Да ты и без того был вне закона, — «утешил» его Конан.

— Наемник, который выдает своего нанимателя… навек вне закона… среди своих.

— Тебе недолго ходить среди своих, — сказал Конан. — Позволь представиться: я — Конан из Киммерии, король Аквилонский. Моим именем я арестовываю тебя, дружище, и препровождаю в тюрьму. Попробуй только дернуться, и нож будет торчать у тебя в спине. Ты понял?

От ужаса наемный убийца оцепенел. Он не мог произнести ни слова. И даже веки его застыли, отказываясь моргать. Сам король Конан! Не королевская власть страшила негодяя — та несокрушимая мощь, которой, по слухам, обладал киммериец. Этот человек сам по себе подобен тарану и может один заменить целую армию. И теперь наемник имел несчастье убедиться в этом на собственной шкуре.

— Ну, ты все понял? — нетерпеливо повторил король. — Дай мне знак!

— Я… понял… — прохрипел наконец убийца. — Я… не побегу… подчиняюсь… мой король.

— Вот и хорошо. — Конан вскочил, освобождая наемника и наблюдая за тем, как тот со стонами корчится на земле.

Наконец ему удалось подняться на ноги. Спотыкаясь и поминутно вздрагивая, он побрел вместе с Конаном в сторону королевского дворца, где в подвалах тюрьмы ждала решения своей участи женщина по имени Корацезия.

Нового узника заперли в соседней камере.

* * *

Слежка за домом Грумента прекратилась. Правда, наемники почему-то до сих пор не приходили за обещанной второй половиной платы, но Грумента это не особенно беспокоило. Они еще явятся. Возможно, боятся, что их увидит городская стража, и затаились на время в каком-нибудь логове. Главное, исчез соглядатай в сером капюшоне, а это яснее ясного говорило о том, что поручение выполнено и неведомый шпион убран с дороги.

Оставался еще один свидетель, которому незачем долее коптить небо. Если под Грумента начинают копать его враги, которые до поры до времени желают оставаться неизвестными, то следует «почистить» за собой. И в сумерках Грумент нанес визит одному убогому старцу, который обитал на окраине Тарантии, рядом с городскими склепами, где богачи хоронили своих умерших.

Глинобитная хижина лепилась прямо к стене кладбища, и в неярком вечернем свете ее нелегко было заметить. Она как будто выросла из стены, точно прыщ на лице. Однако Грумент уже не раз бывал здесь и знал, где вход. Он не утруждал себя и стучать не стал, а просто толкнул покосившуюся дверь, откинул в сторону рваную портьеру и оказался в крошечной комнатке, еле-еле освещенной тусклым огоньком масляной лампы.

Грумент никогда не понимал таких людей, каким был старик Далза. Тот занимался весьма выгодным ремеслом — тайно практиковал магическое искусство. Кто только не прибегал к помощи Далзы за те долгие годы, что алчный старик коптил небо Тарантии! В былые времена, возможно, его услуги и стоили не слишком дорого, но затем он набрался опыта и научился делать вещи, которые другим были не под силу. А после того, как к власти в Аквилонии пришел король Конан и магия вообще оказалась под строжайшим запретом, Далза начал брать дополнительную плату за секретность, и доходы его возросли невероятно.

К нему приходили дурнушки, измученные безнадежной страстью, и влюбленные старики. У него побывали многие замужние женщины, которые легкомысленно вели себя в отсутствии мужей и желали избавиться от некоторых последствий таких необдуманных поступков. Его услугами пользовались и те, кому по какой-либо причине требовалось тихо, незаметно и не вызывая подозрений отправить к праотцам в Серые Земли мешающего человека…

К числу последних и принадлежал Грумент-младший. И сумма, которая перекочевала из кошелей Грумента в скорченную ладонь старика, была очень немалой. Далза давно мог жить в богатстве и роскоши, покинув Тарантию и уйдя от дел. Однако он предпочитал заниматься колдовством тайно и никуда из аквилонской столицы не уезжал. Интересно, где он держит свои деньги? Маловероятно, чтобы Далза успевал их тратить.

Старика в хижине Грумент поначалу даже не заметил, настолько тот сливался со своим жилищем. Наконец в углу комнаты ожила и зашевелилась гора грязных, засаленных тряпок, и оттуда неожиданно вынырнуло лицо. Впрочем, называть это «лицом» было бы несколько опрометчиво: грубая, изрезанная морщинами, похожая на кору дерева кожа; между широкими складками утонули крохотные темные глазки без зрачков и белков, огромный нос причудливо изогнутой формы, с глубоко вырезанными ноздрями, из которых торчит серая шерсть, и провал беззубого рта. Все это подрагивало, тряслось и шамкало.

И тем не менее «оно» являлось самым могущественным магом Тарантии и обладало определенной властью над многими знатными и богатыми горожанами.

— Явился! — лязгнул голой челюстью старик. — Зачем явился?

Голос его дребезжал.

Грумент молча смотрел на него.

— Убирайся! — завизжал Далза. — Мы с тобой в расчете! Дурак! Твой отец помер, как мы и договаривались! У Корацезии нашли все, что должны были найти! Они ничего не поймут! Твой король — такой же дурак, как и ты! Он ничего не поймет!

Грумент, все также безмолвно, сделал шаг вперед и поднял руки.

* * *

Судья Геторикс, не вполне здоровый, был весьма раздражителя и разговаривал со стражником, который топтался на пороге его дома, довольно нелюбезно.

— Ты видишь, я болен? — сипел он, кутаясь в плед. — Ты заметил что у меня болит горло?

Стражник, который никак этого заметить не мог, моргал и удивился.

— Я ведь не лекарь, господин судья, — произнес он наконец и, почувствовав себя совершенным идиотом, замолчал.

— Зачем ты пришел? — рявкнул Геторикс и отчаянно закашлялся. — Ну, что ты молчишь?

— Так ведь господин судья болен… Просто тут ведь убийство… Ну, придушили старичка… — пробормотал стражник, — Может, ничего интересного.

— Богатый старичок? Знатный? Или нищий пьяница утонул в канаве? — сердито наседал на стражника Геторикс. — Говори толком! Если я узнаю, что ты побеспокоил меня напрасно, я тебя… не знаю, что я с тобой сделаю!

Стражник поглядел па судью сочувственно. Несмотря на то, что Геторикс пытался выглядеть грозным и властным, как и подобает настоящему судье, он был человеком довольно кротким и добросердечным. Больше всего он боялся нарушить закон и погрешить против справедливости. Он боялся богов, опасался короля и желал бы прожить свою жизнь честно, не совершая ошибок. Кроме того, ходили слухи, что Геторикс до сих пор находится в полном подчинении у своей властной матушки-вдовы.

Наконец стражник сказал:

— Если господин судья соизволит, мы могли бы пройти вместе к тому месту. Господин судья сам решит, стоящее дело или нет.

Геторикс фыркнул, закутался плотнее в плед и, как был, в домашней обуви, отправился со стражником к месту преступления.

По дороге оба молчали. Геторикс думал о судьбе женщины по имени Корацезия. Конан до сих пор не отдал никаких распоряжений на ее счет. Она просто жила в тюремной камере. На допросы ее больше не вызывали, несколько раз ее посещал врач. Геторикс на всякий случай велел кормить ее получше и несколько раз присылал ей фрукты со своего стола.

Скорей бы уж закончилось это дело. Конан что-то задумал, но своими соображениями и планами, естественно, ни с кем не делится.

— Это здесь, — заговорил стражник. Он подал голос так внезапно, что Геторикс даже подскочил. Он слишком глубоко ушел в свои мысли.

— Где? — сипло спросил судья и опять закашлялся.

— Да вот, — стражник махнул рукой, указывая на стену кладбища и маленькую хижину возле нее. — Труп там, внутри. Очень интересно.

— Необычайно интересно! — язвительно согласился Геторикс. — Убили нищего? Какая редкость! Он был пьян?

— Он был очень стар, — сказал стражник.

Морщась и зажимая насморочный нос, Геторикс вошел вслед за стражником в хижину. Там было темно.

— Здесь ничего не видно, — недовольно поморщился Геторикс. — Одни только запахи, а я не собака-ищейка, чтобы делать выводы на основании… э… ароматов.

— Давайте, мы с вами разломаем дверь, господин судья! — предложил стражник. — Я уж думал над этим.

Геторикс иронически поднял брови. Он и сам не понимал, почему его раздражает этот стражник, неглупый и инициативный. Вероятно, потому, что является сегодня полной противоположностью своему начальству, отупевшему от простуды и ленивому.

— Развали уж сразу стену, — сказал Геторикс. — Я подожду снаружи.

Он вышел и остановился у стены кладбища, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Хижина тряслась, как живая, там ворочался стражник. Он сдернул дверь с петель, сорвал занавес, а потом, пользуясь, как тараном, обломком двери (которая тотчас развалилась в его руках на три части), вышиб кусок глиняной стены.

Из пролома показалась его голова.

— Господин судья! — позвал стражник. — Можно обратно заходить! Теперь тут светло.

Геторикс вздохнул и вернулся в хижину.

На полу лежал труп старика. Более безобразного, отвратительного и гадкого старикашки Геторикс в жизни своей не видывал. Даже бывалый стражник — и тот присвистнул.

— Ну и гадина! — вырвалось у него. Впрочем, он тотчас покосился на начальство и прикусил язык.

Но Геторикс был склонен согласиться с ним.

— Иные говорят, будто но внешности нельзя сулить о человеке, но мне кажется, к данному случаю это высказывание не имеет отношения.

— После смерти, господин судья, все, так сказать, у человека наружу. Потому как он прикидываться перестает, — философским тоном рассудил стражник. — Вот, к примеру, живет гадина какая-нибудь, а на лицо очень даже любезно держится. И живет она, живет… А потом, как помирает, — тут вся ее сущность на физиономии и намалевана. Гляди и соображай. Вот так я думаю.

— Вероятно, ты прав, — задумчиво молвил Геторикс, наклоняясь над стариком.

Тот был задушен. Лицо его, и без того жуткое, посинело, толстый язык был вывален изо рта и прикушен голыми деснами, глазавыпучились.

— Но самое любопытное не это, — продолжал стражник. — Это что, просто труп. А вот тут разные документы…

— Где? — судья резко повернулся.

— А везде, — ответствовал стражник. — Я почему вас позвал, господин судья. Старикан, вроде, из простых, из кладбищенских побирушек, но вот ни у кого из нищих, вы уж меня простите, не будет столько исписанного пергамента. И прочего. Он был из ученых. Или ростовщик. Я ведь не разберу, что там написано.

Судья поднял несколько «бумаг» — обрывков пергамента, кусков коры, тряпок и даже оструганных щепочек. Везде одно и то же — имена довольно известных в Тарантии людей и суммы.

— Что это? — проговорил он. — Долговые расписки?

— А здесь! — крикнул стражник, отбрасывая ногой в сторону груду полуистлевших тряпок и открывая яму, выкопанную прямо в полу. — Тут у него тайник был!

— Вероятно, там он хранил деньги. Денег, естественно, нет — их забрал убийца. А вот документы… Почему он оставил документы? Ведь этими долговыми расписками он мог шантажировать по крайней мере три почтенные фамилии… Нет, четыре… пять! — Судья быстро перебрал расписки. — Пять… да, пять. Здесь имена повторяются.

— Он их не заметил, — сказал стражник. — Про деньги он знал, а про расписки — нет. Да и выглядят они… — Он поморщился. — Я бы ни в жизнь не догадался.

— Нет, дружочек, ты-то как раз и догадался, — поправил его Геторикс. — Не надо скромничать. Ты ведь поэтому меня позвал, не так ли?

— Ну… — стражник опустил голову.

— Да, ты прав, ты прав. Тут было темно, убийца задушил старика, забрал деньги… и ушел… Возможно, он — один из этих пятерых… Нет ли здесь имени Грумента, а? Нет, вроде бы нет… Но все равно — крайне любопытно.

Он еще раз посмотрел на то, что держал в руках, а потом улыбнулся.

— Очень, очень интересно. Думаю, стоит доложить об этом королю.

* * *

Его величество находился в покоях, отведенных маленькой Цезонии. Девочка привыкла к мощной фигуре короля и перестала его бояться уже давно. Он не приносил ей сладостей или игрушек, но инстинктивно она чувствовала, что этот страшный, гигантский человечище относится к ней с любовью. Не то чтобы король, достигнув зрелого возраста, начал любить детей. Он вообще не разделял людей на детей, взрослых и стариков. Он разделял людей на тех, кто ему нравится, и тех, кто ему активно не правится. Первых он защищал и по-своему баловал, вторых истреблял без всякой пощады. В случаях, подобных делу Корацезии, Конан медлил, решая, к какой категории отнести данного человека.

А вот Цезония нравилась ему безоговорочно. Девочка рассказывала своим куклам бесконечные истории, катала их на деревянных лошадках, угощала сладостями, а потом заботливо вытирала подолом своего платьица их измазанные рожицы. Конан попивал вино из кубка и поглядывал на эти игры.

Что еще было хорошо в Цезонии — она не приставала к другим людям с требованием рассказать ей историю или покатать на спине, как это делают некоторые невоспитанные дети. И о маме она тоже не заговаривала. Ждала, пока все решится.

Когда возле дверей покоев возник шум, Конан приподнялся на кресле и крикнул громовым голосом:

— Тихо! Мы тут отдыхаем!

— Это я, ваше величество, — проговорил Геторикс, всовывая на миг голову и тотчас исчезая. Стражник, получивший от короля четкие указания не пускать никого, даже Крома во плоти, утащил судью подальше от входа.

Конан поднялся и, тяжело ступая, направился в коридор. По дороге он осторожно перешагнул через девочку и тут же чуть не споткнулся о ее мячик. Король фыркнул, как рассерженный конь. Цезония весело помахала ему рукой.

— Что случилось? — осведомился Конан у Геторикса. Тот долго чихал и откашливался, прежде чем заговорить.

— Простите, ваше величество.

— Ну, говори, говори!

— Ваше величество, мы обнаружили убитого кладбищенского нищего.

— Крайне важное сообщение. Надеюсь, государство не пошатнется от этой потери, — сказал Конан.

— Он был задушен, ваше величество. В его хижине обнаружена пустая яма.

— О! — воскликнул Конан, закатывая глаза. — Пустая яма?

— Да, ваше величество, пустая, — не сдавался Геторикс. — Мы предполагаем, что в ней он хранил свои сокровища.

— Кто это — «мы»?

— Один из городских стражей и я.

— А она не была, случайно, отхожим местом?

— Нет, ваше величество. Будь это так, мы установили бы это по запаху, — сказал Геторикс и покраснел. Он вдруг понял, что король насмехается. — Простите, ваше величество! Я не вполне здоров и туго соображаю.

— Ладно, — сжалился Конан. — Рассказывай, как можешь.

— Самое интересное — долговые расписки. Я забрал их.

— У нищего в хижине были долговые расписки?

— Именно. — И Геторикс вручил королю то, что забрал а доме Далзы. Молодой судья с удовольствием наблюдал за тем, как изменяется выражение лица Конана. Наконец король кивнул:

— Поразительно! А теперь, Геторикс, идем ко мне. Я велю Натизону принести тебе какое-нибудь снадобье от боли в горле и от насморка. Надеюсь, он тебя не отравит. А потом, в тишине и покое, рассмотрим эти документы. Я хочу, чтобы ты прочитал их мне. Стоит обсудить, кто в Тарантии и почему задолжал какому-то кладбищенскому нищему. Так ты говоришь, речь идет о немалых суммах?

* * *

События в Тарантии опережали короля, и Конану это не нравилось. Следующая же ночь принесла очередную неожиданность.

Некий пьянчужка, возвращаясь домой и проходя мимо кладбища, увидел странную картину. Настолько странную, что поначалу не поверил своим глазам.

Опыт общения с явлениями «потустороннего мира», вызванными исключительно винными парами, у него имелся — и немалый. Приходили к нему и демоны из преисподней, и обнаженные красавицы, которые на глазах стремительно старели и превращались в рассыпающийся скелет…

И тем не менее он всегда в глубине души знал, чем вызваны сии видения, и никогда не пугался.

Разве что самую малость. Клыки там окровавленные или когти, тянущиеся к его горлу…

Но то, что он увидел той ночью, потрясло его видавшее виды воображение.

Солидный господин в хорошей одежде… Точнее, эта одежда некогда была хорошей, а теперь пообносилась и выглядела так, словно ее владелец несколько ночей провел в мусорном баке… Так вот, этот господин перелезал через кладбищенскую ограду.

Спрашивается: что делает упитанный, хорошо одетый (хоть и чумазый) человек ночью на кладбище? Обворовывает могилы? Сомнительно.

Пьянчужка ни жив ни мертв прижался к стене, стараясь скрыться в тени. В лунном свете мелькнуло лицо странного человека, и тут уж бедняге соглядатаю пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от ужаса: он узнал этого ночного гуляку. То был владелец таверны «Колесо и мышь», с которым у пьянчужки случались разнообразные столкновения. Но не это устрашило его. А то прискорбное обстоятельство, что сей владелец таверны был мертв не менее месяца и мирно покоился в своей могиле. В наследство вступил его племянник (который, к слову сказать, и на порог теперь не пускает некоторых подозрительных типов).

— Ой-ой, — прошептал пьянчужка, не сводя побелевших глаз с мертвеца, который шатающейся походкой удалялся по улице, направляясь в центр города. — Ой, что это делается…

Он задохнулся и приложил ко рту ладони.

Потому что над оградой показалась вторая голова. Лицо выглядело ужасно — белое, с отвисшими щеками и провалившимся ртом.

Этот, хоть и был пьянчужке незнаком, тоже был мертв. И пролежал он в земле несколько дольше, чем первый.

После второй или третьей попытки покойнику удалось забросить ногу на ограду. Он подтянулся на руках, потерял палец (на что не обратил внимания) и неловко свалился на землю по другую сторону кладбища. Он находился в каких-то двадцати шагов от потрясенного наблюдателя. До пьянчужки доносились запахи раскопанной земли и разложения. Его едва не вырвало — одни боги знают, как ему удалось удержаться и не завопить от страха и отвращения. А кошмар продолжался. Второй покойник вел себя точно так же, как и первый, — он осторожно побрел по улице.

Не желая больше находиться рядом с этим жутким местом, пьяница полетел по переулкам и мчался до тех пор, пока не оказался на площади, где стоял королевский дворец.

Конечно, дворец — не место для загулявших пьяниц. Это он кое-как понимал — краем воспаленного, истерзанного ужасом сознания. Но идти к себе домой он боялся. Мертвецы могут быть везде. Здесь хотя бы стоит стража.

В любое другое время наш пьянчужка избегал бы общества стражников. Потому что он не только любил употреблять горячительные напитки, но и прикладывал время от времени некоторые не вполне законные усилия к тому, чтобы их раздобыть. Говоря проще, подворовывал на рынке.

Но сейчас стражники показались ему милее родных братьев. Аквилонские гвардейцы, обычно невозмутимые верзилы, которых трудно смутить, — и те вздрогнули и отпрянули, когда из темноты, завывая и захлебываясь слезами, к ним выскочил оборванный человечек и бросился перед ними на колени. Он простирал к ним чумазые руки, весь трясся и бормотал бессвязное.

— Уйди ты, — брезгливо выговорил наконец один из стражников. — Что ты здесь делаешь? Иди, проспись. Здесь тебе не кабак. Ты хоть знаешь, куда прибежал?

— Спасите, — лепетал пьяница. — Они везде…

— Кто? — полюбопытствовал второй стражник, наклоняясь к ползающему по мостовой пьянице и качнув при этом алебардой. — Кого ты увидел?

— Мертвецы…

— Пьяный бред, — сказал один стражник другому.

— Нет, клянусь! Клянусь богами! Почтенные стражники! — взвыл несчастный, видя, что его сейчас прогонят. — Не оставляйте меня одного! Здесь страшно! В Тарантию пришла порча!

Он так умолял, так пресмыкался и плакал, что стражники в конце концов позволили ему провести ночь рядом с ними, поставив единственным условием: замолчать и не двигаться.

А утром стало ясно, что все эти ужасы бедолаге не привиделись. Несколько человек в Тарантии были найдены мертвыми — задушенными, с проломленной головой, зарезанными в собственном доме.

Конан был мрачнее тучи, когда судья докладывал ему о происшествиях в столице.

— Соображения? — спросил наконец киммериец.

Судья молча развел руками.

— Ладно. Кто из погибших числился в расписках, которые ты нашел в хижине кладбищенского нищего?

Таковых оказалось двое. Однако остальные тоже каким-то боком — Конан чуял это! — имели отношение к задушенному старику.

Судья Геторикс наконец решился и высказал свое мнение:

— Ваше величество, между этими людьми есть нечто общее.

Конан взвел левую бровь, показывая, что внимательнейшим образом слушает.

— Все они унаследовали некоторое состояние от своих родителей или дядьев.

— Это довольно распространенное явление, — сухо заметил король.

— Все они вступили в наследство недавно, — упорно продолжал Геторикс. — Самое раннее — два месяца назад. После скоропостижной кончины богатых родственников.

— А это уже интереснее, — сказал король. — И знаешь, что я думаю?

— Вероятно, то же, что и я, — отважился Геторикс.

Король откинулся на спинку кресла и удовлетворенно улыбнулся.

— Говори.

— Я думаю, что все эти мертвецы были изведены колдовством. Что наследники побывали у известного нам кладбищенского нищего и заплатили ему, чтобы тот провел ритуалы черной магии. Что некоторые из них расплатились с колдуном деньгами или драгоценностями, а другие оставили долговые расписки. И что после смерти черного мага сила его чар ослабла, и мертвецы начали выходить из могил, чтобы отомстить тем, кто стал причиной их смерти.

— Молодец! — рявкнул Конан. — Я вижу, что не ошибся, назначив тебя на должность судьи. Отлично, друг мой. Превосходно. Теперь осталось выяснить, где же украденные у кладбищенского нищего драгоценности. Что ты думаешь об этом?

— Я думаю, что один из клиентов колдуна — господин Грумент. Он вызвал гнев черного мага и послужил причиной появления в городе оживших мертвецов. И драгоценности у него.

— Именно. Когда мы их обнаружим, виновник кошмара станет известен всей Тарантии. — Конан вдруг зевнул. Он плохо спал все это время. — И мы сможем его с чистой совестью… а-ах… — Зевая, король едва не вывихнул челюсти, — …четвертовать.

— Есть свидетель, — сказал вдруг Геторикс.

— Какой свидетель? — насторожился Конан.

— Один пьянчужка. Он первым увидел, как мертвецы выбираются из могил. Он был так напуган, что пробежал ко дворцу и умолил стражников оставив его ночевать в казарме.

— Он до сих пор там? — заинтересовался король.

— Ла, ваше величество. Наотрез отказывается выходить. Когда его пытались вытащить, вцепился в огромный дубовый стол, за которым обычно трапезничает целый отряд, и держался так крепко, что оторвать его не удалось. Сдвинулся стол.

— Поразительно! Я хочу видеть этого отважного пьяницу— заявил король.

И Конан вместе с Геториксом немедленно отправился в казарму. Картина происходящего была Конану, в общем, ясна, но его забавляли некоторые люди. былое время он нередко проводил с ними много времени и хорошо знал: те, кто выглядят ничтожными и ни на что не годными, иногда оказываются способны на настоящие подвиги. Или — вынужден был напомнить себе король — на настоящие подлости. Такое тоже случается.

Бедный пьянчужка забился в угол казармы и глядел по сторонам ошалевшими выпученными глазами. У него болела голова, но никто из бессердечных стражников не догадался дать ему вина. Он был также голоден, но об этом даже не заикался. Умереть от голода и жажды представлялось ему лучшей участью, нежели погибнуть от лап живого мертвеца.

Конан вошел в казарму и с любопытством посмотрел на «свидетеля».

— Эй, ты, — позвал король. — Иди-ка сюда.

— Я? — ужаснулся чему-то пьянчужка.

— Ну да, ты. Как тебя зовут? Пьянчужка задумался.

— Ну… Тибур.

— Тибур? Не тот ли Тибур, которого в прошлом месяце публично высекли на рыночной площади за кражи?

— Нет, нет. Совсем другой. Тот Тибур мне даже не родственник, — быстро сказал пьяница.

— Вина мне и Тибуру! — крикнул Конан громовым голосом.

Один из стражников немедленно подскочил к королю с кувшином. Конан уселся за стол, который действительно был немного сдвинут с места, и поманил Тибура пальцем.

— Иди, иди. Ты ведь хочешь выпить?

— Больше всего на свете, — искренне сказал Тибур.

— Садись и пей. Расскажи мне обо всем, что ты видел.

— Ладно, господин. Все расскажу без утайки… — Тибур выбрался из своего угла, приблизился к Конану и вдруг затрясся всем телом. — Вы ведь… вы ведь король? Конан? Ваше вели…

Он повалился на пол лицом вниз. Конан легонько подтолкнул его ногой.

— Да, я король, а ты сейчас сядешь рядом, выпьешь со мной вина и обо всем расскажешь. А потом, если я решу, что ты достоин награды, я дам тебе пару монет.

— Выпить с королем — вот награда… — пробормотал Тибур. Он осторожно поднял голову, увидел, что король насмешливо улыбается, сразу осмелел и уселся на краешек скамьи.

…И до конца дней своих потом рассказывал по тавернам, как пил с самим Конаном-киммерийцем, королем Аквилонии. Ему, естественно, не верили, но охотно угощали выпивкой — лишь бы послушать страшную историю о живых мертвецах и королевской награде — двух золотых монетах, которые Тибур носил на веревочке на шее.

* * *

Однако не следует так далеко забегать вперед. Отпустив Тибура, пьяного от счастья, Конан вернулся во дворец. Его уже ждала небольшая делегация из двух десятков почтенных граждан, как доложил его величеству дежурный капитан стражи.

— Пустить, — махнул рукой король. — Чем скорее я узнаю все новости, тем лучше. И распорядись, чтобы мне подали завтрак в зал для приемов.

Таким образом, когда делегация была допущена к королю, его величество сидел на троне, держа на коленях большое блюдо с мясом и хлебными лепешками, и ел.

— Говорите, — обратился к вошедшим король, жуя. — Не обращайте внимания.

— Но ваше величество… — попятился один из делегатов, важного вида мужчина в черной бархатной одежде. — Мы не смеем мешать…

— Я же сказал — говорите! — рявкнул король с набитым ртом. — Мне некогда. Я не могу позволить себе сперва позавтракать, а потом выслушать новости. Слишком быстро все происходит.

— Ваше величество прав, — произнес другой посетитель, худощавый человек лет тридцати, в красном атласе и золотой цепью на шее. — Мы напуганы. Мы, уважаемые жители Тарантии, боимся живых мертвецов. До вчерашней ночи мы полагали, что, законно вступив в права наследования, мы находимся в полной безопасности. Но случившееся…

Конан впился зубами в кусок мяса.

— Кстати, — сказал его величество спустя несколько секунд, — а все ли из вас законно вступили в права наследования? Может, кто-нибудь прибил своего дядю или папашу?

Грубый тон короля смутил многих. Но по-настоящему обозлились только двое, и Конан тотчас взял их на заметку.

— Heт, ваше величество, — от лица всех присутствующих важно проговорил господин в черном бархате. — Ничего подобного у нас и в мыслях не было. Мы все — добропорядочные, законопослушные…

Конан махнул ему рукой, чтобы замолчал, и обрызгал жиром бархатные одежды собеседника.

— Понятно, понятно, — произнес король. — Можете не продолжать. Что вам угодно от меня?

Заговорил третий посетитель — совсем молодой человек, бледный, востроносый, с темными кругами под глазами.

— Мы все полагаем, что мертвецы оживают, потому что некто осквернил их своим черным колдовством.

— Согласен, — сказал король.

— Ваше величество повелел арестовать некую ведьму Корацезию, — продолжал востроносый. — Она совершенно справедливо содержится под стражей. Наши мертвые требуют возмездия. И возмездие возможно лишь одно: виновница их гибели должна быть уничтожена!

— Так вы признаете, что обращались к колдуну с просьбой извести ваших богатых родственников? — язвительно спросил король.

Востроносый отшатнулся, а остальные за его спиной принялись возмущенно перешептываться.

— Ваше величество не понял, — вмешался тот, что в черном бархате. — Мы вовсе не виновны в этом преступлении. Но ожившие мертвецы угрожают всему городу. И в их появлении мы обвиняем Корацезию. Мы требуем ее смерти!

— А, — сказал король и принялся ковырять в зубах. — Теперь понятно. Ступайте, господа! Я приму все меры к тому, чтобы ожившие мертвецы снова стали спокойными мертвецами и заснули вечным сном в глубоких могилах.

И властным жестом он показал, что аудиенция окончена.

* * *

Некий человек по имени Гавий не стал тратить времени и ходить к королю с прошениями. Едва прослышав о том, что случилось в столице этой ночью, он мгновенно сделал определенные выводы и принял решение. Он собрал в мешок некоторое количество золотых монет и драгоценных камней, в другой уложил припасы, позвал слугу и велел подготовить двух лошадей и вьючного мула.

— Мы уезжаем из Тарантии, — объявил Гавий. — Ты будешь меня сопровождать.

— Могу я спросить господина, куда мы направляемся? — осторожно осведомился слуга. Он кое-что знал о своем хозяине и имел определенные подозрения на его счет.

— Пока что переправимся за реку Хорот, — нервно ответил Гавий. — Кто знает, может быть, они не могут преодолевать водные преграды…

— Кто «они»? — спросил слуга и тут же схлопотал пощечину.

— Не твое дело! Я же сказал — подготовь двух лошадей и мула. Навьючь на мула вот эти мешки. Встречаемся во дворе. Думаю, за неделю добраться до Танасула. — Последнюю фразу он пробормотал под нос, явно разговаривая сам с собой. Слуга плюнул и, потирая щеку, на которой отпечаталась красная хозяйская пятерня, отправился в конюшню.

Вскоре они уже мчались, сломя голову, к переправе через реку чуть севернее столицы. Слуга был почти уверен, что дело именно в том странном ночном происшествии. Служанки на базаре (которые всегда и все знают в самых подробных деталях) говорят — мертвецы убивают тех, кто извел их порчей. А старший сводный брат господина Гавия скончался не так давно — и от очень странной болезни. Самым странным в этой хвори была ее внезапность. Старший Гавий был здоров, как бык, и вдруг начал чахнуть на глазах. Он увядал и таял, как девица, которая томится по возлюбленном. И в конце концов умер. Вот так история! И тотчас объявился Гавий-младший и заявил о наследстве.

Прошлое — такая неприятная штука! Особенно если оно подозрительное. И особенно — если оно упорно не желает оставаться в прошлом и все время лезет в настоящее, вмешиваясь в ход событий.

Утро не предвещало никаких бед. Солнце вот-вот показалось из-за горизонта. На траве искрилась роса, река медленно несла свои воды на свидание к притокам — Тайбору и Красной, чтобы потом, объединившись, влиться в бескрайнее море возле Мессантии. То и дело по водной глади расходились круги — там плескала рыба.

Переправа была уже видна вдали — паром, устроенный здесь в незапамятные времена. Паромщик, конечно, еще спит — в такое время суток желающих переправиться за реку найдется немного. Но ничего, его разбудят. А золотая монета подбодрит его и заставит хорошенько потрудиться. Так размышлял Гавий, вглядываясь вперед. Слуга угрюмо тащился за ним. Если ожившие мертвецы не успокоятся, пока не прикончат всех, кто свел их в могилу, то ему, Деку, который много лет служит семейству Гавиев, лучше бы держаться подальше от молодого наследника. Как бы не оказалось, что служанки на рынке вышли кругом правы. Эти болтушки — они ведь не только болтать умеют, но и слушать. Ох, много всякого разного доходит до их ушей!

Дек поскреб затылок, размышляя о происходящем. Конечно, лучше всего было бы сейчас дать деру. По у хозяина лошадь лучше — догонит, и тогда… не стоит даже задумываться над тем, что «тогда». Рука у молодого Гавия тяжелая. И Дек опять потер щеку.

Перевозчик, как ни странно, не спал. Сидел себе на берегу и как будто поджидал пассажиров. Это насторожило Дека, но обрадовало Гавия.

— Смотри! — он подтолкнул слугу в бок. — Кажется, мы оторвались от погони. Если тот, о ком я думаю, и преследует нас, мы будем на противоположном берегу реки прежде, чем он доберется до переправы. Очень хорошо! А я обрублю канат, и паром выйдет из строя до вечера… К вечеру мы будем далеко отсюда.

Дек угрюмо поглядел на хозяина, но промолчал. Ему не хотелось поддерживать разговор.

Тем временем паромщик медленно поднялся и не спеша заковылял навстречу Гавию и его слуге. Он шел вразвалку, как будто ему трудно было волочить по земле ноги. Эта походка заставила Дека насторожиться. Что-то показалось ему подозрительным. Он не мог сказать — что именно. Просто… нехорошо как-то.

Не могли высказать своего мнения и бессловесные твари — лошади и мул, но их поведение говорило само за себя, таким выразительным оно было. Мул, всегда такой смирный и покладистый, вдруг бешено раздул ноздри, заржал и поднялся на дыбы, а потом повернулся и что есть духу галопом припустил прочь от переправы. Не лучше вели себя и верховые лошади. Как ни пытались управлять ими всадники, они бесились, брыкались и в конце концов сбросили на землю седоков, после чего побежали вслед за мулом.

Гавий, сидя на земле и потирая ушибленную спину, глядел, как удирают его животные. Вместе с мулом от него стремительно удалялись немалые сокровища и припасы, столь необходимые в дороге. Однако страх смерти пересилил алчность. Мертвому богатства не нужны, это всякий знает. Ко гробу, как говорится, не приделаешь карман. И Гавий с трудом поднялся на ноги. Теперь и он ковылял не хуже перевозчика. А тот был уже довольно близко.

Дек поскорее отполз в кусты. Самое время бежать! Хозяин слишком занят своей ушибленной персоной — сейчас он вовсе позабыл о слуге. Но скоро Гавий вспомнит о нем. Вспомнит — да будет поздно! Нет уж. Старый Дек не такой болван, каким кажется. Всю жизнь он проработал у Гавиев, изучил их вдоль и поперек. Одни Гавии ему нравились, другие — вовсе не правились, а этот, последний, — и дурак, и подлец, ничтожная дрянь, одним словом. Старый Дек потихоньку покинет его и вернется в Тарантию, в обжитой дом в центре столицы. И будет жить там, сторожить дом и хозяйское имущество, пока не объявится какой-нибудь дальний родственник.

Потому что с теперешним Гавием — и Дек видел это слишком ясно — покончено.

Паромщик приблизился к Гавию вплотную — рыхлая, воняющая землей туша. Почерневший рот раскрылся, пахнуло гнилью.

— Ну что, сводный братец? — низким, рокочущим голосом произнес «паромщик». — Вот мы с тобой и встретились!

Дикие вопли Гавия долго еще преследовали убегающего Дека, пока тот, не разбирая дороги, несся вдоль реки, обратно в Тарантию.

* * *

Грумент, проснувшись в своем особняке, обнаружил — к собственному возмущению — что в доме нет ни одного слуги. Все разбежались кто куда. Поначалу он приписал это какому-то мятежу, который, вероятно, начался в столице.

Ничего удивительно — при правлении короля-варвара!..

Однако ближе к полудню кое-какие слухи стали доходить и до Грумента, который отважился выйти на улицу и прогуляться. Никаких признаков мятежа он не обнаружил; равно никто из врагов не пытался штурмовать столицу Аквилонии. Ничего такого. И все же прохожие выглядели бледными и взволнованными, и на всех углах, на площадях, возле фонтанов собирались зеваки по двое, по трос, а то и небольшой толпой. Все они переговаривались, взволнованно размахивая руками и то и дело повышая голос, чтобы вскрикнуть: «Не может быть!», «Какой ужас!» или «Поделом вору и мука».

На одном углу Грумент вдруг заметил своего камердинера и устремился к нему. Однако камердинер при виде хозяина побелел, как стена, возле которой он околачивался, подскочил на месте — точно узрел призрака — и бросился бежать со всех ног.

Толпа сомкнулась, не пропуская Грумента и позволив нерадивому слуге скрыться.

— Что происходит? — выкрикнул Грумент, с ненавистью разглядывая глупые плебейские рожи, которые пялились на него со страхом и отвращением. — В чем дело? Куда все разбегаются? В городе чума?

— Хуже, господин, — промямлил один из простолюдинов, которого Грумент ухватил за горло и тискал, не на шутку угрожая придушить. — Ожившие мертвецы! Нападают на богачей! -

Грумент отпустил зеваку и широкими шагами удалился. Он возвращался домой. Тарантия охвачена паникой. И Грумент лучше, чем кто бы то ни было, догадывался о причинах этой паники. А это означало…

Это означало, что проклятый король-варвар либо уже все знает, либо скоро пронюхает правду и явится прямиком к Грументу. Копан ненавидел магию и не делал из этого тайны. И Грументу лучше поостеречься. Покинуть столицу так, чтобы об этом никто не знал, ему уже не удастся — за его домом наверняка следят. И то неслыханное, о чем шепчутся на улицах, то, что восстало из могил, взывая к отмщению и справедливости, тоже стережет Грумента. Оно может оказаться где угодно. Самым безопасным местом является особняк.

Грумент забаррикадировал двери, закрыл окна ставнями, обложился оружием и стал ждать.

Времени прошло совсем немного, когда в дверь постучали. Грумент усмехнулся, но даже не пошевелился. Если им так нужно войти, пусть ломают дверь. Это займет у них немало времени. А к тому моменту, когда стражники будут здесь, они изрядно подустанут, и справиться с ними не составит большого труда.

— Откройте именем короля! — прокричал чей-то громовой голос.

Очень хорошо. Пусть трудятся. Им за это жалованье выплачивают. Грумент фыркнул и провел пальцем по острию своего меча. Отец недурно обучил его фехтованию. Нанимал для отпрыска лучших учителей. Вообще, надо признать, заботливый был папаша. Только вот зажился на свете, так что пришлось его поторопить. Единственный его недостаток.

Внизу что-то рухнуло. Грохот раскатился по дому. Грумент вскочил. Как быстро! Сколько же там народу? Они, похоже, решили штурмовать дом, словно вражескую крепость! Уж не таран ли они с собой прихватили?

Но все оказалось гораздо хуже. Нет, тарана с городскими стражниками не было. Зато с ними был сам король Конан, собственной персоной. В сером плаще с капюшоном, с обнаженным мечом в руке, киммериец ворвался в комнату, где отсиживался Грумент.

Тот вдруг узнал соглядатая, который шпионил за его домом. Так вот кто был тот неведомый человек! Так вот почему наемные убийцы так и не явились за своей платой! Ничего удивительного — король Конан мог передушить их одной рукой, как слепых кутят.

И теперь этот страшный человек, этот варвар на королевском троне, стоял перед Грументом и весело улыбался — как будто они встретились за кружкой доброго темного эля где-нибудь в придорожной таверне. Старые друзья-приятели.

— Я предлагаю тебе положить оружие и сдаться, — сказал Конан. — Расскажешь обо всех своих преступлениях, и я позабочусь о том, чтобы твое упитанное тельце не досталось на завтрак мертвецам.

— Я не совершал никаких преступлений! — выкрикнул Грумент в отчаянии и поднял меч.

— Почему-то я сильно сомневаюсь, — ответил Копан. — Но если ты хочешь — сразимся. Надеюсь, ты умеешь владеть этой железкой, в которую ты вцепился, точно в материнскую сиську?

Зарычав, Грумент кинулся на короля. Стражники, которые поднялись в комнату вслед за его величеством, столпились у входа. Никому из них не приходило в голову вмешаться в поединок. Они уже знали, что король Конан терпеть такого не мог. После боя виновник отправится под арест, а то и вовсе вынужден будет покинуть Тарантию и королевскую службу. Поэтому они просто наблюдали, время от времени разражаясь воплями и издевательским хохотом.

Грумент огромными прыжками скакал комнате, то и дело налетая на громоздкую мебель. Конан, точно дикая кошка, скользил за ним. И непрерывно улыбался. В полутемной комнате с закрытыми ставнями то и дело мелькала белозубая улыбка варвара ослепительная на загорелом обветренном лице.

Затем последовал выпад. Один-единственный. Меч вылетел из руки Грумента и с низким звоном вонзился в деревянные ставни. Грумент метнулся к своему оружию, по Конан, совершив мгновенный, неуловимый для глаза прыжок, оказался у него на пути. Улыбаясь, король покачал головой.

— Даже не думай об этом, вонючка. Ты арестован. Моим именем ты будешь препровожден к месту казни… Берите его, ребята! — обратился он к стражникам, и они, как спущенные с привязи цепные псы, кинулись на осужденного.

Пока крепкие солдатские руки вязали преступника, король Конан стоял над ним, широки расставив ноги, и перечислял назидательным тоном — как будто делал внушение напроказившему ребенку:

— Ты, дорогой мой, обвиняешься в клевете. Из-за тебя чуть не казнили неповинную женщину. Нехорошо! А еще аристократ и богатей. Фу, фу, фу. У бедняжки ведь есть ребенок, ты не знал? Девочка. Очаровательная малышка. Не в пример тебе, гадкий дурак. Ты обвиняешься в том, что обратился к тайному магу. Магия в Тарантии запрещена. Забыл? Ах, дурашка. Запрещена, запрещена. Ты убил родного отца. Очень дурной поступок. А потом убил и тайного мага. Это единственный хороший поступок в твоей жизни. Но вот грабить его не следовало. Следовало отнести все его денежки в мою казну, а заодно сдать туда и долговые расписки… А, ты ничего не знал о долговых расписках? Были, были такие. И все, кто в них упомянут, будут арестованы и понесут справедливое наказание. Тащите его, ребята! — Эта последняя фраза была обращена к солдатам.

И господина Грумента, связанного по рукам и ногам, вытащили из его собственного дома и с шутками, прибаутками и издевательскими песнями потащили по улицам Тарантии.

Герольд в полном официальном облачении ждал Конана внизу. Oн возглавил шествие, по дороге выкликая:

— Смотрите, жители Тарантии! Смотрите на человека, из-за которого мертвецы вышли из могил! Смотрите и на нашего доброго короля, который схватил его и сейчас предаст справедливой казни! Смотрите! Смотрите, жители Тарантии!

И жители Тарантии выбегали из домов, останавливаясь на пороге, выглядывали из окон, они вылезали из сточных канав и выбирались из таверн, они останавливали телеги и лошадей, чтобы увидеть убийцу — сообщника колдуна. Они приветствовали Конана громкими возгласами и собирались толпам! чтобы бежать за процессией и собственными глазами увидеть, чем закончится вся эта ужасная история.

Вот уже показалась длинная стена, отгораживающая кладбище от мира живых.

Конан велел стражникам внести связанного Грумента на кладбище и там привязать к дереву; что касается любопытных, то большинство из них благоразумно устроились на степе или крышах близлежащих домов. Лишь немногие проникли вслед за королем и стражей на саму территорию кладбища, — самые отважные или самые безумные.

Грумент заговорил, прервав долгое молчание.

— Ты не сделаешь этого, проклятый варвар! — зашипел он, пытаясь плюнуть в Конана. Слюна бессильно текла у него по подбородку.

Конан смотрел па пего холодными синими глазами. Ни один мускул не дрогнул на суровом лице короля.

— Я сделаю это, — после короткой паузы ответил король. — И вся Тарантия станет свидетелем твоей позорной смерти.

Он велел стражникам оставить возле осужденного факелы — на тот случай, если ждать придется до темноты, — и убираться из опасного места. То же самое он посоветовал сделать и зевакам. Королю не пришлось прибегать к помощи герольда: когда он хотел, его зычный голос легко раскатывался на большое расстояние, и горожане тогда вспоминали, что их королю доводилось командовать армиями.

— Уходите! — крикнул Конан. — Вы можете смотреть за происходящим издали! Зрелище того стоит, хотя оно опасно!

И сам, подавая пример, вышел с кладбища. Впрочем, короля вскоре увидели на крыше одного из домов. Там он устроился с большим удобством — польщенные хозяева дома, небогатые и совсем незнатные люди, принесли его величеству свой лучший матрас (из которого, когда его встряхивали, сыпались блохи) и шелковое покрывало (дабы предохранить от вышеупомянутых блох), а затем подали в глиняной кружке кислого вина и прислали дочку, девушку лет пятнадцати, прислуживать его величеству. Дочка, чумазая и хмурая, глядела на короля так, что это могло вызвать оскомину, причем пыталась одновременно с тем любезно улыбаться. Конан махнул ей рукой:

— Садись и молчи. Или уходи, если тебе не интересно, что там произойдет.

— Мне интересно, — медленно протянула девушка и уселась рядом с королем на матрасе с таким видом, будто делала ему одолжение.

Прошло совсем немного времени, и на кладбище началось шевеление. Медленно закачались кусты, потом с громким скрипом отодвинулся в сторону могильный камень… Приподнялся кусок дерна… Отовсюду протянулись полусгнившие руки с отросшими за время лежания в могиле ногтями. Показались мертвецы. Их скорбные лица с отваливающимися кусками плоти и незрячими глазами повернулись в сторону Грумента. Запавшие рты шевелились, зубы при усилии что-либо сказать выпадали изо рта. Со всех сторон они окружили осужденного, шумно принюхиваясь к нему.

Затем из их толпы выступил плотный мертвец в хорошо сохранившейся парчовой одежде. Его голос звучал низко и сипло из-за того, что голосовые связки уже тронуло разложение.

— Мой сын! — произнес он медленно, прилагая все усилия к тому, чтобы четко выговаривать слова. — Я любил тебя!

Этот дрожащий голос потрясал до глубины души.

Грумент дрогнул. Веревки, удерживающие его у ствола дерева, натянулись, жилы на шее осужденного напряглись, лицо посинело от тщетного усилия освободиться.

— Нет! — завопил он. — Конан! Освободи меня! Мой король! Спаси меня!

— Убийца! — прогремел Конан с крыши. Девушка, сидевшая рядом с ним, так и подскочила на месте от неожиданности — к великому тайному удовольствию короля.

— Да, я убил его! — верещал что есть мочи Грумент. — Ну и что? Он меня тиранил! Не давал денег!

— Мой сын… — медленно повторил оживший покойник и протянул к шее Грумента страшные руки.

* * *

— Тебе нет надобности возвращаться в тот дом, — сказал Конан Корацезии, когда судья Геторикс (отчего-то смущенно краснея) представил ее королю. Корацезия, в новом красивом платье со шнурованным лифом, застыла в поклоне. Конан с удовольствием рассматривал эту женщину, зрелую, с пышными волосами и мягким взглядом круглых светлых глаз.

— Ваше величество, — пролепетала Корацезия. Она явно не знала, что сказать.

— Я с удовольствием видел бы тебя во дворце, — продолжал король. — Надеюсь, ты хорошо чистишь серебро… Да и твоя дочка, кажется, привыкла к этим покоям.

— Благодарю, — прошептала Корацезия.

— А если тебе захочется снова выйти замуж, — продолжал крроль, бросая иа Геторикса косой, лукавый взгляд, — то, полагаю, препятствий тебе никто чинить не станет. Ни злопыхатели-соседи, ни даже чья-нибудь чересчур властная матушка. Во всяком случае, ты и твой избранник всегда вправе рассчитывать на поддержку своего короля!

Ник Орли Маги Зингары

Конан, варвар из Киммерии, вывалился из влажной духоты таверны на свежий воздух, неуверенными шагами пересек двор и с немалым облегчением прислонился к воротному столбу. Зингарский городок Палентия, куда занесло на этот раз неугомонного киммерийца, располагался на реке Алимана, чуть выше по течению от слияния ее с полноводным Хоротом.

Смеркалось. Прожаренный солнцем город не успевал остывать за ночь, и вечер не приносил прохлады. Варвар был пьян — не так, чтобы упасть бесчувственной колодой, но и оставаться на ногах стоило ему немалых усилии. Он был сыт, пожалуй, даже слишком, менее крепкий желудок вряд ли выдержал бы такое, но киммериец в своих походах слишком часто голодал или питался сухим куском хлеба, чтобы без сопротивления уступить в борьбе с тошнотой.

— Проклятая жара, — проворчал Конан, стирая с мокрого лица пот широкой ладонью.

— Принести тебе воды? — живо поинтересовался отиравшийся во дворе таверны босой подросток в широких шароварах, пестрой головной повязке и старом изодранном халате.

— Не надо, — отказался киммериец.

— Тогда не уделишь ли ты мне пару медяшек просто так? — не растерялся его юный собеседник. — Сегодняшнего сбора мне хватит либо на ужин, либо на оплату ночлега. А это далеко не тот выбор, который доставляет человеку большое удовольствие.

— Возьми, — Конан порылся в висящем на поясе кошельке, выбрал среди нескольких серебряных монет медную мелочь и протянул побирушке.

— Тысяча благодарностей, благородный господин!

— Ты это о ком? — Киммериец с преувеличенным вниманием заозирался по сторонам.

— Э, те господа, которые сами почитают себя благородными, — усмехнулся подросток, — они не жалеют золота на побрякушки, но редко подают медь беднякам. Твой дар куда щедрее, ведь дан от малого. Я же вижу, что твой кошелек не распух от денег, варвар.

— Меня зовут Конан. Конан из Киммерии, — он сделал усилие над собой и сконцентрировал свой взгляд на собеседнике. Тоненькая фигура скрыта халатом, лицо — то ли миловидное мальчишеское, то ли девичье с несколько неправильными и резкими чертами.

— Как тебя зовут, девочка?

— Вивейн. А у тебя верный глаз, Конан из Киммерии.

— Что есть, то есть. А чего нет, того нету…

— Ладно, Конан, пока!

Вивейн пошла прочь, а Конан повернулся навстречу легкому дуновению ветерка и шагнул за ворота, стараясь не упустить благословенную прохладу.

— Конан, берегись! — звонкий голосок резанул воздух.

Киммериец качнулся в сторону, поворачиваясь навстречу неизвестной опасности, деревянная дубинка подкравшегося сзади грабителя промелькнула мимо его головы, ударила по плечу и соскользнула вниз.

Могучий кулак Конана, направленный в лицо нападавшего, мог уложить и быка. Если бы попал в цель… Грабитель быстро присел, ловким движением сорвал с пояса киммерийца кошелек и кинулся в сторону. Конан ринулся за ним, наткнулся на подножку и с проклятиями обрушился на землю. Когда он поднялся на ноги, грабитель уже скрылся в переулке.

— Ну как, ты цел? — Вивейн вернулась к киммерийцу, который решил не устраивать в темноте гонку с препятствиями.

— Да, ты вовремя меня окликнула. Ты знаешь, кто это был?

— Нет. Внешность у него была вполне себе неприметная, не то что у тебя.

Слуга из таверны подошел к ним:

— Пора уже закрывать ворота, заходите во двор.

Конан с Вивьер пошли к дому.

— А не боишься, — спросил варвар, — что этот грабитель захочет потом тебе отмстить? Он тебя не трогал, а ты ему помешала.

— Я же вижу, что ты здесь живешь уже несколько дней, а нападал на тебя какой-то залетный грабитель. Если бы он был местный, то мог бы мстить. Да и промолчи я — ты мог бы принять меня за наводчицу. А это не так.

— Хорошо, — пробурчал Конан.

Они вошли в таверну, киммериец подсел к столу и очистил место для девушки:

— Садись, угощайся.

Вивейн не заставила себя долго уговаривать и накинулась на остатки обильной трапезы. Собутыльники варвара к этому времени уже разбрелись из-за стола — кто спать, кто искать приключений на свою шею. Конан посидел за столом, допил остатки вина из своей кружки и оглядел помещение, где прислуга уже прибирала столы.

— Можешь переночевать сегодня в моей комнате, — сказал он Вивейн.

Та медленно отложила недоеденный кусок:

— Ты считаешь, что я из тех девушек, которые спят с первым встречным?

— Что? А ты считаешь, что я способен домогаться малолетней девочки?

— Ты это нарочно меня дразнишь?

— Нет. Если бы мне сейчас была нужна женщина, я бы ее нашел. Но я хочу спать, а ты можешь принимать мое приглашение, а можешь договариваться с хозяином о ночлеге сама. Мне это уже все равно.

Конан неторопливо поднялся из-за стола и, пошатываясь, отправился к своей комнате. Вивейн быстро собрала куски со стола в тряпичную сумку и последовала за ним.

На следующее утро Конан проснулся поздно, Вивейн в комнате уже не было. Киммериец перебрал свои вещи и, вздохнув, отправился к хозяину таверны.

— Максус, — сказал он ему, — вчера я немного перебрал лишнего…

— Ты хочешь опохмелиться, киммериец?

— Нет, я не о том. У меня вчера сорвали кошелек…

— У тебя? — изумился хозяин. — И ты не вырвал свой кошелек у этого смельчака вместе с его руками?

— Не успел.

— Напрасно, ей-ей, напрасно! Но чего же ты от меня хочешь? Чтобы я поймал этого ловкача? Извини, но это не по моей части, приятель.

— Дай мне сказать хотя бы одно слово! — рявкнул раздраженный варвар.

— Говори, конечно.

Конан подозрительно посмотрел на Максуса. Тот выжидающе молчал с выражением искренней заинтересованности нахитрой физиономии.

— Я оказался без денег, хотя рассчитывал прожить тут еще несколько дней, пока необходимость искать заработок не станет для меня насущной необходимостью. Ты позволишь мне пожить у тебя, пока я не раздобуду денег? Максус посерьезнел:

— Не пойми меня неправильно, Конан, я не сомневаюсь, что ты честно расплатишься со мной, но мало ли что может случиться с человеком? Я дам тебе неделю, но за это ты заплатишь мне вдвое. Если у тебя все будет хорошо, то эта лихва тебя не разорит, так ведь?

— Хорошо, Максус. Меня это устраивает. Но скажи, ты можешь мне посоветовать, где искать заработок в вашем городе?

— На самом деле это тяжелый вопрос, — ответил хозяин таверны. — Не так уж много сейчас работы.

— Брось, Максус! Неужели такой человек, как я, не найдет заработка? Или в Палентии не осталось богатых людей, которым нужен телохранитель? Или заезжие купцы не набирают охрану для торговых караванов? Или в вашем войске не найдется места для такого воина, как я?

— Не знаю, не знаю… Ты боец, каких мало, кто бы спорил. Таких, можно сказать, и вовсе нет. Но понимаешь, для богатого человека важнее верность и преданность телохранителя, а не способность к великим подвигам. Купцы сейчас редко берут наемников, довольствуются охраной из солдат. А в войске сейчас больше ценится послушание и готовность исполнять приказ командира, чем воинское мастерство и сила бойца. Ты же не станешь выполнять дурацких приказов, так ведь?

— А что, без дурацких приказов войско сейчас никак не обходится?

— Никак, — покачал головой Максус. — Чтобы воин без промедления исполнял приказ командира, он должен научиться повиновению без размышления.

— Хотелось бы посмотреть на таких воинов, — презрительно проворчал Конан.

— А сходи, посмотри.

— Ладно.

Есть Конану не хотелось, он выпил ковш воды, чтобы унять жажду после вчерашнего, и пошел прогуляться по городу. Те несколько дней, которое он провел в Палентии, прошли в сплошном загуле, и сейчас он впервые внимательно глядел по сторонам, запоминая расположение улиц и лавок торговцев, мастерских и казарм, прикидывал возможные места для кражи и пути для бегства.

Жизнь в Палентии кипела. Работали мастерские, ехали по улицам телеги с грузом, а таверны и пекарни обдавали прохожих вкусными запахами. Но Копан отметил про себя обилие городской стражи и немалое количество людей праздношатающихся, в чем-то неуловимо похожих на него самого — ищущих легкий и быстрый заработок.

Киммериец повернул к реке. На речной пристани среди множества лодок возвышались два больших корабля, один стоял под погрузкой товаров, второй готовился к отплытию. Рабирийские горы, отделявшие Зингару от Аргоса, делали реку основным путем для перевозки товаров из восточных провинций Зингары. За торговой пристанью виднелись горы бревен, предназначавшихся для корабельщиков Аргоса.

Конан повернул назад и вскоре остановился у открытых ворот казармы. Широкий двор оглашали резкие команды и ругань сержантов, гоняющих новобранцев.

Зрелище это сначала немало позабавило варвара, но потом ему стал понятен смысл происходящего. Солдата приучали мгновенно выполнять приказ и отрабатывали выполнение всего лишь нескольких боевых приемов — колющий и рубящий удар, защита и атака в сомкнутом строю. Ни один из этих солдат не мог бы рассчитывать на победу в единоборстве с настоящими воинами, но в сплоченном строю они могли одолеть самого сильного противника. Пока бьешь одного, получишь удар от другого. Даже если прорубиться через защиту и вломиться в их строй, тебя тут же ударят с двух сторон сразу. В таком войске действительно не имели большого значения сила и ловкость киммерийца — сила строя заключается в его сплоченности.

Конан повернулся было, чтобы идти дальше, и наткнулся на Вивейн.

— Привет, Конан, — легко произнесла она. — Как тебе это понравилось? Не хочешь поступить на военную службу?

— Ты за мной следишь, что ли? — удивился киммериец.

— Да нет; случайно тебя увидела. Хочешь рыбешку?

Она протянула ему вяленую рыбу. Варвар принял угощение, и они пошли вместе вдоль по улице.

— Что это у тебя в рукаве? — спросил Конан.

— Ничего.

— А ну-ка! — Киммериец ухватил девушку за руку и извлек у нее из рукава небольшой стилет. Короткая рукоятка для женской руки и игольной остроты четырехгранный клинок длиной в ладонь.

— Отдай! — Вивейн со слезами на глазах вцепилась в руку варвара..

Он отдал ей стилет, и она быстро спрятала его.

— Зачем тебе эта игрушка? Это ведь не нож, им ни хлеба порезать, ни деревяшку обстругать, ни кожу раскроить. Стилет — только для убийства. В сердце, в горло, в бок, в спину. Не пугать, а сразу наносить смертельный удар. Или ты этим тоже промышляешь?

— Я похожа на убийцу?

— Нет. Но это еще ничего не значит. Вивейн насупилась, сдерживая слезы:

— Тебе хорошо говорить… Ты мужчина, ты сильный. А что я буду делать, если ко мне пристанут в укромном месте? Честь есть не только у сильных, киммериец!

— У тебя есть родные в этом городе? — спросил Конан.

— Нет. Наша семья жила в маленькой долине среди Рабирийских гор, а в этом году наше селение накрыло лавиной. Мама моя умерла три года назад, мы с отцом пошли искать прибежища в городе. В одиночку идти через горы тяжело и опасно, мы пристали к торговому каравану, а когда на торговцев напали разбойники, мой отец посчитал постыдным уклониться от боя. Он погиб в схватке, торговцы и их наемники смогли отбить нападение и довезли меня до Палентии. Спасибо, что не продали в рабство. Оказалось, что в городе трудно найти работу, даже за кусок хлеба и ночлег. Иногда удается немного подработать или стянуть что-нибудь. Подают тоже не так плохо. Десятнику стражи заплатишь, чтобы не трогали, и живи спокойно. Ладно, больше ничего пока не требует, как с других…

— А для чего в Палентии столько солдат развели? К войне готовятся?

— Рассказывают, что раньше город частенько грабили то пираты, приплывавшие по реке, то разбойничьи шайки из Пуантена, да и в Аргосе иногда вспоминают что когда-то давно Палентия была под их владычеством. Вот король Зингары и повелел укрепить город и усилить военный гарнизон. А в последнее время Палентия стала весьма многолюдной, торговля идет вовсю, строительство, ремесла, но на всех работы не хватает, кто ищет удачи в дальних походах, кто разбоем занимается, вот власти и набирают людей в стражу и в войско.

— Но войны сейчас не ждут? В округе все спокойно?

— Войны нет, не ждут. А вот по ночам в Палентии с недавних пор стало неспокойно. Стража ходит теперь усиленными дозорами, а простые горожане предпочитают ночевать в крепких стенах.

— Что же случилось?

— Мертвые встают из могил и ходят по городу, — с пугающими интонациями произнесла Вивейн.

— И что же они? — серьезно спросил Конан. — Кровь пьют у спящих? В дома ломятся? В окошки к малолетним девицам залезть пытаются?

— Да ну тебя, Конан! — рассердилась Вивейн. — Ты бы не испугался, встретив перед ночью живого мертвеца?

— Да я и днем бы его не испугался.

— Тебе шуточки, а кое-кто из горожан точно не пережил этих встреч! Находили их потом с гримасами ужаса на мертвых лицах!

— Откуда же узнали, что было причиной этих смертей?

— Так стражники однажды ночью встретили живого мертвеца! Потому и стали ходить теперь по шесть человек в ночном дозоре.

— А что же стало с теми, которые первыми натолкнулись на блуждающую нежить?

— О, они его изрубили в куски. Убить-то мертвого они не могли, а чтобы он не мог идти, отрубили ему руки и ноги.

— Разумно, — согласился Конан. — А потом похоронили заново, в разных местах?

— Нет. Маг забрал останки в башню.

— Вот! — оживился киммериец. — Наконец-то я слышу главное слово — маг! Почему я так и думал, что без этого здесь никак нельзя было обойтись? Что за маг?

— Вообще-то, возле нашего города живут два великих мага. — Ариантус и Ормунд.

— Замечательно! — еще больше развеселился Конан. — Обычно одного великого мага бывает вполне достаточно, чтобы окружающие досыта нахлебались его колдовства, до блевотины. А тут их целых два. Я еще удивляюсь, что у вас по улицам разные духи тьмы и демоны ночи стадами не ходят.

— Ты не веришь? — рассердилась Вивейн.

— Почему? Верю. Только вместо того, чтобы стражу удваивать, надо было ответа у магов потребовать. Кстати, тех героев, изрубивших ожившего мертвеца, хотя бы наградили?

— Ага, — рассмеялась Вивейн. — Им выставили бочонок вина, и они упились до изумления.

— Так все же, магов не пытались привлечь к ответу?

— Не знаю.

— Ну, ладно, ты не знаешь. Тебе маги отчета не давали, но горожапе-то должны что-нибудь знать? Или их это не волнует?

Вивейн задумалась:

— Говорили, что Ормунд не стал заниматься этим делом, — припомнила она. — У него разрешение самого короля жить при Палентии, и он, говорят, действительно когда-то помогал городу в защите от чужих магов. А вот Ариантус, насколько я слышала, поселился в наших местах недавно, он договаривался с городской управой, чтобы ему позволили построить свою башню, выстроил он ее по другую сторону от башни Ормунда, и как раз в той же стороне расположено городское кладбище. И изрубленного мертвеца забирал он. Ты думаешь, что мертвецов оживляет именно Ариантус?

— А кто же еще? Сами мертвецы из могил не

— Конан, а ты что, собираешься с ним сразиться?

— Посмотрим.

* * *

Великий маг Ариантус сидел за широким столом в своей башне и сосредоточенно работал. Маг был невысокого роста, худощав и чисто выбрит. Ясные черные глаза его показывали характер твердый и энергичный.

Перед ним лежали раскрытыми две книги, он читал текст, написанный на давно исчезнувшем языке, периодически сверял перевод со второй книгой, и делал острым стилосом еле заметные пометки на громоздком свинцовом барабане с множеством граней, установленном рядом со столом в какой-то сложной конструкции, где к несущим рамкам обильно крепились разнообразные магические амулеты.

Этот ярус башни имел глухие каменные стены без окон, чтобы посторонний шум не помешал работе, а освещалось помещение пятью комками мелких голубоватых кристаллов размером с кулак, которые давали мертвенно-белый свет ярче двух десятков свечей. Работа продвигалась успешно, и Ариантус был доволен. Закончив обрабатывать очередной фрагмент текста, он захлопнул книги, аккуратно убрал их на край стола и взял с полки кружку с травяным отваром. Чтобы не так донимала жара, он устроил в своей башне жестяной короб, в котором свободно висели пропитанные водой фитили. Испаряющаяся вода уносила тепло, а колодец для большего удобства был вырыт в подвале башни.

Прихлебывая прохладный напяток, маг некоторое время отдыхал от своего занятия, потом поднялся с места, взял один из своих светильников и поднялся на верхний ярус башни. Здесь были окна, предусмотрительно полуприкрытые ставнями так, чтобы какой-нибудь безрассудный смельчак не смог беспрепятственно проникнуть в жилище великого мага. Не то чтобы в башню Ариантуса были желающие попасть по своей воле, но излишняя предусмотрительность еще никого не погубила, в отличие от трижды обоснованной самоуверенности.

Маг посмотрел в ночное небо и прислушался к звукам, доносящимся снаружи. Город медленно утихал. Засыпали торговцы и мастеровые, солдаты и рыбаки, портовые грузчики и домохозяйки. Тишину ночи нарушали, правда, патрули ночной стражи и отправляющиеся на преступный промысел разбойные люди, но от этого уже было никуда не деться. Главное, что город засыпал, и можно было заниматься тонкой магией без помех. Ариантус поправил настройку некоторых своих талисманов по звездам и собирался уже было пойти вниз, но вдруг почувствовал рядом с собой присутствие кого-то постороннего и резко обернулся назад:

— Кто здесь? — грозно спросил он.

— А ты ожидал увидеть здесь кого-то кроме меня? — негромко прошелестел в ночной тишине чей-то голос.

В дальнем углу башни возникла призрачная фигура, которая постепенно принимала все более отчетливые очертания высокого бородатого старика. Ариантус шагнул в сторону, бросил быстрый взгляд на один из своих приборов, переставил несколько рун в новую позицию и снова проверил настройку.

— Что тебе на этот раз от меня надо, Ормунд? — спросил он делано небрежным тоном, продолжая понемногу изменять положение рун;

— Ты знаешь, — пожал плечами его собеседник.

— Тебе не нравятся мои опыты, — спокойно произнес Ариантус, — но я уже говорил, что как-нибудь постараюсь с этим примириться. Или у тебя появились новые доводы?

— А ты по-прежнему не соглашаешься внимать голосу разума? Ты ведь и сам понимаешь, что твои опыты с оживлением мертвых опасны. И для тебя самого в первую очередь.

— Если бы люди всегда избегали опасности, то магия вообще никогда не могла бы возникнуть. Если я не убоялся иметь дело с духами тьмы, то неужели ты думаешь, что сможешь испугать меня больше, чем они?!

— У меня нет намерения тебя напугать, — возразил Ормунд. — Но ты же знаешь, что в высших сферах ты мне вообще не соперник. Так вот, я обращаюсь к тебе с высот своего знания — твой путь приведет тебя к гибели! Остановись, пока еще не стало слишком поздно!

— Ты мудр, Ормунд, — усмехнулся Ариантус. Что же ты заходишь ко мне только в виде бестелесного призрака? Навестил бы меня по-людски, отобедал, вина выпил. Или ты боишься, великий?

— А ты хочешь испытать на себе мое могущество?

— Ни в коей мере. На своем уровне ты сильнее. Но жители Палентии нуждаются не столько в твоей великой силе, сколько в моих малых возможностях, на которые ты при всем своем величии не способен.

— Ты думаешь, я не смог бы поднимать мертвых? Наглец. Я могу это делать, я знаю, как это делать, но за все в этом мире приходится платить! Ты просто не знаешь, чем на самом деле тебе придется расплачиваться!

— Мы говорим каждый о своем, — поскучнел Ариантус. — Это вполне бессмысленно. Я все это уже слышал.

— Да. Так вот, если ты не воспринимаешь мои доводы, то послушай еще такое предупреждение — прежде чем ты попадешь под удар магических сил от поднятой тобой волны, тебя иастигнет кара людская! Ты не можешь отрицать мои возможности провидеть будущее — тебе нанесут удар смертные, которые не потерпят твоих занятий некромантией!

— Спасибо за предупреждение, — язвительно сказал Ариантус. — Не сам ли ты направишь этих людей? Но это так, к слову… Я приму меры, чтобы обезопасить себя. Прощай!

Ормунд, задохнувшийся от негодования, почувствовал, что разговор потерял всякий смысл, и медленно развоплотился. Ариантус злобно дождался, когда смутный образ исчезнет совсем, потом быстро сделал несколько плавных движений руками, мешая слова заклинаний с крепкими ругательствами. Редкое облачко крохотных искорок, слетевших с его рук, вихрем вымело из помещения все следы чужого присутствия, и маг с удовлетворением вернулся к своим талисманам, восстанавливая настройку.

— Старый болван не понимает, что я его использую, — торжествующе пробормотал он. — Сам того не желая, он дает мне возможность понять и использовать его силу!

Старый маг в это же время в своей башне произносил почти то же самое:

— Юный наглец не понимает, что я использую даже его ошибки. Все, что он узнает с помощью своих опытов, становится моим достоянием…

Ариантус неторопливо спустился на ярус вниз и оказался в просторном помещении, освещенном горящими толстыми ароматизированными свечами, где вокруг стола с шестью установленными вертикально жезлами стояли шесть высоких деревянных ящиков. Они были открыты с одной из сторон, и можно было видеть, что один из ящиков пуст, а в пяти других находится по обнаженному человеческому телу.

Мертвецы, ведь вблизи никто не признал бы их за живых людей, более всего напоминали манекены. Они не дышали и не подавали признаков жизни, но при этом стояли на ногах, лица их были чисты и спокойны, кожа имела обычный цвет, без смертной бледности покойника. Два тела имели еле заметные круговые полоски на руках и ногах, как будто тела собирались из обрубков. Жезлы напротив каждого трупа увенчивались крупными прозрачными камнями, слабо окрашенными в разные цвета от зеленовато-желтого до бледно-фиолетового, не было камня лишь в том жезле, напротив которого еще не было человеческого тела. Ариантус обошел ящики, любовно оглядел тела, убеждаясь в их полной сохранности, вздохнул и пошел к лестнице ведущей вниз, в жилой ярус. Время оживлять тела еще не наступило.

В жилом ярусе мага ждали двое учеников — Астер и Никел. Неутомимый искатель истины и страстный исследователь законов магии, Ариантус подобрал себе учеников, ничуть не похожих на него по складу ума. В свое время он имел дело с разными людьми, стремившимися стать учениками великого мага, но своими доверенными людьми он сделал не самых сообразительных и способных, а самых преданных и исполнительных. Ему хватало своих сомнений и своих ошибок, чтобы допустить возможность того, чтобы его доверенные ученики могли испортить сложный опыт, пытаясь сделать что-нибудь не так, как сказано, а лучше… Кроме них сейчас в башне оставался лишь привратник, крепким сном спящий в каморке возле тяжелой надежно запертой двери. Наемная прислуга приходила по утрам и в башне не ночевала.

— Нам пора, — сказал маг ученикам, и они направились за ним в лабораторию.

Здесь на полу была выстроена пентаграмма, имевшая в поперечнике около трех локтей. Ариантус превзошел самого себя при создании этого магического атрибута — белая полоса, проведенная на каменном полу, была окружена сплошной цепочкой рун. Дальше шла пятиугольная рамка из железных полос, намертво склепанных кузнечным молотом. К железной рамке прилегала пентаграмма из дерева, пропитанного ароматическими маслами. Венчала конструкцию изящная серебряная пентаграмма тонкой работы, оснащенная несколькими амулетами. В стороне от этого шедевра магической мысли стоял массивный стол, на котором имелась миниатюрная копия большой пентаграммы. Напрасно, ох, напрасно искал бы сторонний наблюдатель хоть какое-то крошечное упущение в работе Ариаитуса!

По команде мага, его помощники начали подготовку к проведению ритуала. Делали они это уже не в первый раз, так что вскоре все было готово. Ариантус стал еще более собран и сосредоточен. Грозно звучали в замкнутом помещении лаборатории слова древних заклинаний, освобождающих силы потустороннего мира. Никел, внимательно следивший за каждым движением великого мага, наконец уловил ожидаемый сигнал и начал медленно активировать порученные ему талисманы. В большой пентаграмме возникло плотное облачко клубящейся черноты, постепенно приобрело некоторое подобие человеческой фигуры, мощной и коренастой, деформированной так, как будто она была туго стянута невидимыми цепями.

— Готов ли ты исполнить мою волю, демон? — Слова мага ложились как камни в кладку стены — плотно и непоколебимо.

— У-у-у-у-у-у-у, — протяжный вой плененного демона резанул по ушам, заставив мага невольно поморщиться, но не отказаться от своих намерений.

— Не пой, мерзкая тварь! Отвечай!

— Слушай, маг-недоучка! — отозвался демон. — Ты не воображай, что имеешь власть надо мной, не надо!

— Ты не можешь вырваться из-под власти моих заклинаний, — возразил Ариантус. — И одно это уже дает мне власть над тобой.

— Еще чего! Ты захватил меня по чистой случайности и не можешь мне приказывать. Ты можешь удерживать и пытать меня, но я тебе не раб. Свободу выбора ты у меня не отнимешь, тебе это не по силам! Твои желания — бред сумасшедшего, от которого всем будет плохо и никому — хорошо. Зачем тебе кривые пути через смертельные преграды? Я могу тебе дать славу, богатство и власть напрямую, без всех этих мучений с оживлением мертвых! Соглашайся лучше на сделку!

— Забей себе все свои богатства в свою черную задницу! — не выдержал маг. — Мне нужны знания, а не богатство. Знания об устройстве мира и способах управления миром. И я их получу! С твоего согласия, или без него, неважно. И я смогу заставить тебя выполнять мои требования.

По сигналу Ариантуса, Астер наклонил горящую свечу над малой пентаграммой, и демон зашипел от боли. Над ним появился дымок.

— Послушай, — снова заговорил демон, преодолевая боль, — давай, я научу тебя самого поднимать мертвецов и осуществлять перенос души. Почему это должен делать я? Мне сие чрезвычайно мерзко и отвратно. Занимайся этим сам, если ты такой любитель некромантии!

— Чтобы я позволил тебе проникнуть в мой мозг? — Маг был непреклонен. — Не дождешься. Ты будешь делать только то, что я от тебя потребую. Не больше, но и не меньше. А уж чему я при этом научусь, то и будет моим сокровенным знанием. Таким, которое я смогу применять осознанно и целенаправленно, двигаясь к своей цели, а не слепо устремляясь в подготовленную мне ловушку!

— Ты безумен, смертный. И у меня есть большое искушение послать тебя с твоими устремлениями далеко, далеко… Я выдержу твои пытки, можешь не сомневаться! И ты будешь находить утешение лишь в моих мучениях, но никаких знаний и никакого исполнения твоей воли ты не получишь. Можешь начинать!

— Послушай, — сбавил тон Ариантус, — мне осталось лишь получить еще одно тело и одну душу. Потом я освобожу тебя. Чем ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Нет таких клятв, которые нельзя было бы нарушить, — сурово отрезал демон.

— Рискни! — Маг уже не приказывал, а уговаривал. — Еще только один раз. Мне больше ничего не нужно. Если я обману тебя, то уже ничего не смогу от тебя добиться. Мне легче будет исполнить обещание, чем стать клятвопреступником!

— Зачем тебе вообще все эти сложности? — усомнился демон. — Если тебе нужны покорные слуги, то гораздо проще было бы делать зомби. Полное послушание, неукоснительная исполнительность и неодолимая сила — чего еще желать?

— Мне не нужны зомби. Создавать зомби легко, но использовать их можно только в том случае, если у меня будет желание вести войну на уничтожение. Я не собираюсь противопоставить себя всему миру, ведь люди никогда не потерпят рядом с собой повелителя мертвецов. Я учусь сохранять и восстанавливать поврежденное человеческое тело, а потом и возвращать его к жизни. Этому я смогу найти множество применений. Я надеюсь овладеть магией сохранения и переноса человеческого сознания. Это вообще ключ к безграничному могуществу. И для этого мне нужно точное знание.

— Ты беречься за непосильную ношу. И чем вернее исполнятся твои мечты, тем неотвратимее будет твоя гибель.

— Почему?

— Потому что ты манипулируешь силами, которых не представляешь. Ты получаешь желаемый результат и думаешь, что понимаешь происходящие процессы. Но на самом деле ты лишь соединяешь отдельные элементы жизни, воображая себя равным богам в их творящей силе. Я исполню твое желание — в последний раз!

* * *

Конан потратил почти весь день, осматривая город. Не ю чтобы здесь не было возможности применить свое мастерство опытному вору, но в последние годы киммериец, больше привык зарабатывать на жизнь мечом и отвагой, а не воровством и изворотливостью. Варвару очень не хотелось лезть в достаточно опасную авантюру ради ничтожной добычи, бежать от стражников и попадать в число разыскиваемых преступников. Хороший вор не гонится за славой, его если и застанут в момент кражи, то не должны опознать потом. А киммериец обладал выдающейся фигурой, которую невозможно было скрыть или сделать малозаметной. Что же касается заработка — если вывести на чистую воду мага, занимающегося противоестественным колдовством, то можно будет получить от магистрата какую-нибудь награду, да попутно поживиться имуществом колдуна.

Вивейн некоторое время следовала за варваром, потом исчезла, отправившись по своим делам. Конан обошел вокруг укрепленную цитадель Палентии и выросшие вокруг псе кварталы, осмотрел обе башни магов. Обиталище Ормунда было выстроено на прилегающем к городу холме и, судя по всему, изначально включалось в систему обороны Палентии. Башня Ариантуса находилась в низинке, на расстоянии в пол-лиги от городского кладбища, оборону здесь в случае серьезной войны никто бы держать не стал — жители отступили бы под защиту крепостных стен. И башня мага была бы беззащитной.

Выяснив все это, Конан вернулся в таверну, пообедал плотно, но без излишеств, потом подготовился к ночной вылазке и засветло вышел из таверны. Он не хотел выходить ночью, чтобы его уход отметили посторонние наблюдатели.

А так — вышел себе человек по делам, а когда вернулся — кому какое дело?

Конан заранее присмотрел себе малолюдное место на окраине города, расположенное на полпути между кладбищем и башней Ариантуса. Здесь варвар огляделся> убедился, что его никто не видит, и быстро поднялся на крышу заброшенного сарая. На крыше он сразу лег, чтобы не привлекать постороннего внимания, огляделся и вскоре задремал в ожидании ночи. На закате он вдруг услышал близкий шорох и мгновенно насторожился, положив руку на рукоять кинжала.

Когда перед ним появилась веселая взъерошенная Вивейн, Конан мысленно выругался.

— Что тебе надо? — негромко, но достаточно угрожающим тоном спросил он.

— Ой, Конан, а ты что, решил все-таки выступить против великого мага?!

— Послушай, девочка, — голос варвара был жесток и непреклонен. — Если ты не оставишь меня в покос, я отложу все свои замыслы до тех пор, пока не смогу осуществить их без помех.

— Я же не буду тебе мешать, честно!

— Нет, будешь. И здесь не имеют значения твои желания и намерения. В смертельной схватке я не могу отвлекаться, чтобы следить еще и за тобой. Ты не сможешь мне помочь, а вот помешать сможешь обязательно.

— Ну, Конан… — заныла Вивейн.

— Если ты сейчас же не уходишь, то я немедленно возвращаюсь в таверну.

— Да, ладно…

Вивейн с обиженным видом полезла вниз. Конан подозрительно следил, как она скрылась за углом переулка. Ему не раз приходилось страшным напряжением сил преодолевать невероятные опасности и одерживать победы над врагами, теряя при этом друзей и соратников. Менее всего ему были нужны рядом в такие моменты любопытные девчонки.

Киммериец переценил перевязь с мечом за спину — так легче скрытно следовать за противником, ножны не путайся под ногами и не мешают двигаться. Тем временем темнело. Пару раз по окраине городских кварталов проходили усиленные отряды стражников, по Конан вполне убедился, что стражники не столько желают героически преградить дорогу злобной нечисти, сколько стараются как можно быстрее оказаться подальше от опасного места. Наконец, в лунном свете варвар увидел человеческую фигуру, неторопливо бредущую со стороны городского кладбища. Варвар сразу понял, что это именно то, чего он ждет. Живые так не ходят. Человек, которому пришлось куда-нибудь идти ночью, либо торопится быстрее попасть к своей цели, либо двигается медленно и осторожно. Но никто не вышагивает по ночной улице, не обращая внимания на окружающее и не глядя под ноги, запинаясь, но неуклонно двигаясь к неведомой цели.

Варвар почувствовал донесенный дуновением ветра запах сырой земли и тления. Пропустив мертвеца мимо, киммериец легко спрыгнул на землю и крадучись двинулся за ним следом.

Преследование оказалось легким делом, Конан держался шагах в двадцати позади преследуемого и опасался лишь одного — чтобы ему не помешал осуществить задуманное кто-то посторонний. Киммериец намеревался нагнать мертвеца у входа в башню мага, больше идти тому было вроде бы некуда, войти в башню следом за ним и там уже действовать по обстановке. Если маг использует мертвецов в каких-то своих целях, то он предполагает работать со своим мертвецом и вряд ли будет готов к столкновению с живым воином.

Варвар спокойно следовал за темной фигурой и совсем уже уверился, что все пройдет так, как он задумывал, но когда до башни Ариантуса оставалось совсем немного, он заметил впереди шагающего мертвеца еще чью-то фигурку. Конан скрипнул зубами от злости на неведомую помеху. Это явно был человек, двигающийся перед мертвецом по возможности скрытно и постоянно оглядывающийся. И все шло не так уж плохо, пока они не вышли на открытое пространство перед башней мага. Человеческая фигурка вынырнула из тени, и в лунном свете киммериец уверенно опознал Вивейн. Конан чуть было не застонал от сдерживаемого негодования, но сделать он уже ничего не мог. Девушка побежала было к башне, чтобы уйти в ее тень, но не успела это сделать — вокруг нее возник крутящийся вихрь клочков темноты, она остановилась, замерла и вдруг выгнулась в судороге нестерпимой боли. — Конан! Помоги…

Варвар рванулся к ней, на ходу вытаскивая меч, но тоненькая фигурка уже безжизненно падала навзничь, клочья тьмы разлетелись в стороны, исчезая, а к верхнему ярусу башни от упавшей Вивейн медленно поплыла искра теплого желтого света.

Конан проводил улетающую искорку взглядом, полным бессилия и отчаяния, потом перевел взор на мертвеца, все так же целеустремленно шагавшего к башне. Заскрипела дверь, открывая вход, и Конан ринулся вперед. Его клинок одним широким взмахом отсек ноги мертвеца, и тот повалился на землю, а неистовый варвар ворвался в открытый вход с бешеным желанием отомстить проклятому магу. За дверью оказалось обширное помещение, плохо освещенное парой масляных светильников, и здесь его встретили ученики мага, вооруженные мечами, лезвия которых светились голубоватым мертвенным светом.

— Э, ты кто такой? — возмущенно произнес Астер, замахиваясь мечом на вторгшегося в башню варвара. — Тебя кто сюда звал?!

— Я всегда прихожу непрошеным, — оскалился Конан. — Как и мой постоянный напарник.

— А это еще кто такой?

— Смерть!

Ученики мага набросились на киммерийца, тот принял на меч клинок врага, и у него прошел мороз по коже, когда он увидел, как кромка лезвия его меча в месте удара посыпалась мелким крошевом. Варвар качнулся назад, мельком увидел высовывающуюся из привратницкой заспанную физиономию сторожа и коротко полоснул его мечом, чтобы не оставлять лишнего врага у себя за спиной. Противники с магическими мечами между тем надвигались быстро и неотвратимо.

— Кром! — Киммериец издал свой излюбленный боевой клич и ринулся в атаку, не дожидаясь, пока его загонят в угол и лишат возможности маневра. Варвар ловко увернулся от вражеского клинка и рубанул противника по руке, держащей меч. Из широкой раны Никела потоком хлынула кровь, и он медленно повалился навзничь, а Конану тут же пришлось броситься в сторону, уходя от меча Астера. Разорвав дистанцию, варвар подхватил у кухонной плиты кочергу и отбил ею клинок, целящий ему в голову.

Как ни были опасны в схватке магические мечи, ученики мага не могли соперничать с киммерийцем в умении владеть оружием. Принимая на кочергу вражеский удар, Конан получил мгновение для того, чтобы ударить самому, и его клинок тут же разрубил голову противника.

Варвар отбросил обрубок кочерги, быстро глянул вокруг и еле успел дернуться в сторону, как рядом с ним высекла каменную крошку из стены башни арбалетная стрела. Маг, стоявший на лестнице, ведущей вверх, опустил разряженный арбалет и немедленно поднял второй. Конан взмахнул мечом, и тяжелая стрела ударила в широкий клинок, едва не выбив его из рук киммерийца.

Он быстро поднял с пола один из магических мечей, прикинул баланс и кинул его в мага, как дротик. Ариантус бросил арбалеты, дернулся в сторону, и светящееся лезвие ударилось о стену. Свечение клинка погасло, и он осыпался крупными осколками, словно стеклянный. Маг кинулся наверх, не пытаясь применять свое магическое искусство. Конан схватил с пола второй магический меч и ударом о стену тоже разбил его на куски. Расправившись с магическим оружием, варвар бросился следом за магом.

Снова, как и всегда, творец заклинаний позорно бежал от отважного воина с честным железом в руках! Впрочем, киммериец никогда не терял осторожности и, даже преследуя бегущего врага, был в постоянной готовности отразить возможный удар.

Поднявшись на второй ярус башни, Конан увидел противника, отделенного от него большим столом, заставленным множеством малопонятных устройств. Маг что-то быстро делал с ними, а по лестнице спускались со следующего яруса башни несколько человек с мечами и саблями в руках, перекрывая дорогу, но не высказывая пока признаков враждебности. Пятеро. Одеты в одинаковые тупики. Варвар остановился с занесенным мечом в руке, оценивая ситуацию.

— Ты зачем сюда пришел, смертный? — Голос Ариантуса звучал громко и взволнованно. — Или ты из тех безумцев, которые кидаются на всех подряд? Зачем ты вломился в мою башню и убил моих людей? Чего тебе от меня понадобилось?

— Даже одного того, что ты поднимаешь мертвецов из могил, было бы достаточно, чтобы отправить тебя в ту преисподнюю, откуда ты черпаешь свою черную магию, — твердо ответил Конан. — Но если я шел к твоей башне, чтобы в очередной раз встать поперек дороги злобному колдуну, то теперь мною движет еще и желание отомстить за девушку, которая приняла смерть от твоей магии!

— Смерть? — усмехнулся Ариантус. — Смерти нет, это всем известно. Повторять это стало пресно. А ты понимаешь, что если бы она не оказалась впереди тебя, то это твою душу я бы получил, а не ее? Ты бы лучше вознес богам молитву за свое собственное спасение. К тому же душа девушки осталась жива.

Он поднял со стола маленький ограненный шарик желтоватого цвета.

— Вот она. Я дам её новое тело. Я дам ей новую жизнь. Она еще долго послужит мне. Ах, какая прелесть! — Если ты не отпустишь ее, — хрипло сказал киммериец, — я разнесу твою башню по камешку. И никакая магия не сможет меня остановить. Понял?

— Ты еще можешь сохранить свою собственную жизнь, — издевательски возразил маг, — если побежишь сейчас достаточно быстро!

Киммериец, который во время этого разговора незаметно подготовил для броска метательный нож и сместился в более удобную для атаки позицию, послал нож в горло мага и обрушился с мечом на его приспешников.

Ариантус почти уклонился от ножа, и тот вошел ему в плечо.

— Убейте его! — Вскрикнув, маг дрожащими пальцами вытащил нож, с отвращением бросил его на пол и попытался остановить хлынувшую кровь.

Тем временем варвар мощным ударом обезглавил одного из противников, выбил меч из рук и опрокинул на пол другого. после чего сделал отчаянную попытку прорваться к магу. чтобы добить его, пока тот не опомнился.

Но первый успех киммерийца оказался и последним — маг метнулся вокруг стола, и перед Конаном встали трое вооруженных врагов. Зазвенела боевая сталь в короткой яростной схватке, и варвар был вынужден сделать шаг назад, чтобы не пропустить удар. Не часто Конану попадался противник, не уступавший ему в силе и скорости. К тому же поднялся с мечом в руке поверженный было враг. Теперь перед киммерийцем стояли четверо.

— Кром! — Конан снова атаковал, ему не в первый раз было сражаться с превосходящим противником, надо просто в каждой схватке выводить из строя хотя бы одного врага. Клинки рубили воздух, безжалостно щербились на отбивах, но в такой драке никто не думает о сохранности меча.

И снова Конан не смог добиться успеха. Дважды ему удалось достать врагов, но слабо, не наповал, потому что в момент удара уже надо было уходить в защиту, и четырежды его самого касались лезвия чужого оружия — тоже вскользь и на излете, оставляя на теле кровоточащие рубцы, которые не были особо опасны и болезненны, но несли с собой отчетливый вкус близкой смерти. И снова киммериец был вынужден отступить, чтобы вырваться из беспощадной мясорубки, получить мгновение отдыха и свободное пространство для маневра.

Теперь страшные прислужники мага не стали ждать, пока варвар соберется с силами для новой схватки, и набросились на него сами. Он попробовал развернуть ближнего врага, чтобы оставить остальных у него за спиной и рубиться с врагами по очереди. Но те не позволили Конану это сделать и после очередного столкновения отбросили его к лестнице.

Киммериец уже не надеялся, на победу, но и бежать, спасая свою жизнь, не позволяла ему гордость. Он не опозорит боевой призыв Крома трусостью! Но ведь победа не всегда достигается в схватке клинок на клинок. Разорвав на миг дистанцию боя, киммериец отскочил на лестницу, быстро захлопнул дверь и ударом ноги намертво загнал под нее валявшийся на полу деревянный клин. Оторвавшись от противника, Конан спрыгнул вниз, опрокинул пару масляных светильников и стал бросать в огонь попадающуюся под руку деревянную утварь. Пусть ему не удалось совладать с врагом острым железом, но огонь очистит это гнездо проклятой магии ничуть не хуже!

Киммериец схватил деревянную лестницу, ведущую на второй ярус, неимоверным напряжением сил оторвал ее и тоже бросил в огонь. Горшок с маслом, оказавшийся среди прочей утвари, еще более усилил огонь. С мстительной радостью взглянув на устроенный им пожар, варвар покинул горящую башню мага. Уходя прочь, он брезгливо перешагнул через слабо копошащегося на земле оживленного магией мертвеца, подошел к безжизненному телу Вивейн и поднял ее на руки.

— Я не смог спасти тебя, девочка, — тихо сказал он, — но отомстить за тебя — обещаю.

* * *

Никогда еще Ариантус не получал столь тяжелых ударов. Он с трудом остановил кровотечение и перевязал весьма болезненную рану. Его доверенные ученики были убиты, а новых слуг, которыми стали оживленные магией мертвецы, после неимоверных усилий выбивших дверь и потушивших пожар в башне, он вынужден был остановить и вернуть в безжизненное состояние. Когда их станет шестеро, они будут составлять устойчивое сообщество, находящееся в полной власти хозяина, и взаимно усиливать друг друга. А пока ему надо было починить два изрубленных киммерийцем тела и поработать над настройкой сегодняшней добычи — души девушки, заключенной в магический кристалл. Но проклятье! Перед этим ему необходимо будет заняться ремонтом башни, поиском новых наемных слуг и прочими мелочами!

Ариантус наложил на свою рану лечебную мазь, запер дверь, прошел по полу, заваленному обгорелыми досками, и улегся спать в каморке привратника — завтра ему понадобится много работать, и надо хорошо отдохнуть.

* * *

Для Конана новый день тоже выдался нелегким. Утром он перевязал свои раны и сменил одежду, чтобы не выглядеть головорезом, только что вышедшим из схватки. После этого киммериец направился к казарме городской стражи. Разговор с сотником прошел совсем не так, как предполагал варвар. Сотник не только не принял обвинения киммерийца в том, что Ариантус занимается некромантией, но и пригрозил незамедлительно покарать любого самозваного героя, который вздумает мешать великому магу в его работе.

— Покрываешь, значит, черного колдуна, — задумчиво сказал Конан, выслушав сотника. — Ждешь, пока самого не припечет?

— А еще за злостную клевету и подстрекательство благонамеренных жителей можем задержать тебя прямо сейчас, — предложил в ответ сотник.

— Ну-ну. Смотри, спохватишься — поздно будет.

— Иди отсюда, умник. И имей в виду, это мой город, и если тебя не устраивают наши порядки, то лучше тебе покинуть его, пока цел. Я запомню тебя, киммериец.

— Ладно, начальник. И пусть этот день будет лучшим днем в твоей жизни!

Конан вышел прочь. Поразмыслив, он прошелся по городу, зашел в какую-то лавку побогаче и ограбил ее хозяина. Он не сомневался, что когда оглушенный торговец придет в себя, стража будет искать преступника, но ему сейчас нужны были деньги любой ценой.

Киммериец оплатил погребальный обряд и похороны Вивейн, после чего зашел в первую попавшуюся кузницу и обновил свое оружие. После ночной схватки его старый меч, выщербленный сильнейшими ударами, уже не подлежал переточке, его можно было только отдавать в переделку. Конан выбрал вместо него простой, но надежный новый клинок, доплатил кузнецу и покинул город, решив пока что укрыться в пригородном поселке.

Великий маг Ормунд в этот день тоже не сидел без дела. Он держал обширный штат прислуги, не столь доверенной, как у Ариантуса, но по-своему привязанной к щедрому хозяину и более осведомленной о событиях в городе. Ормунд внимательно следил за собратом по магическому искусству и опаснейшим соперником, и сейчас решил действовать наиболее эффективным способом. Так что посланный им слуга не слишком затруднился привести к магу нужного ему человека.

Зотар, высокий худощавый зингарец, который промышлял воровством и разбоем, был при этом достаточно ловок и предусмотрителен, чтобы не попадаться. Пару раз он принимал заказы на убийство и успешно справлялся с этой работой. Ормунд вышел на Зотара, виртуозно совместив сбор слухов и свидетельских показаний с магическим поиском. А теперь он решил сам воспользоваться преступным талантом Зотара, и вот они встретились в башне Ормунда.

— Мне нужна твоя помощь, Зотар. Я заплачу тебе пятьдесят золотых за разовую работу, но если ты вздумаешь меня обмануть или заняться самодеятельностью, то я твердо могу тебе обещать, что твоя жизнь будет интересной, но короткой. Дня два, не больше.

— Пятьдесят монет? — усмехнулся вор. Он чувствовал себя не вполне уверенно под пронзительным взглядом великого мага, но знал, что нельзя дать слабину в разговоре с нанимателем, и внешне держался достаточно развязно. — За такие деньги я возьмусь работать на кого угодно.

— Мне нужно, чтобы ты проник в башню Ариантуса и принес мне оттуда несколько предметов.

— Вот оно что… — Зотар потеребил нижнюю губу. — Но ведь великий маг Ариантус наверняка защищает свою башню могущественными заклинаниями. Не то чтобы я боялся залезть в его башню, однако я не хочу попасть в заведомую западню!

— Как ты думаешь, я брошу тебя туда без всякой поддержки? — спросил маг. — Мне ведь тоже совершенно ни к чему, чтобы Ариантус захватил тебя в плен и захотел отомстить. Я развею его защитные заклинания и рассчитываю, что ты сможешь выполнить мое поручение и уйти незамеченным. Тогда Ариантус ничего не сможет мне предъявить.

— Но он же поймет, кто сломал его защиту!

— Ну и что? Магическую защиту его башни я уже не раз преодолевал, а если в это время к нему просочится еще и посторонний вор, то я тут ни при чем. Даже рядом не стоял.

— Что нужно взять? — спросил Зотар, начиная прикидывать детали своей вылазки.

— Шесть мелко ограненных стеклянных шариков размером с лесной орех. Они находятся на втором сверху ярусе башни Ариантуса, скорее всего, вставлены в навершия жезлов, установленных на рабочем столе. Принесешь их мне, получишь пятьдесят золотых.

— То есть войти надо сверху? — уточнил вор.

— Да. Я думаю, ты без особого труда сможешь залезть на верхний ярус башни?

— Смогу. А дальше?

— Я заранее сниму его магическую защиту, ты войдешь внутрь, спустишься вниз, возьмешь стекляшки и вернешься назад. Это на самом деле не драгоценные камни, мне они нужны только ради их магической силы.

— А если их не будет на месте?

— Девять шансов из десяти, что они там. Ариантус работает с ними в последнее время постоянно, вряд ли он станет менять привычный порядок вещей. Но если их не будет, то они должны быть в какой-то коробочке вроде этой.

Маг протянул Зотару деревянный пенал, под крышкой которого имелось шесть гнезд, разделенных серебряными перемычками.

— Магические камни нельзя держать вместе, так что тебе надо будет искать что-то похожее, — объяснил маг, — переложишь их в эту коробку и принесешь мне.

— Лестница на второй ярус закрывается на замок? — задумчиво спросил вор.

— Понятия не имею! А что, это для тебя составит большую проблему?

— Не знаю. Но ты прав, я справлюсь с этим. А помимо защитных заклинаний в башне будут еще и охранники?

— Раньше их не было, только двое учеников. Правда, до меня дошли слухи о том, что прошедшей ночью в башне Ариантуса был пожар, и сегодня он набирал новых слуг, но если он и возьмет сторожей, то не допустит их в свою лабораторию, они наверняка будут на нижних ярусах. Так что если ты сам будешь шуметь и встревожишь их, то они пойдут к тебе снизу. Но это уже твоя забота — работать тихо и бежать быстро. Мне тебя учить, что ли?

— Да нет, учить меня не надо. Меня немного удивляет, что великий маг собирает слухи о своем сопернике, — вор интонацией выделил слово «слухи».

— А ты думаешь, что я слежу за ним днем и ночью? — рассердился Ормунд. — У меня и другие дела есть!

Договорившись с магом о последних деталях задания, Зотар покинул башню Ормунда и отправился готовиться к делу. Он не стал рассказывать магу все, что задумал, ведь тому совершенно незачем знать все его уловки и методы.

В этот день Ариантус убил большую часть дня на хозяйственные заботы. Пока пара плотников сооружала новую лестницу на верхние ярусы башни, маг подыскал себе восьмерых наемников для охраны. Взял он их на короткий срок — хотя разовая оплата телохранителей обходится гораздо дороже постоянного найма, он рассчитывал, что через несколько дней сможет обходиться командой из оживляемых слуг.

Душа человека, заключенная в магическом кристалле, вселялась по воле Ариантуса в предназначенное для нее тело, и получающийся гибрид был практически бессмертен. Обновляемое тело за Лет магической силы было способно двигаться быстрее нормального человека, совершать большую работу и восстанавливать повреждения, пусть не сразу, но гораздо быстрее, чем заживают раны у живых людей. При этом маг мог возвращать душу обратно в кристалл, изменять ее, устраняя воспоминания прежней личности и вкладывая в нее частицу собственной воли.

Ариантус с нетерпением ждал, пока этот его проект будет осуществлен в полном объеме. Но пока ему приходилось заниматься подготовительной работой — необходимой, но затянувшейся сверх ожидаемого. Во второй половине дня он разогнал из башни плотников и кухарок, пообещал наемникам великие кары, если они вздумают вместо бдительного несения службы развлекаться или мешать ему в работе, после чего уединился в лаборатории. До вечера он восстановил два разрубленных киммерийцем тела, после чего решил разобраться с демоном. Потеря опытных учеников была досадной помехой в этом деле, но не более того.

— Ну что? — спросил демон, материализовавшийся в пентаграмме. — Будешь наконец меня освобождать или еще какие-нибудь глупости придумаешь?

— Освобождать, конечно.

— А, это хорошо. Безмерно рад за тебя. Делай!

— Вот только одно обстоятельство меня слегка смущает.

— Да ты что? Ну почему я так и думал, что этим все и закончится?!

— Я опасаюсь, что ты станешь мне мстить, когда получишь свободу. А этого мне бы весьма не хотелось.

— Слушай, волшебник-недоучка! — разозлился демон. — Если ты вляпаешься в кучу дерьма, то ты потом будешь ей мстить или пойдешь от нее отмываться? У меня дел по горло накопилось, пока ты тут надо мной упражняешься! Век бы мне тебя не видеть!

— Однако же, я не могу удовлетвориться пустыми словами, — возразил Ариантус.

— Чего же тебе от меня надо, предусмотрительный?

— Да пустяк. Назови мне свое подлинное имя, чтобы я мог поставить надежную защиту.

— А ты не хочешь, случайно, чтобы я надел себе на шею рабский ошейник? Для спокойствия твоей души?

— Тогда прости, я буду вынужден держать тебя в плену, пока мы не найдем взаимоприемлемое решение.

— Твоя воля, — демон был на удивление спокоен. — Но больше ты от меня ничего не получишь. Можешь и не пытаться.

— А вот это уже не от тебя будет зависеть, — в голосе мага появилась нотка торжества. — Кое-какие сведения о тебе я смогу получить и без твоего содействия!

— Давай-давай. Получай. Только когда-нибудь я выйду на свободу, ты же не можешь стеречь меня всю жизнь, не отрываясь. И тогда я не стану тебе мстить. Я просто возьму тебя с собой.

— Тьфу, ты…

Ариантус собирался развоплотить демона и уже взял запирающий талисман, но в этот момент он вдруг уловил на верхнем ярусе какой-то посторонний звук. Кто-то наступил на специально отрегулированную половицу, которая издавала сигнальный скрип. Ярость ударила в голову мага. Тратить сейчас пару минут для завершения обряда запирания демона было невозможно, в башню проник посторонний! Мощнейшие амулеты и их тонкая настройка оказываются под угрозой того, что их будет лапать рука ничтожного болвана, осмелившегося проникнуть в башню! Маг аккуратно отложил талисман в сторону, шагнул к двери и непререкаемым тоном негромко скомандовал своим наемникам, сидевшим внизу:

— Быстро все ко мне! Но тихо и без сутолоки! Зотар появился у башни Ариантуса, когда

только начинало темнеть, в час, когда большинство жителей города уже заканчивают свои дела и готовятся ко сну.

Несколько его помощников, нанятых за небольшую плату или просто обязанных ему службой за прошлые дела, прошли перед этим по окрестностям и подали знак, что все спокойно и ничего не должно помешать его вылазке. Когда он дошел до башни, они устроили шумную потасовку возле жилых кварталов, чтобы возможные свидетели отвлеклись в их сторону.

Зотар имел немалый опыт посещения закрытых помещений, минуя обычные двери, и быстро поднялся по стене, цепляясь за неровности кладки с ловкостью ящерицы. Башня в свое время строилась быстро, и камни для нее тесались наспех. Ариантус надеялся, что его магическая слава будет отпугивать большинство дураков, способных искать добычу в его жилище. К тому же наложенные им заклятья должны были вовремя предупреждать о вторжении посторонних.

Поднявшись до окон верхнего яруса, вор прислушался, удовлетворенно вздохнул, не услышав изнутри никаких подозрительных звуков, и полез в окно. Тут он обнаружил полуприкрытые ставни, мысленно покрыл Ормунда всеми известными ему проклятьями, но через несколько минут акробатики в тесном проеме смог дотянуться до запоров и открыть их. Впрочем, ему никто не помешал.

Верхний ярус башни был пуст и никто не пытался оградить многочисленные амулеты Ариантуса от непрошеного посетителя. Зотар быстро осмотрел их, убедился, что магических шариков здесь нет, и осторожно двинулся к лестнице, ведущей вниз. Мимоходом он отметил пару вещиц, которые выглядели достаточно ценными, чтобы их можно было прихватить заодно с камешками для Ормунда, но потом, на обратном пути.

Мягко ступая по краю досок, Зотар спустился на второй ярус и в полумраке помещения, освещаемого парой светящихся кристаллов, увидел стол с шестью жезлами. На ящики с телами мертвецов вор не обратил особого внимания — мало ли что можно встретить в жилище великого мага. Пока что они не представляют никакой опасности, и ему нет до них дела. Другое дело, если бы ему встретился какой-нибудь страхолюдный монстр…

Ормунд был прав, шесть жезлов стояли на столе и пять из них были увенчаны магическими камнями. Вот только один из жезлов был без камня. Вор снова нехорошо помянул мага и дело его, уже в обратном порядке, но осторожно подкравшись к столу, облегченно вздохнул, увидев, что ему не придется разыскивать недостающий камень по всей башне Ариантуса. Этот камень лежал на столе в окружении нескольких талисманов, как будто накрытый слабо светящимся ореолом. Поразмыслив, Зотар решил собрать сначала камни из жезлов, а уж потом брать последний. Если на нем наложено заклятье, которое оповестит Ариантуса о вторжении в его жилище постороннего, то пусть это произойдет в тот момент, когда вор уже будет готов к бегству.

Зотар вынул тонкий кинжал и принялся осторожно разгибать державки жезлов, после чего аккуратно вынимал и складывал камни в пенал. Дело шло не так быстро, как хотелось бы, но пока все было тихо, и у него оставалось еще несколько минут до того момента, когда его люди должны были понять, что их противник слишком силен, чтобы тупо лезть под его смертельные удары. Поэтому варвар не стал ждать, пока они вооружатся арбалетами или призовут на помощь мага с его неведомыми возможностями, а стремительно бросился в атаку сам.

Маг внизу показывал своим людям, где лежат арбалеты, но киммериец уже напал на них, осыпая их могучими ударами. Он убил еще одного противника и отбросил остальных.

И вот Конан оказался ярусом ниже, перед тремя наемниками с мечами в руках и магом, который за их спинами спешно готовил арбалет. Трое противников, готовых к бою — тяжкое испытание для любого воина, как бы силен и ловок он ни был. Можно опередить одного, можно уклониться от другого, но третий будет иметь прекрасную возможность нанести тебе удар, хотя бы этот третий был несравнимо слабее тебя. А эти воины не производили впечатления новичков.

Варвар не стал раздумывать и ринулся в атаку. Меч Конана скрестился с мечом наемника, и тот попытался удержать касание клинков, чтобы его напарники смогли нанести свои удары беспрепятственно. Но киммериец, рывком сломавший сопротивление врага, отбросил его на другого наемника, увернулся от выпада следующего и тут же рубанул его. Не давая противникам опомниться, Конан рубил их, раз за разом пробивая защиту. И вот уже осел на пол один и упал навзничь другой, сбивая со стоящего рядом стола какие-то амулеты.

Оставшись с магом один на один, варвар грозно шагнул к нему, занося меч для смертельного удара, но маг даже не попытался вложить стрелу в арбалет, он с ужасом смотрел не на мстителя, а на стол, где на малую пентаграмму упала металлическая трубка и из нее тихонько сочился черный дымок.

— Что, маг? — спросил Конан. — Неужели и в миг собственной смерти тебя больше волнует твоя магия?

— Ты ничего не понимаешь, — просипел Ариантус. — Демон вырвется на свободу! Дай мне запечатать его, пока не поздно!

— Да уж лучше демон, чем такая тварь как ты, — презрительно отозвался варвар, покосившись в сторону пентаграммы. — Сколько раз я с этим ни сталкивался, всегда демоны входили в наш мир только по желанию магов. А чтобы сам по себе демон кому-то досаждал, нет, не было такого!

— Пожар! — донесся снизу испуганный возглас нового привратника. — Хозяин, горим!

Конан вдруг почувствовал, что у него перед глазами все поплыло, рубанул ненавистного мага точным и сильным ударом, но железо напрасно проскрежетало по стене — маг уже стоял чуть в стороне.

— Ах ты, пакость! — Конан обрушился на Ариантуса с вихрем ударов. Даже если маг умеет отводить взгляд противника, то пусть попробует отвести клинок, который рубит быстро и часто, не оставляя для врага свободного пространства!

Маг оказался готов и к такому — пол ушел у киммерийца из-под ног, и он, внезапно потеряв равновесие, улетел в угол, сшибая какие-то полки. А маг уже снова что-то делал со своими талисманами. Конан поднялся на ноги, готовясь к новому удару, а на лице Ариантуса появилось выражение отчаяния:

— С тобой пришел кто-то еще? — крикнул он варвару. — Что он делает там с моими приборами?!

Конан снова взмахнул мечом и еле устоял на ногах, когда пол начал поворачиваться под ним. Киммериец волевым усилием заставлял себя сохранять равновесие, ведь опора под его ногами была все так же тверда и надежна, хотя зрение показывало ему, что он уже должен упасть. Тем временем черный дымок, вытекающий из пентаграммы, начал собираться в плотную фигуру, грозно поднимавшуюся перед трясущимся, от ужаса магом.

Ариантус прекратил наводить иллюзию н Конана и крикнул ему:

— Дай мне возможность связать демона!

Конан глянул на сочащийся снизу дым разгорающегося пожара, на демона, протягивающего к забившемуся в угол магу огромные лапы, усмехнулся и побежал по лестнице наверх. Но, оказавшись возле стола с магическими жезлами, он обнаружил, что камень, заключавший в себе душу Вивейн, бесследно исчез!

Варвар мгновенно вспомнил, что не успел проверить помещение, ввязавшись в схватку с наемниками мага. Сплюнув с досады, он немедленно кинулся наверх. Там тоже никого не было, но к ставне открытого окна была привязана туго натянутая веревка — неизвестный похититель камня уже спускался вниз.

Киммериец выхватил кинжал и полоснул по веревке. Снизу донесся приглушенный крик боли. Конан выглянул из окна и в лунном свете увидел высокого человека, который, прихрамывая, удалялся от башни. Конан быстро спустился вниз и помчался в погоню, оставляя позади зарево горящей башни и любопытных, спешащих к месту пожара.

Зотар предусмотрительно бежал не кратчайшим путем к жилым кварталам, а в сторону, чтобы не встречаться с лишними свидетелями. Полная луна светила достаточно ярко, чтобы киммериец не терял из вида беглеца. Но тот имел отрыв в пару сотен шагов и явно рассчитывал раствориться в лабиринте пригородных строений. Ему бы это вполне удалось, но в ближайшем переулке ему навстречу вышел отряд стражи, спешащий к месту пожара.

Нет более привлекательной цели для стражников, чем бегущий человек. Зотар первым заметил их и метнулся назад, но ускользая от патруля, он оказался слишком близко от киммерийца. Он дернулся в сторону и скрылся в каком-то закутке между сараями. Конан нырнул туда же, и они схватились, ломая друг другу руки. Патруль шумно протопал мимо них, не заметив их в темноте, и противники перестали таиться.

Зотар был не столь мощного сложения, как киммериец, по в силе ему не уступал. Борьба продолжилась, Конан рывком с разворотом припечатал соперника к стене, и тот от удара ослабил хватку. Разозленный киммериец ударил Зотара раз, другой, потом схватил за горло. Зингарец попытался пырнуть варвара кинжалом, но тот прижал ему руку и выкрутил из нее оружие.

— Где камень, ублюдок? — тоном непререкаемой угрозы спросил Конан. — Отвечай, пока я не оторвал тебе голову!

— Какой еще камень? — Зотар почувствовал, что ему не справиться с могучим противником, но сдаваться просто так не собирался.

— Желтый камень, который ты вынес из башни мага. Не шути со мною, убью.

— Тебе нужен только этот камень? — Да.

— Отпусти меня, я отдам тебе его. Киммериец плотно прижал к горлу зингарца

кинжал и только после этого ослабил захват.

— Давай.

Зотар достал из-за пазухи пенал и попытался потихоньку открыть его, но варвар вырвал у него из рук коробку со словами:

— Не утруждайся, я сам с этим справлюсь. Открыв коробку, киммериец увидел вместо

одного камня шесть и задумался. Все камни светились слабым светом и отличались только оттенком. Конан без малейших сомнений опознал солнечный цвет того камня, который вчера показывал ему Ариантус, говоря о заключенной в нем душе Вивейн, но остальные, значит, тоже содержат души людей? Что же с ними делать?

— Какие сложности, приятель? — Зотар быстро возвращал себе наглый самоуверенный тон. — Возьми свой камень и верни мне мою коробку!

— А ты знаешь, что это такое? — задумчиво спросил киммериец.

— Это именно то, за что мне обещали заплатить несколько золотых монет. Мне достаточно знать это, чтобы не искать других сведений.

— Кто обещал тебе заплатить?

— Послушай, так дела не делаются, — ухмыльнулся зингарец. — Ты получаешь, что хотел, а если тебе нужна еще и моя доля, то давай договариваться по справедливости. А если ты хочешь забрать у меня все, то ищи покупателя сам. Это ведь тебе не драгоценные камни, которые купит любой ювелир. Ты не сможешь получить деньги за эти камни без моей помощи.

— Этим нельзя торговать, — задумчиво ответил Конан. — Если тебе поручили украсть камни, то это мог сделать только тот, кто знает их свойства. Тебя нанял Ормунд, так ведь?

— Ну, да… — неохотно признал вор, не в силах скрыть очевидное. — Но тебе не кажется, что нечестно с твоей стороны отнять у меня все и не дать ничего взамен?

— Я оставлю тебя в жизых, — оскалился варвар.

— Это да, конечно, — делано согласился зингарец и, уловив момент, когда киммериец стал засовывать пенал себе за пояс, бросился на него с ножом, выхваченным из рукава.

Насколько меч хорош в поле, настолько опаснее нож в тесной схватке. Конан не успевал достать свое оружие и не имел места для маневра. Он отбил режущие взмахи ножа, но получил два глубоких пореза, прежде чем смог перехватить руку Зотара и яростным ударом кулака разбить ему голову о стену.

Расправившись с противником, Конан перевязал раны, обобрал мертвого зипгарпа, забрав его кошелек и оружие. Собравшись с силами, киммериец отправился к башне Ормунда. Ему было ясно, что кроме души Вивейн, в других шариках тоже содержатся души людей, заключенные магом в твердую оболочку.

Варвар не знал, как ему поступить. Он вырвал эти души из-под власти мага, но как выпустить их па свободу? Достаточно ли для этого разбить камни, или это окажется жестокой ошибкой? И поэтому Конан шел к представителю тех, кого он всегда ненавидел. Шел к магу за помощью или советом, потому что больше никто другой ему не мог помочь в его деле.

Он прошел совсем немного, когда сзади послышался громкий гул и приглушенный удар. Конан оглянулся — башня Ариантуса, объятая пламенем пожара, обрушилась, превращаясь в бесформенную груду камней, шарахнулись в разные стороны многочисленные зрители, которые сбежались на пожар, не имея возможности и желания тушить его. Башня стояла на отшибе, и если пожар в ней чем-то и грозил окружающим строениям, то только летящими искрами. Люди не столько беспокоились за распространение огня, сколько пришли поглазеть на впечатляющее зрелище. По Конана оно уже не интересовало, и он отправился дальше своим путем.

После боя и кровопотери накатила усталость, киммериец шел неторопливо, опасаясь встречи со стражей, так что добрался до башни Ормунда лишь через час. Наконец, он достиг цели и громко постучал в запертую дверь. В башне мага не спали, выглянули в крошечное окошко над дверью и впустили позднего гостя. Двое крепких слуг встретили киммерийца у входа.

— Кто ты такой, и что тебе надо в столь поздний час? — спросили его.

— Меня зовут Конан. Конан из Киммерии. Мне нужно встретиться с великим магом, — объявил варвар.

— Зачем?

— Сегодня он ждал человека, который должен был принести ему одну вещь. Вместо него пришел я. Доложите Ормунду.

— Проведите его ко мне, — раздался сверху спокойный голос мага. Он, по всей видимости, сразу вышел встречать гостя и все слышал.

Конан прошел следом за магом и сел на предложенную ему лавку. Ормунд предусмотрительно занял позицию за обширным столом. Двое слуг встали по обе стороны от хозяина.

— Ты принес мне камни из башни Ариантуса, — уверенно произнес маг. Он не спрашивал, а озвучивал то, что было ему хорошо известно. — Я обещал заплатить за них пятьдесят золотых. Ты готов, отдать мне камни за эту цену, или у тебя будут другие пожелания?

— В этих камнях с помощью черной магии заключены души людей, так? — спросил киммериец не допускающим возражений тоном.

— Откуда ты это взял? — Маг не собирался сразу же подтверждать чужие догадки.

— Я сам видел, как отлетала душа Вивейн, — мрачно ответил варвар. — И Ариантус подтвердил, что ее душа сейчас заключена в камне. А другие камни точно такие же, только цвет немного другой.

— Ладно, Конан из Киммерии, ты прав, — неохотно признал Ормунд. — Но что тебе с того? Ты не можешь воспользоваться своим знанием. А я могу. Поэтому я повторяю свой вопрос — ты согласен взять деньги, или тебе нужно от меня что-то другое?

— Я хочу, чтобы души этих людей получили свободу. Мне невыносима мысль о загробном рабстве!

— Они могли бы получить новую жизнь, — возразил маг.

— Нет, — твердо ответил варвар, — ни один из живущих не минует смерти, но смерть освобождает человека от земных оков. Я никому не позволю держать человеческую душу в посмертном рабстве.

— А тебя кто-то спрашивает, киммериец? Ты сидишь под прицелом арбалетов, а любой момент под тобой может открыться люк, отправляя тебя в каменный мешок, откуда не будет выхода.

Ты сейчас в полной моей власти. И почему бы тебе не уйти, пока тебе дают такую возможность, да еще и со щедрой платой? Я мог бы еще сдать тебя страже за злонамеренное убийство великого мага Ариантуса и поджог его башни. Ты догадываешься, каким будет решение правосудия Полентии за эти преступления?

— Меня не интересует правосудие, — мрачно ответил варвар. — Я привык отвечать за свои дела, и боязнь наказания не заставит меня отступиться от того решения, которое я считаю правильным!

Конан взмахнул рукой с метательным ножом, который он потихоньку достал из рукава во время разговора, но смертоносный бросок не состоялся — его рука замерла на полпути, как будто схваченная невидимой петлей. Киммериец скрипнул зубами и попытался уже открыто схватиться другой рукой за кинжал. Результат был тот же самый. Он замер в перекошенной позе, не в силах пошевелиться. По приказу мага, один из его слуг подошел к скованному волшебством варвару, достал у него из-за пояса пенал с камнями и почтительно подал его Ормунду. Тот приоткрыл крышку, с удовлетворением посмотрел на светящиеся шарики и перевел взгляд на Конана.

— Ну что, Конан из Киммерии? — спросил он. — Тебе не о чем больше торговаться со мной.

— Ну и что теперь? — ответил тот вопросом на вопрос. — Прикажешь своим холуям перерезать мне глотку? Но чем тогда, скажи мне, отличается великий маг от ночного грабителя, поджидающего одиноких прохожих в темном переулке?

— Успокойся. Ты сможешь беспрепятственно уйти от меня.

— Я не о том! Чего тебе не хватает в этой жизни, Ормунд? Власти? Могущества? Ради чего ты собираешься терзать души мертвых? Не пристойнее ли великому магу прославлять свое имя великими поступками? Дай свободу мертвым! Или ты не можешь этого сделать?

— Ты убедился, что не справишься со мной силой, — усмехнулся маг. — И пытаешься поймать в словесную ловушку?

— Если ты великий маг, то должен отличать игру словами от истинной правды! Или призрак могущества уже ослепил тебя? Взгляни сам — что хочешь сделать ты, и чего прошу я. И скажи сам себе правду — что достойнее?!

— Дожили, — хмыкнул Ормунд немного смущенно. — Варвар, живущий мечом и убийством, будет учить достоинству мага…

— Ты уходишь от ответа! Мне не надо лишних слов — я и так в твоей власти. Но скажи правду себе самому.

— Правду? — великий маг надолго задумался, потом продолжил: — Изволь. Ариантус делал поразительные вещи, и его достижения в области некромантии весьма велики. Я следил за его опытами с большим интересом и скрытым восхищением. Теперь я держу в руках результаты его исследований и могу их использовать. Но я вижу, варвар, что ты говоришь от чистого сердца и тоже в чем-то прав. И правота твоя даже более глубока, чем ты можешь понять. Некромантия действительно слишком опасна, чтобы выпускать ее в мир. Под контролем великого мага она еще может давать интересные результаты, но ведь никакие знания невозможно утаить. Ученики и помощники рассеют крупицы тайного знания, и из них вырастут поистине страшные всходы. Я стар и не раз думал о своей близкой смерти. Мне не хотелось бы продлевать свою жизнь пожиранием чужих душ, я слишком ценю свою личность. Очень к ней привязан. И не хотел бы превратиться в нечто нечеловеческое. И не хотелось бы, чтобы мою душу тревожили после смерти… Маг встал и открыл пенал.

— Не думай, что мне легко было принять такое решение! — Голос Ормунда звучал мощно и чисто. — Всем молчать!

Он простер над столом руки, и фигуру его стал медленно окружать ореол светло-желтого света. Не сотрясали воздух слова могущественных заклинаний, не клубились облака дыма от тайных снадобий, не загорался магический огонь в стоящих на столе тиглях, но из открытого пенала на столе стали один за другим подниматься тонкие лучики света, медленно тающие в полумраке, помещения.

Когда все кончилось, Ормунд взял в руки пенал и вытряхнул из него горсть пыли, оставшейся от магических камней.

— Вот и все, — потерянно произнес хозяин башни, глядя на пыль с каким-то недоверием.

— Ты поистине великий маг! — произнес Конан.

— Да? Ну, спасибо, варвар. Не думаю, однако, что мне захочется похвастаться этим деянием перед кем-то из моих собратьев по магическому искусству. — Колдун сгорбился и нахмурился. — Пожалуй, я оказался плохим чародеем, потому что уничтожил то, ради чего другие маги готовы платить любую цену. Впрочем, ты тоже плохой искатель удачи, Конан из Киммерии. Я не знаю, кто еще в этом мире отказался бы от денег в твоей ситуации. Проводи гостя, Орт, — обратился он к одному из слуг.

Орт и Конан спустились вниз, вышли из башни мага и не торопясь двинулись в ночную тьму. Мысленно переживая произошедшие события, киммериец с усмешкой размышлял о том, что никогда бы раньше не подумал договариваться с магами, а добившись своего, — ухолить прочь по-хорошему, не оставив за собой изрубленных трупов и дымящихся развалин.

Дуглас Брайан Отдай мне свою молодость!

Из царственного Султанапура в Шадизар медленно двигался роскошный караван. Десять верблюдов везли поклажу, тщательно увязанную и украшенную кистями. Далее, запряженная четверкой лошадей, катила по дороге повозка. И какая это была повозка! На крыше колыхался белый пышный султан, окна были забраны тонкими занавесками, полупрозрачными, но непроницаемыми для дорожной пыли. Несколько погонщиков, оборванных, смуглых, низкорослых, напоминающих, скорее, разбойников, гарцевали на конях вокруг повозки и верблюдов. Это были заморийцы, которые предпочитали голодать сами, лишь бы сыты и ухожены оставались их лошади. Кем бы ни был хозяин этого каравана, он умел подбирать людей для ухода за животными.

Двое сонных пышнотелых и богато разодетых стражника покачивались в седлах но обе стороны повозки. Эти люди, родом из Турана, служили за плату и были совершенно равнодушны к нуждам своего работодателя. Впрочем, тот, надо полагать, хорошо знал, что делал, нанимая их. Они служили ему не столько для охраны, сколько для представительства, и всякий, увидевший этих великолепных воинов в расшитых халатах, вооруженных длинными пиками, подумал бы: «Да, вот, должно быть, важный господин едет в этой красивой повозке!».

Именно такая мысль и мелькнула в голове у предводительницы разбойников, что пробиралась горными тропами в пустынной местности между Заморой и Тураном. Эта женщина была не слишком молода — ей уже минуло двадцать, а для здешних краев, да еще при таком образе жизни, который она вела с юных лет, это много. Банда досталась ей «по наследству» — от любовника. Сказать по правде, то была весьма жалкая шайка оборванцев, которые промышляли тем, что отнимали зерно и припасы у крестьян, отправлявшихся в город, чтобы заплатить налоги.

Акме — так звали женщину — была рабыней в Заморе. Смуглая, черноволосая и тощая, она ценилась дешево на невольничьем рынке и потому прежний хозяин, торговец тканями, всегда брал ее с собой, когда отправлялся из Аренджуна в Султанапур со своим товаром. Девушка готовила для него лепешки на плоских раскаленных камнях и обслуживала его прихоти. Если ее и украдут, рассуждал купец, то невелика будет потеря.

В конце концов, так и произошло, когда Большой Пузан со своей шайкой встретился ему на караванной дороге. Только потери оказались куда больше, чем рассчитывал купец: все ткани забрали, повозку разломали, а самого хозяина всего этого добра убили, потому что он пытался торговаться, требовать «справедливости», совал какие-то жалкие монеты в попытках откупиться и страшно надоел Большому Пузану. «Назойливый был человек», — так он выразился, вытирая саблю об одежду убитого.

Девушка осталась с грабителями. Им не было дело до того, что она почти черна, худа и костлява. Пузану наоборот нравились худенькие. А она оказалась к тому же сметлива, дерзка и не боялась крови. Ее стали брать с собой в дело...

Теперь нет Пузана, нет и большинства прежних его лихих товарищей. Сброд, а не воинство грабителей, но других ей не найти. Акме носила просторные черные шаровары, длинную рубаху, перехваченную поясом, и синий шарф, которым закрывала лицо до самых глаз. Из-под шарфа спадали на спину четыре тонких, длинных смоляно-черных косы, похожих на хлысты. Только по этим косам и можно было угадать женщину, так мало женственного оставалось в худой, гибкой фигурке.

Акме подняла руку. Пятеро грабителей замерли в седлах.

— Пора! — выдохнула предводительница, и они помчались вниз, в долину. Лошади умело выбирали дорогу, ступая по знакомой тропе, которая, если глядеть на нее, не зная, выглядела просто убийственной.

В караване заметили неладное. Роскошные туранские толстяки забеспокоились, зашевелили копьями.

Повозка остановилась. Погонщики схватились за ножи, кони их ржали и вертелись на месте, вздымая пыль.

Один из охранников пал на месте, не успев даже вытащить копье из держателя. Разбойник, проносясь мимо него, отмахнул на всем скаку мечом, и голова с выпученными глазами покатилась но песку.

Второй ощерился и выставил копье. Всадник, который убил первого охранника, не успел повернуть коня, и со всего маху насадил себя на копье. Длинное древко словно бы выросло у него из груди.

Конь убитого заржал и поднялся па дыбы, выдергивая копье из рук туранца. Тот ахнул... и остался безоружным.

Исход схватки казался предрешенным. Бандиты окружили четверых заморийцев и начали теснить их.

— Сдавайтесь! — звенящим, как медь, голосом выкрикнула Акме.

Заморийцы молча отбивались.

И вдруг натиск на них стал слабеть. Кто-то врезался в нападавших с тыла. Двое повалились на песок, не успев издать ни звука, третий с мечом в руке развернулся навстречу неожиданному противнику.

На него глядели два пронзительных синих глаза.

Синие глаза в этих краях считаются дурными. Может быть, потому, что очень редко встречаются. Это на севере матери суеверно скрещивают пальцы и плюют через плечо ребенка, чтобы его ненароком не испортил черноглазый незнакомец. А здесь, на Востоке, такую же реакцию вызывают светлоглазые люди.

Особенно такие — огромного роста, дочерна загорелые, мускулистые, с растрепанными черными волосами. Похожие па дикого зверя.

Зубы блеснули на красивом лице чужака.

— Хочешь один на один? — спросил он на туранском.

Разбойник молча замахнулся саблей. Он не успел пожалеть о своей дерзости. Длинный меч северянина легко отбил удар сабли. Сила этого чужака была неодолимой. Следующий удар длинного меча раскроил голову разбойника вместе со шлемом.

При виде этой неожиданной поддержки заморийцы осмелели и решительно пошли в наступление. Разбойники, которых вместе с Акме оставалось всего трое, начали отходить, стараясь держаться так, чтобы опасный чужак не смог зайти им в тыл.

Один из заморийцев метнул нож. Лезвие вонзилось бандиту между лопаток, и он упал на спину своей лошади. Испуганное животное потащило его прочь. Последний припал к шее коня и стал нещадно погонять его, но тут случилось неожиданное: конь споткнулся о труп стражника, лежащий поперек тропы, и упал. Разбойник забился, как рыба, выброшенная на берег, в попытках освободить ногу, придавленную боком лошади. Галдя и крича, словно морские птицы, заморийцы подбежали к нему, и один из них пронзил лежащего мечом.

Незнакомец, прищурив синие глаза, наблюдал за расправой. По его лицу невозможно было сказать, как он к этому относится. По его лицу вообще трудно было что-либо сказать.

Предводительница разбойников почему-то медлила. Наконец она решилась и подъехала поближе к чужаку.

— Кто ты? — спросила она повелительно.

Он молча смерил ее взглядом с головы до ног.

Она сняла шарф с лица. Он продолжал смотреть на нее, неподвижно и безмолвно, словно оценивал прежде чем приступить к торгу. Лошадь заплясала под пей, и девушка машинально погладила ее по шее.

— А ты кто? — спросил чужак.

— Акме.

— Чья ты женщина? — Он кивнул, показывая на трупы разбойников.

— Ничья! — гордо выкрикнула она. — Я была их предводительницей.

Он насмешливо прищурился и покачал головой с шутливым укором.

— Очень некрасиво, — сказал он.

— Как ты можешь осуждать меня! — вспыхнула Акме.

— Некрасиво врать взрослому мужчине, — пояснил незнакомец.

— Это кто здесь взрослый мужчина? — донесся голос из повозки.

Оба как по команде повернулись на звук. Незнакомец прикусил губу, словно досадуя на себя за то, что не догадался заглянуть в повозку.

Л голос между тем продолжал:

— Это ты-то взрослый мужчина? Ну-ну-ну, очень глупо! Я мог перестрелять вас из лука, пока вы таращили друг на друга глаза и разбирались, кто из вас страшнее! Ну, Конан, отвечай! Ведь это ты?

Голос начал казаться Конану очень знакомым. Он приблизился к полупрозрачному окну и проговорил:

— Да, это я. А это... неужели ты, Тьянь-По? Занавеска отодвинулась, и из окна высунулась

круглая физиономия ученого кхитайца. С тех пор, как Конан расстался с ним в замке Амрок, прошло несколько лет. За эти годы киммериец приобрел несколько новых шрамов и стал ощутимо тяжелее, крепче — он входил в возраст зрелости. А кхитаец остался таким же, каким и был, — похожим на полростка, щупленьким и в то же время мудрым какой-то древней, вековечной мудростью, которая всегда оставалась для Конана непостижимой.

— Ну и ну! — сказал Тьянь-По. — Вот это встреча!

— Ты теперь важный господин, — засмеялся киммериец. — Путешествуешь как богач. Немудрено, что на тебя напали. Почему ты взял только двоих охранников?

— А сколько ни возьми — если уж нападут грабители, то беда! — пояснил кхитаец. — Возьмешь пятерых — убьют пятерых. Лютые люди в этих горах. Мне, Конан, жаль пятерых. Чем меньше людей погибнет, тем лучше.

— Взял бы хоть стоящих, — продолжал Конан. — А то от этих никакого проку! Я все видел. Я был неподалеку, когда началось это безобразие.

Он посмотрел в упор на Акме, которая прикусила губу и ответила дерзким взором.

— А тех, от которых есть прок, — тех жалко, — сказал кхитаец.

— У тебя удивительная логика, — фыркнул — варвар.

— Кхитайская, — скромно потупился Тьянь-По. — Я стал богат.

— Почему ты не живешь в замке? Он ведь достался тебе по праву!

— Мне дали за него хорошие деньги. Там отвратительная погода, знаешь? — Кхитаец засмеялся. Глаза его превратились в две тоненькие щелочки. — Правда, перед тем, как уехать, я забрал оттуда кое-какие книги и записи покойного графа Амрок. Изучал их на досуге, кое-что построил.

— Ты же не хотел строить летательные механизмы! — вспомнил Конан. — Боялся за законы природы или что-то в этом роде.

— Зато я построил очень точные водяные часы, которые умеют замедлять время. Незаменимы для любовников, которым хочется побыть наедине подольше.

Конан поднял брови, но ничего не сказал. Как он уже признавался, логика кхитайца так и осталась выше его разумения.

— Что будем делать? — спросил наконец Конан. — Так и будем здесь стоять и ждать, пока солнце нас расплавит?

— Это было бы слишком по-философски, — согласился кхитаец. — Я направлялся в Шадизар. А ты?

Конан призадумался. Он тоже собирался навестить этот город, который считался раем для воров, город богатых бездельников, голодных и жадных авантюристов, роскошных женщин, томящихся от скуки, — а главное, город несметных богатств, которые тоже любят приключения и охотно переходят из рук в руки. Но рассказывать обо всем этом кхитайцу, человеку преуспевающему и обладающему странным складом ума, не хотелось. Поэтому киммериец в конце концов проговорил;

— Почему бы и нет? Составлю тебе компанию.

— Отлично, — молвил кхитаец и хотел было задернуть занавески, но Конан остановил его:

— Погоди. Последний вопрос — насчет этой женщины.

Узкие глаза равнодушно скользнули по лицу Акме, чуть зацепили шелк у нее на груди. Потом Тьянь-По проговорил:

— Оставь ее себе, если хочешь. Мне она не нужна.

— Может быть, кто-то из твоих людей захочет предъявить на нее права? — полюбопытствовал киммериец.

Тьянь-По наморщил лицо.

— Умоляю тебя, Конан! Перестань. Мне совсем не хочется, чтобы ты перебил моих чудных заморийцев. Они так хорошо заботятся о лошадях и верблюдах! Где еще я найду себе таких слуг? Нет уж, скажешь им, что эту женщину я отдал тебе — и все.

Акме смолчала. Это молчание сказало Конану куда больше, чем слова. В том, как держалась поверженная предводительница разбойников, ощущалась давняя привычка к подчинению.

— Ты ведь была рабыней, не так ли? — обратился к ней Конан.

Она сверкнула угольно-черными глазами.

— Может быть!

— Останешься пока со мной, — примирительным тоном сказал ей киммериец.

— Если ты думаешь, что я... — начала она сквозь зубы, но Конан оборвал ее:

— Никогда в жизни, ни одну женщину я не взял против ее воли. В конце концов, я не так уж дурен, чтобы не найти себе подругу. Но если ты не останешься со мной, этим воспользуются бравые ребята из свиты нашего кхитайца.

Акме молчала. Конан похлопал ее по плечу, как будто она была пареньком:

— Это совет, Акме.

Она молча тронула коня и поехала рядом с киммерийцем.

* * *

В Шадизаре у Тьянь-По было интересное дело. Один из тамошних ученых по имени Малохай работал над эликсиром вечной молодости и, как он писал своему ученому другу, сильно продвинулся на пути к успеху. В ответном письме Тьянь-По выразил сильное сомнение в этом. Малохай прислал посыльного, который ворвался в роскошный дом кхитайца и выкрикнул: «Мой господин говорит, что он — не хвастун, а ты, уважаемый, — чванливый невежда!» — после чего упал без чувств от усталости. Выполняя волю своего хозяина, он скакал к его ученому оппоненту день и ночь, загнал коня и остаток пути пробежал пешком, лишь бы побыстрее сообщить ему порученное.

Тьянь-По осмотрел лежащего, молвил: «Какая преданность!» и распорядился ухаживать за ним получше. А сам начал собираться в дорогу. Что-то не понравилось ему в сообщении Малохая. Слишком уж тот самоуверен. Как бы и в самом деле не оказалось, что эликсир найден.

«Это было бы катастрофой, — размышлял Тьянь-По. — Конечно, такое снадобье стоило бы очень дорого. Оно было бы по карману только богачам и правителям, большая часть из которых заслуживает не вечной молодости, а скорейшей кончины. Очень-очень плохо».

Однако, будучи настоящим ученым, Тьянь-По предпочел явиться в Шадизар лично и разобраться во всем на месте. Поэтому он взял несколько книг, незаконченный трактат «О свойствах времени», над которым время от времени работал, прихватил в подарок коллеге чистых пергаментов и связку кхитайской рисовой бумаги, погрузил все это на верблюдов — и отбыл.

Нападение разбойников не обескуражило его. Он знал, что в любом случае отнять у него могут только его жизнь. А жизнь кхитайца, с точки зрения грабителей, стоила очень мало,

К тому же он верил, что не умрет раньше, чем иссякнет отпущенный ему богами срок. Эта идея подробно была разработана им в трактате «О свойствах времени». Появление Конана, столь своевременное и как будто случайное, лишний раз доказывало, что кхитаец прав: никто не может присвоить твое время, если оно твое (таков был один из тезисов его сочинения).

Шадизар предстал перед путешественниками в лучах заката — прекрасный город с высокими разноцветными башнями. Солнце окрашивало позолоченные шпили в кровавый цвет, играло на золотых бусинах, обвивающих круглые купола, бросало отблески там, где в окна были вставлены хрустальные пластины. Великолепие Шадизара каждый раз поражало путника — независимо от того, как часто это зрелище открывалось его глазам. И Конан, который видел Шадизар далеко не впервые, остановился, завороженный. Город, как распахнутая шкатулка с драгоценными камнями, пылал в ярких красках пышного заката.

Акме смотрела на него, полуоткрыв рот, как ребенок. Конан увидел, что в ее расширенных блестящих зрачках отражаются городские башни. Девушка показалась ему колдуньей, так странно горели ее глаза. Впрочем, он тотчас отбросил эту мысль как заведомо глупую. Будь она колдуньей, она не стала бы связываться с этими жалкими грабителями. Нашла бы себе что-нибудь поинтереснее.

«А может быть, и нашла», — мелькнуло у него в голове.

Но размышлять на эту темы было сейчас некогда. Маленький караван становился на ночлег, чтобы войти в город утром. Тьянь-По был состоятельным и важным человеком, ему совершенно не хотелось пробираться по темным улицам и расспрашивать прохожих о том, где здесь дом ученого Малохая. К тому же он хотел произвести впечатление на коллегу своей повозкой, эскортом и верблюдами, а в темноте все это великолепие просто пропадет.

Тьянь-По остался ночевать в повозке. Там у него имелось шелковое одеяло, маленькое полено, которое он подкладывал себе под голову, и колючая плетеная циновка. Конан не представлял себе, как человек может спать в таких условиях, однако маленький кхитаец преспокойно подсунул полено пол шею, вытянулся на циновке и тотчас мирно заснул.

Акме не отходила от Конана ни на шаг. Она снова замотала лицо шарфом, но глаза ее так и двигались, следя за заморийцами. Когда киммериец устроился возле костра, девушка молча легла рядом с ним. Конан хозяйски сгреб ее за плечи и прижал к себе. Так они и проспали всю ночь.

Прикосновение к Акме не поправилось киммерийцу. Она была костлявой и горячей — слишком горячей, как будто ее снедает внутренний жар. Однако девушка ничем не хворала. Конану показалось, что он обнимает какое-то животное, маленькое, верткое, молчаливое. Утром он поскорее встал и отошел от нее подальше.

— Ты изменился, — заговорила она,приближаясь к нему. — Почему ты изменился ко мне, господин?

— Для начала, я тебе не господин, — сказал киммериец. — Избави меня Кром от такой рабыни! Кто ты такая, Акме?

— Не знаю, — сказала девушка и заплакала под своим покрывалом.

Ее слезы вызвали у Конана отвращение. Он попытался скрыть это, отвернувшись, однако Акме что-то почувствовала и больше к нему не приближалась.

Шадизар встретил их праздничным шумом. Здесь всегда царило веселье. Ревели быки и верблюды, ржали лошади, вопили упрямые ослы. Люди кричали, смеялись, бранились, расхваливали свой товар, шумно требовали денег, вина, справедливости, восхищались походкой и взглядом проходящей мимо красотки, статями лошади, искусной огранкой драгоценного камня... А запахи! Запахи пряностей, жареного мяса, раскаленных углей, свежевытканного полотна, сладкого женского пота, густых и тягучих благовоний, конского навоза, розовой воды... Чем только не пахнет в Шадизаре!

Этот город оглушал и опьянял. Тьянь-По, сидя в повозке, нюхал высушенную лилию, обладающую тонким, легким, изысканным ароматом, а уши заткнул тряпочками.

— Здесь все для меня слишком пряно, — пояснил он, когда Конан заглянул к нему в окно. — Попроси возницу, чтобы поскорее доставил нас к дому Малохая.

Но «поскорее» не получалось, и повозка с верблюдами медленно тащились по запруженным улицам.

Дом Малохая стоял в восточной части города. Из окон верхних этажей открывался прекрасный вид на башни, зато нижние комнаты Смотрели прямо па мусорную свалку и глухую стену соседнего дома. «Что поделаешь, — оправдывался Малохай, — мы живем в большом городе. Где много людей, там много мусора».

Конан не мог с ним не согласиться.

Малохай был полной противоположностью Тьянь-По: рослый, грузный, вечно потеющий лысый человек в засаленном парчовом халате. Чистенький и скромный Тьянь-По рядом с ним как-то терялся.

Но только до тех пор, пока они не начинали разговаривать. Как хорошо было известно Конану, кхитаец никогда не лез за словом в карман, и спорить с ним было опасно. Тут уж внушительный Малохай терялся и даже как будто становился меньше ростом.

Правда, из их ученых споров киммериец не понимал ровным счетом ничего...

Малохай очень обрадовался гостям, велел слугам, чтобы те разместили их на верхнем этаже, подали фруктов, вина и сладких булочек с изюмом, а также принесли благовонные палочки и розовую воду. Все это было доставлено.

Слуги, сгорающие от любопытства, входили к гостям по очереди. Один принес корзину с яблоками, поглазел украдкой па пришельцев — странную пару представляли собой рослый киммериец и маленький кхитаец — и удалился. Но не успел опуститься за ним тяжелый бархатный занавес, как на пороге комнаты робко возник второй — с персиками на блюде и вином в кувшине. Третий слуга доставил ароматические угольки и палочки.

Конану надоело это паломничество. Он схватил слугу за плечо.

— Приходите уж сразу все. Сколько вас тут?

Слуга чуть дернулся, словно пытаясь высвободиться, но хватка у киммерийца была железная, и слуга обмяк.

— Нас, господин? — переспросил он, глупо моргая. — Нас тут... десять. То есть... если считать женщин. А конюхи...

— Никаких конюхов! — велел Конан. — Пусть придут сразу десять слуг. Быстро!

Для внушительности он взревел страшным голосом и выпустил плечо. Слуга мгновенно скрылся. Кхитаец смеялся, беззвучно трясясь и щуря глаза. Он сидел на стопке ковров у стены, под нишей, где стоял медный кувшин — единственное украшение этой комнаты, — и прихлебывал холодное вино из широкой плоской чашки. Конан мрачно сжевал персик, подошел к окну и выплюнул туда косточку.

Тем временем у занавески послышалось шуршание и тихое перешептывание. Конан повернулся в ту сторону и гаркнул:

— А ну, все вошли! Живо!

Слуги один за другим показались в комнате. Конан прошелся перед ними, как полководец перед строем солдат перед битвой.

— Итак, — заговорил он громким, рыкающим голосом, — вы явились сюда для того, чтобы поглазеть на гостей своего господина. На огромного великана и крошечного карлика. Оба — страшные уроды. Так вам сказали? — Он повернулся к слугам, выпучил глаза и оскалил зубы. — Признавайтесь, жалкие недомерки!

Вперед на подгибающихся ногах вышел пожилой слуга в дорогом халате — куда более чистом и новом, чем у Малохая.

— Нет, господин, — заговорил он, кланяясь. — Нам сказали, что к нашему хозяину приехали диковинные чужеземцы.

— Увидели? — вопросил Конан.

— Да, господин, — трясущимися губами вымолвил пожилой слуга.

— Вон отсюда! — крикнул Конан так, что кувшин в нише зазвенел и долго еще не мог успокоиться. Любопытных слуг как ветром сдуло.

Конан обернулся к Тьянь-По, страшно довольный своей шуткой. И тут только он увидел, что ученый кхитаец скорчил невообразимо ужасную рожу, широко растянув длинный рот, сузив глаза и раздув ноздри.

* * *

И ученые коллеги с наслаждением погрузились в свои многочасовые споры о сущности времени и способах воздействия на последнее. Малохай полагал, что сумел подобрать состав эликсира, который позволяет изменить состав тела человека настолько, что этот человек начинает жить как бы в индивидуальном времени и поэтому не стареет. Тьянь-По для начала выдвинул множество возражений, основанных на глубоком знании свойств времени. В частности, утверждал кхитаец, время может быть замедлено, но очень ненадолго, на час или два. И состав человеческого тела тут не при чем, важна реакция окружающей среды на данное человеческое тело...

Конан был не в состоянии и нескольких минут выслушивать эти разговоры. Для себя он определял проблему так: толстяк в грязной парче придумал шарлатанское зелье и хочет продавать его подороже, а кхитаец отказывается состряпать для этого пойла паукообразную книгу, которую можно было бы распространять среди глупых шадизарских богатеев...

Конечно, рассуждал сам с собой Конан, надуть здешних толстосумов — святое дело. Но, с другой стороны, у Тьянь-По имелось собственное понятие о чести. И это понятие не позволяло маленькому ученому идти против совести. Он служил науке, как умел, и делал это совершенно честно.

Киммериец счел за благо не вмешиваться в отношения двух ученых мужей. В конце концов, у киммерийца и собственных дел по горло. И первое из них — Акме.

Чем больше он думал об этой девушке, тем больше она его настораживала. А она, как назло, не отходила теперь от пего ни на шаг. Проведя ночь на кухне, у порога комнатки, где спала стряпуха, она выбралась во двор и подстерегла Конана возле конюшни.

— Я еду в город, — предупредил киммериец. — У меня там дела. И мне не нужны провожатые.

— Возьми меня- с собой, господин! — взмолилась Акме.

— Сиди дома! — велел Конан грозно. Он заметил в дверном проеме Тьянь-По, который делал ему какие-то таинственные знаки и усиленно гримасничал, кивая круглым сморщенным в ухмылке лицом.

Киммериец бросил Акме и быстрым широким шагом приблизился к Тьянь-По.

— Что? — спросил он шепотом.

— Важный разговор! — отозвался ученый кхитаец и поднял вверх тонкий палец, измазанный тушью.

Они прошли во внутренний дворик — гордость апартаментов Малохая. Там имелся небольшой сад, за которым тщательно ухаживали, а в центре, орошая зеленую клумбу, бил небольшой фонтанчик,

— Лучшего места для секретов не найти, — молвил Тьянь-По. — Послушай-ка меня, Конан, я наткнулся на очень неприятное дело...

— Куда ни погляди в этой бренной жизни, повсюду отыщется неприятное дело, — заметил Конан философским тоном.

— О! — воскликнул Тьянь-По, изобразив удивление. — Неужто и тебя поразила мудрость высокоученого Лу Ку, который написал в своем трактате «Увядающий цветок»: «Один человек купил обезьяну, чтобы она скрасила дни его старости, — но что же?..»

— К делу! — перебил Конан, которому совершенно не интересно было слушать про кхитайскую обезьяну. — Я хочу выбраться в город. Что ты там обнаружил?

— Мне кажется, ты мог бы помочь мне...

И они углубились в разговор. Поначалу говорил один кхитаец, быстро, отрывисто, нанизывая слово на слово, точно бусинки на нитку, а Конан слушал и делался все мрачнее и мрачнее. Потом Тьянь-По замолчал, и тогда настал черед киммерийца. Он произнес всего одну фразу, но эта фраза заставила Тьянь-по расплыться в улыбке. Ученый похлопал Конана по плечу и быстрыми шажками удалился в дом, а Конан вернулся к конюшне.

Акме все же увязалась следом. Когда он смерил ее грозным взглядом, она украдкой показала ему кинжал, спрятанный в одежде.

— Я могу быть тебе полезной, — тихо сказала она одними губами, но он ее понял и махнул рукой:

— Ладно.

Особенных «дел» в Шадизаре у Конана как будто не было. Для начала он побродил по рынку, ненароком поспрашивал о знакомых ворах. Кто-то давно покинул Замору, кое-кого колесовали на площади. Несколько человек погибли в схватках с городскими стражниками. О новых личностях, процветающих ныне в Шадизаре, Конану рассказывали скупо и неохотно. Побаивались. Однако киммериец выглядел силачом-простофилей, поэтому в конце концов ему выложили почти все.

Среди местных воров сейчас заправляет некий Сардар, личность темная и мрачная. Поговаривали, будто он умеет связываться с духами умерших. И будто бы эти духи, под воздействием разного колдовства (а Сардар знает много заклинаний), выкладывают грабителю все, что знают, о семейных сокровищах. Где хранятся реликвии, где сделаны тайники, какие драгоценности имеют очень большую цену, а какие представляют собой дешевую поделку. Сардар — так сказали Конану — наносит удары редко, но всегда попадает точно в цель, и если уж он решится кого-нибудь обокрасть, то берет всегда наилучшее и действует безошибочно.

Все это очень не понравилось Конану. Такие люди, как этот Сардар, терпеть не могут чужаков, орудующих в «их» городе. Они присваивают себе всю добычу и ревниво ее охраняют от посторонних.

Конан не отказался бы сейчас от хорошего фамильного ожерелья. Или от десятка золотых браслетов. Деньги никогда не задерживались в руках киммерийца, какими бы крупными и сильными ни были его ладони.

Акме, которая повсюду следовала за ним, ежилась и плотнее куталась в свой шарф, когда киммериец заговаривал с шадизарскими ворами. Вероятно, кое-кто из местных грабителей знавал ее по лучшим временам, подумал Конан, и ей не хочется, чтобы знали о ее поражении.

Разузнав все, что хотел, Конан зашел в маленькую таверну на краю рыночной площади и взял вина для себя и своей спутницы.

— Тебе все равно не удалось бы удержать при себе банду, — сказал ей Конан, желая утешить девушку. — Ведь после смерти твоего мужчины разбежались почти все, не так ли?

— Трусы, — прошептала она. — Он собирал себе отряд не так, как другие предводители. Он брал только тех, кто от него зависел. Тех, кому спас жизнь, кого купил на невольничьем рынке или кого пощадил во время набега. Он думал, что они будут ему преданы. А потом, умирая, взял с них слово, что они станут служить мне.

— Никогда не предполагал, что Большой Пузан был столь наивен, — вздохнул киммериец.

Акме сверкнула глазами.

— Он связывал их заклятием, — сказала она тихо. — Поэтому они и подчинялись ему. Ну, теперь ты услышал все, что хотел, не так ли? Когда его убили, сила заклятия постепенно ослабла...

— Ясно, ясно, — прервал киммериец. — Избавь меня от подобных разговоров. Если бы Большой Пузан был жив, я лично прикончил бы его. Ненавижу, когда является какой-то умник и при помощи чар забирает у тебя волю.

Девушка промолчала.

Конан сердито выпил свое вино и заказал еще. Он обдумывал, как ему лучше встретиться с Сардаром.

Но, как выяснилось, Сардар уже все решил за них обоих, и вскоре к Конану за стол подсели двое. Оба обладали неприметной внешностью и к тому же прятали свои лица в тени.

— Ты спрашивал о человеке по имени Сардар, — тихо проговорил один из них. — Мы можем познакомить тебя с ним.

— Еще есть время остановиться, — добавил второй. — Если сегодня до закрытия ворот ты исчезнешь из города, то Сардар забудет о том, что ты интересовался его делами.

— Нет, нет, — неспешно отозвался Конан. — Мне очень интересно, не сомневайтесь. Сейчас допью вино, и пойдем.

— А это кто такой? — кивнул бандит в сторону Акме.

— Мой слуга. Молчаливый парнишка. По правде сказать, совсем молчаливых! — у него отрезали язык.

Бандит взял в руки одну из кос Акме и выразительно цокнул:

— А это что?

— Волосы, — сказал Конан. — А ты что подумал?

— Женская прическа.

— Говорю тебе, это парень! — рассердился Конан. — И у него нет языка. — Последние слова он особенно подчеркнул, адресуя их, скорее, Акме, чем своим собеседникам.

Все четверо встали и направились к выходу из таверны.

* * *

— Вероятно, существует возможность усиливать воздействие эликсира молодости на личное время каждого человека за счет личного времени другого человека, — говорил Малохай.

Узкие глаза Тьянь-По вдруг округлились.

— Ты хочешь сказать, что... нашел способ забирать время у одного и отдавать другому? — прошептал он, словно не веря услышанному.

— Приблизительно так, — важно кивнул Малохай.

— Но ведь это безнравственно, — сказал кхитаец очень спокойным тоном.

— Возможно. Пользуемся же мы услугами рабов, — возразил Малохай. — Мы забираем личное время у наших слуг и за счет этого увеличиваем собственное свободное время. Более того. Нанимая стражников, мы отдаем себе отчет в том, что они обязаны умереть вместо нас в случае нападения разбойников.

Тьянь-По, который совсем недавно пережил именно то, о чем говорил Малохай, молча кивнул. Однако в рассуждениях своего ученого оппонента он ощущал нечто крайне неприятное.

— Все-таки эти люди живут свою жизнь, — сказал Тьянь-По наконец. — Даже если они тратят ее на то, чтобы обслуживать пас. А забирать молодость — даже у никчемного, глупого раба... Нет, как хочешь, но это безнравственно. И кроме того, чужое добро никогда не приносит пользы. Послушай одну притчу, которая тебе все объяснит. Два человека делили наследство и никак не могли решить, кому взять большой горшок, а кому — маленький. Оба, разумеется, хотели получить большой. Когда они пришли к правителю, он велел: «Следует разделить наследство пополам. Разбейте оба горшка и раздайте обоим наследникам черепков поровну». Возможно, так получится и с разделенной молодостью.

— Бессмысленный подход! — возмутился Малохай. — Бессмысленный и умозрительных! Я предлагаю поставить эксперимент!

— Согласен, — медленно кивнул кхитаец. — Кто участвует?

— Между прочим, у меня длинный список шадизарских вельмож и богачей, — хвастливо заметил Малохай. — Все они умоляют меня продлить им жизнь. Любой из них готов попробовать эликсир хоть сегодня.

— А у кого ты намерен забирать время?

— Найдем, — уверенно сказал Малохай. — Главное — начать. Я хотел бы, друг мой, чтобы ты вел записи.

— Моим наилучшим каллиграфическим почерком, — заверил его Тьянь-По.

* * *

Сардар обитал в убогой покосившейся лачуге, стоявшей на окраине Шадизара, среди мусорных куч и дешевых притонов. Однако стоило Конану переступить порог, как он поневоле зажмурился от яркого света. Внутри лачуга выглядела совершенно иначе, чем снаружи. Ее стены оказались каменными. Снаружи их облепляла грязная солома, но это оказалась просто маскировка. С потолка на тонких цепочках свисали медные лампы, заправленные лучшим маслом. Отполированные бока ламп отбрасывали яркие искры, все блестело и переливалось. Чисто выбеленные стены были украшены золотыми кувшинами и кальянами для курения, стоявшими в многочисленных нишах, а под нишами стопкой лежали красивые султанапурские ковры.

Полуобнаженные девушки подбежали к гостям и принялись виться вокруг них, одаряя Конана обольстительными улыбками. Киммериец ласково щипнул одну из них за бедро, она рассмеялась, закрыла лицо в притворном смущении и убежала.

Навстречу посетителям встал Сардар. Это был жилистый невысокий человек, такой смуглый, что казался плохо умытым. В его ушах качались массивные золотые серьги, курчавые волосы перехватывала головная повязка, украшенная золотыми подвесками в виде маленьких лошадей и быков.

Он сделал приветственный жест. Конан не заставил повторять дважды — уселся на ковры, скрестив моги. «Немой мальчик» встал за спиной у своего «хозяина». Сардар лишь бегло смазал его взглядом и устремил все свое внимание на огромного киммерийца.

— Вина? Фруктов? — любезно проговорил он. Холодный изучающий взгляд странно контрастировал с приветливым тоном его голоса.

— Благодарю, — неопределенно ответил Конан. — Ты хорошо живешь, Сардар, — добавил он, выразительно осматриваясь в жилище бандита.

Тот пожал плечами.

— На меньшее не согласился бы никто, — сказал Сардар. — Меньшее недостойно человека.

— Шадизар — прекрасный город, — уклончиво произнес Конан.

— Мне доводилось видеть другие города, но лучше Шадизара я не встречал, — согласился Сардар.

— В Шадизаре человек может позволить себе хорошее жилье, — сказал Конан.

— Еда может быть скудной, одежда — простой, но жилье должно радовать, — сказал Сардар.

В таком духе они обменивались любезностями еще некоторое время, а потом Сарлар решил перейти к делу.

— Я слышал, ты прибыл в город вместе с ученым кхитайцем?

— Не могу отрицать, — произнес Конан.

— И этот кхитаец, как говорят, остановился в доме ученого Малохая? — продолжал Сардар.

— И это невозможно опровергнуть, — молвил Конан.

Сардар рассмеялся, сверкнув зубами, и ударил киммерийца жилистой рукой по плечу.

— Вот это речь учтивого человека! Однако скажи мне, незнакомец, наверное, ты слышал нечто, что поможет украсить мое жилище и создать твое?

Конан посмотрел прямо в глаза заправиле шадизарских воров.

— Эликсир вечной молодости, — произнес он. Они посмотрели друг другу прямо в глаза и начали улыбаться.

* * *

Вечером этого дня Конан и Тьянь-По имели продолжительный разговор. Маленький кхитаец рассказывал об открытии своего шадизарского коллеги и его грандиозных планах, а огромный киммериец повествовал о Сардаре и его «скромном жилище».

— Ты можешь обокрасть какого-нибудь богача, — говорил Тьянь-По, очень волнуясь, — и если ты не попадешься на краже и не будешь повешен, то ничего в мире не изменится, ни для тебя, ни для богача. Ты обеднеешь так же быстро, как богач опять обогатится. Но этот эликсир вечной молодости будет отбирать у людей то, что никогда не сможет к ним вернуться. Нет-нет-нет, это следует остановить.

— Как? — спросил Копан. — Я знаю только один способ: Малохая убить, его зелье вылить, а книги сжечь. Я всегда так поступаю с колдунами.

— Малохай — не колдун, а ученый, — возразил Тьянь-По. — И есть другой способ. Вот послушай.

Жил один слепец, который хотел попасть на небо. Однажды над ним решили подшутить и жазали: «Мы только что побывали на небе — как нам хорошо! Там журчит вода, поют женщины, топают небесные лошади. Там очень красиво. Жаль, что ты не можешь этого увидеть». — «Но я хотя бы услышу все это», — сказал слепец, и шутники, взяв его под руки, повели его куда-то. Они привели чего на высокий холм. Под холмом женщины стирали белье, пели и стучали вальками. «Вот там — небесное царство», — сказали шутники. Слепец слушал и говорил: «Какие удивительные звуки я слышу на небе!»

— К чему ты это рассказал? — спросил киммериец.

— К тому, что человек верит в то, во что хочет верить, — ответил Тьянь-По. — Главное — половчее его обмануть.

Они долго обсуждали детали своего плана и разошлись по кроватям, когда было уже далеко за полночь, и белая лупа высоко стояла в роскошном бархатном небе над Шадизаром.

* * *

Первый опыт Малохай решился провести над самим собой, а в качестве человека, который отдаст ему свою молодость, был избран Сардар. Малохай считал, что затеял дело одновременно и полезное — ибо что может быть полезнее, чем избавить общество от такого головореза, как Сардар? — и выгодное, поскольку вечная юность оставалась недостижимой мечтой человека иа протяжении многих тысячелетий. А когда в Шадизаре увидят, к чему привели эксперименты Малохая, богачи валом повалят к нему в дом и принесут ему огромные, несметные сокровища. «Я буду юн, прекрасен и богат!» — заключил он, глядя на Тьянь-По блестящими, счастливыми глазами. Малохай так увлекся своими мечтами, что даже не удивился тому, что кхитаец не проявляет ни малейшей зависти и не пытается, ухватить хотя бы малую толику счастья, выпавшего на долю коллеги.

Что касается Сардара, то он лелеял совершенно иные планы. Он намеревался представиться вымышленным именем и явиться в дом ученого под личиной богатого торговца солью — так он условился с Конаном. С собой он брал всего трех своих людей, полагаясь на собственную силу и ловкость. Когда глупый Малохай поделится с ним своим открытием (а Сардар справедливо полагал, что вид больших денег развяжет ученому язык), главарь шадизарских воров завладеет орудием беспредельной власти. Ради эликсира вечной молодости сильные мира сего лягут к его ногам, как покорные овечки. И тогда... При одной мысли об этом «тогда» у Сардара начинала кружиться голова, и губы его растягивались в пьяной улыбке.

Визит «торговца солью» происходил ночью, под покровом таинственности. Несколько темных теней произнесли несколько условленных фраз, после чего двери в дом Малохая приотворились, и тени проникли внутрь. И вновь воцарилась тишина на улицах спящего Шадизара.

Трое бандитов остались внизу, среди слуг Малохая. Сардар, закутанный в белое просторное покрывало, медленно поднялся по витой лесенке и оказался на втором этаже. Молчаливый слуга проводил его в господские покои. По пути Сардар быстрым, цепким взглядом осматривался по сторонам, но ничего стоящего не обнаруживал. Судя по всему, Малохай жил не бедно, но сокровищ не накопил и все свои деньги тратил на еду и содержание дома.

Комната, где ученый ждал своего посетителя, была обтянута войлочными драпировками, так что внутри напоминала шатер кочевника. Сардар мгновенно понял, для чего это сделано: ни один звук не доносился отсюда наружу. Умно, подумал вор. И недальновидно со стороны Малохая. Потому что никто не придет ему на помощь, когда настанет время Сардару завладеть ключом к безграничной власти.

Малохай встретил своего гостя сидя На подушках в углу. Он даже не поднялся, поскольку был занят последними приготовлениями. Маленький кхитаец в скромной черной одежде смирно сидел за плечом ученого — Сардар заметил его, но решил не принимать во внимание. Кхитаец держался очень тихо и производил впечатление слуги или помощника. Убить щуплого коротышку не составит труда.

В другом углу комнаты на коленях стояла молодая женщина, закутанная в прозрачный голубой шелк. Сардар плохо понимал, для чего здесь нужна женщина. Возможно, для того, чтобы клиент, завладевший вечной молодостью, мог сразу по достоинству оценить полученный дар.

— Приступим, уважаемый, — начал Малохай торжественно. — Времени мало. Луна вступила в свою полновесную фазу и скоро начнет терять жизненную силу.

Сардар кивнул, приняв важный вид. Он уселся, скрестив ноги, на маленьком коврике, расстеленном прямо в центре комнаты, расслабился, как ему порекомендовали, и принял из тонких рук женщины плоскую чашу из очень простого фаянса. В чаше плескалась какая-то жидкость, на вид напоминающая ячменное пиво.

— Прошу тебя, уважаемый, выпей, — прошептала женщина.

Сардар медленно провел по ней взглядом. Она вдруг показалась ему знакомой. Не то чтобы он знал ее когда-либо — нет, скорее, он видел ее, причем совсем недавно. Но размышлять над этим не было времени. Ни одна женщина не играла важной роли в жизни Сардара.

Малохай прикоснулся к какому-то прибору, похожему на водяные часы, и перевернул колбочку. Вода, окрашенная красным, медленно потекла по узкой трубке. Кхитаец зажег благовонную палочку, и комната наполнилась странным запахом. Улыбаясь, Сардар поднес к губам чашу. Кинжал, спрятанный под одеждой, приятно холодил кожу. Его прикосновение радовало, как рукопожатие верного друга.

Тепло пробежало по жилам Сардара. Он закрыл глаза, откинул голову назад и стал ждать. Что-то происходило с его телом. Монотонно напевал Малохай, вода капала в клепсидре — громко, слишком громко падали капли, красные и тяжелые. В висках оглушительно стучала кровь. Кожа на лице то растягивалась, то вдруг сморщивалась. Сардар чувствовал, как жизненная сила течет по его телу... течет... вытекает!

Он открыл глаза. Свет в комнате как будто потускнел. Женщина, которая вызывала у него хищный интерес, теперь показалась ему скучной, как досадное недоразумение. А Малохай вдруг раздулся и сделался очень розовым и гладким. Пухлые его руки сильно тряслись, губы приоткрылись, как у слабоумного, покрасневшие глаза наполнились жидкими слезами.

Сардар вскочил на ноги и вдруг понял, что его ноги, прежде такие сильные и крепкие, не желают его слушаться. Он сделал шаг и едва не упал. «Я слишком быстро омолодился, — подумал он в смятении. — Я еще не владею собственным телом. Вот в чем дело».

С Малохаем явно творилось неладное. Кряхтя и задыхаясь, он приподнялся над подушками и упал. Кхитаец наблюдал за происходящим с бесстрастным лицом, похожий не на человека, а на маленькую бесчувственную обезьянку.

Малохай забарахтался на полу, выкрикивая бессвязные проклятия.

— Что ты сделал? — разобрал Сардар. Он вдруг понял, что ученый обращается к этому неприятному кхитайцу. — Что ты натворил, а? Почему?

Кхитаец молчал. Молчала и женщина. Что-то странное происходило и с ней. Она делалась выше ростом, лицо ее непрерывно менялось, в глазах вспыхнуло пламя... Настоящее пламя! Сардар видел, как они сделались красными и провалились в орбиты.

Волосы женщины взметнулись, покрывало упало на пол, и она наступила на него босой ногой. Черное худое тело женщины больше не было человеческим. Его лизали языки пламени.

Она раскинула руки в стороны. Огонь свисал с ее рук, словно плащ, но ничто в доме не загорелось. И вдруг женщина засмеялась.

Это был звонкий счастливый смех свободного существа.

— Так вот ты кто! — послышался голос, и в комнате показался киммериец. Сардар метнул взгляд в его сторону: Конан, скрывавшийся за занавесом, выступил на середину комнаты и приблизился к пылающей женщине. — Ты — огненный дух!

А она глядела на него пламенными очами и смеялась, смеялась.

— Как вышло, что тебя поймали и заточили в теле невольницы?

— Не знаю! — хохотала огненная дева. — Не помню! Не хочу знать!

— Это сделал Большой Пузан?

— Нет! Тот человек умер! Не хочу помнить!

— Конан, — громко произнес кхитаец, вмешиваясь в разговор варвара с освобожденным духом. — Погляди-ка на наших друзей. Кажется, они сильно недовольны друг другом.

Действительно, Сардар наконец обнажил кинжал и шатаясь приблизился к Малохаю, а тот сжал в кулаки жирные слабые руки и принял угрожающую позу.

— Ты обманул меня! — сипло проговорил Сардар. Теперь, когда процесс завершился, он превратился в дряхлого старца. Не добравшись до Малохая, он остановился и закашлялся, тряся длинными седыми волосами.

— Что... что ты сделал? — обратился Малохай к кхитайцу. Он выговаривал слова, странно булькая. Малохай сделался теперь немощным и расплывшимся, и было видно, что за эти несколько минут он постарел на два десятка лет.

— Я? — изумился кхитаец. — Почти ничего. Кое-чем воспользовался, кое-что подкрутил, изменил состав,.. Ты не имел права забирать молодость у одного человека и передавать ее другому! Я предупреждал тебя об этом. А Конан и его горячая подруга мне чуть-чуть помогли. Вот и все.

Пока старцы пытались убить друг друга, еле двигая слабыми руками, Конан, Тьянь-По и огненный дух покинули комнату.

— Вещи я уже собрал, — сообщил кхитаец. — Времени у нас нет.

— Вы — мои друзья, — произнесла огненная дева. Ее звонкий голос исходил не из губ, но доносился изнутри языков пламени, как бы зарождаясь в самом сердце костра. — Что я могу для вас сделать?

— Это обязательное условие полного освобождения духа, — пояснил Тьянь-По. — Прежде я только читал об этом в одном ученом трактате... Кажется, «Дух воздуха превращается в госпожу».

— Ясно, — перебил Конан.

— Ты очень тороплив, — укорил его кхитаец. — Следует внимательно относиться к наследию прошлого. Освобожденный дух должен помочь своим освободителям. Милая Акме! — обратился он к духу. — Просим тебя: перенеси меня, Конана, все наши вещи и верблюдов...

— И повозку, — вставил варвар.

— Не перебивай! — возмутился Тьянь-По. — И повозку... Перенеси нас со всеми этими вещами в мой дом в Султанапуре!

И не успел он закончить последнее слово, как все вокруг завертелось, и исчезло, словно они с киммерийцем провалились в глубокий, обморочный сон.

* * *

Дом Тьянь-По в Султанапуре был просторным, но убранным очень скромно. Большую часть имущества кхитайца составляли книги и различные приборы. Кроме того он питал настоящую страсть к посуде, однако позволял себе держать в доме лишь несколько чрезвычайно ценных чаш. «Чем меньше у тебя сокровищ, тем более ценны они для тебя, — объяснил он. — Я могу созерцать их часами, и они позволяют мне поддерживать дух в должной чистоте».

Конан ничего не понял из этих объяснений. Дух огня весело разгуливал по всему дому, то вылетая из окон, то развлекаясь с растопленной жаровней.

— Осторожней, — беспокоился Тьянь-По. — Тут везде книги!

— Нужно покончить с нашими желаниями, — сказал Конан. — Она, вероятно, исчезнет после того, как выполнит определенное количество наших желаний.

— В таком случае, — произнес Тьянь-По, — милая Акме, достань мне, пожалуйста, трактат кхитайского ученого Бу Пу «Устройства для обжига фарфора». Тот, что со схемами и тысячью рисунками. Он хранится во дворце императора... Все равно никто не читает эту книгу, а мне она необходима.

Пламенеющая дева рассмеялась откуда-то из садика, где Тьянь-По держал не клумбы с цветами, а... камни. Впрочем, там рос и какой-то искривленный кустик, который, по уверению хозяина дома, весной покрывался белыми цветами. «Он напоминает мне о скорой преходящести земной жизни», — сказал кхитаец.

Книга хлопнулась откуда-то с потолка. Она была горячей, почти раскаленной, и кхитаец обжегся, когда схватил ее в жадном нетерпении.

— Боги! — застонал он. — Это она! Много лет я вожделел ее, много лет я не спал ночей, мечтая о том, чтобы прикоснуться к ней хотя бы на миг!

— А если сюда явятся люди императора, чтобы отобрать ее у тебя, а тебя предать казни? — спросил Конан.

Кхитаец поглядел на своего спутника хитро.

— Вряд ли они догадаются, куда она подевалась, — сказал он, пожевав губами. — Кроме того, я же говорю тебе: ее давно никто не читает. Прежде чем они хватятся пропажи, пройдет очень много лет. Нет-нет-нет, эта книга останется здесь и никто не отберет ее у меня.

Конан пожал плечами. Он никогда не понимал подобного отношения к книгам. Книги, конечно, могут содержать полезный или забавный текст, но сама рукопись, вся эта выделанная телячья кожа, покрытая письменами... Почему ученые приходят в священный трепет при виде всего этого?

Тьянь-По, ликуя, извлек с полки маленькую бутылочку, полную мутноватой белой жидкости.

— Отпразднуем! — провозгласил он, разливая напиток по крохотным чашечкам.

Конан глотнул с опаской. Напиток оказался крепким, и киммериец неожиданно для себя опьянел.

— Что это?

— Ничего страшного, — пробормотал Тьянь-По. — Изредка можно выпить. Просто пьяная вода.

— У меня тоже есть желание! — сказал вдруг Конан заплетающимся языком. — Ты свои исполнил, а я? А я... я хочу... я желаю...

Огненная дева появилась в комнате и склонилась над плечом варвара, обдавая его жаром.

Конан поднял голову и взглянул в ее узкое прекрасное лицо.

— Акме! — произнес он важно. — Я хочу такие же туфли, как у туранского наместника!

Звенящий смех наполнил дом Тьянь-По. На мгновение оранжевая вспышка освобождающегося пламени ослепила обоих сотрапезников, а затем Акме исчезла — свободная навеки.

Конан потягивал «пьяную воду», изготовленную кхитайцем, и время от времени поглядывал на свои ноги. Парчовые туфли с красными кисточками выглядели на могучих ступнях киммерийца сконфуженно.

Дуглас Брайан Потерянный город

Нет конца и края этим джунглям. Сквозь бесконечное их зеленое море уж который день пробирается молодой человек. Черные Королевства только называются «королевствами» — человечьи поселения встречаются здесь не чаще, чем острова в открытом океане. Боги, должно быть, веселятся сейчас, поглядывая сверху на человека — им-то хорошо видно, как долго еще брести ему, выпутываясь из цепких объятий лиан, прорубая себе путь сквозь сплошные заросли, то проваливаясь по пояс в трясину, то сбивая себе ноги о каменистую почву. И все же деревня небольшого черного племени неуклонно приближается.

Молодой человек не принадлежит ни к одному из чернокожих народов, что населяют эти земли. Он не похож ни на кого из местных: рослый, мускулистый, синеглазый, огромного роста.

Он массивен, хоть ни капли жира нет в его крепком теле. Загорелая кожа так обветрилась, что выглядит почти черной. И все же с первого взгляда понятно, что он — белой расы, пришелец с далекого севера.

— Кром! — бормотал он. — Полдня назад я видел след человеческой ноги. Не может быть, чтобы мне показалось. Здесь поблизости есть люди. Какой-то человек выходил на охоту. А! — Он остановился, прищурился, откинул со лба спутанные черные волосы. — Вон обломок копья, клянусь богами!

Он подошел ближе, поднял то, что показалось ему обломком копья. Это была простая палка, однако отполированная прикосновением человеческой руки и оструганная на конце.

— Здесь крепился наконечник, — сказал себе молодой человек. — Он сломал копье и снял наконечник, или мое имя не Конан!

Ободренный новой находкой, он зашагал увереннее.

Конану было необходимо найти жилище и людей, потому что день назад в схватке с леопардом он получил довольно серьезную рану. И хоть он перевязал ее, как умел, остатками своей одежды, без заботливого ухода ему долго не протянуть в этих джунглях. Так уж заведено, что здесь, на Черных землях, раны белых людей быстро начинают гноиться, и белый погибает — тогда как черный человек в состоянии выжить. Здесь сама земля знает, кого ей беречь, а кого принять в свое влажное, всепоглощающее лоно.

Конан заскрежетал зубами, чувствуя, как струйка крови вновь побежала по ноге. Разорванный бок горел, как в огне. Он сорвал несколько листьев, пожевал их и приложил к ране зеленую кашицу, чтобы остановить кровь, но это больше не помогало.

Собрав все свои силы, молодой человек побрел дальше.

Лес расступился перед ним, словно признав, наконец, превосходство человека над стихией деревьев и трав. Конан, конечно, знал, что это не так. Человек вынужден побеждать стихию всю жизнь, до самой смерти, пока стихия в конце концов не одолеет его. Ни море, ни лес, ни горы не сдадутся; они старше, они более могущественны и боги зачастую на их стороне. И если хрупкая, такая ранимая человеческая плоть иногда одерживает верх, то только благодаря несокрушимой силе духа, заключенной в телесную оболочку, которую так просто разрушить.

Улыбка медленно проступила на загорелом лице киммерийца, сверкнули зубы, загорелись синие глаза. На поляне, вырубленной в сердце огромного леса, стояло два десятка круглых хижин. Листья, небрежно набросанные на крышу, чуть шевелились под слабым ветерком. Посреди поляны горел огромный костер, там хлопотали женщины, почти совершенно обнаженные, если не считать юбок из сухих листьев. Многие из «цивилизованных людей» сочли бы такой наряд дикарским и уродливым, но Конан — сам такой же варвар, как и эти люди, — умел видеть в нем своеобразную красоту. Эти юбки подчеркивали женственность негритянок, широту их бедер, плавность их походки — походки женщин, привыкших носить на голове огромные корзины с фруктами и кувшины с водой.

Поначалу появление незнакомца оставалось в деревне незамеченным. Женщины продолжали свою работу: одни били деревянными колотушками по корням каких-то растений, чтобы расщепить их и превратить в нити, из которых потом можно ткать; другие растирали зерно маленькими каменными жерновами; третьи скребли острыми камнями снятые с животных шкуры. Мужчины, человек пять, сидели отдельно на земле и болтали между собой, то и дело посматривая в сторону женщин. Это были охотники, недавно вернувшиеся после удачного промысла; они были голодны и ждали, пока будет готово мясо. Несколько девушек нарезали сырое мясо ломтями, чтобы завялить; остальное варилось в котле, и оттуда на всю округу распространялись манящие ароматы.

Несколько тощих полудиких собак, похожих на шакалов, вертелось поблизости, и женщины, смеясь, бросали в них комьями земли и камнями. Псы, поджав хвосты, отбегали и жалобно скулили, поглядывая издалека на котел и жестокосердых хозяек. Совершенно голые дети также разгуливали неподалеку, выпячивая круглые животы с выпирающим пупком. Один раз Конан приметил поразительную красавицу — огромные черные глаза, курчавые волосы, схваченные ниткой на затылке, гибкое черное, блестящее тело. Девушка лет тринадцати выглядывала из хижины, не решаясь выйти. Она была не то наказана за что-то, не то просто пряталась, чтобы ее не заставили выполнять какую-нибудь тяжелую работу, которую женщины-матери обычно перекладывали на своих подросших дочерей. Просто удивительно, как из маленьких карапузов вырастают такие красотки, подумал Конан. Эта загадка никогда не переставала его удивлять.

Он так загляделся иа красавицу, угадывая ее фигуру в полумраке хижины за откинутым пологом, что выступил из чащи и на некоторое время утратил бдительность. Его заметили.

Мужчины прекратили беспечную болтовню и вскочили иа ноги, хватаясь за копья. Женщины тоже прекратили работу, но убегать не спешили. Они находились у себя дома, под защитой охотников, а незнакомец, судя по всему, пришел один.

Конан крикнул несколько слов на языках известных ему черных племен, а потом развел руки в стороны и показал, что безоружен. Открылась рана иа боку. Конан сорвал повязку и показал также рану.

— Леопард! — воскликнул один из охотников. Он бесстрашно подошел к гиганту-киммерийцу, который был выше его на две с половиной головы и шире по крайней мере в полтора раза. — Ты сражался с леопардом и остался жив! Смотри!

И он указал на длинный кривой шрам, ползущий вверх по тощему бедру.

— Я тоже бился с леопардом! Я победил леопарда!

— Не хвастайся, Ньяса! — крикнула одна из женщин и залилась веселым смехом. — Я знаю, как это было! Детеныш леопарда оцарапал тебя лапой, и ты удрал, пока не появилась его мать!

— Возможно, так и было, — не утратил достоинства Ньяса и повернулся к женщине. Он потряс жилистым кулаком. — Зато я до сих пор жив и могу кормить тебя мясом. А тот, кто дождался бы самки леопарда, вряд ли был бы полезен своему народу! Он стал бы молоком самки и питанием для ее детеныша!

— Довольно почтенная судьба, — заметил Конан и пропел; — О, смерть, ступающая на мягких лапах, таящаяся в темноте! Когда нанесешь ты удар? Прекрасная смерть, крадущаяся на мягких лапах!

— Ты знаешь! — восхитился Ньяса. — Ты видел прекрасную смерть на мягких лапах!

— И убил ее, — сказал Конан. — Если вы поспешите, то, возможно, отыщете мертвого леопарда в дне пути отсюда.

— Почему же ты не взял его с собой?

— Потому что едва унес оттуда ноги. У меня не было сил, — признался Копан. — По правде сказать, если вы мне не поможете, я истеку кровью. Вы легко отыщете дорогу, если пойдете по кровавым следам.

Несколько охотников, ни слова не говоря, тотчас засобирались в путь. Бросать такую драгоценную вещь, как шкура леопарда, им не хотелось.

Конечно, она принадлежит этому незнакомцу. Но ведь незнакомец просит у них убежища и помощи. Возможно, он согласится заплатить шкурой. Так и вышло.

— Если вы поможете мне, то возьмите шкуру себе, — сказал Конан.

— Они и так забрали бы шкуру, — понизив голос, заметил ему Ньяса. Он приплясывал на месте от возбуждения, и его широкие плоские ступни хлопали по утрамбованной земле, как лапки лягушки. Вообще в своей деревне он слыл вралем, неудачником и пересмешником — словом, пустым человеком. Может быть, поэтому он так потянулся к пришельцу: Конан, по крайней мере, еще не знает о его репутации.

— Ты сильно ошибаешься, друг, — сказал Конан, — никто не взял бы шкуру моего леопарда без моего разрешения.

Ньяса окинул его взглядом. Пришелец едва держался на ногах, так он ослабел от голода и потери крови. И все-таки угрожающее выражение еще не исчезло из его синих глаз. И Ньяса вдруг понял, что этот человек — и сам прекрасная смерть на мягких лапах. Если его обидеть, он вернется и отомстит за себя.

Охотник чуть отступил.

— Назови свое имя старейшинам и оставайся, — сказал он. — Женщины помогут тебе.

Он высоко поднял голову и с достоинством отступил в тень, туда, где бездельничали прочие мужчины — за исключением троих, ушедших в джунгли за конановой добычей.

Старейшин оказалось двое: один, совсем немощный старец, лежал на соломенных циновках и дремал, полузакрыв глаза. На его морщинистых веках сидели мухи, одна его щека все время подергивалась. Рядом вертелся мальчик лет десяти с опахалом из пальмовых листьев. Он должен был отгонять мух от почтенного старика, однако частенько пренебрегал своими обязанностями ради того, чтобы поковырять в носу или погрызть орехи. Еще у него был приятель в лице маленькой землеройки, которую он то и дело ловил и угощал маленькими черными тараканчиками — их он выискивал тут же, причем в больших количествах.

Этот старейшина слабо махнул рукой, не желая разбираться в новом деле, возникшем в шумном, бестолковом мире живых. Он уже несколько лет был почти полностью погружен в мир духов, где находились все его друзья и подруги. Вместе с ними он, полный сил и здоровья, ходил на охоту, ловил обезьян, птиц с красивыми перьями, загонял антилоп, которые падали от усталости и глядели в лицо своему убийце прекрасными очами развратных женщин. Вместе с давно ушедшими красавицами он плясал вокруг шеста, увешанного перьями и шкурами, и любовался их сверкающими бедрами, выкрашенными красной краской и обмазанными маслом. В этот танец вмешивались духи, безобразные и прекрасныеодновременно, с вечно изменяющимся обликом; от присутствия потусторонних сил делалось радостно, и все тело наполнялось мощью.

Простертый на циновках старик вздрагивал, выгибался, мелко тряс высохшей рукой, а мальчишка скучно глядел на него из угла хижины и зевал во весь рот.

Второй старейшина представлял собой полную противоположность первому: это был довольно бодрый старикан, плотный, прожорливый. У него имелись две жены, и обе не выглядели недовольными. Дети старейшины бродили по деревне. Их было не менее десятка, как уверял самодовольный дед. Первая его супруга давно скончалась, и дети от нее выросли. Некоторые из них погибли в схватках с лесными зверями, а двое здравствуют до сих пор.

Этот старикан осмотрел раненого пришельца с головы до ног, а после, не сказав Конану ни слова, пронзительно закричал:

— Женщины! Бестолковые коровы! Глупые вертихвостки! Почему он истекает кровью? Почему не лежит под крышей? Такой воин! Нам нужен такой воин! Он заплатит нам охотой и подвигами! Он голоден! Он желает женщину!

Он махнул толстой рукой, приказывая Конану удалиться, и откинулся на постель из мягких шкур, где нежился весь день. Этот старейшина считался в деревне воплощением житейской мудрости — в противоположность первому, являвшему собой образ мудрости мистической.

Конана разместили в хижине, стоявшей ближе всех к лесу. Две старухи принялись ухаживать за ним, и одна застенчивая красавица приносила ему еду и питье. Перевязанный листьями, накормленный лепешками, размоченными слюной, Конан чувствовал себя вполне довольным. Любой другой белый на его месте был бы несчастен — если бы вообще остался в живых, но только не киммериец. Вот преимущество «варварского происхождения», которым так любят попрекать его утонченные господа из «цивилизованного» мира. Конан ухмылялся, думая о них. Кое-кого неплохо бы отправить на месяц-другой в джунгли, а потом спросить у того, что останется от них после такого путешествия: «Ну как, приятель? Помогли тебе хорошие манеры? Пригодились прочитанные книги? Использовал ли ты свои философские премудрости, прорубаясь сквозь чащу и сражаясь с дикими зверями?»

Прохладные розовые ладошки гладили его лицо, влажные темные губы ласкали его щеки. Конан в полусне отвечал на эти ласки. Его могучие ручищи хватали мягкое, податливое женское тело, и кто-то гортанно смеялся ему в ухо. Этот смех, похожий на голос влюбленной птицы, оставался с Конаном даже во сне. Наутро, проснувшись почти здоровым, он проникся уверенностью в том, что исцелила его именно любовь черной красавицы — и ничто иное. Хотя старухи с их отвратительными припарками утверждали, естественно, совсем иное.

Как многие дикарки, они были любопытны, смешливы и добродушны. Конан сдружился с одной по имени Мамаса. По ее словам, она произвела на свет восемнадцать детей, и все они достигли взрослого возраста. Этому легко было поверить, глядя на ее высохшие груди, висящие почти до пупа. Мамаса носила жидкую юбку из листьев, подобно всем женщинам: своего племени. Ее кривые ноги уверенно топтали родную землю, ее зоркие маленькие глаза цепко озирали окрестности. За свою долгую жизнь Мамаса никогда не бывала дальше мили от родной деревни, но уж свою-то территорию она знала как собственную руку.

Старуха прикладывала к ранам Конана — которые действительно загноились, как и предполагал киммериец! — коротких толстых белых червей. Точнее, то были не черви, а личинки каких-то жуков. Эти отвратительные с виду существа, как пояснила Мамаса, питаются разлагающейся плотью, поэтому они отлично отсасывают гной и очищают рану так, как никогда не сможет омыть ее вода. Конан полностью доверял ей в этом.

Она изучила свойства всех трав, растущих на этом клочке земли. Она знала голос каждой птицы, что пели на здешних деревьях. Ни один чужак не прошел бы мимо ее внимания — будь то леопард, сменивший место охоты, будь то антилопа, заблудившаяся в поисках сочной травы, или залетная птица, которая вплела свою песнь в общий хор.

— До чего же ты ладный мужчина, — приговаривала Мамаса, меняя повязку и мимоходом оглаживая мускулистый живот варвара. — Попался бы ты мне в руки урожаев десять назад…

— Так уж десять? — спрашивал Конан, стараясь не смеяться. От смеха у него снова начинала болеть рана на боку.

Мамаса задумывалась ненадолго, а после, махнув рукой, соглашалась:

— Ну, две руки и одна… вот столько урожаев назад!

— Так уж две и одна? — хохотал Конан. — Так недавно?

— Ты грубиян! Как ты смеешь дерзить старой женщине! — притворно возмущалась Мамаса. — Хорошо! Два раза по полной руке урожаев! — Она дважды выбрасывала все десять пальцев, показывая «двадцать».

— Ох, мать, ты была молода в те годы, когда мой дед едва только обрюхатил мою бабку, да и то не моим отцом, а его старшим братом, — стонал от смеха Конан.

— Но уж если бы мы с тобой повстречались тогда, — не моргнув глазом, отвечала Мамаса, — я бы точно не оплошала!

Она рассказывала киммерийцу сказки, которых знала великое множество, и все они были непристойного содержания. Конан слушал, как ребенок. Подобно всем дикарям, он страшно любил истории.

— Вот кушай да слушай, — сказала как-то раз Мамаса, — жил один слепой. Мало что слепой — он был полный дурак и любил все необыкновенное. И все рассказывали ему небылицы, а он верил.

— Прямо как я, — вставил Конан, чуть приподнимаясь на локте, чтобы старухе было удобнее всовывать ему в рот кашу из зерен.

Ее черные сморщенные пальцы хватали кашу из плоской миски и щепотью втискивались между губ варвара. Такой способ кормить больных считался в деревне самым верным — вместе с пищей раненый получал частицу силы мудрой женщины.

— И вот как-то раз, — продолжала Мамаса, — один парень, которому порядком надоел этот слепой, сказал ему: «Я видел, как в лесу, в полудне перехода отсюда, земля провалилась. Стоишь на краю и слышишь, как живут подземные люди. Там птицы кричат, женщины мелют зерно, поют песни. Лично я как раз оттуда иду!»

— Знаешь, Мамаса, бывал я и в подобных местах, — перебил Конан. — Это не сказка. Это быль. Это со мной случалось и не раз.

— А, ты болтун, как все мужчины! — Мамаса помахала в воздухе костлявой рукой. — Лучше молчи!

— Ладно, не обижайся. Что сказал на это слепой?

— Слепой? Тебе в самом деле интересно, что он сказал? — Мамаса хитро прищурилась, отчего ее лицо все пошло множеством морщин. — Он сказал: «Мне хотелось бы подойти к краю той трещины да послушать звуки, которые доносятся из подземной страны!» Целый день таскал хитрый парень слепого по лесу, делая вид, что провожает его до расщелины. А потом привел к собственной его хижине. «Мы пришли. Вот здесь начинается подземная страна!» — так объявил хитрый парень.

Слепой прислушался. Кругом кричали птицы, женщины перетирали зерно. «Ой, как интересно!» — закричал глупый слепец и захлопал в ладоши, и закружился на месте, танцуя. Тут парень стукнул его, и он кубарем покатился по земле. А когда подбежали другие жители той деревни и спросили, что же случилось, он пал перед ними ниц и закричал: «Я прошел к вам, в подземный город! Дозвольте мне жить среди вас!» И вдруг…

Старуха остановилась, пожевала губами, словно вспоминая что-то.

— Не мучай меня! — вскричал Конан и поперхнулся кашей.

Старуха отдернула руку.

— Шальной! Ты мне чуть пальцы не откусил!

— Я тебе голову откушу! — пригрозил киммериец. — Заканчивай историю.

— А! Вдруг слепец услышал, как хохочет его жена, которую он считал недостойной дурой, и спросил: «Жена! А ты-то как здесь оказалась?»

Конан фыркнул. Старуха смотрела на него, очень довольная.

Другие ее истории тоже по большей части касались приключений различных слепцов и калек. Здесь, в джунглях, где потерять глаза или конечности было проще простого, к увечьям относились просто. И сами калеки, забросив копья и луки со стрелами, становились рассказчиками и певцами. Их любили слушать и хорошо угощали.

— Кто из твоей родни был слеп, Мамаса? — спросил Конан, которому хорошо был известен этот обычай черных племен.

— А, ты и об этом догадался! Ты умный мальчик. Может быть, ты — мой сын? — Мамаса прищурилась. — Я родила так много детей, что не всех помню. Может быть, кто-то из них и был таким белым…

— Ты не могла быть моей матерью, — сказал Конан. — Ты была уже старухой, ксгда моя мать только входила в возраст и начала носить золотые украшения.

— А! Глупый белый дурак! — притворно обижалась Мамаса. — Та красивая черная девочка, что приходила к тебе ночью, — она тоже вышла из моих чресл…

— Скорее, из чресел твоей внучки, — сказал Конан. — Ну так кто из твоей родни был слеп?

Мамаса поглядела на киммерийца хитро, а потом дала ехидный ответ:

— Все!

Так Конан и не узнал этого.

* * *

Первые признаки беды явились в деревню, когда Конан уже начал вставать на ноги и набираться сил. Он становился крепче день ото дня, однако покидать своих гостеприимных хозяев не собирался. Старейшины не возражали: дета, рожденные от такого мощного мужчины, будут отличными охотниками, а сам он принесет деревне немалую пользу, выходя в джунгли вместе с прочими мужчинами племени.

Шкуру убитого Конаном леопарда повесили в хижине младшего из старейшин. Впрочем, киммериец не интересовался ее судьбой. Главное — его собственная шкура заживала и рана на боку больше не беспокоила его.

Он весело болтал с женщинами, валяясь на траве рядом с ними, пока они занимались обычной домашней работой. Быстро мелькали округлые черные руки, поблескивали белки больших влажных глаз, посверкивали улыбки. Конан тянул слова, подражая Мамасе.

— Один слепец решил провести ночь с шаманкой. Ему сказали, что приведут к нему прекрасную шаманку, облаченную в шкуры и перья, которая своей любовью дарит неслыханную мужскую силу. И вот слепец украл из дома большую ляжку антилопы и печень зебры, которую его жена хотела приготовить на большой праздник, и отправился в лес, где, как ему сказали, ждет его шаманка.

А жена слепца узнала об этом и пошла по следам мужа, повесив себе на бедра перья петуха. Когда слепец забрел в лес достаточно далеко, женщина вдруг выступила перед ним и схватила его за руку. Слепец ощупал ее и заметил перья. Он решил, что перед ним и впрямь шаманка…

Женщины смеялись, не переставая вертеть жернова.

И вдруг все замерло. Конан увидел, как его слушательницы разом повернули головы в сторону джунглей. На мгновение они молча разглядывали то, что выступило из гущи леса, а затем с визгом разбежались, побросав на земле и зерно, и зернотерки, и глиняные плошки. Конан медленно поднялся на ноги и обернулся.

Из леса вышел рослый черный человек с раскрашенным лицом. Образина, которую представляло собой его лицо, выглядела страшно: огромный оскаленный рот, вытаращенные красные глаза, синие зигзаги на выбеленных щеках. На голове у него была корона из перьев и костей, на шее — ожерелье из черепов мелких животных, бедра опоясывала волчья шкура.

В руке он держал шест, опоясанный лентами, перьями и бубенцами. Все это было выкрашено побуревшей кровью.

Подняв шест, он несколько раз сильно тряхнул им в воздухе и закричал. Звук этот, гортанный, сдавленный, вырывался, казалось, не из человеческого горла, а откуда-то из утробы, где рождаются самые страшные и низменные чувства.

— Манури! Манури! — кричали повсюду.

Конан озирался по сторонам, быстро соображая, как же ему быть. Затем увидел Ньясу, который делал киммерийцу отчаянные знаки. Одним прыжком Конан подскочил к нему.

— Манури! — зашептал Ньяса. — Берегись!

— Кто это?

— Шаман. Время от времени он приходит к нам и забирает еду и девушек.

— Почему?

— Бойся его! Его все боятся!

— Только не я! — сказал Конан. — Я достаточно оправился, чтобы свернуть ему шею!

И киммериец сделал движение, намереваясь выйти вперед и расправиться с этим Манури по-своему. Ньяса повис у него на локте, болтая в воздухе ногами.

— Нет! Нет! Когда ему противоречат, он насылает на деревню злого духа. Злой дух прилетает из ночи и пожирает нас.

— Всех? — иронически поинтересовался Конан.

— Не смейся! Не надо шутить! Он хватает первого попавшегося, и нет спасения от этого злого духа!

— Не можем же мы отдать ему урожай и красивую девушку? — продолжал упорствовать Конан. Эти смешливые люди нравились ему, и он не собирался допустить, чтобы какой-то размалеванный урод отбирал у них с таким трудом выращенный хлеб. А мысль о судьбе девушки наполняла киммерийца гневом. Эти ласковые красавицы прочно заняли место в большом сердце Конана.

— Молчи! Молчи! — умоляюще бормотал Ньяса. Однако Конан уже освободился от его хватки и широкими шагами направился в сторону шамана.

— Эй, ты! — вызывающе крикнул Конан. — Я — Конан-киммериец! А ты кто такой?

— Манури! — громогласно проревел шаман. — Меня послал дух! Дух голоден! Дух желает лепешек, мяса и женщину!

— Один слепец тоже хотел мяса и женщину, — начал Конан. — Вот как-то раз отправился он на рыночную площадь, решив выдать себя за духа, но одна ловкая женщина, которой глянулись золотые украшения на шее слепца…

— Мне нужны мясо и женщина! — закричал Манури и сильно затряс своим шестом. — Через шесть дней три убитых антилопы и две молодых красавицы должны ждать здесь, иначе дух будет прогневан!

Он шагнул назад и растворился в чаще леса. Конан помчался за ним следом. Поначалу он еще различал шаги шамана — то примятая трава, то разорванные лианы, но затем всякие следы зловещей фигуры исчезли, словно их никогда и не было.

Конан огляделся по сторонам. Он не собирался возвращаться в деревню ни с чем. Не было еще такого случая, чтобы какой-нибудь злой дух одерживал над киммерийцем верх. На всякого злыдня найдется управа — так полагал варвар. Пусть надеяться ему не на кого — из чернокожих подмога плохая, слишком уж они напуганы! — он этого дела просто так не оставит.

Шаг за шагом углублялся Конан в джунгли, которые с такой неохотой выпустили его из своих смертоносных объятий. Киммериец чувствовал себя достаточно здоровым и сильным, чтобы пуститься в новое путешествие.

Снова и снова осматривался он вокруг в поисках малейшего намека на следы. Не мог же шаман провалиться сквозь землю! Подземные города существуют только в сказках старухи Мамасы… Впрочем, Конан и сам повидал на своем веку разные дива. Может быть, не все россказни — пустые. Куда-то же Манури должен был провалиться…

В том, что шаман — не дух, а самый настоящий человек, пусть и предавшийся злому духу, у Конана сомнений не было. А люди, хоть добрые, хоть злые, ходят по земле и оставляют следы.

— И даже если они летают по воздуху, — пробормотал киммериец, с улыбкой разглядывая измятую лиану, свисающую со ствола ближайшего дерева, — то все равно следы остаются.

Он ухватился за лиану, оттолкнулся от ствола и полетел вперед.

— А здесь он приземлился, — добавил Конан, увидев в мягкой почве глубокие отпечатки. — Отлично! Теперь я знаю, куда он пошел…

— Я тоже, — раздался голос почти над самым его ухом.

Конан подпрыгнул так, словно его в пятку ужалила ядовитая земляная оса. Голос был женский. Он выговаривал слова со странно-знакомой интонацией. И на бритунийском. Словом, это было то, что Конан не ожидал здесь услышать ни в коем случае. Рык пантеры, гул барабанов войны, яростные вопли дикарей, завывание злого духа — что угодно, только не женский голос и не бритунийский язык.

Несколько секунд варвар хватал ртом воздух. Из чащи леса выступила… Зонара. Старая знакомая Конана по нескольким приключениям, неунывающая воровка, которую несколько раз едва не казнили на эшафоте, а уж сколько раз она избегала смерти во время своих головокружительных похождений в погоне за ускользающим богатством!

Зонара была одета в коротенькую тунику из мягкой коричневой ткани, голову ее охватывал блестящий платок, из-за плеча высовывалась рукоять меча, который был явно великоват для девушки. На поясе ловко сидели в ножнах три кинжала.

— Зонара! — прошептал Конан, не веря собственным глазам.

— Ох, Конан, Конан! — Зонара пустилась в пляс, исполнив вокруг пораженного киммерийца боевой танец собственного изобретения. — Конан!

Она повисла у него на шее, извиваясь и обхватывая бедра киммерийца ногами. Когда-то Зонара была цирковой акробаткой и время от времени обожала упражняться, избрав партнера в качестве гимнастического снаряда.

— Пусти! — отбивался Конан. — Отстань, змея!

— В каком смысле — змея? — притворно возмущалась Зонара, обвивая шею Конана горячими руками и засматривая ему в лицо. — Ты хочешь сказать, что я коварна?

— Дорогая Зонара, ты коварна и гибка. Если бы не руки-ноги, я бы сказал, что ты — небольшая рогатая гадюка.

— Ну уж и гадюка! Конан!.. — капризно тянула Зонара. По всему было видно, что она вне себя от радости от встречи с киммерийцем.

— Смертоносна и прекрасна, — сказал киммериец, доказывая, что и он умеет быть любезным.

Зонара смирилась с комплиментом.

— Ладно, — смилостивилась она и разжала объятия. — Так и быть, расскажу, что я здесь делаю. Ты ведь жаждешь это услышать?

Конан неопределенно пожал плечами. На самом деле от Зонары можно было ожидать чего угодно, и «жаждать» каких-либо объяснений от взбалмошной авантюристки ему не приходилось. К тому же он знал, что она не утерпит — расскажет ему все сама, без лишних просьб с его стороны.

— Слушай, — заговорила Зонара уже серьезно. — Здесь, в джунглях, находится Зевгма — заброшенный город. Говорят, его основали лемурийцы…

— Лемурийцы? — Конан скептически нахмурился. — Ты ничего не перепутала, Зонара? Лемурия слишком далеко отсюда.

— Говорят, — с нажимом повторила Зонара. — Ты меня слушаешь? В точности я ничего пока не знаю. Но говорят, что без лемурийцев здесь не обошлось. Кстати, представь себе ситуацию. Ты, друг Конан, бродишь по этим джунглям — и вдруг тебе в голову ударяет фантазия основать здесь, среди непроходимых чащоб, симпатичный городок. Наполнить его сокровищами, нагнать сюда красивых танцовщиц, устроить тут роскошную жизнь… Понимаешь? Потом ты умрешь, все здесь зарастет травой и сорняками, а спустя много лет какие-нибудь искатели, вроде нас с тобой, наткнутся на него и будут рассуждать: «Здесь? В Черных Королевствах? Город, основанный киммерийцами? Но это невозможно!»

— Хватит, Зонара! — не выдержал варвар. — Я больше не могу слушать твою болтовню. Переходи сразу к делу или убирайся. Джунгли большие, мы в состоянии разойтись так, чтобы больше не встречаться. По крайней мере, здесь. До встречи в Бритунии. Или в Офире.

И он повернулся, делая вид, что сейчас же уходит.

Зонара взвизгнула и схватила его за руку.

— Нет, подожди! Я серьезно! Тут большое дело, Конан!

Он нехотя остановился.

— Говори, только быстро! — угрожающим тоном велел он.

— Зевгма — древний город, потерянный в этих джунглях. Кто основал его на самом деле — конечно, неизвестно. Насчет лемурийцев — это моя догадка…

Конан тихо, сквозь зубы, зарычал, и Зонара поспешно оставила опасную тему.

— Сокровища! — выпалила она. — Развалины, почти совершенно поглощенные джунглями, а в них, под колоннами, в руинах дворцов, — бесчисленные сокровища!

Конан стал серьезен. Он видел, что Зонара действительно где-то раздобыла очень важные сведения.

— Рассказывай, — велел он. — Я помогу тебе. Точнее, я обещаю, что когда разделаюсь с моим делом, то помогу тебе.

— Тебе — одну треть! — обещала она и облизала губы.

— Разумеется, я оставлю тебе половину, — добавил киммериец небрежно.

Зонара тихо зашипела.

— Там столько, что хватит осчастливить всю Киммерию, да еще останется парочке офирцев, — сказала она, махнув рукой. — Бери себе половину.

— Где ты слышала о Зевгме? — требовательно спросил Конан.

— В Офире. У меня там были дела. Нет, не то, что ты подумал, — быстро добавила она. — Я выступала иа местном празднике. Танцевала с лентами — это очень красивый номер. К несчастью, один человек меня узнал… К сожалению, он довольно уважаемый гражданин… И богатый… И влиятельный… Словом, мне пришлось спешно уносить ноги вместе с моими лентами.

Я нашла убежище у местной воровской гильдии. Эти добрые люди всегда готовы помочь женщине. Кроме меня, там гостил еще один человек. Он выглядел оборванным и совершенно безумным. Они не столько слушали его рассказы, сколько потешались над ним. Ради того и кормили, и оберегали, однако новую одежду ему не давали — их изрядно веселил его внешний вид. Часть его одежды была сплетена из засохших лиан, часть представляла рванину, а на голове он носил кусок коры. Представляешь?

— Представляю, — сухо сказал Конан. — Дальше, дальше!

— Этот человек — его звали Гиспал — рассказывал, что за ничтожную провинность был продан на галеры, откуда сумел бежать. Их корабль потерпел крушение, и некоторым рабам удалось спастись. Он долго скитался по Черным землям, пока не вышел к разрушенному городу. Там он видел сокровища. Бессчетное число сокровищ. Он взял только одно кольцо.

— Он показывал это кольцо? — спросил Конан.

— Да, да! — воскликнула Зонара. — Вот оно! И она протянула вперед руку. На ее пальце сверкнуло золотое кольцо. По всему пальцу тянулись изогнутые золотые проволочки, усыпанные драгоценными камнями, зелеными и красными, а в самом центре кольца, оплетенный этими проволочками, сверкал гигантский изумруд.

— Ты украла у безумца его достояние? — опасным тоном осведомился Конан. Если посмеиваться над уродами и сумасшедшими варвар не находил зазорным, то обкрадывать их и лишать пищи было в его глазах великим преступлением.

— Да нет же! — Зонара топнула ногой. — Если ты дослушаешь мой рассказ до конца, ты будешь думать обо мне не так плохо, как обычно!

Конан кивнул. В конце концов, он действительно сделал преждевременный вывод.

— Гиспал твердил и твердил про заброшенный город, про развалины, лианы, джунгли, лихорадку, змей, обезьян…

— Да, да, Зонара. Все это мы в изобилии видим вокруг.

— Он рассказывал о Зевгме с большими подробностями. У меня не осталось никаких сомнений в том, что он иа самом деле побывал в странном месте. Что это не бред сумасшедшего. Я проверяла много раз. Он никогда не сбивался.

— Бред иногда бывает убедительным, — вставил Конан.

Зонара махнула рукой.

— В общем, я вошла с ним в долю, и мы отправились вдвоем сюда — разыскивать Зевгму, — заключила она, явно упуская целый ряд подробностей, которые сама акробатка находила весьма важными.

— Зонара, у меня есть несколько вопросов к тебе, — сказал Конан.

— Валяй, — отозвалась она.

— Почему он взял в развалинах только одно кольцо?

— Потому что его спугнул живущий там ужас. Вот почему! — ответила Зонара, явно торжествуя.

— Как выглядел этот ужас?

— Нечто. Большое, черное, с горящими глазами. Это дух, как утверждал Гиспал. Он вылетел из руин и принялся кружить над спящими камнями. И еще он испускал странный звук, от которого кровь стынет в жилах.

— Рычание?

— Тихий, тонкий писк. Проникающий в мозг, как игла, — так говорил Гиспал.

— Понятно, — пробормотал Конан.

— А, теперь ты мне веришь! — возликовала Зонара.

— Я с самого начала не сомневался в том, что твой рассказ — не выдумка, и что Гиспал не сошел с ума… Кстати, где он?

— Погиб, — сказала Зонара с видимым равнодушием. — Он был верный и добрый спутник, и не думай, Конан, что я не оплакивала его. По-своему я его любила.

— Уверен, — сказал Конан. — Ты всех любишь.

— Да! — с вызовом ответила она. — Мы нашли Зевгму. Точнее, мы видели ее издалека, но тут случилось непредвиденное. Из развалин при свете дня вышел не злой дух… Точнее, не тот злой дух, которого видел Гиспал в свое первое появление. Какой-то другой. Обычно злые духи по ночам почивают — так я думала. Но этот преспокойно разгуливал. Он был черный, рослый, с ужасным лицом и короной из костей и перьев на голове…

— Это не дух, — сказал Конан. — Я видел его.

— Ты? — Зонара округлила брови. — О, Конан! Ты бесценный человек!

И она прижалась всем своим горячим, трепещущим телом к широкой груди киммерийца.

— Чему ты радуешься? — спросил Конан, слегка отстраняя ее от себя.

— Ну, это же очевидно! Ни один служитель зла не уходит живым после встречи с тобой! Надеюсь, ты убил его?

— Нет, — признался Конан. — Сейчас я бежал по его следу. Меньше всего я ожидал, что встречу вместо этой образины — тебя.

— Мог бы сказать — твое хорошенькое личико, — надула губы Зонара.

— Трудно встретить личико в отрыве от всего остального туловища, — задумчиво проговорил киммериец. — Впрочем, мне доводилось видеть и такое…

Зонара хлопнула его по руке.

— Все-таки ты грубиян, — вздохнула она. — Но я люблю тебя. Ты великолепен, Конан!

— Рассказывай лучше о шамане, — велел он.

— О шамане? В общем, он выскочил из руин и, завидев нас, метнул копье. Это вышло совершенно неожиданно. Он не сказал ни слова, не сделал ни одного угрожающего жеста. Просто сразу взмахнул рукой, и копье полетело в бедного Гиспала. А я убежала. И вот я здесь, совершенно одна — белая женщина, потерянная в джунглях…

— Ужасная ситуация! — поддакнул Конан, однако в его синих глазах уже прыгали искры. — Почему-то мне не хочется тебя жалеть, Зонара!

— Это потому, что я — везучая, — сказала она, снова ласкаясь к киммерийцу. — Давай сделаем небольшую остановку и отдохнем. Честное слово, мы заслужили немного приятных минут.

— Нам некогда, Зонара, — предупредил Конан. — Шаман уже побывал в том селении, где я живу.

— О! Ты живешь теперь с неграми? Поздравляю! — Зонара фыркнула. — Надеюсь, ты обрел свой постоянный дом и счастье, к которому так стремился?

— Не надо шутить, Зонара. Естественно, я живу здесь временно. Но это добрые люди, и они помогли мне. Шаман зашел туда сегодня утром и потребовал дани для своего духа. Он служит, я думаю, тому самому духу, которого бедняга Гиспал видел в первый раз, ночью.

— Ну так пусть заплатят! — сказала Зонара. — Нам-то что.

— Он потребовал девушек для духа, — пояснил Конан. — Я не могу допустить, чтобы эти женщины расстались с жизнью таким ужасным образом.

— Это ведь происходит уже не в первый раз, — заметила Зонара. — Они, наверное, привыкли.

— Дорогая Зонара, я понимаю, что ты успела привыкнуть к тому, что тебя время от времени осуждают на смертную казнь или подвергают пыткам за твои проделки, но к смерти привыкнуть нельзя.

Она покривила хорошенькие губки.

— Ладно, будь по-твоему, Конан, — согласилась она со вздохом. — Все равно этот дух не даст нам покоя. Невозможно вынести сокровища из города, где гнездится эдакое чудище.

— Идем, — сказал Конан, хватая ее за руку. — Покажешь, где эти развалины.

* * *

Везде, где человек был вынужден отступать перед натиском дикой природы, корни деревьев и трава поглощали всякий след присутствия чужака. Но далеко не всегда это происходило с такой глубинной яростью, как здесь, в потерянном городе Зевгма. Неизвестно, кто основал его много тысячелетий назад. Возможно, Зонара права, и это действительно сделали лемурийцы — какие-нибудь странники, заблудившиеся в джунглях и отчаявшиеся когда-либо вернуться на родину. Оставалось в любом случае загадкой — откуда взялись у них те самые сокровища, которые таились в руинах. Гадать об этом Конану представлялось пустой тратой времени. Главное — сокровища здесь и до них можно добраться.

А заодно уничтожить и злого духа и шамана, выполняющего его волю.

Густые заросли почти совершенно скрыли город от человеческих глаз. С того места, где притаились Конан и Зонара, видны были только сплетения зеленых трав, однако опытный глаз киммерийца то и дело выхватывал многозначительные детали: тут — странный камень с острыми гранями, который явно подвергался когда-то обработке; там — обломок резьбы по кости, в незапамятные времена украшавшей стены дворца…

— Это здесь, — прошептала Зонара. — Теперь ты убедился?

Конан безмолвно кивнул. Он раздумывал — как лучше поступить? Зонара опять заговорила, решив все первой за них обоих:

— Я пойду туда на разведку. Тебя шаман видел, меня — нет. Если он меня и заметит, то не догадается, что мы связаны.

— Конечно, — проворчал Конан. — Двое белых в стране черных совершенно случайно оказались в одном и том же месте. Разумеется, они никак не связаны между собой.

— А ведь это на самом деле так! — хихикнула Зонара.

— Жизнь порой корчит весьма странные гримасы, — согласился Копан. — И все же вряд ли и поверит в то, что мы с тобой не сообщники. Берегись, Зонара! Этот человек служит злу и он очень опасен.

— Мне не впервой, — самоуверенно заявила женщина. — Я ловчее тебя, Конан. Уж прости, что говорю тебе это. Но я — гибкая, шустрая… А ты — громила.

Это было несправедливо; Конан, несмотря иа массивное сложение, умел двигаться бесшумно, с грацией дикой кошки.

Тем не менее он уступил. Он не любил спорить с Зонарой — всегда выходило себе дороже. Пусть сама в очередной раз убедится в том, что без поддержки Конана способна на немногое.

Киммериец махнул рукой:

— Иди. Надеюсь, на этот раз тебе повезет больше, чем обычно.

Зонара зашипела и исчезла в зарослях. Конан покачал головой, глядя, как шевелится трава там, где только что стояла гимнастка:

— Рогатая гадюка. Как есть!

Хотелось ему, чтобы так оно и было на самом деле. К сожалению, Зонара была всего лишь человеком из плоти и крови, женщиной, пусть даже очень тренированной и гибкой. В довершение всего она была довольно невезучей.

Поначалу Зонара только посмеивалась про себя, вспоминая скептические взгляды киммерийца и его иронические замечания в ее адрес. В конце концов, у нее хватило проницательности поверить бедному Гиспалу и отправиться с ним в это опасное путешествие! Не ее вина, что шаман первым поразил Гиспала. Не такая уж она бедняжка, как это воображает Конан. И на этот раз ей непременно повезет.

Она глянула на кольцо, горевшее у нее на пальце ярко и… немного зловеще, как почудилось вдруг Зонаре. Однако она немедленно отогнала эту мысль как пустую. Кольцо — самое обыкновенное, не магическое. Оно не может обладать собственной волей и уж тем более — навязывать свою волю носителю. Насчет кольца Зонара нарочно советовалась с одним знающим человеком в Офире. Он определенно сказал: вещь дорогая, убить за нее вполне могут, но никакой магии.

И все же луч солнца, пробившийся сквозь густую листву, упал на изумруд и зажег в его гранях пламя. Зонаре это не поправилось, и она перевернула кольцо камнем к ладони.

Она осторожно кралась среди деревьев, стараясь ступать так тихо, словно пробралась в чужой дворец, где намерена поживиться. Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Только дворец этот лежал в развалинах. Время почти сравняло его с землей.

Внезапно Зонара увидела впереди какую-то фигуру, похожую на человеческую, и замерла.

Фигура также не двигалась. Стояла и смотрела тта женщину в упор неподвижными, мертвыми глазами. Холодок пробежал по спине у Зонары, несмотря на то, что день был жарким — даже здесь, в тени густого леса.

Прошло несколько минут, прежде чем Зонара решилась сделать еще несколько шагов. Фигура не пошевелилась.

Зонара осторожно продвинулась ближе. Никакой реакции. Неожиданно женщина поняла, в чем дело: перед ней была статуя. Она тихонько рассмеялась и подбежала к скульптуре вплотную, чтобы хорошенько рассмотреть ее.

Статуя, изваянная из серого пористого камня, много лет подвергалась воздействию дождя и ветра — она должна была рассыпаться в прах столетия назад и все же еще держалась. Она изображала женскую фигуру с нарушенными пропорциями — вытянутыми и слишком пышными бедрами, огромными свисающими грудями, грубым лицом, которое, тем не менее, обладало странной притягательностью. Пустые глаза лишенные зрачков следили ни за кем в отдельности — и сразу за всеми. Из пупка каменной женщины рос живой цветок. Что-то в этом показалось Зонаре странным. Она долго разглядывала статую, пытаясь понять, почему она вызывает у нее трепет, граничащий со страхом. И вдруг осознала: живой цветок был здесь совершенно неуместен. Это был речной цветок, лотос или лилия, странной тигровой окраски. Цветок-хищник. Почему он вырос из статуи? Что питает его?

Зонара осторожно приложила ухо к груди статуи. Внутри она расслышала журчание воды. Невероятно! Там, прямо в статуе, бил родник.

Но это ведь невозможно… Камень давно бы размыло…

Все-таки это место сохраняется благодаря какому-то чародейству. Зонара ощущала это всем своим естеством. Каждый волосок на ее теле поднялся дыбом, как у кошки, которая увидела призрака. Она послала мысленное проклятие «знающему человеку» из Офира. Он ничего не понимает в древних чарах! Даром ест свой хлеб. Только на то и годен, чтобы предсказывать богатых мужей глупым толстым вдовушкам.

Зонара поцеловала статую в щеку — она не знала, как еще выразить почтение богине (теперь девушка не сомневалась в том, что перед ней не просто изображение, но некое материальное воплощение божества древних лемурийцев).

Затем она отступила на шаг, и в этот миг чьи-то руки грубо схватили ее. Один из нападавших зажал ей рот, другой скрутил запястья, третий сильно ударил под колени. Зонара упала, отбиваясь яростно и молча. Она укусила за ладонь того, кто пытался заставить ее молчать, и сдавленно крикнула несколько раз, чтобы предупредить Конана. Гортанно ругаясь, невидимый нападавший впился пальцами ей в горло.

Она захрипела и вдруг обмякла. У нее не осталось сил сопротивляться.

Ей заткнули рот кляпом из горькой травы, отчего у Зонары сразу потекла слюна, пачкающая одежду. Защипало кожу иа подбородке. Зуд становился все более невыносимым, однако поднять руку и почесаться она не могла — ей связали за спиной локти, а ноги спутали и так потащили за собой куда-то в глубину потерянного города Зевгма.

Зонара отчаянно пыталась дотянуться до кольца, чтобы снять его с пальца. Если эти люди — служители древней богини, они сочтут святотатством желание чужеземки носить кольцо, принадлежащее этому месту.

«О Белит, кто же они такие? — мысленно взывала Зонара к богине-воительнице, которую иногда вспоминала в особо тяжелые моменты своей жизни. — Гиспал, бедняга, не упоминал ни о каких служителях! Он и о богине не упоминал. Наверное, не видел ее. Заметил в развалинах кольцо, схватил — и бежать! Да, он же был здесь ночью. Наверное, на кольцо упал лунный луч».

Зонара замычала и замотала головой, всем своим видом показывая — она надеялась, убедительно, — что желает поговорить с этими людьми, убедить их в том, что не желала дурного… Возможно, они согласятся выслушать ее, поймут, что в ее намерениях нет ничего предосудительного (мысленно она уже считала себя поклонницей великой лемурийской богини, которая прослышала о святыне еще в Офире и с великими трудностями добралась до места, дабы воздать ей почести!). Однако стражи Зонары не проявляли к ней ни малейшего интереса. Они волокли ее за собой/ как козу на убой.

Она исподтишка разглядывала их. Это были черные, очень рослые люди с морщинистой кожей, которая, казалось, была с трудом натянута на широкие мослы. Живые скелеты, подумала Зонара. Прикосновение их рук было неприятным — шероховатым, горячим. В нем не ощущалось обычного человеческого тепла. Их черные глаза выглядели так, словно были лишены белка. Они смотрели слепо, без выражения, совершенно равнодушно — как будто эти люди находились далеко за гранью обычного земного бытия. Их зубы были выкрашены красным. Они непрерывно жевали, и Зонара подумала, что это — особый наркотик, слабодействующий, но при постоянном употреблении приводящий к полному изменению человеческой личности. Человек начинает жить в ином мире и видит духов — тех, кого желает видеть. Если лишить его зелья, он попросту погибнет, растерзанный своими вышедшими из-под контроля видениями.

Что говорить, Зонаре опять не повезло! Нет проку в том, чтобь? умолять безумцев. Они попросту не замечают ее. Она — какая-то часть их видений, а какая — этого ей никогда не узнать. Ей оставалось только надеяться па то, что Конан слышал ее призывы.

Черные морщинистые люди притащили ее на край поляны, Здесь громоздились кучи камней, вывороченных из земли. На некоторых еще заметна была резьба: сплетающиеся клубки змей, образующие странные узоры; солнечный круг, превращающийся в змею, кусающую себя за хвост; искаженные лица людей с распахнутыми ртами, откуда выползают целые пучки извивающихся рептилий… Под ногами Зонары распахнулась пропасть. Она увидела яму, дно которой, казалось, соприкасалось с преисподней. Там жила чернота. Сплошной мрак, откуда нет выхода.

Зонара съежилась и забилась в руках стражей.

Она мотала головой и взглядами умоляла не бросать ее в эту земную пропасть. Однако они. судя по всему, и не собирались этого делать. Они остановились иа краю и принялись бить в тамтамы. Звук этот разнесся по всему потерянному городу и долго еще носился среди деревьев, отражаясь от камней и далеких скал. В ответ на призыв из чащи леса выступил шаман.

Теперь Зонара получила «счастливую» возможность рассмотреть вблизи жуткую образину, облаченную в зловещий наряд. Она увидела и черепа животных — один, свисающий низко, чуть разинул пасть, как будто и после смерти пытался укусить висящий складками тощий живот своего убийцы! — и кости и перья в короне, и костяные браслеты па высохших руках, и главное — страшные, глядящие как бы из потустороннего мира глаза, глаза человека, живущего в смерти и высматривающего добычу прямо оттуда!

Зонара застонала. Стражи бросили ее к ногам шамана и отступили, продолжая постукивать по туго Натянутой коже барабанчиков. Этот звук проникал глубоко в уши, застревал в голове, не давал сосредоточиться. Он не позволял Зонаре думать и трезво, оценивать происходящее. Она просто боялась, вот и все. Она, такая хитрая, ловкая и умная, превратилась в комок трепещущей плоти.

Шаман наклонился над ней и выдернул кляп у нее изо рта.

— Кто вы? — пробормотала она. — Клянусь, я пришла поклониться богине…

Шаман проговорил несколько слов на своем языке. Зонара вдруг услышала у себя в сознании тихий голос, произносящий отчетливо, без всякого выражения:

— Ты забралась в потерянный город. Ты будешь пищей для нашего духа. Отвратительная белая женщина! Твою кожу, похожую на кожу червяка, обглодают зубы нашего духа.

— Кто вы? — закричала она хрипло и закашлялась, выплевывая сгустки зеленой травы. — Чем вы здесь занимаетесь? Богиня! Услышь меня, богиня!

Разумеется, никакая богиня ее не слышала — здесь не было никакой богини. Потревоженный тамтамами и криками дух зашевелился в глубине руин — до людей донеслось дуновение потустороннего ледяного ветра, несущего с собой зловоние смерти. От ужаса Зонара едва не обмочилась.

— Мы охраняем духа, — говорил голос у нее в сознании. — Мы его служители. Мы стережем сокровища. Ты ведь пришла за ними, отвратительная женщина с белой кожей? Ты ведь пришла за ними!

Шаман склонился над Зонарой и, больно дергая ее вывернутую руку, сорвал с ее пальца кольцо. На руке девушки остался длинный кровавый след.

Высоко подняв кольцо и как бы показывая его зеленому своду, шаман прокричал несколько слов, которые вызвали настоящую бурю. Лес взорвался криками и грохотом барабанов. Бесчисленные босые ноги шлепали по земле, руки трясли копья с колокольцами и стучали в тамтамы, глотки исторгали гортанные вопли.

Зонара больше всего на свете хотела бы сейчас зажать уши. По ее локти стягивала кусачая веревка, и ее сознание мучительно страдало, терзаемое оглушительными звуками.

Тем временем несколько негров бросились на землю перед шаманом. Зонара сперва не поняла, что происходит. А они, повинуясь жесту своего предводителя, стремительно принялись за работу. Зонара никогда прежде не видела, чтобы люди трудились так быстро. Их черные руки мелькали в воздухе с огромной скоростью — Зонаре даже не удавалось толком отследить движения. Все сливалось перед ней в сплошном мелькании. Постепенно сна начала понимать, чем они занимаются. Из прутьев и лиан они мастерили клетку. Совсем небольшую — чтобы в ней поместился скорченный человек. У пленницы не было сомнений в том, для кого эта клетка предназначается. Она изогнулась всем телом и отчаянно заверещала, словно пойманная в ловушку росомаха, но на подручных шамана это не произвело ни малейшего впечатления. Они даже не заметили ее крика. Они продолжали работать с нечеловеческой быстротой и полным равнодушием к происходящему вокруг.

И скоро клетка была готова. Шаман схватил Зонару за волосы и втолкнул туда. Ей пришлось поджать ноги и притиснуть их к груди, чтобы поместиться. Иначе — шаман показал ей это с отвратительной ухмылкой — все «лишнее» будет отрезано острым ножом. Руки невыносимо болели. Ныли локти и плечевые суставы. Веревка врезалась в тело все глубже, причиняя страшную боль. Зонара тихонько подвывала и стукалась виском о плетеную решетку. Она подумывала о том, чтобы перегрызть прутья, но когда попыталась сделать это, то обнаружила, что волокна очень плотны. Она едва не сломала зуб.

Однако теперь — в этом не оставалось сомнений — Конан предупрежден об опасности. Если он и не слышал криков Зонары, то гром тамтамов не мог не достичь его слуха. Киммериец начеку. Он придет и выручит ее. Он всегда приходит, думала Зонара. В тоске она погружалась в сон, но по-настоящему заснуть не могла: больное тело всякий раз вырывало ее из небытия и заставляли возвращаться к страшной реальности.

А солнце совершало свой обычный путь но небосводу, чтобы затем внезапно, как это обычно бывает иа юге, скрыться за горизонтом и оставить мир во власти глубокой ночной тьмы.

И духа, таящегося в развалинах потерянного города.

* * *

Позднее Конан пытался убедить себя в том, что проклятые дикари не нашли бы его, притаившегося в зарослях, если бы он сам того не захотел. Но это была неправда. Они подобрались незаметно — вот в чем дело. И «проклятыми дикарями» киммериец называл их не потому, что они были черными, обнаженными, вымазанными белой глиной и разрисованными соком раздавленных растений. Конан и сам был горазд на подобные вещи. Нет, в самих этих людях он ощущал нечто первобытное, сверхъестественное недоступное даже его варварскому рассудку. Возможно, они находились в полной власти демона, Конан в точности не знал. Он только улавливал мощные эманации зла, исходящие от этих людей.

Нет, он не испугался. Он знал, что злые духи существуют, и не раз одерживал над ними верх. И сейчаснеприятным было только одно: они все-таки ухитрились подобраться к нему незамеченными.

Вопли Зонары достигли ушей Конана уже давно, и он таился, обдумывая, как освободить ее. Кроме того, сообщница предупредила его о том, что в развалинах, помимо шамана и духа, обитают какие-то люди.

Они навалились на пего целой толпой. В отчаянной схватке Конан успел сломать одному шею, а другому — руку, так что разрисованный дикарь с отчаянными криками покатился по земле, тряся в воздухе конечностями. Остальные, скаля зубы, набросились на варвара и прижали его к траве. Конан тяжело перевел дух. Его могучая грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Дикари с устрашающей быстротой связали Конана веревками, сплетенными из лиан, и принялись ходить вокруг поверженного пленника, притоптывая по земле в каком-то ужасном, противоестественном ритме, который — как показалось Конану — сбивал человеку дыхание, заставлял сердце биться с перебоями.

Нет уж, такому не бывать, решил про себя киммериец. Он набрал в грудь побольше воздуха и заорал боевую киммерийскую песнь, взывая к Крому, духам павших предков, к своему мечу, к крови врагов. Это громовое пение заглушало стук тамтамов, доносящийся, как казалось, отовсюду, И сбивало дикарей с ритма. Вот один из них споткнулся и едва не упал, а второй налетел на танцующего впереди. Строй сломался. Перья, украшающие спутанные курчавые волосы подручных шамана, затряслись, словно в испуге.

Один из дикарей подскочил к простертому на земле киммерийцу и затряс перед его лицом тощим жилистым кулаком. Он что-то кричал, сильно выпячивая губы и скалясь, глаза его быстро вращались в орбитах, изо рта летела пена.

Конан продолжал невозмутимо реветь свою песнь, а потом, выждав, когда дикарь наклонится над ним слишком низко, без предупреждения метнулся вперед и впился зубами в сто руку. Завывая, точно гиена, дикарь отскочил и бросился бежать. В воздухе мелькали его сморщенные черные ступни. Остальные изумленно смотрели ему вслед. На сочных зеленых листьях оставались густые капли крови.

Конан усмехнулся и облизнул окровавленные губы.

— Что? — закричал он в изумленные раскрашенные лица. — Струсили? Дураки! Вы ни на что не годитесь! Вы решили, будто одолели белого человека? Я — Амра! Я ходил в бой с такими, как вы, и был не хуже в этих джунглях! А, поняли? Поняли?

Они, естественно, ничего не понимали, но смутились и смешались. Конан знал, что некоторые дикие племена в душе невероятно трусливы. Неясно, что было тому причиной, но суеверный ужас перед некоторыми вещами передавался этим людям из поколения в поколение, от прадеда к правнуку. Одни боялись пауков пуще гибели, другие страшились белой кожи, третьи просто при виде непонятной вещи обращались в бегство и не задавали лишних вопросов.

Правда, встречались среди черных люди, совершенно лишенные страха…

Но сейчас Конан столкнулся с совершенно новой «разновидностью» черных племен. Эти, несомненно, боялись всего, что не боялось их, — свойство, присущее животным, охотящимся стаей. Следовало отдать им должное — от страха они не стали более миролюбивыми. Скорее, наоборот. Некоторые уже трясли ножами прямо над лицом Конана, явно предлагая убить то, что их устрашало.

Конан собрался с силами, опять приподнял голову и заорал что есть мочи. Он прокусил себе губу и оплевывал туземцев кровавой слюной. Он ревел и извивался на земле. Несколько раз ему удавалось, изловчившись, боднуть некоторых из наиболее рьяных своих ненавистников.

Те отступили и собрались чуть в стороне, быстро переговариваясь. Конан внимательно наблюдал за ними. Если у них и имелся лидер, то здесь его не было. Они болтали все одновременно, размахивая руками и показывая то на варвара; то на развалины потерянного города, а то куда-то наверх. То и дело кто-нибудь из них вскакивал и принимался трясти ножом, сделанным из острого обломка камня или кости, — Конан знал, что такие ножи, несмотря на всю их примитивность, бывают довольно острыми и наносят ужасные смертельные раны. Потом, так же внезапно, эти успокаивались и усаживались на землю, а возмущенно подпрыгивали другие. Это могло продолжаться очень долго, но тут появление нового персонажа заставило всех замолчать и подняться. Размалеванные лица приняли одинаковое выражение — почтительно-тупое.

«А вот и главный», — понял Конан и расслабленно замер, готовый в любое мгновение действовать. В воздухе над ним закачалась корона из перьев и возникло знакомое отвратительное лицо шамана — того самого, что приходил в селение. Впрочем, ничего удивительного в этом для Конана не было. Он подозревал нечто подобное.

В пальцах шаман мял комок какого-то зеленовато-белого вещества. Он отдал приказ гортанным грубым голосом, и мгновенно двое дикарей подскочили к Конану и схватили его за уши. Еще один быстро вставил ему между зубов палку. Конан стиснул зубы и едва не перекусил толстую ветку, но ему зажали нос, и в конце концов варвар вынужден был, чтобы не задохнуться, приоткрыть рот. И тотчас между губ ему всунули комок отвратительной на вкус липкой массы.

Конан сразу распознал, что это такое. Наркотик, который некоторые племена добывают из сока определенных тропических растений, смешивают с корой и потом жуют. Мир для них становится странным, из каждого куста начинают выглядывать духи, каждый лист обретает собственное неповторимое лицо. Если жевать наркотик достаточно долго, то «картинка» запоминается, начинает жить сама по себе и развивается. Человек может вступать в разговор с являющимися ему духами, а листья-лица сообщают ему, что по тропе недавно прошел зверь или другой человек. Беда только в том, что все это иллюзорно, и то, о чем шепчут листья и деревья, зачастую оказывается обыкновенным бредом наркомана. Тем не менее некоторые попадаются на эту ловушку и до конца жизни остаются в плену своих грез, предпочитая иллюзии обыденности. Хотя Конан никогда не видел для себя в этом соблазна. Он любил жизнь такой, как она есть, и находил ее достаточно соблазнительной и интересной без всяких иллюзий и наркотических грез.

И вот ему всунули в рот этот комок. Конан понимал, для чего это сделано. Скоро он потеря ет связь с реальностью, и им можно будет управлять.

Ну уж нет! Не бывать такому, чтобы какой-то служитель зла диктовал ему, киммерийцу, как поступать и какие картины видеть! Конан сделал глотательное движение горлом, рыгнул — не без удовольствия — прямо в лицо шамана, а потом закатил глаза и сделал глупую гримасу: по его мнению, именно так должен выглядеть человек, поддавшийся власти наркотика. Конечно, эта пантомима не обманула бы белого, но черный шаман плохо разбирался в мимике и поведении белых, поэтому поддался на уловку. Он громко расхохотался, откинув назад голову, несколько раз подпрыгнул, сильно топнув ногами при приземлении, а потом презрительно плюнул рядом с Конаном на траву и отдал своим людям какие-то новые распоряжения.

Конана подхватили и потащили подальше в развалины. Он нарочно цеплялся ногами за траву и корни, чтобы затруднить дикарям их задачу, и пока они выпутывали его из разных травяных ловушек, потихоньку выплюнул комок жеваной коры, который все это время прятал за щекой. Кроме того, веревки, которыми был связан киммериец, немного ослабли, так трясли и толкали его чернокожие служители духа.

Этим он тоже воспользуется. Ближе к ночи, когда настанет время действовать.

* * *

О Зонаре, подвешенной в клетке высоко на дереве, дикари и думать забыли. Они вспомнят о ней, когда из развалин поднимется черный дух и потребует свою добычу. И тогда они принесут ему белую женщину и предложат в пищу и для удовольствия. Дух, как они понимали, одновременно удовлетворял свою потребность в женском естестве и лютый голод своей утробы.

Одурманенным дикарям это казалось забавным, и пока несчастная жертва вопила в когтях черного чудовища, они исполняли неистовые пляски и оглашали развалины громкими, оргиа-стическими песнями.

Зонара преобразилась в мышь: она грызла и перетирала зубами прутья своей клетки. Пока что у нее плохо получалось, но затем, уже в сумерках, у нее появилась неожиданная помощница — маленькая белая обезьянка с грустной, похожей на человеческое личико, мордочкой. Несмотря на печальное выражение «лица», она оказалась довольно веселой и проказливой. Сперва обезьянка скакала по веткам поблизости от Зонары. Затем вдруг одним прыжком оказалась возле самых прутьев. Зонара, подумав, показала ей язык, чем привела обезьянку в полный восторг и навек завоевала ее сердце.

Маленькая шалунья схватила крошечными ручками прутья и стала трясти их, изогнув спину и озираясь по сторонам блестящими веселыми глазками. Клетка закачалась. Зонара поцокала языком. Это вызвало новый приступ веселья у зверька. Обезьянка оскалила зубы и разразилась целой тирадой — чередой отрывистых, похожих на птичьи выкрики, смешков. Затем длинная лапка просунулась между прутьями и ухватила Зонару за нос.

Зонара зафыркала и тряхнула головой. Обезьянка выпустила ее, снова потрогала прутья и, как будто что-то поняла, вдруг задумалась. «Может быть, она догадалась, что я не могу поиграть с ней по-настоящему, потому что сижу в ловушке? — мелькнуло у Зонары. — Вдруг она знает, что такое ловушки? Ведь здесь живут люди, они охотятся на животных. Обезьянка могла видеть сети, капканы, а может быть, и такие клетки».

— Помоги мне, — заговорила она с обезьянкой ласково. — Нужно перегрызть прутья. Сумеешь?

Обезьянка закивала, как будто поняла человеческую речь, а потом снова протянула ручку и погладила Зонару по щеке. Женщина возликовала: обезьяна поняла, что ее собрат в беде! А в том, что они с обезьянкой могут стать подругами, гимнастка теперь не сомневалась.

Это ласковое и доверчивое животное тянулось к человеку. Кто знает — вдруг когда-то она водила знакомство с какого-нибудь девочкой из соседнего селения?

Обезянька приникла мордочкой к решеткам и быстро заработала зубами. Вот подался один прут, затем второй.

Зонара попробовала выбраться, но дыра оказалась слишком маленькой. А обезьянка трудилась вовсю. Вскоре отверстие расширилось настолько, что в него можно было просунуть голову. Зонара понимала, что ей придется пренебречь всеми мерами предосторожности и попросту вывалиться из клетки, как куль. Она была связана таким образом, что по-другому бы не получилось. Кроме того, от долгого сидения в тесноте, в неестественной позе, у нее страшно затекли ноги, а расправить их и восстановить кровообращение возможности нe представится.

Она положилась на свой многолетний гимнастический опыт — а падать ее научили в первую очередь — и покинула свою воздушную тюрьму.

Удар о землю был смягчен густой травой, зато боль в затекших ногах показалась почти невыносимой. Зонара стонала и кусала губы, чтобы не закричать, а обезьянка скакала вокруг и сочувственно покрикивала.

Зонара показала ей связанные руки. Маленькие пальчики быстро и ловко распутали все узлы. Теперь настало время игры, по мнению обезьянки. Она забралась Зонаре иа плечо и стала покусывать ее за ухо. Зонара подумала и встала на руки. Обезьянка спрыгнула с ее плеча и уселась, засунув кончик белого хвоста в рот, — ни дать ни взять почтеннейшая публика на выступлении гимнастов. От нелепости происходящего Зонара хотела плакать и смеяться одновременно.

Она — в затерянном городе, где полно сокровищ, вокруг бродят злобные дикари и вот-вот проснется черный дух, пожиратель человечьей плоти, ее спутник, вероятно, попал в плен (до ушей Зонары доносились крики дикарей и громовая песня киммерийца-воина, которую исполнял Конан назло своим поработителям)… а она устроила цирковое представление, чтобы потешить маленькую белую обезьянку!

Но ничего не поделаешь — спасительница требовала зрелищ. Зонара прошлась колесом, потом опять постояла на руках, сделала сальто. Обезьянка весело заверещала, обнажая зубы.

— Ну вот, остальное позже, — сказала ей Зонара и похлопала себя по плечу. — Забирайся. Нам нужно освободить Конана и разделаться со злым духом.

И она двинулась ближе к центру развалин. Обезьянка забеспокоилась, спрыгнула, отбежала в сторону, оглянулась — как бы проверяя, не идет ли за ней Зонара. И, поскольку девушка продолжала шагать в противоположном направлении, зверек подбежал к ней, ухватил за руку и потянул за собой.

Зонара присела на корточки.

— Ты хочешь сказать мне, что туда идти опасно? Ах ты, моя милая! Ты все понимаешь! Да, там опасно, но я должна уничтожить злого духа, чтобы он больше не угрожал твоим родным лесам.

Ты меня понимаешь? Мы с Копаном разделаемся со злым духом, и я вернусь к тебе. Подожди меня где-нибудь на краю леса.

Она разговаривала с животным как с разумным существом. Конечно, обезьянка не могла понимать слов, по она улавливала ласковую, успокаивающую интонацию женского голоса. Зонара погладила ее по голове и пушистым плечам и подтолкнула в спину.

— Иди, милая. Подожди меня в безопасном месте. Я вернусь.

И решительно пошла прочь. Обезьянка попрыгала на месте, отталкиваясь от земли ногами и сжатыми в кулачки длинными руками, а потом побежала поскорее прочь от страшных развалин.

* * *

— Конан! Это ты? — послышалось из ночного мрака.

Киммериец, связанный, сидел на дне глубокой ямы — или, может быть, правильнее было бы сказать, колодца? Под ногами было сыро, противно хлюпала пропитанная влагой земля. Из того места, где он находился, он мог видеть только маленький кусочек неба, которое постепенно наливался чернотой и заполнялся звездами. Он слышал, как начинают перекликаться ночные звери: просыпались хищники, которые выходили на охоту под покровом темноты. Несколько раз что-то темное, мягко хлопая крыльями, проносилось у него над головой, и во тьме вдруг вспыхивали огромные желтые глаза. Донесся отдаленный рык льва.

Конан заскрежетал зубами. И тут наверху показался какой-то круглый предмет. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом чуть сместился па фоне звезд. Человек, понял Конан. Человеческая голова. В колодец кто-то заглядывает.

Киммериец тихо зарычал, как хищник, угодивший в ловушку, но все еще смертельно опасный для неосторожного охотника.

— Конан! — послышался голос. — Хвала всем богам, ты здесь!

— А где же мне, по-твоему, быть, Зонара? — невозмутимо отозвался киммериец. — Разумеется, я здесь, в яме! Где еще может находиться порядочный человек, если он в логове поклонников злого духа?

— Тьфу! — слышно было, что Зонара сердится. — Некогда заниматься глупыми разговорами! Я брошу тебе веревку!

— Я связан, — сообщил варвар.

— Ну так освободись, — раздраженно приказала Зонара. — При твоей хваленой варварской силе это сделать нетрудно.

Конан пошевелил связанными руками. Он занимался этим уже несколько часов, и теперь с радостью ощутил, что веревка наконец подалась. Сделав последнее усилие, он выдернул одно запястье, немного рассадив себе кожу, после чего принялся растирать затекшие кисти.

Сверху что-то упало, слегка задев его по макушке. Конан поднял голову. Веревка в руках Зонары плясала и извивалась, как живая змея.

— Держи сильнее, — приказал он. — Я тяжелый.

— Да уж знаю, — двусмысленно хихикнула Зонара. — Пробовали. Тяжелый, как мокрое полено.

Конан зашипел и схватил веревку. Она натянулась.

— Я привязала ее к дереву, — сообщила Зонара. — И на всякий случай придерживаю руками.

Конан, пыхтя, полез наверх. Для киммерийца, горца, выросшего среди скал, такой подъем не представлял труда. Лишь бы веревка не оборвалась в самый неподходящий момент. Но веревка, как это ни удивительно, выдержала.

— Здесь кругом люди, — шепотом сказала Зонара, когда варвар плюхнулся па землю рядом с ней.

Конан поцеловал ее в губы.

— Ты умница, — похвалил он. — Осталось убить злого духа. Где возьмем оружие?

— А разорвать его голыми руками не получится? — не выдержала и поддела своего спутника Зонара. — Одним духом мы не отделаемся. Тут целое племя демонопоклонников. Они полностью во власти страшных грез, которые дает им наркотик.

— Без своего властелина они долго не проживут, — проворчал Конан. — Сгниют заживо в этих джунглях.

Зонара молча схватила его за руку и показала куда-то за стволы деревьев.

Конан подобрался и начал подкрадываться. Он почти сливался с ночной тьмой, но все же Зонара различала его массивный силуэт — сгусток тьмы в прозрачной темноте южной ночи.

Затем донесся короткий шум борьбы, тихий вскрик, хруст — Конан сломал шею человеку, притаившемуся за деревьями.

— Зонара! — вполголоса позвал киммериец. — Иди сюда! У меня есть идея!

Она подбежала, стараясь двигаться бесшумно, и остановилась. Конан, переводя дыхание, снимал с трупа острый каменный нож.

— Нужно очистить джунгли от этой пакости, — заявил киммериец. — И я теперь знаю,

как. Посмотри.

Он снял что-то с коры дерева и, осторожно держа пальцами какое-то крошечное существо, поднес к полосе лунного света.

Зонара увидела, что между двух пальцев извивается, яростно пытаясь ужалить, большой рыжий муравей.

— Что это? — удивилась она. — Муравей?

— Именно. Исключительно свирепая и прожорливая тварь. Страшнее зверя нет — будь он только в сотню раз побольше, одолел бы и льва, и тигра… Но у муравьев другое преимущество, Зонара. Их очень много. И если приманить сюда муравьев, здешним негодяям смерть покажется лучшим избавлением.

— Как ты собираешься это сделать? — не уставала удивляться Зонара.

Конан блеснул в темноте белозубой улыбкой.

— Не забывай, Зонара, что в этих краях когда-то меня называли Амра — Лев. Я возглавлял отряды черных воинов, и мы наводили страх на окрестности. Я хорошо знаю здешние обычаи. Мои негры научили меня множеству полезных вещей.

— Но ведь ты — белый, — возразила Зонаpa. — И как всякий белый, ты подвергаешься в этих джунглях большей опасности, нежели любой из черных. Я знаю, что многие насекомые впиваются белым людям между пальцами ног и проникают в их тело, отчего плоть сгнивает заживо. В то время как черный человек может ходить здесь босиком и не бояться ничего подобного.

— Да, мы разные, — согласился Конан. — Но человек, Зонара, везде остается человеком. И я легко нашел общий язык с моими черными собратьями, воинами и бродягами, вроде меня самого. А теперь — хватит болтать. Один из них научил меня отличной штуке. Из трупа этого бедного мерзавца я сделаю превосходную ловушку для муравьев. Скоро их здесь будут полчища.

— А мы с тобой? — ужаснулась Зонара. — Как ты справедливо заметил, Конан, меня не раз приговаривали к смерти, но то была смерть от честной стали или от не менее честной петли. Ну, один разок меня приговорили к четвертованию… но это было всего один раз! А тут — быть съеденной… И добро бы львом или тигром. Все-таки благородные животные. Но оказаться в желудках тысяч, миллионов насекомых! Как я предстану на суд богов? С отрубленной головой в руках — это я понимаю. С отрубленными конечностями? Ну, их можно держать в зубах, на худой конец. Но растащенная на мириады крошечных кусочков… Я погибну окончательно и никогда не смогу обитать в загробном царстве!

— Я что-то не понял, — удивился Конан, — ты собралась в загробное царство?

— Мы все не бессмертны, — рассудительно молвила Зонара. — За долгие годы скитаний и неудач я прочувствовала это сотню раз. Поэтому я в свободное время предавалась благочестивым размышлениям о возможной посмертной участи таких, как я…

— Не желаю слушать! — оборвал ее Конан. — Смерть — это смерть, и нечего о ней думать. Когда придет — тогда и придет. Что будет — то и будет. Кром свидетель, я ее не боюсь! А теперь слушай меня, трусишка. Мы не пострадаем. Когда муравьи приду, мы будем далеко отсюда. На каком-нибудь удобном раскидистом дереве.

— А разве муравьи не умеют лазить по деревьям?

— Им будет чем заняться внизу, обещаю, — сказал Конан и принялся за дело.

Он разрезал живот убитого и разложил его внутренности по траве. Зонару затошнило от их вида, хотя в сероватом свете луны они выглядели еще не так омерзительно — жутко представить себе, как это смотрелось бы при свете яркого солнца!

Затем Копан сорвал несколько цветков с ночной лианы — из тех, что раскрываются только после заката — и выдавил густой сок из цветке, на разверстую рану. По земле распространился сладковатый гнилостный аромат.

— Скоро они кочуют и прибегут, — прошептал Конан. — А нам с тобой пора уносить отсюда ноги.

И они быстро двинулись сквозь развалины и заросли деревьев и кустов. Откуда-то сверху спрыгнула обезьянка. Она обхватила шею Зонары цепкими ручками и прижалась мордочкой к ее щеке.

— Твоя подруга? — спросил Конан, мельком глянув на зверька.

— Ты прав, — не позволила себя смутить Зонара. — Благодаря ей я освободилась и сумела вытащить тебя. Так что свои насмешки можешь оставить при себе. Это отличный зверек! И я с ней не расстанусь, если только она сама не захочет меня покинуть.

Конан проворчал что-то себе под нос, однако от дальнейших высказываний воздержался.

Они покинули руины потерянного города и углубились в чащу леса.

— Ждать будем здесь, — предложил киммериец, устраиваясь па небольшой поляне. — Я посторожу. Впрочем, тебе тоже советую не спать.

— Обезьянка может предупредить нас об опасности, — сказала Зонара.

Конан поднял брови. — Да?

— Да, — упрямо повторила Зонара. — Если она почувствует приближение чужаков, она заверещит.

— Ты уверена? В первый раз слышу о сторожевых обезьянках!

— Я не уверена, — рассердилась Зонара. — Но предполагаю, что это случится.

— Скорее всего, нашим размалеванным друзьям сегодня будет не до нас, — Конан широко зевнул. — Скоро мы услышим их вопли. Можешь

мне поверить.

Зонара неопределенно пожала плечами. Варвар довольно часто оказывался прав, по это, как полагала женщина, еще не повод соглашаться с ним и признавать его правоту.

Прошло несколько часов, прежде чем до слуха обоих беглецов донеслись жуткие вопли. Так кричали бы демоны, если бы повстречали других демонов, еще более страшных, чем они сами. Затем возгласы стали тоньше, тише, жалобней. Одни звучали довольно близко, другие — совсем далеко, некоторые метались по лесу. И все время стучали тамтамы, сперва равномерно, сводящим с ума тревожным стуком, затем — в бешеном ритме, а после и вовсе без всякого ритма. Наконец настала полная тишина. Ни барабанов, ни человеческих голосов, ни демонского завывания.

— Кончено, — сказал Конан и плюнул. — Так им и нужно. Как подумаю, что они хотели принести в жертву своему поганому духу наших девчонок…

— Наших? — иронически переспросила Зонара.

— Ну да, наших, — подтвердил Конан. — Наших, человечьих девчонок. Там, в селении, очень хорошие девушки. Добрые.

— Не в пример мне, — горько добавила Зонара.

— Ты — совсем другое дело, — сказал Конан, обнимая ее за плечи, но она высвободилась.

— Ты меня совсем не любишь.

— Боги, Зонара! Кто говорил о любви? Может быть, ты? Ты всегда находишь себе мужчину в постель, если хочешь, но когда и в кого ты влюблялась?

— Ну, никогда… ни в кого… — В темноте было слышно, что Зонара вдруг всхлипнула. — Но мне бы хотелось… И чтобы кто-нибудь вот так тепло говорил обо мне. Что я добрая. Что я хорошая девчонка.

— Ну, ты ведь действительно хорошая девчонка, — попробовал утешить ее Конан, совершенно сбитый с толку. То она изображает из себя независимую женщину, эдакую амазонку, которой никто не нужен, а теперь проливает слезы оттого, что приятель, с которым она обтяпала не одно воровское дельце, не считает ее достаточно добродетельной.

— Да… и никто не захочет на мне жениться, — продолжала Зонара.

— У тебя слишком уж разноречивые потребности, Зонара. Чего ты хочешь, в конце концов? Выйти замуж и провести всю жизнь на одном месте, в каком-нибудь городе или селении? Или бродить по свету в поисках сокровищ и приключений?

— Не знаю, — вздохнула Зонара и погладила обезьянку, которая прижималась к ней щечкой и, очевидно, пыталась утешить. — Ладно, оставим это.

— Давно пора, — пробурчал Конан. — Идем, посмотрим, как там дела в развалинах.

Небо над ними посветлело. Спустя миг взошло солнце, и сразу вокруг все заиграло невероятно яркими красками, которые в первое мгнове-ние после полумрака предрассветных сумерек казались неестественными.

Зонара содрогнулась при мысли о том, что сейчас предстанет ее взору. Она помнила, что проделал Конан с трупом одного из демонопоклонников, и была уверена в том, что картина, которая их ожидает, не менее ужасна и отвратительна.

Муравьи ушли в поисках новой добычи. Ни одного из них не было видно в траве и на обнаженных участках почвы, сколько Конан и Зонара ни вглядывались. И все же они ступали очень осторожно, внимательно высматривая возможную опасность.

А затем Конан вдруг остановился и схватил свою спутницу за руку. — Смотри!

Оба застыли, невольно прижавшись друг к другу. Повсюду были служители черного духа зла. Они стояли, сидели, лежали — неподвижные, сморщенные, нелепо разрисованные. Пестрые утренние джунгли как будто готовились поглотить их, вобрать в себя невероятно яркие краски их тел и сделать их частью общего многоцветного облачения.

И все же пока что черные тела выделялись — Конан сразу понял, чем: посреди буйного бурления тропической жизни, которая властно заявляла о себе в каждом листке, в каждой травинке или ниточке паутины, мертвецы казались чем-то лишним.

Скоро тление коснется их, и они снова будут приняты в лоно породивших их джунглей, станут пищей для новых поколений.

Конан приблизился к одной из неподвижных фигур и дотронулся до нее пальцем. Неожиданно человек покачнулся, смялся, как тряпка, и упал к ногам киммерийца бесформенной грудой. Конан взял его за плечо пальцами. Пустая оболочка повисла, драпируясь складками морщинистой кожи.

Зонара вскрикнула и зажала рот руками. Муравьи сожрали все, даже кости. Они выели человека изнутри, проникнув в его тело через глаза, уши, рот, ноздри. И произошло это в считанные минуты.

Их было так много, что одновременно погибло не менее двух десятков человек. И вряд ли кто-нибудь из них спасся в эту ночь.

Конан окинул взглядом страшную поляну.

— Они даже не успели ничего понять, — сказал он Зонаре. — Они ведь постоянно жевали этот наркотик. Просто их грезы взбунтовались и сделались ужасными, а потом все оборвалось.

— Я не испытываю к ним сострадания, — заявила Зонара, тем не менее содрогаясь всем телом. — Они заслужили свою участь. Ох, не знаю, Конан! — сдалась она и заплакала. — Мне так страшно!

— Муравьи ушли, — заверил киммериец.

— Откуда ты знал, как это сделать? — спросила женщина, обнимая свою обезьянку так, словно зверек мог ее утешить.

— Мне рассказывали о подобном способе казни друзья-туземцы, — ответил Конан-Амра и оскалил зубы. — Как тебе?

— Они не вернутся? — еще раз спросила Зонара.

— Нет. Поверь мне. Они приходят и уходят, как морской отлив. Они ушли искать себе другую добычу. Здешние туземцы рассказывали мне, что у них есть общая мать, и если уметь разговаривать с нею, то можно управлять целыми мириадами муравьев.

— И ты… говорил с этой их матерью? Конан засмеялся, видя, как недоверчиво покачивает головой его спутница.

— Нет, конечно! Я просто сделал для них лакомую приманку. Ты же все видела своими глазами, Зонара. Нельзя быть такой доверчивой. Знаешь, один слепец мечтал стать зрячим и перепробовал множество различных средств. Наконец он пришел к старухе, которая уверяла, будто может сделать слепого человека зрячим — ну, хотя бы немножко. Так, чтобы различать, где свет, а где тьма.

— И что?

— В конце концов, слепец отказался от этой затеи. «Вы, люди, слишком доверяете своим глазам, — сказал он, — а я доверяю слуху, запаху и предчувствиям. Поэтому я всегда распознаю ложь, а вы отдаете себя во власть очевидности»… Там была длинная история, которая подтверждала его правоту, да только я позабыл подробности.

— Ты просто кладезь премудрости, Конан, — съязвила Зонара. — Откуда ты набрался всех этих историй о слепцах?

— Рассказала одна замечательная женщина. Если бы я был ровесником собственного прадеда, то непременно завел бы с нею большую любовь. Во всяком случае, так она утверждает.

— Смотри! — оборвала болтовню развеселившегося киммерийца Зонара и дернула его за руку.

Конан поднял голову и взглянул туда, куда указывала Зонара. В небе кружили два странных существа: одно — черное, похожее па летучую мышь, только огромную, с выставленными клыками, вроде клыков саблезубого тигра, другое — пестрое, гораздо меньшее размерами…

— Человек! — воскликнул Конан. — Это же шаман! Он парит в воздухе, раскинув руки!

— И с ним дух! — добавила Зонара.

— Стань на открытом месте, — быстро приказал ей Конан. — Кричи, умоляй, простирай руки! Я хочу, чтобы дух опустился к тебе.

— Ты с ума сошел? — возмутилась женщина.

— Вовсе нет. Мне нужно подманить его, чтобы я мог убить его ножом. У меня, как ты, вероятно, заметила, нет лука со стрелами. Торопись, Зонара! Иначе они улетят к селению — и тогда…

Зонара опустила обезьянку на землю и побежала на поляну. Обезьянка горестно заверещала и поскакала было следом, но затем вернулась и закрыла личико белыми лапками.

Конан фыркнул:

— Все будет хорошо, маленькая сестра, вот увидишь.

Обезьянка тихо цвиркнула, как будто сомневаясь в словах киммерийца. Конан быстро зашагал по развалинам брошенного города, направляясь к Зонаре. Он хотел подкрасться и нанести удар духу из засады.

Завывания Зонары разносились далеко по джунглям. Она призывала богов спасти «беззащитную девушку», кляла «гнусного киммерийца», заклинала «добродетельного духа», чтобы тот «снизошел к мольбам добродетельной красавицы» — словом, несла полную чушь. Конан даже подивился изобретательности своей подруги. Впрочем, чему тут удивляться — за годы выступлений на улицах и площадях она научилась многому.

Дух уже был близко. Шумно хлопая кожистыми крыльями, он завис в воздухе прямо перед Зонарой. Она видела его маленькую морду, похожую на сильно искаженное человеческое лицо, гротескное, дьявольское. Крошечные глазки горели, с клыков срывались клочья желтоватой пены. Дух облизнулся длинным узким языком. Зонара ощутила, как по ее ногам течет горячее, — от ужаса она обмочилась. Такого с ней не случалось уже очень много лет. От стыда и страха она взвыла.

Внезапно выражение «лица» злого духа изменилось. Язык снова высунулся и задрожал в воздухе, мелко и быстро.

Огонь в глазах погас, а из пасти вырвалось тихое шипение. Затем крылья отчаянно захлопали, и чудовище принялось метаться из стороны в сторону.

Зонара бросилась на землю — иначе когти монстра зацепили бы ее и изувечили. Теперь дух не шипел, а тонко, пронзительно кричал.

Наконец Зонара разглядела, что в спине чудовища торчит кинжал. Это был кривой кинжал, изготовленный, видимо, каким-то местным умельцем. Вокруг кинжала голая плоть духа вздулась, как будто от воспаления. А Конан стоял чуть в стороне и глядел на небо.

Наконец, испустив последний вопль, такой высокий, что у Зонары заложило уши, дух повалился набок и затих. И в тот же миг с небес низвергся шаман. В последнем полете он размахивал руками, точно птица с перебитыми крыльями, в тщетной попытке снова взлететь. Разрисованный, украшенный перьями и зловещими «трофеями», шаман просвистел по воздуху и с силой грянулся о землю, причем упал так неудачно, что острый сук прошил его насквозь.

* * *

— Чем ты убил духа? — спросила Зонара, потрепав по шее свою обезьянку, которая вновь сидела у нее на плече. — Я увереий, что это был необыкновенный кинжал.

Конан любовно огладил мешок, набитый драгоценными камнями, резной костью и женскими украшениями — браслетами, кольцами, ожерельями.

— Я нашел это оружие в развалинах, — сказал он. — На нем были письмена. А уж если видишь письмена, Зонара, — поверь моему опыту! — добра не жди. Я и разбираться не стал, тем более что этот язык мне незнаком.

— Тебе даже родной язык в письменном виде незнаком! — засмеялась Зонара.

— В Киммерии письменность почти не развита, — с достоинством возразил Конан. — А для того, чтобы воткнуть нож в спину злого духа, грамота не требуется. Один слепец, например, не умел читать…

— …что естественно в его положении… — вставила Зонара.

— …однако стал отцом семнадцати детей. И когда ему говорили, что лишь немногие похожи па него лицом, слепец неизменно отвечал: «Внешность не главное».

Зонара расхохоталась, а затем вновь стала серьезной.

— Но почему ты был так уверен, что шаман упадет с небес?

— Шамана удерживал в воздухе злой дух силой своих чар. Ты ведь не веришь, что человек в состоянии летать без посторонней помощи? А это был человек злой и горделивый. Разумеется, он наслаждался полетом, сколько мог, и не думал помогать своему благодетелю. Он был уверен, что дух справится с такими ничтожными людишками, как ты да я. И поплатился.

— Ох, Конан! — Зонара вдруг остановилась и повисла на шее у киммерийца. — До чего же я рада, что все кончилось!

Конан предложил:

— Давай разделим добычу сейчас. Я не хочу показывать в селении, что именно мы нашли в развалинах.

Зонара согласно кивнула и с жадностью уставилась на мешок. Конан уселся поудобнее на земле, скрестив ноги, и развязал тесемки. Сперва он бережно вынул некий круглый предмет, завернутый в парчовую ткань.

— Что это? — спросила Зонара, алчно облизывая губы кончиком языка.

— Голова духа, — невозмутимо объяснил Конан. — А это — голова шамана.

— Тьфу! Какая гадость!

— Я должен показать их в селении, — сказал Конан. — А потом унесу обратно и закопаю в руинах. Надо же успокоить этих милых людей, которые были ко мне добры и исцелили мои раны.

Зато прочее содержимое мешка вполне удовлетворило Зонару.

* * *

Спустя несколько месяцев Конану рассказывали в порту о прекрасной офирской госпоже. Она, мол, была щедра и капризна, однако при случае — время от времени — не гнушалась ласками простых моряков, которых потом богато одаряла. Она сыпала деньгами и в конце концов отправилась на корабле… кажется, в Аквилонию… При ней была обезьянка, которая смешила всех своими веселыми проделками. Да и госпожа, честно сказать, тоже была веселая. Жаль, что уехала…

Ник Орли Великий друид

Ранним летним утром, когда свет солнца, поднимавшегося над линией горизонта, стер с неба звезды, стражники у ворот Тарантии по команде офицера сняли тяжелый засов, вынули из-под створок деревянные клинья и неторопливо распахнули прочные створки из окованных железом лубовых досок. Мощные петли были хорошо смазаны, ворота открывались легко и без скрипа.

В город въехали припозднившиеся вчера путники, ночевавшие у городских стен, а из города выехали самые торопливые и предусмотрительные — чтобы не дышать пылью от встречных торговых обозов и телег крестьян, везущих продукты в город. Чуть позже через ворота выехал на хороших конях отряд всадников, вооруженных, но бездоспешных — десяток королевских гвардейцев, юноша лет четырнадцати, рослый, но еще не вошедший в мужскую силу, и высокий широкоплечий мужчина лет сорока с лишним, выделявшийся своей мощной фигурой даже среди отборных воинов королевства Аквилонии.

— Видал? — кивнул вслед кавалькаде один из стражников. — Король Конан с наследником куда-то в дальний путь собрались.

— Почему ты думаешь, что в дальний?

— Так одеты для долгой дороги. Когда король выезжает в ближние города, одевается более пышно. И охрана тогда в парадной форме едет. Когда на охоту — то с ним едут егеря, придворные. Когда на войну — оруженосцы с доспехами.

— И куда, ты думаешь, они поехали?

— А вот это уже не нашего ума дело.

— Чего уж так-то? Сказал бы просто — не знаю!

— Придержи язык, пока его тебе не подрезали! Если было бы надо, то перед выездом короля заранее проехали бы гонцы, чтобы известить кого надо и подготовить проезд короля со свитой. А если этого не сделано, значит, государь не желает лишней огласки. Вот не болтай лишнего.

Всадники тем временем пересекли широкую равнину и скрылись за поросшими лесом холмами. Путь их лежал на север. Ехали они довольно долго, в темпе обычного воинского перехода, не торопясь, но и не расслабляясь. Оставались позади деревни и возделанные поля, давно обжитые места сменялись густыми лесами, потом снова начинались вырубки, появлялись дымки кузниц и пекарен, а дорога тянулась все дальше и дальше. Наконец король скомандовал остановиться на привал и повернул своего коня к ближайшему леску.

Здесь всадники спешились и пустили коней отдыхать, сами тоже устраивались в тени деревьев. Один из гвардейцев, расстелив свой плащ, выложил на него хлеб и нарезал его крупными кусками. Король взял два куска хлеба и предложил один из них сыну. Тот взял хлеб и с недоумением спросил:

— Это у нас такой обед сегодня?

— А чем тебе не нравится? Если ты проголодался — ешь.

— Я не понимаю, отчего нельзя было взять с собой чего-нибудь более приемлемого? Или пообедать в любой из встречных деревень? И куда мы вообще едем?

— Пойдем-ка, — сказал Конан и неторопливо направился в сторону от места привала. — Мы едем в Киммерию. На мою родину. На родину твоих предков.

— Что, прямо сейчас? — удивился Кони: — Без подготовки, без предупреждения? У меня ведь тоже были кое-какие свои планы на ближайшее время!

— Мы едем прямо сейчас, — твердо ответил король. — У меня все подготовлено. А если твои замыслы окажутся несколько нарушены, то поверь мне, что это на самом деле не важно. Если захочешь, ты сможешь осуществить их после нашего возвращения, а если они будут нарушены непоправимо, то не стоит о них и жалеть. Не пойми это как пренебрежение к твоему мнению. Тебя учили лучшие учителя, которых я мог найти, ты много знаешь о мире, умеешь фехтовать и имеешь представление о королевских обязанностях. Но в королевском дворце не всегда понятна настоящая жизнь. А жизнь часто ломает безупречно налаженный порядок, опрокидывает тщательно продуманные планы и развеивает как дым мечты и стремления.

— Но зачем же самому устраивать переворот в своей жизни?

— А просто так! Ты знаешь, в юности я немало странствовал, повидал мир, одержал множество побед. А последнее время я сижу в Тарантии, занимаюсь государственными делами и не могу оторваться от них! Королевский долг держит меня крепче тюрьмы и надежнее железных цепей. Но если я создал порядок, который держится только моей волей, то я хотел бы увидеть и понять это до того, как это окажется непоправимо. Да и тебе, сын мой, полезно будет отдохнуть от городских стен и торжественных церемоний, чтобы увидеть настоящий живой мир. Я бы хотел, чтобы ты увидел его так, как я. Хотя мир постепенно меняется, и я сам не знаю, что увижу в родных местах.

— Хорошо, отец. Но когда примерно мы вернемся назад?

— Не знаю. Как получится. Рассчитывай на месяц, если нам не встретятся неожиданные препятствия.

Они прошли по лесу. Среди редко растущих дубов и зарослей орешника король показал наследнику на вполне неприметный участок:

— Видишь? Звериная тропа ведет в низинку, там может быть родник. Зверь зря шуметь и продираться сквозь заросли не будет, идет по тропе и ветки здесь не загораживают проход. И следы видны, если приглядеться. А ты плохо ходишь. Шумно. Я и дома замечал — ты ступаешь слишком тяжело. Дома это ощущается как удары по полу, здесь это просто более шумный шаг. Мягче надо ставить ногу, перекатом края стопы. Учись, этот пустяк может когда-нибудь спасет тебе жизнь. Ты слишком долго жил в каменных стенах, мне следовало раньше окунуть тебя в настоящую жизнь. В жизни некогда вспоминать правила, которым тебя учили — настоящие знания проявляются неосознанно. Ты делаешь, а только потом понимаешь, почему ты сделал это именно так.

— Отец, а может, мне стоило бы отправиться в странствия одному? Чтобы узнать все и научиться самому?

— Может быть, и стоило бы, — усмехнулся Конан. — Но большинство тех искателей приключений, с которыми сводила меня судьба, давно и безнадежно мертвы. Понимаешь, тебя научили владеть оружием, но тебе очень редко пришлось бы применять свое мастерство в честных поединках. Большинство смертельных ударов наносятся не по правилам фехтования, и куда важнее вовремя почувствовать намерения человека, пока он всего лишь сжимает в кулаке кинжал.

Понять, кто тебе действительно опасен, а кто просто сыплет пустыми словами. И не обернуться спиной к первому, и не бросаться сдуру на второго. Потому что невозможно защитить свою жизнь и честь, убивая каждого болтливого дурака на своем пути.

Отец и сын вернулись к месту привала, доели хлеб и запили его водой из фляг. Двое воинов во время привала бдительно следили за окрестностями, остальные отдыхали. Хороший солдат никогда не упустит возможность вздремнуть. Король обратил на это внимание сына:

— Как бы ты ни был уверен в безопасности дороги, военный отряд должен выставить охранение. Пусть лучше сто раз люди будут совершать бесполезное наблюдение, чем один раз дадут напасть врагу внезапно.

— Да, я знаю.

После отдыха отряд снова сел на коней и в прежнем темпе двинулся дальше. Ехали до тех пор, пока солнце не начало клониться к вечеру. Тогда остановились возле одной из придорожных деревень и поужинали в местной таверне — вкусно и обильно, а для ночевки поставили шатер из тонкого шелка, который вез в свернутом виде один из воинов.

Так они ехали еще два дня, переправились через Хорот на паромной переправе, устроенной на пути из Танасула в Бельверус и снова свернули с большой дороги на проселок, ведущий к северу. Проезжая через встречные селения, они задерживались лишь для того, чтобы пополнить съестные припасы для людей, да купить овса для лошадей.

Третья ночевка выпала быть на берегу Ширки. Здесь, в верховьях, ее можно было перейти вброд, это дальше она становилась полноводной рекой.

Для ночлега встали лагерем неподалеку от ближайшей деревни, но под вечер, поужинав, не легли спать. То есть, была назначена очередность часовых, но в сгущавшихся сумерках к королю подошел десятник Виссонт с невольно расплывающейся в улыбке физиономией:

— Государь, — сказал он, — мы вроде как бы в воинском походе, но ведь на самом-то деле никакой беды не ждем?

— Ты это к чему?

— Так такое дело… Сегодня же праздник в народе отмечают. Перелом года, самая короткая ночь в году.

— И что?

— Ну, ребята глянули. Тут неподалеку местныекак раз гулять будут, так, может, мы сходим? К утру, как положено, все будут на месте.

— Ладно, пусть. Но один часовой должен все же быть на посту.

— Конечно, государь! И сменим его вовремя. Все будет хорошо.

Воины собрались быстро и целеустремленно. Через несколько минут они дружной гурьбой направились к реке, где уже стали видны отсветы большого костра.

Конан обратил внимание, что оружие они предусмотрительно сложили в шатер и по возможности сменили походное снаряжение на более легкую одежду.

Стемнело, в ночном небе ярко светили звезды, молодой месяц висел над линией горизонта, а от реки доносились звуки песни. Слов на расстоянии было не разобрать, но мотив звучал радостно и чисто. Король с сыном сидел у догорающего костра, как вдруг часовой, невидимый в темноте, шумно двинулся в сторону с возгласом:

— Кто идет?

Послышались возня и невнятные возгласы, и вскоре воин направился к костру, подталкивая перед собой человека с заломленной за спину рукой. Король встал и шагнул к ним навстречу:

— Что случилось, Марк?

— Вот, государь, шел к нам, отвечает невпопад, и чего ему надо, непонятно…

— Отпусти его.

Бородатый мужчина, высокий и худощавый, неторопливо поправлял на себе одежду и, устремляя на короля взгляд безумных глаз, что-то бормотал.

— Что ты там говоришь? — спросил его король.

— Что вы от меня хотите? Вы мне не нужны, и ее здесь нет…

— Кого?

— О, Аннабель, любовь моя, где ты? Опять я не найду успокоения душе моей… Я отдал бы за тебя жизнь, но зачем тебе моя жизнь?! О, Аннабель…

— О ком ты говоришь, где она? — спросил Конан.

— О, Аииабель! Взгляд ее для меня дороже всех сокровищ мира. Они называли ее ведьмой! Какое мне до этого дело? Они называли ее дурнушкой! Что они понимают в красоте? О, Аннабель…

— Где она?

— О, Аннабель! Ты не дашь мне покоя… Твой светлый образ зовет меня и снова и снова я бреду без дороги и без цели…

Безумец вдруг повернул голову, будто что-то увидел в непроглядной темноте леса и двинулся мимо короля. Марк попытался ухватить его и удержать, но Конан перехватил его руку:

— Пусть идет.

— Да, государь. Я ведь только что вспомнил, это безумец с озера Обер. Он безопасен, и его никто не трогает, иначе не будет добра тому, кто его обидит.

— Что это за озеро Обер?

— Ну, я на самом деле-то плохо помню, — смутился гвардеец. — Еще в детстве раннем слышал легенды, а сейчас вот вспомнил. Это дымное озеро Обер, и излюбленный ведьмами Вир…

— И где это оно?

— Не знаю. Пожалуй, что нигде. То есть, нет на самом деле такого места в округе, есть лишь рассказы о нем.

— Ладно. Карауль дальше.

Конан отошел от шатра и прислушался. Безумец с озера Обер удалялся, еле слышен был хруст веток под его шагами. У реки хоровое пение прекратилось и слышны были отдельные веселые возгласы, смех, порой доносился звук свирели. Воздух, напоенный ароматами цветущих трав, казалось, опьянял не хуже вина, стрекот кузнечиков и лесные шорохи сливались в торжествующую музыку природы. Во мраке леса возникали и исчезали смутно видимые светящиеся пятна. Неспроста люди праздновали сегодня, ощущение чего-то особенного настигало с пугающего неотвратимостью, и Конану приходилось делать над собой волевое усилие, чтобы сохранять ясное восприятие происходящего. Он собирался уже вернуться к шатру, как в лесу снова послышались легкие шаги.

— Веселенькая сегодня будет ночка, — пробормотал киммериец.

Человек приблизился, и Конан увидел перед собой невысокую молодую женщину в светлом платье. В лунном свете показалось округлое лицо в обрамлении распущенных волос, удерживаемых лишь венком из луговых цветов.

— Кого ищешь, красавица? — окликнул он ее.

— Тебя.

Она медленно подошла к нему, сняла с головы венок, надела его на голову короля. Чтобы дотянуться, ей пришлось поднять руки над головой и прильнуть к нему всем телом.

— Пойдем со мной, — сказала она.

— Ты знаешь, кто я? — спросил киммериец. Женщина была ему желанна, но он уже привык просчитывать все последствия своих действий.

— Ты мужчина, — просто ответила она, протягивая ему свою руку. — А в эту ночь мужчины не отказывают женщинам.

— Вот как? — спросил Конан, обнимая ее округлый стан и бросая быстрый взгляд в сторону костра. Там рядом с Конном тоже сидела женщина, тесно прижимаясь к юноше.

— Ну что же, пойдем…

* * *

К вечеру шестого дня королевский отряд подъехал к небольшой крепости в северной провинции Аквилонии, построенной возле деревни, расположенной на берегу не то широкого ручья, не то крошечной речушки. Крепость тоже не поражала мощью и величием — кое-как сложенные из плохо обтесанных камней стены имели высоту в два человеческих роста, неглубокий ров служил не столько преградой врагам, сколько канавой для стока дождевой воды, края его оплыли и густо заросли травой.

— Недолго же выстоит такая крепость при штурме, — насмешливо сказал Конн.

— Видишь ли, — возразил король, — стены невысоки, но с лошади не запрыгнешь, все равно лестницы нужны. То есть этого достаточно, чтобы жителям укрыться в крепости и отбить набег небольшого отряда, а большого войска здесь обычно ждать не приходится. А если все же будет большая война, то подойдет на помощь и наше войско.

Тем временем они подъехали к воротам крепости и были остановлены грозным окликом стражника.

— Кто едет?

— Король Аквилонии! — отозвался гвардеец, ехавший впереди отряда.

Стражник схватил трубу и подал троекратный сигнал довольно противного звучания.

— А если бы ехали враги? — спросил Конан стражника, въезжая во двор крепости.

— Ну, решетку-то я бы успел опустить в любом случае, — уверенно отозвался стражник, — а врагов мы не ждем, это да. Внезапно они все равно не подойдут, сначала наши гонцы успеют.

Навстречу гостям уже выходили немногочисленные воины этого заброшенного гарнизона и спешил их командир, поправляя на ходу свою одежду.

— Счастлив приветствовать государя Аквилонии, — поклонился он Конану. — Барон Леппик, к вашим услугам.

— Приветствую тебя, барон! — сказал король, спешиваясь. — Распорядись, чтобы моих людей устроили на ночлег. Сегодня мы гостим у тебя.

— Несомненно, государь, — склонил голову барон. — Но можно ли мне узнать — не война ли надвигается на наши земли? Не нужно ли предпринять какие-нибудь срочные меры?

— Нет, успокойся.

Барон послал слугу проводить короля и наследника в покои замка, а сам остался распоряжаться во дворе. Через пару часов все собрались в обеденном зале. За обильной, сытной трапезой барон рассказывал королю об обстановке возле границы.

— У меня сейчас под началом полсотни воинов, — говорил он. — На днях мне сообщили, что пикты шарят на нашей стороне, и я послал два десятка конников прочесать приграничные перелески.

— Я смотрю, — сказал Конан, — что в твоем замке стены обильно укрыты дорогими гобеленами, а вот крепостной ров давно не чищен. Ты врага думаешь роскошью запугать?

Барон покраснел:

— Я знаю, государь, — начал оправдываться он. — Я собирался послать людей на чистку рва сразу после уборки урожая.

— Смотри. Это твоя крепость, но ты и в порядке ее должен содержать. А отчего я не вижу за столом твоих сыновей? Ты их от меня, что ли, прячешь?

— Не гневайся, государь, — вздохнул Леппик. — Это моя боль и моя беда. Мои сыновья тяжело больны.

— Чем именно? — заинтересовался король. — Я не слышал, чтобы здесь объявилось моровое поветрие.

— Болезнь не заразная. Мой старший сын Рон имел несчастье влюбиться в дочь барона Сертана. Влюбился безумно! Я не хотел бы рассказывать обо всех его безрассудных поступках, но чем больше прилагал он усилий, тем непреклоннее становился барон в своем намерении воспрепятствовать моему сыну и тем жарче разгоралась любовь Рона. Я отринул горечь многочисленных обид, нанесенных мне в былые времена Сертаном, и настойчиво просил его дать согласие на брак наших детей, но он решительно отказал мне и недавно выдал свою дочь замуж. И теперь мой Рон погрузился в бездну черного отчаяния, так что я теперь всерьез опасаюсь за его жизнь или рассудок.

— Барон! — нахмурился король. — Твой сын сидит сейчас в крепости и предается мрачным мыслям?

— Именно так.

— И ты спокойно на это смотришь?

— Государь, сердце мое полно сострадания, но я не знаю, что я могу сделать!

— Я тебе помогу. Завтра. А что с твоим вторым сыном?

— Мой младший — Дэйн, пристрастился к употреблению иноземного зелья, которое завез к нам в прошлом году один торговец с юга. Эх, попадись мне в руки снова этот ублюдок! Я порвал бы его на куски! Оказалось, что его снадобье вызывает потом непреодолимую тягу принимать его снова и снова. Я сжег лавку, в которой им торговали, вместе со всем запасом этой отравы, но оказалось, что несчастные, привыкшие к зелью, уже не могут без него обходиться. Лишенные его, они страшно мучаются так, что каждый второй из них просто умирает. У Дэйна оставался некоторый запас этой дряни, но три дня назад он закончился, и теперь Дэйн еле жив.

— Слушай, барон, ты всегда так беспомощен? — жестко спросил Конан.

Леппик покраснел и сбивчиво заговорил:

— Государь, я не собирался жаловаться и просить помощи. Знахари пытались лечить моих сыновей, но безуспешно. Что я мог еще сделать?

— Завтра увидишь. И хватит пока что об этом!

Рано утром громкий голос короля разбудил обитателей замка. Конан приказал своим гвардейцам спешно собираться в путь, седлать коней и ждать его, а сам велел барону немедленно снаряжать в дорогу сыновей.

— Рон сейчас соберется, — сказал барон, — а Дэйн — он просто не сможет усидеть на лошади.

— Тогда мы привяжем его к седлу!

— А я могу поехать с вами?

— Конечно. Можешь взять и парочку своих людей, лучше, если из числа доверенных. Собирайся!

Вскоре отряд всадников выехал из ворот крепости и направился в сторону реки. Барон ехал возле младшего сына, бледного и едва держащегося в седле, готовясь подхватить его, если он начнет падать. Старший был тоже бледен и мрачен, что особенно бросалось в глаза рядом с загорелыми лицами других всадников, но в седле он сидел вполне уверенно.

Король не пожелал воспользоваться мостом возле крепости, а двинулся вдоль реки. Он успел расспросить людей барона про ближайший брод и в указанном месте приказал пересечь реку. Королевские гвардейцы первыми успешно переправились на другой берег, уровень воды был чуть выше стремени. Конан въехал в реку, остановился, поджидая сыновей барона, и тут одного за другим опрокинул их в реку. Младший окунулся сразу с головой, встал на ноги, ошалело утирая воду с лица, и ухватился за стремя своей лошади. Старший устоял было на ногах, но рука короля тут же помогла и ему окунуться с головой. Сделав свое дело, Конан удовлетворенно усмехнулся и скомандовал:

— А теперь — вперед! На берег.

Молодые люди выбрались на пологий берег, оставляя за собой ручейки речной воды, обильно текущей с них. Рон попытался было выжать мокрую одежду, но безжалостный киммериец велел им немедленно садиться в седла и ехать дальше.

— Государь, — спросил барон Леппик, подъезжая к Конану. — Неужели вот этого будет достаточно, чтобы исцелить моих сыновей?

— Не знаю, будет ли этого достаточно, — серьезно ответил король. — Но на пользу им, несомненно, пойдет. По крайней мере, нельзя страдать от несчастной любви в мокрой одежде. Можешь сам попробовать. Ты позволил им киснуть в духоте закрытых комнат и любовно лелеять свои страдания. Мое лечение может исцелить их, а может нет, но пользы от него всяко будет больше, чем от медленного угасания в дворцовых стенах.

Через пару лиг Конан объявил привал, и отряд остановился на краю леса. Вскоре здесь горел костер, на плащ одного из воинов выложили съестные припасы, а Рои и Дэйн смогли, наконец-то выжать одежду и обсушиться у огня. Конан протянул им по фляге с вином:

— Пейте.

Рон выпил и с охотой взял кусок хлеба. Дэйн с перекошенным лицом попытался отказаться, но король снова приказал:

— Пей, я тебе приказываю!

Юноша выпил половину фляги и склонился в приступе неудержимой тошноты.

Конан разочарованно пожал плечами и сказал Леппику:

— Холодная вода — средство простое и надежное. Но не моментальное. Не позволяй ему сидеть в душных комнатах. Вода, свежий воздух и движение должны вернуть ему стремление к жизни. Ну, а уж если не поможет — значит, не судьба.

— Вообще-то, это выглядело весьма неприятно, — тихонько сказал Конн. — Ты обошелся с ними как с глупыми и беспомощными существами. Они не могли тебе сопротивляться, но им наверняка было обидно.

— Ты так считаешь? Видишь ли, я полагаю, что это купание пойдет им на пользу. А если бы я приказал, скажем, облить их водой во дворе замка, то они тут же переоделись бы и ушли мучиться дальше. А здесь они вынуждены двигаться, терпеть мокрую одежду и обувь — они просто не могут сейчас сосредоточиться на своих страданиях. Наверное, я выгляжу бесчувственным и грубым властителем. Самодуром. А барон — любящим отцом, который не может огорчить сыновей жестоким обращением. Посмотрим, кто из нас окажется лучшим лекарем.

В это время на дороге появился всадник. Он гнал коня галопом, а увидев королевский отряд на привале, решительно свернул с дороги и, приблизившись к королю, крикнул:

— Через восточный перевал прошла шайка грабителей! До полусотни всадников. Двигаются к югу. Я заезжал в крепость, там сейчас вооружаются и готовятся выступить в погоню.

— Государь, — сказал барон. — Мне необходимо вернуться в крепость и возглавить отряд моих воинов для преследования разбойников.

— Сколько воинов ты выведешь в поход?

— Два десятка. И десяток оруженосцев. Мы справимся.

— Не сомневаюсь. Но я со своими гвардейцами намерен сейчас же двинуться на перехват этой шайки.

— Да, это будет неплохо. Горный хребет расположен лигах в двадцати отсюда. Двигаясь по берегу реки, мы должны будем выйти чуть впереди по ходу движения разбойников. Я со своим отрядом надеюсь успеть соединиться с вами. Если же вы первыми встретитесь с ними, тогда отступайте на запад, чтобы вывести их под наш удар.

— Если мы с ними встретимся, — ухмыльнулся Конан, — то положим их сами!

— Государь, нет нужды рисковать получить в этой схватке случайный удар! Их все же будет пять к одному.

— Успокойся, барон. Все будет хорошо.

— Я буду спешить.

Барон Леппик распорядился одному из своих людей, хорошо знающему местность, сопровождать королевский отряд, а сам с сыновьями поскакал обратно в крепость.

Гвардейцы тем временем готовили оружие, трое стрелков достали из дорожной клади луки и колчаны со стрелами, натянули тетивы, чтобы быть наготове к стрельбе. Оседлав коней, они двинулись на восток.

— Держись рядом со мной и слушай команды, — велел Конан сыну, — ну а если дойдет дело до сражения, то старайся рубануть первым.

В темпе ускоренного воинского перехода они проскакали десяток лиг, встретив на пути три селения. В первом и втором слышали о разбойниках, но от того же самого гонца, который вез известия в замок, а вот в третьем они встретили торговца, который сам столкнулся с разбойниками, но успел от них уйти.

— Пока они грабили деревню, — рассказывал он, — я задами вывел свою лошадь за ближний лесок и ускакал от них. Но лавку мою, наверное, уже разграбили…

— Давно ты оттуда? — спросил Конан.

— Да только что. Я около пяти лиг проскакал галопом, так что они, наверное, еще там,

— Сколько их было?

— Да неужели у меня было время их считать?

Они промчались через деревню, спешились и пошли с двух сторон, врываясь в дома. Их было достаточно много, чтобы никто не сопротивлялся, но сотни, пожалуй, не наберется.

— Они похожи на военный отряд, или это просто сброд? Как они вооружены?

— Да как обычно. Оружие всякое — мечи, сабли, секиры. Так что на военный отряд не похожи, но действовали слаженно, по команде.

— Копья у них были?

— Нет, я не видел.

— Луки?

— Кажется, у некоторых были луки.

В это время на дороге появился отряд всадников, скорым маршем направляющихся к деревне.

— Это должны быть воины барона Леппика, — сказал Конан.

Действительно, это были они. Барон и его старший сын выделялись среди всадников полированными латами и тяжелыми шлемами с глухим забралом. Остальные воины были облачены в одинаковые длинные кольчуги и шлемы с кольчужными накидками, защищающими шею, вооружены длинными копьями и прикрыты круглыми щитами. Мечи, топоры и прочее оружие ближнего боя обильно обвешивало воинов. Глядя на этот отряд, было видно, что в прямом столкновении в поле они смяли бы и сотню разбойников. Копье достанет противника на расстоянии, так что он не успеет воспользоваться своим клинком, и часть врагов будет убита первым же ударом, остальные смешают строй и не смогут организованно сопротивляться. А дальше — доспехи уберегут воинов от чужих ударов в ближнем бою. Можно разить врага что есть сил. Пусть только противник примет бой, рассчитывая на свое преимущество в численности!

— Разбойники в пяти лигах отсюда, — сказал король, когда запыхавшийся барон подъехал к нему, снимая шлем. — Мы выступим им навстречу и разобьем их. Или они могут свернуть куда-то в сторону?

— Вряд ли. Вдоль горного хребта тянутся довольно малопроходимые и безлюдные места, там им нечем поживиться. Вторгаться вглубь Аквилонии им бессмысленно — они рано или поздно наткнутся на военный отряд, не мой, так другой. Возвращаться к перевалу им тоже не годится — там их встретит усиленная стража. Нет, они должны пройти еще около двадцати лиг и уходить в горы южнее того перевала, через который вторглись к нам. Мы не разминемся.

— Хорошо! Тогда мы едем вперед, а встретив разбойников, повернем назад, чтобы они попали под удар твоей дружины, так?

— Лучше я пошлю вперед несколько своих людей, — возразил Леппик, — а ваш отряд не даст прорваться разбойникам мимо нас. Мы, конечно, разобьем их, но у нас сейчас снаряжение для боя, а не для погони. Они могут попытаться прорваться мимо нас и уйти, тогда вы их перехватите.

— Ладно, — ответил Конан. — Пусть будет так. Двинулись!

Конница выехала из деревни, медленно перестраиваясь из длинной походной колонны в развернутый строй. Две тройки легковооруженных всадников по приказу барона ушли вперед и в стороны, чтобы вовремя обнаружить приближающегося противника и сообщить своим.

Конан вел свой отряд чуть позади баронской дружины, смещаясь то вправо, то влево, показывая каждый раз сыну — почему он так делает и как в случае внезапного нападения надлежит действовать командиру. Когда в зависимости от местности и ситуации следует немедленно атаковать противника, не давая ему развернуться, а когда надо уходить из-под удара.

— Меня учили этому, отец, — сказал Конн.

— Конечно. Но в настоящем бою некогда будет вспоминать заученные правила, там надо будет мгновенно принимать решение, а ошибиться нельзя.

Они проехали около двух лиг, когда один из передовых конников подскакал к барону и крикнул:

— Впереди показался было всадник, но увидев нас, умчался назад!

— Подстрелить его надо было, растяпы! — раздраженно рявкнул барон.

— Не успели…

— Ладно, вперед.

Как ни были осторожны конники передового отряда, враги обрушились на них неожиданно. Из-за очередного небольшого леска с густыми зарослями орешника на полном скаку вырвался конный отряд и устремился на дозорных. Те развернули коней и помчались назад, сопровождаемые стрелами, а тяжелая конница барона, ускоряясь, устремилась вперед, рассчитывая сокрушить врага мощным ударом.

Разбойники не приняли боя. Подранив двоих дозорных стрелами, они развернули коней и помчались назад. Конан вел свой отряд следом за дружиной барона и отлично видел, как барон залетел в устроенную для него ловушку. Скрытый за лесом другой отряд всадников обрушился на дружину барона Леппика сбоку и вдогон, так что копья его воинов оказались бесполезны, на них нападали сзади и рубили, рубили! Конница может встретить удар только во встречном движении. Даже развернувшись против нового противника, барон подставил бы спины своих воинов первому отряду разбойников. А стоять на месте против превосходящего врага — это поражение. И была бы судьба барона лечь на этом поле вместе со своей дружиной, но Конан, мгновенно оценив ситуацию, бросил свой отряд вперед. Он не мог остановить барона, когда уже понял, что его ведут в ловушку, но он без малейших сомнений ринулся ему на помощь.

— Вперед! За мной! — голос короля на миг перекрыл шум схватки, и Конан со своим отрядом на полном ходу обрушился на врага.

Дружина барона Леппика уже потеряла быстроту и силу удара, его воины смешали строй и лишь отбивались от наседающих со всех сторон разбойников. А королевский отряд на скорости ворвался в битву. Топот лошадей и лязг железа, возгласы торжества и стоны раненых. Сын скакал рядом с Конаном, прикрытый с боков, но в первом ряду атакующих. Король не имел возможности переставить наследника назад, ему надо было немедленно сломать противника.

Отряд короля пробил ряды разбойников, оставляя за собой поверженных врагов и шарахающихся в стороны одиночек, счастливых тем, что им удалось уцелеть после смертоносной атаки гвардейцев. Барон Леппик, получив передышку, уже перестраивал своих воинов и повел их так, чтобы охватить разбойников, пытающихся выйти из-под удара королевского отряда. И в короткой жестокой сече полегли почти все враги, лишь несколько всадников попыталось вырваться из битвы и попытаться уйти, рассчитывая на резвость своих коней. Их преследовали, били стрелами. Когда битва перешла в добивание последних разбойников, Конан опустил свой меч и обернулся к сыну:

— Ты как, цел?

— По руке немного досталось, а так все в порядке.

— Ну-ка, покажи.

Вражеский клинок попал по левому плечу Конна и соскользнул с него, оставив лишь кровоточащую ссадину.

— Сейчас перевяжем, А сам-то ты кого-нибудь достал?

— Я рубанул двоих, — сказал Конн, — вспоминая бой. — Но не знаю, насколько успешно. Все было очень быстро, никакого фехтования. Возникает вдруг впереди орущая рожа, мелькает оружие, удар — и нас уже разнесло в разные стороны. Но одного я точно свалил. Колющим ударом. Конн поморщился:

— Клинок вошел ему в грудь с каким-то мерзким хрустом, и я едва успел выдернуть меч, а то бы его вырвало у меня из руки…

Битва закончилась. Гвардейцы собирались возле короля, вытирали оружие, перевязывали раненых. Воины барона тем временем прошли, подбирая своих людей и добивая раненых врагов, потом принялись раздевать их.

Барон послал легковооруженных всадников проехать по окрестностями собирать лошадей, лишившихся своих наездников, отправил гонца в деревню за телегами для раненых и убитых дружинников, а сам подошел к королю. Вражеский клинок разрубил Леппику пластину оплечья, и он баюкал раненую руку.

— У меня пятеро убитых и семеро тяжело раненых, мелкие раны не в счет, — сказал он. — А если бы не ваша помощь, то не знаю, уцелел ли бы кто-то из моей дружины.

— Да уж, влетел ты в засаду знатно. Что, не приходилось с таким встречаться?

— Нет, государь. В битве такого не бывает, там рубишься с противником копье на копье и меч на меч, а разбойники если и делают засаду, то не в чистом поле и не против готовой к бою дружины. В походе, в лесу я еще мог ожидать внезапного нападения, а чтобы так…

— Ладно. Что ты сейчас намерен делать?

— Соберем добычу, закопаем трупы, а там должны подойти телеги, погрузим наших убитых и раненых и поедем назад. Ох, и нерадостная получилась победа…

— Понятно. Среди моих воинов нет тяжелораненых, так что мы не будем вместе с вами возвращаться, а прямо отсюда поедем к восточному перевалу.

После короткого отдыха королевский отряд двинулся на север. Ехали не торопясь, постепенно приходя в себя после битвы. Бой выматывает даже самого сильного и выносливого воина. Когда смертоносные клинки пластают воздух перед тобой, и вся твоя жизнь сейчас служит одному — успеть уклониться, отвести удар и первому поразить противника, то все силы человека сосредотачиваются в этот миг и выплескиваются в невероятном напряжении схватки.

— …У него была сабля, но он поторопился ударить издали — я смог уклониться и полоснул его в ответ…

— … Он, зараза, целился мене секирой рубануть по башке, а я отводом отшвырнул ему руку с секирой в сторону и на обратном движении клинка достал ему по шее…

— … Я сшиб его вместе с лошадью и тут же кинжалом встретил другого, ловлю поводья, а они соскальзывают…

— Ну и как тебе твоя первая битва? — спросил Конан сына.

— Не знаю, — с сомнением ответил Конн. — Я скакал, рубил и колол… Все происходило слишком быстро, чтобы что-то понять. Потом… Поле, усеянное трупами — это довольно мерзкое зрелище. Мертвые люди, изрубленные, окровавленные, не успевшие остыть, а их уже раздевают и собираются зарыть в землю…

— Они бы нас даже закапывать не стали, — спокойно сказал Конан. — Бросили бы на съедение зверям и двинулись дальше.

— Да я знаю! — отмахнулся Конн. — Мы были в своем праве, мы исполняли свой долг, мы оказались сильнее… Просто мне кажется, что гордиться этим довольно глупо. Мы сделали грязную работу и только. Если я смог первым вонзить клинок в грудь своего противника, то я от этого стал сильнее? Более достоин уважения?!

— Просто ты раньше никогда не был вынужден сражаться с противником, который хочет взять твою жизнь. С настоящим врагом, чья ненависть заставляет тебя бороться с напряжением всех своих сил и не оставляет места раздумьям и сомнениям.

— Неужели только злоба врагов может сделать человека сильным?

Конан пожал плечами:

— Наверное, не только она. Но это проще всего — разить без раздумий в ответ на вражескую ярость. Ты — или тебя. И все просто и ясно, и клинок разит без пощады, и ты обретаешь победу и гордость, славу и величие…

Или вот представь себе — решил человек жить мирно, никому не мешать и ни от кого не зависеть. Забрался в глушь, в горы, построил дом, пашет землю, пасет скот, растит детей. И может быть вполне счастлив такой жизнью. Но когда-нибудь мимо него будут проезжать лихие люди и ему придется либо терпеть грабеж и унижение, либо умереть с мечом в руках. Умереть, потому что одному не выстоять против десятка. Вот и получается, что одни начинают жить мечом, а другие платят им за защиту. Я воин и уважаю воинов, хотя не могу не признать, что и среди них попадаются совершенные мерзавцы и висельники. Сильные, храбрые, умелые воины, но при этом бесчестные, неблагодарные и жестокие. Жестокие без меры. Сразить противника в честном поединке и добить его, чтобы не мучился — достойно воина. А вот пытать побежденного и издеваться над тем, кто не может тебе ответить — позорно. С другой стороны, далеко не каждый землепашец труслив и беззащитен. Он порой терпит унижение, потому что на нем лежит долг уберечь свой род от гибели, но и он может порой биться так, что грабителям приходится горько пожалеть о том, что они сочли этого мужика легкой добычей. Видал я и такое.

— Вот ты говоришь — мерзкое зрелище, — продолжал король чуть погодя, — Так нам еще не пришлось хоронить убитых. Знаешь, в молодости мне часто приходилось вступать в смертельные поединки и, победив, уходить, а то и бежать, оставляя за собой непогребенные трупы. А это на самом деле очень плохо. Душа убитого не находит успокоения и смущает покой живых…

Не знаю, может это и стариковская блажь, но в последнее время мне начинает казаться, что это именно неуспокоенные души убитых мною людей наводят на меня все новые и новые беды. Ведь вроде бы завоевал я престол Аквилонии в честной борьбе, не интригами и предательством, а своей силой и доблестью, сокрушил врагов и старался наладить мирную жизнь в королевстве. Так вновь и вновь обрушиваются на меня испытания, которых я не могу предвидеть. Откуда ни возьмись! Я, конечно, буду биться с любыми напастями, но ведь большую половину жизни я уже прожил… А мне хотелось бы оставить тебе королевство процветающим и могучим, а не погрязшим в череде войн и потрясений. Ладно, как бы то ни было, я сделаю все, что смогу, а уж если смерть перехватит меня на полпути, то в том не будет моей вины…

Они проехали несколько селений, разграбленных разбойниками, не останавливаясь в них. На ходу успокаивали людей, говорили, что банда не вернется, обещали помощь пострадавшим и ехали дальше.

Бандиты на своем пути убили несколько человек, не пожелавших расстаться со своим добром, и сожгли дом, где хозяин уложил насмерть двоих разбойников. Убитые разбойниками, как правило, просто не поняли происходящего и не знали, что за спиной наглецов, вломившихся в их дома, стоит полсотни головорезов.

* * *

К вечеру королевский отряд добрался до пограничной заставы у восточного перевала. Горы громоздились впереди, но по узкой долине, поросшей лесом, между основным хребтом и отрогом вела достаточно пологая дорога, дальше уходящая вверх.

Небольшое селение на выходе из долины перерывало дорогу в горы прочной изгородью, а у ворот дежурили несколько воинов. Заметив приближающийся отряд, они поднялись навстречу подъезжающему королю с оружием в руках. Из расположенной рядом избы выбегали их соратники, на ходу поправлявшие амуницию. Вперед выступил один из воинов:

— Я десятник пограничной заставы восточного перевала Торвик. А вы кто такие?

— Ты не узнаешь своего короля? — возмутился Конан, осаживая лошадь возле десятника. — Ты почему пропустил банду через заставу?! Вы здесь для чего поставлены?

— Не гневайся, государь, — лицо Торвика покраснело от сдерживаемых чувств. — Десяток воинов уходил наперехват отряду пиктов, о котором мне сообщили накануне, а оставшиеся на заставе не смогли удержать ворота и укрылись в казарме. Разбойники не стали их осаждать, потому что от этого у них было бы мало добычи, но много потерь. Они устремились на равнину, а мы послали гонца в замок барона Леппика. Вы с ним встречались?

— Мы с дружиной барона встретили разбойников в поле и побили их.

— Хвала богам! Много ли их успело разбежаться? Нам надо готовиться ловить уцелевших?

— Некого будет ловить, — оскалился король. — Но у барона Леппика четверо убитых. Злая была схватка. Но ладно, принимай гостей, ночевать будем у тебя на заставе.

Усталые гвардейцы спешивались, распрягали коней. Воины с заставы помогали им, в доме разожгли очаг и начали готовить ужин. Конан тем временем осматривал окрестности, потом подозвал к себе Торвика:

— На ближней горе у тебя нет наблюдателей?

— Нет, государь. Оттуда невозможно спуститься, дорога все равно ведет через долину, и обойти заставу никак нельзя.

— Спуститься оттуда тяжело, да, — возразил король, — но вражеский лазутчик вполне мог видеть, как твои люди ушли с заставы. И ударили как раз в тот момент, когда их некому было встретить. В здешних горах много народу живет?

— Да кто их знает? За перевалом есть долины, есть плоскогорья, живут там люди, конечно. Приходят, продают шерсть и выделанные шкуры баранов. Говорят, где-то там камни добывают, не то, чтобы драгоценные, но купцы охотно берут их для обработки. Дальше дорога ведет по горам в Киммерию.

— Про Киммерию можешь не рассказывать. У тебя должны быть доверенные люди среди горцев, чтобы сообщали обо всем, что происходит вокруг. Ты тут не только пошлину собирать поставлен! Ты заставой Аквилонии командуешь! Людей держать в готовности отразить врага и следить за всем, происходящим, чтобы никакая опасность не была неожиданной. Понял?

— Понял, государь. Я ведь здесь недавно командую, не успел еще…

— Теперь постарайся успевать. Какие новости приходили из Киммерии в последнее время?

Десятник задумался, припоминая.

— Да, пожалуй, никаких, — наконец сказал он. — Точно, в этом году ничего из Киммерии и не было. Обычно-то оттуда тянется народ в Аквилонию и дальше на юг, то поодиночке, то небольшими отрядами. И к нам в стражу нанимаются, и дальше идут. А в этом году проходили только караваны с грузом олова из киммерийских рудников, пошлину заплатили, как обычно, и все.

— В банде, которую мы разгромили, если и были киммерийцы, то немного, — припомнил Конан. — Что же это значит? Войны-то там не было, я бы знал. Мор? Тоже были бы беженцы, а еще больше — слухов.

— Не знаю.

— Ладно. Что бы там ни было, я скоро увижу это собственными глазами.

На следующее утро поднялись с рассветом, плотно позавтракали и, не торопясь, собрались в путь, взяв припасов на неделю и немного товаров для горцев с таможенного склада.

Король не собирался торговать, но готовился отвечать на гостеприимство щедрыми подарками. Перед выходом поменяли повязки у раненых, и Конан велел остаться на заставе одному из гвардейцев, у которого рана подозрительно опухла и покраснела.

— Найдешь лекаря, — приказал Конан Торвику. — И обеспечишь все необходимое.

— А ты, Марк, — обратился он к своему воину, — после выздоровления возвратишься в столицу, расскажешь королеве, что у нас все благополучно. Не расстраивайся.

Со скрипом открылись ворота заставы, и королевский отряд отправился в путь. Дорога через перевал служила живущим здесь людям не одно поколение, так что крупные булыжники были убраны на обочины.

— Вот ведь, — сказал Конан сыну. — Если мы путешествуем по незнакомым местам, придет ли нам в голову убирать камни с дороги? Мы пройдем по любой тропе, замедлив ход, чтобы не переломать ноги лошадям, или спотыкаясь и ругаясь на чем свет стоит, но убирать камни — зачем? Мы же снова здесь не пойдем. А вот люди, которые здесь живут и ходят этой дорогой постоянно, не пожалели сил и времени, чтобы очистить тропу не только для себя, но и для всех будущих путников. Забавно, я усматриваю в этом некоторое подобие доле правителя. Я могу требовать, чтобы мой подданный пожертвовал своим имуществом и самой жизнью по первому моему слову, но если я буду делать это не по необходимости, а по собственному произволу, то развалю государство и собственную власть. Ведь я обязан обеспечивать своим людям защиту и порядок. Каждый убирает со своей дороги свои камни…

Дорога вывела королевский отряд на седловину между двух гор, свернула в чахлый лесок, где густо растущие тоненькие сосенки наперегонки устремлялись вверх, к солнцу. Потом перед путниками открылось плоскогорье в зелени густых трав, а дорога устремлялась все дальше, вглубь горного массива.

— Вот тоже, — говорил Конан, — ходили здесь люди, ездили на конях, и пробили дорогу так, чтобы идти было легче. Где надо — напрямик, где надо — в обход, но без лишнего пути, а в самый раз. Ну и как, сынок, нравится тебе в горах?

— Ага, красиво, — согласился Конн.

— Когда-то давно я слышал притчу, смысл которой сводился к тому, что не стоит рассказывать про горы жителям степей, а жителю гор про степь. Бесполезно тратить слова — тот, кто не видел ничего подобного, не поймет. И все слова о безграничности пространства степей или о величии гор останутся для него пустым звуком. Невозможно передать словами ощущение, которое ты испытываешь на краю пропасти. Даже если слушающий тебя поймет, что ты хочешь сказать, даже если он видел горы издали, сам он этого ощущения не получит.

— Наверное. А послушай, отец, рассказывают множество историй про твои подвиги. Говорят, ты уже в юности был вождем запорожских козаков…

— Вождем? — король рассмеялся. — Рассказчики всегда любят преувеличивать. Под моим началом было тогда сотни полторы человек. Подумай сам — как бы силен и удачлив ни был пришлый воин, прежде чем он сможет стать настоящим вождем, он должен показать людям, что способен не только сражаться и побеждать. Он должен знать местность и обычаи, чтобы не совершать простейших ошибок от незнания. Ни один обычай не возникает просто так, в каждом заложен глубокий смысл, зачастую непонятный пришлым людям. Предводитель должен быть очень предусмотрителен и осторожен, чтобы из глупости и лихости не завести своих людей в ловушку, устроенную врагами. Нужно немало времени, чтобы люди убедились в способности нового человека быть их предводителем. Никакая сила, ловкость и воинское мастерство здесь не достаточны. Видал я многих сильных воинов, которые не способны были командовать хотя бы десятком.

В два дня они пересекли горы, ограждающие северные провинции Аквилонии от Киммерии. Горцы принимали гостей с искренним радушием, но глядя на этих людей, можно было не сомневаться, что в случае надобности они вполне способны будут дать отпор любому врагу. Здесь были такие места, где даже один человек смог бы остановить большой отряд воинов.

Но вот остались позади высокогорные луга и небольшие озера с чистой ледяной водой, укромные ущелья и каменные осыпи. Перед путниками открылась холмистая равнина Киммерии, заросшая вековым сосновым лесом. Король со своими людьми въехал в родную страну по широкому распадку с текущей посередине небольшой речушкой.

На равнине дорога раздваивалась — более широкая сворачивала вдоль горного хребта к оловянным рудникам, а другая устремлялась между пологими холмами, открывая путь вглубь Киммерии. Конан решительно направил своего коня по этой дороге. Сначала на их пути явно были видны следы пребывания здесь людей — проплешины вырубок и черные пятна кострищ, деревья с обструганной корой.

— Так добывают смолу, — объяснил Конан сыну. — Сдирают с живого дерева кору, смола выступает крупными каплями и стекает вниз по стволу.

Через несколько лиг эти признаки человеческой деятельности сошли на нет и потянулся сосновый лес, не обезображенный человеческим присутствием. Дорога, заросшая свежей травой, еле угадывалась, но король уверенно скакал вперед. На привале он с удовольствием прошелся по лесу.

— Видишь, какой здесь лес? — говорил он Конну. — Светлый, чистый. В Аквилонии леса лиственные, густые, деревья и кустарники растут в несколько ярусов, там простору нет. А здесь сосны устремляют к небу светлые стволы, создавая дивное ощущение величия и чудесной гармонии природы. Как будто душа моя воспаряет ввысь. Сосновые кроны смыкаются высоко над головой, прямые ровные стволы внизу лишены веток и взор скользит по ним, не встречая преград. Красота! А вот в еловом лесу не так. Еловый лес темный, мрачный, густые еловые ветки плотные, сквозь них не проходит солнечный свет и видимость мала. Там душно и тошно. А здесь дышится легко.

— Хорошо, — согласился Конн. — Но что же, здесь никто из людей-то не живет?

— Почему? Живут. Охотники бьют зверя и птицу. Но в основном поселения жмутся к воде. К рекам, озерам. Охотник найдет способ утолить жажду, а нет — перетерпит, а вот постоянное жилье всегда рядом с водой. Возле воды — пастбища, потом выжигают участки леса и устраивают поля. Увидишь.

После отдыха они вновь сели на коней и к исходу дня выехали к селению на берегу небольшого озера. Жителей в нем не оказалось, никто не встретил гостей ни доброжелательным любопытством людей, живущих вдали от густонаселенных стран, ни с откровенной опаской битых жизнью земледельцев. Лишь седоволосый старец сидел на крыльце одного из домов, равнодушно отвернувшись в сторону озера и совсем не интересуясь приезжими людьми. Король мягко спрыгнул с коня, подошел к старику и встал перед ним:

— Что здесь случилось, отче? — спросил он. — Куда все подевались?

— А ты кто такой будешь? — спросил тот в ответ.

— Я Конан. Король Аквилонии и киммериец по рождению.

— Ты собираешься присоединить Киммерию к Аквилонии? — глаза старика оживились интересом и опаской.

— Нет. Я пришел как гость, не с войском, а всего лишь с сопровождением.

— А наши приняли вооруженных всадников за передовой отряд чужого воинства…

— Но что же все-таки здесь случилось?

— Ты не знаешь?

— Нет!

— Тогда слушай. Нынешняя весна выдалась очень холодной и затяжной, а в конце весны боги Севера призвали встать под их знамена всех мужчин, способных держать в руках оружие. Все, не все, но лучшие воины Киммерии отправились в Асгард, чтобы принять участие в Великой битве. Остались немощные, как я. Остались малолетние, на них теперь ляжет тяжесть сохранения рода. Остались еще и те, кто счел своим долгом позаботиться в первую очередь о своих близких. Их обзывали трусами, но далеко не все из них остались из страха. Конечно, если поражение в Великой битве приведет к гибели нашего мира, то какой смысл заботы о ком бы то ни было? Но если после битвы жизнь все-таки будет продолжаться, то окажется, что отступники сделали правильный выбор. А ведь Великая битва и в самом деле уже закончилась…

— И кто же победил? — осторожно спросил Конан.

— Никто.

— Как это?

— В Великой битве погибли все наши боги и все герои. Но и враг не одержал победы.

— Откуда ты это знаешь?

— Подумай сам. Никто из наших не вернулся назад. Значит, они все погибли. Но из Асгарда не пришли на землю Киммерии и победители, чтобы воспользоваться плодами своей победы. Значит, их нет.

— Но это только твои домыслы. Ничего точно ты не знаешь?

— Знаю! — в лице старца мелькнула тень былой силы, ведь был он когда-то молод и силен, и как каждый киммериец не мог не держать в руках меча, и его задело замечание короля. — Я чувствую. Я слышал дыхание воинств, ощущал потрясение мира и всплеск ярости боя. Потом все кончилось. Совсем.

— Даже если и так, — задумчиво проговорил Конан. — Если погибли все и никто не смог воспользоваться результатами победы… Тогда в Асгард сейчас должны устремляться толпы мародеров!

— Конечно, — лицо старика исказилось в презрительной усмешке. — Потому я и принял сначала вас за стервятников, спешащих на запах наживы.

Конан призадумался.

— Меня не интересует добыча с мертвых тел, — сказал он наконец. — Но я должен сам увидеть, что сейчас происходит в Асгарде.

— Мне понятно твое стремление. Но ты хорошо подумал? Это ведь не просто место, где полегли в жестокой сече две армии. Здесь бились сами боги. И место их гибели может быть окружено неведомыми чарами.

— Я не боюсь магии, — уверенно ответил Конан. — Я побеждал магов и демонов.

— Ты можешь столкнуться с такими заклятьями, которым будет все равно — боишься ты их или нет, — возразил старец. — Предсмертные проклятья и неуспокоенные души павших героев и богов — я не знаю, чем они могут грозить тому, кто вздумает появиться вблизи места Великой битвы.

— Даже если это будет смертельно опасно, я должен убедиться в этом сам, а не оправдывать свое бездействие досужими рассуждениями!

— Тогда иди.

И Конан снова повернул свой отряд на север. В течение нескольких днейони пересекли Киммерию и приблизились к границе Асгарда. Их встречали и провожали настороженные люди. Кто при появлении вооруженного отряда прятался в лесах, кто выходил им навстречу с оружием в руках, готовый биться с возможными захватчиками. Как правило, это были подростки с тяжелым не по возрасту оружием и немногие оставшиеся дома мужчины. Нет, это были не трусы. И они доказывали это делом. Аквилонцам попадались сожженные деревни, не сумевшие отбиться от врагов. Были селения, оплакивающие своих защитников, погибших в схватках с разбойниками, но отстоявших жизнь своих близких. Дважды королевский отряд настигал разбойничьи шайки и в коротких яростных сшибках разбивал их. Воинская выучка и доблесть аквилонцев одерживали верх над дурной силой и жестокостью разбойников. Они могли лишь грабить мирных жителей, но не биться с настоящими воинами, которые действовали умело и слаженно, прикрывали в бою друг друга и сами разили наповал.

Вблизи горного хребта между Киммерией и Асгардом королевский отряд остановился на ночевку. В укромной ложбине, где выбивался из-под земли родник с ледяной водой, аквилонцы переночевали, а наутро Конан не сразу объявил приказ выступать, а решил дать людям небольшую передышку. Он послал в дозор две тройки гвардейцев, а остальные остались в лагере — готовили более обильный, чем обычно, завтрак, чинили снаряжение, правили заточку и крепление клинков.

Конан с сыном, разговаривая, отошли от лагеря не так уж и далеко, когда чуткий слух короля уловил приближающийся шум.

— Тихо! — негромко сказал он Конну. — Встань к этому дереву. Слышишь? Кто-то ломится по лесу. Один человек впереди, а за ним еще несколько.

— Мы спрячемся и пропустим их мимо? — так же негромко спросил Конн. — Или пойдем наперехват?

— Первый человек убегает от погони, — ответил король. — Торопится, шумит. Мимо нашей ложбинки точно не пройдет, спустится и пойдет прямо на нас, потому что сквозь кустарник по противоположному склону ему трудно будет забраться. А дальше — мы посмотрим, кто за ним гонится.

Так и вышло. Через минуту запыхавшийся человек в изодранной ветками одежде сбежал по пологому склону в лощину и лишь жалобно пискнул, когда рука Конана, шагнувшего ему навстречу из-за дерева, ухватила его за плечо. Ноги подкосились под беглецом и он, тяжело дыша, опустился на землю, с ужасом глядя на короля.

— Кто ты такой и от кого бежишь? — спокойно спросил Конан.

Беглец был слишком испуган и вымотан, чтобы отвечать, а в ложбину уже сбегали его преследователи. Конан положил руку на рукоять меча и шагнул вперед. Перед ним постепенно выстраивалось восемь мужиков в столь же драной одежде, как и у того, которого они преследовали, только в отличие от него они все были с оружием. Разномастным, неухоженным, но с оружием. Один из них, здоровый детина с довольно наглой рожей, обратился к королю:

— Ты, это, отдай нам этого урода!

— В чем он виноват перед вами?

— Он, это, в Асгард лазил, скотина…

— И что? Детина набычился:

— Не велено нынче в Асгард ходить! Или ты, это, сам туда собираешься? Так лучше забудь!

— Вы кому служите? — надменно спросил Конан.

— Мы-то? Черному Бригусу.

— А он кто такой?

— Ну, это, как его? Верховный посвященный, ага…

— Маг? Жрец?

— Маг, вроде…

— И с каких это пор всякие маги закрывают людям дорогу в Асгард? Если мне будет нужно, то я поеду туда, даже если все маги мира встанут у меня на пути! Понятно?

— Вот как? Бей его! — взревел предводитель, обращаясь к своим бойцам, еще не отдышавшимся толком.

Он не успел даже размахнуться для удара, как кулак короля выбил из него сознание, пару зубов и боевой дух. И он еще падал навзничь, как срубленное дерево, а Конан уже врезался в толпу его подручных, разметав их, чтобы они не встали против него сплошной стеной. Опрокидывая врагов на землю, сокрушая могучими ударами кулаков их ребра и челюсти, король пробился сквозь них, выхватил из ножен меч и, развернувшись, снова обрушился на противников. Этим маневром он заставлял их развернуться спиной к своему сыну, а сам мог теперь бить их одного за другим. Король мгновенными ударами зарубил двоих противников и тут же принял на меч удар боевого молота. Сталь загудела от обрушившейся на нее мощи, но Конан выдержал, сильнейшим толчком отбросил нападавшего, всаживая левой рукой ему в грудь кинжал, и сразу же был вынужден отражать удар тяжелой секиры. Клинок оказался заклинен между окованным железом древком и обратной стороной лезвия секиры. Опытный боец не давал освободить клинок и старался вывернуть меч из рук короля, ожидая, что кто-нибудь поможет ему добить могучего противника. Краем глаза король увидел, что его сын бьется с тремя врагами и уже свалил одного из них. Конан выпустил рукоять своего меча, резко двинулся на соперника и жесткими пальцами ударил его в глаза, отшвырнул его с дороги и бросился на помощь сыну. Тот в это время грамотно сместился в сторону, разворачивая своего противника лицом к солнцу, точным выпадом достал его руку и наносил уже тому добивающий удар, но позади Конна уже воздвигся еще один враг, заносящий для удара топор. Король достал его в броске. В руках Конана уже не было оружия, но его ладонь упала на хребет врага как тигровая лапа, так что тот рухнул на колени, не успев нанести удар. И тут же клинок Конна нашел его сердце.

Конан быстро обернулся и оглядел поле боя. Нападать на них больше было некому. Шевелился еще один раненый, сыпал проклятьями сидящий на земле и держащийся руками за лицо другой, но никто не был готов сейчас сражаться.

— Ты как, не ранен? — спросил Конан сына.

— Нет.

— Ну, хорошо. Ты слишком увлекся добиванием одного противника и упустил из виду второго. Запомни, когда бьешься с несколькими врагами, то должен наносить удары поочередно то по одному, то по другому. Но ты молодец, хорошо держался. Очень часто новичков берет оторопь при первом столкновении с настоящим противником.

Король прошел вдоль поверженных врагов, подобрал свое оружие и быстрыми точными ударами добил раненых. Потом вернулся и грозно склонился над беглецом, который старательно пытался вжаться под корни ближайшего дерева.

— Ты что вынес из Асгарда?

— Ничего…

— А это что?

Конан отвесил беглецу увесистую затрещину, рванул у него рубаху и вытащил спрятанный сверток. Там оказался небольшой увесистый предмет длиной чуть более локтя, замотанный в старую тряпку. Король осторожно развернул тряпку и увидел жезл темной бронзы, покрытый у основания несколькими рядами непонятных символов, а в навершии заключавшего крупный прозрачный камень. По жезлу змеилась длинная продольная трещина. Похоже было, что этот явно магический жезл побывал в схватке и не выдержал ее.

— Где взял? — грозно рявкнул Конан.

— Нашел…

— В Асгарде?

— Ага…

— Как ты прошел в Асгард? Без препятствий? И что ты там вообще видел?

— По границам Асгарда разъезжают небольшие отряды конных, человек по пять-десять. Но я прятался, пропускал их мимо себя и прошел достаточно легко. Через полдня пути вышел к месту, где полегло человек в двести, не знаю уж, кто там с кем бился, я прошел по самому краю вонь там уже страшная, нашел вот эту штуку, прихватил ее и пошел назад. Ночевал в лесочке у подножия горы и видел, как в полночь на горе появилась темная фигурка человека, видимо, творившего какие-то заклинания. Воздух вокруг него мерцал и переливался сполохами колдовского огня, и небо опрокидывалось на землю… Потом все кончилось. На рассвете я вернулся в Киммерию, и тут меня заметили. Я рванул от них через болотистый ручей, а они оставили коней и погнались за мной. И вот мы здесь.

— Я заберу у тебя эту вещицу, — задумчиво сказал Конан, рассматривая жезл. — Ни к чему она тебе.

— Вы можете забрать даже мою жизнь, — вздохнул беглец.

— Вот и не забывай об этом! Похоронишь убитых и соберешь все ценное, что у них найдется, я потом гляну. Караулить мы тебя не будем, но бежать от нас я тебе не советую. Понял?!

— Да, господин.

Король с сыном вернулся к лагерю. Воины уже сложили все вещи и были готовы выступать. Как раз вернулись и посланные в разведку.

— Дорога на Асгард свободна, — доложил королю десятник Виссонт. — Между гор проходит хорошая дорога, мы проехались по окрестностям, встретили небольшую деревушку. Подъезжаем — навстречу нам вываливает несколько мужиков, вооруженных как попало. Кто, мол, такие да чего надо… Какой-то поганый разговор у нас получился. Наглые они чересчур были. Тут еще бабы из своих домишек повылазили и давай выть, что обижают их эти разбойнички. Короче, порубали мы эту сволочь. А бабы потом сказали, что по окрестностям этих уродов до трех десятков шастало. Так что мы с ними, возможно, еще и встретимся.

— Сколько вы убили?

— Шестерых.

— И мы восьмерых. Так что, считай, половины уже нету. Ладно, сейчас позавтракаем и выступаем!

* * *

Отряд выехал по разведанной дороге, выслав опять передовой дозор. Ехали с опаской, не расслабляясь. Первые боевые столкновения заканчивались в пользу аквилонцев, но опасность засады была вполне реальной. Впрочем, до гор они доехали вполне благополучно. Дорога в Асгард пролегала через широкую долину между гор, достаточно крутых, чтобы по ним нельзя было проехать на лошади, но хорошо просматриваемых. Так что королевский отряд беспрепятственно преодолел половину пути, но за очередным поворотом дороги их уже ждали. Пятеро конных перегородили дорогу, но это все же была не засада, а попытка договориться по-хорошему. Аквилонские дозорные остановились, увидев чужаков, дождались воинов основного отряда и все вместе подъехали к ним.

— Куда путь держите? — встретил аквилонцев предводитель чужого отряда.

— В Асгард, — уверенно отозвался Конан.

— В Асгард сейчас ехать нельзя.

— Почему?

— Там сейчас царит смерть и безумие. Если вы не боитесь погибнуть, то вы ведь можете вернуться и вынести беду за пределы Асгарда. Это вам очень надо?

— А ты сам там был, что об этом рассказываешь?

— Нет. Мы поставлены на страже границы. И нам совсем не хочется соваться в Асгард.

— И кто же вас поставил?

— Нас? Черный Бригус. Но он всего лишь один из магов, которые охраняют сейчас Асгард.

— Понятно. Так вот, я — Конан, король Аквилонии и киммериец по рождению. Я пройду этим путем, хотя бы передо мной встали все маги мира! Я сам увижу, что происходит в Асгарде, а не буду слушать дурацкие байки, переданные по цепочке слухов! Прочь с дороги!

— Безумный! — крикнул предводитель стражи, разворачивая своего коня. — Ты идешь к гибели сам и ведешь к ней своих людей!

Конан двинулся вперед, неторопливо и неотвратимо, следом за ним двинулись остальные аквилонцы, пятеро противников не стали испытывать судьбу и поскакали прочь. Королевский отряд поехал следом, неторопливо, чтобы не попасть в ловушку. Топот копыт стражников медленно стихал впереди. Пустив вперед дозорных, отряд уверенно двигался вперед, и наконец горы кончились, перед аквилонцами открылась зеленая равнина Асгарда. Слева еще тянулась каменная гряда в несколько человеческих ростов высотой, но дальше дорога шла уже по равнине. Перед выходом в Асгард по правую сторону от дороги на небольшой возвышенности стоял отряд в полтора десятка вооруженных всадников. Конан скривился и сказал сыну:

— Хорошо встали. Атаковать их снизу вверх здесь было бы очень тяжело, а идти мимо них — могут обрушиться на нас сверху вниз. Что делать будем?

— Проходить мимо них, но быть в готовности отразить нападение, — поразмыслив, ответил Кони.

— Пожалуй, да. Лучники, к бою! Двигаемся вперед, не выпуская противника из виду. Оружие держать наготове. Пошли!

Королевский отряд двинулся вперед, без лишней медлительности, но и не ускоряя ход, чтобы в случае нападения легче развернуться навстречу врагу. Отряд стражи, занимавший позицию на холме, выжидал. Или чего-то ждал? Они могли атаковать с преимуществом в скорости и силе удара, но их нападение было лишено момента внезапности. И конные воины на холме стояли на месте — угрожающе и опасно, но рискнут ли они напасть? Они пропустили аквилонцев мимо себя и кое-кто уже решил было, что все обойдется, но тут ряды стражи дрогнули, и они, стремительно набирая скорость, ринулись в атаку.

— К бою! — крикнул Конан, не спускавший глаз с противника, и обнажил свой меч.

Гвардейцы быстро и четко развернули коней, лязгнули клинки, вынимаемые из ножен, а стрелки, державшие луки наготове, но скрытыми от взгляда противника, немедленно начали стрелять. Они успели выпустить по три стрелы, проредившие ряды атакующих, а четвертый выстрел пришелся уже в упор — в налетающих на аквилонцев врагов. Стрельба королевских гвардейцев не только выбила половину врагов, но и расстроила их ряды, лошади с ранеными и убитыми всадниками мешали остальным стражникам, но они все же обрушились на короля и его людей с бесстрашием и яростью обреченных. Аквилонские воины с флангов рванулись навстречу врагам, и те мгновенно оказались в коридоре готовых к бою гвардейцев. Осыпаемые беспощадными ударами, все атакующие были вырублены в короткой схватке.

Конан опытным взглядом углядел среди поверженных тел вражеского предводителя, спрыгнул с коня и наклонился над истекающим кровью противником:

— Зачем ты напал на нас? Ты что, не видел, что мы — добыча не для тебя?!

— Мы выполнили свой долг, — прохрипел раненый. — Вы не остановились бы добром, а пропустить мы вас никак не могли. Вы мертвы в любом случае. Мы — тоже…

Конан наблюдал на своем веку достаточно смертей, чтобы увидеть в глазах раненого, что жизнь уже покидает его. Конан выпрямился и снова огляделся. Все враги были повержены, никто больше не грозил королевскому отряду.

— Ну, вот, — сказал король сыну. — Еще одна наша победа. Проклятье! Не нужна мне была эта битва и эта победа, мы бы прекрасно обошлись без нее. Зачем они напали?

— Не знаю.

— Но делать нечего. Виссонт, — окликнул Король десятника, — возьми двух воинов и посмотри, что там за грядой. Я не думаю, чтобы там была засада, но проверь на всякий случай. И сразу возвращайся назад.

Трое гвардейцев поскакали вперед, а остальные тем временем ловили лошадей, оставшихся без всадников, обыскивали трупы и складывали их рядком, чтобы похоронить. Король с сыном отошли в сторонку и присели на придорожные камни.

— Что-то мне тревожно на душе, — сказал Конан. — Если бы мы были на войне, все было бы проще. Там ясен противник и понятна цель. Там за нашей спиной стояло бы войско Аквилонии, а далеко впереди разъезжали бы сильные отряды разведчиков. А здесь непонятно, что происходит. Стражники, который мы побили, были опасны лишь для одиноких путников, нас они остановить не могли. Они вообще не должны были на нас напасть! Однако, напали…

— Значит, своего хозяина они боялись больше, чем смерти? — предположил Конн.

— Понимаешь, когда раньше я встречался с прислужниками разных магов, они производили впечатление более тупых и несамостоятельных. Велено им стеречь — стерегут. Велено убивать — убивают. А эти пытались нас уговорить, удержать. Напали, когда поняли, что не удержат. Под властью магов люди обычно себя так не ведут. И общее впечатление от происходящего у меня смутное. Чувствуется, что идем мы в самом деле в опасный поход, только в чем заключается та опасность, не пойму. Опять же когда я был один, было проще почувствовать врага. Сейчас я держу в мыслях не только действия возможного противника, но и командую своими людьми. Я должен вовремя отдать им приказ, а когда я один, то действую свободнее. Мне не надо беспокоиться за других, а удар моего клинка быстрее команды «Бей!»

— Что же ты предлагаешь?

— Я думаю, не сходить ли мне в разведку самому. А вас пока оставить здесь.

— Но тогда никто не прикроет тебе спину!

— Знаешь, я обычно способен почувствовать, когда враг пытается подойти ко мне со спины.

— Но какого противника ты ожидаешь встретить? Вдруг тебе все же понадобится помощь?

— Я не знаю, кого я встречу. Вряд ли это будут победившие в Великой битве великаны или демоны, привлеченные смертью многих тысяч воинов. Меня больше беспокоит деятельность магов вокруг Асгарда. Что они попытаются извлечь для себя? После битвы могли остаться магические амулеты, сохранившие свою волшебную силу. Возможности этих амулетов я могу лишь предполагать. Самое страшное, если эти маги попытаются собрать остатки силы павших богов и увеличить за счет нее свое могущество. Об этом даже думать жутко. Но что это Виссонт не возвращается?

— Не знаю.

— Даже если там не ровная местность, а нагромождение камней, он не должен был забираться слишком далеко…

— Ты думаешь, они попали в засаду?

— Да не сунулся бы Виссонт в засаду… — пробормотал Конан, все более мрачнея, потом решился и громко скомандовал. — Тревога! По коням!

Гвардейцы бросали свои дела и садились в седла. Конан и Конн сделали то же.

— Вы остаетесь здесь, — приказал король двум гвардейцам. — Остальные должны выехать по широкой дуге на равнину и оттуда посмотреть — что делается за грядой. Если Виссонт со своими людьми попал в беду, сначала вернетесь ко мне доложить, тогда мы вместе двинемся им на выручку. Если вы их не увидите, то постепенно проедете за гряду, держась на расстоянии полета стрелы от нее, а мы последуем за вами. Понятно?

— Поняли.

— Вперед.

Четверо конников медленно прорысили по дороге и, повернув влево, выехали на равнину Асгарда. Продвинувшись сотни на три шагов, они стали забирать вправо. Король с сыном и двумя воинами оставался в сотне шагов от края гряды.

— Отчего же мы не поехали вместе с ними? — тихонько спросил Конн у отца.

— Оттого, — так же негромко ответил Конан, — что если мы столкнемся с непреодолимой силой, то отступим. Пока у нас есть возможность отступить.

— Ты же никогда не отступал перед врагом?

— Не так. Если у меня выбор «умереть или сражаться» я буду сражаться даже без малейшей надежды на победу. Если мне будет некуда отступать, я буду биться даже с непреодолимой силой. Но если у меня есть возможность отступить и искать иные пути к победе, то мы отступим.

Тем временем конники начали понемногу смещаться в сторону каменной гряды. Конан уже тихонько тронул своего коня, чтобы тоже двинуться вперед, но они продвинулись всего лишь на несколько шагов, как в это время четверо аквилонских воинов на равнине рванули коней в галоп, видимо увидев перед собой опасность и, безжалостно пришпоривая своих скакунов, понеслись назад.

— Стоять на месте! — жестко скомандовал король. Он не видел противника и не мог принять решение — отступать или идти на помощь своим воинам, Конан ждал, пока противник появится в поле зрения.

Враг появился внезапно. Режущий уши визг разорвал небо и слева, из-за нагромождения камней вылетел острый осколок, словно целиком состоящий из белого света, и с огромной скоростью пронесся над аквилонскими всадниками, двое из которых вместе с лошадьми на всем скаку тут же обрушились на землю. А сверкающий объект мгновенно развернулся в воздухе по крутой дуге и рванул вдогонку за уцелевшими королевскими гвардейцами, срезал в полете еще одного из них и упал возле самого края гряды, превратившись в фигуру высокого человека в черной блестящей одежде, угрожающим жестом протягивающего руку вперед, в сторону приближающегося всадника.

— Убить его! — скомандовал Конан, резко бросая своего коня вперед. Он сразу оценил, что уйти от такого противника будет гораздо труднее, чем сделать попытку достать его сейчас, пока он стоит совсем рядом и вряд ли успеет защититься.

Все происходит очень быстро. Вот с руки человека в черном срывается огненная стрела и летит в приближающегося всадника, но аквилонец буквально за миг до этого делает рывок в сторону и огненная вспышка расцветает в нескольких шагах за его спиной. Гвардеец снова меняет направление движения и устремляется теперь прямо на своего грозного противника, кидает в него кинжал, но тот легко уклоняется и повторяет свой угрожающий жест. Воин вместе с лошадью исчезает в безумной вспышке злобно шипящего белого пламени. Визг животного заглушает крик человека и оба они рушатся на землю обугленной дымящейся бесформенной массой. И тут же маг оборачивается навстречу мстителям за спаленного аквилонца. Конан со своими соратниками налетает на него как ураган смерти и возмездия. Если врагу и удастся уклониться от смертельного удара клинка, его собьют с ног и затопчут копытами несущихся лошадей. Маг не успевает применить свою силу, воздух вокруг него уже рубят клинки аквилонцев, но ему каким-то образом удается избежать гибельных ударов, всадники уже проносятся мимо, а он делает рывок вперед, оставляя их у себя за спиной, и стремительно бежит к каменной осыпи.

Когда король со своими людьми развернул коней и вернулся назад, человек в черном уже поднялся достаточно высоко, и достать его они не могли. Конн, вооружившийся перед боем с некоторым избытком, выхватил из перевязи метательный нож и сильным броском вогнал его магу в плечо. Тот вскрикнул от боли, но рана не была смертельной, Конн уже замахивался было для второго броска, но маг успел уйти за каменную глыбу.

— Ты зачем в плечо бил? — спросил Конан.

— Промахнулся…

— Тогда пошли его добивать Джус, — обратился он к одному воину, — оставайся здесь и жди нас. Перек, ты пойдешь с нами.

Поднимаясь на гряду, Конан быстро вырвался вперед, впрочем, здесь не было особо тяжелых участков. Конн и Перек изо всех сил старались не отстать от короля. А он вполне был уверен, что справится с раненым магом и в одиночку, но предполагал, что дальше может оказаться ситуация, в которой противник не позволит к себе приблизиться. Тогда могут понадобиться помощники. Конан стал замечать на камнях редкие капли свежей крови и шел теперь вполне уверенно. Он по привычке прислушивался, чтобы не дать врагу возможности подловить преследователя, затаившись за одной из каменных глыб и ударив в упор, наверняка. Но, судя по всему, бегущий маг стремился к какому-то известному укрытию и не пытался ставить ловушек позади себя.

Конан поднялся на гребень и увидел спускающегося вниз по склону мага. Конан подхватил под ногами кусок камня и запустил им во врага, но тот как раз оглянулся и успел шмыгнуть за ближайшую скалу, высунулся оттуда, и теперь уже король едва успел укрыться, как огненная вспышка взметнула перед ним горсть раскаленных каменных брызг. Конан от души выругался, обернулся и крикнул Конну и Переку, чтобы они были поосторожнее, и снова двинулся в погоню. В нем сплетались сейчас азарт погони, желание отомстить врагу за гибель своих людей и рассудочное опасение оставить у себя за спиной такого противника, если все же выбрать отступление.

После непродолжительной погони черный маг укрылся в пещере на склоне горы, от которого и тянулась каменная гряда. Когда Конан попытался заглянуть в пещеру, из глубины ударила очередная огненная стрела. Король снова выругался, укрылся рядом со входом, дождался своих спутников и подозвал их к себе.

— Что будем делать? — возбужденно спросил Конн.

— Не знаю. Опасно уходить, оставляя позади врага, который может собраться с силами и отправиться за нами в погоню. В ближнем бою мы с ним еще можем справиться, а в чистом поле он разделается с нами, и мы ничего не сможем с этим поделать. Но и лезть в пещеру под магический огонь тоже не хочется. И выкурить его нечем. Разве что отправить вас поискать каких-нибудь дров для костра и нарвать травы для дымовухи. Можно еще попробовать завалить вход камнями, но это долго, тяжело и не очень надежно. Но подожди пока.

Король подвинулся к краю своего укрытия и крикнул:

— Бригус! Черный Бригус! Я ничего не перепутал, это ведь твое имя?

— Что тебе надо? — отозвался маг.

— Зачем ты убил моих людей, Бригус? Они ведь тебя не трогали!

— Вам ведь сказали, что Асгард закрыт. Вы не поняли. Я не желал никому зла, но я не мог допустить, чтобы они вернулись назад.

— А мы тоже в твоих глазах обречены на смерть или ты нас все же отпустишь?

Маг ответил после долгой паузы, видимо, обдумывал ответ:

— Вы пока стоите на грани. Если сейчас вы уйдете как пришли, и не будете соваться в Асгард, вас не будут преследовать.

— Послушай, Бригус! Ты прекрасно должен понимать, что мы не можем рассчитывать лишь на одно твое слово. Окажи нам честь и проводи нас!

— Это чтобы я сам пошел в заложники к мародерам?

— Это кто это тут мародеры? — возмутился Конан.

— А кто же вы? — изумился Бригус. — Или вам приспичило повидаться в Асгарде со своими родственниками? Могилки предков прибрать? Никого, кроме мародеров, мы тут не видим! Только одни лезут скрытно, а другие, вроде вас, ломятся в открытую!

— Я король Аквилонии! — голос короля зазвенел металлом. — Мне добыча не нужна! Я направлялся к месту Великой битвы не трупы обирать, а разобраться в происходящем! Чтобы самому узнать, что там происходит.

— Король? У тебя в королевстве других дел уже больше не осталось? В Асгарде сейчас уйма дел для Посвященных, а праздно любопытствующим там делать нечего!

— Ладно, я чувствую, что ты меня не поймешь, — сказал Конан. — Давай вернемся к тому, с чего я начал — мы готовы вернуться назад, но нам нужен сопровождающий как залог нашей безопасности. Мне очень не поправилось, как ты расправился с моими людьми, и я не рискну оставить тебя у себя за спиной. Что ты можешь предложить?

— Ничего!

— Тогда, Бригус, ты не оставляешь мне выбора. Кто-то из нас должен будет умереть. Готовься! Но если передумаешь, дай мне знать.

— Вы грозите смертью Черному Бригусу? — раздался сзади чей-то спокойный голос.

Пока Конан переговаривался со спрятавшимся в пещере магом, а Конн и Перек упоенно слушали этот диалог, к ним сзади тихо подошел какой-то человек и, услышав последнюю фразу короля, заговорил с ними. Кони обернулся к нему, хватаясь за меч, но оставаясь на месте. А вот Перек, стоявший позади него, от неожиданности и мгновенного осознания того, что он не уследил за противником и подпустил на непозволительно близкое расстояние врага, кинулся на того с занесенным для удара клинком, чтобы пусть запоздало, но прикрыть своего повелителя и его наследника. Бросок Перека оказался ошибкой.

Конан и Конн успели понять, что человек, подошедший к ним, не собирается немедленно нападать на них, но в ответ на занесенный клинок он лишь слегка качнул своим посохом, и подкосились ноги аквилонского гвардейца, закатились его карие глаза, потеряла силу рука, привычная сокрушать врагов в беспощадной схватке, и Перек замертво упал на камни. А старик с посохом сокрушенно качал головой, глядя на мертвое тело перед собой:

— Ах, люди меча, люди меча, — горестно сказал он. — Все бы вам разить врагов направо-налево. Нет, чтобы сначала понять, кто тебе настоящий враг…

Одет он был в длинный балахон, на ногах старые стоптанные сандалии, объемистый мешочек синего цвета на поясе, седые волосы стянуты узорной тесемкой. Длинный посох, окованный снизу полоской потемневшей меди сверху заканчивался пучком веточек, покрытых зелеными листочками.

— Очень опасно, — тихонько шепнул Конан сыну. — Не расслабляйся ни на миг и не выпускай его из виду. Я присмотрю за пещерой.

Король постарался незаметно вытащить свой кинжал и взял его в левую руку обратным хватом, скрывая клинок за предплечьем, готовый в случае надобности бить внезапно для противника. Старец остановился в нескольких шагах от отца с сыном, никаких признаков страха он не показывал, но встал так, что выпадом меча его бы не достали, а то, что бросаться на него издали не имело смысла, Конан и его сын поняли прекрасно.

— Бригус! — позвал старец. — Выйди к нам, а то здесь молодые люди серьезно рискуют заработать косоглазие, пытаясь уследить за нами обоими сразу.

Черный Бригус осторожно выглянул из пещеры и медленно выбрался наружу. Он был бледен, а на левом плече топорщилась окровавленная повязка. В правой руке он сжимал серебряный жезл, а его костюм из черной кожи обильно был оснащен блестящими бронзовыми пряжками и подвесками с магическими символами. Чувствовалось, что рана его тяготит, но он напряжен и готов к схватке.

— Что ж, — сказал Конан, обращаясь к старцу с посохом. — Наша встреча состоялась не лучшим образом, но что делать? Я Конан — король Аквилонии. Это мой сын и наследник Конн. С Черным Бригусом я некоторым образом уже познакомился. А кто ты, уважаемый?

— Белероникс. Верховный друид. Но подожди немного, я пока займусь раненым.

Белероникс повернулся к Бригусу и стал неторопливо делать поглаживающие движения возле его раны, спокойным тоном объясняя при этом:

— Вот говорил же я тебе, Бригус, не увлекайся применением силы. Чем это тебя угостили?

— Ножом, — скривившись, отозвался раненый маг.

— Ну, вот видишь? Ты не смог уберечься даже от какого-то ничтожного куска железа. Учись слушать силы природы, и тот же самый результат ты будешь получать с применением малых сил. Послушай старика, пока не поздно, тебе на пользу пойдет.

— Ты мудр, Белероникс, — ответил Черный Бригус с очередной гримасой на лице. — И я, несомненно, воспользуюсь твоими советами. Но сейчас у меня не было другого способа остановить аквилонцев.

— И опять же, — возразил старик, — ты мог просто не допустить такой ситуации, если бы не рассчитывал чересчур на применение сил разрушения. Ну, как, тебе полегчало?

— Конечно. Благодарю тебя, Белероникс. Верховный друид обернулся к Конану:

— Ну, так что же хотел найти король могучей Аквилонии на месте Великой битвы?

— Попятно что! — с вызовом ответил Конан. — Не волшебных мечей и не магических амулетов, не золота и драгоценностей, хотя все это вполне могло там найтись. Я хотел узнать, кто победил и чего можно ждать от победителя. Готовиться ли мне к сражениям с новым врагом или попытаться взять под свою руку обезлюдевшие земли. Разве это не естественное стремление любого правителя?

— Ну, конечно. Но дело в том, что в Асгарде была не обычная битва, а Великая. Знаешь, в чем состоит отличие? Великая битва изменяет мир, так что обычные мерки здесь не подходят. Ты нашел бы свою смерть, даже не успев толком ничего понять.

— Так объясни мне, что там происходит. Кто все же победил?

— Никто.

— Так не бывает.

— И все же. Там погибли боги Севера и все призванные ими воины. Они мертвы, но добились своей цели — отстояли наш мир. А сражавшиеся против них великаны и их чудовищные союзники, призванные из пекельных миров, понесли невосполнимые потери и не смогли воспользоваться результатами своей победы. Уцелевшие победители были вынуждены покинуть наш мир.

— То есть Асгард сейчас брошен и пуст? — спросил Конан.

— Ну да, пуст, — усмехнулся Белероникс. — Он был пуст как котел с кипятком. Незакрытые входы в пекельные миры! Сгустки сил, освобожденные из разрушенных могучих талисманов! Скопления неуспокоенных душ павших, собирающиеся вокруг развоплотившихся и потерявших силу богов! Проклятия, не нашедшие цели! He-жизнь! Ты не считаешь себя мародером, король Аквилонии, ты пришел с высокими целями и благородными помыслами! А мы, по-твоему, мародеры? Искатели бесхозных амулетов, мечтающие о власти над миром? И не пускающие в Асгард никого, кто мог бы нам в этом помешать, так ты думаешь?!

— Сколько я имел дела с магами, ничего другого я у них и не видел, — не смутился король.

— Ты не зарывайся, не надо. Мы ведь еще не решили, что с тобой делать. Так вот, мы — Посвященные, маги и жрецы, друиды и шаманы, собрались в Асгард, чтобы устроить павшим в Великой битве достойные похороны. Мы сделали уже большую часть этой нелегкой работы, так что не надо нам мешать! Осталось лишь окончательно подавить не-жизнь.

— И что же это такое?

— Ну, ты представляешь, как на голой земле прорастает трава? Как из крошечного семечка вырастает огромное дерево?

— Конечно.

— Так распространяется жизнь, заполняя собой все доступное ей пространство мира. Жизнь при этом постоянно поедает сама себя — скот ест траву, люди забивают скот и поедают его, потом люди ложатся в землю и становятся кормом для травы. Но в этом вечном круговороте жизнь не скудеет, а постоянно разрастается и приумножается. Жизнь неисчислимым количеством невидимых связей питает мир духов. А не-жизнь убивает все живое и распространяется, оставляя за собой мертвое пространство. Похоже, она питает какую-то паразитную Сущность мира духов. Нам с большим трудом удалось остановить ее распространение и свернуть ее так, чтобы она потеряла выход в наш мир. И в это время ты влезаешь в наши дела, как ребенок, тянущийся к огню!

— Что же вы пытались остановить меня жалкими угрозами ваших прислужников? Не лучше ли было сразу объяснить мне все это?

— Ты это всерьез? — изумился Бригус, — Объяснять каждому искателю несметных сокровищ, что идти сейчас в Асгард — опасно?

— Да, — признал Конан, — люди обычно плохо воспринимают слова, вооруженная охрана куда доходчивей.

— То-то и оно, — согласился Белероникс, — Ты ведь, король Конан, сам стоишь перед нами как олицетворение нового мира, и прекрасно понимаешь это.

— Ты это о чем? — насторожился Конан.

— Ты — воин, ставший правителем. И это примета нового мира. В прежние времена, когда людей было еще мало, самый важный человек среди людей был хранитель знаний, и никому тогда и в голову не могло бы придти напасть на встречного, хотя бы и чужого тебе человека, чтобы забрать его имущество, убить его или превратить в раба. Много воды утекло с тех пор, люди научились убивать друг друга, и главным среди людей стал воин. Вдумайся сам — как это дико! Человек, хранящий память поколений и умеющий разговаривать с высшими духами, должен искать защиты у воина, который может быть совершенным балбесом и уметь лишь одно — бить врага чем-нибудь тяжелым по голове! Знания и мудрость обесценились по сравнению нанести врагу смертельный удар. И даже люди, сохранившие остатки древних знаний, нынешние жрецы и маги чаще думают уже не о том, как принести пользу хотя бы только своему роду, а о том, как обрести личное могущество и власть. Ничтожные наследники былого величия! Ничтожные не по силам своим, порой им удается управлять довольно мощными талисманами, ничтожность целей — вот что снова и снова приводит их к поражению. Не так ли?

— Наверное, так, — согласился Конан.

— А иначе ты не смог бы одержать столько славных побед, о которых теперь рассказывают по всему миру. Маги, боровшиеся с тобой, задолго до своего поражения сбились с истинного пути хранителей знаний. Твой путь, человек меча, чужд мне, но я не могу не признать, что на своем пути ты делаешь то, что должен. Я готов довериться твоему слову, король Конан Аквилонский! Если ты обещаешь не делать больше попыток помешать нам и повернешь назад, мы отпустим тебя с миром. Что скажешь на это? Конан задумался.

— Сколько еще времени будет действовать ваш запрет на посещение Асгарда? — спросил он наконец.

— До осени мы управимся. А там выпадет снег, и искатели сокровищ поневоле отложат свои попытки пройти в Асгард. Ну а на следующий год — пусть идут. Они уже ничего не найдут.

— Хорошо, — сказал король. — Я клянусь вернуться назад и в этом году больше не посещать Асгард и не посылать в него своих людей.

— Тогда пойдем с нами, — сказал Белероникс. — Нет нужды карабкаться по камням.

— Постой, — остановил его Конан, — я должен узнать, что стало с тремя моими воинами, которые первыми въехали в Асгард.

— Не ищи их, их нет, — мрачно ответил Бригус.

— Тогда я должен хотя бы похоронить своих людей, — нахмурился король.

— Мы позаботимся о них, — сказал Белероникс, — Ты можешь мне верить, я служу жизни и позабочусь о том, чтобы мертвые обрели свой покой.

Четверо путников обогнули каменную гряду и вышли на дорогу, где их ждал Джус, собравший возле себя табунок лошадей и груду вещей и оружия. Он радостно шагнул навстречу королю и тут же помрачнел, поняв, что остался последним из всего отряда аквилонских гвардейцев.

— Все наши погибли, Джус, — сказал ему Конан, поняв мысли воина, — Собирайся, мы возвращаемся.

— Белероникс, — обратился он к друиду. — Нам забрать лошадей, оставшихся от отряда стражи, или вы найдете им применение? Они мне не нужны, разве что одна, тогда мы пойдем каждый одвуконь, но негоже бросать остальных в безлюдном месте без присмотра.

— Мы найдем людей, которые ими займутся, — ответил друид.

— Хорошо…

Джус разобрал остатки отрядного имущества и навьючил заводных лошадей. Конан и Конн оседлали своих коней.

— Счастливого пути, — сказал Белероникс.

— Подожди! — спохватился король. Он порылся в седельном мешке, достал оттуда сверток и протянул друиду. — Возьми это на память.

— Что это?

— Посмотри.

Старец развернул сверток и увидел жезл, который Конан отнял у беглеца из Асгарда. Внимательно осмотрев подарок, друид бросил быстрый взгляд на короля.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

— Судя по всему, магический жезл, — пожал плечами Конан.

— Конечно. Более того, вещь знаменитая и хорошо мне знакомая. Это воистину королевский подарок, Конан Аквилонский!

— Если она тебе пригодится, то тем лучше, Верховный друид, — отозвался Конан. — Она мне не нужна, и ее ценность для меня ничтожна. Пусть она послужит тебе и твоему делу. Надеюсь, что нам с тобой не придется встречаться в смертельном поединке. Прощай!

И король Аквилонии в сопровождении сына и последнего из своих гвардейцев поскакал в обратный путь.

Дуглас Брайан Дворец наслаждений

Новоприбывшему может показаться, что Ианта — самый унылый город на свете. Небо над ним всегда подернуто тучами, из которых сеет вечный дождь — монотонный, холодный. Улицы грязны. Стены домов облуплены. Сквозняк хлопает покосившимися ставнями. По грязным улицам торопливо проскальзывают тени, укутанные бесцветными лохмотьями.

Если новоприбывший никого в Ианте не знает и не имеет рекомендательного письма, он поселится в скверной корчме, где с него втридорога слупят за несъедобный ужин и ночлег в сырой кровати, в душной комнате, загаженной крысами. И наутро новоприбывший уедет, дав себе зарок — никогда не возвращаться в этот город.

У Конана было рекомендательное письмо, написанное ловкой рукой несравненной Зонары.

— В этом городе меня знают как виконтессу Ревиньон, — сказала она. — И маркиз Каркаду, бесспорно, — один из учтивейших кавалеров, примет тебя благосклонно…

— Нужна мне его благосклонность! — насупился северянин.

— Не перебивай, — Зонара была настроена очень серьезно. — Если ты действительно вознамерился стать королем, то тебе придется слегка отшлифовать свои манеры.

— Разве мои манеры так уж плохи? — усмехнулся Конан.

— Особенно когда ты ешь. Король, мой милый варвар, — это не только мощь и мужество. Это еще и обхождение, повадки и образцовое поведение.

Северянин почесал затылок.

Незадолго до этого они вместе с Зонарой успешно выбрались из очень опасной переделки. Им удалось не только сохранить свои жизни, но и захватить солидный куш. Даже поделенный надвое, он смотрелся весьма прилично.

— Будет глупо просто взять и просадить такую кучу денег, — заявила Зонара. — Ее надо истратить с шиком.

И беспокойной авантюристке пришла в голову мысль: раскрыть перед варваром двери в высший свет.

— Аристократы, особенно молодые и красивые, живут очень интересной жизнью, — щебетала она. — Любовные похождения, турниры, дуэли, яства и питие в любом количестве! Кроме того, всегда можно ввязаться в какое-нибудь приключение.

Последний аргумент Конана убедил. Впрочем, поразмыслив, он пожал плечами.

— Получается, что я живу, словно аристократ. Стоит ли ради этого ехать в Ианту?

Но спорить было уже поздно, Рекомендательное письмо было готово и запечатано. Зонара не собиралась выслушивать возражения. Они провели на постоялом дворе еще одну ночь, а наутро разъехались в разные стороны. У Зонары имелись какие-то чрезвычайно важные дела в Бритунии.

И вот Конан в Ианте. Уличная грязь чавкает под сапогами. Стройная, сильная фигура варвара скрыта, искажена бесформенной хламидой, скверно сшитой и скверной ткани. Но под ней — богатый наряд. Перевязь — немного неудобная с непривычки, но расшитая каменьями и золотыми нитями. Неудобство можно перетерпеть. Верный меч обзавелся нарядными ножнами, но ведь сталь не перестала от этого быть сталью!

Маркиз Каркаду прочитал письмо и долго смеялся, вспоминая проделки Зонары. Он был молод, горбонос и улыбчив. По сравнению с могучим рослым северянином, маркиз выглядел сущим хлюпиком, но когда было нужно, его изнеженные руки наливались крепостью, и легкий «городской» меч в этих руках не ведал усталости.

Одевался он с изысканной небрежностью. Четыре камердинера помогали ему облачаться перед выходом в свет, но к утру маркиз возвращался домой в виде весьма легкомысленном. Вечером Каркаду появлялся на балах, ближе к ночи — на каком-нибудь пиру, а самые упоительные ночные часы проводил в бесшабашном разгуле. И вот сама судьба предоставляет ему спутника и товарища. Радости маркиза не было предела.

— Остановитесь вы, конечно, у меня, любезный князь, — сказал он, прочитав письмо Зонары и складывая его пополам. — Кстати, как здоровье виконтессы?

— Здорова, — буркнул Конан в ответ. Он, бесстрашный воин, сражавшийся с людьми и нелюдями, глядевший в лицо опасности без тени робости, испытал нечто, отдаленно похожее на смущение. И чувство это ему не понравилось. «Какой очаровательный провинциал! — подумал маркиз. — Сущий лесной медведь. Ничего, я его цивилизую!»

«Ну и франт! — подумал Конан. — Кром! Зачем я здесь? Что я здесь делаю? Он ведь смеется надо мной!»

Жареная дичь и вино несколько развлекли варвара и изрядно подняли ему настроение. К тому же, за столом прислуживали четыре хорошеньких служанки, одетые по вкусу маркиза, — то есть, не полностью. Конан щурился на их прелести, и его чувство смущения постепенно проходило.

Каркаду не переставая говорил:

— Из развлечений на сегодняшний вечер могу предложить танцы у графа Эркона, дружеский поединок фехтовальщиков во дворце герцога Мармадыока, танцы четырех прекрасных дев и парад карликов… Нет нужды выбирать что-нибудь одно — мы успеем побывать всюду. У Эркона будет несравненная баронесса Марика и ее сестра-близняшка, не помню точно, как зовут. Обе — прехорошенькие. А на турнире я дерусь с посланником из Ванахейма. Он страшно рычит, но слаб в обороне…

Варвар только моргал, оглушенный этим водопадом имен и предложений. Однако скоромаркиз позвонил в колокольчик. Явились уже известные камердинеры и принялись облачать Каркаду в выходной наряд. Маркиз продолжал разглагольствовать и при этом столь живо жестикулировал, что затруднял работу слуг. Впрочем, у них имелись сноровка и хватка — они вертели своего господина, словно куклу, застегивая на нем крючки, завязывая банты, поправляя воротничок и манжеты.

— Как, князь, у вас всего один костюм? — изумлялся Каркаду. — Не беда! Завтра же я позову лучших портных. Не пройдет и недели, как у вас будет самый выдающийся гардероб в Ианте!

Конан, не вполне понимавший, для чего ему нужна другая одежда, когда и эта еще вполне, хороша, несколько озадачился.

Маркиз же почувствовал, что эта тема не слишком интересна его неожиданному гостю, и принялся с удвоенным усердием расписывать достоинства баронессы Марики.

Танцы Конану не глянулись. То есть, наблюдать за ними было занятно, но варвар отдавал себе отчет в том, что сам бы не смог повторить ни одной фигуры. Это его уязвляло. Зато на турнире он повеселился от души.

Благовоспитанные, чинные аристократы, наблюдавшие за ристалищем, словно заново почувствовали в себе воинственный дух предков. По причине традиционно скверной погоды, поединки проходили в большой зале с высокими, мозаичными потолками. От факелов, зажженных светильников и свечей в помещении было жарко. Зрители разгорячились куда больше дерущихся. Они издавали одобрительные восклицания, а каждый точный удар приветствовали бурными овациями.

Была среди зрителей некая дама, чья странная красота обратила на себя внимание Конана. Дама эта держалась особняком. Ее окружали слуги, одетые в черное, — настоящие великаны, молчаливые, как скалы. Незнакомка полусидела-полулежала на складном кресле.

Она была довольно высокой, утонченной, стройной, одежда не скрывала гибкости ее тела. Наряд, кстати сказать, сильно отличался от платьев прочих женщин высшего света. Он напоминал ритуальное одеяние жрицы. То же касалось и украшений, которые выглядели, скорее, амулетами, нежели простыми безделушками. Приглядевшись, Конан наметанным воровским глазом отметил, что все эти золотые побрякушки — работы старинной и очень редкой. Особенно изящны были подвески в виде дельфинов с изумрудными глазами. «Где я уже мог видеть похожие?» — размышлял варвар, но припомнить не смог.

Самым выразительным отличием незнакомки был ее взгляд, которым она следила за ходом поединков. Взгляд этот, приценивающийся, полный холодно любопытства, Конан хорошо знал. Так смотрели на гладиаторов знатные шлюхи из первых рядом амфитеатра.

— Кто она? — спросил варвар у Каркаду.

— Ты о красавице, окруженной немыми титанами? — Маркиз пожал плечами. — Прелюбопытная особа, в самом деле. Госпожа Эвника. Приехала не очень давно. Богата. Не замужем. Любит бывать в обществе, но ходят слухи, что она — бывшая куртизанка. Держится вызывающе. Обожает чувствовать себя в центре всеобщего внимания и, добиваясь этого, не слишком церемонится. Ее не очень жалуют, особенно прекрасная половина Ианты. Однако, мне пора на ристалище.

С этим маркиз юрко устремился к отгороженному ширмами уголку, где на него тотчас надели кирасу и защитную маску.

В бою Каркаду был великолепен. Быстрота и ловкость его движений напоминали танец. Противник маркиза, юный ванахеймский барон, казался рядом с ним нескладным увальнем. Он пытался задавить Каркаду грубой силой, пыхтел и злился. Турнирные мечи звенели, сталкиваясь. Скоро маркиз даже перестал парировать удары барона — просто уворачивался в сторону.

А барон разошелся не на шутку. Это и решило его участь. В очередной раз промахнувшись мимо подвижной цели, он попал в мраморную колонну, отбил от нее порядочный кусок, сломал меч и разрыдался от огорчения. Его увели.

— Проклятие! — воскликнул маркиз, снимая маску. — Если бы я не пригнулся, он проломил бы мне голову! Кстати, князь, не хотите ли вы поразмяться? Следующий боец, рыцарь Маримальт, весьма искусен. Он разделает меня под орех, как уже не раз бывало. — Что скажете?

Госпожа Эвника слышала эти слова. Она обернулась, чтобы взглянуть на «князя» и даже поднесла к глазу большой шлифованный изумруд. Внушительная фигура киммерийца произвела на нее известное впечатление — она довольно развязно цокнула языком и подняла бровь, как бы упрашивая Конана выйти на ристалище.

— Кром Великий! — негромко прорычал Конан. — Она хочет зрелища? Она его получит!

— Если господин Маримальт не против оказать мне честь, — объявил он зычно, — я вызываю его! Или принимаю вызов… или как угодно! В общем, я с ним дерусь!

С трудом слуги подыскали кирасу, подходящую по размерам. Маску Конан отверг.

— Она мешает смотреть, — пробурчал он. Увидев это, рыцарь Маримальт тоже снял маску. Оказалось, что у него на удивление мягкое, приятное лицо, улыбчивое, почти детское.

Распорядитель турнира ударил в гонг, и схватка началась. Маримальт бился, сохраняя приветливую улыбку. Он не собирался побеждать любой ценой — для него турнир был просто развлечением, вроде игры в мяч. При этом он не пропустил ни одного удара.

Конан знал, что может победить, — для этого ему нужно было разозлиться. Вспомнить гладиаторскую арену, гул кровожадной толпы, запах крови и пота…

Внутреннее чутье подсказывало: сейчас не место и не время для этого. Нужно быть добродушным, легкомысленным и улыбаться — как улыбается рыцарь Маримальт.

Долго еще знатные жители Ианты вспоминали этот бой. Ничего красивее, по их словам, они не видели на ристалищах. Но самым эффектным оказалось завершение поединка. Внезапно пронзительный женский голос вскричал:

— Убей его!

Зрители затаили дыхание. Повинуясь этому голосу, Конан с неожиданной яростью отразил клинок Маримальта и провел сокрушительный прием. В последнюю долю мгновения, опомнившись, он задержал удар. Меч киммерийца остановился у самого виска Маримальта. Еще чуть-чуть — и рыцарь был бы убит на месте.

Маримальт побледнел, хотя и не перестал улыбаться. Отступив на шаг, с учтивым поклоном, он молвил:

— Поздравляю, победа за вами.

Конан пожал его руку и с чувством великого облегчения вернулся к зрителям.

— А? Что я говорил? — возмущался маркиз. — Разве можно кричать под руку? Это она нарочно, чтобы о ее выходке потом судачили несколько дней.

Госпожа Эвника снова рассматривала киммерийца сквозь изумруд. Конан ожидал, что она будет разочарована, но напротив, теперь в ее взгляде было больше любопытства.

Дальнейшие события этого вечера были шумны, веселы и сопряжены с обильными возлияниями. Далеко за полночь, в таверне на окраине города, новые приятели перешли на «ты».

— Ну, князь, признавайся — хороша жизнь в Ианте? — настойчиво выспрашивал маркиз, лежа головой на коленях хохочущей девицы.

Конан отвечал, что как будто бы хороша. Притягательное надменное лицо Эвники, ее злые глаза и ядовитая улыбка не входили из мыслей киммерийца.

* * *

— Всегда представлял себе северян холодными, даже чуть заторможенными людьми, — удивлялся маркиз. — А в тебе столько темперамента!

— Ванахеймский юнец, который чуть было тебя не укокошил, тоже северянин, — напомнил Конан.

— Он просто буйнопомешанный, — рассмеялся Каркаду. — Другого вряд ли отправили бы к нам с посольской миссией. Вернемся же к теме нашей беседы! Сдержанность, присущая аристократам, — своеобразное представление, которое каждый из нас разыгрывает сам для себя.

— Зачем? — Конан ухмыльнулся. — Не лучше ли посмотреть на настоящего фигляра?

— Фигляры редко бывают настоящими артистами. Они кривляются, потешая чернь. А у черни низкие вкусы. Грубая пантомима, похабные песенки и шутки вокруг детородных органов — вот и все, что нужно толпе. В то время как среди знати есть великолепные музыканты, изумительные чтецы и танцоры. Они не зарабатывают своими талантами, поэтому им нет нужды подлаживаться под чьи-либо вкусы.

— Не понимаю! — варвар развел руками. — Вот, к примеру, от искусства фехтования часто зависит твоя жизнь. Победить врага — это удовольствие!

— Когда совершенствуешься в каком-либо другом, более мирном искусстве, тоже побеждаешь врага, — хмыкнул маркиз и перепрыгнул через большую лужу, пузырящуюся от дождя.

Приятели направлялись в дом госпожи Эвники. Сегодня она демонстрировала избранной публике совершенно особый вид искусства — магию иллюзии.

— Колдовство! — поморщился варвар. — Ты хочешь смотреть на чародейские фокусы?

— Здесь говорится об иллюзиях, — возразил маркиз. — Это действительно фокусы, и ничего кроме. Будет забавно.

Киммериец с сомнением покачал головой. Если бы не загадочность Эвники, он остался бы дома, чтобы потом встретиться с маркизом в каком-нибудь питейном заведении, куда молодые аристократы обыкновенно захаживали инкогнито. Но образ этой жестокой, таинственной женщины почему-то не давал Конану покоя.

— Помяни мое слово, маркиз, — с этой госпожой не так все просто, — сказал он.

— Вот и проверим заодно, — беспечно молвил Каркаду.

Они облачились в изысканные наряды, натянули поверх бесформенные, вечно сырые и заляпанные грязью одеяния и вышли из дома.

— Какого врага нужно побеждать, занимаясь музыкой? — насмешливо спросил Конан, возвращаясь к прежней теме. — Слушателя?

— Себя самого, конечно, — отвечал Каркаду. — Человек — ленивое создание. Ему приходит в голову, что он постиг все тайны гармонии, и тогда он перестает совершенствоваться. Разве в искусстве владения мечом дело обстоит иначе?

Киммериец вынужден был согласиться. Спор заглох. Маркиз еще какое-то время ворчал и сердился на глупых зодчих, по причуде которых большинство городских улиц чрезвычайно узки. Это обстоятельство не позволяло пользоваться носилками, и жители Ианты, даже самые знатные, не говоря о простых горожанах, были обречены месить грязь своими ногами. Существовали, правда, особые лакеи из силачей — они носили своих господ на плечах. Но их услугами преимущественно пользовались дамы.

— Какой странный особняк выбрала себе госпожа Эвника, — заметил Каркаду, когда добрались по адресу. — Это очень старая постройка.

Ей больше пяти столетий. Тогда и Ианта еще не была построена. Воображаю, как сыро и холодно внутри!

Варвар промолчал. Его пасмурные предчувствия усиливались.

Особняк и вправду был странен. Собою он представлял круглое строение из камня, окруженное двумя рядами колонн, почерневших от вечной сырости. Резная капитель каждой колонны представляла собою две закругленных раковины, на которых помещалась фигурка дельфина с поднятым хвостом.

— Опять дельфин! — отметил Конан. — Вряд ли это случайно.

Слуга-великан отворил им двери, принял вымокшие хламиды и с поклоном препроводил в залу, где ожидали начала представления гости, числом около тридцати. Большие жаровни на высоких треножниках источали свет багрового оттенка. По потолку скакали тени. Гости слушали арфу — на ней играла миниатюрная девушка в прозрачном хитоне. Голову арфистки венчало странное украшение, напоминающее большую спиралевидную раковину. Вроде тех, что были на колоннах.

— Красотка, — сказал маркиз негромко и тут же добавил: — О, боги! Ты заметил? Эта штука просто растет из ее головы! Честное слово! Кто ее парикмахер?

Инструмент, послушный пальцам арфистки, рассыпал чарующие звуки, то серебристые, то жемчужные… В музыке слышались то журчание ручья, то ревущие волны штормящего моря. Потом девушка слегка откинула голову назад и, не прекращая играть, запела. Но песня ее непривычной оказалась для человеческого слуха. Состояла она из мелодичного пощелкивания и переливчатых, чрезвычайно высоких нот.

— Интересно, на каком это языке? — шепотом спросил Каркаду. — Мне кажется, я слыхал что-то подобное, но где? Когда?

— Мне тоже так кажется, — кивнул варвар. — Будь очень внимателен. Все запоминай.

Маркиз удивился, но ни о чем не спросил — на приятелей зашикали из соседнего ряда.

Конан пристально разглядывал каждую деталь убранства залы, каждое лицо, обозначенное тенью в багровом мраке. Все приглашенные были мужчины. Знатные холостяки. Молодые и не слишком. Как правило, с безупречной родословной. Рыцарь Маримальт тоже оказался здесь. Он сидел на одном из лучших мест. Лицо его хранило выражение светской непринужденности, однако в глазах иногда мелькало недоумение.

— Пора бы уж госпоже Эвнике начинать, — проговорил маркиз. — Музыка, конечно, чудесна, однако…

Он не успел договорить. Арфа смолкла. Яркая вспышка света ослепила всех, а когда к присутствующим вернулось зрение, удивительной арфистки и ее инструмента уже не было в зале.

— Дешевый прием! — фыркнул Каркаду. Конан сохранял молчание.

Неожиданно прямой луч света, упавший прямо с потолка, осветил пространство, предназначенное для выступления. В луче этом заблистали мириады разноцветных блесток.

Послышалась негромкая музыка, и все завертели головами в попытке разглядеть, где же спрятаны музыканты.

А блестки кружились все быстрее и быстрее, переливаясь и сталкиваясь в воздухе. Это было похоже на метель и на брызги прибоя, подсвеченные радугой, и на вихри пузырьков в бокале игристого молодого вина.

И прямо из этого вихря возникла высокая женская фигура, едва задрапированная текучей шелковой тканью.

— Приветствую вас в моем доме! — произнесла Эвника (то была она). — Очень рада, что столь высокое общество, искушенное в зрелищах, снизошло до встречи со мной. Но клянусь забытыми богами древности, ни один из вас не будет разочарован!

Итак, вы пришли насладиться иллюзиями. Что же есть иллюзия? То, чего нет? То, что могло бы быть?

— Невероятно! — шепнул маркиз, толкнув Конана локтем. — Сейчас нас угостят заумными рассуждениями!

Варвар с некоторым недоумением покосился на своего спутника. Маркиз Каркаду говорил о госпоже Эвнике много нелестных слов, как и о ее представлении. Он заранее был уверен в том, что представление окажется скверным, он знал цену бывшей куртизанке и неоднократно становился свидетелем ее скандальных выходок в свете. И все же маркиз пошел сюда. Мало того — он искренне обрадовался, получив приглашение. Неужели ему нравится зубоскалить, сидя в заднем ряду? А может быть, ему правится сама госпожа Эвника? Чужие пороки часто притягивают.

Между тем Эвника продолжала:

— Но разве самому степенному из вас не кажется иногда, что его собственная жизнь — только мираж? Кто знает? Может быть, в эти мгновения на него находит озарение. Так или иначе, смотрите, восхищайтесь и размышляйте. Сначала мои помощники продемонстрируют вам свои скромные умения. Нибилла, чье пение и игру вы уже слышали, — моя воспитанница. Я нашла ее много лет назад на берегу моря. Она была почти ребенком в ту пору, совсем беспомощным, испуганным… Я приютила сироту и лично занималась ее воспитанием. Она поет песни на языке своего народа…

Многие из зрителей хотели бы спросить, что это за народ, но правила этикета не позволяли прерывать представление. Тем временем появилась и Нибилла.

На сей раз она играла на небольшой виоле, резонатор которой был сделан из панциря морской черепахи. Вновь зазвучала песня, состоящая из звуков странных и таинственных. Нибилла пританцовывала. Серебряные бубенчики на ее лодыжках отзванивали ритмический рисунок. А в световом луче за ее спиной проступила отчетливая картина — морской берег, нагромождение далеких скал, пенные буруны и далекий парус у самого горизонта.

— Мне кажется, я узнаю это место, — пробормотал Каркаду в растерянности.

— А я узнал, на каком языке она поет, — ответил киммериец. — Кром всесильный! Мне следовало сразу догадаться!

— И что же это за язык?

— Это язык китов и дельфинов. Язык жителей моря, — Конан наморщил лоб. — Говорят еще, что разговаривать их научили лемурийцы. А там, где пахнет лемурийцами, там обязательно случаются занятные штуки…

— Но ведь этот народ погиб весь целиком! — поразился маркиз.

— Народ не может погибнуть целиком, поверь мне, — возразил варвар. — Мне уже доводилось сталкиваться кое с кем из них.

Нибилла закончила песню на необыкновенно высокой ноте, перевела дыхание и сразу начала вторую. В этой девушке, кроме раковин, росших из головы, была еще одна странность: во время пения она словно впадала в транс. Казалось, окружающее перестает существовать для нее.

Изображение за ее спиной померкло и сменилось другим. Теперь зрители наблюдали чудеса подводного мира. Одна за другой проплывали яркие рыбы с разноцветными плавниками, хищно моргал спрут, затаившийся за коралловой порослью. Зрелище постоянно изменялось.

Вот виден песок на дне, из которого торчит костяк затонувшего корабля. Раскрытый сундук, полный тусклых золотых слитков и драгоценных камней. У подножия сундука скалится жутко череп бывшего владельца этих сокровищ. Теперь он спокоен за их сохранность!

Снова меняется картина, будто взгляд поднимается к далекой поверхности — там пустота, зеленая прозрачная вода и ничего больше. Но колеблющийся силуэт появляется перед взором. Это молодая утопленница. Она, похоже, висит в пустоте. Волнуются над головой длинные русые волосы, руки невесомо и плавно движутся в страшном, медленно танце. Лицо отчужденное, спокойное… Что за жизнь была у этой бедняжки на суше? Теперь неважно. Море приняло ее и избавило от земных страданий. Теперь будет только прохладная зелень воды, тишина и хороводы пестрых рыбок вокруг.

— Бр-р-р! — маркиз стряхнул наваждение. — Мне показалось, что я тоже утопленник, — признался он. — Забавное ощущение.

— Ты полагаешь? — процедил Конан сквозь зубы. — Мне так не кажется.

Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

Выступление Нибиллы закончилось. С поклоном она отступила в луч света, который внезапно погас, чтобы через мгновение вспыхнуть вновь. Теперь в нем стояла другая девушка. Совершенно обнаженная, она держала в руках бубен. Ее тело было необычайно соблазнительным, пышным, но в меру. Узкая талия подчеркивалась приятной округлостью бедер, высокая крепкая грудь дразнила взгляд. У этой на голове тоже были раковины, еще более причудливой формы.

— Ликея, моя вторая приемная дочь! — проговорила госпожа Эвника, не показываясь перед зрителями. — Ее настоящие родители погибли случайно, во время одной из глупых и ненужных человеческих войн. Может быть, по этой причине Лике нравится играть с холодной сталью. Орудия убийства превращаются ею в декорацию, она попирает их и затмевает блеск мечей красотой своего тела.

С легким скрежетом каменный пол вокруг Ликеи весь ощетинился клинками и лезвиями. Мечи, кинжалы и ножи, устремленные остриями вверх, мерцали в луче. Ликея танцевала между ними, кружась и изгибаясь. Единственным аккомпанементом танцу служили мерные удары бубна.

Все быстрее и быстрее плясала Ликея, ритм бубна учащал сердцебиение зрителей. Казалось, еще немного — и танцовщица оступится, тело ее будет искромсано клинками…

— Вздор, — говорил Каркаду, — мечи наверняка иллюзорные…

При этом маркиз нервничал и терзал пальцами кружева манжет.

Следующим выступал Нагир — невероятно уродливый карлик с лицом грустного, красивого юноши.

Росли ли раковины из его черепа, разглядеть было невозможно из-за парчового пышного тюрбана, усыпанного крупным жемчугом. Свои короткие, искривленные ручки Нагир держал скрещенными на груди. Между пальцами рук у него были прозрачные перепонки.

— Не думайте, господа, что мой воспитанник обижен судьбой, — произнес из темноты голос Эвники, — не смейтесь над его внешностью. Если бы вы знали, сколько красивых женщин дарили ему свою любовь, вы поняли бы, что облик человека — тоже иллюзия. Причем — самая пустяковая. Нагир одарен природой как никто другой. С самого своего рождения он умеет читать чужие мысли…

— Но позвольте! — не выдержал граф Борко, известный путешественник, повидавший немало. — Какое отношение имеет чтение мыслей к иллюзиям? Скорее, это эмпатика…

— О, вы знаток! — рассмеялась невидимая Эвника. — Дело в том, мой милый граф, что мысль, бесспорно, — тоже иллюзия. Вернее сказать, нам только кажется, что мы о чем-то думаем. Возможно, думают за нас другие существа из других миров, а может быть — сочетание звезд на небе управляет нашим рассудком.

— По-моему, это немного… унизительно, — пожал плечами граф Борко и опустился на свое кресло.

— Подумаешь! — хмыкнул развеселившийся маркиз. — Я иногда вообще не думаю.

— Мне ведомы помыслы любого из вас, — глухим голосом произнес Нагир. — Но приличия не позволяют высказывать мысли вслух без ведома их хозяина. Есть ли желающие?

— Я, к примеру, — поднял руку какой-то вельможа в черном камзоле.

— Мгновение назад вы думали о разорении, которое грозит вам, если ваша супруга не ограничит своих трат, — сказал Нагир бесстрастно.

Вельможа хлопнул себя рукой по колену и стушевался.

— Скажите мои мысли, — попросил юноша с бледным лицом и горящими глазами.

— Только что вы мечтали о герцогской короне. Перебирали родственников, которые должны умереть, чтобы расчистить вам дорогу к титулу. О, не стесняйтесь — мысли не наказуемы. Иногда такое лезет людям в голову…

— Чепуха! — брякнул юноша. Бледность на его щеках сменилась рдеющим румянцем.

— А мои? — послышался голос другого молодого человека.

— Вы мечтаете о Ликее. Обратитесь позже к моей госпоже. У вас печально с деньгами, но цена, право, вас устроит.

— Фу! — поморщился Каркаду. — Эмпатический сводник!

— А я о чем думаю? — спросил рыцарь Маримальт, поигрывая нагрудной цепью.

— Вы влюблены, — отвечал Нагир. — Мысли ваши ясны и просты. Примите совет — будьте осмотрительнее.

— В советах не нуждаюсь, — проворчал Маримальт и отвернулся.

— Ставлю десять золотых, что моих мыслей ты не прочтешь! — вдруг воскликнул Конан.

Маркиз вздрогнул от неожиданности. Нагир наклонил слегка голову и исподлобья посмотрел на киммерийца. Вдруг черты его лица искривились. Карлик засучил ногами, взвизгнул и, уронив тюрбан, исчез в темноте.

— Что это было? — спросил маркиз среди общих возгласов удивления. — Ты тоже эмпатик?

— Как бы не так, — ухмыльнулся варвар. — Все проще. Никто не смеет читать мои мысли без моего разрешения.

Такое объяснение ничего маркизу не объяснило, но он решил поверить своему новому другу на слово.

В горящем луче появилась госпожа Эвника.

— Это — недоразумение, — произнесла она ледяным голосом. — Впрочем, любезный князь-северянин может позже зайти ко мне за выигрышем. Это долг чести. Но теперь настало время моего выступления! Оно и завершит сегодняшний вечер.

Эвника хлопнула в ладоши. Под пугающе-торжественную музыку слуги-великаны внесли в залу большой ящик, напоминающий шкаф или гроб, поставленный вертикально. Хозяйка дома открыла дверцу и продемонстрировала зрителям, что ящик пуст.

— Любой желающий может войти сюда, — сказала она. — И перенестись в удивительный мир грез и наслаждений, в котором исполняются все мечты, даже самые смелые. Ну, храбрее, господа! Исполнение сокровенных желаний — совсем не страшное событие.

Гости молчали. Большинство из них испытывало неловкость.

— Неужели никто? — деланно изумлялась госпожа Эвника. — Даже странно!

— Я готов, — сказал Маримальт, поднимаясь. Он подошел к ней и заглянул прямо в глаза. — Надеюсь, вы не обманете. Это было бы слишком жестоко.

— В подобных случаях я никого не обманываю, — улыбнулась Эвника. — Пожалуйте сюда, рыцарь.

— Он войдет! — разволновался Каркаду. — Чтоб мне полгода ходить в тесной обуви, он войдет!

Маркиз нисколько не ошибся. Рыцарь Маримальт вошел в ящик и встал неподвижно. Он казался спокойным и безмятежным, только грудь его вздымалась от волнения. Госпожа Эвника закрыла ящик.

— Подождем немного, — молвила она. — Я не буду читать заклинаний и заламывать рук в нелепых пассах. Просто сосчитаю до трех. Раз. Два. Три!

Ящик открылся. Он был пуст.

— Вот и все! — объявила Эвника. — Представление окончено. Не смею никого задерживать.

— Однако! — вновь поднялся граф Борко. — Разве вы не возвратите Маримальта обратно?

Хозяйка дома рассмеялась ему в лицо.

— Во-первых, это не входит в мои планы, — заявила она. — Во-вторых, он и сам был бы против этого. А в-третьих, ваши рожи мне изрядно надоели! Убирайтесь вон, дураки!

С этими словами госпожа Эвника сама запрыгнула в колдовской ящик и закрыла за собой дверь.

Потрясенный граф Борко кинулся за ней, рывком распахнул створку и тут же отступил. Эвника исчезла.

Маркиз Каркаду тоненько прыснул в рукав. Потом, не удержавшись, рассмеялся во весь голос.

— Это… восхитительно… — с трудом проговорил он, утирая слезы на раскрасневшемся лице. — Нас оставили в дураках… Пойдемте, отпразднуем это событие!

— Но где не Маримальт? — не унимался граф.

— Разве вы не поняли? Ох, умора! — Каркаду прямо-таки трясся от смеха. — Полагаю, что рыцарь Маримальт прекрасно проводит время в каком-нибудь укромном алькове. Не один, естественно… Какая женщина!

Великосветские господа в недоумении разошлись. Далеко не все умеют посмеяться над собой, подобно маркизу Каркаду. Вдвоем с киммерийцем они дошли до заболоченной, донельзя грязной площади и размышляли, в какой из трех окрестных трактиров направить свои стопы. Маркиз продолжал посмеиваться.

— А ты чего хмуришься? — спросил он у своего товарища.

— Сдается мне, что дела у Маримальта далеко не так хороши, как ты думаешь, — мрачно произнес Конан.

— Почему? Все же яснее ясного!

— Никогда не доверяй колдуньям! — сказал варвар. — Особенно — лемурийкам!

— Разве лемурийки такие злобные? — удивился Каркаду.

— Они устроены не так, как мы, — пояснил киммериец. — Совсем по-другому. Зло для них — просто слово, понимаешь?

— Нет, — маркиз покачал головой. — Да пускай они все провалятся в преисподнюю! Ты беспокоишься за Маримальта? Он — молодой, сильный мужчина. Рыцарь, бывший на войне… Как-нибудь уж он-то позаботиться о себе.

— Лично я предпочел бы иметь в одиночку дело с целой вражеской армией, чем со злой женщиной, — промолвил Конан серьезно. — Слушай меня. Маримальт в беде. Если мы не поможем ему, он погибнет. Сейчас мы пойдем в «Хромого оленя», выпьем горячего вина и подумаем, что следует предпринять.

* * *

Липкая, промозглая сырость охватила друзей, выбравшихся на улицу. Вследствие выпитого грома маркиз Каркаду ощущал раздвоение своей личности. Одна половина маркиза была не прочь позабавиться незаконным проникновением в чужое жилье. Эта половина вообще в любом обстоятельстве подмечала только смешные стороны. Вторая, сомлевшая от трактирного тепла, склонялась к недовольству, брюзжанию и желала во что бы то ни стало очутиться дома, в уютном кресле, перед пылающим очагом. Но она была ленива, проявляла себя крайне вяло, и первая половина маркиза, более энергичная, одержала над соперницей сокрушительную победу.

Конан откровенно наслаждался, чувствуя знакомое возбуждение. Мышцы его могучего тела играли, предвкушая борьбу.

— Опасность — что может быть прекраснее? — произнес он почти торжественно.

Маркиз рассмеялся и тут же проворчал:

— Ужин и теплая постель — вот что!

Киммериец пропустил эту реплику мимо ушей.

Скоро сообщники очутились возле дверей загадочного особняка Эвники. Двери были мраморные, вытесанные из сплошных глыб, и затворялись так плотно, что в щель между ними нельзя было просунуть и лезвия ножа.

— Здесь нет замочной скважины, отметил Каркаду и фыркнул: — Как же они попадают в дом? По подземному ходу?

— Такие двери запираются особыми механизмами, — сказал варвар. — Где-то здесь есть тайный рычаг.

Он принялся ощупывать стену и кладку дверной ниши.

— Нужно было взять фонарь, — брюзгливо заявил маркиз. — Темно, как в кармане у ростовщика!

— Мне фонарь ни к чему, — отозвался киммериец. Он никуда не спешил, действовал спокойно и уверенно. Рычаг, однако, не отыскивался. Конан еще раз осмотрелся с повышенным вниманием. Взгляд его зацепился за фигурку дельфина, лежащего на брюхе слева от дверей, там, где обычно восседает каменный лев или грифон.

— Сдается мне, — произнес киммериец, — когда мы были здесь в прошлый раз, хвост этого дельфина был поднят.

— Это как? — поинтересовался маркиз.

— Примерно вот так, — Конан ухватил обеими руками металлический хвост фигурки и с небольшим усилием поднял его.

Раздался отчетливый скрежет. Каркаду рассмеялся, подумав, что эксцентричный варварский князь сломал бронзовую статую. Но он ошибся.

Мраморные двери вздрогнули и стали открываться. Они не успели распахнуться полностью, когда варвар уже вбежал в дом, втащив за собой растерянного сообщника.

Взломщики юркнули в небольшую нишу, имевшуюся в стене коридора, и затаились там. Мимо них тяжело протопали слуги-великаны. Их было всего двое, они не успели вооружиться и даже толком одеться, но и при таких обстоятельствах Конан не решился бы напасть на обоих сразу. Они были огромны. Их тела бугрились чудовищными по величине мускулами. Между собой слуги переговаривались на «дельфиньем» языке, правда, в это мгновение отрывистые звуки, клекот и щелканье никому не показалось бы музыкальными.

От нервного напряжения брюзжащая половина маркиза упала в обморок. В связи с этим Кар-

каду почти протрезвел. По крайней мере, к нему явилась ясность соображения.

«Ну и ну! — подумал он. — Перебудили весь дом! Сейчас сбегутся остальные громилы, нас найдут отличнейшим образом — и…»

Но этого не произошло. Прибежавшие на шум великаны застали только открывающиеся мраморные двери. Им не хватило ума сообразить, что непрошенные гости успели протиснуться в узкую щель. Слуги выскочили наружу, немного покричали там сердитыми голосами, затем вернулись, закрыли двери изнутри другим замаскированным рычагом.

Оба были рассержены, но так как врага извне они не обнаружили, то принялись ругаться между собой. Пощелкивания, взвизги и прочие звуки, которыми они обменивались, носили явно оскорбительный характер. Бранясь на сокровенном языке морских глубин, слуги удалились в свои комнаты, которые располагались весьма кстати на первом этаже. Это означало, что на втором взломщики, скорее всего, на великанов не наткнутся.

— Пошли, — уверенно молвил Конан.

Маркиз шествовал за ним следом и только диву давался — не далее, чем нынче вечером его приятель брел по этому коридору с видом скучающего бездельника, пресыщенного жизнью. Теперь же Конан ступал мягко, как барс. Движения его были точны, спокойны, и в то же время делалось ясно — ь случае опасности он атакует стремительно и смертоносно.

«Впрочем, — размышлял Каркаду, — у них, на севере, принято воровать друг у друга скот и похищать женщин. Ему, наверное, не впервой забираться в чужой дом. Любопытные обычаи встречаются у некоторых народов».

Растущие из стен каменные цветы с резными лепестками — в прошлый раз маркиз принял их за старомодные архитектурные изыски — оказались светильниками. Они источали приглушенный зеленоватый свет без всякого явного присутствия огня.

— Проклятие! — сказал Каркаду вслух. — Эти штуки светятся, точно светляки, сами по себе!

— Некоторые глубинные твари тоже умеют светиться, — отвечал варвар. — В открытом море, когда вода спокойна и прозрачна, достаточно перегнуться через борт и посмотреть вниз. Не такое увидишь! Ты бывал в море?

— Только в бухте. И то чуть не погиб, — без удовольствия вспомнил Каркаду.

— Пираты? Морские чудовища?

— Хуже, друг мой. Меня укачало.

Киммериец пожал плечами. Его тоже удивляли повадки и особенности здешних аристократов. Не моргнув глазом, они могут ввязываться в опасные приключения, храбро сражаются — и могут упасть в обморок, если кто-нибудь поскребет ножом по тарелке. Эти люди напоминали ему дорогостоящих зингарских скакунов, которые дома в конюшне едят только пшеницу, сваренную в вине, а в походных условиях могут не есть вообще и пьют соленую воду из луж.

Друзья добрались до винтовой лестницы, ведущей на второй этаж, и стали подниматься по ней. Сердце в груди маркиза колотилось яростно и весело. Чтобы облегчить себе подъем, он захотел опереться о перила. Однако рука Каркаду взмахнула в пустоте. Маркиз потерял равновесие и, без сомнения, полетел бы вниз, если бы Конан не поймал его за пояс.

— Что ты делаешь? — прошептал варвар.

— Иллюзорные перила! — маркиз развел руками. — Вот это да!

— Сегодня вечером на этой лестнице вообще не было перил, — сказал Конан. — Разве ты не заметил?

— Заметил ли я перила? Ну, ты даешь… — Каркаду не знал, обидеться ему или рассмеяться.

Конан с неодобрением покачал головой.

Довольно скоро сообщники оказались в уже знакомой зале. Кресла, в которых сидели зрители удивительного представления, исчезли. Только волшебный ящик оставался на месте, тускло поблескивая полированной крышкой-дверью.

— Что дальше? — осведомился Каркаду.

— Мы зайдем в него, — Конан решительно направился к ящику.

— Вместе?

— Конечно, по очереди! — киммериец решил не раздражаться на приятеля, и это, признаться, давалось ему с трудом.

— Какое странное дерево, — проговорил маркиз, погладив пальцами гладкую боковую стенку. — Похоже на мореный дуб…

— Это и есть мореный дуб. Ящик поднят со дна моря, где пролежал не одну сотню лет, — сказал варвар.

— И при этом не сгнил?

— Обычный ящик, может, и сгнил бы. Но от этого просто разит колдовством, — нахмурившись, молвил киммериец. — Вообще-то я предпочитаю не связываться со всеми этими магическими штучками. Вреда от них куда больше, чем пользы. Но этот предмет, похоже, — единственная наша лазейка.

— Куда?

— Сейчас и узнаем, — невозмутимо ответил Копан и уже протянул руку, чтобы открыть ящик…

В это самое мгновение с потолка упал луч света. Маркизу показалось, что этот луч обладает тяжестью, — его ошарашило, будто ударом по голове.

Нибилла и Ликея приближались к ним с двух сторон. Глаза обеих воспитанниц госпожи Эвники мерцали, словно звезды, отраженные в морских волнах.

Нибилла поигрывала длинным хлыстом — он извивался в ее руках, словно хвост живой змеи. А Ликея чертила в воздухе замысловатые узоры клинками двух мечей странной формы — в виде акульих плавников.

Обе были обнажены, но их тела сейчас не показались бы соблазнительными даже самому распутному мужчине. Чешуя покрывала их с головы до пят. А между чешуйками то и дело высовывались тонкие, гибкие отростки, словно ощупывающие пространство вокруг.

— С нами дамы? — произнес маркиз. — Как мило!

Он побледнел. Тщательно причесанные и уложенные волосы на его голове встали дыбом от ужаса, но, как и подобает истинному аристократу, Каркаду пересиливал свой страх и издевался над опасностью.

— Лично я ничего не имею против некоторой легкомысленности ваших вечерних туалетов, сударыни, но здесь адский сквозняк. Как бы вы не простыли, — продолжал он.

— Замолчи, человечишка, — прошипела Нибилла.

— Вы успели выучить наш язык? — притворно изумился Каркаду.

Нибилла взмахнула кнутом. Между ней и маркизом еще оставалось значительное расстояние, но гибкое жало хлыста неожиданно вытянулось и обожгло нежную щеку маркиза.

Тот и глазом не моргнул.

— Сколько темперамента! — высказался он, трогая свою щеку кончиками пальцев. — Не каждому мужчине это нравится, милочка.

Следующий удар был нацелен ему прямо по глазам, но Каркаду уже успел приготовиться и увернулся с необычайной легкостью. Узкий клинок его меча мгновенно покинул ножны и блеснул в луче.

Хлыст намотался на оружие маркиза. Каркаду дернул. Нибилла завизжала от ярости — хлыст был вырван из ее руки. Маркиз ловко перехватил его за рукоять в воздухе.

— Некоторые считают, что бить женщин нехорошо, — сказал он. — Но что делать? Иногда приходится. К тому же, милочка, сдается мне, что вы не вполне женщина. Что же вы такое?

Нибилла закатила глаза и испустила пронзительный визг, причем он становился все тоньше и тоньше, пока совсем не пропал из слуха. Но в голове Каркаду вспыхнул ослепительный фейерверк боли. Собравшись с силами, он хлестнул Нибиллу кнутом, причем кнут вновь вытянулся и обмотал лемурийку вокруг бедер. И сразу она исчезла.

Каркаду покачнулся, но устоял на ногах.

Тем временем Ликея, продолжая размахивать мечами, приближалась к Конану. Движения ее напоминали танец, который она демонстрировала гостям. Неожиданно внизу что-то заскрежетало, и из пола показались мерцающие клинки. Маркиз, стоявший за спиной варвара, оступился и вскрикнул:

— Проклятье! Это не иллюзия! Они настоящие! Я разорвал себе штаны! Они стоили кучу денег!

При этом из раны на ноге у него обильно текла кровь.

Конан внимательно следил за танцем Ликеи.

В какой-то момент он осознал, что совершает ошибку. Плавность движений лемурийки, призрачный блеск ее глаз и отсветы на ее клинках погружали его в транс. Он словно впадал в оцепенение. Когда Ликея атакует, он не успеет отреагировать.

А она тем временем выбирала удобный момент, проскальзывая мимо клинков и лезвий, торчащих вокруг.

Сделав вид, что он по-прежнему поглощен ее танцем, варвар осторожно разглядывал пол. Он ухитрился рассчитать собственные движения так, чтобы пройти между оружия, и неожиданно для Ликеи атаковал ее сам. Удар его меча был столь стремителен, что, казалось, по залу пронесся ветер.

Ликея должна была упасть от этого удара замертво, разрубленная от плеча до пояса. Но упали, тускло звякнув, только ее мечи. Сама она исчезла бесследно.

Прыгая на одной ноге, маркиз доковылял до своего сообщника и ухватил его за руку, чтобы не упасть.

— Они не убиты, — сказал он. — Они просто сбежали. И могут явиться в любой момент, чтобы напасть на нас снова. Если ты не передумал забираться в этот демонский ящик, то теперь самое время. — Ты прав, — согласился Конан.

Он вернулся к ящику, а в это самое мгновение мечи и ножи, возникшие из пола, стали прозрачными и спустя миг и вовсе растворились. Каркаду издал возглас удивления, после чего разразился проклятьями.

— Если это все-таки иллюзия, то кто объяснит моему камердинеру, отчего мои панталоны постигла столь плачевная судьба? — восклицал он. — Разве об иллюзию можно порвать штаны?

— Как видишь, — отозвался Конан. Его рука уже лежала на дверце ящика. Рывком распахнув ее, киммериец громко скрипнул зубами.

Скрестив на груди руки с перепонками между пальцев, внутри ящика стоял Нагир.

— Пришли за выигрышем? — бесстрастно осведомился он.

— Если ты умеешь читать мысли, то без труда узнаешь, для чего мы здесь, — грубо ответил варвар.

— Твоих мыслей, северянин, я читать не могу. Понимаешь ли, это ведь просто фокус. На самом деле я их не читаю, а внушаю. Моя хозяйка намекала об этом достаточно прозрачно. Но тебе я ничего не могу внушить. Наверное, потому, что у тебя слишком крепкий лоб.

— А мне — можешь? — спросил Каркаду неприятным тоном.

Нагир презрительно усмехнулся:

— Тебе — тоже не могу. У тебя мозг как у канарейки…

— Выметайся оттуда, — оборвал его Конан. — Дай дорогу.

Нагир покачал головой.

— Для чего ты лезешь не в свое дело? — произнес он. — Тебе больше нечем заняться? Хозяйке ты не понравился. Сначала она обратила внимание на твою стать, но ты слишком уж норовистый. Сам все испортил. Если бы ты проломил на турнире череп этому мальчишке, был бы сейчас на его месте. А он хорош! Потерял голову совершенно и будет служить госпоже до конца дней своих. Жаль, что люди так быстро умирают. Никто не может выдержать наслаждений. Люди странно устроены. Способны терпеть голод, холод, пытки, даже унижение… Но неумеренное

блаженство их губит.

— Хватит болтать! — Конан начинал сердиться уже не на шутку. — Проваливай, иначе содержимое твоей головы будет очевидно любому желающему!

— Не горячись, — Нагир медленно моргнул. — Ты хоть знаешь, куда собираешься ворваться? Знаешь, что тебя ожидает?

— Тебе лучше бы посторониться, — сказал Каркаду.

Его томили скверные предчувствия. Мгновение назад он подумал: почему слуги-великаны до сих пор не сбежались на шум? И, словно в ответ на его мысли, с первого этажа донеслись низкие, угрожающие голоса.

Предоставив киммерийцу разбираться с не в меру болтливым чтецом чужих мыслей, маркиз доковылял до тяжелых дубовых дверей залы, закрыл их и запер изнутри на засов. Длительного штурма со стороны могучих слуг Эвники эти двери, конечно, не выдержат, но помогут выиграть время.

Тем временем варвар, потеряв остатки терпения, выругался и схватил Нагира за руку. На ощупь пальцы карлика оказались неприятно холодными и податливыми, словно принадлежали мертвецу. Конан потянул Нагира на себя, но тот, ухмыльнувшись узким ртом, рванулся назад и… пропал. Конан выругался еще громче — его правая рука, по локоть исчезнувшая в черной пустоте, продолжала сжимать холодное, вырывающееся запястье Нагира, но варвар не видел этого.

Голоса слуг отчетливо раздавались уже прямо из-за дверей. Один из них даже попытался войти в залу и рассерженно затрещал на своем дельфиньем наречии.

Каркалу поспешил обратно к ящику. Рана на его ноге оказалась неглубокой, и кровотечение уже почти унялось. Опасность — и по всему судя, нешуточная — освежила его.

Он успел увидеть, как его приятель буквально запрыгнул внутрь ящика. Когда же маркиз подошел совсем близко, то обнаружил, что Конан и противный уродец — оба пропали. Каркаду немного помешкал, наблюдая, как сотрясаются от могучих ударов дубовые двери.

— Теперь-то уж поздно размышлять! — весело произнес маркиз и шагнул в ящик.

Темнота охватила его со всех сторон. Впереди, там, где должно было находиться деревянное дно ящика, шевелилось что-то живое и слышался шум, похожий на приглушенное завывание ветра. Каркаду шагнул вперед и вскрикнул от неожиданности. Под его ногами разверзлась пустота. Быстрый поток воздуха, поднимавшийся снизу, а также ощущение пугающей легкости подсказали ему, что он падает — проваливается на дно чрезвычайно глубокого колодца. «Проклятье! — подумал он. — Меня опять укачивает!» Действительно, голова его закружилась, и он потерял сознание.

Когда Каркаду пришел в себя и открыл глаза, вокруг было светло и тихо. Высоко над ним шевелились ветви какого-то цветущего дерева.

— Чудно, — пробормотал маркиз. — Когда мы заходили в дом Эвники, была холодная дождливая ночь, а теперь — теплый, ясный день… Кажется, пташки поют…

Действительно, где-то неподалеку щебетали птицы.

— Вставай, — послышался ворчливый голос Конана, неприятно перебивая райскую симфонию птичьего пения. — Пропустишь самое интересное.

Слабо постанывая, Каркаду поднялся и принялся отряхивать свою щегольскую одежду.

— Удивительно! — бормотал он при этом. — Я вышел из дома во всем новом! Что я скажу моему камердинеру?

Неизвестно каким образом изящный наряд маркиза, сшитый у лучших портных Ианты, превратился в лохмотья, словно его обладателя волоком протащили через преисподнюю. Одеяния варвара выглядели не лучшим образом. Впрочем, киммериец, в отличие от своего новоявленного друга, не склонен был переживать по подобному поводу. Он ждал, пока его товарищ окончательно не придет в себя.

Каркаду огляделся по сторонам.

— Занятное местечко, — молвил он. — Ума не приложу, где мы теперь находимся! Я не видел ничего похожего поблизости от Ианты.

— Потому что мы сейчас далеко от Ианты, — кивнул Конан. — Очень далеко.

— Стало быть, госпожа Эвника все-таки настоящая колдунья! — Маркиз в восторге хлопнул себя по бедру. — Вот ведь демоница!

— Нет, — варвар покачал головой. — Она лемурийка. Ее волшебные умения сродни возможностям сильных жрецов. Не это сейчас интересно. Места, где мы сейчас находимся, нет ни на одной карте — в этом я убежден. Здесь ее настоящее обиталище, и оно как следует скрыто от нашего мира. Это и понятно — лемурийцы слишком отличаются от нас, чтобы жить рядом с нами. Неясно другое — для чего Эвника похищает людей?

Рассеянно слушая, Каркаду продолжал вертеть головой.

— Какое странное небо! — удивился он, взглянув наверх. — Посмотри! Оно не плоское, как у нас, а похоже на дно перевернутой чашки. И цвет…

В самом деле, небо напоминало купол, поднимающийся от непривычно близкого горизонта и смыкающийся в зените. Цвет его, поразивший впечатлительного маркиза, не очень подходил небесам.

— Это — море, — сказал Конан. — Над нами действительно перевернутая чаша. Очень большая. А над ней и вокруг нее — море.

— Слишком много для одного вечера, — прошептал Каркаду и потер виски.

Конан решил запастись терпением. Он не был до конца уверен в своем спутнике и, конечно, считал его слишком изнеженным для опасных приключений.

Но маркиз Каркаду доблестно защитил достоинство своего аристократического сословия. Внезапно он усмехнулся и произнес легкомысленно-светским тоном:

— Ну что ж, по-моему, прогулка выйдет занимательной. И никто не упрекнет меня в том, что я не выезжаю дальше пригородов. В какую сторону мы идем?

Конан указал перед собой.

— Я вижу дорогу, мощеную камнем, — сказал он. — Она-то уж точно выведет нас куда-нибудь.

— А в какую сторону направимся?

— Бросим монетку, — предложил варвар. — Если упадет гербом, пойдем вправо. У тебя есть деньги?

— Ты хочешь, чтобы маркиз Каркаду носил при себе наличные? — хихикнул его товарищ. — Аристократы так не поступают!

— Кром великий! — проворчал варвар. — У меня тоже ни гроша. Ну и пес с ним. Пойдем направо!

Приятели так и поступили. То, что они видели по обе стороны дороги, напоминало тщательно ухоженный парк при дворце. Деревья экзотических пород почти все были подстрижены необычным образом. Птицы, поразившие своим пением маркиза, превосходили одна другую яркостью оперенья и сладкозвучием голоса. Полуразрушенные колонны, увитые цветущим плющом И бело-розовым вьюном, мраморные беседки, окруженные зарослями роз, статуи в виде юных воинов и обнаженных дев — всего этого, как показалось маркизу, было в избытке. Некоторые клумбы были вымощены крупными золотыми слитками, а другие — драгоценными камнями и жемчужинами. На зеленой лужайке, сверкая под лучами таинственного светила, высилась горка, сложенная из алмазов.

— С ума сойти! — сказал маркиз. — Хвастаться своим богатством так навязчиво и безвкусно может только бывшая куртизанка.

— Ничего! — отвечал на это варвар. — Если выпадет случай, мы нескольку поубавим это кичливое самодовольство.

— Уж не собираешься ли ты опуститься до грабежа? — недоуменно осведомился Каркаду.

— Грабеж во время боевых действий не только допустим. Это весьма почтенное занятие, — отрезал киммериец. — Не забывай, что прихвостни Эвники первыми напали на нас с оружием. Но грабежом мы займемся чуть позже. Нужно разведать, что случилось с Маримальтом. Тихо! — вдруг рявкнул он, перебивая сам себя. — К нам кто-то бежит!

Маркиз весь обратился в слух. Спустя мгновение до него донесся легкий топоток. Послышались восклицания. Судя по голосу, женщина, скрытая от глаз густыми зарослями шиповника, приближалась к путникам. Скоро она показалась.

Это была девушка лет девятнадцати, одетая в голубую прозрачную тунику. Она бежала с легкостью лани, напуганной неожиданным появлением охотников.

Завидев обоих, девушка испустила вскрик и замерла, разглядывая приятелей. Каркаду показалось, что она сейчас испугается и умчится прочь, но случилось иначе. Незнакомка бросилась к ним навстречу.

— Откуда вы? Как попали сюда? — спрашивала она и, не веря своим глазам, ощупывала новоприбывших. — Ведь вы… из мира, где обычное небо, обычные деревья… Да? Да?

— Ты — тоже, — перебил ее варвар. — Сначала ответь, ты — пленница Эвники?

Слезы выступили на глазах девушки. Она кивнула и всплеснула руками.

— Да, я пленница, — сказала незнакомка. — Сначала я благословляла госпожу Эвнику, видела в ней свою спасительницу…

— Это интересно, — вставил слово маркиз. — Но прежде давайте присядем на травку. Вы запыхались, к тому же что-то вас сильно взволновало. Мы с другом никуда особо не спешим и выслушаем ваш рассказ со всем вниманием.

Произнося эту тираду, Каркаду поклонился вежливо и непринужденно. Его благородные манеры и произношение оказали на девушку успокаивающее действие. Она улыбнулась и взяла себя в руки.

Они с маркизом опустились прямо на обочину, поросшую шелковистой травой. Конан остался стоять. Глубокая заинтересованность проснулась в его синих, ледяных глазах.

— Я — Тана, — представилась девушка, — дочь барона Артего из Аквилонии. Мой несчастный отец, я думаю, погиб во время этой ужасной бури. Она застала наш корабль в открытом море и превратила его в свою игрушку. Команда корабля много дней сражалась со штормом, который то обманчиво затихал, то вдруг снова принимался свирепствовать с новой силой. Многие моряки погибли, но с каждым днем, что нам удавалось удержаться на плаву, росла надежда на избавление от неминуемой смерти. Ведь не может же буря продолжаться бесконечно! Капитана смыло волной за борт, матросы растерялись… Кроме того, никто не знал, где мы находимся. Возможно, свирепый ураган унес нас туда, где еще никогда не ходили корабли.

И вот однажды кто-то из моряков закричал, что полоска неба над горизонтом очистилась от туч. Это означало, что буря близиться к концу. Мы уже не сомневались в своем спасении, но неожиданно корабль налетел на скалу. Днище его лопнуло, он стал тонуть — стремительно, неудержимо…

Я оказалась в холодной воде. Слабые крики отчаяния раздавались вокруг, но быстро затихали. Меня захватило водоворотом, и скоро я уже была в самом центре ужасной воронки. У меня не осталось сил, чтобы кричать… Да и зачем? Все равно никто не пришел бы на помощь. Холод пробирал до костей, страх сковал мое тело, и я решила покориться судьбе. Последнее. что я помню, — как вода сомкнулась над моей головой.

Я стала проваливаться в самую толщу, задерживая дыхание и страдая от удушья. На глубине вода сдавила меня со всех сторон. От боли и страха я закричала, выпустив воздух из груди и потеряла сознание.

А когда пришла в себя, то увидела, что надо мной склонилась красивая женщина. Она пытливо разглядывала меня. Оказалось, что я лежу на постели, в светлой, хорошо убранной комнате, а за окном колышутся ветви дерева и щебечут птицы.

— Ты не умерля, глупышка, — сказала женщина. — Тебе удалось спастись. Богиня удачи любит тебя. Если бы поблизости от места крушения не оказалось никого из моих слуг, твое тело постепенно стало бы морской водой…

Ее голос звучал тепло, обволакивающе, но вот глаза… В них дремал холод, колючий и злой. В то мгновение я уговорила себя думать иначе. Мало ли что может показаться в полубреду.

Женщина назвалась госпожой Эвникой.

— Где я нахожусь? — спросила я.

— В моем доме, — отвечала она.

— А где находится ваш дом?

— Ты задаешь слишком много вопросов для девушки, которая побывала в объятиях самой смерти, — сказала госпожа Эвника. — Название местности ни о чем тебе не напомнит. Ты никогда раньше не слыхала его, глупышка.

Может я чересчур горда, но мне не нравится, когда меня называют «глупышкой». От женщины пожилой я бы вынесла подобное обращение, но Эвника казалась не сильно старше меня.

— Скажите, госпожа, — обратилась я к ней твердо, — могу ли я надеяться когда-нибудь вернуться домой? Я безмерно благодарна вам за спасение, но мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством.

Госпожа Эвника рассмеялась.

— Во-первых, ты еще слишком слаба, — сказала она сквозь смех. — Во-вторых, у меня нет корабля, чтобы отправить тебя на родину. Так что тебе довольно долго придется жить здесь. А что до злоупотребления гостеприимством — так об этом не беспокойся. Я беру тебя под опеку. Ты не будешь нуждаться в пище и крове, у тебя будет красивая одежда и дорогие украшения. А за это ты будешь служить мне и развлекать меня. Не волнуйся, глупышка, я гораздо знатнее тебя. В должности фрейлины нет ничего зазорного.

«Что ж, — подумала я, — в конце концов, я ведь обязана ей жизнью».

Меня действительно снабдили одеждой и поселили в роскошно убранном помещении, в котором, кроме меня, обитали еще четырнадцать девушек. Все они оказались из разных частей света, и все давно смирились со своей участью. Так же, как и я, они в свое время едва не погибли в море и таинственным образом очутились здесь. Иные еще скучали по дому и просыпались в слезах — ускользающие видения родных мест посещали их во сне.

В чем же стояла наша общая участь? Естественная стыдливость с трудом позволяет мне говорить об этом. Время от времени некоторых из нас приглашают в опочивальню Эвники. Там нам приказывают обнажиться. Точно наложницы из сераля, мы должны исполнять все прихоти этой женщины. Иногда она принуждает нас ласкать ее постыдным образом, иногда же сама ласкает приглянувшуюся ей пленницу. Если несчастная протестует, Эвника зовет своих слуг — безжалостных великанов, послушных ей во всем. Провинившуюся наказывают без пощады. Она может считать, что ей повезло, если ее просто высекут, привязав к колонне. Обычно бедняжку подвергают куда более мучительному истязанию. Бывает, что кого-нибудь из нас секут просто так, без вины. Эвиике нравится наблюдать за этим. Она страшно распаляется, становится просто ненасытной. Мне довелось дважды испытать на себе ее жестокие склонности. Не знаю, как я осталась в живых. Жгучий стыд и унижение ломают гораздо сильнее боли…

Позднее я узнала, что во владениях Эвники есть еще несколько таких же сералей. В одном из них живут несчастные, чья участь целиком сводится к боли. По капризу Эвники их мучают, часто — до смерти. В другом заключены пленницы, ублажающие слуг Эвники. Их судьба также плачевна. Грубая, слишком мощная плоть этих великанов причиняет им невероятные страдания. Они скоро умирают.

Так что мне еще повезло. А есть особый сераль — в нем содержатся девушки, предназначенные для гостей Эвники. Несколько раз в году она исчезает, иногда — надолго, и возвращается не одна. Возможно, она околдовывает мужчин. Ее пленники так и не понимают, что они в плену. Остаток своей жизни они проводят, наслаждаясь яствами, питьем, ласками рабынь и самой госпожи Эвники… Их глаза делаются пустыми, тела истончаются, словно тени. Проходит десять-двенадцать дней — и вот уже из опочивальни выносят мертвое тело, укрытое простыней.

— Так быстро? — усмехнулся Копан. — Неужели Эвника выбирает одних только хлюпиков?

— О нет, господин. Избранники Эвники вовсе не таковы. Дело в другом. Она потчует их особым напитком. Я много раз видела его действие… Отведав напитка, который цветом похож на молодое вино, обреченный чувствует в себе прилив мужских сил. Страстное желание охватывает его. Он приходит в исступление. Только в этом состоянии мужчина может доставить наслаждение госпоже Эвнике. Вожделение пленника нарастает с каждым часом. Через два дня он уже не покидает ложа, причем Эвника, отрываясь от его ласк, заменяет себя свежей наложницей из сераля на время, потребное ей самой для отдыха… Ненасытная похоть между тем пожирает мужчину изнутри.

— А откуда Эвника берет столь дивный напиток? — поинтересовался маркиз.

Тана побледнела. Его голос задрожал.

— Неподалеку отсюда находится капище, посвященное демоиице по имени Атротида. Там стоит ее изваяние. Вряд ли человек мог изваять эту статую. Она прекрасна, но если долго смотреть на нее, Атротида становится пугающей. Лицо безупречной красоты словно искажается гримасой, слепые глаза статуи делаются злыми и страшными…

Однажды Эвника велела мне сопровождать ее в это капище. Я должна была нести на подносе золоченый сосуд, накрытый куском парчовой ткани. Госпожа приказала мне стоять у входа в капище, а сама принялась один за другим зажигать светильники, окружавшие статую. После этого она разделась и приготовилась к исполнению какого-то обряда. Я успела разглядеть изваяние как следует. От страха меня трясло.

— Госпожа! — взмолилась я. — Вели наказать меня но своему усмотрению, только позволь уйти отсюда!

— Глупая девчонка! — рассердилась Эвника. — Тебе дадут триста розог, вымоченных в уксусе, раз тебе этого хочется. Но это случится попозже. А сейчас ты замолчишь и будешь делать все, что я прикажу. Иначе тобой позабавятся мои слуги, все по очереди. Они будут брать тебя как женщину и как мальчика, пока твое тело не лопнет. А после этого они же сварят тебя заживо и насытят свои утробы!

От ужаса я едва не лишилась сознания. Пока госпожа Эвника произносила свои страшные угрозы, Атротида изменила выражение лица. Прежде оно было бесстрастным, теперь же стало похоже на лицо самой Эвники, такое же жестокое и сладострастное.

Госпожа Эвника отвернулась от меня и хлопнула в ладоши. Из полумрака выступила Нибилла — одна из ее воспитанниц, не принадлежащих к людскому роду. Это странное существо, как и мерзкие слуги Эвники, во всем послушно ее воле. Если бы не обожающий взгляд, устремленный на хозяйку, Нибиллу можно было принять за куклу, управляемую рычагами.

Нибилла заиграла на арфе. В любое другое время ее музыка показалась бы мне чарующе-прекрасной. Но в стенах капища, перед изваянием Атротиды, она довела меня до судорог.

Эвника затрепетала с головы до ног, словно ее пронзили насквозь, и стала танцевать. Она прижималась к статуе грудью, ласкала ее ноги, покрывала холодный камень поцелуями… Продолжалось это долго. Я думала, что никогда не закончится танец обезумевшей Эвники. И вдруг белый мрамор изваяния окрасился кровью. Алая полоса начиналась от уст Атротиды и бежала к ее ногам. Затем появилась другая — от каменного лона дсмоницы. Густая кровь закапала с мраморных сосков… Эвника подхватила сосуд с подноса и принялась собирать в него багряные капли. Когда сосуд заполнился доверху, госпожа запечатала его. Но статуя продолжала сочиться кровью. Тогда Эвника стала слизывать эту кровь языком. Нибилла присоединилась к ней. От этого зрелища меня затошнило, и я не сразу расслышала слова Эвники.

— Глухая дрянь! — рассердилась она. — Немедленно помоги нам. Не должно пропасть ни единой капли! Да не бойся, ничтожная девка, кровь Атротиды действует только на самцов.

Ослушаться Эвники было страшно, но еще страшнее оказалось подойти к изваянию и исполнить этот приказ… Эвника зарычала, как взбешенная тигрица:

— Ты получишь не триста, а шестьсот розог! — крикнула она. — Тысячу двести!

Понимая, что ей ничего не стоит увеличивать число ударов, сломленная страхом, я подчинилась… После этого меня секли три дня кряду, я теряла сознания от невыносимой боли, но слизывать кровь с изваяния оказалось куда ужаснее!..

Тана не выдержала и разрыдалась. Конан ощущал, как гнев заполняет все его существо. Давно он не испытывал подобного чувства. Тем временем Каркаду утешал девушку. Выплакавшись, она продолжала свой рассказ.

— Сегодня я решила бежать. Дело в том, что у Эвники — новый гость. Юноша редкой красоты, бесспорно — благородного происхождения. Сегодня Эвника направится в капище за новой порцией кровавого снадобья. И именно сегодня я должна буду прислуживать ей…

Здесь девушка глубоко вздохнула, собираясь с силами.

— Это превыше моих сил, — молвила она. — Я не смогу… Я совершу проступок, равный самоубийству, только что бы не принимать участия в этом ужасном обряде.

— Ты сказала, что пыталась бежать, — перебил ее варвар.

— Да, господин, — отвечала Тана. — Нынче утром. Воспользовавшись временем, отпущенным на прогулку среди этого сада, я потихоньку ускользнула от взглядов наших сторожей и бросилась куда глаза глядели… Я полагала, что набреду на побережье, отыщу там временное пристанище и смогу дождаться проходящего мимо корабля, который бы подобрал меня и доставил поближе к дому. Клянусь, я была готова к самому худшему… Наверняка команда корабля захотела бы видеть меня общей игрушкой, безотказной наложницей…

— Полно вам! — Каркаду, покрасневший от смущения, нежно пожал ее руку. — Проклятая ведьма успела внушить вам неправильное отношение к мужчинам! Мир не состоит из грязных, похотливых самцов. Многие были бы рады помочь вам просто так, без стремления к непременному вознаграждению. Вот, к примеру, мы с моим другом, беремся вызволить вас из этого заколдованного места…

— Если бы это было возможно! — воскликнула Тана. — Но, увы! Я бежала без оглядки, спотыкалась, спешила, торопилась из последних сил… И — вот… — Тана откинула челку со лба и показала небольшую, но довольно заметную ссадину.

— Что это значит? — удивился маркиз.

— Она наткнулась на стену. Правильно? — Варвар усмехнулся.

— Да. Это была стена. Невидимая, твердая, крепкая стена, в ней, словно в зеркале, отражалась дорога, по которой я пыталась убежать на побережье…

Девушка была потрясена случившимся. Она не верила, что двое незнакомцев, возникших из ниоткуда, помогут ей вырваться из кошмарного сна, в который превратилась ее жизнь.

— Что же мы предпримем? — поинтересовался Каркаду, успевший, напротив, совершенно успокоиться и довериться судьбе.

— Меня беспокоит этот уродливый гаденыш Нагир, — киммериец брезгливо поморщился. — Я уж было совсем свернул ему шею, но в последний момент он вывернулся и исчез. Конечно, Эвника давно знает о нашем появлении и где-то впереди нас ожидает засада.

— Хорошо бы ее обойти, — здраво рассудил Каркаду. — Но где бы она могла быть? Эвника, конечно, догадывается, что Тана пыталась бежать. Но может ли лемурийка знать, что мы повстречались с беглянкой? Если да, то, скорее всего, засада ждет нас у капища. Ведь Тана знает туда дорогу.

— Вы думаете, мне велели заманить вас в ловушку? — девушка едва снова не расплакалась. — Клянусь, такого нет в моих мыслях! Я не обманываю вас.

— В этом мы совершенно уверены, — успокоил ее маркиз. Это несчастное, напуганное существо вызвало в беспутном и крайне легкомысленном молодом человеке добрые чувства. Может быть, впервые за свою жизнь Каркаду захотел взять на себя ответственность за кого-то другого. К тому же, что немаловажно, пленница Эвники была молода и красива чистой, незамутненной красотой.

«С ней Эвника промахнулась, как и с Конаном, — подумалось маркизу. — Какая же она рабыня? Тану можно замучить до смерти, но не сломать. Таких чистых созданий ничто не пачкает…»

Конан прервал его размышления:

— Но мы ведь должны еще и выручить Маримальта. Об этом Эвника догадывается наверняка. Ты знаешь, где его держат? — спросил киммериец у Таны.

— Да, господин, — отвечала она. — Сейчас он должен находиться в купальне. Это недалеко отсюда. — Тана махнула рукой, показывая направление.

— Мы разделимся, — решил варвар. — Я пойду искать рыцаря, а вы вдвоем найдете способ выбраться отсюда. В покоях Эвники должна быть особая комната, через которую она попадает в наш мир. Припомни, Тана, попадалось ли тебе что-либо в таком роде?

— В покоях Эвники много комнат, куда запрещают заглядывать пленницам, — отвечала Тана. — К тому же, они заперты на ключ.

— Тебе придется побыть взломщиком, — хмыкнул Конан, обращаясь к маркизу. — Не возражаешь?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Каркаду. — Никогда ведь не знаешь, какие умения могут пригодиться в высшем обществе.

* * *

Рыцарь Маримальт недоумевал. Госпожа Эвника, подобная ускользающему видению, показалась перед ним всего на несколько мгновений. Она была прекрасна, как ожившая статуя работы древнего скульптора, и даже еще прекраснее.

— Потерпи, — сказала ему Эвника. — Потерпи еще немного. Сегодня — слышишь? — я буду твоей, а ты моим. Никто и ничто нам не помешает. Это случится совсем скоро.

— Что это за райский сад? — спросил Маримальт. — Это — твое обиталище? Кто ты, в таком случае? Гурия запада? Богиня востока? Крылатая дева из поднебесных сфер?

— Я — только лишь одинокая женщина, которая хочет любви, — отвечала Эвника. — Этот сад — уголок моей души, и только ты видишь сон обо мне, а я вижу сон о тебе. Все в мире — только сон…

Сказав так, Эвника удалилась. Служанки избавили рыцаря от одежды, пришедшей в негодность, и отвели в купальню. В бассейне ключом плескала прохладная, чистая вода. Веяло свежестью и негой. Маримальт совершил омовение, переоделся в принесенный хитон из мягкой, шелковистой шерсти. Ему подали вино и фрукты — он никогда не пробовал таких.

«Милые служанки у Эвники, — подумал он, разглядывая девушек, которые ухаживали за ним. — Красивые и хорошо вышколены. Сразу видно, что их хозяйка — женщина. Если бы эти рабыни принадлежали мужчине, то привыкли бы пользоваться своими прелестями, забывая об обязанностях…»

Мысли Маримальта делались все более и более рассеянными. Он возлежал на мягкой тахте, слушал журчание воды и негромкую, плавную музыку, лившуюся, как казалось, прямо с небес.

— Хочет ли господин усладить свой взор танцем? — спросила одна из служанок. Она смотрела в пол, голос ее был тихим и безжизненным.

— Не бойся меня, — сказал Маримальт, взяв ее за подбородок. — Я — добрый господин. Ты очень мне нравишься. И твои подруги хороши.

Служанка отступила на шаг и повторила:

— Не желает ли господин, чтобы мы танцевали для него?

— Что ж, танцуйте, — кивнул рыцарь. — Я посмотрю.

И служанки танцевали под призрачную музыку. Их тела постепенно обнажались, дразня мужское естество. Фигуры были безупречны, движения — легки… но чего-то не хватало Маримальту для полноты удовольствия. В робости и покорной вежливости рабынь сквозило что-то, что настораживало и даже удручало.

Маримальт был воспитан в духе подлинного аристократизма. Он не мог позволить, чтобы из-за его недовольства пострадали слуги, особенно — чужие, и поэтому старательно делал вид, что танец очень его занимает. Но в глубине души он оставался разочарованным.

«Может быть, — думал Маримальт, — я попросту привык, что все женщины от меня без ума? И в самом деле, герцогини и камеристки, жены сановных вельмож и простые рабыни в моем присутствии улыбаются и стреляют глазками совершенно одинаковым образом. А эти служанки, похоже, слишком сильно боятся своей хозяйки…»

В общем-то, рыцарь был даже уязвлен этим обстоятельством. Счастливая внешность, знатный род, воинская доблесть и богатство, а самое главное — молодость — все это сделало его дамским любимцем. Немудрено, что он избаловался и чувствовал себя неуютно, если вместо женского обожания встречал холодную отстраненность.

Однако вскорости он перестал думать об этом. Странные вещи происходили с ним. Маримальт словно погружался в сои, все его ощущения обволакивало ленивым покоем, близким к безразличию, в то время как внешне он продолжал бодрствовать. Ему показалось, что вокруг него колышутся зеленоватые морские волны, и далеко вверху пробегают солнечные блики…

Приблизительно в это самое время Конан сражался со слугой-великаном. Киммериец незамеченным прокрался почти к самой купальне и увидел Эвнику. Лемурийка беседовала с Нагиром. Уродец с виноватым видом стоял перед ней. Хозяйка подводного обиталища сердито выговаривала ему на языке глубин. Ее руки нервно теребили золотую цепочку, на которой покачивался шлифованный изумруд — тот самый, сквозь который она наблюдала за турниром.

Нагир, судя по всему, осмелился возразить своей госпоже, вставив в ее гневную речь короткое замечание, состоящее из щелканья и тоненького визга. Эвника пришла в ярость и залепила уродцу звонкую пощечину. Она дважды топнула ногой, а после запустила ему в голову изумрудом и ушла. Нагир, на глазах которого проступили слезы, поклонился ей вслед и удалился в другую сторону. Изумруд остался лежать на траве.

Упускать такую возможность варвар не собирался. Конечно, по сравнению с тем, что можно было выкрасть из обиталища Эвники, особой ценности этот изумруд не представлял. Но особое чутье, развившееся у киммерийца за годы странствий и приключений, подсказывало: камень достоин внимания.

Выскользнув из-за колонны, варвар нагнулся, чтобы поднять изумруд, как вдруг… Из ниоткуда возникший слуга-великан обхватил Конана стальными ручищами и сжал, как удав сжимает свою добычу.

Он не спешил поднимать тревогу. Великан был абсолютно уверен, что справится с незваным гостем сам, без посторонней помощи. У него были все основания так полагать. Нечасто киммерийцу выпадала схватка с противником, превосходящим его по силе, — разве что это был какой-нибудь монстр или могущественный колдун.

Великан держал руки Конана так крепко, что у варвара не было возможности дотянуться до собственного меча. Конан напряг мышцы в попытке вырваться. На это его противник искривил усмешкой свое уродливое лицо и только усилил хватку.

Варвару показалось, что он услышал, как затрещали его ребра. Зарычав от ярости, Конан собрался с силами и воззвал к своему богу, великому Крому.

В то же мгновение на киммерийца снизошло вдохновение. Он использовал короткий миг, когда великан слегка наклонился к нему и со всей мощи ударил противника головой в лицо.

Тот пошатнулся и от неожиданности разжал руки. Освободившись от смертельных объятий врага, Конан не мешкая выхватил меч и, подпрыгнув, снес великану голову.

— Как я мог не заметить этого верзилу? — недоумевал варвар, переводя дыхание. — Неужели великосветская жизнь так меня ослабила? Да уж, она явно не для меня!

Конан поднял изумруд и подбросил его на ладони.

— Сотня золотых, не больше, — оценил он. — Безделушка! Но мне приходилось рисковать собой и за меньшую сумму!

Варвар собирался уже спрятать камень за пазуху, но острое любопытство заставило киммерийца поднести изумруд к глазу и глянуть сквозь него на убитого великана.

— Кром! — воскликнул он. — Я и раньше мог догадаться!

* * *

— Опочивальня Эвники вот здесь, — Тана показала на полукруглый грот, вход в который был украшен огромными переливающимися раковинами.

— Не укладывается в голове, — маркиз оглядывался по сторонам. — Здесь так красиво… и происходят такие гнусные вещи! Скажи мне, Тана, почему среди прочих пленниц ты не нашла себе подруги? Почему ты пыталась бежать одна?

Этот вопрос занимал его уже довольно давно, но он все никак не мог подобрать правильного момента, чтобы задать его.

Тана смутилась.

— Я пыталась, господин мой, но другие девушки были либо слишком сильно запуганы, либо вконец отчаялись. Если бы не эта страшная статуя в капище, возможно, и я не решилась бы на побег. Здесь плохое творится с людьми. Разум погружается в грезы, душа цепенеет… Неужели мы никогда не выберемся отсюда?

— Я думаю, мы непременно спасемся, — сказал ей Каркаду. — Но для этого нам придется кое-что разузнать. Ты готова вторгнуться в покои Эвники?

Девушка колебалась. Пробираться в опочивальню таинственной и всесильной колдуньи — дело нешуточное. Но Тана впервые за много дней была не одинока. Рядом с ней оказался живой человек и к тому же — храбрый и приятный собой. Мысль о том, что маркиз пойдет в грот без нее и она останется ждать в одиночестве, показалась ей страшнее всего. Без лишних колебаний Тана кивнула и решительно приблизилась к дверям, запертым на ключ.

Маркиз попытался взломать замок, орудуя в скважине острием меча. Усилия его успехом не увенчались.

— Вот что значит отсутствие опыта! — бормотал он. — Интересно, можно ли брать платные уроки воровского мастерства, и если да, — то у кого?

Тана с тревогой наблюдала за ним.

— Не получается! — признался он наконец. — Скверно, что у опочивальни нет окон. А как насчет дымохода? В спальне есть очаг?

— Нет, — уверенно произнесла Тана. — Да и зачем? Здесь ведь всегда тепло. Я не помню ни одного прохладного дня. Ой! — вдруг вскрикнула она шепотом. — Сюда идут! Прячемся, или мы погибли!

Вдвоем они скрылись за густым кустарником, образующим живую зеленую изгородь вокруг грота, и затаились. Коралловый песок, которым была присыпана тропинка, заскрипел под чьими-то ногами. Скоро Каркаду увидел Нагира. Уродец с лицом прекрасного юноши явно был озабочен чем-то и бормотал про себя на лемурийском наречии.

Подойдя к дверям вплотную, Нагир просто прикоснулся к замку скрюченной лягушачьей лапкой. Замок лязгнул, открываясь без посторонней помощи. Двери отворились.

Маркиз не стал терять времени. Бесшумно он выскочил из своего укрытия и на цыпочках вбежал в грот следом за Нагиром. От неожиданности Тана только и успела, что ахнуть. Послышался звук крепкого удара и шум, произведенный рухнувшим телом. Миг спустя Каркаду показался из дверей. Он приглашающе махнул рукой. Зажмурившись от страха, девушка бросилась к нему.

Опочивальня представляла собой две комнаты, в одной имели место огромная кровать под шелковым балдахином, изящный туалетный столик, инкрустированный перламутром, многочисленные зеркала и хрустальный светильник, выполненный в виде плавающей под потолком медузы. Как и лампы в особняке Эвники, этот светился без огня — излучал голубоватое мерцание, не слишком яркое, как раз для спальни.

Вторая комната была сильно поменьше. Она предваряла собой собственно спальню и играла роль гардеробной или приемной. Там стояли красивая ширма старинной работы, два кресла и бронзовая курильница. Между креслами на полу лежал Нагир.

— Он мертв? — побелев, прошептала Тана.

— Не думаю, — маркиз пожал плечами. — Я только оглушил его рукояткой меча. По-моему, он дышит…

— Я его боюсь, — сказала девушка.

— Я тоже, — улыбнулся Каркаду в ответ. — Он же не человек. Он — лемур или лемуриец, как тебе угодно. Никто толком не знает, что он

может вытворить. Но ближайшее время этот говорящий тритон не сможет нам помешать. Мы должны обыскать комнату… Вот только знать бы еще, как выглядит то, что мы идем! — добавил он про себя.

В спальне Эвники не было ничего, напоминавшего колдовской шкаф, при помощи которого маркиз попал в подводные сады.

— Может быть, дело не в шкафу? — размышлял Каркаду, заглядывая под кровать. — Может быть, это как-то по-другому действует? Невероятно, чем приходится заниматься!

Испуганный вскрик Таны заставил его повернуться. Девушка показывала трясущейся рукой на Нагира, а тот, придя в себя, сидел на полу и… хихикал.

— Что это значит? — гневно вопросил Каркаду. — ты смеешься над дворянином? Может быть, мне пустить в дело клинок?

— Я смеюсь, когда мне смешно, — молвил Нагир. — Я понял, что вы пытаетесь отыскать, и больше не смог притворяться оглушенным. Неужели все представители вашей расы так глупы?

— Я прекрасно могу обойтись и чужим умом! — маркиз подошел к Нагиру вплотную. — Сейчас я начну кромсать тебя на куски, и ты сам расскажешь, как нам выбраться отсюда!

— Остынь, юноша, — Нагир сохранял надменное спокойствие. — Можно обойтись и без глупых угроз. Я могу в любое мгновение позвать слуг, а ты даже не услышишь этого. В языке лемурийцев много звуков, недоступных человеческому слуху. Они сбегутся сюда раньше, чем ты успеешь причинить мне вред.

— Ты лжешь! — усмехнулся Каркаду. — Почему же ты до сих пор этого не сделал? У тебя было время.

— Может быть, я не хочу ваших смертей? Может быть, я заинтересован в том, чтобы вы сами, без лишнего шума, убрались отсюда? — проговорил уродец, повышая голос. В глазах его вспыхнули огоньки, а в нелепой, исковерканной фигурке появилось необыкновенное достоинство.

— Откуда бы такая сердобольность? — язвительно осведомился Каркаду. — То ты вместе со своей хозяйкой похищаете людей и губите их жизни, то вдруг готовы отпустить на все четыре стороны?

— Что ты знаешь о моей хозяйке? Что ты знаешь о моем народе? — с горечью сказал Нагир. — Мы все обречены и в то же время живем здесь, на морском дне, вопреки стихии и всему сущему. Вопреки столетиям, которые превращают в пыль человеческие тела. Мудрость великой расы, все прекрасное, что было в ней, воплотилось сейчас в госпоже Эвнике. Она живет не для себя, поверь. На ней тяжкое бремя — ответственность. Ей выпало на долю сохранить себя во что бы то ни стало, сберечь от смерти. Пока жива она — жива и надежда возродить Лемурию из небытия.

— О какой мудрости ты говоришь? — изумился маркиз. — Об умении устраивать кровавые оргии? О сладострастном наблюдении за пытками рабынь?

— Разве в твоем мире, юнец, это не практикуется? — Нагир перешел на крик. — Молчи и слушай, не раздражай меня глупыми речами! Эвника вынуждена похищать мужчин и упиваться их силой — в этом залог ее бессмертия. Неужели ты думаешь, что ради пустого удовольствия она бы стала…

— Да, как раз так я и думаю, — перебил его маркиз. — Именно. Я понял, почему ты хочешь избавиться от нас. Эвника не знает о пашем присутствии, так? Ты наврал ей, сказал, что убил нас там, в особняке, верно? Она положила глаз не только на Маримальта, но и на моего друга-северянина. Более чем уверен в этом. Однако тебе, верному рабу и тайному обожателю, больно даже думать об этом. Эвнике нужно насладиться Маримальтом? Что ж, это необходимое зло. Это ты вытерпишь. Но Конан надобен ей только как игрушка. Он возбуждает ее желание — в отличие от тебя…

— Замолчи! — Нагир сделался страшен. Еще немного — и он бросился бы на маркиза с голыми руками против меча, так велика была его ярость. — Замолчи! Ни слова больше! Я уже сказал, что выведу вас. Где твой приятель-варвар? Он тоже должен убираться, и чем скорее, тем лучше.

* * *

— Князь? — Маримальт, завидев варвара, так удивился, что сонное оцепенение покинуло его.

Поразился он также и тому обстоятельству, что рабыни ни на мгновение не прервали своего танца. Они продолжали двигаться, как куклы-марионетки, и это вдруг стало раздражать рыцаря.

— О, боги! В каком вы виде, князь! — светским тоном произнес Маримальт, разглядывая неожиданного визитера. — Можно подумать, что вы сражались с десятком разбойников. Вы не ранены?

— Разбойник был всего один, — отозвался киммериец. — Но клянусь ледяной бородой Крома, он стоил сотни других. Я, как видите, прогуливаюсь в этих краях… и хочу спросить: не желаете ли составить мне компанию по пути домой?

— Вы полагаете, мне пора? — рыцарь нахмурился.

— Полагаю, да!

— А я полагаю, что могу решать за себя сам! — Маримальт по-прежнему произносил слова очень вежливым и даже доброжелательным тоном, но смысл этих слов оставался предельно ясен и нелицеприятен.

Конан не выдержал.

— Хватит! — оборвал он учтивую беседу. — Тебе угрожает смерть. Нужно уносить отсюда ноги подобру-поздорову! Ты угодил в ловушку. Тебя используют, как призового жеребца, а то, что от тебя останется, скормят рыбам.

Маримальт недоверчиво покачал головой.

— Почему я должен этому верить? — спросил он. — Если ты, северянин, ревнуешь к Эвнике, то к чему эти уловки, эта явная ложь? Вызови меня на поединок, как и подобает благородному человеку. Незачем оскорблять женщину столь отвратительными подозрениями…

— Довольно, — Конан протянул рыцарю изумруд на цепочке. — Посмотри на танцовщиц сквозь этот камень. Увиденное убедит тебя лучше любых слов.

Маримальт не был в восторге от того, что какой-то слабоцивилизованный дикарский князек с севера дает ему советы.

Но правила хорошего тона взяли свое. Рыцарь приложил изумруд к правому глазу и нехотя взглянул на служанок, кружащихся в бесконечном танце.

Хриплый стон вырвался из его груди. Маримальт побелел, как полотно, и пошатнулся.

Утопленницы, полуистлевшие, объеденные рыбами, плясали перед ним. Обнаженные кости торчали из разложившейся плоти. Мертвые пустые глазницы сочились морской водой.

— Это колдовство! — простонал Маримальт. — Твой камень врет. Я не могу поверить…

— Посмотри на меня. Посмотри на себя. Если бы это была только уловка, изумруд искажал бы все без разбора. Ну? Взгляни же на меня через него! Что ты видишь?

— Где Эвника? — с болью в голосе спросил рыцарь.

— В капище Атротиды. Собирает ядовитое зелье для тебя, — ответил Конан, яростно щерясь. — Ну? Что ты скажешь теперь?

— Надо избавить мир от этой… гадины, — выговорил Маримальт. — Идем!

Перед тем, как маленький отряд разделился, киммериец подробно расспросил Тану о расположении строений в подводном саду чудес. Благодаря этой предусмотрительности он неплохо ориентировался во владениях Эвники. Вдвоем с рыцарем они передвигались тихо и быстро. До самого капища им никто не попался на глаза.

«Верный признак близкой засады!» — отметил про себя Конан. И он не ошибся.

У самого капища — приземистой округлой постройки, утонувшей в густых зарослях цветущего шиповника, — на них напали. Словно из воздуха материализовались двое слуг-великанов. Оба были вооружены длинными мечами с пилообразными клинками. Конан уже знал секрет их невидимости. Истинная наружность великанов, различимая сквозь изумруд, оказалась далека от человеческого образа. То были глубинные твари, поросшие колючими плавниками, с толстыми щупальцами и острыми тонкими зубами. Как и многие жители моря, эти чудовища умели искусно менять цвет и сливаться с окружающим.

Маримальт, оказавшийся без оружия, не колебался ни мгновения. Он бросился в бой, располагая только бесстрашием. Как ни странно, чудовища растерялись от такого натиска. Но, к несчастью, они быстро пришли в себя. Конан не успел еще вмешаться в битву, как рыцарь получил уже серьезную рану — меч великана пропорол ему бок. В следующее мгновение Конан успел вонзить свой клинок в грудь одного из отвратительных созданий. Черная кровь хлынула фонтаном.

Маримальт, зажимая левой рукой рану, другой прихватил меч убитого великана, и миг спустя они уже вдвоем атаковали оставшегося. Тот сражался отчаянно. Сила его ударов нарастала, словно он не ведал усталости. Испустив воинственное рычание, киммериец сделал глубокий выпад, но великан отразил его и сбил варвара с ног. Еще мгновение — и Конан был бы пригвожден к земле. Маримальт, движимый наитием, метнул лемурийский меч, будто копье. Пронзенный насквозь, обитатель черной глубины рухнул навзничь.

Шатаясь от потери крови, Маримальт вошел под своды капища. Эвника, увидев его, закричала от ужаса и гнева.

— Кто звал тебя сюда, глупец! Ты все испортил! — визжала она.

Нибилла, сжимая арфу, отступила в тень и затаилась.

— Ты права, я глупец! — горько молвил рыцарь. — Как я мог поверить тебе? Меня ослепила твоя красота. Я добровольно расстался бы с жизнью, если бы ты только попросила.

— Что же изменилось? — Эвника высокомерно посмотрела на юношу, истекающего кровью. — Моя красота осталась при мне. Я прошу тебя пожертвовать собой во имя этой красоты. Что же ты? Не хочешь?

— Ты невысокого мнения о людях, лемурийка, — произнес Конан, входя в капище. — В этом твоя главная ошибка. Люди несовершенны, неумны, испорчены всяческими пороками… Но самый слабый из них — сильнее тебя, пока у него осталось желание бороться.

Нибилла первой поняла, что задумал киммериец. С воплем она бросилась на него. Упавшая арфа зазвенела лопнувшими струнами. Невесть откуда показались в руках Нибиллы смертоносные бичи. Еще мгновение — и они оплелись бы вокруг ноги варвара…

Но тот не терял времени. Подскочив к изваянию Атротиды, Конан рывком сбросил его с пьедестала. Статуя обрушилась на Нибиллу, раздавив ее, и лопнула, раскололась на части. Обломки стали сочиться кровью. Эвника пала на колени перед поверженным идолом и принялась жадно, торопливо слизывать эту кровь. На обоих мужчин она даже не смотрела.

* * *

Силы оставили Маримальта, и Конану пришлось нести его на руках. Варвар чувствовал: необходимо торопиться. Что-то нарушилось в подводных владениях Эвники. Почва под ногами то и дело начинала ходить ходуном, а прозрачный купол, заменяющий небо, отчетливо содрогался.

Киммериец не имел ни малейшего представления о том, куда идти и где искать Каркаду с девушкой.

За это время многое могло уже измениться. На всякий случай он со своим раненым спутником поспешил в сторону хозяйкиной опочивальни. Если Каркаду и ушел оттуда, то вряд ли успел отойти далеко.

К великому счастью, маркиз и Тана быстро их нашли.

— Пора, князь! — заявил маркиз. — В двух шагах отсюда есть беседка, из которой мы перенесемся обратно в особняк.

— Как вы догадались о ее свойствах? — спросил Конан.

— Нам помог Нагир. О, тут целая драма! Я расскажу в подробностях, но не теперь. Вот, кстати, и он.

Уродец отнюдь не пришел в восторг, увидев бесчувственного рыцаря на руках у Конана.

— Этот должен остаться! — объявил он. — Иначе я позову стражу, и вы все погибнете!

— Он больше не нужен твоей хозяйке, — сообщил варвар не без злорадства. — Ей не до него. И тебе скоро, очень скоро, тоже будет не до нас.

— Что все это значит? — Нагир оскалился. — Госпожа жива? Вы ничего ей не сделали?

— Ее никто и пальцем не тронул.

— Пропадите вы пропадом! — Нагир в нетерпении махнул рукой. — Становитесь в беседку, в самый центр, и возьмитесь за руки. Больше ничего делать не нужно. А знаете… если когда-нибудь у меня появится такая возможность, я убью вас. Всех, по очереди. Убирайтесь!

Уродец бросился бежать по направлению к капищу. Подземный толчок едва не сбил его с ног.Прозрачный купол явственно потрескивал, словно устал сдерживать тяжесть невероятной толщи морской воды.

— Пожалуй, он действительно любит свою госпожу, — задумчиво молвил Каркаду, глядя ему вслед. — Ах, какая трогательная и ужасная драма!

— Прежде чем мы вернемся обратно, нужно рассеять последние сомнения, — тяжко уронил Конан, поглядывая на Тану.

Девушка, не понимая ничего, смущенно улыбалась.

— Ты о чем? — не понял маркиз.

— Тана нравится тебе? Ты ведь увлечен ею как женщиной? — прямо спросил варвар.

— Ну, у нас не принято обсуждать подобные вопросы столь откровенно, однако признаюсь — ты прав, — ответил Каркаду и взял девушку за руку. — Если бы она согласилась, я женился бы на ней. Тана красива, отважна, умна, аристократична и будет благодарна мне — своему изысканному спасителю. Ведь правда, Тана?

— Значит, ты и должен это сделать, — оборвал его Конан.

— Что именно?

— Посмотри на нее сквозь этот камень. Быстро. Что ты видишь?

— Красивую, отважную, аристократичную… э… умную девушку, — ответил Каркаду. — Можешь посмотреть сам. Эта девушка, честное слово, просто очаровательна. Но зеленое ей не слишком идет. Думаю, мой портной в Иаите смог бы…

— Вот и прекрасно, — оборвал Конан и вздохнул с нескрываемым облегчением.

* * *

После того, как все четверо исчезли из беседки, тяжкий удар сотряс подводные сады госпожи Эвники и прокатился по всему дворцу наслаждений. Купол покрылся сетью извилистых трещин, и соленая морская вода хлынула со всех сторон, уничтожая призрачное великолепие. Все погибло без следа. Что стало с Эвникой, Нагиром, с бессчетными сокровищами Лемурии — об этом знают только зеленые морские волны и глубоководные рыбы. Но рыбы молчаливы, а язык волн понимают только менестрели. Кто станет прислушиваться к ним, кто примет всерьез их поэтические россказни? Они вечно все приукрашают.

Маримальт оправился от раны. Он по-прежнему самый красивый рыцарь в Ианте, но после случившегося уже не злоупотребляет вниманием со стороны дам. Теперь он тих, задумчив и, поговаривают, дал обет целомудрия. Каркаду никаких обетов не давал. Он и вправду женился на Тане и теперь редко по вечерам выходит из дома, предпочитая развлечениям семейный очаг и трех маленьких, чрезвычайно шумных и бойких Каркаду.

А Конан? Конан-варвар покинул Ианту и устремился навстречу новым приключениям. Придет время — и вы узнаете о них.

* * *

— Изумруд, который показывает истинную природу людей и предметов? — недоверчиво проговорила Зонара, вертя в быстрых загорелых пальцах добычу Конана. — И это все? Боги, как же ты глуп, киммериец!

И уставилась на него сквозь камень большим, любопытным, ярко-зеленым глазом.

Энтони Варенберг Дева Лорэйда

Той ночью ему приснилась Лорэйда. И Конана, правителя Аквилонии, поразили две вещи: то, что спустя без малого пятьдесят зим он, оказывается, так ясно помнит ее, будто видел только вчера; и — что до сих пор она вызывает у него столь сильные чувства. Странное дело, он ведь так долго вообще не думал о ней, да Лорэйды и в живых-то нет давным-давно: даже могилы не осталось.

Однако и при свете дня Конан все никак не мог избавиться от воспоминаний.

Разумеется, теперь, глядя на себя прежнего с высоты прожитых зим, он вполне сознавал, каким глупым самоуверенным щенком был когда-то. Но в те времена, без всякой определенной цели болтаясь по Хайбории, он ощущал себя почти беспредельно сильным, могущественным и непобедимым — разве что не бессмертным. Сейчас, став королем, великим правителем Аквилонии, он куда чаще испытывал сомнения в правоте того, что делает или собирается совершить. Хотя и был все еще достаточно крепок духом и телом, так что никому из его подданных не пришло бы в голову назвать его стариком.

Но до сих пор он никому, даже своей верной супруге Зенобии, не рассказывал о Лорэйде. Не собирался делать этого и впредь. Та давняя тайна должна была сойти в могилу вместе с ним.

Тайна Лорэйды.

Она была женой лэрда из Ванахейма — как же его звали?.. Кажется, Мантихор, но, может быть, и как-то иначе. А Конана свела с этим злополучным лэрдом не иначе как сама судьба. Ну и, конечно, желание подзаработать, ибо он тогда в числе прочего промышлял и тем, что выступал в качестве турнирного бойца. Лэрд Мантихор устраивал такого рода турниры, пожалуй что, чаще многих иных правителей. Эти схватки непременно бывали особенно кровавыми и должны были обязательно заканчиваться смертью одного из участников. Таково было условие: победитель получал награду, щедрую сверх всякой меры, но проигравшему следовало умереть.

Говорили, будто прежде лэрд предпочитал турнирным забавам псовую и соколиную охоту, проводя в седле большую часть времени. В сопровождении своей верной свиты он точно демон проносился на черном жеребце через селения, на корню вытаптывая посевы и готовый уничтожить любого, по несчастной случайности оказавшегося у него на пути. Полновластный правитель, наводивший ужас на своих подданных, он отдыхал от бешеной скачки в погоне за добычей, лишь когда использовал свое законное право первой ночи, и в любви бывал столь же ненасытен и жесток, как и расправляясь с подстреленной дичью.

Поэтому, если вассалы иных господ только радовались, когда те снисходили до их дочерей и невест, то подданные Мантихора сопровождали каждую новую девушку, отправлявшуюся в замок лэрда, стенаниями и слезами, точно ей предстояло, еще живой, спуститься в преисподнюю. Удостоенные «ласк» правителя, юные женщины, случалось, навсегда лишались возможности иметь детей, а бывало, и умирали вскоре после того, как покидали его ложе.

Случалось и худшее: если очередная жертва господина осмеливалась проявить недостаточную покорность либо как-то иначе разочаровывала его ожидания, лэрд, пресытившись, отдавал ее на расправу своим наиболее приближенным слугам, и уж те, точь-в-точь охочие до падали стервятники, довершали начатое Мантихором.

Так продолжалось более десяти зим, пока порог замка не переступила прекрасная Лорэйда.

Никто толком не знал, откуда она появилась. Сходились лишь в одном: едва ли суровая земля Ванахейма когда-либо порождала подобную красоту. Лорэйда была словно неким нездешним созданием, сошедшей с небес дочерью богов.

Правда, так считали не все. Конану доводилось слышать, что кое-кто испуганным шепотом, озираясь и вздрагивая, осмеливался называть Лорэйду ведьмой. Но в одном подданные Мантихора были едины: она избавила от вечной угрозы остальных девушек, покорив сердце лэрда… если только у него вообще было сердце!

Целую седмицу Лорэйда не покидала его покоев. Слуги были почти уверены, что золотоволосой красавицы уже и в живых-то нет; однако прошло время, и она предстала перед ними невредимой, с торжествующей улыбкой на лице и глазами, сияющими, как самые яркие полночные звезды. А главное, Мантихор в тот же день объявил ее своей законной женой — и более уже не смотрел ни на какую иную женщину. Его взгляд был прикован к одной Лорэйде. Прежний безжалостный охотник верным псом вился возле ее изящных ног, ловил каждое слово, на лету угадывал малейшую прихоть и исполнял прежде, чем его супруга соблаговолила бы разомкнуть уста и вслух высказать свою волю. Поистине, Мантихор был очарован и покорен Лорэйдой, до того, что забросил все прежние свои забавы, собственноручно перестрелял идеально вышколенных собак и выпустил на волю ловчих соколов. Его черный жеребец почти не покидал отныне своего стойла, сам лэрд столь же редко отправлялся за пределы замка, а женихи и отцы могли наконец спать спокойно, не опасаясь за участь своих избранниц и дочерей.

Взамен всем прежним, Лорэйда пожелал нового развлечения: турниров. То есть, разумеется, повеление об их организации исходило от ее супруга-лэрда, однако никто не сомневался, чью волю тот вершит: ведь теперь Лорэйда управляла им столь же искусно, как заезжий комедиант своими раскрашенными куклами, дергая за ниточки и приводя в движение руки и ноги принадлежащих ему тряпичных уродцев. По правде сказать, так Мантихор нынче даже внешне напоминал такую куклу: он быстро постарел и будто высох, как насекомое, прилипшее к паутине и высосанное изнутри восьминогим хищником.

Прежний здоровый, крепкий мужчина, отродясь не ведавший никаких недугов, все больше казался глубоким стариком. И он постоянно жаждал одного: обладать Лорэйдой, созерцать ее, служить ей. А чего желала она? Из ночи в ночь предаваясь любви со своим супругом — о, вопли его страсти разносились по всему замку, заставляя даже лошадей в конюшнях испуганно всхрапывать и подыматься на дыбы! — днем красавица наслаждалась лицезрением кровавых битв, разворачивающихся на турнирной площадке. Она, в отличие от Мантихора, вовсе не выглядела изможденной, напротив, красота ее лишь расцветала день ото дня.

В особенности в те моменты, когда очередной боец, хрипя и захлебываясь потоками собственной крови, валился под копыта коня, вышибленный из седла ударом копья своего более удачливого соперника, или же безмолвно оседал в пыль, перерубленный едва ли не пополам вражеским мечом.

Первыми пали самые лучшие, самые опытные воины, знавшие толк в такого рода состязаниях: почти все они раньше составляли свиту лэрда, а теперь погибали один за другим у ног его золотоволосой супруги.

Несмотря на грозный вид в сверкающих доспехах, они отчего-то напоминали гонимых на заклание овец — точь-в-точь как те девушки, коих еще совсем недавно и столь часто доставляли на поругание лэрду. Ни те, ни другие не противились своей участи: женщины — из страха, мужчины — не желая выказывать страх и все еще кичась собственным безоглядным мужеством, опытом, удалью и верой в непременную победу.

Бывали среди рыцарей и такие, что шли на смерть не столько по приказу господина, сколько ради одного благосклонного взгляда, приветственного взмаха руки, улыбки Лорэйды. Видно, не один только Мантихор находился под воздействием ее чар. Однако красавицу невозможно было упрекнуть в том, что она кого-либо, кроме лэрда, одаривала своей благосклонностью: безупречно неприступная, она могла бы служить истинным образцом верности однажды принесенным супружеским обетам, и тем самым лишь еще сильнее разжигала страсть во множестве мужских сердец.

Сам же правитель, по-прежнему ничего не желая замечать, оставался все в большем одиночестве, одного за другим теряя своих верных вассалов. Но его мало беспокоили такие мелочи: ведь взамен он получал нечто несравнимо более ценное — свою награду, свою любовь. Целый мир мог катиться в преисподнюю: Мантихору все было безразлично, кроме Лорэйды. Даже то, что его древнему роду грозило полное угасание, ведь до сих пор красавица так и не смогла подарить лэрду наследника.

Ванахейм — не Аквилония или Немедия: он никогда не славился изобилием специально обученных искусству турнирных сражений бойцов, а жалкая горстка таковых, имевшихся в распоряжении Мантихора, была выбита прискорбно быстро.

Тогда идеальные дуги бровей Лорэйды сурово сдвинулись, а прекрасное лицо омрачилось тенью печали и гнева, разрывая сердце ее супругу. Он не жалел средств, лишь бы заставить на потеху Лорэйде сражаться мужчин, отовсюду съезжавшихся в погоне за обманчиво легкой победой и продолжавших погибать один за другим. Сражения становились все более ожесточенными и напрочь лишенными изящества, разительно напоминая теперь яростные схватки диких лесных зверей за право обладания самкой. Однако Лорэйду это не смущало. Ей был важен только финал: чья-то неизбежная смерть, будто эта беспощадная женщина черпала силы в чужой крови, позоре и гибели.

* * *

Чем дольше слушал Конан пересказываемую на все лады историю Лорэйды и Мантихора, тем сильнее укреплялся в мысли о том, что начнет презирать сам себя, если не увидит все собственными глазами и, уж конечно, не примет участия в поединке. По опыту он знал, что всевозможные слухи обыкновенно оказываются сильно преувеличенными, если не вовсе лживыми. Молва о неотразимости красавиц оборачивается разочарованием их заурядностью, а баллады, складываемые в честь самых отчаянных храбрецов — не более чем красивой сказкой. Доверять следует лишь собственным выводам, основанным на реально увиденном и испытанном.

Поэтому он без малейших колебаний отправился во владения лэрда Мантихора, чтобы заявить о своем желании сражаться на ближайшем турнире, уверенный в своем безупречном умении владеть мечом. Да что там, за такую гору денег, какие были обещаны победителю, Конан был готов и голыми руками свернуть эдак с полдюжины шей. Правда, он сильно сомневался в том, что эта несчастная скудная земля и в самом деле способна все еще каким-то образом обеспечивать столь непомерные запросы своего владельца, хоть досуха выжми каждого раба. Да и так называемый замок, знававший лучшие времена, был скорее похож не на неприступную крепость, а на весьма скромных размеров обиталище человека хотя и состоятельного, но никак не купающегося в роскоши.

Единственной по-настоящему заслуживающей внимания местной достопримечательностью оказалась Лорэйда.

Впервые Конан получил возможность созерцать ее во плоти в тот момент, когда явился в замок с предложением своих услуг. В изрядно запущенном внутреннем дворике уже топтались трое его вероятных соперников; Конан пришел последним. Предыдущую ночь он, по обыкновению, провел в обильных возлияниях и в объятиях некоей красотки, так и оставшейся для него безымянной. Так что сейчас чувствовал себя изрядно уставшим и отнюдь не расположенным к досужей болтовне. Варвар был мрачен, как никогда, безуспешно пытаясь бороться с жестоким похмельем и на ощупь вынимая из спутанных волос застрявшие там соломинки. Все, о чем он сейчас мечтал — это о паре глотков хорошего крепкого вина, которые позволили бы немного прояснить мысли в тупо ноющей голове, и почти не обращал внимания на трех своих случайных «собратьев», еще более напоминавших обычных бродяг, чем он сам. Бродяги эти, пожалуй, подчас не брезговали промышлять и разбоем, и даже убийством ради горсти медных монет, не испытывая при том ни малейших угрызений совести. Все — рослые, явно не из слабаков, угрюмые парни, чьи щедро украшенные шрамами лица, не раз переломанные носы и увесистые кулаки свидетельствовали о непреодолимой тяге к хорошей драке. О самом существовании неких правил, которыми по нелепой случайности могут ограничиваться поединки, они, пожалуй, имели столь же смутное представление, что и сам Конан.

Хозяева замка не слишком спешили почтить их своим появлением, так что киммериец попросту присел на корточки в позе безгранично терпеливого ожидания и позволил себе прикрыть глаза, слезящиеся от слишком яркого света. Вообще-то день был самый обычный, серенький, солнце даже не делало попытки вылезти из-за непроницаемых облаков, но Конану в его нынешнем состоянии и того было довольно. Даже с избытком.

Он, однако, очнулся и вскочил на ноги в то же мгновение, как остальные трое начали издавать звуки изумленного ропота. Столь резкое движение заставило бедную голову киммерийца взорваться новой вспышкой боли, но он отнюдь не утратил способности увидеть и оценить то, что предстало его глазам.

Лорэйда. Варвар в те свои далекие двадцать с чем-то зим уже успел познать великое множество женщин, но эта не походила ни на одну, виденную им прежде.

Начать с того, что она отличалась немыслимым для своего пола ростом. Конан многим казался настоящим гигантом, и не случайно; Лорэйда же была ниже него, пожалуй, разве что на полголовы. По сравнению с нею большинство обычных мужчин выглядели бы весьма неубедительно. И при все том она не разочаровывала самых смелых ожиданий, порожденных ходившими о ней легендами.

Она была исключительно хороша. Белокурые волосы свободными локонами спадали ей на плечи. Безупречно правильные, тонкие черты лица свидетельствовали о высоком происхождении, а ярко-синие, ясные, огромные, как небеса, широко распахнутые глаза обрамлялись длинными, загнутыми кверху, пушистыми золотыми ресницами. Кисти ее рук, выглядывающие из рукавов свободного, белого с серебряной нитью, одеяния, выглядели странно маленькими и изящными при таком росте, а пальцы были столь безупречны, что у Конана перехватило дух. Он забыл даже о похмелье, не задумываясь, шагнув навстречу Лорэйде. Заключить ее в объятия и унести отсюда, вот сейчас, сию же минуту… Бесконечно перебирать и гладить эти чудесные волосы, зарываться в них лицом, умирая от блаженства, и плевать на то, чья она там жена и что ждет впереди их обоих. Эта женщина создана специально для него самим Кромом.

— Ты… и ты, — украшенный единственным золотым ободком кольца палец Лорэйды указал поочередно на двоих из «бродяг»; на Конана она едва взглянула, лишь слегка отстранившись, когда он, приблизившись и дыша слишком учащенно, обдал ее запахом перегара, — будете биться для меня сегодня.

Ее голос, низковатый для женщины, но глубокий и чувственный, сводил с ума, и до киммерийца не сразу дошло, что он отвергнут. Даже для столь милой ее сердцу драки Лорэйда предпочла других мужчин. Это была какая-то жестокая, унизительная ошибка!

— Эй, — сказал он, — а как же я? Губы Лорэйды чуть дрогнули.

— Не торопись. В преисподнюю отправиться всегда успеешь, — отозвалась она, словно увещевая неразумного ребенка.

Конан независимо повел мощными плечами, стараясь скрыть обиду и нетерпение. Преисподней придется еще очень долго дожидаться его визита.

Неужели Лорэйда не видит, что он — лучший? Что ему вообще нет равных, особенно теперь, когда ему есть ради чего рисковать головой?

Только тут он заметил рядом с Лорэйдой — с его Лорэйдой! — человека, одетого так, как подобает господину, и понял, что этот лысеющий сморчок и есть грозный Мантихор. Удавить его прямо здесь, что ли?.. Что вообще делает такая неотразимая нимфа в обществе этого… этого… тьфу ты, даже слов не подобрать! Конан ровным счетом ничего не смыслил в искусстве врачевания, однако даже ему было очевидно, что лэрда пожирает изнутри некий серьезный недуг. Глубоко запавшие глаза на желтоватом лице свидетельствовали о том, что дни Мантихора, пожалуй что, сочтены. Тут и убивать не обязательно: сам сдохнет, и очень скоро. Однако самым странным казалось другое: киммериец слышал о том, что лэрд без памяти влюблен в свою очаровательную супругу.

Теперь, увидев ее, Конан ничуть не удивился бы тому, что подобная женщина в самом деле способна вызывать самую неистовую страсть. Но Мантихор отнюдь не выглядел одержимым страстью. Конан поймал его взгляд, устремленный на Лорэйду: неуверенность, ужас, ненависть — все что угодно было в этом мимолетном касании глазами, но только ничего общего с любовью. Лэрд боялся своей жены, даже не так, как животное в стае благоговейно поджимает хвост перед вожаком, а будто рядом с ним находилась некая непостижимая и, безусловно, смертельно опасная сущность.

— Ты сделала выбор, дорогая? — негромко осведомился лэрд.

Лорэйда рассеянно кивнула и повернулась, чтобы вновь удалиться в свои покои. Аудиенция была окончена, но Конан все никак не мог заставить себя сдвинуться с места, провожая красавицу взглядом.

— Ну и ну, — протянул один из «бродяг», похоже, испытывавший сходные чувства. — Никогда таких баб не встречал. Жуть-то какая. Меня от нее прямо мороз пробирает.

— Да ладно, лишь бы насчет награды не соврала, — откликнулся другой, но по тому, как сдавленно прозвучал его голос, ясно было, что Лорэйда и на него произвела неизгладимое впечатление. — Сделаем дело и свалим отсюда.

О том, что нынче одному из них четверых наверняка предстоит погибнуть, никто будто и не задумывался.

* * *

Конан, разумеется, не собирался лишать себя удовольствия понаблюдать за ходом поединка — и заодно лишний раз взглянуть на Лорэйду. Но если первое зрелище его нимало не впечатлило — доводилось участвовать в схватках и посерьезнее чем эта ожесточенная и не слишком умелая резня двух разгоряченных алчностью соперников — то следить за реакцией на происходящее супруги лэрда было куда более захватывающим занятием. Она, неподвижно сидя на возвышении будто превратилась в мраморное изваяние, и ни один мускул на лице не выдавал ее чувств. Только синее пламя все ярче разгоралось в распахнутых глазах по ходу того, как раздавался треск чьих-то ломаемых костей да брызгала кровь на утоптанную десятками ног землю площадки. Похоже, Лорэйда была бы удовлетворена увиденным, если бы не одно незначительное обстоятельство, омрачившее ее настроение. Один из соперников был, как и положено, убит — он со свернута под неестественным углом шеей мешком рухнул под ноги второго. Но и тот слишком сильно пострадал в поединке, так что едва ли теперь был пригоден для еще одного сражения. А Лорэйда еще не вполне насытилась кровью. Наверное, ей казалось, что все произошло слишком быстро. Склонившись к уху лэрда, она произнесла несколько слов, и тот дернул головой, покорно соглашаясь с очередным ее повелением.

Лорэйд поднялась в полный рост и взглядом выхватила из толпы зевак фигуру Конана.

— Иди сюда, — обратилась она к киммерийцу, вроде бы не повышая голоса, но эти слова прозвучали словно над самым его ухом, как если бы Лорэйда стояла рядом.

Заставив расступиться прочих любопытствующих, молодой варвар выступил вперед и остановился, лишь оказавшись почти лицом к лицу с супругой лэрда.

— Ты так рвался в бой, — проговорила она, — что ж, тебе не придется дожидаться более удобного случая.

Конан привычным жестом коснулся рукояти меча, с которым никогда не расставался.

— Почту за честь, — хмуро отозвался он, упрямо опустив голову и исподлобья сверля Лорэйду глазами. — Но у меня есть свое условие. Если я одержу победу, деньги мне не нужны.

— Тогда чего же ты хочешь? — без улыбки осведомилась та.

— Твоей благосклонности, женщина, — Конан прекрасно сознавал, что позволяет себе возмутительную, неслыханную дерзость, требуя подобного прямо в присутствии лэрда и десятков свидетелей. Но сейчас ему море казалось по колено. Он не видел ничего и никого, кроме ее гордого, грозного, как у богини, лица, и ждал только ее приговора.

— Нахальный, глупый мальчишка, сначала попытайся доказать, что достоин меня, а уж после мы поговорим, — произнесла Лорэйда, впрочем, ничем не показав, что оскорблена: наверное, она считала ниже своего достоинства обижаться на вызов, брошенный ей столь ничтожным созданием.

А супруг ее вообще не издал ни звука. Он продолжал сидеть с отсутствующим выражением лица, но на миг Конану почудилось, что в глазах лэрда мелькнуло необъяснимое злорадство. Ничего себе! Некий чужак, не стесняясь присутствием мужа, требует расположения жены, а этого самого мужа, кажется, слишком мало трогает такое надругательство над всяческим людским законом и его собственной честью.

— Я убью его, моя госпожа, дева Лорэйда! — через толпу протискивался совсем молодой парень, которого, стало быть, дерзость Конана задела куда сильнее, чем лэрда Мантихора. — Я смогу! Я знаю, ты до сих пор не позволяла мне участвовать в поединках, считая, что я к этому еще не готов, но поверь, я без устали тренировался и владею мечом не хуже прочих. Разреши же мне это доказать во имя твое, дева Лорэйда!

Что? Марать руки и благородную сталь кровью такого щенка?.. Конан испытывал возмущение и замешательство. Парень был моложе него зимы на четыре, совсем юнец, еще ни разу не нуждавшийся в бритве, да еще такой хрупкий и невысокий, пальцем можно прикончить…

— Нет, Лахлан! — Лорэйда в крайнем волнении вскочила с места. — Боги, нет, я запрещаю тебе…

Но было поздно. С искаженным праведной яростью лицом юноша коршуном налетел на киммерийца, размахивая коротким мечом, со свистом рассекавшим воздух. Несомненно, тот, кого называли Лахланом, имел некоторое представление об искусстве фехтования и даром времени не терял. К тому же он оказался на редкость подвижен и ловок, так что не позволял совсем уж без усилий добраться до него. Такая безрассудная смелость вызывала невольное уважение. Но это не помешало киммерийцу, улучив наиболее удачный момент, перебросить собственное оружие в левую руку и нанести удар кулаком в висок юноше. Стоит ли говорить, что этого единственного удара оказалось довольно: Лахлан пошатнулся и упал, отброшенный на десяток шагов словно внезапно налетевшим ураганом. Конан отчетливо ощутил, как под костяшками пальцев хрустнул череп противника, и не сомневался, что прикончил его.

Тишина воцарилась такая, что киммериец слышал только собственное дыхание. Он вовсе не ощущал гордости за свою победу, напротив, испытывал неловкость и смущение от того, что совершил мгновение назад. Впрочем, случившееся едва ли уменьшило его решимость идти до конца. Повернувшись к Лорэйде, киммериец слегка поклонился и произнес:

— Что ж, я свое условие выполнил. Ты довольна?

Лорэйда, не обращая на него внимания, подошла к поверженному Лахлану и склонилась над еще продолжавшим конвульсивно подергиваться телом. Но жизнь стремительно покидала юношу, уходя из него, как вода сквозь песок, и неподвижные глаза уже подернулись смертной пеленой. Лорэйда опустила ладонь на лицо Лахлана и сомкнула его веки.

— Кончено. Унесите его, — велела она слугам и лишь после этого повернулась к Конану. — А ты нынче же получишь свою награду, которой так ждешь, — с ледяной угрозой, но так тихо, что слышал эти слова только тот, к кому они были обращены, сказала она. — Я всегда держу обещания

Тишину разорвал негромкий дребезжащий смех, такой нелепый и неуместный, что Конан изумленно оглянулся.

Веселился лэрд Мантихор. запрокинув голову и всхрапывая, он истерически хохотал и никак не мог остановиться. До тех пор, пока смех не перешел в рыдания, и по щекам лэрда не покатились мелкие, мутные слезы.

От всего происходящего Конана вдруг охватил необъяснимый страх — и желание убраться отсюда подальше и поскорее. А ведь в жизни существовало не так уж много вещей, способных привести его в содрогание.

* * *

Тем не менее, он не собирался отказываться от задуманного. Проклятье, он никому и ничему не позволит встать между собой и Лорэйдой. Она будет принадлежать ему сегодня, даже если разверзнется сама преисподняя, и нет в мире силы, способно этому помешать!

— Приходи в замок ближе к полуночи, — велела Лорэйда, — я буду ждать тебя. И не беспокойся: тебя ожидает достойный прием.

Ну, конечно. Учитывая, что он, похоже, только что вышиб дух из человека, может быть, единственного на свете, кто был ей небезразличен и чьей гибели эта непостижимая женщина желала в последнюю очередь.

Хладнокровно отправляя на смерть десятки других, Лахлана она щадила и оберегала — это было очевидно. Что она собирается делать теперь? Прикончить его, Конана, собственными руками, наверняка зная, что и самый сильный мужчина наиболее уязвим в любви? Или вовсе перекинется в какую-нибудь нежить — не зря ее называют ведьмой, дыма без огня не бывает, как знать, может, Лорэйда умеет принимать не только человеческое обличье, и тогда… Конан уже оценил, во что ее любовь способна превратить человека, Мантихор был тому достаточно ярким примером.

И почему бедняга Лахлан так странно обращался к ней, называя «девой Лорэйдой»? Конан скорее готов был поверить, что она может оказаться суккубом или оборотнем, но уж никак не «девой». От всего этого его любопытство лишь усиливалось, вытесняя всякий страх, что вовсе не означало, будто он напрочь утратил природное здравомыслие и осмотрительность.

Случись такое, и киммериец уже давно расстался бы с жизнью, не успев осознать, что происходит: точь-в-точь как несчастный Лахлан, жестоко поплатившийся за свое безрассудство.

Поэтому Конан предпочел поступить более разумно: явиться в замок значительно прежде назначенного Лорэйдой срока и осмотреться, чтобы оценить степень вероятной опасности и не позволить застать себя врасплох.

Сделать это представлялось несложным, учитывая, что слуг у лэрда Мантихора можно было пересчитать по пальцам, да и никаких сколько-нибудь серьезных укреплений Конан не заметил. Хотя он не имел представления о внутреннем расположении помещений в замке, все же полагал, что без труда разберется и в этой проблеме. Что же касается всевозможных запоров, с которыми в любом случае придется столкнуться, то богатый воровской опыт, также имевшийся у киммерийца в избытке, делал их довольно смехотворным препятствием на пути к цели.

Признаться, нынешний правитель Аквилонии даже с большим трудом не смог бы припомнить всех подробностей того, каким именно способом в конце концов проник в замок; да и кто спустя пятьдесят зим все еще удерживал бы в памяти такие детали? Кажется, он предпочел воспользоваться узким витражным окном, выходившим во внутренний двор, тот самый, где он впервые увидел Лорэйду. Трудно было поверить, что с того момента прошло всего несколько часов — а сколько уже успело случиться! Интересно, что давешние свои ощущения король Конан помнил исключительно отчетливо. Он пребывал одновременно и в нетерпеливом ожидании предстоящей встречи с Лорэйдой, и в состоянии предельной собранности.

Солнце уже опустилось за горизонт, и узкие коридоры замка, лишь кое-где освещаемые тусклым чадящим огнем факелов, выглядели довольно зловеще. Зато в том, что касалось дверей, ведущих в покои Мантихора и Лорэйды, Конану повезло: они даже не были заперты, словно приглашая войти.

Киммериец счел, что ничего по-настоящему опасного там не находится. Никаких хитроумных ловушек и дополнительных механизмов, имеющих отвратительное свойство срабатывать в самый неожиданный и неподходящий момент. Осторожно войдя и оглядевшись — насколько это позволяло сделать пламя нескольких не слишком ярких свечей — Конан было перевел дух, но тут какой-то даже не шорох, а, скорее, едва ощутимое движение воздуха за спиной заставило его резко обернуться. Проклятье! Перед ним стояла Лорэйда. То, что она сумела так неожиданно и на столь малое расстояние приблизиться к нему, заставило Конана разозлиться на собственную беспечность. Приди ей в голову фантазия покончить с ним, ничего не было бы проще. Одно точное смертоносное движение — и он не успел бы даже вскрикнуть прежде, чем отточенное лезвие пронзило бы сердце, или горло оказалось бы располосованным от уха до уха в подобии кровавой ухмылки.

— Что ж ты незваным гостем, как вор, приходишь в дом, куда и так получил приглашение? — спросила Лорэйда, не позволив Конану произнести ни слова. Ее руки, спокойно скрещенные на груди, были пусты, что позволяло надеяться, будто Лорэйда безоружна. — Впрочем, что-то мне подсказывало, что именно так ты и поступишь. Одновременно нетерпелив и осмотрителен, так? Достойные качества.

— Скажи, почему тот человек, Лахлан, был так дорог тебе? — выпалил Конан. О, совсем не то он собирался сказать и сделать, но теперь было поздно начинать сначала.

— Если я скажу, что он был моим братом, что это изменит? — ее голос по-прежнему звучал ровно и спокойно. — Его больше нет. А ты разве для того сюда явился, чтобы интересоваться Лахланом?

— Мне показалось, он обращался к тебе вовсе не как брат, — гнул свое киммериец, не озаботившись, хотя бы ради приличия, выразить соболезнования или пробормотать что-нибудь вроде «мне страшно жаль!», хотя был потрясен и сбит с толку услышанным, — да и чувства испытывал отнюдь не те, которые положено по отношению к сестре…

— Оставь его в покое! Что тебе до него за дело, даже если он и вправду любил меня вовсе не как сестру?! — Лорэйда начала терять терпение; пока что огромным напряжением воли ей удавалось сохранять самообладание, но ее силы тоже имели предел. — Имей хоть немного уважения к мертвым. И — подумай лучше о том, что ты за мужчина, если, оставшись наедине с желанной женщиной, только и способен, что попусту трепать языком! Ради этого ты меня так добивался?

Конану было непривычно видеть глаза женщины — гневные, презрительно сузившиеся, прекрасные — почти на уровне собственных. Да, Лорэйда по-прежнему вызывала у него восхищение и страсть, усиливающуюся с каждым мгновением, однако что-то удерживало Конана от того, чтобы немедленно утолить терзавший его голод.

— Не указывай, что мне делать, женщина, — угрожающе произнес он. — Я не нуждаюсь ни в советах, ни, тем более, в принуждении. И я не такой дурак, чтобы полагать, будто ты сама только и мечтаешь оказаться в объятиях убийцы твоего, как ты говоришь, брата! Я тебе не Мантихор, со мной твоя игра не сложится.

— Не будь так в этом уверен, — произнесла Лорэйда бешеным, свистящим шепотом, и ее пальцы сомкнулись вокруг запястий Конана, как стальные обручи.

Ого! Киммериец даже не подозревал, что женщина — любая женщина, даже такая необыкновенная, как Лорэйда, — может быть наделена силой молотобойца. А это было именно так. Он попытался освободиться, изумленный сверх всякой меры, но еще не испуганный, однако не тут-то было. Время слов закончилось. Лорэйда молча, со стиснутыми от напряжения зубами, подтолкнула его в сторону огромной постели, почти тонувшей во мраке. Столь тесная близость ее разгоряченного тела сводила с ума, лишая остатков здравого смысла и осторожности. В двадцать зим трудно, почти невозможно противиться властному зову природы, и сейчас Конан одновременно боролся и с Лорэйдой, и с самим собой. Что-то было до ужаса не так, неправильно. На какой-то миг он позволил ей — и зверю в себе — одержать верх, жаркие губы Лорэйды почти слились с его ртом, но именно тут Конан понял, в чем дело.

Запах. Да… У него было очень много женщин, самых разных, юных и не очень, красавиц и едва ли не дурнушек, простолюдинок и знатных особ, и уж что-что, а какой аромат исходит от изнемогающей от желания подружки, киммериец знал лучше некуда. Так вот запах Лорэйды никак не походил на обычный.

А она, между тем, все-таки впилась в его рот, глубоко просовывая жадный язык, и в неистовстве уже рвала рубаху на его груди, нависнув сверху — ибо Конан даже не понял, в какой момент оказался распростертым на постели. Все его естество требовало одного — немедленно сдаться, и в голове не оставалось ни единой мысли. Золотые волосы Лорэйды струились по его лицу в точности так, как он совсем недавно мечтал, но…

От нее пахло кровью и смертью. Даже не своей — чужой.

— Эй, полегче, — согнув ногу в колене, Конан вроде бы не слишком сильно пнул ее куда-то в низ живота, и Лорэйда вдруг издала вопль негодования и боли. Ее лицо исказилось и покраснело, хватка заметно ослабла.

— Ах ты ж… — поток витиеватых ругательств с рычанием вырвался из глотки Конана, доводившее до безумия желание моментально сменилось ослепительной яростью. — Ну, тварь, мразь поганая, я же тебе сейчас кишки вырву и удавлю прямо на них!

С поразительной ловкостью Лорэйда перекатилась на другую половину ложа, и когда Конан бросился на нее, чтобы немедленно привести в исполнение свою угрозу, его ожидало новое потрясение; вместо горячей живой плоти его руки натолкнулись на совсем иную, холодную, податливую, да еще и скользкую. В полумраке киммериец не сразу сообразил, что именно перед ним: он сжимал горло не Лорэйды, кем бы та на самом деле ни была, а… ее мертвого супруга, лэрда Мантихора, и скользили в еще не окончательно свернувшейся крови, вытекшей из разверстого, очевидно, в последнем вопле рта.

Конану было сейчас не до лишних вопросов «как?» или «почему?». По-видимому, тварь прикончила Мантихора за считанные минуты до появления киммерийца — и как раз в ожидании его прихода. Очень удобно было бы представить дело так, будто это именно он виноват в смерти лэрда, а самой выйти сухой из воды, разом избавившись от двоих ненавистных людей. Но она просчиталась. Он не позволит так запросто обвести себя вокруг пальца и погубить!

Впрочем, и мертвый, лэрд сослужил Лорэйде последнюю службу: воспользовавшись его телом как щитом, она замедлила стремительное движение варвара, выиграла время и получила некоторое преимущество. По крайней мере для того, чтобы истошно заорать, призывая слуг и стражу. Этого ни в коем случае нельзя было допустить. Метнувшись к ней, уже успевшей добежать до двери, Конан рванул Лорэйду назад, взяв ее горло в захват и зажимая ее рот свободной рукой. Сейчас он уже не сомневался, что имеет дело вовсе не с женщиной, и действовал соответственно.

— Я тебе не какой-то изнеженный лэрд, я — сын кузнеца из Киммерии! — прорычал он, готовый прикончить отчаянно бьющуюся в его руках тварь.

Почти лишенная возможности дышать, Лорэйда, однако, продолжала сопротивляться. Ей удалось дотянуться до подсвечника, укрепленного на стене, и вырвать его вместе с куском деревянной обшивки. Завладев хотя бы таким оружием, она попыталась воспользоваться им, но добилась лишь того, что отлетевшая в сторону и не успевшая погаснуть свеча коснулась шелковых покрывал, свисавших с постели. Пламя вспыхнуло мгновенно и ярко. Лорэйда сражалась, как зверь, пустив в ход все доступные средства, и поскольку в силе она мало чем уступала Конану, он не удержал равновесие — и вместе с ней рухнул в разгорающийся огонь.

Это происшествие оказалось неожиданно удачным, потому что сам он никак не пострадал, а вот до одежды и волос Лорэйды пламя добралось в ту же секунду.

Резкая боль придала ей сил. Издав нечеловеческий вопль, Лорэйда вырвалась из рук Конана и метнулась на сей раз к окну. Он услышал звук разбившегося стекла — и увидел, как это порождение преисподней выпрыгивает прочь, невзирая на приличную высоту.

Не задумываясь, киммериец последовал за ней. Что, собственно, спасло ему жизнь: ворвавшийся в помещение ночной воздух дал возможность огню взвиться еще выше и охватить все вокруг.

Он слышал крики наконец-то вспомнившей о своих обязанностях стражи, краем глаза видел бестолково мечущиеся тени челяди, пытавшейся справиться с разгорающимся пожаром, но главным оставалось другое: догнать стремительно удаляющуюся Лорэйду. А надо сказать, что скорость это создание, кем бы оно ни было, развивало приличную, очевидно не желая быть настигнутым. Конан мчался за ней в темноте, ориентируясь по мелькающим впереди белым лоскутам, оставшимся от ее одеяний, и в конце концов настиг, сбил с ног и придавил к земле.

Теперь он только диву давался, каким образом мог так жестоко ошибаться, приняв ее за женщину. С обгоревшими волосами, бровями и ресницами, в копоти и грязи, перед ним лежал, несомненно, мужчина. Да, он был почти неправдоподобно красив даже в таком виде и положении, но…

— Я все равно тебя убью, — острие меча Конана коснулось горла поверженного противника, — но прежде ты мне расскажешь, что за наваждение ты здесь устроил, ублюдок.

Всякому существу свойствен страх смерти. Почти невозможно найти такого храбреца, который в последний момент перед неизбежной гибелью сумел сохранить лицо и ничем не выдать своего ужаса, не начать молить о пощаде. Так вот этому человеку, кажется, его дальнейшая судьба была совершенно безразлична. Холодные синие глаза взирали на Конана со спокойной, почти безмятежной усмешкой.

— Ну так убей. Что тебе мешает? Невозможность без моей помощи удовлетворить свое любопытство?.. Убери свое оружие. Кстати: мое имя Лэйрид. Не Лорэйда. А то ты мучаешься, не соображая, как меня называть.

Первоначальное бешенство в душе киммерийца давно улеглось. Отведя в сторону меч, он позволил Лэйриду подняться и перевести дух.

— Ты сказал, что являешься сыном кузнеца из Киммерии, — произнес тот. — Так вот, я тоже. Только из Ванахейма. И тебе явно повезло больше, чем мне, с самого начала. Я был белой вороной и в своей семье, и в нашем селении. Посмотри на меня: мое проклятье — у меня на лице. Мужчина не может обладать такой внешностью. Даже мои сестры выглядели невзрачно рядом со мной, а ведь они были очень красивы.

Конан не смог удержаться от короткого смешка. В самом деле, вообразить себе этого человека стоящим возле наковальни было сложно даже при очень богатом воображении. Киммериец вспомнил ту мысль, которая мелькнула у него, когда Лэйрид вцепился в его руки: «хватка молотобойца». Оказывается, он был весьма недалек от истины.

— Надо уходить. Как только они найдут то, что осталось от Мантихора, на ноги поднимут всех, чтобы найти убийцу, — сказал Конан.

— Да. И поджигателя. Впрочем, никто не будет слишком стараться. У проклятого пса не осталось ни наследников, ни родни, ни единого человека, который пожалел бы об его смерти, — задумчиво возразил Лэйрид. — Он получил то, чего заслуживал.

— С твоей помощью?

— А как же. Все просто: мне было около восемнадцати зим, когда я покинул Ванахейм. Я больше не мог оставаться в собственном доме. Мой отец ненавидел меня, полагая, что мать согрешила с одним графом, когда-то проезжавшим через наши места. А ведь это было не так. Я всего лишь унаследовал ее собственную красоту. Идти мне было особенно некуда, и я направился в Немедию. Там наконец я нашел себе подходящее применение, став кинэдом.

Конан знал, о чем идет речь. Кинэды, мальчики-шлюхи, высоко ценились среди немедийской знати. Но он молчал, не представляя себе, что тут можно ответить.

— Я быстро сделал состояние, обслуживая богатых господ. Понимаешь, если бы я родился уродом, то развлекал бы толпу в каком-нибудь бродячем цирке. Это почти то же самое.

— А почему ты снова оказался в Ванахейме? — спросил Конан.

— Мир тесен, — вздохнул Лэйрид. — Я узнал, что лэрд Мантихор погубил двух моих сестер. И что его, полновластного хозяина здешних мест, никто не способен остановить. Тогда я решил, что должен совершить нечто такое… что оправдает само мое пребывание на земле. Я вернулся, но уже как Лорэйда. И заставил его жениться на мне.

— Но ведь он не мог не понять, что ты…

— Еще бы! Однако после того, что я с ним сделал, у него не было выбора. Здесь совсем не те нравы, что в Немедии. Представь себе, что бы произошло, узнай кто-нибудь, что этот деспот, наводящий ужас на все окрестные селения, стал жертвой бывшего кинэда… Мантихор никогда, никому не посмел бы об этом рассказать. Такой немыслимый позор был для него страшнее всего на свете. А физически он уступал моей силе. И я делал с ним все, чего он заслуживал за собственную жестокость. Не было никакого колдовства, о чем многие задумывались: я убивал его не с помощью чар. И очень медленно. Что же касается турниров, с их помощью я уничтожил всех, кто был рядом с Мантихором, когда он творил свое беззаконие. И разорил его, заставляя нанимать новых и новых желающих драться. Я отнял у него все: власть, состояние и достоинство. А потом убил.

— А твой брат?..

— Лахлан не знал,кто я. Ему это и в голову не приходило. Но он любил меня, как женщину своих грез… и называл «девой Лорэйдой», потому что ценил очень высоко. Я думал, что когда-нибудь расскажу ему правду. А может, и нет. Это могло бы разбить его сердце. Что ж, теперь ты выяснил обо мне все, что хотел.

— Не совсем. Что насчет меня? Очередная месть — теперь за Лахлана? Неужели ты серьезно полагал, будто тебе удастся едва ли не в точности повторить со мной то, что было с Мантихором?..

Лэйрид молчал, глядя в сторону замка, уже целиком охваченного пламенем. Да ответа, в общем-то, и не требовалось.

— Что теперь будешь делать?

— Ты хотел убить меня. После этого, пожалуй, задумываться о дальнейшем мне не понадобится.

— Знаешь, если тебе в самом деле не терпится расстаться с жизнью, обойдись без моей помощи, — бросил Конан.

Он вложил меч в ножны и развернулся, чтобы оставить Лэйрида наедине с его дальнейшей судьбой.

— Эй? А Лорэйда, пожалуй, была изумительной женщиной! — услышал он вслед, но даже не подумал отозваться.

* * *

«Необыкновенной. Уж это точно», — подумал король Аквилонии теперь. Иначе разве вспомнил бы он о ней спустя пятьдесят зим?

Керк Монро Тёмный охотник

Герцогство Райдор, Бритуния,

Лето 1285 года по основанию Аквияонии.

Отлично понимаю, что делами подобного рода должно заниматься мое ведомство или на крайний случай городская стража, но… — Охранитель короны герцогства Райдор месьор Атрог Гайарнский развел руками. — Вы должны понимать, что ситуация необычная. Девятнадцать исчезновений за седмицу — это, по-моему, перебор…

— Не буду спорить, ваша милость, — отозвался Гвайнард. — Значит, вы полагаете, что тут задействованы потусторонние силы и Ночная Стража обязана вмешаться?

— Непременно обязана, — коротко сказал охранитель. — У меня есть доказательства… Очень нехорошие доказательства. Идите за мной, придется спуститься в подвал замка, на ледник.

— Есть на что посмотреть? — вполне невинно осведомился Конан, но месьор Атрог ожег слишком любопытного киммерийца взглядом изголодавшегося василиска, молча встал и направился к выходу.

Охотники всей гурьбой отправились вслед, гадая, что же такого интересного приготовил для Ночной Стражи достойный Охранитель короны. А если учитывать тот неоспоримый факт, что Атрог отличался от прочих людей полным отсутствием чувства юмора и запредельной серьезностью, подготовленный им сюрприз мог оказаться крайне неприятным.

Ожидания вполне оправдались. Вообще-то обширный ледник герцогского замка предназначался для хранения продуктов и скоропортящейся снеди для замковой кухни, места здесь хватало. А посему Атрог посчитал, что обнаруженный его шпиками предмет лучше сохранится на холоде — от кухарей не убудет. И все же означенный предмет охранялся двумя верзилами из личной охраны его милости. Вид у верзил оказался замерзший и недовольный — еще бы, за стенами замка печет летнее солнце, а в этом каменном гробу холоднее, чем на побережье Ванахейма посреди полярной зимы.

— Попрошу взглянуть, — Атрог, не меняя привычного безразлично-брезгливого тона, откинул дерюгу, которой было прикрыто нечто, формой напоминавшее небольшое животное, наподобие дворовой собачки. Вне всякого сомнения, животное было мертво.

Охранитель оглянулся на Стражей, устремил взгляд на броллайхэн и спокойно посоветовал:

— Месьор Эйнар, зная твою слабость к дурным зрелищам, я бы посоветовал не подходить ближе…

— Вот еще! — возмутился верный соратник Гвайнарда и компании, хотя отлично знал, что вид крови или, тем более, разъятой плоти немедленно вызывал у него приступы неудержимой тошноты. — Показывайте, что там у вас… О, боги… Атрог, где вы раздобыли эту штуковину? Кошмар!

— Какая гадость, — медленно и очень внятно произнесла Асгерд, затем зажав рот ладонью. Конан и Гвай, не сговариваясь, присвистнули, причем этот звук нес в себе сразу несколько смысловых оттенков, от безмерного удивления, до крайнего отвращения.

— Его убили ночью, стража Рыночного квартала постаралась, — бесстрастно комментировал Атрог. — Хотя, конечно, я предпочел бы изловить это существо живьем и отдать вам для, так сказать, изучения… Ибо даже я, человек с весьма немаленьким опытом в деле охранения нашего герцогства от всяческих напастей, не мог себе представить, что… что подобная мерзость имеет право на существование.

— Не имеет она таких прав, — угрюмо сказал Гвай, присаживаясь на корточки рядом с объектом внимания Охранителя и месьоров охотников. — И никогда не имела, поскольку сие противно природе. Ребенка, конечно, не опознали?

— Отчего же, опознали, — Атрог удостоил Ночных Стражей кривой самодовольной ухмылкой. — Нынче же утром. Думаю, вы не сомневаетесь, что мои цепные псы еще не утратили своей хватки?.. Голова принадлежит сыну сапожника Алгара с Утиной улицы, очень уж примечательное родимое пятно на затылке слева, у нас записаны все мельчайшие приметы исчезнувших детей. Родителям, разумеется, мы ничего не сообщили — так будет лучше. Стражникам Рыночного квартала приказано молчать под страхом виселицы…

— Согласен, — кивнул Гвай. — Воображаю, какие слухи поползут по городу, если люди узнают, что с пропавшими младенцами вытворяют такое… И последствия могут быть непредсказуемыми — от бунта черни до повальной охоты на ведьм и погромов в домах подозрительных людей, которые стража уже не остановит.

— Мыслите в правильном направлении, месь-ор Гвайнард, — удовлетворенно сказал Атрог. — Я доложил о случившемся герцогу Райдорскому, и он приказал немедленно привлечь Ночную Стражу к расследованию. Со своей стороны обещаю любое содействие — людьми, деньгами, сведениями. Мы обязаны остановить это. И немедленно.

— Так… — Гвай почесал в затылке. — С чего начнем? Нам нужно знать, в каких домах исчезли новорожденные, полный список. Ежевечерне присылайте нам подробнейший доклад о городских слухах, пусть даже самых нелепых. Если снова объявится нечто… нечто подобное, присылайте спешного гонца. А уж мы начнем копать с другого конца.

Как будет угодно, — согласился Атрог. — Можете быть свободны, месьоры. Искренне желаю удачи, она всем нам очень понадобится…

На пороге ледника Конан приостановился и еще раз бросил взгляд на валявшееся в углу непотребство. За всю свою жизнь, которую никак нельзя было назвать скучной или ненасыщенной яркими впечатлениями, варвар впервые увидел то, что потрясло его до глубины души.

Какая-то неизвестная сволочь, недавно похитившая из дома сапожника ребенка трех седмиц от роду, неким чудесным образом ухитрилась приставить голову младенца к туловищу некрупной пегой собачки. И хуже всего то, что это невероятное существо жило, могло ходить, бегать и даже как-то соображать — стража гонялась за этим необычным монстром едва не четыре полных квадранса…

Конан покачал головой, сплюнул и притворил тяжелую дверь ледника, оставив замерзших мордоворотов из стражи Атрога оберегать невиданное и далеко не самое доброе чудо в одиночестве.

* * *

— Итак, что мы имеем? — задал вопрос Гвайнард, когда компания охотников на монстров расположилась за обширным столом в «Арсенале», как именовалась их любимая общая комната в доме на Волчьей улице. — Отчего молчите, верные друзья и доблестные соратники? Нечего сказать? Вот и мне тоже нечего…

— Скверная история, — мрачно высказался киммериец и снова замолчал, поскольку никаких соображений касательно порученного Атрогом дела у Конана не было. Слишком уж дурно оно попахивало.

Если излагать коротко и внятно, то произошло вот что: в городе начали исчезать дети. Все осложнялось тем, что это были дети еще не вошедшие в сознательный возраст, когда юному сорванцу может придти в голову мысль сбежать из дому на поиски приключений или когда ребенка могут продать в рабство похитители (тем более, что в Бритунии рабовладение было давным-давно отменено).

Все потеряшки были сущими сосунками: самому младшему оказалось четыре дня от роду, самому старшему — девять седмиц. Все до единого происходили родом из небогатых, но многодетных семейств, проживающих в пределах города. Судя по сообщениям Атрога, похищения совершались без всякой системы, в разных кварталах, иногда за ночь исчезало сразу три младенца, иногда похитители не беспокоили Райдор по нескольку дней подряд. Отмечен случай двойного похищения — в семействе гуртовщика исчезли новорожденные близняшки.

Вполне естественно, что напуганные родители обратились к «городской гвардии», в каждом случае было учинено дознание, а поскольку все сведения о сколь-нибудь заметных происшествиях стекались наверх, в канцелярию Охранителя короны и лично Атрогу, его милость довольно быстро сделал надлежащие выводы — когда за несколько дней в городе похищается почти два десятка младенцев, невольно начнешь предпринимать решительные меры. Тем более что по Райдору уже поползли мутные сплетни о банде злодеев, не то черных магов, не то людоедов, истребляющих невинных деток.

Атрог занимал пост начальника тайной службы Райдора не один год, цепкости и разума Охранителю было не занимать, а потому было решено начать двойное расследование: с одной стороны будут трудиться сыскари тайной канцелярии, с другой — Ночные Стражи, ибо исключать возможность того, что в деле действительно замешана черная магия или нечто подобное было никак нельзя. Особенно после происшествия с собакой, у которой внезапно обнаружилась голова одного из похищенных младенцев.

— Я постарался рассмотреть эту… это существо очень внимательно, — снова заговорил Гвай, не дождавшись от Конана, Асгерд и Эйнара ни единого слова. — Понимаете, все выглядело… гм… естественно. На шее нет шрама, голову не пришивали, такое впечатление, что псина изначально родилась такой, какой мы ее увидели. Не знаю как вы, но лично я никогда ни о чем подобном не слышал и не читал в книгах.

Гвайнард указал взглядом на полки, где громоздились толстенные фолианты, посвященные самым разным темам — от демонологии до магии. Любой уважающий себя отряд Ночной Стражи собирает книги способные помочь в многотрудном ремесле истребления нечисти, нежити и небыти досаждающей мирным обывателям. А уж о составленных самими охотниками и Хранителями Гильдии бестиариях ходили легенды, и все серьезные книжные собрания стран Заката старались обзавестись списками с трудов месьоров охотников, для которых чудовища и демоны были столь же естественной частью жизни, как охота для дворянина или сбор урожая для крестьянина.

— Бред какой-то… — высказался Конан. — Зачем приставлять голову ребенка — собаке? Каков глубинный смысл этого действия?

— А каков глубинный смысл твоих почти ежевечерних похождений в «Синюю Розочку»? — усмехнулась Асгерд, припомнив варвару его пристрастие к девицам из борделя госпожи Альдерры. — Ты можешь внятно объяснить, зачем ты там надуваешься вином по самые глаза, а потом устраиваешь драки с другими посетителями?

— Ну, ты и язва, — покачал головой варвар. — Во-первых, молодой и здоровый мужчина никак не может обойтись без женской ласки, это закон природы не нами установленный. А вино и все остальное… Это просто весело. Вот тебе и весь смысл!

— Стоп, стоп, — поднял руки Гвайнард. — Не будем же мы утверждать, что некто похищает детей и вытворяет с ними такие гнусные фокусы просто ради шутки и веселья? Версия отпадает. Жду других соображений.

— Эксперименты черных магов, — неостроумно ввернул Эйнар, а все прочие только скривились: на весь Райдор имелся только один человек, которого с огромной натяжкой можно было назвать «волшебником» — алхимик герцога Вар-та, месьор Аделард. Старикан давно и прочно считался умалишенным, а потому всерьез никем не воспринимался.

— Еще? — уныло спросил Гвай.

— Некое, никому не подконтрольное и неизвестное нам природное или магическое явление, — не слишком уверенно сказала Асгерд. — Вроде «Бури Перемен».

— Оригинально, но совершенно невозможно, — отмахнулся Гвайнард. — Буря Перемен, действующая настолько избирательно и ничем более себя не проявляющая? Чепуха!

— Шуточки каких-нибудь тварей вроде джер-манлов, — Конан припомнил недавнюю историю с двумя пакостниками, смыслом жизни которых было «портить» магические предметы. Двое таких существ всего десять дней назад пробрались в дом охотников, но большого ущерба не доставили, поскольку обоих джерманлов удалось весьма удачно сплавить магам Черного Круга Стигии (пусть и против воли последних) во время путешествия в баронство Лотар. — Гвай, вспомни легенды о волшебных существах, похищающих детей — нет дыма без огня!

— Это уже ближе, — кивнул предводитель охотников. — Вспомним брауни, пикси, спрайтов… Но, Сет вас всех поглоти, это все добрые существа! Или, по меньшей мере, безобидные, владеющие очень слабой и безвредной магией. А тут — собака с головой украденного у родителей ребенка!

— У меня кончились версии, — вздохнула Асгерд. — Вот что, ребята… Может, нам стоит прекратить без толку чесать языками и заняться делом? Думаю, прежде всего, следует навестить один из домов, где исчез ребенок и тщательно все осмотреть. Гвай, посмотри по списку Атрога, где в последний раз случилось похищение?

Гвайнард уткнулся в выданную Охранителем бумагу и прочел последнюю строку:

— Улица королевы Гизелы, дом шорника Дар-та, исчез мальчик четырнадцати дней от роду, позапрошлой ночью. — Гвай поднял взгляд на остальных. — Едем?

— Я пошел коней седлать, — варвар тяжело поднялся из-за стола. — Чует мое сердце, на этот раз мы столкнулись с чем-то совсем уж скверным.

— Не накаркай, — поморщилась Асгерд. — И без твоего нытья тошно…

* * *

Дом на улице королевы Гизелы оказался самым обычным для Райдора — могучий бревенчатый сруб под дранковой крышей, обширный двор с мастерской и хозяйственными пристройками. Над воротами — эмблема шорной гильдии в виде силуэта быка на фигурном щите.

Хозяин, месьор Дарт, обнаружился на дворе — давно наступило утро, пора приступать к делам. Супруга шорника суетилась неподалеку — задавала корм курам. Были и дети: Конан насчитал пятерых, в возрасте от двух до десяти лет — семья и впрямь оказалась многодетной.

Представлялись недолго — охотники были известными в Райдоре людьми. А когда зашел разговор о деле, месьор Дарт, изредка перебиваемый робкой женой, поведал следующую историю.

Дитя исчезло ночью, во всяком случае, до первых рассветных лучей. Более старшие дети всегда спят в отдельной комнате, малыш же почивал в люльке рядом с постелью супругов — новорожденного мать кормила грудью, да и оставлять такую кроху без присмотра не стоило.

Как исчез? Ну что вам на это сказать, месьоры охотники… Днем наработаешься так, что перед закатом только одна мысль и есть — выспаться как следует. Нет, жена спит куда более чутко, мать все-таки! Почему ничего не слышала? А кто ее знает! Что с домашней скотиной? Нет, вроде не беспокоилась ночью…

Словом, допрос шорника с супругой ничего не дал — людьми они оказались ограниченными и маловнимательными, потеря ребенка не так уж их и огорчила (и так детей полон дом, да и следующего народить не проблема).

Вечером ребенок благополучно уснул в деревянной люльке, подвешенной толстыми кожаными шнурами к потолочной балке, а утром — как демоны унесли.

Осмотрели спальную комнату. Вполне естественно, что никаких следов обнаружено не было. Гвай лишь плечами пожимал.

— Запах с утра был, — жена шорника, тихонько стоявшая у дверей сложив руки на животе, внезапно подала голос, заставив Стражей резко обернуться. — Сырой такой, будто с болота.

— Болота? — Конан поднял брови. — А подробнее можно?

— Значит, просыпаюсь — словно тиной болотной пахнет, — смущенно ответила женщина. — И еще, как будто сырой бараньей шерстью. Выгоните овцу под дождь, потом в овчарне так же пахнуть будет.

— И больше ничего не заметили? — наседал Конан.

— Ничегошеньки, — покачала головой мамаша пропавшего малыша. — Только в люльке пусто, одеяльце на пол сброшено… Ничего кроме запаха. Сильный такой, даже муж учуял, едва голову с полушки поднял, спросил, откуда, мол, вонища…

Дарт подтвердил, что «вонища» тем утром и впрямь имела место — думал, через открытое окно от выгребной ямы нанесло. Чем пахло? Овчарней. И сыростью, будто в лесу после затяжного ливня.

— Кажется, здесь нам больше делать нечего, — констатировал Гвай. — Но такое согласное утверждение о странном аромате наводит на мысль, что ребенок не просто растворился в воздухе, а был именно украден неким существом, имеющим соответствующий запах. Надо проверять дальше. Эйнар, у тебя перо с чернильницей при себе?

— Разумеется, — кивнул броллайхэн и полез в висевший на поясе споран, где кроме амулетов, денег и всякой ненужной мелочи хранился походный тубус для пергаментов, в котором кроме чистых листков хранились еще два отточенных стила, а крышечка тубуса являлась заодно и хранилищем лучших чернил из краски осьминога.

— Во-от, — Гвайнард разорвал лист пергамента на четыре части и начал выписывать на листочках адреса всех семейств, где исчезли младенцы. — Разделимся. Я и Асгерд проверим пять домов, Конан и Эйнар по четыре. Итого восемнадцать оставшихся… Особенно будьте внимательны к сообщениям о необычных запахах, заодно попробуйте отыскать хоть какие-то следы… Не будут пускать или откажутся разговаривать — бегом марш в ближайшую кордегардию, за ребятами месьора Атрога. Расследование официальное, посему господам из тайной службы подчинится каждый… Если, конечно, не хочет нажить неприятностей. Собираемся вечером дома. И очень прошу — повнимательнее!

— Когда это я был невнимательным? — буркнул Конан, засовывая обрывок пергамента в пояс. На листочке твердой рукой Гвая были выведены четыре адреса и имена владельцев домов. Писал Гвай нордхеймскими рунами, имевшими хождение и в Киммерии, так что трудностей у варвара (и так гордившегося своим знанием нескольких языков и разных систем письма, принятых на Закате) возникнуть не должно было.

Охотники взобрались в седла и разъехались по Райдору — варвару достались Полуденные кварталы.

Сартак, ездовой монстр Конана, точь-в-точь копирующий внешностью гнедого жеребца пуантенской скаковой породы, вышагивал по улицам столицы герцогства с достоинством королевского коня, выведенного на прогулку.

— Сначала на Громовую улицу, — сказал сам себе киммериец, поглядев на исписанный рунами листок. — Семья Гердаса из Чарнины, столяра… Поглядим, чего он там унюхал!

* * *

— Ясно то, что решительно ничего не ясно, — Гвай, вновь возглавлявший украшавший «Арсенал» огромный стол, неотрывно смотрел на пламя свечи, стоявшей прямо перед ним. — Из девятнадцати случаев, в семнадцати родители исчезнувших детей чувствовали с утра странный устойчивый запах. В основном, они утверждают, что пахло лесом или болотом, иногда — мокрой шерстью овцы. Кажется, это уже след…

— Как же, отличный след, — съязвил Конан. — Теперь представим себе обитающую на болотах хищную овцу, имеющую привычку забираться в дома людей, красть младенцев, а затем, удовольствия ради, приставлять их головы к туловищам собак. Ты это себе так представляешь?

Гвай выразительно поглядел на Конана, покрутил пальцем у виска и сказал:

— Логика, логика, мой дорогой киммериец! Некто похищающий детей действительно существует! И это явно не человек — люди слишком неаккуратны, привыкли оставлять после себя хоть малейший след, ниточку, за которой мы пойдем и наконец поймаем злоумышленника… Хоть кол мне на голове тешите — мы столкнулись с существом, о котором прежде Ночная Стража не слышала.

— Или слышала… много столетий назад, — дополнил Эйнар. — Реликт. Некое древнейшее существо, скрывавшееся в наших дебрях долгие столетия и внезапно выползшее к населенному людьми городу… А еще скорее — демон, выживший со времен Кхарии или случайно вырвавшийся в наш мир из Черной Бездны. Надо искать что-то необычное. Тварь, о которой ничего не известно самым опытным охотникам и не описанную в наших бестиариях.

— Тебя не спросили… — проворчал Гвайнард. — Но вот откуда начинать поиски? Ни мы, ни Атрог не можем приставить по посту стражи к каждому дому, где есть новорожденные. Давайте отталкиваться от того, что мы знаем. Во-первых, существо появляется исключительно по ночам, что скорее всего указывает на его демоническое происхождение. Нечистая сила, в общем.

— И в то же время шорник сказал, будто домашний скот ночью не беспокоился, — перебила Асгерд. — А животные чувствуют нечисть за добрую лигу.

— Тоже верно, — разочарованно сказал Гвай. — Это закон, и его не изменишь. Во-вторых, искомое Нечто имеет резкий запах, причем весьма необычный. Люди первым делом обращали внимание на запах сырости, болотной тины, к которому примешивалась вонь овечьей шерсти. Значит, надо искать возле водоемов или у реки.

— В городе нет ни единого водоема, а колодцы мы таковыми считать не будем, — разумно сказал Конан. — Река протекает за стенами Райдора и на приличном расстоянии — до ближайшей излучины топать не меньше полулиги. Ночью перебраться через городские укрепления исключительно сложно, да еще и стража… Значит, он прячется в городе.

— Необязательно, — покачал головой Эйнар. — Под Райдором достаточно разветвленные катакомбы, вспомните хоть историю с Королем Крыс, который прятался в подземелье! Некоторые ходы наверняка могут вести за пределы периметра укреплений. Точного плана катакомб нет даже у Атрога. Так что нашему болотному барашку вовсе не обязательно прыгать через стены — отыскал надлежащий подземных ход, и иди себе.

— В-третьих, — упрямо проговорил Гвай, — это существо передвигается очень тихо или обладает способностью завораживать или усыплять людей. Как, например, некоторые вампиры. Никто из взрослых ночью не просыпался и ничего не слышал, хотя многие, особенно матери новорожденных, спят очень чутко. В-четвертых…

Тут Гвай замолчал, поскольку никакого внятного «в-четвертых» не было. Список примет таинственного похитителя оказался крайне ограничен, тут могли бы позавидовать даже составители розыскных листов из дознавательной управы, пишущие для стражи тексты наподобие: «Грабитель имел от трех до трех с половиной локтей роста, волосом темен, глаза цвета неопределенного, одет в черный плащ с капюшоном». По таким вот «приметам» можно полгорода в подвалы герцогского замка засадить…

— Еще остается неизвестным, как наше Нечто проникает в дома, ночами обычно запертые — большинство обывателей-мастеровых боится воров, так что замки и засовы на дверях крепкие, — высказалась Асгерд. — Окна и двери никто не выбивал, дверь в подпол всякий нормальный человек обычно запирает…

— Отдушины на чердаках, — предположил Конан. — Они никогда не закрываются бычьим пузырем, слюдой или стеклом, дом должен «дышать», иначе будет слишком сыро, или наоборот, древесина пересохнет и начнет трескаться. У нас тоже такие есть.

Варвар поднял палец к потолку, словно желая продемонстрировать, что жилище охотников мало чем отличается от прочих райдорских домов.

— В эти отдушины и кошка-то с трудом пролезет, — отмахнулся Гвай. — Не подходит.

— Это почему же? — не без иронии поинтересовался киммериец. — Почему ты думаешь, что тварь, которую мы ищем, величиной с пещерного серого медведя, и ей обязательно требуется проход шириной с Королевскую улицу? Вдруг она маленькая?

— Хм… Логично, — после некоторого раздумья согласился Гвайнард. — Но у меня все равно ничего путного в голову не лезет. Не могу вспомнить ни единого монстра, который бы действовал подобным образом и вытворял такие вещи с человеческими детенышами. Ровным счетом никаких ассоциаций! И тут уже неважно, что Совет Хранителей Гильдии почему-то полагает меня одним из лучших командиров Ночной Стражи к Закату от Кезанкийских гор!

— Довольно хвастаться, — сморщила нос Асгерд. — Кстати, а никто не помнит монстров, у которых голова решительно отличается от остального туловища, словно бы ему не принадлежит? Может, здесь отыщется зацепка?

Эйнар немедля притащил толстенный «Бестиарий» в котором имелось описание почти всех монстров, встречающихся в Хайборийском мире, но и многомудрая иллюстрированная книга не помогла в поисках разгадки. Минотаурусы — демоны с бычьей головой и телом человека — решительно не подходили, хотя бы потому, что были тварями редкими и слишком крупными, гарпии (тело птицы, голова женщины) считались давным-давно истребленными, к этому же списку можно было отнести сфинксов (водятся только в Стигии), грифонов (говорят, остатки этого племени сохранились только в Боссонском Ямурлаке) и прочих существ, чьи головы ну никак не гармонировали с туловищем.

За изучением фолианта охотники провели два квадранса, иногда втягиваясь в ожесточенный и бессмысленный спор. Давно стемнело. Домоправительница, госпожа Тюра, зажгла лампы и свечи в бронзовых подставцах, сообщила, что теплый ужин на печи в кухне и с тем отбыла на заслуженный ночной отдых.

Охотникам оставалось лишь потрапезничать и тоже завалиться спать. А ведь с утра обязательно примчится человек от Атрога с известием о новых пропажах или о появлении очередных страхолюдин с младенческими головами.

Плотно отужинавший Конан сбросил с себя одежду, оставшись только в нижних штанах, и забрался под одеяло. Комнату они делили на двоих с Эйнаром, который предпочитал спать не на кровати, а на сдвинутых вместе длинных лавках, заваленных покрывалами из мягких звериных шкур — говорил, что спать на ровном для здоровья полезнее. Конан решительно не понимал, как может рассуждать о здоровье бессмертное существо — всем известно, что Духи Природы, броллайхэн, никогда не болеют, а живут так долго, что любой эльф удавится от зависти на ближайшей осине.

Варвару же вполне хватало громаднейшей, длиной и шириной в пять с половиной локтей кровати, с которой, правда, тоже была убрана большая часть перин и подушек. Киммериец счел, что раз уж у него теперь появился собственный дом (охотники купили его вскладчину), то и жить в нем надо как в доме, а не заваливаться спать по походной привычке на пол, будто собака-шавка, у порога… Впрочем, давайте не будем вспоминать сегодня о собаках!

— Покойного сна, — промычал вежливый Эйнар, отвернувшись к стенке, а варвар лишь буркнул что-то неразборчивое: его уже окутывал сон, который обещал быть приятным — в самые первые мгновения начали грезиться лазурные башни Султанапура, мелькнули золотые волосы госпожи Стейны, владелицы «Врат Ста Наслаждений», замечательного увеселительного заведения, где Конан бывал частым и желанным гостем…

Бух-бух-бух! Бах! Бум!

Варвара будто пружиной подбросило. Какой там к демонам зеленым сон, когда в дверь дома колотятся так, словно желают сообщить, что прямо сейчас наступает Конец Мира и Великая Битва Богов или что городская стража решила арестовать всех охотников скопом и немедля повесить на воротах за какое-нибудь особо гнусное непотребство!

Громыхало так, что уши закладывало. Конан, в чем был, соскочил с постели, машинально схватил меч со стойки у входа и, шлепая босыми ногами по гладким доскам половиц, побежал к дверям. Зато Эйнар, лежебока, кажется, даже не проснулся.

В коридоре варвара догнал Гвай — тоже в исподнем и тоже с обнаженным клинком в руке. Было видно, как сделанный из толстенных дубовых досок притвор вздрагивает под ударами снаружи.

— Именем герцога, открывайте! — донеслось из-за дверей. Голос оказался знакомым — месьор Атрог из Гайарны, чтоб его Сет проглотил, не разжевывая! — Немедленно!

Гвай все-таки принял меры предосторожности — сначала отбросил небольшую форточку, врезанную в дверь на уровне человеческого лица, узрел там физиономию месьора Охранителя Короны и факельные отблески и только после этого отбросил металлический засов.

На пороге действительно красовался лично Атрог в сопровождении аж шести здоровущих мордоворотов из его личной охраны. Все вооружены до зубов. У Конана мелькнула глупая мысль, что на сей раз предчувствие его не обмануло и Атрог на полном серьезе явился вешать Ночных Стражей на воротах. За бездействие и леность, проявленные в государственном деле.

— Вас не добудишься! — брызгая слюной, рявкнул Охранитель. — Немедленно одевайтесь и — за мной! Бегом!

— Можно осведомиться… — начал было Гвай, но Атрог взглянул на него так, словно хотел прирезать на месте и пролаял:

— По дороге расскажу! Живо!

Решили ехать вдвоем, оставив Асгерд и Эйнара (спит, как сурок, бездельник!) дома. Тем более, что предусмотрительный Атрог привел с собой двух запасных лошадей и не надо было терять время на оседлывание собственных скакунов.

Оделись и вооружились моментально — охотникам не привыкать к спешным подъемам среди ночи. Ударили копыта, высекая искорки из камней мостовой, и девять всадников рванулись по ночному темному городу в сторону возвышавшегося на скале трехбашенного замка короны.

— Это катастрофа, — слегка задыхаясь, говорил Атрог. — Исчез ребенок графини Беаты Девой, родной племянницы его светлости герцога, жены графа Девоя, они как раз гостят в замке… Обнаружилось случайно, вскоре после полуночи… Няньке-кормилице не спалось, она вышивала в соседней комнате, услышала подозрительный шум в спальне господ, рискнула зайти проверить — колыбель пуста, родители спят мертвым сном, вонь стоит — как в выгребной яме. Подняла шум, ясное дело. Я объявил тревогу в замке и немедленно поскакал за вами, благо недалеко».

— Попробуем поймать по горячему следу? — понимающе выдохнул Гвай. — Похищение ведь случилось не больше колокола назад?

— Около того, — судорожного кивнул Охранитель. — Будьте спокойны, я принял меры — из замка мышь не выскочит.

Конан промолчал. Когда Атрог говорит «я принял меры» эдаким зловещим тоном, это значит, что Охранитель горы свернет, но своего добьется, чего бы это ни стоило.

Всадники поднялись по крутой дороге веду-

щей к резиденции его светлости, ворота замка распахнулись, и Конан едва не зажмурился: факелы и лампы зажжены, где только возможно и невозможно, от стражи и тихарей тайной службы не протолкнуться, однако суеты или признаков паники незаметно — за такие слабости Атрог будет гнать со службы или даже беспощадно вешать: рука у Охранителя не дрогнет.

— За мной, — скомандовал Атрог, спрыгивая с седла и едва не бегом направляясь к одному из боковых входов, ведущих в закатное крыло замка. — Этот путь короче. Не удивляйтесь, покои графа Девоя оцеплены, тройная стража и вдобавок мои головорезы…

Прыгая через три ступеньки, взлетели на второй этаж. Мрачные верзилы, оберегавшие персону Атрога, не отставали.

— Здесь, — Охранитель шуганул и впрямь очень многочисленную охрану и толкнул резную дверь. — Ну, месьор Гвайнард, теперь на вас одна надежда…

Охотники очутились в сравнительно небольшой, но роскошно обставленной и украшенной .спальне, явно предназначавшейся для персон с титулами и пышной родословной. Кровать под бархатным балдахином, изразцовая офирская мебель, серебряные канделябры на тридцать свечей, туранские ковры. Пышно, ничего не скажешь.

Первое, на что обратил внимание Конан, так это на сохранившийся чужой запах — до прибытия Ночной Стражи Атрог категорически запретил открывать окна или двери, чтобы не создавать сквозняка.

Киммериец являлся человеком бывалым, его прежняя (впрочем, как и нынешняя) жизнь была насыщена множеством впечатлений, среди которых запахи занимали далеко не последнее место — варвар отлично помнил невыносимую вонь аграпурской подземной тюрьмы, тонкий аромат грозы, возникающий во время магических опытов, благоухание покоев бывшей любовницы, королевы Тарамис, запах гор и степей, смрад, исходящий от демонов Бездны… Но сейчас Конану оставалось лишь недоумевать. Этот запах был крайне необычен и ни с чем не сравним.

Многие из вас бывали в болотистом лесу, правда ведь? Чем там пахнет? Прелой листвой, грибами, тиной, застоявшейся водой, гниющим деревом, пыльцой болотных трав вроде осоки или тростника. Конан закрыл глаза и на мгновение ему почудилось, что он находится не в герцогском замке, а посреди заболоченных лесных дебрей где-нибудь на Полуночи Бритунии или в Пограничном королевстве. Ощущение было настолько полным, что варвар потряс головой, чтобы отогнать морок.

Но… Все опрошенные за минувший день люди были абсолютно правы: после визита похитителя в доме еще пахло овчарней. Овцами. Барашками. Как известно, любая домашняя скотина, от собаки или кошки, до лошади и коровы, не говоря уж о свинье, имеет собственный, четко различимый запах. Варвару за время долгих странствий не раз доводилось ночевать и в овчарнях, если его туда пускали на ночь добрые люди, побоявшиеся пускать в дом грозного по виду громилу с мечом и метательными ножами на поясе.

Гвай сразу бросился к богато украшенной колыбели, стоявшей у изголовья кровати родителей (которых, кстати, в спальной сейчас не было). Балдахинчик из полупрозрачного голубого шелка сдернут, пеленки тончайшего льна измяты, чепчик, который некоторое время назад явно украшал головку младенца валяется на ковре.

— Ни единого следа, — покачал головой Гвай после тщательного обследования люльки. — Ни царапин, ни отпечатков… Постойте-ка, а это что?

Предводитель охотников прищурился и снял с резного края колыбели несколько светлых волосков, зацепившихся за острый уголок.

— Алхимика сюда, быстро, — не оборачиваясь, процедил Атрог. — Со всеми инструментами!

Двое суровых мальчиков с медвежьими плечами мигом исчезли, будто их здесь и не было.

— Не стану утверждать со всей определенностью, но эти волосы явно не принадлежат человеку, — сказал Гвай, положив белесые волоски на раскрытую ладонь. — Слишком жесткие и толстые, вьются…

— У человека шерсть такого рода растет только… гм… ниже пупка, — со знанием дела вставил Конан, но Гвайнард и Атрог только руками взмахнули: не лезь, мол, со своими глубокими познаниями.

Не прошло и полуквадранса, как явился алхимик — месьор Аделард. Как всегда в своем безумном балахоне, вышитом магическими символами и остром колпаке «волшебника». Конан, зная, что Атрог и герцогский алхимик друг друга ненавидят, приготовился было к очередному скандалу, немедленно возникавшему при встрече этих двух достойнейших людей, однако сейчас Аделард был непривычно серьезен и собран — надо полагать получил надлежащее внушение, скорее всего лично от герцога.

На Атрога старикан внимания не обратил, зато с Гваем и Конаном раскланялся — к Ночной Страже алхимик относился благосклонно.

— Что у вас, показывайте? — проскрипел Аделард.

— Чья это шерсть, можно определить? Как можно быстрее? — Гвайнард протянул старику обнаруженные волоски.

Алхимик грозно взглянул на верзилу из компании Атрога, который приволок за Аделардом громадный черный мешок, надо полагать, с обязательными «магическими приспособлениями» — сиречь набором амулетов, оберегов и бутылочек с декоктами которыми пользовался этот старый шарлатан.

Волоски были изъяты у Гвая, помещены в прозрачную крохотную колбочку, в которую Аделард принялся наливать различные многоцветные жидкости из своей коллекции отрав. Наконец, случилось необычное — над склянкой сгустилось облачко голубого светящегося тумана и в нем на несколько мгновений ясно промелькнула голова барана. Самого обычного барана, с загнутыми вперед рогами.

— Баранья шерсть, — с непоколебимой уверенностью заявил Аделард. — Никакой ошибки, такие настои еще кхарийцы использовали, а уж они-то в магии разбирались получше всяких там Тот-Амонов с Пелиасами. Да и магия тут такая простая, что врать попросту не может. Однако…

— Однако — что? — Атрог медленно развернулся к старику и устремил на него пронзительный взгляд черных немигающих глаз. — Что-то не так?

— Понимаете, магия показала нам только голову барана, а не животное целиком, как положено, — скрипнул алхимик, преднамеренно обращаясь к Конану и Гваю, а не к Атрогу. — Волшебство должно было показать полный облик животного, а тут… Словно у этого зверя кроме головы ничего нет. Странно…

— Ты хочешь сказать, что может существовать отдельная, живущая сама по себе баранья голова? — процедил Охранитель.

— Не знаю, — пожал плечами Аделард. — Магия показала, кому, а точнее чему, принадлежит шерсть — бараньей голове. И больше ничего. Вдруг остальное тело у этого барашка какое-нибудь другое?

Охотники непонимающе переглянулись, а господин Охранитель лениво повел ладонью, давая понять, что услуги алхимика более не требуются. Аделард еще раз поклонился Стражам и молча ушел с гордо поднятой головой. Атрогов мордоворот послушно потащил вслед за стариком его неподъемную сумку.

— Ничего не понимаю, — нарушил тишину Охранитель короны. — Гвайнард, Конан, есть какие-либо соображения?

— Надо бы допросить свидетелей и подробнейшим образом осмотреть прилегающие помещения, — уклончиво ответил Гвай.

— Вот и займитесь. Если понадобится помощь — я буду у себя в кабинете, зовите немедленно.

На главной башне Райдорского замка отбили третий послеполуночный колокол.

* * *

Родители пропащего дитяти, граф и графиня Девой, обнаружились в соседней зале для приемов. Держались они, надо сказать, со спокойным достоинством, хотя и понимали, что с их полуторамесячным первенцем стряслась нешуточная беда. Здесь же находился и его светлость герцог Варт Райдорский — высокий представительный бородач в черном бархатном костюме и золотой гербовой цепью на шее.

— Мое почтение Ночной Страже, — прогудел герцог, приложив правую ладонь к груди и чуть наклонив голову. — Думаю, вы в курсе произошедшего. Атрог мне докладывал, что охотники взялись за это дело и теперь я уверен, что все обойдется благополучно.

Ни Гвай, ни варвар герцогской уверенности не разделяли — эта история представлялась им чрезвычайно запутанной и почти неразрешимой. Посему никаких объяснений с герцогом не последовало и Стражи сразу начали допрос родителей младенца.

Как и во всех прошлых случаях выяснилось, что граф и графиня спали мертвым сном, ничего не слышали и не видели, проснулись только от криков кормилицы, обнаружившей, что колыбель пуста.

Немедля вызвали кормилицу — сохранялась надежда, что она могла что-либо заметить.

Нянькой графского отпрыска оказалась высокая и полная деревенская девица, однако ее низкое происхождение не давало повода думать о том, что она глупа — дворяне весьма тщательно подбирают себе слуг. Да и взгляд у девы был ясный, цепкий и вполне разумный.

— Начнем с самого начала, — устало сказал Гвайнард, когда кормилица уселась в кресло напротив. — Как тебя зовут?

— Габи, дочь Хомера, ваша милость. Из деревни Аграс, что в графстве Девой.

— Очень хорошо, Габи. Скажи, что произошло после того, как ты покормила ребенка на ночь и уложила спать?

— Господа тоже улеглись, — дева стрельнула глазами на безмолвных графа и графиню, — а я отправилась в соседнюю комнату для прислуги. Сами понимаете, если дитя проснется и начнет плакать, я сразу должна придти… Не спалось, я принялась за вышивание.

— За вечер, до исчезновения малыша, не случалось ничего необычного?

— Вроде нет, — покачала головой Габи. — Один раз заходил месьор десятник стражи… — тут дева слегка покраснела. — Он за мной ухаживает. Пытается, по крайней мере. Я сказала месьору десятнику, что устала и отослала прочь. Все было тихо до того времени, как на башни начали бить первый квадранс после полуночи.

— Так-так, — Гвай подался вперед. — Значит ты точно помнишь время?

— Конечно, ваша милость, чего тут сложного. Кроме того обычно к третьему полуночному колоколу малыш просыпается и я должна его покормить…

— И что же произошло потом?

— Вначале я услышала очень тихое шуршание, не могу сказать точно где — в коридоре, спальне господ или боковой комнате, где ночует камердинер его светлости графа. Тихо так шуршало…

— На что был похож звук? — настаивал Гвайнард.

Дева нахмурилась, подумала, потом встала, попросила у Гвая его куртку из тонкой бычьей кожи, затем положила ее на паркетный пол и потянула за собой за рукав.

— Примерно вот такой звук был, — сказала Габи, а охотники только головами покачали — умная девочка. Идеальный свидетель, как выразился бы Атрог.

— Понятно, — вздохнул Гвай, забирая куртку обратно. — А что потом?

— Через пол-квадранса в господской комнате что-то шикнуло, будто пар из-под крышки котелка вырвался, и сразу раздался непонятный стук и скрип — точно говорю, это люлька скрипела, я ничего не могла перепутать… Я постучалась к господам, но они спали. Решила войти. Колыбель была сдвинута и раскачивалась, ребенка не было. Я сразу начала кричать, прибежала стража. Вот и все.

— Да уж, голос у нашей очаровательной Габи — как у полковой трубы, — вставил герцог Райдорский. — Даже я проснулся, хотя ночую в соседнем крыле.

— Кроме сдвинутой люльки больше ничего необычного не заметила? — продолжал настаивать Гвай. — Пойми, тут важна любая мелочь!

— Заметила, — почему-то шепотом ответила кормилица. — Идемте, покажу.

Вернулись в спальню. Габи сразу ткнула пальцем в отверстие воздуховода, находившееся под потолком в дальнем углу комнаты, над столиком для благовоний, пудры и прочих дамских принадлежностей. — Мне показалось, что в этой дыре кто-то был. Я его не видела, только смутная тень. Увидев меня, он зашипел, будто змея, и уполз в глубину.

— А ведь месячный ребенок в такую дыру запросто пролезет, — тихо сказал Конан Гвайнарду. — Давай-ка глянем.

На столике оказался беспорядок — золотые и серебряные флакончики сдвинуты, некоторые опрокинуты, зеркальце перевернуто. Графиня

Девой немедленно сообщила, что вечером все предметы находились на своих местах.

— Значит, похититель сначала забрался на столик, потом дотянулся до отдушины и залез в нее вместе с добычей, — констатировал Гвайнард, хотя это было понятно и без его слов. — Приведите ко мне каштеляна замка с подробным планом постройки! Посмотрим, куда ведет этот ход!

Прибыл замковый управитель с несколькими свитками. Оказалось что замок был выстроен аж пять столетий назад, а в те времена мало обращали внимания на составление точных планов, однако кое-что сохранилось — увы, это были лишь общие чертежи с минимумом подробностей.

И тем не менее кое-что полезное Ночные Стражи обнаружили — на плане была четко прорисована главная система вентиляции, состоявшая из полых, выложенных кирпичомвоздуховодов, тянущихся от самой крыши замка, до подвалов, где хранились припасы и находилась небольшая тюрьма для особо зловредных нарушителей благочиния. Отдушины, ведущие к отдельным комнатам, нарисованы не были, но было ясно, что они связаны с главными воздуховодами.

— Я уверен, что похититель скрылся по одной из шахт и ушел в подвал. Оттуда есть выход в катакомбы под городом, — твердо сказал Гвай. — Там и будем искать. Конан, у тебя ведь есть знакомства с братией «Ночных Цирюльников»?

Варвар молча кивнул, мигом уяснив, что собирается делать Гвай.

— И все-таки, когда вы сможете дать нам ответ, жив мой внучатый племянник или… убит? — напрямую спросил герцог Райдорский.

— Не знаю, — честно ответил Гвайнард. — Ваша светлость, учитывая все обстоятельства, я могу сказать только одно: это крайне сложное дело.

— Ночная Стража никогда меня не подводила, — сказал Райдор. — Постарайтесь уж и на этот раз не оплошать.

— Постараемся. Но твердых обещаний дать не можем. Конан, кажется мы выяснили все, что требовалось. Пойдем заглянем к Атрогу, а потом поедем домой отсыпаться — завтра будет очень тяжелый день. Вы позволите, ваша светлость?

Герцог лишь молча кивнул.

* * *

Райдор — город небольшой, хотя и считается столицей самого крупного герцогства Бритунии. Однако, не взирая на малочисленность населения (всего-то около двенадцати тысяч жителей) и неусыпный надзор за благочинием со стороны грозного и скорого на расправу Атрога Гайарнского, в Райдоре все-таки имелась небольшая, но весьма удачливая гильдия «Ночных Цирюльников» — разумеется, уважались они куда меньше своих коллег по ночному промыслу, сиречь охотников на чудовищ, да и уважать сих «цирюльников», откровенно говоря, было не за что — сплошное ворье. Причем ворье самого разного пошиба, от конокрадов и рыночных карманников до вполне солидных людей, специализирующихся на кражах у ювелиров или богатых купцов.

Атрог был человеком умным и отлично понимал, что человеческую природу не исправишь — надо полагать, отдельные представители людского племени начали воровать с самого сотворения мира — сия пагубная страсть неискоренима и неистребима. Конечно, в большинстве случаев открытого нарушения закона назначалось дознание, и пойманный ворюга отправлялся либо на рудники, либо в подвалы замка герцога. Однако гоняться за каждым карманником — увольте! Ну а если в ходе дознания не удалось ничего доказать, обвиняемый возвращался на свободу, где и продолжал проворачивать темные делишки до времени, пока снова не попадется.

Искренне ненавидел Охранитель короны только одну категорию мошенников — торговцев «дурью», а именно различными видами лотоса, который доставлялся контрабандой в Восхода и Полудня. Изловленный продавец зелья немедленно приговаривался к смерти и переправлялся в столицу, Пайрогию, для показательной казни — герцог Райдор не очень любил такие представления в своем городе, брезговал.

В любом случае, в Райдоре было куда спокойнее, чем в других городах Заката — «цирюльники» старались работать осторожно и попадались на горячем редко, да и неписаный кодекс чести воров запрещал красть у людей бедных, у вдов или тех, кого воры «уважали».

А поскольку Ночную Стражу уважали все, начиная от венценосных особ до распоследних нищебродов, за свое хозяйство охотники могли быть спокойны. И это не смотря на то, что Стражи очень неплохо зарабатывали своим ремеслом и в доме частенько хранились весьма крупные суммы в золоте и серебре.

Желание Гвая пообщаться с «Цирюльниками» было вызвано тем, что основное логово они устроили в катакомбах под городом — там же обитал и местный «король воров» по имени Элам Змеиная Рука. Поговаривают, что Элам является самым удачливым вором во всей округе — по крайней мере он никогда не попадался в цепкие лапы сторожевых псов месьора Атрога, не смотря на то, что ребята из дознавательной управы свое дело знали крепко.

Проникнуть в подземный дворец «короля Элама» было делом сложным — чужаков, не относящихся к братству «цирюльников» там не приветствовали, убежище в катакомбах предназначалось только для «своих». Но, как известно, Ночная Стража обязана знать все и обо всем, а потому Гвай и Конан поутру отправились на окраину города, к грязноватой таверне с неоригинальным названием «Бурлящий котел». Именно здесь могли отыскаться нужные охотникам люди.

Вошли, сели как приличные люди за столик у окна, кликнули девку — кружечка пива никогда не помешает. Конан с едва заметной усмешкой оглядывал ранних посетителей. Все было давно и насквозь знакомо: продувные рожи, фиолетовые кулаки, небритые подбородки и взгляды примечательные — быстрые, оценивающие, словно ощупывающие.

Лица посетителей, как говорится, печатью добродетели не были отмечены — на этих физиономиях стояли совершенно другие печати, как в переносном, так и в прямом смыслах: у двоих красавчиков восседавших за соседним столом багровели клейма дознавательной и судебной управ — это когда раскаленным металлом на правую щеку ставится знак в виде двойного перекрестья, означающий что носитель сего клейма определенную часть своей бурной жизни провел на каторге в Граскаальских горах, на серебряных копях.

Девка пива не принесла — две неподъемные деревянные кружки приволок лично хозяин заведения, при виде которого даже привычный Конан поморщился: синий шрам через всю харю, бельмо на глазу, на лысом черепе что-то вроде лишая, сбитые на костяшках волосатые кулачищи… Словом, красавчик каких поискать.

— Пиво бесплатно, — ухмыльнулся хозяин, отчего его рожа стала выглядеть еще страшнее. — За счет заведения.

— Это с чего ты, Хродгар, стал заниматься благотворительностью? — с деланным недоумением вопросил Гвай. — Сам знаешь, Ночная Стража вполне платежеспособна.

— Так ведь вам здесь не пиво требуется, — преспокойно сказал хозяин. — Рассказывай, что надо?

— Повидаться с Эламом Змеиной Рукой, —

прямо ответил Гвайнард. — Немедленно. Дело серьезное.

— Знаю, что серьезное, иначе бы вы мой кабачок за лигу обходили, — проворчал Хродгар. — Сейчас гонца пошлю. Вы пока ждите и пиво дуйте, свежее совсем…

Пиво и впрямь оказалось весьма неплохим, да и ждать пришлось недолго — спустя полтора квадранса Хродгар молча махнул рукой охотникам, призывая следовать за ним.

Зашли за стойку, миновали закопченную кухню. Хродгар забренчал связкой ключей и открыл скрытую занавесью дверь, за которой оказалась лестница, ведущая вниз.

— Идите, — сказал хозяин. — Внизу вас встретят, проводят.

Лестница оказалась длинной — ступенек пятьдесят. Внизу охотников действительно поджидали — проводником оказался худенький прыщавый подросток, облаченный в немыслимые вонючие обноски. В руке — факел.

—: Меня зовут Лато, гильдия нищих, — запросто представился прыщавый. — Давайте за мной, только не отставать, заблудитесь.

Конан попытался было считать шаги и повороты, но вскоре сбился. Резиденция короля воров была надежно укрыта от бдительного ока властей самой природой.

По мнению охотников они прошли около четверти лиги. Наконец потянулись обитаемые места — естественные пещеры, освещенные масляными лампами. Скверного вида личности, разместившиеся на лежанках или за кособокими столами, спали, чесались, играли в кости, переругивались — на нежданных гостей никто внимания не обратил. Если эти люди появились в катакомбах, значит так надо.

Лато провел Стражей по длинному коридору к небольшой пещерке, вход в которую (вот чудеса!) оказался завешен драгоценнейшей туранской парчой.

— Тута, — коротко объявил мальчишка. — Месьор Элам ждет.

Вошли, оценили. Устроился достопочтенный Элам вполне себе уютно, иной дворянин позавидует. Тут тебе и приличная мебель, и пушистые ковры, серебряная посуда на столе. Неброская роскошь.

— Рад приветствовать гостей, — послышался тихий хриплый голос и из полутьмы на охотников выдвинулся весьма представительный старикан. Облик короля райдорских жуликов оказался вполне благообразен — ухоженная седая бородка, приличный кожаный колет, пояс с цветными камнями. Оружия не заметно — не положено авторитетному вору носить кинжалы или ножи. А взгляд у старичка очень живой, мальчишеский.

— Итак, чем вызван интерес Ночной Стражи к моей персоне? Вы присаживайтесь, сейчас я налью вина…

— В городе неспокойно… — начал было Гвай, но Элам перебил:

— Исчезновения детей? Знаю. Могу дать гарантию, что никто из наших к этому не причастен. Тут что-то другое… И, судя по тому, что Ночная Стража проявила интерес к данному делу, все оборачивается скверно?

— Хуже некуда, — кивнул Гвай. — Младенцев похищает нечеловек, а потом вытворяет с ними такое, что волосы дыбом становятся.

— Тоже знаю, — спокойно ответил месьор Элам. — Кое-кто из моих ребят видел собачку, убитую вчера стражей. Да и слухи в городе нехорошие. Давайте к делу: что вам нужно конкретно от меня?

Гвай рассказал. Особенный упор сделал на то, что похититель скорее всего проникает в город через катакомбы. И потом — воры народ внимательный, может видели чего? Или слышали?

— А еще воры народ довольно скрытный, — усмехнулся старик. — Хорошо, я узнаю. Насчет катакомб… Мы обжили лишь небольшую часть подземелий и у нас пока ничего особенного не случалось.

— Отсюда есть выходы за пределы города?

— Разумеется, — ответил Элам. — Известны как минимум четыре прохода, два выводят к реке, два в лес к Восходу от города. Сами понимаете, человек моего ремесла должен обязательно иметь путь к немедленному отступлению.

— Нам бы хотелось их осмотреть, — немедленно сказал Гвай.

— Это не сложно, — согласился король воров и хлопнул в ладоши: — Эй, там! Лато, бегом ко мне!

Повернувшись к Гваю, Элам пояснил:

— Парень знает все ходы-выходы, проводит. Идти далеко — каждый тоннель не меньше лиги длиной.

— Постараемся управиться до вечера, — сказал Гвайнард и, подтолкнув прибежавшего на зов мальчишку, приказал: — Пошли! Сначала осмотрим тоннели, ведущие в лес. Только нам нужно еще два факела, мне и Конану…

* * *

Как и предполагалась, изначально осмотренные два тоннеля выводили в леса, простиравшиеся почти от стен Райдора, до самих Кезанкийских гор — в первом случае, подземный ход закончился небольшим гротом, за которым начинались заросли боярышника, а еще дальше шумел чистый сосновый лес без густого подлеска. Со вторым тоннелем оказалось сложнее — выход наружу загораживал густейший молодой ельник и дорогу пришлось расчищать мечами.

— Знакомое местечко, — сказал Гвай, осмотревшись. Вокруг охотников к небесам поднимались мрачные сине-зеленые ели, с клочьями паутины на ветвях. В чащобе было темно, будто глубоким вечером. — Мы в полулиге отсюда ловили этеркапа, помнишь?

— Еще бы не помнить, — проворчал Конан. — Ты потом его черепушку герцогу подарил.

— Не герцогу, а герцогскому алхимику, — усмехнулся Гвайнард. — Пошли обратно, все равно ничего путного не нашли…

— Теперь — к реке? — деловито осведомился Лато. — Учтите, там проходы более узкие и сырые, их иногда подтапливает при паводках.

— Какая теперь разница? — обреченно вздохнул киммериец, которому прогулки по подземельям уже смертно надоели. Ну не любил варвар всяческого рода пещеры и катакомбы, поскольку знал, что именно под землей чаще всего и прячутся всякие непотребные создания.

— Точно, что никакой разницы, — подтвердил Гвай и нырнул обратно в тоннель. — Лато, давай вперед! Кто тут проводник, ты или я?

Галерея номер три действительно оказалась подтопленной и пройти к выходу оказалось невозможно.

Тем не менее Гвайнард с самым пристальным вниманием осмотрел наросший на камнях мох и водоросли у кромки воды, после чего сделал вывод, что здесь давным-давно никто не появлялся — ни человек, ни демон, ни любое другое существо крупнее мокрицы: любые следы отсутствовали. Пришлось поворачивать обратно и искать дорогу к последнему, четвертому тоннелю.

Тут уже недалеко, — говорил Лато, уверенно шагая вперед по коридору. — Одна пятая лиги, и мы окажемся у выхода — там крутой склон реки, дыра как раз возле воды… Ой, ваша милость, это чего такое?

Мальчишка внезапно остановился, причем с ходу наскочившие на него Гвай и Конан едва не сбили Лато с ног.

— Вот оно… — прошептал Гвайнард, разглядев, на что указывает проводник. Руки Лато начали вздрагивать и свет факела заколебался. Конан невольно отступил на шаг назад — почему-то находившееся перед ним маленькое существо показалось варвару крайне опасным.

Тварь очень походила на уродца, обнаруженного вчера возле кордегардии Рыночного квартала. Только теперь голова человеческого младенца оказалась приставленной к туловищу некрупной водяной свинки, едва достигавшей трех ладоней в холке.

Самое страшное было в том, что глазки «ребенка» смотрели на людей вполне осмысленно и крайне недоброжелательно. Крошечный беззубый ротик был полуоткрыт, с левого края губ стекала ниточка слюны.

— Сети с собой не взяли, идиоты, — едва слышным шепотом сказал Гвай. — Вот и думай теперь, убивать его или все-таки в этом существе осталось хоть что-то человеческое…

— Взять за шиворот, да сунуть в мешок, — так же тихо ответил Конан и внезапно признался сам себе, что делать это самому ужасно не хочется. Уж больно не нравилась киммерийцу прятавшаяся в подземелье тварюга.

Существо внезапно ответило охотникам тихим тявканьем — так тявкают месячные щенки, когда видят опасность или голодны. И тотчас тварь прыгнула вперед, оказалась прямо перед Лато, от неожиданности выронившего факел, а затем…

Затем Конан четко различил, как из ротика существа на мгновение вылетело нечто вроде тонкого и длинного жала. Почти как у змеи, только оно было не раздвоенным, а острым, как шип или стилет. Жало прокололо драные штаны мальчишки, Лато завизжал как резаный и отшатнулся, падая на спину. Существо тем временем еще раз тявкнуло и со всех ног припустило в темноту.

— За ним? — рявкнул Конан, хватаясь за кинжал, поскольку орудовать мечом в тесноте коридора было невозможно.

— Стой! — Гвай бухнулся на колени рядом с упавшим на камень провожатым. — Ты только посмотри…

Лато хрипел и задыхался, глаза выкатились, губы и лицо посинели. На губах появилась розоватая пена.

— Хватай его, потащим обратно, вдруг у них найдется лекарь? — на одном дыхании выговорил Гвай. — Дорогу помнишь?

— Кажется помню, — здоровяк-Конан забросил мальчишку на плечо, как пушинку. Правда идти теперь приходилось, согнувшись, — потолок тоннеля был слишком низкий.

Когда Лато доставили к пещерке месьора Элама он был.еще жив. Элам быстро уяснил, что его подручного укусило нечто опасное и весьма ядовитое, после чего быстро кликнув кого-то из своих, приказал привести человека, которого назвал «Травником».

Травник, очень пожилой оборванец явился немедленно — еще бы, «король приказал». Надо полагать, этот старец исполнял в резиденции Элама обязанности лекаря и если судить по сумке, наполненной склянками и ржавыми инструментами, которыми пользуются настоящие врачеватели, относительно неплохо разбирался в своем деле.

Лато тем временем стал часто-часто дышать, глаза закатились. Вскоре его начала бить судорога, а потом дыхание и вовсе остановилось, хотя Травник попытался влить в рот пострадавшему какое-то зелье из флакончика темного стекла…

— Умер, — буркнул старикан, хотя это было очевидно. — Что такого с ним стряслось?

— А по твоему мнению? — сквозь зубы процедил Гвай.

— Такое впечатление, что парня укусил Черный аспид, это змея такая. Редкая, но в наших лесах иногда еще можно встретить. Когда это случилось?

— Полтора квадранса назад.

— Странно, — развел руками Травник. — Если не дать укушенному аспидом человеку противоядия он, конечно, умрет, но только через два-три колокола. Яд змеи каким-то образом действует на дыхание, что мы сейчас и наблюдали… Но такая быстрая смерть? Впервые в жизни вижу, а уж поверьте — на покусаных змеями я за свои годы насмотрелся предостаточно.

— Можешь идти, — кивнул Элам и неопрятный старикашка исчез за пологом. Король воров на каблуке развернулся к охотникам:

— А теперь в точности расскажите, что случилось. В наших подземельях доселе не встречалось змей.

— Это была не змея, — угрюмо сказал Гвай-нард и вкратце поведал о происшествии в четвертом тоннеле. Затем он взял нож и, стараясь не касаться кожи умершего, разрезал штанину на правой ноге.

Над коленом красовалась круглая черная отметина, окруженная распухшей побагровевшей кожей, на поверхности которой четко проступила сеть мелких жилок.

— Полагаете, тварь, которую вы ищете и ее… гм… отпрыски, обитает там? — король воров сделал неопределенный жест рукой в сторону, откуда примчались Ночные Стражи со своей печальной ношей. — Может, стоит приказать немедленно завалить вход в тоннель?

— Никаких поспешных решений, — покачал головой Гвайнард. — Пока поставь возле подземного хода полдюжины ребят посообразительнее. Вооружи самострелами, пусть палят во все, что шевелится. Они ни в коем случае не должны подпускать к себе этих тварей. Еще на время можно перегородить проход рыбацкой сетью покрепче. Отыщется в хозяйстве?

— Если понадобится, у меня в хозяйстве и корона Аквилонии вместе с Троном Льва отыщется, — решительно сказал Элам и снова хлопнул в ладоши.

Тотчас примчались трое широкоплечих личностей, причем у одного Конан снова углядел каторжное клеймо на щеке. Выслушав Элама, они молча отправились выполнять приказы, попутно прихватив с собой бездыханное тело Лато.

— Однако, порядок у вас будто у герцогских гвардейцев, — не без доли уважения сказал Гвай.

— Не будь порядка — все давно бы оказались на рудниках в Граскаале, — хмуро парировал Элам. — Ответьте, а вы, месьоры ночные охотники, что собираетесь дальше делать?

— Идти по следу и убить виновника всех этих безобразий, — твердо сказал Гвайнард. — Сейчас нам надо съездить домой, прихватить кой-какое снаряжение и наших друзей. Вернемся ближе к вечеру.

— Может быть, лучше начать охоту днем?

— А какая разница? Днем в подземельях темно так же, как и ночью!

Элам только плечами пожал.

* * *

— Ну и история… — покачивала головой Асгерд, попутно расставляя на столе в «Арсенале» пять серебряных тарелок — к обеду заявился лично Охранитель короны, жаждавший узнать, как продвигается дознание. — Действовать начнем только после наступления темноты — Рэльгонн и его сородичи смогут перекрыть выход из тоннеля на берег реки да и в любом случае окажутся незаменимыми помощниками.

— Об одном прошу, пусть ваш вампир не появляется в городе, — подал голос Атрог, с наимрачнейшим видом сидевший на самом лучшем месте — в специальном «гостевом кресле». — Обыватели и так на грани паники. В конюшнях купца Бархада из Чарнины забили еще одну такую тварь, причем она ужалила конюха и прибежавшего на шум мальчишку с кухни. Оба умерли, конечно. Распространение слухов мне теперь уже не остановить. Но идею позвать на помощь месьора Рзльгонна я поддерживаю самым решительным образом! С его-то способностями…

Атрог, конечно, знал, что трудам Ночной Стражи способствует весьма необычное существо — глава немногочисленного семейства упырей-каттаканов, обитающих в заброшенном замке Рудна, что далеко на Полночь от Райдора. Впрочем, слова «далеко» для упырей не существовало — одной из их прирожденных особенностей было «перемещение через Ничто», сиречь мгновенный «прыжок» на любое расстояние в пределах Хайбории.

Вначале Охранитель относился к подобному сотрудничеству неодобрительно, но когда Гвай растолковал Атрогу, что эти упыри совсем не похожи на вампиров из сказок и по своей воле даже мухи не обидят, смирился.

В конце концов, Гильдия Ночной Стражи лучше знает, с какими из обитающих в этом мире необычных существ дружить, а с какими враждовать.

Если упыри из Рудны не представляют опасности для герцогства и его обитателей — путь живут и благоденствуют.

А если они еще и приносят пользу, помогая охотникам в их тяжком ремесле, то тайная служба Райдора будет их помощь только приветствовать…

— Хуже другое, — сказал Гвайнард. — Ни у меня, ни у Конана не сработали амулеты Ночной Стражи, — он вытащил из-под рубахи литой серебряный оберег в виде головы волка и продемонстрировал Атрогу. — Это означает только одно: никакой черной магии или нечистой силы. Эти… существа если и являются порождением волшебства, то мы имеем дело с каким-то другим колдовством.

— Только это не магия Равновесия, — убежденно сказал Эйнар. — Алое волшебство не дает возможности к извращению сущности плоти, это волшебство Природы, которая не терпит надругательства над собой.

— И не магия Света, — поддержал броллайхэн Конан. — Пелиас из Кофа, Белый маг, рассказывал мне, будто Свет отрицает любые магические эксперименты над человеком и любым другим существом, обладающим разумом.

— Тогда не стоит забывать, что существуют иные формы магии, — напомнил Атрог. — Учитывайте не-человеческую магию, неподвластную людям. Магию других разумных рас…

— …Которые практически все вымерли, — перебил Гвай. — Но альбы или кро-мара вместе с сидхами здесь не при чем. Во-первых, их давно не существует или они ушли из человеческого мира в иные планы бытия, вспомним хоть порталы, открывшиеся после падения Небесной Горы…

Тут что-то другое. Доселе неизвестное или слишком прочно позабытое.

— Так или иначе охота предстоит веселенькая, — заключила Асгерд. — Берем все снаряжение, какое сможем унести на горбу. Оружие на всякий случай возьмем посеребренное — вдруг магия амулетов ошиблась и не распознала нечисть?

— Исключено, — яростно замотал головой – Гвайнард. — Никаких ошибок!

— И тем не менее…

— С моей стороны помощь потребуется? — с ленцой в голосе осведомился Атрог. — Могу приказать оцепить весь квартал вокруг «Кипящего котла», выслать городских гвардейцев к реке.

— Только под ногами путаться будут, — отмахнулся Гвай. — Попробуем сами.

— Что ж, — Атрог поднялся с кресла, так и не отведав угощения, только вина пригубил. — Тогда я жду развернутого доклада завтра с утра. И вот еще… — Охранитель понизил голос. — Полагаю, что внучатому племяннику его светлости герцога уже невозможно помочь?

— Скорее всего — невозможно, — бесстрастно ответил командир ватаги охотников. — Прошло слишком много времени, скорее всего маленький граф Девой уже… Уже превращен. Превращен и лишен человеческой сущности.

— Я так и доложу светлейшему, — протянул Атрог с непередаваемым хладнокровием. — Он желает знать только правду. А еще он жаждет увидеть голову похитителя… Не разочаруйте герцога.

— Мы очень постараемся. Но…

— Понимаю, — кивнул Охранитель короны. — Очень хорошо понимаю. Не беспокойтесь, даже в случае неудачи я смогу сделать так, чтобы гнев его светлости миновал ваши головы. Итак, до утра.

За спиной главы тайной службы Райдора тихо затворилась входная дверь.

— Ну и история, — повторилась Асгерд. — Чего расселись, олухи? Собирайтесь!

* * *

— Н-да, у вас тут все серьезно, — Конан понимающе хмыкнул, увидев, какие меры к обороне принял месьор Элам и его подручные. — Не крепость, конечно, но впечатление производит.

Вход в ведущий к реке боковой коридор подземного лабиринта был перегорожен двойной сетью с вплетенными в нее серебряными нитями — видимо, распустили стащенную у какой-нибудь знатной дамы или богатой торговки сетку-чепец для волос.

Рядом — баррикада из ящиков за которыми укрылись шесть арбалетчиков. Вторая линия обороны расположилась в десяти шагах дальше — снова ящики и снова вооруженные тяжелыми арбалетами стрелки из состава развеселых сотоварищей Элама Змеиной Руки. По приказу Элама за несколько квадрансов успели отлить в маленьком тигле серебряные наконечники для стрел — после жутковатой смерти Лато все здешние обитатели были уверены, что в катакомбах завелась нечистая сила.

Король воров присутствовал здесь же и лично встретил Ночных Стражей, на сей раз явившихся в катакомбы в полном составе и с несколькими тяжеленными баулами, забитыми охотничьим снаряжением, в состав которого входили и сереб-• ряные ловушки-капканы, и набор особых снадобий, повышающих внимание или дарующих человеку «ночное зрение» и еще множество всякой полезной всячины.

Конан давно перестал удивляться, какое количество различных необходимых предметов берут с собой охотники на серьезное дело, да и опыт в последнее время приобрел изрядный — Гвай и компания охотно делились с варваром маленькими секретами Ночной Стражи.

— Скоро полночь, — напомнил Элам. — Что будете делать? И что делать нам?

— Мы пойдем в тоннель, — ответил Конан, наблюдая, как Асгерд и Эйнар распаковывают мешки с охотничьим барахлом. — Твои ребята пусть держат оборону здесь, проход должен быть закрыт сетью постоянно, но стреляйте только после предупреждения — мало ли мы вернемся, не хочется получить арбалетный болт в пузо. Понятно?

Король воров лишь наклонил голову в знак согласия.

— А теперь не пугайтесь, у нас скоро будет гость, — внезапно подал голос Эйнар. Броллайхэн словно к чему-то прислушивался и охотники поняли, что он обменивается мыслями с Рэльгонном, упырем из Рудны, который должен был вот-вот явиться.

Черная тень возникла внезапно, вынырнув из пустоты. Высокая худощавая фигура, облаченная в необъятный балахон. Глубокий капюшон надвинут на лицо, скрывая его до подбородка. Единственным украшением странного визитера являлся серебряный медальон на груди в виде свернувшегося в кольцо маленького дракончика необычного вида.

— Маг, смотрите, настоящий маг… — зашептались стрелки Элама, но предводитель воровской гильдии шикнул на них так, что воры попятились и мигом заткнулись.

— Рэльгонн, наконец-то, — выдохнул Гвай. — Пойдем-ка в уголок, поговорим.

Потакая своему неуемному любопытству, Конан увязался вслед — ему, как полноправному Ночному Стражу было интересно, какой план составят Гвай и призванный на помощь упырь.

— Я все знаю, — без обиняков начал Рэльгонн, когда вся троица отошла подальше от Элама и его головорезов. — Какое счастье, что в твоем, Гвай, отряде есть броллайхэн и мы с ним можем обмениваться мыслями… Эйнар посвятил меня во все подробности.

— Ты сегодня один или привел с собой родственников? — быстро спросил Гвай.

— Дядюшка Ритагонн и мой племянник Сигонн ждут снаружи, — ответил упырь. — Мне достаточно позвать, и они окажутся здесь…

— Вот этого пока не надо, — вытянул ладонь Гвайнард. — Отправляй их на реку, пусть следят за всем необычным.

— Отлично, — согласился Рэльгонн. — Что дальше?

— Ты пойдешь с нами, в тоннель. Можешь пригодиться.

— Что надо делать?

— Смотри по ситуации, не первый же раз…

— Тогда начинаем?

— Начинаем!

* * *

Продвигались вперед медленно, со всеми предосторожностями. Гвай решил, что в данной ситуации клинки не пригодятся, а посему охотники вооружились небольшими самострелами, способными одновременно выпускать до трех посеребренных металлических болтов. Оружие страшное — один такой болт, спущенный с тугой тетивы способен пробить тело человека насквозь на расстоянии пятидесяти шагов, кроме того, на стрелах красовались небольшие, но исключительно острые стальные «перышки», наносившие дополнительные повреждения противнику.

Вперед пустили Рэльгонна — во-первых, упырь видит в темноте лучше любой кошки или филина, во-вторых, он в любой момент может переместиться через Ничто за спину врагу и перекрыть пути к отходу.

Факелы взяли особенные — они были пропитаны особым составом, который при горении давал не обычное желто-оранжевое пламя, а слепящий белый огонь, по своей яркости превосходивший обычное факельное пламя раз в пять-шесть. Вдобавок, такие факелы могли использоваться и как оружие — никакому чудищу не будет приятно, если ему ткнут в глаз раскаленным оконечьем…

— Вот здесь мы встретили тварюгу, убившую мальчишку, — сказал Конан, рассмотрев приметный каменный выступ. Вроде бы сейчас все тихо…

Рэльгонн только кивнул, но останавливаться не стал. Лишь спустя еще пятьдесят-шестьдесят шагов упырь внезапно поднял руку в предостерегающем жете и прошептал:

— Слышите? Как думаете, что это такое? Охотники прислушались и различили отдаленное шипение, похожее на змеиное.

— Чудище где-то недалеко, — решил Гвай. — Скорее всего ползет сю…

Договорить он не успел — Рэльгонн, никого не предупредив, внезапно исчез, прыгнув сквозь Ничто.

— И как прикажете такое понимать? — озадачился Конан. — Что за дезертирство?

— Не знаю, — шикнул Гвай. — Видимо, его позвали сородичи и Рэльгонн посчитал, что на берегу он будет нужнее, чем здесь… Давайте осторожно вперед!

Не успел Конан поднять ногу для первого шага, как упырь вынырнул из пустоты и скороговоркой сообщил:

— Ритагонн его видел… Я тоже. Оно у самого –входа в тоннель. Не знаю что это такое, никогда не видел ничего подобного. Тварь очень напоминает очень большую змею… Быстрее, за мной!

— Змею? — вытаращился Гвай. — Какую еще k змею?

— Длинную, толстенную и весьма неприятную с виду, — огрызнулся упырь, ощерив пасть, наполненную десятками острейших треугольных зубищ. — Ритагонн и мой племянничек попробуют отвлечь чудовище, остальное — ваша забота! Бегом!

Бежать по узкому тоннелю было не слиш-• ком-то удобно, но сейчас на кон бала поставлена не только честь Гильдии Ночной Стражи, но и жизни еженощно похищаемых райдорских детишек — если чуда вновь проберется в город, последствия могут быть самыми плачевными.

Пол тоннеля внезапно стал не каменным, а песчаным, Гвай неудачно поскользнулся на принесенном паводком обрывке скользких водорослей, вывалился наружу через выход из коридора и позорно покатился по почти отвесному берегу вниз, к воде.

Удержаться он не сумел и с шумным всплеском рухнул в черную воду.

Конан и остальные оказались осторожнее и выбрались на берег без досадных происшествий. Рэльгонн совершил новый прыжок сквозь пустоту — надо было вытаскивать предводителя ватаги из реки, сразу у берега начинались большие глубины до семи локтей, а на Гвае была надета тяжелая кольчуга, способная мигом утянуть на дно.

Конан тихо выругался от испуга и едва не выпалил из самострела, когда рядом с ним возникла новая тень, по ближайшему рассмотрению оказавшаяся Ритагонном, любимым родственником Рэля.

— Оно там, — вытянул руку упырь, указывая куда-то влево и вниз. — Мы не позволяем ему уйти в воду, но тварь может прорваться… Давайте за мной, только ног не поломайте!

Киммериец возблагодарил всех богов за то, что перед началом охоты Гвай позволил всем охотникам выпить по капельке декокта, усиливающего зрение в темноте. Иначе точно не обошлось бы без сломанной шеи — из песчаного ската торчали корни деревьев и камни, можно было запросто споткнуться и повторить подвиг Гвайнарда, которого, кстати, Рэльгонн уже успел «перенести» ко входу в подземелье. Вымокшему насквозь командиру отряда пришлось догонять своих.

— Стреляйте! — заорал Ритагонн. — Да стреляйте же, уйдет!

У самой воды, на песке извивалась и пыталась атаковать одного из упырей змея весьма необычного облика. Впрочем, не змея — змеища! Конану это создание живо напомнило гигантских удавов, обитавших в джунглях Стигии и Дарфара — на это добро киммериец предостаточно насмотрелся за время плавания на «Тигрице» вместе с Белит…

Длиной змея была шагов в пять-шесть, толщиной — с две человеческих руки. Только вместо обычной треугольной головы, какие носят все ~ уважающие себя змеи, туловище оканчивалось крутолобой бараньей башкой.

— Ничего себе, — выдохнула Асгерд и первой выпустила стрелы. — Давайте, палите!

Судя по яростному шипению, один или несколько болтов достигли цели. Все трое упырей в это время то появлялись, то исчезали рядом с чудищем, сбивая его с толку. Однако, змей оказался хитрее — он мгновенно свернулся кольцами, затем распрямился как тугая пружина, оттолкнулся от песка, взвился в воздух и рухнул в реку, моментально скрывшись под водой, на поверхности которой остались лишь расходящиеся круги да всплески от падающих стрел.

— Сбежал, — в сердцах воскликнул Гвай, швырнув уже бесполезный самострел под ноги. — Ну надо же!

Киммериец подошел к воде, попинал мокрую корягу, прибитую волнами к берегу, и вдруг разглядел на середине реки какое-то движение. Точно, над водой показалась покрытая белесым мехом баранья голова, взгляды чудища и Конана на мгновение пересеклись, а затем…

Затем варвар рухнул на песок, лишившись сознания.

* * *

— Г-где я? — очнувшись, Конан сразу уяснил, что находится не дома, а в каком-то совершенно неизвестном ему помещении с каменным сводчатым потолком. Жутко хотелось пить, болела голова… Ни дать, ни взять — тяжелое похмелье.

— Лежи спокойно, — послышался знакомый голов Рэльгонна. — Ты у меня в гостях, в Рудне. Пришлось доставить тебя в мой замок, положение оказалось слишком сложным, ты мог умереть…

— Ничего не помню, — помотал головой киммериец. Боль в висках усилилась. Варвар ощутил, что к его правой руке прицеплена какая-то мягкая штуковинка, которая, вдобавок, мерцала крошечными разноцветными огоньками.

— Если тебе интересно, ты валяешься здесь уже третий день, — Рэльгонн мягко присел на лежанку, в ногах Конана и сверкнул своими золотыми глазищами. — Неужели ничего не помнишь? Катакомбы, змей с бараньей головой? Похищения детей в Райдоре?

— Точно, было такое, — отозвался киммериец, к которому начала медленно возвращаться память. — Я видел эту тварь… Что она со мной сделала?

— Этого мы так и не поняли, — развел руками упырь. — Некий мысленный удар, что-то вроде мощнейшего внушения. Скорее всего змей мысленно приказал тебе умереть. И ты почти что умер, по крайней мере дыхание и сердце на . несколько мгновений остановились. Но к этому моменту мы с Ритагонном уже сообразили, что именно произошло и перенесли тебя в наш замок. Сам знаешь, мы неплохие лекари и давным-давно доставили сюда из нашего мира много полезных механизмов, способных оказать помощь в самых неожиданных ситуациях. Словом, тебе очень повезло.

— Мне всегда везет, — проворчал варвар. — Уродился таким. Значит, охота провалилась? Мы его не убили?

— Какое там… Ранить-то, конечно ранили, но не более. И хуже всего то, что эта мерзость нанесла ответный удар. Тебя три дня не было в этом мире, а у нас многое изменилось. В Райдоре едва ли не осадное положение, герцог едва не снес головы Атрогу и твоим друзьям, похищено еще полтора десятка детишек, несколько десятков человек погибло…

— Кром Молнемечущий, — ахнул Конан: — А ну, рассказывай в подробностях!

Подробности же оказались таковы. После описанной выше бурной ночи Гвай доложился Атрогу о случившемся, а тот все рассказал его светлости Варту Райдору. Герцог долго не думал — взял отряд личной конной гвардии и отправился на реку в надежде порубить зловредную змеюку в мелкое крошево мечами своих гвардейцев. Они обыскали оба берега в радиусе лиги, потратили целый день, но логовища чуды не обнаружили. Зато наткнулись на одну из мелких тварей — теперь детская голова украшала собой туловище енота. Перед тем, как оказаться пронзенным клинком, существо успело ужалить одну из гвардейских лошадей, которая, ясный день, почти сразу издохла.

Засим по приказу герцога был завален ведущий к реке подземный ход и с тем охота прекратилась.

А на следующий день началось нашествие: отвратительные маленькие чудовища начали средь бела дня носиться по Райдору и кусать всех, кого встречали на пути. Большую часть тварей перебили, но некоторые успели скрыться. После знакомства с их жалами умерло двадцать два человека, никакие противоядия и снадобья срочно вызванного алхимика Аделарда не помогали. В городе началась тихая паника, причем все шишки посыпались на Ночную Стражу — почему бездействует? Кроме того, змей предыдущей ночью снова приполз в Райдор и утащил семь младенцев, что, разумеется, спокойствия в столице герцогства не добавило.

Сказать, что герцог был ярости — значит ничего не сказать. Как и предсказал Атрог, возле каждого дома где находились новорожденные дети была выставлена стража — пришлось мобилизовать всю городскую гвардию поголовно. Маленьких чудовищ было приказано истреблять беспощадно, а это уже вызвало недовольство родителей пропавших детей, полагавших, что их еще можно «превратить обратно», причем значительная часть обывателей эту мысль поддержала. В городе запахло стихийным бунтом, а Атрог предусмотрительно арестовал самых громкоголосых и буйных.

Никакие принятые меры не помогли — трое оставшихся Ночных Стражей не имели возможности носиться, высунув язык, за маленькими отпрысками змея, шныряющими по всему городу. После следующей ночи выяснилось, что похититель стал не завораживать родителей или других обитателей дома, а убивать — людей поутру обнаруживали мертвыми, равно как и приставленную к дому стражу.

Тут уже началось незнамо что — толпа собралась вначале возле дома охотников (хорошо не сожгли, а могли ведь), требуя немедля остановить колдовские бесчинства, затем стихийный мятеж случился возле замка герцога: больше двух тысяч взбудораженных и напуганных всем происходящим обывателей собралось у ворот крепости, обвиняя во всем власть, неспособную защитить своих подданных, исправно платящих подати в казну.

Светлейший и его милость Атрог из Гайарны отреагировали незамедлительно — на улицы была выведена личная гвардия, причем был дан приказ пускать в ход оружие, не раздумывая. Толпу рассеяли, но все равно дышалось в городе тяжело, как перед грозой.

Охотники и каттаканы, однако, не бездействовали — Гвай, Асгерд, Эйнар и все семейство Рэльгонна числом в девять весьма внимательных, быстрых и умных упырей обшаривали окрестности города в поисках места, где бараноголовый змей свил себе гнездо. Исследовались все ложбины и болотины, однако… Никаких результатов.

Рэльгонн предположил, что змей живет в реке, следовательно достать его оттуда будет невозможно ни Гваю с компанией, ни самим упырям, каковые для жизни и действий под водой не приспособлены. Это было бы наихудшим исходом, но вскоре Эйнар обнаружил место, где змей, скорее всего, отсыпался — уж больно характерно была примята сухая трава, а на колючках остроглазый броллайхэн сумел отыскать несколько уже знакомых белых волосков… Следовательно, обитает он все-таки на суше.

— Или одновременно, в воде и на суше, — перебил страшноватое повествование Рэльгонна Конан. — Вот что я думаю, старина. Нам необходим маг. Знающий, сильный маг. Пусть ему придется как следует заплатить, но ради такого дела герцог Райдорский непременно согласится потрясти свою немаленькую казну. Как думаешь?

— А где мы его возьмем, мага этого? — уныло отозвался каттакан. — Обращаться к Великим? К Тот-Амону, Пелиасу, Озимандии, Лоухи? Не приедут — у них своих дел предостаточно, о бедствиях какого-то занюханного Райдора они и слышать не захотят! Или заломят такую цену, что придется продавать герцогство со всеми потрохами, да вот только кто его купит?

— Да, задачка не из простых, — вздохнул киммериец, и вдруг его лицо озарилось радостной улыбкой. — Знаю! Понимаешь, нам нужен именно Черный маг, поскольку эта магия — наиболее сильная. Причем нужен маг знакомый, которому мы оказали какую-нибудь услугу или который чем-нибудь нам обязан. Понимаешь, о ком я говорю?

— Ты спятил, — убежденно сказал упырь. — Тот-ан-Хотеп? Думаешь, после той немыслимой подлости, которую мы учинили в баронстве Лотар, он согласится нас хотя бы выслушать?

— Верно, — снова вздохнул Конан. — Но может быть стоит попробовать?

Варвар отлично понимал, что имел в виду упырь. Скоро исполнится две седмицы, как отряд Гвайнарда вынужден был распутывать историю с исчезновением большой ватаги охотников на монстров, присланных Советом Хранителей из Немедии в одно из «вольных баронств» на Полуночном Закате от Райдора. На месте выяснилось, что виновниками случившегося является компания магов Черного Круга Стигии, которые отыскали в окрестных лесах невероятно мощный артефакт древнейших времен.

Им всего-навсего требовалось извлечь магический предмет из земли, а затем доставить в Птейон, где находился верховный конклав Черного Круга, однако явление целой своры Ночных Стражей могло серьезно помешать этому замыслу. Стигийцы оказались неожиданно гуманны — не смотря на то, что боевые маги конклава были способны за мгновение обратить четыре десятка охотников в пепел, они попросту на время усыпили Стражей. Тут оказалось задействовано то, что короли Закатных держав обычно именуют «большой политикой» — Черный Круг остерегался ссоры с весьма многочисленной и авторитетной Гильдией Ночной Стражи.

Гваю тогда удалось договориться с главой стигийцев, колдуном Тот-ан-Хотепом, и дело закончилось взаимоприемлемым соглашением. Причем значительную роль в переговорах сыграл Конан, оказавшийся старым знакомцем мага — они встречались несколько лет назад в Стигии и варвар ухитрился оказать ему значительную услугу в истории с призраками знаменитой Янтарной Гробницы.

Наверное, магов Стигии зря обвиняют в неблагодарности и короткой памяти — Тот-ан-Хо-теп отлично запомнил варвара и счел себя обязанным киммерийцу за ту давнюю историю.

Ни и здесь возникла небольшая проблема — дело в том, что команду Гвайнарда преследовала парочка далеко не самых приятных тварей, обитающих под Хайборийским солнцем. Имя им — джерманлы. Сии крохотные твари полностью попадают под определение «магических существ», да вот только магия у них странная — они умеют извращать действие заклинаний и артефактов. А поскольку такие сопровождающие охотникам решительно не требовались, было решено втихую подбросить их стигийцам — пускай развлекаются в Птейоне, где обожаемых джерманлами магических предметов столько, что и не представить…

Конан отлично представлял, какие бесчинства могут учинить в сокровищницах Черного Круга два этих маленьких гаденыша, равно как и понимал, что Тот-ан-Хотеп может заподозрить, кто именно преподнес Черному Кругу столь неприятный сюрприз. Но, похоже, все-таки придется просить Рэльгонна слетать в Стигию — без знающего мага сейчас не обойдешься. Кроме того, дело связано со змеей, а верховным богом Стигии является Сет, государь всех змей…

— Рэльгонн, слышишь меня? — Конан дернул упыря за рукав. — Другого выхода нет. Какое сейчас времясуток?

— Снаружи вечереет, закат через два колокола, — немедля отозвался каттакан. — Значит, ты все-таки решился?

— Да. Кстати, Тот-ан-Хотеп очень интересовался каттаканами, думаю, он будет раз возобновить знакомство с тобой. Расскажешь ему все, думаю он заинтересуется. А меня пока можешь отправить домой, голова побаливает, но чувствую я себя неплохо…

— Нет уж, — решительно отказался упырь. — Тебе еще следует полежать ночку, иначе могут возникнуть не нужные ни тебе, ни мне осложнения. Хорошо, я выполню твою просьбу. Но просить о помощи будешь сам — если Тот-ан-Хотеп согласится прилететь вместе со мной в Райдор.

— Как скажешь, — буркнул Конан и внезапно почувствовал, как мягкий светящийся обруч на его руке чуть завибрировал. Киммерийца внезапно начало клонить в сон.

— Отдыхай, — прошелестел из полутьмы Рэльгонн. — А за меня можешь не беспокоиться. Вроде бы я еще никогда не подводил Ночную Стражу…

* * *

— Мое имя — Тот-ан-Тотеф, ан-Хотеп нор Птейон. Весьма рад знакомству, месьор Конан Канах. Мне многое о тебе рассказывали.

Это было первое, что Конан услышал когда снова проснулся в глубоких подземельях Рудны. И киммериец решительно ничего не понял.

Варвар приподнялся на локте, чтобы лучше рассмотреть людей, стоящих рядом с его лежанкой. Если первым (пусть и не-человеком) был знакомый до боли в зубах Рэльгонн, то второй…

Второй, изволивший столь вежливо представиться, был мальчишкой от силы восемнадцати лет. Довольно симпатичный, с хорошей белозубой улыбкой. Голова брита наголо, кожа очень загорелая, на себе носит хламиду конклава Черного Круга с золотым поясом и медальоном посвященного мага. Судя по двум сплетенным змеям, выгравированным на медальоне чистого золота — вторая ступень посвящения, а это уже серьезно.

И все-таки, что это за дурацкое представление? Конан, судя по последнему разговору с Рэльгонном, хотел увидеть здесь совсем другого человека, а не этого улыбчивого пацана, нацепившего на себя регалии самого грозного магического ордена Хайборийского мира!

— Мой досточтимый отец, Тот-ан-Хотеп, просил передать тебе, что он помнит о старых друзьях, — продолжал тем временем юнец, — однако по причине исключительной занятости, Тот-ан-Хотеп не смог лично прибыть тебе на помощь и послал меня, в расчете, что моих знаний хватит для того, чтобы разрешить имеющие место трудности…

«Вот как значит, — подумал Конан. — Сам явиться в Райдор не смог или не пожелал, прислал сынульку… Впрочем то, что этот парень так молод, еще ничего не значит — в Стигии учатся волшебству с раннего детства, а у мальчишки уже достаточно высокая степень посвящения, он должен знать боевую магию! Что ж, попробуем поработать с этим недорослем. Но если подведет — его папаше лично шею сверну!»

— Все верно, Конан, — подал голос Рэльгонн. — У месьора Тот-ан-Хотепа сейчас небольшие трудности. В Птейоне начались странности…

— Совершенно верно, — не изменяя вежливого тона, подтвердил Тот-ан-Тотеф, — Отец позволил мне помочь вам лишь потому, что нам самим сейчас требуется поддержка со стороны Ночной Стражи.

— Чудовища завелись? — с самым невинным видом поинтересовался Конан, отлично понимая в чем дело.

— Да, своего рода чудовища, — подтвердил молодой стигиец. — Некие неизвестные твари, способные уничтожать весьма ценные магические предметы. Изловить их пока никак не удается и наш великий господин, Тот-Амон, принял решение обратиться к Хранителям вашей Гильдии…

— Какая неприятность, — прокряхтел варвар, отводя взгляд. — У нас тут тоже проблемы. Рэль-гонн не успел рассказать тебе, что именно произошло?

— Весьма кратко, — отозвался маг. — Насколько я понял, речь идет о некоем магическом существе, крайне опасном для человека? Вы хотите, чтобы я помог вам убить или поймать чудовище?

— Именно это мы и имели в виду, — подтвердил Конан. — Скажи, а что ты умеешь? Твой папаша является магом высшего посвящения, входит в Верховный Конклав, и я однажды видел его в деле — очень впечатлило!

— Что умею? — усмехнулся Тот-ан-Тотеф. — Многое. Боевые заклинания, магия воды, земли и воздуха, заклятья трансформации… Думаю, этого должно хватить для того, чтобы уничтожить вашего монстра.

— Ты знаешь, что он способен завораживать и даже убивать взглядом?

— Я сумею найти способ защититься и защитить вас.

— Сколько запросишь? — подозрительно спросил киммериец, отлично зная, что маги Стигии бесплатно не работают. Бываю, конечно, исключения, но они столь редки, что не заслуживают упоминания.

— Отец приказал мне не брать с вас золота, — просто ответил Тот-ан-Тотеф. — И я не намереваюсь перечить его словам.

— Может быть, нам стоит отправиться в Райдор? — поинтересовался упырь. — Наступает ночь, насколько я вижу Конан совсем выздоровел, а месьору Гвайнарду срочно требуется хоть какая-то помощь.

— Опять… — схватился за голову варвар, понимая, что сейчас предстоит «прыжок через Ничто». Конан понимал, что таковая способность каттаканов, равно как и возможность переносить людей сквозь пространство, исключительно полезны (особенно в ремесле охоты на чудовищ), но сами «прыжки» варвару исключительно не нравились, он доселе не сумел привыкнуть летать едва ли не через половину материка за единый миг.

— Сотый раз повторяю, прыжок через Ничто абсолютно безопасен, — чуть раздраженно сказал Рэльгонн. — Месьоры, встаньте рядом со мной и подайте руки. Вот так. Приготовились…

— Удивительное заклинание, — восхитился Тот-ан-Тотеф, когда вся троица мгновение спустя стояла в главной комнате дома охотников на Волчьей улице. Сейчас в «Арсенале» никого не было — надо думать Гвай сотоварищи отправились в город.

— Тихо! — воскликнул Рэльгонн, подняв руку. — Это что еще за шум? А ну бегом во двор!

Как оказалось, Гвай, Асгерд и Эйнар держали осаду — за высоким забором усадьбы Ночной Стражи бушевала толпа, летели камни и палки. Звякнуло выбитое стекло и Конан мимолетно подумал, что немедля зарезал бы мерзавца, запулившего булыжником в окно — привозимое из Турана стекло стоило безумно дорого.

— Наконец-то! — к варвару подбежал Гвайнард, сжимавший в руках арбалет. — У нас тут такое творится — не пересказать! Конан, как ты? Привет, Рэльгонн. А это еще кто такой?

Предводитель ватаги нахмурился, увидев на одежде незнакомца символы Черного Круга, но Конан успел схватить Гвая за рукав и быстро сказать:

— Это сын Тот-ан-Хотепа, помнишь историю в Лотаре? Он может помочь!

— А-а, да пропади оно все пропадом! — сплюнул Гвайнард. — В городе вторые сутки беспорядки, все вверх дном, герцог послал в Пайрогию, за военной помощью! Атрог предложил нам укрыться в замке, но мы не можем бросить дом — сожгут, уже два раза пытались!

Как и следовало ожидать, виновными во всех бедствиях оказались Ночные Стражи — известно, что уровень мышления толпы определяется по самому глупому или безумному ее представителю. И вот с сегодняшнего вечера дом оказался в плотной осаде разъяренной толпы, человек в триста-четыреста. Охотники пытались сначала облагоразумить людей, потом, когда дворовые ворота попытались взять приступом, пришлось стрелять по ногам — нескольких нападавших ранили, что еще больше взбудоражило собравшихся, которые начали кидаться факелами и горшками с маслом.

Чтобы сбить разгоравшееся пламя Эйнару пришлось применить магию Равновесия, огонь погас, но в любом случае получалось, что долго охотники не продержатся, а ждать помощи от властей бессмысленно — городская стража и гвардия герцога пыталась пресечь беспорядки в других частях города, не некоторых улицах уже появились завалы-баррикады и шли настоящие бои. Тихий патриархальный Райдор превратился в город, где шла война…

— Прошу прощения, — резкий голос Гвайнарда перебили тихие слова стигийца, едва увернувшегося от прилетевшего из-за ограды камня. — Поскольку положение мне кажется критическим, церемонию знакомства мы оставим на потом. Пора действовать.

— Что мы вшестером сделаем против разбушевавшейся толпы? — процедил Гвай.

— Я могу и один… Не беспокойтесь, никакого членовредительства, всего лишь несколько невинных иллюзий и совсем чуть-чуть жгучих искр.

— Действуй, — подтолкнул мага Рэльгонн, не обращая внимания на яростный взгляд Гвайнарда.

— Мне надо забраться повыше, чтобы видеть происходящее.

— Ну, это не проблема, — хищно улыбнулся упырь и протянул руку. — Хватайтесь молодой человек!

Неизвестно, какая нелегкая заставила варвара тоже ухватиться за покрытую белоснежной кожей ладонь упыря, но он вновь ощутил знакомое чувство падения и легкую тошноту. Перед глазами вспыхнули разноцветные огни. Но посмотреть на работу стигийца было куда интереснее.

…Рэльгонн, Конан и Тот-ан-Тотеф стояли на плоской крыше конюшни, с которой открывался отличный обзор.

— М-да, — хмыкнул киммериец. — Приятного мало. Что скажешь, Рэльгонн?

Упырь промолчал. Волчья улица почти на всем протяжении была забита народом. У многих в руках факелы, другие вооружены кольями. Все что-то орут, а поэтому звуки голосов сливаются в единый грозный гул. Народу собралось действительно много, с такой оравой не управится даже конная гвардия…

Тот-ан-Тотеф растер ладони и принялся тихонько напевать на стигийском.

Конан на всякий случай отошел подальше — мало ли что?

Ф-фух!.. Над головами бунтовщиков вспыхнули несколько розовых звезд, сразу же распавшихся на тысячи крошечных огней, начавших падать на головы людей.

Вопли из угрожающих стали паническими, особенно когда из стен домов полезли омерзительные монстры, светящиеся болезненным голубоватым пламенем. В воздухе потянуло гнилью и запахом разложения — смердело так, что варвара едва не вывернуло.

Магия Тот-ан-Тотефа оказалась действенной, да настолько, что толпа начала в ужасе разбегаться — жгущие кожу огоньки, нашествие невиданных призрачных монстров и ужасающий запах произвели на райдорцев самое неблагоприятное впечатление. Меньше чем за квадранс Волчья улица опустела, причем киммериец отметил, что и в других частях города вроде бы стало потише.

— Вот и все, — белозубо улыбнулся стигиец. — Страх, как известно, самое сильное чувство. Все кролики, возомнившие себя львами, попрятались по норкам.

— Сделай что-нибудь с этой вонью, — прогнусавил варвар, зажимая пальцами нос. — Гадость какая!

— Ах, да, конечно, — маг шепнул коротенько заклинание и запах исчез. Только по улице, за оградой, бродили кругами страшенные призраки.

— Монстры пусть погуляют до рассвета, — решил Тот-ан-Тотеф. — С восходом солнца они исчезнут сами, а нам будет стократ спокойнее. Итак, может быть мы спустимся вниз, познакомимся с вашими друзьями, выпьем по бокалу вина и поговорим о деле?

— Разумно, — согласился Рэльгонн, а Конан тотчас воскликнул:

— Спускайтесь как знаете, а я пошел к лестнице!

Маг и упырь растворились в воздухе…

* * *

— Если бы это рассказали мне не Ночные Стражи, а простой человек, никогда бы не поверил, высмеял и превратил в жабу, — качал головой Тот-ан-Тотеф, на сей раз занявший «гостевое кресло» в «Арсенале». — Существует очень древняя и мутная легенда о том, как Сет Великий попытался объединить в одной сущности теплокровных и хладнокровных существ. Получилось как раз то, что вы описали: змей с бараньей головой. Одна незадача — нельзя совмещать несовместимое, от такого одни неприятности получаются…

— А разве Сет об этом не знал? — с иронией спросил Конан. — Он ведь бог, и далеко не самый слабый!

— Кто мы такие, чтобы осуждать действия богов? — благочестиво ответил стигиец. — Никто не знает, зачем это понадобилось Сету, да и не узнает никогда. Подозреваю, что на заре мира, когда Сет начал создавать расу Змееногих, валу-зийцев, он поставил не слишком удачный эксперимент. Тем не менее, это существо появилось на свет, Повелитель Змей вложил в него часть своей божественной сущности, даровал ему силу… А тварь попросту сбежала и стала мстить за свое уродство — всем досталось, и альбам, и кхарий-цам. Кстати, по легенде, именно верховные маги Кхарии упросили Сета избавить их народ от этой напасти и вроде бы Змееног усыпил свое порождение. Или очень надежно его спрятал — этот полубог, ненавидящий все живое и разумное не вписывался в гармоничную картину тварного мира и Сет понял, что даже он может ошибаться. В Птейоне мои слова прозвучали бы жуткой ересью, но вам я по секрету скажу, что история с валузийцами тоже закончилась плачевно: раса змеелюдей вымерла, оказавшись нежизнеспособной — боги ошибаются гораздо чаще, чем принято считать.

— Ты дальше рассказывай, — перебил Гвай. — Змея можно убить? Почему он похищает детей и превращает в… не знаю, как сказать. Почему именно младенцы?

— Если ты согласен выслушать мои догадки — пожалуйста, — бесстрастно ответил Тот-ан-То-теф. — Ибо я не знаю всех тайн, а легенда о бара-ноголовом змее старше, чем пирамиды Птейона и короче, чем мышиный хвост. Предполагаю, что по примеру своего создателя змей пытается создать расу своих подданных, да вот только результат еще хуже чем в случае со змееногими. Почему младенцы? Похищать взрослых людей бесполезно — их личности давно сформированы, их разум развит. Превращения? Не исключаю, что змей помнит историю собственного создания и полагает, что совмещение несовместимого, в данном случае разумного человека и бессмысленного животного и есть самый правильный путь… Можно ли убить? Думаю можно. Это ведь живое существо, хоть и получившее долю божественной силы.

— Но почему эта напасть свалилась именно на нас и именно сейчас? — мрачно спросила Асгерд. — Тварюга могла дрыхнуть в своем логове долгие тысячелетия! Что ее разбудило?

— Время Тумана, — немедленно отозвался Гвай. — Когда раскрылся временной портал в эпоху Роты, древнейшая магия начала истекать в наш мир. Она и могла разбудить чудовище, снять заклинание, которое наложил на змея Сет. А ведь Время Тумана закончилось совсем недавно, трех седмиц не прошло. Змей проснулся, отыскал ближайшее человеческое поселение и начал действовать. Почему бы и нет?

— Сплошные предположения, догадки, — сказал Рэльгонн, усевшийся на лавку у дальней стены и мирно потягивавший доброе домашнее вино из ежевики. — А нам нужны факты. И самое главное — надо узнать, где прячется змей. Тогда мы сможем нанести удар… гм… на расстоянии. Ведь у нашего юного друга отыщутся заклинания, способные уничтожить чудовище издалека?

Тот-ан-Тотеф слегка поморщился, услышав про «юного друга», но ничего не сказал — потрясающая сдержанность для помешанных на этикете и церемонной вежливости стигийцев.

— Кажется, я набрел на интересную мысль, — сказал маг, после недолгих размышлений. — Змея усыпили во времена расцвета Кхарии, верно? Сету пришлось заниматься этим лично, следовательно все происходило в одном из святилищ, где, скорее всего, змей и был замурован. Если я правильно соображаю, то логово должно находиться на одном из древнейших капищ. В округе есть развалины, относящиеся ко временам Кхарии?

— Гениально, — прошептал Эйнар. — Тот-ан-Тотеф, поздравляю — ты нашел ответ на загадку, причем лежал он на поверхности, подходи да бери! Как же мы сразу не догадались! Логика, логика! Цепочка выстраивается моментально! Змей, кхарийцы, религия Сета! Но почему тогда наши амулеты не чувствовали черной магии?

— Да потому, что во времена создания змея магия еще не разделялась на цвета, — сразу же ответил Тот-ан-Тотеф. — Мир был слишком молод, волшебство являлось естественной его частью, еще не сформировались магические школы, а магические силы Верхней, Средней и Нижней Сфер мира смешивались, образуя самые причудливые оттенки.

— Довольно ненужной философии, — шлепнул ладонью по столу киммериец. — Наша задача — уничтожить тварь, а не разводить умные речи об оттенках магии. Гвай? Где наши планы Райдора? Тащи сюда! На картах, составленных дорожной управой герцога отмечается любая мелочь, в том числе заброшенные строения или развалины.

— А я вам и без всяких карт скажу, что в округе есть три примечательных местечка и тамошние постройки не относятся к Хайборийской эпохе, — уверенно сказал Эйнар. — Два к Восходу, довольно далеко, и одно — к Закату, за рекой, примерно в трех лигах. Кажется, наш рогатый приятель должен приползать именно оттуда…

— Давай карту, — упрямо сказал Конан. — Нужно посмотреть, где будем охотиться завтра.

* * *

Последняя ночь перед решающим сражением проистекала бурно. О таких мелочах, как неутихающий мятеж в городе можно даже не упоминать — событий и без того хватало.

Во-первых, Гвай решил рискнуть головой и вместе с Рэльгонном, а так же Тот-ан-Тотефом отправился в замок его светлости Варта Райдор-ского. Вернулись они только спустя два колокола, причем упырь кривил губы в нехорошей ухмылочке, стигиец было невозмутим и спокоен, а Гвайнард первым делом схватился за оставшийся на столе кувшин с вином, опустошил его в два глотка и рухнул на лавку, утирая пот со лба.

— Сильно досталось? — участливо спросил Эйнар.

— Лучше не спрашивай, — прохрипел в ответ Гвай. — Если бы не Рэль и Тот-ан-Тотеф, меня бы растерзали на месте, а что осталось, скормили свиньям или диким собакам. Никогда не видел герцога таким… Сказать, что он рвет и мечет, значит сильно преуменьшить.

— Со своей стороны я его отлично понимаю, — дополнил Рэльгонн. — Похищения детей, неуловимое чудовище, маленькие ядовитые твари — это еще полбеды. Но бунт подданных, спокон веку благонадежных и добронравных, окончательно вывел светлейшего из себя. Кстати, уже случилось несколько пожаров, распространение огня с трудом удалось остановить — большинство строений в городе деревянные, выгорел бы наш славный Райдор к демоновой матушке дотла. Стража и гвардия не справляются, а подкрепления из столицы подойдут только через пару дней…

— Так о чем говорили-то? — невинно поинтересовался киммериец.

— Говорил в основном герцог, — хмыкнул упырь. — А мы слушали. Узнали о себе немало нового. Единственными разумными словами в его бурной речи были те, где он предложил немедленно запросить срочную помощи у Хранителей Ночной Стражи. Прислать в Райдор большой отряд, поскольку всего лишь четверо охотников не могут ничего поделать с какой-то склизкой змеюкой…

— Всего лишь четверо, — передразнил Гвай. — Раньше как-то справлялись, никто не жаловался. А теперь герцог Райдорский грозит лишить нас «Золотого листа», изгнать из города и вытребовать у тех же Хранителей новый охотников, которые будут работать более удачливо. А уж когда светлейший узрел Тот-ан-Тотефа с Рэльгонном… Такое началось!

— Похоже, владетель здешних земель излишне впечатлительный человек, — отозвался стигиец. — В самых неизящных выражениях его светлость сказал, что ему не требуется вспомоществование со стороны черных магов и нечистой силы, которой и так развелось столько, что ступить некуда…

— Пришлось использовать мой дар внушения, — дополнил упырь. — Ничего другого делать не оставалось, Райдора не смог утихомирить даже месьор Атрог, который и сам спал с лица и был белее мела. Когда его светлость изволили успокоиться, мы изложили суть дела и получили его одобрение. Но, боюсь, это не поможет — моего воздействия хватит ненадолго.

— У нас один шанс — как можно быстрее уничтожить змея, — сказал Конан. — Но как мы сможем утром выбраться из города? Нас же разорвут в клочья, особенно после представления, устроенного нашим стигийским другом.

— Защититься мы сумеем, — отозвался «стигийский друг». — Для меня это не составит особенных трудностей.

— Только учитывай, что ты вернешься в Птейон, а нам здесь жить, — огрызнулся Гвай. — Все будет гораздо проще — на рассвете Атрог пришлет к нашему дому вооруженный отряд герцогской гвардии. Они помогут нам пройти до городских ворот.

— Дожили… — горько вздохнула Асгерд. — Ночная Стража едет по городу, который она долгие годы защищала, в сопровождении охраны! Мир перевернулся!

— Мир перевернется, если завтра мы снова докажем, что ничего не можем поделать с этим проклятым монстром, — процедил Гвай. — Кроме того, змея еще надо отыскать… Вдруг мы ошибаемся и кхарийские руины будут населены только жуками да ящерицами?

— Я бы посоветовал всем как следует отдохнуть, — мягко сказал Рэльгонн. — Ложитесь спать. А я пока слетаю на Закат, в тот самый лес… Вдруг удастся что-нибудь интересное обнаружить?

— Спать… — фыркнул варвар. — А ну как змеюка приползет? Захочет разобраться с нами лично?

— Тогда я превращу этот дом вместе со всеми нами в один гигантский огненный шар, — неожиданно резко сказал Тот-ан-Тотеф и поднялся с застеленной волчьими шкурами лавки. — Надеюсь, досточтимые хозяева покажут комнату, где я смогу выспаться?..

* * *

Конан никогда не видел Райдор таким — ранним утром город выглядел так, будто вчера был захвачен вражеской армией. На обычно чистых улицах горы мусора (после схваток со стражей горожане начали устраивать завалы), неподалеку от Закатной надвратной башни сгорел чей-то дом, вместе с конюшней и хозяйственными пристройками. Людей на улицах на рассвете было очень немного, завидев же облаченных в полный доспех всадников с пиками, горожане немедля сворачивали в проулки — понимали, что с обозленными гвардейцами шутки плохи.

Атрог сдержал слово и перед самым восходом солнца к дому охотников явились две дюжины самых опытных вояк, сперва, однако, побоявшихся въезжать на Волчью улицу — в предутренних сумерках еще различались безобразные тени, бродившие возле домов. Оставшемуся на страже варвару пришлось срочно будить стигийца, который изгнал призраков одним щелчком пальцев.

Вобрались мгновенно, взяв только самое необходимое вооружение. Тот-ан-Тотеф с удивлением смотрел на принадлежащего варвару сартака, ибо понимал, что это весьма необычная лошадка. Сам Гнедой отнесся к гостю с далекого Полудня с недоверием, поскольку, будучи существом отчасти магическим, чуял средоточие волшебной силы. Рэльгонну пришлось пожелать Ночной Страже и магу удачи, попрощаться и отбыть к себе в Рудну — при всем желании действовать днем упырь никак не мог.

Гвардейцы проводили охотников до городских ворот, которые немедленно затворились за их спинами.

— Сначала три лиги по Пайрогийскому тракту, затем сворачиваем в лес, в сторону Полуночи, — сказал Гвайнард, сверясь с планом. — Очень всех прошу, будьте внимательны и смотрите по сторонам в четыре глаза, как бы змей не устроил засады.

— Не уверен в этом, — покачал головой Тот-ан-Тотеф. — Днем это существо скорее всего отсыпается в логове, хотя я допускаю, что его убежище охраняется маленькими тварями. Кто-нибудь из вас был на этих развалинах? Что они из себя представляют?

— Я был, — отозвался Эйнар. — Давно, правда. Несомненно кхарийская постройка, очень характерная архитектура — двойные колонны, на рухнувшей башне можно различить иероглифы, принадлежащие, скорее всего к эпохе Третьей династии Кхарии.

— Ты настолько хорошо разбираешься в древней истории? — поразился колдун. — Большинство современных людей знают о Кхарии только то, что она существовала и не более!

— Я жил тогда, — ухмыльнулся броллайхэн. — Ты ведь должен был ощутить, что моя сущность не принадлежит человеческому роду?

— Разумеется, — покивал Тот-ан-Тотеф. — Воплощенный дух, верно? Просто мне было неудобно спрашивать напрямую…

Между Эйнаром и стигийцем тут же завязался оживленный разговор о событиях старины, магии Черной и Алой, Духах Природы и прочих возвышенных материях. Прочие охотники ехали молча.

Гвайнард хмурился — впервые за свою девятилетнюю практику на поприще Ночной Стражи он не был уверен в победе.

Обычно ему приходилось охотиться на чудовищ из плоти и крови или на демонов, не обладающих божественной силой, а тут придется столкнуться с полубогом, обладающим Изначальной магией, с которой, возможно не справится изысканное колдовство Черного Круга или Алая магия броллайхэн. Но выходов из сложившегося положения есть только два — победить или погибнуть, поскольку Ночная Стража не имеет права покрыть позором честь Гильдии!

Конан, который всегда верил в свою счастливую звезду, наоборот, не сомневался что охота пройдет успешно — в отряде есть настоящий маг из Птейона, добавим к нему броллайхэн, тоже обладающего определенными способностями, да еще три человека, отлично обученных обращаться с любым оружием, кроме, пожалуй, осадных онагров наподобие тяжелых баллист или требюшетов — в охотничьем ремесле эти монстры без надобности…

Денек выдался замечательный — солнечный, но не жаркий. Светило иногда пряталось за легкими облачками, со стороны Граскааля налетал прохладный ветер, шумевший в вершинах сосен. Когда свернули в лес, в тень, стало даже прохладно.

— Мы уже недалеко? — спросил Тот-ан-Тотеф Гвайнарда, и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: — Тогда давайте остановимся ненадолго. Во-первых, надо оставить лошадей, чтобы не разводили лишнего шума — думаю, чудовище, как и другие змеи, очень тонко чувствует колебания почвы. Во-вторых, мне надо наложить на вас охранные заклинания — никто ведь не желает оказаться в положении Конана, когда змей едва не убил его взглядом?

— Надеюсь, это будет не опасно? — хладнокровно поинтересовалась Асгерд. — Никаких последствий?

— Ровным счетом никаких, — подтвердил колдун. — Но ваши амулеты непременно среагируют — то ведь будет Черная магия…

И верно — когда Тот-ан-Тотеф начал творить заклятья, Конан почувствовал, как его охотничий оберег начал вздрагивать, а потом на миг заледенел. Варвару ужасно не нравилось то, что над ним и его друзьями устраивает свои опыты маг Черного Круга, но в определенных ситуациях приходится идти на сделки с совестью и на время оставить свои убеждения — без помощи стигийца экспедиция окажется обреченной на неудачу.

— Я как-то странно себя чувствую, — недоуменно сказал Гвайнард, непонятно зачем поднимая обе руки. — Легкость в теле невероятная! Такое впечатление, что сейчас взлечу, как птица!

— Оно самое, — подтвердил киммериец. — Такое ощущение, что тело вообще потеряло вес! Тот-ан-Тотеф, твои фокусы?

— Не фокусы, а магия, — авторитетно сказал стигиец. — Зато теперь все мы сможем передвигаться максимально бесшумно. Не расходитесь друг от друга на расстояние дальше десяти шагов, иначе перестанет действовать отражающее заклинание — оно остановит магию змея и направит ее обратно, на него самого.

— Сильно, — уважительно хмыкнул Эйнар. — Сможешь меня такому научить?

— Это исключено, — помотал головой Тот-ан-Тотеф. — Ты черпаешь силу совсем из другого источника, твоя магия принадлежит Природе, Миру Тварному еще именуемому Средней Сферой. А я пользуюсь истекающей из глубин земли мощью Бездны.

Конану после этих слов стало несколько неуютно, но он снова сдержался.

Лошадей оставили на ближайшей полянке, не привязывая и не стреноживая: за ними приглядит умный сартак, а если потребуется, защитит и от крупного хищника, от медведя до болотного ящера — связываться с Гнедым, учитывая его клычищи и отвратительный характер было бы чревато для любого недоброжелателя.

— Кажется, нам надо идти на Полуночный Закат, — Гвайнард вновь сверился с картой. — Примерно через половину лиги мы наткнемся на огромную ложбину округлой формы, в ее центре и находятся искомые развалины.

— Все правильно, — подтвердил Тот-ан-То-теф. — Кхарийцы предпочитали строить свои святилища во впадинах или в ущельях — полагали, что так ближе к Нижней Сфере. Думаю, мы не ошиблись и змей действительно находится там. Идем! Повторяю еще раз — не отставать и не расходиться! И еще одно: ничего не делайте до того, пока я не скажу!

«Ночная Стража ходит под командованием колдуна Черного круга! Как вам такая картинка?» — подумал Конан, но потом решил, что в жизни всякое случается и нет смысла возмущаться или спорить. Особенно, если все обернется только на пользу самим охотникам и Райдору!

Как это ни удивительно, отряд и впрямь двигался совершенно бесшумно. Не трещали под каблуками сапог сухие веточки, не было слышно звука шагов. Встретившееся по пути мелкое лесной зверье наподобие белок или кроликов вовсе не обращало внимания на людей, словно их и не было. Похоже, заклятье отбивало даже запахи.

— Кажется, пришли, — Гвай невольно понизил голос. — Странное местечко.

Светлый сосняк закончился у самого края здоровенной впадины, диаметром лиги в полторы. Конану это место живо напомнило кратер вулкана или гигантскую чашу, вкопанную в землю. Внизу росли только чахлые березки и кривые сосенки, едва достигавшие в высоту трех-четырех локтей. Обычно такие впадины заболачиваются, после дождей здесь собирается вода, но почва оказалась сухой, кое-где растрескавшейся.

В самом центре чашеобразного углубления белели некие бесформенные обломки — это были даже не руины, а просто завал из белого известняка и мраморных плит.

— Готовьте арбалеты, — сказал Тот-ан-То-.теф, — и очень осторожно двигайтесь за мной. Не поверите, но я чувствую легкое дыхание древней магии, остатки которой сохранились в этом месте за долгие столетия… Нет сомнений, это бывший кхарийский храм!

Начали спускаться вниз. Конан внимательно смотрел под ноги, пытаясь углядеть хоть какие-нибудь подозрительные следы, но на затвердевшей до состояния камня глине не было ни одного отпечатка. Редкие деревца пришлось старательно обходить, чтобы не задеть сухие ветки и не вызвать лишний шум.

Приблизившись к развалинам на расстояние тридцати шагов, Тот-ан-Тотеф приказал остановиться, и Конан сумел разглядеть их во всех подробностях.

Скорее всего, это был храм в форме прямоугольника с округлым куполом, который поддерживали двойные колонны с резьбой по камню. На некоторых плитах действительно сохранились незнакомые символы и выбитые рисунки — человечки, стоящие на коленях пред неописуемо мерзкими чудищами, видимо входившими в кошмарный пантеон богов Кхарии.

— Думаю, что я понимаю, где мы оказались, — прошептал Тот-ан-Тотеф. — Жертвенный храм времен Третьей династии Ахерона, Эйнар не ошибался. Посвящен либо Атанобису, богу, принимающему души в подземном мире, либо сразу нескольким богам смерти. Воображаю, что здесь творилось эдак полторы-две тысячи лет назад — культ человеческого жертвоприношения было очень распространен в Кхарии, в таких храмах умерщвлялось до десятка человек в день, и это далеко не предел — по праздникам и во время полнолуний число жертв многократно увеличивалось.

— У тебя были очень несимпатичные предки, — сам того не желая, поддел Тот-ан-Тотефа Конан. — Впрочем, тебе не привыкать — в Стигии тоже приносят в жертву людей, сам видел!

— Очень редко и только в самых крайних случаях, — недовольно проворчал стигиец. — Поверь, ни я, ни мой отец никогда этим не занимались — мы ведь маги, а не жрецы… Хватит болтать. Давайте подойдем поближе и попробуем отыскать вход. Если, конечно, таковой существует.

— Вовсе не обязательно, — тихо сказал Гвайнард. — Змей может проползти в очень узкий лаз, в который никто из нас не пролезет.

— Вот и я о том же думаю, — отозвался маг. — Тогда придется уничтожать здесь все подчистую…

Варвара снова передернуло. «Подчистую» — это, простите, как? Конан недавно видел, как бесконтрольная магия, истекавшая из портала в Ке-занкии, стерла с лица земли целую деревню, накрыв огненным куполом. Неужели столь могучие заклинания доселе сохранились, а Тот-ан-Тотеф способен их использовать?

Охотники и стигиец начали осторожно обходить рухнувшую постройку слева, против солнца. Пока ничего необычного не обнаруживалось — только каменная крошка, да иссеченные временем обломки. Ни единого отверстия, пещеры или ведущей под землю арки. И полнейшая тишина — никаких звуков.

— Ого! А вот и гости! — внезапно воскликнул Гвайнард. — Всем назад! Не рассыпаться!

Все предположения подтвердились — змей с бараньей головой обитал здесь, в древних руинах кхарийского храма. И его отвратительные отпрыски вышли из логова, чтобы лицом к лицу встретить врага.

— Один, три, девять, двенадцать… — быстро считал Конан. — Митра Всеблагой, двадцать две штуки!

— Не стреляйте пока, — потребовал Тот-ан-Тотеф и в его голосе звенела сталь. — Пусть подойдут поближе. Эйнар, приглядывай за тем, что творится за нашими спинами — не хочу никаких сюрпризов!

Маленькие чудища с младенческими головами и взглядами тварей из потустороннего мира медленно вышли из-за дальнего угла храма и начали постепенно приближаться к охотникам, охватывая их полукругом. Стражи отлично понимали, что если ядовитые гаденыши атакуют одновременно, не считаясь с жертвами, то обязательно успеют кого-нибудь ужалить. А тогда… А что тогда? Рэльгонн при всем желании не успеет помочь — время близится к полудню, солнце в зените, под его лучами упырь погибнет почти мгновенно.

Тот-ан-Тотеф неожиданно шагнул вперед, вытянул ладони, гортанно выкрикнул короткое заклятье на древнекхарийском, и с его пальцев сорвались тугие струи ярко-оранжевого пламени, которое образовало прямиком перед крошечными монстрами непроходимую стену огня. Два или три существа сгорели сразу, превратившись в почерневшие остовы, остальные попытались прорваться сквозь огонь, но, обжегшись, отступили. И тогда же в действие вступили самострелы охотников.

Били прицельно, наверняка. Маг тоже не стоял в стороне, швыряя в чудищ огненные шарики диаметром с серебряную монету — после меткого попадания тварь охватывал жидкий, чадящий огонь и она подыхала практически мгновенно, не успев сделать и двух шагов.

Прорвались лишь три существа, сумевшие обогнуть пламенную стену — они скачками направились к охотникам, расстояние стремительно сокращалось, Конан уже схватился за меч, поскольку не успевал натянуть тетиву арбалета, но Тот-ан-Тотеф лишь повел левой рукой и тварей отшвырнуло сначала на каменные плиты, а затем в огонь, в самое пекло.

Конан подумал о том, что в некоторых случаях боевая магия является очень полезной штукой.

— Похоже, отбились, — выдохнул маг и убрал огонь — заклинание перестало действовать. — Но неизвестно сколько их еще осталось в самом храме. Два десятка? Полсотни? Двести?

— Не думаю, что так много, — быстро проговорил Гвайнард. — Змей похитил не более пяти десятков младенцев, многих убили в городе… Возможно, это были остатки его армии. Идем дальше?

— А ты предлагаешь повернуть назад? — вздернул тонкую бровь стигиец. — Держитесь сразу за мной, неизвестно, какие пакости ждут нас впереди. Магическую ловушку я смогу почувствовать… Никакой самодеятельности — слишком опасно! И себя погубите, и меня!

Вход обнаружился с полуночной стороны развалин. Да только никакой это был не вход, а узкая, в полтора локтя, нора, заваленная сверху грудой каменных обломков. Человеку никак не пройти.

— Нет ничего проще, — весело ответил маг на вопросительные взгляды охотников. Он словно бы развлекался. — Отойдите-ка подальше/сейчас мы устроим маленькие раскопки…

Тот-ан-Тотеф вновь подтвердил, что вторую ступень посвящения ему даровали совсем не зря — бесформенные булыжники, обломки колонн и облицовочных плит неожиданно начали взлетать в воздух, затем они описывали плавную дугу и с грохотом падали шагах в пятидесяти от храма. Скрытность теперь не требовалась — если змей находится в подземельях постройки, он должен был почувствовать гибель своих отпрысков. Главного врага следовало выманить из укрытия и дать последний бой.

Наконец, проход расширился настолько, что стала видна уводящая вниз лестница, а через половину квадранса по ней вполне мог пройти взрослый человек. Каменный фейерверк прекратился. Тот-ан-Тотеф, недовольно хмурясь, разминал ладони.

— Будто на своем горбу эту гору камней на гору втащил, — пожаловался маг. — Но ничего, сил у меня еще хватает. Вперед?

— Вперед! — хором согласились Стражи.

* * *

— Точно, это логово, — сказал Гвай, обозревая округлое помещение, в которое через щели в ветхом сводчатом потолке (спасибо стигийцу) пробивались солнечные лучи. — Вы только посмотрите на это!

— Кости очень старые, — тут же прокомментировал Тот-ан-Тотеф. — Скорее всего, это останки жертв кхарийских жрецов. Тут был санктуарий, помещение для хранения костей… Не обращайте внимания. А вот эти штуковинки действительно весьма занимательны.

Валявшиеся на огромной горе выбеленных веками человеческих костей полусферические обломки показались Конану осколками гигантских яиц.

А когда Тот-ан-Тотеф поднял одну целую сферу все стало ясно — так змей выращивал своих кошмарных детишек…

Под мягкой полупрозрачной оболочкой здоровенного яйца (оно было размером с голову взрослого человека) шевелилось нечто, похожее не то на собаку, не то на лисицу с необычной головой, которая, в сущности, принадлежала одному из похищенных змеем новорожденных.

— Какая гадость, — маг выронил яйцо и брезгливо вытер ладони о свою черно-золотую хламиду. — Никто не против, если я его сожгу?

— Нет уж, давай заберем с собой и подарим алхимику герцога Райдора! — неудачно съязвил киммериец. — То-то радости будет у старика.

Хватило одной вспышки. Яйцо сморщилось, почернело, из него потекла желтоватая слизь. Находившееся внутри существо дернулось, и затихло навсегда.

— А где же… — начал было Гвай, но прикусил язык, заметив взгляд стигийца, направленный куда-то за плечо командира ватаги.

Оно выползало из самого темного и дальнего угла древнего санктуария. Гигантская змея с головой барана целеустремленно направлялась к нарушителям спокойствия ее обители.

— Охранное заклинание… — простонал Тот-ан-Тотеф. — Оно едва держится! У змея другая магия, сильнее моей! Да сделайте же что-нибудь наконец!

Мысли неслись в голове Конана с быстротой молний. Почему-то вспомнились гладиаторские ристалища Халоги, на которых ему приходилось выступать в молодости в качестве раба-смертника и старый наставник-асир, учивший молодого варвара так называемому «слепому бою» — с завязанными глазами.

Ты должен был отыскать противника по звукам, по движению…

В воздухе запахло не только привычным ароматом змея — болото напополам с сырой бараньей шерстью — но и грозой. Вдобавок стало очень холодно — заклинания стигийца и змея боролись друг с другом.

Киммериец понял, что через несколько мгновений защита рухнет и проклятая тварь расправится со всеми…

Надо решаться!

— Всем замереть! Ни единого движения! — гаркнул Конан, закрыл глаза и прыгнул вперед, выходя из-под защитного магического купола.

Шуршание чуть впереди и правее. Прямой удар клинком, затем боковой. Яростное шипение, ноги касается холодный хвост змея и пытается оплести голень.

Снова прыжок — резко вправо.

Не везет — подошвы скользнули по гладким костям, пришлось повалиться набок и в падении наотмашь рубануть «на звук», потом вскочить и нанести еще один удар. Шипение змея стало слабее, запахло чем-то новым и донельзя мерзким — его кровь?

Только бы удержаться от желания открыть глаза! Потрескивание впереди и слева? Удар, новый удар, и еще…

Треск кости. Левая штанина над коленом стала мокрой, на нее что-то брызнуло…

А теперь? Тишина. Звенящая, недобрая тишина. Неужели змей разгадал тактику противника и затаился?

— Конан, остановись! Все кончено!

Это был голос Гвайнарда.

* * *

— То что я видел, относится к области самых настоящих сказок, — потрясенно говорил Тот-ан-Тотеф, покачиваясь в седле. — Конан, кто тебя этому научил? Просто невероятно!

— Точно, невероятно, — подтвердил Эйнар и как бы невзначай похлопал ладонью по кожаному мешку в котором покоился сюрприз для герцога Райдорского. — Прыгал, как взбесившийся кузнечик, с закрытыми глазами, и при этом умудрился нашинковать змеюку так, что папаша-Сет не узнал бы! Боги всеблагие, ты ведь достал его первым де ударом, кровища так и хлынула! А потом еще целых шесть ран, практически все смертельные! Как тебе это удалось? Как сообразил?

— Да никак, — пожал плечами Конан. — Помните я рассказывал про Халогу? «Слепой бой»? Пришлось кое-что вспомнить… Такие навыки остаются на всю жизнь.

— …И спасают жизни других, — перебил стигийский маг. — Мое заклинание рухнуло в самый последний момент, еще немного — и змей завладел бы разумами людей, у него и вправду завораживающий взгляд, врожденное волшебство… Но ты очень вовремя двинул ему мечом прямо промеж рогов. Позволь выразить тебе, Конан Канах из Киммерии, свое восхищение.

— Да ладно, — отмахнулся варвар. — Ты тоже постарался — держал заклятие ровно столько, сколько потребовалось! Передай своему папаше, что он вырастил достойного сына!

— Благодарю, — Тот-ан-Тстеф прижал руку к сердцу и склонил голову. — Кстати, мой отец просил тебе передать…

— Опять хочет, чтобы я перешел к нему на службу? Нет уж, спасибо. Кстати, как вы думаете, что нас ждет в Райдоре — стены города уже близко?

— Покажем страже на стенах голову змея и въедем в город героями, — фыркнул Гвай. — Как и всегда. Нам все простят и снова будут носить на руках — райдорцы народ отходчивый, да и у герцога доброе сердце.

— Твоими бы устами, да пиво хлебать, — покачал головой киммериец. — Кстати, поговорим о пиве… Никто не против устроить сегодня роскошную вечеринку по случае трудной, но заслуженной победы? В «Синей Розочке»? Тот-ан-Тотеф, рекомендую, отличное заведение, кроме того хозяйка этого вертепа кое-чем обязана Ночной Страже…

— Только без меня, — сплюнула Асгерд. — Такие развлечения предназначены исключительно для мужчин. Я лучше отосплюсь. Почти пять дней на ногах — шутка ли!

Марко Леонетти Клыки Асуры (Конан — 107)

Пролог

За четыре года до момента описываемых событий…

Стылая равнина. Вкрадчивый шепот ледяного ветра вторит завыванию снежной метели. Тысячи нестерпимо ярких белых точек кружатся у лица, оседают на сомкнутых ресницах, вплетаются в волосы, тают, расплавленные жарким дыханием, и вновь замерзают, превращаясь в горсти мелких алмазов.

Лютый мороз больно покусывает кончики ушей, обнимая непокрытую голову своими леденящими ладонями. Кожа на озябших руках стягивается и деревенеет, становясь нечувствительной и грубой, как холодный валун. Кровь медленно застывает в жилах, тело наливается обманчивой теплотой, мышцы слабнут, делаясь все более жесткими и непослушными.

Молочная пелена таит в себе целый сонм образов. Это не вой ветра, это стонут полчища хищных призраков, жадные до теплого мяса новой жертвы,попавшейся в тенета его величества холода!

С посиневших губ все реже и реже срываются рваные облачка пара. Дыхание смерзается в легких, холодное горло сжимается, иней набивается в ноздри.

Скоро, уже очень скоро нового пленника снежных равнин со всех сторон обступит непроглядная тьма, и бездна, пустая и гулкая, лишенная всякой жизни, всосет героя в свое необъятное чрево…

Звук хрустящих шагов распугивает кружащихся в воздухе хладных духов, и бесплотные существа исчезают, оставляя в пространстве искрящийся след. Или это только привиделось? Инистые силуэты были на самом деле всего лишь игрой застывшего воображения?

Нет! Звук шагов реален. Реален, как гром проклятья, разразившийся в поднебесье.

Он приводит воина в чувство, и холодные пальцы северянина скребут обледенелые валуны ущелья, заставляя слабнущее тело двигаться.

Лучше уж быть растерзанным ледяными слугами Имира, нежели пронзенным копьями врагов. Ему удается подняться с колен, оторвавшись от белой поверхности. Воин напряженно всматривается в снежную вуаль, силясь разглядеть чужаков из-под полуопущенных век.

Они появляются. Высокие и грозные, словно бессмертные боги, темные и безжалостные на фоне искрящегося белым снежного безумия. И, тем не менее, это живые люди.

Варвар кашлянул, исторгнув из промерзлых легких струю пара, который тут же растаял в воздухе. Негнущаяся спина отзывается тяжкой ноющей болью, и, кажется, даже слышен мерзкий скрип позвонков. Жесткие ладони растирают снег — по пальцам струится жаркий огонь.

Человек, словно вытянутый из ледяной могилы, распрямляется и становится видно, что воин велик ростом и крепок телосложением, словно сам король снежных ётунов.

Некоторое время люди стоят в нерешительности, изучая рослого темноволосого варвара, который до сих пор чудом не отправился в темную обитель мертвых. Но в их глазах нет ни страха, ни сострадания, они просто наблюдают, как наблюдали бы за предсмертной агонией раненого вепря. Любопытство — лучшее из того, что могли выразить их пристальные взгляды.

Один из северян долго смотрит на алые крупицы льда, примерзшие к мечу и помятым латам воина.

— Киммерийский пёс! — наконец, шипит он, перекрывая вой ветра. — Клянусь бородой Ольрика, этот гаденыш заодно с белоголовыми. Один из тех бандитов, что пришли в Ванахейм грабить селения и похищать наших женщин.

— Мы пришли сюда вернуть своё, — прохрипел севшим голосом воин.

— Смотри-ка, небо! Это отродье еще и разговаривать умеет, — замечает другой ванир, грузный и мощный, как старый утес, с обожженными солнцем волосами. — Пусть прекрасная Атали вырвет мой лживый язык, если я скажу хоть слово неправды, но этот юный волк — тот самый киммериец из банды Гуннара, которому единственному удалось уйти из засады живым.

— Да, да, я узнаю его, — низким зловещим голосом объявляет третий северянин. Прищуренные глаза цвета грозовых туч замирают на лице варвара. — Этот мерзавец — убийца моего брата!

С резким холодным лязгом из ножен выпрыгивает тяжелый меч. Внезапно рука четвертого ванира, самого молодого из всей группы, отгораживает своего компаньона от обессиленного воина. Варвар успевает удивиться столь необычной для северянина внешности человека — лицо юноши отличается резкими, но не грубыми, как у других жителей Нордхейма чертами лица, а волосы — волосы отсвечивают матово-черным блеском и темны, словно крылья ворона!

— Не спеши орошать свой клинок кровью, Хьорт, — медленно произносит юноша. — В таком состоянии этого человека даже карл может задушить голыми руками. Как он убил твоего брата?

— Вспорол ему брюхо, словно свинье, когда пробивался из западни, устроенной нашими!

— Удар в живот, Хьорт, но не в спину. Значит, это был честный бой. — Темные глаза оценивающе исследуют варвара сверху вниз. — Ведь ты убиваешь своих врагов только в честном бою киммериец?

Воин молча вернул ваниру пристальный взгляд. Несколько мгновений они глядели друг на друга, точно два вожака волчьей стаи, и каждый чувствовал силу своего противника.

— Мое имя Конан, — произнес голубоглазый великан. — Если ты сомневаешься в честности моих слов, я докажу свою правоту в поединке с любым из вас. Но, знай, я никогда не убиваю своих врагов исподтишка.

— Какая разница, о, вечная тьма?! — вскричал северянин, именовавшийся Хьортом, так, что дрогнули стены ущелья. — Этот подлец убил моего брата, и я отомщу ему за это, клянусь рукой Тюра!

— Твое право, — согласно кивнул юный лидер ваниров. — Но только в том случае, если твой должник будет твердо стоять на ногах и в состоянии держать меч. В противном случае, ты совершишь злодеяние, недостойное человека нашего племени, и в наказание после смерти твой дух правится не в залы Вальхаллы, а будет проглочен душным мраком Хель!

Зубы Хьорта громко скрипнули.

С одной стороны, он не мог пойти против древних законов, но с другой, когда убийца брата находился всего в двух шагах, без оружия в руках, сломленный холодом и усталостью…

Рука молодого вождя отпустила предплечье Хьорта. Северянин повернулся спиной к киммерийцу. Его примеру последовали и остальные ваниры.

Лишь Хьорт остался неподвижен, и его огненный взгляд по-прежнему обжигал лицо варвара.

— Мы уходим, Хьорт, — бросил юный лидер северянину, чья душа жаждала возмездия, невзирая ни на какие законы. — У тебя есть выбор: либо ты идешь с нами, либо остаешься ждать здесь, пока твой противник не поправится и не возьмет в руки меч.

Глаза ванира гневно вспыхнули.

— Ладно, щенок, ты мне еще попадешься… — сквозь сжатые зубы проронил он и отвернулся.

… чтобы в следующее мгновение вонзить меч в грудь киммерийца чуть выше сердца. Клинок пробил пластинчатые доспехи, распорол кожу и с хлюпаньем погрузился в плоть на полдюйма. Если бы Хьорт ударил чуть сильнее, следующий миг Конан встретил бы уже в темных чертогах Крома. Но злость и бешенство затмили разум ванира. Он разил для того, чтобы отомстить, не заботясь о том, насколько губительным окажется удар для врага.

Мелкие капли крови плеснули на переливающийся снег, расчертив красную дорожку от киммерийца в сторону двух холодных валунов. Варвар тяжко вздохнул, осел на одно колено, но правая кисть воина крепко сжала лезвие меча, стремясь вырвать оружие из рук противника. Из-под одеревеневших пальцев выползла змеящаяся дорожка красного цвета. Несколько капель алой влаги плюхнулись в снег, сворачиваясь льдинками на холодной поверхности.

— Умри, несчастный!

Высвобожденный из хватки клинок вспорол судорожно сжатую ладонь. Хьорт занес меч для повторного удара, который должен был разрубить голову Конана.

В сотую долю мгновения тонкая и сильная кисть черноволосого северянина прыгнула вперед, точно ядовитая змея. Пальцы, словно зубы, впились в запястье ванира, до хруста сжав лучевую кость.

Чудовищная хватка оказалась настолько сильной, что даже крепкий воин Хьорт пронзительно вскрикнул и выпустил меч.

— Это было скверное решение, — быстро сказал юный вождь, не выпуская из своей хватки кисть ванира.

Северянин закричал. Кожа Хьорта, в том месте, куда впились железные пальцы юноши, сделалась молочно-белой. Воздух вокруг сцепленных рук подернулся рябью, невидимые волны всколыхнулись. Послышался высокий звук, точно сорвавшаяся с уступа сосулька раскололась о ледяную глыбу.

«Маг» — быстро скользнуло в мыслях варвара.

Что-то пугливо вздрогнуло в воздухе, и в холодном пространстве разошлись круги, словно невидимый камень потревожил спокойствие ровной глади магической субстанции…

Хьорт громко взвыл, держась за изувеченную конечность. Отмороженная кисть, прозрачная и мертвая, с угловатыми ледышками-пальцами была похожа на кристаллы горного хрусталя. Ванир с болью и обидой во взоре глядел на своего лидера. Глаза юноши оставались все такими же бесстрастными — неподвижными, наблюдающими.

— Хенгест, оставь киммерийцу перевязки для ран и разогревающие мази, — отдал приказ юный повелитель. Бранн, помоги Хьорту подняться.

Один из воинов снял с плеча мешок со снадобьями и бросил его Конану, второй ванир поставил на ноги своего компаньона. Группа северян потянулась к выходу из ущелья.

— Подожди… — хрипло произнес киммериец, обращаясь к лидеру своих врагов. — Я не забываю долгов. Даже если в будущем нам предстоит биться в смертельной схватке, победителем из которой выйдет только один из нас, я хочу знать твое имя.

Молодой чародей опустил глаза, размышляя, какое значение имеют только что сказанные воином слова.

— Мое имя Авар Нидхеггсон, — сказал юный вождь. — Думаю, в будущем тебе предстоит услышать его еще не раз.

Последнее он произнес с уверенностью, не похожей на столь обычное для его возраста щегольство, точно маг и в самом деле ведал немало о грядущих событиях. И, тем не менее, он бросил варвару улыбку, быструю и яркую, словно проблеск солнца среди зловещих туч.

Вскоре удаляющиеся черные силуэты ваниров скрыла густая белая мгла.

Часть первая. Клыки Асуры

I

Вендия. Два года спустя…

Оранжевый диск купался в море темно-серых туч, поспешно плывущих по небосводу.

Время от времени светило затмевали мглистые лоскутья их тонких тел, но желтое пламя неумолимо и властно разрывало покрывало сумрака, разверзая темное скопление облаков своими острыми копьями-лучами.

Солнечный свет падал на многорукие статуи, расцвечивая огнем их неживые глаза, золотил доспехи каменных великанов — и словно дыхание жизни возвращалось в их холодные тела на те бесконечно краткие мгновения, когда солнце окунало их в свои ярко-оранжевые волны. Но вот слепящее сияние меркло, оттененное напором угрюмых туч, и каменные стражи вновь замирали, возвращаясь во всеобъемлющую пустоту покоя, чтобы спустя какое-то время снова пробудиться ото сна.

Свет лился в каменные чаши, наполняя сосуды обманчивым блеском иллюзий, точно невидимые боги собирали нектар для своего очередного пира. Их лики, замурованные в барельефные стены, расточали в мир благоговейное дыхание, полное паров волшебного напитка солнца. Казалось, еще немного света, и оживет древнее изваяние, расцветятся новыми красками выцветшие рисунки, старые лица богов озарятся улыбками, и от священных стен разнесется во все стороны счастливый смех.

Но лукавые владыки тщательно сдерживали порывы безумного веселья, всё также взирая на мир смертных с тайной мистерией и торжественным ликованием.

Лучи стелили свои яркие тела по земле, липли к поверхности массивных колонн, закрадывались во тьму внутренних помещений храма через узкие двери и окна. Потревоженный сумрак, хранитель тишины, покоя и всех сокровенных тайн, неохотно отползал вглубь, жался в комки и таял, лелея надежду на скорое наступление ночи, которая прогонит орды светлых захватчиков. Точно божественная паутина валакхилий, свет оплетал великое здание, проникая в самые скрытые места древнего строения. Однако ему было не под силу преодолеть ту плотную завесу неприкосновенности, что была накинута поверх священных секретов храма.

Свет никогда не найдет того, что спрятано Свет никогда не обнаружит того, что тщательно сокрыто от посторонних глаз. И уж точно свет никогда не украдет то, что хранится в глубине темного святилища. Потому что свет безволен и стихиен.

Люди совсем другое дело. Они целенаправленны и непредсказуемы. Они способны на многое — даже перевернуть трон самого Асуры, даже закрыть своими ладонями светлые очи Катара.

Разрушить устоявшиеся идеалы, развенчать массовые иллюзии, поставить под сомнение могущество владык — все что угодно. Нет предела возможностям того, кто готов противопоставить себя целому миру. Особенно если у него есть отвага, мастерство и желание во что бы то ни стало добиться поставленной цели, невзирая ни на какие преграды, не считаясь ни с какими жертвами.

У Гана Ганглери все вышеперечисленные качества как раз имелись. Если бы кто-то вдруг посмеялся над этим человеком, велев достать с неба луну, непревзойденный мастер разбоя и кражи непременно сорвал бы яркий фонарь со звездного потолка, после чего убил бы дерзкого наглеца.

Его прошлое представляло собой сплошное покрывало из темных пятен. Его знали под многими именами — Жадное Лезвие, Паррак, Тандар-убийца, Безликий Демон, Ночной Охотник.

Кто-то узнавал в нем ученика лучших колдунов севера, кто-то признавал его как выдающегося воина, многие твердо верили в то, что Ган — вор высшего класса. И каждый знавший этого человека-без-лица был по-своему прав, ровно, как и бесконечно далек от истины.

Воин, маг, вор, разбойник, наемный убийца, охотник за сокровищами, миссионер, жрец неведомых богов, начальник городской стражи — это лишь малый список всех тех занятий, за которые брался Ган в своей жизни. Не было такой работы, связанной с риском, не попробованной Парраком хоть однажды.

К этому моменту Ганглери являлся, наверное, самым высокооплачиваемым наемником во всей Хайбории. Работодатели знаменитого вора могли быть полностью уверенными, что желаемая вещь окажется у них в руках с момента заключения сделки.

Он никогда не подводил и никогда не ошибался. Число провалов Ганглери было так же мало, как количество грешников, помилованных Тагалом.

Цена его услуг временами достигала баснословных высот — даже ходили слухи, будто Ганн владеет несколькими дворцами, отданными ему в качестве уплаты за выполненную работу. Его подземные сокровищницы ломятся от золота, в его погребах ждут своего часа не откупоренные бутылки лучшего вина, среди его наложниц числятся самые красивые девушки мира — казалось бы, все условия, чтобы прожить, купаясь в блеске роскоши, до самой старости.

Однако охотник за сокровищами вообще никак не представлял свою старость, и нажитое богатство приносило ему мало пользы. Ганглери проводил большую часть жизни в странствиях и опасных походах, постоянно ставя на карту свою жизнь, так что старость, скорее всего, боялась притрагиваться к дерзкому искателю приключений, и жизнь его, по всей вероятности, когда-нибудь быстрее оборвется от выпущенной врагом стрелы, чем постепенно завянет от веяния смрада преклонных лет.

Своей родиной Безликий Демон считал север. Ганглери родился в пограничной области Асгарда и Киммерии, в горном краю на самом востоке Нордхейма.

Еще не выбравшись из пеленок, он уже умел слышать и распознавать шаги всех, кто приближался к их жилищу. Он еще не научился ходить, как приобрел умение владеть кинжалом. В семь лет отрок стрелял из лука не хуже любого мужчины их племени. В шестнадцать Ган выполнил свое первое задание — выследил и убил трех охотников за головами из народа пиктов, которые проникли в их земли.

Отрезанные уши своих врагов юный воин принес в селение, в награду он получил дочь вождя в жены. Впрочем, брак распался уже через год. Праздная жизнь и отягощающие узы быта быстро наскучили молодому северянину, в чьих жилах кипела жаркая кровь демонов.

В семнадцать лет он покинул родные земли, чтобы с востока на запад прошагать через всю Киммерию и присоединиться к отряду вольных мореплавателей-пиратов. В компании отпетых негодяев Ганглери провел три года, пока ему не исполнилось ровно двадцать зим. Дальше их пути разошлись, и молодой наемник пошел попытать счастье на западе.

Следующие восемнадцать лет Ган провел в сражениях, разбойных набегах и походах, выполняя различные миссии.

Куда только не завлекал искателя приключений свежий ветер странствий. Уроженец Нордхейма побывал во многих королевствах Хайбории. Ганглери приходилось мерзнуть в холодных пещерах Ванахейма, изнывать от жажды в жарких пустынях Стигии и Куша, тонуть в ядовитых болотах Зингары, спасаться бегством от людоедов из Черных Королевств, прятаться в лесах Немедии, бродить по бескрайним лугам Бритунии, карабкаться на крутые скалы Иранистана, скакать на коне по степям Гиркании и даже биться в рядах кхитайских повстанцев, дерзнувших бросить вызов императорскому двору.

Убийца и наемник, маг и воин, он отдавал предпочтение любой работе, связанной с риском. И чем выше казался этот риск, чем выше была ставка в опасной игре, тем охотнее искатель славы и приключений брался за дело.

Ночной Охотник не всегда действовал в одиночку. Иногда под его командованием в бой шли целые отряды, иногда, напротив, он сражался в строю солдат наравне со всеми, как обычный воин. Просто в этот раз сложилось так, что его задание требовало максимальной скрытности и чрезвычайной осторожности, и потому Ганглери отправился в Вендию в одиночку.

Храм Асуры нисколько не притягивал, равно, как и не отталкивал его. Древнее святилище Ган рассматривал, как огромный сундук, просторный ларец, в коем некогда заперли сокровище, и которое требовалось оттуда извлечь.

Однако в этот раз работа многим отличалась от той, что нередко приходилось выполнять опытному вору. Во-первых, предмет его интересы представлял древний артефакт, имеющий легендарную предысторию и уникальную ценности для тех, кто знал, как им можно воспользоваться.

Во-вторых, работодатель Ганглери являлся ярлом Ванахейма, многоуважаемым вождем, лидером, каких Парраку приходилось встречать не часто.

И именно с этим была связана и третья особенность задания: награду он мог получить только по свершению замысла великого северного колдуна. Впрочем, такой расклад дел вполне устраивал наемника, ибо щедрость той награды превосходила все мыслимые пределы — в случае успеха нордхеймского чародея, его помощник мог разделить с хозяином власть над всем миром. Золото и драгоценности давно перестали прельщать мастера разбоя, пресытившегося обилием всевозможных богатств, и на этот раз Ган действовал во имя идеи.

Служить интересам молодого и могущественного ярла для него было честью. А честь, как известно, за деньги не продается, — по крайней мере, среди тех, кто не считает себя подлецом или законченным негодяем.

Ганглери потратил пару колоколов на изучение строения храма и оценку предполагаемой опасности, с которой неизбежно придется столкнуться — количество стражи, возможные ловушки, устроенные жрецами, степень мастерства охранников артефакта, При этом он не приближался к зданию ближе, чем на полмили, постоянно оставаясь в тени и тщательно пряча лицо под прикрытием шафранового капюшона. Привлекать к себе лишнее внимание, и возбуждать ненужные подозрения среди служителей культа вендийского бога было ни к чему.

Собрав необходимую информацию, Ган удалился в город, чтобы закупить необходимые предметы, призванные облегчить выполнения задания. Хотя все воровское снаряжение — крючья для лазанья по стенам, отмычки и веревки — он всегда носил при себе, требовалось приобрести еще целую кучу всяких мелочей. Нужно было смазать кинжал ядом, приготовить порошки, усыпляющие стражу, и вернуть к жизни его секретных помощников, которых Ганглери содержал в небольшой шкатулке из слоновой кости.

Ган терпеливо дождался, пока на город опустится темное покрывало звездной ночи, после чего зашагал в обратном направлении, в сторону древней обители поклонников Асуры.

II

Лунный блеск прошелся острой косой по несжатому полю теней, срезав туманные лоскутья своим приглушенным сиянием. Ночная тьма, наконец, поборовшая армию светлых чужаков, пытавшихся проникнуть внутрь храма, обрела полную власть по обе стороны древней обители. Секрет, спрятанный в темных глубинах святилища Асуры, безмятежно покоился на высоком алтаре, обласканный заботой ночного мрака, и даже малочисленные светильники, развешанные по стенам, не тревожили его каменного покоя.

Ган это чувствовал. Шуршание шагов вендийских жрецов, призванных хранить священную тайну, их спокойное и ровное дыхание, слабое колыхание холодных, как сама ночь, мыслей.

Служители великого бога избегали касаться своими помыслами таинственного предмета, окутанного мраком забвения, потому ночной вор не мог определить природу вожделенного артефакта, который предстояло выкрасть из храма.

Как свирепый хищник, настоящий демон или жуткий призрак, Ганглери пробирался в ночных сумерках, отталкивая даже прикосновение лунного света. Угольно-черный плащ скрадывал его фигуру, так что наемник полностью сливался с ночной темнотой, окутавшей храм.

Он приступил к своей миссии, и теперь с удовольствием ощущал новый привкус необычного — словно все здешнее окружение замерло в ожидании, полнясь неясной тревогой за последствия непрошенного визита. Причем обитель жрецов не просто пугало появление чужака, здесь было нечто иное, гораздо большее, чем можно представить. Огромный нематериальный разум, рожденный мыслями всех умерших и ныне живущих обитателей храма, в котором тлела искра сознания, — но все же слепой и стихийный — зрел в будущее и страшился великих перемен, призванных затронуть весь мир. Начало должно быть положено здесь.

Тревога и смятение. Боязнь неопределенности и пылающее беспокойство.

Ган мысленно улыбнулся. Тратить много времени на эмоции и переживания было непозволительно, потому уже через миг он отстранил себя ото всех волнений окружения и сосредоточился на более полезных вещах. Следовало уточнить план кражи.

По правилам действуют только новички. Профессионалы разбоя, каким он и являлся, всецело полагаются на собственные инстинкты и интуицию — которые и ведут их через все преграды к успешному финалу. Прочувствовать ситуацию, слиться с объектом задания, представить себя большим храмом, неспящим жрецом или холодной каменной статуей — и вот ты уже отыскал правильную дорогу, которую они тебе невольно подсказали, и вот ты уже идешь верным путем, заранее зная, что не можешь ошибиться.

Тандар-убийца не стал искать обходные пути и направился прямиком к главному входу. Все тайные лазы могли быть защищены ловушками, о которых он не имел ни малейшего представления, в то время как главный портал был предназначен для своих. Чтобы проникнуть внутрь, требовалось лишь немного хитрости, удачливости и, разумеется, мастерства. Остальное подскажут ночь и острый кинжал.

Двух невнимательных охранников храма Безликий Демон усыпил с помощью сонного порошка, после чего быстро оттащил недвижные тела в нишу стены каменной лестницы, ведущей к входу. Двоих жрецов, охранявших портал, он неслышно зарезал кинжалом.

Бесшумно и резко, не потревожив пол шарканьем шагов, Ган ворвался внутрь. Ворвался и сразу же исчез, словно проглоченный тьмой.

Трое служителей Асуры подоспели к месту, откуда исчезли охранники, ровно через семь ударов сердца. Паррак их уже ждал, и потому последовавшая расправа была короткой.

Одному вендийцу Ночной Охотник свернул шею, подкравшись сзади — жрец умер, так и не успев понять, что на него напали. В грудь второму Ганглери метнул свой ядовитый кинжал — и служитель таинственного культа отправился в подземное царство догонять своего товарища.

Третий оказался крепким бойцом. С ним Гану пришлось повозиться, хоть и недолго. Сначала вор выбросил вперед правую кисть, целя в горло противнику, однако жрец уклонился и, поднырнув под руку Ганглери, поймал наемника в цепкий захват. Никогда не удивляющийся Паррак был готов и к такому повороту событий. Его левый кулак, врезавшийся в бок врага, сокрушил печень оппонента, он быстро высвободился из ослабевшей хватки и, не теряя драгоценных мгновений, нанес удар в основание черепа вендийца.

Жрец не упал, напротив, он устоял на ногах, словно врос ими в землю, и в свою очередь ударил Ганглери в переносицу. Великий вор не позволил фалангам его пальцев даже коснуться своего носа — кисть Безликого Демона захватила кулак противника, после чего Ночной Охотник резко вывернул конечность охранника, сломав руку в запястье. Упавшего со стоном врага он добил точным ударом каблука в горло. Тихий хрип — и вновь воцарилась зловещая тишина.

У одного из убитых почитателей Асуры Ган позаимствовал ключ от двери, ведущей в первый зал храма. Теперь следовало немного поторопиться, но, ни в коем случае, не так, чтобы позволить спешке овладеть мыслями. Отворив тяжелую дверь, аккуратно и все также бесшумно, так что даже не лязгнул сердито замок, он вошел внутрь, разверзая темноту.

Осторожно ступая, прощупывая подошвой сапог поверхность каменных плит, Безликий Демон прошел первые десять футов зала. Конечно, поклонники Асуры могли устроить ловушку и здесь — все-таки в ночное время храм был закрыт для любых посетителей. А для воров жрецы могли припасти какой-нибудь особый сюрприз. За долгую практику кражи Ган не раз сталкивался с подобным — в самый неожиданный момент из ниши в стене могли вылететь стрелы или упасть с потолка тяжелая плита, в полу мог открыться зияющий провал или выскочить пара десятков острых как бритва шипов.

Все ловушки предугадать все равно невозможно, да и к тому же у Ганглери имелось мало знаний относительно степени мастерства, мудрости и того опыта, что имелся у вендийских брахманов в создании разного рода ловушек. Однако прекрасная интуиция грабителя высшего класса позволяла Парраку определить, что никаких каверз поблизости не замечено. И наемнику, несмотря на удачное начало, очень хотелось верить, что он не ошибается и на этот раз.

Преодолев половину зала, Ган заподозрил, что, несмотря на все мыслимые предосторожности, что-то он упускает или, точнее, какая-то мелочь неуловимо ускользает от него.

Приобретенные инстинкты настойчиво пытались донести до его подсознания сигналы о невидимой опасности.

Мастер кражи остановился и внимательно огляделся. В зале не было ни души, след дыхания последнего человека, посетившего этот зал, истаял пару часов назад. Значит, все-таки здесь есть какая-то невидимая ловушка, устроенная жрецами. Может быть, усыпляющий газ? Или ядовитая пыльца?

Зоркий глаз охотника за сокровищами еще раз пошарил в темноте, силясь зацепиться за малейшую деталь, которая бы подсказала ключ к разгадке. Так и не отыскав источника опасности, замеченный его верной интуицией, он не собирался продолжать миссию. Одно дело знать, что опасности поблизости нет и выполнять задание, тщательно устраняя всевозможные намеки на угрозу. Совсем другое — знать, что опасность есть и идти с ней весь путь бок о бок.

Ганглери сделал пару шагов вправо и поднял странную вещь, очень похожую на предмет одежды. Головной убор напоминал шапку, только менее плотную и оголяющую верх черепа. Если бы он решился примерить ее, то странная вещь закрыла бы только его уши. Только уши…

Вот же в чем дело! Этот тончайший звук, почти неслышимый и так схожий со звоном абсолютной тишины. Ночной Охотник разглядел десятки маленьких колокольчиков, развешанных по разным точкам зала — их хрупкие язычки время от времени соприкасались с хрустальной поверхностью, издавая едва уловимый слухом звук.

Но странный головной убор как раз и предназначался для того, чтобы этот звук не слышать. Ведь, несомненно, жрецы покрывали свои головы этой повязкой, когда проходили через зал в ночное время!

Не медля, Ган натянул вещь на голову.

Однако чары хитрой ловушки уже успели распространиться по телу, отзываясь ноющей болью в спине, неприятным шумом в голове и жуткой ломотой в костях. Мышцы налились непонятной тяжестью, исчезла всякая охота двигаться, не говоря уже о выполнении задания. На каждое новое действие требовалось сил втрое больше прежнего, Проклятые колокольчики отравили его своей магией!

Безликому Демону потребовалось чуть больше четверти колокола, чтобы нейтрализовать действие чар. Срок слишком долгий. Хвала неизвестным силам, за это время никто из жрецов не ворвался в темный зал. В таком состоянии он ничего бы не смог противопоставить поклонникам Асуры.

Но вот утраченные силы медленно вернулись к Ганглери, а с ними пришла и злость. Наемник затаил злобу на храм и на себя, за то, что дал поймать себя в эту ловушку, Теперь уж он точно не отступит. Пусть выполнение миссии будет стоить ему жизни, но он дойдет до конца!

Миновав зал со злополучными колокольчиками, Тандар-убийца вошел в следующее помещение, затворил за собой дверь и сорвал с головы защитную повязку. Здесь колокольчиков не было, зато здесь были три входа, предлагавшие непрошенному гостю сделать выбор — подняться на один уровень вверх, спуститься вниз или продолжить путь на этом же этаже.

С этим у Гана проблем не оказалось — у одного из торговцев информацией мастер воров купил ценные сведения о том, где жрецы хранили древний артефакт. Внизу располагались кельи служителей культа и подвалы, вверху — библиотеки и молитвенные залы, в то время как священный предмет покоился в Рубиновой Палате, на первом этаже храма. Однако это совсем не означало то, что добраться до него будет просто.

Рубиновую Палату стерегли потомственные брахманы-стражи, именовавшиеся Святыми Хранителями. Именно на них возлагалась вся ответственность за сохранность таинственного предмета — опасного и недоступного для глаз людских. В случае его утери, насколько знали старшие из Святых Хранителей, вендийцы могли поплатиться не только своими жизнями, но и судьбой всей страны, конечно, при том условии, что удачливый вор сумеет воспользоваться украденным артефактом.

После скверной истории с поющим залом, Ганглери пришла в голову идея подстраховаться.

Никто не знает храма лучше его обитателей. Воплощая свою идею, охотник расправился только с одним из двух жрецов, охранявших железные ворота. Другого храмовника Ган прижал к полу и выхватил из кармана алый камень — кристаллизированную кровь дракона.

— Смотри внутрь камня! — приказал он своему пленнику.

Человек не подчинился. Он все так же продолжал сжигать врага ненавидящим взором. Паррак этим и воспользовался. Ган защитил свои глаза огненным камнем, и магический предмет вмиг сковал сознание служителя Асуры.

— Встань, раб! — приказал Ганглери, и на этот раз вендиец выполнил приказ. — Теперь твое тело, твой разум и твоя душа принадлежат мне. Ты исполняешь мои приказы, у тебя нет собственной воли. Повтори!

— Я исполняю твои приказы, у меня нет собственной воли, — отстраненно произнес служитель древнего культа.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул наемник, ликуя от столь удачного исполнения задумки. — Кто ты, раб?

— Банун, хранитель ключей, брахман низшей ступени, исполнитель воли великого бога Асуры.

— Коридор за этой дверью ведет в Рубиновую Палату?

— Да.

— Палату охраняют Святые Хранители?

— Да.

— Каковы их силы, раб? Я могу их победить?

— О, они очень сильны, повелитель! Но они не готовы к схватке, и потому не смогут защитить сокровище, если действовать быстро.

— Как выглядит тот волшебный предмет, который они стерегут?

— Этого мне не позволено знать.

— Веди меня!

Брахман починился и стал показывать дорогу. Все-таки гипноз — отличное средство для достижения цели. Временами — просто незаменимое. Можно долго рубиться с врагом и не продвинуться вглубь ни на дюйм, но можно пленить разум одного из них, и тогда он сам покажет тебе дорогу. Когда вендиец очнется, ему будет из-за чего рвать на себе волосы. Только Ганглери сомневался, что его пленнику суждено дожить до утра.

Темные коридоры дышали тайной, все окружение, казалось, застыло, с неудовольствием взирая на два крадущихся силуэта — чужака с севера и его раба. На пути им встретилась всего одна преграда — решетка из железных прутьев, опечатанная тяжелым замком. Однако столь незначительное препятствие не задержало надолго мастера кражи и его безвольного пленника — у Бануна имелся ключ, отпирающий замок. Двое взломщиков преодолели три четверо коридора, после чего брахман остановился. Даже чары гипноза не могли до конца уничтожить идола суеверий, господствовавшего в разуме жреца храма.

Вендиец упал на колени и закрыл глаза. Рука, простертая в сторону далекой двери, ведущей к алтарю, тряслась как в лихорадке. Даже в темноте Ганглери мог видеть крупные капли пота, струящиеся по затылку человека, даже на расстоянии он мог ощутить жар, вспыхнувший в теле хранителя культа и сжигавший его изнутри.

— Умоляю, повелитель! Отпусти меня. Если я пойду дальше, на меня падет проклятье бога, и Асура непременно покарает предателя. Я умру, умрет мой клан, погибнет вся наша страна. Как только священный предмет, веками хранившийся в глубинах храма, вновь впитает солнечный свет, великое зло охватит весь мир. Я не могу знать всего, что будет, но чувствую сердцем, что успех твоей миссии поставит под угрозу истребления многих праведных смертных…

Вендиец едва не сорвался на рыдания.

— Хорошо, — Ган никогда не предавался эмоциям. — Можешь дальше не идти. Только в таком случае мне придется убить тебя, чтобы ты ничего не смог рассказать своим единоверцам. Я предлагаю тебе справедливый выбор — скорую смерть от кинжала, вонзившегося в твое чувствительное сердце, или оставшиеся шаги до Рубиновой Палаты, где поклонники Асуры хранят свою драгоценность.

— Я пойду, — внезапно сказал Банун окрепшим голосом. — Но не из-за страха потерять свою жизнь. Ты — хозяин. Ты приказываешь — я повинуюсь, ибо в твоих руках горит зловещим огнем красный камень, подчинивший мою душу. Я иду и, быть может, еще станется так, что твоя миссия не приведет тебя к успеху, и не свершится то несчастье, о котором меня предостерегает мой бог.

— Неужели ты попытаешься меня остановить, раб? — без усмешки спросил Ганглери.

В то, что жрец сумеет одолеть его, охотник за сокровищами не верил, однако, его начали терзать сомнения насчет того, что алый кристалл мог утратить власть над душой пленника.

— Тебя остановит рок, — уверенно сказал вендиец. — Даже если ты уйдешь из храма живым и унесешь с собой священную вещь, злая судьба накажет тебя за все прегрешения.

— Уж не Асура ли возьмется исполнить справедливую кару? — вновь в словах Паррака не мелькнуло ни капли иронии.

— Я не знаю, что за предмет охраняют Святые Хранители, повелитель, но догадываюсь, что прячут они этот артефакт отнюдь не из-за небывалой ценности этого сокровища. О, да! Он воистину бесценен — но совсем в другом мире, ибо он есть чистое зло! Вернуть его на поверхность — значит объявить войну всему живому. Задумайся, о, хозяин, сковавший мои силы проклятым камнем! Я предостерегаю тебя и прошу отказаться от задуманного, потому что уже прошу не за свою жизнь, но за жизни всех смертных. Падет не только Вендия, горе прокрадется в любые земли, куда бы ты ни взял с собой этот артефакт. Внемли моим словам. Молю, откажись от своей миссии!

— Нет, — твердо сказал солдат удачи. — Обратного пути нет. Я служу интересам великого человека, который ждет, когда ваше тайное сокровище окажется в его руках, а ему, поверь, наплевать и на вендийских богов и на то, какая сила дремлет в этой проклятой вещице. Я не стану сворачивать с пути только из-за того, что на долю мгновения прислушался к бреду религиозного фанатика. А теперь шевелись! Мы и так уже потеряли много времени с твоей болтовней.

— Глупец! — со злобой выдохнул служитель Асуры. — Ты не представляешь, во что может вылиться твой богопротивный план!

Банун качнулся в сторону, словно получил удар. Было даже видно, как мотнулась его голова. Кристалл драконьей крови по-прежнему держал пленника в жестких оковах.

— Я бессилен остановить тебя… — проронил он тяжкий вздох. — О, повелитель ясного пламени, хранитель Вендии, обрати свой взор на храм и своих почитателей! Не дай свершиться несчастью…

Но великий Асура остался слеп и глух к мольбе своего почитателя. Храм все также наполняла ночная тишина. Его каменные стены с холодным интересом впитывали каждый шорох.

— Вперед! — железным тоном приказал Ганглери.

Вендиец, с низко опущенной головой и безвольно повисшими вдоль боков руками, сделал шаг в сторону двери, ведущей в Рубиновую Палату.

III

Шагнув вслед за своим пленником, Ган осознал причину страхов вендийца. Здесь начиналась запретная область, священные чертоги, о сокровенном покое которых так заботились неведомые силы. За дверью, которой они еще не достигли, среди сгустков ночной мглы, где-то в самом сердце Рубиновой Палаты он уловил дыхание жизни своих врагов. Не размеренное колебание волн, подобных спокойному и ровному сердцебиению, но нарастающий шторм тревожных мыслей, которые искали нарушителя невидимых границ.

Брахманы еще не знали твердо о чьем-либо присутствии в храме, однако, ощущали его сознание, сознание вторгшегося в священные пределы, и уже плавно нащупывали ритмы активности чужака, отличные от всего прочего окружения древнего, храма.

В первые мгновения, растянувшиеся на целое десятилетие, Паррак испытал неуверенность и сомнение. Нет, это был не страх. Проявление чувств, совсем не похожее на то, что люди называют страхом — точно кто-то мудрый и высокий мягко спрашивал его: не повернуть ли тебе назад, воин? Да, ты могуч и силен, ты воистину велик, и ты доказал это. Но дальше лежит область, неподвластная твоим силам — здесь гордость, честь, отвага и смелость будут отринуты, сметены слепой силой, которой неприсущие вообще никакие человеческие характеристики. Назад, поверни, назад. Послушайся мудрого совета, и ты сбережешь свою жизнь и душу. Назад…

Поддавшись внезапному порыву, Ган замер. Замер на мгновение, чтобы в следующий миг уже снова продолжить путь. Никакие каверзы хитрых жрецов не остановят его. Почитатели Асуры умелые и коварные. Однако простым внушением мастера воровства нельзя остановить.

Даже если бы многоликий Кфурус снизошел бы сейчас в храм со своим воинством, Ган не отступил. Ведь медитация брахманов — обычная практика, так что даже пришествие воинственного слуги великих богов могло оказаться простой иллюзией, не более чем картинкой, показанной жрецами незваному гостю.

Словно видя бесполезность своих притязаний, неведомая сила отступила. Рассеялась, растаяла…

Ее место заняло другая сила, бездушная и слепая. Будто жрецы, стерегшие таинственную ценность по ту сторону двери, в одно мгновение превратились в единое сплоченное оружие, способное покарать любого неприятеля по воле самого храма. Само строение, точно гигантский каменный еж, выставило защитные колючки — только не наружу, а внутрь, стремясь проткнуть ими своего врага.

Тандар-убийца чувствовал, как потоки невидимой энергии вьются от пола к потолку, закручиваясь тугими кольцами. Знаток магии, он мог определить, что Святые Хранители готовились нанести упреждающий удар, чтобы растереть в порошок своего единственного — но пока еще невидимого — противника.

А он уже близко к священным покоям. Так близко, что может вызвать помрачение ума не только последователей тайного культа, но и самого великого Асуры.

В следующие мгновения, вновь свернувшиеся в цепь скорых событий, Ган понял, что его спасение в скорости. Время — его козырь, его надежда и защита. Добраться до Рубиновой Палаты, пока жрецы не отыскали его своим мысленным взором! Нанести удар, расправиться с врагами, забрать священный артефакт и скрыться. Только так можно выбраться из западни, — иначе паутина вскоре стянется, и он окажется во власти магии этого древнего места. А это, само собой, означает полный провал.

Ганглери рванулся вперед — впрочем, он был не настолько опрометчив, чтобы оставить пленника позади себя. Резкий толчок в спину заставил Бануна повысить скорость как минимум вдесятеро. Вдвоем они преодолели за один рывок почти двадцать футов.

Словно в протест их скорому приближению к темной сокровищнице, плиты пола скорбно зашелестели, по их каменным телам пробежала мелкая дрожь. Сумасшествие лязгающей лихорадки не спало ни через миг, ни через десять мгновений. Наоборот, храм совершил еще несколько судорожных спазмов, прокатившихся по его коридорам пищевода, от которых у Безликого Демона клацнули зубы.

Вперед! Туда, где воля невидимых жрецов раскручивает вихри неподвластной пониманию силы. Туда, где отчаянно сопротивляются наступлению неизбежного хранители тайного культа.

Плиты под ногами вздрогнули — на этот раз необычайно сильно, так что их древние холодные тела расчертили тонкие змейки трещин. Новый толчок из-под земли раскрошил серые квадраты и разметал по воздуху острые осколки.

Ганглери толкнул своего пленника к двери.

— Отпирай! — приказал он.

Вендиец дрогнул, но приказ выполнил — трясущаяся рука нашарила заветный ключ, тяжко скрипнул замок, створки двери разъехались в стороны, и перед грабителями открылся вход в Рубиновую Палату.

— Ты идешь первым!

Банун сделал шаг.

… И умер.

Из спины жреца торчал каменный наконечник копья, пробивший служителя храма насквозь. Две многорукие статуи, охранявшие вход, ожили и атаковали дерзких разбойников. Почитатель великого бога стал первой жертвой каменных защитников святилища.

— Проклятье Асуры…! — перед тем, как умереть хрипло прошептал Банун, давясь собственной кровью. Его пугала не столько смерть, сколько знание того, что его могущественный покровитель, которого он предал, хоть и не по своей воли, все-таки подверг его справедливой каре. В глазах брахмана, в которых уже начал затухать огонек жизни, застыла тень ужаса. Еще мгновение — и он свалился на пол, парализованный и оцепеневший, и последняя искра жизни оставила его тело.

Паррак не стал терять время. Задумайся он хоть на миг, и он бы разделил горькую участь почитателя Асуры. Когда твоя жизнь висит на волоске, который кажется тоньше той лунной нити, коими Атали расшивает свое звездное покрывало, предаваться размышлениям не лучший выход. Ты сможешь подумать над этим потом, когда заветный предмет будет в твоих руках, когда от проклятого храма тебя будет отделять целая пропасть лиг, но не в те краткие моменты, когда все окружение так и дышит ненавистью, где каждый дюйм пространства пропитан мерзким смрадом желания погубить тебя. Когда в твое тело направлены вражеские копья и мечи, готовые вот-вот вонзиться и разорвать твое сердце, время действовать, отдав разум во власть выработанных рефлексов.

Копье прошло мимо правого бока Ганглери. Каменный меч рассек воздух где-то в полфута над его головой. Бездушный охранник размахнулся верхней рукой и ударил Гана дубиной, которая поразила не самого убийцу, но стену за его спиной.

Храм внезапно затих, выбросив в пространство звон тишины. Другая статуя, убившая Бануна, сделала шаг в сторонуТандара-убийцы, наступив на распростертое тело брахмана. Краем уха Ган услышал, как хрустнули кости под тяжелой ступней. Кинжал здесь не поможет. Поразить врагов таким тонким лезвием — все равно, что пытаться проткнуть иглой прочные доспехи.

Один из кхитайских мудрецов, у которого Ганглери случилось побывать учеником, говорил: «Если не можешь одолеть врага, заставь его работать на себя».

Статуи две — одинаково неуязвимые и безмозглые. Они созданы для того, чтобы крушить, ломать, убивать, но не для того, чтобы сражаться!

Уклоняясь от страшных ударов, способных размозжить его череп или обратить в порошок позвоночник, сильно рискуя — но все же не так, чтобы открыто подставляться под атаку — охотник за сокровищами занял позицию как раз между двумя своими противниками. Каменное оружие одного из защитников зала гулко ухнуло, столкнувшись с мечами и копьями своего двойника. Мелкая пыль брызнула во все стороны. Ганглери избежал попадания чудовищных орудий убийства. Едва он успел перевести дух, как статуи атаковали вновь — быстро и до смешного бездарно. Меч одного из стражей, слившийся с рукой владельца, пробил каменную плоть своего напарника и там застрял. В одно мгновение дубина второго с надсадным скрежетом обезглавила первого. Два многоруких воина повалились наземь — уже не парой опасных противников, но грудой бесполезных обломков. Ган не стал торжествовать. Внимание вора тут же поглотил открытый вход в Рубиновую Палату. Предмет его надежд и безотчетных страхов вендийских жрецов был как никогда близко. Стоило сделать еще несколько шагов — и он, наконец, заполучит вожделенный артефакт. Секрет Асуры был занавешен тьмой — даже на алтарь, на котором хранился волшебный предмет, не падал свет. Словно тень таинства, облекшаяся в плоть ночного мрака, навеки объяла святыню храма. Было похоже, что печать забвения, которую так старательно берегли почитатели великого бога, уже никогда не будет сломана вторжением чужака. Ган готовился опровергнуть это заблуждение.

Безликий демон ворвался в зал и замер — всего на миг, чтобы оценить степень риска и всевозможные преграды, которые могут возникнуть на последних шагах его миссии. Здесь он встретился лицом к лицу с той силой, что стерегла святыню. У ступеней небольшой лестницы, той, что вела к темному алтарю, сидел глубокий старик. Отсутствие дыхания, противоречивое в сложившейся ситуации спокойствие мыслей, полная недвижность — казалось, Рубиновую Палату стережет мертвец. Тем не менее, глава Святых Хранителей, вопреки мимолетному впечатлению, был полон силы.

Слева от пожилого поклонника Асуры стоял более молодой почитатель. У этого вендийца наблюдался горячий нрав, свойственный его годам — человек готовился к бою, к жаркой схватке, которая поможет предотвратить, казалось бы, неизбежное, и, если понадобится, брахман был готов расстаться с жизнью без малейших колебаний. Его взор из-под грозно сошедшихся бровей прожигал Ганглери насквозь. Одно мановение руки его наставника, один слабый жест — и он растерзает дерзкого грабителя голыми руками.

— Ты — тот, кто несет зло, — провозгласил старец, едва потрудившись разомкнуть веки. — Пророчество подсказывало мне, что ты придешь — придешь внезапно одной бесцветной ночью и унесешь с собой то, что покоилось здесь веками, чтобы, некто выпустил в мир море хаоса былых дней.

— Мудрые слова, жрец, — бросил Ган наставнику Святых Хранителей. — Мудрые, но бесполезные. Равно, как и твоя жизнь и жизни тех, кто встанет у меня на пути. Я убью всех, кто попытается помешать забрать мне драгоценность, ради которой я явился в этот древний храм.

— Ты не знаешь ценности этого предмета и своим неведением ты наделяешь свои поступки разрушительной силой.

— Может, я и не знаю. Но мой мастер желает заполучить эту вещь, а, следовательно, я исполню его повеление — во что бы то ни стало!

— О, нечестивый вор! — голос брахмана едва не упал до стенаний. — Разве ты не ведаешь, что в услужении корыстным интересам этого человека, ты рискуешь навлечь беду на мир и погубить нас всех?!

Ган не ответил. Ему уже стала надоедать эта игра — никакого азарта, одни пустые препирательства. Стоит ли убеждать врагов в том, что ему действительно нужен этот предмет? Стоило ли говорить, что ему вообще наплевать на Асуру и все темные пророчества? Разумеется, лучше решить этот спор в свою пользу — только с помощью силы и острого кинжала.

— Ты уже выбрал свою судьбу, — внезапно произнес жрец, который, похоже, все это время копался в мыслях Тандара-убийцы. — Но нетысделал выбор, выбор сделан затебя.

Ночной Охотник рванулся к алтарю, готовясь вспороть плоть защитников святыни. Но что-то необъяснимо властное удержало его на миг, отдав преимущество Святым Хранителям.

— Гонг, Валанх, — тихо приказал глава брахманов своему ученику. — Пробуждай к жизни Голос Тииранта, сын мой.

— О, да, отец… то есть, учитель.

Избранник Асуры бросился в тень зала, где на постаменте пепельного цвета возвышалось нечто плоское, круглой формы.

С трудом оторвав от пола непослушные ноги, Ганглери занялся не старшим из хранителей, а начал преследование юного жреца, ибо интуиция верно подсказала ему, что обитатель храма ни в коем случае не должен коснуться медной поверхности гонга. Преодолев неожиданное смятение, которое едва не захватило его врасплох, наемник вновь был готов действовать с убийственной быстротой. В долю мгновения он оценивал последние слова почитателя вендийского бога — неужели эти двое и вправду отец и сын? Тогда убрать их с дороги будет сложнее; кровное родство — могучий щит. Однако если они всерьез намерены помешать ему, осуществить план, тогда их обоих ждет печальный конец.

Паррак подлетел к служителю Асуры и выбил из его рук таран, призванный разбудить Голос Тииранта.

Потом он убедился, что, оказывается, не только он один может действовать со стремительностью молнии. Юный брахман, лишившись поднятого предмета, нанес удар, равный по силе и мастерству самому Кфурусу, предводителю дружин великого вендийского бога.

Ган подавился воздухом, застрявшим в легких, обнаружив себя в следующее мгновение среди скопления тени и пыли. Грудь раскалывалась от боли, словно миг назад на нее обрушился огромный железный молот. Однако то был не молот — в тело наемника врезалась нога вендийца. Еще на дюйм выше — и ступня брахмана сломала бы ему горло. Святой Хранитель обладал жуткой силой. Возможно, молодость была всего лишь лживой маской…?

Не издав ни звука, убив рвущийся наружу стон, Ганглери рывком вскочил на ноги.

Опоздал…!

Это была первая мысль охотника за сокровищами, когда сознание окончательно вернулось к нему, и грабителя уколола острая сталь упрека.

Сын главы жрецов-стражников ударил по гонгу сжатым кулаком, и могучее запястье сотрясло медную поверхность, так что по кругу прокатилась волна сильной дрожи.

Голос Тииранта исторг низкое зловещее гудение, которое разнеслось по всем темным коридорам древнего храма…

Это, несомненно, сулило большую беду для того, кто проник под своды обители почитателей Асуры.

IV

Сон оказался разорванным на тысячи мелких лоскутьев. Покрывало тишины, сотканное хозяйкой ночью для того, чтобы хранить покой спящего, нещадно растерзал низкий гул. Голос Тииранта, страж Рубиновой Палаты, до сего момента остававшийся немым и спокойным, как мысли Катара, ожил, обрел силу и выдохнул в темное пространство мрачное пение, предвещающее беду.

Гулкое сердцебиение. Прерванная цепь тревожных сновидений растаяла во мраке.

Синкху поспешно соскочил со своего ложа. Весть о беде! Тот-Кого-Никогда-Не-Будят, наконец, дождался своего часа. Если этот жуткий дребезжащий гул огласил своды храма, это верно означало то, что у Асуры появился весомый повод для беспокойства. А кто, как не его дети должны устранить неприятность, которая опечалила всемогущего?

Высший жрец оказался в коридоре быстрее, чем его сердце успело отсчитать два новых удара. В его руках уже извивались змеи-веревки — брахман желал поймать дерзкого наглеца, подтолкнувшего его братьев на то, чтобы пробудить Голос Тииранта, этот жуткий гонг рока.

Наставник Парамурди в опасности. Конечно, Валанх, его сын, сумеет справиться с врагом, разумеется, если вор не окажется сильным колдуном. Или если у проклятого расхитителя ценностей не будет слишком много сообщников. Но если силы грабителей велики, то в Рубиновой Палате ждут его, Синкху Пленителя. Он разделается с любым нечестивцем. После учителя Парамурди и своего старшего брата Паараджа Светлого он числится третьим в сане потомственных брахманов. Валанх стоит ступенью ниже — он четвертый на лестнице Святых Хранителей, а, значит, помощь старших в затруднительных ситуациях ему необходима.

Однако эта ситуация не просто затруднительная. Магический артефакт, предмет, который они хранят в безопасности от солнечного света уже не один десяток лет, хотят похитить! Синкху хотелось верить, что богопротивник пришел сюда ради наживы. Обычный расхититель гробниц, охотник за сокровищами, осквернитель храмов, для которого нет ничего святого.

И в это святилище Асуры его привела лишь затмившая разум жажда золота. Нередко глупые люди наивно полагают, что залы богов обязательно должны быть набиты сокровищами.

Надежда слабая… Этот негодяйзнает, что они хранят, и пришел именно за этим. Его влечет не золото и не блеск драгоценных камней. Он возжелал забрать секрет темного алтаря. Иначе бы Голос Тииранта не испустил свой грозный воинственный клич, зовущий к оружию всех брахманов храма.

О, что за несчастная ночь!

Если Паарадж окажется в Рубиновой Палате — а он должен оказаться там во что бы то ни стало — секрет храма так и останется подернутым мраком.

Брат спустится в тайное святилище быстрее ветра из молитвенных залов. И тогда недоброжелатель Асуры, наверняка, будет пойман, — ведь едва ли найдутся во всей Вендии люди, способные остановить Святых Хранителей, заботящихся о сохранности тайного предмета, а, следовательно, и о безопасности всей страны…

Синкху не знал, что Ган Ганглери не был вендийцем.

Брахман оставил позади себя больше тысячи футов, и уже Рубиновая Палата не казалась далекой. Однако непонятное желание повлекло хранителя культа не прямо по коридору, а наверх, в молитвенные залы. Что-то интуитивное подсказывало жрецу, что его брат Паарадж все еще находится где-то в местах восславления Асуры. Возможно, он еще не закончил медитацию и потому не услышал звучный призыв Голоса Тииранта?

По собственному опыту Синкху знал, что Святые Хранители имели способность отрешаться от всего мира в своем стремлении воссоединиться с покровителем. Наверное, дух Паараджа как раз в это время покинул покои древней обители. А ведь брат нужен там, в Рубиновой Палате — вор или маг, разбойник или воин — его необходимо остановить любой ценой. Жрец принял решение подняться в зал и призвать назад ушедший дух своего брата.

Быстрые шаги, ноги едва касаются каменных ступеней.

Паарадж сидел напротив золотой статуи Асуры. Свет от свечей падал на поверхность статуи и, отражаясь, лился на брахмана, так что среди сияния и искрящегося золотом блеска брат сам походил на великого бога. Распростертые руки, покоящиеся на коленях не дрогнули, когда Синкху ворвался в зал. Не сбилось ровное дыхание, и не качнулась голова почитателя Асуры в сторону пришедшего.

Синкху был удивлен. Несмотря на кажущуюся отстраненность, Паарадж сохранял полный контроль над своим сознанием. Похоже, он даже не занимался медитацией. Тогда он должен был слышать Голос Тииранта!

— О, брат мой! — воскликнул младший из брахманов. — Тот-Кого-Никогда-Не-Будят возвестил о скорбном происшествии…

Рука жреца медленно поднялась в жесте, призывающем не нарушать тишину.

Глаза Синкху расширились.

— Поспешим же, Паарадж…

Прошло еще не меньше десяти бесконечно долгих мгновений, прежде чем второй Святой Хранитель оторвал взор от статуи Асуры и обратился в сторону брата. Глаза его полонило удивление и непонимание.

— Голос Тииранта воззвал к нашим умам, брат, — поспешил объяснить Синкху. — Кто-то проник в Рубиновую Палату и пытается выкрасть священный предмет.

— Я знаю, — спокойно ответил старший брахман. — Я знал это до того, как Валанх ударил в гонг.

— Но… Как?

— Асура сказал мне. Покровитель ведает обо всех делах, происходящих на земле и на небе.

— Когда же он велел тебе остановить дерзкого вора?

— Нет, такого покровитель мне не говорил, — ответил Паарадж, и в глазах его все больше обозначалось недоумение, озадачившее Синкху. Казалось, брат и сам пытался найти объяснение происходящему. — Асура колеблется.

Синкху покачал головой.

— Что бы это ни значило, мы должны быть в Рубиновой Палате. Помочь учителю Парамурди и Валанху. Если мы не вмешаемся немедленно, впоследствии будет, о чем жалеть.

Паарадж опустил взгляд. Святой Хранитель потратил ровно три мгновения, прежде чем принял окончательное решение.

— Идем, брат.

Паарадж надел на пальцы левой руки пять золотых перстней, а это, догадывался Синкху, могло значить только одно — второй брахман готовился к серьезной битве. Пять колец, известных как Капли Света, были неоднократно использованы главными хранителями артефакта, чтобы покарать нарушителя священных границ храма.

V

Итак, молодой жрец Валанх оказался опасным противником. Опыт подсказывал Ганглери, что, затягивать поединок равнозначно тому, чтобы, подписать себе смертельный приговор, обрекая, себя на медленную казнь. В этом случае действовать нужно не просто быстро, но сказочно быстро — так чтобы даже боги ужаснулись твоему умению и ловкости.

Черный плащ Безликого демона взметнулся в воздух кожистыми крыльями кровожадного хищника. Один огромный прыжок, напоминающий полет дикой ночной бестии — и Тандар-убийца оставил позади себя двух Святых Хранителей.

Юноша-брахман, оттолкнувшись от алой стены зала двумя ногами, взлетел в воздух вслед за Парраком, предугадав, куда прыгнет Ган. Зашелестела своими складками просторная одежда шафранового цвета… Наемник перехватил Валанха в полете и, использовав инерцию движения тела своего противника, перебросил Святого Хранителя через себя. Юноша кувыркнулся над темным алтарем и вылетел за пределы площадки скудного света. Он не упал, как бы сделал это любой смертный — огромные силы духа и тела, дарованные ему покровителем, секретные упражнения, изо дня в день повышающие боевое мастерство, позволяли высшему брахману творить настоящие чудеса. Тем более, сейчас, в опасной ситуации, его рефлексы были обострены до предела.

Валанх, едва коснувшись пола ногами, оттолкнулся от твердой поверхности и вновь взмыл в воздух. Он поверг вора на землю и нанес удар в грудь, точно в солнечное сплетение.

Каково же было разочарование юного служителя Асуры, когда убийственный удар лег не в цель, а попался в капкан захвата Ганглери!

Крепко сжав предплечье брахмана одной рукой у запястья, а другой, впившись в сгиб на локте, охотник за сокровищами свалил своего более легкого противника, готовясь сломать руку хранителю культа.

Несмотря на свою молодость, Валанх оказался равен по силе любому закаленному воину. Видно, потомственные брахманы, призванные охранять страшный секрет, никогда не лелеяли свое тело в праздной неге. Используя свободную руку, он оперся о пол во время броска Гана, так что через мгновение вновь оказался на ногах — и тут же выдернул пойманную конечность из вражеской хватки.

Ночной Охотник понял, что дело скверно, Однако отступать он не привык — даже если бы в этом зале сейчас ему противостояло все полчище мрачного Азаха. Обмен быстрыми ударами не принес пользы ни тому, ни другому бойцу. А это значило, что обстоятельства начинают складываться не в пользу вора. Еще один поворот клепсидры — и в зал ворвутся десятки разъяренных хранителей. Но и это еще полбеды. Пара десятков мгновений — долгий срок. Зато Ганглери не забыл о старшем хранителе святыни — бесспорно, старец готовил неприятный сюрприз.

Пора использовать секретное оружие, это последний шанс. Сначала нужно как-то отделаться от Валанха, и это будет непросто.

Отец и сын…

Кинжал…

Мысли молниеносно мелькали в голове наемника, пока двое бойцов кружились в неистовом вихре схватки.

Ган выхватил лезвие и метнул его в учителя Парамурди. Старик был уже не в том возрасте, чтобы реагировать на все уловки врага с такой же скоростью, как и его сын. Если бы Паррак бросил кинжал в Валанха, то почитатель Асуры непременно поймал его даже с такого расстояния. А так хитрость мастера воров удалась. Стальная змея, с хищным свистом вспарывая воздух, устремилась в шею старика. Вендиец успел уклониться на полдюйма, и ядовитый стилет зарылся под ключицу жреца.

— Отец!

Валанх застыл в ужасе.

— Сама по себе рана не опасная, — сказал Ганглери. — Но мой кинжал отравлен, и если ему не помочь, он умрет через сто ударов сердца. Так что тебе придется выбирать, друг мой, между спасением отца и защитой старого артефакта.

Брахман бросился в сторону своего родителя, но тут же замер, остановленный его властным голосом.

— Не слушай его, Валанх! Если мне суждено умереть, то я с честью приму свою судьбу. Но если мы позволим нечестивцу унести тайну за пределы храма, может произойти нечто многим страшнее моей смерти!

Юноша не мог принять решение — наверное, первый раз в жизни он был вынужден ослушаться приказа. Ведь речь шла о жизни его отца. С другой стороны грабитель был близок к осуществлению своей цели, и его следовало остановить. Ганглери терпеливо выждал пару мгновений.

— Твой выбор? — потребовал он.

— Я читаю его мысли, — сказал Парамурди своему сыну, — не верь лжецу. Он что-то задумал, и если ты сейчас же ничего не предпримешь, он… Ох!

— Яд начинает действовать, — подсказал наемник.

Тандар-убийца демонстративно повернулся спиной к молодому брахману и зашагал к алтарю, на котором покоилась древняя реликвия. Это подтолкнуло Валанха на действие, заставив, наконец, сделать выбор. Он устремился к человеку — но не к врагу, вошедшему в храм и отыскавшему дорогу в святилище, а к тому, кто был дорог ему больше спокойствия Асуры.

— Глупец! — слабо простонал Парамурди.

Ган небрежно скинул защитную оболочку, предохранявшую таинственный предмет от попадания света. Наемный убийца не смог сдержать возгласа изумления, ибо то, что покоилось на алтаре, не поддавалось описанию. Вот он секрет почитателей вендийского бога…

Вор затаил дыхание и осторожно потянулся к святыне жрецов.

От прозрачного зеленоватого ларца, вылитого из цельного стекла, исходило слабое мерцание, чуждое по своей природе всякому живому источнику света. Но не само вместилище так удивило похитителя сокровищ, гораздо большее изумление и даже какой-то неопределенный страх у Ганглери вызывал сам таинственный предмет, заключенный в куб болотного цвета.

Зубы…

Черная челюсть нечеловеческого размера, выкрашенная в несколько слоев матовой краской, напоминающей золу от костра.

Кисть вора с легким дрожанием накрыла святыню храма…

Взгляд Гана упал на Валанха, который уже вытащил кинжал из раны в груди отца и теперь занимался тем, что выводил яд. Безотчетная злость затмила разум наемника, хотя Ганглери и сам не мог объяснить причину ее появления.

Какое право имели эти жрецы укрывать эту ценность от всего мира?

Во имя ночи, они не смогут помешать ему, унестиэтоиз темных залов ветхого каменного здания!

Тандар-убийца бережно открыл свою шкатулку из слоновой кости, которую всегда хранил на крайний случай. В зеленоватом блеске мелькнула искра, отразившаяся от крошечных железных телец.

— Урказз! Анар лодр! Унар тарак кшьют!

Шепот, изрекший древнее заклинание, вернул к жизни стального гнуса. Механические насекомые воспарили над ларцом, и воздух заполнило дребезжащее гудение множества железных крылышек. Рою не нужно было указывать, кого убивать. Кровожадные бестии выпивали кровь всех, кто находился поблизости — всех, кроме своего хозяина. Тот, кто их сотворил, не был человеком и от него, жестокого мастера, детище унаследовало страсть к смерти. Разбуженные по зову нынешнего хозяина, маленькие стальные убийцы были обречены рвать плоть и пить кровь своих жертв до последней капли, подогреваемые огнем неутолимой жажды.

VI

Эта ночь должна была стать для Ганглери последней. Странно, что ему вообще посчастливилось уцелеть. Возможно, король воров родился под счастливой звездой, а, возможно, его побегу из храма способствовали высшие силы.

Потом он еще не раз будет вспоминать, как в Рубиновую Палату ворвался Синкху Пленитель, когда железные насекомые почти съели Валанха, как ловкие и чудовищно быстрые руки Святого Хранителя переловили почти всех стальных кровососов, и как эти же руки схватили его за полы плаща — и тогда Ган подумал, что настал его конец.

Ему чудом удалось выскользнуть из хватки, оставив от своего плаща длинные лоскутья. Однако это было лишь началом кошмара. После того, как в коридоре появился второй хранитель, Паарадж, — Безликий Демон второй раз за ночь оказался как никогда близок к смерти. Огонь и волны обжигающего света, срывающиеся с левой руки брахмана, унизанной золотыми перстнями, неслись за ним вдогонку до самого выхода. Убийственное сияние грозилось спалить его дотла. Он достиг заветной черты. Но даже и там, когда открылось ночное небо, и вора, всего обожженного, с дымящимся ожогом на правой щеке, встретили хитро подмигивающие звезды, Паррак едва не отправился в подземное царство, потому что Гану показалось — даже не показалось, а он точно видел, как с темного неба в храм нисходит сам богоподобный Кфурус со своей свитой, чтобы покарать дерзкого разбойника.

Уже когда отчаяние затопило наемника с головой, когда страх с неимоверной силой сдавил его горло своими липкими руками, Ганглери понял, что спасся. Темный предмет, унесенный из Рубиновой Палаты, хранил его. Синкху и Паарадж не успели спасти жизнь Валанха — укусы мелких кровососов выпили всю жизнь из вен юноши. Учитель Парамурди тоже был близок к тому, чтобы последовать за своим сыном — яд кинжала сделал свое дело, а нападение стальных убийц Ганглери окончательно вытолкнуло старика за черту мира живых. Лишь огромная сила воли связывала старого вендийца с храмом, он готовился передать секрет своим последователям, и только после этого — спокойно умереть. Братья-хранители склонились над телом умирающего, чтобы услышать его последнюю волю.

— Вы должны знать правду, — сказал наставник брахманов. — Выслушайте меня и поверьте всему сказанному, ибо умирающий не может лгать. Секрет, который я хранил все это время… Вам, преданным почитателям Асуры, будет трудно поверить тому, что вы услышите, но, тем не менее, в моих словах не прозвучит ни слова лжи и не прольется ни капли черной клеветы… Паарадж, теперь ты займешь мое место старшего хранителя, и должен узнать страшный секрет. Пусть твой брат Синкху разделит его, потому как вам двоим предстоит вернуть то, что вор унес из храма…

Речь наставника оборвал приступ агонизирующего кашля. Азах настойчиво звал старца в свое подземное царство. Парамурди собрал остатки воли и продолжил. Голос его сделался твердым, как камень, и зловещим, словно темное грозовое небо.

— Асура не всегда был благим защитником Вендии. Сотни лет назад, до того, как состоялась Великая Битва, перевернувшая мир, он был одним из самых жестоких демонов, и имя его было…

Парамурди перевел дыхание.

— … Вишварупа, что значит «обладающий всеми формами». До того, как питары разрушили подземный дворец асуров, которые правили родом людским с помощью угнетения и страха, он слыл самым коварным демоном и мог принимать самые ужасные из ужасных обличий. Но твердыня асуров пала, а с нею подошло к концу правление демонов в мире. Выжил только один — тот, кого в настоящее мы почитаем, как покровителя нашей страны. Вишварупа, видя страшную гибель своих собратьев, преобразил свой ужасный облик — исчезли длинные когти, без сожаления отбросил он свои клыки, не раз вонзавшиеся в человеческую плоть, жадный блеск горящих красных глаз навсегда угас. Возможно, питары приняли его за одного из своих, и Вишварупа не разделил участь своих собратьев-демонов. Так или иначе, он пережил Великую Битву, которую наши предки запомнили, как Великую Катастрофу.

Вскоре питары ушли, навсегда оставив этот мир. Последний из асуров остался. Настоящее имя его стерлось, и люди стали называть его просто Асура. Но он преобразил не только свой облик. Что-то безвозвратно изменилось в дхармах души бывшего демона — Асура раскаялся в своих лихих деяниях и оставил дорогу зла. Он стал похожим на бога, стал таким, каким мы его представляем сейчас — добрым, справедливым и благосклонным к людям. Неоднократно бывший демон помогал смертным, и это настолько понравилось ему, что он решил посвятить вечность на благие дела, искупая вину за свои старые прегрешения.

… Высший брахман замолчал на несколько мгновений.

— О том, какое зло мы храним, не должен был знать никто в этом мире. Тайный предмет нельзя было уничтожить руками смертного, ибо изначально он имел природу божественную… Не все люди в те древние времена были одинаково слабы перед ликом высших сил. Находились и те, кто не боялся ни ракшасов, ни асуров, ни пишачей. Даже питары восхищались их могуществом и силой. Был среди них такой, которого люди запомнили, как величайшего колдуна. Звался он Прахма. Отгремели последние звуки Великой Битвы, опустилась пыль над руинами твердыни демонов, затихла дрожь измученной земли, умолкли барабаны и бубны, под звуки которых армии высших шли в бой, погасло пламя в жарких горнах, в которых отливалось оружие богов. Казалось, всему тому, что могло увековечить память о былых временах, было суждено бесследно исчезнуть. Зло было изгнано из мира, и ничто оказалось не в силах возродить его.

Прахма… Какие только таинства не постиг этот чародей! Говорили, что даже звезды освещали ему дорогу, словно простые светильники, когда он шел в ночной темноте. Именно он нашел то, что сейчас может послужить нечистому превращению, А случиться может страшное — Асура найдет ключ к своей былой злой сущности, и тогда благой покровитель Вендии, забывший о древних временах, вновь обернется Вишварупой, ужасным чудовищем, вселяющим страх в людские сердца. Наши предки и наши дети — все мы еще долго будем расплачиваться за тот миг, когда Прахма поднял с земли клыки, брошенные Асурой. Древний чародей пытался использовать силы побежденных питарами демонов — он преобразил находку в могущественный артефакт, который стал грозным оружием в руках мага. Ходят легенды, что с помощью Клыков Асуры, Прахма долгое время сдерживал натиск гирканских захватчиков с горсткой своих последователей, пока, наконец, Лазурный Дворец его не сожгли дотла, а тело убитого мага не бросили на съедение воронам.

Артефакт перешел к Паше Кашуну, родовитому гирканскому вождю, но степняк, несведущий в магии, не знал, как управлять силой волшебного предмета. Клыки Асуры были преданы забвению, и долгие годы без пользы пролежали в сокровищнице знатного гирканца. Со временем слава этой святыни, сыгравшей в войне значительную роль, истаяла, и артефакт Прахмы превратился в дорогую безделушку, которую кшатрии передавали во владение то одного, то другого соседа.

Спустя семь веков далекий потомок великого колдуна отыскал то, что некогда потерял Асура, и что пытался использовать его древний предок. Но в отличие от своего гордого прапрадеда Хар Аджан был мирным и порядочным человеком, его не прельстила мысль обратить силу артефакта на свои нужды, несмотря на то, что он имел знание о назначении этого предмета. Наоборот, благородный вендиец предпринял все усилия, чтобы могущественный артефакт больше никогда не увидел света и запер Клыки Асуры в подземельях воздвигнутого им храма…

— Значит, этой ночью свершилось то, чего так опасался Хар Аджан, — сказал Паарадж. — Однако, учитель, поверь, надежда еще есть. Вдвоем с братом мы разыщем вора и вернем артефакт, чего бы это нам ни стоило.

— Поторопитесь, — сказал наставник Парамурди. — Я чувствую приход большого зла в наш мир. Тот человек, что украл Клыки Асуры, работает на своего хозяина, который тревожит это зло. Он притягивает сокровенные мысли всех тех, кто мечтает возродить царствие демонов в мире, и потому, догадываюсь, артефакт, украденный из нашего храма, не единственный в его коллекции. В Хайбории найдется много богов, которые возжелают встать под знамена нового владыки и отомстить за поражение в былых битвах — и я боюсь, Асура будет одним из них.

— Этого не случится, учитель, — сказал Синху. — Я клянусь светлыми очами Катара, мы отдадим жизни, но не позволим свершиться беде.

— Хорошо, — в уголках губ старика застыла слабая улыбка — так улыбается человек успокоенный, получивший надежду. — Я верю в вас, сыновья мои. После Валанха вы были самыми дорогими мне людьми, о спокойствии которых я заботился не один десяток лет. Теперь ваш черед…

После этих слов душа Парамурди оставила темные покои храма.

Часть вторая. Альтинг Родвара

I

Старый форт Данакар был не тем местом, где могла отогреться утомленная холодами душа странника. И все же здесь имелось все необходимое для того, чтобы любой путешественник мог почувствовать себя желанным гостем. Не бесплатно, разумеется.

Архитектура сооружений разительно отличалось от всего того, что привыкли видеть постоянные обитатели этих мест. Киммерийцы, хозяева неприветливого стылого края, так и не сумели до конца сдружиться с Данакаром — деревянные стены и неудачное расположение форта в низине вызывали у варваров дурные отзывы. Впрочем, людям их культуры было свойственно относиться с недоверием ко всему, что не укладывалось в рамки их понимания.

Однако негласный протест против вычурной внешности Данакара не мешал им часто наведываться в деревянную крепость. Хозяева форта, семья немедийских феодалов, вот уже как четверть века назад покинувших родину, привечала как одиноких путешественников, так и целые племена киммерийцев.

Заблудившимся в дороге указывали путь, усталым странникам предоставляли кров, тем, у кого истощились съестные запасы, продавали еду в обмен на волчьи и медвежьи шкуры. Для кочующего племени в тяжкую пору лютых морозов этот форт нередко оказывался настоящим спасением — киммерийцы имели возможность восстановить истраченные в дороге силы и пополнить запас продовольствия. Для одиноких постояльцев здесь тоже имелись все удобства: конюшни, мастерская портных, лавка охотничьих снастей и, конечно же, то, что наполняет желудки вином и едой в обмен на блеск монет, доставаемых из тугих кошельков, — таверна.

Наступление года Волка совпало с прибытием в Данакар многочисленных гостей. Большинство из прибывших оказалось киммерийцами, однако, здесь также появилось много уроженцев Нордхейма и даже жителей далеких восточных стран.

Немало всеобщего удивления и пестрых сплетен вызвало появление темной секты шемитов, которые остановились в отдельном доме за стенами форта. Люди, с ног до головы, облаченные в черную ткань, старались не показываться на глаза остальным постояльцам и выходили наружу только ночью, подобно стае голодных демонов, чем создавали для сплетен новую почву и вызывали к себе настороженность со стороны северян.

Хозяев форта их присутствие нисколько не смущало — будь то хоть зажаренные Тагалом мертвецы прямо из самых глубин подземного царства, главное, чтобы четко соблюдали все установленные правила и не задерживались с оплатой.

А оплата, надо сказать, выходила за все мыслимые рамки щедрости — шемиты платили по десять золотых монет в день за каждого своего человека!

Волей судьбы здесь оказались и вендийцы.

Жители страны с жарким климатом стойко переносили морозы, хотя было заметно, что их здешнее пребывание обходится им недешево в плане растрачиваемых сил и проявленной воли.

Много здесь нашлось и таких, кого в этих краях хорошо знали. Например, появление шайки Бора вызвало испуг и недовольство. Самые отъявленные мерзавцы, грабители и насильники были нежеланными гостями в Данакаре. И если бы не дело, которое привело их в этот край, бандитов встретили бы не дорогим вином и кушаньем, а острыми копьями и стрелами. Слишком крепка была память тех, кто пострадал от Бора и его людей, слишком велика была их злоба и обида.

Лишь знание того, что в форте негодяи задержатся ненадолго, удерживало постояльцев от ссор. Впрочем, ссоры были неизбежны — для таких подлецов, как Бор и его дружки, не было во всем мире ничего такого, что заставило бы их прожить в спокойствии и согласии со своими соседями хотя бы один день.

В середине той памятной зимы в Данакаре собралось много люду. Большая часть временных постояльцев держала путь на Полуночный Закат, в сторону Иглофийских гор. В Аломар, в Зал Факелов, куда воинов изо всех земель вела одна весть: достославный вождь Родвар собирает альтинг.

II

Молва о том, что вождь киммерийского племени желает видеть у себя в гостях лучших из лучших воинов Полуночи, готовых служить интересам господина за вознаграждение, прокатилась, словно снежная лавина, успев вырваться далеко за пределы самой Киммерии. Из всех уголков Хайбории на альтинг к Родвару спешили самые отчаянные наемные воины в надежде встать под знамена влиятельного северного владыки.

Принимая во внимание очевидный факт того, что племя канахов, которое возглавлял на тот момент Родвар, снискало наибольшую славу и почет не только на поле брани, но и в области политического значения и являлось наиболее могущественным, состоять на службе у его вождя, значило разделить власть, а в придачу отхватить немалую часть добычи, вырученной в походе.

В том, что на альтинге Родвар объявит о начале похода в чужие земли, не усомнился никто из спешащих к владыке воинов.

При этом молва была скреплена достоверным слухом о том, что вождь канахов претворяет в жизнь план, согласованный с другими величественными сынами киммерийской земли — за исключением галлов и мурохов на задумку Родвара дали добро все старейшины киммерийских племен. А это уже, само собой, означало, что племя канахов готовится не к простому набегу на земли соседей. За планами Родвара могло стоять все, что угодно — от разграбления дворцов нордхеймских феодалов до самой настоящей войны. В любом случае, серьезность намерений киммерийского вождя и привлекательный блеск трофейных сокровищ манили всех сорвиголов с чудовищной силой. Многие поговаривали, будто верховному канаху не дает покоя пограничная область с Ванахеймом, другие уверяли, что Родвар и вовсе заключил союз с ярлами Асгарда о вторжении в земли ваниров, и скорым набегом на соседей дело здесь не ограничится. Правду не знал никто — за исключением самого владыки и его старшего сына Вьяллара, который согласно все тем же слухам, собирался возглавить поход по воле отца. Зато, как уже стало ясно, желающих выяснить то, что же на самом деле задумал знатный киммериец, нашлось очень много. Для многих альтинг Родвара представлялся, как приглашение в небесный чертог богов. В основном, это были те, в ком кипело желание драк и легкой наживы. Меньше находилось тех, кто ехал в Аломар ради славы. И совсем уж мало числилось таких, которые были бы готовы отдать жизнь ради идей и убеждений своего, нового господина.

Данакар находился в трех днях пути от владений вождя канахов, потому воины, прибывшие к назначенному месту раньше срока, избрали именно эту деревянную цитадель временной резиденцией, чтобы через некоторое время завершить последний отрезок своего путешествия и оказаться в Зале Факелов. Над фортом поднимался дым от десятков больших костров, многоголосый шум, несшийся от таверны, не утихал ни днем, ни ночью, туда и сюда постоянно сновали слуги и мастеровые, занятые работой. В эти дни Данакар стал похож на базарную площадь любого восточного города — крики, суета, группы людей, спешащих по своим делам.

Среди прочих выделялся один искатель приключений, который не позволил пленить себя безумием общей суматохи. Казалось, его вообще не интересовало, что происходит вокруг. Молчаливый и спокойный, словно холодное северное море, — однако, взгляни на него поближе, и ты без труда поймешь, что безмятежность водной глади на самом деле обманчива — темные волны зловеще страшны во время шторма. Большой и крепкий, точно каменный утес, такого не каждый клинок проткнет — под кожей гиганта выделялись огромные мышцы.

Никто не сомневался, что этот житель холодного края держит путь в покои Родвара — такому громиле там самое место. Но вскоре все успели убедиться, что угрюмого человека мало интересует приглашение на альтинг и все, связанные с ним торжества. Если у кого-то это и вызвало удивление или недопонимание, то никто не сказал об этом грозному киммерийцу открыто. Не хочет он славы и богатств — его дело, а разговаривать с обладателем властного голоса, да еще и под пристальным взглядом сверкающих голубых глаз, которые, казалось, пронзают тебя насквозь, не находилось желания ни у кого.

Человека звали Конан. Коренной уроженец Киммерии, он уже успел много повидать на своем веку. Варвару приходилось быть охотником следопытом, главой клана, капитаном солдат короля Турана, наемником, вождем вольных кочевников с востока и даже вором. На родине киммерийцы помнили его, как превосходного воина, который впервые доказал свою силу и прославил себя не одним славным деянием во время осады гандерского форта Венариум. Впоследствии за ним числилось еще немало подвигов. Что сейчас привело Конана в эту область родного края, оставалось неизвестным. Возможно, он направлялся в Нордхейм по своим делам, а, возможно, и в самом деле, искал подходящую работенку — впрочем, идея вступить в дружину Родвара казалась ему малопривлекательной.

До поры до времени его сторонились даже люди Бора. Однако конфликт рано или поздно должен был назреть — мерзавцы слишком привыкли к вседозволенности, и было ясно, что интересы людей, привыкших считаться со своей силой, неизбежно пересекутся.

III

Как-то вечером Конан сидел за столом в таверне Данакара, не обращая внимания на окружавшую его суету. Ужин киммерийца был не из роскошных — ломоть сыра, булка ржаного хлеба, баранья нога и кувшин вина.

Северянин сохранял ледяное спокойствие в атмосфере полного беспорядка. Чужие шутки и смешки он пропускал мимо ушей, если, конечно, те не были направлены непосредственно в его сторону. Пьяных гуляк, так и метивших свалиться куда-нибудь под чужой стол, не достигнув места попойки, он отталкивал своими могучими руками, и обозленные люди ползли прочь, не решившись ответить обидчику ни словом, ни делом.

Внезапно в плечо киммерийцу впилась худая костлявая рука. Варвар поднял на наглеца гневный взор, но ярость его быстро схлынула, потому, как он признал человека. Он не был его другом и не являлся знатным вождем. Пожилой северянин слыл безумцем, а таких обижать не велит даже Кром.

Несколько раз Конану выпадал случай встретиться с этим человеком, и всякий раз старик нес одни неприятности. Казалось, беда — его верный спутник, который неотступно следует за ним по пятам, куда бы ни направился старец. То он предсказывал мор, то пророчил скорую смерть всего клана, то предупреждал о надвигающейся беде. Скорее всего, он желал только лучшего, считая своим долгом отсрочить несчастье, наступление которого он предчувствовал, но в народе он прослыл как горе — вестник, злой вещун и черный колдун, и лишь немногие понимали беднягу.

Варвар выдержал пристальный взгляд старика, после чего тот вздохнул и сел за стол напротив Конана. Киммериец продолжил ужин, не обращая внимания на нового соседа. Возможно, кто-нибудь другой прогнал бы полоумного прорицателя, однако варвар не был подвержен влиянию суеверий. Если в мире и существовал какой-то источник бед, то его придумали сами люди, которые боятся нести ответственность за собственные жизни. В том, что ты погибнешь, будет виноват не злой рок или происки какого-то черного мага, а ты, и только ты сам, не сумевший уберечь себя от вражеского меча. Каждый человек ответственен за свою судьбу, которую создает сам, а проклятье рока — выдумки слабаков и трусов, стремящихся списать несчастье на кого-то еще.

— Добрый вечер, мой друг. А я ведь знаю тебя, — провозгласил предсказатель после долгого молчания. — У тебя впереди великое будущее. Будущее настоящего героя!

— Прибереги свои рассказы для кого-нибудь другого, старик, — мрачно предложил Конан.

— О! Разве ты не хочешь послушать старого Тьяцци, могучий воин? Я вижу твою судьбу как на ладони, Конан-киммериец…

— Я тоже вижу свою судьбу, и, поверь, никто меня не заставит думать, что я в один прекрасный день стану подобен великому и справедливому Эрлику на высоком облачном троне.

— Почему же, друг мой? Такой день обязательно настанет. Хочешь, я расскажу, что ожидает тебя впереди?

— Нет.

— О, неужели ты боишься узнать свое будущее? Доверься мне, я не стану пугать тебя бесчисленными бедами и сулить большие неприятности.

Варвар исподлобья взглянул на старца.

— Я же сказал: нет.

— Почему?

— Послушай, старик… Я веду с тобой разговор только из-за уважения, которое уже начинает постепенно пропадать.

— А, так ты тоже думаешь, что я безумен, как стая берсерков! — кивнул Тьяцци. При этом его губы обнажили клыки в зверином оскале. — Все вы презираете меня. Никому не нужен убогий старик Тьяцци. Он злой, он нехороший, он пророчит одни беды. Но скажи, воин, разве я не прав в том, что предупреждаю людей о несчастьях, рассказываю о бедах, которых можно избежать, поступи они хоть чуточку умнее? Я предсказал Ньорну, что он убьет брата и женится на своей сестре… Вместо того, чтобы попытаться предотвратить лихое дело, этот молодой человек поспешил исполнить его, чтобы не отягощать свою жизнь постоянным ожиданием неизбежного. И после этого они называют безумцем меня!

Конан слышал о скверной истории, облетевшей всю Закатную часть Асгарда. Неудивительно, что горе-вещун оказался замешан и в ней.

— Но кто донес до Ньорна эту скверную весть, Динхвалт Злой Язык? Не появись ты в тот день на торжище и не заморочь парню голову своей жуткой болтовней, от которого у нормального человека мурашки идут по спине, глядишь, все могло быть иначе.

Старик грустно усмехнулся.

— Разве ты не понимаешь, добрейший? Я пытался помочь ему! Предупредить, подсказать, наставить… Не я обрек его на узы пророчества. Он сделал это сам.

— Что бы ты ни хотел изначально, все обернулось невыносимо гадко, и Ньорн до сих пор расплачивается за содеянные ошибки.

— Такова его судьба.

— Ничего не говори мне про судьбу, Динхвалт. Из всего, что я знаю, в мире нет ни одной вещи, способной заставить человека идти не по своей тропе.

— Ошибаешься, Конан. Хочешь, я докажу тебе?

Губы киммерийца сжались. Это уже походил на скрытый вызов. Если он сказал, что не верит в судьбу, следовательно, не должен бояться услышать о себе ничего такого, о чем может пожалеть впоследствии. С другой стороны Тьяцци Динхвалт зарекомендовал себя как темный предвестник беды. Хуже всего то, что все, что бы он ни предсказал, в большинстве случаев сбывалось. Было слышно, как скрипнули зубы варвара.

— Докажи мне это, старик.

— Славно, славно… Так, я задам тебе один вопрос, на который желаю услышать правдивый ответ. Ты согласен?

— Согласен.

— Где ты окажешься через десять дней?

— Разумеется, в Иглофийских горах! Там я встречусь с Эордом Изгнанником, который со своими людьми идет к морю, чтобы как можно скорее отплыть на своем корабле.

— А вот и нет! Через десять дней ты будешь пировать в Аломаре, на альтинге Родвара!

— Будь ты проклят, Тьяцци Динхвалт! Меньше всего мне нужен этот скверный альтинг и все, кто на него собирается!

Взгляды посетителей таверны замерли на киммерийце. Конан понял, что последнюю фразу он выкрикнул с необычной яростью, да так, что ее услышал весь зал. Мышцы варвара, раздувшиеся под одеждой и тяжелое дыхание, скованное спазмами бешенства — никто не рискнул бросить вызов северянину за произнесенные в гневе слова.

Мало-помалу Конан успокоился.

— От тебя и в самом деле одни неприятности, — сказал он прорицателю уже спокойно.

— Ну что, заключим спор? — предложил Тьяцци. — Если я не прав, я остригу и съем собственную бороду. Но если вдруг окажется так, что все мои слова верны, как свод законов Иштар, и ровно через десять дней я подойду и похлопаю тебя по плечу, когда ты будешь пить мед в Аломаре, ты принесешь клятву и впредь не усомнишься, ни в одном из моих пророчеств.

— Да будет так. Только даже если твое предсказание верно, пользы от него все равно никакой, — проворчал варвар.

— О, еще одна ошибка, друг мой! И об этих словах ты тоже вспомнишь впоследствии.

Конан молча дожевал хлеб.

— Почему бы тебе не заняться гаданием, старик? Это было бы полезнее и для тебя и для тех, кто желает заглянуть в будущее.

— Будущее не одинаково прекрасно для всех, а люди всегда склонны ожидать от него только хорошее. Зачем же я стану говорить им то, что они хотят от меня услышать? Разве это не обман? Разве это не та же ложь? Например, одного человека интересовало, сумеет ли он завершить постройку дома до наступления холодов. Я заглянул в будущее и увидел, что дом сгорит сразу, как только его построят, и в пожаре погибнет его сын. Неужели мне надо было сказать, что новое жилище сумеет защитить их семью от холодов?

— У нас с тобой разные понятия о правде. Одно дело говорить то, что нужно делать, и другое — просто пересказывать мрачные картины из туманного будущего.

— Я не великий Кром и не всемогущий дух светлого Хара, Конан-киммериец. Я не в силах предотвратить событие, я могу лишь указать на него, а уж человек волен поступать сам, как знает.

— Ладно, допустим, твоей вины в этом нет. Но как насчет твоей нечистой связи с духами умерших, Тьяцци? Это слухи? Враньё? Или может быть просто выдумки?

— К сожалению, это правда. Тут я ничего не могу поделать. Они сами хватают меня и заставляют совершать путешествия по призрачному миру. В такие дни я становлюсь совершенно неуправляем, и мало что связывает меня с миром живых. Потому люди привыкли считать, что я сумасшедший. Лишь немногие понимают, что я и сам пленник своего дара.

Старик некоторое время помолчал. Его взгляд приобрел мистическое выражение.

— Слышать их шепот… Чувствовать касание их невидимых тел… Прятаться от пустых взглядов, способных созерцать лишь серые пространства царства мертвых… Хорошо, что тебе никогда не доводилось это испытать, мой мальчик.

— А ты можешь поговорить с ними прямо сейчас?

Динхвалт как-то странно повел своими седыми бровями.

— Призраки окружают меня всюду, куда бы я ни отправился. Они следят за мной денно и нощно. Что нужно тебе от мертвых, Конан? Я бы не стал лишний раз тревожить бестелесных понапрасну.

— В этом нет нужды. Просто расскажи мне, что они могут видеть.

— Всё! О, они могут видеть всё! И те, что отправились в туманное царство Хель, и те, что вознеслись в прекрасные чертоги Вальхаллы. Сверкающие покои Глядсхейма! Прогулки под луной в компании Саги и Атали! Радужное сияние Альвредура и шаги гигантских великанов-ётунов, крошащих пустые черепа огромными молотами!

— Обитель мертвых меня мало интересует, — сказал варвар. — Они могут видеть то, что делается в мире?

— Да, это в их власти.

— Тогда попроси их показать тебе, где сейчас Эорд Изгнанник? Далеко ли он от отрогов Иглофийских гор?

Старый Тьяцци закрыл глаза руками.

— О, наши предки, духи умерших, взываю к вам! У меня нет своего зрения, теперь я вижу подлунный мир только вашими глазами! Покажите мне, покажите то, что я хочу увидеть! Где сейчас тот, кого именуют Эордом Изгнанником?

Конан нахмурился. На долгое время Динхвалт впал в полуобморочное состояние, отрешившись от всего мира, и при этом он издавал жуткие щипяще-свистящие звуки. Было похоже, что прорицателя на самом деле подняли мертвецы из темных залов подземного царства и сейчас они уж сами рвутся на волю, стремясь, раз и навсегда покинуть свое заточение. Варвар уже подумал прервать это нечистое зрелище, когда предсказатель вновь обрел осмысленное выражение лица, вернувшись в мир живых.

— Что ты видел? — спросил Тьяцци киммериец. — Где же Эорд?

— Его нет там, где ты ищешь, — хмуро произнес старик. — Но духи показали мне его новое место обитания, и я боюсь даже говорить об этом.

— О чем ты молвишь? Что за такое ужасное место? Эорда, что нет в живых?

— Он жив, однако, он заточен в обители зла, увидев которую я содрогнулся душой.

— Так, где же он сейчас?

— Сейчас он пленник Гаррада, нечистых владений молодого ярла Ванахейма.

— Гаррад? Не знаю я никакого Гаррада в пределах Полуночного края, — или я окончательно спятил…

— Новый край появился совсем недавно, точно из-под земли вырос. Я видел дым и зловещий туман, окутывающий башни мрачного города. Я видел толпы неупокоенных мертвецов, с жалкими стонами ползущих по черным камням. Я видел сотни воинов, нисколько не напоминающих своим обличьем простых смертных.

— Но что это за место? Откуда оно взялось?

— Его построил юный чародей с помощью своих бездушных рабов. Он раскрывает могилы и возвращает к жизни мертвых. Я слышал их стенания — они говорили мне, будто сам маг заключил сделку с хозяйкой загробного мира Хель, которая посылает ему воинство для строительства новой колдовской обители. Еще он призывает древних существ из неведомого забытого мира, которые настолько могущественны, что всего за одну ночь могут возвести богатый дворец. Колдун распечатывает гробницы и раскапывает захоронения древних чернокнижников. Они готовы нести ему службу в обмен на возвращение жизни.

— Будь он проглочен Кромом! Что за изувер тревожит покойников?

— Его имя Авар Нидхеггсон, он сын нерожденного короля.

— Авар…

Имя, названное Динхвалтом, всколыхнуло память киммерийца. Четыре года назад… Ванахейм.

— Это твой враг или друг? — вещий старец мгновенно уловил настроение, навеянное этим именем.

— Нет, — твердо сказал Конан. — Просто мне показалось, что я его знаю.

— Такое случается, — Динхвалт сам пришел на выручку варвару, хотя вряд ли ему поверил. — Иногда, кажется, что знаешь кого-то на протяжении многих лет, хотя на самом деле видел его всего пару раз или не встречал вообще. Тогда говорят, что это духи нашептали тебе об этом человеке.

— Хм, духи… верно…

Северянин опустил голову. Могло ли такое случиться, чтобы его друг попал в плен к человеку, перед которым у него имеется неоплаченный долг? Новые владения, о которых никто не слышал, и которые полонятся мертвецами. Что все это значит?

— Мне нужно идти, старик, — сказал Конан. — Спасибо тебе.

— Спасибо? Мне? — искренне удивился Тьяцци. — Что за поразительные перемены происходят в тебе, друг мой? Еще несколько мгновений назад ты считал меня сумасшедшим, а теперь благодаришь…

Киммериец не ответил. Он быстро покинул таверну и отправился в свои покои. В ту ночь варвар больше не выходил из дому.

IV

Следующий день ознаменовался прибытием в Данакар новых гостей. До форта добрались наемные воины из Нордхейма. Некоторых из них Конан хорошо знал.

Реган Ледяной Молот. Этот асир славился небывалой силой и превосходными боевыми умениями. Оружие воина, обеспечившее ему прозвище, было отлито из настоящего льда, который благодаря заклинаниям одной могущественной северной колдуньи казался прочнее любой стали, и не таял даже при сильной жаре. О том, какую цену пришлось заплатить Регану за чудо-молот, приходилось лишь догадываться. Многие поговаривают, будто нордхеймский воин провел семь лет в рабском служении у ведьмы. Но зато по окончании срока он сделался и в самом деле непобедимым. Случай никогда не ставил Регана и Конана по разные стороны сражающихся воинств, наоборот, им даже как-то выпадало биться плечом к плечу около четырех лет назад, когда Гуннар организовал набег на ярлов Ванахейма. Но вот чтобы сражаться друг с другом… Особо коварным херсирам, нанимателям воинов, уже давно не терпелось столкнуть Конана и Регана, чтобы выяснить, кто же окажется крепче. Однако оба воителя одинаково надеялись на то, что этот день никогда не наступит и отнюдь не из-за боязни потерять жизнь. Каждый из них рисковал потерей почти легендарной славы и веры в собственную непобедимость, а это было намного хуже смерти.

Торрад Великан. Другой асир-наемник. О нем Конан не мог сказать ничего за исключением очевидного: как и все большие люди Торрад обладал сказочной силой и слыл непревзойденным бойцом в рукопашной схватке, но имел слишком скудный ум. Решение зачастую принимали за него — в силу того, что Великан не мог положиться на собственную голову. Даже его братья, которых было девять в семействе, считали Торрада отчаянно глупым. Гигант безропотно сносил все оскорбления, но если дело в споре заходило слишком далеко, уносили ноги все без исключения. В такие мгновения асир становился настоящим берсерком — нечувствительным к боли, едва ли осознающим происходящее, крушащим и сметающим все на своем пути. По характеру Торрад напоминал ребенка — вечно удивлявшегося всему новому, по-детски наивно и доверчиво. Скажешь ему «убей», и он убьет, совершенно не задумываясь о том, правильно ли поступил. Впрочем, это касалось только незнакомых людей. Тем, к кому северянин успел привязаться, он никогда бы не причинил вреда.

Хьёрса Злобный. Этот человек вполне оправдывал свое имя. Асир отличался на редкость скверным нравом. Если возникала перебранка, Хьёрса был первым, кто лез в свару, если завязывалась драка, то начинал ее непременно Злобный. Положительных сторон у него имелось мало. Да и вообще были ли такие? Конан презирал этого человека, особенно сильно за то, что, будучи не в силах одолеть равного, Хьёрса часто вымещал злобу на более слабых.

Хьюки, Бели, Брокк, Видар и Форсети. Знаменитая ванахеймская банда разбойников. Главным среди них считался Хьюки. Бели и Брокк, два брата-близнеца являлись его подручными. Видар доводился далеким родственником Бора по материнской линии, другого главаря шайки, и именно поэтому Хьюки всюду таскал его за собой. Сам Видар представлял собой неважного бойца. Форсети занимал должность главного стратега банды — просчитывал пути торговых караванов, прикидывал число охранников, выбирал место для засады, выверял наиболее короткие тропы, чтобы уйти от погони. Именно на него ложилась вся ответственность за успешность плана банды разбойников. Кроме этих пятерых в шайке Хьюки насчитывалось еще около тридцати-сорока человек, считавшихся «временными». Они примыкали к банде во время крупных набегов и также легко из нее, выходили. Однако в Данакар знаменитая пятерка прибыла без сопровождения.

Ингурд Снежный. Другой уроженец Ванахейма. Бесстрашный наемник, готовый пойти на любое рискованное дело. Ингурд не питал особо теплых чувств к Конану, в одно время им выпадало биться друг против друга. Но сам киммериец, несмотря на превратности судьбы, уважал этого человека. Снежный не был способен на предательство, и это выгодно отличало его от других наемников.

Как бы ни повернулись события, Ингурд оставался верен изначальному плану, а это частенько играло не в его пользу, поэтому наниматели воинов, способные на подлость, думали дважды, прежде чем пригласить этого ванира.

В этот раз Снежный был настроен весьма дружелюбно — по прибытии в Данакар он сам подошел к Конану. Долгое время они стояли молча, разглядывая заснеженные поля. Наконец, рыжебородый ванир первым нарушил молчание:

— Я вижу, ты уже успел подготовиться к очередному походу в Ванахейм…

— С чего ты взял? Если ты об этом проклятом альтинге, можешь свободно вздохнуть — я в делах Родвара не участвую.

— Вот как? Рассорился со стариком или не по душе его новая идея?

— И то, и другое. А вообще-то с чего это я должен с тобой откровенничать? Понимай, как знаешь.

— Твоя правда. Но, значит, нам с тобой и в этот раз не по пути.

— Почему ты думаешь, что верховный канах пошлет воинство в Ванахейм?

— Ты что же, приятель, от вчерашнего вина, не отошел что ли? Это ясно каждому паршивому псу, спешащему доказать свою преданность Родвару! Неужели ты полагаешь, что вождь киммерийцев бросит наемные силы на Аквилонию?

— И тебя ничуть не смущает, что ты будешь участвовать в походе на собственную родину?

— Нет, друг мой Конан, не смущает. Владения ярла, в которые Родвар, скорее всего, поведет войска, заслуживают не только того, чтобы быть ограбленными, но разрушенными и выжженными дотла!

Киммерийцу вспомнился вчерашний разговор со стариком Тьяцци. Зловещий край под названием Гаррад, где ныне томится Эорд Изгнанник.

— В Ванахейме есть только одно такое место, верно?

— Совершенно верно. Нечистое святилище темных сил. Многие называют этот фьорд Гаррадом, хотя я бы предпочел именовать его Хельгард, настолько мрачным и жутким кажется мне это место.

— Ты был там?

— Только в приграничной области черного города. Колдун Нидхеггсон устраивал торжище для всех свободных ярлов Ванахейма, и я присутствовал там в качестве охранника Хильда, ярла Велтийского. Маг что-то говорил о единении, о той силе, что окажется в его руках через какое-то время, о великих завоеваниях ваниров и о будущих достославных победах. Знаешь, я толком и не слушал, о чем он ведет речь — больно жутко было вокруг. Когда везде сплошной туман, да мгла, да еще тошнотворный запах гари, ни крохи хлеба в рот не возьмешь, ни одна капля вина не пойдет тебе на пользу и веселье. Да еще этот постоянный скрип, рычание со всех сторон, словно во мраке бродит целый легион страшных бестий — тут успевай по сторонам озираться, какое там празднество! А Нидхеггсон, знать, только посмеивается в свое жабо, да снова про великие победы и завоевания толкует. Вряд ли кого-то из ярлов задела его речь. Уверен, что всем не терпелось поскорее убраться из того проклятого места.

— Выходит, Родвар собирается в поход на Гаррад?

— Я верю в это, киммериец. Поговаривают, будто и Киммерии и Асгарду одинаково не нравится опасное соседство со средоточием колдовских сил. Ярлы Ванахейма до сих пор колеблются, нужен ли им оплот этот зловещий Нидхеггсона на своей родине. Сам понимаешь, Конан, соблазн велик. С одной стороны, это, конечно, мрак и жуть, но с другой — сила! Сын нерожденного короля — великий колдун, в этом нет сомнений. С его помощью ваниры могут покорить не только близлежащие земли, но и продвинуть свои границы далеко на Полдень и на Восход.

— Зачем это ему нужно?

— Зачем? — Ингурд хохотнул, запрокинув голову. — Да затем же, что и всем. Если бы у тебя был меч и кольчуга, а вокруг тебя бегали одни безоружные крестьяне, которых всего-то и нужно заставить работать на себя, неужели бы ты удержался от соблазна? Собрал бы свой отряд, вооружил людей, а потом двинулся на другую такую же деревню, полную беспечных ленивых крестьян.

— Но ведь Киммерия не жалкая деревня, а мои соплеменники не ленивые крестьяне! — в гневе воскликнул Конан.

— А вот ты попробуй, растолкуй это Нидхеггсону, — предложил Снежный.

— Может быть, и попробую, — проворчал киммериец.

Ванир задумчиво почесал бороду и внимательно взглянул на собеседника.

— Значит, ты участвуешь?

— Я еще не решил.

Конану вспомнилось пророчество Динхвалта, и ему стало немного не по себе.

— Вообще, это не моя война, — сказал он. — Почему бы вождям не собрать войско и не объявить войну Ванахейму?

— Воевать никто не собирается, киммериец. Думаешь, твоим сородичам охота развязывать кровопролитную войну с соседями на Полуночи? Их общий, а, точнее, наш общий враг Гаррад, а не весь Ванахейм.

— Ага, наемники, Ингурд, — догадался варвар. — Это будет выглядеть как простой набег… С учетом того, что в дружине Родвара соберутся воины из разных стран, в том числе и Нордхейма, получится славный сброд — даже если разноликое войско зайдет слишком далеко, мстить будет некому. Ха! Ха! А ведь Родвар — молодец! Славно придумано — разгромить опасные владения колдуна и при этом избежать войны!

После разговора со Снежным, у Конана появился новый повод изменить планы. Конечно, его меч мог бы сильно пригодиться в походе, но… Изначально у него были другие дела.

К вечеру в таверне Данакара стало неспокойно. Там собрались в полном составе банды Хьюки и Бора — Видар о чем-то совещался со своим родственничком, и было видно, что негодяи что-то затевают. Конану это совсем не понравилось.

Сначала вход в таверну ему преградили двое здоровенных детин, но, переглянувшись, верзилы решили освободить вход. Потом асир Хьёрса как бы невзначай задел его плечом. Неужели этот нахал ожидал извинений? Так и не получив своего, Злобный удалился, задержав на киммерийце недобрый взгляд.

Весь вечер головорезы о чем-то оживленно переговаривались. При этом они изредка поглядывали на Конана. Варвара это уже начало раздражать.

Внезапно в таверну ворвался возбужденный разбойник из шайки Бора и велел всем немедленно выйти наружу, посмотреть на новоприбывших. Заинтересованные происходящим бандиты немедленно высыпали на улицу.

Новых оказалось всего двое. Вернее две. В форт прибыли девушки. Одна из них была знакома Конану — та, что ехала в седле с выпрямленной спиной и дерзким взором, устремленным поверх голов собравшихся. Это была Гретта, профессиональный командир наемников, участвовавшая не в одном походе за звонкую монету. Другую девушку варвар не знал — она ехала с низко опущенной головой, избегая смотреть по сторонам. Именно на нее были устремлены все взгляды людей Бора.

Сначала киммерийцу показалось, что девушки вместе, но, как выяснилось, они объединились лишь на время путешествия и по прибытии в форт Данакар каждая пошла своей дорогой.

Варвар ощутил легкое беспокойство за девушек — здесь, в компании отъявленных головорезов, им будет, о чем подумать. Впрочем, за Гретту он не волновался — та с легкостью могла дать фору даже самому Бору или Хьюки, а вот насчет второй у Конана возникли определенные сомнения. Сможет ли она постоять за себя?

В свете факелов киммериец сумел хорошо разглядеть незнакомку. Да, она была слишком красива для этого форта и всего, что с ним было связано. Такой бы нашлось самое место где-нибудь на аквилонском троне, под присмотром могущественного короля-жениха, среди многочисленных фрейлин, и уж точно никак не в окружении законченных мерзавцев. Если она останется в Данакаре одна, то не продержится и первую ночь.

Гретта приветливо и дерзко улыбнулась Конану — похоже, она признала его. Киммериец поприветствовал ее в ответ, правда, кивком головы.

Возможно, лидера наемников тоже можно было назвать красивой, если бы не уродливый шрам вдоль лица, расчертивший лоб, переносицу и правую щеку девушки. Его Гретта заработала в своем первом сражении, когда была еще девчонкой. Однако украшение на всю жизнь наемница приобрела по сказочно низкой цене — она убила гиперборейского полководца, посчитавшего, что маленькая фурия слишком легкий для него противник. Хотя, конечно, в сравнении с той, другой, Гретта выглядела не красивее грубо отесанной каменной статуи. У незнакомки выделялись такие утонченные черты лица, что даже самые высокие аристократы покрылись бы зеленью от зависти, едва увидев ее. Варвара терзала нехорошая догадка, что подонки Бора и Хьюки уже пускают слюни. Насладившись зрелищем, гуляки вернулись в таверну.

Конана мало интересовали разговоры подвыпивших бандитов. Киммерийца постепенно увлекла мысль о походе на Гаррад. Страна, где бродят ожившие мертвецы, справляют пир великаны, и носятся над землей полчища бесплотных духов. И всем этим управляет один-единственный человек, некогда спасший ему жизнь…

Варвара отвлекло от дум громкое улюлюканье и свист. Это в таверну вошла Гретта. Скорее всего, многим она была знакома, и озорники просто забавлялись. А вот тем, кто не знал командира наемников… повезло меньше.

Один здоровяк нахально положил ей руку на талию.

— Убери свою поганую лапу, не то через мгновение найдешь ее на полу, — не оборачиваясь, произнесла девушка низким голосом. Что-то в ее тоне заставило негодяя поверить, что именно так она и поступит. И это при том, что Грета не была на данный момент настроена враждебно.

Здоровяк примирительно поднял руки и сделал шаг в сторону.

— Красотка умеет убеждать, — весело выкрикнул кто-то из толпы, вызвав волну общего смеха.

Тому, кто решился грубо приласкать наемницу, быстро шепнули на ухо, чем могла кончиться его затея, и здоровяк содрогнулся, как-то странно и пугливо защитив руками низ живота.

К Конану Гретта не подошла, у нее здесь были другие знакомые. Возможно, повидавшись со всеми, она найдет время, чтобы поговорить и с ним, а пока что…

Что за происки Дэркэто?

Вторая девушка тоже вошла в таверну. А вот ей-то здесь нужно находиться меньше всего. Неужели она не соображает, чем это может обернуться? Или же она полагает, что сам Кром поднимется из своих черных залов, чтобы защитить ее?

Все без исключения уставились на незнакомку. Даже Гретта смотрела на нее с любопытством, ожидая развязки дальнейших событий. Было вовсе не похоже, чтобы лидер наемников собиралась заступиться за свою недавнюю спутницу. В зале таверны установилась немая тишина, так что было слышно, как скребутся мыши.

Молодая красавица, словно не замечая впившихся в нее взглядов, прошла в зал и села за свободный стол. Она деликатно развернула тряпочку с ужином, и, как ни в чем не бывало, принялась за еду.

Конан понял, что сейчас начнется всеобщая потеха, итог которой он мог предсказать безо всякого труда.

К девушке с разных сторон подсели два головореза, в одном из которых варвар признал Форсети. Один лениво потянулся, как будто размять затекшие суставы, потом как бы между прочим обвил своей рукой талию девушки. Другой, не спуская с нее взгляда, принялся хватать кусочки ее ужина и жадно запихивать себе в рот.

Незнакомка оттолкнула чужую руку, схватила тряпочку с ужином и пересела за другой стол. Но и там ее уже ждали люди Хьюки.

Тогда она бросила взгляд в сторону Гретты. Та не шевельнулась, но спустя какое-то время медленно указала глазами на стол Конана. Либо юная путешественница истолковала этот знак неверно, либо ей претила любая мысль разделить ужин с одним из варваров. В любом случае, она не последовала совету своей попутчицы, выбралась из-за стола и поспешила к двери.

Это было грубой ошибкой. Разбойники, почувствовав, что добыча ускользает, и все развлечение грозит вот-вот завершиться, стали действовать более смело и жестоко. Кто-то ухватил ее за одежду, нежная ткань треснула — девушка высвободилась, но рукав ее платья остался в руке у удивленного бандита. Она, уже не помня себя, пробиралась к двери. Дорогу ей преградил Хьёрса Злобный, в то время как двое верзил чуть поменьше встали у выхода. Глупый Торрад Великан раскатисто загоготал.

Могучий асир Хьёрса сжал девушку в крепких объятиях, так что юная незнакомка оказалась в настоящих стальных тисках, без сил даже крикнуть или позвать на помощь. Хотя кого тут звать? Ее крики могли привлечь только новых любителей развлечений.

— Ну, куда же ты так спешишь, прелестная дева? — с издевкой в голосе спросил он девушку. — Ночь только начинается!

— Отпусти меня, — слабо простонала молодая красавица.

— Конечно, конечно! Всего один поцелуй — и ты свободна.

Девушка онемела от ужаса.

— Ну, что же ты дрожишь? Старина Хьёрса не желает тебе плохого. Всего один маленький-маленький поцелуй!

Ее глаза округлились, испуг помутил ее разум. Незнакомка быстро чмокнула головореза в его небритую щеку. Сразу же поднялся такой оглушительный хохот, что стены таверны едва не рухнули.

— Ну-ну, разве так целуют настоящих мужчин? Попробуй-ка еще раз, да посмелее!

Девушка повторила попытку, еще более неуверенно, быстро поцеловав асира в щеку ближе к губам.

— Теперь я могу идти? — робко спросила она едва слышным голосом.

— Как вы считаете, ребята, теперь она может идти? — во всеуслышанье спросил Хьёрса, обводя взглядом зал с хитрейшей гримасой.

Бандиты наперебой восторженно заголосили и закивали. Злобный отпустил девушку. Она сделала неуверенный шаг к двери. Но тут к ней неожиданно подскочил Форсети.

— А меня?! — спросил разбойник с возмущением. — Ты не разделила со мной ужин, так хоть поцелуй на прощание.

Юная путешественница была свободна, и страх настойчиво подталкивал ее к двери, прочь из этого места.

— Спасибо, в другой раз, — пролепетала она и быстро шагнула к выходу.

Однако рука подручного Хьюки вцепилась ей в плечо.

— Не играй со мной, детка, — злобно прошипел он ей в самое лицо, брызгая слюной.

Девушка почувствовала вонь из его рта. Впрочем, лицо северянина тут же приобрело самое добродушное выражение.

— А, я знаю! Ты стесняешься, красотка. Ну, ничего, дай-ка я тебя приласкаю, и ты сама этого захочешь.

Рука разбойника скользнула по ее плечу и нырнула вниз, под платье. Незнакомка вскрикнула под общий смех и бросилась бежать. Форсети вновь попытался схватить ее, но девушка, обезумевшая от страха, ударила его в лицо, метя по глазам.

Она сделала это скорее неосознанно, однако, сама суть сопротивления вызвала в бандитах сильную ярость, Форсети взвизгнул как кот, которому наступили на хвост. Протирая ослепленные глаза, он оскалил зубы.

Бели и Брокк, два брата-недоноска, тотчас заломили незнакомке руки. Хьюки следил за происходящим с покровительственной улыбкой из-за своего стола.

— Пойдем-ка прогуляемся, детка, — зловещим тоном пригласил схваченную девушку Форсети.

Кто-то из бандитов распахнул дверь, провал в ночь дохнул холодом, но мерзавцев это возбудило еще больше, и многие повставали со своих мест, чтобы лучше видеть происходящее. Негодяи увлеченно поволокли юное создание на улицу.

— Оставьте ее!

Это прозвучало как громкий раскат грома. Голос киммерийца не являл ни угрозу, ни предупреждение, ни просьбу. Так приказывает человек, уверенный в своей правоте, знающий свои принципы и требующий, чтобы с ними считались другие.

Задорный смех затих, словно варвар своими словами вылил целую бочку воды на разгорающийся пожар веселья. Повисло звонкое молчание, точно все бандиты в зале разом получили пощечину. Лидеры головорезов недобро смотрели в сторону Конана, однако, никаких распоряжений от них не последовало. Форсети первым подскочил к варвару. Его рука вцепилась в одежду воина.

— Мне показалось, ты что-то сказал?

Несмотря на дерзость, невысокий бандит прекрасно понимал, что этот спор один на один с киммерийцем ему не выиграть. Высокий и могучий варвар башней возвышался над разбойником небольшого роста, и вздумай Конан первым начать драку, его пудовый кулак с легкостью сокрушил бы череп наглеца.

— Тебе не показалось. Я сказал: оставьте ее, ты, нордхеймский пес. И убери руки с моей одежды.

От такого поворота событий у Форсети едва не вылезли глаза на лоб. Он-то верил, что в окружении своих дружков он просто неуязвим, и киммерийцу, при таком раскладе событий, несмотря на его недюжинную силу, придется с этим считаться. И уж точно он не ожидал услышать грубых, оскорбительных слов. На несколько мгновений бандит растерялся — все-таки пока подоспеют его приятели, этот зверь может переломить ему хребет, точно соломинку! Варвар спокойно держал свой тяжелый взгляд на лице головореза, а его дружки не спешили на помощь своему сообщнику. Кровь бросилась в лицо Форсети, пот выступил на его лбу. Хьюки с нескрываемым наслаждением следил за картиной, и, похоже, сделал знак остальным не вмешиваться. И тогда разбойник понял, что глава шайки проверяет на смелость не Конана, а его!

— Ну-ка, повтори еще раз, приятель, — уже менее уверенно потребовал он.

— Я повторю это столько раз, сколько нужно для того, чтобы ты расслышал. Я хочу, чтобы вы оставили девчонку в покое. И я тебе не приятель, недоносок.

После этого по залу прокатился приглушенный гул. Кое-кто усмехнулся. Форсети догадался, что смеются над ним.

— Ах, ты мразь!

Левая рука бандита с молниеносной скоростью устремилась к ножу на поясе, но Конан оказался быстрее. Его кисти сжали руки Форсети с такой силой, что головорез взвыл и стал медленно опускаться на колени от нестерпимой боли. Раздался тихий хруст, и только тогда варвар отпустил сжатые запястья.

При этом Конан не стал доставать своего оружия — в противном случае это означало бы вызов всей банде, так как налицо была бы угроза жизни одному из ее членов.

Мерзавцы от души посмеялись над своим слабым товарищем. Но это вовсе не означало, что они изменили свое отношение к Конану в сторону благосклонности. В зале находилось еще десятка два бойцов, способных без особых проблем проводить киммерийца в чертоги Крома. Помимо бандитов в таверне присутствовали и другие наемные воины, и еще неизвестно, кому бы они стали помогать в драке. Бели и Брокк, досмотрев зрелище, вновь потащили девушку на улицу. Варвар шагнул вслед за ними, но путь ему преградил Хьёрса.

— Не вмешивайся, парень, не то…

Сокрушительный удар в челюсть поверг гиганта на землю. Злобный, неловко взмахнув руками, рухнул на пол всем своим грузным телом, и стальной шлем его укатился под лавку.

Брокк и его брат выпустили из рук добычу и схватились за топоры. Теперь обратного пути нет. Тяжелый меч Конана грациозно выпорхнул из ножен.

— Стоять! — немедленно приказал Хьюки, выбравшись из-за стола. — Спрячьте оружие! Это и тебя касается, киммериец.

Последнее ванир произнес сквозь сжатые зубы, едва взглянув на варвара.

— Здесь не арена для боев, — согласился Бор, который, однако, из-за своего стола не вылез.

Хьёрса пришел в себя и теперь вытирал ладонью кровь с разбитых губ, при этом с лютой ненавистью глядя на Конана. Асир потянулся за своей двуручной секирой, но на запястье ему легла чужая рука.

— Кровь мужчин становится такой горячей, когда дело касается женщин, — медленно произнесла Гретта. Потом убрала руку с предплечья Злобного. — Но из-за этого она не выкипает. Она проливается.

Наемница обвела собравшихся мрачным взглядом.

— И нередко может случиться непоправимое, — добавила она. — Поверьте мне.

Гретта быстро посмотрела на девушку, потом на Конана.

— Не нужна была мне твоя помощь, варвар! — выкрикнула красавица и вся в слезах выбежала из таверны.

Мгновение напряженного молчания.

Потом Хьюки разразился грохочущим смехом. Через мгновение его подхватил Бор, потом к нему присоединились другие разбойники. Бели и Брокк опустили топоры и тоже радостно заулыбались. Даже Форсети с покалеченными руками весело заблеял, перемежая смех со стонами боли.

Хьёрсе веселье никак не давалось, его сжигала ненависть к киммерийцу, а обида давила тяжким грузом, но пойти против всех он не мог. Асир поднатужился и выкашлянул из себя пару смешков. Справив веселье, разбойники начали один за другим выходить из таверны. Никто из них не взглянул в глаза киммерийцу.

— Славно повеселились, варвар, — бросил Конану Реган, который наблюдал все действо от начала до самого конца.

Последним из зала вышел Хьюки. Лидер головорезов на миг задержался в дверях, едва заметно повернув голову в сторону варвара. Потом быстро зашагал вслед за остальными. Конан понял, что ничего еще не кончилось.

Скверная история только началась.

V

Сон варвара всегда был чутким, так что киммерийцу не приходилось привлекать дополнительные усилия, чтобы сохранить бдительность.

Однако ни Бор, ни Хьюки в гости не пожаловали. Что залегло у них на уме, разгадать было трудно. Как бы то ни было, покой Конана никто не нарушил до самого утра.

Лишь с первыми лучами солнца в его дверь тихо постучали. Меч вынимать не было надобности — клинок лежал обнаженным возле грубой подстилки воина. На пороге тесной комнаты показалась Гретта.

— Идем, прогуляемся, — предложила она Конану.

Варвар послушался, и они вместе вышли во внешнее пространство форта.

— Как спалось?

— Не хуже обычного.

— Ясно. Твой вчерашний поступок, конечно, благороден, но, боюсь, подонки Хьюки не оценят по достоинству твой героизм.

— Плевал я на них.

— Э, не заблуждайся на их счет, киммериец. Эти люди очень опасны. Даже для тебя. Лучше бы дал им на съедение эту простушку, в голове у которой одни феи да бабочки.

— Смотреть, как это отребье надругается над девчонкой? Нет, Гретта, это не по мне, будь я проклят Кромом!

— А ведь она тебе приглянулась, верно? Скажи мне честно, Конан.

— Не знаю.

— Брось. Я же вижу. С каких это пор ты стал покровителем беззащитных девушек?

Гретта взмахнула своей туго заплетенной русой косой и широко улыбнулась, так что шрам на ее лице сжался.

— Я бы за ее жизнь и медяка не дала. А ты, я вижу, был готов перебить из-за нее всех бандитов. Теперь она с тобой не расплатится.

— Не нужно мне от нее ничего.

— Ох, настоящее благородство! Не варвар с Полуночи, а настоящий аквилонский рыцарь, — восхитилась девушка. Впрочем, она тут же посерьезнела. — Как думаешь разбираться с людьми Бора и Хьюки? Если хочешь знать мое мнение, то я бы на твоем месте поскорее собрала свои вещи и поспешила прочь из этого места.

— Вот еще! — фыркнул Конан. — Неужели ты и вправду думаешь, что я побегу как последний трус?

— Ваши силы неравны. Здесь бегство никак не связано с позором. Я бы предпочла назвать это тактическим отступлением.

— Существуют вещи, от которых нельзя отступить. Ты ведь понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Наверное, я бы поступила также. Я полагаю, тебе следует подумать о том, чтобы добраться в Аломар, на альтинг к Родвару. Если все мы окажемся в одной команде, головорезы не посмеют напасть.

— Они тоже готовы выступить в поход?

— Еще бы. Мерзавцы пошли бы на это дело даже за гроши, а с тем, что предлагает Родвар, они отправятся хоть на розыски мощей самого Имира.

— Выходит, все, кто здесь собрался, спешат на альтинг?

— Выходит так. Даже твоя новая подружка Миррейа.

— Миррейа?

— Ну да, глупый. Ведь это ее ты вчера спас от позора.

— Если ей по пути с недоносками Хьюки, они непременно добьются своего, — сердито сказал варвар.

— Я бы побеспокоилась о себе.

— Нечего мне о себе беспокоиться! Я что, похож на девственную жрицу Калимара? Или я настолько одряхлел, что не в силах удержать в руках меч? Себя-то я защитить сумею, а вот насчет нее не уверен.

— А ей-то нужна твоя защита, рыцарь ты аквилонский?

— Нужна, — с уверенностью сказал Конан. — Вчера я все понял, несмотря на то, что она усердно пыталась это скрыть.

Гретта улыбнулась — на этот раз с пониманием и уважением.

У ворот форта они увидели Форсети, который злобно кричал на старика Тьяцци. Предсказатель что-то неразборчиво лепетал в ответ, однако, бандита это нисколько не сдерживало. Издали заметив Конана, разбойник предпочел удалиться, напоследок сильно толкнув старого прорицателя в плечо.

— Эти мерзавцы неисправимы, — согласилась Гретта в ответ на невысказанную мысль варвара.

Куда-то мимо них двоих поспешила группа темнокожих шемитов, разодетых, точно для церемонии погребения.

— Гляди-ка, — кивком головы наемница указала в сторону Полуночных ворот. — Кое-кто тоже встал сегодня рано.

Наемница приметила девушку, которую прошлым вечером Конан выручил из беды. Миррейа вглядывалась вдаль, словно кого-то ждала, и, тем не менее, увидев варвара в компании со своей бывшей попутчицей, решилась подойти. При этом юная путешественница закусила губу, и это говорило о том, что ее грызут какие-то непонятные сомнения, а также о том, что она совсем неуверенна в правильности своих действий.

— Э, послушай, варвар… — начала она и сбилась. — Не знаю твоего имени…

— Конан, — коротко сказал киммериец.

— Послушай, Конан… Вчера вечером я вела себя глупо. Из-за меня ты, э, попал в неловкую ситуацию…

Гретта закатила глаза, словно желая сказать:

«Ну, что я говорила — у этой смазливой дурочки в голове один розовый туман».

— У тебя, наверное, будут из-за меня неприятности…

Конан не ответил и молча глядел на собеседницу, ожидая продолжения. У варваров ответ на ничего не значащие слова было давать не обязательно, в отличие от цивилизованных людей, которые постоянно пользуются этим нехитрым трюком, чтобы поддержать разговор.

— В общем, как это сказать… Спасибо за то, что помог мне. Хотя я всегда решаю свои проблемы сама, запомни!

— Ну и глупая же ты девчонка! — не выдержала Гретта. — Если бы не Конан, с тобой бы чудно развлеклись все головорезы Хьюки. Ты догадываешься, что обычно хочет подвыпивший мужчина от симпатичной женщины?

Миррейа покраснела.

— Твой позор ничто в сравнении с тем, что могло произойти. Неприятности, неловкая ситуация, ха…! Так ты это называешь? В таком споре могло покатиться по земле несколько особо горячих голов. Варвар рисковал жизнью — и зачем? Проклятье, я бы ни за что не стала выручать тебя из неприятностей, в которые ты впуталась по собственной глупости!

— Я ждала брата, — виновато произнесла Миррейа. — Я не хотела доставлять никому неприятности…

— О, небо! — взмолилась наемница. — Милостивая Фидесса, дай мне сил… Откуда ж ты прибыла такая, милое существо?

— Я — аквилонская волшебница, орден Света, — произнесла Миррейа с гордостью, которая Гретту не поразила. — Его Светлейшество верховный маг Канерес Златобородый направил меня и моего брата к почтенному сеньору Родвару с поручением.

— Сеньору Родвару…? — устало вздохнула Гретта. — Стало быть, и ты спешишь на альтинг, милая. Вот только не добраться тебе туда с грузом своей невинной наивности.

— Я уже взрослая и могу о себе позаботиться, — возразила волшебница, топнув ножкой.

— О, конечно, — Гретта подавили тяжкий вздох. — Ладно, Конан, оставлю-ка я вас вдвоем. Глядишь, разговор наладится. Еще увидимся.

Командир наемников оставила варвара наедине с чародейкой. В отсутствии Гретты девушка почувствовала себя еще более неловко. Она стояла рядом с Конаном, не говоря ни слова и потупив взгляд.

— Скажи, а тебе много приходилось путешествовать? — спросила она, наконец.

— Да.

— У тебя, наверное, есть большой опыт в странствиях. И приключений у тебя было хоть отбавляй…

«В самом деле, в голове одни феи», — мысленно признал Конан.

— А вот я это в первый раз.

— Что в первый раз?

— Ну, путешествую. Одна, без свиты.

— Я уже догадался. Когда приедет твой брат?

— О, да вот же он! — радостно воскликнула девушка при виде конного всадника.

Конан оценивающе оглядел прибывшего. Аристократ, с утонченными манерами, во всем напоминающий сестру жестами. Понятно, что он не убережет девушку от бандитов Бора или Хьюки. Скорее, ему самому потребуется помощь. А головорезы из Нордхейма обязательно повторят свою попытку изнасиловать девчонку, и тщедушный аквилонский маг им будет не помеха. Всадник подъехал к Миррейе и спешился.

— Это мой брат, Тарланд, — представила девушка своего брата Конану. — А это Конан, благородный варвар, родом из этого края.

— Рад встрече, добрый друг, — Тарланд отвесил киммерийцу легкий поклон.

Конан едва заметно сдвинул брови.

— Представляешь, брат, вчера он спас меня от целой кучи мерзавцев!

— Благородный поступок, — согласился юноша. — Нам как раз нужны сильные и смелые попутчики по дороге в Аломар, доблестный воин.

— Я не доблестный воин, — без улыбки произнес Конан. — Если вы решили, что я поведу вас в Зал Факелов, потому что вы оба мне сильно понравились, то выбросьте это из головы.

— Наш орден может хорошо заплатить, если вы не заинтересованы в безвозмездной помощи.

«Точно, дети», — подумалось варвару.

— Глупости. Я не иду в Аломар.

— Очень жаль, — вздохнула Миррейа. — Мы могли бы подружиться, Конан. Знаешь, ты бы мог рассказать об обычаях своей страны, а у нас, в свою очередь, нашлось бы много удивительных рассказов об Аквилонии…

— Это меня мало интересует.

— Значит, нам не по пути?

— Нет.

— Тогда всего хорошего, — девушка снова закусила губу, на этот раз было видно, что она очень сильно волнуется.

— Удачи.

Не найдя нужных слов, Миррейа и ее брат направились в сторону деревянных построек форта в жилой квартал. Краемглаза Конан заметил покачивающихся после попойки Брокка и Бели, которые брели по главной улице. Взгляд, брошенный на юную волшебницу старшим из братьев, совсем не понравился варвару. Так полыхает взор хищника, готового задрать маленького ягненка. Недоноски…

Конан догнал волшебницу и Тарланда.

— Подождите. Я передумал. Я согласен проводить вас до Аломара.

— Славно! Славно! — девчонка едва не захлопала в ладоши. — Конан едет с нами!

— Я еду не с вами, — поправил ее киммериец. — Не нужно полагать, что я делаю вам одолжение, в Зале Факелов у меня свои дела. Но я позабочусь, чтобы вы добрались туда в целости и сохранности.

— Как бы то ни было, мы рады твоей компании.

— Да, в самом деле, дружище, — заулыбался молодой маг.

Варвар покачал головой.

— Ладно, увидимся. Пока что дам вам обоим хороший совет: старайтесь как можно меньше попадаться на глаза Бору, Хьюки или кому-либо из его людей. Это понятно?

Волшебники одновременно кивнули.

— Чудесно.

После этого Конан оставил волшебницу и ее брата.

VI

Вечером того же дня, наконец, случилось то, что рано или поздно должно было произойти. Бор и его дружки неспеша направились в сторону Конана. Рядом с лидером головорезов шагал Видар, и, похоже, готовился представлять интересы людей Хьюки. Варвар потянулся к мечу — пора решить спор в битве. Несмотря на превосходящую численность врага, Конан был уверен в собственных силах. Даже если мерзавцы одолеют его, в чертоги Крома он отправится уже точно не в одиночку.

— Подходите же, шакалы, — прорычал он, выставив меч. — Когда вас много, вы смелы, как демоны.

— Успокойся, киммериец, — хмыкнул Бор. — Мы чтим кодекс чести.

— Для вас не существует никаких кодексов. Вы даже не знаете, что такое честь.

— Ошибаешься. Как ты сам понимаешь, твое оскорбление мы простить не можем. Но это вовсе не значит, что такой спор нужно решить в большой потасовке. Ты обидел Форсети и Хьёрсу, а, следовательно, драться будешь с ними.

— Время?

— Сегодня ночью, у заброшенного амбара. Не вздумай удрать или притащить с собой кого-нибудь еще. Тебе же будет хуже.

— Драться будете до смерти или пока кто-нибудь из вас не получит большое количество ран, — добавил Видар. — Но пойми, Конан, если Форсети умрет, мы будем вынуждены отомстить за смерть друга.

Иными словами это означало: «Мы будем наблюдать, как Форсети медленно отбирает у тебя жизнь. Вздумаешь зарезать его, мы выпустим тебе кишки всем скопом».

— Хьёрсу ты волен прикончить, как тебе заблагорассудится, — разрешил Бор. — Если, конечно, сумеешь.

Время, оставшееся до назначенного срока, Конан провел в одиночестве. Варвар особо не готовился к поединку, он знал, что тело будет прекрасно повиноваться ему, а боевые умения и опыт окажутся значительным подспорьем в битве. Проблема была в другом: если дружки Хьюки все-таки решатся атаковать вместе, выстоять будет намного сложнее. Киммериец был уверен, что роль чучела для упражнений в боевом ремесле по совету Видара он играть не станет. Если понадобится, он убьет Форсети, а потом и всех его дружков. Без сомнения, кому-то из них не суждено пережить эту ночь. Тут в голову Конана пришла забавная мысль — если старик Тьяцци был прав, то через девять дней он окажется в Зале Факелов, а раз так, то на путь в Вальхаллу ему предстоит выйти еще не этой ночью. А, впрочем, все это — враньё. Неужели если он опустит меч и позволит Форсети или Хьёрсе делать все, что они пожелают, то сумеет пережить эту ночь острых клинков?

Дождавшись, пока звезды займут свои места на темном небосклоне, варвар побрел к заброшенному амбару. Условленное место озарял свет факелов, тишину нарушали приглушенные голоса бандитов. Без страха киммериец приблизился к группе людей, так чтобы головорезы могли видеть его лицо. Оказывается, у амбара собралось не меньше полусотни человек: в основном подручные Бора, Хьюки, остальные — просто любители драк и кровавых зрелищ.

— Похвально. Ты умеешь держать слово, киммериец, — сказал Бор.

— Посмотрим, как ты умеешь держать меч, — со злостью добавил Хьёрса. — Я ставлю две золотых монеты на то, что прикончу его сразу же, как только начнется поединок.

— Ставлю семь на Конана, — усмехнулся Реган Ледяной Молот.

— Три на Хьёрсу, — прорычал в ответ Торрад Великан.

Ингурд Снежный промолчал.

Форсети сидел в стороне в компании Бели и точил свой меч.

— Пора начинать танец, — со злостью произнес Злобный, вцепившись в свою тяжелую секиру и сделав шаг в сторону Конана.

Асир, как и все умелые бойцы, не стал бездумно бросаться в атаку, которая бы могла стоить ему жизни. Первый удар был скорее пробным, изучающим, потому варвар сумел отразить его без труда. Потом грозная секира нырнула вниз, к ногам Конана — Хьёрса бил сильно и размашисто. Киммериец не стал останавливать оружие противника, а, подпрыгнув вверх, перемахнул через тяжелое лезвие. Сразу же его меч устремился к шее противника — но Хьёрса успел поднять секиру для защиты от удара. Клинок скользнул по рубящей кромке топора. Злобный сделал быстрое движение обеими руками и поймал меч варвара в захват. Последовал сильный толчок в грудь — и Конан остался без оружия!

Не успев понять, как такое могло произойти, киммериец интуитивно отступил назад. Яростный натиск асира пропал втуне. Впрочем, оставив врага без оружия и, тем самым, добившись огромного преимущества, Хьёрса теперь мог не спешить. Голыми руками против тяжелой секиры много не навоюешь. Конан это понимал. Нужно во что бы то ни стало поднять вырванный из рук меч. Терять время на поиски клинка в скудном свете факелов было непозволительно — так можно пропустить одну из атак опытного противника. Не отрывая глаз от сверкающего в полутьме лезвия, варвар стал постепенно смещаться влево, обходя противника по кругу и с каждым шагом приближаясь к тому месту, где звякнул упавший клинок.

— Ну, что, храбрец, может, попросишь прощения на коленях? — хмыкнул себе в усы Хьёрса, надвигаясь на Конана.

Киммериец резко нырнул вниз как раз в тот момент, когда Злобный нанес удар, целясь в грудь варвара. Быстрой тенью Конан простелился у самой земли, и в следующий миг стальное лезвие вновь заиграло в его руках.

— Скорее я отправлюсь на завтрак к Тагалу, нордхеймский пес!

— Так оно и будет, — прорычал Хьёрса, но было видно, как его самоуверенность резко снизилась, когда киммериец вновь обрел свое оружие.

Тяжко загудел меч, столкнувшийся с двуручным гигантом асира. Хьёрса оступился и упал на одно колено. Клинок Конана устремился к горлу северянина, но замер у самого кадыка Хьёрсы. Усмешка тронула жесткие губы варвара.

— Будь ты проклят! — вскричал Злобный, поднимаясь с колена.

Лезвие секиры пронеслось режущим полумесяцем, который устремился вверх, чтобы снять голову с плеч киммерийца.

Варвар пригнулся, меч прыгнул вперед, и если бы не ловкость Хьёрсы, то он непременно вонзился бы ему в живот.

— Сын шлюхи! — выкрикнул оскорбление асир, давясь собственной злобой.

Оружие противников взлетело и со звоном столкнулось еще несколько раз. Силы противников сравнялись. Теперь и Конан и Хьёрса действовали с одинаковой расчетливостью, и никто из них не мог взять верх над оппонентом. А так как выносливость обоих бойцов была колоссальной, поединок затянулся. Зрители, которым стал наскучивать грациозный танец двух опытных бойцов, начали подумывать о том, чтобы внести какое-нибудь разнообразие.

— Давай, Хьёрса, давай, ты, жирный кусок сала! — послышались крики из толпы, призванные разозлить воина и заставить его действовать более агрессивно. — Где твои хваленые умения? С такими неуклюжими прыжками ты не то, что киммерийца не одолеешь, но и сам станешь посмешищем!

— Ну же, Конан, давай, покажи ему! — кричали другие.

Усмешки достигли цели. Хьёрса взъярился и стал наступать на противника с утроенной силой, а в таком состоянии, насколько знал варвар, ошибки неизбежны. Конан оставался хладнокровен, все издевки бесследно рассыпались, ударяясь о стену полной невозмутимости варвара. Он выжидал момента, пока асир откроется, и тогда поединок можно будет завершить одним ударом. Однако Злобный долго не открывался, заставив Конана поверить, что продержится в таком темпе хоть всю ночь. Тем не менее, киммериец, обладавший богатым боевым опытом, все же улучил мгновение, когда северянин стал действовать менее расторопно и быстро.

Конан взял меч в левую руку, отбил клинком направленный в пах удар и тут же обрушил кулак правой руки на переносицу противника. История в таверне повторилась. Гигант охнул и завалился назад, ослепленный болью.

В тот же миг в круг выскочил Форсети и едва не вонзил меч в спину Конану, который не ожидал нападения сзади. Взбешенный киммериец, в последний момент увернувшийся от удара, набросился на подлого разбойника. Однако силы, истраченные в схватке с грузным асиром, не позволили ему быстро расправиться с подручным Хьюки. Пока варвар терзал защиту головореза, Хьёрса успел прийти в себя и присоединился к Форсети.

Конан оказался лицом к лицу с двумя противниками.

— Остановите бой! Это против правил! — крикнул кто-то из толпы.

Однако у Бора и Хьюки имелось собственное мнение по этому поводу. Лидер ванахеймских разбойников посчитал, что схватку можно сделать еще более интересной, и отправил Бели и Брокка помочь своему человеку.

Против варвара оказалось уже четверо. Бор, посмотрев в глаза Конану, виновато развел руками, дескать, не я это придумал.

— Пора бы тебе умереть, паршивец, — прошипел Бели, первым бросаясь в атаку.

Меч киммерийца лязгнул о выброшенный в его сторону топор…

— Пора отправить в котел Хель всех мерзавцев вроде тебя, — отозвался Конан, нанося ответный удар.

Бели чудом уклонился от губительного лезвия, которое все же вкусило крови из его рассеченного предплечья.

— Конец тебе, варвар! — радостно воскликнул Форсети, набросившись на плечи киммерийцу сзади.

Внезапно битва прекратилась — все без исключения замерли, устремив взгляд в ночную мглу в ту сторону, откуда доносился стук копыт, перемежающийся с хрустом снега. Через пару мгновений у заброшенного амбара, где собрались воины, оказался целый отряд вооруженных конников.

— Именем Родвара, требую ответа! — всколыхнул пространство повелительный голос главного из всадников. — Что здесь происходит?

Разбойники неспеша переглянулись.

— Кто ты, добрый друг? — спросил Хьюки, наперед зная ответ.

— Гонец Родвара Славного, — ответил человек, одетый в дорогую скорняжную одежду. — Я приехал объявить весть о том, что могучий вождь ждет вас в Зале Факелов через два дня и две ночи. Я приехал, чтобы сопроводить вас в Аломар.

— Славная весть, — сказал Хьюки. — О, да, мы будем в Аломаре в назначенное время, можешь поверить. А что касается того, что тебе случилось видеть, то это…

— Обычная воинская потеха, — подхватил Реган Ледяной Молот.

— Это правда? — спросил посланник Конана.

— Да. Мы немного посоревновались с будущими наемниками Родвара в искусстве владения мечом, — подтвердил варвар.

— Предупреждаю — никаких схваток среди тех, кто собирается податься в услужение Родвару Канаху!

— Нет, конечно, нет, — одновременно развели руками Бели и Форсети.

На этом ночь горячих голов и острых клинков завершилась.

Часть третья. Зал Факелов

I

Отчего-то это утро показалось Ганглери особенно зловещим. Дело было вовсе не в чаде, источаемом чревом Гаррада. Мгла, сырость и неприятные, мерзкие запахи были его привычными атрибутами, и мастер грабежа успел с ними свыкнуться.

Однако его не покидало дурное чувство — Ганн непонятным образом следил за тем; как нечто необъятное, огромное, могучее, внушающее страх медленно карабкалось к самым границам сущего.

Еще не живое, но всеми силами стремящееся обрести жизнь. Казалось, весь окружающий мир притаился в ожидании некого события — тишина, за которой скрывался неизбежный миг того самого толчка, взрыва, смещения, стала как никогда обманчивой. Еще час, — или день? Но оно, обязательно, пробудится, вернется к жизни, восстанет из тьмы забвения… Ган, снедаемый смутным предчувствием, решил обратиться за советом к мастеру-колдуну.

Слова, сказанные, ведийским жрецом два года назад вновь терзали его сознание. Давно пора все забыть, избавиться от ненужных воспоминаний, стереть лишние иллюзии, но что-то все так же настойчиво напоминает о себе…

Точно дух погибшего в храме наставника Парамурди вернулся на просторы Хайбории и отныне обречен оглашать окрестности Гаррада немым криком, предупреждая об опасности все живое. Время еще есть, убеждает бесплотный дух брахмана, еще осталась надежда. Но стоит Ему проснуться — и тогда уже ничто будет не в силах обратить вспять возрождение зла. В памяти разбойника, уже в который раз проносились отголоски одних и тех же слов.

«Разве ты не ведаешь, что в служении корыстным интересам этого человека, ты рискуешь навлечь беду на мир и погубить нас всех…?»

Однако Ганглери безоговорочно верил своему покровителю. Авар Нидхеггсон был именно тем человеком, за кем пойдут тысячи воинов. И все они умрут по одному слову своего предводителя, своего командира, своего кумира.

Слово колдуна, как правило, пустой звук для обычного бойца, но только не слово Нидхеггсона. Чародей никогда не лгал, его обещание всегда оставалось нерушимым.

За последние два года Ган не увидел ни одного повода, который мог бы создать почву для сомнений. Но сейчас, когда собственный разум протестует против ожидания, а все окружающее застыло, с испугом глядя на действия великого колдуна, охотник за сокровищами больше не мог молчать.

Он обязательно должен поговорить с Аваром, и, быть может, чародей успокоит бурю, которая начала набирать силу в его душе. Таить скверные мысли — худшее из зол, на которое способен северный воин.

Наемник вошел в темную многоярусную башню и совершил восхождение в верхние покои, где Нидхеггсон проводил большую часть времени, изучая древние манускрипты и свитки. Но в этот раз колдуна не привлекали старые пожелтевшие пергаменты — Авар пребывал глубоко в пучине своих раздумий.

— Мой повелитель…

Тишина в ответ.

— Авар?

Глаза колдуна обратились в сторону вора.

— Извините за беспокойство. Если помешал, я могу…

— Нет, — уверенно ответил молодой маг. — Я весь во внимании. Что ты хотел, мой друг?

— Дело в том, что я ощущаю волнение… — несколько неуверенно произнес Ганглери. — Чувство, о котором я никогда прежде не ведал — даже во время самых опасных заданий! И вот сейчас, клянусь пламенем Альвредура, внутри моей души разразился настоящий шквал смятения.

Нидхеггсон внимательно вслушивался в слова охотника за сокровищами.

— Это похоже на… Словно будто-то над твоей головой раскачивается огромный маятник, который опускается все ниже, и ниже, и ниже. Неизвестно в какой момент он снесет тебе голову. Кажется, что острое лезвие меча Рока уже занесено над тобой…

— Ты чувствуешь, как пробуждается Он, — сказал маг. — Скоро настанет миг, когда вернется к жизни Великий, Хозяин Гаррада.

— Но разве не вы хозяин Гаррада, мастер?

Черный чародей мягко усмехнулся — безо всякого презрения.

— Гаррад — лишь часть того королевства, которое вскоре будет восстановлено в этих землях, и зовется оно Хельгард. Его хозяин — Хёггсен Богопротивник, тот, кто некогда принес ветер Рагнарёка в жилище Хара.

— О, клянусь волосами Атали, вы выбрали лукавого и коварного союзника, ярл Авар! Легенды…

Нидхеггсон махнул рукой.

— Никогда не верь слухам, распространенным в народе, поскольку происходят они в большинстве своем из-за невежества и страха перед мощью богов. Ни одному смертному никогда было не под силу занять высокий трон Хара или черное кресло Хель, а потому они поклоняются тем, кто сильнее их. Хёггсен в свое время оказался первым, кто обратил взор в сторону людей и решил потеснить Игга. И знаешь, кого бы он посадил на трон вместо своего великого свергнутого брата?

Человека! Смертного, ничтожного смертного, во имя зависти покоренных богов! Того, которым асы помыкали и управляли на протяжении веков. Заносчивость Хара всегда потешала Хёггсена, он хотел доказать Отцу Дружин, что его порядок уже пришел в упадок, настало время перемен. Жаль, что планам Богопротивника не суждено было сбыться — все зашло слишком далеко, свержение Игга обернулось разрушительной войной, которая сожгла северных богов.

Впрочем, когда Хёггсен воскреснет, тень прошлого вновь обретет свою форму. Только на этот раз Богопротивнику нужен не просто северный край Хайбории, а весь мир! Весь мир, Ган! Мир, которым будет править достойный человек!

— Значит, вы решили стать правителем мира, ярл Авар?

— Как раз над этим я и думал, — серьезно сказал Нидхеггсон. — Да, я помогу Хёггсену вернуться к жизни. Да, я соберу для него великую армию. Да, я подготовлю все необходимые орудия для того, чтобы Богопротивник смог потеснить Митру, Иштар и Крома — всех, кто, поспешно усевшись на трон, захватил власть в мире и не хочет делить ее со смертными. Но достоин ли я быть королем…?

— Я думаю, вы достойны носить корону, мой повелитель, — сказал Ганглери чародею.

— Почему ты так думаешь, мой друг?

— Вы умны, справедливы, расчетливы и сильны. Как раз такими качествами и должен обладать король, чтобы удерживать свой трон.

— Трон любого из земных королевств, но не всего мира, Ган! Мои силы кажутся мне слишком скудными. Я не вправе принять эту великую должность. Мне нужно быть многим, многим сильнее!

— Сильнее, чем вы есть, мастер, быть нельзя.

— О, ты ошибаешься, мой друг. Я могу стать сильнее, в тысячу раз могущественнее, стоит только найти одну вещь…

— Одну вещь? — заинтересовался наемник.

— С ее помощью мои силы возрастут настолько, что без колебаний смогу принять корону всего мира.

— Ради вас, повелитель, я готов следовать хоть на край света — только скажите.

— Вообще-то, я хотел посоветоваться с тобой, что ты думаешь насчет нового задания, но поскольку ты сам предлагаешь свою помощь… Скажи, Ган, почему ты это делаешь?

— Я не знаю ответа на этот вопрос, ярл Авар. Сначала я шел сюда, чтобы спросить совета по поводу происходящих вокруг изменений и, признаться, даже засомневался в правильности ваших действий. Но теперь я снова вижу свою цель, а она заключается в том, чтобы до конца идти за своим предводителем. Я вправе просить наказания за свои сомнения.

— О наказании не может быть и речи, мой друг. Твоя откровенность оправдывает любой из проступков. Впрочем, сомнение я к таковым не отношу. Сомневаться — значит выбирать собственный путь, а не идти вслепую за кем-то, кто сильнее тебя. А раз уж ты следуешь за мной по собственной воле, я имею право доверять тебе и прислушиваться к твоим советам, Ган.

— Это честь для меня, светлейший.

— В равной степени и для меня. Поверь, за все твои старания и за твою преданность в будущем тебя ждет достойная награда.

— Я знаю, мой повелитель. Итак, что вы желаете получить, чтобы увеличить свою мощь и стать достойным приемником Богопротивника?

— Слезы Крома. Киммерийский бог ронял на горячую от крови землю соленую влагу, оплакивая Тюра и его отца. Хёггсен подсказал мне, что в слезах подземного владыки, покинувшего мир смертных после Рагнарёка, заключена сила богов.

Если ты бы сумел достать хотя бы пару прозрачных кристаллов, в которые обратились Слезы Крома, я бы непременно нашел способ извлечь из них силу темного покровителя Киммерии.

— Я достану этот предмет, мой ярл, можете не сомневаться. По сравнению с Клыками Асуры, это задание будет не опаснее детской забавы.

— Что ж, я верю в тебя, мой друг. Иди и возвращайся с успехом.

Ганглери ушел, оставив молодого мага наедине с собой.

Нидхеггсон простоял в одной позе несколько мгновений, потом внезапно вздрогнул. Его внимание привлек не звук удаляющихся шагов наемника, но едва заметное колебание воздуха. Словно поодаль от чародея в комнате висел призрачный силуэт, искаженная размытыми очертаниями фигура, которая до этого момента впитывала каждое слово, произнесенное в верхних покоях.

— Подслушиваешь? — обратился Нидхеггсон к размытому и прозрачному точно медуза силуэту. — Неужели ты услышал что-то интересное, чужак?

Авар искренне усмехнулся. Силуэт дернулся, словно раздумывая, проплыл в другой угол зала, затем медленно растаял в воздухе.

II

Старик Тьяцци брел по лагерю неуверенной походкой, время от времени неловко покачиваясь и рассыпая себе под ноги грозди, самых замысловатых проклятий. Его можно было принять за очень усталого путника или же человека, скованного тяжким недугом. Однако резкий запах спиртного и мутный взгляд из-под седых косматых бровей, устремленный вдаль, дополняли картину специфическими штрихами. Что-то невнятно бормоча и причмокивая, Динхвалт с трудом добрался до костра, возле которого сидели Конан, Миррейа и Тарланд. Четверо странников во время путешествия до Аломара держались вместе — не ровен час Хьюки или Бор вновь дадут волю своим людям поразвлечься. Впрочем, головорезы не досаждали четверке после той ночи, хотя и Конан и его попутчики знали, что это всего лишь вопрос времени.

— Я путешествовал вместе с духами над снежными равнинами Нордхейма, — костлявая рука вцепилась в плечо Конана, прорицатель покачнулся и, если бы не варвар, непременно завалился лицом в костер. — Их длани влекли меня далеко-далеко во мрак, в самую гущу туманов, мой мальчик… Я пытался высвободиться, но покойники не выпускали меня, пока не принесли в темную обитель, и там они меня оставили. Клянусь своей бородой, там было настолько жутко, что я едва не потерял рассудок. А каких усилий мне стоило вернуться в собственное тело… Но, алмазы Эрлика! Было и вознаграждение. Я видел весь Полуночный край, как на ладони!

— Тоже мне магия, — скривился Тарланд. — Мне кажется, уважаемый, что это вино нашептало вам сладкие сны. Чародейство здесь ни при чем.

— Клевета! — с яростью воскликнул старик, тряся бородой, при этом глаза его грозно сверкнули, когда он посмотрел на аквилонского мага. — Я видел Гаррад, а мой мятежный дух был заточен в башне Авара Нидхеггсона, в верхнем покое. Духи мертвых — все это их нечистые проделки! Они затащили мою душу в это жуткое место и никак не хотели меня выпускать.

— Тогда ты, наверняка, успел подслушать, о чем говорил нордхеймский колдун?

— Конечно. Он был на расстоянии вытянутой руки от меня, и я слышал его также ясно, как слышу сейчас тебя.

— И какие же у него планы? — немного подумав, спросил Гарланд.

— Он хочет выпить слезы Крома, — шепотом сообщил Динхвалт.

После этого аквилонский чародей задумчиво уставился в костер, оборвав разговор. Вероятно, юноша решил, что старый предсказатель и вправду безумен, точно дикая собака. Однако Миррейа оказалась более сообразительной, нежели ее брат. Она-то догадалась, что «выпить слезы Крома» означало заполучить власть над Слезами Крома, магическим кристаллом, который, согласно легенде, был порожден горем киммерийского бога.

— Очень интересно, — вздохнула юная волшебница.

Это небольшое проявление эмоций выдало далеко не все ее мысли. Несмотря на свою наивность, аристократка из Аквилонии всегда преуспевала в решении задач своего ордена.

— Я полагаю, в войско Родвара вы желаете вступить по той же причине, — сказал Конан. — Даже Аквилонии не дают покоя новые владения ярла-чародея, верно?

Миррейа оторвалась от своих мыслей.

— Причина не в Гарраде или его владыке, — пояснила девушка. — Глава нашего ордена, Его Светлейшество Канерес Златобородый, обнаружил в Ванахейме, если ты хочешь знать, куда более опасный источник бед.

— И, тем не менее, вы направляетесь в Гаррад с наемной дружиной Родвара.

— Это так. Поскольку его местонахождение совпадает с источником развития еще более опасного зла. Хотя я бы сказала, что ни Нидхеггсон, ни его армия не представляют опасности для нашего королевства. Каким бы сильным колдуном он не казался, ему не выстоять против объединенной мощи магов Аквилонии. Здесь другое — с ярлом Гаррада связана какая-то загадка, тайна — которая, впрочем, при позднем обнаружении может привести к гибели целого мира. Источник сил Авара должен быть уничтожен, так нас наставлял верховный маг.

— И он послал вас двоих с этой миссией? — не поверил киммериец.

— Ну да, — уверенно кивнула Миррейа. — Мы с братом числимся лучшими магикосенсами ордена.

— «Магико»? — выговорить слово полостью варвар не сумел. — Я думаю, у вашего светлейшего в голове одна солома, раз он доверил это дело вам.

— Почему? — возмутилась девушка.

— Я бы и медной монеты не поставил на то, что вы вдвоем смогли бы добраться до нужной области Ванахейма без чьей-либо помощи.

— Видишь ли, Аквилония также не хочет войны с Нордхеймом. Это может ослабить королевство, что повлечет за собой вторжение. С Заката пикты не преминут воспользоваться такой прекрасной возможностью. Да и зингарские захватчики уже давно дожидаются удобного часа. Объявлять войну Нордхейму мы ни в коем случае не можем. Поэтому солдат в сопровождение нам не дали, во избежание, так сказать, идентичности открытому вторжению в ванахеймские земли. Но глава ордена, Его Светлейшество Канерес Златобородый, снабдил нас грамотами и деньгами, чтобы мы сами могли нанять себе проводников.

— В этих краях грамоты ценятся не больше куска обычной древесины. А деньги у вас бы отобрали разбойники, едва вы ступили на широкую дорогу.

— Но…? — глаза чародейки округлились, словно она слышала о таком варианте развития событий впервые в жизни. — Но ведь этого просто не может произойти! Да и теперь ты нас защищаешь…

— О, Кром… Нельзя же быть такой беззаботной, клянусь небом!

Конан не стал говорить, что после Аломара, возможно, их пути разойдутся. Он и сам был вынужден признать, что мысль об участии в походе на Гаррад становится для него все более привлекательной. Если Хьёрса и Реган считаются себя героями, способными свалить башни темного города, то неужели он хоть в чем-то уступает этим воякам?

Да к тому же нельзя оставлять этих горе-волшебников. Их при желании может прирезать любой киммерийский юнец, не говоря уже о воинах Нидхеггсона или опасных союзниках, вроде Форсети или Видара. Третья причина, почему следует становиться под знамя Родвара — это то, что представится шанс вернуть расположение верховного Канаха, с которым у Конана в последнее время бывали случаи взаимного недоверия и непонимания. И последнее: Эорд Изгнанник. Человек, обещавший помочь ему, находится в плену у Авара.

Выходит, негодяй Тьяцци оказался прав? Спустя несколько дней он будет пировать в залах Аломара? Что ж, возможно, рок или судьба действительно существуют. Пусть не в таком виде, к которому привыкли бессильные трусы, неспособные ничего изменить в собственной жизни, но все же существует.

— Когда мы доберемся до Аломара? — спросил Конана аквилонский маг, оторвав взгляд от костра.

— Если не будем останавливаться на отдых слишком долго, то к завтрашнему вечеру, — ответил киммериец.

— А ты-то сам, Конан, зачем идешь в Ванахейм? — спросил его Гарланд, словно уловив недавние мысли варвара.

— Вскоре я узнаю ответ на этот вопрос, — сказал Конан.

В ту ночь старого Тьяцци сковало безумие. Бред прорывался в бессвязном бормотании, из которого становилось ясно, что духи покойников вновь терзают разум предсказателя.

— Шесть… — шептал Динхвалт, судорожно мечась по своей подстилке, бессильный разорвать тугую пелену сна. — Шесть предметов! О, спаси нас светлый Аургельмир! Нидхеггсон уже заполучил два. Беда, беда! Скоро пробудится Богопротивник, и тогда свет Альвредура померкнет, и тени заполонят мир, и кровь зальет землю. Бесчисленные несчастья ожидают нас впереди, о, горе… Шесть предметов!

— Шесть, — неожиданно для себя повторил Конан, вторя словам Динхвалта. Потом стряхнул оцепенение. — Какого демона творит Авар?

III

Прибытие в Аломар оказалось событием значительным и как нельзя лучше запоминающимся. В Зал Факелов тянулись целые вереницы обозов, в огромные каменные врата без конца въезжали конные воины. В услужение к Родвару спешили десятки, сотни наемников изо всех уголков северного края. Впрочем, на службу к верховному канаху желали поступить не только местные сорвиголовы, но даже искатели приключений с Восхода и далекого Полудня. Надо сказать, Родвар по-настоящему позаботился о том, чтобы его альтинг нашел отклик в сердцах всех наемных воинов. Мед и вино разливали прямо на входе из огромных бочек, чарки и вместительные глиняные кружки передавали всем въезжающим во владения Родвара гостям. Свет тысяч факелов орошал землю сумасшедшими бликами, которые слепили сильнее полуденного солнца. Шайка Хьюки, насколько заметил Конан, уже прибыла в Аломар. Бели и Брокк вдосталь угощались вином, Видар и Форсети как всегда развлекались тем, что приставали к молодым красавицам. Лидер банды разговаривал с каким-то огромным бородачом едва ли не в семь с половиной футов ростом — человек сцепил свои могучие руки и хмуро поглядывал на Хьюки из-под своих кустистых смоляных бровей.

Тьяцци, шедший справа от Конана, о чем-то неустанно ворчал, и было похоже, что окружающее мало интересовало его.

Другое дело Миррейа и Тарланд. Маги просто пожирали глазами предметы диковинной обстановки. Но если взгляд юноши полонило живое удивление, скрепленное интересом, то молодая чародейка изучала окружение с неприязнью, глядя на длиннобородых северян с изрядной долей презрения. Казалось, с ее губ вот-вот сорвется горькое изречение, вроде: Варвары, одно слово варвары…»

У массивной каменной колонны, воздвигнутой у самого входа в покои вождя киммерийцев, Конан приметил Торрада Великана и Ингурда Снежного. Невдалеке от них он отыскал взглядом и Регана — асир хвалился перед другими воинами своим чудесным оружием.

Гретты не было видно — верно, лидера наемников пригласили в покои обговорить кое-какие дела. Головорезы Бора еще не подоспели, впрочем, варвар был уверен, не успеет на небе появиться первая звезда, как они уже будут здесь.

Помимо известных киммерийцу бойцов у Зала Факелов собралось еще сотни три наемников изо всех земель. Конан узнал знакомых по Данакару шемитов, закутанных в черную ткань. Здесь же были и двое вендийцев, из-под меховых шуб которых проглядывали неестественно яркие оранжевые рясы.

На входе киммериец заметил, могучего беловолосого асира. Его Конан не знал, но, судя по первому впечатлению, которое редко подводило варвара, северянин происходил из нордхеймской воинской знати. Возможно, херсир или даже ярл.

Белые волосы воина были аккуратно зачесаны назад, но не заплетены в косу, как у многих вождей его народа. Глаза цвета айсберга спокойно изучали пеструю толпу наемников. Спустя какое-то время человека окликнули, и он удалился в чертоги Родвара.

Конан узнал его имя. Асира звали Олав. Что-то подсказывало киммерийцу, что именно этот воин с властным взглядом и могучими мышцами будет играть важную роль в походе, который собирает верховный вождь канахов.

Внимание варвара привлекли еще двое людей, выделявшихся своим необычным видом. Один долговязый, точно жердь, в одежде из странных кожаных повязок, опоясывающих практически все тело.

Неизвестный портной, словно специально, скроил такой наряд, чтобы тот полностью скрывал открытые участки кожи владельца — даже кисти были одеты в блестящие черные перчатки, а лицо человека прятала кожаная маска.

— Кто это? — спросил Конан старого предсказателя. — Почему он так странно одет?

— Это Тарн, Сын Гарпии, — ответил Динхвалт. — Говорят, его отцом был человек, а матерью — ужасное порождение Хеля. Может, враньё; а, может, и правда. Его обличье настолько ужасно, что он вынужден скрывать его под маской. Ходит молва, тот, кому доводилось видеть его лик воочию, падал замертво.

— Я бы не упал, — уверенно сказал Конан. — А кто вон тот?

Киммериец указал на приземистого человека, с лысым затылком, коренастого, словно горный карл. На наемнике висело такое количество амулетов и талисманов, что, казалось, он только что обворовал сокровищницу Кесар Шаха и нес все награбленное на себе.

Несмотря на то, что человек стоял в отдалении, даже с такого расстояния нюх киммерийца сумел учуять душную вонь от дешевых колдовских снадобий. Глаза человека постоянно метались по сторонам, словно он что-то потерял и теперь никак не мог найти.

— Карракх, Заклинатель драконов, — пояснил Тьяцци. — Самый известный мастер по укрощению этих крылатых чудовищ.

— Но разве драконы не вымерли? — спросил старика Тарланд.

— Многие в это верят. Наверное, все кроме самого Карракха. А пойди-ка ты ему скажи, что никаких драконов больше нет, и он рассмеется тебе в лицо.

— Он что сумасшедший? — спросила Миррейа.

— Не более чем ты или я. В юности он встретился с настоящим драконом, который пожрал половину его братьев и сестер. Самому Карракху чудом удалось выжить. С тех пор он не перестает совершенствовать свое искусство укрощения этих огнедышащих бестий, веря, что в один день его ремесло может здорово пригодиться и сберечь сотни чужих жизней.

— Я бы на его месте выкинул это из головы, — равнодушно заметил Конан.

После колокола ожидания будущих воинов Родвара пригласили в чертоги Аломара, Там их ожидало еще больше еды, больше вина, больше развлечений. Уставшим с дороги показывали места для ночлега.

Долгожданный альтинг был назначен на утро, и начало великого собрания должен был положить первый луч солнца. Пока же гостям предоставлялась свобода выбора, как скоротать время, оставшееся до назначенного часа.

Конан и его трое спутников вошли в Зал Факелов. В просторных чертогах вождя уже пировала веселая орда киммерийцев. В огромном зале на огне стояли гигантские котлы, в которых готовилось угощенье для новых гостей. Бульканье и чад, окружавший емкости, вызвали появление на лице аквилонской волшебницы недовольную гримасу.

Конечно, у них на родине еду готовили в кухне замка, да еще и в маленьких-маленьких котелках, на которых любому северянину и смотреть-то жалко, поэтому столь необычная обстановка вызывала у Миррейи настоящее негодование. Цивилизованным людям, бесспорно, никогда не понять всю специфику традиций варваров.

Прибывших усаживали за высокие дубовые столы, которые тут же накрывали расторопные слуги. Голодные воины с рычаньем набрасывались на еду, едва устроившись на месте. Конан догадывался о том, какое чувство испытывала Миррейа при виде этого безобразия, противоречащего привычной для нее культуре, особенно при виде того, как северные дикари, обнажив зубы, разрывают непрожаренное мясо с волчьей жадностью, брызгая слюной.

Но ему было наплевать на то, как его спутница относилась к традициям его народа. Тарланд вел себя более скромно, а иногда даже до смешного забавно, когда пытался подражать привычкам варваров, поглощающих пищу. Даже старик Тьяцци сначала нахмурился, а потом не на шутку развеселился, поглядев на ужимки аквилонского чародея. Тарланд, тем временем ничего не замечая, успешно справился с телячьей ногой, но вот бросить под ноги обглоданную кость не сумел — не позволял чопорный этикет, наследство аристократии.

Один раз взгляд Конана пересекся со взглядом Хьёрсы. Наверняка, Злобный уже наметил план своего возмездия — глаза северянина полыхали лютой ненавистью.

Киммериец, в свою очередь, оставался спокоен, как холодный валун. Если асир вновь пожелает продемонстрировать свой скверный нрав, ему же обойдется дороже. Пора бы задире понять, что той ночью он мог бы умереть, не останови Конан меч в долях дюйма от его глотки. Сам варвар знал, что продолжать раз за разом одну и ту же игру у него попросту уже не будет терпения. Если у Хьёрсы не хватит ума, чтобы избежать словесной перепалки и последующей за ней драки в очередной раз, пусть пеняет на себя. И катится к праотцам, раз в этом мире с другими ужиться не может!

К середине ночи прибыл Бор со своими лиходеями. Чертоги вождя канахов огласились свежими раскатами громогласного хохота. Однажды в зал заглянула Гретта, но к столу киммерийца не подошла — компанию ей составлял Олав. Двое предводителей о чем-то оживленно спорили, но поскольку это его не касалось, Конан не стал проявлять лишнего интереса. Спустя еще колокол варвар, изрядно выпив вина и пересытившись едой, уснул прямо за столом. Миррейа и Тарланд, не решаясь оставить своего проводника, тоже задремали на своих местах, хотя далось им это с великим трудом. Прорицатель Тьяцци, немного поворчав, последовал их примеру. Всю ночь их никто не тревожил, и потому они едва не проспали альтинг. Счастье, что Ингурд, проходивший мимо стола Конана заметил, что киммериец до сих пор пребывает в гостях у Гипнос-Рена, и вежливо толкнул его в бок. Такой толчок, наверное, мог бы пробудить от зимней спячки бурого медведя, но только не Конана. Варвар разразился бранью и продолжил путешествие по иллюзорному миру. Тогда Ингурд толкнул его сильнее, и, похоже, немного перестарался. Киммериец свалился с лавки и грохнулся на пол всем своим немалым весом.

В следующее мгновение он уже стоял на ногах с крепко сжатыми кулаками и громко ругался, готовый разорвать обидчика в клочья. Снежный, зная вспыльчивый характер Конана, положил одну руку на плечо киммерийца, другую приложил к губам. Варвар быстро огляделся и, убедившись, что врагов поблизости нет, и ванир хотел всего лишь его разбудить, успокоился. Ингурд указал на лестницу, ведущую на второй ярус в тронный зал, куда медленно стекался весь люд и кивнул головой. Потом убрал руку с плеча Конана и пошагал вслед за всеми.

Киммериец позволил себе зевнуть один раз, после чего бесцеремонно растолкал спящих Тарланда, Миррейу и Тьяцци. Убедившись, что сон оставил его спутников, Конан пошел по направлению к лестнице.

Альтинг открыл Вьяллар, старший сын Родвара. Киммериец не стал ходить кругами и перешел сразу к делу и объявил, что его отец, действительно, задумал собрать войско для похода на Гаррад, тем самым, оправдав всеобщие надежды.

Потом последовала речь самого вождя канахов, который долго убеждал наемников, что исполняет волю не только людскую, но волю божественную, упомянув все знамения, через которые якобы Кром велел ему сровнять с землей нечистое место в глубине Ванахейма. Конан слышал, как тихо усмехнулась Гретта, сидевшая неподалеку от него.

Неужели сам Кром надоумил вождя собрать наемное войско и пригласить воинов даже не из окраинных земель, но изо всех концов света? Вряд ли мрачный бог Киммерии хоть что-то смыслит в политике. Наверняка, к этому делу приложили руку гандеры.

Так или иначе, план казался просто блестящим — разгромить Гаррад, не разжигая войны со всем Ванахеймом. Простой набег, обычный рейд пиратов — кто тут станет искать виноватого, и это притом, что будут разграблены владения всего-то одного ярла? Тем не менее, политику или даже самый обычный грабеж, как уже успела убедиться лидер наемников за свою долгую практику, постоянно прикрывают благородными мотивами.

Родвар продолжил речь, все больше углубляясь в детали — дескать, Кром чувствует опасность, исходящую от нечистого места, на котором расположился темный город Нидхеггсона.

Гретта опять саркастически усмехнулась, но вот Динхвалт остался серьезен, как могила. Чтобы ни в коем случае не оборвать речь владыки и в то же время доказать свою правоту, он шепотом попытался растолковать Гретте, что Родвар абсолютно прав — он и сам слышал, как стонали духи мертвецов, жалуясь на то, что из-за роста Гаррада и смрада душных подземелий изменяется благородный лик самих богов. Так что неудивительно, если Кром тяжко страдает и жалуется своим последователям на деятельность проклятого нордхеймского колдуна, приносящую одни мучения. Гретте, разумеется, было на это наплевать.

Потом фантазия Родвара выплеснулась за рамки его скромного воображения. Он стал уверять, будто Кром нашептал ему, что видел, как у Сета распустились черные крылья, а у Асуры выросли длинные клыки. (При этом два слушавших его вендийца одновременно вздрогнули). Якобы Кром разговаривал с Митрой, и тот поведал ему о боли, которая закралась в его сердце. (После этого шумно загомонили шемиты). Рассказав обо всех напастях своего бога, Родвар окончил свою речь открытым призывом разрушить Гаррад и убить его владыку.

Толпы воинов разразились криками. Кто-то кричал: «Смерть Нидхеггсону!», «Сжечь проклятого колдуна!», «Убить изменника Авара!». Другие: «Вернуть покой в мир!», «Восстановить справедливость!».

Те, кто молчал, наскоро подсчитывали добычу, которая могла быть получена от грабежа владений темного ярла.

Впрочем, находились и такие, кто молчал не из-за скупости слов, а потому что отыскал подтверждение своим мрачным мыслям. Такие поистине поверили, что Авар Нидхеггсон — настоящий враг, а не просто владелец казны, которую надо опустошить.

Именно последним Вьяллар и уделил особое внимание.

— Тишина, доблестные воины! Все мы одинаково знаем, что темному ярлу, владыке мрака нужно преподать урок. Наказание — смерть! Но я догадываюсь, что не все вы идете в Гаррад по одинаковым причинам. Я обращаюсь к тем, кто готов отказаться от своей доли добычи, к тем, для кого золото не главное, а главное — то, что общий враг Нордхейма и Киммерии должен бесследно сгинуть. Ибо тем, кто поклянется идти до конца, презрев опасность и отбросив надежду на получение дорогих трофеев, будет особая слава и почет!

Молчание.

Вряд ли кто-то из наемников собирался в поход на Гаррад по своим идейным убеждениям. Однако, Вьяллар был далеко не так глуп, взывая к подобной инициативе. Гарланд и Миррейа разгадали его замысел — сын вождя выбирал тех, на кого можно было опереться в походе, как во время кровавых битв, так и в принятии тактических решений, зная, что они не подведут. Не сломятся под гнетом лишений, не прельстятся блеском сокровищ, не переметнутся на сторону врага, пообещавшего большую награду.

Наемники упорно молчали, не желая откликаться на предложение Вьяллара. Большинство из них было уверено, что сын вождя либо шутит, либо ищет в нихкакую-то слабость. Вьяллар, напротив, искал в своих людях сильные стороны.

Молчание уже стало неловким. Но сын Родвара упорно ждал. Наконец, нашлись те, кто выступил из общей массы воинов.

Первыми оказались двое вендийцев, которые встали со своих мест и скинули меховые одежды, оставшись в одних оранжевых рясах.

— Я клянусь, — сказал тот, у кого на лице были проведены две красные полосы от левого виска до переносицы.

— Клянусь Асурой, я дойду до самого Гаррада и вырву колдуну его проклятое сердце, — подтвердил второй, со сбритыми бровями и символом на лбу в виде падающей звезды.

Северяне удивленно уставились на жителей далекой страны, лежащей на Восходе.

— Ваши имена, благородные воители!

— Синкху Пленитель и Паарадж Светлый, — ответил один из вендийцев.

— Так вы признаете Авара Нидхеггсона своим врагом?

— Кровным. Врагом наших детей и врагом наших внуков. Мы будем преследовать того, кто украл священный артефакт и оказался повинен в гибели нашего наставника, пока он не испустит последний вздох, и да покарай нас Светлейший, если с наших губ сорвалась хоть капля лжи.

— Почему же вы желаете смерти колдуна Гаррада?

— По его приказу из нашей обители был унесен предмет — о, гнев Асуры! Предмет, который может принести погибель нашей родной Вендии. А вслед за нашей страной одно за другим падут все королевства Заката. Бесчисленные беды для всего мира вынес проклятый маг на свет из тьмы нашего храма.

— Что за предмет вы хранили в своем храме?

Синкху нахмурился, но второй Святой Хранитель, который после смерти Парамурди занял место своего учителя, разрешил ему продолжить.

— Теперь не имеет смысла скрывать тайну того, чего уже коснулись лучи солнца, нарушившие роковую печать. Говори, Синкху, брат мой…

— Это древний артефакт зовется Клыки Асуры и это то, что некогда потерял наш добрый покровитель. Но, клянусь пылающими очами Катара, лучше бы этот предмет никогда не был найден! Нам стоило больших трудов разузнать имя проклятого вора, похитившего святыню из храма, ибо он был ловок и скрытен, как ночной демон. Еще больших трудов нам понадобилось затратить, чтобы отыскать след, куда грабитель отнес ценный артефакт. Неудивительно, что мы проделали сотни лиг пути. Остались непройденными еще несколько десятков — до владений Авара Нидхеггсона, мрачного Гаррада!

— Я принимаю вашу клятву, — долго не раздумывая, ответил Вьяллар.

Потом снова оглядел зал.

— Есть ли еще кто-нибудь, кто желает смерти ванахеймского чародея больше всего на свете?

— Я желаю, — почти одновременно ответили Тарн и Карракх, и удивленно посмотрели друг на друга, поскольку были незнакомы.

— Сначала говори ты, высокий воин, — обратился Вьяллар к Сыну Гарпии.

— Я — Тарн, я Тот-кто-проклят-светом, — с горечью заявил человек в кожаной одежде. — Знает ли хоть кто-нибудь из вас, что значит быть порождением мрака, изгоем, которого ненавидят без исключения все люди? Представляет ли хоть кто-нибудь, что значит получать вместо ласки и нежности постоянные побои, испытывать унижение только за то, что ты уродец? Когда я жил с матерью…

Голос Тарна сделался хриплым и зловещим.

— … я не понимал этого. В гнезде, на самом высоком пике, среди плывущих по небу туч, я чувствовал себя свободным ото всех предрассудков, далеким ото всех гонений. Я был мал и глуп, ха! Несчастный я простак! Я думал, что вся оставшаяся жизнь будет такой же радужной, как и детство, будь проклят этот несчастный, мерзкий, жестокий мир! Но настал тот черный день, когда мать решила, что пора мне навестить отца. О, да, она любила его, несмотря на то, что он был простым человеком… Мать-гарпия принесла меня в его скверное, вонючее жилище, они просидели вдвоем всю ночь, любуясь на звезды, а я все время думал, когда же, наконец, мы вернемся домой, в родное гнездо. Наутро она улетела, чтобы принести для меня пищу, поскольку охотиться сам я тогда еще не умел. Ее не привлекала мелкая дичь, она хотела для меня самого лучшего, и потому злая судьба подсказал ей налететь на загон охотника. О, всего лишь один несчастный баран, старый, со скатанной шерстью! Будьте прокляты все люди! Они бы никогда не победили мать в честном бою, жалкие трусы. Охотник застрелил ее из лука, вонзив ядовитую стрелу в левый глаз, и она уже никогда не вернулась в дом, где жил мой отец. А я… Я остался жить у моего отца-человека, и с той поры начались самые страшные кошмары, о которых я доселе не ведал даже во сне. Жить среди тех, кто презирает тебя, ненавидит и не понимает, среди тех, кто готов вонзить тебе под ребра нож, только для того, чтобы избавить мир от ужасной ошибки природы. Да, презренные, никому из вас никогда не побывать в моей шкуре, а жаль! Тогда бы вы убедились, насколько неприятно смотреть в глаза тому, кто не питает к тебе ничего, кроме жгучей ненависти. Стоит всякому увидеть мое лицо, и он уже кричит, не помня себя от ужаса. Вы и сейчас, готовы разорвать меня, едва взглянув на мой ужасный лик, неправда ли?

С этими словами Тарн сдернул с лица кожаную маску. У многих действительно вырвался невольный вскрик страха. Вид Сына Гарпии без своей темной личины казался действительно ужасен. Лицо Тарна было серым, как старый камень, и морщинистым, все в кожистых складках, точно прошлогоднее тесто. Из-под раздвинутых губ торчали желтые клыки, ощеренные в усмешке. Насладившись произведенным эффектом, Сын Гарпии вернул маску на место.

— Вы боитесь того, что не поддается пониманию, того, что вызывает всеобщее отвращение, постоянно стремясь раздавить, размазать, уничтожить мерзавца, даже не заботясь о том, чтобы заглянуть в его душу. Разве я сказал хоть слово неправды?

— О, нет, уважаемый Тарн, — ответил ему Вьяллар. — Все сказанное тобой также истинно, как и то, что пламя Альвредура неугасимо. Но что же насчет Нидхеггсона? Почему ты хочешь уничтожить его?

— Все очень просто, — с усмешкой ответил Тарн. — Я оказываю услугу вам, недостойным. Авар — такой же урод, как и я, которого все ненавидят. А за свою жизнь я научился разделять ваше презрение, ненавидя себя, ненавидя всех, кто похож на меня. Я убью колдуна в угоду вам, проклятым, и, быть может, тогда вы поймете, что я совсем не такой, каким меня привыкли видеть.

— А, может, ты присоединишься к нордхеймскому чернокнижнику и вдвоем вы объедините свою ненависть против нас? — выкрикнул кто-то.

Тарн одним летящим прыжком оказался возле дерзкого наемника. Северянин охнул — Сын Гарпии неожиданным рывком сдернул маску и оскалил желтые клыки в лицо воину.

— А, может, мне съесть тебя прямо сейчас? — проревел он и плотоядно облизнулся.

Наемник в ужасе попятился и перевернул лавку, грохнувшись на пол под хохот своих дружков.

— Я принимаю твою клятву, Тарн, — сказал Вьяллар.

После этого сын чудовища вернулся на место.

— А как насчет тебя, воин? — обратился сын Родвара к Карракху. — Почему ты жаждешь погибели Нидхеггсона?

— Чародей Авар держит в услужении дракона, — произнес заклинатель. — А я ненавижу драконов и всех, кто с ними дружит! — Лицо приземистого человека исказило настоящее безумие.

— Твое имя?

— Карракх, — ответил заклинатель, заметно успокоившись, севшим голосом.

— Я ничего не знаю о твоей неприязни к драконам, Карракх, но нам важны не эти зубастые чудовища, а колдун Гаррада.

— Я же сказал:…и всех, кто с ними дружит.

— И ты клянешься преследовать Нидхеггсона, даже если убьешь огненного змея?

— Клянусь. Рассадник зла должен умереть. И я, поверь, об этом позабочусь.

— В таком случае, я принимаю твою клятву.

Вьяллар снова обвел взглядом толпу наемников.

— Кто-нибудь еще?

На этот раз поднялся шемит, глава темной секты ассасинов.

— В эти края нас привели не деньги, — произнес он с Полуденным акцентом. — Дружба и согласие, общие интересы, У нас есть то, что стремится заполучить Авар-шаман. Это Алый Стилет, кинжал, скованный из железа и крови Шайтана. Он нужен Нидхеггсону, а, вернее, его повелителю, чтобы убить Митру. Однако мы признаем это священное право за собой. Митра должен умереть, таков наш закон. Но сие свершится не сейчас — быть может, через десять лет, быть может, через сто, а то и через тысячу — решение должно быть вынесено высшим суд ордена, а он не ошибется в определении назначенного времени. Но уж никак не Авар-шаман, который в своей алчности торопит события, а посему мы приговариваем нечестивца к наказанию. Смерть колдуну Гаррада!

— Алый Стилет? — поднялся Тарланд. — Вы носите с собой это богопротивное оружие?

В ответ на слова волшебника темный убийца клана вытащил коралловые ножны из своей сумки и обнажил лезвие клинка. Его цвет действительно напоминал свежую кровь, кинжал неярко полыхал в утреннем сумраке.

— Это наша святыня. Она не должна достаться колдуну из Ванахейма. Скорее, мы проткнем его сердце этим же стилетом, чем расстанемся с драгоценным клинком в пользу неверного!

— И вы понесете его с собой в Гаррад? — усомнился Реган.

— Да. Но только для того, чтобы сохранить его святость.

— Очень похоже на ловушку… — уже тихо произнес Ледяной Молот.

— Клянетесь ли вы убить Нидхеггсона при первой возможности? — вопросил сын Родвара главу ассасинов.

— О, великий, клянемся… Я, Икнет, и мои братья, Бушан и Самоон, клянемся четырьмя лапами Шайтана! И да вытекут наши глаза, отвалятся уши и отсохнет болтливый язык, если мы хоть единожды преступим данное тебе слово. Эта страшная клятва скреплена нашей кровью…

С этими словами Икнет сделал надрез на тыльной стороне ладони, позволив алым каплям упасть на пол. То же самое повторили Самоон и Бушан, а за ними все их помощники.

— Во имя Шайтана! — завершил ритуал глава секты.

— Клятва принята, — одобрил таинство Вьяллар. — Еще кто-нибудь желает присоединиться?

— Мы. Это было сказано Миррейей и Тарландом.

Лицо юноши казалось как никогда суровым.

— В Гаррад, как я вижу, действительно стекается все зло, — сказал юный чародей, мрачно взглянув на ассасинов из Шема. — Не зря наш учитель указывал нам на это место.

— Мы, призваны раскрыть тайну большего зла, нежели темные владения мага, — продолжила его сестра. — Но разгадка, очевидно, связана с личностью Нидхеггсона. Поэтому мы клянемся вычеркнуть нордхеймского колдуна из списка живых — если это поможет в решении проблемы. Однако даже если на этом наша миссия не завершится, мы пойдем и дальше, а пока же даем слово всеми силами способствовать гибели ярла Авара Нидхеггсона. Слово магов Аквилонии!

— Я подтверждаю вашу клятву, — сказал сын вождя. — Полагаю, это все? Или есть еще достойные смельчаки?

— Есть.

Конан выпрямился в полный рост.

— Я иду в Гаррад.

— И ты клянешься убить Авара Нидхеггсона?

— Да. Если того потребуют обстоятельства, — добавил киммериец, вызвав общий ропот.

— Да этот мерзавец продался чернокнижнику со всеми потрохами! — выкрикнул Хьёрса.

— Подтверди свои слова доброй сталью… если кишка не тонка, — спокойно сказал Конан, даже не обернувшись в сторону асира.

Северянин тут же вскочил, хватаясь за оружие, но Ингурд и Торрад удержали его.

Вьяллар предостерегающе поднял руку.

— Нам совсем ни к чему ссоры в Зале Факелов. Почему ты, Хьёрса, полагаешь, что Конан может служить интересам враждебного мага?

— Потому что он подлец, каких мало. Это же ясно! — скрипя зубами, произнес Злобный.

Лицо сына Родвара побагровело от злости.

— Его я знаю не в пример больше тебя, асир, — с угрозой произнес Вьяллар. — Способность к предательству и лживость не числятся в личных качествах Конана. Поспеши же объяснить свои слова, Хьёрса, не то я сам вызову тебя на поединок!

Хьёрса застыл — наполовину в изумлении оттого, что сын вождя так явно заступается за его неприятеля, наполовину в страхе — согласиться на поединок с отпрыском виднейшего из киммерийских вождей в этом месте и в это время равносильно казни. Пусть даже поединок будет честным, и он не нарушит ни одного из правил, убийство любимого сына Родвара никого не порадует. Злобный не знал, что молвить.

— Я объясню, — произнес Конан.

Асир бросил на него быстрый недоверчивый взгляд.

— Четыре года назад Авар спас мне жизнь. Моя гордость требует вернуть неоплаченный долг. Поэтому я не могу сказать, что, отправляясь в поход, я обязательно убью ванахеймского мага. Но я говорю: да, я убью Нидхеггсона, если того потребуют обстоятельства. Клянусь своей свободой!

Клятва такой ценностью, как свобода, считалась среди киммерийцев нерушимой. Поэтому Вьяллар не стал вдаваться в расспросы, уверившись сказанными Конаном словами.

— Твоя клятва принята, — кивнул он. — Это все, кто желает участвовать в походе не ради вознаграждения?

Оказалось, что все. Больше желающих принести клятву верности сыну Родвара не нашлось.

— Тогда слушайте же мое решение, о, доблестные воины! — громко объявил отпрыск вождя. — Все, кто только что скрепил клятвой свое стремление победить мрачного мага и обратить в пепел его воинство, отныне займут должность ваших капитанов!

В толпе наемных солдат поднялась целая буря различных возгласов — удивление, недовольство и, наоборот, одобрение.

— Повезло… — шептали некоторые.

— Хитро придумал, плут, — поговаривали другие.

Однако никто не посмел оспорить решение Вьяллара. Конан краем глаза заметил, как переменился в лице Хьёрса.

— Старшими над всеми капитанов я объявляю Гретту и Олава, — продолжил Вьяллар, — с ними наш род уже давно заключил прочный союз. Поход на Гаррад буду возглавлять я лично. Все остальные должны отдать поклон нашему гербу, после чего будут считаться принятыми в войско Родвара Славного и получат первую награду за участие в кампании — по двадцать сребреников на душу.

Зал вновь загудел. Решение Вьяллара показалось привлекательным для многих.

Бор и Хьюки одинаково покорились решению сына вождя Канахов. За ними последовали их люди. Все, за исключением Форсети. Для разбойника оказалось страшнее смерти попасть в подчинение к недавнему врагу. Ванир, зло сплюнув на пол зала, пошел вниз седлать коня в обратный путь. Хьюки удерживать его не стал — слишком велика казалась награда, чтобы отказываться от нее ради принципов одного из своих подчиненных. За особо звонкую монету они хоть в подземелье Крома пойдут поварами помешивать варящихся в кипятке покойников. А что Форсети? В этом походе он не так уж нужен — собственный стратег в кампании, которую продумывают другие умные головы, оказывается лишним. К тому же, такой трус среди смелых искателей приключений привлечет общее внимание. Какое тогда уважение будет к его банде? Еще перестанут их бояться. Так что прощай, приятель…

После того, как, Вьяллар разъяснил все детали, и его отец дал наемным воинам свое благословение, народ стал постепенно расходиться из зала.

Варвар направился на нижний ярус, где собирались гуляки, жаждавшие справить последний праздник перед выступлением.

Гретта хотела, было, подойти к Конану, но, увидев радостно мчащуюся навстречу варвару Миррейу, передумала и сделала шаг в сторону. Киммериец тихо выругался, поняв, что лидер наемников впредь не станет обсуждать никакие дела в присутствии юной волшебницы и, вообще, за время похода близкими подругами они не станут.

Он бы даже побился об заклад о том, что Гретта станет нещадно поливать проклятьями весь мир всякий раз, когда будет видеть рядом с собой Миррейу-капитана, ожидающую ее приказа.

— Ну, что, капитан Конан, поздравляю с назначением! — заулыбалась чародейка.

Варвар промолчал.

— О, как же ты многословен! Разве ты не рад? Ты должен сказать: «Спасибо, капитан Миррейа».

— Мне нужно отдохнуть, — отозвался киммериец.

— Ну, и пень, же ты бесчувственный, — как-то странно насупилась девушка, и варвару показалось, что она сейчас заплачет. — Ты меня обидел… Неужели с тобой нельзя поговорить как с нормальным человеком?

Конан пожал могучими плечами.

— Прости, наверное, я слишком груб для такого прелестного создания, как ты.

— Прелестного создания! — передразнила его волшебница. — И ты такой же! Все вы такие!

Варвар замолчал, не зная, что бы ему сказать такого, чтобы не запутаться в словах еще больше. Миррейа, видя, что ничего стоящего она от него не добьется, развернулась и побежала прочь. Киммериец был готов поклясться, что видел, как в ее глазах задрожали слезы. Тарланд, отправившийся на поиски сестры, стал невольным свидетелем сцены. Так ничего и, не поняв, маг пустился догонять сестру.

Конан едва заметно покачал головой.

Через четверть квадранса к нему вернулась Гретта, почему-то лукаво улыбаясь,

— Это ты довел до слез очаровательного ребенка? Ах, прости, капитана Миррейу.

Киммериец ничего не сказал в ответ.

— Ладно, не бери в голову, — ободряюще улыбнулась командир наемников. — Она сама не знает, чего хочет. А, вообще, по секрету, девчонка от тебя без ума. Уж я-то знаю, поверь.

— Мне все равно.

— Ну, не стоит принимать это так серьезно. Просто шучу, хорошо? А теперь о серьезном — в полдень состоится совет предводителей войска с целью, так скажем, уточнения некоторых деталей. Назначенные на должность капитанов обязательно должны присутствовать.

— Я буду.

— Славно. Пока можешь расслабиться, только чересчур не увлекайся. Ладно, чуть позже увидимся.

Почему-то Конану безумно захотелось напиться.

IV

Вьяллар на военный совет не явился — старший сын Родвара занимался организацией дружины, поэтому главными были Олав и Гретта. Командиры наемников дождались, пока в зале соберутся все отмеченные Вьялларом бойцы. Они пришли — Конан, пара аквилонских магов, шемиты-ассасины, Тарн, Карракх и два вендийских жреца. Главным вопросом по-прежнему оставался поход на Гаррад, однако, на этот раз основное внимание уделялось деятельности Нидхеггсона.

Чтобы переиграть врага в стратегическом плане, требовалось достоверно знать обо всех его действиях, следить за каждым его шагом.

— Правильнее будет утверждать, что в настоящее время Гаррад представляет лишь потенциальную угрозу, — сказала Гретта. — Нидхеггсон, словно зверь, затаился в своем логове, выжидая удобного момента, чтобы напасть. Чародей копит силы, собирает войско — но в какой момент он нанесет удар?

— Сразу, как только придет время, — ответил Олав. — Тогда ярл в первую очередь двинет армию на ближайшие земли и спалит их дотла.

— С чего бы Авару нужно выжидать? Почему не напасть — ведь к настоящему моменту у него уже есть все, чтобы завоевать добрых пол-Асгарда.

— Нидхеггсон — всего лишь исполнитель воли того, кому подчинена его душа и его разум, — сказал Паарадж. — Без веления своего божества колдун не сделает и шагу.

— Кто же это мрачное божество? — подал голос Тарн.

— Хёггсен, — с уверенностью ответил Конан.

— Да, это Хёггсен, который спит глубоко в подземном царстве Хельгарда, темного мира, что не так давно разверзся под владениями ванахеймского ярла, — подтвердил Олав. — Авар выжидает время, нужное для того, чтобы Богопротивник обрел полноценную жизнь в реальном мире. Тогда Хеггсен восстанет из мертвых и возглавит воинство мрака.

— Сомневаюсь, — в ответ на это высказался шемит Икнет. — Богам нет совершенно никакого дела до людских дел, пока те не начинают их тревожить. Но даже тогда Высокие не опускаются до того, чтобы брать на себя руководство над делами смертных. Этот Хёггсен-хитрец желает добиться исполнения своих желаний, и ему нет дела до людей, даже до таких великих, как Авар-шаман.

— Что же нужно Богопротивнику?

— То же, что и людям, только на более высоком уровне.

— Что ты имеешь в виду?

— Авар-чародей поведет армию мертвецов, в то время как Хёггсен затеет войну с себе равными, поводы для которой ничем не отличаются от людских. Это либо месть, либо желание власти.

— Митра, самый могучий владыка мира, окажется его главным врагом, — добавил Бушан.

— И Алый Стилет, который мы хранили веками, понадобится ему в первую очередь, если Хеггсен Коварный хочет разделаться с пламенеющим богом, — согласился со своим братом Самоон.

— Тогда почему вы не поддерживаете Нидхеггсона? — спросил ассасинов Конан. — Авар желает расправиться с Митрой, и разве не эта ли ваша главная задача?

— Ты не далек в суждениях, воин Киммерии, — нахмурился Икнет. — Пойми, время, когда Алый Стилет вонзится в сердце Митры, еще не настало. Митра — законный повелитель Хайбории, он поддерживает порядок во всем мире, и без него все придет в упадок. Да, мы убьем Митру, но еще не скоро, а лишь только тогда, когда у пламенеющего властелина появится достойный преемник, которому окажется по силам взять на себя тяжкое бремя поддержки мирового порядка. Уясни, друг варвар, боги никогда просто так не отдают свою власть, даже когда приходит время уступить трон более умному и могучему. С этой целью и скован наш кинжал — чтобы отнять жизнь у владыки в нужный момент, когда назреет время перемен. А то, что собирается совершить Авар-чернокнижник, противоречит естественному ходу вещей. Убей он Митру сейчас, и в мире воцарится хаос.

— Это как раз и нужно Нидхеггсону, — сказал Олав. — Вернее, Хёггсену. Или им обоим.

— Авар служит орудием Хёггсена, — продолжил мысль Синкху Пленитель, — у него нет своей воли, несмотря на то, что Нидхеггсон считает себя великим и независимым магом. На самом деле он исполняет то, что предсказано ему коварным божеством. Это Хёггсен придумал выкрасть Клыки Асуры, чтобы в лице нашего покровителя заполучить союзника, обратив Светлейшего к злу! Впрочем, самого колдуна едва ли ожидает достойная награда — Хёггсен избавится от него сразу, как только северный маг соберет все необходимые Богопротивнику артефакты для войны со своими сородичами.

— Шесть предметов, — вспомнил Конан. — Двумя он уже завладел.

— Первый — это Клыки Асуры, — подытожил Тарланд. — Хеггсен стремится подчинить вендийского бога. Второй, насколько мне известно, это Черный Венец из Стигии, который некогда принадлежал Сету.

— Что это за Черный Венец?

— Корона хранителя смерти. Ее Сет утратил давно, тем не менее, Нидхеггсону с помощью своего советника удалось отыскать потерю. Я полагаю, Хёггсен пообещает вернуть древний символ власти Сета в обмен на его участие в войне.

— Значит, получается, третий нужный предмет у нас, — заключила Миррейа. — С помощью Алого Стилета и поддержкой Асуры и Сета Богопротивник покончит с Митрой. Остальные боги Хайбории для этой тройки окажутся еще более слабыми противниками — они убьют Иштар, а за ней Эрлика, Крома, и любого, кто встанет у них на пути.

— Картина и так уже пугающая, — сказал Карракх. — Хёггсен настроен очень серьезно. Но, если у него и так много сил, зачем ему еще три предмета? И где они, если не в руках проклятого чернокнижника?

— В Нордхейме, — заявил Олав. — Цепь Рокка, Топор Модгуд и Слезы Крома. Мне стоило больших усилий собрать эти сведения, и оплачены они были десятком жизней. Мне лично пришлось навестить всех прорицателей, гадалок и ведьм в этих краях. Однако теперь я достоверно знаю, где их искать, а посему у нас есть хороший шанс опередить Нидхеггсона.

Слезы Крома волшебные кристаллы, замерзшие на берегу Стылых Озер, что у северных отрогов Иглофийских гор. Они нужны Хеггсену для того, чтобы превратить своего ученика в полубога, которому будет не стыдно доверить командование великой армией тьмы. Цепь Рокка потеряна где-то в холодных пещерах Хифлинга. В незапамятные времена она сковывала гигантского прожорливого волка Аккала, грозившего погубить наших северных богов. Боги оказались хитрее — с помощью этой цепи они пленили чудовище.

Но, думаю, уже тогда Хёггсен задумал использовать ненасытного гиганта в борьбе со своими братьями. Он и вправду выпустил Аккала перед началом Рагнарёка, однако Аккал отправился утолять голод в Хель, чтобы подобно Сумраку, своему ужасному побратиму, пожирать мертвецов. Теперь же когда Богопротивник вновь получит Цепь Рокка, он будет водить на прогулку вечно голодного волка, все равно, что своего верного пса.

Топор Модгуд некогда принадлежал великанской деве. В те времена наши покровители имели власть над великанами, и оружие это было сковано специально для того, чтобы разбить войско асира Хеймдалля. С этой секирой Хёггсену не будет страшен ни один противник из ныне правящих богов. Пока что Топор Модгуд сокрыт в призрачных чертогах асгардского конунга мертвых, Видфинна. Эти три предмета еще не обрели своего владельца, потому скажу одно: нам нужно сильно поторопиться и заполучить их раньше Нидхеггсона!

— Призрачные чертоги, Аккал… — неуверенно проговорила Миррейа. — Больше похоже на легенду…

— Легенду? — жестко усмехнулся Олав, бросив на девушку недобрый взгляд. — Если черный колдун завладеет артефактами раньше нас, вот тогда получится настоящая легенда! Клыки Асуры тоже считали вымыслом, но только благодаря надзору и верной службе их хранителей.

Синкху и Паарадж согласно кивнули.

— Топор Модгуд, Цепь Рокка и Слезы Крома тщательно сокрыты от глаз людских, но это вовсе не означает, что они являют собой лишь чью-то фантазию. Если Авар доберется до них раньше нас, мы неизбежно проиграем.

— Подожди-ка, — засомневался Тарланд. — Хорошо, мы завладеем артефактами прежде противника. Но не в Гаррад ли мы держим путь? Не случится ли так, что мы сами принесем ванахеймскому колдуну все необходимое?

— Ты хочешь предложить другой план, аквилонец? — сурово потребовал Олав. — думаешь, лучше будет маршировать на Гаррад, оставив брошенными предметы, столь важные для осуществления рокового плана чародея?

Гарланд замолчал. Возможно, он действительно хотел что-то предложить, но у него не хватало решимости перечить могучему северянину, который, как видно, не терпел ни чужих сомнений, ни возражений.

— Даже если мы соберем все три, прорваться в Гаррад будет задачей не из легких, — неожиданно сказал Тарн. — Я был в тех местах. Там ходят живые трупы и бешено ревут снежные великаны. Если у тебя нет особой стратегии, Олав, можешь оставить надежду на скорую сдачу темного ярла.

— Мы еще не успели выступить, а ты уже начинаешь сомневаться. Похоже, Вьяллар зря…

Тарн медленно поднялся.

— Что Вьяллар? Зря выбрал меня капитаном? Ты это хотел сказать? Что ж, знай, командир, во-первых, мне наплевать на то, сколько погибнет народу с той и с другой стороны и, вообще, на то, сколько храбрых воинов сложат головы в этом походе. Во-вторых, мне давно наплевать на себя — оттого, что я умру, мир много не потеряет. В-третьих, в поход я иду из чистого любопытства и желания кому-нибудь помочь. Но я не участвую в абсурдных затеях, понимаешь? Сколько у Вьяллара людей? Три сотни? Пять? А у Нидхеггсона в десять раз больше одной только мертвечины! Да и потом, как ты собираешь пробиться за стены темного города, не имея подобающего вооружения — катапульт, лестниц, баллист?

— Да он стратег, — хмыкнула Гретта, видя растерянность в глазах своего командующего-напарника.

— Будем уповать на помощь Имира, — угрюмо ответил Олав, не найдя сказать ничего лучшего.

— Раз уж разговор коснулся стратегии, было бы неплохо узнать, какие силы имеются у нас в наличии, — продолжил тему Тарланд.

— О, конечно, капитан аквилонский маг, — с издевкой произнес северянин. — Простите, что не сообщил вам этого раньше…

Олав начал смеяться, но потом резко оборвал себя.

— Послушай, аристократ, ты уже давно не на своей земле. Здесь Киммерия, а после тебя ждет Нордхейм. Здесь нет конницы, нет тяжеловооруженных рыцарей, здесь не машут яркими знаменами и нигде не реют позолоченные штандарты. Здесь есть одна толпа малоуправляемых людей с топорами и мечами, и этот сброд — все твое войско. Капитан — это не тот человек, который командует кавалерией или отдает приказы лучникам, это такой же грязный варвар, чуть сильнее и проворнее остальных. Ты идешь в бой не под звуки горна или рога, а под рев обезумевшей от ярости толпы своих же воинов. Надеюсь, это предельно ясно?

Тарланд неуверенно кивнул. На защиту брата пришла Миррейа.

— Откуда нам знать, господин Олав, что значат все эти воинские премудрости? Мы — волшебники, и наша задача не проливать кровь на полях сражений, а оберегать мир от демонов и злых духов, рвущихся на свет из вечной тьмы. А это куда опаснее, чем встречаться с противником на ратном поле! В Гаррад нас ведет не жажда наживы, а ответственная миссия, выполнение которой было возложено на нас магическим орденом. Если проиграем мы, вскоре весь мир накроет тьма, можете не сомневаться — Его Светлейшество Канерес Златобородый увидел это в магическом шаре. Он видел, как целый мир пожирали огромные языки пламени, как горела земля, и даже по воде скользили волны огня. У нас мало времени — великое зло уже показало свой мерзкий лик в Хайбории, и нужно остановить его, во что бы то ни стало. Так что вопрос моего брата вполне справедливый — какиесилы есть в нашем распоряжении, чтобы покончить с колдуном из Ванахейма?

— Сорок три десятка наемных воинов и благословение Родвара, — сдержав усмешку, ответил Олав.

— Можно нанять больше воинов, — сказал Конан. — Альтинг — далеко не единственный способ привлечь отчаянных рубак из окрестных земель.

— Собранных сил вполне достаточно, — возразил командующий. — Запомни, киммериец, мы готовим не армию для войны, а большой отряд для внезапного и скорого рейда по землям Ванахейма. Наш успех кроется в быстроте действий, которую можно потерять, потратив время на сбор большой дружины. За это время враг успеет собрать три недостающих артефакта, и тогда уже Нидхеггсона ничего не остановит. Плевать на Алый Стилет, Хёггсен управится и без него…

— В таком случае, выступать нужно немедленно, — сказал варвар. — Разговорами дело не подвинешь.

— В этом я с тобой согласен, боец, — отозвался Олав.

На этом военный совет завершился.

V

Перед тем, как наемное войско выступило из Зала Факелов, воинам Родвара предоставили последнюю возможность, как следует отдохнуть и набраться сил, после этого должен был начаться скорый рейд без всяких передышек. Никаких поправок в скорости передвижения из-за усталости солдат не допускалось.

Старику Тьяцци очень не терпелось знать, как прошел военный совет. По воле той самой судьбы, в которую так настойчиво отказывался верить киммериец, предсказатель подошел и похлопал его по плечу как раз в тот момент, когда Конан пил мед. Мгновенно подсчитав время, варвар убедился, что с момента их первого разговора прошло ровно десять дней.

«… и ровно через десять дней я подойду и похлопаю тебя по плечу, когда ты будешь пить мед в Аломаре…»

Простое совпадение, — или старый мошенник действительно обладал даром предвидения будущего? Так или иначе, киммериец не позволил себе терять время на долгие размышления вместо того, чтобы с умом использовать выделенное время для отдыха, который не предполагал для варвара какого бы то ни было умственного напряжения.

— Тревожное знамение, мой мальчик, — сказал Динхвалт, усаживаясь за стол возле Конана.

— Снова духи мертвых?

— Нечто более страшное. Я думал, я всего лишь задремал и вижу страшный сон. Однако оказалось, я существую в облике другого — не человека — а бога! Это был он, Хёггсен-хитрец, ныне спящий в душной тьме. Но там, в моем видении, он подвергался жестоким мучениям в кошмарном месте, где всюду горел огонь, и сновали страшные бестии, и я смотрел его глазами! В той стране небо было малинового цвета, а языки пламени вздымались до самого неба! Зовется она Тьяргард. Там оказалась мятежная душа Хёггсена, после того как он расстался с жизнью на Рагнарёк. Его дух провел тысячу лет в глубокой яме, полной жаркой лавы, бессильный вырваться на свободу. Бездну мучений, сотни самых изощренных пыток огнём вытерпел его бессмертный дух, пока, наконец, не обрел долгожданную свободу! Теперь же он спит, безмятежно и кротко, возвращаясь в реальность нашего мира. Глубоко под землей среди уютного мрака Хельгарда, где нет палящего жара, покоится его тело, готовое обрести жизнь в назначенный час. Я запомнил, я прочувствовал все, что испытывал северный бог, о, и что это были за мгновения! Хёггсену-предателю пришлось претерпеть безграничный океан страданий! Но самым страшным мне показались его воспоминания о побеге — ты не представляешь, Конан…

Тьяцци перевел дыхание.

— Сквозь огонь, сквозь шторы ревущего пламени — на свободу! Он пробегал у самого трона владыки Тьяргарда и дерзнул заглянуть в его пылающие очи. Пламенеющий взор из-под угольно-черных век едва не спалил Хёггсена, но он устремился дальше, перекинулся в орла и полетел. Огонь, сорвавшийся вдогонку с распростертой длани, опалил его перья. Тогда Хёггсен обратился в волка и помчался быстрее самого ветра.

Но горящий великан дунул что было мочи, и обжег жаром его бока. Наконец, Хёггсен-хитрец достиг заветной границы горящей страны — там он остановился, вернув прежний облик и замер, глядя на высокий трон гиганта. Владыка огня послал в его сторону пылающих хищников, но Хёггсен знал, что им его уже не догнать. Тогда он стал издеваться над своим тюремщиком.

«Назови себя, чтобы я мог восславить во всем мире имя величайшего глупца и растяпы, который позволил мне бежать», — сказал недавний узник.

«Тьяр», — дохнул жаром великан. — «Ты еще вспомнишь свои слова, Хёггсен-насмешник, когда мы встретимся вновь. А теперь беги…»

И с этими словами он поднял из земли фонтан лавы, которая едва не поглотила обрадовавшегося Хёггсена. Тьяр усмехнулся — так трещит уголь, когда его касается пламя, и северный бог содрогнулся…

— Что же все это значит?

— Не знаю, Конан. Но туманные видения посеяли тревогу в моей душе. Я чувствую беду, которая надвигается, подобно огромной грозовой туче. Только несет эта туча не прохладный дождь, а огонь и нестерпимый жар Тьяргарда!

— Я успел убедиться, что ты редко ошибаешься, Динхвалт, — сказал киммериец. — Вот только поверь, разгадывать видения я тебе не помощник. Возможно, тебе лучше обо всем рассказать Миррейе и Тарланду — глядишь, аквилонские маги во всем разберутся. Они-то, наверняка, тебе что-нибудь да посоветуют.

— И то верно, — согласился предсказатель. — Что ж, пойду, разыщу чародеев.

Конан просидел в одиночестве чуть больше колокола, медленно набивая желудок. Потом киммерийцу вновь составили компанию в трапезе. На этот раз к варвару подсела Гретта. Сначала она поела, нисколько не стесняясь показаться неаккуратной, старательно нарушая все правила южного этикета. Только после этого заговорила с Конаном.

— Знаешь, я тут подумала, во время похода нам надо держаться друг друга.

Варвар внимательно посмотрел на собеседницу.

— Разве не Олав — твой напарник-командующий?

— Он самый. Однако…

— Что?

— На самом деле мы не так уж давно знакомы. Ты — человек проверенный, а Олав…

— Ты ему не доверяешь?

— О, нет, конечно же, доверяю, просто некоторые его решения временами кажутся мне… странными.

— Стратег он хороший, бывалый командир и отличный воин, это сразу видно, — сказал Конан. — Да вот только у меня к нему нет доверия. Что-то подсказывает мне, что Олав хитер как лиса и проворен как куница, хотя я могу и ошибаться. Впрочем, если он покажет себя как отменный полководец, я пойду за ним хоть в Хель.

— В Хель… Как бы и вправду туда идти не пришлось… А потому ты подумай над моим предложением. Когда бойцы скреплены порукой, даже в царстве тьмы шагается увереннее.

— На меня ты можешь положиться, — с уверенностью заявил варвар.

— Вот и славно.

Гретта позволила себе быструю, яркую улыбку.

Часть четвертая. Слезы Крома

I

Ванахеймский ветер имел прескверное свойство проникать под любую теплую одежду, забираясь даже в самые маленькие щели. Стылое дыхание Имира обволакивало тело странника, беспощадно выветривая скопившееся под одеждой тепло, кусачий мороз щипал кожу, вонзая в плоть тысячи крошечных ледяных игл. Привычные к холоду варвары уже не обращали на это внимания, а вот скитальцам из теплых стран Восхода пришлось и вовсе туго. Мерзнущие даже от слабых порывов стылого ветра, коварной забавы Ледяного Бога, они все плотнее кутались в скорняжные шубы, тщетно надеясь хоть как-то согреть стынущие тела.

Иногда приходилось останавливаться до шести раз в день, чтобы позволить теплолюбивым уроженцам Шема привести в порядок негнущиеся руки и ноги, отогреться у костра и уж после продолжить путь.

Вендийцы и пара аквилонских магов держались более мужественно. Мерзли они ничуть не меньше остальных, но упорно не желали подавать виду. Синкху и Паарадж, страшно лязгая зубами и вспоминая имена всех богов, упрямо продолжали шагать, невзирая ни на какие погодные условия.

Вера грела их, а воображение жрецов, рисовавшее мрачные картины того, как заклятый враг держит в руках священную реликвию, нещадно подгоняло вперед обоих. Если даже Святым Хранителям и случалось расслабиться на пару мгновений, то через какое-то время они уже снова размеренно шагали в строю наемников Родвара.

Миррейа и Тарланд люто страдали от мороза, но ни от одного из чародеев не исходило ни одного малейшего намека на жалобу — аквилонские маги, посиневшие от холода, с блестящими от слез глазами, выжатыми суровым ветром, молча шли вперед и вперед, так словно бы сами были сделаны изо льда, и никакие проказы Имира не могли их остановить.

По мнению северных варваров, с их-то выносливостью уже давно было пора рухнуть в снег, отказавшись от любых попыток к передвижению по холодной снежной степи — «Все, дальше не могу!»

Так ведь нет — магикосенсы ордена шли вперед, точно вся их сила вылилась в бездумную механическую ходьбу, а умения слились в единое желание, во что бы то ни стало выжить. Даже угрюмые северные воины отдавали должное их мужеству и выносливости.

Конечно, силы Миррейи и Тарланда были далеко не безграничны — стоило отряду пройти за день немногим больше отмеренного расстояния, и к вечеру оба мага едва держались на ногах, а засыпали тотчас, как только касались спиной разложенной постилки.

Однако своей целеустремленностью и упорством, а также недюжинной волей, редко свойственной их избалованной породе, аквилонские чародеи, несомненно, снискали большое уважение среди северян. Никто больше над ними не подшучивал и не позволял ехидных улыбок в их адрес — ни Олав, ни Гретта, ни кто-либо из наемников.

Хьёрса и Бор благоразумно забыли про историю, происшедшую в Данакаре, и Конан даже начал верить, что угроза со стороны головорезов двух банд начала отступать от Миррейи и ее брата.

Старик Тьяцци постоянно держался киммерийца. Нередко он надоедал варвару своими рассказами о тяжких странствиях беспризорных душ покойников или о тайных мирах, где пьют мед павшие в битве воины и жарятся в неугасающем огне убийцы королей.

Как ни странно, варвара это нисколько не раздражало — даже пустая болтовня, как известно, делает путь короче. На старого прорицателя холод, похоже, не сказывался ни в какой мере. Согретый вином и мыслями о блуждающих во мраке душах, Динхвалт был готов шагать хоть днями напролет, удивляя не только бывалых наемников, но даже их лидеров, которые раньше ничего подобного не встречали. Вот уж кто-кто, а старый Тьяцци оказался отменным наемником. Он постоянно давал полезные советы тем из асиров, кто нуждался в правдивом прорицании, тревожась о будущем, предсказывал погоду и безошибочно выбирал верные пути, не заметенные снегом. К тому же, вдвоем с Конаном они, как могли, помогали Миррейе и Тарланду, и, возможно, благодаря их общим усилиям, маги еще до сих пор не замерзли в снегу. Нередко аквилонцы с деланным презрением отвергали их помощь, ссылаясь на то, что сами прекрасно справятся.

Хотя даже безмозглый ётун понял бы, что без стараний Конана и Тьяцци дела у аристократов из соседнего королевства складывались бы многим хуже.

Удача благоволила отряду уже достаточно долгое время, и Олав даже начал подозревать в столь благом стечении обстоятельств какой-то подвох. Не ожидает ли их впереди какая-нибудь хитроумная колдовская каверза? Не притаилось ли несчастье за чередой щедрых подарков судьбы? Насколько себя помнил командующий войска, еще никогда прежде ему не доводилось возглавлять поход, в котором события имели бы столь положительный оттенок.

Стечением обстоятельств, казалось, руководило какое-то неведомое покровительственное волшебство. Две седмицы скорого марш-броска по просторам Киммерии, затем благополучный переход через Иглофийские горы, в которых они умудрились ни разу не попасть под обвал или наткнуться на другую значительную неприятность, а теперь и Ванахейм, тихий и безмятежный, точно небесные луга хозяйки Атали. И это притом, что четырем с половиной сотням вооруженных воинов еще ни разу не пришлось ввязаться ни в одну стычку!

Боевой дух небольшой армии Родвара казался достаточно высок — наемники из числа асиров и ваниров, несмотря на жестокие холода, выглядели превосходно — таких хоть сразу к Хару веди, кого хочешь на части разорвут, все как один смелые и благородные.

Жажду скорой наживы постепенно вытеснил настоящий азарт. Большинство варваров, как справедливо предположила Миррейа, как будто и в самом деле уверовало в то, что они отправились на священную войну, призванную вычистить скверну, скопившуюся во владениях молодого ярла-колдуна (эта скверна; усмехнулся в ответ Конан, всегда имеет приятный желтый оттенок и звонко дребезжит, подкинутая в воздух щелчком большого пальца), а заодно спасти Крома, Асуру, Митру — и кого там еще? Хёггсен он, понятно, враг, противник мирового порядка. Авар — еще того хуже, раз доверился лживым речам мятежника.

А вершить правое дело в угоду Иггу все равно, что украшать Вальхаллу своим присутствием. Да и разве Отец Дружин забудет их, удалых смельчаков, после всего, что для него сделали? О нет, конечно же, нет. Эта война принесет не только несметные богатства, но и обеспечит беспрепятственный проход в Залы для избранных, куда Хар берет только самых отважных и самых мужественных.

Реган даже побился об заклад на свой чудесный молот, что Гаррад будет взят раньше, чем закончится сезон волчьих свадеб. Его противником в споре стал никто иной, как Тарн,молчаливый Тарн, Сын Гарпии, который только недоверчиво качал головой в ответ на настойчивые увещевания асира.

Загадочный получеловек верил в то, что поход окажется для многих лишь кратчайшим путем в могилу. Впрочем, казалось, Тарна больше занимает сам процесс спора, нежели его предмет — привыкший вечно скрываться в тени и ненавидеть полноценных людей, Сын Гарпии, наконец, получил возможность не прятаться от взоров соседей.

Карракх постоянно устраивал потешные бои с воображаемым драконом, тем самым, развлекая галдящую орду наемников, или же веселил уроженцев северного края историями о шальных блудницах, которых он якобы перепробовал за свою жизнь больше тысячи.

Грубым варварам вскоре полюбился невысокий шарлатан, ненавидевший крылатых змеев. В любую компанию он мог внести искру веселья и растопить лед плохого настроения. Даже люди Хьёрсы и Бора позволяли себе улыбаться над бесстыдными шутками Карракха, а Бели и Брокк те и вовсе благосклонно предложили Заклинателю Драконов свое покровительство в скором будущем, после окончания похода. Впрочем, в таковом шаман вряд ли нуждался.

С Конаном бандиты вели себя осторожно, хотя подобная необходимость, скорее, была вызвана установленными порядками. Вздумай они вновь затеять драку, Олав быстро нашел бы на них управу. То же самое касалось и Хьёрсы. Вьяллар до сих пор не забыл его вспыльчивого характера и надежно приглядывал за асиром.

Злобный был бы и рад устроить какую-нибудь подлость Конану или выкинуть над киммерийцем гнусную шутку, но пока Вьяллар держался настороже, у наемника оставались связаны руки. А вот в том, что рано или поздно он улучит момент, чтобы исполнить задуманное, у варвара сомнений не было.

В одно время Конану даже хотелось подойти к асиру, чтобы раз и навсегда решить все проблемы — словом или сталью. Но, подумав, киммериец отбросил идею — такая ссора пойдет на радость другим недоноскам, вроде Хьёрсы, не говоря уже о том, что Вьяллар с позором прогонит его из отряда, как неразумного разжигателя скандала.

Сын Родвара не терпел никаких распрей в своем войске — даже шутейных кулачных поединков. Возможно, благодаря поддержке строгого порядка из сброда разномастных вояк получилось какое-то подобие войска. И в том, что все шло гладко, нельзя было не усмотреть заслугу сына вождя канахов. Что и говорить, из Вьяллара получился отличный стратег и полководец. Кое-кто даже поговаривал, что с рождением отпрыск Родвара отнял у родителя всю причитавшуюся тому мудрость. Конечно, сами распространители крамольных слухов тщательно избегали того, чтобы сказанное могло каким-то образом дойти до самого вождя войска. Вряд ли подобная мысль, прозвучавшая от подчиненных, могла польстить полководцу.

Если Олав замещал Вьяллара по вопросам организации войска и соблюдения порядка, то Гретта взяла на себя обязанность руководить советом капитанов. На ее плечи была возложена ответственность за принятие тактических решений, — какой путь избрать, чтобы до поры оставаться незамеченными; какое время лучше выждать, а в какое передвигаться с удвоенной скоростью.

За капитанами небольшой наемной армии сохранялось право следить за порядком в войске, а также принимать совместное решение в тех редких случаях, когда Гретта не могла брать на себя ответственность за отдачу личного приказа без согласования с меньшими чинами. О появлении буранов и метелей ее предупреждал Тьяцци, выбирать правильный путь помогал Конан, который благодаря своим инстинктам мог определять возможные ловушки, устроенные на пути врагом. Капитан наемников, безусловно, считалась с мнением своих спутников, хотя последнее слово, конечно, всегда оставалось за ней. Безо всяких злоключений четыре с половиной сотни бойцов достигли Годдарских Равнин, за которыми предстояло преодолеть Глотку Великана — заснеженную низменность, усеянную сотнями тяжелых круглых валунов. А уж оттуда до Стылых Озер рукой подать.

II

Изначально этот поход представлялся Конану многим труднее, поэтому варвар, если и не ожидал ежедневно беды, как Олав, то, по крайней мере, был уверен, что все испытания ждут их впереди. Ясно как день, вот так без задержек и потерь до самого Гаррада они не дойдут. То ли дело, что еще затевает Авар! За тот единственный раз, столкнувший его с колдуном, киммериец успел понять — молодой ванахеймский ярл способен на многое, очень на многое. Если Нидхеггсон решит заняться их войском всерьез, тогда наемникам Родвара не поможет даже Имир. Ведь и в самом деле глупо надеяться, что они успеют собрать все нужные магу предметы, не навлекая на себя гнев ванахеймского чернокнижника. И уж, тем более, неразумно полагать, что они сумеют пройти вместе с ними в Гаррад и разрушить башни темного города под пристальным взором Авара. Маг обязательно нанесет удар — но где и когда?

В том, что он выживет, Конан не сомневался. Он вообще об этом не думал. Смерть в понимании уроженца Киммерии — вполне естественный ход вещей, если она, однако, не вызвана лихими деяниями врага. Тогда приходится защищать свою жизнь, а также тех, кто может пострадать от действий губителя. Под рукой всегда есть грозный стальной меч — а что еще нужно киммерийцу, чтобы отстоять свое право на существование? Но даже если случится так, что он сложит в бою свою голову, ему будет не срамно появиться в чертогах Крома.

А что другие? Миррейа? Тарланд? Тьяцци? Гретта? Сумеют ли они достойно принять смерть? И куда пойдет каждый из них — в Вальхаллу к Хару, в холодную мглу Имира или же в роскошный дворец Митры? А может всех их поглотит вечно голодная хозяйка Мрака, темная госпожа Хель? Бездонный колодец тьмы, откуда нет возврата к жизни — ни через сто, ни через тысячу лет, пока не истлеет единая цепь, сковывающая души всех покойников…

Нет, тогда умирать им нельзя ни в коем случае. Однако идти в пасть чудовищам Хельгарда все же придется. Иначе скоро весь окружающий мир станет похож на унылое Царство Мрака. Не об этом ли без устали повторяет Тьяцци? Не о том же ли свидетельствуют зловещие знамения и дурные вести, идущие с Полуночи? И не тот ли дремлет в глубоких подземельях Гаррада, кто способен затопить душной мглой и жидким огнем весь мир, как это уже случилось однажды? Даже мрачный бог их страны, в таком случае, сгинет навсегда.

Боги бессмертны, не так ли? Или же все это легенды? Если Хёггсен не умер, в то время как его дух провел много веков в заточении, дожидаясь единственного мгновения, чтобы вырваться на свободу, то есть шанс, что где-то и по сей день скитаются души ушедших покровителей Нордхейма.

Возможно, призрак Хара все еще блуждает в запредельной Вальхалле, среди ратей доблестных воинов, и бородатый Игг сам подливает мед в рога, которые подносят к устам усопшие воители.

А где же сейчас Тюр, великий Тюр, который одним взмахом своего огромного молота мог раскрошить черепа сразу трем великанам? Наверняка, Кром знает ответ. Когда пробьет роковой час, и Конан предстанет перед темным троном владыки, он обязательно спросит своего покровителя. Но покуда он здесь, в мире живых, ответ на этот вопрос ему предстоит искать самому.

Конан заметил, насколько далеко он зашел в своих размышлениях. Такое бывало нечасто. Люди его племени всегда считали своим долгом действовать, а созерцать и размышлять — это удел богов.

Новая мысль, напросившаяся сама по себе, поразила варвара своим необыкновением — они ведь идут в Гаррад защищать богов! Разве не так?

Где же великий Митра, самый могучий и сильный из ныне царствующих, на которого уже заготовили кроваво-красный кинжал темные шемиты? Или великий Асура, который без чужой помощи не может вернуть потерянные клыки? Или Сет, у которого точно у младенца отняли венец, и теперь играют им, словно сущей безделицей на глазах у грозного стигийского владыки?

Почему великие и могучие не снизойдут со своих высоких тронов, чтобы наказать всего-то одного-единственного колдуна — смертного, посмевшего бросить им вызов? Будь у Митры желание, весь Гаррад бы в одночасье превратился в огромную кучу золы. Но ведь нет — Митра неподвижно сидит в своем дворце, дожидаясь пока пробьет колокол. Неужели так необходимо ждать, пока гибель прокрадется в твои покои и пощекочет тебя своим раздвоенным змеиным язычком?

И ведь кто встал на защиту самого пламенеющего бога?! Они, варвары с Полуночи! Могут ли высшие, в свою очередь, быть настолько глупы, чтобы доверять смертным дар своего существования? Или же они настолько беспечны и ленивы, что не поведут и пальцем, пока мир не расколется пополам?

Конан нахмурился — ответа на этот вопрос у него не было. Зачастую действия богов нельзя понять. На то они и боги. А ведь в число беспечных богов, которым угрожает опасность, входит и Кром. Неужели же и его можно осуждать за неосмотрительность?

Устыдившись собственных дерзких мыслей, варвар остановил их течение — чего доброго Кром рассердится. Вот умрет он и предстанет перед высоким троном — и как тогда посмотрит в глаза великому хозяину Киммерии?

«Ты ли Конан, тот человек, который позволил себе усомниться в моей мудрости?»- спросит его Кром.

Впрочем, будет гораздо страшнее, если этого вообще не произойдет. Трон Крома окажется пуст. Покровителя киммерийцев погубит Авар, отправив Великого в скитанья по пустым безднам небытия? И разве может позволить он, сын Киммерии, любимец могучего владыки, этому случиться?

Против воли из легких варвара вырвался тяжкий вздох.

Вендийцы, аквилонские маги и шемиты, наверное, чувствуют то же самое — беспредельную пустоту, хаос разрушения и смерть впереди. Это непременно произойдет, если Хёггсен Богопротивник вырвется на свободу. Поэтому они идут вперед, невзирая ни на какие трудности.

Стоит поддаться искушению, расслабиться хоть на миг — и все, конец. Исправлять содеянное кем-то невежественным и могучим, потом уже будет поздно. Утекающее время становится все дороже и дороже.

А может, помощь Крома все-таки незримо присутствует?

Владыка Киммерии незримо живет среди них и лично ведет вперед войско, так что наемники Родвара беспрепятственно ступают по землям Ванахейма. Быть может, властелин душ всех варваров сопровождает их в дороге, указывая верный путь?

Все-таки деяния богов до конца непознаваемы, впрочем, как и их вершители. Кажется, ты все про них знаешь — и про их тусклые подземные чертоги, и про армии духов, составляющих их свиту… И все-все про них тебе известно. А вот, оказывается, шагаешь ты по земле, а он рядом — невидимый Кром идет настолько близко от тебя, что ты можешь коснуться его рукой. И нет нигде слепящего сверкания молний, не трепещут небеса, не стонет у стылой земли сонм духов, и не трубит в рог подземное воинство, выходящее из зева раскрывшихся врат… Странные создания эти высшие.

— О, Кром, не оставляй нас в трудный миг, — тихо проговорил киммериец в очередной раз. — Не обдели нас своей помощью, и тогда в назначенное время я появлюсь в твоем подземном дворце в позолоченных доспехах, а в руках буду держать головы тех, кто последними посмел покуситься на твой высокий трон…

Сзади к Конану неслышно подошел Синкху Пленитель. Варвар мог расслышать любой, даже самый тихий звук шагов, но на этот раз он был готов поклясться собственным сердцем в том, что жрец двигался совершенно бесшумно, да еще так, что его дыхание жизни не настораживало попутчика.

— Кажется, ты молился своему богу? — поинтересовался вендиец. — Это так?

— Может и так. Ведь ты все слышал, к чему притворяться, будто бы последние слова долетели до тебя случайно? Не удивлюсь, если ты еще и мысли видеть умеешь.

— Во многом ты прав, мой светлейший друг, и все же не везде. Мысли читать я не умею. Я могу лишь догадываться о том, куда обращены помыслы человека — в добро или во зло.

— А как насчет моих мыслей?

— Если бы я заметил что-то недоброе, я бы не подошел.

— Вот как?

— Прятать мысли позволено злодею, а тому, у кого на сердце нет ничего дурного, нужно научиться открывать свой разум для других, так сказал наш пророк Ррад Нури.

— А ты бы это мог сделать?

— По твоей воле, мой северный брат. Расскажи мне, о чем ты думаешь, и я поделюсь с тобой тем, о чем мыслю я.

— Что ж… действительно, я думал о своем покровителе, Кроме, — согласился киммериец. — А до этого мне пришла в голову мысль, что Авар — безумец, раз уж начал действовать по воле того, кто способен разрушить старый порядок и сгубить нас всех. Вот и сейчас я призываю Крома в свидетели, что жестоко отомщу тому, кто жаждет свергнуть высокого повелителя нашей страны с его законного трона, пусть даже этот человек некогда спас мне жизнь. Перед ним в долгу я, но никак не Кром.

— О, тогда, должно быть, ты представляешь себе, что чувствуем мы, зная, что самый страшный и одновременно притягательный предмет для Асуры, его клыки, находится в руках у врага! Наш бог очень и очень добрый, и будет негоже, если лиходей Нидхеггсон совратит его с правильного пути… А какой он ваш бог Кром?

— Он… справедливый, — немного помолчав, ответил варвар. — Не хороший и не плохой. Он судит всех по заслугам. Когда ты приходишь в его царство после смерти, Кром сам выбирает тебе место — подлецов и трусов кидает в кипящий котел, а смелых воинов усаживает за праздничный стол, точно самых дорогих гостей.

— Должно быть, ваш бог очень мудрый, — рассудил Синкху. — А вот наш Асура не всегда был таким. Когда-то он был злым демоном и питался человеческой кровью, пока питары не разрушили его дворец. Сначала Асура хотел обмануть их, чтобы просто выжить, и притворился добрым. Но потом благие деяния стали все больше и больше привлекать великого, он понял, что способствовать жизни куда интереснее, чем ее губить, что исцелять и просвещать гораздо полезнее, чем увечить, и, таким образом, злой демон превратился в доброго бога. Ты же понимаешь, северный брат, как больно будет нам, его преданным слугам, когда Асура начнет обратное превращение. Нельзя допустить того, чтобы Авар воспользовался священными клыками. Нужно остановить его деяния любой ценой — иначе повсюду распространится смерть и разрушение.

— Об этом нам поведал сам Асура, — поддержал жреца другой Святой Хранитель, Паарадж. — Он чувствует перемены и сильно от этого страдает. Но не за себя — ему жалко нас, ничтожных. Пока еще великий способен переживать, хотя это дается ему с трудом, и он все больше теряет связь со своим добрым обликом. Но вот неумолимый рок приблизит тот час, когда Нидхеггсон возьмет в руки клыки, и тогда…

— Не успеет, — сказал Конан. — Мы не позволим ему.

— Хочется верить, брат мой. Очень хочется. Хорошо, что ты един с нами во мнении. Ни Кром, ни Асура не должны стать жертвами мерзкого чародейства.

— А как же Митра? — подумав, спросил варвар. — У этих темнокожих убийц хранится клинок, который способен прервать жизнь пламенеющего бога. У Митры много почитателей. Если вдруг произойдет страшное, и Высокий сгинет, кто позаботится о них? Не случится ли так, что злополучный кинжал станет его скорой погибелью?

— Истина в мире не всегда понятна, — сказал на это Паарадж. — Вот, например, я тридцать лет прожил на свете, занимаясь тем, что охранял священную реликвию Светлейшего, и только пару лет назад узнал, что Асура — это бывший демон. А что до Митры и таинственного оружия темнокожих, то здесь существует отдельная загадка, разгадать которую совершенно непросто. Жизнь Митры — и клинок, который, возможно, также как и Клыки Асуры, никогда не стоило выносить на дневной свет…

— В любом случае, я им не доверяю. Убийство бога никогда не оправдывается. Если, конечно, он не злой разрушитель.

— В этом ты прав, киммериец. И опять же не совсем. Если бы питары убили Асуру в незапамятные времена, кто бы заботился о Вендии все эти долгие столетия?

— Тогда, выходит, и Хёггсена нельзя убивать?

— Может, и нельзя, — неопределенно ответил Паарадж. — Пока что наш враг не Хёггсен, а его не в меру талантливый ученик.

— Нидхеггсон некогда спас мне жизнь, — вновь вспомнил Конан. — Его бы я не стал убивать, если бы не было на то нужды.

— Придется. Иначе Гаррадом вскоре будет называться вся Хайбория. Действуя во благо, нередко приходится жертвовать жизнью.

— Чужой…

— Не только. Я и Синкху с радостью отдадим собственные, чтобы оградить от опасности нашего Светлейшего.

— Я верю, этого не потребуется. Сгинет тот, кто неправ. Тот же, за кем правда, пройдет сквозь любые преграды.

— Эх, северный брат, к сожалению, в нашем мире такое случается не всегда. Шанс выпадает как хорошим, так и плохим, — выразил свою позицию Синкху. — Тот, кто умелее, ловчее и сильнее, зачастую выходит победителем в любой ситуации.

— С твоих слов ясно, что все решает сила, — заметил Конан.

— Напротив. Не физическая сила, но могущество идеи, укоренившейся в разуме людей, тех, что впутались в узы спора. Тот, у кого идея оказывается сильнее, выигрывает единоборство, понимаешь?

— Нет. Если у меня в руках меч, а у противника — лишь голые руки, будь он хоть трижды ученый мыслитель, все равно проиграет. Что бы он там ни надумал, какую бы хитрость ни изыскал, я все равно зарублю его, если не с первого, так со второго удара, — рассудил варвар со своей логикой.

— Ты не совсем верно истолковал слова моего единоверца, мудрейший друг, — сказал Светлый. — Сила идей не обязательно есть сила ума. Идея — это, прежде всего, целеустремленность, рвение или же, если угодно, совершенное желание выполнить свою миссию, неважно кем тебе предначертанную. Тогда никакие преграды не помеха. Почему у проклятого вора Ганглери получилось выкрасть священный артефакт? Как сумел он пройти все ловушки? Почему он сумел в клочья разорвать защиту Святых Хранителей, которые всю свою жизнь только и учились защищать святыню? Потому что его идея — то нечистое желание выкрасть Клыки Асуры в угоду своему мастеру — превзошла все наши помыслы его охранить. В ту ночь Ганглери неумолимо двигался к исполнению своей цели, а наши собственные мысли пребывали в вязкой дреме. Мы не были готовы отстоять артефакт и, как видишь, горько за это поплатились. Погиб Валанх, погиб учитель Парамурди…

— Но ведь вы живы!

— Да. Возможно, Асуре было угодно, чтобы мы увидели еще ни один рассвет. И я даже догадываюсь, по какой причине: Светлейший надеется, что мы сумеем предотвратить неизбежное, обратить необратимое. Лик Асуры видоизменяется с каждым новым мгновением! Добрейший из добрейших становится все равнодушнее и все больше тонет в холодном море тьмы. И все же он страдает, жалея о том, что скоро утратит способность покровительствовать Вендии и заботиться об ее жителях. Что отныне он не сможет защитить своих детей — и от чего же? От собственных деяний!

— Скажи, мудрый, — задумался Конан. — Вот сейчас мы двигаемся на Гаррад. У нас есть идея — положить конец деятельности мага Нидхеггсона. И многие, как выяснил Вьяллар, пошли в поход вовсе не из-за денег. Значит, если наша идея сильна, мы победим?

— Нельзя утверждать с уверенностью, киммериец. Однако, в целом, ты прав: чем увереннее мы движемся к своей цели, чем сильнее мы верим в то, что справимся с возложенным на нас заданием, не посрамив честь, тем больше у нас шансов на победу. Остальное решает воля богов.

— Объединив свои усилия, мы совладаем с темной магией Авара-отступника, — поддержал вендийца Синкху. — Главное — идти до самого конца.

— Этот Ганглери… Был ли он готов идти до конца, вступив под своды вашего храма?

— Разумеется. Иначе бы его ждала гибель. Но, клянусь грохочущей колесницей Катара, он справился! И теперь, прокляни его безгрешные уста Сирры, он владеет священным предметом! Вернее, его треклятый мастер Авар.

— Ты злишься, — заметил Конан.

— О, брат мой, конечно, я злюсь — мир стоит на грани гибели! Но свою ярость я обращаю не на преступника священных законов, а на себя за то, что в свое время не сумел остановить демона-вора, возжелавшего похитить реликт, который мы хранили в безопасности на протяжении многих веков.

— Я как раз подумал: почему боги позволяют смертным вмешиваться в свои дела, в то время как сами избегают снисходить до участия в ссорах между народами, которым они покровительствуют? По недогляденью? Ведь у них есть сила, у них есть небывалая мощь, способная устрашить не только одного воина, но обратить в пыль целую армию!

— Они слишком мудры и их поступки не всегда оказываются постижимы нашему пониманию, — ответил Паарадж. — Хотя бывали случаи, когда Асура позволял своим слугам помогать избранным любимцам богов. В ту злосчастную ночь, например, темного вора преследовал никто иной, как сам Кфурус Победитель, вышедший из пламенеющей расщелины — я сам видел, как ярко горел его обнаженный меч, а от щита исходили волны нестерпимого жара.

— И все же Ганглери выжил.

— Да. Наверное, разбойника защищал собственный темный бог.

III

За два дня пути войско Родвара по-прежнему не столкнулось ни с какими значительными преградами. Годдарские Равнины подошли к концу, оборвавшись пологим спуском в Глотку Великана.

Застывшее жерло древнего вулкана огромное, точно жадная пасть, недобро скалилось своими бурыми зубами-валунами. Едва приблизившись к скользким уступам, наемные воины разом ощутили тревогу, точно всю низменность заполняло невидимое море враждебных намерений, исходивших откуда-то из ее глубины.

Вьяллар незамедлительно скомандовал привал, Олав и Гретта сошлись во мнении о том, что спуск в ледяной котел негоже начинать с наступлением сумерек — неизвестно что еще ждало их там внизу, Поэтому во избежание лишнего риска путешествие через Глотку Великана было отложено до утра следующего дня. В конце концов, принимая во внимание неоспоримый успех в скором продвижении войска, подождать денек-другой не считалось за грех. Никто не стал поторапливать командующих, наоборот, наемники Родвара обрадовались негаданной возможности хорошо отдохнуть после утомительного дневного перехода.

Вечер, мягко опустившийся на стылые равнины, расцветили десятки походных костров. Воины готовили пищу и с нескрываемым удовольствием предавались мечтам о том, как распорядятся вырученными с похода деньгами. Потом один за другим костры стали умирать, остались только те, у которых несли ночную стражу караульные.

Конану не спалось — за время похода он не успел, как следует, вымотаться, потому варвар решил составить компанию дозорным. У одного из сторожевых костров он нашел Ингурда. Ванир, похоже, был рад представившейся возможности поболтать вместо скучного сидения в тишине.

— Что, Конан, не спится нынче?

— Не спится.

— А твой наполовину безумный приятель уже, наверняка, отправился в путешествие по стране духов?

Безусловно, воин имел в виду старика Тьяцци. Однако обсуждать действия прорицателя Конану нисколько не хотелось. Он равнодушно пожал плечами и подсел к огню.

— Я вот что думаю, киммериец. Путешествую-то я по родной земле, и, кажется, должен знать здесь каждый холм, каждую кочку. А ведь нет! Проник в землю отцов, словно разбойник-лиходей, и сам себя здесь гостем чувствую. Ну, скажи хоть ты, разве положено уроженцу Ванахейма быть нежеланным гостем у себя на родине?

— Ты отправился в поход с дружиной Родвара по собственной воле. Никто тебя не вынуждал, так ведь?

— Так-то оно гак, да вот не совсем. Одно дело, когда свой край тебя принимает, встречает как родного, и совсем другое, когда знакомые места враждебно отталкивают тебя, точно иноземного выродка. Клянусь ладонями Имира, что-то здесь не так! Либо я поглупел, либо Ванахейм действительно изменился.

— Изменился? Что ты имеешь в виду?

— Как будто все здесь перестало тебя узнавать, стало чужим и только и выжидает момента, пока ты поскорее покинешь эти просторы. А не подчинишься — сгинешь. Вроде угроза даже какая-то чувствуется. И подумать только — это мне сулит родной край!

— Когда я был здесь в последний раз, я тоже такого не ощущал, — признал Конан. — Здесь действительно витает какая-то сила, которая властно требует, чтобы мы поскорее убрались отсюда.

— Вот-вот, — кивнул Снежный. — Словно ты здесь гость, чужак, презренный иноземец!

— Я так мыслю, что деятельность Авара распространила по Ванахейму некую злую магию, которая привлекает всю нежить и отпугивает живых.

— А ведь дело говоришь, киммериец! Все это гнусные проделки проклятого колдуна. Кто ж как не Нидхеггсон способен на это? Ну, ладно, дойдем до Гаррада, у него уж найдется, о чем подумать.

— Лишь бы не оказалось все наоборот. А вот Авар, надо сказать, играет с огнем, раздери его вечная тьма! Темные силы с легкостью могут раздавить и его самого.

— Плевать. Он сам выбрал свой путь. Я даже буду рад, если Богопротивник лично свернет шею этому чернокнижнику. Нам же меньше работы.

Они проговорили еще почти в течении колокола, после чего Конан отправился спать. Сон быстро сковал варвара, но разум его оставался свободным от оков туманных видений. Киммериец дремал как хищный зверь, готовый в любой миг вскочить с места и кинуться на врага.

Подобный инстинкт уже нередко спасал ему жизнь. Конан хорошо помнил одно простое правило: расслабиться ты можешь только там, где твоей жизни ничего не угрожает, а если будешь уповать на защиту богов в месте, где, возможно, скопилось немало врагов вокруг твоего лагеря, новый рассвет ты уже не увидишь.

Ночной сон — он как покрывало — создает уют для отдыха, но отбросить его в сторону так же легко. А если привыкнешь нежиться не в меру долго, пострадаешь от этого не раз. Хорошо еще если не раз, а то и вовсе с жизнью расстанешься.

Вот и в эту ночь превосходная интуиция киммерийца предупредила его об опасности. Конан не вскочил на ноги, но открыл глаза и уже держал руку на рукояти меча. Если потребуется, он убьет злоумышленника, не меняя позы.

Ночь все также густела над снежными равнинами непроглядным сумраком. У костров сидели караульные, и по воздуху плыли их тихие разговоры. Ничто не предвещало беды. Все казалось спокойным.

Варвар пролежал больше квадранса, вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило.

Он уже решил, что ошибся и снова прикрыл глаза. В самом деле, ничего такого, чтобы могло вызвать подозрение.

И все же каким-то образом Конан понимал, что опасность недалеко. На всякий случай он поднялся на ноги, затем не спеша оглядел окружающее пространство и, не отыскав ничего подозрительного, решился окликнуть ночных дозорных. Те проверили лагерь, но тоже ничего не обнаружили.

Наконец, Конан убедил себя, что во всем, вероятно, виноват дурной сон. А тот, кстати, перешел в череду смутных видений, едва киммериец сомкнул глаза. Ему снился мягкий стелящийся хруст шагов и ворчливый утробный голос, похожий на скрежет камней, который нараспев произносил одну и ту же фразу: «Вкусненькие человечки, вкусненькие человечки…»

Утро, принесшее рассвет, обнаружило пропажу. Из лагеря бесследно исчезли семь наемников.

Ни одного признака присутствия врага не обнаружилось, так что казалось, будто северяне исчезли по волшебству — ни свежих следов, уводящих в гигантскую воронку, ни одного верного знака, указывавшего на то, что в лагере была борьба…

Конан догадался, что его сон был сном только наполовину. Неприятности, как видно, действительно, незаметно прокрались в лагерь. Воины из числа ночных охранников вспомнили про ночные опасения киммерийца, и Олав вызвал Конана к себе в ставку. Но поскольку варвар не мог поведать ничего конкретного, кроме своих неясных ощущений о затаившейся поблизости угрозе, командир наемников быстро отпустил его.

Конан встал у края уступа, обозначившего начало спуска к Глотке Великана. Рядом оказался Ингурд, который легко тронул варвара за плечо.

— Посмотри-ка туда, брат киммериец, — Снежный указал вдаль, вглубь горловины жерла. — Или Аургельмир наслал на меня какой-то морок, или же я действительно вижу дым.

— Дым, — согласился Конан, приглядевшись повнимательнее. — Будто бы кто-то развел огонь для очага или топит печь.

— Надо сказать Олаву, — немедленно решил ванир и оставил Конана.

Через некоторое время у края уступа стоял сам помощник Вьяллара, его напарница Гретта и еще около двух десятков воинов.

— Сдается мне, все это как-то связано с ночным происшествием, — заключил Олав после недолгих размышлений. — Нужно узнать, что там такое.

— Снарядим небольшой отряд в разведку? — предложила Гретта. — Я займусь этим.

Конана она не выбрала, да и сам варвар не особенно напрашивался. В отряд Гретта созвала семерых воинов из числа асиров и киммерийцев.

За старшего главарь наемников поставила Карракха. Заклинатель драконов должен был разведать, что происходило в низменности, как можно больше узнать о том, кто там скрывался, и затем насколько возможно быстро возвращаться назад.

Задача простая.

Карракх, не теряя времени, выступил в путь, начав спуск в Глотку Великана вместе со своими людьми.

Конан до сих пор не мог понять, что же было с этим местом не в порядке. Если бы никакой угрозы поблизости не существовало, не было бы и этого непонятного чувства грызущей тревоги, словно из-за ближайшего холма на тебя уставилось невидимое нечто, уродливое и злобное.

Прошел целый колокол. Карракх так и не вернулся.

День медленно перевалил за половину. С момента ухода отряда, отправленного Греттой, минуло еще три колокола. Когда же низкое небо стало постепенно темнеть, предвещая наступление вечера, стало ясно, что Заклинатель Драконов не вернется. Скорее всего, наемники попали в беду.

Гретта начала подыскивать воинов, готовых провести разведку и по возможности выручить затерявшихся. На этот раз Конан вызвался добровольцем. Ему уже порядком наскучило сидеть без дела. Он не боялся того, кто бы там ни скрывался внизу. А сумерки для варвара были вовсе не помехой.

В отряд напрашивалась Миррейа, но Гретта не пустила ее по вполне понятным причинам.

— Достаточно одного капитана, — беззлобно, но строго произнесла лидер наемников. Возражения не принимались.

Среди воинов, выбранных для нового задания, оказались Ингурд Снежный, Реган Ледяной Молот, Хьёрса, Видар и еще пятеро северян. У Конана появилась мысль о том, что Злобный, наконец, решился исполнить план мести. Видар, как ясно, тоже шел вниз неспроста. Впрочем, киммерийца на самом деле это мало заботило. Что бы там им ни пришло на ум, хуже они сделают только себе.

В конце концов, он может убить их обоих, представив все, как неожиданное нападение противника, поджидавшего отряд внизу. Вряд ли Ингурд, Реган или кто-либо из северян вознамерится, во что бы то ни стало представить Олаву или Гретте правдивое описание того, что случилось на самом деле.

Довольно быстро они спустились в огромное застывшее жерло, хищно ощерившееся своими замшелыми зубами. Как ни странно это могло показаться, внизу воины не нашли старых следов — как будто Карракх и его подчиненные все это время передвигались только по воздуху.

— Это проделки снежных ётунов, — пришел к выводу Ингурд, оглядев поверхностный слой снега. — Великаны любят забавляться над людьми.

Конан повернул голову в его сторону.

— В детстве мне рассказывали о семье великанов, живущей в этой местности, — поспешил объяснить ванир. — Но разве мог я тогда знать, что десятилетия спустя воочию буду наблюдать за проделками сказочных существ? Повзрослев, я посчитал, что все сказания о великанах — не более чем выдумка.

— Что еще за семья великанов?

— Когда Имир взял в жены Хозяйку — Землю, на свет появились ётуны — злые и вредные существа, чинившие человеку одни неприятности. Сбивали странников с пути, заметали следы, устраивали горные обвалы. Нередко лакомились человечиной. Со времен Рагнарёка их осталось совсем немного, да и те, что сумели выжить, исчезли с глаз долой, оставив после себя одни лишь легенды. А вот, как оказывается, не только легенды… Поговаривали, будто Глотка Великана — место, которое с давних пор облюбовали последние представители этого древнего рода.

— Наверное, эти ётуны слопали Карракха, — ухмыльнулся Видар.

— Все возможно, — проворчал Ингурд, у которого слова асира вызвали немалое раздражение. — Сам я ни одного из них не видал, а рассказываю только то, что знаю.

— Продолжай, — сказал ему Конан. — Никто здесь не подозревает тебя во лжи.

— Так вот… о чем же это я? Ага, верно, в Глотке Великана, с давних пор жила семья ётунов: отец Боргельмир, мать Бестла и трое их сыновей — Сигин, Вальдор и Скакк. Они живут уже не первый век и большую часть времени проводят во сне. И лишь раз в год они пробуждаются на несколько дней, чтобы набить свои огромные животы и снова уснуть. Я опасаюсь, что нас угораздило заглянуть в Глотку Великана как раз, когда пробудились эти злобные твари.

— А вот мне кажется, что здесь кто-то специально расставил ловушку, — медленно произнес Хьёрса. — Не удивлюсь, если наш глупый капитан как раз…

— Тихо! — поднял руку киммериец.

Варвар, конечно, догадался, чего добивался асир, но призвал к тишине совсем по другой причине. Уже издали он заслышал хруст торопливых шагов и мог поклясться, что кто-то бежал в их направлении. Над землей давно расползся жидкий туман сумерек, однако, капитан наемников сумел разглядеть приземистую фигуру человека, спешившего к ним навстречу. Карракх! Один и напуганный до умопомешательства. Он бежал прочь из опасного места. Спасал свою жизнь. Конан окликнул его, но тот даже не повернулся в его сторону. Тогда варвар приказал схватить Заклинателя. Как ни странно, Хьёрса первым рванулся исполнять приказ — сорвалась задумка, дай волю отыграться на другом. Проявив излишнюю прыть, он кинулся под ноги невысокому шаману и, перевернув Карракха, бросил его на снег. Подоспели остальные, и вскоре Заклинатель драконов забился в сильных руках северян. Он никого не слушал и громко вопил. И лишь спустя пол-квадранса, убедившись, что его окружают свои, и никто не хочет причинить ему зла, колдун прекратил истерику и успокоился. Однако его руки дрожали все также сильно.

— Снег ожил! — прокричал он в ужасе, вспоминая недавние события. — Хищный лед набросился на воинов и проглотил их всех до единого! Смерть в снегу! Хищный лед!

— Успокойся, Карракх, — киммериец тем временем пробовал связать сбивчивый рассказ Заклинателя драконов и то, о чем ему недавно поведал Ингурд. — Кто напал на твоих людей?

— Кто-то или что-то большое и неповоротливое, похожее на огромный сугроб, спрыгнуло с валунов и схватило одного из наших. Потом вниз попадали еще две таких же глыбы и разорвали на части сразу троих человек. Что было потом, я не помню. Я сразу бросился бежать, забыв обо всем, и видит строгая Деркэто, страх отобрал у меня последние остатки разума…

— Где это произошло?

— Не так далеко отсюда. Сейчас я начинаю понимать, что все это время бегал кругами, начисто потеряв голову. Вон то дальнее скопление валунов — и есть злосчастное место, где произошла трагедия.

— Идем туда.

Отряд достиг каменной груды, ни разу не остановившись. Карракх в точности указал, где и как на них напали враги. Однако на снегу не осталось ни одного следа, указывавшего на то, что некоторое время назад здесь кипел бой.

— Если была драка, здесь должны остаться тела или хотя бы пятна крови, — высказал общее недоумение Реган. — Уж не приврал ли ты нам, приятель?

Вообще-то Карракх занимал в войске Родвара более высокую должность, нежели Ледяной Молот, что само собой требовало почтительного обращения, однако, учитывая все обстоятельства, капитан полностью утратил свою способность повелевать, превратившись в испуганную жертву.

Заклинатель Драконов лишь яростно замотал головой в ответ на вопрос асира.

— Клянусь своей жизнью.

— А ты уверен, что все произошло именно здесь, и ты ничего не напутал? — строго спросил Карракха киммериец.

— Все произошло здесь, о гнилые кости Тагала! Эти мгновения останутся в моей памяти на всю жизнь, а вид этого места с огромными снежными комьями, пережевывающими кости моих бойцов, будет еще долго терзать меня в кошмарах.

— Чтобы снег ел людей…? — с сомнением произнес Видар.

— Да, разломай твой бестолковый череп молот Тюра! — не выдержал Карракх. — Снег! Настоящий снег, за мгновение до этого казавшийся таким привычным — белым и холодным. Я разбираюсь только в драконах, а то, что устроило засаду на этих камнях, вообще не вписывается в рамки моих скромных представлений. Но одно я знаю точно — неведомое снежное чудовище за считанные мгновения расправилось с семерыми вооруженными воинами!

Внезапно Реган вскрикнул — что-то угловатое и тяжелое вцепилось в его правую руку у самого сгиба предплечья. Воин потянулся за своим молотом, и тут же могучая сила оторвала его от земли, выкручивая сустав. Асир снова вскрикнул, выпустил рукоять чудесного оружия из своих пальцев, захлебываясь в волнах нестерпимой боли и неловко попытался ухватиться левой рукой за сдавленное предплечье, которое вот-вот готово было треснуть.

Следом за Реганом в воздух взмыл Видар вместе со стоявшим рядом наемником. Вздувшиеся из-под земли бугры потащили их вверх, сокрушая кости.

Первым опомнился Конан. Киммериец подскочил к гигантской конечности и обрушил мощный боковой удар своего двуручного меча на плотную снежную массу. Снег податливо хрустнул, выбросив из-под стального лезвия пригоршню алой влаги, что-то звонко лопнуло, точно надломилась ледяная корка. Откуда-то снизу донесся безумный рев.

Другой ледяной нарост со снежными крапинками тут же метнулся к варвару, целя в голову. Конан ловко пригнулся и, пропустив над собой плотную конечность из слипшихся комьев, вонзил меч снизу-вверх, погрузив лезвие в стылую массу почти наполовину.

Тотчас из раны вниз по клинку сбежал ручеек светло-алой, жидкой крови. Капли попали на лицо киммерийца. Угловатая конечность судорожно дернулась, едва не сбив Конана с ног, но воин крепко держал рукоять.

Уродливые снежные боги, разгневанные дерзостью чужака, тотчас сосредоточили внимание на киммерийце. В сторону капитана наемников понеслось сразу четыре нароста. Лапы, державшие Видара и Регана, разжались и хищно устремились к новой жертве, оказавшей сопротивление. Воины Родвара, высвобожденные из снежных тисков, тяжко охнули и одновременно рухнули в снег.

Варвар высвободил меч и с хрустом перерубил отростки лапы, метившей ему в грудь. Новый рев, на этот раз полный злобы и боли, огласил Глотку Великана. Не останавливаясь, Конан провернул в руках клинок, и рассек снежную плоть нового противника, которая тут же окрасилась из молочно-белой в красную, окропленную брызгами крови. Что-то тяжелое, возникшее прямо у ног и выросшее до размера двух человеческих ростов, резко ударило Конана в грудь, так что тело варвара мгновенно отреагировало спазмом дикой боли. К счастью удар оказался не смертельным и даже не травмирующим.

Киммериец зарычал, шатко покачнулся, но устоял на ногах. Новая атака чудовища из ниоткуда — точно варвара атаковала волна снежинок — едва не снесла ему голову. Где-то внутри своего мозга Конан ощутил гулкий всплеск. От новой атаки он уже не мог защититься. Выдернутый превосходной боевой интуицией из места, куда должен был прийтись очередной удар, Конан все же получил сильный тычок в плечо и потерял равновесие. Внутри мышц и сухожилий киммерийца что-то сжалось, чтобы уже через мгновение вспыхнуть жарким огнем.

Однако варвару было не до этого. Теперь все его силы и внимание целиком поглотил поединок. Злость резко перешла в безумную ярость и разожгла боевой азарт. Все, чего он желал в тот момент — ответить ударом на удар, отомстить за причиненную боль. Меч, сурово звеня, крутанулся в его руках.

Конан отступил на шаг, все еще восстанавливаясь после удара, но уже в следующий момент он был готов снова разить. Выставив вперед левую ногу, киммериец отвел меч вниз-вправо, готовясь к атаке. Так замирает зверь, чтобы в следующий миг сбить на землю своего врага смертоносным прыжком.

Тело снежного великана появилось неожиданно у самой земли — точно поземка собрала в кучу тяжелые комки снега. Конан только этого и ждал. Зубы киммерийца обнажились в волчьем оскале. Резко выбросив вперед обе руки с зажатым в них оружием, он нанес удар.

Сильный, быстрый, беспощадный.

Варвар бил так, словно собирался распороть своего противника от низа живота до груди, будь перед ним человек. Снежному великану этого тоже хватило — стальное лезвие безжалостно разорвало белесый снежный покров, обнажив сплетение красных мышечных волокон, двинулось дальше, рассекая тугие жгуты, которые при его прикосновении лопнули, точно порванные струны арфы, и ушло вглубь, в податливое алое желе.

Сзади тотчас взбух бугор, который мигом позже взорвался подобно гнойному нарыву, разбрызгав кровь с мелкими льдинками. В центре разрыва показался проклюнувшийся хищный кончик меча. Клинок выждал незначительную долю мгновения, после чего с яростью вспорол бело-красную массу, выбросив в воздух целые фонтаны крови.

Последовавший рев больше не казался грозным, скорее, тихим, жалобным, обидчивым. Злобное существо, собравшееся позабавиться, а после плотно поужинать, само стало жертвой. Снежный охотник превратился в дичь.

Бугры тотчас осели. Снег встрепенулся у земли, но уже далеко — в трех десятках шагов от воинов. Кем бы ни были эти злобные существа, сейчас они трусливо удирали, спасая собственные шкуры.

Конан все еще стоял возле развороченной окровавленной туши, крепко сжимая меч, словно не в силах разжать руки и выпустить его из хватки. Мышцы варвара вздулись так, что казалось, что кожа сейчас порвется, и они лопнут.

Только спустя несколько долгих и тихих мгновений в себя пришли остальные наемники.

Карракх изумленно покачал головой. Видар с ужасом и отвращением оглядел меч киммерийца, не зная радоваться ли своему спасению или бежать без оглядки от того, в отношении кого он еще час назад вынашивал недобрые планы.

Хьёрса опустил взгляд, не смея заглянуть Конану в глаза. Реган, напротив, с уважением глядел на варвара. Остальные воины также как и Видар уставились на окровавленное лезвие тяжелого меча, словно размышляя, кого бояться больше — снежных чудовищ, которых уже и след простыл, или этого человека, сумевшего распластать напополам злобного великана одним страшным ударом.

Конан, словно ничего не замечая во взглядах своих товарищей, стряхнул с клинка алые капли и убралмеч.

— Вернемся в лагерь, — сказал он.

Наемники без лишних вопросов последовали за своим капитаном.

По очереди выслушав рассказ всех воинов из отряда, который вернулся в лагерь. Только к самому наступлению ночи, Вьяллар принял решение отложить спуск в Глотку Великана до наступления утра.

Поскольку они теперь знали, с кем имели дело, риск попасть в засаду значительно уменьшился. Пока же воинам следовало готовиться к предстоящему сражению и жечь костры до самого восхода, чтобы ни один из сородичей убитого Конаном великана не прокрался в лагерь. Олав отрядил в ночной дозор добрую четверть войска — теперь уж точно никакое чудовище не подойдет незамеченным.

Те, кто был в отряде киммерийца, вообще не видели смысла в таком количестве ночной стражи. После жестокой трепки, с восхищением замечали они, скверные существа зарекутся приближаться к их стоянке ближе, чем на пол-лиги.

Гретта тут же убедила наемников в обратном, а самых болтливых отправила на пост в Полуночную часть лагеря. Видару и Хьёрсе не выпало поспать в ту ночь. Они, впрочем, и не огорчались — месть для великанов дело привычное, того и гляди вернутся всем скопом.

IV

Могучий силуэт, скрытый тенью ночного мрака, скользнул в середину круглой пещеры, со всех сторон продуваемой стылыми ветрами. Тяжко скрипнули ледяные сосульки, где-то в глубине шевельнулся грызун, разбуженный звуком шагов, в темноте вспорхнула летучая мышь, потревоженная хриплым дыханием пробудившегося существа.

— Куда ты, мать…? — пророкотал из тьмы скрипучий голос.

Ответа не последовало. Темный силуэт замер посреди пятачка лунного света, точно вслушиваясь в звонкую тишину. Выждав несколько мгновений, существо принялось раскладывать хворост для ритуального костра. Вскоре сумрак ночи разорвал маленький огонек, начавший свой странный танец на сухих ветвях.

— Не смей, мать…! — потребовал тот же голос, уже увереннее. — Оставь этого человека в покое. Не тревожь его, в нем наша погибель. Ты разбудишь ее.

— Разве не он убил твоего брата, Скакк?

— Он, — последовал тяжкий вздох.

— Разве не он принес горе в наш край? Разве не он ли хочет погубить того, кто вернул нас к жизни?

— Он…

Великанша раздула костер, и огонь подарил ей свою огненную улыбку.

— Мы боимся, мать. Он придет и убьет нас всех. Он — наша гибель, — скрипнул другой голос поглуше.

— Успокойся, Сигин. Я знаю тайные чары. Я уничтожу всех дерзких людишек.

Костер медленно разросся до гигантских размеров, превратившись в алый огненный цветок.

— Лучше бы дождаться отца. Он сокрушит негодяя.

— Я сама справлюсь с ним! — взвыла великанша и громко топнула ногой.

Багровые искры плеснули из костра, яркие всполохи бросились на холодные стены, обнажив из мрачной тени липкие сети паутины и груды обглоданных черепов. В пустых глазницах блеснул огонек. Если бы его видел кто-то из людей, то с уверенностью бы сказал, что в них отражалась насмешка.

— Призываю тебя, о великий Тьяр, Повелитель Огненной Страны! Приди же и сожги дерзких людей, вступивших на нашу законную территорию! Яви свой лик и покарай! Приди же, о Тьяр!

… Ночь огласили пронзительные крики и бряцанье оружия. Где-то в восходной части лагеря ярко вспыхнул костер, и пламя взвилось до самых небес. Потом вдруг раздался писк, будто раздавили крысу. Огонь жадно лизнул сидевших у костра наемников, оставив на их одежде пляшущие язычки пламени. Воины Родвара с воем отскочили от старого союзника, согревавшего их в снежных степях, который за мгновение превратился в злейшего врага. Лагерь всполошился. Варвары, решили, что великаны напали-таки на их убежище. Беспорядочно мечась среди пятен алого света, северяне пытались отыскать невидимого противника. Однако занятие это оказалось тщетным — никого поблизости не было. Зато огонь костров становился все жарче и свирепее с каждым мгновением, грозясь спалить всех воинов. В поднявшейся суматохе Конан налетел на Ингурда, сверху на них упал старик Динхвалт.

— Что происходит, пес всех вас возьми?! — прорычал киммериец.

— Ётуны! — однозначно ответил ванир. Будь я проклят Имиром, если это не мрачное колдовство Бестлы, матери того великана, что ты убил прошлым днем!

— Разорви ее Кром! Что же делать? В магии я соображаю не больше, чем осел в кузнечном деле!

— Нужно найти Миррейу и Тарланда, — посоветовал Тьяцци. — Это как раз по их части.

— Дело говоришь, старик. Где они сейчас, зоркий прорицатель?

— Хе, это вполне ясно. Не нужно никакого колдовского дара. Вон они оба, как раз направляются в нашу сторону.

Конан рывком вскочил на ноги.

— Миррейа! — почти рявкнул он. — Какого демона творится в лагере? Почему огонь жжет наших воинов?

— Черная магия, — ответила волшебница. — Древняя, как само солнце и губительная, точно взгляд Тагала. — Никогда раньше с таким не встречалась.

— Тогда придется встретиться. Иначе это демоново отродье изведет всех бойцов! Как нам одолеть колдунью?

— Как можно скорее убраться из лагеря, — ответил Снежный вместо чародейки. — А уж утром…

— Не самая лучшая идея, — сразу же опроверг его мысль Тарланд. — Куда ты предлагаешь бежать? В темноту, где нас всех переловят, точно лисиц в невидимые капканы? Да и потом, неужели ты думаешь, что если войско рассеется, собрать его будет легко?

— Помолчал бы лучше, маг, — заворчал Ингурд, однако, возражать не решился. Знал, что аквилонский волшебник абсолютно прав.

— Тогда нужно что-то сделать, а не ждать, пока нас зажарят, как свиней в собственной стайке!

Киммериец и ванир взглянули на волшебницу.

— Есть два пути, — подумав, сказала Миррейа. — Путь первый, сложный и сомнительный в том плане, что он принесет успех. Мчаться вниз и разыскивать логово великанов. Там найти того, кто творит волшбу и устранить физически. То есть убить. Путь второй — не менее трудный и спорный. Ответить магией на магический удар.

— Что же лучше?

— Решать вам. Я с братом могу помочь по части магии, но, должна вас предупредить, расправиться со столь могущественным колдуном у нас мало шансов. Мы всего лишь магикосенсы, то есть те, кто обнаруживает источники магии, а бороться с создателями губительных чар — задача боевых магов нашего ордена.

— Мы обнаруживаем, другие уничтожают, — согласился Тарланд.

— О, небо!

— Я бы сумел одолеть великаншу, — неожиданно заявил Динхвалт. — Дайте только мне ее увидеть.

— Это возможно, — кивнул Гарланд. — Мы способны направить твой блуждающий дух по верному пути. Это приведет тебя как раз в логово ётунов…

Мимо них пронесся горящий человек с оглушительными воплями. Северянин дико кричал и размахивал руками, пока не рухнул в сугроб и не сбил пламя. Да так и остался лежать в снегу, то ли обезумев от боли, то ли не решаясь отойти от спасительного холода к месту, где свирепствовало жаркое пламя.

— Бестла жестоко мстит за смерть сына, — подал голос Ингурд.

Краем глаза Конан видел, как Гретта и Олав метались по лагерю, отчаянно пытаясь унять возникшую панику. Ничего толкового у обоих командующих не получалось.

— А вы можете отправить нас к ётунам вместе с Тьяцци? — спросил Миррейу киммериец.

— Можем.

— Погоди-ка, — возмутился Ингурд. — Кого это нас? Я ни за что не…

Снежный умолк, устыдившись собственных слов.

— А, зачумленные груди Хель! Отправляйте меня вместе с Конаном!

Тьяцци, Конан и Ингурд уселись друг напротив друга, в то время как Миррейа и Тарланд встали за пределами круга и направили свои руки ладонями вперед в сторону тройки.

— Вам лучше закрыть глаза, — шепнула чародейка. — Так будет быстрее.

Они так и сделали.

… Конан никогда такого не испытывал. Словно бы он со всего маху плюхнулся в глубокое море и сразу же достиг дна. Точно провалился в сон, только сон чистый и ясный, где ты все видишь как есть и все осознаешь без искажения. Белые обрывки покрывала по сторонам — не снег, но холодный призрачный туман.

Своих спутников он не видел — Тьяцци и Ингурда целиком поглотил ветер, несший тройку в направлении пещеры великанши Бестлы. Земля казалась сплошным размытым пятном, небо — звездным черным колпаком, накрывшим снежную равнину.

Где-то внизу гулко, точно биение сердце, разносилось низкое звучание магии, черной волшбы, что творила старая ётунша Ванахейма. Конан знал, что стоит ему вглядеться вниз, и он увидит высокий закопченный потолок пещеры, голые кости, оставшиеся от несчастных жертв, угодивших на обед к семье великанов, и стаи пугливых тварей, снующих по углам каменного вместилища. Однако он не вглядывался, зная, что иллюзии, описывающие место обитания недругов, реальны так же как и его собственные мысли, от которых он отталкивался в этом магическом полете.

Миррейа и Тарланд справлялись со своей задачей — вскоре киммериец заметил стылый грот, в котором безумно плясала гигантская тень. Вне всякого сомнения, Бестла насылала огонь на войско Родвара своим диким колдовским танцем.

Теперь варвар видел Снежного и Тьяцци. Ингурд проплыл мимо него по направлению к входу в пещеру. Динхвалт, напротив, завис где-то в вышине. Конан встал на ноги у черного провала, со стенами обагренными светом от волшебного костра. Жуткий силуэт ётунши дернулся, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение вновь предаться неистовству танца. Похоже, Бестла ничего не знала о непрошеных гостях.

Варвар бесцеремонно и размашисто вошел в обитель снежных великанов. Рядом под холодные своды вступил Ингурд.

Вторжение, наконец, заметили.

— А, я ждала тебя! — грозно провыла Бестла. — Убийца моего сына!

Конан обнажил меч. Стальное лезвие не блеснуло в свете костра — у призраков и их вещей тела были полыми, в пещеру Ингурд и киммериец вошли только в своих прозрачных оболочках.

Старая ётунша это сразу же подметила.

— О, да ты пришел в мое жилище не как воин, а как трус, оставивший в безопасности свое тело…

Конан и ванир одновременно атаковали великаншу. Ингурд размахнулся и бросил в Бестлу Короткий метательный топорик, киммериец подскочил к колдунье и нанес рубящий удар по ее бедру. Но брошенная секира прошла сквозь живую плоть, не причинив вреда етунше. Клинок варвара также вспорол только пустоту.

Бестла расхохоталась.

— Вы бессильны, жалкие глупцы! Я раздавлю вас словно червей, ибо моя магия сильна!

Великанша выбросила в их сторону сноп пламени. Колдовской огонь смел Конана, а следом за ним и Ингурда. Северяне упали, но боли не почувствовали.

— Я зажарю ваши глаза на медленном огне, гнилое отродье. Нечего было приходить в наши земли!

— Ваши земли? — Снежный едва не подавился от злости. — С каких пор славный Ванахейм стал принадлежать бестолковым ётунам, проклятая?!

Конан потратил меньше времени на разговоры. Он снова устремился в атаку. Но его клинок, как и в первый раз, рассек лишь прохладную пустоту.

— Прочь, ничтожество! — Бестла опрокинула киммерийца новым потоком огня.

Если духи не могли поразить живых, то магия колдуньи действовала на призраков вполне исправно. Бестла топнула ногой.

— Ха, я знаю, какую участь для тебя избрать, подлец! Я запру твой дух в клетке и повешу его над очагом, чтобы он вечно коптился в огне, расплачиваясь обильными страданиями за смерть моего сына. А твое могучее тело, вояка, сожрут могильные черви…

Своды пещеры утробно вздохнули. Великанша отшатнулась.

Злые ветры ворвались в убежище снежных ётунов с песней смерти. Но то были не ветры — целое полчище душ мертвых. И влек их за собой грозно хохочущий Тьяцци Динхвалт.

— Бестла! Злая колдунья, прислуга Тьяра, узри же! Я привел души тех, кого ты замучили до смерти в своих мрачных хоромах, и духи горят желанием отомстить! Слышишь, как воют они, чувствую приближение твоей гибели? Видишь, как мечутся они, жаждя поскорее унести тебя в самые глубины царства Хель? Так пусть же в угоду Хару в этот час и в этом месте свершится возмездие!

Прорицатель указал духам на Конана, и те потекли одним сплошным потоком в его оружие, впитываясь в сталь клинка. Меч потерял привычные краски, вновь вернувшись в реальный мир, однако, варвар по-прежнему держал его в руках. Вокруг киммерийца мертвые свили хоровод, укрыв его от глаз великанши.

Ингурд следил за происходящим, раскрыв рот.

Конан наступал на ётуншу медленно и неумолимо — так желали духи, которые вели его. Бестла в страхе попятилась — ей виделось только то, как в ее сторону плыл зловещий меч, в то время как самого владельца видно не было.

Колдунья, чувствуя собственную гибель, взвыла.

— Скакк, Сигин, сыновья мои, на помощь!

— Не будет тебе пощады, злодейка, — предрек ей старый Тьяцци. — Вечно будешь кипеть в большом котле.

Внезапно лик древней ведьмы исказила ярость. Она направила на невидимого Конана целую волну огня, предназначенного уничтожить бесплотный дух мстителя. Киммериец, в какой бы плоти он не находился — из мяса и костей ли, из иллюзорной ткани ли — оставался воином. Духи духами, а собственные инстинкты важнее.

Конан поднырнул под волну губительного пламени, подскочил к ётунше и в следующий миг вспорол ее большое брюхо мечом, обретшим стальное тело. Из теплого нутра повалились потроха; призраки, покинув лезвие, жадно набросились на остывающий труп, стремясь поскорее вытянуть душу из увядающего тела.

Варвар отступил на шаг. Колдунья рухнула возле волшебного костра и тяжко вздохнула в последний раз.

Конан увидел, как хороводы визжащих духов со злобной радостью поволокли кричащую душу Бестлы в ночной мрак, прочь из спасительной защиты жилища.

— Мать…! — взревели двое великанов, выскочивших из глубокого грота, скрытого темнотой. — О, горе! Губитель все-таки забрал твою жизнь…! Пусть ненавистный забирает и наши…

Сигин и Скакк набросились на Конана. Киммериец увернулся. На помощь ему подоспели стонущие духи, которые быстро спеленали ётунам руки незримыми покрывалами. Меч варвара вновь выцвел, вернувшись формой в реальный мир. Взмах — падает зарубленный Сигин. Взмах — распадается на две половинки Скакк. Отмщенные духи поют торжествующую песнь.

… Если начало магического путешествия было похоже на погружение в море, то пробуждение из транса получилось куда более болезненным. Все трое очнулись с жесточайшей головной болью. Особенно плохо пришлось Ингурду и Конану, видно, колдовской огонь возымел свое действие. Миррейа и Тарланд кинулись приводить в чувство своих спутников. Юная волшебница отследила участки, где в тело варваров вгрызлась тупая боль. Тарланд изгнал ее из тел друзей особым колдовским образом. Но все равно тройка убийц великанов еще долго не могла полностью прийти в себя из-за действия чар ётунши.

— Мы убили ее… — негромко, но твердо сказал Конан.

— Я это поняла, — ответила Миррейа. — Пока вы странствовали, пламя костров угасло, и огонь вновь сделался послушным. К группе наемников подбежала Гретта.

— Полагаю, это ваша работа?

— Наша…

Лидер наемников устало улыбнулась.

— Вы еще раз доказали свое право называться капитанами войска. Я вам очень признательна. Вы заслуживаете отдыха, многочисленных наград и всевозможных почестей.

— Насчет многочисленных наград, это я с радостью, — вздохнул Динхвалт. — Если под этим понимается доброе вино и еда. А вот насчет отдыха — изволь отсрочить, госпожа. Завтра в Глотке Великана нас будет ждать грозный Боргельмир с Любимцами Бурь, который придет мстить за сыновей и жену.

На лице Гретты появилось озадаченное выражение.

— Справимся, — успокоил ее Конан.

Как ни странно, она ему поверила.

V

Следующий день ознаменовался сильным снегопадом. Огромные белесые хлопья сыпались с небес нескончаемым белым ливнем. Такого обильного выпадения снега не мог припомнить никто из коренных ванахеймцев. Ветра не было, снег падал, словно целой стеной. Казалось, что вскоре вся земля будет покрыта огромным слоем в два человеческих роста.

Гретте вспомнилось зловещее предсказание Динхвалта — столь небывалое зрелище вполне могло быть последствием дурного настроения Любимцев Бурь.

Так или иначе, воины Родвара начали спуск в Глотку Великана. Судьба не проявляла никаких каприз, наемники удачно сошли в древний застывший кратер и оставили позади около пяти миль.

Дальше — зловещая тишина и неизвестность.

Все тот же падающий снег теперь словно бы разгневался на странников, кидая белые искрящиеся хлопья прямо в лица воинам Родвара. Вокруг — мрачная белая пустыня с холодными валунами, так и дышащая злобой. Точно неведомый глас спрашивал каждого: «Кто ты такой, что пришел сюда без приглашения? Беги отсюда, уноси свои ноги, чужак, если тебе дорога твоя никчемная жизнь!»

Воины с угрюмыми лицами продолжали идти. Даже холодный ванахеймский воздух сделался колючим. Казалось, все здесь сопротивлялось продвижению наемного отряда.

В конце концов, они пришли. Все без исключения поняли это сразу, едва завидев группу молочных силуэтов, топчущихся у подножия гигантского валуна, на котором молчаливо возвышалось могучее существо. Снегопад сразу же прекратился — словно невидимые руки одернули в стороны небесные шторы. И точно по волшебству проворные поземки расчистили площадку перед толпой северных вояк.

На замшелом валуне в целых пол-лиги в обхвате стоял старый Боргельмир, весь в железе и при полном вооружении. Лицо отца снежных ётунов казалось мрачнее самой пасмурной грозовой тучи. Льдистые брови грозно сошлись на переносице великана.

Внизу Любимцы Бурь пели тайную песнь, похожую на свист ветра или завывание поземки, восхваляя своего покровителя и вдохновляя его на бой. Их нетерпение угадывалось в судорожных жестах — снежные существа словно бы переминались с ноги на ногу, меняли очертания, сжимались в плотные комки или вырастали до размеров етуна, поигрывая пальцами, похожими на ледяные сосульки.

Завидев войско людей, Боргельмир не шелохнулся. Сначала внимательно и сурово оглядел наемников, словно выискивал взглядом кого-то, и, не найдя, неспешно поднял к устам огромный костяной рог и трижды протрубил в него, тем самым, подав сигнал к атаке своим помощникам. Детища снегов набросились на северян. Кого-то из воинов смели сразу же, похоронив под слоем плотного снега, кто-то оказался достаточно ловок, чтобы избежать безумной атаки чудовищ, кто-то до сих пор оставался в стороне от битвы, все еще отказываясь поверить в происходящее.

Шемиты, ловкие как демоны, прыснули в стороны от атаковавших их монстров. Потом всей толпой набросились на одного Любимца Бурь, связали его магическими путами и неторопливо прикончили.

Люди Бора жестоко пострадали. Бандитов подбросило в воздух, точно перья. Духи снегов изрядно позабавились, швыряя головорезов друг дружке и вращая их в вихревых потоках. Сам главарь избежал подобной участи. Северянин, ловко орудуя двумя мечами, отогнал от себя двоих Любимцев Бурь, и как только они повернулись к нему спинами, чтобы заняться другими наемниками, вонзил оба клинка в рыхлую плоть одного из чудищ.

Миррейе и Тарланду посчастливилось попасть в расщелину валуна, на котором возвышался Боргельмир в самом начале схватке, и потому суматоха беспорядочного боя обошла их стороной.

Тьяцци слепо метался по земле, однако, духи бурь его, словно бы и вовсе не замечали. Вероятно, старому предсказателю покровительствовали силы умерших.

Кто дал настоящий отпор Любимцам Бурь, так это Паарадж. Светлый защитник Асуры исторг пламя со своей длани и растопил сразу пятерых снежных чудовищ. Те, в свою очередь, оценив опасность, бросились прочь от незнакомого и грозного жителя далекой страны. Его младший духовный брат Синкху бился голыми руками, выбивая из крошащихся под его ударами тел врагов всплески снега.

Карракх и Тарн тоже не дремали. Заклинатель драконов развел некий магический костерок, который не гас несмотря ни на какие усилия снежных бестий и разбрасывал по сторонам искры, прожигавшие тела Любимцев Бурь. Тарн изменился до неузнаваемости — человекоподобное существо заменила кровожадная гарпия.

Ловкий и быстрый, он легко уворачивался от лапищ монстров, атаковал сверху, разметая полетом тучи снежинок, и приверженцы холода отступали перед его ловкостью и силой. Лишь один из них не отступил перед Сыном Гарпии. За что буквально и поплатился головой. Тарн взмыл в поднебесье, широко раскинув полы своего темного плаща, затем рухнул вниз, прямо на плечи чудовища. Мелькнули длинные изогнутые когти получеловека — и голова снежного воителя осталась в руках Тарна. После чего Сын Гарпии снова улетел в самое поднебесье, уходя от возмездия других Любимцев Бурь. Состязаться в скорости с тем, чьей родной стихией была не только земля, но и воздух, слуги Боргельмира не могли.

Регану впервые пришлось показать, чего на самом деле стоит его хваленый молот. Чудесное оружие сокрушило не меньше десятка хладных противников. Торрад и Ингурд убил по двое Любимцев Бурь. Троих прикончил Хьёрса.

Некоторым варварам не повезло — ледяные пальцы монстров разорвали их тела. Других помощники великана забросили в сугробы или похоронили в снегу. Однако больших потерь войско Родвара не понесло: наемники из числа ваниров, асиров и киммерийцев сумели дать врагу достойный отпор.

Олав свалил вожака Любимцев Бурь, напополам распластав его снежное тело. Вьяллар проткнул копьем двоих противников, взяв виру за смерть двух десятков своих людей. Еще с одним расправилась Гретта.

Конан, попав в воронку хаотичного боя, вертелся в ней, точно сам Азах, с размаху рубя своих врагов. Киммериец как никогда сильно чувствовал боевой азарт, затопивший его с головой. Меч отныне казался живым — настолько послушно оружие летало в его могучих руках. Он резал, колол, рубил, находил незащищенные места в ледяном панцире атаковавших отряд существ. Боевые крики и пылающий взор варвара правдиво свидетельствовали о том, что любому противнику — будь то человек или снежный монстр — уготована скверная участь, дерзни он приблизиться к разъяренному воину.

Когда на них напали, Конан сразу же зарубил высокого Любимца Бурь восемь футов ростом, возникшего прямо перед киммерийцем.

Первый.

Потом на варвара набросились с двух сторон сразу двое приятелей убитого гиганта. Он увернулся от удара ледяной дубиной и, опередив атаку второго, воткнул клинок в лицо врага, пробив лоб чудовища. Второй замахнулся для нового удара, но, как оказалось, сделал это недостаточно быстро. Конан выдернул меч из оседающего тела почитателя холода и встретил оружие противника стальным клинком, который вдребезги разнес ледяную дубину. Голова второго воина бурь тут же покатилась по снегу.

Второй и третий.

Очередной противник попытался сцапать варвара в могучие объятия, чтобы застудить человека и выпить из него все жизненное тепло. Конан трижды пронзил его грудь, после чего Любимец Бурь рухнул у валуна неподвижной грудой снега.

Четвертый.

Один из стоящих неподалеку помощников Боргельмира швырнул в киммерийца тяжелым снежным комом. Варвар легко вывернулся из-под катящегося снаряда и двумя тигриными прыжками покрыл расстояние, отделявшее его от недруга. Чудовище пыталось защититься, выставив руки в сторону меча — лезвие отсекло конечности, затем вспороло глотку монстра.

Пятый.

Трое новых оппонентов оказались противниками не вровень Конану. Киммериец разметал вокруг себя летящие серпы снежного крошева — все, что осталось от вояк после свирепой контратаки варвара.

Шестой, седьмой и восьмой.

Мимо уха северянина пронеслось дышащие холодом копье, но варвар жестоко отмстил за столь дерзкую попытку отнять его жизнь, подрубив обе ноги Любимца Бурь, после чего раскроил снежную бестию от шеи до пояса. Набросившийся сзади монстр получил пронзающий тычок меча в свое брюхо. Сам киммериец так и не обернулся.

Девятый и десятый.

Новый снежный воин оказался бойцом мастерским. На него Конан потратил не меньше двух поворотов клепсидры, прежде чем ему удалось уложить прислужника сурового великана. Чудовище хорошо держало защиту вверху, но оставило открытым низ.

С веселой яростью киммериец вонзил меч сначала в правый бок противника, потом в левый. Любимец Бурь протяжно завыл, и налетевший ветер растащил по снежинкам его тело, потерявшее жизнь.

Одиннадцатый.

Рухнувший сверху на варвара враг едва не сбил его с ног своим немалым весом. Вот только цену за свою смелость заплатил немалую — Конан диагональным ударом развалил пополам слугу Боргельмира.

Двенадцатый.

Двое атаковавших следом монстров схватили его под руки и едва не разорвали пополам. Если бы снежные воители могли удивляться, то непременно бы удивились. Северянин, собрав в мускулах плеча всю силу, вырвал руки из хватки, поднял оброненный меч и быстро положил конец существованию еще двум помощникам старого ётуна.

Тринадцатый и четырнадцатый.

Следом за ними пал другой Любимец Бурь, вздумавший снести с плеч голову варвара мощным ударом кулака.

Пятнадцатый.

Другой, более удачливый и хитрый, подбросил Конана вверх порывом ветра. И пока любимец Крома приходил в себя после того, как неловко рухнул в снег спиной, свалил на него кучу снега. Выбравшего из завала варвара непременно ждала бы смерть, не окажись в тот момент у киммерийца нужной способности на безошибочное определение места, откуда должна была выпрыгнуть смертельная опасность.

Припав на одно колено и выставив меч, он встретил выпад чудовища, потом сразу же отхватил левую ногу Любимца Бурь по саму щиколотку и выбил фонтан снега из его живота новым ударом. Злобный вой заглушил порыв ветра, освободившегося от власти хозяина.

Шестнадцатый…

Он мог бы убивать бесконечно и силы бы не оставили варвара, пока он либо не перерезал бы всех в армии великана, либо пал бы сам, так и не осознав, что проиграл. Однако судьбе было угодно, чтобы схватка прекратилась. И остановил ее не кто иной, как сам Боргельмир. Старый великан отозвал своих помощников и обратился к Конану с такой речью:

— Теперь я вижу, каков ты, убийца моих детей и жены. Ты истинный воин. Много веков назад наш прародитель предрек, что я паду от руки именно такого — отчаянного и смелого до безрассудства, обладающего огромным воинским мастерством. Поэтому не будем больше откладывать наш спор и сойдемся в честном поединке.

— Не верь ему, Конан, — шепнул Ингурд, которому случилось оказаться в этот момент поблизости от киммерийца. — Все ётуны колдуны и обманщики.

— Я не колдун, а воин, — не без гордости молвил в ответ древний великан, расслышавший слова Снежного. — Клянусь глазами своего отца, если я буду сражаться нечестно, Имир с позором выставит меня за врата ледяной страны, куда я отправлюсь после смерти. Поэтому помолчи, человек. Я вызываю на поединок того, кто убил мою семью.

— Я принимаю твой вызов, — громко объявил Конан, встав лицом к огромному валуну, на котором стоял грозный Боргельмир.

Старейший из снежный ётунов стал неторопливо спускаться вниз, звеня кольцами добротной кольчуги. Под тяжелыми ступнями великана хрустел даже мерзлый камень. Наемники Родвара сразу же забыли о только что отгремевшей схватке. Их сковал страх при виде могучего из могучих воителей. Где уж киммерийцу с его силой и размерами совладать с таким разрушителем! Зря варвар из соседней страны согласился на поединок. Не жить ему теперь.

Конан оставался спокоен. Он ничем не выдал напряжения, растущего в его душе при виде существа вдвое больше его ростом, собравшегося вступить с ним в равный бой. Миррейа глядела на киммерийца с ужасом. Тарланд окинул его взглядом, точно варвар был уже покойником. Олав в легком беспокойстве сложил на груди руки. Гретта закусила губу. Тьяцци едва заметно приоткрыл рот. Торрад и Хьёрса с изумлением переводили взгляд то на Конана, то на Боргельмира, сравнивая бойцов и с каждым новым ударом сердца все меньше веря в успех киммерийца. Бели и Брокк из шайки Хьюки — те так вообще тихо пообещали себе вести только честную жизнь целых полгода, если случится чудо, и варвар выиграет поединок. Паарадж и Синкху стояли молча, низко склонив головы — молились светлейшему Асуре за своего «северного брата». Тарн следил за киммерийцем с интересом. Возможно, Сын Гарпии был бы и рад помочь товарищу, однако, святое право на поединок не должно было быть нарушено, знал он; воин, принявший вызов, обязан рассчитывать только на свои силы. Вьяллар с некоторой опаской взирал на место, где должен был состояться поединок, словно полагая, что вслед за великаном на Конана кинется все оставшееся войско Любимцев Бурь.

Один на один с Боргельмиром.

Один на один с древним существом, у которого сил и выносливости хватит на десятерых, а то и ста таких же, как Конан.

Киммериец без страха вышел на поединок. Великан шумно вздохнул, так что дрогнула жесткая поверхность валунов. Пластины тяжелых шипастых лат и шлем, увенчанный витиеватыми рогами, недобро блеснули в скупом лучике тусклого света, просочившегося с небес, точно хитиновый панцирь невообразимо огромного жука-могилыцика.

Конан принял боевую стойку, развернувшись боком к противнику и прижав рукоять меча к груди. С такой позиции было удобно наносить хлесткие рубящие удары.

Старый ётун не стал хвалиться своей силой, не стал насмехаться над оппонентом. Впрочем, было это вовсе не из-за того, что древний воин, заставший времена северных богов, свято чтил негласные традиции воинов. Он готовился к поединку всерьез и не побрезговал бы любой хитростью, чтобы выиграть схватку. Но стал тратить время на бахвальство или унижение своего врага, отлично зная, что, ни то ни другое, на варвара не подействует.

Оба желали победить: Боргельмир для того, чтобы свершить возмездие, Конан для того, чтобы отстоять собственное право на существование — на глазах у тех, кто шел с ним на смерть.

Шестнадцать, мелькнуло в мыслях Конана.

Он успел уложить шестнадцать врагов за эту битву. Причем не каких-нибудь сопливых туранских стражников или кофийских меченосцев, которые не знают, как клинок-то правильно держать, а настоящих снежных монстров, Любимцев Бурь!

Боргельмир станет семнадцатым и на сегодня закроет список тех, кто отправится в гости к Хель. Кром свидетель!

Еще миг — и звонко запело железо, столкнувшееся в яростном броске под крики воинов, наблюдавших за поединком. Схватка началась!

У Боргельмира имелся такой же двуручный меч, но был он едва ли не вдвое большего того, которым обладал киммериец. Клинки взлетели, подобно языкам пламени и с чудовищной силой столкнулись во второй раз.

Конан, несмотря на огромную трату сил, держал удар ётуна. Великан размахнулся и вновь ударил, стремясь задавить противника превосходством в силе и весе. Варвар не поддался и контратаковал.

И, о чудо! Клинок северянина гулко ударил в пластины древних лат, обозначив рыжим снопом искр яркую полосу на латах противника. Кольчуга Боргельмира натужно скрипнула, но не поддалась.

Отец снежных чудовищ отступил на шаг, удивляясь ловкости оппонента.

Войско Родвара испустило дружный вздох.

Старый ётун раскрутил в воздухе клинок для нового удара — такой, если попадет во врага, пересчитает все кости или перерубит пополам.

Точно скала обрушился на киммерийца неподъемный меч. Однако в том месте, куда рухнул клинок великана, Конана уже не оказалось. Он зашел вправо, под руку огромного противника, и второй раз попробовал на прочность латы Боргельмира.

Наемники вновь восторженно вздохнули. Поняв, что уступает, великан усилил натиск, но его ярость оказалась лишь на руку Конану.

Не в меру размашистые и чересчур мощные удары было легче угадывать и проще обходить. Режущая железная полоса неоднократно с гулом проносилась у самого лица варвара, но всякий раз киммериец успевал увернуться или заблокировать удар. Ни одна из страшных атак ётуна не достигла своей цели, в то время как на кольчуге воина древнего мира красовалось уже порядка десятка вмятин.

— Конан победитель! — выкрикнул кто-то из толпы наемников.

Новый удар выбил из доспехов Боргельмира гулкую дрожь.

— Конан из Киммерии! — подхватили другие. — Конан! Конан!

Вскоре все войско Родвара принялось единодушно возносить хвалу варвару.

Боргельмир предпринял последнюю попытку переломить поединок в свою пользу. Если врага нельзя взять силой и ловкостью, хитрость — лучший помощник, знал ётун. Притворившись, что уступает, великан открылся, как будто в следующий миг собирался упасть.

Но, чудесные свечи Атали, вечные звезды! — Киммериец разгадал коварный трюк! Конан не стал опрометчиво бросаться на противника, чтобы добить последним ударом, казалось, слабнущего ётуна. Вместо этого он опустил меч и, оскалив зубы, произнес:

— Ты уже слишком стар, чтобы сражаться. Сложи оружие и уходи.

Это подействовало на древнего Боргельмира сильнее любого, даже самого жестокого удара.

Бешено взревев, он напал, вкладывая в новую атаку все силы. Напал и жестоко просчитался, целиком забыв о быстроте, с которой мог действовать Конан.

Прежде чем великан успел нанести врагу смертельный удар, который, наверняка, не только бы раскроил до самой земли дерзкого смертного, но и глубоко пробороздил заснеженную землю, северянин крутанулся на носках, выводя меч для кругового удара. Сверкнула сталь — и голова Боргельмира взмыла ввысь, бешено вращаясь и разбрызгивая мелкие капли крови. Тяжелый меч выпал из могучих рук ётуна, еще какое-то время он простоял, слепо пытаясь нащупать недостающую часть тела, потом плашмя рухнул в снег. Горько звякнули пластинки кольчуги, уныло простонал холодный ветер.

Голова Боргельмира стукнулась о валун, рогатый шлем слетел, и растрепались седые волосы древнего воителя.

— Встретимся во тьме Хель… — успели прошептать уста великана, прежде чем жизнь навсегда оставила его. Блеск в аквамариновых глазах медленно угас.

Рать Вьяллара взорвалась настоящей бурей торжествующих криков. Конана восхваляли все без исключения, даже Видар и Хьерса, позабыв о старой вражде, во всеуслышанье называли киммерийца героем.

— Конан — победитель! Конан — воин! — бесновалась толпа наемников.

VI

После встречи с древними чудовищами-людоедами войско Родвара в Глотке Великана больше не поджидало никаких приключений. Отряд выбрался из низменности и вышел на верный путь к Стылым Озерам, где они должны были отыскать заветный предмет — Слезы Крома. Тревоги отступили, настроение уроженцев севера заметно приподнялось. Потери в битве с Любимцами Бурь казались пустяковыми — всего три с половиной десятка человек, не считая тех, кого ётуны успели слопать до того, как Конан-киммериец убил первого из них.

За два дня пути дружина Вьяллара достигла земель, где простирались Стылые Озера, до поразительного похожие на огромные застывшие лужи, рассеянные по всей округе на целые десятки лиг. Где-то здесь залегли заветные кристаллы, так нужные Авару в осуществлении своего темного плана. Те самые Слезы Крома, которые проронил киммерийский бог, оплакивая павших друзей.

Конан сразу почувствовал их. Они шептали ему о незапамятных временах, напоминали о минувших событиях яркими иллюзиями. Они звали к себе того, кто должен был обладать ими по праву. Туман давно увядших воспоминаний Крома опустился на сознание киммерийца.

… Поле Хрейдмара. Смрадный дым от гигантских пожаров, жадно лижущих неподвижные тела мертвецов, восходит в поднебесье, затмевая луну и звезды. Удушливая вонь висит в отравленном воздухе клейкой паутиной. Всполохи от языков пламени, танцующего на курганах тел, стелятся по залитой кровью земле. Кони, люди, боги — все лежат в бесформенных грудах вперемешку со сломанным оружием, знаменами и стягами. Кое-где пламя добралось до тел, облизав плоть с костей, присыпав останки густым слоем сажи.

Протяжно и тоскливо затемненные просторы оглашают звуки рогов, объявляя миру всеобщую гибель. Медленную, мучительную смерть, без возврата к жизни.

Рушатся стены и башни Асгарда, верхнего города, в честь которого впоследствии будет названо одно из двух нордхеймских королевств. Некогда величественные покои небожителей затягивает серый туман, уводя в небытие славу минувших дней.

Внизу жадно распахнул свой зев Хельгард, всасывая в алчное и вечно голодное нутро сотни мертвых тел с поверхности темного поля. Тонкие нити чернильного мрака окутывают жилища людей, медленно и властно стачивая их основания. Старому мирозданью приходит конец…

Грозной горой возвышается отрубленная голова мирового дракона с оскаленной пастью. С гигантских клыков, величиной в целую башню, все еще капает ядовитая слюна. Неподалеку лежит остывающий труп победителя страшного чудовища — воин Хеймдалль смотрит перед собой, но глаза его уже застлала посмертная пелена. Говорили, что он умер от ран и укусов, нанесенных мировым змеем. Неправда. Он умер раньше, до того, как начал действовать яд, бросившись на свой меч и, тем самым, избавив себя от адских страданий.

Широко раскинув руки, лежит Тюр. Его сразила стрела морского великана Экира. Боевой чекан бога переломлен у основания — но горе тому, кто подумает, что молот подвел владельца! Оружие не единожды выручало в бою своего хозяина, с легкостью отнимая жизни у его противников.

Неподалеку покоится Хар. На белом плаще Отца Дружин темнеет кровь. Меч Хара ярко алеет во тьме — слишком много он выпил вражеской крови за эту роковую ночь.

В стороне ото всех небожителей лежит бездыханное тело Хёггсена-лгуна, принесшего всеобщую погибель.

В распахнутых глазах бога, несмотря на смерть, сохранился едва заметный огонек. Я еще вернусь, обещает он.

… Кром окидывает взглядом зловещее поле и падает на колени. Как же получилось так, что он не сумел явиться на помощь друзьям в нужное время? И вот теперь все они мертвы…

Слезы катятся на красную землю, серебрятся и сверкают, точно драгоценные алмазы, не в силах расстаться с наполняющей их призрачной радугой.

… Туман ирреальных воспоминаний постепенно оставил сознание Конана. Варвар вернулся назад в свое время, за одно мгновение преодолев разрыв в тысячу лет. Рядом с собой он заметил Миррейу, которая тормошила Конана и безуспешно надеялась получить от него ответ на какой-то вопрос.

— Конан..? Конан, ты меня слышишь?

— Да, конечно. Что случилось?

— Ничего. Просто мне сделалось страшно.

— Страшно?

— Я представила, что может произойти, если мы не остановим Нидхеггсона. Неужели всех нас будет ждать смерть? Неужели мир погибнет, ответь мне, Конан?

— Я уже думал над этим. Мы не должны погибнуть. А вот то, что произойдет, если мы не помешаем колдуну пробудить из сна коварного Хёггсена, я только что видел. Весь Нордхейм превратится в одно большое Боргильдово поле. И это будет только начало — затем Киммерия, Аквилония, после соседние страны — Гиперборея, Бритуния, Немедля, Агрос, Зингара…

— Конан?

— Да?

— Мы ведь сумеем остановить Нидхеггсона? — почти с детской доверчивостью спросила волшебница, точно ребенок, ищущий поддержки сильного взрослого.

— Непременно. Пока Хёггсен не проснулся, у нас есть все шансы.

— О, Конан, как хочется в это верить! Выходит так, что мы с братом идем спасать свою страну, ты — родную Киммерию, Паарадж и Синкху — Вендию, не говоря уже обо всех нордхеймских воинах. Ведь если бы дело не, разворачивалось настолько скверно, ничего бы этого не было, верно?

— Верно. Но этого не стоит бояться. Как ни велика была бы надвигающаяся беда, предотвратить ее можно также как и любое, даже самое незначительное несчастье.

— Рядом с тобой я чувствую уверенность, — сказала девушка. — Когда ты близко, кажется, что никакие беды не сумеют омрачить мир, Обещай, что пойдешь до самого конца, даже если… мы с братом погибнем.

— Конечно же, я пойду до конца. Но что за разговоры? Никто не погибнет, разве что только негодяй Авар. Так что можешь выкинуть из головы мысль о скорой смерти.

— О, я так рада это слышать!

Слова сурового варвара и в самом деле убедили аквилонскую волшебницу, странным образом принеся покой в ее душу, охладив разум, который воспламенило воображение. Слышать подобное от воина, прошедшего сквозь столько трудностей и научившего реально оценивать ситуацию, было приятно. Если Конан обещал, что их поход увенчается успехом, то так оно и будет, вне всякого сомнения.

Наемники все ближе подходили к заветной цели. Ступая по берегам озер с зеркальной поверхностью, солдаты Вьяллара проникались торжественным чувством — словно шли они вовсе не по земле Ванахейма, а попали прямо на прием к сказочному королю в его невидимый ледяной дворец.

Блеск крошечных льдинок поверх зеркальной поверхности напоминал сверканье дорогих алмазов. Но главное сокровище было сокрыто от любопытных глаз где-то неподалеку. Казалось, стоит сделать неверный шаг, и магия бесследно растворится, и тогда им уже никогда не доведется увидеть святыню. Поэтому северные воины старались ступать как можно тише, и даже снег вопреки своему обыкновению не хрустел под их тяжелыми сапогами.

Конан ясно представлял себе заветные кристаллы — прозрачные и чистые, полные притягательного голубого света. Они покоятся в тишине в окружении радужного льда и искрящегося снега, дожидаясь мгновения, чтобы перейти в руки достойного владельца.

Внезапно видение затмила мрачная тень, которая точно крыло ночи упала на образ. Тень злая, жуткая, предвещающая несчастье, тянущаяся своими когтистыми пальцами к Слезам Крома. Верный знак беды…

Не один Конан почувствовал тревогу. Нечто подобное испытал и Вьяллар. По всей видимости, истинным сынам Киммерии знамение посылал сам владыка. Взгляды двух воинов пересеклись, и сразу стало ясно — ошибки быть не могло: могучий Кром встревожен. Кто-то… добрался до кристаллов раньше их!

Конан кивком головы указал на горбатые узлы ледяных наростов, возвышающиеся в полмили от отряда.

Вьяллар мгновенно выкрикнул приказ — вперед!

Прозвучало это настолько яростно и повелительно, что наемники беспрекословно повиновались. Промедление могло иметь роковые последствия. Враг не должен заполучить Слезы Крома!

Вперед! Вперед!!!

Лавина воинов понеслась к ледяным глыбам, которые теперь походили на гигантские зубымирового дракона, ощеренные в жестокой усмешке.

… Не успеть вам, несчастные! Все ваши помыслы пойдут прахом. Слуги колдуна уже забрали кристаллы, и вам их ни за что не догнать. Их крылья — ветер, их дыхание — смертельный яд, их руки — убийственные мечи. Вы опоздали, жалкие людишки!..

— Неужели ты попытаешься меня остановить, раб? — без усмешки спросил Ганглери.

— Тебя остановит рок, — уверенно сказал вендиец. — Даже если ты уйдешь из храма живым и унесешь с собой священную вещь, злая судьба накажет тебя за все прегрешения.

… На этот раз он явно ощутил дыхание преследователей. Не то дыхание, которое является непосредственным процессом жизнедеятельности, а само дыхание жизни, выдающее присутствие затаившегося неприятеля. Те, кто преследовали Паррака, умели его тщательно скрывать. Умение, надо сказать, редкое. Тандару-убийце даже на какое-то время показалось, что он знает тех, кто перемещался по иллюзорному пространству по его следу, искажая реальное пространство, чтобы сократить разделявшее их расстояние.

Разумеется, во всем виноват только он сам.

Ган слишком промедлил, добираясь до кристаллов долгие седмицы, вопреки своим привычкам все совершать молниеносно быстро. Слезы Крома покоились у поверхности Стылых Озер уже не один век, так кому понадобится отыскивать их именно в это злополучное время? Оказалось, что охотники нашлись. Много. Целых четыре сотни, если не больше.

Беспечность, с которой отнесся Ганглери к новому заданию, погубила мастера воров, десятилетиями оттачиваемая практика дала трещину — выполнить поручение безупречно гладко он уже не мог. Или, может, все это происки враждебных сил, которые за свою жизнь Ган успел обидеть не раз — Асуру, Деркэто, Митру, Иштар — всех не упомнишь…

А, возможно, он просто начал стареть и становиться негодным для работы так называемого высшего класса. Бывшего охотника все больше начали прельщать земные блага, которые так настойчиво презирал Авар. Женщины, вино, азартные игры — небольшие радости обычной жизни.

Обычной. Не воровской. Не колдовской. Не воинской. Тихой и мирной жизни в каком-нибудь захудалом городке.

Впрочем, шанс уйти от погони, конечно, все еще сохранялся. Нужно было просто, во что бы то ни стало ускользнуть, исчезнуть, удрать, скрыться от четырех сотен разъяренных северных воинов, которых угораздило появиться у Стылых Озер именно в этот день и в этот миг! Так бы оно все и случилось, не будь с этими головорезами этих двоих.

Теперь Ночной Демон начал узнавать их. Это были те самые жрецы из темного храма Асуры, в котором два года тому назад он убил их учителя и унес с собой тайный артефакт. Они преследовали своего кровного врага, и скрыться от фаворитов яростного Кфуруса уже было нельзя.

Внезапно Ганглери вспомнил про амулет, дарованный ему мастером Нидхеггсоном, перед тем как он отправился в дорогу. Тогда Авар сказал, что чудесная вещь сбережет вора, главное добраться до кристалла. Если жизни Паррака будет угрожать смертельная опасность, стоит всего лишь поднести к ней Слезы Крома, и амулет почерпнет из них силу, которую передаст своему носителю для того, чтобы тот совладал со своими врагами.

Так ли это?

Выяснить… времени уже не было.

Перед Ганглери оказались Синкху Пленитель и Паарадж Светлый, возникшие словно из ниоткуда. Вендийские жрецы, оставив войско, нырнули в одним только им видимый коридор, открывший брешь в пространстве, и теперь без труда настигли своего врага.

Однако страх был незнаком Тандаре-убийце. Обычно это он был тем, кто приносил ужас в убежище своих недругов. Если схватка неизбежна, отказываться от нее не имеет смысла.

Ган выбежал на лед озера, готовясь к защите.

Как бы ни были искусны в воинском ремесле эти жрецы, у него есть шанс победить их обоих.

«Амулет, Ган! Не забудь про амулет!»

Словно из-под блестящей поверхности медальона вырвались слова его повелителя.

«Просто коснись кристаллом амулета!»

Так он и поступил… и уже в следующее мгновение утратил свою сущность. Ночной демон изменился, превратившись из смертного вора в мерзкое отродье из самых темных подземелий Тагала.

Он все еще оставался человеком, но уже другим — полным мрака и новых сверхъестественных сил. Глаза Тандара-убийцы излучали тусклый сиреневый цвет. Из глотки сам собой вырвался наружу смех. Смех превосходства над жалкими противниками.

— Бегите прочь, псы! — разрешил бывший охотник за сокровищами, до неузнаваемости изменивший свой облик. — И я позволю вам жить.

Паарадж и его духовный брат заметно побледнели, увидев, что стало с тем, кого они преследовали. Они гнались за человеком, а поймали демона. Но ни один из вендийцев не допустил в свою голову мысль о позорном бегстве. Перед ними стоял кровный враг, разбудивший бесчисленное количество дремавших несчастий, перед ними был тот, кто убил Валанха, Бануна и Парамурди, а после забрал дорогую святыню из храма. И кем бы он ни был — человеком или страшным порождением тьмы — он заслуживал наказания за свои злодеяния.

— Во имя Асуры, — воскликнул Синкху и первым напал на похитителя священных клыков.

Пленитель сразу же засыпал врага серией парадоксально быстрых, почти неуловимых глазом кулачных ударов. Его руки, словно две молнии, всего за пару мгновений несколько десятков раз мелькнули в воздухе, стремясь нашарить уязвимую плоть противника.

Ган с поразительной легкостью заблокировал все удары почитателя Светлого бога — ребром ладони в кадык, тычок двумя пальцами в глаза, удар обоих кулаков в основание шеи, перевернутую летящей птицей» ладонь, направленную в область сердца. Паррак безо всякого труда угадывал направление движения вендийца и отбрасывал его руки…

Синкху даже не коснулся Ночного Демона.

Пораженный жрец Асуры попробовал другие приемы, подключив ноги — он попытался пнуть Ганглери в подколенную чашечку, нанести оглушающий удар каблуком в переносицу, сделать Тандару-убийце подсечку, но ни одним бойцовским трюком не добился успеха.

Финальный удар, которым Пленитель мог пробить грудь человека, вдребезги переломав все ребра, демонический вор перехватил, сжав кисть служителя Асуры в жестокой хватке. Синкху едва не вскрикнул, но не подал вида, что ему больно. Это, казалось, разозлило Ганглери. Садистским вращением захваченной кисти изнутри наружу слуга Авара едва не сломал руку противника в двух местах. Святой Хранитель взвыл от нестерпимой боли, слыша громкий костный хруст, и рухнул на колени, хватаясь за место захвата.

Ган, не спеша, пнул оппонента в грудь, да так что Пленитель проехался спиной по ледяной поверхности озера целых полста ярдов.

Взгляд Ночного Демона медленно коснулся лица Паараджа. Второй служитель Асуры вытянул в его сторону левую руку, унизанную перстнями. На золотой поверхности колец горел яркий огонек.

— Ну же, пёс, чем ты собираешься удивить меня? Уж не своими ли жалкими огненными фокусами?

На краткое мгновение взгляд Светлого сделался ярче пылающих перстней. Плохо, что ненависть не могла сжечь оппонента, подобно огню, иначе Паррак-вор давно бы превратился в обугленную головню.

Волна жаркого пламени с ног до головы обдала Тандара-убийцу, так что тот даже покачнулся.

Велика была сила старшего из ныне живущих хранителей Клыков Асуры. Ганглери окутался едким черным дымом, захрипел и упал, утонув в клубах угольного цвета, поглотивших вора. Вырвавшийся, было, из его уст крик съел жадный северный ветер.

Все кончено.

Паарадж устало вздохнул. Учитель Парамурди отомщен, дерзкий вор наказан и умерщвлен. Осталось только вернуть утраченный реликт. Светлый развернулся, чтобы помочь подняться своему брату Синкху, который до сих пор не мог прийти в себя от жестокого удара. Хорошо, теперь все позади, у Святого Хранителя будет время прийти в себя.

Внезапно что-то резко натянулось, из душного мрака гари вырвалось нечто бесформенное, все в лоскутьях дымящейся одежды, и бросилось на спину Паараджа. Вендиец охнул — его шею сдавили обугленные пальцы.

— И это все, на что ты способен, проклятый жрец? — услышал он злой шепот у самого уха.

Светлый обернулся… и обомлел.

Тот, кто с ним говорил, определенно не был человеком. Мерзкое существо, какое привидится не во всяком кошмаре. Никаких клыков или других показателей агрессии у врага не появилось. Обычный облик человека, изувеченного огнем. Однако его новый образ нес в себе столько жути и смертельного ужаса, что Паарадж замер, не в силах сдвинуться с места. Последним усилием воли служитель Асуры заставил себя собрать в негнущиеся руки остатки силы — и перекинул мерзкое отродье, пародию на человека, через правое плечо. Ган кувыркнулся через спину вендийца и твердо встал на ноги. Белые зубы Паррака сверкнули в издевательском, насмешливом оскале. Даже мрачный Азах пришел бы в это мгновение в ужас, завидев лик демоноподобного существа. Ганглери быстро размахнулся и сокрушительным апперкотом отправил Паараджа на землю. Жрец Асуры сначала взмыл в воздух, бессильно разбросав в стороны руки и ноги, потом сильно ударился спиной о лед озера, так что по гладкой поверхности зазмеились трещины. Светлый на краткий миг увидел все палаты небесного дворца своего покровителя, и только спустя несколько долгих мгновений, со всеми мучениями вернулся назад в реальный мир, где в двадцати шагах от него замерло злобное существо.

С трудом поднявшийся на ноги Синкху протянул ему руку — вставай брат! И тогда Паарадж понял: они умрут, но не сейчас. До конца битвы еще далеко. Вдвоем Святые Хранители обратились в сторону Ночного Демона, который уже никуда не торопился и наслаждался забавой. Сначала он расправится с ними, и только потом, не спеша, удалится, сжимая в руке Слезы Крома, а Конан и другие бойцы уже никогда не вернут свою святыню. История с Клыками Асуры неизбежно повторится.

Или нет…?

Взгляд Пленителя убеждал, что нет. Сдаваться еще рано. Они не позволят ему уйти живым, будь он хоть сам Тагал, повелитель мрачного подземного мира и всех демонов Хайбории.

Пока есть силы…

Пока есть желание и идея — та, что гонит тебя вперед…

Пока у тебя остается то, что ты непременно должен осуществить, и смерть оказывается ни в счет…

Ты должен бороться. Ты должен драться и во что бы то ни стало выиграть битву. Ты должен жить, покуда не выполнишь то, что тебе предначертано высшими.

С поры той несчастной ночи прошло два года. Дерзкий вор об этом забыл. Они же с того времени не забывали об этом ни на миг.

Они должны победить, во имя Асуры и благополучия всего мира…

Неужели же они позволят Ганглери унести кристаллы и, тем самым, допустить осуществление богомерзкого плана чародея?

— Этого не случится, учитель, — сказал Синкху. — Я клянусь светлыми очами Катара, мы отдадим жизни, но не позволим свершиться беде.

— Хорошо, — в уголках губ старика застыла слабая улыбка — так улыбается человек успокоенный, получивший надежду. — Я верю в вас, сыновья мои.

Парамурди умер. Но умер он с надеждой в то, что они остановят чародея и его приспешника. Подвести своего наставника у них не было права…

Святые Хранители одновременно бросились в атаку. В их душах отныне не было бури гнева, не было ни тени страха или сомнения, обоих служителей Асуры переполняло спокойствие — морского бриза, тихого шуршания волн, солнечного света, ласкающего стебельки молодых ростков… И твердая, алмазная уверенность в победе. Ганглери-демон хищно простер в их сторону почерневшие от огня руки.

VII

Как справедливо опасался Конан, на месте кристаллов не оказалось. Холодная пещера, составленная тремя древними торосами, сросшимися воедино в верхней части и сохранившими отдельные низы, была пуста. Место, откуда злоумышленник забрал Слезы Крома, словно бы выцвело, потеряв серебрящиеся льдистые краски. Они опоздали. Авар опередил их. Но намного ли? Конан был готов поклясться, что еще меньше, чем полколокола назад кристаллы покоились среди всего этого великолепия, специально созданного неведомым мастером, чтобы возвеличить красоту затвердевших слез киммерийского бога. Однако их не было — слуги мрачного чародея Нидхеггсона успели унести их из священного места до прихода войска Родвара.

Неужели же все потеряно? Такого просто не может быть!

От размышлений варвара отвлекли крики наемников, оставшихся снаружи. Конан, Олав и Вьяллар, которые тоже вошли в пещеру, поспешили наружу. Едва выбежав на открытое пространство, киммериец сразу же определил источник всеобщего волнения.

Над поверхностью одного из дальних озер он различил редкие вспышки, которые почти сразу же затмил столб чернильного дыма, потянувшегося к небесам. Вьяллар вновь встретился взглядом с Конаном — как бы спрашивая, совета, связано ли это с кристаллами. Варвар едва заметно кивнул головой. Внезапно точно гром грянул в сознании Конана.

Синкху! Паарадж!

Он не видел вендийцев в строю уже некоторое время. Возможно, полколокола, а то и целый колокол. Жрецы Асуры бесследно исчезли. Что-то подсказывало киммерийцу, что разыгравшееся неподалеку действо каким-то образом связано с ними. Не исключено, что Святые Хранители попали в беду.

Вновь быстрый бег.

Наемники Родвара скоро преодолели расстояние до смерзшегося озера, и Конан оказался первым, кто ступил на его заледеневшую поверхность. Но моментальный взгляд, брошенный варваром на место недавней битвы, подсказал ему, что они опоздали.

— Северный брат, подойди ко мне… — услышал он голос умирающего.

Синкху лежал на спине. Кровь лилась рекой из его разорванной груди. Страшная рана обнажала белые ребра. Неподалеку покоился второй Святой Хранитель, Паарадж — его голова была размозжена тяжким ударом чудовища. Конан подумал, что враг убил его друзей и успел скрыться, и лишь спустя пару мгновений, оправившись от потрясения, он разглядел труп гнусной твари, против которой брахманы Светлейшего держали поединок. Не демон и не человек лежал на льду, широко раскинув руки, с неестественно вывернутой шеей. Тот, кому уже нельзя было подобрать названия в этом мире.

Конан шагнул к Синкху и склонился над жрецом древнего храма. Пленитель взглянул на него чистым взором, который еще не успела затмить подкрадывающаяся смерть.

— Теперь я искупил свою вину за ту ночь, когда два года назад позволил Ганглери унести священный предмет из храма. Я храбро сражался. Ведь Асура это оценит, как ты думаешь, Конан?

— Конечно, друг мой. Он успеет оценить это еще не раз, когда мы будем шагать по улицам Гаррада.

— Нет, мой брат. Мой час уже настал, и я отправляюсь в другой мир. Бояться не нужно, тем более, теперь, когда худшее позади. Поклянись, киммериец, что ты продолжись наше дело, и что мои усилия и усилия брата моего Паараджа не пройдут даром…

— Я клянусь, Синкху.

— Так хотелось вернуть Клыки в Храм…

Пленитель вздохнул и пару раз закрыл и открыл глаза. Последний раз он сделал это настолько медленно, что варвару показалось, будто вендиец уже вышел на путь к Асуре.

— Мы задержали его…

… Кровь хлестала из рваной раны на животе, словно из пробитой ножом винной бочки, но Синкху даже ни разу не поморщился. На лице жреца играла улыбка — безумная, яростная, обещающая врагу скорую гибель.

— Когда же ты успокоишься, негодное создание? — хмыкнуло чудовище, занося сжатую в кулак руку для нового удара.

Синкху изловчился предупредить действие недодемона и нанести опережающий удар, при этом едва не потеряв сознание. Однако Паррак поймал его руку.

— Только тогда, когда Азах сожрет твои-гнилые потроха… — выдохнул вендиец, заваливаясь вперед.

Следующий удар обязательно добьет его, обречено подумал жрец. Пленитель знал, что Паарадж уже прекратил агонизирующие судороги и предстал перед троном Асуры. Оно и ясно: он сделал свое дело, перед тем как умереть, сломав обе ноги видоизменившемуся вору, и теперь показаться Светлейшему его брату будет не совестно. А вот он, Синкху, еще не выполнил свою миссию. Он хотел достичь даже большего, чем Паарадж — убить демона. Тогда уж проклятый точно не сумеет унести кристаллы. Ведь эта мразь совсем не чувствует боли, и сможет уйти от погони даже на сломанных ногах. Амулет! Рывком вендиец сдернул волшебную вещь с шеи чудовища покалеченной рукой. Ганглери ударил — и Пленитель почувствовал, как рука убийцы погрузилась в его плоть, с хрустом сломав ребра. Боли он уже не чувствовал. Вместо того чтобы начать оседать, служитель Асуры высвободил здоровую руку из хватки резким вращательным движением. Рывок получился не очень мощным — силы уже начали оставлять Святого Хранителя, — однако, достаточно неожиданным для противника, чтобы не пропасть втуне. Паррак хотел оттолкнуть умирающего человека, но тот наложил свою руку поверх его запястья, не позволив ему избавиться от живой и настойчивой преграды к отступлению.

— Умри же…!

Больная рука вендийского жреца остановила кулак Тандара-убийцы.

— Как пожелаешь, — со злостью прошипел Синкху. — Но сначала я заберу у тебя вот это.

Пленитель вытащил из складок сгоревшей одежды Ганглери три ярко-синих светящихся кристалла. В следующее мгновение руки служителя Асуры окольцевали его шею, точно два железных удава, потом Синкху резко дернул плечами.

Паррак не успел понять, как умер. Просто в одно мгновение его уши заполнил хруст собственных позвонков, в другое наступила тьма.

И лишь в бесконечно малом промежутке между этими двумя мгновениями он смутно догадался, что его убили. Догадался, удивился… и провалился в душный мрак.

Брахман Светлейшего оттолкнул прочь смрадную тушу мертвого врага, Упал на колени и пополз к телу своего брата Паараджа, чтобы в последний раз проститься с ним в этом мире.

Силы предательски покинули его, когда Пленитель был всего в пяти шагах от второго вендийца. Мир внезапно закружился, и Синкху упал на лед.

Однако он еще не умер. Через несколько мгновений жрец услышал торопливый хруст шагов людей, спешивших к озеру…

— Мы задержали его…

— Я хотел бы биться вместе с тобой, Синкху, и умереть так же как ты.

— О, нет, Конан. Твой черед еще не настал. Знай, судьба бережет тебя для более великих и достойных деяний. А пока помни о своем обещании. Дойди до Гаррада и отомсти Нидхеггсону за нашу смерть.

— Я так и сделаю.

— Протяни руку, Конан.

Варвар подчинился, и вендиец вложил в его ладонь какие-то небольшие предметы, после чего плотно сжал пальцы киммерийца своей рукой. Потом вздохнул в последний раз и оставил этот мир.

— Спи спокойно, воин.

Конан с трудом поднялся с колен, так и не решаясь взглянуть на прощальный подарок жреца.

Вскоре на лед озера высыпали наемники Родвара. Олав и Гретта растолкали остальных и подошли к киммерийцу.

— Что принесло столь ужасную погибель этим двум капитанам дружины? — печально и сурово спросил он варвара.

Вместо ответа Конан разжал правую ладонь, озарившуюся ярким лазурным светом, и продемонстрировал воинам дар почившего вендийца.

На раскрытой ладони варвара ярко блестели три синих кристалла. Слезы Крома.

Часть пятая. Топор Модгуд

I

С холодным равнодушием разглядывали звезды шедших в ночи странников. Мелкая серебристая пыльца, осыпавшаяся с их поверхности, нисколько не украшала ночь. Ветра протяжно проклинали незваных гостей, вторгшихся в чужие владения. Холод и мрак отныне повсеместно преследовали Воинов Вьяллара. Казалось, с каждым новым днем, проведенным в Ванахейме, ночи удлинялись, а наступление рассвета оттягивалось. Точно нечистое, злое волшебство затопило все королевство, и особенно сильно чары действовали на противников Авара, приближающихся к Гарраду.

Сын Родвара заполучил Слезы Крома, Алый Стилет по-прежнему хранился у шемитов-союзников. Два предмета — Клыки Асуры и Черный Венец находились у Нидхеггсона. Оставалось еще два артефакта. Один, Топор Модгуд, хранился в призрачных покоях асгардского конунга Видфинна. Другой, Цепь Рокка, был заперт в темных пещерах Хифлинга.

Вьяллар, по совету Олава, решил продолжить поход поиском легендарного топора великанши. Сам асир проявил инициативу и повел войско за советом к ванахеймской колдунье Хейд. Старая ведьма давно обещала помочь ему в поисках спрятанного оружия Модгуд.

Наемники остановились на день у жалкой лачуги Хейд. Олав вошел в убогое жилище в одиночку. Вернулся командующий с радостной вестью: ведьма проведала о местонахождении покоев конунга мертвых. Оказалось, призрачные чертоги находились вовсе не в Асгарде, а Ванахейме, потому как Видфинн при жизни был вождем ванирского клана. Он построил свой дворец у Кровавых Холмов, недалеко от курганов и каменных могил своих сородичей и назвал его Химинбьёрг.

Темное это было место, полное злых духов и нечистой магии. По ночам туда наведывались умершие предки, восставшие из могил, которых Видфинн созывал для темных мистерий. Даже братья и родственники ванира отказались от родства, видя, каким нечистым делом занимается их родич.

Видфинн, оставшийся в одиночестве и презираемый близкими, в конце концов, покинул свой дворец и отправился в соседний Асгард. Как оказалось, с недобрыми намерениями. Разгромив армию конунга, и как поговаривали, не без помощи восставших покойников, он занял трон владыки, чем и обеспечил повод для причисления себя к властителям Асгарда. Там, купаясь в роскоши и погрязая в разврате, он процарствовал пять лет. Пока восставшие асиры, наконец, не выбили его из покоев конунга.

Видфинн бежал на родину, но разгневанные соседи преследовали его и там. Тогда бывший конунг вспомнил про темный Химинбьёрг и укрылся в своем старом убежище. Однако асиры, полные жажды мести, решились на осаду замка.

Долго длилась та битва — воинам противостояли призванные из могил мертвецы, но северяне все же с великим трудом взяли верх над силами мрака. Видфинна убили, а Химинбьёрг сожгли и сровняли с землей.

Прошли столетия, о темном конунге забыли. Но вот недавно поползли слухи о том, что в лунные ночи дворец кровожадного ванира стал появляться среди холодных туманов. Причем такое нечистое событие закономерно совпало с колдовской деятельностью ванахеймского ярла Авара Нидхеггсона.

Секира великанши, той, что сражалась под знаменами Хёггсена, была возвращена на свет из могильной тьмы благодаря нечистой связи конунга с покойными. Видфинн не воспользовался Топором Модгуд, когда оборонял замок от толпы наседающих асиров — то ли не знал, какая в нем заключена сила, то ли и вовсе позабыл о чудесном оружии. Хейд заверила Олава, что секиру можно добыть, войдя в призрачный дворец. Однако то будет дело не из легких. Мало того, что вход в чертоги темного владыки стерегут мертвецы, так в самих залах Химинбьёрга притаилось нечто более ужасное и могучее, чем стонущие покойники.

Получив обещанную помощь, Олав распрощался с Хейд, щедро вознаградив ведьму за все старания, и войско двинулось дальше. Теперь наемники держали путь строго на север — к Кровавым Холмам, где некогда стоял мрачный Химинбьёрг.

Чем ближе они подбирались к месту расположения призрачных чертогов, тем тяжелее становилось на душе у наемников. Мгла теперь как будто окутывала не только окружающее пространство, но и закрадывалась в сердца воинов Родвара. Останавливаясь на ночную стоянку, многие не были уверены, что рассвет наступит вновь.

II

Дневной переход оказался утомительным, и дело было вовсе не в усталости, которую, как правило, приносила долгая ходьба. Выносливость северных варваров гораздо сильнее подтачивал серый сумрак ненастья, которое, теперь казалось, стало постоянным спутником наемников Родвара в походе.

Мгла имела волшебную природу и не растворялась даже утром, с восходом солнца, получив от ее творца стойкость к ярким лучам светила.

Пламя небес не просачивалось сверху, а застревало в плотной серой дымке, которая объяла весь северный край. Даже природа поддавалась тяжкой хвори, чувствуя пробуждение Богопротивника.

Во время стоянки киммериец подошел к старику Тьяцци, который уныло жевал кусок вяленого мяса.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о предначальных временах, — попросил Конан. — Наверняка, ты много знаешь.

— Чем вызвано твое любопытство, мой друг? — Динхвалт поднял на него удивленный взгляд.

— Необходимостью, — хмуро ответил варвар. — Я желаю знать обо всем, что касается Нидхеггсона и его мрачного мастера. Меня интересует, кто такой Хёггсен. Почему он начал войну против Хара в незапамятные времена, и с какой целью он хочет погубить весь мир сейчас, сбежав из плена огненного великана?

— Хёггсен был таким изначально, — ответил на это Тьяцци-предсказатель. — И свое прозвище Богопротивник он получил вовсе не из-за того, что двинул полки мрака против властного Отца Дружин, а потому что презирал любое творение своих собратьев, северных богов, и сопротивлялся всякому волеизъявлению в свой адрес от своего старшего брата. Он не является прародителем душного мрака подземелий, как его сестра, темная богиня Хель, владычица подземного мира, но он считается творцом совсем иного мрака — того, что зарождается, прежде всего, в душе.

У Хель бы никогда не хватило решимости собрать войско и бросить вызов Иггу, она построила подземелья Нижнего Мира и населила его телами умерших. На этом ее активность угасла, и она бы целую вечность не смела надеяться на то, что в один день захватит владения светлого Хара. Такую надежду ей подарил Хёггсен. Сестра, сказал он ей, царство Игга слишком велико для него одного, пора бы длиннобородому потесниться, а то и вовсе убраться из своих владений… Богопротивник начал великую распрю и, думаю, даже сейчас, пребывая во сне, он мечтает ее продолжить.

— За что он так ненавидит Хара?

Динхвалт вздохнул.

— Корни этой ненависти, которую я бы предпочел называть неприязнью или отвращением, кроются глубоко в почве самых древнейших из древних времен. Имир, отец старых богов, породил своих детей разными. Одному он дал смелость и терпение, другому — зависть и целеустремленность. Чего Хар сумел добиться благодаря своей отваге, то Хёггсен сумел разрушить своей злобой. Причем хитрец даже не осознавал, что поступает скверно. Он действовал так, как подсказывало ему сердце. Для того, чтобы уравновесить возможности своих детей, свою силу Имир не подарил ни одному из двух братьев, а отдал ее своей старшей дочери Хель… Однако, древний бог не знал, что хитрость Богопротивника поможет ему заполучить все то, чем не наделил его родитель при рождении. Хар ушел в небо, чтобы построить высокий Асгард. Хель уползла под землю, чтобы нарыть ямы для мертвых обитателей своего царства, а Хёггсен остался посредине.

Слишком разумен, чтобы не бросить вызов сестре, но и слишком завистлив, чтобы оставить мысли о захвате владений брата. Возможно, дети Имира затеяли спор о могуществе еще задолго до начала времен, но их объединила общая беда — вражда с великанами-ётунами, которых породила Земля от нового брака с Ледяным Гигантом.

Северные боги презирали глупых отпрысков своего отца, стремившихся отобрать власть у своих старших братьев. Тогда же появилась Атали, которая с миром пришла в небесный Асгард и скрепила союз Хара и Хёггсена. Пораженные красотой и умом, боги приняли младшую сестру. Извечная распря на время забылась. На время к небожителям присоединился и молодой Кром, которого разгневало вторжение монстров в пределы страны, которой он покровительствовал — я говорю про Киммерию, Конан. Он неоднократно помогал властителям разбить армии великанов. Владыки развязали великую войну с ётунами и спустя десятилетия уничтожили почти всех ублюдочных отпрысков своего отца. Остался только один — самый коварный и могущественный из них, который скрылся от битвы и бежал в новый мир. Великана звали Тьяр. В своем пылающем сердце он унес не только всепожирающий огонь, но и палящую ненависть к северным богам и ко всему живому. Ётун оказался настолько могуч, что затопил весь найденный мир пламенем и сотворил целую орду себеподобных огненных демонов. Хар и Хёггсен не стали преследовать своего врага сквозь многочисленные залы поднебесной. Они забыли о Тьяре и, как оказалось, зря. Владыка демонов, известный под своим прозвищем Пожиратель Душ, превратился в короля иномировых разрушительных сил. Боги не уничтожили его сразу, и бежавший противник превзошел в мощи своих недругов. Тьяр потеснил в могуществе даже мрачную хозяйку Хель — если темная богиня забирала к себе тела покойников после смерти, то огненный великан брал себе их души, которые оставляют земное пространство. Наверняка, он потеснил бы и Тагала, если бы снова вернулся в Хайборию. С поражением великанов у северных владык возобновилась былая вражда. Общий противник был повержен, и союз богов распался. Кром вернулся в Киммерию, Атали — в чертоги к своему отцу. Хар, разгадав мысли брата и почувствовав растущую в нем зависть, изгнал Хёггсена из небесного Асгарда, и, тем самым, навсегда поссорился с Богопротивником. Последствия продолжившегося противостояния, как нетрудно догадаться, имели скверные последствия — Хёггсен спустился в Хель и убедил сестру начать войну против Игга. И что удивительно — на стороне Богопротивника сражались недавние недруги, почти искорененное племя великанов.

Войско светлого Хара пополнило немало славных воинов из числа предков коренных уроженцев земного Асгарда и Ванахейма. дальше — Рагнарёк, принесший погибель старым богам. На этом история братьев Хара и Хёггсена закончилась, пришло время правления более молодому поколению. Но, видно, сбежавший из плена Тьяра Богопротивник и его юный последователь Авар Нидхеггсон придерживаются совершенно иного мнения. Хёггсен жаждет вернуть былое величие и, вероятно, даже не побрезгует союзом с некоторыми из тех, кого собирается сместить с трона…

— Асура и Сет? — мгновенно задал вопрос Конан.

— Да, именно, друг мой. И, возможно, не только они одни…

— Почему они станут помогать Богопротивнику, если древний бог хочет уничтожить их всех?

— Увы! Мне не дано этого знать. Я могу лишь догадываться. Но одно я знаю твердо: Хеггсен обязательно найдет себе союзников, поскольку он обладает поразительной силой и хитростью, какой недостает его более молодым собратьям.

— Что же будет с Кромом?

— Скорее всего, он погубит покровителя Киммерии. Ведь тот некогда был другом Хара.

— А где ж сейчас сам Xap? Почему он не вернется из своей призрачной Вальхаллы? Ведь Хёггсен-то убежал из Тьяргарда!

— И на этот вопрос я не знаю ответа, киммериец. Наверное, Игг уже там, откуда нет возврата…

III

Кровавые Холмы выглядели отвратительно. Их вершины алели недобрым красным светом, снег впитывал в себя подрагивающее зловещее сияние, так что казалось, будто с вершин по склонам стекала настоящая кровь. В отдалении высились мрачные каменные курганы, скованные коркой льда, где упокоились некогда потревоженные Видфинном мертвецы. Ни у кого из наемников не возникло желание приблизиться к нечистому месту, хотя варвары часто разрывали захоронения в надежде найти спрятанные там сокровища. В дворцовый могильник лезть никто не собирался — от одного его вида даже у самых смелых наемников пробегал по спине мерзкий холодок.

— Проклятое это место, — проворчал в усы Хьёрса, ни к кому не обращаясь.

— Земля помнит своего хозяина, — ответил асиру Тарланд, который разглядывал зловещее окружение неподалеку от северянина.

Злобный искоса взглянул на мага, потом снова обратил взор в сторону холмов.

— Очевидно, этот Видфинн был при жизни сущим подлецом.

— В хрониках аквилонских летописцев он упоминается, как один из самых кровожадных тиранов за всю историю Нордхейма.

— Можно подумать, кто-то из ваших заумных книгочеев видел его воочию, — с недоверием произнес Хьёрса.

— Не исключено, — бесстрастно заметил волшебник. — Хотя исторические летописи в основном были составлены по рассказам странников, которые путешествовали по различным землям, в том числе и по центральной части Ванахейма.

— Странников, говоришь? — усмехнулся Хьёрса. — Ну, так для тех небылицы плести все равно, что мед пить. Я вот, например, могу тоже рассказать, что заходил в призрачный дворец и видел покойного короля. Неужели же ты мне поверишь?

— Нет.

— Так вот эти бродяжники постоянно приносят какие-нибудь небывалые истории, — увлекся асир. — Пару лет назад приходил в наши края один такой странник. Плел враки про дальние земли и про чудных жителей. Мы-то, дурни, сначала слушали его, раскрыв рты, а он, знай, завирал. Пока, наконец, не зашел слишком далеко. Рассказал, будто в Гицуне, что на Закате Зингары, живут люди с песьими головами и питаются человеческим мясом. Мы как давай хохотать — знать, наши мореходы заплывали в тот самый Гицун по торговым делам. Люди там, как люди — ни единого клочка шерсти. Только темноваты самую малость. А тот странник возьми да разозлись. Стал доказывать, что рассказывает чистую правду, а мы, варвары, неспособны с толком выслушать его рассказы. Давай он врать дальше, да совсем голову потерял. Набрехал, будто сам прожил в Гицуне целых пять лет и едва не стал таким же песьеголовым. Даже, говорит, лаять, по-собачьи научился. Ну, тут мы, конечно, показали вруну его место. Спустили с плеч рубаху, раздели донага и выбросили на мороз — дескать, собакам убранство не требуется. А коли он по-собачьи говорить умеет, то пусть пойдет да попросит у своего брата пару обглоданных косточек.

Асир зашелся густым смехом, потом оборвал себя и взглянул на Тарланда, словно жалея о своем откровении. Но чародей даже и не думал потешаться над северянином, он выслушал историю с необыкновенным вниманием и даже скромно улыбнулся. Это, казалось, успокоило Хьёрсу.

— Вот что, маг, ты меня прости, я человек темный. Вашей хитрой премудрости не обучен. И мой рассказ, наверное…

— По-моему, очень даже занятная история, — прервал его Тарланд. — Иной раз нелишне убедиться, что не всякому рассказчику можно доверять. Нередко слухи и домыслы невежд приобретают чудовищные размеры, однако, благодаря своей оригинальности принимаются за правду. Как правило, даже самые правдивые и, казалось бы, проверенные трактаты, составленные по рассказам тех, кто сам слышал о чем-то от кого-то другого, постороннего, выявляют недостоверность знаний.

— Это ты верно подметил, колдун, — сказал Злобный, все еще не до конца понимая смысл всех слов аквилонского волшебника.

— Вот я, например, совсем по-другому представлял ваш народ, когда пускался в это путешествие, — решился на взаимную откровенность Тарланд. — Я верил, что все асиры — это такие угрюмые люди, невежественные и грязные, всегда таскающие с собой целую груду всякого оружия. И вот теперь вижу, насколько я был далек от истины, глупый… Уроженцы Ванахейма и Асгарда — такие же люди, вовсе не невежды и пьяницы, а смелые воины, для которых оружие является обязательным атрибутом. А все эти ваши традиции, непонятные нашему народу, связаны с особенностью северной культуры, которая по-своему уникальна и тоже имеет право на существование и всеобщее признание.

— Ну, вот теперь хоть и говоришь ты мудрено, маг, а я тебя понимаю, — довольно признал Злобный. — Я тоже начинаю думать, что книжники и чародеи вовсе не слуги Тагала. Разве что за исключением Авара Нидхеггсона, чтоб он лопнул!

Тарланд едва заметно улыбнулся.

— Вот постой, маг, побьем мы Авара, окончится поход, и устроим мы настоящий праздник. Вино будет литься рекой, столы ломиться от дорогих кушаний, а слух наш станут услаждать песни великих бардов, воспевающих наши подвиги. Ну, как тебе моя мысль, ученая голова?

Волшебник попытался что-то придумать, но Хьёрса сам возбужденно продолжил свои мечты:

— Мы будем восседать на тронах, точно короли. Люди будут возносить хвалу тем, кто избавил мир от злого колдуна. То-то же! Самые красивые девушки падут к твоим ногам, маг, умоляя наградить их поцелуем победителя, того, кто вернулся из самого пекла Хельгарда…

Тарланд нахмурился и вздохнул.

— Сначала нужно закончить поход, — безжалостно поставил он крест на грезах асира. Хьёрса тоже посерьезнел.

— И то верно. Знаешь, я бы очень не хотел, чтобы ты погиб. И вообще, чтобы кто-то погиб. Возможно, я тебя обижу, но скажу: пока что Хар не возьмет тебя в Вальхаллу. Ты еще не заслужил этого. Да и немногие из нас заслужили, в том числе и я. Поэтому нужно, во что бы то ни стало, остаться в живых, пройти через все препятствия, которые расставил на нашем пути колдун Нидхеггсон.

— Тарланд? — осторожно позвала издалека Миррейа, которая, завидев брата в компании с асиром, не решалась приблизиться.

Злобный посмотрел в ее сторону.

— Да иди сюда, девка, не стой там, как сирота. Меня не бойся, я тебя не обижу.

Волшебница взглянула на брата, точно спрашивал совета, Тарланд своим взглядом дал ей понять, что ничего опасного не намечалось, Чародейка медленно приблизилась к двум мужчинам.

— Ты вот что… Это… В общем, извини за то, что так получилось в Данакаре, — сказал ей Хьёрса. — Не хотел я тогда тебя обидеть.

— Я уже все забыла, — почти откровенно ответила на это Миррейа.

— Вот и славно.

Тарланду даже показалось, что северянин облегченно вздохнул.

— Сейчас, я чувствую, нам придется очень туго, — сказал Хьёрса. — Поэтому нужно держаться один другого. Негоже таить друг на друга обиду. Да и вот что… Скажи своему другу, чтобы зла на меня не держал. По делу он тогда мне в Данакаре в челюсть двинул. Так ему и передай. А то, понимаешь ли, когда не знаешь, в какой момент свалится на голову несчастье, и ты вдруг расстанешься с жизнью, очень тяжело отправляться в иной мир с поклажей долгов и нерешенных споров.

VI

Наемники ждали ночи. Только в темное время суток Химинбьёрг являл взору свои призрачные хоромы. Кровавые Холмы меняли красный свет на тусклое свечение, которое стало просачиваться изнутри. Таким же мертвенным светом расцветились и могильные курганы. От усыпальниц северян стал исходить едва заметный шорох и звуки, от которых волосы на загривках живых воинов начинали шевелиться сами по себе. Со стороны проклятых насыпей доносился негромкий детский плач, возня, трели гулких свирелей, заунывные песни девушки, ждавшей любимого из далекого похода.

Воители Родвара без устали взывали к Имиру, Крому и другим покровителям, прося защиты от пробудившегося лиха. Впрочем, зло пока еще дремало. Мертвецы лежали там, где их упокоили много лет назад.

Конан сплюнул под ноги, когда понял, что не может усмирить дикое желание развернуться и как можно быстрее броситься отсюда без оглядки. А что, должно быть, чувствуют другие!

Чем дольше киммериец неподвижно сидел у костра, тем сильнее ему начинало казаться, что со всех сторон его окружают толпы голодных мертвецов, утративших человеческий облик. Варвар выругался, поднялся на ноги и пошел прочь от костра, чтобы стряхнуть жуткое покрывало полудремы. Ночной сумрак почему-то казался уютнее, нежели яркое пламя костра.

— Здравствуй, Конан, — услышал он тихий голос, не потревоживший вязкую поверхность омута тишины.

Сердце варвара на миг приостановилось, потом забилось с удвоенной силой.

— Иди себе мимо, нежить.

— Зачем ты так?

Перед киммерийцем стояла молодая девушка, красивая и стройная, не старше семнадцати зим. В ясных голубых глазах застыла печаль.

— Я вот уже как сто лет дожидаюсь своего суженого. Не видал ли ты его?

— Нет.

— Не хочешь ли ты зайти в мой дом, согреться от холода?

Варвар мрачно взглянул на могильный курган.

— Благодарю. У меня нет желания.

— Может в вашем войске найдется тот, кто пожелает скрасить мое одиночество? Я так устала коротать вечность без любимого…

— Сомневаюсь. Прощай.

Конан развернулся, чтобы уйти, но призрак возник у него на дороге.

— Подожди. Не уходи… Ты нужен мне.

— Извини, я еще должен многое сделать в мире живых.

— Нет! Я не отпущу тебя!

Девушка рванулась к варвару, полы ее платья взметнулись, подобно крыльям демона, глаза мертвеца разгорелись красным хищным огнем. Однако призрачная плоть молодой северянки не сумела остановить киммерийца.

— Не уходи, — еще раз повторил дух, на этот раз жалобно, с глубокой тоской в голосе.

Не оглядываясь, Конан пошел прочь от приведения и вернулся к костру. Проклятое место…

Слева к Конану подсели Миррейа и Тарланд. Справа — Ингурд.

— Жутко здесь, брат киммериец, — поделился мнением ванир.

— Надо держаться вместе, — сказала волшебница. — Так мы можем победить страх.

— Страх возникает вовсе не из-за опасения потерять жизнь, — подумав, сказал Ингурд. — Просто здешняя среда, которая противоречит естественному ходу вещей, постоянно напоминает о себе. Не люблю видеть лики мертвых, и горе тому, кто тревожит покойников.

— Наверняка, Видфинн пробудился по приказу Авара, — сказал Конан.

— Я тоже так считаю, — согласился с киммерийцем Тарланд. — Нидхеггсон рассчитывает, что вернувшийся к жизни конунг мертвых сам принесет ему проклятый богами топор.

— Но ведь Видфинн не ожил? — робко спросила Миррейа, оглядывая лица своих собеседников.

— Уверен, что нет, — ответил Конан. — Иначе бы великанская секира уже покоилась где-нибудь в темной башне Гаррада. А Кром мне подсказывает, что Топор Модгуд до сих пор остается на месте, не тронутый ни одним живым существом.

— Тогда мы пришли как раз вовремя, — сделал вывод Снежный. — Вот только Химинбьёрг не потерпит вторжения. Мне чудятся толпы голодных мертвецов, которые только и ждут того, что мы отворим двери призрачного чертога. Поверьте, друзья, попасть на ужин голодному покойнику у меня совсем нет желания.

Конан промолчал о своей недавней встрече с голубоглазой девушкой-призраком, которая умоляла его оставить мир живых.

Тьяцци неожиданно вынырнул из мрака, словно согнанный с крыши кот.

— Здесь полно духов! — объявил старый прорицатель.

— Кто бы сомневался, — фыркнул Ингурд, раздосадованный вторжением Динхвалта.

Тьяцци не обратил внимания на его насмешку и присел рядом с остальными.

— Я чувствую, кто-то стережет это место, не даваяармии Видфинна выбраться на свет. Стоит нам войти в Химинбьёрг, и бесчисленные несчастья обрушатся на наши головы — мы отопрем дверь в покои мрачной Хель!

— Это ясно безо всяких предсказаний, — пожал плечами Снежный.

— О, нет, здесь другое. Что-то невидимое и могущественное наложило печать на покои конунга мертвых, и даже Авар оказался не в силах сломать ее.

— Подожди-ка, — сдвинул брови Конан. — Неужели ты хочешь сказать, что Авар побывал здесь до нас?

— Клянусь светом Альвредура! — с уверенностью воскликнул прорицатель, тряхнув бородой. — В своих снах я видел, как Нидхеггсон шагал по проклятой земле. И если он не подходил к Химинбьёргу на расстояние вытянутой руки, то пусть голодный Азах сожрет мои глаза.

— Секира? — спросил варвар. — Колдун унес Топор Модгуд?

— Нет, оружие великанши все еще спит в мрачных залах дворца. Что-то или кто-то помешал магу пробраться в призрачные покои. Однако, друзья мои, вещий голос духов предупредил меня, что топор стережет злой Страж, которого приставил к нему Нидхеггсон.

Одинаковая мысль пришла в голову Конану и Ингурду почти одновременно.

— Тарланд, Миррейа, вы можете перенести наши призрачные тела внутрь, как сделали это в Глотке Великана?

— Нельзя! — ответил за магов Динхвалт. — Химинбьёрг словно опечатан с обоих сторон- как для живых, так и для мертвых. Но если молодые люди мне помогут, мы сможем добраться мыслями до охранника секиры.

— Что ж, — пожала плечами Миррейа. — Попробовать стоит.

Впятером воины и маги окунулись в туман видений. Химинбьерг, еще невидимый, но притаившийся где-то неподалеку, полнился шелестящими голосами усопших. Они не могли проникнуть в запретную область, зато прекрасно видели остатки помыслов тех, кто там упокоился навеки. Воспоминания окрашивали серый сумрак в бледно-розовый свет, и, идя на него, можно было собрать цельные образы, сохранившиеся в памяти владельцев и рассеявшиеся во мгле после их смерти.

Десяток закованных в цепи людей, которых мрачные стражники заставили опуститься на колени перед троном владыки дворца.

Конан и его спутники смотрели на происходящее глазами одного из слуг Видфинна. Бывший конунг Асгарда не так давно сбежал из соседнего королевства и заперся в своем нечистом логове, где, как он полагал, его не настигнет возмездие.

Большинство пленников составляли мужчины, но среди несчастных были и две женщины. Одна из них пыталась плакать, но ее быстро успокоили ударами плети, причем Видфинн решился сам исполнить наказание за это ослушание. Кто-то из мужчин засыпал владыку проклятьями, но конунг оборвал его гневную речь весьма чувствительным ударом, от которого северянин свалился на пол; Оружие король доставать не стал — за неоправданную смелость пленника Химинбьёрга ждала куда более страшная кара.

— Как давно я не был дома! — жуткий хохот конунга огласил зал, разорвав зловещую тишину, испуганные клочья которой спрятались по углам. Голос Видфинна походил на скрип ржавых петель или весел в несмазанных уключинах. — Я люблю это место, острые зубы Хель! Слышите, ничтожные, ваш король вернулся домой!

Вторя грозному голосу, от могильников долетел протяжный вой. Владыка Химинбьёрга оскалился.

— Это мои родственники ждут начала пира. Можете радоваться, убогие, вы станете их главным угощением.

Вой повторился снова, на этот раз многим громче и, казалось, даже с изрядной долей злорадства. От нечеловеческих стенаний мертвецов вздрогнули даже немногочисленные стражники, слуги темного конунга…

Конан, Ингурд, Тьяции и аквилонцы прошли дальше в туман видений. Они словно спустились в низину, заполненную ядовитыми испарениями воспоминаний чудовищного существа.

Ошибки быть не могло — воины и двое магов натолкнулись на мысли дремлющего Стража. Могучий охранник секиры нес в себе большое количество образов прошлого. Кровавые жертвы, чудовищные пиршества на горах падали, груды расколотых черепов, куски тухлого мяса.

… Страж напоминал дракона — у него были когтистые лапы, большие кожистые крылья и длинный хвост, походивший на удава, выбравшегося из мрака Хель. Он помнил роковую битву на Поле Хрейдмара. Он помнил, как ярко сверкнул меч асира Хеймдалля, ученика Хара, перед тем, как вонзиться ему в глотку, пробить гортань и завязнуть где-то глубоко внутри головы. Он помнил свой последний взгляд, брошенный на войско своего хозяина, перед тем как мутная пелена застлала его глаза.

Владыка Хёггсен сшибся с самим Иггом, и два брата, забывшие семейные узы, танцевали в жестоком танце смерти. Хар пал от клинка Богопротивника, но и умирающий бог поразил своего врага копьем, прежде чем окончательно свалиться в бездну небытия.

Потом смерть. Дракон умер. То, сколько он пребывал в беспросветном мраке, не сохранила его память, на ней застыл лишь невзрачный отпечаток длительного бездействия. Возможно даже, он провел в глубинах Хельгарда не один век.

Потом — вновь свобода. Свобода, не вернувшая ему жизни.

Первое, что увидел Страж, выплыв из тьмы Нижнего Мира, был взгляд внимательных глаз черноволосого человека в темной одежде цвета пепла от вечного огня. Авар Нидхеггсон призвал назад бывшего слугу Богопротивника.

— Эй, глядите! — раздался из тьмы голос одного из наемников Родвара, резко вырвав пятерых из сумрака видений. В лагере моментально повисла звонкая тишина.

Суровые тучи на небе расползлись в стороны, расчищая мерцающую серебряную дорожку, которую расстилал в вышине тусклый светильник.

Луна с любопытством глянула на неупокоенных гостей Кровавых Холмов и без спросу расплескала по белой заснеженной поверхности земли мертвенный свет.

Кровавые Холмы утонули в колючем блеске, в какой-то момент сияние сделалось нестерпимо ярким, заставив зажмуриться всех наблюдателей, и уже в следующий миг перед взором северных варваров предстал величественный и мрачный Химинбьёрг Видфинна.

Призрачные покои казались точно вытканными из цельного полотна иллюзий. Дотронься до них рукой — и эфемерные стены дрогнут, точно гладь воды, покроются рябью и, возможно, растают в ночной мгле.

Вьяллар мгновенно снял общее наваждение.

— Вперед! — приказал сын Родвара. — До рассвета осталось не так уж много времени.

Наемное войско быстро свернуло стоянку и двинулось в направлении покоев конунга мертвых. Окружающее пространство затаилось, замерло, приостановило свое зловещее дыхание. Огромное воинство духов молчаливо уставилось на дерзких бойцов, вторгнувшихся в их владения.

Воины остановились почти у самых врат. Затем вперед двинулись только командующие отряда и капитаны наемников. Вьяллар уже почти дошел до самых дверей, когда услышал повелительный окрик «Стой!» и замер, словно пригвожденный к месту неведомыми чарами. Сказанное исходило не из уст человека.

Спустя несколько мгновений он увидел их. То были не люди и не призраки — слишком водянистые для того, чтобы походить на обычных смертных, но слишком плотные и реальные для того, чтобы быть принятыми за простые тени.

— Ни шагу вперед, человек! — приказал все тот же голос, тихий, как шепот листвы. Как плеск волн. Как весенняя капель… — Что привело тебя в это место? Зачем ты привел с собой толпу других смертных, глупец? Здесь нет ничего кроме смерти…

— … И Топора Модгуд, — выступил вперед Конан. — Не гневайтесь, владыки. Мы пришли забрать древнее оружие из призрачных покоев.

Тени словно задумались.

— Кто ты, воин?

— Конан из Киммерии, наемник славного Родвара и сына его Вьяллара, который привел отряд к Кровавым Холмам.

— Ваша идея безрассудна, смертный, — произнес дух. — Вам не унести секиру из чертогов Видфинна. Вы только найдете погибель.

— Прочь с дороги, злой дух! — выкрикнул шемит по имени Самоон. — Иди, разговаривай с Шайтаном, а мы войдем внутрь, и вы нам не помешаете…

Вьяллар и Конан одновременно бросили на него недоброжелательный взгляд, так что ассасин счел за лучшее замолчать.

— Мы не злые духи, — отозвался один из прозрачных людей. — Мы — альвы, стражи покоя, и стережем Кровавые Холмы вовсе не от вас, а от тех, кто пытается вернуться из мрака. Войти мы вам не можем позволить — отворив двери в покои, вы неминуемо накличете беду.

Слуги Видфинна хлынут в отворившийся провал.

Конан и Вьяллар переглянулись.

— О, владыки! — обратился к духам сын Родвара. — Вы должны позволить нам войти в темный Химинбьёрг, потому что если мы не получим Топор Модгуд, враг завладеет им, и тогда беды умножатся во сто крат. Великие альвы, мы также радеем о покое в мире, и нашей первой задачей является остановить колдуна, задумавшего утопить во мраке весь северный край. Без секиры великанши у нас значительно сократятся шансы на успех. Так разрешите же нам отворить эти двери и войти в призрачные залы!

— Там вы найдете свою смерть, — был краткий ответ.

— Увы! — ответил Вьяллар. — Это удел смертных. Если и придется, мы готовы сложить головы. Будет хуже если, злой колдун первым заполучит реликт, тогда потеря будет оплачена сотнями, тысячами жизней!

Тени отступили назад, похоже, для того, чтобы посовещаться.

— Мы готовы открыть вам проход в призрачный дворец, — после недолгих раздумий объявил главный альв. — Но у нас нет ключа, чтобы распечатать двери покоев Видфинна. Если вы готовы на свой страх и риск спуститься в темноту древних могил и забрать оттуда ключ, мы не станем вам препятствовать. Но знайте, как только двери будут открыты, мы уже не сможем защитить вас от сил мрака. Вы согласны на это?

— Да, согласны, — ответил Вьяллар.

— Что ж, смертные, таков ваш выбор, и мы уважаем ваше право. Ступайте к курганам и начинайте спуск. Возвращайтесь оттуда с древним ключом.

Вьяллар, Конан, Тарн, Гретта и Миррейа с полусотней храбрых вояк двинулись в сторону Заката, где темнели зловещие выпуклости могильных курганов. Остальная часть войска осталась ждать их у призрачного дворца.

У самых отрогов могильника группа лидеров распалила факелы и стала приближаться к входу в захоронения. Теперь их сопровождали только десять воинов, другие четыре десятка встали в боевой порядок у курганов, чтобы оградить спустившихся в темноту наемников от появления врага извне.

Оба киммерийца подступили к массивной двери, которая преграждала путь в подземные чертоги мертвых.

Миррейа глядела на вход с благоговейным ужасом.

— Мне еще тоже никогда не приходилось становиться расхитителем могил, — постарался унять ее замешательство Конан.

— Заперто, что называется, навечно, — пришла к выводу Гретта, оглядев тяжелую дверь.

— Ломайте! — приказал воинам Вьяллар.

Тарн покачал головой.

— До рассвета точно не управимся. Должен быть какой-то другой способ попасть внутрь. Если хочешь, командир, я посмотрю, нет ли поблизости…

Сын Гарпии умолк, прерванный внезапным скрежетом. Остальные, широко распахнув глаза, уставились на вход в мрачную обитель. Дверь открылась сама, обнажив провал в густой мрак полых курганов.

— Мертвые приглашают нас в гости, — негромко произнес Конан.

— Идем, — приказал сын Родвара. — Помните, найденный вами ключ не должны заполучить духи умерших! Если вы отдадите ключ им в руки, то навсегда останетесь рабами бесплотных!

Когда стихло последнее предостережение альвов, воины вошли в курган, попав в объятия зловещей тишины.

От мрака, царившего здесь повсюду, не спасали даже факелы. Хищная тьма давила со всех сторон, стремясь слизать слабые огни с деревянных палок. По стенам, скупо озаряемым багровым светом, скользили быстрые тени, исполнявшие какой-то невообразимо жуткий танец.

— Куда тут идти-то? — вполголоса спросила Гретта, осмотрев стены в поисках прохода.

Никаких коридоров не было видно — только глубокие ниши и неровные провалы, уводившие неизвестно куда.

— Так что, куда все-таки пойдем, командир?

— Не я строил эти гробницы, — сказал Вьяллар. — А потому верного пути не знаю. Будем двигаться…

Пол под их ногами плотоядно захрустел, зыбко вздрогнул и… обрушился. Все десять воинов и их командующие провалились в глубокую яму.

Факелы потухли, тьму наполнили проклятия и крики. На несколько мгновений пространство заполнил гулкий звук падающего каменного крошева, стукающихся о неровные выступы тел наемников, еще больше проклятий и, наконец, полная тишина.

Конан огляделся — они оказались под землей, на глубине около двадцати пяти футов, в зале, полном неверного призрачного сияния. Голубоватый мерцающий блеск, точно живое существо, то крался по стенам, то замирал на стенах, то забирался в самые глубокие щели, высвечивая из тьмы всю скопившуюся там пыль и грязь.

Еще в зале были скелеты. Белое море скелетов. Полусгнившие человеческие кости усеивали пол повсюду.

— Все живы? — подал голос Вьяллар. — Не молчите, во имя Крома, подайте голос!

Один за другим наемники стали откликаться. Оказалось, что никто серьезно не пострадал от падения.

Миррейа громко взвизгнула, увидев прямо перед собой оскаленный череп. Вьяллар негромко выругался. Тарн посмотрел в дальний угол, где синее мерцание выхватило из темноты силуэт фигурного ключа.

— Взгляните-ка туда, — Сын Гарпии указал в то место, где блеснул ключ. — Очень похоже на то, что мы ищем, неправда ли?

— Слишком хорошо все получается, — с тревогой заметила Гретта, — сначала дверь отворилась сама собой, потом мы провалились как раз в нужный зал, теперь еще и ключ отыскался без нашей помощи. Выглядит это все так, как хорошо спланированная ловушка.

— Такое вполне возможно, — согласился сын Родвара. — Только что нам с этого? Мы искали ключ, и мы его нашли. Неужели же теперь все бросить и повернуть назад?

— Гретта права, — поддержал наемницу Конан. — Что-то уж слишком просто все выходит. Не должно быть так.

— Это еще не повод отступать от задуманного. Все, что нам необходимо помнить, это постоянно ни в коем случае не терять бдительность. Брет, Томил, принесите ключ!

Двое наемников поспешили в темноту.

— Осторожно! Духи не могут коснуться ключа сами. Им нужна плоть живых!

Воины склонились над древним ключом…

Берегитесь, живые! Мертвецы рядом!

— Нет! — запоздало крикнул варвар.

Рука одного из бойцов уже легла на заветный предмет. В тот же миг зал огласил скрипящий торжествующий хохот. Томил — тот, кто взял ключ, — замер на месте: его взгляд как-то странно оббежал всех наемников Родвара, потом вернулся к своим рукам, точно северянин видел их впервые. Недолго думая, воин сжал в левой руке ключ, а правой выхватил клинок и в мгновение ока обезглавил товарища. Миррейа судорожно вцепилась в плечо варвара.

Тарн кинулся на плененного духами наемника, но тот предугадал движение Сына Гарпии и отбросил от себя ударом рукояти меча. Гретта собралась следующей атаковать обезумевшего Томила, но ее оттеснили Конан и Вьяллар, обнажившие свои огромные двуручные мечи. Оба киммерийца грозно двинулись на противника.

Кто-то из восьми солдат выбросил из-за плеча лук и пустил стрелу в грудь пленнику духов. Хотя тисовая убийца вошла в плоть воина почти по самое оперение, Томил только покачнулся — видно, отныне жизнь его принадлежала мрачной силе, витавшей вокруг.

Киммерийцы атаковали слаженно и почти одновременно. Вьяллар выбил из руки противника меч мощным ударом, Конан рубанул наемника по шее. Из смертельной раны даже не брызнула кровь — разрез на теле солдата духов наполнился густой и темной сукровицей. Томил яростно дернулся, словно все еще желая продолжить схватку, однако, злобные призраки оставили пришедшую в негодность плоть, и северянин рухнул тяжелой грудой костей.

— Убираемся отсюда! — прошипела Гретта.

Миррейа помогла подняться на ноги оглушенному Тарну.

— Туда! — наемница указала в противоположную сторону, где виднелся едва различимый подъем на поверхность.

— Ключ! — воскликнул Вьяллар.

Командующий войска потянулся за предметом, сжатым в руке павшего бойца, но Конан остановил его.

— Не прикасайся к нему, иначе разделишь участь Томила. Ключом могут воспользоваться только альвы.

— Надо забрать его отсюда!

Конан размахнулся и отсек левую руку мертвого воина с зажатым в ней ключом, потом подобрал ее и бросил Вьяллару.

— Спрячь ее куда-нибудь и не показывай никому до самых дворцовых ворот.

Сын Родвара твердо кивнул.

Они поспешно выбирались из тьмы подземной гробницы под вой нежити, которая не желала выпускать пойманную в сети добычу, однако, была бессильна что-то предпринять без плотской оболочки и потому злобно ревела. На ходу варвар успел подумать, что если случится так, что дверь окажется закрытой, они останутся здесь навеки.

К счастью, дверь была открыта. В черном прямоугольнике маняще серебрилась луна, приглашая воинов поскорее покинуть негостеприимные чертоги мертвецов. Пятеро капитанов и восемь сопровождавших их солдат с облегчением вырвались из душной тьмы усыпальницы.

— Кажется, нам повезло, — со вздохом произнесла Миррейа, которая только сейчас осознала, что все это время почти не дышала.

Тарн обвел взглядом притихшие окрестности.

— Эй, а где же воины, оставшиеся на страже?

Вопрос был вполне законным. Ни одного из сорока человек, получивших приказ дожидаться их у могильника, не было видно поблизости. Спустя несколько мгновений воины заслышали звук тихих шагов. Из-за кургана показался северянин, бездумно плетшийся в их направлении.

— Эй, какого демона…? — раздраженно крикнул Вьяллар. — Разве тебе не было приказано нести стражу у входа в курган?

— Оставь, — шепнул ему Конан. — Вряд ли он тебя слышит.

Сын вождя канахов хотел удивиться, но варвар опередил его, сказав простую фразу, прояснившую ситуацию:

— Он мертв.

Через какое-то время об этом догадались и остальные. Воин, который брел им навстречу, уже не принадлежал миру живых. Об этом красноречиво говорил застывший взгляд северянина и его шаркающая походка. Похоже, силы мертвых завлекли душу наемника в замогильный мрак.

— А что же остальные? — Гретта посмотрела кругом. — Не могли же все…

Снег взорвался из-под ног группы капитанов наемников десятками прянувших из застылой земли рук.

— Кром…! — воскликнул пораженный варвар.

Его меч, тем не менее, удивляться не стал. Стальной клинок отхватил несколько особо настойчивых конечностей. Конан видел, как справа от него под землей с воплями исчезли два бойца из их небольшого отряда.

— Все мертвы, — с отчаянием и злостью изрек Вьяллар. — Уходим из этого проклятого места, во имя света, и как можно быстрее!

Группа бросилась бежать по направлению к Кровавым Холмам. Руки успели утащить вниз еще одного воина. Тарн указывал путь, передвигаясь над землей огромными летящими прыжками.

Женщины — Миррейа и Гретта, — бежали за ним; пятеро оставшихся в живых воинов Родвара спешили следом, отступление прикрывали Конан и Вьяллар. Мертвецы набрасывались на них дважды, явившись из-под земли в полный рост, Пришлось поработать клинками, расчищая дорогу.

Потеряв еще одного наемника, они прорвались, и уже ничто не мешало им достичь окрестностей призрачного Химинбьёрга, где их поджидало все остальное воинство.

— Олав, строй людей! — на бегу бросил сын Родвара асиру. — Вскоре здесь появятся гости.

Напарник Гретты все понял мгновенно, без лишних объяснений. Группа угодила в ловушку, бойцы погибли, а командира и его подчиненных, чудом сумевших спастись, по пятам преследует враг.

— Вьяллар, ключ?

— У меня. Не подпускай никого к воротам дворца… кто бы ни появился. Мы идем внутрь.

Сын Родвара взял в поддержку три десятка бойцов, среди которых оказались члены банд Хьюки и Бора, остальных поставил под командование Олава. Миррейа осталась с братом помогать асиру. Альвы сдержали обещание: взяв из мертвой руки Томила ключ, они отперли врата в призрачные покои.

— Берегитесь того, кто стережет топор! — напутствовали они Вьяллара и его команду. — И непременно успейте покинуть дворец, пока не наступит рассвет, иначе вы останетесь там навсегда.

Воины вошли в мрачный Химинбьёрг, куда проникали редкие лучи лунного света, искаженного злой волшбой, и их приветствовал хриплый глас мертвецов. Зашевелились старые гнилые кости, скелеты в рваных лохмотьях двинулись на непрошеных гостей. Ярко вспыхнули мечи, разогнав липкий сумрак, и воители Родвара быстро упокоили поднявшихся хозяев. Они прошли пыльными коридорами, куда ни разу не заглядывало солнце, и вышли в просторный зал, где на троне восседал скелет с большим обоюдоострым топором в руках.

— Не иначе как Видфинн, — тихо шепнул Бели своему брату.

— А это тот самый… топор? — спросил Брокк Вьяллара.

Командующий покачал головой.

— Нет, обычная секира. Топор Модгуд сокрыт где-то в другом месте.

Внезапно скелет поднялся с трона и уставился на чужаков взором невидящих глазниц. Бойцы замерли в оцепенении.

— Вы потревожили мой сон после стольких лет, осквернители покоев! Что вам нужно в моем дворце, негодные?! — разнесся по залу скрежещущий шепот.

— Мы пришли сюда забрать топор великанши, сражавшейся на Рагнарёк под знаменами Хёггсена, — ответил Вьяллар конунгу мертвых.

— Зря теряете время, живые! Я ничего не отдам из своего дворца, а вы навечно останетесь здесь моими рабами…

— Вот в этом, король, ты заблуждаешься. Открой нам, где хранится секира, и мы уйдем, более не тревожа твоего сна.

— Я открою вам, где поджидает вас смерть, — сказал Видфинн и с этими словами бросился на чужаков. Сбежав со ступеней, скелет размахнулся и обрушил удар на первого, кто стоял у трона.

Им оказалась Гретта. Капитан наемников, все еще не в силах стряхнуть оцепенение, навеянное ледяным шепотом, в ужасе увидела, как острый топор взметнулся к ее лицу, и поняла, что жить ей осталось не больше мгновения.

Она ошибалась. Конан оттолкнул Гретту и сам занял ее место. Ржавое лезвие в виде полумесяца со звоном столкнулось с клинком киммерийца.

Варвар отвел топор в сторону, крутанулся на месте, и разнес костяной череп конунга на куски ударом левой руки. Скелет рухнул в пыль горкой гнилой трухи.

— Бесполезно, — раздался голос Видфинна откуда-то из-под потолка. — Вам все равно не уйти отсюда живыми. Топор охраняет ужасный Страж, посланный сюда Аваром. Он проглотит ваши жалкие тела и пленит души… Вам не уйти… Никогда…

Зловещий шепот стих.

— Этот мерзавец не смог обрести покой даже после смерти, — сказал Бор и смолк.

Его вдруг пронзила мысль, что он и сам, как только умрет, будет скитаться по земле бесплотным духом в тщетной надежде найти успокоение, расплачиваясь за все проступки, за которые был повинен при жизни. Нечто подобное ощутил и Хьюки. Однако лидеры банд ничего не сказали вслух.

— Так что, может, поищем топор? — предложил Тарн.

Наемники двинулись дальше по призрачному дворцу. Мертвецы их больше не преследовали, словно теперь бесплотные духи выжидали какого-то момента, чтобы разом выплеснуть на чужаков всю скопившуюся злобу.

Блуждая по темному дворцу, они, наконец, отыскали зал, из которого лился яркий огненный свет. Тогда все поняли сразу — за входом в пылающие покои их ждал Топор Модгуд.

V

Нехорошее предчувствие охватило Вьяллара. Он знал, что в зале, возможно, многих ждет смерть, однако, отступать уже было поздно. Приходилось войти в зал и встретиться с тем, что его охраняло от непрошеных гостей по приказу Нидхеггсона, так и не сумевшего преодолеть печать, наложенную на Химинбьёрг альвами-стражниками.

Ступив на мозаичный пол зала, северные воины увидели существо, охранявшее ценную секиру. Оно дремало в волнах жара, исходившего из нутра собственного тела, которое светилось подобно хрустальному кувшину, наполненному жаркой лавой.

Чудовище походило на дракона — плоская змеиная морда, кожистые крылья, чешуйчатый хвост и мощные задние лапы. Однако огненным ящером монстр определенно не был. Красные глаза, лишенные зрачков, не смыкались ни на миг — казалось, он пролежал тут целую вечность, ожидая своих жертв. Существо переливалось подобно медузе, окрашиваясь в призрачные цвета, всякий раз, когда по его коже пробегала рябь, точно оно являлось из числа тех призраков, что населяли мрачный дворец. Если чудовище и было когда-то драконом, то после смерти его преобразили в злое порождение тьмы и наделили необыкновенными свойствами.

Неудивительно, что Нидхеггсон, не сумев преодолеть барьер альвов, отправил этого любимца Тагала стеречь секиру, нужную его мастеру Хёггсену. Страшное отродье, некогда служившее Богопротивнику и участвовавшее в битве Рагнарёк, теперь поджидало новых гостей. Оно привыкло губить, калечить, убивать все, на что указывал его хозяин, и даже смерть не изменила его мерзкой сущности.

Красные глаза едва заметно сузились при появлении команды Вьяллара, как будто демонический дракон приглашал их войти и взять Топор Модгуд.

«Давайте посмотрим, насколько вы смелы, дерзкие смертные, — говорил его взор. — Если вы не прочь рискнуть, входите. Только тогда уж вряд ли кто-то из вас вернется назад».

И они вошли, Толпа варваров, забыв о страхе, бросилась на жуткое чудовище. Если они убьют Стража, то возьмут Топор Модгуд. Миссия будет выполнена, и они, наконец, смогут убраться из этого проклятого места.

Тотчас голова демонического существа ринулась со скоростью змеи навстречу северянам. До невиданных размеров раскрылась жадная пасть и сразу трое воинов исчезли в клокочущем жерле, полном кипящей лавы. Всего несколько мгновений звучали их леденящие душу вопли.

Потом бойцы бесследно растворились в жаркой магме дракона, оставив от себя только клубок сизого дыма, выпорхнувший из пасти чудовища. Однако остальных воинов Вьяллара уже не пугала столь ужасная смерть — мечи, копья и топоры звонко застучали по его телу. Демон-дракон взметнулся, изгибая дугой тело и сбрасывая с себя назойливых людишек.

Вьяллар и Гретта отлетели к стене зала, сильно ударились о камни и, похоже, потеряли сознание. Когтистая лапа сгребла Бора, и чудовище с хрустом откусило голову лидеру банды. Затем, хищно оскалившись, Страж метнул обезглавленное тело в толпу своих жалких оппонентов, и пока сбитые с ног воины приходили в себя, мощным ударом своего огромного хвоста переломил позвоночник еще двоим людям Вьяллара.

Конан нырнул под чешуйчатое брюхо и попытался вонзить меч в уязвимое место всех драконов, однако сталь клинка завязла в клейкой массе, отдаленно напоминавшей плоть. Варвар резко выдернул клинок и ударил чуть повыше, в грудь опасному врагу. На этот раз меч злобно хрустнул о кость чудовища. Демоническое существо, наконец, обратило на него внимание и небрежным взмахом лапы отбросило прочь киммерийца. Конан взмыл в воздух, успев исторгнуть каскад проклятий. Тяжелый удар о стену лишил его подвижности…

Сквозь размыкающиеся с трудом веки он увидел, как Страж жестоко разделался с тремя бывшими разбойниками покойного Бора, как в огненной пасти исчез завопивший Видар. Как кинувшиеся ему на выручку Бели и Брокк погибли жуткой смертью — старшего из братьев дракон прикончил шипом, вонзив его наемнику в самое темя, а склонившегося над ним младшего стоптал тяжелой лапой, размазав по полу красный мозг, еще мгновение назад живого человека.

Тогда Конан понял — конец. Они уступили проворному слуге Авара. Еще минута — и любимец Тагала прикончит остальных бойцов. Смерть будет ужасной. Существо из мрака знает, какубивать. Спасти их может только что сам Кром, поднявшийся из своих…

Но тот, кто явился им на выручку, богом не был.

Простой человек — немного безумный и помешанный на драконах. Карракх. Давно он ждал встречи с огненным змеем, но судьба столкнула его с крылатым чудовищем из самых жарких печей Тагала. Но это нисколько не смутило волшебника-заклинателя.

— Оставь моих друзей, проклятый!

Заклинатель драконов надул из шаманской трубки с десяток прозрачных пузырей, наподобие тех, которыми забавляются дети. Однако магические пузыри, столкнувшись с кожей дракона и лопнув, оставили на теле монстра совсем недетские ожоги. Впервые за схватку чудовище протяжно взвыло. Карракх выдул еще одну порцию убийственных пузырей, и на теле дракона-призрака появились новые дымящиеся раны.

Дальше удача отвернулась от колдуна. Демоническое существо, яростно сверкнув кроваво-красными глазами, ударило Карракха передней лапой. И хотя удар ослабевшего монстра оказался не таким уж сильным, он опрокинул человека, и Заклинатель драконов выронил свое необычное оружие, которое к несчастью укатилось в неосвещенный угол зала.

Сбитый с ног Карракх взвыл — на его груди от острых когтей остались три борозды, из которых тут же потекли тонкие струйки крови. На помощь шаману уже спешил пришедший в себя Вьяллар. Но волшебник-заклинатель оттолкнул от себя сына Родвара, показав на дракона.

— Добейте эту тварь… Второй шейный позвонок, начиная от головы… Это — его уязвимое место…

Конан услышал эти слова. Он рывком вскочил на ноги, подобрав с земли упавший меч. Второй раз за злосчастную ночь он действовал совместно с уроженцем своей страны.

Заскочив на спину огромного противника, киммерийцы стали беспорядочно тыкать мечами в шею Стража.

— Второй шейный позвонок… — напомнил Карракх.

Вьяллар слетел с тела чудовища, но Конан удержался. Четвертым ударом варвар нашел-таки уязвимое место монстра, на которое указал Заклинатель Драконов. Мерзкое существо завопило так, что оглушило всех переживших схватку людей. С хрустом лопнули все его кости, и тело стало растекаться жидкой остывающей массой.

Конана передернуло при мысли, что среди всей этой мерзости плыли непереваренные останки его товарищей. Целой осталась лишь голова. Она, похоже, вовсе не собиралась умирать. Клацнула зубами и… распалась на две половины. Меч Вьяллара окончательно уничтожил любимца Тагала.

Раненых второпях перевязали, после чего уцелевшие бойцы спешно готовились покинуть призрачные покои Химинбьёрга — утро уже было близко. Конан осмотрел рану Карракха — грудь колдуна была пробита в трех местах, но легкое оказалось не задето.

— Жить будешь, — киммериец с едва заметной улыбкой похлопал его по плечу.

— Вот видишь… и я на что-то сгодился. А то тогда, когда мы попали в ловушку к етунам, мне показалось, что от меня никогда не будет толку… Я ведь принес пользу, не так ли?

— Так, — Вьяллар помог варвару поднять Карракха. — Мы еще успеем поблагодарить тебя после. Конан, хватай топор, и поскорее уносим ноги отсюда…

Так они и сделали. Киммериец взял со стойки тяжелое оружие великанши, после чего небольшой отряд, вернее, все, что от него осталось, поспешил из зала к выходу из негостеприимных чертогов Видфинна.

Но, вырвавшись из объятий Химинбьёрга, они попали отнюдь не в мирную ночь. Звонко пели луки, выплевывающие стрелы, пели стальную песнь мечи, им вторили железные наконечники копий, пронзающих плоть противника…

Войско под командованием Олава оборонялось от толп наседающей нежити, которая подступала к владениям конунга мертвых одновременно с трех сторон. Защитники-альвы не смогли сдержать невидимый заслон от мира духов, который рухнул вследствие нарушения старой печати.

Стражи покоя поклялись восстановить его днем, но пока что воинам предстояло продержаться до рассвета.

И они держались.

Конан не запомнил, сколько покойников удалось ему искрошить за час жаркого боя — время пролетело незаметно. Он вонзал и вытаскивал свой клинок из тел врагов, снова погружал холодную сталь в неживую плоть. Кромсал и рубил, резал и колол тех, кому давно следовало упокоиться во мраке могил.

Все бойцы проявили мужество, соревнуясь друг с другом в количестве поверженных врагов. Никого из них нельзя было обвинить в трусости или малодушии, а те, кто погибли в ту ночь, несомненно, попали в славную Вальхаллу Хара.

Они выиграли этот суровый, неимоверно трудный бой. Рассвет разорвал покрывало ночи и принес долгожданный покой. Хаос схватки скоро улегся, мертвецы рассыпались на земле кучами серого праха, и стылый северный ветер разметал его по снежным просторам.

Перед тем, как восходящее солнце окончательно развоплотило покои Видфинца, смелых воинов подозвали альвы, и Конан с Вьялларом говорили с главным из них.

— Мужество ваше, несомненно, достойно похвалы, — сказал эфемерный хранитель покоя. — Вы выполнили свою миссию, невзирая ни на какие опасности. Теперь мы видим, насколько сильно ваше желание победить Хозяина Хельгарда. Идя на высокие стены Гаррада, вы должны иметь достойное оружие. Найдите наших братьев на Закате, это как раз недалеко от пещер Хифлинга. Они построят вам чудесные машины, с помощью которых вы сумеете пробить себе путь в Гаррад, а после и в темный Хельгард.

— Спасибо за добрый совет, о, благороднейший из духов, — Вьяллар учтиво поклонился альву. — Надеюсь, мы когда-нибудь сможем сполна отблагодарить вас за доброту.

— Ваше желание сохранить мир на Полуночи и есть самая лучшая благодарность, — ответил дух-стражник. — А теперь ступайте, и да прибудет с вами свет!

Химинбьёрг медленно истаял в прохладном воздухе. Исчезающие силуэты альвов воздели длани в прощальном жесте. Конан и Вьяллар подняли руки в ответ. Спустя несколько колоколов благословенное войско Родвара, едва отдохнув от пыла битвы, двинулось в новый путь.

Часть шестая. Цепь Рокка

I

Вороной конь летел по ночному небу, высекая из звезд яркие искры своими копытами. Могучий всадник, весь седой, с волосами, убранными под низкий круглый шлем, лукаво улыбался.

Его черный плащ развевался на ветру, точно крылья дракона отправившегося на охоту.

На плечах старца сидели целая стая воронов — таких же черных, как и мрак Хель. Красные глаза птиц тускло алели в сумраке, они хрипло каркали всякий раз, когда их хозяин поворачивал голову направо или налево, однако, ни разу не слетели с его плеча. Вслед за черным жеребцом-красавцем по небосклону передвигались прыжками два огромных волка. Их шерсть серебрилась в лунном свете, и казалось, что сами звери сотканы из нитей прозрачного тумана…

Конан стряхнул наваждение. Иллюзия была настолько реальной, что долгое время варвар не мог поверить, что все это ему только лишь привиделось.

— Никак сам Хар путешествует по небу, — сказал Тьяцци, уставившись ввысь вслед исчезающим во тьме силуэтам.

— Как…? Ты тоже видел это?

— В лунные ночи дух Игга появляется среди звезд. Отец Дружин гонит полчища мертвецов, и странно, что в этот раз он был один. Я опасаюсь, он кружит над нашим войском, ожидая, когда последние воины падут в битве и тогда…

— Глупости, — поморщился Ингурд. — Хара нет в мире живых, он никогда бы не явил свой лик смертным. Все это иллюзия, придуманная кем-то из ныне царствующих богов, чтобы ввести нас в заблуждение.

— Ну, тогда и пробуждающийся Хёггсен тоже заблуждение, — мрачно сказал Динхвалт, — которое, вероятно, выдумали Высшие боги, чтобы как-то попугать друг друга.

У Снежного не нашлось, что сказать на это.

— Я уверен, северные владыки бесследно сгинули на Рагнарёк, — сказал ванир после некоторого молчания, — и они уже не вернутся: Никогда. Память о них сотрется через столетия, а может быть и раньше. Ума не приложу, как нечестивец Хёггсен сумел воскреснуть из мрака забвения.

— А вот я, кажется, знаю, — сказал Динхвалт. — Помнишь, Конан, я рассказывал тебе о своем чудесном сне, который поведал о побеге Хёггсена из Тьяргарда?

Киммериец покопался в памяти и кивнул.

— Ты, верно, упомянул тогда какого-то великана по имени Тьяр.

— Истина! Вот где, по моему разумению, кроется разгадка! Хёггсен не убежал из огненного плена, а ему позволили убежать!

— Зачем?

— Кто знает, друг мой… Кто знает… Вероятно, этот Тьяр не так уж прост.

— Но нам-то что с того? Попросим великана забрать Хёггсена обратно в Огненную Страну? Дескать, в этом мире он не нужен, пусть покоптится у тебя еще лет эдак тысячу.

Ингурд слабо усмехнулся.

— Мы уже заполучили Слезы Крома и Топор Модгуд. Осталась еще цепь Рокка, потом — прямая дорога в Гаррад. Кажется, мы опережаем мерзавца Нидхеггсона, но что-то уж слишком он притих, и это пугает меня больше всего. Клянусь прекрасными ножками Атали, он задумал что-то недоброе и уже на полпути к осуществлению своего плана, о котором мы не имеем ни малейшего представления. Колдуны они всегда непредсказуемы. От них можно ожидать любой гадости.

— Да все это очень подозрительно, — согласился Конан. — Авар что-то определенно замыслил. Жаль, что мы не можем прочитать его мысли. Хотя… Миррейа и Тарланд. Они же могут предугадать действия чернокнижника?

— Вот и ступай, поговори с ними, — посоветовал Ингурд. — А я вздремну немного, пока снова в путь не двинулись.

Конан нашел аквилонских магиков и изложил им свое пожелание. Волшебники, хоть и казались очень уставшими, выслушали мысли киммерийца и, похоже, всерьез ими заинтересовались.

Тарланд и Миррейа уселись в позу для медитации, чтобы осмотреть лагерь волшебным зрением в поисках врага, варвар тем временем устроился поблизости, ожидая результатов чародейства.

— Не обнаружили никаких следов черного мага, — сообщили Миррейа. — Похоже, ярл Нидхеггсон по-прежнему пребывает где-то в Гарраде.

— Но ведь он, наверняка, знает о приближении войска, Кром его разорви! Неужели же он не склонен ничего предпринять?

— Вот в этом я сомневаюсь, — ответила аквилонская аристократка. — И тут вышла любопытная вещь. Мы с братом обнаружили присутствие в отряде предателя. По всей видимости, на него чародей и делает ставку.

— Зубы Яджура! Кто бы это мог быть?!

Волшебница лишь развела руками.

Спустя колокол наемники Родвара выступили в путь. После столкновения с армией мертвецов и зловещими чарами окружения Химинбьерга их осталось не больше двух с половиной сотен. Свирепый дракон-демон уничтожил всю банду Хьюки, оставив в живых только ее лидера, и расправился почти со всеми головорезами Бора. Боевой дух по сравнению с походом во владения Видфинна заметно снизился. Темные силы, подвластные Авару, давили на войско с возрастающей настойчивостью.

Счастье, что Хифлинг с его многочисленными, точно норы муравейника пещерами, находился не так уж далеко от призрачных покоев — всего три дня пути.

Два дня они шли, почти не останавливаясь на отдых, уделяя на сон всего три-четыре колокола. Усталость не чувствовалась — чем ближе они подбирались к стылым пещерам, тем больше крепла в них уверенность в будущем.

Только к концу второго дня Вьяллар объявил привал на полноценный ночной отдых, так что наемники возобновили поход только под самое утро.

— Странное дело, — жаловался старик Тьяцци друзьям. — Меня словно затягивает в черную пучину — как только я окунаюсь в сон, то сразу устремляюсь в самую глубину бездн Хельгарда. Теперь я точно знаю, что царство мрака сокрыто под Гаррадом Авара. Там, глубоко под землей, на ложе самого высокого кургана трупов, которые все до единого почти до вершин затопила река Гьелль — вся красная, из человеческой крови, спит Хёггсен-Богоубийца. Мертвецы трудятся день и ночь — из собственных ногтей они строят корабль для Нидхеггсона, на котором чернокнижник сумеет переплыть кровавую реку и пробудить ото сна коварного северного бога. Зачем души мертвых показывают мне все это? Неужели потому что их неупокоенные тела жестоко использует темный колдун? Или они сопротивляются приходу тьмы в Нордхейм, предупреждая через меня об опасности всех его уроженцев?

Еще не забрезжил холодный рассвет, как две с половиной сотни воинов подошли к пещерам Хифлинга. Черневшие отверстия очень походили на норы, нарытые какими-то чудовищными подземными обитателями. Сунься поближе — и оттуда полезут мерзкие жители глубин.

Посланный на разведку отряд вернулся с необычными известиями — пещеры были пусты, в полых ходах гулял сквозной ветер. Однако темные коридоры уходили далеко под землю, и как сказали наемники их изучившие, по промерзлым проточинам можно было бродить целую вечность.

Вьяллару и его команде вечность не требовалась. Найти цепь и вернуться на поверхность.

Цепь Рокка, которую никто ни разу в глаза не видел. Как же они отличат её, некогда сковывавшую Акала, от любых других цепей, которые могут попасться в подземелье? Старик Динхвалт согласился дать описание этого предмета, каким его видели духи, однако, наемникам вождя канахов оно мало, чем помогло.

— Ту цепь ковали северные боги… — сказал прорицатель. — Рокка объединила шесть сутей: птичью слюну, жилы медведя, корни гор, женскую бороду, шум кошачьих шагов и рыбье дыхание…

Из слов Динхвалта Вьяллар сделал вывод, что цепь с такими характеристиками, должно быть, чужда природе железа. Жилы, волосы и изрядная доля магии. Впрочем, как позже сказал сын вождя, это всего лишь его предположение.

Конан вспомнил про альвов, на которых указывали их братья из Химинбьёрга. Сын Родвара задумался — с одной стороны ему не хотелось терять ни мгновения на негаданную задержку, с другой — помощь, духов могла оказаться воистину незаменимой. Отряду сказочно повезло: разыскивать никого не пришлось, стражи покоя явились сами.

— Приветствуем вас, — проговорила капитанам наемников плотная тень. — Мое имя Наккар, я главный хранитель этих земель, посредник между миром мертвых и миром живых. Я и мои братья уже наслышаны о ваших подвигах во владениях конунга мертвых, и наши сородичи сказали, что вам потребуется наша помощь. Рассвет уже близко, поэтому поспешим, друзья. Ответьте на мой вопрос: действительно ли вы хотите получить чудесные оружия, чтобы совладать с колдуном Аваром Нидхеггсоном, властелином мертвых и его господином, тем, кто зовется Хозяином Хельгарда?

— Да, добрейший Наккар, цель нашего похода — это падение Гаррада и низвержение его владыки. В пути нам встретилось огромное число тяжких испытаний, силы наши заметно истаяли, и неизвестно, что еще ждет нас впереди, — держал речь Вьяллар. — Поэтому не скрою, что мы были бы очень признательны получить вашу помощь, могучие защитники смертных.

— Мы рады вам помочь, — ответствовал главный альв. — Но цена вновь может показаться не слишком низкой. Вамопять придется на свой страх и риск выполнить наше поручение, чтобы мы смогли оказать вам ответную услугу. Так что сразу же спрошу тебя, смелый воин, готов ли ты и твои собратья на это?

— Да, великий. Назови свое к нам дело, и мы его выполним.

— В глубине стылого Хифлинга дремлет наш кузнец Вестри, околдованный злыми чарами богини мрака Хель. Без его помощи мы не сумеем изготовить для вас чудесные механизмы. Если вы отыщите его и вернете на поверхность, то уже следующей ночью получите осадное орудие, способное обратить в ледяное крошево неприступные стены темного города Авара-колдуна.

— Да будет так. Мы отыщем вашего брата Вестри.

После разговора с альвом Вьяллар отдал приказ начать спуск в Хифлинг. На этот раз командующих войска сопровождало немногим более семи десятков воинов. Те из них, кто пережил Химинбьёрг и битву со Стражем, надеялись на скорое выполнение миссии. Впрочем, сам сын Родвара их надежду не разделял. Олав с остальными людьми, как и в прошлый раз, остался сторожить внешнее пространство, прикрывая наемников Вьяллара от возможного нападения извне.

Сначала Хифлинг уходил вниз одним большим проходом с незначительными ответвлениями в половину человеческого роста. Отряд шел по волнистому каменному полу, и у многих создавалось впечатление, будто он попали в пищевод огромного древнего чудовища. Свет факелов чудесным образом дробился о стены и переливался на их гладкой поверхности до блеска отполированной неведомым зодчим. Потом внезапно главный ход разделился на четыре второстепенных — каждый без малейшей подсказки на то, куда он уводил.

Олав предложил разделиться — так отыскать цепь и пропавшего Вестри, казалось асиру проще.

Вьяллар поддержал его идею, и отряд разделился. Конан недоверчиво хмыкнул — разделиться-то они разделились, а вот как собираться будут?

Впрочем, выбора у них не было. По очереди заглядывая в каждый проход и не зная верного пути, по пещерам Хифлинга действительно можно было бродить целую вечность. Вьяллар, Миррейа и шемиты попали в одну группу, Конан, Гретта и Реган — в другую, Хьёрса, Тарланд и Карракх — в третью, Ингурд, Торрад, Тарн — отправились с четвертой. По пятнадцать-двадцать человек в каждой.

Им предстояло пройти сквозь холодные пещеры и до ночи вернуться на поверхность с Цепью Рокка и найденным братом альвов.

II

Они сразу почувствовали опасность. Не нужно было быть магом или великим вором, чтобы ощутить разлитую в холодном воздухе ненависть.

Ненависть к чужакам, вторгшимся в запретную область.

Ненависть ко всему живому.

Вьяллар шел впереди всех, осторожно ступая по бугристому каменному полу, сразу за ним следовала Миррейа, прячась за широкой спиной киммерийца, затем шли три главных ассасина, Икнет, Самоон и Бушан, и вслед за своими капитанами шагали северные воины вперемешку с темнокожими шемитами.

— Если вы позволите, господин Вьяллар… — решилась нарушить тишину аквилонская волшебница.

Сын вождя канахов подарил ей хмурый взгляд.

— Я не господин. Если у тебя есть что сказать, то говори безо всяких украшательств речи… И зови меня просто Вьяллар.

— Конечно… Вьяллар. Поскольку нас обучали распознавать природу магии — а я с уверенностью могу сказать, что это место магией просто переполнено — интуиция подсказывает мне, что мы имели шанс столкнуться не с простым чародейством. Точнее и не с чародейством вовсе. Здесь словно бы действовала некая стихийная сила, даже не осознававшая, так скажем, что она колдует…

— Говори яснее, хорошо?

Миррейа покраснела.

— В общем, мне кажется, здесь побывал не человек. Вероятно, кто-то из богов. Или богинь. А для них, как известно, творить волшбу так же обычно, как скажем, для нас причесывать волосы — вроде как повседневный ритуал.

— Понятно. Насколько это опасно?

— Не знаю. В таких случаях степень риска для человека определить достаточно трудно. Как правило, либо это безвредно, либо смертельно опасно. Хотя бывают исключения — некоторые мрачные боги, вроде Сета или Шайтана специально устраивают коварные ловушки для тех, кто вторгается в места их поклонения.

— Шайтан справедлив! — вмешался Бушан. — Своих он никогда не обидит. А вот вы северяне — и что? Ваш бог не пощадит вас, будь вы хоть самыми старыми жителями Нордхейма или Аквилонии.

— И у вас нет преимуществ перед нами, чужестранцами, потому что ваши боги невежественны, — поддержал его Икнет. — Покарать невиновного для них — это обычное дело, в то время как для Шайтана — это самое худшее из злодеяний. Перед тем как…

— Помолчите, — поднял руку Вьяллар, и шемиты затихли. — Миррейа, ты сможешь определить ловушку, если таковая встретится на пути?

— Не уверена. С магией богов я еще никогда не имела дел. Но можешь поверить, господин Вьяллар… то есть, Вьяллар… что я непременно сделаю все, что в моих силах, чтобы предупредить об опасности.

— Хорошо. Тогда идем дальше.

Ход превратился в коридор, стены которого, как было заметно, подвергались обработке. Горную породу украшали недорогие блестящие камешки. Свисавшие с потолка сосульки по воле неизвестного скульптора приобрели форму змей, которые жадно раскрыли пасти в ожидании своих жертв.

— Подождите! — внезапно сказала чародейка и указала на стену. — За ней что-то есть!

Вьяллар окинул стену взглядом, словно решая, что делать, потом взял у одного из своих бойцов тяжелую секиру и ударил по гладкой поверхности. Стена податливо хрустнула, покрылась трещинами и медленно, точно не желая рушиться, опала на пол каменной крошкой. В образовавшемся провале открылась ниша, а в ней тесный проход, уводивший вниз.

Сын Родвара вопросительно взглянул на Миррейу, но та лишь едва заметно покачала головой, дав понять, что пока не чувствует поблизости ничего скверного.

— Спустимся вниз, — решил киммериец.

— Одумайся, могучий! — пугливо произнес Бушан. — Разве ты не видишь, это же гробница! Спустившись вниз, умрешь лютой смертью!

— Я уже однажды спускался в безмятежный мрак покойников, — с усмешкой вспомнил Вьяллар мрачный Химинбьёрг. — Если мертвецы не забрали мою жизнь в усыпальницах Видфинна, неужели же Хифлинг окажется моей могилой?

— Ассасины поклоняются смерти, однако, смерти разной… Оказаться пожранными мглой ваших богов — незавидная участь.

— Спускаемся вниз, — повторил сын Родвара. — Я приказываю.

Шемиты были вынуждены подчиниться. Даже если бы темнокожие и решились на бунт, воинов Вьяллара было больше. Ассасины бы неизбежно проиграли.

По стенам темного коридора пробегал огонек едва заметного пламени, нагоняя на жителей Полудня суеверный страх. Осторожный шаг сменялся новым…

Миррейа все также внимательно следила за изменениями в окружении, но ничего опасного по-прежнему не замечала.

Наконец, они завершили спуск и оказались в овальном зале со стенами, украшенными фресками. В центре комнаты стоял хрустальный саркофаг, освещенный пламенем двух неугасимых лампад. Над прозрачной крышкой витал целый рой огненных мотылей.

Воины быстро догадались, кто спал беспробудным сном в тесной усыпальнице.

То был Вестри, альв-кузнец, пропавший брат Наккара…

* * *

Они прошли уже достаточно далеко по извилистому ходу. Казалось, в темной проточине можно бесцельно брести целую вечность. Реган успел за это время изрыгнуть столько проклятий, сколько, наверное, все войско Родвара не насобирало бы и за год.

Гретта запоздало вспомнила, что во тьму Хифлинга стоило взять с собой старого Динхвалта — он бы сумел определить верную тропу, и им бы не пришлось блуждать по всем коридорам в поисках цепи.

Конан молчал — его занимала недобрая мысль о том, что Рокка, также как и Топор Модгуд, кто-то должен охранять. Здесь, в стылых пещерах, они находятся в полной власти невидимых стражей ценного предмета. Вряд ли враг пожелает выйти на открытый поединок, скорее всего, на пути их ждут коварные ловушки.

— Этот проклятый коридор играет с нами! — наконец, возмутился Ледяной Молот. — Водит кругами да петлями во мгле, точно слепых крысят! Мое терпение, друзья, начинает подходить к концу…

Тут же словно по волшебству они увидели впереди свет.

— Гарни, Валгор! Сходите, посмотрите, что там впереди! — приказала Гретта наемникам.

Двое киммерийцев с ворчанием обогнали группу и исчезли за поворотом. Они вернулись скоро — изумленные и потрясенные.

— Что там?

— Колонны в сиреневом сумраке! — сказал Валгор. — Похоже на какой-то темный алтарь. В глубине зала, куда мы уже не решились заглянуть, стоит большая статуя, высеченная из мрамора. Будь я проклят, если она изображает не двух волков с хищно разинутыми пастями!

— Ясно, — Конан начал что-то припоминать.

Он слышал об этом давно, да еще и мельком, сидя в одной из таверн Ванахейма около пяти лет назад. Рассказ странствующего пирата уже, наверняка, давно бы стерся из памяти киммерийца, если бы не одна незначительная деталь, имевшая отношение к интересам варвара. Тогда Конан еще не присоединился к банде Гуннара, он только обдумывал, в какие края начать путь. Странствующий пират рассказал о банде нордхеймских вещих колдунов, которые заперлись где-то глубоко в пещерах дальше к северу, чтобы основать там новое царство. Царство, где поклоняются богине Хель и ее слугам.

Там, по слухам немногих, имевших шанс посетить владения сумасшедших колдунов, скоплены великие богатства. Скорее всего, именно почитатели северной богини тьмы отыскали Цепь Рокка и принесли ее в свое убежище. В то время этот слух мало заинтересовал Конана — налетать на владения колдунов, какими бы безумцами они ни были, из-за призрачных сокровищ, он не собирался.

Спустя год или два прокатилась другая молва: асиры все-таки решились выбить магов из хладных жилищ, однако, ничего там не нашли. Пещеры оказались абсолютно пусты — внутри истаял любой след присутствия человека. А вскоре все участники похода, потревожившие хладную обитель, погибли загадочной смертью, объяснению которой не смог найти ни один нордхеймский знахарь.

Видно, и вправду подземелье охраняли древние силы, которые не терпели ничьего присутствия в своих владениях.

Только в эти мгновения Конан догадался, что все ранее собранные слухи касались именно этого злополучного места — пещер Хифлинга. Статуя двух волков — это бывшее место жертвоприношений магов, которые обитали здесь некоторое время, прежде чем бесследно исчезнуть.

— Идемте, взглянем, — предложил киммериец.

Конан прошел в зал с высоким сводом, утопленным в сиреневой дымке, за ним последовали Гретта и Реган, который вместе с Ингурдом после гибели вендийских жрецов занял место капитана отряда, потом в зал вошли остальные воины из группы.

Так и есть. Два мраморных исполина. Один — волк Аккал, пожиратель трупов из Хельгарда, другой — его чудовищный собрат — пес Сумрак, некогда посаженый на цепь стеречь вход в мрачное царство Хель. Последняя работа зодчих из числа поклонников кровавой богини.

Гретта наклонилась к основанию статуи, чтобы прочитать высеченные в камне руны.

«Я скоро выйду на свободу, и не найти вам тех оков, что удержать меня способны. Мой голод лют. Я съем всех вас. Сожру людей, сожру богов, я — Аккал, волк из мрачных снов», — медленно прочитала наемница надпись под статуей волка, залитую темно-синей мерцающей краской.

«Сумрак — мое имя. Мрак — мой отец, мать моя — ненависть. Слюна — яд, глаза — огонь, когти — мечи, шерсть — звенья кольчуги. Я выйду на свет, и спасения вам не будет. Дыхание своим спалю я ваши жалкие тела», — гласила другая надпись, сделанная у лап гигантского пса. Похоже, совсем другой рукой.

«Дыхание Сумрака!»- внезапно вспыхнуло в сознании Конана. Словно проблеск пламени, отголоски чужих мыслей. Мыслей тех, кто безвозвратно сгинул в этом гиблом месте.

«Мы спрятали гибель за холодной стеной, через которую не пройдет никто из живых…

Поклонники Аккала научились превращать людей в мертвецов… Мы попросили Вестри создать новую защиту, чем и прогневали богиню Хель…

Теперь ее проклятие сгубит нас всех…»

Конан оглянулся, словно желая убедиться, что таинственный голос слышал только он. Его спутникам, похоже, подобное было недоступно.

— Кажется, я знаю, что произошло здесь несколько лет назад, — сказал варвар. — Возможно, нашим друзьям грозит опасность.

Гретта, Реган и остальные бойцы посмотрели на киммерийца.

— Будь добр пояснить, что ты имеешь в виду, — произнес Ледяной Молот, испытующе глядя на варвара.

— Если кто-то обнаружит запретное место, то может погибнуть. Вестри в ловушке, и тот, кто его решится выручить, неизбежно попадет в нее. Или же тот, кто подойдет близко к месту, где заключено Дыхание Сумрака…

— Погоди, погоди, — махнула рукой Гретта. — Какое дыхание? Какая ловушка? Давай-ка все по порядку.

— Если рассказывать с самого начала, на это уйдет много времени. А его у нас нет.

— И все же…? Что тебе известно?

— Начнем с того, что мне рассказывал старик Тьяцци о давних временах, временах войны Рагнарёк. Сумрак и Аккал — два порождения мрака, волк и пес, грозившие сожрать не только северных богов, но и весь мир. Когда боги столкнулись на Боргильдовом поле, Аккал и Сумрак вышли на свободу. Однако мир до сих пор существует. Как сказал прорицатель, это только потому, что во время Рагнарёка волк и пес начали сражаться друг с другом, борясь за остывающие тела воинов, годные в пищу. Неизвестно, кто победил. Скорее всего, чудовища попросту уничтожили друг друга.

— К чему нам давние времена? — перебил Конана асир. — Как все эти сказания связаны с нами?

Варвар бросил на него сердитый взгляд. Киммериец очень не любил, когда его перебивали. Особенно если он взялся рассказывать какую-то историю, в смысле которой и сам-то понимал немного. Гретта примирительно подняла руку.

— Что было дальше?

— Откуда мне знать? — Конан поборол раздражение. — Волк и пес подрались, и Тагал с ними! А вот почитатели мрачной богини, спустившиеся в норы Хифлинга, решили, во что бы то ни стало выяснить, кто из двух демонов оказался сильнее. Вот, где кроется разгадка. Маги поклонялись Хель и ее детищам — Сумраку и Аккалу, да вот только по-разному. Одни почитали волка, другие — пса, и было у них вроде как два клана. Первыми распрю начали почитатели Аккала, те, что притащили цепь в Хифлинг, Поклонники прожорливого пса открыли новое оружие, посланное им богиней Хель для покорения всего Нордхейма, способное уничтожить врагов. Сторонники волка подумали, что дети Сумрака непременно уничтожат их клан — ведь в конце дней должен остаться только один демон-пожиратель. До этого братство магов было едино, но вот с открытием могучего оружия, названного дыхание Сумрака, между двумя кланами началась настоящая война. Одни укрыли Цепь Рокка, другие — подарок Хель. Чтобы поклонники Акала не заполучили дыхание Сумрака, его служители создали ловушку, через которую якобы не мог пройти ни один живой. Тогда почитатели волка стали обращать людей в мертвецов, горя жаждой заполучить подарок. Они бы и прорвались через преграды, если бы слуги пса не воззвали к альвам. На зов явился Вестри-кузнец. Он поставил новую совершенную ловушку на Дыхание Сумрака, и уже ни один из приверженцев мрака — ни живой, ни мертвый — не смог заполучить могучее оружие. Хель, разгневанная глупостью своих подчиненных и столь невежественным обращением со своим подарком, спустилась в Хифлинг, умертвила всех своих прислужников, а на Вестри-кузнеца наслала проклятье, сковав его узами вечного сна. С того времени Цепь Рокка стерегут орды мертвецов, подвластные хозяйке мрака, которые часто пополняются смельчаками, дерзнувшими сунуться в эту холодную обитель.

— Откуда ты все это знаешь? — с искренним удивлением спросил варвара Реган.

— Духи нашептали, — пожал плечами Конан.

— Что же теперь делать? — задумчиво спросила Гретта.

— Остановить всех, — ответил ей киммериец, — пока не залезли, куда не следует. Обдумаем, как действовать дальше и только тогда…

— Пойдем отсюда, — предложил Реган, с презрением взглянув на острую морду волка. — Найдем остальных. Не стоять же тут без толку в компании с этими жуткими, хоть и каменными, зверьми.

Ни у Гретты, ни у Конана возражений не нашлось. Командиры отряда, а вслед за ними и остальные воины, потянулись к выходу из зловещего зала. Конан еще долго не мог отделаться от наваждения — ему чудилось, будто алые призраки Сумрака и Аккала покинули свои каменные тела и шли за ними по пятам во тьме.

* * *

… Тяжелая кисть асира опустилась на плечо юноши. От неожиданности Тарланд вздрогнул.

— Смотри под ноги, маг! — предупредил его Хьёрса. — Ухнешь в пропасть, никто за тобой не полезет.

Волшебник посмотрел прямо перед собой и обмер — еще бы шаг, и он провалился в глубокую яму, на которую не обратил внимания, пребывая в глубокой задумчивости.

— Спасибо, — неловко пробормотал Тарланд, но Злобный его не услышал, вернувшись в строй бойцов.

К чародею подошел низкий коренастый человек в халате. Карракх еще до конца не оправился от раны, полученной в бою со Стражем, и шел, скривившись и придерживаясь за больное место.

«Счастливые эти люди варвары, — не уставал повторять колдун-заклинатель, — хоть умом природа их обделила, зато уж силой и живучестью точно не обидела. Киммерийцу вон, поди, пол-груди разворотило, а он и не заметил. А я вот, несчастный, страдаю от какого-то проклятого пореза».

Впрочем, Карракх помимо постоянных причитаний не забывал благодарить судьбу за то, что вообще остался в живых, в то время как столько воинов, куда сильнее его, навсегда остались в призрачном Химинбьёрге.

— Изучаешь магию здешнего окружения, Тарланд? — поинтересовался Заклинатель драконов.

— Пытаюсь.

— И что выяснил?

— Выяснил, что это бесполезное и опасное занятие. Бесполезное, потому что требует, куда большего сосредоточения, а опасное, потому что, пытаясь сосредоточиться, я не смотрю себе под ноги.

Карракх бросил взгляд на темнеющий провал ямы.

— И это все?

— Нет. Еще я уловил некое поле, преграждающее путь. Думаю, скоро мы на него натолкнемся.

— А это опасно?

— Хотелось бы и мне знать. Пока же идем вперед.

Отряд продолжил путь.

— Знаешь, я тоже чувствую магию, — сказал Заклинатель драконов. — Только по-своему. Могу с уверенностью сказать, что Хифлинг полон духов мертвых, которые только и витают вокруг.

— Где же они? — спросил юноша.

— Повсюду. Они невидимы глазом смертного, но они есть, и их присутствие можно ощутить. Вот ваш друг Тьяцци, он хорошо умеет это делать. А я по сравнению с ним — кто? Сущий шарлатан.

— Я уважаю старика, но не особенно доверяю его… методам, — признался аквилонский чародей.

— Зря. У каждого магия своя, а вся она собранная вместе — твое умение, мое умение, способности пророка Динхвалта — она есть единая, великая магия. Так что любая ее часть, любое ее проявление имеет свое значение.

— Я, признаться, об этом даже не задумывался, — сказал Тарланд, на которого мысль Карракха оказала сильное воздействие. — Миррейа-другое дело. Она в ордене дольше, чем я. Сестра бы тебе что-нибудь на это обязательно сказала. А я могу только признать свою некомпетентность.

— Брось, — добродушно махнул рукой колдун, который начал себе казаться умным, раз сумел в чем-то убедить аквилонского аристократа. — Вот я как-то раз пошел на свидание с Джайрой, своей семьдесят девятой девушкой, которая, между прочим, тоже считала себя глупой…

Тарланд не стал слушать забавную историю Карракха, его сознание наполнилось голосами, которые сохранил в своей памяти Хифлинг, точно так же как это случилось с Конаном, и если бы варвар и аквилонец имели шанс обменяться мыслями, волшебник бы сильно удивился. Поскольку маг обладал большими знаниями в области для киммерийца практически недоступной, то моментально зацепился за ниточку, брошенную ему невидимым помощником, и вскоре распутал целый клубок.

Видения наслаивались одно на другое, составляя единую картину событий — Тарланда захлестнул мощный шквал иллюзий, напоминающих о былом.

Пещеры… Грозные маги… Дыхание Сумрака, удушливый газ, выедающий легкие тех, кто пытался его заполучить. Трудящийся над новым изделием кузнец Вестри, вплетающий в свое творение силу холода… Жесточайший и свирепый мороз, обволакивающий тела новых жертв… Тела убитых… Стоны выживших… Мрак, заполняющий и без того темные ходы… И сама хозяйка подземного царства Хель, спускающаяся в Хифлинг.

Тарланд дернулся, но видения не отступили, а Карракх, ничего не замечая, продолжал рассказывать о своих приключениях…

…- Снова волчье отродье пожаловало, господин Хьял? — ученик мага с тревогой посмотрел в лицо своему учителю, однако, старый северянин лишь хитро усмехнулся.

Горав, его ученик, парень лет семнадцати, рыжий, все лицо в огненно-красных веснушках, стоявший по правую руку от ванахеймского чародея, не одобрял подобной беспечности и недопустимого даже для старшего наставника легкомыслия.

— Аккалская мразь забаррикадировала средний ход и отрезала нас от складов с провиантом, — сердито проворчал он, чтобы напомнить учителю всю серьезность ситуации. — А еды у нас в палатах осталось не больше, чем на седмицу.

К тому же трое мудрейших, ушедших к колодцу так до сих пор и не вернулись. Вероятно, волчьи маги подстерегли-таки их. Охранять покои с секретным оружием становится все труднее — Аккалские слуги рвутся туда, как очумелые. Что газ? Даже отравленные, они ползут к входу, в надежде забрать Дыхание Сумрака, а после найти противоядие. Неслыханная наглость! Да вот еще новая беда — слышу по ночам какие-то звуки, точно наша хозяйка вдруг решила бесшумно прогуляться по подземелью… Эгей, господин Хьял, да вы, гляжу, меня совсем не слушаете… Да куда же вы, мастер…?

Старый маг отстранил рукой юношу-чародея и выступил вперед. Посох его уткнулся в землю, подбородок едва заметно приподнялся, взгляд глаз цвета грозовых туч метнулся навстречу незнакомцу. Однако, колдун сразу узнал шедшего и едва заметно усмехнулся — пряча блеклую улыбку так тщательно, чтобы ее не увидел никто, и даже он сам не чувствовал давно забытого вкуса необыкновенно легкого настроения на губах после ее увядания.

Напротив мага замерла тень человеческого роста с четко очерченными чертами лица. Долгое время он стоял молча, так что Хьялу первому пришлось нарушить повисшую тишину:

— До сего момента я не верил, что ты придешь.

— И вот я здесь, — сказал альв Вестри.

— Ты по-прежнему хочешь нам помочь?

— Я уже выразил свою волю дважды. Не заставляй меня повторяться и на этот раз, колдун.

— У нас принято выслушать клятвы, принесенные духом.

— Это никакие не клятвы. Я дал слово помочь. Надеюсь, смертный, этого тебе достаточно.

— Достаточно ли мне? — как бы в некотором раздумье произнес поклонник Сумрака. — О да, мне этого вполне хватает. Но, пойми, это, ни в коей мере, не умаляет моего желания узнать, почему ты хочешь это сделать.

— Я способствую развитию всего, что сопротивляется разрушению, — ответил альв. — Вы осознали то, что Дыхание Сумрака — страшное оружие, несущее смерть, неподвластное никому из смертных. Это благородный поступок. Вы решили спрятать его от своих собратьев, в которых воля к разрушению оказалась сильна. Это вдвойне благородный поступок. Сохраняя страшное Дыхание Сумрака в недоступном от смертных месте, вы спасаете сотни жизней. И этим вы идете против законов своей богини. А это выше всяческих похвал. Почему же мне не помогать тем, кто способен осознать величие созидания, вместо того, чтобы все глубже погрязать во мгле бесполезного разрушения?

— Слова твои витиеваты, альв, — сказал старик, прищурив глаза. — Хитры и искусны, настоящий шедевр речетворца. Однако могу ли я надеяться, что твое изобретение окажется не хуже красивых речей?

— Можешь мне поверить, маг, — уверенно произнес Вестри, и колдуну даже показалось, что подобие его прозрачных губ сложилось в настоящую дружескую улыбку.

Тарланд сделал еще несколько шагов. Изобретение Вестри, роковой механизм, прогневавший Хель, которая в отличие от других богинь и богов не пожалела времени на то, чтобы выбраться из глубин мрачного царства и вступить в Хифлинг и лично покарать неугодных…

Впереди… Дальше — это… Смерть.

Хьял дико хохотал, наблюдая за тем, как хищный мороз окрашивает бело-голубой изморозью тела врагов. И живые, и мертвые поклонники Аккала одинаково быстро застывали в коридоре обледенелыми глыбами.

— Работает, мастер альв! Работает, шельма его возьми!

Восхищению старого чародея не было предела. Колдун едва ли не хлопал в ладоши. Все полтора десятка противников съел жадный холод, после чего замораживающее волшебное вещество снова вобрали в себя две пасти по бокам коридора. Изумленный колдун подошел к ближайшей статуе и размашистым шлепком сбил обледенелую голову с плеч одного из волчьих слуг. Та со звоном раскололась о каменный пол пещеры. Хьял знал, что на подобные проказы у него совсем мало времени — после убийства врагов хитрая вещица.

Вестри восстанавливается всего пару мгновений. Опоздаешь — и заледенеешь как сосулька, даром, что ты почитатель Сумрака. Колдун поспешил ретироваться в безопасное место. Теперь Дыхание Сумрака запечатано навеки. Никто не возьмет его из зала, охраняемого изобретением альва…

— Стойте! — резко завопил Тарланд, так что дрогнули даже стены. Взгляд аквилонского волшебника замер на двух жадно распахнутых пастях, виднеющихся из стен. — Вперед дороги нет.

Хьёрса с недоверием вгляделся в холодный сумрак.

— По мне, так тут ничего опасного не заметно. Разве что пара крыс, да летучая мышь на потолке…

— Помолчи, Тарланду лучше знать, северянин, — строго повысил на него голос Карракх. — Но, во имя светлой Иштар, мой юный друг, неужели нельзя продолжить путь? Мы прошли уже достаточно далеко и возвращаться ни с чем будет скверно. Нам нужно посмотреть, нет ли там цепи, той, что ищет Вьяллар.

— Цепи там нет, — однозначно ответил аквилонец. — Клянусь сердцем Эрлика, я доподлинно знаю, что в том зале. Впереди спрятано дыхание Сумрака, и его стережет чудовищный механизм альва Вестри, убивающий холодом. Если мы ступим еще хоть на пару шагов, то все замерзнем, лед пронзит наши тела и отнимет жизнь.

Карракх помрачнел и в задумчивости провел рукой по своей лысине. Потом Заклинатель драконов развернулся к наемникам.

— Разве вы не слышали, что вам сказал ваш капитан? Поворачиваем назад.

Воины Родвара немного поворчали, однако, перечить не стали, и отряд зашагал в обратном направлении. Тарланд только что спас шестнадцать жизней.

* * *

… О загадочном зале никто не имел одинакового представления. Торрад Великан решил, что добрые силы решили вознаградить их за все страдания, угостив праздничным ужином. Ингурд подумал, что все они внезапно умерли, даже не успев этого осознать, и попали в запредельную Вальхаллу.

Хотя вообще-то Снежный представлял себе чертоги Хара несколько по-иному. Неизвестно, какие мысли промелькнули в головах других северян. Но все точно знали одно — перед ними небывалое чудо, и им непременно стоит воспользоваться.

Наемники Родвара стали рассаживаться за столы и придвигать к себе тарелки с богатым угощением. Кто-то поспешил сразу же наполнить походную флягу дорогим вином из кувшина. Через некоторое время по залу разнеслись нежные звуки лютней, объявивших начало праздника.

Единственным, кто оставался в стороне от жуткого пиршества, был Тарн, Сын Гарпии. На него, похоже, черное волшебство не действовало, и иллюзии не сумели пленить его мозг. Получеловек с удивлением и изрядной долей отвращения следил за тем, как воины расселись за гнилые обломки столов и стали с восхищением готовить для трапезы ломкие кости покойников и лохмотья их скудной одежды. Вино им заменила побуревшая кровь, оставшаяся в сосудах.

Все это происходило под некие странные звуки — не то скрежет камней, не то шипение гадов во тьме.

Сын Гарпии подозревал, что люди Вьяллара видели окружение совсем в другом свете. Переубеждать их было бесполезно — ведь все они попали под власть какой-то магии. Однако оставлять их здесь Тарн тоже не собирался. Вот он, конечно, и случай отомстить всем людям за былые унижения и обиды, но… С наемниками Родвара его связывало нечто странное, то, что обычно люди именуют дружбой.

— Отдых отменяется, — сказал Сын Гарпии. — Это мой приказ.

Ингурд беспечно взглянул на получеловека.

— Конечно, Тарн, дружище. Мы задерживаться не станем. Только дай-ка перекусим вдоволь, да попьем доброго вина…

— Поднимайтесь немедленно!

Это прозвучало настолько неожиданно и резко, что околдованные бойцы вздрогнули. Однако чары держали северян крепко. Во взглядах тех, кто обернулся на повелительный голос Тарна. Сын Гарпии стал искажаться, превращаясь в настоящее чудовище — каким он и должен быть. А воображение варваров дорисовало все недостающие черты. На воинов смотрел жуткий монстр, который решил увести их из Вальхаллы в самую тьму Хель.

— Вы что оглохли? На ноги! Живо! Или вы уже разучились двигаться?!

Северяне побросали гнилые кости и гневно схватились за свои клинки. В голову получеловеку пришла мысль, которую он собирался немедленно осуществить.

Сын Гарпии вдруг подлетел к Ингурду и сунул ему за пазуху «большую краюху хлеба».

— Поедим потом, друг, хорошо?

Остолбенелый ванир бестолково кивнул. Тарн смахнул с обломков столов все предметы трапезы.

— Ну, недоноски, кто теперь поймает меня?

Взбешенные варвары бросились на Сына Гарпии, однако, тот извернулся и черной стрелой метнулся в проход. Воины Родвара кинулись в погоню, беспорядочно налетая друг на друга и переворачивая столы.

Догнать мерзавца! Схватить мерзавца! Разорвать на части мерзавца!!!

Они выбежали в темный коридор. Тарн не собирался далеко убегать. Он отшвырнул от себя одного из людей Вьяллара, поднырнул под другого и перевернул его через себя. Третий взмахнул клинком и едва не распорол Тарну плечо. Однако Сын Гарпии проявил чудеса ловкости, сумев остаться в стороне от общей суматохи и, наверное, только поэтому не погиб. Он пнул варвара ногой в грудь, и наемник тяжко врезался в стену.

Потом на Тарна набросился Великан. Сын Гарпии перехватил его руку с ножом, но вот в силе Торраду он явно проигрывал. Нечеловек прогнулся под весом асира, уступил пару шагов… и получил сокрушительный удар в правую скулу.

Тарн вздохнул, но не упал. Вместо того чтобы потерять сознание от сильного удара, он сделал еще один шаг назад. Затем занес ногу и изо всех сил ударил Торрада под коленную чашечку. У асира разъехались ноги, он упал на колени, а Сын Гарпии, не теряя времени, добавил ему каблуком сапога прямо в пах. Тогда Великан тихо заверещал.

Вырвавшись из захвата поспешившего на помощь Торраду бойца, Тарн прыгнул — высоко, под самый потолок. Уже в следующее мгновение он оказался в двадцати шагах от группы разъяренных наемников.

— Стойте! Все, хватит! — прокричал Сын Гарпии и к своему удивлению обнаружил, что ярость северян начала спадать — словно кто-то вылил на них бочонок воды. Или, быть может, оказавшись вне пределов зала иллюзий, они вновь обрели здравый рассудок.

— Ингурд, ты не выронил хлеб? — спросил он Снежного.

— Нет, хлеб у меня за пазухой, — с удивлением произнес ванир.

— Тогда доставай, самое время поесть, — ухмыльнулся получеловек из-под своей маски.

Ингурд, все еще не понимая, куда клонит Тарн, потянулся за краюхой хлеба и достал из-за пазухи… голый череп, который уставился на него пустыми глазницами. От неожиданности ванир вскрикнул и выронил находку. Все наемники заворожено уставились на белую кость. Тот, кто успел набрать вино, понюхал его из фляги и содрогнулся от отвращения.

Внезапно резкий звук разорвал тишину, да такой неожиданный, что варвары невольно вздрогнули.

Это всего лишь смеялся Тарн.

III

Миррейа молча взирала на прозрачную гробницу и ей все больше становилось не по себе.

Вьяллар тем временем подошел к саркофагу и уже начал подумывать о том, как бы сдвинуть крышку. Юную волшебницу сковал безмолвный ужас — ей казалось, что все окружение стонет, памятую о прошедших событиях и предвещая скорую гибель чужакам, вторгшимся в Хифлинг.

Взгляд чародейки пронзил толстые стены — она вдруг увидела Тарна и его команду. Ваниры восседал за столами, где справляли последний праздник ванахеймские маги, перед тем как мрачная Хель раздавила их тела и исторгла из них мятежные души.

… Хьял собирался произнести речь, но вот звонко пропевшая стрела вонзилась ему в самое горло, и маг подавился собственным мучительным хрипом. Горав метнулся на помощь учителю. Внезапно что-то развернуло юношу и потащило его вверх. Ученик чародея испустил пронзительный вопль, мерзкая призрачная тварь тут же выпустила его из своей хватки.

Слуги Акала!

Горав ошибся. Слугами Аккала некогда звались люди, их братья-маги, с которыми у них разошлись пути. Те же, кто вторгся в трапезный зал, давно расстались с жизнью, отдав свою сущность хозяйке Хель.

Темная госпожа отныне лично возглавляла свое воинство. Противостоявшие ей воины с воем падали в туман, расстилающийся по полу пещеры живым ковром.

Мрак, точно голодное угольно-черное море, затапливал зал, смывая своими волнами всех колдунов клана пса.

Горав закричал — чернильное облако обволокло его тело и принялось впитывать в себя сок жизни из самых вен. Последнее, что увидел молодой ученик Хьяла, был силуэт черной как ночь хозяйки подземных глубин, кравшийся в их обитель.

Миррейа бездумно перевела взгляд на усыпальницу Вестри…

— Глупый альв, дерзкий альв… — плыл в душной тьме холодный шепот.

Кузнец пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Вестри знал, что сможет пройти сквозь нее, убежать из ловушки — как не смог бы ни один смертный. Но он также знал и о тщетности этой последней идеи, которая, казалось бы, давала надежду на спасение, обманчиво отодвигая гибель на новый отрезок времени. Хель найдет его в любом месте. Нет, нужно просто признать проигрыш. Бежать перед врагом, который все равно тебя настигнет непозволительно. И Вестри обернулся, встав лицом к надвигающемуся мраку.

— Как посмел ты, жалкий, помогать этим людишкам? Из-за тебя они отвергли мой дар!

— Сомневаюсь, госпожа. Маги сами сделали свой выбор. И они отвернулись от твоего мрака! А если мне и случилось им чем-то в этом помочь, я буду вечно этому рад.

— Ты будешь вечно рад, — согласился сумрак, приближаясь к альву.

Хрустальные брызги сорвались со стен и упали на плечи Вестри, придавив его к полу. Хлопнула тяжелая крышка — и веки хранителя покоя устало сомкнулись…

— Нет, Вьяллар, постой… — произнесла чародейка, но было уже поздно.

Сын Родвара сдвинул тяжелую крышку саркофага. Тотчас огненные светлячки устремились к недвижному телу альва, проникли в призрачную плоть — и Вестри пошевелился.

— Время пробуждения, добрый альв, — сказал Вьяллар. — Тебя заждались твои братья на поверхности.

— Как долго я спал… — произнес дух, оглядывая собственную гробницу. — Кто вы и почему…?

Воспоминания вернулись к кузнецу одной яркой вспышкой. Альв рывком высвободился из плена.

— Зря вы сюда пришли. Здесь вас ждет гибель. Вам не следовало трогать саркофаг.

— Опасность! — пронзительно вскрикнула Миррейа, — я чувствую, как что-то стало медленно спускаться в нишу.

Шемиты подтянулись ближе к Вьяллару и волшебнице, выхватив из-за пояса длинные стилеты, они встали полукругом, повернувшись лицом к выходу.

— Проклятье Хель… — зло прошипел Вестри.

Тьма ворвалась в усыпальницу душными волнами, погрузив тесное помещение в непроглядный мрак на три локтя от пола. Воины оказались по колено в море плещущейся черноты.

— Не двигайтесь, — прошептал альв. — Возможно, мы обманем тьму. Лучше будет, если вы вообще перестанете дышать.

Из мглы вынырнул сгусток чего-то влажного и уволок в пучину одного из воинов. Раздался чавкающий шлепок, после чего из мрака вылетели только белые кости пойманного бойца. Миррейа замерла — вовсе не по совету Вестри, просто девушку сковал ужас. Ее рассудок отказывался понимать происходящее. Мрак медленно сожрал еще пять наемников из числа северных варваров, потом полакомился шемитом. Волны всколыхнулись, выбросив очередную порцию обглоданных костей, после чего стали тяжко оседать. Тьма впиталась в пол, оставив после себя только черные лужи, точно где-то в каменной поверхности открылась дыра, куда утекло чернильное море.

— Мрак насытился, — сказал Вестри-кузнец. — Однако это ненадолго, теперь он будет преследовать вас по всему Хифлингу, пока не пожрет всех до единого. Сейчас же слуги Хель удалились на покой. К выходу! Быстрее!

Шемиты, точно стая воронов, устремились к подъему из склепа. За ними рванулись уцелевшие варвары, после них Вестри и Вьяллар. Сын Родвара сгреб в охапку остолбеневшую Миррейу и на руках потащил ее к выходу.

Они, не останавливаясь, бежали по коридору не меньше пары квадрансов, постоянно оглядываясь назад — не гонится ли за ними мрачное чудовище из глубин Хель. Когда же страшное место осталось далеко позади, группа остановилась на отдых.

Вьяллар, наконец, поставил на ноги волшебницу, которую все это время не выпускал из рук.

— Миррейа, очнись! Все позади. Мы спаслись.

Киммериец с силой встряхнул девушку за плечи. Та посмотрела на него встревоженным взглядом, потом с разочарованием оглядела стены пещеры, словно не веря, что все происходящее вовсе не сон, от которого следует как можно скорее пробудиться, и… разрыдалась, упав на плечо сыну Родвара.

… Гретта и Конан заслышали шаги почти одновременно. Они тут же приготовились встретить надвигающего противника, как полагается — сталью клинков. Отряд засел в тени, ожидая приближения таинственных существ, разгуливающих по ходам Хифлинга.

Однако это были вовсе не скелеты, не мертвые маги и не чудовища темного мира, выбравшиеся наружу, чтобы утолить голод.

— Тарланд, разрази тебя гром! — воскликнул Конан так, что маг едва не подпрыгнул. — Ты чего это подкрадываешься в темноте?

Бойцы вышли из укрытия, воочию желая убедиться, что те, с кем их вновь свела судьба, настоящие живые люди.

— Вы нашли цепь? — спросила Гретта аквилонского мага.

Тот лишь покачал головой.

— Пришлось повернуть назад, — объяснил Карракх. — Думаю, у мудрейшего Тарланда нашлись веские причины.

— Цепь Рокка была в другом зале, — сказал чародей. — Там же, куда мы шли покоилось Дыхание Сумрака.

— Вам повезло, что вы не полезли дальше, — сказал Конан. — Хоть у кого-то нашлось достаточно ума, чтобы ничего здесь не трогать. А вот что же насчет остальных, мне до сих пор интересно.

Снова послышались шаги. Только эти другие — торопливые, словно кто-то резво удирал от опасности.

Гретта вопросительно взглянула на варвара.

— Либо мы сейчас это выясним, либо… Во всяком случае, посмотрим, кто там вздумал бегать по коридорам.

Они уже не скрывались. Подыскать хорошее укрытие для группы, увеличившейся вдвое, не оставалось времени. К счастью, это был всего лишь Тарн со своей командой.

— Какая встреча, — усмехнулся Сын Гарпии.

Лидер наемников окинула взглядом бойцов.

— Все собрались, — подытожила Гретта. — Остались только Вьяллар и его люди. Они-то, скорее всего, и разбудили лихо. Найдем их все вместе. Думаю, разбредаться нам больше не стоит.

После довольно длительных поисков они воссоединились с отрядом Вьяллара. Счастье, что мрак из ловушки Хель не успел найти их раньше. К удивлению наемников, волшебницу и сына вождя сопровождал пропавший брат Наккара, кузнец Вестри. В группе командующего войска не хватало семерых, и поэтому Конан и остальные рассудили, что Гретта не ошиблась в своих предположениях. По лицам переживших беду, было видно, что столкнулись они с чем-то поистине пугающим и смертельно опасным.

— Надо поскорее покинуть Хифлинг, — сказал альв. — Рано или поздно мрак, разбуженный вами, вернется снова.

— Мы не можем уйти без Цепи Рокка, — в ответ на это сказал сын вождя. — Без этого нам нельзя возвращаться на поверхность.

— Что ж, я знаю, где она, Вьяллар-освободитель, но путь к ней отрезан — в том огромном зале покоятся сотни, если не тысячи мертвецов, готовых встать и за несколько мгновений покончить со всеми, кто позарится на святыню.

— Мы пробьемся.

— Невозможно. Даже если вы положите всех до одного, сражаясь целый день и всю ночь, хищный мрак доберется до вас, и тогда вы никогда не покинете зал.

— Что же делать, мудрый? Ты должен знать, как нам вытащить цепь из стылого нутра Хифлинга.

— Способ есть, — сказал Вестри после некоторых размышлений. — Нужно взять Дыхание Сумрака и воспользоваться им в борьбе против нечисти, стерегущей Цепь Рокка.

— Это безрассудство, — вставил Тарланд, который наблюдал в своем видении, как действует механизм, охраняющий оружие поклонников чудовищного пса. — Если ты, конечно, не отключишь свою убийственную штуковину.

— Никто не говорил, что это просто, — заметил альв. — Я создал вечный замок, заперший дар Хель. Я же знаю, как его отпереть. Если среди вас найдется достаточно смелый… Все может получиться.

— Тогда хватит терять время, — решил Вьяллар. — Возьмем дыхание, расчистим себе путь к Рокка и уберемся отсюда.

— Это дело, — тихо согласился Конан.

IV

Отряд дошел до коридора, который вел в зал, содержавший священное оружие поклонников Сумрака. Затем наемники отмерили чуть больше двух сотен шагов и остановились. Невдалеке виднелись пасти, исторгающие убийственный холод.

— Я составил замок из шуршания инея, хруста шагов и блеска льда, поймал зимний мороз, посадил на цепь и заставил убивать, — сказал альв. — Механизм основан на магии альвов, его контролирует мелкий дух стужи. Холод обучен отнимать жизнь у всех, кто бы ни приблизился к залу с дыханием Сумрака. Но есть однамаленькая хитрость, которая позволит обмануть убийственный механизм. Если измазаться глиной и дать ей затвердеть, дух стужи не распознает тепло под твердой коркой. Впрочем, он обучен убивать даже мертвецов. Я постараюсь внушить духу, что это всего лишь камень, который катится в зал.

— Довольно рискованно, — заключил Вьяллар, выслушав наставления Вестри.

— Более того, скажу, что без моей помощи вам не справиться. А говорю я это, потому что в обмен на свою помощь я хочу взять с вас обещание, что вы не воспользуетесь всем дыханием Сумрака, и унесете из зала лишь его малую часть. Вы должны понять; что в даре мрачной Хель сокрыта большая сила, и его не следует выносить на свет во избежание гибели тысяч и тысяч достойных людей.

Конану вспомнились двое вендийцев-жрецов, которые говорили нечто подобное о Клыках Асуры. Они отдали жизни, пытаясь исправить одну-единственную ошибку. Во имя их памяти он должен вынести оружие из пещеры. Киммериец выступил вперед.

— Я заберу дыхание Сумрака из зала!

Наемники посмотрели на варвара с уважением. Человек, победивший ётунов и их древнего родителя Боргельмира. Человек, спасший Гретту от секиры Видфинна и вынесший Топор Модгуд из призрачных чертогов Химинбьёрга. Человек, выживший в схватке с ужасным Стражем Нидхеггсона. Ему можно было доверить это дело без опаски.

— Хорошо. — Альв едва заметно кивнул.

Тем временем кто-то из наемников уже раздобыл глину для маскировки. Вестри подошел ближе к варвару.

— Войдешь в зал, увидишь светящийся красным шар. Это и есть Дыхание Сумрака. Протяни руку, коснись пальцами его поверхности, и сила оружия начнет переходить к тебе — об этом будут свидетельствовать появляющиеся на твоем предплечье руны. Достаточно одной. С полученной силой вы расчистите путь к Рокка.

— Понятно.

Конан начал готовиться к вторжению в зал, тщательно натирая тело, свежей глиной. Когда киммериец закончил, он дал глине засохнуть и соскоблил корку только в местах на сгибах суставов, чтобы новая маскировка не стесняла движений.

— Я готов.

— Замечательно, — альв-кузнец пожал плечами. — Можешь начинать.

Варвар зашагал в направлении зала, туда, где щерились в жутком оскале две пасти, исторгающие беспощадный холод.

Альв Вестри шел позади него в пяти шагах с распростертыми ладонями, как будто собирался поймать в них весь мороз.

Постепенно Конан начал ощущать действие хитроумного изобретения Вестри — среда вокруг сделалась такой холодной, что каждый новый шаг, казалось, все дальше уводил в хладную внемировую мглу Имира. Глина стала промерзать, мороз плотно обволок засохшую корку. Киммериец догадывался, что механизм работал не так, как обычно — иначе бы он уже давно заледенел, точно сосулька.

Мороз закрался в глиняные щели…

Мороз пощекотал его кожу…

Мороз нырнул в его легкие…

Глина, расцвеченная прикосновениями холода, приобрела серебрящийся белый цвет. Должно быть, со стороны он сейчас похож на ледяного голема, учащегося делать первые шаги, подумалось Конану. Вестри не оставался без дела ни на мгновение. Альв усиленно колдовал, стремясь отвлечь на себя духа стужи. Жадные пасти, зияющие в стенах, наполнились облаками мерзлого пара. Холод вырвался из них наружу и устремился мимо Конана к ладоням кузнеца. Вестри сплющил волну в тонкий серп, но руками убийственного вещества при этом не коснулся — похоже, изобретение могло уничтожить даже своего творца, бесплотного духа, Варвар сделал еще несколько шагов и оказался у входа в зал, где тлело Дыхание Сумрака.

— Теперь поторопись, — напомнил Вестри. — Сделай все, как я сказал. Только учти — я не смогу удерживать холод в своих руках слишком долго.

Конан убрал с кожи замерзшую глину и вбежал в зал. Там, в точности, как и рассказывал альв, горел алым огнем шар, около десяти футов в диаметре. Киммериец протянул руку и дотронулся до огненной поверхности. По Дыханию Сумрака пробежала рябь из ярко-желтых искр. Зал озарило сияние, и наполнение алого шара начало медленно перетекать в тело киммерийца. Конан дождался, пока на его предплечье четко обозначилась светлая руна, полная золотистого света, потом отстранил руку от оружия поклонников Сумрака. Сияние угасло.

В те краткие мгновения он даже не почувствовал соблазн завладеть всей огромной силой целиком. Дар мрачной богини мог принести в мир на поверхности только разрушение и ничего более.

Такие таинственные предметы, как Клыки Асуры или же это дыхание чудовищного пса, вообще лучше было не трогать за исключением крайней необходимости.

Все, что им сейчас нужно — это использовать малую часть силы Сумрака на то, чтобы расчистить дорогу к Цепи Рокка.

Конан повернулся к выходу. Позади него волшебное оружие гулко вздрогнуло, точно не веря, что смертный способен отказаться от столь щедрого дара, потом все стихло. Быстрым бегом киммериец выбежал из зала, пробежав мимо Вестри, всеми силами пытающегося сохранить ему жизнь, и под бравые крики наемников Родвара вернулся к отряду с частью дыхания Сумрака внутри своего тела.

Альв подошел к варвару и с долей недоверия осмотрел его запястье. Всего одна руна.

— Я доверял тебе, воин, — сказал он, — и рад, что ты не подвел меня. Теперь я вижу, что твоя воля крепче любого алмаза. Прости за излишнюю осторожность. Но раз уж ты заслуживаешь доверия, могу тебе открыть секрет: даже с этой единственной руной ты можешь с легкостью, по одному лишь своему желанию, уничтожить небольшое войско. Воспользуйся силой благоразумно — тогда уже сегодня вы получите Цепь Рокка.

Конан не собирался возражать. Ему просто пришла в голову мысль использовать дыхание Сумрака в Гарраде, против войск черного колдуна. Впрочем, эту идею пришлось сразу же отбросить — еще неизвестно как поведет себя родственная стихия близ мрака Хельгарда. Разумнее будет сделать все, как и советовал старый мастер альв.

Вестри указывал дорогу — войско приближалось к месту, где хранилась легендарная цепь, некогда сдерживавшая прожорливого волка.

Конан подумал, что, должно быть, в незапамятные времена все-таки победил Аккал, поскольку его поклонники явно пользовались большей благосклонностью Хель, нежели прислужники Сумрака. Да и то, что Авар разыскивал оковы волка, чтобы осуществить свой нечистый план, тоже говорило в пользу этого утверждения.

У всех бойцов по мере приближения к темному залу все больше пропадала склонность к общению. Воины Родвара делались мрачными, как грозовые тучи и угрюмыми, точно обветренные утесы.

Коридор вел вниз, и уже начал ясно ощущаться трупный смрад, царивший в сумраке самых глубоких подземелий.

Наконец, они вошли в зал, где их ждала Цепь Рокка. Увиденное глазами воинов напоминало нереальный лоскут, выпоротый из цельного одеяла кошмаров.

Горы трупов кругом…

Тела лежали высокими курганами всюду, насколько хватало глаз. Сотни мертвых тел. Тысячи мертвых тел — и не было им счета. Цепь Рокка виднелась далеко — в противоположном конце страшного зала пещеры, слабо поблескивающей над горами мертвецов.

Воины углубились в жуткие чертоги, тяжело и с опаской озираясь по сторонам.

Внезапно по курганам пробежала дрожь, и покойники, потревоженные волей своей хозяйки, испустили протяжный стон. Тогда до Конана дошло, что все обитатели зала — все эти бессчетные груды мертвых тел — все они живые!

— Киммериец, скорее используй Дыхание! — с тревогой произнес альв. — Если неупокоенные стражи двинутся, вас просто раздавит беспорядочная масса их тел.

Конан медлить не стал. Он пожелал, чтобы сила Хель поскорее покинула его тело и разделалась с мертвецами. С его правой ладони, устремленной навстречу толпам поднимающейся нежити, исторглось светлое сияние, похоже на дым, пропитанный светом.

Огонь охватил стонущих слуг мрачной богини. Великий пожар танцевал недолго — жадное пламя быстро источило их тела, оставив на полу пещеры лишь кучи черной золы. Кое-где еще извивались яркие бездымные язычки, догрызающие дергающиеся останки трупов.

Но сокровенная цепь все еще оставалась вне досягаемости. Ее охранял лишь один страж, не сгинувший в жарком пламени. Огромное неживое существо, мерзкое создание, составленное из десятков тел.

Результат жутких магических экспериментов поклонников Аккала, отчаянно пытавшихся придумать, как заполучить Дыхание Сумрака, перед тем как Хель спустилась в подземелье и лично покарала всех неугодных ей слуг. Сплошная масса рук, ног, о чем-то шепчущих голов и кусков тел надвигалась на наемников Родвара, готовясь сокрушить жалких противников.

На рваных лоскутах кожи мертвого чудовища, сшитых вместе веревками и магией, виднелись тускло поблескивающие руны — похоже, ванахеймские чародеи пытались создать защиту для своего монстра от убийственного механизма Вестри. Предназначение безобразного чудовища состояло в том, что оно должно было преодолеть опасное расстояние коридора, ведущего в зал с Дыханием Сумрака, и вернуться назад к своим создателям с трофейным артефактом.

Однако вторжению Хель в подземную обитель было суждено оборвать планы колдунов, и теперь по жестокой прихоти судьбы монстр выстоял против высвобожденной Конаном разрушительной силы.

— Это еще что за проклятье богов, сожги его, Тагал? — с негодованием воскликнул Вьяллар. — Почему ты меня не предупредил, что здесь засела еще и эта отвратительная дрянь?!

Сын вождя обернулся к альву. Вестри лишь виновато пожал плечами — скорее всего, кузнец и сам ничего не знал об ужасном создании почитателей Аккала.

— Его не взяло дыхание Сумрака… — с тревогой заметил Карракх.

— Значит, его возьмет сталь меча! — грозно заявил Конан, обнажив клинок.

— Сильная магическая защита, — определил Тарланд.

Это было очевидно — чтобы пройти сквозь механизм, Вестри требовалось нечто большее, чем нехитрые чары колдуна-подмастерья.

— Защити нас Митра! — испуганно выдохнула чародейка, видя, как тяжело ступает монстр в направлении бойцов отряда.

Потом девушка с тревогой взглянула на Вьяллара, точно страшилась того, что удача отвернулась от сына Родвара с того момента, как он открыл саркофаг Вестри. Проклятье богини могло остаться на киммерийце.

Разумеется, у них еще было время убежать. Но к чему удаляться от цели, когда до Рокка остался всего один шаг? Неужели же все, чего они добились, все, что пережили и преодолели, окажется напрасным — тем, за что и вовсе не стоило бороться? Бежать по стылым ходам, где их вновь будет преследовать плотоядный мрак? Нет! От легендарной цепи их отделяет всего лишь гора мертвого мяса…

Северяне бросились на безобразное порождение темной магии даже без приказа своего командира. Такое уже случалось в Химинбьёрге. Ты знаешь, что впереди тебя, возможно, ждет не трофей, а прямая дорога в темницу душ, но идешь вперед, презрев опасность. Они победили Стража Нидхеггсона. Неужели это отродье окажется опаснее короля ужаса?

Воины атаковали гадкого слугу Аккала с разных сторон. Сразу же брызнула кровь и темная слизь — топоры и мечи наемников откусили большие куски разлагающейся плоти целым рядом железных клыков.

Кого-то тут же схватили многочисленные руки и потянули наверх, к головам, которые впивались в трепещущие тела гнилыми зубами. Истошные крики умирающих наполнили гулкое пространство, но это придало лишь новые силы тем, кто еще боролся и сопротивлялся.

Реган обрушил свой молот на исполинского мертвеца, и оружие вошло в рыхлую массу едва ли не по рукоять, с треском раздробив десяток ломких костей. Торрад с ревом взмахнул дубиной — и переломил тянущиеся к нему руки.

Конан присел на одно колено, потом взвился вверх с выставленным клинком, распоров мерзкое брюхо покойника так, что изнутри посыпались дурно пахнущие внутренности.

Тарн парой хищных прыжков и ударов когтей отделил от тела несколько пустых голов. Ингурд, лишившись оружия, стал разрывать плоть неживого охранника цепи голыми руками. Кисти покойников сомкнулись на предплечье Карракха и поволокли Заклинателя драконов навстречу раззявленным ртам. Вьяллар, услышав отчаянный вопль колдуна, рванулся ему на выручку и быстро перерубил все пленившие его конечности, тем самым вернув долг шаману за помощь в Химинбьёрге. Капитан войска высвободился из хватки и вновь с яростью набросился на чудовище.

Хьёрса и Хьюки, бешено махая секирами, разворотили левый бок огромного мертвеца. Вестри тоже не остался в стороне от битвы. Альв угостил мерзкое создание изрядной порцией магии, от которой гнилая кожа гиганта лопнула, обдав всех новой волной зловонной жидкости.

Наконец, победа стала медленно, но верно приближаться к людям Вьяллара. Северяне искромсали врага до такой степени, что монстр превратился в беспорядочную груду сжимающихся конечностей, которая принялась бесцельно шататься по залу, влача за собой горы кровавых ошметков. Каким бы ни было ужасным создание поклонников Аккала, оно проиграло бой воинам Родвара. Вьяллар, несмотря на нестерпимый жар схватки, не забыл про то, зачем они спустились в залы мертвецов.

— Цепь! — воскликнул командующий.

Не мешкая, Тарн подобрался к ней, подпрыгнув вверх, недалеко от своих товарищей и приземлившись сразу у высокого алтаря, держателя легендарной цепи. Новый прыжок назад и Сын Гарпии вернулся уже с оковами Аккала.

— Цепь у меня, — объявил Тарн. — Давайте поскорее выбираться из этого проклятого места.

— Будем надеяться, мрак Хель не настигнет нас в дороге, — почти неслышно прошептал Вьяллар. — Защити нас Кром!

Наемники бежали из стылого нутра Хифлинга так резво, словно за ними гнался сам трехрогий Азах на своей грохочущей колеснице, в окружении многочисленной свиты. Никто даже и не подумал о том, чтобы устроить привал, пока все они не выбрались на поверхность, встретившую измученных бойцов приветливым солнечным светом. Желание навсегда оставить пещеры Хифлинга постоянно подгоняло наемников вперед — никто из них не отстал от общего строя. Только пару раз Вьяллару пришлось снова закидывать на плечо Миррейю, да еще Конан с Хьёрсой, забыв о былой вражде, помогли выбившемуся из сил аквилонскому магу закончить путь. И Торрад Великан, которому Сын Гарпии чуть не сломал колено, бежал едва ли не впереди всех.

Наконец, они вырвались из плена холодного подземелья. Хифлинг испустил злобный рокот — голодный мрак, снова ворвавшийся в коридоры, не нашел новых жертв. Вьяллар расхохотался и плюнул в сторону темного входа в пещеры. Прощай, стылая обитель!

Славная Цепь Рокка, сдерживавшая прожорливого волка, оказалась в руках наемников Родвара и немедленно пополнила коллекцию трофеев сына Родвара.

Часть седьмая. Отплытие Нагльфара

I

Для себя Конан твердо решил, что альвам можно доверять больше, чем некоторым людям. Слово духов, хранителей покоя, было нерушимо. В первый раз они помогли им в Химинбьёрге, второй — после спуска в мрачный и холодный Хифлинг.

Да и что это была за помощь! Теперь в Гаррад они шли не с пустыми руками, и у них точно найдется, чем удивить Нидхеггсона. Наккар и Вестри трудились над чудесными механизмами целых три дня и три ночи, и их усилия не пропали даром. Воины Родвара заполучили в свое распоряжение три волшебные катапульты, способные обратить в пыль не только стены темного города — что там! — сам подземный дворец хозяйки мрака!

Помимо великих изобретений альвы порадовали наемников доброй вестью: против великого колдуна взбунтовалась сама природа. Земля, изрытая вдоль и поперек, полная огня и смрадного дыма, стала непригодна для обитания не только для людей, которых Авар старательно изживал из этих краев уже столько времени, но даже для древних существ, спавших в ее недрах. Каменные карлы, или же стоундварвы на наречии северян, разгневанные деятельностью Нидхеггсона, собрали войско и двинулись в поход на Гаррад. Таким образом, у Вьяллара и его людей нежданно-негаданно появился новый союзник. Сын Родвара предположил, что если ничто их не задержит в дороге, то отряд достигнет владений темного ярла как раз к тому времени, как начнется осада города, и северные воины помогут гномам совладать с противником.

Войско передвигалось быстро, и цитадель Авара приближалась. После Хифлинга наемники проделали четыре дня пути. Оставался еще один.

Один день — и отряд, наконец, придет к своей цели. Один день — и они заставят заплатить Нидхеггсона за все грехи. Один день — и войско Родвара достигнет мрачной обители колдуна, чтобы положить конец жизни мятежного мага, решившего утопить во тьме всю Хайборию.

У них было четыре священных предмета против тех двух, которыми обладал Авар. Они везли к стенам резиденции колдуна разрушительные волшебные катапульты, чудесный подарок альвов, и на их стороне были многочисленные стоундварвы. Разве могли они проиграть? Разве могли все планы и надежды рухнуть в одночасье?

Всего один день. Неужели же ванахеймский чернокнижник окажется настолько искусен, чтобы после всего за столь краткое время придумать какой-нибудь коварный трюк и вернуть себе стремительно ускользающую победу? Тем временем, сам Нидхеггсон не являл никаких признаков ответных действий — словно колдун знал о чем-то таком, что было недоступно воинам Родвара.

Войско наемников остановилось на ночную стоянку — вероятно, солдатам Вьяллара представился последний спокойный отдых. Дальше — мрак Хельгарда. Уже отсюда воины могли видеть темнеющие башни Гаррада, торчащие на горизонте, точно гнилые зубы.

Атали вновь распустила бусы, и сверкающий жемчуг звезд высыпал на темнеющее небо Ванахейма. В лагере весело потрескивали костры, напоминавшие о тепле и домашнем уюте, по морозному воздуху плыл вкусный запах готовящейся пищи. Стоянка наемников, словно последний оплот жизни, закрепилась в огромном пространстве мертвых пустошей. Где-то внизу, глубоко под землей, стонали духи Хельгарда, а тысячи беспокойных мертвецов неустанно возились во тьме, достраивая мрачный корабль, на котором Нидхеггсон готовился пересечь кровавую реку Гьелль.

Строительство судна подходило к концу — борта Нагльфара, составленные из ногтей покойников, поблескивали в алой тьме мертвенным светом.

На нем колдун Авар должен был увезти с собой старый мир к пробуждающемуся Хёггсену, а назад вернуться с туманами перемен, подаренными Богопротивником, которые окутают Нордхейм, затем распространятся на Восход и Полдень, навеки погружая во мглу забвения привычный порядок вещей. Войска нежити выйдут на поверхность.

Богиня Хель, хозяйка Нижнего Мира, вновь заключит союз с братом, и огромные армии вооружатся для того, чтобы смешать краски мира в сплошное пятно чернильного мрака.

Но они должны успеть задержать темного мага. Ведь остался всего один день…

II

Вокруг было настолько тихо, что это постоянно привлекало внимание. Не слышался даже волчий вой. Тишину не нарушал хруст шагов бродящих в темноте хищников. Все окружение словно вымерло.

— Тихо как в могиле, — со злостью сплюнул в снег Ингурд, не поднимая головы. — Чтоб рогатый Азах потоптал этого Нидхеггсона своими копытами!

Ваниры, асиры и киммерийцы собрались вокруг одного большого костра. Здесь сидели Конан, Реган, Торрад, Ингурд, Хьёрса, мрачный Хьюки, старик Тьяцци и пара аквилонских магов.

Не хватало Карракха и Тарна — их Гретта поставила в ночной дозор. Варвары пили вино из кувшина, передавая сосуд по кругу. В словах нужды не было, все и так прекрасно понимали, что эта ночь может стать для многих последней. Воины не спешили предаться сну — во владениях Авара сновидения имели до невозможности скверный характер.

Они с удовольствием выспятся после, когда все будет кончено. Сигнал тревоги не застал врасплох бодрствующих варваров.

— Нападение! — прокричал Тарн, заметивший неприятеля, который спускался на лагерь наемников с темного неба.

— Враги атакуют! — подал голос Заклинатель Драконов с другой стороны.

Сверкнули обнаженные мечи, дружно испустив стальной клич — их хозяева, казалось, даже были рады схватиться с врагом вместо праздного сидения в полной тишине. Весь отряд Родвара оказался на ногах за считанные мгновения.

Авар натравил на людей Вьяллара гнусное отродье, выведенное путем чудовищных магических экспериментов.

Это были не люди и не демоны — существа, преобразованные волшебством и наделенные необыкновенные свойствами. Возможно, когда-то они служили колдуну живыми, но Нидхеггсон сделал из них настоящих отвратительных чудовищ. Не иначе, как сама Хель нашептала ему эту нечистую идею.

Наемников атаковали крылатые монстры с головами животных и телом человека. В руках уродливые слуги мага держали ржавые косы, молоты и цепы, которыми, впрочем, они орудовали, не так хорошо, как северяне. Однако нелюдей было много — никак не меньше числа бойцов Вьяллара. Схватка запылала подобно гигантскому пожару. Повсюду в лагере слышались рев и крики — это варвары излили на врагов свою ярость. Если мерзкие существа рассчитывали тихо вырезать спящих людей, то их затея провалилась. Слуги Нидхеггсона нарвались на разворошенный улей. Клинки затанцевали с такой безумной скоростью в руках северных воинов, что сразу стало ясно — смельчаки не уступят чудовищам в этой схватке, а если кто и погибнет, то прежде прихватит с собой десяток-другой противников. Конан вертелся, подобно вихрю, кромсая тела монстров — летели в стороны отсеченные руки с оружием, разваливались распластанные тела, в воздух взвивались тучи перьев из порубленных крыльев. Такую же безудержную ярость киммериец ощущал в Глотке Великана, когда крошил снежные тела Любимцев Бурь. Только теперь вблизи владений чародея его гнев усилился втрое, и варвар превратился в одно цельное оружие, которое можно было остановить от убийств, только отправив в чертоги Крома. Бившиеся с ним плечом к плечу наемники старались не отставать от Конана. Торрад сворачивал шеи человекоподобным чудовищам голыми руками. Хьюки мстил за смерть своих людей, злорадно улыбаясь всякий раз, когда его клинок находил плоть противника. Ингурд и Реган оттеснили группу козлоголовых уродов от старика Тьяцци и аквилонских чародеев, оставив на земле семь распростертых тел врагов. Хьёрса в эту ночь снял столько голов с плеч неприятелей, сколько не сумел бы и за полгода непрерывных битв и, пожалуй, сравнялся в числе убитых противников даже с Конаном.

Жаркая схватка рвала в клочья мертвенный покой снежной равнины.

С неба на лагерь опускались новые слуги Авара, однако, теперь они бились как-то вяло и неуверенно, словно ждали чего-то. Убив очередного врага — по счету этот был тридцать шестым — киммериец остановился. Нелюди отступали перед его взглядом, не решаясь атаковать варвара. И все же они не отступали, как это было принято в случае проигрыша.

Казалось, теперь они поменялись ролями — нападал Конан, монстры защищались. Что-то здесь было не так.

Киммериец взмахнул мечом и срубил еще одного прислужника Нидхеггсона. Остальные шарахнулись в стороны от его страшного меча. Но они не улетали!

Тяжело дыша, варвар огляделся. Авар хитер. Вздумай он уничтожить весь отряд целиком, маг не стал бы высылать на бой столь ничтожные силы. Возможно, нападение крылатых существ являлось лишь отвлекающим маневром, предназначенным прикрыть исполнение другого, более важного плана.

Гаррад… Клыки Асуры… Черный Венец… Лагерь… Слезы Крома… Топор Модгуд… Цепь Рокка… Алый Стилет… Мысли киммерийца неслись быстрее самого свирепого урагана.

Догадку принес ветер мучительно быстрого раздумья. Конечно же! Нидхеггсон жаждет заполучить недостающие артефакты!

Это значит, что Вьяллар в опасности. Надо было раньше догадаться, осел! Ведь и Миррейа и Тарланд предупреждали, что в отряде есть предатели, как же можно было об этом забыть!

Конан поспешил к ставке командующего войска, заранее зная, кого увидит в компании сына Родвара. Лишь бы застать его живым… Лишь бы не было слишком поздно…

Проклятые шемиты несли Алый Стилет в Гаррад совсем с иной целью!..

… Ассасин резко выбросил вперед руку с кинжалом, метя Вьяллару в горло, но киммериец увернулся, и стальное лезвие оставило красную полосу на его левой щеке.

Подкрасться сзади к варвару и перерезать ему горло у них не получилось — сын Родвара распознал даже тихие шаги. Им пришлось ввязаться в схватку. К несчастью, большого меча у киммерийца не оказалось под рукой. Вьяллар отбивался от семерых темнокожих убийц таким же длинным кинжалом, отнятым у одного из помощников Икнета.

Северянину удалось уложить одного из восьми ночных гостей, но остальные семеро постепенно одолевали его, пользуясь преимуществом в числе. Тело Вьяллара уже покрывали многочисленные порезы. Кровь ручьями стекала по плечам и груди киммерийца. Но сын Родвара не сдавался. Пусть темнокожих душегубов будет хоть тысяча!

— Гнилое отродье! Дети одноглазой козы, вывалившиеся из ее обвислого вымени! Воспитанники шлюхи! — варвар осыпал ругательствами наседающих шемитов, отвечая проклятьем на каждый выпад убийц. — Чтоб вас всех вывернуло наизнанку! Чтоб после смерти скользкие гады вечно грызли ваши детородные органы, бесчестные ублюдки!

Кинжал одного из слуг Шайтана блеснул совсем близко от переносицы воина. Еще бы на дюйм ближе — и кровь забрызгала бы все пологи ставки. Вьяллар лишь оскалил зубы:

— Ну же, мразь! Что же ты боишься подойти поближе? Или ты можешь убивать только в темноте, под покровом ночи, как подлейший из трусов?

Шемиты не отвечали и лишь молча сужали кольцо вокруг Вьяллара, неумолимо как посланники смерти.

Стилет кого-то из ассасинов чиркнул по его спине, распоров кожу. Сын Родвара быстро развернулся, не дав продолжить атаку остальным, потом метнулся в противоположном направлении, отогнав слишком смелых хлестким, размашистым ударом.

В ставку вошли три хранителей клана — Икнет, Бушан и Самоон. Схватка на какое-то время замерла.

— Хватит возиться! — приказал главный ассасин. — У звероголовых уже кончаются силы, еще несколько минут, и нас обнаружат.

— Но этот варвар дерется, словно сам Шайтан!

— Глупости. Смертный не может быть равен богу, и он ничем не лучше вас, ничтожных. — Икнет взглянул в лицо воину. — Время дорого. Самоон, займись киммерийцем!

Глава клана и его второй помощник прошли к сундуку, где сын Родвара хранил ценные трофеи, которые они добыли ценой многих жизней. Вьяллар запоздало пожалел, что не запер сундук на замок.

Но разве мог он предвидеть такое? Разве мог предположить, что настоящая угроза явится не со стороны мрачного Гаррада, а появится в самом лагере, точно гнойный нарыв на теле? За беспечность иногда приходится платить слишком дорого, знал командующий войска.

Сын вождя, было, дернулся, чтобы остановить Икнета и Бушана, но восемь острых кинжалов, нацеленных ему в грудь красноречиво предупредили его о тщетности опрометчивых действий.

Глава ассасинов забрал из сундука топор, три голубых кристалла и причудливую цепь. Перехватив взгляд Вьяллара, он сказал:

— Жаль, что приходится убивать тебя, могучий. Ты — великий воин. Но иначе бы ты не позволил нам унести священные предметы.

Сын Родвара знал, что бесполезной бранью дела здесь не исправишь.

— Ты говоришь так, словно я скоро умру, убийца. А я еще переживу тебя и верну то, что ты украл у меня, подлец!

— Сомневаюсь, вождь. Видишь эти кинжалы моих людей? Взгляни на них получше — это твоя смерть.

Вьяллар сжал зубы.

— Если у тебя есть хоть какое-то представление о чести, выходи на поединок!

— Хорошая попытка. Но, к сожалению, я должен отказаться. Время беспощадно ускользает от нас. Вскоре твои наемники разберутся в происходящем и… Самоон! Действуй.

— Своим предательством ты не сыщешь себе славу, — напоследок сказал Вьяллар.

Икнет промолчал. Двое главных ассасинов вышли из ставки командующего отряда.

— Разорви меня Кром, — прорычал воин. — Они провели меня как щенка с костью! Что ж, предатели, давайте покончим с этим…

Схватка возобновилась. Шемиты атаковали со всех сторон. Вьяллар метался из стороны в сторону, словно загнанный в угол зверь, уворачиваясь от холодных лезвий и нанося свои удары.

Самоон не спешил вступать в бой. Один из трех главных убийц стоял чуть поодаль, сложив на груди руки и внимательно наблюдая за происходящим.

Вьяллар догадывался, что задумал верховный ассасин — дождаться пока противник истратит в схватке последние силы, истечет кровью и покажет все слабые места в своей защите. После этого можно будет довершить дело одним точным ударом. Но проклятый еще не знает его, Вьяллара Аломарского!

Стилет жадно клюнул сына Родвара в правый бицепс, и кровь брызнула из-под стального клинка. Однако и сам обидчик не ушел от возмездия — кинжал киммерийца пробил его предплечье, так что темнокожий почитатель Шайтана громко завопил. Вьяллар развернул шемита и бросил его на сообщников, чтобы защититься от мгновенной контратаки. Разгневанные неудачей, ассасины едва не прирезали своего. Вновь натянулась и лопнула рассеченная кожа — на этот раз где-то на ноге, в области бедра.

Сын киммерийского вождя прыгнул вперед, не обращая внимание на боль, и нанес глубокий порез на лице одному из атаковавших, разрезав ткань черной маски и темную кожу убийцы. Спустя мгновение на Вьяллара напал Самоон, и атаковал он так резко, что никто этого не ожидал, даже из числа своих. Словно черный коршун налетел ассасин на варвара — стилет скользнул по груди киммерийца, оставлял за собой алую дорожку. Однако шемит тут же отлетел, отброшенный сильным ударом кулака северянина. Уже приходя в себя Самоон, обнаружил, что не только он достал своего противника кинжалом, но и рослый воин оставил неплохую отметину на его груди, чуть выше сердца.

Не помня себя от ярости, помощник Икнета атаковал во второй раз. Его левая рука сжала плечо киммерийца, в то время как правой он нанес вспарывающий удар под ребра воина. И тот достиг своей цели — стилет погрузился в податливую плоть. Радовался Самоон лишь один краткий миг — хоть и запоздало, но все же лезвие сына Родвара отыскало его горло. Вместо победного крика из глотки шемита вырвался булькающий хрип. Убийца, вытаращив глаза, рухнул наземь.

Вьяллар покачнулся. Упади он в то мгновение, и его бы настигла смерть от семи клинков, одновременно вонзившихся в его обессиленное тело. Но северянин устоял. Видно, сам Кром защищал его в тот момент.

Видя гибель своего лидера, ассасины на какое-то время растерялись. Этого оказалось достаточно, чтобы сын вождя канахов дождался поддержки.

Конан ворвался в ставку, точно голодный волк в курятник. В одной руке киммериец держал окровавленный меч, в другой — пылающий факел. Испуганные неожиданным появлением нового противника, убийцы растерялись. Хоть варвар и был один, страху он произвел не меньше, чем целое войско.

Голова одного из предателей покатилась по полу, отхваченная гигантским мечом. Конан ткнул факелом второго шемита, оказавшегося к нему ближе всех, и тот вспыхнул точно головня. Охваченный пламенем, ассасин казался каким-то чудовищным демоном, только что сбежавшим из жарких печей Тагала.

Снаружи послышались крики — это на выручку Вьяллару спешили другие бойцы. Темнокожие, забыв обо всем, бросились спасать свои жизни. Но прежде чем они выбрались из ставки, Конан проткнул мечом еще одного врага.

Варвар не стал их преследовать — они получили по заслугам, главное сейчас — жизнь Вьяллара. А рана у киммерийца была скверная. Стилет Самоона погрузился в плоть на целых полтора дюйма.

Сын Родвара, уже не в силах стоять на ногах, опустился на одно колено. Однако своего земляка, опустившего, чтобы помочь ему, он отстранил.

— Я в порядке… Ты должен найти Бушана и Икнета — у них артефакты. Поторопись, Конан, они не могли уйти далеко.

Варвар дождался, пока в ставку вбегут другие воины, поспешившие к месту по его зову, после чего перепоручил заботу о командующем войска Карракху, а сам бросился исполнять волю сына Родвара.

… Хранители клана, как и предположил Вьяллар, не успели скрыться от погони. Конан настиг шемитов недалеко от лагеря. С киммерийцем были Олав и Гретта, которые оставили поле боя, чтобы помочь варвару вернуть украденные ассасинами артефакты.

— Замри! — приказал Конан верховному убийце.

Икнет остановился… и метнул в Конана нож. Северянин убрал голову на четверть дюйма влево — как раз настолько, чтобы острое лезвие не располосовало его щеку.

Потом варвар, словно огромная пантера прыгнул вперед и ударил шемита мечом. Убийце сказочно повезло — клинок киммерийца соскользнул, и Конан поразил только кисть противника.

Верховный ассасин вскрикнул и отступил, выпустив из рук мешок, в который он сложил трофеи Вьяллара. Бушан набросился на северянина с голыми руками. Помощник Икнета повалил Конана наземь, и меч выпал из рук воина. Однако варвар тут же скинул с себя легкого южанина, и Бушан отлетел в снег, в то время как киммериец спокойно поднял свой клинок.

Сабля Гретты вспорола воздух в доле дюйма от головы шемита, и ассасин поспешил отступить, отползши от наемников едва ли не на четвереньках.

Мешок с трофеями поднял Олав.

Сердце Конана замерло. Что-то уж очень не спешил асир возвращаться в лагерь с отнятой добычей. Шемиты на него тоже не нападали. В мгновение киммериец осознал новую горькую правду — Олав был с ними заодно!

Гретта тоже это почувствовала.

— Что это ты собрался делать с артефактами, пес?! — гневно спросила лидер наемников своего бывшего напарника.

— Отнести их хозяину, конечно же, — усмехнулся асир.

— Лживая мразь! Так ты заодно с Нидхеггсоном!

— Какое поразительное открытие, — вновь хмыкнул тот. — Надо было раньше догадаться. Я начал исполнение плана мастера еще с самого Аломара, убедив всех, что мы непременно должны собрать волшебные предметы. Действительно, зачем Авару выходить за пределы своей цитадели, когда его задумку может осуществить банда наивных идиотов? Неужели вы думали, что он позволит вам дойти до самого Гаррада и лично бросить ему вызов? Как видите, великий колдун все отлично просчитал.

Теперь для Конана все встало на свои места.

Киммериец еще в Зале Факелов разговаривал об этом с Греттой — о степени доверия к ее напарнику. Вот, оказывается, чем объяснялось стремление Олава собрать недостающие в коллекции Авара предметы и как можно скорее попасть во владения ванахеймского мага, а также его нежелание нанимать большое войско наемников, способное не только достать три предмета из опасных мест, куда бы не сунулся Нидхеггсон, но и в конце пути разбить противостоящую ему армию чародея. И ведь подумать только — сам Олав ни разу не участвовал в сражениях за ценности!

Он ничем не проявил себя в битве с ётунами, оставался за пределами призрачных покоев Химинбьёрга и не спускался в стылые пещеры Хифлинга. Зато Олав прекрасно выполнил задание колдуна — он проследил, чтобы воины достали все нужные предметы и благополучно донесли их до самого Гаррада, прямо в руки Авару.

Предателем, на которого указывали Миррейа и Тарланд, были вовсе не мрачные шемиты, которые уже давно принесли магу клятву верности, а асир Олав.

— Да, колдун все прекрасно рассчитал, — согласился Конан. — Но в одном Авар ошибся — тебе никогда не донести трофеи Вьяллара до стен темного города!

Сказав это, киммериец стал приближаться к асиру с занесенным мечом. То же самое сделала и Гретта. Внезапно оба воина остановились. С неба к Олаву спустились крылатые монстры, держащие в руках аквилонских волшебников.

— Дорого ли ты ценишь их жизни, киммериец? — спросил асир Конана.

— Мерзавец! Ты ответишь и за этот гнусный трюк!

— Не горячись, я просто задал вопрос.

— Да, я ценю их жизни многим больше, чем твою, недоносок.

— Тогда я покупаю твое обещание их жизнями. Нидхеггсон приказал мне доставить магикосенсов в темный город, однако я предлагаю другое решение. Поклянись, что ни ты, ни кто-либо из людей Вьяллара не станет преследовать меня до самых стен Гаррада, — и тогда я отпущу чародеев.

— Можно ли верить твоему слову, шакал?

Олав сделал знак рукой одному из слуг Нидхеггсона, и тот выпустил из хватки Тарланда.

— Твое решение! — потребовал асир.

— Клянусь глазами Крома, — сказал киммериец, — что никто не задержит тебя, пока ты не достигнешь проклятой обители чернокнижника. Но, знай, как только мы сломаем ворота в Гаррад, ничто не спасет тебя от моей мести! Олав приказал отпустить Миррейу. Потом обернулся к варвару.

— Уходите отсюда. Если завтра вы пойдете на штурм города, то неизбежно погибнете. Как только Авар получит предметы, вы ему станете не нужны. Он прикажет своим многочисленным слугам стереть вас в порошок, и выстоять против мощи всего Гаррада у вас не будет ни малейшего шанса.

— Спасибо за совет, — сплюнул Конан. — А теперь катись отсюда, ублюдок, пока я не передумал и не пощекотал твое брюхо своим мечом.

Крылатые существа подхватили асира и двух шемитов, резво взмыли в небо, и бесследно исчезли в чернеющей вышине. Гретта и Конан остались вчетвером с аквилонскими магами.

— Не нужно было его отпускать, — мрачно произнесла лидер наемников. — Он бы все равно оставил здесь Миррейу и Тарланда — ведь крылатых чудовищ было всего трое. А так… как теперь вернуть Слезы Крома, Топор Модгуд и Цепь Рокка?

— Кром подскажет, — проворчал варвар, настроение которого сделалось пасмурнее самой черной тучи. — Возвращаемся в лагерь…

… В ставку Вьяллара Конан вошел с низко опущенной головой. Миррейа, увидев страшную рану сына Родвара, сразу же бросилась к его телу, покоившемуся на подстилке.

— Ты весь в крови! — с ужасом воскликнула девушка. — Как же такое случилось? Какой безумец допустил это? Нужно заживить рану, иначе ты умрешь.

— Я и так умру.

— Не говори так, Вьяллар. Тарланд, помоги!

Вдвоем аквилонцы принялись колдовать над телом смертельно раненого бойца.

— Ты обязательно поправишься, — сказала юная чародейка сыну вождя, и Конану даже показалась, что в ее голосе промелькнула настоящая нежность.

Командующий войска едва заметно улыбнулся.

— Конан… кристаллы? Топор, Цепь..?

— Я не сумел вернуть их, Вьяллар, — ответил Конан, не поднимая глаз.

— Олав предал, — заступилась за него Гретта. — Мы задержали шемитов, но это мерзкое отродье забрало все артефакты в Гаррад.

Вьяллар ничего не сказал и лишь тяжело откинулся на подстилку. Варвар, а вслед за ним и Гретта, вышли из ставки лидера наемников. Киммериец был готов лопнуть от злости. Несколько раз он в ярости сжал кулаки — но разве это поможет ему вернуть назад трофеи, украденные подлым асиром?

Все потеряно… Победа, казавшаяся еще несколько часов такой близкой, все-таки ускользнула.

— Вот он наш герой! — послышались крики северян, спешивших навстречу киммерийцу. — Вот он Конан, в одиночку уложивший добрых полвойска Хельгардской нечисти!

К варвару подбежали Ингурд, Хьёрса и Реган.

— Эй, дружище, ты чего такой кислый? — спросил его Снежный, заметив на лице воина печать безысходности. — Идем? отпразднуем славную победу, тебя все ждут.

— Победа ускользнула от нас, Ингурд, — сурово заявил киммериец.

Ванир нахмурился и потребовал объяснений. Пришлось Конану подробно рассказать обо всем.

— Дело скверное, но поправимое, — согласился Реган, выслушав варвара. — Перестань отчаиваться, киммериец.

— Уже завтра утром или даже раньше собранные ценой большой крови трофеи окажутся у колдуна, — сказал варвар. — Нам не догнать Олава, если только, конечно, не случится чудо, и у нас не вырастут за ночь крылья.

— Зачем же свои крылья, когда есть чужие? — лукаво усмехнулся Хьёрса.

— Да, идем, взглянешь на наших пленников, — подхватил Ледяной Молот.

III

Конечно же, варвары нашли способ убедить прислужников Авара перенести их через стены темного города. Посмей они отказаться, и северяне подвергли бы их жесточайшим пыткам до тех пор, пока бы уродливые недочеловеки не испустили последний вопль — ярость жителей Киммерии и Нордхейма была страшна. Поскольку крылатых монстров, согласившихся выкупить свои жизни услугой, оказалось всего трое, то в логово чернокнижника должны были отправиться только трое наемников Родвара. Лететь в Гаррад на спинах существ готовились Конан, Гретта и Хьерса. Именно на них лежала ответственность за то, чтобы отбить у колдуна утраченные артефакты и не позволить Нидхеггсону пробудить Хёггсена. Раненый Вьяллар отошел от дел — о нем постоянно заботились аквилонские чародеи и старик Тьяцци, боровшиеся за жизнь сына Родвара и уже получившие надежду на победу. Должность командующего войска по согласию сына киммерийского вождя возложил на себя Реган, который должен был повести отряд на штурм цитадели Авара. В этом ему согласились помочь Тарн, Ингурд и Карракх. Никто из наемников не собирался отступать от первоначального плана.

Тройка воинов пустилась в погоню за пару колоколов до рассвета.

Реган и Ингурд на прощанье махнули им рукой.

Земля стала удаляться от троих наемников, сидящих на спинах крылатых существ. Навстречу бойцам надвигался грозный Гаррад. Звероголовые поднялись в самое поднебесье, окунувшись в туман облаков, чтобы колдун не разглядел их попутчиков своим магическим зрением. Гретта, Конан и Хьёрса оказались в бесцветном мареве туч, и время потеряло для них смысл. Они взметнулись ввысь над лагерем Вьяллара, а многим позже вынырнули из серой мглы уже над улицами темного Гаррада. Дальше все было похоже на сумрачное видение, по сравнению с которым призрачный Химинбьёрг и стылый Хифлинг показались обрывками дурного сна. Они воочию лицезрели обитель ванахеймского мага!

Дым и смрад гари повсюду. Высокие башни окутаны туманом, который, точно гигантский призрачный серпент, обвивал их исполинские каменные тела. Ни звука жизни. Мрачное молчание и тишина могил, царящая на темных улицах, на которых покоились груды слабо шевелящихся трупов.

Вся земля была испещрена ходами, вырытыми невиданными могильными червями. Безмолвный ужас властно порхал на своих крыльях над мертвым городом. И среди всего этого хаоса прятался он — единственный человек, вытащивший из гулких бездн это поистине бессчетное число бед.

Крылатые существа знали путь кбашне Авара. Она величественно возвышалась посреди груды органического хлама огромной когтистой рукой с пятью пальцами-зубцами, устремленной вверх, к небу, в жесте последнего отчаянного порыва. В верхних покоях колдуна виднелся свет. Но то был не огонь факелов, призванный отгонять сумрак, то алело зловещее пламя, предвещающее несчастье.

Слуги Нидхеггсона донесли троих воинов до окна зловещей башни. Наемники Родвара отпустили своих пленников и вошли в зал чародея.

Там их поджидал Олав, и в глазах асира пылало настоящее безумие. Было похоже, что сильное потрясение лишило северянина рассудка. Бывший напарник Гретты склонился над полом, где во мраке лежали три кристалла, потерявшие свое синее свечение, пустые, как плоды, из которых выжали весь сок. Конан догадался, что негодяй Нидхеггсон успел выпить из Слез Крома всю силу.

Олав поднял голову и обратил на них свой взгляд сумасшедшего.

— А, вы все-таки пришли… Как скоро… Но вы все равно опоздали. Хёггсен пробуждается, и мастер ушел встречать своего господина.

— Где он?

— Во тьме Хельгарда!

Безумец бросился на воинов и тут же получил тычок мечом от Конана. Клинок вошел в живот северянина, тот вздохнул, вырвал из раны окровавленное лезвие и устало осел на пол, не делая никаких попыток к сопротивлению.

— Скоро и я пополню ряды его огромного мертвого воинства, — с горечью в голосе произнес Олав. — Авару не нужны живые воины, ибо он достойный приемник госпожи Хель, ненавидящей жизнь…

Гретта подскочила к бывшему напарнику и встряхнула его за плечи.

— Ты можешь искупить свое предательство, Олав. Скажи, как нам добраться до Нидхеггсона, и мы непременно остановим колдуна!

На краткое время разум вернулся к северянину.

— Маг спустился в Хельгард к Последней Пристани, где его ожидает Нагльфар, готовый к отплытию. Авара сопровождают шемиты, с которыми он поделился своей силой в награду за принесенный Алый Стилет. Под темной башней, вы найдете ход, ведущий в подземное царство мрака. Поторопитесь, вы должны попасть на Нагльфар, прежде чем страшное судно отплывет от берега — иным способом кипящую Гьёлль не преодолеть…

Олав еще раз тяжело вздохнул и, отстранившись от Гретты, уставился в потолок невидящим взглядом.

— Пойдемте отсюда, — сказал Хьёрса и первым стал спускаться вниз по винтовой лестнице.

Гретта и Конан последовали за асиром. Уже отмерив больше трех десятков ступеней, они услышали, как высоко наверху, в покоях мага, зашевелился мертвый Олав. Вернее, его бездумно двигающееся тело. Вот та награда, которую он получил от Нидхеггсона за все свои старания.

Долгое время они не видели ничего, кроме чернильной темноты лестничного спуска. Воины не заходили ни в какие двери и никуда не отклонялись от намеченного пути.

Шли они долго. Казалось, ступени уводили из чертогов колдуна прямо в бесконечность, и раз ступив на эту дорогу, повернуть назад уже было нельзя.

Все, что оставалось, — это слепо брести во тьме шаг за шагом. Потом вдруг тени расступились, обнажив пламенющий ярко-красным светом проход в Нижний Мир.

Трое наемников в последний раз переглянулись и вступили в Хельгард, мир, полный туманов и стонов отчаяния, где царил иной порядок вещей, неподвластный пониманию живых.

… К концу следующей ночи войско Родвара подступило к стенам Гаррада. Наемники приготовили к бою чудесные катапульты, и Реган взобрался на небольшой холм, чтобы дать сигнал к началу атаки.

Их союзники еще не подошли — вероятно, что-то задержало стоундварвов в дороге, однако, северянам уже было нельзя медлить.

Настораживало то, что обитель чернокнижника встретила их унылым молчанием. На стенах не появились лучники, не замерли в ожидании рокового мгновения воины колдуна по другую сторону ворот. Единственным защитником темного города оставалась тишина. Всепожирающая тишина,

Ледяной Молот постоял в раздумье немного, после чего отдал приказ начать осаду. Катапульты изрыгнули магические снаряды, начиненные убийственным холодом, точно в основание стен города. Замораживающие шары ударились о каменную поверхность, образовав льдистые пятна около ста футов в диаметре.

Затем волшебное вещество, изобретенное альвами, принялось пожирать морозом камни стен.

Уже через несколько мгновений препятствия сделались такими же хрупкими и прозрачными, как стекло. Сильный удар топора мог с легкостью разрушить промерзшую насквозь преграду. Наемники выстрелили еще раз и продырявили морозом стены еще в трех местах. Если сражение пойдет так и дальше, они пешком пройдут до главной башни Гаррада.

Внезапно Реган замер. Не только ему одному послышалось грозное ворчание, походившее на рокот. Как будто вокруг грозно хрипели десятки тысяч глоток. Варвары расширили глаза, чувствуя, что уже в следующее мгновение неизбежно произойдет нечто страшное. И оно произошло. Рухнула вся стена темного города, которую обстреливали наемники, открыв путь к лавине злобных мертвецов, поваливших из Гаррада. Неживые слуги Авара вылились из закрытого пространства, словно волна, и было их столько много, что многие северяне не смогли сдержать испуганный возглас — на них стремительно надвигалось целое море трупов! Если наемников было не менее двух сотен, то их противников, по крайней мере, в двадцать раз больше. На каждого человека Вьяллара приходилось по два десятка умерших воинов колдуна. Вокруг отряда Родвара зашевелилась земля — откуда-то из глубин на них со всех сторон выползало еще больше нежити! Путь вперед закрыт, дорога к отступлению отрезана. Осталось только с честью погибнуть.

Тарн мрачно усмехнулся. Он предвидел такой исход, но готовы ли сейчас к этому другие? Сын Гарпии оглядел своих боевых друзей и решил, что, пожалуй, да, готовы. Из толпы жадных до сокровищ вояк за все это время они превратились в священных карателей злодеев, в исполнителей воли самого великого Крома. Даже если все они погибнут, то сделают это как настоящие бойцы. Никто не отступит. Никто не струсит.

Никто не скажет, что он устал или не может. Все они будут биться до последнего.

Грозно сверкнула сталь клинков — воины Родвара приготовились к последнему отчаянному бою.

Прошло несколько мучительно долгих минут, потом поле сражения затопил безбрежный океан хаоса, смешав воедино тела, мысли, брань, лязг оружия — и смерть.

… Миррейа сидела у ложа раненого Вьяллара. Сын Родвара постоянно требовал выглянуть наружу и посмотреть, как идет бой. Волшебница с бледным лицом отодвигала полог ставки и вновь возвращалась к лидеру наемников.

— Все в порядке, Вьяллар. Твои воины одолевают врага.

— Тогда почему не слышно победных криков?

— Потому что… до победы еще далеко. Противников много, и твои бойцы не скоро сразят их всех.

В последний раз, когда девушка выглядывала наружу, она видела, как мертвецы подобрались к самой ставке лидера наемников. И лишь благодаря вмешательству невидимых высших сил, да героизму Ингурда и окружавших его бойцов, северяне отбросили рвущуюся вперед нежить.

— Я должен им помочь, — сказал Вьяллар, делая попытку подняться со своего ложа. — Я должен быть с ними…

— О, нет, они справятся сами. Воины дерутся смело и яростно. Не завидую их врагам. Просто… им нужно немного больше времени.

— О, Кром, если б не эта рана! — простонал сын вождя канахов.

Миррейа прикрыла лицо ладонями. Жить им оставалось недолго.

… Тарланд впервые в жизни поверг своего врага. Но то был не живой человек, а гниющий труп, поднятый из могилы темными чарами и рвущийся в атаку. Потом он зарубил еще одного мертвеца и еще одного, понимая, что отнимать жизнь у того, кто ее не имеет не в пример легче, чем у обычного человека, — и бойцовские качества тут были ни при чем. Сзади на спину магу набросился кто-то из нежити, опрокидывая колдуна, но внезапно чья-то сильная рука сняла со спины юноши тело отвратительного трупа. Тарланд обернулся.

Хьюки.

Бывший предводитель ванахйм ской шайки слабо улыбнулся.

— Не зевай, чародей.

— За мной долг, — волшебник выжал вымученную улыбку.

— Еще успеешь вернуть.

И дальше — снова в пылающее пламя схватки.

Карракх размахивал увесистой дубиной, сбивая мертвецов наземь. На магические хитрости уже не было времени, и Заклинатель Драконов сражался как обычный боец. Получалось это у него совсем неплохо.

Ингурду пришлось туго. Неупокоенные слуги чернокнижника едва не покалечили его. Трижды ржавые мечи пробовали на прочность его кольчугу, а последний раз копье мертвеца едва не вонзилось в его левый глаз. Неизвестно какие боги спасли Снежного. Но это только разжигало в нем ярость. Ванир бился как берсерк, орудуя двумя тяжелыми топорами и сбивая с плеч покойников безмозглые головы.

Тарн сразил пятнадцатого мертвеца. Еще пять, и он достигнет положенных двух десятков, которые он непременно должен захватить с собой.

Сын Гарпии подумал о Конане и его спутниках — добрались ли они до темной обители Нидхеггсона или же их настигла беда. Живы ли они или отдали свои души мрачной хозяйке Хель?

Чудесное оружие подвело Регана в последнем бою. Волшебный молот сломался, и асиру пришлось подхватить длинное копье, чтобы отбросить назад подступившую нежить. Сколько еще сумеет он уложить врагов, прежде чем отправится в бездонный мрак?

* * *

Авар взглянул на бурлящую Гьёлль, полную светящейся крови, которая озаряла багровым светом огромное подземелье Нижнего Мира и, не обернувшись, стал подниматься по трапу из костей на мрачный корабль.

Шемиты последовали на борт Нагльфара вслед за своим предводителем. Издалека уже неслось дыхание, новой жизни. Это пробуждался он, Хёггсен Богоубийца…

Где-то там, за Пределом, неведомые прислужники богов колотили с новой силой в Барабан Рока, наблюдая за тем, как волны нежити медленно смывают тающий отряд Родвара. Наемники дрались с ожесточением, но, во имя звезд, посылающих свет на землю, не могут же они вечно противостоять превосходящему противнику! Сколько ещё, — может быть, четверть квадранса, может и колокол, — и островок их лагеря, наконец, захлестнут яростные волны мертвецов. Над неживой долиной прокатился низкий звук поющего рога, так что дрогнула земля. Это, наконец, подошли стоундварвы. В поток мертвых тел вклинились ряды приземистых тел, рассекая напополам валящую от Гаррада толпу слуг Нидхеггсона.

Ингурд расхохотался, потрясая в воздухе окровавленным топором.

— Еще поживем, братья! Клянусь подолом Атали, мы отправим всех мертвецов в топку к Тагалу!

И вновь хаос безумного боя.

IV

… Кипевшая кровь Гьелль бросала темно-красные отсветы на борта зловещего корабля. Нагльфар медленно отчаливал от Последней Пристани. Натянулся парус из человеческой кожи, выгнувшийся от поганого дыхания Нижнего Мира…

Алый туман вился у берегов, принимая самые чудовищные формы, о которых только может подсказать человеческое воображение. Груды голых костей и разодранных в лоскуты тел высились повсюду, прорезаясь даже сквозь полотно Гьелль неровными рифами. Пространство заполнял низкий рокот, отдаленно напоминающий гнусавую песнь.

Нидхеггсон стоял на корме корабля, сложив на груди руки и внимательно вглядываясь вдаль, где кровавая дымка прятала ложе пробуждающегося северного бога. Топор Модгуд, Алый Стилет лежали около него на палубе, обвязанные Цепью Рокка. Рядом покоились тускло поблескивающие Клыки Асуры и Черный Венец Сета.

Видоизменившиеся шемиты, теперь похожие на страшных демонов с огромными кожистыми крыльями, стояли у самого паруса судна, властно поглядывая по сторонам.

Нагльфар отплыл от берега и начал путешествие по кровавым волнам Гьелль.

На борту корабля новые гости! Вот на палубу взбирается варвар-киммериец, и в руках он сжимает огромный двуручный меч. Слева от него с саблей в правой руке замирает женщина-воин. На ее лице виден большой шрам через всю щеку. Справа от варвара грозно улыбается асир, поигрывая тяжелой обоюдоострой секирой. Дерзкие смертные, спустившиеся в царство скорби, готовятся к бою!

Колдун даже не поворачивается к ним лицом. На защиту своего господина встают шемиты-убийцы. Ассасины вытаскивают свои длинные кинжалы и бросаются на воинов. Яростно скрежещет сталь клинков. Наконец, один из темнокожих падает за борт Нагльфара и исчезает в бурлящем красном потоке. Трое воинов набрасываются на второго убийцу и отправляют его вслед за своим товарищем. Потом северяне медленно двигаются к колдуну.

Киммериец протягивает руку к артефактам, и только тогда маг словно пробуждается от дремы. Нидхеггсон медленно поворачивается к нарушителям священных дум. Глаза Авара до сих пор застилает дымка грез, он стоит уже в будущем, там, где жалким смертным нет места. Но разве живые до сих пор не покинули его корабль?

С рук колдуна срывается блестящий ураган искр, которые опутывают трех противников мага. Воины без сил падают на глянцевую палубу, роняя оружие. Двигаться больше нет сил…

Неподвижные враги более неинтересны чернокнижнику, он вновь старательно вглядывается в багровую даль, полную призраков. Нагльфар продолжает свое величественное путешествие…

Судно из ногтей мертвецов проплывает мимо ущелья теней, где скопились шепчущиеся во мраке духи.

Дальше по кровавым волнам…

Справа другой участок суши — курган поющих голов. Короли Полуночи воспевают свою хозяйку Хель. На несколько мгновений корабль и все его окружение охватывает густая мгла — это Нагльфар проплывает мимо владений мрачной богини. А вон и она сама — извивающийся во мраке черный силуэт. Тело Хель черно, как ночь. Красные глаза владычицы, лишенные зрачков, медленно провожают судно. Колдун приветствует повелительницу мрака…

Воины лежат без движения, хотя члены тела уже начинают вновь повиноваться им — лишь бы не заметила их богиня смерти. Но вот призрачные владения подходят к концу, и Нагльфар вновь выплывает в красный свет реки Гьелль.

Путешествие близится к концу. Мрачный корабль подплывает к новому участку суши, озаренному неверным желтоватым сиянием. В центре островка располагается кокон из туманных серебристых нитей — ложе великого губителя северных богов, усыпальница разжигателя колоссальной войны, положившей начало Рагнарёк.

Чуть поодаль от кокона расположились семеро диковинных существ с неимоверно длинными и узловатыми пальцами на тонких руках. Странные создания полностью поглощены работой и не обращают на прибывший корабль ни малейшего внимания.

Они склонились над ткацкими станками; их грузила — черепа, инструменты — копья и мечи, ткань — человеческая кожа, а нити — красные жилы. Мастера трудятся над воссозданием нового тела Хёггсена Богоубийцы и, похоже, их работа подходит к концу.

Нидхеггсон опускает костяной трап и с магическими предметами в руках шествует по направлению к месту сна северного бога. Затем колдун принимается раскладывать священные артефакты вокруг светящегося алтаря… Время, не имеющее своей власти в Нижнем Мире, начинает свой бег. Моменты новой истории мира, которая зарождается здесь, в Хельгарде… Ткачи с единым вздохом прекращают свою работу. Внутри прозрачного кокона из света начинает разрастаться тень. Авар протягивает руку к пробуждающемуся богу.

«Хёггсен!»

… Тяжелая секира Хьёрсы опускается на шейные позвонки колдуна. Но из страшной раны чародея брызжет не кровь, но рвется наружу ярко-синий свет, который раньше наполнял Слезы Крома. Авар испускает громкий вопль — однако, то был не вопль ужаса, но крик, полный гнева. Нидхеггсон стреляет в асира убийственной молнией, и Злобный, весь в искрах и копоти, падает к ногам Конана и Гретты, которые не успели спуститься с корабля столь быстро. Почти мертвый. Киммериец наклоняется к северянину. Хьёрса последним отчаянным движением хватается за его плечо.

«Друг…» — шепчет он варвару, но вот хозяйка тьмы обрывает нить его жизни, и дух Хьёрсы летит прочь, в мглистую высь.

Конан, взбешенный новым приливом ярости, бросается на ванахеймского колдуна. Долг. Слово закрадывается в его сознание за миг до того, как киммериец наносит удар мечом.

Он спас тебе жизнь!

Варвар переворачивает клинок и бьет чернокнижника основанием рукояти по затылку. Авар падает на колени…

Внезапно серебристое сияние меркнет, и Гретта замирает в ужасе. Из кокона выходит он, пробудившийся Хёггсен Богопротивник. Его лик вовсе не ужасен — обычный человек, похожий на любого из асиров, только безбородый, с ярко-белыми волосами и ростом в полтора раза выше человеческого. Хёггсен улыбается, оглядывая сушу, прибывший корабль и замерших в испуге людей. Его взгляд касается Конана, Гретты и упавшего на колени колдуна. Потом Хеггсен внимательно смотрит на киммерийца.

«Ты освободил меня из заточения?»

Варвар медленно качает головой и показывает на оглушенного мага. Богопротивник хмурится.

«Да, похоже на то… Этому человеку я подарил свои силы, но он не добился ничего существенного. Где моя армия, Авар?»

Ванахеймский маг молчит.

«Хорошо, я сам посмотрю».

Хёггсен пронзает взглядом пространство, вырываясь из пределов Нижнего Мира. Войско Родвара, сражающееся с мертвецами, толпа стоундварвов, с неистовым ревом рубящаяся вместе с варварами… Взор северного бога скользит во времени — Хёггсен смотрит на каждый из артефактов, принесенных к его алтарю, и наблюдает историю его путешествия в Хельгард. Богопротивник завершает созерцание. Его взгляд опускается на чародея. Хёггсен разочарован.

«Ты недостоин быть предводителем моего войска», — говорит он. — «Пожалуй, я сделаю королем вот этого варвара».

«Но, мастер, я служил тебе…»

Сноп зеленого огня повергает Нидхеггсона наземь, обрывая возражения чародея на полуслове. Авар корчится на земле в жестоких судорогах. Внезапно он гасит пламя агонии и протягивает руку Конану.

«Киммериец, я был глуп… Я жестоко просчитался в своих надеждах. Этот бог разрушения — противник всего живого. Я построил Гаррад по его плану… Не верь его обещаниям. Он убьет и тебя, как только ты перестанешь быть ему нужен…»

«Глупости, ничтожный», — говорит Хёггсен. — «Я отдам всю власть достойному. Итак, варвар, ты согласен принять мой дар и занять место этого жалкого чародея?»

Авар делает последнюю отчаянную попытку подняться.

«Не слушай Хёггсена-хитреца, Конан. Возьми мою силу и убей его!»

Тело мага покидает голубое мерцание и окутывает киммерийца. После этого Нидхеггсон бессильно падает и его мятежный дух летит догонять Хьёрсу. Богопротивник спокойно смотрит на происходящее.

«Что ж, ты вобрал в себя силу чародея. Почувствуй же, что значит быть моим помощником».

Взгляд Конана разгорается настоящим огнем. Осанка киммерийца выпрямляется, плечи разворачиваются, подбородок властно приподнимается. Перед глазами варвара бегут мимолетные видения. Он восходит на престол Нордхейма и Киммерии, Кофа, Шема, Бритунии, Немедии, Аквилонии, Зингары, Вендии, Кхитая… Страны одна за другой покоряются новому владыке. Сотни тысяч слуг. Дворцы, полные сокровищ…

Гретта с изумлением смотрит на киммерийца, поражаясь происходящим в нем переменах. И это ее друг, которого она знала столько времени!

Взгляд Конана касается ее лица… Варвар закрывает глаза, и наваждение исчезает.

«Нет», — говорит киммериец. — «Я спустился в Хельгард не для этого, коварный бог. Ты сеешь разрушение, и я должен остановить тебя».

«Я всего лишь пытаюсь изменить мир», — ответил Хёггсен. — «Но раз уж ты отказался от моего дара, то разделишь участь этого колдуна».

Богопротивник поднимает с кроваво-красной земли топор великанши…

… Нижний Мир взорвался. Жадное ярко-желтое пламя разорвало пространство, обнажив провал в пылающую страну. Из огненной бездны дохнуло нестерпимым жаром, и демонический хохот сотряс весь Хельгард.

«Думал, что ты убежал, жалкий глупец?»- рассмеялся Тьяр, являя свой огненный лик из глубин Тьяргарда.

«Черный Владыка!»- проговорил Хёггсен, и Конану показалось, что в голосе постоянного насмешника мелькнул страх.

«Теперь я знаю, в чем мое предназначение», — сказал пламенеющий великан. — «Мне давно надоело сидеть у края бездны и стеречь вход в Огненную Страну, размышляя о балансе миров. И ты подсказал мне выход из вечного тупика своим бегством в этот жалкий мир. Я спалю Хельгард, а после сожгу Хайборию, положив конец правлению всех богов и людей. Я превращу весь мир в один пылающий хаос, и тогда мне уже не нужно будет ничего сторожить, ибо мои владения раскинутся повсюду!»

Хёггсен нервно дернулся.

«Этому не бывать! Уже однажды я устроил Рагнарёк, и теперь об этом горько сожалею. А то, что хочешь сделать ты, это настоящее безумие!»

Богопротивник поднял черные клыки.

«Асура, сюда!»

Но вендийский бог не явился. Вероятно, Светлейший поборол искушение вернуть свой ужасный лик.

Тогда Хёггсен взял в руки Черный Венец.

«Сет!» — позвал он.

Однако и стигийский покровитель не явился на помощь северному богу. Скорее всего, он отринул надежду получить назад свой магический артефакт.

Разозленный Хёггсен швырнул предметы в кипящую Гьелль, и кровавая река поглотила святыни. Цепь Рокка покоилась молча, и вряд ли сейчас бы пригодилась Богопротивнику. Тогда Хёггсен перекинул топор великанши в левую руку, а в правую взял Алый Стилет.

«Посмотрим, насколько крепко твое сердце, Черный Владыка!»

Тьяр вновь расхохотался. Из бездны Тьяргарда стали выбираться огненные демоны — бесчисленное воинство пламенеющей страны.

Конан подошел к лидеру наемников и взял Гретту за руку, передавая ей часть своей силы. Слезы Крома влили в ее тело необыкновенную мощь. Потом оба воина двинулись вслед за Хёггсеном, навстречу пылающему хаосу огня.

… Наемники замерли, встали как вкопанные стоундварвы и остановились даже мертвецы. Небо над их головами стало стремительно окрашиваться в огненные цвета — то наливаясь яркой желтизной костра, то алея медленно стынущими углями.

В ставке Вьяллара юная волшебница расплакалась.

— Что случилось? — спросил ее сын Родвара. — Неужели наше войско проиграло?

— Нет, — ответила Миррейа. — Намного хуже. Великое зло вступило в мир, и теперь никому не будет спасения. Нас всех спалит беспощадный огонь…

V

То была страшная битва. Хёггсен в одиночку уложил больше полусотни огненных демонов, прорубаясь к трону Черного Владыки. Убийственное оружие великанши разметывало в искры их тела, которые тут же гасли, превращаясь в кучи золы. Алый Стилет оказался пригоден не только для убийства Митры — он с легкостью обращал в пепел многочисленных слуг Тьяра.

Конан и Гретта бились плечом к плечу и тоже положили немало врагов, хотя их силы, конечно, не могли сравниться с мощью Богопротивника. Демонов было очень много, и они, несмотря на все усилия воинов, едва не прорвались во внешний мир из пылающих глубин Тьяргарда. Однако случилось то, чего не предвидел Пожиратель Душ — духи павших воинов встали в строю, не пропуская слуг Тьяра в подземное царство.

Паарадж и Синкху, Видар и Бор, Бели и Брокк, Олав и все остальные участники похода — все явились они, чтобы помочь друзьям уберечь мир от вторжения огненных монстров. Из предвечной лавы восставали все новые и новые противники. Их пламя разрослось чудовищным хищным пожаром. Они погребли одной пылающей волной Хёггсена, и северный бог исчез в потоке огня. Топор Модгуд мелькнул в последний раз, и его сожрало жадное пламя…

Но это был еще не конец. Гретта и Конан по-прежнему стойко обороняли врата от рвущихся наружу демонов пламени. Киммериец раскроил череп очередному врагу, Гретта срубила саблей его помощника. Взгляды двух воинов встретились на миг, и оба поняли, что нет во всем огромном многообразии миров силы, способной победить их двоих. Внезапно жаркие волны всколыхнулись. Это Хёггсен, объятый ярким пламенем, уже умирающий, но улыбающийся с новой надеждой, восстал из огня. Богопротивник размахнулся и метнул стилет прямо в сердце смеявшемуся на троне Тьяру. Оружие шемитов пронзило его жаркую грудь, и Черный Владыка начал таять густым дымом, испуская протяжный рев.

«Бегите!» — выдохнул северный бог, и море огня снова принял его в свои объятия.

Гретта и Конан повернулись и бросились назад, прочь из содрогающейся Огненной Страны, лишившейся своего господина. Провал закрылся за спинами воинов — призрачные руки покровительствовавших им духов сомкнули края разрыва и крепко-накрепко связали Цепью Рокка. Глубины Тьяргарда исторгли протяжный гул.

Свое великих воителей взошли на корабль, и Нагльфар отправился в обратное путешествие. Черные тени, слуги хозяйки Хель, расступились, пропуская плывущее судно…

… Толпы мертвецов повалились на снег. Взъерошенная земля опала. Стены Гаррада покрылись ветвями трещин, готовые рухнуть бесполезной грудой камней.

Наемники Родвара разразились торжествующими криками, и владыка Вьяллар, наконец, дождался заветного момента. Победа над огромным, войском нежити далась им с великим трудом, но все же они выиграли.

Реган побратался с королем горных карлов, которые помогли им совладать с войском Нидхеггсона, явившись в последний момент, когда уже казалось, что последняя надежда умерла…

Андвари, верховный стоундварв, вручил асиру новый молот взамен старого, сломанного. Так Ледяной Молот стал Каменным Молотом.

Тарн излечил свою ненависть к людям. Вдвоем с Карракхом, который увидел в жизни новую цель, они собирались основать новое королевство, где бы жители были рады всякому чужестранцу.

Ингурд, Хьюки и Торрад снискали большую славу. Наемники не забыли и о вознаграждении — из сокровищницы Авара они неплохо пополнили свои кошельки.

После победы над войском мертвецов северяне вошли в темный город. Там в глубоких темницах, ожидая своего часа, томилось еще немало живых пленников, которых варвары выпустили на свободу.

Привычные краски молодого утра вновь возвращались на небосклон, сменяя жар тлеющего неба. В сиреневой вышине слабо мигали звезды. Скоро небо должно озарить сияние нового рассвета. Восход, призванный развеять последние остатки мглы из закоулков темного города…

Гретта и Конан возвращались из башни колдуна, держась за руки, точно до сих пор удерживая хрупкий баланс сил и, казалось, только в единстве этих двух людей мир еще до сих пор жив. К двум бывалым воинам подошел старик Тьяцци, и втроем они долго смотрели в светлеющее небо. Там, в недосягаемой выси, среди тающих звезд, плавно летел черный конь с седобородым всадником. На плечах старца все также сидели угрюмые вороны, а следом за скакуном в звездной дали, плыли два серебристых волка. Только теперь рядом со старым Харом, весело улыбаясь, шагал высокий беловолосый человек с тяжелой секирой на плече. Вскоре призрачная процессия медленно истаяла вместе с меркнущими звездами, но прежде Хёггсен успел помахать им рукой с высот светлеющего небосклона.

Гретта и Конан подняли руки и попрощались с северным богом…

— Былые властители простили Хёггсена, и братья, наконец, помирились, предав забвению многовековую вражду, — сказал Тьяцци. — Жаль, теперь они навсегда покинули этот мир.

— Нет, — уверенно сказал Конан. — Они ушли в высокие небесные чертоги, чтобы вернуться оттуда вновь, когда миру будет грозить опасность.

В подтверждение словам киммерийца высоко в небе ярко мигнула последняя выцветающая звезда.

* * *

Восходящее солнце окунуло прибрежные айсберги в пламя рыжего пожара. С Полуночи дул свежий ветер, наполняющий парус корабля. Плеск холодных волн ненавязчиво нарушал тишину. На их темно-синей поверхности купались тысячи ярких солнечных бликов.

Эорд Изгнанник с улыбкой стоял у штурвала корабля, наслаждаясь свежестью утра после душного мрака заточения в подземельях Утгарда. Конан понимал его как нельзя лучше — нет счастливее человека, вновь вернувшего свободу.

Гретта подставила лицо прохладному ветру, который с нежность коснулся ее щек. Потом бывший лидер наемников взглянула на варвара.

Тот вернул ей взгляд и о чем-то улыбнулся.

Небольшой корабль, плавно покачивающийся на волнах, нес их к огромным пространствам прекрасного мира.

Мира, очищенного от мрака и огня.

Мира, в котором еще не один век и даже не одно тысячелетие будут править люди и их наставники, мудрые боги…

Эпилог

Так завершился поход наемников на Гаррад, где молодой ванахеймский чародей пытался возродить к жизни представителя мира раннего Хайборийского века, о существовании которого к тому времени успели стереться почти все достоверные доказательства.

Многие славные воины, такие как ванир Ингурд Снежный, асир Реган Каменный Молот и, конечно же, киммериец Конан, стали свидетелями уникальных событий, обозначивших смену эпохи.

Старое поколение богов, некогда правивших на Полуночи Хайбории, навсегда покинуло мир, чтобы уступить владычество молодому поколению — Митре, Иштар и Дэркето. И лишь только их более древние собратья, Асура и Кром, заставшие великую битву на Боргильдовом поле, будут хранить память о былых временах. Но, очевидно, старые боги, Хар и Хёггсен, который явился в мир в последний раз, чтобы вопреки своим былым планам спасти его от гибели, не исчезли бесследно. Свидетельство о существовании древних богов, которое вынесли участники знаменитого похода, пережило целую Хайборийскую эпоху, став национальным преданием новых северных королевств, которые были воздвигнуты после великой катастрофы. Однако ни в одной поздней летописи нет ни единого упоминания о том, как ярл Авар Нидхеггсон оживил Хёггсена Богопротивника, и о том, как владыка прошлого плечом плечу с Конаном и Гретой бился с огненными демонами Тьяра и остановил вторжение в мир сил великого зла. К сожалению, предания помнят лишь древние времена, факты о которых нередко явлены в искаженном свете — например, в летописях нет ни слова о том, что в предначальные времена молодой Кром помогал северным богам в битвах против древних великанов или о том, что Митра сражался на Поле Хрейдмара в рядах Игга.

Правду о последнем появлении старых богов в Хайбории, перед тем как они окончательно уступили право на царствие младшему поколению, помнят немногие. Свидетелями решающей битвы представителей древнего мира случилось стать киммерийцу Конану и его подруге Гретте.

Но для них это было всего лишь началом нового приключения.

Дуглас Брайан Демоны степей

Глава первая ВЕЛИЗАРИЙ И ЕГО КОЛДУН

Огромный замок стоял на высоком холме в устье реки Запорожки и высокомерно глядел своими рослыми, стройными башнями на сверкающие воды внутреннего моря Вилайет. В ясную погоду с крыши главной из башен можно было различить острова. И хотя чванливый этот замок был возведен совсем недавно, но слухов и россказней о нем бродило по лесам, побережью Вилайет и предгорьям Ильбарса предостаточно, — пожалуй, больше, чем об иных древних развалинах. Властелином новопостроенной твердыни был некий барон Велизарий, приплывший на эти земли с острова Ксапур на воинственных кораблях с большим отрядом, набранным из головорезов всех мастей.

Местных туранцев барон сразу начал притеснять и облагать непомерными данями. В свирепости от барона не отставали его соратники — остроносые, смуглые ксапурцы. Говорят, Велизарий не ужился на острове, вот и отделился от родни, собрал для себя лихую дружину и отправился искать иной, достойной доли…

Жгучей кровью залил Велизарий эти жидкие горные леса. От некоторых деревень только и остались, что черные пятна на пепелищах. Собак — и тех истребил, Говорят, даже стервятники, напуганные жуткими делами барона, не решались приближаться к тем домам, где лютовал этот человек.

Те несчастные, нерешительные люди, что не снялись с места, а остались сидеть на прежних землях под рукою Велизария, порой ощущали себя хуже рабов. Барон разорял подчиненных ему людей поборами, а кроме того оставил за собой право чинить те непотребства, какие только вскочат на ум сумасбродному вождю. И попробуй возразить! Люди и не возражали. Даже роптать не решались.

Единственный человек выступил против Велизария — Бертен, младший сын владыки Хорезма, который и сам зарился на плодородные земли в устье Запорожки. Но о том, что стало с неразумным храбрецом, не знал никто. Кроме, естественно, самого Велизария.

По слухам, замок Велизария был возведен в одну-единственную ночь на человеческой крови. Находился будто бы при бароне Велизарий некий колдун. Неизвестно, злой или добрый. Здесь мнения расходились. Иные полагали, например, что у колдунов вовсе нет сердца — стало быть, ни злу, ни добру войти некуда, так что всякий колдун или зол или добр в зависимости от того, кому служит. Будто бы отдают колдуны свое сердце неизвестным богам или духам (здесь также мнения расходятся) в обмен на чародейскую силу. Сами колдуны не разбираются подчас, во благо или ко злу сотворенное ими чародейство. А недобрые люди этим, понятное дело, пользуются.

Вот и барон Велизарий сумел каким-то образом прикормить колдуна, подарив ему побежденного в битве юнца. Правитель Хоарезма сына оплакал, но вызволять его собственными силами не решился. Объявил погибшим — тем более что и слухи доходили самые плачевные. А какие надежды лелеял несчастный отец втайне — того он прилюдно никому не высказывал. Ждал подходящего случая и верил, что произойдет невозможное, и вернется к нему юноша…

Имелись в Хоарезме и другие люди, которые очень интересовались судьбой Бертена. Но у этих людей имелись совершенно особенные причины любопытствовать на сей счет. Поскольку вопрос О престолонаследии в Хоарезме был весьма щекотливым. Владыка этого города имел двоих сыновей, и после исчезновения (и возможной гибели) младшего у него оставался только старший. А этот старший, которого звали Хейто, в последнее время пристрастился к порошку черного лотоса. И друзья у него завелись самые для принца неподходящие…

Впрочем, Велизарий в хоарезмийские дела особо не вникал. Ему было довольно и того, что он завоевал: нескольких деревень, поставлявших ему мел, меха, мясо и хлеб, великолепного замка, храброй и злой дружины и пленного колдуна, готового выполнять любые повеления своего господина.

Самого колдуна, кстати, никто в глаза видел. Иные, вопреки очевидности, утверждали, будто и не было вовсе никакого дива в возведении замка. И не за одну ночь он был построен, и не чарами, а руками несчастных пленников. Как обычно и делаются подобные дела.

Но возражали не без оснований некие очевидцы: нет, не обошлось без чародейства. Замок действительно вырос на этих землях, как будто сам собой. Кто-то срезал основание скалы под фундамент замка — ровно, будто ножом отхватил. И грохот стоял при этом, будто во время грозы. Да только небо оставалось ясным, без единой тучки… Глядь — а скала-то и обвалилась! И место ровное, гладкое, как нарочно остриженное! Чудеса! И потекла по скале кровь, ровно по человеческой щеке слеза… А кто в замке плакал собственной кровью? Кому там плакать, кому бесславно терять кровь — сок жизни — если не злополучным пленникам, чья жизнь скрепила крепостные стены прочнее любого строительного раствора?

Говорят еще, будто колдун, дабы сподручнее творить свое страшное дело, в тот день опоил самих богов, подсыпал им одурманивающего зелья (или вызвал для них видение такой красоты и завлекательности, что и глаз не отвести, — тут мнения опять же были различны). Словом, отвернулись в тот день от Запорожки боги и ничего из творимого колдуном не увидели. Потому-то и не вмешались, не остановили дерзновенную руку.

О том, какова дальнейшая судьба колдуна, тоже известного было немного. Предполагали различное: провалился сквозь землю, ускакал на шестиногом жеребце, лопнул от натуги, забрызгав окрестные леса пятнами черной крови…

— В-враки в-все это, — вымолвил, плюнув от негодования, Вульфила из старого отряда Велизария. Он был одним из тех немногих, кто приплыл с бароном из самого Ксапура.

Был этот Вульфила детиною немаленького роста и силы поистине бычьей, ума же небольшого. Однако, заметим при этом, охотников измерять ум Вульфилы почему-то не находилось, так что последнее замечание остается пока спорным.

Разговор происходил в общей зале замка на первом этаже, где обычно столовались люди барона, за добрым местным вином, погожим вечером, когда и люди, и кони были сыты, и боги явственно довольны, так что гулкий голос Вульфилы звучал вполне мирно и дружелюбно.

— В-вот что с колдуном с-случилось… Он н-на цепи сид-дит… С-сам видел. Страшный и костлявый, как сама смерть. — Тут он сам перепугался собственного утверждения и принялся обмахиваться охранными знаками.

— Вечно ты скажешь, Вульфила, — фыркнул другой воин. — С тобой говорить — все равно что пить пиво с тараканами.

— Ну вас обоих! — высказался третий, встал и вышел вон.

Прочие засмеялись.

Люди Велизария разговаривали о таинственных приключениях своего вождя хоть и вполголоса, но вполне свободно, ибо все здесь находились среди своих. Доносов, интриг или открытых подлостей пока что ни за кем не замечалось. Одни знали о делах барона побольше, другие — ощутимо меньше, да что с того! Боевые товарищи, они одну и ту же кровь проливали, и это, как обычно водится в подобных случаях, роднило их сильнее, нежели происхождение от единой матери.

Среди воинов-ксапурцев и наемников с севера, которых Велизарий взял к себе уже после высадки в устье Запорожки, выделялся человек, совершенно на них не похожий — ни ростом, ни лицом, ни статью: невысокий, кривоногий, с бесстрастным темным лицом и узкими глазами — гирканец, непревзойденный лучник, острый и дерзкий на язык, хромец Арригон. Когда-то и сам он был вождем, водил в бой отважных молодцов, но после гибели своего небольшого племени, после плена почел для себя за благо оказаться при сильном бароне в качестве простого воина.

И Велизарий не прогадал, взяв к себе этого человека. Оба они помнили тот вечер, когда воины заметили гирканца.

Вождь возвращался с охоты, вез у седла верную собаку, и челюсти у пса были окровавлены.

Следом скакали пятеро, один вез оленя. Роскошная голова зверя с царственными рогами мягко моталась на мертвой шее. Полная луна высоко стояла в небе. Где-то вдали выл в степи, тоскуя, зверь, но его одинокий зов не находил отклика в сердцах воинов.

А затем, словно вырастая из каменистой почвы, перед вождем поднялась чья-то тень. Конь испугался, взвился на дыбы, захрапел; пес дернулся под хозяйской рукой всем своим сильным телом, вывернулся и, упав на землю, метнулся к незнакомцу.

Воины уже накладывали стрелы на тетивы, готовясь убить неизвестного. У Велизария в этих краях не водилось друзей; многие туранцы желали смерти дерзкому, осмелившемуся приплыть сюда на двух кораблях и выстроить волшебный замок на берегах Запорожки. Кто знает — может быть, нашелся отважный человек, который решился пожертвовать жизнью, обменяв ее на жизнь Велизария и забрав ненавистного барона в подземный мир, к озлобленным, вечно голодным богам с черными, лоснящимися, костлявыми телами…

Однако Велизарий остановил своих товарищей, подняв руку. И пса кликнул прежде, чем страшные челюсти успели сомкнуться на горле чужака.

В лунном свете блеснули узкие черные глаза. Гирканец приблизился к вождю и остановился в нескольких шагах от лошадиной морды, раздувая ноздри и жадно втягивая в себя запах конского пота — как будто обонял сладчайшие благовония.

Был он страшно тощ, но, несмотря на это, силен и жилист. Держался как воин. И бросалось в глаза, что этот человек ничего не боится: ни вооруженных людей, готовых в любое мгновение наброситься на него и убить по первому же слову своего вождя; ни воющего вдали волка, ни голода и лишений. Ко всему этому он был готов и ко всему успел привыкнуть.

И это понравилось барону.

— Назови свое имя, — приказал он встреченному в степи незнакомцу.

Тот сказал:

— Арригон.

— Не ищешь ли ты службы, Арригон? — задал Велизарий второй вопрос.

— Да, — сказал Арригон. Вождь протянул ему руку:

— Садись.

И оставив пса бежать у ног своей лошади, взял в седло невысокого, истощенного кочевника.

Так Арригон появился в замке, что стоял в устье Запорожки и бросал вызов и окрестным правителям, и самим божествам.

Из людей своего нового господина сдружился гирканец с наемным мечом Вульфилой из Асгарда, и вместе эта неразлучная пара производила странное, подчас даже забавное впечатление.

Спустя две или три недели произошло событие, подтвердившее правильность выбора Велизария. Как чуял барон, что этот незнакомец, подобранный в степи, точно отбившийся от матери лисенок, пригодится ему.

После очередного похода за данью — а походы эти больше напоминали набеги, нежели обычные наезды правителя в подчиненные ему деревни, — вернулся Велизарий с женщиной, дочкой старосты. Эта женщина послужила заменой бобровым шкуркам, которых недосчитался барон при сборе. Девушка плакала, уходя за конем барона, потому что разговоры о том, что происходит с женщинами в замке, шли самые жуткие. Плакали и родные ее, и друзья. И только один молодой мужчина не плакал. Провожал свою любимую сухими глазами, кусал губы, чтобы промолчать, ничем не выдать своего замысла.

И никто из верных Велизарию воинов не заметил его. Только узкие черные глаза скользнули равнодушно и тотчас отошли в сторону, обратились на лошадей и собак.

Но через день именно эти черные глаза углядели в густом кустарнике готовую сорваться с тетивы стрелу. То ли наконечник предательски блеснул в солнечном свете, то ли листья шевельнулись не так, как полагалось бы им в такой безветренный день… Только Арригон успел первым, и молодой человек, заливаясь кровью, вывалился из кустов, все еще тиская пальцами свой лук. В последний раз увидел он небо, которое затем сменилось ненавистным лицом барона Велизария. Он ничего не успел сказать, только дернул губами и умер.

Арригон наклонился и выдернул из тела свой метательный нож с тяжелой деревянной рукояткой.

— Должно быть, жених девчонки, — заметил он равнодушно.

Велизарий перевел взгляд на своего нового человека. Что-то промелькнуло в глубине его зрачков. И он сказал:

— Этой девчонкой я уже натешился. Хотел отдать ее моему колдуну, но, может быть, ты захочешь?

Арригон молча кивнул; на том их разговор и закончился.

Вечером ему привели девушку. Арригон посмотрел на нее безразлично, показал место — где спать, добавил, что отныне она будет стирать ему одежду, шить для него, собирать ему вещи перед походом. Она подергала углом рта, ожидая продолжения, но Арригон ни разу к ней не притронулся. Он презирал рабынь и никогда не осквернял свое тело прикосновением к ним. Для любви существуют свободные женщины, которые считают, что дарить мужчине ласки — радость и смысл их жизни. Нет ничего гнуснее, чем владеть телом, которое содрогается от отвращения или — того хуже — лежит под тобой безразличнее матраса.

Разговоры о колдуне занимали Арригона чрезвычайно. Гирканец никогда его не видел, но, будучи суеверным, обожал пугать самого себя жуткими историями. Слушает грозный воин — и лицо у него делается, как у ребенка, наивным и доверчивым. Потому что чудеса и истории о волшебниках — это те области, где любой, самый храбрый и сильный боец оказывается не крепче дитяти. Гирканец искренне любил сказки. Особенно страшные.

На Вульфилу зашикали было: не говори зря, чего не знаешь! Как это колдун может на цепи сидеть! Кто бы это смог такого могущественного чародея пересилить?

Но Вульфила стоял на своем крепко:

— Г-говорю в-вам, ос-с-слы… С-сам в-видел!

И выходило из рассказа косноязычного Вульфилы, будто пересилил барон Велизарий колдуна, перехитрил его и посадил на цепь, под замок. Чтобы, значит, всегда под рукой был и услужить своему барону мог, когда потребуется. Заклят воробьиным словом. (Что это за слово, никто не знал, но в существовании оного не сомневались). Где-то поблизости, в подземелье замка, черном и мрачном, о каком и помыслить-то страшно, этот самый колдун скрежещет от лютой ярости желтыми зубами. А зубы у него длинные. Как сотрет их до самых десен, так начнет свою цепь глодать… Вот тут-то и надо ухо востро держать. Поскольку зубы у него лошадиные, а вот десны — железные. Деснами он вернее цепь перегрызет.

Вот оно как на самом деле обстоит. А кто не знает — тех просим помолчать.

* * *

Дружинники жили, как кому больше по душе: кто в общей зале, где и веселее, и теплее, и к котлу поближе, а кто отгороженно, ибо многие обзавелись наложницами и подругами и не всякий любил свою забаву выставлять на всеобщее обозрение.

Арригон предпочел обитать от всех остальных отдельно. Не ради себя — сам-то он вырос в большой юрте, где поневоле вся жизнь проходит на виду (степняки только умирают в одиночестве). Нет — ради этой женщины, Рейтамиры, которую взял себе.

Рейтамира предпочитала не показываться на людях. Пряталась, как могла, скрывалась за занавеской. Зная нрав ее господина, Рейтамиру и не трогали. Даже заговаривать с ней не решались, если случайно встречали возле колодца или на реке, — себе дороже выйдет. Посмеивались, конечно, но втихомолку. И ждали — ждали, пока девушка-недотрога приестся грозному степняку.

«Д-долго ждать п-придется», — предрекал хорошо понимавший Арригона Вульфила. Даже если гирканцу надоест молчаливая, всегда печальная Рейтамира, если предпочтет обходиться без ее услуг, лишь бы не видеть этих заплаканных глаз и кислого лица, — вряд ли Арригон отошлет ее. Из одного только упрямства.

Впрочем, никто даже не догадывался о том, как на самом деле складываются их отношения. Арригон знал, что рано или поздно отпустит Рейтамиру от себя. Но не спешил с этим. Рейтамира нужна была ему не для развлечения — пустую забаву легко отыскать и на стороне, и не ради услужения — с такой работой воин легко справлялся и сам. С этой женщиной Арригон хотел когда-нибудь (когда полученных от Велизария денег будет довольно) уйти в Гирканию, положить основание новому роду, коль скоро все его родные погибли в одной из многочисленных стычек между кочевыми племенами (такое случалось в Гиркании сплошь и рядом, когда оскудевали после засушливых лет пастбища).

С течением дней, очень постепенно, начал Арригон понимать, как ему повезло. Непозволительно повезло. Богами замышлялась Рейтамира для долгой семейной жизни, для большого дома, для множества детей. Она была спокойной, тихой, работящей. Только вот плакала по ночам, да и днем нечасто улыбалась. Но даже сейчас было очевидно, что таится в ней огромная щедрость. Кажется, стоит ей только развести руками — и градом посыплются из рукавов пироги, птицы, цветы и спелые плоды.

И все это, мечталось Арригону, будет принадлежать ему. Только не следует спешить. Вся жизнь еще впереди.

Арригон приносил ей горячую похлебку в горшке от общего котла, иногда мясо, сыр, следил за тем, чтобы хватало хлеба. Как-то раз принес молока и попросил сквасить.

После нарадоваться не мог. Умные руки у этой рабыни. Стоило рассказать, как приготавливали простоквашу в юрте его матери, как Рейтамира, глядишь, и сама спроворила нечто подобное. А у кушанья, в которое женщина вложила частицу себя, всегда особый вкус.

Вечерами они подолгу разговаривали. Вот уж чего Арригон, гордый гирканец, никогда не ожидал, так это подобного поворота событий: что будет он сидеть напротив женщины — существа, которое в его племени считалось чем-то немногим выше собаки, — поочередно с нею обмакивая хлеб в простоквашу, и вести степенные беседы… О чем они говорили? Да о том, что достойно обсуждения с почтенным мужем, с равным себе воином, с вождем! Об обычаях и разных богах, почитаемых у разных народов. О воспитании детей (даже об этом!). И вот что выходило дивно: столь различно растят детей в Туране и у гирканских степняков, а вырастают из этих детей совершенно одинаковые взрослые. Ибо благородство и подлость, чистота и грязь на поверку везде оказываются одними и теми же. Хорошая хозяйка — везде хорошая хозяйка: если управляется с крестьянским двором, то справится и со степной юртой. Храбрец и воин остается таковым и на корабле, и на суше, и в седле…

А это означало, что Рейтамира приживется в степи. Арригон радовался этой мысли. Чем больше проходило времени, тем больше утверждался он во мнении, что под рукою у Велизария им с Рейтамирой нового рода не основать. Придется покидать барона, оставлять привычное уже дружинное житье и уходить вместе с женою в новые земли — в такие, где не видали еще люди ни самого Арригона, ни Рейтамиру, где никто не станет шептаться у них за спиною.

Вот об этом и завел он речь как-то вечером.

Разговор как-то незаметно вывернул на эту дорожку.

Поначалу Арригон задумчиво беседовал словно бы сам с собою: и о колдуне, и о Вульфиле косноязыком, который, кажется, знает куда больше, нежели говорит, о жестоких богах и о богах милосердных. Арригона не на шутку удивляло то обстоятельство, что многие поклоняются этим божествам милосердия, способным исцелять тела и души страждущих.

— Никогда этого не понимал, — горячился Арригон. — Иной раз, как глянешь кругом, так и кажется — кого тут целить-то! Мир зол и жесток, моя Рейтамира, и по мне, так стоило бы сперва провести по нему огненной метлой, а после залить все раскаленной лавой. Ну уж если кто-нибудь после этого уцелеет — тех, конечно, милосердно целить, по всем правилам. Ибо эти уцелевшие напуганы будут сверх меры, а испуганный — кроток И хорошо внемлет словам поучения…

Рейтамира тихо улыбнулась в ответ.

— Хорошо, что не тебе решать такие вещи, господин. Боги не так суровы, как ты…

— Как ты можешь говорить такое после всего, что над тобою учинили! — горячился Арригон. — Ни отец твой, ни родичи — никто не вступился, когда уводил тебя барон! Один только глупый юнец посмел поднять руку на Велизария — тот, может быть, по неведению оказался бесстрашен, не знал, как покарают его за это!

— Знал, — молвила Рейтамира. — Ради одного только этого юноши следовало бы богам смотреть на наш мир благосклонно…

И ее глаза тотчас наполнились слезами.

— Вот ты как заговорила! — рассмеялся вдруг Арригон. — Теперь ты за богов решаешь!

— За богов не надо решать, они сами лучше нашего знают… — отозвалась Рейтамира. — Прости мне дерзость, господин, но хочу спросить: как ты полагаешь жить со мною дальше?

— Уходить нам с тобой надо, — сказал Арригон просто. — Вот завтра и пойдем. Вещей у нас тут немного, брать с собою почти что и нечего…

— Я пошла бы за тобой хоть на край света, господин, да найдется ли такое место, где нас примут? — проговорила Рейтамира совсем тихо. — Сдается мне, отовсюду станут нас гнать, решат, что приносим беду…

— А мы не пойдем к людям, — сказал Арригон. — Больно сдались они нам!

В эту ночь они легли спать вместе и, обнявшись, долго шептались. А потом вдруг послышался странный гул, и Арригон тотчас разлепил ставшие уже тяжелыми веки.

Кто-то пробежал по длинным переходам замка, почти бесшумно. Затем донеслись голоса. Здесь часто по ночам разговаривали: слышны становились приглушенные дневными заботами звуки подземелья, где переговаривались стражи и где, по слухам, томился тот самый колдун. Иногда долетали выкрики игравших в кости солдат. Случалось, ходили и бегали по коридору.

Но сейчас Арригон каким-то звериным чутьем почуял страшную опасность. Он разбудил Рейтамиру, велел ей одеваться. Она, по обыкновению, ни о чем не спрашивала — делала, что было велено, и помалкивала. Оба осторожно выбрались в общую залу, где спали воины.

Арригон растолкал Вульфилу. Громадный воин преужасно всхрапнул во сне и вдруг вскочил, выпучив бешеные глаза.

— Ч-что?!.. — вскрикнул он хрипло и вдруг узнал Арригона. Постепенно успокаиваясь, он шумно перевел дыхание. — Р-разбудил, д-дурак п-про-клятый!.. Что т-тебе понадобилось, к-колченогий?

— Тихо! — Арригон бесшумно снял со стены оружие Вульфилы. — Одевайся и бери. Идем. Деньги есть? Захвати с собой.

— К-куда т-тебя несет? — бормотал Вульфила, затягивая пояс и упихивая за пазуху тощий кошель, где брякало совсем жиденько. — В-вот ос-сел бессонный!

По замку снова прошелся гул, как будто вдали стонал раненый великан. Вульфила замер, прислушиваясь.

— Ч-что это? — прошептал он совсем другим голосом. Теперь даже могучий и не обремененный заботами Вульфила выглядел испуганным.

— Не знаю, — сердито отозвался Арригон. — Что-то происходит… Что-то, от чего лучше держаться подальше.

Вульфила пожал плечами, однако возражать не стал. Все трое осторожно двинулись к выходу. Рейтамира жалась к Арригону, и он чувствовал, как она дрожит. Он крепко держал ее за руку всей кожей ощущая: сейчас… сейчас… вот-вот, казалось ему, начнется что-то страшное, Поднимется суматоха, и в общей свалке Рейтамиру могут оторвать от него. Поэтому он сжимал ее руку изо всех сил, и вдруг услышал, как она тихо повторяет:

— Больно… ты делаешь мне больно…

— Прости. — Он ослабил хватку.

* * *

Они быстро бежали по переходам к наружной двери, которая была в этот час заперта. Четверо стражников, охранявшие в эту ночь ворота замка, беспечно спали. И то правда: от кого охранять-то? в завоеванной стране, где даже белки — и те ощутимо храбрее мужей? Да еще за крепкими засовами! Да еще заколдованный замок!

Арригон, не смущаясь, снял с пояса у одного из спавших ключ, вставил в замочную скважину и начал поворачивать. Поднялся дьявольский скрежет, который мог бы пробудить и мертвеца. Что и произошло — причем незамедлительно.

— Эй! — зашевелился стражник. — Эй, что тут… Это ты, колченогий? Ты что тут…

И вдруг по всему замку поднялись отчаянные крики. Сразу ожила и наполнилась шумом и светом ночь, только что безмолвная и черная. Гремело оружие, беспорядочно топали ноги, кто-то спотыкался и падал, раздавались панические крики. Потом пришла волна жара. Огонь поднялся как будто сразу отовсюду.

Вульфила отшвырнул стражника, а Арригон распахнул ворота. Беглецы выскочили в черноту, а за их спиной уже рвались в небо оранжевые языки пламени, и пожар, мгновенно охвативший весь заколдованный замок, торжествующе заревел на ветру.

* * *

Из пылающей крепости спаслись очень немногие. О гибели Велизария даже и не говорили: все каким-то образом сразу поняли, что барон мертв. Будь он жив — не загорелся бы и замок…

— К-колдун в-вырвался, — молвил Вульфила, обтирая широкой ладонью вспотевшее лицо. Багровые отблески плясали в его глазах, перебегали по вспотевшему лбу. — В-вон в-взлетает… В-вон его хв-вост…

Рейтамира стояла чуть в стороне и смотрела на пламя не мигая. Ее охватило странное чувство торжества, едва ли не восторга. Она смотрела, как погибает, как корчится в веселом лютом пламени ненавистный замок, — и не могла наглядеться. Ей казалось, что душа ее расправляет крылья, доселе смятые чужой безжалостной рукой. Еще немного — и она бы взлетела над пожаром, уподобляясь Черной Птице, той, что прилетает кружить над павшими в бою, а после разносит вести родным. Зловеще, протяжно кликал в ее душе птичий голос: «ме-ертв! ме-ертв!» Умер барон Велизарий…

* * *

Человек, послуживший причиной всего этого переполоха, стоял, никем не замеченный, в тени огромного дерева. Был этот человек молод и высок ростом; пламя выхватывало из темноты его длинные черные волосы, спутанные, как грива дикого коня, и то и дело сверкали в темноте ярко-синие глаза. Его веселило разрушение, которое он причинил.

Разговоры Рейтамиры о милосердии, наверное, встретили бы у него полное непонимание. Ему ничуть не жаль было погибших в огне дьявольского пожара воинов. Во-первых, воин для того и берет в руки оружие, чтобы когда-нибудь погибнуть. А во-вторых, по слухам, эти люди служили человеку жестокому и — что гораздо страшнее обычной человеческой жестокости — заключившему сделку с колдуном.

Конан из Киммерии побывал при дворе правителя Хоарезма. Случилось это, можно сказать, совершенно случайно: преследуя буйных запорожских козаков, с которыми были у киммерийца свои счеты. Раненый в глупой уличной потасовке, где какой-то глупый воришка пырнул его кинжалом, он застрял в Хоарезме. Мечась на постели в доме добросердечной женщины, которая рассчитывала получить от спасенного воина некоторое количество золотых (а заодно, быть может, и теплой ласки, ибо красивая внешность и внушительные стати варвара произвели на нее сильное впечатление), Конан изрыгал страшнейшие проклятия дураку, который посмел нанести ему увечья.

В конце концов «увечья» были залечены, от ран не осталось и следа, и Конан поднялся с постели, очень недовольный. Женщина получила десяток золотых, поскольку попросила об этом. На большее ей рассчитывать не приходилось.

И тогда она, угощая его вином и тихонько пристраиваясь поближе к иссеченному шрамами могучему плечу киммерийца, проговорила:

— Как ты собираешься жить дальше, Конан? Киммериец метнул на нее удивленный взгляд.

— Ты вылечила меня, спасибо. Я тебе заплатил — разве ты чем-то недовольна?

— Я всем довольна, — ответила женщина, немного обиженная.

Она не понимала, почему не нравится этому человеку. В представлении хоарезмийцев жировая складка на животе, пышная, колышущаяся грудь и круглое лицо были признаками неотразимой женской привлекательности. Конану же нравились женщины крепкие, с тонкой талией. И не такие назойливые.

А эта, несмотря на всю ее добросердечность, становилась просто невыносимой. Так и липла, точно халва к пальцам приклеивалась.

Конан чуть отодвинулся.

— Ты добрая, — сказал он нехотя, — но то, как я буду жить дальше, — не твое дело.

Она глубоко вздохнула.

— Я забрала у тебя все твое золото, — сказала она притворно-покаянным тоном.

Киммериец фыркнул, как конь.

— Этого добра сквозь мои пальцы утекло уже немало. Можешь не печалиться обо мне, добрая женщина. Я всегда найду, где заработать. Крепкие руки и добрый меч не остаются без дела.

— Об этом я и хотела потолковать с тобой, — кивнула женщина и отодвинулась, смирившись с тем, что варвар отказывает ей в ласке. — Наш правитель недавно потерял младшего сына.

— Невелика беда, если старший еще жив, — сказал Конан.

Но женщина видела, что варвар весь подобрался, и взгляд у него изменился — стал куда более внимательным.

Довольная произведенным эффектом, она продолжала:

— Старший жив, но глуп и не вполне здоров. У него бывают сильные припадки падучей болезни, так что правитель из него получится дурной. Да еще, по слухам, он полюбил порошок черного лотоса… А еще, говорят, что он участвует в тайных магических обрядах…

— Вот гадина, — сказал Конан.

— Он угодил прямо в лапы тайных магов, — проговорила женщина. — А они мучают его. Пользуются болезнью несчастного Хейто — так зовут его, наследника нашего, — и совершенно завладели его совестью… Впрочем, все это только слухи, ты понимаешь. Но одно очевидно: Хейто очень болен.

— Никогда не сочувствовал страданиям правителей, — проворчал Конан. — И когда сам сделаюсь королем, они от меня этого не дождутся. Короли тоже никому не сочувствуют. В этом они сходны с наемными мечами.

Женщина пропустила сию решительную тираду мимо ушей, отнеся ее на счет молодости своего собеседника.

— Ты слушай меня внимательно, не отвлекайся, — строго молвила она.

— Я не отвлекаюсь, — рассердился варвар. — Старший сын болен и продался каким-то магам, которых никто в глаза не видел, а младший пропал. Вероятно, следует отыскать и вернуть отцу младшего, если старший такая дрянь. Правитель Хоарезма заплатит за освобождение любимого сынка хорошие деньги.

— Ты понял! — обрадовалась женщина. — Да, наш бедный Бертен в плену.

— Или погиб, — добавил варвар.

— Нет, — женщина вновь приблизилась к Конану и жарко зашептала ему на ухо: — Нет, он жив и томится в плену, в страшном плену! Когда барон Велизарий, гнусный разбойник и колдун, высадился в устье Запорожки, только один наш молодой господин, только Бертен, решился бросить ему вызов с малым отрядом, который был положен младшему сыну правителя. Барон захватил его и теперь кормит его душой своего ручного колдуна.

— Или же он погиб, этот ваш Бертен, — упрямо повторил Конан.

— Предложи свой меч нашему правителю, — сказала женщина. — Он щедро заплатит тебе даже за попытку освободить Бертена из жуткого, безнадежного плена. Попытайся!

И Конан последовал доброму совету — почему бы и нет, в конце концов? На следующий день он появился во дворце и был представлен пред очи скорбного отца.

Правитель Хоарезма был еще не стар, из чего киммериец сделал вывод о возрасте его младшего сына — лет шестнадцати, почти мальчик. Конан поморщился при одной мысли об этом. Ох уж эти чванливые юноши, дети правителей! Если Конан Киммериец когда-нибудь сделается королем, своего сына он будет воспитывать в строгости. Никаких сумасбродных вылазок. Никакого личного отряда, собранного из юных головорезов и готового идти за своим предводителем в огонь и воду.

— Мне сказали, что ты скорбишь, государь, — проговорил варвар бесстрастно. — Что ты потерял младшего сына и многое отдал бы за то, чтобы вернуть его и прижать к своему отцовскому сердцу.

Обветренное загорелое лицо варвара выглядело равнодушным, и печаль царапнула сердце правителя шершавой ладонью. С каким безразличием говорят теперь люди о его боли! Как будто сами они никогда не теряли близких и не знают, что такое — утратить дитя.

— Люди рассказали тебе правду, чужестранец, — отозвался правитель, проводя рукой по черной с проседью бороде. — Если ты можешь помочь мне, то рассчитывай на хорошую награду, только не проси места при моем дворе.

Мгновенный взгляд синих глаз полыхнул в зале для аудиенций, как молния. Едва заметная усмешка коснулась губ киммерийца.

— Благодарю за щедрое предложение, владыка, — отозвался Конан, — но я никак не могу занять пост при твоем дворе, поскольку не желаю осесть на одном месте, сделаться грузным и ленивым. Даже визирь не может завоевать себе королевство. А бездомный наемник — может. В этом разница между жирным визирем и бездомным наемником.

Правитель хотел было возразить, что его неправильно поняли, что он, напротив, никакого места при дворе не предлагает этому безродному бродяге, — но… что-то в ледяном взоре синих глаз остановило его. Внезапно он понял, что наземный меч насмехается. Под личиной бесстрастного, туповатого солдата скрывается изворотливый ум прирожденного жулика и вора.

Как ни странно, это открытие наполнило хоарезмийского владыку надеждой. Именно такой человек в состоянии освободить его Бертена. Если юноша еще жив.

— Я рад, что мы с тобой мыслим одинаково, — кивнул правитель. — Потому я и держу при себе жирных визирей, а хищных зверей отправляю подальше, поручая им различные дела, достойные их доблести.

Тут Конан впервые за время аудиенции широко улыбнулся и протянул руку к слуге, чтобы тот вложил ему в пальцы бокал с вином.

— Расскажи мне об этом Велизарий, — попросил Конан. — Болтают, будто у него на службе настоящий колдун, который пожирает человеческие души…

* * *

В родной деревне Рейтамиры говорили о пожаре. Зарево полыхало по всему небу. До восхода оставалось еще несколько часов, но уже сейчас было светло, как на рассвете. Только страшное солнце всходило на западе. Люди толкались во дворах, задирали головы к небу, переговаривались.

Мать девушки тихо плакала. Она была уверена в том, что ее Рейтамира погибла. Если еще раньше не умучал ее кровавый барон, не истерзали бессердечные солдаты, то теперь-то уж точно настигла ее злая смерть.

Прочие думали совсем о другом.

— Если барону конец, то, значит, мы свободны!

— Стало быть, и дань можно не готовить…

— А тот знатный юноша, сын правителя Хоарезма, — должно быть, и он тоже теперь мертв.

— Он и прежде был мертв, — авторитетно возразил последнему сплетнику деревенский староста. — Его колдуну скормили, забыл?

— А если не скормили?

— А если правитель Хоарезма решит, что это мы спалили замок и извели его сына?

— А если правитель Хоарезма пойдет на нас войной?

Мысли крестьян переходили от одного мрачного предположения к другому. Так уж устроены были эти люди: едва только придет в голову светлая мысль, как мрачные тучей прогоняют ее, словно туча воронья, набросившаяся на кроткую голубку.

И вдруг все разом замолчали.

На дворе показалась Рейтамира. Никто из крестьян не понял, когда и как она пришла сюда. Просто вдруг выступила из темноты. Уже и оплакать ее успели, и счесть мертвее мертвого, а она — живехонька! Платье на ней хорошее, волосы вымыты и убраны под расписной убор, взгляд ясный и строгий. Словно судить своих родных явилась, нарочно покинув Серые Равнины. И с нею — двое, оба при оружии, один колченог и косоглаз, другой обилен телом, могуч и косноязычен.

Деревенские расступились, давая ей дорогу. Мать попробовала было виться возле дочери, видя, что та не только жива-здорова, но и процветает, но девушка едва удостоила взглядом родных.

Решительно отстранила ее Рейтамира, сказала: — Поздно — я уже замужем. Без моей воли меня отдали, и теперь не невольте — ухожу.

Когда это слово — «замужем» — прозвучало столь отчетливо и откровенно, Арригон заметно вздрогнул. Рейтамира не была его женой. Они даже не разговаривали о ее возможном замужестве. А с ее уст сорвалось так, словно она давно уже видела себя супругой Арригона и ничего другого для своей жизни не мыслила.

Гирканец почувствовал, как грудь его расширяется, наполняется теплом. С женой и другом он начнет новую жизнь. Если только отыщут они землю, куда можно будет поставить ногу и воткнуть первый кол, вокруг которого вырастет большой шатер…

— Куда же ты пойдешь, моя горемычная!.. — завела было снова мать, и опять остановила ее Рейтамира:

— Я за мужем моим не горе мыкаю. Уважай и ты меня — перестань по мне плакать.

И попросила отдать ей приданое, которое до сих пор хранилось в плетеной корзине и девичьей комнатке, которую Рейтамира делила с сестрами. Повинуясь сердитому окрику отца, мать доставила корзину, в руки отдавать не стала, поставила к ногам дочери и боязливо отодвинулась. Оба воина стояли за спиной Рейтамиры неподвижно, точно изваяния, но ощущение смертельной угрозы исходило от них так явственно, что его, казалось, можно было потрогать руками.

Младшие и двоюродные сестры украдкой поглядывали на Рейтамиру — кто завистливо, кто сердито: думали разжиться вышитыми рубашками из сестриного рукоделья, а она, гляди ты, вернулась и все забрала! И попробуй возразить, хотя бы тихонечко: тот рослый спутник Рейтамиры, Вульфила, хоть и поглядывает весело, а спорить с ним не все-таки не стоит, такой в землю кулаком вобьет и сверху разровняет, чтобы и следов не нашли!

В свете пожара спешно погрузили на телегу

хлебы, баклажку с молоком, короб с полотнами, предназначенными для свадьбы Рейтамиры (вот и пригодились!), а разбойник Арригон уже впрягал лошадь деревенского старосты — самую откормленную и лучшую. И все это молчком, без всякого почтения к хозяевам. Можно сказать, открытый, откровенный грабеж!

Выезжали со двора, скалясь стрелами, готовыми сорваться с тетивы. Да только здесь можно было и не скалиться. Не посмели в этой деревне противиться лихоимству и самоуправству Велизария — не осмелились и Арригону возражать. Что за люди, в самом деле! Стоит ли сожалеть о них!

* * *

Не многое сумел рассказать о Велизарий и его колдуне правитель Хоарезма. Передал Конану некоторые слухи, а заодно вручил ему баклажку с горючей водой. Воду эту изготавливали в Вендии, и секрет ее состава сохранялся в глубокой тайне.

— Хранил, как величайшую драгоценность, — сказал киммерийцу правитель и глубоко вздохнул. Его ухоженная, густая, черная с проседью борода колыхнулась, и в ней вдруг вспыхнули вплетенные в пряди крошечные кольца с драгоценными камнями. Точно росой была присыпана борода правителя, росой, озаренной рассветным солнцем.

Конан ухмыльнулся собственным мыслям, но вслух проговорил совсем другое:

— Расскажи мне, как пользоваться этой твоей величайшей драгоценностью.

— В этой воде, кроме сорока обычных ингредиентов, которые в сочетании производят жидкость, способную загореться при соприкосновении с воздухом, есть еще сорок первый, нечеловеческий и неземной. Откуда берут его вендийца — остается их неразрешимой загадкой. Ни один человек не расскажет об этом чужаку. Скажу даже более: об этом сорок первом элементе вендиец-мастер может сообщить только своему преемнику. На всю Вендию мастеров таких — не более десятка.

— Должно быть, эта штука стоит целое состояние, — сказал Конан задумчиво, взвешивая на руке баклажку.

Правитель Хоарезма на мгновение насторожился, и камни в его бороде погасли, когда он опустил голову. Но Конан быстро улыбнулся, блеснув зубами.

— Не бойся, правитель! Ты подумал о том, что этот пройдоха-киммериец украдет твою вещь и продаст ее на рынке?

Отец, потерявший сына, в ответ безмолвно кивнул.

Конан хмыкнул.

— Твое предположение не оскорбило меня, потому что подобная мысль промелькнула у меня в голове. Однако любопытство и желание увидеть, как в волшебном пламени сгорит колдун, гораздо сильнее алчности. К тому же, ты ведь щедро вознаградишь меня, не так ли?

Правитель молча приложил к груди растопыренную руку.

— Не сомневайся!

Конан скорчил гримасу. Когда имеешь дело с сильными мира сего, следует быть настороже: никогда нельзя знать наверняка, что выкинет титулованная особа. Иные попадались довольно неприятные — вероломные и жадные. Но случались и щедрые. И таковых обычно больше. Нужно только припугнуть их как следует.

— Я не сомневаюсь, владыка, — молвил Конан. — Расскажи мне теперь о том, как пользоваться этой волшебной водой.

…И никто бы потом не посмел сказать, что киммериец применил полученную ценность не во благо!

Пробравшись к замку, Конан несколько часов наблюдал за ним. Ему, не раз проникавшему в хорошо охраняемые дома вельмож и богачей, не составило труда выяснить, каким образом несут здесь охрану, как часто сменяются стражи и каков порядок прохождения ими по стенам. Ничего особенного.

Впрочем — чему удивляться! Местное население сплошь состояло из трусливых кроликов и глупых баранов (такова была характеристика, которую Копан без колебаний дал жителям этой области, позволившим Велизарию покорить себя и покорно платившим дань этому разбойнику). Естественно, ни один баран не осмелится даже помыслить о том, чтобы проникнуть в твердыню волка.

Воины Велизария — такие же волки, как и их господин, — не могли относиться к покоренным крестьянам без пренебрежения. Замок охранялся, скорее, как дань традиции, ради того, чтобы среди воинов не падала дисциплина. Ну еще и для того, чтобы твердыня действительно выглядела неодолимой.

Ха! Конан ухмылялся и скалил зубы. Для человека, родившегося среди голых заснеженных скал Киммерии, отвесные стены никогда не представляли достаточной преграды. Сняв сапоги и сунув их за пояс, киммериец босиком подобрался ближе к стене. Еще одна беглая тень среди множества колышущихся темных пятен, плодов соития таинственного лунного света и густой листвы деревьев и кустов. Никто ничего не заметил. В замке царили тишина и спокойствие.

Конан хмыкнул еле слышно. Его вытянутая рука коснулась камней стены. И тут киммерийца ожидала первая неожиданность: прикосновение отозвалось неприятной дрожью в кончиках пальцев, и короткие волосы на загривке варвара поднялись, щекоча кожу. Он ощутил присутствие магии.

Эта способность была у Конана врожденной. Он никогда не задумывался о том, имеется ли нечто подобное у других людей. Многие животные чувствуют близость потусторонних сил: кошки выпучивают глаза и застывают в неподвижности, созерцая никому из людей не видимый объект; собаки начинают выть и тоскливо скалить зубы, заранее признавая свое бессилие перед не-

ведомым, от которого даже хозяин не сможет их защитить; кони ржут, бесятся, встают на дыбы и лупят по воздуху копытами… Так почему бы дикому, «нецивилизованному» человеку не реагировать на близость нечистых сил?

Нет таких законов природы, которые помешали бы киммерийцу воспринимать близость магии!

Конан содрогнулся и нащупал баклажку с волшебной горючей жидкостью, как будто хотел обрести в ней поддержку. Отчасти ему это удалось. Теперь он больше не сомневался в своей цели.

Умелые ловкие пальцы рук и ног быстро находили опору в каменной кладке. Прижимаясь к стене всем своим могучим телом, варвар быстро поднимался наверх. В нескольких локтях от края стены он замер, ожидая, пока сверху простучат сапоги. По расчетам варвара, это должно было произойти уже скоро.

Но что-то задержало часовых. Видимо, сцепились языками где-нибудь возле башни, где встречаются два поста. Киммериец скрипнул зубами. Долго еще ему тут висеть? Скоро выпадет роса, станет холодно. Конечно, не киммерийцу бояться ночной прохлады, особенно здесь, в теплом климате, но все-таки это было неприятно. К тому же забираться наверх по влажному камню будет немного труднее. Можно поскользнуться. Конан был высокого мнения о своих способностях скалолаза, но, с другой стороны, никогда не позволял себе расслабляться в таких делах полностью: и на старуху бывает поруха. Особенно если старуха никакого подвоха не ожидает и ослабляет бдительность, начинает допускать небрежности. Тут-то все и случается… А в свете того, что Конан успел узнать о Велизарий и его колдуне, очень не хотелось бы неожиданностей. Лучше бы уж ничего не случалось из незапланированного.

Солдаты — страшные сплетники, с досадой думал Конан. Говорят, будто самые жуткие сплетники — женщины из гарема, но ни одна наложница, ни один евнух и в подметки не годятся в этом отношении солдату, воинственному наемному мечу.

Отчасти это можно понять. Евнухи сплетничают из свойственной им склонности плести интриги и от подавленного властолюбия: перемывая кости владыкам, они чувствуют себя как бы у кормила власти. Женщины болтают, потому что они любопытны. Но солдаты обмениваются сведениями потому, что зачастую от правильного понимания ситуации зависит их жизнь. Ну и все прочее, что было сказано о женщинах и евнухах, солдатам присуще не в меньшей степени.

Наконец сплетники разошлись. Сапоги протопали над головой приникшего к стене варвара. Конан еле слышно вздохнул. Никогда не думал, что стук сапог стражи отзовется в его сердце такой радостью!

Когда шаги удалились, Конан в несколько рывков преодолел остаток пути и гибко, как кошка, забрался на стену. Огляделся по сторонам и метнулся к лестнице, выводящей на внутренний двор замка. Там тоже все было тихо.

Кони услышали шаги, и один тихонько всхрапнул, но на этот звук никто не обратил внимание. Темная неслышная тень пробежала, прижимаясь к стенам, через двор, и скрылась в дверном проеме.

Теперь следовало понять, где Велизарий держит своего колдуна. Если слухи верны, и барон заточил мага в своей крепости как невольника, то колдун должен обнаружиться где-нибудь в подземелье. Ничто не указывает на то, что Велизарий станет нарушать эту добрую традицию — прятать пленников в замечательно сыром, темном и вредном для здоровья подвале.

Конан скрипнул зубами, вспомнив свое знакомство — по счастью, не слишком долгое, — с подобными темницами. Свет киммерийцу не требовался — он недурно видел в темноте. Осторожно ставя ноги на склизкие ступени, варвар начал спускаться под землю.

* * *

Мрак и сырость становились все гуще, так что в конце концов даже киммериец стал задыхаться в этом тяжелом воздухе. Ко всему прочему добавились нездоровые испарения. Здесь пахло, как в гнилом болоте.

— Как в гнилом болоте, где сдохла корова, — уточнил Конан, обращаясь сам к себе.

И почти тотчас из полной темноты ему ответил тихий, сиплый голос:

— Кто здесь?

— А! — обрадовался киммериец. — Берегись, проклятый колдун!

— Ах, — отозвался голос, и все стихло. Капля, сорвавшаяся с потолка и упавшая в какую-то невидимую лужу, звякнула так громко, словно кто-то уронил на каменный пол большой хрустальный бокал, и тот разлетелся на тысячу осколков.

Конан тихо зашипел, ругаясь сквозь зубы. Голос, который дважды отзывался, а затем стих, не был похож на голос колдуна. Очень осторожно киммериец стал пробираться дальше, надеясь отыскать того, кто говорил.

Теперь он жалел о том, что не захватил с собой факела, понадеявшись на свое поистине кошачье зрение.

В таком мраке (возможно, не обошлось и без колдовства!) даже киммериец ничего не видел дальше вытянутой руки.

Под ногами то и дело шмыгали крысы. Дважды остренькие зубки пытались впиться в босую ногу варвара, но Конан отбрасывал нахальных животных ногой, а одного придавил пяткой так, что у зверька хрустнул позвоночник.

Голос больше не давал о себе знать. Конан тем не менее хорошо запомнил направление. Скоро он уткнулся лицом в большую клетку, подвешенную к потолку на тяжелой цепи. Под клеткой валялись обглоданные кости. Киммериец не стал разбираться, что именно это было: остатки трапезы сидящего в клетке или напоминание о прежних ее обитателях.

Конан тронул клетку и не без усилия качнул ее, точно детскую колыбель.

Некто сидящий там зашевелился и вздохнул. Конана обдало зловонием.

— Кром! — прошептал киммериец. — Кто ты?

Хлопнули крылья, по железным прутьям заскрежетали когти. Из чьего-то горла вырвался стон, а затем человеческий голос проговорил:

— Сон.

— Я не сон! — взревел киммериец. — Я — живой кошмар, понял? Хватит морочить мне голову! Кто ты?

— Сон, — упрямо повторил голос.

Конан протиснул пальцы между прутьями решетки и нащупал измазанные чем-то липким перья. Провел, превозмогая отвращение, по горячему птичьему телу выше, нашел длинное голое сморщенное горло.

— Гриф! — вскрикнул киммериец, убирая руку прежде, чем она познакомится с прикосновением острого тяжелого клюва.

— Сон, — в третий раз проговорила птица и тяжело пошевелилась. — Я сплю.

— Ты не спишь, проклятье на твою лысую голову! — сказал Конан, потеряв всякое терпение и забывая о необходимости быть осторожным. — Я здесь! Я — живой кошмар! Я из тебя все перья вытрясу! Говори, кто ты такой!

— Я… — Гриф несколько раз испустил странный звук, напоминающий клекотание. — Мое имя… Он забрал мое имя! — вдруг выкрикнул он и закашлялся.

Кашель долго перекатывался по длинному горлу. Когти скребли и скрежетали.

— Бертен, не так ли? — спросил Конан. — Так тебя звали?

— Не помню, — горестно сказал гриф. — Я стервятник. Меня кормят падалью.

— Да уж, — согласился Конан, — воняет здесь изрядно. Ну вот что я тебе скажу…

— Сон, — перебил его гриф и затих. Конан сильно встряхнул клетку,

— Ты человек, а я не сон, — объявил Конан. — Я намерен освободить тебя. Мне за это хорошо заплатят.

— За меня заплатят? — переспросил гриф. Он явно не все понял из услышанного. Кроме того, наполовину пребывая в болезненном бреду, заколдованный принц не был до конца уверен в том, что происходящее с ним — реальность. — Кто заплатит за стервятника?

— Твой отец, — сказал Конан. — Ладно, помолчи. Я все сделаю. Ты только слушайся меня. Ты понимаешь?

— Сон… — с облегчением вздохнул гриф, и на Конана полетела новая волна зловония.

Ворча и ругаясь, Конан начал возиться с замком клетки. Для опытного взломщика разобраться с этим замком было бы несложно, но — вот беда! — здесь работали какие-то странные чары. Замок, с виду самый что ни на есть обыкновенный и простой, упорно не поддавался никаким усилиям варвара.

— Магия, — пробормотал Конан. Это слово в его устах всегда звучало как самое грязное ругательство.

— Сон… — отозвался гриф эхом и шевельнул крыльями.

— Очнись, животное! — крикнул варвар, просовывая между прутьями кулак и стукнув грифа в бок. — Где колдун?

— Колдун? — Гриф всполошился и сделался на миг похожим на самую обыкновенную курицу. Он встопорщил перья и затоптался на месте. — Колдун? Какой колдун?

— Здесь был колдун, который превратил тебя в птицу, забрал твое имя, твою душу, твой разум… Неужели ты ничего не помнишь?

— Ах, ах, — раскудахтался гриф. — Больно, больно… страшно, страшно… Нет, нет, нет, не говори о нем, не говори о повелителе…

— Велизарий? — спросил Конан. Он вдруг догадался, в чем дело. Нет никакого пленного колдуна! Нет, и никогда не было. Велизарий, сам барон — вот кто занимался магией в этом проклятом замке!

— Только не называй его имени, иначе он придет сюда! — жалобно проговорил заколдованный принц. — Я боюсь! И ты боишься!

— Вот уж нет, — объявил Конан. — Кого я не боюсь, так это какого-то глупого колдуна! Жди меня здесь, — торжественно приказал варвар несчастному грифу, как будто запертая в клетке птица могла куда-то подеваться за время его отсутствия. — Я вернусь за тобой. И принесу тебе подарки.

— Мясо? — спросил гриф жадно и сверкнул в темноте красноватым глазом. — Дохлого быка?

Отменно выдержанного быка, пролежавшего на солнцепеке несколько дней?

Конан плюнул и стал выбираться из подземелья. Задача упрощалась — и осложнялась одновременно.

Киммериец не сомневался в том, что колдун и творение его рук каким-то образом связаны. Так всегда бывает. Уничтожишь мага — и тотчас рушится все, что он создал. Следовательно, замок, где сейчас находится варвар и где томится пленный Бертен, надежда Хоарезма, вполне вероятно сгорит вместе со своим творцом. Это сильно осложнит задачу по спасению принца.

Осложнит — да, но не сделает ее невыполнимой!

Ухмыльнувшись своей самой отвратительной ухмылкой, Конан покинул подземелье и вернулся в коридор, ведущий во внутренние помещения главной башни замка.

Он миновал несколько пустых комнат, затем поднялся на второй этаж по винтовой лестнице и услышал голоса. Осторожно заглянув в полуоткрытую дверь, киммериец заметил десяток воинов, которые готовились отойти ко сну. Кто-то сидел с кружкой вина, кто-то штопал одежду, некоторые просто болтали, устроившись поближе к очагу. Один или два чистили оружие. Мирная картина.

Конан покачал головой. Жаль, что некоторые из этих славных ребят — если не все — скоро станут добычей огня. Конан был уверен в том, что ни один из добрых воинов не является участником магии. Большинство даже не подозревает о том, что их предводитель занимается колдовством. Слухи о пленном колдуне, который якобы покорен Велизарием и исполняет его просьбы, распущены, скорее всего, самим Велизарием.

Ну что ж, солдат для того и приходит в этот мир, чтобы покинуть ясное небо и дневное солнце раньше времени. Ни один человек не живет вечно. А солдат живет меньше, чем обычный человек. Зато — весело!

Конан скривил рот. Ничего не поделаешь. Сам киммериец тоже не раз рисковал жизнью. Таковы правила игры, в которую все они ввязались.

Миновав общую залу, Конан прокрался дальше.

И наконец перед ним предстала невысокая резная дверь. Узор в виде сплетенных змей сразу не понравился киммерийцу и заставил его насторожиться. Ну кто еще захочет жить за дверью, которую охраняют змеи, пусть даже не живые, а изображенные на мягкой ореховой древесине! Только колдун.

И Конан прикоснулся к дверной ручке.

Дверь зашипела, змеи ожили и повернули к варвару маленькие плоские головы.

— Ох, какой я плохой! — обратился к ним Конан. — Я ужас какой плохой! Злой и жестокий варвар — вот я кто!

С этими словами он вытащил из ножен острый, как бритва, кинжал и срубил сперва одну плоскую голову, а затем и другую. Истекая ядом, головы упали на пол и покатились по каменным плитам коридора. Они лязгали зубами и пытались ухватить варвара за ногу, но Конан ловко увернулся от них. Спустя мгновение головы затихли, а извивающиеся на двери длинные, точно хлысты, тела, обвисли. Из них потекла черная кровь. Конан отошел в сторону, чтобы случайно не наступить в образовавшиеся лужи. Он не сомневался в том, что и кровь у этих змей ядовитая.

Обуваться он не спешил. Скоро придется бежать, карабкаться — если он поскользнется и упадет, смерть почти неминуема.

Конан толкнул дверь плечом и вихрем ворвался в комнату.

Там было темно, только горела в углу маленькая масляная лампа. Она была заправлена каким-то отвратительным маслом, которое выделяло при сгорании гнусный удушливый запах.

На низкой кушетке в углу, возле лампы, лежал Велизарий — высокий, худой мужчина со смуглым лицом, на котором выделялся огромный мясистый нос. Казалось, он спал. Широкие ноздри его раздувались, жадно втягивая запах, исходящий от лампы. Конан сделал еще один осторожный шаг по направлению к колдуну и тут заметил, что в темном воздухе над спящим колеблютсякакие-то странные полупрозрачные фигуры. Киммериец замер. Тени то свивались, сплетались между собой, образуя чудовищные единые существа с несколькими головами и десятком рук, то разлетались по комнате, выворачивая себе конечности в болезненном танце. Их призрачные пустые рты были распахнуты в бездну, и в самой глубине этой бездны, как показалось Конану, различаются еще тысячи горящих глаз и разинутых в беззвучном крике ртов…

Колдун спал, и Конан видел его сны.

Неожиданно у киммерийца закружилась голова. Лампа выделяла какое-то наркотическое вещество, понял варвар. Оно и вызывало эти жуткие видения, делало их зримыми, почти осязаемыми.

Если Конан помедлит здесь еще немного, зелье начнет оказывать свое действие и на него. Неизвестно, как долго сможет сопротивляться ядовитым испарениям крепкий организм варвара.

Нужно действовать — решительно и немедленно!

Конан потянулся к баклажке с горючей жидкостью.

В этот миг колдун открыл глаза и устремил их взгляд прямо на варвара.

— Кто ты? — спросил он странным, сдавленным голосом, исходившим из самой его утробы.

Конан вдруг понял, что колдун разговаривает с ним, не разжимая узких, посиневших от судороги губ.

— Я твоя смерть, — ответил Конан, вытаскивая из баклажки пробку.

— Ты умрешь вместе со мной, — равнодушно, ровно проговорил колдун. — Я заберу свою смерть с собой.

— А вот это мы проверим! — воскликнул Конан.

Видения колдуна заметались по комнате, встревоженные. Среди бесплотных теней киммериец вдруг заметил новую, которая появилась только что в призрачной толпе и, видимо, послужила причиной общего беспокойства. Эта новая тень была рослой, жирной, с огромным животом и ногами, похожими на стволы столетних деревьев. Физиономия существа была отвратительной: с гигантскими клыками, торчащими из пасти, с расползшимися по лицу кривыми, слезящимися глазками… И неожиданно Конан понял, что видит перед собой собственный образ — таким, видимо, вторгся киммериец в больное, наполовину отравленное, спящее сознание Велизария.

Брюхо? Толстенные ноги? Слезящиеся глазки? Да это какой-то омерзительный обжора! С чего проклятый колдун взял, что Конан-киммериец выглядит — или будет когда-нибудь выглядеть! — вот так?! Ненависть вскипела в варваре жаркой пеной. Возможно, тяжелое сложение, которым отличался киммериец, и допускает, что к старости он растолстеет… Если доживет до старости… Если позволит себе сидеть сиднем, ничего не делать, а только лопать и лопать… Но ведь этого никогда не случится!

И Конан решительно облил колдуна с головы до ног горючей жидкостью.

В тот же миг видения исчезли, растворились, как будто были нарисованы, и их смыло потоком воды. Скрылась и образина, представлявшая Конана. Колдун заворочался на своей тахте, застонал, закряхтел. Глаза его закрылись, чтобы распахнуться вновь — теперь уже свободные от затуманенности видениями.

— Кто ты? — вскрикнул он. Больше не колдун во власти ядовитых испарений магического масла, но перепуганный человек. — Кто ты такой?

— Твоя смерть, — просто повторил варвар. — Довольно ты злодействовал, Велизарий.

— Что тут такое? — Барон провел руками по бокам, нащупал липкое жирное масло. И в то же мгновение вспыхнул, как факел.

Этот горящий сгусток материи был еще жив. Он вскочил с тахты, которая моментально превратилась в костер, и заметался по комнате, завывая, как одинокий, истерзанный тоской волк.

Занялись стены комнаты. Конан, не дожидаясь остальных «чудесных превращений», бросился бежать вон.

Он пронесся по коридору как раз в тот миг, когда из общей залы один за другим выскакивали потревоженные воины. Звенело оружие, гремели крики, стучали сапоги по каменным переходам. Весь замок ожил. Но пламя стремительно распространялось по магическому творению Велизария, и никакие человеческие усилия не могли преградить ему дорогу. Один за другим воины оставляли свои попытки загасить пожар и начинали спасать собственные жизни. Но одни оказались заперты огнем в комнатах и погибали там, задыхаясь от дыма и жара, другие, охваченные огнем, катались по полу и умирали от ожогов, третьи выпрыгивали из окон и разбивались на каменных плитах двора.

Были, впрочем, и такие, кто уцелел. Но таких оказалось очень немного.

Кашляя и обливаясь слезами, Конан мчался по коридорам, и огненный шар гнался за ним, как живое существо, намереваясь поглотить собственного создателя. Баклажка давно была брошена, огонь пожрал ее, не заметив. Он просто уничтожал все. В этом был смысл его бытия. Таким создали его вендийские мудрецы. Таким сотворил его таинственный сорок первый элемент волшебного состава.

Во все эти премудрости не вдавался киммериец, когда летел, преодолевая по три-четыре ступеньки за раз, вниз, в гадкое вонючее подземелье.

Теперь у него был факел. Замок раскалялся, болото под ногами закипало, крысы лавиной хлынули навстречу варвару и едва не сбили его с ног. Проклиная все на свете, киммериец пробирался по шевелящимся, копошащимся тельцам. Они отчасти спасали его от невыносимого жара.

Наконец перед Конаном предстало само подземелье. Теперь низкое тесное пространство было освещено багровым светом, который исходил от раскаленных стен погибающего замка. В этом свете киммериец увидел мерзкие ржавые пятна на полу, блестящие жирным блеском потеки на стенах, крысиные тушки, во множестве валявшиеся повсюду, и клетку, подвешенную к потолку. Клетка тоже, несомненно, уже нагрелась, хотя ее спасло то, что она не прикасалась к стенам и полу. Но цепь, которой она крепилась к потолку, уже начала накаляться, и верхние звенья ее светились так, как светится кочерга, долго пролежавшая в камине.

А в клетке, достаточно тесной для грифа, скорчился молодой человек. Прутья впивались в его тело. Руки он просунул наружу, голову подогнул к груди, ноги подтянул к животу. Застыв в этой неудобной позе, он громко стонал и плакал. Слезы, срываясь с его щек, падали на пол и там шипели и испарялись.

— Бертен! — позвал Конан.

— Сон, сон, сон, — быстро забормотал юноша. — Больно, больно…

Конан без труда сорвал замок с дверцы и начал вытаскивать пленника на волю. Он отбивался и рыдал в голос, явно опасаясь какого-то нового бедствия, которое, несомненно, должно было вот-вот постигнуть его.

— Я хочу тебя освободить, — говорил Конан, сжимая выдергивающуюся руку юноши своими мощными пальцами, точно клещами. — Меня прислал твой отец. Ты поедешь домой, в Хоарезм. Ты меня понимаешь?

Молодой человек рычал и вырывался. Конан наконец решился на крайнее средство. Он ударил пленника кулаком по голове и без особого труда высвободил из клетки обмякшее тело. Затем, взвалив Бертена себе на плечо, побежал обратно к лестнице. Здесь творилось настоящее безумие. Крысы покрывали ступени сплошным ковром. И по этому движущемуся ковру пронесся киммериец со своей ношей.

А наверху уже бушевало пламя. Набросив плащ так, чтобы укрыть голову и себе, и освобожденному пленнику, Конан гигантскими прыжками помчался сквозь пожар. Плащ загорелся, но Конан уже вылетел во двор и сбросил плащ на землю.

В общей суматохе воины не обратили внимание на еще одного, вырвавшегося из пожара. Конан скользнул в тень и притаился там, прячась за стволом большого дерева.

Глава вторая СТО ЗОРКИХ ОЧЕЙ ПАВЛИНА

Известный в Хоарезме господин Церинген — торговец шелком, человек богатый, с причудами, но тем не менее весьма уважаемый. В его жизни, конечно, случалось (и до сих пор имеется) немало такого, о чем он предпочел бы никому не рассказывать. Но в целом… в целом он вполне доволен своей участью.

Бывали времена, когда, кроме шелка, господин Церинген приторговывал еще и живым товаром. И не какими-нибудь вульгарными рабами, годными разве что для черной работы в поле, на мельнице или на галере, — вовсе нет! Нежнейшими девушками, отменно воспитанными, выпоенными молочком, благоуханными, искусными в ласках, способными удовлетворить любые запросы мужчины — в постели, разумеется. Не на кухне и не в прачечной.

Господин Церинген сам их воспитывал, сам отшлифовывал их умения. И о себе при том, конечно, не забывал.

М-да… Бывали времена.

А потом в его жизнь вмешалась злая судьба, и все пошло кувырком.

Началось с того, что господин Церинген отыскал себе нового компаньона, некоего Эйке, с которым собирался отправить караван шелка… И кое-чем еще, о чем этот самый глупый компаньон даже не догадывался. Сие «кое-что», со связанными мягкими лентами руками, помещалось в отдаленной телеге, под строгой охраной. Кроме того, девушки-рабыни были запуганы и охранялись верными слугами Церингена. Никаких неприятных неожиданностей от этого предприятия не предвиделось.

Эйке, как достоверно было известно господину Церингену, — представлял собою сущего теленка. Он был сыном одного богатого торговца, ныне покойного, и совсем недавно принял в свои еще неокрепшие руки бразды правления делами отца. Для целей Церингена такой компаньон был настоящей находкой — состоятельный, неопытный, восторженный.

Но вот незадача — на беду отыскался у Эйке сводный брат, сын отцовой наложницы и наверняка беглый раб. О его существовании Эйке узнал случайно, когда разбирал документы, оставшиеся от покойного отца. Будучи глуп (Церинген настаивал на этом определении), Эйке вознамерился восстановить свою семью. Мол, брат — родная кровь…

Брат этот (чтоб ему провалиться в преисподнюю, к демонам в глотку и глубже того!) оказался сущим пройдохой. Не стоило тратить на сыщиков и гроша, чтобы обзавестись подобным родственничком, а неразумный Эйке выложил не один десяток золотых — и все ради того, дабы выудить из самых вонючих трущоб Хоарезма своего непутевого сводного брата Тассилона, черномазую морду.

Эйке обрадовался новообретенному родственнику, приветил в своем доме, посвятил в торговые и прочие дела. Словом, признал за близкую родню.

И вот этот-то прожженный, битый-перебитый, все на свете, кажется, испытавший братец Тассилон и вмешался в замечательные затеи господина Церингена, многоуважаемого торговца из Хоарезма. Всунул, куда отнюдь не просили, свой сломанный в драке нос, вынюхал благовония, коими умащали драгоценных рабынь, а затем решительно внес собственные изменения в столь превосходно задуманный план. И под конец… О том, что случилось под конец всей этой истории, господин Церинген старался не вспоминать, хотя как тут забудешь! Этот самый сводный братец Эйке, этот проклятый Тассилон, да разорвут его чрево демоны преисподней, — этот Тассилон лишил господина Церингена всех его мужских достоинств. Проклятые девчонки, освобожденные рабыни, скрылись. И уж конечно, Тассилон с Эйке помогли им попасть домой, откуда они были с такими трудами похищены. А одну из них, красавицу Одилию, робкую и кроткую, Эйке оставил себе. Не для утех — он взял ее в жены. Как такое пережить?

Вечное проклятье Тассилону! Вечное проклятье его легковерному и добросердечному братцу Эйке! И распутной Одилии — тоже! И еще одной женщине, о которой и вспоминать-то неприятно…

Элленхарда — вот как зовут узкоглазую разбойницу, подругу Тассилона, гирканку. Почти черна от загара, волосы вымазаны салом и заплетены в тонкие, как плетки, косицы, а к концам их привешены колокольчики, колечки, тряпичные куколки, кусочки меха, звериные коготки… Женщина-воин, наружностью страшная, как смерть от заражения крови, нравом лютая, словно гирканская зима во время снежной бури, и в общении неприятная, точно пукающая жаба. А Тассилону была эта уродина дороже собственной жизни. Чего ожидать от черномазого, если большую часть своей никчемной жизни он провел в трущобах!

Проклятые, проклятые… И ведь ничего с ними не делается — живут себе припеваючи в богатом доме Эйке в Хоарезме, неподалеку от дворца самого правителя. И поставляют шелка ко двору. Говорят, старший сын правителя, Хейто, в этих шелках ходит.

У принца Хейто — падучая болезнь, да и вообще он юноша очень нервный, склонный к припадкам ярости. А как наденет на голое тело шелковую рубаху, сшитую из товара, поставляемого Эйке, так и успокаивается. Какой-то особенный шелк, ласковый и прохладный. «Меня словно волшебные пери ладошками по коже гладят», — так объяснял свои ощущения наследник после очередного укрощенного припадка.

Ну почему этому Эйке такое везение?! Почему боги не отомстят ему за то, что он со своим братом-разбойником сотворил с Церингеном?

Постыдная тайна тяготила Церингена. Единственное, на что он надеялся, — смерть всех его недругов принесет ему успокоение.

Свою сладкую месть он начал с Эйке, благо тот жил в Хоарезме и совершенно не скрывался. Считал, видимо, что во всем прав — а правому незачем таиться и прятаться.

Вот и посмотрим, кто здесь прав и кому следовало бы зарыться в землю по самые уши!

* * *

Светлейший Арифин, Венец Ученых, никогда не открывал свое истинное лицо перед непосвященными. Но здесь, как ему сказали, не следует таиться. Дом, куда его пригласили, славен и богатством, и щедростью, и почтением к ученым мужам. Кроме того, хозяин этого дома поражен тяжелым душевным недугом и жаждет очищения. Он ищет знания и рвется вступить в тайный орден, о котором обладает, как и всякий обыватель, весьма смутными представлениями.

Обычным смертным Арифин представал как мелкий лавочник, торговавший в портовой улочке Хоарезма сладкими булками, холодной фруктовой водой, разными травками для жевания, полезными для зубов и бодрости духа, а также забавными амулетиками в виде морских змеек, ракушек и кораблей, вырезанных на скорую руку из кости, дерева и перламутра. Вся это вполне невинная торговля позволяла ему иметь широкие связи, не вызывая ни малейших подозрений.

Ибо под внешностью добродушного, лысоватого, бородатого крепыша с добрыми глазами скрывался Верховный жрец тайного Ордена Павлина, раскинувшего свои сети по всем крупным портовым городам. Имелись адепты этого учения и в Хауране, и в Пунте… Но центром их по праву считался Хоарезм — оживленный торговый город, лежащий на перекрестье путей, ведущих в Вендию, город, где всегда бурлила жизнь и решались, как мнилось многим, судьбы всего мира.

— Входи, входи, почтенный, — кланялся Арифину слуга, наученный господином заранее (обычно мелочные торговцы и разносчики недорогого товара встречали в этом доме совсем другой прием). — Господин Церинген давно ждет тебя. Проходи, прошу тебя, в эти покои…

С подозрением оглядев холеного, одетого во все белое, босоногого слугу с безупречно чистыми ступнями ног и выкрашенными красным ногтями, Светлейший Арифин ступил в прохладу покоев дома Церингена. Со всех сторон глядели на него изображения птиц, бабочек, цветов. В маленьком бассейне посреди мраморного пола плескали золотые рыбки.

Слуга бесшумно скользил впереди по холодным плитам. Шлепая дешевыми сандалиями, Арифин едва поспевал следом за проворным слугой. Его смуглая лысинка покрылась каплями пота, а от внезапного перехода с уличной жары в полумрак и прохладу богатого дома Светлейшего бросило в дрожь. Тем не менее он не позволил жалкой плоти одерживать верх над высоким духом, и дрожь постепенно улеглась, укрощенная кратким молитвенным заклинанием.

Господин Церинген ждал почтенного гостя в шелковых апартаментах, удобно устроившись в креслах между тоненьким столиком из красного дерева и изящным резным шкафчиком, полным тонкой полупрозрачной посуды, которой никогда не пользовались, — изделиями умельцев Кхитая.

— Любезный… э-э… Почтенный… Достопочтенный мой и дражайший Арифин! — захлопотал Церинген навстречу гостю.

— Мой титул — Светлейший Венец Ученых, — негромко произнес Арифин, останавливаясь посреди покоев.

— Церинген… э-э… Хоарезмийский, — представился торговец шелком и, привстав, склонил голову.

Оба замерли, рассматривая друг друга.

Церинген был изнеженным, манерным человеком средних лет, увы — без бородки, с неприятным, даже визгливым голосом. Это впечатление усиливалось привычкой слегка растягивать слова при разговоре. Он полулежал, облокотившись о вышитые шелком подушки и жеманно обмахиваясь кружевным платком.

Арифин, напротив, выглядел подчеркнуто земным, плотским человеком, стоящим обеими ногами на твердой почве. Крепкий, загорелый, с короткопалыми руками, он казался воплощением Повседневности.

— Садись, прошу тебя, — махнул бледной рукой Церинген, указывая на кресло.

Не теряя достоинства, Арифин опустился на подушки.

— Окажи мне честь — угощайся, — продолжал Церинген.

Слуга тем временем безмолвно расставлял на столике вазочки с засахаренными фруктами, цукаты, апельсины, кувшины с вином и подслащенной водой.

— Благодарю, — молвил Арифин, даже не пошевелившись.

Повисло молчание. Церинген нервно ерзал на полушках — ждал каких-то немедленных и сногсшибательных откровений. А простой торговец мелочным товаром, которого при другом положении вещей и близко бы к этому роскошному дому не подпустили, рассматривал господина Церингена холодными, оценивающими глазами и безмолвствовал.

Наконец он обронил:

— Да… Душа твоя в великом смятении, брат непосвященный, и только Ее Высочество Павлин может исцелить тебя светом своего серебряного ока…

Все это звучало непонятно, но чрезвычайно заманчиво. Церинген тихонько засопел, а Светлейший Арифин взял на колени вазочку с цукатами и принялся с аппетитом кушать.

Затем он вновь обратился к хозяину дома, совершенно не смущаясь тем обстоятельством, что говорит с набитым ртом и по густой всклокоченной бородке у него течет сладкая густая слюна:

— Наш Орден — тайный, и всякий, кто прикасается к сокровенному знанию Павлина, обязан хранить эту тайну до конца своей жизни. Кара за разглашение — смерть!

— Очень хорошо, — кивнул Церинген.

— Кроме того, ты не должен содрогаться при виде жестокости, не должен иметь в душе своей страха смерти, не должен бояться пыток, вообще должен уметь отрешиться от всего земного…

— Хорошо, — повторил Церинген.

С аппетитом жуя и шумно потягивая прямо из кувшина, Светлейший Арифин рассказывал новому адепту о своем Ордене, основной целью которого является, несомненно, разрешение всех проблем и трудностей, которые, подобно плотинам по весне, запруживающим реки, возникают в человеческой душе или препятствуют мерному течению человеческой жизни.

— Мы отрицаем зло, — вещал Арифин, — и служим исключительно добру, а омовение в Источнике Павлина позволяет нам настроиться на философский лад и тем самым разрешить любую проблему.

— Любую… — прошептал Церинген. Арифин удостоил его ледяным взором.

— Любую! Ибо все препятствия — вот здесь, — он указал на грудь, — и вот здесь, — он сильно ткнул себя пальцем в лоб. — И больше их нигде нет! Мы не одобряем шумных, многолюдных ритуалов, не практикуем жертвоприношений, как это делают невежественные идолопоклонники и приверженцы древних богов. Ну вот, например, если ты не слышал: гирканцы поклоняются Четырем Ветрам. Дарят им дым от сожжения мяса жертвенных животных и считают их повелителями четырех времен года. Ну не глупость ли это? А в Киммерии — это такая далекая горная страна, приспособленная для жизни коз или каких-нибудь туполобых яков, — там верят в злобного бога Крома. Этому Крому даже молиться бесполезно, он только на то и годен, чтобы принять в свои железные объятия погибшего в битве воина. Что он делает с женщинами или немощными стариками, которые отходят от земной жизни в Серые Равнины, — это неведомо даже самим киммерийцам. Исключительно глупая религия! Но это — для невежд, а мы — мудрецы. Так оставим же все мирское бренному и несовершенному миру! Мы верим исключительно в умственный и духовный контакт с нашим покровителем — Павлином.

— Следует ли понимать павлина как некую птицу, которую выкармливают ради того, чтобы она представляла собой божество… или же сия птица является конкретным телом, в котором вожделенное божество может воплощаться? — осмелился вопросить Церинген.

Светлейший Арифин поперхнулся цукатами и несколько минут отчаянно кашлял, побагровев так, что Церинген не на шутку перепугался и даже позвал слугу, дабы тот помог гостю освободиться от застрявшего в горле кусочка. По счастью, все обошлось, и Верховный Жрец избежал столь бесславной кончины в доме торговца шелком (что вызвало бы кривотолки и в конце концов могло бы привести к разоблачению тайного ордена!).

Наконец Арифин изволил дать пространный ответ на столь невежественный вопрос:

— Павлина надлежит понимать не буквально, но иносказательно, как вместилище множества божественных очей, неустанно и неусыпно взирающих на нас из иного мира — мира, где вершатся низменные судьбы людей. Туда, в этот мир, надлежит стремится всей душой, окном же является Павлин. Ибо Павлин представляется в виде Силы, порождающей все события и явления нашей жизни. Для умения пользоваться этой Силой необходимо поверить в Павлина, научиться вступать с ним в контакт и открывать перед ним все свои помыслы без страха и утайки, без сомнений и колебаний. Однако перед тем, как приступить к обращениям к Павлину надлежит изгнать из своего сердца зло — разрушительную силу, которая мешает тебе усовершенствоваться.

Господин Церинген заскучал. Однако он чувствовал, что за всеми этими высокопарными словесами скрывается нечто совершенно реальное, а именно: хорошо замаскированная организация, разветвленная, с большим числом обученных братьев. Есть среди них, конечно, умствующие жрецы, но наличествуют и умелые, опытные организаторы, а также имеются и проворные, не знающие сомнений и состраданий исполнители. И уж в чем-чем, а в том, что у этих исполнителей крепкие кулаки, быстрые ноги и острые кинжалы, господин Церинген был более чем уверен.

Так что остается одно: вступить в число братьев Ордена Павлина, омыться в «ритуальном источнике очищения» (что бы это ни означало на самом деле), поведать собратьям о надругательстве, которое произвели над ним, господином Церингеном, Эйке со своим братом и его подругой… и просить помощи.

* * *

Не подозревая ни о каком могущественном тайном ордене, который вот-вот ополчится на его мирный дом, Эйке радовался рождению первенца — красавица Одилия подарила ему дочь.

Впрочем, «дочь» — слишком громко сказано. Чересчур помпезное наименование для крошечного существа, оповестившего о своем появлении на свет громкими криками. Девочка была толстенькая, хорошенькая (как казалось ослепленным радостью родителям) и обладала завидным аппетитом.

Одно только омрачало семейное счастье: старший сводный брат, Тассилон, был теперь далеко и не мог видеть племянницу.

Старый Игельгус, старший доверенный писец при хоарезмийском дворе, давний приятель отца Эйке, явился с визитом дружбы к молодому купцу, как только были проведены все надлежащие очистительные обряды, и мать с младенцем перестали таиться в глубине дома, опасаясь дурного глаза.

Игельгус сразу заметил, как преобразился некогда унылый, холодный и заброшенный дом старого друга. В последний раз старший доверенный писец посещал купца незадолго до его смерти. Отец Эйке готовился отойти в мир иной уже несколько лет, поскольку страдал от неизлечимой болезни, и совершенно запустил хозяйство.

Ему было безразлично, что происходит вокруг него. Его разум погрузился в страдания немощного тела, а всякие уборки и попытки ремонта, которые затевали домашние, раздражало господина, он начинал плеваться кровью и желчью, а потом у него случался припадок.

Поэтому все ходили на цыпочках и переговаривались только шепотом, стараясь не производить громких звуков.

А потом старый хозяин умер. В права наследства вступил Эйке. Он тоже некоторое время не решался что-то менять в доме, как будто в любой момент мог явиться строгий отец и сделать ему выговор, а то и наказать. И только после женитьбы на Одилии все в этом доме изменилось.

Игельгус не мог не радоваться столь благотворным переменам. Тогда все здесь кричало об отсутствии хозяйской руки, стены просили побелки, фонтан давил скупую слезу и умолял об очистке, а веселые росписи внутреннего дворика слепо таращились осыпавшимися глазами и, казалось, подмаргивали — мол, поднови нас!

Сейчас все это радовало глаз свежими красками. Фонтан журчал, как и положено фонтану, на маленькой клумбе пестрели цветы. Весь дом преобразился, помолодел.

Эйке принимал гостя во внутреннем дворике возле фонтана, как тот любил, — без особых церемоний, но от души, угощал прохладной водой, сладостями. На краткое время показалась из покоев Одилия. Старик так и ахнул при ее появлении. Она и раньше была чудо как хороша, но сейчас… Материнство явно пошло ей на пользу. Это была статная, уверенная в себе женщина, хозяйка дома.

Что с того, что не сын у нее родился первым, а дочка! В любви Эйке она была уверена. Как и в том, что сумеет подарить ему еще не одного мальчишку.

— Для начала сойдет и девочка, — отшучивался Эйке, как и полагалось в Хоарезме, где все мужчины традиционно предпочитали видеть вокруг себя сыновей. Однако Игельгус понимал, что молодой отец по-настоящему счастлив.

Говорили о прошлом, вспоминали отца Эйке, поминали и Тассилона — что-то сейчас поделывает сводный брат в гирканских степях?

Странный он человек. Когда. его разыскали в какой-то жуткой вонючей норе в воровских кварталах Хоарезма, он даже не удивился. Пошел с людьми Эйке так, словно оказывал им величайшую любезность, и не снимал руки с кинжала. И подруга его, гирканка, кралась следом, как будто выслеживала добычу.

Старший брат не без удивления понял, что младший, законный наследник их общего отца, действительно готов полюбить вновь обретенного родственника. И нехотя, сопротивляясь новому, незнакомому для себя чувству, ответил на этот родственный призыв. «Брат, — сказал ему тогда Игельгус, — это друг, которого дала нам сама природа». Что ж, Тассилон сумел это доказать. Он помог Эйке обзавестись прекрасной женой и лютым врагом, а после сел на коня — и был таков. И Элленхарда исчезла вместе с ним.

— Тассилон упрям, — задумчиво проговорил Игельгус. — И горд. Он рассказывал тебе о том, как бежал из Аграпура?

— Да, — кивнул Эйке. — Наш отец продал его в рабство, когда Тассилон был еще ребенком, а в Аграпуре хозяин отправил его работать на разгрузку кораблей…

— У Тассилона редкий дар выживать при любых обстоятельствах. Раньше ему помогало желание отомстить вашему отцу, которого он ненавидел за вероломство и предательство отцовского долга. А теперь, я думаю, такой же всепобеждающей силой стала для него любовь.

Эйке покачал головой.

— Есть вещи, для меня непостижимые, почтенный Игельгус. Избранница моего брата, эта Элленхарда, — некрасива… Она злая и к тому же не любит его. Неужели эти обстоятельства, взятые все совокупно, до сих пор не остудили его сердца?

И тут случилось неожиданное. Старший и доверенный писец, опытный, прожженный царедворец Игельгус… расхохотался. Это даже слегка обидело Эйке:

— Я разве сказал что-то смешное?

— Нет! — Он отер слезы, выступившие от смеха. — Но и ничего умного ты тоже не изрек, а над глупостью иной раз и посмеяться не грех.

Эйке вспыхнул. Быстро же перестал он быть балованным мальчишкой, попавшим в историю! Теперь он — купец, глава пусть небольшого, но вполне надежного и к тому же растущего торгового предприятия, хозяин хорошо обустроенного дома. И незачем над ним потешаться.

Все это так очевидно проступило на его обиженном лице, что Игельгус не удержался от искушения — хмыкнул:

— Не держи обиды на старика. Избранница твоего брата вовсе не некрасива, она лишь непохожа на твою прекрасную супругу. Нет ничего удивительного в том, что ты находишь Эллен-харду непривлекательной — ведь Одилия совсем другая… У каждого народа свои представления о красоте, не забывай об этом. Но кто осудит тебя за то, что, кроме жены, ни одна женщина не способна тебя пленить?

Эйке покраснел еще гуще.

— Я вовсе не говорил о том, чтобы кто-то меня пленял… Просто Элленхарда плоская, как доска, высокомерная, злая… неблагодарная…

Игельгус задумчиво проговорил:

— Я помню, как впервые увидел ее. Она держалась вежливо, ни на мгновение не забывая о своем высоком происхождении. Она — сестра степного вождя, пусть даже все их племя и было истреблено врагами… У нее на сердце лежит вечная горечь. Но вот что любопытно… Ты никогда не задумывался над тем, что она спасла жизнь твоему брату, когда он бежал из Аграпура?

— Задумывался… — соврал Эйке. На самом деле чувства и поступки Элленхарды были ему безразличны.

— Почему она решила выручить незнакомого человека?

— Из гордости, — буркнул Эйке.

— Не только…

— В который раз ты даешь мне понять, почтенный, что я — всего лишь самонадеянный мальчишка! — сдался Эйке.

— Ничего подобного, — отозвался Игельгус. — Ты и без меня превосходнейше все понимаешь. Впрочем, я пришел поговорить совершенно о другим.

— Я слушаю тебя.

Старший доверенный писец помолчал, как бы собираясь с силами, а затем выговорил, четко и раздельно произнося каждое слово:

— Несколько лет назад я заметил странности, творящиеся при нашем дворе. И в последнее время убедился в том, что в Хоарезме созревает заговор…

* * *

Тассилон, о котором так много говорили и думали сразу два купца из Хоарезма, его брат и его враг, действительно был человеком неприятного нрава. Его мать, чернокожая рабыня из Дарфара, принадлежала его отцу больше десяти лет. Затем она умерла от лихорадки, которая прицепилась к ней еще в Дарфаре, еще в те годы, когда она была свободна (мать называла эту болезнь, время от времени возвращавшуюся и вонзавшую свои зубы все глубже и глубже) «последним поцелуем свободы». Так и случилось — в один прекрасный день этот поцелуй оказался слишком крепким, и женщина заснула вечным сном.

А вскоре родился Эйке — законный наследник от законной старшей жены. И чернокожий мальчик с большими черными глазами был отведен на невольничий рынок.

Он вырос озлобленным и очень сильным физически. Его перепродавали множество раз. Покупали ради крепких мышц, а продавали из-за отвратительного характера. Один раз галера, на которой он греб, едва не пошла ко дну — гребцы попытались передраться, потому что Тассилон ухитрился перессорить всех.

Последний хозяин поставил Тассилона на разгрузку корабля. С тяжелой бочкой или тюком на шее, Тассилон тащился по причалу и зло косил глазами в поисках какой-нибудь жертвы. Хорошо бы, например, подвернулся беспечный пассажир с этой галеры. Тассилон как бы нечаянно уронил

груз на него. Ах, какие чудесные вышли бы из этой «оплошности» беды и неприятности! Какой крик подняли бы госиода свободные люди! Самого Тассилона, конечно, избили бы до полусмерти, но зато какое удовольствие он получил бы при виде искаженных болью лиц, разинутых в вопле ртов, выпученных от ужаса глаз… О, эти свободные господа страшно боятся покушений на свою драгоценную шкурку! Ну до чего боятся — просто кошмар.

И жертва отыскалась. На самом конце причала Тассилон увидел верзилу, сидевшего праздно под лучами жаркого солнышка, свесившего босые ноги в воду и любовавшегося, видите ли, брызгами воды! Солнце в них, в этих брызгах, видите ли, играет! Тьфу! Глядеть противно.

Верзила также не вызвал у Тассилона добрых чувств. Загорелый, мышцы под гладкой кожей так и перекатываются. Нечесаная копна черных волос валится на плечи, а в синих глазах — ленивое удовольствие от жизни.

Вот на него-то и уронил бочку с молодым вином «неловкий грузчик».

Что тут началось!

…Что тут началось!

Конан очутился в Аграпуре без гроша в кармане и как раз обдумывал, где и каким способом разжиться деньгами. Но день выдался слишком хорошим, слишком уж расслабляющим, чтобы всерьез размышлять над такими конкретными вещами. Весь мир вокруг киммерийца был размытым, нечетким, в полуденном мареве плавали приятные видения — танцующие женщины, золотые монеты, фонтаны с прозрачной сладкой водой, бочки с вином… Одна такая бочка — совершенно реальная, в отличие от мечтаний киммерийца, проплывала поблизости. Она лежала на крепкой шее раба-грузчика. Грузчик этот мрачно сверкал глазами, синеватые белки его глаз были пронизаны красными прожилками. Толстые губы покрылись засохшими корочками. Конану не однажды доводилось бывать в похожих ситуациях, он знал, что этот раб хочет пить, что у него скверное настроение, что он ненавидит целый свет — и особенно свободных бездельников. Что ж, киммериец испытал подобное, но это не означает, что теперь он будет бросаться на грудь каждому невольнику с криком: «Брат!». Нет уж. Этот чернокожий парень с бычьей шеей и бычьей грудью пусть сам выбирается из передряги.

И Конан преспокойно отвернулся, любуясь искрами солнца, рассыпанными по воде гавани.

Что-то тяжелое неожиданно рухнуло ему на голову, и свет для Конана померк. Он успел услышать оглушительный треск, затем теплая липкая влага потекла по его лицу, попала на губы. Конан ощутил ее вкус, немного удивился — кровь никогда не бывает такой сладкой, такой терпкой — и, не успев разрешить эту загадку, потерял сознание.

А Тассилон стоял над поверженным верзилой и хохотал во все горло. Он видел, что по причалу уже бегут люди, и впереди всех скачет надсмотрщик, заранее размахивая плетью. Нехорошая плеть, в каждый из трех ее хвостов вшит свинцовый шарик. Тассилон сморщил нос, поразмыслил мгновение — и прыгнул в воду.

Он поплыл сразу, хотя прежде никогда толком не учился. Соленая морская вода держала его, точно на широкой доброй ладони. Она попадала в рот и в нос, и у Тассилона вдруг начала распухать от раздражения слизистая. Он стал чихать, пытаясь избавиться от неприятных ощущений, но только еще хуже забивал нос. «Еще немного — и я задохнусь», — подумал он, продолжая упрямо грести.

Он ничего не видел. Впереди не было ничего, кроме ослепительного солнечного блеска. И вокруг него ничего не было — только плеск воды. Сзади доносились крики, на воду уже спускали лодку, чтобы догнать негодного раба. Тассилон не обращал на это внимание. Если ему суждено умереть сегодня, пусть это случится сегодня.

А потом впереди показалась преграда. Тассилон слепо ткнулся в нее, точно котенок в забор, несколько раз царапнул пальцами, срывая ногти. Что-то опустилось сверху, стукнуло его по макушке, и Тассилон вдруг ощутил, что его черные волосы стали горячими, что голову сильно напекло солнцем. Стукнуло еще раз. Он закричал, вода хлынула ему в горло.

Тассилон закашлялся, и тут наконец его руки — которые непостижимым образом оказались умнее своего хозяина! — вцепились в нечто. Весло, как он сообразил позднее, потому что в тот миг ничего не понимал. И кто-то сидящий в лодке — потому что преграда, в которую он уткнулся, была ничем иным, как бортом небольшого суденышка.

Чей-то пронзительный, как у морской птицы, голос крикнул сверху: — Я тяну тебя!

Тассилон начал перебирать пальцами, продвигаясь по веслу вперед. Затем его с усилием выдернули из воды, и он тотчас схватился за край борта.

— Опрокинешь! — прокричал голос. Весло выпустили, и оно в очередной раз стукнуло Тассилона, теперь по плечу. Он закричал от боли, но не разжал пальцев, продолжая держаться за борт лодки, в котором видел все свое спасение.

Некто, оставив весло, отошел к другому борту, чтобы уравновесить суденышко.

Но маленький кораблик бешено раскачивался на волнах, как будто его трясли пальцы очень нервных богов.

Наконец лодка немного успокоилась. Тассилон с трудом перевалил через борт и рухнул на дно. Затем он закрыл глаза.

Когда он открыл их, над ним склонялось лицо. Это было лицо гирканки, смуглой, узкоглазой, окаймленное множеством тугих косичек. А по щекам у нее змеились шрамы. Два глубоких неровных пореза, заживших совсем недавно.

— Элленхарда, — сказала гирканка.

Он понял, что это — ее имя. Его пальцы сами собой потянулись к ошейнику, закрепленному на его шее, просунулись в узкий зазор между металлической полосой с выбитым на ней именем хозяина и натертой кожей.

— Тассилон, — хрипло сказал чернокожий беглец, — свободный человек.

А Конан на причале тем временем пришел в себя. Он обнаружил, что представляет собой жалкое зрелище. Великолепное тело варвара бессильно лежит в луже молодого красного вина, которое пенится вокруг него, точно кровь. Конан опустил палец в лужу, облизал. Точно, вино. Ощупал себе голову. Вроде бы, цела. Только шишка над левым ухом, но это совершенно неважно.

Кругом суетились люди. Надсмотрщик тряс плетью и ругался на чем свет стоит. Несколько ленивых, разморенных солнцем скотов, которых Конан определил как подручных главного надсмотрщика, опускали на воду лодку.

Одно весло потерялось — его искали, потом весло нашлось — но беглец, кажется, уже утонул… Или нет, вон он… Или утонул… Может быть, вообще не стоит искать какого-то глупого раба? Ну, сбежал… Он ведь все равно утонул…

— Он совершил нападение на господина, — орал главный надсмотрщик, кося глазом на Конана.

Киммериец, конечно, не являл собой чудо респектабельности. Но все-таки он был свободным человеком. И, что еще существеннее, обладал хорошо тренированными мышцами. А за плечами у него имелся великолепный меч. Поэтому следовало изобразить гнев и негодование на строптивого упрямца, который осмелился — страшно молвить! — треснуть бочкой с пином по черепу столь внушительную персону. Конан зевнул.

— Утонул, говорите? — сказал он. — Ну, если меня угостят здешним вином, я не буду на вас в обиде. Оно, кажется, недурно.

Вот таким было знакомство Конана с Тассилоном. Они видели друг друга мимолетно и при довольно странных обстоятельствах, но тем не менее остались друг у друга в памяти. Так устроен этот мир. Не только все короли и вельможи в нем знакомы между собой, но и все сколько-нибудь значительные жулики, наемники и воры могут похвастаться взаимным знакомством.

И когда судьба свела Конана с Тассилоном второй раз, они сразу же узнали друг друга…

* * *

После визита Венца Ученых Арифина к господину Церингену прошло всего несколько дней, а план совместных действий был уже разработан. Адепты ордена действовали быстро.

Для начала к Церингену явился совсем другой человек, который не назвал своего имени — показал лишь печатку с изображением павлина и произнес слова «Венец Ученых». Этот человек не был похож на Арифина — серенький, незаметный, малозначительный, какой-то шмыгающий. Тем не менее вскоре господин Церинген имел случай убедиться, что перед ним — выдающийся стратег и тактик по части разрушения чужой жизни.

Прелесть плана, предложенного сереньким человечком, заключалась в том, что Эйке будет наказан (а желательно и удушен, хотя лучше было бы довести его до самоубийства) исключительно чужими руками. Никто из знакомых господина Церингена участвовать в этом не будет.

Напротив. Злейшими врагами Эйке должны будут выступить его собственные друзья, служащие, прислуга — словом, те, кого он никак не может заподозрить в недобрых замыслах. При этом и сами невольные злоумышленники до поры не будут догадываться о своей роковой роли в несчастьях, которые посыплются на Эйке одно за другим.

Для начала надлежало составить список людей, пригодных для использования в дьявольской операции. Была произведена сложная разведка и в конце концов определены подходящие кандидатуры. В их число входила домашняя прислуга и двое приказчиков из лавки, где шла розничная торговля шелком и изделиями из этой ткани.

Что касается Игельгуса, то его надлежало устранить. Старший писец обладал, по мнению серенького человечка, слишком ясным зрением и слишком трезвым умом. Он может догадаться о сути происходящего значительно раньше, чем союзники господина Церингена нанесут Эйке решающий удар. Кроме того (об этом Церингену, естественно, не рассказывали), Игельгус вообще, кажется, слишком много разведал такого, о чем посторонним для ордена людям знать не полагается…

Господин Церинген с упоением слушал, как серенький развивает перед ним свои планы. Безупречная вязь интриги доставляла Церингену почти осязаемое наслаждение, как будто он пропускал между пальцами шелковистое кружево. Только при упоминании о необходимости убийства Игельгуса господин Церинген брезгливо поморщился.

— Неужели нельзя без… э-э… все-таки это как-то грязно… И неэстетично… Кроме того, я — сторонник мирных… э-э… исходов… Пусть лучше он сам себя… того… Мирно и тихо…

— Невозможно, — прошелестел человечек, сидевший на краешке предложенного ему кресла (однако, заметим, сидевший прочно!). — Довести Игельгуса до самоубийства — дело слишком хлопотное. Кроме того, он умен. Он не станет этого делать.

— А если ему… э-э… доказать, что все люди… дурны? Даже его друзья… ну… не без порока… А?

— Он и так об этом знает. Нет, возможно только физическое устранение. Мы возьмем это на себя. Именем Павлина, человек, называющий себя «Игельгусом», причастный к оскорблению нашего брата, приговаривается к исчезновению с лица земли!

— Клянусь молоком Бэлит! — забормотал господин Церинген, в бессилии обмахиваясь платком. — Как это поэтично!

Глава третья ВСЕ КРАСКИ ЛЖИ

Да, бывают на свете такие счастливцы: сядут посреди широкой степи, разведут костер, положат под голову седло, укроются плащом — вот уже им и тепло, и уютно, как будто они ограждены от всех бед недоброго, холодного мира прочными стенами. Как это получается — только богам и ведомо.

Тассилон к числу таких счастливцев не принадлежал. Он постоянно ощущал какую-то невнятную, неопределенную угрозу, исходящую от пустого пространства, в котором — как ему мнилось — они с Элленхардой болтались, неприкаянные и одинокие (беззащитные!), точно лягушки, угодившие в большой чан с молоком. И это мешало ему быть безоглядно счастливым с той, которая стала для него дороже жизни.

Элленхарда, напротив, чувствовала себя вполне довольной. Она снова находилась в гирканской степи, вокруг расстилались бескрайние просторы, под вольными ветрами пригибалась трава. А вот сама Элленхарда — не трава и под ветром гнуться не станет. Ей было хорошо, весело и вольно. Вот уж не думала, что станет засыпать и просыпаться на мужской руке! Оказалось — это и тепло, и уютно. Любовь — как шатер, надежное укрытие от любой беды. Так думала Элленхарда.

Тассилон с тревогой поглядывал на свою подругу. Онапо-прежнему оставалась маленькой и хрупкой, почти девочкой, несмотря на свой буйный нрав.

Много воды утекло, много песка переместилось вместе с кочевыми барханами с места на место, прежде чем они с Элленхардой стали любить друг друга.

Поначалу, оказавшись в одной лодке возле аграпурской гавани, они непрерывно собачились. Девушка избавила парня от рабского ошейника и тотчас стала злобиться на него.

— Зачем только я вытащила тебя из моря — сама не понимаю, — ворчала она.

— Ну так дала бы мне утонуть, — отвечал он.

— Сбросить бы тебя обратно! — грозилась она.

— Не получится, я буду кусаться, — обещал ей Тассилон.

Она рассказала Тассилону свою нехитрую историю. Их небольшое племя погибло во время одной из многочисленных маленьких войн, которые то и дело вспыхивают между гирканцами. Из всей родни в живых у нее оставался брат — может быть, до сих пор он где-то скитается по свету. Элленхарда ничего так не хотела, как разыскать его.

Ради этого она взяла в руки лук и короткий меч и отправилась бродить по свету.

Рано или поздно их дороги пересекутся. Говорят, нет таких наемников, которые не были бы знакомы между собой. Почему бы гирканке не попытать счастья?

— Но ведь ты — женщина, — возражал ей Тассилон. — Неужели ты всерьез полагаешь, что солдатское ремесло — для тебя?

— Чем я хуже тебя? — огрызалась девушка. — Бывают ведь женщины-воины! И сражаются не хуже других.

— А вдруг ты полюбишь мужчину настолько, что захочешь иметь от него детей? — вкрадчиво предположил ее друг.

— Не дождешься! — фыркала Элленхарда. Вдвоем они нанимались в армии к воюющим властителям, предпринимали дерзкие грабительские рейды, а потом, утопив свою лодочку во время неудачного полупиратского набега на рыбачью деревушку, подались в Хоарезм и там надолго завязли в трущобах воровских кварталов. Тассилон планировал ограбление какого-нибудь богатого купца. Желательно, собственного отца. И желательно — с убийством.

Но судьба опередила его. Тассилон узнал о том, что несколько месяцев назад отец его умер.

А вскоре Тассилона нашел его единокровный брат Эйке. И Тассилон понял, что не в силах возненавидеть этого парня, который глядит на него с такой искренней радостью, с такой братской любовью.

И тогда Тассилон плюнул на все, чем жил эти бесконечные годы неволи, Он отказался от давней жажды мести и вошел в семью сводного брата.

И тут же, сам того не желая, втравил Эйке в скверную историю. Но больно уж мерзкой показалась Тассилону затея работорговца Церингена. Поэтому они с Элленхардой взялись укротить «укротителя рабынь», в чем и преуспели. Эйке, благодарный брату за спасение от бесчестья, каковым он почитал работорговлю, предлагал Тассилону остаться в Хоарезме, но чернокожий сводный брат отказался.

И ушел из Хоарезма вместе с Элленхардой. К тому времени они уже жили как муж и жена.

И теперь, странствуя с ней по гирканским степям, Тассилон не на шутку беспокоился о своей подруге.

Что будет, если она почувствует, как в ее теле зарождается новая жизнь? Выдержит ли? Ему казалось, что Элленхарда совершенно не приспособлена для материнства. Впрочем, об этом даже и речи пока что не шло.

Из Хоарезма они двинулись на север и обошли весь Туран. Некоторое время промышляли в Султанапуре, но затем им пришлось покинуть этот роскошный город и спешно уходить в пустыню. Едва не погибнув в смертоносных песках, они все же добрались до степей, а там, перевалив через горы и обогнув северную оконечность великого внутреннего моря Вилайет, они перебрались в Гарканию и теперь направлялись на юг — к реке Запорожке. Возможно, там они сумеют найти для себя место… Хотя Тассилон уже сейчас провидел всю бесплодность этой затеи. Нигде на целом свете не найдется такого места, где оба они смогут жить спокойно и счастливо. Обязательно сыщутся «доброжелатели» — любители смущать чужой покой, которые вмешаются, начнут расспрашивать. Ах, почему это вы такие разные!.. Ах, как это так — у юной девушки такие ужасные шрамы на щеках!.. А кто это ее порезал? Неужто сама? Как это — в знак траура по родным? Обычай такой? Варварский обычай, прямо скажем… Великие боги, значит, все ее родные погибли? А почему это, интересно, они не отправились жить к родичам ее мужа? Нет, как хотите, добрые люди, а тут дело нечистое… И у приятеля этой странной исполосованной шрамами девицы тоже какая-то подозрительная рожа… Почему он чернокожий? Что делает негр так далеко от Черных королевств? А что это у него на шее — не след ли от ошейника? А что это у него на спине — не рубцы ли от кнута? И какие выводы можно сделать из всего увиденного?

От таких мыслей делалось не по себе, и Тассилон ворочался на земле, подолгу не мог заснуть.

Элленхарда, напротив, всегда спала отлично — сном праведницы. И никаких серьезных планов на будущее не строила. Жила себе, как птица поет. Тассилон завидовал ей.

Иногда он думал о своей умершей матери, о единокровном брате. Одилия уже должна была родить первенца. Интересно, кто появился на свет — племянник или племянница?

Хорошо все-таки знать, что где-то есть у тебя брат. Богатый и любящий. Брат, к которому всегда можно завернуть, чтобы залечить раны и отогреться…

Тассилон вдруг понял, что хотел бы иметь свой собственный дом. Не кочевье, а самый обыкновенный дом. На четырех столбах. И чтоб с крепкими воротами!

* * *

Впервые они встретили людей на своем пути в двух днях перехода до реки Запорожки. Десяток пастухов перегоняли стадо коров ближе к становищу. Издалека было видно большое облако пыли, поднятое стадом. И вот провалиться Тассилону на месте, если он, Тассилон, понимает, каким это образом Элленхарда отличает облако пыли, поднятое безобидным стадом коров, от облака той же самой желтой степной пыли, поднятой копытами лошадей смертельно опасной для одиноких путников лавины вооруженных всадников!

Однако девушка не ошиблась. Она могла, разумеется, и не знать, что встреченные кочевники принадлежали к задиристому, хвастливому и жизнерадостному гирканскому племени, которых ничего не стоило вызвать на шутейный поединок. Собственно, она этого и не знала. Но план, мгновенно созревший в ее юной головке, украшенной косичками и шелковым платком с нашитыми на него монетками, поразил Тассилона неприкрытым коварством и прямо-таки аспидным знанием человеческой природы.

— Когда-нибудь ты поплатишься жизнью за все свои проделки, — проговорил он, нахмурившись. — Ты уверена, что сумеешь сделать то, что задумала?

— Ах, не останавливай меня, пожалуйста! — отозвалась Элленхарда. Она сердито тряхнула косичками, прикусила губу. — Почему ты всегда вмешиваешься? Я ошибаюсь куда реже, чем ты!

Тассилон вынужден был признать, что это правда.

— Просто я боюсь, — проговорил он в последней попытке удержать ее от шага, который представлялся ему безрассудным.

— Тебе давно пора перестать! Ты — вооруженный мужчина, свободный человек, воин! Гляди, как бы я не пожалела о том, что связала свою жизнь с твоей!

С этими словами она во весь опор помчалась навстречу незнакомым кочевникам.

Поначалу это вызвало у них смятение: они решили было, что наткнулись на какое-то незнакомое враждебное племя, которое перекочевало в эти степи и пытается занять чужие пастбища. Однако затем гирканцы удостоверились, что всадник всего один.

— Эй! — крикнули Элленхарде. — Кто ты и что тебе нужно?

— Ай, ай! — отозвалась Элленхарда, придержав коня. — Какие тут невежливые люди!

Теперь она кружила вокруг пастухов, щурилась, цокала языком и покачивала головой. Именно так вел бы себя уверенный в себе воин, не побоявшийся бы вступить в поединок с десятком противников, которых он откровенно считает слабаками.

Гирканцы не верили собственным глазам. Девчонка! Лет шестнадцати, не старше! Хоть бы вырядилась по-мужски — так нет! Халат запахнут на левую сторону, косички перевязаны цветными ленточками, в некоторые вплетены бубенчики и амулеты. Но глаза из-под платка глядят злые, разбойничьи, а нежный рот ехидно улыбается. И розоватые шрамы ползут по округлым девичьим щекам…

Поверить увиденному показалось вначале невозможным.

Дружно рассмеялись пастухи. Подозвали отставших — пусть повеселятся. Экое диво из степи выскочило и кривляется!

Но Элленхарда смутить себя не позволила. Остановилась.

— Какие вы все тут невежливые… — повторила она. — Кто вас вырастил, кто только таких выкормил, кто научил уму-разуму — да и научил ли?

— Клянусь Четырьмя Ветрами! — воскликнул один из них. — Да кто ты такая, девчонка? Откуда выскочила? На вид ты, вроде бы, дохлая, но если пощупать — так может быть и сладенькая… — Тут он плотоядно улыбнулся, явно рассчитывая смутить собеседницу.

— Я — не для мужской забавы, — отрезала Элленхарда. — Я — воин.

Новый взрыв смеха встретил это самоуверенное заявление. Давно уже пастухи так не веселились.

— Ты воин? — переспросил тот, что затеял с нею разговор. — Да, вижу — носишь саблю, и лук у тебя исправный, но разве это делает тебя воином? У кого ты украла оружие?

— Я добыла его в бою, — сказала Элленхарда спокойно.

Это было чистой правдой.

— Ай-ай! — в притворном испуге отшатнулся один из гирканцев. — Да к нам тут нагрянуло, я погляжу, страшное нашествие!

Элленхарда молнией наклонилась к нему с седла.

— Хочешь — сразимся? — быстро предложила она. — Победитель получает оружие побежденного и одну корову.

— Говоря о «корове», ты имела в виду себя? — осклабясь, осведомился гирканец.

— Говоря о «корове», я имела в виду корову, — отрезала Элленхарда. — Поскольку вряд ли ты будешь хорошо доиться…

Тут товарищи гирканца и предали его — засмеялись. Молодой воин покраснел от жгучей досады.

— Воистину, жаль тратить слова попусту! Я научу тебя вежливости! — молвил он Элленхарде, хватаясь за оружие.

— Тихо, тихо! — остановила его Элленхарда. — Поединок наш — для развлечения, не ради крови. Остынь — не следует начинать такое дело с гневом в сердце. Мы ведь не убивать здесь друг друга собрались, не так ли?

— Ай да девчонка! — выкрикнул другой гирканец. — Вот так госпожа! Если она так же ловко управляется с оружием, как со словами, то, глядишь, и впрямь тебя одолеет, брат…

Оба противника начали кружить друг против друга. Оружие в их руках было настоящим, однако убивать они действительно не собирались — целью таких поединков, затеваемых ради «чести», было обезоружить или прижать к земле «неприятеля».

Элленхарда была уверена в победе: молодой гирканец еще совсем недавно ни о чем подобном не помышлял, серьезного соперника в девчонке, разумеется, не видел, а она затевала свою игру давно и не первый день готовилась.

Не напрасно Элленхарда с Тассилоном тренировались, долгими часами обливаясь потом на солнцепеке, размахивая мечами, атакуя, отступая, блокируя удары. Тело запомнило каждое движение и действовало, не спрашивая разум, — самостоятельно. Вся воля перетекла в меч, и уже не человек ведет благородное оружие, но само оружие, словно бы оживая в руке, ведет за собой человека. Это как танец, как любовное соитие…

Мужчина-воин совершил первую ошибку, когда отнесся к Элленхарде — девчонке! — как к несерьезному противнику. Она почти сразу удивила его, ловко уклонившись от первых ударов, сперва небрежных, а затем и более осмотрительных.

Поначалу она не нападала — только выжидала, присматривалась. Бледное лицо с полосками заживающих шрамов на щеках больше не казалось гирканцу детским. Перед ним была уверенная в себе женщина, давно уже не ребенок. Взгляд ее темных узких глаз пугающе притягивал к себе. Молодой воин вдруг с удивлением понял, что она очень красива.

И в этот момент она усмехнулась и с силой ударила его плашмя по голове. В отличие от молодого человека, Элленхарда не промахнулась — гирканец со стоном вывалился из седла на землю.

Элленхарда наехала на него конем и указала на поверженного острием своего меча.

— Ты убит, — бесстрастно молвила она.

Гирканец пошевелился на земле, обхватил обеими руками голову. Его товарищи безжалостно хохотали, наблюдая эту сцену.

— Ай да красотка! — повторил один из них. Элленхарда обратилась к нему:

— Хочешь попробовать?

Восхищавшийся Элленхардой молодецки отмахнул рукой:

— И попробую!

— Берегись, красавица! — закричало еще двое. — Этот — хитрец! Он смотрел, как ты бьешься, — его старым способом не уложишь!

— У меня много способов укладывать мужчин, — холодно молвила Элленхарда.

Ее новый противник даже не улыбнулся, заслышав это хвастливое замечание. Что-то таилось в этой юной девушке такое, от чего холодок пробегал но спине. Гирканец молча приготовился к бою. Он кружил и кружил, выжидая, и Элленхарда не выдержала — нанесла первый удар. Как и следовало ожидать, гирканец ловко избежал прикосновения стали. Но теперь очередь была за ним.

Ай! Элленхарда едва успела отпрянуть. Новый противник гораздо опаснее прежнего, это она успела понять с первого взгляда. Но и на него найдется управа. Ей требовалось выдержать по меньшей мере три поединка. Мысленно она призвала богов.

Рука сама подняла меч. Клинки, зазвенев, скрестились. Удар. Снова удар. Всхрапнула лошадь, Элленхарда посильнее сжала колени — вперед! Кругом молчали. Не раздавалось больше подбадривающих криков, никто не бил в ладоши, не смеялся, не подначивал противников.

Перед Элленхардой был крепкий мужчина, привыкший побеждать. Не юнец, пробующий свои силы в шутейном поединке с красивой женщиной, которая называет себя воином. Этот — взрослый мужчина. И он, если одолеет, не станет вспоминать о поражении сородича в первом бою. Он возьмет Элленхарду себе, сделает женой или наложницей — как пожелает. Потому что он знает, как надлежит поступать победителю.

— Бей! — кричал в ее голове отчаянный голос Тассилона. — Не медли! Бей, дорогая! Клянусь Бэлит, клянусь нашей любовью, ты можешь победить!..

Элленхарда мотнула головой, пытаясь отогнать назойливый голос.

И вдруг Элленхарда заметила, что ее меч окутало странное сияние, и теперь оружие совершенно вышло из ее воли — оно металось, как бешеное, и увлекало за собой руку, отражало и наносило удары, взвивалось над головой, чтобы обрушиться сверху, рассекало со свистом воздух, коварно подбираясь сбоку…

— Бэлит! — закричала девушка, яростно атакуя своего противника.

— Хватит! — воскликнул вдруг гирканец и отступил. В его голосе прозвучало удивление. — Ты убьешь меня, красавица, а этого совсем не нужно делать.

— Сдаешься? — не веря собственным ушам, спросила Элленхарда. Она тяжело дышала и стала теперь белее мела.

— Да, — кивнул воин. — Вижу, что ты сильнее.

— Не может быть! — вырвалось у его товарища. — Я не могу поверить, чтобы девочка одолела тебя…

— Но это правда… — Гирканец перевел дыхание, покрутил головой, как бы изумляясь случившемуся, и наконец через силу рассмеялся: — Она взяла верх! Она — воин получше любого из нас. Пусть выберет себе корову, как мы и договаривались…

— Погоди. — Теперь уже несколько пастухов стали горячиться. — Не решай за всех. Раз уж мы начали эту забаву, давай закончим ее как должно.

— А как должно? — вмешалась вдруг Элленхарда. — Биться со мной, пока я не выдохнусь и один из вас не одолеет меня? Много ли чести в такой победе?

Мужчины замолчали. Потом первый противник Элленхарды проговорил:

— Пусть уходит.

— А корова? — прищурилась Элленхарда.

— Отдайте ей корову!

Мужчины снова зашумели. Элленхарда хорошо понимала, что не дает им покоя: сейчас они отпустят «эту девчонку», а она потом будет рассказывать всем и каждому, как побила нескольких гирканских воинов, одного за другим. Как же! Никто не позволит ей уйти просто так.

Нет. Женщина должна быть побеждена. Иначе этим храбрым мужчинам не знать покоя до конца дней своих. В конце концов, они вообще могут позабыть все условия их договора — просто навалятся гуртом, скрутят ей руки… и доказывай потом что-то, кричи о «честном поединке»! Да кто же эдакой нелепице поверит!

Для того, чтобы предотвратить подобный поворот событий, и была предусмотрена вторая часть хитроумного замысла Элленхарды.

Неожиданно перед противниками появился второй всадник. Это был рослый, широкоплечий чернокожий воин в пыльной одежде. Его черные вьющиеся волосы выбивались из-под наполовину размотанного тюрбана, налитые кровью глаза горели яростным огнем, толстые губы были искусаны.

Он явно проделал долгий путь. Он был взбешен. Он кричал еще издалека, что должен догнать эту разбойницу и отомстить ей. Он умолял гирканцев оставить ее в живых — чтобы можно было поквитаться.

Ах, как любопытны бывают воины! Как жадно смотрели они за развитием событий! И все-то казалось им интересным и важным. Да, следует запомнить все увиденное, чтобы потом рассказывать и пересказывать: и как этот всадник настиг девчонку, и как угрожал ей, и как смотрела она на него ледяными глазами…

В конце концов, как и предвидела Элленхарда, мужчины сговорились между собой против женщины. По этому уговору незнакомец, если одолеет девчонку, забирает целых две коровы в знак вечной дружбы. Что до двух поражений, котррые Элленхарда успела нанести гирканцам — что ж, об этом ведь никто не узнает. А вздумай Элленхарда похваляться своими победами — так ей, пожалуй, и не поверят…

Может быть, кто-нибудь из следивших за третьим поединком Элленхарды и видел, что здесь все подстроено заранее: и премудрые финты и выпады из-под локтя, и ловкие ретирады, и быстрые атаки. Может быть. Во всяком случае, бой Тассилона с Элленхардой выглядел чрезвычайно эффектно.

И Тассилон, разумеется, победил.

Они оба, конечно, знали, что Тассилон победит. Более того: сама Элленхарда все это и придумала. Но как она побледнела, когда увидела острие его меча у себя под горлом! Какое бешенство засверкало в ее глазах! Теперь даже Тассилон усомнился — а было ли впрямь все это проделано но ее воле? Не оскорбил ли он ее, упаси Бэлит от такого несчастья?

Конечно, оскорбил! В углах ее рта закипела пена, когда она принялась шипеть:

— Ты был третьим, с кем я сегодня вышла на бой! Можешь похваляться своей победой над женщиной, которую двое твоих предшественников вымотали поединками и предоставили тебе усталой!

Тассилон отступил, не обращая внимания на злые выкрики Элленхарды.

— Я забираю коров, — обратился он к гирканцам.

— Ты это заслужил, — благодарно отозвался тот воин, что бился с Элленхардой вторым. Девчонка сущий демон. Кто знает, может быть, ей помогают духи… Или же вселился в ее юное тело какой-нибудь бесприютный демон, который и помог ей одержать те две победы?

— Просто она хороший боец, — сказал предусмотрительный Тассилон. — Говоря по правде, в молодецких забавах она давно превзошла своих братьев…

— Почему же ты гнался за ней? Грозил убить, а теперь защищаешь!

— Она украла у нас целое стадо… Тассилон рассказал замечательную историю о том, как Элленхарда подкралась к этому самому стаду, как выпустила из мешка целую стаю тушканчиков и принялась свистеть в деревянную дуделку и верещать нечеловеческим голосом, как пастухи вдруг оказались посреди целого моря этих самых тушканчиков и нешуточно перепугались: известно ведь, что Небесный Стрелок, громовержец, ненавидит мелких грызунов и, едва завидев, начинает метать в них огненные стрелы… в общем, люди разбежались, а Элленхарде только того и надобно: вылетела из темноты и погнала стадо прочь.

Стадо, конечно, вернули, но за оскорбление решили отплатить… Впрочем, не оскорбление и было — шалость.

Но шалость обидная…

Впрочем, не такая уж обидная…

В принципе, не след девице заниматься проказами, какие только молодцам пристойны, да и то в юном, нерассуждающем возрасте…

С другой стороны, чем девица хуже…

Слово за слово — восстановился мир, и вот уже Тассилон с Элленхардой, позабыв взаимные обиды, сидят у костра вместе с гирканцами, попивают кислое кобылье молоко и обмениваются новостями и сплетнями.

Хорошо в степи…

* * *

Здешнего вождя звали Салимбеном. Был он молод, красив и удачлив. Правду говорят, нрав вождя и его удача всегда сказываются на судьбе целого народа. Вот и гирканцы, встреченные на берегу озера Вилайет, при более близком знакомстве показались пришельцам людьми приветливыми и смешливыми, с короткой памятью на неудачи.

А что молол вождь этих кочевников — так на то существуют советчики. В наследство от отца достался Салимбену умудренный годами Трифельс. Как тень, всегда за плечом молодого вождя старый советник.

Салимбен еще не отыграл свое, не насытился молодостью. Приветливо встретил своих людей и незнакомцев, которых те привели. Разговаривая с вождем, Элленхарда назвала своих предков до шестнадцатого колена и о каждом рассказала что-нибудь важное: перечислила их победы, назвала имена покоренных врагов; она знала и прозванья их жен, и число юрт, бывших в их становищах. Салимбен слушал, благосклонно улыбаясь, а под конец молвил так:

— Клянусь Четырьмя Ветрами и их небесными конями, красавица, следовало усадить тебя не на женской, а на мужской половине, чтобы над головою у тебя висели мечи и колчаны, а не бурдюки да платья! Ты, как я погляжу, и сама могла бы сделаться славным вождем для своего народа!

Элленхарда бесстрастно смотрела на него немигающими глазами.

— Благодарю тебя за приветственное слово! Тассилон все это время молчал. Широко махнув рукой, Салимбен молвил:

— Будьте же вы оба моими гостями. — И обратясь к служанкам, добавил: — А с этой госпожой обходитесь так, словно она — воин!

девушки переглянулись и прыснули, никакой почтительности! Слишком молод повелитель, слишком беспечен. Наверняка успел уже удостоить каждую из этих девчонок своей ласки… что, впрочем, никак не может считаться предосудительным.

Бурдюк с дурманящим молочным напитком переходил из рук в руки, голова уже туманилась и становилась тяжелой, когда Тассилон встретился глазами с Трифельсом — советником молодого вождя.

Трифельс не был пьян. Он смотрел на гостей холодно, изучающе. Тассилон почувствовал, как в животе у него растет кусок льда. Старик что-то заподозрил…

А Трифельс как ни в чем не бывало протянул Тассилону кусок мяса:

— Попробуй вот это, — предложил он.

Тассилон взял. Мясо было жестким, круто посоленным, нашпигованным чесноком и еще какими-то резко пахнущими пряностями.

Трифельс поднялся и на нетвердых ногах направился к выходу из юрты. Вслед ему полетели смешливые замечания, однако старый советник не обратил на это никакого внимания.

Помедлив, Тассилон последовал за ним.

Ночь была холодной, над головой ярко горели крупные звезды. Трифельс ждал, смутно выделяясь в темноте.

— Твоя подруга складно говорила сегодня перед нами, — бесцеремонно заговорил старик.

— Она не подруга мне, — ответил Тассилон, — а госпожа и жена моя.

— Я так и понял, — кивнул Трифельс. Он задрал голову к небесам и вздохнул. — Ох, великие боги! Когда же у людей откроются глаза, чтобы они могли замечать очевидное!

— У иных — никогда! — огрызнулся Тассилон. — Иначе ты заметил бы нечто вполне очевидное: ни я, ни моя супруга ничего дурного против твоего народа не замышляем!

Трифельс вдруг рассмеялся.

— А это я, представь себе, как раз и заметил! И то, что она говорила о своих предках, — тоже правда. Кое-что из рассказанного ею я слыхал и прежде… Да, она знатного рода… Но как же вышло, что столь высокородная и прекрасная госпожа путешествует одна?

— Со мной, — напомнил Тассилон. Трифельс смерил его глазами.

— Ты согреваешь ее по ночам и кормишь днем, — сказал старый советник двух вождей, умершего и ныне здравствующего. — Но это еще не означает, что она не одна… Кто выдумал всю эту историю с коровами?

— Она…

Тоска вдруг охватила Тассилона. Неужели старик прав?!

Может быть, Элленхарде и впрямь не нужен спутник-мужчина? Согревать ее по ночам, кормить днем…

Что ж, в конце концов, пусть так. Ему для счастья, кажется, большего и не нужно. Трифельс призадумался.

— Я присматриваю жену моему вождю, — пояснил он. — Твоя спутница вполне подошла бы ему…

— Нет! — вскрикнул Тассилон. Трифельс удивленно поднял брови.

— Почему же нет? Знатное происхождение, умение держать себя, красота… Лучшей жены не сыскать. Я знаю, на кого заглядывается Салимбен, — на дочь нашего соседа, да только этот брак мне не по душе.

— Почему?

— Потому что красота иной раз оборачивается проклятием. Не один мой вождь мечтает об этой девушке. Может начаться война, а нет ничего хуже войны между соседями. Если то, что я слышал о племени Элленхарды, — правда, то тебе это тоже должно быть известно. Не оттого ли и шрамы на ее щеках?

— Я не отдам, — хрипло проговорил Тассилон. — Я не отдам тебе мою Элленхарду.

Трифельс еще раз вздохнул.

— Боюсь, мой вождь и сам ее не захочет… Тассилон схватил Трифельса за полу халата.

— Прошу тебя, позволь нам уйти! Мы не станем тревожить ни тебя, ни твой народ! Дай нам одну корову вместо двух обещанных — и позволь уйти! Клянусь, ты никогда больше о нас не услышишь!

Старый советник опустился на землю, скрестив ноги, и жестом пригласил Тассилона последовать его примеру.

— Вот что я скажу тебе, — заговорил он спокойно. — Вы можете уйти, и мы позабудем о вашем существовании, но ответь мне наконец правду: от кого вы бежите?

— От злой судьбы… — нелепо ответил Тассилон.

Старик с досадой ударил кулаком по земле.

— Послушай меня! Сегодня ты показал мне все краски лжи, от белоснежной, когда ложь рядится в одежды правды, до самой черной, когда ложь обнажена и сверкает своей опаленной шкурой! Если я начну доискиваться, где ты не солгал, то не закончу и до самого своего смертного часа! Отвечай — или клянусь богами, я выпущу тебе кишки!

Тут Тассилон с удивлением обнаружил, что Трифельс готов привести свою угрозу в исполнение: в руке он держал длинный кинжал, и острие этого самого кинжала было направлено как раз Тассилону в живот.

— Хорошо, — пробормотал он, — какую правду ты хочешь?

— У правды только один цвет, — отозвался старик. — Отвечай: почему вы скитаетесь по степи, точно безродные бродяги?

Глава четвертая ВОЗВРАЩЕНИЕ «ГРИФА»

В своей полной приключений жизни Конан предпочитал путешествовать в одиночку. Спутники — за редким исключением — его обременяли. И давно уже не случалось ему обзавестись таким компаньоном, который не просто отягощал бы ему дорогу, но стал самой настоящей головной болью. Расколдованный принц Бертен упорно продолжал считать себя грифом и держался соответственно.

Конан отказался наконец от идеи объяснить парию, кто он такой. Пустая трата времени, как выяснилось. Поэтому киммериец перестал с ним разговаривать и просто тащил его за собой, безмолвно (а иногда и вслух) проклиная глупость самонадеянного юнца. Сунулся, не подумав, в логово Велизария! Знал ведь о колдуне…

Велизарий, конечно, хитер. Распустил слухи о подчиненном ему маге, а сам упорно сохранял личину обычного воина. Ну, может быть, достаточно свирепого, беспощадного к побежденным, но все-таки вполне земного человека, которого возможно одолеть храбростью и силой. А оказалось — вот что… Разве мага одолеешь обычной храбростью? Тут нужно нечто большее.

Как раз по плечу таким героям, как киммериец Конан. Но уж никак не всяким Бертенам из Хоарезма. Глупо влип мальчишка.

Конан тащил с собой принца на веревке, потому что добровольно «гриф» идти отказывался. То и дело он останавливался, топтался на месте, тянул шею и бил себя по бокам руками в тщетных попытках взлететь. Конан, бранясь, дергал его за веревку и несколько раз ронял таким образом в пыль.

Клокоча и ворча: «сон, сон, сон…», Бертен следовал за своим освободителем.

Когда впереди на дороге показалось небольшое облако пыли, Конан плюнул в сердцах: еще какие-то люди! Надо бы поскорее миновать их…

Но миновать путников не удалось. Еще издалека Конан узнал нескольких человек из замка Велизария.

Воин с раскосыми глазами — несомненно, гирканец, лучник, — его киммериец приметил еще с первого раза, когда наблюдал за замком. При нем здоровенный верзила, северянин — может быть, из Асгарда, — наверняка приятель и соратник. Киммерийцу не раз доводилось видеть, как сходятся между собой противоположности. Ему и самому не раз доводилось водить дружбу с людьми, совершенно на него не похожими: с кхитайцами, теми же гирканцами.

И чем больше размышлял Конан об этих двух воинах, тем меньше нравилась ему мысль о возможной схватке с ними. Будь Конан один, без обременяющей его нагрузки в лице сумасшедшего принца, — тогда еще можно было бы попытаться. Но с Бертеном на шее…

Третий путник оказался женщиной. Конан не стал придавать ей большого значения — даже с этого расстояния он видел, что она — не воин, просто подруга одного из солдат. Вероятно, северянина, он все-таки симпатичнее.

Те, на телеге, тоже заметили всадника. Гирканец потянулся за луком, северянин только плечами повел — он в любое мгновение мог выхватить свой огромный меч. Конан пустил лошадь рысью и догнал телегу.

— Привет вам, — сказал он, сверкая белозубой улыбкой.

«Гриф», почуяв знакомый запах велизариева замка, забеспокоился, закрутил головой, затоптался на месте и испустил несколько пронзительных криков.

— И тебе привет, — отозвался гирканец.

Конан мгновенно понял свою ошибку: гирканец в этой парочке старший, и женщина, конечно же, принадлежит ему. Не может женщина принадлежать не старшему. Не бывает иначе. Либо — в очень редких, практически невозможных случаях — вождь являет собой образец добродетели, милосердия и воздержанности по части женского пола. Но женщина как всякое слабое существо так уж устроена: она и сама, по доброй воле, стремится принадлежать лидеру.

Гирканец смотрел на Конана неприязненно. Он, конечно, не мог знать, что именно этот рослый, мускулистый человек спалил замок барона, убил самого барона и вытащил из подземелья сумасшедшего пленника. Но что-то, видать, почуял.

— Мое имя Конан, — сказал киммериец, желая проявить вежливость. В конце концов, совершенно не обязательно рассказывать этим людям разные подробности своей биографии, но сообщить имя стоит. Незачем ссориться на дороге.

— Арригон, — буркнул гирканец, — а это Вульфила.

Вульфила производил обманчивое впечатление «безобидного богатыря». Выражение лица глуповато-добродушное. Да еще и заика. Впрочем, асгардец давно уже понял, как пользоваться этим недостатком в собственных, далеко не всегда безобидных целях. Начнет какой-нибудь человек прислушиваться сочувственно, как спотыкается косноязычный на каждом слове, кивает, внимая: мол, не спеши, горемыка, не волнуйся — выслушаю до конца, не перебью… Ан этого-то как раз делать обычно и не стоило, ибо последнее слово, выдавливаемое Вульфилой с трудом и запинками, зачастую несло с собою самую что ни на есть ядовитую пакость. И поворачивалось дело таким образом, что сострадательный слушатель выходил перед косноязыким Вульфилой распоследним болваном. И в драку с таким обломом не всяк полезет, ибо даже в дружеской потасовке Вульфила запросто мог проломить человеку голову — от простой чрезмерности сил.

Конан обменялся с мощным северянином быстрым, ревнивым взглядом. Оба остались друг о друге неплохого мнения, поскольку каждый решил: «Ну, этого-то я при случае заломать сумею».

Арригон, змей многохитрый, все это видел, проницал и посмеивался в жидкие усы. Рейтамира помалкивала. Сидела за спиною у мужа на телеге, придерживая рукою мешок с припасами, невидяще глядела, как поднимается за колесами пыль, а то безразличным взором обводила тянущиеся мимо деревья.

Впервые в жизни она покинула родные места. И горько от этого делалось, но и радостно. Дома теперь — какое житье? В родном селении все знают, какому надругательству подверглась она в замке Велизария. Еще и сочиняют, небось, подробности, обсасывают, как собака косточку: мол, и то с нею там делали, и это. Находятся любители обсудить и просмаковать детали подобных историй. И чаще всего — что самое смешное — любители эти в повседневной жизни оказываются безобиднейшими людьми, не способными даже муху, кажется, прихлопнуть без скорби сердечной. Но вот свербит что-то на самой глубине души, хочется чего-нибудь кровавого и жуткого… а более всего — чтоб женщину помучили, а им бы поучаствовать. Стоя в сторонке и проливая жиденькие слезки. Вот и прикрывают ужасом удовольствие: на словах — «ах, ах, как все страшно», а там, внутри, копошится приятное щекотание.

Впрочем, все это вполне невинно и безобидно… пока касается одних только мечтаний. Но вот ежели для таких невинных удовольствий пользуются твоими собственными бедами… Да еще начинают провожать тебя жадными глазами, словно ощупывая сквозь одежду каждый синяк, оставленный железными пальцами насильников… Тут уж как ни высокомерься, как ни задирай носа, как ни прячься за плечо мужа — а от чужих мыслей не скроешься.

Поэтому Рейтамира без колебаний согласилась навсегда оставить родину. И это было ее собственным решением, ибо Арригон не стал бы ей ничего навязывать.

Сказать, что гирканец жизни без Рейтамиры не мыслил, было бы явным преувеличением. Захоти она остаться, пади ему в ноги с мольбою отпустить ее, освободить от этого брака — никакими богами еще не освященного, заключенного только перед людьми! — и он не стал бы ее неволить.

Но она ни о чем не попросила. И Арригон был этому, пожалуй, рад.

Киммериец ей не понравился, но она промолчала. Арригон заметил, конечно, как ежится его подруга, но решил до времени не обращать на это внимания.

Продолжил разговор со встреченным на дороге путником как ни в чем не бывало:

— А кто это с тобой?

Конан метнул взгляд на Бертена. Тот то подскакивал к лошади, то шарахался в сторону, словно примериваясь, нельзя ли вырвать из конского крупа кус мяса.

Арригон заметил колебания киммерийца и добавил с бесстрастным видом:

— Если мой вопрос показался тебе неуместным, не отвечай — я не сочту это невежливым.

— Почему же, — сказал Конан, — я вполне могу ответить на твой вопрос. Мой спутник безумен. Он считает себя птицей. Если точнее говорить, то гадальщиком.

— 3-заколдован? — жадно спросил Вульфила.

— Может быть, — не стал отпираться киммериец. — Я должен возвратить его отцу, но вот думаю: стоит ли печалить старика? И того довольно, что он оплакивал этого юношу, считая его мертвым. Узнать, что сын жив, но все равно что умер, — тяжелое бремя.

— Ты можешь привезти его тело, — предложил Арригон. — Старик похоронит его с почестями и обретет успокоение. А о его безумии никто не будет знать, кроме тебя.

— Н-неплохо! — восхитился Вульфила. Но Конан покачал головой.

— Я все же надеюсь вернуть ему рассудок.

— Еж-жели рассудка н-н-нет, то его н-негде взять! — рассудил Вульфила.

— Позаимствую у кого-нибудь, — сказал Конан, — у кого ума переизбыток. Найдется же такой человек!

Арригон не улыбнулся, но в его узких глазах мелькнула искра веселья, и Конан успел ее заметить.

— Ты воин, — проговорил Арригон, — и я не отказался бы видеть тебя в своем отряде.

— Вместе с грифом? — уточнил Конан.

Арригон кивнул. Рейтамира поежилась и прижалась теснее к мужу, но Арригон, казалось, даже не заметил этого. Вульфила сморщил нос, однако от замечаний воздержался. На дорогах небезопасно, а липший меч не повредит.

— Куда вы направляетесь? — спросил Конан, когда телега вновь двинулась вперед, и киммериец на своем коне затрусил рядом, а Бертен, влекомый веревкой, побежал бок о бок с конем.

— По правде говоря, и сами пока не знаем, — признался Арригон. — Я хочу основать новый род. В Гиркании найдутся земли, где можно будет поставить шатер. Вот туда и еду. А ты?

— Пока мальчишка безумен — мне все равно. Потом я должен буду вернуть его отцу, но это, похоже, произойдет нескоро, — ответил Конан довольно уклончиво. Ему не хотелось называть Хоарезм. Его новые спутники достаточно проницательны, чтобы догадаться, откуда взялся сумасшедший юноша. Разговоры о хоарезмийском принце, который томится в колдовских подвалах замка Велизария шли давно. Вряд ли воины барона не знали о пленнике.

Киммериец решил пройти часть пути с этими людьми. Возможно, что-то в их действиях пробудит в принце спящий разум. В конце концов, именно эти воины долгое время оставались тюремщиками Бертена. Вдруг они сыграют роль в исцелении младшего сына хоарезмийского владыки?

Конан не без оснований полагал, что за рехнувшегося наследника ему в Хоарезме много не заплатят.

Они двигались на север вдоль побережья моря Вилайет. Спешить было некуда. Время от времени попадались небольшие селения и даже городки, но путники обходили их, как правило, стороной.

Никому из них не хотелось встречаться с местными жителями. По крайней мере, пока Запо-рожка не останется далеко позади. Всегда оставался риск, что в какой-нибудь деревне узнают воинов Велизария и расправятся с ними, вымещая на малочисленном отряде все обиды, которые Велизарий наносил здешнему люду.

К скудным припасам, взятым из дома, Рейтамира прибавляла собираемые в лесу травы, ягоды, грибы и ухитрялась стряпать вполне сносные обеды. Что было очень кстати, потому что настоящей, хорошей охоты в этих краях не было.

Хлеб, взятый из дома, постепенно подходил к концу — нужно было все же рискнуть и выбираться к людскому жилью.

Село показалось не вдруг. Сперва дало о себе знать различными приметами: вот выкошенный луг, чуть дальше — вытоптанное скотом пастбище, следы навоза, а вот и отпечаток копыта в мягкой почве. Все ближе люди, все настороженнее держатся мужчины, одна только Рейтамира радуется — а чему, и сама не знает. Быть может, запаху очажного дыма — он уже улавливается.

Дорога сделала еще один поворот — и вот оно, село, на берегу обмелевшей речушки, небольшое, нарядное.

Народу сейчас мало, все заняты в поле. Телега остановилась на пригорке, откуда все дома, рассыпанные по берегу, видны как на ладони. Да и сами путники на этом холме хорошо различимы. Торопиться незачем, следовало бы поначалу присмотреться к незнакомым людям и себя показать.

Их заметили. По дороге, вздымая пыль, прошустрили мальчишки, крича что-то на бегу тонкими голосами, скрылись в одном из домов. Остановилась шедшая с кадушкой женщина, поднесла ладонь щитком к глазам, окинула незнакомцев цепким взглядом. Задумчиво покачала головой. Видимо, размышляла — кто они такие: торговцы, что ли? А если так, то какой товар привезли?

Затем на дорогу из одного дома медленно выбрался старик. Мальчишки окружили его, продолжая верещать. Дед цыкнул на них, пригрозив палкой, и те рассыпались в разные стороны, как воробьи. Старик задрал голову, поглядел на неподвижную телегу, затем покряхтел и медленно направился к незнакомцам.

Те ждали, не сходя с места: может быть, здесь, как и у некоторых степняков, чужакам запрещено приближаться к жилью, пока не пройдены очистительные обряды. Незачем нарушать чужой

обычай и наносить оскорбление попусту, от торопливости и неведения. Лучше выждать.

Старик наконец с кряхтеньем и одышкой вскарабкался на холм. Остановился, сердито щурясь. Молвил:

— Далеко ли путь держите?

Отвечать взялся Арригон — по негласному уговору. Приосанившись, встал перед дедом, повернулся и так и эдак, чтобы старик мог лучше разглядеть его стать и повадку, и отвечал:

— Куда глаза глядят.

Конан с Вульфилой молча стояли сзади, наблюдали: Вульфила в ожидании какой-нибудь неприятности, Конан — откровенно забавляясь. Киммериец не знал, кто смешит его больше: важный старик, который может рассыпаться от неосторожного прикосновения, или колченогий гирканец, щуплый и невидный, точно подросток, который красуется так, словно представляет собой роскошного мужчину — то есть гору мышц, увенчанную бычьей головой.

— Ну надо же! — изумился старик и тоненько закашлялся. — Какой ты серьезный господин!

Ковыляя, он обошел Арригона кругом, потыкал своей палкой в землю, а затем остановился и уставил гостю в лицо седую бороденку.

— «Куда глаза глядят»! Куда ж они у тебя глядят, косоглазый?

И в этот момент «гриф», которого прятали в телеге, сорвался с привязи, выскочил на волю и заплясал перед стариком на земле, крича пронзительным голосом. Старик отшатнулся и едва не упал, оступившись на склоне. Конан еле успел подхватить его. А Бертен принялся подпрыгивать и клокотать, после чего припустил бежать вниз, подпрыгивая на бегу и взмахивая руками.

— По-моему, ему становится все хуже, — заметил Конан, выпуская старика. — Когда я его освобо… — Он осекся и немного изменил фразу: — Когда мы встретились впервые, он еще сохранял остатки человеческого разума.

— Интересно, куда он побежал? — проговорил Арригон, следя глазами за удаляющимся принцем. — Ты не боишься, Конан, что потеряешь его? Тогда плакали твои денежки!

— Сбежит — невелика потеря, — проворчал Конан, которому уже изрядно надоел принц с его выходками. — Впрочем, полагаю, мы легко его отыщем. — И обратился к старику, который при виде бегущего «грифа» так и замер от изумления: — Скажи, отец, есть ли в селе дохлятина?

— Что? — старик даже подскочил на месте.

— Я неясно выразился? — деланно удивился Конан. — Я спросил, есть ли у вас в селении дохлятина.

— Откуда мне знать? — Старик с достоинством пожал плечами.

— Я так понял, что ты все здесь знаешь, — объяснил варвар с приторно-вежливым выражением лица. Обычно Конан нацеплял на свою загорелую разбойничью физиономию такое выражение, когда имел дело с туповатыми придворными или властителями, желавшими нанять варвара для какого-нибудь важного дела.

— Возможно. — Старик пожевал губами в бороде. — Может быть, собака околела. Или корова не смогла разродиться… — Некая мысль мелькнула в его глазах. — Точно! — сипло вскрикнул старик и закашлялся. — Откуда ты узнал, варвар? — Он приблизился к киммерийцу вплотную и уставился на него с подозрением. — Ты колдун?

— Нет, просто предположил. Это было бы естественно, поскольку грифы-стервятники всегда слетаются на падаль, — объяснил Конан.

И широко ухмыльнулся.

Арригон кусал губы, чтобы не рассмеяться. Вульфила плюхнулся на телегу рядом с Рейтамирой. У северянина и девушки вид был отсутствующий: она думала о своем, он — о своем. Рейтамира пыталась понять, хочет ли она снова жить втакой деревне, в селе, ходить за коровой, прясть и ткать… Или же она навсегда оставила привычное житье и будет кочевать за стадами своего мужа? А если он возьмет другую жену? Гирканцы так делают.

Впрочем, что гадать! Туранцы тоже часто берут себе наложниц…

Вульфила же размышлял о пище. Его воображению рисовались окорока, бычьи ноги, копченые зайцы, свиные колбасы, печень теленка в сметане и тому подобные захватывающие вещи.

Арригон переглянулся с Рейтамирой. В последнее время им часто доводилось обмениваться мыслями, не прибегая к словам. И сейчас у обоих мелькнуло в голове одно и то же: пока они потешаются над выжившим из ума стариком, а безумный юноша рвет зубами павшую корову, селяне уже собираются в стаю, готовят острые вилы, снимают со стен серпы и ножи, чтобы изгнать проклятых разбойников и колдунов… «Эти оседлые люди всех чужаков считают негодяями, — подумал Арригон. — И, в принципе, они недалеки от истины, только нам от этого легче не будет».

Мысль о том, что придется убивать крестьян, была ему глубоко отвратительна.

И тут Рейтамира спрыгнула с телеги и крикнула прямо в лицо старику:

— Неужели у вас в селении совсем позабыли добрые обычаи? Разве так гостей встречают? Не видишь разве, кто перед тобой!

Дед пожевал в бороде губами, оборотился к девушке и сухо молвил:

— Да уж вижу. Разбойники и колдуны явились. Какого вы все тут роду-племени, вот чего не разберу! И кто у вас за главного? Уж не ты ли? И который из этих тебе за мужа? А может, все?

— Х-хочешь, я его уб-бью? — беззлобно, вполне деловитым тоном предложил Вульфила, обращаясь к вспыхнувшей Рейтамире.

Она покачала головой.

— Нет. Кто он такой, чтобы я на него обижалась? Просто полоумный старик…

Старик рассмеялся неожиданно добро:

— Вовсе я не полоумный! Это ты зря. А вот приглядеться к вам не помешало бы. Что вы за народ, в самом деле!

— А мы все — разный народ! — заявил Вульфила, противу обыкновения не заикаясь.

Дед фыркнул.

— За полоумного меня считаете, а сами-то вы кто? Я-то вижу, что народ вы один и тот же. Бродяги вы, без всякого народа, вот вы кто! Оттого и жметесь друг к другу… Приличные люди таковых не жалуют и правильно делают.

— Мы заплатим, — сказал Арригон. Во время пожара у него единственного из всех не погибли деньги, потому что он носил их всегда при себе, зашитыми в пояс.

— Ух ты! — притворно изумился дед. — У вас и чем заплатить имеется? Ну давайте, платите. А за что платить-то собрались, бродяги?

— За хлеб.

— Хлеб, братец ты мой, такая вещь, что ее Кому попало не продашь, хотя бы и за деньги, — рассудил старик. Он больше не казался выжившим из ума, в его выгоревших глазках появилась твердость. — Взять, к примеру, тебя, колченогий. Бедой от тебя за версту разит, как от козла похотью. Весь ты дымом пожарищ пропах — небось, и родию потерял, и дом твой сгорел, и сам ты чудом жив остался… Что, угадал я? — хмыкнул он, заметив, как окаменели скулы Арригона. — Все это у тебя на роже твоей плоской вот такими буквами написано! Вот и сам посуди: как я эдакого бедоносца к нам в селение пущу? По доброй воле, честно тебе скажу, вовсе не пущу! Разве что прибьете вы меня, старика, за правду…

— А от-ткуд-да т-тебе знать, ч-что не приб-бьем? — осведомился Вульфила.

Дед вздохнул.

— Да ниоткуда… может, и прибьете, только вот мне это совершенно безразлично. Стар я и ничего не боюсь. А ты, разбойник, — он повернулся к Вульфиле, — сдается мне, северянин. Откуда ты родом? Из Ванахейма?

— Из Асгарда, — проворчал Вульфила.

— Наемник? — прищурился старик.

— Можно с-сказать, и н-наемник, т-только т-тебе до этого ч-что, с-с-ст… — Вульфила надолго застрял на этом слове; — С-старый хрыч!

— А вот был тут такой барон Велизарий, к югу от нас лютовал, говорят… Не из его ли ты людей, заика?

Вульфила кивнул.

— Уг-гадал…

Дед всплеснул руками.

— Так и есть, беда к нам на телеге пожаловала! Тебя-то какими ветрами сюда занесло? Сидел бы под боком у своего проклятого барона, жировал за чужой счет и горя бы не ведал.

— М-мертв Велизарий, — сказал Вульфила. И больше ничего прибавлять не стал.

Повисло молчание. Старик о чем-то размышлял, водя глазами: то на небо взглянет, то в сторону своего села, то вдруг начнет Вульфилу взором прощупывать.

— Да, — уронил он наконец. — Телесами ты богат, братец, умом тоже, пожалуй, не обделен, а как насчет совести — о том не ведаю. Если сов-

рал насчет барона — я заветное слово знаю, и у тебя все кости размягчатся, превратишься в мясной мякиш… Не веришь? Я одного известного враля вот так-то своим заветным словом однажды извел, можешь у кого угодно спросить — расскажут…

И завершив таким образом свою тираду, старик уставился на Рейтамиру. Та покраснела, закрыла лицо рукавом.

— Такая смелая была, а теперь прячешься! — укорил ее дед. Он как будто пробудился от долгой спячки, стряхнул с себя наросший за это время мох и теперь сделался проницательным и словоохотливым.

— Напугал ты меня, вот и прячусь, — тихо отвечала Рейтамира.

— Чем же это я тебя напугал, скажи на милость? Чего ты боишься?

— Грубости твоей боюсь, — прямо отозвалась девушка.

— Это ты правильно, — одобрил дед. — Я человек грубый. Что думаю, то и говорю. А думаю я, что не след девице бродяжничать в компании такого неотесанного сброда…

Арригон побелел.

— Остановись, почтенный, прошу тебя, иначе может случиться беда!

— А от тебя иного и не жду — одной только беды! — резко обернулся к гирканцу старик. Ленивой насмешки в его голосе как ни бывало. И глядел он на гирканца холодно и трезво. — Откуда эта девушка? Вы трое — чужаки, но она родилась в здешних краях! Кто из вас украл ее? Кому надлежит возвратить похищенную дочь?

— Я ушла с ними по доброй воле, — упрямо проговорила Рейтамира и опустила руку, открывая лицо. — Не оскорбляй их. Эти люди спасли меня от злой участи, а человек, которого ты именуешь бедоносцем, — муж мой.

— Ох, ох… — Старик тяжело вздохнул. — Вести ваши тревожные, и сами вы мне крепко не по душе. Подумай в последний раз, женщина, хочешь ли ты идти дальше с этими людьми. Скажи только слово — оставим тебя здесь, и никто тебе слова худого не молвит, а бродяг твоих отправим дальше, куда несут их хромые ноги да дохлая кляча.

— Нет, — повторила Рейтамира, — я с ними пойду…

— Дело твое, больше предлагать не стану. В селение не ходи. Явишься без спроса — затравим собаками, забьем дрекольем. Хлеба вам принесут, пожалуй, только немного, а платы никакой не нужно. Незачем брать от бедоносцев — еще оставите у нас свою беду…

Конан повел тяжелым плечом, отстранил старика и начал спускаться с холма.

— Ты куда? — визгнул дед.

— Заберу своего «грифа», — не оборачиваясь, отозвался киммериец. — Где у вас корова сдохла? Покажи!

Старик побежал, мелко семеня и быстренько перебирая посохом по земле, за широко шагавшим киммерийцем.

— Уходи! Не суйся в нашу деревню! Что тебе здесь нужно?

— Я же сказал, хочу забрать парня, — откликнулся Конан. — А что до всего остального, — тут он остановился и, развернувшись всем корпусом, уставился в сморщенное лицо, покрытое сетью мелких, каких-то бегающих морщинок: — то и нам вашего хлеба не надо! Неизвестно, какой пакости вы туда подмешиваете! Злобы вашей, подозрительности, глупости, лживой проницательности? Лучше уж нам вашими пороками не заражаться, а то ведь людские недостатки хуже всякого морового поветрия.

И, отодвинув от себя старца, Конан быстро пошел дальше.

Полоумный парень отыскался на заднем дворе одного из богатых крестьянских дворов. Конан заметил в воздухе скопление мух и побежал туда. Он застал удивительную картину. Околевшая скотина лежала, вытащенная из хлева. Двое крестьян стояли рядом с лопатами и волокушами — они как раз намеревались отвезти тушу подальше от села и закопать. Но выполнить это намерение они не успели. Бертен, ворча, размахивая руками и топоча ногами, налетел на них, оттеснил прочь и замер над своей добычей, поворачиваясь во все стороны и угрожающе вскрикивая.

На шум выбежали женщины, прискакали дети. Дети веселились при виде безумца — все, кроме одной девочки постарше, которая, наоборот, безутешно плакала. Женщины перепугались. Странное действие оказывает безумие на людей, которые почитают себя пребывающими в здравом рассудке. Одни боятся сумасшедших, другие над ними смеются, а третьи так жалеют и так огорчаются, что тотчас ударяются в слезы.

Бертена, казалось, беспокоило только одно: чтобы у него не отняли еду. Выкрикнув еще несколько бессвязных угроз, он набросился на тушу и начал грызть ее зубами.

И в этот момент на двор вбежал Конан.

Он схватил юношу за плечо и сильно дернул. Тот, не разжимая зубов, зарычал и мяса не выпустил.

— Идем, — сказал ему Конан.

Бертен затрясся и взрыл землю ногами.

Конан освободил плечо юноши, затем сжал пальцы в кулак и, не колеблясь ни мгновения, нанес безумцу сильный удар в висок. Послышался хруст — казалось, череп бедняги от этого улара проломлен. Бертен рухнул на землю, не издав ни единого звука. Конан наклонился, поднял его, взвалил себе на плечо бесчувственное тело и невозмутимо зашагал прочь. Уходя со двора, он обернулся и подмигнул ошеломленным крестьянам.

А потом уверенной походкой начал подниматься на холм.

— Ну их, этих мужланов, — проворчал он, взваливая Бертена, как куль, на телегу. — Поехали отсюда. Завтра сворачиваем от побережья в степь и начинаем охотиться.

Он сел на коня. Арригон поглядел на измазанное кровью лицо безумца, остававшегося без сознания, глянул на Конана, на Вульфилу, скисшего при мысли о том, что придется еще день сидеть без пищи, — и вдруг расхохотался.

— И в самом деле! — сказал гирканец. — На что нам эти оседлые люди и их невкусная еда? Она разве что для грифа хороша, да и то не для всякого. Нашему грифу я ихнюю падаль клевать не позволю.

* * *

И потянулась мимо путников бескрайняя степь. Разговаривали по пути о том, о сем — коротали дорогу.

Поначалу у Рейтамиры не заживала обида, полученная от старика: как это так, их, мирных и в общем-то хороших людей, гонят от порога, точно псов приблудных! Девушка выросла в состоятельной семье, которая пользовалась в ее родном селе уважением и почетом, и до сих пор не привыкла к своему новому положению изгнанницы, у которой нет ни кола ни двора.

— А м-мы и есть приб-блудные! — высказался Вульфила. Для него как раз такое состояние не было в новинку.

Конан промолчал, только презрительно скривил губы.

Рейтамира, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, рассказала историю, которую слыхала когда-то о здешнем люде. Говорили, будто главным божеством здесь считается простая обеденная ложка.

— Не может ложка быть богом! — не поверил Арригон.

— Д-для кого к-как, — заметил Вульфила.

— Да уж, для тебя, толстобрюхий, и ложка — святое, коли она не пуста! — огрызнулся Арригон.

Конан философски заметил:

— От крестьян можно ожидать чего угодно. Приободренная общим вниманием, Рейтамира

робко продолжала:

— Я сама не знаю, а при мне так говорили: они считают, будто круглая часть ложки — женщина, а длинная — мужчина, и в самом образе ложки мы видим мужа и жену на брачном ложе.

— Я теперь буду есть только с ножа, — объявил Конан. — У меня теперь при виде ложки будут возникать нескромные мысли.

— Ты, наверное, и так ешь только с ножа, — улыбнулась Рейтамира.

— Может быть, — не стал отпираться Конан, — но я только сейчас понял, почему это делаю.

— Арригон д-даже п-похлебку руками ест, — сообщил Вульфила. — С-сам в-видел.

— А еще рассказывали, — продолжала Рейтамира, — будто они верят: опуская ложку в пищу, человек чтит своих богов. И чем жирнее пища, тем лучше чтит.

— Ж-жратве п-поклоняются, — подытожил Вульфила.

Все трое почувствовали вдруг облегчение. Может быть, всю эту историю насчет бога-ложки

Рейтамира и выдумала нарочно, желая хотя бы издалека, безобидно, отомстить недоброму проницательному старцу за пренебрежительный прием, оказанный путникам в селении. А может, кстати, и не придумала. Разные люди — разные боги, Наверняка есть и такие, кому и жирная каша — божество… И водить дружбу с подобными людьми — лишнее.

И даже «гриф» громко крикнул, как будто соглашаясь со своими спутниками.

* * *

Вечерами, когда потрескивал костер, лошади, в темноте почти неразличимые, паслись неподалеку, а в горшке булькала густая похлебка, заваренная с мукой и грибами, либо истекала на вертеле жиром подстреленная днем птица, путники чувствовали себя — лучше некуда. И хотелось им, особенно Рейтамире, чтобы будущее никогда не наставало, чтобы вечно длилось настоящее.

— А что, — спросил у киммерийца Арригон, — давно ты возишься с этим полоумным юнцом?

Конан неопределенно пожал плечами. Юноша то и дело впадал в буйство, и его приходилось связывать, но обычно киммериец надеялся на свою силу и ограничивался тем, что набрасывал Бертену на шею веревку. Не хватало еще, чтобы освобожденный принц сбежал и начал вести жизнь дикой птицы в здешних степях! Ищи его потом…

Бертен примостился возле Конана, шевеля руками, как крыльями, и жадно поглядывая на заячью ножку, которую обгладывал киммериец. Он ждал, пока ему бросят кость.

— Во всяком случае, он еще не успел надоесть мне настолько, чтобы я захотел от него избавиться, — ответил наконец Конан и зевнул.

Бертен выхватил из его руки заячью ножку и, ворча, принялся обкусывать с нее остатки мяса. Конан невозмутимо протянул руку и взял себе еще порцию.

— Где ты нашел его? — продолжал расспросы Арригон.

Конан не ответил. Гирканец смотрел на него из темноты проницательными черными глазами. Плоское лицо степняка оставалось бесстрастным, но в углах рта зазмеилась нехорошая улыбка. Еле заметно пока что.

— Что ты пристал ко мне? — спросил наконец варвар, сердито отвлекаясь от трапезы. — Если мы с беднягой вам мешаем, то завтра же уйдем в степь, только вы нас и видели.

— Я не об этом спрашиваю, — напомнил Арригон.

Конан встал, приблизился к гирканцу и навис над ним. Впрочем, на того это не произвело ни малейшего впечатления. Сидя на земле со скрещенными ногами, Арригон задумчиво разглядывал киммерийца и ковырял в зубах ногтями.

— Видишь ли, Конан, — заговорил Арригон снова, — сдается мне, ты не все нам о себе рассказал при нашей первой встрече.

— Ты тоже не все поведал, — отозвался Конан вполне миролюбиво. — Например, не сообщил мне, кто твои родичи и почему ты прибился к Велизарию.

— Родные мои погибли, и ты об этом знаешь, — возразил Арригон, — а Велизарий дал мне место в боевом отряде, где я мог отдохнуть душой.

— Кром! Да ведь твой Велизарий был убийцей!

— Мне-то что? — отозвался гирканец почти равнодушно. — Я и сам убийца. Да и ты ведь не лучше.

— Мирных жителей и женщин я не убиваю, — сказал Конан.

Арригон неожиданно быстро и ловко вскочил на ноги.

— Я спросил тебя об этом парне, — повторил он. — Кто он такой? Где ты нашел его?

Конан вздохнул. Ну почему некоторым людям обязательно нужно докапываться до правды? Да еще так настойчиво… Половина войн из-за этой ненужной правды начинается.

— Этот парень — Бертен, младший сын владыки Хоарезма, — сказал Конан внятно. — Велизарий держал его у себя в подвале, злым колдовством превратив в стервятника. Теперь, когда Велизарий мертв, чары отчасти рассеялись, но мальчишка до сих пор не свободен от них. Я ищу способ очистить его от этой грязной магии. Я ответил на твой вопрос, Арригон?

Гирканец кивнул. И добавил:

— Я не стану тебя спрашивать о том, как умер Велизарий…

— Не лучшим образом, — фыркнул Конан.

— Т-ты уб-бил его? — вмешался Вульфила. Он побледнел, раздул ноздри. — А к-как же к-кол-дун?

— Что — колдун? — не понял киммериец.

— К-колдун д-должен был его защитить! — взорвался Вульфила. — Я же говорил, что этим к-колдунам н-нельзя верить!

— Не было никакого колдуна! — рявкнул Конан. — Как вы до сих пор этого не поняли! Велизарий и был колдуном, а вы ему служили. Вы, воины!

Наступило тягостное молчание. Потом Арригон отступил на шаг.

— Не знаю, что тебе и сказать, киммериец. Ты убил человека, который был нашим вождем, нашим благодетелем.

— Посмотри, что он сделал с парнем, ваш благодетель, — буркнул Конан.

Воины машинально уставились на Бертена. Тот ворчал, ковыряясь пальцами в костях уже совершенно обглоданного зайца. Почувствовав на себе взгляды, он поднял голову и вдруг пугливо вжал ее в плечи.

— Что? — пробормотал он, растерянно озираясь по сторонам, словно опасаясь наказания, которое может обрушиться на него откуда угодно. — Я что-то не так делаю?

Одинаково изумленное выражение появилось на всех лицах. Юноша перепугался еще больше.

Он осторожно поднялся на ноги, вытер измазанные жиром пальцы о свои рваные штаны.

— Я ошибся? — спросил он еще раз.

— Нет! — взревел Вульфила. Северянин и сам не понимал, почему испытал такую огромную радость, когда молодой хоарезмийский принц проявил первые признаки возвращающегося рассудка.

Конан улыбнулся.

— Привет, — обратился он к Бертену. — Ты отлично справился, дружище. Полагаю, этому зайцу настал конец. С чем я всех нас и поздравляю!

Глава пятая ПАВЛИН РАСПУСКАЕТ ХВОСТ

От ока тысячеглазого павлина ничего не скроется! Потому и избрали его божеством те, кто мечтает о тайной власти среди людей. Рассуждения адептов Ордена Павлина хоть и просты, но не лишены своеобразной логики. Пусть внешне мы выглядим самыми обыкновенными людьми — торговцами, караванщиками, рыболовами, ткачами и гончарами. Это ровным счетом ничего не значит, ведь на самом деле любой из нас обладает тайной властью и каждое мгновение может сокрушить не угодившего человека — о чем тот, естественно, даже не подозревает. И от этого еще слаще мысли о мести…

Разумеется, Эйке и думать забыл о господине Церингене. Занимался расширением дела, радовался на доченьку, радовался и обществу тихой, ласковой жены, чья красота после рождения ребенка расцвела победоносно. Случалось, задумывался о непутевом сводном брате, но без особой печали: свою участь Тассилон избрал себе сам, да и не такой он человек, чтобы пропасть! А если надумает вернуться — под этим кровом всегда ему будут рады.

И при чем тут какой-то господин Церинген, который заслуженно поплатился за все свои преступления? Забыт, навсегда оставлен в прошлом!

В этом и заключалась самая большая ошибка счастливца Эйке. Ибо господин Церинген ни о чем не забыл и самым тщательным образом готовился о себе напомнить.

Его еще раз навестил Арифин, глава хоарезмийского отделения Тайного Ордена Павлина. С Арифином было двое безмолвных служек, облаченных в длинные черные одежды, расписанные узором в виде множества глаз. Арифин же, напротив, был весь в белом.

Господин Церинген, обнаженный, лежал перед ними на ложе, покрытом одной только шелковой простыней. Арифин рисовал на теле посвящаемого глаза, выводя кисточкой самые разные — и широко распахнутые светлые, аквилонские, и прищуренные гирканские, и раскосые кхитайские, и круглые черные, как у негров… Господин Церинген немного ежился под холодной кистью, однако возражать и просить сделать процесс более удобным и менее, так сказать, мокрым, не решался. Служки переливали воду из кувшина в кувшин, имитируя журчание водопада, — это, как объяснил Арифин, было необходимо для создания соответствующего настроения.

Затем, когда все было окончено, Церингену позволили подняться с ложа и указали место между служками, где он должен был сесть на пол, скрестив ноги и обратив руки ладонями к потолку, дабы приобщиться к энергиям высшего света. Церинген безмолвно повиновался. Арифин почему-то начинал вызывать у скопца-торговца безотчетный ужас. Внешне мягкий, добродушный, глава Ордена таил в себе огромные силы.

Опустив веки, Светлейший Арифин начал повествование.

— Каждая ступень посвящения имеет свою легенду и свою историю, — заговорил Арифин вполголоса. От этих тихих, вкрадчивых слов мурашки побежали по обнаженному, разрисованному краской телу Церингена. — Ты посвящаешься в Ступень Красную, низшую, и, следовательно, надлежит тебе узнать то, что открыто каждому из нашего тайного братства, — историю Начала Ордена…

Вначале не было никакого павлина, а был человек с ручным петухом на плече. Звали этого человека Радогость, и по слухам происходил он откуда-то с верховьев Запорожки. Однако не следует гадать, кем он был, ибо куда важнее, кем он стал.

Он появился в семье не один, но вместе с сестрой-близнецом, которую назвали тем же именем, и были они похожи как две капли воды — говорят, родители и те могли их различить только сняв с детей рубашечки и определив, который из двоих мальчик, а который — девочка. Брат и

сестра были неразлучны, вместе играли, ели из одной плошки, пили из одной чашки и даже спать ложились всегда на одной скамье. Добром это закончиться не могло, но как ни пытались родители положить границу между дочерью и сыном, никакие их ухищрения не помогали: из-под любых засовов сбегали строптивые дети, чтобы только не расставаться.

И в конце концов случилось то, чего так боялись мать и отец близнецов: сестра понесла от брата. Когда это сделалось заметно, девушку схватили, привязали к деревьям и побили камнями.

Схватить и покарать брата им не удалось — Радогость бежал.

Говорили, что вместе с ним исчез со двора красный петух, которого близнецы выкормили с ладони и любили носить на плече. Радогость шел по дремучим лесам, продирался сквозь непролазную чащу, и не одна луна успела умереть и возродиться на небе, а он до сих пор не встречал людского селения.

К нему подходили звери, и птицы не кричали, когда он проходил мимо, и постепенно он и сам начинал превращаться в зверя.

И вот однажды показалось какое-то селение. Люди не видели Радогостя, но он-то хорошо их различал, сидя в кустах на другом берегу реки. Так сидел он целый день и думал, а когда сгустилась тьма, к нему подошла медведица и заговорила голосом его покойной сестры. Поначалу Радогость даже не понял, о чем она говорит, — только голос узнал и заплакал. И еще догадывался он, что медведица пытается внушить ему нечто важное.

А она улеглась рядом и заснула. Радогость сидел возле спящей медведицы, смотрел на небо, на безмолвное село — и размышлял. И пока размышлял, увидел три мира и единство всего сущего… А потом понял другое; нет, не существует единства — чего-то мучительно не хватает для того, чтобы гармония трех миров была полной. И об этой-то отсутствующей малости, которая разрушает весь мировой порядок, и говорила ему медведица-сестра. И тогда осиротевший близнец стал думать о той самой отсутствующей малости.

А когда небо окрасилось алым, и красный петух встрепенулся на плече Радогостя, он понял вдруг, в чем эта малость заключается и о чем просила его медведица. А поняв, вошел в село и, пока там спали, вырезал в селении всех людей. И помогали ему в этом лесные звери.

А когда люди в том селении погибли, Радогость понял, что кровь надлежит возвращать в землю и что поступил он правильно.

И тут взошло солнце. Радогость посмотрел на небо и понял, что он — сын солнца.

А с неба брызнули лучи, и каждый луч попал в кровавое пятно на одежде Радогостя, а петух вдруг начал клевать его в темя. И когда все было кончено, не осталось уже ни человека, ни петуха, но стояла, протяжно крича, большая птица, исполненная глаз, и было этой птице открыто и прошлое, и будущее, и сущее, и солнечная кровь была ей подвластна…

Церингена била крупная дрожь. Происходящее казалось ему странным сном. Впрочем, не превратилась разве в неприятный сон и вся его жизнь после того, как в нее вмешались этот проклятый Эйке со своим безумным кровожадным братцем-негром?.. Постепенно страх сменялся торжеством. Одетый глазами, подобно павлину, Церинген начинал ощущать, как вливается в него животворное Знание, как сам он становится одним из братьев, как приобщается к могуществу Ордена. В этом было упоение.

Арифин оборвал рассказ и трижды стукнул согнутым пальцем Церингена по темени.

— Именем Всевидящего Недреманного Павлина — встань, Радогость! Отныне ты — павлин, как и мы, и имя твое засветится еще одним оком на многоцветном его одеянии! Церинген, качнувшись, поднялся на ноги… и заплакал. Он плакал впервые за много лет — от переполнявших его чувств, от всеохватного восторга, от осознания, что месть обидчикам близка!

* * *

Мстить надлежало, разумеется, чужими руками. То был один из главных постулатов ордена. Первым делом эти руки следовало найти. И они отыскались — на удивление быстро. Впрочем, стоит ли удивляться — ведь Эйке, несмотря на все свои добродетели, был торговцем, а в этой среде, как показывает практика, нечистые на руку люди водятся не реже, чем среди каких-нибудь наемников, торгующих не только своими мечами, но и совестью.

Некий Клаваст, охранявший склад, где Эйке держал нераспроданные партии товара, охотно взялся помочь. Господину Церингену этого Кла-васта даже не показали. Просто однажды вечером, когда Клаваст тряс игральными костями в «Подстреленном журавле», к нему подсел некий человек с незапоминающейся внешностью. Заговорил о том, о сем.

Клаваст отвечал неохотно: он проигрывал. Охранять склад ему не нравилось, другой работы найти не мог — поскольку сызмальства умел только лениться да драться, когда приспевала, по мнению Клаваста, такая необходимость. Хозяина своего Клаваст видал только издали, поскольку Эйке в тонкости работы охранника не входил. Хозяин Клавасту, разумеется, тоже не нравился — настоящий сопляк, а строит из себя почтенного торговца. В общем, с какого бока ни зайди, везде плохо.

Неприметного человека такой поворот клавастовой жизни, как ни странно, даже радовал. На каждое презрительно брошенное слово он кивал головой и усмехался. Наконец положил руку Клавасту на бугристое плечо и молвил:

— Вижу я, что ты человек разумный. Этот Эйке, поверь, не одному тебе глаза намозолил, а то, что ты о нем сейчас говорил, свидетельствует о твоей проницательности.

Клаваст моргнул. Ему никогда еще не говорили о том, что он проницателен или разумен. Чаще честили болваном, чурбаном, который только кулаками размахивать горазд. Поэтому охранник поневоле призадумался: а нет ли в льстивых словах какого-нибудь особенно злобного подвоха?

Непрошеный собеседник, однако, словно бы читал его мысли.

— «Нет ли какого-нибудь подвоха в словах этого проходимца, который зачем-то ищет со мною знакомства?» Сознайся, ведь именно об этом ты сейчас думаешь! — засмеявшись, сказал неприметный человек.

Клаваст вздрогнул и непроизвольно отодвинулся в сторону.

— Не пойму, о чем ты!

— Да о том, что ты мне не доверяешь!

— А с чего мне доверять тебе? — Клаваст сумрачно уставился прямо в смеющиеся глазки незнакомца. — Мы с тобою, кажется, и не встречались прежде… О хозяине выспрашиваешь — что ж, мне этот Эйке не брат и не приятель, чтобы я свое мнение о нем держал при себе, а мнение мое о нем ты знаешь. Я человек прямой и ежели о ком-нибудь думаю: дескать, дрянцо, а не мужчина, то так и говорю. А кому не нравится, тот быстро схлопочет…

— Я понял, понял, — мягко перебил его незнакомец. — Теперь вопрос более сложный: желаешь ли ты насолить и наперчить этому Эйке, да так, чтобы он чихал — не расчихался после такой трапезы?

Клаваст нахмурился и пристально вгляделся в лицо незнакомца. Тот опять улыбнулся:

— Не гадай, не распознаешь. У меня свои причины желать твоему хозяину неприятностей, и тебе об этих причинах знать совершенно не обязательно. Лучше скажи: согласен?

— Ну… — пробурчал Клаваст. — Ежели оно не слишком опасно… Знаешь ведь, как принято поступать с ворами… Мне мои руки еще очень бы пригодились, не хотелось бы, знаешь ли, чтобы отрубили их по самый локоть…

— Не отрубят! — заверил незнакомец. — Точнее, отрубят — да только не тебе. А вот что мне ответь, друг мой Клаваст: имеется ли среди приказчиков в лавках Эйке какой-нибудь красавчик, который был бы тебе особенно не по душе?

* * *

Такой «красавчик», разумеется, имелся: это был молодой человек по имени Инаэро, нанятый вскоре после того, как Тассилон покинул Хоарезм. Поначалу Инаэро был только писцом, причем даже не записывал и не учитывал товар, а лишь переписывал набело беглые заметки, сделанные другими. Но честность и усердие принесли хорошие плоды: спустя пару месяцев Инаэро уже поручили всю лавку, расположенную поблизости от порта.

Торговля здесь велась бойкая, народ заходил самый разнообразный. Случались и солидные купцы, которым хотелось посмотреть товар, договориться о поставках крупных партий — часто в обмен на привезенные издалека товары: слоновую кость, резные изделия из драгоценных камней, мех пушного зверя, мед, льняные полотна. С ними Инаэро вел переговоры, записывал придуманной им самим скорописью предложения, показывал хозяйский товар, назначал встречи, о которых затем через мальчишку оповещал Эйке.

Но заходили сюда и совсем простые люди, моряки, желавшие купить шелковой ткани на платье подруге, горожане, думающие обновить гардероб к свадьбе дочери или сына… И для них у приказчика тоже находилось время, умело подбирались недорогие и красивые вещи. Словом, у хозяина не было никаких причин быть недовольным Инаэро — парень действительно старался и, как все больше и больше убеждался Эйке, в этой лавке оказался совершенно на своем месте. Жизнь улыбалась Инаэро. Впереди, казалось, ждали одни только радости.

Вот и прекрасная Татинь, дочь мастера из камнерезной мастерской, стала глядеть на него благосклонными глазами — а там, можно считать, и до свадьбы недалеко…

* * *

— Где штука нового шелка, которую доставили в лавку вчера вечером? — Инаэро выглядел растерянным. Он точно помнил, где оставлял товар. Это был редкий шелк, предназначенный для продажи очень маленькой партией, ручная работа мастериц Кхитая, украшенный, к тому же, чудесной вышивкой: лебеди и лилии на водной глади. Сегодня должен был зайти покупатель, которому Инаэро загодя расхвалил ожидаемый из Кхитая товар, и сделка обещала быть чрезвычайно выгодной. Однако сегодня шелка на месте не оказалось.

Перерыли всю лавку. Инаэро то и дело поглядывал на водяные часы — клепсидру, пытаясь определить, много ли у него осталось времени до визита покупателя. Мальчишка-рассыльный по распоряжению Инаэро постоянно выскакивал из лавки, выглядывая на дорогу, не идет ли клиент.

Дело складывалось скверно. Куда бы запропаститься целой штуке шелка? Замки и запоры целы, охранник клянется, что никуда не отлучался… И тем не менее товар пропал. Не духи же ночные его, в самом деле, унесли?

Плохо, очень плохо…

И тут сердце у Инаэро упало в пятки. Он вспомнил. И не хотелось бы припоминать, а вот встало в памяти: перед самым закрытием лавки заходила к нему невеста, Татинь, и не одна, а с отцом. Старик камнерез, крепкий еще, с вечно прищуренными, немного слезящимися глазами, сильными пальцами и сутулой спиной, приглядывался к будущему зятю. Смотрел, как тот распоряжается в хозяйской лавке, одновременно и о господской выгоде помышляя и о собственном достатке не забывая. Одобрительно усмехался.

Что и говорить, Инаэро нравился ему. И дочка без памяти влюблена. Человек Инаэро, несмотря на молодость, вроде бы, надежный, рассудительный. Противиться счастью дочки и этого хлопотливого приказчика из лавки господина Эйке старый камнерез не собирался.

Доброжелательное отношение будущего тестя до глубины души тронуло Инаэро. В своей недолгой жизни он нечасто встречал людей, которые бы сразу отнеслись к нему с симпатией. Вот господин Эйке — тот сразу поверил в добрые качества будущего работника. И не ошибся же! А теперь и Татинь с ее отцом…

Вот и растаял, расхвастался Инаэро. Все им в лавке показал, гордясь так, словно ему одному она принадлежала. И как хранит товары, чтобы не портились от сырости (а проливные дожди в Хоарезме случались — как задует ветер с моря, как хлынет в город, кажется, вся морская влага, какая только накопилась в воздухе…), как охраняет от лихого вора хозяйское добро, каким образом разрешаются споры касательно снятия мерок… Ибо что ни страна, то свой способ отмерять длину ткани. Чаще всего, разумеется, меряют локтями, да вот ведь какая незадача — локти у каждого покупателя разные! И почему-то обычно так случается, что приходят в лавку люди с поразительно длинными ручищами — намотают полштуки шелка, а выходит всего-навсего четыре локтя! Дабы избежать такого недоразумения и начертил Инаэро на стене длину «среднего локтя» и всякому покупателю предлагал соизмеряться с длиной именно этого «среднего локтя».

И недоразумений меньше, и крику в этой лавке по поводу «обмеров» не возникает, и обиженные потом не бродят, жалуясь налево и направо: дескать, опять надули их треклятые торговцы, ободрали как липку и еще посмеялись — «это за наши-то собственные деньги!»

А под конец похвалился тем самым только что полученным шелком — небесного цвета, расшитым лебедями…

И вот настало утро, а шелка-то и нет!

Инаэро опустился на скамью, устало потер ладонью лоб. Что же получается? Что старик камнерез (или, что вообще невозможно себе представить!) его дочь проникли ночью в лавку, обдурив или напоив охранника, и утащили прекрасный шелк? Но для чего? Татинь стоило только попросить — и Инаэро купил бы для нее на собственные деньги любой материи.

Он тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Снова позвал к себе охранника. Клаваст как бы нехотя явился.

— Что тревожите занятого человека? — хамски начал он, выразительно зевая. — Что ж это такое делается?! По ночам жизнью своей рискую, охраняя хозяйское добро, точно пес цепной, так потом и днем передохнуть не дают — терзают и мучают! Не знаю я, куда этот проклятущий шелк запропастился! Я-то его всяко не брал, вот провалиться мне на этом месте… Ежели кто и украл — так это тот, кто последним из лавки уходил…

Инаэро болезненно сморщился. Последними лавку покидали как раз он сам, Инаэро, и камнерез с дочерью. Старик, кажется, еще задержался — остановился на пороге поправить ремешок

на сандалии. Неужто в этот самый миг исхитрился и стянул?

Нет, нет, о таком даже и подумать-то страшно. Инаэро еле слышно застонал. «Ну почему это случилось именно со мной! — в тупом отчаянии подумалось ему. — Почему? Отчего так получается — за что ни возьмусь, все рано или поздно рассыпается прахом? И ведь так хорошо все начиналось… Разве я не старался, разве не вкладывал все силы, всю душу в новое дело? Разве не был предан хозяину? И Татинь… как она могла со мною так поступить? Нет! — вдруг с решимостью отринул он худые мысли. — Татинь тут не при чем. Это все отец ее. Хитрый он и жадный. И сразу видно было, что жадный. Когда рассматривал ткани, даже пальцы от алчности скрючил… А она, невинная душа, ни о чем и не догадывается… Но если я уличу старика в краже…» — Тут он окончательно помрачнел, боясь даже закончить свою мысль. Ибо уличи Инаэро отца Татинь в похищении небесно-голубого шелка (и в ущербе, нанесенном торговому делу господина Эйке!), решение суда вряд ли будет милосердным. А лишенный руки старый мастер будет обречен на нищенство и голодную смерть.

И как после этого Инаэро сможет стать мужем Татинь? Их любовь оборвется, едва начавшись…

Клаваст с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как самые противоречивые и страшные мысли раздирают на части душу молодого приказчика. Разумеется, подкупленный сереньким незаметным человечком, охранник отличнейшим образом знал, куда подевался шелк. Более того, удар был рассчитан с поразительной точностью: пропажа товара уничтожала этого нелепого выскочку Инаэро — и как работника, и как несостоявшегося жениха красивой (и не бедной!) девушки. А кроме того вся эта история наносила первый, пока еще не слишком серьезный удар по Эйке.

Так ничего и не добившись от Клаваста, который упорно стоял на своем — «знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю» — Инаэро с болью в сердце пошел встречать купца. Кое-как объяснил ему, что товара нет — подвели, мол, поставщики. Посетовал лицемерно: ни на кого теперь надеяться нельзя! Купец покачал головой, перерыл имевшийся в лавке шелк, ничего не приобрел и ушел недовольный.

Теперь предстояло как-то объясняться с Эйке и, что самое ужасное, — с Татинь.

Заперев лавку, Инаэро некоторое время бесцельно бродил по Хоарезму. Конечно, Клаваст об этом не знал — но мог догадываться, и одна только мысль о мрачном состоянии, в которое ввержен удачливый молокосос приводила охранника в отличнейшее расположение духа.

Город, обычно радовавший Инаэро деловитой толчеей, наплывом незнакомых лиц, бесконечных приезжих, удивлявших разноцветьем кожи, волос и глаз, не говоря уж о разнообразии одежд, сегодня выглядел, на его взгляд, мрачным, полным нездорового возбуждения. Ничто не радовало, не вызывало любопытства. Вот его толкнули в толпе — он с досадой двинул в ответ локтем. Подбежал горластый торговец, сватая сушеную рыбу и хлебный напиток, — Инаэро грубо обругал его, едва не вызвав драку неосторожными злыми словами. Чем ближе подходил он к дому Эйке, тем медленнее становились его шаги.

Он вдруг понял, что совершенно не знает — как сказать о пропаже. Кого обвинить? Взять всю вину на себя? И оказаться без работы, никому не нужным юнцом, да еще с подмоченной репутацией? Ведь после истории со злополучной кражей, пусть даже ее и замяли, по городу поползут слухи, и никто никогда больше не предложит ему работы…

Эйке удивился позднему визиту своего приказчика. Пригласил его во дворик, предложил подслащенной воды и засахаренных фруктов. Инаэро нервно поблагодарил, однако даже не притронулся к угощению. Эйке, благодушествуя после целого дня, проведенного в обществе жены и маленькой дочки, участливо принялся допытываться — какие заботы омрачили жизнь гостя, с чем он явился?

— Припоминается мае, будто ты собирался жениться, — добавил Эйке. — Неужели тебя постигли на сей счет какие-либо сомнения? Если они и возникают подчас, отринь их, послушай женатого человека: ничего лучше нет, как ввести в дом достойную хозяйку, готовую родить тебе красивых, здоровых детей! Я слышал, что твоя невеста и скромна, и хороша собой…

— Это так, — пробормотал Инаэро. — Ты очень добр, господин…

При мысли о Татинь сердце его вновь болезненно сжалось.

Эйке наконец заметил, что приказчика буквально рвет на части какая-то страшная боль, и даже забеспокоился:

— Здоров ли ты, Инаэро? Выглядишь ужасно, бледный, под глазами чернота, а взгляд стал как у старика, которому надоела немилая жизнь…

— Так и есть! — вырвалось у Инаэро. Участие хозяина наконец сделало свое дело — он заговорил быстро и с полной откровенностью, какой бы страшной ценой ни пришлось потом заплатить за эти мгновения. Он просто чувствовал, что не может больше держать в себе случившегося несчастья. — Выслушай меня, господин! Вчера мы получили штуку небесно-голубого шелка из Кхитая, помнишь, того самого…

Он рассказал все, не скрыв ни своих подозрений, ни внутренних своих терзаний. Добавил, что не брал пропавшего, но, если это будет необходимо для того, чтобы спасти Татинь и ее отца — готов принять вину на себя.

— Дело за тобой, господин, — завершил он, опуская голову. — Решай. Захочешь подавать дело на рассмотрение городского суда — знай, что шелк украл я. Я не стану ни отпираться, ни искать себе оправданий. Не захочешь вмешивать сюда посторонних — тогда помни: Инаэро служил тебе верой и правдой. Впрочем, теперь мне, кажется, все равно, потому что в любом случае я больше никогда не смогу посмотреть Татинь в глаза…

Эйке долго молчал. Казалось, черная тень опустилась над его домом, и сперва ему чудилось, будто это — несчастное стечение обстоятельств, случайность, не направляемая ничьей рукой. Пройдет несколько месяцев, прежде чем он горько раскается в своей беспечности.

А пока что молодой хозяин распорядился так:

— Предавать дело огласке я не желаю. Искать виновного — тоже. Однако оставаться на прежнем месте тебе больше не с руки — уходи. Расстанемся мирно. Я дам тебе денег на прожитье, должно будет хватить на пару месяцев. Ищи себе другого хозяина, Инаэро. И да пошлют тебе боги мир и покой. Прости меня.

Инаэро встал. В груди у него все горело — от обиды, от несправедливого оскорбления.

— Я ничем против тебя не виноват, господин! — сказал он горько. — Ты обидел меня ни за что. Клянусь богами, я докажу тебе, что ты ошибаешься! А деньги свои оставь при себе. Я никогда не брал чужого.

Эйке тоже поднялся на ноги.

— Подожди, Инаэро…

Но юноша уже спешил к выходу, словно боясь, что его остановят. Эйке проводил его растерянным взглядом. Он вдруг понял, что совершил страшную ошибку.

Глава шестая КОЛДУНЫ ФЕРИЗЫ

Небольшой город Фериза, на берегу озера Вилайет, поражал с первого взгляда. В незапамятные времена его основали выходцы из Кхитая. Сейчас никто уже не помнил, почему эти люди покинули родной край: то ли были изгнаны за участие в политических интригах, то ли оставили свою землю по религиозным соображениям… Так или иначе, несколько сотен кхитайцев, связанных между собой родственными узами, двинулись на запад в поисках лучшей жизни и, не обнаружив для себя таковой, остановились перед огромной водной преградой. И здесь, на берегу Вилайет, начали строить дома — так, как привыкли возводить их у себя на родине, в Кхитае.

Сменилось несколько поколений, потомки давних беглецов не раз смешали свою кровь с местными туранцами и гирканцами, но вывезенные из Кхитая традиции сохранились. И путник, случайно оказавшийся в Феризе, не знал, чему больше дивиться: небольшим домам с бумажными стенами и бамбуковыми каркасами, к которым крепятся эти ненадежные полупрозрачные укрытия от ветра и непогоды, тростниковым ли кораблям, похожим на вязанку хвороста, буйному ли цветению вишен по весне или искусным рукам тамошних ремесленников! А еще изумляла прославленная красота женщин Феризы с мягкими чертами лица, кроткими большими, чуть раскосо посаженными глазами и затаенным коварством в уголках чувственного рта…

Тассилон с Элленхардой очутились в Феризе после того, как оставили гирканцев. В ту памятную ночь, когда они гостили у степняков, Тассилон многое рассказал советнику молодого гирканского вождя. И о своем сводном,единокровном брате-торговце, которому достались и дом, и красавица жена, и отцовское дело. И о собственной доле — идти следом за Элленхардой, оберегая ее от злых людей. И о том, что Элленхарда разыскивает по всему свету своего уцелевшего брата, последнего, кто остался в живых из всей ее родни…

— А о себе-то ты как мыслишь? — спросил неожиданно Трифельс.

Тассилон растерялся.

— Что ты имеешь в виду, почтенный?

— Ты говорил мне о своем брате и о своей подруге, об их судьбе и их желаниях. Но ведь и ты, как я погляжу, далеко не пустое место. Что же ты ни словом не сказал о себе? Разве это не след от рабского ошейника у тебя на шее? Разве не удалось тебе бежать — да так, что тебя не стали разыскивать?

Тассилон посерел — да так, что было заметно даже в ночной темноте. Трифельс, довольный собою, негромко рассмеялся.

— А, не совсем, значит, я еще стар, если умею различать такие вещи на человеческих лицах! Не бойся, никому не расскажу… Я — догадливый старик, который многое повидал в своей жизни, и умею разглядеть в человеке его прошлое, а подчас — и будущее… Радости мне это, впрочем, не принесло, а пользы моему народу от этого тоже немного. Впрочем, это уже обо мне. А я хочу поговорить о тебе, Тассилон.

— Не знаю я… — тяжко уронил Тассилон. Перед этим старым человеком не имело смысла притворяться, и Тассилон говорил с ним прямо, без обиняков.

— Если ты склонен послушаться доброго совета… — начал Трифельс.

Тассилон вскинул голову.

— Я был бы рад любому твоему совету, почтенный. Нечасто меня удостаивали своим разговором люди, вроде тебя, и не следует мне пренебрегать столь счастливым случаем.

Трифельс вздохнул.

— Многое бы я отдал, если бы и мой вождь был о моих советах того же мнения! К несчастью, у Салимбена, как он полагает, и собственная голова на плечах хорошо соображает. Соображать-то она соображает, да всегда ли это к добру… Ладно, будущее покажет, а тебя наше будущее, как я погляжу, и вовсе не касается. Отправляйся в Феризу. Город этот стоит недалеко отсюда, там много пришлого люда — никто не станет смотреть на тебя и госпожу Элленхарду удивленно, а задавать ненужные вопросы — тем паче. Попроси брата-богатея выслать тебе денег, чтобы устроиться получше. Житье там непривычное, что для тебя, что для твоей своенравной подруги, так что в этом вы сравняетесь между собою, и ни один не будет чувствовать себя обойденным. Живя в бумажном доме, она станет вспоминать о юрте, а ты — о глинобитной хижине своей матери. И народу там много разного. Заезжают бродячие торговцы и неприкаянные наемники. Глядишь, разузнаете что-нибудь и о пропавшем брате госпожи Элленхарды. А кроме того… — Тут старик понизил голос: — Говорят, в Феризе до сих пор существуют настоящие колдуны. Ясновидцы. Если вам повезет, найдете человека, который сумеет для вас увидеть, что угодно. Найдет и брата Элленхарды, вот и успокоится ее сердце.

Совет показался Тассилону настолько простым и хорошим, что он тем же вечером предложил Элленхарде уехать. У них были лошади и целых две коровы. Одну тотчас забили и наготовили мяса в дорогу, а вторую гнали с собой и съели уже на самых подходах к городу.

Дома, может быть, в Феризе и бумажные, зато стены вокруг города — каменные. И немаленькие: в добрых пять человеческих ростов, никак не меньше.

Путники долго препирались со стражей, доказывали свою благонадежность. Объясняли, что желают обосноваться в городе. На Тассилона здешние блюстители порядка глядели вполне благосклонно, даром что чернокожий — здесь и не таких видывали. Зато Элленхарда вызывала у них очень большие сомнения. Издавна главными врагами здешних обитателей были кочевники-гирканцы, бесцеремонные, дерзкие. От их-то набегов и огораживались стенами. Степняки налетали, как ураганный ветер, сметающий все на своем пути, убивали всех, кто пытался оказать хотя бы малейшее сопротивление, прочих захватывали арканами и волокли за своими конями — в рабство. Забирали женщин и молодых парней, а стариков, искалечив, бросали в степи умирать — не нужны старики, не работники!

Вот и Элленхарда казалась жителям Феризы весьма подозрительной. Все допытывались у ворот — для чего эта «косоглазая» сюда пожаловала? И пока Тассилон всеми богами, каких только знал, не поклялся, что девушка является его женой и пришла в город с ним вовсе не для разведки очередного разбойничьего набега, не желали отворять ворота.

— В недоброе время вы пожаловали в Феризу, — непонятно сказал им хмурый стражник. — Если уж и в самом деле решили за стенами обосноваться, то шли бы в Вендию или Кхитай. А здесь…

Он махнул рукой, но ничего объяснять не пожелал. Сами разузнаете, когда настанет время.

* * *

Улочки Феризы быстро пустели. Жители, только что деловито сновавшие вверх и вниз по мостовой, круто забиравшей на холм, на котором, собственно, и был разбит город, торопливо скрывались в своих домах. Стремительно задвигались бумажные перегородки, заменявшие здесь и двери, и окна со ставшей. Захлопывались двери лавок и многочисленных харчевен и закусочных, выделявшихся тут и там разноцветными вывесками. Разносчики товаров со своими тележками прятались за живыми изгородями, рыбаки, несущие связки рыбы на длинных жердях, положенных на плечи наподобие коромысла, искали убежища в первом попавшемся доме.

Тассилон и Элленхарда остановились посреди улицы, с удивлением наблюдая за этим поспешным бегством. Грозы, вроде бы, ничто не предвещало — солнце продолжало себе светить с ясного неба, нигде не было слышно ни грома, ни воя надвигающегося урагана… и тем не менее Фериза пустела, как будто невидимая гигантская метла выметала с обозримого пространства людей.

— Что происходит? — пробормотал Тассилон, лихорадочно соображая, стоит ли бежать и если да — то где им будет безопаснее. На Элленхарду в этом городе, как он убедился, смотрят с нескрываемым подозрением, так что поблизости вряд ли найдется какой-нибудь дом или лавочка, где им охотно предоставят убежище.

— Не зевай, не мешкай, ты!.. — обратилась к Тассилону какая-то незнакомая торговка с корзиной зелени на голове.

Он быстро окинул женщину взглядом. Та выглядела вполне добродушной старой дамой из почтенного племени вечных уличных разносчиков. Из большой плоской корзины, которую она с удобством устроила у себя на голове, свисали пучки травы, перевязанной для продажи, придавая всему сооружению видимость диковинного головного убора. Широкоскулое загорелое лицо было сплошь изрезано морщинами, а из темных, больших глаза откровенно глядели любопытство, доброжелательность и мягкая печаль.

— Что происходит? — спросил Тассилон, радуясь возможности хотя бы узнать, чем вызвано столь паническое бегство горожан. — Неужто в городе чума? Странно! Почему же стражники не остановили нас у городских ворот подобным известием? Да и в степях ничего не слышно о бедствии…

— Э, да вы и впрямь ничего не знаете, бедняжки! — Торговка схватила Тассилона за одну руку, Элленхарду — за другую и без долгих разговоров затащила обоих в ближайшую лавочку, отметая все возражения хозяина.

— Куда, куда!.. — вскрикнул было тот.

Лавочка торговала всем понемногу: подержанной мебелью — преимущественно низенькими столиками из темного лакированного дерева, посудой, разрисованной разными морскими дивами, вроде подводных змеев и донных городов, где обитают полулюди-полутритоны и полукони-полурыбы. Имелись здесь выставленные на продажу украшения из кораллов, добываемых местными жителями из моря (и составлявшими главный предмет экспорта Феризы), и дешевая одежда — рубашки, штаны, плетеные и деревянные сандалии, широкополые шляпы, кожаные пояса. Все это было поношенным, а иногда (как заподозрил Тассилон) и краденым.

— Вот нахалка! — напустился торговец на зеленщицу. — А ну пошла вон отсюда! Знаю я тебя! У тебя и глаз недобрый, и рука нечистая, и сандалии грязные, а у меня приличное заведение! Кого это ты с собой притащила? Кто эта косоглазая? Не у тебя ли три года назад ее сородичи увели в плен племянницу с детьми?

— Тише ты! — раскричалась торговка. — Это ты-то меня знаешь? — Она поправила корзину с зеленью, убрав пучок лука, свисавший ей прямо на глаза, подбоченилась и принялась честить лавочника на чем свет стоит: — Да я сама, может быть, знаю тебя как облупленного! Кто ты такой, чтобы выставлять нас на улицу? И ты еще смеешь пенять мне грязными сандалиями и обвинять, будто я на руку нечиста! Только не вздумай врать, будто ты — честный торговец! Уж мне ли не знать, что такие, как ты, скупают по дешевке краде…

— Тише, тише!.. — Лавочник, казалось, был теперь чем-то испуган. Зеленщице, видать, удалось коснуться какой-то его тайной струны, потому что он мгновенно сменил тон и заговорил иначе, едва ли не умоляюще. — Что ты верещишь, точно кошка, которой хвост прищемили? Прикуси язык и садись-ка лучше сюда. — Он показал на скамью, предназначенную для покупателей, буде те вознамерятся примерить на себя что-либо из выставленного на продажу тряпья или одежды. — И друзья твои пусть присядут. Садитесь! — обратился он к Тассилону с Элленхардой. — Садитесь, прошу вас. И незачем кричать и лишний раз привлекать к себе внимание, — добавил лавочник совсем уж разобиженным голосом, поглядывая на зеленщицу.

Та торжествующе разместилась на лавке, вытянула ноги.

— Давно бы так. Только эти двое мне вовсе не друзья, а просто повстречались на дороге. Вижу — люди, вроде бы, неплохие, хоть и пришлые, а что растерялись — так в том их вины, прямо сказать, немного. Тут не только пришлый человек, тут и ко всему привычный осел бы растерялся, такая поднялась суматоха…

Торговка зеленью извлекла из своей корзины пучок и принялась грызть его, распространяя по всей лавке острый запах лука и еще какой-то непонятной травы.

Видя, что ее никто не перебивает, она продолжала не без удовольствия:

— Гляжу: все бегут, а эти стоят, как полные дурачки, прямо посреди улицы и смотрят эдак… Нехорошо смотрят, с прищуром, особенно вот он. — Она кивнула на Тассилона, который нелепо громоздился посреди лавки и разглядывал зачем-то складную ширму, прорванную в нескольких местах и вследствие этого совершенно бесполезную. — Ну, думаю, этот точно попадется. Да и подруга его — тоже. Такое личико, как у ней, надо прятать под покрывалами. Одни шрамы на щеках дорогого стоят, а уж взгляд… брр!

Элленхарда холодно посмотрела на болтунью, но ничего не сказала. Зеленщица передернула плечами, однако продолжала вволю изливать свои чувства:

— А мне стесняться нечего! Я женщина прямая и честная, что подумала — то и говорю! А с такими глазками да с таким взглядом, как у тебя, милая моя, — обратилась она к девушке, — лучше в степях болтаться, а не ездить в Феризу. Потому как ничего хорошего из подобных путешествий обычно не получается.

— И что такого в моем взгляде? — взорвалась наконец Элленхарда, выведенная из себя всеми этими намеками.

Тассилон придвинулся ближе к ней. Будь он собакой, поднял бы сейчас верхнюю губу, обнажая клыки — предупреждая: еще одна обида, нанесенная подруге, и верный пес вцепится в горло первому, кто посмеет…

Но торговка только добродушно махнула рукой.

— Как тебя кликали отец с матерью, а? — осведомилась она дружески.

— Кому Свет-в-окне, а кому Стрела-в-спине, — резко ответила Элленхарда, — а тебе и вовсе дела нет.

— Ну уж… — не обиделась торговка. — Меня вот звать тетка Филена. Учти, я только добра тебе желаю… — Она поерзала на скамье, устраиваясь поудобнее. — В нашем городе, коль уж вас сюда по какой-то надобности занес приблудный ветер, следует жить с опаской, осторожненько… Неужто в степях ничего не слышно про наш Священный Совет?

Элленхарда пренебрежительно пожала плечами.

— Больно надо заглядывать за ваши стены и любопытствовать, чем это вы тут дышите в ваших спальнях!

Тассилон не был столь невнимателен.

— Священный Совет? — перебил он Элленхарду, выступая вперед.

Торговка смерила его взглядом.

— Не пойму что-то, кто из вас двоих тут заправляет, ты или она…

— Разговаривай со мной, — сказал Тассилон. — Я житель городов и в вашей жизни разбираюсь лучше.

— А, ну-ну… — Зеленщица хмыкнула и извлекла из своей корзины еще один пучок зелени. Предложила Тассилону: — Хочешь?

Он машинально взял, задвигал челюстью. Элленхарда, заложив руки за спину, отправилась созерцать выставленные на полке чаши и, казалось, всецело погрузилась в изучение нарисованных на посуде узоров.

— Ну вот, — охотно продолжила тетка Филена. — Была у нас тут в городе улица Магов, теперь это пустырь. Неужто про наших магов тебе ничего не известно? Великие гадальщицы и колдуны здесь жили, эх… Мужа мне нагадали, а потом и приворожили, правда, погиб он — сгинул в морской пучине… Жаль, хороший был человек, только шальной.

— Ты говорила о магах, почтенная Филена, — напомнил Тассилон осторожно.

— Ах, да! Ну так вот, извели их, извели под корень. Городские власти так решили. Будто все зло от них. Духов возмущают, тревожат по разным мелочам, призывают сюда непонятные силы… Ну вот сам посуди: одна колдунья привораживает, а за стенкой другая того же самого человека отвораживает… Тут уж и впрямь духам впору возмутиться — чью правду слушать? И начались у нас разные беды. Огневка-поскребушка изуродовала немало хорошеньких личиков, а потом еще морской кашель — умирали по большей части детки. Ох, и много же слез мы тут выплакали! И все, как говорится, по милости этих самых магов. И стала у нас магия под самым жесточайшим запретом… Признаться, я и сама по молодости лет любила вырезать из дерева приворотную куколку и наговорить на нее что-нибудь любовное… Или вот еще положить под голову гребень с волосами любезного, чтобы во сне открылись мне все его мысли… Но только теперь уже — все, ни-ни…

— Что за глупости ты болтаешь! — перебил словоохотливую тетку Филену лавочник. Он уже забыл все свои обиды и решительно вступил в разговор. — Да кому есть дело, старая ты кочерыжка, до твоих шашней с каким-то там «любезным»! Все твои любезные давно уж в могиле сгнили, а кто жив, тот вставной челюстью лязгает…

— А ты молчи! — взъелась торговка. — Не тебя спрашивают, не ты и отвечай. Я все но порядку, может быть, рассказываю, с подробностями, чтобы господа приезжие во всем разобрались. Видишь: госпожа совсем, можно сказать, дикая, и любезности в ней как в степной гремучей змеюке…

Элленхарда чуть повернулась и бросила на зеленщицу испепеляющий взгляд. Тассилон поспешно вернулся к изначальной теме разговора:

— Любопытно все же узнать, что случилось со здешними магами…

— А, любопытно… Тогда слушай, не перебивая, тетку Филену да ума набирайся, может, и госпоже что-нибудь перепадет. Когда всех явных магов — тех, кто промышлял колдовством в открытую, — перебили, а случилось это в одну ночь…

— Ох, и награбили тогда! — мечтательно вклинился в беседу лавочник и покачал головой как бы в осуждение. — Лавки старьевщиков ломились от первоклассного товара… Перламутровые столики и инкрустированные ширмы уходили, можно сказать, за бесценок…

— Когда магов перебили, — с нажимом повторила зеленщица, явно недовольная тем, что ей опять помешали, — в городе был учрежден этот самый Священный Совет. Для поиска, значит, выявления и уничтожения магов тайных. Чтоб никому! Чтоб больше никогда! Вот эти самые члены Священного Совета, доложу я тебе, мастера своего дела. Любой намек по глазам распознают. Глянут в глаза — и все, готово! Распознали. Хватают людей и по доносам честных граждан, и просто так, по одному голому подозрению. Могут и на улице взять, например, какого-нибудь прохожего, кто покажется им подозрителен. Хвать — и в Синюю башню, для допроса. Вот оно как. Я почему и забрала вас с улицы…

В этот момент до собеседников донесся приглушенный бой барабана.

— Вон они, идут! — сказал лавочник. Торговка поднялась со скамьи, подобралась на горшочках к плотно задвинутой бумажной перегородке и слегка отодвинула ее, выглянула в щель и несколько секунд смотрела на улицу. Затем поманила пальцем Тассилона (Элленхарда продолжала делать вид, что происходящее нимало ее не занимает).

— Иди-ка, глянь…

Тот приблизился и осторожно выглянул в щель.

По пустой улице медленно двигалась зловещая процессия. Впереди шел человек, одетый во все черное, и мерно, торжественно бил в барабан. Тассилон узнал барабан — такими пользовались степняки, желая устрашить противника перед битвой. Глубокий громкий гул, исторгаемый из огромного чрева барабана, пробирал, казалось, до самых костей. Однако все кисточки, обереги и украшения, которыми обвешивали такие барабаны степные воины, были срезаны, и без них инструмент вдруг показался Тассилону голым.

Следом за барабанщиком катила телега, также выкрашенная в черный цвет. В телегу был запряжен огромный вороной конь. За телегой ступали человек десять в черных плащах с низко опущенными капюшонами. Замыкали шествие солдаты, вооруженные длинными пиками.

В телеге же, прикованная цепями, сидела молодая женщина, совершенно обнаженная и обритая наголо — в знак позора. На ее худом изможденном теле были видны следы пыток.

Тассилон отшатнулся. На его лице появилось странное выражение — недоумения, страха, горечи.

Тетка Филена поглядела на него торжествующе.

— Понял? — И, приблизившись вплотную, окатила запахом лука: — Береги подругу! — Затем она снова отодвинулась и заговорила менее заговорщическим тоном: — То-то и оно! Я-то была права! Слушайте старуху Филену, не пропадете даже в Феризе, это вам любой скажет.

— Кроме меня, — проворчал лавочник. Зеленщица не удостоила его даже взглядом.

— Скажи-ка, друг мой бродяга, — обратилась она к Тассилону, — ты ведь пожалел эту женщину, а? Пожалел?

— Как же мне не пожалеть ее, — искренне сказал Тассилон. — Ведь ее били, пытали… Судя по всему, везут на казнь…

— У тебя все на лице написано, — произнесла

торговка зеленью с торжеством. — Ты ее пожалел. А им, Священному совету, только того и надобно. Жалеешь ведьму? Сочувствуешь осужденной? Значит, и сам ты колдун, подозрительная персона. Заберут для дознания, да еще девчонку твою приплетут… Непременно приплетут, с ее-то выражением лица… И помяни мое слово, для вас обоих добром это не кончится. Пропадете ни за что.

Торговка зеленью безнадежно махнула рукой. Элленхарда наконец обернулась к ней.

— Она, эта женщина, которую казнят, — кто она? — спросила девушка.

— А, поняла… благодари теперь тетку Филену, — не унималась торговка.

Тассилон остановил ее:

— Тебя спрашивают об осужденной женщине. — Ведьма, кто же еще… Я с нею не знакома. Да что у тебя в мыслях? — всполошилась вдруг она, заметив, что Элленхарда решительно направляется к выходу из лавки. — Стой! Пропадешь! Останови ее! — напустилась она на Тассилона.

— Проще мне пойти следом за нею, — отозвался он. — Дурного моя подруга не задумает, а в добром деле я попробую ей, пожалуй, помочь.

Уже у самого порога Элленхарда обернулась.

— Благодарю за заботу и рассказ, госпожа Филена, — произнесла она торжественно. — А теперь нам следует уходить. Прощай.

Она вышла на улицу. Тассилон последовал за ней. Торговец, хозяин лавочки, поспешно задвинул за ними бумажную дверь.

Глава седьмая ВЕДЬМИН ДОМ

Арригон с Вульфилой так и не определили своего отношения к киммерийцу. Разумеется, варвар был пройдохой, однако это качество в мире наемников не считалось недостатком. Конечно, Конан убил человека, который приютил обоих солдат, давал им кров и деньги. Но, опять же, среди наемников не существовало личной ненависти к тем, кто — по долгу службы — извел их нанимателя. Каждый делает свое дело по возможности честно, и бывшим врагам не стыдно оказаться в следующий раз в одном лагере.

«В том-то и дело, — размышлял Арригон, поглядывая на варвара, который ехал на своем коне сбоку от телеги и имел совершенно беспечный вид довольного жизнью человека, — в том и дело, что этот Конан никогда не будет с нами в одном лагере. Он всегда сам по себе. И сейчас, хоть он и с нами, хоть он и добывает дичь для нашего костра, хоть он и отобьет нападение врагов, если кто-нибудь посмеет поднять руку на наш отряд, — киммериец все равно преследует собственные цели. И нам об этих целях ничего не известно».

Конан, разумеется, догадывался о том, как относятся к нему его спутники. И все же киммерийцу не хотелось заводить близкие отношения с ними — ни с северянином Вульфилой, который ушел из Асгарда, чтобы подороже продать свой меч любому из могущественных владык Хайборийского мира, ни с чванливым Арригоном, который бредил только одним: как бы возродить собственный клан и сделаться его главой, Ни одна из этих целей не совпадала с намерениями киммерийца.

Сейчас Конану требовалось одно: вернуть принцу Вертепу прежний лоск и доставить юношу отцу. За хорошую плату, разумеется.

Для этого у Конана был разработан подробный план. Во-первых, он усиленно кормил Бертена. Заставлял того, пусть даже через силу, поедать свежую, зажаренную на костре дичь. Лично испекал для него съедобные клубни, которые находила Рейтамира.

Глядя, как молодой человек нехотя обгрызает птичье крылышко или жует, глядя в небо отсутствующим взором, похрустывающие на зубах коренья, Конан сердито вздыхал.

— Ты должен выглядеть как наследник престола, — поучал он расколдованного «грифа», — а вместо этого похож на девицу, которая объелась простокваши и теперь мается животом.

— Что за сравнение! — возмущался Бертен. Конан равнодушно пожимал плечами.

— Я просто описываю то, что вижу. Воин ест энергично, с удовольствием! Я бы даже сказал — с некоторым восторгом!

И, демонстрируя, как это должно выглядеть, киммериец отрывал от птичьей тушки сразу половину и принимался звучно хрустеть маленькими косточками.

Бертен морщился.

— Даже без столовых приборов!

— Руками ешь! — рычал варвар, и жир стекал у него по подбородку. — Ты должен быть сильным!

Однажды Бертен не выдержал. Он отложил недоеденного кролика, аккуратно вытер лицо листом, сорванным с дерева, и приблизился к своему «учителю».

— Я сейчас вспомнил одну вещь, — произнес он негромко. — Я всегда плохо ел. У меня не было аппетита. Я был худым и изнеженным. Ясно? Теперь, когда заклятие Велизария пало, я вернулся к прежней своей природе. И не заставляй меня изменяться. Этого не удалось целому отряду нянек и кухарок.

— Ты был изнеженным? — поразился Конан. — Но в таком случае почему ты выступил против Велизария?

— Ну… — Юноша пожал плечами. Жест получился аристократическим, чуть снисходительным по отношению к неотесанному собеседнику. — Он ведь был негодяем, не так ли?

— Ты же отправился на верную смерть! — продолжал удивляться Конан. — Для чего?

— Возможно, тебе этого не понять, — сказал Бертен.

— Я постараюсь, — заверил Конан.

— Возможно, я пытался спасти нашу честь, — объяснил Бертен. — Когда какой-нибудь разбойник захватывает территорию и начинает там хозяйничать, как у себя на вотчине, а все кругом молчат…

— О! — произнес Конан и замолчал.

Он обошел Бертена кругом, оглядел его со всех сторон, точно некую диковину, которую увидел впервые. Молодой человек действительно был худым, даже тощим, но прежде Конан относил это на счет дурного обращения с пленником, которого держали впроголодь. Ну и еще сыграла определенную роль юношеская хрупкость. Однако теперь Копан видел, что младший сын хоарезмийского владыки действительно от природы был костлявым и хилым. Пребывание в шкуре грифа также наложило на его облик свой отпечаток, но правда заключалась в том, что Велизарий превратил Бертена в эту птицу, заметив забавное сходство плененного принца с грифом.

Поразмыслив над сказанным и увиденным, Конан пришел к такому решению:

— Все равно, ты должен питаться как следует. Ешь через силу. А завтра я начну учить тебя фехтованию. Твой припадочный братец не подходит для того, чтобы занять престол, так что можешь не сомневаться: еще задолго до смерти вашего отца со старшим братом что-нибудь произойдет, и править Хоарезмом будешь ты.

— Властителю не обязательно владеть оружием, — отрезал принц. — Для этого у него есть армия.

Конан усмехнулся, как бы намекая на что-то. Бертен добавил, приподняв бровь:

— Вероятно, я кажусь тебе сотканным из противоречий, но это потому, что у меня утонченное и изысканное воспитание.

— Придется его подпортить, — сказал Конан.

— Что? — не расслышал принц.

— Воспитание, — пояснил киммериец. — Придется сделать его менее утонченным. Более однозначным. Завтра я займусь твоим обучением.

Уроки фехтования превратились в потеху для Арригона с Вульфилой, и даже Рейтамира время от времени прыскала в кулак, исподтишка наблюдая за «учителем» и его высокородным «учеником».

Поначалу Бертен наотрез отказывался фехтовать палкой, которую вручил ему киммериец. Молодой человек стоял, гордо выпрямившись и держа палку у ноги, а киммериец наскакивал на него, делая вид, что вот-вот ударит. Наконец Бертен сердито скривил губы:

— Ну, хватит! Не веди себя, как мальчишка! После этих слов Конан, без предупреждения,

хватил расколдованного принца палкой по голове. Бертен ахнул и схватился за макушку.

— Ты что? — взвизгнул он. — Нахал! Я скажу отцу!

— Его здесь нет! — рявкнул Конан. — Защищайся!

Варвар широко развел руки в стороны, подставляя под удар свою могучую грудь. Бертен попытался треснуть противника, и тотчас Конан парировал неумелый выпад, нанеся ответный удар по левому плечу молодого принца. Юноша взвыл и бросился в атаку. Теперь Копан вполне понимал, почему Бертен пустился в свой безнадежный поход против Велизария: принц был горд и безрассуден. Опасное сочетание качеств для будущего правителя. Странно, что отец этого не замечает.

А может быть, и замечает, просто старший сыночек еще хуже младшего. И Конан — отчасти от скуки, отчасти из сострадания к жителям Хоарезма, которым предстоит жить под властью необузданного и вспыльчивого правителя, — взялся «шлифовать драгоценный камень». Целыми днями он то кормил принца мясом, то гонял его с учебным оружием.

Отряд стал лагерем на несколько дней. Лошадям необходим был отдых, да и люди устали от непрерывного передвижения. Хоарезм подождет.

К концу второго дня Бертен впервые отразил выпад Конана. Киммериец счел это достаточно большим достижением, чтобы позволить своему ученику сделать перерыв. Бертен без сил повалился на землю и тотчас провалился в сон, а Конан, стоя над ним, захохотал.

— Ну, кажется, дело пошло! — воскликнул он. — Я страшно проголодался!

Арригон, настрелявший птиц, лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на варвара.

— Когда моя сестра была маленькой девочкой, — проговорил гирканец, — она играла в куклы. Но я впервые вижу, чтобы такая забава была по сердцу мужчине и воину.

— Принц — не кукла, — возразила Рейтамира, — а Конан не играет с ним.

— Твоя ж-жена тебе возраж-жает, — засмеялся Вульфила.

Асгардец сидел у костра и занимался приготовлением ужина. Он плотоядно поглядывал на птиц, обмазанных глиной и уложенных в угли, по которым пробегали алые змеи жара.

Арригон махнул рукой.

— Мир давно стоит на голове, так что пусть жена возражает мужу, а взрослый киммериец играет в игрушки, — сказал он. — Для чего мне, колченогому гирканцу, у которого истребили всю родню, спорить с мирозданием!

— Удивительный народ — степняки, — сказал Конан, — чуть что — сразу «мироздание», «боги», «судьба»… На себя бы посмотрели!

— Это потому, что мы поклоняемся Четырем Ветрам, — сказал Арригон. — Мы привыкли думать о всей вселенной, которую они овевают.

— А, — сказал Конан. — Ну тогда понятно.

И сделал неприятное лицо. Он был невысокого мнения о Четырех Ветрах, потому что эти боги ничего не знали о героической гибели в бою и посмертном бесконечном пиршестве в чертогах мертвых.

Они двинулись дальше только через два дня. Дорога постоянно уводила их все глубже в лес. Конану это даже правилось — киммерийцу надоели пустынные берега моря Вилайет. Пусть им придется пройти лишние мили до Хоарезма — торопиться-то некуда! — зато путь не будет таким однообразным.

Избушка, которую путники заметили в лесу на пятый день, сразу понравилась Бертену, Рейтамире и Вульфиле; что до Арригона с Конаном, то они предпочли бы привычный ночлег под открытым небом. Лучше уж под деревом, да в безопасности, чем за стенами, неизвестно кем сложенными и неясно, для каких еще целей.

Вульфила только пожимал пудовыми плечами, удивляясь странной недоверчивости своих товарищей.

— У т-тебя в г-голове с-сплошная каша! — горячо убеждал он Арригона. — Ч-что это з-зна-чит — «для к-каких целей»? Ясно, для к-каких! Ч-чтоб к-крыша над головой б-была!

— Не всякая крыша — ночлег, — упрямился Арригон. — Случаются в лесу худые места, посвященные злым духам…

Как всякий степняк, он не слишком доверял тесноте густых лесов, где столько удобных мест для засад и укрытий.

— В-в лесу? Т-ты ч-чокнутый! Л-лес — д-доб-рый! — убеждал Вульфила.

— Может, и так, — нехотя начал сдаваться Арригон, — но все равно не доверяю я домам, где никто не живет. Посмотри, здесь все прибрано так, словно кого-то ожидают в гости, а хозяев не видать.

— А если они отлучились? — сказала Рейтамира. Eй вдруг ужасно захотелось пожить в собственном доме. Пусть этот дом стоит в лесу, точно брошенный, пусть!.. Хотя бы ради игры, на одну только ночь побыть хозяйкой, а не бездомной бродяжкой, которая устраивается спать в телеге (а если дождь, так и под телегой!)

— Отлучились? Еще скажи — «ненадолго»! Скажи — «недавно ушли»! — разъярился Арригон. — Хоть бы ты, женщина, помалкивала!

Рейтамира густо покраснела. Однако Вульфила тотчас же вступился за девушку.

— А т-ты ей рта не затыкай! — рявкнул он. — П-пусть выс-скажется! У нее, м-может, н-на душе н-накипело!

— Гляди ты, заступник выискался! — обозлился Арригон. — Говорю тебе, место это нехорошее. Приготовлено все как будто для гостей, а следов вокруг никаких нет, и тропинки не вытоптано. Ни одна травинка здесь не примята! Или природная глупость застит тебе глаза?

— Н-не застит, — буркнул Вульфила. Он начал вдруг понимать, что Арригон, возможно, прав.

— Тогда раскрой их пошире.

— Д-да уж раскрою, косоглазый, — заворчал Вульфила.

— Я-то косоглазый, а вижу лучше твоего! Нет здесь людей! И уже очень давно как нет! Уйдем отсюда, пока не стемнело, нехорошее здесь место!

Вульфила безмолвно пожал плечами.

— Лично я полагаю, что целесообразно… — начал было юный принц, но Конан попросту закрыл ему рот своей крепкой шершавой ладонью. Бертен поперхнулся и от растерянности издал звук, похожий на клекотание сердитого грифа.

— Я тоже предлагаю уйти отсюда, — сказал Конан. — Арригон совершенно прав.

Но далеко они не ушли: началась страшная буря, молния сверкала непрерывно, дважды в чаще леса с треском валились вековые деревья, а с небес изливался бурный поток.

Жалея Рейтамиру и Бертена, а еще больше — лошадей, путники все-таки вернулись к избушке.

Арригон согласился на ночлег под чужой крышей с крайней неохотой. Но что тут поделаешь, если Рейтамира молча дрожит всем телом и только время от времени бросает на своего сурового мужа умоляющие взгляды. Путники продрогли. Кроме того, дождь грозил уничтожить остатки запасов муки, которые, как ни укрывали их на телеге, все равно вот-вот могли промокнуть.

Гроза словно издевалась над ними: в небесной выси грохотало, как будто хохотало, холодный дождь так и норовил запустить свои ледяные пальцы за ворот рубахи, мутная вода вперемешку с шишками и елочными иголками хватала за ноги.

Избушку они нашли без труда. Она словно бы сама выскочила им навстречу — уютная, светлая. И так покрасуется, и эдак: вот я какая теплая да желанная! Даже Арригон согласился — ночевать придется здесь. Вдруг простудится Рейтамира, заболеет? Чем ее лечить? А если она умрет?.. Нет уж, лучше подвергнуться нападениям самых лютых демонов, которые наверняка здесь гнездятся, чем потерять Рейтамиру…

Сбросили с себя сырую одежду, нашли в домике ветхое тряпье, служившее одеялами, закутались. Сразу стало веселее. В домике имелся небольшой запас дров, так что удалось даже развести огонь. Вульфила втащил мешочек с хлебцами (осталось их совсем немного) и закрыл дверь.

— Где лошади? — спросил Арригон.

— П-под навесом… Там и с-сено есть, не б-бес-покойся т-ты, л-лошадник.

— Мало ли… — пробурчал Арригон. Бертен присел поближе к огню и постепенно

перестал стучать зубами. Все мышцы его непривычно натруженного тела ныли и стонали, кости разве что не вскрикивали от боли при каждом движении. Киммериец сказал, что скоро придет, но в дом так и не вошел. Остался сидеть под деревом, чуть поодаль. Возражать Арригону он не захотел, однако мнения своего касательно лесного домика не изменил и, как всегда, решил действовать по-своему.

Еще одно свойство Конана, которое обычно раздражало его случайных попутчиков.

Оказавшись под крышей, Рейтамира сразу

устроилась на лавке. Она даже не стала дожидаться, пока согреется вода, чтобы перекусить на ночь. Так устала, что мгновенно заснула.

Вскоре погрузились в сон и все ее спутники.

А может быть, то был вовсе не обычный сон…

* * *

Никто из них не слышал, как прекратилась гроза. За стенами избушки воцарилась сладкая тишина. Только время от времени падала с ветки тяжелая капля, да где-то далеко вдруг потрескивало что-то. Лес никогда не спит, никогда не погружается в полное безмолвие. Всегда здесь кто-нибудь шевелится, пробирается тайными тропами, разыскивая себе пропитание или спасаясь от хищников.

Кто-то тихо шел по мокрой траве, направляясь к спящей избушке.

Вот он уже близко… Тронул незапертую дверь. Ступил на порог… Оглядел спящих… безмолвно засмеялся…

Рейтамира вдруг проснулась и села, ничего не понимая. Ни Арригона, ни Вульфилы, ни Бертена поблизости не нашла. Она вообще не понимала, где находится, и не могла вспомнить, как здесь оказалась.

Вокруг громоздились колонны из необработанного красного камня. Гигантские — каких Рейтамира никогда в жизни не видала. Даже не подозревала, что такое может где-то быть. Между колонн стояли странные люди, высокие и тонкие, словно вытянувшиеся на хвостах змеи или ящерицы. Их лиц она разглядеть не могла — они были скрыты масками. Впрочем, о масках она скорее догадывалась, поскольку поверх масок имелись еще капюшоны.

И все это сборище пело. Пело тонкими, нестройными голосами, ужасно, как показалось Рейтамире, фальшивя. Она хотела закрыть уши ладонями, но руки показались ей страшно тяжелыми, точно налитыми свинцом.

Вдруг она поняла, что совершенно утратила собственную волю. Стоит здесь и слушает жуткое пение, от которого все тело расслабляется, становится каким-то развинченным, вихляющим, словно бы не своим…

Вдруг один из поющих повернулся к Рейтамире, и та ахнула: узнала своего младшего дядьку, который много лет назад погиб во время пожара. Лицо это было или маска — то, что смотрело на нее немигающими глазами? Рейтамира не могла бы сказать этого с определенностью.

Вот второй из поющих обернулся… И снова мороз пробежал по спине девушки: то оказалась маленькая девочка, дочка соседа, которая утонула, купаясь в реке, — лет шесть минуло с тех пор, как случилось это несчастье. Снова неподвижное лицо, неживые глаза…

Третий из стоявших — бывший жених Рейтамиры. Тот самый, который покушался убить Велизария и которого сразила стрела Арригона. Призрак молча глядел на девушку. Словно ждал чего-то.

— Я не предательница! — громко сказала Рейтамира.

Пение вокруг сделалось еще громче, еще нестерпимей.

— Не предательница! — закричала девушка в отчаянии и все-таки закрыла уши ладонями. Но тонкий вой достигал ее слуха, ввинчивался в голову.

В этот момент маленькая сухонькая старушка подковыляла к Рейтамире и тихонечко потянула ее за одежду.

— Идем со мной, красавица, — прошамкала она. — Идем со мною, деточка…

Рейтамира отняла ладони от лица, поглядела на старушку. Та, согбенная, вся в черном, держала в руках охапку белых, резко пахнущих цветов, натрясла головой.

— Кто вы, госпожа? — пролепетала Рейтамира.

— Идем со мной… — в третий раз позвала старушка.

И зашлепала вперед, мимо поющих мертвецов, которые на глазах у пораженной девушки превращались в змей. Погибший жених глядел на Рейтамиру, широко улыбаясь сухим, трескающимся ртом, и из шеи у него торчала оперенная стрела, а вокруг раны запеклась густая темно-коричневая кровь.

— Куда мы идем? — спросила Рейтамира старушку.

— Здесь недалеко… — невнятно ответила та. — Наряды выбирать, наряды… Ведь ты хочешь понравиться своему мужу?

Мертвец скреб пальцами по бычьему пузырю и что-то говорил за окном — Рейтамира, к счастью, не могла его расслышать.

Она бессильно опустилась на пол.

— Я не отдам тебе ни возлюбленного, ни первенца, — сказала она. — Забирай лучше меня!

В этот момент дверь избушки словно сорвало с петель, и в проеме показалась нечто огромное, бесформенное… Поначалу чудилось, будто это морская волна, но откуда здесь, в чаще леса, взяться морю? Потом показалось, будто это снежная лавина… Но нет, это был ветер, несущий с собой и листья, и опавшие с сосен иглы, и сухую траву, и мелкие веточки… А посреди смерча, раскалываясь надвое, был виден кокон света.

Старуха зашипела, сидя на иолу. Тем временем кокон окончательно развалился, смерч обвил избушку, а на порог ступил огромный рослый человек с копной черных спутанных волос.

Войдя в избушку, он огляделся по сторонам, сверкнул пронзительными синими глазами, засмеялся и вдруг оглушительно свистнул.

— Что тут за царство? — крикнул он. — Кто тут правит?

— Я, — прошипела старуха из угла.

— Ты? — Рослый воин презрительно двинул в ее сторону сапогом. — Что за мир, где правят безобразные старухи!

Ведьма пошевелилась и вдруг стремительно поднялась — высокая, прекрасная, бледная женщина с развевающимися вокруг лица белыми волосами.

— Кто говорит здесь о безобразных старухах?

— Я, Конан из Киммерии! — крикнул воин и вытащил из-за широкого загорелого плеча меч.

Он плюнул красавице в подол.

— Я говорю о старухах! Слышишь? Тебе не обмануть меня.

И меч со свистом рассек воздух и вонзился в бок красавицы. Он прошел сквозь призрачную плоть, как нож сквозь масло, не причинив ей вреда.

Ни капли крови не выступило из призрачного тела. Послышался скрежет, словно оружие соприкоснулось с металлом. Руки женщины неестественно вытянулись и коснулись черного потолка.

Ведьма зашипела и начала корчиться. Киммериец снова занес меч для удара.

— Убирайся отсюда, ведьма, пока я не раскрошил тебя на куски! — пригрозил он. — Добрая сталь знает свое дело.

— Я вернусь, — свистела, извиваясь, ведьма. Теперь она непрерывно меняла обличил, оборачиваясь то старухой, то красивой молодой женщиной, то ребенком, то змеей. — Я заберу тебя и всех твоих друзей…

Угроза повисла в воздухе черной паутиной, но потом растаяла и она. Исчезла чернота стен и потолка, пропала гробовая ткань, спящие зашевелились, однако просыпаться не спешили. За окном медленно занимался рассвет, и день обещал быть ясным.

Рейтамира бессильно сидела на полу. Конан приблизился к ней, уселся напротив, скрестив ноги и слегка откинув назад голову.

— Благодарю тебя, — пробормотала наконец девушка. — Благодарю, господин…

— А! — отозвался Конан. — Очнулась? Вот глупая женщина!

Рейтамира осторожно покачала головой. Все поплыло у нее перед глазами, и она сильно ударилась виском о пол — упала.

И все исчезло.

* * *

— Пришла в себя! — сказал Арригон. — Хвала Четырем Ветрам! Я уж думал, она никогда не очнется.

— Я едва не умер от этого кошмара, — сообщил Бертен. Он был очень бледен и то и дело стирал со лба колодный липкий пот. Впрочем, на парня никто не обращал внимания. Конан лишь мельком убедился в том, что с принцем все в порядке.

Арригон, Вульфила и Конан, сменяясь поочередно, провели возле Рейтамиры почти трое суток. Женщина бредила, металась, сбрасывала с себя одеяло и надрывно кашляла. Иногда казалось, будто она приходит в себя, однако взгляд ее продолжал оставаться неосмысленным, а речи бессвязными.

Арригон пугался, говорил, что в жену его вселились злые духи здешнего леса, и Конан был склонен соглашаться с гирканцем; но Вульфила неизменно успокаивал: ерунда, сильная простуда, ничего больше.

Бертен вообще был несколько задет тем, что на него перестали обращать внимание. Он даже начал выходить из дома и тренироваться с мечом самостоятельно, делая выпады на лесной полянке и атакуя невидимого противника. Конан пару раз наблюдал за потугами принца и нашел их удовлетворительными.

Вульфила не был сведущ в научных трудах по медицине, зато неплохо разбирался в травах, поскольку в походах воинам не раз приходилось лечиться, что называется, на ходу. Он и изготавливал для больной целебные отвары.

— Главное, чтобы они не были ядовитыми, — советовал Конан. Он имел неприятное обыкновение говорить Вульфиле под руку, поэтому асгардец шипел и фыркал. Но Конан не переставал поддразнивать его: — Ты вытащил колючки из чертополоха? Они плохо развариваются!

— Уб-бью! — лаконично обещал Вульфила. Конан отпускал два-три замечания насчет травников, после чего оставлял наконец Вульфилу в покое.

Наконец настали самые мрачные часы, когда уже стало казаться, что девушка никогда не поправится. Она слабела на глазах, худела, истаивала, словно сосулька в весенний день. Арригон ушел в лес, бессильно взывая ко всем богам, каких только мог припомнить, и к духам своего племени, проклиная их вероломство. Зачем только они дали ему жену! Для чего послали нежную подругу? Только для того, чтобы, насмеявшись над кратким исполнением человеческих надежд, потом так жестоко отнять ее? Будьте вы прокляты! Он стучал кулаком по стволам деревьев и бранился самыми жуткими словами.

А потом все разом закончилось. Рейтамира открыла глаза, и взгляд ее впервые за все эти долгие часы был ясным и осмысленным. Она узнала Вульфилу, чуть пошевелилась и позвала еле слышно:

— Арригон…

— Его здесь нет, — торопливо ответил Вульфила. — Пошел в лес…

— А… — Она сделала попытку приподняться. Вульфила набросился на нее и привалил ее кскамье.

— Л-лежи… Т-тебе нельзя шевелиться! Придавленная могучими руками Вульфилы,

Рейтамира слабо улыбнулась.

— Почему это?

— Б-болеешь… — объяснил Вульфила.

— Убери свои лапищи, медведь, ты ее задавишь, — недовольно вмешался Бертен, тщетно пытаясь скрыть облегчение. Случившееся с Рейтамирой пугало его, близость злых чар отзывалась в его больном теле так, словно кто-то нарочно бил по старым ранам.

Вульфила отошел в сторону и проворчал:

— П-пойду этого д-дурака искать… Арригона… П-пока он там от горя к-какого-нибудь несчастного в-волка голыми руками не п-порвал…

Глава восьмая ПАУТИНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Светлейший Арифин — несмотря на все свои титулы «кладезя премудрости» и прочие эпитеты, сопутствующие званию Верховного жреца Тайного Ордена, — недаром был торговцем. То есть — человеком абсолютно трезвомыслящим, стоящим на земле обеими ногами. Сам он, конечно, до того, что называлось «практическими действиями», никогда не опускался, поручал это рядовым исполнителям. Но общий план кампании разрабатывал сам.

Церинген и сам не в облаках витал, разбирался, что к чему в этом мире. Далеко не лучшем из миров, но ведь и далеко не худшем же! И жить господину Церингену хотелось здесь с наибольшими удобствами. За удобства же, как он привык считать с младых ногтей, надлежит расплачиваться звонкой золотой монетой. И чем громче звенит монета, тем удобнее и лучше живется.

Исходя из вышеизложенного можно было бы предположить, что светлейший Арифин и господин Церинген как два торговца быстро оставят все высокопарные бредни насчет «духовного самоусовершенствования» и «очистительных бдений» и перейдут на нормальный деловой язык торгашей. Ничуть не бывало! Ибо, как говорится, и па старуху бывает поруха: господин Церинген поверил. Или почти поверил, что совершенно не меняет дела. Он с превеликой охотой выслушивал проповеди и поучения, какие надлежит выслушивать всякому неофиту Ордена, а кое-что даже велел записать для себя на красивой шелковой ткани, для чего нанял особого каллиграфа.

Каллиграфа предоставило «Свободное Сообщество Каллиграфов», которое занималось двумя родами деятельности: открытой и тайной. Открытая представляла собою обычную переписку деловых и личных бумаг, а также приведение в порядок архивов знатных семейств, где имелись не только генеалогические записи и документы о потере и приобретении имущества, но и личные письма, повести о выдающихся представителях рода и прочие документы.

Тайная же деятельность управлялась неким Ватаром, личностью в принципе малопримечательной (он считался рядовым каллиграфом). Этот Ватар состоял в Тайном Ордене Павлина в должности Недреманного Ока второй степени и занимался покупкой и обучением рабов, как правило, детей. Их он покупал на самых обычных невольничьих рынках, так что судьбой попавших к нему в руки рабов никто не интересовался — ни власти, ни какие-нибудь случайные знакомые, поскольку все совершалось исключительно по закону.

В доме Ватара их посвящали в Орден и обучали грамоте, различным языкам и красивому письму. Кроме того, они занимались шпионажем в пользу Ордена, который, оправдывая свое название, имел свое око практически в каждом из богатых домов Хоарезма.

Каллиграф, составлявший рукопись поучений для господина Церингена, каждый вечер докладывал Ватару: «Торговец шелками очень увлечен идеями Ордена… Кажется, он всецело предан Ордену… Заучивает наизусть афоризмы, высказывания и надлежащие цитаты из речений основоположников… Мечтает принять участие в медитации! направленной на самопознание и самоочищение…»

Эти сведения сочли важными, и спустя несколько дней в доме господина Церингена снова появился Арифин. Он был принят со всевозможным почетом и препровожден в комнату с бассейном и фонтаном.

Господин Церинген расслабленно лежал на подушках на краю бассейна, созерцал плещущие струи фонтана, кушал апельсин и грезил. Завидев долгожданного гостя, он слегка пошевелился, что должно было означать внутреннее стремление вскочить и бежать навстречу визитеру, раскинув руки для объятий (один из адептов Ордена учил о том, что намерение и исполнение намерения равновелики в глазах Павлина). Гость понял это и улыбнулся.

— Во имя Света Очей! — молвил он торжественно и, не дожидаясь приглашения, сам опустился на подушки неподалеку от господина Церингена (подушки были предусмотрительно разбросаны по всей комнате — для того, чтобы Церинген не утруждал себя перенесением подушек, буде ему вздумается переместить свое изнеженное тело с одного конца комнаты на другой).

— Светом их преисполнясь! — отозвался Церинген ритуальным приветствием.

Арифин еще раз улыбнулся — довольный. Обучение неофита продвигалось неплохо и он, похоже, действительно напитывается идеями Ордена — точь-в-точь как докладывал каллиграф.

— Я пришел рассказать о ходе нашего дела, брат мой, — произнес Арифин.

Церинген жадно уставился на него.

— По правде сказать, мне трудно скрыть мое нетерпение, — признался он. — Самая мысль о том, что враги мои наслаждаются всеми радостями быстротекущей жизни и даже, говорят, благополучно обзаводятся потомством, в то время как сам я…

— Начало нашей мести положено, — сказал Арифин спокойно. — В дом Эйке внесен разлад, поначалу совсем небольшой.

— Я весь превращен в слух, подобно тому, как Павлин, владыка наш, весь пребывает Оком, — напыщенно изрек господин Церинген и принял изысканную позу.

— Уволен приказчик в одной из лавок, — пояснил Светлейший Арифин.

Господин Церинген не мог скрыть своего разочарования,

— Как? — воскликнул он, отбрасывая в бассейн апельсиновую корку, что внесло некоторое смятение в мерное течение жизни плавающий там рыбок. — И это все? Уволен приказчик? Не думаю, чтобы столь мелкое происшествие могло каким бы то ни было образом сказаться на благополучии моих недругов, да разорвет Морское Змей им внутренности и да накормит ими зловонных рыб…

— Имей терпение, брат, — благосклонно улыбнулся Арифин. — Ведь это только начало. Мы ловко сумели оклеветать честного и преданного хозяину молодого человека, и теперь в сердце его клокочет обида. Еще немного — и он наш, а нет более опасного врага, нежели вчерашний друг и слуга.

— Это верно, — кивнул господин Церинген с важностью, — Я и сам говаривал, помнится, нечто подобное… Ваш каллиграф, кстати, натолкнул меня на великолепную мысль: я желаю оставить потомству мои воспоминания. О, мне есть что вспомнить, ведь жизнь моя полна самых различных впечатлений и приключений…

— Мы отвлеклись от главной темы, — мягко прервал его Арифин.

— Я весь внимание, — снова подобрался господин Церинген.

— Итак, мщение начато. Однако не следует ограничиваться одними только земными, так сказать, материальными целями. В конце концов главное, к чему мы стремимся, — это торжество Павлина, то есть полная духовная чистота всех живущих под его очами.

— Совершенно согласен, — поддакнул Церинген.

Арифин встал, гулко хлопнул в ладоши. Пришедший вместе с Арифином слуга, который до сих пор таился где-то за дверью, тотчас подбежал к своему господину и набросил ему на плечи белую мантию, а в руки подал тихо звенящий колокольчик.

— Воззовем же к Павлину! — возгласил Светлейший Арифин.

Господин Церинген заерзал на своей подушке, явно колеблясь: он не знал, вставать ли ему, подобно Верховному жрецу, или же наоборот, следует сидеть (а может быть, и лежать, простершись ниц!) во время всей этой процедуры. В конце концов господин Церинген предпочел не вставать с подушки и пройти церемонию с наибольшим комфортом. Он даже сунул украдкой за щеку дольку апельсина.

Светлейший Арифин расхаживал взад-вперед, позвякивая колокольчиком и возглашая различные тягучие мантры, призванные пробудить Павлина и обратить его внимание на взывающих. От всего этого у господина Церингена постепенно мутнело в глазах, и внезапно ему открылось странное переливчатое мерцание. Повсюду сгустилась тьма, и он словно бы уже находился не у себя в доме, не на краю прохладного бассейна в жаркий день в Хоарезме, — нет, он пребывал в некоем пространстве, где не имелось ни неба над головой, ни земли под ногами (или, если угодно, мраморного пола!). Весь воздух вокруг заполнился зеленовато-синим блеском, и посреди этого блеска то вспыхивали, то гасли многочисленные очи. Внезапно он понял, что удостоился созерцать раскрытый хвост Павлина, и от восторга слезы подступили к его глазам, а все тело сделалось легким от неземного блаженства.

Подобного экстаза ему иногда удавалось достигать, находясь наедине с женщиной, но даже и женщины, по правде говоря, не могли бы доставить ему блаженства столь острого и сильного, как это погружение в неведомый мир, под взоры всевидящих, никогда не дремлющих очей всемогущего Павлина.

Церинген не мог бы сказать, как долго продолжалось это пребывание в ином пространстве — несколько мгновений или часов. Время здесь не играло роли. Он очнулся и обнаружил себя лежащим на полу возле бассейна, среди разбросанных подушек. Несколько плавали в воде, одна уже успела пропитаться водой и, затонув, лежала на дне, точно камень, а любопытные рыбки тыкались в нее округлыми ротиками. Все тело господина Церингена покрывала испарина, голова разламывалась, глаза вылезали из орбит, однако тело все еще сохраняло память о неземном блаженстве, которое только что заполняло его, подобно тому, как жидкость заполняет сосуд.

Светлейшего Арифина в комнате не было.

Слабым голосом господин Церинген призвал к себе слуг. Вбежало несколько расторопных молодцев с мягкими полотенцами наготове. Один подхватил господина, другой принялся растирать его, третий совал ему бокал с вином, дабы Церинген мог освежиться. Церинген капризно отбивался, пролил несколько капель на белоснежные полотенца, вообразил вдруг, будто у него пошла носом кровь, и разрыдался от ужаса — он не переносил вида крови, особенно собственной. Слугам стоило немало усилий, чтобы успокоить его. Однако даже убедившись в том, что красные пятнышки — не кровь, а всего лишь пролитое по неосторожности вино, господин Церинген продолжал обиженно всхлипывать и требовать, чтобы его утешали. В конце концов слуги перенесли его, совершенно разбитого, в спальню и на цыпочках удалились.

* * *

Инаэро не знал, что ему предпринять. Эйке велел ему оставить службу и не появляться больше ни в лавке, ни в господском доме. Единственное, что обещал приказчику его бывший хозяин, — не предавать случившееся огласке. Да что толку! Хоть и большой город — Хоарезм, хоть и много здесь живет разного народу, и торгового, и вороватого, и ремесленного, и бездельного, — а слухи о подобных историях расползаются словно бы сами собою. И попробуй потом отмойся, докажи, что тебя оклеветали! Нет, если сам господин Эйке об этом не объявит во всеуслышание, не примет его, Инаэро, к себе обратно, — можно позабыть и о женитьбе на прекрасной Татинь, и о собственном домике, и вообще о всяком более-менее пристойном будущем.

Однако окончить свои дни в каком-нибудь воровском притоне тоже не хотелось. Инаэро не знал, на что решиться. Мстить несправедливо обвинившему его хозяину? Но юноша, следует отдать ему должное, небезосновательно предполагал, что перед Эйке его попросту оклеветали, — стало быть, не так уж и виноват Эйке в случившемся несчастье. А если так, то следует не мстить невольному обидчику, а доказать ему свою невиновность. Но как?

Ответа на этот вопрос у молодого человека пока что не находилось. Отыскать истинного виновника кражи? Но тут у Инаэро начинала раскалываться голова: выдать отца Татинь и навеки лишиться любимой… Впрочем, он, кажется, и без того потерял невесту…

В тяжких раздумьях он подолгу бродил по Хоарезму. Иногда ему казалось: стоит засесть у себя дома, спокойно выпить кхитайского чаю и поразмыслить обо всем случившемся — и ответ придет сам собою.

Но едва лишь он оказывался в четырех стенах, как в него словно вселялся какой-то сумасшедший демон тревоги и назойливо гнал юношу обратно на улицы. И он ходил, ходил…

В конце концов Инаэро забрел в портовый кабачок самого низкого пошиба и в обществе пьяных портовых грузчиков и мелких воришек принялся изливать свою печаль. Поскольку он и сам был сильно пьян — с непривычки развезло после первого же стакана — то и рассказ «дурачка» выходил все более и более забавным. Слушатели одобрительно гоготали, топали ногами и наперебой звали Инаэро угоститься еще и еще.

— Говоришь, сперли десять штук ткани? — участливо интересовались у Инаэро его новые «друзья».

— Пятнадцать! — горестно орал Инаэро. — Из-под самого носа! Но это не я, клянусь грудями Бэлит!

— Уж конечно, уж ясное дело, что не ты! — поддакивал какой-нибудь детина в полосатых чулках до колен и грубой робе, потягивая крепчайшее пойло, от которого у человека менее привычного давно бы вылезли из орбит глаза. — Всякий дурак бы сразу понял, что не ты!

— Не я! — кивал Инаэро. От этого движения у него начинала кружиться голова, он жалобно икал, вызывая у окружающих новые приступы безудержного смеха.

— А ты парень хоть куда! — одобрял Инаэро другой детина с выбитым глазом и шрамом через всю физиономию. — Молодец! Отлично держишься! Знаешь что, давай вместе отомстим твоему хозяину! Сожжем его дом, изнасилуем его жену…

— О, нет! — пугался Инаэро.

После того, как стихали раскаты громового смеха, шутник принимался утешать растерянного приказчика:

— Да не бойся ты, я ведь пошутил… Мы люди мирные…

Но как бы ни был пьян Инаэро, он ни словом не обмолвился о главной своей беде — о Татинь.

Он и сам не помнил, как оказался сидящим за столиком в самом углу кабачка. Веселье было в самом разгаре, посреди тесного зальчика уже отплясывали и кто-то кому-то собирался доказать нечто при помощи пудовых кулаков. Сам Инаэро, преодолевая мучительную резь в глазах, мутно наблюдал за происходящим и даже делал отчаянные попытки анализировать увиденное и строить планы на ближайшее будущее.

Рядом с ним оказался какой-то человек. Этот человек поначалу был Инаэро неприятен — идеально трезвый, холодный и рассудительный. Он определенно не был грузчиком и вообще не отличался физической силой. Но что-то таилось в нем опасное, и в своем роде он представлялся куда более страшным, чем самый свирепый и самый пьяный портовый рабочий.

Инаэро набрался нахальства и развязно обратился к незнакомцу:

— А ты кто такой… а?

— Тебе не место в этом притоне, — прозвучал спокойный голос.

— Д-да-а? — издевательски, как ему показалось (а на самом деле жалобно), протянул Инаэро.

— Несомненно! — отрезал незнакомец.

Он извлек из складок своего плаща какой-то маленький серый шарик и бросил его в кружку. Послышалось тихое злое шипение.

Незнакомец подтолкнул кружку к Инаэро и повелительным тоном произнес:

— Выпей!

Инаэро с пьяной подозрительностью засунул в кружку нос, принюхался. Ничем не пахло. В кружке была обыкновенная прозрачная вода.

— А где шарик? — осведомился он.

— Какой еще шарик? Пей! — повторил незнакомец.

— Не буду я пить! — заупрямился Инаэро. — Я своими глазами видел, как ты бросил туда какой-то проклятый шарик, который шипел, точно дюжина змей… А теперь он исчез. Куда? Я спрашиваю — куда?

— Тебе показалось, — ледяным голосом отозвался незнакомец.

Он откинул капюшон, и Инаэро встретился с холодным, пронизывающим взглядом голубых глаз.

Бывший приказчик мог поклясться, что видит этого человека впервые. Однако тот держался так, словно они с Инаэро были хорошо знакомы.

— Пей! — прикрикнул незнакомец в третий раз, и Инаэро, зажмурившись, проглотил жидкость…

И ничего не случилось. Он просто протрезвел, причем сразу — ударом. Потряс головой. Незнакомец рассмеялся:

— Жив?

— Боги мои, боги… — простонал Инаэро, озираясь по сторонам. — Где это я?

— В порту, в «Розовом слоне», — сообщил незнакомец. — Где напился до безобразия. И, кстати, успел рассказать этим достойным господам всю свою жизнь со всеми ее извивами и подробностями. Я тоже, признаться, слушал не без интереса. Говоришь, оболгали тебя перед хозяином?

— Я и про это говорил? — ужаснулся Инаэро. И, наклонившись через стол, коснулся руки незнакомца. — Не знаю, как тебя благодарить, господин, своим порошком ты избавил меня, возможно, от худших унижений…

Незнакомец пренебрежительно махнул рукой.

— Пустое! Просто я увидел, что человек, достойный лучшего, уже на пороге беды и готов опуститься на самое дно человеческого общества… Видишь ли, я мог бы помочь тебе.

— Помочь? — Глаза Инаэро наполнились слезами. Все-таки он не вполне еще протрезвел.

— Да, — кивнул незнакомец. — Кстати, позволь представиться: мое имя Ватар. Я содержу небольшую каллиграфическую мастерскую. Насколько я успел понять, ты человек грамотный, хорошо обученный письму и счету.

— Не стану отрицать, хотя мне, конечно, недостает опыта…

— Никто не требует, чтобы ты являлся совершенством, — снисходительно улыбнулся Ватар. — Мне нужно, чтобы каллиграф умел писать без ошибок, знал торговые дела, не гнушался тяжелой, кропотливой работы, был предан нашей школе и лично мне, охотно и прилежно обучался тайнам каллиграфии… И выполнял любые мои распоряжения, кроме постыдных (впрочем, я таковых никогда не отдаю). Если эти условия тебе подходят, я мог бы принять тебя к себе на работу.

Инаэро привстал,

— Подходят ли мне условия? Господин, ты, кажется, и сам не знаешь, о чем говоришь! Только что у меня не было ничего, кроме моего позора, — и вдруг мне предлагают хорошую работу! Как я могу отказаться? Уже второй раз в жизни я встречаю человека, который добр ко мне без всякой причины!

— На все существует особая причина, — тихонько пробормотал Ватар, однако Инаэро, счастливый и возбужденный, не обратил на эту фразу ни малейшего внимания,

а центральной площади Феризы, возле затейливого фонтана, украшенного разноцветными деревянными фигурками плавающих в бассейне дракончиков, была установлена виселица. Когда-то эта площадь служила горожанам местом праздничных гуляний. Увы, беззаботное веселье давно отошло в прошлое. Священный Совет заботился не только о том, чтобы очистить Феризу от колдунов, магов и гадальщиков, но и о «моральной чистоте» сограждан вообще.

По этой-то причине добрые жители Феризы позабыли и мечтать о тех временах, когда можно было побродить по площади между разноцветными торговыми палатками, купить пестрых тканей или украшений для жены, сладостей для детей, зайти поглазеть на какое-нибудь диво, вроде «мальчика с двумя головами, одна из которых

Глава девятая АЗАНИЯ

На центральной площади Феризы, возле затейливого фонтана, украшенного разноцветными деревянными фигурками плавающих в бассейне дракончиков, была установлена виселица. Когда-то эта площадь служила горожанам местом праздничных гуляний. Увы. беззаботное веседье давно отошло в прошлое. Священный Совет заботился не только о том, чтобы очистить Феризу от колдунов, магов и гадальщиков, но и о «моральной чистоте» сограждан вообще.

По этой-то причине добрые жители Ферузы позабыли и мечтать о тех временах, когда можно было побродить по площади между разноцветными торговыми палатками, купить пестрых тканей или украшений для жены, сладостей для детей, зайти поглазеть на какое-нибудь диво, вроде «мальчика с двумя головами, одна из которых мычит, а другая изъясняется вполне разумно», заглянуть к гадалке, дабы получить расплывчатое, но всегда ободряющее предсказание на ближайшее будущее. Да и просто поразвлечься стало в Феризе занятием небезопасным, поскольку бдительный Священный Совет всегда мог объявить любую компанию «сборищем колдунов» — и попробуй что-то докажи!

Поглазеть на казнь очередной ведьмы собралось очень немного народу. Тассилон подозревал, что горожанам надоело зрелище смерти. Многих оно страшило. Впрочем, от людей и не требовали, чтобы те непременно присутствовали при повешении несчастных магов. Была бы на то воля Тассилона, он и Элленхарду увел бы подальше отсюда, однако девушка упорно протискивалась вперед.

Среди собравшихся больше всего было самого настоящего городского отребья, обитателей дна — воришек, нищих, попрошаек, прислуги, преимущественно трактирной, а также девиц «отъявленного поведения» — их, в отличие от ведьм, здесь никто не преследовал, если они не выставляли свое ремесло напоказ.

Все это галдело, жевало и весело переговаривалось. Скользя, как тень, в пестрой оборванной толпе, Элленхарда лихорадочно изыскивала возможность спасти осужденную. Ей нужна была настоящая предсказательница. Не оклеветанная соседями безобидная знахарка, а подлинная колдунья, которая в состоянии разговаривать с духами. Такая, что может провидеть будущее и настоящее. А Элленхарда хотела одного: разыскать своего брата. И если обычным способом это невозможно, ей поневоле придется прибегнуть к колдовству.

Ведьма! Да, не возникало никаких сомнений в том, что на этот раз Священный Совет не ошибся: в его крепкие сети попалась настоящая колдунья.

Люди в капюшонах сняли оковы и под руки выволокли осужденную из телеги. Ее обритая голова бессильно моталась из стороны в сторону. Разглядеть ее лицо было невозможно — издалека оно представлялось белым пятном с темным провалом рта, зловещей маской смерти.

Глашатай перестал бить в барабан и принялся громовым голосом зачитывать приговор осуж-денной.

— Азания, дочь Ганнона, обвиняемая в колдовстве, добровольно призналась перед судьями в том, что варила приворотные зелья и читала будущее по костям черной собаки, вываренным в магических составах! Совершала она и иные преступления против богов, их священной воли и нравственности. Как всегда, записи допросов будут выставлены на публичное обозрение в залах Совета, и к услугам добрых горожан будут чтецы Совета. Приходите, читайте, слушайте! Священный Совет благодарит вас, добрые граждане Феризы, за участие в казни Азании, дочери Ганнона, ведьмы. Она приговорена к повешению. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Люди в капюшонах сноровисто связали женщине руки за спиной и потащили ее к виселице, где уже стояли два человека в красных плащах. Еще пятеро выстроились возле помоста. Ноги Азании заплетались.

— Да послужит позорная смерть Азании назиданием для всякого, кто таит еще злобные помыслы против богов и их священной воли! — прокричал напоследок глашатай. — Да будет искоренено колдовство по всей Феризе! Да будет искоренено оно везде, где любят и чтят законы богов!

Осужденная бросила на толпу взгляд. Помощи ждать было неоткуда, и женщина знала об этом. Собравшаяся толпа жаждала только одного: зрелища. Неожиданно осужденная встретилась глазами с Элленхардой и вздрогнула. Что-то осмысленное появилось в ее мутном взгляде, и на миг отчаяние сменилось страстной надеждой. Но затем надежда угасла так же быстро, как и появилась. Бесполезно.

Азанию подвели к помосту. И в этот момент стрела, выпущенная неизвестным лучником, поразила одного из стражей в капюшонах, угодив тому прямо между глаз. Элленхарда поневоле восхитилась меткостью стрелка. Раньше она полагала, что стрелять с такой точностью умеет только один человек на земле: ее брат Арригон. Оказывается, она ошибалась. Сама Элленхарда превосходно владела луком, но вряд ли ей удалось бы произвести столь искусный выстрел с такого большого расстояния.

Второй страж выпустил осужденную и схватился за нож, озираясь по сторонам в поисках невидимого врага, Азания растерянно замерла возле помоста.

Действовать нужно немедленно, пока все еще не оправились от неожиданности. Сейчас жизнь и смерть этой женщины колебалась на чаше весов, и одно-единственное мгновение могло оказаться решающим.

— Сюда! — закричала Элленхарда пронзительным голосом, как кричат в степи во время охоты загонщики диких животных. — Азания! Сюда!

Осужденная повернулась на громкий голос. Яростно расталкивая толпу, Элленхарда пробиралась к Азании. По дороге она огрела по голове какого-то обывателя.

— Мне, может быть, тоже плохо видно! — орал он тот, возмущенный. — Ты, может, не одна такая, кому охота поглядеть, как вздернут проклятую ведьму!

Но Элленхарда уже повернулась к нему спиной.

Второй стражник больше не стоял возле осужденной. Хрипя, он оседал на мостовую. В его горле торчала оперенная стрела.

Чуткое ухо гирканки уловило тоненькое ржание коней в ближайшем переулке. Кто бы ни готовил побег Азании, он тщательно все обдумал и организовал. Похоже, таинственный спаситель колдуньи не рассчитал только одного: сама Азания, истерзанная многочасовыми пытками, допросами, позором, измученная и физически, и душевно, может в последний момент растеряться, впасть в полную апатию.

Именно это и случилось. Если бы не неожиданное вмешательство Элленхарды, все могло бы завершиться далеко не так, как замышлялось друзьями Азании.

Краем глаза Элленхарда видела, что люди в черном, торжественно выстроившиеся на помосте у виселицы, уже приходят в себя. Им потребовалось несколько мгновений, чтобы оправиться от потрясения. Один из них нащупывал на поясе кинжал. Еще миг промедления — и будет поздно.

— Азания! — изо всех сил закричала Элленхарда.

Та наконец очнулась от своего странного забытья и пошевелилась. Нашла взглядом Элленхарду. Встретившись с колдуньей глазами, Элленхарда невольно содрогнулась — столько боли и ужаса таил в себе этот взгляд!

Гирканка наконец пробилась сквозь толпу, схватила осужденную за руку и потащила ее за собой в сторону переулка, откуда слышалось ржание лошадей.

Тассилон, безнадежно завязший в толпе, быстро потерял из виду верткую, худенькую девушку. Он изо всех сил вытягивал шею, даже пробовал подпрыгивать, чтобы разглядеть, что же делается возле помоста, но тщетно! Элленхарда почти сразу исчезла за спинами зевак. О своем спутнике она, похоже, мгновенно забыла, увлеченная новой целью.

Где же ее теперь искать?

Шум возле помоста словно послужил ответом на этот вопрос. Итак, гирканка добралась до ведьмы! Кто же стрелял из лука? У Элленхарды явно не было такой возможности. В тесноте и давке не то что натянуть тетиву — вытащить кинжал было бы не так-то просто.

Впереди возникло какое-то движение. Сквозь толпу яростно проталкивались люди, вокруг возмущались, толкались в ответ, возникла перебранка… Тассилон удвоил усилия и пустил в ход локти и кулаки.

Между тем волнение катилось по толпе, как шарик по столу, и очевидно склонялось в сторону узенького переулка, загроможденного лотками торговцев фруктами. Среди фруктов было много гнилых, и оттуда тянуло сладковатым запахом разложения. Тассилон направился именно туда, к переулку. Если бы он планировал побег колдуньи, то там, в темноте переулка, стояли бы лошади.

Впрочем, нужно еще знать, как выбраться из города. Тассилон уповал только на здравый смысл друзей колдуньи, кем бы они ни оказались. «Надеюсь, они хорошо знают, что затеяли, — подумал он, огрев по голове очередного подвернувшегося под ноги ротозея, — в противном случае, полагаю, нас ждут очень серьезные неприятности…»

Люди толкали двух беглянок, не давали им пройти, даже пытались задержать. Дважды Элленхарда пускала в ход кинжал, оставляя глубокие кровавые следы на руках, впивавшихся в ее одежду, и несколько раз — угрожала обрубить пальцы. Впрочем, до исполнения последней угрозы не дошло: выражение устрашающего, исчерканного шрамами лица гирканки таило в себе нечто такое, что не позволяло добрым жителям Феризы усомниться в ее решимости привести угрозу в исполнение.

Чернь искренне негодовала, увидев, что сейчас ее вот-вот лишат одного из любимейших (правда, сейчас, когда почти все колдуны были истреблены, довольно редких) зрелищ: казни ведьмы.

Кое-кто уже хватался за оружие. А со стороны помоста, ловко орудуя древками копий, спешила одетая в черное стража Священного Совета. Следовало торопиться. Еще немного — и будет поздно. Совсем рядом Элленхарда вдруг увидела сверкнувший на солнце меч. Лишь в последний миг ей удалось увернуться и избежать удара. Раздался громкий звон — клинок высек искры из мостовой.

Внезапно толпа впереди начала колыхаться, волноваться. Люди поспешно расступались, освобождая кому-то дорогу.

За спиной Элленхарда отчетливо различала гневные выкрики. Члены Священного Совета и их стража, беспощадно расталкивая людей копьями и посылая проклятия налево и направо, уже настигали беглянок.

Вдруг кто-то выскочил из толпы и со всего маху налетел на обеих женщин. Это был совсем молодой человек, почти мальчик, с копной длинных светлых волос, ясными голубыми глазами и смелым ртом. За плечами у него были длинный боевой лук и колчан со стрелами, а в руке он держал короткий меч. Элленхарда мгновенно догадалась: вот перед кем расступалась толпа, вот кто яростно пробивался навстречу Азании.

— Бежим! — задыхаясь проговорил он и тотчас ударил мечом плашмя ближайшего зеваку, вздумавшего было преградить ему дорогу. — Лошади там, в переулке! Скорей же, Азания!

Вместе с Элленхардой они потащили обезумевшую, теряющую сознание женщину дальше. Молодой человек время от времени оборачивался и отгонял угрозой своего меча всех, кто пытался остановить беглецов.

— Стоять! Именем закона! Остановись, Азания! Нечестивые дела твои настигнут тебя, где бы ты ни скрывалась! — надрывался на помосте глашатай. Стражи были уже совсем близко. К счастью, на то, чтобы разгонять густую, жаждавшую зрелища толпу, уходило драгоценное время.

Рядом с глашатаем на помосте остался стоять только один из людей в черном. Его одеяние было расшито серебряным орнаментом, изображающим трилистники и восьмиконечные звезды. Судя по всему, это был старший из членов Священного Совета, и именно он приговорил Азанию к смертной казни.

Он наклонился к глашатаю и что-то проговорил вполголоса тому на ухо. Глашатай тотчас же ударил в барабан и возвестил:

— Азания! Вернись, несчастная! Опомнитесь, злостные негодяи, посягнувшие на правосудие! Священный Совет щедро вознаградит вас и закроет глаза на ваше чудовищное преступление, если вы в течение трех дней вернете похищенную ведьму и передадите ее в руки правосудия! Кроме того, щедрая награда любому, без ограничения сроков, кто укажет имена похитителей и выследит их!

Беглецы уже были в переулке и садились на лошадей. Не задавая Элленхарде никаких вопросов, юноша предложил ей горячего вороного, а сам вместе с Азанией сел на белого. На третьем коне ждал еще один лучник, старше первого лет на десять. Он был также светловолос и голубоглаз. Небольшая русая борода окаймляла его открытое смелое лицо. Сходство между этими людьми было значительным: они были высоки ростом, широкоплечи, обладали своеобразной, немного тяжеловесной грацией, присущей уроженцам севера. Немного странно было видеть их здесь, в Феризе, основанной кхитайцами. С точки зрения Элленхарды, их круглые глаза выглядели глупо выпученными (а не смело прищуренными, как полагается) и походили на птичьи; широкие плечи замедляли движения, а всему облику недоставало быстроты, легкости и своеобразной лихости, которая заставляет всадника сливаться с конем.

Впрочем, о вкусах не спорят. Особенно уходя от погони…

Все четверо понеслись по переулку прочь от площади. Лучники чувствовали себя довольно уверенно в лабиринтах городских улиц, что только подтвердило догадку Элленхарды насчет их происхождения: они, несомненно, родом из Феризы, хотя и разительно отличаются от большинства горожан, невысоких, щуплых и смуглых.

Стража у городских ворот — видимо, хорошо подкупленная — не сделала ни малейшей попытки задержать беглецов. Вырвавшись за пределы городских стен, всадники понеслись по дороге, уводящей прочь из Феризы, в сторону бескрайней степи. Если из степи и приходили кочевники, совершавшие кровавые набеги на прибрежные города, то, во всяком случае, беглецам они казались куда менее опасными, чем благочестивые члены Священного Совета.

* * *

В который уже раз Тассилон остался один, без своей легкомысленной, пылкой подруги. Куда

она исчезла? Судя по смятению, охватившему всю площадь, побег, несмотря на всю его немыслимую дерзость и очевидную невозможность, все же удался. И Элленхарда, скорее всего, скрылась из города вместе с беглянкой. Тассилон слишком

хорошо видел, что Азании в одиночку не удалось бы даже пройти пару шагов. Элленхарда тащила ее на себе.

Он пробовал было расспрашивать стражников на воротах города, но те только удивленно поднимали брови. Какие еще беглецы? Ни о чем подобном не слыхивали и никого подобного не видывали! Тассилон догадывался, что стражники, получив свои деньги от организаторов побега, честно лгут. Расспрашивать их бесполезно.

Он решил остаться в городе.

Священный Совет, надо отдать ему должное, умел навести в Феризе порядок. Здесь практически не процветало ворье, а хозяева, владельцы многочисленных мастерских и лавочек, охотно брали на службу помощников. И даже платили им сносно. Так что хождение от одной двери к другой быстро принесло плоды: вскоре Тассилон нашел себе дело в доме кузнеца, которому позарез требовался помощник мощного телосложения. Найти такового среди потомков кхитайских переселенцев было делом непростым.

Кузнец оказался человеком вспыльчивым, на язык невоздержанным и на расправу скорым. Помощники у него не задерживались. Об этом он сам, еще стоя на пороге, откровенно объявил новому кандидату.

Тассилон смотрел на него с любопытством и симпатией. Это был невысокий человечек с непропорционально развитым торсом и короткими кривыми ногами, почти карлик с могучими ручищами и большой головой. Голова эта была украшена копной черных вьющихся волос, черной же дремучей бородищей, плоским носом и сверкающими черными глазами, доставшимися кузнецу от предка-кхитайца.

Вот эдакое-то диво и стращало Тассилона дурным обращением и тяжкой работой, которые непременно ждали нового работника в том случае, если он, не устрашась, вздумает перейти порог этого дома.

Тассилон не устрашился.

— Смотри же! — проскрежетал кузнец. — Потом чтоб не плакал!

Тассилон засмеялся.

— Как мне называть тебя, господин? — спросил он.

— «Господином», — удовлетворенно кивнул кузнец и не выдержал, хмыкнул. — Меня так никто не называл… А можешь и как-нибудь иначе, к примеру, Кровопийца Ар — это мое прозвание.

Он гордо подбоченился. Тассилон назвал, в свою очередь, себя и отважно перешагнул порог, отдав себя в кабалу этому страшному с виду и чрезвычайно свирепому человеку, который с первого же взгляда глянулся чернокожему Тассилону.

* * *

Глава Священного Совета был вне себя от ярости.

Звали его Фонэн. Это был немолодой уже человек, почти совершенно лысый, с длинной бородой — черной, обильно украшенной белыми прядями. Борода эта выглядела неряшливой и неухоженной — возможно, именно из-за беспорядочной проседи.

Весь облик Фонэна нес на себе отпечаток самой неумеренной аскезы и в то же время обличал человека, подверженного сильным страстям и тайным необузданным желаниям.

С ранних лет Фонэна преследовали неудачи. Страстно желая всегда и во всем добиваться главенства, он так стремился к своей цели и столь сильно боялся поражения, что почти постоянно проигрывал, и это ожесточало его сердце. Женщины всегда предпочитали ему других, хотя в молодости он был замечательно хорош собой. Их отпугивали темные страсти, бурлившие в сердце молодого человека, и инстинктивно все избранницы Фонэна сторонились его, предпочитая более сдержанных и спокойных мужчин.

Как-то раз на охоте он упал с лошади и повредил себе ногу. От хромоты он так и не исцелился. Арригон, став после битвы с врагами хромцом, мало придавал этому значения — гирканец проводил свою жизнь на лошади, а верховому совершенно безразлично, какая у него походка. Но Фонэн мыслил совершенно иными понятиями. Для него хромота сделалась настоящей бедой.

Озлобленный, всеми отвергнутый, Фонэн начал приписывать свои постоянные несчастья злому умыслу какого-нибудь колдуна. Он был убежден, что на него навели порчу и использовали против него какое-то заклятие страшной силы, поскольку разрушить заколдованный круг несчастий, неудач и одиночества Фонэну оказалось не под силу. Искать источник поражений и бед в самом себе он так и не догадался, поскольку совершенно искренне полагал себя человеком выдающихся способностей, красоты и силы.

В двадцать три года Фонэн присягнул Священному Совету. С тех самых пор этот человек с горящими глубоко запавшими глазами и сухими, вечно поджатыми губами видел лишь одну цель в своей загубленной жизни: беспощадную войну против любой магии.

За несколько лет беззаветного служения Священному Совету он добился немалого. Казалось, Фонэн достиг своей давней цели: теперь он был первым. Его именем матери стращали непослушных детей. При первом же появлении Фонэна на улице люди замолкали, шарахались в переулки, спешили улизнуть в ближайшую открытую дверь. Если Фонэн заговаривал с кем-либо на улице, несчастный покрывался капельками пота, бледнел от ужаса и еле ворочал языком, опасаясь брякнуть что-нибудь лишнее, за что, как он хорошо знал, его могут немедленно арестовать и обвинить в пособничестве магам и колдунам.

О том, что творилось в мрачных застенках Вороньего замка — некогда цитадели Феризы, которая была превращена в резиденцию Священного Совета — в городе говорилось только шепотом. Те, кто оказывались там в качестве подсудимых или только подозреваемых, почти никогда больше не возвращались к своим родным. Этих несчастных либо предавали публичной казни, либо так страшно и пытали, и запугивали, что они до конца своих дней — а смерть, как правило, не заставляла себя долго ждать — не смели даже намекнуть на все те ужасы, что им довелось пережить в застенке.

Азания была первой, кому удалось вырваться из лап главы Священного Совета. Это приводило Фонэна в необузданное бешенство. Он метался по комнате в Вороньем замке, где обычно проходили допросы обвиняемых. Черные одежды главы Совета развевались, когда Фонэн резко разворачивался и принимался мерить комнату шагами. Такой чудовищной вещи, как похищение осужденной прямо с помоста, не осмеливался предпринять доселе никто из запуганных жителей Феризы!

Азания вызывала у Фонэна особенную ненависть. Эта девушка с пышными русыми волосами и гибким станом, презирая все громогласные указы против колдовства и магии, лечила людей. Она спасала от неминуемой смерти тех, кто мог быть спасен только применением сверхъестественных средств. Страшно даже помыслить, что предлагала она призываемым ею духам в качестве платы за исцеление больных! Возможно, эта Азания обменивала жизни своих пациентов на чужие, и тот, кто только что цвел и намеревался прожить еще долго-долго, наслаждаясь благополучием и здоровьем, вдруг оказывался сражен внезапной смертью! Злые духи часто так поступают. Впрочем, Азания почти и не скрывала того обстоятельства, что использовала в своей целительной «работе» магию.

Фонэн долго искал возможности арестовать дерзкую целительницу. Внешне ее дела обстояли вполне благопристойно; травки, припарки. Ни один из спасенных ею больных не пожелал донести на Азанию как на колдунью. А арестовать предполагаемую ведьму без доноса — дело довольно хлопотное. И тем не менее Фонэн не мог допустить, чтобы она и впредь продолжала заниматься своей деятельностью, да еще прямо под носом у Священного Совета. Это унижало Фонэна, ставило под сомнение его главенствующую роль в городе.

Наконец Фонэн пошел на крайнее средство. Он подослал к Азании своего человека. Чтобы у целительницы не зародилось и капли подозрения, Фонэн самолично нанес осведомителю тяжелую рану — беспощадно раздробил ему кости левой руки и заразил рану гангреной.

Азания ни о чем не спрашивала несчастного, когда он постучал в двери ее скромного дома и слабым голосом попросил о помощи. Девушка сразу увидела, что рана очень опасна и заражение уже не остановить — вся левая рука распухла, сделалась как полено и к тому же распространяла ужасающий гнилостный запах. Больной непрерывно стонал, не в силах сдержаться, — боль была слишком ужасной.

И тогда Азания прибегла к заклинанию — другого способа спасти умирающего у нее не оставалось. Вместе с целебными снадобьями, компрессом и питьем из трав заклятье сделало свое дело: к утру больной, всю ночь метавшийся в горячечном бреду, с удивлением понял, что опухоль почти прошла и раздробленные кости срослись.

Он униженно поблагодарил свою спасительницу, а после прямиком отправился в Вороний замок, и торжествующий Фонэн получил наконец то, к чему так долго стремился: донос на Азанию, где определенно и недвусмысленно заявлялось, что она занимается колдовством и практикует вызывание злых духов для своих целей.

Однако торжествовать Фонэну довелось очень недолго: добычу самым дерзким образом вырвали у него из рук. Он не знал имен похитителей и не смог разглядеть их лиц, однако надеялся на то, что посулы щедрого вознаграждения сделают свое дело, и в ближайшие же дни жадные до денег обыватели выследят наглецов, посягнувших на волю Священного Сонета, и тогда не одна, а несколько виселиц украсят помост на главной площади города!

Глава десятая ЗАМОК НА КРАЮ СТЕПИ

Неподалеку от Феризы стоял небольшой каменный замок, возведенный с большим искусством. Некогда он служил форпостом, прикрывавшим город от набегов кочевников, а сейчас служил пристанищем последним отпрыскам одного древнего, некогда славного, а теперь захиревшего рода. Именно туда и направлялись люди, спасшие колдунью от виселицы. И вместе с ними — гирканка.

После нескольких часов бешеной скачки они остановились у ворот небольшого, но хорошо укрепленного поместья.

За высокой каменной стеной, перед которой был выкопан глубокий ров, кишащий змеями, стояла прочная башня, сложенная из необработанного серого булыжника. Узкие окна-бойницы, зубцы на крыше, где могли скрываться, высматривая врага, лучники, — все это говорило о том, что строителей замка более всего заботили вопросы обороны.

По подъемному мосту всадники въехали на территорию крепости. Подбежавшие слуги помогли им спешиться.

Теперь, когда лучники стояли рядом, Элленхардахорошо замечала несомненное сходство между ними, которое могло быть только семейным.

Старший, которого называли Гарольдом, взял на руки потерявшую сознание Азанию и осторожно понес ее в башню. Элленхарда и младший из лучников — его имя было Эдмун — двинулись следом.

Гарольд, как выяснилось почти сразу, приходился Эдмуну дядей. Сестра Гарольда, Элиза, овдовела вскоре после рождения сына и, по настоянию брата, вернулась с малолетним ребенком в родовое гнездо. Это была старинная семья, предки которой происходили из Бритунии. Причины, заставившие прадеда Гарольда оставить родину и с родней перебраться в Туран, не обсуждались. Хотя эти причины имелись — и довольно веские.

Семья Гарольда считала для себя оскорблением подчиняться приказаниям какого-то Священного Совета, хотя в обычное время отношения бритунийцев с жителями и правительством Феризы складывались всегда мирно, как у добрых соседей.

Бесчувственную, истерзанную пытками, все еще обнаженную Азанию уложили на простыни и искупали в бочке с подогретой водой, после чего обернули в мягкое одеяло и уложили в постель.

Элленхарда, кое-что понимавшая в лечении больных, не могла не одобрить действий Элизы и ее служанок. Как всякий воин, странствующий по свету, она, естественно, неплохо разбиралась и в целебных травах, и в костоправстве.

За все то время, что Элленхарда помогала хозяевам поместья спасать и лечить Азанию, никто не задал ей ни одного вопроса. Ее помощь принимали с молчаливой благодарностью.

И лишь когда все убедились в том, что Азания погрузилась в спокойный сон и жизни ее больше ничего не угрожает, настало время для вопросов и ответов.

Ужин подали в большом зале, освещенном факелами. Чистая льняная скатерть с простым узором по краям, глиняная посуда, расписанная орнаментом в виде птиц и цветов, домашнее вино в кувшине с широким горлом, простая, но вкусно приготовленная и сытная пища, — все это очень понравилось Элленхарде. Жаль только, что Тассилона здесь нет…

Она тотчас отогнала мысль о своем спутнике. Еще не хватало — раскиснуть перед чужими людьми… И все-таки ее глодала тоска. Без Тассилона она чувствовала себя совершенно покинутой в большом, полном опасностей враждебном мире. Только рядом с ним — спокойно и безопасно. Только в лучах его любви она согревалась по-настоящему. За то время, что они знакомы, она успела сильно привязаться к нему… Впрочем, Элленхарда была уверена в том, что Тассилон не потеряет ее из виду: если они и расстались, то ненадолго. А без помощи Элленхарды Азанию вряд ли удалось бы спастись.

Поэтому гирканка изгнала из головы все неуместные мысли и молча принялась за еду. Гостеприимные хозяева не спешили с расспросами. И все же Элленхарда понимала, что ей придется кое-что рассказать о себе.

Она назвала свое имя и род, добавила, что разыскивает брата — единственного родного по крови человека, который, кроме нее самой, остался в живых.

Ее слушали сочувственно.

— Твоя судьба горестна и полна нерешенных вопросов, — сказал Гарольд. — Однако все это не объясняет главного для нас: почему ты помогла нам похитить Азанию? К чему тебе, чужестранке, у которой, к тому же, такое важное дело, как поиски брата, бросаться на помощь незнакомке, осужденной за колдовство?

Элленхарда немного помолчала, собираясь с мыслями. На такой вопрос надлежало ответить достойно, без излишнего хвастовства, но и не преуменьшая собственных заслуг. Судя по тому, как напряженно смотрели на нее теперь Эдмун, Гарольд и Элиза, от ее ответа зависит их дальнейшее отношение к ней. Элленхарда, впрочем, и сама толком не знала, почему очертя голову ворвалась в безумную затею дяди и племянника.

— Мне так захотелось, — произнесла она наконец с некоторым вызовом и даже, пожалуй, высокомерно. — Не было времени думать, не хватило времени даже чувствовать. Просто захотелось — ясно? Я — дочь и сестра вождя! Только так и совершаются большие дела — захотел и сделал! Так учили меня брат и отец. Разве они были неправы? Как только воин начинает задумываться, что да почему, — конец. — И желая быть совсем искренней, Элленхарда добавила: — Кроме того, меня разозлил этот их Священный Совет. Кто они такие, эти советчики? Почему указывают, о чем мне думать, как себя вести? Мне пришлось прятаться от них в какой-то вонючей лавке, пока они маршировали по улице! А местные жители считают, что это правильно. Я — не считаю. Я решила… Может быть, колдунья будет мне полезна в моих поисках… Мне нужна ясновидящая, Настоящая. Такая, чтобы увидела в зеркале моего брата, подсказала, куда идти. Чтобы разглядела в мире моих врагов — где они, и так ли им худо живется, как они заслужили. Вот почему! А вы для чего затеяли это дело? Сумасшедшее дело! Без меня у вас ничего бы не получилось. Опасность не миновала. Вы это знаете? У таких, как этот Священный Совет, повсюду могут быть шпионы.

Гарольд и Элиза переглянулись. Высокомерная девочка-гирканка со шрамами на щеках, злыми черными глазами и совсем детским, нежным овалом лица представлялась им настоящей загадкой.

Ее ответ не объяснил им почти ничего. Откуда она все-таки взялась? Свалилась как снег на голову! И ведь она права — без ее вмешательства их отчаянная затея была обречена на провал.

— Мы уже не в первый раз оставляем в дураках Священный Совет, — заговорил наконец Гарольд. — Правда, такое дерзкое похищение совершаем впервые. Теперь придется затаиться на некоторое время. Впрочем… Фонэн…

— Кто это? — спросила Элленхарда, обмакивая пальцы в соус и невозмутимо облизывая их.

— Глава Священного Совета… — пояснил Гарольд и замолчал.

Элиза метнула в сторону брата тревожный взгляд, а затем подозвала слугу и распорядилась подать фрукты. Элленхарде показалось, что хозяева замка скрывают от нее какую-то тайну, однако предпочла не торопиться. Безмолвно было решено, что Элленхарда на некоторое время остается в замке. Это даже не обсуждалось. Что ж. Если хозяева замка не спешат посвящать гостью в свои секреты — она узнает обо всем сама, когда придет срок, а пока не следует лезть с назойливыми расспросами. Возможно, скоро все прояснится.

* * *

Несмотря на искреннюю благодарность, которую семья Элизы питала к Элленхарде, появившейся так вовремя и сумевшей помочь Эдмуну и Гарольду, у старшего из хозяев замка не было полной уверенности в том, что гирканка была с ними вполне откровенна и что ей следует доверять. Кое-какие сомнения на ее счет у Гарольда все-таки оставались. Непростая жизнь, которую вели владельцы небольшого замка, зажатые между гирканскими степями и Феризой, сделала Гарольда недоверчивым. Насколько знал Гарольд, Фонэн чрезвычайно хитер и коварен. С главы Священного Совета сталось бы заплатить этой разбойнице-гирканке, наемному мечу, чтобы она помогла освободить осужденную ведьму и проникла в замок. Не шпионка ли она, подосланная самим Фонэном? Слишком хорошо известно, какую ненависть питает фанатичный преследователь ведьм к этой семье, которая столь откровенно презирает фанатиков, захвативших власть в Феризе.

С другой стороны, Элленхарда ведь могла и не лукавить. Она еще не вышла из того благословенного возраста, когда люди открыты добрым побуждениям. Да и рассказанная ею история…

Не желая рисковать безопасностью своей семьи и в то же время опасаясь оскорбить гостью недоверием, Гарольд принял наилучшее решение: он открыл все свои противоречивые чувства старому, преданному слуге по имени Фравардин — не столько даже слуге, сколько члену семьи — и попросил того незаметно присматривать за гирканкой.

— Будешь выполнять все ее просьбы и пожелания, — наставлял Гарольд Фравардина. — Если она попросит оседлать коня, сразу сообщи об этом мне или Эдмуну, только виду не показывай.

— А коня-то седлать? — хмыкнул старик.

— Коня седлать — и сразу ко мне!

— О чем речь! — кивал опытный слуга. — Разве я не понимаю! А эта девица — она ничего и не заподозрит, руку даю на отсечение. Сделаю все осторожненько. Ежели она и вправду чиста перед вами, то и вам впоследствии стыдно не будет. А уж ежели заслана сюда подглядывать… пусть о том дне пожалеет, когда бесчестная мать породила ее на свет! Без подозрений и опаски нельзя. Здесь я с вами полностью согласен.

Обезопасив себя таким образом, Гарольд отправился в комнату, где разместили Азанию. Сестра недавно присылала служанку передать добрую весть: спасенная девушка вполне пришла в себя и просит разрешения повидаться с владельцами приютившего ее дома.

Когда Гарольд вошел, Элленхарда находилась уже там — что-то втолковывала двум молодым прислужницам, хлопотавшим возле постели больной. Элленхарда изъяснялась резко, хмурила брови, даже ногой притоптывала — бестолковые служанки сердили ее: телеса наели, а ума не набрались! Азания, прислушивавшаяся к разговору, машинально кивала, одобряя распоряжения гневливой гирканки.

— И возьмите траву симхат, как делала моя многочтимая матушка…

Молоденькая служанка остановилась посреди комнаты, подбоченясь.

— Какое нам дело до твоей многочтимой матушки? Мы и о тебе-то ничего не знаем!

— Обо мне узнаете — поздно будет! — фыркнула Элленхарда. — У меня разговор короткий, особенно с дерзкими рабынями…

— Это уж слишком! — раскраснелась девушка. — Я тебе не рабыня! Почему ты так разговариваешь?

— Как заслужила, так и разговариваю! Лучше ответь, растет ли здесь такая трава…

— Как ты назвала? — решила пойти на мировую служанка. В замке Гарольда и Элизы не жаловали спорщиков.

— Симхат, — высокомерно повторила Элленхарда.

Девушка наморщила гладкий белый лоб.

— Не припомню… А как она выглядит? Элленхарда взяла из камина уголек и быстро,

уверенно набросала на гладкой поверхности стены рисунок, изображающий траву симхат: высокий прямой стебель, лист-манжета с немного изогнутыми краями, стреловидный цветок.

Вторая прислужница, доселе не участвовавшая в разговоре, всмотревшись в рисунок, вдруг просияла улыбкой:

— Да это же «свекровин воротничок»! У нас за рвом такого добра видимо-невидимо.

Азания слабо улыбнулась.

— Я вижу, добрая госпожа, ты разбираешься в лекарственных травах не хуже моего, — тихо произнесла она, обратившись к Элленхарде.

Элленхарда чуть сдвинула брови.

— Меня так учили, что симхат, если его растолочь и размочить в горячей воде, — отменная припарка для того, чтобы снять отеки… Я и сама применяла его, когда доводилось. Но если тебе известно лекарство получше…

— Нет, — отозвалась Азания. — Я вполне доверяю твоим познаниям в лекарском деле, госпожа. Вижу я, ты — женщина-воин, не так ли?

— Может быть, — сказала Элленхарда.

— Шрамы на твоих щеках… — прошептала Азания.

— Я нанесла их сама в знак скорби, — хмуро сказала Элленхарда. — У нашего народа так принято. Когда не хочешь оплакивать близких слезами, оплачь их кровью.

— Это воинский обычай, — заметила Азания.

Тут уж Элленхарда не смогла сдержать любопытства.

— Откуда тебе знать воинские обычаи моего народа, женщина?

— Я много читала…

— Буковки разбирала, глаза портила, голову всяким хламом набила, а в людях ничего не понимаешь, — подвела неутешительный итог Элленхарда. — А говорили, будто ты ведьма.

— Я умею заклинать… но я не ясновидящая.

— Это плохо, — сказала Элленхарда и, вздохнув, замолчала.

Азания с тревогой разглядывала замкнутое лицо девушки, красные полоски, рассекающие круглые щеки.

— Почему плохо? — спросила она наконец.

— Неважно. — Элленхарда махнула рукой. — Твоя магия может вылечить тебя, Азания?

— Для того чтобы вылечить меня, не нужна никакая магия. Довольно обычного покоя, общества друзей и припарок из симхата… «свекровиного воротничка» — так ты назвала эту траву, Эмма?

Прислужница кивнула и слегка поклонилась.

— Я схожу и наберу ее для тебя, госпожа Азания, — сказала она.

— Хорошо. — Азания утомленно закрыла глаза. Гарольд стоял на пороге, слушая и наблюдая.

Наконец Элленхарда заметила его в полумраке и направилась ему навстречу.

— Мы не увидели тебя в темноте, господин, — произнесла она с подчеркнутой вежливостью. Вообще, как заметил Гарольд, эта девушка держалась с холодноватой, отстраненной учтивостью, как человек, не слишком уверенный в своем положении, но привыкший следить за тем, чтобы остальные относились к нему как должно.

— Насколько я понял, вы здесь совещались по поводу лечения больной? — сказал Гарольд, подходя ближе к постели, на которой лежала Азания. Он всмотрелся в ее изможденное, посеревшее лицо. — Бедняжка… Говорят, что до встречи с благочестивым Фонэном она была редкой красавицей…

— Ничего, — уверенно произнесла Элленхарда, и в ее голосе — или это только показалось Гарольду? — прозвучала нотка горечи. — Красота никуда не уходит, разве что огнем ее прижечь… Азания еще вернет себе былое. — И, словно устыдившись вспышки, добавила: — Главное, что она жива и не так сильно искалечена, как мы опасались.

«Мы» — отметил про себя Гарольд. Элленхарда в мыслях не отделяла себя от спасителей Азании, иначе не сорвалось бы у нее это «мы» с языка. Но откуда горечь? Внезапно он понял и едва не рассмеялся: гирканка считает себя некрасивой. Может быть, даже ревнует. Но кого? Вероятно, у нее есть возлюбленный. В таком случае — где же он?

Гарольд не успел додумать эту мысль — Азания открыла глаза.

— Я хочу поблагодарить вас, — молвила она. Гарольд остановил ее.

— Лишнее, красавица. Для моей семьи большая честь принимать тебя в нашем доме.

— Но почему… — начала было Азания. Гарольд вновь перебил ее:

— Не утомляй себя разговорами. Я знаю, что ты хочешь сказать. Поверь, тебе не следует благодарить нас. Мы — вольные люди, владельцы той земли, на которую поставили ногу. Никакой Священный Совет, будь он хоть трижды рассвященным, нам не указ. С врагами мы привыкли разговаривать на языке обнаженной стали.

Он устроился в кресле рядом с постелью больной. Пламя, пылавшее в камине, озаряло половину его лица; вторая тонула в тени. Глаза Гарольда горели. Элленхарда осторожно, не желая шуметь и обращать на себя внимание, уселась на пол, скрестив ноги. Она старалась не пропустить ни единого звука.

А Гарольд торопливо говорил, словно не в силах был удержать рвущиеся на волю слова:

— Из поколения в поколение рождались в нашей семье странные дети, наделенные необыкновенными способностями. Одни умели разговаривать с птицами и животными; другие читали землю, как книгу, и расспрашивали камни о проходивших мимо людях и зверях; третьи зажигали огонь одним движением раскрытой ладони… Появлялись среди нас и целители, и ясновидящие, и даже те, кто мог становиться по собственному желанию невидимкой. В нашем роду встречались люди мудрые и великодушные, которые становились советниками могущественных баронов и даже королей. Конечно, таковыми были не все. Большинство из нас — самые обыкновенные люди. Но мы гордимся своим родом.

Мой прадед крепко повздорил с одним бароном, но не стал с ним воевать, а вместо этого плюнул на порог его дома и ушел на новые земли. Он поставил замок на берегу моря Вилайет, где никто не мог его тронуть. Лютые, как степной ветер, кочевники нам не указ, и преющие в своих домах лавочники из Феризы нам не закон. Моя сестра Элиза и я — мы оба считаем, что Священный Совет состоит из самозванцев и негодяев, их поступки оскорбляют нашу честь.

— Каким образом? — прошептала Азания.

— Мы так считаем, — повторил Гарольд.

— Как много… как много магов в вашем роду? — спросила Азания.

На губах Гарольда показалась печальная улыбка.

— Как правило, на одно поколение приходится лишь один наделенный магическим даром. Здесь, в этом замке, его нет. А поколение Эдмуна… С Эдмуном обрывается наш род. Сам мальчик — не маг. Сильный воин, меткий стрелок из лука, отважное и благородное сердце… но никаких магических способностей.

— Жаль, — проговорила Азания и вздохнула. — Впрочем, может быть, это и к лучшему, — добавила она. — Скрывать колдовской талант очень трудно… А проявлять его бывает небезопасно… — Она улыбнулась и тотчас мучительно закашлялась.

— Отдыхай, Азания, — проговорил Гарольд. — Все позади. Ты среди друзей, и никакая опасность тебе здесь больше не угрожает.

Азания снова закрыла глаза и погрузилась в спокойный глубокий сон.

Глава одиннадцатая ШКОЛА КАЛЛИГРАФИИ

С первого взгляда Инаэро производил очень приятное впечатление: чуть старше двадцати лет, худенький, с грустными темными глазами. Но складка у губ говорила о скрытом честолюбии, а в самой глубине глаз таился огонь. Рано потерявший родителей, хлебнувший горя почти с самого детства, Инаэро не намеревался оставаться в бедняках до конца дней своих.

Давным-давно, еще мальчишкой, дрожа от холода в лохмотьях, которые едва прикрывали тощее тело, он стоял возле мясной лавки и жадно рассматривал выставленные на продажу окорока и кровяные колбасы. От запаха съестного кружилась голова. В подобные минуты мальчик искренне завидовал даже мухам, которые невозбранно садились на розовое мясо, — голодному пареньку даже и прикоснуться-то к такому завидному товару было не дано.

Как всегда, выскочил мясник, замахнулся волосатой ручищей, понес бранить мальчишку — зачем, дескать, таскается, глазеет, только покупателей отпугивает своими вшами да лохмотьями! «Когда только приберут тебя боги! — орал мясник. — Когда только ты сдохнешь и отправишься в грязные лапы преисподних демонов!»

— Никогда! — крикнул в ответ Инаэро. — Слышишь, ты, животное? Я никогда не умру! Я еще куплю твою лавку! Я пущу тебя по миру!

Мясник запустил в него первым попавшимся камнем, валявшимся под прилавком, — скользким от рассола и дурно пахнущим. Мальчик увернулся, бросился бежать…

Уже в безопасности, прячась среди мусорных коробок, где он в последнее время ночевал, Инаэро дал себе торжественное слово: разбогатеть и взять в жены красавицу. И никогда больше не бедствовать.

К осуществлению своей мечты он упорно пробивался не один год. Преодолел немало препятствий. Наконец ему улыбнулось счастье: молодой господин Эйке, торговец шелковым товаром, взял его к себе, поверив незнакомому юнцу на слово, что тот никогда не воспользуется хозяйским доверием во вред.

Эйке был молод и счастлив — и в людях замечал только хорошее.

Поначалу все шло у Инаэро замечательно. Нашлась и невеста-красавица. Татинь. Имя как колокольчик, да и голос у девушки тонкий, певучий, точно звенящий.

И вот все рухнуло. Из-за какого-то странного недоразумения… Или чего похуже? Инаэро недоумевал: почему судьба опять занесла над ним карающую руку? Понять ли он должен что-то, пройдя через новое испытание, или же просто оказался случайной жертвой злого рока?

Случайная встреча с Ватаром, главой каллиграфической мастерской, в очередной раз круто повернула судьбу молодого человека. Отныне, порвав с невестой без единого слова объяснения (не говорить же ей о своих подозрениях!), расставшись с добрым и снисходительным хозяином, Инаэро оказался в каллиграфической мастерской.

Эта мастерская помещалась в неприметном доме неподалеку от Блошиного рынка. Место было выбрано чрезвычайно удачно: никому не бросалось в глаза низкое приземистое здание, затерянное среди складов и пакгаузов, дешевых лавчонок, ночлежек и чрезвычайно плохо охраняемых «местах для свалки товара» под открытым небом.

Верхний этаж мастерской занимал главный каллиграф Ватар. Ни о личных покоях Ватара, ни о его жизни, протекавшей в этих покоях, ничего толком не было известно. Ставни на окнах всегда были закрыты, звуков из-за дверей, плотно занавешенных коврами, не доносилось. Поговаривали, будто Ватар живет с четырьмя наложницами, однако проверять никто не решался. Другие, напротив, утверждали, что никаких наложниц у Ватара нет, и все свое время он проводит в таинственных мистических опытах.

Кстати, последнее утверждение было гораздо ближе к истине: наложница у Ватара, правда, имелась, но всего одна, и уж она-то решительно никакой роли в его жизни не играла; зато большую часть отпущенного ему богами жизненного срока Ватар занимался сортировкой, классификацией и обдумыванием сведений, которые доставляли ему шпионы.

Шпионили, разумеется, каллиграфы. И не за первым попавшимся, кто вздумал нанять писца, дабы накропать ничего не значащее любовное письмишко с завитушками и цветками, вырастающими прямо из букв. Круг интересов господина Ватара ограничивался состоятельными купцами Хоарезма — их сделками, перепиской, отношениями с деловыми партнерами. Возвышенный Орден Павлина, тысячеокого наблюдателя за всеми и вся, живо интересовался именно этой отраслью человеческого бытия.

Деньги. Власть.

Ради этого, собственно, все и затевалось…

Нижний этаж был целиком занят маленькими, похожими на соты, комнатками, где обитали каллиграфы. Жилье их никак нельзя было назвать роскошным, но все необходимые удобства там наличествовали. Кровати, жесткие, без перин, были засланы чистыми покрывалами. Тщательно выскобленные деревянные столы были наилучшим образом приспособлены для занятий каллиграфией. В общем зале, где проходило обучение новичков, имелся один большой массивный стол и два ряда скамей для учеников.

Сюда-то в первую очередь и привели Инаэро. Читать и писать Инаэро, хвала богам, умел с детства, однако ему предстояло основательно поработать над красивым почерком, чему в прежние времена Инаэро совершенно не уделял внимания. Ватар, доставив нового каллиграфа в мастерскую и водрузив его на место, больше не интересовался судьбой молодого человека. Инаэро, в принципе, хорошо понимал своего нового хозяина. В мастерской два десятка мастеров. Не может такой занятой человек, как Ватар, возиться с каждым новичком отдельно.

Удивило Инаэро и то, что большую часть мастеров составляли совсем молодые люди. Это были почти дети — лет четырнадцати-пятнадцати. Инаэро казался среди них переростком.

А те совершенно не обращали на новичка никакого внимания. Некоторые переписывали с восковых дощечек на пергамент какие-то заметки, другие старательно практиковались, выводя причудливые завитки и стараясь вести линию так, чтобы она, утолщаясь к середине завитка, на конце опять становилась паутинно-тонкой.

Наконец Инаэро решился заговорить с одним из мастеров, который, как показалось растерянному молодому человеку, был не столь занят.

— Привет, — сказал Инаэро, усаживаясь напротив мальчика с ясными глазами и узким, немного капризным лицом.

Мальчик поднял глаза, смерил новичка взглядом.

— Ты новенький? — спросил он звонким голосом.

— Как видишь, — кивнул Инаэро. — И чувствую себя, должен тебе признаться, довольно нелепо.

— Бывает, — философски заметил мальчишка.

— То есть, мне показали, где жить, но…

— Ты свободный? — осведомился мальчик.

— То есть — как? — Не вполне понял вопрос Инаэро. — В каком смысле?

— Да в самом что ни на есть прямом. Большинство здесь — рабы, вот я и полюбопытствовала…

— А? — чувствуя себя полным ослом, переспросил Инаэро.

— Меня зовут Аксум, и я — девочка, если ты еще этого не понял, — заявило дитя, насмешливо щурясь. — Единственная девочка из всех. Ты ведь об этом собирался спросить? Остальные все мальчишки, да еще старик, который нас учит, и болван-переросток… это ты. Как твое имя?

— Инаэро… — Новичок все еще не мог оправиться от удивления. — Значит, девочка…

— Это, надеюсь, не запрещено? — фыркнула Аксум.

— Что именно?

— Быть девочкой…

— Нет, кажется…

Тут уж рассмеялись оба. Инаэро накрыл руку девочки своей ладонью. Тонкие пальцы Аксум были, казалось, навечно измазаны чернилами, черными и красными.

— Ты поможешь мне, Аксум?

— Конечно. Нет ничего проще каллиграфии, надо только чтобы рука не дрожала. Смотри, вот этой палочкой пишут по воску — здесь можно царапать, как курица лапой, однако существуют определенные способы сокращать слова, для быстроты письма, понимаешь? Тебе диктуют, а ты быстро-быстро записываешь. Нельзя только цифры сокращать, запутаешься. Потом составляешь чистовой документ, и здесь уж секретов больше… Гляди.

Она придвинула к себе обрывок пергамента и принялась быстро чертить завитки. Казалось, что ей это не стоило ни малейшего труда. Забавный цветущий лес прорастал из буквиц словно бы сам собою.

— Гляди, вот так можно написать любовное письмо или какое-нибудь шуточное поздравление… А вот строгий шрифт для деловых документов… Вот крупные буквы — это детские прописи, их иногда заказывают, когда хотят обучать ребенка грамоте. На полях можно нарисовать разных зверьков или растения, это поощряется. Я научу тебя.

Инаэро, как зачарованный, смотрел на вырастающие из-под тоненьких девчоночьих пальчиков буквицы и виньетки.

— У тебя настоящий талант, Аксум, — признал он наконец. — Я в жизни так не сумею.

— Ну, не так, так как-нибудь иначе, — снисходительно улыбнулась Аксум. — Хотя у меня, конечно, талант. Боги наградили меня этим даром… Потому-то Ватар и выложил за меня кругленькую сумму. Ему прежний мой хозяин сказал. Инаэро разинул рот.

— Вот так штука! Ты, значит, рабыня?

— Я же тебе уже говорила… Здесь почти все куплены на рынке. Кстати, на этом самом, на Блошином, где самый грошовый товар.

— Вот так дела… — протянул Инаэро и больше не прибавил ни слова.

* * *

Аксум как лучшая из мастеров Ватара часто получала заказы в богатых домах. Тогда она меняла свои поношенные шаровары и курточку на более изысканный костюм, заплетала густые, туго вьющиеся черные волосы в короткие, воинственно торчащие в обе стороны косицы, заворачивалась в тонкое белое покрывало — и отправлялась: сумка с письменными принадлежностями на боку, ноги неизменно босые, на мизинце левой ноги тоненькое золотое колечко, а на поясе — несколько певучих серебряных бубенцов, которые, как уверяла Аксум, отгоняли от нее злых духов.

Очередное задание она получила в тот же день, как Инаэро поселился в мастерской. Ей предстояло пройти почти весь город. Заказчик, торговец шелковым товаром, жил на другом конце Хоарезма. Впрочем, Аксум хорошо знала Хоарезм и не боялась заблудиться.

Перед выходом Ватар долго наставлял ее. Девочка слушала, ничему не удивляясь. Она родилась в неволе и привыкла, что у хозяев время от времени возникают различные фантазии. Дело раба — подчиняться, не задавая вопросов. А заодно наблюдать, выискивая лазейки для собственных интересов. Этим искусством притворного смирения Аксум владела в совершенстве.

— Внимательно присматривайся к этому дому, — говорил Ватар тихим, ровным голосом. — Кто в нем живет, кроме самого хозяина. Какие отношения у него с женой, с домочадцами, есть ли наложницы, есть ли любовницы — понимаешь? Постарайся задержаться подольше. Кто к нему приходит, с какими разговорами? Делай глупое лицо, не улыбайся, открыто ни на что не глазей — примечай уголками глаз. И слушай, умоляю тебя, слушай! Запоминай каждое сказанное слово.

Аксум смотрела в лицо своего хозяина не мигая и выглядела совершеннейшей дурочкой, однако Ватар не сомневался в том, что лучшая из его мастериц не упускает ни единого слова.

— Сделаешь копию переписанного документа и доставишь мне, поняла? Не вздумай ничего напутать.

— А если он потребует, чтобы я делала копию прямо у него в доме? Если не позволит выносить черновики?

— Значит, запомнишь все, о чем писала. Все, ступай. У меня больше нет на тебя времени.

Аксум проводила Ватара глазами, еле заметно пожала плечами и вышла из дома, придерживая на боку сумку.

Дом, где ей предстояло работать, сразу понравился девочке. У входа ее встретила служанка, пухлая вертлявая особа лет сорока.

— Кто ты, милая? — осведомилась служанка. — Уж не попала ли ты в беду? Вон как одежда запылилась… издалека идешь, должно быть?

Аксум приняла высокомерный вид.

— Я каллиграф, которого вызывал ваш хозяин, — холодно сказала она. — Будь добра, любезная женщина, проводи меня к нему, ибо, как я слыхала, хозяин твой человек занятой, и время его дорого. Да и мое, признаться, тоже.

— Каллиграф? — Служанка всплеснула руками. — Надо же! Вот бы никогда не подумала! Такая молоденькая! Да разве женщины бывают каллиграфами?

— Понятия не имею, — сказала Аксум. — Проводи меня к хозяину и предоставь ему задавать все эти вопросы, хорошо?

Служанка ввела девочку в полутемное помещение, где под ногами сразу угадался мягкий ковер, а затем проводила во внутренний дворик и показала место возле фонтана.

— Подожди здесь, — сказала она. — Я позову господина Эйке.

Аксум с любопытством огляделась по сторонам.

Да, ей понравился этот дом, где тебя встречает глуповатая хлопотливая служанка, где в фонтане журчит сладкая вода, а хозяин не заставляет ждать по часу и более, ссылаясь на неотложные дела.

Эйке появился почти сразу, посмеиваясь на ходу.

— Ну, где эта чудо-девица-каллиграф? Аксум встала, поклонилась.

— Я здесь, господин, Эйке смерил ее взглядом.

— Ну, здравствуй, прекрасная. Если почерк у тебя так же хорош, как лицо… — Он обернулся к служанке. — Принеси подслащенной воды, цукатов… — И снова к Аксум: — Ты ведь любишь сладкое, верно?

Аксум почувствовала, что теряется. Она не ожидала такого приема.

— Люблю, — проворчала она. — Однако предпочла бы начать с дела.

— Ты далеко пойдешь, — сказал Эйке, — если предпочитаешь дело цукатам.

Служанка ушла, чтобы вскоре появиться с блюдом. Аксум машинально съела несколько цукатов, выпила воды, потом взялась за яблоко. Эйке тем временем раскладывал свои записи.

— Ты освежилась? Прекрасно. В таком случае, начнем…

Как и предсказывала Аксум, заказчик желал, чтобы беловая рукопись была изготовлена прямо у него в доме. Для переписывания с дощечек на пергамент он предоставил мастерице комнату, где имелся широкий ровный стол.

— Раньше здесь мы меняли пеленки нашей дочке, — добавил он, посмеиваясь, — а теперь вот он служит для более скучных дел.

Аксум никак не отреагировала на это замечание. Быстро, деловито разложила письменные принадлежности, записки, принялась выводить первые буквы. Показала заказчику шрифт:

— Так хорошо?

— Великолепно! — воскликнул Эйке. — А теперь, с твоего позволения, я тебя оставлю наедине с работой.

Аксум не ответила, погруженная в выписывание букв.

Она действительно любила каллиграфию. То, что это занятие приходилось совмещать со шпионажем, совершенно не трогало девочку: мало ли что! Хозяин относился к ней неплохо, даже, можно сказать, уважительно; среди мастеров школы она считалась первой. Что до заказчиков, то они бывали порой настолько довольны плодами ее трудов, что щедро платили сверх условленного. Эти денежки Аксум собирала и бережно хранила, рассчитывая со временем выкупиться на волю. Впрочем, с тоской думала она иногда, Ватар может и отказать. А то запросит такую сумму, что вовек не соберешь. Все-таки она приносила хозяину существенный доход.

Но сейчас все эти мысли были изгнаны из головы, и девочка сосредоточилась на работе. Кроме того, надлежало запомнить… Впрочем, можно было и не запоминать: беспечный Эйке ушел, никто не помешает сделать выписки на дощечку, которую потом спрятать в складках одежды.

Это и было проделано.

Эйке щедро наградил Аксум, еще раз похвалил ее внешность и работу, и пухлая служанка проводила мастерицу к выходу.

— Скажи своему хозяину, что послезавтра мне опять понадобится каллиграф. Предстоит большая работа — я заключаю одну важную сделку… Документ в двух экземплярах. И… Знаешь что? Ты умеешь писать на шелке?

Аксум кивнула.

— Вот и хорошо, — продолжал Эйке. — В таком случае, захвати шелк и необходимые для этого материала чернила. Я буду ждать тебя около полудня послезавтра.

— Передам господину Ватару, — степенно отвечала Аксум. — До свидания, господин.

И она удалилась.

* * *

О шпионской деятельности каллиграфической мастерской Инаэро узнал далеко не сразу. Поначалу он постигал азы письма, затем его постепенно вводили в курс дела. В конце концов господин Ватар приоткрыл новичку правду.

— Я знаю, что негодяй Эйке уволил тебя, хоть ты и служил ему верой и правдой… Он вышвырнул тебя на улицу, разбив все твои надежды…

— Откуда тебе это известно? — поразился Инаэро.

Ватар тонко улыбнулся.

— Да от тебя самого! Не ты ли, пьяный, рассказывал мне об этом в тот день, когда мы с тобою встретились…

Инаэро густо покраснел. Он не любил вспоминать тот злополучный день. Юноша почти никогда не брал в рот хмельного, и то, что он так напился, говорило не столько о его невоздержанности, сколько об общем неумении употреблять горячительные напитки.

— М… да… — пробормотал он, надеясь отвязаться от неприятного разговора.

— Что ж, рано или поздно подвернется случай поквитаться с этим негодяем, — спокойно продолжал Ватар.

— Поквитаться? — удивленно переспросил Инаэро.

— Разве ты этого не хочешь? Он ведь разбил твою жизнь! Эти богатеи способны уничтожить человека одним небрежным движением руки — из пустого каприза или по невниманию! Им нет дела до чужих страданий…

Инаэро молчал. Потом осторожно заметил:

— Но Эйке — вовсе не такой негодяй, как ты говоришь. Я рассчитывал со временем доказать ему, что он ошибся… Разве я когда-нибудь мечтал о мести?

— Неважно. — Ватар махнул рукой, словно отметая любые сомнения, как ненужный хлам. — Я хочу, чтобы завтра ты пошел вместе с Аксум. Поможешь ей делать записи во время переговоров Эйке с купцами из Кхитая. У него важная встреча, речь идет о поставках шелковых тканей и драгоценных птиц, понимаешь? Девчонка хоть и умна, но может не во всем разобраться, а ты управлял лавкой и знаешь что к чему.

— Не понимаю, — сказал Инаэро. — Я должен шпионить за моим прежним хозяином?

Ватар поморщился.

— Назови это так, если тебе угодно. Речь идет о наблюдении. Пойми, в этой азартной игре на кон поставлены интересы куда более значительные, нежели твоя карьера или даже моя… Если все пойдет хорошо, тебе откроются и другие подробности.

Инаэро не верил собственным ушам.

— Ты хочешь, чтобы я принимал участие в такой подлости?

— Что за выражения… — морщился Ватар. — Держи себя в руках, молодой человек, иначе у тебя возникнут крупные неприятности.

— И Аксум шпионит для тебя?

— Ведет наблюдение — так точнее. И не для меня. Говорю тебе, я служу силе, которая…

Инаэро угрюмо молчал, опустив голову. Вот чем закончились его мечты о том, чтобы выбиться в люди! Однако отступать было некуда.

— Я согласен, — проговорил он, подняв на хозяина пустые глаза. — Объясни, что я должен делать. И дай совет — как держаться, чтобы Эйке не узнал меня.

* * *

Все оказалось проще простого. Занятый Аксум, трогательной в своей детской деловитости, Эйке не обращал внимания на чернокожего слугу, присланного сопровождать мастера каллиграфии, так что вымазанный черной краской Инаэро чувствовал себя в полной безопасности. Эйке выглядел довольным. Похоже, дела его шли хорошо. Он даже не подозревал о том, какие беды нависли над его головой. Инаэро ощутил жалость к прежнему хозяину.

По дороге домой он спросил у Аксум:

— Ты часто приносишь Ватару сведения о заказчиках?

— Не будь ребенком! — фыркнула Аксум. — Всегда! Всегда, понял? Для этого Ватар и держит свою каллиграфическую мастерскую. Он, как паук, сидит в центре паутины, и к нему стекаются сведения, сведения, сведения… Кто с кем встречается, у кого какие любовные свидания, кто что продал, какой товар заказал, сколько взял выше подлинной стоимости, — превосходный материал для шантажа, если потребуется. Или для того, чтобы стравить между собой людей. Но… Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Ватар — это только часть заговора. Вот что я думаю! Эти сведения нужны еще кому-то. А мы здесь — самое последнее колесо у самой последней телеги. Если им, тем крупным заговорщикам, понадобится замести следы, они просто уберут нас.

— Аксум… — Инаэро остановился посреди дороги.

Остановилась и девочка.

— Что еще? — Она была явно недовольна задержкой. — Я устала, хочу отдохнуть, выспаться…

— Эйке дал тебе денег, я видел… Щедро отсыпал, полной горстью.

— Ну и что? — Аксум вся так и подобралась. — Это мои деньги, они мне нужны! И если ты вздумаешь их отобрать… или проболтаешься хозяину…

Ее рука скользнула куда-то под складки белого покрывала.

Инаэро невесело рассмеялся.

— Я знаю, что ты прячешь там кинжал. Не стоит запугивать меня, Аксум. Я не стану тебя выдавать. И денег твоих мне не надо. Просто то, чем ты занимаешься, — страшная подлость.

Аксум приблизила свое лицо к лицу Инаэро и прошипела:

— Не смей рассуждать о подлости! Ты-то рожден свободным, захочешь — и уйдешь себе на все четыре стороны…

— Да, и подохну от голода, — криво улыбнулся Инаэро.

— А я бы согласилась подохнуть от голода, лишь бы знать, что вольна делать все, что на ум взбредет! Я собрала уже… — Она прикусила губу, не желая называть сумму.

— Сколько бы ни собрала, — неужели ты думаешь, Ватар позволит тебе откупиться?

— Не позволит, — хмуро согласилась Аксум. — Пойдем. Нас уже заждались в мастерской. И к тому же я действительно страшно проголодалась.

Аксум всегда испытывала жгучий голод после работы. И это — несмотря на то, что Эйке выставлял для каллиграфов угощение: фрукты, сладости.

Весь вечер и половину ночи она торопливо записывала цифры, которые сумела удержать в памяти. А затем заснула и проспала весь следующий день, очнувшись от тяжелого забытья только к вечеру.

Ватар был занят: принимал у себя таинственного господина, державшегося, несмотря на довольно невидную наружность, весьма важно и представительно. Более того, Ватар перед ним явно лебезил.

Еще бы! Нечасто Арифин удостаивал его своими посещениями. Обычно Ватар приносил ему краткие выводы из донесений каллиграфов, осмысленных и переработанных самим Ватаром, а тайный совет Ордена на основании полученных данных уж сам решал: какие союзы между знатными и богатыми людьми Хоарезма разрушить, какие наоборот укреплять, кому из «сильных мира сего» (знали бы они!) помогать и впредь держаться на плаву, а кого попросту утопить.

Но чтобы Арифин явился сам!..

— Речь идет о наиболее перспективном нашем члене, — шипел Арифин. — Несметное состояние, столь же необъятная глупость — и страстное желание отомстить. Нам нужен Церинген! Клянусь семицветными узорами Павлина, среди глазков Птицы этот глазок — один из лучших!

— Не могу же я засылать каллиграфов сам, не имея заказа от клиента! — возражал Ватар. — Эйке затевает новые сделки с кхитайцами.

Господин Арифин собрался уже уходить, когда ему пришла в голову новая мысль.

— Кстати… э-э… почтеннейший мой Ватар… Вопрос несколько щекотливого свойства… Дело, которое мы затеваем, не любит свидетелей… Как лучше поступить с каллиграфом, который сейчас наблюдает за Эйке?

— Проблем не будет, — ответил Ватар. Он уже взял себя в руки и говорил совершенно ясным, твердым голосом. — За ним следит рабыня, девчонка. Избавиться от нее — минутное дело. И главное, никто не будет задавать вопросов.

* * *

Кое в чем «почтеннейший» господин Ватар ошибся: по крайней мере, среди каллиграфов нашлось бы кому задавать вопросы насчет Аксум. И, самое неприятное: этот «кто-то» был не рабом, а свободным человеком. Инаэро, конечно, понимал, что сведения, полученные путем подслушивания, грозят в первую очередь опасностью ему самому, но тут уж ничего не поделаешь.

Ему еле удалось остаться незамеченным, когда Светлейший Арифин спешно покидал каллиграфическую мастерскую. Впрочем, сам Светлейший был слишком занят собственными мыслями, чтобы заметить жалкую фигуру, жмущуюся к стене и кутающуюся в складки тяжелого занавеса возле двери в господские покои, где и происходил разговор. К тому же, уже стемнело.

Дождавшись, пока стихнут шаги, Инаэро крадучись пробрался на рабочую половину дома и проскользнул в комнатку Аксум.

Девочка спала. Сон ее был, судя по всему, полон неприятных видений. Растрепанные волосы разметались по подушке, она непрерывно ворочалась, бормотала непонятные слова, сжимала в пальцах край покрывала. Инаэро вышел в кухню и попросил у стряпухи горячего питья.

Стряпуха глянула на него почему-то с ехидным прищуром:

— Пить, что ли, захотелось?

— Да… и зябко мне.

— Хм, — отнеслась непонятно к чему стряпуха и полезла за горшком, где хранила мед. — Может, с медом горячей воды?

— Чего угодно, только побыстрее… Знобит. Боюсь, чтобы руки дрожать не стали.

— А ты что с ознобом, что без озноба — все едино косорукий, — неожиданно высказалась стряпуха.

Инаэро обомлел.

— Почему ты дерзишь мне? — он попытался возмутиться, но как-то нерешительно. — По какому праву?

— А вовсе без права, — невозмутимо сказала стряпуха, разводя щедрую ложку меда в большом кувшине горячей воды. — Просто высказываюсь. Над тобой ведь смеются. Ничего у тебя не получится. Напрасно и взялся. Ты, говорят, человек вольный — успокоишься насчет каллиграфии и сам уйдешь.

— Вот это новость! — молвил Инаэро. Сердиться на добродушную стряпуху было невозможно: всякий знал — у нее что на уме, то и на языке. — И кто же это обо мне говорит?

— Да девчоночка наша, Аксум, она и говорит…

— Ай да Аксум! — восхитился Инаэро. — Вот ведь змея! А меня обучать взялась!

— Вот потому-то и говорит… Не ученье мне с ним, говорит, а сплошное мученье… Держи кувшин, бедолага…

Инаэро схватил кувшин за бок и тут же отдернул руку. Стряпуха откровенно засмеялась над неловкостью «вольнонаемного» каллиграфа.

— У кувшина сбоку ручка есть, слыхивал? Сейчас покажу тебе, умник. Вот она. Знаешь, для чего она предназначена? И сие открою тебе. Ручка — она, сынок, для того, чтобы олухи, вроде тебя, рук не обжигали…

Совершенно уничтоженный бойкой стряпухой, Инаэро принес горячее питье в комнату Аксум и принялся будить девочку от тяжелого сна.

Она наконец очнулась и несколько секунд моргала, с трудом соображая, кто это перед ней и что ему потребовалось. Наконец расплывчатая фигура в полумраке комнаты обрела более или менее ясные очертания и оказалась непутевым и нелепым Инаэро, о котором «змея» действительно в сердцах говорила как-то, что он «косорукий».

— Ох… Зачем ты сюда явился, Инаэро? —со стоном вопросила Аксум. И вдруг забеспокоилась: — Что, хозяин зовет? Опять работа?

— Нет, я сам пришел, своей волей…

— Ох, я же забыла, ты у нас вольный, не купленный, ты у нас все своей волей делаешь… Оттого и все в тебе вразброд, что всякая рука у тебя свою волю имеет, и всякая нога, и всякая голова…

— Что ты такое несешь, Аксум? — насторожился Инаэро. Ему показалось, что девочка бредит. — Выпей лучше.

Аксум отхлебнула горячего.

— Ух, легче… Что это ты у нас таким заботливым сделался, Инаэро? — И она прищурилась с насмешливым подозрением.

Аксум, конечно, знала, что Инаэро преклонялся перед ее мастерством и готов был ковром стелиться ей под ноги за обучение. Впрочем, из своего мастерства Аксум никогда не делала тайны и охотно делилась всем, что знала, с новыми каллиграфами.

Она хорошо понимала, что превзойти ее никто не сможет, а если и сыщется человек с такой же твердой рукой и буйной фантазией, как у нее, с такой же тренированной памятью и умением вникать в суть каждого написанного текста, — этот человек займет свое место, ибо его фантазия и начертания букв, его мнемонические правила и способы сбора информации будут его собственными. Одолжиться талантом — невозможно, украсть у человека его дар не под силу даже демонам.

Беднягу же Инаэро боги явно позабыли одарить этим талантом. Кроме того, обделили они его и удачливостью. Все, что получил от них Инаэро, было доброе, отзывчивое сердце, да еще робкое желание когда-нибудь вырваться из лютой нужды.

Впрочем, желание это было не таким уж робким. И сколько бы судьба ни отбрасывала парня назад, к первоначальной нищете, ровно столько же раз он поднимался и шел вперед, упорно сокрушая хилой грудью все препятствия, вырастающие перед ним, точно в сказке.

Видя, что Аксум пришла в себя и смотрит вполне осмысленно, Инаэро приступил к главной цели своего посещения.

— Только что к нашему господину Ватару приходил другой господин, закутанный в покрывало и чрезвычайно важный, невзирая на свои ухватки мелкого лавочника…

Аксум поморгала, — Подай мне гребень, — сказала она наконец. — Невозможно привести в порядок мысли, когда на голове такая каша из волос.

Инаэро позволил себе усомниться в том, что существует настолько явная и прямая связь между порядком в голове и порядком на голове, однако спорить с Аксум не приходилось, поэтому он просто подал девочке гребешок. Она принялась задумчиво терзать свои густые косы. Глядеть на это было просто страшно.

— Ухватки мелкого лавочника… Закутанный… — повторяла она.

— Да, и при этом — потуги на величие, на управление судьбами мира…

— А! — молвила Аксум, как будто догадавшись, о ком идет речь.

И замолчала, продолжая дергать волосы гребнем.

Поняв, что более внятного ответа она по собственной инициативе ему не даст, Инаэро взял ее за руку.

Аксум посмотрела на приятеля удивленно, словно не ожидала подобной дерзости.

— О ком ты подумала, Аксум?

— Это Светлейший Арифин, глава Великого Тайного Ордена Павлина. Для него-то весь шпионаж и осуществляется. Он тут ворочает судьбами если не мира, то хоарезмийского купечества. И заодно обогащается сам.

— Откуда тебе известны такие тайны?

— Рабам, сын мой, известны многие тайны. Знаешь пословицу — «сколько рабов, столько врагов»? Это сущая правда. Если раб не будет следить за господином по мере своих слабеньких силенок, то беда ему, рабу. Мы знаем куда больше, чем говорим и показываем. Ты человек свободный и во всю эту рабскую механику не посвящен, а я…

— Брось хвалиться, Аксум! Я тут живу на положении раба, о чем тебе, кстати, известно даже лучше, чем мне самому! Сегодня я подслушал один разговор…

Аксум отложила гребень и принялась заплетать косы.

— Выпей сперва еще горячего, — сказал Инаэро. — Согрейся.

Аксум, к его удивлению, благодарно улыбнулась и снова приложилась к кувшину.

— Мне уже значительно лучше, — проговорила девочка, откидываясь на подушки. — Боги, как же я устала! Как будто все у меня в голове ссохлось и болит…

— Они хотят расстроить новые сделки Эйке. Разорить его…

— А это, друг мой, было ясно с самого начала, — молвила Аксум, глядя в потолок. — Мне-то что до этого? Он — богатый купец, а я — бедная рабыня…

— Эйке хороший человек, — сказал Инаэро.

— Да уж. Оклеветал тебя и выгнал с работы.

— Меня оклеветали перед ним какие-то другие люди. Эйке не обязан был вникать во все подробности и уж тем более — рисковать собственной репутацией, оставляя меня на работе.

— Больно ты его защищаешь! Так не годится, Инаэро. Помни, мы должны держаться друг за друга, а господа пусть что хотят, то друг с другом и делают. Вот этак-то мы и выживаем, понял? Никогда не бери господского интереса близко к сердцу.

— Ах ты, моя учительница! А что ты запоешь, когда узнаешь, что господин Ватар собирается избавиться от тебя?

Аксум приподнялась на локте.

— Не может быть!

— Еще как может! У них слишком большие ставки в этой игре, вот что я тебе скажу.

— Расскажи подробно, что ты подслушал.

Инаэро добросовестно пересказал девочке услышанное. Ее уроки не прошли даром.

— «Избавиться… минутное дело…» — пробормотала Аксум. — Кажется, он выразился достаточно ясно, как ты считаешь?

— Да, — твердо ответил Инаэро. — Яснее не скажешь.

Аксум закусила губу, задумалась.

— Аксум, — осторожно начал Инаэро, — я хотел тебе предложить один план… Если просить покровительства у Эйке… Он человек добрый, я уверен, что он тебе не откажет.

— Не откажет? В чем?

— Может быть, он откупит тебя у Ватара?

— Ты понимаешь, дурак, о чем говоришь? Ватар никогда меня не продаст! «Избавиться» — это не продать, это убить! Что-то такое стало мне известно, что не должно дойти до слуха других людей. Рисковать, продавая меня, он не станет.

— Может быть, бежать?

— Схватят.

Наступило молчание. Аксум машинально заплетала и расплетала косу. Наконец Инаэро не выдержал:

— Неужели ты так спокойно дашь себя убить? Аксум медленно покачала головой.

— Насчет этого — даже и не думай. Не для того меня мать рожала, чтобы я вот так запросто сдалась и подставилась под удавку… Это было бы сущей неблагодарностью по отношению к бедной женщине — не находишь?

Глава двенадцатая НАЕМНИКИ ДЛЯ КАРАВАНА

Старший сын правителя Хоарезма, Хейто, большую часть времени проводил в своих покоях, подальше от отцовских глаз. Это был черноволосый молодой человек лет восемнадцати, с вьющейся бородкой, густыми бровями и лихорадочно блестящими черными глазами, похожими на две влажные маслины. Очень красные губы резко выделялись на молочно-бледном лице.

Красноватыми были и его тонкие ноздри, что выдавало давнее пристрастие Хейто к порошку черного лотоса.

Его покои были обставлены с роскошью и вкусом. Повсюду лежали мягкие ковры из Султанапура. Их особенностью было то, что тончайшая шерсть, из которой изготавливали их султанапурские мастера (исключительно мужчины — женщин к такой работе даже не подпускали), портилась при малейшем прикосновении влаги. Один разлитый бокал вина, одна капля, сорвавшаяся с донышка чашки, — и драгоценнейший ковер безвозвратно испорчен. В этом также заключалась особая утонченность.

Хейто развалился на низком ложе, машинально поглаживая шелковое покрывало. Оно было скользким и приятно холодило кожу. Шелковой была и одежда наследного принца. Перед ним на инкрустированном костью столике лежал прибор для раскуривания порошка черного лотоса. Само зелье должен был доставить один друг принца. Он появлялся при дворе иод видом торговца пряностями и сладостями, до которых так охоч был Хейто.

Наконец слуга доложил о прибытии долгожданного гостя. Хейто хлопнул в ладоши:

— Пусть войдет! И смотри же, чтобы нам никто не помешал.

С низким поклоном к наследнику в покои вошел Светлейший Арифин. Здесь он выступал как раболепнейший из слуг его высочества.

— Приветствую великолепие и красоту! — воскликнул Арифин, остановившись на пороге и заслонив глаза ладонью, как бы ослепленный удивительной красотой молодого принца. — Мои недостойные глаза вновь созерцают зрелище, предназначенное только для бессмертных!

— Входи, — сказал Хейто. — Садись здесь.

Он пытался держаться с Арифином, как и подобает наследному принцу Хоарезма, — с достоинством, милостиво снисходя к ничтожеству, которому посчастливилось услужить сиятельной особе. Но ничего не получалось. Хейто зависел от Арифина, и оба знали об этом. Если Арифин не появится со своим зельем, принц вновь окажется во власти страшных видений, и все закончится очередным припадком.

А Арифину принц был нужен живым. До тех пор, пока не умрет его отец, правитель Хоарезма. Несчастный случай должен произойти с владыкой во время ежегодного жертвоприношения коней богине Бэлит. Один из коней, предназначенных для заклания, взбесится и нападет на того, кто будет стоять рядом.

А рядом будет стоять тот, кто приносит жертву от имени всего города Хоарезма.

То есть — правитель.

И тогда на троп взойдет Хейто, послушная марионетка в руках Арифина. Какая великолепная наступит жизнь! Сколько дел можно будет совершить, имея такого чудесного правителя! Правителя, которым так легко управлять: подсыпал одного снадобья в зелье — примет одно решение, подсыпал другого снадобья в то же зелье — лежит без сил и жалобно стонет, умоляя избавить свое величество от страданий и жутких кошмаров…

Арифин не был магом. Он являлся великим организатором. И всегда ухитрялся оставаться в тени. Тайная власть доставляла ему величайшее наслаждение.

Но не будучи магом, Арифин охотно имел дело с колдунами. Последней его удачей можно было счесть Велизария. Как только колдун обосновался на берегах озера Вилайет, Арифин сразу начал думать: какие выгоды можно извлечь из этого вторжения. И придумал.

Явившись как-то раз к Хейто, Арифин принялся сыпать перед ним порошок черного лотоса и рассуждать о Велизарий. Слыханное ли это дело, чтобы какой-то вояка из Ксапура устраивался на берегу Вилайет и строил там замки?

— Какое нам дело, — отвечал Хейто, жадно подрагивая ноздрями и бросая на Арифина умоляющие взгляды: «Еще! Еще!».

— Может быть, и никакого, — соглашался Арифин, — но, с другой стороны, кто знает? Вдруг Велизарий захочет переметнуться поближе к Хоарезму? Торговые связи с Тураном будут из-за него затруднены… Могут возникнуть поводы для недовольства среди купцов Хоарезма…

— О, да, — соглашался Хейто, приникая к порошку и нюхая его. — Ты прав, Арифин. У тебя государственный ум.

Арифин скромно потупил глаза.

— С другой стороны, — произнес он вкрадчиво, — совершенно незачем драгоценной персоне наследника рисковать собой, выступая против Велизария.

— Но у нас есть другой брат, — сказал Хейто, — Не так ли? Пусть Бертен защищает наши границы. Я хочу, чтобы мой младший брат Бертен выступил против Велизария. Только как бы это устроить? Бертен изнежен, он лакомка и бездельник…

— Но у Бертена есть гордость, — напомнил Арифин. — У него даже развито чувство чести.

— Очень неудобное чувство, — сказал Хейто с отвращением.

— Для кого — как. Для нас это очень удобно, — проговорил Арифин и поцеловал руку Хейто. — Предоставь это мне, господин. Бертен захочет выступить против Велизария.

«И останется в его заколдованном замке навсегда», — добавил про себя Арифин, улыбаясь так, чтобы Хейто этого не видел.

И план удался. Бертен отправился в заведомо безнадежный поход и пропал бесследно. Теперь оставалось избавиться от правителя. День жертвоприношения близился. Отраву для коней должны были доставить. Оставалось подкупить жреца. Это было довольно сложно, потому что все жрецы, как правило, искренне почитают своих богов и ни за что не согласятся осквернить ритуал. Следовало найти слабого духом и предложить ему сумму, от которой останавливается сердце. Всегда найдется сумма, способная уговорить человека, если только он — не религиозный фанатик. Даже среди жрецов всегда найдется сговорчивый.

Деньги Арифин собирался выудить у Церингена. Разорение Эйке — приятная забава, разминка перед настоящим делом. Заодно эта забава сулит огромную выгоду.

Поэтому Арифин явился к принцу Хейто в отменном расположении духа. Он принес порошок черного лотоса — чистейший и крепчайший, а заодно несколько золотых колец тонкой работы. «В подарок», — пояснил Арифин, с поклоном надевая колечки на пальцы ног молодого господина.

Тот пошевелил пальцами, глянул на них. Одно из колец неожиданно сверкнуло изумрудным блеском, и зеленое пламя на миг ослепило Хейто. Принц поморщился.

— Возможно, они слишком хороши для меня, — заметил он.

— Нет такой вещи, которая была бы слишком хороша для моего принца и повелителя! — воскликнул Арифин.

Но у Хейто было дурное настроение. И черный лотос отнюдь не улучшил его.

— Я получил известие о Велизарии, — сообщил Хейто.

— О, это тот злодей, который убил брата моего принца! — воскликнул Арифин.

— Угу, — отозвался наследник Хоарезма. — Велизарии мертв, его замок сгорел, а люди разбежались.

И он, подняв голову, уставился на Арифина.

— Что скажешь, Арифин?

Тот посерел, вжал голову в плечи. Впрочем, растерянность длилась недолго.

— Не может этого быть! — воскликнул Арифин, расправляя плечи и выпячивая грудь. — Невозможно!

— О, еще как возможно, — уныло протянул Хейто.

— Откуда сведения?

— Донесли отцу. В город приехали какие-то

наемники. Маленький отряд. Четверо, кажется. Или пятеро. Невелико событие. Они остановились на постоялом дворе… Арифин сморщил нос.

— Фи, какими ничтожными вещами кто-то посмел обременить мысли моего повелителя!

Однако Хейто остановил его, подняв руку.

— Погоди, ты не знаешь главного. Эти люди рассказывали, что были возле замка Велизария и видели все своими глазами. От замка остались одни угли. Голая скала. И сам Велизарий убит, а заодно погиб и его колдун…

— И что это значит? — осведомился Арифин.

— Это значит, что мой брат, возможно, теперь на свободе! — произнес Хейто таким тоном, что невозможно было понять: радуется он спасению младшего брата, или же наследника это чрезвычайно огорчает.

— А еще вероятнее — если твой брат, господин, не был убит с самого начала, — что Бертен погиб во время пожара! — резонно возразил Арифин. — Вряд ли спасающиеся из горящего замка стражи побеспокоились о пленнике.

— Может быть… — протянул Хейто.

И вновь приник к порошку черного лотоса.

Арифин покидал своего «повелителя» в мрачном настроении. Смерть Велизария кое-что меняла. И прежде всего Арифина беспокоило то, что он не знал ничего о судьбе Бертена. А вдруг младший сын спасся? Это было бы очень неприятно.

Как жаль, что всеведение Павлина — ложь, придуманная для дураков, вроде Церингена! Как жаль, что всеведение этой магической птицы основано на данных, поставляемых Арифину разветвленной сетью шпионов! И как назло, ни одного шпиона не было у него в замке Велизария, чтобы выяснить, наконец, что же там делалось на самом деле!

* * *

Конан со своими спутниками достиг Хоарезма ровно в полдень, и все остановились, как по команде, созерцая прекрасный город, возникший прямо перед путешественниками. Ослепительная гладь моря Вилайет сверкала, как мокрое зеркало, и бросала яркие блики на крепостные стены Хоарезма. Высокие башни словно таяли макушками в знойном небе. Марево плавало над раскаленными камнями. В воздухе чуть дрожала белая пыль.

— Как красиво! — воскликнула Рейтамира, прижимая руки к груди. Она никогда не видела таких высоких зданий, такой роскоши, такой безопасности, которую дарили прочные городские стены. — Боги, как, должно быть, счастливы люди, которые здесь живут!

Конан скривил неприятную физиономию.

— Поверь мне, женщина, в этих городах люди страдают точно так же, как в степи, в лесу или в жалкой деревушке, вроде той, где ты родилась.

Арригон молча кивнул, а Бертен вспыхнул:

— Ты говоришь о городе, в котором я рано или поздно стану правителем!

— Если ты будешь рассказывать всем и каждому о том, кто ты такой на самом деле, то не станешь не только правителем — ты даже не успеешь стать взрослым человеком! — оборвал его Конан. — У тебя есть сильные враги, не забывай об этом. И будет лучше, если эти враги не узнают до поры о том, что принц Бертен избежал смерти.

— Я тебе не верю, — проговорил Бертен. — Не может быть, чтобы у меня были враги!

— Поверь мне, — вздохнул Конан. — Ты знатен и имеешь права на престол. У таких, как ты, всегда найдутся враги.

— Мой брат? — пробормотал Бертен. — Но он подвержен болезни…

— Да, и курит порошок черного лотоса, — добавил Конан. — Очень удобно для тех, кто желает устранить тебя и твоего отца. С таким правителем, как Хейто, можно наворотить кучу дел, и никто с тебя не спросит.

— Ты говоришь ужасные вещи, киммериец. — Казалось, Бертен готов заплакать. — Я не желаю тебя слушать! Мой брат никогда не согласился бы убить отца и меня.

— Твой брат — жалкий раб собственного порока, — возразил Конан. — Поэтому, если хочешь остаться в живых, спасти отца и родной город, то слушайся меня.

Бертен перевел взгляд на своих спутников, но не встретил понимания ни у Арригона, ни у Вульфилы. Все они считали, что Конан прав. В конце концов, Бертен понурил голову.

— Я сделаю так, как ты советуешь, варвар, — сказал наследный принц. — Но это не означает, что я с тобой согласен.

— Большего и не требуется, — фыркнул Конан. — Сделаем так. Войдем в город и наймемся к какому-нибудь из здешних купцов в охранники. Тем временем попробуем разобраться в происходящем. Сдается мне, в Хоарезме дурно пахнет. Бертен будет считаться таким же наемником, как и мы сами. Рейтамира — жена солдата, стряпуха нашего отряда. В общем, даже врать почти не придется.

Арригон засмеялся, блестя зубами на смуглом лице. Вульфила хмыкнул и потянул вожжи. И все пятеро двинулись навстречу распахнутым городским воротам.

В маленькой таверне, где путники устроились для отдыха, Вульфила вовсю рассказывал о пожаре замка Велизария. Стоило посмотреть, кого этот рассказ затронет и какие силы придут в движение. Точно — вскоре после того, как Вульфила повторил увлекательное повествование о горючей воде и прочем в третий раз один из посетителей, молча сидевших в углу, поднялся и, стараясь держаться незаметно, вышел из таверны.

«Кого-то эта история точно заинтересовала, — с удовлетворением подумал Конан. — Странно. Правитель Хоарезма лично направил меня разобраться с Велизарием. Видимо, он сделал это тайно, не предавая свои планы огласке. Стало быть, он подозревает о наличии заговора против правящей семьи. Интересно было бы еще узнать, как много ему известно… Но показываться при дворе пока что не стоит. Подождем».

— Я пойду поспрашиваю насчет работы для нас, — сказал киммериец, обращаясь к своим товарищам. — А вы оставайтесь здесь, хорошо? И постарайтесь никого не убить, иначе у нас возникнут неприятные осложнения.

Бертен, дочерна загорелый, с пыльными волосами, в простой одежде, с огрубевшими руками, сидел в углу и не без отвращения сосал кислое вино. Несколько раз он просил воды и разбавлял пойло, чем приводил прислугу в таверне в полное изумление.

— Обычно это д-делают с-слуги, — сказал Бертену Вульфила. — И д-до того, к-как подать на с-стол.

Бертен хмыкнул, но ничего не ответил.

* * *

Конан довольно быстро выяснил, где можно подзаработать. Один из здешних купцов собирает караван до Кхитая.

— Хороший купец, — сказал Конану туранец с золотой серьгой в ухе (второго уха у этого субъекта не было). — Я хотел было к нему наняться, но больно уж далеко идти. Кхитай! Там, говорят, водятся драконы.

— Драконы, друг мой, водятся везде, особенно на кухне у твоей тещи, — сказал Конан. Шутка вышла плоская, но туранец с готовностью расхохотался.

— Его зовут Эйке, — сказал он, облизывая губы. — Ты легко найдешь его дом — синие ворота с золотыми звездами, а рядом растет платан. Почти в центре города. Платит он честно, с людьми обращается хорошо. Если бы не Кхитай…

— Благодарю тебя, — сказал Конан. — Привезу тебе из Кхитая шелковую птицу с бумажными крыльями. Подаришь теще.

И хлопнув туранца по спине, Конан поспешил уйти.

Дом Эйке отыскался по названным приметам без особого труда. Хозяин Конану понравился — приветливый, спокойный, уверенный в себе человек. Сперва пригласил в дом, а потом уже начал выспрашивать: зачем пришел гость и откуда он взялся. И откровенно разбойничий вид пришельца Эйке не смущал.

Конан устроился на низком сиденье, с благодарностью принял чашку с подслащенной холодной водой.

— Я командую небольшим отрядом, — сказал киммериец, отхлебнув воды и изобразив на лице полный восторг от угощения. — Нас четверо мужчин и еще женщина-стряпуха. Мне сказали, что ты намерен отправить караван до Кхитая и нанимаешь людей в охрану. Мы могли бы взяться за эту работу.

Эйке просиял.

Оки поговорили еще немного, обсудили условия в подробностях. Киммериец был в отменном расположении духа и потому решил помучить торговца. Как известно, солдаты торгуются не хуже, чем купцы, а иногда и лучше. Поистине, нет такого порока, который не был бы родным для наемника!

Поэтому Конан предложил составить контракт и начал перечислять:

— Если воин, защищая твое добро, лишится большого пальца правой руки, то ты выплатишь ему по возвращении пять золотых. Если он потеряет указательный палец правой руки — четыре золотых… — И так далее, до мизинца левой ноги.

Эйке кивал, не столько вникая в условия договора, сколько разглядывая своего нового начальника охраны. Киммериец, рослый, с мощными плечами, с пронзительным взглядом синих глаз, представлялся молодому торговцу человеком вполне подходящим. Он явно был не так прост, как притворялся, но это и к лучшему. Некоторыми повадками Конан напоминал Эйке сводного брата.

Киммериец, в свою очередь, раздумывал о своем нанимателе. Благополучный человек. Во дни процветания государства такие люди незаменимы: они щедры, милосердны и стараются не обращать большого внимания на мелкие недостатки окружающих. В эпоху смут они погибают первыми, поскольку мало знакомы с человеческими пороками и не умеют увидеть беду, пока та не ступит на порог и не расположится по-хозяйски в комнатах.

Почему-то киммерийцу захотелось защитить этого человека. А в тем, что защищать Эйке придется, Конан не сомневался. Варварским чутьем он улавливал, каким хрупким было благополучие этого богатого, счастливого дома. Конан слышал, как в доме вокруг открытого в садик помещения, где велась беседа, кипит жизнь: в глубине женских покоев плакал ребенок, слышались быстрые легкие шаги, доносилось звяканье посуды. Но в садике было тихо, и эту тишину лишь подчеркивало неумолчное журчание струй фонтана. И киммерийцу хотелось, чтобы этот тихий шум благополучия никогда не стихал в доме хоарезмийского купца.

В заключение беседы Эйке сказал:

— Мне бы хотелось познакомиться с твоими людьми поближе.

— Нет ничего проще, — учтиво отозвался киммериец. — Мы тотчас придем к тебе, и ты сможешь переговорить с каждым из отряда, когда пожелаешь.

— Я могу предоставить вам кров у себя дома, — добавил Эйке. — Места здесь хватит. Заодно будете охранять товар, пока мы не выступили в путь. В последнее время участились кражи. Недавно у меня самого утащили из лавки целую штуку отменнейшего шелка, а это, согласись, не дело.

* * *

В Хоарезме — глубокая ночь. На узкой темной улочке — ни души, только жмется под забором, в грязной траве, жалкая тощая тень — бездомный пес, тоскуя от голода, рыщет в поисках объедков.

Не на что смотреть тут звездам, вот и не заглядывают небесные очи в этот проулок — мрачный, как преисподняя.

Но вот там, у стены, — странное шевеление… Как будто сама темнота ожила, сгустилась и движется… Но если приглядеться, то можно в конце концов различить две человеческие фигуры, закутанные в темные покрывала, — одну повыше, другую совсем маленькую.

— Сними свои бубенчики, — шипел тот, что повыше.

— В ночь, когда волки съедают луну, злые духи бродят прямо по городу и пожирают человеческие сердца, — шептал второй голос, сердитый. — Пора бы знать такие простые вещи.

— Ты своим звоном полгорода перебудишь, — говорил первый. — Насчет злых духов я не уверен, а вот охранники прибегут — это как пить дать.

— Не смей меня учить! Ты жизни не видел, злой доли не хлебал!

— Хлебал! — свистящим шепотом выкрикнул первый.

Крепкая узкая ладошка человека с бубенчиками закрыла упрямцу рот.

— Погубишь нас! Молчи! Я зажму бубенцы в кулаке, вот они и не будут звенеть. Только там, в кулаке, они все равно живые, и злые духи нас не тронут.

— Лишь бы злые охранники нас не тронули, — прошептал под ладонью Аксум Инаэро, — а с духами как-нибудь справимся.

Они крались вдоль стены, но переулку, охраняемые темнотой и подгоняемые тревогой за собственное неясное будущее.

Неизвестно, кто из двоих рисковал больше. Аксум — рабыня. Если ее поймают, то снова отдадут в руки прежнего господина, а уж как Ватар распорядится непокорной девчонкой — это личное дело Ватара. Может, снова приставит к делу, только на цепь посадит. Может, прикажет забить до смерти. А может быть, ничего он с нею не сделает, оставит все как есть: была Аксум лучшим каллиграфом мастерской — и останется лучшей, и снова будет работать с утра до ночи, беспокойно спать от переутомления, жаловаться на резь в глазах, прятать в матрасе деньги, полученные от добросердечных заказчиков, и безнадежно мечтать когда-нибудь выкупиться на волю… Впрочем, что касается денег, то придется начинать все сначала: свои сбережения Аксум прихватила с собой, так что, попадись она в руки стражи, отберут у нее все до последнего медяка. На этот счет можно даже и не обольщаться.

А вот Инаэро — свободный. Если их с Аксум схватят вместе, то он будет считаться вором, посягнувшим на чужую собственность. А с теми, кто крадет рабов, поступают очень жестоко.

Если же «повезет» и поймают одну Аксум, то Инаэро, конечно, не попадет в руки правосудия. Зато ему обеспечена тайная расправа со стороны господина Ватара — человека весьма могущественного. И что с того, что господин Ватар скрывает реальную мощь своей власти! Инаэро подозревал, что знает о своем работодателе далеко не все, — но и того, что было известно, довольно, чтобы бояться этого человека.

И все же, несмотря на все эти опасности, оставаться в каллиграфической мастерской было слишком рискованно. Инаэро узнал чересчур много, чтобы не сознавать этого. Аксум, которая по поручению своего господина, шпионила за Эйке, сделалась для собственных хозяев чрезвычайно «неудобной», и ее могли убрать в любой момент.

А Инаэро успел привязаться к девочке — язвительной учительнице и талантливой рисовальщице, которая в каждой букве умела увидеть забавную змейку, потягивающегося кота или спящего тигра. Не станет он сидеть сложа руки и ждать того дня, когда по школе каллиграфов разойдется слух: Аксум нашли задушенной! Шнурок на шее! Лицо синее, язык высунут! Бедная девочка! Поохают, попереживают — а через неделю забудут.

На бегство решились быстро и сразу. Ничего с собой не взяли, даже переодеваться не стали. Аксум только вытащила заветный кошель с собранными для выкупа деньгами и спрятала его под одежду.

Они выбрались из здания школы через окно и оказались в темном переулке. Инаэро чувствовал, как его начинает бить дрожь, и хотел думать, что это — от ночной прохлады.

А Аксум казалась совершенно спокойной. И даже ворчала, совсем как обычно:

— Мы до рассвета будем тут стоять? Идем!

Она потянула его за руку, и Инаэро послушно двинулся следом.

— Они хватятся нас только утром, когда все проснутся, — рассуждала девочка шепотом. Ее босые ступни шуршали по камням, бубенцы предательски глухо позвякивали в кулачке. — Времени еще несколько часов.

Инаэро вдруг остановился. В темноте блеснули его зубы — он широко улыбнулся:

— Аксум! Я знаю, куда нам идти!

Даже в темноте он видел, что она крепко в этом сомневается.

— Ты уверен?

— Аксум, почему ты считаешь меня полным ослом?

— Потому что ты и есть…

— Ладно, без тебя знаю. Но скажи: ты хотя бы доверяешь мне?

— А ты как полагаешь? Я сбежала из школы, где мне было тепло и хорошо, где все меня обожали…

— Ну да, не секли за ворованные пирожки, — попытался съязвить Инаэро.

— А мне и не приходилось воровать пирожки! — парировала Аксум. — Мне их приносили, когда я требовала. Вообще жила как наследница престола…

— Ты — талантливый художник, — серьезно сказал Инаэро, — а они обращались с тобой как с воровской отмычкой, которая подходит к любому туго набитому сундуку.

Аксум опустила голову.

— Ты и вправду считаешь, что я талантлива?

— Да! — горячо отозвался Инаэро. — Тебе нужно жить иначе — в собственном доме, среди слуг…

— Ну уж нет! — почти крикнула Аксум. — Если милостью богов я стану когда-нибудь свободной, никогда никаких рабов у меня в доме не будет! Я-то хорошо знаю, на какие низости способны несвободные люди. Мне-то лучше всех известно, как они подглядывают за господами, как судачат потом, перемывая им кости, как ненавидят рабы хозяев. Видеть сладкую улыбку служанки, которая приносит тебе поднос с фруктами, и знать, что на кухне она только что именовала тебя «шлюхой»!

— Откуда ты…

— Я сама так делала! — зашипела Аксум. В ее глазах закипали слезы. Неожиданно она схватила Инаэро за руку и прижалась к нему всем телом. Он почувствовал, что она дрожит. — Мне страшно! Если Ватар меня схватит, он не простит! Я не знаю, что он со мной сделает, но у него нет сердца! И я видела, что он делает с другими…

— Он тебя не схватит, — сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу уверенность, которой вовсе не испытывал. — Доверься мне. Я — бедный неудачник, но ты многому меня научила. Мой план очень прост и обладает завидными рабскими достоинствами — он… только не смейся, Аксум… он подлый.

— Подлый? — Она недоверчиво улыбнулась.

Инаэро закивал:

— Вот именно.

Аксум лишь слегка отодвинулась от своего товарища.

— Идем. И ничего я не боюсь, не надейся.

Сколько бы лет ни прошло после этого ночного бегства, никогда Инаэро не забудет ни безлунной тьмы над Хоарезмом, ни шороха быстрых босых ножек идущей рядом девочки, ни крепкой горячей ладошки, доверчиво просунутой в его ладонь.

Он и сам не знал, как относиться к Аксум. В сердце юноши по-прежнему жила прекрасная Татинь, с ее нежным лицом, ленивой улыбкой, легкими быстрыми движениями рук. Татинь была создана для любви, для шелковых покрывал, для мягкой постели. А Аксум — дитя, Аксум — сгусток пламени, искорка таланта, сокровище, которое надлежало любой ценой уберечь от алчных и злых людей.

Аксум художник. Когда-нибудь она станет великим мастером.

Если доживет.

И Инаэро вдруг понял: не имеет никакого значения, достигнет ли он в своей жалкой жизни своего собственного, маленького личного счастья. Не это важно. Лишь одно обладает настоящей ценой: спасти Аксум, дать ей возможность вырасти, создать все те шедевры, что таятся сейчас, скрытые, точно в коконе, в этом юном существе.

И когда он понял все это, исчезли и страхи, и неуверенность в себе. Теперь Инаэро знал, ради чего живет, и это знание придало ему небывалых сил.

Они остановились перед высокими, прочными воротами богатого дома. Уже занимался рассвет. За высокой оградой угадывался сад с павлинами, белыми фазанами, прудом, крытая колоннада с резными деревянными колоннами, расписанными красной, синей и золотой красками, где так приятно в жару пить прохладный чай…

— Это же дом… господина Церингена! — прошептала Аксум.

— Вот именно. И он давно мечтал заполучить тебя, не так ли?

Аксум окинула Инаэро странным взглядом.

— Что ты задумал?

— Доверься мне, — попросил он. — Я скажу, что украл тебя у Ватара, что желаю продать лучшего каллиграфа школы ему, Церингену, ибо прослышал, что он мечтает написать книгу. А таланты господина Церингена таковы, что его книгу должен записывать, несомненно, лучший каллиграф из возможных… То есть — ты.

— Ты хочешь меня продать? — Аксум побледнела, как смерть, на ее щеках мгновенно расцвели пятна болезненного румянца. — Ради этого ты и уговорил меня бежать? Может быть, для того ты и придумал всю эту историю — ну, что Ватар, мол, собирается меня придушить?

Она схватила Инаэро за ворот и принялась трясти.

— Говори! Отвечай! Подлец! Вор! Знаешь, что? Знаешь, что я с тобой сделаю? Я сама тебя выдам властям! Скажу, что ты выкрал меня насильно, что ты… ты вор, ты работорговец!

— Тише ты, тише!.. — Инаэро осторожно высвобождался из крепких маленьких рук девочки, но она снова и снова хватала его за одежду, трясла, молотила кулачками, щипала, захватывая кожу ногтями. — Аксум, тише! Послушай меня!

Наконец ему удалось схватить ее за плечи и слегка отодвинуть. В розоватом свете зари ее лицо казалось белее фарфора, узкие глаза расширились и почернели, из них глядело черное отчаяние ночи.

— Ты хочешь меня продать! — повторила она. — Вот что ты задумал!

— Аксум, выслушай меня, — сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу твердость. — Ты для меня — великий мастер, учитель, из тебя со временем вырастет непревзойденный художник…

— Со временем? — кривя губы, переспросила она. — По-твоему, сейчас я еще не художник?

Инаэро нашел в себе мужество кивнуть:

— Ты, несомненно, одаренный художник, но пока что у тебя связаны руки… Когда ты начнешь работать на собственные идеи, когда ты перестанешь копировать скучные документы или записывать чужие любовные бредни — вот тогда твой дар расцветет по-настоящему…

— Ты хочешь меня продать! — сказала она в третий раз и сжала губы. — Нельзя было доверяться свободному. Все вы — подлецы, всем вам только одного и надо…

— Нет! — быстро отозвался Инаэро. — Выслушай и пойми. Церинген мечтает создать книгу — кажется, «Назидание в любви» или что-то в том же роде. Я как-то раз слышал, что он выпрашивает тебя у Ватара, а тот отказывал. Говорил — мол, не время, мол, она нужна нам для других дел. Я скажу, что выкрал тебя для него. Он заплатит немалую сумму — эти деньги мы добавим к тем, что ты уже собрала. Я отдам тебе все, до последнего гроша, клянусь! Не думай обо мне плохо, Аксум.

Она хмуро молчала. Уголки ее рта подрагивали, ноздри слегка раздувались.

— Все равно, мне трудно тебе поверить.

— Слушай дальше. Церинген ни за что не выдаст тебя Ватару. Он будет прятать тебя, как самое драгоценное сокровище, — во всяком случае, до тех пор, пока сочиняет свою книгу.

Она медленно кивнула: — Пожалуй, ты прав.

— Подумай, — горячо продолжал Инаэро, снова беря ее за руку, — подумай, какое убежище лучше этого? И к тому же, ты сможешь увеличить свои сбережения.

— А ты? — спросила она вдруг.

Инаэро не ожидал этого вопроса и отпрянул:

— Что — я?

— Где будешь прятаться ты?

— А я не буду прятаться. Я вернусь в школу. В конце концов, я не обязан отчитываться перед Ватаром в том, где провел ночь. В крайнем случае скажу, что был у женщины. Мне-то это не возбраняется.

Аксум наконец расслабилась и тихонько вздохнула.

— Прости, если я обидела тебя. Твой план исключительно хорош. Просто…

— Просто что?

— Просто вся моя жизнь научила меня не доверять свободным людям.

* * *

Господин Церинген был поражен. Господин Церинген велел немедленно доставить к нему обоих беглецов. Господин Церинген принял их, полулежа на шелковых подушках у себя в саду, в окружении павлинов, бабочек и цветов. Вокруг небольшого пруда, где плавали лилии, были расставлены крошечные чашечки, толстостенные чайники, сохраняющие надлежащую температуру жидкости при любой — погоде, кувшины с прохладительными напитками, вазочки с фруктами, изящные тарелочки со сладостями и тонкие кружевные салфетки для обтирания уст и перстов.

Полуголый чернокожий слуга с бесстрастным лицом и кольцом в носу ввел стучавшихся у ворот и тотчас скромно удалился.

Господии Церинген, обмахиваясь веером, воззрился на пришельцев. Оба выглядели не лучшим образом — после тревог бессонной ночи Инаэро был страшно бледен, а на скулах Аксум горели пятна.

— Ну-с, любезные мои, — проговорил Церинген своим тонким голосом, — я внимательно слушаю вас. Какое дело привело вас… э-э… в сию скромную обитель отшельника и анарехо… то есть, анахорета?

Инаэро старательно поклонился:

— Господин! — произнес он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно подобострастнее. — Долг каждого просвещенного человека — угадывать тонкую и деликатную душу, приверженную высокому искусству, в другом человеке.

Церинген томно улыбался:

— Нетрудно почувствовать изящное тому, кто сам изящен, — молвил он и, протянув руку, взял из вазочки гроздь полупрозрачного синего винограда. — Прелестная речь! Продолжай.

— При первом же взгляде на тебя, о господин, я ощутил, насколько выше, насколько изящнее — если можно так выразиться — твое мировоззрение, особенно по сравнению с мировоззрением всех этих лавочников, для которых мы переписываем документы.

— Очень верное и глубокое замечание! — согласился Церинген, обсасывая косточку виноградинки.

— Уяснив для себя все это, — продолжал Инаэро, изгибаясь в очередном поклоне (который, как он надеялся, выглядел достаточно изящным), — я спросил себя: по какому праву мой многочтимый работодатель, господин Ватар, отказывает этому поклоннику искусства — то есть, тебе, мой господин! — в услугах лучшего каллиграфа школы?

— Это было жестоко! — согласился Церинген. — Он причинил мне немалую боль этим отказом.

Лицо Инаэро исказилось, словно бы его пронзила невидимая молния сострадания.

— Да! Я так и понял! Столь ранимая душа не могла не быть болезненно задета подобной бесчувственностью!

— А-ах! — вздохнул всей грудью господин Церинген и откинулся на подушках. — Наслажденье слушать тебя, друг мой.

— Итак, я решил исправить ошибку своего работодателя.

Церинген слегка приподнялся на локте и не без любопытства уставился на Инаэро.

— Как ты его назвал? Работодателем? Ты сам разве не невольник господина Ватара, а, лукавец?

— О нет! Я вольнонаемный служитель, и могу уйти в любой момент, когда захочу. Никто, кроме богов, не властен над моей судьбой. Но вот эта девица, каллиграф…

— О, девица!.. Ей будет любопытно работать у меня, чрезвычайно любопытно! — Церинген прищурился, и Аксум вздрогнула от отвращения, однако тотчас напустила на себя безразличный вид. — Я многое знаю о девицах и собираюсь поведать всему миру о моих открытиях… сладостных, превосходных открытиях!

— Я буду откровенен с тобой, мой господин, — сказал Инаэро, желая как можно скорее покончить с этой комедией. — Я украл эту девушку ради вас. Я знал, что ты мечтаешь заполучить ее. Я знаю также, что нельзя наносить твоему чувствительному сердцу столь ужасные раны, отказывая тебе в твоих желаниях. Вот единственное объяснение моего поступка! Эта девушка принадлежит тебе… за небольшую цену.

— Она бесценна! — вскричал Церинген. — Я видел ее работы и говорю тебе: она бесценна!

— Все-таки я хотел бы получить за свою небольшую услугу хотя бы символическую плату, — настойчиво повторил Инаэро.

И заломил цену, за которую можно было бы купить двух дюжих парией, способных выдержать год на каменоломнях.

Красные пятна на скулах Аксум горели все ярче.

Ее не в первый раз продавали и покупали, почти всегда торгуясь в ее присутствии. Она еще не была взрослой, но знала и то, что девушек обычно при продаже раздевают, ощупывают и оценивают, точно кобыл. Когда-нибудь это предстояло бы и ей… если только она не сумеет освободиться раньше.

А Инаэро — ее бестолковый ученик, ее сотоварищ по школе — довольно бойко вошел в роль. Аксум не знала, сумеет ли позабыть об этом — потом, когда все кончится. Если, конечно, это закончится так, как они планировали. Теперь она снова не была уверена в своем друге.

Что касается Инаэро, то он велел себе забыть, о ком идет речь, и торговаться так, словно опять работает приказчиком в лавке и продает штуку голубого шелка… первосортный кхитайский товар, мой господин, первосортный! Посмотри, какое качество, какие прочные нити, какая великолепная окраска!

Сошлись на цене вдвое меньшей, но все равно немалой. Принесли деньги. Инаэро тщательно пересчитал их — он хотел, чтобы Аксум видела, сколько золотых монет он кладет в кошель. Аксум неподвижно смотрела на своего нового хозяина. Вспоминала, как Инаэро уговаривал ее согласиться на эту сделку.

«И тебе не следует его опасаться, — добавил юноша, — в городе поговаривают, что господин Церинген — кастрат. Теперь он разве что вспоминать способен о своих подвигах с женщинами…»

Наконец деньги отсчитаны. Инаэро спрятал кошель под одежду, украдкой глянул на Аксум в последний раз и, разлюбезнейше простившись с господином Церингеном, покинул богатую усадьбу. Он возвращался в школу.

Аксум осталась одна.

Она так и стояла в полной неподвижности, точно статуя, пока господин Церинген о чем-то размышлял, причмокивал губами, посмеивался сам с собою и вяло жевал фрукты. Наконец он, не глядя, щелкнул пальцами.

Девочка подошла и опустилась рядом на колени.

— Как тебя… э-э… зовут?

Она с хорошо скрываемым отвращением смотрела, как шевелятся его губы,

— Мое имя Аксум, господин, — ответила она негромко, четко проговаривая каждое слово.

— Э… хорошо, хорошо… Хочешь… э-э… фруктов, чаю?

— Я бы выпила чаю, господин, и съела яблоко.

— Э-хе, хе! Какая смышленая девочка! Чаю и яблоко? Ну хорошо, возьми себе чаю и яблоко.

Аксум налила себе в маленькую чашку немного горячего чаю и взяла красное яблоко. Господин Церинген следил за ней задумчиво и несколько сонно.

— А ты пребойкая девица, э? — обратился он к новой рабыне.

— Я стараюсь быть скромной, незаметной и всегда угождать хозяевам, — ответила она невозмутимо.

— Очень правильно, чрезвычайно разумно! — Церинген почмокал губами. — Знаешь ли, Аксум, я буду держать тебя здесь… э-э… скрытно от всех.

— Да, — сказала она.

Знаешь? — Господин Церинген выглядел удивленным.

— Да, господин, — повторила Аксум. — Мне сказали об этом заранее.

— Как онпохитил тебя? — жадно спросил Церинген. — Засунул головой в мешок? Оглушил? Он душил тебя, бил? Он тебя заставил?

Она покачала головой.

— Этот молодой человек, господин, и сам обладает чувством изящного. Он понял, что я — как художник и каллиграф, и ты — как тонкий знаток и ценитель жизни и ее удовольствий, — мы должны быть вместе. Я обязана помочь вам создать ваш шедевр. Это — мой долг перед людьми и богами.

— О, все еще превосходнее, чем я предполагал! Возьми еще… э-э… возьми виноград, дитя мое. Как тебя… э-э… зовут?

— Аксум, господин.

— Отлично, превосходно, Аксум. И никому ни слова. Тебя поместят в отдаленные покои. Петь — воспрещается. За пение буду сечь, поняла? Я очень люблю… э-э… сечь юных девушек.

— Я не стану петь, — спокойно сказала Аксум.

— Из покоев не выходить. Тебе принесут туда все, что пожелаешь. Птичек, игрушки… Подушки… рабынь с опахалами…

— Господин очень добр, — ледяным тоном произнесла Аксум.

Церинген хлопнул в ладоши и тонко крикнул:

— Медха! Медха!

Словно бы из-под земли вырос чернокожий слуга. Его красивое тело лоснилось от масла и пота, большие глаза глядели ласково и тихо, словно у крупного жвачного животного.

— Медха, отведи ее в… э-э… Покои Лотосового Уединения. Пусть ее умоют и все такое… Аромат… э-э… пожалуй, амбра… и немного розы, такой… э-э… легкой… чайной розы… Цвета розоватый и желтый. Шелк, только шелк! Умоляю, никакого бархата! Легкость, легкость и юность!

Слуга слушал, кротко помаргивая пушистыми ресницами, что еще больше усиливало его сходство с волом или старой спокойной лошадью.

— Да-а… юность, — продолжал господин Церинген. — Пергамент, чернила трех цветов, перья — какие захочет… Она, я думаю, объяснит… Кормить только мясом и фруктами, сладостями и чаем. Никаких лепешек! От лепешек она растолстеет. У нее… э-э… — Тут господин Церинген поманил Аксум пальцем и, когда та приблизилась, хозяйски обхватил ладонями ее талию. — Да, у нее плотное сложение… А мне нужна юношеская хрупкость… Сладостей поменьше. Питья — тоже.

— Идём. — Слуга крепко взял Аксум за плечо и повел ее в дом. Девочка послушно следовала за ним. Для нее теперь начиналась новая жизнь, и уже в который раз приходилось приучаться к порядкам, царящим в новом доме.

* * *

Аксум была некрасива. Кем были ее родители — этого она и сама не ведала. Когда она думала о своих предках, то представлялся ей караван-сарай где-нибудь на широкой дороге, где заночевали люди из самых разных краев, люди, которых недобрая судьба загнала под этот убогий кров.

Однако талант рисовальщицы, подобно поцелую богини, запечатлелся на ее полудетском узеньком лице, навсегда озарив его тайным светом.

И поэтому люди, наделенные двойным зрением и умеющие прозревать за внешним — внутреннее, сказали бы, что Аксум прекрасна.

Неправильность черт лица обезопасила ее, по крайней мере, на время отрочества, от домогательств похотливых работорговцев, перекупщиков и господ.

Не трогали ее и домоправители, предпочитая податливых служанок с роскошным телом. А Аксум — не то мальчик, не то девочка, со скверным характером, с испачканными в чернилах пальцами — жила одиноко, обособленно, ни с кем из слуг не сходясь и даже не разговаривая.

Изредка к ней заходил Медха — от женской прислуги она решительно отказалась — и выслушивал пожелания на день: сегодня немного телятины, только не жареной, а вареной, приправ побольше, из питья — жасминовый чай, из фруктов — красные и зеленые яблоки, виноград, персики. Благовоний не нужно, а вот новый гребешок — требуется. Черепаховые и костяные гребешки часто ломались в густых непокорных волосах Аксум, и Медха что ни день, то приносил ей новый.

Иногда она просила цветов, подбирая их под свое настроение: белых лилий, желтых или красных роз. И требовала, требовала писчих принадлежностей: новые чернила, новые палочки, плотный шелк, пергамент, восковые таблички. Целыми днями, закрывшись в комнате, занавесив единственное оконце прозрачным белым шелком, от которого комнату заливал молочный свет, она занималась своим делом: рисовала, рисовала, без устали рисовала — цветы, фрукты, вазы, смятые шелковые подушки.

Медха относился к новой рабыне с молчаливым почтением. Ему нравилось, как она держится. Вся жизнь этой девочки была подчинена одному: совершенствованию в своем искусстве. Ей были неинтересны сплетни и слухи, она сторонилась женщин. Как-то раз, не раздумывая, дала пощечину какой-то чумазой девице из кухни, которая заглянула к ней в покои и начала тарахтеть о нравах и обычаях хозяина этого дома.

Однажды Аксум попросила Медху задержаться.

— Сядь, — повелела девочка, указывая негру на подушки.

Слуга осторожно поставил поднос с яствами на пол и выполнил приказание.

— Ты будешь сидеть неподвижно. Постарайся не моргать, — приказала Аксум.

Щурясь и покусывая палочку, она принялась разглядывать слугу, затем быстро, несколькими уверенными штрихами набросала его портрет. Вышло на удивление похоже: глуповатый и вместе с тем внимательный взгляд, широкие губы, мягкие черты. Но в этой зарисовке было еще кое-что: девочка сумела передать свое отношение к этому человеку, недалекому, послушному, всегда погруженному в чужие заботы.

— Посмотри, — сказала она, показывая ему рисунок.

Медха покорно глянул и вдруг застыл.

— Это лицо! — сказал он испуганно.

— Это твое лицо! — торжествующим тоном добавила Аксум и сунула ему под нос зеркало. — Сравни!

Медха посмотрел в зеркало. На рисунок. Опять в зеркало. Его лоб покрылся испариной, щеки посерели.

— Что с тобой? — удивилась Аксум. — Тебе не нравится моя работа?

Слуга упал на колени.

— Отдай мне, сожги! — пробормотал он. — Ты украла мою душу!

— Я просто нарисовала твое лицо! — рассердилась Аксум, проворно убирая руку с рисунком. — Зачем ты говоришь разные глупости? Украсть душу могут только злые духи, а я — такая же рабыня, как и ты!

— Ты великая госпожа! — убежденно сказал вдруг Медха. — Я вижу, как с тобой обращаются. Я и сам с тобой обращаюсь как с великой госпожой!

Аксум грустно покачала головой.

— Ты ошибаешься. Меня купили, точно так же, как и тебя.

— У тебя есть боги, — упрямо повторил Медха, — они водят тебя за руку. На каждом твоем пальце сидит по чудесному духу. Я их видел!

— Когда?

Аксум вдруг почувствовала себя нехорошо. Как она ни храбрилась, а злые духи существуют на самом деле и шутить с ними не следует. Она провела рукой по поясу, и верные бубенцы зазвенели в ответ.

— Я видел духов! — еще раз сказал Медха, все еще стоя на коленях. — Когда ты рисуешь, когда пишешь, то на каждом твоем пальце — маленький дух!

— Откуда они берутся? — настойчиво спросила Аксум. — Ну, говори же! Из-под земли? Или сверху?

— Они — в тебе, они берутся… из тебя! — ответил слуга. — Ты — великая госпожа!

— Какие они?

Аксум вытянула руки, растопырив пальцы. Она не носила колец на руках и не признавала браслетов — украшения мешали ей работать.

Чернокожий начал перечислять, боязливо касаясь каждого из десяти тонких девчоночьих пальчиков:

— В больших пальцах живут веселые пузатые старички, лысые, с большими широкими носами. Эти старички, как и пальцы, должно быть, братья. У того, что живет в правой руке, — длинная борода, а у того, что в левой, — только усы, а бороды нет. Указательные пальцы — юные воины в островерхих шлемах, у них мечи и копья. Средние пальцы — полнотелые женщины, у каждой — по десятку юбок, по сотне ожерелий, на волосах богатый убор, расшитый жемчугом, в руках — горшок с жирной кашей. Безымянные пальцы — брат и сестра, мальчик и девочка лет десяти, озорные и веселые, в красивой одежде, они всегда смеются. А мизинцы — прекрасные младенцы, улыбающиеся во сне. Вот таковы твои десять духов, госпожа, и я не лгу! Аксум закрыла лицо руками.

— Ты испугал меня, Медха! — сказала она глухо. — Неужели все это правда? Почему же я никогда их не видела?

Слуга медленно покачал головой:

— Не мое это дело — видеть духов, на это есть ясновидцы, но ты, госпожа, полна света. Не видеть этого может только слепой!

— Неужто все люди слепы?

— Не все! — убежденно сказал негр. — Тот, что привел тебя сюда, — он не слеп! И наш господин, Церинген, — он тоже видит. Он несчастен, но добр…

— Добр? — оскалилась девочка. — А тебе известно, как он издевался над своими наложницами? Ты знаешь, какую страшную жизнь вели эти женщины, эти бесправные рабыни, которые были в его власти?

— Но ведь и они страшно поступили с ним, госпожа!

— По заслугам, — фыркнула девочка.

— Не говори так, — слуга трясся от страха, — не следует так говорить! Люди жестоки друг с другом, но наш господин — он теперь добр. Он добр к тебе и ценит твой дар.

— Это правда, — смягчилась Аксум. — Встань наконец с колен! Меня это раздражает.

Медха, помедлив, поднялся.

— Ты отдашь мне рисунок? — спросил он.

— Забери, — она махнула рукой. — Не показывай никому, пожалуй. Думаю, ты прав — люди увидят в этом опасность.

Медха спрятал рисунок под одеждой на груди и вдруг радостно улыбнулся, сверкнув зубами.

— Ну вот, теперь моя душа снова на месте!

Глава тринадцатая РАЗОБЛАЧЕНИЕ ИНАЭРО

Ватар был в ярости. Ярость хозяина каллиграфической школы выражалась в том, что он медленно рвал пергамент. Крепкий материал не желал поддаваться пальцам, но Ватар терзал его, дергал, грыз зубами и в конце концов с треском отдирал полоску. Писцы школы сидели на полу, скрестив ноги, и как завороженные наблюдали за этим. Лицо их хозяина оставалось внешне спокойным, оно как будто застыло, окаменело в гневе. Глаза ничего не выражали, кроме сосредоточенности на бесполезном и жутком занятии,

Это длилось уже несколько часов, Никто не смел пошевелиться. Двое личных слуг Ватара, которых в обычные дни никто не видел, — верзилы-кушиты с огромными жирными животами и столбообразными ногами — вымачивали в чанах розги.

Наконец Ватар отложил в сторону истерзанный кусок пергамента, очень аккуратно разгладил его ладонью и обратил взоры на подчиненных ему писцов.

— Сегодня утром я узнал, что каллиграф-женщина покинула школу, — проговорил он очень тихо.

Посреди общего безмолвия его сиплый голос прозвучал до крайности отчетливо. Никто не проронил ни звука. Ватар продолжал, слегка откашлявшись:

— Аксум бежала! — Неожиданно он побагровел, выкатил глаза и заревел: — Эта маленькая шлюшка удрала! Кто знает, как, куда, каким образом?

Он начал медленно обводить взглядом каждого по очереди. Каллиграфы ежились, отводили глаза, рассматривали свои пальцы, либо, как завороженные, вперяли взор в ледяные глаза хозяина. У одного, самого младшего, из угла рта потекла слюна, как у идиота, другой разрыдался, третий закрыл лицо руками.

«Да, все сходится, — смятенно думал Инаэро, — он страшен не потому, что владеет телами этих людей, как любой рабовладелец. За ним стоит какая-то большее мощная сила. Он может владеть душами… Осталось понять, сумею ли я не подчиниться ему».

Он знал, что может сломаться, и потому призвал на помощь все свои силы, всю свою благодарность Аксум, все свое восхищение этой девочкой. «Боги, только бы не дрогнуть! — думал он,

покусывая губу в ожидании, пока жуткий взгляд Ватара остановится на нем. — Я буду врать, даже если он вырвет мне ногти!»

А потом в его голове прозвучал тихий, насмешливый голос его учительницы: «Дурак! Какой же ты дурак, Инаэро! Ведь ты — свободный. Он будет пытать кого угодно, только не тебя…»

Эта мысль немного подбодрила Инаэро, хотя в самой глубине души он знал: Ватар не остановится перед тем, чтобы разрезать на кусочки свободного человека, если это потребуется ему, Ватару. Тем более — такого свободного человека, как Инаэро, человека без родни, без влиятельных друзей.

И поэтому когда взгляд Ватара замер на ученике Аксум, Инаэро вдруг начал дрожать.

Несколько мгновений потребовалось Ватару, чтобы понять: Инаэро знает, как бежала Аксум. Он встал. Велел своим слугам:

— Высечь всех — по десяти ударов каждому!

И направился к выходу. Когда Инаэро уже думал, что опасность миновала и что он, как и остальные, отделается десятью ударами, Ватар неожиданно остановился. Обернувшись на пороге, он снова посмотрел Инаэро в глаза и поманил его к себе:

— А ты пойдешь со мной, — проговорил хозяин школы. — Я хочу поговорить с тобой, молодой человек. Ты ведь был ближайшим другом и учеником Аксум, не так ли?

На ватных ногах Инаэро заковылял за Ватаром.

Тот привел его в свои личные покои. В этих комнатах никто из писцов никогда не бывал и о том, что здесь происходит, не решались разговаривать даже шепотом. Но оказалось — ничего особенного. Ватар жил довольно скромно, довольствуясь самой обычной обстановкой: простой мебелью, недорогими коврами, десятком медных кувшинов, купленных тут же, на Блошином рынке.

— Садись, — велел Инаэро Ватар.

Юноша опустился на ковер, поджал под себя ноги. Ему было холодно, хотя солнце уже встало и начало припекать.

Ватар налил себе воды из кувшина. Вздохнул, на мгновение опустив веки, и Инаэро увидел, что хозяин очень устал.

Глаза Ватара распахнулись.

— Я огорчен, — сказал он. — Впереди у меня долгий день, полный забот и трудов, а вы отняли у меня силы в самом начале этого дня. Это нехорошо, Инаэро. Весьма нехорошо.

Молодой человек промолчал.

— Подай мне шкатулку, — велел Ватар. И показал на небольшую нишу в стене.

Инаэро послушно потянулся к нише, взял с полки маленькую шкатулочку резного дерева и протянул хозяину, но тот не взял ее.

— Открой и посмотри, что там.

Инаэро повиновался. На шелковой подушечке внутри шкатулки, остро пахнущей сандалом, лежали кривые щипцы.

— Что это? — спросил юноша, наполовину догадываясь о назначении инструмента.

— А ты не понял? — Ватар искривил узкие губы. — Это щипцы, которыми ломают пальцы писцам. Хочешь знать, как я стал владельцем каллиграфической школы? Никто ведь не знает, кто я такой! Никто из вас! Признайся, многие ли из вас гадают обо мне?

Инаэро безмолвно кивнул.

— Никто не решается говорить об этом вслух, — добавил он чуть погодя.

Ватар рассмеялся, и Инаэро опять ощутил дрожь.

— Я был каллиграфом, одним из лучших, и служил могущественному человеку. И когда я провинился перед ним, он переломал мне пальцы вот этими щипцами, а потом подарил их мне в драгоценной шкатулке вместе с большой суммой денег. Он велел мне хранить щипцы на память о случившемся и открыть собственную каллиграфическую школу. Он объяснил мне, зачем это нужно.

Ватар пошевелил пальцами. Они были узловатыми, чуть неловкими, но вполне здоровыми. Неожиданно Инаэро представил себе, как Ватар ломает этими щипцами тонкие пальцы Аксум, и слезы градом покатились по щекам юноши. Это произошло так неожиданно, что он даже не сразу заметил, что с ним творится.

Ватар засмеялся.

— Ты меня понял! — сказал он. — Твои руки ничего не стоят, ты бездарность, но больно тебе будет — обещаю.

Инаэро инстинктивно спрятал руки за спину.

— Где она? — спросил Ватар, наклоняясь к нему.

— Кто? — глупо переспросил Инаэро.

— Аксум!

— Я не знаю!

Ватар подумал немного. Инаэро тревожно следил за ним, но по неподвижному лицу хозяина невозможно было прочитать его мысли. Наконец Ватар сказал:

— Закрой шкатулку и убери ее на место. Слушай меня. Ты помнишь, как ходил в дом Эйке? Тебя еще раскрасили под кушита.

Инаэро молча кивнул.

— Ты снова отправишься туда. Будешь следить за ним. Докладывай о каждом его шаге! Я должен разорить его. Ты меня понял? Кроме того, я подозреваю, что он знает, где находится Аксум.

Инаэро едва было не брякнул: «Нет, Эйке ничего не знает! Он тут не при чем!» — но вовремя прикусил язык. Ему даже дурно сделалось: во-первых, он едва не выдал Аксум, а во-вторых, желая спасти девочку, вверг своего бывшего нанимателя в новые неприятности.

Теперь Инаэро проклинал себя за решение вернуться в школу каллиграфов. Надо было удирать вместе с Аксум. По крайней мере, избежал бы всех этих страхов. И не пришлось бы шпионить за Эйке.

Но пути назад теперь не было. И Инаэро позволил безмолвным кушитам отвести себя во внутренние покои, где обнаружились служебные помещения — кухня, каморки слуг и лаборатория, где Ватар занимался составлением различных красящих растворов. Кушиты нанесли на тело юноши черную краску, перевязали ему волосы темно-красным платком, вымазали ему ногти синим, на ладони нанесли охру, как это делают чернокожие слуги в богатых домах; затем облачили в длинные белые одежды и вручили набор для письменных принадлежностей.

Ватар одобрил результат их трудов и велел Инаэро:

— Сегодня Эйке опять потребовался писец. Разумеется, он заплатил за услуги Аксум, но ты вернешь ему часть денег и скажешь, что девушка занята в другом месте. Скажи, что ты — ее ученик. Это будет, в конце концов, правдой! И смотри, чтобы доложил мне обо всем, что узнаешь в этом доме!

И он перевел тусклый взгляд на нишу, где хранилась шкатулочка со щипцами.

* * *

Светлейший Арифин, Венец Ученых, Верховный жрец тайного Ордена Павлина, любил бывать в доме у неофита Церингена. Все там радовало душу и тешило глаз скрытного вершителя многих судеб: и роскошь обстановки, и преданность делу Павлина со стороны новообращенного, и та жажда знаний и обольщений, с которой господин Церинген неизменно встречал Светлейшего Арифина. Тут можно было превосходно проводить время — за чаем лучших сортов, среди безмолвных прекрасных прислужниц, на шелковых подушках, под звуки еле слышной музыки, звучащей где-то в тени деревьев. Ну и конечно за неспешной беседой о прекрасных очах Павлина.

Всякий раз Арифин рассказывал о новом глазе божества. Например, не далее как четыре дня назад, речь зашла о том павлиньем оке, которое надзирает за женской грудью. Ибо и такое имеется в необъятном павлиньем хвосте, распростертом на целое небо!

— Неужто? — сладко жмурился Церинген, прихлебывая чай.

— Поверь мне! И не такие еще чудеса и дивные тайны откроются тебе в Павлине! — уверял Арифин. — Давным-давно случилось так, что милостивый Павлин, пролетая над безлюдной пустыней, выронил из хвоста одно перо. Это было совсем малое перышко, но оно, как и все, что имеет касательство до Павлина, было преисполнено глаз и мудрости. Перо медленно парило в воздухе и наконец коснулось земли. Едва это произошло, как из пера родилась прекраснейшая женщина на земле. И вместе с нею родилось ее имя — Соэн, и ее жилище, которое снаружи выглядело как скромная хижина, но внутри было убрано богатыми коврами, резной деревянной мебелью, картинами, посудой, словом, всем необходимым для жизни. И все эти вещи являли собою образец изящества и совершенства формы. Все тело Соэн исполнено глаз: глаза на пальцах вместо ногтей, глаза на груди вместо сосков, глаз на животе вместо пупка… и так далее.

— Поразительно! — шептал Церинген. — И я смогу увидеть ее? То есть, я хочу сказать… Видишь ли, Венец Ученых, учитель мой, в прежние времена я… был большим ценителем женской красоты, но в силу некоторых… э-э… известных тебе прискорбных обстоятельств… э-э… но я не перестал ценить красоту женского тела! В конце концов, мое преклонение перед прекрасным всегда было делом моей… э-э… души! Ибо наслаждения… э… телесные, так сказать, плотские, осязаемые… недоступные в силу ряда обстоя… впрочем, об этом не следует говорить… Нет ничего выше обожания глазами! Глазами! Красоту надлежит впитывать взглядом!

— Я вижу, наши беседы не пропадают втуне, дитя мое, — ласково улыбался Арифин. — Ты верно понимаешь суть учения. Зримое надлежит обожать с помощью зрения, а подлежащее осязанию — с помощью рук и языка. Впрочем, ни руки, ни язык не являются объектом поклонения Павлина. Внутреннее совершенство и лишь оно дает человеку наивысшее счастье!

— О, как это верно!.. — бормотал Церинген, чувствуя себя потрясенным.

Соэн! Исполненная глаз красавица — вот что заполоняло мысли Церингена все дни, протекшие после этой приснопамятной беседы.

Господина Церингена крепко занимал также один вопрос: известно ли Светлейшему Арифину о некоей ценной рабыне, которую украли и тайно продали в некий дом за немаленькую цену? Знает ли что-нибудь Орден об Аксум, которая скрытно живет в доме господина Церингена и создает книгу воспоминаний и размышлений своего нового тайного хозяина? Эта мысль подчас мучила Церингена, заставляла его просыпаться в холодном поту. А вдруг Павлин знает и об этом? Если хотя бы одно его недреманное око время от времени заглядывает в дом Церингена…

* * *

Аксум отнюдь не тосковала, когда ее запирали одну в комнате, не жаждала вырваться под открытое небо. Ей не было тесно наедине с ее искусством. Кроме того, она умела терпеливо выжидать своего часа. А до поры — пользоваться теми благами, которые предоставляла в ее распоряжение судьба.

Девочка переводила огромное количество чернил, пергамента, воска наилучших сортов. Каждый день ей требовались две-три новых дощечки — прежние она процарапывала до полной невозможности употреблять их снова. Наброски, рисунки, образцы новых шрифтов, виньетки, узоры — все это рождалось в ее голове и тотчас переносилось на шелк и пергамент.

Господин Церинген присылал за ней раба каждый день. Аксум привычно собирала писарскую сумку: дощечки и палочки для черновиков, переписанные набело листы — работу предыдущего дня, и шла следом за Медхой в господские покои. Чаще всего Церинген диктовал, развалившись у себя в опочивальне. Он потягивал разведенное вино, вдыхал аромат курильницы и полусонно обмахивался веером.

Аксум усаживалась за особым низким столиком прямо на пол, поджав ноги, расставляла свои письменные приборы и раскладывала дощечки.

— Удобно ли тебе, моя… э-э… девочка? — сладко тянул господин Церинген.

— Вполне. Благодарю тебя, господин, — отвечала Аксум бесстрастно.

— Какое милое, неиспорченное и работящее дитя! — умилялся Церинген.

Он затеял с юной помощницей изощренную игру. После того, как господин Церинген пал жертвой мести беспощадных женщин, которые лишили его самого драгоценного достояния мужчины, прежние радости сделались для него недоступны. Однако старый сластолюбец не мог отказаться от чувственных наслаждений. Он окружил себя еще большей роскошью, чем прежде, наводнил дом полуобнаженными служанками и красивыми молодыми рабами. Господин Церинген мог часами следить за медленными, тягучими танцами девушек, одетых в прозрачные шелка, и теребить при этом мягкие подушки.

Аксум доставляла ему удовольствие иного рода. Сама по себе девчонка не представляла интереса — худая и черствая, как сухарь черного хлеба (пища, которую господин Церинген никогда не вкушал — за всю свою жизнь!). Но она была юной, чистой, нетронутой; ее сознания ни разу, кажется, не касалась мысль о близости с мужчиной. И вот этому-то нераспустившемуся цветку господин Церинген рассказывал все свои тайные измышления, все истории его отношений с женщинами. Он погружал ее мысль то в пучину безудержного разврата с пышнотелыми красотками, готовыми удовлетворять мужчину без конца, то в бездны жестоких игр со строптивыми девственницами. Он вновь переживал те давние, острые ощущения: упругую плоть под руками, красные полосы, оставленные плетью на атласной коже, крики боли и стоны сладострастия… Увы, все это в прошлом! Проклятая гирканка со своим чернокожим прихвостнем! Гнусная, незаконная, кровная родня бездельника и болвана Эйке!

Повествуя обо всех этих приключениях, разворачивавшихся в спальне, среди смятых шелковых покрывал, господин Церинген зорко следил за Аксум: не появится ли румянец на ее бледном, матово-смуглом лице, не блеснут ли украдкой глаза, не облизывает ли она губы, не сжимает ли украдкой колени, словно пытаясь утаить спрятанный между бедер жар?

Но ничего подобного, к великому разочарованию Церингена, не происходило. На лице Аксум — лице писца, привыкшего запечатлевать чужие тайны на бумагу, — не отражалось решительно никаких чувств. Словно не из плоти эта девушка создана, словно не жжет ее по ночам мысль о грядущем возлюбленном!

А Аксум действительно ничего не чувствовала. И чем больше старался господин Церинген распалить ее воображение, тем смешнее ей становилось: он как будто стремился ее испугать! Испугать! Это ее-то, Аксум, которая в свои отроческие годы уже прошла огонь, воду и медные трубы! И она вела свою собственную игру, не менее увлекательную: сидела перед Церингеном, как каменная, и только палочка мелькала в ее ловких пальцах. Церинген постанывал, мычал, подбирая слова, потягивался на постели, изгибался всем телом, ломался, разглядывал свои холеные ногти. Аксум же рядом с ним выглядела почти неживой.

Она создавала шрифты и узоры. До содержания текста ей не было никакого дела.

— Ты не устала, дитя мое? — неожиданно оборвал себя на полуслове господин Церинген.

— Нет, господин, — спокойно отозвалась Аксум. — Я готова продолжать, сколько тебе будет угодно.

— Ах, — господин Церинген устроился поудобнее и уронил на пол подушку. — А я что-то чувствую себя утомленным… Покажи мне, как ты переписала вчерашнее.

Аксум поднялась на ноги одним гибким движением, взяла листы, украшенные по полям причудливыми виньетками — здесь были цветы, листья, вазы, сплетающийся невероятным узором дымок, исходящий из курильницы (сама курильница в виде полуптицы-полуженщины с приоткрытым ртом была изображена в самом низу листа).

— О, это превосходно, превосходно, — забормотал господин Церинген, разглядывая работу Аксум. — Ты настоящий клад, дитя мое. Настоящий… э… колодезь… И когда работа будет закончена, я… э-э… позабочусь о тебе.

Аксум слегка приподняла бровь. Господин Церинген рассмеялся, похлопал ее по руке:

— Такая девушка, как ты, стоит очень дорого, поверь мне. Я отдам тебя в хорошие руки.

— Я вполне счастлива жизнью в этом доме, господин, — равнодушно произнесла Аксум.

— В этом доме, увы, оставаться слишком опасно. Ты — краденая собственность, не забывай об этом. Рано или поздно прежний владелец сумеет выследить тебя, и тогда… — Он невольно содрогнулся при одной только мысли об этом. — Тогда… э-э… нам несдобровать. Обоим, понимаешь?

Он многозначительно улыбнулся.

— Не думаю, чтобы такую ценную рабыню, как я, подвергли суровому наказанию за чужой проступок, — ледяным тоном произнесла Аксум. — Впрочем, мое дело — угождать тебе, господин.

— Хочешь фруктов? — спросил Церинген. — Или чаю?

— Я бы выпила немного чаю, — согласилась Аксум.

— Тогда налей себе сама. — Церинген слабо махнул рукой в сторону толстостенного чайника, где напиток долгое время сохранялся горячим.

Аксум так и поступила. С маленькой тонкой чашкой в руке она уселась на прежнее свое место. Церинген еще раз пересмотрел переписанные ею листы, с особенным вниманием вглядываясь в рисунки.

Девочка тем временем спокойно прихлебывала свой чай и отдыхала. Ей было немного жарко в этой комнате, где все, казалось, задыхалось от покрывал, ширмочек, подушечек, пряностей, благовоний, цветов…

Неожиданно господин Церинген спросил:

— Скажи мне, дитя, приходилось ли тебе изображать… э-э… живых людей?

— Случалось, — тотчас ответила Аксум с полной искренностью.

Она знала, какое впечатление производит ее детская честность на хозяев…

Разумеется, Аксум было известно, что изображения человеческих лиц в Хоарезме, мягко говоря, не приветствуется, однако лгать Церингену в подобных мелочах она вовсе не собиралась. Пусть он кастрат, как болтают слуги, но высечь лживую рабыню вполне под силу и кастрату. А это было последнее, чего хотелось бы Аксум. Напротив, она желала установить с хозяином возможно более дружеские отношения.

— Превосходно… э… превосходно, — пробормотал Церинген. Он решительно отложил листы в сторону и спросил напрямик: — Не могла бы ты нарисовать для меня изображение женщины, о которой я тебе сейчас расскажу?

— Для своего благодетеля я готова сделать что угодно, — бестрепетно ответила Аксум.

К ее удивлению, глаза Церингена увлажнились.

— Я не ошибся в тебе, дитя! Ты не только одарена богатым… э-э… талантом, у тебя еще и доброе сердце!

«У меня злое, лживое сердце рабыни, — подумала девочка, — только ты об этом знать не должен.»

На ее лице не дрогнул ни единый мускул.

— Благодарю за добрые слова, господин.

— Слушай… Эта женщина — невероятной красоты. Представь себе, перо Павлина…

— Перо?

— Да, Павлина, — нетерпеливо махнул рукой господин Церинген. — Не перебивай! Мировой, Вселенский Павлин — понимаешь? Он раскрывает свой хвост на все небо, глазки на его перьях — это звезды, которые обозревают все происходящее на земле…

Тут он прикусил язык, сообразив, что разболтал девчонке одну из первых тайн, открываемых Сокровенному Адепту Ордена Павлина.

Но Аксум глядела на него так внимательно и спокойно, что Церинген внезапно ощутил в душе странную тишину. В самом деле, чего он боится? Это дитя знает столько секретов своих прежних заказчиков — и ни одной, кажется, не выдало. Ей можно доверять, подумал он. И объяснил:

— То, что я рассказываю тебе теперь, — величайшая тайна.

— Я поняла, — сказала Аксум.

— Милое дитя! — Церинген сунул себе в рот виноградину и с умильным видом пососал ее. — Слушай же меня. Одно перо Павлина упало на землю — ты должна понять, сколь красиво это перо было!

Аксум кивнула.

— О, это прекрасное перо! Оно превратилось в женщину. В удивительную женщину, чье тело исполнено глаз. Везде, где выступ или сгиб — например, локоть или сосок груди — там глаз, ясно тебе?

— Как день, — сказала Аксум. Церинген обтер влажные губы платком.

— Женщина должна быть женщиной и в то же самое время напоминать птичье перо, понимаешь? Нарисуй мне ее! С тех пор, как я узнал о ее существовании, она не дает мне покоя! Мне теперь довольно будет одного лишь созерцания красоты. Я даже не стремлюсь ею обладать!

— Скромность, воздержанность и изящный вкус — вот что всегда отличало моего господина, — подтвердила Аксум, тщательно скрывая издевку за бесстрастной миной. — Это стоит за каждой строкой твоих сочинений, господин, за каждым твоим жестом и распоряжением.

— Ты действительно так считаешь? — Церинген разволновался и обрадовался, как ребенок.

Аксум едва не рассмеялась ему в лицо. Однако усилием воли она сумела сохранить серьезный вид и только кивнула.

— Создай для меня этот рисунок, дитя! — жарко попросил господин Церинген. Он откинулся на подушки, чувствуя себя совершенно обессиленным. — А теперь оставь меня, я утомлен.

— Беседа была волнительной, — согласилась девочка, собирая свои чернильницы и перья.

* * *

Ватар покрывался холодным потом при мысли о том, что скажет Арифин, когда узнает о пропаже. Лучший каллиграф школы, девчонка, которая знала слишком много и которую должны были убрать через несколько дней! Боги, это почти провал…

Разумеется, Инаэро может и не знать, где прячется Аксум. Насколько Ватар знал юную мастерицу, она всегда держалась особняком и ни с кем не заводила тесных отношений, хотя в детском возрасте это выглядело противоестественным. Впрочем, она была единственной девочкой среди мальчишек — возможно, этим отчасти объясняется ее нелюдимость.

Кроме того, Аксум всегда была высокомерной и очень хорошо знала себе цену. Даже слишком хорошо.

Да, не исключено, что Инаэро не лжет и действительно ничего о ней не знает.

Теперь предстояло решить проблему с Арифином. В отличие от Церингена, Ватар очень хорошо знал, что Павлин далеко не так всеведущ, как того хотелось бы главе Тайного Ордена. В истинное существование всевидящего божества Ватар, в принципе, не верил. Хорошо поставленная слежка, сбор данных, шпионаж — это да, это реально. Божество? Возможно…

Но не исключено, что как раз в сторону школы каллиграфов ни одно перо этого Павлина обращено не было. И не исключено также, что Арифин и не узнает о бегстве Аксум.

И тогда…

Тогда можно рискнуть и не сообщать об этом. Ведь девчонка, что вероятнее всего, попросту удрала из Хоарезма, прихватив с собой все свои драгоценные умения. Беглая рабыня не станет оставаться там, где ее могут узнать и схватить. Небось, спешит сейчас по дороге вдоль побережья, направляясь куда-нибудь в сторону Аграпура. Там она найдет себе работу, за пару лет скопит достаточно денег, чтобы приобрести дом и открыть собственное дело.

И пусть себе уходит. Лишь бы держала язык за зубами и не проговорилась о планах господина Арифина. Да и то — вряд ли хоарезмийские дела будут волновать владык Аграпура или какого-нибудь другого города, где осядет Аксум.

Да, стоит рискнуть и скрыть случившееся. Иначе Арифин вполне может убрать самого Ватара. Просто в качестве наказания за ужасную оплошность.

Поэтому Арифину было доложено, что Аксум скоропостижно умерла от неизвестной, но не заразной болезни (должно быть, врожденный порок сердца или что-то в том же роде). Девчонку закопали в общей могиле, где обыкновенно хоронят рабов. Все проделано тайно, ночью, без свидетелей. Один лишь Павлин созерцал происходящее с небес. Арифин остался сообщением доволен, и таким образом Ватар временно избежал неприятностей.

Оставалась, правда, возможность, что девчонка все-таки осталась в Хоарезме. Сидит где-нибудь в таверне и переписывает контракты для наемников и любовные записки местных развратников к изнывающим от скуки толстым дочкам местных толстосумов, которых отцы до замужества запирают на женской половине.

И если в один прекрасный день в руки Арифину попадет лист, исписанный слишком хорошо знакомым ему тонким ровным почерком… И если на полях этого листа будут красоваться неповторимые виньетки… Не узнать руку Аксум — невозможно. И Арифин, несомненно, узнает ее.

Но о такой возможности Ватар старался даже не думать.

И Ватар предпринимал некоторые действия — очень осторожные, еле уловимые даже опытным глазом. Например, установил почти постоянную слежку за Инаэро. Инаэро, в свою очередь, также приглядывал за Ватаром и за всеми, кто приходил к распорядителю школы. Наивное выражение лица, репутация дурака и неудачника служили ему великолепным прикрытием.

Однажды он сделал попытку встретиться с прекрасной Татинь. Девушка наотрез отказалась видеть своего бывшего жениха. Доброхоты уже рассказали ей обо всем: и о пропаже шелка из лавки, где распоряжался Инаэро, и о подозрениях Инаэро, и о том, что сам молодой приказчик был с позором уволен… «Сам вор, а на других хочет свалить! — возмущалась девушка. — Слышать о нем ничего не желаю!»

О своей беде Инаэро не преминул доверительно рассказать Ватару. Тот кивал с понимающим видом:

— Теперь ты видишь… Теперь ты сознаешь, кто твои враги… Этот Эйке разрушил твое счастье — неужели ты допустишь, чтобы он невозбранно наслаждался жизнью?

Инаэро поддакивал, как мог. Его и в самом деле поначалу переполняла горечь… Но постепенно это чувство начинало проходить. Любил ли он прекрасную Татинь так, как ему казалось прежде? Кем она была для Инаэро? Красавицей, желанной и кроткой? «Такие красотки, — бывало, морщила лоб Аксум, — только об одном и мечтают: выйти замуж за толстый кошелек и наплодить как можно больше толстых детей. С появлением первенца у таких портится характер, после третьего ребенка у них портится фигура, а после пятого с ними вообще не о чем разговаривать.»

Инаэро спорил, приводил свои доводы, но Аксум сердилась уже нешуточно: «Поживем — увидим, только бы не было поздно».

И вот теперь Аксум — во власти бессильного развратника Церингена, а Инаэро, потерявший навсегда свою невесту, именно с Аксум связан тайными узами преступления.

«Неудачник ли я?» В сотый раз задавал он себе этот вопрос и не находил на него ответа. В конце концов, он решил, что это не так уж и важно.

А важно было другое: время от времени Инаэро угощал, господина Ватара новой историей о своих взаимоотношениях с Татинь и отпрашивался в город — повидаться с невестой, успокоить ее, договориться о новой встрече. Ватар, глядевший на любовные муки Инаэро как на причуду безнадежного болвана, время от времени отпускал того на целую ночь. Поначалу за парнем следили — о чем он, разумеется, знал. Но все донесения были одинаковы: Инаэро бродил, как потерянный, возле дома Татинь, сидел на земле у ее ворот, вздыхал, лохматил на голове волосы, даже плакал, а наутро отправлялся в школу.

В конце концов, господин Ватар распорядился снять слежку. У него не хватало людей.

Выждав еще немного, Инаэро нанес первый визит Аксум: подкрался к дому Церингена и перебросил в сад связанные вместе палочки для письма. Это были его собственные палочки — Аксум сама дала их новичку, когда он только что прибыл в школу.

Девочка не могла не узнать их. А у остальных обитателей дома они не вызовут никаких подозрений. Там, где Аксум, — там вечно повсюду чернила, заостренные палочки, кисточки, обрывки шелка, мягкие ткани для протирания кистей, бутылочки с красками и так далее, и так далее… Лишь бы эти вещи попали к Аксум. Впрочем, Инаэро надеялся на исполнительность слуг балованного господина: обнаружив в траве палочки, они непременно доставят их девочке. Еще и расскажут, где нашли, и попросят не разбрасывать свои вещи повсюду — вдруг, мол, господин Церинген уколет ножку…

Именно так и произошло, как надеялся Инаэро. Медха обнаружил две палочки утром и торжественно доставил их девочке в ее покои. Та еще не вставала с постели — нежилась, подобно своему новому господину, и жевала фрукты.

Завидев негра, она улыбнулась:

— Здравствуй, Медха! Все еще носишь свою душу под одеждой?

Он ответил ей приветливой улыбкой:

— Ты угадала, прекрасная! — Он похлопал себя по груди широкой черной ладонью. — Только знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты нарисовала мою душу куда более красивой, чем она есть на самом деле.

— Ну уж нет, — возразила девочка и капризно нахмурилась. — Я всегда рисую только правду.

Ну, а пишешь? Пишешь ты тоже всякую правду?

— Ну, записываю-то я всякое вранье, какое только диктуют мне господа. А чтобы было понятнее, что это вранье, рисую правду — на полях. Правда на моих пергаментах прячется в начерченных мною листьях, цветах, ветках, она таращится из пасти чудовищ, высовывается из-под юбок красавиц, изливается из нарисованных чаш…

— Ты думаешь, господа диктуют тебе сплошь вранье?

— Видишь ли, Медха, я не верю, чтобы наш господин вытворял все те отвратительные вещи, о которых он рассказывает. Мне думается, он все это сочиняет, Он странный… Смешной.

— О, он добрый, я говорил тебе! — горячо поддержал ее Медха. — Никогда никого не обижает.

— Поговаривают, будто всех своих прежних рабов он продал в каменоломни, — заметила Аксум. — Чтобы те не болтали о случившемся. Это было уже после того, как его наложницы сбежали, а все евнухи и стражники были перебиты.

— Да, — слегка смутился Медха, — я тоже слыхал что-то подобное… Все слуги действительно новые… Но он, может быть, переменился.

— Может быть, — согласилась Аксум. — Во всяком случае, он забавный. И придумывает просто замечательно. Не сочинение, а какой-то фантастический сад из переплетенных женских и мужских тел.

— Тебе нравится его сочинение? — спросил Медха.

— Оно меня удивляет, — призналась Аксум. — Значит, будет удивлять и других. Вот увидишь, наш господин еще прославится.

— От души желаю ему этого! — воскликнул Медха. — Смотри, прекрасная, что я тебе принес.

Она чуть приподнялась на постели и вытянула шею.

— Цветы?

— Цветы? — озадаченно протянул негр. — Нет, не цветы. Я никогда не приношу тебе цветов без твоего повеления. Кстати, сегодня — какие ты желаешь?

— Жасмин. У меня жасминовое настроение.

— Жасмин вчера был запрещен для тебя из-за слишком резкого запаха. Господин считает, что от жасмина у тебя разболится голова.

— Какой он заботливый… Ну, тогда белые розы.

Медха кивнул в знак того, что понял, и вытащил из-за пазухи две палочки, которые нашел сегодня утром в саду. Они были еще влажными от росы.

— Ты разбрасываешь свои вещи по саду, прекрасная. Хорошо, что я их нашел прежде, чем кто-нибудь успел пораниться — погляди, какие острые!

— Дай! — Аксум в волнении схватила палочки и быстро осмотрела их. Так и есть! Она не могла не узнать их: здесь спиралевидный узор, а вот тут — следы зубов, это Инаэро как-то раз в задумчивости погрыз палочку, за что Аксум ругала его на чем свет стоит.

Итак, Инаэро побывал здесь ночью. Вероятно, он нашел способ назначить ей свидание… Но где?

— Где ты их подобрал?

— В саду, у западной стены. Там, где куст шиповника, — пояснил Медха.

— Да, я гуляла там, — легко соврала Аксум. — Хотела порисовать насекомых с натуры. С натуры рисовать интереснее, чем по памяти, знаешь?

— Будь в другой раз аккуратнее, — еще раз повторил Мехда. — Наш господин очень не любит беспорядка.

* * *

Аксум страшилась невзгод и лишений и больше всего на свете боялась заболеть. Болезнь могла повлиять на ее зрение или гибкость пальцев, а допустить этого она не имела никакого права. Поэтому она стремилась жить в тепле, следила за тем, чтобы хорошо питаться, и лишь крайняя необходимость могла заставить ее выбраться ночью из дома и несколько часов просидеть в траве у западной стены, возле куста шиповника.

Ожидание было наконец вознаграждено. Над стеной показалась голова.

— Аксум! — прошипел тихий голос.

— Я здесь! — отозвалась она.

— Я не мог прийти раньше, за мной следили, — зашептал Инаэро.

— Мне здесь неплохо живется, — фыркнула Аксум. — Что ты еще затеял? Убирайся!

— Скоро тебе придется отсюда бежать, — торопливо говорил Инаэро. — Ватар повсюду тебя разыскивает. Он наврал Арифину, будто ты померла, и тот, вроде бы, поверил. Однако шила в мешке не утаишь — Ватар понимает, что рано или поздно твои рисунки и рукописи попадутся на глаза Арифину, и он все поймет.

— И что?

— Думаю, вероятнее всего, к тебе зашлют убийцу, — сказал Инаэро, сам ужасаясь собственным словам.

— Знаешь, мне это не нравится, — помолчав, заявила Аксум.

— Я попробую подыскать тебе другое убежище.

— Нужно уходить из Хоарезма. Другое убежище в этом же городе меня не спасет.

— С тобой хорошо обращаются? — вдруг забеспокоился Инаэро. Ему все время казалось, что онне так и не о том разговаривает с Аксум.

— Говорю тебе, я не жалуюсь. Я ем, сплю, любуюсь изящным и работаю, — нетерпеливо оборвала Аксум. — Жаль оставлять этот дом. Однако ты прав: из Хоарезма надо уходить как можно скорее. Мой хозяин лопается от счастья, когда видит свои дурацкие мемуары переписанные моим почерком с завитушками. Скоро он не выдержит и покажет их кому-нибудь.

— У него самого начнутся неприятности, если он это сделает.

— Да, но он тщеславен. И тщеславие может взять верх над осторожностью.

— Я приду сюда через три дня, Аксум. Возьми с собой все свои деньги, одежду — что захочешь.

— Успеешь подготовиться за три дня? — спросила она недоверчиво.

— Постараюсь…

— Не «постараюсь», а подготовься. Кроме того, я не люблю сидеть по ночам в холодной траве, по росе.

— Через три дня будь готова, — повторил Инаэро. — Прощай, Аксум.

— Прощай, прощай… — пробормотала она и направилась к дому.

Ее взволновал этот разговор. Взволновал и огорчил. Конечно, она знала, что господин Ватар будет ее разыскивать. Но вот так запросто услышать, что к тебе собираются заслать наемного убийцу… И не в лапы ли к господину Ватару заманивает ее Инаэро? Недоверие поднялось откуда-то из глубин ее существа и захлестнуло горло жесткой петлей. Кому доверилась? Кому в руки предала свою судьбу? Мужчине, свободному? Откуда ей знать, что у него на уме?

Она даже застонала сквозь стиснутые зубы. Недоверие мучило ее хуже болезни. Она плохо спала, невнимательно вела записи. По настоянию Медхи, питалась в эти дни только молоком и медом, но болезнь не проходила. Ей было страшно. По ночам к ней приходил один и тот же сон: она спускается по веревке через стену, и уже у самой земли веревка вдруг оживает, поднимается, как змея, обвивает ее горло и принимается душить. Аксум просыпалась от собственного беззвучного крика и долго еще лежала в темноте, широко раскрыв рот и жадно глотая воздух.

И ни одной живой души не было поблизости, чтобы поделиться с нею этой бедой.

Церингену она сказала, что у нее обычное женское недомогание. Церинген охотно «вошел в положение» и даже захлопотал как-то совсем по-женски: бедняжечка, пусть тебе дадут молочка, полежи в постельке, побереги себя — у многих девочек в такие дни очень дурное самочувствие…

* * *

Но бежать ей не пришлось. События повернули совершенно не так, как предвидел Инаэро. В его судьбу вновь вмешались посторонние силы.

На сей раз злой рок Инаэро принял облик черноволосого синеглазого варвара, который нанялся охранником в кхитайский караван, снаряжаемый Эйке.

Прочие наемники только тем и занимались, что отдыхали перед долгим путешествием. Наедали жирок, играли в кости, болтали. Женщина, что была с ними, — подруга одного из солдат, — проводила дни на женской половине. Она возилась с ребенком, чинила и чистила одежду хозяйки и явно наслаждалась обычной оседлой жизнью. Инаэро видел ее раз или два, но она всегда прикрывала лицо рукавом и торопилась уйти.

На писца мало кто обращал внимания. Когда Эйке в первый раз увидел, что к нему прислали «негра» вместо Аксум, он не смог скрыть разочарования.

А где та девочка, которая так чудесно и быстро писала? — спросил хозяин.

— Она сейчас приболела, — соврал Инаэро, как его учили, и склонился в низком поклоне. Он чуть исказил голос и пригнул голову, чтобы Эйке не узнал его.

Впрочем, как учил Инаэро многоопытный Ватар, человека редко узнают, если видят его в непривычной ситуации. Если бы тот же «негр» находился в старой лавке, где некогда заправлял делами Инаэро, — в этом случае Эйке, возможно, и разглядел бы знакомые черты. Но поскольку Эйке не ожидает встретить Инаэро в роли писца, то и не поймет, кто перед ним на самом деле. Так оно и случилось. Эйке сказал:

— Перепиши набело вон те документы. Таблички приготовлены на столе справа, пергаменты слева, чернила свежие. Тебе принесут фруктов и разбавленного вина.

Инаэро взялся за работу, попутно делая выписки для хозяина, — раз уж взялся шпионить! Когда «негр» уже уходил, Эйке вновь остановил его и дал немного денег.

— Это тебе за труды, — сказал хозяин, улыбаясь, но глядя немного в сторону. — А это, — тут он вытащил из-за пояса тонкий браслетик с двумя изумрудами, — для Аксум. Пусть она скорее поправляется.

— Аксум не носит браслетов, — сказал Инаэро, невольно протягивая руку к красивой вещице.

— Это на лодыжку, — улыбнулся Эйке. — Я и сам видел, что она оставляет руки свободными от всяких украшений. Но на ногах у нее есть кольца, не так ли?

Инаэро молча кивнул. Эйке слегка коснулся его плеча, повернулся и ушел. Инаэро невольно потер плечо. Его бывший хозяин остался все тем же, добросердечным и внимательным. Даже странно, что он не узнал своего бывшего приказчика…

«Негр» уже собрался было уходить, когда его окликнул новый голос:

— Эй, черномазый, постой-ка!

Инаэро обернулся. Перед ним, широко расставив ноги и ухмыляясь, стоял варвар.

— Ты обращаешься ко мне, господин? — вежливо осведомился Инаэро.

— К тебе, черномазый, — согласился Конан.

— Прости, если тебе покажется, будто я осмелился тебя поучать, — очень осторожно проговорил Инаэро, — но нельзя ли, обращаясь ко мне, выбрать другое слово? Ты называешь меня «черномазым», а мне это очень неприятно. Я, кажется, ничем тебя не оскорбил. Для чего же ты обижаешь меня?

— Но я тебя вовсе не обижаю, — еще шире улыбнулся Конан. — Ты ведь не негр. Тебя измазали черной краской, вот я и называю тебя черномазым. Разве это неточное определение?

Инаэро похолодел, несмотря на то, что день был очень жарким. Руки его задрожали, кончики пальцев онемели.

— О чем ты говоришь? — пролепетал писец.

— Я знаю, о чем говорю, — заверил его Конан. — И ты, естественно, тоже.

И он схватил Инаэро за пояс крепкой ручищей, а затем подтянул к себе.

— Что у тебя в поясе? Таблички? Ты делал копии с документов, которые переписывал для нашего хозяина, не так ли? Тебя заслали шпионить за ним? Кто это сделал?

Инаэро молча мотал головой. Конан тряс его, как собака крысу, и тихо рычал сквозь зубы. От ужаса Инаэро не мог вымолвить ни слова. Наконец губы его разжались, и он пробормотал:

— Отпусти… Я все тебе расскажу, только…

— Что только? — оскалился Конан. — Ненавижу шпионов!

— Только не здесь!

— Почему?

— Я не хочу, чтобы Эйке видел…

— Ладно, — вдруг смилостивился Конан, потому что «негр», едва его выпустили, повалился ему в ноги и принялся хватать колени варвара трясущимися пальцами. — Поднимайся. Нечего валяться тут, как старая тряпка. Глядеть и то противно.

Инаэро протяжно всхлипнул.

Конан уселся рядом. Подняв голову, Инаэро уставился на него немигающими глазами, в которых стремительно набухали слезы.

— Мне высморкать тебе носик, или сам справишься? — осведомился киммериец и плюнул почти приветливо.

— Сам… Я расскажу тебе все, а ты обещай, что поможешь мне. У меня большая беда…

— Хм, — сказал Конан.

— Я не негр, — сообщил Инаэро.

— Я это уже понял, — напомнил ему киммериец.

— Когда-то я служил приказчиком в лавке, принадлежащей нашему теперешнему хозяину, Эйке. Вот как все началось.

Конан присвистнул.

— Ты неправильно понял, господин, — торопливо проговорил Инаэро, — я не держу на него зла. Наоборот, я хочу помочь ему, спасти его…

Ему угрожает большая опасность. Ему и еще одному человеку. Их могут убить. Ну, того человека — его точно собираются убить. Он слишком много видел. Был свидетелем того, как составлялся заговор. А мне этот человек… очень дорог.

— Женщина, — подсказал киммериец.

— Девочка.

— Твоя дочь?

— Моя учительница. Она бывала здесь. Аксум. Она каллиграф. Настоящий художник…

— О девочке и ее добродетелях расскажешь потом, — наморщил нос киммериец, — сначала поговорим об этой большой и неведомой опасности. Все, что тебе известно. Во всех деталях и подробностях.

Глава четырнадцатая ЧЕРНЫЕ ДЕЛА В ФЕРИЗЕ

Cледует сказать, Элленхарда часто ставила Тассилона в тупик. Ему никак не удавалось до конца понять, как же относится к нему своенравная гирканка. Бывало, между ними воцарялась настоящая идиллия: они вместе спали, вместе ели, вместе проворачивали разные дела. А потом случится что-нибудь — и отвернется Элленхарда, словно между ними никогда ничего и не было.

Вот и сейчас: стоило им оказаться в Феризе и попасть в самую гущу событий, как Элленхарде, кажется, и дела нет до давнего спутника и друга. Умчалась неведомо куда вместе со спасенной женщиной.

Тассилон ждал развития событий, оставаясь в подмастерьях у кузнеца, прозванного Кровопийцей Аром.

Прозванье это кузнец получил, как убедился

Тассилон, отнюдь не даром. Впрочем, Ар и сам гордился именем, которым наградили его добрые жители Феризы, и всячески подчеркивал его и старался оправдывать. Чем только ни занимался Тассилон! Ходил в лавочку, где выслушивал замысловатые обвинения в адрес кузнеца, который-де задолжал за несколько лет, ведет себя нагло, при встречах на улице грозится переломать назойливым кредиторам все кости, выкрикивает под окнами обидные слова, насмерть пугая домочадцев того или иного лавочника… В общем, судя по всему, умел Кровопийца Ар разгуляться. Кузнец, в свою очередь, уверял, что лавочник не расплатился с ним за какую-то старую работу (выяснить детали дела уже не представлялось возможным, поскольку сделка заключалась еще с отцом нынешнего лавочника, а отец сей опочил среди богов и срывает розовые яблоки в Саду Удовольствий уже много-много лет…). Обвинения Ара в адрес лавочников были также многообразны: тот не поздоровался с ним тогда-то и тогда-то, при таких-то свидетелях и тем самым опозорил; этот обозвал троллевым отродьем, тот натравил на кузницу своих сорванцов-детишек, дабы они скакали, уподобляясь горным обезьянкам, и выкликали различные глупости, какие только придут в их пустенькие головенки. А Тассилону оставалось одно: терпеливо переносить взаимные обвинения из кузницы в лавочку и обратно. Это, кажется, доставляло спорщикам дополнительное удовольствие.

Другие обязанности Тассилона были в том же роде: по дому, по хозяйству… Еще он обязан был встречать клиентов и препровождать их к хозяину, «всемерно услаждая слух заказчиков сладкими речами о достоинствах Кровопийцы Ара», как наставлял кузнец слугу.

Из вышесказанного можно было бы предположить, что Кровопийца Ар был страшным, злобным существом, а Тассилон жестоко страдал под игом его безраздельной власти. Ничуть не бывало! Почти с первого взгляда Тассилон разглядел в кузнеце человека доброго и успел привязаться к нему. Кровопийца Ар, в свою очередь, быстро сумел оценить молчаливость, доброжелательность и вполне искреннюю симпатию своего слуги и подмастерья. Непрерывно ворча, кормил сытно, обучал кое-чему из ремесла и — о чем Тассилон хорошо знал — не никому позволил бы оскорблять чернокожего.

А в желающих насмеяться над чужестранцем среди добрых жителей Феризы никогда не было недостатка, Впрочем, Тассилон не из тех, кто легко давал себя в обиду. И если иногда умел смолчать, то это вовсе не означало, что человек он такой уж безобидный и безответный.

Больше других цеплялся к Тассилону некий господин Энчо — рослый человек с хитрым мясистым лицом, на котором вечно щурились узенькие, наполовину заплывшие глаза. Копна кудрявых, совершенно седых волос, и такая же пышная белая борода придавали господину Энчо вид некоторого даже благообразия. Энчо был мельником — держал небольшую мельницу на бычьей тяге, расположенную на окраине Феризы. Казалось, мука навечно припорошила его пушистые волосы.

Вот с ним враждовал Кровопийца Ар с особенной ожесточенностью. Мельник платил кузнецу той же монетой и никогда не упускал случая пройтись по адресу недруга — в гостях, в харчевне, просто в случайном разговоре.

Когда Кровопийца Ар обзавелся слугой, негодованию мельника не было предела. Он даже пробовал было останавливать Тассилона на улице и сладеньким голосом любопытствовать: не притесняет ли его кузнец, не бьет ли. «Известно, что кулаки у негодяя чугунные, а сердце из железа. Ты не знал? Когда тролли сожрали его сердце, его отец за три дня выковал сыну железное… Он уже не одного работника в могилу свел. Так что мой тебе совет: держи ухо востро, по ночам спи вполглаза. Разное про кузнеца рассказывают, и не все эти рассказы — ложь…»

Тассилон выслушал «доброхота» дважды. Первый раз — на улице — молча. Второй раз — в харчевне, куда зашел за горячими пирожками для себя и хозяина — уже не молча. Так осадил господина Энчо, что тот из приятно-румяного сделался багровым, затрясся, зашипел что-то такое, отчего оплевал собственную бороду. А Тассилон, пожав плечами, вышел. И с той поры старался обходить мельника стороной.

* * *

Время шло, а известий от Элленхарды все не было. Священный Совет лютовал, прочесывал город вдоль и поперек. Пускаться на поиски Тассилон не решался, расспрашивать — тем более. Не смел даже разыскивать говорливую зеленщицу, тетку Филену. Любая встреча, даже случайная, могла иметь далеко идущие последствия. Нежелательные и страшные.

Нет уж. Он подождет.

Спустя седмицу после водворения Тассилона у кузнеца произошло убийство.

* * *

Это случилось утром. Из объятий сладкого сна Тассилона вырвал пронзительный женский крик. Он пошевелился, выпутываясь из лохмотьев, которые кузнец именовал «вполне приличным одеялом для слуги». Крик повторился. Слух быстро распознавал в захлебывающемся вопле основные ноты: ужас, отвращение. Физического страдания в этом голосе не звучало. Физическое страдание вырывается из самой нутряной утробы человека; эта же женщина кричала горлом — она была испугана, но и только.

Заворочался наверху, на полатях, сооруженных прямо над наковальней, кузнец. Свесил бороду, сверкнул глазами:

— Что там еще? Это у тебя? Девку, что ли, привел да испортить не умеешь?

— Это на улице, — ответил Тассилон, поспешно вскакивая.

— Режут кого-то, что ли? — удивился кузнец. И не без облегчения откинулся обратно на набитый опилками валик, служивший ему вместо подушки. — Ну и времена пошли, зарезать толком не умеют. Обязательно надо помучить, чтобы всех честных граждан в округе перебудить…

Тассилон уже не слушал ворчания хозяина. Выскочил из дома, на ходу затягивая тесемку на штанах. Босиком по холодному с утра песку и камню бросился бежать по улице навстречу крику.

Вскоре он увидел женщину — немолодую соседку, почтенную мать семейства. Она вцепилась в веревку, на другом конце которой моталась и мекала, тряся головою, коза, и монотонно вскрикивала, поглядывая куда-то в сторону оврага:

— А-а! А-а! А-а!

— Ты цела, госпожа? — Тассилон быстро окинул ее взглядом. Вроде бы, цела. Если, конечно, в уме не повредилась. Вон, взгляд какой остекленевший. Смотрит в одну точку, как неживая.

Он осторожно спустился в овраг. Раздвинул кусты. И увидел.

Девушка, почти ребенок. На траве очень много крови. Горло перерезано. Даже обезображенная, она все равно выглядела красивой.

Юные руки раскинуты, тонкие пальчики ухватились за пучок травы, словно пытались удержать тело на земле. Поздно! Кто-то исторг незрелую душу из хрупкой этой плоти, до времени разлучил их, оставил сиротами.

И еще кое-что. Тассилон только глянул на темную лужу между ног жертвы, чтобы успеть понять: перед смертью девушка претерпела еще одно надругательство. А может быть, и после смерти.

Тассилон, подавленный, выбрался из оврага. Соседка с козой перестала кричать. Тяжело дышала и пошатывалась. Коза двигалась костлявым задом вперед, пытаясь вытащить рогатую голову из ошейника.

— Поздно кричать, — обратился Тассилон к соседке. — Кто она? Ты ее знала?

Она молчала так долго, что Тассилон уже решил было, что не ответит. Но она в конце концов вымолвила:

— Да. Дочка соседская. Как ее матери сказать…

И крупные, как горох, слезы покатились по усталому немолодому лицу женщины.

— Ее убили совсем недавно. Часа за два до рассвета, — сказал Тассилон. — Позовите кого-нибудь из мужчин. Надо бы посмотреть, нет ли следов… Может быть, сумеем отыскать убийцу.

Он был не вполне уверен в том, что женщина его понимает, и слегка встряхнул ее за плечо. Она словно бы очнулась от сна и быстро побежала в сторону дома.

Спустя недолгое время возле оврага уже было полно народу. Мужчины переговаривались вполголоса. Кто-то, кто считал себя поумнее других, высматривал в траве следы и приметы. Женщины перешептывались и тихонько всхлипывали. В конце концов несчастную покойницу унесли, бережно переложив на носилки, сделанные из веток. В доме стали готовиться к погребению.

Кузнеца Ара вся эта, как он выразился, «возня» совершенно не занимала. Он пил свою любимую рисовую водку, которую некоторые местные умельцы в Феризе делали чрезвычайно хорошо.

Около полудня к нему заглянул заказчик и спросил, готов ли серп, оплаченный еще неделю назад. Ар отвечал, что серп готов и его вполне можно забрать.

— Слыхал? — спросил заказчик.

— О чем?

— Убита девушка. Полгорода только об этом и говорит. Священный Совет издал постановление, где сказано, будто бы все это дело рук скрытых колдунов. Мол, обряд у них там какой-то или ритуал для обретения силы… Я почти ничего не понял.

— Я тоже, — заметил Ар.

— Девчонку жалко.

— Скажи мне, — Ар отставил в сторону миниатюрную чашечку, где заманчиво поблескивал прозрачный напиток с тонким, едва уловимым запахом, — почему никто не задается вопросом: для чего бедная девчонка пошла куда-то ночью? Зачем она отправилась к оврагу в такой неурочный час?

— На свидание с молодцем? — догадался собеседник кузнеца.

— Я этого не говорил. — Ар взял в руки чашечку и задумчиво ее понюхал.

— Убийца — кто-то из нас, — горячо сказал горожанин и взмахнул серпом. — И мы даже не подозреваем, кто это!

Кузнец пожал плечами. Разговор зашел в тупик, и словоохотливый покупатель довольно быстро покинул кузницу.

В этот день заходило очень много народу. Всем хотелось почесать языками. Некоторые вспоминали покойницу — какая она была милая да хорошая, но большинству приятно щекотали нервы подробности страшного преступления. Упоминались лужи крови, сизые вены на горле.

К ночи произошло еще одно преступление: тело девушки бесследно пропало.

Каким образом его удалось выкрасть из дома, никто так и не понял. Старшая сестра покойной уверяла, что лишь на миг покинула дом, а когда вернулась с пучком зелени из огорода — в доме готовились к щедрому поминальному пиру, — тела уже не было.

— Не ушла же она ногами! — рассуждали досужие кумушки.

— Ее кто-то унес — но для чего?

Безутешная мать громко выла где-то в глубине дома, убиваясь по дочери. Отец убитой девушки безмолвствовал. Мужчины из числа соседей всю ночь бродили вокруг оврага с факелами, что-то высматривая и выслеживая.

И на рассвете — нашли! Прямо в бурой от крови траве, на месте преступления, лежал широкий медный браслет. Как не увидели его в первый раз? Здесь могло быть только одно объяснение: всех настолько потряс вид жертвы, что горе словно бы отвело глаза смотрящим. Такое случается. Да, случается. Многие тотчас припомнили десятки подобных случаев. Демоны только и ждут, чтобы одурачить людей. А уж там, где рассталась с молодой жизнью юная невинная девушка, этих самых демонов кишмя кишит. Они летят на злодейство, как мухи на мед.

Не об этом ли и святейший Фонэн, глава Священного Совета, сегодня говорил? Не об этом ли он предупреждал? И кажется, называл наиболее возможных преступников. Как там было сказано…

Нашелся умник, припомнил: «лица, чья профессиональная деятельность располагает к использованию скрытых магических чар». Или как-то в таком же роде. Предупреждал! Хоть Фонэн и жесток, хоть и сделался он пугалом не только для детей, но и для взрослых, но в чем ему нельзя отказать, так это в мудрости. О, нет! Фонэн отнюдь не глуп! И уж в чем-чем, а в злодействе и магии он действительно смыслит.

— А кто эти… «лица, чья профессиональная… располагает к колдовству»? — задал вполне уместный вопрос один из соседей погибшей девушки.

Стали перебирать в памяти и вдруг сообразили: те, кто ближе всего к духам! Ткачи, кузнецы, певцы… кого-то он еще называл, всего не упомнишь…

— Кузнец! — закричала мать девушки. — Кузнец! А ведь он поблизости живет! И единственный, кто не пришел посмотреть!

И ведь правду она сказала. Не пришел Ар поглазеть на тело убитой. Вообще никакой заинтересованности происшествием не выказал. Как будто и не касалось оно его вовсе. А почему? Поначалу-то сглупу думали, будто Ар поступает так по общей странности своего характера, однако теперь, когда и подозрение на него пало, и медный браслет обнаружен (похожий браслет был у кузнеца!) — совершенно по-иному повернулась эта странность. Не пошел смотреть — да потому что слишком хорошо знал, какую картину увидит. Боялся, небось, что покойница встанет, откроет глаза и обличит его, указав пальцем на своего убийцу. А такие случаи, чтобы покойники открывали близким, кто их убил, бывают куда чаще, чем принято думать.

— Кузнец!

Припомнились и другие его странности. Например, редко участвовал Ар в общих праздниках, избегал ходить на свадьбы и похороны к соседям, друзей не имел… зато имел долги. Словом, набралось немало,

Однако пока что хватать кузнеца и творить над ним суд избегали. Побаивались. Для начала написали на него донос Фонэну. И стали ждать — что будет.

* * *

В Вороньем Замке царил вечный полумрак. Даже в верхних покоях, где имелись довольно широкие окна. Словно темная дымчатая кисея заволакивала здесь самый воздух, окрашивая всю картину в сумеречные тона.

Глава Священного Совета Фонэн стоял у окна. Его тонкий изломанный силуэт хорошо вырисовывался на фоне светлого неба, но в саму комнату свет почти ни проникал. Кузнец Ар, недавно арестованный по подозрению в ритуальном убийстве, стоял у стены, прикованный цепью, и ждал.

Фонэн резко повернулся к арестованному.

— Тебя уже пытали? — отрывисто спросил он.

— Нет, но меня били, — хмуро ответил кузнец.

— Орудия пытки показывали?

— Да.

— Понравилось?

— Нет. Я сделал бы лучше. Изобретательнее. У вашего коваля, кем бы он ни был, мало фантазии. Изюминки в его работе нет, вот что, — дерзко заявил кузнец.

— Вот как? — протянул Фонэн. — А ты знаешь ли, кузнец… как там тебя… — Он заглянул в бумагу, которую держал в рукаве, чтобы свериться с именем. — Ар. Да, так вот, Ар, мой любезный, известно ли тебе, что всякая «изюминка», как ты говоришь, в любом ремесле — от нечистых духов, от грязных демонов, которым только того и надо, чтобы люди соперничали, тосковали, стремясь к чему-то лучшему — неведомому и недостижимому? Любой певец, умеющий исторгать у слушателей слезы, наверняка делает это не без помощи злых чар! Потому что не дано простому человеку, не пользующемуся магией, овладевать душой другого человека настолько, чтобы заставить того плакать.

— Да? — переспросил Ар, не то понимающе, не то издевательски. И поскребся спиной о стену — зачесалось. Цепь при этом неприятно брякнула.

— Именно! — горячо подтвердил Фонэн. — Я неоднократно, на личном опыте, убеждался в том, что исторгнуть слезы у другого можно лишь одним способом: физическим насилием. И никак иначе! А мне уже доносили, доносили, друг мой Ар, что тебе доводилось создавать кованые предметы, кои совершенством своих форм умели исторгать слезы у смотревших.

— Да? — в третий раз молвил Ар,

— Вот здесь, — Фонэн тряхнул доносом, — имена людей, которые припоминают подобные случаи.

Кузнец дернулся, цепь шевельнулась.

— Можно взглянуть — кому это я не угодил?

— Нет. Имена доносчиков — тайна.

— Да ладно, я и так знаю. Соседи и завистники. И еще, небось, этот толстый из мясной лавки, которому я задолжал.

— Тебя обвиняют в вещах куда более серьезных, нежели долг мяснику. Тебя обвиняют в убийстве! — Фонэн приблизился к заключенному и пристально посмотрел в его яростные черные глаза своими горящими запавшими глазками. — В убийстве с грязными магическими целями!

— Ну и что? — Кузнец Ар выглядел как будто совершенно равнодушным. Он всем своим видом показывал: «Меня тебе этими штучками не пронять». — Мало ли в чем можно обвинить неповинного человека!

— Ты отрицаешь?

— Разумеется.

— Ты не убивал ее?

— Нет, не убивал. У меня есть куда более интересный и выгодный способ проводить время, нежели резать девиц по оврагам.

— И тело не ты выкрал?

— Говорю тебе, нет! Я такими делами не занимаюсь! Я кузнец, а не мясник. Кстати, а почему мясника не арестовали? Я сам видел, как в его лавке плакал один нищий. Смотрел на порубленную говядину и плакал… Чем не искусство магии?

— Ты мне зубы не заговаривай. Просидишь здесь на цепи с недельку, а потом, если будешь по-прежнему все отрицать, подвергнешься допросу с пристрастием.

— С каким еще пристрастием?

— Ты дурак или притворяешься? Я велю пытать тебя! Пытать, пока ты не заговоришь! Пока не расскажешь мне все!

— Да я хоть сейчас готов рассказать тебе все, только это «все», как я погляжу, совершенно не то «все», которое ты жаждешь от меня услышать.

Фонэн отпрянул. Несколько мгновений он вглядывался в лицо заключенного, а затем повернулся и вышел, широко шагая в своем развевающемся плаще. Кузнец Ар остался один.

Теперь он вовсе не был таким неустрашимым и уверенным в собственной правоте. Теперь ему стало страшно. Потому что доказать свою невиновность он не мог. А это означало только одно: ему предстояло выдержать страшные пытки, которыми снискал себе недобрую славу Вороний Замок.

* * *

Тассилон ни мгновения не верил тому, что кузнец мог быть замешан в этом преступлении. Кровопийца Ар, при всех его странностях, был, по твердому убеждению его подмастерья, человеком хорошим, и отдавать его на расправу Тассилон не собирался. Пока еще оставалась надежда, пока кузнец не был публично казнен как колдун и убийца, следовало действовать. И как можно быстрее.

Правда, Тассилон понятия не имел, с какого конца хватать за хвост верткого дракона, как сказали бы кхитайцы по поводу этого запутанного дела.

Для начала он осмотрелся в овраге. Странно, что браслет заметили только спустя некоторое время. Демоны глаза отвели? Так ли? Не подложил ли браслет настоящий убийца? И как ловко придумано! Не потребовалось даже выкрадывать какую-либо вещь, принадлежащую кузнецу (а сделать это, кстати говоря, было почти невозможно — Ар редко покидал свой дом, был всегда начеку, поскольку знал, что пользуется дурной славой и ждал от сограждан одних только пакостей). Убийца рассчитал верно: достаточно оказалось лишь намекнуть на кузнеца… и все сразу решили — да, негодяй обнаружен! А в городе, где свирепствует Священный Совет, достаточно просто написать донос.

Браслет-то бдительные сограждане заметили. А вот след большой ступни, отпечатавшийся на противоположной стороне оврага, — нет. И судя по этому следу, некто — значительно крупнее Ара и выше его ростом — некто тяжелый и сильный — поспешно уходил из оврага. Сорвался, соскользнул по сырой глине, снова ступил — и выбрался.

Оставалось главное: каким образом этот неведомый злодей сумел выкрасть тело девушки из дома? И кто заходил в этот дом, погруженный в глубокую скорбь? Как он ухитрился вынести тело?

Над этой загадкой Тассилон долго ломал себе голову. Он бродил по улицам Феризы, он сидел в маленьких грязных харчевнях на окраине и беспощадно пропивал скудные гроши, заработанные в кузнице, спуская их на дрянное пойло. Иногда ему казалось, что стоит лишь напиться до полного бесчувствия или заснуть, погрузиться в тяжелый, бессмысленный сон, — и разгадка явится сама собою, отвратительная и примитивная, как освежеванная туша.

Он снова и снова перебирал в мыслях все, что ему удалось разузнать. Все? Почти ничего! Скудость фактов сводила его с ума. Но он, в конце концов, не вершитель правосудия, он всего лишь человек с большим жизненным опытом. Последняя мысль неизменно вызывала у Тассилона кривую ухмылку.

Харчевня, где он себя обнаружил, очнувшись от забытья, представляла собою грязнейшее заведение. Всю мебель составляли низенький столик и десяток очень засаленных и чрезвычайно рваных циновок, и там, несомненно, кишели насекомые. На циновках сидели и лежали люди самой отталкивающей наружности. Какие только рожи не попадались навстречу ошеломленному взгляду! И косоглазые, и с перебитыми носами, и исполосованные шрамами, и заросшие бородой до самых глаз. Мелькнуло одно миловидное личико юноши, обрамленное тонкими косами, но и оно производило отвратительное впечатление, поскольку юнец был очень пьян и, несомненно, порочен — это было заметно по складке его пухлых, искусанных губ.

Тассилон затряс головой, как пес, у которого в ухе застрял клещ. Кругом лениво переговаривались. Кое-кто втягивал в себя ядовитый дым, от которого глаза мутнели, а тело переставало слушаться рассудка, пока таковой еще теплился. Тассилон протянул руку и безошибочно обрел свой стакан. Там плескалось мутное беловатое пойло, безвкусное, но крепкое, как удар лошадиного копыта.

Так. Попробуем еще раз. В голове почему-то назойливо вертелся указ Фонэна. Обращать особенное внимание на лиц, чья профессия… Да, там были названы «подозрительные профессии». Люди, которые могут по роду своей деятельности общаться с демонами. Люди, которые вероятнее всего обращаются к различным духам в силу своего профессионального… э-э… Кто там был перечислен?

Пойло — гадостное. Лучше прикрыть глаза и не смотреть, каково оно на вид. В голове плавает отвратительный беловатый туман, похожий на простоквашу. И на каждой простоквашине сидит человек подозрительной профессии. На одной — кузнец. На другой — ткач. На третьей — певец. На четвертой — врачеватель. На пятой… мельник!

Да, в указе был назван мельник! Мельник живет на отшибе, сторонится людей, у него есть мельница — одинокое место, где может происходить решительно что угодно… Любое преступление, любое тайное дело. На мельнице можно прятаться и прятать… Мельник пользуется силами ветра для того, чтобы приводить в движение свою мельницу…

И мельник люто ненавидел Ара. Уж он бы не упустил случая отомстить своему врагу. На счет господина Энчо Тассилон не обольщался. Этот человек предпочитал деньги всему, кроме мести.

Хорошо-о… В пьяной голове мысли сделались тягучими, как сладости на жаре. И такими же липкими.

Тассилону стоило почти физического труда заставлять их шевелиться, сменять друг друга. Итак, возможно, мельник подбросил браслет и таким образом навел всех на мысль о кузнеце.

Сделаем следующий шаг. Предположим, мельник и есть убийца девушки. Для чего он ее убил? Это сейчас все равно не выяснить, а вот другое неожиданно становится понятным: кто и как сумел выкрасть тело. В доме погибшей готовился обильный поминальный пир. Девчонку собирались провожать пышно — коль скоро уж свадьбы не сыграть и не проводить ее в дом жениха, то хоть похороны должны быть обильными и жирными, дабы порадовалась душа напоследок. Может быть, и духи предков смилуются, возьмут ее к себе в Западный рай, в который верят некоторые кхитайцы и их потомки. В том раю — белым-бело, повсюду лотосы и лилии, подают чай в прозрачных чашечках, а прекрасные духи кормятся ароматами. Хорошо бы попала девушка туда! А для этого требуется задобрить духов. Пусть замолвят за нее словечко перед владыками Западного рая.

Да, пир готовился, можно сказать, почти свадебный. И пеклись особые пироги — с рыбой, медными кольцами, с остропахнущими травами, которые живые — фиолетовые, а печеные — черные. И мельник заходил в тот дом. Приносил муку. В мешке. И уходил тоже с мешком. В суете могли ведь не заметить, что мешок и при выходе был полон.

Вспышка озарения мелькнула в голове у Тассилона. Мешок! Ну конечно… Осталось одно: отправиться на мельницу и отыскать там тело девушки.

* * *

Мельница находилась не просто на окраине города — она была как бы отделена от жилого массива несколькими деревьями. Это были низкорослые деревья с широкими темными мясистыми листьями. Проходя под ними, Тассилон словно миновал некие ворота и оказался наконец в царстве господина Энчо.

Мельница и небольшая жилая пристройка при ней выглядели необитаемыми. Однако внутреннее чувство подсказывало Тассилону: там кто-то есть. Притаился и следит за незваным гостем. Впрочем, подвыпившего Тассилона, который считал себя тертым калачом, это сейчас мало беспокоило.

Главное — проникнуть внутрь.

Он обошел мельницу кругом. Никого и ничего. Впечатление такое, словно здесь никто и не живет, и не работает.

Да, вот еще один вопрос: никто не слыхал, чтобы господин Энчо держал помощника или слугу. Говорили, будто есть у него какой-то ветхий раб для услужения, но этого раба никто никогда не видел.

Тассилон остановился у стены и заглянул в маленькое окошко, вырубленное внизу. Туда разве что кошка могла бы просочиться. В окошке зияла чернота. Рядом обнаружилась дверь. Не заперто! Вот это неожиданность! Тассилон даже предположить не мог, что такое возможно… если только это не ловушка.

Впрочем, спьяну он даже рассуждать на эту тему не стал. Просто толкнул дверь и вошел.

И оказался в полумраке. Откуда-то сверху струился пыльный белесый свет. Огромные жернова мертво стояли на высоком стержне. Далеко наверху плавали облака мучной пыли, тонкие, почти рассеявшиеся. Лучи света застревали в них, словно нож в ворохе шелка.

На мельнице стояла тишина. И тем не менее обостренным инстинктом дикого зверя, привыкшего выживать среди других зверей — самых опасных животных, когда-либо созданных богами, среди людей! — Тассилон чувствовал чье-то затаенное присутствие.

Он обошел жернова кругом. Нигде не было и следа погибшей девушки. А вот валяется мешок… Возможно, тот самый. Но в мешке не обнаруживалось никаких остатков крови. Это и не удивительно, ведь похищен был труп, тело, которое давно уже перестало кровоточить.

Тассилон почти отчаялся найти хоть какую-то улику. Он знал, он был убежден в том, что именно господин Энчо — неизвестно, почему! — совершил это чудовищное преступление. Оставалось доказать это.

Тассилон остановился, еще раз огляделся по сторонам. У него внезапно появилось такое ощущение, словно кто-то ловко его провел.

Девушка была здесь. И ее убийца — тоже неподалеку.

Тассилон двинулся в медленный путь вдоль жерновов…

И вдруг увидел. Он увидел нечто настолько невероятное, что поначалу даже не поверил собственным глазам. Но деваться некуда — это было. Девичья коса. Растрепанная, точно солома после обмолота, она высовывалась из щели между жерновами.

Тассилон подошел ближе, потянул за волосы. И тотчас кто-то невидимый — тот, чье присутствие он все время ощущал, — набросился на него сзади. Тассилон присел, проходя под руками нападавшего, попытался увернуться. В голове мелькнул чей-то рассказ о «пьяном мастере» — об одном из великих мастеров рукопашного боя, который всегда выходил на битву, нагрузившись изрядным количеством горячительных напитков. Это обстоятельство делало его медленным, как бы неповоротливым, а на самом деле непредсказуемым и уверенным в себе. Тассилон не помнил, каким образом окончил свою жизнь этот выдающийся боец — наверняка ничего хорошего! — но один раз, по крайней мере, воспользоваться чужим опытом стоило.

Нападавший не ожидал, что Тассилон отшатнется и присядет и потому удар кулака пришелся прямо на мельничный жернов. Раздался страшный вой. Хрустнули костяшки пальцев. Господин Энчо, крича и завывая, взметнул вверх руку. Тассилон тотчас обрушил удар головы ему под дых. Противник упал. Несколько сильных ударов ногами по лицу, несколько пинков по больной руке довершили дело: крупный благообразный мужчина превратился в комок страдающей, жалеющей себя, завывающей плоти. Теперь его можно было запросто связать длинной пеньковой веревкой. Что Тассилон и проделал с превеликим удовольствием.

Оставалось привязать пленника, чтобы сбегать за соседями и показать им — кто на самом деле виновен в преступлении. Тассилон подтащил господина Энчо к одному из столбов, намертво прикрутил его, а на голову ему натянул мешок и тоже привязал. Пусть посидит в мешке, подумает о смысле жизни и смерти. Скоро ему предстоит дать отчет духам… Но сперва пусть расскажет обо всем людям.

* * *

— Господин Энчо? Это невозможно.

— Ведь доказано уже, что девушку убил кузнец. Только это Тассилон и слышал, когда бегал от

одного двора к другому и спешно, сбивчиво рассказывал обо всем, что увидел и выяснил.

— Кто это приходил? Слуга кузнеца? Наверняка сообщник. Как можно ему верить? Зачем вы вообще открыли ему дверь? Оба — прислужники демонов, это же было ясно с самого начала! И откуда он взялся, этот слуга кузнеца? Неизвестно. И рожа у него черная. Откуда здесь взялся негр?

Тассилон понял, что от соседей ничего не добьется, и бросился бежать туда, куда ни один из добрых жителей Феризы никогда не отправился бы по доброй воле: к страшному Вороньему Замку.

* * *

Черные стены цитадели, казалось, были закопчены зловонными испарениями самого Страха. Древние камни, огромные, словно некогда их натаскали великаны, выглядели так, словно их вытащили из самой сердцевины гигантского костра. А между тем, большинство древних каменных сооружений кажутся выбеленными временем и ветром, подобно костям, встречающимся в пустыне.

Тассилона, как он и рассчитывал, остановили у ворот. Стражник, похожий более на священнослужителя, но обладающий при этом оружием и малым полудоспехом из вываренной твердой кожи, потребовал объяснений у встревоженного человека, который кричал, что ему необходимо немедленно видеть главу Священного Совета. Тассилон нетерпеливо отмахнулся от бдительного стража.

— Не до тебя! Позови хотя бы командира поста…

Глаза стражника вспыхнули.

— Я — командир поста, и тебе лучше отвечать, когда спрашивают! Никто не станет тревожить главу Священного Совета по пустякам.

Он махнул рукой, делая знак еще нескольким стражникам, которые, черными тенями, подобно воронам, приблизились к незваному гостю и схватили его сзади за руки.

— Я безоружен, — хмуро сказал Тассилон, даже не пытаясь отбиваться. — Я пришел кое о чем рассказать. Думаю, Священному Совету неплохо бы это узнать, и как можно скорее.

Его обыскали. Он не сопротивлялся. Ему связали руки. Он позволил сделать и это. Черной тканью завязали глаза. Потащили куда-то, немилосердно задевая о какие-то невидимые углы. Тассилон молча сносил все эти издевательства. Он уже догадался: таков был заведенный здесь порядок. Ни один доносчик не миновал бы этих препон.

Коридоры закончились лестницей, по крутым ступеням Тассилона и втащили наверх, а затем опять повлекли по переходам и наконец водрузили в каком-то помещении, где и сняли повязку.

Эффект, произведенный на человека, с головы которого после долгих мытарств в темноте сдергивают черное покрывало, не мог не показаться неотразимым.

Посреди просторной комнаты с низким нависающим потолком пылал открытый очаг. Дым уходил в отверстие в потолке. В очаге грелись огромные щипцы и два шомпола. Рядом помещались козлы, к которым, надо полагать, привязывают испытуемого. Чуть поодаль находилось высокое кресло с резной спинкой и широкими подлокотниками. В кресле восседал человек, облаченный в широкую черную мантию.

Тассилона бросили перед ним на колени.

Человек в кресле слегка приподнял бровь, как бы безмолвно задавая вопрос. Один из стражников, опустив голову, произнес:

— Вот этот человек ворвался в Замок, крича, что желает предстать перед главой Священного Совета. Он оказался достаточно настойчив, и поэтому мы приняли решение выполнить его просьбу.

После краткой паузы Фонэн молвил:

— Хорошо.

И знаком отпустил стражников.

Все еще стоя на коленях, Тассилон поднял голову. Фонэн внушал ему настоящий ужас. Давным-давно не испытывал он этого чувства. И не пыточные инструменты в очаге были тому причиной — нет, зловещий потаенный огонь, пламя пожирающей страсти, пылавшее в глубоко запавших глазах главы Священного Совета — вот что ужасало! Фонэн давно уже утратил человеческий облик. Он почти не человек… Но кто же он такой? Демон?

Страшный взгляд остановился на Тассилоне, и у того перехватило дыхание.

— Говори, — велел Фонэн.

Тассилон с трудом перевел дыхание. И снова жуткий взгляд пригвоздил его к полу: Негромкий голос главы Священного Совета пробирал, казалось, до самых костей.

— Расскажи мне о своем деле.

— Господин, — вымолвил Тассилон, — я пришел просить о справедливости…

Фонэн молча смотрел на него. Язык у Тассилона начал заплетаться. «Да что со мной такое! — яростно думал он. — Околдовали меня, что ли? Почему я боюсь этого человека больше смерти? Ведь и смерти я давно уже перестал бояться…»

Он мысленно призвал имена Элленхарды и Бэлит, но они отозвались ему слабо-слабо, словно бы из немыслимой дали.

— Справедливость? — тихо переспросил Фонэн.

Мороз пробежал у Тассилона по коже, но он нашел в себе силы продолжить:

— По доносу добрых граждан Феризы был схвачен кузнец, именем Ар, прозванием Кровопийца.

— Его обвиняют в колдовстве, — прошептал Фонэн.

— Да, но это неправда. Я знаю, кто совершил убийство… и кто является колдуном. Или, во всяком случае, пытается им стать. Прошу тебя, господин, поторопись! Отправь своих людей — пусть они заберут его. Я сумел его связать, но страх не покидает меня — вдруг он каким-нибудь образом освободится и избежит наказания!

— Интересно. — Фонэн слегка подался вперед. — Итак, ты выследил колдуна?

— Да. Убита девушка…

— Перерезано горло, — уточнил Фонэн. — Ее нашли в овраге недалеко от дома кузнеца Ара, если я не ошибаюсь.

— Ты не ошибаешься, господин. Именно так все и было. Но Ар — не убийца. Почему соседи обвинили его? Нашли браслет? Но ведь этот браслет могли туда и подбросить… К тому же, Ар изготовил немало подобных браслетов… А я нашел следы настоящего преступления!

— Где?

— На мельнице!

Фонэн некоторое время молча смотрел на доносчика. Тер длинными пальцами переносицу, покусывал губы. Затем молвил:

— Подойди ближе.

Тассилон, изогнувшись, поднялся на ноги и кое-как приблизился. ГлаваСвященного Совета выхватил из складок своей просторной одежды кинжал и одним взмахом разрезал веревки. Тассилон со стоном расправил руки… и обмер: змеиные глаза Фонэна были теперь совсем близко. В груди что-то болезненно сжалось.

— Я пойду вместе с тобой, — сказал Фонэн. — Ничего не бойся. Если там действительно отыщется черное колдовство, я сумею вырвать его с корнем.

Тассилон нашел в себе силы произнести:

— Отпусти кузнеца, господин. Он невиновен.

— Ты так уверен в этом Аре? — Теперь Фонэн чуть посмеивался, но это было не менее ужасно.

— Да.

Фонэн помолчал немного, а потом неожиданно сказал:

— Я тоже. С самого начала я чувствовал, что здесь какой-то подвох. Твой Ар — не колдун. Обыкновенный ремесленник. Характер у него, правда, скверный, но к магии он не имеет никакого отношения. Поэтому, кстати, его и не пытали. Только запугивали, как тебя.

* * *

Возле мельницы царила тишина, словно ничего здесь и не произошло. Тассилон шел впереди, то и дело спотыкаясь о кочки и камни. Он чувствовал себя неуверенно, хотя за спиной у него бесшумно и ловко двигались трое стражников в черных балахонах поверх доспехов. Один из этих стражников никаким стражником не являлся — это был сам Фонэн. Прихрамывающий, похожий на черную птицу с тонкими крыльями.

— Здесь.

Тассилон толкнул дверцу, вошел. Пыль и тишина, полосы света наверху.

Мельник был здесь. Связанный, с мешком на голове. Тассилон сдернул мешок, и перед Фонэном предстало жалкое лицо, распухшее, в белых комьях муки, щедро разведенных едким потом.

Несколько мгновений Фонэн упивался этим зрелищем. Ноздри его тонкого носа вздрагивали, узкие темные губы слегка кривились, а в глубине глаз рождался яростный свет. Мельник извивался под этим страшным взглядом и еле слышно постанывал. Неожиданно штаны его начали стремительно темнеть, и вокруг распространилась вонь. Фонэн отвернулся.

— Покажи, где ты нашел следы преступления, — обратился он к Тассилону.

Тот указал на жернова. Клочья девичьих волос все еще свисали между жерновами.

Фонэн долго смотрел на них. Внезапно вокруг потемнело. Послышался странный звук, раз, другой… Жернова сдвинулись с места. Тассилон увидел, как тонкое изломанное тело убитой девушки — откуда оно взялось? — чьи-то невидимые руки вкладывают туда, куда обычно засыпаются зерна. В отверстии исчезли ноги, тело, голова, вот остались только косы… Жернова продолжали молоть. Темная масса показалась на краях…

— Хватит! — закричал Тассилон.

Видение исчезло. Фонэн обернулся. На его странном лице лежал отблеск нездешнего света.

— Ты видел? — хрипло спросил он. — Ты тоже видел?

— Только слепой бы не увидел, господин! — искренне ответил Тассилон.

— У тебя чутье, — сказал Фонэн. — Ты один из нас.

Он повернулся к мельнику:

— А ты будешь публично сожжен. Но сначала расскажешь, скольких женщин ты погубил своими злодействами.

— Я не колдун, — пролепетал мельник, ерзая в луже собственной мочи. — Я их… использовал. Для мужской надобности. И все. Я делал так с некоторыми женщинами, но только эта поклялась, что все расскажет… Другие молчали. Тех я не трогал.

— Любое злодеяние есть черная магия, — холодно молвил Фонэн.

— Я не знал… — бормотал мельник.

«Все они одинаковы, — думал Тассилон. — Такие высокомерные и горделивые, пока им не надают как следует по морде. Тогда они пускают лужи и слюни и бубнят что-то в свое оправдание. А мне их не жаль, мне противно. Мне самому столько раз давали по морде, что теперь уже этим меня не проймешь…»

Стражники отвязали господина Энчо и снова нахлобучили ему на голову мешок. Увели.

Фонэн сделал Тассилону знак задержаться на мельнице.

— Останься, я хочу с тобой поговорить. Тассилон остановился, настороженно поглядывая на всемогущего главу Священного Совета.

Тот продолжал:

— Ты, кажется, находился в услужении у этого Кровопийцы Ара?

— Да.

— Что ж, ты послужил ему верно. Не хочешь ли теперь служить мне?

Тассилон помялся, покусал губу.

— Господин, — выговорил он наконец, — я скажу тебе правду. Я принадлежу не кузнецу и не самому себе, даже богам я больше не принадлежу, а только одной женщине.

— И где эта женщина? Почему она не с тобой?

— Не знаю. Нрав у нее — как у ветра, то ласкает, то сбивает с ног, а то вдруг улетает неведомо куда.

Фонэн долго молчал, разглядывая Тассилона в полумраке. Потом сказал:

— Хорошо. В таком случае послужи мне до тех пор, покуда она не вернется.

Глава пятнадцатая ДОНОСЧИК

Осведомителя, который воспользовался сострадательной натурой Азании и выдал ее Священному Совету как колдунью, звали Кутейба. Это был человек неопределенного возраста и довольно жалкой наружности: носастый, как птица, темноволосый, с маленькими, красноватыми, вечно бегающими глазками. Кутейба перебивался в Феризе случайными заработками и мелким воровством. Откуда он явился в город, никто не знал. Вероятно, не следовало бы говорить, что появлению этого человечка в городе никто не обрадовался. Однако горожане, чересчур занятые собственными делами, как-то не озаботились изгнать Кутейбу за городские стены… А напрасно. Подобный мусорный люд пачкает улицы и делает жизнь в городе неприятной, суетливой и небезопасной.

Как-то раз Кутейба попался на воровстве. К счастью для него, он забрался в кошель к одному из стражников Священного Совета; а тот, вместо того, чтобы обрубить блудливую руку по локоть, предложил незадачливому вору потрудиться на благо Священного Совета. Кутейба был вне себя от страха и готов на что угодно. В тот час он мог пообещать опуститься на дно морское и переговорить с морским змеем о поставках рыбной икры ко столу господина Фонэна.

Стражник оценил его рвение. И сделал Кутейбу мелким карманным доносчиком, а иногда и провокатором. Стоит ли говорить, что тот превосходно справлялся с этой нечистой работой и все шло превосходно.

Подобная деятельность отвечала суетливому характеру Кутейбы, и он был очень доволен своей участью. Вынюхивать, выслеживать, выводить на чистую воду и с тайным злорадством наблюдать потом, как люди, которым он, Кутейба, и в подметки не годился, отправлялись на виселицу, — в этом осведомитель Священного Совета находил главное наслаждение своей никчемной жизни.

Конечно, в случае с Азанией Фонэн обошелся с Кутейбой слишком жестоко. Но кто такой Кутейба? Разменная монетка, не более. Если бы россказни о магическом даре целительницы действительно оказались пустыми слухами, или же заподозри Азания подвох и не пожелай она применить магию при исцелении безнадежно больного — то Кутейба был бы уже мертв. Гангрена убила бы его.

Но, как известно, победителей не судят. Кутейба жив и здоров, Азания разоблачена и осуждена на смерть как колдунья. В том, что ей удалось избежать заслуженного наказания, виноват кто угодно — но только не он, Кутейба. Поэтому, получив мешочек с монетами у казначея Священного Совета, Кутейба выпросил у Фонэна отряд из пяти стражников и разрешение забрать из дома осужденной любое имущество, какое только доносчик сочтет нужным.

В самом радужном расположении духа Кутейба направился к дому Азании. Он был уверен, что целительница, несмотря на внешнюю скромность образа жизни, прячет где-нибудь в шкатулке крупные драгоценности и немалое число золотых монет. Оно и неудивительно — ведь с ее-то даром творить чудеса она наверняка спасала от верной смерти весьма состоятельных людей. Богатое, как известно, тоже хворают, не только бедные. Поскольку бывают невоздержанны в еде, питии и прочих удовольствиях, а это, как известно, весьма плачевным образом сказывается на здоровье. Случается — куда более плачевным, нежели нищета и недоедание. И странно было бы, если бы исцеленные богачи никак не выразили бы свою благодарность спасительнице. А «благодарность», с точки зрения Кутейбы, имела только одну форму: приятную округлую форму звонкой монеты.

Однако сколько доносчик ни обшаривал дом погубленной им жертвы, сколько ни ворошил ее одежду, сколько ни рылся в ее вещах, ни бил посуду — нигде он не нашел и следа клада, что представлялся ему в сладостных грезах.

Наконец Кутейба понял, что удача на этот раз не пожелала ему улыбаться. Ни денег — за исключением довольно скромной суммы — ни драгоценностей он не нашел в разоренном и осиротевшем доме. Пришлось довольствоваться тем немногим, что там имелось: несколькими нарядными платьями, полотенцами с вышивкой, ожерельем из речного жемчуга, круглым зеркалом в серебряной оправе в виде мелких розочек и листьев, частью помятых, и еще несколькими безделушками. Все прочие вещи Азании были самой обыкновенной домашней утварью не слишком зажиточной горожанки.

Сложив в мешок скудную добычу, Кутейба направился знакомой дорогой на окраину Феризы к одному лавочнику, который уже не раз скупал у него вещи, конфискованные у осужденных Священным Советом.

Лавочника звали Хирут; он держал мелочную торговлю и промышлял всем понемногу: старьем, разной рухлядью, старинными вещицами — подчас немалой ценности; не брезговал и краденым, и конфискованным у осужденных. По мелочи давал иной раз в долг и со всего имел небольшой, но твердый доход.

Кутейба был ему хорошо знаком еще по старым временам, когда оба они только-только обосновались в городе, Хирут чуть пораньше, Кутейба позднее. Иногда Кутейба занимал у Хирута монетку-другую, иногда сбывал ворованное.

Нужно отдать Хируту должное: обладая добродушным нравом, тот был совершенно безразличен и к нечистым делишкам своих поставщиков, и к несчастным судьбам осужденных Советом, и уж тем более к невзгодам обворованных и обжуленных горожан, чьи вещицы, перекрашенные и перешитые, находили покупателей в мелочной лавчонке Хирута.

— Эй, Хирут! — позвал Кутейба, появляясь на пороге лавки. — Хирут! Где ты? Заснул? Это я, Кутейба!

— Ну и что с того, что Кутейба? — лениво отозвался Хирут, выбираясь из подсобного помещения, где он разбирал партию траченого плесенью шелка, весьма сомнительного по происхождению. — Что это ты вдруг решил меня навестить?

— Да так… Заглянул вот по старой памяти, — уклончиво проговорил Кутейба.

— «По старой памяти»! — фыркнул Хирут. — Ну, умеешь ты насмешить, Кутейба! Да ты без какого-нибудь пакостного дельца и носу своего длинного на улицу не высунешь. Давай-ка выкладывай, с чем пожаловал, а после иди своей дорогой. Мне некогда. Радости с тобой болтать, по правде говоря, вижу мало.

— Брезгуешь? — прищурился Кутейба.

— Ну, это уж как тебе угодно, — лавочник пожал плечами и повернулся к Кутейбе спиной, всем своим видом показывая, что намерен тотчас же вернуться к своим заботам.

— Нет, нет, погоди, — поспешно остановил его Кутейба, сразу же перестав изображать из себя оскорбленную невинность. — Ты прав, Хирут, ты прав, как всегда. Дельце у меня к тебе. Как водится, деликатное. Маленькое такое… Много времени не займет.

— Все-то у тебя маленькое, — проворчал Хирут. — Как бы тебе в один прекрасный день нос не укоротили по самые уши за все твои «маленькие» делишки… Ладно уж, показывай. Дрянь, небось, товарец.

— А это тебе решать, — засуетился Кутейба. — Я знаю, Хирут, ты не обманешь. Ты у нас честностью славишься на всю Феризу. Даешь настоящую цену, не торгуясь.

Хирут хмыкнул. И лавочник, и доносчик — оба одинаково хорошо знали, что о настоящей цене на вещи, взятые в доме казненных, и речи быть не может.

— Выкладывай товар, — распорядился лавочник.

Он повертел в руках вещи Азании: зеркало, платья, украшения.

— Дешевка, — заключил Хирут после недолгого осмотра. — Посмотри сам: жемчуг мелкий, с дефектами, платья ношеные, зеркало от времени помутнело, а тут, гляди-ка, лепесточки позагибались…

— Ты их пальцами-то не мни, серебряные же, — возмутился Кутейба.

— Да чуть тут мять, и без того мятые…

— А зеркало? Может, магическое? — жадно спросил Кутейба. — Ты его рукавом протри или там тряпкой… Может, в нем клады отражаются или еще что-нибудь. Хозяйка-то была ведьма, вот и соображай…

— А к магии я, друг мой, и вовсе касательства иметь не желаю, — Хирут отодвинул от себя вещи Азании. — Я простой торговец. Мне дела нет до чародейства, Так и передай своим хозяевам из Священного Совета.

— Да что ты, что ты! В чем ты меня подозреваешь? — возмутился Кутейба. — Вроде бы, не первый год знакомы…

— Вот именно, — холодно напомнил лавочник.

— Я вовсе не в этом смысле… — начал оправдываться Кутейба, но вдруг махнул рукой и сдался. — Да ладно, в конце концов, какая разница, магическое или не магическое… Серебряное оно. Работа тонкая, старинная, сам видишь — не слепой. Назови свою цену, и дело с концом,

Хирут навалился грудью на прилавок, — Восемь серебряных. За все. Кутейба закатил глаза и испустил придушенный вопль:

— Это грабеж!

— Хорошо, девять.

— Убива-ают! Лучший друг! Голыми руками! Задуши-ил!..

Хирут посмотрел на старого приятеля с отвращением. Сказал:

— Десять. — И тут же добавил: — Учти, это мое последнее слово.

— Ладно, ладно, — проворчал Кутейба. — Давай, режь меня без ножа.

Хирут отсчитал ему деньги и без лишних разговоров выпроводил из лавки.

* * *

Вот уже несколько часов Кутейбе было не по себе. Все-таки не обделили его чутьем всемогущие боги. Жулику, доносчику, шпиону, вору — без чутья никак, сразу погибель. Лучше и не браться за это ремесло.

Мясистый длинный нос Кутейбы чуял неладное. Ему казалось, что за ним и его домом кто-то следит. Напрасно Кутейба пытался убедить себя в том, что это не так. Кому пришла бы на ум дикая фантазия шпионить за жалкой хижиной на краю города? Это же не дворец вельможи! Даже самому невзыскательному вору поживиться здесь нечем. Конечно, ближайшие соседи Кутейбы — такие же отщепенцы, как и он сам, — знали о роде занятий неприятного маленького человечка. Они и сами не чуждались подобных делишек. Кое-кто предполагал, что деньги у Кутейбы водятся. Однако доносчик вряд ли хранит их у себя дома — в этом мнении все были единодушны.

А мстить Кутейбе… было некому. Он тщательно следил за тем, чтобы враги его в живых не оставались. Кроме того, в большинстве случаев никто так и не дознавался, чья именно рука написала очередной донос.

Да нет же, следить за убогой хижиной Кутейбы никто бы не стал. Да и что увидел бы соглядатай? Нищенскую обстановку, грязь, самого хозяина, потягивающего дрянное пойло из плетеной бутылки…

Вспомнив о пойле, Кутейба вновь потянулся за своей уже изрядно опустевшей бутылью… и вдруг замер.

В доме явно кто-то был.

— Кто здесь? — слабо крикнул Кутейба. Ответа не последовало. Однако чуткое ухо Кутейбы уловило какой-то подозрительный шорох. Хмель как рукой сияло.

— Что тебе нужно? — прошептал Кутейба, с тоской поглядывая на стену, где бесполезно болтался короткий кинжал в ножнах. Не дотянуться, не успеть. Тот, невидимый, уже подобрался — стоит совсем близко.

— Хочешь денег? Но их у меня нет… Холодное лезвие коснулось его шеи. Кутейба так и не понял, каким образом невидимый шпион, подкрался к нему столь незаметно.

— Выходи, — произнес тихий голос. Кутейбе почудилось, что голос этот — женский.

— К-куда? — заикаясь, спросил доносчик.

— Во двор. С тобой хочет кое-кто поговорить. Кутейба, шатаясь, поднялся на ноги, еще раз поглядел на свой кинжал, понимая, что прощается с ним навеки, и осторожно двинулся к выходу. Он боялся даже бросить взгляд через плечо, так запугал его неожиданный посетитель. В тоне неведомого гостя звучала какая-то леденящая жестокость, словно Кутейба был для него не человеком, а нечистым насекомым, раздавить которое не составит ни малейшего труда.

Не успел он оказаться во дворе, как кто-то набросил мешок ему на голову, ловко натянул на плечи и скрутил ему руки.

— Эй! — придушенно запротестовал Кутейба, дергаясь под мешком. — Мы так не договаривались!

— А с тобой, мразь, вообще никто ни о чем не договаривался! — раздался тот же голос.

На этот раз Кутейба ясно слышал, что говорит женщина. Проклятие! Мороз пробежал у доносчика по спине. Уж не сама ли Азания тайно вернулась в город, чтобы собственными руками расправиться с предателем? На нее это, правда, не похоже. Вбила себе, дурочка, в голову, что цель ее жизни — помогать людям. Даже ценою собственной крови. Как легко пользоваться подобными глупостями, как просто обернуть себе на пользу все эти прекраснодушные заблуждения!

Нет, вряд ли это она. Не станет она убивать, мстить; или же прав Фонэн — от колдуньи можно ожидать злодеяния в любое мгновение?

— Не убивай меня, милостивая госпожа Азания, — захныкал Кутейба, задыхаясь в мешке, душном и темном, как сама могила.

— Тебе не повезло, — презрительно отозвалась неведомая женщина. — Здесь нет Азании, которую ты так легко предал, отплатив ей за доброту черным злом. А я не намерена распускать с тобой сопли.

— Госпожа! — взвизгнул Кутейба, норовя пасть на колени. — Клянусь! Я отслужу тебе! Я расскажу все, что знаю, о проклятом Фонэне! Это он меня заставил, он! Они меня… пытали! Хотели отрубить руки, клянусь — это правда!

Женщина холодно молчала. Она стояла рядом, и Кутейба почти физически ощущал, как от нее исходит ледяное презрение.

Он продолжал завывать:

— Я буду твоим верным псом, твоим рабом! Я выполню все, что ты прикажешь — любое твое повеление, клянусь моей кровью! Чего ты хочешь? Хочешь, я выслежу для тебя кого-нибудь? Хочешь, убью — тайно, так, что никто и не дознается? Я владею множеством приемов. Не всякий шпион и наемный убийца может похвалиться столь разнообразными и изощренными умениями! Удушить шелковым шнуром, подкравшись сзади, пустить богатею кровь, пока он нежится в ванне в собственном дворце, едва ли не на глазах у слуг, да так, что никто ничего не заметит! Я все могу! У меня множество талантов! Я пригожусь тебе, госпожа!

Кутейба даже приободрился, заговорив о своих дарованиях. Ему, можно сказать, повезло, что на голове у него красовался мешок и он не мог видеть лица женщины, иначе шпиона парализовало бы от ужаса.

Бледное лицо молодой девушки было сейчас ужасным.

На чистых щеках покраснели шрамы, оставленные ножом. Глаза сузились, превратились в две пылающие от гнева щелки. Из-под шелкового платка на плечи падали тонкие длинные косы, которые слегка шевелились, словно змеи. В руке она сжимала нож.

Но убивать Кутейбу было еще рано. Прежде необходимо кое-что у него выяснить.

— Ты посмел запачкать своей грязной пастью чистое имя госпожи Азании, — проговорила она.

— Я не… О, как я страдал! — взвыл Кутейба. — Но я не своей волей предал ее, клянусь! Я — жертва!..

— Чего стоят твои клятвы? — спросила девушка. И пнула изо всех сил Кутейбу по колену. — Отвечай!

— Мои клятвы… ни гроша… милостивая госпожа, пощады! — забормотал Кутейба, извиваясь В мешке. — Мои клятвы ни гроша не стоят, но я… я клянусь… я страдал… я жертва… Он меня вынудил!

— Кто?

— Фонэн! Проклятый душегубец! Это все его вина! Это его черная рука! Вот настоящее чудовище, без сердца, без сострадания!.. Он способен на все, он наполнил этот город страхом, болью, жестокостью! А раньше, бывало… какие тут были жирные курочки, беспечные горожаночки, толстые кошелечки… И всем, заметьте, хватало места под солнцем.

Кутейба теперь заливался самыми непритворными слезами. Он оплакивал собственную участь и невозвратимое прошлое.

— А потом пришел к власти этот Священный Совет. Фонэн едва не убил меня, госпожа! Он вынуждал меня делать ужасные вещи! Нет счета злодеяниям, которые я совершил по его приказу. Он, он — настоящий виновник!

— Итак, твой хозяин — Фонэн, глава Священного Совета, — повторила девушка. — А ты — несчастная жертва. Я поняла, поняла. Только мне ты не нужен. Отвечай, где вещи, взятые тобою в доме Азании?

— Я не брал… никаких вещей, — пролепетал предатель.

Элленхарда безжалостно угостила его новым пинком.

— Не лги!

— То есть… Ничего ценного не брал. Всякую мелочь. Так, на память. Безделушки, тряпки, бабские побрякушки. Совершенно дешевые, — пробормотал Кутейба смиренно. — Жемчуг мелкий, с дефектами, сущая дрянь. Платья ношеные. Полотенца вышитые, но тоже не новые. Серебряные листочки помялись…

— Где все это? — холодно осведомилась Элленхарда.

— У одного перекупщика, госпожа, — с готовностью сообщил Кутейба. — Мелочная лавочка Хирута недалеко отсюда. Кстати, вот кто первостатейный жулик. Он тебя обдурит в два счета. С ним глаз востро… И ухо тоже востро, госпожа. И все равно обсчитает. Он покупает за бесценок, а потом продает так, словно это драгоценнейший товар. Жулик, одно слово — жулик.

Кутейба заметно приободрился. Кажется, напавшая на него женщина готова оставить его в живых в обмен на добровольное сотрудничество.

А менять хозяев — впрочем, как и служить двум господам одновременно, — такому закоренелому двурушнику, как Кутейба, не привыкать.

— Хирут? — переспросила Элленхарда. Она уже приняла решение, но Кутейба об этом еще не знал.

— Хирут, госпожа. Мелочная торговля. Неподалеку отсюда. Спроси — любой покажет. Ужасный скряга. И жулик.

Кутейба перечислил проданные лавочнику вещи осужденной, не уставая при этом поносить и скаредного скупщика, и злобного Фонэна.

— Скажи, ты веришь в каких-нибудь богов? — внезапно перебила его Элленхарда.

Кутейба опешил.

— Что?

— В богов, — повторила женщина. Кутейба задумался. Желая угодить «госпоже»,

он совершенно искренне начал припоминать, каким же богам много лет назад молилась старуха, в доме которой он вырос… И не смог.

— Значит, не веришь? — сказала Элленхарда. — Жаль.

Кутейба мгновенно понял, что означают эти слова. Он громко зарыдал и упал на колени.

* * *

Посыльный был бледен и трясся от ужаса. Но ему щедро заплатили за пустяковую услугу — доставить по определенному адресу небольшой пакет. Десять полновесных золотых за подобную мелочь! Парень польстился на деньги и теперь проклинал себя за это. Новую жизнь себе за деньги не купишь, а в том, что она ему вполне может понадобиться, он уже не сомневался.

Человек, который нанял его на рынке, где юноша слонялся в поисках заработка, был одет в длинный плащ с капюшоном, низко надвинутым на глаза. Выглядел он довольно странно, если не сказать — подозрительно: узкоглазый, низкорослый, с приглушенным голосом. Впрочем, какая разница! Деньги есть деньги. Блеск золотых застил свет.

И парень согласился… и теперь вот уже в третий раз боязливо подбирался к воротам зловещего Вороньего Замка, резиденции Священного Совета в Феризе. Наконец он собрался с духом и постучал.

Когда за закрытыми воротами послышались твердое шаги стражника и лязгнул засов, юноша прикрыл глаза и слегка присел, явно полагая, что настал его смертный час. Однако ничего ужасного пока что не произошло. За ворота выглянул стражник — самый обыкновенный человек, в кожаном шлеме и плотном доспехе из вываренной кожи. На доспехе поблескивали медные заклепки. Юноша осторожно открыл глаза.

— Что тебе? — нетерпеливо спросил стражник. — Обнаружено еще одно ведьмовское гнездо? Принес известия о похитителях проклятой колдуньи, осужденной Советом? Коли так — выкладывай, и, если в течение трех дней твои сведения подтвердятся, получишь обещанную награду. Если тебе угрожали колдуны — не бойся, за этими стенами ты найдешь защиту.

— Нет… — пробормотал посыльный. — Меня прислал… один человек…

— Имя?

— Я не знаю его имени. Он нанял меня на рынке, чтобы я доставил пакет главе Священного Совета. Вот и все, что я знаю.

— Как он выглядел?

— Пакет?

— Человек!

— Маленького роста, в плаще. Лицо скрыто капюшоном.

— Голос?

— Он шептал.

— Давай сюда пакет.

Юноша кивнул, не в силах больше вымолвить ни слова, и вытащил небольшой сверток, который держал до сих пор под мышкой. Едва лишь стражник взял пакет, как посыльный повернулся и бросился бежать со всех ног. Голова у него кружилась от страха, колени подгибались, но он мчался и мчался, пока ужасный Вороний Замок не оказался далеко позади.

* * *

Фонэн был нездоров. Официально Священному Совету было объявлено, что его терзает лихорадка. Никто не осмеливался разузнавать подробнее, хотя вряд ли кто-то верил этому объяснению.

О том, что происходит на самом деле с главой Священного Совета Феризы, знали лишь двое: сам Фонэн и его новый холуй и приспешник, который разоблачил черные дела господина Энчо и добился оправдания кузнеца — Кровопийцы Ара. Неожиданно для самого себя Тассилон сделался доверенным лицом жестокого и скрытного фанатика — просто потому, что оказался первым и единственным человеком, встретившимся на жизненном пути Фонэна, который отвечал прямо, не таил своих мыслей и умел хранить верность. Кажется, он был единственным во всей Феризе — даже в Вороньем Замке! — от кого Фонэн не ожидал удара в спину.

И потому Тассилон — знал.

Он знал о Фонэне все.

Болезнь, постепенно убивавшая главу Священного Совета, вовсе не являлась лихорадкой. Она имела другое, отвратительное Фонэну, ужасное наименование: магический дар.

Фонэн родился, наделенный этим даром. Боги посмеялись над ним, сделали его некрасивым, изуродовали его тело и вложили в него простую, честную душу. Душу, которой ненавистны были любые магические ухищрения. А магия так и рвалась с его пальцев, с его уст, вылетала молниями из его глаз. И поэтому люди считали Фонэна негодяем, лицемером, лжецом.

Он таил от окружающих свой дар. Учился подавлять его. Учился презирать его и втаптывать в грязь.

Став взрослым, Фонэн объявил магии беспощадную войну. И почти преуспел. Теперь в Феризе — если не считать мелких заклинателей, убийц и безумцев, помешанных на поиске кладов, — оставался только один сильный и по-настоящему опасный маг. Сам Фонэн.

Держа в руках пакет, Тассилон осторожно приблизился ко входу в личные покои Фонэна. Остановился возле тяжелого бархатного занавеса. В Вороньем Замке не было дверей — все проемы занавешивались тканями, но чаще всего оставались открытыми. Так было заведено в древние времена, и Священный Совет не счел нужным что-либо изменять.

Фонэн, обессилев от долгой борьбы, полулежал в неудобном кресле. По полу были разбросаны книги, фрукты, лежало опрокинутое блюдо, несколько кубков, из которых, точно черная кровь, истекло густое вино. Искусанные, почерневшие губы мага кривились от боли. С пальцев слетали голубоватые молнии, с шипением уходя в каменные плиты пола. Фонэн застонал.

Тассилон коснулся занавеса:

— Господин!

Фонэн слегка приподнял голову. На месте его глаз зияли провалы, словно на лице мумии. Узкое лицо казалось постаревшим на десятки лет, оно стало коричневым, пергаментным.

— Кто здесь? — тихо спросил он.

— Я.

— Входи. — Фонэн слабо махнул рукой, и сноп голубых искр пронзил воздух.

Тассилон вошел в покои. От наэлектризован-

ного воздуха волосы сразу встали дыбом. Даже сквозь подметки он чувствовал, что каменный пол стал горячим.

— Какой-то человек принес пакет. Сказал — это тебе.

— Какой человек?

— Посыльный. Он ничего не знал. Был очень напуган, но это дело обычное.

— Разверни пакет.

Тассилон молча повиновался. Фонэн тускло смотрел на него и думал: «Никто другой не поступил бы так. Вдруг в пакете яд или змея? Сколько людей в Феризе мечтает убить меня! Нет, ни один из моих приближенных не осмелился бы вот так, не задумываясь, открыть этот сверток. Ни один. А этому, кажется, и жизнь не дорога».

Тассилон поднял глаза и неожиданно встретился взглядом с Фонэном. Он даже вздрогнул: Столько боли и вместе с тем странного, почти детского любопытства таилось на дне странных, измученных глаз главы Священного Совета.

— Тебе нехорошо, господин?

— Мне… хорошо, — отозвался Фонэн и облизнул губы. — Скажи, неужели ты не боишься?

— Чего?

— Меня, например.

Тассилон тихонько рассмеялся и оставил на время сверток — что-то круглое было завернуто во множество лоскутов и холстин, и каждый лоскут этой «капусты» был натуго завязан веревками, так что пришлось повозиться.

— Как я могу тебя бояться, господин? — сказал Тассилон. — До встречи с тобой у меня была довольно разнообразная жизнь. Из года в год в меня вколачивали страх, а потом я сам его из года в год из себя выколачивал. Теперь мне даже трудно представить себе, что могло бы меня по-настоящему испугать.

«Он не рисуется, — думал Фонэн, — он на самом деле такой».

— А вдруг в этом свертке змея или какое-нибудь устройство, которое должно обрызгать тебя смертоносным ядом? — спросил глава Священного Совета. Просто так, чтобы только не молчать.

— Мне кажется, я догадался, что это такое, — спокойно отозвался Тассилон.

Он снял последнюю обертку, и на пол с его колен выкатилась отрубленная голова Кутейбы.

И глядя на эту голову, Тассилон вдруг отчетливо понял: существует на свете только один человек, способный на подобную дерзость — вернуться в город, отрезать предателю голову и послать ее в пакете главе Священного Совета. Или это сделала Элленхарда, или Тассилон совершенно перестал понимать свою возлюбленную.

* * *

В доме Гарольда и Элизы было тихо, спокойно. Азания начинала поправляться. Ее пораненная при бритье голова заживала, волосы уже отрастали. Заживали и другие раны. Она уже поднималась с постели и сегодня вечером хотела

присоединиться к остальным за ужином. Горел камин, пахло целебными травами. Слуги, неслышно ступая, разносили блюда и кувшины, накрывали на стол. Элиза негромко переговаривалась с братом.

— Я тоже заметил, — сказал Гарольд чуть громче, и одна из служанок украдкой бросила взгляд на хозяина. Он снова понизил голос. — Было бы странно, если бы Эдмун остался равнодушен… В конце концов, она очень красивая женщина. Даже сейчас, когда она похожа…

— …на сломанную куклу, — заключила Элиза и вздохнула. — К счастью, человек — не кукла, его можно починить.

— Куклу тоже можно.

— Ты прекрасно меня понял. Не притворяйся. Азания оживает, и я нахожу, что это превосходно. И она в самом деле необычайно красива. И…добра…

— Что тебя смущает, Элиза? — спросил Гарольд. — Да, твой сын уже взрослый. Он достаточно взрослый для того, чтобы держать в руках лук и стрелять в людей. Он достаточно взрослый для войны и смерти. Почему ты считаешь, что он недостаточно созрел для любви?

— Любовь опаснее смерти, — сказала Элиза.

— Не болтай глупостей!

— Если бы только это действительно были глупости… Эдмун — не маг, но дети от его брака с Азанией не могут не обладать магическими способностями. Я бы хотела, чтобы он нашел себе обыкновенную девушку, самую обыкновенную, которая умела бы петь, стряпать, штопать одежду… и не умела бы заговаривать кровь или видеть вещие сны.

— Ах, сестра. — Гарольд покачал головой. — Магия — и благословение, и проклятие нашего рода. Лучше уж пусть Эдмун и его потомки заранее знают об этом. Представь себе только, что случится, если Эдмун женится на обыкновенной девушке и от этого брака родятся обыкновенные дети.

— И очень хорошо, — упрямо повторила Элиза.

— Да, они будут обыкновенными, но капля отравленной крови останется в их жилах. И спустя поколение среди самых обыкновенных людей родится необыкновенный ребенок, маленький маг. Никто не будет понимать, что с ним происходит. Над ним будут смеяться, его начнут опасаться, потому что он не позволит смеяться над собой безнаказанно. Другие дети в такой ситуации лезут в драку, а этот начнет метать в обидчиков молнии. Вспомни, Элиза, вспомни, как это бывает…

Элиза содрогнулась.

— Да, я понимаю, о чем ты говоришь…

— И если этого, ребенка не убьют, — безжалостно продолжал Гарольд, — не растерзают разъяренные соседи или озлобленные подростки, то он вырастет в настоящее чудовище…

— Да, — прошептала Элиза.

— Так что пусть уж лучше твои внуки понимают, кто они такие, от каких родителей родились и какая опасность может им угрожать.

Гарольд поднялся, обнял сестру за плечи, легонько поцеловал в макушку, как делал в далекие времена, когда оба они были еще очень молоды.

— Не мешай своему сыну, Элиза. И не препятствуй Азании. Пусть прихорашивается и строит глазки. Бедняжка заслужила хотя бы немного счастья. А Эдмун, как мне кажется, способен дать любой женщине то самое огромное счастье, которого любая женщина заслуживает.

— Спасибо тебе за эти слова, — сказала Элиза. — Спасибо.

Ужин был накрыт, свечи зажжены, блюда расставлены. Слуги наконец удалились. Эдмун, его мать и дядя уселись за столом. Не было пока ни Элленхарды, ни Азании, но те вскоре появились. Элленхарда также приоделась, чего не могли не заметить хозяева замка: на гирканке было причудливое платье из желтого шелка, волосы убраны в высокую прическу, из которой тонкой плеткой падало шесть извивающихся косичек, и украшены убором из полоски шелковой ткани с нашитыми кругляшками монет. Лицо было бесстрастным, как того требовали хорошие манеры, но уголки губ предательски изогнулись в улыбке: она прекрасно поняла значение изумленного взгляда, которым обменялись хозяева при ее появлении. Да, она была изумительно хороша — странной, немного пугающей, завораживающей красотой.

Следом за Элленхардой вошла и Азания. Бритую голову покрывала полупрозрачная белая накидка, которая подчеркивала удивительно чистое, правильное лицо с широко раскрытыми глазами. На ней было одно из старых ее платьев, на шее — узенькое ожерелье из речного жемчуга, которое светилось молочным светом, соперничая с белизной кожи.

Обе девушки прошли к столу и уселись — одна справа, другая слева от Элизы.

Ужин начался.

— Если бы Фериза не была окружена стенами, — туманно заговорила Элленхарда, — или если бы стены эти были прозрачными, интересно, что можно было бы увидеть?

— Много разной ненужной ерунды, — сказал Эдмун. Он не сводил глаз с Азании, чувствуя, что влюбляется в нее все больше и больше.

— Например, можно было бы увидеть, как один предатель и негодяй заходит в дом своей жертвы и забирает оттуда ее вещи, — продолжала Элленхарда. — Это зрелище отвратительное. Недостойное того, чтобы о нем упоминали за столь изысканным столом.

— Что верно, то верно, — подтвердил Эдмун. Гарольд обменялся тревожным взглядом со своей сестрой. Оба чувствовали, что Элленхарда завела этот разговор неспроста. Кроме того, их удивляло платье Азании — откуда оно? Фравардин, правда, говорил, будто Элленхарда нынче утром опять брала лошадь — ездила кататься. Но гирканка часто уезжала верхом…

— И вот этот предатель идет в дом своей жертвы, забирает оттуда зеркало, платья, ожерелья — больше ничего нет, — и несет все это перекупщику краденого, а потом идет к себе домой и мечтает о большом богатстве… И тут к этому предателю является демон мщения!

— Кто? — удивился Гарольд. Элленхарда ослепительно улыбнулась.

— Демон мщения! Вот кто! Потому что у меня в роду были настоящие духи! Мой брат — демон! Мой дедушка — Небесный Стрелок! Я — из рода богов! И я — демон мщения, когда захочу! А я захотела этого, и я пришла к предателю и отрезала ему голову.

Азания поперхнулась.

— Ты ничего не говорила мне об этом, когда принесла мои вещи… Зачем ты это сделала, Элленхарда?

— По-твоему, он заслуживал чего-либо иного? Может быть, мне следовало бы заключить его в сестринские объятия?

— Нет, конечно, но… — Азания слегка покраснела. — Я столько сил вложила в его исцеление… Как хрупок человек!

— Я, между прочим, тоже вложила кое-какие силы в это человеческое туловище. Особенно когда отрезала ему голову. О, Азания, стоит ли так печалиться! Каждая из нас делает свое дело: ты — спасаешь и исцеляешь, а я — настигаю и караю.

— Это… слишком жестоко, — прошептала Азания.

Элленхарда открыто захохотала:

— Клянусь богами моего клана, я получила очень большое удовольствие и принесла его вам девственным. Потому что я не просто отобрала твои вещи, Азания. Я не просто забрала у них все, над чем они могли бы торжествовать! Я сделала лучше! Я подшутила над… главой Священного Совета.

И видя, каким мертвенным ужасом покрываются лица ее сотрапезников, гирканка окончательно пришла в развеселое расположение духа:

— Да ничего особенного. Я отправила ему голову предателя в пакете. Вместе с посыльным. Посыльного нашла на рынке. Не думаю, чтобы он мог меня разглядеть.

— Но Фонэн… — начала Элиза, замирая от ужаса.

Гарольд быстро схватил ее за руку, и она замолчала.

— Ты поступила неосмотрительно, Элленхарда, — сказал Гарольд. — Фонэн обладает особой властью. Получив голову предателя, он может догадаться, кто ее прислал, и тогда — горе нам всем!

— А как он догадается?

— Голова может рассказать ему! — сказала Азания.

— Мертвая голова не станет разговаривать с обыкновенным человеком, даже если он — большой начальник над другими людьми, — со знанием дела заявила Элленхарда. — Голова может ответить только шаману.

— Фонэн и есть шаман, — сказала Элиза, высвобождая свою руку из крепкой хватки пальцев

Гарольда. — Думаю, нашим гостьям пора бы это узнать. Фонэн — великий шаман, и большая опасность грозит нам всем.

— Я не боюсь! — с вызовом сказала Элленхарда и расправила плечи.

— И я не боюсь! — выкрикнул Эдмун. — Для того меня и вырастили воином, чтобы я забыл о

чувстве страха…

— А я боюсь, — сказал Гарольд. — И боюсь именно потому, что я — воин…

Глава шестнадцатая ПОСЛЕДНЕЕ КОЛДОВСТВО

Выпадают в жизни такие дни, когда человеку дается передышка, остановка в бесконечном пути. Смертельно больного отпускает боль, воины перед решающей схваткой успевают насладиться одним или двумя вечерами, когда все еще вместе, когда никто не убит и не ранен и можно не думать об опасной битве с почти непобедимым противником.

Вот такие вечера проводили семья Гарольда, Азания и Элленхарда.

В камине трещали дрова, в чашах плескало густое, как кровь, вино, в гладкой поверхности которого дробилось пламя свечей, и текли неспешные разговоры.

Молодой Эдмун все больше и больше влюблялся в Азанию. Пушистые, светлые, короткие волосы странно обрамляли красивое лицо молодой женщины, и в этой красоте было что-то завораживающее. Задумчивые глаза ее лучились, когда останавливались на Эдмуне.

Гарольд и Элиза знали, что дети от этого брака непременно будут наделены магическими способностями. Но они предпочитали не идти наперекор судьбе, заранее зная, как беспощадна она бывает тем, кто ей противится.

А Элленхарда понемногу начала скучать. Ей хотелось, чтобы все поскорее уже закончилось, и она могла бы снова, как и прежде, бродить по свету со своим сердечным другом — Тассилоном…

* * *

— Не побоишься? — Губы Фонэна кривились, когда глава Священного Совета задавал этот вопрос.

Тассилон смотрел на него молча, с неподвижным лицом — этому он научился у гирканки. Давным-давно уже чернокожий разучился «бояться». И не то, чтобы страх был ему неведом — нет. Он знавал и страх за собственную жизнь, и страх потерять любимую. Но бояться «вообще» — чего-то непонятного, даже ужасного?

…Кажется, с того дня минули тысячи лет, и теперь Тассилон вспоминал о себе тогдашнем как о совершенно другом, чужом, постороннем человеке. Они с отцом пошли на кладбище — почтить память каких-то родственников. Каких — этого он бы сейчас уже не вспомнил. Да и не думал мальчишка ни о каких родственниках, другоe было важно, другое осталось в памяти — этот день он провел с отцом. С отцом! У тогдашнего Тассилона был еще отец, любивший своего сына, рожденного от наложницы… Стоял жаркий летний день, над могильными камнями дрожало марево, кладбищенские травы пахли горячей пылью. Живой и любопытный мальчишка отошел от старших в сторону, принялся бродить самостоятельно, разглядывать надгробия — и потерялся.

Вот тогда он и испугался. Кричал, звал отца, шарахался от могил — ему все чудилось, что вот-вот высунется из-под земли костлявая рука и схватит его за загорелую лодыжку. Насилу отыскали его взрослые: он забился в самый дальний уголок кладбища, спрятался в густой траве и притаился.

А потом жизнь забросила его в такую преисподнюю, откуда это кладбище начало казаться недостижимым и блаженным раем. Ведь там были солнце, трава, запахи земли, свежих лепешек, что напекла мать для поминания умерших. Там был отец!

С тех давних пор страх перед тем, что может быть случится, оставил его. С тех пор он мог испугаться только той опасности, которую ясно видел перед собой, которую мог потрогать руками.

Что из этих мыслей своего подчиненного прочитал Фонэн? И умел ли он читать мысли? Во всяком случае, глава Священного Совета слегка улыбнулся, видя, как окаменели скулы Тассилона.

Улыбнулся? Много песка сменило место своего обитания в гирканских пустынях с тех пор, как Фонэн в последний раз по-настоящему улыбался. Уголки рта Фонэна слегка дернулись — вот и все.

Они с Тассилоном все чаще понимали друг друга без слов.

Фонэн махнул рукой в сторону небольшого кривоногого столика, на котором лежала завернутая в шелк мертвая голова Кутейбы. Тассилон приблизился, развернул шелк. Фонэн бросил в курильницу горсть какого-то порошка, щедро зачерпнув полную горсть из коробки. Повалил разноцветный дым, что-то запело и залепетало в воздухе. Из узких окоп башни вылетели дымовые клочья, и добрые жители Феризы, видя их, вздрагивают, вздыхают, делают пальцы «рогами», пытаясь отогнать от себя зло. Тетка Филена, зеленщица, сейчас, небось, качает головой и рассудительно говорит какой-нибудь покупательнице: «Опять прокля… Священный то есть Совет кого-то пытает адским пламенем. Ох, верно говорю: волчьи времена настали! Уйти бы из этой разнесчастной Феризы куда глаза глядят, да ведь как торговлю бросишь?!»

Дым медленно окутывал мертвую голову. Фонэн, не оборачиваясь, сделал Тассилону знак смотреть внимательно и слушать в оба уха. Вот застывшие веки убитого шевельнулись, дрогнули и поднялись, обнажив глаза, в которых читались ужас и мука. Лицо покойника исказилось, губы поднялись над зубами, он скалился — не то смеялся, не то грозил.

Фонэн приблизил лицо к этой жуткой образине и прошептал:

— Кто убил тебя?

— Не… знаю…

Хриплый низкий голос был еле слышен. Неприятной вибрацией он отзывался в костях, во всем теле слушающих. В этом голосе физически ощущалисьусталость и страх — настоящий смертный страх.

— Кто убил тебя? — безжалостно настаивал Фонэн. — Как он выглядел, твой убийца?

— Она… — мучительно вымолвили мертвые бескровные губы.

— Женщина?

— Почти… ребенок… гир…канка…

Тассилона вдруг пронзила дрожь, словно кто-то незримый вогнал ледяную иглу ему в затылок. Ребенок, женщина, гирканка! Это могла быть только Элленхарда! Кто еще решился бы на подобную дерзость?

— Где она? — настойчиво спрашивал Фонэн. — Где? Как она тебя выследила? Где скрывается? Где Азания?

— Он не знает, — прошептал Тассилон за плечом у Фонэна. — Он же сказал… Не мучай его, господин, отпусти. Пусть уходит туда, где тишина, покой и мрак.

Фонэн резко обернулся, метнул на него яростный взор:

— Мертвые знают больше, чем живые! Не вмешивайся — я знаю, что делаю!

Тассилон послушно замолчал.

— Сходи туда, откуда все видно, и назови мне это место! — приказал Фонэн.

— И ты… отпустишь… ме…ня? — медленно, жутким, нечеловеческим голосом прохрипел Кутейба.

— Да! — нетерпеливо бросил Фонэн.

— Кля…ни…сь…

— Я же сказал — да! — повторил Фонэн. — Не испытывай моего терпения.

Голова закрыла глаза, и воцарилось безмолвие. Затем она забормотала:

— Побережье… за…мок…

Фонэн вдруг побелел. Мановением руки он остановил говорящего, и голова, тотчас же застыв в мертвом оскале, замолчала.

— Распорядись, чтобы эту падаль закопали! — бросил Фонэн Тассилону. — Я должен отдохнуть.

Пошатываясь от усталости, он побрел к выходу из комнаты. Возле кожаного занавеса, закрывающего дверной проем, глава Священного Совета на мгновение остановился, схватился рукой за косяк, прикрыл глаза.

— Тебе дурно? — быстро спросил Тассилон. — Помочь?

— Я доберусь сам. Лягу в постель. Ты мне не слуга, не суетись. Если будут письма — принеси прямо к постели.

— Письма?

— Я уверен, — кривя узкие губы, произнес Фонэн, — что письма скоро появятся. Я должен был догадаться значительно раньше…

И он скрылся за занавесом.

Глава Священного Совета оказался прав: к вечеру того же дня стражник принес в башню послание — маленький кусочек коры, на котором было нацарапано всего несколько слов. Стражник растерянно вертел послание в грубых пальцах:

— Его святейшество отдыхает — не знаю, как и быть. Посыльный сказал, что, мол, немедленно доставить. Немедленно! Кто они такие, чтобы тут распоряжаться — верно я говорю?

— Давай сюда, — сказал Тассилон. — Я отнесу.

— Так ведь почивают, я слышал…

— Я тоже слышал. Он распорядился любые послания доставлять ему тотчас же.

— Он знал, что будут послания? — Стражник разинул рот от удивления.

— Господин Фонэн — провидец, — ответил Тассилон сухо. — Ему открыто многое из того, о чем мы с тобой и не подозреваем. Поэтому он приказывает, а мы подчиняемся. Давай сюда письмо.

И забрав кусочек коры, отправился к Фонэну в личную опочивальню.

Фонэн спал. Тассилон поразился тому, каким изможденным тот выглядел. Бескровный рот запал, как у старика, нос заострился, резко выступили скулы, кожа потемнела от усталости. Роковой магический дар сжигал главу Священного Совета. Фонэн горел изнутри. Он ненавидел этот ненужный дар и, пытаясь его уничтожить, уничтожал сам себя.

— Письмо, — негромко молвил Тассилон.

Фонэн тотчас открыл глаза.

— Покажи.

Тассилон бросил кусочек коры на покрывало. Покрытая морщинами и выступающими жилами рука Фонэна схватила кору, провела по ней пальцами, поднесла к глазам.

— Собирайся. Будешь меня сопровождать.

И — все. Ни слова больше. Но одного лишь красноречивого взгляда, полного боли и самого настоящего ужаса было достаточно, чтобы Тассилон повернулся и выбежал вон — исполнять приказание. В конце концов, не сам ли он только что говорил стражнику о том, что Фонэн — прозорливец, а дело прочих — не спрашивать ни о чем и подчиняться?

* * *

Ночью в степи холодно. Зато звезд на небе над степью куда больше, чем над городом, как будто в городских стенах им тесно. Ярко светит луна — настало полнолуние, и теперь светло, как днем. Каждую травинку видно. Только цвета обманчивы и призрачны, а расстояния плохо определимы: великая лгунья луна!

Тассилон едет на смирной лошади позади Фонэна. Глава Священного Совета закутан в черный плащ с капюшоном, лица почти не видно. Он сильно сутулится в седле, как человек, которого гнетет тяжелое тайное горе.

Впереди темнеет громада замка, но путь двоих лежит не туда — мимо, мимо, подальше от человеческого жилья. Тассилон не задает вопросов. Просто едет следом, полный безмолвной благодарности к Фонэну за то, что позволил сопровождать себя. Потому что — он догадывается — они едут навстречу убийце Кутейбы. «Женщина, ребенок, гирканка».

Путь кажется долгим — слишком долгим для того, кто столько времени томился ожиданием. Казалось бы — подождал месяц, подождешь и несколько лишних минут, но нет! Каждая из этих «лишних минут» растягивается словно бы на год.

Вот, кажется, наконец и цель их путешествия — одинокое дерево, некогда убитое молнией. Часть могучего ствола, расщепленного надвое, уже мертва, но вторая половина отчаянно цепляется за жизнь, и весь ствол унизан тонкими зелеными прутьями молодых побегов. Под прикрытием этого дерева стоят люди. Кони их привязаны где-то сзади, их Тассилон пока не видит, только слышит храпение, да вот молодая кобылица, почуяв приближение чужаков, тонко и нервно заржала.

Тассилон прищурился, пытаясь пересчитать темные невнятные тени. Один, два… Кажется, еще двое — вон там. И одна тень — которую он не спутал бы ни с чьей другой. Тень девушки с тонкими косицами.

Пятеро.

Фонэн остановил коня. Повторяя каждое движение своего спутника, остановился и Тассилон. Затем оба спешились, бросив лошадей, двинулись навстречу ожидавшим.

Те стояли неподвижно — смотрели. Затем вперед выступил мужчина — рослый, широкоплечий — и звучным голосом произнес:

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй, брат, — отозвался Фонэн. Луна освещала теперь всех семерых. Тассилон видел красивые лица Гарольда, Элизы, молодого Эдмуна. Рядом с юношей стояла Азания, ослепительно прекрасная в причудливом восточном наряде. С ее локтей свисали ленты, голову окутывало прозрачное покрывало, шитое черными и золотыми узорами в виде сплетающихся змей и цветов. Сверху оно было прихвачено тонким золотым обручем, под которым смеялись длинные брови и лучились огромные глаза. В руке она держала зеркало в оправе из мятых металлических роз.

А чуть поодаль, настороженная, как боевой лук, стояла Элленхарда. Ноздри ее тонкого носа чуть подрагивали — она сердилась. Зоркие глаза ощупывали окрестности — она не доверяла пришедшим и подозревала, что где-то в ночной тьме кроется предательство. Засада, отряд всадников, стражники с мечами наготове — что угодно. Она была готова ко всему.

Вот ее взгляд остановился на главе Священного Совета… Элленхарда чуть качнула головой — до слуха Тассилона донесся слабый звон, и он улыбнулся: гирканка по привычке вплела в косы старые обереги.

А затем Элленхарда увидела Тассилона, смуглое, почти черное лицо которого не сразу разглядела в ночной темноте. Гирканка чуть подалась вперед. Луна залила ее лицо ярким светом, и Тассилон прочитал на нем последовательно сменявшие друг друга удивление, гнев, настоящую ярость. Пухлые губы молодой женщины сжались, шрамы на ее щеках покраснели. Затем гирканка словно бы окаменела в неподвижности.

Гарольд приблизился к Фонэну еще на один шаг:

— Хорошо, что ты решился на эту встречу, брат.

— Я умираю, — просто сказал Фонэн. — Проклятая магия сжигает меня, как будто в моей утробе кто-то запалил факел. А вы… — Он медленно обвел глазами своих родственников. — Вы ненавидели меня с самого детства! За то, что я не похож на вас. За то, что хромой, за то, что умею читать ваши мысли…

— Ты был дрянным, злым мальчишкой, — спокойно молвила Элиза. — Я помню, как ты ломал моих кукол, как щипал служанок, как наступал на ноги старому лакею. Ты привязывал к собачьим хвостам паклю и поджигал, ты выкалывал глаза птенцам сокола…

— Когда же вы наконец поймете, что я страдал! — почти выкрикнул Фонэн.

— И причинял боль другим — вот как ты лечил свое страдание! — выговорила Азания. — Сперва ты мучил своих домашних, а потом достиг власти и принялся терзать целый город!

Фонэн остановил ее взмахом костлявой руки:

— Молчи, женщина! Если даже тебе суждено было стать моей последней жертвой — пусть хотя бы сострадание заградит твои уста! Я не желал тебе зла. Я хотел лишь освободить тебя от колдовского дара.

— Но я не хотела освобождаться.

— Ты неразумна, как все люди.

— Почему ты взял на себя власть решать за других? — горячо спросила Азания.

Фонэн презрительно усмехнулся:

— Потому что другие сами дали мне эту

власть!

— Не слушай его! — выкрикнула Элиза. — Он лжет!

— Неправда! — яростно возразил Фонэн. — Завистливая маленькая жаба, я помню, какой ты была, Элиза!

— Те годы давно миновали, — напомнил Гарольд. — А что касается зависти… Помнишь, ни одна женщина не соглашалась даже за деньги прикоснуться к тебе? Помнишь, как тебе отказала продажная любовница? Помнишь?

Фонэн молчал. Он помнил.

Незнакомые мужчины не всегда догадывались, какое проклятие тяготеет над этим хмурым молодым человеком с непривлекательным лицом и покалеченной ногой, но женщины — те чувствовали сразу. Особенно после того, как он прикасался к ним. Вздрагивали, бросали на него испуганный взгляд, затем их лица искажало отвращение, и они поскорее покидали его — уходили прочь под первым попавшимся выдуманным предлогом.

Гарольд был прав. Фонэну отказывали даже проститутки.

И тогда он подстерег в отцовском доме служанку, схватил ее поперек туловища, утащил в свою комнату, как паук муху. Он жадно рвал с нее одежду, царапая ее молодое тело, а она безмолвно отбивалась, и в ее глазах был ужас, ужас — ничего, кроме ужаса… Это была развеселая девица, она охотно занималась любовью со всеми мужчинами, какие только попадались ей на пути: и с сыновьями хозяина, и с немолодым конюхом, и с совсем юным поваренком, и с захожим торговцем.

И только ему, Фонэну, она отказывала, всякий раз сторонясь и прижимаясь к стене, когда он проходил мимо.

Почему? Почему?

Он набросился на нее, как дикий зверь. Она не кричала. Смотрела на него безмолвно, и в ее широко раскрытых глазах плескались страх и омерзение. Словно он сам был какой-нибудь отвратительной жабой, скользкой, бородавчатой… Но проклятье, это же было не так! Конечно, он был хром и не вполне хорош собой — но всяко не хуже, чем конюх, пропахший лошадиным потом и запахом седел!

Когда Фонэн закончил, девушка была мертва. Что убило ее? Сила ненависти? Магия?

Фонэн не знал. Он не хотел ее смерти. Он никого не хотел ни убивать, ни мучить. Тот жуткий, бесполезный, разрушительный дар, который он унаследовал вместе с отравленной кровью своих предков, уничтожал все, к чему он ни прикасался.

С тех пор Фонэн избегал женщин. Он избегал всех, к кому мог испытывать какие-либо чувства, кроме сострадания.

А сострадание он испытывал лишь к себе подобным.

И освобождал их от проклятия магии.

Теперь настал его черед. Он был готов встретить смерть с высоко поднятой головой. Эта участь его не страшила.

— Слушай, брат, — сказал Гарольд, — оставим прежние споры. Никто здесь не желает тебе зла.

— И я никому не желаю зла, — спокойно отозвался Фонэн. — И никогда не желал.

— Это правда, — вмешался вдруг Тассилон. Он и сам от себя не ожидал подобной дерзости. Но Фонэн был сейчас один против всех — как жил один против всех всю свою жизнь, и Тассилон внезапно понял, что это несправедливо. — В душе этого человека много горечи, но много и искренней муки, и желания добра. Вы не понимали его.

— А ты кто? — прищурился Эдмун, — Кто ты такой? Новый прихвостень?

— Я его друг, — ответил Тассилон.

— Друг? — удивленно протянул Эдмун и коснулся локтя Азании, которая вдруг покраснела и оскорбленно сжала губы. — Да разве у такого, как Фонэн, могут быть друзья?

— Если у него могут быть братья и сестры, — парировал Тассилон, — значит, могут быть и друзья. Мой сводный брат говорил: «Брат — это друг, данный человеку самой природой». Если кровь обманывает, то не обманут разум и понимание.

— Это ты о себе? — фыркнул Эдмун. — Это у тебя — разум и понимание?

— Может быть, — сказал Тассилон. Элленхарда еле заметно улыбнулась. Ей нравилась эта дерзость, и он понял это.

— Мы знаем, как освободить тебя, Фонэн, — сказал Гарольд. — Ты действительно не виноват в том, что единственный из нашего поколения унаследовал магический дар. Эдмуна эта беда обошла стороной…

— К счастью, — добавила Элиза. Фонэн теперь молчал — слушал. Гарольд продолжал:

— Стой спокойно, не двигайся. Мы попробуем избавить твое тело от этого огня.

Гарольд, Элиза, Эдмун и Азания окружили Фонэна, оттеснив Тассилона в сторону. Он воспользовался случаем стать поближе к Элленхарде. Она смерила его холодным взглядом, и у Тассилона упало сердце: да что же это такое! Разве не сама она оставила его в Феризе, когда умчалась вместе со спасителями колдуньи?! Почему же теперь она отворачивает от него лицо?

Впрочем, спустя миг даже эти мысли вылетели у него из головы, так необычно и страшно было происходящее под мертвым деревом.

Азания высоко подняла над головой зеркало. Из пальцев Фонэна вдруг вылетела синеватая молния и ударила прямо в середину зеркала. Азания вскрикнула, пошатнулась, но Эдмун поддержал ее, а Гарольд крепко схватил за руку, не позволяя выронить зеркало. Еще одна молния, еще одна. Фонэн безмолвно стискивал зубы. Его худое тело сотрясала крупная дрожь, черный плащ освещался изнутри, как будто под ним пробегали светляки.

Молнии словно разрывали тело главы Священного Совета, вылетая из него одна за другой. Они били и били по зеркалу. От напряжения Азания была белой, как мел, но зеркала не опускала. Оно уже почернело и слегка дымилось.

Фонэн захрипел. С его губ закапала пена, она сделалась розовой, потом красной. С жутким булькающим звуком хлынула из горла кровь. Фонэн упал на землю, корчась и извиваясь. Кровь заливала его лицо и откинутую в сторону левую руку. Ноги принялись стучать по земле, отбивая предсмертный танец.

— 0ни убивают его! — шепнул Тассилон.

Последние слабые молнии пробежали по умирающему телу и с легким шипением коснулись зеркала. Фонэн еще раз вздрогнул на земле и затих навсегда.

Азания разжала онемевшие губы и громко застонала. Зеркало выпало из ее руки и рассыпалось в пыль, едва лишь коснулось твердой почвы. Ладонь Азании была обожжена почти до кости. Она плакала от боли и старалась не смотреть на свою руку, а растерянный Эдмун целовал ее здоровую ладонь и тоже едва не плакал.

Гарольд склонился над телом своего брата.

— Он мертв? — тихо спросила Элиза.

— Мертвее не бывает, — ответил Гарольд.

— Мы убили его! — горестно молвила Элиза. Гарольд бережно обнял ее за плечи:

— Не горюй. Мы сделали все, что в наших силах. Ведь мы не маги, да и Азания немногое умеет. Мы честно пытались спасти его, и он об этом знал.

— И все же мы его убили, — повторила она. — Мы убили нашего брата.

— Мы освободили его, — сказал Гарольд. — Теперь он может уйти в мир покоя и безмолвия.

Эдмун помог Азании сесть в седло и сам уселся позади девушки — она не смогла бы сейчас управлять лошадью. Тассилон безмолвно присоединился к остальным. Он знал, где его место, — там, где Элленхарда. Что бы она об этом ни думала.

Они возвращались в замок молча. Все были слишком измучены для того, чтобы разговаривать. Лошадей бросили на попечение сонного Фравардина — старый слуга спал вполуха, ожидая возвращения господ. Он бросил подозрительный взгляд на Тассилона, но, видя, что господа не обращают на нового гостя никакого внимания, решил отложить расспросы до утра. Впрочем, Тассилон вел себя не как гость — он помог старику расседлать лошадей и заснул прямо в конюшне прежде, чем Фравардин успел предложить ему ужин и приличную постель.

* * *

Элленхарда явилась на конюшню утром. Обошла лошадей, одну погладила по морде, другую похлопала по шее, третьей прошептала ласковое словечко.

Лошади помаргивали и поглядывали на нее так, словно о чем-то догадывались. Впрочем, Элленхарда в этом и не сомневалась: коням ведомо куда больше, чем людям.

Тассилон спал, подложив пол голову седло. Девушка остановилась над спящим, сердито разглядывая его. Хорош, нечего сказать! Как он мог — вместо, того, чтобы разыскать ее в замке, остаться в городе и в конце концов попасть в услужение злейшему врагу ее друзей? Да еще и другом его называть! Как он мог бросить ее? А теперь, гляди ты, спит — и горя ему мало!..

Она тосковала по Тассилону в разлуке. Это открытие испугало Элленхарду и рассердило ее. Вот еще не хватало!

Тассилон пошевелился и открыл глаза. И сразу натолкнулся на гневный колючий взгляд!

— Пробудился? — осведомилась гирканка. — Сладко ли выспался?

— Да, — ответил он и сел. — Благодарю тебя за этот вопрос.

Она топнула ногой:

— Почему ты всегда такой! Почему я должна тебя разыскивать?

Тассилон взял ее за руки и усадил рядом с собой. Обнял за плечи, прижал к себе. Она сердито всхлипнула.

— В этом городе нам больше нечего делать, — сказала она. — Сидя на одном месте, Арригона не найдешь.

— А ведунья? Она не может разглядеть его в каком-нибудь волшебном зеркале?

Элленхарда безнадежно махнула рукой:

— Ведунья! Одно только название! Эта Азания, из-за которой мы оба чуть не потеряли голову, ведает лишь травками да припарками, может заговорить кровь или больной зуб, а толку-то? Ничего она не видит, ни в прошлом, ни в будущем, и сквозь расстояние тоже ничего не углядывает. Молодой Эдмун поет ей песенки про то, про это, а она знай себе наряжается и глазками хлопает.

Элленхарда очень смешно передразнила — как именно красавица Азания «хлопает глазками». Тассилон засмеялся.

— По сравнению с тобой, госпожа моя, любая раскрасотка не лучше раскрашенной куклы — знаешь, из тех, что шьют из старых тряпиц и размалевывают угольком.

Элленхарда покосилась на него. Она до сих пор не могла поверить, что вызывает у мужчины такое сильное чувство, сродни поклонению. Но Тассилон говорил совершенно серьезно. Для него существовала только одна женщина на свете. И за ней он был готов пойти куда угодно, даже туда, где волны Мирового Моря с ревом бьются о панцирь гигантской черепахи.

* * *

Они объявили хозяевам замка о своем отъезде вечером, за общим ужином. Те не стали удержи-

вать гостей. Фонэн был мертв, страшная тайна семьи — раскрыта и тотчас погребена под слоем пепла; последний представитель их рода нашел себе невесту — впереди была новая жизнь. Кроме того, хозяев замка заметно смущал Тассилон. Они не представляли себе, как к нему относиться. С одной стороны, он был слугой или даже «другом» Фонэна — их заклятого врага. С другой, Элленхарда так и сияла, когда встречалась с ним глазами, и по всему было заметно, что они уже давно путешествуют по свету вместе.

А Эдмун, далекий от всех этих тонкостей и сложностей, беспечно рассуждал о том, об этом со своей нареченной. Но иод конец вечера разговор сделался общим — речь зашла о мере человеческой свободы, о верности и предательстве.

— Тут и обсуждать нечего, — фыркала, сердясь, Элленхарда. — Человек всегда знает, где правая у него рука, а где левая.

— Да, но встречаются левши, — возражала Элиза.

— Левша хорошо понимает, что делает правой рукой то, что другие люди делают левой, и наоборот, — не соглашалась Элленхарда. — Ради одного-двух уродов не следует менять местами стороны горизонта. Солнце не взойдет на западе ради чьего-нибудь каприза.

— Мне кажется, многие так называемые «правильные люди» остаются добродетельными только благодаря случайности, — несмело подняла голос Азания.

Элленхарда круто взвела левую бровь:

— Потрудись объяснить, женщина!

— Хорошо. — Азания отпила из своего кубка, стараясь унять волнение. В присутствии Элленхарды ей всегда делалось не по себе. — Большинство из тех, с кем я имела дело, — добрые горожане, жители Феризы, — ни разу не бывали поставлены в такие условия, когда надлежит проявить волю… дать оценку и поступить соответственно. Они живут как живется, и им не приходится делать выбор. А вот если жизнь повернется так, что выбор делать придется… Многие ли поймут, где правая у них рука, а где левая?

— Немногие, — неожиданно поддержала Азанию Элиза. — Мне не раз приходилось в этом убеждаться.

— А я думаю, — сказал Гарольд, — что внутри у каждого человека должен жить голос совести. И этот голос всегда подсказывает, какое решение является истинным, а какое — ложным.

— Попробуй еще услышать этот голос! — задорно произнесла Элиза. — Жить-то хочется!

— Честь дороже, — высокомерно молвила Элленхарда. Гарольд решил немного сменить тему:

— В таком случае, открой нам, Элленхарда: что ты намерена делать дальше твоей правой рукой?

— Моя правая рука — Тассилон, — сказала гирканка, — у него и спрашивайте.

Она коснулась его локтем. Он поднял глаза:

— Думаю, нам стоит навестить моего брата Эйке. Когда сегодня я назвал его имя, мне вдруг показалось, что я ему нужен.

Глава семнадцатая СВОБОДА

Конан увел Инаэро в комнаты, которые занимали наемники, устроил там поудобнее, дал выпить вина и велел перестать лязгать зубами, трястись и быть невнятным. — Если ты желаешь добра нашему нанимателю, то бояться тебе нечего. Ты — среди друзей, — заверил его киммериец.

Вульфила ухмылялся с устрашающим добродушием, натирая гигантские бицепсы маслом. Он собирался поупражняться в саду с большой дубиной — своим любимым оружием. Арригон лежал в полумраке и скучно глядел на потолочную балку, расписанную синими цветами. Он делал вид, что ему неинтересно, хотя на самом деле гирканец слушал разговор чрезвычайно внимательно.

Инаэро смотрел на Конана так, словно видел в киммерийце якорь своего спасения. В конце концов Конана это стало раздражать.

— Где Бертен? — обернувшись к своим спутникам, спросил варвар.

— Созерцает струи фонтана, — ответил Арригон после короткого молчания. — Сказал, что ему хочется наполниться видом прекрасного. Или что-то в таком роде. Должно быть, слагает стихи о бренности всего сущего.

— Вульфила, приведи его сюда, — сказал варвар.

Огромный асгардец уставился на Конана, чуть приподняв бровь.

— Приведи его, — повторил Арригон.

— С-снюхались, — вздохнул Вульфила. — 3-заике н-не быть к-командиром отряда!

— Как хорошо, что ты это сам понимаешь, — сказал Арригон. — Приведи, пожалуйста, Бертена.

Вульфила, шумно топая и сопя, вышел и вскоре вернулся с принцем. Тот имел крайне недовольный вид и хмурился. Вульфила тащил его за собой почти насильно.

— В чем дело? — осведомился Бертен. — Я согласился на ваш план и притворяюсь тупым и грубым наемником, чтобы меня не узнали раньше времени, но не думаете же вы, что я действительно отправлюсь с вами в Кхитай, охраняя этот глупый торговый караван…

— Разумеется, нет, — сказал Конан с насмешливым поклоном, — но дело, по которому мы призвали вас на совещание, ваше высочество, имеет государственное значение.

Инаэро моргал, не зная, как относиться к происходящему. Что означает обращение «ваше высочество»? Инаэро не видел никакого «высочества» — перед ним был юноша в потрепанной одежде, и выглядел он так, словно несколько месяцев назад перенес тяжелую болезнь и только теперь начал оправляться.

— Так, — не без удовольствия проговорил Конан и устроился поудобнее в углу, на подушках, набитых соломой. — А теперь, дружок Инаэро, рассказывай.

И Инаэро, беспокойно водя глазами с одного лица на другое, рассказал все, о чем слышал. Он вдруг разом сдался. Терять ему было уже нечего.

— Орден Павлина? — удивился юноша, которого называли Бертеном. — И Арифин его возглавляет?

— Ты знаешь Арифина? — удивился в свою очередь Инаэро.

Бертен посмотрел на него высокомерно и вместе с тем задумчиво.

— Да. Мелкая сошка, торговец. Он поставляет моему брату наркотики. Они оба делают вид, будто речь идет о женщинах и благовониях, но весь дворец знает: это черный лотос.

— Дворец? — глупо брякнул Инаэро и замолчал, прикусив язык.

— Тебе же сказали, — напомнил Конан, — перед тобой наследный принц Бертен. Разве ты еще не понял этого?

Инаэро упал на колени. Не из почтительности перед высоким саном потрепанного юнца, а просто оттого, что ноги больше не держали его. Слишком много потрясений за один день.

Арригон со своего места проговорил отчетливо и внятно:

— Картина получается отвратительная. Арифин кормит старшего сына наркотиками и постепенно превращает его в идиота. Тот же Арифин содержит огромную шпионскую сеть по всему Хоарезму. Одна из его задач — разорить нашего хозяина. Мне почему-то кажется, что эта задача — так, мелочь, а настоящая цель Арифина в другом.

Конан кивнул.

— Не готовит ли он покушение на самого правителя Хоарезма? Как бы это узнать?

— Мой отец почти не покидает дворец, — сказал Бертен. — Он нечасто выезжает на охоту.

— Отравить человека можно и в его постели, — сказал Арригон тоном заправского дворцового заговорщика.

— Вряд ли. Яд сразу обнаружат, и первое подозрение падет на того, кто снабжал принца Хейто наркотиками, — сказал Бертен.

— Почему? — удивился Инаэро. Теперь он уселся и старательно делал вид, что является полноправным участником разговора.

— Иди умойся, — бросил ему Конан.

— Но я должен вернуться в школу каллиграфов и доложить, что все прошло успешно, — возразил Инаэро.

Конан безнадежно махнул рукой, а Бертен снизошел до объяснений:

— Арифина заподозрят потому, что он имел дело с запретными зельями. Это проще простого.

— Смерть властителя должна иметь вид естественный, — продолжал свою мысль Арригон. — Подумай хорошенько, принц, не представится ли убийцам удобный случай подстроить несчастье с правителем?

— Может быть, жертвоприношение коней… — растерянно проговорил Бертен. — Мой отец должен будет принести в жертву коней… Лошадь — животное опасное.

— Подходит, — кивнул Конан. — Скоро ли это должно случиться?

— Да.

— Поспешим, — решил Конан. — Я думаю, настало время представить принца Бертена его отцу. Инаэро останется здесь. Возвращаться ему опасно. Отправим в школу раба с сообщением о том, что у Инаэро слишком много работы, и он задержится в доме Эйке до темноты.

Инаэро попытался что-то возражать, но его даже не слушали, и он неожиданно для себя обмяк и успокоился. Эти двое, гирканец и киммериец, знали, что делают. Похоже было, что оба не раз уже ворочали государственными делами. Инаэро почувствовал себя в надежных руках. «Хорошо бы, чтобы и Хоарезм испытывал то же самое», — подумал молодой человек, забиваясь в угол и стараясь не обращать внимания на насмешливые взгляды могучего Вульфилы.

— Идем, черномазый, — добродушно пророкотал великан, — я т-тебе п-покажу, где м-можно умыться… А то г-глядеть на теб-бя срамно…

Но дурная весть опередила Конана и Бертена.

Как-то разом заголосили в доме женщины, заговорили громкими голосами мужчины.

— Что-то случилось, — сказал Конан, хмурясь. — Как невовремя!

Бертен молча остановился рядом с киммерийцем. Они оба стояли посреди двора, прислушиваясь к тому, что происходило внутри комнат.

— Не может быть! — долетел наконец резкий мужской выкрик.

Точно по команде, разом взвыли женщины.

— Кто-то умер, — определил Бертен.

Во двор широкими шагами вышел Эйке. Его просторная белая одежда развевалась от быстрого движения. Лицо хозяина дома было взволнованным. Заметив своих наемников, он остановился, как будто споткнулся, а затем овладел собой и тряхнул головой.

— В городе несчастье, — сказал Эйке, обращаясь к своим солдатам. — Сегодня утром принц Хейто был найден мертвым в собственных покоях. А второй наследник престола, Бертен, до сих пор неизвестно где. Правитель даже не знает, жив он или умер. Город погружен в отчаяние. К счастью, наш государь еще не стар и может иметь детей, но, к несчастью, эти дети вырастут еще нескоро и достигнут зрелости к тому времени, когда государь будет уже дряхл…

— Да, нет ничего хуже, чем малолетний наследник трона, — согласился Конан с таким видом, словно наблюдал такое не раз и с самого близкого расстояния. — Однако отчаиваться рано, господин, потому что младший сын правителя жив и, надеюсь, со временем сделается достойным государем. Эйке моргнул.

— О чем ты говоришь, солдат? Разве до тебя не доходили слухи о его безрассудной храбрости, о его гибели на берегу озера Вилайет?

— До меня много кто доходил, почтенный Эйке, — многозначительно заметил Конан. — Вот, например, мой товарищ.

Эйке скользнул по невзрачной фигуре расколдованного принца небрежным взглядом.

— Да, — ответил наконец хозяин дома, — я нанял его только потому, что об этом попросили такие отменные воины, как ты, Вульфила и Арригон. Сказать по правде, сам бы я его нанимать не стал. Сдается мне, воин из него посредственный, да и опыта у юнца в любом случае маловато. Но я согласен с вами: солдат должен учиться своему ремеслу. Наставники у него хорошие, так что с годами из парня выйдет толк…

Бертен побледнел и закусил губы, а Конан захохотал.

— Позволь представить тебе, господин: наследный принц Бертен, младший и теперь единственный сын хоарезмийского владыки! Неужели ты не узнал его?

Бертен вскинул голову, в очередной раз до смешного напомнив Конану птицу, в которую был превращен волей злого колдуна. Эйке поджал губы. Он не знал, потешается ли над ним киммериец или же говорит серьезно.

С одной стороны, как этот ничтожный парнишка может оказаться наследником? С другой стороны, Эйке вдруг начал замечать сходство…

— Принц, — выговорил он и поклонился. — Какое неожиданное счастье! Мне неслыханно повезло, что я предоставил тебе кров!

Бертен чуть склонил голову набок, моргнул по-птичьи, бормотнул: «Сон, сон…» и затем проговорил:

— Твоя ошибка вполне объяснима — ты ведь не ожидал меня увидеть. Да еще в столь неподобающей одежде.

— Это правда, — согласился Эйке, — и надеюсь, что это послужит мне оправданием.

— Теперь, когда мой брат мертв, моему отцу угрожает опасность… — начал Бертен, но Конан непочтительно перебил его:

— Выслушай нас, Эйке. Ситуация отвратительная. Правителю угрожает заговор. И глава заговорщиков — не визирь, не вельможа и даже не родственник, а ничтожный торговец, но тайная власть его велика. Если не принять мер…

— Я понял, — быстро перебил Эйке и вздохнул. — Жаль, здесь нет моего брата Тассилона.

— Зато здесь есть Конан из Киммерии, — сказал Бертен. — Человек государственного ума! И чуть заметно усмехнулся. Конан пропустил насмешку мимо ушей.

— Можно было бы, конечно, заставить Арифина проявить себя, совершить еще несколько преступлений… Но мне кажется, будет гораздо разумнее просто явиться к отцу Бертена и открыть ему все. Надеюсь, он нам поверит.

— Я тоже, — сказал Эйке, готовясь уйти. Но Конан остановил его:

— Здесь твой бывший приказчик, Инаэро. Эйке остановился и обернулся. На его лице было написано искреннее удивление.

— Инаэро? Что он здесь делает?

— Пытается тебя спасти, — сказал Конан. — Он не брал того шелка, в краже которого ты обвинил его. Более того, этот парень, несмотря на всю свою слабохарактерность, не держит на тебя зла.

— Я не обвинял его в краже, — горячо сказал Эйке. — Я просто…

— Ты просто выставил его на улицу как человека запятнанного, — сказал Конан. — Поступок разумный, но не слишком милосердный. Впрочем, я поступил бы на твоем месте точно так же. Однако сам Инаэро — не таков, и у тебя есть возможность в этом убедиться. Он пришел сообщить о заговоре. Ты — очередная намеченная жертва,

— Я? — удивился Эйке. — Конечно, у меня есть враги, но какое отношение моя скромная персона имеет к дворцовому перевороту?

— Никакого, просто ты не угодил одному из членов этой милой компании заговорщиков, — объяснил Конан. — Кажется, его зовут Церинген. Тебе знакомо такое имя?

Эйке молча кивнул. Других объяснений ему не потребовалось.

— Вот и отлично, — заявил Конан. — Теперь скажи мне, господин Эйке, есть ли у тебя близкие друзья среди дворцовых слуг?

— Игельгус, старший и доверенный писец его величества, давний друг моей семьи, — сказал Эйке. — Можешь обратиться к нему. Он поможет вам обоим проникнуть во дворец. Думаю, принцу не стоит бить кулаком в ворота и взывать: «Пустите меня к отцу, я — спасенный принц Бертен!» Его могут убить прежде, чем он окажется во дворце.

— Разумно, — кивнул Конан.

— Кто посмеет убить меня на глазах моего отца? — высокомерно спросил Бертен.

— Во-первых, твой отец может этого и не увидеть, — успокоил своего спутника киммериец, — а во-вторых, ему просто скажут, что ты ненормальный. Так что набрасывай на голову покрывало, как странник, и идем. Игельгус? Я запомню.

* * *

После того, как принц Хейто был обнаружен в спальне мертвым, с синим лицом и почерневшими веками, среди рассыпанного горстями порошка черного лотоса, во дворце поднялась настоящая буря. О дурных пристрастиях принца хорошо знали, но никто не предполагал, что он погибнет так рано и, судя по всему, от собственной глупости.

Когда у ворот появилось двое странников, никто не обратил на них должного внимания. Конан и его товарищ вошли во двор со стороны конюшни, постояли немного, осваиваясь посреди суматохи. Конан фыркнул, видя, как некоторые слуги под шумок вытаскивают из покоев мертвого принца какие-то вещи. Он задержал одного такого хапугу и спросил его как ни в чем не бывало:

— Где бы мне найти доверенного писца Игельгуса?

— Пусти! — слуга дернулся и недовольно сморщил лицо. — Кто ты такой, бродяга? Почему пристаешь ко мне?

— Так хочу, — объяснил Конан. — Где Игельгус? Мне он нужен!

— Как ты вошел сюда?

— Воротами, — сказал Конан. — Ты объяснишь мне, где найти Игельгуса, или я должен сломать тебе шею и подыскать себе другого провожатого?

— Пусти, — обмяк слуга, — я провожу тебя.

— Вот и хорошо, — сказал Конан. — А золотой кубок лучше сомни как следует и отнеси на Блошиный рынок. Там неплохо платят за краденый золотой лом.

— Ты грязное животное, — объявил слуга не без достоинства. — Я несу этот прекрасный кубок моему господину.

— Угу, — сказал киммериец и воздержался от дальнейших комментариев.

Покои Игельгуса во дворце представляли собой две небольшие комнаты с решетчатыми ставнями на окнах, выходящих во двор. В одной помещались писчие принадлежности, в другой — тахта и низенький столик с напитками, предназначенные для часов отдохновения. Жил Игельгус в другом месте, у него имелся собственный дом в Хоарезме.

Но сейчас старший и доверенный писец находился во дворце, и слуга представил ему «бродяг и оборванцев, которые для чего-то желают видеть твою милость», после чего быстро убежал. Он не хотел видеть, какая сцена разыграется между царедворцем и странными людьми, ворвавшимися во дворец.

Первым вошел Конан. Он быстро огляделся по сторонам, но в помещении никого не было, кроме пожилого человека весьма достойной наружности. При виде чужака старик привстал на тахте.

— У нас несчастье, — проговорил Игельгус, — так что ты извинишь мой огорченный вид, незнакомец.

— У вас — большое счастье, — возразил Конан, — и это счастье пришло со мной.

Старик поморгал, озадаченный.

— Если это счастье здесь, то почему же я его не замечаю? — спросил он наконец.

Вместо ответа Конан протянул руку назад и взял за локоть Бертена, прятавшегося за спиной киммерийца.

— Иди сюда, — велел он молодому принцу. И втащив его в комнату, сдернул покрывало с головы юноши. — Смотри, Игельгус! — обратился варвар к старшему писцу. — Раскрой свои старые глаза пошире и посмотри хорошенько!

— Великие боги! — старик даже подскочил. — Это же… наследник!

Он схватил Бертена за руки, прижался к ним лицом и заплакал.

— Мы уже отчаялись увидеть тебя живым! — всхлипывал старик.

Конан чуть тряхнул его за плечо.

— Не время проливать слезы, — сказал киммериец недовольным тоном. — В городе созрел заговор. Я нарочно доставил Бертена сюда, потому что для надлежащей встречи наследника у нас нет времени. Правитель должен немедленно арестовать всех участников заговора. Я назову ему имена, а ты и наследник подтвердите, что я говорю правду.

— Но как я могу что-то подтверждать, если вижу тебя впервые в жизни? — удивился Игельгус.

— Меня прислал Эйке. Он говорит, что ты — старый друг его семьи, — сказал Конан.

Бертен кивнул.

— Это правда, Игельгус, можешь ему верить.

— Ну, хорошо… — начал сдаваться старик. — Я действительно знаю семью Эйке.

— Бертен будет моим главным доказательством, — продолжал Конан. — Я — человек, который сумел вернуть сына отцу. Правитель не сможет не поверить мне.

— Возможно, — пробормотал Игельгус. — Очень возможно…

— Ты опытный царедворец, — добавил Конан. — Надеюсь, ты найдешь убедительные доводы. Иначе… Если мы промедлим хотя бы день, может быть поздно.

* * *

Арифина схватили прямо в его лавке. Он возмущался, отбивался, показывал какие-то документы, удостоверяющие его полную надежность.

— Я — поставщик королевского двора! — кричал он.

Смерть Хейто застала его врасплох. Конан не зря действовал так стремительно; ни один из членов великого и тайного Ордена Павлина не успел разобраться в событиях, сделать для себя надлежащие выводы и стремительно бежать из Хоарезма. Кроме того, большинство из них в любом случае не смогло бы оторваться от накопленных за долгие годы сокровищ и предпочитало выжидать: авось подозрение на них не падет.

Однако по совету Инаэро первой была захвачена школа каллиграфии, где хранились списки членов Ордена и перечень пожертвований, имущества, вложений тайной организации.

С помощью этого списка и был составлен другой — перечень людей, подлежащих немедленному аресту.

Стражники ворвались сразу во все намеченные дома. Правитель Хоарезма не тратил времени на объяснения и разговоры с придворными и советниками двора и действовал как тиран и деспот. Получив сведения о заговоре в Хоарезме и убедившись в их надежности, он попросту вызвал к себе военачальников и отдал им соответствующие распоряжения.

— Вы не можете арестовать меня! — надрывался Арифин, пока невозмутимые солдаты вязали ему руки. — Я — честный человек! Поставки порошка черного лотоса не запрещены! Я не убивал принца Хейто!

— А тебя никто не обвиняет в убийстве принца Хейто, — сообщил ему начальник отряда, скучно наблюдая за тем, как его подчиненные копаются в вещах Арифина.

— Но в чем тогда меня обвиняют?

— Узнаешь, — сказал начальник отряда. — Наш государь — господин над жизнью и смертью своих подданных. Он вообще может ничего тебе не объяснять. Просто повесит — и все…

— Меня оклеветали! Меня предали! Я невиновен! Это все они! Мои тайные недруги! — вопил Арифин. Он кричал и плакал до тех пор, пока его не успокоили ударом массивного кубка по голове.

Ватар при виде отряда солдат удивительно быстро все понял. Инаэро, как ему докладывали, до сих пор не возвратился, и глава каллиграфической школы сделал на счет этого работника совершенно правильные выводы.

Посылая проклятья на голову болвана и неудачника Инаэро (все-таки не зря говорят люди, что неудача — болезнь заразная и последнее дело брать к себе в дом неудачника!), Ватар попытался сбежать.

Однако Инаэро, хорошо знавший нрав своего теперь уже бывшего хозяина, предупредил солдат о такой возможности, поэтому засады были расставлены по всему Блошиному рынку, и Ватар бесславно угодил в руки стражи, как и все прочие участники заговора.

Правитель Хоарезма торжествовал. Младший сын вернулся победителем, более того — он, достойный наследник престола, — раскрыл злодейский заговор, имевший целью покушение на жизнь самого владыки! Впору было трубить в трубы и устраивать роскошное празднество.

Конан и его спутники были представлены ко двору, но ни один из них не соблазнился должностями в гвардии: все они предпочитали свободу и независимость, пусть даже это и означало иногда полуголодное существование и риск. Рейтамира взгрустнула на пару часов об упущенной возможности жить под надежной крышей дворца. И даже объяснения Арригона — насчет того, что не так надежны крыши дворцов, как это представляется со стороны, — не смогли развеять ее печаль. Но выбор был сделан: она осталась со своим супругом и должна была до конца жизни разделять его участь.

А вот от мешочка с золотыми не отказался ни один из наемников. Эйке поначалу опасался, что они, разбогатев, откажутся сопровождать его караван в Кхитай, но — нет: деньги заканчиваются, рассудили солдаты, а такая замечательная работа, как охрана богатого каравана, принадлежащего щедрому торговцу, подворачивается нечасто.

Арригон отдал свою долю Рейтамире, проворчав:

— Купи в Хоарезме дом. Здесь, по моим подсчетам, хватит на небольшой дворец. Найми прислугу — пусть следит за ним в наше отсутствие. Надо же куда-то будет девать детей, когда они начнут рождаться.

Рейтамира покраснела.

— Ты рассчитываешь на детей?

Арригон очень удивился:

— А разве ты не рассчитываешь? Я полагаю, их появится не менее десятка.

И дом был куплен. Арригон не слишком огорчался тем, что Рейтамира почти сразу потратила все золотые, полученные от правителя: поездка с караваном обещала принести немалые барыши, зато супруга расцвела и теперь откровенно сияла.

— Для меня важно знать, что у меня есть свой дом и я всегда могу в него вернуться, даже из Кхитая, — объяснила она мужу.

Арригон, привыкший возить свой дом с собой, на спине быка, только фыркнул, но возражать женщине не стал.

* * *

Вечером памятного дня, когда были схвачены все заговорщики, к Конану явился Инаэро. Он был очень смущен и некоторое время топтался, не зная с чего начать разговор.

Черная краска была полностью отмыта с его лица и рук. Конан разглядывал молодого человека немного насмешливо. Наконецкиммериец кивнул ему:

— Садись и рассказывай, с чем пожаловал.

Инаэро послушно сел. Поерзал на месте и наконец начал:

— Я хотел попросить тебя… об одолжении.

И вытащил из-под одежды мешочек с золотыми — правитель одарил его наравне с прочими своими спасителями.

— О, кажется, у меня новый наниматель, — протянул Конан лениво и зевнул. — Кого я должен убить для тебя, малыш? Только назови. За такие деньги я перебью целую казарму стражников.

— Это не для тебя, — сказал Инаэро, смущаясь почти до слез. — То есть, можешь взять себе все, что останется… Если останется.

— Не томи мое сердце, — сказал варвар, — иначе оно разорвется.

— Владыка распорядился изъять в казну и распродать все имущество арестованных, которых послезавтра публично казнят на площади.

— Разумное решение, особенно если учесть, что они успели накопить огромные богатства, — согласился Конан. — Когда я стану королем, я воспользуюсь хоарезмийским опытом. Однако продолжай.

— Среди этого имущества… есть имущество некоего Церингена… Личного врага нашего хозяина, Эйке.

— Припоминаю, — сказал Конан, который отлично это знал. И нахмурил брови: — А тебе-то что до этого? Хочешь что-то купить?

Инаэро покраснел.

— Сейчас у Церингена находится одна девушка.

— По моим сведениям, Церинген — кастрат, так что успокойся, малыш: твоей драгоценной девушке ничего не угрожает.

— Я не об этом. Я хотел бы ее выкупить, — сказал Инаэро.

— Так вперед, за чем же дело стало? — удивился наконец Конан. Поведение молодого человека поневоле поставило его в тупик. — Деньги у тебя есть, и немалые, хватит на десяток девушек. Ее, видимо, выставят на продажу уже завтра.

— Я… не могу, — пробормотал Инаэро.

— Почему?

— Понимаешь ли, Конан, она мне не простит, если я сделаю это еще раз, — объяснил Инаэро. — Она — лучший каллиграф нашей школы. Она обучала меня своему искусству. Да и вообще… Она замечательная, если хочешь знать!

— Прекрасный выбор. — Не смейся надо мной!

— Погоди-ка, — задумчиво проговорил Конан, — из твоих слов я понял, что один раз ты уже ее продал.

— Это была необходимость.

— Как у тебя в жизни все запутано, Инаэро! — воскликнул киммериец. — Ты непрерывно ставишь меня в тупик. Можно сказать, общаясь с тобой, я не вылезаю из этого тупика. Тебе нравится эта девушка, и ты желаешь ее непременно выкупить, но хочешь, чтобы это сделал для тебя кто-то другой?

— Приблизительно так, — кивнул Инаэро.

— А если точнее?

— Это в точности то, чего я хочу.

— Так бы и сказал, — киммериец опять зевнул и сомкнул пальцы над мешочком с золотыми монетами. — Завтра она будет у тебя, не сомневайся.

* * *

Конан отправился на Блошиный рынок поутру, едва только удары барабана возвестили о начале торгов. Ему пришлось подождать, пока выведут всех рабов, подлежащих непременной продаже. Наконец, когда было объявлено об имуществе преступника Церингена, Конан затесался в толпу любопытствующих и принялся разглядывать «товар». Большинство прислуги Церингена никуда не годилось, с точки зрения киммерийца: это были изнеженные, капризные люди, в основном приученные подавать напитки, услаждать взоры плясками и пением, а также чтением. Их разбирали охотно и платили за них немалые деньги: такие рабы считались «вышколенной домашней прислугой», а богатых людей в Хоарезме имелось немало, и все они желали, чтобы им «услаждали взоры и слух». Конан только плевался, когда на помосте оказывался очередной гладенький человечек с холеным телом и томным взором.

Наконец киммериец встрепенулся. Под свист и выкрики на помост вывели девочку лет пятнадцати-шестнадцати. Близоруко щурясь, она оглядела толпу. Было очевидно, что она не раз гуляла по этому рынку среди этой самой толпы, и многие из собравшихся были ей знакомы.

И точно. Послышались вопли:

— Эй, Аксум! Эй, гордячка! Что, тебя выставили, а? Что ты натворила, если тебя продают? Сперла что-нибудь, а?

— Тьфу на тебя! — закричала вдруг Аксум в ответ. Она вся подобралась, набычилась, словно собираясь боднуть кого-то из увиденных внизу, под помостом.

Послышался громкий, дружный хохот.

— Ну, эта — пантера, только держись! — высказал свое мнение один из зевак, стоявших рядом с Конаном. Он явно не собирался никого покупать, просто пришел поглазеть на любопытное зрелище.

— Тихо, ты! — обратился к Аксум распорядитель аукциона и легонько хлестнул ее прутиком по плечу.

Она сморщилась.

— Сам ты тихо! — сказала она дерзко. — Попортишь мне руки — тебе самому руки выдернут!

— Девственница Аксум! — провозгласил распорядитель аукциона, решив не обращать внимания на выходки девушки. — Начальная цена — пятнадцать золотых!

— Нахал! — завопила Аксум. — Я — каллиграф, я — мастер!

— Знаем! Знаем! — послышались выкрики в толпе. — Она смерть как хорошо рисует сердечки и завитушки!

— И голых баб! — добавил какой-то солдат в простоте. — По моей просьбе как-то раз нарисовала. Я в трактире сидел и скучал смертно, — продолжал он словоохотливо, видимо, не в силах удержаться от воспоминания. — А она подсела рядом, попросила персиков угоститься — мол, устала очень, — а я ей и говорю: «Ты, красотка, для меня не годишься, я тощих не люблю». А она в ответ: «Я красотка не для того, а вот нарисовать тебе могу такую распрекрасную, что засохнешь — будешь искать похожую и в жизни не найдешь». И что бы вы думали? Нарисовала! И как в воду глядела: сколько с тех пор времени прошло, такую же не нашел!

Покупать каллиграфа не спешили. Конан отделился от стены, к которой прислонился, всем своим видом выражая крайнюю лень, и громко произнес:

— Двадцать пять золотых.

Соседи по толпе дружно уставились на киммерийца. Варвар был меньше всего похож на человека, которому требовался личный каллиграф.

После предложенной цены торги оживились, как по волшебству. Аксум захотели сразу несколько торговцев, но Конан неизменно поднимал цену и в конце концов сумма в триста золотых показалась чрезмерной даже самому богатому из претендентов. Аксум столкнули с помоста прямо в могучие руки варвара под свист и улюлюканье толпы.

Оказавшись в могучих объятиях киммерийца, Аксум сердито дернулась:

— Пусти! Надеюсь, ты не собираешься превратить меня в свою наложницу!

— У тебя ужасный характер, — сказал Конан. — Нет, в принципе, я заплатил за тебя для того, чтобы ты была свободна. Если хотя бы часть того, что я наслушался о тебе за все то время, пока велись торги, — правда, то ты должна жить совершенно свободно. Разве что захочешь обременить себя другом сердца.

— Чьего сердца? — осведомилась Аксум. — Моего? У меня его нет!

Тут на помост вытащили негра Медху, и девочка схватила Конана за руку.

— У тебя еще остались деньги? Купи мне этого черномазого! Он — отличный человек, очень добрый.

— И почитает тебя, как богиню, — добавил проницательный Конан. — Брось, красавица. Это просто негр. Ты найдешь себе в услужение дюжину таких. И все они будут почитать тебя, как богиню.

— Ну… — насупилась Аксум. — А если я тебя очень попрошу? Я могу нарисовать тебе…

— Знаю, красавицу, по которой я всю жизнь потом буду сохнуть. Этим ты меня не купишь.

— Ладно, — сказала девочка. — Ну просто купи мне этого негра, ладно? А я тебе расскажу, где прячу мои денежки. У меня почти сто золотых собрано.

— Вот змея! — восхитился Конан.

И негр перешел в собственность Аксум.

— Значит, я теперь ничья? — спрашивала Аксум всю дорогу до дома Эйке. — А куда ты меня ведешь? А кто ты такой? Зачем ты потратил столько денег, если тебе не нужен каллиграф?

Конан наконец остановился и закрыл ей рот ладонью.

— Ты невыносима, женщина! — сказал он, и Аксум покраснела от удовольствия, услышав это обращение. — Деньги, которые я отдал за тебя, — не мои. Точнее, не все мои. Я просто немного добавил из своих. Один человек попросил меня об этом одолжении. Поняла теперь?

Она поняла. И сказала, едва только киммериец освободил ее рот:

— Я его убью!

А Медха просто шел за ней следом, счастливый оттого, что судьба не разлучила его с Аксум.

* * *

Когда Тассилон и Элленхарда подъезжали к Хоарезму, их встретили рои мух. Гудение насекомых наполняло воздух, мухи садились на лица всадников, раздражали лошадей, которые непрерывно взмахивали хвостами и трясли гривами.

— Что за проклятье! — воскликнула Элленхарда и вдруг, приподнявшись над седлом, сказала своему спутнику: — Гляди!

Она вытянула руку, указывая вперед. Тассилон прищурился. Вдоль городских стен были выставлены отрубленные головы. Плоть уже успела разложиться, глазницы зияли пустотой, зубы скалились, кое-где с черепов свисали остатки волос.

— Здесь подавили мятеж, — заметил Тассилон. Он уже начал улавливать запах. — Совсем недавно.

— Ты умеешь читать? — жадно спросила Элленхарда. — Тут написано что-то…

Тассилон немного разбирал буквы. Они с гирканкой остановили коней, чтобы попытаться выяснить имена казненных, но этого не потребовалось: стражник с замотанным тряпкой лицом, охранявший отрубленные головы, глухо, как из бочки, заговорил с путниками:

— Хотите узнать, кого это здесь выставили, точно алмазы на продажу?

— Да, — отозвался Тассилон.

— Ватар… был начальником каллиграфической школы и шпионом… Арифин, называвший себя Светлейшим… обвиняется в убийстве принца Хейто и подготовке покушения на жизнь государя… Церинген… соучастник преступления Арифина…

— Бедный, — смеясь, молвила Элленхарда, — сперва ему отрезали одну часть тела, а затем — другую. Трудная судьба.

— Вы его знали? — удивился стражник и закашлялся под своим покрывалом. — Как вы можете тут стоять! Воняет же…

— Да, — сказал Тассилон кратко. А Элленхарда добавила:

— Как раз мы и отрезали бедняге то, чем он думал прежде, чем лишиться головы.

Озадачив стражника этим высказыванием, гирканка с гиканьем и визгом влетела в раскрытые городские ворота, предоставив своему спутнику уплачивать пошлину за двоих.

Если не считать отрубленных голов, никаких особенных перемен в Хоарезме не наблюдалось. По-прежнему бойко велась торговля в бесчисленных лавочках, у колодцев в тени навесов собирались женщины, чтобы посудачить, босоногие, едва прикрытые одеждой ребятишки бегали по улицам и лазали в сады. Детей в Хоарезме традиционно одевали очень плохо. Это делалось по двум соображением: во-первых, возможные похитители не сумеют угадать, какой ребенок из богатой семьи, а какой — из бедной; а во-вторых, дети до определенного возраста так портят и пачкают одежду, что лучше не тратить понапрасну деньги на наряды, судьба которых в любом случае будет очень печальна.

Знакомые ворота, выкрашенные синим с серебряными звездами, были заперты, но из сада слышались голоса. Тассилон решительно постучал. Элленхарда неподвижно сидела в седле, и лошадь под ней тоже застыла, как изваяние. А Тассилон спешился. Он вдруг ощутил странное волнение.

Дом сводного брата был местом, где Тассилону всегда будут рады. Тассилон просто не мог поверить в такое. Вдруг он обманывается, и его сейчас вежливо выставят вон хорошо обученные слуги с равнодушными глазами?

Тем не менее он ждал.

Ворота распахнул сам Эйке.

— Я тут подумал, Конан… — начал было он, явно ожидая увидеть за воротами кого-то другого. Кого-то, кто должен был прийти в этот час.

Заметив незнакомцев с лошадьми, Эйке заморгал на ярком свету. В первые мгновения он видел только белые покрывала на головах и конские гривы, пронизанные лучами полуденного солнца. Затем лицо Эйке расцвело в улыбке:

— Тассилон! Не может быть! И Элленхарда!

— Почему же не может быть? — вопросила Элленхарда, не покидая седла.

— Ох! Входите, входите же!.. — заговорил Эйке. — Скорее входите в дом!

Переглянувшись, странники последовали приглашению. Эйке суетился, кричал на слуг, требовал всего сразу — и питья для гостей, и угощения, и ванны, и благовонных масел, и новых одежд.

Когда Элленхарда удалилась, чтобы примерить какие-то шелковые наряды, которыми трясла перед ее лицом прислужница, Эйке схватил своего брата за руки.

— Ты действительно рад меня видеть? — спросил Тассилон. — Сдается мне, я вверг тебя в неприятности.

Все уже позади, — сказал Эйке. — Видел отрубленные головы?

— Их увидел бы даже слепой, столько там мух. Не говоря уж о запахе.

Эйке дернул углом рта.

— Не будем об этом. Я отправляю сейчас большой караван в Кхитай.

— Хочешь нанять меня в охранники? Эйке всплеснул руками:

— И в мыслях не было! Нет, оставайся у меня, сколько захочешь. Я никуда тебя не отпущу, если только ты не будешь настаивать. А твоя подруга… она… как?

— Понятия не имею, — вздохнул Тассилон. — У нее в голове сразу четыре ветра, как и подобает гирканке.

— Ясно, — сказал Эйке.

Разговор братьев был прерван появлением киммерийца, который занимался последними приготовлениями к отправке каравана. Конан вошел, явно намереваясь сообщить хозяину какие-то последние новости о закупках оружия и продовольствия, но замер, увидев сводного брата Эйке.

Тассилон медленно поднялся и тоже застыл, когда ледяные синие глаза киммерийца остановились на его темном лице. Мгновение спустя оба разом вскрикнули:

— Ты!..

Затем Конан прикусил губу. Этот человек, стремительно пронеслось в голове у киммерийца, явно дорог хозяину дома, так что избить его прямо здесь — не получится. А Тассилон явно смутился и опустил голову.

Эйке решительно встал между ними.

— Прекратите! — сказал он. — Я знать не желаю, что у вас произошло и при каких обстоятельствах, но немедленно прекратите!

— А мы и не начинали, — пробурчал Конан, взглядом обещая Тассилону скорую встречу.

Но Тассилон ответил иначе:

— Я прошу у тебя прощения, киммериец.

Неожиданно Конан расхохотался.

— Да ладно! — сказал он, махнув рукой. — В конце концов, я и сам бы на твоем месте сделал то же самое. Ты довольно плохо выглядел, когда мы встречались…

— Зато ты так и лоснился, ленивая жирная скотина! — фыркнул Тассилон.

— Я — жирная скотина? — возмутился варвар.

— Хватит! — рявкнул Эйке.

Оба посмотрели на хозяина дома с удивлением. Ни один явно не ожидал от Эйке такой решительности.

Вбежала служанка со сладостями на подносе. День был жаркий, сладости залепляли губы и впивались в зубы, не позволяя спорить и кусаться, и в конце концов и Конан, и чернокожий сводный брат Эйке — оба размякли, и давний эпизод их неудачной встречи смазался в памяти, превратившись в глупое, быстротечное сновидение, которое давным-давно развеялось…

* * *

Караван вышел из Хоарезма на рассвете пятого дня, считая от возвращения Тассилона. Эйке провожал его до городских ворот. Вышел проститься и Инаэро. А вот Аксум и не подумала подняться с постели: хозяйка каллиграфической мастерской считала свой отдых чем-то гораздо более важным, нежели проводы какого-то там каравана.

Брэнт Йенсен Чародеи Юга

Молодой наемник уже несколько часов блуждал по подземельям, которые не без основания считал проклятыми. Он был строен, довольно высок. У него были серые глаза, в которые постоянно лезли пряди густых темных волос.

На лице парня был написан ужас. Однако он старался не поддаваться панике. Если хотя бы в строении этого места нет проклятой магии, то выход должен быть близок, даже очень. Возможно, он и сумеет до него добраться. Время от времени он останавливался, чтобы успокоиться и попытаться почувствовать движение воздуха. В его голове уже не осталось места для молитв и воспоминаний, которым он предавался после гибели последнего из товарищей. Сейчас он думал лишь о том, что он сделает с тем, по чьей воле оказался здесь. Если, конечно, выживет.

В отряде Эмилио был шпионом, а также первым помощником Рузеса, их командира, стигийца по происхождению. Большими воинскими талантами Эмилио никогда не отличался. Он предпочитал притворяться, обманывать, сыпать яды и бить в спину своим любимым стилетом. Родившись двадцать пять лет назад в пригороде Мессантии, он умудрился побывать почти во всех странах Заката и Полудня Хайбории, выучить аквилонский, шемитский, кофийский и стигийский языки. Он был гребцом, бардом, дипломатом, купцом, успел примерить на себя рабские кандалы, а в результате стал наемником.

Отряд Рузеса занимался тем, что выполнял неординарные поручения, исходившие от лиц, откройся имена которых, весь Полдень немало бы удивился. Задания бывали двух типов: магические и незаконные. Эмилио предпочитал именно вторые. Благодаря своей внешности он мог втереться в доверие к кому угодно. Дамы приглашали его в свою постель, благородные господа к столу, а стражники внутрь охраняемых ими помещений. Чтобы ни было его целью: секретный план крепости, подвески любовницы или чья-то жизнь, Эмилио всегда добивался успеха. Остальные члены отряда лишь оказывали ему посильную помощь. Аргосец резонно полагал, что мог бы обойтись и без них, но это, по его мнению, было бы слишком скучно.

Магией же занимался сам Рузес. Будучи самоучкой он никогда не входил ни в один из магических кругов, а потому вести обширную практику считал делом небезопасным. Стигиец предпочитал воровать артефакты, устранять всякого рода магических тварей, а также колдунов. Не в пример большинству выходцев своей страны Рузес имел репутацию честного и открытого человека. Было у него и трое учеников, практикующих магию школы Равновесия. Оставшиеся семеро наемников были простыми рубаками, стоившими, однако, каждый, как минимум, двух Черных Драконов аквилонской гвардии.

В подземелья в окрестностях Кеми они оказались по милости одного шемита. Эмилио всегда терпеть не мог этих бородачей. Этот был младшим сыном одного богатого дворянина, который уже около пяти лет находился при смерти. Но перед тем как дойти до столь плачевного состояния, папаша умудрился произвести на свет девятерых сыновей и двух дочерей. Соблюсти местную традицию и прирезать всех братцев младший не смог, ввиду их количества, и отправился искать себе богатства, приключений и славы. Семейство столь обрадовалось грядущему бескровному устранению одного из претендентов на титул, что обеспечило его немалыми подорожными.

Шемит оказался в меру везуч, так как приключениями и славой он себя обеспечил за очень короткий срок, спустив, правда, почти все деньги. Почему он был еще жив к моменту встречи с Рузесом, Эмилио понять не мог. Тем не менее, у него была карта с сокровищами и сумма, более чем достаточная, чтобы заинтересовать командира наемников. Рузес прикидывал проверить место, помеченное крестиком, убедиться, что там нет обозначенного на карте разрушенного храма с подземным ходом, взять деньги и отправиться пропивать их ближайший город. Особенную радость стигийца вызывал тот факт, что в этих местах он бывал неоднократно и совершенно точно знал: храма там нет!

Каково же было всеобщее удивление, когда отряд обнаружил руины точно в означенном месте. Были там и подземелья. Эмилио уже тогда всё это не понравилось: храмы из-под земли не возникают, если в дело не замешана очень серьезная магия. Но предложение прирезать шемита, взять деньги и унести побыстрее ноги из проклятого места, было встречено с негодованием. Вдобавок ученикам Рузеса не терпелось исследовать загадочное место. Эмилио осталось только вознести молитвы Бэлу и Дэркето, коих он считал своими покровителями, прикрикнуть на воинов и поспешать за неразумными магами.

Туннели, которые с помощью своих заклятий осветили маги, постепенно превратились в сложнейший лабиринт, но карта предупреждала и об этом. Ловушек или какой-нибудь охраны на своем пути кладоискатели не встретили. Только попадалось всё больше и больше боковых ответвлений. Со временем в подземелье начало появляться и естественное освещение, если, конечно, его можно было считать таковым: ядовито зеленое свечение, исходящее и от стен, и от потолка, и пола. Дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. Маги попытались сотворить что-нибудь с воздухом, и вроде бы у них это получилось, только вот свечение становилось всё ярче и ярче и начало пульсировать. Рузес принял решение оставаться на месте, и посмотреть не будут ли разрастаться магические явления.

Несколько воинов настаивали на том, чтобы повернуть назад. Шемит-наниматель был полностью с ними согласен: куда разумней найти человека, продавшего ему карту и хорошенько порасспросить об этом месте, благо тот ни от кого не скрывался. Эмилио пожалел, что эта светлая мысль сразу не пришла ему в голову.

Но свечение со временем вернулось на прежний уровень, воздух был чист, а маги не чувствовали волшбы творимой поблизости. Отряд двинулся дальше. Эмилио уже не убирал руки с эфеса меча.

Когда наемники увидели впереди большую пещеру, усыпанную золотыми монетами стигийской и кофийской чеканки, они позабыли о дисциплине и бросились вперед набивать заранее припасенные на случай удачи мешки. Рузес тихо выругался про себя, глядя на этот бардак, подозвал к себе магов, присоединившихся к остальным, и нецензурно объяснил им, что их задача не грабить, а следить за происходящим. Пара грозных окриков командира вернула наемникам чувство реальности

Эмилио лишь наблюдал за сбором денег, который обрел некое подобие порядка. Ему происходящее не нравилось всё больше и больше. Помимо отсутствия охраны более всего удивлял состав найденных сокровищ. Никаких камней, произведений искусства или оружия, только монеты. Нетрадиционно, а значит подозрительно. Подумав Эмилио, решил не следовать примеру большинства и не стал набивать свои карманы золотом. Содержимое четырех огромных мешков и так обеспечит каждого до конца жизни.

Маги тем временем начали проявлять беспокойство: свечение становилось всё сильнее, а заклинание по очистке воздуха отнимало больше и больше сил. Рузес дождался, пока будет заполнен последний из мешков, и приказал срочно строиться и уходить.

Эмилио и одного из магов поставили в арьергард. В случае опасности аргосец на него не рассчитывал. Бедняга был совсем плох: пот катился с него градом, из носа шла кровь, каждый шаг давался магу с невероятным трудом.

Неприятности начались, когда они преодолели примерно треть обратного пути. Свечение стало невероятно ярким, а через миг на отряд из боковых туннелей набросились твари, которым впору было прислуживать самому Сету. Каждая в полтора человеческих роста, покрытые по всему телу плотно состыкованными черными пластинами, с довольно длинными конечностями, заканчивающихся острейшими когтями. На невероятно подвижных головах горели ярко зеленые глаза.

Встреча была краткой и кровавой. Пробить демоническую броню простой стали было явно не под силу, а маги были слишком обессилены, чтобы что-то сотворить.

Наемники всё же, несмотря на ситуацию, проявили и выучку, и характер, встав кольцом и сдерживая в меру сил натиск подземных тварей. Исчезли демоны столь же внезапно, как и появились. Несколько секунд воины просто стояли, опустив мечи, обескураженные произошедшим. Эмилио удивился про себя, что не слышит привычных команд Рузеса, а когда огляделся, понял, что главный теперь он. Рузес и двое магов, шедших впереди лежали мертвыми. У одного не хватало головы. Погиб один из воинов, несших золото. Маг, шедший с Эмилио, к счастью оказался жив, и смерть от удушья спасшимся не грозило. Только у него не хватало одной ноги: один из демонов отхватил её, до того, как аргосец столкнул бесполезного мага в безопасный центр кольца. Означало ли это, что твари выбрали в качестве цели именно имевших доступ к Силе? Вполне возможно.

Когда кровотечение у мага остановили, Эмилио повел отряд дальше, вынув из неподвижных пальцев Рузеса проклятую карту. Пятеро воинов так и двигались кольцом, в центре которого находились раненный маг и шемит, тащивший мешок с золотом. Оставшуюся часть найденного Эмилио велел бросить, догадываясь, что демоны просто так не отстанут и в бою понадобятся все умеющие обращаться с мечом. Занимать воинов перетаскиванием мешков не стоит. К тому же аргосец допускал, что охотиться могут не только за магами, но и за ворами. Если в следующем схватке шемита убьют, то придется оставить всё золото, что есть у них. Жаль, но жизнь дороже.

Но нападения всё не было и не было. Надежда выбраться и выбраться богатыми становилась всё ощутимей. Некоторые воины даже начали шутить. Эмилио это не понравилась, но прикрикнуть на них он не нашел в себе сил. Слишком хотелось, чтобы спало напряжение. Мысли о грядущей смерти в забытой богами норе пугали. Постепенно свечение становилось глуше, а это значило, что магия пещер слабеет. Когда они минули большую часть пути наверх, тьма стала полной. Продвигались на ощупь, но это не мешало наемникам радоваться, предвкушая скорое спасение.

Эмилио хотел даже попросить мага осветить путь, когда со всех сторон начал доноситься топот. Это могло означать только одно. И аргосец принял единственно верное решение. Он побежал. В темноте у них не было шансов. Он не знал, последовали ли остальные его примеру. Судя по звукам, да. Эмилио бежал так, как не бегал никогда в жизни, пытаясь по памяти найти путь. Сзади доносились звуки схватки. Раздавались крики товарищей. Рядом с ним мелькнула пара зеленых глаз, и он почувствовал, как лапа твари рассекает воздух рядом с его ухом. Были потом и другие, но ни одна не подошла столь близко. Внезапно стало тяжело дышать. Значит, маг уже мертв. Вскоре звуки вокруг стихли, но Эмилио не останавливался до тех пор, пока не потерял сознание, ударившись головой об одну из стен.

Очнувшись, он увидел, что стены снова испускают привычное тусклое свечение. А рядом с Эмилио, к невероятному удивлению аргоссца, сидел один из воинов, выходец из Черных Королевств по имени Алой. На командира он смотрел без злобы, что позволило Эмилио сделать вывод, о том, что Алой тоже бежал от схватки. Странно, правда, что направление совпало. Карту видели только он, Рузес и их наниматель.

— Очнулись, командир? — участливо поинтересовался Алой. Эмилио пришла мысль, что с учетом цвета кожи воина, демоны вполне могли бы принять его за своего.

— Да, вроде всё в порядке, — ответил аргосец.

— Сильно вы головой приложились, — сказал Алой. — Но всё лучше, чем там с остальными валяться.

— Это точно, — согласился Эмилио. — Только как ты сюда добрался то? У тебя же нет карты.

— Какой? Этой? — рассмеялся воин, продемонстрировав идеальные белые зубы. В руке он вертел карту, изъятую у бессознательного агросца. — Она мне вообще то не нужна. Я из любой норы выход найду. У нас это семейное. Чувство пространства!

Эмилио только раскрыл рот от удивления.

— А карту я всё-таки у себя оставлю, — продолжал Алой. — Не доверяю я вам. Вы уж простите, командир. Может, вернусь сюда когда-нибудь. Она мне и сгодится!

«Вот, ублюдок!» — пронеслось в голове у Эмилио. Он подумывал не прикончить ли мерзавца, когда перед ними возник один из демонов. Тварь переводила взгляд со шпиона на воина, словно выбирая. И в итоге выбрала: когтистая лапа вонзилась в живот Алою. Предсмертный крик несчастного, казалось, был в состоянии сотрясти пещеры. Демон поднял воина в воздух, словно пушинку, и скрылся также быстро и беззвучно, как и возник.

Когда Эмилио отошел от шока, то осознал, что теперь у него нет карты. Хотя может это и к лучшему. Аргосцу казалось, что именно из-за неё выбор пал на Алоя. Теперь уже ему придется выбираться, ориентируясь на то самое “чувство пространство”. Решив не терять времени, он встал и двинулся в том направлении, которое считал верным. Спустя пять часов страха, молитв и проклятий перед Эмилио забрезжил дневной свет.

Сейчас у него не было ни друзей, ни денег, ничего. Только жизнь и ярая жажда мести.

* * *

«Вестрел» покачивался на волнах у небольшой пристани в городке с названием Сартос, располагавшемся на побережье Стигии. До пустынь было три дня ходу через полосу джунглей. Благодаря ним эта часть страны обладала определенной долей независимости. Население подобных поселений, раскиданных по побережью, составляли выходцы из множества стран, терпевшие здесь кораблекрушения и за долгие годы, основательно перемешавшие кровь с местными аборигенами. Язык являл собой смесь стигийского, зингарского и аргоского.

Маги, заправлявшие в Стигии, несколько веков тому назад предприняли несколько попыток подчинить эти места централизованному управления. Их войска без труда заняли всю местную территорию. Затем в течение двух лет солдаты бесследно пропадали в джунглях, тонули в океане и гибли в бесчисленных кабачных драках. Целителей, чтобы лечить их раны никогда не оказывалось рядом, поставщики провианта подвергались нападению диких животных, а пираты и контрабандисты неизменно угадывали места очередных засад.

Пришлось искать иное решение проблемы независимых поселений. Остатки войск вывели, а вместо них в мало-мальски крупных городах организовали торговые конторы. Непримечательные одноэтажные домики вскоре стали главными объектами для обсуждения. Стигийцы полностью переняли местную тактику. Никаких официальных сборов, никакого контроля за ввозимыми товарами, только ненавязчивые услуги по посредничеству, предлагаемые частными лицами. Капитаны посообразительнее от предложения не отказывались, благо суммы стигийцы требовали разумные, да и законностью путей приобретения товаров конторы не интересовались. У тех же, кто отказывался, грузы неизменно и непоправимо портились. Большинство предполагало, что без магии здесь не обошлось. Подтверждение они получили спустя два года после начала новой стигийской политики.

Многие капитаны-отказники, привыкшие к тому, что местные порты свободны от какой-либо власти, решили положить конец тайному контролю стигийцев. План их был достоин всяческих похвал. Операция была полностью тайной и должна была претвориться в жизнь одновременно на всем побережье. В качестве основной ударной силы мятежные капитаны выбрали яро настроенных митрианцев, пообещав им в случае победы введение второго культа, наравне с поклонением Сету. Каждый вплоть до рядового члена проходил тщательную проверку. Необходимо было удостовериться, что стигийцы ни о чем не прознают. По плану сначала должны были быть умерщвлены те представители торговых контор, что находились в городах, затем сами здания окружались арбалетчиками и поджигались. Выживших не должно было остаться.

Но в ночь предшествующую бунту стигийцы нанесли упреждающий удар. Каждый из главарей мятежа, где бы он не находился сначала чувствовал головную боль и жар, а потом вспыхивал синим пламенем, которое однако ни на что не перекидывалось. Участвовавшие в заговоре митрианцы также поплатись: половина из них превратилась в местных дурачков, остальных поразили различные телесные недуги.

Утром следующего дня в сопровождение воинов, облаченных в черную броню, на центральные площади городов вышли люди, назвавшие себя «Хозяевами Побережья». Каждый Хозяин входил в Черный Круг, о чем не преминул сообщить собравшимся вокруг людям. Рассказали стигийцы и о деталях раскрытого заговора, и о наказании, постигшем виновных. С этого дня власть Хозяев объявлялась официальной, и каждый мог обратиться к ним с жалобами или просьбами. Однако дабы уверить местное население в своем благожелательном отношении к нему от формирования регулярной стражи и армии стигийцы отказались. Товары «сомнительного» происхождения по-прежнему разрешались к обращению. А в довершении всего теперь каждый мог покланяться тому богу, которому пожелает.

Так завершилась история последнего местного восстания. Хозяева своих слов назад со временем не взяли, зато представили их в своеобразном ракурсе. За порядком, кроме местной дружина наблюдала также «лиловая гвардия», люди Хозяев, на одном из предметов одежды, которых присутствовал этот цвет. Официальных полномочий у них не было, но все знали на кого они работают. Вмешивались в происходящее “лиловые” редко, но когда это случалось, нарушившие их покой живыми не уходили.

За возможность же молиться своим богам люди должны были платить и немало. Вырученные деньги отправлялись на строительство новых храмов Сета. Факт был общеизвестным, но говорить о нем с чужаками местные почему-то не любили.

Узаконивания пиратства было достигнуто путем объявления всех подобных судов временными каперами Стигии. И это дало совсем невероятный результат. Чем могли заинтересоваться в портах вроде Сартоса? Вина, ткани, оружие. Всё это стигийцы, конечно же, скупали, но и цены ставили с учетом того, что в других местах награбленное продать будет трудно, а им оно не сильно и надо.

Но вскоре искомая золотая жила была найдена. Один ванир, по имени Кервин Хитрый, решил, что раз в этих местах полно магов, то, может, они заинтересуются старинными книгами шаманов Нордхейма. Хозяева заинтересовались настолько, что обеспечили северянина безбедной старостью в престижном районе Тарантии, а себе неиссякаемым потоком различных артефактов и магической литературы. По большей части привозимое было совсем или частично бесполезным, но время от времени попадалось и что-то действительно ценное. Остальные государства просто не могли безучастно смотреть на происходящее, и вскоре в каждом из городков побережья Стигии можно было найти и аквилонских, и немейдийских, и туранских конфидентов. Были даже те, кто работал на далекие Кхитай и Вендию. “Лиловым” и их хозяевам это, конечно, не нравилось, но так как что-то предпринимать было поздно, да и с политической точки зрения небезопасно, пришлось приспосабливаться.

Таков был Сартос: смесь культур половины Хайбории, замешанная на магии, шпионаже и пиратстве. И здесь волею судеб пришлось причалить «Вестрелу». Капитан корабля был высок, широкоплеч. Глаза его были похожи на две льдинки. Длинные черные волосы опоясывал кожаный шнурок. Звали капитана Конан.

Стигию он не любил. Будь его воля он и близко бы не подошел к этим местам, но шторм накрывший корабль, седмицу назад не оставил ему выбора. «Вестрел» истрепало так, что он еле держался на плаву. Лишь благодаря выдержке и воле матросов, корабль сумел достичь суши. И сейчас ему требовался длительный ремонт, денег на который у пиратов не было. Из всей команды в этих местах раньше бывал только старший помощник Сигурд, громадный рыжеволосый уроженец Ванахейма. Он и был одним из двух вышедших на берег людей. Вторым был, естественно, капитан. Остальная команда под руководством боцмана Зелтрана пыталась хоть как-то починить верное судно.

Направлялись двоё северян в прибрежную таверну. Как рассказывал Сигурд, в последнее время “лиловые” стали сами нанимать охочих до денег смельчаков и отправлять их искать различные магические побрякушки. Платили исправно, задания давали посильные. Киммерийца выворачивало при мысли о том, что он идет требовать работы у магов, да еще и у стигийских. Однако ситуация была безвыходной: за два последних месяца, кроме бурь и военных галер, «Вестрелу» ничего не встречалось. Можно было бы заняться контрабандой, но местная торговая политика совсем искоренила этот вид промысла у окрестных берегов. Да и денег на ремонт еще надо было ссудить, а под незаконный бизнес никто кредит давать не будет.

Вообще-то, называть таверну «Морской Змей» прибрежной было бы не совсем верным. Она была единственной на весь Сартос. Это было довольно чистое двухэтажное деревянное здание с множеством окон и площадкой для игрищ во дворе. Сейчас там огромный лысый детина предлагал желающим помериться с ним силой. Время от времени кто-то решался на сей опрометчивый шаг, и тогда, толпа, собравшаяся вокруг, разражалась звуками заключаемых пари и криками в поддержку одного из участников. Конан и Сигурд задержались посмотреть пару схваток, в каждой из которых лысый легко взял верх. К чести бойца следовало отметить, что обходился он без членовредительства.

Сигурд было вопросительно посмотрел на капитана, явно желая поучаствовать в развлечении и немного подзаработать деньжат. Конан на миг задумался, а потом отрицательно покачал головой. Найти работу сейчас было важнее, чем покрасоваться. К тому же Конан сомневался, что он или Сигурд смогут победить лысого. Того, скорее всего, подпитывала пара придающих силу заклятий, иначе усталость рано или поздно взяла бы верх над бойцом, а терять прибыль от такого аттракциона было глупо. Наверняка несколько схваток в день лысый сознательно проиграет, но бездумно ставить на то, что счастливчиками станут они именно они, Конану не хотелось. Пересказывать эти размышления Сигурду киммериец не стал: сам догадается. Это только на публике ванир любил изображать глуповатого варвара, разумно полагая, что с помощью этого простого трюка, он сможет почерпнуть множество полезной информации.

Была у Сигурда и еще одна примечательная черта, которую Конан решительно намеривался сегодня использовать. Ваниру постоянно везло в кости. Долгое время команда «Вестрела», подозревала старпома в мошенничестве и всякими способами пыталась вывести его на чистую воду, но всё было напрасно. Сам Сигурд утверждал, что это Имир помогает храбрецам, к коим он себя относил, в ответ на что, Зелтран говорил, что это Иштар помогает слабоумным, к коим боцман относил ванира. Так или иначе, Сигурду предстояло с последним запасом корабельного золота прибыть к игральному столу, где он должен был своим примером показать, какая везучая у капитана Конана команда.

У двери в таверну сидело трое митриан-дурачков, которые играли в какую-то игру на пальцах. Призом служило небольшое колечко из латуни. Победитель любовно смотрел на него, затем корчил страшную рожу и призывал свергнуть одного из дарфарских царьков с непроизносимым именем, остальные двоё всячески с ним всячески соглашались. Затем розыгрыш кольца повторялся. Из таверны тем временем упорно пытались выйти, но один из играющих нецеленаправленно, а потому профессионально не давал двери открыться.

— Пошли отсюда! — крикнул Сигурд, подняв одного из юродивых и отвесив ему пинка. Конан для верности выкинул подальше кольцо. Вывалившийся из двери пьяный моряк рассыпался в благодарностях и, пошатываясь, направился к одному из кораблей.

К обстановке, царившей внутри, Конан, несмотря на все рассказы старпома о Побережье и его Хозяевах оказался не готов. Казалось, что магия здесь была повсюду. Ламп не было, вместо них применялись заклинания, дающие различные световые эффекты в зависимости от места в зале. В противоположном двери конце таверны размещались две сцены, на одной из которых танцевали обнаженные девушки, а на другой туманные образы рыцаря и дракона изображали отрывок из древней саги. Пол казался выполненным из агата, хотя на самом деле был деревянным. В зале звучала музыка. Как Конан ни старался места, где могли бы скрыто располагаться музыканты, он не обнаружил. В левой части залы находились столики и хозяйская стойка, справа было два игральных стола. Лестница, уводившая на второй этаж, была белоснежной и скрывалась в созданных магией облаках. Рядом с одной из сцен находилось помещение, огороженное шёлковыми тканями. Оно предназначалось для ведения торговых переговоров. Там же всегда можно было найти представителя Хозяев.

Время было близким к закату, а потому народу внутри собралось уже прилично. Северяне прошли к одному из свободных столиков, не желая показывать, что они куда-то торопятся. Одна из официанток поинтересовалась, что благородные господа желают заказать.

— Вина. Два кувшина, — ответил Конан, слегка прихватив девушку за ляжку.

— Лучшего? — кокетливо поинтересовалась официантка.

— Местного, — с горечью в голосе уточнил заказ капитана Сигурд.

Официантка обиженно фыркнула и пошла за вином. Хоть клиенты были и прелесть, как хороши, но с тугостью кошельков у них явно были проблемы.

— Ну, как тебе Побережье? — поинтересовался Сигурд у капитана, дегустируя принесенный напиток.

— Слишком много магии, — ответил Конан. — Без неё было бы лучше. Красиво тут, я не спорю, но на душе зато не спокойно.

— Разве это магия? — усмехнулся Сигурд. — Сюда Хозяева ненужные им артефакты отдают, которые в магической подпитке не нуждаются. Игрушки, да и только.

— И уж тем более, — продолжил Конан, — у меня нет никакого желания знакомится с чем-либо серьёзным. Почему нас шторм не в Коф закинул, а сюда?

— Потому, что Имир, — сказал Сигурд, — рассудил, что здесь мы быстрее найдем помощь. На местных сделках можно заработать, как нигде в Хайбории.

— Правильно Зелтран про любимчиков Иштар говорил, — себе под нос, но в пределах слышимости ванира сказал капитан. — Мало у нас было с волшебниками неприятностей. Мы их теперь сами искать стали. И вообще, входи в образ. Пойдем решать судьбу корабля.

Конан встал и направился в огороженное шторкой помещение. Сигурд заказал еще вина и начал приглядываться к играющим в кости. Ему было интересно, кто из них может мошенничать. У игрового стола крутилось трое стигийцев, довольно броско одетых, двое шемитов, один зингарец и четверо местных.

Стигийцы, судя по внешнему виду и совершаемым ставкам, были купцами. Странно. Торговый люд обычно деньгам находит совсем другое применение. Игроками они были не очень, хитростей не знали, так что их ставки раз от раза доставались шемитам или зингарцу. Торговцев это не сильно расстраивало, что подтверждало догадку Сигурда о какой-то провалившейся сделке, поставившей стигийцев на грань разорения. Сейчас они спускали на ветер последние сбережения. Ванир был готов биться о заклад, что через пару дней их тела найдут в какой-нибудь тихой бухте.

Шемиты были довольно высокие и мускулистые. Скорее всего, охранники какого-нибудь каравана, прибывшего из глубины страны. Точно, что не моряки: двигаются совсем по-другому. Вина они почти не пили, предпочитая сохранять ясную голову в игре, пусть и рассчитанной прежде всего на везение.

Черноволосого парня, обладателя пары красивых ярко зеленых глаз, чарам которых поддалась, наверное, не одна красотка, Сигурд сначала ошибочно счел зингарским моряком. Но, последив за ним, понял, что-то если в море и бывал, то нечасто. На уроженца Сартоса он совсем не походил: нет характерного кривоватого носа, глубоко посаженных глаз и тонких губ, свойственных местным жителям. Значит, выходец с Заката, причем в первом поколении, невесть как оказавшийся на Побережье. Сигурд внимательно осмотрел одежду “зингарца”, пытаясь разглядетькакую-нибудь лиловую вещицу. Таковых не оказалось. Везло парню невероятно. Ставки он или забирал себе, или делил с шемитами. Разглядеть мошенничает он или нет, Сигурд с такого расстояния не мог, но зингарца взял на заметку.

Местные ставок почти не делали, больше наблюдали. Их задачей было определить обладателя самого большого куша, а потом дать знак сообщникам кого именно следует препроводить на Серые Равнины. Ваниру стало интересно, попытаются ли они как-нибудь вывести из игры купцов, пока те не просадили всё золото. Сигурд терпеть не мог таких “шакалов”, но власти Побережья разрешали всё, что не мешало им увеличивать благосостояние, так что подобные дельцы чувствовали себя в Сартосе вполне уверенно.

Допив большим глотком вино, Сигурд, делано пошатываясь, направился к игровому столу. «Шакалы» мимоходом бросили на него несколько взглядов, оценивая размеры его кошеля и степень опьянения. Зингарец приветливо улыбнулся, пропуская Сигурда к столу. Стол, между прочим, был самый обыкновенный. Деревянный, потрескавшийся, с пятнами от пролитого вина. Он всем своим видом показывал, что к магии никакого отношения не имеет.

Игра у Сигурда пошла привычно легко. Купеческие деньги стали улетучиваться с невиданной скоростью. Шемиты начали подозрительно поглядывать на то и дело прикладывавшегося к кувшину с вином варвара. Повод для этого был. С приходом Сигурда от них удача отвернулась. На счастье ванира они были достаточно трезвы, чтобы бездоказательно обвинять последнего в жульничестве, и сочли за лучшее удалиться. «Шакалов» тоже, как ветром сдуло. Подобные людишки опасность нутром чуют, а ванир таковую в данный момент олицетворял.

Стигийцы же оказались куда богаче, чем предполагал Сигурд, и раз за разом кидали деньги на стол. Что же это за сделка должна была быть?! В порыве странной щедрости, столь свойственной нецивилизованным народам, Сигурд купил купцам вина на выигранные у них же деньги, надеясь услышать что-нибудь интересное. Зингарец же поставил ему кувшин белого офирского. Последний, как Сигурд успел заметить, всё-таки играл честно, а значит, был просто невероятно везуч. Ваниру сейчас доставалась лишь десятая часть выигрышей.

Узнать что-нибудь о том, почему стигийцы столь яро просаживают нажитое и почему оно не заканчивается, Сигурду было не суждено. К игровому столу подошла пара распутных девиц и принялась всячески расхваливать свои прелести и умения, которые они готовы хоть сейчас продемонстрировать. Купцы сомневались не долго, видимо, решив получить за этот вечер максимум удовольствия.

— Ладно, эти хоть глотку не перережут, — с удовлетворением сказал зингарец, когда они с Сигурдом остались вдвоем за игровым столом.

— А чего их резать-то? — с глуповатым видом произнес Сигурд, кидая кости.

— Деньги, — философски заметил зингарец. — Они здесь всем нужны. Помнишь, здесь четверо стояло, когда ты пришел? Эти бы не пощадили, дикие они. А девчонки сейчас позабавятся, усыпят магией или травкой, обчистят, разденут и работорговцам продадут. Тоже плохо, конечно. Зато живы останутся.

— Вина еще хочешь? — спросил Сигурд, кляня про себя кубики. С тех пор, как они с зингарцем остались вдвоем, он уже проиграл три ставки подряд. Раньше с ним такого не случалось. Никогда.

— Давай! — сказал зингарец и подозвал официантку. — Тебя как зовут-то, моряк?

— Сигурд, — ответил ванир.

— А меня Счастливчик, — сказал черноволосый.

Сигурда передернуло, когда он услышал прозвище. Сразу же стало обидно, что показал, как проигрышу расстраивается, но было поздно.

— Первый раз вижу, чтоб купцы в кости играли, — совершенно честно заметил ванир. — Часто у вас такое бывает?

— Всю последнюю неделю, — сказал Счастливчик, пробуя принесенное вино. Судя по выражению лица, оно ему не очень то понравилось. Сигурд с опаской поглядывал на кувшин: он до этого тоже брал другое. Ванир отхлебнул и поразился, насколько же отвратительными наклонностями должен был обладать человек, такую пакость изготавливающий. Но в соответствии с образом, лицо сделал благообразное и виноделу пожелал здоровья.

— А с чего это они? — поинтересовался Сигурд, тряся стаканчиком. Перед тем, как посмотреть, что выпало, он даже прикрыл глаза, призывая на помощь и Имира, и Иштар. Но боги оказались немилостивы. Сумма точек опять оказалась меньше, чем у Счастливчика. — Проклятье!

— Шторм на море стоит, — пояснил Счастливчик. — Вот вся торговля у них и сорвалась.

— Тогда ясно, — сказал Сигурд. Ясно ему было одно: что ему морочат голову. Ну, потеряют они из-за погоды часть прибыли, но с жизнью из-за этого не расстаются.

— Не веришь, — ухмыльнулся парень. — Зря. Так легче. Здесь всё на магии замешано, и многих вещей не знать лучше. «Лиловые» за всеми следят, и оттого, что я тебе обо всем здесь творящемся расскажу, жизнь твоя приятней не станет.

— А сам магией не промышляешь? — поинтересовался Сигурд, отмечая, что зингарец в «глупого варвара» не поверил. — Больно кости у тебя хорошо ложатся.

— И ты туда же! — обиделся Счастливчик. — Думаешь, за что мне прозвище дали? Пытайся я колдовать, меня бы давно отсюда выставили. Наглости Хозяева не любят.

— Ладно, парень, — сказал Сигурд, вспоминая разговоры на «Вестреле», — извини. Это я так, в шутку. Мне самому в кости обычно фартит.

— Я и гляжу, — усмехнулся зингарец, прихлебывая своё мерзкое вино. — Половину денег проиграл. Причем, заметь, своих, а не купеческих. Не будет тебе удачи, варвар, в полуденных краях.

— Это мы еще посмотрим! — сказал Сигурд, широко улыбаясь. Ванир чувствовал, что игру пора прекращать, пока он не проиграл все деньги. Деньги собранные всей командой. Но упрямство было сильнее.

— Сигурд, я не шучу, — уже абсолютно серьёзно сказал Счастливчик. — Заканчиваем. У меня нет никакого желания разорять тебя. Я и так достаточно выиграл.

— Боишься, что отыграюсь? — поинтересовался ванир, хотя сам в это не верил. Парень казался ему довольно честным. Сигурд встряхнул стакан и бросил костяшки на стол. Выпало шесть и пять. Ну, неужели?!

Счастливчик понуро покачал головой и потянулся за стаканчиком. Тряс он его не особо долго, всем своим видом показывая, что не желает продолжения. Сигурд неотрывно следил за кувыркающимися по столу кубиками, и когда выпало две шестерки, на ванира было просто страшно смотреть. Зингарец просто стоял и грустно улыбался, словно знал, что будет так, а не иначе.

— Бери выигрыш, — расстроено сказал Сигурд.

— Честно, я не виноват, — сказал Счастливчик. — Я хотел, чтобы выпало меньше твоего. Мне не нужно столько денег. Не хочу я брать, а то и меня однажды поплавать отправят, с искусно сделанными жабрами.

— Значит, предпочитаешь меня на Серые Равнины отправить, — шутя, спросил Сигурд. Зингарец выиграл честно, и деньги свои получит. Что с ним самим потом Конан сделает, вопрос другой. — Своего здесь не тронут, не первый день на свете живу.

— Ладно, — согласился зингарец и взял выигрыш. — Теперь точно хватит. Идем, угощу тебя лучшим вином, а потом познакомлю с парой красоток. Должно же у тебя остаться хоть одно хорошее воспоминание о Сартосе!

— Нет. Продолжаем.

— Сигурд, поверь, это бесполезно.

— Продолжаем.

* * *

Стоило Конану проникнуть внутрь импровизированной комнаты, где, по словам Сигурда, должен находиться “лиловый”, как на него накатила волна холодного воздуха, к тому же наполненного ароматом незнакомых киммерийцу цветов. Стояло здесь всего четыре столика. Все были заняты. За одним сидел выходец с Восхода. Мысли его были где-то очень далеко. Что тому было причиной магия или лотос, киммериец не разобрался. За вторым расположилось трое жрецов Эрлика, Сета и Митры, которые о чем-то оживленно спорили, не забывая опустошать подносимые им блюда с едой. За третьим какой-то молодой человек, сидящий к Конану спиной, беседовал с обворожительной жрицей Дэркето.

О том, что ему нужен человек за последним столом, Конан догадался бы, даже не видя шикарного украшенного золотой вышивкой и драгоценными камнями лилового камзола. Представитель Хозяев был очень дороден, гладко выбрит и постоянно улыбался, поглощая виноград из стоящей перед ним пиалы. Как Конан и ожидал, перед ним оказался не стигиец. Хозяева предпочитали расположить клиентов, а представители их страны у большинства людей вызывали опасение. Полный офирец с добродушным лицом на эту роль подходил куда больше.

— Присаживайтесь капитан, — сказал «лиловый» и широким жестом руки указал на стул напротив. — Я уже вас совсем заждался.

— Пожалуй, следовало догадаться, — с легким сарказмом ответил Конан, — и не испытывать ваше терпение уважаемый…

— …Рашил, капитан, — закончил фразу офирец. — Просто Рашил. И не стоит забивать голову поиском никому ненужных титулов. К тому же я очень рад, что вы нашли время осмотреть порт и таверну. Я вовсе не собирался попрекать вас за неспешность.

— Прекрасный город, — сказал Конан. — Искренне жаль, что не получилось уделить ему чуть больше времени. Все мысли о корабле. Вы ведь понимаете?

— Конечно, конечно, капитан, — согласился «лиловый». — Вы, кстати, виноград пробуйте. Местный, куда лучше туранских и заморийских сортов. А какое из него вино делают! Потрясающий букет. Не желаете?

— Нет. Спасибо, — ответил киммериец. — Вино не всякому разговору спутник хороший.

— Прошу простить, капитан, — сказал Рашил. — Вы правы, сначала дело.

— Насколько я понимаю, — начал Конан, — вы в курсе нынешнего состояния моего корабля.

— «Вестрел»? — поинтересовался Рашил. Конан кивнул. — Ужасно. Просто ужасно. Но вы вполне можете собой гордиться. Никто из моих знакомых моряков не сумел бы довести подобное до порта.

— Я бы хотел просить у вас денег и материалов на его починку, — сказал Конан. — Естественно под возврат средств. Хотя я полагаю, единственно приемлемым способом оплаты Хозяева сочтут добычу предмета достаточной магической силы.

— Вы не догадываетесь даже, сколь приятно мне слышать такие смелые слова, — сказал Рашил. — Да, капитан подобные вещи практикуются на Побережье, и до сих пор никто не обвинял нас в непорядочности. Каждый в силу своих способностей способен услужить Хозяевам, и они ценят это, не оскверняя себя отказами, — Рашил вздохнул, взял горсть винограда и начал медленно её поедать. Конану оставалось только ждать. — Не желаете шербету, капитан?

— Благодарю, — сказал Конан и отрицательно покачал головой.

— А я не откажу себе в удовольствии, — сказал Рашил и хлопнул в ладоши, подзывая слугу, — если позволите. Знаете, капитан, когда я волнуюсь, то начинаю непрестанно есть. Ужасная привычка, не правда ли?

— У каждого из нас есть свои недостатки, — философски заметил Конан, ожидая пока Рашил сам не вернется к теме корабля.

— И опять вы правы! — сказал офирец. — И всё-таки у меня есть маленькое оправдание. А впрочем… какое уж маленькое! Месяц назад передо мной сидел один молодой капитан. Он даже внешне вас чем-то напоминал. Он был амбициозен и горд, да и умен не мало. Как и вы, капитан, он просил послать его на поиски одного из древних артефактов. К нам в это время попала карта. Старая, неизвестного происхождения, сильно смахивающая на подделку. Там были координаты острова, на котором якобы хранится артефакт, позволяющий…Одним словом очень сильный артефакт, и никакой охраны, никаких заклятий, просто затерянный в океане остров. Хозяева проверили её и выяснили, что рисовавший её был и вправду Черным Магом. Но понять был ли он еще и шарлатаном, не смог бы и Тот-Амон. И мы совершили чудовищную ошибку, решив, что всё это выдумка, для проверки который юнец этот вполне пригоден. Через неделю этот капитан уничтожил один из двух сигнальных амулетов, которые мы дали. Его выбор означал, что карта не врала. Но радость наша оказалась преждевременной. По мере приближения к Побережью над кораблем, везущим артефакт, начала зарождаться магическая буря. Вскоре она достигла такой силы, что никакие заклинания не могли пробиться внутрь неё. Две недели назад буря уничтожила корабль. Что там произошло, мы не знаем, но даже следов артефакта не осталось, а море вокруг, словно с ума сошло. Да, капитан, эта та самая буря, от которой вы пострадали. Хозяева, как могли, пытались уберечь корабли внутри неё, но повезло немногим. Она бушует до сих пор, наша магия в силах защитить лишь прибрежные воды.

— Когда она должна закончиться? — спросил Конан. Как бы ни был зол на проклятых змеепоклонников, сейчас он находился на их территории, и должен был вести себя соответствующе.

— Если она будет гаснуть в прежнем темпе, то можно будет выйти в море через три седмицы. На это время мы обеспечим пищей всю вашу команду, но жилье, увы, предоставить не сможем.

— Так как насчет договора? — напомнил киммериец. — Вы чините корабль, а я беру задание. Могу даже сплавать на тот остров.

— К сожалению не всё так просто, капитан, — сказал Рашил. — Инцидент с гибелью артефакта не остался не замеченным. В Сартосе не только мы занимаемся магией и всем с ней связанным. Здесь есть представители Руки, Павлина, Алого Круга и многих других магических сообществ. Вот, например, туранец за соседним столиком. Если приглядитесь, то увидите, что одно из его колец выполнено в форме Золотого Павлина. Этот саббатеец в месяц приносит минимум две человеческие жертвы, и мы ничего с этим не можем поделать. Дипломатия. Конечно, большинство чужих магов довольно посредственны. Они выполняют посольские и контрольные функции, попросту говоря, следят за Черным Кругом, иногда, правда, пытаются перехватить добычу. И сейчас настал их звёздный час! Магические ордена всей Хайбории потребовали от Черного Круга приостановить деятельность на Побережье на время проведения расследования, связанного с гибелью древнего артефакта и образования магического шторма. Представьте, капитан, какое невиданное единство! Тот-Амон, решил, что лучше принять требования, тем более что ничего противоречащего магическому кодексу чести мы не совершали. Но теперь, пока они не убедятся, что мы невиновны, а они будут очень долго в этом убеждаться, Хозяева не вправе даже нанять плотника, чтобы починить крышу собственного дома. Простите, капитан, что вынужден вам отказать, но у меня нет другого выхода. Мне искренне жаль.

— Но можно же всё сохранить в тайне, — негромко проговорил Конан. В этот момент поклонник культа Золотого Павлина Саббатеи вернулся из небытия и очень нехорошо посмотрел на Конана.

— Видите, капитан, — с сожалением проговорил Рашил, — у меня действительно нет возможности вам помочь. Вы уж поверьте, вашим способностям мы бы нашли применение.

— В городе есть какая-нибудь работа, не связанная с Хозяевами?

— Конечно, капитан. Но к конкурентам можете и не подходить. Они сейчас тоже не вправе нанимать людей. Можете пойти в охранники к какому-нибудь караванщику, можете клад какой-нибудь поискать… В Сартосе всяких карт полно, и некоторые, поверьте моему горькому опыту, подлинные.

— Благодарю вас за помощь, Рашил, — сказал Конан, вставая. — Виноград у вас действительно очень вкусный.

Что делать дальше киммериец не знал. Может хоть у Сигурда дела получше.

Их было семеро. Облаченные в серые и черные одежды, традиционные для местных жителей, они расположились за четырьмя разными столами и следили за играющими в кости. Оружия не было видно, но это означало лишь то, что семеро проявляют необходимую осторожность. Наверняка и входили они в зал по одному.

Конан почти сразу отверг предположение, что им нужен Сигурд. Навряд ли бы на ванира устроили охоту в столь неподходящем месте. Значит, убивать собираются черноволосого парня.

Конан быстрым шагом направился и игровому столу. На его лице было написано крайнее негодование. Настроение было таким, что притворяться практически не пришлось.

— Пошли отсюда! — сказал он, хлопнув по плечу первого помощника.

Сигурд смущенно потупил взгляд.

— Капитан, я всё проиграл. Все наши деньги.

— Ничего, — спокойно произнес Конан. — Зато не будет повода задерживаться здесь дольше. Проклятое змеиное логово!

— Конан, — обратился к капитану Сигурд, — ты нашел работу?

— Всё расскажу на корабле! — рявкнул Конан. — Идем!

— Может лучше здесь? — возразил Сигурд. — У меня еще есть вино.

Конан склонился к уху ванира, вознося мольбы богам, чтобы убийцы решили, что пара пиратов просто не желает сообщать миру о своей будущей жертве.

— Не вертись и слушай, — прошептал киммериец. — На твоего черноволосого приятеля похоже объявлена охота. Я заметил, как минимум, семерых, которые с вас, пьяниц, глаз не сводят. Почему они еще не напали, не знаю. Лучше убраться, пока не получили кинжалом по горлу.

— Боишься? — не поверил ванир.

— Если им местные маги ни почем, — отрезал Конан, — то значит, у них в запасе есть нечто очень серьёзное.

— Давай выведем и парня, — предложил ванир.

— Уходим, — сказал Конан. — Это не наше с тобой дело. Лучше пройдем по купцам. Может там всё-таки найдется работа.

— Отказали?! — удивился Сигурд.

— Хуже, — произнес киммериец.

Сигурд переборол желание увидеть потенциальных убийц собственными глазами и озираться не стал, просто грустно посмотрел на Счастливчика и вместе с капитаном направился к выходу.

— Ванир, постой! — вдруг крикнул зингарец и, когда Сигурд обернулся, кинул ему его кошель с деньгами. — Лови! Ты хороший игрок.

В этот миг один из семерки, замеченной Конаном, достал из-под рубахи метательный нож и прицелился. Сигурд, увидевший это движение, прыгнул вперед, повалив Счастливчика на пол. Конан, страшно ругаясь, ринулся на двух убийц стоявших у двери. Двуручный меч должен был достать обоих на одной дуге, но прошел сквозь них, словно противники были лишь фантомами. Тот, что повыше нехорошо усмехнулся и, вытягивая из сапога кинжал, двинулся на киммерийца. Времени на раздумья не оставалось, и Конан схватив стоящий рядом стул, метнул его в противника Сигурда, готовящегося к очередному броску, и прыгнул рыбкой в ближайшее окно. Сигурд через мгновение сделал то же самое. К удивлению северян трюк оказался по силам и Счастливчику, правда, приземление у него вышло самым неудачным.

На улице было несколько человек, одетых также как и недавние убийцы, но активности они не проявляли. Рядом с дверью расположился нищий старик. Лысый борец куда-то пропал. Конан счел самым разумным двинуться к кораблю, но словно в ответ на его мысли нужную дорогу перегородила многочисленная толпа безумных митриан. Тем временем убийцы уже появились из дверей таверны.

— За мной, — неожиданно сказал зингарец. — Я знаю, где можно спрятаться.

Конан вопросительно посмотрел на Сигурда. Тот лишь пожал плечами, и пиратам ничего не осталось, кроме как побежать вслед за черноволосым игроком в кости. Убийцы бросились за ними следом.

* * *

Когда погоня отдалилась от дверей “Морского Змея” нищий старик встал, отряхнулся, выбросил шляпу с собранными монетами и двинулся в направлении, выбранном незадолго до него пиратами и их преследователями. С каждым шагом его фигуру было всё тяжелее и тяжелее различать, а вскоре он и вовсе стал невидим.

* * *

Особняк Рашила представлял собой совершенно недоступное для воров сооружение. Для начала, немалым препятствием являлась стена в шесть локтей шириной, неизменно патрулируемая охранниками «лилового». Смельчак, умудрившийся её миновать, оказался бы в саду, в котором обитал десяток мастафов, специально натасканных на людей. Внутри самого дома располагалось несчитанное множество магических ловушек, срабатывающих исключительно на незваных гостей. Вообще-то местные воры и не пытались проникнуть внутрь. Задача казалась им невыполнимой.

Эмилио усмехнулся, удивившись тому, что довольно неглупые люди подчас упускают из виду элементарные вещи. На то, чтобы соблазнить одну из служанок «лилового» у аргосца ушло два дня. Первоначально каких-то конкретных планов по использованию девушки у него не было, но потребность оказаться в гостях у одного из самых влиятельных людей Сартоса могла появиться в любой момент.

Как выяснилось, он не ошибся. У Рашила оказалась нужная Эмилио информация. Аргосец решил, что в такой ситуации просто необходим разговор по душам в располагающей к доверию обстановке. Служанка почти сразу согласилась провести аргосца в дом. Ей даже не пришло в голову, что направляется он туда отнюдь не ради неё. Стражникам она сказала, что он её брат. Эмилио ужаснулся столь нелепой лжи, но возможности исправить положение у него уже не было. Надо было сразу обсуждать детали, а не поддаваться на девичьи уговоры. Теперь придется придумывать новый план. Но вопреки ожиданиям аргосца стражники и не подумали их останавливать, только пожелали удачи. Мастафы тоже не проявили большой прыти. Подошли, обнюхали и убежали, даже не стали лаять.

В дом они попали через заднюю дверь, ведущую на кухню. Внутри копошились повара, бегали туда сюда слуги с подносами, и никто не обратил на Эмилио ни малейшего внимания. Скорее всего, они даже не могли представить себе, что кто-то посмеет тайно проникнуть в дом одного из самых влиятельных людей города. Была и вторая возможность, о которой Эмилио также не забывал. Его могли ждать.

Уже давно стемнело, так что Рашил должен был уже выехать из таверны, и сейчас находиться на полпути к особняку. Эмилио очень нравилось иметь дело с людьми, которые строго придерживаются распорядка дня. От таких было меньше всего неприятностей. Оставалось тихо избавиться от девчонки, незаметно проникнуть в хозяйские покои и ждать.

Тем временем служанка привела его в одну из пустующих кладовых. Внутри обнаружилась охапка соломы и недопитая бутылка вина. Аргосец даже не пытался скрыть разочарование. Видимо кладовая постоянно использовалась для любовных утех, а потому просто прикончить девушку и оставить здесь бездыханное тело возможности не представлялось. Жаль. Служанка тем временем уже скинула с себя платье и разлеглась на соломе в самой неприличной позе. Эмилио, как мог, изобразил вожделение и принялся раздеваться.

Дальнейшее большого удовольствия аргосцу не доставило: служанка была хоть и горяча, но очень уж неопытна, а самому ему не терпелось побыстрее выбраться отсюда и заняться делом. Какое-то время они обессиленные валялись в объятьях друга и потягивали прокисшее вино. Затем Эмилио очень показательно зевнул и перевалился на бок. Девушка шептала ему на ухо комплименты, требуя продолжения ласк. Сначала аргосец лениво отмахивался, а потом и вовсе притворился спящим. Обиженная девушка начала искать утешение в вине. Именно этого Эмилио и добивался. Тихо перевернувшись, он в нужных местах сжал шею девушки, и она погрузилась в сон, который должен был продлиться не менее полусуток. А даже, если девица и проснется раньше, то решит, что любовь и вино просто-напросто сморили её.

Эмилио быстро оделся и окинул взглядом комнату: обнаженная девушка, немного вина на полу, догорающий в углу фонарь. Ничего подозрительного. Хозяйская спальня к счастью располагалась неподалеку, и у аргосца было немного времени в запасе. На пути ему встретилось несколько слуг, спешивших по своим делам, и одинокий стражник, высматривающий воров по темным углам. Эмилио, однако, он не заметил. Оставалась лишь одна задачка, которая казалась аргосцу интересной. Двери спальни наверняка имели магический замок, к тому же снабженный смертельно опасной ловушкой. Можно, конечно, было истратить её заряд на одного из слуг, но тогда пришлось бы избавляться от тела. У Эмилио имелось в запасе более элегантное решение.

— Хозяин велел доставить ему воды для ванной! — крик аргосца облетел половину особняка.

В большинстве домов из слуг начисто выбивали привычку думать. Они должны были исполнять приказы и только. И сейчас, Эмилио не сомневался, кто-то да выполнит его распоряжение. Будь порядки у Рашила построже, он никогда бы не пошел на такую авантюру, но в подобной ситуации риск был вполне оправдан. Скрывшись в тени, Эмилио стал ждать.

И действительно, вскоре появилось двое слуг, несущих чан с водой. Аргосец весь напрягся, пытаясь разглядеть, что они будут делать с замком. Однако слуга просто повернул ручку и отворил двери. Никаких заклинаний. Или что-то очень сильное, реагирующее исключительно на чужаков. Рисковать Эмилио не хотелось, значит, надо было незаметно проникнуть вслед за слугами. Он, не дыша, на цыпочках двинулся к открытой двери, стараясь всё время находиться за спинами впередиидущих. Если бы хоть один из них оглянулся, ему бы пришлось несладко. Пойманным ворам на Побережье рубили головы.

Но, похоже, что Бэл или Дэркето решили помочь своему любимцу, и Эмилио благополучно проник внутрь. Поставив чан, рядом с огромной кроватью, слуги скрылись. Из окон в комнату проникал лунный свет, который дал возможность аргосцу оглядеться и выбрать себе укрытие. В спальне, кроме кровати, было несколько шкафов, заполненных книгами, письменный стол со стулом и шикарное кресло кофийской работы, стоящее перед дверью, ведущей на балкон. Она была слегка приоткрыта, и в комнату проникал прохладный воздух. Рядом с креслом стоял небольшой столик с графином и хрустальным бокалом. Видимо, «лиловый» любил перед сном выпить бокал вина, любуясь небосводом. Эмилио решил исходить из того, что и сегодня он не изменит своей привычке. Для начала он оттащил чан с водой в дальний угол комнаты, где он не сильно бросался в глаза. Затем представил себе возможные передвижения Рашила по комнате перед тем, как тот займет место в кресле, и выбрал себе такое укрытие, чтобы не попасться ему на глаза. Была лишь одна опасность: кто-то из слуг мог сказать про ванну. Тогда всё очень и очень усложнялось. К счастью такая вероятность, по мнению аргосца, была ничтожно мала.

Ждать пришлось довольно долго. К еде «лиловый» относился с великим уважением, а потому процесс её поглощения проходил очень неспешно. К тому времени, когда дверь в спальню отворилась, Эмилио уже немного нервничал. Дыры в его плане начинали ему казаться большими, чем это представлялось ранее. Рашил, тем не менее, полностью оправдал его ожидания, проследовав точно по проложенному для него аргосцем пути.

После того как «лиловый» уселся в кресло, Эмилио вынул из сапога кинжал, и аккуратно подкрался к хозяину дома. Когда холодная сталь коснулась горла Рашила, тот вздрогнул. Хороший знак. Значит, визитеров он не ждал.

— Добрый вечер, — сказал Эмилио, чуть-чуть отодвигая клинок. — Мне кажется, у нас найдутся общие темы для беседы.

— Я полагаю, — ответил Рашил, — что вы понимаете: я не в том положении, чтобы с вами спорить.

— Именно, — согласился Эмилио.

— И о чём же вы хотели поговорить? — поинтересовался Рашил.

— О человеке, которого вы зовете Счастливчиком, — сказал Эмилио. — Кто он?

— Человек. Самый обыкновенный, — сказал Рашил. — Может, уберете нож? Сет свидетель, у меня нет причин не побеседовать с вами.

— Нет. Я вам не доверяю, — сказал Эмилио. — Можете считать это комплиментом. Вернёмся, всё же, к заданному вопросу. На мой взгляд, человек, постоянно обыгрывающий всех в кости и продающий карты, ведущие к демонам в пасть, обыкновенным не является. Странно, что маги Черного Круга придерживаются иного мнения. Впрочем, я допускаю, что вы меня просто обманываете.

— Как вы могли такое подумать! — возмутился Рашил. — Эмилио? Вас ведь так зовут? Вы сегодня сидели за столиком с прекрасной Дэраной и слушали все мои разговоры. Я тоже кое-что слушал.

— Замечательно, что я имею дело со столь наблюдательным человеком, — заявил Эмилио. — Это означает, что мне не придется вам рассказывать о том, что на Счастливчика охотились люди, которым ни почем добрая сталь.

— А вам он, вообще-то, интересен живым или мертвым? — спросил Рашил.

— Я уже говорил, — ответил Эмилио, приблизив клинок к шее “лилового”. — Мне нужно знать лишь, кто он такой. Я не верю, что Хозяева им не интересовались.

— А я уже вам ответил, — сказал Рашил, — что он самый обыкновенный человек. Хозяева проверяли его. Дважды. Никаких способностей к магии.

— Тогда, почему вы натравили на него киммерийца сегодня? — поинтересовался Эмилио.

— С чего вы взяли?! — возмутился Рашил. — Даже, если бы я хотел его нанять, то не смог бы этого сделать. Вы же слышали наш разговор!

— С того, что вы предпочли закрыть глаза на убийц в таверне, — ответил Эмилио. — С того, что ваши люди начали обход территории у таверны с таким расчетом, чтобы спровоцировать нападение на Счастливчика в нужный момент. Попрошайки многое замечают вокруг, даже переодетых магов. А за золотую монету они охотно делятся информацией.

Эмилио блефовал. Он ничего не узнавал о передвижениях патрулей лиловых, но был готов ставить что угодно на то, что он в точности угадал происходившее днем.

— Какое невероятное предположение! — сказал Рашил. — Но представим, что описанное вами и вправду происходило. Что тогда?

— Тогда вы мне еще расскажите, — ответил Эмилио, — что это за парочка пиратов такая, ради которой вы устроили так расстроившее купечество штормовое представление.

— Ничего мы не устраивали, — обиделся «лиловый». — Всё, что я рассказал киммерийцу, чистейшая правда. Если не верите, то можете хоть сейчас перерезать мне глотку. Хотя бы избавлюсь от проклятых разбирательств со всеми этими магическими ищейками. Мы действительно потеряли тот артефакт!

— Ну, даже, если это и так, — согласился Эмилио, — то почему именно эти двое?

— Разве сцена в таверне не показала, — ответил Рашил, — что именно эти двое лучше всего подходят для третей проверки?

— Чем закончились две предыдущие? — спросил аргосец.

— Я полагаю, что вы знаете об этом больше, чем я, — сказал Рашил. — Карта, клад, демоны. Больше нам ничего неизвестно. Исследовать природу этого места невозможно: маги оттуда живыми не возвращались. Известно, что подземелье каждый раз оказывается на новом месте. Иногда оттуда выбираются живыми. Однажды даже вынесли часть клада. Большинство выживших в Сартосе, да и на Побережье в целом больше не показываются. Некоторые, подобно вам, ищут мести. Кто-то пытается лично расплатиться по долгам, кто-то нанимает убийц. Парень, однако, до сих пор жив и вовсю продает свои карты. Так что, искренне советую вам отказаться от вашей затеи.

— Благодарю, — ответил Эмилио, — и за совет, и за содержательный рассказ. К сожалению, должен с вами распрощаться. Дела. Надеюсь, ваши слуги не будут меня чинить мне препятствий.

— Что вы! — вскрикнул Рашил. — Я провел прекрасный вечер за беседой с вами и не намерен портить его ненужными кровавыми сценами. Я попрошу, чтобы вас проводили.

Эмилио улыбнулся и убрал кинжал назад в сапог. В искренности последних слов «лилового» он не сомневался. Он был нужен ему, как и те двое пиратов. В провожатые ему достался старик-слуга, лицо которого показалось Эмилио смутно знакомым.

* * *

Вокруг была абсолютная темнота.

Ни звуков, не запахов.

Покой.

Внезапно яркий синий луч прорезал пространство. С ним пришли чувства.

Боль. Ярость. Одиночество.

Свет становился сильнее.

Бессилие. Обреченность.

На одном конце луча возникла фигура девушки. Черные волосы её разметались по плечам, одежда была изорвана.

Ему захотелось приблизиться к ней, и он не видел причин, по которым не должен был этого делать. Он скользил сквозь тьму, оставаясь незамеченным.

Девушка двигалась вдоль линии. Бежала. На её лице был написан ужас.

Вероятно, причиной этому были три огромных черных зеленоглазых существа, что преследовали девушку.

Он решил какое-то время не вмешиваться, понаблюдать, находясь в определенном отдалении от синий линии. Она его пугала. Слишком много новых ощущений рождалось вблизи неё.

Существа приближались к девушке. Впереди же возникло огромное синее поле, за которым темнота исчезала. Оно пылало. Искры от него разлетались на десятки шагов, освещая пространство. Одна мелькнула совсем рядом с девушкой, и он смог различить черты её лица. Она была воистину прекрасна.

Страх исчез.

Девушка оглянулась, чтобы оценить расстояние от преследователей, и содрогнулась всем телом, когда поняла, что не успевает выбраться из тьмы. Из глаз её текли слёзы. Она пыталась бежать быстрее, но силы оставляли её.

Тогда он решил вмешаться. В темноте, как он уже понял, можно было двигаться с любой скоростью. Он приблизился к девушке, и вступил на путь, позади неё. В его руках возник длинный двуручный меч. Девушка видимо что-то услышала, а потому в очередной раз оглянулась.

Удивление, надежда, благодарность: то, что он прочел в её взгляде.

Преследователи были совсем близко, и он махнул девушке рукой, чтобы та продолжала свой путь.

Существа приблизились на расстояние достаточное для удара мечом. И он не замедлил воспользоваться этой возможностью, расколов голову первой твари пополам. Вторая попыталась ухватить зубами меч, а третья проскользнуть под ним. Он отпрыгнул, несколько раз перевернувшись в воздухе. Нападавших это немного смутило. С таким они прежде не сталкивались. Этим необходимо было воспользоваться, и он совершил еще один прыжок. На этот раз за спины тварей. Те развернулись довольно быстро, но всё-таки недостаточно. Один из демонов лишился головы, а второй получил ранение в лапу. Тварь взвыла и начала медленно отступать.

Девушка тем временем достигла синего поля, и её фигура начала постепенно растворялась в нем. Ему захотелось уйти вместе с ней, но проклятая тварь загораживала дорогу. Сначала было необходимо с ней расправиться. Бросившись вперед, он начал крутить мечом мельницу. Тварь пятилась, пытаясь выбрать момент для атаки. Он сделал вид, что совершил слишком сильное движение правой рукой и из-за этого в его обороне появилась брешь. Тварь поверила, за что расплатилась раной в живот, которая оказалась смертельной.

Он отбросил бездыханное тело прочь с пути и рванулся к исходящему искрами полю. Но девушка уже исчезла. Обессиленный он опустился на путь, радуясь хотя бы тому, что сумел спасти ей жизнь.

Тогда Счастливчик проснулся. Кошмар всегда обрывался на этом месте. Иногда он задумывался, почему считает этот сон кошмарным, но никакого логического объяснения в голову не приходило.

* * *

Конан и Сигурд сидели за столом в доме у Счастливчика и обсуждали сложившееся положение. Зингарец же в это время преспокойно отсыпался. Прошлым вечером он привел их к себе, заявив, что место безопасное: он всех в этом квартале знает, и семерке призрачных убийц их никто не выдаст. Квартал, разумеется, был воровским. Сигурд выражал определенные сомнения, утверждая, что за звонкую монету тут и родную мать продадут. Конан, проживший в подобных местах отнюдь не малое количество времени, с ним активно не соглашался. Спор длился долго. Время от времени в него включался и зингарец. Потом ему это надоело, и он, улегшись в гамак, заснул.

Гамак являлся одним из пяти предметов местной обстановки. Остальным были стол, два стула и сундук с вещами. Потолок лачужки всем своим видом показывал, что вполне готов обвалиться на головы гостей и почивавшего хозяина.

К полуночи пираты сошлись на том, что надо не спорить, а распределить дежурства. Первым на вахту заступил Конан. Сигурд улегся прямо на полу, использовав в качестве подушки пару скомканных хозяйских рубашек. Ближе к утру киммериец его разбудил. Ничего подозрительного за это время не произошло. Сигурд недовольно зевнул, но всё-таки поднялся, уступив спальное место капитану. Сидеть и просто пялиться на дверь ваниру не хотелось, и он занялся полированием секиры. Вскоре начали раздаваться первые крики петухов, а сквозь щели в двери стали пробиваться лучи восходящего солнца. Ванир решил, что пора будить капитана. Необходимо было решать, что делать дальше. Причем Счастливчику о деталях этого разговора было лучше не знать.

— Ты половину своей вахты скостил, — пожаловался Конан, нещадно растолканный первым помощником.

— Лучше поговорим, пока он спит, — сказал Сигурд, кивнув в сторону Счастливчика.

— И еще проспит неизвестно сколько, — проворчал Конан, но всё-таки поднялся.

Сигурд уже сидел за столом, явно ожидая, что капитан к нему присоединиться. Однако Конан сначала подошел к Счастливчику и простоял рядом с ним с полсотни ударов сердца, пытаясь определить крепко ли тот спит. Наконец, удовлетворенный результатом, он уселся напротив Сигурда и предложил тому высказать свои мысли по поводу их дальнейших действий.

— Надо выбираться и искать того, кто даст денег на ремонт «Вестрела», хотя, насколько я понял из твоих слов, задача эта почти невыполнима. Если ничего не получиться, выберем ребят из команды покрепче и попытаемся наняться охранниками в один из караванов. От платы за постой «Вестрела» я думаю, мы сумеем отговориться. В конце концов, это местные маги виновны в том, что корабль сейчас немногим отличается от решета.

— А что с нашими вчерашними знакомыми? — поинтересовался Конан. — Думаешь, нас с тобой оставят в покое?

— Кто их знает?! — философски заметил ванир. — Может да, а может и нет.

— Надо будет спросить у нашего хозяина, — сказал Конан, — что это вообще за люди и почему за ним охотятся. Похоже, что настроены они серьезно. Если бы мы вчера не вмешались, ему бы не жить.

— Узнаем, — сказал Сигурд. — Можно еще навестить твоего знакомого… Как его?

— Рашила? — подсказал Конан.

— Рашила, — продолжил Сигурд. — Не могли местные власти оставить подобное без внимания. Пытались убить человека практически на глазах у представителя Хозяев, да еще с использованием магии.

— Могли, — не согласился Конан, — если они сами этих молодчиков наняли. А если и не так, то возможно, увидев, что мы ими интересуемся, убийцы заинтересуются и нами. А у нас и без этого проблем предостаточно. Так что, пока нас зингарец не просветит на счет произошедшего, из лачуги лучше не вылезать. Странно, что вчера забыли его хорошенько расспросить.

— Не до того было, — с сомнением в голосе сказал Сигурд. — Хотя действительно странно. Даже имя его настоящее не узнали.

— А я его и сам не знаю, — заметил Счастливчик. Он сидел в гамаке и сонными глазами смотрел на приятелей. — Я, вообще, очень многого о себе не знаю.

— Как это? — удивился Сигурд.

— Около года назад я проснулся, — начал свой рассказ Счастливчик, — в одной из комнат «Морского Змея». Я был одет в недорогие брюки и рубашку светло-серого цвета, вроде тех, что носили те вчерашние наши преследователи. На столе лежал кошель с небольшим количеством серебряных монет зингарской чеканки. Я не помнил ни кто я, ни откуда. Не знал и где я сейчас. Очень странное чувство. Я немного посидел на кровати, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. В голове мелькали какие-то образы, понемногу приходили названия вещей меня окружавших. Я догадался, что нахожусь в одном из тех мест, где люди платят деньги за еду и кров. Но ничего более конкретного в голову не приходило, и я решился покинуть комнату. Тогда «Морской Змей» произвел на меня просто неизгладимое впечатление: все эти иллюзии, множество непохожих друг на друга людей, непрекращающийся шум. Я так и стоял с открытым ртом, пока одна из официанток не поинтересовалась, чего я желаю. Желал я узнать, что же со мной происходит, но что-то мне подсказало, что вряд ли девушка способна ответить на этот вопрос, и я попросил порцию жаркого и фруктов. Увидев моё легкое замешательство, и видимо приняв его за последствия бурно проведенной ночи, официантка взяла меня под руку и усадила за один из свободных столов. Через какое-то время она вернулась с заказом. Я поинтересовался его стоимостью, и когда выяснилось, что еда мне вполне по карману, поблагодарил девушку и приступил к трапезе. Постепенно возвращались некоторые воспоминания. Главным для меня стало то, что я понял, у кого я могу узнать что-нибудь о себе. В таких заведениях обязательно есть человек всем заведующий, в том числе и сдачей комнат. Хозяин. Я попытался определить, кто из присутствующих внизу людей подходит на его роль. Наиболее вероятной кандидатурой мне показался полный лысеющей человек, сидевший рядом со стойкой и покрикивающий на служек. Я подошел к нему и вежливо поинтересовался, на чьё имя записано моя комната. Его мой вопрос премного позабавил. Комнаты с тем номером, который я назвал в таверне никогда не было. Я предложил подняться наверх и показать ему то место, где я очнулся. Он рассмеялся и сказал, что было бы неплохо, если бы я сначала сходил и убедился в своей правоте в одиночку. И я последовал его совету. К своему величайшему удивлению, на том месте, где располагалась дверь моей комнаты, я обнаружил глухую стену. Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Величайшая тоска сжала мою душу в своих объятьях. Я был совершенно одинок в мире мне не знакомом. Хотелось исчезнуть, перестать существовать. Даже мысль о том, что если я покончу с собой, а моё тело будет всё еще здесь, в материальном мире, пугала меня до дрожи в коленях, — Счастливчик попытался улыбнуться, давая понять, сколь глупым теперь ему кажется его тогдашнее состояние. Но вышло это у него не очень убедительно, и он продолжил рассказ. — Иногда это чувство возвращается. Жутко тяжело ему противиться. Может однажды я и поддамся… Если хватит храбрости… Вообще, в то утро я, совершенно не понимая, что делаю, двинулся прочь из таврены. Тогда меня окликнул один из игроков в кости, предлагая присоединиться к игре. Почему он так поступил? Может жаждал легких денег, может хотел мне помочь… Не знаю. Играл я не задумываясь, всё происходящее вокруг меня мало интересовало. Я жаждал забвения. Но постепенно, с каждой выигранной ставкой во мне стал просыпаться вкус к жизни. Я собрал все деньги, что ставились на кон в тот день. Тогда я и заработал прозвище Счастливчик. Меня считали кем-то вроде тех несчастных служителей Митры, что смешат заезжих моряков. Подумав, я решил снять комнату в «Змее». На этот раз она оказалась вполне реальной. Хозяин заведения, звали его Хирамом, потом за кружкой вина втолковывал мне, что я, скорее всего перебравший лотоса зингарский моряк, отставший от своего корабля. Я попросил сказать его что-нибудь на зингарском. Фразу его я понял, но сам произнести что-нибудь на языке, который должен был быть родным для меня, я не смог. Жил я в гостинице недолго. Постояльцы стали подозревать, что я мошенник, состоящий в заговоре с Хирамом. Произошло это оттого, что на игорном столе я раз от раза собирал все деньги. Тогда Хирам нашел для меня этот дом. Хороший человек. Мне не хотелось ставить и себя, и его в неудобное положение, и яперебрался из таверны сюда. Не самое плохое место, если не иметь здесь врагов и регулярно платить кому надо. Благо суммы вполне приемлемые. В «Змее» я теперь появлялся реже, только, если очень требовались деньги.

— Занимательный рассказ, — сказал Конан. — Только он ничуть не объясняет того, почему за тобой охотятся люди, не боящееся даже местных магов. Навряд ли они настолько расстроились из-за проигрыша в кости. Очень хотелось бы знать, в какую именно историю ты нас втянул. Не хочешь ли просветить нас на этот счет?

— Это произошло, когда я уже жил здесь, — продолжил Счастливчик. — По соседству со мной жил один зингарец, Камилес. В Сартосе он жил с самого детства, но происхождением своим гордился страшно. И разглядев во мне соотечественника, да еще и подобно ему исконной родины ни разу не видавшего, сразу же проникся ко мне симпатией. Он занимался тем, что продавал заезжим моряком поддельные карты с сокровищами. В Сартосе многие этим занимаются, но Камилес был настоящим профессионалом. В юности он был охранником у одного шемского купца. Его караваны исходили половину всего хайборийского Полудня. Камилес же зарисовывал многие участки пути, не задумываясь тогда еще о будущей профессии. Просто из любви к искусству и на случай, если придется очутиться там в одиночку. Случай ему представился, когда на его караван, напало одно из кочевых племен, обитавших на границе Стигии и Шема. Тогда из десятка выживших лишь несколько человек смогло добраться до цивилизованных районов. После этого Камилес решил распрощаться с мечтами о воинской карьере и обосноваться в родном Сартосе. Здесь нехватка денег и толкнула его на скользкий путь мошенничества. Он наносил на папирус маршруты своих странствий, пытаясь делать места захоронения сокровищ максимально правдоподобными. Это дало определенный результат, и вскоре он уже мог не думать о том, где переночевать и чем набить желудок. К своему занятию он постепенно начал приучать и меня. Камилес показывал, что надо делать с папирусом, чтобы его состарить, рассказывал, какие обозначения использовались картографами разных стран и времен, учил правильно обращаться с покупателями. Вскоре я нарисовал свою первую карту. Ей было очень далеко до шедевров Камилеса, но один золотой аквилонской чеканки я тогда за неё выручил. Ох, и набрались же мы по этому поводу! Постепенно у меня стали получаться всё более удачные образцы, некоторые было даже жалко продавать. Я сначала не понимал, почему я этим занялся: игра в кости меня вполне обеспечивала. Потом догадался. Когда я рисовал, на меня никогда не нападала та самая тоска. Я впервые был счастлив. Но однажды случилось нечто невероятное. В Сартос прибыл один из моих бывших покупателей и принялся меня разыскивать. В этом то ничего необычного не было. Я скрылся у одного из знакомых в квартале, и обнаружить меня он, разумеется, не смог. Просто позже выяснилось, что он нашел сокровище, обозначенное на моей карте, и всего-навсего собирался меня отблагодарить. Я ничего не понимал. Камилес объяснял произошедшее моей невероятной удачей.

Счастливчик остановился перевести дыхание. Между делом он достал из сундука с одеждой бутыль вина и поочередно предложил её Конану и Сигурду. Когда оба отказались, он непонимающе хмыкнул и отпил сам.

— Как бы то ни было, теперь от желающих приобрести карту, — продолжил зингарец, — отбоя не было. Я даже не успевал рисовать. Ситуация было двоякой. С одной стороны я начал зарабатывать столько, сколько мне и не снилось. С другой, я понимал, что тот случай был лишь невероятным совпадением, и теперь, когда все эти искатели сокровищ поймут, что их просто-напросто обманули, мне придется несладко. Но произошло то, чего я не мог и представить. Посреди пустынь, где я зарывал вымышленные сокровища, действительно обнаруживались развалины древних храмов, оазисы с крепостями из алого камня, несколько раз встречались пирамиды. То есть всё то, что выводил я своей рукой на папирусе. Только добыть денег больше не удавалось никому. И лишь немногим случалось вернуться живыми. Некоторые из них решили, что на гибель послал я их намеренно. За мной устраивали настоящую охоту. Мне удавалось раз от раза избегать гибели, но сказать, что я рад этому, значит соврать. Многих моих друзей убили люди, нанятые выжившими кладоискателями, в том числе и Камилеса. «Лиловые» закрывали глаза на то, как мы зарабатывали деньги. Теперь они закрывают глаза на эту травлю.

— Ты пытался объясниться с этими людьми? — спросил Сигурд.

— Без толку, — ответил Счастливчик. — Большинство из них было наемниками. У остальных же в глазах было лишь безумие и страх. Они ни с кем не собирались делиться произошедшим с ними. Тем более со мной. Однажды я сам попытался пройти по своей карте, но увы… Я обнаружил лишь пустыню. Я думал о том, чтобы уехать куда-нибудь на Полночь… Но дальше планов дело не пошло. Сартос — единственное место, которое я знаю. Я привык жить здесь.

— И что теперь? — поинтересовался Сигурд. — Вернулся к игорному столу?

— Нет. Вчера я просто зашел выпить, — сказал Счастливчик. — Ну и не смог удержаться и не метнуть пару раз кости. Что было дальше, вы знаете. А рисовать я, наверное, не перестану никогда, даже, если эти проклятые карты перестанут покупать, а их даже и сейчас берут с удовольствием.

Счастливчик сделал пару больших глотков, полностью осушив бутылку, чем расстроил Конана только собиравшегося попросить вина. Сигурду показалось, что у капитана как-то нехорошо загорелись глаза.

— А много денег нашел тот первый? — поинтересовался Конан.

— Ему хватила на имение неподалеку от Сартоса, на гарем, придворного мага и лекаря. По-моему еще немного осталось. Во всяком случае, именно такие слухи ходят.

— Так! — сказал Конан, поднимаясь со стула. — Пошли к тебе в мастерскую. Ты ведь не здесь рисуешь, верно? Будем искать ближайшее к нам сокровище. Из города всё равно убираться надо, а то нас эти наёмнички быстро к Нергалу отправят. Заодно, раздобудем денег на ремонт корабля.

Счастливчик закатил глаза, давая понять, как он оценивает степень разумности принятого киммерийцем решения. Сигурд тоже имел определенные сомнения.

Киммериец заметил их замешательство.

— Кром! — расхохотался Конан. — Вы, что за дурака меня принимаете?! Никто не собирается опрометью бежать в пустыню. У меня есть один план, вернее его наметки. Если всё пойдет, как надо, мы добудем деньги. Ну а если нет, то уже тогда будем думать стоит рисковать или нет.

Сигурд посмотрел на зингарца и пожал плечами, показывая, что ничего не понял. Счастливчик на секунду задумался, а потом вздохнул так, словно только что принял непростое решение.

— Ладно, — произнёс черноволосый мошенник. — Идем. Я проведу вас в свой храм.

С этими словами он распахнул дверь своей лачужки, и, не дожидаясь соизволения своих спасителей, вышел наружу. Пиратам не оставалось ничего, кроме как в очередной раз последовать за ним.

На улице было еще прохладно. Солнце только появилось над горизонтом, а с моря дул довольно сильный ветер. Сигурд с Конаном наконец получили возможность оглядеть окрестности того места, где им суждено было провести ночь. Во время вчерашней погони им и в голову не пришло любоваться местной архитектурой.

Впрочем, смотреть особо было не на что. Убогие одноэтажные домики, узкие улицы, грязь. Аромат нечистот мешался с запахами соли и подгнивших фруктов. Людей было мало, зато повсюду сновали тощие собаки. Правда, по непонятной причине сюда тянуло еще и безумных митрианцев, к которым у Конана за время его пребывания в Сартосе выработалась стойкая неприязнь. Последняя замеченная им шайка этих ненормальных, встав на четвереньки, гонялась за парой дворняг, оглашая окрестности невообразимым лаем. Псы, чуя недоброе, даже не пытались сопротивляться, приложив все силы к бегству. Однако митрианцы ненамного от них отставали. Конан от души подивился той скорости, которую они умудрились развить. Внезапно один из жрецов остановился, повел носом, развернулся в сторону пиратов и тихо тявкнул. К счастью большая часть его товарищей уже скрылась за поворотом, и он, немного подумав, побежал вслед за ними. Конан про себя вознес молитву Крому.

— Счастливчик, Сигурд, — обратился киммериец к своим спутникам, — ведь то восстание против магов лет двести назад произошло. Почему эти безумцы еще живы? Их что бессмертием еще наградили?

— Не-а, — ухмыльнулся зингарец. — Это просто Хозяева с противоборствующим культом борьбу ведут. В качестве наказания за тот заговор они митрианам лет пятьдесят назад вот что придумали. Теперь каждый второй присланный сюда с Полуночи жрец примерно через месяца два рассудка лишается. Желающих нести свет Митры людям, конечно же, сразу поубавилось. Так теперь сюда провинившихся в грехах телесных монахов ссылать стали. Говорят, если раскаялся в грехах своих, то защитит тебя Пресветлый от магии змеиной, ну а если нет, то пеняй на себя.

— Политика, — многозначительно заявил Сигурд.

— Угу, — согласился с ним Счастливчик.

После этого глубокомысленного замечания разговоры надолго стихли. Настроение у всех было довольно мрачное. Сигурду поспешность принятого Конаном решения очень не понравилась. Истории, рассказанной Счастливчиком, он сам поверил. Но когда стоит вопрос жизни и смерти, на веру полагаться глупо. Капитан человек довольно осторожный, и, значит, думает точно так же. Поучается, что Конану интересно не сокровище, а нечто совершенно иное. Желает скрыться от убийц? Навряд ли. Из рассказа стало ясно, что им нужен только Счастливчик, и можно было бы совершенно спокойно перебираться на «Вестрел». Непонятно. Ванир решил при первой же возможности выяснить, что же за план у капитана.

Улица тем временем становилась всё уже и начала совсем безбожно плутать. Вокруг стало очень тихо, даже собаки не попадались на глаза. Теперь уже ни в одном из домов нельзя было увидеть окон. Местные постройки отличались приземленностью и крепостью. Воздух вокруг стал заметно чище, но всё ощутимее становился непонятно откуда взявшийся запах жареного мяса. Когда он стал почти невыносимым для голодных пиратов, Счастливчик в полголоса сообщил, что они пришли, и указал рукой на один из домиков внешне ничем от других не отличающийся.

Зингарец подошел к двери и постучал, выбивая известный лишь ему ритм. Через какое-то время внутри что-то щелкнуло, и Счастливчик сделал Конану с Сигурдом знак, чтобы те подошли поближе. Из-за двери начал доносится неприятный писк, от которого заломило виски. Счастливчик жестом показал, что всё идет, как надо. Неожиданно шум прекратился, и дверь распахнулась.

Зрелище, открывшееся внутри дома, заставило содрогнуться даже повидавших виды северян. У дальней стены стояла статуя Золотого Павлина. Перед ней горел костер, рядом с которым лежало два расчлененных трупа. Пятеро людей стояли на коленях перед Павлином и самозабвенно наслаждались запахами, идущими от костра. Еще один человек, вероятно жрец, аккуратно отделял от трупов кусочки мяса и бросал их в пламя. Возле него стояло с десяток маленьких ступочек, заполненных различными порошками, щепотки которых он время от времени вскидывал над костром. От этого пламя выбрасывало вверх языки и на какое-то время меняло свой цвет.

Заметив, что людей в домике поприбавилось, жрец обернулся. Конан узнал в нем вчерашнего туранца. Тот тоже узнал киммерийца и улыбнулся ему, как старому знакомому. Счастливчик удостоился жеста, который можно было истолковать, как приглашение присоединиться к церемонии. Зингарец отрицательно покачал головой, и жрец вернулся к своему занятию. На этот раз он обратил своё внимание на правый глаз одного из трупов. Пара умелых движений ножом, и вскоре его пожрало пламя. Тем временем один из послушников достал из-за пояса кинжал с гардой в виде павлина, подцепил им один из обуглившихся кусков мяса, вынул его, и, не давая тому остыть, впился в него зубами.

Конан и Сигурд стояли, как завороженные, не в силах отвести взгляд от ужасающего зрелища. Счастливчик же в это время костяшками пальцев выбивал ритм на правой стене. Раздался режущий уши треск, и часть стены, казавшейся до того монолитной, повернулась вокруг своей оси, открывая проход. Зингарец окликнул пиратов и нырнул внутрь. Конан с Сигурдом не замедлили присоединиться к нему. Внутри была винтовая лестница, ведущая куда-то вниз. Слабое освещение давали факелы, располагающиеся на стенах.

На глубине около двенадцати локтей находилось помещение, заметно отличающееся от находящегося на верху храма. Конану оно напомнило одну из мастерских Дворца Искусств Мессантии. На площади, не уступающей основной зале «Морского Змея», находилось великое количество стендов для рисования, всевозможных скульптурных заготовок, шкафчиков для хранения инструментов. Кое-где на полу валялись папирусы. Людей внутри было не очень много, человек пятнадцать, но создавали они суету неимоверную. Кто-то из них, пробегая мимо, кивал Счастливчику, кто-то подозрительно смотрел на Конана с Сигурдом, но большинству до них не было никакого дела.

— А вот и наш храм! — с гордостью заявил Счастливчик.

— Да, хорошенькое укрытие вы себе выбрали, — с немалой долей иронии в голосе сказал Сигурд.

— Что поделаешь? — сказал Счастливчик. — За возможность спокойно поработать приходится платить. Вы бы стали искать здесь подобную мастерскую? Вот. И никто бы не стал. Саббатейцам мы платим, и они хранят молчание. Недавно даже предложили ауру всех приходящих проверять. Мыслей не читают, но настроение улавливают. Будь оно не совсем обычным для этого места, ваши шансы выбраться отсюда живыми заметно бы упали.

— А почему мы вчера здесь не укрылись? — поинтересовался Сигурд.

— Ты доверяешь людям, питающимся человечиной? — спросил Счастливчик. Ванир энергично замотал головой. — Вот и я не доверяю.

Конан тем временем восхищенно озирался вокруг, вспоминая свою воровскую молодость. Даже в Шадизаре изготовление поддельных произведений искусства, магических артефактов, драгоценностей и тому подобных вещей не было поставлено на столь широкую ногу. Особенно его поразили два увиденных здесь типа людей. Первые занимались тем, что посредством неприятно пахнущих растительного происхождения жидкостей придавали нужный возраст пергаментам и папирусам, им передаваемым. Вторые оценивали уже изготовленные подделки, указывая на найденные недостатки. После увиденного Конан зарекся покупать в Сартосе что-нибудь, кроме фруктов.

— Ну, а это моя маленькая сокровищница, — сказал Счастливчик, подводя друзей к одному из ящичков.

Он немного провозился с замком. Тот ввиду сложности конструкции даже ключу время от времени сдаваться не желал. Когда же зингарцу, наконец, удалось распахнуть дверцу, к его ногам вывалилась целая гора свитков.

— Никак не получается их нормально расположить внутри, — сказал он извиняясь.

* * *

Небольшой кораблик с перепачканными смолою бортами и оттого совершенно неподходящим ему названием «Блистающий» находился в порту Сартоса около месяца. В его трюме не было груза. На палубе не было приспособлений для рыбной ловли. Из этого можно было сделать вывод, что кораблик промысловым не был. Для прогулочного же корабля «Блистающий» был слишком неопрятен.

Портовые рабочие, проходящие мимо него, ни разу не замечали людей на его палубе. Однако плату за простой «Блистающего» вносили в срок и в должном размере, так что властям до корабля не было никакого дела.

Но иногда, чаще всего перед самым восходом, на корабль всё-таки приходили люди. Смуглые, небольшого роста, одетые в черное с серым. Их вид был слишком типичен для Сартоса, чтобы кто-нибудь ими заинтересовался. Появились они и в ночь после разгрома в таверне «Морской Змей», о котором судачил весь город. Первый прибыл на корабль почти сразу после того, как солнце скрылось за горизонтом, последний незадолго до рассвета.

Каюта, в которой собрались эти люли была под стать «Блистающему», маленькая и неказистая. Единственными здешними предметами обстановки были семь стульев и круглый стол, на котором чадила масляная лампа, наполняя воздух гарью. Шесть стульев были заняты людьми, настолько похожими друг на друга, что можно было принять их за единокровных близнецов. Последний присутствующий на встрече человек стоял. Казалось, что он был чуть-чуть повыше и постарше остальных. Он обвел взглядом каюту, внимательно всмотрелся в глаза сидящих за столом людей, словно пытался заглянуть в их души. Затем он достал из-за пояса кинжал, сделал надрез на ладони и поднес руку к столу, чтобы кровь стекала на его поверхность. Одновременно с этим он начал читать заклинание, на языке по своему звучанию напоминавшем один из полуночных. Один за одним сидящие добавляли к творимому заклинанию свою кровь, используя такие же кинжалы, как и у их товарища. Слов они не произносили.

Кровь под воздействием магии растеклась по всему столу и начала постепенно испаряться. Воздух в каюте стал приобретать алый оттенок. То здесь, то там вспыхивали искры. Когда их стало столько, что от их блеска начало рябить в глазах, человек по правую руку от стоящего начал плести своё заклинание. Рой искр устремился к нему, полностью скрыв его фигуру от глаз присутствующих. Голос его тонул внутри образовавшегося магического кокона, становясь всё тише и тише. Когда он смолк совсем, искры начали разлетаться в стороны, освобождая заклинателя. Облик его претерпел разительные перемены.

Пред взорами собравшихся предстал очень красивый человек со светлыми волосами, голубыми глазами и высокими скулами. Аристократичность пропитывала весь его образ. Одет он был во всё красное.

В это время человек, находившийся справа от него, начал творить свою магию. Вновь искры окружили заклинателя, а затем разлетелись прочь, также изменив его внешность. Одежды его стали желтыми. Волосы были цвета пшеницы, глаза зелеными. Был он очень могуч, высокого роста, с огромными плечами. Подобные изменения вскоре произошли и со всеми собравшимися.

Третий, облаченный в серебряные одежды, был невысок и кряжист, имел очень коротко остриженные черные волосы и серые глаза.

Четвертый был одет в зеленое. У него было приятное лицо с небольшими, очень аккуратными чертами лица. Длинные черные волосы были собраны в хвост.

На его соседе были синие одежды. Единственный из присутствующих он носил бороду. Этот факт уравновешивало полное отсутствие волос на голове.

Последний из сидящих был облачен в коричневое. Его облик характеризовался прежде всего огромным выпирающим вперед подбородком. Небольшие черные глаза были очень глубоко посажены. Волосы его были каштановыми под стать одежде.

Перемены коснулись и самого первого заклинателя, так и не прервавшего ни на миг своего речитатива. И его рубаха, и его штаны стали снежно белыми. Волосы были черными, с сединой на висках. Глаза у него были небесно-голубые, лоб отметили своим присутствием несколько неглубоких морщин.

Когда искры метнулись прочь от его фигуры, все семеро собравшихся запели новое заклинание. Изменилось произношение, скорость, ритм. В некоторых словах стал угадываться староаквилонский. Теперь каюту постепенно начало наполнять нежно-голубое свечение. Искры стали оседать на предметах обстановки, меняя свою структуру и растягиваясь по ним словно масло. Не касалась появившаяся пленка исключительно людей. Сначала она была золотистой, подобно искрам, потом поменяла свой цвет на голубой, затем на темно-алый. Человеческий глаз к тому времени мог различить лишь общие очертания предметов. Точная форма и цвет исчезли.

При последних словах заклинания пленка заходила волнами, которые всё сильнее сотрясали её поверхность, а потом внезапно исчезла. Каюту было не узнать. Она стала больше в три раза. Все её стены были заполнены шкафами. В большинстве из них стояли книги. Довольно древние тома, если судить по истертости корешков и названиям на них. Один шкаф был доверху забит склянками с непонятными жидкостями совершенно жутких оттенков. В другом стояли шкатулки, с начертанными на них охранными рунами. А в ближайшем к столу рядками были выставлены вина и семь бокалов, соответствующих цветам одежды собравшихся людей. Стол теперь представлял собой красиво выполненную карту Сартоса, отделенную от людей тонким слоем стекла. Лампа, стоявшая на нем, бесследно исчезла.

— Помолимся! — сказал человек, облаченный в белое.

Все сидящие сложили руки ладьей и опустили глаза.

— Митра Пресветлый, — начал Белый, — благодарим тебя, что не оставил нас милостью своей на земле врага твоего. Благодарим, что очистил помыслы наши, что не подпустил злых чар к слугам твоим верным. Благодарим за хлеб, коим ты насытил нас. Благодарим за оружие, что позволяет без устали разить врагов твоих.

— Благодарим, Пресветлый! — произнесли одновременно все семеро собравшихся.

— Если ни у кого нет возражений, — сказал Белый, усаживаясь на свой стул, — то мы можем начать наш совет.

Возражений не последовало.

— Итак, мы потерпели неудачу, впервые за время нашей миссии на Побережье. Наша гордыня и невнимательность тому виной. То была самая последняя наша цель, казавшаяся самой легкой.

— Нет уж! — возразил Синий. — Мы здесь совсем не при чем. Дурацкий купец захотел публичной мести за сынка. И где?! В центре Сартоса! Мы могли бы спокойно прирезать зингарца в его клоповнике.

— Не забывайся, — спокойно сказал Красный. В его тоне читалось плохо скрываемое призрение к собеседнику. — Ты самый младший в Кольце и не в праве говорить подобным тоном. Достопочтенный Жэран — один из самых уважаемых слуг Пресветлого в этой прогнившей змеиной мерзостью стране. На его пожертвования приходится половина всех денег, получаемых нашими храмами на Полудне. Так что, нет ничего удивительного в том, что наше Кольцо взялось выполнить его маленькую, подчеркиваю, маленькую просьбу.

— Граф Сизарлик снизошел до бедного палача из Пуантена, — притворно восхитился Синий.

— Молчи! Или следующее слово станет последним в твоей жизни, — грозно сказал Белый. — Я много раз повторял, что вступивший в Кольцо Кинжалов теряет своё имя навсегда. У тебя есть только цвет. Ни лица, ни памяти, ни любви. Только твой цвет и вера в Митру Всеблагого.

— Прошу простить меня, — проговорил Синий, склонив голову.

— Прощаю, — сказал Белый.

— Не смотря не некоторую резкость своих высказываний, — произнес Зеленый, — наш Синий вложил в свои слова немало истинного. Жэран мог просить лишь Верховного Жреца в Тарантии, чтобы тот помог изничтожить слугу Сета. Но о Кольце Кинжалов он ничего не знает, а, значит, не знает ничего о нашем провале. Мы совершили попытку, и, да будет Пресветлый мне свидетелем, она стоила всех купеческих денег!

— Зеленый с Синим правы, — присоединился к разговору Коричневый. — Мы рисковали раскрыть саму тайну существования Кольца. Из моих запасов убыло три ценнейших амулета. Нам здесь больше нечего делать. Из-за своего честолюбия Жэран лишился возможности отомстить за сына, во всяком случае, нашими руками.

Белый с определенным сомнением посмотрел на остальных членов Кольца Кинжалов Митры. Дольше всего он смотрел на Зеленого и Серебряного.

— Всё не так просто, — промолвил он, глубоко вздохнув. — Я сказал вам не всю правду про нашу миссию на Побережье.

При этих словах Красный аж подскочил на стуле. На его лице читался гнев, который он не счел нужным скрыть. Зеленый удивленно приподнял одну бровь. Остальные новость восприняли спокойно.

— Поручение убить зингарца по прозвищу Счастливчик, — продолжил Белый, — исходило от Верховного Жреца и только от него. Жэран был здесь не при чем. Его сын погиб, когда мы уже были на Побережье. Тогда из Тарантии прислали новое предписание. Мы должны были действовать, словно выполняли просьбу Жэрана. Стигийцев о ней нужным образом информировали. В Аквилонии посчитали, что так мы можем продемонстрировать свою силу. К тому же никто не должен был подумать, что основной нашей целью является именно устранение зингарца.

— Так кто же он такой? — поинтересовался Коричневый.

— Я не знаю, — сказал Белый, а, заметив недоверие в глазах собравшихся, добавил. — Правда, не знаю. Но ради его головы нам приказано идти на любые жертвы.

— Не нравится мне это, — сказал Красный.

— Вера пошатнулась? — язвительно поинтересовался Синий.

Бывший граф собрался было ответить наглецу, но потом видимо, решив, что не стоит распылять своё красноречие на подобную мелюзгу, лишь криво усмехнулся.

— Братья, — обратился к собравшимся Белый, — я бы всё-таки хотел услышать, кто с каким известиями пришел сюда сегодня.

— Мы с Желтым, — начал Красный, — пытались преследовать нашу жертву и двух сопровождавших её северян. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что стигийцы полностью контролировали происходящее ночью. Их отряды встречались на нашем пути, чаще местных псов, количестве коих, я полагаю, всем присутствующим хорошо известно.

— Пройти сквозь патрули не пытались? — спросил Синий.

Красный на мгновение задумался, стараясь понять не издеваются ли над ним. В итоге решил, что нет.

— Хозяева именно на такой наш ход и рассчитывали, — пояснил он. — У каждого из патрульных было по амулету, который он мог активировать, если бы заметил что-то необычное. В случае смерти своего владельца амулет также срабатывал. Наверное, все-таки можно было проскочить к дому зингарца, но мне кажется, на этот случай у них было припасено что-то особое.

— Полагаешь, они знают о существовании Кольца Кинжалов? — спросил Зеленый.

— Наверняка, — ответил вместо Красного Белый. — Ты не первый день, даже не первый век в Кольце, и должен понимать, что кроме Верховного Жреца и шести его помощников, о нашем существовании догадываются и в Черном Круге, и в Алом Братстве и еще много где. Только они не знают, кто мы такие, как действуем и где нас ждать. И, поможет нам Митра, не узнают этого никогда.

— Тогда почему мы должны были так подставляться вчера?! — рявкнул Синий.

— Потому что зингарец этот, — ответил Белый, — важнее и меня, и тебя, и всех нас вместе взятых.

— Хотелось бы всё-таки узнать, — сказал Красный, — ради чего мы так рискуем? Видимо, наша жертва знает нечто очень важное.

— И если, ты доберешься до этого секрета, — ответил ему Зеленый, — то станешь следующим, кого нам поручат устранить.

— Мудрые слова, — согласился с ним Белый. — На этом закроем тему неразрешимых тайн. Что удалось выяснить о северянах, помешавших нам вчера?

— Пираты, — ответил Зеленый. — Прибыли вчера на корабле «Вестрел». Черноволосый — это капитан. Зовут его Конан. Моряки в порту отзываются о нем с уважением. Обитает в основном на Барахас. Рыжего помощника зовут Сигурдом. По мнению большинства, болван круглый, но я сомневаюсь в правдивости подобных откликов. Судя по всему, они пытались наняться в услужение Хозяевам. «Вестрел» выглядит совсем плохо. На ремонт потребуется кругленькая сумма.

— Может стигийцы их и наняли? — спросил Красный.

— Побоялись бы, слишком большой риск, — ответил Зеленый. — Хотя, сам понимаешь, ничего гарантировать не могу. Лишь предполагаю.

— Что будем делать с ними? — спросил Красный.

— Убить для надежности, — высказал своё мнение Синий.

— Ничего мы с ними делать не будем! — сказал Белый, недовольный тем, что его опередили. — У нас другая цель. Будут мешать — убьем, ну а нет, то пусть живут.

— Можно бедному магу вклиниться в вашу занимательную дискуссию? — поинтересовался Коричневый.

— Конечно, — сказал Белый.

— Я вчера заметил кое-что очень интересное, — продолжил Коричневый. — В «Змее» находился некто, обладающий не совсем понятной мне магией. Он не использовал каких-то сильных заклинаний, просто тихо и ненавязчиво за всем наблюдал.

— Кто-то из стигийцев? — спросил Белый.

— Нет, — сказал Коричневый. — Структура заклинания не такая, как у магов Черного Круга. Я о подобном даже не слышал. И еще. Он был полностью закрыт от наблюдения. Никто не смог бы догадаться, что он имеет хоть какое-то отношение к Силе. Для вчерашней охоты я использовал одно из самых древних заклинаний нашего ордена. Простенькое, одноразовое, но, если не знать принципа работы, закрыться не сумеешь. Черный Круг, к счастью его не знает, правда я думаю, что у них тоже есть подобный наборчик и получше нашего. Получилось, что и тот маг не сразу заметил моё заклятье, и я сумел его засечь.

— Стигиец, — заявил Зеленый. — Может даже один из Хозяев. Не забивай голову. Мы и так знаем, что в магическом оснащении мы местным магам заметно уступаем. Одним больше, одним меньше, хуже уже не станет. Главное скрытность. Через наши амулеты всему Черному Кругу не пробиться.

— Это вторая вещь, которую я хотел затронуть, — неуверенно произнес Коричневый и вопросительно посмотрел на Белого. Когда тот кивнул, он продолжил. — У нас недостаточно средств, чтобы спокойно довести операцию до конца. Я могу перезарядить часть амулетов. Их силы хватит от силы на двое суток.

— И потому я запретил ему это делать, — прервал его Белый. — Задание слишком важно. Нам нужны новые личины, новое оружие, новые заклятья. И сроком не на два дня.

Красный и Зеленый помрачнели при этих словах.

— Нам вполне хватит двух дней! — яростно проговорил Зеленый. — Мы разыщем место, где он работает.

— Район уже определили, — согласился с ним Красный. Он произнес пару слов на староаквилонском, и один из участков карты Сартоса резко увеличился в размерах, заполнив собой половину столешницы. — Двух дней определенно хватит. Коричневый справится с магией этого места. Пусть она сильна, зато примитивна. Служит только для того, чтобы путать следы. В этом месте зингарец, наверняка, чувствует себя в безопасности, и мы сможем спокойно его прикончить.

— У нас нет права на такой риск, — сказал Белый. — Нам нужно много магии, и поэтому нам нужна жертва. Тот, чья кровь позволит нам пройти весь путь. Будем кидать жребий. Участвуют все, кроме Коричневого. Лишь он знает нужные заклятья.

— Не нужно жребия, братья, — это были первые слова, произнесенные Серебряным за столом.

На его губах возникла мягкая, добрая улыбка. Затем он достал тот самый ритуальный кинжал, которым вскрывал себе ладонь, и вонзил его в своё сердце. Коричневый не растерялся и сразу же начал плести заклинание. Зеленый смотрел на исходящее кровью тело Серебряного и едва сдерживал слёзы.

— Кем он был? — тихо спросил его бывший палач, ныне облаченный в синее.

* * *

Базар Сартоса, как ни странно, от большинства своих полуденных собратьев отличался не сильно. Он был разбит на пять частей, немного различавшихся размерами. Самая большая из них звалась «Рыбная». Она прилегала непосредственно к побережью, но не в районе порта, а около причалов, которые закрепили за собой местные рыбаки. К ним название и нисходило, но на самом деле на «Рыбной» торговали различными морскими снастями. Помимо мелких лавчонок здесь находилось несколько крупных контор, заключавших сделки, связанные с ремонтом и строительством новых кораблей. На «Рыбной» отсутствовали толкотня и непрекращающийся гам, столь характерные для любого из хайборийских базаров. Попрошаек и воров давным-давно отсюда прогнали, а патрулированием территории занималась не городская стража, а специально нанятые наиболее крупными торговцами охранники. Для того чтобы уменьшить количество праздно шатающегося люда на «Рыбной», было решено брать плату за вход в пять медных монет стигийской чеканки.

К «Рыбной» прилегали две другие части: «Хлебная» и «Разбойная». На «Хлебной», как не трудно догадаться, торговали практически всем, что можно было съесть или выпить. Больше всего здесь было рыбы. Казалось, что жители Сартоса питаются только ей, а мясо и хлеб держат в доме только на случай прихода гостей. Торговались на рыбных прилавках со всей свойственной жителям Полудня страстью. Наличие шума около лавки практически полностью могло гарантировать отменное качество предлагаемого товара. Неподалеку от рыбных лавок обосновались торговцы мясом и хлебом. Их хозяева были по большей части неместными, и торговаться они, по мнению жителей Сартоса, не умели совершенно. За это их очень не любили. Почти на самой границе между «Хлебной» и «Разбойной» частями располагали свои товары торговцы фруктами и вином. Десяток рядов, занятых ими, был одним из самых популярных мест города. Обстановка царившая вокруг была на редкость дружеской и непринужденной. Сюда приходили отдохнуть и моряки, и горожане, а иногда даже заглядывали маги и аколиты некоторых храмов. Довольно часто городские власти организовывали здесь различные представления, приносившие неплохой доход, как артистам, так и виноторговцам. Правда и воров тянуло сюда со всех концов Сартоса. Тратить на них силы Хозяева не пожелали, а потому предоставили горожанам самим разбираться с пойманными воришками. Любимым наказанием было следующее. На все обнаруженное у несчастного золото, покупалось самое дешевое вино, из тех, что можно было найти вокруг, и бедняга должен был выпить всё до последней капли.

В «Разбойной» торговали свезенными со всех уголков Хайбории тканями, изделиями из дерева и металла, посудой, одеждой, оружием, доспехами и многими другими вещами. Постоянных лавок здесь было мало. Большинство из них арендовалось капитанами прибывших в Сартос судов. Хозяева давно прекратили скупать у моряков немагические товары, а потому реализовывать их приходилось самостоятельно. Качество здесь, естественно, никто не гарантировал, но и цены были таковы, что попытка устроить торги воспринималась, как дурной тон. Местные купцы давно научились неплохо зарабатывать на перепродаже привезенных товаров. Многие капитаны подчас были просто не способны оценить стоимость предлагаемых ими вещей, так как последние ими не приобретались, а «заимствовались».

Рядом с «Хлебной» находилась «Пустынная» часть. Одной из своих сторон она соприкасалась с дорогой, ведущей к пустыням Стигии и Шема. Отсюда и пошло название. Торговали здесь живым товаром. Это утверждение в равной степени можно было отнести и к животным, и к людям. Животные были представлены в основном курами, свиньями и верблюдами. Первые и вторые скупались местными жителями для собственного хозяйства, третьих приобретали караванщики. Лошадей в Сартосе было мало: только два загона в «Пустынной» части. Хозяевами их были двое шемитов, которые приходились друг другу братьями и люто друг друга ненавидели. Однако этот факт нисколько не мешал им договариваться о ценах, которые были просто запредельными. В той части «Пустынной», где торговали рабами, было не менее людно, чем на «Хлебной». Люди в Сартосе считались очень выгодным товаром. Большую часть рабов составляли моряки из экипажей взятых на абордаж судов. На Побережье их скупали за бесценок, а затем в Асгалуне или Кеми продавали в несколько десятков раз дороже. Пользовались спросом и симпатичные пленницы, захваченные в прибрежных деревушках Аргоса и Зингары. Наименее ходовым товаром были рабы из Черных Королевств. Работорговцы из пустынных частей Стигии, снаряжавшие сухопутные экспедиции в Дарфар, назначали за них более приемлемые цены.

Последняя пятая часть базара носила более чем говорящее название. «Магическая». Здесь Хозяева сбывали ненужные артефакты, не представляющие для окружающих особой опасности, здесь маги-самоучки предлагали свои услуги в составлении смертельных заклятий, здесь продавались и карты с сокровищами, и книги с жизнеописанием святых всех возможных религий. Лучшие магические мечи и доспехи можно было найти в этой части базара. Колдуны и ведуны рассказывали о будущем, прошлом и настоящем. Всего за один золотой предлагалось приворожить или сглазить любого человека, независимо от рода и происхождения. За два предлагалось поставить заклинание, защищающие от сглаза и приворота. Разумеется, большая часть местных торговцев была мошенниками, а товары были подделками. Хозяевам подобное положение вещей похоже нравилось, и свои товары они сбывали тайно, не привлекая к ним никакого внимания. Это было известно всем от мала до велика, а потому многие продолжали покупать совершенно бесполезные предметы, желая обнаружить подлинно ценный экземпляр. В «Магической» части базара обитало множество конфидентов, представляющих, как магические организации, так и тайные службы отдельных хайборийских государств. В толпе мошенников, обитавших на «Магической», можно было запросто затеряться, и никакое, даже самое сильное заклинание распознания не могло пробиться сквозь царивший здесь магический хаос.

Конан и двое его спутников к полудню уже миновали «Хлебную» и «Пустынную» части. На базар они отправились почти сразу после того, как выбрались из мастерской Счастливчика. Там они просидели довольно долго, выбирая, какая из карт, нарисованных в данный момент Счастливчиком наиболее полно соответствует географии их будущего путешествия. Конан со свойственным северянам прагматизмом несколько раз предлагал зингарцу попробовать нарисовать новый экземпляр, расположив сокровище так, чтобы максимально сократить путь до него. Сигурд в этом плане выражал полную солидарность с капитаном, и зингарцу стоило немалых трудов убедить пиратов в том, что он не может этого сделать. В итоге пришлось смириться с тем, что выбор ограничен лишь пятью экземплярами, изготовленными к настоящему моменту. Три из них были отметены сразу: сокровищница там располагалась на расстоянии от шести до девяти дней езды от Побережья. Две другие были лучше. На первой расстояние до цели от полосы джунглей равнялось двум дням, на второй трем, но путь пролегал сразу мимо четырех колодцев. Это и явилось решающим фактором при выборе: страдать от жажды никому не хотелось.

По пути на базар Счастливчик отловил одного из знакомых мальчишек, промышлявшего карманным воровством, и тот за десять медяков согласился найти боцмана «Вестрела» и передать ему, что капитан и первый помощник собираются отлучиться из города примерно на две седмицы. Если через месяц ни Конан, ни Сигурд в Сартосе не появится, то Зелтрану надлежит взять на себя командование. Конан заставил мальчишку два раза повторить сообщение, затем дал ему обещанные десять монет, и пообещал еще пять, если тот сегодня вечером придет к Счастливчику и передаст ему, Конану, слово в слово ответ Зелтрана. Когда парнишка убежал, Счастливчик недовольно заявил Конану, что детей нехорошо обманывать, тем более за то, что мальчишке можно доверять, он сам поручился. Конан ответил, что в их ситуации лучше перестраховаться, а деньги он отдаст, когда они добудут сокровище.

Последнее золото пиратов было спущено вчера Конаном и Сигурдом (ванир таки вернул кошель с проигранными монетами зингарцу) в таверне, а потому припасы и верблюдов покупали на деньги Счастливчика, предложившего их в благодарность за спасение своей жизни. В «Пустынной» части пираты провели немало времени, делая выбор между лошадьми и верблюдами. На верблюда ни один из северян садиться не желал, Счастливчик же напрочь отказывался платить зарвавшимся шемитам неслыханные деньги за двух паршивых кляч. Первым сдался Конан, согласившийся, что в пустыне верблюд полезнее лошади, а возможность того, что им всё-таки придется ехать за сокровищем, полностью отбрасывать было нельзя. Сигурду, через минуту поминавшему неестественное происхождение киммерийцев, зингарцев и проклятых двугорбых созданий, пришлось всё-таки смириться с выбором, сделанным капитаном.

Так в сопровождении четырех верблюдов, двух больших, для Конана с Сигурдом, и двух поменьше, одного для Счастливчика и одного вьючного, они и вошли в «Магическую» часть. Многие из местных торговцев знали Счастливчика в лицо, поэтому с предложениями ни к кому особо не приставали. Вот только совершить покупку, казавшуюся такой элементарной на первый взгляд, никак не получалось. Для воплощения в жизнь плана Конана, которым он уже успел поделиться с друзьями по пути на базар, требовались две человеческие головы со стандартными стигийскими чертами лица, засушенные. Но обыкновенных голов здесь похоже не предлагали. Только маги, мыслители и полководцы, стоившие, как приснопамятные лошади. Но это была только первая проблема.

Второй явился обычно здравомыслящий Сигурд. Первый помощник капитана держал у себя в каюте огромного попугая, который время от времени (и, как подозревала команда, не без деятельного участия, собственно, первого помощника) выбирался из клетки и летал по всему кораблю, обкладывая каждого встречного отборными ругательствами на наречии закатного Ванахейма. Сигурд в птице души не чаял, однако последнего шторма попугай не перенес и к общей радости благополучно скончался, во время качки неудачно ударившись головой об одну из стен каюты. В «Магической» же части базара взору первого помощника открылся целый ряд клеток с птицами невиданных пород, говорящих на всех языках Хайбории, да еще и понимающих, что они говорят. Огромный рыжебородый ванир, как ребенок, бегал от клетки к клетке, заводя беседу с каждым из пернатых.

— Выбирает, — со знанием дела заявил Счастливчику Конан.

— Напрасно он это, — ответил зингарец. — В них речь с помощью магии втравливают. Это они здесь и сейчас такие умные и спокойные. Без мага-анимиста они начнут меняться, и как точно никто не скажет. Известно одно: живут недолго, от силы три седмицы. Только торговцы этого никогда не признают, будут заявлять, что сдох от неправильного обращения.

Тем временем Сигурд уже затеял торги по поводу понравившейся ему птицы, представлявшей собой смесь попугая и сокола серо-синей расцветки с небольшим количеством оранжевых перьев. Торговался ванир столь яро, что запрашиваемая цена достигла ушей Конана и Счастливчика, стоявших на значительном расстоянии. Услышав сумму, Счастливчик сделал столь возмущенное лицо, что можно было предположить, что на недавних торгах лошадей ему предлагали взять задаром. Быстрым шагом он направился к ваниру, желавшему его разорить. Торговец движение это заметил, а потому, как можно скорее, согласился на предложение Сигурда и пожал северянину руку. Счастливчику не хватило нескольких мгновений. Конан, наблюдавший эту сценку издалека, от души расхохотался. Счастливчик какое-то время злобно вглядывался в довольное лицо ванира, потом выразительно сплюнул, попав торговцу на туфлю, и присоединился к веселью киммерийца. Сигурд лишь непонимающе смотрел на товарищей.

— Пошли! — крикнул ему Конан, когда наконец отсмеялся.

Пернатый уже успел перебраться из клетки на широкое плечо ванира.

— Как зовут покупку? — поинтересовался Счастливчик.

— Зелт, — ухмыльнулся Сигурд.

Конана сотряс очередной приступ смеха.

— Культ Иштар, — неожиданно произнесла птица, — восходит своими корнями к Древней Валузии.

Все, включая Сигурда, удивленно посмотрели на Зелта, но продолжать мысль тот, похоже, не собирался.

— Мне твой старый любимец больше нравился, — сказал Конан.

Сигурд лишь грустно вздохнул.

Вопрос с птицей был разрешен, а вот найти головы никак не получалось. В трофейных лавках, как и в прочих, были только отдельные части тел знаменитостей. Некоторые даже дублировались у разных торговцев. Вопрос о том, сколько рук было на правой части Сигиберта Завоевателя на долгое время увлек капитана и первого помощника «Вестрела». Конан насчитал восемь, а Сигурд только шесть. Потом отправились искать товар в лавки с магическими компонентами. Высушенных голов взрослых стигийцев, убитых примерно полгода назад, и здесь не сыскалось. Только дети и девственницы. Цены были заоблачными.

Когда и пираты, и Счастливчик было уже совсем отчаялись, они натолкнулись на лавку старика, торговавшего головами разной степени разложение и разных возрастов. Здесь было всё: от черепа младенца до только что отрубленной головы какого-то кхитайца. Стоил этот товар недорого, и выбор был достаточным, чтобы можно было не спеша подобрать нужные экземпляры. Полупопугай ванира очень заинтересовался одним из черепов, который по непонятным причинам приобрел желтый оттенок.

— Латунь? — поинтересовалась птица, ударив череп клювом, а затем выразительно посмотрев на торговца.

Старик лишь недоуменно хлопал глазами, не зная что ответить на подобное.

— Не обращайте внимания, — сказал Счастливчик, забирая покупки и укладывая их в мешок, заранее приобретенный специально для этой цели.

— Тебе лицо этого старика, — спросил Конан у Сигурда, когда они отошли подальше от лавки, — знакомым не показалось?

— Показалось, — сказал Сигурд. — Вот только, где я его видел, не вспомню.

— Я его, кстати, — добавил Счастливчик, — никогда на рынке не встречал.

— Давайте убьем его, — предложил попугай Зелт. — Ученые мужи Ахерона считали мясо старого человека, умерщвленного посредством четвертования, весьма полезным для пищеварения и мозговой деятельности. Зелт — хороший! Зелт — хороший!

— Меня пугает твоя птица, — сказал Конан, глядя, как ванир чистит перышки на шее своего нового любимца.

— Зато какое впечатление он произведет на нашего будущего приятеля, — ухмыльнулся Сигурд. — Определенно стоит отвести Зелту место в нашем плане.

Конана опасливо посмотрел на птицу, ожидая, как та отреагирует на слова ванира. Но серо-голубой попугай похоже взял за привычку говорить только тогда, когда от него этого не ждут.

— Ладно, Сет с ними! — сказал Конан. — И со стариками, и с попугаями. Мы итак потеряли больше времени, чем планировали. Нам сейчас в «Пустынную»?

— Да. Оттуда идет единственная дорого в нужную нам часть страны, — сказал Счастливчик. — Через джунгли довольно сложно строить. Если я не ошибаюсь те караваны, о которых я говорил, уже покинули Сартос. Надо спешить, если хотим догнать их до рассвета.

— На этом мы никого не догоним! — заявил Сигурд, от души хлопнув своего верблюда по одному из горбов. Животное издало звук, который ванир истолковал, как одобрение, хотя и не отмел вероятности недовольства.

Часть «Пустынной», занятой работорговцами, путники миновали молча. Однако звуков вокруг хватало. В основном это были стоны рабов и крики надсмотрщиков. Земля во многих местах пропиталась кровью и желчью. Запах стоял отвратительный. Единственным, кому нравилось происходящее вокруг, был Зелт. Он летал над клетками с рабами и что-то восторженно вопил на одном из древних языков.

— Человек, всегда должен быть свободным, — заключила птица, перейдя на стигийский, приземлившись на плече Сигурда. — Всегда и во всем. В мыслях и в бытие, в жизни и в смерти. Но оковы, что несет с собой существование не могут быть сброшены мгновенно. Человек должен постепенно двигаться от простого их осознания к обретению подлинной свободы. Как попки у кушиток хороши и как упруги грудки! Свобода, как пленит твоя близость. Мне уже тяжело дышать. Дайте Зелту рыбки! Зелт хочет рыбку! Рыбку! Рыбку!

— Он безумен, — без намека на шутку сказал Счастливчик.

— Торговец сказал, что это пройдет, — ответил Сигурд. — Ему необходимо время, чтобы привыкнуть к новой обстановке.

— Увидишь, что с ним произойдет, — мрачно сказал Счастливчик, — когда пройдет это самое время.

Когда они оставили за спиной базар да и, собственно, сам Сартос, птица немного успокоилась. Сигурд же наконец окончательно примирился с тем, что ему придется ехать на непонятном двугорбом животном, и даже начал находить в нем положительные отличия от лошади. Солнце уже прошло зенит и начало опускаться, придавая показавшимся впереди джунглям золотой оттенок. Дорога бежавшая сквозь них была довольно многолюдна. Кто-то, подобно пиратам с Счастливчиком, спешил, пытаясь нагнать ушедшие вперед караваны, кто-то двигался не торопясь. Далеко впереди, у самой границе деревьев, можно было разглядеть отряд из пяти стражников. Счастливчик объяснил, что такие патрули отвечают каждый за определенный участок дороги протяженностью в полдня пути, но разбойники всё равно довольно часто нападают на зазевавшихся путников. Из-за этого те, кто путешествуют на большие расстояния, предпочитают присоединяться к караванам, имеющим надежную охрану.

Конан пытался вызнать у Счастливчика особенности данной дороги на случай, если всё-таки придется выбирать место для самостоятельной ночевки. Сигурд тем временем о чем-то мирно беседовал со своей птицей.

* * *

Эмилио снимал небольшой домик в одном из бедняцких районов Сартоса. Деньги у него водились, но выкидывать их впустую, просто чтобы обеспечить себе чуть больше комфорта, он не считал нужным. За последнюю седмицу, проведенную им на Побережье, сюда он заглядывал всего три раза. Это случалось в те моменты, когда ему необходимо было подумать.

После визита к Рашилу, он отправился в «Морского Змея», где также арендовал комнату. Аргосцу не хотелось, чтобы слуги «лилового» узнали о его жилище. Вернее он не сомневался, что они все-таки узнают, но облегчать им работу не желал. Рано утром он проснулся и отправился искать местных мальчишек, готовых за звонкую монету последить за зингарцем и двумя северянами. К полудню он точно знал лишь то, что они держались по-прежнему вместе, а ночь провели в доме у Счастливчика. Куда они делись утром, никто сказать не мог. О таинственных убийцах совершивших вчерашнее нападение тоже было ничего не известно.

Эмилио, конечно, огорчился столь скудному количеству информации, но впадать в отчаяние не спешил. Было в городе одно место, куда стекались все слухи: ряды виночерпиев в «Хлебной» части базара. Там под навесами с кувшинами холодного вина любили пережидать полуденную жару многие горожане. А вино, как известно, обладало свойством развязывать язык. Эмилио пил и болтал наравне со всеми. Опьянения он не боялся, от местных напитков оно было недолгим, а вот в том, что на человека непьющего и задающего много вопросов непременно обратят внимание, он не сомневался. О вчерашнем происшествии в таверне говорили мало. Видимо люди четко усвоили, что в дела, хоть как-то касающиеся «лиловых», лучше не соваться.

Услышал, правда, Эмилио одну вещь, которая его заинтересовала. В последнее время погибло несколько известных людей, имена которых раньше связывали с храмом Митры, а сейчас с Черным Кругом. Все они умерли своей смертью, и никаких расследований не проводилось, но слишком уж много смертей для простого совпадения. Эмилио отметил для себя, что произошедшее вполне может быть связано с людьми, устроившими вчерашнее нападение. Не то чтобы он ставил Счастливчика в один ряд с бывшими митрианцами, просто та семерка, по его мнению, могла спокойно отправить людей на Серые Равнины так, чтобы никто не заподозрил убийство. Конечно, скорее всего это «лиловые» устранили неугодных им людей, но нельзя отметать и все другие варианты.

К полудню появились первые сведения и о Счастливчике с двумя его новыми спутниками. Эмилио стали даже известны их имена. Конан и Сигурд, капитан и первый помощник с пиратского корабля «Вестрел», прибывшего в Сартос вчера днем. Один из мальчишек сообщил ему, что черноволосый северянин передал боцману корабля, что его в течение двух седмиц в Сартосе не будет. Сюда же на «Хлебную» доставлялась вся информация о покупках, совершаемых Счастливчиком и его товарищами. После новости о приобретении верблюдов, Эмилио направился к торговцу картами, державшему лавку в «Разбойной» части базара. Денег здесь он потратил немало, зато теперь он мог спокойно попытаться понять, куда именно может направляться зингарец. На выходе из лавки его встретило известние о приобретении попугая и двух высушенных голов. Для чего эти вещи могут понадобиться Эмилио не знал, а потому решил пока о них не думать.

Со свертком карт подмышкой он спешил в свой домик. О направлении, в котором отбыл Счастливчик аргосцу сообщили, но об этом он и сам догадался, благо дорога, ведущая к пустыне, для передвижения по которой могли понадобиться верблюды, была только одна. Эмилио интересовала конечная цель путешествия этой троицы. Конечно, можно было предположить, что они отправились за золотом в ту проклятую пещеру. Но, если задуматься, то становилось ясно, что на подобное рассчитывать было просто глупо. Зингарец наверняка знает, что там гибли целые отряды и трем воинам бессмысленно надеяться на удачное завершение предприятия. Возможно ли, что они просто пытаются скрыться из города, чтобы избежать очередной встречи с убийцами? Нет. В городе, несмотря ни на что, безопасней.

Значит что-то другое. Причем в шести-семи днях пути от Сартоса, а возможно, что и ближе. Карта Побережья предлагала Эмилио пять возможных вариантов. Речь шла о поместьях, с прилегающими к ним домами ремесленников и крестьян. Все они располагались почти на самой границе с пустыней, где джунгли не столь непроходимы, а земля все еще плодородна. В каждое из них можно было попасть, если свернуть в нужном месте с дороги, идущей от “Пустынной”. Два поместья располагались вдоль дороги, ведущей в Кеми, каждое оставшееся на дорогах в какие-то из городов-государств Шема.

Эмилио вознес молитву Дэркето, что не поскупился и приобрел дорогие варианты карт, на которых помимо прочего были указаны и сведения о владельцах поместий. Одно из двух поместий, располагавшихся на дороге, ведущей в Кеми, принадлежало стареющему магу из Луксура. Если он когда-то и входил в Черный Круг, то сейчас отошел от дел. Само поместье было невелико, и от окружающих закрыто. Путники могли остановиться в таверне, расположенной за его пределами. Цены были там высокими, так как хозяин поместья людей не жаловал и предпочитал одиночество. В графе дополнительные сведения значилось, что маг вполне может продолжать свои эксперименты в колдовстве, так как в окрестностях довольно часто пропадают люди, а в джунглях встречаются непонятные животные.

Второе поместье раньше тоже принадлежало одному стигийских магов, но примерно десять лет назад его выкупил один богатый кофиец. Собственно с тех пор самого поместья и не стало. Стена была снесена, а хозяйские строения вкупе с крестьянскими лачужками составили небольшой городок. Сам владелец в поместье не показывается. Заведует всем его наместник. За десятилетие нового владычества в этом городке появилось три постоялых двора с разным уровнем цен. Можно было найти оружейную лавку, торговцев верблюдами и лошадьми. За небольшую плату предлагалось нанять проводника через пустыню. Здесь Эмилио бывал уже дважды.

Третье поместье было самым новым из всех. Его возраст составлял около пятидесяти лет. Тем не менее, за это время здесь сменилось целых семеро владельцев. Последний из них вступил в свои права полгода назад. Все семеро оказались приверженцами разных религий, а потому возводили храмы каждый своему божеству. Два из них в последствии снесли. Как и в предыдущем поместье, здесь хозяйские дома не были отделены стеной от остальных строений. Постоялых дворов было два. Торговля здесь была развита не сильно, но составитель карты, вернее какой-то из её поздних владельцев, наносивших те самые пометки, с которыми знакомился Эмилио, отметил что и коня, и меч при желании приобрести можно. В дополнительных сведениях говорилось, что последнего из хозяев поместья никто и никогда не видел. Кто-то утверждает, что у него не хватает одной из конечностей, кто-то считает его карликом или уродцем. Точно известно лишь то, что он сказочно богат.

Четвертое, напротив, было самым древним. До такой степени, что никто даже не знал, когда заложили первый камень. Говорили, что около десяти столетий назад. Это было единственное из поместий, к которому не прилегали строения бедняков. Собственно, это был замок со рвом и крепостными стенами, стоящий в одиночестве посреди джунглей. О владельцах не было известно ничего, внутрь поместья никого не пускали. Составитель заметок предполагал, что там находится отделение секретной службы одного из государств Восхода. На основании чего он сделал такой вывод, не говорилось.

Последнее поместье располагалось на дороге в Асгалун и находилось в собственности этого города. Здесь проходили проверку, вооруженные отряды, направлявшиеся в Шем. Часть товаров, уже на этом этапе пути облагалась налогом. В основном это касалось вещей, продаваемых с пиратских судов, чья дешевизна могла плохо сказаться на экономике Асгалуна. Поместье это было самым крупным из всех пяти. Отличительных особенностей было две. Во-первых, здесь как нигде было много стражи. А во-вторых, несмотря на это количество охранников, неизвестные злоумышленники минимум два раза в год устраивали пожары на местных складах. В заметках говорилось, что это почти наверняка дело рук стигийцев, которым не нравится иметь форпост Шема на своей территории. Эмилио также вспомнил, что один из убитых митрианцев, о котором говорили на базаре сегодня, жил именно в этом поместье. Возможно, что просто совпадение, а возможно и нет.

На улице уже начинало темнеть, и Эмилио был вынужден поторопиться. Он собрал в дорогу необходимые вещи, вышел на улицу и направился к таверне. В «Морском Змее» его ждал давным-давно приобретенный жеребец. Аргосец порадовался тому, что ему удалось сохранить хорошие отношения с «лиловыми», иначе сейчас у него было бы куда больше трудностей. По пути он прикидывал возможные варианты действий. Возможностью того, что целью зингарца и северян является четвертое поместье, он пренебрег, как несостоятельной. Зачем им могла понадобиться эта неприступная цитадель, он даже представить не мог. К первому и третьему варианту он отнесся, как к равновероятным. И то, и другое место казались подходящими для такого человека, как Счастливчик. Пятый вариант он бы не принял в расчет, если бы не убитый митрианец, но даже с учетом этого факта он сомневался, что это поместье может быть целью путешествия той троицы. Второй вариант был самым вероятным. Покупка верблюдов говорила либо об отсутствии достаточного количества денег, либо о желании посетить пустыню. А до неё легче всего было добраться, воспользовавшись дорогой на Кеми. К тому же кофийское поместье самое густонаселенное.

До «Морского Змея» он добрался, когда солнце уже на половину скрылось за горизонтом. Скакун Эмилио был местной, не очень быстроногой породы, но всё же у него было преимущество в скорости перед верблюдами. Мысль о том, что придется скакать через джунгли ночью, Эмилио не радовала, но он должен был успеть нагнать Счастливчика и пиратов и незаметно проскользнуть мимо них до того, как они догонят ушедшие вперед караваны. Если они присоединятся к одному из них, то он будет точно знать, в какое из поместий они направляются. Если же нет, то отбросит два ненужных варианта. Эмилио считал, что он просто обязан прибыть на место назначения первым. Тогда у него будет достаточно времени на подготовку и сбор информации. Прикончить Счастливчика аргосцу очень хотелось, но раскрыть, связанную с ним тайну он жаждал не меньше. Тем более, как он подозревал, Рашил ради неё наверняка раскошелится на очень крупную сумму. Надо только заранее придумать, как сторговаться с ним без опасности для собственной жизни.

* * *

На закате они вновь собрались в каюте «Блистающего», которая на этот раз уже была преображенной. Седьмого стула не было. Настроение у собравшихся было разным: от безразличной отрешенности до готовности хоть сейчас идти убивать во имя Митры. Когда все расселись, Белый поднял руку, привлекая к себе внимание и требуя тишины.

— Мы закончили приготовления, — сказал он, кивая головой в сторону Коричневого. — Надеюсь, что вы хорошо отдохнули. Есть у кого-нибудь пожелания? Если нет, то давайте начнем.

— Я хотел бы сохранить свой облик, — непривычно тихо произнес Синий.

— Опять? — переспросил Белый. — Учти, однажды доиграешься.

— Здесь нет никого, кто мог бы меня узнать, — настаивал Синий. — Мне намного привычней работать, когда я точно знаю, как именно выглядит моё лицо. Я же имею право на эту просьбу.

— А я имею право её отклонить, — сказал Белый, но после паузы добавил. — Но в данной ситуации я думаю, что она разумна. Принимается. Кто-нибудь еще?

Молчание.

— Тогда начнем, — сказал Белый. Потом негромко спросил у Коричневого. — Справишься?

— Да, — ответил тот и сделал знак остальным, чтобы они поднимались.

Когда все встали, он начал негромко петь. Гласные буквы маг сначала очень сильно растягивал. Затем неожиданно стал произносить заклинание так быстро, словно это была скороговорка. Начинал он пение, используя современные аквилонские и немедийские слова, правда, чередуя их без видимого смысла, затем немедийские выражения начали постепенно исчезать, а заменяли их староаквилонские. Когда отдельные слова уже стало невозможно различить, Коричневый начал совершать пассы руками, постепенно ускоряя и усложняя движения. Дождавшись нужных слов, Белый достал из-за спины сосуд с ярко-красной жидкостью, откупорил его и начал ронять по капле на разные части стола до тех пор, пока сосуд не опустел. Когда это произошло, он присоединился к пению. Жидкость начала испаряться, образовав над столом столб непонятного газа розового цвета. Через какое-то время он стал очень плотным на вид.

Тогда Красный опустил в него сложенные ладони, как если бы хотел зачерпнуть воды. Часть газа осталась клубиться у него в руках, и он опрокинул его себе на голову. Опадая вниз, тот менял облик митрианца. Волосы с его головы исчезли. Появились длинные черные усы. Он стал приземистей и шире в плечах. Одет он был, как пират с Барахас: красная косынка на голове, красно-белая полосатая рубаха, широкие штаны, кожаные сандалии.

Затем каждый из присутствующих в каюте повторил действия своего товарища. Желтый стал похож на купца из Шема. Длинные пшеничные волосы стали жестче, короче и поменяли окрас на иссиня-черный. Новая одежда была слишком теплой для Побережья, но полностью соответствовала стандартам, принятым в Асгалуне. Тем не менее в ней по-прежнему преобладал желтый цвет. Гигантские размеры митрианца остались неизменными.

Зеленый был теперь одет, как моряк. Его новое лицо, когда-то казавшееся привлекательным, теперь украшал огромный уродливый шрам. В каждом ухе появилось по три серьги, одна из которых была золотой. Полосы на рубахе были зелеными. Новый облик его был похож на новый облик Красного, только Зеленый был старше: волосы его уже затронула седина.

Черты лица Синего остались прежними. Выглядел он, как довольно богатый выходец из стран Заката. Множество удобных легких тканей, из которых была сшита его одежда, позволяли ему не обращать особого внимания на царившую вокруг жару. Лысую голову украшала шикарная синяя треуголка.

С Коричневым произошли самые большие изменения. Он невероятно постарел, стал ужасно худ и высок. Голова была обрита, как и положено было жрецу Сета, чей облик он принял. Единственное, что осталось неизменным это выдающийся вперед подбородок. Коричневых деталей в его одежде не было, но кожа его стала столь смугла, что можно было подумать будто именно она и была призвана компенсировать этот недостаток.

Белый, как и Синий, был одет в закатные одежды. Единственный из присутствующий, он помолодел. На вид ему было не больше семнадцати лет. Все детали его туалета были на редкость щегольскими. На лицо было нанесено множество косметики, должной сгладить недостатки, коих было немало.

Когда внешность каждого из митрианцев претерпела изменения, они спокойно расселись на свои места и стали ждать, пока опадет вызванный заклятьем столб газа. Тот делал это постепенно, словно издеваясь над людьми, но все же был вынужден склониться перед неумолимым потоком времени.

— Все довольны? — ухмыляясь, спросил одетый в белую рубаху с золотой вышивкой юнец.

— Вполне, — сказал Синий, окидывая Красного насмешливым взглядом.

— Тогда будьте добры послушать, что мы будем делать дальше, — продолжил Белый. — По прибытии на место, а я надеюсь оказаться там раньше наших друзей, мы будем действовать следующим образом. Привычных пар на этот раз не будет, ваши таланты лучше использовать по иному. Красный будет работать с Зеленым, Желтый и Коричневый по одиночке, а я вместе с Синим. Теперь детали.

* * *

Ночевка прошла на удивление спокойно. Как не гнали Конан, Сигурд и Счастливчик бедных верблюдов, нагнать караван им так и не удалось. Дежурили ночью по очереди киммериец и ванир, решив, что от бодрствующего Счастливчика в случае опасности толку будет не очень много. Тот такому решению и противиться не стал.

С рассветом трое друзей двинулись в путь. Джунгли, после ночного общения с ними, на утро особенно страшными не казались. Вдоль дороги время от времени попадались затушенные костры других путников, вынужденных ночевать вне каравана.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы назойливо напекать спину, Конан углядел впереди место стоянки одного из караванов. Был ли это тот, который направлялся в нужное им поместье, Счастливчик сказать не мог, так как не знал какой из двух вышел из Сартоса первым.

По расчетам киммерийца догнать караван они должны были уже к полудню. Даже, если это и окажется другой, то в том, что вскоре они нагонят и следующий, Конан не сомневался. Как оказалось, был он совершенно прав, и вскоре перед их глазам предстал арьергард охраны.

— Кто такие? — поинтересовался один из воинов, когда путники приблизились к каравану. Оставшиеся шесть стражей недвусмысленно положили руки на эфесы своих сабель.

— Путешественники, — ответил киммериец. — Хотели узнать, ваш ли караван направляется в Эрук?

— Да, но только до переправы, — ответил охранник. Говорил он на неплохом стигийском, но акцент центральных земель Шема уловить можно было. — Грузим товары на паром и снова в Сартос. Так что, если желаете присоединиться, помните: на Стиксе будете предоставлены сами себе.

— Нас это вполне устроит, — сказал Конан. — В какую часть каравана нам двигаться?

— Сначала деньги, — усмехнулся охранник и хлопнул рукой по кошелю, висевшему у него на поясе.

— Сколько? — недовольным тоном поинтересовался Конан. В том, что еще и у гостевых повозок с них возьмут плату за ночлег, он не сомневался.

— Две серебряные монеты за всех, — сказал охранник.

— Заплати им, — сказал Конан Счастливчику.

Зингарец скорчил недовольную физиономию, но всё-таки спорить не стал, и деньги из его рук перекачивали в руки караванщиков.

— Ладно, это стоит того, — сказал Сигурд, когда семеро воинов остались далеко позади, — чтобы можно было спокойно провести ночь.

— Да и безопаснее оно намного, — добавил Конан. — Мне ничуть не улыбается встретить наших знакомых из таверны, когда никого не будет поблизости.

Караван этот, как впрочем и любой другой, издавал невероятное количество шума. В единый неделимый на отдельные фрагменты звук сливались стоны рабов, ругань погонщиков, всевозможное мычание и кудахтанье домашней скотины и непрекращающиеся даже в дороге торговые споры. Путниками стоило немалых усилий найти три крытые повозки, предназначенные для перевозки пассажиров. В них ехали женщины и дети, а также все те, у кого не хватило денег на лошадь, верблюда или хотя бы на мула. Ночью, когда караван останавливался, из повозок доставались шатры, в которых путешественники могли комфортно провести ночь. За подобное удовольствие, разумеется, приходилось платить. На этот раз цена составила по серебряной монете с человека.

Счастливчик почти сразу же перебрался в повозку, сославшись на то, что провести полдень в тени намного приятнее. Конан и Сигурд предпочли перетерпеть жару, решив, что ехать среди женщин и детей недостойно северян.

— В Эрук собрались? — спросил пиратов один немногих людей, подобно им не пожелавший укрыться от солнца.

Конан бросил на путника взгляд. Стигиец, довольно молодой. Одет, как купец средней руки: вещей ярких много, только подобраны они на редкость безвкусно. Лицо у путника было довольно красивое, с тонкими чертами лица и большими умными глазами.

— Да. Вот только в поместье Бирафир на пару дней остановимся, — ответил Конан, и после небольшой паузы многозначительно добавил. — Дела.

— Торгуете чем-нибудь? — спросил стигиец. — Наверное, винами. Я угадал? Едете договариваться о поставке товара?

— Ха! Да вы не промах! — воскликнул ванир. — Сразу поняли в чем дело. Мы с моим другом уже лет шесть занимаемся поставкой лучших аргосских вин в города Побережья. Как раз только что доставили партию в Сартос.

— А сейчас пытаетесь наладить новые торговые контакты? — поинтересовался стигиец.

— Вы же слышали о том, что произошло в Сартосе? — сказал Конан. — Из-за этого проклятого магического кризиса пострадал один из наших лучших покупателей. И мы вынуждены заниматься поиском новых. Говорят, граф Бирафир является большим ценителем вин.

— О! О графе Бирафир много чего говорят, — сказал стигиец.

— Может, пойдем в тень и обсудим, — предложил Сигурд, — что говорят о графе Бирафир за бокалом одного из наших вин.

— Почему бы и нет! — сказал стигиец. — Только не в одну из этих повозок. Даже отсюда я чувствую исходящие от них миазмы. Впереди есть прекрасный шатер, принадлежащий одному моему другу, который сейчас отдыхает еще у одного моего друга. В общем, нас там никто не побеспокоит.

— Замечательно! — сказал Конан, и направил своего верблюда вслед за двинувшимся вперед стигийцем.

Сигурд ненадолго задержался, чтобы передать Зелта на хранение Счастливчику и взять с собой пару бутылок вина получше.

— Что-то случилось? — спросил зингарец.

— Похоже кое-кто хочет поделиться с нами информацией, — сказал ванир. — Если случится что-нибудь странное, отпусти Зелта: он сумеет найти нас с Конаном.

— Осторожнее там, — предупредил Счастливчик, забирая птицу.

— Ладно, — сказал Сигурд и послал верблюда в направлении удаляющейся фигуры капитана.

Когда Сигурд нагнал капитана и стигийца, те уже отдали своих верблюдов одному из слуг и перебирались в фургон, украшенный подобно одежде их нового знакомого, пышно и совершенно несуразно. Сигурд последовал их примеру.

Внутри было достаточно прохладно, что наводило на мысли о магии, хотя в Сартосе и его окрестностях это могло ровным счетом ничего не значить. Капитан и стигийский купец сидели за небольшим резным столиком, полностью заполненным чашами с различными фруктами. Сигурд умело забрался в фургон, умудрившись по пути не выронить ни одну из бутылок.

— А вот и вино! — воскликнул купец, радостно всплеснув руками.

Конан принял у Сигурда бутыль, вскрыл её ножом, лежавшим на столике, и начал разливать напиток по кубкам, которые достал откуда-то из-за спины стигиец.

— Чудесное вино, — сказал купец, небольшими глотками уничтожая напиток. — Вы его собираетесь продавать в Бирафере?

— Да. Правда, замечательный букет? — с видом знатока спросил Конан. — Помимо этого сорта у нас есть еще два других, но это лучшее.

Сигурд с огромным трудом сдержал усмешку. В Сартосе они действительно купили себе немного вина. Две очень дорогие бутылки розового аргоского на случай, если понадобится произвести на кого-нибудь впечатление (вот он и настал!). Остальное же было, мягко говоря, для сугубо личного пользования на случай беспросветного горя и полного отсутствия денег.

— Превосходно! Во истину, превосходно, уж поверьте мне, — сказал стигиец. — Только вот боюсь, что в Бирафире не найдется человека, способного по достоинству оценить ваше вино.

— Это было бы более, чем печально, — сказал Сигурд. — Что же заставляет вас так думать?

— По большей части слухи, что ходят об этом месте, — ответил купец, — и о его хозяине. Вы ведь слышали историю о ста храмах Бирафира? На самом деле их там не более восьми. Официальных. Множество мелких учений возникает и преображается в нечто новое там практически ежедневно. Кто-то практикует человеческие жертвоприношения, кто-то темную магию. Культ Сета Бирафирского или, скажем, Иштар Бирафирской в корне отличаются от основных течений. И многие жрецы ограничивают своих последователей и аколитов в некоторых благах мирских, в том числе и вине, даже в столь замечательном, как ваше. Может лучше поискать какое-нибудь другое место для поиска покупателя? Или вы знаете какого-нибудь конкретного человека в Бирафире, которому намерены предложить заключить с вами договор?

— Собираетесь перехватить нашего покупателя? — усмехнулся Конан.

— Что вы, что вы! — начал яростно отрицать молодой стигиец. — Наоборот, надеюсь помочь вам. Советом. Все купцы братья и должны помогать друг другу.

Сигурд не выдержал и рассмеялся.

— Конечно, когда речь не идет о пересечении интересов, — поправился стигиец. — Но это ведь не наш случай?

— Разумеется нет, уважаемый, — сказал Конан. — Мы хотим договориться с хозяином этого места, графом Бирафиром.

— Ах так! — стигиец казался искренне удивленным. — А вас не смущает тот факт, что никто и никогда его ни видел? Я слышал, что даже “лиловые” ничего о нем не знают.

— До нас дошел слух, что он показывался в Сартосе, — сказал Сигурд. — Примерно полгода назад. О нем говорили, как о человеке богатом. И щедром.

— Слухи! Не более, — опроверг информацию стигиец. — Я был в это время на Побережье, никак не мог избавиться от груза фиг. В Сартосе видели только его людей, вернее тех, кто назвался его людьми. Платили они и впрямь щедро. Жили, как и я, в “Морском Змее”. Только седмицы через две они пропали куда-то и больше о них никто ничего не слышал.

— Даже, если это и не люди Бирафира, — сказал Сигурд, — то того факта, что в это же время граф приобрел поместье, вы ведь не станете отрицать. А на это деньги требуются немалые.

Конан тем временем открывал уже второе аргосское розовое.

— Стану. Немножко, — нехорошо улыбаясь, сказал стигиец. После той первой чаши он до вина больше не дотрагивался. — Когда Бирафир покупал свое нынешнее поместье, его прежний хозяин находился при смерти. Говорят, что граф заплатил лекарством, а отнюдь не деньгами. Темная история. Этот прежний владелец был верным последователем культа Сета, и в доставшемся ему от брата поместье попытался навести порядок. Травил мелкие культы, казнил жрецов противных ему течений, и немудрено, что это нелегкое занятие столь быстро исчерпало его силы, и до царства Нергала ему оставалось сделать всего пару шагов.

Стигиец ненадолго замолчал, запустил руку в густую шевелюру, а потом потянулся за кубком, предусмотрительно наполненным Конаном.

— Самое интересное, — продолжил стигиец, — что в недолгой истории этого поместья уже были люди, подобные предшественнику Бирафира. Они тоже пытались разрушить этот религиозный гадюшник, но все неизменно плохо кончали. И делали это очень скоро.

— К чему вы ведете? — спросил Конан. Что хочет сказать стигиец, он давно уже понял, но ему хотелось всё-таки до конца выслушать собеседника.

— Возможно, графа Бирафира не существует, — сказал стигиец. — Ни графа, ни его легендарных богатств. Возможно, что бирафирцы, хотя правильнее их будет называть лероссцы по имени предыдущих владельцев, устроили заговор с целью захвата власти. А сам граф Бирафир не более, чем призрачная фигура, которая никогда и не существовала. Как иначе объяснить, что его никто и никогда и не видел?

— Может он действительно урод, как говорят люди? — предположил Сигурд.

— Который может излечить человека от смертельной болезни, — продолжил мысль стигиец, — а от своего недуга избавиться не в состоянии. Может быть. Только вот я в это не верю.

— Значит, предложим наше вино, — самоуверенно заявил Конан, — кому-нибудь из приближенных этого призрака. Или у вас есть более заманчивые предложения?

— Нет. Откуда? — сказал купец. — Впрочем и ваша идея не столь плоха.

В этот миг повозка подпрыгнула на кочке, и стигиец пролил вино себе на рубаху.

— Сет! — выругался купец. — Теперь лиловое пятно останется. Как не кстати! Да, прошу извинить меня, что я вас так задержал. Ваш друг, наверное, уже беспокоится. Удачной торговли!

— Благодарим! — в один голос ответили Сигурд с Конаном.

Стоило им выпрыгнуть из фургона, как слуги купца подвели пиратам оставленных им на попечение верблюдов. Ничуть немедля северяне забрались на животных, и направились к гостевым повозкам, стараясь как можно быстрее оказаться подальше от гостеприимного купца.

Около повозки, в которой отдыхал Счастливчик, собралось немало караванщиков: как охранников, так и купцов. Но к тому моменту, когда Конан и Сигурд оказались на месте, они все уже расходились. Впрочем, несчастный вид оставленного в одиночестве зингарца хороших новостей не сулил.

— У нас больше нет денег, — обрадовал он друзей. — Совсем. Твоя птица, Сигурд, сбежала. Как выяснилась, направилась она в голову каравана, где находились предназначенные для продажи лошади. Твой полоумный попугай убил одну из них, и вдобавок догадался, гад, вернуться сюда. Вместе с ним пришли и те люди, которых вы сейчас встретили, и потребовали плату за лошадь. Взяли все наши деньги и еще недовольны остались. На предложение взять с собой еще и попугая не согласились.

— У нас новости не лучше, — сказал Конан, велев Счастливчику вылезать из фургона, где разговор могли подслушать, и перебираться на верблюда.

Когда трое друзей отъехали на расстояние, достаточное для того, чтобы не бояться быть услышанными, Сигурд начал рассказ о разговоре со стигийским купцом.

— Мы только что имели беседу с одним из «лиловых», — сказал он. — А может с человеком, который хочет выдать себя за «лилового». Он предостерег нас от поездки в Бирафир. При том, дав понять, что о нашем плане догадывается. Настроен вроде был благожелательно, правда, имени своего не назвал.

— Счастливчик, ты видел графа Бирафира, — спросил Конан, — когда он приезжал в Сартос, чтобы отблагодарить тебя? Его кто-нибудь вообще тогда видел?

— Нет. Только его людей, — ответил зингарец. — Но я думал, что это не имеет значения.

— Похоже, что имеет, — сказал Сигурд.

— И немалое, — добавил киммериец.

— Бирафир! — воскликнул Зелт. — Бирафир! Культ проклятый жрецами Кхарии. Бирафир-бессмертный! Бирафир-вечный! Тот что был и будет! Бирафир!

— Проклятая птица! — прорычал киммериец и попытался ударить попугая задней стороной ладони, но тот ловко избежал этого подлого покушения на своё здоровье и перепархнул на противоположное от Конана плечо Сигурда. — И без тебя настроение хуже некуда. Надеюсь, что хоть с новостями на сегодня покончено.

По лицам спутников капитана «Вестрела» было понятно, что они полностью согласны с озвученной точкой зрения.

* * *

Эмилио стоял на коленях. Голова его была опущена. Из-за этого длинные волосы постоянно попадали в глаза, и ему приходилось отодвигать их рукой назад. Тщательно подбирая слова, он возносил молитву своей богине.

Храм Дэркето в поместье в Бирафир был одним из самых первых строений, которое видит путник, прибывший со стороны Побережья. Это было одно из самых высоких зданий в Бирафире. И одно из самых красивых. Наибольший интерес вызывали фрески из разноцветной слюды, на которых были изображены девушки, предававшиеся всевозможным любовным утехам. Эмилио к своему стыду даже признал, что кое-что из увиденного он даже вообразить себе до этого дня не мог.

Желание вознести молитву своей богине было совершенно импульсивным. Свою благодарность Дэркето он обычно выражал простым упоминанием её имени, ну и тем, что иногда проводил ночи кабацкими девицами, которые, вроде как, тоже считались жрицами богини. Однако в последнее время удача стала ему сопутствовать слишком уж часто, и чтобы её не отбивать, он решил пожертвовать квадрансом своего времени и парой-тройкой серебряных монет.

Служба во имя Дэркето, как выяснилось, коренным образом отличалась от поклонения другим богам. Когда Эмилио вошел в двери храма, его взяла под руку хорошенькая темноволосая девушка и начала рассказывать о том, что ему предстоит совершить внутри. Сначала Эмилио показалось, что всё очень даже просто. Когда он войдет в основное помещение храма, то в противоположном конце увидит статую богини. Он должен опуститься на колени и начать созерцать красоту Деркето, а потом глядя в пол в молитве описать все прелести богини, расписать красоту тела её, величину желания, что охватывает каждого при виде её, ну и прочее. Затем надлежит снова поднять взор на богиню, и попытаться увидеть что-то новое, что не сумел он заметить сразу, ну и, конечно же, рассказать об этом в следующей молитве. И так далее. Чем больше, тем лучше. Богиня отблагодарит. Правда есть одна мелочь: нельзя ни что отвлекаться. Ни в коем случае, иначе богиня обидится.

Когда девушка отодвинула штору, закрывавшую вход, аргосец подумал, что вряд ли можно назвать увиденные препятствия мелочью. Еще он понял, почему внутри, кроме него, только два паломника. Мало, кто захочет навлечь на себя гнев богини. Разве что, как он, по незнанию. Помимо статуи пред его взором предстали два десятка соблазнительнейших девиц, у которых из одежды были только венки на головах (точно такой же красовался и на статуе). Чтобы отвлечь от молитвы двух предшественников аргосца, они разыгрывали перед ними представление, некоторые детали которого были явно почерпнуты из фресок снаружи. Мысль о том, что надо возносить хвалу какой-то каменюке, пусть и олицетворяющей богиню, когда вокруг творится подобное, казалась Эмилио сродни бреду.

Тем временем один из молящихся не смог больше просто наблюдать за девушками, его соблазняющими, и набросился на одну из них, желая принять самое непосредственное участие в творящихся игрищах. Жрицы Дэркето к такому повороту событий оказались готовы, за несколько мгновений доведя мужчину до экстаза. Вскоре ясность мысли вернулась к нему, и он осознал, что нарушил запрет, а значит в храме ему больше делать нечего. Кинув последний взгляд на статую богини он направился к выходу. На первом шаге, его лицо было лицом крепкого тридцатилетнего мужчины. Сделав второй, он постарел лет на пять, но не заметил этого и по-прежнему шел вперед. После третьего шага лицо украсили старческие морщины, глаза утратили прежний блеск. На четвертом его волосы стали пепельно-седыми. Так с каждым шагом он становился всё старше и старше. Казалось, он понял, что происходит но уже не мог остановиться и продолжал двигаться вперед. Эмилио был настолько загипнотизирован этим зрелищем, что лишь в самый последний момент успел отскочить с пути несчастного. Когда рука того дотронулась до шторы, чтобы её отодвинуть, тело, не выдержавшее груза лет, рассыпалось прахом. Дэркето была очень ревнива.

С этого момента жрицы для аргосца существовать перестали. Когда это требовалось, Эмилио мог спокойно подчинить плоть велению разума. Мысль о собственной смерти пугала, однако не стоило забывать, что раз богиня быстра на наказания, то возможно, что она и за наградой не постоит.

Эмилио шесть раз поднимал взгляд на статую Дэркето и находил всё новые и новые прелести у каменного изваяния. Когда последняя хвалебная молитва подошла к концу, он решил, что пора убираться из проклятого храма. Но мысль о возможности скорой смерти вернулась и давила сильнее и сильнее, не позволяя спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Начали раздражать самые простые вещи: волосы, что лезли в глаза, луч солнца, напекающий правое плечо, крики ребятни, доносящиеся с улицы. Аргосец понимал, что нужно просто встать и выйти, но боязнь того, что он был недостаточно почтителен, что речи его были неубедительны и что в храме он вообще первый раз в жизни, а значит возможно, что и он подобно тому бедняге рассыплется прахом у той красной шторки, крепко сковывала его по рукам и ногам.

— Встань, возлюбленный богини, — обратилась к Эмилио одна из жриц, невысокая светловолосая бритунийка, незаметно подошедшая к нему со спины.

Аргосец даже не подал виду, что услышал её слова. Интересно, они всех здесь “возлюбленными” называют или только особо отличившихся? Решили погубить не делом, так словом. Ничего у них выйдет!

— Встань, прошу тебя, — настаивала девушка. — Иначе богиня обидится.

Эмилио подумал, что уже совсем нечестно! Что было делать дальше, совсем непонятно. Чтобы он ни сделал, у Дэркето есть полное право его прикончить.

Жрице его сомнения видимо надоели, и она с немалой силой, которой Эмилио даже в его нынешнем состоянии успел подивиться, тряхнула наемника за плечо. Тот сначала на это никак не отреагировал. Однако через несколько мгновений встал, встряхнулся и бодрым шагом направился к выходу, отвешивая встречным девушкам улыбки. Богине Эмилио послал напоследок пару воздушных поцелуев.

Выйдя из храма и обнаружив себя в полном здравии, Эмилио от души расхохотался. Теперь он понимал, что чувствует осужденный, идя на эшафот. Чувство полной свободы и уверенности в своем будущем. Мысль о том, что, если бы он погиб, то погиб бы довольно красиво, смело приняв свою участь, грела аргосцу душу и заставляла гордиться собой.

Что делать дальше Эмилио не знал. Заниматься делами в таком состоянии было просто глупо. Сейчас он был ни чем не лучше пьяного.

— А почему бы собственно ненапиться, парень, — сказал Эмилио сам себе. — Кувшин розового офирского я уж точно заслужил. Надо же! Выбрался живым из такого места!

Оставалось только выяснить где находится таверна. Этим вопросом аргосец и принялся досаждать мирным гражданам Бирафира. Те, видя, что молодой человек немного не в себе, удовлетворять его любопытство не спешили. Просветил в итоге наемника один из слепых, побиравшихся у храма Иштар Бирафирской. Таверна стояла практически по соседству с домом графа Бирафир, что Эмилио более чем устраивало, и он, не медля ни мгновения, отправился уменьшать запасы её винных погребов.

* * *

Таверна “Бирафир” была заполнена только на половину. Солнечный диск лишь недавно миновал точку на небе, отмечающую половину его пути, и местные жители еще и не помышляли о прекращении своих дневных трудов. Так что посетителями были в основном заезжие купцы да наемники. Попадались среди них и моряки. Потому Красный и Зеленый, сидевшие за столиком неподалёку от двери, вполне гармонично вписывались в общую картину. Двоё пиратов прибывших из Сартоса заработать денег за то время, пока маги разбираются с созданным ими штормом. Вот только работы в поместье не оказалось, и они вынуждены пропивать последние денежки. Самая обычная картина.

Пили служители Митры охлажденное вино местного выдела. Если Красный не пытался скрыть своего отношения к «этому пойлу», то Зеленый просто наслаждался тем, что ему даровано в данный момент времени. Разговаривали они между собой довольно громко, не боясь быть услышанными. Ушей остальных посетителей слова, произнесенные ими, не достигали. Одно из самых полезных боевых заклятий иногда использовалось и в обычной жизни.

— Как думаешь, — поинтересовался Красный у своего собеседника, — дойдут они до нас или нет?

— Пожалуй, нет, — сказал Зеленый. — Мы всё-таки второй рубеж. Белый и Синий должны встретить зингарца у храмов. Там он и останется.

— Только, если Белый не сочтет ситуацию слишком опасной, — сказал Красный, покручивая ус, видимо, пытаясь привыкнуть к появлению растительности на своем лице. — Или наш дорогой Синий выкинет какую-нибудь глупость.

Зеленый вздохнул, с сомнением посмотрел на кувшин с вином, который за квадранс их нахождения в таверне он практически полностью осушил, и всё-таки в очередной раз к нему приложился.

— А я хочу, чтобы они до нас дошли, — сурово заявил он, хлопнув рукой по столу. — Хочу сам прикончить этого ублюдка, из-за которого погиб Серебряный.

— Успокойся, ты, — произнес Красный, нехорошо посмотрев на приятеля. — Ты с такими идеями нас всех до Серых Равнин доведешь.

Зеленый наклонил голову, запустив руку в волосы, и какое-то время сидел молча.

— Знаешь, что мне кажется? — произнес он в конце концов. — До того, как мы убьем этого Счастливчика, наш отряд на два-три человека сократится точно. Поверь, бывал я уже в таких переделках. Видимой опасности никакой, но всё идет наперекосяк.

— И тогда тоже выбирали добровольца? — спросил Красный.

— Да. На моем веку так было четырежды, еще трижды кидали жребий — ответил Зеленый и вздохнув добавил. — Но это не были мои друзья.

Красный молча продолжал теребить ус.

— Хотя странно, что он не сделал этот выбор раньше, — продолжил Зеленый. — Серебряный ненавидел то, что мы делаем. Он был совсем другим. Совсем.

— А кто он? — спросил Красный, наплевав на запрет разговоров о жизни вне Кольца Кинжалов. — Он ведь появился в отряде после тебя?

— Ты точно хочешь это знать? — с некоторой грустью в голосе спросил Зеленый.

Красный кивнул.

— Ладно слушай, — согласился Зеленый. — Это было триста с небольшим лет назад. На восходной границе Аквилонии свирепствовала чума. Никто не знал, откуда пришла болезнь. Она уносила на Серые Равнины всё больше и больше людей. Лекари, жрецы и маги ничего не могли поделать. В одном только Шамаре погибло две трети населения. Сёла вымирали целиком. Однако, в итоге одному из магов повезло разобраться, в чем было дело. Болезнь по непонятной причине не трогала его. В сотне попадался лишь один такой человек. Говорили, что их бережет Митра. Чушь! Самые обыкновенные люди… Одним словом этот маг пробыл в окрестностях Шамара достаточно, чтобы почувствовать мощное, однако невероятно грамотно завуалированное заклятья. Последнее, что он в своей жизни почувствовал. Но в гибели своей он виноват сам. Не стоило ему соваться в то село, где он рассчитывал найти мага, сотворившего болезнь. Герой выискался. Хорошо, что хоть успел сказать начальнику городской стражи, куда он направляется. Чума же разрасталась с невероятной скоростью, причем к нашему несчастью она перекинулась и на Немедию. Тогдашний их король, Коэн, сгори он в Нергаловом пламени, был болван редкостный. Поставить грамотный заслон перед болезнью он не сумел, а вот собрать армию и повести её на соседа, чуму принесшего, оказался в состоянии. Видите ли, это мы так военную мощь Немедии подорвать хотим, что даже своих людей нам для этого не жалко, и чуму наши маги сами создали. Болван! Аквилония тоже выдвинула войско к Шамару. Происходящее напоминало бред. Латерана, наша тайная служба, попыталась тогда сотворить в Немедии переворот, передав власть старшему сыну короля, который противился войне. Быстро сделать это у них не получилось, так что когда мы прибыли в Шамар, здесь царил полный хаос.

Отхлебнув вина, Зеленый продолжил.

— Нас обеспечили амулетами, которые должны были защитить нас от чумы. Только в них никто не верил. Правильно, как выяснилось. Двое из отряда заболели и умерли еще до того, как мы достигли той деревеньки, в который скрывался маг. Только чумы мы тогда и боялись. Никому в голову не приходило, что мы не сможем с магом справиться. Мы слуги Мирты, облеченные его милостью. Мы, отправившие на Серые Равнины стольких служителей Тьмы, что примись в Немедийской Академии наук составить их список, со счету бы сбились. Мы — Кольцо Кинжалов Митры! Только произошло всё совсем не так, как мы рассчитывали. В деревне всё ходуном ходить начало, только мы там появились. Бревна, топоры, вилы — чего только в нас не летело. Трупики скотинки разной на рога посадить норовили. Сначала мы даже посмеялись над всем этим и спокойно шли к дому, где маг засел. Через нашу защиту такой мелочевке было не пробиться. Нас пятеро, а он один. Казалось, что всё предрешено. Но, когда до нужного дома шагов десять было, от нашей магии вдруг и следа не осталось. Исчезла вся защита в один миг. Коричневого тогдашнего сразу доской зашибло. Один из наших к магу в дом полез. Что с ним стало, так и не знаю. Ну а я, Белый наш, и Желтый к выходу из деревни, что было сил побежали. Желтый, правда, так и не спасся: его два полуразложившихся быка на рога подняли. Гадкое было зрелище.

Красный выглядел более чем удивленным. Подав служанке знак, чтобы она принесла еще вина, он кивком головы попросил приятеля рассказывать дальше.

— Знаешь, в тот день многое в моей жизни поменялось. Я ведь и вправду верил, что если погибну, то непременно к Митре на небеса попаду. Я же его слуга истинный, и все те мерзости, что творю, делаю исключительно во благо света. Если всё действительно так, то не хочу я Митре служить. Не мой это бог! — Зеленый глубоко вздохнул, глотнул вина и продолжил. — Мы бежали из той деревеньки что было сил. Было настолько страшно, что даже о направлении не задумывались. К вечеру мы набрели на маленькую часовенку, располагавшуюся на холме рядом с одним из погибших сел. Каково же было наше удивление, когда мы увидели свет, горящий внутри, и услышали голоса людей. Любопытство наше пересилило страх перед заразой, и мы вошли внутрь. К нам вышел молодой митрианский монах с очень доброй улыбкой. Он представился. Звали его Серафим. Монах рассказал, что внутри часовни, он с братьями организовал приют, где лечит от ран и болезней и солдат, что немедийских, что аквилонских, и жителей сельских, и горожан. Всех, кому нужна была помощь. Я было собрался ужаснуться такому рассаднику чумы, но обратил внимание, что внутри нет никого с признаками этой болезни. И, вообще, вся обстановка была братская: двоё аквилонских солдат ухаживали за немедийцем, потерявшим в боях обе ноги, какая-то знатная дама разносила еду крестьянам, митрианцы бегали от одного больного к другому, стараясь не оставить никого без помощи и утешения. Серафим рассказал нам, что Митра всегда готов защитить тех, кто в него верит, кто готов жизнь свою отдать, а другого спасти. Потому не делали они с братьями разницы между людьми помощи просившими. Чумы в самом начале они не испугались, решив, что всё руках Митры, и коли решит он забрать их жизни, так тому и быть. Но болезнь их не тронула. Каждый, кто приходил сюда выздоравливал. Серафим предложил нам ночлег и скромный ужин. Мы с радостью согласились. Только на душе было всё равно не спокойно. Несмотря на то, что здесь тепло и хорошо, вокруг продолжали гибнуть люди, а как остановить мага мы не знали. То, что оказалось не по силам пятерым, вряд ли удастся осуществить двум выжившим. Поужинав, Белый велел мне отправляться спать, а сам пошел к алтарю и всю ночь молился Митре с тем, чтобы тот ниспослал ему решение нашей проблемы. На утро я узнал о нем. Все пять монахов должны были облачиться в Цвета, принести наши клятвы и отправиться во второй поход на мага. Серафим и остальные братья уже знали обо всем. Они согласились. Только Серафим истребовал от нас обещание дать ему шанс взять мага живым, ибо любое убийство претит учению Митры. Белый согласился. Оставив приют на попечении немедийского десятника, немного разбиравшегося в лекарском ремесле, мы двинулись в ту проклятую деревню. Заряженных амулетов почти не осталось, а потому рассчитывать мы могли лишь на удачу. У самой границы деревни Серафим сказал, что хочет пойти к магу в одиночку и уговорить того сдаться. Я в подробностях рассказал ему о том, что произошло, когда мы были здесь в первый раз, и поинтересовался по-прежнему ли тот хочет идти на переговоры. Монах поблагодарил меня и снял с себя все защитные амулеты, заявив, что теперь он точно знает, что они ему не понадобятся.

— Это был Серебряный? — перебил рассказчика Красный.

— Да. Когда он шел к дому, я про себя гадал, как именно он погибнет. Но он делал шаг за шагом и ничего не происходило. Ничто не шевелилось. Я было тоже рванулся вперед, но Белый сжал мне плечо, показывая, что я там буду явно лишним. Так Серафим беспрепятственно дошел до дома, служившего магу логовом. Мы ждали чего угодно: гибели Серебряного, каскада молний, сметающего с лица всю деревню, монаха выволакивающего упирающегося руками и ногами стигийского мага. Произошло же совсем иное. Серафим вынес на руках чумазую девушку лет семнадцати. Связано говорить она не могла, только всё время плакала. До меня не сразу дошло, что это и есть наш маг. Лишь, когда Белый заметив моё замешательство, приподнял бровь, давая понять насколько он удивлен внешнему виду нашего противника, я осознал, что мы победили. Белый запретил нам пытаться проникнуть в ныне пустующий дом, опасаясь оставленных ловушек. Девушка за всю обратную дорогу до Тарантии не проронила не слова и ни на шаг не отходила от Серафима. В столице мы отдали её в руки магов, которые пообещали всем нам и Серебряному, в частности, что ничего плохого с ней не сделают. Обманули. Я об этом узнал через год после тех событий. Тех мучений, что бедняжка вытерпела перед смертью не пожелал бы никому. С Серафимом я этим своим знанием так и не поделился, но мне кажется, что он всё-таки узнал правду. Он не приемлил смерть, как меньшее зло. Ему было не место в Кольце Кинжалов. Убийство было противно его натуре. Мне кажется, что он оставался среди нас, надеясь уменьшить количество невинно убиенных и смягчить наши сердца, чтобы мы тоже однажды прозрели.

— Так что же тогда произошло? — спросил Красный. — Что за девушка? Как она смогла сотворить столь сложное заклятье?

— Не знаю, — пожал плечами Зеленый. — Нас не допустили к результатам расследования. Если хочешь, можешь поинтересоваться у магов или в Латеране. Только я очень сомневаюсь, что они соблаговолят тебе ответить.

— А всё-таки ты не прав, — сказал Красный. — Митра защитил Аквилонию. Он призвал к нам человека, способного остановить чуму.

Зеленый грустно хмыкнул.

— Только я сомневаюсь, что Серебряный согласился бы на эту роль, если бы знал какую цену ему предстоит заплатить.

— О чем ты? — не понял Красный.

— В той часовне, где мы ночевали, — сказал Зеленый, — я забыл свой колчан с метательными кинжалами. И когда отряд отправился в Шамар, а потом в Тарантию, я сделал небольшой крюк, чтобы забрать их. Того, что я увидел, мне не забыть никогда. Все находившиеся внутри часовни были мертвы. Чума забрала их. Не выжил никто. Об этом я не говорил никому.

— Тогда почему сейчас говоришь? — спросил Красный.

— Да, потому что здесь, в Бирафире, — ответил Зеленый, проводя отрешенным взглядом изучая вошедшую внутрь таверны жрицу Иштар. Платьё её было черно-красным. Митрианец отметил про себя, что местные взгляды на хайборийских божеств далеки от традиционных, — я чувствую тоже самоё, что в той проклятой деревне. Некому будет меня осудить за мои слова, а может и некого будет осуждать.

— И что же ты чувствуешь? — довольно серьёзно спросил Красный.

— Что всё, что мы видим иллюзия, — после небольшой паузы ответил Зеленый. — Что на самом деле всё совершенно не такое, каким кажется. Мне тяжело объяснить.

— Бирафир? — уточнил Красный.

— В первую очередь, но не только. Слишком много всего непонятного вокруг. Но на этот раз я хочу раскрыть тайну!

Зеленый в ожесточении стукнул кулаком по столу, чем привлек себе взгляды многих собравшихся. Митрианец не преминул ответить на каждый из них, дав понять, что на месте стола вполне могут оказаться зубы любопытствующих. Связываться с подвыпившим моряком никто не пожелал. Вот только аргосец с темными волосами, постоянно лезущими в глаза, слишком долго сохранял на своем лице ухмылку. Зеленый внимательно вгляделся в него и поняв, что парень тоже похоже навеселе, выяснять отношения не стал.

— Мне кажется, что пора применить заклятье, освежающее голову, — предложил Красный и шутя добавил. — Я, как человек благородного происхождения, вправе указать вам на это.

— Мне графья не указ! — презрительно кинул Зеленый.

— Тогда позвольте узнать ваш титул? — всё в таком же шутливом тоне продолжил Красный.

Зеленый, прищурив правый глаз, оценивающе взглянул на него.

— А, Нергал с тобой! — решился он в конце концов. — Послушай одну маленькую сказочку. Может она даст ответ на твой вопрос. Жил-был король, было у него четыре сына. Король был старый и мудрый, но ещё он был слишком добрый, а потому все соседи оттяпали у его королевства по хорошему куску. Старший сын был весь в отца. Очень строить любил. Если бы стал он королем, то наверняка бы прозвище Строитель заполучил. Но королем ему было стать не суждено. Погиб он на королевской охоте, упав с коня и сломав себе шею. Особо произошедшему никто не удивился. Уж очень плохим наездником был принц и на охоту поехал только из-за бесконечных уговоров своей женушки, не желавшей отрываться от общества. Горе было во дворце великое. Сердце короля не выдержало смерти сына, и оказался старик прикованным к смертному одру. Одно утешение было у отца. Сынишка пятнадцати лет от роду, Сиги. Всё своё время у папеньки проводил, его деньки скрашивая.

На второго же сына, Рожера, наследником ставшего, навалились все несчастья, какие только можно себе представить. То вино за его столом окажется отравленным, то убийца в комнате подстережет. Невезение сплошное, одним словом. И решил Рожер разобраться, из-за чего жизнь его стала такой невеселой. Выяснил наследник, что «чем-то» этим был третий сын короля, Март. Всё сходилось так, что лишить его жизни собирался единокровный брат. Разгневанный Рожер отправился к Марту в покои и предложил своей рукой осуществить задуманное, а не подсылать наемников. Только он, Рожер, будет этому, так сказать, противиться. Март всё отрицал, но всё же был вынужден согласиться на поединок, в котором пал от руки брата. Но стоило шпаге пронзить сердце несчастного, как в покои воровалась королевская стража и скрутила победителя. Короля новость о произошедшем довела таки до Серых Равнин, и его похоронили в один день с сыном. Сиги проявил воистину королевскую милость, пощадив кровавого брата. Убийцу отправили в митрианский монастырь. Там через несколько лет он потерял своё имя, зато обрел цвет.

— Но не Март ведь был виновником тех несчастий? — спросил Красный.

— Нет, конечно, — ответил Зеленый. — Даже в юном возрасте Сигиберт был тактическим гением. Впрочем, для Аквилонии неплохо, что королем стал именно он.

— Настолько спокойно к этому относишься? — удивился Красный.

— Чему здесь расстраиваться?! — ухмыльнулся Зеленый. — Сигиберт хоть и царствовал, а в сорок пять лет всё равно на Серые Равнины гулять пошел. А я уже четыреста лет живу!

Красный сидел раскрыв рот.

— Ладно, и вправду надо применять заклятье, — уже серьёзно сказал Зеленый. — Мы тут с тобой разговорились, а зингарец с северянами уже у входа в поместье быть должен. Нехорошо будет, если капитан застукает нас в таком виде.

* * *

Музыка была повсюду. Она зачаровывала. Сначала её звуки были тихими, ласкающими. Щебетание птиц, шелест листьев постепенно слились в единую мелодию, которая начинала звучать всё настойчивей и настойчивей. В неё включились музыкальные инструменты, потом к ним добавились голоса людей.

Белый мог слышать пение каждого, несмотря на единовременность происходящего. Вот только язык был ему не знаком, но красота его поражала. Мелодия начала отражаться и в окружающем мире. Вокруг появились новые краски, штрихи которых ложились на окружающее сообразно ритмике звучащей в его голове музыке.

Начал меняться и он сам. Мысли и чувства подчинялись гармонии мелодии. Волна за волной накатывались на его сознание, очищая его от ненужных мирских ощущений. Потом он почувствовал запах спелых персиков. Остатки его прежней сущности восстали против происходящего, но очередная волна смела их подобно песчинкам.

Постепенно чарующие звуки начали стихать. Это причинило Белому такую боль, которой он не испытывал за всю свою долгую жизнь. К счастью он сумел уследить направление, в котором двигались незримые музыканты. Верхушка его сознания была теперь чиста. К нему вернулась способность говорить и самостоятельно регулировать свои движения. Это означало, что он сможет устремиться в погоню за музыкой. Снова возник аромат персиков. Но на этот раз Белый не обратил на него внимание.

* * *

— Мне надо получше оглядеть это место, — сказал Белый, махнув рукой в сторону строения, находившегося за храмом Эрлика Бирафирского. — Зингарец его точно не минует. Посмотрю, где можно устроить там засаду.

Синий с удивлением взглянул на товарища. Он определенно не понимал, зачем Счастливчику посещать конюшню и свинарник, что располагались за храмом. Конечно, Белому знать лучше, но почему он решил сообщить об изменениях в плане именно сейчас?

— Хорошо, — отозвался он. — Пошли.

— Не стоит, — сказал одетый в белое молодой щеголеватый дворянин, нервно переступая с ноги на ногу. — Я справлюсь и один. Отправляйся в таверну. Красному и Зеленому на глаза не попадайся. Подстрахуешь их в том случае, если дела пойдут не так, как мы рассчитываем.

— Ты уверен? — поинтересовался Синий, отлично понимая, что сейчас получит очередную отповедь.

В своих ожиданиях он не ошибся.

— Не забывайся! — довольно громко рявкнул Белый, чем обратил на себя внимание немногочисленных прохожих. Ссорящиеся в полный голос аквилонские дворяне были редкостью в этих краях. — Отправляйся.

Синий пожал плечами и направился в сторону таверны, поборов искушение выждать и проследить за командиром. Всё происходящее было довольно странным. Зачем было менять первоначальный план, он даже не мог представить.

Он и Белый должны были устроить нападение на путников, следовавших с караваном. Среди прочих планировалось убить зингарца и одного из северян, а затем скрыться в джунглях. Красный и Зеленый, изображавшие матросов с “Вестрела”, присоединялись к капитану или его помощнику (кому повезет прожить чуть дольше), чтобы быть в состоянии спокойно контролировать происходящее и не допустить ненужного вмешательства со стороны “лиловых”.

Если им с Белым по каким-либо причинам не удастся осуществить задуманное, то Красный и Зеленый сами отправляют на Серые Равнины искателей сокровищ.

Коричневому вменялось в обязанности отслеживать магические проявления в Бирафире. В случае обнаружения чего-либо, способного повлиять на исход операции, он должен был незамедлительно лично устранить зингарца, несмотря на все возможные последствия такого шага.

Желтый в операции задействован не был и должен был просто наблюдать за происходящем в Бирафире. Права на вмешательство у него не было. Белый решил, что немагические препятствия не могут быть существенными. Синий в принципе был согласен с таким решением командира. Желтый не был настолько умен, чтобы распознать реальную опасность. Хороший рубака, но не более того.

Теперь же неожиданно в резерве оказался и он сам. Но это еще не самое непонятное. Более интересным представлялось поведение Белого. В сказку про засаду в свинарнике Синий, конечно же, не поверил. Просто от него решили отделаться. Для чего? В голову приходил единственный ответ: чтобы не мешал. Чему?

Устранение Счастливчика было настолько важно, что один из членов отряда согласился добровольно расстаться с жизнью ради успешного завершения миссии. Что такого важного в этом зингарце? Белый несомненно знал ответ, однако делиться им не спешил. Впрочем, это не важно. Достаточно знания того, что жизнь, а вернее смерть Счастливчика, намного ценнее их собственных жизней.

И тут происходит нечто, что отвлекает Белого от операции. Нечто еще более важное. Возможно, он заметил слежку со стороны “лиловых”. Нет. Тогда следовало отправляться навстречу каравану и прикончить зингарца до того, как они попадут в лапы магам Побережья. Возможно это было какое-то необычное местное явление, проявившееся в районе храма Эрлика. Тоже отметается! Если это настолько важно, следовало оповестить весь отряд, а не прятаться от Красного с Зеленым.

Было, правда, у Синего еще одно предположение, которое он счел совсем невероятным. Белого могли околдовать. Тогда все его действия представлялись более, чем логичными. Только подобное невозможно. Абсолютно. Через все те амулеты, что навешаны на них сейчас не пробиться даже самому умелому магу.

В итоге Синий решил ничего не предпринимать и следовать указаниям Белого. Красный и Зеленый прирежут пиратов и зингарца, и тогда уже можно будет спокойно решать проблему с необычным поведением командира, если таковая подтвердит своё существование.

Колокол пробил всего лишь дважды после наступления полудня, но народу на улицах уже заметно прибавилось. Местные жители рано начинали свой трудовой день и рано его заканчивали. Только здесь они шли не в кабаки, где за бокалом охлажденного вина можно в комфорте переждать жару, а расходились по храмам. Синий с удивлением наблюдал картину, когда двоё влюбленных шли, держась за руки, по улице, а потом, поцеловавшись, разошлись. Он направился в храм Митры Бирафирского, а она в храм Сэта Бирафирского. И это был не единичный случай. Представители совершенно противоположных религиозных направлений спокойно сосуществовали в пределах одного поместья.

Так что, подойдя к таверне Синий не чуть не удивился тому, что не видит среди людей, входящих внутрь, местных. Да и заезжих купцов было, впрочем, тоже не больно много. Митрианец высматривал себе какое-нибудь убежище, где он мог оставаясь незамеченным наблюдать за всеми прибывающими гостями. Пропустить зингарца он не желал.

Рядом с таверной располагались помещения, предназначенные для постоя животных. Делились они на две части: верблюжью и лошадиную. И если первая была более менее заполнена, то вторая пустовала. Наблюдение также показало, что прислуга заходит лишь к верблюдам, чтобы накормить их или почистить.

Из лошадиной части практически идеально просматривался подход к дверям таверны, а интереса к ней никто не проявлял. Одним словом, лучшего места, чтобы скоротать пару квадрансов, оставшихся до прибытия Счастливчика, найти было трудно.

Оставалось только незаметно пробраться в эту конюшню.

* * *

Эмилио стоило больших усилий отказать себе в удовольствии выпить кувшин аргосского. К тому времени, когда он добрался до таверны, ощущение близости к Серым Равнинам прошло. Также вернулась способность рационально мыслить. Так что, вино решено было заменить соком.

Публика, собравшаяся в зале, показалась аргосцу вполне обычной. Но чувство, что вокруг что-то неправильно, возникло почти сразу же и отступать никак не желало. В конце концов он понял, что именно ему не нравится. Двое моряков, сидевших у входа в таверну и в немереных количествах поглощавших вино.

Тот, что постарше, с огромным шрамом на лице, увлеченно рассказывал о чем-то приятелю. Если Эмилио хоть что-то понимал в мимике и жестикуляции, слова моряка в бело-зеленом одеянии должны были разноситься по всему заведению. Вместо этого от столика у двери доносился лишь непонятный шепот. Невозможно было даже распознать язык.

Магия. Стандартное заклинание, не дающее подслушать разговор. Эти двое кого-то ждали: просто так магию в дело пускать чересчур расточительно. Судя по их одежде, вероятность того, что этим кем-то являлись Конан с Сигурдом, была велика. Эмилио попытался понять, на кого могут работать «моряки». Было два очевидных варианта: «лиловые» или одна из жертв карты, проданной Счастливчиком.

Наемники оставляли странное впечатление. С одной стороны, их маскировке оставалось лишь позавидовать. И магией, опять же, владеют. Но то, насколько они непрофессионально себя ведут, поражало.

В этот момент один из моряков ударил кулаком по столу, чем привлек к себе внимание всех собравшихся. Эмилио настолько удивился подобному поведению наемника, что он не успел вовремя отвести взгляд. К счастью седой моряк не обратил на него особого внимания.

Эмилио вспомнил о тех семи убийцах, что действовали в Сартосе. Да, внешне они от этих двоих отличаются разительно, но изменить черты лица при помощи магии вполне реально. Сложно, в принципе, но возможно.

В любом случае вопрос о нанимателе оставался открытым. В то, что им был один из Хозяев, Эмилио, честно говоря, не верил. Слишком это сложно, даже для стигийских магов. Хотели бы они прикончить зингарца, прикончили бы. В этом аргосец не сомневался. Если же в задачу неуязвимой семерки входило принудить Счастливчика к каким-либо действиям, то стоило признать, что справлялись они с ней плохо.

Скорее всего это какой-то сторонний человек пожелал смерти мошенника. Однако он должен быть сказочно богат. Сколько могли запросить за услуги убийцы из «Морского Змея» было даже сложно представить. Подобную сумму мог позволить себе лишь монарх одного их крупных Хайборийских государств. Эмилио усмехнулся тому, сколь широко развернул свою деятельность Счастливчик.

Соседство намечалось довольно неприятное. Если ему удастся убить зингарца, скорее всего семерка им заинтересуется. И причин, по которым они должны в итоге оставить ему жизнь, Эмилио назвать не мог.

Возможно, лучше всего дождаться, пока убийцы не выполнят за него его работу. Вот только, тогда он не сможет считать, что в полной мере отомстил за погибших товарищей. К тому же аргосцу хотелось разрешить загадку сокровища. И дело было не только в деньгах, которые он собирался стребовать с Рашила. Любопытство однажды попав в его душу, теперь стискивало её стальной хваткой и отпускать не собиралось.

И Эмилио принял решение, которое казалось ему самому бредовым. Но, к сожалению, других вариантов просто не оставалось. Аргосец решил по мере возможности помогать пиратам и Счастливчику. Без него у них не будет ни единого шанса ускользнуть от убийц.

Аргосец привычным жестом отбросил волосы со лба и махнул рукой, давая понять, что собирается расплатиться. Симпатичная смуглая девушка подошла к нему и сообщила, сколько он должен за сок. Эмилио отдал деньги и направился к выходу, не глядя на мнимых моряков. Он собирался перехватить северян и зингарца до того, как они достигнут Бирафира. Времени в запасе было немного, но Эмилио надеялся успеть. Предстояло правда объяснить, кто он такой и откуда ему стало известно об убийцах. Придумывать не хотелось, и Эмилио решил, что соврет что-нибудь на месте.

Но то, что он увидел, едва покинув таверну, заставило его выбросить из головы все планы. Человека, вбежавшего в конюшню, Эмилио забыть было не суждено никогда. Долгих три года он являлся ему в ночных кошмарах.

Оли. Так его звали. Пять лет назад их судьбы пересеклись в столице Пуантена при обстоятельствах, о которых Эмилио вспоминать совсем не хотелось.

Аргосец тогда был совсем молод и иногда ввязывался в авантюры, многие из которых были не очень благоразумными. Эмилио и пятеро его друзей подвязались прикончить одного дворянина, который чем-то обидел другого. Платили очень хорошо.

Теперь он понимал, что стоило разузнать все обстоятельства, послужившие причиной для их найма. Тогда он смог бы догадался, что наняли его люди того самого графа, который и должен был стать их жертвой. В случае неудачного покушения на свою жизнь он мог выдвинуть обвинения против мнимого нанимателя, который, впрочем, и в самом деле жаждал его смерти. Причиной размолвки благородных особ была честь дочери одного из них, на которую довольно удачно покусился сын другого. Девицу эту Эмилио в итоге увидел и понять, зачем кому-то понадобилась её честь, не сумел.

Но до этого было неудачное нападение на экипаж графа, следовавший в Тарантию. Все товарищи Эмилио тогда погибли, а его самого поместили в городскую тюрьму. Там он и встретился с местным палачом. В течение четырех седмиц он каленым железом добивался от Эмилио дачи «правильных» показаний. Правда аргосец уже на третий день понял, какие именно слова от него хотят услышать на суде, и согласился их произнести. Вот только Оли на это было плевать: ему нравилась его работа, он получал от него удовольствие и выпускать Эмилио из своих лап не торопился. Через какие муки только не прошел за это время аргосец.

Но хуже всего был страх. Оли умел заставить бояться себя. Больше всего Эмилио опасался, что палач нанесет ему какое-нибудь увечье, с которым жить он просто будет не в силах. Оли почти сразу догадался об этих его страхах и очень умело на них играл. Глаза, сухожилья, пальцы рук и ног, уши, нос: со всем этим Эмилио успел не раз попрощаться. Самым же ужасным было то, что аргосец никак не мог прекратить эти издевательства.

На судилище Эмилио сумел выступить настолько умело, что жизнь ему всё-таки сохранили, приговорив к пожизненным работам на рудниках. Но провел он там чуть меньше года: смышленого паренька заметил один из агентов Латераны и убедил начальство взять Эмилио на службу. Однако большого желания работать на Аквилонию, в которой его постигло столько несчастий, у аргосца не было. И он, инсценировав свою смерть, перебрался в Хоршемиш, где и встретил Рузеса. Вот только прежде, чем покинуть Пуантен, он дал клятву, что однажды вернется сюда и отправит Оли на свидание к Нергалу.

Увидев своего заклятого врага в Бирафире, Эмилио немало удивился. А уж то, что палач был одет, как средней руки дворянин, было совсем странным. Впрочем это никак не повлияло на решение, принятое Эмилио. Оглядевшись по сторонам и поняв, что за ним никто не наблюдает, аргосец направился в конюшни вслед за лысым палачом. Тот преспокойно растянулся на стоге сена так, словно кого-то ждал, но понимал, что времени в запасе предостаточно. Эмилио он не узнал.

— Что тебе здесь понадобилось? — недовольным голосом произнес Оли, поправляя синюю треуголку, съехавшую на одного ухо.

— Не узнаешь? — поинтересовался Эмилио, нехорошо ухмыляясь.

— А что, должен? — спросил Оли. — Может я и каждого местного нищего по имени знать теперь обязан?

Эмилио вытащил меч из ножен и начал приближаться к своему врагу.

— Нет, нищих ты знать не должен, — произнес он. — А вот своего убийцу лучше припомнить. Иначе мне перед смертью мне придется тебя хорошенько помучить, чтобы освежить твою память.

Синий вскочил на ноги и, вынув меч, начал перемещаться в ту часть конюшни, которая снаружи не просматривалась.

— Так ты поиграться захотел? — усмехнулся палач. — Сразу бы сказал. Я не прочь поразмяться. Ты же помнишь, я это хорошо делаю… Эмилио.

Оли расхохотался, а Эмилио бросился в атаку. Палач с легкостью отбил его первый выпад, правда сам нападать не спешил. Эмилио трижды проверял его защиту, но аквилонец не допустил ни единой ошибки. Улыбка с лица Оли уже не сходила. Он раз за разом показывал Эмилио бреши в своей обороне, но в последний миг ускользал от смертельных ударов.

Потом эта игра надоела палачу, и он начал новую. Оли ринулся в атаку, столь мощную, что Эмилио даже не мог помыслить об ответных выпадах. Аквилонец наносил аргосцу царапину за царапиной так, чтобы тот, не утратив сил, осознал собственную беспомощность. Эмилио происходящее напомнило те дни, что он провел в плену в Пуантене, и с яростью, что обуревает иногда нордхеймцев в бою, он ринулся на своего противника. Два укола в ноги очень быстро остудили его пыл, и аргосец снова ушел в глубокую оборону.

Оли похоже надоело играть с беспомощным противником, и он наносил все более болезненные удары. Эмилио проклинал себя за глупость. Как можно было так неразумно ввязаться в драку?! Почему он решил, что мечом владеет лучше, чем этот проклятый палач?! Обидно, что придется умереть от рук этого негодяя. Обидно и глупо.

В этот миг в конюшню ворвался отряд стражи, видимо привлеченный шумом сражения. Эмилио подумал, что возможно у него появился шанс остаться в живых. Командир стражи громко потребовал прекратить сражение и бросать оружие. Одновременно и он сам, и пятеро его подчиненных вынули сабли из-за плеч на тот случай, если слов окажется недостаточно.

— Подожди немного, — сказал Оли противнику, отклонив в сторону его меч и ударив аргосца левым кулаком по лицу. Эмилио отлетел локтей на пять и к тому же при падении стукнулся затылком, из-за чего перед глазами всё поплыло. — Сейчас разберусь со стигийцами, а потом мы продолжим.

Стражники, надо отдать им должное, ситуацию оценили сразу. Для начала они оттеснили Оли подальше от Эмилио, а затем попытались его окружить. Оружие бросить уже не требовали. Оли расхохотался и атаковал одного из стражников. От двух ударов стигиец сумел защититься, но третий вскрыл ему глотку. Действовал аквилонец столь быстро, что никто из стражников не смог помочь товарищу.

Когда стигийцы наконец взяли аквилонца в кольцо, двое из них одновременно начали атаку. Оли не шелохнулся. Два лезвия прошли сквозь него, не причинив ему никакого вреда. Крутанувшись на ногах, аквилонец на одном движении поразил обоих противников. Троё выжавших с ужасом смотрели на Оли.

— Ну что же вы?! — воскликнул он. — Атакуйте, я жду.

Одновременно с этими словами он смещался к выходу из конюшни, чтобы перекрыть стражникам путь к отступлению.

Эмилио наконец понял, с кем именно он связался. Следовало связать появление Оли в Бирафире с семеркой убийц. Аквилонец мог оказаться в этих краях, только если у него была в этом острая необходимость. Дворянский же наряд палача должен был навести на мысли о маскировке, а отсюда до убийц всего один шаг. Плюс ко всему те смерти оступившихся служителей Митры, о которых говорили в Сартосе. Теперь он уже не сомневался, что дело рук Оли, двух «моряков» из таверны и еще четырех человек, которые сейчас тоже наверняка находятся в Бирафире.

Правда всё это уже не имеет никакого значения. Ему конец.

Двое из трех выживших стражников всё-таки решили напасть на Оли. И снова сталь не причинила аквилонцу никакого беспокойства. Но на этот раз ответным выпадом он смог достать только одного стражника, да и то задел лишь руку. Оли рассмеялся. Умелое сопротивление явно доставляло ему удовольствие.

Аквилонец приближался к стражникам, покручивая в руках меч. Тут один стигийцев не выдержал и рванул, что было сил, к выходу. Оли чуть-чуть сместился в сторону, пропуская стигийца. Когда тому оставалось сделать всего лишь один шаг, чтобы оказаться вне пределов достягаемости меча аквилонца, Оли быстрым движением лишил несчастного головы.

Тем временем Эмилио пришла в голову одна неплохая идея. Если повезет, то он может и спастись. Вот только слишком уж сильно должно было повести. Оли был настолько уверен в своей неуязвимости, что на удары стражников даже не обращал внимания. В этом и заключался шанс на спасение.

Будучи правой рукой Рузеса, Эмилио был обязан заучить элементарные заклинания. Практической пользы от них было мало, но произвести впечатление помогали. Рузес был самоучкой, а потому конструкция его заклятий отличалась от стандартной. Да, основы были взяты из стигийской магической школы, но, так как Рузес обучения не проходил, чередование различных элементов заклятий было другим. Стигиец объяснял Эмилио, что от заклятий самоучки нельзя закрыться. Они слабы, разрушить их действие ничего не стоит, но первичная защита может быть рассчитана только на использование «правильных» заклинаний.

Эмилио подозревал, что Оли не смог бы сейчас одолеть даже опытный маг из Черного Круга. Аквилонец защищен и от стали, и от магии. Он знает это, а потому в своей неуязвимости не сомневается.

Среди заклинаний, которым Рузес обучил аргосца, было заклятье разрушения магии. Применялось оно в основном, чтобы снимать защиту с различных замков. Эмилио решил испробовать его на Оли. Он надеялся, что идеи его учителя окажутся верными, и хотя бы на миг Оли лишится своей защиты. Еще, в глубине души, он рассчитывал на помощь Дэркето: не зря же он столько ей молился! Дождавшись, когда последний из оставшихся в живых стражников пойдет в атаку, Эмилио выкрикнул заветную формулу. Сабля стигийца прошла сквозь живот Оли и… осталась там. Аквилонец безумно заорал, не в силах перенести боль. Стигийца, однако, он всё-таки зарубил.

Упав на колени, Оли начал ползти к выходу из конюшню, продолжая жалостно стонать. Сабля стигийца так и торчала у него в животе, но крови не было.

Эмилио не стал дожидаться, пока на крики раненого сбежится весь трактир. Подбежав к бывшему палачу, аргосец оглушил его ударом эфеса меча по голове. Убивать аквилонца Эмилио не спешил, решив, что сначала вытрясет из него побольше информации. Если Оли, конечно, выживет. С подобными ранениями аргосец еще никогда не сталкивался.

С трудом оттащив бессознательное тело в дальний конец конюшни, Эмилио прислонил его к стене, а сам занялся трупами стражников. Не хватало только, чтобы их нашел какой-нибудь служка из таверны. Аргосец покидал тела в одно из стойл, завалил их соломой и, как мог, вытер кровь. Затем подошел к Оли и, убедившись, что аквилонец всё еще жив, уселся рядом с ним и стал ждать, пока тот очнется.

* * *

Коричневому было очень стыдно. Он должен был следить за тем, не появился ли в городе какой-нибудь маг, способный помешать Кольцу Кинжалов прикончить Счастливчика. Но побороть искушение посетить храм Митры Бирафирского он не смог. В этом поместье все религиозные течения претерпели такие изменения, что с исходными верованиями могли вообще не иметь ничего общего.

Он, честно говоря, не рассчитывал, что жреца Сета, в чьем облике он сейчас прибывал, пустят внутрь. Но бирафирская веротерпимость казалась бесконечной. На улицах Коричневому встречалось немало последователей культов, которые во всем остальном мире враждовали, а здесь могли вести задушевные беседы. Так что и местные митрианцы никаких препятствий магу чинить не стали.

Храм Митры Бирафирского разительно отличался от всех остальных, посвященных этому богу. Огромное каменное строение, ничем не украшенное, но тем не менее производящее сильнейшее впечатление. Потолок был расположен столь высоко, что оставалось только подивится мастерству строителей.

Большая часть помещения была заполнена скамьями, на которых располагались посетители. Возле алтаря стоял жрец, облаченный в отнюдь не традиционную для митрианцев черную одежду, и вещал о своей вере. Слушателей сначала было не очень много. Коричневый отметил про себя, что для того чтобы заполнить храм полностью не хватит даже всех жителей Бирафира. Судя по всему столь огромное пустующее пространство являлось еще одной архитектурной задумкой.

Воздух внутри храма был свежим и прохладным. Коричневый попытался уловить, с помощью какого именно заклинания был достигнут подобный эффект. Однако у него ничего не вышло. Маг-митрианец немного удивился этому, но потом пришел к выводу, что скорее всего дело в правильной организации поступления воздуха снаружи.

Производило впечатление и звуковое оформление происходящего. Откуда-то издали доносилось журчание воды, перемешивавшиеся с пением птиц. Время от времени слышались звуки каких-то музыкальных инструментов, которые через мгновение замолкали, и возникало впечатление, что на самом деле то была всего лишь игра воображения. Впрочем, может оно и в самом деле так было. Жрец, возносивший молитвы и читавший проповеди, очень умело пользовался своим голосом, переходя то на шепот, то на крик. Казалось, он был такой же неотъемлемой частью храма, как камни их которых состояли его стены.

Постепенно храм начал заполняться людьми. Только они приходили сюда не возносить молитвы, а слушать их. Жрец был их глашатаем перед Митрой. Удивительно, но внутри храма не было ни одного изображения божества, только статуя перед входом и всё.

Коричневый подошел поближе к алтарю, чтобы лучше слышать слова жреца. Мест впереди было предостаточно. Бирафирцы, а их к тому времени собралось уже примерно полсотни, предпочитали дальние скамьи.

Слова, что произносил жрец были удивительны. Он начал с того, что культ Митры является лишь меньшим злом нашего мира. Затем объяснил, откуда это вытекает. Роль богов часто неправильно понимается людьми, сущность их извращается. Некоторых небожителей сложившееся положение вполне устраивает. Им важно поклонения и те жертвы, что им приносятся. Из них они черпают силу, необходимую для продолжения их существования. Другим же судьба людей менее безразлична. Да, именно так. Богам нет никакого дела долюдей, их волнуют собственные взаимоотношения и необходимость поддержания существования. Человечество лишь материал, и некоторые предпочитают поддерживать этот материал в хорошем состоянии. Им важно, чтобы люди знали, на что именно направлены их деяния. Тогда их поклонение приносит богам больше силы. Честность, вот что определяют «доброту» Бога по отношению к человеку. Митра — один самых честных богов Хайбории, но он бог, а потому блага от него исходить не может.

Коричневый настолько заслушался, что не сразу заметил, что среди людей, находящихся в храме, есть и тот маг, которого он почувствовал в Сартосе. Теперь слова жреца, несмотря на немалый интерес митрианца к ним, превратились лишь в набор звуков. Всё внимание было приковано к магу.

Коричневый огляделся, пытаясь определить, кто из собравшихся людей, может быть заинтересовавшим его человеком. Однако, все спокойно слушали жреца и не обращали никакого внимание на озирающегося стигийского мага. И тут в сознание Коричневого, словно кто-то постучал, привлекая к себе внимание. Внезапно он понял, что подобный стук и оторвал его от проповеди. Значит это не он нашел мага, а маг нашел его.

Митрианец попытался проследить путь, которым пришел этот магический стук. Так как прошло какое-то время, уловить происхождения заклинания представлялось довольно затруднительным, но всё-таки он сумел это сделать. Шаг за шагом. Своё чувство магии, возмущения в окружающем, совмещение, сопоставление. Должен вырисоваться путь… Нергал! Неизвестный маг издевался над ним. Заклинание исходило от каждого из присутствующих, а наиболее толстая нить вообще тянулась к жрецу.

Но тут начали происходить еще более странные вещи. Нити, отмечающие путь заклятья, пришли в движение. Подобное было невозможным! Но тем не менее это происходило. Их колебание становилось всё сильнее и сильнее, и они одна за одной устремились к Коричневому. Маг не выдержал и произнес защитное заклинание. Нити разбились, будто стекло о камень, а в сознании митрианца раздался чей-то смех.

Что ж, стоило заняться незнакомцем всерьез. Правда, очень сильно мешало, что использовалась незнакомая магия, хотя и явно со стигийскими корнями. Это означало, прежде всего, невозможность построения хорошей защиты. Значит будем атаковать. Коричневый больше не пытался проследить визуальный путь до незнакомца. Вместо этого он послал в ответ смеху заклятье, взрывающее сосуды в мозгу человека. Неэффектно, но очень эффективно. Сзади послышался шум. Коричневый обернулся. Пятеро бирафирцев упали замертво. Был ли среди них маг неизвестно.

К невероятному удивлению Коричневого, жрец не прекратил своего рассказа о сущности божественного. Казалось, что ему нет дела до собравшихся людей. Внезапно Коричневый заметил, что жрец немного вырос, а присмотревшись понял, что тот и продолжает расти. Воздух в храме стал темнеть. Клубья черного тумана начали появляться то здесь, то там. С задних рядов раздался рёв. Коричневый обернулся. Лица людей изменились, теперь на него смотрело полсотни демонов. Пятеро лежали мертвые, и к ним подбиралось несколько тварей, рассчитывающих подкрепиться плотью собратьев.

Маг сделал то, что предписывается делать в ситуациях, подобной этой. Произнес заклинание разрушения иллюзии. И действительно храм Митры начал постепенно возвращаться к привычному облику. Плохо. Заклинание должно действовать мгновение. В голове снова раздался тот же зловещий смех. Коричневому стало страшно. Надо было как-то ответить. Нельзя позволять магу подобной силы свободно разгуливать во время их операции. Придется идти на жертвы.

Маг начал плести заклинание, прозванное «сетью». В ячейки «сети» попадались люди, предрасположенные к изучению магии. Чем меньше ячейки, тем больше жертв. Мощное заклинание, уклониться от него практически невозможно. Есть у него и отрицательные стороны: после произнесения у заклинателя значительно поубавится сил, да и невинных жертв не избежать. Но пусть лучше они, чем он.

Коричневый выкрикнул формулу, и «сеть» накрыла храм, а затем начала медленно опускаться на головы собравшихся. Неизвестный маг ускорил её движение, одновременно сузив ячейки до такой степени, что эффекта «сети» не избежал бы и её создатель. Оставалось разрушить заклинание или погибнуть вместе со всеми присутствующими.

Нет! Жизнь дороже. Коричневый произнес соответствующее заклинание, и «сеть» рассыпалась.

«Трусишка», — возник в голове ехидный голос.

На этот раз митрианцу удалось проследить нить. Не теряя времени он начал закачивать одно смертельное заклинание за другим. Их сила была такова, что на пути их следования умирали люди. Когда Коричневый решил, что маг должен был уже умереть, он попытался проникнуть в его мысли. Он соблюдал аккуратность, постепенно продвигаясь вперед. Судя по ощущениям мозг действительно был уже мертв, но это не должно было помешать выудить из него нужные знания.

Жрец продолжал вещать о меньшем зле.

Картина, открывшаяся Коричневому, была довольно странной. Казалось, что все мысли погибшего занимало лишь одно заклинание. Происхождение его было стигийским, но конструкция была совсем нестандартной. Потому пришлось хорошенько потрудиться, чтобы сложить вместе кусочки головоломки. И стоило наконец добился нужного результата, как он тут же попытался очистить сознания мага от своего присутствия, поняв, что произошло.

Но было поздно. Расставленные ловушки ожили. То странное заклятие было направленно для создания ложной цели, одновременно являющейся капканом. Маг был столь милосерден, что дал митрианцу разобраться, куда именно он попал, но теперь намеревался его пленить.

Коричневый изо всех сил продирался сквозь путы, что сковывали его часть сознания, покинувшую тело. Его магические способности практически истощились. Тогда он на секунду оставил добычу в руках врага, а сам произнес заклятье “случайной смерти”, практиковавшееся в Гиперборее. Для любого митрианца это было запретное знание, а значит его враг не может ожидать применения этой магии и не может быть от неё защищен.

Всего лишь миг на произнесение нужной формулы. Маг уже захватил треть его сознания, и если не поставить барьер он продолжит продвигаться вперед со столь же впечатляющей скоростью. «Случайная смерть» сработала. Половина бирафирцев упала замертво. Коричневый почувствовал невероятной силы удар, перед глазами всё поплыло, руки и ноги не слушались. Однако сознание было полностью свободно. Заклинание достало его врага.

Очень хотелось поверить, что маг погиб, но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Скорее всего, он просто потерял сознание. Митрианец с трудом поднялся на ноги, из носа шла кровь. Шатаясь он направился к выходу, дико озираясь, надеясь понять, с кем он вёл дуэль. Сил на то, чтобы произнести заклинание поиска не осталось. Их вообще не осталось.

— И однажды боги поймут, что сделали, — жреца похоже совершенно не интересовала разыгравшаяся магическая битва. Впрочем, бирафирцев тоже. — Будут черные дни. Лишь кровь будет в силах очистить…

Что именно она будет очищать Коричневый не услышал. За пределы храма звуки не проникали. Возможно именно этим объяснялось, что сюда еще не сбежалась вся стража. Люди вокруг не обращали на пошатывающегося стигийского мага никакого внимания. Последователей религий, в которых применяются вредящие здоровью ритуалы, в Бирафире предостаточно.

Внезапно в сознание Коричневого раздался знакомый стук. Он посмотрел в сторону храма Митры, но видимо маг уже успел смешаться с толпой.

Мысль о скорой смерти была неприятной, но отрицать реальность было бы глупостью. Коричневый понял, что должен успеть сообщить Белому о маге. Вот только сначала нужно его обнаружить. Он с трудом составил заклинание “послания”, вложив в него последние силы. Теперь оставалось произнести лишь одно слово, и заклинание должно было активизироваться.

Тут он заметил, как в одном из переулков поспешно скрылся, одетый в черное человек. Митрианец направился за ним. Мир всё еще плыл перед глазами, и прежде, чем добраться до места он дважды успел упасть на землю. Опираясь руками о стены домов он продвигался вперед. Снова впереди мелькнула та фигура. В ногах словно добавилось силы, и он уже бежал вперед. Он наталкивался на людей, но силы возвращались к Коричневому, и он без труда отбрасывал их с дороги.

Человек перемахнул через небольшой забор. Коричневый испугался, что для него он станет непреодолимым препятствием. Но нет. Маг легко подтянулся и через миг спрыгнул по другую сторону. Его глазам предстала небольшая улочка в пять домов. Во всех них недавно похозяйничало пламя. Фигура в черном направилась к дальнему и скрылась в нем. Коричневый устремился вдогонку.

Двери не было, и маг-митрианец без труда проник внутрь. Тут его сознание обожгла мысль: зачем он погнался за своим противником?! Он же мог сохранить себе жизнь!

«Потому что я так захотел», — раздался в голове знакомый голос.

Коричневый продолжил движение внутрь дома.

«Видишь, ты хочешь убежать, а твои ноги ведут тебя ко мне», — продолжал вещать незнакомец.

Коричневый попытался пошевелить рукой, но у него ничего не получилось.

«Убедился? А я ведь могу контролировать не только твоё тело, но и твои мысли. Ты теперь полностью мой».

Митрианец верил незнакомцу. Надо было найти хотя бы способ покончить с собой. На то, что удастся завершить заклинание «оповещения» надежды уже не было. Он продолжал идти вперед. Впереди показалась фигура его врага, но света было слишком мало, чтобы он смог её разглядеть с такого расстояния.

«Можешь не беспокоиться. Умереть я тебе не дам. Поверь, у меня очень много идей, как тебя можно использовать».

Еще два шага, и он увидит лицо незнакомца. Внезапно раздался скрип ломающегося дерева. Одно из прогоревших бревен падало прямо на митрианца. Последним, что он услышал перед смертью, были проклятья мага, одетого в черный наряд.

* * *

Конан, Сигурд и Счастливчик прибыли в Бирафир, когда уже вечерело. По каравану ходили слухи о разбойниках вблизи поместья, и пока разведчики не были отправлены и не вернулись, передвижение приостановилось. Вместе с разведчиками ездил и Сигурд. Официально в качестве бездумной военной силы, в действительности осмотреться и рассказать капитану, что же твориться на подступах к Бирафиру. На самом деле не творилось ничего. Просто слухи.

Счастливчик за время дороги выиграл немного денег в кости, которые поделил на три части. Зелт почти всё время молчал, но на подъезде к Бирафиру стал вести довольно нервно. Его обычный бред перешел в еще более глубокую стадию. Говорила птица в основном на кхарийском.

Когда караван подъезжал к поместью, Конан отправился навестить “лилового”, который рассказывал о Бирафире. Однако, как выяснилось, он продолжил путь отдельно, и уже с утра находится вне каравана. Новость эта киммерийцу пришлась не по нраву. Подобных людей лучше держать под боком, кем бы они ни были: друзьями или врагами.

Само поместье произвело на путешественников немалое впечатление. Никто из троих до конца не верил в сказки про «город ста храмов». Однако пришлось оставить свои сомнения. Восемь огромных храмов, что встречали прибывающих в поместье путников, были воистину великолепны. Остальные здания на их фоне выглядели убого. Но, тем не менее на лачужки сартоских бедняков они не походили, из чего можно было сделать вывод о достатке бирарафирцев.

Граф Бирафир, как успели узнать путники за время путешествия, жил в большом трехэтажном доме на небольшой возвышенности. Примерно туда караван и направлялся. Таверна “Бирафир” соседствовала с домом графа. Изначально остановка в поместье не планировалось, но из-за столь позднего прибытия караванщики всё-таки решили её совершить.

Конан настоял на том, чтобы также посетить таверну. Во-первых, надо было успеть занять комнату на случай, если граф не соизволит принять их сегодня, что довольно вероятно. Во-вторых, стоило послушать о, чем говорят завсегдатаи. Никакая информация лишней не будет. А в-третьих, с дороги хотелось отдохнуть.

Сигурд немного поспорил с капитаном, считая, что медлить сейчас довольно опасно. Неизвестно, какие действия за это время предпримут призрачные убийцы из Сартоса, да и «лиловый» не просто так вперед ускакал. Однако доводы Конана, на сторону которого встал Счастливчик, были всё-таки весомее.

Караванщики начали устраивать на ночь лошадей и верблюдов, договариваясь с служками о кормежке и чистке. Некоторые путешественники решили ночевать в повозках, другие отправились внутрь таверны узнавать о наличии свободных комнат. Конан и двое его друзей присоединились к ним. Киммериец немного задержался перед дверью. Его внимание привлекла пара людей, выходящих из конюшни. Один с огромным трудом поддерживал другого, видимо нерассчитавшего количество выпивки. Конану на миг показалось, что из живота второго торчит меч. Однако человек всё-таки переставлял ноги, да и крови не было, и киммериец решил, что ему показалось.

Сигурд окликнул киммерийца, и Конан вслед за товарищами вошел в таверну.

— Эй, капитан! — раздался крик.

За одним из столов сидело двоё матросов с «Вестрела».

Того, что постарше, с множеством сережек и шрамом через всё лицо, звали Грув. Он был одним из помощников Зелтрана. Один из самых умелых моряков. О своем прошлом Грув рассказывать не любил. Ходили слухи, что большую часть своей жизни он провёл в рабстве.

Второй, одетый в красно-белую рубаху, на корабле появился недавно. Аквилонец по происхождению, Рики был отчаянным рубакой. Только Конан мог соперничать с ним во владении мечом. В один из визитов на Барахас он напросился в команду «Вестрела», победив в испытательной схватке сразу троих моряков.

Киммериец и ванир немедля направились к двум своим людям.

— Что вы здесь делаете?! — рявкнул Сигурд.

— Нас прислал Зелтран, — ответил Грув. — Он…

— Откуда он узнал, что мы направляемся в Бирафир? — перебил матроса киммериец.

— Позапрошлым утром с ним связался офирец по имени Рашил, — сказал Грув. — Он сообщил Зелтрану, где вас искать. Хозяевам предъявили обвинение в вашем найме. Рашил рекомендовал найти вас, как можно быстрее и просить вернуться в Сартос. Иначе «лиловые» будут вынуждены убить вас, чтобы очиститься от подозрений.

— Странно, — обратился к капитану Сигурд. — Почему тогда тот “лиловый” из каравана нам ничего не сказал?

— Что именно произошло на корабле? — спросил у Грува киммериец. — Рашил приходил сам по себе или как представитель Хозяев? Что именно он сказал Зелтрану?

Седой матрос пожал плечами.

— Не знаю, капитан, — ответил он. — Они беседовали у боцмана в каюте. Потом офирец ушел, а Зелтран велел мне немедля отправляться в Бирафир. В помощь мне отдали Рики.

— Деньги на лошадей дал вам Рашил? — спросил Сигурд.

— Я не знаю, — с сомнением в голосе произнес Грув. — Кошель с монетами мне вручил Зелтран, а откуда у него деньги одной Иштар известно.

Рики, как и Счастливчик, молча стоящий за спинами своих друзей, участия в беседе не принимал. Сигурда это немного удивило. Аквилонец был известен своей болтливостью.

— Сидите здесь, — велел Груву и Рики киммериец. — Мы узнаем, остались ли свободные комнаты.

Киммериец направился к стойке. Сигурд и Счастливчик последовали за ним.

— Но, капитан, — умоляюще произнес Грув. — Зелтран просил, чтобы вы, как можно скорее, возвращались на корабль.

Сигурд обернулся и выразительно поднял бровь, давая понять моряку, что это не его ума дело. Грув обречено покачал головой.

— Хозяин! — громко обратился киммериец к толстому человеку в фартуке, беседующему с караванщиками. — Есть свободные комнаты?

— Будьте любезны подождать, пока я закончу разговор, — бросил содержатель таверны, окинув нелестным взглядом наглых варваров.

— Так и быть, — ответил Конан и в знак согласия отошел на несколько шагов.

Сигурд вопросительно посмотрел на капитана.

— Сам не знаю, что думать! — произнес капитан. — Однако, что бы ни происходило, мне это не нравится. Рики и Грув на себя не похожи.

Счастливчик переступал с ноги на ногу, будто не решался что-то сказать. Конан заметил это, и дал понять зингарцу, что лучше всё выложить.

— Тот, что молчал всё время, — сказал Счастливчик, — глядел на меня, как на старого знакомого, а я его первый раз вижу.

Сигурд и Конан удивленно посмотрели на зингарца.

— Точно вам говорю, — сказал тот.

— Вот еще новость! — спросил у товарищей Конан. — Что будем делать? Лично я хочу навестить графа, а потом уже думать возвращаться ли в Сартос.

— Согласен, — сказал Сигурд. Счастливчик кивнул. — Грува и Рики оставим здесь?

— Нет, — ответил киммериец. — В любом случае будет лучше, если мы сможем за ними приглядывать.

Тем временем разговор у стойки подошел к концу. Караванщики, видимо, так и не смогли договориться о цене и покинули таверну.

— Хозяин! — привлек внимание к себе киммериец.

— Нет у меня комнат! — ответил толстый стигиец самым вызывающим тоном. — Все заняты.

Конан грозно посмотрел на него, сплюнул и двинулся к столу Грува и Рики.

— Капитан, нам поговорить с ним? — поинтересовался Рики.

Сигурд незаметно пихнул Счастливчика локтем под ребра, а сам поправил перевязь с мечом.

— Не стоит, — ответил киммериец. — Расплачивайтесь и пойдем. У нас есть дела.

Не дав матросом времени на возражение Конан быстрым шагом направился к двери. Сигурд и Счастливчик отстали от него всего на пару шагов. Стоило друзьям очутиться на улице, как ванир обратился к Счастливчику.

— Будь осторожен, — проговорил он. — Эти двое не с «Вестрела». Их спектакль провалился и, когда они это поймут, начнут действовать. Вполне возможно, они здесь по твою шкуру.

— Может и по наши с тобой, — обратился киммериец к своему первому помощнику. — В случае чего, бери на себя Грува, а я разберусь с Рики.

В этот момент из двери показался аквилонец с длинными черными усами. Вслед за ним вышел и седой моряк, одетый в полосатую зеленую рубаху.

— Идем! — велел им Конан. — Когда мы будем на месте, рта не открывать. Поняли?

Грув и Рики закивали головами.

Особняк графа находился через два дома от таверны. У того, кто возводил это красивое трехэтажное здание, был действительно неплохой вкус. Архитектура отличалась великим множеством мелких неповторяющихся деталей, которые, однако, не вредили симметрии. Особо стоило отметить обилие изображений всевозможных богов. По перилам балконов вились змейки, олицетворявшие Сета. На краю крыши устроились Иштар и Дэркето. Замок был выполнен в виде ухмыляющейся мордочки Бэла.

В особняк время от времени заходили люди. Этот факт вселил надежду в сердца путешественников. Вполне возможно, что именно сегодня день приемов, когда граф лично решает разногласия между своими подданными.

Конан заметил, как напрягся Грув, когда они поднимались по лестнице, ведущей к дверям особняка. Однако, Рики был абсолютно спокоен.

Киммериец громко постучал ручкой по мордочке воровского бога. Раздались шаги, и дверь открылась. На пороге стоял седой слуга, одетый во всё черное.

— Что вам угодно? — поинтересовался он.

— Мы желали бы поговорить с графом, — ответил ему киммериец.

— Боюсь, что это невозможно, — сообщил слуга. — Сегодня граф не принимает. Как, впрочем, и в другие дни.

— К кому же тогда идут со своими невзгодами жители Бирафира? — спросил Конан.

— К управителю графа, — ответил слуга.

— Тогда нам нужно встретиться с ним, — сказал Конан.

— Хорошо, проходите, — произнес слуга, пропуская гостей. Внутренний вид особняка ничуть не соответствовал внешнему. Большая часть деталей интерьера была выполнена из темных пород дерева, и это особенно подчеркивало царивший здесь сумрак. Множество свечей, установленных на черных подсвечниках, было не в силах его разрушить. На некоторых стенах висели гобелены, но на то, чтобы разглядеть их детали, опять же не хватало света. — Вы не похожи на местных жителей, так что учтите, если ваши разговоры не понравятся управителю, он может обратиться к мастеру-мечнику, чтобы тот вас убил. Законы Бирафира подобного не возбраняют.

— Благодарю, — ответил капитан «Вестрела». — Я полагаю, управитель графа заинтересуется нашим делом.

— Буду очень рад такому исходу, — сказал слуга. — Следуйте за провожатым.

Бирафирец хлопнул в ладоши, и из тени вынырнул еще один одетый в черное человек, постоял немного и направился по лестнице, ведущей наверх.

Гостям не оставалось ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. В отличие от первого второй этаж был более светлым. На стенах висело множество картин с батальными сценами. Полы были застелены красными иранистанскими коврами. Лестница вывела пиратов в коридор со множеством дверей. Слуга направился к одной из них. Перед дверью стояло трое людей, одетых, как мастеровые.

— Вы тоже к управителю? — поинтересовался у них Конан.

Бирафирец открыл рот, чтобы ответить, но слуга перебил его.

— Да, — сказал он. — Но вас это никак не должно интересовать. Проходите. Управитель ожидает вас.

С этими словами он распахнул дверь.

Мастеровые спорить не стали, что немного удивило Конана. Он ожидал ярого сопротивления с их стороны. Ждать никто не любит.

Киммериец первым вошел в приемную управителя. Помещение было довольно большим. Стиль был выдержан тот же, что и на всем этаже. Светлое дерево, картины со сражениями, преобладание красного над остальными цвета над остальными. На столе, за которым сидел управляющий, царил определенный беспорядок. В комнате, впрочем, тоже. Книги, находящиеся в шкафах, явно содержали не сочинения стигийских поэтов, а бесконечное множество всевозможных расчетов и приказов.

Управляющий был довольно молод. На взгляд Конана ему было не больше тридцати. Стигиец. Голова гладко выбрита, глаза очень глубоко посажены, но лицо оставляет всё-таки приятное впечатление. Одет он был в красную рубаху с длинными рукавами.

Конан тихо кашлянул, привлекая внимание. Управляющий на миг оторвался от бумаг, с которыми работал, привстал, приветствуя гостей, и указал рукой на стулья, находившиеся рядом со столом.

— Устраивайтесь, — предложил он.

Конан, Сигурд и Счастливчик заняли три ближайших стула. Груву и Рики достались дальние. Они собрались было их подвинуть, но Конан показал им, чтобы сидели, где сидят. Управляющий снова погрузился в бумаги, и, казалось, напрочь забыл о посетителях.

— Ужасно много работы, — наконец сказал он. — Прошу меня просить. Я осведомлен, что дело, по которому вы ко мне явились, срочное. Так что, давайте приступим.

— Вы знаете, в чем оно стоит? — осведомился Конан.

— Нет, — ответил управляющий.

— Вообще-то вопрос, который мне планируем затронуть, довольно щепетильный, — сказал Конан. — Поэтому мне кажется, что говорить лучше непосредственно с графом.

— Это невозможно, — покачал головой бирафирец. — Я занимаюсь всеми делами графа. Понимаете, всеми.

В доказательство своих речей он указал на шкафы с бумагами.

— Вы были на своей должности и полгода назад? — спросил киммериец.

— Именно полгода назад я на неё и заступил, — подавляя раздражение в голосе. — В это время граф и приобрел поместье. Если вы пришли говорить, то говорите, а не тратьте моё время.

— Ладно, — сказал Конан и сделал рукой знак Счастливчику. Зингарец отдал Конану мешок, который всё это время носил с собой. Капитан «Вестрела» развязал его и вынул две высушенные головы, приобретенные в своё время в Сартосе. — Раз вы так много знаете, то, может, сумеете их опознать.

Управляющий в ужасе отшатнулся и протянул руку к шнуру, который, как можно было догадаться, служил для вызова охраны.

— Нет, — ответил он. — Я это первый раз в жизни вижу!

— Возможно, — согласился Конан, — но у меня есть некоторые сомнения в этом. Эти двое полгода назад пытались убить моего друга.

— Как я вижу, дальше попыток дело не зашло, — к управляющему понемногу возвращалось спокойствие. Во всяком случае вызвать охрану он больше не пытался. — Какое отношение граф Бирафир имеет к этому прискорбному событию?

— Самое прямое, — ответил киммериец. — Граф Бирафир приобрел у моего друга одну карту. Пройдя по ней он обнаружил сокровище. Не знаю, что именно им двигало в тот момент, но он нанял убийц и отправил их в Сартос взять жизнь моего друга.

— И у вас, наверное, есть доказательства? — с иронией в голосе спросил управляющий графа.

— Мое слово, останки наемников и, — на мгновение Конан задумался, — пожалуй, всё. Вот только думаю Хозяевам этого будет достаточно. Я смогу найти людей способных опознать убийц. Черты лица вполне различимы. А “лиловые” проверят Бирафир, и, наверняка, разыщут тех, кто видел этих двоих в обществе людей графа.

Управляющий задумался.

Конан понимал, что он страшно блефует. Очень может быть, что граф не подсылал убийц к Счастливчику. А даже, если он прав в своих предположениях, то нельзя отбрасывать тот вариант, в котором графу известно абсолютно всё о несчастной судьбе наемников.

Конан рассчитывал прежде всего на невероятную удачу Счастливчика, которая помогла ему спастись от всех тех наемников и безумцев, что планировали отправить его на Серые Равнины. Зингарец рассказывал ему и Сигурду, что большинство из них сами погибли, причем по чистой случайности: то на гвоздь напорются, то поскользнутся и на меч упадут. Вполне возможно, что и люди, нанятые графом Бирафир, как-нибудь глупо нашли свою смерть, скажем под ножами тех же саббатейцев.

— Неприятно. В любом случае расследование, — в итоге заключил управляющий, — оставит пятно на репутации графа. Вы, вероятно, хотите денег?

Конан кивнул.

— Может, стоит вас всех убить? — продолжил рассуждать бирафирец. — Но нельзя не учитывать того, что вы могли оставить сообщение о том, куда и зачем вы направляетесь. Ладно, жизнь вам придется в любом случае сохранить.

— Благодарю, — произнес Конан.

— Не стоит, — совершенно серьёзно ответил управляющий. — Надо будет провести расследование и узнать были ли вы в то время Сартосе. Хотя это опять же бросит тень на репутацию графа. Так что, всё зависит от того, сколько денег вы запросите.

Конан было собирался назвать сумму, которую они с Сигурдом и Счастливчиком согласовали по дороге в Бирафир. Вдруг управляющего затрясло, он упал с кресла. Рот его открывался, словно он пытался что-то сказать, но не произнести ни звука. Зрачки закатились, руки били по полу.

Четверо пиратов и Счастливчик обступили тело, не зная что делать дальше. На лице Грува читалась серьезная озабоченность происходящим.

— Давайте убираться отсюда, — предложил он. — А то сейчас сбежится вся охрана.

Но в этот миг приступ кончился причем столь же внезапно, как и начался. Управляющий с трудом приподнялся, опираясь на один локоть. От руки, предложенной Конаном, он отказался.

— Граф желает побеседовать с вами лично, — сказал он.

— Как найти покои графа? — спросил Конан. Мысль убраться подальше из особняка тоже стала казаться ему заманчивой.

— Я не знаю, — отрешенно произнес управляющий. Хоть это и было невероятно, но киммерийцу показалось, что он говорит правду. — Наверное, большая дверь на третьем этаже.

Конан развернулся к двери, чтобы выйти, но внезапно почувствовал страшную слабость и был вынужден встать на колени, чтобы не упасть. Четверых его спутников ноги также больше держали. Комната начала заполняться белым дымом. Звуки вокруг стихли, и сознание понемногу оставляло киммерийца. Ему показалось, что Грув пытается что-то ему сказать, но он уже был не в состоянии различать слова. Через несколько мгновений мир померк.

* * *

Когда Конан открыл глаза ему показалась, что произошла чудовищная ошибка. После смерти он планировал очутиться на Серых Равнинах у Нергала или в чертогах у Крома. Это уже как боги между собой разберут.

Сейчас же, судя по обстановке, он находится где-то у Митры. Вокруг всё было белым. Белый стол, белый стул рядом с ним и белый деревянный пол. Будь в наличии потолок и стены, они тоже, вероятно, были бы белыми. Но нет, вместо них вокруг летали облачка, правда тоже без единого серого пятнышка.

— Овечки! — раздался мерзкий крик на бритунийском. Голос принадлежал не человеку. Птице, а именно Зелту.

Конан счел, что ошибка должна быть слишком большой, чтобы еще и эту тварь вместе с ним на небеса отправили. Может просто Равнины на самом деле не Серые. Очевидцев, собственно говоря, не было.

— Капитан, ты в порядке? — из облака вышел Сигурд, наклонился над Конаном и потрепал его по щекам.

— Где мы? — спросил Конан.

— На небесах! — ответил Сигурд, усмехнувшись. — Ну, откуда я знаю? Я сам только очнулся. Счастливчик и моряки наши, кстати, тоже здесь. Что-то мне подсказывает, что мы вполне можем находиться в гостях у графа Бирафир. Нас пригласили к нему в покои, вот только использовали для этого не самый традиционный способ. Помнишь особняк графа?

Конан кивнул и, приняв руку, протянутую первым помощником, поднялся на ноги.

— Так вот, — продолжил Сигурд. — На первом этаже стояла такая тьма, что собственных сапог не видно. На втором красные дорожки, картины, на которых кровь ручьем льется. Да и вообще посветлее там было. Значит, каким должен быть третий этаж? Правильно, именно таким, каким он предстал перед нами.

— Потолок не может быть расположен столь высоко, — сказал Конан. — Я помню примерную высоту дома. Получается нас через портал какой-нибудь сюда затащили.

— А может заклинание, изменяющее пространство? — поинтересовался ванир. Птица на его плече зашлась злорадным смехом.

— Тоже возможно, — согласился Конан, проигнорировав попугая. — Я за свою жизнь несколько раз и с тем, и с другим сталкивался. В любом случае прием впечатляет. Пошли будить остальных.

Сигурд согласился, и они отправились приводить в чувство товарищей.

Облака, как вскоре заметил Конан, имели свойство постоянно перемещаться, что мешало ориентироваться в пространстве, особенно когда из поля зрения пропадал стол. Так киммерийцу несколько раз показалось, что он заблудился в этом странном месте.

Грув и Рики находились действительно в том месте, которое указал Сигурд. Капитану пришлось их довольно долго расталкивать. Первым очнулся Рики и очень странно посмотрел на Конана, а потом начал дико озираться вокруг.

— Где мы? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Конан. Делиться с моряком, недоверие к которому усиливалось всё больше и больше, домыслами Сигурда он не стал.

Тем временем в себя пришел Грув. Приподнявшись, он огляделся, недовольно хмыкнул и обратился к Рики, игнорируя капитана.

— Будь настороже, — сказал он. — Мне совсем не нравится это место.

Конан собрался было разобраться с Рики и Грувом. Пора было прекращать эти игры. Но подошли Сигурд с Счастливчиком. Одновременно с этим откуда-то из-за стола раздались шаги.

Все замерли и, сохраняя молчание, стали ждать появления хозяина этого странного места. Поступь была очень легкой, женской или детской. Сигурд положил руку на эфес своего меча, Грув подвинул поближе колчан с метательными ножами.

Из тумана показалась фигура. Обитатель третьего этажа был невысок, по пояс Конану. Одет он был в снежно-белый плащ с капюшоном, который скрывал лицо. Фигура приблизилась к гостям. Наклонив голову, хозяин внимательно изучал каждого из них.

— Добро пожаловать в Бирафир, — произнес звонкий нежный голосок.

Ни у кого не нашлось слов, чтобы ответить на приветствие.

— Что же вы молчите? — пропел хозяин.

Зелт вспорхнул с плеча Сигурда, пронесся над головами пиратов и подлетел к обладателю детского голоса.

— Птичка, — обратился он к попугаю, протягивая вперед руку. — Иди ко мне.

Зелт послушался и опустился на импровизированный насест, а затем выдал фразу на кхарийском, который стал для него за последнее время основным языком общения с миром. Хозяин к всеобщему удивлению ответил птице.

— Где мы? — спросил взявший себя в руки Грув.

— У меня в гостях, — ответил голосок. — Только вы очень скучные. Я начинаю жалеть, что позвал вас. Казалось бы такая интересная компания, а все почему-то молчат.

Конан встряхнулся и сделал шаг к хозяину. В конце концов, он капитан и именно ему следует вести разговор.

— Вы граф Бирафир? — спросил он.

— Да, капитан, — радостно произнес хозяин. — Я — Бирафир. Вот только графом называть меня не стоит. Я очень не люблю разные титулы.

— Вы маг? — спросил Грув. Конан хотел осадить матроса, но тот сурово посмотрел на него, давая понять, что сейчас не до соблюдения ролей. Киммериец подумал и промолчал, понадеявшись, что человек, выдающий себя за помощника Зелтрана, знает, что делает.

— Можно сказать и так, Рожер, — сказал Бирафир и рассмеялся беззаботным детским смехом. — Кем меня только не считают! Однажды мне это надоело настолько, что я решил ненадолго исчезнуть. Никто не понимает, как я скучаю! Я же в конце концов ребенок!

— Тогда, почему вы скрываетесь от всех? — спросил Конан.

— От кого? — удивился Бирафир. Его белый плащ заходил мелкими волнами. — Я позвал в гости всех, кого мог. Но никто не пришел! Никто! И мне пришлось забавляться со своими игрушками самому. Рожер, Сизарлик, почему они не пришли?

Сизарлик в непонимании уставился на ребенка в белом плаще. Рожер же похоже догадался, о чем говорит Бирафир, и его рука потянулась к метательным ножам.

— И ты туда же! — зло крикнул мальчик-маг. Правая рука Рожера в мгновение ссохлась, а затем рассыпалась прахом у его ног.

Рожер с трудом сохранил самообладание, но вот Сизарлик приготовился обнажить меч.

— Стой, Красный! — рявкнул седой матрос, с трудом преодолевая боль. Затем он обратился к Бирафиру. — Прошу простить меня за несдержанность.

— Ладно, — согласился мальчик, и у Рожера вновь отросла рука, вот только одежда на ней не появилась.

— Вообще-то, мы хотели узнать, — обратился к Бирафиру Конан. О чем бы ни говорил лже-Грув с этим парнишкой, лучше перевести разговор в другое русло, иначе не чем хорошим это не кончится, — как вы сумели добыть сокровище, означенное на карте моего друга.

Мальчик наклонил голову, и Конану показалось, что он улыбается под капюшоном.

— Ну, я просто пришел и взял себе оттуда немного золота, — ответил Бирафир. — Зачем? Не знаю. Наверное, захотелось оставить себе, что-нибудь на память об этом месте. Там было довольно интересно.

Конан и Сигурд не смогли ничего на это ответить. Мальчишка же опять топнул ногой. Все пятеро его гостей разом отпрянули назад, памятуя о том, что произошло с Грувом. Бирафир в очередной раз звонко рассмеялся.

— Не бойтесь, — умоляюще произнес он. — Я же только хочу развлечься. У меня не никого нет. Только игрушки, вроде вас, а я должен расти и развиваться.

— Кто ты такой? — спросил Сизарлик. Его голос дрожал, а рука тянулась к мечу.

— Бирафир, — ответил мальчик. — Я же уже говорил.

— Да, кем бы ты ни был! Сдохни! — закричал Сизарлик и бросился на Бирафира с мечом.

Мальчик рассмеялся, и матрос превратился в горстку пепла, подобно руке Грува.

— Жаль, — заключил хозяин белой комнаты, — но он был плохой игрушкой. Надеюсь, вы меня не разочаруете. Впрочем, чтобы этого избежать, я пожалуй дам вам некоторые объяснения. Как меня это утомляет! Если бы я был взрослым, этих проблем не было.

Бирафир трижды хлопнул в ладоши, и из пепла возник Сизарлик. Его облик остался прежним, вот только глаза изменили свой цвет на зеленовато-желтый.

Сизарлик издал мерзкое шипение и зло посмотрел на своих товарищей.

Бирафир тем временем устроился на столе, закинув ногу на ногу. Он подождал, пока пираты насладятся преображенным видом своего товарища и приступил к объяснениям.

— Это одна из моих первых игрушек, — сказал он. — Змеечеловек. Сейчас находится в одной из двух крайних фаз. Хитрое, но неблагодарное существо. Меня в достаточной степени развлекали их попытки покорения мира, но в какой-то момент они стали слишком настойчивыми и от них пришлось избавиться. Сейчас я позволю ему развернуться, и вы сможете понаблюдать за его реакцией.

Сначала Сизарлик никак не отреагировал на это позволение, лишь начал активно принюхиваться. Затем резко крутанувшись вокруг собственно оси, прыгнул на Бирафира, в полете преображаясь в змею. Не долетел он всего два локтя. Мальчик хлопнул в ладоши, и змей завис в воздухе.

— Видите, что произошло, — сказал Бирафир, спрыгивая со стола. — Один из моих приятелей приучил их сражаться против меня. Полностью взял власть над ними. Отобрал мою игрушку!

Зелт уселся на голову змее, бывшей Сизарликом, и принялся выклевывать ей глаза.

— Оставь его, — приказал Бирафир птице. — Он мне еще понадобится.

— Сколько же тебе лет? — спросил мальчишку Конан. — Ты бог?

— Еще одно глупое название! — топнул ногой мальчик. — Я — Бирафир! Сколько можно повторять?! Откуда я могу знать сколько мне лет? Я был всегда и буду всегда.

Рожер усмехнулся.

— Ты в этом так уверен? — произнес он. В нем добавилось уверенности. — По-моему однажды тебя чуть не стало.

Мальчик внимательно посмотрел на седого пирата.

— Я был прав! — радостно воскликнул он. — Я думал, что если соберу у себя столько замечательных игрушек, то один из моих приятелей появится!

Рожер поклонился, отдавая долг догадливости Бирафира.

— Если ты говоришь о последних днях Кхарии, — продолжил мальчик в белом плаще, — когда ты со своими приятелями собрался выдворить меня, то буду вынужден тебя разочаровать. Мне просто стало неинтересно. Вы поломали столько моих игрушек, разрушили всё. Злые.

Жалости на лице у Рожера не было.

— Когда ты наконец уймешься, ублюдок?! — в ярости проговорил он. Одновременно он бросил взгляд на змею. Сизарлик тут же обрел свой прежний облик, правда при этом довольно сильно шмякнулся об пол.

— Глупый ты, — заключил Бирафир. — Почему вы все никак не поймете, что я вечен. Я мог бы сейчас забрать твою жизнь, но не стану этого делать. Я еще слишком юн, мне надо набраться мудрости. А еще, как всякий ребенок, я хочу играть.

— Ты соорудил себе неплохой игрушечный город, — возразил Рожер. — Вот и оставайся в нем. Исчезни из нашей жизни! Исчезни!

Мальчишка в белом плаще опустился на колени и разрыдался.

— Я всё это сделал, — с трудом произнес он, — чтобы вы пришли ко мне и поиграли со мной.

— Мир не место для игр, — сказал ему Рожер. Он уже не пытался скрыть ту ненависть, что питал к своему собеседнику. — Тем более для твоих.

— Но ведь однажды вас всех не станет, — непонимающе проговорил Бирафир. — С кем мне тогда играть? Я хочу насладиться миром сейчас.

— Сейчас ты насладишься смертью, — крикнул Рожер и выставил руки вперед. Мальчика отбросило куда-то за стол, а Рожер совершал всё новые и новые пассы руками. Когда все собравшиеся решили, что мальчишка погиб, он предстал их взглядам. Не торопясь он шел в сторону Рожера. Его голову мотало из стороны в сторону, словно кто-то обрушивал на неё чудовищной силы удары. Но Бирафир не обращал на них внимания и продолжал идти вперед.

Рожер творил заклинания до того момента, пока Бирафир не оказался от него на расстоянии вытянутой руки. Тогда он издал всхлип и, потеряв сознание, упал к ногам своего противника. Мальчик в белом плаще наклонился над телом, прислушиваясь к дыханию поверженного.

— Сбежал, — грустно заключил он, поднимаясь. — Всегда был трусом. Ничего я бы ему не сделал. Зачем спешить?

Рожер застонал.

— Мы можем идти? — обратился к мальчишке Конан, молчавший всё это время. — Свою роль мы сыграли.

Бирафир на мгновение задумался, а потом покачал головой.

— Если бы он остался поиграть, — сказал мальчик, — то задерживать вас смысла не имело бы. Но он сбежал, и я хочу хотя бы оставить себе игрушки.

Мальчик приблизился к Счастливчику и принялся его внимательно разглядывать.

— Никого ты себе не оставишь, тварь! — произнес Рожер, успевший подняться на ноги и обнажить меч. — Правильно, что я не желал служить этому трусу. Он сбежал, а вот мне хватит смелости бросить тебе вызов.

Лишь дрожащий голос выдавал страх седого пирата.

Бирафир внимательно посмотрел на него, изучая произошедшие с ним изменения.

— Да ты же даже не бог! — изумился мальчишка.

— Зато, не трус. Сизарлик ты со мной? — спросил Рожер у окончательно пришедшего в себя товарища. — Капитан, бегите! Я задержу его! Дверь в двадцати шагах за вашей спиной. Перед тем, как сбежать, наш друг поделился со мной кое-какими знаниями. В том числе, что эта тварь ослаблена и у нашей с графом магии есть небольшой шанс. Слышишь, Бирафир?!

Мальчишка радостно захлопал в ладоши.

— Игра! Настоящая игра! — закричал он.

Сизарлик и Рожер попытались напасть на Бирафира одновременно с двух сторон. Удалось ли им поразить хозяина белой комнаты Конан так и не узнал. Вместе с Сигурдом и Счастливчиком он мчался в направлении, указанном ему человеком, что носил лицо Грува.

Дверь была столь же девственно белой, как и всё вокруг, так что никто из троих беглецов её не заметил, пока она не возникла буквально на расстоянии одного локтя от них. Сигурд мощным ударом ноги распахнул её, и все трое выбежали в коридор.

Предположения Сигурда оказались верны. Пираты и Счастливчик очутились на третьем этаже особняка графа. Не снижая скорости бега, они направились к лестнице. Несколько мгновений, показавшихся им вечностью, и они уже на первом этаже. В тот момент, когда беглецы мчались к входной двери, из местных теней возник один из слуг.

— Вы интересовались сокровищем? — поинтересовался он. Это был глубокий старик.

— Да, — сказал Счастливчик. Пираты сначала не обратили на слугу внимания и были уже в дверях.

— Я был с Бирафиром, когда он был в пещерах, — сказал старик. — Я проведу вас туда, если вы обеспечите меня деньгами и отвезете в Аргос или Зингару, где я смогу провести свои последние деньки. Вы же моряки? Я так устал от этой страны.

— Ты знаешь, как избежать опасностей, — спросил Конан, — что подстерегают охотников за сокровищем? Или все проблемы решил Бирафир своей магией?

— Если я собираюсь туда с вами, — сказал старик, — то уж, поверьте мне, как меньшее рассчитываю покинуть это место живым.

Счастливчик и Сигурд вопросительно посмотрели на Конана.

— Ладно, старик, — сказал капитан “Вестрела”, — ты идешь с нами. Надеюсь, ты не запросишь слишком много денег.

За то время, что они были в доме графа, солнце успело скрыться за горизонтом. Однако, людей на улицахменьше не стало. Странное место. Конану очень хотелось посмотреть на окна третьего этажа особняка, но осторожность взяла верх над любопытством.

Быстрым шагом четверо путников направились в сторону таверну, рядом с которой расположился караван. Никто не желал находиться в Бирафире ни одного лишнего мгновения, а потому, как только, Сигурд и Счастливчик нашли и привели верблюдов, путешественники погрузились на них и отправились прочь из поместья.

— Жаль птицу пришлось оставить, — сказал Сигурд, когда они миновали последние дома.

— Ничего, — ответил ему Счастливчик, — зато теперь маленькому графу будет с кем поиграть.

Сигурд только горестно вздохнул.

— Эй, стойте! — раздался крик со стороны поместья. — Подождите!

К путешественникам приближались те двое, которых Конан заметил днем выходящими из конюшен. Оказалось, что киммериец был тогда прав. Из живота одного торчал меч.

— Тяжелый гад, — произнес темноволосый аргосец, приближаясь к пиратам. — И никак не очнется. Не знаю, что с ним делать.

— Ты кто такой? — некуртуазно поинтересовался рыжебородый ванир. — И чего тебе надо?

— Меня Эмилио зовут, — сказал аргосец. — И я знаю, что за люди охотятся за вашим другом. А этот знает, почему они это делают. Вот только он никак не придет в себя.

— И чего тебе надо, Эмилио? — осведомился Конан.

— Я с вами за сокровищем хочу, — сказал аргосец. — Я вам всё по пути расскажу. Если решите, что вру, выгоните. Делов то.

— У нас нет лишнего верблюда, — сказал киммериец.

— Ничего, — ухмыльнулся Эмилио. — У меня тут лошадка привязана поблизости. Вдруг вы бы отказались, и пришлось тайком скакать за вами.

* * *

Над Бирафиром стояла ночь. Желтый ждал остальных в одном из двориков, который был избран Белым в качестве места встречи. Воин не сомневался, что, кроме него никого здесь сегодня не будет.

Вечер в поместье выдался довольно странным. Хотя ничего удивительного в этом не было, таким уж местом был Бирафир.

Желтого большинство людей умудрялось недооценивать, даже друзья в Кольце Кинжалов. Единственным исключением был Белый. Так уж сложилось, что до того как получить свой Цвет, Желтый служил в немедийской тайной службе.

Пять лет назад ему дали задание, которое полностью переменило его жизнь. В Бельврусе скончался один из высокопоставленных жрецов Митры. Перед своей гибелью он представил королю план реформирования митрианства в Немедии. Основой его идей была мысль об отказе храмов от взимаемых ими сборов. Королю план было понравился, но после гибели несчастного советники указали на множество проблем, которые повлечет за собой его претворение в жизнь. Ну, а спорить с ними было уже некому.

Высшие чины Вертрауэна заинтересовались произошедшим и решили провести расследование, несмотря на кажущуюся естественность смерти. Бедняга-жрец подавился куриной костью, когда предавался греху чревоугодия на одном из столичных приемов. Народу вокруг была тьма, и все говорили, что помер исключительно своим, а может и божьим промыслом. Никто беднягу не трогал.

Улед, так звали Желтого до того, как он попал в Кольцо Кинжалов, нанялся охранником в один из бельврусских храмов. Благодаря характерной внешности и манерам, ему удавалось услышать множество интересных разговоров. Такой деревенский дубинушка от сила три слова знает: “есть”, “спать” и… “убивать”. Куда ему в хитросплетения интриг проникнуть. Стоит с тупым лицом дверь стережет да ногу об ногу почесывает. Чего его стесняться?

Немедийские жрецы тоже считали, что гибель жреца не случайна. Они видели в этом аквилонскую руку. Храмы Немедии большую часть золота получали со своих земельных владений, а не с податей, которые планировалось отменить. У закатного соседа ситуация была строго противоположной. Если бы план был принят, то в приграничных провинциях Аквилонии могли начаться волнения. Если немедийские крестьяне митрианцам не платят, то почему честные аквилонские труженики плуга должны отдавать свои последние деньги.

Сложившейся ситуацией могла воспользоваться как немедийская армия, так и немедийская церковь.

Был еще один интересный момент, о котором было неизвестно разведке. Покойному жрецу оказывал протекцию один из полуденных герцогов, близкий родственник короля. Так вот, на следующий день после смерти митрианца он отбыл из столицы к себе в поместье.

Улед попросил начальство проработать версию с герцогом. На полдень отправили трех агентов, наделив их всеми надлежащими полномочиями. Однако, герцог отказался их принять, сославшись на внезапно подкосившую его болезнь. Разведчики подобным уверениям не поверили, и тайно проникли в поместье: тратить время на получение формального разрешения на допрос они не пожелали.

Герцог, как оказалось, их не обманул. Беднягу лихорадило. Целители с ног сбились пытаясь установить причину заболевания и найти нужное лекарство. Выяснилось, что болезнь подкосила родственничка короля ровнехонько в день гибели жреца. Совпадение? Навряд ли.

Вертрауэн продолжил разрабатывать религиозную версию. Один из жрецов вскорости должен был отбыть в Тарантию для получения нового сана. По данным тарантийской агентуры, ему должны были предложить задержаться в столице Аквилонии, предоставив хороший пост. Вертрауэн организовал два покушения на него, от одного из которых его спасла “чистая случайность”, а от другого Улед. В результате, Желтый отправился в Аквилонию в качестве личного телохранителя одного из высших жрецов немедийской митрианской церкви.

В Тарантии расследование, казалось, зашло в тупик. Местное жречество было слишком раскормлено, а потому в отличие от своих бельврусских братьев политикой интересовалось мало. Большинство разговоров сводилось к винам и борделям, хозяева которых умеют держать рот на замке. В Бельврус ушло немало интересных депеш, но не было ни одной, связанной с непосредственным заданием.

Улед уже начал подумывать о том, что, возможно, светлые головы Вертрауэна допустили ошибку, и никакого заговора против реформаторов не было. Но вскоре он понял, что есть, что искать.

Один из аквилонских баронов не вернулся с королевской охоты: упал с лошади и распорол горло о корягу. Так получилось, что Улед видел тех людей, с которыми общался барон перед смертью. Один из них слегка прихрамывал на правую ногу. Самое интересное, что следователь, возглавлявший отряд сыскной службы, занимавшийся тем, что устанавливал точные обстоятельства смерти барона, тоже хромал на ту же ногу. Манеры у этих двух людей были тоже удивительно похожи.

Улед проверил биографию и одного, и другого. На первый взгляд ничего необычного. Дворяне, как дворяне. Вот только в столицу перебрались недавно, общества избегали, друзей имели мало. Устроить более тщательную проверку без того, чтобы привлечь к себе внимание, возможности не было.

Тогда немедиец решил разузнать, что за человеком был покойный барон. Оказалось, довольно интересным. Полгода назад он устроил у себя в баронстве настоящую охоту на ведьм. Результаты впечатляли. За первую седмицу казнили три сотни человек, за вторую две, за третью и четвертую по пять десятков. Человек, хоть месяц проработавший в сыскной или тайной службе, вам скажет, что стольких преступников, что мирских, что церковных, за такой срок не отловить. Барон либо казнил всех подряд, либо точно знал, кого именно следует отвести на костер. Скорее всего и то, и другое.

У Уледа сложилось определенное мнение о личности покойного. Материалы из архива храма Митры в Тарантии (умыкнуть бумажку — раз плюнуть, не то что в Немедии) лишь подтвердили догадки. Митрианцы планировали провести собственное расследование в землях барона. Соответствующее распоряжение было отдано за две седмицы до кровавых событий. Барон как-то узнал о нем и принялся устранять людей, которые могли сболтнуть лишнего на допросах. Когда жрецам не удалось поймать барона за руку, они решили просто-напросто его устранить. Такая версия произошедшего казалась Уледу наиболее правдоподобной.

Получалось, что существовала некая тайная организация, работающая на аквилонское жречество. Возможно, в тайну вовлечены и немедийцы. Организация эта отлична от тайной службы храма Митры, о которой Вертрауэну давно известно. Они не делают секрета из своего существования. Аквилонская же организация не являлась тайной службой в полном смысле этого слова. Это были убийцы, профессионалы своего дела, устраняющие неугодных жрецам людей.

Желтый продолжил рыться в архивах. Расследование следовало заканчивать, как можно быстрее. Своим любопытством он наверняка обратил на себя внимание. К тому же разведчику стало откровенно страшно. В Аквилонии за полгода умерли своей смертью или от несчастного случая около ста двадцати людей, так или иначе связанных с храмом Митры. В отношении примерно половины из них жречество проводило расследование в связи их контактами с магами Черного Круга, Белой Руки и других содружеств, а также с конфидентами других стран.

Улед составил подробный отчет, в котором изложил все свои соображения, и отправил его в Бельврус. Сам же решился на отчаянный шаг: ему хотелось узнать имена тех, кто состоит в организации убийц. Среди жречества Тарантии ходили слухи о начальнике стражи города Танасула. Тот якобы поклоняется Золотому Павлину Саббатеи. К нему уже вроде бы отправили пару церковных ликторов для приватной беседы. Если повезет, то он может открыть им имена других любителей полакомиться человечинкой.

Тогда Желтый инсценировал собственную смерть. Телохранителя-немедийца Уледа больше не существовало. Информацию о наклонностях танасульца он передал в сыскную службу, приобщив к ним для верности пару церковных документов. Перед смертью Улед покопался в самых дальних уголках архива. Затем были три дня безумной скачки под палящим солнцем в Танасул.

Оказавшись на месте, немедиец, стал ждать, что будет дальше. По его расчету сыскари должны были как раз удостовериться в подлинности полученных документов и начать поднимать своих людей в Танасуле. От митрианцев их активность не должна ускользнуть, и убийцы получат очередное задание. Ему же останется только их дождаться. Был шанс, что палачи сами прикончат саббатейца, но Улед считал, что митрианцы предпочтут обставить дело, как можно более чисто.

И действительно через какое-то время дом начальника стражи покинули пятеро мрачных типов, а спустя колокол и он сам в сопровождении десятка стражников отбыл в сторону Пуантена. Желтый последовал за ними. Когда отряд почти покинул город, вокруг начали раздаваться крики “пожар”. Улед развернул коня и галопом поскакал прочь от саббатейца и его людей. Еще несколько мгновений, и он бы не успел выбраться из кольца пламени.

В тот день в Танасуле выгорел целый квартал, погибло около шести десятков людей, в том числе и начальник стражи. Как выяснилось, причинной пожара явилась неестественная жара, стоявшая над городом уже три седмицы. До этого пламя уже вспыхивало несколько, но его всегда удавалось вовремя потушить.

Улед решил, что схватить за руку аквилонских убийц у него не получится. Слишком профессионально те действовали. В тот же день он отправился в Немедию.

Когда он отдыхал за кувшином вина в приграничной таверне, прощаясь с Аквилонией, к нему подошел высокий седеющий человек. Улед поинтересовался, что ему надо. Аквилонец сказал, что хотел спросить его о том же. Ведь именно он разыскивал его уже полгода. Немедиец сразу понял, о чем говорит его собеседник и поинтересовался, почему он еще жив. Седой ответил, что один из Кольца Кинжалов не смог выбраться из танасульского пламени. Он предоставил Уледу выбор: погибнуть или обрести Цвет. Жить немедиец любил.

Белый настоял на сохранении прежнего образа немедийца. Пусть в Кольце Кинжалов считают, что он всего лишь деревенский парень, на которого указал Митра. Желтый спорить с этим не стал.

Но это было давно. Сейчас в живых нет ни Белого, ни остальных. Или так, или он маленький слепой котенок. То, что караван без проблем добрался до таверны говорило о том, что Белый и Синий провалились. Вестей о Красном, Зеленом и Коричневом не было никаких. Все вместе одновременно они пропасть не могли. Вывод простой: они все мертвы.

Догадку подтверждало и то, что за ним уже два колокола ведется слежка. Скорее всего стигийцы. Именно они любят постоянно сменять людей на наблюдении. Вещь хорошая и правильная, но когда это происходит слишком часто, то начинает бросаться в глаза. Желтый не сомневался, что они его прикончат, как и всех остальных, но облегчать им жизнь он не стремился.

На случай, если им известно место встречи, он навестил заветный дворик. Зачем показывать, что ты волнуешься? Пускай они сами сделают первый ход. Скорее всего они попытаются взять его живым. Из всего отряда именно он казался самой легкой добычей. Что ж за эту ошибку вам придется дорого заплатить.

— Вечер добрый, — обратился к Желтому маленький человек, очень неброско одетый. Митрианец отдал должное его умению бесшумно подобраться сзади. А вот руку он за спиной зря держит, слабая выучка.

Молниеносным движением Желтый извлек из ножен меч и направил его в сердце маленького стигийца. Подхватив за шею обмякшее тело, используя его в качестве щита, бывший конфидент начал отступать к одному из домов. В мертвеца ударили два арбалетных болта. Желтый поздравил себя с тем, что не ошибся, когда прикидывал, в каком именно доме засели стигийцы.

Подойдя спиной к двери избранного дома, он мощно пнул её ногой. Замок не выдержал. Тем временем арбалетчик выстрелил еще четырежды. Последний болт прошел совсем рядом с головой митрианца. Ничего страшного, в принципе, но зачем демонстрировать свою неуязвимость раньше времени. Пусть думают, что он боится, тогда и колдовать не сразу станут.

В доме раздались крики, и к двери, рядом с которой укрылся Желтый, выбежали хозяин с хозяйкой. Два метательных ножа отправили их на Серые Равнины. Славно, что в своё время он не поленился и взял у Зеленого пару уроков. Стигийцы, видимо, решили, что он попытается уйти через окна второго этажа. Трое воинов, вооруженных саблями, ворвались в дом, пытаясь его задержать. Быстро прирезав всех троих, благо они даже не поняли, что происходит, Желтый выбрался на улицу.

Здесь было шестеро противников. Один быстро получил мечом в горло, другого Желтый толкнул на товарища, сам же схватил четвертого за шею, как свою первую жертву. Арбалетчик снова выстрелил, превратив живой щит в мертвый. Отшвырнув тело на четверых приближающихся воинов, Желтый нырнул в один из переулков. Теперь они начнут осторожничать и за ним не погонятся.

Внезапно разорвался один из амулетов Коричневого. Похоже, били серьёзным заклятьем. В это время навстречу выскочили троё арбалетчиков. Залп. Все снаряды прошли сквозь митрианца. Еще один залп. Глупцы, надо было бежать. Теперь поздно. Одному меч вспорол живот, двум другим горло.

Пах! Еще один амулет. Надо было, как можно быстрее найти мага, иначе ему не жить. Скорее всего он в том доме, где сидел самый первый арбалетчик. Излишнее любопытство всегда было слабостью этой породы. Наверняка маг лично собирался наблюдать за пленением.

Нужный дом находится на соседней улице, которую наверняка простреливают. Арбалеты вреда причинить ему не смогут, но вот маг сумеет воспользоваться зрением этих людей, чтобы обнаружить его местоположение. И тогда прощай еще один слой защиты. Выход один: по крышам добраться до соседнего с искомым дома, осмотреться и уже на месте решать, что делать дальше.

Удар ногой, и очередная дверь слетает с петель. На этот раз никаких людей. Правильно, что затаились, жить дольше будут. Лестница на второй этаж. Очередная дверь. Снизу раздалось мерзкое шипение, и в этот же миг дверь вылетела на встречу. Желтый еле успел увернуться. Не стоит злоупотреблять взаимодействием заклинания неуязвимости с большими предметами, магия может и не выдержать.

Снизу по лестнице на митрианца надвигался демон с туловищем черного козла и змеиной головой, счастливый обладатель двух пар рук, в каждой из которых было по сабле. Со второго этажа спускался его брат близнец. Мысль о том, что его, как полного профана поймали в элементарную ловушку, придала Желтому сил. Ринувшись на нижнего козла, он попытался достать его выпадом в пузо, но реакция у демона была хорошей: удар он успел отвести. Вместо того, чтобы начать полосовать митрианца бесполезным саблями, он ударил его верхней правой рукой по челюсти. Желтый отлетел прямехонько в объятья верхнего демона, и тут же получил по голове эфесом сабли. Перед глазами поплыло.

Оставалось одно мгновение, иначе они его вырубят. Желтый кинулся на нижнего демона, показывая, что собирается повторить свой неудавшийся маневр, но в последний миг развернулся к противнику спиной. Все четыре лезвия прошли через его спину и показались спереди. В этот же миг Желтый швырнул меч в первого противника. Бросок вышел удачным. Клинок попал точнехонько в змеиную пасть. Демон зашипел и свалился замертво. В это время его собрат обрушил на Желтого удары всех четырех кулаков. Но свалить огромного немедийца было не так просто. Переборов боль, он вцепился демону в глотку, стараясь уберечь пальцы от ядовитых зубов, торчащих из змеиной пасти. Козел продолжал колотить своего противника, и тот практически потерял сознание, но хватки не ослаблял. Наконец раздался заветный хруст, и демон упал замертво.

Пошатываясь, Желтый спустился по лестнице и направился к дверному проему, но на пути встала непонятная преграда. Митрианец тряхнул головой, пытаясь привести зрение в порядок. Едва заметное голубое свечение закрывало дверь и окна. Похоже, стигийцы таки поймали его в ловушку. Вот за дверью стоит маг, смотрит и улыбается. Молодой еще, глаза большие, умные, но злые искорки то и дело да проскакивают.

Еще посмотрим, кто из нас сильнее. Желтый подошел вплотную к преграде и попытался сделать шаг вперед. Совсем небольшой шажочек, малюсенький. Преграда чуть-чуть поддалось, но отплатила за это волной боли прошедшей по всему телу митрианца. Сжав зубы, он попытался сделать следующий шаг и так далее. Боль, просто море боли и улыбающееся лицо мага. Этот ублюдок еще не знает, что он до него доберется. Вопреки всем магическим законам и правилам, доберется.

Боль становилась всё сильнее, но идти стало легче. Улыбка стала чуть более неуверенной. Маг произнес несколько незавершенных заклинаний, делая заготовку. Желтый заметил это и расхохотался. Идти стало легче.

Преграда исчезла. На бывшего конфидента одновременно обрушились и пламя, и лед. Ноги налились тяжестью, клонило в сон. Но он продолжал идти вперед, а маг всё колдовал и колдовал. Амулеты разрывались один за одним. Осталось три шага, два, один. Последний амулет взорвался. Один из осколков пробил глаз Желтого. Из последних сил немедиец ударил мага кулаком в лицо. Шейные позвонки не выдержали, и стигиец свалился замертво.

Теперь осталось сделать только одну вещь.

По обе сторону от Желтого стояли воины с арбалетами. Зло улыбнувшись, он с диким криком бросился на тех, что справа. Впечатление он, видимо, производил ужасающее, и выдержки у арбалетчиков не хватило. Приказ они забыли.

— Не стрелять! В ноги! — раздался крик, одного из сохранивших благоразумие стигийцев.

Но было поздно. Десяток арбалетных болтов пронзил тело Желтого. За миг до смерти немедиец успел улыбнуться.

* * *

— Всё равно не понимаю, — продолжал настаивать Сигурд, — почему ты нам помогаешь. Тебя же наняли, чтобы прикончить Счастливчика.

Пятеро путешественников сидели у костра. Поодаль стояли верблюды и лошадь. Рядом с ними лежало тело Оли. За время дороги он несколько раз приходил в сознание, но разумных вещей от него услышать не получилось. Хорошо хоть от воды не отказывался, что настраивало на положительный лад.

Эмилио выругался про себя. Его история была белыми нитками шита. Будь у него хоть немного времени на её проработку… Эх, чего жалеть о несбыточном! Ну, как объяснить ваниру разумность тех вещей, которые он сам почитал бредом. Ужас. Даже мысли и те корявые.

— А разве у меня был выбор? — сказал Эмилио. — Положим, я бы отправился за вами, так в пустыне слежку любой дурак заметит. И настал бы мне конец. Так что, пришлось навязаться с вами. Если вы помрете в пещерах, я могу считать, что выполнил своё задание. А если сокровище добудете, то можете поделиться им со мной, и я забуду о своем хозяине.

Ванир и киммериец расхохотались.

— По-моему, он врет, — заключил старик, придвигаясь поближе к костру. Ночью на самой границе с пустыней было уже очень холодно. Старый стигиец, по имени Каруз, держался еще молодцом и ни на что не жаловался.

Счастливчик активно закивал в знак согласия со стариком.

Эмилио принял у Конана бутылку с ослиной мочой, которую неизвестный неразумный человек поименовал вином. Бутыль была уже четвертой за вечер. За дневной переход им встретился всамделешний торговец вином. После событий в Бирафире всем, кроме старика, страшно хотелось напиться, так что большую часть выигранных Счастливчиком в караване деньги спустили на выпивку.

— Вру я или не вру, — заключил аргосец, — судить вам. Но даже, если и так, то не забывайте, что я доставил ценного пленника, который, как охотник за мошенниками, является куда более ценным экземпляром, чем я.

— Он хотя бы молчит! — зло заявил ванир и тоже приложился к вину. Свою бутыль он делил с Счастливчиком.

— Вот именно! — согласился с другом зингарец. — Он молчит, и информации от него никакой не получишь. И не стоит забывать о железке в его животе. Парень в любой момент может отправиться на Серые Равнины гулять.

Старый стигиец посмотрел на Счастливчика, словно тот нанес ему смертельное оскорбление.

— Ну, сколько вам повторять? — изумился Каруз. — Сабля не должна была задеть в нем чего-то важное. А раз он не отказывается от воды, значит, идет на поправку.

— В любом случае, — вернулся к теме Эмилио Счастливчик, — этот аргосец собирается меня прирезать.

Эмилио зло помянул Бела и Дэркето. Ему совсем не хотелось убивать зингарца. Тот оказался неплохим парнем, который отнюдь не желал посылать людей на смерть. Да и Конан с Сигурдом не простят ему гибели друга. Шансов справиться со всеми у него не было. Но ведь он поклялся отомстить за своих друзей. Аргосец искренне верил, что они не найдут покоя на Серых Равнинах, пока по земле ходит тот, кто виновен в их смерти. Иначе, зачем боги помогли ему выбраться из пещер?

— Сначала я получу сокровище! — хмыкнул он. — Так что можешь спать спокойно.

— Ну, нет! — расхохотался Счастливчик. — Тебе веры ни на каплю! Ни до сокровищницы, ни после!

Конан подкинул в костер веток. Пламя с яростью поглотило их.

— Ладно, хватит, — сказал киммериец. — Нам завтра по пустыне идти, так что лучше встать пораньше. Сигурд, Счастливчик, Каруз укладывайтесь. Первая смена моя с Эмилио.

Аргосец про себя одобрил подобное решение киммерийца. Конан ему не доверял, так что предпочитал лично приглядывать за непонятным аргосцем. Сам бы он точно так же поступил на его месте.

* * *

Искры. Свет. Боль.

Почему она столь прекрасна?

Удар. Кровь. Труп твари, слетающий в темноту. Опять не успел.

Как же хочется уйти вместе с ней!

Одиночество. До чего же оно пронзительно!

Счастливчик перелег с одного бока на другой. Конан и Эмилио всё еще стояли на страже. Сигурд тихо посапывал. Никого больше кошмары не мучили. Эх, может всё-таки получится еще поспать.

* * *

Холодные стены, холодный воздух, холодный пол. Белый прижал ноги к подбородку, чтобы хоть немного согреться. Он уже несколько раз терял сознание. Слабость, завладевшая его телом, мешала нормально думать.

Митрианца сотряс приступ кашля.

Сделав над собой усилие, Белый поднялся на ноги. Голова тут закружилось, и его повело. Ударившись об одну из стен, он со стоном сполз на пол.

Надо было заставить себя сосредоточиться. Мысли витали только вокруг темы тепла. Он даже не мог вспомнить своего имени. Белый закусил зубами губу, надеясь, что боль поможет ему. В рот стекла струйка крови. Она была теплой. Какое необычное ощущение. В этом месте казалось, всё было пропитано холодом.

С огромным трудом ему удалось ухватиться за эту ниточку. Место. Удивительно холодное место. Где он может находиться?

Нет, не верно. Он не может знать ответа на этот вопрос. Надо задать другой.

Как он сюда попал?

Так правильнее.

Белый попытался вспомнить. Отдельные отрывки никак не складывались в цельную картину. Он растянулся на полу и заплакал. Удалось вспомнить лишь то, что он считал себя последним дураком, когда впервые очнулся в этом месте. Тогда холод еще не превратил его в это жалкое хныкающее существо.

Дурак. Это значит, что он совершил какую-то ошибку. Глупую, непростительную.

Что же произошло перед тем, как он попал сюда? Чувство стыда и холод надежно скрывали от него эти воспоминания. Тогда может лучше не торопиться, а попытаться маленькими шажками продвинуться чуть дальше по спирали времени.

Интересное выражение. Красивое. Наверное, он где-то учился, раз способен говорить и мыслить столь красиво.

Учился. Да, он учился. Давно, очень давно. Он забыл многое из того, чему его обучали. Это знания были ненужными, лишними, и он считал, что не стоит забивать ими голову. Его собственный жизненный опыт был больше, чем у всех его учителей вместе взятых.

Стоп! Возможно, отгадка где-то здесь. Похоже, он попал сюда, потому что не обратил внимания на одну из тех вещей, которым его обучали.

Надо вспомнить. Обязательно надо. Тогда он сможет выбраться из этого холодного места.

Это был третий месяц лета. В саду за храмом Митры в Тарантии росли десятки яблонь. В такой погожий день занятия всегда проходили именно там. Шепот листвы, ароматы трав, щебетание птиц. Кто-то считал, что всё это отвлекало учеников, кто-то напротив настаивал, что это помогает лучше усвоить материал. Но с тем, что в последние летние деньки сидеть в кельях и пыльных учебных залах глупость, согласны были все.

Шестеро молодых людей, одетых в серые рясы послушников, расположились под тремя деревьями. Один ковырялся травинкой в зубах, трое грызли большие сочные яблоки, только что сорванные с ветвей. Тот из послушников, что был старше всех, приготовил таблички для записи и напряженно ждал пока придет жрец, которому выпало проводить сегодняшний урок. Последний же, самый младший ученик храма Митры, откровенно скучал, не зная к чему себя приложить.

Наконец из-за деревьев показалась статная фигура жреца. Ему было всего лет сорок, но за это время он уже успел отъесть себе немаленьких размеров живот. У жреца были добрые карие глаза. Его ярко красная ряса делала его похожим на одно из яблок, валяющихся на земле. Только на очень большое.

— Добрый день, — обратился он к послушникам.

— Добрый день, учитель, — ответили те, принимая более почтительные позы.

Молодой жрец обвел всех шестерых внимательным взглядом, убеждаясь, что все и вправду готовы его слушать.

— Сегодня мы продолжим наш экскурс в историю, — начал он. — В прошлый раз мы говорили о политических последствиях падения Ахерона. Сегодня мы коснемся религиозных аспектов.

Послушники подобрались. Урок обещал быть довольно интересным. Смутные времена рождали сильных людей. Роль отдельной личности в подобные периоды истории приобретала приоритетное значение. Достаточно вспомнить хотя бы возникновение первых государств.

Но данная закономерность относилась не только к политике, но и к вопросам веры. Не следует забывать, что после падения Ахерона поклонение Сету, являвшееся основной религией того времени, попало под запрет. Люди не знали каким богам молиться. На помощь им пришло великое множество адептов малоизвестных божков, о которых раньше никто не слышал. Большая часть этих культов благополучно канула в вечность. Однако жрецы многих из них всё-таки сумели привлечь достаточное количество верных последователей, и начали на равных соперничать с насаждавшимся военными вождями хайборийцев митрианством.

С заката новых богов гнали на восход и полдень огнем и мечом. Ранние митрианцы были беспощадны в своей борьбе за веру. Однако в течение всего первого столетия от основания Аквилонии религиозный хаос властвовал в человеческих умах.

— Я уже затрагивал историю борьбы, — начал свой урок одетый в красную рясу жрец, — с возникшими в те времена культами. Имеются в виду общие направления, как в плане насаждения митрианства, так и в плане искоренения верований в мелких кхарийских божков. Вам уже известно, что предпринятые тогдашним жречеством шаги отличались большой степенью эффективности. Но были определенные недоработки. Так многие культы не были окончательно уничтожены. Их последователи основались в Шеме, Кофе, Иранистане, Вендии и Черных Королевствах. Тогда это казалось допустимым, но сейчас мы видим, что им удалось укрепить своё влияние, кое-где даже на государственном уровне. К счастью о наиболее опасных из кхарийских культов мы можем узнать только из книг.

Раздался громкий хруст надкусываемого яблока. Жрец обиженно посмотрел на младшего послушника, заподозрив его в невнимательности. Тот всем видом показывал, что опасения учителя совершенно беспочвенны.

— А расскажите нам о каком-нибудь, — попросил другой послушник, стараясь отвлечь внимания жреца от своего не в меру охочего до яблок товарища.

Жрец с сомнением взглянул на солнце, прикидывая сколько сейчас времени и останется ли у него время на изложение основного материала. Потом решил, что в такой приятный денек можно немного развлечь учеников.

— Ну, ладно. Слушайте, — сказал жрец, усаживаясь на землю. Он огляделся по сторонам в поисках яблока получше и, наконец остановив свой выбор на большом красном плоде, со смаком впился в него зубами. — Был один очень забавный культ. Он возник на территории нынешнего Офира. Вера их не представляла из себя ничего особенного. Обычный демонизм. Красивый, правда, был у них божок. Подумайте только, возводили статуи, представляющие собой шарик с огромным количеством зубов и двумя глазами. Великий бесформенный Друаргл. Бесформенность была проклятьем, которое наложили на него древние боги. И теперь Друаргл должен был найти себе новое тело, которое его полностью устроит. Когда поиски эти завершатся, он сможет воплотиться в нашем мире, и будет всем его адептам счастье великое. Чтобы в поисках ему этих помочь, на алтаре перед зубастым шариком приносили человеческие жертвы. В тот миг, когда сердце бедняги переставало биться, Друаргл вселялся в него, чтобы решить подходит ли ему это тело. Ну, ни об одном подошедшем я не слышал, а вот над отбракованным материалом издевались прилично. С несчастных снимали кожу, и шили из неё себе одеяния. Чем больше кусочков кожи разных людей было, скажем, на плаще, тем более ценным он являлся. Жир плавили на мыло. Мясо отдавали собакам. Что делали с костями, опять же неизвестно.

— И что здесь интересного? — спросил младший послушник. — Сами же сказали, обычный демонический культ.

— Жажда знаний это, конечно, хорошо, — философски произнес жрец, — но и о почтении к старшим забывать не следует. Раз сказал, что будет интересно, значит будет интересно. Ждите.

Жрец выкинул огрызок, оставшийся от яблока.

— Простите, — грустно сказал послушник.

— Главное, одному из высших жрецов такое не скажи, — посоветовал наставник. — Они пообидчивей, чем я, будут. Но раз вы столь подкованы в различных аспектах демонизма, то ответьте мне на один маленький вопросик. Как заманиваются в храмы будущие жертвы?

— Никак, — категорично заявил самый старший послушник. — Людей для жертвоприношений предпочитают закупать на невольничьих рынках. Только там можно спокойно подобрать человека, удовлетворяющего всем требованиям божества.

Жрец вздохнул.

— Ну, что за время?! — посетовал он. — До чего же испорчена молодежь! Это сейчас раба купить не проблема. В те времена, о которых мы с вами говорим, старались всеми силами побороть темное наследие Ахерона. Работорговля тогда процветала лишь на полдне Хайбории в Стигии и приграничных землях, а на восходе в гирканских государствах. На территории современных Немедии, Аквилонии, Аргоса, Зингары, Офира и Кофа нельзя было даже владеть рабом в нынешнем понимании этого слова, а уж за куплю-продажу казнили даже без судебного разбирательства.

— Значит, культы использовали магию, — произнес один из послушников. — Если бы они похищали людей, подобно обыкновенным бандитам, стража бы быстро вышла на их след. А когда мозг человека задурманен, и он сам идет в пасть к змее, никто никому обвинения предъявить не сможет.

— Верно! — подтвердил догадку наставник. — Поэтому тогдашние жрецы Митры обратились за помощью к светлым магам, а позже в храмах наиболее способных послушников начали обучать магическим началам. Впрочем, в вопросах обучения вы, наверное, даже лучше меня разбираетесь, так что вернемся к делам ушедших дней. Светские власти устанавливали районы, в которых часто пропадали люди, а маги брали их под наблюдение. Рано или поздно им удавалось почувствовать колдуна демонистов, и тогда в дело вновь вступала сталь.

— С последователями Друаргла была иначе? — спросил младший послушник.

— Да, — ответил жрец. — Они загадали нам загадку, которую до сих мы решить не в силах. Хотя в последнее время особо никто и не стремится: никого из адептов Друаргла в живых не оставили. События в Офире разворачивались по обычной схеме. В одном из районов Ианты стали то и дело пропадать люди. Среди них были и бедняки, и дворяне. Сыскная служба долгими поисками себя не утруждала. Было ясно, что орудуют не простые бандиты, слишком разномастными были жертвы. Почти сразу отослали депешу в Тарантию с просьбой прислать мага для проведения расследования. Маг прибыл, произвел все приготовления и стал ждать, когда неизвестные начнут свою охоту. Время шло, а никаких магических действий не совершалось. Люди же продолжали исчезать. Прислали еще троих магов. Результат тот же. Сыскная служба уже тоже трудилась во всю, пытаясь найти свидетелей похищений. Раскопать удалось немного. Порядка десяти людей видели, как некоторые богатые прохожие вдруг ни с того ни, с сего брали и заворачивали в грязные бедняцкие проулки. Район прочесывали раз за разом, но логова похитителей обнаружить не удалось. Тогда вернулись к магической версии. На аквилонских магов, правда, уже не надеялись. Стали расспрашивать свидетелей не ощущали ли они что-то необычное, какой-нибудь непонятный зов. Один немедиец рассказал, что ему почудился аромат персиков, и вроде начала играть очень красивая музыка, а потом всё пропало. Он запомнил этот момент, потому что ему очень хотелось пить, и он принялся искать торговца фруктами, лавка которого, судя по запаху, должна была быть где-то поблизости. Однако найти чего-либо ему было не суждено. Вроде бы глупость, но с учетом того, что никаких других зацепок не было, принялись разрабатывать версию с персиками. Успех был просто ошеломляющ. Про аромат персиков и странную музыку рассказало не меньше трех десятков людей. Удалось сузить район поисков. Опять привлекли магов, и опять был получен ответ, что они ничего не ощущают. Глава сыскной службы тогда разозлился до такой степени, что с эскортом из десятка стражников отправил их всех назад в Тарантию. Тогда иантийцы решились на отчаянный шаг. Судя по показаниям свидетелей, в то время, когда они начинали ощущать аромат персиков, их кто-нибудь толкал или окликал, и тогда наваждение пропадало. Это означало, что исчезали те люди, на которых было произведено достаточно длительное воздействие. Охотились “музыканты”, как окрестили неизвестных похитителей, практически каждый день, и это давала властям небольшой шанс на удачное воплощение задуманного. Более сотни стражников, переодетых в наряды городских простецов, должны были бродить по означенному району. Как только кто-нибудь из них ощутит аромат персиков, он должен был уронить на землю одну из перчаток и стараться избегать контактов с окружающими, чтобы не помешать воздействию “музыкантов”. Практически сразу же двое переодетых стражей расстались с перчатками. Одного из них всё-таки отвлекли, и музыка исчезла. А вот по следу второго стражники прошли до самого логова “музыкантов”, где и обнаружили храм Друаргла. Над похитителями власти устроили показательный процесс, и через седмицу все они были прилюдно казнены на главной площади Ианты. Правда, палачи так и не сумели добиться у демонистов ответа, что это была за музыка и аромат персиков. Установили лишь то, что к магии они не имеют никакого отношения, и никакой защиты от них не существует. Кстати, стражник, который прошел путь до храма, через год сошел с ума. Была мысль проследить за всеми, кто ощущал аромат персиков, но власти предпочли, как можно быстрее, забыть о культе Друаргла.

Дурак! Проклятый дурак!

Белый наконец всё вспомнил.

Хватило бы простого резкого движения, чтобы выйти из-под воздействия этих демонистов. Теперь понятно, почему его держат в этом леднике. Похитители не владеют магией в полном смысле этого слова, а потому бояться всех тех заклятий, что навешал на него Коричневый. Холод рано или поздно сведет с ума, и тогда он будет совершенно безвреден.

Нергал их забери! Им почти удалось. Откуда только этот культ взялся?! Их же всех давным-давно переловили!

Надо, как можно скорее, выбираться из этого логова. Только непонятно было, как это можно сделать. Он слишком слаб даже для того, чтобы просто произнести одно из уже заготовленных заклятий. Нагрузка убьет его.

А может это и к лучшему. Белому отнюдь не хотелось стать плащом или сапогами. Если он помрет здесь, а не на алтаре, то может они посчитают его тело непригодным для своих целей. Всё равно гадкая смерть.

Холод уже почти не ощущался, зато хотелось спать. Недолго осталось, совсем не долго. Митра, как же не хочется стать сапогами.

Проклятье! Прочь! Рано умирать. Нельзя умирать.

Белый решился произнести заклятье связи с Зеленым. Надо было узнать, мертв ли зингарец. Остается надеяться, что магия его самого не прикончит.

— А-а! — тысячи острых игл вонзились в мозг. — Больно. Как больно.

Белый повалился на бок и начал тихонечко стонать. Когда боль стихла, он позволил себе улыбнуться. Он выдержал, а значит не все еще потеряно. Однако Зеленый мертв. Придется проверять остальных.

Желтый. Мертв.

Синий. Ранен, но жив. Проникнуть в сознание никак не получается.

Красный. Мертв.

Коричневый. Мертв.

Проклятье! Тысяча проклятий! Счастливчик похоже жив. Во всяком случае, в мозгу у Синего есть какие-то расплывчатые воспоминания об этом.

Холод подкрадывался все ближе и ближе. Его прикосновения стали ласковыми и нежными. Спать хотелось уже нестерпимо.

Белый плыл по волнам реальности, время от времени ныряя в пучину сна. Ему казалось, что адепты Друаргла должны были что-то непременно сделать для того, чтобы сохранить ему жизнь. Им же не нужен его труп.

Нет! Нельзя на это рассчитывать. Что было сил Белый сжал зубами губу и напился своей теплой крови. Тут же его согнул приступ кашля, но зато он отвоевал у холода несколько мгновений для ясных мыслей.

У него в запасе было одно заклинание, которое можно было применить в теперешней ситуации. Злая, нехорошая магия. Одно из адаптированных первыми митрианцами кхарийских заклятий. Его было строго настрого запрещено использовать, за исключением тех случаев, когда возникала угроза для самого существования культа Митры.

— Что ж, действительно наш случай, — заключил Белый, и начал произносить слова, приводящие заготовку в действие.

Прости меня, Оли.

* * *

— Митра! — Синий орал так, словно его четвертовали. — Проклятье! Убирайся прочь!

Чьи-то щупальца пробирались в мозг Оли. Шаг за шагом, ухват за ухватом они продвигались вперед. Неведомый голос нашептывал ему что-то успокаивающее, просил не сопротивляться, говорил, что скоро всё закончится. Он становился всё громче, слова звучали всё убедительнее.

Внезапно проснувшаяся боль от сабли, торчащей в животе палача, обрушилась одновременно на оба сознания. И если Оли был более-менее к ней привычен, то для захватчика это было совсем новое ощущение. Синий сделал усилие и отвоевал себе немного пространства.

— Убирайся! — выкрикнул Оли, катаясь по земле, обхватив голову руками. — Убирайся!

К пленнику подбежали не только несшие стражу Конан и Эмилио, но и разбуженные воплями палача Сигурд, Счастливчик и Каруз.

— Что с ним? — спросил зингарец у Эмилио, протирая глаза.

Аргосец только пожал плечами.

— Пожалуйста, успокойся, — Оли узнал этот голос. Белый. — Мне нужно твоё тело. Я должен прикончить Счастливчика. У тебя не хватит для этого знаний.

— Убирайся из моей головы! — выкрикнул в голос Синий. Отвечать с помощью мыслей он даже не пытался.

— Ты не понял, — Белый неспешно произносил слова, так, чтобы Оли смог полностью постигнуть скрытый в них смысл. — Я в любом случае овладею твоим телом. Заклинание уже действует. У тебя нет ни шанса. Я просто не хочу вызывать лишних подозрений, так будет намного проще.

Метания Синего по земле привели к тому, что сабля еще немного продвинулась вглубь тела.

— А-а! — раздался в голове палача вопль Белого.

— А-а! — вторил ему Оли.

На миг борьба прекратилась. Противники пытались прийти в себя. Первым это удалось Белому, и он продолжил своё движение вглубь сознания Оли.

— Ты мой, — шептал он. — Ты мой.

— Да, лучше сдохнуть! — закричал Оли и потянулся к эфесу сабли.

В этот миг киммериец опустил ему на голову жестяную кружку, вырубив неудавшегося самоубийцу.

— Чего выдумал! — недовольно заявил Конан. — Помереть ему захотелось. Пусть сначала расскажет всё о своей шайке. Зря мы что ли аргосца кормим.

Эмилио хмыкнул. Все с любопытством смотрели на затихшего пленника. Но было похоже, что Оли вернулся в привычное для него в последнее время бессознательное состояние.

— Эмилио, следи за ним, — приказал аргосцу Конан. — Вдруг опять очнется и вздумает наложить на себя руки. Остальные досыпать, скоро ваша стража.

* * *

Путешествие по пустыне было еще тем удовольствием. Оно способно понравится лишь тем чудакам, что всю жизнь мечтали узнать, каково приходиться ракам, брошенным в котелок с нагретой водой. Тебя варят, а ты ничего не можешь с этим поделать. Утешает только то, что твоим товарищам приходится столь же сладко.

Из всех шестерых путников, если конечно считать пленногопалача, хуже всего приходилось Сигурду. Конан и Эмилио в силу приключений бурной молодости бывали в пустынях ни раз, и ни два. Каруз вырос в этих краях, и несмотря на то, что он их недолюбливал, был всё-таки к ним привычен. Счастливчику было просто всё равно. Почему неизвестно, но большого расстройства жарким и сухим климатом он не выказывал. Оли всем своим существом уподобился тюку: лежал на верблюде и молчал.

— Когда? — в сотый раз спросил ванир у капитана. На более подробное изложение своей мысли сил у Сигурда не осталось.

— Скоро, — ответил Конан, даже не глядя на карту. — Сколько можно, Сигурд? Большую часть перехода мы преодолели. Потерпи немного. Будет тебе оазис.

— Еще немного, — заметил ванир, утирая пот со лба, — и мне будет уже всё равно.

— Дотерпишь, — эта была первая фраза, произнесенная Счастливчиком за очень долгое время. — Я уже вижу его. Вон там, чуть правее.

— Опять мираж, — возразил Сигурд.

Зингарец обиженно фыркнул.

Отряд приближался к оазису, и деревья даже не думали исчезать. На лицах людей начали появляться улыбки. Проблем с водой не было, ею запаслись с избытком еще в Сартосе, а вот тень была пределом мечтаний.

— А-ааа-арррр! — первым не выдержал Эмилио и, дав шпор лошади, помчался галопом к оазису. За ним устремился Сигурд, неплохо наловчившийся управляться с верблюдом, а потом и все остальные.

До колодца первым добрался Счастливчик, в очередной раз оправдавший своё прозвище. Зачерпнув ведро холодной воды, он сделал из него пару глубоких глотков, а оставшуюся воду обрушил на подъехавшего Сигурда. Ванир расхохотался и полез доставать следующее ведро.

Когда все вдоволь напились, отряд направился под тень, которую давали две высоченные пальмы, пережидать полуденную жару. Переход оказался столь утомительным, что никто не вспомнил о пленнике, по-прежнему отдыхавшему на спине верблюда.

— Кром! — ударил себя по лбу Конан. — Он же там изжарится. Сигурд, пошли поможешь мне его оттащить. Эмилио, сходи набери воды.

Тащить Оли было неудобно из-за торчавшей в его животе. Аквилонца аккуратно уложили его на бок, так чтобы не расшевелить рану. Эмилио присел на корточки и плеснул ему немного воды на лицо, чтобы освежить перегревшегося пленника. К всеобщему удивлению Оли тихонечко простонал и попытался пошевелить рукой. Эмилио набрал воды в чашку, отобранную у Каруза, наполнил её водой и поднес к губам пленника. Тот начал маленькими глотками поглощать влагу. Когда чашка опустела, он снова потерял сознание.

— Ладно, пусть отдыхает, — сказал Конан. — Будем надеяться, вскорости опять очнется.

— Точно, — согласился Эмилио, растягиваясь в теньке. — А пока и мы немного отдохнем.

Пленник время от времени начинал шевелиться, тогда ему давали воды, но сохранить сознание сколь либо долго у него не получалось. В конце концов на него перестали обращать внимание. Счастливчик и Каруз решили немного поспать. Эмилио выспрашивал у Конана и Сигурда об их приключениях на “Вестреле”.

Когда жара немного спала, Конан принял решение двигаться дальше. Заполнив фляги холодной водой, путники направились к верблюдам. Эмилио решил перед тем, как двигаться дальше, напоить свою лошадь. В отличие от двугорбых жару она переносила не особо хорошо.

Сигурд подвел вьючного верблюда, которого теперь делили Каруз и Оли к пальме, под которой лежал пленный аквилонец. К великому изумлению ванира он уже был в сознание, и вполне осмысленно оглядывал подошедшего пирата.

— Дайте воды, — попросил он.

Сигурд протянул ему одну из фляг. Оли дрожащей рукой откупорил её и стал жадно поглощать влагу.

— Держи, — сказал он возвращая полупустую фляжку. — Почему я еще жив?

— Конан! — позвал капитана Сигурд. — Быстрее, сюда!

К ваниру бросился не только киммериец, но и Эмилио. Ненамного отстали от них и Эмилио и с Карузом.

— Конан, — обратился к киммерийцу Сигурд. — Он пришел в себя.

— Капитан, — сказал Оли, — ваш помощник не желает сообщить мне причину, по которой я еще жив. Я вижу в вашей компании одного моего старого знакомого и полагаю, что он рассказал вам всё о моих намерениях в отношении вашего друга.

— Как разговорился, — бросил замечание аргосец.

— В живых ты только по одной причине, — сказал Конан. — И у нас, и Эмилио достаточно причин, чтобы желать твоей смерти. Карузу ты тоже доставил мало удобства, путешествуя с ним на одном верблюде. Одним словом, стоило бы тебя отправить на Серые Равнины, но нас очень занимает один вопрос. Вернее два. Кто твои товарищи? И по чьему приказу вы действуете?

Оли сухо рассмеялся.

— Значит, вы зря ждали, — сказал он. — Как только я вам всё расскажу, вы отправите меня на Серые Равнины.

— А если не расскажешь, — зло проговорил Эмилио, — будем долго тебя пытать. В Пуантене я освоил несколько очень интересных приемов.

Оли в ответ на это только улыбнулся.

Конан поднял вверх руку, показывая Эмилио, что ему лучше помолчать. Аргосец нахмурился, но язык попридержал.

— Я поклянусь сохранить тебе жизнь, — сказал киммериец. — Ты же расскажешь мне всё, что я пожелаю.

Оли внимательно посмотрел на киммерийца, выдержал паузу и покачал головой.

— Хорошее предложение, — сказал он, — но, к сожалению, я не могу на него согласиться. Даже несмотря на произошедшие не так давно события. Кстати, хочу сказать спасибо за то, что спасли мне жизнь.

— Странно, не припоминаю такого, — пожал плечами Конан. — Давай тогда поступим следующим образом. Ты рассказываешь нам всё, что знаешь, а мы посмотрим, насколько ценны твои знания, и решим сохранять ли тебе жизнь.

— И я должен поверить вашим словам? — изумился Оли.

— Разве у тебя есть выбор? — спросил Конан. — Впрочем, мы можем отдать тебя в руки Эмилио и посмотреть, что ты расскажешь под пытками.

— Вы добрый человек, капитан, — сказал Оли.

Конан улыбнулся краешком губ.

— Если честно, мне очень хочется, — продолжил Оли, — посмотреть, чего сможет вытянуть из меня ваш дружок. Он думает, что знает всё о пытках. Дурачок. Когда мне захочется умереть, я умру, и он ничем не сможет мне помешать. Ну, да это только фантазии. Видимо, мне придется вам кое-что рассказать. Признаюсь честно, делаю я это во многом из чувства мести. Один мой знакомый попытался пробраться в мою голову, а это знаете ли очень неприятно. Очень. Какая-то часть его всё еще во мне, а может и нет. В любом случае, где бы он ни находился, ему очень не понравится то, что я сейчас сделаю. Ведь именно он поделился со мной тем знанием, которым я поделюсь с вами. Правда, забавно?

Сигурд обменялся с Конаном тревожными взглядами. Похоже, что у пленника было не всё в порядке с головой. Оли же молчал, ожидая ответа на свой вопрос.

— Забавно, очень забавно, — сказал киммериец. — Продолжай.

— Нет, — не согласился с ним Оли, — вы не можете оценить всю комичность ситуации. К вам в голову не пытался забраться пятисотлетний старик и не оставлял там кучу ненужных знаний.

— Но сейчас его там нет? — спросил Конан.

— Кто знает, кто знает? — ответил Оли. — Это был очень хитрый старик. Столько книжек за все эти годы перечитал. Может быть, сейчас он затаился и выжидает момента, когда зингарец приблизится ко мне. Он жаждал его смерти куда больше остальных. Намного больше.

— Остальные, — вернулся к интересующему его вопросу Конан. — Где они? Что они собираются делать? Ты можешь нам рассказать?

Аквилонец рассмеялся, как если бы Конан сказал очень смешную вещь.

— Боюсь, что нет, капитан, — его живот всё еще вздымался в приступах хохота, и это причиняло ему боль, на которую он, однако, почти не обращал внимания. — Не могу. Даже, если бы захотел, всё равно бы не смог. Может, они у Нергала, может у Митры, а может быть в каком-нибудь отдаленном уголке Серых Равнин. Они все мертвы, я последний.

— Откуда мне знать, что ты не врешь? — спросил Конан.

— Ну…, — задумался Оли. — Я могу поклясться, а могу не делать этого. Думаю, лучше вам выслушать мой рассказ, а потом уже решать верить мне или нет. Кстати, не могли бы вы мне дать еще немного воды.

Сигурд бросил ему фляжку.

— Лови, — сказал он. — Можешь допивать.

— Благодарю, — величаво произнес Оли и начал жадно пить холодную воду. — Теперь, пожалуй, можно рассказать и том, почему ваш друг, капитан, должен отправиться гулять по Серым Равнинам. Я и мои погибшие товарищи трудились во славу одного королевства. Какого именно не скажу. Зачем вам это? Занимались мы в основном тем, что устраняли неугодных королевству людей. Что и когда совершили эти несчастные мы обычно и не знали. Мечу нужна лишь цель, остальное излишне. Но были случаи, когда завеса тайны немного приоткрывалась. В случае со Счастливчиком это было именно так. В королевстве узнали о пещерах, демонах и золоте. На пещеры и золото обличенным властью мужам королевства было плевать. Золота у них предостаточно, да и пещеры сыщутся. А вот про демонов они узнали очень много интересного от других мужей. Эти были обличены знаниями. Оказалось, что это на редкость опасные твари, — сказал Оли, а, увидев некоторое смущение на лицах слушателей, добавил. — И те, и другие. Выжившие говорили о крупных подвижных существах черного окраса с ярко зелеными глазами. Кто-то упоминал и их нечеловеческий разум.

— Мой хозяин во время своего визита в пещеры, — перебил аквилонца Каруз, — не испытал с ними никаких затруднений. Жалко только, что он золотом не заинтересовался.

Сигурд, Счастливчик и Конан непроизвольно отодвинулись от старика. Разговоров о графе Бирафире все старательно избегали, несмотря на то, что это знание могло спасти их жизни. Страх перед тем, что они увидели в поместье всё еще жил в их душах. Каруза, когда он начинал рассказывать о своем путешествии в пещеры, неизменно перебивали и переводили разговор на другую тему. Старик, казалось, был рад этому. Хоть он и старался говорить о Бирафире в спокойных тонах, было ясно, что он до смерти боялся своего прежнего хозяина и был доволен, что сумел под шумок сбежать из поместья, когда представился случай.

— Вы мне не знакомы, — сказал Оли, разворачивая голову так, чтобы получше разглядеть Каруза. — Кто вы? И что за человек ваш хозяин?

— Спроси у двух своих друзей, — отрезал Конан и зло посмотрел на Каруза.

— Ладно, оставим в покое этого неизвестного, но заранее уважаемого мной человека, — согласился Оли. — Если он сумел расправиться с Красным и Зеленым, возможно, его имя не следует лишний раз поминать. А вот о демонах я расскажу поподробнее. Впервые в Хайбории их увидели на самой заре человеческой расы. Их назвали белсебуры. Об этом говорилось в хрониках, что вели в Пифоне тогдашние маги. Как и зачем они приходили в наш мир неизвестно. Только описание их внешнего вида и древнее наименование. Может и была какая-то запись, но в руки наших современников она так и не попала. О втором их появлении сведений имеется побольше. За несколько столетий до нашествия варваров с севера в Ахероне родился один из величайших магов Хайбории. Уже в юном возрасте он занимался множеством магических экспериментов, в том числе и с призванием демонов в наш мир. Белсебуры стали его роковой ошибкой. Маг очень сильно недооценил их разум. Первое время они вели себя подобно послушным тренированным собакам, хотя обычно должен пройти немалый срок, прежде чем пленный демон осознает безвыходность ситуации и станет покорным. Белсебуры были глупы и послушны, и маг начал призывать их к себе во всё больших количествах. Сомнения закрались в его душу, если конечно она у него была, когда всё чаще он начал замечать ничем не занятых белсебуров в своей библиотеке. Большого значения он этому не придал, но всё-таки решил больше не призывать новых демонов, а ограничиться двумя десятками, жившими у него в доме. Эта предосторожность и помогла сохранить Хайборию для человечества. Когда демоны поняли, что число их собратьев перестало увеличиваться, они решили, что надо действовать. Непостижимым образом они избавились от своих уз, прикончили мага и разбежались по Пифону. За ними началась настоящая охота, к которой привлекли лучших магов города, но казалось, что белсебуры словно сквозь землю провалились. К концу второй седмицы поисков маги сошлись на то, что просто-напросто исчезли узы, связывающие демонов с нашим миром, и успокоились. А еще через седмицу все маги, принимавшие участие в поисках были найдены мертвыми. Нанесенные им раны указывали на белсебуров.

Оли снова глотнул воды. Столь длинная речь далась ему с большим трудом.

— Еще? — поинтересовался Конан, предлагая свою флягу.

Аквилонец покачал головой.

— После этого демонами заинтересовались всерьез, — продолжил он свой рассказ. — Обыскали каждый закоулок Пифона. В поисковые отряды входило по десять гвардейцев, которых поддерживали двоё магов. Обнаружили пятерых демонов, двоих даже удалось убить. Остальные сбежали. Успех стал казаться всё более близким, и тогда белсебуры нанесли свой следующий удар. Посреди белого дня они напали на стражу одних из городских ворот, перебили их всех и вырвались прочь из Пифона. Демоны двинулись на закатный полдень материка, уничтожая на своем пути целые города. Они сносно переносили магические заклятья невероятной силы, не было того воина, что мог справиться с белсебуром. В добавок к этому они обладали потрясающей способностью к обучению и никогда не повторяли своих ошибок. Убийство демона было невероятно сложно задачей. Однако людей было просто больше. Ценой гигантских жертв удалось уничтожить всех белсебуров, одного за одним. О своем позоре кхарийцы попытались, как можно скорее позабыть. Были убиты все простецы и воины, что видели живого белсебура. Магам предписывалось держать рот на замке и не писать никаких заметок, связанных с этим случаем. Этим и объясняется то, что мы почти ничего не знаем об этих демонах. Не стоит забывать и о том хаосе, что царил во время нашествия хайборийских племен. Насколько я знаю, сохранилось всего два труда, посвященных белсебурам.

— Мне кажется, — сказал Эмилио, — что я начинаю понимать. Тот, кто нанял вас боится, что белсебуры выберутся из сокровищницы. Уничтожить вход в пещеры невозможно. Он всё время перемещается. Намного проще убить человека, который знает, где его искать.

— Ты прав, дружок, — ухмыльнулся Оли. — И поэтому я советую вам немедля прирезать зингарца. Так будет лучше для всех нас. Потом можете убить и меня.

— Он лжет, — безапелляционно заявил Конан. — Сигурд, выруби его. Мы идем за сокровищем, и нас не запугать глупыми сказками.

* * *

Над пустыней стояла ночь. До оазиса, означенного на карте Счастливчика, в качестве места, где расположен вход в сокровищницу оставалось чуть больше дневного перехода, и потому Конан решил пройти сегодня немного больше запланированного, чтобы уже к завтрашнему закату быть у цели.

Путешествие оказалось довольно утомительным для всех членов отряда. Оли так ни разу и не приходил в сознание. Эмилио, Счастливчик и Каруз откровенно клевали носами. Впереди на небольшом удалении от остальных ехали Конан и Сигурд.

Ванир уже долгое время собирался обсудить с Конаном то, что поведал сегодня днем Оли, однако не желал, чтобы его услышал кто-нибудь, кроме капитана. Сигурд начал слегка подгонять верблюда, чтобы отъехать от остальных на безопасное расстояние. Конан разгадал его маневр и держал темп, заданный своим первым помощником.

— Что думаешь? — спросил наконец ванир. — Он наврал нам?

— Сет, его знает, — вздохнул капитан “Вестрела”. — Если врал, то очень уж красиво.

— Ну, и чего нам теперь делать? — поинтересовался Сигурд. — Двигаемся дальше и надеемся на побрякушки Каруза?

Конан сплюнул.

— Проклятье! — тихо выругался он. — Надо же было подлецу так всё гаденько сочинить. Демоны, что невосприимчивы к магии, что к тому же способные к самосовершенствованию. Один раз амулеты на них подействовали, однако никто не знает подействуют ли во второй. Как всё нескладно!

— Ладно тебе, — сказал Сигурд. — Хватит страх нагонять. Ты же видел, что мальчишка в поместье выделывал. Он в сотню раз посильнее всех демонов вместе взятых будет.

— Вот именно! — заявил Конан. — Зачем ему с его силой было какие-то побрякушки делать?! Что-то я всё меньше и меньше Карузу доверяю. И история у него какая-то дикая. Захотел мирно провести старость, грея косточки на зингарском побережье. Деньги ему понадобились. Бред.

— Знаешь, — произнес после небольшой паузы Сигурд, — я со Счастливчиком о нем говорил. Зингарец мне заявил, что ему Каруз почему-то очень знакомым кажется. Говорит, будто прожил с ним бок о бок лет десять. Я было посмеялся, а потом пригляделся, и впрямь манеры у старикашки немного знакомые.

— Угу, — мрачно согласился с ним Конан. — Мне тоже так показалось. И Эмилио Каруза явно недолюбливает, а может боится.

Некоторое время пираты ехали молча, погруженные в мрачные мысли.

По пустыне гулял ветер, перегоняя шары перекати-поле. Стало заметно холодать.

— Капитан, наверное хватит на сегодня, — крикнул Эмилио уехавшим вперед морякам.

— Нет! — ответил Конан. — За сегодня прошли слишком мало. Я скажу, когда стоит остановиться.

Сигурд поежился.

— Имир! — пробурчал он себе под нос. — Как же холодно.

Киммериец никак не отреагировал на замечание ванира.

— Конан, — обратился Сигурд к другу, — может, ну к Нергалу это всё? Вернемся в Сартос, заработаем там как-нибудь деньжат и уберемся из этой проклятой страны. У нас же нет ни шанса. Демоны оказались не просто демонами, старик-стигиец непонятно чего от нас добивается. Амулеты эти липовые! Аргосец опять же с пленником-безумцем.

— Давай и про Счастливчика договаривай, — мрачно произнес Конан. — Я понимаю, что мы с ним через многое прошли, но и о словах аквилонца забывать не стоит. Никто не знает, кто такой Счастливчик, а его карты ведут в логово белсебуров.

— Тем более, — сказал Сигурд. — Давай, вернемся.

— Сам же в последний момент откажешься, — мрачно усмехнулся Конан. — После стольких препятствий ни ты, ни я назад не повернем. Пираты не бегут от шторма, особенно, если они из Киммерии или из Ванахейма!

Сигурд громко расхохотался.

— Ладно! — сказал он. — Разграбим сокровищницу, отремонтируем “Вестрел”, отправимся в Мессантию и устроим там кутеж седмицы на две. А потом вернемся сюда и на оставшиеся деньги скупим всё Побережье вместе с его Хозяевами.

* * *

— И где здесь пещеры? — поинтересовался Конан у Счастливчика.

К оазису отряд подъехал еще засветло. В наличии имелся один колодец, два десятка пальм, бесчисленное множество кустов разной степени колючести, неглубокое озерцо и всё. Никаких подземных ходов. Излазили и изрыли всё. Даже полностью проверили дно озерца. Но всё было напрасно.

Чувства путешественники испытали двоякие. С одной стороны они теперь могли быть уверены, что завершат сегодняшний день под местными пальмами, а не на Серых Равнинах, с другой было всё-таки обидно, что пришлось впустую проделать такой путь.

— Я вам говорил, — оправдывался зингарец, — что, когда я сам отправлялся к пещерам, то ничего не находил.

— Плохо, — заявил Счастливчику Конан. — Придется нам завтра приходить сюда еще раз. Только теперь уже без тебя.

Счастливчик только вздохнул и побрел в одиночестве к озерцу.

— Зря ты так с ним, — посетовал капитану ванир. — Мы ведь с тобой именно на такой вариант и рассчитывали.

— Просто мне такой вариант не нравится, — сказал Конан.

— А как мне он не нравится! — подключился к беседе Эмилио. Каруз тем временем отправился обустраивать место для ночлега. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. — Мы все подохнем в эти проклятых пещерах, а этот мошенник благополучно возвратиться в Сартос.

— То есть ты больше не отказываешься идти вместе с нами? — лукаво поинтересовался киммериец.

— Я сомневаюсь, — сказал Эмилио, — что вы позволите мне вас здесь дожидаться. Разве что в качестве бездыханного тела. Лучше уж попытать счастья внизу. Хотя бы увижу живого белсебура.

— Вот и отлично! — похвалил аргосца Сигурд. — А что делать со Счастливчиком мы завтра придумаем. На худой конец свяжем его.

* * *

Эмилио проснулся от чьего-то прикосновения и тут же сообразил, что кто-то собирается его придушить. Одна рука зажимала аргосцу рот, другая мертвой хваткой удерживала его собственные руки.

— Тихо ты! — зло сказал ему Сигурд. — Такой молодой и такой нервный. Не шуми, всё испортишь.

Эмилио послал на голову ванира все известные ему проклятья. Про себя разумеется. Потом кивнул, показывая, что всё понял и кричать не собирается. Сигурд знаками показал ему, чтобы тот развернулся.

Тут и Эмилио от удивления чуть было не забыл о маленькой просьбе первого помощника и не разразился воплем. Озера больше не существовало. На его месте располагалась ветхая лестница, уходящая куда-то под землю. Вроде всё, как и в первый раз. Но нет, очертания лестницы были не совсем обычными. По ней то и дело пробегала рябь, а если приглядеться, то можно было заменить серебристую пленку на камнях.

Сигурд дотронулся до плеча аргосца, надеясь в очередной раз завладеть его вниманием. На этот раз он указал на мирно спящего Счастливчика. К нему на цыпочках подбирался Конан, вооруженный небольших размеров камешком. Он вплотную приблизился к зингарцу, развернулся поудобнее и опустил своё орудие на висок спящего мошенника.

— Имир! Сработало! — радостно закричал ванир, глядя на лестницу. Ни ряби, ни пленки больше не было.

— Ничего не понимаю, — признался Эмилио.

— Проход появился, — пояснил Сигурд, — сразу, как только зингарец заснул. И чем больше времени проходило, тем более четким он становился. Мы с капитаном пошептались и решили, что сокровищница по-разному реагирует на бодрствующего Счастливчика и на спящего Счастливчика. А раз так, то было бы неплохо, чтобы сон зингарец стал чуть более крепким.

— Он хоть жив? — спросил Эмилио у подошедшего Конана.

— Обижаешь, — улыбнулся пират. — У него даже голова болеть не будет, когда он в себя придет.

— В пещерах? — нехорошо ухмыльнулся аргосец.

— В пещерах, — подтвердил его догадку Сигурд. — Будим Каруза, берем два тела, к одному из которых прилагается сабля городского стражника, и отправляемся за сокровищем.

— Положим, меня вы уже разбудили, — сказал старый стигиец, протирая глаза.

— Сигурд! Заканчивай разговоры, — грозно сказал Конан. — Пошли за аквилонцем. Эмилио потащишь Счастливчика, смотри не прирежь, а то можем из пещер и не выбраться. Старик, проверишь, как там верблюды привязаны.

Все разошлись исполнять поручения. Эмилио отправился к пальмам нарубить веток, чтобы соорудить носилки, на которых можно было бы тащить Счастливчика и Оли. Лазанье по деревьям никогда его занимало, а потому и навыков нужных у него не было. Через слово поминая Дэркето и Нергала, он потихоньку забирался всё выше и выше и всё-таки достиг вершины. Срубив три ветки покрупнее, он стал спускаться вниз.

— Правильно придумал, — похвалил его Конан. Они с Сигурдом уже подтащили Оли и начали крепить пленника к ветке с помощью его же рубахи, изорванной на полосы.

— Может, оставим его здесь? — спросил Каруз. — От него там никакой пользы не будет.

— Зато, он здесь нам проблем создать сможет, — не согласился Сигурд. — Вдруг он знает, как навсегда ворота к белсебурам закрыть.

— Ну, так прикончить его, — настаивал на своем старый стигиец.

— Не надо! — включился в спор спустившийся Эмилио. — Кто знает, может он нам еще чего-нибудь полезное в пещерах сообщит. Если твои амулеты работают, старик, он нам ни чем не помешает. Ну а если нет, то всё равно не спасемся что с ним, что без него.

— Аргосец, он твой пленник, — сказал Конан. — Тебе и решать. По-моему, Каруз дело говорит.

— Капитан, он с нами, — принял решение Эмилио.

Аргосец был вынужден признаться самому себе в том, что он может сколько угодно долго приводить разумные доводы в пользу того, чтобы взять с собой Оли, однако делает он это только ради того, чтобы иметь возможность собственноручно отправить ублюдка на Серые Равнины до того, как какой-нибудь белсебур оторвет ему самому голову.

— Тогда пошли, — сказал Конан. — Сигурд, мешки взял?

— А как же?! — ухмыльнулся ванир.

Эмилио привязал Счастливчика к ветке, взвалил один её конец себе на плечо, так что по земле волоклись только ступни зингарца. Аквилонец не испытывал даже таких неудобств: Конан и Сигурд решили первую половину пути в пещерах нести его вдвоем. Каруз шел впереди всех, так только он бывал здесь прежде. Во всяком случае, все считали именно так.

Эмилио двигался последним. Когда все уже начали спуск вниз по лестнице, он на мгновение остановился, посмотрел на небо и подмигнул своей богине, которая, как он надеялся, всё еще хранит его. Страшно не хотелось снова спускаться в эти ужасные пещеры, из которых он с таким с трудом выбрался. На этот раз может так не повезти.

— Эмилио, ты идешь? — окрикнул его Сигурд.

— Да, — отозвался аргосец и вступил на лестницу.

В пещерах всё осталось по-прежнему. Лабиринт ходов, тусклый свет от стен. Вот только проблем с недостатком воздуха на этот раз не возникало. Это вселяло небольшую надежду на удачный исход их предприятия. Похоже, что амулеты старика-стигийца работали. Хотя не стоило исключать и того, что сказывается отсутствие магов в их отряде.

— Как-то всё слишком тихо, — недовольно произнес киммериец. — Ощущение, что вот-вот разразится буря.

— Успокойтесь, капитан, — спокойно проговорил Каруз. — Когда мы были здесь первый раз, демоны даже не показывались, пока мы шли к сокровищнице. На них удалось полюбоваться лишь на обратном пути.

— Да, знаю я, — отмахнулся киммериец. — Счастливчик мне рассказывал.

— Конан, — обратился к капитану Сигурд, — давай приводить его в сознание. Он может нам понадобиться.

— Стойте! — крикнул Каруз. Эхо разнесло его голос по всему лабиринту. — Вы уверены, что ворота не закроются? Не хотелось бы застрять здесь навсегда. Я хочу умереть на побережье Аргоса в объятьях золотоволосой красотки, а не здесь, сбивая кулаки о камень.

— Не бойся, — тихо, себе под нос, стараясь, чтобы стигиец не услышал, произнес Эмилио, — если что, я облегчу твои страдания.

Каруз бросил на него уничижающий взгляд.

— Надо будить, — заявил Конан. — Всегда можно приложить его еще разок. Аквилонца, кстати, тоже было бы не плохо привести в сознание.

— Как знаете, — остался при своем мнении Каруз, но спора продолжать не стал.

Эмилио плеснул на лицо Счастливчику немного холодной воды. Тот недовольно фыркнул и начал протирать глаза.

— Давай, просыпайся! — скомандовал аргосец и, взяв зингарца подмышки, рывком поднял его на ноги.

Счастливчик зло зыркнул на него. Эмилио состроил самую невинную физиономию, показывая, что он человек подневольный и делает, что велят.

— Где это мы? — поинтересовался зингарец. — Мерзкое место. И голову ломит страшно.

— Извини, — смущенно проговорил Конан. — Я думал, что несильно тебя ударил.

— Так меня еще и били?! — возмутился Счастливчик.

— У нас не было другого выхода, — ответил ему Конан. — Пока ты был в сознании, мы не могли проникнуть в пещеры.

— Значит, мы в логове демонов? — изумился зингарец.

— А ты думал где?! — хмыкнул Эмилио. — Вот ты наконец сюда и попал!

— Мерзкое место, — повторился Счастливчик.

Сигурд тем временем закончил возиться с Оли. Аквилонец был в сознании, но судя по внешнему виду, его самочувствие ничуть не улучшилось, скорее наоборот. Взгляд Оли скользил по стенам пещеры, от которых исходило слабое зеленое свечение.

— Готово, — отрапортовал ванир, привлекая всеобщее внимание к пленнику.

— Я еще жив? — с огромным трудом произнес Оли.

— Да, — сообщил ему Эмилио. — Решили отдать тебя демонам на потеху.

Аквилонец попытался плюнуть ему в лицо, но не хватило сил. Эмилио оглушительно расхохотался, глядя, как Оли вытирает слюну с остатков своей рубахи.

— Если сообщишь чего-нибудь полезное, — обратился к пленнику Конан, — обещаю сделать всё, чтобы вынести тебя отсюда.

— Сообщу, — согласился Оли и заговорщицким тоном продолжил. — Прирежьте аргосца. Это та еще крыса.

Эмилио поставил ногу на лицо пленника и немного поелозил сапогом. Конан неодобрительно посмотрел на аргосца. Тот только пожал плечами, но ногу убрал.

— Еще одно такое замечание, — сказал киммериец Оли, — и ты покойник.

— Я и так покойник! — ответил ему палач. — А совет я вам дельный дал.

— Заткнись, — отрезал Конан. — Двигаемся дальше. Нечего здесь стоять и искушать судьбу.

Замолчал не только аквилонец, но и все остальные члены отряда. Так и двигались дальше в безмолвии, только Счастливчик тихо постанывал и массировал виски. Эмилио казалось это немного странным. Конан ведь и вправду ударил его совсем несильно. Он видел это собственными глазами. Не хотелось, чтобы зингарец отдал здесь концы да еще по такой глупости. Когда придет время, он сам убьет его, извинившись перед этим. Аргосец надеялся, что Счастливчик его поймет.

— Уже скоро, — наконец произнес Конан. — Два поворота, и мы на месте.

— Странно, — удивился Каруз. — Мы с графом проделали путь побольше.

Эмилио мог бы сообщить капитану, что он в своё время тоже продвинулся дальше в пещеры.

— Лабиринт меняется, — коротко ответил стигийцу Счастливчик.

— Откуда ты знаешь? — спросил Каруз.

— Я же рисую эти проклятые карты! — крикнул зингарец. — Неужели непонятно?!

Конан с Сигурдом удивленно посмотрели на своего друга.

— Эй, Счастливчик, поспокойнее, — обратился к нему ванир. — Что с тобой такое? Голова?

Мошенник зло посмотрел на пирата и похоже собрался послать его ко всем северным богам помои выносить, но в последний момент передумал.

— Да. Голова болит, — сказал он. — Мне плохо здесь. Очень плохо.

— До выхода продержишься? — спросил Конан.

— Должен, — не очень уверенно произнес Счастливчик.

— Зингарец! — крикнул Оли из-за спин пиратов. — Надеюсь, ты сдохнешь раньше меня. Тогда получится, что я не зря мучаюсь.

Эмилио вопросительно посмотрел на Конана. Киммериец колебался несколько мгновений, но потом всё-таки кивнул. Аргосец подошел к пленнику, опустился перед ним на корточки, одновременно доставая из-за пояса кинжал.

— Прощай, Оли, — обратился он к аквилонцу. В глазах митрианца мелькнул страх, но о пощаде он просить не стал. Впрчем, Эмилио бы её и не предоставил. Точным выверенным движением аргосец перерезал горло своего пленника.

— Давно следовало это сделать, — сказал Каруз.

Эмилио хотел выяснить, почему это стигиец так считает, но не успел.

— Прекратили разговоры, — скомандовал киммериец. — Идем дальше. Я хочу убраться отсюда, как можно скорее.

Отряд миновал первый поворот. Эмилио начало трясти. Снова, всё повторится снова, но теперь он отсюда не выберется. Еще один поворот, и белсебуры выйдут на охоту, а у них из защиты только амулеты старика, который пугал его до дрожи в коленях.

Впереди показалась сокровищница.

— Золото, капитан! — крикнул Сигурд. — Клянусь Имиром, здесь его просто горы!

Эмилио отметил про себя, что золотишка действительно не поубавилось.

— Все, кроме Каруза, быстро наполнять мешки! — скомандовал Конан. — Старик, следи за демонами. Хоть шорох подозрительный раздастся, кричи!

На то, чтобы наполнить золотом четыре небольших мешка, ушло совсем немного времени. Каруз никаких знаков не подавал, а это значило, что пока всё спокойно. Однако, Эмилио помнил, что в прошлый раз белсебуры напали не сразу. Слава Дэркето, что хоть нет проблем со светом и воздухом! И плевать почему.

Мешки закрепили на спинах с помощью приделанных к ним веревок. Еще в Сартосе Конан с Сигурдом сошлись, что жадность в таком предприятии штука страшно вредная, и мешки были закуплены совсем небольшие. В каждый влезло только монет по семьдесят. Часть еще придется отдать Карузу. Однако сумма всё равно выходило умопомрачительная.

— Уходим! — скомандовал Конан. — Сигурд, веди. Я в конце. Эмилио, Каруз, Счастливчик, держитесь между нами.

Сигурд с самого начала задал очень быстрый темп. Ванир едва не сбивался на бег. Каруз несколько раз просил его идти помедленнее. В такие моменты старик красочно посылался к Имиру. Эмилио был полностью согласен с пиратом: раз навязался в отряд, будь добр терпи.

В душе аргосца еще теплилась надежда избежать встречи с белсебурами. Но сбыться ей было не суждено. Когда отряд миновал две трети пути, из одного из ответвлений вылезла пара демонов. Эмилио, не долго думая, швырнул в одного из них свой мешок. Если золото притягивает демонов, значит лучше от него избавиться. Жизнь дороже.

Сигурд с Конаном обнажили свои мечи и приготовились защищаться. Эмилио тоже взял в каждую руку по кинжалу. Польза вряд ли будет, зато смерть красивая. Однако белсебуры враждебности не проявляли. Они несколько раз оббежали отряд и скрылись.

— Старик, амулеты работают! — радостно заорал Сигурд.

— А-аааа! — одновременно с ним закричал Счастливчик, обхватив голову руками. Затем он сделал пару нетвердых шагов и рухнул на пол.

— Счастливчик, что с тобой? — подбежали к нему Сигурд и Конан.

Зингарец не отвечал, а только постанывая перекатывался с боку на бок. Сигурд несколько раз ударил его по щекам, но должного эффекта это не возымело. Время шло, а молодому мошеннику лучше не становилось.

— Надо идти, — сказал Эмилио. — Здесь я себя не чувствую в безопасности.

— Он прав, — сказал Конан. — Идем. Я понесу его.

Конан забросил себе на плечи тело Счастливчика, и отряд двинулся дальше. Эмилио пожалел, что пальмовые ветки оставили у входа в сокровищницу. Конану теперь будет сложно махать мечом.

Несколько раз на пути охотников за сокровищами попадались белсебуры. Большинство из них не обращало на людей никакого внимания. Некоторые какое-то время следовали за отрядом, приглядываясь и принюхиваясь, но и они в конце концов отставали. Эмилио был настолько рад тому, что демонам до людей нет никакого дела, что не сразу обратил внимание на одну странность.

Отряд шел другой дорогой. В самом начале в лабиринте не так много ответвлений, и Эмилио на всякий случай запоминал повороты. И теперь он был уверен, что не ошибся в своем суждении. Второй странностью было то, что возглавлял отряд ни Сигурд, а Каруз. Именно он вел их новой дорогой. Что примечательно ни Конан, ни Сигурд никак на происходящее не реагировали, просто молча плелись вслед за стариком. Ну раз так, то значит и ему, Эмилио, негоже жаловаться. Подождем, посмотрим. Осторожность лишней не бывает.

Завершилось путешествие в гигантских размеров пещере, по которой бегало не меньше сотни белсебуров. Эти на людей реагировали хуже. Подходили довольно близко, рычали, махали своими когтистыми лапами перед самыми лицами путников, но напасть не решались.

— Ну, вот мы и пришли, — улыбнулся Каруз. Оба пирата смотрели на стигийца невидящими глазами. Эмилио, не будучи дураком, тут же изобразил такой же взгляд. — Конан, бросай тело сюда. Ему здесь самое место.

Конан кинул стонущего Счастливчика в ноги стигийцу. К зингарцу тут же подбежало двое белсебуров. Демоны обнюхали его, не нашли интересным и убежали прочь.

— Как забавно! — сказал стигиец, с улыбкой глядевший на эту сцену.

— Кто… ты…. такой…? — по слогам произнес киммериец. По его лицу сбегали струйки пота.

— Замечательно, — обратился к нему Каруз. Стигиец со времени прибытия в пещеру заметно помолодел. Из старика он превратился в довольно крепкого мужчину лет пятидесяти. — А я и не знал, что заклинание подавления воли можно преодолеть.

— Кто ты такой? — уже уверенней произнес Конан.

— Ты знаешь, капитан, а я тебе даже расскажу, — сказал Каруз. — Я не вижу большого смысла убивать вас, во всяком случае сразу. Опасности вы для меня не представляете и может быть еще принесете какую-нибудь пользу.

Конан с огромным трудом поднял правую руку и указал на Счастливчика.

— Всё из-за него, да?

— Да, капитан, — улыбнулся Каруз. — Почти всё из-за него. Послушайте мою историю. Может быть, вы сами придете к тому, что лучше быть со мной заодно. С чего бы начать?

— С начала, — Эмилио показалось, или Конан попытался улыбнуться.

— Вы правы. С начала, — согласился стигиец. — Что ж, слушайте. Семь лет тому назад Черный Круг заинтересовался руинами, находящимися неподалеку от Луксура. В одной из недавно полученных орденом книг говорилось, что там могут находиться артефакты времен Роты Всадника. Собрали группу из сорока магов. Возглавлял её я. Мы копались в песках более трех месяцев, но не смогли найти ничего. Довольно странный момент. Обычно при раскопках попадаются горшки, ложки, монеты. В древние времена вся территория Стигии была очень плотно заселена. Но на исходе четвертого месяца нам удалось обнаружить нечто воистину грандиозное. Правда, к Роте Всаднику находка не имела никакого отношения. Это был полностью сохранившийся храм позднекхарийской эпохи. Магия, которая практикуется в настоящее время в Черном Круге, как известно, является измененным видом той, что использовали в Ахероне. Кхарийское магическое искусство было чересчур подвержено влияниям хаоса, а потому заклинания очень часто выходили из-под контроля. Собственно, это империю и погубило. Наша магия пусть не так сильна, но гораздо более упорядочена. Однако не стоит думать, что все кхарийцы были безумцами. Среди них находились и те, кто уже тогда пытался изъять из заклятий хаотические элементы. Почему о них ничего не известно? Да, потому что таких исследователей верховные маги убивали при первом же удобном случая, видя ту опасность, которую они представляют. И мы, капитан, умудрились обнаружить в этом древнем храме несколько книг по видоизмененной кхарийской магии. Заклинания были очень похожи на современные стигийские, но были в пять-десять раз сильнее. Я думаю, не стоит вам говорить о том, сколь грандиозна была находка. С такими знаниями Черный Круг в мгновение ока стал бы сильнейшим магическим конклавом Хайбории. Но мы не захотели делиться найденным с Тот-Амоном и другими жрецами. Десять сильнейших магов, включая меня, вступили в заговор. Сначала мы вынесли из храма все книги, а потом создали мощнейшее заклятье из тех, что обычно применяются в качестве ловушек. От храма ничего не осталось. Используя знания, почерпнутые из кхарийских книг, мы открыли портал в один из соседствующих с нашим миров. Ничего интересного там не было: голая земля и серое небо. Здесь мы пробыли несколько месяцев, ожидая, пока закончится расследование, проводимое Черным Кругом в связи с нашей гибелью. Время от времени один из магов отправлялся в Хайборию, чтобы сообщить нам последние новости. Когда всё утихло, и было принято решение возвращаться в наш мир, среди нас возник раскол. Часть магов решила, что нам не по силам умело распорядиться полученными знаниями и предложила пойти на поклон к Тот-Амону. Подобные настроения надо было пресекать в корне, и в результате в Хайборию вернулось не сорок магов, а только двадцать шесть. К тому моменту у нас в руках была огромная сила, но не было никакого плана действий. Тогда у моей дочери, что была вторым по силе магом среди нас, родилась неплохая идея. Если мы сумели найти дорогу в пустынный мир, то мы сможем открыть портал и в обитаемый. После долгих поисков мы остановились на мире, населенном белсебурами. Они представлялись нам идеальной военной силой. Так и возникли эти самые пещеры. Здесь мы жили, изучали новые заклятья, учились работать с демонами. В Хайбории постоянно находилось не более двух магов. Они должны были следить за происходящими событиями и собирать золото для нашего будущего завоевательного похода. Деньги мы хранили в этом мире. Нам казалось, что так надежнее. В войне, которую планировалось развязать белсебуры должны были стать нашим козырем против магов, а для армии использовать наемников. Подготовка шла полным ходом. Даже самый слабый из нас с помощью кхарийских книг сумел обрести силы, превосходящие силы Тот-Амона. За седмицу до выступления все маги были призваны сюда. Уточнялись мелкие детали планов, проводились совещания, заготовлялись крупные заклинания. И тогда случилось нечто ужасное. Белсебуры вышли из-под нашего контроля. Они, не обращая внимания ни на атакующие, ни на защитные заклятья, убивали магов одного за другим. Мы с дочерью находились в районе сокровищницы. Объединив наши силы, мы стали пробиваться к выходу. Мы с огромным трудом отбивались от навалившихся демонов. Теми заклятьями, что мы посылали на их голову, в нашем мире можно было обрушить горы и высушить моря. Эти же твари даже и не думали умирать, только отбегали, чтобы не испытывать неудобств. Кое-как мы пробились в эту пещеру. Здесь находились ворота в наш мир. Разумеется, они были закрыты. Я велел дочери перекрыть ход, ведущий в пещеру, а сам занялся построением портала. Белсебуры из всех сил пытались пробиться через магический щит, поставленный моей дочерью. Один, видимо самый хитрый, не пытался разбить его, а аккуратно шаг за шагом продвигался внутрь его. В тот момент, когда я открыл портал и приготовился в него шагнуть, я увидел, как белсебур проник сквозь защиту и одним ударом лапы прикончил мою дочь. Он убил единственного дорогого в этом мире мне человека. Сначала я хотел просто прикончить проклятую тварь. Видит Сет, в том состоянии я бы без труда это сделал. Но в последний миг я решил, что это будет слишком милосердно. Покойный аквилонец был прав, белсебуры обладают разумом, а значит они могут испытывать не только магические страдания. Я скрутил демона заклятьем и шагнул вмести с ним в портал. В Хайбории, не теряя времени, я начал осуществлять задуманное. На моё заклятье ушли целые сутки, за которые белсебур чуть было не освободился, но оно того стоило. Я не знаю, как мне хватило сил. Чуть позже, изучая структуру примененных мною в тот момент заклятий, я пришел к выводу, что мне не должно было хватить сил даже на кратковременное пленение демона. Можете считать меня дураком, капитан, но я верю, что дух погибшей дочери помогал мне всё это время. Но теперь это не важно. Важно другое. Белсебура не стало, а вместо него возник зингарец по кличке Счастливчик. На нем лежало проклятье: он должен был всю жизнь искать дорогу домой, но быть не в состоянии её найти. Наш мир был чужд его изначальной демонической природе. Вся его жизнь должна была стать вечной каторгой. Но с этими демонами вечно выходит всё не так, как хочешь. Вместо того, чтобы скитаться по пустыне в поисках утерянного портала, он принялсярисовать эти карты. Видимо белсебур умудрялся находить те точки, где Хайбория соприкасается с его миром. Сам он два раза прошел по своей карте, но из-за висящего над ним проклятья ничего отыскать не сумел. Какое-то время я следил за ним и пришел к выводу, что мой план с моральным истязанием демона провалился, и настала пора его банально прикончить. Но меня пугали эти карты. Я, как и Оли, не жаждал появления сотен белсебуров в нашем мире. Подумав, я решил, что лучше отправить Счастливчика в его мир и уже там убить его. Так я надеялся прекратить соприкосновение миров. Какое-то время я занимался изготовлением амулетов, что должны были защитить меня от демонов. А то, что было потом, вы, капитан, уже знаете. На протяжении всего вашего путешествия я вам немного помогал, ведя к конечной цели. Правда, я думал, что в оазисе мне придется снять проклятье с белсебура, но вы с вашим камеш…

Стигиец захрипел, и из его рта вместо слов стало доноситься бульканье. Не удивительно для человека, в чью спину всаживают кинжал.

— Это из-за тебя они погибли, ублюдок! — сказал Эмилио, пиная бездыханное тело мага. — Зингарец здесь ни при чем.

— Молодец, — сказал Конан, кладя руку на плечо аргосца. — Ты всё правильно сделал. Только почему на тебя его заклинание не подействовало?

— Перед тем, как встретиться с вами в Бирафире, — раскрыл тайну Эмилио, — я снял с Оли все амулеты, что на нем были. Большая часть наверняка была лично на него настроена, но на чем-то могли лежать и общие заклятье. Получается, что и вправду лежали.

— Я рад, — сказал Конан. — А теперь уходим отсюда. Сигурд, хватай Счастливчика.

Ванир наклонился, чтобы взять на руки тело зингарца. Но тот уже пришел в себя и отмахнулся от ванира рукой.

— Не надо! — крикнул он. — Ты что не слышал, кто я такой?!

— Плевать! — рявкнул ванир. — Ты мой друг и друг Конана. Уходим.

Счастливчик перевернулся и посмотрел на ванира. Лицо зингарца начало меняться, приобретая демонические черты. Но в его глазах можно было различить слезы.

— Ты не понимаешь, — всхлипнул он. — Это всё обман. Сны это обман. Я не спас её. Я её убил! Убил самую прекрасную на свете девушку.

В этот миг один из демонов, обнюхивающих в данный момент Эмилио, взял и укусил его за руку. Не сильно, но ощутимо. Аргосец заорал, как резаный.

— Прочь! — заорал на белсебура Счастливчик. Тот отбежал на приличное расстояние и уже оттуда начал злобно рычать на зингарца. — Уходите, пока действуют амулеты.

— Ты идешь с нами, — тоном не терпящим возражений сказал Сигурд.

Демоны со всей пещеры начали сбегаться к четверым людям. Злобно рыча, они ходили кругами, но напасть всё еще не решались. Из единственного выхода лезли всё новые и новые твари. Но в какой-то момент их поток иссяк. К этому времени в пещере было не меньше пяти сотен белсебуров.

— Нет, бегите, — сказал Счастливчик. — Я их задержу. Иначе не выбраться.

Сигурд всё еще колебался, но Конан уже принял решение.

— Сигурд, уходим! Быстро! — заорал он, хватая за плечо первого помощника.

Все четверо направились к выходу. Счастливчик в меру сил отгонял демонов. Перед ним они испытывали непонятный страх. Сам зингарец продолжил меняться. В нем было всё меньше человеческих черт и всё больше демонических. Когда отряд добрался до туннеля, зингарец махнул рукой, чтобы остальные уходили, а сам остался стоять, обороняя проход. Белсебуры осмеливались подойти к нему уже на расстояние вытянутой лапы, и было ясно, что рано или поздно они нападут на зеленоглазого мошенника.

— Счастливчик, идем с нами! — в последний раз попросил Сигурд.

— Нет. Пусть мой сон хоть в чем-то сбудется, — грустно улыбнулся зингарец. — Прощай, ванир. Ты хороший игрок.

— Прощай, — сказал Сигурд и пустился вдогонку за Конаном и Эмилио.

Перед тем, как миновать первый из поворотов, Эмилио оглянулся назад. Перед входом в пещеру стоял здоровенный белсебур в остатках человеческой одежды и отбивался от наседающих на него собратьев. По прикидкам Эмилио какое-то время он должен был продержаться. Оставалось только молиться Дэркето, чтобы они успели добраться до выхода.

Так Эмилио не бегал со времен своего прошлого визита в пещеры. Он уже собирался упасть и умереть, когда наконец увидел впереди свет и ведущую наверх лестницу. Стоило пиратам и Эмилио покинуть подземелье, как магический проход исчез, а на его месте снова возникло озерцо, из которого, к слову говоря, еще пришлось выплывать.

Как только аргосец достиг берега, последние силы оставили его и он провалился в сон.

* * *

— Точно не поедешь с нами? — в очередной раз спросил Эмилио Конан.

— Нет, хватит с меня Побережья, — помотал головой аргосец.

— Возьми хоть часть денег, — предложил Сигурд.

— Нет. От них одно несчастье, — отказался Эмилио. — Если бы не этот клад, Рузес и остальные были бы живы. Вам они нужнее. Я видел, что стало с вашим кораблем.

Пираты рассмеялись.

— Как знаешь, — сказал Конан. — Прощай, Эмилио. Может, свидимся.

— Прощай, аргосец, — махнул рукой Сигурд.

— И вы прощайте, — сказал пиратам Эмилио, разворачивая лошадь в направлении дороги, ведущей на Кеми. — Доброго пути.

Терри Донован Сапфировый остров

I

— Так значит, тебе не понравилось в Стигии? — спросил Конан. Корделия Аквилонская встряхнула головой, словно хотела избавиться от неприятных воспоминаний. Черные, как ночь, волосы девушки взметнулись и легким облаком опустились на обнаженные плечи.

— Люди там странные, — сказала она. — Верят во всякую ерунду. И потом, Конан, они отказались мне платить.

— Как непорядочно с их стороны, — усмехнулся северянин. — А чего ты еще ждала от жрецов Сета?

Девушка пожала плечами. Она запустила руку в кожаную сумку, висевшую на поясе, и вынула человеческий череп. Киммериец повидал в своей жизни многое — но подобная вещица удивила даже его.

Корделия полюбовалась на свое сокровище, легко подбросила на руке и вернула в мешок.

— От этого парня я жду семь тысяч золотых, — сказала она. — Столько заплатят мне алхимики в Аргосе, за череп стигийского жреца. Совсем свежий.

Конан поморщился. Многие видели в нем лишь грубого, жестокого варвара — но они ошибались. Как и все киммерийцы, северянин привык с почтением относиться к мертвым. Даже когда речь шла о стигийских жрецах.

— И тебе не противно таскать это с собой? — спросил он.

— Не волнуйся, — отмахнулась Корделия. — Я вымочила трофей в настое из листьев амаранта. Теперь он не опасен.

Девушка задумалась и снова покопалась в сумке.

— Как ты думаешь, — спросила она. — Сколько мне дадут за черепа аколитов? Конечно, не то же самое, что жрец, но все-таки не хочется продешевить.

Конан только покачал головой. Только ему начинало казаться, что он привык к Корделии и ее выходкам, как жизнь сразу доказывала обратное.

Вокруг шумел портовый город. Тяжелые корабли покачивались возле каменного причала, словно гигантские драконы с широкими крыльями парусов. Отсюда Конану предстояло отправиться в Аргос; и, судя по всему, с Корделией в качестве спутницы.

Нельзя сказать, будто северянин недолюбливал девушку. Но она умела притягивать к себе неприятности, словно мед — насекомых. Киммериец понимал, что и это плавание тоже не обойдется без приключений.

Группа моряков спускалась с борта тяжелой триремы. Выстроенный на скале, далеко выдающейся в море, город Мелант был одним из немногих портов, где корабли с такой тяжелой осадкой могли приставать прямо к берегу. Киммериец ни мало не заинтересовал мореплавателей. Проведя долгие месяцы в открытом океане, они думали только о развлечениях — и вряд ли заметили бы Конана в пестрой портовой толпе, даже несмотря на его высокий рост и не совсем обычную внешность.

Зато Корделию заметили сразу.

Привыкшая полагаться в бою на ловкость, а не тяжелый доспех, девушка носила лишь легкую кожаную куртку, и клепаную короткую юбку, состоявшую из отдельных полос и потому не стеснявшую движений.

Сильное, красивое тело аквилонки оставалось наполовину обнаженным, и сразу приковало внимание моряков. Впрочем, будь даже Корделия облачена в монашескую одежду, ее прекрасное лицо, бездонные глаза и алые губы могли свести с ума любого мужчину.

Что же говорить о мореходах, которые так давно были лишены женского общества. Привыкнув к ласкам потасканных портовых девиц, они никак не ожидали встретить на берегу такую красавицу. Вот тебе и неприятности, подумал Конан. Северянин расслабил мышцы, готовый в любой момент выхватить из ножен меч.

— Привет, красотка! — закричал один из моряков, с выбитым передним зубом и оспинами на лице. — Нас дожидаешься?

Его товарищи радостно засмеялись.

Конан не обладал особым чувством юмора — однако сомневался, будто самый утонченный поэт, найдет в словах матроса что-нибудь смешное. Северянину очень не хотелось ввязываться в историю, но, судя по всему, неприятности уже накатывали на него широкой океанской волной.

Лицо Корделии вспыхнуло от удовольствия.

Как ни уродлив был моряк, сколь грубо ни звучали его слова — они очень понравились девушке. «Моя спутница так любит комплименты, — подумал Конан, — что с радостью примет их даже от каракатицы. Неужели она не понимает, на какую беду напрашивается?»

— Издалека прибыли? — весело спросила аквилонка.

— Из Кордавы! — откликнулся другой моряк.

Лицом он был получше своего товарища — зато на его правом плече красовалась черная татуировка, в виде головы льва. Это означало, что перед ними беглый каторжанин, осужденный за несколько убийств. В порту Меланта на такое не обращали внимание — главное, чтобы матрос беспрекословно слушался капитана и не устраивал беспорядков. Однако Конану что-то не хотелось ближе знакомиться с этим парнем.

— Все время нам помогал попутный ветер, — вмешался в разговор третий.

Он явно опасался, что товарищи перехватят у него из-под носа красотку.

— А про пиратов мы и думать забыли — словно их всех поглотал черный левиафан.

— Даже скучно было, — подтвердил каторжанин. — А не составишь ли ты нам компанию, аквилонка? Мы угостим тебя хорошим элем, расскажем забавные истории.

Конан прекрасно знал, что Корделия не пьет ничего, дешевле красного асгалунского вина — и никогда в жизни не любила слушать морские рассказы. Тем более, ему было сложно представить красавицу-аквилонку в грязной, темной портовой таверне, в окружении сомнительного сброда.

Зато киммериец прекрасно мог вообразить, как разъярятся моряки, когда получат отказ. Вся их любезность сразу исчезнет — так стихает вдруг попутный ветер, и начинается мертвый штиль. Матросам приходится налегать на весла — неважно, невольники ли они на имперской галере, или свободные люди. Никому не хочется умереть в центре океана.

«Вот так и мне сейчас придется взяться за меч, — пронеслось в голове у Конана. — Хотя и глупо все это».

— Поворачивайтесь, бездельники! — раздался громкий голос с борта триремы. — Забыли, зачем я вас послал? Увидали смазливую мордашку — и все мозги из башки высыпались? Ну-ка марш на портовый склад! Пока не проверите груз, никто по кабакам не пойдет, иначе вздерну на рее прямо здесь, в этом проклятом порту.

Невысокий человек в капитанском мундире стоял у борта и грозно смотрел на своих матросов. Незадачливые мореплаватели забормотали — каждый свое. Кто-то заверял офицера, что они уже идут, другие негромко ругались, но ни один не осмелился ослушаться. Они знали, что слова капитана — не простая угроза, и не раз видели своих товарищей, болтающихся на мачте. Жестокость и страх — вот что поддерживало порядок на борту триремы.

— Еще увидимся, красотка! — крикнул каторжанин, но в голосе его не было уверенности.

Что поделаешь! Портовый город — здесь можно встретить человека, расстаться с ним, а потом никогда не найти друг друга. «Вот и славно, — пронеслось в голове Конану. — Еще не хватало мне ввязаться в уличную драку».

Киммериец не боялся сражений, но никогда не вынимал меч из ножен, если можно было решить дело миром. А Корделия сама едва не напросилась на неприятности. К счастью, все обошлось.

Не успел Конан подумать об этом, как голос капитана раздался снова:

— Нечасто встретишь в Меланте такую изысканную даму! — воскликнул он, и обращался при этом явно не к киммерийцу. — Не хотите ли подняться на борт, добрая госпожа? Возможно, вы не слыхали, но именно на моем корабле жрецы везли священную статую трехголового грифона. Многие паломники готовы отдать большие деньги, чтобы только войти в трюм, где путешествовал священный идол. Кроме того, в своих странствиях я собрал много прекрасных сувениров, которые буду рад вам показать.

«Рано я начал благодарить Крома, — подумал Конан. — Да и не стал бы суровый бог помогать мне. Сам виноват».

Корделия взглянула на капитана, сузив прекрасные глаза.

Солнечный свет бил девушке прямо в глаза, однако она прищурилась не поэтому. Девушка взвешивала. Сперва ее назвали «смазливой мордашкой», на что явно следовало обидеться. Значит, надо подняться на борт и сломать наглецу обе ноги. Но потом ее стали величать «дамой» и «госпожой». Возможно, стоит простить нахала?

Нехитрая работа мысли, отразившаяся на лице Корделии, не укрылась от внимания Конана. «Женщины, — хмыкнул он. — И о чем они думают?..»

— Простите, капитан, — отвечал он. — Но моя сестра дала обет безбрачия.

Корделия так же походила на его сестру, как пантера на стигийского слона. Офицер был озадачен — он мог признать в Конане телохранителя, любовника, просто случайного спутника девушки — но только не брата. Вообще, братья всегда оказываются некстати, когда собрался показывать красотке сувениры, запершись в капитанской каюте.

Человек смерил киммерийца взглядом и с сожалением признался себе — справиться с северянином вряд ли удастся. Поэтому он только улыбнулся, совсем не весело, и отвечал:

— Что же! На все воля богов.

— Ты понимаешь, что делаешь? — спросил Конан, когда они отошли подальше от триремы. — Эти моряки едва не набросились на тебя прямо у пирса. Или ты хотела развлечься сразу со всей командой?

Корделия надулась.

— Какие ты гадости говоришь, — сказала она. — Эти люди просто были любезны со мной. Конечно, я не стала бы идти с ними в их клоповник. Но это не значит, что…

— Зато к капитану ты уже почти собралась подняться. Можно подумать, у тебя своих сувениров не хватает, в кожаной сумке. И чем бы это закончилось? Он станет к тебе приставать, ты перережешь ему горло, и весь город бросится тебя разыскивать. И к кому ты потом побежишь за помощью?

Конан осекся.

«Кром, — подумал он. — Я действительно веду себя, как ее брат. Ради чего, собственно? Пусть сама расхлебывает кашу, которую заварила».

— Какой ты скучный, Конан, — ответила Корделия. — Капитан — вполне приличный человек. Уверена, у него и в мыслях не было ничего подобного. Он просто хотел поговорить.

— Ты опасна для окружающих, — сказал киммериец. — Мне следовало бы посадить тебя в мешок с бобами, и отправить куда-нибудь подальше — скажем, в Черные Королевства. Может быть, это тебя чему-нибудь научит.

— Просто ты не умеешь общаться с людьми, — возразила девушка. — Чего еще ждать от варвара. Ты всем грубишь. Думаешь только о том, как бы кому голову расшибить. Поэтому и влипаешь вечно.

Другой человек на месте северянина мог возмутиться. Но Конан давно понял, что в таких случаях нет смысла спорить.

— Как знаешь, — отвечал он. — Я отправляюсь на корабль.

С этими словами он развернулся и зашагал вдоль причала. Толстый купец подгонял нерадивых слуг, тащивших тяжелые мешки с пряностями. Носильщики склонялись едва ли не до земли, и Конан в который раз подумал, как тяжело приходится простым людям, пока другие наживаются на их труде. Все это казалось киммерийцу неправильным — в его родной стране такого не было. Но северянин не знал, как изменить жизнь тех, кто давно смирился со своими страданиями.

Внезапно Конану пришла другая мысль. Торговец как раз проходил мимо, и киммериец спросил его:

— Говорят, возле Кордавы совсем не осталось пиратов. Это правда?

Купец окинул его настороженным взглядом. Разные люди встречались в районе порта. Среди них нередко попадались те, с кем лучше не иметь дела — особенно, если у тебя толстый кошелек, толстый живот, а большинство слуг нагружено тяжелыми мешками.

Однако торговец не смог бы преуспеть в своем ремесле, не разбирайся он в людях. Несмотря на то, что многие сочли бы облик киммерийца угрожающим, купец сразу распознал в нем честного человека. Что же до варварского происхождения, барыга давно усвоил нехитрое правило — главное не то, откуда человек родом, а то, насколько он может оказаться тебе полезен.

— В Кордаву я не плавал, — сказал толстяк. — Но возле Аргоса пиратов столько, что страшно себе представить. Слава богам, на этот раз нам удалось ускользнуть.

Он в негодовании сплюнул.

Конан полагал, что есть и более пристойные способы выражать свои чувства, но не стал заострять на этом внимание.

— Как знать! — продолжал купец. — Может, оттого и спокойно возле Кордавы, что все корсары перебрались в Аргос. Не знаю только, что им так там понравилось… Нападают на портовые города, не пропускают ни один корабль. А знаешь, — толстяк сделал вид, будто такая идея осенила его только сейчас, — плыви в Аргос с нами. Мы отправляемся через два дня. Моя команда полностью набрана. Если пираты не нападут, тебе вообще ничего не придется делать. Я заплачу тебе в любом случае — по десять золотых в день.

— Прости, добрый человек, — отвечал Конан, — я и правда плыву в Аргос — но мой корабль отправляется уже сегодня.

— Подумай! — закричал купец ему вслед. — Может, еще согласишься. Разыщи меня вечером! Мое имя Меламед, спроси у портовых рабочих. Два дня, что придется подождать здесь, я тоже тебе оплачу.

«Странные дела творятся на море», — подумал Конан. — «Если скряга-купец готов раскошелиться, значит, и правда опасность грозит серьезная. Видно, многое изменилось в Аргосе, пока я там не был».

II

На мгновение он замешкался — может, и правда принять предложение торговца? Конана не сильно прельщали обещанные золотые, но он хотел побольше узнать о пиратских рейдах. Однако в этот момент произошло нечто, сразу заставившее киммерийца забыть о корсарах.

Далеко позади раздался неясный шум. Ни торговец, ни его слуги ничего не расслышали — главным образом потому, что и не хотели ничего знать. Однако чуткие уши северянина различили и угрожающее рычание, и имя Корделии.

Пару минут назад Конан дал себе слово, что больше не станет вмешиваться в дела прекрасной аквилонки и вытаскивать ее из беды. Но теперь он уже бежал по пристани, на ходу вынимая меч.

Чтобы быть справедливым, надо добавить — точно так же северянин поспешил бы на помощь любому, и другу, и незнакомцу. И толстому купцу, и не в меру галантному капитану, и даже каторжанину, сбежавшему со своей галеры.

Если Корделия притягивала к себе неприятности — то Конан сам искал их, а все потому, что не мог спокойно пройти мимо, когда на его глазах творилась несправедливость.

Он успел вовремя.

Битва еще не началась — но было очевидно, что собеседники вряд ли обменяются дружескими поцелуями и разойдутся, напевая религиозные гимны.

Девушка стояла, развернувшись спиной к шеренге огромных ящиков, и длинный прямой меч поднимался в ее руках. Прямо напротив нее сгорбились три огра — огромные, мохнатые существа, напоминавшие не то человека, не то снежную обезьяну.

Эти твари не отличались особым интеллектом, но грубая сила с лихвой возмещала им недостаток мозгов.

Обычно они служили наемниками в армии — где им хорошо и много платили, за верность и готовность выполнять самые опасные поручения. Никто не знал, то ли огры действительно безумно храбры, то ли маленькие горошины, ссохшиеся в их головах, просто не позволяли им понять всю степень риска.

Время от времени, огры подряжаются в грузчики, поэтому их всегда можно встретить в портовых городах. Однако те трое, что окружали Корделию, явно пришли сюда не таскать бочонки с вином. В огромных лапах каждый из них держал щит и палицу, ощерившуюся стальными шипами.

— Что происходит? — спросил киммериец. — Только не говори, что ты и им строила глазки.

Аквилонка в бешенстве обернулась.

— Эти недоноски выскочили, как только ты ушел, — ответила девушка.

Корделии было неприятно признаваться, что северянин невольно служил ей охранником, пока они шли вместе. Она привыкла сама заботиться о себе.

— Что вы не поделили? — дружелюбно осведомился Конан. — Эта девушка наступила кому-нибудь из вас на лапу?

Огры медленно повернулись в его сторону. Один из них, самый крупный, давно лишился правого глаза, и это вряд ли улучшило его нрав. Двое других, помоложе, явно привыкли слушаться вожака.

— Издевается, — прорычал один из них. — Слышь, Горк, он над нами подшучивает.

— Да, — подтвердил второй. — Знает же, что мы считать не умеем. Даже складывать и вычитать не можем, не то, что делить или умножать.

— Ты, дружок, иди своей дорогой, — произнес одноглазый.

В качестве веского аргумента он покачал в воздухе своей палицей.

— Зайди себе в кабак, выпей чарку, да устрицами закуси. А нас в покое оставь.

Киммериец понял, что разговаривать с ограми бесполезно. Однако ему с трудом верилось, что три профессиональных наемника просто так напали на девушку в порту. Это могли сделать грабители из города, пираты, приплывшие сюда под видом простых моряков — но мохнатые твари никогда не промышляли разбоем.

Для этого у них не хватало сообразительности.

— Почему они на тебя напали? — спросил Конан.

— Не знаю, — ответила Корделия. — Просто потому, что все огры — сволочи.

Это была блестящая фраза — как раз к месту, чтобы разрядить обстановку.

— Она тоже нас оскорбила, — произнес один из огров-подручных. — Горк, давай ее убьем.

Предводитель посмотрел на Конана с безмерным осуждением. Какое-то время огры незаметно следовали за Корделией по портовому городу, поджидая благоприятного момента. Когда киммериец отправился своей дорогой — наемникам показалось, что их час настал. Теперь Горку приходилось принять решение, как поступить в новой ситуации. А все огры терпеть не могли думать.

Одноглазый почесал в затылке и произнес:

— Ладно, человек. Давай договоримся. Ты убьешь за нас эту девушку, а мы взамен не станем трогать тебя.

При этом гнилые зубы огра оскалились в такой ухмылке, что даже самый простодушный заподозрил бы его в неискренности.

Первым побуждением Конана было спросить — почему мохнатые великаны вообще решили напасть на Корделию. Однако он сразу понял, что не получит от дуболомов ни одного связного ответа.

— Уходите отсюда, — произнес киммериец. — И никто не пострадает. Помните — вы в порту, а здесь не любят огров.

Северянин не преувеличивал. Строго говоря, он даже преуменьшил — огров не любили нигде.

— Как же это — не пострадает? — искренне удивился Горк. — Нам заплатили как раз за то, чтоб девице голову проломить.

Конан вздохнул. Северянин понял, что мирные переговоры провалились — и вовсе не потому, что он проявил себя плохим дипломатом. Никто не мог остановить огра, который выполнял приказ нанимателя.

Вот почему этим тварям так хорошо платили, несмотря на их скудоумие.

— Справишься сама? — спросил киммериец.

— Еще бы, — с презрением бросила девушка. — А ты и правда можешь пойти поесть устриц.

Одноглазый пристально следил за ее движениями. Но он даже не успел шевельнуться, когда девушка сделала первый выпад. Длинный обоюдоострый меч просвистел в воздухе, и обрушился на щит первого из подручных Горка.

Щиты огров обычно выкованы из стали. Они в два раза толще и во столько же превосходят размерами те, которыми пользуются люди. Самый могучий ратник-человек с трудом поднимает такую тяжесть. Но мохнатые огры орудуют своими щитами так легко, словно те ничего не весят.

Мохнатый наемник поднял лапу, закрываясь от удара девушки. Со стороны казалось — толстая стальная дверь, какие ставят разве что в королевской казне, поднялась между противниками. Но заговоренный меч прошел сквозь крепкий металл, словно разрезал листок пергамента.

Отрубленные пальцы посыпались на каменные плиты.

— Надо было держать руки при себе, — бросила Корделия.

Огр заревел от боли и отступил. Девушка была готова нанести ему еще один удар, но тут же второй великан занял место товарища.

Горк взмахнул палицей и начал надвигаться на Конана. «Зря я не взял с собой магического клинка», — пронеслось в голове у киммерийца. Он знал, что его верный меч на сможет так же легко справиться со щитом противника.

Однако северянин терпеть не мог волшебство, и не доверял колдовским предметам. Какие бы преимущества они ни давали в битве — Конан, как правило, не соглашался надеть даже простого амулета. Мысль о заговоренном мече исчезла так же быстро, как и появилась.

Зубастый великан поднял палицу, снова взмахнул ею и нацелил прямо в голову Конана. Силы удара хватало, чтобы разнести человеческий череп на кусочки, сровняв его остатки с шеей. Киммериец парировал удар. Стальная дубина остановилась, на морде огра отразилось удивление.

Никто из людишек еще не мог отбить его палицу. Многие пытались. Но за этим следовал только хруст костей, звон выпавшего оружия и предсмертные крики. Этот же незнакомец — подоспевший столь невовремя — владел оружием так, словно сам был огром.

Меч Корделии опустился, быстрый, как молния — но ее противник тоже успел нанести удар. Большие и неуклюжие с виду, огры отличались быстротой и ловкостью. Много умелых воинов погибло лишь потому, что недооценили своих мохнатых врагов.

Заговоренный клинок встретился с шипастой палицей. Волшебная сталь глубоко вошла в дубину — и застряла в ней. Морда наемника оскалилась в торжествующей улыбке. Он взмахнул лапой, и легко вырвал меч из руки Корделии. Девушка выдохнула — она поняла, что осталась безоружной.

От палицы огра тоже было мало проку. Наемник отбросил ее в сторону, вместе с застрявшим клинком. Однако аквилонке не стоило слишком радоваться — одного удара стальным щитом хватило бы, чтобы отправить ее к праотцам.

Девушка оглянулась.

Прямо позади нее поднимались три огромных ящика из ливанского кедра, поставленные один на другой. Все вместе они в полтора раза превышали человеческий рост.

Корделия высоко подпрыгнула, и ухватилась за край верхнего из них.

Удар тяжелого щита прошел мимо. Аквилонка перевернулась в воздухе, и вскочила на импровизированный помост.

— Чур, не заглядывать под юбку, — бросила она.

Одноглазый огр напрягал все силы, чтобы выбить клинок из рук Конана. Но напрасно — шипастая палица монстра словно застыла в воздухе. Наемник не мог поверить, что в обычном человеке кроется такая сила.

Киммерийцу приходилось нелегко. Каждый мускул напрягся, дыхание с трудом вырывалось из груди. Другой на его месте попробовал бы смошенничать — отпустить меч и ударить огра в открытый живот или пах.

Но северянин всегда сражался честно, даже если силы были неравны.

Вот противник пошатнулся, вот сделал шаг назад. Каждый отвоеванный дюйм давался Конану с огромным трудом. Но только такая победа делает человеку честь. Наконец одноглазый отступил снова. Он отвел палицу, клочья пены застыли на губах монстра.

Силы почти оставили киммерийца. Но северянин давно усвоил, усталость — это то, что можно позволить себе только после битвы. Он развернулся, и лезвие его меча глубоко вспороло живот наемника. Огр рухнул. Тяжелый стальной щит накрыл его, словно могильная плита.

Двое помощников одноглазого пытались добраться до Корделии. Их роста почти хватало, чтобы дотянуться до верхнего из ящиков. Один из них подпрыгнул, но его кривые, покрытые шерстью задние лапы не были для этого созданы. К тому же, наемнику мешали щит и палица.

Корделия с силой пнула его сапожком по лбу. Утяжеленный каблук мог служить опасным оружием — и незадачливый огр сразу же это понял. Он отлетел, как подброшенный ногой котенок, и ухватился лапами за мохнатую башку, роняя оружие.

— Выше головы не прыгнешь, — усмехнулась девушка.

Другой наемник успел оправиться от раны. Он вынул изо рта искалеченную руку. Его губы покрывала кровь, смешанная со слюной. Три пальца из шести лежали на каменных плитах. Остальные были подрублены — какой короче, какой длиннее.

Но огр, кажется, совершенно забыл о боли. Отбросив в сторону меч, он ринулся вперед, и ухватился за средний из ящиков. Мощный рывок потряс все сооружение. Корделия покачнулась, и едва не упала. Монстр радостно зарычал, и дернул еще раз.

Только богам известно, что жадные купцы хранили под прочным ливанским кедром. Но, на счастье аквилонки, груз оказался достаточно тяжелым — и огр не сумел выдернуть ящик ни с первой, ни со второй попытки. Однако было ясно, что третий раз окажется для девушки последним.

Первый наемник, получивший удар в голову, уже стоял рядом со своим товарищем. Уродливую морду заливала кровь. Но щит и палица вновь красовались в огромных лапах — он ждал, пока Корделия упадет вниз, и распластается на камне беззащитной жертвой.

Его напарник напряг все силы. Его тело, и без того сгорбленное, согнулось, как тетива лука. В это же мгновение девушка прыгнула вниз, и обеими ногами приземлилась на спину огра.

В ее руках сверкали два длинных кинжала. Словно молния сверкнула — и стальное перо устремилось к горлу огра. Но как быстро ни летел нож, чудовище оказалось проворнее. Наемник поднял щит, и клинок с жалобным звоном отлетел прочь, бесполезный и беспомощный.

Морда огра исказилась в самодовольной улыбке. Через секунду ее сменили удивление и боль. Он медленно согнулся, так и не выпустив из рук палицу. Второй кинжал пронзил его сердце, войдя в грудь по самую рукоятку. Монстр попытался крикнуть, но захлебнулся от страха и растерянности. Огр медленно сел наземь, будто хотел собраться с силами, и жизнь оставила его.

— Я же сказала — под юбку не заглядывать, — сказала девушка.

Все это произошло так стремительно, что другой огр не успел распрямиться. Он стоял, согнувшись, и все еще сжимал в огромных лапах ливанский ящик.

Аквилонка высоко подпрыгнула, и всем своим весом опустилась на шею несчастного огра. Раздался мокрый, вязкий хруст. Лохматая голова запрокинулась, гнилые зубы оскалились в предсмертной гримасе.

Девушка легко спрыгнула с тела огра, и подошла к Конану. Поединок киммерийца с Горком только что закончился. Северянин оперся на меч, и хмуро оглядывал поле боя.

— Надо уходить, пока не появилась портовая стража, — бросил он.

В других обстоятельствах, Конан обязательно осмотрел бы тела убитых. Это был единственный способ узнать, кто их нанял. Но огры никогда не брали с собой вещей, которые могли выдать их заказчика. Такой обычай сложился уже давно.

Мохнатые воины сражались храбро, но были слишком безрассудны, и многие из них часто погибали. Те, кто прибегал к их услугам, знали — живые огры никому ничего не расскажут. Оставалось позаботиться о том, чтобы так же молчали их мертвые тела.

III

— Не могу взять в толк, откуда у них зуб на меня, — сказала Корделия.

Путешественники быстро шли по причалу. Стоило им выйти из небольшого закутка, где на девушку напали лохматые воины — как шумная толпа сразу же обступила со всех сторон.

Конан знал, что расслабляться рано. Находясь среди людей, он не чувствовал себя в безопасности. Любой незнакомец мог внезапно ударить в спину, вогнать нож под ребра — и раствориться в людском море, более обширном, чем зеленый океан у горизонта.

И северянин, и девушка понимали — огры никогда не нападают без причины. Киммерийцу не терпелось остаться со своей спутницей наедине и вытрясти из нее всю правду. Но он догадывался — это бесполезно. Аквилонка успела нажить столько врагов, что и сама не подозревала, кто на сей раз взял ее на прицел.

Киммериец приметил своего недавнего знакомого, купца — тот следил за погрузкой, и недовольно покачивал головой вслед каждому тюку.

Конан остановился и придержал Корделию.

— Мне это не нравится, — сказал он. Девушка хихикнула.

— Хочешь сказать, что тебе когда-то нравились толстые мужики? — спросила она.

— Не время для глупых шуток. Скажи, на каком корабле мы плывем?

Корделия недовольно взглянула на собеседника.

— Тебя что, огр по голове ударил? Это «Лаида», вот она, перед тобой. Я тебе три раза говорила название, а ты все повторял, что и так запомнишь. И вот — все же забыл.

Конан недовольно отмахнулся,

— Именно так называется корабль, который стоит перед нами, — сказал он.

— Хотя бы читать ты не разучился, — бросила Корделия. — И потом — почему ты так долго возился с тем огром? Дал бы ему ногой по яйцам, и всего делов.

Киммериец нахмурился. Он никогда не прибегал к таким подлым приемам, считал их недостойными настоящего воина. Северянин охотно растолковал бы это своей спутнице, но сейчас его занимало другое.

— Видишь купца, который руководит погрузкой? — спросил он.

— Да, — отвечала девушка. — Его зовут Меламед, он из Шема. Однажды нанял меня охранять своего сына.

— И что? — спросил Конан, не отводя глаз от торговца.

— Потом выгнал, скотина этакая. Кто ж знал, что его пострел должен был оставаться девственником и попасть в монастырь Стильпиона.

— Он все еще жив, хотя не заплатил тебе? — удивился киммериец.

Девушка фыркнула.

— Узнав, что мне дали расчет, сынок дал мне в два раза больше. Видно, сам не сильно стремился на постриг. А чем тебя заинтересовал толстяк?

Киммериец задумался.

— Только что он сказал мне, что отплывает через два дня. Даже обещал денег, если я пойду к нему в телохранители. «Лаида» отходит сегодня, и ее капитан не станет ждать у причала даже ради богатого торговца. Мне надо выяснить, в чем дело.

— А, это ты, добрый человек! — приветствовал его купец. — Передумал? Мое предложение еще остается в силе. Корабль отходит вечером, так что поспеши.

— Вы же сказали — два дня, — произнес Конан, стараясь не выдать голосом своей заинтересованности.

Лицо торговца потемнело. Он оглянулся, затем понизил голос.

— Неспокойно стало в порту, очень неспокойно. Говорят, нашли трех огров, изрубленных в куски. Ты же знаешь, что местные носильщики почти все состоят из этих великанов. Говорят, надо ждать волнений.

— Отчего это? — удивился Конан.

— А как же, — купец заговорил еще тише. — Местным не понравится, что кто-то убил их братьев. Еще работать откажутся. Или того хуже — на людей бросаться начнут. Вот я и подумал, что не стоит мне терять времени.

Он досадливо подтолкнул одного из слуг, словно это могло ускорить погрузку, и вновь погрузился в тревожные мысли.

* * *

— Тридцать золотых на нос, — сообщила Корделия. — Меламед, конечно же, сердится на меня из-за того случая, однако выбирать ему не приходится.

Они стояли у борта корабля, и наблюдали за тем, как грузчики доставляют на борт последние ящики и тюки. Спускался вечер.

— Как тебе не стыдно, — проворчал Конан. — Торговец предложил это не тебе, а мне. Я никогда не согласился бы взять у него деньги. Если на корабль нападут пираты — с ними должны сражаться все, кто может держать в руках оружие. Оплата здесь ни при чем.

— Как хочешь, — девушка хмыкнула. — Возьму себе твою долю.

Если она думала, что это как-то затронет киммерийца, то ошибалась. Северянин думал о другом.

— Купец солгал, — произнес он, и кратко пересказал девушке свой разговор с торговцем. — Где ты видела, чтобы портовые огры бунтовали из-за гибели наемников?

— Это вздор, — согласилась девушка. — Лохмачам все равно, сколько их братьев перережут. Думают только о деньгах. Помню, однажды на меня напали шестеро, и один маг. Я убила троих и их нанимателя. Что бы ты думал? Остальные прекратили сражаться, как ни в чем не бывало. Да еще начали спрашивать, нет ли у меня работы для них.

— Да, ограм чувство локтя незнакомо, — кивнул Конан. — Наверное, это и к лучшему — и для них, и для окружающих. Только не возьму в толк, зачем купец мне солгал.

Он помолчал немного.

— Когда мы с ним разговаривали в первый раз, он уже точно знал, куда направляется. А про убитых огров услышал в последний момент — и не нашел более подходящей отговорки, когда я поймал его на лжи. Я бы понял, обмани купец другого торговца. В этом ремесле обхитрить товарища — значит потуже набить карман самому. Но лгать простому прохожему?

— Толстячина сделал это по привычке, — пояснила Корделия с таким знанием дела, что не приходилось сомневаться — уж она сама постоянно этим занимается. — Если человек лжет всем подряд, то просто не может остановиться. Неважно, принесет это ему выгоду или нет. Вот так и со мной у него вышло. Умолчал, что хочет сына отправить в монастырь — а почему? Сам потом не мог объяснить. Слишком привык осторожничать, а это до добра не доводит.

— Может, ты и права, — согласился Конан, но в его душе оставались сомнения.

Небо над их головами темнело; нежные голубые краски уступали место мягким оттенкам багрянца. Конан не переставал удивляться, как плавно в этот закатный час лазоревый цвет переходит в красный у берегов Шема. У него на родине небо темнело иначе.

Он помнил, как шел по заснеженной пустыне, а синева над головой становилась все гуще, с каждой минутой темнела, пока не превращалась в черную бездну, усеянную холодными звездами. Подумал он и о том, какое ощущал одиночество перед лицом бескрайних белых просторов под ногами и бездонной мглы в вышине.

Потом это чувство прошло, и киммериец сам не смог бы ответить — то ли он стал старше, то ли поддерживает его мысль о том, что в каждом городе, в каждой сторожевой крепости ждут верные друзья. А если и нет — наверняка найдутся и с незнакомцами общие приятели, боевые товарищи, или места, где приходилось сражаться вместе, но ни разу еще не встретиться.

Неторопливые размышления Конана прервала Корделия. Девушка не любила думать и хранить молчание, если есть с кем поговорить. Компания друзей имеет и обратную сторону, успел подумать киммериец, когда аквилонка отрывисто произнесла:

— А пойду-ка я спрошу у купца сама. Северянин неодобрительно нахмурился.

— Если он не захотел рассказать — стоит ли его принуждать? Или, может быть, тебе мало неприятностей на сегодня?

Но девушка уже не слушала его. Люди вообще становятся глухи, когда говоришь им добрые советы, с некоторой горечью подумал Конан. Корделия же решительно направилась прямо к торговцу.

Купец стоял возле широкого трапа, по которому поднимались носильщики.

Были среди них и шемиты, и огры, и даже несколько людей-ящериц, невесть как затесавшихся в портовый город. Ни один из них не собирался ни бунтовать, ни даже отказываться от работы — да и не удивительно, ведь никто не может заставить человека работать на пристани, кроме голода и нужды.

Торговец следил за тем, как поднимают на борт его добро. А поскольку сам он никак не мог вмешаться в этот процесс, ускорить его или хоть чем-то помочь — то тем сильнее волновался и больше суеты поднимал. Он размахивал руками, словно перед ним собрался в круг большой асгалунский оркестр, и исполняли они сложную симфонию — вроде тех, что всегда наводили на Конана сон и недоумение, как можно слушать подобную дребедень.

Корделия подошла к купцу сзади, неслышно, словно не ступала по корабельным доскам, а летела на крыльях. Потом взяла за ухо и резко вывернула его. Торговец заверещал и стал еще сильнее размахивать руками, словно тоже собирался взлететь — и лишь рука аквилонки удерживала его на палубе корабля.

Носильщики, проходя мимо, смотрели на купца и только посмеивались. Ни один не собирался приходить на помощь толстяку. Во-первых, руки у всех были заняты, а во-вторых, никто им за добрые дела не платил.

Корделия наклонилась к торговцу — а ей пришлось это сделать, ибо он был на две головы ниже — и проговорила:

— Кое-кто здесь нанял меня его охранять.

Купец подпрыгнул от неожиданности — словно не думал, будто схвативший его за ухо враг умеет разговаривать.

Затем попытался бежать, да забыл, что пальцы девушки по-прежнему крепко сжимают ему мочку, и только заверещал от боли.

— А потом, — неторопливо продолжала Корделия, словно сидели они друг перед другом в высоких креслах и пили изысканное вино. — Этот кто-то начал мне лгать и изворачиваться, как в прошлый раз. Ты помнишь, как нехорошо тогда получилось, мой пирожок со свининой?

То ли купец не расслышал нелестного сравнения — и не мудрено, если вспомнить, в какую переделку попало его ухо — то ли было ему не до достоинства, но он никак на «пирожок» не ответил, а только забормотал виновато:

— А что ж тут объяснять, добрая госпожа. Ежели пираты нападут, будете жизнь мне спасать, с приятелем своим. Да отпусти же наконец мое ухо, девка шальная. Видно, жалели в детстве на тебя розог, да зря.

Слово «зря» как раз подходит к подобным словам, если тебя держат за ухо, а ты не можешь освободиться. Корделия хмыкнула и поволокла торговца через всю палубу, к Конану.

— Отпусти его, — негромко приказал киммериец. — В конце концов, он прав — ты очень плохо воспитана.

— Еще не хватало, чтобы варвар меня учил, — бросила аквилонка, но подчинилась.

Торговец осторожно поднес пальцы к уху, словно боялся, что оно вот-вот отвалится и шлепнется ему в ладонь.

— Ничего я от вас не скрыл, — произнес он жалобным голосом.

— Лжешь, приятель, — ответила Корделия. — Сделаем вот как. Конан у нас слишком добрый. Скажу ему, что вон там, на пристани, трое моряков напали на жреца. Он побежит спасать бедолагу, а мы тут поговорим, по-свойски. Как старые знакомые.

— Чумы на тебя нет, — сплюнул купец. — Все мои беды из-за твоей несносности. Сынка-то своего, единственного, доверил этой стервозе, — оборотился он к Конану. — А она что?

— Уверен, ничего, чего бы тот сам не хотел, — отвечал киммериец.

Купец взглянул на северянина, словно на самого последнего предателя. Конан столько раз клялся, что не станет разбирать чужие ссоры, но вновь нарушил свое обещание.

— Надеюсь, с твоим сыном ничего страшного не случилось? — спросил он.

— Да как же, — всплеснул руками купец. — Тоже торговать, поскребыш, начал. У меня всемунаучился. А теперь куда ни глянь, мне разорение. Заказчиков отбивает, поставщиков переманивает. Эх! Жил бы он сейчас в монастыре, бед не знал, головой об пол при молитве бился.

Торговец замолчал, глубоко сожалея об упущенной возможности, и о загубленной жизни в целом.

«Впервые Корделия сделала доброе дело, раз спасла парня от заточения в келье», — подумал Конан, а вслух произнес:

— Так ты что-то собирался нам рассказать, добрый купец?

Торгаш, в лице которого не осталось не только ничего доброго, но и мало человеческого, скривился еще больше.

— Тайна это великая, — вздохнул он. — Триста талантов за нее заплатил.

Слово «заплатил» застряло у него в горле, когда он посмотрел на Корделию. Прекрасно помнил, барыга, что в свое время обманул девушку с деньгами. Мысль об этом заставила его поскорее продолжать, оставив позади скользкую тему:

— Но ничего! Корабль вот-вот отчалит. Большой беды не случится, если я вам все расскажу. Слышали, небось, о Сапфировом острове? Маленькое такое королевство, мы там остановку сделаем, прямо перед Аргосом.

— Знаю, — кивнула Корделия. — Когда-то служила у местного владыки.

Конан знал, что девушка много времени провела в этих краях, и потому не удивился, что она оказалась знакома и с купцом Меламедом, и с правителем острова.

— На этом корабле, — продолжал торговец, — плывет сам принц. Свита у него маленькая, одет как простолюдин — на всякий случай. Мало ли кто захочет с королевичем расправиться. Никто об этом не знает, кроме капитана и его помощников.

— И одного из них ты подкупил? — подсказал киммериец.

— Было дело, — торговец слегка смутился. Или просто сделал вид — вряд ли в его возрасте он еще умел стыдиться по-настоящему. — Пока корабль в порту, никто об этом не знает. Но стоит нам выйти в открытое море, как на мачте поднимут флаг Сапфирового острова.

— И ты, значит, захотел под флагом потанцевать? — недоверчиво спросила Корделия.

— Я же говорю — девка тупая, — пожаловался купец Конану, — Не понимает ничего. Да когда пираты знамя енто увидят, то и не подумают нападать. Хвост подожмут, да наутек. Короля все ой как уважают. Армия у него сильная.

Купец с важным видом кивнул головой. Однако Конан не разделял его уверенности.

— Или, — заметил он, — увидав флаг, они еще сильнее захотят напасть на корабль. Решат отомстить правителю. А если прознают, что на борту принц — то и подавно. Более ценного заложника им не найти.

Лицо торговца побледнело так быстро, что северянин испугался — как бы купец не отдал небесам душу. Трясущимися руками толстяк схватил Конана за рубашку.

— Думаете, это возможно? — запричитал он так громко, что один из огров от неожиданности выпустил из рук бочку, и та, подпрыгивая, покатилась по палубе. — Значит, все аргосские пираты станут нас поджидать?

Северянин не знал, что утешительного ответить купцу — но даже если бы нужные слова и пришли на ум киммерийцу, толстяк верещал так быстро, что все равно не удалось бы его перебить.

— Горе мне, горе, — говорил торговец.

Он ринулся за утешением к Конану, но в расстроенных чувствах промахнулся, и обхватил обеими руками Корделию. Лицо девушки вспыхнуло от негодования, а купец тем временем продолжал, обливая слезами ее полуобнаженные груди:

— Добра на целых три тысячи талантов. Шелка из Заморы. Камни драгоценные из Черных Королевств. Шемское вино. А пряности — пряности одни чего стоят…

Аквилонка отпустила ему звонкую пощечину, но торговец даже не заметил этого, и только откатился обратно к Конану — точь-в-точь бочка, которую уронил носильщик.

Киммериец взял его за плечи и встряхнул — не сильно, а только так, чтобы привести в чувство. Потом произнес:

— Позаботься лучше о своих товарах. А то слуги зазеваются, да побросают их в море.

Купец бросил на Корделию перепуганный взгляд. Как и все люди, он не знал, чего бояться сильнее — большой опасности, которая может нагрянуть в будущем, или малой, что уже на пороге.

Длиннохвостый человек-ящер, под которым трап прогибался, словно вот-вот треснет, помог купцу принять решение. Торговец обреченно взмахнул рукой, будто отдавал приказ о начале казни — и ни чьей-нибудь, а своей собственной — и поспешил к сходням.

— Ну кто ж так несет мешок, голова твоя дубовая! — кричал он на ходу. — Обеими, обеими руками хватай. Да поворачивайся, хвостом себе помогай, а не махай им. Не парус, чай. Вот существа, прости господи! Даровали им хвост — так и тем пользоваться не умеют.

Так причитал купец, размахивая руками — но все, чего он мог добиться, так это помешать носильщикам, путаясь под йогами и загораживая дорогу.

— Этот паренек не похож на принца, — заметила Корделия.

Конан проследил за ее взглядом.

Молодой человек, лет двадцати трех, стоял у борта, на другой стороне палубы. Конан и его спутница любовались вечерним городом. Взгляд юноши был устремлен в море — туда, где далеко за горизонтом раскинулся его родной остров.

— Сними с правителя дорогие одежды, лиши его власти, свиты — и он станет обычным человеком, — заметил киммериец. — К тому же, как я слышал, принц острова провел много лет, изучая науки у мудрецов Шема. Он привык чувствовать себя учеником, а не королевичем. Поэтому даже поведением похож на простолюдина.

— Вижу, ты не очень любишь правителей, — усмехнулась девушка.

— Я видел многих, — отвечал Конан. — И почти никто из них не заслуживал тех почестей, которые оказывали им люди. Недаром короли хвастают, будто им благоволят сами боги. Такая помощь им очень нужна — ведь сам народ, как правило, не в восторге от своих владык.

Два молчаливых стражника-шемита стояли по обе стороны от юноши. Издалека даже сложно было сказать — то ли они охраняют своего господина, то ли стерегут опасного пленника. Сам принц не думал ни о своем будущем царствовании, ни о том, как встретит его народ. Он просто возвращался домой.

IV

— Ночь прошла спокойно, слава богам!

Купец Меламед стоял возле мачты и довольно улыбался. Потом он развел руки в стороны и вдохнул так глубоко, что Конан подумал — как бы толстяк не всосал в себя весь воздух на несколько миль вокруг.

Веселые облачка бежали по голубому небу, словно приглашая людей присоединиться к своему празднику. Однако киммериец был опытным моряком и знал — точно так же радуются дети лазури, когда видят под собой тонущий корабль, или берег, залитый кровью и усеянный мертвыми телами.

Ясный, солнечный день не придавал Конану бодрости — а дождь и ненастье не приводили в уныние. Киммериец привык к тому, что его настроение зависит не от погоды, посланной богами, а лишь от той, что царит в собственной душе.

— Поганый день, — сообщила Корделия, присоединяясь к ним. — Все видно на сотни миль вокруг. Если поблизости пройдет пиратский корабль — корсары обязательно нас заметят.

Купец Меламед поперхнулся.

— Великие боги! — воскликнул он. — Значит, аргосские пираты нападают днем, а не ночью?

— Только днем, — отвечала Корделия. — Я хорошо знаю их привычки. У берега слишком много мысов и отмелей, а пиратские капитаны не такие уж хорошие мореплаватели, чтобы помнить все наизусть.

На груди девушки висела подзорная труба, украшенная изображениями морских тварей. Волшебные линзы, сделанные из крыльев гигантской болотной стрекозы, позволяли рассмотреть даже чешую на брюхе дракона, пролети тот в вышине.

— К тому же, корсары слишком часто меняют места охоты, чтобы как следует изучить хотя бы одно из них, — продолжала девушка. — Поэтому предпочитают орудовать засветло. Конечно, сейчас мы в открытом море. Но привычка есть привычка.

— Жалкий глупец, — прошептал Меламед. — Значит, я напрасно провел ночь без сна, читая молитвы? Получается, я мог как следует выспаться?

«Тогда утром ты стал бы докучать нам с удвоенной силой», — подумал Конан, и поспешил перевести разговор на другую тему:

— А что, раньше ты не плавал в Аргос?

— Отчего же, — отвечал купец. — Было время, когда я каждый месяц посещал Сапфировый остров. Но времена изменились. Вы слышали, что шемские жрецы велели забрать идол из прибрежного храма? Теперь статуя трехголового грифона стоит в Эруке, и тысячи верующих стекаются туда со всего материка.

— Да, — согласилась Корделия. — Еще вчера у меня была возможность полюбоваться кораблем, на котором везли святыню. Такой шанс выпадает не каждый день. Но кое-кто, — тут она неодобрительно посмотрела на Конана, — не дал мне даже одним глазком глянуть.

Конан отмахнулся.

— Этот капитан обманул тебя. Все знают, что шемиты никогда не доверили бы статую своего бога чужестранцу. Их храмы очень богаты, у них хватает собственных грузовых судов.

— Сущая правда, — подтвердил купец. — Сколько раз пытался наладить с ними торговлю — все не удается. Предпочитают вести дела сами, несчастные скряги.

— Лучше объясни, — попросил киммериец. — Какое отношение трехголовый бог имеет к плаванию в Аргос?

— Видно, ты давно не был в наших краях, — отвечал Меламед. — Смотри.

Он подошел к одному из тюков, что лежал на палубе, и сильно ударил по нему кулаком. Маленькое облачко муки, поднявшись сквозь недостаточно плотную ткань, взмыло в воздух и опустилось на доски палубы.

— Вот почему удача сопутствует мне, — самодовольно заметил купец. — Тот, кому принадлежит этот груз — а слава богам, это не я — пожадничал на хорошее место в трюме, да на прочные мешки. Что, спрошу я вас, станет с мукой, если пойдет дождь?

Он опустился на колени — довольно легко и быстро для человека его комплекции. По всей видимости, торговец и вправду привык много молиться.

— Люди думают, что выгадают большие деньги, если положатся на удачу. Чаще всего им везет, и они становятся более беспечными. Но в один прекрасный день — раз! — и такой хитрец лишается всего своего товара. К счастью, у меня хватает разума не искушать судьбу. А теперь смотрите.

Он провел пальцем по белому пятну, набрасывая нехитрую карту.

— Вот Аргос, — пояснил он. — Отсюда отплыли мы. Раньше все корабли, покидавшие этот порт, направлялись на север, — купец нарисовал точку на побережье.

— Там, где находится священный город шемитов? — спросила девушка.

— Правильно. Одни капитаны везли туда паломников, другие — богатые товары. Без дела никто не оставался. Но теперь, когда трехглавый грифон в Эруке, торговые маршруты изменились. Большинство судов плывет прямо в Аргос. Лишь изредка — как сейчас — корабль заходит в воды Сапфирового острова.

Торговец внезапно замолчал. Он ухватил себя за жидкую бороденку и начал ее поглаживать.

— А ведь это значит, — произнес купец почти нараспев, — что уже долгое время никто не ведет с королевством регулярной торговли. У меня полные трюмы товара. Возможно, удастся продать их там…

Лицо купца покраснело от волнения. Он направился прочь, полностью позабыв о своих собеседниках.

— Думаю, я даже смогу поднять цену… Вдвое… Нет, втрое!

Он хлопнул себя по лбу.

— Несчастный дурак. Надо было накупить гораздо больше товаров. Палуба такая широкая, а астрологи не предвещали ни дождей, ни шторма. Я мог заполнить здесь все зерном, пряностями, шелками… И почему же я не подумал об этом раньше!

— Кажется, он только что ругал тех, кто оставляет товар на палубе, — заметила Корделия.

— Мнение человека меняется быстрее, чем ветер, — произнес Конан. — Только сами люди это редко замечают.

— А здесь бы я положил свертки бархата… — продолжал купец.

Толстяк осекся. На палубу выходил принц Сапфирового острова, и два шемитских телохранителя следовали за ним. Торговец повернулся было, желая подойти к нему, но не решился. Засунув большой палец в рот, он принялся энергично грызть ноготь, бросая неуверенный взгляд на Конана.

— Сейчас подползет и попросит проводить его к принцу, — предупредила Корделия. — Не решается заговорить с королевичем в одиночку.

Киммериец посмотрел на то, что ускользнуло от внимания и самого торговца, и девушки, и даже королевича. В этот момент по палубе как раз проходил человек в офицерском мундире. Золотой якорь, на правой стороне груди, выдавал в нем помощника капитана.

— Шемитский флаг, — негромко заметил Конан, указывая вверх.

— Да, черт возьми, — моряк явно торопился, и не собирался терять время на болтовню с варваром. — Мы вышли из шемитского порта.

Не останавливаясь, он поспешил дальше. Киммериец спросил, обращаясь к его спине.

— А разве вы не собирались менять флаг, как только мы выйдем в море?

На сей раз помощник капитана остановился.

— Проклятье. Никто не должен был об этом узнать. Но…

Он тоже поднял голову и наконец понял, о чем спрашивает северянин. Несколько крепких ругательств сорвалось с его губ.

— Видите вон того толстяка? — спросил офицер, указывая на торговца. — Захотел плыть с нами в последний момент. Поднял столько шума, чтобы ему отвели лучшую каюту.

«И наверняка много заплатил каждому из вас», — подумал Конан.

— Из-за его товаров мы вышли из порта на полтора часа позже. Потрудиться пришлось немало. Стоит ли удивляться, что все позабыли про этот чертов флаг.

Лицо помощника презрительно сморщилось.

— Невелика беда! Маленький королевич с маленького острова, о котором никто никогда и не слышал. Конечно, правитель разъярится, когда узнает — но пусть подавится своим гневом.

Офицер бросил недовольный взгляд на принца, словно именно тот был виноват в случившемся.

— Все равно к его берегам мало кто причаливает. Большой крюк приходится делать, да и пиратов там в недавнее время развелось. Пусть скажет спасибо, раз наш капитан вообще согласился к ним плыть. Ладно, варвар. Спасибо, что обратил мое внимание на флаг. Не знаю, откуда тебе известно про принца, и не хочу знать. Пойду к капитану.

— Как бы не было поздно, — негромко произнес Конан.

Моряк не слышал его слов, а киммериец не стал его останавливать. Он смотрел на черную точку, появившуюся на горизонте. Северянин не носил с собой волшебной трубы, как Корделия, но острые глаза и так смогли различить очертания корабля.

— Нам очень повезет, если это не пираты, — пробормотал он. — А ни одной причины для везения я придумать не могу.

С этими словами он направился к аквилонке.

— О чем говорил с помощником капитана? — осведомилась девушка.

— Так, пустяки. Лучше посмотри вон туда. Киммериец указал в ту сторону, где увидел незнакомый корабль. Корделия проследила за его взглядом и поднесла к глазам волшебную трубу.

— Это пираты, — отрывисто произнесла аквилонка. — И мне кажется, они разворачиваются в нашу сторону.

Конан посмотрел вдаль.

— Странно, не правда ли? — спросил он. — Обычно морские разбойники не теряют времени, когда видят купеческое судно. А этих словно что-то удерживает на месте.

Девушка передала ему трубу.

— Они чего-то ждут, — пробормотала аквилонка.

— Ни один пират не знает этого слова, — возразил Конан. — Их лучший союзник — скорость. Нет ничего лучше против тяжелого транспортника. Если только…

Киммериец стремительно поднял голову.

Шемитский флаг исчез; над ними торжественно поднималось знамя Сапфирового острова. В это же мгновение будто кто-то отпустил невидимую веревку.

Пиратский корабль на всех парусах полетел вперед, навстречу торговому судну.

V

Пронзительный, резкий свисток пронесся над морем. То был сигнал тревоги. Несколько моряков пробежали мимо Конана. Внизу, по трапу, застучали тяжелые шаги. Двое аргосских жрецов спешили покинуть палубу, чтобы укрыться в своих каютах.

— Что это? — воскликнул купец Меламед, подбегая к северянину.

При этом торговец так путался в длинном одеянии, что едва не растянулся между мешками с мукой.

— То, чего ты так боялся, — отвечал киммериец. — Думаю, тебе самое время укрыться в трюме.

— Выбери самые дешевые товары, — посоветовала Корделия. — И спрячься в них. Пираты будут брать самое ценное.

— Хорошо, хорошо, — воскликнул купец. — Я зароюсь в кушитский изюм.

С этими словами он побежал прочь, отпихивая в сторону обоих жрецов.

— Думаешь, он действительно залезет в мешок с изюмом? — спросила Корделия.

Девушка не отрывала взгляд от пиратского корабля — но это не мешало ей краешком глаза следить за тем, что происходит на палубе.

— Не удивлюсь, если он даже ухитрится завязать узел изнутри, — ответил Копан. — Только это мало поможет бедняге, если корсары потопят судно. Что скажешь?

— Легкий и быстрый, — бросила Корделия. — Мародер. Такой не берет ни рабов, ни заложников, ни тяжелого груза. Только самое ценное.

— Странно, — заметил Конан. — Если нападаешь на купцов, надо позаботиться и о товарах. А нашим корсарам придется выбросить все — и шелка, и пряности, и зерно. Почти вся добыча окажется на дне моря. Бессмысленное нападение.

— Нет, — усмехнулась Корделия. — Если их цель — захватить в плен одного человека. Принца.

Глаза Конана превратились в холодные льдинки. Он понимал, что намерения пиратов далеко не так очевидны, как кажется его спутнице. Но в этот момент к ним подошел помощник капитана, и киммериец предпочел промолчать.

Северянин не знал, стоит ли доверять офицеру. Возможно, именно он продал секрет принца купцу Меламеду — и как знать, отчего тогда не предложить эту тайну еще и аргосским пиратам.

— Вы заплатили хорошие деньги, чтобы попасть на этот корабль, — сказал офицер. — И можете укрыться в каютах, как и все другие путешественники. Но…

Конан прервал его.

— Не нужно, — ответил он. — Я останусь на палубе. Сколько у вас орудий?

— Только два. Они расположены на носу. Мы можем установить по дюжине пушек на каждый борт. Но это значит сократить объем трюмов. Богач, которому принадлежит судно, никогда не согласится.

— Ну что же, — произнес Конан. — Два лучше, чем ничего.

Про себя он подумал, что два — это и есть ничего. Однако не имело смысла говорить подобное вслух. Киммериец сомневался, будто команда светится от боевого духа, и все же не стоило подрывать его.

— Где же твоя подружка? — спросил офицер. — Мне показалось, она тоже наемница. Или соглашается сражаться только за деньги?

— Она мне не подружка, — отвечал Конан, мысленно улыбнувшись при одной такой мысли. — А я не наемник. Лучше подумайте о том, что собирается делать принц.

Молодой человек не спешил прятаться в каюте, подобно другим. Он стоял в центре палубы, и двое шемитов помогали ему надеть тяжелый боевой доспех.

«Как нелепо, — подумал Конан. — Юноша должен знать, что его жизнь принадлежит не ему, а королевству. Нельзя бросаться в первую же драку только потому, что представился случай. Один удар меча, один арбалетный болт — и кто унаследует трон правителя?»

Сходные мысли, похоже, охватили и помощника капитана. Не потому, что он заботился о благе Сапфирового острова. Но местный король хорошо заплатил владельцу судна, и вряд ли будет рад, если сына доставят ему по кускам. Пусть даже ни один обрубок в дороге не потеряется.

Офицер поспешил к принцу, и начал что-то втолковывать.

— Не поможешь ему? — спросила Корделия. Девушка появилась на палубе так же бесшумно, как и исчезла.

— Только не я, — покачал головой киммериец. — Помню себя в возрасте принца. Тогда никто не мог отговорить меня от хорошей схватки, тем более, во благое дело.

— В детстве ты учился в школе гладиаторов, — ответила Корделия. — А этот красавчик изучал науки и философию в Шеме.

— Вряд ли вся мудрость мира поможет ему в этом сражении, — согласился Конан. — Но своего решения он не изменит.

Северянин оказался прав. Помощник капитана, энергично жестикулируя, пытался что-то объяснить юноше — очевидно, призывая к осторожности. Потом сдался, опустил голову и пошел прочь. В глазах королевича блеснуло торжество — он чувствовал, что одержал первую победу. «Как бы она не оказалась последней», — подумал Конан.

— На борту только две пушки, — сообщил он. — Насколько я могу судить, стреляют они недалеко. Корсары оснащены гораздо лучше.

— Тогда, — ответила Корделия, — нам надо уравнять шансы.

Девушка подняла арбалет, за которым спускалась в свою каюту.

— Эта игрушка сделана из ствола дерева-людоеда, — сказала она. — Болт летит дальше, чем ядро из любой корабельной пушки.

Аквилонка подняла оружие и прицелилась.

— Еще пара минут, — сказала она. — И кто-то на том корабле сильно удивится.

Конан осмотрелся. Он понимал, что два или три арбалетных болта не решат сражения. Команда торгового судна была готова сражаться до последнего — но что они могли сделать против хорошо вооруженных и опытных в бою пиратов?

С кормы подходили трое шемитов. Каждый из них нес длинное копье на черном древке. Не такой помощи искал киммериец — он знал, что в предстоящем бою эти трое не смогут спасти корабль, и только зря погибнут вместе с остальными защитниками судна.

Умереть в бою, или уцепиться за слабую надежду, что тебя возьмут в рабство, а там удастся бежать — вот что оставалось мореплавателям.

— Подсчитываешь шансы? — спросила Корделия, вкладывая первый болт.

— Здесь нечего считать, — отозвался Конан. — Если корсары знают свое дело, нам остается лишь зарыться поглубже в изюм, вместе с нашим приятелем-торговцем.

— Принц так не считает, — сказала аквилонка.

Оглушительный свист, служивший знаком тревоги, смолк. Его сменил размеренный барабанный бой.

Члены команды занимали свои места. Капитан и его помощники ходили от одного поста к другому. Они напутствовали товарищей, и расставляли тех пассажиров, что согласились участвовать в сражении.

Королевич Сапфирового острова был первым из них. Он встал у борта, полагая, наверное, будто это наиболее опасное место из всех. Юноша не знал, что, когда абордажные крючья вопьются в бока судна, безопасных мест на нем просто не останется.

Два стражника-шемита по-прежнему стояли справа и слева от него. Они знали, что наверняка погибнут в бою, и уже смирились с этой мыслью. Странный контраст представляли лица опытных ратников, которые в душе уже готовились перейти на Серые равнины мертвых — и их принца, молодое, веселое, полное жизни и воодушевления.

В этот момент Конан понял, что у него есть только один шанс. Когда начнется бой, он уже не сможет спасти людей. Ни отчаянная храбрость, ни самая умелая тактика не остановят натиска пиратов. Если киммериец хотел помочь своим спутникам — он должен был заставить корсаров отступить прямо сейчас.

— Скольких человек ты успеешь снять, прежде чем они откроют огонь? — спросил киммериец.

Девушка взглянула на арбалет.

— Двоих. Он долго перезаряжается. Потом они сделают бортовой залп.

Два пирата! Остальные корсары даже не заметят смерти товарищей. Нет, если северянин решил остановить вражеский корабль, ему нужно было что-то помощнее.

— Ты говорила, что у тебя есть волшебные болты? — спросил он.

— Да. Но они не годятся для боя на море.

Девушка показала на мешочек, в котором хранила снаряды. Некоторые из них были помечены разными цветами.

— Этот — отравляющий. Действует на лошадей и верблюдов. Зажигательный. Конечно, корабль корсаров деревянный — но они покрывают борта специальным составом, и поджечь их нельзя. А если стрелять в мачту, огонь скоро собьет ветер. Этот взрывной. Хорош против осадных машин. Борт корабля, опять-таки, не пробьет. Просто отскочит, и рванет в воде — слишком далеко, чтобы повредить обшивку.

— Столько оружия, — пробормотал Конан. — И все бесполезно.

Киммериец мог бы спросить — отчего маги и жрецы не создали болтов, которые годились для боя на море. Но ответ был прост: пока одни чародеи создавали средства разрушения, другие работали над защитой. И в области мореплавания последние пока брали верх.

— Вот и вы, — к ним подошел помощник капитана. — Встаньте вон там, возле мачты. Думаю, пираты станут прорываться именно туда.

«Вовсе нет», — подумал Конан. — «Корсары не станут никуда рваться. Они просто заполнят корабль, как муравьи, и остановить их сможет только воля богов. А богам явно до нас нет дела».

— Арбалет, — офицер увидел оружие в руках девушки. — Помню, когда я был юнгой, магические стрелы не раз выручали нас. Но с тех пор все изменилось. Борта покрывают особым составом, который…

Киммериец поморщился.

— Знаю, — ответил он. — Нельзя остановить корабль арбалетом. С тем же успехом можно грозить дракону булавкой. Если только…

Конан задумался.

Внезапная мысль пронзила его, и уже не оставалось времени, чтобы оценить — возможно ли воплотить ее в жизнь. Впрочем, киммериец никогда не терял времени па досужие мысли.

Он взял арбалет из рук Корделии, потом вынул из колчана стрелу с красным наконечником.

— Ты теряешь зря время, варвар, — сказал офицер. — Лучше займи свой пост, у мачты. Пираты вот-вот приблизятся — мы должны быть готовы.

— Корсары покрыли волшебным слоем борта, — пробормотал киммериец. — Но не палубу.

— Это ничего не значит, — с досадой воскликнул офицер. — Они сразу же собьют пламя. Лучше не теряй времени!

— Не мешай ему стрелять, — велела Корделия.

Девушка не знала, что именно задумал киммериец. Северянин сам не был уверен в успехе. Но аквилонка понимала — любая, даже самая безумная попытка лучше, чем простое ожидание.

Арбалетный болт просвистел в воздухе. Он воткнулся в верхнюю часть главной мачты. В другое время, офицер подивился бы меткости киммерийца. Но сейчас ему было не до похвал.

— Тупой наемник, — пробормотал помощник капитана. — С таким отрядом мне проще самому перерезать себе горло.

Конан не слушал его. Он перезаряжал оружие.

Алые языки охватили мачту, и перекинулись на широкий парус. Будь это обычный огонь — сильный ветер сбил бы его за пару мгновений. Волшебное пламя держалось дольше, но и оно скоро потухнет.

— Сейчас огонь охватит весь парус, по краям, — бросила Корделия. — Будет полыхать, как адские врата. А затем исчезнет, даже не повредив как следует такелаж.

— Много шума из ничего? — улыбнулся Конан. — Мы это исправим.

Он выпустил второй болт. На сей раз киммериец целился в основание мачты. Волшебный огонь уже успел растечься по белоснежному парусу. Корсары не обращали на него внимания — знали, что пламя не причинит им особого вреда.

Они ошибались.

Раздался взрыв — такой громкий, что его услышали даже Конан с Корделией. Главная мачта начала крениться, словно подрубленное дерево. В первый момент пираты не поняли, что происходит. Потом с криками начали разбегаться в стороны.

Парус хлопнул, словно крылья гигантской летучей мыши. Самый опасный момент — северянин не знал, потухнет ли от падения пламя. Но волшебный огонь не подвел. Алые щупальца коснулись деревянной палубы и охватили ее.

Рокочущая волна прокатилась по пиратскому кораблю. Корсары пытались бороться с пожаром, но напрасно. Они могли с легкостью сбить пламя, зажженное несколькими стрелами. Но победить огненный ливень, обрушившийся с небес, было им не по силам.

Оглушительный грохот пронесся над морем. В первое мгновение Конану показалось, что пираты все же успели дать первый бортовой залп. Но потом он понял — в трюме взорвался порох.

Люди на пиратском корабле метались от борта к борту. Охваченные растерянностью и испугом, они не знали, как спасти судно. Внезапно посреди них появилась новая фигура. Невысокий человек в капитанском мундире. Конан взял его на прицел, но остановился.

Он узнал того самого офицера, что в порту приглашал Корделию подняться на борт. В то же мгновение пиратский корабль развернулся и начал уходить прочь.

— Прекрасный выстрел, — воскликнула девушка. — Теперь сними капитана.

Конан опустил оружие.

Два залпа грянули одновременно. Торговое судно стреляло из обоих орудий. Первое ядро, подняв столб воды, упало в нескольких десятках футов от пиратского корабля. Второе попало в борт мародера. Доски обшивки полетели в разные стороны, чтобы тоже стать пищей жадного огня.

— Почему ты не стреляешь? — спросила Корделия. — Еще не поздно убить их предводителя. Сделай это.

Киммериец покачал головой.

— Умрет он — и его место займет другой. А я хочу накрыть всю шайку. Довольно уже они разбойничали у берегов Аргоса.

— Не понимаю.

— Я узнал его, — бросил Конан. — Мы видели его на той триреме. Теперь корабль другой, но команда наверняка та же. Этот мерзавец привык сходить на берег, словно честный капитан. Значит, в местных портах нашего приятеля хорошо знают. Его будет несложно найти.

— Да? — озадаченно спросила Корделия. Девушка поднесла к глазам подзорную трубу.

— А я не успела его рассмотреть. Черт, они уже слишком далеко.

Радостный крик поднялся над палубой. Мало кто понял, что произошло на борту пиратского судна. Но все видели — опасность миновала. Аргосские жрецы, выбравшись из каюты, благодарили своих богов, уверенные, что это молния, низвергнувшаяся с неба, подожгла вражеский корабль.

— Ты только что спас принца Сапфирового острова, — сказала Корделия, хлопая Конана по плечу. — Молодец.

— Не будь в этом так уверена, — задумчиво отвечал киммериец, возвращая ей оружие.

— Что ты хочешь сказать? — спросила девушка.

Трое копьеносцев-шемитов, которых северянин заметил несколько минут назад, теперь подошли к нему. Перебивая друг друга, они поздравляли Конана с удачным выстрелом, и благодарили за спасение судна. Корделия поняла, что не получит ответа — по крайней мере, сейчас.

Пиратское судно уходило к далекому горизонту. Вместо белоснежного паруса, теперь над ним поднимался столб черного дыма. Офицер транспортника, готовивший команду к отражению атаки, теперь стоял возле своего капитана, украдкой показывая на киммерийца. Аргосские жрецы пели все громче.

Шум, крики, оживленные возгласы людей — все это проходило мимо северянина, существовало в каком-то другом мире. Конан смотрел вслед уходящему кораблю пиратов — и чем дальше был мародер, тем сильнее становились опасения киммерийца. Он твердо решил не делиться ими с Корделией, пока не выяснит все наверняка. Ему предстояло посетить Сапфировый остров.

VI

— Видела, как смотрел на меня королевич? — спросил Конан.

Торговое судно плавно разрезало морские волны. Далеко впереди уже можно было различить очертания маленького клочка суши.

— Он не подошел тебя поблагодарить, — сказала Корделия. — Хотя прекрасно видел, что именно ты поджег пиратский корабль. Наверное, ты был прав. Несмотря на внешность, в душе принц остался напыщенным индюком.

Словно в подтверждение ее слов, на палубу вышел королевич. Стражники следовали за ним, будто с хозяином их соединяла невидимая нить. Юноша важно прошествовал рядом с Конаном, но не удостоил его даже взгляда.

Киммериец улыбнулся.

— Принц молод, — произнес он. — Юноше не терпелось отличиться в первом бою. Не его вина, что он не понимал всей опасности. В молодости все мы не умнее огров…

Аквилонка фыркнула.

«Уж она-то глубоко уверена, что с детства отличалась мудростью, проницательностью — и тысячью других достоинств, которых на самом деле у нее нет», — подумал Конан.

— В острове нет ничего сапфирового, — заметила Корделия, рассматривая берег в подзорную трубу. — Скорее, он зеленый. Из-за растений.

— Может, так его назвали из-за воды? — предположил Конан.

На самом деле, киммерийца мало интересовали подобные темы. Но еще в детстве он усвоил, что настоящий воин должен уметь думать и сражаться одновременно. Это умение позволяло ему теперь поддерживать разговор, почти не вдумываясь в смысл произносимых фраз.

— Тогда почему его не назвали Остров в Сапфировом Море?

— Так слишком длинно и недостаточно красиво… Королевству нужно звучное название — особенно такому маленькому. Кому есть дело, как выглядят его берега на самом деле.

— Мне, — не задумываясь, ответила аквилонка.

— Боюсь, ты одна такая…

Человек, следивший за их разговором — если бы таковой нашелся — никогда не поверил бы, что мысли Конана заняты совершенно другим. Киммериец смотрел на боевые корабли, выстроившиеся у главной пристани.

— Сколько стоит содержание одного такого красавца? — спросил он.

Корделия не заметила, как ее собеседник быстро перескочил с одной темы на другую.

— Двенадцать тысяч талантов в год, — отвечала она. — Если держать его в порту Аргоса.

— А на маленьком островке, который почти не ведет торговли, еще дороже… Видно, правитель обложил свой народ большими налогами. Как считаешь?

— Не знаю.

Девушка повернулась и оперлась о борт спиной, положив на него локти.

— Когда я служила у местного короля, флот был не таким большим. В основном, они полагались на ополчение.

— Все меняется, — отвечал Копан, однако перед ним тут же предстал живой пример обратного. Купец Меламед спешил к ним через всю палубу, такой же взволнованный и суетливый, как всегда.

— Вот и вы, мои дорогие друзья, — произнес он. — Как я рад снова увидеть вас.

Фраза была довольно нелепой, поскольку расставались спутники только на ночь. Однако после встречи с пиратами торговец, видать, дрожал всю дорогу и каждый новый день принимал, как подарок богов.

«Наверное, так и нужно относиться к жизни, — подумал Конан. — А вот волноваться и вечно потирать руки вовсе не обязательно».

Корделия не ответила на приветствие, а только посмотрела на Меламеда так, что бедняга чуть было не ушел по макушку в корабельные доски — как гвоздь после сильного удара.

— Вот они, вот ваши деньги, — поспешно сказал купец, протягивая им два небольших кошелька. — Можете пересчитать, хе-хе-хе.

Аквилонка протянула один из мешочков Конану, но тот лишь покачал головой. Он не собирался брать плату за то, что считал своим долгом — как и сказал вначале. Девушка пожала плечами и спрятала деньги за пояс.

— Вот о чем я хотел поговорить с вами, — продолжал Меламед. — Как я уже сказал, хочу сойти здесь, на Сапфировом острове. Поторговать с местными купцами.

Он бросил взгляд на Корделию.

— Мне бы пригодился человек, который все здесь знает.

Девушка отмахнулась.

— Не собираюсь оставаться в этой богами забытой дыре. И потом — пиратов можешь не бояться. Смотри, какая армия у правителя.

— Наш друг имеет в виду не это, — пояснил киммериец. — Он хочет знать, кому из местных чиновников надо дать взятки, и сколько, чтобы выгоднее продать свой товар.

Меламед притворился обиженным.

— Я честный торговец, — сказал он, гордо подняв голову.

От этого движения мелко-мелко затряслись все три его подбородка.

— А что, здесь и правда можно кого-нибудь подкупить? — тут же спросил торговец, позабыв о своей честности.

— Такие люди везде есть, — Корделия потянулась.

Тема ее явно не увлекала.

— Но я не была здесь уже довольно долго. Наверняка все люди уже новые.

— Это не так, — поспешно возразил Меламед. — Я говорил с шемитскими телохранителями. Они говорят, за это время сменился только военный советник.

— Вот как? — спросил Конан. — Это интересно… Если торговец и собирался спросить, чем именно, то уже не успел это сделать. Корабль медленно входил в гавань. Две батареи пушек, стоявшие на скалах справа и слева, выстрелили, салютуя принцу. Они охраняли небольшой залив так же надежно, как шемитские телохранители — королевича.

Боевые корабли выстроились в два ряда у пристани, и теперь торговое судно шло между ними.

Это была почетная встреча — но у киммерийца возникло, неприятное ощущение, что все орудия направлены прямо на них.

Сама пристань была богато украшена. Огромные цветы, которых не найдешь нигде больше, кроме маленьких островов недалеко от Аргоса. Яркие флаги. Но больше всего здесь собралось оружия — и солдат. В начищенных до блеска доспехах, обнажив клинки, встречали они своего будущего короля.

— Армии маленьких государств всегда похожи на игрушечные, — заметил Конан. — Посмотри — у каждого из полков свой цвет, знаки отличия, даже перья на шлемах у офицеров.

— Раз они не могут похвастаться количеством — что им еще остается? — сказала девушка.

Купец Меламед тоже переводил взгляд с одного солдата на другого, прикидывая про себя, что за ткани и каких цветов требуются для местной армии.

Большой оркестр играл военный марш в правой части пристани.

— Даже музыку здесь играют солдаты, — бросил Конан. — Можно подумать, остров находится в состоянии войны.

— Наверное, все дело в новом советнике, — предположила Корделия. — Прежний был хорошим бойцом. Честный служака, до гроба верный королю. Он не стал бы тратить столько денег на украшения и лишние корабли.

При одном упоминании о том, что местные министры с готовностью расстаются со своим золотом, купец Меламед едва не лопнул от нетерпения.

Торговое судно почти приблизилось к берегу. Принц стоял у борта, и на лице его Конан поймал легкую тень растерянности. Молодой человек волновался при мысли, что снова окажется дома — после стольких лет.

А торжественная встреча, подумалось Конану, вовсе не успокоила юношу. Скорее, наоборот — напомнила об ответственности, какую придется отныне нести принцу.

Оркестр заиграл громче. Полки расступились, и вперед выехал седой человек на великолепном коне. У киммерийца мелькнула мысль, что король острова выглядит совсем не так внушительно, как хотел бы. И молодой, норовистый конь — купленный за большие деньги у заводчиков Турана — только подчеркивал старость царя, безвольные черты лица и неуверенный взгляд.

Видели это все, и даже купец Меламед побормотал нечто вроде: «Как бы не упал с жеребца, старый хрыч». Однако ни у кого из королевского окружения не нашлось смелости сказать королю правду. И Конан подумал — юному принцу вряд ли будет хорошо житься в окружении подобных людей.

Правитель остановился и поднял руку. Оркестр смолк. Отряды, окружавшие пристань, сделали несколько шагов назад — четко и слаженно. Теперь за их спинами можно было увидеть жителей острова. Одетые в праздничные костюмы, украшенные цветочными венками, люди радовались и приветственно махали руками.

Корделия усмехнулась.

— А ты говорил, что простой народ недолюбливает своих владык, — сказала она.

— Местный правитель создал себе имя, сражаясь с пиратами, — отвечал киммериец.

Для принца опустили трап, оркестр заиграл с новой силой.

— Надеюсь, ты никого не убила на этом острове, — бросил Конан. — И тебя не разыскивают здешние стражники.

Корделия фыркнула.

— Самое скучное из королевств, где я побывала. В основном, тут живут крестьяне. Богатая почва, хороший климат — у них есть все, что нужно для спокойной и донельзя пресной жизни. Я сбежала отсюда, как только смогла.

— Похоже, военный советник сделал то же самое…

Король смотрел на своего сына сверху вниз. Солдат подвел второго коня. Принц замешкался — было видно, что он не решается сесть верхом. Но двое телохранителей не дали ему даже подумать. Один взял скакуна под уздцы, другой подсадил хозяина — и принц оказался в седле, почти помимо своей воли.

Правитель вновь поднял руку, приветствуя людей. Затем развернул коня, и направился в сторону города. Принц следовал за ним.

— Какая трогательная сцена, — заметил Конан. — Воссоединение отца с сыном. Я чуть не расплакался.

— Даже руки не подал принцу, — сказала Корделия. — Не говоря уже о том, чтобы обняться. Думаешь, эта строгость напускная?

— Скоро мы об этом узнаем, — бросил киммериец. — Держу пари на два кошелька с золотом, которые дал тебе наш друг-купец, что король пригласит нас погостить у него.

Аквилонка дотронулась до его лба.

— На солнышке перегрелся? Ты, конечно, спас его сына. Может, тебе за это даже медаль дадут. Но пригласить во дворец — прости, такое тебе не светит.

— Посмотрим, — улыбнулся Конан. Торжественная церемония кончилась; почти все отряды уже покинули пристань. Киммериец догадывался, что парад пройдет по центральной улице города, до самого королевского дворца.

Теперь могли сойти и простые люди. Путешественники спешили ступить на твердую землю. Почти никто не собирался оставаться на острове — но корабль должен был простоять в порту около суток, и это время люди хотели провести на суше. Им казалось, что так безопаснее — однако Конан знал, что если царит мир, но кругом солдаты, смерть так же близка, как и на поле боя.

Капитан проталкивался сквозь толпу, собравшуюся у трапа. Увидев Конана, он приветливо помахал ладонью. Потом понял, что точно такой же жест делал и король, смутился, и даже спрятал руку за спину — словно ее могли тут же отрубить за неуважение к правителю.

— Вот вы где! — воскликнул офицер.

— Странно было бы, окажись мы где-нибудь еще, — любезно отвечал Конан.

Капитан словно споткнулся, не ожидав такого ответа от варвара. Затем продолжал, так же воодушевленно:

— Его Величество приглашает вас троих погостить в его дворце. Вы можете жить там, пока наш корабль стоит в порту — а если захотите, то и гораздо дольше.

Офицер замешкался. Судя по всему, такое радушие короля казалось ему странным. Поэтому он не знал, чем закончить речь. Самого капитана явно никуда не приглашали. Наверное, единственное, что вертится у него на языке — «радуйся, варвар неотесаный, понаехало вас, иностранцев чертовых», — с усмешкой подумал Конан.

— Король пригласил меня? — переспросил Меламед. — Великие боги! А впрочем, ничего удивительного. Слава обо мне идет по всему побережью. Наверняка правитель хочет скупить все мои товары.

Брызжа от счастья, как фонтан на храмовой площади, купец подхватил под руку капитана, и увлек его за собой.

— Я хочу, чтобы мои товары были готовы к разгрузке, — говорил он. — По первому моему слову. Но не надо разводить суеты.

Торговец бросил подозрительный взгляд через плечо.

— Не нужно, чтобы местные чиновники подумали, будто я так спешу заключить сделку. Нет, господа! У меня много выгодных предложений. Я могу выбирать.

— Толстячок на седьмом небе от счастья, — буркнула Корделия.

Сама она явно не веселилась.

— Да и ты сегодня разбогател. Девушка вынула оба кошелька с золотом.

— Как ты узнал, что король нас пригласит? Это же просто нелепо.

— Вот именно, — кивнул Конан. — Поэтому у правителя и не было другого выбора. Оставь деньги себе. Для меня достаточно знать, что я оказался прав.

VII

Конан лежал под высоким балдахином, и пение ночных цикад доносилось из большого окна. На стенах висели гобелены с изображением кораблей, драконов и морских чудовищ. Меж ними, в дорогих рамах, красовались изданные королем законы, произнесенные им речи — в точности скопированные придворными писцами с оригиналов. Широкий ковер устилал пол, мягкий, словно полевые цветы.

Киммериец не привык к таким роскошным покоям. В юности он даже не знал, как можно уснуть на подобной кровати — и наверняка устроился бы на полу.

Но время научило северянина приспосабливаться к любым условиям, и теперь он наслаждался роскошной обстановкой с такой же легкостью, с какой мог обходиться и без нее.

Король прислал за своими гостями три паланкина, и слуги несли их до самого входа во дворец. Впрочем, киммериец отказался от такой чести, и предпочел идти пешком. Но Корделия не могла упустить случая покрасоваться, а купец Меламед, скорее всего, и не осилил бы столь длинной дороги.

Каждому из них отвели богатые покои и принесли красиво сервированный ужин. Сам правитель пока что не принял их, а все настойчивые — если не сказать назойливые — намеки Меламеда так и остались незамеченными. Впрочем, ничего удивительного в этом не было — король хотел провести вечер с сыном.

Мысли Конана текли спокойно и неторопливо, он почти погрузился в сон, как вдруг дверь резко отворилась, и на пороге появилась Корделия.

— Святые небеса, — пробормотала девушка. — Кто бы мне сказал, что я ночью, тайком, прокрадусь к тебе в спальню — оторвала бы башку. Но мне приходится спасаться бегством.

— Наш купец? — сочувственно спросил Конан, приподнимаясь на локте.

— Угадал…

Корделия опустилась в кресло и тяжело выдохнула.

— Думала, он меня задушит. Притащился ночью — вот как я к тебе. Решила сперва, что толстячок вздумал за мной приударить. Как же! Принялся расспрашивать о короле — его привычках, обычаях на острове, министрах… Можно я переночую здесь? Уверена, Меламед будет до утра ждать, пока я вернусь.

— Уступлю тебе постель, — сказал Конан. Нет, все-таки придется сегодня спать на полу.

— Ну что ты, не надо, — отвечала Корделия, быстро забираясь под одеяло. — А тебе точно будет удобно?

— Конечно, — отвечал киммериец. — Я привык.

Девушка не заметила сарказма в его словах — а может, просто не думала, что варвар способен на такой ответ. Северянин вынул из ножен меч и положил его рядом с собой. Аквилонка нахмурилась.

— Дворец охраняют лучше королевские отряды, — сказала она. — Чего ты боишься?

— Это не страх, — отвечал Конан. — А предусмотрительность. Нигде не бывает так темно, как под светильником.

— А при чем тут… — начала девушка, но внезапно оглушительный крик нарушил тишину покоев.

Через мгновение Конан был уже на ногах. Он выскочил в коридор, ожидая увидеть там хотя бы одного из дворцовых стражников. Но просторное помещение было пусто. Вопль раздавался из покоев, отведенных Корделии, и северянин бросился туда.

Он распахнул дверь, и увидел перед собой двух огров. Купец Меламед, съежившись, сжался на полу. Он и правда собирался дождаться девушку — но нашел себе совсем другую компанию.

— Отвечай, где она, — прорычал огр, и хватил кулаком по деревянному столику.

Тот разлетелся на мелкие кусочки.

— Я же говорю, вышла совсем ненадолго, — простонал торговец. — Обещала вернуться. Зачем мне вас обманывать.

— А вот и кричать тоже было незачем, — оскалился огр. — Не бойся, человек. Мы тебе верим. Подождем здесь твою зазнобу. Но сначала кишки тебе выпустим.

Купец рассудил, что, по всей видимости, это будет не очень выгодная для него сделка. Поэтому стал ввинчиваться в пол, словно и правда надеялся прорыть туннель и спастись через него. Конан часто замечал, что в минуту опасности люди ведут себя не совсем разумно, но никогда не переставал этому удивляться.

— Может, я вам помогу? — негромко осведомился он.

Первый огр обернулся и подозрительно посмотрел на киммерийца.

— Ты нам не нужен, человек, — рыкнул он. — Мы ищем девушку. Ага!

Брызги слюны вылетели из его рта. Он шагнул к выходу. Корделия остановилась рядом с Конаном, ее грудь высоко вздымалась.

— Здесь полная комната твоих поклонников, — заметил киммериец. — С кого из них ты начнешь?

— Помогите! — заверещал Меламед.

Он ринулся вперед, к спасительной двери. Купец боялся подняться на ноги, поэтому семенил на четвереньках. Впрочем, это не спасло бедолагу. Второй огр взмахнул лапой и ухватил торговца за шиворот.

— Пусть девушка подойдет к нам, — приказал он. — Тогда я отпущу вашего приятеля.

— Зачем? — удивился Конан. — Я его даже не знаю.

Глаза купца расширились так, что на его лице почти не осталось места для носа.

— Как это не знаешь, ишак проклятый, — закричал он. — Не я ли заплатил тебе толстенный кошель золотых монет?

Назвать так маленький мешочек — который Конан, к тому же, не принял — мог только купец, привыкший смотреть на мир сквозь подзорную трубу жадности.

Огры недоуменно переглянулись. По всей видимости, им было хорошо известно, что трое путешественников прибыли во дворец вместе. Тогда зачем варвар лжет?

Этого минутного замешательства хватило Конану, чтобы оказаться между наемниками. Он ухватил обоих монстров за головы и резко стукнул одну об другую. Удивленное выражение так и осталось на мохнатых мордах, когда громилы попадали на пол.

— Ученые мужи называют это «столкновением мнений», — заметил Конан. — Вставай, купец. Не стоит протирать пол бархатным плащом — здесь достаточно слуг для уборки.

Торговец поднялся на ноги — при этом так сильно оперся на руку киммерийца, что наверняка бы сломал, окажись та менее крепкой.

Первый огр попытался подняться, но Корделия резко вогнала меч ему в шею. Кровь забурлила во рту монстра, длинные когти вонзились в мягкий ковер.

Его товарищ дернулся, клыкастый рот распахнулся…

Девушка пнула чудовище ногой в морду. Удар сапожка пришелся на нижнюю челюсть, и та отломалась с громким треском. Тело огра пронзила судорога.

Корделия нанесла еще один удар. Наемник забился, как пойманная бабочка, потом затих.

Корделия сорвала со стены богато расписанный гобелен, и принялась вытирать об него свой меч.

Конан отвернулся. Он никогда не бил лежачих — но понимал, что у девушки не было другого выбора. Огры всегда доводят до конца порученное им дело, и есть только один способ остановить их — сталью.

— Ладно, — произнес Конан, оглядывая залитые кровью покои. — Все это начинает надоедать.

Не обращая внимания на Меламеда, который дрожал от страха и все не хотел отпустить руку киммерийца, северянин подошел к небольшому столику с письменными принадлежностями, поставленному у окна.

— Мне хотелось сперва во всем разобраться, — заметил Конам, пододвигая к себе лист пергамента. — Но наши друзья слишком торопятся. Поэтому приходится действовать наугад. Заранее прошу прощения, если сделаю что-то не так и нас за это казнят…

Он опустил стальное перо в чернильницу, и начал быстро что-то писать. Конан обращался с этим крохотным предметом так же ловко, как и с двуручным мечом. Многие варвары не умели даже читать и писать; но киммериец не стал бы лучшим вором Шадизара, не овладей он искусством клинописи и иероглифов.

Закончив письмо, киммериец просмотрел его и кивнул, видимо, оставшись доволен. Затем растопил немного красного воска, лежавшего тут же, в особом футляре, и запечатал послание.

— Теперь нам нужен гонец, — пробормотал киммериец; — Корделия, найди кого-нибудь из дворцовой стражи.

— Уверена, всех отослали подальше, — сказала девушка, отбрасывая испорченный гобелен. — Иначе бы их разбудили крики толстяка.

— Если бы гвардейцы прибежали сюда сами, я не просил бы тебя их найти… И принеси что-нибудь выпить нашему другу-купцу. Хорошая бутылка вина ему сейчас не помешает.

Торговец тяжело опустился на подушки и сжал руки на груди — то ли молился, то ли хотел убедиться в том, что его сердце по-прежнему бьется. Корделия фыркнула и вышла. Конан стоял у окна, глядя в сад.

Вскоре девушка вернулась, буквально таща за собой юного лейтенанта.

— Я вообще не должен быть здесь, госпожа Корделия, — бормотал тот. — Мне поручили охранять подвал, что под нами.

— В котором нет ничего, кроме старого хлама, — отрезала девушка. — Кто спас твоего брата, когда ему собирались отрубить правую руку?

— Вы, госпожа. Я не припомню случая, чтобы кто-нибудь еще осмелился возражать нашему королю…

— Тогда иди за мной.

Увидев тела огров, распростершиеся на полу в лужах крови, гвардеец замер.

— Что здесь произошло? — спросил он.

— То, чего твои люди не должны были даже заметить, — отвечал Конан. — Кто командует лейб-гвардией?

— Капитан Феррион.

Киммериец задумался. Настал час проверить — не ошибся ли он, полагая, что везде сможет найти друзей.

— Не он ли возглавлял Тиаранскую крепость, во время бунта гаргулий?

— Да, господин.

— Отлично.

Конан не знал командира, но был хорошо знаком с несколькими бойцами, служившими под его началом. Значит, удастся найти общий язык.

Северянин вновь обернулся к Корделии.

— Я видел главный порт. Есть поблизости место, где может незаметно пристать корабль — недалеко от столицы?

По лицу лейтенанта стало ясно, он знает такую гавань. Но гвардеец не посмел подать голос, раз спрашивали не его.

— Конечно, — сказала Корделия. — В часе езды от города. В мое время ею почти не пользовались.

— А сейчас? — спросил Конан.

— Тоже, — отвечал лейтенант.

— Скачи туда, — сказал киммериец. — Как можно быстрее. Увидишь там корабль и постовых. Скажешь, что от короля — но будь начеку. Отдай им пакет, и сразу же возвращайся.

— От нашего повелителя?

В голосе гвардейца прозвучала неуверенность. Он очень уважал Корделию, как своего прежнего командира — но в первую очередь хранил верность королю.

— Ты узнаешь этот знак? — спросил киммериец. Лейтенант поднес письмо к свету, и облегченно вздохнул.

— Герб Его Величества. Личная печать. Я отправляюсь немедленно.

— Будь осторожен, — предупредил Конан. — Эти люди очень опасны. Но письмо послужит тебе пропуском.

Гвардеец отдал честь Корделии — словно та по-прежнему оставалась его офицером — и выбежал прочь.

— Ты уверена, что он справится? — спросил Конан. — Я посылаю его прямо в стаю акул.

— Он был лучшим из новобранцев, которыми я командовала. Прошло несколько лет — а он уже лейтенант и охраняет дворец. Это о многом говорит.

— Да, — согласился Конан. — Феррион умеет разбираться в людях. По крайней мере, так о нем говорят. Мне надо перемолвиться с ним парой слов — где его найти?

Купец Меламед даже не прислушивался к разговору. Казалось, он вообще не замечает никого вокруг. Корделия откупорила бутылку вина, что принесла с собой, и протянула торговцу. Тот припал к горлышку.

Конан помог своему новому товарищу встать и повел за собой. Он не собирался оставлять Меламеда здесь, где повсюду могли прятаться огры.

— Остается надеяться, что Феррион на самом деле таков, как мне о нем рассказывали, — пробормотал Конан.

— А если нет? — спросила девушка.

— Что же — тогда нас всех убьют.

— Где ты раздобыл королевскую печать? — шепотом спросила Корделия.

— Ночью, на корабле, я заглянул в гости к принцу. Все уже спали, поэтому мне оставалось просто сделать слепок. Был шанс, что у королевича одна печать, а у отца — другая. Но капитан судна заверил меня в обратном.

Феррион вышел им навстречу. Ратник был уже одет в полный доспех, ладонь лежала на рукояти меча.

— Я доложил Его Величеству о том, что произошло. Король примет вас через несколько минут.

Начальник дворцовой стражи испытующе посмотрел на Конана.

— Мы никогда не встречались, но мои люди не раз хорошо о тебе отзывались. Помни — только поэтому я поверил твоему рассказу и согласился разбудить правителя.

— А король не придет в ярость оттого, что мы нарушили его сон? — спросила Корделия.

Феррион с достоинством отвечал:

— Наш владыка поклялся своей жизнью, что покончит с пиратами, которые нападают на остров. Он нанял меня, чтобы я возглавил его флот и обеспечил охрану дворца. Если у вас есть новости о корсарах — правитель захочет услышать их немедленно.

Он словно не закончил фразы. Но Конан прекрасно понимал, что хотел сказать ратник.

«А если я ошибаюсь, нам всем отрубят головы», — пронеслась мысль.

Широкие двери распахнулись. Четверо гвардейцев стояли по обе стороны от входа. Король, тоже одетый в боевой доспех, стоял в центре тронного зала, сложив руки на груди.

Ночная тьма, лишь чуть-чуть разбавленная светом масляных ламп, скрывала старческие черты. Теперь перед киммерийцем стоял гордый и властный король. Принц стоял в отдалении, немного смущенный и растерянный. Он не понимал, что происходит.

— Ты разбудил меня, Феррион, и сказал, будто наш гость знает что-то о корсарах? — грозно спросил правитель.

— Да, — отвечал Конан, не дав ратнику произнести ни слова. — Мне известно, кто главарь, и где их можно найти.

Король кивнул. Он подошел к высокому трону и опустился на него. «Нам явно не предложат присесть», — подумал Конан, и продолжал:

— Угодно ли Вашему Величеству выслушать все сейчас?

Корделия недоуменно посмотрела на киммерийца. Еще никогда северянин не проявлял такой почтительности к владыкам — ни земным, ни небесным.

Но Конан вел свою игру.

Побеждает не тот, кто сильнее, знал он. Будь так, киммериец давным-давно бы погиб. Победа достается тому, кто сражается за правое дело, и умеет обратить мощь врага против него самого.

— Я простой варвар, и мысли у меня нехитрые, — сказал Конан.

Ему даже не приходилось притворяться глуповатым. Он видел — король сочтет тупицей и самого мудрого из философов.

— Вы наверняка помните Корделию, которая служила у вас.

Правитель кивнул.

— И вот я подумал — как интересно. Она долго жила в этих краях. Знает вас, ваших министров, купца Меламеда. Значит, вполне возможно, встречалась и с главарем пиратов — только сама об этом не знает.

Конан заметил неподалеку кресло и без приглашения опустился на него. Это была проверка. Если король возмутится и прикажет наглому варвару встать — значит, догадки киммерийца построены на песке. Но правитель смолчал, даже не заметив дерзости гостя.

— Когда в море мы встретились с пиратским кораблем, все встало на свои места. Я узнал капитана — видел его в порту, под личиной честного моряка. Корделия тоже смотрела на него — но вот какое дело, солнце било ей прямо в глаза, и она не смогла разглядеть лицо пирата.

Конан простодушно развел руками.

— Все тайны объяснились довольно просто. Девушка не узнала своего собеседника, но тот ее вспомнил. Испугался разоблачения и нанял трех огров-убийц. Потом повторил свою попытку здесь.

— Кто же он? — в нетерпении воскликнул король.

Корделия нахмурилась. С какой это стати правителю стало интересно, что за негодяй верховодит пиратами? Для правителя все преступники на одно лицо. Тогда откуда такое любопытство?

— Ваш прежний советник, — ответил Конан.

— Не может быть… — Король приподнялся с трона. — Прости, варвар, мне сложно в это поверить.

Киммериец кивнул.

— Я догадывался, что так и произойдет. Поэтому и пригласил главаря корсаров сюда… А вот, кажется, и он.

По коридору раздались торопливые шаги. Невысокий человек вошел в тронную залу, сжимая в руках письмо. Лишь в последний момент он увидел гвардейцев, Ферриона и других посторонних. Незнакомец замер, его пальцы сжались, сминая пергамент.

— Это и правда он! — воскликнула Корделия. — Как я могла не узнать тебя в порту, гнусная скотина.

— Просто ты думала только о комплиментах, — пробормотал Конан.

Начальник дворцовой стражи обнажил меч. Гвардейцы обступили пирата. Лицо его побелело, глаза растерянно бегали из стороны в сторону.

— Предатель! — загремел король. — Как ты мог пасть столь низко? Напасть на меня, твоего повелителя? Убивать людей, которых когда-то защищал?

Зубы морского волка крепко сжались. Он не произнес ни слова.

— Хорошая попытка, — согласился Конан. Он встал и подошел к Ферриону.

— Вы ошибаетесь. Наш гость никого не предавал. Корделия говорила, что прежний советник был верен правителю до гроба — так оно и есть. И доказательством тому — пергамент в его руках.

— Нет! — закричал пират.

Теперь настал черед короля застыть в нерешительности. Феррион вырвал из рук корсара пергамент, и застыл, увидев гербовую печать.

— Я сам написал это письмо, — пояснил киммериец. — Подделать почерк короля оказалось несложно. Здесь повсюду висят копии его речей и законов. Мне захотелось, чтобы сообщники встретились лицом к лицу — в последний раз.

— Сообщники? — переспросил Феррион.

— Глупый варвар! — закричал король. — Ты сам не ведаешь, что говоришь. Немедленно уведите его в темницу.

Но начальник дворцовой стражи не шелохнулся. Он внимательно читал подложное письмо.

— Ты пришел сюда по приказу правителя? — воскликнул ратник, хватая пирата за отвороты камзола. — Что это значит?

— Всему виной трехголовый идол, — сказал Конан, вновь удобно устраиваясь в кресле.

Он не собирался торчать на ногах дольше, чем было необходимо.

— Когда жрецы перевезли священного грифона в Эрук, это стало концом для Сапфирового острова. Торговые пути изменились, и купцы больше не приплывали сюда.

— Пусть он замолчит! — властно приказал король. — Феррион. Арестуйте этого варвара и пирата.

— Не спешите, ваше величество, — спокойно отвечал ратник. — Вы наняли меня покончить с корсарами — и я этим занимаюсь. Продолжай, Конан.

Северянин подумал, что не зря его товарищи так хорошо отзывались о Феррионе. Он был готов выполнять свой долг, даже несмотря на гнев правителя.

— Если нет купеческих кораблей — то нет и пиратов, — продолжал Конан. — Никто больше не нападал на берега острова. Богатый край, созданный для земледелия. Раньше крестьяне охотно платили налоги, шли в ополчение — они знали, что только так избавятся от морских разбойников. Но корсаров больше нет — а значит, и король им больше не нужен.

— Что ты такое говоришь? — воскликнул правитель. — Я владыка по праву.

— Если люди не подчиняются тебе — ты никто. А власть твоя держалась лишь на одном. На борьбе с пиратами. И когда корсары ушли, тебе пришлось придумать их.

Король отшатнулся. Вдруг раздался новый голос — того, кто молчал все это время.

— Варвар говорит правду, отец? — спросил принц.

Правитель обернулся.

— Нет, — прошептал он. — Ты не понимаешь. Эти люди не могут жить без короля. Как такое возможно? Каждый в своей деревне, без законов и порядка…

— Лучше сказать — без грабительских налогов и набора в твою игрушечную армию, — отвечал Конан. — Там, где процветает земледелие, не нужен король. Людям достаточно маленьких городов-государств, где они сами решают свои дела — без правителей. Но ты ведь не мог этого допустить, верно?

— Ты приказал нападать на свой собственный остров? — воскликнул принц.

Король выпрямился. Его глаза блеснули.

— Это политика, — прогремел он. — Ты слишком мал, чтобы понять. Наша с тобой власть держится на войне — войне с внешним врагом. Если его нет, мы должны его выдумать. Ты заметил, как любит меня народ? Как мною восхищаются? Они видят во мне защитника.

— Победителя в войне, которая никогда не закончится, — подтвердил Конан. — Кровь невинных людей будет проливаться снова и снова — чтобы сохранить твой трон.

Феррион обернулся к королю — и холодный меч уперся ему в грудь.

— Ты предал меня, — прошептал правитель. — Но мои солдаты верны мне, а не тебе. Ты всего лишь наемник, чужеземец, которого я нанял, когда мой верный советник понадобился мне в другом месте. Сгниешь в камере вместе с остальными — если я не прикажу казнить вас всех раньше.

Лицо начальника стражи посуровело. Резким движением он отбил клинок, и всадил свой меч в живот короля.

— Я поклялся, что покончу с пиратами, — произнес он. — И я это сделал.

Солдаты не шелохнулись. Возможно, верность командиру взяла верх над королевской присягой. Или война с пиратами настолько ожесточила их, что они были рады даже такой победе. А может, гвардейцы просто не хотели умирать ради того, кто уже спустился на Серые равнины.

Принц пошатнулся, словно смертельный удар нанесли ему, а не отцу. Он сделал шаг вперед, и склонился над мертвым телом.

«Возвращение домой, — с горечью подумал Конан. — Люди говорят, что нет ничего прекраснее…»

* * *

Сапфировый остров медленно таял в туманной дали. Конан снова стоял у борта торгового корабля и смотрел в никуда.

— Думаешь, он станет хорошим королем? — спросила Корделия.

— Нет, — отвечал Конан.

Девушка помолчала.

— Почему король пригласил нас погостить во дворец? — спросила она.

— В городе слишком много солдат. Особенно, после торжественной встречи принца и после парада. Огры сразу привлекают к себе внимание, а король боялся возбудить подозрения Ферриона и принца. Только во дворце он мог отдавать личные приказы гвардейцам — так, чтобы это не показалось никому странным.

— Но почему корсары напали на нас? Все видели — пираты устремились вперед, когда на мачте поднялся флаг Сапфирового острова.

— Вот именно. Так всем показалось. Но на самом деле, корабль — не лошадь, которую можно пустить с места в карьер. Корсарам потребовалось некоторое время, чтобы развернуть паруса. Значит — они атаковали нас еще до того, как поняли, кто на борту. Вот почему медлили вначале, вели себя так странно. И отступили слишком быстро, не попытавшись даже сделать одного залпа. Их капитан увидел знамя, когда было слишком поздно.

Свежий ветер ударил им в лицо.

— Он рассказал бы сыну всю правду?

— Думаю, не сразу. Сначала подготовил бы его к такой мысли. Принца несложно убедить в чем угодно. Поэтому они и хотели тебя убить. Капитан корсаров не понял, что ты его не узнала. Но он не сомневался в другом. Тебе известно, насколько он предан королю. А еще ты любишь лезть в дела, которые тебя не касаются. Их тайна могла раскрыться — как раз в тот момент, когда принц возвращался домой. Этого нельзя было допустить. Король был опытным политиком. Чувствовал — его план вызовет возмущение у сына, если юноша узнает обо всем от других. Но стоит сказать пару слов там, подсластить здесь — и любая подлость покажется проявлением доблести.

Корделия усмехнулась.

— И все-таки ты не любишь правителей. А что бы сам стал делать на их месте?

— Не думаю, что мне это грозит, — рассмеялся Конан. — Я — и вдруг король. Такую странную выдумку даже Меламеду не сочинить.

Голубое море расстилалось вокруг, играя в лучах восходящего солнца.

Терри Донован Город кошек

1

К юго-западу от Замбулы, там, где Стикс изгибается, словно хвост Ханумана, стоит город, о котором не знает большинство географов и который принято считать выдумкой измученных пустыней путешественников. Ибо город возникает из песка столь неожиданно, что похож на мираж, и глубина прохладной тени на его улицах заставляет считать ее нереальной. Вместо собак по улицам этого города бродят кошки, а башни его столь высоки, что, говорят, в хорошую погоду можно увидеть берег Западного моря.

И к этому городу, называя его Хатор, идут тайные караваны из Кешана и Пунта. Жители города заключили с торговцами договор, по которому никому другому нельзя называть ни имени города, ни его местоположения. И караванщики строго блюдут договор. Но невозможно вечно скрывать истину, рано или поздно она тем или иным путем просачивается туда, где ей не положено быть. Так случилось и со скрытым в пустыне городом Хатор.

В месяц раджаб, в день, который шемиты называют субботой и считают днем отдыха, когда нельзя заниматься никакой работой, стояла невыносимая жара. Духота стягивала горло, словно безжалостный наемный убийца удавкой. Словно весь мир вокруг был заточен в каменный гроб с синей крышкой неба, на котором не было ни облачка.

В полдень глашатаи посредством медных труб возвестили о том, что ворота города открываются. А как только трубы перестали гудеть, заскрипели тяжелые ворота и послышались вопли погонщиков верблюдов – в город вошел давно ожидаемый караван из Кешлы.

Верблюды шли, будто улыбаясь, с хитрым видом посматривая по сторонам. Кошки шипели на них и выгибали спины, но пустынные животные не обращали на кошек никакого внимания, погруженные в какие-то свои, только им известные думы. Тюки и сундуки на их спинах плавно покачивались в такт движениям. Когда караван полностью прошел в ворота, послышались пронзительно резкие крики погонщиков верблюдов, и животные стали садиться на площади перед воротами. Многочисленные зеваки стояли вокруг, занимаясь тем, чем во всех городах, во все времена, во всех странах занимаются зеваки – глазели.

И на этот раз они действительно увидели нечто, на что можно было поглазеть. Человека в белой рубахе и красных шароварах, подпоясанных широким кушаком. Так обычно одевались казаки, но вживую никто из жителей Хатора ни одного из них прежде не видел. На боку казака висела огромная кривая сабля, а грива черных волос была заплетена в толстую косу, скрепленную красной тесемкой. Рубаха распахнута на груди, и даже с большого расстояния было заметно, как сильно она вздымается. Купцы подобрали его в пустыне возле павшей лошади, из которой он пил кровь, ибо другого средства спастись от жажды у него не было.

Человек осматривался, и многие зеваки, столкнувшись с ним взглядом, вынуждены были потупить глаза. Ибо цепкий взгляд холодных голубых глаз невозможно было вынести.

Он оглядывал все, что попадало в поле его зрения – дома, лавки, паланкины, одежду, особенно украшения на женщинах, отчего многие красотки смущались, но его это мало волновало. Ибо сейчас он больше интересовался именно украшениями, а не теми, на которых это было надето. Разве что вскользь, просто потому что все-таки был мужчиной, а не каменным истуканом. Впрочем украшения на мужчинах вызывали у него не меньшее любопытство, и в глазах появлялся нехороший хищный блеск.

За долгие годы странствий он привык видеть все мелочи, особенно, когда дело касалось незнакомого места. Именно они часто играют решающую роль.

Казак соскочил с верблюда и подошел к вождю каравана, который опустился на землю последним. Казак поклонился ему и сказал:

– Джибрил, моя жизнь – твоя.

Эта обычная формула благодарности среди людей пустыни, звучала нелепо в устах черноволосого гиганта, по сравнению с которым Джибрил выглядел ягненком рядом с быком.

– Сядь рядом, Конан. Прежде, чем ты уйдешь, я хочу тебе кое-что сказать, – произнес он и опустился на корточки.

Конан присел в двух шагах от Джибрила и принялся смотреть в том же направлении, что и он. Перед ними были три башни разной высоты, определяющие вертикальный силуэт города. Крыши башен были пусты, а на остальных во множестве виднелись опахала, парусиновые навесы и шесты с развевающимися бумажными лентами, шелест которых должен был отгонять от домов злых духов, носящихся над пустыней.

Джибрил сказал:

– Обычно те, кого мы спасаем, становятся нашими рабами, что естественно, поскольку сами они потеряли свою жизнь, а мы нашли ее. Но ты, Конан, другое дело. Ты не способен быть рабом, ты свободен внутри себя, свободен, даже если тебя заковать в цепи. Ты говорил о том, что иногда становился рабом, но на самом деле этого не было. Когда тебя приковывали цепями в рудниках или на галерах, они приковывали лишь твое тело, они лишали тебя подвижности, но не свободы. Поверь мне, Конан, я перевидал на своем веку много людей, и многие из них были рабами, многие свободными, но человека твоего духа я никогда прежде не встречал. Ты пройдешь через любые препятствия, даже магические оковы не остановят тебя, только лишь частично и на время. Я сказал, теперь уходи.

Не отвечая, ибо знал, что Джибрил не хочет ничего услышать, Конан поднялся и увидел, что все зеваки, прежде глазевшие на него, смотрят теперь в другую сторону. Он поступил, как все. И увидел девушку. Она шла в окружении полуобнаженных мужчин и женщин, и толпы кошек, которая увеличивалась с каждым ее шагом, ибо все кошки с площади вливались в эту толпу. Они громко мяукали и заглядывали девушке в лицо, словно приветствуя свою богиню.

Она была прекрасна. Длинные черные волосы, мягкие как шелк, струились по ее белым одеждам, обрамляя лицо без малейших следов загара с изящно изогнутыми бровями, чувственными губами и глазами, в которых светился неутолимый огонь страсти. «Лилува, Лилува», – послышался восхищенный шепот вокруг.

– Ты прибыл с караваном? – спросила она казака.

– Да, – ответил он. – Купцы подобрали меня посреди пустыни, когда я уже готовился встретиться со своим прародителем Кромом.

– Как тебя зовут?

– Конан. Конан из Киммерии.

– На тебе странные для киммерийца одежды. Насколько мне известно, так одеваются казаки, но они так же далеко отсюда, как и твоя Киммерия. Как ты оказался в пустыне?

Конан помрачнел.

– Я сбежал с галеры. Прихватив коня. За мной охотились, и мне пришлось уходить вглубь пустыни. И, пожалуй, я забрался слишком далеко.

– Так ты раб? – презрительно бросила Лилува.

– Я – свободный человек, – сказал Конан, и в голосе прозвучала такая уверенность, что усомниться в его словах было невозможно. – Меня захватили во сне, когда я выпил лишнего, – добавил Конан. – Эти проклятые капитаны галер готовы на любую подлость. Я прибыл в Луксур для торговых переговоров, но не успел ни с кем переговорить, не успел даже выйти из порта.

Лилува скользила взглядом по телу Конана с откровенностью возбужденной львицы.

– Ты прекрасен. Наверное, ты еще прекраснее без этой варварской одежды. Хотела бы я увидеть тебя… И если бы ты был рабом, я бы купила тебя. Но даже если ты раб, сейчас у тебя нет хозяина, и я не могу тебя купить… Только если ты сам согласишься стать моим рабом. Что ты об этом думаешь, казак?

Конан помрачнел. Эта женщина нравилась ему, но он вовсе не хотел становиться ее рабом. Он привык быть господином над женщинами и менять привычки не собирался. От женщины буквально исходили ядовитые миазмы власти. Она пронзала киммерийца таким жалящим взглядом, что у более слабодушного человека подкосились бы коленки, и он бы смог вымолвить только то, что подсказывала женщина, а именно согласиться стать ее рабом.

– Нет, красавица, – сказал Конан, покачав головой. – Я хочу остаться свободным человеком.

– Ты заигрываешь со мной, варвар? Хочешь, чтобы я попросила тебя дважды? – спросила она надменным тоном.

– Принцесса… – сказал он.

– Я не принцесса, я – защитница, – заявила она и повернулась к Конану спиной. Все ее рабы и кошки тоже отвернулись от киммерийца. Он видел затылки, плечи, уши, хвосты – и во всем было презрение.

– Ты изменишь свое мнение, – сказала Лилува. – И очень скоро.

2

От площади перед городскими воротами отходило четыре улочки, но одна особенно привлекла Конана. И не только пестрой толпой, но еще и удивительным запахом, в котором смешались все мыслимые, известные и неизвестные ароматы. Конан направился по ней.

Впереди Конана шли три женщины с пустыми корзинами. Дородные женщины с румяными улыбчивыми лицами и толстыми руками, болтавшие между собой о мясе, рыбе, фруктах и овощах. Они часто оборачивались на казака, переглядывались между собой, и тогда их речи становились тихими и неслышными, а полные зады начинали двигаться не только по необходимости. Но это длилось лишь несколько мгновений, они быстро забывали об уловках женственности, и снова принимались за кухонные разговоры.

У входа на базар Конана за рукав поймал продавец щербета с лицом, не располагающим ни к чему, тем более, к покупке у него сладкого напитка. У продавца был помятый медный кувшин, висящий у живота на лямках через плечо, и глиняные кружки на веревочках, к которым были привязаны маленькие серебряные колокольчики. Все, как обычно. Однако у него отсутствовал кончик носа, на спине вздымался горб, едва ли не как у верблюда, а на руке, которой он протягивал Конану кружку с напитком, имелся лишний большой палец.

Конан помотал головой и шагнул в сторону. Урод еще больше сгорбился и отвернулся.

Другой продавец, уже вполне приятный на вид молодой человек, с лицом женственным, обезображенным только большой родинкой под левым глазом, протянул казаку поднос с жареной саранчой на шампурах.

– Саранча! – несмело сказал он, слегка побаиваясь огромного чужака с саблей. – Вкусно! – И в подтверждение собственных слов съел одно насекомое.

– Да так ты сам съешь свой товар быстрее, чем продашь его! – с усмешкой сказал Конан, да так громко, что парень едва не поперхнулся.

Торговые ряды впечатляли. Фрукты, овощи, мясо, ковры, специи, керамика, бронза и медь, оружие и ювелирные изделия. Богатый город! И богатые люди, ибо Конан примечал, что за многими следуют слуги, сгибаясь под тяжестью покупок.

Но больше всего Конана заинтересовала одна лавка, за которой стоял расшитый цветами и птицами шатер, с окнами из полупрозрачного шелка, за которым танцевали тени соблазнительных фигур. Они покачивали бедрами, вращали животами, изгибали плечи, становясь в профиль, так что видны были очертания прекрасных грудей. Руки двигались словно змеи. От шатра исходил запах сандала, мускуса и амбры.

Несколько праздных зевак стояли с открытыми ртами и глазели, едва не пуская слюни. За исключением одного маленького сухого старика, опирающегося на посох, согбенного и дрожащего, это были юнцы, ланиты которых пылали даже сквозь обычную для жителей Стигии бронзовость кожи.

Перед шатром стоял крытый парусиновым навесом прилавок, на нем была воздвигнута гора из фруктов, слева от нее сидел большой зеленый попугай, флегматично глядевший на людскую суету, а справа обедал толстый, с заплывшими жиром черными глазками, чернобородый купец. И очень увлеченно. Так увлеченно может обедать только человек, который ценит все тонкости еды, знает ее открытые и скрытые стороны, способен насладиться каждой рисинкой в казане плова. А плов у купца был весьма знатен. Причем, не в одном жалком казане, а в двух. Пользуясь левой и правой горстями, чернобородый господин черпал то из одного, то из другого. Маслянистый взгляд метался, а в складках лица отражалось вожделение.

Даже издалека было заметно, что в драгоценных оправах из длинного золотистого риса имеются бриллианты мяса, фасоли, моркови и разваренного чеснока, который он выдавливал в рот целыми головками, – это в одном казане, а другом – плов украшали не менее десяти сортов разных фруктов.

Заметив приближающегося к нему необыкновенного пришельца в белой рубахе и красных шароварах, купец в первый момент от неожиданности даже забыл о том, что ест. Он застыл с раскрытым ртом, И оттуда медленно и вальяжно, как мелкая рыбка изо рта загарпуненной акулы вывалился облепленный рисинками кусочек жирного мяса.

Потом купец спохватился и закрыл рот. Зато пошире раскрыл глаза, вперившись в меч Конана. Купец оценил оружие сразу же, и алчность отразилась у него на лице, затмив вожделение, складки сложились иным образом. Кривая улыбка, еще более кривая, чем меч, ничуть не могла скрыть этой алчности, скорее даже только ярче обозначила ее.

– Неплохой меч, – сквозь зубы процедил купец, потянувшись жирными пальцами к эфесу. – Пожалуй, пару серебряных монет я за него дам.

– Меч только вместе со мной, – заявил Конан. – Мы готовы оказать любую, ну, или почти любую услугу за достойную плату, но не расстаться.

Чернобородый вытер правую руку о ярко расшитый халат и, засунув руку за пазуху, вытащил сосуд для игры в кости и вытряхнул из него четыре кубика. Несмотря на толщину, пальцы его оказались весьма проворными – они со щелканьем быстро покрутили кубики и бросили пришельцу.

Конан поймал кубики.

– Ну что, – сказал купец. – А сыграть? Твой меч против половины моего имущества, включая рабынь? Рабыни цвета слоновой кости и рабыни цвета кофе, рабыни, умеющие извиваться, как змеи, и рабыни, страстные, как кошки? А, чужеземец? Игра ведь благородное дело и любима богами. Даже Гор и Сет играют, хоть и враги.

– Я не поклоняюсь ни тому, ни другому, купец. Твоего имущества мне не нужно, но речь о рабынях заинтересовала меня. Мы сыграем. Только я кину первым.

И Конан, не мешкая, бросил кости на прилавок. Шестерка, пятерка, четверка и тройка. Купец даже не успел ничего возразить. Пальцы его бесцельно крутили сосуд, он открывал рот, как рыба.

– Венус, – сказал Конан.

– Но… – удалось вымолвить купцу. – Мы ведь не успели ни о чем договориться. Мы даже не договорились о правилах игры…

Конан нахмурился и возложил одну руку на эфес меча, а другой молниеносным движением сгреб с прилавка кости.

– Я играю только так и никак иначе. А ты хотел играть. Так что, все, игра сыграна. Так сколько, ты говорил, у тебя рабынь?

– Но, по крайней мере, ты ведь должен был метнуть из сосуда, из руки не считается…

– Ты считаешь меня мошенником? – зловещим, не предвещавшим собеседнику ничего хорошего тоном осведомился Конан.

– Нет, но… – промолвил купец, и вдруг лицо его озарилось подобием счастья. Он торжествующе осклабился. – Пожалуйте сюда, господа стражники!

Конан обернулся. К ним приближались два рослых негра, единственную одежду которых составляли набедренные повязки. Негры были вооружены тяжелыми железными палками с утолщениями в виде кулака на конце. Люди уступали им дорогу, почтительно кланяясь.

Чернобородый купец даже привстал, но стражники, видя, что перед ними чужеземец, к тому, же, вооруженный, остановились в трех шагах от прилавка.

– Вот этот господин, – сказал купец, указывая на Конана, – нарушил правила игры в зернь. У него выпал венус, но он метнул кости не из со суда, а из руки!

– У нас всегда метают кости из руки. А у вас такой мирный город… Вы же не хотите, чтобы он перестал таким быть? – сказал Конан прежним тоном, возложив руку на меч.

Негры наклонили свои железные палки, не иначе как в знак угрозы. Но у киммерийца тоже было, чем ответить. И негры, судя по их напряженным лицам, это понимали.

– Вы оба правы, – сказал один из них после весьма продолжительного молчания. – Каждый действовал в соответствии со своими правилами. Чужеземец действительно выиграл, но и ты, купец, не проиграл.

Чернобородый схватился за бороду и закатил глаза.

– О, как же я счастлив, что такой великий мудрец разрешил столь трудную задачу! – воскликнул он.

Конану показалось, что в его словах сквозит ирония.

– Разве можно, чтобы один игрок выиграл, а другой не проиграл? – спросил Конан.

– У нас – можно, – ответил стражник и, видя, что Конан помрачнел еще больше, добавил: – Но ты имеешь право на небольшую компенсацию за моральный ущерб. Мы уважительно и с пониманием относимся к чужеземцам и готовы пойти им навстречу, только чтобы не ранить их чувства!.. – Суровый взгляд стражника обратился теперь на купца.

Чернобородый шумно вздохнул и полез в обширный кошель, висевший у него на поясе. Довольно долго рылся в нем, прежде чем извлечь на свет три тусклых монетки. Потом подумал, убрал монетки обратно и достал серебряный шекель.

– Вот, чужеземец, эта монетка должна быть тебе более знакома, ты знаешь ее цену, а я не хочу, чтобы ты подумал, будто я тебя обманываю. Этого хватит, чтобы оплатить приличную гостиницу на неделю. Мы люди честные, и если ты надумаешь снова играть, приходи. Но, конечно, играть будем по нашим правилам.

Уходя и задумчиво поглаживая широкий пояс в том месте, где были спрятаны его личные игральные кости, всегда выпадавшие на венус, Конан не оборачивался и не мог увидеть, как чернобородый купец склонился за прилавок и в тени от фруктовой горы, с ворчливым полушепотом принялся сам с собою играть в кости. И всегда получал именно тот результат, который хотел, ибо и кости, и сосуд обладали особым секретом.

3

В одном дне пути от Хатора скарабеи и ящерицы со страхом приглядывались к лагерю незнакомцев, подобных которым прежде в пустыне не было. Они не были ни обычными караванщиками, ни стигийскими воинами. Все были в шароварах – всех цветов радуги, которую, впрочем ни один из ныне живущих скарабеев не видел.

Рубахи тоже были жутко пестрые, что никак не вязалось с ровным по цвету пустынным пейзажем. Головы были с косами, чубами или совсем лысые, натертые для защиты от солнца особы маслом. Ко всему прочему, пришельцы нарушали покой песков громкими голосами и частым хохотом. Они красовались друг перед другом, всячески упражняясь в остроумии, как они его понимали.

И больше всего дружеских колкостей, подначек было направлено на самого уважаемого среди них человека, на атамана. Но уж таковы были эти люди, пришедшие с берегов далекой реки Запорожка, живущие войной и вольностями. Беспечные, как птицы, и яростные, как вепри.

У атамана были черные шаровары, красная рубаха и красные сафьяновые сапоги, он был подпоясан белым кушаком, а на боку у него висела чудовищных размеров сабля. Эта сабля вообще-то предназначалась для расправы с преступниками, положившими голову на плаху, и была слишком тяжелой для обычного человека. Но атаман был человеком необычным. Несмотря на видимую тучность, он обладал великолепными, мощными и подвижными мышцами, и управлялся с тяжелым ятаганом так, словно тот был сделан из дерева.

Атаман был лыс, имел красный цвет лица, а под носом у него висели такие замечательные черные усы, что о них говорили, будто они живут собственной жизнью, и, когда хозяин спит, гуляют вчерную, напиваясь пивом и щекоча девок.

– Оруз, съешь арбуз! – орал какой-нибудь казак, подбоченясь, и первым смеялся собственной шутке.

Но тут же, перебивая его, орал другой:

– Да он уже съел! Гляди-ка, брат, вот же ростки из ноздрей торчат!

– А и вправду! Вот чудно! И в голове у него одна мякоть! – подхватывал первый, и смеялись теперь оба вместе.

Оруз грозил нагайкой, плевался, и, пряча улыбку, восклицал:

– Ну, погодите у меня, охальники, доберусь до вас, вот уж мало вам не покажется!

Казаки только пуще смеялись. Ну и отходит иной раз Оруз нагайкой, так велика ли беда? Нагайка казаку, что массаж какому-нибудь изнеженному офирцу, толькокости размять. А то застаивается кровь, деревенеют суставы, и дряблыми делаются мышцы.

Уже восемь дней стояли лагерем казаки, и это им порядком поднадоело. Одно развлечение – жуков да ящериц давить.

Пять дней назад из лагеря отправился лазутчик. Великий воин. Родившийся в Киммерии. Не казак по крови, но казак в душе. Оруз относился к нему, как к собственному сыну. Год назад он нашел его, умирающего, привязанного к мертвому дереву посреди пустыни. Киммериец более-менее успешно отбивался от голодных птиц, но голодные жуки уже потихонечку, маленьким кусочками ели его. И Оруз знал, на что способны эти твари. Они съедают человека за неделю, но первые два дня человек жив. У него уже нет глаз, нет кожи, проклятые шуршащие твари бродят его голове, кишках и легких, а он все еще жив и способен понять, что полусъеден. Пока твари не добираются до его сердца, оно бьется и посылает в мозг достаточно крови, чтобы хватило на самые страшные мысли, какие только возможны. Человек уже за пределами реальности, он в самых мрачных глубинах ада, куда даже сам Люцифер из брезгливости и отвращения не спускается.

Оруз стал спасителем киммерийцу. Прошло всего лишь несколько часов с тех пор, когда его оставили умирать мучительной смертью, и мелкие твари лишь слегка попортили его кожу. Спасенного звали Конан. Вскоре выяснилось, что он привык к жизни воина и отлично умеет держать меч.

Конан сам вызвался идти лазутчиком в город. Оруз не стал возражать. Положа руку на сердце, он мог без обиняков сказать, что Конан самый рассудительный среди окружавших его в этом походе казаков. Кому как не ему поручить столь важное и опасное дело?

Но он уже должен был вернуться. День туда, день обратно. А пару дней на месте должно было хватить за глаза. Город богат, по слухам, очень богат, но не велик. Всего-то и требовалось Конану, что разузнать, силен ли гарнизон, насколько хорошо обучены его воины и действительно ли город богат. Ну, и еще что приметить, если важное. Особенно насчет всяких заразных болезней, о которых большинство казаков понятия не имело, и любую болезнь почитало за разновидность насморка – поболит, само пройдет.

Юлма, молодой сильный казак, большой задира, недолюбливавший Конана за то, что тот обыграл его в нескольких воинских состязания приблизился к Орузу с обеспокоенным лицом.

Другие казаки, смекнув, что предстоит важный разговор, разом утихли.

– Что-то долго нет твоего Конана. Если завтра утром он не появится, мы сами туда пойдем, – сказал Юлма. Потом воскликнул: – Зачем нам лазутчик, парни? Мы что, боимся каких-то неженок, засевших в городе?

– Не боимся! – возмущенно завопили вокруг.

– И все же, Юлма, будь бдительнее, – сказа Оруз. – Поверь мне, я много городов перевидал, много мужчин зарубил, много девочек сделал женщинами, горы золота и изумрудов потратил, озера вина и пива выпил, но много и товарищей потерял. Город городу рознь. Осторожность не помешает.

– Ха! – возмутился Юлма. – Да разве это город? Ты же помнишь, что рассказывал купец Раджниш из Гулистана. Одна маленькая крепость в середине, да и то бабская обитель.

Казаки громко заржали. Юлма стоял, уперев руки в бока, широко расставив ноги, и ржа громче всех.

Оруз вдруг помрачнел. Тяжелые думы были у него на сердце, тяжелые воспоминания придавили вольную душу словно камнем.

Перед его мысленным взором предстало лицо Шанкора. Бледное, худое, с черными пятнами. И бескровные губы его, прошептавшие последнее прости. Он слишком поздно понял, что зря ослушался отца. Не надо было идти в незнакомый город, не послав туда лазутчика. Не стоило сразу же там пьянствовать и портить девок. Потому что в городе, как чуть позже выяснилось, свирепствовала черная смерть. И поэтому никто не оказал жестоким казакам сопротивления, а не потому что в городе не было настоящих мужчин, способных держать оружие, как посчитал беспечный Шанкор.

Шанкор, сын мой единственный, прости и ты меня, что не уберег, не отговорил, не достаточно ясно изложил свои подозрения! Так в который уже раз говорил себе Оруз, погрузившись думами в прошлое.

Прости и за то, что позволил тебе умереть в мучениях, полностью пройти ад черной болезни! А не умертвил крепкой отцовской рукой! Ибо казаку пристало умирать от железа, а не от гнили, разъедающей тело!

– Что задумался, атаман? – прервал его мрачные мысли Юлма. – Думаешь, не предал ли нас Конан?

Оруз вскинулся и хлестнул нагайкой, метя злоязыкому казаку в лицо. Юлма уклонился, ухмыляясь.

– Да ты что, Юл! – загомонили вокруг казаки. – Это ты брось! От жары язык заплетается?!

Оруз взялся за рукоять меча, помрачнев как зимнее небо Асгарда.

– Говори, а не болтай попусту языком! – загремел он.

Юлма перестал ухмыляться.

– Помнишь, атаман, деревеньку, где жили грязные обезьяны, пропахшие рыбой? – спроси Юлма.

– Еще бы! – завопил Оруз. – Вместо того чтобы приветить нас, они вышли против нас трезубцами! Нам пришлось поучить их уму-разуму. А зато мы славно размяли косточки! Поджарили их сучек вместе со щенятами! – Оруз стал еще краснее и затрясся всем телом в могучем смехе, мотая усами и хлопая себя по животу.

Он вспомнил женщин, вопящих в зажженных казаками домах, детей, которые путались под ногами и которых казаки с помощью пик возвращали в дома, пусть погреются под боком у мамки. Жалко их не было – они мало чем отличались о рыб, которых ловили в мутных водах Стикса, разве что у них было по две руки и ноги, да кричали они гораздо громче!

Смех атамана подхватили и другие казаки, некоторые стали изображать корчащихся в муках грязных рыбаков, приводя соратников в еще более веселое неистовство.

– Мы-то, да, – сказал Юлма, едва сдерживаясь, чтобы самому не расхохотаться. – А ты видел, Оруз, чтобы Конан убил хоть одну грязную обезьяну, хоть одного щенка бросил прожарить к его мамке?

Оруз смолк. Смолкли и другие. Южное солнце прилипло к горизонту. Быстро смеркалось.

– Хм, Юлма, а ведь ты, может, и прав, – сказал Оруз. – А что если Конан и этих городских слизней пожалеет? Слабодушный он, хоть и крепок телом. Нет в нем казачьей твердости.

4

Между днем и ночью в Стигии расстояние небольшое, и бродя вдоль внешних городских стен, удивляясь отсутствию трущоб и нищих, этих непременных спутников больших городов, Конан и не заметил, что спустилась ночь. И уставилась на киммерийца кошачьими глазами из теней и звездами с неба.

Не спрашивая дорогу, поскольку спрашивать уже было не у кого, ни одного прохожего Конан не встретил, он добрался до таверны, которую приметил еще днем. Тяжелая дверь была открыта, изнутри вырывались запахи съестного, приглушенные голоса и колеблющийся свет очага. Конан почувствовал вдруг, как зверски проголодался, да и промочить горло добрым вином не помешало бы.

Он остановился на пороге, осматриваясь в поисках удобного места, когда возле него буквально из ниоткуда возник потный толстяк, обнаженный по пояс.

– Чего изволите? – спросил он, улыбаясь, как лопнувшая тыква.

– Хороший ужин и ночлег, – ответил Конан, бросая толстяку полновесный серебряный шекель.

Рука с жирными пальцами оказалась куда ловчее в действии, чем на вид, и шекель исчез где-то в складках просторной одежды.

– У нас лучшая еда в городе, смею вас уверить, как хозяин этого угодного богам заведения, – заявил толстяк. – Конечно, не считая дворца защитницы.

– Верю, – сказал Конан. – Но не на слово. Поторопись, толстяк, а то я умираю от жажды.

Не обращая больше внимания на хозяина, киммериец уселся за свободный чистый стол, уставился на очаг, над которым готовился онагр приличных размеров.

С туши в огонь с шипением падал жир. Конан почувствовал в животе пустоту, которая истошно вопила, что ее немедленно надо чем-нибудь заполнить, иначе она проглотит самого Конана. Жажда на самом деле оказалась не единственной проблемой.

Конан огляделся. И заметил возле очага существо в лохмотьях, отдаленно напоминающее ребенка. Лицо у существа было красное, глаза маленькие, а нос – большой. Конан не стал особенно задумываться, мальчик это или девочка.

– Эй, ты! – просто обратился он к нему. Существо пошевелило плечами и указало пальцем на себя. Пожалуй, это был знак вопроса.

– Да, ты! – настойчиво сказал Конан. Ребенок нехотя отделился от стены и вразвалочку направился к посетителю, усердно ковыряя в носу.

– Вынь палец из носа, когда с тобой говорит казак, – сурово произнес Конан, и ребенок послушно вытянул руки. Теперь они болтались как плети. – Отрежь-ка мне, да принеси кусочек этого жирного осла, что жарится на вертеле.

– Это не осел, – сказал ребенок.

– А что же это по-твоему? – осведомился удивленный Конан.

– Мясо.

Конан осклабился.

– Ну тогда принеси мне этого мяса! – сказал он, начиная слегка злиться. Похоже, чертово дитя решило поиздеваться над заморским гостем.

Он с несколько запоздалым смущением обнаружил, что с силой сжал рукоять сабли. Только не против ребенка! Он положил руки на стол.

– Мясо еще не готово, – ровным тусклым голосом, будто страшно скучая, ответило дитя.

– Все равно. – Ответа Конан слушать не стал.

Чтобы вернуть себе ровное расположение духа и не яриться по пустякам, а это действительно были сущие пустяки, он принялся осматривать посетителей. В конце концов, именно за этим он и явился в Хатор.

Ребенок поплелся обратно, что-то бормоча, и вскоре вновь оказался перед столом киммерийца. В руке у него был кусок жареного мяса, еще красного, с которого сочился жир.

Кроме того, рядом с ребенком стоял хозяин с большой кружкой и пузатой глиняной бутылкой.

– Кумми глупа, – сказал хозяин. – Мясо ведь еще не готово. А ну брысь отсюда! Я потом тебя накажу!

– Не стоит. Это я попросил ее принести мне мяса, – заявил Конан. – Я люблю полусырое мясо.

– Как господин пожелает, – ответил хозяин, ставя кружку на стол и наливая темное, остро пахнущее вино.

– Но пусть потом принесет и готовое мясо, – добавил Конан. – Я зверски хочу есть.

Конан вырвал из рук девочки кусок дикой ослятины, впился в него зубами, ухватился за кружку и сделал добрый глоток вина. Вкус оказался под стать цвету и запаху – и Конан предался чревоугодию.

Жар от очага, вино и мясо разморили его – привели в крайне благодушное настроение. О смотрел на людей, сидящих за соседними столами, на суетящегося меж ними хозяина, на девочку, следившую за крутящимся над огнем онагром, и думал, что все они – славные люди, и, может быть, не стоит казакам их убивать, по крайней мере, не всех. Не следует поступать, как в той рыбацкой деревушке, из-за сожжения кот рой он едва не поссорился с соратниками. Конан был воином, но не палачом. А те рыбаки вовсе не были рыбами, как посчитали сумасшедшие казаки. Они были людьми, хоть и не такими, как обычные люди.

Занятый мыслями, Конан некоторое время ничего не видел, кроме кружки, а потом выяснилось, что хозяин таверны куда-то подевался. Конан тщетно несколько раз позвал его, заметив вдруг, что и девочка куда-то пропала.

– Еще вина? – спросил кто-то, от кого как-то странно пахло, и Конан кивнул, не сомневаясь.

Сделав первый глоток из новой бутылки, понял, что странного в запахе этого человека. Благовония Мисра. От него пахло дорогими мисрийскими благовониями, которые использовали Жрицы богини любви в славных храмах богини Бает.

Подозрения зародились в мозгу Конана, но улетучились так же быстро, как появились. Все вокруг стало зыбким, разговоры потонули в поднимающемся из нутра гуле.

– Хозяин! – заорал Конан, поднимаясь и протягивая к очагу кружку.

– Как господину угодно, я здесь, – сказал человек, от которого пахло мисрийскими благовониями.

– Ты – не он, – заявил Конан.

Человек заулыбался. И на лопнувшую тыкву он нисколько не был похож.

– Вино у нас слишком крепкое, – сказал он. – А я ничуть не изменился.

Конан попытался возразить, даже встал для этого, но очаг вдруг сделался невыносимо жгучим, а поверхность стола с костями онагра оказалась рядом с его щекой и крепко прижалась к ней.

– Я ничуть не изменился, – уверенно повторил голос внутри уха, и стол с Конаном дал сильный крен.

– Приближается буря! – завопил киммериец, и сознание его погрузилось в кромешную тьму.

Хиннар, раб-управляющий защитницы города Хатор, склонился к голове павшего в неравной борьбе с соком черного лотоса казаком, и прислушался. Дыхание варвара было ровным, спокойным. Таким, каким и должно было быть в галлюциногенном полусне. Хиннар улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Начинаем! – сказал он. И посетители питейного заведения, среди которых не осталось ни одного, кто был тогда, когда Конан вошел в него, поднялись с мест.

Конана вынесли из таверны, усадили на носилки и потащили по улицам. Он чувствовал движение, но не понимал, что происходит. Он даже забыл, кто он, где и зачем. Звезды над его головой могли и не светить. Все равно перед глазами у него не было ничего, кроме тьмы.

Люди молча донесли паланкин до дворца защитницы и стали топтаться на месте. Из дверей вышли другие рабы в грязных лохмотьях, со спутанными волосами, измазанные белой глиной, суковатыми черными палками в руках. Следом за ними появилась Лилува в необычной для госпожи одежде.

Всего лишь набедренная повязка, правда из тончайшего кхитайского шелка красного цвета, жакет на шнуровке, из нее в основном и состоящий, который едва прикрывал прекрасную грудь. Но никаких украшений. На госпожу было трудно смотреть, не отводя глаз, она словно была нагая.

Рабы, все как один, в изумлении открыли рты, а Хиннар даже сказал:

– Госпожа…

Лилува приложила палец к губам и нахмурила брови. Хиннар мгновенно забыл, что хотел сказать. Зато вспомнил, что нужно делать. Он шепотом приказал опустить Конана на землю и поднять его на ноги.

Трое самых рослых и крепких рабов исполнили это. Теперь Конан возвышался над толпой, и выглядел бы весьма грозно, если бы не безвольно опущенная голова.

Лилува дала знак, и рабы в белой глине, изображавшие подземных зверолюдей из древних легенд, с угрожающими воплями принялись носиться вокруг госпожи.

Конан приоткрыл глаза и вяло пошевелился. Один из державших его слуг взял его руку и возложил на меч. Казак послушно потянул меч из ножен, но полностью вытащить не сумел.

Лилува закричала, закружившись с рабами в диком танце. Они усердно делали вид, что нападают на нее, размахивая суковатыми черными палками, а она – что жутко напугана.

Конан что-то пробормотал. На помощь троим слугам поспешили еще двое, и Конан стал медленно двигаться с чужой помощью. Он был как большая и очень тяжелая марионетка, к тому же – с плохо смазанными шарнирами, потому что оказывал неосознанное сопротивление. Но мало-помалу он вытащил меч и стал водить им в воздухе. А поскольку на ногах он двигаться никуда не хотел, зверолюди бросились к нему и стали падать вокруг, якобы сраженные его мечом. Раздавались крики боли и яростные угрозы, Конану нанесли несколько чувствительных ударов, чтобы выглядело реалистичнее, правда, таких, которые не могли причинить ему большого вреда.

Когда все зверолюди были повержены, остался последний штрих, дабы завершить искусное представление для единственного зрителя, который так же был и главным его участником, сам того не ведая.

Из дворца защитницы вывели еще одного актера – в отличие от остальных, он был со связанными руками и ногами, а на лбу у него горело едва зажившее клеймо «вор».

Язык у преступника был вырван, чтобы он ненароком не выкрикнул что-то не вяжущееся с разыгранным для Конана представлением. Подсознание, погруженное в полусон черного лотоса к звукам особенно чувствительно.

Раб, водивший рукой Конана с мечом, осторожно разжал его пальцы, и взял меч в свои руки. Вор упирался, как молодой ишак, хотя и понимал, что уже не сможет изменить свою участь. Но когда его заставили встать на колени перед Конаном, он вдруг успокоился. И финал наступил быстро – раб вскинул меч высоко вверх и одним резким движением опустил его.

Даже если бы у вора все еще был язык, он успел бы вскрикнуть. Меч варвара был великим оружием не только в руках хозяина. Голова вора раскололась как грецкий орех, и меч прошел сквозь тело как сквозь масло, отделив правое легкое от левого и остановившись только в брюхе, да и то потому что острие длинного кривого клинка достигло земли. Раб вырвал меч, и тело казненного повалилось на землю распотрошенной тушей.

Меч вернулся в ножны, а Лилува бросилась обнимать ноги Конана и громко рыдать от радости.

– Спаситель мой, хозяин мой, ты вправе сделать со мной, что хочешь, ибо я ужасно виновата перед тобой! Я осмелилась бежать от такого хозяина, как ты! Я дурная глупая девочка, и меня необходимо высечь, хозяин мой!

Со всех сторон появились кошки и начали осторожно приближаться, принюхиваясь.

Казненного вора оставили для них, а Конана снова водрузили на носилки и вернули в таверну.

5

Конан встал с головой, как ни странно, но она как будто была не его, а какого-то идола в капище. Каменного идола с закрытыми глазами. Он все никак не мог поднять веки, чтобы посмотреть, встало ли вместе с ним солнце, а тут еще возник мальчик, которому нравилось слышать свой голос и при этом как можно сильнее напрягать легкие. Сначала этот мальчик долго и нудно звал маму, потом бабушку, потом кого-то по имени Кумми. Конан подумал, что будь он на месте этого Кумми, то бросил бы в мальчика что-нибудь тяжелое. Или лучше его придушить? Хотя, может быть, Кумми – это женское имя?

Потом Конан, наконец, увидел пол. Нехороший это был пол. Потому что хорошие полы лежат себе спокойно и никуда не едут, этот же, иначе, как из вредности, сразу же, как только предстал перед взором воина, крутанулся и поехал под лавку.

– Кром! – сказал Конан и свалился с лавки;

– Что, господин? – раздался голос. Хорошо, что это был голос не вопящего мальчика, а кого-то явно более разумного. Хотя вряд ли самого Крома. Так как Конан точно знал, что у Крома нет никакого хозяина. – Господин, вам плохо?

Обращались, кажется, к нему. Конан встал на колени и снова открыл глаза. Перед ним была качающаяся стена с полками, на которых стояло множество кувшинов, и человек со смутно знакомым лицом.

На всякий случай Конан поискал в ближайшем окружении свой меч, и обнаружил, что клинок побывал в чьих-то внутренностях.

– Кром! – снова помянул Конан.

– Вы мужественно сражались, – сказал тот же голос. – Убитые валились, как снопы.

– Так обычно и бывает, когда имеют дело мной, – мрачно заявил Конан.

– Вы великий воин, господин!

Конан всмотрелся в говорившего.

– Кто ты?

– Хиннар, ваш слуга, господин Конан.

Конан удивился. Насколько он себя помнил, у него никогда не было слуги. Он был не настолько беспомощен, чтобы постоянно пользоваться чужими услугами. Да и вообще не слишком понимал это. Служанка, рабыня – это другое дело, тут есть смысл, пусть еще повар, но слуга – совершенно бессмысленно.

– Слуга? Но зачем? – спросил Конан.

Хиннар тоже удивился, но мимолетно. Он был хорошим слугой и умел скрывать свои чувства так же успешно, как угадывать чувства хозяйки. За это Лилува и сделала его управляющим над другими слугами.

– Такой великий господин, как вы, должен иметь слугу. Как иначе вы сможете, например, принимать гостей? Кто будет приносить еду?

– Хм. Об этом я как-то не подумал. Но я в вечных странствиях, и у меня нет дома, где бы я мог принимать гостей, а с друзьями я пью в тавернах, а там свои слуги. Кстати, ведь сейчас мы с тобой именно в таверне? Или я сошел с ума?

– Мы в таверне. Но сейчас это и есть наш дом, и все ваши рабы и слуги здесь. Вы купили эту таверну и намерены пожить здесь не меньше месяца, а может, и полгода.

Конан с сомнением огляделся. Купил таверну? Должно быть, он и вправду сошел с ума. Да и откуда у него такие деньги? Или здесь таверна продается всего лишь за один шекель, который он выиграл вчера на базаре?

– Ты говорил, что я сражался, а с кем? – спросил Конан.

– Вы храбро бились за свою новую рабыню, которая сбежала от вас, – сообщил Хиннар. – От вас! Ха-ха-ха! Безумная! И она почти получила по заслугам, когда попала в лапы этих жутких Дьяволов из подземелий, грязных зверолюдей. Намерения у них тоже были грязные. Но вы, господин Конан, появились вовремя. И глупышка не испытала физических мук. Она вышла из передряги целехонькой, ни одной царапины! Вам досталось гораздо больше.

Конан осмотрел себя. Хиннар прав. Ему досталось. Но совсем немного. Если бы не Хиннар, Конан вообще не обратил бы на такие пустяки в мание.

Хиннар достал из-за пояса плеть.

– Идите, накажите ее, она ждет.

Конан послушно взял плеть, хлыст который был свит из трех разноцветных шелковых шнуров, а ручка украшена золотым набалдашником в виде кошачьей головы.

– Она готова принять от вас любое наказание, – добавил Хиннар.

И любезно повел Конана наверх, в комнату, где его ждала Лилува.

6

Поднимаясь, Конан пытался собрать воедино обрывки воспоминаний. Ночь, качание домов вокруг, грязные люди в белой глине, испуганные вопли смутно знакомой девушки, удар меча, разрубивший человека надвое. Но сок черного лотоса все еще был в нем и не давал прийти в полное сознание – в единую картину обрывки никак не складывались. Конан не мог даже вспомнить, как называется этот город и зачем он здесь.

Пахло в таверне тоже как-то непривычно. Не пережаренным луком и подгнившим мясом, не дешевым вином и пивом, чем обычно пахнет во всех приличных тавернах, а мисрийскими благовониями. Конан голову готов был дать на отсечение, что это они. Правда, голова сейчас была только наполовину его, а может и меньше, чем наполовину.

– Сюда, господин воин, – сказал Хиннар, останавливаясь у тяжелой дубовой двери.

Такую дверь ни руками, ни ногами не сломать, мимолетно подумал Конан, но едва дверь распахнулась перед ним, забыл об этом. Хиннар мягко подтолкнул его в спину, и киммериец вошел. Дверь захлопнулась.

Кровать под балдахином занимала чуть ли не всю комнату. Ткань балдахина была настолько прозрачной, что едва угадывалась по легкому движению.

Кровать была застелена красным шелком, и на ней лежали черные, белые и синие подушки разной величины и формы – и Конан догадывался для чего эти подушки. Подобные вещицы он видел в храмах любви в Шеме и Иранистане. Там они считались вендийским изобретением. И среди этих подушек, животом вниз, лежала обнаженная девушка. С белой нежной кожей. Плеть выпала из руки Конана словно сама собой.

Девушка встрепенулась всем телом и перевернулась на спину, потом села и встала на четвереньки, принялась кланяться, и ее длинные распущенные волосы черной волной заструились по красному шелку.

– Ах, простите, господин! Я вдвойне виновата перед вами – я заснула! Я недостойна вас, господин! – воскликнула девушка и поползла к нему на коленях, выпятив зад и прогнув спину, словно возбужденная кошка.

Конан не мог оторвать зачарованного взгляда от ее двигающихся ягодиц. И ничуть не удивился бы, если бы увидел хвост. Красавица вела себя, как животное, виноватое перед хозяином готовое лизать ему ноги.

Он вспомнил, как кричала она, когда зверолюди из подземных пещер окружили ее и были готовы надругаться над ней. Странно, что на теле не было ни единой царапины. Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение?

Конан попытался раздвинуть занавесь балдахина, но никак не мог найти, где он раздвигается. Красавица была совсем рядом, и ее чувственные губы изогнулись в легкой улыбке.

– Иди же ко мне, господин мой, – прошептала она таким голосом, что Конан не стал больше тянуть.

Шелковая ткань порвалась под его пальцами как столетняя ветошь.

Девушка оказалась проворной, гибкой и ненасытной. Кроме подушек и ее собственных неотъемлемых талантов, возле кровати оказался еще и инкрустированный столик с принадлежностями для любовных игр, но Конан отверг все. В таком важном деле он не признавал орудий, изготовленных человеком.

Он был великолепен, грандиозен, силен как боевой слон, разбивающий ворота вражеского города, но все же его силы, отчасти подточенные черным лотосом, были не безграничны.

К полудню он мирно заснул. Лилува сняла его могучую руку со своей груди и встала. Ее слегка пошатывало, но она была довольна. Усталость – ничто, она пройдет, а прекрасные воспоминания останутся.

За окном были слышны кошачьи завывания, вопли торговцев с рынка, призывы водоносов и другие звуки мирной жизни. Потом раздались три удара большого барабана на восточной башне, возвещавшие наступление полдня.

Лилува закуталась в вендийское красное сари, надушенное мисрийскими благовониями, взяла трехцветную плеть, вышла из комнаты и спустилась в большую залу. Там, несмотря на все усилия, все еще витало зловоние простонародья. Лилува уткнулась носом в край сари, дыша через ткань. Завидев госпожу, все рабы пали перед ней ниц, уперевшись лбами в пол. Хиннар побежал навстречу. На лице его отражалась тревога и озабоченность.

– Госпожа, ночью сбежала одна из ваших рабынь, недавно подаренная отцом, – сообщил Хиннар. – Цецилия.

– Пожалуй, я подала ей плохую идею своим ночным представлением, – сказала Лилува. – Очень плохую. И, надеюсь, она получит по заслугам.

Цецилия поступила более чем возмутительно. Остальные рабы без ума любили свою прекрасную госпожу, были преданы ей до такой степени, что готовы были отдать за нее жизнь. А Цецилия словно, плюнула Лилуве в лицо.

Дрожа от гнева, Лилува даже позабыла о дурном запахе – она уронила край сари, подняла трехцветную плеть и медленно завязала на ней семь узлов.

– Когда поймаете Цецилию, эту неблагодарную корову, вручите ей от меня пятьдесят ударов! – сказала Лилува и отдала плеть слуге.

7

Цецилия бежала по раскаленному песку, подняв простое белое платье гораздо выше колен. Ноги ее горели, тем более что сандалий ей по рангу не полагалось. Но от этого она только бежала еще быстрее, вскрикивая время от времени, пугая скарабеев и ящериц. Почтовый голубь принес долгожданную весточку, что Джебор, ее истинный хозяин, возвращается. А значит, вместе с ним возвращается и ее пятилетний сын. Два года разлуки подходили к концу, и Цецилия не могла удержаться.

Она издалека заметила шатры Джебора. Маленький караван остановился, чтобы приготовиться ко входу в город.

Джебор и его друг Ханфий, с которым он вместе ездил в Вендию и Кхитай, не были простыми иноземными купцами, и не могли позволить себе после двухлетнего отсутствия появиться в городе в будничном виде. Нужно было нарядить верблюдов, стряхнуть с тюков пыль, привести себя в порядок.

Джебор обещал освободить ее вместе с сыном, если она будет хорошим соглядатаем. И ей ничего не оставалось, как пойти на риск. А риск действительно был огромен, ведь если бы Лилува прознала, кому принадлежала раньше Цецилия и чье клеймо находится у нее с внутренней стороны бедра, она бы поняла, чем на самом деле занимается рабыня. И не имело бы значения, на кого она шпионит. Достаточно было бы уже одного факта тайного наблюдения. Цецилия была бы умерщвлена по суровому закону Хатора, предусматривающему самую жестокую казнь для соглядатая, и таким же образом был бы убит ее сын.

Сердце Цецилии готово было выскочить из груди.

– Господин Джебор! Добрый господин! – закричала она с вершины бархана, завидев Джебора.

Он заметил ее и помахал рукой. Рядом с ним был Ханфий. Они сидели возле темно-синего шатра и пили из серебряных кубков.

– Добрый господин! Добрый господин! – без умолку повторяла Цецилия, спускаясь.

Упав перед Джебором ниц, она уткнулась лбом в песок, ожидая, когда хозяин заговорит первым.

– Ну, рассказывай же, Цецилия, – поторопил Джебор. – Я жажду узнать, что поделывала моя будущая жена, пока я ездил за свадебными подарками.

И Цецилия рассказала. Она поведала о рабах? которые ублажали госпожу массажем, о предметах, которые госпожа собирала со всего света, предназначенных для того, чтобы упражняться в самой изысканной любви, о жрицах из храма любви богини Бает, дважды приезжавших к Лилуве, с которыми она запиралась в особых покоях, куда никому не было доступа, кроме нескольких немых рабынь. Поведала она и о варваре, который пришел только вчера и захватил все внимание Лилувы.

По мере того, как длился рассказ, Джебор становился все мрачнее. И когда услышал о Конане? вскочил с искаженным от гнева лицом и бросил кубком в рабыню.

Она не шелохнулась.

– Да как она могла! – Джебор схватился за голову. – Как она могла! Не понимаю! Разве позволял себе хоть словом обидеть ее? Разве мы не были близки с детства? Цецилия, а где был этот варвар, отродье свиньи, когда ты покинул мою возлюбленную, спеша ко мне?

– Он был… – страшась гнева господина, мед ленно сказала Цецилия, – в ее покоях.

– О, Хор, крылатое солнце, она разорвала мое сердце! – закричал Джебор и воздел руки солнцу, взывая к его милостям. – Она убила меня! Она предала нашу любовь!

– Когда же я увижу своего сына, господин? – не выдержала Цецилия.

Джебор мрачно усмехнулся. И сердце Цецилии сжалось от страха, почувствовав неладное.

– Отдайте ей, нам он больше не нужен, – сказал Джебор.

Черный раб удалился за шатер, и вскоре вернулся, держа в руках что-то завернутое в ветхие, серые от пыли тряпки. Очень легкое.

В глазах у Цецилии потемнело. Она вдруг поняла, что это. Она попыталась шагнуть навстречу рабу, но ноги не удержали ее. Она упала на колени и в мольбе протянула вперед руки.

– Титус, сыночек, иди к маме, – сказала она. – Мама хочет обнять тебя.

Черный раб остановился перед Цецилией, и тоже опустился на колени, передав ей то, что было завернуто в тряпки.

– Тарантул, два месяца назад, – скупо объяснил он и поднялся.

Цецилия бережно прижала сверток к груди. Он действительно мало весил. Столько, сколько весят сухие кости и кожа пятилетнего мальчика.

– Титус, Титус, – бормотала раскачивающаяся Цецилия. – Ты больше не будешь рабом, потому что твоя мама стала вольной женщиной. И мы отправимся с тобой, куда захотим. Мы больше не будем никого спрашивать, куда нам идти, где нам остановиться, что нам делать. Мы вернемся туда, где жили мои предки. Мы дойдем с тобой до Рабирийских гор – и у нас будет свой сад, в котором я сделаю тебе качели…

Продолжая бормотать, Цецилия неожиданно быстро поднялась и направилась по песку прочь, в направлении западного моря.

Черный раб собрался было остановить ее.

– Пусть идет, она свободна, – сказал Джебор. И Цецилия скрылась за барханом.

– Не надо было так, – упрекнул Ханфий.

– Не мы виноваты в том, что мальчишку убила пустыня, и не она виновата в том, что случилось, но она принесла дурные вести, и мы всего лишь отплатили ей тем же, – возразил Джебор.

8

Сверху замок защитницы Хатора представляет собой неравносторонний треугольник, обращенный острием на восток, в основании которого имеется полукруглая ниша, а перед нишей тоже полукруглая, но в десять раз больше, площадь. В нише стоит идол, облаченный в доспехи. Это идол боевого воплощения богини Бает. Мышцы его рельефны и броня повторяет их очертания. Больше всего он напоминает гигантского тигра, вставшего на дыбы, только у обычного тигра гораздо меньше клыки и когти. У этого же клыки словно сабли, а когти будто изогнутые кинжалы. Грудь его огромна, а хвост толст и короток.

Идол стоит на полом металлическом кубе с двумя круглыми входами. Среди кошек города заведен обычай приходить сюда, когда они испытывают муки любви. И из пустотелого постамента каждую ночь раздаются тягучие кошачьи вопли, которые способствуют повышению рождаемости не только у кошек, но и у людей. Ибо жители Хатора преклоняются перед кошками и испытывают благоговение перед всеми проявлениями их таинственной жизни.

Люди тоже приходят на площадь, когда погружаются в счастливое безумие страсти. Они встают перед идолом на колени и молчаливо приносят ему свои молитвы. Богиня выглядит свирепо, но добра к горожанам, ибо призвана защищать их от всякой напасти.

Три башни разной высоты окружают уютный внутренний двор, скрытые покои защитницы. Сюда не выходит ни одного окна, а стены увиты плющом, чтобы не раздражать глаза плебейскими кирпичами. В середине двора устроен бассейн.

После встречи с варваром, хоть и таким прекрасным и сильным, Лилува испытывала огромное желание погрузиться в благоуханную воду. Хотелось расслабиться и вдыхать привычные ароматы.

Три немые служанки с огромными опахалами из павлиньих перьев создавали прохладу и тень. Вода для бассейна была привезена из мертвого озера, в котором, говорят, даже камни не тонут. Это было преувеличением, камни тонули, но человеческое тело вода была способна удержать. Лилува лежала на спине, глядя сквозь прорехи в перьях на злое горячее небо, добиравшееся до ее лица даже через все преграды.

Она думала о человеке, пришедшем с далекого севера, человеке с гривой черных волос, сапфировыми глазами и статью леопарда. Думала лениво, расслабленно, не доводя ни единой мысли до конца. Ничего конкретного, ничего, что можно было бы выразить словами. И поэтому звук медных труб, возвещавший о прибытии каравана, был вдвойне неожиданен.

– Кого это к нам принесло? – спросила Лилува, принимая в воде вертикальное положение. Но служанки не смогли бы ответить, даже если бы у них были языки.

Лилува оделась в кхитайские одежды – желтое платье с широкими рукавами и лентами трех цветов, жакет с золотым шитьем, изображает игру двух драконов над волнами моря.

На площади перед воротами уже, как всегда было полно народу. Стояли и лежали верблюды. Пахло благовониями. Водоносы и ишаки визгливо орали. Продавцы щербета нудно восхваляли свой товар.

И беглого взгляда на караван было достаточно, чтобы понять, кто прибыл. Тем более, что прибывшие немедленно устремились навстречу Лилуве, едва она появилась на площади.

– Джебор?! – Лилува не сумела скрыть на лице досады. Но быстро пришла в себя и улыбнулась: нежно, как она считала, но на самом деле ее улыбка напоминала оскал шакала при виде убитой львом антилопы. – Ах, Джебор, это так удивительно, что ты вернулся быстрее, чем я ожидала!

– Я спешил увидеть свою возлюбленную, свою нежную голубку, невинную словно дитя, – ответил Джебор. И в голосе его ясно прозвучала скрытая насмешка. – Всю дорогу я мечтал о тебе! Мечтал о твоих нежных губах, проходя через которые любое слово становится прекрасным! Но я… Нет, нет, я неспособен, я не в силах… Никакие слова не помогут мне выразить всю мою любовь к тебе!

Лилува всплеснула руками, так, чтобы ее рукава красиво взметнулись.

– Я так рада! Ах, голова у меня идет кругом! Я вся горю!

– Мы непременно должны уединиться в нашем тайном дворике, – сказал Джебор, отчего лицо Лилувы приобрело слегка кислое выражение. – Я ждал этого целых два года! Все дни, что мы провели в разлуке, начиная с первого дня! Вдыхая запах верблюдов и пряча лицо от палящего солнца, я не думал ни о чем, кроме тебя! Ничто не было способно помешать мне! Я хочу припасть к твоим ланитам, хочу ласкать твои волосы и ощущать под руками твой гибкий стан! Я весь в нетерпении… Но, увы, не могу сделать всего этого немедленно, ибо сначала мне необходимо завершить одно важное дело.

– Разве дела не могут подождать? – удивилась Лилува. Она считала, что Джебор тотчас же захочет остаться с ней наедине. Она не хотела этого, но думала, что этого невозможно избежать, поэтому слова жениха весьма сильно изумили ее.

– Эти – не могут! – Джебор отступил на два шага и низко поклонился. – Госпожа моя, я весь ваш, но чуть позже…

– Что ж, – холодно сказала Лилува, состроив презрительную гримасу. – Это ваше дело… Учтите только, что я вами недовольна. Вы просто разбили мое хрупкое сердце!.. И не знаю – сумею ли я когда-нибудь простить вас…

Она высокомерно вскинула голову и пошла прочь, не забывая, впрочем, соблазнительно покачивать бедрами – это у нее получалось очень хорошо, настолько хорошо, что ей позавидовала бы сама богиня Бает.

– Хороша! Сет меня побери, да она просто великолепна! Может, простишь ее и бросишь свою затею? – сказал Ханфий. – Хуже от этого точно не будет.

Джебор смерил друга таким взглядом, будто смотрел на младшего брата, который произнес несусветную глупость.

– Ни за что, – твердо произнес он.

9

На этот раз пробуждение Конана не был столь мучительным, как утром. Голова все еще не полностью принадлежала ему, оставалось много мест, в которых было глухо и пусто. Но он уже мог, хоть и не без труда, вполне связно рассуждать. «Похоже, я выпил лишку, – подумал он, – и теперь не могу понять, что мне приснилось, а что было на самом деле».

Сквозь тяжелые занавеси с красными и синими драконами, сцепившимися в борьбе за жемчужины, пробивалось солнце. В комнате слишком сильно пахло благовониями. Некоторое время назад Конана это вполне устраивало, даже нравилось. Но не сейчас. Захотелось свежего воздуха.

Сорвав остатки балдахина, он подошел к окну и раздвинул занавеси. Окно оказалось очень большим. Почти до самого пола. И было закрыто тонкой, едва заметной сеткой. Улица была перед Конаном, как на ладони, но и он был перед ней.

Пока он рассматривал вздымавшееся над крышами здание великолепного замка с тремя башнями разной высоты, внизу собралась небольшая толпа. В основном женского пола.

Из задумчивости Конана вывел девичий смех. Он посмотрел вниз, и до него дошло, что он привлек внимание. Стайка девочек лет десяти-двенадцати хохотала, прикрыв рты ладонями и показывая на него пальцами. Хохотала без удержу, иногда даже сгибаясь пополам. Но при этом отводя глаза, лишь изредка украдкой поглядывая на Конана.

Зато старуха, опирающаяся на клюку, страшная как смерть, скрюченная и дрожащая, смотрела на варвара пристально и неотрывно, как кошка, следящая за жертвой. Глаза ее слезились, рот с дряблыми бесцветными губами был приоткрыт, показывая безобразную пустоту. Потом старуха наклонилась к земле, подняла камень и кинула в окно. Конечно, у нее не было сил добросить, и камень упал, не долетая, но из-за этого до Конана вдруг дошло, почему он привлек внимание.

Конан был не одет. Совсем не одет.

Ничего необычного для многих стран, в которых он побывал. Но не здесь.

Конан не стал дальше издеваться над чувствами особ слабого пола и отошел от окна, принявшись искать свою одежду. Но оказалось, что это безнадежное дело. Ничего, кроме предметов для изощренных любовных утех, самой кровати и рывков балдахина, в комнате не было. Если, конечно, не считать сосудов для удовлетворения простых человеческих нужд.

Нет, – подумал Конан, – что-то тут определенно не так. И эта девушка… Ее образ в памяти странно двоился – она была то покорной, страстной рабыней, то надменной госпожой в окружении своих рабов…

Звериным чутьем варвара Конан почувствовал ловушку. Он подошел к двери и попытался ее открыть. Усилия ни к чему не привели.

Он поискал щеколду, потом какой-нибудь скрытый механизм, но ничего подобного не обнаружил. Дверь явно можно было открыть только снаружи.

Кром, это начинает плохо пахнуть. Внутренне напрягшись, он еще раз быстро оглядел комнату. Теперь это была не просто комната, а яма, в которую поймали тигра. Но тигра без когтей – и это не нравилось Конану больше всего.

За дверью послышались шаги и голоса. Громкие голоса. По крайней мере, зверя не собирались ловить исподтишка. И, пожалуй, не совсем понимали, что это не заяц.

Конан усмехнулся. Ну что же, он постарается удивить горе-охотничков…

10

Джебор был невменяем. Никакие увещевания на него не действовали. Он двигался, как раненый кабан – не разбирая дороги. Со времени расставания с Лилувой он уже успел поссориться с парой приятелей, не только не ответив на их радушные приветствия, но и толкнув их так, будто они были простолюдинами. Так же он опрокинул две повозки с фруктами и пнул одноногого нищего, не успевшего убраться с пути.

– Джебор, успокойся! – в очередной раз тщетно взывал Ханфий. – Ты что, не видишь, что с собой делаешь! Неважно, в конце концов, что это за тип. Какой-нибудь из заблудившихся в пустыне путников, для которого наш город – райское местечко! Грязный тип, который не стоит и одного твоего пальца!

Джебор вдруг остановился и резко обернулся к другу.

– Хватит! Грязный он или чистый на самом деле – не имеет значения… И ты… Ты знаешь, что имеет значение!

С этими словами он вошел в казавшуюся снаружи убогой таверну, откуда, как крысы с корабля, хлынули на улицу слуги Лилувы. Они бежали едва ли не на четвереньках, боясь встретиться с господином взглядом, скрывая лица, зная, что ждет их в противном случае.

Расшвыривая ногами все предметы, попадавшиеся по пути, которые можно было расшвыривать, Джебор прокладывал себе путь по враждебной территории. Ноздри его раздувались. Он чувствовал себя, словно охотник в джунглях, напавший на след зверя. Тысячи сильных запахов отвлекали, кружили голову, но он знал, какой запах ведет его, какой запах вызывает в нем кипение крови. Запах мужлана.

Впрочем, на самом деле нос Джебора вовсе был настолько чувствителен. Он не смог бы отличить запаха кролика от запаха кабана. Зато воображение было у него весьма сильно, и его с лихвой хватало, чтобы компенсировать отсутствие нюха.

Только единожды он остановился перед лестницей на второй этаж, в неуверенности, следует ли подниматься. Он оглянулся на Ханфия, ища поддержки. И получил ее. Ханфий бывал здесь знал, где находится лучшая комната для гостей, поэтому не сомневался, где именно прячется гость Лилувы.

– Туда! – сказал он, на миг позабыв о добровольно возложенной на себя миссии сдерживания друга.

Они поднялись бегом, словно два охотника почувствовавшие запах близкой дичи, словно два шакала, преследующие антилопу.

Джебор толкнул дверь, но когда она открылась, перед ними предстал не тот человек, которого они ожидали увидеть.

Не слабый изнеженный красавчик с женским лицом и манерами столичной проститутки, который со страхом взирает на оружие, а огромный дикарь, с мускулами, как у горного барса, с черной гривой волос и леденящим взглядом голубых глаз.

Он стоял в позе гладиатора, ждущего, когда на него выпустят свору боевых псов, чтобы хладнокровно расправиться с ними. И в первый момент настолько ошеломил своим видом, что купцы забыли дышать. Но было в его внешности и то, что в следующий миг вызывало у Джебора приступ безудержного смеха, а у Ханфия – ироничнуюулыбку.

На нем не было никакой одежды. И вместо меча он держал деревянную балясину от кровати. Он держал балясину, как опытный воин держит меч, но сути это не меняло. Разве устоит презренное дерево перед металлом?

– Ты из актеров? – спросил Джебор, давясь от смеха. – Эта балясина тебе идет! – собственное замечание показалось Джебору настолько остроумным и забавным, что он согнулся пополам от смеха, а из глаз его полились слезы. Так весело ему не было с самого детства, с тех пор, как он впервые увидел комедию на сцене заезжего театра.

– Тихо, тихо, Джебор, ну нельзя же так… – увещевал Ханфий, но друг обращал на него мало внимания.

– Нет, – сказал голый варвар, и это было первое слово, которое они от него услышали.

– Нет? – спросил Джебор, подмигивая Хан-фию. – Так тебя зовут Нет? Откуда ты, Нет? И что ты собираешься делать с этой палкой, что у тебя в руках?

– Меня зовут Конан. Конан из Киммерии. И я не актер, – сообщил Конан с мрачным лицом. Он нисколько не разделял веселья купцов. И вообще они ему не нравились. – Что вам от меня нужно?

Джебор вдруг перестал смеяться – и лицо сделалось столь же мрачным, как у противника.

– Ты рассмешил меня, – сказал он. – И это добавило тебе несколько лишних мгновений жизни. Но не спасло. – С этими словами он единым движением выхватил меч и бросился на киммерийца, намереваясь посмотреть, какого цвета у него внутренности.

И с удивлением, вместо этого, увидел свои. Все произошло так быстро, что он не сразу понял, каким образом его живот оказался вскрыт. Конан из Киммерии был теперь вооружен его мечом, а балясина застряла в сетке окна, раскачиваясь. Потом вдруг картина произошедшего ясно предстала перед внутренним взором Джебора, что от ужаса он закричал.

Конан балясиной сломал ему кисть руки, и пока ненужный уже предмет мебели передвигался в воздухе, взял его меч и, умело направив лезвие, разрезал живот, погрузив острие меча достаточно далеко, чтобы Джебора больше не заботила жизнь. Все это Джебор понял в одно мгновение, следующее за тем, как это случилось. Умирал он быстро и болезненно. Прекрасно осознавая, что умирает. И это было настолько похоже на дурной сон, что душа его сначала по ошибке отправилась в мир сновидений, а не в мир смерти.

– Я умер, – с удивлением, но очень спокойно сказал он, не веря самому себе, и только тогда действительно умер.

Ханфий все еще продолжал улыбаться, когда Конан оторвал взгляд от убитого и посмотрел на него. Синие глаза киммерийца словно заморозили Ханфия. Он с трудом стер улыбку с лица.

– Он умер, – сказал Конан. – А ты?..

Ханфий не понял, что хотел сказать варвар. И не испытывал большого желания выяснять это. Особенно, когда цена знания грозила вырасти до цены его собственной жизни.

Конан шагнул к нему с опущенным мечом. Он не собирался убивать непрошенного гостя. По крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, зачем тот здесь. Но объяснить это Ханфию не успел.

Купец бросился прочь по коридору. К сожалению, он перепутал направление, и бежал не к лестнице, а от нее. А когда он понял это, Конан уже стоял в коридоре. Отступление было невозможно.

С жутким криком Ханфий врезался в резное деревянное окно, проломил его и вывалился наружу. Здесь ему, наконец, повезло – он приземлился на тканевую крышу повозки и скатился с нее, не получив ни ушиба, ни царапины. Правда, ножнами он разодрал спасшую его крышу – и когда встал на ноги, то увидел красную от гнева физиономию владельца повозки.

– Ну, ты за это ответишь! – прорычал владелец.

Ханфий молча указал пальцем наверх.

Падение Ханфия к тому моменту уже вызвало всеобщее внимание, и его пальцу последовал многие взоры.

В проломленном окне горожане увидели обнаженного мускулистого варвара с окровавленным мечом. Послышался женский визг, за ним еще один – и людей охватила паника.

Ханфий добавил масла в огонь.

– Он убил Джебора! – визгливо выкрикну он. – Убийца!

– Убийца! – подхватили горожане и бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног. – Убийца!

11

Прежде чем выйти на улицу, Конан решил заняться своим гардеробом. Не пристало в цивилизованном месте слишком долго разгуливать без одежды. Он вернулся в спальню, посмотрел на убитого, но трогать его не стал. Нехорошо получается. Не стоит давать даже малейшего повода думать, что он убил человека из-за презренной одежды. Сначала надо выяснить, что местные жители вообще думают о нем. Череда странностей не давала Конану покоя. Слишком много произошло такого, что он не знал, как объяснить.

Он соорудил себе набедренную повязку из обрывка балдахина, а другим обрывком вытер меч.

Улица была пуста от людей. Только брошенные паланкины, перевернутые в спешке прилавки со снедью, десяток кошек разной масти и мирно бродящие среди них птицы, клюющие просыпанное зерно.

Словно люди спрятались от чудовища. И не иначе, как они считали этим чудовищем самого Конана. Почти голый, в одной лишь нелепой набедренной повязке, с чужим мечом и нечесаной гривой волос, он все еще ощущал запах юной женщины, витающий вокруг него, который неспособны были забить даже запахи пряностей, густо стоявшие в воздухе.

Конан посмотрел вверх. Ставни были захлопнуты, но с крыш на него взирало множество любопытных глаз. Крыши здесь были плоскими, и на них устроены места для отдыха – видны были торчавшие опахала, парусиновые навесы и шесты с шелестящими на ветру бумажными лентами, отгоняющими злых духов.

Конан был голоден и ему страшно хотелось пить. Он чувствовал себя так, словно демоны пустыни, несмотря на бумажные ленты, все же проникли в город и все вместе решили обосноваться в пищеводе у Конана. Он чувствовал себя так, будто ему в горло вогнали раскаленный железный кол, и вогнали до желудка и даже немного ниже.

Базарная площадь тоже обезлюдела. Так привлекший вчера внимание Конана шатер, расшитый цветами и птицами, с окнами из полупрозрачного шелка, был открыт. Он обогнул лавку с горой фруктов и заглянул внутрь. Запах сандала, мускуса и амбры был настолько силен, что на несколько мгновений Конан даже забыл о жажде, почувствовав быстро нарастающее возбуждение. Внутри были разбросаны подушки всех цветов на одних тоже были птицы и цветы, на других – крабы.

Зачарованный запахами и видениями танцующих соблазнительных теней, Конан вышел.

И едва не поплатился за свою зачарованность.

Человек, прятавшийся за шатром, прыгнул на киммерийца, как лев прыгает на спину антилопы. Если бы он прыгнул молча, то смог бы нанести Конану весьма значительный урон, может быть, даже убить, в случае везения.

Но он прыгнул с таким воплем, который напугал бы даже сонного бегемота, лежащего в болоте. Он вопил, как добрая сотня обезьян, собирающаяся напугать соседнюю стаю.

Предупрежденный криком, Конан успел наполовину обернуться и отклониться, так что нападавший пролетел мимо него и врезался в гору с фруктами.

Тотчас, прежде незаметный, с верха парусинового навеса сорвался большой зеленый попугай и, теряя перья, с визгливыми, режущими слух воплями помчался прочь.

Конан узнал нападавшего. Увидя его, невозможно было его не узнать. Шестипалый продавец щербета, горбатый, как вепрь. И столь же заросший жестким черным волосом. В каждой руке у него было по ножу. Он был почти полностью обнажен, если не считать ветхой набедренной повязки. Все тело намазано маслом.

– Убью! – зарычал он, отирая с лица мякоть спелых плодов личжи.

– Теперь уже вряд ли, – заметил Конан, принимая боевую стойку.

На полуносом лице урода появилось сомнение. Он посмотрел вверх, на попугая, летающего кругами, продолжая вопить, потом опять на киммерийца. Лицо его вдруг исказилось яростью, он фыркнул, как лошадь, брызнув грязной слюной себе на подбородок и грудь, и снова атаковал.

На этот раз Конан не только уклонился, но и ударил мечом плашмя. Удар пришелся по горбу, и бедный продавец щербета полетел на землю с ускорением большим, чем ускорение свободного падения.

Он ударился лицом и взвыл от боли. Перевернувшись на спину, он еще раз пробормотал:

– Убью! – С трудом поднялся, вытирая тыльной стороной кисти кровь, сочащуюся из носа, и снова бросился на Конана.

Видно, он бесповоротно решил стать героем. Роль продавца щербета перестала его устраивать. К тому же, он, наверное, просто устал жить. Ну, что же, решил Конан, тогда он выбрал правильный путь.

Меч поднялся на уровень шеи продавца щербета и двинулся ему навстречу. А в следующее мгновение из шеи хлестала кровь.

Горбун выронил ножи и опустился на колени. Он схватился за шею, хрипя и булькая. Глаза его помутнели, но губы вдруг расплылись в улыбке.

– Вот и все, – пробормотал он и снова упал лицом в землю. Тело его разом все вздрогнуло, потом затихло.

Конан вытер меч о полупрозрачный шелк шатра, взял из горы фруктов один понравившийся ему персик и направился дальше на поиски вина или щербета.

Возле перевернутого паланкина, из которого высыпались подушки, он остановился и с любопытством заглянул внутрь. Ему казалось, что за занавесью кто-то прячется. Но паланкин бы пуст. Если не считать пузатой глиняной бутылки, заткнутой пробкой.

– Хм, – сказал сам себе Конан и взял ее. В руке образовалась приятная тяжесть. Еще внутри паланкина лежала страшного вида плеть кожаная, с мелкими металлическими крючкам. Пыточная штуковина – отнюдь не для благородных граждан.

Интересная идея пришла в голову Конану. Он усмехнулся и взял плеть тоже, сунув ее за набедренную повязку. Посмотрим, насколько Лилува хочет, чтобы ее наказали.

Конан выдернул пробку из бутыли и сделал большой глоток. Внутри оказалось отличнейшее вино, что очень взбодрило Конана и привело его в приятнейшее расположение духа. Даже развеселило.

Допив, Конан отбросил бутыль, воткнул меч в землю и поднял вверх пустые руки.

– Я не хочу вам зла! – проорал он, но в ответ только по-прежнему шелестели бумажные ленты.

– Что ж, – громко сказал Конан, желая, чтобы его слова дошли до ушей той, которой они были действительно предназначены. – Пойду искать свою красавицу. Думаю, она тоже жаждет встретиться со мной. У меня ведь еще осталось для нее мое жаркое семя…

И направился в сторону замка с тремя башнями разной высоты. Сам не зная почему, он был уверен, что красавица живет именно там.

12

Хиннар вбежал в покои госпожи и сразу повалился на пол в глубоком почтении. Он был весь потный и своим потным лбом оставил пятно на идеально отполированном полу. Лилува в недовольстве топнула ножкой. Движением руки она отослала служанок, оставив только мальчика с опахалом.

– Вижу, Хиннар, раб мой, тебе есть что сказать. Так говори.

– Да, госпожа. Ваш дикарь на свободе. Джебор освободил его.

Лилува вскочила с ложа и бросила кисть золотого винограда на пол. Из лопнувших виноградин потек сок.

– Я убью этого негодяя! Да как он посмел… – Она задохнулась от гнева, не в силах вымолвить больше ни слова.

– Не гневайтесь, госпожа. Он уже мертв.

– Что? Да как он посмел… – И вдруг до Лилувы полностью дошел смысл сказанного. Ноги ее подкосились и, она опустилась обратно на ложе. – Ну почему… Почему он всегда делает все мне назло…

– Народ ропщет, госпожа… Ваш дикарь выкинул господина Ханфия в окно прямо в толпу на базаре. А у господина Джебора вспорот живот, смотреть на него, говорят, весьма страшно. Люди боятся, госпожа… Поэтому никто особенно против Конана не выступает, все боятся быть убитыми…

Лилува задумчиво взяла персик и прижалась к нему щекой. Ворсинки на его кожуре бы мягкими и нежными, и запах от него исходил успокаивающий, тонкий, будто не существовало на свете всего этого народа с грязными ртами и ногами, который только и думал о том, как бы ему убить истинных властителей города.

– Так и что же… – томно произнесла она, искренне не понимая, чего от нее хочет презренный слуга.

– Теперь только вы можете остановить его, он уже сказал о вас… – Хиннар принялся вдруг отползать, словно нечаянно ляпнул лишнего.

– Сказал обо мне? – встрепенулась Лилува. – И что же он мог сказать обо мне, если ты в смущении отступаешь передо мной?

– Не гневайтесь, госпожа. Мой рот не в силах вымолвить то, что сказал пришлый варвар, – бормотал Хиннар.

Лилува вскочила. Вот теперь она разозлилась не на шутку. Больше всего она ненавидела, когда от нее скрывали то, что знали все остальные.

– Я гневаюсь, что ты молчишь! И клянусь всеми богами Стикса, что ты очень пожалеешь, что не держал свой поганый рот закрытым. Да ты даже пожалеешь, что я не казнила тебя раньше! За мелкие прегрешения!

– Я скажу! Скажу! – испугался Хиннар, видя, как исказилось лицо его милосердной повелительницы. – Он… Этот, безмозглый варвар, у которого вместо мозгов мышцы, сказал, что у него осталось для вас его грязное семя…

Хиннар с преувеличенно громким стуком ударил лбом об пол, чтобы хотя бы отчасти заглушить эхо собственных слов, за которые, он это чувствовал, головы ему не сносить.

– Что?.. – сказала Лилува. И вдруг громко рассмеялась. – Отрежьте ему член – и проблема отпадет сама собой! – заявила она, снова опускаясь на ложе, и откусывая от персика. – Не вижу, почему бы вам не сделать этого немедленно. Варвар больше не нужен мне. Мне с ним скучно… Мальчик, ты заснул?

Мальчик, действительно слегка позабывший зачем у него в руках опахало, заработал им с новой силой. Лилува томно вытянулась на ложе, Делая вид, что окончательно потеряла интерес ко всему, кроме персика в своей руке.

– Кому прикажете первому умереть? – спросил Хиннар. – Я буду рад исполнить ваше приказание, госпожа.

– При чем тут твоя смерть, Хиннар, ты что, не слышал, что я приказала только что? Твоя смерть мне не нужна.

– Думаю, что все, кто попытается приблизиться к вашему варвару с оружием, отправятся вслед за Джебором.

Лилува вскинула брови.

– Он настолько опасен?

– Возможно, для солдат нет, но у нас здесь нет солдат. А он профессиональный воин. Поэтому-то он так легко и поверил в спектакль, который мы разыграли для него ночью.

– Ты хочешь сказать… – Лилува прикрыла рот рукой, чтобы не расхохотаться с персиком рту. – Хочешь сказать, что он проделывал так наяву?

– Не обязательно именно такое, но подобное. А немного волшебного зелья позволило ему принять некоторые особо нелепые вещи.

– Фантастические, раб. Не забывай, кто все это придумал, – поправила Лилува.

– И вот поэтому, госпожа, у нас только один путь. Его необходимо убить. И убить его в сложившихся условиях можно только применив хитрость. Все войны выигрываются окольными путями.

– Что же это за хитрость? – Лилува погрозила пальчиком. – Признавайся, Хиннар, ты ведь уже все придумал? Иначе бы ты не заявился мне с глупыми разговорами.

– Нужно убить его у вас, когда он потеряет бдительность, – ответил Хиннар. – Поверьте, это лучшее, что мы в силах сделать… Другого пути нет.

13

У подножия самой высокой из башен замка имелись широкие двери – и они были открыты. Гостеприимно распахнуты навстречу Конану. Он смутно помнил короткую лестницу и маленькую площадь под башней. Посмотрев наверх, он увидел развевающееся на ветру желтое знамя с изображением красного тигра.

На нижней ступеньке уютно свернулся рыжий кот. Конан перешагнул через него, положа руку на эфес меча. Слишком это все напоминало вход в мышеловку, но Конан не мог остановиться – его непреодолимо влекло к юной женщине, он чувствовал ее запах, от которого кружилась голова и сильнее стучало сердце. К тому же, Конан не считал себя беспомощной мышью.

Внутри был вход, закрытый красными драпировками. Конан вытащил меч и раздвинул драпировки острием. За ними никого не было, но запах женщины стал еще сильнее.

Конан двинулся по коридору, внимательно осматривая стены, пол и потолок. Они были сложены из больших темных от древности кирпичей.

В конце коридор поворачивал направо. Конан осторожно выглянул из-за угла и увидел проем, закрытый пологом из свободно свисающих золотых нитей.

Приглядевшись, он понял, что нити эти – человеческие волосы. Прекрасные волосы златоволосых красавиц. Переливающиеся светом, колышущиеся от малейшего прикосновения ветра.

– Ты уже здесь, мой господин? – раздался знакомый голос. – Где же ты? Почему ты не входишь ко мне?

Конан шагнул сквозь волосяной полог и оказался в комнате, завешанной красными драпировками. Посреди комнаты стояло ложе, на котором возлежала его прекрасная невольница. Хоть пожалуй, сейчас она была госпожой. Да и всегда, понял Конан, была госпожой. Утренние события являлись всего лишь невинным розыгрышем – у Конана не было ни рабов, ни слуг. Это обстоятельство вдруг открылось ему отчетливо, будто на глаз упала черная пелена.

– Ну, иди же сюда, мой милый, – сказала она, выгибаясь на ложе и облизывая соблазнительно увлажненные соком губы. – Я так тосковала без тебя…

Конан не видел ее правой руки. Она как-то слишком нарочито прятала ее за ложем, изо сил пытаясь делать вид, что совершенно расслаблена.

Острым, натренированным за суровые годы сражений, боковым зрением киммериец улавливал и еще одну странность этого места. Драпировки шевелились словно от ветра. Но никакого ветра здесь не было.

– Ты ждала меня, – спокойно сказал он, вслушиваясь и принюхиваясь. Тут были не только запахи фруктов и женщины, но и запах мужчины. Напряженного, озабоченного мужчины – однако отнюдь не совокуплением. – И приготовила для меня сюрприз…

Лилува вздрогнула. Едва заметно, но достаточно для того, чтобы это увидел Конан. Она боялась его, и, пожалуй, боялась больше, чем хотела.

– Этот сюрприз – я, – произнесла Лилува, снова делая вид, что расслабленна.

– Пожалуй, я забыл об одной вещи, – заявил Конан. – Когда мы встретились впервые, я собирался наказать тебя, моя непослушная рабыня. Но я не сделал этого… Теперь, думаю, настало время восполнить упущенное… – С этими словами киммериец вытащил из складок набедренной повязки кожаную плеть с крючьями. Лилува непроизвольно напряглась, приподнявшись с ложа, и уставилась на орудие пытки широко раскрытыми глазами. – Отличный бич, – сказал Конан. – И он оставит на тебе незабываемые следы…

– Хиннар! – вдруг отчаянно завопила Лилува, и на втором слоге голос ее сорвался.

Конан усмехнулся: у женщин слишком развито воображение, особенно, когда это касается боли.

Комната мгновенно ожила. Драпировки раздвинулись, и из-за них выскочила дюжина слуг с мечами и щитами. Они все тряслись и жутко потели от страха. Так что воздух вокруг переполнился миазмами трусости. Они все хотели убить Конана, были призваны вопреки своей воле сделать это, и боялись этого не меньше, чем собственной смерти. Особенно выделялся среди них один, уже знакомый киммерийцу – человек, представившийся с утра его слугой. Он подступил ближе всех, и в глазах его светилось решительное отчаяние.

– Убейте его! – сорванным голосом вскрикнула Лилува, и Конан, наконец, увидел, что она прятала в правой руке.

Всего лишь нож. Длинный стигийский нож с позолоченным лезвием. Дорогую игрушку жрецов.

Хиннар завопил, как кастрируемый поросенок, и бросился в бой, точнее, к мечу противника, чтобы подставить под него лицо, которое при столкновении с ним аккуратно разделилось надвое и сползло к плечам, оставив лишь кричащую окровавленную маску. Конан взмахнул мечом еще раз и снес бедняге голову, прекратив мучения.

Поднялся слаженный вопль дюжины глоток. Громче и отчаянней всего получилось у красавицы Лилувы. Глядя на своего слугу, точнее, его части – и обе безобразно мертвые, она быстро постигала трудную науку жестокой реальности. Но все равно не хотела верить.

– Нет! – раздался ее крик, первый осмысленный крик в комнате после гибели Хиннара. – Больше никто не умрет!

Остальные глотки мгновенно заткнулись, воцарилась тишина.

– Как скажете, принцесса, – поклонился Конан, опускаясь на одно колено.

– Убирайтесь! – приказала Лилува слуга.

– А что… – осмелился вымолвить один из них, смуглый бородатый вендиец с глазами навыкат. – Кроме Джебора и Хиннара, он убил еще и…

– Я сказала: убирайтесь! – взвизгнула Лилува.

Понадобился еще один миг, чтобы комната обрела прежнюю тишину. Если бы не появившаяся на красных драпировках кровь, да труп Хиннара на полу, все выглядело бы просто как идиллия.

Хотя была и еще досадная мелочь: Лилуву била крупная дрожь. Она все еще сжимала в правой руке позолоченный нож для жертвоприношений. Наверное, она всего лишь позабыла о нем, но это нисколько не отменяло его остроты, а возможно и ядовитости – насколько знал Конан, стигийские жрецы имели нехорошую привычку смазывать свои инструменты ядом, парализующим мышцы, так что жертва умирала в полном сознании, не имея возможности ни двигаться, ни даже кричать.

– Нож, – сказал Конан, привыкший напрямую выражать мысли.

– Ты убил его, – глухо произнесла Лилува, словно не услышав киммерийца.

– Я защищался, – ответил Конан.

– А кого ты убил еще?

– Продавца щербета, горбуна с отрубленным кончиком носа. Я не хотел его убивать, но он оказался уж слишком настырным. Он явно хотел смерти.

Лилува тяжко вздохнула и хотела еще что-то сказать, но тут разговор был прерван неожиданно вбежавшим человеком. Это был напарник убитого Конаном жениха Лилувы, Ханфий. Он был жутко возбужден и, похоже, мало что видел. Одежда его была порвана, на лице обильно выступил пот. Глаза выглядели безумными.

– Казаки! Казаки! – вскричал он и упал перед госпожой на колени, едва не уткнувшись в труп Хиннара. – Госпожа! – заорал он громче прежнего, заметив, что перед ним, и вскочил ноги. И тогда обнаружил возле себя Конана с окровавленным мечом.

Кричать он больше не мог. Ужас перехватил ему дыхание. Он только стоял с открытым ртом и, не моргая, глядел на варвара.

Конан нехорошо ухмыльнулся, подумал, что не стоит этого делать, могут неправильно понять и стер ухмылку с лица. Теперь он выглядел спокойно и сурово, словно каменный истукан.

– Говори же, Ханфий, не нужно молчать, в этой комнате больше никто не умрет.

– Госпожа, этот человек… – с трудом ворочая языком, начал Ханфий.

– Я знаю, – ответила Лилува. – Но ты, кажется, что-то хотел сказать о казаках?

Ханфий застонал и снова бросился на колени.

– Казаки! Они возле города!

Лилува вскочила.

– Что? Ты сошел с ума, Ханфий! Этого быть не может!

– Этого не может быть, госпожа, но это так, – задыхаясь, вымолвил Ханфий. – Казаки на расстоянии полета стрелы от города и выглядят они очень воинственно.

Лилува взяла со стола хрустальный колокольчик и позвонила.

Голос у колокольчика был серьезнее, чем вид. Громкий и пронзительный. В комнату тотчас вернулись все слуги, которых Лилува недавно выгнала.

– Унесите тело, – приказала она двум рослым бородатым вендийцам. А когда приказание было исполнено, добавила: – И принесите лучшую одежду для нашего гостя.

14

Сапоги из крокодиловой кожи, шаровары из тончайшего шелка с вышитыми драконами, длинная рубаха и красный тюрбан, украшенный золотыми пластинами с крупными изумрудами, выглядели, конечно, заманчиво, но у Конана снова было ощущение, что где-то здесь затаился обман. За каким дьяволом властительница предлагает убийце своего жениха такие богатые дары? Он смотрел на одежду, лежащую на подушке, которую держала юная рабыня лет тринадцати. Сама она была совершенно не одета, но нельзя было сказать, что полностью обнажена. Тело было выкрашено краской, настолько успешно скрывавшей анатомические подробности, что Конан не сразу понял, что это краска.

– Тебе что-то не нравится? – спросила Лилува. – Я накажу всех своих рабов, если они принесли не самое лучшее!

– Нет, – ответил Конан. – Просто я не привык к такой изысканной одежде. Для жителя севера это все слишком роскошно.

Лилува рассмеялась.

– Ничто не сравнится роскошью в сравнении с твоим великолепным телом! Даже царские одежды будут для тебя все равно что медная оправа для бриллианта!

Юная рабыня, державшая одежду, позволила себе слегка нарушить свою неподвижность каменного изваяния. Уголки губ чуть дрогнули, голова наклонилась – девочка в смущении уставилась в пол.

– Вот, смотри – даже мои куклы согласны со мной, хотя я и не подозревала, что у них может быть какое-то мнение, пусть даже и не свое!

Конан вынужден был уступить давлению и одеться.

Лилува с восхищением оглядела его, обойдя кругом. Он больше не казался неотесанным мужланом.

– Ты великолепно выглядишь! – сказала Лилува. – Такой ты нравишься мне не меньше, чем без одежды. Хотя, конечно…

– Где мой меч? – мрачно спросил Конан. Лилува надула губки.

– Принесите ему его меч! – приказала она, едва не фыркая от возмущения. Ее перебили! не дали досказать до конца! Грудь Лилувы распирало от гнева и будь на месте Конана кто-нибудь из горожан, его бы уже раздели, растянули животом вниз и нещадно секли.

Когда Конан получил назад оружие, на душе у него стало гораздо легче. Он уже был готов простить Лилуву за то, что та одела его, как будто выставляла на торги.

Она, казалось, смотрела на него с любовью и обожанием.

– Я думаю, что ты голоден, и прежде чем продолжить день, нужно восстановить твои силы. Ты столько потратил на меня… – сказала она и хлопнула в ладоши: – Слуги! Ваши уши слышали!

– Но госпожа… – смущенно произнес Ханфий. – У стен города казаки, и, боюсь, они не намерены тянуть с приступом…

Лилува нахмурила брови:

– Все остальное потом! – твердо заявила она. – И Солнце может подождать, если я хочу угостить своего гостя! Поспешите же!

Слуги принялись изо всех сил быстро изменять покои. Красные драпировки сменились зелеными, появились два зеленых ложа и зеленый столик. На котором одно за другим стали возникать зеленые блюда с разнообразным содержимым различных оттенков зеленого цвета. Этот цвет, по мнению нынешнего придворного врача Лилувы, не только способствует пищеварению, но и развивает дух. Ибо зеленый цвет навевает человеку воспоминания о растительной жизни: о траве, деревьях, кустах, которые являются основой всего живого.

Правда, Конан ничего этого не знал. Как не ведал и большинства названий блюд, оказавшихся перед ним. Виноград, яблоки, груши и личжи он еще мог отличить, но эти фрукты составляли лишь небольшую часть яств. Зато Конан точно знал, что виноград способствует мужской силе страсти, долголетию и отваге в бою, а личжи прекрасно заживляет телесные и душевные раны. Но больше всего Конана привлекали напитки, волнующий запах которых он мог уловить даже на расстоянии.

Лилува возлегла на одно ложе и пригласила Конана на ложе напротив. Он не слишком жаловал такой этикет, но отказать прекрасной госпоже не смог.

– Начнем, пожалуй. – Лилува звонко хлопала в ладоши.

И тотчас же зеленые драпировки раздвинулись, и из них показались обнаженные руки, за ними постепенно появились молодые и страшно тонкие мужчины и женщины. Женщины бы полностью обнажены, а у мужчин были набедренные повязки, которых хватало только на то, чтобы едва прикрыть естество. Конан никогда прежде не видел настолько хрупких и гибких людей. Кроме прочего, они были вымазаны с ног головы, включая волосы, белой краской, и от этого выглядели, как призраки.

– Из Бритунии, – сказала Лилува, отправляя в рот очищенный плод личжи. – И пять лет обучались в Кеми искусству легкости и пустоты. Они не работают и не думают, и почти не едят. Они не чувствуют голода, и если их не кормить, они умирают, даже если вокруг них полно еды. Потому что едят они только с рук.

Конан взял со стола нефритовый кубок с пенящимся напитком, аромат которого властно призывал к себе, и пригубив его, тотчас не удержался и весь выпил. Когда он хотел поставить кубок обратно на стол, чтобы вкусить и других щедрот госпожи, то обнаружил, что нагая бритунка с безумными глазами стоит между ним и столом с яствами, покачивая бедрами. Он отодвинул ее рукой и взял кисть винограда. Ягоды были огромными и сочными. И, пожалуй, правду говорили, что виноград способствует страсти. Съев пару ягод, Конан подумал, что бритунка удивительно красива и нежна. Ему захотелось сейчас же ощутить под пальцами ее податливую кожу, схватить это хрупкое тело и овладеть им. Интересно, а боль они чувствуют?

– Возьми ее, Конан! – воскликнула Лилува. – Возьми ее прямо здесь!

Конан покачал головой. При других обстоятельствах он бы с легкостью и удовольствием поступил по призыву Лилувы, но только не здесь и не сейчас.

Он положил ладонь на бедро бритунки, слегка отодвинул ее, взял со стола большую сочную грушу и протянул ей. Бритунка взяла плод и вонзила в него крепкие зубы. Сок потек по ее подбородку, оставляя темные потеки на белой краске.

Лилува сказала:

– Ты благородный человек, Конан. Я рада, что не ошиблась в тебе. Хорошо бы, чтобы ты оставался благородным и впредь. Не разочаровывал бы меня. А для этого власть казаков в городе не слишком подходит. Что-то подсказывает мне, что они, в отличие от тебя, не благородны…

– Ну, конечно! – воскликнул Конан. – С чего бы сынам вольного поля быть благородными?

Лилува в смущении опустила глаза, будто Конан сказал что-то очень непристойное. Возможно так оно и было.

– Значит, тебе придется заставить их уйти, – неожиданно решительно заявила Лилува.

– Вряд ли они послушают меня, – засомневался Конан. – Да и с чего бы это им поворачивать от богатой добычи?

– Напугай их.

Конан расхохотался. Он даже представил себе как прыгает перед Орузом и сотоварищами, корчит жуткие гримасы, а они глядят не него с полнейшим непониманием.

– Они же не дети… – наконец удалось произнести ему сквозь приступы смеха. – Разве можно напугать взрослых мужчин?! Да еще таких, какие перевидали многое, что другим и не снилось!

– У каждого есть свои страхи, – сказала Лилува, не разделяя буйного веселья киммерийца. – Надо только найти их. Ты же знаешь своего атамана. Напугаешь чем-нибудь его, а друзья последуют его примеру.

Конан хохотнул последний раз.

– Ты серьезно?

– Ну, конечно! Я же не предлагаю испугать его как маленького ребенка, скорчить ему жуткую гримасу и показать козу! У взрослых свои страхи, подумай, наверняка, ты сумеешь найти слабое место атамана. Я ведь сумела найти твое слабое место…

– Что? – Конан приподнялся с ложа. – Ты что хочешь этим сказать?

– Думаю, теперь ты имеешь право знать правду. Правду о том, что случилось ночью… – объяснила Лилува. – Ты ведь ощущаешь в своих воспоминаниях провалы, недосказанности. Тебе кажется, что твоя голова не полностью принадлежит тебе. Я знаю об этом. И я бы не стала травить тебя соком черного лотоса, если бы не знала, что последствия обратимы.

И Лилува рассказала о том, что Конан не помнил. Правду о том, что случилось нынче ночью.

Это не сильно ему понравилось, лицо его приобрело сначала изумленное, потом гневное выражение, он очень не любил, когда им действовали как марионеткой. Тем более, в буквальном смысле. Мышцы его вздулись буграми, а пальцы так плотно обхватили рукоять меча, что костяшки побелели.

Но он быстро взял себя в руки. Достаточно того, что он был глупцом в помраченном состоянии, не следовало продолжать оставаться им в полном сознании.

– Но почему именно я должен защищать город? С какой стати? Что, твои люди настолько слабые воины, что не сумеют противостоять жалкой горстке казаков?

– Я бы так не сказала. Они отнюдь не выглядят жалкой горсткой. Но не в этом дело. Просто я не желаю убивать их. Это низко и неблагородно. Кроме того, лично мне ужасно неприятно пачкаться в чьей-то крови. Потом, я знаю, мне будет несколько лет тошнить при виде мяса, ты можешь не беспокоиться, выбора у тебя все равно нет, если ты, конечно, не самоубийца. Тебе придется защищать город, хочешь ты этого или нет…

Конан не сразу понял, о чем толкует Лилува. Но когда перед глазами вдруг все поплыло, а в животе появилось чувство, что в него воткнули тонкий ножик-пилку и стали медленно водить им, вырезая отверстие, Конан вскочил с ложа, потянувшись к мечу, и неожиданно обнаружил что ноги больше не принадлежат ему. По крайней мере, полностью. Они все еще были соединены с ним, и он даже мог шевелить ими, но они перестали его слушаться.

– Ах, Конан, как я хотела бы, чтобы у меня не было нужды убивать тебя!.. – произнесли губы Лилувы, вдруг оказавшиеся у самого лица киммерийца.

– Что это? – с огромным трудом сумел он выговорить – рот тоже отказывался ему повиноваться.

– Да все тот же черный лотос, – сказала Лилува. – Все зависит от того, в какое время его сорвали. Лишили связи с водой и землей. Утром, вечером, в полдень или в полночь. Свойства черного лотоса весьма разнообразны, иногда он даже может служить любовным зельем. Еще, конечно важно, как его приготовить. Но тебе, пожалуй, все это уже ни к чему…

– Ты… ты хочешь убить меня? – спросил Конан.

Лилува фыркнула и всплеснула руками.

– Ну, наконец-то, догадался, умница! – Она даже вскочила в возмущении. – Ты что, идиот? Я уже сказала, что не хочу убивать тебя… Но ты должен мне одну услугу…

– Хорошо, я окажу тебе эту услугу. Как ты сказала, у меня все равно нет выбора, – произнес Конан, собрал остатки сил и поднялся, опираясь на меч.

Лилува побледнела – она не ожидала, что после такой дозы человек вообще сможет двигаться, но все равно протянула киммерийцу маленький пузырек с зеленоватой жидкостью.

– На, прими это… Но учти, что это всего лишь первая часть противоядия. Ты избавишься от боли, но только на полдня. К вечеру ты умрешь, если я не дам тебе вторую часть. А я дам ее тебе только, если ты выполнишь условие…

Конан взял пузырек и усмехнулся.

– Думаю, хуже уже не будет, – заявил он и выпил содержимое одним глотком. Жидкость пролилась по пищеводу внутрь и мгновенно растворила ножик-пилку. Ноги снова обрели способность двигаться.

– Я заставлю казаков уйти. Но мне понадобятся твои люди. Если они сумели обмануть меня, то почему бы им не обмануть и казаков. На ум они слабы, хоть и быстры на руку. И я знаю самое слабое место атамана. Вот мы этим и воспользуемся! Мы выйдем навстречу казакам и заставим их бежать от города, только пятки сверкать будут!

– Но, Конан, это же всего лишь слуги. Что они, по сравнению с казаками? Кроме того, их жизни дороги мне. Они много для меня значат.

– Обещаю, они не пострадают, – как можно тверже сказал Конан. Он не был абсолютно уверен в этом, но, в конце концов эти люди всего лишь рабы, так что особой беды в их гибели не будет. Главное, чтобы она не была напрасной.

– Идемте же! Казаки не станут слишком долго ждать! – поторопил Ханфий.

15

Казаки! Эти пришлые люди, неизвестно ради какой прихоти так удалившиеся от родины, скакали на горячих татарских конях по кругу, подняв вверх пики и что-то выкрикивая. Со сторожевой башни справа от городских ворот их было видно как на ладони.

– Что они кричат, Конан? – спросила Лилува.

Конан огляделся и заметил, что взгляды всех стражников в пределах видимости направлены на него. И он сразу понял почему. Они видели его в казацкой одежде – и теперь нисколько не сомневались, что он лазутчик.

– Они кричат, чтобы евнухи этого города нас боялись. Они не трогают евнухов. А поскольку в городе никого, кроме евнухов нет, никто и не пострадает. А еще кричат, чтобы девки принарядились, ибо они, казаки, любят срывать красивую одежду. А доброе семя казаков даст добрые всходы…

– Варвары! – взвизгнул Ханфий. – Варвары!

– Ты уверен, что они кричат именно это? – засомневалась Лилува. – Мои уши слышат, кажется, только пару-тройку слов, не больше. И как это они умудряются втиснуть в три слова столько смысла?

– Варвары, – пожал плечами Конан, широко ухмыляясь.

Ханфий принялся говорить о кровожадности казаков, о том ужасе, который испытывает перед их неумолимой жестокостью, еще о каких-то страхах, но ни Лилува, ни, тем более, Конан особо не прислушивались к его речам.

Лилува поманила одного из слуг, бледного полноватого молодого человека, безбородого и безволосого, с маленькими свинячьими глазками и тонким красным ртом, похожим на кровавую рану.

В глазах Яреда промелькнул страх, потом он с трудом изобразил подобострастную любовь и, согнувшись в подобии поклона, засеменил к госпоже.

– Яред, слушай, ты будешь вместо Хиннара, – сказала Лилува. – Я знаю, что ты давно метил на его место. Так вот, теперь тебе предоставляется отличная возможность.

Яред принялся мелко кланяться.

– Отправляйся с ним, Конан. Он сделает все, что ты скажешь. Теперь все зависит от твоей фантазии. Надеюсь, ты прав, и успешно наступишь на уязвимое место этого жуткого казачьего атамана!

Когда киммериец спустился с Яредом, и люк за ними захлопнулся, Ханфия вдруг словно прорвало:

– Конана нужно немедленно убить! Он же казачий лазутчик! И при первом же удобном случае предаст нас, откроет ворота и впустит своих соратников, чтобы они вдоволь поглумились над нами! Я с самого начала подозревал, что он лазутчик. Когда я увидел его в спальне обнаженным, я сразу же уловил в его наглых глазах свет коварства и предательства! А когда он убил моего друга Джебора, я уже нисколько не сомневался в этом!

Лилува слушала взволнованную речь Ханфия с тонкой улыбкой, словно он говорил о пустяках, а когда он остановился, чтобы перевести дух, сказала:

– Конечно, он предатель и лазутчик. В этом не может быть сомнений. Но в моих руках он всего лишь орудие. Разве ты этого не заметил?!

Ханфий не сразу нашел, что сказать:

– Заметил, но… Но ведь он все равно враг!

– Не себе. Он считает, что пока казаки здесь, он может умереть так же легко, как поднести кубок к губам. Потому что один кубок он уже поднес.

– Но… Он же ведь может обмануть нас! Он может вернуться потом со своими казаками! В этом-то ему ничто не помешает!

– Ты, наверное, так бы и поступил, Ханфий, – с ядовитой улыбкой произнесла Лилува. – Но не Конан. Он слишком гордится собственным благородством, чтобы признаться в предательстве ради спасения собственной шкуры. Кроме того, он ведь не казак по происхождению.

16

Ворота со скрипом открылись, и при полных регалиях посла кошачьего города, несколько смешных, на взгляд киммерийца, Конан выехал навстречу казакам. Разбойные люди стояли плотной разноцветной гурьбой, к небу вздымалось множество пик с белыми и черными хвостами яков. Временами слышался нарочито громкий смех. Но постоянным был только один звук – лязг оружия.

Увидев Конана, Оруз расхохотался. Он и представить себе не мог отважного воина в таком нелепом виде. На голове шапка в виде тигриной головы, украшенной зачем-то павлиньими перьями, на груди – многорядное ожерелье из зубов разных животных, тело до щиколоток скрыто тяжелой красной накидкой с пришитыми к ней лапами шакалов и гиен.

– А, что я говорил! – завопил Юлма. – Не казак, он не казак и есть! И помрет не казаком! – С этими словами Юлма выхватил тонкую кривую саблю.

– Остынь!!! – проорал на него Оруз, да так громко, что Юлма тут же спрятал саблю обратно в ножны, смутившись и потупив взор.

– Эй, Конан! – закричал Оруз. – Ты что эти вырядился, как девка на смотринах? Или умом тронулся? Или поженился на ком из города?

Конан покачал головой, ничего не отвечая. Он подошел к Орузу и встал, глядя ему в глаза.

– Я ждал вас позже, – спокойно сказал он.

Оруз осклабился еще больше, показав, что зубы у него темные, гнилые, к тому же правый резец обломан под корень.

– Да ты, друг, никак не рад нам? А мы-то думали, что ты совсем по нам соскучился, – обернулся, и толпа соратников ответила ему дружным гоготом. – Вот и пивка крепкого тебе привезли. Знатное пиво. Коня с ног валит. – Казаки опять заржали. Чувство юмора у них был своеобразное, зато им его было не занимать.

– Ситуация изменилась, Оруз, – так же спокойно, словно бы разговаривал с незнакомцем, и не осушивал вместе с казаками озера вина и пива, сказал киммериец. – Город закрыт. Чума. И мы все умрем. Так что ради собственной жизни, Оруз, не веди внутрь людей.

Оруз вмиг посерьезнел. Рука его легла на рукоять меча, а рот сжался в узкую бледную линию. Смотреть ему в глаза было теперь так же страшно, как смотреть в глаза вожака волчьей стаи.

– Ты лжешь, пес, – с рычанием вымолвил он. – Я не вижу на тебе никаких признаков болезни. – Он поднял меч и направил острие в грудь Конана.

Конан потянул шнур накидки, и она соскользнула с его могучих плеч, явив кожу, на которой виднелись отвратительные черные пятна.

– Не трать свою силу, друг, – спокойно сказал он. – Она тебе потом пригодится. А я умру сам. Я уже мертвец. Ибо после такого не выживают. Черная смерть не шутит.

Оруз ткнул острием в одно из пятен и надавил. Из груди Конана потекла тонкая струйка крови.

– Ты… – сказал Оруз, собираясь с мыслями, но не успел завершить свой тяжелый труд.

Ворота города с жутким скрипом открылись, и оттуда на песок выпал человек. Лицо его было серо, и большую его часть занимали черные пятна, а в нескольких черных пятнах были гноящиеся язвы, и оттуда вытекала кровь. Голова человека была непокрыта, лишь несколько седых волосинок жалко торчали на ней, и на лысине тоже имелись черные пятна с язвами. Скрип продолжался – ворота открывались, и когда они открылись полностью, стало видно, что площадь перед воротами завалена трупами. Этот ужасный вид вызвал у толпы отважных казаков единый громкий вопль. И самое страшное, что по песку от этой горы трупов к ним, спотыкаясь, шел лысый человек с изъязвленной головой.

– Уходим! – закричал кто-то, и вся толпа повернула лошадей.

– Эй, Оруз! – позвали из толпы. – Оставь его, он – труп!

Не дожидаясь Оруза, казаки направились прочь от города. Они привыкли сами делать мертвецов, и это у них отлично получалось, но мертвецы от черной болезни, мертвецы, прогневившие собственного злобного бога, пугали их. Они предпочитали по своей вере умереть в бою и после смерти попасть на небесные поля сражений, чтобы продолжать биться и воскресать, а не ползать на брюхе среди вонючих трупов в общей могиле.

Человек, выползший из города, продолжал двигаться и вскоре оказался у ног орузова коня! Атаман все еще держал меч у груди Конана.

– Спаси нас, избавь от мучительной смерти, – прошептал черный мертвец, подняв голову!

Оруз не выдержал. Он поднял своего коня на дыбы, взмахнул мечом, наклонился и единым махом снес черному мертвецу голову.

– Я избавлю вас всех! – неожиданно заорав он и, вместо того, чтобыприсоединится к мирно отступавшим товарищам, понесся к открытым воротам в город. – Вы будете благодарить меня на том свете, если кто-то из вас еще жив! – вопил он.

Все это случилось столь быстро, и настолько не вязалось с идеальным планом Конана, что он не сразу сообразил, что план оказался вовсе не идеальным. И требовал немедленной и решительной доработки.

17

Увидев, что атаман ворвался в город, остальные казаки, не задаваясь слишком глубокими вопросами, повернули вспять, и, немного сторонясь страшно изукрашенных трупов, тоже въехали в город. То, что они обнаружили на площади за городскими воротами, им не понравилось гораздо сильнее, но обращаться в бегство показалось недостойным, поэтому они последовали примеру Оруза – вытащили сабли и бросились в бой.

Гигантская черная кошка, защищенная доспехами – не самая легкая из добыч. Честно говоря, шансов выйти живыми из схватки у казаков было немного. А шансов победить – ни единого. И они это понимали, однако были слишком гордыми, чтобы отступать.

Уши у гигантской кошки были прижаты, пасть с огромными клыками открыта, когти на лапах выпущены. Она медленно, крадучись, шла, чуть пригибаясь к земле, едва покачивая хвостом.

Потом вдруг сменила темп – и Оруз, который оказался ближайшим ее противником, не сразу заметил, что она оказалась на расстоянии удара. Это было непростительной оплошностью. Ибо он позволил кошке нанести первый удар. Большая лапа с длинными когтями мелькнула в воздухе, конь испуганно заржал и попытался уйти в сторону, отчаянно мотнув головой. Но кошка была быстрее. Четыре острых когтя разодрали шею коня, фонтаном брызнула кровь – животное захрапело, взбрыкнуло задними ногами, и повалилось.

Оруз едва успел соскочить, прежде чем конь упал, молотя воздух копытами. Кошка на мгновение отступила, затем снова приблизилась и нанесла еще один скорый и сильный удар.

Оруз уже стоял, широко расставив ноги, готовый сражаться. Он слегка покачивался, чтобы иметь возможность быстро передвинуться в удачную для боя позицию.

Он был готов ко всему. По крайней мере, ко всему тому, что знал. Но кошка не собиралась сражаться с казаком честными казачьими способами. Не то, что она презирала казачьи приемы ведения боя, она просто их не знала.

Оруз готов был сражаться, готов был с храбростью отдать свою жизнь, но обязательно прихватив чужую. Жизнь своего врага – неважна была ли эта тварь перед ним обыкновенным зверем или демоном из преисподней. Глаза его пылали гневом и отвагой. Он слегка сутулился, вперившись взглядом в холодные круглые глаза свирепой кошки. Она елозила по земле хвостом, поигрывая мышцами и скребя когтями, которые проделывали в земле глубокие борозды.

Потом она прыгнула. Оруз уклонился и взмахнул мечом, чтобы распороть наглой кошке морду, но меч его не встретил никакого сопротивления. Кошка зарычала и отпрыгнула в сторону, упав на спину. Оруз вдруг почувствовал какое-то неудобство, посмотрел вниз и заглянул вниз своего живота. То, что он там увидел, ему не понравилось, точнее, ему не понравилось уже то, что он заглянул внутрь – не следует человеку видеть то, что находится у него в животе.

– Так умри же и ты! – в отчаянии заорал и бросился за кошкой, выставив перед собой меч, но через несколько шагов запутался в собственных кишках, некстати вылезших наружу, и упал лицом вниз.

Ноги его задергались, он пробормотал еще что-то и затих.

Гигантская кошка положила лапу ему на голову и одним движением сорвала скальп. Оруз снова дернулся – теперь в последний раз.

Все произошло так быстро, что другие казаки не успели прийти на помощь атаману. Они все еще с боевыми воплями скакали к месту битвы, когда все было кончено. Юлма отстал от остальных, заинтересовавшись золотым браслетом на одном из страшных трупов. Он опустил саблю, собираясь отрезать трупу руку и забрать украшение – все равно мертвецу оно ни к чему, но намерению не суждено было осуществиться.

Гигантская кошка бросилась прочь от плотной толпы казаков, обогнула их и направилась к воротам. Юлма услышал изменившиеся крики товарищей, и поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть несущегося на него зверя. Раздумывать было некогда. Учитывая, как ловко расправилась кошка с конем Оруза, лучше было биться пешим. Юлма соскочил с коня, хлопнул его по крупу, отсылая, и встал для битвы, как можно крепче перехватив саблю.

Кошка замедлила бег, и последние шаги подкрадывалась, прижавшись к земле, как самая обыкновенная кошка подкрадывается к птице.

Глядя в желтые глаза, Юлма вдруг понял, что не в силах пошевелиться. Словно жуткая магия сковала его по рукам и ногам, превратила мышцы в камень и стянула мозг железным обручем. Он не мог даже закричать. Хотя закричать ему очень хотелось. Перед ним был не иначе, как демон. Эта дьявольская кошка не могла быть просто зверем.

В глазах жуткого создания не было ярости, не было вообще никаких эмоций. И это было страшнее всего. Время словно растянулась. Мгновения стали длинными и томительными, как текущий мед.

Кошка шла на казака, не торопясь, словно не собиралась убивать его. У Юлмы даже мелькнула шальная мысль, что это и вправду так. Но всего лишь на мгновение, а потом Юлма понял, что к нему идет смерть. Если бы это было простое животное, то оно могло бы пройти мимо неподвижного казака, ибо не сочло бы его добычей: большие кошки реагируют только на движущуюся жертву. Но эта тварь являлась не только зверем.

Юлма очнулся, когда кошка была уже в трех шагах от него.

Он завопил и прыгнул на дьявольскую тварь так быстро, что кошка от неожиданности присела на задних лапах. Юлма перелетел через нее, извернулся и схватил за хвост.

В этот момент в городских воротах появился Конан. Большую часть регалий посла кошачьего города Конан успел потерять. На нем больше не было тигриной шапки с павлиньими перьями и красной накидки тоже. А тяжелое ожерелье он как раз снимал с себя, когда вбегал в ворота.

Схваченная за хвост кошка в первый миг дернулась с жутким воем вперед, и Юлма упал. Но хвост не отпустил. Кошка попыталась развернуться и достать казака передними лапами, но он оказался не менее проворным. Ужас придал ему почти нечеловеческую ловкость и силу.

И он был так занят, что не заметил, как вокруг него начали вставать мертвецы. С черными пятнами, с кожей, свисающей лохмотьями, со страшными глубокими ранами, в которых чернел отвратительный гной!

Зато остальные казаки пришли от увиденного в неописуемый ужас. Они ударились в панику, совершенно неподобающую сынам вольных степей, но ничего поделать с собой не могли. Живых они не боялись. Но мертвецов, особенно умерших от болезней, страшились не меньше, чем малые дети. Они почувствовали себя в ловушке, словно их заперли в склепе с гниющими трупами, которые вдруг ожили и собирались сожрать казаков живьем! И нужно было бежать. Прочь из города! В спасительную пустыню, маячившую барханами сквозь проем ворот.

И казаки понеслись, не разбирая дороги. Не обращая внимания на то, что сбивают с ног зазевавшиеся трупы, которые не успели убраться с пути. Но казакам уже было не до таких мелочей.

Конану пришлось проявить всю свою ловкость, чтобы не быть затоптанным копытами казачьих коней. Он отскочил в сторону и чуть не попал под удар кошачьей лапы. Острые когти пронеслись перед самым его лицом. А в следующий миг ему чуть не откусил нос что-то орущий Юлма. Этого казака Конан всегда недолюбливал, он явно метил в атаманы, но действовал все больше окольными путями, так как ему недоставало ни силы, ни храбрости. Догадаться, что орал Юлма, было несложно. По крайней мере, понять, чего он хочет. «Убей ее, я ее держу», – хрипел он.

Но эта свирепая огромная кошка боролась с казаками, защищая город, значит, Конану не следовало ее убивать. И он быстро принял решение, не успела еще танцующая смертельный танец пара казак-кошка завершить новый круг.

Одним движением Конан вытащил меч из ножен и снес вопящему казаку голову. Она все еще продолжала вопить, теперь уже беззвучно, летя в воздухе, а тело еще держалось за хвост, когда гигантская кошка стала разваливаться. Сначала отвалился хвост, и безголовое тело Юлмы повалилось под ноги Конана. Потом лапы кошки сделались мягкими, словно внутри исчезли кости, и она повалилась на брюхо.

Сзади раздался крик, как будто юный поросенок увидел нож для кастрации. Конан невольно обернулся и увидел Яреда, держащего голову Юлмы. Рот казака был открыт, глаза – тоже. Бледный толстяк сделался еще бледнее и орал теперь заместо казака, не в силах оторвать взгляд от мертвого взгляда Юлмы.

Но Конану не пришлось наблюдать эту картину слишком долго. Площадь огласил новый звук. Женский стон. И голос был удивительно знаковый. Лилува!

Она лежала в пыли и крови, обнаженная и плачущая. Вокруг нее были разбросаны детали кошачьих доспехов и черная шерсть. Она скребла по земле окровавленными пальцами, из которых вместо ногтей торчали огромные металлические когти.

Конан бросился к Лилуве и отбросил давящую ей на спину тяжелую кошачью кирасу. Лилува с благодарностью посмотрела вверх на киммерийца и устало, измученно улыбнулась.

Яред все еще продолжал орать, не в силах оторваться от созерцания отрубленной головы.

– Гор милосердный, заткни его! – взмолилась Лилува.

Конан наклонился, поднял с земли камень и швырнул его в Яреда. Камень возымел немедленное действие, но большее, чем рассчитывал киммериец. Яред не только заткнулся и успокоился, но и умер. У бледного толстяка было слабое сердце. Он упал замертво, и голова Юлмы снова пришла в движение, подкатившись к оставленному ею телу.

– Помоги мне подняться, – сказала Лилува. Конан наклонился к ней и заметил, что когти и пальцы красавицы существуют теперь независимо друг от друга. Он помог ей сесть, и сам опустился на корточки.

Со всех сторон раздавалось кошачье мяуканье и урчание. Все кошки города собрались на площади и приближались к защитнице. Когда первая из кошек принялась тереться головой о бедро Лилувы, она сказала:

– Уходи, мне нужно остаться одной с ними.

18

Три дня спустя следов битвы и нападения казаков не осталось. На площади снова расположились туареги со своими семьями, слугами и рабами. Они снова играли белыми камешками козьим пометом в облавные шашки на песке, рисуя клетки пальцами, и вели долгие нескончаемые беседы о пустыне, скоте, погоде, соседях, друзьях и врагах. Снова звучали песни под аккомпанемент барабанов, ладоней и однострунной скрипки эмзат. Снова тонкой струйкой взбивая пену, лился из чайников в кружки чай, и задумчивые мужчины смотрели в опаленное солнцем небо.

Несмотря на то, что план Конана удался лишь отчасти, и Лилуве все же пришлось сражаться хоть и не так много, как она боялась, она не лишила его своей милости. Три дня и ночи киммериец провел в праздных удовольствиях, наслаждаясь всеми утехами плоти, в таверне, где прежде провел несколько прекрасных часов с Лилувой, и где убил Джебора.

Окно уже починили – и в комнате царила прохлада и мягкий полусвет. Две прекрасные рабыни, присланные Лилувой, ублажали его: одна черная, как эбонит, тонкая и стройная, как кипарис, другая – белая как мрамор, но с алыми губами и черными, как вороново крыло и мягкими как шелк, волосами.

Лилува обманула Конана. Противоядие содержалось в маленьком пузырьке с зеленоватой жидкостью, который Конан выпил в самом конце пира, устроенного защитницей накануне битвы. Никакой второй части противоядия не было. Об этом Конану, смеясь, сказала маленькая служанка, которая принесла ему мясо и вино после битвы с казаками. Она смеялась так заразительно, что Конан тоже невольно улыбнулся, хоть и должен был почувствовать себя в дураках.

Утром третьего дня Конан услышал голос Лилувы, выглянул в окно и увидел внизу верблюда, полностью снаряженного в путь. На нем было высокое седло, попона из толстой шерсти, бурдюки и кожаные сумки. Упряжь была драгоценной, как и сам верблюд – белый, одногорбый, длинноногий.

Конан открыл дверь в коридор, и чуть не столкнулся с Лилувой. Она была великолепна в лиловой одежде с длинными широкими рукавами, и локонами, в которые было вплетено множество золотых нитей.

– Конан! Тебе пора! – сказала она.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – удивился Конан. Он, конечно, не собирался оставаться в Хаторе надолго, но ему было неприятно, что его выгоняют. Он любил уходить тогда, когда хотелось ему, а не кому-нибудь другому.

– Я знаю, Конан, что ты хотел бы остаться еще на несколько недель. Ты ведь все еще не полностью утолил жажду, но, прости, в Хаторе недостаточно места для нас двоих. Мне трудно жить, зная, что ты рядом. Достаточно того, что уже произошло. Этот город должен существовать словно во сне, но не в кошмарном сне. Люди хотят спокойствия, а от тебя исходит сила, тревожащая их. Оставь город. Ради меня, ради того, что между нами было. Ты ведь благородный человек, поступай же благородно, как велит т сердце!

Конан усмехнулся.

Он не считал себя особенно благородным. В Киммерии благородство было не в особенном почете. Важно было выжить любой ценой, и если ты жив, а твои враги – мертвы, то это и есть высшее проявление чести воина!

Но здесь, в Хаторе, ему действительно больше нечего было делать. Город начал давить на него. Слишком маленький город, слишком скучный, для варвара северных земель.

Он обернулся назад и посмотрел на двух красавиц-рабынь. Что же, три дня – не такой уж короткий срок, вряд ли у них остались в запасе какие-нибудь тайны любви.

– Я только возьму свой меч, – сказал Конан, взял его и спустился на улицу вслед за Лилувой.

Верблюд уже стоял на коленях в ожидании всадника. Как только Конан взобрался в седло, животное поднялось.

– Мы заплатили тебе. Думаю, ты будешь доволен, – сообщила Лилува. – И здесь достаточно воды, чтобы добраться до Птемона.

Конан смотрел на нее сверху. Она была очень хороша.

– Ты прекрасна, – искренне заметил он.

Она подняла голову, и киммериец смог полюбоваться не только на ее волосы, но и на полные прекрасные губы, которые слегка приоткрывались, демонстрируя редчайшее сокровище – жемчужные, идеальной формы зубы. Он с удовольствием втянул ее естественный аромат, проступавший сквозь густой заслон искусственных цветочных ароматов, и в нем взыграли прежние чувства, но сейчас они, пожалуй, были не совсем уместны.

– Прощай, – сказала Лилува.

Не отвечая, Конан послал верблюда вперед, и грациозное величественное животное, двигаясь, словно во сне и слегка улыбаясь, прошло сквозь ворота и направилось в сторону восхода.

Ник Харрис Конан и Красное братство(Конан — 115)

Красное братство

1

В небольшой, насквозь прокопченной таверне на окраине Шадизара случилась драка. Ремесленный люд, составлявший основной костяк завсегдатаев заведения, разделился на две группы и тузил друг друга почем зря.

— Что они не поделили? — спросил проснувшийся от криков гном Хепат сидевшего рядом воина могучего сложения.

Богатырь безразлично пожал широченными плечами и твердой рукой налил из огромного, как хорошо откормленный гусь, кувшина. Единым духом осушив кружку, с удовольствием крякнув и закусив копченой свининой, он буркнул:

— Спорят о том, чего не знают…

— Это о чем же? — гном окончательно проснулся, хлебнул вина, потряс всклокоченной бородой, в которой уже пробивалась седина, и вопросительно посмотрел на друга.

Но, поскольку тот промолчал, Хепат продолжал, все больше оживляясь:

— Вчера они спорили о болотных жителях… Кто-то видел на болотах некое существо… Другие считали, что это был старый, сумасшедший дровосек, уже больше года скитающийся с топором по лесам и болотам…

Узрев на темном, покрытом шрамами лице друга абсолютное безразличие к предметам спора дерущихся, гном потянул его за рукав:

— Скажи, Конан, ты слышал, о чем они спорили сегодня?

— О драконах, — нехотя ответил воин и досадливо потер гладко выбритый подбородок.

Дерущиеся большей частью уже лежали без движения, но некоторые, особо настырные, продолжали месить друг друга окровавленными кулаками.

— Одни считают, — усмехнувшись, продолжал Конан, — что факел дракона поддерживается только волшебством, другие кричат, что разлагающаяся в желудке пища выделяет горючий газ…

— А как же он загорается? — заинтересовавшись, живо спросил Хепат.

— Дракон клацает зубами от злости и высекает искры! Возможно, так оно и есть… — Конан отправил в рот хороший кусок мяса и запил изрядной порцией вина.

Крики дерущихся, наконец, стихли. Слышалась только сдавленная ругань и хрипы пытающихся подняться спорщиков. Меж темных дубовых столов вновь засновали помощники хозяина, разнося гостям вино и закуску. Конан поднял руку и указал на кувшин. К нему тотчас бросился шустрый паренек с быстрыми черными глазами. Ловко перепрыгивая через лежащих драчунов, он подбежал к столу, за которым горой возвышался киммериец. Почтительно склонившись, пряча усмешку, искоса глянул на лежащую на столе бороду Хепата.

— Прикажите еще вина, господин?

— И вина, и закуски! — сердито крикнул гном, заметив искорки смеха в глазах слуги.

Конан кивнул, и паренек умчался, на сей раз лавируя между поднявшимися, но все еще нетвердо стоящими на ногах спорщиками.

Среди обычной суеты никто не обратил внимания на вошедшего в таверну человека в простой, но дорогой одежде. Только острый глаз хозяина — толстого Асланкариба — мигом выхватил из пестрой толпы вновь прибывшего. Богато одетые клиенты не сулили ничего хорошего. Заплывшие глазки хитрого торговца тревожно заметались.

Конан, каким-то образом ощутив беспокойство хозяина, мигом установил его причину. Богатый посетитель. Пришел явно не трапезничать Скорее всего, кого-то ищет.

Догадки киммерийца подтвердились через секунду, когда незнакомец, отыскав взглядом гигантскую фигуру воина, слегка кивнул и стал поспешно пробираться к его столу. Присев, он некоторое время молча разглядывал Конана и его низкорослого спутника. Те, в свою очередь, также не спешили начинать беседу. Конан, вопросительно подняв бровь, спокойно смотрел на присевшего без приглашения человека, а Хепат сверлил его угрюмым взглядом.

— Я с трудом нашел тебя, Конан из Киммерии, — медленно проговорил незнакомец с сильным южным акцентом.

— Я не прятался, — усмехнулся Конан.

— Меня зовут Аль-Джезред, — продолжал южанин, — я придворный маг… — он на секунду замялся, — имя моей госпожи я не могу назвать, но скажу, что могуществом она затмит любого повелителя западной страны!

Конан с безразличным видом молча слушал. Хепат же нетерпеливо ерзал на скамье — у него на языке крутилось слишком много вопросов.

— Госпожа поручила мне найти в Заморе Конана-Киммерийца и нанять его за любые деньги.

Южанин выжидающе замолчал, как бы разрешая задавать вопросы.

— Нанять для какой работы? — спросил Конан.

Пока просто нанять… — Аль-Джезред пошевелил пальцами, как бы затрудняясь подобрать нужные слова, — о том, что необходимо сделать, госпожа расскажет сама, при встрече.

— Я так не работаю, — Конан налил вина, не предлагая гостю.

В глазах южанина мелькнули веселые огоньки. Он оценил независимость воина.

— Кроме того, — продолжал киммериец, осушив кружку, — размер платы зависит от того, чем мне придется заниматься.

Черные глаза южанина теперь уже откровенно заискрились смехом. Его худое, породистое лицо, украшенное длинным, с горбинкой носом. лучилось морщинками, хотя на вид ему было не более сорока лет.

— Назови любую сумму, Конан, и я увеличу ее вдвое! — Аль-Джезред поднял руку и, когда к нему подбежал слуга, заказал кувшин самого лучшего вина. Он понял, что разговор не будет коротким.

— Когда платят большие деньги — много требуют, — спокойно сказал Конан и взглянул на Хепата.

Гном понял, что ему разрешено, наконец, принять участие в переговорах.

— Мы не можем отправляться на край света не зная, что нам предстоит! — выпалил он, подозрительно глянув на гостя.

— Мы? — преувеличенно удивился Аль-Джезред, — я имею указание нанять только Конана-Киммерийца!

— Это мой друг и оруженосец, — сказал Конан, — придется нанять и его. Но сумму, которую он назовет, вдвое можно не увеличивать.

Южанин пожал плечами.

— Значит, договорились? Называйте свою цену.

— Не так быстро, — усмехнулся Конан — кое-что нужно все же уточнить…

— Спрашивайте, — бросил Аль-Джезред, — я расскажу все, что не запрещено.

— Где живет твоя госпожа? И кто она? Королева?

— Она живет на острове. Далеко на юге. Мы называем его Островом Пауков. Да, она королева этой островной страны.

— А далеко от берега остров? А то меня на море укачивает! — зачастил Хепат, опасаясь, что Конан задаст новый вопрос, и он, Хепат, последний из племени Вармина, не успеет принять деятельное участие в переговорах.

— Остров не слишком далеко, — серьезно ответил южанин и взглянул на Конана, ожидая более обстоятельных вопросов.

— Островное государство? Значит, соседи вашу королеву не беспокоят?

Это вопрос, — Аль-Джезред тщательно подбирал слова, — ответ на который может раскрыть то, о чем я обязан молчать…

— Значит, соседи… — сделал вывод Конан, очевидно, ей нужна хорошая охрана… или же она собирается воевать…

Придворный маг молчал. Только пристально смотрел на собеседника.

— Другой вопрос, — невозмутимо продолжал Конан, — почему она выбрала меня? Откуда она вообще меня знает?

— Кто же на островах, не знает капитана Амру?! — воскликнул Аль-Джезред.

Но, увидев, что сидящие за соседними столиками посетители с любопытством обернулись, он понизил голос и продолжал почти шепотом:

— Установить подлинное имя Амры для меня не составило труда…

— Понятно, — кивнул Конан.

— А как по-настоящему, на картах называется остров? — встрял Хепат.

— Его название и точное географическое положение мне также велено держать в секрете…

— Как долго туда добираться?

— На моих лошадях, — маг чуть заметно усмехнулся, — мы доедем за пять дней. На ваших — пришлось бы ехать не меньше года.

— Ну, точно на краю земли! — Хепат стукнул кулаком по лежащей на столе бороде.

— Интересные у тебя лошади, — пробурчал Конан, подливая вина, — вряд ли они похожи на наших…

— Скоро сами увидите, — сказал маг.

— На какой срок твоя госпожа собирается нас нанять? — спросил Хепат.

— Нанять она собирается Конана, — уточнил южанин, — а ты, уважаемый гном, как я понял просто небольшой довесок… Что касается сроков — то их нет. Будет разовое задание. Как только вы его выполните — мои животные отвезут вас обратно.

— Ну что ж, все ясно… — Конан нахмурился: его не покидало ощущение надвигающейся беды. Он немного помолчал и добавил:

Вот моя цена…

2

Животные придворного мага Аль-Джезреда оказались кошмарными тварями, напоминающими огромных пауков с крыльями. Они копошились в темноте, издавая отвратительное похрюкивание. Пещера, где южанин предусмотрительно спрятал «лошадей», находилась в нескольких часах пути от города.

Вручив коней и верблюда Хепата погонщику, который, не мешкая, отправился в обратный путь, Конан вслед за Аль-Джезредом вошел в темную пещеру. Гном остался снаружи под благовидным предлогом разведения костра и распаковывания седельных сумок. Нельзя сказать, что его пугали звуки, доносящиеся из «стойла». Просто он не горел желанием познакомиться со странными скакунами южанина, хотя понимал: рано или поздно придется взгромоздиться им на спину.

В пещере, пока глаза привыкали к темноте, Конан слышал уханье, хрюканье и поскрипывание, издаваемое «лошадьми». Маг где-то рядом бормотал ласковые слова и, вероятно, почесывал животных за ушами, если, конечно, у них были уши. Постепенно Конан стал различать копошащиеся силуэты крылатых пауков. Пучки глаз поблескивали не то злобно, не то испуганно. Длинные суставчатые ноги нетерпеливо сучили, задевая друг о друга и производя крайне неприятные звуки.

— Вот и наши лошадки, — ласково сказал из темноты Аль-Джезред, — смотри не напугай их, Конан. Медленно подойди и почеши голову. Вот тут.

С трудом Конан различил, где именно чешет маг. Выходило, что где-то на самой макушке, у основания маленьких рожек. Вздохнув, киммериец осторожно приблизился к тварям. Не такие уж страшные, скорее даже забавные, с испуганным взглядом… По размерам меньше коня, больше осла. Очень много ног… или лап. На спине крылья, как у нетопыря или дракона. Словом пауки с крыльями.

Конан потрогал рожки. Они оказались мягкими и бархатистыми. Почесал. И, к своему удивлению, услышал тихое, ласковое мурлыканье.

— Пусть и гном познакомится со своим «конем», — озабоченно сказал маг, — иначе он может испугаться незнакомого седока… Нужно звать…

— Я уже давно здесь, — раздался голос, словно бы из-под камня, — и Хепат медленно приблизился.

— Я и забыл, как гномы умеют прятаться, — рассмеялся южанин, — почеши ему рожки… Вот так… Слышишь — он доволен? Мурлычет, как ваши кошки… За эти рожки будете держаться в полете… Поедем, а затем полетим, ночью… Они не любят дневного света…

До темноты успели как следует закусить и даже подремать. Засыпая, Конан чувствовал пристальный взгляд мага. Интересно, сколько он успел узнать… И кстати, чем они питаются, эти «кони»?..

Ночь выдалась темной и мрачной. Тяжелые тучи закрыли луну, звезды едва мерцали за дымной пеленой быстро несущихся рваных облаков.

Кое-как уселись на пауков. Хепат ворчал и недовольно хмыкал. Конан молча взялся за бархатные рожки, примостился поудобнее.

— Они побегут или полетят? — он почесал основания рожек и, как голос старого друга, с удовольствием услышал нежное мурлыканье.

— Вначале побегут, — откликнулся маг, — вам нужно привыкнуть… иначе, чего доброго свалитесь, — и он добродушно рассмеялся.

— Не на таких ездили! — задиристо воскликнул Хепат и тут же стыдливо умолк. Кому он, последний из племени… морочит голову? Этот придворный маг видит его насквозь! Видит, как он боится, трясется, как спирает у него дыхание при одной мысли о том, что нужно будет лететь на этих мерзких пауках… Хотя, надо сказать, они оказались довольно милыми животными… Мурлычут… А то, что иногда похрюкивают — так это от страха перед незнакомыми наездниками…

Успокоившись, Хепат крепче ухватился за рожки. И тут его стало немного покачивать, потом трясти — пауки побежали. В темноте невозможно было разобрать, какова скорость их бега. Ветер бил в лицо, пытался сорвать одежду. Пришлось втянуть голову в плечи и закрыть глаза. Отпускать мягкие рожки, чтобы плотнее запахнуться, почему-то не хотелось.

Из-за туч показалась луна, и Хепат обалдел: Пятна лунного света на земле сливались в одну Размытую дорожку — пауки бежали с немыслимой для живого существа скоростью! Нет, глаза лучше закрыть!..

Внезапно тряска прекратилась, а за спиной послышался свист крыльев. Гном помотал головой — они уже летят! Ветер так и норовил сбросить Хепата наземь. Свист чудовищных крыльев разрывал уши. Вот если не сидеть на пауке а прилечь, вытянуться, крепче ухватясь за рожки…

Так они летели сквозь ночь, а впереди и чуть слева медленно разгоралась заря, словно предвещая беду ярким, кровавым цветом…

На пятую ночь пауки приземлились перед главными воротами огромного, хорошо освещенного замка. Конан напоследок ласково почесал рожки «скакуна» и помог слезть Хепату, который удивленно покачивал бородой, мысленно измеряя высоту крепостных стен.

— Это замок нашей королевы, — пояснил Аль-Джезред, как будто они могли ошибиться и прилететь в другое место.

— Это я уже понял, — проворчал Конан. Пауки с удивительным проворством убежали в темноту. Железная решетка на воротах с грохотом поднялась, приглашая пройти под огромными ржавыми зубьями.

— Следуйте за мной, — коротко сказал маг и широким шагом направился к барбакану.

Замшелые стены замка поражали высотой и мощью. Вершины угловых башен терялись в темноте, несмотря на то, что повсюду горели огромные, смоляные факелы. За стеной громоздились обычные замковые постройки, а посреди, подобно громадному скалистому плато, возвышалась цитадель.

Прошли по плохо освещенному дворику, несколько раз ныряли в длинные низкие строения, пока Конан с Хепатом вконец не запутались. Очевидно, это и являлось целью столь длинного перехода. Наконец, совсем уж в темноте, протиснулись в какую-то щель и очутились в святая святых королевы Острова Пауков — внутри цитадели.

— Королева примет вас утром, а пока можете отдохнуть в отведенных покоях, — скороговоркой произнес Аль-Джезред и, поручив Конана и Хепата заботам угрюмого слуги, торопливо скрылся в узком боковом проходе.

Слуга, после длительных переходов по коридорам и лестницам, привел друзей в маленькую темную коморку, где с трудом помещались две узких лежанки.

— Не слишком ласково встречает гостей королева этого острова, — пробурчал Конан, укладываясь, — посмотрим, что будет завтра…

Наутро, вместо хмурого слуги, в каморку впорхнули две молодые рабыни и помогли друзьям одеться. Конан одобрительно потрепал девушку по щеке, а Хепат шлепнул «свою» пониже спины.

В хорошем настроении друзья прошествовали в зал приема. На золотом, украшенном драгоценными камнями троне сидела королева — маленькая сморщенная и, по-виду, злобная старуха. Рядом, в свободной позе, небрежно опершись о трон, стоял придворный маг Аль-Джезред.

Хепат, почему-то считавший, что королева обязательно должна быть молодой красавицей, приуныл и втянул голову в плечи. Конан спокойно и с достоинством поклонился. Спохватившись гном также отвесил низкий поклон.

Старуха впилась в Конана горящими глазами.

— Ты именно такой, каким мне тебя описывали! Огромный воин-варвар, красавец и герой! Я разрешаю подойти и поцеловать мне руку.

Конан, сохраняя на лице спокойное, невозмутимое и, насколько возможно, учтивое выражение, широким шагом подошел к старухе, опустился на одно колено и прикоснулся губами к сухой, морщинистой руке.

Королева и маг внимательно наблюдали за реакцией киммерийца. Конан надеялся, что сумел поглубже запрятать истинные чувства, оставив на лице только невозмутимую учтивость.

В этот момент Хепат издал хриплое карканье. Конан мгновенно обернулся, положив руку на рукоять меча. Через весь тронный зал медленно ползла огромная змея. Ее отливающее металлом тело, толщиной с хороший бочонок, отвратительно пульсировало. Массивная плоская голова раскачивалась в такт движению. Немигающие черные глаза, величиной с плошки, нестерпимо блестели. Хвост гадины все еще скрывался в круглом отверстии, находящемся в дальнем углу зала, а непрестанно высовывающийся раздвоенный язык уже почти касался ног Конана.

Киммериец сдержал инстинктивный порыв выхватить меч — краем глаза он заметил: за его действиями внимательно наблюдают королева и маг. Что это? Проверка? В тронном зале не могут водиться дикие змеи, следовательно, эта тварь — ручная, скорее всего, любимица безобразной старухи-королевы. Вспомнились крылатые пауки. Возможно, на острове иные домашние животные, нежели в остальном мире.

— Вы рискуете жизнью своей любимицы, ваше величество, — спокойно сказал Конан, — я мог испугаться и отрубить ей голову.

— Но ты не испугался… — королева, казалось, была несколько разочарована, — это Глайя, она живет в замке со дня его основания… Приходится ее сытно кормить, иначе…

Конан кивнул. Хепат, подойдя к другу, внимательно наблюдал, как огромная тварь медленно свивает кольца вокруг трона. Аль-Джезред демонстративно погладил рептилию по плоской голове. Длинный раздвоенный язык толщиной в руку несколько раз обвил его пальцы.

— Ты должен помочь мне, Конан, — старуха приступила, наконец, к делу, — мой маг сказал, какую цену ты запросил. Я согласна, как он и говорил, увеличить ее вдвое. А вот жалование твоему оруженосцу…

Хепат воинственно выпятил бороду и набрал в грудь воздуху. Королева скривилась, будто глотнула прокисшего вина.

— Ладно, пусть все будет так, как вам пообещал Аль-Джезред.

Гном шумно выдохнул, так ничего и не сказав. Конан внимательно посмотрел на старуху. А ведь ее нос и подбородок мечтают встретиться, подумал он, седые космы — как их не расчесывай — выглядят не лучше пакли. А сморщенное тело похоже на иссохшую плоть мумии.

Мысленно отомстив, таким образом, королеве за не слишком ласковый прием, вслух он сказал:

— Мы готовы выслушать задание.

— Хорошо, — прошамкала старуха, пожевав губами, — слушайте…

3

— Не по нутру мне это поручение, — ворчал Хепат, усаживаясь на паука.

— Мне тоже, — Конан почесал своему «коню» рожки и с удовольствием услышал мягкое мурлыканье, — вначале разберемся, что к чему… Прикинемся наемниками, как и советовала королева, а уж там посмотрим…

На сей раз в роли гида и погонщика животных выступал один из помощников Аль-Джезреда — молчаливый юноша с раскосыми глазами. В его присутствии приходилось соблюдать осторожность, так как он, конечно же, получил задание слушать и запоминать…

После приема в тронном зале друзей сытно накормили и отвели отдыхать в уже знакомую каморку.

Вечером пришел Аль-Джезред, еще раз повторил детали разработанного королевой плана, напомнил о щедром вознаграждении и представил погонщика пауков — своего ученика и помощника по имени Азинф.

С наступлением ночи Конана и Хепата провели извилистыми, тайными путями из цитадели в небольшой внутренний дворик.

Отсюда они должны были вылететь на другой конец острова, где высадилась с армией наемников Звездная Ведьма, мечтающая заполучить трон и богатства старой королевы.

— Что же это за Звездная Ведьма такая? — бормотал гном, удобнее усаживаясь на спине паука.

Конан промолчал, а погонщик неожиданно сказал:

— По слухам, она прекрасна, как юная пери! Вам будет нелегко ее убить…

— Но вначале, как приказала королева, нам нужно войти к ней в доверие и возглавить армию, — Конан усмехнулся, — не так-то просто это сделать: у нее, конечно же, есть свои генералы…

— Тебя, Конан, она обязательно поставит во главе армии… — погонщик загадочно улыбнулся.

Пауки нетерпеливо топтались, мечтая поскорее выбраться из небольшого мощеного дворика на простор. Наконец, пробежав под ржавой решеткой, они взмыли к звездам.

Очередной ночной полет, как и раньше, сопровождался свистом крыльев, ветром, бьющим в лицо, и ощущением невероятной свободы. Хепат распевал любимую песню гномов царства Вармина.

Конан, запрокинув голову, смотрел на звезды — призывно подмигивающие, пробуждающие непонятную, почти детскую тоску не то по дому, не то по недостижимому блистающему царству богов.

Но остров был невелик, и пауки скоро опустились, перешли на бег, а затем и вовсе остановились. Конан почему-то был уверен, что они, так же, как и он, недовольны коротким полетом… Не дали развернуться бедным животным! Не позволили в полной мере насладиться свободой…

Погонщик увел «скакунов» в ближайшую пещеру, а Конан с Хепатом прилегли под деревом, решив дождаться рассвета.

Утром, взвалив на плечи котомки, друзья двинулись в направлении лагеря захватчиков.

— Странно… — заметил гном, — почему он, этот хитрый Азинф, уверен, что она тебя обязательно сделает генералом?

Конан, нахмурившись, предположил:

— Возможно, мы с ней встречались раньше…

— Может, это рыжая разбойница, о которой ты рассказывал? Как ее?.. Рыжий Ястреб?

Конан долго молчал. Недовольно косился на семенящего рядом Хепата, не к месту вспомнившего старую историю. Гном, чувствуя нетерпение друга, почти бежал, часто спотыкался о норки сурков, несколько раз падал и был у самой земли подхвачен мощной рукой киммерийца.

— Не подходит рыжей прозвище Звездная Ведьма… — сказал он скорее себе, чем Хепату, — это, возможно, подошло бы… Н-да… Ну, посмотрим…

Остров густо порос лесом, и тропинка, на которую утром вступили друзья, весело петляла среди деревьев. Косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь кроны, разбудили дриад, тени которых то и дело мелькали в густой листве.

Иногда казалось, что впереди, на тропе, в ожидании трепещет стройное, обнаженное тело молодой лесной нимфы, но всякий раз это оказывалось обманом. А может, дриада успевала превратиться в небольшое дерево или изящную, гибкую лиану?

Вскоре вышли к небольшой речке, на излучине которой расположилась лагерем армия наемников.

— Тут должны быть часовые… — Конан оглядел ближайшие кусты, — нас задержат и проводят к этой самой… Звездной…

По веткам скакали белки, пели птицы, радуясь новому дню, где-то вдали слышался звериный рык. Часовых не было.

— Они еще не проснулись, — захихикал гном.

Свистнула стрела и вонзилась в землю у его ног.

— Стой спокойно, — Конан поднял руку в знак того, что пришел с миром.

Через несколько мгновений друзья были окружены десятком вооруженных людей. Украшенные шрамами гладко выбритые лица наемников, зверские бородатые физиономии лесовиков, хмурые чернокожие лица с вывернутыми губами и разрисованными щеками, копья, луки, мечи, топоры… Армия Ведьмы состояла из разного сброда.

— Кто такие и куда идете? — спросил грубый голос.

— Наемники с Севера, — спокойно ответил Конан, ища глазами задавшего вопрос, — слышали, что готовится славный поход, хорошая пожива…

— А этот, — огромный чернокожий воин ткнул копьем в сторону Хепата, — тоже наемник? Часто ли его нанимают? И для чего?!

Несколько грубоватых смешков взбесили гнома.

— А ты, большая обезьяна, помолчи! — выкрикнул он и двумя руками оттопырил нижнюю губу так, что она почти коснулась груди.

На минуту воцарилась удивленная тишина, затем негр заревел рассерженным быком и бросил копье, целясь дерзкому гному в грудь.

Свистнул меч Конана, и копье упало к ногам Хепата в виде двух половинок. Солдаты вмиг образовали круг, в центре которого оказались, бешено вращающий глазами негр, Хепат и Конан.

Негр потряс рукой с растопыренными пальцами, и кто-то из товарищей бросил ему меч. Чернокожий воин радостно завыл и кинулся на Конана. Но через мгновение растерянно смотрел на обломок меча в руке. Опять повернулся к товарищам, и на сей раз ему бросили топор. Тяжеленный кусок железа на дубовой, окованной медью рукоятке.

Ощущая приятную, надежную тяжесть грозного оружия, негр рассмеялся. С рычанием размахнулся и… разочарованно опустил руки. Тяжесть вдруг исчезла. Топор валялся у его ног а в кисти остался жалкий обрубок рукоятки.

— Такой быстроты я еще не видел! — воскликнул один из наемников, по виду главный на этом посту, — Вложи в ножны меч, герой, ты нам переломаешь все оружие! И добро пожаловать в нашу армию!

Под одобрительное ворчание солдат Конан спрятал меч, а Хепат незаметно сунул в ножны фамильный кинжал.

Обстановка разрядилась. Послышался смех, шутки. Негр качал головой и массировал кисть. Один из наемников удрученно держал в руках обломки меча.,

— Перекалили, — бормотал он, — неумелые горе-кузнецы! Хорошо, что я не успел пойти в бой с этим мечом…

* * *

Цветной шатер Звездной Ведьмы возвышался среди походных палаток наемников, как гора среди холмов. После короткого доклада Конана провели внутрь.

В окружении сурового вида генералов стояла стройная красавица с небрежно разбросанными по плечам иссиня-черными волосами и блестящими, смеющимися глазами.

— Кром! — вскричал Конан. — Я так и думал, что это окажешься ты!

Генералы удивленно переглянулись. Этот бродяга близко знаком с госпожой?!

Ведьма сделала шаг и внезапно очутилась рядом. Погладила гладко выбритые щеки Конана, Попыталась разгладить морщины на лбу…

— Ты ведь не забыл свою Итилию, правда? — в черных глазах женщины запрыгали знакомые до боли чертики.

— Подожди, во имя всех богов! Меня ведь наняли убить тебя!..

— Я знаю, — промурлыкала женщина, — знаю… У меня хорошие осведомители.

Затем, слегка отстранившись, внимательно посмотрела на смущенного богатыря.

— Так ты намерен выполнить эту работу, и тебя можно перекупить?

— Теперь я в любом случае на твоей стороне… Но если перекупишь — это будет еще лучше, — Конан усмехнулся, — и скажи — зачем тебе понадобился этот остров?

Дело не в острове, Конан. Я узнала, что этот замок, где сидит старая карга, раньше принадлежал моему отцу. Да, — продолжала Итилия грустно, — я происхожу из весьма знатного рода. Карга хитростью завладела замком, а его прежних хозяев и их детей продала в рабство…

Лицо Конана потемнело.

— Клянусь, она заплатит за это! Я помогу тебе захватить цитадель.

Твоя помощь понадобится позже. Захватить замок не составит труда — ворота нам откроют: у меня повсюду друзья…

Итилия замолчала, и Конан понял, что она не хочет говорить лишнего в присутствии своих генералов.

— В темных лабиринтах замка есть секреты, которые мы должны разгадать…

— Понятно… — кивнул Конан; — дойдет до дела — разгадаем. А пока не хочешь ли увидеть старого друга? Эй, позовите сюда Хепата!

4

— Пока все идет по плану королевы — я вошел к тебе в доверие и возглавил армию, — расхохотался Конан после того, как Итилия представила его обескураженным генералам как нового командующего. Умудренные годами и сединами генералы удалились переваривать странное назначение гиганта-варвара на столь ответственный пост, а Конан, Итилия и Хепат сели, наконец, за стол.

— Не смейся. Старая карга очень хитра. Она знала, что мы знакомы, она точно рассчитала, что я назначу тебя командующим… И, конечно, она поняла, что ты перейдешь на мою сторону… Тут какая-то хитрость, Конан…

— А может, она рассчитывала на его жадность? — прошамкал Хепат с набитым ртом. — Хоть и знакомы, но тут такие деньги!..

— И, думаешь, она не допускала мысли, что я могу перекупить героя? — улыбнулась Итилия. — Ей ведь известно о моем богатстве! Нет, нет… она все рассчитала заранее!..

— Не приписываешь ли ты старой королеве слишком много ума? Может, она просто хваталась за соломинку? Думая, что огромные деньги все-таки сделают свое дело?..

— Не называй ее королевой! — вскричала Итилия. —Она — узурпатор! Она просто хитрая карга! Я мечтаю, чтобы она живой попала мне в руки!..

— Значит, настоящая королева — ты? — Хепат с почтением уставился на женщину. — Имена такой и должна быть королева! А то я смотрю…

— Да, я королева по рождению… Если, конечно, нет в живых никого из моих братьев… Нас было семеро. Шесть братьев и я…

— Если короле… гм, старая карга так хитра — в чем же ее расчет? — вернулся к теме Конан.

— Не знаю… Даже не могу предположить… — Итилия досадливо поджала губки.

Затем показала на клевавшего носом, изрядно захмелевшего Хепата:

— Я приказала разбить ему палатку невдалеке от моей… нашей… Отнеси его и возвращайся ко мне!

— Слушаюсь, моя королева! — гаркнул Конан и, взвалив на плечо гнома, преувеличенно твердым шагом вышел из шатра.

— Конан, — забормотал вдруг Хепат, — Конан, знаешь, когда проживешь достаточно долго… мир наполняется призраками!.. Они повсюду! Они — в нас, Конан… Прежде всего в нас!.. Почему, почему мне все время вспоминается мой позор? Почему не всплывают моменты триумфа? Ведь были и такие минуты! Были! Нет… Призраки… Призраки, Конан, это не полупрозрачные фигуры, плывущие в ночи!.. Нет… Это наша память!..

Конан опустил Хепата на траву, не донеся до палатки. Слова гнома потрясли его. Он слишком много выпил? Или вино помогло ему что-то понять?..

— Призраки, Конан, — это наша память!.. — продолжал в забытьи Хепат, — наша больная память!.. Наша душа, бедная, измученная душа! Призраки вокруг! Оглянись! Разве, глянув на пригорок, ты не вспоминаешь тех, кого убил на таком же пригорке?! Разве их души не тревожат тебя, Конан? А призраки моих братьев?.. Они — со мной… Постоянно со мной… Как и тех — волосатых, длинноруких обезьян… Скольких я убил? Зачем? Почему живые существа убивают друг друга?! Разве мало им места на земле?! Ответь, Конан, ответь!!

Конан смущенно пробормотал:

— Я не знаю… Так повелось… Так было всегда…

— Убить!.. Это проще всего! Самое простое для того, чтобы завладеть чужим богатством, замком, имуществом… Убить — и забрать! Гораздо проще, чем построить, найти, вырастить…

Киммериец молча внимал горячечному бреду пьяного гнома. Бреду?.. Он задает вопросы, на которые никто никогда не сумеет ответить… Даже через много тысяч лет…

— Все существа — люди, гномы, волки, шакалы, олени… — все сбиваются в стаи! — шептал Хепат, — почему? В стае проще выжить… Но в этой же стае есть такие твари, что начинаешь мечтать об одинокой жизни!.. Один… В лесу… В пещерах… Один — без стаи! Но так не бывает… Все выжили только потому, что сбились в стаю… Но призраки… не дают им… спокойно жить…

Хепат открыл глаза — блестящие и затуманенные. Схватил Конана за руку, сжал…

— Скажи, Конан, тебя не преследует память, призраки?

— Спи… Я отнесу тебя… — Конан поднял вновь заснувшего Хепата и, стараясь не слишком его трясти, бережно понес в палатку.

* * *

Аль-Джезред проснулся в плохом настроении! и с головной болью. Всю ночь, в мучительном полусне, он пытался разгадать замысел своей госпожи. Зачем хитрая старуха велела найти этого варвара? Ясно, что он перейдет на сторону Ведьмы… Для чего это ей — королеве?! Этот киммериец — отличный воин. Зачем же усиливать соперницу?! Надеется, что они, обладая каждый независимым характером, поссорятся? Слабая надежда… Попытается как-то повлиять на Конана когда он встанет во главе армии? Но как?

И тут придворного мага бросило в жар. Ведь она — хитрая и наивная старуха, свято верящая! в колдовство, может дать такое задание ему — великому магу Аль-Джезреду! А стоило кому-то из слуг не выполнить задание!.. Эта ее отвратительная змея вечно голодна! Из-за ползучей гадины, он стал ненавидеть прекрасное имя — Глайя. Когда-то у него была рабыня с таким именем… Нежная и чувствительная! Теперь же память показывает не соблазнительные изгибы тела девушки, а мерзкие кольца гигантской змеи!..

Наивная вера старухи в магию позволила легко заморочить ей голову двумя-тремя обычными фокусами… Стать придворным магом! Но настоящая магия!.. Аль-Джезред поежился. Настоящая, она, конечно, существует… Где-то… Все придворные колдуны, которых он знал — были чистейшей воды шарлатанами! Как и его отец, и отец его отца… Они были просто фокусниками… И вот теперь старуха может потребовать воздействовать магией на этого гиганта-варвара!

Аль-Джезред сжал сухие ладони, чувствуя между пальцев холод. Мысли понеслись вскачь. Придворный маг вскочил и в волнении забегал по комнате. Заключить тайный мир с Конаном и Ведьмой? Отдать им замок, сохранив за собой высокий пост придворного мага? Да, но… там… в подвалах… в бесконечных лабиринтах замка… Он иногда по ночам слышит…

И все же — если старуха даст задание — придется рискнуть… Придется тайно лететь к Конану.

Приняв решение, Аль-Джезред почувствовал себя лучше. Вздохнув, он трижды хлопнул в ладоши, и в комнату вбежали молодые рабыни в легких прозрачных одеждах. Весело щебеча и стараясь чаще прикасаться к своему господину легкими, воздушными ручками, девушки, выполняя обычный утренний ритуал, облачили его в пышные одежды придворного мага.

Старуха величественно восседала на троне, вокруг которого как всегда обвилась змея. И казалось, что королева сидит не на золотом высоком кресле, а произрастает, подобно мерзкой орхидее, прямо из средины пульсирующих колец гадины. Аль-Джезред очень надеялся, что его истинные чувства надежно скрыты под маской учтивости. Как всегда, он мелкими, подобострастными шажками приблизился к трону и, сделав изрядное усилие, погладил змею по плоской голове. Гадина высунула холодный, раздвоенный язык. Все как обычно, за исключением одного — в зале был кто-то еще.

Аль-Джезред чувствовал присутствие еще одного человека. Может, все же у него есть определенные задатки мага?

Огромный, гулкий, пустой, за исключением трона, зал подавлял. Так и было задумано когда-то старухой. Захватив замок, она приказала перенести трон в это помещение… Он, Аль-Джезред, в те времена был юношей, а она уже тогда старухой! Она всегда была старухой! Невозможно представить молодой эту хитрую бестию!

Ощущение присутствия кого-то невидимого усилилось. Сильная, могучая личность! Человек — человек ли? — умеющий становиться невидимым. Возможно, настоящий маг, вызванный откуда-то старухой… Или — демон? Или… или — оттуда? Из подвалов? Нет, нет… Там другое…

Аль-Джезред отвесил самый изысканный поклон, на который оказался способен в такой ситуации.

— Ваше величество, почему вы прячете Его от меня?

Старуха удовлетворенно кивнула и щелкнула пальцами, как заправский фокусник. И тот, что стоял рядом с троном — проявился… Внушительная фигура в простой одежде и с грубым лицом. По, приглядевшись, Аль-Джезред заметил на голове незнакомца небольшие рожки.

По залу прошелестел сквозняк. Спине стало холодно. Значит, демон? А, собственно, какие они? Несмотря на все рассказы королеве о демонах — он их ни разу не видел. Порой даже сомневался в существовании этой расы нелюдей. И вот…

Придворный маг и странный пришелец молча, в упор смотрели друг на друга.

«А смог бы я приделать себе рожки? — вдруг подумал Аль-Джезред. — Конечно, смог бы!.. Так может, он тоже фокусник, этот демон? Не похоже, не похоже…»

— Это мой придворный маг, Аль-Джезред, — говорила между тем старуха, указывая на него костлявым согнутым пальцем. Демон кивнул, спутанные черные волосы на голове качнулись, и стали лучше видны рожки.

Меньше коровьих, но более толстые… Маг также склонил голову в знак приветствия.

— Я рад встретить в этом древнем замке собрата по профессии, — церемонно проговорил он, ощущая всю фальшь пышных слов.

Лицо рогатого оставалось неподвижным и бесстрастным. Лишь глаза горели странным огнем.

В темноте, вероятно, они светятся… горят… Как у волка. Так демон это или нет? Аль-Джезред Старался мыслить четко и спокойно. Рога… Но если это не фокус — рога могут быть… Просто иногда рождаются уроды… Этот родился с рогами Его и стали почитать за демона. А он, может быть, просто мужлан!.. Нет… нет, не мужлан. Чувствуется сила… Хотя, разве мужланы не могут, быть сильными?

— Вы, ваше величество, усомнились в моих способностях? — небрежно сказал маг. — Призвали демона… Разве я когда-то не справился с заданием.

Старуха вдруг ощерилась, показав черные гнилые зубы.

— С этим заданием ты можешь и не справиться! Тогда справится он! — королева постепенно успокоилась и поудобнее уселась на троне.

— Ты должен, — продолжала она, опершись рукой о пульсирующее тело своей любимицы Глайи, — ты должен…

— Я знаю — спокойно перебил Аль-Джезред, — я должен заколдовать Конана.

Старуха удивленно взглянула на придворного мага, затем бросила взгляд на демона.

— Верно… Ты все же чего-то стоишь! — она опять переглянулась с пришельцем. — Ты должен поссорить Конана с Ведьмой и заставить его перейти на нашу сторону.

— И пусть он доставит ее сюда, как пленницу, — добавил демон.

Голос у него, как и следовало ожидать, был низким и хриплым. Почти нечеловеческим. И в то же время, так мог говорить много пьющий мужик, обладающий природным басом. Да… но королева не отрицала того, что призвала демона… Может, это ее очередная хитрость?

Аль-Джезред с достоинством поклонился и, пятясь, чтобы не поворачиваться к страшной старухе спиной, стал удаляться. Это он в свое время ввел такую церемонию — представший пред светлые очи королевы не смел поворачиваться к ней задом… Пожилые придворные, вынужденные перенять этот глупый ритуал, были очень недовольны. Пятясь задом, часто спотыкались и падали, чем доставляли старухе истинное наслаждение.

Покинув тронный зал, маг тяжелым шагом прошествовал в южное крыло цитадели, где занимал несколько комнат. Встречавшиеся обитатели замка — рабы, воины, придворные — останавливались и низко кланялись великому магу. Не отвечая на поклоны, Аль-Джезред тяжело шагал по длинным коридорам древнего замка, рассеянно перебирая в памяти разговор со старухой. Значит, поссорить Конана и Ведьму… Может, прилететь к ним и попробовать сделать это с помощью лести и хитрости? Нет… не сработает… Душа сурового киммерийца не приемлет интриг… Придется перейти на их сторону и помочь захватить замок. Но… там… в подвалах… Как быть с тем?..

Достигнув, наконец, своих комнат, Аль-Джезред облегченно вздохнул. В любом случае, он может еще много раз покидать замок и возвращаться обратно. Нужно припрятать где-то сокровища… Подготовиться к новому жизненному этапу…

После ухода придворного мага старуха сухо усмехнулась.

— Этот шарлатан полетит к Конану предавать меня. И постарается спрятать все то, что сумел наворовать. Нужно проследить, где он устроит тайник.

Демон молча наклонил рогатую голову.

— Кроме того, нужно уже сегодня околдовать киммерийца. Пусть захватит Ведьму и летит к нам на пауках. Армию распустит. Ты, вызванный мною из нижних пределов — сможешь ли ты это сделать?

Демон вновь кивнул и медленно растаял в воздухе.

Старуха погладила огромную плоскую голову Глайи и удовлетворенно захихикала.

* * *

Поход армии Звездной Ведьмы назначили на следующее утро. День проходил в обычных заботах. Солдаты чистили лошадей, готовили оружие, в котелках варилась походная каша с солониной. Генералы собрались на совещание в шатер Италии. Конан рассматривал наспех составленную карту острова.

При небольших размерах, этот когда-то отколовшийся от материка кусок суши с дымящимися горами и густыми джунглями представлял собой сплошную полосу препятствий. Решили двигаться вдоль побережья. Самым длинным, но наименее трудным путем.

Внезапно Конан почувствовал странное головокружение. Опершись на Хепата, он застыл с побелевшим лицом. Итилия и генералы с тревогой наблюдали за неожиданным приступом.

«Захватить Ведьму, распустить армию… Привезти Ведьму в замок» — непрерывно звучало у него в голове. Чужие слова, как удары огромного молота, оглушали, требовали немедленного действия. Невероятным усилием воли Конан сохранял сознание. Чувствуя, как предает его разум, как наваливается мутная пелена чужого влияния, киммериец сквозь зубы отдал последний приказ — связать его и не слушать, что бы он ни говорил…

Потрясенный Хепат и генералы быстро и молча выполнили приказ. Конан выгибался, пытаясь разорвать веревки. С пеной на губах, сыпал отборными проклятиями.

— Что с ним? — кричала Итилия, тряся Хепата. — Во имя богов — что с ним?!

— Я… я не знаю! — отбивался гном. — Такого никогда не было…

— Он сам попросил, чтобы его связали… — сказал один из генералов. — Он чувствовал, что надвигается безумие!

— Может, пройдет… — Хепат чуть не плакал, — тогда он нам все объяснит…

— Придворный маг Аль-Джезред на прием к ее величеству Звездной Ведьме! — скороговоркой объявил стражник, на миг показавшись в шатре.

Фокусник вошел, стараясь ступать спокойно и величественно. Но во всей его поникшей фигуре чувствовалось отчаяние. Окинув взглядом присутствующих, заметив в углу связанного Конана и мигом разобравшись в ситуации, Аль-Джезред с поклоном сказал:

— К сожалению, я опоздал… Демон, вызванный старухой, уже околдовал героя… Я мчался, надеясь успеть… предотвратить…

— Ты знаешь, что с ним? — Итилия с состраданием взглянула на Конана.

— Да. Старуха замыслила околдовать его и заставить предать тебя, великая Ведьма! Он должен был распустить армию и доставить тебя в замок, как пленницу.

— Теперь все понятно, — задумчиво протянула Итилия. — Что ты можешь сделать, чтобы помочь ему?

— Ничего, — мрачно ответил фокусник. — Тут нужен настоящий… — он запнулся, но затем мужественно закончил: — Настоящий волшебник!

Хепат, переминаясь с ноги на ногу, мрачно рассматривал носки своих сапог. Скрипел зубами Конан. Надсадно дышал кто-то из генералов.

Внезапно гном вскинул голову:

— Есть настоящий! Я могу слетать за ним на пауке!

— Как его имя? — деловито осведомился Аль-Джезред: всех мошенников в округе он хорошо знал.

— Его зовут Эскиламп, — гном посмотрел на просветлевшее лицо Итилии. — Он сумеет помочь!

— Конечно, Эскиламп! Как я сама не догадалась?! — и ее величество Звездная Ведьма при всех обняла и расцеловала покрасневшего гнома.

Погонщик Азинф — помощник Аль-Джезреда — прятавшийся с пауками в пещере в ожидании успешного пленения Звездной Ведьмы, был введен в курс последних событий и согласился вместе с Хепатом доставить в лагерь столь необходимого сейчас волшебника Эскилампа.

Выступление армии пришлось отложить на неопределенное время. Часы просветления Конана чередовались с долгими часами мучительной тьмы, когда страшный голос демона приказывал распустить армию, взять в плен Ведьму, доставить ее в замок… Пребывая в нормальном состоянии, Конан позволял себя развязать. Он подолгу беседовал с Аль-Джезредом, расспрашивал о тайнах замка, его устройстве. Но чувствуя приближение припадка, воин ложился и сам проверял, крепко ли его связывают.

Так проходили дни и ночи. Наконец, под утро, на площадке перед шатром послышался звонкий смех Эскилампа. Что-то радостно пищал Хепат. Галдели солдаты — гном заставил пауков приземлиться посреди лагеря.

Конан был без сознания, когда волшебник озабоченно осматривал его.

— Как выглядел демон?

Аль-Джезред в нескольких словах описал мужика с рогами.

— Из низших, — презрительно скривился Эскиламп и принялся чертить на утоптанной земле непонятные знаки.

Конан пришел в себя и спокойно наблюдал за действиями колдуна. Тот, ощутив взгляд киммерийца, приветственно отмахнулся ладонью, продолжая бормотать заклинания и заканчивая очерчивать круг, линии которого тут же запылали голубоватым светом.

Волшебник выпрямился и на сей раз громко и властно произнес короткое призывающее заклинание.

В огненном кольце появился рычащий от негодования рогатый демон. Но, увидев Эскилампа, затих и смиренно произнес:

— Я узнаю тебя, Покоритель Нижнего Мира. Чего ты требуешь от меня?

— Сними чары с Конана, — коротко ответил колдун.

— А если я откажусь? — низкий голос демона вновь стал походить на рычание.

Эскиламп щелкнул пальцами, и пламя охватило грубую фигуру рогатого.

И да снизойдет на тебя боль! — волшебник сделал знак, и демон завыл низким волчьим голосом.

— Хорошо! Хорошо! — кричал он, корчась от нестерпимой боли. — Я сниму чары… Но королева… Она, накопив сил, может вызвать меня вновь…

— О ней не беспокойся, — усмехнулся Эскиламп.

В шатре стояла напряженная тишина, пока демон колдовал над Конаном. Закончив, он сверкнул глазами на Итилию.

— Ты станешь королевой на миг, не более… Это я вижу четко…

— А теперь — сгинь! — крикнул Эскиламп, и демон постепенно стал терять материальность.

Освобожденный от веревок Конан с удовольствием расправил плечи.

— Я думаю, выступать нужно не медля! Пока старуха не опомнилась!

На следующий день армия походным строем двинулась в направлении замка.

5

— Где же твои шпионы, которые должны были открыть нам ворота? — Конан с Итилией рассматривали неприступные, уходящие в поднебесье замшелые стены замка.

Небо хмурилось. Шел мелкий дождь. Вершины башен окутали облака, будто желая спрятать их от взоров осаждающих.

Шпионы? — рассеянно спросила женщина. — Вон они… — она указала на установленные перед воротами виселицы, на которых раскачивались на ветру трое повешенных.

Я не могу вернуться в замок, — печально сказал Аль-Джезред. — Старая карга, конечно, уже поняла, что я перешел на вашу сторону… Замок придется брать. Я знаю, как построить метательные машины. Огромными камнями мы разобьем стены…

Конан мрачно посмотрел на бывшего придворного мага. Капли дождя стекали по грустному лицу фокусника, и казалось, что он оплакивает свою прежнюю жизнь.

— На это потребуется много времени. Нужно искать другой путь.

К ночи дождь усилился. Водяные струи, подстегнутые ветром, били в лицо, стегали по глазам, как голые осенние ветви в лесу.

Конан решил с несколькими добровольцами перелететь на пауках через стену, перебить охрану и открыть ворота.

Выяснилось, что пауки смогут взлететь с тремя — не более — седоками. На одного, позади погонщика, взгромоздился Конан с добровольцем из наемников — невысоким, но плотным и сильным солдатом. Трое других, ворча, уселись на второго «скакуна». Все было готово для внезапной ночной атаки. В ближайшем лесу расположился передовой отряд штурмовиков, состоящий из конных и пеших воинов — самых отъявленных головорезов, готовых за дополнительную плату на любые подвиги. Чуть дальше стояла армия в состоянии полной боевой готовности. Дождь и мрак пришлись как нельзя кстати.

Ворота, по словам Аль-Джезреда, охраняли не более десяти человек. Пятеро против десяти… А это в том случае, если карга не усилила охрану. А она, конечно же, усилила…

— Будем считать, что их человек двадцать, — сказал напоследок Конан. — В бой вступать только с теми, кто стоит на пути к механизму подъема ворот! И да помогут нам Кром и… все другие боги!

Хепат, очень недовольный тем, что его не взяли в передовой отряд, ворчал:

— Тут уж, скорее, нужно призывать на помощь демонов… Боги, как я заметил, редко вмешиваются в дела людей.

— Демоны — тоже, — заметил Эскиламп, надвинув капюшон на самые глаза, — у них у всех свои заботы. Они расходуют энергию в иных сферах… Им просто неинтересно наше копошение в грязи… Пауки черной тенью взмыли в темное клубящиеся небо. На миг Конана накрыла серая мгла, а когда прояснилось — оказалось, что он уже находится по другую сторону стены. Часовых на барбакане не было. Возможно, они просто не хотели мокнуть и укрылись внутри башни.

— Боги дают нам шанс напасть внезапно, — прошептал Конан.

В ту же минуту шанс, данный богами, улетучился.

— Тревога! — завопил погонщик, решивший, очевидно, что служба у старухи более выгодна, нежели у Звездной Ведьмы.

Выхватывая меч, Конан в сердцах выругался, посылая последние проклятия уже вслед катящейся по лужам голове Азинфа.

— Дурак, он мог выбрать богатство, а выбрал смерть!

Из дверей барбакана выскакивали солдаты с факелами в одной руке и мечами в другой.

— Рассыпаться, затем — к воротам! — рявкал Конан.

Хорошо обученные, привычные ко всему наемники вжались в стену, попрятались по углам ближайших строений, исчезли в тени. Охранники, с криками носились по мощеному двору, пытаясь в неверном свете гаснущих под проливным дождем факелов найти нападающих.

Временами, в разных местах слышался шум коротких столкновений. Солдаты бежали к месту битвы и находили, как правило, одного или двух товарищей, ничком лежавших на мостовой в красной, пузырящейся от дождя луже.

Короткими перебежками Конан достиг башни, Перед механизмом подъема решетки с обнаженными ятаганами стояли двое солдат. Увидев перед собой гиганта с огромным окровавленным мечом, солдаты — совсем молодые, с испуганными глазами — побросали оружие и протянули пустые ладони.

— Поднимайте! — Конан указал мечом на рычаги.

Солдаты закивали и поспешили выполнить приказ нового командира.

* * *

Вскоре армия Звездной Ведьмы разместилась за стенами, перед цитаделью. Большинство защитников сдались без боя, немногие, пытавшиеся оказать сопротивление, были безжалостно убиты.

Замок занимал огромную территорию. Аль-Джезред рассказывал: когда он, по приказу старухи, объезжал посты, расположенные на стенах и башнях — на это уходил весь день. Если же просто скакать вдоль стены — можно управиться в половину дня. Но тогда старухе доносили — у нее повсюду были шпионы — придворный маг Проверял посты недобросовестно.

Огромная территория была огорожена этой старой, замшелой, высокой и толстой стеной. И посредине гигантским плато возвышалась неимоверной высоты цитадель. Нагромождение царапающих небо башен и стен, скрывающих многоэтажный лабиринт коридоров, залов, переходов, тайных и явных ходов, бездонных колодцев-ловушек и комнат со смыкающимися стенами. Аль-Джезред утверждал, что обойти весь замок невозможно. Просто-напросто не хватит жизни, даже если иметь план всех этажей, тайных ходов и помещений, и не блуждать попусту. Но такого плана не было даже у старухи.

Он, Аль-Джезред, в разное время посылал людей на разведку в нижние, подземные этажи замка. Никто не вернулся. Поэтому неизвестно даже количество подземных ярусов. Очевидно, древние строители брали камень только у себя под ногами. Замок рос одновременно вверх и вниз…

— Это воистину чудовищное сооружение! — с восхищением и ужасом говорил бывший придворный маг. — Вы только представьте: цитадель тянется к небу, доставая в пасмурную погоду до облаков вершинами башен… и настолько же, если не больше, уходит вниз!.. Внизу все изрыто ходами! Там еще с незапамятных времен поселись… нечто…

— Я знаю, — перебила Итилия, — я собирала предания, слухи, рассказы о нашем фамильном замке…

Конан, Аль-Джезред и Итилия стояли на стене рядом с барбаканом, разглядывая неприступную цитадель. И какой же маленькой казалась им стена, по сравнению с возвышающейся перед ними крепостью!

— Кто же и когда построил эту громадину? — Конан невольно любовался неприступной красотой этой рукотворной каменной горы.

— Построили задолго до того, как тут обосновались мои предки… Кто — неизвестно: древние строители давно покинули эти места. Может быть, просто вымерли… Говорили, в переходах иногда находили кости и черепа… Не такие, как у нас… Кости были гораздо больше…

— А черепа? — спросил Конан. Он вспомнил, тайную комнату-склеп в замке лорда Брикхейма, его рогатых предков и потомков.

— Черепа?.. Точно не известно… Но что не человеческие — об этом говорят все легенды.

— Кто бы ни были эти древние строители — они воздвигли колоссальное сооружение! А под ним — пустота, — Аль-Джезред затопал ногами, и показалось, что стена и земля под ней загудели, как гигантский пустой котел.

— Так кто, или что, живет в подвалах? — Конан посмотрел в черные глаза Итилии. — Нам придется с ним сражаться?

— С ним сражаться невозможно… Я потом все расскажу подробно…

— Кроме Того, что обитает где-то в самом низу, тут водятся еще и другие твари… Некоторых мы приручили. Пауков, например. Но есть и дикие пауки. Они — не такие. Плетут паутину… как и положено… ловят добычу… Еще где-то по лабиринтам ползает эта ее отвратительная змея — Глайя! Этот пульсирующий удав длинной во весь тронный зал! Где она живет — я не знаю… И не знаю — много ли еще таких тварей водится в лабиринтах… Я уж не говорю о летучих мышах величиной с теленка, которые давно разучились летать и время от времени выползают в жилые помещения… Есть и другие, о которых я только слышал…

— Но все эти твари должны чем-то питаться! — воскликнул Конан.

— Кто знает… Может быть, они пожирают друг друга?..

— Сколько человек постоянно живет в цитадели? — спросила Итилия.

— Несколько тысяч… Люди прибывают… и исчезают. Многих старуха скормила змее!..

— За какие грехи?

— За непослушание, невыполнение приказа, непочтительность…

На стену поднялись Эскиламп и Хепат.

— Старушка попыталась вызвать демона — Нашего старого знакомого, но я сумел ей помешать, — весело сказал волшебник, окинув товарищей быстрым взором.

— И — что? — спросил Конан.

— Что? — не понял волшебник.

— Что дальше?

— Ну… дальше она опять может пытаться через пару дней, если накопит энергию… Опять помешаю…

— А потом?

— А потом вы возьмете цитадель! — Эскиламп. заметно помрачнел, взглянув на неприступные стены.

— Так, значит, эта короле… старая карга тоже знакома с магией? — вклинился Хепат.

— С магией знакомы многие, но не многие могут называться магами!

Аль-Джезред откашлялся:

— Дело-то не в названии… Я, вот, был придворным магом…

— Ты останешься им и впредь, — заверила Итилия, — все равно другого у меня нет.

Она выразительно посмотрела на Эскилампа.

— Когда закончит обучение наш маленький друг Дриан — лет через двадцать — я его тебе пришлю! — колдун весело рассмеялся.

Снизу раздавались пьяные голоса, кто-то затянул бравую песню наемников.

— Разграбили одну из местных харчевен! — с досадой сказала Итилия. — Я приказала, чтобы этого не повторялось. Но они успели выкатить вина — бочек десять! Хватит надолго!

— Право победителя, — усмехнулся Конан, — если не пограбить — зачем тогда и воевать?

— Но получается, что они грабят уже меня! — сверкнула глазами Итилия.

— Ты еще не хозяйка, — вздохнул Конан, — и неизвестно, как оно все сложиться… А вина хватит им на пару дней, не больше. К этому времени мы должны придумать, как взять цитадель!

Трудный день заканчивался. Огромное солнце величественно отправилось на отдых, неспешно опускаясь за горизонт. Впереди темнела немыслимая громада цитадели. Ее дальние башни уже погрузились во тьму.

— Старушка не придумает какой-нибудь пакости, — осведомился Эскиламп, — вроде ночной вылазки, с целью перебить солдат, осмелившихся пить ее вино?

— Нет… скорее всего, нет, — ответил придворный маг, — солдат у нее немного, все больше рабы… Вот, разве, выпустит из подвалов какую-нибудь нечисть…

— Какую, например? — насторожился Хепат.

— Ну, тебе-то, уважаемый гном, бояться нечего, — продолжал Аль-Джезред, — тебя они и не заметят!

— Захохотав, он повернулся к заходящему солнцу, как бы отдавая последнюю дань великому дарителю жизни.

Но тут же, онемев от негодования, вновь повернулся к Хепату, готовый разорвать его на мелкие кусочки: тот попросту дал великому придворному магу пинка. Но, поскольку зад мага находился всего-то чуть ниже лица гнома, ногу пришлось задирать так высоко, что Хепат не удержался и грохнулся наземь.

Конан хохотал так, что пьяные наемники внизу замолкли в недоумении. Эскиламп не мог отдышаться и беспрерывно вытирал слезы. Итилия, сотрясаясь от неудержимого смеха, попыталась примирить врагов, но успеха не достигла.

Аль-Джезред, как человек весьма закаленный в придворных баталиях, принял самое мудрое решение: посмотрел на Хепата, как на расшалившегося ребенка и многозначительно промолчал.

* * *

Волосы Итилии в сумерках сливались с надвигающейся чернотой южной ночи. В глазах плясали огоньки костра, разведенного у самой ямы. Наемники, ворча, что они воины, а не землекопы, вгрызались в землю, как кроты. На глубине в три человеческих роста начали ставить крепления и намечать направление будущего тоннеля.

Подкоп — это была единственная возможность попытаться пробраться в цитадель. В данной ситуации — самая надежная.

Испокон веку крепости брали несколькими способами. Штурмом — с приставными лестницами и деревянными подвижными башнями. Солдаты, обезумев от страха и возбуждения, исторгая из глоток нечеловеческий рев, как муравьи, лезли на стены. А сверху лилась расплавленная смола или просто кипяток, сыпались камни, град стрел и насмешек. Длинными шестами с развилкой на конце защитники отталкивали лестницы от стен, и нападающие, завывая, падали на камни, обагренные кровью их товарищей.

И лежа среди обожженных, исковерканных тел, в последней предсмертной тоске солдаты проклинали эту жизнь, войну и генералов, погнавших их, как скот, на бойню.

Но иногда штурм бывал успешным. Если стены — не слишком высокие, защитников — не слишком много, и нападающие многократно превосходят их количеством и качеством — боевым духом зверя. Рычащего, сеющего смерть, разрывающего на куски кровавую плоть, зверя. И захватив крепость, солдаты еще долго не превращались обратно в людей — с рычанием, забрызганные кровью, они убивали, насиловали, грабили, снова убивали…

Они мстили за погибших товарищей тем, кто не был виноват в их гибели — оставшимся в живых женщинам, детям, старикам…

Часто нападающие строили или привозили с собой огромные метательные машины. И долгими неделями, а то и месяцами бомбардировали стены крепости. Чаще всего огромные камни бесполезно тыкались в землю, не долетая до цели. Либо стены выдерживали любые удары. И тогда приходилось идти на штурм с приставными лестницами… Деревянная башня на колесах была, конечно, лучше лестниц, но ее чаще всего сжигали задолго до того, как она успевала подползти к стенам.

Еще использовался таран. Огромное бревно, Подвешенное в передвижном станке на цепях и окованное железом, при должном упорстве и хорошей раскачке разбивало ворота. И хотя над людьми, раскачивающими бревно, бывала деревянная крыша — защита от стрел и камней — она также сгорала довольно быстро, стоило защитникам утыкать ее горящими стрелами. А ворота бывали крепкими, а бревно — не таким большим, как надо бы, а смола сверху лилась ждем…

Иногда осаждающая армия… ничего не делала. Блокада. Не позволяли подвозить в крепость продукты, заставляя, таким образом, защитников или сдаваться на милость победителей, или голодать, поедая крыс, летучих мышей и даже пауков и тараканов. Но если запасы зерна в крепости были значительны, часто начинала голодать сама осаждающая армия. Окрестности опустошены, деревни разграблены, а цитадель и не думает сдаваться…

И тогда оставался штурм… или подкоп. Тихая сапа. Сапу копали в нескольких местах, часто с разных сторон. Копали ночами, землю скрытно выносили далеко в поле и рассеивали по ветру или бросали в овраг, если такой найдется. Делали все, чтобы скрыть от противника истинные намерения — даже периодически устраивали штурмы с приставными лестницами и деревянными башенками. А сами копали, копали, копали…

И, выкопав под стенами крепости достаточные полости, поджигали деревянные крепления и готовились к штурму. Столбы креплений сгорали, стена оседала и разрушалась, и в пролом устремлялись рычащие солдаты.

Иногда, впрочем, удавалось через сапу скрытно провести отряд солдат, перебить охрану и открыть ворота…

В любом случае, участь защитников крепости была решена. Пропахшие потом и кровью, с пеной на губах, изрыгая страшные проклятия, озверевшие, потерявшие человеческий облик солдаты не знали жалости. Жалостливые — умирали первыми, еще на подходе к стенам… В крепость прорывались звери, убийцы, чудовища…

Через некоторое время, впрочем, они, насытившись смертями, кровью, грабежами и насилием, становились вполне добродушными и веселыми людьми. Некоторые каялись, вспоминая, сколько невинных жизней они загубили. Другие просто удрученно качали головами, выпив в кругу товарищей несколько кружек доброго вина.

6

Сумерки и отблески костра превращали Итилию в некое сверхъестественное существо с горящими глазами. Молча и неподвижно, как прекрасная статуя, стояла она на краю ямы, пока солдаты не наткнулись на клад…

Восторженные крики привлекли ее внимание, и в один миг женщина очутилась внизу, среди Разгоряченных работой наемников.

Дубовый, окованный медью сундук наполовину сгнил, но его стенки все еще надежно сохраняли доверенное им сокровище. В том, что найдены несметные богатства, никто не сомневался. Сундук стоял, как в домике, на деревянном помосте, под деревянной же крышей, надежно удерживаемой короткими толстыми столбами.

— Вытаскивайте наверх! — спокойно сказала Итилия, окинув взглядом возбужденные лица наемников.

— Может, сначала посмотрим, что там внутри?

Кто-то уже начал сбивать замки, другие невзначай оказались между женщиной и кладом, третьи в задумчивости положили руки на рукоятки мечей.

Через мгновение солдаты откинули крышку сундука и застыли, не в силах оторвать взгляд от его содержимого. В отблесках горевшего наверху костра и свете зажженных факелов всеми цветами радуги переливались бриллианты и изумруды, сапфиры и топазы, аметисты и рубины.

Несметные, недоступные людям сокровища хранились глубоко в земле Острова Пауков. Подобное не должно принадлежать людям! Такими сверкающими камнями украшают себя пери, танцуя среди звезд! Демоны в пещерах когтистыми пальцами перебирают, пересыпают из ладони в ладонь эти сокровища, любуясь их чистым светом! Невидимые духи хранят их в глубинных тайниках в центре Земли. Отблески адского пламени и звездного света живут, затаившись, в этих камнях!

И вот, к ним потянулись корявые пальцы грубых солдат. Смеясь, наемники набивали карманы не имеющим цены светом. Камнями, которые они, бросив службу, будут пропивать всю оставшуюся жизнь.

Итилия быстро вскарабкалась наверх и вытащила единственную длинную лестницу. Внизу вспыхнула ссора, и солдаты даже не заметили, что оказались в ловушке. Впрочем, опытным воинам всегда не сложно выбраться из ямы, втыкая в стены кинжалы и мечи.

Отряд, снаряженный Итилией для копки сапы, насчитывал десять человек. Один оставался наверху, остальные — копали. Не мешкая, женщина послала возбужденного криками, доносящимися из ямы, часового за Конаном и Эскилампом.

Вскоре наемники загалдели с нескрываемой злобой — эта ведьма вытащила лестницу! Хочет забрать сокровища себе или поделить на всех. Если распределить на всю армию — каждому достанется по два-три камешка — всего-то!.. Нет, это нужно одному! Двум-трем! Ну, пусть десятку… Только тогда жизнь нашедших и захвативших богатство превратиться в усладу, в сказку, в неслыханное наслаждение!.. А эта тварь!.. Разрубить ее на куски и разбежаться в разные стороны! Спрятаться где-нибудь в пещерах, переждать, а потом… Потом — будет волшебная сказка!..

Наемники завыли и, втыкая кинжалы в податливые земляные стены, стали карабкаться наверх. Свистнула сабля, и головы двух неудачливых солдат покатились назад в яму.

На некоторое время воцарилось молчание.

Противники оценивали силы друг друга. Семь Человек в яме и одна женщина наверху. Семь сильных опытных солдат — но в невыгодной позиции. Одна женщина — но какая! Сама Звездная Ведьма с острой саблей в руке! Готовая отрубить голову любому, кто взберется по стенам ямы. Теперь солдаты припомнили слухи и легенды о Звездной Ведьме, нанявшей их на службу. Говорили о ее невероятной быстроте, об умении, владеть саблей лучше любого воина, о ее коварстве и распутстве…

Молча стали высыпать из карманов драгоценности понурые наемники. Затем, так же молча выбросили наверх все оружие.

Подошедшие Конан с Эскилампом застали печальную и поучительную картину — понурые солдаты вытаскивали из ямы древний сундук, а рядом, с обнаженной окровавленной саблей, стояла гневная Итилия.

Мечи и кинжалы наемников были свалены поодаль, а в яме лежали два окровавленных тела и две головы с оскаленными зубами и запекшейся на губах кровью.

— Каждый из вас, нашедших клад, может взять по горсти, — сказала Итилия, — остальное будет потрачено на нужды армии!

Бормоча слова благодарности, солдаты зачерпнули по полной горсти искрящихся камней. Разобрали оружие. Затем каждый испросил у Звездной Ведьмы разрешения навсегда покинуть армию. Итилия отпустила всех, взяв слово, что остальные солдаты о найденных сокровищах ничего не узнают.

— Через пару лет они вернуться опухшие о пьянства, — бросил Конан.

— Может, кто-то купит хороший дом, займется хозяйством?.. — предположил Эскиламп.

— Вряд ли… Они умеют только убивать и пропивать награбленное!

— А ты, Конан, умеешь делать что-то другое? — без обычной улыбки спросил волшебник.

Киммериец посмотрел на товарища долгим взглядом.

— У меня еще все впереди…

* * *

Подкоп рыли днем и ночью, глубоко под землей пробиваясь к цитадели. Аль-Джезред надеялся выйти в подземные этажи без особых трудностей — древним строителям не было смысла выкладывать под землей сплошные стены. Где-нибудь да отыщется проход…

Команды по десять человек, вгрызаясь в землю, сменяли друг друга через каждые три часа. Две других — выносили землю.

Работа шла споро, и вскоре узкий тоннель уткнулся в огромные, плохо подогнанные друг к другу каменные глыбы.

— Фундамент, — сказал Аль-Джезред, — теперь нужно копать ниже…

Придворный маг, Конан, Итилия, Эскиламп и Хепат пришли, как только получили известие о том, что тоннель уперся, наконец, в стену. Их глазам в неверном свете факелов предстали валуны, держащие на себе всю громаду цитадели.

Предстояло углубиться еще ниже и попытаться пройти под фундаментом.

— А кто знает, на какую глубину уходит фундамент? — спросил Конан, мрачно осматривая камни.

Вопрос остался без ответа. Никто не знал, как строили те, кто в далекие времена жил на острове. Хепат попытался протиснуться меж каменных глыб. Бочком, затем на животе, а потом и ноги его исчезли в извилистом проходе.

Даже если наш друг и проберется, это не поможет, — грустно сказал Аль-Джезред, — солдаты не пролезут.

Если Хепат найдет проход, его можно будет расширить, — Эскиламп заглянул в щель, где исчез гном, и почесал подбородок, — некоторые камни я мог бы раздробить с помощью заклинаний…

Время шло, а Хепата все не было. Друзья терпеливо ждали.

— Наверху, вероятно, уже ночь… — Италия поежилась.

В узком тоннеле, освещенном колеблющимся светом факелов, время остановилось. Где-то там, наверху, светила луна, мерцали звезды, возможно, еще не спряталось за горизонт солнце. Генералы проверяли посты, солдаты несли службу или отдыхали. В окружающих замок джунглях кишела живность — невидимые твари лазали, ползали, прыгали, кричали на разные голоса…

Тут, внизу, глубоко под землей — ибо тоннель специально рыли с наклоном вниз — жизни не было. Могильная тишина и ожидание. Итилия первая почувствовала приближение некой злой, бездушной силы.

Друзья поежились и теснее прижались друг к другу. Из вековечного мрака подземелья к ним двигалось Нечто. Накатывалось, подобно гигантской волне — фатально, неотвратимо, сея смерть я разрушение, а, главное — предсмертный, всепоглощающий ужас.

Абсолютная тишина усиливала предчувствие неизбежной гибели.

— Зря мы отпустили солдат, — прошептал Аль-Джезред.

— В такой тесноте от них мало толку, — сказал Эскиламп.

Конан скользнул вперед и встал у самого фундамента. Никто не заметил, когда он обнажил меч. Ожидание растягивалось, как в дурном сне. Тесные земляные стены тоннеля, казалось, постепенно смыкаются, стараясь раздавить горстку людей, дерзнувших подкопаться под старинный замок.

— Где носят демоны нашего гнома?! — зашипел Аль-Джезред, потеряв терпенье.

— Он не вернется, пока не найдет проход, — спокойно сказал Конан.

— Мы не знаем, на каком уровне подземных ярусов находимся, — придворный маг с трудом подбирал слова, — если Хепат разбудит…

— Если мы на том уровне, — перебила Итилия — Оно уже давно разбужено!

Аль-Джезред нехотя кивнул.

— И только боги знают, с чем нам предстоит столкнуться…

Внезапно из щели вынырнула голова Хепата с всклокоченной бородой и дико вытаращенными глазами.

— Скорее! Скорее завалите этот ход! Замуруйте отверстие! — Гном выполз из расщелины, как червяк из кучи навоза. — Оно гонится за мной! о боги!

— Факелы к стене! — рявкнул Конан. Он встал наизготовку, а остальные поднесли факелы к самой расщелине.

— Я чувствую… — трясся Хепат. — Оно идет оно уже тут, среди камней!..

— Что-то приближается, приготовьтесь, — изменившимся голосом произнес Эскиламп и забормотал заклинание, протянув руку к камню, нависшему над проходом, из которого вынырнул гном.

— Что? Что ты видел?! — допытывалась Итилия, пытаясь успокоить обезумевшего Хепата.

— Там… — шептал гном, как во сне, — там… нечто… Оно учуяло меня…

Внезапно Эскиламп выкрикнул заключительные слова заклинания, и огромный камень, на который были направлены дрожащие он напряжения пальцы волшебника, с треском раскололся пополам.

Затем на глазах стал змеиться трещинами, и каждая половинка раскололась еще на две, затем еще… Посыпались мелкие камешки. Почти одновременно с этим Конан хэкнул, как дровосек, врубающийся в толстенное дерево, и к ногам присутствующих упала огромная, как бочка, лова гигантской змеи. Из расщелины, разбрызгивая черную кровь, торчал обрубок тела, надежно заклиненный каменными осколками.

— Это не Глайя, — хрипло сказал Аль-Джезред, наклоняясь над плоскойголовой гадины. — Я так и думал, что все подземелье кишмя кишит подобными тварями!..

— Если бы она не застряла в осколках… — Конан покачал головой, — я мог бы и не успеть… Быстрая тварь!..

— Это не то… не то… Эта не та мерзость, что гналась за мной… — шептал в забытьи Хепат, — та, другая… страшнее… больше… гораздо больше… Она коснулась меня… коснулась…

7

Хепат проболел несколько дней. Похудел, и взгляд его стал странным, будто он ежесекундно видел то, что недоступно другим. Проход среди камней, найденный гномом, постепенно расширили, подтесав некоторые камни и вытащив другие — помельче. Затем намалевали указатели направления, чтобы не сбиться с пути и не застрять в какой-нибудь узкой тупиковой расщелине.

Солдаты, работающие на расчистке прохода, ничего подозрительного не слышали и не чувствовали.

— Они просто огрубели, — говорил Хепат, — Их черствые души не могут воспринимать ничего кроме непосредственной опасности…

— Непосредственной — нет, и то хорошо, — Усмехался Конан.

Решено было в подземелье замка переправить шесть десятков солдат. Остальные будут ждать сигнала к штурму. Отбирались только добровольцы. Итилия пообещала каждому, кто останется в живых, по горсти драгоценных камней.

— Хватит ли? — сомневался Аль-Джезред. — Камней-то хватит? — Он очень хотел узнать, чего и сколько нашли солдаты в старом сундуке.

— На оставшихся — вполне хватит, — отвечала Звездная Ведьма, будучи уверена, что останется не много. А может, и вообще… Если огромные гадины, выродки Глайи, ползают по всем ярусам… Да еще и То… Она считала, что шесть десятков — это очень немного для такой рискованной вылазки.

Солдаты заготавливали смоляные факелы, точили мечи и судачили о предстоящем подземном походе.

— Зря я вызвался лезть в эту дыру, — говорил заросший бородой до самых глаз наемник, за невероятную угрюмость прозванный Весельчаком.

— Возьми да и откажись, — посоветовал другой, с корявым лицом, истыканным оспинами и покрытым шрамами. Этого прозвали Красавчиком.

— Легко сказать — откажись… А горсть камешков?! — И Весельчак длинно, замысловато выругался. — Кто ж откажется?!

— Да многие отказались…

— А ты-то — что?!

— А я знаю, как в живых остаться, — хмыкнул Красавчик.

— Ну и как?

— Да надо держаться ближе к этому громадному киммерийцу! Рассказывали, что он одним ударом отрубил голову огромной змее… А голова-то не меньше бочки будет!

— Да как держаться, когда нас построят — кто знает, где твое место будет?

В строю — ладно… А как свалка начнется — так и держись…

* * *

Перед походом Звездная Ведьма выступила с кратким напутствием.

Коротко рассказала о цели вылазки — подняться наверх, отыскать ворота, открыть их и дать сигнал к атаке.

— А что же — никто не знает, где ворота эти? — шептал из бороды Весельчак, нагибаясь к уху товарища.

— Да вроде как нет их, — отвечали более осведомленные солдаты. — Снаружи — не найти! Сплошь камень. Но, по здравому разуменью, ворота должны быть… Изнутри — найдем!

— Если змея не сожрет… — буркнул Весельчак.

Итилия напомнила о награде добровольцам, о необходимости не шуметь и соблюдать дисциплину.

— Никто из генералов не вызвался командовать вами в подземельях! — возвысила голос Звездная Ведьма.

— Не могу осуждать их за это. Я сама поведу вас!

В подобных случаях полагалось восторженными криками выразить бурную радость, но, учитывая необходимость соблюдения тишины, солдаты молча подняли мечи.

С наступлением темноты колонна наемников змеей вползла в тоннель. Впереди шел Конан, рядом семенил оправившийся Хепат, Итилия и Эскиламп — чуть позади. Аль-Джезред тоже отправился, так как был единственным, кто знал цитадель.

Длинный подземный ход с каждым шагом заметно понижался. Солдаты, чтобы не создавать дополнительный шум, шли не в ногу. Каждый пятый нес зажженный факел, а каждый третий имел за спиной вязанку запасных. Двигались быстро и молча. Скоро достигли фундамента.

Конан двинулся было к расщелине, но Итилия незаметно придержала его, отдав приказ первой десятке наемников проползти между камней фундамента и занять круговую оборону. За первым десятком последовал второй, затем третий…

Только после этого женщина отпустила руку Конана, и он устремился вслед за солдатами. Внутри его глазам предстала ужасная картина.

Огромный зал с высоким потолком и корявыми стенами из необработанного камня тонул в полумраке. Беспорядочно разбросанные догорающие факелы начинали коптить. С потолка свисало липкое вервие, таких размеров, что в нем мог бы запутаться и буйвол. В стенах зияло множество отверстий, подозрительно напоминающих норы огромных змей. Множество камней, не то упавших с потолка, не то вытащенных кем-то из стен, кучами валялись на полу. А между ними, в лужах крови, лежали куски растерзанных солдат. Из трех десятков опытных воинов в живых не осталось никого!

Итилия, гибкая, как пантера, уже стояла рядом и молча созерцала картину побоища. Тридцать человек, следующие за Конаном, выбирались из прохода и, страшно ругаясь сквозь зубы, согласно ранее полученному приказу, занимали круговую оборону.

— Трехпалая лапа и огромные когти… — Конан, подсвечивая факелом, ходил кругами, рассматривая множество кровавых следов. — И ни одного трупа нападавших!

— Это не пауки, — дрожащим голосом сказал Аль-Джезред, — хотя пауки тут и жили, — он указал на покрытую толстым слоем пыли паутину, — но они давно ушли…

— Или были съедены новыми хозяевами, — Добавил Эскиламп.

— Ужасный запах, — пожаловался Хепат. — воздух застоялся, значит, возможно, нет хода дальше… Мы можем и не пробраться в верхние этажи…

Действительно, в подземелье стоял густой, удушливый смрад. Гниль, затхлость, тление…

Запах свежей крови несчастных солдат также внес свою лепту в этот отвратительный букет зловония.

— Есть еще следы хвоста… — продолжал Конан. — Похоже, эти твари ходили на задних лапах, опираясь на толстый хвост.

— Никогда таких не видел, — прошептал Аль-Джезред, — но я же говорил, что в нижних ярусах своя жизнь…

Кровавые следы уходили в темноту. Не менее десяти кровожадных тварей — судя по отпечаткам лап и хвостов — насытившись, скрылись в одном направлении.

— Нам, по-моему, в другую сторону, — нервно усмехнувшись, пропищал Хепат.

— Боюсь, что там единственный выход, — мрачно сказал. Конан.

— Будем надеяться, что они насытились, — пробормотал Эскиламп, — а сытая тварь должна спать…

После короткого совещания решили обследовать зал и, если не найдется другого выхода, следовать по кровавым следам таинственных чудовищ. Солдаты разбились на тройки и рассыпались по темному залу. Конан поднял исковерканный меч одного их наемников.

— Смотрите! Следы зубов. И когтей. Скорее всего, твари ходят на задних лапах, опираясь на хвост, а передними разрывают добычу.

Ужасная, как видения ада, картина предстала воображению друзей. Громадные чудовища, быстрые, сильные, когтистые, с огромными зубами, неуязвимые… Выскакивая из темноты, рвут на части несчастных, не успевших опомниться солдат, насыщаются дымящимися кусками мяса и исчезают в проходе, куда теперь необходимо идти оставшимся в живых людям…

Наемники бродили вдоль корявых стен, заглядывая в каждое отверстие. Воздух стал еще более тяжелым из-за горения множества факелов. Наваливалась усталость — сказывался недостаток кислорода.

В дальней стене обнаружили пролом, куда и вели кровавые следы. С величайшей осторожностью, держа оружие наготове, солдаты двинулись вслед за тварями, растерзавшими их товарищей. Зажгли больше факелов, надеясь светом отпугнуть чудовищ. Через пролом попали в другой зал, гораздо меньших размеров. Обследовали и его, но не обнаружили ничего примечательного. Следы вели дальше в какой-то коридор. Другого выхода не было. Втиснулись с факелами и мечами наизготовку в коридор. Мокрые, осклизлые стены были обильно украшены ползающими слизняками. С потолка капала вода.

Рядом с Конаном тихими голосами переговаривались двое солдат.

— Вот тебе, Красавчик, и будет горсть камешков — горстями будешь загребать, когда кишки вываляться! Только камни-то будут не те! Вот эти-то осколки будешь собирать в судорогах!..

— Заткнись, Весельчак! Заткнись, падла! И без тебя тошно! Свети лучше… Вон, что-то там…

Солдаты загомонили, загалдели, собравшись у поворота — нашли издыхающего монстра. Чудовище лежало на боку, откинув толстый чешуйчатый хвост, и сучило когтистыми лапами. Маленькие, злые глазки его остекленели. Из глубокой раны в брюхе кровь уже не текла.

— Все-таки достал его один из наших!., — вздохнул Весельчак. — Не такое оно и страшное это чудище… и не таковских видывали!..

Издыхающий монстр действительно выглядел скорее жалко, нежели устрашающе. Однако Конан заметил, что ростом оно будет повыше человека головы на три, что когти на небольших передних лапах могут, как хорошие кинжалы, без труда распороть кольчугу, а зубы прокусить любой шлем.

— Вот ты послушай, киммериец, — сказав вдруг Конану постоянно крутившийся рядом солдат с корявым лицом, — хоть ты и генерал нам, как сказано Ведьмой, а сдается мне, что ты такой же наемник, как и мы…

— Ну, что тебе? — Конан пробовал мечом чешуйчатую шкуру издыхающего чудовища. — Крепкая! Не сразу пробьешь!

— Вот ты скажи, — не отставал солдат, — есть у нас шансы в живых остаться?

Конан внимательно посмотрел на настырного наемника, припомнил, что он — и еще один, с бородищей — все время около него крутятся.

— Иди вперед! И ты! — он указал мечом на Весельчака. — Оба — вперед!

Переругиваясь вполголоса, солдаты протиснулись в первые ряды. Двинулись дальше. Коридор вывел на небольшую площадку, откуда круто вверх уходила узкая лестница. Следы чудовищ виднелись дальше по коридору.

— Слава богам! — облегченно сказал Красавчик — Хоть и послали нас в первые ряды, а чудовищ уже не встретим! Они пошли прямо, а мы — наверх!

Да наверху, может, их гораздо больше! Или других! И надо же было тебе, дураку, с Конаном заговорить!..

— Ничего, Весельчак, ничего… Пронесет…

Осветили факелами лестницу. Далеко наверх уходили стертые ступеньки. Дальше — темнота. Пошли гуськом. Конан, Итилия, Хепат, Эскиламп и придворный маг Аль-Джезред замыкали цепочку. Именно на таком порядке настояла Звездная Ведьма, и это в очередной раз спасло им жизнь.

Сверху стали раздаваться истошные крики, ругань, визг невидимых пока существ, свист мечей и стоны раненых солдат. Затем стали вперемежку падать трупы наемников и огромных летучих мышей.

Нетопыри, выросшие до невероятных размеров, с недоразвитыми крыльями, но хорошо развитыми зубами, падали как груши. У каждого на теле зияла рана, нанесенная мечом или кинжалом…

У солдат же большей частью было разорвано горло. Некоторые и вовсе вместо головы имели кровавый сгусток пережеванной плоти и переломных костей.

Когда лестница, наконец, привела воинов на широкую площадку, за которой виднелся вход в зал — в живых осталось всего восемь солдат. Забрызганные кровью, с дикими, вытаращенными, глазами, они сбились в кучу, словно испуганные овцы.

Конан заглянул в зал. Пыль и запустение. Но через узкие, невидимые снаружи окна-бойницы сочился солнечный свет!

— Мы поднялись выше уровня земли! Придворного мага ко мне!

Аль-Джезред, бледный, как полотно, приблизился к Конану.

— Это первый этаж цитадели. Его заброшенное крыло. Теперь я знаю, куда нужно идти!

Наемники стояли отдельной группой и недружелюбно посматривали на своих руководителей. Из шестидесяти человек их осталось всего-навсего восемь.

— Теперь бы нам не по одной горсти камней положено, а хотя бы по две! — говорил забрызганный кровью солдат с корявым лицом.

— По десять тебе выдадут! — мрачно отвечал другой, из-под бороды которого выглядывала окровавленная повязка.

Итилия, отличавшаяся тонким слухом, спокойно сказала:

— Каждый, кто останется в живых, получит по пять горстей драгоценных камней! Бриллиантов, изумрудов, топазов!..

Наемники заметно приободрились. Загомонили.

— Осторожно! — крикнул Эскиламп, показывая в дальний угол зала.

Из темной норы, пульсируя, как пиявка, выползала громадная змея.

— Это Глайя! — крикнул Аль-Джезред. — Не бойтесь, она ручная!

— И она, кажется, умирает, — добавил Хепат. Конан увидел, что тело гигантской рептилии истерзанно когтями. Шкура висела клочьями. Места, откуда были вырваны куски мяса, сильно кровоточили.

Аль-Джезред вышел вперед.

— Как же они тебя… И откуда они только взялись?

Глайя из последних сил подползла к придворному магу и положила голову ему на плечо. Фокусник, как когда-то у трона старухи, ласково погладил змею и дрогнувшим голосом сказал:

— Бедная… А я всегда… тебя недолюбливал… Бедная ты моя…

Глайя затихла, и Аль-Джезред бережно опустил на пол огромную голову с потускневшими глазами.

Суровые наемники понуро и молча смотрели на мертвую любимицу королевы. В глазах придворного мага стояли слезы.

— Если эти твари выбрались на верхние этажи, нам придется туго! — нахмурился Конан.

— Кажется, я догадываюсь, откуда они… — медленно сказала Итилия. — Копая сапу, подтесывая камни, мы разбудили то, что исстари дремало в подвалах цитадели…

Аль-Джезред вздрогнул.

— Ты думаешь?..

— Да… Легенды говорят об огромных яйцах, о дремлющей до поры самке-королеве… Мы разбудили ее, и она снова принялась за работу! Скоро весь замок будет заполнен чудовищами!..

— Вероятно, такое уже случилось однажды, Эскиламп задумчиво посмотрел на мертвую змею. — Самка наплодила чудовищ, и они по жрали строителей этой крепости. После чего сами издохли от голода, а королева — заснула на несколько тысячелетий…

— В какой стороне тронный зал? — спросил Конан.

Аль-Джезред указал на одну из арок, за которой виднелся длинный коридор.

— Нам нужно сматываться как можно скорее! — крикнул Хепат, но Конан уже размашисто шагал в указанном направлении.

— За ним, — бросила Итилия, и оставшиеся солдаты, взяв мечи наизготовку, поспешили следом.

На сей раз тронный зал, представлял собой странное зрелище.

На полу ровными рядами, как надгробия на кладбище, лежали огромные яйца. Белые, гладкие, как хорошо отполированные валуны, они окружали золотой трон, на котором сидела мумия королевы Острова Пауков. Старуха умерла от ужаса. Тело ее не было тронуто когтями твари, которая, как гигантский кузнечик, высилась посреди зала.

С мягким шлепком на пол упало очередное яйцо. Затем еще и еще…

Самка была в несколько раз крупнее тех монстров, что разорвали первые три десятка солдат. Выпуклые глаза смотрели на вторгшихся в ее владения людей с нескрываемой злобой, но длинный, массивный яйцеклад ни на секунду не прекращал работы. Шлеп, шлеп… Маленькие передние лапы твари судорожно сжались, когда к ней приблизился Конан с обнаженным мечом. Солдаты заходили с боков.

Неожиданным броском самка, вытянув лапу, зацепила одного из наемников. Затем, все так же, не отрывая тяжелый яйцеклад от пола, бросилась в другую сторону, и второй солдат покатился с разорванным животом. Быстрота движений чудовища была феноменальной. Стало ясно, как за несколько минут погибли тридцать опытных наемников.

Конан, в момент, когда тварь отклонилась, убивая очередного — третьего — солдата, прыгнул вперед и вонзил меч глубоко в чешуйчатое брюхо чудовища.

Визг на пределе слышимости человеческого уха заполнил тронный зал.

Затем самка, повалившись на бок и суча Длинными суставчатыми ногами, стала издавать странные, ритмичные звуки, напоминающие музыку дикарей-пиктов.

— Она созывает своих последышей! — крикнул Эскиламп. — Надо бежать!

— Кром! Меч остался у нее в брюхе! — Конан Никак не мог подойти к издыхающему чудовищу.

С нескольких сторон послышалось усиленное эхом завывание. На помощь королеве двигалась орды чудовищ.

— Они повсюду! — заорал Аль-Джезред Затем, взяв себя в руки, прислушался.

— Там! Кажется, там их нет! — он бросился к одной из дверей. Пятеро оставшихся в живых солдат смотрели на Конана, ожидая приказа.

— Я догоню, — усмехнулся киммериец, примериваясь выхватить меч.

— Мне тут один друг говорил, чтобы я держался к тебе поближе, — крикнул бородач с окровавленной повязкой на шее. — Жаль, что он не дожил до этого момента…

Солдат рубанул мечом по ноге чудовища. Четверо других наемников тотчас последовали его примеру.

Самка брыкалась, старалась зацепить когтями наносящих увечье врагов, что дало Конану возможность подойти ближе и выдернуть, наконец, меч из брюха чудовища. Черная кровь тягучим фонтаном брызнула ему в лицо. Королева забилась в последних судорогах.

— Скорее! — крикнула Итилия. — Аль-Джезред приведет нас к воротам!

Конан покидал тронный зал последним. На миг остановившись, он увидел, как поверженную королеву обступили ее подданные. А из яиц уже проклевывались новые монстры. Некоторые еще нетвердо стояли на ногах, другие, достаточно освоившись, издавали глухое рычание, вертя головами в поисках добычи.

— Скоро их тут будет несколько тысяч! Замок потерян, и нам надо убираться! — крикнула Итилия.

Люди бежали со всех ног, пытаясь не упустить из виду фигуру придворного мага, показывавшего чудеса скоростного передвижения по запутанным коридорам замка…

* * *

— Каждый из вас получит обещанную плату, плюс надбавку, — говорила Звездная Ведьма, обращаясь к шеренгам солдат, — мои корабли отвезут вас, куда скажете…

Затем она подошла к отдельной группе наемников.

Пять человек… Почти все перевязаны кровоточащими бинтами.

— Идите в мою палатку, и пусть каждый из вас зачерпнет по десять горстей драгоценных камней!

— Только не пропивайте все сразу! — усмехнулся Конан.

— Купите замки с богатыми, плодородными землями, ведите хозяйство, — добавил Эскиламп.

— Купите лучше дворцы и заведите гарем! — крикнул Хепат.

Солдаты гуськом пошли в шатер Звездной Ведьмы.

— Эх, жаль, Красавчик не дожил… — грустно сказал бородач с забинтованным горлом, набивая Карманы сверкающими камнями.

Затем он долго, молча смотрел на готовые к отплытию корабли, которые унесут его к новой жизни. Но почему-то предстоящая сытная, богатая жизнь не радовала. Невольно вспоминалась полутьма подземелий цитадели, погибшие в схватках товарищи.

«Зачем это все? — думал Весельчак. — Для кого? Ради чего погибают солдаты?! И, вообще, кому все это надо?!..»

Корона власти

В темном углу одной из харчевен на окраине Шадизара сидел нищий. Он был так стар, что, казалось, в любой момент мог упасть и умереть. Голова его тряслась, руки ходили ходуном. Лохмотья, висевшие на костлявом теле, наполовину состояли из дыр. Блеклые, выцветшие глаза вспыхнули безумием, когда он, с неожиданной силой, схватил за руку проходящего мимо Конана:

— Ты не узнаешь меня, герой?

Киммериец поморщился, но присел рядом со стариком. На столе перед ним стояла кружка с водой. Рядом одиноко лежал кусок черствого хлеба. Люди в харчевне не обращали на нищего старика внимания. Здесь привыкли к нищим и оборванцам. Привыкли также и к воинам — наемникам, охранникам, солдатам, — веселящимся за обильными столами.

— Что тебе заказать? — ворчливо спросил Конан и кивком подозвал слугу.

— Мне ничего не нужно, Конан, только вспомни меня, вспомни, — заклинал старик, впиваясь в синие глаза варвара, — я тот, с кем ты спускался в нижние пределы в поисках демона Уробаха!

— Актион?! — Конан внимательно всмотрелся в желтое, как пергамент, лицо старика. — Что с тобой стало?! Помнится, не так давно Уробах унес тебя в Иранистан — ты там собрался стать великим правителем!

— Я и стал им. Могучим правителем, и все эти жалкие людишки трепетали при упоминании одного моего имени. Но демон, стремясь, поскорее освободится от службы, ускорил время. Пятьдесят лет для меня пролетели, как один год. Я постарел столь стремительно, что не успел насладиться неограниченной властью, не успел почувствовать вкус жизни повелителя целого народа. Уробах перехитрил меня. И теперь я — нищий. Я скитаюсь по окраинам Шадизара и прошу подаяния.

— Печальная судьба, — сказал Конан без всякой печали, — жил бы себе честным купцом, не лез бы к демонам…

— Но теперь все изменится, Конан, — прошептал Актион, — я знаю, как вернуть молодость. Ты мне в этом поможешь!

— Видишь ли, — насмешливо протянул Конан, — мы, конечно, с тобой пережили кое-какие приключения, но ты поступил с нами не слишком хорошо, и я почему-то не горю желанием вернуть тебе молодость.

— Ты ведь хочешь стать королем, Конан? — Актион вновь схватил киммерийца за руку и вновь с силой, которую трудно было заподозрить в его старческом теле, — ты хочешь получить королевство? Ты его получишь! А я получу молодость и начну все с начала. Отведи меня куда-нибудь, где можно спокойно обсудить наш план…

* * *

Небольшой караван держал путь на восход солнца, в сторону величественных Кезанкийских гор. Там, среди вечных снегов, в самом хаосе нагромождения скал, в потайной пещере прятался от смертных источник молодости. Небольшой, мягко журчащий ручеек красного, как кровь, цвета показывался на миг в углу пещеры и вновь исчезал в недрах горы. А рядом, в тяжелом золотом сундуке ждала хозяина корона абсолютной власти.

Все это рассказал Актион, сверкая глазами и часто хватая Конана за руку сухими старческими ладонями. А в соседних пещерах, конечно же, лежали несметные сокровища, веками хранимые для того, кто сумеет добыть корону.

Что заставило Конана вновь поверить колдуну? Ну, прежде всего, прошлый раз он, в общем-то, не обманул… Кроме того, любовь киммерийца к походам, авантюрам… Стать королем? Неплохо, хотя трудно поверить, что некая корона, пусть даже и волшебная, может посадить ее обладателя на трон. Ведь троны-то, как правило, бывают заняты…

Но Актион клялся остатком жизни: стоит завладеть короной, как дальше все свершится само собой.

«Тебе будут служить тысячи незримых существ», — уверял он.

Выходило, что демоны все сделают сами. Нужно было только добыть корону и выбрать страну… И прихватить сокровища в соседней пещере.

* * *

Караван продвигался на восток. Конан, на вороном коне, Хепат на верблюде… Почти, как раньше. Только колдун Актион не гарцевал на резвом жеребце — он сидел мешком между горбами второго верблюда. И вид согбенного старика сердил, раздражал гнома, взгляд которого, помимо воли, постоянно упирался в спину дряхлого колдуна.

Гнома Конан нашел в одном из притонов Шадизара. Хепат опух от пьянства и долго не мог понять, кто и зачем за ним пришел. Но когда узнал, что Конан его не забыл, что Конан вновь приглашает его, как раньше, в опасный поход, зарыдал, повиснув на ноге друга и, расплатившись последними медяками с хозяином притона, отправился в путь. Благо, собирать ему было нечего.

Актиона он так и не узнал. Просто поверил Конану, что перед ним тот самый веселый колдун, которого демон Уробах унес в Иранистан, где он волшебным образом состарился. А теперь, вместо того, чтобы наслаждаться беседой с другом, он вынужден смотреть на сутулую спину немощного старика.

Пыльная, выжженная степь утомляла однообразием. Хепат, понукая верблюда, поравнялся с Конаном.

— А где, красавица Итилия? Почему она не с тобой?

— Не могу же я всех красавиц с собой возить, — проворчал Конан, затем добавил: — После того, как мы до смерти надоели друг другу, она отправилась в южные королевства…

— Значит, вы расстались, — уточнил Хепат с грустью.

— Расстались, — подтвердил Конан и надолго замолчал.

* * *

Кезанкийские горы встретили путешественников неласково. Стоило каравану вступить в предгорья, как поднялся сильный ветер, грозивший к ночи перейти в ураган.

— Нужно искать пещеру для ночевки! — крикнул Конан.

Пыль забивала глаза, мешала дышать. Вначале небольшие, почти игрушечные вихри разрастались, крутили уже не только пыль, но и мелкие песчинки, больно ударявшие по глазам.

— Но как они узнали? — бормотал Актион. — Мы же еще далеко… как они узнали?

Конан пришпорил коня и помчался под защиту деревьев — небольшой рощицы, внезапно появившейся из мутной, пыльной пелены. Актион и Хепат поспешили следом.

Роща была невелика и состояла из уродливых, кривобоких лиственных деревьев, но все же защищала от ветра и пыли.

Деревья стонали и гнулись, осыпая путников листвой. В шуме ветра слышались завывания потерянных душ, вой волков и шум отдаленной битвы. Конан знал, что иногда ураганы приносят странные звуки. И странные вещи случаются после ураганов. С неба падают рыбы, лягушки… Однажды — и Конан был тому свидетелем — смерч принес окровавленную отрубленную руку. Где-то кипела битва… Эта история с рукой превратилась в обычную застольную байку, в которую никто не верил…

Буря постепенно стихала, но ворчала, брюзжала, как разошедшийся в ссоре старик, который долго не может успокоиться, размахивая руками и бурча под нос запоздалые проклятия. Песчинки уже не секли щеки, пыль стала оседать. Появилась возможность осмотреться. Укрывшая их рощица превратилась в скопище скелетиков — ветер сорвал с деревьев почти всю листву. Верблюды чихали, люди с трудом прочистили глаза.

— Ты что-то бормотал… — Конан повернулся к колдуну. — Кто-то что-то узнал…

— Да… — Актион замялся. — Ты же не думаешь, что корону и источник никто не стережет!

— Про стражей ты почему-то раньше не говорил! — с негодованием заметил Конан.

— Это и так ясно… Если бы все эти богатства доставались так просто — их бы давно уже там не было.

— Ладно, об этом еще будет время поговорить, — бросил Конан, — а пока нужно найти место для ночевки.

Через короткое время нашлась подходящая пещера. Достаточно просторная даже для двух верблюдов и коня, которых не рискнули оставить на ночь снаружи.

Хепат натаскал хворосту и развел огонь. Конан заметил, что дым от костра устремился не наружу, а внутрь пещеры, значит, где-то был и второй выход, находящийся значительно выше первого. Из предосторожности это временное пристанище следовало осмотреть.

Приготовив два небольших факела, Конан направился, было, вглубь пещеры, но Актион схватил его за руку. Эта его манера хватать за руки все больше раздражала киммерийца. Теперь руки Актиона опережали слова. Куда девался тот веселый колдун-балагур, который сопровождал их в нижние пределы?.. Впрочем, к старости у всех меняются привычки…

— Подожди, Конан, подожди, — зашептал Актион.

Горячий шепот, так не свойственный прежнему Актиону, злил Конана не меньше, чем стремление ухватить за руку.

— Чего ты шепчешь?! Боишься, что подслушают нетопыри?!

— Подожди, не стоит далеко ходить вглубь этой пещеры!

— Почему?

— Похоже, мы попали в одну из пещер, где…

— Где — что? — нетерпеливо спросил Конан.

— Словом, это пещера Великих Спящих… Я нашел знаки на стене… Переночевать здесь можно — у самого входа, но обследовать ее… нежелательно.

Помедлив, Конан вновь присел к костру. Хепат старательно заготавливал хворост — складывал его неподалёку с таким расчетом, чтобы хватило до утра.

— Что это за Великие Спящие?

— Никто точно не знает… — Актион медленно подбирал слова. — В пещерах, в самых потаенных уголках иногда можно встретить спящих гигантов… Спящих или окаменевших… не знаю. Это не демоны, не боги… Похоже, что это люди… Предания гласят, что они жили на земле задолго до нас…

— А, может, это просто каменные изваяния? — Хепат скупо подбросил в огонь хворосту.

— Нет… они из плоти… из окаменевшей плоти… Они ждут.

— Чего ждут? — На гнома рассказ колдуна произвел, казалось, сильное впечатление.

— Момента пробуждения, естественно, — насмешливо пояснил Актион, — и беда, если они пробудятся раньше времени!

— Кром! — воскликнул Конан. — Я должен их увидеть! Не бойся, колдун, я прокрадусь тише мыши… не разбужу.

И не слушая дальше бормотаний Актиона, он решительно двинулся вглубь пещеры.

— Проклятье! — пробормотал колдун. — Лучше бы я ничего не говорил! Если они проснутся…

— А что — такое уже было? — тонким голосом спросил Хепат.

— Не в наше время… Раньше… И последствия оказались ужасны…

Колдун ссутулился над костром, будто хотел впитать в старческое тело живительное тепло огня. Хепат потерянно молчал, пытаясь представить последствия пробуждения гиганта. Тишину нарушал только треск костра. Огонь жадно пожирал сухие ветки — набрасывался, хватал, лизал, и не отпускал уже до конца, до почерневшей головешки. Вид этих углей навевал на Хепата смертную тоску.

Прошло немало времени с тех пор, как ушел Конан. Гном и колдун молчали. Хепат хмурился, нервно сжимая кулаки. Актион навис над костром, губы его беззвучно шевелились.

«Что он — молится своим богам, — думал Хепат, — или творит заклинания? Будь прокляты все колдуны! Все они — непонятные, а, значит, опасные создания».

Мучительно-медленно тянулось время. Конан не возвращался. Хепат заметил муравья, спешащего к выходу из пещеры. Затем другого, третьего. Спокойно проползла гусеница. Где-то зашуршала мышь. Мир жил привычной, размеренной жизнью.

Из глубин земли раздался странный звук. Гном вскочил, как ужаленный. Актион поднял голову и прислушался. Звук продолжался — низкое гудение, вибрация, содрогание камня под ногами.

— Что это? Что? — Хепат вытаращил глаза так, что они, казалось, могут выпасть из глазниц.

— Я не знаю… — устало сказал колдун, — может быть, это пробуждение…

Звук нарастал. Сверху посыпались мелкие камни. Земля гудела так, что вибрировало все тело. Уши закладывало.

— Что делать? — метался Хепат. — Искать Конана?! Или вывести животных и приготовиться к бегству? Что делать? Говори, колдуй! — он потряс Актиона. — Говори, что делать!

— Пожалуй, стоит приготовиться к бегству, — прошамкал Актион, — как только Конан появится, сразу и бежать… скакать ночью… сломать себе шею… как только Конан появится… если появится…

— Будь ты проклят! Будь ты…

Звук исчез так же внезапно, как появился. Мелкие камни еще продолжали сыпаться, но странная вибрация стихла. Тишина оглушила, как ударом молота. Хепат застыл, будто превратился в камень. Актион тяжко вздохнул и подбросил в костер хворосту.

— Будем ждать…

* * *

Когда Конан отошел от костра и зажег факел, он заметил, что пещера стала гораздо просторней. Вообще, вход, где они сидели, походил на горлышко кувшина. А сама пещера имела, по-видимому, огромные размеры. Сталактиты и сталагмиты походили на зубы, торчащие в пасти гигантского дракона, готовые в любой момент сомкнуться и схватить нежданного гостя.

Постепенно своды пещеры потерялись в темноте, а стены разошлись настолько, что свет факела до них едва доставал. Конан двигался совершенно бесшумно, ни единым звуком не нарушал тишину этого подземного жилища окаменевшего великана — если, конечно, верить Актиону. Пещера тянулась одним громадным тоннелем. Мелкие ходы и ответвления не привлекали внимания Конана. Где-то там, в недрах горы, таится нечто странное… Не демон, не бог… человек, живший в начале времен. Так считал колдун Актион. Так говорили предания.

Чего никак не ожидал увидеть Конан, так это обработанного камня. Творения рук человека! Самый конец пещеры, ее последняя стена состояла из огромных, хорошо отесанных каменных глыб. Некоторые камни выступали в виде примитивно вырезанных драконьих морд, ухмылявшихся беззубой усмешкой.

Внизу каменной кладки, перегораживающей пещеру, находилась огромная арка, украшенная более изящной резьбой. Если бы Конан вырос в высоту в несколько раз, то и тогда он мог бы пройти в эту арку, не сгибая головы. Дверей или ворот не было. Ничто не запиралось. И все же, богатырь медлил. Какая-то охрана должна быть… Или ловушки. Придется пошуметь…

Он поднял небольшой камень и бросил его перед собой — туда, куда должна ступить его нога. Ничего не произошло. Может, камень слишком мал? Пришлось потрудиться и найти побольше. Круглый валун весил примерно столько же, сколько человек. Конан вздохнул и покатил его перед собой.

Если сработает ловушка — а это, скорее всего, будет скрытая яма — камень провалится, а человек успеет остановиться.

Ничего. Никаких ловушек. Пройдя арку, Конан увидел огромный каменный алтарь и лежащего на нем окаменевшего человека. Размеры гиганта поражали. Если бы киммериец решился лечь рядом с телом исполина, он едва ли достал бы ему до колен.

Медленно обошел Конан эту странную усыпальницу. Чутье бывшего вора говорило, что здесь могут храниться сокровища при жизни принадлежавшие спящему. Но гигантский склеп был пуст. Только возвышался посредине каменный помост с застывшим, окаменевшим огромным человеком.

Первый факел догорал — пришла пора возвращаться. В последний раз Конан обошел вокруг алтаря. Небольшая трещина на боковой стене привлекла его внимание. И еще одна, под прямым углом, и еще.

Дверь! Или камень, который можно вынуть. Значит, алтарь внутри полый! Что ж, если гигант, засыпая, и решил припрятать пару мешков драгоценных камней — лучшего места, чем в недрах своего ложа, не найти! Нужно только суметь эту дверь открыть.

Конан осторожно надавил ладонями на камень. Из недр горы донеслось ворчание. Глухой, недовольный рокот. Гора загудела. Алтарь стал вибрировать так, что каменный великан на нем трясся, как младенец в люльке, укачиваемый нерадивой матерью.

Схватив факел, Конан бросился к выходу. Каменные глыбы над аркой шатались, опуская завесу пыли.

И уже пробегая под аркой, услышал киммериец голос, подобный гулу горного обвала. Тяжело падали чужие и непонятные слова. Язык, на котором говорил гигант, даже отдаленно не походил ни на один из языков, звучащих в современном мире.

Не выдержав, Конан остановился и оглянулся. Картина, которую он увидел, прежде чем вновь бросился бежать, навечно запечатлелась в его памяти. Великан садился на своем громадном ложе! Мелкие осколки каменной скорлупы осыпались с него, как сухие листья с дерева.

Успев подумать, что внутри окаменевшей скорлупы, это просто огромный человек из плоти и крови, Конан поспешил обратно.

Актион и Хепат приготовили животных и уже сидели меж горбов своих верблюдов, когда из недр пещеры появился Конан. Не говоря ни слова, он вскочил в седло жеребца и замер, прислушиваясь.

Вначале тишина нарушалась только храпом коня, нетерпеливо переступающего копытами, затем из глубины пещеры раздался неясный шум — будто кто-то волоком тащит повозку, у которой внезапно отвалились колеса.

— Он проснулся, — сказал Конан, повернувшись к Актиону, — ты можешь посоветовать что-нибудь, кроме бегства?

— Кроме бегства — ничего, — невозмутимо ответил колдун и тронул верблюда.

Шум, доносящийся из пещеры, все нарастал. Послышалось низкое, недовольное ворчание. Сыпались камни, гудела земля. Раздавались глухие удары, будто кто-то огромным молотом пробивал стену.

За колдуном не мешкая, устремился Хепат, громко понукая ленивого верблюда. Конан тронул коня последним. Отъехав на расстояние полета стрелы, он остановился. Из «бутылочного горлышка» пещеры густо выкатывались клубы пыли. Слышались глухие удары. Падали огромные камни. И, наконец, как вырвавшееся наружу пламя при извержении вулкана, появился с поднятыми руками ужасный гигант. С ревом он отбросил, заваливавшие его до пояса камни, выдернул ногу, затем вторую и встал во весь рост, испустив громовой вопль не то ярости, не то ликования.

Только теперь Конан смог оценить рост и мощь великана. Самые высокие деревья едва доставали ему до пояса. Мышцы рук и ног вздувались огромными буграми. Кожа гиганта была темно-коричневого цвета, а нижняя часть тела густо поросла волосами.

С трудом поворачивая голову, великан искал того, кто посмел потревожить его сон. Наконец, взгляд его нашел Конана. На долгий миг человек и гигант из старой забытой эпохи, встретились глазами. Дикую злобу прочитал Конан во взгляде великана, ненависть, желание убивать. Издав низкий рев, гигант шагнул к человеку. Похоже, что движения, после многих тысяч лет спячки, давались ему с трудом.

Но Конан не сомневался, что скоро великан разойдется, разомнет мышцы, и тогда вряд ли от него удастся ускользнуть даже на коне. Не мешкая более, он дал шпоры жеребцу и через мгновение догнал товарищей. По счастью, уже рассвело, и можно было выбирать дорогу, не полагаясь на животных. Через половину колокола быстрой езды шум позади стих. Хепат вздохнул с облегчением:

— Похоже, он не слишком быстро бегает, этот каменный гигант!

Конан промолчал, а колдун, мрачно глянув на развеселившегося гнома, сказал:

— Он будет нас преследовать. Пойдет по нашему следу. Не знаю — по запаху, или как-то еще, но он нас найдет и убьет. Он не простит неурочного пробуждения.

— Погоняйте своих ленивых верблюдов, — пробурчал Конан, — постараемся убраться подальше, пока он еще вялый…

— Он недолго будет вялым, — заметил Актион, — полуденная жара разогреет его, а уж тогда!..

Путники галопом скакали по тропинке, петляющей среди скал. Скорее в горы! Забраться повыше, пройти узкими тропами, спутать следы, заманить великана на карнизы, нависающие над бездной, туда, где он не пройдет — сорвется в пропасть или повернет назад!

* * *

Горы встретили путешественников ворчанием отдаленных камнепадов и гулом лавин, сходящих с искрящихся снегом вершин. Преследователя слышно не было, и даже Конан почти уверился в том, что Актион по старости своей мог и ошибиться, спутать предания, или просто сгустить краски.

Но колдун выглядел мрачным и озабоченным. Он уверенно направлял верблюда в самые опасные места, где пропасть с одной стороны и отвесная стена, с другой, могли помешать громадному преследователю идти по их следам.

Только к вечеру решили сделать привал. Расположились на большом уступе, немного в стороне от тропы, под защитой огромной, нависающей над головами скалы. Ужинали жесткой солониной и сухарями. И мучительно вслушивались в звуки погружающихся в сумерки гор.

Вот где-то скатился камень. Горный козел прыгает по скалам, веселится, или?.. Где-то прокатилось эхо от упавшего в пропасть валуна. Кто его столкнул?

Камни сами падают редко… Ветер и вода десятки лет точат валуны, подмывают основание, стараются, бьются, а камень стоит. Многие годы требуются природе, чтобы подточить равновесие, сделать его шатким, и только тогда достаточно будет сильного порыва ветра, чтобы валун, наконец, покатился, увлек за собой других, создавая, таким образом, неумолимый горный обвал.

Достаточно порыва ветра… Или?.. Или кто-то может подтолкнуть — случайно — камень… Кто-то огромный может задеть его, пробираясь по следам ненавистных врагов…

— Далеко еще до твоей пещеры с источником молодости? — прервал молчание Конан.

Колдун мелко покивал. Прошептал что-то, прошамкал беззубым ртом.

— Еще дня два-три пути… если нас никто не остановит…

— Я думаю, гигант за нами не пройдет, — подал голос Хепат, — сорвется в пропасть!

— Ему не обязательно идти точно по нашим следам! — отрезал колдун, затем добавил: — Но я имел в виду других… Пещеры, куда мы направляемся, стерегут сильные демоны… а я уже стар… не знаю, смогу ли я…

— О боги! — Синие глаза Конана полыхнули огнем. — Так ты отправился наобум?! Ты не уверен в своих силах?!

— Я попробую их обуздать, — сказал Актион, склонив голову, — попробую…

— А кто-нибудь еще, кроме демонов, стережет сокровища? — спросил Хепат.

— Сокровища? — непонимающе переспросил колдун. — А, ну да, сокровища в соседней пещере… Их стережет дракон… как водится.

— Демоны и дракон, — проворчал Конан, — веселое у нас будет путешествие…

Ночь прошла спокойно. Путешественники дремали, завернувшись в одеяла. Только перед рассветом над горными вершинами эхом пронесся рев какого-то зверя.

Пещерный лев сообщает о неудачной охоте? Кроме него никто в горах не обладает таким голосом… Только он, огромный желтый зверь, с развевающейся по ветру черной гривой, может так рычать… Или?..

Весь следующий день продвигались по едва заметной тропинке, петляющей среди нагромождения скал. Пещерный лев подавал голос еще несколько раз.

— Нас преследуют, — сказал Актион, — будем надеяться, что это всего лишь лев!

Конан и Хепат промолчали. Настроение у всех испортилось окончательно.

К вечеру путники забрались так высоко в горы, что постоянно давал о себе знать себе холод. Сказывалась близость ледников. Хепат, кутаясь в плащ, ворчал. Сетовал на холод, на ветер, на преследования льва, на бессмысленность их похода. Конан лишь усмехался. Но Актиону надоело нытье гнома, и он прошипел:

— Если ты не прекратишь ворчать, я потрачу на тебя одно из заготовленных заклинаний!

— И что тогда? — с вызовом спросил Хепат.

— Тогда ты превратишься в лягушку!

Конан захохотал. Он любил горы, он вырос в горах и не мог долго предаваться унынию, когда видел, как сверкают в лучах заходящего солнца величественные ледники.

— Нет, колдун, — сказал он, все еще усмехаясь, — побереги заклинание для нашего друга льва! Сегодня ночью оно тебе, я чувствую, понадобится.

Актион как-то странно посмотрел на Конана и ничего не сказал. Или он не верил в то, что их преследует именно лев, или у него не было никаких заготовленных заклинаний.

Лев напал ночью. Громовой рык вырвал путешественников из объятий сладкой дремы. В мгновение Конан вскочил, держа перед собой меч. Актион и Хепат выхватили кинжалы. Трое встали спиной к спине. По счастью, светила полная луна, и площадка, на которой они находились, хорошо просматривалась.

Лев вышел из-за валуна и, издавая низкое рычание, направился к стоянке. Привязанные к высохшему дереву животные в страхе пытались порвать уздечки. Затем, сбились в кучу, испуганно глядя на приближающееся чудовище. Пещерный лев-великан по размерам намного превосходил самую крупную лошадь. Его огромная голова, обрамленная великолепной черной гривой, повернулась в сторону животных.

Мгновение лев раздумывал, затем все же решил вначале покончить с людьми — этимималенькими существами, держащими в передних лапах длинные, острые шипы, доставляющие некоторые неприятности. Лев не раз имел дело с людьми и всегда побеждал их без особых хлопот. Вот только шипы иногда причиняли беспокойство. Приходилось долго зализывать царапины.

Конан застыл, направив лезвие меча на зверя. Хепат и Актион теперь стояли у него за спиной, готовые, при необходимости, пустить в ход кинжалы.

Лев остановился и присел для прыжка, хлеща себя по бокам длинным хвостом с игривой кисточкой на конце.

Конан следил за огромными мышцами льва. Вот напряглись задние ноги. Несколько раз лев переступил с ноги на ногу, как это делают все кошки перед прыжком, затем когти чиркнули по камню, и он прыгнул. Бросил огромное, состоящие из упругих мышц тело, на этих жалких людишек, одиноко и потерянно стоявших перед ним в ожидании неминуемой смерти.

В момент прыжка, а точнее на долю одного мгновения ранее, когда мышцы начали поднимать огромное тело, Конан скользнул вперед и взмахнул мечом.

Пролетая над человеком, лев вдруг почувствовал ужасную, непереносимую боль в брюхе. Такой боли он не ощущал никогда в своей долгой и удачливой жизни. Он сам причинял боль всем живым существам. Он разрывал плоть, он терзал, он упивался вкусом и запахом крови, он обожал чувствовать агонию убиваемых им существ, но никогда он не испытывал того, что чувствовали его жертвы. И вот теперь… Он заревел от этой, сводящей с ума, всепоглощающей боли.

Удар меча Конана рассек льву брюхо, как бурдюк с вином. И как вино из бурдюка, из раскроенного брюха чудовища хлынула кровь. А, падая на землю, в том месте, где еще недавно стояли его испуганные жертвы, лев увидел, что кишки его достигли земли значительно раньше его самого. Оглашая окрестности ужасным ревом, он попытался лизать рану, но она была слишком обширна и слишком кровоточила, чтобы охватить ее языком. И впервые лев понял, что его победили.

Дремучим, маленьким мозгом хищника, инстинктом зверя он понял, что его удачливая, приводящая к смерти всех, с кем он сталкивался, жизнь — закончилась. Он зарычал скорее жалобно, нежели грозно и с тоской в желтых глазах, в которых отражалась холодная, полная луна, глянул на своего убийцу.

Бесшумной тенью скользнул Конан за спину поверженного великана и точным ударом прекратил муки хищника — пронзил мечом его огромное сердце.

— Надо насобирать дров, — хрипло сказал гном, — сегодня у нас свежее мясо…

— Впечатляет… — помолчав, сказал Актион. — Я все больше убеждаюсь, что ты необыкновенный человек, Конан, и судьба у тебя будет необыкновенная… Не знаю, добудем ли мы корону, но королем ты станешь в любом случае…

А Конан, задумавшись, все стоял над телом поверженного льва, и с огромного меча капала на камни темная в лунном свете кровь.

Мясо старого льва было жестким, как сушеная солонина, и невкусным, но Хепат, которого обязали развести костер и поджарить лучшие куски, ел с большим удовольствием и нахваливал свое поварское искусство. Актион, с трудом проглатывая плохо прожаренные ломти, угрюмо молчал. Конан также не склонен был разговаривать в то время, когда его крепкие зубы расправлялись с твердым, как дерево, мясом. Это давало простор Хепату, ставшему после пережитого ужаса на удивление словоохотливым.

— Когда он прыгнул, я приготовился бросить кинжал, — невнятно говорил он с набитым ртом, — я целил в глаз льву и конечно бы попал. Конан меня опередил, а то… я бы… — и он брал новый дымящийся кусок.

Некоторое время гном жевал молча, но долго молчать было выше его сил.

— Ты ведь знаешь мой кинжал? — обращался он к угрюмому Актиону. — Я как-то бросил его в Итилию и чуть не убил…

Вспомнив Итилию, гном загрустил. Где-то она сейчас… Конан сказал, они надоели друг другу… Ему, Хепату, последнему… из клана… она бы никогда не надоела… никогда.

— А где сейчас наша красавица Итилия? — спросил колдун, бросив пытливый взгляд на Конана.

— Поехала завоевывать южные королевства… — недовольно проворчал Конан.

И колдун, и гном, ждали продолжения, но так и не дождались. Конан молчал.

Насытившись, трое спутников вытянулись у потухающего костра. Восходящее солнце осветило эту странную троицу — воителя в богатырском доспехе, гнома с длинным крючковатым носом, увенчанным двумя бородавками, и дряхлого старика-колдуна с растрепанными седыми космами.

Следующий день небольшой караван медленно и осторожно продвигался по горным, козьим тропам, направляясь в самое сердце диких Кезанкийских гор.

Преодолевали перевалы, спускались в должны, пробирались по тропинкам, где каждый шаг грозил неминуемой гибелью. Наконец, Актион торжественно объявил, что скоро они вступят в охраняемые пределы. На просьбу Хепата рассказать подробней, только усмехался неприятной, мокрой усмешкой.

На ночь остановились под искривленными, горными соснами, чудом росшими на камнях.

— Вот она, сила жизни! — старый колдун ласково погладил корявое дерево. — Живет, растет, вопреки всему! На камнях, открытое всем ветрам! Что скажешь, Конан?

Но Конан, последнее время к чему-то напряженно прислушивающийся, заговорил не о силе жизни.

— Кто-то приближается… Осыпаются камни… И все ближе.

Актион побледнел и прошептал:

— Я говорил, что он найдет нас…

— Этого не может быть! — дрожащим голосом воскликнул гном. — Я ничего не слышу!

— Зато скоро увидишь…

Темнота еще не успела накрыть даже горные ущелья, как на фоне огромного заходящего солнца чудовищным пауком появился гигант, на четвереньках пробиравшийся по горным вершинам. Грохот камнепада становился нестерпимым. При каждом шаге великана вниз срывалась несколько камней, которые, увлекая за собой других, обрушивались в пропасть стремительной горной лавиной.

— Что будем делать? — мрачно спросил Конан.

Актион сосредоточенно молчал. Хепат дернул его за рукав:

— Как там твои заклинания? Ты сможешь, хоть что-то сделать?!

— Не знаю… я попытаюсь, но силы… я слишком стар…

С горных вершин гигант увидел ненавистных людей. Издав ликующий вопль, от которого у Хепата заложило уши, он стал осторожно спускаться. Камни с грохотом сыпались в пропасть. Солнце все еще освещало эту ужасную картину — спускающийся на четвереньках огромный человек, похожий на страшного, неестественного, уродливого паука, плетущего на горных вершинах свою отвратительную, липкую сеть.

Отступать было некуда. Позади — бездонная пропасть. Впереди — спускающийся с гор великан. Путешественники оказались на небольшом карнизе, нависшем над пропастью. Бежать вперед или назад по козьей тропе? Догонит в два-три шага… Конан видел, что исполин двигается, на сей раз проворно и ловко. Попытаться поразить мечом? Но вряд ли удастся подойти к нему на удар…

Гигант осторожно спустился на уступ, на котором расположились на ночевку путники, и присел на корточки, стараясь лучше разглядеть своих ничтожных противников. Вот один замер с мечом в руках. Жалкий кусок мяса! В огромной голове тяжело ворочались сумеречные мысли. Жалкие кусочки сырого мяса! Посмевшие разбудить его раньше срока! Он не ведал, когда должен был подойти срок пробуждения. Но он знал, что почувствовал бы его! Как почувствуют его братья, которые будут спать еще очень долго и проснуться, когда земля расцветет, а люди намерено расплодятся. Когда исчезнет, уйдет в иные миры раса демонов. Когда боги перестанут вмешиваться в людские дела. Тогда его братья восстанут, чтобы властвовать! Тогда они сами станут богами! А он — благодаря этому маленькому куску мяса — уже не станет богом! Он разбужен раньше срока и теперь только месть, месть всем людям станет целью его жизни!

Конан, сжимая рукоять меча, стоял, готовый к немедленному действию. Как поступит великан? Попытается их раздавить? Или выдернет сосны, к которым привязаны животные, и использует их, как дубины?

Актион что-то сосредоточенно бормотал, делая руками плавные пассы. Хепат с затравленным взглядом судорожно сжимал кинжал.

Гигант вдруг оглушительно захохотал. Наслаждаясь растерянностью своих жертв, он протянул огромную длань и схватил одного из верблюдов. Поднял и с силой бросил на камни. Животное осталось недвижимым. То же произошло со вторым верблюдом. Затем великан поднял вороного жеребца. Несколько мгновений смотрел на него взглядом, полным ненависти, потом другой рукой обхватил его голову. Раздался громкий хруст. Меж огромных пальцев брызнула кровь вперемежку с костями и мозгом благородного животного.

В этот момент Конан бросился вперед, к ногам гиганта и нанес ему ужасный, рубяще-режущий удар чуть выше пятки. Этот страшный удар «с потягом», когда меч в момент соприкосновения с телом противника тянется на себя, не только разрубая, но и разрезая плоть, возымел свое действие. Великан завыл так, что у Конана заложило уши, когда он проворно отбегал за пределы досягаемости рук гиганта.

С грохотом, огромный, как скала, доисторический человек, рухнул на землю, корчась от боли. Ладонями зажимал он страшную рану, из которой фонтаном била кровь. Но когда Конан попытался еще раз приблизиться к великану на удар меча, тот приготовился схватить ненавистного человека, осмелившегося причинить ему такую боль. Гигант сидел, одной рукой зажимая рану, а другой — пытаясь поймать ускользающего противника. Конану пришлось отступить.

В этот момент Хепат метнул кинжал в огромную спину великана. Промахнуться было невозможно. Фамильный кинжал гнома глубоко вонзился в плоть исполина. Испустив злобный рев, гигант попытался свободной рукой дотянуться до кинжала.

Конан понял, что настал еще один благоприятный момент. Он бросился вперед, в тот миг, когда рука великана шарила за спиной, и, размахнувшись, обрушил всю тяжесть меча на коленную чашечку здоровой ноги своего чудовищного противника. Теперь великан ревел непрерывно. Дотянуться до кинжала ему так и не удалось. Коленная чашечка была разрублена надвое, натянутая кожа раздвинулась, обнажая две белые половинки разрубленной кости.

Изнемогая от боли, издавая непрерывное громовое рычание, великан пополз к отбежавшему на безопасное расстояние Конану. Он больше не обращал внимания на раны, ему требовалось одно — схватить и раздавить этого человека, причиняющего такую боль. Поймать, сдавить так, чтобы кровь брызнула в стороны, чтобы затрещали сминаемые кости, чтобы он превратился в кровавое месиво!

Положение становилось угрожающим.

На небольшой площадке Конану трудно было уворачиваться от загребающих окровавленных рук гиганта. А он все полз вперед, опираясь на здоровое колено, непрерывно надсадно воя, и хватая воздух в тех местах, где только что находился Конан.

Актион в течение всей схватки что-то бормотал, раскачиваясь и размахивая руками.

— Конан! — он попытался перекричать рев великана. — Я отворил ему кровь! Скоро он истечет кровью!

И действительно, из ран гиганта били мощные темно-красные фонтаны. Даже кинжал гнома, глубоко вонзившийся в тело, был вытолкнут напором крови и отброшен далеко в сторону.

Вся каменная площадка теперь была мокрой от крови. Риск поскользнуться и попасть в лапы великана для Конана возрос неимоверно.

— Уходи на тропу, Конан, на тропу! — кричал Актион, размахивая руками.

Услышал его киммериец, или нет, но узкая тропа в любом случае была единственным возможным местом для отступления. Конан осторожно, стараясь не поскользнуться, побежал к тропе, петляющей у скал. Великан сверкнул глазами и пополз следом. Несмотря на раны, и фонтаном бьющую кровь, он сохранил силы и передвигался довольно быстро.

Конан скользнул на тропу. С одной стороны — пропасть, с другой — отвесная скала. Но передвигаться по узкому карнизу в намокших, напитавшихся кровью и ставших скользкими сапогах было небезопасно. Осторожно Конан пробирался по тропе, стараясь уйти как можно дальше, пока гигант еще не мог до него дотянуться.

Видя, что добыча ускользает, великан сделал отчаянный рывок. Оставляя за собой кровавый след, он бросился вперед, протянул руку…

Конан успел увернуться и пробежать по тропинке еще несколько десятков шагов… Гигант, непрерывно издавая низкое, злобное рычание, попытался протиснуться вперед… не упустить этого ненавистного злодея, дерзнувшего разбудить его и нанести такие болезненные раны!..

Конан уходил вверх по тропе… Исполин боком втискивал огромное тело на узкий карниз… еще немного… стоит только подальше протянуть руку… Этот жалкий человечишка со страхом оглядывается… он знает, что его сейчас раздавит кулак…

Хриплый крик падающего в пропасть гиганта эхом разлился по ущельям. Конан, направляясь назад, осторожно ступил на скользкие, черные от густеющей крови великана камни. Прошел опасное место и уже обычным, спокойным шагом подошел к товарищам.

Хепат оттирал кинжал. Руки его слегка дрожали, а нос издавал невнятное сопение. Актион, шатаясь от усталости, сказал:

— Пропасть в этом месте бездонна… Ему не выжить, даже если бы я и не отворил ему кровь…

— Отворить-то отворил, да только он успел бы всех нас передушить, пока бы обессилел… — бросил Хепат.

— Ну, я сделал все, что мог… — колдун в изнеможении присел на камень. — И все-таки… если бы он не истекал кровью и его движения не замедлились… он поймал бы Конана!

— Сомневаюсь… — гном засопел сильнее обычного.

— Ладно, — Конан с грустью посмотрел на останки животных, — теперь нам придется всю поклажу нести на себе… Далеко еще до твоей волшебной пещеры?

* * *

Путники стояли перед изрезанной трещинами огромной скалой. Вершина ее куталась в облака, как в белое, пушистое одеяло. Сама скала гордо стояла в небольшом распадке, между заснеженными вершинами и излучала спокойное величие.

— Вот она, «Скала семи демонов», как ее называют мудрецы и маги, — Актион с благоговением простер руки, — я видел ее только на рисунках… Но путь к ней я знал с самого детства!

— Все это хорошо, — бросил Конан, — что дальше?

Актион пожевал сморщенными губами. Помолчал, будто припоминая что-то.

— Дальше? Дальше я должен подготовиться… Затем в одной из расщелин мы найдем проход… В самые недра гор…

— А как там насчет тех самых семи демонов? — встрял Хепат.

— Я попытаюсь их укротить…

Конан крякнул и сбросил с плеч объемную сумку.

— Сколько времени займет подготовка?

— Дня, два-три…

— Значит, разобьем лагерь вон под теми деревьями…

В течение следующих дней Актион непрерывно бормотал заклятия, варил в котелке густое, дурно пахнущее зелье, размахивал руками, все больше походя на буйного сумасшедшего. Хепат заготавливал смолистые факелы для длительного похода в недра гор. Конан сделал несколько вылазок, обследуя трещины в скале, ибо Актион не знал, в какой именно расщелине сокрыт путь в волшебные пещеры. Учитывая, что трещин в огромной скале было предостаточно, работа предстояла большая. Некоторые расщелины тянулись на десятки метров и только затем заканчивались тупиком. Другие были не так глубоки, но имели многочисленные разветвления.

Наконец, в конце одного длинного извилистого хода, Конан обнаружил тоннель, явно искусственного происхождения. Стена тоннеля, на всем его протяжении, была испещрена странными, непонятными знаками. Десять шагов в длину имел этот каменный коридор и заканчивался лестницей, круто уходящей вниз.

Вернулся Конан довольный. Хепат, возомнивший себя хорошим поваром, варил в котелке похлебку из жесткого просоленного мяса. Актион сидел с отрешенным видом, вперив безумный взор в облака.

— Конан, — прошептал гном, оторвавшись от таинственного процесса приготовления пищи, — мне кажется, что колдун сошел с ума… Никаких сокровищ нет! Он просто захотел вернуть молодость и придумал эту пещеру…

— Может и так, — рассудительно произнес Конан, — но кое-что я нашел.

Хепат с загоревшимися глазами приготовился слушать. Но Конан в нескольких скупых словах сообщил о тоннеле с загадочными письменами, затем прилег под деревом и задремал в ожидании обеда.

В этот момент Актион встал, расправил сутулые плечи и торжественно произнес:

— Я готов! Я могу усмирить демонов! Мы можем отправиться немедленно!

— Вначале пообедаем, — сказал Конан.

После того, как котелок опустел, спутники оставили в лагере, завалив камнями, часть поклажи, а сами налегке отправились к величественной скале.

Через половину колокола Актион сосредоточенно рассматривал надписи, выбитые на стене тоннеля.

— Не понимаю… — бормотал он, — не понимаю…

Однако Конан заметил, что колдун слишком долго рассматривает чуждые слова и странные знаки, водит пальцем, как человек, который все же разбирает текст, хотя и с трудом. Никто не будет так долго и с таким тщанием рассматривать надпись, где он не может понять ни одного слова!

Оторвавшись, наконец, от стены, Актион сверкнул глазами:

— Мы можем двигаться.

Но Конан бесцеремонно придержал его за воротник.

— Что ты прочитал?

Заметив, что в синих глазах киммерийца зажглись недобрые огоньки, Актион забормотал:

— Я не все понял… Ну… там про демонов, охраняющих сокровища… словом, предупреждение. Но мы-то об этом уже знаем…

— И все?

— Все, что я смог разобрать…

— Смотри, колдун!.. Лучше тебе не пытаться обмануть нас! — Конан взял у Хепата факел и шагнул вниз, на лестницу, уводящую в непроглядную тьму.

Казалось, что ступени не кончатся никогда. Факел освещал небольшой участок пути, по которому спускались путешественники.

Впереди и позади — абсолютный мрак. Темнота столь густая и затхлая, что начинало теснить дыхание, першить в горле, постоянно хотелось откашляться.

— Мы по этой лестнице спустимся в преисподнюю, — проворчал Конан, — стоило забираться под облака, чтобы потом спускаться к самым корням гор!

— Другого пути нет! — весело сказал Актион, и Конану почудилось, что рядом с ним не старик с безумным взором, а прежний веселый колдун — уверенный в себе балагур, любитель опасных приключений.

Факел стал чадить, мигать. Явственно ощущался недостаток воздуха. Гном, который нес на спине огромную охапку запасных факелов, вспотел так, что капало с носа. Актион стал хрипеть и задыхаться — сказывалась старость. И только Конан выглядел по-прежнему бодрым и свежим, будто не шагал в течение нескольких утомительных колоколов по мрачной лестнице, а вышел ранним утром на легкую прогулку.

— Они… — хрипел Актион. — Они пытаются нас задушить…

Спотыкаясь, он едва волочил ноги. Конану пришлось отдать факел гному и поддерживать старого колдуна, повисшего на нем, как плащ на сучке дерева.

Духота становилась невыносимой. Актион полностью обессилел. Хепат дышал надсадно, со свистом. Присели на ступеньки.

— Если это работа демонов, — начал Хепат, — то ты мог бы что-то сделать! Ты же готовил заклинания!

Актион встрепенулся.

— Да, да… конечно… — он стал что-то бормотать, увеличивая темп.

По мере того, как колдун читал заклинания, дышать становилось легче. Факел вновь вспыхнул веселым светом. Конан и Хепат вздохнули, наконец, полной грудью. Актион замолчал и привалился к стене.

— Придется немного отдохнуть, — сказал Конан, глядя на обессилевшего старого колдуна.

— Как долго еще спускаться? — спросил Хепат.

— Теперь уже не долго, — отдышавшись, прошептал Актион, — скоро мы вступим в «Затерянные пещеры». Где-то там дракон стережет сокровища… И только победив его, мы сможем пройти дальше — к источнику молодости и короне абсолютной власти…

— Я правильно понял? — Конан слегка усмехнулся. — Вначале мы завладеем сокровищами?

— Да… если победим дракона… Но ты должен пообещать, Конан, что не бросишь меня, когда сокровища будут у тебя в руках… Ведь тебе нужна еще и корона… Ты должен стать королем, Конан…

Киммериец долго молчал. Прислушивался к себе. Хмурил брови. Хепат с тревогой наблюдал за ним. Актион с нетерпением ожидал ответа.

— Клянусь Кромом, я не брошу тебя и помогу добраться до источника! — спокойно сказал, наконец, Конан. — А насчет короны… посмотрим.

— Ну а сокровищ наберем столько, сколько сможем унести, — добавил гном бодрым голосом, — я давно хотел купить небольшой дворец и жить там тихо-мирно.

Спутники поднялись и зашагали по ступенькам. Скоро лестница действительно кончилась. Небольшой проход вел в огромную пещеру. Разноцветные сталактиты в беспорядке свисали со сводов, и пламя факела отражалось в каждом небольшой радугой. По дну пещеры весело журчал ручеек.

— Это явно не тот, что нам нужен, — пробормотал Хепат, пробуя на вкус чистую ледяную воду.

Присев на камень, Актион нахмурил седые брови.

— Теперь, среди сонмища пещер мы должны найти нужную… Я знаю некоторое приметы, но, похоже, что нам придется изрядно побродить…

— А демоны? — спросил Хепат.

— Вначале, я думаю, мы встретимся с драконом…

Конан поднял факел и осмотрелся. Конец длинной пещеры утопал во мраке. В каждой стене виднелось несколько отверстий, ведущих в соседние пещеры. А оттуда — дальше. И так без конца. Блуждать в этих лабиринтах можно было весь остаток жизни.

— Мы не можем бродить наугад! — Конан посмотрел на Актиона. — Думай! Думай, вспоминай, колдуй, но ты должен указать нам точный путь!

Актион поднял скрюченный палец, одновременно с рождением звука.

— Он сам нам укажет! Теперь я понял, почему в свитках не указывали точные ориентиры!

Звук нарастал. Теперь стало понятно, что это яростный рев огромного живого существа. Раз за разом эхом прокатывался по пещерам этот зловещий рык, исторгаемый чудовищной глоткой и огромными легкими. Но после многократного эха трудно было определить место, где находился дракон. Хепат и Актион яростно заспорили. Каждый показывал в другую сторону. Конан постарался вспомнить момент самого зарождения звука… С какой стороны?.. Откуда пришел этот рев? Кажется, прав был Хепат — он показывал, похоже, в нужном направлении. Кроме того, гном лучше людей понимает пещеры…

— Я согласен с Хепатом, — бросил Конан, — пошли!

В течение нескольких колоколов путешественники бродили по пещерам и переходам. Сворачивали в небольшие ответвления, пробирались узкими тоннелями с тем, чтобы вновь выйти в огромные пещеры, изукрашенные разноцветными сталактитами и сталагмитами. Еще несколько раз слышался рев дракона, теперь гораздо ближе. Это помогало выбирать примерное направление.

— Дракон почувствовал нас и почти проснулся, — сказал как-то Актион, — он спал двести пятьдесят лет…

— А почему не пятьсот? — полюбопытствовал гном. — Откуда такая точность?

— В тайных свитках, доступных только избранным, я читал, что последний раз пытались добыть сокровища двести пятьдесят лет назад.

— А чем это все закончилось — ясно, — проворчал Конан.

— Да, но с ними не было великого воина Конана и великого колдуна… — Актион закашлялся, затем уже шепотом закончил: — Великого колдуна Актиона.

Если этой речью он надеялся воодушевить товарищей, то достиг противоположного результата. Конан угрюмо усмехнулся, а Хепат с презрением посмотрел на согбенную фигуру «великого колдуна» и громко, чтобы все слышали, со стоном вздохнул.

Заночевать решили в небольшой тупиковой пещере. Конан расстелил одеяло, скорее, по привычке, нежели опасаясь чего-то, положил меч у правой руки и мгновенно заснул. Хепат долго укладывался, ворочался, мостился. Затем, подождав, пока приткнется у стены Актион, загасил факел и приготовился погрузиться в сон.

Всепоглощающая темнота враз накрыла его черным пологом. В этих пещерах не росли светящиеся растения пуго, и темнота была абсолютной. Что откроешь глаза, что закроешь… Можешь даже выколоть — ничего не изменится… Выколоть глаза… интересная мысль… Что если для пробы выколоть глаза Актиону? Как он будет ориентироваться в пещерах? Мысль настолько захватила гнома, что, приподнявшись, он нащупал на поясе кинжал. Нужно только чиркнуть пару раз по глазам — и затем наблюдать… Но Конан… он не одобрит такое поведение… Придется чиркнуть и ему… Ничего, потом я его выведу, и буду заботиться о нем до конца жизни… Ничего… Глаза ему и не понадобятся…

Хепат, вытащив кинжал, пытался сообразить, в какой стороне спят его товарищи. Сначала нужно найти Актиона, затем Конана…

Актион, прижавшись к стене, пытался заснуть. В голову лезли странные, чужие мысли. Кто-то настойчиво советовал убить спутников и самому завладеть короной и сокровищами. В самом деле — зачем Конану корона? Он — варвар! Какой из него король? Хотя, нет… король-то из него, как раз получится… Но он и так станет королем… Без волшебной короны… А вот, ему, великому колдуну Актиону, после того как он вернет себе молодость, корона будет в самый раз! Абсолютная власть! Разве не об этом мечтает каждый смертный?! Власть над ничтожными, жалкими пресмыкающимися, которые называют себя людьми! Давить их, собирать налоги, вешать непокорных, отрубать головы… рубить, рубить саблей, мечом, топором!.. Где там этот ненавистный гном?! Вздыхает! Он меня — меня! — считает дряхлым стариком! Ничего, у меня еще хватит сил выпустить ему кишки. Ему, а затем и этому самонадеянному киммерийцу! Он, конечно, воин-с этим не поспоришь… Но зачем он мне? У меня будет корона… у меня будет молодость… сокровища… Где мой кинжал?

В этот момент вспыхнул огонь. Конан стоял, высоко подняв факел, и молча смотрел, как два существа с искаженными лицами, в которых уже не осталось ничего человеческого, ползут друг к другу.

— Опомнитесь! — рявкнул он, пиная Актиона в бок.

Колдун опрокинулся навзничь, и постепенно глаза его стали осмысленными.

— А ты?! — Конан сгреб Хепата за шиворот и потряс так, что тот уронил кинжал и громко лязгнул зубами.

— Что это было? — прошептал Актион. — Это чужие мысли… Я понимаю… Дракон…

Хепат все еще бессмысленно таращился на огонь, когда Конан спокойно сказал:

— Я почти сразу почувствовал, что в голову мне кто-то лезет. Наверное, и к вам тоже. Дай, думаю, запалю факел, пока они друг друга не перерезали!

— О боги! — стонал колдун. — Я поддался! Я поддался внушению дракона… Как это могло случиться?.. Я стар… Я слишком стар…

— Конан, а что тебе нашептывал дракон? — Хепат пришел, наконец, в себя, спрятал кинжал и смотрел на друга, виноватыми, собачьими глазами.

— Неважно! — отрезал киммериец. — Важно, что я не поддался! А вы — поддались!

— Давно известно, что драконы умеют уговаривать, — прошептал колдун, — теперь я знаю, как это бывает…

— Отдайте-ка мне кинжалы! Утром получите назад!

Конан положил оружие товарищей себе под бок, и что-то проворчав, вторично приготовился погрузиться в сон. Хепат загасил факел, и пещера вновь погрузилась в темноту.

Утра в темноте, естественно, не было. Первым проснулся Конан, запалил факел и придирчиво осмотрел спящих товарищей. Впрочем, он уже знал, что ночь прошла спокойно. Дракон не стал повторяться. Это следовало запомнить. Очевидно, старый, мудрый дракон презирает повторные попытки.

Растолкав колдуна и гнома, Конан поднял кинжалы. Если старинный фамильный клинок гнома был ему уже знаком, то на оружие Актиона он воззрился с удивлением. Изящная и грозная вещица с длинным прямым, узорчатым клинком, изрисованным загадочными знаками. Наметанным глазом воин определил, что кинжал колдуна был изготовлен во времена такой седой древности, когда, вероятно, еще даже не зародилась современная цивилизация. От клинка веяло силой, спокойствием, уверенностью. На нем, казалось, остались капельки крови бесчисленных жертв этого грозного оружия, отчего он блестел и переливался в свете факела разноцветными огоньками.

На миг Конану почудилось, что кинжал не просто отбрасывает свет, но и сам излучает слабое, мерцающее свечение. Искусно вырезанная из кости рукоятка казалась воздушной, а сверкающие огромные драгоценные камни горели мрачным светом и сами по себе являли целое состояние.

Со странной неохотой протянул Конан колдуну его оружие. Пальцы не желали отдавать кинжал, прилипали к нему, пытались покрепче ухватить, забрать себе, спрятать, сокрыть, украсть.

Актион, конечно, все понял и спокойно наблюдал за борьбой в душе Конана. Он знал свойства своего оружия — этого древнего колдовского артефакта, бесчисленными тысячелетиями передававшегося от учителя к ученику. И с благодарностью глянул в глаза киммерийца, принимая оружие. Он пояснил:

— Я знаю его свойства… Но, поверь, владеть им могу только я. Любого другого он уничтожит.

Передав кинжал законному владельцу, Конан почувствовал облегчение. Встряхнув головой, прогнал остатки наваждения.

— Кто же и когда его изготовил? Какой великий мастер?

— Имя мастера давно утеряно, Конан. По преданию первым владельцем кинжала был великий маг… — и Актион назвал странно звучащее имя. Такого сочетания звуков ни Конан, ни Хепат никогда не слышали. — Он и помог мастеру изготовить клинок. Помог волшебством, силой магии. Так что, можно сказать, что он его и сделал… Это было задолго до возникновения цивилизации хайборийцев… Этот кинжал видел такое… Если бы он умел говорить… — старый колдун забормотал, зашептал что-то, и Конан заметил, что в его глазах заблестели слезы.

Рев дракона вернул Актиона к действительности. Теперь не составляло большого труда определить направление. Чудовище находилось где-то рядом.

Мрачно переглянувшись, товарищи двинулись в нужном направлении. После нескольких переходов через большие пещеры и довольно узкие тоннели, они вышли к необъятной пещере, стены которой к удивлению Конана были обработаны искусными камнетесами. Но каким же ростом обладали эти мастера-камнетесы, чтобы вырезать изящные узоры на своде пещеры, в высоту достигавшей тридцати-сорока локтей?! Одна стена пещеры — искусно отполированная — отражала свет факела, переливаясь всеми цветами радуги. В нескольких местах в стене виднелись огромные куски хорошо обработанного кварца. Витые колонны украшали другие стены. По углам высились огромные каменные изваяния чудовищ. Невероятных размеров каменный великан, похожий на того, которого разбудил Конан, воздев руки, поддерживал свод в одном углу. В другом — колоссальная змея обвилась вокруг колонны, и смотрела сверху немигающими рубиновыми глазами. Следующий угол украшал вставший на дыбы огромный слон, у которого из пасти торчали не два, а четыре бивня. И, наконец, последний угол — тот, у которого, выйдя из тоннеля, стояли путешественники, — был украшен драконом, подставившим змеиное тело под свод этой великолепной пещеры. Кроме того, в самом центре также высился исполинский каменный дракон, с распростертыми крыльями и вытянутой шеей, увенчанной головой, величиной с большую крытую повозку, которую смогут сдвинуть с места только пара хороших быков.

Актион быстро приложил палец к губам, затем шепнул:

— Тот, что в центре — не каменный. Это сторож. Тот самый…

Все трое попятились и укрылись в тоннеле, отойдя на приличное расстояние.

— Но я готов поспорить: он такой же каменный, как и те, что по углам! — негромко воскликнул Конан.

— Те, что по углам… Гиганта ты, надеюсь, узнал? Они тоже… Они спят, покрытые каменной скорлупой, и более глубоким сном, чем тот, наш… Из них сделали украшения, но дракон сможет разбудить их в любой момент… А сам он, — Актион старческим движением почесал согнутую спину, — сам он… как бы в полудреме. Но нас-то он почуял еще ночью… Вероятно, периодическим ревом он уже начал их пробуждать…

— И скоро, стало быть, нам ждать драконьего факела? — Конан нахмурил брови.

— Не знаю, как скоро, но факел будет…

— Ну а где сокровища-то? — перебил Хепат. — Может быть, мы тихо прокрадемся и…

— Предания говорят, что сокровища под ним. Он сидит на плите, под которой находятся те самые несметные сокровища дракона.

— Так нам придется еще и плиту поднимать?! — спросил Хепат, как будто все остальное — дело уже ясное и решенное.

Взгляд Конана заставил его заскучать и заняться подготовкой следующего факела. И внезапно все сообразили, что пещера неплохо освещалась.

— Да, — сказал Актион, — этот свет дают некоторые минералы… Я сейчас понял… Так что, факелы нам пока не понадобятся.

— Ну, хорошо… — Конан поскреб подбородок. — Как нам одолеть дракона? Может, попытаться, пока он не проснулся окончательно…

— Подбежать и отрубить голову? — с мрачной усмешкой закончил Актион. — Дело в том, что пока он спит — он как каменный, меч не возьмет. А когда разогреется, тогда подойти к нему будет сложно…

— Так какого демона ты нас сюда привел?! — Конан начал не на шутку сердиться.

— И где твои заклинания?! — добавил Хепат.

— Заклинания при мне, — спокойно сказал колдун, — попробуем так: он будет разогреваться, а я постараюсь удержать его в полусонном состоянии до тех пор, пока плоть его не прогреется достаточно, чтобы можно было взять ее мечом.

Внезапно Конан заметил странные действия гнома. Одной рукой Хепат пытался выхватить кинжал, а другой — вогнать его обратно в ножны. При этом он что-то жалобно бормотал, стонал, и из глаз его катились крупные слезы.

— Дракон опять начал свои игры, — Актион тоже заметил состояние Хепата и, сделав несколько плавных пассов, щелкнул пальцами над волосатым ухом гнома.

— А? Что? Опять? — заметался Хепат. — Он приказывал мне убить… Я держался из последних сил…

Актион посмотрел на Конана, пожевал губами.

— Тебе придется присмотреть за ним… Он самый слабый…

— Присмотрю, — угрюмо бросил киммериец и, взяв друга за ворот, поставил его, как кувшин, рядом с правой ногой.

— Теперь так, — Актион выпрямился, глаза его горели, движения стали точными и уверенными, — я буду держать дракона, пока его плоть не станет мягкой… Как только дам знак — тогда вперед! Но я уже помочь ничем не смогу.

Колдун сосредоточился и монотонно забормотал заклинания. Затем, делая плавные магические жесты в сторону пещеры, начал что-то напевать. Сонная волна ударила в голову Конана. Хепат заснул мгновенно. Актион отсылал сонные заклинания в сторону дракона, но мощь их была так велика, что Конану приходилось трясти головой, растирать лицо ладонями, прохаживаться взад-вперед по тоннелю, словом делать все, чтобы не поддаться чарам, навеваемым враз помолодевшим колдуном.

Трудно сказать, сколько времени Конану пришлось бороться со сном. Казалось, что прошла вечность. Наконец, колдун кивнул — пора.

Киммериец обнажил меч и двинулся в пещеру, успев краем глаза заметить, как зашатался и рухнул позади Актион.

Скользящим шагом Конан пробежал по тоннелю. В пещере, похоже, ничего не изменилось — дракон все так же восседал в центре, вытянув шею. Только из пасти его тянуло дымом. Беловатый дым завивался кольцами и уплывал под украшенные резьбой своды.

«Не спеши, герой, — услышал вдруг Конан грустный, проникновенный голос у себя в голове, — не спеши, мы можем договориться…»

Конан молча направился к дракону.

«Колдун обманул тебя, герой, — продолжал дракон, — в соседних пещерах нет короны абсолютной власти. Есть только источник молодости. Он-то и нужен колдуну. А короной он просто заманил тебя, чтобы ты добыл ему мои сокровища».

Конан прошел почти половину пути. Дракон явно находился в заторможенном состоянии. Но уговаривать он мог и пользовался этой возможностью.

«Колдун оставил для тебя заклинание остановки сердца, — грустно произнес дракон, — как только ты убьешь меня и добудешь сокровища, он воспользуется им! Он несколькими словами остановит твое сердце, герой, потому что ты ему будешь уже не нужен!»

Конан шел вперед, но на лице его появилось задумчивое выражение.

«Он вынужден будет убить тебя, ибо ты можешь спросить его — где же обещанная корона? Он убьет тебя, герой, убьет…»

Конан уже почти достиг плоского постамента, на котором восседал дракон.

«А корону ты можешь завоевать с моей помощью, — дракон продолжал уговаривать Конана и делал это весьма убедительно, — мы заключим с тобой договор: я отдаю тебе одну треть сокровищ, а это больше, чем смогут увести десять волов, затем помогаю сесть на трон любой страны, по желанию. Поверь, мне нетрудно будет появиться над столицей, посеять панику, истребить половину войска и убить короля. Короли — слабые люди. Да он сам себя зарежет! Ты ведь узнал теперь, что я умею делать со слабыми людьми? Король умирает, страна в панике, тут появляешься ты и спасаешь государство. Ты — король! И у тебя будет столько сокровищ, что ты сможешь набрать самую сильную армию и завоевать весь мир! Я и в этом смогу тебе помочь! А сокровища — треть того, что я накопил за многие тысячелетия, — я сам принесу тебе, ибо ты не сможешь их отсюда унести. Подумай — даже если ты убьешь меня, ты не унесешь сокровища!»

Конан вплотную подошел к дракону. Гигантское тело, покрытое прочной чешуей, обдавало жаром. Из полуоткрытой пасти валили густые клубы дыма. Еще немного, и огненный факел — знаменитый факел драконьего пламени — испечет заживо любого, на кого уставится тусклый глаз чудовища.

«Ну что, герой? Ты согласен заключить договор с драконом? Имей в виду — многие короли древности только так и садились на трон! Только заключив договор! Соглашайся! Соглашайся, пока не поздно!»

В последних слова дракона уже не было грусти. Звучала, скорее, радость, злорадство, удовлетворенность тем, что удалось в душе героя посеять сомнение, удалось немного замедлить его шаг, протянуть время.

Еще немного, и сонная пелена, навеянная колдуном, окончательно спадет, тело разогреется, и тогда герой перед смертью горько пожалеет, что пришел сюда с мечом в руке!

Конан прикинул расстояние до вытянутой шеи дракона — мечом достать можно, но с трудом. А если он поднимет голову… От тела чудовища веяло жаром, как от раскаленной печки.

Голова дракона стала медленно поворачиваться. Тусклые глаза прояснились. Конан, размахнувшись, нанес удар, в который вложил всю силу. Лезвие меча глубоко вонзилось в шею чудовища. Дракон издал хриплый рев. Из раны фонтаном брызнула черная кровь. Закончить дело необходимо вторым, точным ударом. Трудность состояла в том, чтобы попасть в то же место. Только в этом случае можно было надеяться отрубить дракону голову.

Краем глаза Конан увидел, как сбоку поднялась огромная когтистая лапа. Отскакивая в сторону, киммериец заметил, что из пасти дракона уже вырывается пламя. На короткий миг они встретились глазами — человек и дракон. И в тот же миг то место, где мгновение назад стоял Конан, было опалено огнем. Почернели и потрескались камни. Пещера наполнилась дымом. Невзирая на страшную рану на шее, дракон, хоть и с трудом, но поворачивал голову, пытаясь накрыть ускользающего гиганта огненным факелом. Конану приходилось постоянно перебегать с места на место, прыгать, делать финты и неожиданные повороты. Жара, наполнившая пещеру, мешала дышать, пот заливал глаза.

— В то же место, — бормотал Конан, наблюдая за поворотами головы чудовища, — в то же место… иначе…

Наконец, представился случай. Сделав вид, что собирается броситься в одну сторону, Конан резко прыгнул в другую, и глазам его открылась огромная рана на шее чудовища. Кровь уже не текла и похоже, что рана начала затягиваться тонкой кожицей — дракон восстанавливался на удивление быстро. Собравшись с силой, Конан с выдохом ударил мечом в старую рану. Раздался хруст перерубаемых позвонков. Дракон издал странный каркающий звук, и голова его, отделенная от туловища, со стуком упала на камни. Из обрубка шеи вырвался фонтан черной крови и мощная струя пламени.

Конан отпрыгнул. Шея чудовища моталась в разные стороны, поливая пещеру кровью и пламенем. Наконец, дракон захлопал крыльями, забился, завалившись на бок, как курица, которой хозяин отрубил голову. Лапы, увенчанные огромными кривыми когтями, царапали воздух. Змеиный хвост непрерывно свивался кольцами. Дракон в агонии сполз с плиты, под которой, по словам Актиона, таились несметные сокровища и, наконец, стал затихать.

Конан вытер рукавом заливающий глаза пот. Присел на камень. Поискал глазами, чем бы вытереть меч. Ничего не нашел. Только вот, разве что — вытереть о кожистые крылья… Ладно, это потом… чуть позже.

— Конан, Конан! — Хепат был уже рядом и со слезами обнимал друга. — Как ты его!.. Раз! И голова!..

— А где же Актион? — устало спросил киммериец.

— Актион… — гном замялся. — Он ушел… пока я спал… он, вероятно… словом, его нет.

— Значит, дракон был прав? — спросил себя Конан, глядя при этом на ничего не понимающего гнома.

И медленно пояснил:

— Дракон говорил мне, что никакой короны нет, сокровища нам не унести, а колдуну нужен только источник… А мы теперь ему не нужны…

— Может и так, — грустно сказал Хепат, — но мы все же попробуем достать сокровища, так ведь?

— Попробуем… конечно, попробуем… — ответил Конан.

* * *

Актион настороженно огляделся. Кажется, где-то здесь. Именно в этой невзрачной, небольшой пещере, совсем недалеко от той, где сейчас Конан с Хепатом надрываются, пытаясь сдвинуть плиту, должен выходить на поверхность тот самый ручеек… Источник молодости… Небольшой ручеек красного, как кровь, цвета. Он даст силы старческому телу, он вернет молодость, он заставит кровь разогреться… Где же он, где?

Колдун обследовал все закоулки… Те предупреждения на стене… Их надо учесть… Конан тогда догадался, что великий колдун Актион, конечно, прочел таинственные надписи, сделанные на древнем, очень древнем языке…

Актион полз на четвереньках вдоль стены. Жаль, что он захватил с собой только три факела… может не хватить. Здесь несколько похожих пещер… И в которой из них источник?.. А если не хватит факелов, придется вернуться к этим простакам — киммерийцу и гному, покаяться… или сказать, что заблудился…

Колдун стонал с досады. Демоны?.. Может, все же, несмотря на охранительные заклинания, демоны сумели отвести глаза? Повредить ему они не в состоянии, но отвести глаза, пожалуй, смогут…

Актион погасил факел и в полной темноте на ощупь стал искать живительный источник. Он выходит на поверхность где-то в самом углу одной из пещер… По всем признакам, в этой…

* * *

— Нам не сдвинуть эту плиту, — устало сказал Конан, присаживаясь на лапу поверженного дракона.

Хепат молча жарил на пламени факела куски драконьего мяса.

— Мы даже не знаем, плита это, или просто огромный камень, — продолжал Конан мрачно, — верить колдуну теперь нельзя… Нужно обследовать все закоулки пещеры… Может, хоть чем-то удастсяпоживиться — не возвращаться же с пустыми руками…

Хепат попробовал мясо дракона, пожевал и выплюнул:

— Ему же не меньше нескольких тысяч лет! Почти целый колокол его жарю, а он все как дерево! А у нас в клане говорили, что жаркое из дракона очень вкусное и лечит от девяноста девяти болезней!

Крякнув с досады, Конан отправился исследовать пещеру, оставив гнома жарить куски «деревянного» мяса.

Пещера была настолько огромной, что для полного обследования ее потребовалось бы много дней. Поэтому Конан, вначале решил ограничиться беглыми осмотром — нет ли не слишком заметных ходов, тоннелей, скрытых от глаз, скажем, массивной фигурой великана, или слона-гиганта. Осторожно заглянул за спины спящих в каменной скорлупе исполинов. Проверил стены — не ли хорошо подогнанных, незаметных дверей. Наконец, исследовал многочисленные колонны — нет ли за ними тайных ходов.

Ни ходов, ни дверей не было. Разочарованный Конан вернулся к Хепату, уплетавшему за обе щеки, огромный кусок драконьего мяса.

— Ты только попробуй, — гном протянул другу другой кусок, никак не меньше того, с которым он пытался справиться, — оказывается, его нужно просто подольше жарить! И тогда оно становиться мягким и очень вкусным!

— О боги! — воскликнул Конан. — Тебя интересует что-нибудь еще, кроме жратвы?!

— Ну, конечно, — грустно ответил Хепат, — интересуют сокровища… Только теперь ясно, что мы их не добудем… Так хоть наесться вволю, перед обратной дорогой.

Конан молча кивнул и приступил к трапезе. Драконье мясо оказалось действительно очень вкусным, мягким и сочным — его нужно было просто подольше жарить…

* * *

Первая, еще смутная мысль, посетившая существо после того, как оно стало выходить из оцепенения, была вялой и неокрепшей. Кто-то сковал его, заставил уснуть и видеть отвратительные сны. Ужасные, липкие сны. И это жгучее желание проснуться!.. Этот кошмар навязанного извне сна!.. Но теперь в голове существа, будто ветер разгонял клейкую, опутывающую дрему! Теперь уже скоро…

Скоро оно овладеет всей своей мощью, и тогда ему не поздоровится — этому жалкому смертному! Еще немного!.. Только бы успеть!.. Только бы успеть сбросить с себя оцепенение, пока он не нашел то, что ищет!.. Конечно, существо, уже погружаясь в колдовской, навеянный заклинаниями сон, сумело спрятать то, что ищет этот смертный… Но все же… Все же он не так прост, он сильный колдун… он может сообразить… и найти…

* * *

Актион полз в кромешной тьме, ощупывая руками каждый камешек, каждую впадину вдоль стены пещеры. Пробуждение демона он почувствовал в тот момент, когда его старческие ладони окунулись в холодную влагу небольшого ручейка. И тотчас руки будто опалило огнем.

Это он! Это источник молодости! Колдун, не зажигая факела, торопясь, припал потрескавшимися губами к обжигающей влаге. Успеть!.. Успеть возродиться, обрести молодость и силы, пока демон-хранитель не проснулся окончательно!..

* * *

Насытившись, Конан решил продолжить осмотр пещеры — на сей раз более тщательно. И начать следовало с той самой плиты, на которой восседал дракон. Конечно, плиту Конан и Хепат осмотрели сразу же после гибели дракона, но все же… еще раз осмотреть, попробовать простучать, поискать скрытый камень, надавив на который, можно все же открыть сокровищницу… Если, конечно, колдун не соврал, и под плитой действительно лежат сокровища.

Медленно продвигаясь вдоль кромки, Конан углубился в изучение тончайших трещин огромного монолита…

* * *

Существо, наконец, проснулось окончательно. Осознало себя. Овладело волей и энергией. Почувствовало свою мощь. Раскинув энергетические щупальца по многочисленным большим и малым пещерам, мгновенно оценило обстановку. В пещере дракона двое смертных. Один пытается найти несуществующий ключ к сокровищнице, другой коптит мясо погибшего дракона. Дракон был слишком стар и неповоротлив… Все произошло так, как, в конце концов, и должно было произойти — пришел герой и убил старого, отупевшего, постоянно сонного монстра. Правда, герою немного помог колдун.

Тот самый ненавистный колдун, который осмелился наслать на него — великого стража пещер — коварный волшебный сон! Где же он, этот колдун? Энергетические усики потянулись дальше, закручиваясь, пронизывая пространство в разных направлениях. Где же он? Где он укрылся? Как смог он укрыться от невидимого, всепроникающего луча?! И внезапно демон познал страх. Укрыться он мог только в одном случае — если вернул молодость и с ней получил те огромные силы, которые дает источник! В этом случае, поединок, если он состоится, вполне может быть проигран! Существо втянуло усики и погрузилось в размышления.

* * *

— Похоже, что нет никакого тайного камня, никаких противовесов, — проговорил Конан с досадой, — да и зачем дракону эти ухищрения, если он мог сдвинуть плиту одним когтем?

— Понятно, — вздохнул Хепат, — что ж, будем собираться в обратный путь?

— Пожалуй… — Конан окинул взором пещеру.

Что-то задержало его взгляд. Что-то изменилось в углу, где гигантская змея обвивала колонну. Хепат, заметив направление взгляда друга, также стал всматриваться. Прищурившись, он пробормотал:

— Змея, кажется, поддерживала головой свод пещеры…

— Точно! — воскликнул Конан, — А теперь она не касается свода! Змея повернула голову!

— И немного опустила, будто хочет разглядеть, кто тут хозяйничает… — Гном поспешно стал упаковывать походные сумки.

Раздался треск. Вначале слабый, будто где-то далеко лопались веревки… или же трескались камни. Затем на пол пещеры посыпались мелкие камешки. Скорлупа осыпалась с огромного гада, как песок с высыхающей лошади, после того, как она, искупавшись, вдоволь повалялась, покаталась на прибрежном, горячем песке.

* * *

Существо недолго терзалось сомнениями. Если с колдуном ему справиться будет трудно — пусть это сделает кто-нибудь другой. Например, змея. Хватит ей цепенеть в сонном ожидании… А он, демон-страж, поможет, поддержит в змее нужный уровень активности, нейтрализует колдовские заклинания… Это будет сделать легко. Вот если бы колдун направил заклинания не на него — как раньше… Да при теперешней силе, данной ему источником!..

Но колдовство, направленное на змею, можно будет спокойно блокировать… И это принесет победу!

Нужно только заставить змею найти колдуна!

* * *

Конан и Хепат не стали дожидаться окончательного пробуждения огромного гада. Вскинув на плечи сумки, они устремились к выходу. Звук камнепада позади нарастал. Приятели спешили изо всех сил. Вскоре послышалось, многократно усиленное эхом, шипение. Огромная змея, очевидно, окончательно проснулась.

— Чем же она теперь займется? — поспешая за другом, спросил задыхающийся Хепат.

— Скорее, не «чем», а «кем», — мрачно ответил Конан. — Боюсь, что скоро она нас догонит…

— А может, она с голодухи начнет есть дракона?

— Я бы на это не рассчитывал, — Конан широко шагал, почти волоча за собой гнома.

Пройдя несколько пещер, они остановились. Необходимо было сориентироваться. Хепат покрутил длинным носом.

— Мне кажется, нам туда, — он указал крючковатым пальцем в нужном направлении и застыл, открыв рот.

Из тоннеля, расположенного шагах в десяти, к ним вышел стройный юноша. Легким шагом он подошел ближе и широко улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Гордое чело его венчала сверкающая корона, состоящая, как с удивлением заметил Конан, сплошь из драгоценных камней невероятной величины. Казалось, что камни должны держаться на прочной нитке, как держаться бусинки в ожерелье, но киммериец был уверен, что никакой связующей нити нет. Камни соединяло нечто иное — волшебство, магия.

Корона абсолютной власти! Значит, она все же существует! Несомненно, перед ними предстал вернувший молодость Актион! Он нашел источник и корону!

Юноша, в лице которого было так много знакомого, все еще лучезарно улыбался.

— Я не думал, Конан, что встречу тебя на обратном пути! Мне казалось, что ты еще долго будешь пытаться сдвинуть плиту! — И колдун захохотал уже знакомым визгливым смехом. Именно так он смеялся, когда оставлял Конана и Хепата в нижних пределах, завладев костью демона Уробаха, и собираясь улететь царствовать в Иранистан.

— Так все же, есть там сокровища, или нет? — спокойно спросил Конан.

— Есть, конечно! — Актион вновь захохотал. — Я не обманул!

— Но ты с самого начала знал, что плиту сдвинуть невозможно?! — с негодованием заметил Хепат.

— Конечно, друг мой, конечно! Но мне требовалась сила и отвага Конана. Пришлось пойти на маленькую хитрость — кое о чем умолчать. Всего лишь — умолчать!

Колдун упивался хвастливыми речами. Он, как бродячий актер, стоящий на наспех сколоченной сцене, любовался собой, изливая на слушателей пышные словеса.

— Не переживай, Конан, что тебе не досталась корона абсолютной власти, — продекламировал Актион, — она досталась более достойному во всех отношениях человеку — мне! Пусть это послужит тебе утешением.

— Да я и не переживаю, — усмехнулся Конан, в тоже время напряженно прислушиваясь.

Колдун внезапно помрачнел. Теперь он уже не походил на актера в приступе самолюбования.

— Я вижу, герой, что у тебя будет свое королевство… Этого ты достоин, так же, как и я… Так что тебе и не к чему эта волшебная корона… — Он с благоговением прикоснулся тонкими пальцами к сверкающим камням. Огромный алмаз, сияющий в центре короны, при этом вспыхнул, и по пещере побежали веселые блики. Соседние камни — темно-красные рубины — также осветились изнутри и заиграли кровавыми отблесками. Хепат удивлялся спокойствию друга — всегда такого вспыльчивого.

— Мы, конечно, можем пройти обратный путь вместе, — вновь продекламировал колдун, — однако, я думаю, это лишнее. Наше перемирие закончилось. Но я не советовал бы объявлять мне войну, герой! Теперь, когда я обрел молодость и невиданную силу, даруемую источником!

А Конан слышал шуршание в тоннеле, по которому они только что пришли. Будто катилась огромная винная бочка. Как бы в задумчивости он прошел мимо колдуна. Затем еще немного вперед, стараясь встать так, чтобы на пути змеи первым оказался Актион. Гном, не понимая маневров друга, следовал за ним по привычке, как привязанный.

Актион с любопытством следил за передвижениями Конана, полагая, очевидно, что тот собирается напасть и выбирает лучшую позицию.

— Я не советую тебе хвататься за меч, герой… — начал он.

Конец фразы колдуна потонул в шипении огромной змеи, черным потоком скользнувшей в пещеру. Голова гадины нацелилась на Актиона. Он стоял ближе, и он был тем самым ненавистным существу колдуном. Голос существа постоянно звучал в голове змеи. Он нашептывал, направлял, разжигал ненависть, заставлял окончательно проснуться и броситься в погоню.

Словно при вспышке молнии понял Актион маневры Конана, его спокойствие. Воздев руки, колдун забормотал заклятие, и огромная голова змеи со стуком упала на каменный пол. Но тут же вскинулась, и ее кровавые глаза вновь уставились на врага. Тело огромного гада напряглось, приготовившись к броску. Актион с исказившимся лицом вновь бросил заклятие в огромную полуоткрытую пасть, из которой выстреливал раздвоенный язык толщиной с человеческую руку. На сей раз змея только слегка качнула головой и с быстротой летящей стрелы обвила колдуна мощными кольцами.

Конан с Хепатом, предусмотрительно отойдя в сторону, наблюдали за схваткой. Огромная змея полностью покрыла тело человека блестящими, шевелящимися, черными кольцами. Виднелась только голова колдуна с вытаращенными глазами, в сверкающей, переливающейся всеми цветами волшебной короне. Актион из последних сил, чувствуя, как ломаются, сминаются кости, попытался выкрикнуть заклятие, но из горла его вырвался только предсмертный хрип. И в следующее мгновение через открытый рот красной кровавой кашей потоком хлынули внутренности, выжимаемые из тела невероятной силой огромной змеи.

Одновременно со смертью колдуна, упала и рассыпалась на сверкающие камни волшебная корона.

Змея медленно разжала объятия и стала заглатывать добычу. Огромные камни, составляющие ранее корону абсолютной власти, вспыхивали вокруг маленькими солнцами.

— А вот и наша добыча, — пробормотал Конан и осторожно стал собирать камни.

Хепат, стараясь держаться подальше от извивающегося хвоста гигантской змеи, присоединился к нему, и вскоре сокровище было надежно упрятано в походную сумку.

— Теперь нам, пожалуй, пора, — бросил Конан, наблюдая, как исчезают в пасти змеи ноги Актиона.

Быстрым шагом друзья направились в соседнюю пещеру.

* * *

Существо, наблюдая, как воин, сумевший победить старого дракона, и его малорослый спутник уносят камни рассыпавшейся волшебной короны, раздумывало, как поступить. Должность стража обязывала беречь источник и корону.

Но источник они, судя по всему, искать не собирались, а короны абсолютной власти больше не существовало, ибо сумевший завладеть ею человек был умерщвлен. Сила короны начала действовать, а личность, носившая ее, исчезла. Волшебство рассеялось. Правда, камни, когда-то составлявшие корону, имели огромную ценность сами по себе, но ведь существо не являлось стражем сокровищ!..

* * *

Конан и Хепат пробирались чередой пещер и тоннелей. Некоторые пещеры казались знакомыми — возможно, они шли в верном направлении. Но, попадая в другие подземные залы, друзья понимали, что здесь они никогда не были. Оставалось надеяться на удачу. И киммериец, и гном хорошо понимали, что блуждать в подземных переходах можно вечно. Точнее, до тех пор, пока не догорит последний факел. Дальше темнота и смерть.

— Да, жалко нет с нами того кота, что вывел нас из лабиринта, — вздохнул Хепат, — сейчас бы он очень пригодился.

— Лучше смотри, куда отклоняется пламя, — проворчал Конан, — там должен быть хоть какой-то выход.

— Ну да, придем, а там отверстие наверху, под самыми сводами… не допрыгнем!

— Ну, тебя-то я подброшу, — усмехнулся Конан, — ты зацепишься и бросишь мне веревку… Сколько у нас осталось факелов?

— Три, — мрачно ответил гном.

Затем хотел что-то добавить, но так и застыл с открытым ртом, уставившись в сторону одного из боковых тоннелей.

Глянув в том направлении, Конан заметил человека, окруженного странным мерцающим светом. Человек был молод, строен, оружия при себе не имел и передвигался легкой походкой хорошо отдохнувшего, опытного ходока.

Странный ореол прекрасно освещал дорогу впереди и позади человека, который, очевидно, давно заметил Конана и Хепата и направлялся к ним.

— Я же говорил, Конан, что мы еще не раз встретимся, — весело сказал светящийся человек. — Я Эскиламп, лучший ученик Актиона.

— Я тебя помню, — ответил Конан.

— Как я понимаю, вы немного заблудились, — любезно продолжал колдун, — я помогу вам найти верную дорогу. Но вначале расскажите мне, как умер мой учитель.

— Твой учитель, — воскликнул Хепат, — был обманщиком!

— Все мы иногда вынуждены обманывать кого-то, — задумчиво произнес колдун. — Расскажите мне о его смерти. Я ее почувствовал… Я должен позаботиться о теле, и найти кинжал. Этот кинжал переходит от учителя к ученику в течение многих тысячелетий.

— Насчет кинжала я знаю… — Конан вспомнил древний клинок. — А о теле его уже позаботились…

— Кто?

— Огромная змея!

— Так он погиб, сражаясь со змеей?

— Не столько сражаясь, сколько спасаясь от нас… а змея напала внезапно.

— Почему же он от вас спасался? А, понимаю… Он вас обманул…

— Именно! — затараторил Хепат. — Он обещал Конану корону абсолютной власти! А надел ее себе на голову! Тут его и задушила змея! А корона-то сразу распалась на отдельные…

Заметив хмурый взгляд друга, гном с негодованием засопел и умолк.

— Корона распалась? — задумчиво проговорил Эскиламп.

Затем пристально посмотрел на Конана и на дорожный мешок за его плечами. Киммериец спокойно выдержал взгляд догадавшегося обо всем колдуна.

— Значит, короны абсолютной власти больше не существует… А источник молодости мой учитель нашел?

— Нашел и здорово помолодел! — подтвердил Хепат.

— Источник дает не только молодость, но и силу, — ореол вокруг колдуна померк, когда он присел на камень, в задумчивости подперев кулаком подбородок, — значит, против него действовал кто-то еще, очень могущественный… Он и помог змее… Очевидно, демон-хранитель. Ладно, разберемся на месте!

Колдун вскочил, и свет вокруг него вспыхнул с новой силой. Он соединил ладони коробочкой, как бы заключив внутри часть ореола. Прошептал заклинание. С видимым усилием сжал ладони и выпустил небольшой светящийся шарик, застывший в нескольких шагах от Конана.

— Идите за светом. Он приведет вас к лестнице. Там уж дорогу найдете сами! — Эскиламп сверкнул улыбкой и легким шагом направился в глубину пещеры.

Шарик медленно поплыл в противоположную сторону.

— А можно ли ему верить? — проворчал Хепат. — Может, этот свет нас заведет…

— Я думаю, верить можно… — буркнул Конан. — Во всяком случае, в этом деле.

— Конан! — крикнул Эскиламп с другого конца пещеры. — Я чуть не забыл тебя предупредить: камни от короны через месяц начнут тускнеть, а через год превратятся в обычный булыжник! Так что продавай их поскорее! И лучше подальше отсюда!

Конан и Хепат обменялись мрачными взглядами.

— Ну что ж, — гном почесал затылок, — покупку дворца придется отложить, а камни эти сбыть как можно быстрее.

— Но у нас впереди целый месяц! — Конан похлопал друга по плечу. — Я так давно не пил хорошего вина!

И он широким шагом направился за манящим шариком завораживающего чистого света.

Ник Харрис Тайны Ирема

Странная женщина Иолина

1

Он слышал: шаги бухали в пустом коридоре, как в бочке. Судя по звуку, к двери подходила еле живая старуха, да к тому же еще и хромая. Стук одного каблука был мягче, нежели другого. Именно так ходят хромые люди. А шарканье подошв говорило о старости того, кто это подошвы носил.

Скорее всего, это шарканье деревянных башмаков, какие носят старухи. Истертых, измочаленных о мостовые, старых деревянных башмаков…

Так думал Конан, валяясь на лежанке в комнатке на втором этаже харчевни толстого Асланкариба. Эту каморку он снимал каждый раз, когда у него заканчивались деньги. Хитрый трактирщик знал, что киммериец сполна расплатится, как только у него появится золото или серебро. Ну а пока.… Пока он согласен ждать, будучи уверен, что ожидание обернется хорошим прибытком.

Шаги затихли у самых дверей. Раздался осторожный, неуверенный стук. Конан глухо заворчал, как разбуженный в неурочное время пещерный медведь.

Дверь медленно отворилась. В изящных туфлях, сверкающих переливами драгоценных камней, через порог переступила молодая женщина. Конан от неожиданности проглотил язык и, приподнявшись на локте, молча созерцал явившееся чудо. Женщина с холодной брезгливостью оглядела каморку.

Черты ее лица, достаточно красивые, чтобы ими любоваться, и слишком правильные, чтобы быть милыми, хранили выражение высокомерного презрения. Прямой нос, тонкие губы аристократки, отстраненные серые глаза. На голове сверкал бриллиантами тонкий золотой обруч. Светлые волосы рассыпаны по плечам. Легкая, полупрозрачная и, вероятно, очень дорогая ткань не скрывала изящную, точеную фигуру.

— Ты — киммериец Конан, — она не спрашивала, а значит, не было нужды, и отвечать, — варвар, который молится только своему Крому, а других богов не признает.

Конан по-прежнему молчал, пытаясь связать воедино шаркающие шаги и облик стоящей перед ним высокомерной аристократки. Одно с другим явно не клеилось. Невозможно представить, чтобы вот эта женщина вдруг потащилась по коридору старушечьей походкой!

— Ты мне нужен, варвар, — продолжала гостья, с презреньем глядя в окно, из которого открывался вид на заваленный отбросами задний двор таверны, — точнее, нужна твоя сила и ловкость! Я хочу нанять тебя для одного очень опасного дела.

И, так как Конан молчал, женщина, потеряв терпенье, крикнула:

— Неотесанный варвар! Ты мог хотя бы встать, когда с тобой говорит… — она замолчала, не желая называть себя, и, уже спокойнее, добавила, когда с тобой говорит… знатная дама.

Конан одним слитным движением поднялся с лежанки. Так умеют двигаться леопарды — в мгновение ока, плавно перетекая из одного положение в другое. В серых глазах аристократки презрение уступило место невольному восхищению. Не считая набедренной повязки, киммериец был обнажен. Его мощное, гибкое, темное от загара тело бугрилось мышцами, как тела бронзовых богов, грозно взирающих на людей с высоких постаментов тайных святилищ.

Женщина прикрыла глаза длинными ресницами. Непостижимые, прекрасные, величественные боги и… такой же человек из плоти и крови, к тому же варвар, не признающий тех самых богов…

— Мне нужен надежный телохранитель. Солдаты из охраны правителя вашего города посоветовали найти тебя…

— Ты не местная? — Конан не смущаясь, оглядел аристократку с головы до ног и остался доволен. Высокомерие, правда, в ней еще сохранялось, но взгляд уже не был таким отрешенно-презрительным.

— Я из… другой страны.

— Из какой?

— Это неважно, — женщина попыталась вновь надеть маску надменной аристократки, — важно, что я плачу золотом и столько, сколько ты скажешь! Завтра на рассвете я жду тебя у городских ворот, варвар! Не опаздывай!

— Как твое имя? — Конан продолжал разглядывать гостью и находил ее все более привлекательной.

Она, как бы, менялась на глазах.… Так хамелеон изменяет окраску, приспосабливаясь к цвету временного жилища. Черты лица ее, казалось, стали мягче, губы ярче и чувственней.… Даже волосы стали не такими светлыми. Или это просто солнце зашло за тучу, и в каморке стало темнее?

— Имя?.. Зови меня Иолина.… Да, так будет лучше.

— Для кого лучше? — уточнил Конан.

— Для тебя, конечно!

— Думаешь, если я узнаю твое настоящее имя, то умру от страха?

Конан ощущал нарастающее беспокойство. Что-то он не мог вспомнить… Голова постепенно наполнялась сладким туманом… Что-то, связанное с необычностью этой женщины.… С ее странным появлением. Какая-то неясность, несуразность…

В голове шумело, как от крепкого вина. Виделись только глаза гостьи — бирюзовые, как утреннее небо.… Нет….. серые, как сталь.… Нет, теперь… темные, как ночь…

И полные, ласковые губы, тепло которых ощущалось задолго до их прикосновения.… И нежные руки, тянущие его вниз… на дно колодца.… Или — в омут.… В самый темный, самый глубокий омут этой, голубой, как небо, реки…

* * *

Очнулся Конан от ритмичного топота и криков. Завсегдатаи таверны затянули бравую песню, топая в такт подкованными сапогами — у кого они были. А кто не имел сапог — стучали об пол задубевшими пятками, больше походившими на конские копыта. И звуки, рвущиеся из натруженных глоток, скорее напоминали крик ужаса, нежели песню.

Конан потряс головой, прогоняя остатки морока. Оглядел комнатку. Никаких следов недавнего присутствия странной аристократки, напустившей на него непонятные виденья. Впрочем — киммериец усмехнулся — видения эти были не лишены чувственности, Вероятно, это был всего лишь сон.… И теперь ясно помнилось то, что внезапно забылось — несуразность. Не могла сверкающая бриллиантами красавица тащиться по коридору старушечьей походкой, да еще так шаркать ногами!

Конан вздохнул — сегодня опять придется пить и есть в долг. И хитрый, мерзкий хозяин будет угодливо, но со значением, заглядывать в глаза, молчаливо требуя скорейшей уплаты всех долгов. Кром!

«Что там говорила эта женщина… это виденье… о работе? Опасная, но заплатит она столько, сколько я запрошу!.. Завтра, на рассвете у городских ворот…»

Конан сморщился, как от зубной боли — да была ли она, эта женщина? Не померещилось ли ему?

Он натянул кожаные шаровары и достал из-под лежанки сапоги. Странное виденье.… Но, допустим, женщина действительно приходила. Как увязать ее старческую походку и блистательный облик? За дверью, в коридоре, она претворялась старухой? Конан осмотрел сапоги — давно надо бы купить новые.… Но как могла красавица прикинуться старухой?! Разве что, набросив на себя покрывало? Укутавшись в чадру? С неудовольствием натянув сапоги, он стал искать глазами рубашку. Хоть бы попалась на глаза какая-нибудь брошка.… Как в сказках, которые так любят рассказывать дервиши на базаре — красавица обязательно должна уронить брошку с бриллиантом… или кольцо… или, на худой конец, заколку для волос.… Но на грязном полу ничего не валялось…

Так, может, ее и не было — странной красавицы? И не стоит завтра тащиться к воротам?.. И, все же… Конан резко выдохнул, затем стал втягивать воздух небольшими порциями, принюхиваясь, как выслеживающий добычу хищник. Есть какой-то запах.… Не то, духов из Вендии, не то.… Ну, да… она же увлекла его в омут любовных утех.… Остался запах женщины. Голова вновь закружилась. Как далекий сон, вспомнились необычные ласки, которыми его только что одарила эта колдунья. Одарила… и заставила забыть! Но он помнит! Пусть не все, но помнит!

Прорвав усилием воли пелену сладостного дурмана запретных воспоминаний, Конан осмотрел рубаху — богато расписанная, она когда-то стоила недешево. Но краски давно выцвели, а ткань побелела от пота. Пожалуй, теперь бы в самый раз получить хорошее вознаграждение.

Спускаясь по стертым, скрипучим ступенькам, киммериец морщился от нежелания обращаться к толстому Асланкарибу с просьбой опять поесть и выпить в долг. Да, он пойдет на заре к воротам и возьмется за любое дело, если оно сулит хорошие деньги.

* * *

Городские ворота освещались несколькими факелами. Стражники, конечно, спали или резались в кости. А на барбакане виднелась одинокая, тощая фигура новобранца, которого и поставили охранять ворота за десятерых.

— Эй, там, внизу, — стражник увидел вынырнувшего из темноты Конана, — ворота открываются только на рассвете!

Голос у него был мальчишеский и немного испуганный. Даже стоя на крыше барбакана, он оценил богатырское сложение и решительную походку подошедшего к воротам воина.

— Я подожду рассвета, — спокойно сказал Конан и присел на скамью, вероятно специально вкопанную для бедолаг, пришедших к воротам ночью.

Скоро на востоке небо слегка порозовело. Затем свет невидимого пока солнца обозначил силуэты домов и деревьев. Защебетали, запели птицы. И с первыми лучами пробудился город.

После ночного отдыха вчерашнее виденье удивительной женщины и вовсе стало казаться далеким сном. Конан досадовал, что поверил призраку и пришел к воротам. Ведь вполне возможно, что это действительно был призрак! Или бред. Или морок.

Солнце уже рассыпало щедрые лучи по лицам купцов и простолюдинов, спешащих по своим делам, а сверкающей аристократки не было. Конечно! Вся эта история не стоит даже того, чтобы о ней кому-то рассказать! Мало ли, что померещится человеку?! Закряхтев с досады, Конан поднялся со скамьи и… остолбенел. Перед ним стояла вчерашняя незнакомка. Все так же легкий золотой обруч стягивал светлые волосы, так же надменно смотрели серые глаза. Только сегодня на ней был походный плащ, из-под которого выглядывала рукоять тяжелой шпаги, возможно даже легкого меча, с которым справиться далеко не каждая женщина.

— Когда же ты подошла? Я тебя не заметил! — Конан чувствовал легкое замешательство.

— Ты стал рассеян, варвар-киммериец, — с усмешкой сказала женщина, — я уже сомневаюсь, будешь ли ты надежным телохранителем!

Шагая следом за незнакомкой к небольшому каравану, стоящему неподалеку, Конан вновь почувствовал в голове странный хмельной туман. Эта женщина не может быть простой княгиней, или дочерью сатрапа какой-нибудь страны. В ней определенно есть что-то колдовское. Что-то демоническое… или божественное. Любуясь плавной походкой женщины, Конан заметил, что она слегка прихрамывает. Совсем чуть-чуть. Так, что не каждый и заметит. Легкая хромота и меч на поясе. Похоже, она побывала не в одной переделке. И еще: в ней чувствовалась привычка повелевать. Определенно там, где она жила, ее власть была безгранична.

Караван состоял из десятка верблюдов с поклажей и двух лошадей. Одна лошадь — красивая гнедая кобыла — безусловно, предназначалась для хозяйки. Конану приготовили мощного вороного жеребца. Погонщики верблюдов — два молчаливых человека в черных плащах с низко надвинутыми капюшонами, взобрались на лениво жующих животных и застыли в ожидании команды.

— Как тебе нравится твой конь, варвар? — с нотками не то, насмешки, не то восхищения, спросила женщина, бросив на Конана быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц.

Иолина! Киммериец вспомнил ее имя, полузабытое, как и все остальное. Он попробовал на вкус мягкое сочетание звуков. Иолина… Имя красивое, под стать этой таинственной незнакомке, но явно не настоящее. Впрочем, она и не скрывала, что назвалась придуманным именем.

— Конь хорош, — Конан могучей рукой сдерживал горячего жеребца.

— Ты не называешь цену, варвар? Не хочешь разве услышать, сколько я готова заплатить?

— Ты вчера сказала — заплатишь столько, сколько я запрошу. А запрошу я после окончания твоего дела. И цена будет зависеть от того, насколько солоно нам придется.

2

Весь день караван неспешно продвигался в направлении Кезанкийских гор, пересекая обширные, покрытые пожелтевшей травой, пространства. Конан не спрашивал ни о цели путешествия, ни о предстоящих опасностях, полагая, что если потребуется, хозяйка расскажет сама. Но женщина молчала. Только хмурилась, будто рассматривая что-то за горизонтом. Лошади, разомлевшие на жаре, понуро бреди, опустив головы. Привычные ко всему верблюды, шли размеренным, неспешным шагом. Все, как всегда. Степь, жара, пыль, белое, палящее солнце. И все же, почти физически ощущалась некая потаенная тревога, напряженное ожидание чего-то страшного. Молчаливые, так и не откинувшие капюшоны, погонщики, мрачная задумчивость Иолины.… Даже птицы, парящие высоко над степью, выглядели зловеще, и, казалось, предсказывали неминуемую беду.

К вечеру жара стала спадать. Кони вскинули головы и веселее затопали по чуть заметной тропе, с каждым шагом поднимая небольшое облачко пыли. Прямая, как стрела, тропинка указывала строго на восток.

— Ты должен кое о чем узнать, варвар, — нарушила молчание женщина, — я расскажу тебе только то, что необходимо и запрещаю задавать вопросы!

Конан молча кивнул, не удивившись такому обороту. Что-то вроде этого он и ожидал. Иолина посмотрела на кровавый диск заходящего солнца и продолжала:

— Каждую ночь я буду исчезать и каждое утро появляться. Ты должен следить за верблюдами и конями и ожидать моего возвращения.

— За верблюдами следят погонщики, — не поворачивая головы, бросил киммериец.

— Нет, ночью они не смогут за ними следить… Они тоже… уйдут, по своим делам… — женщина, казалось, хотела сказать что-то еще.

Она искоса глянула на Конана, словно оценивая можно ли ему доверить некие тайны, затем нахмурилась и отвернулась.

Усталое солнце стремительно уходило за горизонт, позволяя кромешной тьме охватить щупальцами мир и выпустить на охоту ночных тварей. Повинуясь скупому жесту Иолины, Конан остановил караван, расседлал и стреножил коней, искоса наблюдая за действиями погонщиков. Те, двигаясь, словно бы с трудом, медленно сняли тюки, и пустили верблюдов пастись. Затем, присели на пожухлую траву и застыли в странных, неестественных для человека позах. Быстро темнело. Конан решил, что пора поужинать, распаковал седельную сумку и оглянулся, намереваясь узнать, собирается ли его странная хозяйка разделить с ним вечернюю трапезу.

«Конечно, — думал он, откупоривая кувшин с вином и раскладывая снедь, — знатная госпожа не должна сидеть за одним столом с охранником, но… ведь стола-то и нет! Только полог, расстеленный на пыльной траве. Кроме того, в походных условиях разрешается нарушать этикет. Ну и, наконец, она ведь… разделяла с ним кровать, если, конечно, это не было пустыми виденьями. Так что…»

Но женщины нигде не было. Нахмурившись, Конан оглядел степь. В полумраке он заметил бы удаляющуюся фигуру. Значит?.. Значит, она просто исчезла. Переместилась в одно мгновение, может быть, в другой мир. А, следовательно, она не человек. Во всяком случае, не обычный человек. В общем-то, он это подозревал с самой первой встречи…

Погонщики все также неподвижными силуэтами чернели поодаль… Конан подумал, не позвать ли их, затем махнул рукой и налил вина в кружку, которую он, с некоторых пор всегда возил с собой.

Волшебник Эскиламп утверждал, что в этой глиняной посудине, до сих пор чувствуется присутствие демонической силы. Сам Конан ничего не ощущал. Когда-то голоса, раздававшиеся в этой кружке, привели его в иной мир, где правил демон алмазного замка…

У хозяйки неплохое вино, решил Конан, задержав во рту последний глоток. Он еще раз осмотрел барельефы драконов, мрачные лики горгулий, по-хозяйски расположившихся на глиняных боках демонической кружки, и вновь налил вина. Взошла ущербная луна. Степь, освещенная тусклым, неживым светом, серебрилась паутинками. Погонщики также исчезли. Конан был один в степи, не считая, конечно, коней и верблюдов.

Странно, что днем паутина не заметна, неспешно подумал киммериец, разжевывая жесткое вяленое мясо. Луна как-то по-особому высвечивает серебристые нити.… Куда же, демоны их всех побери, они исчезли?!

Отдаленным эхом прокатился по степи волчий вой. Звук задрожал, завибрировал в конце и затих, оставив после себя звенящую, тягостную тишину. Умные животные подошли поближе к человеку. Лошади тревожно прядали ушами, верблюды, будто ничего и не замечали, только, как бы невзначай, стали щипать траву рядом с тем, кто сможет их защитить.

Конан проверил, легко ли меч покидает ножны, и вновь принялся за еду. Кром! Кто же они такие?! Почему и куда исчезают на ночь? Переносятся втроем в другие миры? Стоп! Он потер лоб — почему это он решил, что они уходят куда-то все вместе? Вряд ли.… Как она сказала? «Они тоже уйдут по своим делам».

Волчий вой раздался гораздо ближе, нежели в прошлый раз. Не это ли их дела? Не оборотни ли путешествуют вместе с ним под видом погонщиков верблюдов? Впрочем, работу погонщиков они тоже выполняют.

Лошади тревожно заржали. Луна зашла за тучу, и в степи стало темнее. Теперь Конан с трудом различал силуэты коней и верблюдов. И еще два силуэта мелькали поодаль. Две тени. Две пары горящих глаз. Погонщики пришли проверить, как чувствуют себя верблюды? Конан поднялся, сделал несколько шагов и пронзительно свистнул. Волчьи силуэты отдалились, но две пары глаз по-прежнему горели во тьме. Перемещались, исчезали на миг, вновь зажигались, источая злобу, ненависть и подлую трусость зверей, привыкших нападать большой стаей.

Ночь казалась необычайно длинной. Два волка по-прежнему кружили вокруг, и Конан почти не спал. Только ближе к рассвету парные огоньки злобных глаз исчезли, и удалось, наконец, немного подремать.

— Как прошла ночь, варвар? — мелодичный голос вырвал киммерийца из легкого забытья.

Конан встал, расправил затекшие члены и бросил наугад:

— Скажи своим погонщикам, пусть охотятся подальше от меня! Отрублю им головы, а верблюдов буду навьючивать сам!

Иолина вспыхнула:

— С чего ты взял?.. Как ты?.. Ну, хорошо! Ты догадался.

Она изящно повернулась, окинув быстрым взглядом фигуры в черных плащах с надвинутыми капюшонами.

— Я наложила на них заклятие — тебя они не тронут. Но, вот, коней и верблюдов.… Потому я и приказала их охранять.

— А я за себя и не боюсь, — усмехнулся Конан, — уж с парой волков-оборотней я как-нибудь справлюсь. Но не спать все ночи, охраняя животных!.. Нет, лучше я отрублю им головы! — он решительно двинулся к погонщикам.

— Подожди, — женщина с неожиданной силой схватила его за руку, — подожди, я постараюсь им внушить приказ охотиться дальше в степи…

Плавной походкой, которую только слегка портила легкая хромота, она направилась к оборотням.

— Пойдем со мной, варвар, посмотришь, на их лица!

Когда Конан подошел, Иолина отрывисто говорила что-то на странном шипящем языке. Погонщики молча кивали, не поднимая глаз. Не говоря ни слова, Конан резко откинул капюшон одного из оборотней.

То, что он увидел, заставило его содрогнуться и схватиться за рукоять меча.

— Они не простые оборотни, — быстро говорила Иолина, — они, вообще, не из вашего мира, поэтому так и выглядят. Но днем они послушны и работящи. Хорошие слуги.

Конан не отпуская рукояти меча, смотрел в красные глаза человека-волка. Это действительно были не те оборотни, которые днем выглядят, как люди, а ночью превращаются в волка. Черты лица, или, точнее, морды, стоявшего перед Конаном чудовища, являли собой жуткую смесь человека и зверя. Сама по себе волчья морда не кажется страшной, думал Конан, она даже по-своему симпатична. Но вот, на эту ужасную мешанину волчьих и человеческих черт, невозможно смотреть без содрогания!

Оборотень щелкнул зубами и поспешно натянул капюшон. Иолина приказным тоном прошипела еще несколько слов и увлекла Конана подальше от своих ужасных слуг. Как ни в чем не бывало, погонщики принялись навьючивать порученных их заботам верблюдов.

— Почему же, ни лошади, ни верблюды их не боятся? — спросил Конан.

— Ночью боятся, — беспечно ответила женщина и рассмеялась.

Затем, потянула Конана за рукав к импровизированному столу.

— Подкрепись перед дорогой, — она заботливо налила вино и вдруг с криком разжала пальцы, неотрывно глядя на украшенную барельефами кружку. Пролитое вино темным, кровавым пятном растеклось по пологу.

— Откуда у тебя эта кружка?!

— Подарок одного демона, — небрежно ответил Конан.

Женщина долго молчала, неотрывно глядя в синие глаза киммерийца. Затем, с трудом оторвав взгляд, посмотрела на кружку. Драконы и горгульи, казались, вполне живыми — этакие миниатюрные существа, приклеенные к серой, обожженной глине.

— Спрячь ее, — изменившимся голосом тихо попросила женщина, — спрячь и не доставай при мне. Я не хочу, чтобы…

Она замолчала и подвинула Конану вяленое мясо и лепешки.

— А ты не хочешь закусить перед дорогой? — с набитым ртом спросил киммериец, обмотав кружку тряпками и упрятав в сумку.

— О, я хорошо поела ночью! — Иолина опять весело рассмеялась и, ластясь, как избалованная домашняя кошка, прижалась к плечу Конана.

Удивляясь столь резким сменам настроения хозяйки, воин вспомнил ночь в комнатке над таверной толстого Асланкариба и невольно посмотрел на погонщиков — они же все увидят…

— Не смущайся, мой варвар, — проворковала Иолина, — они просто животные, для них это естественно…

Она пристально посмотрела в глаза Конану, и тот ощутил уже знакомое головокружение. И вновь этот волнующий запах.… И гибкое, горячее тело.… И полные, мягкие губы… Он уже знал, что будет вспоминать ласки женщины, как далекий прекрасный сон…

С последним проблеском сознания варвар подумал — не чудовище ли он обнимает?..

* * *

— Просыпайся, варвар! — голос звучал по-прежнему мягко и нежно, однако в нем уже угадывались стальные нотки суровой и надменной хозяйки.

— Ты зря пытаешься заставить меня забыть… — пробормотал Конан, одеваясь, — я все помню.

— Все ты не можешь помнить, мой варвар, — с насмешкой проговорила женщина, — а ту часть, что помнишь.… Это не страшно.

«Интересно, — думал Конан, машинально помогая хозяйке усесться на лошадь, — какую же часть нашей любовной игры она заставила меня забыть? И почему? Значит, что-то я, как человек, мог не принять? Ужаснуться?»

Он вспомнил все изысканные ласки, которыми его награждали женщины на протяжении многих лет, с тех пор, как он познал любовь.

Казалось бы… удивить его теперь сложно.… Так что же это были за игры, столь ужасные для человека, что эта женщина заставила его их забыть?! Эта женщина… Кто она? Демон? Хозяйка оборотней? Почему она так испугалась кружки, подаренной демоном? И хотелось бы знать — чем (или кем?) она пообедала этой ночью?

День был как обычно жарким, небо безоблачным, а разомлевшие лошади еле плелись. Конан искоса наблюдал за погонщиками и хозяйкой, но ничего необычного в их поведении не было. Оборотни вели себя смирно, а Иолина, как всегда ехала молча, глубоко задумавшись и устремив невидящий взгляд куда-то за горизонт.

— Может, ты мне скажешь, куда и зачем мы едем? — решил нарушить молчание Конан.

Он не надеялся на ответ, но женщина, очнувшись от задумчивости, сказала:

— В сердце Кезанкийских гор есть одно место… Мне необходимо там побывать.… Надолго мы не задержимся и почти сразу отправимся в обратный путь… если будем живы, — она ласково улыбнулась, и Конан заметил, что зубы у нее значительно острее человечьих и, пожалуй, длиннее.

— Может, расскажешь подробней? Что это за место, кто там живет?

— Заранее лучше не знать, мой варвар, — тихо ответила Иолина и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Ехали целый день, не останавливаясь. Конан закусывал на ходу, Иолина есть отказалась, а погонщикам он и не предлагал, справедливо полагая, что лепешки придутся им не по вкусу. К вечеру на небе стали собираться облака, затем они слились в одну огромную тучу, которая к ночи закрыла весь небосвод.

— Он знает, что я приближаюсь, — как бы про себя пробормотала женщина, а вслух сказала: — Сегодняшняя ночь может быть бурной! Приготовь меч, варвар!

Конан промолчал. Что тут говорить, если она не желает ничего рассказывать? А меч, — он усмехнулся, — всегда наготове.

Иолина пристально посмотрела на своего телохранителя и удовлетворенно кивнула.

— Если будет туго, я постараюсь появиться пораньше и помочь.… Берегись черных птиц, варвар, — она подняла руку, останавливая караван на ночлег.

Вдали непрерывно громыхало. Змейки молний, извиваясь, падали на землю. Запахло прохладой. Конан наскоро перекусил, наблюдая за хозяйкой — ему хотелось уловить миг ее исчезновения. Иолина сидела, плотно сжав губы и,по обыкновению, задумавшись. Позади раздался какой-то звук. Конан мигом обернулся — в степь убегали два огромных волка. Погонщики… Интересно, выполнят ли они приказ хозяйки — охотиться подальше от коней и верблюдов?

— Как думаешь, они поняли, что надо… — начал Конан, но перед ним уже никого не было.

Миг исчезновения пропущен… Конан причесал пятерней волосы на затылке. Какая разница — увидит он момент исчезновения или нет?! Что он, собственно, хотел увидеть? Останется ли после нее радуга?

Стреноженные животные, чувствуя приближение грозы, жались поближе к человеку. Ночь может быть бурной, так, кажется, она сказала? И еще — берегись черных птиц. Конан сложил продукты в сумку. Сколько раз он смотрел в глаза смерти? Не сосчитать.… Было ли ему страшно? Когда как.… Если дело касалось колдовства — чаще всего, да — было страшно.

Он накрыл сумку пологом, чтобы не промокла. Что же будет сегодня? Он прислушался. Волчьего воя не слышно. Похоже, оборотни послушались приказа и убежали подальше. Что будет, если они не смогут никого убить в степи? Прибегут, все-таки сюда?

Гроза приближалась. Молнии теперь не выглядели маленькими змейками, а походили, скорее, на огненных удавов — огромных, грозных, пожирающих все на своем пути. Стемнело настолько, что не видно было даже вытянутую руку. Только вспышки молний озаряли, притихшую в ожидании степь. Черные птицы… Конан вытащил из ножен меч и положил на колени. Да разве разглядишь в темноте черных птиц?! А молнии — если смотреть на небо — ослепляют до того, что после вспышки, некоторое время, вообще, ничего не видишь.

Зашуршал дождь. Постепенно набирая силу, скоро он уже поливал степь сплошным мутным потоком. Конан прислушался. Ему показалось, что сквозь шум ливня, пробиваются иные звуки, похожие на клекот птиц. Черные птицы.… Если они будут нападать, придется наугад крутить мечом над головой, в надежде поразить, хоть одну из них, чтобы потом, при вспышке молнии или утром, хорошенько рассмотреть. Что же это за черные птицы? Конану представлялись огромные летающие существа, вроде дракона. Но ведь, она сказала — птицы! Может, обычные вороны? Просто стая ворон, науськанная для нападения? Но тогда бы она так и сказала — вороны! Хотя… если эта женщина из другого мира… она могла называть ворон черными птицами. Непривычно, но, в общем, верно.

Шум, клекот, хлопанье крыльев раздались над головой. Конан вскочил и поднял меч. Описал несколько восьмерок, постепенно раскручивая тяжелый клинок так, чтобы он служил надежной защитой от любого нападения. Любого? Нет, если верху ринется что-то огромное, массивное — не поможет никакой меч. Стая — а, похоже, что это была именно стая — постепенно удалялась. Клекот стих. Только дождь по-прежнему шумел мутными струями.

Внезапно Конан ощутил чье-то присутствие. Казалось, кто-то, затаившись, стоит рядом, сдерживая дыхание. Но вспышки молний освещали только пустую, мокрую степь, не считая сбившихся в кучу коней и верблюдов, сиротливо стоявших неподалеку. Конан старался при каждой вспышке осматривать другой участок степи. Никого. И в то же время — кто-то стоит рядом. Ждет. Выжидает, потихоньку подбираясь все ближе и ближе. И скоро наступит миг, когда можно будет нанести удар — всего один, точный, смертельный.

Описывая мечом восьмерки, Конан стал перемещаться по кругу, надеясь, в конце концов, поразить невидимого противника, подло подкрадывающегося в темноте. Вновь над головой загалдели птицы, зашумели, захлопали крыльями. Дождь припустил еще сильнее. Вода падала с неба сплошным потоком, и казалось немыслимым, что кто-то может летать под этими жесткими струями. Остановившись, Конан вновь раскрутил меч над головой — угроза с неба была более явственной. Раздался странный, непривычный, ни на что не похожий клекот. Меч вздрогнул — раз, другой, третий… Кто-то попадал под удары широкого вороненого клинка. Утром будет видно. Гомон стаи отдалился, птицы поднялись выше, но, по-прежнему, кружили над головой. Конан продолжал раскручивать меч. Усталости он не чувствовал. Наоборот — затекшие, стосковавшиеся по работе мышцы, казалось, радовались возможности размяться, наливались силой, требовали еще большей нагрузки. Конан не сомневался, что вращать мечом он сможет до самого утра. Вот только днем придется все-таки поспать…

Птичий гомон отдалился и исчез. Но явственно чувствовалось чужое присутствие. Кто-то невидимый, настороженный, расчетливый стоял неподалеку. Может, оборотни вернулись? Но они были бы видны во вспышке молний. Нет, рядом кто-то другой. И он гораздо опаснее, и оборотней, и птиц.

Время шло, но невидимое существо не нападало. Конан опустил меч и прислушался. Не считая шуршания дождя — тихо. Кром! Неужели чувства его подвели? Может, рядом действительно никого нет? И все же ощущение чужого присутствия не оставляло его до самого утра.

Дождь к рассвету затих. Птицы больше не появлялись, а когда ночная темнота сменилась предрассветной серостью, Конан стал осматриваться в поисках наткнувшихся на меч тварей. Три странных существа лежали неподалеку. Осторожно перевернув их носком сапога, Конан с удивлением разглядывал странные создания, величиной с грифа. Явно не птицы. Кожистые крылья, как у летучих мышей, лапы снабжены длинными, загнутыми когтями. Отвратительный запах гниющей плоти, хотя времени прошло мало, и разложиться они не успели. Значит, этот запах присущ им от рождения. Но самое странное заключалось в том, что твари имели человеческие головы! Этакие уменьшенные копии злобных людских лиц с круглыми глазами. А вот глаза, скорее, были все же птичьими.

Пока Конан разглядывал странных тварей, окончательно рассвело. Незаметно, как и в прошлый раз, появилась рядом Полина, около верблюдов суетились оборотни-погонщики.

Конан кивком указал на убитых тварей:

— Что это за создания?

— Это его творения. Таких у него тысячи! Конан развернул полог, расстелил на мокрой земле и, укладываясь, пробормотал:

— Придется вам подождать, пока я немного посплю… Я не могу бодрствовать подряд двое суток…

Иолина присела рядом. Закрывая глаза, Конан успел заметить, что на сей раз, она была опоясана мечом. Вчера оружия при ней не было.… Значит, сегодняшняя ночь действительно была опасной…

И уже засыпая, он услышал:

— Ты ловко управляешься с мечом, варвар! Ночью я приходила, чтобы тебе помочь, но ты справился и один.

3

Проснулся Конан от легкого, ласкового прикосновения. Чья-то нежная ладонь, как пух легла на его лоб, погладила щеку, шею…

— Пора ехать, — мягко сказала Иолина. — Путь неблизкий.

Конан заворчал и медленно поднялся. Караван был готов немедленно тронуться в путь. Хозяйка смотрела ласково и насмешливо. Конан поймал себя на мысли, что от той надменной аристократки, которая явилась ему в Шадизаре, не осталось и следа.

— Так, значит, ночью приходила ты? — зевая, спросил Конан.

Затем нахмурился и добавил:

— А ведь я мог тебя…

— Не мог, — перебила женщина, — я являлась не во плоти!

— Тогда как же ты могла бы помочь?

— Если бы тебе пришлось туго, я облеклась бы в нужную плоть! — И она ловко вскочила в седло.

Конан наскоро перекусил и сел на коня. Пока он завтракал, караван уже отъехал на некоторое расстояние, и это позволяло взглянуть на него со стороны. Цепочка верблюдов. Двое погонщиков, которые, оказываются, оборотнями, да еще и не из нашего мира. Немного поодаль едет женщина, которая, как выяснилось, может по желанию облечься в плоть, а может выйти и бродить по степи в виде бесплотного духа.

Киммериец поежился. Вспомнилось ощущение чужого присутствия. Значит, это была ласковая и нежная Иолина? Ее дух? Но от него, казалось, исходила немалая опасность! Или это была готовность к бою? Наверное, и он, Конан выглядит не очень-то ласково перед сражением! И еще — как она сказала?

«Облеклась бы в нужную плоть! В нужную! Значит, она может менять облик, как ей вздумается. Вот и ответ на загадку, мучившую его с того, первого дня — по коридору шла старуха, а на пороге возникла красавица. Она сменила плоть. Только и всего».

Конан тронул каблуками коня — пора уже догнать караван, может, удастся узнать что-нибудь еще.

Значит, эта женщина — не женщина, а неизвестное существо, запросто меняющее облик. И направляется она в Кезанкийские горы к нему. Кто это — он, пока неизвестно, но ясно, что нежных чувств они друг к другу не испытывают. Он вот, наслал птиц.… Не птиц, а странных тварей — маленьких чудовищ с человеческими лицами.… И таких тварей у него тысячи. Стало быть, можно предположить, что есть и другие, гораздо опаснее. Которые не будут долго кружить перед атакой, а, потеряв пару-тройку собратьев, улетать восвояси. И, вообще, кто это — он? Некое существо, засевшее в Кезанкийских горах, с которым собирается свести счеты его милая дама? А он, Конан, сдуру и от бедности ввязался в эту авантюру, от которой теперь отказываться поздно, потому что.… Потому что, демоны из всех забери и изжарь на медленном огне, надо купить новые сапоги и рубашку! Потому, что надо заплатить, наконец, мерзкому, толстому хозяину харчевни, чья, лоснящаяся рожа недавно приснилась ему ночью и требовала уплаты долга! И еще потому… Что он не может забыть ласки, которыми ублажала его эта странная женщина.… Да нет, не женщина.… Хотя, почему? Возможно, что это существо именно женского пола! И, еще… хорошо бы узнать, что же она заставляла его забыть? Что там были за извращения, которые он, по ее мнению, не смог бы принять?

Конан догнал караван и поехал бок о бок с существом, которое он знал под именем Иолины. День опять обещал быть жарким.

— Каких тварей он пошлет сегодня? — спросил воин, поглаживая медную рукоять меча, — опять птиц?

— Я думаю, что атаки пока не будет, — помедлив, ответила женщина, — он испытал твою силу и выдержку и теперь станет размышлять…

— О чем?

— Понимаешь, мой варвар, — медленно, как бы нехотя, начала Иолина, — убить его может только смертный.… От нас, бессмертных, он хорошо защищен — об этом позаботилась его мать.… А защита от смертных не предусмотрена, потому, что…

— Потому, что ни один смертный не сумеет подойти к нему даже на выстрел из арбалета — так?

— Примерно так…

— Тогда зачем же мы едем?

— Я постараюсь тебе помочь подобраться к нему. Я не могу его убить, но тебе помогать могу.… Вместе мы — сила, мой варвар!

— Кто же он такой? — помолчав, спросил Конан.

— Он… мой брат… один из братьев.

Конан некоторое время переваривал это сообщение. Значит, брат. Что ж, ссора между родными — обычное дело, особенно когда речь идет о наследстве.

— Что же вы не поделили? Наследство?

— Ты почти угадал, варвар, — засмеялась женщина, — но давай на этом закончим: много знать — потерять мужество!

— Я не потеряю, — проворчал Конан, но Иолина уже дала шпоры коню и унеслась в степь.

— Я скоро вернусь… — издалека донесся ее голос.

Конан подъехал ближе к оборотням-погонщикам.

— Ты говорить умеешь? — обратился он к одному.

Человекозверь молчал, угрюмо сверкая из-под капюшона волчьими глазами.

— Значит, нет, — вздохнул киммериец, — или же просто не знаешь нашего языка…

Прискакала Иолина. Судя по хлопьям пены на конской морде, она успела проделать немалый путь.

— Увидела что-нибудь интересное? — усмехнувшись, спросил Конан.

— Кое-что увидела, — серьезно отозвалась женщина.

— Что именно?

— То, что нам наперерез скачет отряд вооруженных до зубов горцев! И, судя по их целеустремленности, они кем-то направлены…

— Твоим братом? — Конан уже не улыбался.

— Кем же еще?

— Может, они просто едут по своим делам, и нам стоит остановиться и пропустить их?

— Они скачут к нам, мой варвар, так что, приготовься к бою!

Конан угрюмо кивнул и посмотрел на оборотней.

— Они нам не помогут?

— Они превращаются только ночью. Днем — это не воины.

— Сколько человек в отряде?

— Около тридцати, наверное. Мне некогда было считать — они меня увидели. Спасла только резвость коня.

— Так, значит, они могли действительно ехать по своим делам, а ты просто попалась на пути?

— Нет, мой варвар, не обольщайся, — женщина неожиданно засмеялась, — я чувствовала, что братец натравил на нас горцев, потому и поехала на разведку.

— И скоро они будут здесь! Ты не могла их намного опередить. Что ж, будем драться! — Конан обнажил меч.

В степи показалась длинная цепочка всадников.

— Вот и они, — Иолина спокойно посмотрела на горцев, скачущих во весь опор, затем — насмешливо — на Конана, приготовившегося к бою.

— Не волнуйся, мой варвар… — начала она, с улыбкой.

— А я и не волнуюсь, — мрачно перебил Конан, — я встречу их в степи, подальше от каравана, и постараюсь увести за собой.

Он уже собрался дать шпоры коню, но женщина остановила его повелительным жестом.

— Не спеши, герой. Твоя задача охранять моего коня и верблюдов. На тот случай, если кто-то из них прорвется, — она спешилась и быстрым шагом направилась в степь. Конан заметил, что при ней не было даже меча.

— Постой! Как ты собираешься драться?

— Ты забыл, кто я, — крикнула Иолина, не оборачиваясь — стереги караван!

— Забыл?! Я не знал, кто ты! И до сих пор не знаю…

Горцы приближались. Уже можно было рассмотреть их гнедых и вороных коней, смуглые, бородатые лица.

Конан оглянулся на караванщиков. Какой с них толк, вообще? Если они не могут даже защитить свою хозяйку?! Оборотни собрали в кучу верблюдов и схватили под уздцы коня Иолины.

В степи вдруг раздался крик ужаса. Конан мигом обернулся и… застыл в изумлении. Огромный дракон, распустив кожистые крылья, палил огнем пытающихся спастись всадников. Многие горели, многие, уже обгоревшие и почерневшие, вместе с лошадьми лежали посреди выжженной проплешины. Конан вложил меч в ножны. Понятно. Она же умеет.… Да, я действительно забыл, кто она.

Горстка уцелевших горцев, нахлестывая коней, пыталась спастись в степи. Дракон захлопал крыльями и поднялся в воздух. Высохшая трава вокруг горела. Горцы с криками погибали, сгорая заживо в драконьем пламени. Вскоре в степи не осталось ни одного всадника — только обгорелые трупы. Конан вдруг ощутил острую жалость — не к людям, к лошадям. Бедные животные! Они-то в чем виноваты?

Люди вокруг, почти всегда были злокозненными, исключая, может быть, нескольких друзей. Да и те, для других — такие же враги. Человеческая стая! Люди не могут жить в одиночестве и не умеют мирно жить в стае! Что ни говори, а человек — самое странное и самое страшное существо на земле! Да, люди почти всегда были врагами! Но лошади!.. Эти благородные животные, верно служат хозяину и погибают, не зная почему, за что.… Погибают потому, что человек оказался втянут в битву, или в злые козни, вот, как сейчас…

Трубный звук, раздавшийся с небес, заставил Конана поднять голову. Дракон летал кругами и издавал победный клич. Конан махнул рукой — спускайся. И тут же подумал — насколько затемнено сознание Иолины, сменившей тело на драконье? Может быть, она с трудом помнит прошлое, и все люди для нее теперь — враги? Не набросится ли она на него, как на несчастных горцев?

Дракон, сложив крылья, спикировал на выжженную посреди степи поляну. Затормозив, плавно приземлился и уставился на Конана огромным, круглым глазом. Злобы в нем не было, скорее, любопытство. Конан спешился, чтобы не пугать коня и спокойно подошел к дракону. Заметил, какая у него морщинистая кожа — на шее… да, в общем, и по всему телу. Чешуи не было. Может, этот дракон недавно полинял, и теперь будет неспешно отращивать новую чешую?

Конан не заметил, когда чудовище исчезло, и перед ним предстала Иолина — восторженная, со сверкающим взором, с радостно вздымающейся грудью.

— А почему у дракона не было чешуи? — буднично спросил Конан.

Женщина разочарованно вздохнула:

— Ты совсем не испугался.… А ведь я могла раздавить тебя одной лапкой!

— Мне приходилось биться с драконами, — сдержанно ответил Конан.

Повисла неловкая пауза. Тут уж, нужно было, или нескольких суток подряд расспрашивать обо всех чудесах, или ограничиться замечанием насчет отсутствия чешуи.

Подошли к каравану. Верблюды совсем не выглядели испуганными, и Конан подумал — может у них просто не хватает мозгов, чтобы осознать опасность? Вон лошади — даже мелкая дрожь их бьет!.. Еще бы — вот так, неожиданно, встретиться с огнедышащим драконом!

4

Кезанкийские горы угрюмо нависали над степью, подавляя мрачным величием и дикой, необузданной красотой. Караван казался крошечным по сравнению даже с небольшими скалами, рассыпанными по отрогам великой горной гряды. По мере приближения к таинственному брату-злодею, засевшему в горах, Иолина становилась все более нервной, и Конан с удивлением обнаружил, что демоны имеют вполне человеческие чувства. В том, что его хозяйка — демон, он теперь не сомневался. Кто же еще может менять тела, как рубашки? Кто еще может, вот так, запросто, превратиться в дракона и поджарить врагов? Была, правда, еще возможность того, что Иолина — богиня. Но, если разобраться, велика ли разница? И те, и другие, занимаются своими делами и равнодушны к людям. Некоторые наивные человечки, думают, что боги помогают людям, но ведь они ошибаются! Конан был уверен: они ошибаются! Боги, в лучшем случае, иногда следят за людскими делами, но помогать?! У них свои дела, свои заботы, свои битвы и воины. Вот, например, как у Иолины — вражда с братом. Причем, вражда, насколько он, Конан, понял, смертельная. Правда, Иолина — все же, скорее, демон, а не бог.

— Теперь нам нельзя терять времени, — резко сказала женщина, разглядывая что-то на заснеженных вершинах, — брат обрушит на нас всю свою мощь, и если мы не поспешим — увязнем в мелких стычках.

— А если поспешим? — Конан пытался понять, что же она увидела в горах.

Может, уже ползут какие-нибудь чудовища?

— Если поспешим, битва будет в его логове. Тогда у нас есть шанс победить.

Конан хмыкнул и, тронув каблуками коня, повел караван в горы еле заметной тропкой, змейкой петляющей меж валунов и скал. Верблюды шли нехотя. Они любили пески, а не валуны и скалы. Погонщикам то и дело приходилось прохаживаться кнутом по их лохматым бокам. Вечерело. В горах, как известно, ночь, наступает быстро.

— Остановимся на ночлег? — спросил Конан, придержав коня.

— Придется, — нехотя ответила Иолина и, заметно нервничая, опять глянула на горные вершины, освещаемые последними лучами заходящего солнца.

Конан, как ни старался, не мог разглядеть ничего необычного. Остановив караван, он, привычными движениями, распаковал седельную сумку, разложил дорожную снедь, и вдруг подумал: а ведь его хозяйка так ни разу и не разделила с ним трапезу.

Собственно, он не помнил, чтобы она, вообще, ела. И это наводило на некоторые мысли. Конан невольно глянул на погонщиков — вот-вот исчезнут.… Побегут охотиться, набивать кровавым мясом волчьи утробы. А их хозяйка? Она ведь тоже где-то пропадает по ночам. Более того — однажды она прямо сказала, что хорошо пообедала ночью!

Киммериец задумчиво жевал сухие лепешки. Может быть, спросить ее прямо, пока не исчезла?

— Скажи… Ты, чем питаешься? — против обыкновения, он чувствовал себя неловко.

— Кровью, конечно, — буднично ответила женщина, — а ты как думал?

— Да, я, в общем, так и думал…

— Но не бойся, мой варвар, твою кровь и твою жизнь я буду беречь, ты мне нужен.

— Пока, нужен, — уточнил Конан.

Ему все более становилось не по себе. Во что, собственно, он ввязался? Что помешает ей, победив брата с его, Конана, помощью, в качестве благодарности выпить всю его кровь? И платить не надо. Хотя… Конан одернул себя — насчет платы он не прав. По всему видно: деньги нашего мира, земные деньги — золото, камни, серебро, она не считает. И заплатить за службу ей ничего не стоит. А ему, если случится победить и, вообще, остаться в живых, не следует стесняться, назначая цену!

Вероятно, все эти мысли отражались у него на лице, потому, что Иолина смотрела с усмешкой.

— Ты мне нужен, варвар, — повторила она, — и не только для схватки с братом…

— А для чего еще?

— Поговорим об этом после битвы.… Совсем стемнело, мне пора…

— Подожди! На кого ты охотишься? Чью кровь пьешь? Зверей? Ведь тут никого больше нет!

— Я летаю в ближайшие города… — донесся из ночной тьмы ее затихающий голос.

— О, Кром! — Конан был обескуражен.

В ближайшие города? В Аренджун? В Шадизар? В Султанапур? Куда, демоны ее забери, она летает?

Он представил, как опускается на улицы ночного города ее стремительная тень. Как неожиданно появляется она перед загулявшими прохожими. Может, ее принимают за проститутку? И спокойно позволяют красивой блуднице поцеловать себя в шею. Потом, почувствовав острые зубы, пытаются вырваться, но поздно — нежные руки вдруг стискивают тела беспечных гуляк железной хваткой, пухленький ротик превращается в ненасытную пасть упыря, у человека кружится голова от недостатка крови, и вот он уже бездыханный лежит на дороге. А красавица-вампирелла идет на поиски следующей жертвы.

Конан потряс головой. Он назвал бы ее упырем, но это, вероятно, не совсем верно. Что такое упырь, вурдалак, вампир? Мертвец, вставший из могилы для того, чтобы пить кровь. Днем он мертвеет и спит в гробу, или где придется. Но Иолина днем чувствовала себя прекрасно. И она явно не была мертвецом. Нет, она не упырь. Тогда кто же? Демон, бог? Неясно, так же, как и в начале их знакомства. Она — существо, питающиеся кровью, умеющее менять обличия, летать, напускать морок и, вероятно, еще много чего. И вообще — Конан покачал головой — почему это люди решили, что знают всех существ, обитающих в мире? Тем более, в соседних мирах? Он вспомнил частые споры в харчевнях о вампирах, оборотнях, чудовищах. Всегда находились «знатоки», рассказывающие о чем-либо с таким видом, будто знают все на этой земле. А сами, конечно же, не видели и сотой части того, о чем толкуют.

Окончательно стемнело. Верблюды и лошади испуганно сбились в кучу и смирно стояли неподалеку. Конан прислушался. Ночи в горах редко бывают тихими. То скатится в ущелье валун и эхо пойдет гулять меж заснеженных вершин. То горные козлы, прыгая с камня на камень, вызовут небольшой обвал, то ветер донесет несмолкаемый говор водопада, шумящего где-то вдали. Все эти звуки Конан, выросший в горах, хорошо знал. И теперь, приставив ладони к ушам, прекрасно различал, и шум водопада вдали, и эхо горных обвалов. Но слышался еще какой-то звук. Непонятный, неопознанный. Напоминающий многократно усиленное шуршание ползущего по стене жука. Вспомнились тревожные взгляды Иолины. Она явно пыталась различить что-то на далеких горных вершинах. Может, она, благодаря сверхъестественным способностям, уже тогда чувствовала приближение… Чего? Кого? Что за чудовище ползет по горам, пробираясь к их стоянке? Не зря испуганные животные жмутся к человеку. Вот только, сумеет ли он их защитить? Сумеет ли он защитить себя?

Теперь уже явственно слышался грохот падающих в пропасть камней, выкатывающихся из-под чьей-то тяжелой лапы. Ночная темнота, очевидно, не была помехой чудовищу. Сколько раз Конан проклинал свои глаза, не видящие в темноте, сколько раз завидовал волкам, собакам и кошкам! Даже летучие мыши, вовсе не имеющие глаз, хорошо «видели» ночью! Что же за проклятье наложено на человека, не могущего различить в темноте подкрадывающегося хищника?! Кому, каким богам понадобилась их ночная слепота? Зачем они лишили человека ночного зрения?! Чтобы ночами людей ловили чудовища? Чтобы не слишком плодился человек на этой земле? Но они просчитались — глупые боги! Человек все равно остается царем зверей, хозяином земли!

Внезапно дрожь холодной волной прокатилась по позвоночнику. Да в своем ли он уме?! Какой там хозяин?! Вспомнились демоны, которых он знал и о которых слышал. Вспомнились гиганты, спящие до поры в подземных убежищах. Нет, не человек хозяин на этой земле! Мнить себя хозяином, значит быть неисправимым: глупцом. Так же таракан, живущий в закромах у толстого Асланкариба, Может вообразить себя хозяином таверны! Нет, человека в этом: мире просто терпят. Пока. Терпят до поры, до времени. До тех пока он не разозлит по-настоящему великих: богов.… Или ужасных демонов.… Или: тех, кто бьется между собой за власть над миром — Богов Седой Старины и Властителей Древности. Вот кто правит эти миром! Точнее, нет, не правит.… Все они, похоже, бьются за право владеть и управлять миром, но пока.… Пока все идет само собой. Но это не значит, что человек — жалкая, смертная букашка — владелец мира!

На счастье, из-за горной вершины показался тонкий серп нарождающегося месяца. Стало светлее, Силуэты испуганных верблюдов и лошадей стали явственней выступать на мутном фоне неба.

Конан: вздохнул — ночь только начиналась.

* * *

Из таверны на окраине Шадизара, еле переставляя заплетающиеся ноги, вышел человек, одетый для этой части города весьма прилично. Мягкие, высокие сапоги на изящно изогнутом каблуке, дорогая, расшитая бисером рубаха, пара украшенных драгоценными камнями кинжалов за поясом на котором висел не слишком длинный, но тяжелый и внушительный меч. Человек явно имел деньги и любил их тратить. Поводя по сторонам темными слегка раскосыми глазами южанина, человек направился к центру города, очевидно в поисках дальнейших удовольствий.

Ночные улочки не были пустынны. По закоулкам сновали тени каких-то темных личностей. Блудницы, как вампиры, внезапно появлялись из темноты и предлагали свое потасканное — но иногда и молодое — тело. Пьяные гуляки с песнями и хохотом иногда поодиночке, иногда целыми оравами — перебирались из кабака в кабак. Наконец, зловещим предзнаменованием, дорогу то и дело перебегали черные кошки.

Ограбления и драки в этой части города не были редкостью, и человек знал это. Несмотря на свое состояние, он зорко оглядывал окрестности и хватался за меч каждый раз, когда замечал неподалеку подозрительные силуэты. Увидев, что пьяный гуляка хорошо вооружен, разбойники испарялись, ругаясь вполголоса и проклиная очередную неудачу.

Две черные фигуры уже давно шли за человеком, не рискуя приближаться, но и не отставая. Вероятно, они надеялись, что пьяница скоро уснет где-нибудь под кустом, и тогда они без труда смогут как следует поживиться. Но человек и не думал спать. Наоборот, он стал напевать старую песню наемников, которая всегда придавала ему, да и всем другим воинам, бодрость.

Очередная тень встала перед ним на дороге. Но рука человека, схватившаяся за меч, медленно опустилась, и довольная улыбка появилась на его тонких губах.

Перед ним стояла женщина. Прекрасная, как юная пери, со сверкающим золотым обручем на высоком челе, с тонкой талией, украшенной несколькими золотыми и серебряными цепочками. Тонкая, прозрачная ткань, всего лишь в нескольких местах прикрывала прекрасное тело и была столь эфемерна, столь призрачна, что только легкой дымкой оттеняла грудь и живот этой необычной женщины. Словно во сне человек протянул руки и заключил в объятия тонкое гибкое тело юной прелестницы. Горячие, мягкие губы ласково коснулись его шеи…

Двое бродяг, шедших по пятам, остановились невдалеке, наблюдая за происходящим. Неизвестно откуда взявшаяся красавица ласково обнимала их предполагаемую жертву. Похоже, что в эту ночь им опять ничего не перепадет. Блудница, конечно, уведет его к себе, сумеет еще подпоить, а затем ограбит. А они, похоже, зря топтали тут землю. Но что это?! Человек забился в объятиях красавицы, как рыба в силках. Что-то закричал…

— О боги, — сквозь стиснутые от боли зубы кричал человек, — кто ты? Что тебе надо? О, если бы со мной был Конан, ты бы жестоко поплатилась за это!

Женщина вдруг отняла испачканные кровью губы от шеи жертвы и внимательно посмотрела в темные, раскосые глаза.

— Ты знаешь Конана? — она по-прежнему крепко держала его за плечи, не позволяя убежать.

— Знаю… — слабым голосом отозвался человек, — вот уже несколько дней я ищу его по всем тавернам…

— Как тебя зовут? — Женщина, казалось, раздумывала: отпустить этого пьяницу, или, все же выпить его, разбавленную вином, кровь.

— Я — Култар, друг Конана.… Уже несколько дней…

— Ты действительно его друг или просто знакомый? — Красные губы незнакомки растянулись в улыбке, от которой у несчастного гуляки похолодела душа.

— Друг! Мы вместе с ним ходили в проклятый монастырь, были в Городе Колонн… Мы, вместе с ним…

— Ладно, — сильные руки встряхнули шатающегося человека и он, приободрившись, поднял голову, — ладно живи. Если ты действительно друг Конана я не буду тебя убивать. А кто это там? Они, кажется, шли за тобой?

Женщина метнулась к бродягам, в оцепенении наблюдавшими за разыгравшейся перед ними сценой. Послышался крик, затем другой.

Култар, прижимая платок к окровавленной шее, не оглядываясь, поспешил прочь. Конан вновь спас ему жизнь, даже не подозревая об этом. Ничего, когда он найдет друга — расскажет ему все…

* * *

Конан устал вглядываться в ночную тьму, окутавшую горы. Прикрыв глаза, он полностью положился на слух. Чудовище приближалось и, судя по шуму, им производимому, имело огромную массу. В ожидании Конан приготовил и сложил в кучу все, что могло гореть — сухую траву, ветки кустарника, свой платок, одну из седельных сумок.… Но запалить костер сейчас, значило привлечь внимание чудовища. И хотя не было сомнений, что огромная туша ползет именно к нему, все же зажигать костер заранее не стоило. Оставался, хоть небольшой, но шанс, что эта тварь не послана братом Иолины, а ползет по своим делам. Еще меньше была вероятность того, что монстр его не найдет. И все же, не стоило заранее оповещать о своем присутствии. Да и костра надолго не хватит…

Еще раз убедившись, что кремень и трут наготове, Конан застыл в ожидании. Деревья с неимоверным треском падали уже неподалеку. Вскоре послышалось хриплое дыхание, походившее на работу огромных — неимоверно огромных — кузнечных мехов. Лошади испуганно заржали и забили копытами. Может, стоило их освободить от пут? Конан поморщился. Стреноженные лошади могут, конечно, погибнуть, но избавленные от пут они со страху ускачут так далеко, что придется надолго стать пешеходом. Если — останешься в живых…

Месяц скрылся за тучей, и ночь превратилась в осязаемый сгусток вязкой черноты. Пронзительно закричала ночная птица. Ее тревожный крик подхватила другая, за ней — третья. Конан хмыкнул — им-то чего боятся? Вспорхнули и улетели! А все опасности остались там, на земле, далеко внизу.

С грохотом упало дерево. Может, пора запалить костер? Нет, рано… Земля заметно подрагивала при каждом шаге чудовища. Небольшое ущелье, где остановился караван, наполнилось грохотом катящихся камней. Конан попытался представить размеры монстра. Но с чем сравнить? Как? По звуку? Бегущее стадо слонов, производит, пожалуй, такой же грохот и сотрясение земли. Значит, если всех слонов собрать воедино и слепить из них некое существо — вот и будет монстр, что сейчас приближается к нему в темноте.

Внезапно наступившая тишина оглушила. Зверь остановился. Конан взял в руки кремень — пора зажечь костер! Чудовище принюхивается, через несколько мгновений бросится! Удар кремнем по кресалу! Искры рассыпались и погасли. Трут даже не задымился. Еще и еще. Конан сжал зубы и заставил себя успокоиться. Неужели у него задрожали руки?! Чудовище с силой втянуло воздух. Оно учуяло присутствие человека. Присутствие пищи! Очередной сноп искр, небольшая струйка дыма и… нечего. Трут отсырел! Ночи в горах прохладные. После жаркого дня, возможно, пала роса. Раздалось низкое, утробное рычание. Если раньше монстр только чуял, то теперь, вероятно, и увидел человека. Конан несколько раз с силой дунул на трут, пытаясь его просушить. Неужели из-за такой малости, как ночная прохлада, придется лишиться жизни?!

Удар за ударом… кремень-кресало… трут задымился… теперь нужно раздувать пламя… вот только, есть ли на это время? Уже чувствуется смрадное дыхание зверя! Он где-то рядом — темнота надежно скрывает приближающуюся смерть… Ночь, оказывается, может быть милосердной…

Внезапный удар! Надрывно закричал смертельно раненый верблюд. Значит, чудовище неразумно. Брат Иолины надеялся, что оно, проголодавшись, сожрет того, кого следует! Пока же попался верблюд. Раздалось отвратительное чавканье. Раздувая огонь, Конан подумал, что стреноженные животные теперь все равно убегут так далеко, как только сумеют…

Маленькое пламя заплясало в ладони киммерийца. Не чувствуя боли от ожога, он медленно поднес трут к костру. Топливо, конечно, тоже отсырело… Кром! Сегодня ему не ведет! Но огонь, как проголодавшийся зверь, набросился на траву и ветки, и скоро костер выхватил из тьмы невероятную картину. Огромная темная туша закрывала половину ущелья. Бородавчатую голову, величиной с хороший дом, украшали две пары прямых рогов, длинной в рост человека. Из жующей пасти капала слюна и кровь, а жалкие останки одного из верблюдов лежали под когтистой лапой. Пламя костра беспокойно металось, отражаясь в бессмысленных глазах чудовища. Конан вскочил, но тут же остановился в нерешительности. Что он сможет сделать такой громадине?

Чавкающая морда наклонилась, мелькнул длинный, как удав, язык, и останки верблюда исчезли в огромной пасти.

— О, Кром! — Конан торопливо озирался по сторонам.

Если бы под руку попалась сухая ветка — он сделал бы факел и ткнул им в эту жующую пасть! Но вокруг — только камни! Все, что могло гореть — уже догорало.

Чудовище повернуло в его сторону окровавленную морду. Языки пламени весело плясали в его выпуклых глазах. Монстр увидел еще одну жертву, еще один шевелящийся кусок мяса. Конан лихорадочно искал выход. Что делать? Бежать? Вряд ли далеко убежишь в кромешной тьме от зверя, который хорошо видит ночью. Попытаться спрятаться? Слиться с каким-нибудь валуном? Найдет по запаху.

Зверь повернулся и неспешно направился к костру. Над Конаном нависла бородавчатая пасть, с торчащими окровавленными зубами, между которыми змеей мелькал толстый, раздвоенный на конце язык. Сейчас он с быстротой молнии метнется к человеку, к добыче, к куску мяса, костей и вкусной крови и тогда…

Внезапно время остановилось. Конан увидел яркое солнце, синее небо и сидящего на камне старца, рассказывающего ему, мальчику из Киммерии, как можно убивать свистом. По словам учителя, если начать с детства и тренироваться ежедневно по нескольку часов, можно овладеть необычайной техникой свиста такой силы и пронзительности, что люди и животные будут терять сознание и даже умирать. Мозг, и человека, и зверя просто не в силах воспринимать эти разрушающие звуки и, спасая себя, станет на время отключаться. И в этот момент потери сознания, врага — если это человек, можно заколоть, а если зверь — добыть с такой легкостью, которая и не снилась ни одному охотнику. Если же стоять над противником и свистеть каждый раз, когда он очнется — он вскоре погибнет. Но — пояснял старец — ждать, когда противник придет в себя просто глупо, проще его прикончить сразу же, после потери сознания. Да и свист этот, даже тренированному человеку дается нелегко. Нет, не стоит свистеть часто — достаточно одного мощного звукового удара!.. А дальше в действие вступает кинжал или меч.

Конан слушал старца вполуха, не убегая только из уважения к его почтенному возрасту. Да еще, может быть, опасался — а не свиснет ли он в след убегающему ученику? А когда перешли к практическим занятиям, и юный Конан едва не порвал щеки, старец, оказавшийся добрым, долго учил мальчика сложной технике этого ужасного, убивающего все живое, свиста.

От посвиста Конана никто, конечно же, не падал в обморок, и он засомневался — а не шутка ли это почтенного старца? Может, он любит рассказывать сказки и, оставшись в одиночестве, смеется над доверчивостью учеников? Но старец, на глазах у Конана, которому предварительно заткнул уши тряпками и залил воском, поверг наземь свистом сразу нескольких лошадей и одного проходящего мимо верблюда. Юный Конан поверил старику и на некоторое время стал его прилежным учеником. Но вскоре увлекся сражением на палках и забросил изнуряющие тренировки по свисту.

Техника смертельного свиста была сложна даже на первый взгляд, и практически недоступна тому, кто не сможет посвятить ей всю жизнь. Конан, конечно же, не овладел ей в полной мере…

Следовало особым образом сложить язык — только для этого требовалась длительная тренировка — прижать ладони к щекам, набрать в грудь воздуха столько, чтобы только-только не лопнуть, напрячь и, опять же, сложить в нужный «узор» губы, затем мысленно «закрыть» уши, чтобы уменьшить нагрузку на свой собственный мозг и — свистеть. Но свистеть не так, как это делают мальчишки, гоняя коров и коз — свистеть, следовало тоже особым образом! С неожиданными переливами, повышая и понижая тон, работая языком и губами!

Все это в один миг пронеслось в сознании Конана, когда над ним угрожающе нависла мерзкая окровавленная пасть.

Мелькнула безумная мысль — попробовать оглушить монстра свистом? Давно забытая техника вспомнилась сама собой.

Киммериец сложил губы, «поставил» язык, прижал руками щеки (для чего пришлось бросить меч), набрал воздуха и засвистел с нужными переливами. Легкие, казалось, вот-вот разорвутся, уши заложило — о, боги, он забыл их «закрыть» — но Конан свистел до тех пор, пока сам не упал на колено, ощущая тошнотворное головокружение.

Чудовище застыло. Нет, оно не упало, конечно, и не упадет — но застыло огромной каменной глыбой. Ничего не слыша, кроме шума в ушах, Конан поднял меч и скользнул под пульсирующее брюхо. Запах свежих экскрементов шибанул в нос — ужасный звук расслабил монстру кишечник, и теперь позади него возвышалась свежая, дымящаяся куча.

Конан знал, что у него есть несколько мгновений — всего лишь. Несомненно, чудовище скоро очнется, и тогда придется все начинать сначала.… Выбрав место, он вонзил меч в серое, равномерно вздымающиеся и опадающее брюхо и, сделав несколько режущих движений, выпустил — вывалил — кишки.

Чудовище даже не шелохнулось.

Весь обрызганный кровью, Конан торопливо отбежал на несколько шагов. Только теперь монстр стал приходить в себя. Словно бы с удивлением сделал несколько шагов, остановился и оглянулся. Тупо посмотрел на волочащиеся за ним кишки. Затем медленно, все еще будучи в заторможенном состоянии, наклонил морду и его ужасный язык подхватил с земли окровавленные внутренности. Костер догорал, но в неясном свете еще можно было разглядеть, как чудовище жует и с чавканьем заглатывает собственные кишки.

Конан, уже спокойно, вытер меч о траву и вложил в ножны. Затем — в полной темноте — отправился на поиски протекающего неподалеку ручейка, намереваясь смыть с себя кровь и слизь смертельно раненого монстра.

5

Утром Иолина разбудила Конана нежным поцелуем. Киммериец видел, как шевелятся ее губы, и не слышал ни слова.

— Я оглох — громко, как все глухие, сказал Конан.

Иолина понимающе кивнула.

«Что случилось»? — спросили ее глаза.

— Я оглушил свистом чудовище, но и сам оглох, — прокричал Конан, — надеюсь, ненадолго!

Лицо женщины выразило удивление, затем, что-то вспомнив, она посмотрела на киммерийца с восхищением.

«Да, я знаю, что свистом можно убивать, но не думала, что ты владеешь этой техникой» — говорили ее глаза.

— Меня учил когда-то один старец, но я был плохим учеником! Забыл «закрыть уши» — с досадой сказал Конан, на сей раз так тихо, что женщина с трудом расслышала.

Оборотни-погонщики привели верблюдов и лошадей. Навьючивая животных, они бросали быстрые взгляды на лежащую неподалеку тушу, и Конан мельком подумал, что в волчьем обличии они обязательно попробовали бы свежего мяса. Иолина мельком глянула на мертвое чудовище:

— Этот монстр сам себя пожрал, после того, как ты выпустил ему кишки?

Конан кивнул.

— Мой брат всегда держал безмозглых тварей. Как-то он напустил на меня некое существо — искусственно выращенную помесь собаки и льва. Брат считал, что от собаки к твари перейдет преданность хозяину, а ото льва — сила и храбрость.

— И что же? — спросил Конан и только тут понял, что слышит. — Подожди! Я нормально слышу!

— Естественно, — нетерпеливо отозвалась Иолина.

Она уже погрузилась в воспоминания и не хотела отвлекаться — такие пустяки я могу вылечить мгновенно! Вот, если бы тебе оторвало руку или ногу.… Но и в этом случае, я смогла бы помочь…

Конан подумал, что зря поддался эмоциям и перебил рассказ женщины — теперь она вновь может замкнуться и надолго замолчать.

— Ну, так и что же с этой собакой-львом?

Иолина посмотрела на него невидящим взором. Мысленно она все еще была в том, далеком времени…

— Тварь действительно получилась преданной и сильной, но, почему-то совершенно безмозглой. Я без труда с ней справилась. Тогда брат напустил на меня других, и мне пришлось бежать.… Теперь, пришла пора отомстить… — она прервала рассказ и глянула в сторону навьюченных верблюдов и оседланных лошадей.

— Продолжай!

— Нам пора. Не стоит слишком задерживаться, — женщина уже вернулась в настоящее.

Она грациозно вскочила в седло, и Конан на миг увидел ее другой — с горящими глазами, летящей над заснувшей степью в поисках пищи. Представил, как она — самый страшный ночной хищник — устремляется в город в поисках свежей крови. Интересно, как он выглядит сверху — ночной город? И как она летает над ним, высматривая добычу?..

На миг синие глаза киммерийца затуманились. Странная и страшная женщина, чья судьба самым удивительным образом оказалась переплетена с его судьбой…

Иолина замерла в седле, внимательно посмотрела на своего телохранителя — слишком внимательно — и на него обрушилось это.

Нельзя сказать, что это были виденья или морок. Нет, он действительно летел над степью, а над ним сияли мохнатые звезды! Темнота безлунной ночи казалась ему всего лишь серой, как сумерки в пасмурный день. Он летел и наслаждался невиданной доселе легкостью и свободой. Чтобы управлять полетом не требовалось никаких усилий, достаточно было мимолетного желания. Вверх? И земля осталась далеко позади — плоская, как чашка в таверне толстого Асланкариба. Еще выше? И на него, ослепляя, надвинулись звезды, а земля вовсе исчезла из вида. Нет, нет, ниже —туда, где огоньки города.… Вдали мелькнули далекие огни. И вот под ним расстилается большой город. Еще ниже. И уже видны горящие факелы на городских воротах, ночные улицы с редкими прохожими и чадящие масляные лампы на дверях харчевен. Новое, необъяснимое, волнующее чувство овладело воином; позднее он понял, что чувство это — полная свобода и безнаказанность.

Он может делать все, что пожелает! Абсолютно все! Пить кровь у ночных гуляк, украсть городскую казну, похитить красавицу-княжну, которую охраняют днем и ночью, снести у поздних прохожих головы с плеч одним легким движением меча… Возможно все, любой каприз, любое злодейство — все, что возжелает душа!..

И он вдруг понял — когда на тебя обрушивается вседозволенность, можно совершить такие поступки, какие никогда бы себе не позволил в обычном состоянии. И еще одну вещь узнал киммериец — любой, даже самый добрый, самый благодетельный человек, носит в глубинах души ужасные противоестественные желания! Там, за запертыми наглухо дверьми, сокрыты до поры такие ужасные монстры, такие злодеи, такие отвратительные чудовища духа, что никогда, ни при каких условиях нельзя позволить им вырваться наружу!

Но состояние вседозволенности.… Это страшная вещь! Это ключ, которым открываются те самые потайные двери.… И то, что этот город — такой беззащитный — весь в его, Конана, власти может развратить его и вызвать из глубин души ужасных монстров…

Все исчезло так же внезапно, как и началось и ошеломленный Конан вернулся в настоящее. Он все еще готовился вскочить в седло, а сидящая на коне женщина не сводила с него пристального взгляда.

— И что ты почувствовал, мой варвар? — Иолина с интересом наблюдала за выражением его лица.

Столь частое и внимательное разглядывание его физиономии уже начинало раздражать. Похоже, эта странная женщина видит его насквозь — чувства, мысли, душу.… Не зря же она обрушила на него ночной полет в тот момент, когда он заинтересовался ощущениями человека, умеющего летать. Не зря показала, какие монстры таятся в потаенных глубинах души каждого человека, и как абсолютная власть и вседозволенность могут вызвать их к жизни.

Наконец, Конан пришел в себя и часто дыша, словно ему пришлось взобраться на высокую гору, вскочил в седло. Медленно повернул голову и посмотрел в серые глаза хозяйки.

— Что я почувствовал?.. Бездну… Пропасть… Ты это хотела мне показать?

— Именно это! Теперь ты понимаешь, что не многие умеют держать себя в руках, когда становятся всемогущими? Мой брат не сумел.… Поэтому он стал опасен и его следует уничтожить. И сделать это сможешь только ты, мой варвар!

Конан посмотрел на тушу мертвого чудовища, на волков-погонщиков, тронул каблуками коня и повел караван в сердце Кезанкийских гор.

6

Ураган бушевал с такой силой, что горные вершины как живые стонали от напора ветра и ударов молний. Словно сухие прутики, ломались вековые деревья.

Дождь лил непрерывно, и ущелье, по которому шли Конан и Иолина, затопило пенистыми потоками мутной воды. Вновь образовавшаяся река с ревом бросала под ноги путникам крупные камни и обломки деревьев.

Конан, не слишком-то обращая внимания на разбушевавшуюся стихию, упрямо пробирался вперед.

Доходившая до колен вода была ему нипочем, льющиеся с неба потоки только приятно охлаждали разгоряченное тело, а молнии… молнии Иолина отводила одним небрежным взмахом изящной, тонкой руки.

— С таким прикрытием можно сражаться хоть с самим демоном, — бормотал киммериец, поддерживая хрупкую спутницу.

Караван остался далеко внизу (не съели бы оборотни лошадей и верблюдов), горная тропа петляла, исчезала и вновь появлялась, брат Иолины обрушивал на приближающихся врагов, то ураган, то камнепад (иногда сель или лавину), но закаленный в боях варвар и его нанимательница упрямо шли к цели.

Уже несколько дней пробирались они незаметными горными тропами — все выше и выше, туда, где в высокогорной пещере засел злодей. Вскоре путники поднялись выше облаков и шли, освещаемые ярким, веселым солнцем, которому явно не было никакого дела до распрей волшебников, демонов и прочих существ.

— Ты действительно хочешь убить своего брата? — на одном из привалов спросил Конан.

Иолина задумчиво посмотрела вдаль.

— Если этого не сделать, миру будет вечно грозить беда. Мы с сестрами пока противостоим его козням, но он набирает силу. И если его не остановить, через несколько лет он разрушит этот мир и попытается создать свой. И я знаю, что тот мир получится ужасным — уродливым и несбалансированным. Но самое страшное — в нем будет безраздельно царить даже не брат, а… тот, другой…

— Кто? — мрачно спросил Конан, не надеясь на вразумительный ответ.

— Тот, кто дает теперь силу моему брату, кто давно пытается властвовать над миром — не важно каким, лишь бы властвовать…

— Ну и… кто же он такой? Бог? Демон?

— Не обижайся, мой варвар, — мягко сказала женщина, — если тебе рассказывать, ты многого не поймешь… Ну и, кроме того, если уж рассказывать, то — все до конца. А на это у нас просто нет времени.

С горы катился огромный снежный ком, рождая и увлекая за собой лавину. Иолина подняла ладонь, и ком прокатился далеко в стороне. Далеко внизу чернели грозовые тучи — вероятно ураган все еще бушевал. Иолина поднялась и посмотрела на заснеженный пик, стрелой уходящий к небесам.

— Сейчас я соберу все силы и перенесу нас на вершину. Там будет небольшая пещера. В ней ты увидишь… может, человека, а, может… я не знаю какое обличие он примет. Убей его сразу и без колебаний. Для твоего меча он будет уязвим. Убей, не слушая, что он скажет, убей, не раздумывая — он попытается обмануть тебя, заморочить голову! Теперь обними меня, и мы полетим на вершину. На этот полет сил у меня, будем надеяться, хватит.

Конан стоял неподвижно. Иолина вскинула брови.

— В чем дело? Ты боишься?

— Я не уверен.

— В чем?

— В том, что злодей он, а не ты! В том, что убив его, я спасу мир, а не погублю его. Разве можно действовать, полагаясь только на твои слова?!

— Так ты хочешь знать всю правду?! — крикнула женщина.

В глазах ее взметнулись искры, и она вновь стала той надменной аристократкой, которую он увидел утром в каморке над таверной толстого Асланкариба.

— Хочешь всю правду? — повторила Иолина, немного успокоившись.

Она вновь опустилась на камень и жестом приказала Конану сесть рядом.

— Ну, что ж… Правда в том, что он отступник. Он откололся он нашего рода и теперь строит коварные планы. То, что я говорила про возможную погибель мира — тоже правда. Ну… может, это случится не так скоро.… Но если его не остановить — случится обязательно. Я тебя не обманывала… Просто умолчала кое о чем…

— О чем?

— Это не имеет отношения к делу!

— Сейчас все имеет отношение.… О чем ты умолчала? Говори!

Лицо женщины было искажено страданием, но синие глаза киммерийца отражали только ледяную бесконечность. Повисла напряженная тишина. Казалось, стихли даже громовые раскаты далекого урагана.

— Мы любили друг друга — тихо сказала Иолина, — и были самыми счастливыми существами во вселенной. Но ему оказалось мало одной любви — он возжелал власти… Постепенно он стал меняться… Я же говорила, что это не имеет отношения к делу…

— Так ты не можешь его убить, потому что любила… любишь? — осенило Конана.

Женщина обреченно кивнула.

— Ты не сможешь убить любимого человека… гм… любимое существо и для этого тебе понадобился я! А вовсе не потому, что его может убить только смертный!

— Да… именно так. Теперь ты видишь, что не представляй он такой угрозы миру — я не стала бы желать его смерти?..

— Да, пожалуй, что так… — нахмурившись, пробурчал киммериец, затем удивленно добавил:

— Он твой брат? Но любила ты его не как брата, а как мужчину?

— Это у вас, людей нельзя любить брата… да и то.… У нас же, вообще, все по-другому.

— У кого это «у нас»?

— Мы рождены другими… Мы не люди.… Во всяком случае, не такие, как вы…

Конан промычал что-то неодобрительное, вздохнул, поднялся с камня и неловко обхватил женщину за талию, не зная, в каком положении они полетят на вершину.

— Держись крепче, мой варвар! — крикнула Иолина и горы внезапно оказалась далеко внизу. А еще через мгновение они стояли на обширном уступе, нависающем над пропастью. Недалеко зияла пасть небольшой пещеры.

— Сейчас он появится, — торопливо сказала Иолина, — приготовься!

— Он здесь живет?! В это маленькой пещерке?

— Нет, конечно! В его распоряжении вся гора — а вход здесь, наверху. Смотри! Он идет!

Конан не заметил, когда перед ним возник стройный молодой юноша. Серые глаза лучились добротой и искренностью. Юное, свежее лицо было ясным, как солнечный день. Вновь навалились сомнения — действительно ли от этого человека исходит такая опасность?

Несколько мгновений юноша внимательно смотрел на Конана, затем перевел взгляд на Иолину, и его прекрасное лицо исказилось гримасой такой злобы, такой отвратительной ненависти, что все сомнения отпали сами собой.

— Ты знала, тварь, что не сможешь сама убить меня, и притащила сюда этого здоровяка-варвара?! Но мы еще посмотрим, кто кого!

Конан обнажил меч и молча двинулся на противника.

— В бою он не слишком силен, — вдогонку сказала Иолина, — его конек — колдовство, но это я сумею обезвредить!

Неожиданно в руке злобного юноши возник громадный огненный меч. Рассыпая искры, гудело пламя. В лицо пахнуло жаром. Юноша отвратительно захихикал.

— Это иллюзия! — крикнула Иолина, и огненный меч исчез.

Конан увидел, что у противника самый обычный клинок, которым тот стал размахивать без всякого толку. Шагнув вперед, киммериец без труда парировал размашистый удар юноши и… остановился в нерешительности. Перед ним стояла Иолина. Иллюзия была настолько точной, что Конан, сознавая опасность, все же оглянулся, чтобы убедится — настоящая Иолина стоит позади. Смертельного удара он сумел избежать, уклонившись в последний момент, но почувствовал, как сталь обожгла левое плечо. Кровь брызнула алым фонтаном, капли которого мгновенно застывали на снегу.

— Не поддавайся иллюзиям! Убей его, какой бы облик он не принял! — крикнула Иолина.

Зарычав от боли и бешенства, Конан прыгнул вперед и нанес страшный удар наискось справа налево.

Юноша подставил под удар меч, но это не помогло и, обливаясь кровью, он упал на снег. В бешенстве Конан еще несколько раз взмахнул мечом, и тело противника превратилось в бесформенные куски кровавой плоти…

Иолина медленно опустилась на колени перед отрубленной головой любимого. Нежно погладила слипшиеся от крови волосы. Легкой рукой провела по лицу, закрывая глаза. Затем нежно поцеловала холодный лоб юноши.

— Может, все-таки оторвешься и излечишь мою рану, пока я не истек кровью? — Конан все еще злился.

Злился на себя, за то, что попался на самый старый трюк в истории поединков — обернулся по наущению противника. На Иолину, за то, что она так долго прощалась с мертвым братом-любовником. На весь спасенный мир, не знающий спасителя.

— О, прости, мой варвар, — Иолина торопливо поднялась, — я забыла, что ты серьезно ранен!

— Не так уж и серьезно, бывало и хуже, — проворчал киммериец, наблюдая, как останавливается кровь и затягивается рана под нежными пальчиками женщины.

* * *

Теплый ветер ласково шелестел листвой в кроне огромного дерева, приютившего на ночь уставший караван. Стреноженные верблюды и лошади паслись, смешно переступая спутанными передними ногами. Поужинав сухими лепешками, Конан лежал, закинув руки за голову, и вспоминал дымящиеся куски жареного мяса, съеденные им в разное время и в разных местах.

— Я отпустила погонщиков, — сказала Иолина, — теперь тебе придется самому ухаживать за животными.

Конан приподнялся на локте, и посмотрел на спутницу, любовницу и хозяйку, почти так же, как когда-то в каморке над таверной толстого Асланкариба.

— Вообще отпустила или на время?

— Отпустила совсем. Их служба на этом заканчивается. Так же, как и твоя.

Это было неожиданностью. За долгие дни совместных скитаний Конан успел привыкнуть к своей странной спутнице, и ему казалось, что так будет всегда — дорога, караван, дневная жара, ночная прохлада и пробуждение от поцелуя странной женщины Иолины. Затем любовь все утро — до тех пор, пока не начнет припекать солнце, дневной переход по раскаленной степи, и опят ночевка под деревом, если таковое попадется на пути.

— Сегодня я тебя покину, мой варвар, — ласково продолжала женщина, — остается только договориться о награде за службу.

Конан заворчал, переходя из лежачего положения в сидячее.

— Хм, да… награда… — начал он, но Иолина нежно коснулась пальчиками его губ.

— Хорошо, что ты заранее не назначил цену за свои услуги! Я подарю тебе сокровищницу целого государства!

— Это как? — хмуро поинтересовался Конан.

— Я помогу тебе стать королем Аквилонии!

Киммериец поморщился.

— Королем я и сам когда-нибудь стану.… А вот, сейчас мне не помешало бы золото.

— Не спеши, Конан. Я заглянула в будущее: на пути к трону тебе два раза понадобится моя помощь. Без меня ты погибнешь!

Конан молча смотрел на эту непонятную, но успевшую стать близкой женщину. Жаль было расставаться, хотя он понимал — расставание неизбежно. Слишком они разные — человек и… Он так и не узнал, кто же его таинственная нанимательница. Что касалось награды, то в его душе боролись противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось немедленно получить золото — и погулять всласть, насладится возможностью тратить деньги без счета. С другой — и мудрая половина души советовала именно это — хотелось, конечно, стать королем. Немного смущало, что это должно случиться нескоро… Возможно — в далеком будущем. Может, вообще, к старости! Но, похоже, Иолина действительно умеет заглядывать в будущее. И, конечно, ее помощь не помешала бы.… Иначе — смерть? Конан нахмурился. Смерть и так ходит по пятам. Погибнуть можно, едва ли не каждый день. Но если она знает точно.… Нет, пожалуй, не стоит отказываться от такой награды.

Он нехотя кивнул. Иолина, с интересом наблюдавшая за его лицом, рассмеялась.

— Вероятно, ты даже не узнаешь, мой варвар, где и как я тебе помогу! Но, когда станешь королем, помни — без моей помощи ты не сидел бы на троне!

— Меня столько раз обманывали… — пробурчал воин, — что теперь я…

— Вспомни, обманывала ли я тебя хоть раз? — прервала Иолина.

— Ни разу. Только умолчала.… Но это не считается!

— Вот видишь. А за других я не в ответе! — она погладила покрытую шрамами щеку, потрепала его черные, как смоль, волосы.

Конан слегка отстранился. Что-то ему не понравилось… Он и сам сразу не понял, что именно.… Ну, да… Ему не понравилось как она потрепала его волосы и как она погладила его по щеке. Она сделала это по-матерински. Так мать ласкает своего выросшего, но все еще неразумного сына. Теперь она обращается с ним, как с сыном, причем, сыном неразумным! А ведь они раньше…

Да, но раз она делает это именно так — по-матерински — значит, не обманет, ибо матери не обманывают детей и не отказывают им в помощи. Он неожиданно для себя, обиженно поджал губы. Иолина рассмеялась:

— Прощай, мой варвар. Я улетаю. Ты будешь королем могучего государства. И ты всегда будешь помнить обо мне!

— Я всегда буду помнить о тебе, — как эхо повторил Конан.

Оставшись один, он пробормотал:

— Странная женщина… — после чего опустил голову и надолго задумался.

Кость демона Уробаха

Раскаленное солнце поливало белыми лучами окраины Шадизара. Здесь, в квартале ремесленников, мелких торговцев и бедноты, не было прекрасных дворцов, окруженных тенистыми садами, и люди укрывались от зноя в домах, а чаще — в тавернах.

Хепат, последний гном из клана Вармина, нетвердым шагом плелся по раскаленной улочке, с каждым шагом вздымая небольшую тучу пыли. Долго живший среди людей, перенявший их манеры и любовь к вину, он обходил харчевни Шадизара и в каждой пропускал глоток вина или кружку эля. Ему не нужны были деньги. Завсегдатаи в тавернах хорошо знали крючковатый нос с двумя бородавками и с удовольствием угощали его обладателя вином и пивом.

И хотя Хепат частенько по секрету признавался, что он не уродец-карлик, а самый настоящий гном — последний из великого клана славного короля Вармина — ему никто не верил. Все считали его веселым и немного хвастливым коротышкой. А гномы… гномы, может, и жили когда-то, где-то в недрах гор, но, скорее всего, это просто легенды… Хепат не обижался и не настаивал. Пусть карлик. Зато он знаком с самим Конаном! И он рассказывал добродушно ухмыляющимся слушателям, как однажды некий черный кот вывел их из огромного лабиринта, когда догорели все факелы, и темнота приняла их с другом в свои смертельные объятия.

— Значит, вывел кот? — спрашивал какой-нибудь правдолюб.

— Да, кот, — кивал носом Хепат, — кот…

— Черный? — уточнял человек.

— Черный, как сама ночь!

— А как же ты его — черного — рассмотрел в темноте?! Ведь факелы-то погасли!

И громовой смех заглушал разъяснения гнома, о том, что кот был привязан, как собачка… Кто-то хлопал его по плечу, кто-то подливал вина… Люди готовились слушать очередную байку о похождениях карлика, знакомого с Конаном, который, надо сказать, давно не показывался в Шадизаре и не мог подтвердить слова пьяного Хепата.

— А когда мы с Конаном преодолели страх перед мертвецами и пришли в сокровищницу… — начинал Хепат, не замечая подмигиваний и ухмылок веселых слушателей, — …когда мы увидели сундуки…

— Так почему же ты, найдя сундуки с сокровищами, не живешь во дворце? — перебивал его все тот же правдолюб. — Да и Конан почему-то опять ушел с караваном, а не купил себе второй дворец, рядом с твоим?!

Хепат посмотрел на человека долгим взглядом пьяного. Правдолюб — тощий, усатый человек с изможденным лицом, уставший от разоблачений застольных баек — несколько смутился.

В харчевнях Шадизара не принято было смеяться над Конаном. Закряхтели и немного отодвинулись остальные слушатели. Всем почему-то представилось, что вот сейчас откроется дверь и войдет Конан. И посмотрит на шутника бешеными глазами, в которых будут метаться синие молнии…

И как подтверждение этого с улицы раздался крик:

— Караван пришел!

И скоро в дверях действительно появилась могучая фигура Конана. Правда, синие глаза его выражали не гнев, а лишь некоторую усталость.

Через мгновение Хепат рыдал, обхватив ногу друга, и с укоризной показывал крючковатым пальцем на шутника-правдолюба. Тот в одиночестве ерзал на скамье.

— Они не верят, — плакал Хепат, — Конан, они не верят, что мы с тобой… Они смеются!..

— Что?! — грозно-насмешливо протянул гигант. — Кто-то здесь не верит?! Не верит моему пьяному другу?!

— Верим… верим… как не верить… — дружно загудела толпа, причем шутник особенно усердствовал, стараясь перекричать других.

Он надеялся, что благородный Хепат не станет больше показывать на него пальцем. И гном проявил великодушие. Он позволил усадить себя за стол и уткнул нос в кружку.

— Эй, хозяин! — прогремел Конан. — Принеси-ка моему другу мяса, он должен закусить.… Да и мне.… И побольше! И вина пару кувшинов не забудь!

Обстановка разрядилась. Правдолюб воздал хвалу богам и потихоньку убрался восвояси. Хепат ел мясо и счастливо смотрел на Конана.

— Да, друг мой, — в раздумье протянул Конан, — не зря я согласился сопровождать это караван. Они привезли не простой груз…

— А когда мы поедем откапывать горшок с алмазами? — невпопад спросил пьяный гном.

— Как деньги кончатся, так и поедем! — Конан понял, что сегодня серьезно говорить с другом невозможно и, не теряя более времени, налег на мясо.

* * *

А караван, охрану которого возглавлял Конан, действительно привез не совсем обычный груз. То есть, обычный, конечно, тоже привез — товары в бесконечных тюках, надежно притороченных к верблюдам — но главный груз, ради которого и был снаряжен караван, ради которого владелец не поскупился заплатить Конану и другим воинам хорошую цену, представлял собой маленькую шкатулку, надежно упрятанную внутри одного из тюков.

Богатый купец и, по слухам, колдун, Актион поручил Конану лично охранять эту шкатулку, точнее тот тюк, где она покоилась, и заплатил, вдобавок к основному жалованию, еще втрое.

Вполуха слушая болтовню пьяного гнома, Конан вспоминал, как один из погонщиков — слишком толстый для простого погонщика верблюдов — все время куда-то исчезавший, подмигнув и кивнув жирными щеками, спрятал шкатулку в заранее помеченный тюк, который и надлежало беречь пуще глаза. И он, Конан, честно выполнял договор — даже спал рядом с верблюдом, нагруженным драгоценной ношей.

Что получил купец Актион? Что привезли ему в шкатулке? Драгоценные камни? Возможно, но вряд ли… Скорее, чародейские амулеты, колдовские артефакты… Ладно, заплатил он щедро, остальное никого не касается. Все довольны. Каждый получил то, что хотел. Колдун — амулеты, Конан — хорошие деньги. И все же… все же… Что-то тревожило. Чувство пустоты, какая-то неудовлетворенность… Может он, Конан, помог колдуну завладеть артефактом, который принесет великие бедствия? Но ведь он просто охранял караван… Солдаты всегда найдутся.… Если тут что-то и произошло — оно произошло бы в любом случае.… И не стоит теперь себя винить!

Конан хлопнул по столу так, что подскочили успевшие опустеть кувшины.

— Клянусь Кромом! Зачем нужны деньги, если мы будем сидеть в этой дыре?!

Мигом проснувшийся Хепат подхватил мысль друга:

— Пойдем в самое лучшее заведение Шадизара! Мы… Конан… мы с тобой… — он воинственно вскочил с места и бросился к выходу.

На улице стало прохладнее. Солнце наполовину спряталось за горизонтом. Из домов и харчевен стали, кто — выходить, кто — выползать, люди. Пустынные днем, извилистее улочки постепенно оживали. Конан, придерживая шатающегося гнома, широко шагал по направлению к центру города.

— А зачем… — забормотал Хепат, — …ты пригласил еще этих троих?.. Они плетутся за нами.… Зачем?..

Незаметно оглянувшись, Конан действительно заметил позади трех вооруженных людей. Может, совпадение? А, может, купец Астион просто не любит оставлять свидетелей? Если так, то это ему дорого обойдется!

Друзья свернули в темный переулок. Солнце садилось, тени удлинялись. Скоро наступит темнота — ее они и ждут.… Действовать необходимо раньше! Конан сделал вид, что запнулся, зашатался и прислонился к стене невысокого каменного дома. Трое, отбрасывая причудливые тени, быстро приближались. Зазвенела сталь, освобождаемых из ножен клинков. Хепат вмиг протрезвел, все понял и, вытащив кинжал, встал рядом с другом.

— Спину, — процедил Конан. — Ты забыл, что должен защищать спину? И не попади под меч!

Трое молча стали полукругом. Легкие, кривые сабли были направлены на Конана. В полумраке блестели белки глаз и оскаленные зубы.

— Почему? — спокойно спросил Конан.

Рука его легла на рукоять меча, но сам меч все еще покоился в ножнах.

— Ты слишком много знаешь, — неожиданно мелодичным голосом сказал один, — а теперь и он тоже, — кривая сабля указала на Хепата.

— Актион? — спросил Конан.

— Да, мы убьем вас по его приказу, хотя нам жаль лишать жизни такого красивого воина, — голосом флейты пропел другой.

И тут Хепат, бывший трусливый гном, совершил безрассудный, но смелый поступок. Издав боевой клич, он сделал вид, что приготовился к бою, затем перехватил кинжал за лезвие и, быстро размахнувшись, бросил его в одного из воинов. Гном лишился оружия, но неожиданность возымела свое действие. Через мгновение трое странных воинов ошарашено смотрели на рукоятку кинжала, торчащую из груди одного из них. С легким стоном воин упал на колени. Двое других завизжали и бросились на гнома. Две быстрые, как жало змеи, сабли устремились к горлу Хепата. Мгновение внезапно растянулось, звуки исчезли, и гном успел подумать, что ему заложило уши. Не в силах пошевелиться, он с тоскливым ужасом наблюдал, как приближались — медленно, но неотвратимо — блестящие в темноте клинки. Так же медленно выплыл из мрака огромный меч его друга — непонятно, когда он успел вынуть его из ножен — и бесшумно отбил жалящий удар сабель. Хепат заметил, как раскололся один из клинков, на половинки, медленно вращаясь, поплыли в темноту.

И раздался звон, и время опять потекло в обычном темпе, и визжали нападающие, и еще раз мелькнул молнией меч Конана. Расширенными глазами увидел Хепат, как падает верхняя половина воина, как обнажается на миг позвоночная кость — белая и жалкая — чтобы затем исчезнуть в фонтане темной крови.

Третий воин — у которого оказалась сломана сабля — вытащил кинжал и, по примеру гнома, бросил его в ненавистного противника. Уклоняясь, Конан сделал выпад, и его меч вышел из спины последнего оставшегося в живых воина.

Хепат, собравшись вытащить фамильный кинжал из груди первого убитого, с удивлением заметил, что воин еще жив. Дыхания почти не было, но сердце билось, и человек еле слышно стонал.

— Что делать? Добить? — гном старался разглядеть в темноте лицо Конана.

— Пощадите, — прошептал женским голосом воин, — я расскажу вам все, что знаю.… Только пощадите…

— Клянусь Кромом! Это же женщина! — воскликнул Конан. — И те двое — тоже! У Актиона нет воинов-мужчин?!

— Мы самые ловкие… а кроме того, каждый раз он поит нас зельем и шепчет заклинания.… Сейчас действие волшебства проходит, и мне больно.… Умоляю, спасите… Вы же хотите узнать…

— Потеряла сознание, — Хепат почесал бороду. — Если вытащить кинжал сейчас — она сразу умрет. Если позже, позвав лекаря, — может, и выживет.

— Надо, чтобы выжила, — пробормотал Конан и осторожно поднял на руки женщину-воина. — Пойдем, я знаю, где мы ее спрячем.

* * *

Небольшая комната освещалась несколькими сальными светильниками. Стены, сложенные из грубо обработанного камня, отдавали накопленное за день тепло. В целом тайная комната горшечника Ихарпа, походила на старый, заброшенный склеп. Окон не было. Вместо двери — камень, который приходилось вытаскивать каждый раз при входе в комнату-склеп. Посреди, на грубо сколоченной лежанке, укрытая шкурами, спала женщина-воин.

Хепат, сидя на скамье у лежанки, грустно смотрел в лицо той, которую он чуть не убил. Тонкие, нежные черты. Красиво изогнутые брови. Маленький, острый подбородок и неожиданно черные, как ночь глаза. Но сейчас глаза красавицы были закрыты. Она с трудом перенесла извлечение кинжала из раны.… Да, он, Хепат, последний из клана Вармина, чуть не убил женщину.… Но ведь она напала первой! Она была под действием волшебного напитка! Им с Конаном оставалось только защищаться… Конан вот не терзается мыслью о том, что ему пришлось убить двух, наверное, таких же прекрасных женщин!..

Хепат вздохнул и стал ждать, когда раненая проснется. Он приготовил отличный бульон с целебными кореньями! Это ее быстро поставит на ноги! Так кормили раненых воинов лекари в клане Вармина.

И неожиданно Хепат спрятал лицо в ладонях и заплакал — от тоски, оттого, что он чуть не убил эту красивую женщину, оттого, что нет больше его племени, и остался он один… если не считать его верного друга — великого воина Конана.

Заскрежетал отодвигаемый камень, и в «склеп», согнувшись в три погибели, пролез сам верный друг Хепата, а за ним горшечник Ихарп — худой, как саксаул, жилистый и быстрый в движениях ремесленник. Однажды Конан спас ему жизнь и приобрел одного из самых надежных товарищей.

— Ну, как она? — Конан взглянул в лицо спящей.

— Тс-с, — зашипел Хепат, — спит.

— Я вижу, что спит, — понизил голос Конан. — Она сможет говорить, когда проснется?

— Я… проснулась… — слабо произнесла женщина, — и я все расскажу.… Но рассказ будет долгим…

— А мы никуда не спешим.

— Но сначала она выпьет бульона, — и Хепат принялся с ложечки поить ту, которую он едва не лишил жизни.

Поблагодарив гнома за заботу, женщина на миг задумалась.

— Что ж, начну с начала.… А вы сами судите, что важно… Меня зовут Итилия. Нас было десять девочек — привезенных откуда-то с Востока на забаву Актиону. Три умерли сразу, не выдержав грубого надругательства. Семь выжили. Каждую ночь он брал к себе в постель двух из нас и вставлял проделывать разные мерзости. Постепенно мы ожесточались сердцем, становясь злыми и безжалостными. Вскоре Актион принялся за наше воспитание. Его лучшие воины учили нас сражаться, а плату получали нашими телами. Мы ненавидели весь свет. На тренировках мы старались задеть наших учителей саблями. Прошло время, и нам это стало удаваться все чаще. Актион стал выискивать среди рабов наиболее сильных мужчин и заставлял нас убивать их с особой жестокостью. Нам понравилась кровь.

Убийство стало единственным развлечением. И не было нам равных в умении владеть оружием. С таким воином, как Конан, мы раньше не сталкивались…

Время шло, и Актион стал поручать нам тайно убивать его противников. Умирали даже те, кто осмеливался косо взглянуть на его похотливую физиономию. Актион упивался своим могуществом. Но ему было мало наших сабель. Мало тайного убийства. Он стал обучаться колдовству. Благодаря своему богатству, он мог нанимать самых известных магов, и они обучали его тайным премудростям.

Вскоре его чародейское умение стало приносить плоды. От непонятных болезней один за другим умирали его недруги, а таких находилось немало. Актион в совершенстве освоил науку составления колдовских напитков и зелий, научился пользоваться ядами и вызывать духов и демонов.

Что касается нас — семерых женщин-воинов, то теперь он по ночам поил нас зельем, и мы превращались в бешеных фурий! Мы ублажали его такими ласками, о которых не может мечтать ни один смертный. Мы были неутомимы в своей страсти, и он ценил нас все больше.

Но однажды он приказал нам убить богатого купца — своего главного конкурента, у которого была очень хорошая охрана. Выпив колдовского зелья, мы выполнили задание, но четверо из нас не вернулись. А сейчас, благодаря мечу Конана, у Актиона не осталось больше женщин-воинов.

Знать Шадизара ненавидела его и всячески старалась досадить в делах. Против него сплотились все честные купцы. Его не приглашали на пиры, и он не мог подсыпать врагам яду. Дела злодея Актиона шли все хуже. Его последней надеждой стала кость демона Уробаха. Владеющий костью — владеет демоном и страшно представить, что начнется сейчас в Шадизаре, после того как его толстый помощник сумел выкрасть эту кость и доставить ее хозяину.

Этот мерзкий толстяк, который так любил при каждом удобном случае пользоваться нашими телами, убит. Убит нами по приказу хозяина, который не любит оставлять свидетелей. Я сама проткнула его саблей с огромным удовольствием. Следующим нежелательным свидетелем был Конан и его маленький друг. И тут у нас случилась неудача, чему я теперь очень рада…

— Значит, в шкатулке была кость демона? — помолчав, спросил Конан.

— Да, кость демона Уробаха. К счастью, подчинить себе демона непросто, даже владея его костью. На это потребуется какое-то время…

— Клянусь Кромом, — воскликнул Конан, — времени у него осталось мало! Сегодня же ночью…

— Не спеши, Конан! У Актиона сильная охрана и высокие стены. Не так-то просто пробраться к нему.

— Стены не помеха. Охрана — это, конечно, хуже… — Конан задумался. — Но ведь нельзя терять времени!

— Хорошо, если ты готов рискнуть, я расскажу тебе, как лучше пробраться в покои Актиона…

* * *

Резной, черного камня ларец стоял на небольшом столе посреди комнаты-склепа. Нахмурив брови, рядом, на шаткой скамье, сидел Конан. Итилия, приподнявшись, следила за ним горящим взглядом.

— Как все прошло?

— Нормально, — усмехнулся киммериец, — я когда-то был неплохим вором…

— Актион?..

— Сбежал.… Пока я пробивался в его спальню, он просто исчез.

В комнату не сгибаясь, вошел Хепат, а за ним протиснулся Ихарп.

— В городе только и говорят об ограблении Актиона, — Ихарп подмигнул, — его ведь все ненавидели. Теперь радуются даже те, кто сами постоянно опасаются воров.

— Да… конечно, — откашлялся Хепат, — ну… а ты что-нибудь кроме ларца прихватил?

Конан молча кивнул на кожаный мешок в углу. Горшечник Ихарп и гном с загоревшимися глазами занялись мешком.

— Скольких пришлось убить? — В черных глазах Итилии промелькнул странный отблеск.

— Четверых, — бросил Конан, — это оказались простые солдаты, наемники… мне было их жаль…

Из угла доносился звон монет.

— А из этого кубка я буду пить вино, — мечтательно протянул Ихарп.

— А потом тебе отрубят голову, — засмеялся Хепат, — горшечнику не подобает пить вино из золотого кубка. Вот мне — последнему гному из славного…

Конан придвинул к себе ларец. Казалось, черный резной камень излучал зло. В комнате повисла тишина.

— Когда его открываешь, нужно что-то говорить? Заклинания?..

— Насколько я знаю — нет, — сказала Итилия, — заклинания, это уже потом…

Конан осторожно снял крышку. В ларце лежала небольшая, треснувшая, потемневшая от времени кость. Кость демона Уробаха.

Тяжелая, давящая, пыльная тишина мешала дышать. Воздух потяжелел. Итилия застонала. Ихарп схватился за горло. Хепат выронил золотой кубок, и тот одиноко и потерянно звякнул о каменный пол. В комнате потемнело. Казалось, темнота стала осязаемо сгущаться, формировать плотное облако.

— Ради всех богов, Конан, закрой его, — прохрипел гном.

Конан водрузил крышку на место и перевел дух. Светильники вскинулись веселым пламенем. Все разом вздохнули полной грудью. Хепат покачал головой:

— Еще немного, и…

— И… что? — помедлив, спросил Конан.

— Я думаю, — прошептала Итилия, — что сюда явился бы сам демон Уробах. И нам пришел бы конец…

— Он появляется всякий раз, когда открывают крышку?

— Я не знаю, — как в бреду, шептала Итилия, — Актион не посвящал меня в тонкости… я не знаю…

Некоторое время спустя, успокоившись, горшечник продолжил разбор захваченного добра. На столе, рядом с ларцом, появились золотые кубки — большие и маленькие, украшенные драгоценными камнями и просто литого, тяжелого золота. Россыпь монет. Несколько перстней с бриллиантами и изумрудами.

— А этот браслет, — пришедший, наконец, в себя Хепат поднял изящный золотой браслет, перевитый змейками серебра, — я подарю тебе, Итилия — за то, что я тебя чуть не…

Заметив насмешливый взгляд Конана и укоризненный Ихарпа, гном поспешил добавить:

— Ну… то есть… это Конан, конечно, тебе подарит… мы с Конаном… подарим, за то… что…

И киммериец, взяв огромными ладонями изящную руку женщины, бережно надел браслет на ее исхудавшее запястье.

* * *

Унылая, выжженная степь на горизонте дыбилась холмами. Три всадника — двое на конях и один на верблюде — двигались в сторону Карпашских гор. Три маленькие точки с высоты полета орла, нарезавшего круги над равниной, казались крохотными и затерянными среди бескрайних, опаленных солнцем степей.

Конан ехал впереди на вороном жеребце. Легкая, прочная кольчуга поблескивала синевой. Через плечо — перевязь его знаменитого вороненого меча. Следом на горячем скакуне гнедой масти ехала закутанная в черный плащ Итилия. Кончик сабли в изукрашенных драгоценными камнями ножнах, выглядывая из-под плаща, покачивался в такт движению. И замыкал процессию гном Хепат на верблюде. Удобно устроившись между горбами, он то и дело, тайком от спутников, прикладывался к фляге с вином. После чего, развеселившись, вполголоса пел странные песни гномов — грубоватые, резкие, но по-своему мелодичные.

Конан знал, что еще день пути, и начнутся предгорья Карпашских гор. Затем еще день — и над их небольшим караваном нависнут величественные снежные пики, сверкающие на солнце, как хорошо отполированный меч. Там, в сердце огромной горной гряды таится ледяная пещера, в недрах которой надлежало упокоиться зловещему ларцу с темной, треснувшей костью демона Уробаха.

Только в глубинах подземного озера, навечно скованного панцирем льда, будет недоступен для смертных злой дух страшного демона, таинственными силами прикованный к треснувшей кости. Вода ледяного озера не позволит демону вновь вознестись и творить зло в мире людей.

Так считала Итилия. Так говорил ей в минуты откровенности Актион, хвастаясь своими познаниями и не подозревая, что верная женщина-воин однажды обратит эти тайные знания против него.

Много дней прошло с тех пор, как Конан добыл ларец. Долго не могла встать с лежанки Итилия, рана ее стала гноиться, и если бы не те травы, которые собирал ночами Хепат, скорее всего, никогда бы не села она больше на лошадь, никогда не смогла бы с диким гиканьем сверкнуть саблей, соперничая быстротой с самим Конаном.

Неустанно заваривал гном травы и коренья, настаивал, укрывал шкурами, шептал старинные заклинания, которыми пользовались лекари его исчезнувшего клана — и исхудавшая и от того ставшая еще прекраснее женщина, стала поправляться. Скоро она уже могла ходить. Затем проделывать легкие физические упражнения, тренироваться с саблей. Стала восстанавливать силы и больше есть. Горшечнику Ихарпу приходилось варить много мяса, тем более что Конан, ежедневно захаживая справиться о здоровье раненой, обязательно оставался для основательной трапезы.

Во время таких сборищ обсуждалась возможная судьба кости ужасного демона. Сошлись на ледяной могиле в озере. Хепат, правда, предложил попробовать самим овладеть секретом, чтобы подчинить демона Уробаха, но, узнав некоторые подробности относительно того, что демон может сделать с несведущим в колдовстве человеком, тут же согласился с Итилией и Конаном. Да, ларец с костью нужно утопить в озере. А заодно проверить там — нет ли в пещерах сокровищ. Или, в крайнем случае, сделать небольшой крюк и откопать, наконец, заветный горшок с алмазами, который Конан когда-то так безрассудно зарыл в местах, где волчьими стаями рыщут разбойники.

* * *

К вечеру достигли взгорий. Местность вздыбилась складками — вначале безлесными, затем поросшими кустарником, а дальше — лесом.

— Переночуем на опушке, — решил Конан, вглядываясь в темнеющий впереди хвойный лес.

Остановились путешественники в небольшом распадке. Привычно расседлали и пустили пастись животных. Вскоре беспокойно заметался, запылал костер.

— Странно, — Итилия подбросила дров и оглянулась, — обычно костер приносит радость… а у меня на душе тревожно. Это пламя… будто предупреждает о чем-то…

— У меня тоже на душе камень, — мрачно произнес Хепат и собрался приложиться к фляге.

— Гром и молния! Да ты выдул все вино! — Конан отобрал у гнома полупустую флягу и подал женщине.

— Согрейся. Тогда и костер станет в радость.

Но на душе и у самого Конана было тревожно. Не выходил из головы исчезнувший колдун. Он, конечно, попытается им помешать. Не так уж сложно догадаться, куда они повезут кость. Он обязательно устроит засаду. Возможно, он уже рядом.… Подкрадывается, подбирается, скрытый темнотой, готовя внезапный удар или какую-нибудь пакость…

Нахмурив брови, киммериец обнажил меч и положил рядом с правой рукой. Пламя костра с неистовым весельем заплясало на отполированном вороненом клинке. Итилия, в черных глазах которой, отражались искры, достала свою изящную, с плавным изгибом саблю. Хепат, недовольный тем, что его лишили очередной порции вина, вытащил кинжал и демонстративно стал нарезать им мясо. Затем так, чтобы все видели, спрятал обратно в ножны. Конан едва заметно усмехнулся.

Тишина нарушалась только потрескиванием сучьев в костре. Неслышно было даже ночных птиц — любителей попугать путников внезапными пронзительными криками. Странная, противоестественная тишина висела над распадком.

— Что-то должно случиться, — проворчал Конан, настороженно прислушиваясь, — это затишье перед боем.

Итилия часто отворачивалась и подолгу всматривалась в темную стену леса.

— Скоро… — сказала она внезапно, — уже скоро он нападет… Я чувствую… Я знаю его манеру.

— Каким будет это нападение? — спросил Конан. — Не бросится же он на нас с сабелькой?! Может, он успел собрать с десяток-другой оборванцев?

— Он собрал… — прошептала женщина, — но не разбойников… ему служат другие…

В лесу треснула ветка. В тот же миг Конан стоял у костра, приняв боевую стойку и направив меч в сторону возможного нападения. Тишина звенела. Еще хруст сухих веток — в другой стороне. Еще и еще.

— Похоже, они взяли нас в полукольцо, — сказал Конан, — скоро бросятся в атаку. Эй, Хепат, ты готов защищать мне спину?

Но гному было не до шуток. Мрачнее тучи он стоял по другую сторону костра, сжимая резную рукоятку старинного кинжала. Длинный крючковатый нос его издавал сердитое сопение. И только Итилия осталась спокойно сидеть у костра.

— Нет, Конан, нападение будет другим.… А эти звуки… Он просто старается нас напугать.

Потянуло холодным ветром, и пламя костра колыхнулось, задергалось, заплясало.

— У меня почему-то волосы на затылке шевелятся, — прошептал Хепат, — ветер слишком холодный.… И дует со стороны леса. Так не должно быть…

Ветер внезапно усилился. Теперь костер, жалобно разбрасывая искры, мог потухнуть в любой момент.

— Хепат! — рявкнул Конан. — Костер!

Гном бросился подбирать близлежащие сучья. Вскоре костер вновь запылал в полную силу. Теперь он был другом. Теперь он согревал, отгонял темноту с ее страхами, шорохами, опасностями. Сулил защиту и тепло.

Ветер донес запах падали, будто кто-то набросил аркан на давно павшую лошадь и пытается оттащить ее с дороги. И гнилое мясо при этом, рассыпая червей, издавало этот неповторимый аромат. Аромат, который невозможно спутать ни с чем. Аромат мертвечины. Запах трупа, зомби, живых мертвецов, всякой нечисти, о которой так много рассказывают в тавернах за доброй кружкой вина.

Теперь Итилия стояла рядом с Конаном. Двумя руками она привычно держала перед собой саблю. Нападение было возможно в любой момент. Из разных концов леса донеслось хриплое ворчание. Так ворчит недовольный медведь, когда не может достать из дупла мед….

Только в звуках, доносящихся из леса, к медвежьему ворчанию будтопримешивался недовольный голос человека. Недовольный, визгливый, угрожающий.

Конан и Итилия стояли плечом к плечу, готовые отразить любое нападение. Но время шло, а из темного, сумрачного леса, край которого освещался всполохами костра, никто не показывался.

— Он ждет, когда у нас сдадут нервы, — прошептала женщина.

— Долго же ему придется ждать, — пробурчал Конан.

Хепат, собрав достаточно хвороста, присел и незаметно потянулся за флягой.

— Без вина тут с ума сойдешь… — пробормотал он, опрокидывая в рот остатки благородной жидкости.

Томительно тянулись минуты, но ничего не происходило. Над лесом повисла тишина. Конан вложил меч в ножны и присел к костру. Итилия постояла, прислушиваясь, затем тоже села у костра.

— Похоже, что в эту ночь он просто решил нас попугать…

— И проверить боеготовность, — добавил Конан.

Когда восток окрасился бледно-розовым светом, раздался мерный храп Хепата. Гном уснул, сжимая в руке кинжал. Конан поворошил потухающий костер. И в этот момент из леса вышли два огромных пещерных медведя. Недовольно ворча, они вразвалку двинулись к костру.

Конан и Итилия вновь стояли плечом к плечу, направив оружие на приближающихся животных. Хепат занял позицию позади. Ветерок донес запах падали.

— О боги! — простонала женщина. — Это мертвые звери. Зомби.

Приглядевшись, Конан увидел, что в глазницах ближайшего медведя копошатся белые черви. Со сварливым ворчанием звери подходили к костру, распространяя невыносимый запах.

— Их нужно убивать по одному! — крикнул Конан и одним длинным, скользящим прыжком преодолел расстояние до «своего» медведя.

Зверь заревел и вытянул мощные лапы, увенчанные огромными кривыми когтями. Двумя быстрыми взмахами меча Конан обрубил обе лапы: и отскочил в сторону, когда зверь попытался накрыть его гниющей тушей. Следующий удар меча отделил голову медведя от туловища, и из среза вместо крови полезли черви.

Итилия тоже сумела обрубить одну лапу «своему» медведю, но дальше ей пришлось перебегать с места на место, уворачиваясь от мертвой туши. Медведь-зомби, издавая низкое рычание, гонялся за ней на трех лапах. Хепат с кинжалом ничем не мог помочь женщине. Итилия пыталась извернуться и направить удар сабли в шею зверя, однако медведь преследовал ее по пятам и уже поймал зубами край плаща, когда Конан обрушил мощный удар меча ему на спину. С разрубленным хребтом зверь упал, судорожно перебирая лапами.

Первый медведь также шевелился. Очевидно, убить медведей-зомби невозможно. Пришлось довольствоваться тем, что эти горы гниющей плоти не могли причинить вред. Спутники быстро собрались и вскочили в седло.

* * *

Следующий день ехали распадками, густо поросшими лесом. Вековые деревья, мрачно раскинув над людьми темные лапы, казалось, хотели подмять, раздавить непрошеных пришельцев. Ватная тишина не нарушалась даже стуком копыт, настолько мягкой была хвойная подстилка. Взошло солнце, и вязкая духоте наполнила лес. Косые лучи с трудом пробивались сквозь темный лапник, но те, что пробились, наполняли лес испарениями и духотой. После бессонной ночи клонило ко сну. Гном давно клевал носом. Даже Конан крепился из последних сил.

— Мы должны найти безопасное место и поспать, иначе он нас победит… — Итилия уронила голову на грудь.

— Проклятье! — сквозь зубы воскликнул Конан. — Проснитесь во имя всех богов! Колдун идет за нами по пятам!

— Что?! — встрепенулся Хепат. — Где? Я ничего не слышу!

И через мгновение вновь раздался его храп. Конан с силой потер лицо ладонями. Огляделся. Справа громоздились скалы, и среди валунов темнел вход в пещеру.

— Может быть, именно туда он нас и ведет, но ничего другого не остается…

Спешившись, он взял уздечки, выпавшие из бессильных пальцев спутников и, шатаясь, повел в поводу коней и верблюда, тоже ставших вялыми и сонными. Пещера, ухмыляясь, раскрыла темную пасть. Конан, не раздумывая, шагнул в полумрак.

Под нависшими сводами застыла тяжелая духота. Пот заливал глаза. Пещера была шагов десять в длину и около пяти в ширину, и, судя по застоявшемуся воздуху, имела один вход. Нападения сзади можно было не опасаться. Конан понял, что основным противником будет напускаемая чарами колдуна сонливость.

Некоторое время спустя лошади и верблюд стояли в дальнем конце пещеры, а женщина и гном мирно спали на расстеленном одеяле. Еще через полколокола северянин понял, что противиться волшебным чарам невозможно. Голова его склонилась на грудь, меч выпал из рук…

* * *

Очнулся Конан оттого, что стал задыхаться. Рванувшись, почувствовал острую боль в запястьях. Руки и ноги были надежно прикручены сыромятными ремнями. В горло врезалась тонкая веревка.

Придя в себя, Конан осмотрелся. Он находился в большой задымленной пещере, освещаемой множеством факелов. Где-то вдали светлое пятно указывало на выход, которым теперь вряд ли суждено воспользоваться. Его надежно привязали к корявому дереву, давно высохшему и невесть, как выросшему когда-то в темной пещере. Неподалеку — к раскрашенному, резному столбу, очевидно служащему культовым целям, была привязана обнаженная Итилия. Вокруг, гикая и потрясая длинными волосатыми лапами, плясали голые дикари.

Оскаленные морды, клочья пены на губах, говорили о том, что пляска довела их почти до исступления. Они кружились, выкрикивая бессвязные слова, постепенно сужая круг и не сводя горящих злобой и похотью глаз с пленницы.

Хепата нигде не было. Очевидно, колдун просто не видел смысла продлевать жизнь гному. А вот, Конану — похитителю кости Уробаха, и Итилии — женщине-воину, предавшей его, колдун жизнь пока оставил… Несомненно, для того, чтобы предать их медленной, мучительной смерти.

— Здравствуй, герой, — раздался притворно-ласковый голос.

С трудом повернув голову, Конан встретился взглядом с горящими глазами колдуна.

Актион был высокий и по-своему красивый мужчина, лет сорока. Темные вьющиеся волосы тронуты сединой, борода завита мелкими кольцами. Конан заметил, что одет он в богатый, расшитый золотом халат — скорее всего, в тот самый, в котором ему когда-то пришлось спешно покинуть свой дом. Значит, он скитается с тех самых пор…

— Как я рад, Конан, что ты попал мне в руки, — ласково продолжал колдун. — Ты лишил меня дома… вся знать обрушилась на меня, как только я лишился кости… Они хотели меня казнить… Жалкие людишки…

Актион ласково погладил Конана по залитой потом щеке. Затем, резко приблизившись, пронзительно глянул в синие глаза киммерийца и застыл на долгий миг, пытаясь, казалось, вытянуть из привязанного к дереву северянина самую душу. Действительно у Конана возникло ощущение стремительного падения с горной кручи. Он напряг волю и вновь увидел перед собой лицо колдуна, на сей раз искаженное злобой.

— Ты сильный воин, — нехотя признал Актион, — другой сейчас бы уже бился в припадке безумия.

— Что ж, теперь посмотрим, какова сила этой женщины, — и колдун неспешным шагом подошел к Итилии.

Дикари почтительно склонились и, пятясь, отошли на несколько шагов, не сводя, однако с обнаженной женщины похотливых глаз.

Долго Актион молча и, как показалось Конану, с сожалением смотрел на одну из своих бывших возлюбленных. Затем вдруг дернулся и застыл в странной, неестественной позе. Казалось, он хочет бежать и не может сделать ни одного шага. Итилия с ужасом смотрела куда-то вверх. Из-под самых сводов пещеры, где висела плотная темнота, медленно опускалась серая, клубящаяся туча. К ней потянулся дым факелов. Туча впитала его, уплотнилась и увеличилась в размерах.

— Уробах! — завопил колдун. — Я твой слуга! Но оставь ее мне! Оставь, и я обязуюсь вечно…

— Она моя, — пришел монотонный, без интонаций голос.

Туча клубилась, выбрасывая в стороны дымные отростки. Затем, медленно снижаясь, поплыла к Актиону и привязанной женщине.

Итилия пронзительно вскрикнула. Колдун все еще не мог сдвинуться с места и только отчаянно жестикулировал. Туча медленно окутала их серым туманом. Мгновение спустя Конан увидел упавшего на одно колено Актиона. Обрывки веревок лежали на земле у подножья пустого ритуального столба.

— Куда он унес ее?! Отвечай, отродье!

Актион, шатаясь, поднялся на ноги. Взгляд его был затуманен, пот обильно орошал лицо. Подойдя к Конану, он устало сказал:

— Демон вышел из-под моей власти.… Все это из-за тебя, похититель. Но мы еще можем вернуть то, что нам принадлежит…

— О чем ты болтаешь, во имя Крома?!

— Ты ведь хочешь вернуть женщину? — продолжил колдун. — А я хочу вернуть кость. Мы можем стать союзниками.

— Да избавят меня боги от такого союзника! — воскликнул Конан и в то же время почувствовал, что чей-то нож разрезает его веревки. Хепат! Это мог быть только гном, незаметно подкравшийся в полутьме.

— Не горячись, герой, — насмешливо продолжал между тем колдун, — демон унес женщину в нижние пределы, а туда ты без меня не попадешь. Только с моей помощью. А мне понадобится твой острый меч, ибо в пути будет с кем сразиться.

В этот момент Конан схватил Актиона за горло. Хепат, выйдя из-за дерева, приставил кинжал к сердцу колдуна.

— Решайся, Конан — продолжал Актион, будто ничего не случилось, — мы нужны друг другу. Решайся! Без меня ты не найдешь женщину.

Конан ослабил хватку.

— Что ж, станем союзниками, — он скрипнул зубами, — на время! Только на время!

— На время, — эхом повторил колдун и задумчиво посмотрел на гнома. — А я думал, что тебя давно съели, вместе с твоим верблюдом…

— Что?! — Хепат вновь схватился за кинжал. — Дикари съели моего верблюда?! Да падет на них проклятие всех богов и демонов! Это был хороший, смирный верблюд.

— Теперь уже ничего не поделаешь, — притворно покачал головой колдун, — я должен был их накормить. Нет ничего хуже голодного дикаря. Но я рад сообщить, что ваши лошади целы и невредимы.

Актион спокойно направился к выходу. Дикари, видимо, напуганные демоном, не показывались.

Лошади со всем снаряжением действительно стояли у входа. Неподалеку пасся прекрасный, серый в яблоках скакун, принадлежащий, очевидно, колдуну.

Конан вздохнул полной грудью и осмотрелся. Невдалеке шумела кронами небольшая роща. На небе сияло ласковое солнце. Кони были готовы к дальнему, опасному путешествию.

* * *

Двигались большей частью молча. Впереди ехал Актион на сером жеребце, за ним — Конан, и замыкал небольшой караван мрачный Хепат, то и дело вглядываясь в спину колдуна и поглаживая фамильный кинжал. Дорога перешла в узкую тропинку, а затем и вовсе исчезла. Колдун направлял лошадь вверх па ущельям, выбирая, казалось, самые опасные места.

— Ты же сказал, что демон утащил женщину в нижние пределы… — проворчал Конан.

— Тебя смущает, что путь в нижние пределы лежит через перевал?

— Меня многое смущает, — мрачно сказал Конан.

— Скоро мы достигнем великой воронки и начнем трудный спуск по спирали. И через пару дней достигнем входа в нижние пределы.

— Что это за пределы такие? — подал сзади голос Хепат.

— Это, — охотно пустился в объяснения колдун, — обитель демонов среднего звена. Самые слабые живут большей частью среди людей или в горных пещерах. Средние, такие, как Уробах — он, пожалуй, сильнейший из средних, — обитают в нижних пределах. А уж самые, высшие формы.… Впрочем, достаточно. Не следует говорить об этом с непосвященными.

Разговор прервался. Лошади осторожно ступали по узкому карнизу. Слева — отвесная стена, справа — пропасть. Хепат, непривычный к высоте, чувствовал себя скверно. Кружилась голова, пересохло во рту. Он старался не смотреть вниз и все же, время от времени, с замиранием сердца вглядывался в разверзшуюся перед ним бездну. Он чувствовал дурноту и странное желание прыгнуть.

Туда, вниз!.. Пропасть притягивала. Звала. Она нашептывала ласковые слова, обещала покой и тепло. Гном привстал на стременах. Одно быстрое движение и — блаженство! Умиротворение, покой, вечное тепло. Для чего он едет куда-то? Кому теперь это надо? Женщина — прекрасная Итилия, которую он чуть не убил, а затем сам же спас от смерти — исчезла. Похищена демоном. Самым могучим, среди демонов среднего звена. Разве возможно будет отобрать ее у него?! Конан обезумел! Сражаться с демоном?! Нет, лучше — один легкий прыжок… Он, Хепат, полетит, как птица… Он сейчас.… Вот, сейчас…

— Будь ты проклят колдун! — рявкнул Конан. — Если ты еще будешь проделывать с моим другом эти свои штучки — ты поедешь дальше связанный, и с кляпом во рту!

И Хепата отпустило. С ужасом он понял, что это желание прыгнуть, обрести покой — просто колдовское наваждение. Колдун, конечно, хочет избавиться от верного друга Конана, от того, кто всегда прикрывает его спину. Будь он проклят, этот колдун!

— Конан, — вкрадчиво начал Актион, — клянусь тебе, я…

— Не клянись, — перебил киммериец, — и я почувствовал твой морок. Ты направил его на Хепата, но я тоже почувствовал! Берегись впредь!

Актион прокашлялся.

— У тебя хорошая чувствительность, северянин, ты мог бы учиться искусству.… Хочешь, я возьму тебя в ученики?

— Повторяю, — бросил Конан, — еще одна твоя штука!..

— Ясно, ясно, — поднял унизанную перстнями руку Актион, — мы же союзники!

Наконец, маленький отряд достиг перевала. Перед ними раскинулась воронка невообразимых размеров. Довольно широкий уступ спиралью спускался по ее краям. По уступу призывно и весело сбегала тропинка. Кое-где склоны воронки густо поросли лесом. В других местах наоборот — громоздились камни. Огромные валуны затаились, притихли в ожидании непрошеных путников, дерзнувших начать спуск в места, запретные для смертных.

Дна у этой гигантской впадины, похоже, не было. Синий туман клубился далеко внизу. Конан заметил, как из тумана стала медленно подниматься не то птица, не то, летучая мышь. Приглядевшись, он понял, что поднимающееся крылатое существо имеет огромные размеры.

— Скорее! — крикнул Актион. — Прячемся! Это дракон!

Он поднял жеребца на дыбы и поскакал под защиту искривленных, но все же довольно больших елей, росших неподалеку. Конан и Хепат не заставили себя упрашивать. Спешившись и укрывшись под еловыми лапами, путники успокаивали лошадей, чувствовавших извечного страшного врага.

Через некоторое время над перевалом показался дракон — огромное существо с телом ящерицы и крыльями летучей мыши. Мощные крылья поднимали такой ветер, что с веток сыпались засохшие иголки.

— Если хоть одна лошадь заржет, мы погибли, — прошептал Актион, усердно поглаживая своего скакуна.

Сделав круг над воронкой, дракон размеренно замахал крыльями, устремляясь на юг.

— И куда это он? — поинтересовался Хепат.

— Кто его знает, — задумчиво протянул колдун, — проголодался, наверное.… Опустошит пару селений и опять уснет! Этот-то нам уже не страшен. Не вернется, пока не наестся до отвала. Беда в том, что они частенько тут порхают, голодные, и не всегда есть, где спрятаться.… Вот тут-то и пригодится нам меч Конана!

— Огненный факел у них большой? — мрачно спросил Конан.

— По-разному. Если пища хорошо разложилась — воспламенится и полыхнет так, что и моргнуть не успеешь, как превратишься в головешку. А бывает, что съедят не то, или вообще полуголодные залягут — тогда и факел слабый, мясо не поджаришь…

— Можно подумать, что ты только и делал, что жарил мясо на драконьем пламени, — пробурчал Хепат.

— И такое бывало, — спокойно сказал колдун.

И, помолчав, добавил:

— Был у меня ручной дракончик. Не в этих краях… Далёко… — Он вздохнул. — Ну что ж, пора спускаться!

И тронув пятками жеребца, он направил его к воронке.

Спуск был едва заметен. Тропинка радостно петляла меж валунов и деревьев. Солнце просвечивало сквозь зеленые лапы елей, покрывая дорогу веселыми пятнами. И Хепату стало казаться, что они — три друга — едут куда-то по нужному делу, всем довольные, готовые в любой момент поддержать друг друга. И Актион — какой хороший человек, нужно будет обязательно к нему поступить в ученики! И учится, причащаться его великой мудрости, усваивать, впитывать его знания, которыми он, может быть, соизволит поделиться…

Конан недовольно заворчал, и Хепат понял, где находится источник его умиротворенных мыслей.

— Эй, колдун, — крикнул он, — я теперь не поддаюсь мороку! Не пытайся!

— Это не морок, — сказал Актион, — просто нам предстоит проделать длинный и опасный путь, и я хотел, чтобы мы лучше понимали друг друга.

— Мы тебя и так хорошо понимаем, — проворчал Конан.

Тропинка стала спускаться уступами. В некоторых местах лошадям приходилось прыгать, отчего Хепат всякий раз едва не вылетал из седла.

— Сейчас начнутся пещеры, — предупредил Актион, — в них лучше не заглядывать, и вообще проехать, как можно быстрее.

— А что там, в этих пещерах? — спросил Хепат голосом, ставшим почему-то очень тонким.

— Это обиталища монстров, — коротко бросил колдун, — большинство из них спит, но могут и проснуться, услышав стук копыт.

Пещеры начались после того, как проехали небольшую рощицу корявых, колючих растений. Спутники спустились достаточно низко, чтобы не видеть ничего, кроме стены слева и пропасти справа.

По счастью, уступ был довольно широкий, и пока не было опасности, что кони, испугавшись, сорвутся в пропасть.

— Придерживайте лошадей, — предупредил колдун.

Лошадь Конана взвилась на дыбы, когда из первой пещеры на нее пахнуло смрадом. Это была густая, мерзкая, тягучая вонь. Она обволакивала, душила, заставляла желудок судорожно сокращаться. Хепата вырвало. Конан и Актион крепились из последних сил. Но подул ветерок, и мерзкий запах отнесло в сторону.

— Тут всегда будут такие запахи? — отдышавшись, спросил Конан.

— Нет, не все чудовища столь вонючи, — усмехнулся колдун, — другие не имеют запаха, но имеют когти и клыки.

И тут же, прищурившись, добавил:

— Вот вам и пример.

Из следующей пещеры выползала хвостатая тварь, высотой с коня, но гораздо длиннее. Чешуйчатый хвост ее был усеян длинными шипами. Кривые ноги оканчивались внушительными когтями, а с раздвоенного языка капала черная слюна.

— Плюющийся дракончик, — спокойно прокомментировал Актион. — Дайте коням волю, и они сами увернутся от его ядовитых плевков.

Тварь остановилась на тропинке и, казалось, с любопытством разглядывала пришельцев. Поворачивая голову, как собака, пытающаяся разглядеть нечто для себя новое, она внезапно открыла пасть и выпустила черный комок, величиной с человеческую голову. Лошади, как по команде, прыгнули в разные стороны. Хепат с трудом зацепился за гриву и висел, кособочась и проклиная все на свете.

Дракончик не был страшным. Просто здорово плевался. Еще один заряд ядовитой слизи ему удалось выпустить, но кони вновь увернулись и вынесли седоков к следующей пещере. Дракончик их не преследовал. Очевидно, здесь господствовал порядок, и каждая тварь знала отведенное ей место.

Из следующей пещеры показалась прекрасная обнаженная женщина.

— Итилия! — воскликнул пораженный Конан.

— Это иллюзия, — предупредил колдун. — Ящерица аморика, она может откопать в ваших головах дорогой образ и воссоздать его.

Актион воздел руки, и Итилия исчезла. Вместо нее рядом с пещерой стояла на двух ногах отвратительная сморщенная тварь и протягивала в немой мольбе чешуйчатые лапки.

— Насколько эти твари разумны? — спросил Конан.

— По-разному… — Актион задумался, — но в основном неразумны. До людей или демонов им далеко. Хотя некоторые обладают разумом, и вы в этом, возможно, убедитесь.

Тропинка вновь стала пологой. Широкий уступ страшной воронки опускался почти незаметно. Здесь было царство пещерных тварей.

Несколько входов в пещеры спутники проехали без приключений. Видимо, твари, населяющие их, спали.

Около некоторых пещер белели человеческие кости. У других была навалены солидные кучи экскрементов.

— Они, что, все питаются путниками, которые сдуру решили спуститься в преисподнюю? — спросил Хепат. — Тут — оживленная проезжая дорога?!

— Оживленная или нет, — охотно отвечал Актион, — но если бы здесь не отлавливали колдунов, а точнее учеников колдунов, то давно весь мир был бы заполнен ими. Только у меня училось около пятидесяти человек. Вы не представляете, сколько людей хотят научиться колдовству! Почти все мои ученики погибли на этом спуске — не выдержали обязательного испытания — путешествия в нижние пределы.

— Но кто-то остался? — Конан глянул на довольную физиономию Актиона.

— Да, испытание прошел мой лучший ученик — Эскиламп. Только он один.

Следующая пещера преподнесла неприятный сюрприз. У входа путников поджидала огромная, раздутая, как жаба, тварь. Величиной с небольшой дом, зеленая и покрытая слизью она действительно чем-то напоминала жабу. Такая же бородавчатая пасть, вывернутые передние лапы и выпуклые, бессмысленные глаза.

— Тут только мечом, — напряженно сказал колдун, — и лучше спешившись: конь может испугаться.

Конан молча соскользнул с лошади и обнажил меч.

— Постарайся сразу попасть ей под челюсть, — вдогонку крикнул колдун, — там самое уязвимое место.

Жаба переступала кривыми лапами, открывала и закрывала пасть, совсем не по-жабьи усеянную острыми и длинными зубами.

Конан мягким, упругим шагом подошел к чудовищу. Неожиданно жаба выстрельнула огромным, толщиной с человека языком. Конан успел увернуться и попытался попасть по языку мечом. Однако жаба с таким проворством втянула свое оружие, что меч бесполезно чиркнул по камням.

— Пока ничья, — прокомментировал колдун.

— Как ему помочь? — Хепат достал кинжал и приготовился слезть с лошади.

— Ты ему не поможешь, глупый гном, — рявкнул Актион, — только навредишь!

Конан, между тем, уже дважды уворачивался от языка, пытаясь разрубить его мечом.

— Берегись ее передних лап, — крикнул колдун, — они могут удлиняться!

И словно в подтверждение этих слов, жаба развернула вдруг короткие передние лапы в длинные крючья и загребла Конана, как косой. Хепат что-то заорал и спрыгнул с коня. Актион также достал кинжал и ждал удобного момента для броска.

Разрывая кольчугу, Конан вывернулся и обрушил удар меча на один из крючьев. Брызнула зеленая жидкость.

Язык жабы, метнувшись, обхватил человека за ногу, но Конан уже рубил мечом направо и налево, и ничто теперь уже не могло остановить его удары.

Актион спрятал кинжал. Хепат подбежал к месту схватки, но помочь действительно не мог. Последним ударом Конан вонзил меч в глотку чудовища.

По огромному, раздутому телу прошли конвульсии, и тварь, дернувшись в последний раз, испустила дух.

Дальше произошло странное: разрывая ее толстое брюхо, вся в слизи, появилась другая тварь, поменьше, и быстрыми прыжками ускакала в пещеру.

— Смена готова, — спокойно сказал Актион. — Она пожрет останки своей матери, подрастет и займет ее место.

Хепат с отвращением сплюнул. Конан молча оттирал травой зеленую жидкость, обильно покрывшую его доспех.

— А как тут справляются ученики колдунов? — наконец спросил он, мрачно глянув на Актиона.

— Многие погибают, я же говорил.… Эту тварь можно победить только мечом или саблей. Но те, кто учится колдовству, редко хорошо владеют оружием…

— Поэтому ты взял меня?

— Конечно, я же говорил, что мы нужны друг другу.

Конан вскочил в седло. Тропинка, постепенно понижаясь, повела путников к дальнейшим испытаниям.

— Осторожно! — вдруг крикнул колдун. — Еще один дракон поднимается!

Из бездны кругами поднималась огромная крылатая тварь. Кожистые крылья работали мерно и мощно, выталкивая чешуйчатое тело из глубины воронки. Огромная, как самая большая винная бочка, голова непрерывно поворачивалась, осматривая окрестности. Казалось, дракон был не против закусить, не ожидая, пока на пути попадется деревня-другая. Из полуоткрытой пасти тянуло дымом. Огня пока не было. Конан огляделся. Укрыться было негде.

— Скорее! — крикнул Актион. — В пещеру!

Он дал шпоры жеребцу, и мгновение спустя, пригнув голову, исчез в просторной пещере, даже не узнав, кто в ней обитает.

— Видать, тут дело серьезное, — проворчал Хепат и направился следом. Конан въехал в пещеру последним. Мгновение спустя на месте, где он стоял, полыхнуло огнем. Факел у дракона явно был в порядке.

— Теперь он сделает несколько кругов на этой высоте и попытается нас выкурить, — Актион спешился и, осторожно ведя жеребца в поводу, направился вглубь пещеры.

— А кто тут живет-то? — шепотом спросил Хепат.

— Не бойтесь, хозяин спит. Посмотрите на эту тушу.

Колдун указал на черную массу, лежащую бесформенной глыбой в дальнем конце пещеры. Конан подошел с обнаженным мечом.

— Он не проснется? Может, лучше его прикончить?

— В этом нет необходимости, — Актион спокойно пнул тушу. Раздался мягкий, глуховатый звук.

— Он недавно нажрался от души. Видели кости у пещеры?

— Но там не человеческие кости, — сказал Конан, — кого они еще пожирают?

— Да всех, кто проходит мимо! — рассмеялся колдун.

В этот момент пещера осветилась. Донесся запах гари и дыма. Послышались потрескивания горящих кустов. Дракон пошел на третий круг.

— Сделает еще пару кругов и улетит, — равнодушно сказал Актион. — У нас есть время перекусить…

— У меня что-то аппетит пропал, — пожаловался Хепат.

— А у меня всегда хороший. — Конан стал распаковывать седельные сумки.

* * *

— Мы спустились примерно на одну треть, — сказал Актион, когда дракон улетел искать более легкую добычу, — первый ряд пещер кончился, но дальше будут другие, и самое скверное, что нам придется проходить сквозь них, потому что тропинки над обрывом там не будет.

Конан и Хепат промолчали, пережевывая жесткое сушеное мясо.

— В тех пещерах нам особенно понадобится твоя сила, Конан, — продолжал колдун, — на тебя вся наша надежда!

— А твое искусство? — спросил Хепат. — От него пока вообще не было толку!

— А мое искусство… оно понадобится позже, когда мы достигнем нижних пределов мира.

Спутники осторожно выехали из пещеры. Тропинка сбегала вниз, к синему, клубящемуся туману. Конан посмотрел наверх. Действительно, спустились они достаточно глубоко — казалось, что он смотрит со дна огромного, глубокого колодца. И впереди был еще более трудный путь. Путь ведущий… куда? В преисподнюю? Нижние пределы… Обиталище демонов.… Именно там нужно искать Итилию…

Конан невольно подумал, правильно ли он поступил, отправившись с колдуном в пекло? Итилия… Он ее едва знал.… Ради нее он рискует жизнью? Своей и Хепата. Нет, конечно, не только ради Итилии… Нужно не дать Актиону завладеть костью демона Уробаха. Но пока он помогает колдуну вновь добыть эту проклятую кость. И как только Актион достигнет цели, он попытается убить Конана. Это ясно. А поскольку колдун умен и понимает, что Конан будет настороже, то постарается убить его чуть раньше. Когда будет уверен, что и сам добудет кость.

— Сейчас безопасный участок пути, Конан, — крикнул Актион, — самое время поразмыслить, не так ли?

Тропинка стала едва заметной. Трава, блеклая и пожухлая, почти скрывала ее от глаз путников. Стали попадаться валуны, затем огромные камни. Скоро путники уже ехали по ущелью. С обеих сторон нависали каменные глыбы, которые, казалось, могут сорваться от легкого дуновения ветерка.

Даже Актион притих и осторожно направлял жеребца меж валунов, опасаясь задеть хотя бы один, чтобы не вызвать обвал.

Но скоро путники выехали на открытое место. Каменные завалы остались позади, и Актион вновь повеселел.

— Скоро нам предстоит углубиться в лабиринты пещер, — он засмеялся радостным смехом. — Конан приготовь меч!

— Непонятно, с чего ты так веселишься, — проворчал киммериец, проверяя, легко ли выходит меч из ножен.

— Я просто веселый человек! А тебе та женщина рассказывала обо мне разные ужасы? Да она сама…

— Помолчи, колдун, — мрачно бросил Конан, — лучше вовремя предупреждай об опасностях.

Актион остановился, поджидая спутников. Тропинка впереди скрывалась в расщелине скалы. Уступ, но которому они ехали, исчезал. Скалы обрывались в пропасть.

— Вот теперь наш путь лежит в недра горы, — Актион на сей раз был серьезен, — там обитают более разумные твари. Они умеют охотиться, выслеживать. И, хотя бывало, что тут проезжали, не встретив ни одного чудовища, нужно быть крайне осторожным.

— А бывало и по-другому? — уточнил Хепат.

— Конечно. Однажды пропал целый отряд учеников, человек двадцать. Они думали, что численность даст им преимущества…

— Как там со светом, — Конан глянул в бездонную пасть пещеры, — факелы нужны?

— Нет, там много растений пуго, — сказал Актион, — и хотя бывают полностью темные пещеры, с факелами возиться не стоит.

— А кони там везде пройдут? — обеспокоился Хепат.

Ему хотелось еще постоять, поразмыслить, поговорить, в конце концов, о возможных опасностях. Нельзя же сразу, вот так, соваться в недра горы, кишащие более разумными тварями! Более разумными! Умеющими — вишь, как оно — преследовать! Тут нужно не спеша обмозговать, сделать привал…

— Кони пройдут, — отозвался Актион, — там такие просторы… сами увидите.

После яркого дневного света пещера казалась черной, как ночь. Но постепенно глаза путников привыкли и стали различать вначале светящиеся пятна пуго, затем стены и своды пещер. Стук копыт гулким эхом несся за всадниками. Говорили мало. Даже Актион предпочитал двигаться в молчании, зорко вглядываясь в полумрак тоннелей и переходов.

Конан заметил, что колдун старается держаться тех ходов, которые ведут направо — ближе к воронке, подальше от недр горы, которую, казалось, некий огромный червь источил извилистыми ходами.

— Где-то здесь нам придется заночевать, — сказал, наконец, Актион, — дальше будет труднее устроиться на ночлег…

— А тут безопасно? — Хепат негромко откашлялся.

— В этой части обитают, в основном, бесплотные духи. Они могут, конечно, доставлять неудобства, но это все же лучше, чем иметь дело с теми, другими…

Конан осмотрелся. Они находились в довольно большой пещере, своды которой украшали разной величины сталактиты. Где-то журчала вода. В стене пещеры виднелась небольшая полость, где можно было укрыться вместе с лошадьми.

— Жаль, лошади останутся некормлеными. — Конан спешился и направился к месту ночевки.

Пещерка была уютной, как комната в хорошем доме.

— Конан, не спеши… — Актион, задумчиво поджал губы. — Я думаю, что ночевать лучше в большой пещере…

— И остаться открытыми со всех сторон?! Нет уж, я привык иметь крепкий тыл!

Колдун пожевал губами, будто пробуя на вкус неизвестное вино.

— Может, ты и прав.… Но я, пожалуй, заночую здесь, где стою… Мне что-то в этой уютной пещерке не нравится…

— Как хочешь, — проворчал Конан, расстилая одеяла, — посмотрим, что ты скажешь утром!

— Если он вообще что-нибудь скажет, — добавил Хепат и стал укладываться.

Конан лег, как всегда положив обнаженный меч у правой руки. Ласковая теплота разливалась по телу. Расслабляла уставшие мышцы. Руки и ноги наливались приятной тяжестью. Мерное журчание воды убаюкивало. Голову овевал почти незаметный, легкий ветерок. Дышалось легко и свободно, несмотря на доспех, который Конан не рискнул снять на ночь. Приятная дремота заботливо, как мать, накрывала нежным теплым одеялом. Конан вздохнул и с улыбкой погрузился в сон.

Хепату не спалось. Камни впивались в спину — если он лежал на спине, а когда поворачивался на бок — в ребра. Они, казалось, специально подкатывались к самым чувствительным местам и поворачивались острыми углами.

— Странное дело, — бормотал Хепат, — гном не может уснуть на камнях в пещере! Да мне где только не приходилось…

Снаружи донесся какой-то звук. Что-то чужеродное вклинилось в тишину и ласковое журчание воды. Может, это колдуну там не спится? Да нет, Актион давно улегся — Хепат ясно слышал, как он укладывался, а затем тоненько захрапел. Этот храп тоже мешал гному заснуть, но к нему он уже привык, а вот звук… Что это было? Что-то будто проскрежетало по камню…

Хепат открыл рот и прислушался. Все тихо. Вероятно, показалось, послышалось.… Почудилось, померещилось.… Всякая чепуха в голову лезет… Тихо. Никаких посторонних звуков.

Только тонкий храп Актиона, спокойное дыхание Конана, журчание воды.… Вот! Гном подпрыгнул. Царапание когтей! Чей-то тяжкий вздох. В пещере потемнело. Почему? Кто-то хочет подкрасться в темноте? Кто-то вооруженный острыми когтями? И почему он так тяжко вздыхает? Вот еще вздох! Мука, страдание слышались в этих вздохах проклятого существа.

«А кто же еще здесь может бродить, — подумал Хепат, — только чья-то проклятая душа, обреченная на вечные муки.… Хотя, нет, почему душа? Тут же еще и когти… Душа с когтями…»

Неожиданно мысли спутались, и Хепат почувствовал, что засыпает. Нельзя! Нельзя теперь спать! Теперь, когда кто-то подкрадывается в темноте… Темнота! Она совсем сгустилась, будто задули все факелы в зале. Почему так темно? Или я уже сплю? Или я уже попал в другое место, в зал, где кто-то погасил факелы? Кто это там стоит?! Кто прячется в темноте? Какой-то сгусток этой самой темноты, воплощение самых ужасных страхов… Кто тут? Зачем, зачем ты привел меня сюда? В этот зал мертвецов, где не находят покоя души грешников.… Да, я грешен.… Да, я когда-то струсил и оставил братьев погибать в битве, а сам сбежал… Братья? Это вы, мертвые, пришли меня наказать? О, как страшен ваш вид! Почему вы так смотрите на меня пустыми глазницами? Почему кровь все еще течет из ваших ран? А ваша гниющая плоть так тошнотворно воняет… Я могу задохнуться! Не окружайте меня, вы же мертвые… Ваши тела давно съели черви.… О, да — они так и сыплются с вас, братья.… И попадают на меня! Не надо, не надо осыпать меня белыми червями! Не надо протягивать костяные руки, на которых еще осталась гниющая плоть.… Не хватайте меня.… Не душите… Я и так наказываю себя каждую ночь.… Каждую ночь мне сниться… Я вновь и вновь бросаю вас погибать, а сам убегаю… убегаю… убегаю. Не гонитесь за мной, братья! Вы же мертвецы! Вы должны отдыхать в чертогах для павших воинов… веселиться.… Это и есть чертоги павших? Нет, тут ужасно, ужасно. Гниющие мертвецы обступают меня.… Отпустите меня братья.… Отпустите… я больше не убегал в битвах… Я теперь всегда прикрываю спину Конана…

С криком Хепат проснулся и вытаращенными глазами долго смотрел на пятно растений пуго на своде пещеры. Имя Конана помогло ему преодолеть кошмар.

Но как же когти? Тяжкие вздохи? Сон? Все это сон? И его мертвые братья? Гном почувствовал знобящий холод. Братья! Они не простили его.… Но где же Конан?! Хепат дико оглянулся. Друга в пещере не было.

* * *

Едва Конан смежил веки, как его охватило чувство необычайной легкости. Казалось, что он, подобно птице, парит в безоблачном синем небе. Такое приятное, бесплотное парение в небесах! Такой легкий ветерок, несущий в родные дали, в горную Киммерию и дальше… Дальше! Туда, где нет ни страданий, ни кровавых воин, ни злых колдунов, ни страшных чудовищ…

На высокой горе, среди вечно сверкающих снегов, среди голубых ледников возвышается прекрасный замок… Огромные залы… Стены увешаны великолепным оружием и украшены яркими, необычными фресками. Лучи света косо пронзают великолепный зал и освещают трон, сверкающий драгоценными каменьями. Что за женщина восседает на троне? Итилия? Нет… хотя чем-то похожа. Эта женщина не из плоти и крови — из воздуха. Она прекрасна и бесплотна, как дивное видение. Она ласково улыбается, и от ее улыбки хочется петь и смеяться.

Конан смотрит на нее, и его загрубевшая в сражениях душа наполняется неизведанным ранее счастьем. Рядом с этой женщиной, сотканной из воздуха и солнечного света, невозможно не испытать великого, всепоглощающего, недостижимого для простого смертного, счастья.

* * *

Утром, заглянув в пещеру, Актион обнаружил Конана, спящего с блаженной улыбкой на устах, и Хепата, который метался по пещере с безумными глазами.

— Хепат, друг мой, — насмешливо протянул колдун, — я же не зря советовал не спать в этой пещере. Я подозревал, что здесь могут спросить за грехи.… И только тот, у кого душа чиста… — он замолчал и невольно взглянул на Конана.

Хепат, окончательно пробудившись, обнаружил друга спящим на месте и успокоился, отдуваясь и утирая пот со лба.

— Что это было? — пробормотал он тихо. — Что?

— Бесплотным существам, обитающим, как я понял, в этой небольшой пещере ты не понравился, друг мой. Точнее, не понравилась твоя отягченная грехами душа. Вот так-то, мой маленький друг.

— Я не друг тебе, колдун! — взвыл Хепат голосом пастушьей свирели.

Конан проснулся и, с удовольствием потянувшись, сел, удивленно глядя на гнома.

— Нашему маленькому другу снятся кошмары, — пояснил Актион. — Воздействие духов пещеры…

— Кошмары? — удивился Конан. — А мне снилось что-то очень хорошее…

Колдун с неудовольствием посмотрел на счастливое лицо северянина, молча повернулся и пошел готовить жеребца к дальнейшему путешествию.

Хепат удрученно признался:

— Мне снились братья… они не могут простить…

Конан грубовато приподнял гнома за ворот и слегка встряхнул.

— Все мы делаем ошибки. Важно, чтобы ты понял… Братья простят, дай срок.… А теперь — взбодрись, если не хочешь попасть к братьям раньше времени!

Короткое время спустя три всадника пустились в дальнейший путь. Актион вел их, почти не раздумывая. Чувствовалось, что он хорошо знал дорогу.

— Эй, колдун, — крикнул Конан, — ты часто проезжал этим путем?

— Приходилось… — сдержанно ответил Актион.

— А что ты искал там, в нижних пределах?

— Силу, мощь, мудрость. Все, что требуется хорошему колдуну.

— Нашел?

— Кое-что нашел… Кое-чему научился…

Очередная пещера встретила путешественников негромким, протяжным гулом. Казалось, ветер неустанно воет на одной, басовой ноте.

— Здесь идет непрерывный обмен сущностями — прошептал колдуй. — Нам нельзя тут находиться! Скорее! — И он, пришпорив коня, в несколько прыжков миновал пещеру.

Хепат, скакавший последним, почувствовал, как чьи-то длинные бесплотные руки цепко ухватили его за шею. Перед глазами замелькали оскаленные, клыкастые пасти. Дыхание перехватило. Гном захрипел и из последних сил ударил коня пятками, понукая быстрее покинуть опасный участок.

Догнав спутников и с трудом переведя дух, он потянулся было за флягой, но с неудовольствием вспомнил, что вина в ней давно не осталось.

Конан и колдун стояли бок о бок, с трудом удерживая коней.

— Я думал, что нам удастся преодолеть этот участок почти без приключений, — растерянно говорил Актион, глядя на шипастую тварь, загораживающую тоннель огромным слизистым телом. — Не удалось.… Придется сражаться.

Чудовище не двигалось. Казалось, ему достаточно просто перегородить проход.

— Она тут — что? Страж? — спросил Конан, разглядывая отвратительное существо.

Множество щупалец извивались среди длинных шипов, и множество клешней шевелилось между щупальцами. И поблескивали то тут, то там, маленькие, злобные глазки. В целом тварь была почти круглой и величиной с хороший амбар.

— Да, вроде сторожа, — прокашлялся Актион. — Такие мне еще не попадались.… Не знаю, что и делать.… Подойти к ней на удар меча невозможно.

— Но ты можешь, демон тебя побери, что-то сделать своим колдовством?! — рявкнул Конан. — Своей силой, мощью и мудростью, которые ты нашёл, как ты говоришь, в нижних пределах?!

— Да… я попробую… может, она станет не такой проворной… Я попытаюсь ее усыпить.

Актион опустил голову и сосредоточился. Через некоторое время щупальца твари стали обвисать. Но клешни продолжали шевелиться. Актион стиснул руки и замер комком судорожных мышц. Со страхом заметил Хепат, что из ноздрей колдуна стал подниматься дым.

Тварь защелкала клешнями, но затем обмякла. Туша ее бессильно обвисла, как бы расплылась, стала ниже. Щупальца и клешни безвольно висели, только некоторые глазки еще злобно поблескивали, глядя на непрошеных гостей.

— Конан, — прошептал Актион и покачнулся, — пора… Попробуй добраться до ее мозга… — Из последних сил колдун ухватился за гриву коня и медленно сполз на землю.

Конан спешился, обнажил меч и двинулся к задремавшему чудовищу. Подойдя на удар, он взмахнул мечом и точным, хорошо рассчитанным ударом раскроил тушу, с той же легкостью, с какой лакомка разрезает апельсин. Щупальца и клешни вмиг вскинулись, но Конан уже отпрыгнул на безопасное расстояние. Чудовище издавало клокочущие звуки и вслепую шарило удлинившимися щупальцами. Черная клейкая жидкость густым киселем вытекала из разверзнувшегося брюха. Постепенно тварь стала затихать, так и не сдвинувшись с места, что явно создавало дополнительное препятствие.

— Как же мы проедем? — Хепат выпученными глазами смотрел на мертвое чудовище.

— Я думаю, что оно скоро станет, как пустой мех для вина. — Конан вытер и вложил в ножны меч. — Мы проедем по нему, как по брошенной шкуре!

— А как быть с ним?.. — Хепат указал на потерявшего сознание колдуна.

— Придется привязать его к лошади. Он нам еще не раз понадобится…

— И мы ему тоже… — добавил гном. — Вопрос в том, когда нужно будет прекращать перемирие…

— Да, нам нужно быть начеку, — тихо сказал Конан.

Пока привязывали колдуна, тварь действительно стала плоской, будто огромный пустой мех из-под вина. Кони с опаской прошли по ее шкуре, и копыта их издавали противное чавканье.

С радостью выехал Конан на солнечный свет. Широкий уступ вновь появился у стены. Еле заметная тропинка все так же весело петляла меж валунов и искореженных сосен. Туман, клубящийся внизу, заметно приблизился. Однако лучи солнца пока еще доставали до уступа, по которому путникам предстояло спускаться дальше.

Актион стал приходить в себя. Издав тихий стон, он попросил развязать его и уложить на траву. Конан решил сделать привал, отпустить попастись коней и перекусить самим.

— Скоро мы спустимся в туман, — прошамкал набитым ртом Хепат. — Какие ужасы нас ожидают?

— Там уже не будет таких ужасов, — слабым голосом ответил Актион. — После быстрого спуска в тумане мы вступим в нижние пределы… Обитель демонов…

— И где нам искать Итилию? — спросил Конан.

— Я вам покажу… где найтиУробаха. Итилия у него. А там уж, как получится…

— А как может получиться? — не унимался Хепат.

Актион с трудом сел, внимательно посмотрел на гнома и нехотя сказал:

— Я должен успеть добыть кость и обуздать демона. Если успею — мы победили…

— Ты победил! А мы… — задумчиво протянул Конан.

— Мы победили! — настойчиво продолжал колдун. — Только так вы можете получить женщину. Только когда я обуздаю Уробаха. Иначе он нас уничтожит в мгновение ока!

— Но, если ты заставишь демона служить себе, что тебе помешает тут же избавиться от нас?

— Ах, Конан, — слабо рассмеялся Актион, — мы вместе прошли через все эти опасности… Мне понравилось твое мужество! Я готов поклясться, что не причиню вам вреда. Забирайте женщину и живите в свое удовольствие!

— А ты опять начнешь свои бесчинства в Шадизаре?

— О, Итилия, несомненно, приукрасила мои подвиги! Она меня ненавидела и уж постаралась представить чудовищем…

— А что — она была не права? — вмешался Хепат.

— И да, и нет, — рассмеялся колдун. — Нескольких конкурентов я действительно убрал — признаю… Но дело в том, что в Шадизар я не вернусь. Меня там не очень любят, и даже при поддержке Уробаха жизнь для меня там не будет сладкой. Я попробую в другом месте… Подальше от славного Шадизара… Уробах унесет меня в Иранистан… Вы не знали, что я оттуда родом? Там я и буду править!

Актион пришел в себя удивительно быстро. Теперь он за обе щеки уплетал вяленое мясо. Быстро взглянув в хмурое лицо Конана, он добавил:

— Пусть тебя не пугает, герой, моя власть над демоном. Каждый колдун имеет в услужении какого-нибудь демона… Не будешь же ты пытаться отнять их у всего сонмища колдунов!

— Да, пожалуй, — проворчал Конан.

— Вот видишь! — просиял Актион. — Значит, договорились?

— Пока — считай, что договорились.

* * *

Дальнейший спуск не занял много времени. Было похоже, что испытания для учеников колдунов кончились. Тропинка, плавно снижаясь, привела путников в клубы синего тумана.

— Будьте готовы, — крикнул Актион, — сейчас начнется спуск!

В тот же миг сердце Конана подпрыгнуло и забилось где-то у подбородка. Он почувствовал, что стремительно падает. Хепат заорал диким голосом. Кони заржали. Актион кричал что-то успокаивающее.

Падение прекратилось так же внезапно, как и началось. Туман клубился далеко наверху. Путники стояли на небольшой площадке, не больше базарной площади. Вокруг громоздились странные сооружения — не то замки, не то развалины древних дворцов. Фасады некоторых строений переливались всеми цветами радуги. Другие выглядели серыми и невзрачными. То же и двери. Были изукрашенные самоцветами огромные двустворчатые двери из литой бронзы или даже, казалось, из золота. Но были и обычные, потемневшие от времени простые деревянные двери.

Тишина изредка нарушалась звуками флейты и других музыкальных инструментов. Иногда же раздавался такой жуткий вой, что у Хепата тряслись поджилки.

— Ну, и где же нам искать нашего демона? — спросил Конан.

— Попробуйте угадать, — лукаво усмехнулся колдун.

— Раз он очень сильный демон, — начал Хепат, — то, скорее всего, он живет в одном из самых богатых домов.

Он указал на золотые двери, к которым вели мраморные ступени.

— Зачем сильному демону внешний лоск? — задумчиво сказал Конан. — Может быть, изнутри его жилище и украшено, но снаружи…

— Браво! — воскликнул Актион.

Он тронул коня и подъехал к одному из самых маленьких домов с простыми деревянными дверьми.

— Подождите здесь! — крикнул он, обернувшись. — Вы мне ничем не поможете.

И, спешившись, он спокойно вошел в жилище демона Уробаха.

Конан и Хепат также спешились и с тревогой смотрели на закрывшиеся за колдуном двери. Что за борьба шла там? Какими приемами Актион мог заставить демона вновь подчиниться? Успеть украсть кость? Прочитать сильные заклинания?

Конан в волнении прохаживался у закрытой двери. Хепат — ни жив, ни мертв — держал уздечки трех лошадей и не сводил глаз со скромного жилища одного из самых сильных демонов нижнего предела.

Внезапно дверь распахнулась, и вышел шатающийся, но улыбающийся колдун. Подмышкой у него была зажата та самая шкатулка, хранившая бесценную кость.

— Все хорошо, — устало проговорил он, — можете пойти и забрать свою женщину.

Внезапно он разразился визгливым, истеричным смехом. Конан заметил, что позади колдуна стало формироваться дымное облако. Уробах! Прирученный демон! Как поведет себя сейчас Актион? Будет ли верен слову? Конан в этом очень сомневался.

— Забирайте женщину! — Актион приплясывал от смеха. — Если она захочет с вами пойти! А если и пойдет, то вы можете об этом пожалеть! А мне пора! Я оставляю вам жеребца. Выбирайтесь, как хотите! Не хватайся за меч, Конан! Я не нарушил слова! Уробах унесет меня в Иранистан. Женщина теперь принадлежит тебе. Но я не договаривался вывести вас отсюда!

Дикий, безумный смех колдуна затих вдали, когда его накрыла серая туча. Конан и Хепат остались одни.

— Ладно, — мрачно сказал киммериец, — привяжи лошадей и посмотрим, где Итилия.

Войдя внутрь, друзья остановились пораженные величием обители демона.

Внутри это был огромный хрустальный дворец, сверкающий драгоценными каменьями. Своды терялись в необозримой выси, стены были изукрашены фресками такой красоты, что хотелось забыть обо всем и любоваться, созерцать, впитывать это великолепие.

В целом, дворец сверкал так, что было больно глазам. В немом восхищении друзья переходили из зала в зал, из комнаты в комнату. Бесчисленные анфилады поражающих красотой залов! Такого великолепия ни Конан, ни Хепат не видели никогда…

Вскоре друзья пришли в галерею, где каждая комната сверкала каким-то одним цветом. Изумрудная комната, где стены, казалось, были сотканы из огромных изумрудов чистейшей воды, а прозрачно-зеленый потолок завораживал взгляд. Огромная золотая комната, вся изукрашенная золотыми чеканными листами, уставленная мебелью из чистого золота, где на столах стояли золотые кубки и блюда. Бриллиантовая комната, сапфировая, аметистовая…

Кружилась голова. Друзья повернули назад. Обойти все залы невозможно. Но теперь они заблудились. В восхищении глядя по сторонам, они не запоминали дорогу…

Конан и Хепат потерянно бродили по великолепным комнатам, совершенно не представляя, что делать дальше.

Опять пришли в золотую комнату. Или это была другая? Та, первая, казалось немного меньше… Конан устало сел в кресло. Хепат уселся прямо на огромный, пушистый ковер с золотым шитьем, устилавший пол.

— Мне чудится, или я действительно слышу смех? — спросил Конан.

— Смех? — Хепат открыл рот и приложил ладони к ушам.

— Кажется… кто-то смеется…

В это момент в комнату легкой походкой вбежала красивая черноглазая женщина в прозрачных развевающихся одеждах.

— Конан! — крепкими руками она обвила шею северянина. — Хепат! Как я рада, что вы пришли!

— Итилия! — Конан слегка отстранился и внимательно посмотрел на женщину. — Мы пришли за тобой, но мы не знаем, как отсюда выбраться…

— Отсюда не надо выбираться, Конан, — серебристо засмеялась Итилия, — тут надо жить, блаженствовать, радоваться! Тут нет горя! Тут свет и радость.

— Да… — Конан неосознанно почесал затылок. — Но демон… Он же может вернуться…

— Нет! Конан, нет! Уробах теперь служит Актиону и не вернется сюда, пока не освободится от службы!

— А когда он может освободиться? — встрял Хепат.

— Не раньше, чем Актион умрет от старости! Но колдуны, Конан, живут очень долго! Весь этот дворец в нашем распоряжении!

— Я бы подзакусил слегка, — озадаченно сказал Конан, — а потом уж подумал бы…

— Нет ничего проще! — засмеялась Итилия.

Она хлопнула в ладоши, и золотой стол засверкал от обилия яств.

— Ты тоже научишься, Конан! Нужно четко представить себе все, что ты хочешь, и оно появится! Это же жилище демона! Мы будем так счастливы, Конан!

Недолго думая, киммериец и гном, крякнув, подсели к столу. А Итилия продолжала радостно щебетать:

— Конан, мой герой, мы будем предаваться любовным утехам от зари до зари! Мы будем любить друг друга до полного изнеможения, до потери сил!

Конан чуть не поперхнулся вином, но промолчал и принялся отдавать должное мясу. Итилия продолжала:

— Уробах часто принимал облик молодого красивого мужчины! Правда, в последнее время, у него постоянно находились какие-то дела… Мне кажется, он стал меня избегать… А так он — очень даже… Но ты, Конан!.. Ты, несомненно, лучше! Мы с тобой сольемся в вечном блаженстве.

Тут Конан заметил ошалевшие глаза Хепата и попросил женщину заказать еще мяса — жареного барана со всевозможными специями. А заодно и еще пару кувшинов вина.

* * *

— Вставай, пьянчуга! — Конан с трудом растолкал Хепата.

Опухшая от беспробудного пьянства физиономия гнома с безумными глазами вынырнула из-под роскошного, шитого золотом одеяла.

— Что стряслось? Демон вернулся? Куда? То есть, когда?

— Демон не вернулся и не вернется, а нам пора отсюда убираться! Хватит! — Конан мельком глянул в зеркало, обрамленное тяжелой золотой рамой.

С неудовольствием в очередной раз заметил, что и его физиономия изрядно опухла от вина и постоянного недосыпания, а талия стала гораздо объемнее от непомерно обильной еды.

— А женщина? — спросил Хепат, разобравшись, наконец, что к чему. — Разве она захочет уйти?

— Она пусть остается и ждет демона! — рявкнул Конан.

Затем добавил, уже мягче:

— Уходить она не хочет, но рассказала мне, как выбраться отсюда…

— Да, надо уходить, — рассудительно сказал Хепат, — тут мы погибнем от вина и обжорства!

— Не только от этого, — пробурчал Конан.

И, глянув на ухмыляющуюся физиономию гнома, добавил:

— Иди в золотой зал, закажи там припасов в дорогу… Вина — не брать! Только родниковую воду! Я пойду седлать коней.

Лошадей Конан нашел в прекрасном саду, объедающими благоуханные цветы с ухоженной клумбы. Сад примыкал к дворцу и, очевидно, тоже принадлежал демону Уробаху.

Вскоре пришел гном с двумя огромными мешками.

— Провизии много не бывает, — пояснил он, с трудом подтаскивая мешки к лошадям.

Когда все было готово к отъезду, появилась Итилия в черной походной одежде и быстрыми движениями оседлала жеребца, принадлежащего когда-то Актиону.

— Я подумала, что одни вы все же заблудитесь. — Она бросила в седло гибкое тело и тронула пятками коня.

Конан пожал плечами, помог отяжелевшему гному забраться в седло, затем сел сам и только тогда сказал:

— Ну что ж, поехали с нами.

* * *

Обратная дорога представляла собой огромный колодец, непонятной силой вырубленный в толще скал. Винтовая лестница восходила к невидимому отсюда небу. Диаметр колодца был равен длине полета стрелы. Лошади устало поднимались по бесчисленным ступеням.

— Это путь для учеников, которые хотя и преодолели все препятствия на пути в нижние пределы, но пока не смогли стать настоящими колдунами, — пояснила Итилия.

— И что же, они ползут тут по ступенькам? — спросил Хепат, недовольный тем, что постоянно съезжал к крупу лошади.

— Да, они совершают это трудное восхождение. А заодно размышляют, наверное, — она улыбнулась.

— А те, кто сумел стать колдуном? — спросил Конан.

— Те, кто прошел посвящение, могут выбрать или этот путь, или тот, которым вы пришли сюда… но они проделывают его не пешком…

Как бы в подтверждение ее слов, мимо путников со дна колодца что-то с завыванием пролетело и скрылось наверху.

— Именно так… — женщина кивнула. — Этот посвящение прошел.

Когда путники на взмыленных лошадях, наконец, выбрались на поверхность, оказалось, что они находятся в обширной пещере, своды которой терялись в темноте.

— Наверное, не один колдун разбил себе голову, вылетая из колодца, как пробка из кувшина! — захохотал Конан.

— Зря ты так думаешь, Конан, — раздался сверху спокойный голос.

Из темноты медленно, будто привязанный на невидимой веревке, к ним спустился небольшого роста человек в странном расписном халате. Острые черты его лица и цепкие глаза выдавали недюжинный ум.

— Я — Эскиламп, лучший ученик Актиона, сегодня я закончил обучение и прошел посвящение, — дружелюбно произнес человек.

— И что теперь? — пробурчал Конан.

— Теперь передо мной открыт весь мир! — радостно возвестил Эскиламп. — Я должен познакомиться с другими волшебниками. У меня много дел впереди.… Не могу дождаться, когда, наконец, начнется настоящая, интересная жизнь…

— А что с твоим учителем, Актионом? — перебил Конан. — Когда он снова добыл эту проклятую кость, мне показалось, что он немного тронулся умом…

— В известной мере — да! Он не сумел полностью подчинить себе Уробаха… у них сейчас как бы взаимное проникновение.… В любом случае, в этих краях они покажутся не скоро.

— Откуда такая уверенность? — Итилия смотрела на новоиспеченного колдуна подозрительно и дерзко.

— Я связан с учителем неразрывными нитями, о, прекрасная Итилия, — ответствовал Эскиламп, — и я немного вижу будущее. Актион найдет свою смерть в далеком Иранистане через пятьдесят восемь лет. Это печально…

— Ладно, как-нибудь переживем… — Конан направил коня к выходу из пещеры.

— Счастливого пути, Конан! — крикнул вслед колдун. — Мы с тобой еще не раз встретимся, обещаю!

* * *

Окраины Шадизара встретили путников вонью отбросов и многоголосьем нищих и бродяг. Горшечник Ихарп, едва завидев друзей, поспешил затащить их в свою потайную комнату.

— Ты знаешь, Конан, что тебя обвиняют в смерти всеми любимого благородного купца Актиона?! Стражники рыщут повсюду. Придется вам всем пожить у меня тут пару седмиц. Потом, я думаю, все успокоится. Но пока солдаты обыскивают дома и харчевни, схоронитесь тут.

Конан мрачно осмотрел знакомую комнату-склеп и повернулся к друзьям:

— Знаете… я вот думаю — и с какой стати мы так быстро ушли из хрустального дворца демона Уробаха?..

Сокровища Стоомина

1

Кучерявый чернокожий мальчик бежал так, что пыль маленькими смерчами поднималась из-под его босых ног. Он торопился изо всех сил. Одними махом перепрыгивал через ямы и колдобины. Почти не касаясь земли, перемахивал через заросли крапивы и, таким образом, практически не получал уколов от этих жадных, зловредных, ненавидящих все живое, растений.

Мальчика звали Дриан. Был он учеником волшебника Эскилампа. За недолгое время обучения, его живой ум успел впитать так много, что иным ученикам иных волшебников, на усвоение такого количества знаний, требовались десятки лет.

Сейчас мальчик торопился, потому, что решалась судьба двух его друзей — Конана и Култара. Смертельная опасность, нависшая над головами двух отважных авантюристов, заставляла Дриана бежать все быстрее, пока он не попал, наконец, в объятия учителя, вышедшего посмотреть на восход солнца.

Эскиламп с некоторых пор жил высоко в горах, в пещере, укрытой великими хребтами Карпашских гор от досужих просителей, стремящихся за несколько золотых или серебряных монет получить полное представление о своей судьбе. Как правило, просители заодно стремились узнать — стоит ли в этом году продавать изготовленные бочки, горшки, мечи, сабли, топоры — или лучше подождать пока не поднимутся цены. Горы давали возможность Эскилампу остаться, наконец, одному, спокойно предаться размышлениям, не опасаясь, что на пороге появится очередной проситель, непременно желающий узнать, станет ли ему изменять жена, если он жениться на кривой, горбатой, одноглазой девушке накануне полнолуния.

Волшебник Эскиламп был молод (по виду), строен и гибок, красив лицом и быстр в движениях, за поясом всегда носил старинный кинжал, представляющий собой магический артефакт такой силы, какая смогла бы, при ненадлежащем применении, уничтожить мир в считанные минуты. По роду деятельности он нес ответственность за небольшую планету под названием Земля, в период времени, исчисляемый сроком его жизни. К концу жизни (а длина жизни волшебников несоизмерима со временем, отпущенным простым смертным) он обязан был подготовить приемника.

Выбор приемника представлял сам по себе большую трудность. Из многих тысяч одаренных детей следовало выбрать того, единственного, который смог бы в дальнейшем оберегать этот мир от вторжения существ из-за Круга и иных, не менее грозных, опасностей.

Во времена Битвы Двух Талисманов Эскиламп совершенно случайно познакомился с чернокожим мальчиком — беспризорным жителем страны Куш — и опытным глазом узрел в нем своего будущего приемника. У мальчика был острый ум, способность схватывать знания, что называется, налету, но, самое главное, в нем дремала мощь настоящего волшебника очень высокого уровня.

Дриан был типичным представителем своего народа — шоколадная кожа, темно-карие глаза с ослепительными белками, жесткие, как проволока, кучерявые волосы, толстые губы. Единственное, что отличало мальчика от его соплеменников, это тонкий, изящный, словно доставшийся от белого человека аристократической, голубой крови, нос.

— Учитель! Скорее! Нельзя терять! Ни минуты! Конана! Сейчас! Убьют! — Дриан задыхался от быстрого бега и из последних сил выбрасывал нужные слова.

Эскиламп, умевший, при определенных условиях, видеть будущее, знал, что Конану суждена долгая жизнь, и сейчас погибнуть он никак не может. Но волшебник умел ценить заботу о Друзьях и потому согласился прервать размышления о предстоящей схватке с неким демоном, пытающимся овладеть одним достойным человеком, и спокойно выслушать мальчика.

Дриан отдышался, сосредоточился и стал похож на самого Эскилампа, только другого цвета и вдвое меньше ростом.

— Я сидел на берегу ручья и выполнял задание по медитации, — начал мальчик деловым тоном, — мне никак не удавалось увидеть внутренним взором благословенный цветок лотоса, произрастающий из моего пупка. Вместо лотоса, вырастал репейник, очень колючий и кривобокий…

— Ты опять неправильно дышал, — сказал Эскиламп, — забыл о среднем и верхнем дыхании.

— Да, — удрученно произнес мальчик, — я опять дышал одним животом. И, как я теперь понимаю, поэтому мне и привиделся репейник. Но я увидел и еще одну сцену. Теперь не знаю, было ли это прозрением или мороком, оттого, что неправильно дышал…

— Расскажи, что ты видел, — ласково сказал Эскиламп.

Они сидели на плоских валунах на краю пропасти, именно там, где тропинка, по которой так любил гулять волшебник, подходила к самому краю. Из-за подбежавшего Дриана, восход солнца Эскиламп пропустил и был слегка раздосадован. Огромный шар уже поднялся над вершинами, даруя миру свои животворящие лучи.

— Я вдруг увидел, что Конана и Култара преследует целая орава горцев — человек тридцать. Они скачут по дороге, ведущей в ущелье, заканчивающиеся тупиком. Наверное, Конан об этом не знает, иначе бы свернул. Но теперь уже поздно, — мальчик горестно вздохнул, — развилку они проехали. Кони у них очень хорошие, даже лучше, чем у горцев, но они попадут в западню и погибнут. Неужели ничего нельзя сделать?

В его карих глазах блеснули слезы. Эскиламп погладил ученика по кучерявым волосам.

— Подожди немного, я посмотрю… — он застыл, словно вдруг превратился в камень.

Дриан знал, что сейчас душа учителя неслась туда, где недавно побывала его собственная — в ущелье, оканчивающееся тупиком. Была последняя надежда, что учитель сумеет найти выход и спасет Конана и Култара от кривых сабель дикарей-горцев.

— Эта скачка начнется завтра в полдень, — очнувшись, сказал Эскиламп, — и мы успеем что-нибудь придумать. А кони у них действительно хорошие, их подарила Иолина.

— Кто такая Иолина?

— О, — волшебник усмехнулся, — Иолина — женщина, умеющая летать и питающаяся кровью. Она не из нашего мира. Пришла, чтобы наказать своего брата-любовника. Заморочила нашему другу голову вымышленными опасностями. В результате, думая, что спасает мир, Конан убил ее брата, что ей и требовалось. Правда, братец был тоже не подарок. А Конану она обещала помочь в деле добывания королевской короны.

— А она поможет, или это тоже ложь?

— Поможет… Я думаю, что поможет.

— А зачем это ей нужно? — Дриан озабоченно повертел кучерявой головой.

— Здесь мы вступаем в зыбкий мир предположений, — Эскиламп задумался, — возможно, она хочет иметь в нашем мире друга-короля, а не просто друга-искателя приключений.

Дриан кивнул:

— Друг-король, это, конечно, лучше. Но что с завтрашней погоней? Как им помочь?

— Есть несколько простых вариантов, — беспечно сказал волшебник, — например, проделать в скале, которой заканчивается ущелье, проход для Конана и Култара…

— Или сказать им, чтобы вообще, не ездили по той дороге!

— Видишь ли, вмешиваться в ход событий нужно, как можно меньше. Если мы предупредим Конана, что поход за тем самым злополучным горшком с алмазами, который он, когда-то закопал, а теперь не может найти, закончится скачкой, ведущей в тупик… — волшебник задумался.

— То что? — не выдержал Дриан.

— То мы вмешаемся в естественный ход событий, и никто не знает, как это отразится на будущем. Если же мы проделаем щель в скале, а Конан сам ее найдет — мы как бы ничего не изменили.… Так, небольшая трещина, проход в пещеры, которыми, я знаю, изобилует та гора… — Эскиламп рассеянно посмотрел вокруг.

Утреннее солнце, рассыпая ласковые, еще не обжигающие лучи, словно поглаживало горы нежной материнской рукой. Запели птицы — горные соловьи, в изобилии селившиеся вокруг жилища волшебника. Дриан подозревал, что в этом случае, учитель решил-таки изменить реальность: поселил этих милых птичек у входа в свои пещерные апартаменты.

Вообще, природа вокруг места поселения Эскилампа, волшебным образом расцвела. Откуда ни возьмись, появились стройные деревья, совсем не походившие на те исковерканные, горные деревца, которые иногда лепятся на скалах. Ветер нанес плодородную почву на уступы, окружающие пещеру мага, занес семена деревьев, выросших всего за несколько дней до размера годовалых и продолжающих расти с удивительной быстротой. Небывалые цветы вдруг расцвели в мелких расщелинах скал, наполняя горный воздух, невиданным ароматом. А вот, поодаль, на тропе, по которой ходили к магу просители, и по которой только что козлом скакал Дриан, буйным цветом вдруг расцвела крапива всех видов и размеров. Пройти эти заросли отваживались только те, у кого действительно было неотложное дело к волшебнику.

— А как мы проделаем ход в пещеры — устроим небольшое землетрясение?

— Спаси тебя боги от этой затеи! — с притворным испугом воскликнул Эскиламп.

— Почему? — не понял Дриан.

— Ты погубишь множество мелких тварей и, вообще, изменишь окружающий пейзаж — хоть немного, да изменишь! Нет, нужно просто расколоть скалу с помощью заклинания. Это будет минимальное вмешательство, совсем безобидное. Как раз тебе для тренировки.

— Но, может.… Все же.… Вдруг я не смогу и Конан погибнет? — мальчик был смущен огромной ответственностью, обрушившейся на его хрупкие плечи.

— Так нужно смочь, — наставительно сказал Эскиламп, — отправляйся немедленно. Как раз к завтрашней погоне и успеешь.

2

— Будь проклят этот горшок с алмазами! — в который раз повторил Конан, вновь поворачивая коня в направлении развалин замка Кушуха.

Култар покорно повернул следом. Он давно смирился с тем, что заветный клад утерян безвозвратно.

— Может, плюнем на эти алмазы? — для примера южанин смачно плюнул под ноги своему коню.

— Мне все чаще сдается, — мрачно пробурчал Конан, — что сокровища Исчезающего Замка в руки не дадутся. Теперь — не дадутся. Нужно было сразу.

— Что это за Исчезающий Замок? — полюбопытствовал Култар.

— Исчезающий Замок? — задумчиво переспросил Конан.

— Вон где-то на тех вершинах, — он махнул рукой в направлении Карпашских гор, — появлялся призрачный замок. Там я и нашел, в конце концов, эти алмазы, которые теперь исчезают так же, как и замок.

И он надолго замолчал, погрузившись в воспоминания.

Горцы появились внезапно, словно саранча из-за холма. Человек тридцать на красивых, поджарых лошадях, с развивающимися от быстрой скачки гривами и хвостами. Тридцать воинственных дикарей, каждый из которых с детства учился владеть саблей и скакать на коне. Они мчались с диким гиканьем, с посвистом и визгами — небольшая орда, вполне способная без труда справиться даже с десятком опытных воинов.

— Конан, смотри! — крикнул Култар, хотя Конан увидел горцев значительно раньше и уже разворачивал коня.

— Кром! Нужно убираться. Спасибо Иолине — кони нас вынесут!

Друзья поскакали по единственной дороге, ведущей в ущелье, которое местные жители называли «Лисья западня». Охота на лис была отработана несколькими поколениями живущих в горных селениях лихих наездников. Цепью рассыпавшись по взгорьям, они загоняли нескольких лисиц в ущелье, оканчивающееся тупиком, и спокойно рубили их саблями или доставали стрелами. Поэтому и дорога туда была наезжена, будто вела к большому городу.

Конан, направляя коня по хорошо утоптанной дороге, даже не предполагал, что она закончится отвесной стеной. Гиканье горцев чуть отдалилось — кони, оставленные Иолиной, действительно были очень хороши. Дорога привела друзей в тесное ущелье, обрамленное отвесными скалами. Вероятно, в незапамятные времена тут протекала горная река, за многие тысячелетия превратившая небольшой распадок в мрачное, дикое ущелье. Теперь от обеих стен между которых скакали Конан и Култар, отражалось эхо погони, превращая свист и визг горцев в ужасную, способную свести с ума, какофонию звуков. Конан скоро стал подозревать западню — трудно было поверить, что это ущелье окажется дорогой, ведущей к большому городу. Скорее всего, размышлял киммериец, дорога приведет прямиком в селение горцев — в самое осиное гнездо! Но действительность оказалась и того хуже. Дорога привела в тупик. Отвесные скалы нависли с трех сторон.

— Кром! Это ловушка! — воскликнул Конан.

Нет, не залезть. Успеют снять стрелами, прежде чем доберешься и до половины. А Култар не сможет даже и до половины добраться. Кроме того, коней жалко бросать. Придется биться в надежде, что удастся прорваться. Ширина ущелья позволяла скакать рядом трем-четырем всадникам, не больше. Значит, нужно будет убить всех! Шансы не велики. Кроме того, горцы отличные стрелки. И мечом взмахнуть не успеешь, как окажешься утыкан стрелами, как ворона перьями!

— Конан, смотри! — крикнул Култар, указывая наверх.

На скалах стоял чернокожий мальчик, одетый в богато расшитые шаровары и халат, усеянный странными, цветными узорами.

— Он куда-то показывает! — Култар глянул в том направлении, куда показывал мальчик. Стена. Сплошная стена. Нет, уже не сплошная. Мелкие трещинки змеились у самой земли. С треском лопался камень, стреляя крохотными осколками.

— Дриан, — прошептал Конан, затем крикнул во все горло, — Дриан! Он послан Эскилампом!

— Он открывает проход, — Култар еле сдерживал осыпаемого камешками коня.

Через несколько мгновений, в скале зияла трещина такой величины, что свободно можно было проехать верхом.

— Он что-то кричит, — Конан напрягал слух, но ущелье наполняли отзвуки приближающейся погони, — показывает.… Туда! Это проход!

Култар успел подхватить с земли сухую ветку — ведь они сейчас нырнут в темноту, нужен будет факел — и скрылся в расщелине, вслед за Конаном. Трещина, извиваясь, как змея, тянулась в самое сердце горы. Позади слышался грохот камнепада. По всей вероятности, Дриан спешил закрыть проход до того, как прискачут горцы.

Култар зажег ветку. Огонь затрепетал, почти задуваемый сильным потоком воздуха, но вскоре ветка разгорелась, и друзья смогли осмотреться. Они оказались в довольно обширной пещере с высокими сводами. Спасший их тоннель исчез. Но самое удивительное было в том, что неподалеку находилась вырубленная в скале лестница. Ступеньки потрескались и покрылись пылью. Похоже было, что лестницей давно не пользовались.

— Я почему-то вспомнил легенды о гномах… — протянул Култар в раздумье.

— Да, возможно, — Конан посмотрел на сгоревшую до половины ветку, — думаю, что кони пройдут: лестница не очень крутая. Нам нельзя медлить, если не хотим пробираться на ощупь.

Он спешился и, ведя в поводу коня, широким шагом направился к неровным ступенькам. Култар, высоко подняв горящую ветку, поспешил следом. Ступени, выбитые неизвестным народом в стене, скоро потянулись в узкий тоннель, пробитый в сводах пещеры. Лошади тревожно ржали, но покорно шли за людьми.

Вскоре тоннель привел в еще более обширную пещеру, освещенную, к удивлению друзей, дневным светом. Наверху, под самыми сводами, были пробиты узкие окна, сквозь которые в недра горы пробивался солнечный свет.

— Помнится, Хепат рассказывал, как устроены жилища гномов, — сказал Конан, разглядывая пещеру, — тут, правда, нет того великолепия, о котором любил говорить мой бедный друг…

— Хепат, это тот гном, что был твоим оруженосцем? — уточнил Култар.

— Можно сказать и так, — грустно ответил Конан, — он считал себя моим оруженосцем, хотя был просто хорошим другом.

— И что же он рассказывал об устройстве гномьих пещер?

— Ну… — Конан помедлил, вспоминая, — говорил, что пещеры освещены дневным светом… Пробиты окна, которые снаружи заметить невозможно… Что там еще? Говорил, что красота-де… Самоцветы кругом.… Все сверкает…

— А тут только пыль, нанесенная через эти самые окна, — закончил Култар.

— Посмотрим, может, отсюда есть выход в другие пещеры. Должен быть…

Друзья неспешно отправились на разведку. Шли вдоль стены, заглядывая в гроты, внимательно осматривая каждый камень, который мог оказаться потайной дверцей. Выхода не было. Если бы не окна наверху и не лестница, можно было подумать, что пещера самая обычная, из тех, что часто встречаются в горах.

— Пожалуй, нужно закусить, — сказал Конан, когда они вернулись к исходной точке, — а заодно подумать, как нам отсюда выбираться.

Култар распаковал седельные сумки, разложил дорожную снедь, откусил хороший кусок от лепешки и застыл с набитым ртом, раскрыв глаза так, как природой ему положено не было.

Из грота гуськом, как утята, выходили бородатые дети. По росту: лет пяти — шести, не старше. Култар протер глаза — да нет, не дети. Не говоря уж о том, что каждого украшала пышная борода, они были хорошо вооружены — длинные кольчуги до колен, небольшие, но широкие сабли за спиной топоры и несколько кинжалов за поясом.

Рукояти кинжалов нестерпимо сверкали блеском хорошо отшлифованных алмазов и изумрудов.

Конан, увидев изумление друга, обернулся. Так и есть — гномы! Один, два, три… Конан насчитал двенадцать гномов, не глядя на него, шествовавших наискось через пещеру к противоположной стене, в которой не было и намека на дверь.

Все так же молча, чинно, не смотря по сторонам, будто и не заметив присутствие людей, гномы подошли к стене, передний нажал на какой то камень, и часть стены бесшумно отошла в сторону. Отряд скрылся в проходе, только послед ним гном обернулся и недобро сверкнул глазами, затем закрыл дверь, и пещера вновь стала необитаемой.

Култар проглотил, наконец, торчащий изо рта кусок, после чего, его кадык еще долго ходи вверх-вниз, точно он все глотал и глотал свою лепешку.

— Конан! Ты видел? Ты видел?!

— Нет, — сердито пробурчал киммериец, — смотрел в потолок, а потом зажмурился!

— Но почему?.. Почему они не остановились. Скажи — почему?

— Кром! Откуда я знаю?! Может, у них не принято разговаривать с теми, кто вторгся в их жилище?

— Но мы… Мы же не специально.… Не нарочно.

— Но они-то об этом не знают, — усмехнулся Конан, — сейчас оповестят всех, что вторглись чужаки и нам придется солоно!

— Но мы объясним!.. Мы расскажем…

— Интересно, как ты будешь объяснять, когда тебе с четырех сторон станут рубить ноги? Этим ребятам, я думаю, проще всего атаковать ноги!

— О боги! Нужно рассказать…

— Кому?

— Им! — Култар кивнул на глухую стену пещеры.

— Вероятно, они в любом случае постараются нас прикончить. Ведь мы узнали тайну их жилища. Хотя, конечно, попытаться вступить в переговоры нужно.

— Конечно, — радостно подхватил южанин, будто опасался, что Конан немедленно кинется громить гномье царство, — конечно, мы объясним, что мы…

— Вот только, куда идти? За ними или туда, откуда они пришли? — раздумывал Конан, не обращая внимания на лепет товарища.

Через несколько минут, киммериец принял решение:

— Пойдем туда, откуда они пришли! Знаешь, почему? — он повернулся к южанину.

— Почему?

— Там, куда они идут, приготовятся к атаке. А там, откуда они идут, о нас еще не знают. Мы застанем их врасплох, и, может, успеем вступить в переговоры.

— Правильно! — воскликнул воодушевленный Култар, затем добавил с видом заговорщика:

— Мы расскажем им, что не нарочно вторглись…

— Но даже, если нас встретят, как гостей, — перебил Конан, — нужно быть начеку. Много не пить, а лучше не пить вообще, их зелья…

— Почему?

Конан сурово посмотрел на друга, и тот, не свойственным ему жестом, хлопнул себя по лбу:

— Конечно! Чтобы не подсыпали чего-нибудь — сонного зелья или яду!

— Вот именно. Мы узнали их тайну, а лучший способ сохранить ее — тайну — это убить тех, кто ее узнал!

Култар суетливо кивал, собирая разложенную снедь.

— Подожди! Я же еще не поел! — Конан глянул на друга с укором.

— Да, да, конечно, — зачастил тот, — нужно пожаловать в гости к гномам не голодным, чтобы не подвергаться искушению.

— Одно плохо, — мрачно сказал Конан, — кони не пройдут в эту дверцу. Придется пока оставить их здесь. Боюсь, что когда мы вернемся — если вернемся — от них останутся обглоданные ребрышки.

— А что — «гномы любят конину? — осведомился Култар.

— Они, насколько я помню, любят любое мясо, — сказал Конан, — Хепат, мне кажется, смог бы есть и человечину!

— Любой из нас, если приспичит, может съесть и человечину, — философски заметил южанин, упаковывая в сумки самое необходимое — то, что придется теперь нести на себе.

3

Заметив грот, из которого вышли гномы, можно было не сомневаться, что тщательное изучение трещин приведет к нужному результату. И, тем не менее, друзья потратили немало времени на то, чтобы обнаружить дверь. Собственно, дверь обнаружилась сама, когда Култар случайно нажал на какой-то камень. Открывшийся проход, рассчитанный, естественно, на гномов, приглашал людей встать на четвереньки и ползти в неизвестность. Култар попытался, было, шагать на корточках, переваливаясь, как старая утка, но быстро оставил эту затею, последовав примеру Конана, бодро «шагающего» по-собачьи.

— Кром! Я порву последние штаны! — с досадой, бормотал киммериец.

— А у меня уже болят колени, — жаловался Култар.

— Колени-то заживут, а вот, штаны…

По счастью, низкий тоннель скоро кончился, и друзья вползли в следующую пещеру, так же освещенную солнечным светом. С трудом распрямив затекшие тела, они застыли в изумлении. Пещера явно была обитаема и сверкала именно так, как об этом рассказывал Хепат. Вкрапления самоцветов на стенах — в тех местах, куда падали солнечные лучи, наполняли пещеру волшебным светом. Разноцветные сталактиты были искусно обработаны и изображали живых существ — драконов, великанов, грифонов. Своды пещеры были украшены резьбой, и Конан недоумевал, как гномы смогли это сделать — вряд ли они сооружали деревянные настилы, как это делают люди, при обработке стен и потолков. Деревья в пещерах не растут, и трудно было представить, чтобы гномы рубили леса где-то на поверхности.

— Конан, смотри, — шепнул Култар, — кто-то идет.

Из-за разноцветной статуи дракона вышел небольшой отряд бородатых воинов.

— Не вздумай схватиться за меч! — предупредил Конан.

Отряд, насчитывающий около двадцати хорошо вооруженных гномов, неспешно приближался. Впереди шествовал старик, украшенный седой бородой и множеством шрамов. На поясе у него висел топор, внушительных размеров даже для человека, на голове ослепительно сверкал золотой — несомненно, золотой, подумал Култар — шлем, а глаза из-под седых, мохнатых бровей смотрели злобно и остро. Все гномы были облачены в длинные кольчуги, из-под которых виднелись только хорошо начищенные сапоги. На поясе у каждого висел топор, а за поясом, как и положено, виднелись два-три кинжала, богато украшенных драгоценными камнями.

Отряд остановился в нескольких шагах от выступившего вперед Конана, и старик, сверкнув глазами, учтиво произнес:

— Привет вам, незваные гости! Я Воомин, командир охраны. Что привело вас в наше скромное жилище?

Конан учтиво склонил голову, приглядываясь к собеседнику. Маленькие глазки, огромный нос, в форме картошки, невероятная борода — ничего больше увидеть не удалось.

— Привет и вам, почтенные хозяева! Мы попали в ваше царство случайно, спасаясь от погони. Мой старый друг — к сожалению, ныне покойный — гном Хепат из клана славного царя Вармина, рассказывал, как красивы пещеры, где живут гномы. Но то, что я увидел своими глазами — превзошло все ожидания.

Конан надеялся, что старая дружба с гномом расположит к нему прочтенного старика, но, похоже, ошибся.

— Тот, кто вышел из пещер и стал водить дружбу с людьми — больше не гном! — гневно молвил предводитель отряда, и его воины одобрительно зашумели.

— Но все его племя было уничтожено обезьянами, он остался один…

— Он должен был примкнуть к другому племени гномов, а не идти к людям!

«А действительно, — мелькнуло в голове киммерийца, — почему он не пошел жить в другой клан? Неужели его бы выгнали? Ах, да… Он же струсил… убежал… Его могли действительно не принять…»

— Поверь, уважаемый гном, — вкрадчиво начал Култар из-за спины товарища, — мы не хотели тревожить ваш покой. Все вышло случайно, Теперь, мы хотим просто выбраться — не покажите ли вы нам дорогу?

— Тот, кто узнал тайну гномов, должен умереть, — спокойно, даже как-то буднично, ответил старик, и его воины рассыпались полукругом, охватывая пришельцев с трех сторон.

— Ты не должен принимать такое скоропалительное решение, — не менее спокойно сказал Конан, молниеносным движением, обнажив меч, — все твои воины погибнут, а мы все равно выберемся, хотите вы или нет.

Старик, который теперь стоял позади своих воинов — командир должен себя беречь, чтобы командовать дальше — медлил с началом сигнала к атаке, оценивая ситуацию. Особенно впечатлял меч это гиганта — такого учтивого, спокойного и уверенного в себе. Меч превосходил все мыслимые и немыслимые ожидания. Если поставить одного гнома на плечи другого, то и тогда они не достанут макушкой до гарды этого невероятного меча.

Старик представил, как клинок, словно косой, одним махом скашивает всех его воинов и поежился. Такой меч, да в руках такого воина.… А тут еще второй, с хитрыми узкими глазками, прежде суетливый и заискивающий — а теперь твердый, как сталь кинжалов, изготовленных самыми лучшими мастерами, — стоит готовый к любому бою с любым противником.… Хм, нет, лучше, пожалуй…

— Ну что ж, — гном хитро прищурился, — вы сильные и отважные воины, а мне дороги мои люди… Я приглашаю вас в гости. Наш царь — великий Стоомин, основатель и бессменный владыка нашего государства — будет рад увидеть таких сильных и смелых воинов.

По едва заметному знаку предводителя, гномы вновь построились в шеренгу и привели оружие в походное положение — топоры засунули за пояс, а кинжалы спрятали в ножны. Дисциплина у старика Воомина была воистину железной!

— Следуйте за нами, пришельцы, — добавил он с нескрываемой досадой, и отряд гуськом направился, как понял Конан, в следующую пещеру.

Миновав несколько разного размера пещер, так же богато изукрашенных вкраплениями горного хрусталя, кварца и самоцветов, друзья, вслед за отрядом гномов-охранников, вползли в тронный зал. То, что людям приходилось ползти на четвереньках, очень понравилось Воомину. Он буквально лучился злобной радостью, непрестанно оборачиваясь и наблюдая за перемещением гостей. Когда же, миновав очередной тоннель, Конан и Култар распрямлялись, радость гнома мгновенно улетучивалась, вытесняемая злобой. Не раз киммериец видел, что глава охраны примеривается к его ногам, неосознанно поглаживая рукоять топора. В такие минуты Конан вполне осознанно поглаживал рукоять меча, и отряд вновь двигался вглубь горы. Хотя, пещеры располагались, вероятно, не в недрах горы, а скорее, по внешней ее стороне — в одной стене каждого зала непременно виднелись окна в один или несколько рядов.

Тронный зал, в который прибыли, наконец, гости, представлял собой пещеру с хорошо обработанными стенами и арочным сводом, поддерживаемым несколькими рядами витых колонн. В центре, как и положено, находился трон — на возвышении; чуть ниже — ряды каменных столов и скамеек, а в дальнем конце зала виднелся огромный очаг, в котором можно было зажарить лошадь. Подумав о лошадях, Конан нахмурился — вряд ли он увидит снова своих коней.

— Тут у них и пиршества проходят, — зашептал Култар, — а вон в том очаге, вполне можно зажарить и…

— Я знаю! — рявкнул Конан так громко, что Воомин удивленно оглянулся.

— Подождите здесь, — гном учтиво склонил голову, сверкнув глазами, — великий царь Стоомин в честь гостей, сегодня устроит пиршество.

Конан кивнул и, не дожидаясь приглашения, уселся на ближайшую скамейку. Култар пожал плечами и последовал его примеру — ждать придется долго. Гном с явным осуждением глянул на пришельцев, но ничего не сказал и, вместе с охраной, направился к одному из тоннелей, чернеющему в противоположной стене.

— Как у них тут стены отполированы! — восхитился Култар, ерзая на жесткой каменной скамье.

— Да, гномы, похоже, действительно большие мастера в деле обработки камня, — Конан лениво осматривал тронный зал, — а узоры из самоцветов в стенах, вообще… глаз не оторвать.

Говоря так, он, тем не менее, скользил глазами по всему залу, постепенно наполняющемуся гномами. Маленькие жители пещер, все, как один, украшенные пышными бородами, постепеннорассаживались на скамейках, следуя, очевидно, каким-то своим правилам.

Конан заметил, что места вблизи трона пока пустуют.

— Смотри, Конан, — зашептал Култар, — они все без оружия! Хитрые бестии! Наверное, скажут, что тут такая-де традиция…

— Нам ни в коем случае нельзя отдавать оружие, — спокойно сказал киммериец, быстро осматривая каждого вошедшего в зал, — тем более что кинжалы у них спрятаны под рубахами!

Действительно, у многих гномов рубахи странным образом оттопыривались.

— Да у них там и топоры могут поместиться, — усмехнулся южанин, поглаживая рукоять меча.

Близь очага уже суетились гномы. Скоро развели огонь и на вертелах подвесили жариться большие куски мяса.

— Интересно, откуда у них мясо? — Култар, в раздумье, почесал за ухом.

— Мне тоже любопытно.… Не наши ли лошадки? Не зря же они жарят именно куски, а не целиком тушу, иначе мы сразу бы догадались.

— Ну, куски, вообще-то, быстрее жарить… может, они просто торопятся…

— Может, и так, — согласился Конан, но откуда вообще, у них мясо? Из пещер они не выходят, скот разводить в недрах горы невозможно, чтобы кто-то им поставлял коров и овец, я не слышал… Люди считают, что гномы — это просто старая легенда.… Откуда мясо?

— Да, это еще одна загадка гномов, — Култар превратил глаза в щелочки, рассматривая жарящиеся на огне куски, — никакой формы… ничего, чтобы можно было понять… просто куски…

— Великий Стоомин, приглашает вас разделить с ним трапезу, — Воомин появился, будто из-под земли, — только у нас не положено на званый царский обед, являться вооруженными!

— А у нас не положено даже на миг расставаться с оружием! — Конан встал во весь рост и потянулся. По залу прошел гул — гномы оценили его рост и силу.

Неспешно он направился к трону, на котором уже сидел, скособочившись, седой, высохший гном, с тусклым взором слезящихся глаз.

Остановившись в нескольких шагах от трона, Конан склонил голову, не опускаясь на колено, как это полагалось перед царями, и сказал:

— Великий царь! Мы совершенно случайно попали в твое царство. Мы благодарим тебя за приглашение на обед и с благодарностью разделим с тобой трапезу.

В глазах царя, что-то промелькнуло, и он показал сморщенной рукой на стол, стоящий справа от трона. Тут же глаза Стоомина потухли, и он бессмысленно уставился в пространство.

— Великий царь приглашает вас занять почетные места, — прошипел откуда-то снизу Воомин.

Конан уже догадался, что Стоомин полностью выжил из ума и царством управляет начальник охраны. А учитывая его желание убить непрошеных гостей, следовало быть предельно осторожным.

Не подлежало сомнению, что весь этот обед — уловка, имеющая целью напоить или даже опоить зельем пришельцев, чтобы спокойно затем поджарить их на костре. Кроме всего прочего, это объясняло, откуда у гномов берется мясо.

Конан и Култар уселись за стол, на котором уже стояли кувшины с вином, кружки и два блюда с поджаренными кусками ароматно дымящегося мяса. Кружки и кувшины у всех были самыми обычными — глиняными, блюда — тоже. Вообще, посуда гномов не свидетельствовала о какой-то сказочной роскоши, которая, согласно легендам, окружает гномов. Заиграли волынки и флейты. Пир начался. Никто не произносил тостов, никто не уговаривал пить до дна, как это часто бывает у людей во время застолий. Все ели и пили, большей частью молча, лишь иногда тихо переговариваясь. О людях словно забыли.

— Демоны их забери, — прошептал Култар, — так хочется попробовать вина! Интересно же — какое вино пьют гномы!

— Рискни, — усмехнулся Конан, — попробуй. Потом не проснешься.

— То-то и оно, — вздохнул южанин, — ну, хоть мяса поесть!..

Он впился зубами в поджаристый до хрустящей корочки, ароматный кусок.

— Странный вкус… Конан, попробуй!

— Нет, спасибо, я не голоден, — хохотнул киммериец, оглядывая жующих гномов за соседними столами.

Все ели и пили всласть. Постепенно вино оказало свое действие. Начались споры, кто-то заливисто смеялся, другие вполголоса напевали песню, показавшуюся Конану до боли знакомой.

— Кром! Да ее же любил петь Хепат. Я даже помню слова! Как там?.. — и он запел вместе с гномами.

Култар ловил удивленные взгляды Воомина, слушал одобрительные возгласы гномов, сидящих за соседними столиками. Теперь пели все. Даже сам Култар поймал себя на том, что тянет незнакомые слова, будто когда-то слышал эту песню. А, может, и слышал? Уж очень знакомая мелодия!

Вскоре пьяные гномы смотрели более дружелюбно. А через несколько минут после окончания песни молодой гном, сидевший по другую руку царя, вскочил с места и выбил кувшин с вином у повара, подающего на стол, за которым сидели Конан и Култар. Прокричав на чудном языке гномов несколько резких слов, он взял кувшин со своего стола и поставил перед Конаном.

— Он не позволяет отравить нас, — зашептал Култар.

Конан встал, демонстративно налил из кувшина в кружку, поклонился молодому гному и выпил единым духом. Зал одобрительно зашумел. Где-то в углу опять затянули песню. Воомин, сверкая глазками, так же поклонился молодому гному и сел, угрюмо глядя в стол.

— Не иначе, это сын царя, — опять зашептал Култар, — он не позволяет отравить нас.

— Да, его вино можно пить, — согласился Конан, — и я скажу, очень неплохое вино. Все-таки гномы ведут какую-то торговлю, иначе, откуда у них вино?

— Может, оттуда же, откуда мясо? — изрек Култар и сам удивился своей фразе. Он также успел попробовать крепкое вино из кувшина царского сына.

— Они, конечно, могут собирать в горах дикий виноград, — задумчиво протянул Конан, — но из него вино не будет таким ароматным.

— Я пил вино из дикого винограда — никакого вкуса, кислятина! — Култар нетвердой рукой налил в кружки.

— Ты поосторожней, — нахмурился Конан, — царское вино не отравлено, но крепость хорошая. Развезет, меч поднять не сможешь.

— Кто? Я — не смогу?!

И прежде чем, Конан успел что-то сказать, южанин вскочил, молниеносным движением выхватил меч и, выскочив на открытое место перед троном, стал выделывать такие трюки, что гномы повскакивали с мест, стараясь не упустить ни одной детали выступления пьяного гостя. Култар буквально окутался облаком из сверкающей стали, успевал перебрасывать меч из руки в руку, подпрыгивал, кувыркался, вертелся юлой, не переставая работать мечом так, как если бы он сражался с десятком противников. Даже Конан не смог бы повторить многое из того, что выделывал его друг. Култар, несомненно, был выдающимся фехтовальщиком, учившимся у великих мастеров юга. В конце он вложил меч в ножны и пошел молотить по воздуху руками и ногами в таком темпе, что невозможно было уследить за его движениями. То и дело его сапоги мелькали гораздо выше его собственной головы, словно он пинал невидимого великана, а руки рубили распрямленной ладонью, как саблей, по горлу воображаемого противника.

Окончив стихийное выступление, южанин поклонился царю и его сыну и, слегка пошатываясь, направился к своему столу. Зал взорвался криками. Пьяные гномы бурно выражали свое восхищение этим человеком, таким ловким, что справиться с ним не смогли бы и несколько десятков подземных воинов. Конан не знал, что и сказать. С одной стороны — глупо и опасно было выхватывать оружие — гномы могли принять это за покушение на царя и броситься в атаку. С другой — раз уж они не бросились — было совсем неплохо показать им возможности непрошеных гостей, чтобы не возникало соблазна перерубить им ноги и поджарить в очаге.

— Глупо, гм, но неплохо, — пробормотал он, глядя на сияющего Култара, принимающего поздравления восхищенных гномов.

Сын царя, стройный, как мальчик, гном с чистым, нежным лицом и только что выросшей бородкой, торжественно подошел и протянул южанину свой кинжал, сверкающий, как волшебный жезл мага, переливами драгоценных камней.

Култар с поклоном принял драгоценный подарок. Гномы зашумели так, словно на зал обрушился ураган. Они кричали, свистели, улюлюкали, иные лезли обниматься, но доставали только до пояса, ввиду чего Култару пришлось брать их подмышки, по очереди поднимать и целоваться как с самыми близкими друзьями.

Конан усмехнулся. Гномы вовсе не были угрюмыми, вечно недовольными существами, какими их рисует молва. Конечно, следовало учесть, что они разогреты крепким вином и блестящим выступлением пришельца. И все же.… Все же — гномы веселые существа. Конан налил из кувшина. Вино, подаренное царем, кончилось. Но уже другой кувшин стоял на столе. Киммериец налил из него. Затем принесли еще несколько кувшинов и свежие порции мяса. Люди и гномы пили, целовались и пели песни…

4

Потолок из неровного, плохо обработанного камня, несомненно, опускался — очень медленно, но неотвратимо, как прилив на море.

Море! Конан закрыл глаза и увидел себя на палубе корабля под сверкающими лучами солнца. Вокруг — лазурное ласковое море, спокойное и безмятежное, как улыбка матери. Матросы драили медные части оснастки. Другие ставили паруса в ожидании бриза. Простор, свобода, безнаказанность удачливого пирата…

Пещера была невелика — шагов пять на пять. Стены ровные, хотя и обработаны из рук вон плохо. Предназначена, конечно же, для казни приговоренных к смерти. В этом можно было не сомневаться, глядя на бурый налет на полу и костяное крошево под руками. Свет проникал через множество маленьких, с два кулака, окошек. В большинстве из них, правда, виднелись любопытные глаза и бороды гномов, но некоторые были свободны и давали достаточно света, чтобы убедиться — через несколько минут непрошеным гостям предстоит оказаться раздавленными.

— Говорил, не надо было пить вино гномов, — сказал Конан очнувшемуся Култару.

Тот ошарашено вертел головой, постепенно осознавая происшедшее. Да, гномы на поверку оказались точно такими, как о них рассказывали легенды — злобными и коварными. Вчерашняя пьянка с объятиями — не в счет.

— Как же они?.. Как они могут? Вчера обнимали, а сегодня?..

— Ну, во-первых, те, кто обнимал, могли в этом и не участвовать, а, во вторых…

— Конан! Он опускается! Смотри! — перебил Култар.

— Я знаю, — сердито сказал киммериец и показал на одно из окошек — смотри, наш друг Воомин. Это, конечно же, он устроил.

— Странно… — простонал Култар, — они даже оружие не отобрали…

— Если бы отобрали — всем было бы ясно, что мы пленники, — наставительно сказал Конан, рассматривая потолок и что-то решая про себя, — а так: понесли, дескать, спать, выпивших гостей. Значит, не все гномы участвовали в этом деле.

— Воомин, собака! Получи подарок! — заорал Култар и, выхватив подаренный сыном царя кинжал, метнул его в окошко, где виднелись злобные глазки начальника охраны.

Предсмертный крик боли, ненависти и страха огласил пещеры. Изукрашенный драгоценными камнями кинжал вошел глубоко в глаз злобного гнома. За стеной загомонили. Тут же послышались другие крики и лязг оружия. Похоже, началась битва.

— Кажется, нам пришли на помощь! Остается немного придержать этот потолок, пока наши друзья не отключат механизм! — Конан встал и, подставив плечи, уперся руками в корявый камень, опускающейся с неотвратимостью судьбы. Култар поспешил встать рядом, но его плечи не доставали до потолка, а руки были слишком слабы, чтобы сдержать многотонный камень. Тем не менее, он изо всех сил уперся в него ладонями. Движение потолка замедлилось, затем остановилось.

Конан хрипел от напряжения. Казалось, мышцы вот-вот порвутся, кости раскрошатся, а стучащая в висках кровь, брызнет фонтаном на бурые камни. Но киммериец знал: если не продержаться — смерть! Смерть перед самым избавлением — за стеной кипела битва.

— Я так понимаю, — прохрипел Култар, — сын царя пришел нам на помощь.

Конан не ответил, Пот струился по его телу, будто сверху кто-то вылил несколько ведер воды, в ушах шумело. Как во сне он увидел, мелькнувшее в окошке юное лицо, услышал крик команды и почувствовал, что потолок больше не давит неимоверной тяжестью на плечи. С трудом подняв голову, он увидел, как отдаляется тяжелый камень.

Затем открылась дверца, о которой пленники и не подозревали — двери гномов невозможно заметить, пока они не начнут открываться — и, подхватив падающего от усталости Култара, киммериец выполз из клетки. Перед ним качалось в тумане лицо царского сына. С трудом распрямившись, он помог подняться Култару — не пристало воинам падать, показывая слабость перед лицом спасителя.

— Меня зовут Буумин, я сын царя, — неуверенно выговаривая малознакомые слова, сказал молодой гном, — мой отец умер, и я прошу вас помочь мне завоевать трон, который принадлежит мне по праву.

Култар вытащил подаренный ему кинжал из глазницы мертвого начальника охраны:

— Я думал, что он — здесь самый главный злодей!

— О, нет, — горько усмехнулся молодой царь, — за ним стоят родовитые гномы, которые давно хотят захватить власть.

— Мы поможем тебе, царь, — просто сказал Конан, положив на плечо юноши огромную ладонь, — ты займешь трон, клянусь Кромом!

— И тогда половина сокровищ царства Стооомина будут вашими, пришельцы! Так я награжу вас за помощь! — пылко воскликнул сын царя, сверкнув глазами.

— Ну что ж, — усмехнулся Конан, — от такой награды мы не откажемся.

Отряд гномов, во главе с молодым царем, продвигался тайными лазами к некой пещере, где собрались сторонники законной власти. Люди, большую часть времени вынуждены были пробираться ползком и в темноте. Гномы редко зажигали факелы — не то, опасаясь привлечь внимание, не то, просто нуждаясь в них: известно, что гномы в темноте видят гораздо лучше людей.

Бесконечными переходами отряд добрался, наконец, до просторной пещеры, освещаемой множеством факелов. В центре собрались сторонники Буумина — несколько отрядов вооруженных гномов.

Молодой царь подошел к своим подданным, встал на камень и стал произносить речь, то и дело, указывая на Конана и Култара. Очевидно, он воодушевлял сторонников на подвиги, добавляя, что люди-гиганты с ними.

Друзья в ожидании дальнейших событий присели на камни. Пещера, где собрались сторонники молодого царя, была самой обычной — не обработанной и находившейся, судя по отсутствию окон, глубоко в недрах горы.

— Немного же у него друзей, — вздохнул Култар, глядя на кучку гномов, обступивших своего царя, — едва ли наберется четверть от тех, что были в тронном зале.

— Меня не это беспокоит, — покачал головой Конан, — уж слишком щедрую награду он посулил. Поневоле думаешь, что обманет.… Ну, какой царь отдаст половину своих родовых сокровищ?!

— Ну… если мы поможем завоевать трон…

— Достаточно было посулить по горшку драгоценных камней — это была бы в высшей степени щедрая награда! А когда говорят — отдам-де половину.… Много обещает тот, кто не собирается выполнять свои обещания.

— А демоны их разберут, этих гномов! — с досадой сплюнул Култар.

— Вот именно, — кивнул Конан.

— Интересно, что он там говорит? — южанин посмотрел на гномов, будто ожидая, что они вот-вот заговорят на языке людей.

— Ясно, что.… Воодушевляет на подвиги… Может, и им тоже обещает половину сокровищ.

Скоро речь царя закончилась, и Буумин подошел к людям.

— Завтра мы выступаем в поход. Нанесем внезапный удар…

Его слова были прерваны неожиданным шумом. Из дальнего тоннеля вышли несколько гномов, размахивая привязанной к кинжалу белой тряпкой.

— Парламентеры! — воскликнул Култар, непонятно чему обрадовавшись.

— Оказывается и у гномов принято вести переговоры под белым флагом, — усмехнулся Конан. Интересно, это у людей они позаимствовали такую манеру, или же, наоборот — люди у них?

Парламентеры, четыре пожилых гнома с пышными седыми бородами и с одинаковыми длинными, крючковатыми носами, из чего можно было заключить, что они родственники, важно вышли на средину пещеры.

Буумин, став вдруг необычайно надменным, неторопливо пошел к ним вальяжным шагом. Разговор шел на языке гномов, и людям оставалось только гадать, о чем же шла речь. Конану казалось, что старейшины-родственники, предлагали молодому царю сдаться, а за это обещали сохранить жизнь. Во всяком случае, сам бы он поступил именно так.

— Эй, люди, — внезапно закричал один из гномов, — люди! Вас обманули! Буумин сам убил своего отца и хочет захватить власть!

Гномы, по знаку молодого царя, бросились на кричащего, но три его родственника мужественно отбивали атаку, давая возможность старшему обратиться к неожиданным союзникам своего врага.

— Это Буумин заволок вас в пещеру с опускающимся потолком! Начальник стражи Воомин хотел вас освободить, но вы его убили не разобравшись! Буумин же собирался изобразить так, будто он — ваш избавитель. Затащил в ловушку, чтобы выглядеть благородным избавителем. И вино на пиру, которое он вылил, не было отравлено! Он все подстроил! Он… — топор раскроил голову почтенного гнома, и он упал на камни, рядом с телами своих братьев.

— Не верьте ему! Он врет! Это известный краснобай и врун! — кричал Буумин, пиная окровавленное тело убитого.

— О, Кром! Помоги разобраться! — воскликнул Конан, с отвращением глядя на беснующегося царя. Нет, еще не царя — всего лишь, претендента на трон!

— Да как же тут разберешься?! Даже языка не знаем! — с досадой бросил Култар.

— Да. Поговорить бы с кем из простых.… Но как поговоришь? Если бы пожить тут, узнать язык.… А так!..

— Я думаю, у нас должна быть своя цель, — зашептал Култар, — узнать, где у них тут сокровищница, захватить ее и выбраться на поверхность. А кто тут будет царем… Мне на это начихать!

Конан задумался. Действительно, что они тут делают — под горой среди непонятных, коварных гномов? Ладно — попали случайно. Но теперь-то?.. Похоже, самое разумное — бросить все и выбираться. Сокровищ, конечно, не найти, если сами гномы не отдадут. А сами — не отдадут, это точно. Царек этот, молодой — врет безбожно. Отдаст половину! Нашел простачков! Хочет нашими мечами разбить своих противников, а потом, скорее всего, так же опоит вином с сонным зельем и — в ту же пещеру с опускающимся потолком. Вот будет им, бородатым, потеха. Наверное, еще и спорить будут, сколько мы потолок продержим.… Да, но я же дал клятву…

— Я дал клятву… опрометчиво, конечно, но… — пробормотал он, нахмурившись.

— Ты не дал клятву, — заверил его Култар, — ты просто сказал, не подумав, сказал привычно.… Клянутся не так — все должно выглядеть торжественно!..

— Да, но все же.… Получится, что мы его обманем.

— Не грешно обмануть того, кто собирается обмануть тебя, — продолжал убеждать друга южанин, — это будет не обман, а военная хитрость.

— Ладно, — Конан отбросил сомнения, — попробуем выбраться.

— А сокровища? — удивился Култар.

— А-а, — протянул Конан, усмехаясь, — сокровища.… Ну, иди, поищи! Или спроси у царя — он тебе точно расскажет!

Южанин почесал голову.

— Да… конечно. Тут уж или драться, в надежде, что он все же хоть как-то наградит, или…

— Да никак он не наградит. Легенды говорят правду — гномы злобны, коварны и скупы до предела. Нужно пытаться найти выход на поверхность.

— А вот… твой оруженосец, Хепат — он же не таким был?

— Потому он и пришел к людям. Да люди-то… тоже, не мед.

Подошел молодой царь, важно выступая впереди охраны, состоящей из нескольких гномов самого мрачного вида.

— Мы выступаем немедленно. Приготовьте свои мечи. Вам предстоит жестокая битва!

Конана покоробили слова заносчивого гнома. И когда это он успел стать таким высокомерным? На пиру держался скромно.… Уже почувствовал себя всесильным царем?

— Ну, что же, — сдерживая себя, проговорил киммериец, — начинайте биться, если потребуется, мы поддержим. А мечи наши всегда готовы.

Царек заметно смутился. Переступая с ноги на ногу, он растерянно смотрел на грозного гиганта, так рассерженного его необдуманными словами.

— Я хотел сказать… Я надеялся, что вы поможете… — забормотал гном, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Мы поможем, но основную работу должны сделать вы сами, — сказал Култар, глядя на царя с недобрым прищуром.

— Но нас слишком мало…

— А как же ты решил стать царем? Используя наши мечи? Думал, мы расчистим для тебя дорогу к трону?! — Конан присел перед Буумином, пристально вглядываясь в его бегающие глазки.

— Ну… да. Я же пообещал вам половину сокровищ царства Стоомина!

— Так вот, что я скажу, — процедил Конан, — плата вперед! Веди нас в сокровищницу и отсчитай ровно половину всего, что там есть. Тогда — и только тогда — мы посадим тебя на трон, коварный гном!

— Я… я… думал… — глазки сына царя, вообразившего себя уже полновластным хозяином царства Стоомина, выписывали восьмерки, под взглядом холодных синих глаз киммерийца.

— Мы знаем, что ты думал, — высунулся Култар из-за плеча друга, — ты думал нас обмануть! Никто не отдаст половину сокровищ за несложную для нас работу! Ты попросту хотел нас надуть!

Гном подавленно молчал. Его охрана, угрожающе схватившись за топоры, молча приблизилась. Друзья отреагировали мгновенно. Их мечи, грозно поблескивая в мечущемся свете факелов, вмиг нацелились на бороды мрачных гномов. Конан к тому же успел приставить кинжал к горлу царя.

— Ты сейчас, один, поведешь нас в сокровищницу. Мы не любим обманщиков.

— Один я не могу, — забормотал гном, — кто-то должен нести факелы.… Кроме того, сокровищницу охраняют чудовища.… Если они нападут… Они хорошо знали только моего отца — он их приручил. Да и то, однажды они чуть не напали на него… Нужна охрана…

— Мы и будем охрана, — усмехнулся Конан, — а факелы понесешь ты сам. Немножко поработай, великий царь!

Буумин, злобно сверкнул глазками, затем потупился и кивнул:

— Пусть будет так.

Затем, на языке гномов, обратился ко всем собравшимся в пещере. Что он говорил, для людей осталось тайной, но судя по ненависти, загоравшейся в глазах мрачных подземных жителей, что-то не очень лестное.

Окончив недолгую речь, царек взял несколько факелов и, гордо выпрямившись, направился к одному из проходов, черневших в дальнем конце пещеры.

5

Вновь низкие переходы, лестницы, норы и лазы неизвестно в какие глубины. Култар на всякий случай привязал гномьего царька к себе тонкой, прочной веревкой, предварительно забрав у того кинжал, чтобы он не мог эту веревку перерезать и скрыться в лабиринте тоннелей. Буумин оскорбился, но Култар заверил гнома, что отдаст кинжал, как только получит обещанную половину сокровищ. Царек нехотя кивнул, с укором взглянув на Конана, молчаливо одобрившего унизительную процедуру привязывания царя к поясу непрошеного гостя.

Через длительный промежуток времени гном вошел, а люди вползли на четвереньках в обширную пещеру, сверкающую самоцветами, вкрапленными в стены.

— Вот наша сокровищница! — гордо сказал Буумин, царственным жестом указывая на стены.

Люди ошеломленно смотрели на драгоценности, которые нужно было еще добыть.

— Это ваша сокровищница? — недоверчиво спросил Култар.

— Да, — гном гордо выпрямился, — когда у нас возникает нужда, мы идем сюда и добываем столько, сколько нужно!

— Как же ты собирался отдать нам половину? — Конан не считаясь с тем, что имеет дело с царем, поднял его за шиворот, чтобы посмотреть в глаза.

— Отпусти, — гном заерзал, засучил ногами, — я собирался просто дать вам возможность поработать в наших копях.

— В копях работают каторжники! — прорычал Конан, не опуская гнома.

— Нет, нет, у нас нет каторжников, мы все работаем…

— Врет, — сказал Култар, поигрывая царским кинжалом, — где-то у них обязательно есть сундуки, набитые уже добытыми камням!

— Клянусь духом своего отца, это наша единственная сокровищница — пещера явственно затряслась, посыпались камешки. Гном испуганно посмотрел наверх. Конан опустил его на землю и погрозил пальцем, как маленькому мальчику:

— Вот видишь! Дух твоего отца недоволен! Ты врешь!

Гном подавленно молчал. Култар подошел к стене и выковырнул небольшой изумруд.

— Не так уж это и сложно, — он засмеялся, глядя на зеленый прозрачный камень, — если твое царское величество поможет, мы скоро наколупаем себе полные карманы!

— Я помогу, — согласился гном.

Он пошел вдоль стены, ведя на веревочке Култара, как мальчик-пастушок огромного быка. Остановился, нагнулся, нажал на какой-то камень, сунул руку в открывшуюся яму и достал инструменты — молотки, зубила, кайло и небольшой, под стать росту гномов, лом. Конан одобрительно крякнул.

— Это другое дело. Давай, покажи нам, как правильно добывать камни.

Буумин приставил зубило к стене, встал так, чтобы камешки не попадали в глаза, и стал долбить, как дятел — быстро и равномерно. Было видно, что такая работа для него привычна.

— Мы с отцом сами добывали сокровища, — пояснил он, не прекращая работы, — никого не посвящали в тайну пещеры.

«Только демоны смогут его понять, этого царька, — подумал Конан. — Может, и действительно нет никаких сундуков? Если они не показывали никому, где находится эта пещера, возможно, запасов камней действительно нет».

И все же, не верилось. Чтобы гномы, да не насобирали полные сундуки драгоценных камней?!

«Хотя, — рассуждал киммериец, стараясь держать зубило под нужным углом, — что мы знаем о гномах? Только то, что говорят легенды. Да еще слухи, сказки…»

Камешки, при каждом ударе молотка по зубилу, летели прямо в глаза. Конан присмотрелся, как работает гном. Да, нужно бить не так сильно. Буумин стучал, как по стеклу, легко, играючи. Изумруды, рубины и топазы так и сыпались из-под его зубила. Конан постарался подражать гному, и дело понемногу наладилось. Когда догорели три факела, Буумин сказал:

— Пора прекращать работу. Остался только один факел. Если мы не хотим заблудиться в темноте, нужно собираться в обратный путь.

— Хорошо, — Конан подошел к плоскому камню и высыпал, как на бочку, несколько горстей изумрудов и рубинов.

— А вы что добыли?

Кучка Култара была примерно такой же. Гном сморщился, как от зубной боли, и стал высыпать камни, причем выглядел таким несчастным, что Конан с трудом удерживался от смеха. Выходило, что Буумин добыл камней в несколько раз больше, чем Конан и Култар вместе взятые. Южанин, на всякий случай проверил царские карманы — нашлись еще несколько горстей.

— Ну, что же, — Конан поскреб подбородок, — замок на это, конечно, не купить, но погулять можно славно! Придется тебе, — он глянул на Култара, — пожить еще в доме оракула. Хотя, на свою долю, ты можешь, вместо его домика, построить хороший дом, большой. Завести гарем и жить, пока не кончаться камни.

— Да, я уж постараюсь экономить, — сдавленным голосом сказал южанин и Конан посмотрел на него с сомнением.

— Я не буду швырять камни трактирщикам! А вино стану пить самое дешевое!

Киммериец расхохотался. Гном плаксивым голосом пропищал:

— А мне? А моя доля? Как же…

— Какая твоя доля?! — возмутился Култар.

— Ты же обещал нам половину всех сокровищ, — усмехнулся Конан, — мы не добыли и тысячной части! Как-нибудь вернемся и еще поковыряем тут — пока не выдолбим ровно половину!

Буумин с неподдельным ужасом посмотрел в серьезные глаза Конана, синие, как вода в глубоком, горном озере, затем, что-то сообразив, кивнул:

— Всегда буду рад таким гостям. Но не забудьте, что вы обещали разбить моих врагов!

— После того, как добудем половину сокровищ! Пока же… — развел руками Култар.

— Мы поможем тебе царь, — сказал Конан, — если ты докажешь нам, что не убил своего отца, как о том говорили парламентеры!

— Которых ты, против всех правил, тоже убил! — добавил южанин.

— И, кроме того, — продолжил Конан, — ты опоил нас сонным зельем и бросил в пещеру с опускающимся потолком!

— Но я же вас вытащил! Я хотел…

— Что ты хотел, о том успели рассказать парламентеры! — сурово прервал Конан.

Он и не надеялся, что царек так легко признается в своем коварстве. Но у Буумина вид уплывающих из-под носа сокровищ помутили разум. Он растерял всю свою хитрость и сидел потерянный и жалкий, неотрывно глядя на груду сверкающих камней.

— И еще, — сказал Култар, — ты говорил, что сокровищницу охраняют чудовища! Где они? Это тоже обман?

— Чудовища могут пожаловать в любой момент, — злорадно произнес гном, — я надеюсь, что меня они все-таки помнят, а вот вам придется туго!

— Ничего, справимся, — усмехнулся Конан.

— А что за чудовища? Как они выглядят? — Култар все же решил узнать, с кем, возможно, придется иметь дело.

— Они выглядят каждый раз по-новому, — гном огляделся и в его глазках, казалось, мелькнул настоящий страх, — я ни разу не видел двух одинаковых.

— Но чем они опасны? У них когти, клыки, чем они вооружены? — допытывался южанин.

— И когти, и клыки, — гном теперь выглядел по-настоящему испуганным, вероятно вспомнил чудовищ, — и еще — щупальца! Когти, клыки и щупальца, как у спрутов, которые водятся у нас в озерах, там, внизу, — он показал тоненьким пальцем себе под ноги.

Култар посмотрел на камни, на которых стоял Буумин, представил бездонное подземное озеро, населенное ужасными спрутами и поежился.

— Да нечего тут труса праздновать! — рявкнул Конан.

Он аккуратно разделил сверкающие камешки на две равные части и, откинувшись, посмотрел, ровно ли вышло. Затем ссыпал одну из них себе в карман, на вторую кивнул Култару. Южанин поспешил наполнить потайной карман, спрятавшийся где-то в недрах его одежды.

— Пора, — Конан глянул на факел, — нужно успеть выйти к освещенным пещерам.

Вновь шли, ползли, пробирались извивающимися, подобно змее, переходами, узкими тайными норами, относительно просторными коридорами.

— Ты ведешь нас новой дорогой, — угрожающе заметил киммериец, — уверен, что она приведет к выходу из пещер?

— Значит, вы решили не помогать мне? — пропищал царь.

В голосе его слышалось отчаяние.

— Я не уверен в твоей честности, — мрачно ответил Конан, — точнее, уверен в нечестности. А с теми, кто со мной не честен, у меня разговор короткий.

— Скажи спасибо, — добавил Култар, — что жив остался. Такому коварному гному.… Куда ты, демоны тебя забери?! Стой!!

Гном затушил факел и, оставив друзей в полной темноте, нырнул в какую-то боковую нору.

— Проклятье, — прорычал Конан, — ты, что забыл его привязать?! Это может стоить нам жизни!

— Забыл, — простонал Култар, — о боги, я забыл! Блеск сокровищ затмил мне разум! Теперь мы погибнем!

Почему-то он вспомнил, как мальчишкой пробирался ночью по развалинам заброшенного монастыря. Безлунная ночь навалилась, как черный змей, давила, душила в мертвенных объятиях, тяжелыми кандалами сковывала руки и ноги. Он тогда долго блуждал, натыкаясь на стены, плача и проклиная хмарь, которая, как назло, закрыла звезды. Он так и не выбрался из развалин, присел у стенки и всю ночь, подвывая от страха, просидел, сжимая в окоченевшей от напряжения руке кинжал, найденный им когда-то на месте давнишней битвы. Этот кинжал он, уже выросший и ставший неплохим воином, долго хранил как память о той страшной ночи. Кинжал стал символом победы над собой, над своими страхами. Кто знает, не сжимай в ту ночь его рука найденный клинок, может, он сошел бы с ума от ужаса и остаток безумной жизни бродил бы по развалинам. А после смерти стал бы стенающим, подвывающим от вечного страха, призраком.

Да, оружие всегда помогает мужчинам сохранить мужество, не поддаться страху. Оно придает уверенность, одним своим существованием. Стоит дрожащей руке взяться за рукоять меча или кинжала — как противная дрожь уходит, мышцы наливаются силой, а в сердце загорается огонек, ведущий к победе, подобно маяку, в непогоду указывающему путь заблудившемуся кораблю. Мужчина без оружия жалок и гол. Он, как маленький львенок, потерявший львицу, в панике бросается в разные стороны в поисках мамы, не находя ее и жалобно мяукая. Но стоит руке почувствовать тяжесть оружия, как львенок становиться львом — сильным отважным и готовым к любым неожиданностям. Воистину, великая сила сокрыта в блаженной тяжести меча, в холодной стали клинка кинжала, или в прекрасном, как движения танцующей женщины, изгибе сабли!

Култар до боли сжал рукоять меча и страхи отступили. У него есть огниво, а одежда всегда может на какое-то время заменить факел. Они будут жечь одежду — не постоянно, только, когда нужно будет сориентироваться, по какому тоннелю ползти — и выйдут к освещенным пещерам. Обязательно выйдут! Пусть даже сожгут всю одежду и останутся голыми!

Конан уже раздувал высеченную искру, туго намотав на кинжал платок. Пламя — маленькое, коптящее, грозящие вот-вот потухнуть, как божественный свет Митры, осветило уставшие лица друзей.

— Он нырнул туда, — киммериец кивнул на черневшую дыру в стене, — стоит ли нам ползти за ним, или лучше пробираться в том направлении, куда шли?

— Наверное, он нырнул в настоящий лабиринт, где можно легко от нас скрыться, — предположил Култар.

— Пожалуй.… Пойдем в прежнем направлении. Искать сейчас гнома дело безнадежное.

Конан пошел по тоннелю. В том коридоре они могли шагать, не сгибаясь, а значит, он обязательно куда-нибудь выведет, как большая, наезженная дорога приводит путника в город или селение.

С неудовольствием, Конан вспомнил, что как раз такая дорога еще недавно и привела их в тупик. И если бы не помощь Дриана.… Хотя, помощь эта также обернулась не слишком приятным приключением.

И все же, двигаться по широкому, высокому тоннелю, было надежнее, недели ползать по низким норам, ведущим невесть в какие гномьи лабиринты.

— Факел пока потушим, пойдем на ощупь, вдоль стены. Как только рука провалится в пустоту — раздуем огонь и осмотримся. Это будет, или нора, или перекресток. Посмотрим, куда идти и опять пойдем в темноте, — Конан был спокоен и деловит, будто ходить под землей на ощупь, было для него самым привычным делом.

Почувствовав уверенность друга, Култар также успокоился и даже пошутил:

— Может, постепенно научимся видеть в темноте?

Конан шутку не оценил:

— Давай, пошли. Я иду вдоль правой стены, ты — вдоль левой. Рукой трогаем стену. Будет боковой ход — скажи, я запалю наш факел.

Полная темнота, как известно, обостряет слух. Друзья слышали не только далекое это своих шагов, но и иные звуки. Где-то запищали крысы — вероятно, подрались из-за куска… чего? Мяса? Откуда тут мясо? Или корочки хлеба, брошенной когда-то гномами? Вообще, что едят тут, под землей, крысы? Где-то далеко в горах рухнул в пропасть утес. Ветры и дожди подточили казавшегося нерушимым каменного гиганта — и он с грохотом обрушился в бездну. А эхо его предсмертного содрогания слышно даже тут под горой, в бесчисленных лабиринтах гномьих нор.

— Конан, ты слышишь? — прошептал вдруг Култар, останавливаясь и стараясь унять дыхание.

— Слышу уже давно, — спокойно ответил киммериец, но в его голосе Култар уловил едва заметные нотки тревоги.

— Конан, кто это? Это те… о ком говорил гном? — шепот южанина перемежался шумным дыханием.

— Необязательно. По пятам могут красться не только чудовища… Может, это Буумин.… Хотя, конечно, вряд ли…

— Да, вряд ли… Я слышу тяжелую, но мягкую поступь. Так могли бы ходить спруты, если бы вылезли на поверхность. На щупальцах…

— На щупальцах не ходят, — отрезал Конан, — не будем останавливаться. Пока оно не нападает — поспешим, может, успеем выбраться к освещенным пещерам.

— Не успеем.… Не успеем… Шаги все ближе…

— Замолчи! Не впадай в панику! — Конан пошел вперед, держа наготове платок и огниво.

Мягкие, тяжелые и настойчивые шаги действительно приближались. Преследователь, кем бы он ни был, решил сократить разделявшее их расстояние. Друзья пошли быстрее, но трудно быстро шагать в абсолютной, первозданной тьме.

— Конан, я спотыкаюсь, как новобранец на первых учениях, — простонал Култар, — он скоро нас догонит.

— Быстрее, — бросил киммериец, переходя на бег, — побежали, я думаю, скоро выйдем к освещенным пещерам!

Култар побежал, стараясь не запинаться. Он представил, что бежит по ровной поверхности — где-нибудь в степи — а глаза просто закрыл ради интереса. Над головой солнце, а не давящие своды, над которыми к тому же возвышается гора, легкий ветерок овевает разгоряченное лицо, степь дышит утренней прохладой…

— Стой, — крикнул Конан, — оно рядом! Будем драться!

Он ударил кремнем по кресалу, и сноп искр заплясал в темноте. Скоро тряпка, немилосердно чадя, разгорелась, и Култар увидел друга с мечом в одной руке и факелом в другой.

— Приготовься, оно сейчас покажется из темноты! — Конан передал факел Култару и взял меч обеими руками.

Южанин также встал в стойку, нацелив острие клинка на темноту из которой вот-вот должно появиться нечто ужасное. Если проклятый гном говорил правду, сейчас из породившей его тьмы вынырнет монстр — сплошные когти, клыки и щупальца! И с ним придется сражаться, потому что, жизнь — это сраженье и, потому что, даже если суждено погибнуть, нужно умереть не как скулящий щенок, а как мужчина и воин — с мечом в руке!

Тряпичный факел догорал, а темнота все не исторгала из себя таящегося в нем чудовища. Нестерпимо тянулись мгновения. Время стало вязким, как смола, которой проливают днища кораблей, секунды молотами стучали в висках. Чудовище не показывалось.

— Кром! Кажется, я что-то вижу, — Конан до боли вглядывался в темноту, — что-то там копошиться, как огромный черный паук!

— Оно боится света — Култар торопливо срывал рубаху, — сейчас мы сделаем еще один факел!

— Не думаю, чтобы оно не было знакомо со светом, — бросил Конан, — ведь царь с сыном его приручали, значит, приходили с факелами. Наверное, оно просто готовится к прыжку. Но факел нам нужен, так что, постарайся быстрее…

Отвратительный звук донесся из темноты. Писк, чириканье, свист, скрежет металла по камню — словно все эти звуки слились воедино, исторгаемые чудовищной глоткой существа, копошащегося за гранью света.

Култар свернул рубаху в один огромный тугой ком, насадил на кинжал и поджег. Свет весело разогнал вязкую тьму, которая, по мере догорания прежнего факела, стала подступать к людям. Коридор был пуст. Конан подошел к тому месту, где он «видел» чудовищного паука. Никаких следов, кроме отпечатков двух пар сапог, не было.

— Все же, мне кажется, я видел, нечто поспешно удаляющееся в темноту, — в раздумье проговорил киммериец.

— И ведь кто-то же верещал! — крикнул Култар.

— Да, кто-то верещал, — Конан покачал головой, — он что — невидимый, этот монстр? И ходит, не касаясь, пола?

— Но ведь мы слышали его поступь! Может, он шел, хватаясь щупальцами за стены? — предположил южанин, нервно усмехаясь.

— Ладно, не будем терять времени, — Конан вложил меч в ножны, — посмотрим, куда приведет нас этот тоннель.

Друзья ускоренным шагом двинулись вперед. Коридор, вырубленный в скале, словно длинное копье, уходил в темноту. Преследователя слышно не было.

— Я думаю, это был призрак, — изрек Култар, поспешая вслед за другом, — призраки часто издают ужасные звуки.

— Может, и призрак, — пробормотал Конан, — не отставай, скоро выйдем к свету.

— Выйдем… — пробурчал южанин, — мы можем тут всю жизнь бродить, в недрах горы.

Конан остановился.

— Да нет, я просто так сказал… — начал было оправдываться Култар, но замолчал, увидев, что друг к чему-то прислушивается.

— Ничего не слышишь? — Конан приложил ладони к ушам и, слегка поворачивая голову, стал слушать гору. Ему казалось, что гора живет своей жизнью, что она недовольна копошащимися в ее чреве маленькими созданиями. Бегают, прорубают тоннели, щекочут…

— Не слышу, — Култар даже и не пытался вслушиваться, зная, что слух у киммерийца, как у лисы, а у него, Култара — как у старого глухаря, что сидит на ветках, не слыша подкрадывающегося охотника.

— Кром! Мне показалось, что где-то впереди.… Вроде, те же звуки… Верещание…

Он мрачно глянул на догорающий факел.

— Скоро мы останемся голыми.

Култар, который и так был уже наполовину раздет, согласно кивнул. Молча, друзья двинулись дальше. Тоннель шел строго горизонтально и должен был, конечно же, вывести к свету. Как бы не была широка гора, они прошли по прямой уже довольно большое расстояние.

6

Оно напало внезапно, из-за угла, как нападают вампиры, ягуары и уличные разбойники. Огромная темная масса шевелящихся щупалец метнулась к ним, подобно пауку, завидевшему попавшую в сети муху. Конан, извернувшись, успел отскочить, а Култара чудовище зацепило толстым, похожим на корабельный канат, щупальцем. Все произошло так быстро, что времени на раздумья совершенно не оставалось. Южанин закричал высоким голосом и принялся рубить мечом опутывающую его массу. Чудовище, казалось, состояло только из «канатов» различной толщины и длины. Уже через мгновение бьющийся Култар был опутан липкими щупальцами, как муха паутиной. Он бешено рубил «канаты», но меч, пружиня, отскакивал, едва не вырываясь из руки. В тот момент, когда чудовище схватило Култара, Конан успел поднять факел, занять нужную позицию — чуть в стороне, чтобы не поранить друга длинным мечом — и выискивал место, куда можно было поразить монстра. Такого места не было. Извивающиеся, мелькающие щупальца надежно скрывали тело чудовища. Да и было ли у него тело? Как ни напрягал киммериец зрение, он не мог увидеть ничего, кроме шевелящейся массы щупалец.

Но ведь, он явственно слышал поступь, топот этого существа! Это означало, что кроме щупалец, у него были ноги — уж во всяком случае — если бы монстр передвигался на щупальцах, слышалось бы шуршание, но никак не топот. Значит, нужно решаться! Конан поудобнее перехватил меч.

Култар, весь опутанный «канатами», только стонал и хрипел, тщетно пытаясь вырваться. Меч его уже валялся на земле. Несколько щупалец уже потянулись в сторону киммерийца, когда он, решившись атаковать ноги чудовища, прыгнул вперед и ударил мечом у самой земли, проведя им, как косой, в четверти от неровного каменного пола.

Меч, почти не встречая сопротивления, со свистом прошел под чудовищем, но визг, оглушивший Конана, показал, что ноги чудовища перерублены. Продолжая нестерпимо верещать, монстр выпустил Култара и грузно осел, беспорядочно мотая канатами-щупальцами. Южанин, кашляя иотплевываясь, откатился к стене и, цепляясь за неровности, пытался подняться. Ноги его подкашивались, и он бесполезно царапал ногтями камень. Факел догорал. Конан, вложив меч в ножны, подхватил друга и бросился вперед по коридору отвратительные звуки, издаваемые раненым чудовищем, отдалились: монстр пополз в спасительную темноту.

— Спасибо, — выдохнул Култар, — еще немного… и я… спасибо… я уже могу идти сам…

Конан остановился и, придерживая, шатающегося друга оглянулся. Коридор был пуст. Раненое чудовище исчезло. Успело уползти в темноту? Или оно умеет, когда нужно, мгновенно перемещаться по воздуху?

— Он так меня сдавил, что я только сейчас начал чувствовать ноги, — хрипел Култар.

— Ты бросил меч, — с укором сказал Конан.

— Сейчас.… Сейчас… Я схожу за ним… — южанин, сильно шатаясь, выхватил у друга догорающий факел и бросился назад.

Конан присел на корточки у стены. Ладно. Чудовище убралось залечивать раны, Коридор пока безопасен. Без меча путешествовать, никуда не годиться. Он прислушался. Култар издал радостный возглас — поднял меч. Где-то позади зашуршали крысы — побежали слизывать с пола кровь чудовища.

Южанин вернулся, сияя от радости — вернул меч и осознал, что остался в живых.

— Сейчас, оставшись в темноте, я, кажется, заметил, что коридор впереди уже не так темен, — Конан поднялся и критически осмотрел помятого друга, — я уверен, что мы выходим к освещенным пещерам.

Култар был голый по пояс — рубашку он пустил на факел, а кольчугу потерял в суматохе. Посмотрев на свои покрытые синяками и ссадинами руки, он тяжело вздохнул:

— Еще немного и я бы…

— Почему же от его щупалец меч отскакивает? — недоуменно перебил его Конан.

— У него какие-то особенные щупальца, — Култар вздрогнул: видимо, вспомнил недавние объятия чудовища, — они как будто из резины — мягкие, но стягивают так, что перестаешь дышать.

— Ладно, поспешим! Нам нужно не только выйти к освещенным пещерам. Самое-то главное — выбраться на поверхность.

Друзья быстрым шагом пошли по коридору. Тьма постепенно сменялась серыми сумерками, затем впереди забрезжил свет. Вскоре стало ясно, что этот бесконечный переход в кромешной тьме кончился — пещера с двумя рядами пробитых под самыми сводами узких окон, показалась путникам, чуть ли не отчим домом.

— Куда теперь? — деловито спросил Култар.

— О, Кром! Откуда я знаю, куда теперь, — рассердился киммериец, — ты вопрошаешь меня, как оракула!

— Может, попытаемся забросить веревку? — Култар вынул из кармана моток тонкой, прочной веревки.

— Ты бы лучше не забыл привязать этой веревкой молодого царя! — рявкнул Конан, прикидывая расстояние до нижнего ряда окон.

— Веревки хватит, — южанин словно и не заметил гнева товарища, — можно привязать меч в ножнах и бросить в окно, он встанет поперек, и мы сможем подняться.

— Я знаю, как это обычно делается, — проворчал Конан, успокаиваясь, — можно, попробовать.… Только, боюсь, что если мы и сумеем протиснуться в окно — увидим под собой пропасть!

— Попытаемся, — Култар деловито привязывал веревку к мечу, — главное, чтобы клинок не выскользнул.… Вот! — он раскрутил на веревке меч, словно пращу и с выдохом бросил в стену.

— Да… с первого раза не попал…

— Дай-ка я… — Конан поднял меч и точным броском отправил его в окно. Если бы Култар не успел подхватить конец веревки, он бы навеки распростился с оружием.

— Я легче, мне и подниматься, — южанин по-обезьяньи ловко полез к окну.

— А мне — что? Не нужно будет? — проворчал Конан, удерживая конец веревки.

Култар уже выглядывал наружу.

— Тут уступ! И, вообще, склон не крутой! Спустимся! — радостно закричал он.

Конан стоял, мрачнее тучи. Глаза его, казалось, метали синие молнии.

— Ты что? — не понял южанин, — мы же сейчас выберемся!

— Я одного не могу понять, — медленно проговорил киммериец, — почему нам сразу не пришло в голову залезть по веревке к окнам?! Как только мы попали в такую пещеру?

— Там, мне кажется, окна были поуже, — неуверенно ответил сверху южанин, — кроме того… мы бы не набили карманы сверкающими камешками!

— Но ведь зато и не попали бы во все эти переделки!

Конан поплевал на ладони и полез наверх, как большой, и ловкий паук. Култар поджидал его, наполовину протиснувшись в окно.

— Теперь перекинем веревку на ту сторону, а меч — на эту, — радостно сказал южанин, — спустимся и мы — на свободе!

— А меч, стало быть, оставишь в пещере? — усмехнулся Конан.

Култар растерялся. Ожесточенно поскреб затылок. Действительно, меч останется по другую сторону, и извлечь его никак не удастся. И меч, и веревка.… И если Култару еще можно было, оставшись без оружия, надеяться на меч Конана, то без веревки в горах — смерть.

— Да… ну, а как же быть?

— Спускайся! — скомандовал Конан.

Култар, с озабоченным видом перекинул веревку на внешнюю сторону, а меч поставил поперек окна на внутренней стороне — и стал спускаться на ближайший уступ. Конан тем временем, усевшись на кромку окна, как на коня, снял сапоги и перевязь меча. Затем, дождавшись, когда Култар спустится и выпустит из рук веревку, привязал к ней, рядом с мечом южанина, свой меч и сапоги, и быстро перебирая ладонями, спустил все хозяйство Култару. Тот понял, наконец, что задумал киммериец.

— Конан! Не пытайся! Скала почти гладкая. Даже тебе по ней не спуститься без веревки!

Но Конан уже нащупывал босыми ногами неровности утеса, по которому предстояло спускаться. Окно было прорублено гномами так искусно, что снизу его действительно не было видно. И Култару казалось, что его друг просто появился из толщи скал и теперь осторожно ползет, как муха по потолку, по гладкому камню.

— Это невозможно, — шептал южанин, — он сорвется. Без веревки тут спуститься невозможно…

Это слово пульсировало у него в висках, наполняя душу отчаянием. Он закрыл глаза и присел, обхватив голову руками.

Невозможно. Кроме того, Култар, понял еще одну вещь: склон горы, по которому они намеревались спуститься, вовсе не такой пологий, как ему на радостях показалось из окна. Склон был очень даже крутой и, похоже было что, выбравшись из пещер, они совершили ошибку. Может, следовало, попытаться достигнуть самого нижнего уровня гномьего лабиринта и лишь тогда вылезать на внешний склон? Была, конечно, опасность встречи с воинственными гномами, но… это была только опасность, а тут, на внешней стороне горы, их ждала верная смерть.

Култар стиснул зубы. Друг его, Конан, разобьется прямо сейчас, рухнет ему на голову с высоты четырехэтажного дома, такие иногда ему приходилось видеть в Шадизаре, а он, Култар, останется на уступе один.… Один! Южанин представил, как сидит ночью на этом небольшом карнизе и с тоской смотрит на далекие, холодные звезды. Один он, конечно, даже не попытается спуститься по отвесному склону! Отвесному, а не пологому, как ему, сдуру, показалось! Тут не поможет и веревка — для чего одному человеку веревка? Ну, привяжешь ее к камню, спустишься чуть ниже, а потом?.. Веревку-то не отвяжешь и останешься без нее. Другое дело — вдвоем. Можно связаться и опускаться по очереди. И даже, если верхний — спускающийся без веревки — сорвется — нижний всегда сумеет его удержать. Сумеет? Култар представил, как он, стоя на таком же карнизе, пытается удержать пролетающего мимо Конана. Нервный смех вырвался из его груди и южанин, запрокинув голову, захохотал. Затем, когда смех готов был перейти в судорожные рыдания, он услышал спокойный голос Конана:

— Чего это ты развеселился? Хочешь, чтобы гномы услышали?

Киммериец стоял рядом, словно призрак, вернувшийся с того с того света, и недовольно хмурился.

— Снимай сапоги и привяжи их за спиной, вместе с мечом, — говорил он, распутывая веревочные узлы, и очень удивился, когда Култар, рыдая, обхватил его за ноги и прижался головой к коленям. Затем, поняв состояние друга, улыбнулся и сказал:

— Мы спустимся. Я, как ты видишь, не соскользнул, хотя несколько раз случалось висеть на одной руке. Спустимся!

7

Гора оказалась не столько крутой, сколько коварной. Несколько раз Култар, всегда спускающийся первым, срывался и только веревка, удерживаемая сверху Конаном, помогала ему избежать гибели.

Гора была коварна, как и ее обитатели. Камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг срывались в пропасть, стоило на них хоть чуть-чуть опереться. Небольшие расщелины, которые южанин видел сверху и за которые собирался зацепиться натруженными ногами, непонятным образом исчезали, и он подолгу висел на веревке, тщетно пытаясь нащупать хоть какую-то опору. Часто дело кончалось тем, что Конан попросту спускал его, как тяжелый и неудобный тюк.

Култар часто ложился в изнеможении на очередном карнизе и клялся, что не может сделать больше не единого шага.

— А тут и не нужно шагать, — говорил Конан, — тут нужно ползать! Представь, что ты муха, ползущая по потолку!

— Не могу, — стонал южанин, — не могу я представить себя мухой.

Если первый день спуска выжал из Култара все силы, то второй и третий — превратили его в мумию. Ни продуктов, ни воды у друзей не было. Продукты кончились еще в темных тоннелях, а вода… — последние ее капли были выпиты в первый же день спуска.

Друзья утром слизывали росу с камней, а днем старались не думать о ней — о живительной влаге, возвращающей силы усталому труженику, напитывающей жизнью иссохшие тела путников, бредущих по пустыне и неожиданно вышедших к оазису. Бредущих по пустыне.… Или, к примеру, ползущих под палящим солнцем по скалам…

На исходе второго дня этого неимоверного, бесконечного спуска, друзья заслышали журчание горного ручейка. Звук текущей, падающей, рассыпающейся алмазными брызгами воды, то появлялся, то исчезал, относимый ветром и тогда люди рычали от отчаяния.

Наконец, Конан определил, откуда доноситься журчание, и через несколько колоколов мучительного лазания по скалам друзья увидели крохотный ручеек. Он, словно играя в прятки, лишь иногда показывался, из недр горы, подмигивал и вновь исчезающий в толще камня.

В течение нескольких колоколов подряд вниз не упало ни капли. Друзья по очереди подставляли под маленький, игрушечный водопад усталые, обветренные лица и пили, пили, захлебываясь, впитывали в себя воду, этот великий дар богов людям и всем, живущим на земле существам! Они пили, оживая и чувствуя, как покинувшие их силы медленно, словно бы неохотно, возвращаются в уставшие тела, наполняя их энергией и жаждой! жизни.

И когда, наконец, скалолазы ступили на землю у подножья горы, они, запрокинув головы, долго смотрели, не покажется ли среди мрачных скал их друг, их спаситель — маленький, игрушечный ручеек. Но ручеек исчез в недрах горы. Он спас жизнь двум уставшим, умирающим от жажды людям и это было его миссией.

Друзья надели на израненные, кровоточащие, с сорванными ногтями ноги сапоги и пристегнули мечи. Култар заботливо смотал и спрятал в карман истертую веревку.

— О, Кром! — Конан вдруг воздел руки к небу, затем с досадой хлопнул себя по бедру.

— Что такое? — встревожился Култар.

Последние мгновения он стоял, раскачиваясь, как дерево на ветру, и упиваясь сознанием того, что остался жив, не смотря на все перипетии.

— А, вот что, — Конан сунул руку в карман, и два его пальца вылезли наружу, — дырка! Я порвал штаны, ползая, как муха, по этим скалам! Все драгоценные камешки высыпались, пропали.

Култар внимательно осмотрел дырку.

— Не порвал, скорее, протер…

— А велика ли разница? — хмуро поинтересовался киммериец.

— Да разницы особой нет, — глубокомысленно изрек южанин, — результат-то один: половины добытых сокровищ мы лишились.

— Я лишился, — поправил его Конан, — я лишился своей половины.

— Нет, мой друг — мы лишились! Я, конечно, свою долю поделю на двоих, и не пытайся меня отговаривать!

— Но тогда тебе точно не хватит на покупку замка!

— Да и ладно, — беспечно сказал южанин, хитро улыбаясь, — зато хватит, чтобы вдоволь погулять! Я так давно не пил хорошего вина!

Конан рассмеялся и хлопнул друга по плечу. Отважные скалолазы, хромая каждый на обе ноги, отправились в Шадизар, пропивать сокровища царства Стоомина.

Тайны Ирема

1

Караван двигался медленно, с огромным трудом преодолевая бесконечные барханы. Пустыня не хотела отпускать дерзких людей, рискнувших пробраться в самое ее сердце. Тучи мелкого песка поднимались в воздух, хотя ветра почти не было. Даже наброшенная на лицо ткань не могла задержать вездесущую песчаную пыль.

Ослепшие люди и животные, задыхаясь, шли наугад. Верблюды то и дело ложились, и их приходилось поднимать ударами хлыста. Люди стонали и плакали, но слезы не текли по иссохшим щекам. В глазах был песок. А, кроме того, измученный, обезвоженный организм не мог больше выделять жидкость, ни в виде пота, ни в виде слез.

Бурдюки для воды давно опустели. Лишь у некоторых погонщиков в походных фляжках оставалось немного протухшей, прогорклой воды, которую они берегли, как зеницу ока.

Караванщик со странным именем Адракс, опытный человек, не раз ходивший по пустыне, на разные лады клял хозяйку, снарядившую караван и наметившую этот гибельный маршрут.

Разве недостаточно у нее денег?! Разве мало в окованных железом сундуках драгоценных камней?! Разве не самый лучший дворец она построила? Разве, в конце концов, не правит она страной, ибо правитель, жалкий, слабый человек всецело ей подчиняется?!

Спору нет, говорил себе Адракс, туже стягивая на лице кольца чалмы, хозяйка — очень красивая женщина. За такую красавицу, за один только ее взгляд, любой мужчина пойдет, и на край света, и в сердце пустыни на поиски таинственного города Ирем. По приданиям, старым, как мир, а, возможно, еще старее, город этот, называемый также Городом Колонн, возвели бессмертные джины по приказу великого шаха Шаддата. И спрятаны в том городе, в его библиотеках, самые сокровенные знания о мире. И кто найдет свитки, в которых гиганты-нефилимы, подданные великого Шаддата, навеки запечатлели недоступные простым смертным знания, тот и будет править миром!

И он, Адракс, опытный караванщик, поддался на уговоры прекрасной Итилии — негласной хозяйки страны Куш — и отправился на поиски несуществующего города Ирем. И обрек на смерть и себя, и всех тех, кто ему верил и, как всегда, пошел с ним в пустыню. Впрочем, не поддайся он на уговоры, хозяйка прибегла бы к другому способу убеждения, более жестокому.

Адракс вспомнил крики рабов, порой доносившиеся из подвалов дворца. Да, хозяйка умела подчинять себе людей! И сейчас, если каким-то чудом удастся выжить, нельзя возвращаться с пустыми руками. Она этого не простит.… Уж лучше погибнуть в пустыне!

Караванщик стиснул зубы и зарычал. Пусть песок занесет наши мертвые ссохшиеся тела, превратит их в мумии…

Пусть! Если так случится — мы будем ждать, когда здесь проедет сама Итилия, ждать, хоть целую вечность! А она не сможет усидеть дома, в роскошном дворце, где слышна тихая, ласковая музыка и в воздух поднимаются прохладные, живительные струи фонтанов! Она обязательно поедет сама! Такова уж ее природа — не сможет эта женщина с черными колодцами, вместо глаз, остановиться на полпути, бросить поиски. Пусть даже город этот никогда и не существовал, пусть все это сказки…

Она поедет.… А мы — песчаные мумии — ее дождемся…

* * *

В таверне толстого Асланкариба, что приткнулась к каменному забору, огораживающему дом купца средней руки по имени Курдибек, редкий день обходился без драки. А уж споры, ругань, крики были здесь в порядке вещей, как и нищие у дверей, и пьяные в придорожной канаве.

Сам Курдибек в сопровождении охраны иногда заходил в таверну — проверить все ли в порядке, ибо был он в доле с толстым Асланкарибом, потому и позволил прокопченным стенам забегаловки подпереть его забор. Зайдет, сморщит брезгливо нос, с отвращением посмотрит в бессмысленные, мутные глаза завсегдатаев заведения, получит с компаньона свою долю и скорее к выходу! Не терпела расчетливая душа купца бессмысленного пьянства и прожигания жизни. Не выносил Курдибек также бедности и глупости, и были эти два понятия для него почти что едины. Если беден — значит, глуп, иначе смог бы заработать! Если беден и не глуп, значит ленив! А про ленивого тоже говорят — дурак! Вот и получается — беден, значит дурак.

Сам купец отличался живым умом, умел читать и писать на нескольких языках, был, вопреки расхожему мнению простолюдинов о купцах, высок, строен и силен, как бык. В дни молодости, будучи еще только приказчиком у богатого и скупого дядюшки, хаживал он и на войну, участвовал в нескольких походах, осаждал крепости и нападал на вражеские караваны.

Все было в жизни Курдибека. И много шрамов украшали его тело, а один красовался и на лице — тонкий, красный рубец через всю щеку, память о встрече с богатырем, прорубавшимся вместе с другими из осажденной крепости и увидевшем свою смерть в глазах молодого воина Курдибека.

* * *

Давно это было. Но и теперь, в свои сорок лет, не стал купец, ни толстым, как другие, ни дряхлым. Все также зорко глядели из-под лохматых бровей его карие глаза, так же была крепка его рука и светел ум. И несладко приходилось тем его приказчикам, кто смел проявить леность или глупость, нерасторопность в делах! Многие нерадивые помощники после хорошей затрещины, будто подхваченные волшебным вихрем, вылетали из комнаты, где вершил купец текущие дела.

Курдибек, скрестив ноги, сидел на пышных подушках, вполуха слушая отчет одного из приказчиков и размышляя о последней просьбе партнерши по торговле, живущей в далекой, черной стране Куш. Просьбе весьма странной. Итилия — так звали партнершу — по слухам, была необычайно красива. Сам Курдибек ее никогда не видел, но караванщики не жалели красок, расписывая прелести этой странной белой женщины, фактически правящей черной страной. А просьба состояла в том, чтобы найти в Шадизаре киммерийца Конана и уговорами, или обещанием хорошей платы заставить его с очередным караваном отправиться в Ксутал, где и царствовала красавица. За это она обещала продать Курдибеку товары по такой низкой цене, что отказать Итилии в просьбе было немыслимо. Немыслимо и глупо, а глупость Курдибек не терпел. Пожалуй, проще всего нанять этого киммерийца охранять караван, заплатив, скажем, вдвое, или втрое. Вряд ли он откажется от такого выгодного предложения.

Курдибек прикинул сумму, которую выручит за товары, если выполнит просьбу Итилии, и лицо его подобрело. Сеть мелких смеющихся морщинок раскинулась вокруг глаз и приказчик, бубнивший цифры, решил, что его отчет одобрен. Но когда хозяин вдруг скрипуче рассмеялся — испугался за его рассудок.

Не обращая внимания на изумление помощника, Курдибек вновь рассмеялся и потер руки. Дело было за малым — найти этого самого Конана. Вроде, к Асланкарибу захаживал какой-то гигант-киммериец…

На следующий день все было улажено. Конан за хорошую плату согласился наняться охранником. Правда, к нему прицепился какой-то южанин, по имени Култар — пришлось нанять и его, но все это были мелочи. Главное — Конан отправился в страну Куш, как и просила Итилия.

Курдибек провернул хорошее, выгодное дельце, а что там будет дальше — его не касается. Может, Итилия решила четвертовать своего старого врага? Или, наоборот, нанять на службу старого друга? Это уже ее дела…

2

— Знаешь, — прошептал Култар, поравнявшись с Конаном, который, чтобы не глотать пыль, ехал с наветренной стороны каравана, — я узнал, что остальным охранникам хозяин платит в два раза меньше! Почему?

— Я сразу понял, — усмехнулся Конан, — как только услышал, куда идет караван…

— Что ты понял?

— Что одна моя знакомая придумала такой хитрый план, чтобы встретиться.

Услышав недовольный окрик начальника охраны, Култар поморщился — по заведенному порядку нельзя было надолго покидать свое место.

— Поговорим на привале! — и Култар нырнул в облако пыли: ему досталось место с подветренной стороны.

Только когда огромное закатное солнце озарило выжженную степь кровавым светом, и караванщик зычно прокричал отбой, Култар смог вернуться к своим расспросам.

— Так, кто она — твоя знакомая?

Верблюдов стреножили и отпустили пастись. За ними присматривали охранники. Других воинов расставили попарно вокруг лагеря. Спать полагалось по очереди.

— Старая знакомая… Красавица Итилия. Она знала, что просто так я к ней не поеду. Вот и попросила Курдибека нанять меня в охрану. Сейчас она сказочно богата…

— И ты не поехал бы к такой женщине?!

— Я люблю свободу, Култар. А Итилия не знает меры… Тебе сейчас трудно понять.

Вытаращив глаза, южанин смотрел на друга. Вроде, все о нем знал.… А оказывается…

— Мне не то, что трудно! Мне — вообще не понять! Как можно…

— Вообще-то, — перебил Конан, — она, вероятно, задумала какое-то дело. И я ей нужен не только как… а еще и… — киммериец смачно зевнул.

— Если ты не против, я буду спать первым…

Новый день был в точности похож на вчерашний. А все последующие ничем не отличались от предыдущих, разве что, солнце палило все более нещадно, да почва становилась песчаной — караван продвигался на юг.

Несколько раз на горизонте показывались всадники, но были ли это разбойники, или мирные жители степей — оставалось неясным. Во всяком случае, нападать на столь хорошо охраняемый караван они не решались.

Наконец, тяжело нагруженные верблюды величественно зашагали по тенистым улицам Ксутала. А чуть позже караван вступил за ворота усадьбы самой богатой и самой красивой женщины страны Куш.

Итилия, облаченная в облегающие черные одежды, гибкая и стремительная, как пантера, сама руководила разгрузкой. Бесчисленные рабы носили и носили тюки с товарами, верблюды ревели, погонщики кричали, а приказчики сновали взад-вперед, как летучие мыши.

Конан с Култаром сидели у фонтана, наслаждаясь прохладой взмывающих ввысь прозрачных струй. Подхваченные ветром брызги попадали на их разгоряченные лица, привнося в души блаженный покой.

Итилия, окруженная кольцом приказчиков, все еще раздавала указания. Конана она словно «не замечала». Иногда, стремительно шагая мимо фонтана, даже отворачивалась, деловито расспрашивая о чем-то караванщика.

Култар восхищенно цокал языком. Притворно закатывал раскосые, восточные глаза, качал головой. С черными распущенными волосами, сверкая черными, как ночь, глазами, Итилия действительно была сказочно прекрасна. Даже Конан признал, что таких красивых женщин он встречал не часто.

— Ну, что же, — он хлопнул Култара по плечу, — расчет мы получили, пойдем, отдохнем в ближайшей таверне!

— Но… как же? Ты же говорил…

— Я, наверное, ошибся, — горько усмехнулся Конан, — разве может простой охранник заинтересовать такую красавицу?!

Легко поднявшись, киммериец зашагал прочь. Култар, растерянно потоптавшись, бросился следом. Ему показалось, что Итилия что-то крикнула. Окликнула Конана? Впрочем, в общем шуме трудно что-либо разобрать. Возможно, она отдавала очередной приказ…

В таверне висел густой табачный дым. Люди южных стран обожали пускать ароматный дым из длинных, коричневых трубок. Часто в табак они добавляли какие-то снадобья, и после курения долго спали с блаженными улыбками на лицах.

Друзья выбрали столик, заказали обильный обед и самое лучшее вино. Конан деловито налил из кувшина. Култар все порывался о чем-то спросить и никак не мог решиться. А, кроме того, трудно расспрашивать о сокровенном в шумной таверне. За окном стемнело, и слуга зажег дымные факелы — по одному на каждой стене.

Черные лица посетителей заведения тонули в полумраке. Только белки глаз сверкали, когда негры, недовольно ворча, косились на сидевших за обильным столом белых. Только сейчас Култар заметил, что кроме них в таверне не было ни одного белокожего. Очевидно, другие охранники и погонщики нашли заведение получше.

— Мне кажется, — сказал Култар, — что посетители не очень довольны…

— Только заметил? — усмехнулся Конан. — Если бы мы не были вооружены, нас давно бы уже поджарили на вертеле!

— Они, что? Едят человечи… — с ужасом начал Култар, но тут Конан оглушительно расхохотался.

Вокруг недовольно заворчали, а несколько человек с мрачными лицами подошли к столику и угрожающе залопотали.

— Что они говорят? — Култар недоуменно смотрел на окруживших его громил.

— А демон их разберет! — Конан неспешно встал.

Даже самый высокий негр едва доставал ему до плеча. Разговоры мгновенно смолкли. Подошли еще несколько человек. Култар заметил, что они прячут за спиной короткие, массивные дубинки. Один из вновь подошедших, что-то крикнул, показывая на дверь.

Конан, не размахиваясь, ударил его в челюсть. Мгновенно повернулся направо, затем налево, и через секунду на полу лежали уже трое самых крепких негров. Остальные попятились. Не поднимая глаз, отошли в сторону, коротко посовещались и расселись за столики.

Конан налил очередную кружку и хлопнул Култара по плечу.

— Они не любят белых. А мы не очень-то жалуем негров!

Теперь, в таверне было так тихо, что слышалось потрескивание факелов.

— А что это за мясо? — оживился Култар. — Очень вкусное!

— Это песчаный удав, — Конан с аппетитом закусывал, — видишь, оно как бы нарезано кружками. Снимают шкуру и аккуратно режут поперек тела…

Култар поморщился. Он не любил змей. А теперь он не любил и негров.

Дверь распахнулась, и вошли три высоких воина. Длинные кольчужные рубашки, сплетенные из темной проволоки, гармонировали с черными, как сапог, лицами. Короткие мечи на поясе и луки за спиной.

— Это из охраны Итилии, — бросил Конан, — она, конечно же, сама их тренировала. Могут быть очень опасны в бою.

Воины направились прямиком к столу, за которым сидели Конан и Култар. Теперь слышно было не только потрескивание факелов — можно было различить даже тихое жужжание мух.

— Подожди! — удивился Култар. — Ты хочешь с ними сражаться?! Почему бы ни принять приглашение? Ведь они, наверное, пришли нас пригласить на…

— Потому, что я хожу в гости только тогда, когда захочу!

Воины почтительно, но и с некоторой угрозой склонились над столиком.

— Госпожа приглашает тебя на ужин. Вместе с другом.

— Передайте госпоже, что я отлично поужинал и тут!

Охранники коротко посовещались на своем языке.

— Мы не можем вернуться без тебя! Если ты не пойдешь сам, нам придется тебя связать!

Взревев, Конан одним ударом свалил с ног говорящего. Двое других схватились за мечи. Издав странный, визгливый боевой клич, Култар подпрыгнул, и каблук его сапога отпечатался на черной физиономии другого охранника. Оставшийся на ногах, благоразумно вложил меч в ножны и учтиво поклонился. Затем помог подняться товарищам и увел их, шатающихся, в темноту южной ночи.

Конан налил очередную кружку. Култар отставать не собирался. Слуга, с выражением беспредельного ужаса на лице, принес очередной кувшин.

— Ты говоришь, Итилия сама учит сражаться своих охранников? — язык у Култара начал немного заплетаться.

— Да, — кивнул Конан, — она была когда-то убийцей и очень хорошим фехтовальщиком! Не думаю, что она потеряла форму.

— Но эти-то.… Не рискнули…

— Возможно, она кое-что рассказала обо мне.… Ну и, кроме того, наказала доставить нас живыми и здоровыми.

В который раз дверь таверны с грохотом распахнулась. Из темноты, как привидение прекрасной дамы, возникла хозяйка города Ксутал, хозяйка страны Куш, убийца и изощренная интриганка, нежная и дивная Итилия.

— Конан! Ты мог хотя бы поздороваться, когда пришел с караваном в мой город.

— В мои обязанности входила только охрана товаров…

— Не прикидывайся! Ты прекрасно понял, кто и зачем тебя нанял!

— Почему же ты так упорно меня не замечала? — Конан откровенно ухмыльнулся.

Култар сидел с открытым ртом. От этой женщины исходил чудный запах. Что это? Заморские благовония? Духи из Вендии? Или это запах ее прекрасного тела?

— Ну… я, — Итилия смутилась, — я была занята.… А, проклятье! Я думала… Я надеялась, что ты сам подойдешь!

— Разве может простой охранник запросто подойти к такой важной госпоже?!

— Прекрати дурачиться! Конан… я хотела…

И тут случилось то, о чем впоследствии несколько лет судачили во всех тавернах города.

Хозяйка, эта твердая, как железо, жестокая, как тиран, и хитрая, как лиса, женщина, опустилась на пол и прижалась лицом к коленям огромного киммерийца. Посетители заведения перестали дышать. Култар превратился в каменное изваяние. Конан бережно поднял Итилию, как пушинку подхватил на руки и, словно демон, похищающий красавицу, вышел в ночь.

3

Много дней друзья беспробудно пьянствовали в доме Итилии.

В результате обильных возлияний и бесконечных, изнурительных ночей в объятиях хозяйки, Конан опух, похудел и под глазами у него залегли темные круги. Култар, которого охаживали две миловидные рабыни, отличающиеся бешеным, южным темпераментом, выглядел не лучше.

По утрам, плохо соображая после бессонных ночей, друзья встречались за столом.

— Теперь я понимаю, — сказал однажды Култар, — почему ты не спешил в гости к нашей очаровательной хозяйке.

Конан удрученно кивнул.

— Нужно выбираться отсюда, иначе скоро мы не сможем даже вытащить мечи из ножен, — прошептал он заговорщически.

— Да и другие мечи у нас будут не в лучшем состоянии…

Итилия, обладающая сверхъестественным чутьем, сама заговорила о деле.

— Я вижу, Конан, что ты собираешься сбежать! Не спеши. Я хочу предложить тебе возглавить караван, который отправиться на поиски Города Колонн.

Конан застонал.

— Города Колонн не существует!

— Почему? Почему это ты так уверен?

— Потому, что его ищут уже несколько столетий.

— Они искали не там, где нужно!

— Они искали везде… — Конан вскинул голову. — Скажи, и сколько караванов ты уже посылала?

— Четыре…

— Ты хочешь, чтобы я сгинул вместе с пятым?

На смуглых щеках Итилии выступил легкий румянец.

— Но у меня есть точная карта…

— Карты были у всех! В Шадизаре на каждом углу мошенники продают разные карты… Я думаю, в Ксутале — тоже!

— Подождите, подождите, — встрял подошедший к столу Култар, — о чем это вы говорите? О городе Ирем? Мои родственники тоже искали его!

— Ну и как? — зевнул Конан.

— Не нашли, — развел руками Култар, — пропали в песках…

Итилия стукнула по столу кулачком.

— Карту я нашла в подвале старинного дома! Рабы выбирали хорошие камни на развалинах.… Это когда строился мой дворец…

— Ну, хорошо! Пусть карта пролежала в подвале сотню лет. Ты думаешь, что сто лет назад на земле не было мошенников?

— Подождите, — опять крикнул Култар. — Ты по этой карте посылала четыре каравана? Которые пропали?

— Ну… да. Дело в том, что на карте показаны пять возможных маршрутов, ведущих в одну точку…

— Странная карта.

— Именно поэтому она похожа на настоящую! Мошенники таких не рисуют!

Конан, ворча, согласился. Култар почесал затылок, силясь, сосредоточится. Похоже, что им предстоит еще одно путешествие. Он поморщился, пытаясь вспомнить предыдущее. Они шли к проклятому монастырю.… Нет, их доставил на летающем ящере волшебник Эскиламп.… А уж, потом они шли.… И дальше — провал. Конан говорит, что в его тело вселился некий бог… Может, и так…

Култар не любил странствия. Он мечтал о тихой, спокойной жизни. Иметь свой домик… Лучше, конечно, хороший дом, в два-три этажа! И земли клочок.… Вообще-то, лучше побольше.… Ну и рабов, чтобы они эту землю обрабатывали. И скот.… Несколько коров, овец.… Нет, мало! Как ни крути, а нужно иметь стадо, лучше несколько стад, чтобы они спокойно паслись. Земли-то, стало быть, надо еще больше — чтобы были выпасы. Много земли надо. Тут уж не обойдешься и простым домом, пусть даже в три этажа. Нужен замок. И чтоб стоял он на холме, а вокруг простирались его, Култара, земли. Пашни, выпасы.… А раз замок, значит и прислуга, и охрана.… Да что там говорить — нужно иметь свое небольшое войско, иначе этого замка можно быстро лишиться! А лучше, чтобы войско было большое! Тогда не только свой замок всегда можно отстоять, но и чужие, прихватить! И спокойно жить! Иметь красавицу жену, растить детей.

Но для этой тихой, мирной, спокойной жизни нужны деньги! Много денег! А значит, придется ходить по рискованным маршрутам в разные, опасные места! На поиски Города Колонн, например. Иначе никогда не купить ни замка, ни земель, ни даже маленького домика с небольшим участком земли!

Култар вздохнул. Плохо боги устроили этот мир! Те, кто с самого рождения купаются в деньгах — дети вельмож, купцов — всю жизнь не знают нужды. Только преумножают богатство. А оно-то им, ведь, с неба свалилось! Просто повезло родиться не сыном сапожника, а сыном вельможи. Сами-то они ничего не сделали! А живут, как боги.

Тут Култар невольно посмотрел на Итилию. Конан как-то рассказал ее историю.… Рассказал, кем она была. Как добилась богатства. Бывает, бывает так, что кто-то добивается богатства сам!

Как, вот она — красавица Итилия. Честь и хвала таким людям! Но беда в том, что так бывает очень редко, Чаще, кто родился в нищете — тот в нищете и помрет. Итиля-то, кстати, родилась не в нищете! Она по рождению какая-то там царица и или княжна… Конан рассказывал… Так что, пример ее как раз и показывает — кто родился богатым, тот и будет богатым!

Южанин потер фалангами больших пальцев раскосые глаза. Нахмурился. Голова после вчерашнего гудела так, будто в ней работали десяток кузнецов. Стучали, ковали, дымили… Да… Можно, конечно, богатство потерять. Так бывает, жил, потом у него все отняли, или сам прогорел, и стал нищим. А вот, Итилия, наоборот, сумела нажить богатство. А муж ее, как раз потерял… И не только богатство, но и жизнь…

Принесли легкого вина, и Конан выпил половину кувшина прямо из горлышка. Итилия молча смотрела. Ждала ответа. Култар, который для себя уже все решил, тоже смотрел на Конана.

Киммериец встряхнул черной гривой спутанных волос, и в синих глубинах его глаз Итилия прочла ответ.

— Я прикажу начать сборы. Выходим через два дня.

— Выходим? — удивился Конан. — Ты тоже идешь с караваном?

— Конечно! Неужели ты думал так легко от меня отделаться?

Култар засмеялся и потянулся к кувшину — прогнать кузнецов. Конан пожал широченными плечами и приказал служанкам принести еще вина.

Через два дня все было готово к отъезду. Десять самых выносливых верблюдов с поклажей, двадцать рослых, закутанных в черные плащи, воинов на лошадях, Конан с Култаром и сама Итилия — все собрались у ворот, ожидая пока спадет дневная жара. Первые дни, пока путь хорошо известен, лучше двигаться ночью. Днем отдыхать в оазисах, отсыпаться.

Последний раз взглянув на карту, Итилия подала знак. Погонщики подняли верблюдов, охранники вскочили на коней.

— Ты распорядилась положить в каждый бурдюк с водой по серебряной монете? — уточнил Конан.

— Конечно, — Итилия глянула с укором.

Култар задумчиво потер подбородок.

— Я так и не понимаю до конца — зачем это делается? На счастье? Или ради утешения тех, кому воды не хватило?

Конан внимательно посмотрел на товарища. Убедившись, что тот и не думал шутить, пояснил:

— Чтобы вода не портилась. Серебро хорошо сохраняет воду!

— А золото? Может бросать по золотому?

— А, может, по бриллианту? — подхватила Итилия.

— Тогда уж, лучше по горсти изумрудов, — пробормотал Конан и тронул коня.

Задрав надменные морды, и презрительно выпятив нижнюю губу, верблюды величественно прошествовали по улицам города. Итилия, на стройном, белоснежном жеребце, ехала рядом с Конаном. Култар немного отстал, уловив желание хозяйки поговорить с возлюбленным наедине. Охранники скакали далеко впереди.

— Конан, почему бы тебе навсегда не остаться. Будем вместе владеть тем, что я имею!

— Ты слишком любвеобильна, — рассмеялся Конан.

— Ты же знаешь… — смутилась Итилия. — Это оттого что колдун Актион поил меня своим зельем…

— Эскиламп считал его неплохим человеком… — Конан был рад сменить тему.

— Эскиламп его ученик. Ученик не может плохо говорить об учителе!

— Это почему же?

— У волшебников так принято!

— Не слышал…

Топот копыт стих — караван незаметно покинул мощенные мостовые. Городские ворота остались далеко позади. Впереди был долгий путь и томительная неизвестность.

— Ты мне так и не ответил… — напомнила женщина.

— Разве?

Итилия вспыхнула:

— Ты не хочешь жениться на мне?! Боишься, что я тебя замучаю до смерти?! Да знаешь ли ты, неотесанный тупой варвар, сколько богатых купцов, сколько вельмож, каждый день просят моей руки?!

— Они все, наверное, старые и дряхлые? — усмехнулся Конан.

— Нет, не все! Есть и молодые! И довольно красивые!

— Ну, так в чем же дело?

— В тебе, варвар-киммериец!

«Неужели она действительно любит меня? — ужаснулся Конан. — Но я же не могу… А, вообще-то, почему бы и нет? Почему бы, действительно, не жениться на богатой вдове и покончить с бродячей жизнью? Что мешает? Ее темперамент — только предлог. В конце концов, супруг не обязан непрерывно ублажать ненасытную жену! У него есть и другие дела. Нет, страсть Итилии к любовным утехам его не пугает…»

Он представил, как будет вершить хозяйственные дела, чинно сидя за большим столом. Выслушивать отчеты приказчиков, давать указания. Этот товар продать подороже, тот пока не продавать…

Это же надо изучить все купеческие премудрости! Корпеть, потеть, знать цены, проверять, не воруют ли продавцы… А меч будет висеть на стене! И постепенно покроется слоем ржавчины. Вначале тонким, потом толстым. И скоро его невозможно будет вытащить из ножен…

А он, Конан, бывший воин, вор, романтик, скиталец, который когда-то превыше всего ценил свободу, будет заниматься куплей-продажей. Забудет звон мечей, боевые кличи, кровавую радость битвы. Зато будет хорошо знать цены на разные товары и вечерами перебирать в сундуках драгоценные камни, пересчитывать золото и серебро!

— О чем ты так тяжко задумался? — голос Итилии вернул его к действительности.

Конан молчал, оглушенный видениями нудной купеческой жизни.

— Не бойся, — тихо сказала Итилия, — я больше не буду об этом говорить. Просто обещай, что ты меня не забудешь и, хоть иногда, станешь навещать.

— Конечно, обещаю, — с чувством сказал Конан, затем усмехнулся и добавил: — Да тебя и невозможно забыть!

Итилия хлестнула коня и скрылась в клубах пыли.

Култар давно заметил, что когда идешь с караваном — первые дни всегда бывают долгими и трудными. Но уже через некоторое время к дороге привыкаешь и кажется, что всю жизнь так и было — лошадь, седло, верблюды с тюками, крики погонщиков… А затем, дни сливаются в одну бесконечную полосу, которая заканчивается всегда неожиданно, повергая в растерянность и смятение. И караванщик объявляет о прибытии на место, выдает заработанные деньги и желает приятно их пропить.

Так было и на сей раз. Только бесконечная полоса дороги кончилась не так, как обычно. Никто не предложил денег, хотя о том, что прибыли на место — объявили. И место это было поистине ужасным.

4

Ветер выл, как пойманный в капкан зверь. Походный шатер угрожающе раскачивался. Чернокожие охранники попеременно держали боковые колья, не позволяя ветру сорвать шатер с места и утащить в песчаную мглу.

Итилия в который раз развернула карту.

— Похоже, мы у цели… Три дня пути от соленого озера, вот оно… — миниатюрный пальчик похлопал по пергаменту в том месте, где было изображено озеро. — Сегодня третий день…

Конан мрачно смотрел на выцветшую, истертую карту. Култар помогал охранникам держать шатер.

— Странно, почему так внезапно началась песчаная буря… Будто нас кто-то ждал и как только увидел… — в черных глазах Итили мелькнул страх.

— Если Ирем существует, — спокойно отозвался Конан, — его, конечно же, стерегут.

— Интересно, кто? — вытянул шею Култар…

— Кто? — переспросил Конан. — Духи, джины, демоны, мертвецы…

— Прекратите! — Итилия прикусила губу. — Там, среди вихрей, вход в город… Его, конечно же, не увидишь — для того и крутит тут песок… Конан, что будем делать?

— Воды у нас осталось достаточно, будем двигаться расширяющимися кругами, искать вход. Если через три дня не найдем — отправляемся обратно.

В шатер вбежал один из охранников.

— Госпожа! Найдены кости верблюдов и пустые бурдюки!

— А кости людей?

— Их нет… Только верблюжьи.

Через несколько минут Конан стоял у бархана, из которого торчали кости. Песчаная пыль забивала глаза, мешала дышать, шершавыми пальцами ковыряясь в носу и горле. Охранники вытаскивали из песка кости. Стервятники поработали на славу, обглодав останки верблюдов до блеска.

— Посмотрите вокруг, — сказал Конан, — должны быть скелеты погонщиков. Люди не могли уйти далеко, после того, как пали верблюды.

— Господин, — охранник, переминался с ноги на ногу, — мы уже потеряли трех человек… Они как раз и искали скелеты…

— Они же не могли пропасть! — крикнул Конан.

— Ищите! Может, они просто отошли… При такой видимости…

— Один из них крикнул, что…

— Что крикнул?! — Конан не на шутку рассвирепел.

Что же это за воины, которые теряются в песчаной буре, как дети?!

— Он крикнул… что, вроде бы… заметил человеческую руку, торчащую из песка…

— В какой стороне это было?

— Там, — охранник указал направление.

— Ищите, шакальи дети!

Конан, плотнее закутав лицо, пошел в указанном направлении. Через несколько шагов, ему показалось, что на свете не осталось ничего и никого, кроме кружащего в воздухе песка. Даже крики охранников стихли где-то за песчаным занавесом. Следы быстро заметало. Нет, далеко отходить нельзя. Нужно ждать конца бури. Конан остановился. Прислушался. Как будто кто-то кричал.… Но крики раздавались не со стороны лагеря. Возможно, это трое заблудившихся охранников…

Следы почти исчезли. Конан прочертил носком сапога стрелу, указывающую направление и вновь прислушался. Нет, только вой ветра в ушах и скрип песчинок на зубах… Онпошел назад.

В лагере уже недосчитались десятерых охранников. Кроме того, пропали два погонщика. Ко всему прочему, стало быстро темнеть.

— Всем оставаться в лагере! — отдал приказ Конан, выслушав сбивчивый доклад старшего охранника. — Сейчас мы никого не найдем. Тем более, ночью. Следить за верблюдами и лошадьми. Ждать конца бури.

Ночью ветер злился сильнее обычного и только к утру стал постепенно стихать. Восходящее солнце осветило несколько полузасыпанных песком походных палаток, наклонившийся, но устоявший шатер Итилии, невозмутимых верблюдов, спокойно жующих жвачку и тревожно бьющих копытами коней.

Конан, ругаясь, вылез из шатра, протер глаза и осмотрелся. Пустыня напоминала застывшее, по мановению волшебной палочки, море. Бесконечные барханы, вздымались, как остановившиеся волны. Мелкая песчаная рябь навеки подернула затвердевшее море.

Из палаток выползали невыспавшиеся люди. Погонщики бросились считать верблюдов. Охранники неровным строем стояли, ожидая распоряжений.

— Каждому по одной лепешке и по полкружки воды. Затем искать товарищей. Находиться в пределах видимости, — Конан хмуро смотрел на оставшихся воинов.

Перед ним стояли шестеро. За вечер и ночь пропали четырнадцать человек!

Култар осторожно тронул товарища за руку:

— У меня не выходит из головы слова одного их них… Кто-то крикнул, что видел руку…

Конан помолчал, наблюдая, как расходятся в разные стороны охранники.

— В такую бурю еще не то может померещиться.

Из шатра вышла, наконец, Итилия. Созвала погонщиков. В начале пути их было пятеро — по одному на каждую пару верблюдов.

Теперь перед ней стояли три испуганных, измученных человека.

— Как они пропали? Куда-то ходили? Заблудились?

— Госпожа, — пролепетал один, — они исчезли на моих глазах…

Подошел Конан. Култар семенил следом.

— И что же ты видел?

Погонщик поклонился.

— Господин, я видел… видел, как, чьи-то высохшие руки схватили их за лодыжки и утянули в песок…

— Кром! Где это было?

— Недалеко от того места, где лежали верблюды.

— Показывай!

Погонщик мелким шагом осторожно двинулся вперед. Через несколько десятков шагов остановился. Оглянулся.

— Кажется тут, господин.

Конан попытался вырыть мечом яму, но песок осыпался, тек, как вода. Яма получилась не слишком глубокой.

— Тут никого нет!

— Их затянули, господин…

Подошла Итилия.

— Что-то я не вижу охранников.… Раньше все шестеро маячили на горизонте…

— Проклятье! — Конан стукнул кулаком по ладони, затем вздохнул: — Нужно убираться отсюда. Люди исчезают прямо на глазах! Кроме того, похоже, опять поднимается буря.

— Собирайте коней, готовьте верблюдов, мы уходим! — крикнула Итилия, и погонщики торопливо стали готовиться к отходу.

Неожиданно Култар завопил так, будто увидел самого Сета. Конан еще только поворачивался, а Итилия уже выхватила саблю и яростно рубанула по песку, едва не задев сапог южанина.

Раздался еще один вопль — хриплый, булькающий. Итилия ткнула клинком в песок и подняла на острие отрубленную, высохшую руку, пальцы которой дергались, подобно паучьим лапам. По песку прошла рябь, он зашевелился, послышался странный скрип.

— Скорее! В седло! — крикнул Конан.

Закричали погонщики. Итилия завизжала, яростно отмахиваясь саблей. Из песка лезли, растопырив скрюченные пальцы, худые, высохшие руки.

Конан и Култар, выхватив мечи, бросились на помощь. Через минуту множество рук было отрублено, но еще больше появилось из песка.

— Все — в седло! — проревел Конан, работая мечом.

Итилия взлетела на белого скакуна и дала шпоры. Шевелящийся песок рекой тянулся за ней следом. Руки исчезли — только рябь в направлении скачущей Итилии показывала, что они не желают упускать добычу. По счастью погонщики успели связать верблюдов, и Конан на ходу подхватил повод переднего.

— Похоже, они охотились, прежде всего, на нашу хозяйку, — задыхаясь, крикнул Култар, поравнявшись с Конаном.

— Но охранники и погонщики тоже погибли, — пробурчал Конан, силясь сквозь начинающуюся бурю увидеть белого жеребца Итилии.

Она сама внезапно вынырнула из песчаного вихря.

— Не отставайте! Нужно уйти как можно дальше!

— Не слишком спеши, если не хочешь потерять верблюдов, а, значит, погибнуть от жажды, — спокойно сказал Конан.

Итилия дрожала, как в лихорадке.

— Что это было? Во имя богов, что это было?!

— Песчаные мумии, — сказал Конан, будто видел такое каждый день.

— Мы остались втроем, — пробормотал Култар, — давайте свяжемся веревкой, иначе потеряемся. Буря усиливается.

Конан накинул петли на седла и к этой же веревке привязал верблюдов.

— Трогаемся. Поедем, не смотря на бурю. Остановиться, значит, умереть.

Замотав лица и закрыв глаза, они осторожно тронули лошадей. Скоро невозможно было разглядеть даже луку седла. Буря выла и стонала, словно скопище грешных душ.

«А, может быть, так оно и есть? — подумал Конан. — Тут собрались души и тела всех тех, кто погиб, пытаясь добраться до этого проклятого Города Колонн!»

Почувствовав, что лошадь остановилась, он открыл глаза. Ярко светило солнце. Вокруг расстилался песок странного зеленоватого цвета…

Внезапная тишина подавляла. Рядом вертел головой Култар. Белоснежный жеребец Итилии нетерпеливо перебирал копытами. Сама она смотрела на Конана не то с ужасом, не то с ликованием. Перед ними возвышался лес огромных колонн. Каждая была украшена резьбой и резьба ни разу, на сколько хватало глаз, не повторялась.

В обе стороны до самого горизонта тянулся этот строй колонн. Прозрачные облака, скорее даже, легкая дымка укутывала вершины.

— Будь я проклят, — прошептал Култар, — да ведь это…

— Это Город Колонн! — Конан оглянулся.

Позади крутилась мутная завеса песчаной бури.

— Мы все же нашли его, — в черных глазах Итилии стояли слезы.

— Скорее, он нашел нас, — сказал Конан, затем, указывая на клубящиеся вихри позади, добавил:

— Мы или случайно нашли проход, или нас провели…

— Интересно, кто?

Конан молча спешился, отвязал веревку, связывающую лошадей, поднял несколько небольших камней, вероятно отколовшихся когда-то от колонн. Неторопливо выложил стрелу, указывающую точно на то место, через которое они попали в город.

— Ты думаешь, этот город… — начала Итилия.

— Да, — кивнул Конан, — город не в нашем мире. И, если мы хотим вернуться, важно не потерять проход.

— Странно, мне как-то не очень хочется углубляться в этот каменный лес, — Култар поежился.

— Поэтому, поедешь последним, — усмехнулся Конан, привязывая повод переднего верблюда к луке седла лошади Култара, — за верблюдов отвечаешь головой!

— И в какую сторону поедем?

— Прямо! — Конан тронул коня и не спеша, двинулся вперед.

5

Четыре огромные ступеньки вели к мощеному плитами основанию колоннады. Клубящаяся дымка мешала разглядеть кровлю, которую, вероятно, поддерживали колонны. Солнце исчезло, едва копыта лошадей и верблюдов зацокали по камню. Кони испуганно ржали. Даже невозмутимые верблюды вели себя беспокойно. Проезжать между огромными каменными столбами было действительно жутковато. Кто знает, что там, наверху, скрыто туманом…

— Смотрите, — негромко сказал Конан, указывая вперед, — кажется, начинается город.

Через несколько минут каменный лес остался позади. Перед путешественниками такими же стройными рядами, располагались одинаковые квадратные здания. Дальше возвышались круглые башни, целый лес башен. На вновь появившемся солнце сверкали золотые купола и шпили.

И, наконец, еще дальше, в синей дымке возвышалась огромная, как гора башня, вмещавшая в себя, вероятно, целый город.

Достаточно удалившись от колонн, Конан остановил караван.

— Култар, посмотри, что у нас осталось из еды, сколько воды в бурдюках. И если осталось зерно, покорми верблюдов и лошадей. Я думаю, травы они долго не увидят.

Итилия легко соскочила с коня и стала помогать Култару. Конан так же спешился и стоял, задумчиво глядя на расстилавшийся перед ним таинственный город. Он хорошо помнил старинные предания.

Ирем, Город Колонн. Великий шах Шаддат, волшебник, владеющий самыми сокровенными знаниями, заставил джинов построить для него этот город. Для него и его подданных — гордых гигантов-нефилимов. Старшие боги уничтожили всех, кто жил в городе за их непомерную гордыню. Но другие легенды говорили о том, что гордыня здесь ни при чем: боги опасались за свою власть, ибо велика была мощь шаха и его подданных.

Так или иначе, но жители города Ирем исчезли. Однако, в библиотеках остались книги, свитки папируса, каменные таблички.… А в подземных кладовых — древние колдовские артефакты.… Удастся ли их найти?

Какая-то невысказанная мысль беспокоила киммерийца, пока он стоял, глядя на город. Какая-то… он только что подумал.… Да, он подумал — сумеют ли они найти книги и артефакты? А нужно ли их искать? Вот что его беспокоило!

Стоит ли вытаскивать на свет то, что волею богов, скрыто от людей? Не приведет ли это к нарушению хрупкого равновесия, которое с таким трудом установилось в этом мире? Вероятно, Шаддат решил править вселенной. Ему не позволили…

А если сейчас красавица Итилия овладеет самыми сокровенными секретами? Познает тайны, которые боги намеренно оставили сокрытыми?

Завладеет могущественными артефактами? Что она может натворить? Она — красавица, злодейка, жаждущая абсолютной власти хозяйка города Ксутал, бывшая убийца, интриганка, ненасытная сластолюбица, стремящаяся покорить все и вся?

До сих пор Конан не задумывался над этим, будучи уверен, что никакого волшебного города не существует…

Но даже, если предположить.… То уж им-то его не найти.… И вот, этот мертвый город раскинулся перед ним, как на ладони. Вот он — с его тайнами, могуществом, ужасом.… Нет, нельзя допустить, чтобы Итилия овладела могуществом древних! Она попытается покорить мир! Именно покорить, завоевать, залить кровью, подчинить своей необузданной воле!

Конан вдруг, неожиданно для себя, почувствовал острую жалость. Бедная женщина — она не умеет смирять страсти, она пойдет до конца… и кончит так же; как шах Шаддат и его нефилимы. Погибнет. Но перед тем, утопит в крови полмира. Нет, тайна Города Колонн должна остаться незыблемой.

— Конан, воды у нас дней на двадцать, не считая того, что оставлено на обратную дорогу! Лепешек и зерна тоже достаточно! — весело крикнул Култар.

«Вполне возможно, что мы и на самом деле ничего не найдем, — думал Конан, — мы оказались в городе, но это еще не значит, что мы овладеем его тайнами».

— Если надоест жевать лепешки, — продолжал южанин, — можно пожертвовать одним верблюдом.

Итилия гневно сверкнула глазами:

— Сначала купи верблюдов, потом ими распоряжайся!.. Я уже и так во время бури потеряла двадцать лошадей!

— А потеря охранников, что ехали на этих лошадях тебя не волнует? — уточнил Конан.

— Это были рабы! Их у меня достаточно!

— А лошадей и верблюдов — мало? — удивился Култар.

Итилия поймала пристальный взгляд Конана и смутилась. Опустила голову и спряталась под роскошными прядями иссиня-черных волос.

— Ты стала настоящей купчихой, — не унимался Култар — а наш друг рассказывал, что раньше ты…

— Заткнись! — рявкнул Конан.

Южанин испуганно замолчал, затем отошел к верблюдам и стал поправлять поклажу, проверять ремни, подтягивать подпругу.

Хрупкие плечи Итилии затряслись, когда киммериец нежно прижал ее к груди.

— Да… я стала… я стала, — плакала женщина, — ничего! — она вдруг гордо вскинула голову. — Я найду то, что запрятано в городе! И тогда!..

Итилия оттолкнула Конана и одним прыжком взлетела в седло.

— Вперед! Меня ничто не остановит! — она дала жеребцу шпоры и помчалась к серым зданиям, однообразные ряды которых, исподволь будили глубоко запрятанную тревогу.

Конан вздохнул и покачал головой. Култар, косясь на друга, сел на коня, и стал, дергая за веревку, поднимать верблюдов.

— Поспешим, нельзя оставлять ее одну, — Конан вскочил в седло.

Внезапно конь его поднялся на дыбы и тревожно заржал.

— Он чует опасность, — проскрипел сзади Култар.

Друзья уже скакали во весь опор, но ряды однотипных зданий не приближались. Белый жеребец Итилии, вдруг взбрыкнул, затем стал, вопреки желанию наездницы, поворачивать назад.

— Что с ним? — Конан резко осадил коня.

— Не знаю… Он испугался. Он никогда ничего не боялся! — Итилия, наконец, справилась с конем и уже спокойно двинулась дальше. Конан, поравнявшись с ней, указал на квадратные здания.

— Они дальше, чем мы думали!

— Конечно! Это огромные жилища гигантов. До них еще скакать, да скакать!

— Тогда высоту той горы-башни вообще представить невозможно, — добавил Култар.

Наконец, после продолжительной скачки, друзья, остановились у первого дома. Квадратное здание высотой с четырехэтажный дом, где-то наверху — узкие окна. Огромный портал, слишком большие для человека ступени и высоченные, резные, двустворчатые двери из белого камня.

Конан и Итилия решили попытаться войти и посмотреть, как жили мифические гиганты. Култар остался удерживать коней, которые вновь тревожно ржали, били копытами по огромным плитам мостовой и выказывали явное желание убраться восвояси. От легкого прикосновения огромные створки дверей открылись, как бы приглашая непрошеных гостей войти, но, приглашая с нехорошей усмешкой, с взглядом исподлобья — мол, входи, но потом не жалуйся.

В доме не было перегородок. Все строение — одна огромная комната. Конан быстро осмотрелся, ощущая все нарастающую тревогу. Посредине — нечто вроде каменного стола: квадратный, отполированный сверху, и корявый по бокам камень. Рядом — что-то вроде скамейки. Громадная каменная лежанка у стены — одна, значит, жилище рассчитано на одного человека. Человека?

Нет, нефилима — сына человека и демона, или же — человека и бога.… Чьи же дети тут жили, в Городе Колонн? Что они хотели? О чем думали, мечтали? Завоевать мир? Или изучить его? Познать?

Библиотеки Ирема… Мудрость, недоступная человеку…

Конан прикинул размеры гигантов — на лежанке вполне могли бы уместиться человека четыре.… Да и высота здания как раз, и позволяет такому чудовищу ходить не сгибаясь…

В доме не было ни очага, ни посуды.… Как готовили они пищу, как ели? Да и нужно ли было, им есть?

Конан хмыкнул. Даже демоны, во всяком случае, те, которых он видел, нуждались в пище. Более того, питались изысканно, закатывали пиры… Возможно, в этих домах гиганты просто спали, а трапезы устраивали в других? Странно, все странно…

Окна под самой крышей давали достаточно света. Лучи солнца косо падали на противоположную стену, освещая затейливую резьбу и надписи на непонятном языке.

— И что толку будет найти книги, которые мы не сможем прочитать? — пробурчал Конан, разглядывая полустертые буквы.

— Прочитают другие! Есть волшебники, есть мудрецы, они смогут рассказать мне, что написано… — Итилия вдруг беспокойно оглянулась; двери были закрыты.

— А захотят ли эти «другие» делиться секретами с тобой? Да они, если сумеют прочитать…

— Конан, — изменившимся голосом перебила Итилия, — двери закрылись!

Киммериец оглянулся. Резные створки, высотой почти до самого потолка, действительно были закрыты.

— Когда мы входили, они открылись от легкого прикосновения, может и сейчас… — он направился к выходу.

— Конан, мы в ловушке, — прошептала Итилия, — они не позволят нам пройти дальше в город, найти библиотеки…

— Да кто «они»? — крикнул Конан, — тут никого нет!

Гулкое эхо явственно отозвалось: нет… нет…

Он толкнул дверь. Створки не шелохнулись. Он уперся ногами, налег плечом. Никакого результата. Итилия шептала молитву.

— Боги не помогут, — проворчал Конан, — тем более, здесь. Они, вообще, редко помогают…

Он стал ощупывать каждую выпуклость на двери, каждую завитушку.

— Кром! Если здесь и есть потайной рычаг, он находится наверху, куда нам не дотянуться!

— Я могу встать тебе на плечи!

Конан кивнул и опустился на колено. Подождал, пока Итилия найдет устойчивое положение, и осторожно выпрямился, придерживая ее за тонкие лодыжки.

— Подними руки и нажимай на все завитушки подряд!

Женщина вытянулась и стала шарить по створкам. С удивлением заметила, как дрожат руки. Разозлилась на себя. Разве раньше и не один раз — не была она на волосок от смерти? Не попадала в ловушки? Не билась одна против десятка воинов?

Почему же теперь у нее трясутся руки?! С теплотой, но и с некоторым раздражением подумала о Конане. Он спокоен, будто и не грозит им голодная смерть в этом огромном доме-склепе. Он уверен, что мы выберемся, иначе, откуда бы у него такое идиотское спокойствие!

Спокойствие идиота! Но он далеко не дурак. Будь он дураком — она давно бы его заманила, женила на себе и каждую ночь наслаждалась бы его могучим телом и мужской силой. И как это он, со скрытой радостью, сказал, что нет смысла искать книги, если не сможешь их прочесть! Следующим шагом был бы возврат в песчаную бурю.

Конан явно не хочет искать библиотеку…

Почему? Ему не нужны знания? Может, и так. Он выбрал путь воина, всякое колдовство ему претит. Сокровенные знания не нужны. К власти он не стремится.… Почему же он не любит власть?! Ведь это прекрасно — повелевать народами! Это волнует даже сильнее, чем любовь! Когда, по одному твоему слову, люди идут на смерть или пытки. Когда, следуя взмаху твоей руки, огромная армия лавиной устремляется на врага! И покоренные народы признают тебя повелительницей. О, сколько подобных снов она видела! Сколько раз, во сне, увы — только во сне — овладев сокровенными знаниями, превзойдя колдовской мудростью даже мерзкого Актиона, она покоряла мир!

И вот, теперь она нашла Город Колонн! Тайны вселенной лягут к ее ногам, а вместе с ними — безграничная власть над миром! Власть, которой можно упиваться, которую нужно лелеять, как новорожденного ребенка, которая даст невероятное, неземное блаженство. Такое же блаженство — почти такое — дают ночи с Конаном.… Но он не желает ее, не хочет провести с ней жизнь!

Что ж, она утолит эту жажду другим способом — покорит мир!

Итилия встряхнула головой, освобождаясь от видений. Покорит мир?! Да она погибнет тут от голода и жажды! Одно утешение, только одно — умирать она будет в объятиях Конана…

Внезапно раздался странный, скрежещущий звук и одна из голов трехглавого дракона, изображенного древним ваятелем на створках двери, вдруг подалась, утонула, и двери медленно распахнулись. Култар, с безмерным удивлением, уставился на Конана, невозмутимо держащего за ноги, вытянувшуюся в струнку Итилию. Затем, сообразил, улыбнулся:

— Двери с секретом? Конечно… а потайной рычаг — на уровне пояса гиганта…

Итилия легко и грациозна, как черная пантера, спрыгнула с плеч Конана и рассмеялась над недавними страхами. Затем, опустила голову. Что она там надумала насчет смерти в объятиях любимого? Чепуха! Смерть — это всегда ужасно! И все же.… Все же умереть в объятиях Конана, было бы не так уж плохо…

Она вновь рассмеялась. Теперь придется завоевывать мир…

В другие здания, стоящие рядами вдоль дороги, путники решили не заходить. Двигались к башням, золоченые крыши и шпили которых, сверкали на солнце, как начищенные доспехи вельможи. Дорога казалась бесконечной. Унылые, однообразные кубы домов, выстроенные, как по ниточке, сверкающие вдали шпили, возвышающаяся из-за горизонта башня-город. И тишина.

Мертвая, гнетущая тишина, нарушать которую неприличным стуком копыт, казалось кощунством, святотатством. Сколько тысячелетий назад залегла, угнездилась среди серых зданий эта мертвая и мертвящая тишина?

— Мне почему-то хочется заорать, но я боюсь, — прошептал Култар.

Итилия молча кивнула. Пристально и подозрительно посмотрела на Конана:

— Тебе, что — совсем не страшно?

— Неприятно, как-то, — признался Конан, — но страха нет.

— А, вот я — боюсь и не стыжусь этого, — сказал Култар с некоторым вызовом.

Чувствовалось, что ему невыносимо ехать в тишине, слушать цокот копыт и представлять, что, вот- сейчас, некие высохшие великаны-мумии, вроде тех, песчаных, выглянут из-за серых своих зданий и протянут к нему, Култару, огромные, желтые руки.

— Боишься — уговори хозяйку повернуть назад, — усмехнулся Конан.

— Она, мне не хозяйка, — тихо сказал южанин, — я к ней не нанимался…

— Как это «не нанимался»?! — воскликнула Итилия. — А кто радовался, как ребенок, когда я пообещала вам столько серебра, сколько вы сможете унести?!

Култар затравленно оглянулся. Уже и позади, насколько хватало глаз, тянулись нескончаемые ряды серых, угрюмых зданий. Скоро, скоро город их проглотит, как пташка глотает муху! Им никогда не выбраться в тот мир, где они жили раньше. Да и казался теперь «тот мир» каким-то далеким, призрачным, ненастоящим.

— Сколько мы уже едем, а башни не приближаются, — пожаловался южанин, покосившись на Конана.

— Да, едем достаточно долго, пожалуй, пора сделать привал, — Конан остановил коня и осмотрелся.

Все вокруг серо, несмотря на ярко сияющее солнце. Серая мостовая, серые здания. Только вдали — все еще вдали — сверкают купола башен.

Култар уже распаковывал седельные сумки. Итилия недовольно хмурилась — ей натерпелось добраться до библиотек. Верблюды, получив свою порцию фуражного зерна, неторопливо жевали, изредка кивая головами, будто соглашаясь с какими-то своими потаенными мыслями. Лошади же, наоборот, все больше беспокоились, били копытами, отказывались от пищи.

— Что-то будет, когда мы достигнем башен, — покачал головой Конан, — лошади чуют беду.

Итилия облизнула сухие губы.

— Ерунда! — они просто не привыкли…

— К чему? — осведомился Конан.

— Не привыкли к этим громадным каменным домам, к этой серости.

— В городах, где они жили, всегда было достаточно каменных домов, разной величины.

— Да и в замках, — добавил Култар, — вот уж, где хватало камня и серости!

— Все равно, — упорствовала Итилия, — просто непривычная обстановка!

— А ты разве ничего не чувствуешь?! — взвыл южанин.

Он только что нарезал ломтиками сухую лепешку и держал в руке нож, рукоятку которого сжал с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Кое-что чувствую, — спокойно сказала Итилия, насмешливо глянув на нож.

Култар разжал ладонь и кривой, восточный клинок, звякнув, упал на мостовую. Конан невозмутимо перемалывал крепкими зубами высохшую до состояния древесины лепешку. Солнце клонилось к закату. Длинные тени протянулись на восток, раскрашивая зеброй мощеную улицу.

— Еще немного проедем и остановимся на ночлег, — бросил Конан, вставляя ногу в стремя.

— Какой-то выдастся наша первая ночь в мертвом городе? — пробурчал под нос Култар.

Он поднял верблюдов и нехотя взобрался в седло.

Итилия долго успокаивала жеребца, при этом сама беспокойно оглядывалась, будто опасалась нападения невидимых врагов. Возможно, ей было бы легче увидеть целые полчища недругов, нежели, в звенящей тишине заброшенного города, ждать неизвестной опасности. Конан, проверив, легко ли меч покидает ножны, тронул каблуками коня. Караван двинулся дальше, вглубь Города Колонн.

6

На ночь остановились посреди улицы. К домам этим, серым, однотипным, пугающим, подходить не хотелось. Молча распаковали седельные сумки, вяло пожевали сухие лепешки. Култар покормил лошадей и верблюдов. Лошади опять почти ничего не ели.

— Воду бы надо найти… — как бы про себя пробормотал южанин, — без воды нам конец…

— Пока что — ни колодца, ни водоема, — Конан расстелил одеяло и лег, с удовольствием вытянувшись, — будем искать. Жалко, что птиц тут нет — они бы показали воду…

— Ни птиц, ни даже мух… — Култар искоса глянул на ряды безмолвных, серых зданий.

Солнце скрылось за горизонтом. Сумерки наступали, как безмолвная, но грозная сила. Тени постепенно исчезали — все поглощала вязкая тьма.

— И устала, и спать боюсь, — прошептала Итилия, — кажется, что стоит заснуть, как кто-то придет… кто-то страшный… не из нашего мира…

Кони тонко и тревожно ржали. Верблюды улеглись и спокойно пережевывали вечную свою жвачку. Их силуэты постепенно исчезали в темноте.

— Я, пожалуй, подежурю, — сказал Култар наигранно бодрым голосом, — все равно пока не уснуть.

— Давай, подежурь, — Конан зевнул, но, перед тем, как окончательно закрыть глаза, окинул улицу быстрым и зорким взглядом. Затем положил ладонь на рукоять меча и заснул.

Итилия расстелила одеяло у левой руки Конана, легла и свернулась калачиком. Дневная жара постепенно уступала место ночной прохладе. Но не слышно было ни криков ночных птиц, ни жужжания кровопийц-комаров, которые изредка налетали на спящих людей в том, другом, таком далеком теперь мире.

Конан проснулся внезапно, будто от толчка.

Тишина звенела в ушах тонкими, надрывными голосами. На небе ярко сияли чужие, незнакомые созвездия. Култар давно уже похрапывал, подобрав во сне ноги к животу. Итилия прижалась к руке Конана, в неосознанных поисках спокойствия и защиты.

Несколько минут Конан лежал неподвижно, до боли вглядываясь в темноту и пытаясь уловить малейший звук. Что же его разбудило? Заржала лошадь? Громко всхрапнул во сне Култар?

Нет, нет.… Был другой, чужой звук. Звук, исторгшийся из этого, нового для них мира. Может, треснуло здание, отдавая накопленное за день тепло? Трудно сказать.… Но внутри зрела странная уверенность, что разбудили его шаги. Крадущиеся, легкие, почти неслышные шаги. Так не может ходить гигант. Да и нет здесь давно никаких гигантов. Только огромные дома напоминают о них…

Но кто-то же шел? Кто-то же крался в темноте? Значит, есть тут, среди мертвых стен огромных зданий, какая-то жизнь. Нечеловеческая, неестественная жизнь…

Тишина наполняла голову тупой болью. Но Конан был уверен, что существо, подкрадывающееся к ним в темноте, где-то рядом, затаилось, распласталось на нагретых камнях и смотрит.

Это ощущение чужого, недоброго взгляда преследовало киммерийца с самого вечера, с тех пор, как удлинились тени, и солнце приготовилось отправиться на покой. Именно в такое время и начинает просыпаться вся мерзость: упыри, мертвецы, уроды-колдуны, днем спящие, или обернувшиеся корявой, горелой лесиной — если в лесу, либо же каменным идолом, если дело происходит в горах… Мерзость этого мира.… Но — у Конана неприятно заныло сердце — они, ведь, в другом мире! И кто знает, какая нечисть обитает тут, в мертвом, заброшенном городе, в мире, где даже звезды на небе расположились совсем по-другому?

Вот! Конан чуть приподнял голову и прислушался. Вот этот звук, что разбудил его — тихие, крадущиеся шаги.

Медлить больше нельзя! Неизвестная тварь близко! Уже слышно ее зловонное дыхание! Нужно вскочить, разбудить остальных, выхватить меч! Но почему не слушаются ноги?! Почему вдруг тело стало таким чужим и непослушным?!

Пальцы не могут обхватить рукоять меча, руки — шевельнуться, даже крикнуть нет сил!

Конан понял, что на него наложено заклятие. Вероятно, не только на него, на Култара и Итилию — тоже. И они трое лежат беспомощные, как малые дети, перед неизвестным чудовищем, обладающим способностью насылать на свои жертвы неподвижность. Как скоро оно нападет?

Отвратительный запах забивал горло, хотелось сдавить шею, перекрыть доступ этому смраду — если нет возможности вдыхать чистый воздух, лучше не дышать вовсе.

Голова кружилась, мысли путались. Конан почувствовал, что еще немного, и он уплывет, улетит в другую страну, за далекие синие горы, с белоснежными, сверкающими на солнце вершинами, где встретит его Кром, усадит за роскошный стол и будет угощать самыми изысканными винами…

Неимоверным усилием он разорвал чары. С рычанием, с криком, с боевым кличем воина-варвара, вскочил на одеревеневшие ноги, выхватил меч. Тень, чернее ночи, сгусток могильной тьмы, зашипела и… рассеялась в темноте. Пахнул ветер и принес еще больший смрад, такой, что Конан с огромным трудом удержал в желудке остатки съеденной вечером лепешки. Застонал, зашевелился Култар. Итилия, стиснув зубы, поднималась с колен с саблей в руке.

— Что? Что это было? Кто это был? — Култар сплюнул, разминая руки и ноги.

— Я не могла шевельнуть даже пальцем, пока ты не вскочил, — простонала Итилия, — я все слышала, но не могла двинуться! Что за чудовища живут в этом городе?!

Конан, достал флягу и протянул женщине.

— Это всего лишь первая ночь! Ты все еще хочешь искать библиотеку?

Итилия промолчала. Сделав несколько глотков, передала флягу Култару.

— Конан, кто это был? — допытывался Култар.

— Откуда я знаю, кто это был?! — рявкнул Конан. — Ясно, какая-то нечисть! Умеющая насылать оцепенение. Следующий раз можем и вообще не проснуться!

Итилия сидела, обхватив голову руками. Култар раздал животным утреннюю порцию корма.

Посмотрел на восток, где тонкой полоской начинало светлеть небо и вопросительно глянул на Конана.

— Хозяйка решать должна! — усмехнулся киммериец. — Она нам серебром платит!

Итилия подняла бледное лицо. В черных глазах отражалась недавняя боль.

— Башни обследовать не будем! Библиотека должна быть в той горе… — она кивнула на проступающий в утреннем свете конус башни-города, — поскачем галопом, может, успеем до ночи хоть что-нибудь найти…

— Конечно, — мрачно отозвался Култар, — смерть свою и найдем.

Но Конан уже вскочил в седло. Привстал на стременах, вглядываясь в серые рассветные сумерки.

— Не будем терять времени! — Конь его, чувствуя волю хозяина, рванул в галоп.

Только к вечеру они достигли башен. А до центральной башни-горы, пути было, как понял Конан, несколько дней. Ряды однообразных серых зданий закончились. Караван остановился перед ближайшей башней.

— Экая громадина, — проворчал Култар, — если скакать вокруг, так и за полдня не управиться.

Башня действительно была огромна. Сложенная из такого же серого камня, что и дома, круглая и пузатая, как бочка, она стояла, подпирая облака золоченым куполом. Громадный пандус приглашал осмотреть ее необъятные внутренности и найти там… Что?

Покой, отдых, знания, книги? Или голод, жажду, смерть? Узкие окна, в несколько рядов опоясывающие башню, глядели насмешливо и угрожающе.

— Ночевать на улице больше не будем, — бросил Конан, осматривая, высящуюся перед ним, неуклюжую громадину, — придется рискнуть и остановиться в башне.

Никто не сказал ни слова. Итилия и Култар понимали что Конан прав. Чем бы ни грозила башня, на улице они едва не погибли.

— Заходим сразу и вместе с верблюдами! — Конан спешился и, ведя в поводу коня, осторожно ступил на лестницу, по которой приходилось карабкаться, как по горным уступам.

По счастью, ступенек было немного — люди и животные их быстро преодолели. Легкое касание — и резные створки огромной двери «приветливо» распахнулись.

— Трехглавого дракона нет, — Итилия, запрокинув голову, рассматривала внутреннюю резьбу двери, — придется опять искать потайной рычаг.

— Жаль, нечего подставить… камень бы, какой… чтоб они не закрывались, — Култар вертел головой, но ничего на глаза не попадалось.

Двери плавно, с мягким шлепком, закрылись.

Башня, в отличие от серых зданий, имела, конечно же, несколько этажей. Вдоль стены, в потолочные отверстия уходила винтовая лестница с такими же ступеньками, как и на пандусе, Первый этаж представлял собой так же, как и в кубических зданиях, одну огромную комнату. Только каменных лежанок здесь было гораздо больше, и в центре стоял гигантский стол, или постамент, на который вполне можно было бы установить памятник какому-нибудь правителю. Но все это путешественники заметили потом.

Первое, что бросилось им в глаза, была вода! Водоем, огороженный высоким парапетом, занимал третью часть площади всего первого яруса башни. В центре возвышался каменный дракон — возможно, когда-то из его раскрытой пасти бил фонтан.

— Осторожно! — остановил Конан, бросившегося к воде Култара в тот момент, когда он уже вскарабкался на парапет. — Мы не знаем, пригодна ли для питья эта вода. Сначала пусть попробует один из верблюдов.

Култар нехотя согласился. Наполнив бурдюк, он подошел к самому худому верблюду.

— Пей, мой хороший, пробуй… — верблюд, не раздумывая, уткнул морду в бурдюк.

Послышалось его довольное хлюпанье. Другие животные, почуяв воду, выражали нетерпенье — крутили головами и встряхивали гривами, лошади били копытами.

Конан заставил друзей продержаться не менее часа, наблюдая за напившимся верблюдом. Тот явно повеселел, лежал довольный, гордо глядя на томимых жаждой товарищей надменным оком. Наконец, Култар не выдержал и припал к заранее наполненному бурдюку. Конан понюхал, попробовал на язык — вода была кристально чистой. Покачав головой, он единым духом осушил половину бурдюка.

— Если в каждой башне есть вода — мы не пропадем! — Култар пил через равные промежутки времени, напитывая живительной влагой ссохшийся, обезвоженный организм.

— Интересно бы знать, — Конан в раздумье потер гладко выбритый подбородок, — откуда здесь вода? Она не течет с гор — гор тут нет; она не может быть дождевой — дожди тут явно редки, если, вообще, бывают, да и дождевая вода давно бы прогоркла, испортилась.… Откуда же она?

— Может, подземные источники? — предположил Култар.

— Чтобы вода не портилась, она должна обновляться, — настаивал Конан, — здесь же нет течения, просто небольшой водоем…

— Что мы знаем об этом мире? — Итилия с трудом оторвалась от фляги, — что мы знаем о волшебстве тех, кто здесь жил? Вероятно, вода заколдована — и не портится.

— Вот, вот, — проворчал Конан, — именно что заколдована.

— Так мы пили колдовскую воду? — вскинулся Култар. — Как бы с нами чего не случилось…

— Например, превратимся в гигантов! — рассмеялся Конан.

Но время шло, а колдовство — если оно и было — никак не давало о себе знать. Путешественники чувствовали свежесть, прилив сил и хороший аппетит. Култар все чаще поглядывал на верблюда — душа требовала мяса.

— Даже если хозяйка согласится, — усмехнулся Конан, уловив настроение товарища, — нет дров, чтобы разжечь костер. А есть сырое мясо не по мне…

— Его можно нарезать тонкими полосками и провялить на солнце, — сказал Култар.

— О чем это вы говорите?! — в глазах Итили сверкали черные молнии. — Мы еще не умираем от голода!

Аппетит пришлось умерить, удовлетворяясь сухими лепешками. Но со свежей, прохладной водой даже сухое, как доска, тесто казалось прекраснейшим медовым караваем.

— Темнеет, — сказал Конан, кивнув на окна, будто занавесившиеся серой мглой, — пора подумать о ночлеге.

Веселое настроение вмиг улетучилось. Все вспомнили о ночном ужасе, что подкрадывался к ним прошлой ночью.

— Тихо, — шепнула Итилия, — слышите? Там, в воде…

— Ничего не слышу, — изменившимся голосом сказал Култар.

Конан приложил ладонь к уху. Покрутил головой, улавливая звуки.

— Будто пузыри по воде… или…

— Или кто-то хочет выбраться из водоема. Мы же не знаем, какая у него глубина….

Конан, бесшумной тенью, прокрался к парапету. Долго стоял, всматриваясь в сумерки.

— Никого. Может, действительно тут бьет ключ.… Или водятся рыбы.

— Кто-то водится, это уж точно, — пробубнил Култар.

Вскоре в башне совсем стемнело, только центральный постамент — или, все-таки, стол — еще освещался последними закатными лучами. Подозрительных звуков из водоема больше не доносилось, и друзья стали укладываться на ночь.

— Я дежурю первым, — сказал Конан, — затем, Култар, последней — Итилия.

Ночь, как ни странно, прошла спокойно. Правда, каждый дежурный слышал некие звуки, доносящиеся из водоема, но никто оттуда не вылез, не подкрадывался к спящим, и, скорее всего, звуки эти порождены были естественными причинами.

— Нужно промерить глубину, — сказал Конан, разматывая веревку и ища глазами, что бы привязать в качестве груза.

Култар протянул свой кривой, тяжелый нож. Убедившись, что камни поблизости не валяются, Конан привязал нож и, свесившись над парапетом, стал опускать веревку в воду. Култар и Итилия молча наблюдали.

Веревка полностью ушла под воду, не достала дна. Привязали вторую, но и она оставалась натянутой. Третьей веревки не было.

— Похоже, что дна у этого водоема нет, — сказал Конан, сматывая мокрые веревки.

— Разве так бывает? — Култар с ужасом смотрел в глубину, намереваясь заметить, когда покажется его нож.

— В Киммерии некоторые пропасти тоже не имели дна, — ответил Конан, — внизу клубились туманы и сколько ни бросай камни, звука падения не услышишь.

— Так, может, звук просто глох в тумане?

— А в других расщелинах туман не мешал услышать грохот разбившегося камня, — назидательно сказал Конан, отвязывая нож и подавая его Култару.

— Ладно, давайте напоим, как следует, животных, наполним бурдюки, и будем пытаться открыть двери, — нетерпеливо перебила Итилия, — мне придется опять влезть тебе на плечи, Конан.

Через некоторое время створки распахнулись. На сей раз, потайным рычагом служил верхний лепесток одного из цветков, затерявшегося среди прочих цветов и деревьев, изображенных на дверях. В лучах утреннего солнца караван двинулся дальше, туда, где в синей дымке возвышалась гора-цитадель. Однообразие огромных башен угнетало так же, как и ряды вчерашних серых зданий, как привычный уже цокот копыт по плитам. Все понимали, что ехать придется несколько дней, что неизвестно найдут они вожделенную Итилией библиотеку или нет, а вот, опасности, грозящие смертью — найдут обязательно.

Ехали молча. Каждый вспоминал что-то свое, о своем думал. Култар вскинулся было однажды пошутить, но не нашла шутка поддержки и одобрения, заглохла, увязла в серой унылости башен, нависающих над караваном. Умолк и Култар. Опустив голову, ехал, вспоминая свое детство.

Родился, он где-то на юго-востоке, считай, на самом краю мира. И много было у него братьев и сестер. Да только не помнил он их толком, были они, вроде, такие же чернявые со слегка раскосыми глазами. Такими же, как у его отца. Еще у отца была небольшая, кучерявая бородка и хорошая, кривая сабля. Точил он ее, считай, что каждый день, блеск наводил, полировал. Но только не помогла ему сабля эта, острая — налетели кочевники, изрубили отца на куски, мать в сарай утащили и еще долго раздавались оттуда ее крики, а всех детей, в том числе и его, Култара, связали и к седлам прикрутили. Потом подожгли дом и все постройки, забрали скотину и помчались степным вихрем на следующее село. Детей продали в рабство и Култар, разлученный с братьями и сестрами, несколько долгих лет провел на полях, под присмотром свирепого садиста-надсмотрщика. Спина у парня никогда не заживала, потому, что ежедневно стегал его садист кнутом, сплетенным из вяленых оленьих кишок.

Как только улучил Култар момент — напился тогда и заснул надсмотрщик — сбежал он в леса, что чернели на севере от плантаций. Многие в тот день сбежали. Култар уже после, через несколько лет узнал, что садиста-надсмотрщика хозяин велел бить тем же кнутом до самой смерти.

Все рабы по очереди били, вымещали застарелую злобу, и издох, как шелудивая собака, злой надсмотрщик — забили его насмерть.

Долго потом скитался молодой Култар. Бывал в разных странах, нанимался к разным хозяевам, пока однажды не взял его в ученики старый воин-охранник у местного шаха. Научил обращению с оружием, фехтованию на мечах и саблях, стрельбе из лука. И еще много премудростей освоил Култар, в том числе и рукопашный бой, где вместо оружия использовались руки и ноги, колени и локти.

Долго служил он у шаха, даже и после того, как его учитель, постарев и одряхлев, оставил службу, а вскоре и вовсе отправился на небеса или, как толкуют некоторые, на серые равнины.

Накопив достаточно денег, отправился Култар-воин путешествовать. Хотел по свету походить, место хорошее подыскать, еще деньжат подзаработать, а уж потом обзавестись семьей и жить в свое удовольствие. Но напали однажды разбойники, чуть насмерть не зарубили, все деньги отняли, голого для смеха отпустили и вслед гоготали, хлопая себя по ляжкам и давясь от смеха.

И снова пришлось Култару деньги зарабатывать и копить. Нанялся он на службу в городе Шадизаре, охранять княжну. Вначале капитан Бруккис не хотел принимать неизвестно кого — без лошади, без оружия, но Култар вызвал его на бой. Капитан — с мечом, а он, Култар — и без меча, и без кольчуги. Вначале капитан, не бил, конечно, по-настоящему, но потом, когда выбил Култар у него из рук меч, бросился бить новобранца огромными кулачищами — уже всерьез.

Только ни один удар не достиг тела юноши — уворачивался Култар, уклонялся, отпрыгивал, уходил вбок. Рычал от злости капитан, и хохотали стоящие вокруг воины. А потом, когда надоело юноше это представление, изогнулся он и ударил Бруккиса каблуком в подбородок. Рухнул капитан, как подкошенный, унесли его, а Култару посоветовали уйти и заявиться только через пару дней, когда остынет капитан, когда пройдет гнев его бурный.

И когда пришел новобранец, Бруккис встретил его смехом, руку от души пожал и в отряд принял. А через какое-то время пришел в отряд великан-киммериец. И начались события вовсе невиданные… И опять не удалось Култару деньжат подкопить. Теперь, вот, обещала красавица Итилия серебром нагрузить, если в живых останемся…

Задумался Култар, задремал даже, вспоминая свою жизнь, и не заметил, что конь волнуется, что даже верблюды упираются и не хотят дальше идти. Конан и Итилия тоже коней еле сдерживали. Впереди, медленно, как оживший дом, двигалось на них чудовище.

Чем-то похож был ящер на черепаху, только величиной с двух слонов, с огромными рогами, направленными, и вперед, и назад, с ноздрями с бочку величиной и ногами-тумбами. Панцирь, наподобие черепашьего, покрывал большую часть тела, а несоразмерно маленькие, дремучие глазки, сонно смотрели перед собой.

— Не бойтесь, — крикнул Конан, управляясь с конем, — он похоже мяса не ест: на лапах нет когтей!

— Главное, не попадаться ему на дороге, — добавила Итилия, отъезжая в сторону.

Култар торопливо увел с дороги верблюдов. Громадная рептилиямедленно проползала мимо, даже не поворачивая головы. Каждый шаг ее отзывался эхом, возникающим где-то за башнями, и сотрясал землю так, что она дрожала.

— Ну, хорошо, — сказал Култар, — мясом он не питается. А чем? Что он ест среди каменных домов и башен? Что-то я тут ни травы, ни деревьев не видел!

— Может, еще и увидишь, — Конан смотрел вслед медленно шагающему чудовищу, — а, может, он, вообще, не отсюда и попал случайно, как и мы.

— Все-таки какая-то жизнь тут есть, — задумчиво сказала Итилия, — не только призраки, насылающие оцепенение…

Ящер протопал по мостовой и скрылся, свернув за одну из башен.

— Сколько мяса уходит, — Култар потянул носом, будто вдыхал аромат жареного над углями, истекающего соком хорошего куска мяса.

Путешественники продолжили путь. Скоро предстояла опять ночевка, а центральная башня-гора даже не приблизилась. Все так же она синела вдали, грозная, недосягаемая.

— Если мы, в конце концов, и доедем до нее, — Конан ткнул пальцем в пространство, — представляешь, сколько времени потребуется, чтобы отыскать библиотеку! Если она, вообще, там есть…

— Ты предлагаешь вернуться назад?! — воскликнула Итилия. — Это невозможно.… Смотри. Оглянись!

Конан нехотя оглянулся, ожидая увидеть ряды серых башен, но позади… ничего не было.

— Kpoм! Что это за шутки?!

На расстоянии полета стрелы реальность крошилась, будто рассыпались песчаные замки. Воздух дрожал, маревом устремляясь вверх, к синему, безоблачному небу. Закричал Култар. В его раскосых глазах метался ужас. Итилия звонко рассмеялась. Конан, догадываясь, в чем тут дело, нахмурился. Култар недоуменно смотрел, то на хозяйку, то на исчезающий город.

— Вот видите, — опять засмеялась Итилия, — я уже кое-что могу! Я давно интересуюсь колдовством и научилась создавать иллюзии. Правда, они получаются не долговечными, и приходится очень долго сосредотачиваться.

Култар шумно выдохнул. Затем, сжав зубы, что-то сказал на непонятном языке. Итилия догадалась, что, вряд ли он ее похвалил. Конан был мрачнее тучи.

— Я не люблю, ни колдовство, ни колдунов! — он опять оглянулся — ряды серых башен высились, как ни в чем не бывало.

7

Друзья стояли перед башней-горой, подавленные ее величием и собственным ничтожеством. Само существование этого колосса казалось невероятным. Ну, ладно боги создали горы — огромные, увенчанные сверкающими на солнце снегами и ледниками, но это — боги! Они всемогущи, они создали все — горы, и моря, и землю вокруг.

Но тут.… Ведь эта «гора» не создана — построена!

Хотя… построили-то ее, как известно, не люди — джины, демоны построили. Для них тоже нет ничего невозможного.

Так думал Конан, разглядывая, запрокинув голову, гигантское сооружение, уходящее вершиной в недоступную высь. Что там внутри? Какие твари, какие чудовища прячутся? За время путешествия к башне-горе, они встречали еще несколько ящеров-черепах. Попадались и другие — поменьше, но зато и более шустрые. От одного даже пришлось спасаться бегством. Ночевали, как всегда, в башнях. Темная вода пузырилась, грозилась выпустить неких таинственных созданий — может быть, духов подземных вод — но, так никого и, не выпустив, затихала под утро вместе с караульными, впадавшими в необоримую дрему. Несколько раз, в сумерках, встречали друзья серые тени, сходные с той, что напустила на них окоченение. Не имея еще силы — пока не спустилась на город душная, вязкая тьма — тени не пытались причинить людям вред, а поскорее растворялись в воздухе, оставляя после себя стылый, удушливый смрад. Но кто знает, что было бы с людьми, заночуй они, как в первую ночь, на улице. Может, и не доехали бы до этой рукотворной горы…

Конан смотрел и смотрел на бесчисленные ряды окон, многократно опоясывающие огромное тело башни и думал: кто же смотрит на них, из этих окон? Кто скрежещет зубами от злости, или радуется предстоящей добыче, потирая костяные ладони. То, что Город Колонн обитаем, уже не было сомнений. Вот только обитали теперь тут не гиганты-нефилимы — гордые, надменные и мудрые — а всякая нечисть, заселившая, мало-помалу, опустошенный город. Природа пустоты не терпит. Любая образовавшаяся ниша сразу кем-то заселяется. Даже пустыня — уж, на что гиблое место — и то имеет своих жителей, чувствующих себя в горячих песках очень даже вольготно. Разные змеи, ящерицы, пауки — большие и малые, — не говоря уж о песчаных мумиях…

И ясно было, что вся жизнь, которая есть в Городе Колонн, прячется в этой рукотворной горе, в этом огромном муравейнике, в этом лабиринте невероятных, невиданных размеров…

Итилия так же молча смотрела на гору. Где-то же искать тут библиотеку? Да и есть ли она — вместилище сокровенных знаний, дарующих мудрость и могущество? А если и есть, как найти ее — проверять каждую комнату, каждый зал, каждый этаж? Жизни не хватит.… Да еще и эти.

Итилия, благодаря успехам в изучении колдовства, стала лучше других чувствовать невидимое, предвидеть опасность. Она не говорила Конану, что у башни их окружил целый рой невидимых существ, злобных, ожидающих только момента, чтобы застать врасплох, напасть, выпить кровь, разорвать плоть, насытиться, завладеть душой, и вечно мучить ее, не выпуская из кривых, кровавых когтей.

А Култар сидел в седле, не поднимая головы.

Не смотрел на ужасную обитель нечисти, населяющей Ирем, не хотел смотреть. Страшно было ему — бывалому воину, прошедшему через множество испытаний, видевшему много смертей и горя.

Множество широко распахнутых дверей приглашали непрошеных гостей войти в здание.

Войти, затеряться среди бесчисленных этажей, коридоров и переходов и стать легкой добычей для тех, кто населяет гору-муравейник.

Время было обеденное и друзья решили отдохнуть и подкрепиться перед тем, как пробираться внутрь. Расселись прямо на дороге, распаковали сумки, разложили сухие лепешки и фляги с водой. Трудно глотались, царапали горло сухие куски лепешек, смачивай-несмачивай водой — не помогало.

Конан мрачно поглядывал на украшенные затейливой резьбой распахнутые двери. Первобытным чутьем варвара угадывал ловушку. Знал, что туго придется там, в глубинах города-горы.

Но Итилия, раскрасневшись, с горящими глазами торопила мужчин-едоков, не терпелось ей окунуться в гибельный омут центральной башни Города Колонн. Пусть опасности, пусть смерть за каждым углом — уж как-нибудь, боги помогут, да и сами, авось, отобьются. Отбились же тогда, в первую ночь от гибельной тени, помогут боги и сейчас. А те… невидимые, что, принюхиваясь, ждут… может, и не нападут, побоятся…

— Придется весь караван внутрь заводить, — Конан дожевывал последний кусок, — разлучаться нельзя: потеряемся, сгинем поодиночке.

— Ясно, нельзя, — голос Култара чуть дрогнул, — только, как мы… где мы там… искать будем?

— Я думаю, — Итилия торопливо прикручивала седельные сумки, — что библиотека должна быть в самом центре.

Конан кивнул. Да, скорее всего, где-то в средине, в самой защищенной части огромного здания. Ведь в библиотеках хранилось самое ценное, что было у шаха Шаддата — знания. Сокровенные знания — о мире, о колдовстве, о богах и демонах, бесплотных духах и смрадных чудовищах. О том, как повелевать духами и демонами, как использовать в своих целях мертвецов и чудовищ.

— Поди-ка, найти там центр… — проворчал Култар.

Конан первый вступил под своды конусообразной горы-башни. Следом, ведя в поводу коня и связанных веревкой верблюдов, двигался Култар. Последней, непрерывно оглядываясь, шла Итилия. Странные и страшные звуки слышались ей, словно гнусно хихикали над ее глупостью незримые преследователи, рычали, чавкали в пред- вкушении добычи. И видела она, как скользнули бесплотные тени вслед за караваном внутрь, как закружился вокруг них радостный хоровод мертвецов, поблескивая белыми костями, злорадно взирая пустыми глазницами.

Адракс, караванщик, которого она послала на смерть — он тоже тут, поняла женщина, вглядываясь в невидимые другим тени. Он был среди песчаных мумий, хотел отомстить, затащить ее в песок, задушить, умертвить, превратить в такую же, как и он, как они все, желтую мумию. И вот, он здесь. Ликует. Уж теперь, она не убежит, не спрячется в песчаном вихре, не ускачет на лихом, белоснежном скакуне!

Двери с тихим, но отчетливым щелчком закрылись. Все. Ловушка захлопнулась! Скоро, скоро протянутся к ним высохшие руки с отросшими когтями…

Итилия закричала. Конан быстро подошел к ней, твердо глянул ясными, синими глазами, словно омыл помертвевшую от страха душу чистой, прозрачной водой, несущей в себе свет неба и горных вершин.

— Они… — глаза женщины наполнились слезами, — они все тут… Они всегда шли за нами… Я не говорила…

— Я знаю, — спокойно сказал Конан, — догадался. Ты же все время оглядывалась. Это песчаные мумии? Ты их видишь?

— Иногда вижу, — прошептала Итилия, — они вошли вместе с нами.

— Эй, о чем это вы толкуете?! — воскликнул Култар. — Какие мумии? Почему ты раньше?..

— Приготовь меч и поменьше спрашивай, — процедил Конан.

Караван стоял в большом зале, совершенно пустом. Стены были так далеко, что многочисленные арки, ведущие, очевидно, в другие помещения, казались не больше мышиных норок. Потолок был выполнен в виде нескольких куполов, поддерживаемых рядами колонн.

— И тут колонны! — Култар настороженно озирался, сжимая рукоять меча.

Что-то приближалось. Воздух, казалось, загустел и заплесневел. Сладковато тянуло мертвечиной, разрушенным склепом. Конан обнажил меч и прислушался.

— Будто кто-то смеется… Далеко.… И песок шуршит…

Итилия торопливо закивала. Да, да она чувствует, слышит, видит… Она виновата. Это она, в ослеплении привела друзей в ловушку, обрекла на гибель.… Это ее жадность… Стремление к власти…

— Они должны будут принять зримый облик, облечься в плоть, — торопливо сказал Конан, — иначе, им нас не достать! А плоть, пусть даже и мертвую, засохшую, можно рубить! Не бойтесь! Готовьтесь к бою!

Вокруг зашелестело. Поднялся вихрь. В нос ударил удушливый смрад давно мертвых, изъеденных червями тел. Верблюды и лошади отбежали к закрытым дверям, сбились в кучу. Люди стояли спина к спине, выставив три клинка, ежесекундно ожидая нападения. Из вихря стали показываться желтые, мертвые лица. Иссохшие тела, истлевшая одежда. У некоторых мертвецов в костяных руках белели сабли. Напротив Итили появился сам Адракс, караванщик. Остановившийся взгляд тусклых глаз цепенел, лишал воли, заставлял руки опускаться, а ноги слабеть, дрожать. Конан успевал охватить взглядом всех мертвецов, даже тех, кто стоял за спиной. Заметил он и Адракса, приготовившегося напасть на Итилию.

— Он здесь главный! Достань его в первую очередь!

Женщина сделала молниеносный выпад. Не смотря на испуг, на дрожь в руках и коленях, она не растеряла воинского искусства. Свистнула сабля и с глухим стуком ударила по твердому, засохшему, одеревеневшему телу. Желтая пыль фонтаном взметнулась в воздух, распространяя удушливый запах гнилой и засохшей в процессе гниения плоти.

Голова с тусклыми глазами, кружась, отлетела в сторону. Мертвецы завыли. Перед Конаном и Култаром замелькали длинные руки с кривыми когтями. Три клинка пришли в движение — огромный меч. Конана, поменьше и полегче — Култара, и быстрая, как жало змеи, сабля Итилии.

За завесой желтой пыли падали мумии, вскакивали, вновь бросались на ненавистных людей, теряли руки и ноги, по-волчьи выли и на култышках опять кидались в атаку. Головы многих уже валялись на полу, злобно щелкая желтыми зубами. Отрубленные руки скребли когтями по камню, бились в судорогах, словно раненые змеи, пытаясь любой ценой, даже погибая, добраться до противника. Но сталь рубила, крошила, разносила в клочья высохшие тела, и скоро вокруг троих живых высилась груда искореженных, искромсанных мертвых. Судорожные движения постепенно замедлялись, мерзкая потусторонняя сила покидала мертвецов и их отрубленные члены, уходила, рассеивалась в воздухе. Пахло гнилью, растревоженной падалью. Желтая пыль забивала нос, покрывала толстым слоем потные лица, оседала на полу.

— Отойдем в сторону, — крикнул Конан, — Култар, забери животных.

На зубах скрипело. Дышать было невозможно. Конан и Култар непрерывно чихали и кашляли. Итилию вырвало.

Наконец, отойдя подальше от места схватки, друзья стали постепенно приходить в себя. Почистились, умылись. Прокашлялись, прополоскали горло.

— Никто не ранен? — спросил Конан, осматривая Итилию и Култара. — Если есть царапины, нужно промыть не жалея воды, лучше даже прижечь огнем!

По счастью, ни ран, ни царапин не было. Мертвецам противостояли три опытных воина, умеющих разить, оставаясь вне досягаемости противника.

— Ну, что же, — Конан тщательно обмыл меч, затем вытер о горб невозмутимого верблюда и только потом вложил в ножны, — двинемся дальше! Поищем вначале на первом ярусе, вдруг сразу повезет…

Култар с сомнением покачал головой, а Итилия пристально посмотрела на друга — не насмехается ли он, но Конан и не думал смеяться. Синие глаза смотрели спокойно и отрешенно.

Следующий зал, куда пришли путешественники, ведя за собой коней и верблюдов, был в точности таким же, как и первый. Громадный, со сводчатыми потолками и рядами колонн. Пустой. Со стен все так же смотрели ряды узких окон, прорубленных под самыми сводами. Выложенный из огромных плит пол. Далекие арки проходов в следующие залы.… Ни коридоров, ни небольших, по меркам тех, кто когда-то населял этот необъятный дом, комнат…

— Похоже, весь первый этаж состоит из одинаковых залов, — сказала Итилия, нервно озираясь по сторонам.

— Тут все такое, — добавил Култар, — и квадратные дома, и башни, и, теперь вот, эта гора.… Все одинаковое.… Как они тут жили? Неужели не надоедало?

— Что мы о них знаем? — Конан остановился. — Только то, что они были гиганты. Наверное, им нравилось однообразие. Может, они считали его высшей справедливостью?

— Всем поровну? — усмехнулся Култар. — Никому не обидно. Нет неравенства, нет зависти, злобы…

— Зависть и злоба будут всегда! Всем поровну, а кто-то работал больше других. Ему будет обидно. Обида породит, и злобу, и зависть…

— Вы слышите? — перебила Итилия. — Слышите шепот? Будто кто-то зовет… тихо-тихо… так, чтобы посторонние не слышали?..

— Ничего не слышу, — Култар посмотрел с недоумением, — ты опять что-то.… Опять мумии?

— Нет, это другое…

Конан вздохнул:

— Давайте-ка, отдохнем и закусим.… Сколько там у нас осталось лепешек?

Он сел, скрестив ноги и устремив взгляд куда-то за колонны, за стены. Култар распаковал сумки и пересчитал лепешки. Выходило по двадцать штук на каждого. Потом придется резать верблюдов…

Итилия от еды отказалась. Стояла, беспокойно оглядываясь, иногда что-то шепча пересохшими губами.

— Мы идем вдоль наружной стены. Окна и двери у каждого зала… — Конан рассуждал вслух, — стоит ли пройти через центр к другой стене? Может, там, в центре, и находится хранилище? Или, хотя бы водоем? Нам скоро понадобится вода.

После обеда пошли от наружной стены вглубь здания. На сей раз, сели на лошадей — хватит бить ноги — и неспешно двинулись вперед. Конан ехал во главе каравана, внешне спокойный, даже флегматичный, но готовый к любым неожиданностям и когда Итилия внезапно вскрикнула, вмиг очутился рядом с обнаженным мечом в руке.

— Мне показалось… показалось… — женщина дрожала, как в лихорадке, — что кто-то… хочет напасть… тянет лапы…

— Похоже, что пора возвращаться, — Култар прятал меч, оказавшийся в руке, помимо воли хозяина, — но серебро ты нам все равно… — он умолк, поймав грозный взгляд киммерийца.

— Я думаю, он прав, — мягко сказал Конан, — долго этого напряжения ты не выдержишь.

— Я чувствую, что она, библиотека, тут, в здании… но они… они окружают, хотят напасть…

Конан еще раз осмотрелся — пустота… Давящая, гнетущая пустота. Гулкое эхо огромных залов, бесконечные ряды колонн. Люди казались такими маленькими, такими ничтожными и беспомощными в этом жилище давно сгинувших великанов…

— Они нас не выпустят, — плакала Итилия, — как только они увидят, что мы повернули назад — нападут!

— Да кто — «они»!? — крикнул Култар. — Кто там на сей раз?!

— Я не знаю… но они все тут… они нас уничтожат…

Конан и сам постоянно чувствовал чье-то присутствие. Будто невидимые соглядатаи шли рядом. Может, это духи здания-горы? Ведь у каждой горы есть свои хозяева — духи. И неважно, что эта гора рукотворная.… Или это не нашедшие успокоения души великанов, некогда живших здесь и уничтоженных богами за гордость и высокомерие?

Так или иначе, но кто-то действительно все время был рядом, и Итилия, обучавшаяся колдовству, чувствовала это сильнее других.

Конан прислушался. Тишина — угнетающая, звенящая тишина.… Но она всегда царствовала в Иреме. Только цокот копыт нарушал ее, да говор пришедших под эти своды людей.… Но теперь она — тишина — стала напряженной, натянулась, как веревка перед тем, как лопнуть…

Скоро она взорвется воем, стоном, криками — чем-то еще, но взорвется обязательно, не может она длиться вечно…

Конан неосознанно сжал рукоять меча, и этот жест не ускользнул от внимания Култара. Его раскосые глаза беспокойно метались, отыскивая самое слабое, самое потаенное движение врагов… и не находили ничего. И от этого еще тревожней, еще тягостнее становилось на душе. Опытный воин, он готов был сражаться, убивать, получать раны, самому ранить врагов, но как вынести, длящееся вечность, напряженное ожидание нападения? Его душа привыкла к видимым врагам. Вот они идут — пусть целые полчища, но их видно, они нападают, рубят, убивают.… И на них можно и нужно напасть, дать выход злости, ненависти, разорвать, наконец, гнетущее ожидание атаки…

Но как быть, если это ожидание длится и длится?.. Тянется бесконечно? И не кого проткнуть мечом, сбить с ног, убить.… Как долго сможет человек вытерпеть ожидание битвы с неизвестным, невидимым врагом?

Култар сглотнул комок, в очередной раз появившийся в горле, и хрипло сказал:

— Так что будем делать? Возвращаемся?

— Я же сказала, — выдохнула Итилия, — мы не можем…

— Но мы можем попытаться! Пусть они нападут! Это лучше, чем…

— Пока пойдем вперед, — спокойно сказал Конан, — пройдем через средину, посмотрим…

Он умолк: из-за колонны выглянуло и скрылось чье-то лицо. Или показалось, померещилось?

— Стойте здесь, — он тронул коня, решив объехать колонну с другой стороны. Если за ней кто-то прячется….

За колонной никого не было. Вернувшись, коротко пояснил: «Показалось».

Затем, нахмурившись, долго молчал, вспоминая, что видел. Желтое, неживое лицо. Пожалуй, похоже на высохшее лицо песчаной мумии. И, все же, другое. Но в чем отличие — сказать невозможно. Так ничего и, не решив, в дурном расположении духа, Конан повел караван в центр горы-башни, Култар тоже был хмур и мрачен. Он давно понял, что живыми отсюда не выбраться и хотел теперь только одного — как можно больше порубить нечисти перед смертью, тогда, может, богам понравится его доблесть, и они примут его душу в свои сверкающие чертоги.

Итилия не могла унять дрожь в руках. Ей слышался шепот, переходящий в смех, чьи-то шаги, вздохи и стоны. Прошли несколько залов. Теперь свет проникал только через арки дверных проемов, и для путешественников наступили сумерки. Чем ближе к центру башни-горы продвигался караван, тем темнее становилось вокруг. Скоро колонны потонули в сгустившейся тьме, и с трудом можно было разглядеть гриву собственной лошади.

— У нас нет факелов и сделать их не из чего, — Конан остановил караван, — похоже, придется повернуть назад.

— У меня есть… — Итилия торопливо перебирала вещи в седельной сумке, — у меня есть камень. Купила у одного старика… Он клялся, что в полной темноте, камень начинает светиться.… Вот… — она извлекла полупрозрачный камень, величиной с куриное яйцо.

Камень не светился.

— Сейчас еще светло.… В полной темноте….

— Ты что — его ни разу не проверяла? — удивился Култар.

— Нет… я забыла про него.

— Поедем дальше, — решил Конан, — в темноту.

По мере сгущения сумерек, камень понемногу начинал испускать свет — очень слабый.

— При его свете мы все равно ничего не сможем разглядеть, — ворчал Култар, оглядываясь на верблюдов.

В следующем зале была уже кромешная тьма. Вероятно, на улице уже настала ночь. Камень давал достаточно света, чтобы разглядеть собеседника, но не более того. Поужинали все теми же лепешками, рассевшись вокруг камня-светлячка.

— Мне кажется, они опять нас окружают, — прошептала Итилия, кутаясь в плащ, — они вокруг и очень злы…

— А кто тут есть добрый? — усмехнулся Конан. — Вот, разве что эти гигантские черепахи?

Они просто шли по своим делам…

Теперь уже и Конан с Култаром, а не только Итилия — слышали шелест вокруг. Словно десятки губ, не приспособленных произносить слова, силились что-то сказать, кривились, брызгали слюной, шипели от злости. Но ничего нельзя было разглядеть в темноте.

— Что будем делать? — нервно спросил южанин, пробуя большим пальцем острие меча.

— То же, что и раньше, — невозмутимо ответил Конан, — рубить, как только они проявятся и нападут.

Култар с восхищением, смешанным с ужасом, посмотрел на киммерийца. Неужели ему не страшно? Неужели не стынет кровь в жилах? Не потеют ладони? Не дрожат противной, мелкой дрожью, колени? Не хочется вскочить и с диким криком рубить, крошить не важно что — лишь бы дать выход накопившемуся напряжению, которое рвется, наружу, которое уже невозможно сдержать — все равно оно вот-вот прорвет броню воли и выльется, выплеснется, как река, разрушившая запруду?

Но Конану тоже было страшно. Сидя у камня-светлячка, окруженный первозданной тьмой, он чувствовал поднимающийся из глубины души ужас. дикий, первобытный ужас варвара перед сверхъестественным. Но он закалил волю, занимаясь ремеслом вора, а, позже, воина-наемника, бойца, умеющего спокойно и расчетливо убивать, оставаясь при этом живым и, чаще всего, невредимым. Кроме того, природа наградила его не только физической силой, но и психикой — здоровой, необоримой, способной вынести непосильное для других напряжение.

Ночь прошла незаметно. Призраки не проявились и не напали. В зале чуть посветлело, и камень заметно потускнел. Усталые люди жевали надоевшие лепешки, запивая теплой, начинающей портиться водой.

— Они ушли, — Итилия устало поднялась, потрепала, по загривку заметно похудевшего жеребца, — но к ночи опять вернуться… Нужно возвращаться…:

— Давно бы так, — оживился Култар, — все равно мы при свете этого камня ничего не найдем! Только головы зря сложим!

— Возвращаемся, — Конан легко поднялся и усмехнувшись, добавил, — пока живы.

8

Скакали во весь опор. Гром подков наполнял залы и отзывался далеким эхом, постепенно замирающим, теряющимся позади. Скоро достигли наружной стены. Знакомые ряды окон под сводами радовали глаз, а лучи восходящего солнца, освещающие купола и колонны, вселяли уверенность в том, что удастся выбраться из Ирема живыми.

Невдалеке от выхода, Конан остановился.

— Ждите меня здесь до следующего утра. Если не вернусь — выбирайтесь сами.

Он повернул коня и поскакал вдоль наружной стены.

— Куда ты? — Итилия рванулась, было следом, но Култар успел подхватить под уздцы ее белоснежного жеребца.

— Будем ждать, как он сказал.… Пока покормим животных. Фуражного зерна осталось на несколько дней.… Да и то — впроголодь…

— Да мы и сами не очень жируем, — пробормотала женщина устало.

Потом, спохватившись, крикнула:

— Но куда он направился? И почему один?!

Култар помолчал, отмеривая зерно лошадям и верблюдам, затем, осторожно сказал:

— Он о чем-то догадался. Хочет проверить. Нам остается только ждать…

* * *

Конан проехал уже несколько залов, но лестницы, ведущей наверх, не было. Но где-то она должна быть, рассуждал киммериец, и, скорее всего, у наружной стены. Библиотека, если она, вообще, существует, может находиться, или в центре пирамиды, или где-то в подземелье, или на самом верху. В месте, которое что-то значит само по себе. Обойти все залы горы-башни невозможно. Остается попытаться проверить значимые места. Например, самый верхний зал.

Лестница нашлась через несколько часов пути. Очень широкая, со ступенями, напоминающими горные уступы. Казалось, она уходила к самому небу. Конан спешился, распаковал сумку и отдал коню все зерно, что еще оставалось.

— Ешь, — он ласково потрепал взмокшую от пота гриву — нам предстоит очень трудный путь.

* * *

К вечеру Итилия извелась. Несколько раз накричала на невозмутимого Култара. Едва не вылила воду из последнего бурдюка.

— Да, она немного испортилась, — уговаривал женщину южанин, — но кто знает, когда мы наберем новую… Лучше подождать — вылить всегда успеем.

То, что с ней разговаривали, как с ребенком, настолько разозлило Итилия, что она набросилась на Култара с кулаками. Южанин спокойно отбивал удары, не причиняя хозяйке вреда и оттого, что ни один удар не достигал цели, она злилась еще больше.

В конце концов, женщина прекратила атаки, и устало опустилась на землю.

— Он не придет… — шептала она, — он там погибнет, а мы погибнем тут без него…

— Он, по-моему, просто не может погибнуть — возражал Култар, — его могут ранить, оглушить, опрокинуть, но он встанет, отряхнется, перевяжет раны и снова кинется в бой!

Однако время шло, а Конан не возвращался.

Настала ночь. Опять шелестящие тени обступили согнувшихся над камнем-светлячком людей. Шептали, шипели, хихикали.… Даже невозмутимые верблюды стали проявлять беспокойство. Лошади же с самого вечера испуганно ржали и били копытами.

Конан появился только под утро. Вышел из темноты, ведя в поводу шатающегося коня. Сел рядом с Итилией и долго молча смотрел на камень, свечение которого постепенно угасало.

— Разгрузи одного из верблюдов, — кивнул он Култару, — конь слишком измучен, а ехать нужно немедля.

Он снова замолчал, вспоминая бешеную скачку вниз по лестнице впереди катившейся за ним лавины щупалец, когтей и кожистых крыльев.

— Где ты был? — рискнула спросить Итилия.

— Наверху… Я думал, что библиотека может быть именно там…

— Ее там не было?

— Нет… — Конан вспомнил бесконечные ряды отшлифованных камней, величиной с хорошего барана, или небольшого теленка.

Прикасаясь к каждому камню, он слышал в голове чужой голос, спокойно и равномерно рассказывающий удивительные вещи. Самое странное было в том, что Конан понимал язык рассказчика, точнее, даже не понимал язык, а сразу же схватывал смысл сказанного, не смотря на то, что слова были до боли чужие — грубые и певучие, отрывистые и, в то же время, текучие, как вода с гор.

А потом появились Они. Обладатели когтей, крыльев и щупалец. Стражи сокровенных знаний, поставленные, как он успел узнать, древними богами, уничтожившими жителей Ирема.

Сражаться с разъяренной массой чудовищ было невозможно. Оставалось одно — бегство. И тут пришлось положиться на силу и выносливость коня. Сумасшедшая, бешеная скачка-падение вниз по лестнице! И вой, хрипение, шипение позади.

И, несмотря на опасность, на очень малый шанс уцелеть, острая жалось оттого, что не удалось послушать голоса, внимать которым можно было годами! Слушать, узнавать, запоминать, причащаться великой, недоступной ныне мудрости древних!

— Нет, — покачал головой Конан, — библиотеки там не было.… Были твари, от которых нужно спасаться — бежать, как можно быстрее! Култар, верблюд готов? Едем!

Они беспрепятственно выехали из башни и помчались во весь опор. Шелест голосов некоторое время катился следом, но вскоре наступила тишина — они выехали за пределы досягаемости невидимых стражей горы-башни. А те, кто был облечен в плоть, имел клыки, когти, щупальца и крылья, благодаря которым едва не догнали Конана, очевидно, вообще, не выходили за пределы центральной пирамиды.

Скоро путники остановились, чтобы дать отдых уставшим животным. Раздали последние остатки зерна и выпоили всю воду.

— Ночевать будем, как и раньше, в одной из башен, там и наберем воды, — Конан кивнул на ряды башен, еще недавно казавшихся огромными, а ныне — после посещения цитадели — маленькими и словно бы игрушечными.

— Мне кажется, — Итилия опустила голову, — что мы полжизни провели в Иреме.… А тот мир — наш мир — где-то далеко… Что он, может быть, вообще, не существует…

Сели на коней — а Конан, все еще на верблюда — и тронулись дальше. К вечеру вошли в одну из башен.

— Коням придется поголодать, — печально сказал Култар, затем вздохнул и добавил, — верблюдам тоже.

Итилия отошла к водоему и, облокотившись о парапет, молча смотрела в глубину. Конан расстелил одеяло и лег, закинув руки за голову.

— Так ее там действительно не было — библиотеки? — Култар смерил глазами расстояние до парапета, где стояла Итилия. Услышать она не могла. — Не было? — повторил он, хитро улыбнувшись.

Конан посмотрел на товарища долгим взглядом. Ничего не ответив, вздохнул и закрыл глаза.

* * *

Обратная дорога всегда короче — в этом Конан убеждался не раз. Скоро закончились ряды башен, начались серые кубические здания, закончились и они — пошла колоннада. Кто-то, может, ветер, разбросал камни, из которых Конан сложил стрелу, указывающую на проход. Но место было найдено и проход — клубящийся туман, переходящий в песчаный вихрь — пройден без всяких приключений. Скоро закончилась и великая пустыня, в центре которой боги, или демоны, оставили лазейку для того, чтобы знающий, или мудрый, или безумный человек мог проникнуть в Ирем — Город Колонн.

* * *

— Конан, если я дам тебе столько серебра, сколько ты сможешь унести, — смеясь, проговорила Итилия, — ты оставишь меня без серебряных монет! Поэтому я дам тебе золота! Но столько, сколько сможет унести Култар, а не ты. Мне это выйдет дешевле!

Сидевшие за столом, уставленным обильными яствами, Конан и Култар равнодушно кивнули.

Налили еще по кубку ароматного, нежного вина.

— С тех пор, как мы вернулись, — прошептал южанин, — я не могу выспаться! В Иреме и то лучше спал! — Он посмотрел на двух рабынь, стройных и изящных как пара молодых ланей.

— А ты думаешь, я сплю? — хмуро спросил Конан.

— Нам пора собираться, — Култар заговорщицки подмигнул, — я куплю в Заморе замок… если хватит серебра.

— Если не хватит… — Конан зевнул так широко, что Култар успел увидеть все его зубы, белые и крепкие, способные разгрызть и кость, и лепешку из тех, что они ели в Иреме. — Если не хватит серебра, я добавлю золота!

Нашествие из-за Круга

1

На закате славного дня, наполненного благостными трудами и неизбежными заботами, степенный купец Курдибек беседовал со своим компаньоном — толстым Асланкарибом, трактирщиком. Они сидели на подушках в доме купца, неспешно пили легкое вино из запасов хозяина и разговаривали о погоде и женщинах. Причем трактирщик больше говорил именно о погоде, а купец чаще сворачивал на женщин. Никчемная беседа тянулась до тех пор, пока Асланкариб не заговорил о другом.

— Помниться ты, уважаемый Курдибек, нанимал охранником киммерийца Конана, заплатив втрое против обычного…

Купец погладил бороду, пригубил вино и только после этого сказал:

— Да, меня попросила одна женщина… направить Конана в Ксутал.

— Любопытно… — пробормотал трактирщик.

Курдибек посмотрел с осуждением. Он не любил слишком любопытных. Асланкариб сделал вид, что ничего не заметил.

— Недавно этот гигант-киммериец вернулся… — продолжал он, как бы в раздумье, — потом куда-то опять пропал.… С ним еще был какой-то южанин… прицепился, как репей.

Купец равнодушно пил вино и поглядывал в окно, где последние лучи закатного солнца окрашивали сад и фонтан пурпурными красками.

«А где-то, может, бьют такие же фонтаны, только из крови», — некстати подумалось ему.

— Да… — сказал трактирщик, уловив взгляд компаньона и угадав его мысли, — будто кровь… Конан всегда.… Не в крови, нет.… Но там где он, там и кровь…

— А скажи, уважаемый Асланкариб, — ласково начал купец, — почему этот Конан так тебя интересует?

Трактирщик знал: если купец начинает говорить ласково, значит, дело плохо — он, или разозлился, или готовит какую-нибудь каверзу. В любом случае — плохо.

— Да, нет… Просто Конан часто ко мне захаживает. Раньше его сопровождал гном по имени Хепат.… Теперь, я его что-то не вижу…

— Гномы — легенда! Уж ты бы должен об этом знать! — вспыхнул купец.

«Хорошо, — подумал трактирщик, — пусть выскажется, пусть кричит, только бы не вкрадчивые, ласковые слова», а вслух сказал:

— Легенды часто говорят правду. Только давнишнюю. Может, гномы и жили когда-то…

— А с чего это ты решил, что он был гном? — Курдибек с подозрением глянул в заплывшие жиром хитрые глазки компаньона.

— Он сам так говорил. Что он-де, последний из какого-то там гномьего племени.… Да и был он маленький, крепкий и с огромной бородой. Именно так легенды и описывают гномов.

— Да просто карлик, — успокаиваясь, сказал купец, — урод, каких много!

— Карлики всегда именно уродливы, — возразил трактирщик, — то голова больше, чем надо, то руки короткие.… А у этого все было, как у человека, только меньше. Вот борода…

— Да демоны с ним, с этим гномом! — Курдибек опять стал злиться.

Манеры компаньона раздражали его невероятно. К чему он ведет? Хочет узнать что-то про Конана? Так и спросил бы напрямик! Нет, хитрая лиса, он любит выведывать все как бы ненароком, между делом. Засыплет словами, а сам принюхивается, ждет, ловит нужные сведения.

Купец допил вино и, досадуя на себя, налил еще. Он был ярый противник пьянства. Асланкариб ничего не замечал, или делал вид, что не замечал. С удовольствием пил вино, поглядывал вокруг, оценивая богатое убранство комнаты, бросал быстрые, пытливые взгляды на купца, наблюдая за его реакцией на те или иные слова.

«Ишь, лиса, — размышлял в свою очередь Курдибек, — нет, даже не лиса — шакал! Хитрющий шакал. Что он хочет узнать? Что-то о гномах? Или о Конане? Зачем?»

— Конан приходил, — спокойно продолжал трактирщик, — заплатил золотом и куда-то исчез.

«Понятно, — высветило купца, — он просто кочет, чтобы Конан оставил это золото у него!»

— Он был один, или с кем-то еще? — спросил Курдибек и отчего-то разволновался.

— С этим, — Асланкариб пожевал губами, — с южанином, товарищем своим…

— Понятно, — разочарованно протянул купец.

Затем нахмурился, прислушиваясь к себе. Что он ожидал услышать? Что-то о женщине невероятной красоты? Купец завесился бровями. Да, именно об Итилии он и хотел услышать. И что ему далась эта… купчиха? По рассказам — красавица. Но ведь, врут! Точно врут! После долгого путешествия в страну Куш, после воздержания, тягот похода, любая женщина покажется красавицей! И все же… все же.… Хотелось бы ее увидеть. Женщину с кожей, как шелк, волосами, как смоль, и глазами, как ночь со сверкающими звездами.… Именно так ее описывали караванщики. Мерзкие развратники! Они только и думают о женщинах!

— Если он придет, Конан, — медленно сказал купец, — сообщи мне об этом.… Хотелось бы с ним поговорить.

В глазах толстого Асланкариба зажглось такое любопытство, что купец злорадно улыбнулся.

Вот, пусть теперь подумает, почешет жирный загривок!.. Он притворно зевнул, и трактирщик засобирался домой.

— Всего тебе хорошего, мудрый Курдибек, — сказал он, льстиво улыбаясь, — пусть только прекрасные сны посетят тебя сегодня ночью. Пусть приснятся тебе черноокие, черноволосые красавицы, которых еще не видывал свет.… Пусть одарят они тебя самыми нежными ласками…

— Спасибо, спасибо, — отвечал потрясенный купец, — и тебе желаю того же!

«Как это он узнал? О красавицах? О красавице Итилии.… Угадал? Да, ведь я что-то говорил ему о компаньонке в стране Куш.… Наверное, говорил…»

Он еще раз зевнул — на сей раз без притворства — подумал, какую наложницу выбрать сегодня на ночь, затем махнул рукой и в одиночестве отправился в спальню.

* * *

Конан привстал на стременах и вгляделся в струящееся марево. В такую жару хорошо сидеть у фонтана или в прохладной таверне, отдыхать, пить хорошее вино. Вместо этого приходится тащиться по степи, высматривая старые, полузабытые ориентиры.

Култар придержал резвую гнедую кобылицу, купленную втридорога у заезжего купца, и с надеждой посмотрел на товарища.

— Нет, — равнодушно сказал Конан, — кажется, мы слишком забрали на юг. Вернемся назад и возьмем севернее.

В темных, слегка раскосых глазах южанина отразилось разочарование. Но он промолчал, понимающе склонив голову.

— Расскажи мне еще про этот замок, — попросил он, заглядывая в лицо товарища, иссеченное шрамами и потемневшее от загара.

Конан чуть придержал коня и поехал шагом. Култар пристроился рядом.

— Я не знаю, может, этот замок уже растащили по камешкам… — начал киммериец, затем, подумав, добавил:

— Хотя, вряд ли… Я слышал, про него рассказывают страшные истории, а крестьяне слишком пугливы, чтобы брать там камни. Так что, скорее всего, стоит он заброшенный и ждет хозяина.

— И хозяином буду я! — воскликнул южанин.

Затем, опустив глаза, добавил, — если ты не против, конечно.

— Я не против, — засмеялся Конан.

— Ты говорил… его владелец погиб…

Конан понял, что придется рассказать всю историю.

— Его звали Кушух. На нем висело проклятие, и я помог его снять…

— А какое проклятие? — перебил Култар.

Конан поморщился…

— Он не мог давать сдачи, когда его бьют. А били его всегда — знали, что надо бить и что он не сможет защищаться. Такое было проклятие.

— За что? И кто его наложил? — допытывался Култар.

— Наложил какой-то маг. Он к тому времени умер. А за что? — Конан нахмурился, вспоминая. — Кажется, он в деревне бил всех, кого ни попадя. Сильным был. И коварным, как я потом понял.

— И ты снял проклятие?

— Нет, я помог найти волшебное зелье, — Конан надолго замолчал.

Они ехали молча по пыльной, выжженной солнцем степи, а позади, из-за горизонта, величественно вставали синие горы.

— Мы нашли это зелье в замке, который то исчезал, то появлялся, — продолжил Конан, — в подвалах замка.… А, испив из чаши, Кушух меня предал и оставил погибать за закрытыми дверьми среди сундуков с сокровищами. Правда, один сундук был набит не камешками, а скелетами!

— Как же ты выбрался?

Конан смотрел, казалось, куда-то за горизонт. Синие глаза его подернулись поволокой воспоминаний.

— Двери открывались только снаружи. В конце концов, один человек их открыл… — киммериец нахмурился и продолжал, — не человек… зорг — искусственное создание… Хороший был воин. Для этого он и был создан — убивать.

— Но ты его одолел? — в глазах Култара смешались суеверный ужас и восхищение.

— Иначе меня бы здесь не было… Он обращался с саблей, как виртуоз-музыкант с флейтой.… Пробить его защиту было невозможно… Мне удалось отрубить ему ноги… Вероятно, просто повезло.

Култар покачал головой.

— Повезло? — он усмехнулся. — Тебе, Конан всегда везет.… Нет, тут дело не в везенье. У тебя какое-то предназначение.… И ты просто не можешь погибнуть!

— Еще как могу! Много раз чуть было не погиб!

— Вот именно «чуть». — Култар рассеянно почесал за ушами гнедую кобылу.

Та с благодарностью замотала головой, встряхивая пышной гривой.

— Ну, вот, — продолжал Конан, — а потом я пробрался в замок…

— В какой замок? Тот, что мы ищем?

— Ну, да. Кушух построил его, пока я был… точнее, пока меня не было в этом мире. Он набрал сокровищ и успел построить замок за год.

— Ну а ты — набрал сокровищ?

— Где-то в этих краях у меня зарыт горшок с алмазами.… Несколько раз хотел поискать…

— То есть, как? — не понял Култар. — У тебя зарыт клад, и ты до сих пор…

— Каждый раз мне что-то мешало. Я даже стал думать… — Конан замолчал и оглядел степь.

Жаркое марево струилось вокруг, как бы отсекая их от действительности.

— Ну? — торопил южанин.

— Я стал думать, что это сокровище… Словом, что его невозможно найти. Оно как бы прячется. Ведь добыл-то я его в призрачном, исчезающем замке!

Култар обтер лицо и шею, выжал платок и повесил его сушиться на седельную сумку. Жара донимала даже его — родившегося далеко на юге.

— Ну, ладно.… Пробрался ты в замок…

— И разделался с предателем. Выпив зелье, он помолодел и снял заклятие. Мог защищаться. Схватил ятаган…

— Дальше ясно, — кивнул Култар.

— А замок стоит где-то в этих местах. Его нужно только привести в порядок.

— Ну, а… слухи… — протянул южанин.

— Крестьяне говорят, что Кушух до сих пор бродит по замку… мертвый и страшный. И на кого он посмотрит, тот долго не живет…

Конан махнул рукой.

— Долго не живет, но успевает рассказать, что мертвец на него посмотрел! — добавил он со смехом.

Култар подавленно молчал. Ехал, опустив голову.

— Да все это чепуха! — Конан протянул руку и хлопнул товарища по плечу, отчего тот чуть не слетел с лошади.

— Разве мало мы видели живых мертвецов? — тихо спросил южанин. — Все это может быть и не чепухой…

Конан еще раз привстал на стременах и осмотрелся.

— Ага, вот развилка, где мы выбрали южную дорогу. Теперь поедем севернее.

Он стиснул каблуками бока вороного коня, также купленного совсем недавно, ринулся в галоп и исчез в пыльном облаке. Култар поскакал следом, жмурясь от пыли и фыркая, как жеребец, увидевший молодую кобылу. Скоро Конан пустил коня шагом и Култар вновь смог задавать вопросы.

— Так ты считаешь слухи про мертвого Кушуха чепухой?

— Послушай! — Конан посмотрел на товарища, как на неразумного ребенка. — Ты сам сказал: разве мало мы видели живых мертвецов? Отобьемся! Не в первый раз.

— Значит, ты веришь, что…

— Все может быть. Отобьемся.

— Хорошо бы… — Култар почему-то не испытывал особого воодушевления от возможной битвы с мертвецом.

— Тебе нужен замок? — Конан потерял терпение. — Нужен? Когда мы посчитали наши деньги, выяснилось, что замок со всеми полями, лугами,скотом и рабами на них купить невозможно! А тут тебе — готовый! Нужно только его заселить, купить рабов, стада.… На это денег хватит.

— Да, конечно… — южанин поежился, словно ехал не по раскаленной степи, а среди снегов, — конечно… просто… честно сказать — страшно мне.

— Ничего, я помогу справиться с призраком Кушуха! Я не боялся его живого — не побоюсь и мертвого!..

2

Замок подавлял мрачной неодушевленностью. Бывают постройки, в которых чувствуется веселая, добрая душа строителя. Бывают наоборот — злые, пустые, даже если и заселены людьми. Да и люди в них становятся мрачными, подозрительными, угрюмыми. Конан бывал и в тех, и в других. Видел людей добрых и веселых, живущих в домах излучающих свет; видел и злых, мрачных, обитающих пусть даже и во дворцах, но таких же неприветливых, неуютных. Какой дом, таков и хозяин. И кто тут на кого накладывает печать — поди, разберись! Не то дом влияет на хозяина, не то — наоборот.

Так и замок Кушуха. Не было в нем души. А если и была, то черная, злая, подлая. Башни по углам цитадели чем-то напоминали скалящиеся черепа. Угрюмая стена, местами недостроенная, грозила рухнуть на голову, навеки погрести под собой человека — не ходи, не смотри на замок, не смейся, не улыбайся…

— Ну вот, — Конан показал куда-то правее бреши в стене, — там есть подземный ход, по которому я и проник в цитадель, чтобы наказать предателя.

Култар вздохнул. С некоторых пор он стал ненавидеть все подземные ходы…

— Так этот замок — сейчас ничей? — уточнил он, спешиваясь, и явно намереваясь устроить долгий привал.

Конан посмотрел, как товарищ распаковывает седельные сумки, достает вино, хлеб и вяленое мясо, торопливо раскладывает все это на одеяле, и понял, что он на самом деле очень боится. Ну, что ж, придется действительно передохнуть и подкрепиться. Конан спешился и сел к столу.

— Скоро вечер, — Култар смотрел на замок, — наверное, лучше бы начать его осмотр с утра…

— Пожалуй, — промычал киммериец, пережевывая вяленую оленину, — хотя, можно сделать факелы и…

— Нет, нет, — Култар замахал руками, — лучше дождаться утра.

— Мы могли бы переночевать в замке, в покоях Кушуха, — улыбнулся Конан, — там, как я помню, была хорошая кровать. Не думаю, что ее утащили.

— К чему забираться в этот каменный мешок, когда можно спокойно переспать на свежем воздухе? — Култар угодливо подлил другу вина.

— Ну… как хочешь. Этот замок будет твой — можешь спать в нем, можешь — рядом.

— Пока — лучше рядом.

День действительно клонился к вечеру. Посвежело. Синеющие на горизонте Карпашские горы подернулись вечерней дымкой.

Култар расседлал и стреножил лошадей, отвел их в низину, где трава еще не выгорела. Конан прилег, забросив руки за голову. На западе небо оставалось светлым, на востоке синева сгустилась до такой степени, что стала уже не синевой, а чернотой.

Появились редкие звезды. Конан вспоминал вероломного Кушуха. Его обман. Почему он, Конан, так слепо доверился злодею? Позволил заманить себя в ловушку! Неужели не видел двуличности спутника? Видел. И, в общем, был начеку. Но, вот.… Попался.

Он живо вспомнил сокровищницу, ставшей ловушкой, сундуки с драгоценными камнями и последний сундук — набитый скелетами тех, кто подобно глупой мыши, попался в мышеловку. Да, он, разумеется, отомстил предателю. Разрубил его на куски…

Интересно, Конан усмехнулся, если Кушух действительно бродит по замку — то, в каком виде? Собрал себя из кусков? Склеил? Сшил? Или бродит его бесплотный дух? Но тогда и боятся нечего — приведение может только пугать. Чтобы причинить физический вред, ему нужно облечься в плоть. А плоть можно рубить! Да, любопытно — в каком виде им встретится бывший товарищ?

Конан поймал себя на мысли, что уже не сомневается в том, что Кушух действительно бродит ночами по замку. А ведь, это пока только разговоры, слухи! А еще интересно — узнает его Кушух, если встретит? Узнает своего погубителя? Захочет отомстить? Или побоится, что его вновь разрубят на куски?

— Чему ты улыбаешься? — спросил севший рядом Култар.

— Вспомнил про мертвого хозяина замка — в каком он виде… Я-то его разрубил на несколько кусков!

— Не надо об этом к ночи, — Култар откашлялся, — скажи лучше, где можно дешевле всего купить рабов?

— А ты сам был когда-нибудь рабом? — привстал Конан.

— Был… — ответил Култар так тихо, что понять его можно было только по губам.

— Значит, был? А теперь сам хочешь рабов купить!

— Что же делать? Такова жизнь. Ты — или раб, или рабовладелец!

— А вот, я — и не раб и не рабовладелец.

— В конце концов, станешь или тем, или другим. Такова жизнь и не нам ее менять…

— Не нам? А кому? — Конана вдруг заинтересовал разговор.

— Ну… богам, наверное…

— Богам до нас и дела нет! Они даруют нам жизнь и волю. А дальше мы — сами по себе!

— Это ты так думаешь… другие думают совсем иначе.

— Что мне другие? Я знаю, что все именно так! Много раз проверял на себе!

Стемнело. Замок теперь выглядел просто огромным сгустком тьмы. Где-то невдалеке прокричала ночная птица.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал Култар, — пусть боги нас бросили. Но все равно мы — ничего изменить не сможем!

— Почему?

— Ну… что мы можем сделать вдвоем? Ровным счетом ничего.

— А если не вдвоем? Если нас будет много?

— Не знаю… — Култар растерялся, — я не знаю, что надо делать…

— Вот в этом и беда, — наставительно сказал Конан, — многие шахи, короли, маги, волшебники пытались что-то изменить, а получалось только хуже!

— Наверное… оно само должно как-то меняться… со временем.

— Возможно, — Конан вздохнул и закрыл глаза, — ты хорошо лошадей стреножил? Не убегут?

— А почему они должны убегать?

— Может, кто напугает…

— Кто? — Култар силился рассмотреть в темноте громаду замка, ничего не видел, и от этого было только хуже.

Конан не ответил. Он спал. И даже не положил у правой руки обнаженный меч, значит, считал ночевку совершенно безопасной. Култар расстелил одеяло, подумал, вынул меч и положил под руку. Затем оглядел густую тьму безлунной ночи и лег.

Утром, седлая лошадей, Конан спросил:

— Ты ночью не просыпался?

— Нет, а что?

— Так, ничего, — киммериец одним прыжком вскочил в седло, — я просыпался. Мне показалось, что в окнах замка мелькал свет.

Култар слегка побледнел.

— Так значит, все рассказы — правда? — он седлал гнедую кобылу, изредка поглядывая на замок.

— Я не думаю, что приведению нужен свет, — усмехнулся Конан, — в любом случае разберемся на месте.

Скоро подъехали к стене. Вблизи замок производил еще более мрачное впечатление. Окна-бойницы смотрели на посетителей пустым, мертвым взглядом. Стены успели кое-где порасти темным лишайником. Казалось, что замок заброшен уже многие столетия. Ворога были закрыты, но недостроенные стены позволяли без особых хлопот проникнуть внутрь. Окованные железом дубовые двери цитадели, были, однако, распахнуты настежь. Несмотря на плотно мощеный двор, по обеим сторонам двери росли высокие кусты.

Конан остановился, медленно, как бы в раздумье, посматривая по сторонам.

— Ты ничего не чувствуешь? — спросил он подъехавшего Култара.

— Я еще со вчерашнего дня чувствую страх.

— Я не об этом, — Конан помедлил, — знаешь, меня как-то укусил волк-оборотень.

Култар с ужасом отпрянул, ожидая страшного превращения друга в свирепого зверя. Конан коротко хохотнул.

— Не бойся. Старик-знахарь мазал меня очень вонючей мазью… Я переборол заразу.… А вот, Хепат, гном — я о нем тебе рассказывал — нет. Он превратился…

Култар нетерпеливо вздохнул. Потрепал по холке кобылу — она отчего-то стала волноваться, тоненько ржать, нетерпеливо переступать копыта.

— Так вот, — продолжал Конан, не сводя глаз с кустов у дверей, — спасая друга, я отправился в замок королевы демонов Эн-Кастера, где, в конце концов, Хепат и погиб…

— Но он излечился?

— Да. И погиб в схватке с демоном.… Как-нибудь расскажу всю историю, — он помолчал, вспоминая последний бой Хепата.

Култар встревожено озирался по сторонам. Конан все смотрел на кусты.

— Эскиламп, самый лучший волшебник нашего времени, сказал мне после того, как я, с помощью мази, переборол заразу оборотня, что теперь я стану куда лучше чувствовать… предчувствовать, что ли, опасность… и все другое. Короче, во мне все равно течет некая доля крови волка-оборотня.

Култар опять с ужасом отпрянул и сделал охранительный знак. Кобыла его все более тревожилась. Конан опять засмеялся, но не слишком весело.

— К чему это ты? — спросил Култар, не сводя с товарища пристального взгляда.

— А к тому, что я теперь лучше, чем раньше, чувствую опасность. За кустами кто-то прячется. Кто-то очень опасный. Злобный. Я прямо кожей ощущаю его злобу.

— Что же будем делать? Может бросить этот замок… и вообще купить простой дом, завести совсем небольшое хозяйство… — южанин обнажил меч, с тоской глядя на кусты, которые теперь шевелились, будто живые.

— Как только мы повернем коней, оно нападет. Тут можно не сомневаться. Так что, приготовься к бою! — спокойно сказал Конан.

Огромный меч описал дугу и нацелился на невидимого пока противника.

Култар управился, наконец, с кобылой. Теперь на его лице застыло выражение отчаянной, мрачной решимости. Какой бы страх и тоску он не испытывал — боевая выучка помогла отбросить ненужные эмоции и быть готовым к сражению.

— Вот он! — воскликнул Конан, железной рукой удерживая коня, пытавшегося взвиться на дыбы, сбросить наездника и скрыться, ускакать от ужасного существа, вылезшего из кустов, Култар так же одной рукой крепко держал узду, а второй — меч, который был, хоть и короче, и легче меча киммерийца, но достаточно длинным, чтобы разить противника, оставаясь вне пределов досягаемости его когтей.

Существо, вылезшее из кустов, скорее всего, было неразумным. В маленьких, белесых глазках читалась только злоба и ненависть. Ни единого проблеска разума.

— Что это за тварь? — Култар вполне овладел собой, был холоден, расчетлив и готов к бою. — Я таких не видел!

— Мы многого не видели в этой жизни и многого не увидим, — философски заметил Конан, наблюдая за приближением монстра.

Страшилище состояло, казалось, из одних суставчатых членов и когтей. Оно походило на огромного, высохшего паука, давно умершего и оживленного колдовской силой. И эта ужасная мумия передвигалась с такой быстротой, что глаз просто не мог уследить за ее движениями. Так, рывками, двигаются некоторые насекомые — после незаметного движения застывая каждый раз уже на новом месте. Именно так и приближалось чудовище.

Конан видел, что обычным способом отразить его атаку будет невозможно. Оставалась надежда на завесу из стали, когда умелый воин раскручивал меч так, что блеск его клинка походил на прозрачный, стальной занавес. И как бы ни старался противник, он не мог миновать смертельного удара вращающегося меча. Риск состоял в том, что неопытный боец мог попросту потерять меч и остаться безоружным.

Рывок — и чудовище застыло в нескольких метрах от Конана.

Еще рывок… и крутящийся, как крыло ветряной мельницы, клинок киммерийца отсек корявую, высохшую и покрытую жестким волосом конечность.

К сожалению, другой лапой чудовище успело разорвать бок вороному коню. Смертельно раненый жеребец, испуганно кося глазом на вывалившиеся из его живота внутренности, взвился на дыбы и упал на спину. Конан едва успел соскочить и чуть не оказался в объятиях твари. Култар в мгновение ока спешился — сражаться на лошади с таким созданием оказалось опасно — взмахнул мечом, и вторая лапа чудовища упала на мостовую. Но монстр, казалось, даже не заметил потери двух конечностей. Так же молча, он бросился в атаку, теперь уже на Култара. Южанина спас только меч друга — Конан, как мясник, коротко «хекнув», разрубил чудовище на две части, каждая из которых, уже на земле, брызгаясь кровью, старалась добраться до ненавистных двуногих, вооруженных такими убийственно длинными когтями.

Горестно качая головой, смотрел Конан на умирающего вороного коня. Затем, одним быстрым и точным ударом прекратил мучения благородного животного. Култар же растерянно оглядывался — его гнедая кобыла в страхе унеслась неизвестно куда.

— Ее не найти, — с досадой сказал он подошедшему Конану, — увидев, как тварь распорола бок твоему жеребцу, она так рванула, что сейчас, наверное, уже доскакала до Шадизара!

Из разрубленного тела чудовища и отрубленных конечностей медленно вытекала густая бурая жидкость. Судорожные подергивания продолжались еще некоторое время, затем тварь затихла.

— И сколько их, таких, еще бродит по замку? — задумчиво сказал Култар, трогая носком сапога когтистую лапу.

Конан застыл, прислушиваясь к себе.

— Ничего пока не чувствую. Может, эта и не в замке жила. Вылезла из какой-нибудь расщелины, — он кивнул на скалистые холмы, теснившиеся вокруг.

Култар внезапно пронзительно вскрикнул, затем прыгнул в сторону и ткнул мечом в землю.

— Эта мерзость вылезла у него из пасти! — на острие клинка извивалось змееподобное существо, не больше локтя длинной, с множеством маленьких ножек и большими выпуклыми глазами.

Конан подошел ближе, пытаясь рассмотреть странное создание, с которого стекала слизь, вперемежку с кровью.

— Клянусь Кромом! У него разумный взгляд! В глазах предсмертная тоска и укор.

— Оно сидело внутри, — Култар стряхнул с меча издыхающее существо, — и выползло, почувствовав, что хозяин убит!

Конан присел и осторожно потрогал маленькие лапки с острыми крючками на конце.

— Кто из них был хозяин, это еще надо разобраться…

— Ты думаешь, оно сидело внутри и отдавало приказы? — Култар вспомнил совершенно бессмысленный взгляд напавшего на них чудовища и осмысленный — этой маленькой многоножки.

— Возможно, что и так, — Конан выпрямился и в задумчивости попытался расчесать черную спутанную гриву, обрамлявшую его гладковыбритое, темное от загара лицо.

— А, может, это просто паразит, вроде глиста? — с надеждой спросил Култар.

— Может и так. Но на всякий случай не зевай слишком широко. А то запрыгнет такая тварь!.. — Конан захохотал, но, взглянув на погибшего коня, помрачнел.

— Мы теперь оба безлошадные, — печально сказал Култар, — что будем делать?

— То, что и намеревались! Пойдем осматривать замок! — Конан снял с убитого коня седельную сумку и водрузил на плечи Култара.

Тот безропотно принял ношу, пытаясь поудобнее устроить ее на спине.

— Неси пока ты, — пробормотал Конан, — потом я. Так и пойдем. Там у нас еда и питье, бросать нельзя.

— Ясно, что нельзя, — Култар вздохнул и поспешил вслед за другом.

Конан уже скользнул внутрь цитадели и южанин на какой-то миг остался один. Вновь нахлынули старые страхи, предчувствие беды и неминуемой гибели. Он еще раз убедился в том, как хорошо и надежно рядом с Конаном, и как плохо и неуютно одному, особенно в таком месте, где на тебя из кустов прыгают твари-зомби, которым отдают приказы сидящие внутри слизистые многоножки.

3

Замок встретил путешественников прохладой и сыростью. Казалось, тепло просто не может проникнуть за эти стены. По коридорам гуляли сквозняки. Голые камни, узкие окна, пустые, гулкие залы — все это производило впечатление опустошенности, навевало уныние.

— Все-таки мародеры здесь поработали, — сказал Конан, осматриваясь, — в прежние времена на стенах висели гобелены. Посмотрим, в каком виде спальня.

По винтовой лестнице поднялись на второй этаж. Конан стремительно шел впереди. Казалось, он вновь переживает то время, когда любой ценой спешил отомстить изменнику, жаждал его крови. Нагруженный Култар едва успевал за ним. Пройдя по длинному коридору, Конан свернул за угол и оказался в небольшой комнате.

Здесь располагалась охрана. Следующая дверь вела в спальню. Подошел тяжело дышащий Култар.

— Здесь, — негромко сказал Конан, — его спальня.

Он медленно протянул руку, взялся за резную дверную ручку и замер. Култар с нарастающим напряжением следил за каждым движением друга. Почему он медлит? Южанин быстрым движением скинул с плеч сумку и осторожно, чтобы не наделать шума опустил ее на пол. Ему показалось, что где-то далеко за стенами замка завыли волки. Странно — утром волки не воют. Ночью — другое дело. Почему же медлит киммериец? Чего-то опасается? Чувствует опасность?

Конан, опустив руку, стоял перед дверью. Видения прошлого, вперемежку со странными фантазиями, проносились перед его мысленным взором. Вот он входит в спальню бывшего товарища, а ныне заклятого врага и предателя. Тот нежиться в постели. Его взгляд!.. Он знал, он чувствовал, что расплата придет, и он был рад, что нестерпимое ожидание, наконец, кончилось… Кровавые куски на полу — то, что было некогда человеком. Человек дышал, ходил, жил, предавал…

Теперь он превратился в куски кровавого мяса…

Куски внезапно собрались воедино, и перед Конаном вновь встал его бывший товарищ — предатель Кушух. Но теперь выглядел он так страшно, что горло сдавливали спазмы, и воздух почти не проникал в легкие. Висящий на кровавой нитке глаз… Раскрытый в вечном крике рот, выбитые ударом меча зубы….

Медленно протягивает мертвец корявые, изрубленные руки… Конан не может пошевелиться, не может дышать. Скрюченные, окровавленные пальцы с отросшими ногтями, больше похожими на когти, вот-вот сомкнуться на горле. Нужно выхватить меч и рубить, рубить!.. Нет сил даже пошевелиться. Наваливается странное оцепенение. Нужно бежать, не видеть этих страшных глаз!.. И на это нет сил… Мертвое — и не мертвое — тело приближается, окутывая смердящим облаком гниющей плоти и протухшей крови, разинутый рот кривится в ухмылке, когти уже почти коснулись горла.… Тянется, тянется мучительное мгновение, все меньше остается в легких воздуха, темнеет в глазах…

Нет, это просто видения! Это колдовской морок! Конан с криком разрывает окутавшую его пелену и видит встревоженные глаза Култара.

Все прошло. Он по-прежнему перед дверью в спальню и нужно эту дверь открыть, сделать несколько шагов, как тогда, дойти до кровати, как тогда, в руке должен быть обнаженный меч — как и тогда, нужно наказать предателя!

Изрубить его на куски! Вот он — прямо перед ним! Стоит и ухмыляется — мерзкий ублюдок, изменник, предавший товарища! Смерть ему, смерть!

С рычанием Конан разорвал и эту пелену. Вновь перед ним глаза Култара, расширенные от ужаса. В руке он держит меч — собрался защищаться? От кого? Ах, да! В руке Конана тоже обнаженный меч. Он мог броситься на друга и изрубить его на куски, как того…

О, Кром! Ты даешь людям жизнь и волю — и больше не заботишься о них! Но все же обрати на меня взор и помоги! Помоги сейчас одолеть наваждение!

Лицо Култара превращается в кровавую маску Кушуха! Култар — Кушух! Кулшух — Куштар!

Кром, помоги! Он — враг — хочет броситься на меня? Поднимает меч? Нужно отбить удар и нанести укол в сердце! Но это же друг?! Да, но тот, тоже был другом! Пока не стал врагом. Так нужно ли ждать, когда этот станет врагом?! Лучше убить его сейчас! Убить и разрубить на более мелкие куски, чтобы он не смог собрать себя, как тот, что сейчас сидит за этой дверью! Кром, помоги!

В очередной раз спала пелена. Култар с отчаянием в глазах отбивал удары.

— Стой! Все прошло! Я пришел в себя. Это тот, кто за дверью! Это он насылает морок!

Конан рывком открыл дверь. С хриплым криком ворвался в спальню. Голые доски кровати.

Ковры, когда-то висевшие на стенах, исчезли. Открыта потайная дверь, через которую он тогда пробрался в спальню. Никого нет. Осторожно подошел и встал позади Култар.

Пусто. Тихо. Тяжело дыша, приходил в себя Конан, осторожно переводил дыхание Култар.

— Он, его дух, насылал морок, — киммериец вложил меч в ножны.

— Я понял… — Култар также спрятал меч, — ты меня чуть не убил! Повезло, что движение у тебя были замедленны. Как во сне.

— Я и был во сне. И еле проснулся, — Конан шумно выдохнул.

Встряхнул головой, прогоняя остатки видений. Медленно вышел из спальни. Теперь нужно отдохнуть. Может быть, перекусить.

Пройдя в обеденный зал с множеством отполированных каменных столов и скамеек, друзья сели и распаковали седельную сумку. Неторопливо пережевывая жесткое мясо, Конан вспоминал недавнее наваждение. Похоже, было, что мертвого Кушуха действительно могли видеть в замке.

Не его самого, конечно, а его дух, призрак, его мерзкую сущность-предателя. И этот дух мог насылать виденья, морок. Да, местные крестьяне, увидев такие картины, какие сегодня видел он, конечно же, без памяти бросались наутек, как испуганные перепела, внезапно увидевшие перед собой оскаленную морду собаки.

Култар налил вина:

— Осталось совсем немного. Большой бурдюк с вином был у меня.… А теперь у того, кто поймал кобылу!

Конан кивнул:

— Да, повезло кому-то. И лошадь, и вино.

Он надолго замолчал. Хмурился. Качал головой. Култар не мешал раздумьям товарища. Молча ел, стараясь не хрустеть сухими лепешками.

— Нужно привезти в замок хорошего колдуна, — сказал, наконец, Конан, — мечом тут ничего не сделаешь.

— Эскилампа?

— Пока до него доберешься.… Попробуем найти в ближайшем селении.

— Хорошего? — с сомнением спросил Култар.

— Какой будет… — вздохнул Конан, — и еще нужно купить лошадей, пусть даже это будут самые захудалые клячи.

* * *

Колдун, на которого указали жители ближайшего селения, оказался до того старым, что оставалось только удивляться тому, что он еще ходит. Древний старик, всклокоченные седые космы, морщинистое лицо с выглядывающим из впалых щек носом, кривые зубы, среди которых особенно выделялся не сточенный годами клык. Облик злобного лешего…

Глянув на посетителей выцветшими, водянистыми глазами, он злобно прошамкал:

— Деньги только вперед и только серебром.

— А золотом? — сухо спросил Конан.

— Золотом — еще лучше, — в потухших глазах старика зажегся алчный огонек.

— А кулаком по шее? — уточнил Конан.

Он был уверен, что колдун струсит и согласиться работать даже и даром, лишь бы заезжие рыцари не гневались.

Старик быстро окинул взором посетителей, оценил могучее сложение одного и гибкость другого, учел уверенность, невозмутимое спокойствие обоих и запричитал:

— Нет, господа, по шее — не надо.… Дадите, сколько пожелаете, сколько посчитаете нужным.… После того, как я сделаю то, что вам надо…

— Нам нужно расколдовать замок Кушуха! — встрял Култар.

Увидев, как округлились глаза старика, Конан с досадой крякнул. Не стоило говорить об этом сейчас. Нужно было отвезти колдуна в замок и поставить перед призраком носом к носу. А теперь он будет отказываться.

Страх в глазах местного мага перерос в ужас. Покрытые старческими пятнами руки затряслись, рот приоткрылся и Конан почувствовал несвежее дыхание.

— Пусть господа не гневаются… Замок — проклятое место.… Там не только призрак бывшего хозяина.… Там еще змеи с ногами — они заползают спящим людям в рот и превращают их в зомби… Я не смогу… не смогу.

— Ты должен хотя бы попробовать! — Конан приподнял колдуна за шиворот и хорошенько встряхнул.

— Хорошо, хорошо, пусть будет так… Я попробую…

— И еще: покажи, у кого можно купить самых лучших коней!

Старик покачал головой:

— Можно, конечно, найти коней. Самых лучших… из тех, что есть у нас в селении.… Но подойдут ли они таким важным господам?

— Подойдут, подойдут! — Конан отпустил колдуна. — Иди, собирай свои чаши, зелья… готовься.… Потом пойдем коней покупать.

«Самые лучшие кони» оказались такими клячами, что Конан всерьез опасался, смогут ли они выдержать седоков. Ничего не оставалось, кроме как попробовать. К всеобщему удивлению, клячи довольно уверенно держались на ногах, неся на спине даже такого гиганта, как Конан.

По-царски заплатив униженно кланяющимся продавцам, друзья поехали к замку. Лошадь колдуна была под стать хозяину и отставала даже от купленных кляч. Ехали так медленно, что копыта лошадей даже не поднимали пыль, а конь старого колдуна, казалось, вообще, плыл по воздуху.

— Конан, — прошептал Култар, наклонившись к товарищу настолько близко, насколько было возможно, чтобы не выпасть из седла, — я заметил, что лошадь старика… не дышит.

— Что?! — искренне удивился киммериец. — Как это, не дышит?

— А так… бока ее неподвижны. А на глазах сидят мухи, и она их не сгоняет.

— Ты хочешь сказать, что колдун едет на мертвой лошади? — Конан оглянулся.

Теперь он смотрел на старика немного по-другому. Позади, на лошади, которая действительно не дышала, ехал непонятный человек, спокойно и даже властно поглядывая на своих нанимателей. Глаза его стали темными, осанка — гордой.

— Как тебя зовут-то, старик? — спросил Конан, пристально всматриваясь в новый облик колдуна.

— Чандлер, — с достоинством ответил тот.

Затем усмехнулся и добавил:

— Я вижу, твой друг заметил, что мой конь давно мертв. Что делать — я к нему привык и хочу, чтобы он послужил мне еще пару столетий.

— Сколько же тебе лет? — почтительно спросил Култар.

— Полторы тысячи… Я думаю, пора сделать привал. Скоро ночь, а ночью бродить по замку не решусь даже я!

— Хорошо. Тебе виднее, — Конан спешился и потянулся, хрустя суставами.

Култар хотел помочь старику слезть с лошади, но тот легко спрыгнул сам и, упругой походкой подошел к киммерийцу.

— Ты — Конан. Я тебя сразу узнал.

— Откуда? — спокойно спросил Конан и кивнул Култару, чтобы тот достал походную снедь.

Южанин раскрыл сумку, которую трижды проклял, пока тащил на себе в деревню, достал лепешки, мясо.

— Как только вы пришли, я раскинул мысленную сеть… Ты — друг Эскилампа.

Конан кивнул, ожидая продолжения.

— Эскиламп — хороший мальчик, — колдун улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных зубов, — способный. Немного легкомысленный, но способный. Он, вместе с другими пытается поддерживать равновесие в этом мире.

— А ты?

— И я с ними. Вам повезло, что вы пришли ко мне. Я послан сюда Советом, чтобы закрыть Путь.

— Пожалуйста, — попросил Култар, переставая жевать, — расскажи все по порядку!

Колдун устроился поудобнее, устремил взгляд куда-то вдаль и обыденным тоном сказал:

— Твари из-за Круга давно пытаются преодолеть грань, проделать проход. Кушух, сам того не ведая, помог им — открыл Путь. Первыми пролезли многоножки, за ними пойдет другая нечисть, если я не справлюсь.

— А почему же ты раньше…

— Я ждал тебя, Конан. Все предопределено и на Земле, и за ее пределами. Ты должен был появиться. И ты пришел. Мне нужен твой меч, твое умение.

— Так чего же ты придуривался? — Конан неодобрительно посмотрел на сидящего перед ним мужчину средних лет с темным взором, полным мудрости и печали, на сеть морщинок вокруг его глаз и внезапно понял, как нелегка ноша колдуна. Настоящего колдуна.

— Не так просто выходить из облика, который принял.… Для жителей селения я — старый шарлатан. Так лучше, удобнее.

— Ты говорил, что тебе — полторы тысячи лет… — начал Култар.

— Хочешь послушать мою историю? — усмехнулся колдун.

— Да… расскажи, — Култар вопросительно посмотрел на Конана.

Тот кивнул и приготовился слушать.

— Ну, что же — ночь длинная, можно и рассказать…

Я родился далеко, за краем обитаемой земли, в дебрях, кишащих дикими зверями, чудовищами и разной мелкой тварью. Отец мой был простой охотник… — колдун немного помолчал, вспоминая дни детства, тряхнул головой, словно освобождаясь от назойливых мошек, и продолжал, — мать была первой красавицей в селении.

Насколько я помню, на нее всегда заглядывались молодые охотники, но никто, даже вождь не смел ее тронуть — таковы были наши обычаи. Отец часто уходил на охоту и пропадал несколько дней. Иногда приносил дичь, иногда сам еле возвращался, весь израненный, и тогда мы питались старым, выветренным, вяленым мясом, кишащим червями. До тех пор, пока отец не выздоравливал и не приносил с охоты свежее мясо, которое мы не только ели, сколько могли, но и солили, вялили впрок.

Так текла жизнь наша и всех тех, кто жил вместе с нами в небольшом селении в джунглях. Я уже подрос, когда мне рассказали, кто же мой настоящий отец…

За девять месяцев до моего рождения в селение пришел странный и страшный человек. Возможно даже и не человек. Я до сих пор не знаю, кем же был мой настоящий отец, тот, кто зачал меня, осквернив, ставшую после его заклинаний беспомощной, мать. Совершив свое черное дело, он ушел, сверкая глазами. И толпа охотников, сбежавшихся на крики матери, видевших весь ее позор, в страхе расступилась, давая дорогу страшному пришельцу.

Когда он ушел, мать, до того лежавшая с оголенным ногами, животом, и все тем, что женщины прячут от мужчин, вскочила и, закрыв лицо ладонями, убежала в хижину. Охотники, пристыженные своей трусостью, молча разошлись по домам. Вернувшийся отец хотел убить оскверненную мать, но не смог — она была слишком красива, и он слишком ее любил. После такого проявления слабости, другие охотники к отцу стали относиться пренебрежительно и он, собрав пожитки, ушел в джунгли, чтобы больше не вернуться. Ушел подальше от позора, от ухмылок бывших товарищей.

— О, я им отомстил! — с жаром воскликнул колдун.

Было видно, что рассказ захватил его, всколыхнув самое сокровенное.

— Я им отомстил. Когда я подрос и овладел тайной наукой — а она давалась мне сама, без всяких усилий — я отомстил. За насмешки над отцом, за поругание матери! Они потом, после ухода отца, ходили к ней по несколько человек каждую ночь! Оскверненную женщину можно использовать, как угодно — этого обычай не запрещал…

Они приходили к ней — одинокой, опозоренной, беззащитной — пили опьяняющие напитки, а затем.… Затем издевались над ней, кто как хотел.… Каждому хотелось позабавиться с бывшей первой красавицей селения. И она, после бегства — да, бегства — отца, не могла отказать им, самодовольным трусам, не защитившим ее от пришлого колдуна. Каждую ночь она ублажала их ненасытную похоть, а наутро, еле живая, шла в джунгли собирать коренья, чтобы прокормить себя и зародившуюся в ней новую жизнь.

Я отомстил! Когда мне было пятнадцать лет, а я был не по годам рослый и сильный, да к тому же уже умел колдовать и подчинять людей всего одним словом — я пришел в селение, где издевались над матерью. К тому времени мы жили отдельно. Мать всем надоела, и ее попросту выгнали из селения.

Я пришел и наказал их! Я заставил всех женщин раздеться и лечь, а мужчин смотреть на это. Я потрудился и обесчестил каждую. Каждую! А мужчины, эти жалкие трусы, обливаясь слезами, смотрели на своих жен, ставших беспомощными, как когда-то моя мать. Я сделал это, а потом подходил и долго смотрел в глаза каждому охотнику. Затем приказал им не убивать своих оскверненных женщин — жить с ними, смотреть на них, вспоминая, как я, на глазах у всех, делал с ними все, что хотел. Вот так. А к двадцати годам я знал уже все колдовские науки. Откуда — неизвестно. Знания приходили ко мне сами — по мере того, как я взрослел. Видимо, зачавший меня колдун — или демон, или, вообще, существо из другого мира, принявшее наш облик, — вложил мне эти знания прямо в кровь. Может, у них там, так и бывает… — колдун опустил голову и долго молчал.

Конан и Култар так же молча ждали продолжения.

— Когда моя мать повесилась… мне было около тридцати лет. Да, она повесилась не в силах видеть во мне того… осквернителя. Я походил на него и обликом, и колдовским умением. Она убила себя. Вынесла все — и позор, и бесчестье, и издевательства мужчин, но не смогла вынести превращения сына в страшного колдуна, который одним мановением руки мог поднять человека в воздух, или загнать под землю… Она повесилась. Я оживил ее и долго еще она, мертвая, «жила» на свете.… Только.… Только не ела, не пила и почти не разговаривала.… Это страшно. Видеть тусклые, мертвые глаза матери, это страшно. Но я терпел. Я просто не мог ее похоронить. С помощью колдовского умения я нашел отца, перенес его к себе и заставил жить с мертвой. С той, кого он бросил, отдав на дальнейшее поругание. Он быстро сдал, похудел, зачах и умер. Мне было его не жаль. Он заслужил то, что получил.

Еще через несколько лет меня призвали в Совет. Там уже знали мою историю и мое искусство. Они взяли с меня клятву — страшную клятву колдуна — что никогда я не употреблю свою власть во вред человечеству. Только на благо. Они познакомили меня со строением мира, показали мир невидимый, и мир призрачный, показали иные миры, существующие рядом с нами…

— А ты бывал в Иреме? Городе Колонн? — спросил Конан.

— Конечно. Совсем недавно и ты там побывал, — колдун улыбнулся, — и счастливо избежал наказания за дерзость. Знания, таящиеся в Иреме — не для простых смертных. И не потому, что человек может натворить много бед, овладев тайными знаниями. Просто слабый мозг не выдержит, воспалится, погибнет от перегрузки, а в Иреме, я узнал много нового. Собственно курс обучения, который составил Совет, включал в себя посещение Города Колонн. Для этого он и оставлен на Земле в одном шаге от нашего мира. Вот, пожалуй, и все. А теперь я должен, с вашей помощью, закрыть проход, иначе миру, который мы знаем, грозит беда.

— Значит, ты — не человек, — помолчав, сказал Конан.

— Наполовину я человек по матери. Кто был мой отец — не знаю…

Конан зевнул и расстелил одеяло, собираясь спать. Култар с тревогой смотрел на друга. Неужели на него не произвел впечатления рассказ колдуна? Сам южанин дрожал, не то, от страха, не то, от непонятного возбуждения. А Конан спокойно укладывается спать рядом с… нечеловеком.

— Ложись и ты, — сказал колдун, — я покараулю, да и подготовлюсь к завтрашней встрече.

Култар лег, успев заметить, что Конан положил меч под правую руку. Значит, он не уверен в полной безопасности предстоящей ночевки. Интересно. Почему же он был так спокоен?..

Утром колдун сидел все в той же позе, будто превратившись в статую. Конан и Култар разложили лепешки, намереваясь закусить. Колдун от еды отказался, отрицательно помотав головой. Он был настолько сосредоточен, что, казалось, не видел ничего вокруг.

В замке по-прежнему было холодно. Волшебник Чандлер шел первым, быстро осматривая комнаты и залы. За ним с обнаженными мечами двигались Конан и Култар.

— Чувствуете холод? — колдун быстро оглянулся. — Тепло забирают те, кто появился из-за Круга.

Он остановился так внезапно, что Конан чуть не сбил его с ног.

— Где-то здесь… — руки Чандлера описали плавную дугу и остановились над полом. Слегка согнувшись, он замер.

Конан вновь почувствовал мысленную атаку. Виденья поплыли перед глазами, но на сей раз, прорвать пелену оказалось проще. Вероятно, сказывалось противодействие колдуна. Позади сопел Култар. Возможно, ему тоже пришлось бороться. Конан оглянулся. Лицо южанина превратилось в маску ужаса. Но вот глаза его прояснились, он отдышался и уже осмысленно посмотрел на друга. Конан кивнул и вновь повернулся к колдуну, который стоял все так же неподвижно.

— Затягивает, — глухо пробормотал Чандлер, напрягаясь всем телом, — не могу противостоять… Конан, постарайся уцелеть, в этом залог успеха… Ты нужен, чтобы…

— О чем это он? — прошептал Култар.

Конан внезапно ощутил падение. Так было в детстве, когда он, ради смеха, бросался в воду с высокой скалы. Затем навалилась темнота, в которой изредка мерцали крохотные огоньки, возможно звезды. Опять падение, на этот раз, более долгое. Мерцания. Точки звезд, превратившиеся в длинные, вращающиеся черточки… Головокружение… Пустота и одновременно тяжелый камень в желудке… Тошнота… Конан стиснул зубы, так, что заболели челюсти. Падение… Суставы, будто выворачиваются… Желудок уже у самого горла… Вспышки пламени… Удар…

4

Поднявшись на ноги, Конан осмотрелся, все еще чувствуя тошноту. Серая, унылая равнина вокруг. Потрескавшаяся, обезвоженная земля. Твердая, как железо, короста. Поодаль встают горные массивы. Некоторые пики извергают дым, вперемежку с огненными языками. Небо над головой — низкое и серое, наполненное дымом.

Конан чувствовал такую усталость, будто целый день крутил колесо, подающее воду в хозяйский фонтан. Он опустил голову. Да, так было когда-то… Колесо, крики надсмотрщиков, хлесткие удары бича — рабство…

Для того чтобы изгнать из памяти старые видения и взбодриться, Конан длинно и замысловато выругался. Стало легче. Он вздохнул и пошел по направлению к горному массиву. Оставаться на месте — значит, погибнуть от жажды. В горах должна быть вода…

Дымящиеся пики оказались гораздо ближе, чем можно было предположить. Несколько часов быстрой ходьбы и начались предгорья. Жажда уже давала о себе знать — пересохло во рту, в мыслях виделся только горный ручей с чистой, хрустальной водой. Из такого можно пить часами, пить, не отрываясь, наполнять нутро живительной влагой, радуясь каждому глотку.

Горы уже нависали над самой головой. Конан заглядывал в каждый распадок, под каждый камень. Но воды не было. С болью он заметил, что горные пики не покрыты шапками снегов. Значит.… Значит, воды тут может не быть вовсе.

Тяжело дыша, он присел на камень, размышляя о дальнейшем пути. Попытаться перевалить через хребет? Может, за ним таится цветущая долина? Или, наоборот, найти самый глубокий распадок — вдруг там бежит ручеек?.. Или спряталось небольшое озеро с блестящей, как зеркало, поверхностью, в которой отражаются облака?.. В озеро можно погрузиться с головой, нырнуть поглубже и пить там, в глубине холодную, как северный ветер, воду. Пить и пить.… Вынырнуть, отдышаться, и снова пить…

Конан еще раз посмотрел наверх. Да, горные пики достаточно высоки — в родной Киммерии горы такого размера всегда были покрыты снегом. Чистым, как душа ребенка, белым, как крылья лебедя… Можно брать горстями такой снег, набивать им рот и, не ожидая, пока он растает, глотать, обжигая живот и весело смеясь…

Послышался далекий звук рога. Померещилось? Но вскоре стал слышен и топот копыт. Судя по звуку, приближался небольшой отряд тяжело вооруженных рыцарей. Они выехали из-за холма и остановились на расстоянии нескольких метров, угрожающе покачивая копьями. Человек двадцать на вороных конях в полном вооружении. Кроме копий, у каждого на поясе висел короткий меч, к седлу был приторочен боевой топор и щит. Латы блестели на солнце, отливая серебром.

— Кто ты чужеземец? — один из воинов, очевидно, главный, поднял забрало. На Конана глянули серые глаза с недобрым прищуром. Лицо рыцаря было гладко выбрито и украшено несколькими шрамами.

— Вы хотите знать мое имя? Я — Конан из Киммерии!

Предводитель недобро усмехнулся:

— Как далеко находится твоя страна? Мы о ней даже не слышали.

— Моя страна далеко на севере.… Сюда я попал случайно. Заброшен непонятной силой, — спокойствие Конана, стоящего перед острыми наконечниками копий, произвело впечатление.

Рыцари о чем-то тихо посовещались. Затем предводитель хрипло рассмеялся.

— По виду ты хороший воин. Скоро мы это проверим. Ты будешь выступать на арене и, если останешься в живых, тебя наградят и отпустят домой.

Выступать на арене! Конан задохнулся. Они хотят сделать из него гладиатора!!! Одним быстрым движением он выхватил кинжал и метнул его в рыцаря, так неосторожно поднявшего забрало. Длинный клинок вошел в глаз и поразил мозг. Рыцарь даже не успел поднять руки — он был мертв раньше, чем это осознали другие. Когда же они опомнились, Конан уже стоял в нескольких метрах от того места, куда разом вонзились два десятка копий. Предводитель еще падал с лошади, а Конан уже отбивал атаки конников.

По счастью, местность изобиловала крупными валунами, и сражаться на конях рыцарям было неудобно. Некоторые из них спешились, другие пытались управлять лошадьми, наталкиваясь на валуны, и друг на друга.

Воспользовавшись замешательством, Конан, не вкладывая меча в ножны, побежал к видневшимся неподалеку скалам. Успевшие спешиться рыцари стали забираться на коней, что было непросто, учитывая их тяжелые латы, конные — сразу же бросились вдогонку. Конан заметил, что ни луков, ни арбалетов у противника не было. Значит, можно, забравшись на скалу, отражать атаки нескольких человек одновременно. И когда конники, лавируя меж валунов, подъехали, он уже стоял на вершине небольшой, но довольно крутой скалы. Рыцари вновь спешились, и Конан усмехнулся, глядя на их замедленные движения — он всегда предпочитал латам легкую кольчугу. Сейчас, похоже, они поймут, что тяжелые латы чаще всего бываю обузой, хотя и защищают лучше простой кольчуги.

Рыцари, как муравьи, полезли наверх. Одного Конан проткнул, когда он поднял руку, цепляясь за камни, другого столкнул сапогом, третьего оглушил ударом меча по шлему и он, глухо вскрикнув, сполз на землю. Некоторые метнули снизу кинжалы, отбить которые не представляло труда. Скоро уже несколько мертвых рыцарей лежали у подножья скалы. Конан хохотал. Азарт битвы вытеснил недавние страхи перед сверхъестественными силами, забросившими его невесть куда, упоение боем наполнило душу грозным весельем, а привычная тяжесть меча в руке придавала сил и уверенности.

Рыцари совещались, собравшись в круг.

Наконец, один поднял забрало и вышел вперед.

— Ты хороший воин, но побеждаешь бесчестно, убивая не готовых к схватке людей. Спускайся, и будем биться один на один!

— Я тебе не верю! — крикнул Конан.

— Я даю слово!

— А я не знаю цену твоему слову!

Даже со скалы Конан заметил, как налились гневом щеки рыцаря, как заиграли желваки и засверкали глаза.

— Я прощаю тебе, чужеземец, дерзкие слова. Мои товарищи подтвердят: если ты победишь — можешь идти куда хочешь!

Стоящие рядом рыцари дружно закивали. Затем все подняли забрала. Лица у некоторых были совсем юными, другие бугрились шрамами и рубцами.

Конан раздумывал. Рискнуть и принять вызов? Или продолжать отражать атаки, стоя на скале? Они пошлют кого-нибудь за арбалетами, а сами будут караулить…

— Хорошо. Я верю твоему слову. Спускаюсь.

Конан соскользнул со скалы, внимательно глядя на столпившихся рыцарей. Говоривший вышел вперед.

— Я — Вэрлоу, второй человек в клане Дракона. Схватка будет честной. Каждый бьется тем оружием, которое самвыберет. Победитель получает доспехи и деньги побежденного — таковы правила.

— Согласен, — Конан взял меч наизготовку, пристально глядя в глаза рыцарю. Перед выпадом, внезапным броском зрачки расширяются — по этому признаку можно предугадать действия противника и среагировать раньше, чем тот начнет атаку.

Рыцари образовали большой круг, предвкушая хорошее развлечение. Второй человек в клане Дракона — первого, очевидно, Конан убил, метнув кинжал — так же приготовился к битве.

— Начинаем по счету «три»!

Кто-то из рыцарей тут же стал считать: «один, два, три».

Меч Вэрлоу описал короткую дугу и обрушился на то место, где только что стоял Конан. Зрители зашумели. Второй выпад также не достиг цели. Зарычав, рыцарь стал непрерывно наносить яростные удары — Конан отбивал, ускользал, отпрыгивал и… улыбался. Второй человек в клане Дракона был неважным воином. Да еще и тяжелые латы!.. Не желая убивать, Конан выбрал момент и оглушил рыцаря мощным ударом по шлему. Вэрлоу опустил руки и тяжело рухнул на землю.

Рыцари загомонили все разом. Затем, почтительно склонив головы, приблизились. Никто из них не обнажил меча, и Конан счел это хорошим знаком.

— Ты, хороший воин, Конан из Киммерии, — сказал один из них, — мы держим слово и отпускаем тебя — ты свободен. Пока же мы предлагаем тебе оказать нам честь и разделить с нами трапезу.

Конан молча склонил голову. Рыцари — многие, из которых, сняли латы и стали похожи на обычных людей — расстелили полог, поставили кувшины с вином, жареное мясо, фрукты. Конан заметил, что многие из плодов ему неизвестны.

— Нет ли у вас воды? Я долго шел по пустыне.

— О, да, конечно, — к нему придвинули целый бурдюк с родниковой водой.

Вскоре к «столу» подсел пришедший в себя Вэрлоу. Потирая макушку, он молча взял, услужливо протянутую кем-то, кружку. О схватке не говорили, будто ее и не было. Рыцари ели, пили, разговаривали о погоде и лошадях, изредка бросая любопытные взгляды на бывшего противника.

— Я бывал на севере, — сказал Вэрлоу, — но страны с названием «Киммерия» там нет.

— Я же говорил, что заброшен в ваш мир демонами! — Конан почти ничего не ел, только пил воду.

— Как же ты думаешь вернуться?

— Не знаю…

Один из рыцарей — старый воин с огромными седыми усами — задумчиво сказал:

— В горах живет старый колдун, я думаю, он может помочь. Только добраться до него очень нелегко…

— Расскажи мне, где его искать, этого колдуна, уж я доберусь.

Рыцари почтительно посмотрели на огромный меч Конана и дружно закивали.

— Нужно дойти до окаменевшего рыцаря, — это там, — рассказчик указал на распадок между двумя горными пиками, — затем идти строго на восток.… В конце концов, дойдешь до пещеры колдуна. Попросишь его, и он поможет… если захочет…

— Про него у нас ходят разные слухи, — словоохотливо добавил молодой рыцарь с едва пробивающейся бородкой, — говорят, что он продался демонам и служит им.

— Еще говорят, — сказал другой, — что колдун требует в качестве платы душу просящего… на несколько дней… Что он делает с душой — не знает никто.

— Не стоит верить всем слухам! — перебил Вэрлоу.

Рыцари замолчали. Повисла напряженная тишина. Казалось, все чего-то ждут. Вэрлоу откашлялся и с усилием сказал:

— Конан из Киммерии, ты победил меня в честной схватке и можешь забрать мои доспехи и деньги…

Конан расслабился — вот чего они ждали. Выполнения условий рыцарского поединка.

— О, благородный рыцарь, — Конан с трудом удерживался от улыбки, — мне не нужны ни доспехи, ни деньги. Дайте мне лучше воды и пропитания на дорогу.

— Ну, конечно! — Второй, а ныне, вероятно, первый человек в клане дракона, так явно обрадовался, что сидящие вокруг рыцари опустили глаза.

— Конечно, мы дадим тебе воды, вина и еды столько, сколько ты сможешь унести! — он покосился на могучую фигуру Конана и продолжал:

— Я бы отдал тебе и коня, но в горах он бесполезен.

Рыцари тут же, по знаку Вэрлоу, собрали все продукты в огромный тюк, который Конан без труда взвалил на плечи.

— Счастливого пути тебе, рыцарь! — Вэрлоу чинно пожал пришельцу руку и с неудовольствием глянул в сторону, где лежали его убитые товарищи.

— Прощайте, благородные рыцари, — ответил Конан и легко зашагал в указанном направлении, нисколько не сгибаясь под тяжестью тюка с продуктами.

* * *

«Окаменевший рыцарь» оказался просто высокой скалой, отдаленно напоминающей опирающегося на копье воина. У «рыцаря» Конан решил заночевать, ибо дело шло к ночи, а карабкаться по крутым склонам в полутьме всегда рискованно. Он распаковал тюк и устроил царский ужин.

Вино, правда, у рыцарей было не самого лучшего качества, но — кто знает — может, в этом мире лучшего и не бывает. В том, что он оказался в ином мире, Конан не сомневался. Другой мир…

Так же, как и мир, где правила королева демонов Эн-Кастера, или — совсем недавно — мир, в котором стоял Город Колонн. Из тех миров он знал, как выбраться; из этого — нет. Только и всего. Не исключено, поэтому, что он останется тут навсегда. Придет в город, где живут благородные рыцари, не умеющие толком сражаться, победит пару раз на турнире, завоюет славу и деньги.… Гм, Конан усмехнулся, если тут все такие бойцы, как его недавний противник, завоевать и то, и другое будет несложно.

Он сложил продукты и прилег, забросив руки за голову. Если разобраться, что его держит в том, родном мире? Какая разница, где бродить с мечом на поясе и несколькими монетами в кармане? Вспомнился Култар — верный спутник его последних месяцев. Эскиламп — веселый колдун… Итилия — любящая его и, наверное, многих других, женщина… Странная тоска сдавила грудь. Если он останется в этом мире, он никогда больше не увидит ни одного знакомого лица.

И — что? Появятся новые знакомые… Точно так же, как появились в том, в старом мире.… Как ни рассуждай — ничего страшного.… И все же.… Почему так сосет под ложечкой при мысли о потере его мира? Разум говорит — ничего: что потерял там, найдешь тут, а душа, сердце — не хотят с этим мириться! Нет, он пойдет к волшебнику и попросит помощи, какую бы плату тот не потребовал…

Утро выдалось пасмурным и хмурым. Низкие тучи нависали над самой головой, укрывая туманным, одеялом горные вершины. Пахло дождем. Несколько капель упало на лицо Конана, пока он увязывал тюк с продуктами…

Идти предстояло на восток, как раз туда, где золотыми змейками уже сверкали молнии. Грома пока слышно не было, но гроза явно приближалась. Конан поморщился. Лезть на перевал по скользким камням мало радости. Пока же предстояло идти по распадку. Передернув плечами, чтобы ровнее уложить на спине свою ношу, он отправился в путь. Вскоре перед ним высился перевал. Тучи грозили раздавить, наливаясь черной злобой. Грянул, наконец, гром. Конан искал глазами хоть какой-то скальный козырек или, лучше, пещеру, где можно было бы переждать грозу. Заметив на расстоянии полета стрелы темный вход в расщелину, он почти бегом устремился туда. Редкий кустарник, росший на пути, цеплялся колючками за одежду, будто стараясь не пустить или, хотя бы, оцарапать незваного гостя.

Прямо перед ним, извиваясь огненной змеей, молния злобно ужалила камни. Гром расколол горные вершины и скалы. И тут же с неба низверглись потоки мутного дождя. По счастью, вход в пещеру темнел неподалеку и Конан нырнул в нее, как в мрачный, черный омут.

Пещера оглушила темнотой и запахом. После вспышки молнии, в глазах киммерийца плясали огненные змеи и теперь, окунувшись в затхлый мрак, он не видел даже собственных рук, Но слух ему не отказал, и он услышал тяжелое дыхание хозяина пещеры. Слишком шумное для обычного хищника — льва, пантеры или медведя.

Кроме того, Конан услышал ряд резких, коротких вздохов, характерных для принюхивающегося животного. Значит, обитатель пещеры его почуял и, скорее всего, нужно ждать немедленного нападения. Мысли понеслись вскачь. Попытаться выскочить, убраться из пещеры? Но для этого нужно повернуться спиной, а это верная гибель. Зверь сейчас нападет. Возможно, он уже в прыжке. Повернуться спиной, значит, немедленно умереть. Нет, можно только пятиться, выставив перед собой меч и осторожно нащупывая дорогу.

Мгновения растянулись до бесконечности. Проклятая слепота! Конан очень медленно, оставаясь в боевой готовности, отступал к выходу. Но он был уверен, что монстр не даст ему выйти, не упустит добычу, которая сама пришла к нему в логово.

Однако ничего не происходило. Дыхание неведомого существа по-прежнему оставалось ровным и тяжелым. Конан недоумевал. Любой зверь давно бы уже напал. Значит?.. Значит, хозяин пещеры — не зверь? Во всяком случае, он, похоже, разумен. Хотя и не каждый, даже очень глупый зверь, бросится на острый клинок. Что такое торчащие острые предметы, знают все.

— Кто же ты такой? — пробормотал Конан, даже не предполагая, что получит ответ.

— А кто ты? Я не вижу тебя.… Давно уже ничего не вижу… — голос был ломанным и хриплым, будто обладатель его давно забыл человеческую речь. Кроме того, Конану ясно представилось, как трудно огромной глотке, привыкшей, конечно же, издавать другие звуки, произносить слова.

— Я — человек… — Конан. не знал, следует ли назвать свое имя.

Он не опускал меч, но напряжение спало. Похоже, что чудовище действительно его не видит. И, кроме того, оно, кажется, намерено поговорить.

— Че-ло-век.… Давно я не беседовал с человеком…

Глаза Конана, наконец-то, стали привыкать к темноте. Хоть с трудом, но он различил неподвижную черную массу в дальнем конце пещеры.

— А кто ты? Демон?

— У вас, людей, — голос завибрировал: возможно, его обладатель пытался засмеяться, — слишком примитивные понятия… Демон, бог… Других разумных существ вы не знаете — не хотите знать… Я — не демон, и не бог.… А сюда пришел умирать… Мне много тысяч лет, я устал жить…

Конан не знал, следует ли вежливо побеседовать с умирающим существом, или просто повернуться и уйти. Может, удастся что-то узнать об этом мире…

— Я из другого мира. Заброшен сюда чьей-то злой волей. Иду к колдуну — он живет в горах на востоке — просить помощи.

На сей раз, голос более точно воспроизвел человеческий смех. Конан, прищурившись, увидел устремленные на него — сквозь него — два огромных, бельмастых, незрячих глаза.

— Ты хочешь получить помощь от того, кто вырвал тебя из привычного мира и перенес сюда?! Сам отдаешься ему в руки? Похоже, ты неразумен!

— Так это он?! Я не знал… — Конан вложил меч в ножны. Теперь он видел, что лежащий в углу монстр совершенно безопасен. Все еще напрягая зрение, он различал, огромное змеиное тело, свернувшееся кольцами, поникшие кожистые крылья с когтями на концах и в средине. Дракон? Похоже, очень старый дракон протиснулся в расщелину, чтобы спокойно встретить смерть. На какое-то мгновение киммерийцу стало жаль умирающую Тварь, но он вспомнил о своем незавидном положении и задумался над более насущными вопросами.

— Посоветуй, что мне делать! Ты — стар и мудр. Я же — новичок в этом мире.

Дракон долго молчал. Только тяжко хрипел легкими. Конан уже решил, что старик о нем попросту забыл и собрался уходить. Но дракон ответил:

— Застань его врасплох„оглуши, свяжи и повесь над огнем. Пусть расскажет о своих планах и поклянется отправить тебя обратно. Но будь осторожен — ему служат такие силы… и такие существа… — дракон передохнул и продолжил, — что, скорее всего, ты попросту лишишься головы.… Но то, что он не сможет использовать тебя в своих целях — уже хорошо. А теперь иди, я устал…

Конан повернулся и вышел из пещеры. Дождь прекратился, по небу носились клочки разорванных ветром туч. После смрада драконьей пещеры, свежий воздух пьянил, как вино. Омытые камни, блестели в лучах пробивающегося солнца.

Значит, оглушить и связать — Конан нахмурился — наверное, не легко подкрасться незамеченным к волшебнику такой силы! Оглушить и связать! Ничего другого, кроме этого совета старого дракона, не приходило в голову. Колдун, скорее всего, следит за каждым шагом своей жертвы, раз уж перенес ее сюда.… Оглушить и связать.… А потом, повесить над огнем.… Пусть расскажет и поклянется.… А велика ли будет цена этой клятвы?

* * *

Второй день Конан лежал в засаде, неподалеку от жилища колдуна — темной, вросшей в землю башни, Из примыкающих к ней пристроек выходили люди, вероятно, помощники. Расположившийся на поросшем кустами холмике Конан, был отчего-то уверен, что колдуна он узнает сразу. Мельтешащие — входящие-выходящие, бегающие люди — явно только ученики. Человек десять-пятнадцать. Все молодые и опасности не представляют.

Один из учеников внезапно направился прямо к холмику, где лежал Конан. Миг — и он, с поднятыми руками, в знак того, что пришел с миром, предстал перед киммерийцем.

— Мир тебе, пришелец. Учитель просит тебя пройти к нему и побеседовать. Он давно ждет.

Конан почувствовал, как кровь опалила жаром щеки. Как это понимать? Ловушка? Но если колдун знал о его местонахождении, он давно мог бы его уничтожить.

Кряхтя с досады, Конан поднялся. Помощник колдуна едва доставал ему до подмышки. Молча, не оглядываясь, он пошел к башне. Конан зашагал следом; щеки горели от стыда — сидел в засаде, как пятилетний ребенок, решивший спрятаться от родителей, чтобы его не наказали за съеденную крынку меда! Позор!

Против ожиданий, башня колдуна оказалось просторной и светлой, хотя окон в ней почти не было, только узкие щели под самой крышей.

— Я сделал светящиеся стены, — ответил волшебник на невысказанный вопрос.

Был он высоким, гибким и довольно молодым. Карие глаза смеялись. Черная борода, без примеси седины, ровно и аккуратно подстрижена.

— Проходи, садись, Конан из Киммерии, так, кажется, тебя зовут в твоем мире, — колдун указал на резное кресло из темного дерева.

Рядом стоял небольшой стол, накрытый для легкого обеда: в прозрачных, чистых, как бриллиант, кувшинах — вино, в вазах — фрукты.

— Угощайся, — колдун был настроен добродушно и выглядел, как обычный человек. Чем-то напоминал Эскилампа.

Конан налил в прозрачную же кружку вина и выпил единым духом. Колдун по-доброму засмеялся. Затем, вмиг стал серьезным.

— Ты встречался с драконом. Надеюсь, ты понимаешь, что драконам верить нельзя, даже если они стары и умирают?

Конан вопросительно поднял бровь… Волшебник продолжал:

— Драконы настолько лживы, насколько злобны! Даже издыхая, стараются погубить других. Готов поспорить, что он рассказал про меня ужасные вещи.

— Он сказал, что это ты выдернул меня сюда.

— Тут он не солгал…

— И посоветовал оглушить тебя и подвесит над огнем.

— Зачем? — искренне изумился колдун.

— Чтобы ты не смог сделать очередную пакость.

— Вот как раз, пакости делал он! А я только занимаюсь тем, что предотвращаю их последствия! Мы, таким образом, существуем уже не одну тысячу лет.

Конан допил вино и надкусил диковинный и невиданный им ранее фрукт.

— Почему же ты не сразился с ним открыто?

Фрукт был похож на яблоко, но имел вкус банана.

— Открытая схватка не имела смысла. Вместо него пришлют другого дракона, или, вместо меня — другого колдуна.

— Кто пришлет?

— Те, кто правит за Кругом. Там тоже идет противоборство, как и везде.

Конан слегка поморщился. Бананы он не слишком любил. Не попробовать ли вот этот?..

Только вначале, нужно попробовать вино вон из того кувшина…

— Зачем ты меня сюда перенес?

— Я тебя спас. Колдун Чандлер — смотритель части вашего мира — погиб сразу после того, как обнаружил тварей, появившихся из-за Круга. Их оказалось слишком много. Он не смог справится. Если бы я тебя не перенес, ты был бы уже мертв. Хуже того — ты бы служил ИМ, будучи мертвым.

Волшебник, пригубил вино, задумчиво качая головой.

— Я думаю, теперь вместо Чандлера будет Эскиламп. Он уже вполне созрел. Возмужал, полностью освоился. А ты должен ему помочь.

— А если я не хочу ввязывать в ваши дела? — Конан налил вино из третьего кувшина, пригубил, одобрительно кивнул, и выпил до дна.

— Тебе придется, Конан, от твоего желания ничего не зависит. Во всех мирах идет борьба. В вашем — тоже. Обе стороны привлекают самых лучших — и колдунов, и воинов.

— И когда же она кончится, эта борьба?

Волшебник удивленно глянул на собеседника.

— Никогда. Она будет продолжаться вечно. Только так и можно поддерживать равновесие.

— Ясно, — кивнул Конан, выбрав из чаши гроздь винограда.

— Поэтому, если ты отдохнул и закусил, я немедленно отправлю тебя на помощь Эскилампу. Он уже все знает.

— Я не попробовал вино еще из двух кувшинов. Да и хотелось бы закусить получше… Мясо у тебя есть? И простой, черный хлеб?

Колдун засмеялся — совсем, как Эскиламп и хлопнул в ладоши. Помощники накрыли стол более основательно. Конан втянул запах жареного мяса и одобрительно хмыкнул.

5

Обратный переход совершился без тошноты головокружения. Конан стоял перед входом в таверну толстого Асланкариба. Двое пьяных, ошарашенные его появлением, таращили мутные глаза.

Не раздумывая, он вошел в заведение. Жирный хозяин угодливо поспешил принести вина и стоял рядом, не то желая что-то сказать, не то ожидая приказаний.

— Ну, что у тебя за дрянь?! — Конан брезгливо отставил кружку.

— Прости, господин, но это самое лучшее… — глазки трактирщика испуганно забегали.

— Только что я пил вино… вот это был вкус!

— Только что?..

— Неважно, — Конан отмахнулся от Асланкариба, как от назойливой мухи, — скажи, Эскиламп у тебя не появлялся?

— Нет, давно его не видел.… А с тобой, хотел поговорить мой партнер. У него, кстати, и вино получше!

— Ну, что ж, пошли, — Конан поднялся и направился к выходу. Трактирщик семенил следом.

Курдибек встретил гостей ласково и предупредительно, однако, благодарно посмотрев на компаньона, все же кивнул в сторону двери. Асланкариб тут же засобирался — таверну нельзя надолго оставлять без присмотра. Купец провел Конана в зал для приема гостей и усадил за богато накрытый стол.

— Садись, гость дорогой, отведай моего вина, фруктов…

Выждав положенное время, Курдибек заговорил о том, что его интересовало.

— А скажи мне, Конан… Моя партнерша из далекой страны Куш… Итилия… Она действительно так прекрасна, как говорят? Ты ведь ее видел?

Конан, отдав должное угощению, откинулся на спинку кресла и задумчиво устремил взгляд в пространство.

— Да, она очень красива.

— Расскажи мне о ней, — попросил купец, и так, как киммериец молчал, добавил, — я хотел бы ее увидеть…

— Чтобы ее увидеть, нужно самому отправиться с караваном. А словами ее трудно описать.… Да и не мастер я рассказывать.

— Я понимаю — ты воин, — Курдибек был противен самому себе, но ничего не мог поделать. Заискивающая манера будто прилипла к нему в, беседе с этим варваром.

— Черные, как смоль, волосы… — начал Конан, — распущенны по плечам… Черные глаза… Загорелое лицо и тело…

«Проклятый варвар, — Курдибек чуть не лопнул от злости, — он спал с ней! Конечно… он такой… такой… воин, мужчина. Но ведь и я не старик! Она должна меня полюбить!»

— Я собираюсь поехать к ней и предложить объединить наши деньги, дома… Словом, хочу взять ее в жены.

«И зачем я ему это говорю? Зачем я вообще его позвал? Чтобы он подтвердил, что она красива? Я и так это знал…»

— Желаю удачи.

«Еще один выгодный жених добавится в кучу отвергнутых».

— Ты согласишься сопровождать меня, в качестве охранника?

«Что я делаю?! Зачем он мне там нужен?!»

— Не могу. У меня неотложные дела.

«Только недавно вырвался из ее объятий».

— Жаль. Очень жаль.

«Хватит заискивать перед этим варваром!»

Взгляд купца вдруг показался Конану странно остекленевшим. Нетвердой рукой Курдибек взял бокал с вином, пригубил, поставил на стол.

— Но все же, — продолжал купец странно менявшимся голосом, — если я очень хорошо заплачу?

«Что со мной?! Я будто засыпаю!»

— Нет, не могу.

«С чего это он так резко изменился?»

— Я заплачу столько, сколько ты скажешь!

«Мой разум словно окутан ватой… Я говорю не то, что хочу…»

— Не могу, не обижайся.

«Он хочет меня увезти подальше от…»

— Деньги, камни — все, что захочешь!

«Я умираю… моими устами говорит кто-то другой…»

— Мне пора, — Конан поднялся, пристально глядя на купца. Он был уверен, что так просто уйти не удастся.

Купец явно хотел увезти его из страны. Зачем? И почему остекленели его глаза? Изменилась манера говорить? Будто говорил не он, а кто-то другой.… Будто…

Конан вспомнил о многоножках, управляющих телами своих жертв. Колдун в том, другом мире, сказал, что тварей прорвалось слишком много!.. Не сидит ли одна из них внутри его собеседника? Что делать, если это так? Убить его и раздавить выползшую тварь? Но убить уважаемого купца.… А в многоножку никто не поверит!

— Мне пора, — повторил он, ожидая реакции Курдибека-зомби.

Как ни странно, ему позволили уйти. Купец только рассеянно кивнул, оставшись сидеть и не проводив гостя. Конан окончательно убедился, что перед ним уже не человек. Ибо уважающий себя хозяин всегда проводит гостя до дверей, пожелает счастливого пути, здоровья и благополучия.

На улице, у дверей купеческого дома его встретил Эскиламп.

— У нас очень много дел, Конан. Ты в курсе событий?

— Подозреваю, что в купца Курдибека вселилась многоножка.

— Значит, в курсе, — оживился колдун, — и не потребуются долгие объяснения.

Они шагали по опустевшим улицам Шадизара. Черный плащ волшебника развивался, как пиратское знамя. Он шел так быстро, что даже Конан, с его огромными шагами, с трудом за ним поспевал.

— Почему эта вдруг на улицах ни души?

— За время твоего отсутствия тут много чего произошло…

— И ты теперь вместо Чандлера?

— Да. Это был великий волшебник.… Слишком много их навалилось… Он не успел подготовился… Странно — у него же был огромный опыт.

— Что-то слишком многое стало в последнее время странным, — с неудовольствием сказал Конан.

Эскиламп, против обыкновения не смеялся и не улыбался. Был мрачным и хмурым. Конан посмотрел с тревогой. Устал? Навалились заботы.… Или.… Не хотелось бы думать… Колдун поймал взгляд друга и улыбнулся.

— Нет, я пока еще не зомби. Но никто не знает, что будет с нами завтра.

— Куда мы идем?

— За город. Не может же Гаэаланд опуститься посреди Шадизара!

— Опуститься-то как раз сможет, — усмехнулся Конан, — вот, только что будет потом…

Эскиламп промолчал. Что-то напряженно обдумывал. Замолчал и Конан. Не стоит мешать волшебнику обдумывать план предстоящего сраженья. И все же, где-то внутри шевелился маленький червячок подозрения — уж слишком он сегодня не похож на себя.

— Как там, твой ученик? — через некоторое время, не без умысла спросил Конан.

Интересно, помнит ли многоножка то, что знал и помнил человек? Если Эскиламп одержим созданием из-за Круга (что это за Круг такой?), то он может и не знать про чернокожего мальчика Бриана — его ученика.

— Ученик? — рассеянно переспросил колдун. — А… ученик… Бриан.… У него все идет хорошо. Осваивается, понемногу…

Ответ не внес ясности. Наоборот, внес сомнения. Складывалось впечатление, что многоножка покопалась в разуме своего зомби и выдала ответ. Конан мысленно выругался. Если и Эскиламп…

Вышли, наконец, за городскую стену. Колдун уверенно зашагал к ближайшей роще.

— Лошадка там, — он кивнул на раскачивающиеся деревья, — похоже, катается на травке.

Конан отметил, что волшебник не засмеялся. Раньше — непременно залился бы смехом. Слишком серьезно положение? Вторжение существ из другого мира.… Тут, конечно, не до смеха.

«Лошадка» Эскилампа — крылатый ящер с красивой кличкой Гаэаланд катался, подминая молодые деревья. Узрев приближающихся людей, он встал на кривые лапы и вытянул морду, принюхиваясь. Затем вдруг раскрыл клыкастую пасть и зашипел. Конан помнил, что ящер его, мягко говоря, недолюбливал, как, наверное, и всех остальных людей, исключая взрастившего его хозяина. Но на сей раз, он шипел именно на него.

— Не узнал, — натянуто засмеялся Эскиламп, — ничего, сейчас принюхается и узнает.

Ящер действительно непрерывно втягивал воздух и ноздри его, то расширялись до размеров пивного бочонка, то схлопывались, как раковины устрицы. Эскиламп медлил.

— Похоже, это он тебя испугался, — колдун глянул на Конана с неприязнью, — тебе лучше отойти…

Киммериец стоял неподвижно.

— Отойди! Иначе, он может броситься!..

Конан молча обнажил свой огромный, сверкающий вороненой сталью меч. Всегда веселые глаза Эскилампа заметались.

— Ты должен мне верить! Ящер просто не узнал меня!

— Такого не может быть, — острие клинка коснулось горла волшебника. Эскиламп застыл.

Ящер продолжал шипеть и клацать зубами. Роща затихла. Умер ветер, замолкли птицы. Только шипение огромного крылатого существа нарушало теперь эту странную тишину…

— Ну-ка, произнеси хоть одно заклинание и пусть оно подействует, — холодно бросил Конан.

Теперь он был уверен. Реакция ящера не оставляла сомнений.

Гаэаланд зашипел сильнее. Стоящий перед Конаном человек — или его подобие — стал меняться. Поплыли, как размазанные краски, черты лица, удлинились руки, ноги стали массивнее и короче. Огромные, кривые когти прорвали сапоги.

— Убей его, Конан, — послышался далекий голос, — убей, это существо из-за Круга…

Не раздумывая, Конан взмахнул мечом, и безобразная, рогатая и клыкастая голова, покатилась по траве, пачкая ее чистую зелень черной, пузырящейся кровью. Еще раз сверкнул меч, и туловище монстра оказалось распластанным надвое.

— Теперь садись на Гаэаланда, — голос Эскилампа раздавался, казалось, откуда-то сверху, — он отвезет тебя ко мне… к нам. У нас тут жарко, так что — приготовься.

С отвращением глядя на дергающиеся останки убитого существа, Конан вытер клинок о траву и приблизился к ящеру. Нахмурившись, нехотя вложил меч в ножны.

Только боги могут знать, как себя поведет без хозяина это чудовище — любимый «конь» Эскилампа. Помнит ли он его, Конана? Помнит, что несколько раз возил его на своей горбатой спине? А если не помнит — не решит ли пообедать?

О; наконец, теперь ящер был настроен, казалось, благодушно. Он позволил Конану влезть на спину, разбежался и взмыл в небо. Облака белыми башнями плыли где-то далеко внизу. Нестерпимо яркое солнце слепило глаз, Гаэаланд мерно работал крыльями, изредка осматриваясь по сторонам, как беспечная птичка.

Конан, как и раньше, крепко держался за нарост на костлявой спине ящера. Бивший в лицо ветер превратился в ураган, когда «конь» сложил крылья и ринулся вниз. Облака туманом пронеслись мимо, и перед взглядом киммерийца открылось поле боя.

Зеленая, окруженная невысокими холмами долина, которой, казалось, сами боги положили быть местом отдыха, превратилась в кровавое поле боя. Лязг стали, вопли раненных и умирающих рев, визг, боевые кличи доносились даже до Конана, оглядывающего долину с высоты птичьего полета. Отряды закованных в броню рыцарей местами теснили, но чаще сами были теснимы противником. На одном из флангов бились наемники. Вместо тяжелой брони они предпочитали кольчугу. Были более маневренны и слаженны в бою, нежели аристократы-рыцари. Ящер, снизившись, летал кругами, очевидно, высматривая хозяина, и Конан смог хорошо разглядеть противника. В основном это были клыкастые и когтистые чудища — главная ударная сила тварей из-за Круга. Но среди них попадались и люди, во всяком случае, внешне похожие на людей существа. Несколько таких рыцарей — закованных в черные, отливающие синевой латы — были, очевидно, командирами отрядов, состоящих из чудовищ. Конан слышал команды, выкрикиваемые ими на чужом языке.

Ящер увидел хозяина и, издав звук, похожий на тоскливый скулеж собаки, опустился на поляну перед шатром, рядом с которым стоял одетый во все черное Эскиламп. Конан соскочил с костлявой спины и подошел к волшебнику. Тот отдал последние приказания вестовым и повернулся к товарищу.

— Ты как раз вовремя. Нас, как видишь, теснят на всех флангах. Принимай командование.

Власти Заморы возложили эту почетную обязанность на меня, а я могу брать в помощники кого захочу!

— Вряд ли рыцари меня послушают, — Конан внимательно осматривал поле боя.

— Они и меня не слушают, — засмеялся Эскиламп, — они, правда, сражаются доблестно и оттягивают на себя основные силы противника. И то хорошо. Командуй наемниками. Вместе с ними, кстати, сражается и Култар… если еще жив. Сейчас тебе приведут самого лучшего коня. А пока расскажи, как ты догадался, что у таверны тебя встретил мой двойник?

— Он не смеялся, был рассеян, не точно отвечал на вопросы! — Конан все смотрел на поле боя.

— Они — что? Все вылезли из-за того самого Круга?

— Нет, вылезли колдуны, черные рыцари и многоножки. Трансформировали наших животных в монстров. И… вот результат!

— Скажи, там только чудовища или среди них есть и колдуны?

— Колдунов я подавил почти всех. А специальный отряд их уничтожил. Остался один главный. Если его убить — монстры упадут замертво. Его волю я подавил, но к нему не могу пробиться: слишком сильна охрана. Вся надежда на тебя.

Подвели огромного вороного коня, закованного в блестящие на солнце латы.

— Это конь одного павшего рыцаря, — грустно сказал Эскиламп, — садись и пробивайся к наемникам. Их, как видишь, уже окружают. Пробьешься — тогда веди оставшихся в живых клином на ставку противника, вон там, на холме, он указал тонкой рукой на восток, где черной точкой виднелся шатер, — убьешь главаря: мы победили.

— Ну, что ж, повеселимся! — Конан вскочил на коня и обнажил меч.

— Поспеши! Я не могу долго держать их главного колдуна — он слишком силен.

Окруженные со всех сторон наемники, образовывали круг и стойко отбивали атаки. Когтистая нечисть лезла напролом, не считаясь с потерями.

Три черных рыцаря стояли поодаль и непрерывно выкрикивали приказания. А, может, просто подбадривали свою чудовищную рать. Подъезжая к полю брани, Конан увидел, что обстановка изменилась к худшему. Аристократы-рыцари почти все были перебиты, наемники держались из последних сил. Флангов более не существовало — были островки сопротивления, окруженные кишащей нечистью.

С боевым кличем варвара Конан напал на ближайшего черного рыцаря. Тот не ожидал атаки с фланга и был зарублен, прежде чем успел сообразить, что происходит. Остальные двое лавиной ринулись навстречу неожиданному противнику.

Конан успел заметить, что вооружены они короткими, тяжелыми мечами. Значит, нужно лавировать и попытаться использовать преимущество своего длинного клинка. Не допускать ближнего боя, тем более, с обоими сразу. С гиканьем поскакав навстречу противникам, Конан в последний момент увел коня в сторону и, вытянув руку, достал мечом второго рыцаря. Его украшенный черными перьями шлем, вместе с головой покатился по истоптанной, политой кровью земле. Из обезглавленного туловища хлестала самая обычная, красная кровь. Оставался еще один — из тех, что командовали тварями, атакующими наемников. Он остановился и зычно закричал на отрывистом, ломанном, лающем языке, очевидно призывая на помощь своих чудовищных воинов. Конан напал на него, не теряя времени. На сей раз, схватка длилась несколько долгих минут. Рыцарь умело отбывал удары и наносил внезапные уколы из неожиданных позиций. И, все же, прежде чем клыкастые монстры сообразили, что хозяину требуется помощь, Конан проткнул его мечом, одним мощным ударом пробив, и латы, и кольчугу.

Наемники, увидев пришедшего на помощь воина на вороном коне, так быстро расправившегося с командирами чудовищ, перешли от обороны к атаке. Конан со своей стороны врезался в толпу нечисти, раздавая удары направо и налево. Разорвав кольцо нападающих, он крикнул:

— Я послан Эскилампом. Нужно пробиться к ставке врага!

Наемники, издав дружный клич, разом устремились на противника. Киммериец заметил, что чудовища, после смерти командиров стали вялыми и неповоротливыми. Наемники теперь справлялись с ними без труда.

— Конники, за мной! Строимся клином!

Наемники вмиг выстроились за его спиной боевым клином и ощетинились копьями и мечами. Эти профессионалы, свирепые в бою безжалостные убийцы хорошо знали свое дело. От четкой слаженности зависела их жизнь, и каждый воин-наемник понимал это, как нельзя лучше Конан был уверен — идущие за ним не дрогнут, не подведут, не остановятся. Даже смерть встань она на пути — огромная, безглазая, с косой в костяных руках — не смогла бы остановить этот поток рычащих, ревущих, бешеных убийц.

С замиранием сердца наблюдал Эскиламп за продвижением отважных воинов. Словно морской корабль, рассекающий пенистые гребни, разрезал оборону врага отряд наемников во главе с огромным варваром-киммерийцем. Вот отброшены на обе стороны крылатые змеи с шипастыми хвостами, смяты собакоголовые, поросшие густой шерстью, обезьяны с дубинками в корявых лапах, осталась только прорвать кольцо черных рыцарей — личную охрану колдуна.

Кровь текла из прокушенной губы Эскилампа, посылающего импульсы силы и ярости в подмогу измотанным воинам. Кровь брызгала из-под меча Конана, с плеча рубившего шипящую нечисть. Кровью давно были окрашены клинки и копья наемников, их лица и доспехи. Кровавый след тянулся за отрядом, обильно смачивая и без того сырую, утоптанную землю. Время застыло…

Эскиламп, стискивая тонкие руки, выкрикивает заклинания… Изрядно поредевший клин продвигается вперед… Свалка у самого шатра.… На помощь охране идут чудовища.… Нападают со всех сторон… Продвижение клина замедляется… Они останавливаются!.. Их теснят! Пытаются отбросить назад… Заклинания, дарующие силу!.. Вперед! Не отступать! От этой атаки зависит судьба нашего мира! Битва кипит с новой силой. Волшебник кричит, мир содрогается, реальность изгибается, дрожит зыбким маревом…

Вперед, киммериец! Если тебя ранят, или убьют — мир погибнет! Вперед! На тебя, на твою силу, на твое умение, ловкость, быстроту — вся надежда! Вперед! Убей врага! Достань его! Убей!

Конан бьется уже у самого входа. Ворвался в шатер! Оставшаяся горстка наемников, отражает яростные атаки нечисти.… Есть! Киммериец выезжает из шатра, поднимая на острие меча рогатую голову главного колдуна! Победа!

Эскиламп обессилено опускается на траву. По всему полю падают и бьются в судорогах чудовища. Оставшиеся в живых наемники что-то кричат. Конан скачет, выставив голову врага на всеобщее, обозрение…

* * *

Столы были накрыты прямо на центральной площади Шадизара. Всеобщее веселье не омрачили даже большие потери среди доблестных рыцарей, составляющих цвет воинства города. Огромные бочки лучшего вина стояли меж столами, и каждый мог наливать сколько захочет. Туши быков и баранов жарились на вертелах над огромными кострами. Слуги и рабы не успевали подавать вино и закуску. Музыканты играли так радостно и громко, что говорящий с трудом слышал собеседника. Но это было и неважно! Каждый, прежде всего, говорил сам! Говорил, смеялся, радовался, пил и ел!

И как-то все забыли, что командовал битвой волшебник Эскиламп, а главаря врагов убил варвар Конан, чудом прорвавшийся сквозь заградительное кольцо охраны. Может, потому, что друзья не стали садиться среди знати и говорить велеречивые тосты. Конан, Эскиламп и Култар весь в сочащихся кровью бинтах — скромно уселись среди солдат-наемников, пили наравне с ними и ели так же, как они — отрывая зубами куски дымящегося, истекающего соком мяса. Потом запивали вином из простых глиняных кружек, громко смеялись и вместе со всеми радовались избавлению от нечисти, коварно проникшей в наш ласковый, светлый мир из-за Круга.

Ник Харрис Конан и цепь оборотня(Конан — 117)

Цепь оборотня

1

С усмешкою мудреца, в полной мере познавшего тщету земной жизни, ущербный месяц наблюдал с небес за небольшим караваном, нехотя преодолевающим выжженные солнцем пространства. По следу каравана, принюхиваясь, кралась волчья стая.

Двенадцать голодных, матерых зверей подвывали от нетерпения. На выжженную траву капала слюна. Запах близкой пищи призывал, забыв осторожность, броситься вперед и вонзить клыки в теплое, парное мясо! Упиваясь дымящейся кровью, рвать податливую плоть, торопливо глотать и снова рвать! Но звери умели сдерживать себя, и, только заметив дрожь клочьев серой шерсти на боках, можно было понять, чего это им стоило. А караван медленно продвигался вперед. Две лошади и верблюд. На первой — восседал высокий, статный воин в полном боевом доспехе. На его широком поясе висел огромный меч в простых кожаных ножнах. Волевое, покрытое шрамами лицо и сверкающие неожиданной синевой глаза выдавали в нем человека решительного и весьма скорого на расправу.

Вторая лошадь несла поклажу — два притороченных по бокам тюка. На верблюде притулился некто, почти не заметный среди горбов. В глаза бросались спутанная борода и длинный крючковатый нос с двумя бородавками.

Усталые животные плелись шагом. Ехали, по большей части, молча, только иногда коротышка напевал в полголоса странные, чужеземные песни, то источающие невообразимую грусть, то расплескивающие неожиданное веселье. Язык был и вовсе неземным: отрывистым и певучим, напоминающим грозный рокот прибоя и тихий шелест умирающей осенней листвы.

— Конан, пора остановиться на ночлег, животные устали, — прервав песню, сказал тот, что ехал на верблюде.

— Пожалуй… — проворчал воин, останавливая коня, — только спокойной ночки нам не будет… Волки…

— С чего ты взял? — спросил коротышка, повертев головой.

Его звали Хепат. Был он гномом, прибившийся к людям после того, как клан его царя Вармина уничтожили обезьянолюди. Жители злого Шадизара считали его уродцем-карликом, фантазером и хвастуном. И частенько, угостив вином, с усмешкой слушали хмельные, запутанные рассказы о подвигах Конана, оруженосцем которого он себя с некоторых пор считал.

Ухмыляясь, подмигивая, и подталкивая друг друга локтями, завсегдатаи таверны толстого Асланкариба откровенно смеялись над рассказами гнома, считая их досужей выдумкой любителя вина и пьяных споров. Однако смех мгновенно стихал, стоило в таверне появиться Конану. И недавние шутники вдруг с преувеличенным вниманием начинали слушать пьяного Хепата, кивать и поддакивать, опасливо косясь на его грозного покровителя.

Иногда гном, роняя пьяные слезы, жаловался другу на какого-нибудь не в меру ретивого пересмешника, и киммериец без лишних слов за шкирку выбрасывал шутника из таверны.

— С чего ты взял? — повторил Хепат, прислушиваясь, — я ничего не слышу…

— И я не слышу, — ухмыльнулся Конан, — просто я знаю, что в этих местах волки всегда нападают на караваны. А наш — вообще легкая добыча: слишком маленький…

Хепат, ловко уцепившись за шерсть, слез с верблюда.

— Нужно набрать… найти дров… — он растерянно оглянулся.

Вокруг раскинулась унылая степь… Ни единого деревца…

— Если попадется стая не слишком большая и не слишком голодная, может, и не рискнет напасть, — Конан расседлал и стреножил животных, затем стал распаковывать седельные сумки.

— А если — большая и голодная?

— Тогда нам придется туго…

Наскоро закусили. Месяц нырнул в тучи, и степь подернулась дымкой. Укладываться спать не имело смысла. Сидели спина к спине, зорко вглядываясь в сумерки. Лошади и верблюд жались к хозяевам и тревожно били копытами.

— Вот они, — негромко сказал Конан и принялся считать, — два… шесть… десять…

Судя по парным огонькам глаз, стая насчитывала не менее двенадцати волков.

— Говорил тебе — купи арбалет или лук! — в словах Конана не было укоризны, скорее, легкая досада, — что ты сможешь сделать со своим кинжалом?

— Ничего… — тонким голосом отозвался гном.

— Вот и я говорю — ничего!

— Ничего! — голос Хепата окреп, — я уж как-нибудь… пару глоток им перережу!

Волки приблизились. Темные силуэты с горящими, как у демонов, глазами, легкими тенями скользили над землей, ложились, вскакивали, отходили в степь, возвращались, скуля от голодного нетерпения.

— Главное, не дай себя опрокинуть! — Конан поднялся и вытащил меч, — сейчас они нападут! Приготовься!

Бесшумная поступь волков придавала стае призрачный вид. Будто не живые существа готовились к нападению, а бесплотные призраки, духи степей. Одна тень внезапно выросла до размеров годовалого теленка. Это вожак, самый крупный самец в стае, приблизился и приготовился к прыжку.

Остальные — зашли с боков. Конан не стал ждать нападения. Легкой тенью — в свете луны сам, как бесплотный дух — скользнул вперед. Волк молча прыгнул навстречу. Атака вожака послужила сигналом остальным. Стая с рычанием бросилась на добычу. Три волка, успевшие зайти сзади, метнулись к Хепату, остальные обрушились на Конана. Первым погиб, разрубленный надвое, вожак. Но двое волков успели повиснуть на руках Конана. Третий ухватил за ногу. Лязгающие челюсти напоминали огромные капканы. Киммериец взмахнул руками, и волчьи зубы соскользнули с кольчуги. Одного зверя он зарубил, второй успел отбежать и приготовился к новой атаке. Скрипнув зубами, Конан отрубил голову волку, вцепившемуся в ногу. И метнулся к другим…

Хепат ловко проткнул кинжалом первого бросившегося на него волка, но на этом его удача и закончилась. Двое других в прыжке сбили его с ног и бросились рвать податливое тело. Одежда полетела клочьями. Гном наугад тыкал кинжалом, и еще один волк завизжал, отпрыгнув в сторону. К несчастью, кинжал выпал из рук Хепата, и все, что мог сделать гном, это ухватить третьего волка за шерсть и удерживать на расстоянии локтя его щелкающую, истекающую слюной пасть. Но силы быстро иссякали, и острые, слегка загнутые зубы неотвратимо приближались к горлу Хепата. И в этот миг он вспомнил рассказы одного старого охотника в таверне.

Когда нет в руках оружия, а хищник наседает, и вот-вот его клыки вопьются в горло — остается только один способ…

И Хепат, в отчаянии, решил прибегнуть к этому последнему средству. Изо всех сил он сунул голую руку в пасть зверя. На, подавись! Суть состояла в том, чтобы перекрыть хищнику дыхание. Волк сомкнулчелюсти на руке гнома. Хепат закричал от боли, слыша, как хрустят кости, но пропихивал руку все глубже в пасть зверя. И волк стал хрипеть и задыхаться. Затем вяло замотал головой и рухнул рядом со своей жертвой.

Конан в это время отбивался от всей стаи. Неуловимым демоном смерти кружил он в степи, а меч в его руке походил на смерч. И даже волки — ловкие, свирепые твари — не могли сравниться с ним в быстроте.

Скоро все было кончено. На окровавленной траве повсюду валялись волчьи трупы. Хепат стонал, пытаясь перевязать руку. По ноге Конана струилась кровь, но синие глаза сверкали торжеством. Они победили! Вдвоем справились со свирепой стаей!

Стреноженные лошади в страхе ржали где-то неподалеку. Верблюд молчал, видимо, затаившись в степи.

Конан тщательно промыл раны — Хепата и свою. Затем наложил на сломанную руку гнома шину из ножен его фамильного кинжала и туго забинтовал обрывками одежды, пришедшей в полную негодность из-за острых волчьих зубов.

Потом перевязал ногу и, слегка прихрамывая, отправился на поиски коней и верблюда. Хепат остался наедине с болью. Она поднималась из глубин, пульсировала, раздирала плоть, заставляла скрипеть зубами и до крови закусывать губу. В мире осталось только страдание… Хепат громко стонал. Может, спрятаться в прошлом?..

Кажется, совсем недавно жил он в обширных пещерах царства Вармина. Красота подземных залов, украшенных разноцветными сталактитами, вкраплениями кварца и малахита не уставала радовать трудолюбивых гномов. Горы дарили им неслыханные сокровища: алмазы величиной с кулак, сверкающие даже после предварительной огранки; огромные, как зубы дракона, источающие кровавый свет рубины; радующие веселым зеленым светом изумруды, горящие, как глаза дикой пещерной кошки…

Все это разграбили, растащили мерзкие волосатые создания с лицами на груди и длинными, свисающими ниже колен руками… В неравной битве с ними погиб клан Вармина.

Хепат стиснул зубы. Нет, прошлое тоже не радовало. Уж лучше наполненное болью настоящее. В нем всегда есть хоть слабая, но надежда на счастливое будущее. Вот, найдет его друг то место, откопает заветный горшок с алмазами!.. Купит неприступный замок или роскошный дворец!..

Конан привел испуганных лошадей и невозмутимо жующего верблюда.

— Вот старая ленивая скотина! Похоже, она совсем не испугалась!

Верблюд высокомерно оглядел место битвы и, сохраняя достоинство, неспешно лег, чтобы Хепат мог забраться ему на спину.

Конан навьючил лошадей и, поморщившись от боли в прокушенной ноге, вскочил в седло. Ласковое утреннее солнце согревало тело и душу. Из-за горизонта поднимались далекие синие горы. Пора было трогаться в дальнейший путь.

2

Предгорья великих Карпашских гор, куда держали путь Конан с Хепатом, встретили путешественников, как сварливая жена загулявшего мужа. Погода испортилась. Хмурое небо назойливо сыпало мелким дождем. Густой туман змеей полз меж холмов. У Хепата болела рука, у Конана дергало ногу. Настроение у обоих было отвратительным.

— Конан, а ты оглядывался после того, как мы тронулись? — проскрипел гном, превозмогая боль.

— К чему это? — хмуро спросил киммериец.

— А к тому, что все трупы волков исчезли вскоре после того, как мы отъехали! — заорал Хепат, ставший после схватки с волками чрезвычайно раздражительным.

Конан поморщился. Не то от боли в распухшей ноге, не то от крика гнома и его глупых слов.

— Да, пропали! — не унимался Хепат, которому требовался собеседник, чтобы отвлечься от страданий.

— Ну, отъехали мы — их не стало видно, они же лежали! — ответил Конан, чтобы хоть что-то сказать.

— Ты что, меня дураком считаешь?! — разговор не помогал, боль по-прежнему была нестерпимой. — Они именно исчезли, как исчезает вода, впитываясь в песок!

— Да не ори! — наконец, рявкнул Конан, — меня тоже боль донимает… Надо заехать в ближайшее селение и найти лекаря! Что-то не то с нашими ранами! Может, я их плохо промыл?..

Ближайшее селение оказалось небольшой деревней с низкими глинобитными домиками, крытыми полусгнившей соломой. Посреди возвышалось вековое, раскидистое дерево. Больше в деревне не было ничего примечательного.

На пороге крайнего домика курил трубку худой старик, по виду ровесник если не самого Нергала, то, по крайней мере, его внуков. Согбенный годами и болезнями, он напоминал злобного лешего. Но глаза из-под мохнатых седых бровей глядели на удивление зорко и ясно.

— Вам нужен знахарь? — как сухая лесина, проскрипел старик, всмотревшись в искаженные страданиями лица путников.

Конан кивнул, и «леший» указал неразгибающейся до конца рукой на домик, выглядевший новее и лучше других. Друзья поблагодарили скрывшегося в табачном дыму старика и направились к указанному дому.

Собака, спавшая у входа, даже не открыла глаз и вообще не подала виду, что заметила путников. Хепат, которого Конан снимал с верблюда, громко стонал и ругался, но псина и ухом не повела. Возможно, она была старая и глухая, или вообще отдала душу своему собачьему богу. Хромая мимо собаки, Конан испытывал огромное желание пнуть ее здоровой ногой, чтобы она известила, наконец, хозяина о приходе гостей. Но, как выяснилось, лекарь их уже ждал.

— Вас направил старый мельник? Мазь скоро будет готова…

Действительно, знахарь помешивал в котелке некое варево, распространяющее аромат, способный поднять мертвого.

«Если и сейчас не проснется его собака, — подумал Конан, стараясь не дышать слишком глубоко, — значит, она давно околела…»

Старый мельник по виду смахивал на лешего, а знахарь мог бы сойти за домового. Маленького роста, немногим выше Хепата, сухой и подвижный, с лицом, будто выструганным из корявого полена, он ни минуты не оставался на месте. Даже помешивая зелье, перебирал ногами, будто в танце, не в силах долго находиться в одной позе. Конан нахмурился. Что-то неестественное было в этой деревне и ее жителях…

Скоро вонь стала невыносимой, и «домовой», потянув носом, будто только теперь почувствовал запах, объявил:

— Мазь готова. Она поможет и от нарывов, и от отека, и от… — он не договорил и принялся что-то невнятно бормотать.

Конан размотал тряпки на руке гнома. Знахарь с интересом вурдалака, рассматривающего будущую жертву на предмет полнокровия, вглядывался в рану.

— Волки?

— Именно, — хмуро ответил Конан, разбинтовывая ногу.

— Сколько волков было в стае? — старик бросил на киммерийца быстрый взгляд.

— Двенадцать.

— Вы не заметили ничего странного? — знахарь ловко накладывал вонючую мазь на рану Хепата.

— Вроде бы нет… — Конан невольно почесал затылок.

Но тут прорвало гнома. Морщась от боли и отвратительного запаха, он рассказал, что трупы волков исчезли вскоре после битвы.

Вопреки ожиданиям Конана, старик не рассмеялся. Опять забормотал что-то невразумительное, затем быстро наложил мазь на распухшую ногу киммерийца и ловко забинтовал.

— Можете ехать дальше!

— Какой там «ехать»?! — разозлился Конан, — мой друг еле на ногах держится! Нам бы отдохнуть пару дней!

— Здесь-то вы вряд ли найдете место для отдыха…

— Мы его уже нашли, — киммериец бережно уложил Хепата на низкую лежанку.

Гном тяжело, с натугой дышал и, похоже, готовился потерять сознание. Конан отстегнул пояс с мечом и сел на шаткую скамью рядом с лежанкой.

— Не ругайся, знахарь, мы хорошо заплатим, — сказал он уставшим голосом и, откинувшись на спинку, закрыл глаза.

— У меня в доме даже есть нечего, — слабо протестовал лекарь, уже зная, что все возражения окажутся бесполезными.

Этот воин сделает все по-своему. И деревне грозит беда… Не от него — он-то выдержит, а от второго… У того и рана пострашнее, и сам он хлипкий…

— Распакуй наши седельные сумки, — Конаном овладела сладкая дрема, — там вяленое мясо и вино… Да позаботься о лошадях и верблюде…

Знахарь, качая головой, вышел из хижины. Молча оглядел собравшихся перед входом стариков и старух — жителей деревни. В ответ на вопросительные взгляды хмуро кивнул.

Затем вздохнул и пошел к лошадям. Остановившись, нехотя сказал:

— Воин выдержит… И мазь хорошая… А вот второго — коротышку — надо опасаться…

Жители деревни — не больше десятка человек — понуро побрели к своим хижинам. Новая беда… А они слишком стары, чтобы бежать… Да и куда убежишь? Вокруг бродят стаи этих… Молодые пробовали убегать — и что из этого вышло?! Стало только хуже…

Наутро Конан чувствовал себя значительно лучше. Правда, иногда накатывали волны озноба, но рана почти не болела. А с лихорадкой, по совету знахаря, он боролся усилием воли. Сжимая огромные кулаки так, что трещали пальцы, он заставлял озноб отступать. Гнал его из тела, как, бывало, выгонял хмель во время внезапной ночной атаки противника.

Это был еще один прием опытных наемников: мертвецки пьяный воин, заслышав сигнал тревоги, сосредотачивался, собирал в кулак волю, с рычанием вскакивал на ноги и сражался, как лев. А после битвы, расслабившись, опять едва держался на ногах…

С Хепатом дело обстояло значительно хуже. Рука его вроде и зажила, но лихорадка донимала до потери сознания. Хмурый знахарь ежедневно смазывал его рану вонючей мазью и туго бинтовал. При этом губы лекаря непрестанно шевелились: похоже, он истово молился своим богам.

Однажды, когда гном в очередной раз лишился чувств, знахарь печально, но твердо сказал:

— Ты должен убить его.

От неожиданности Конан лишился дара речи.

— Он превращается, — продолжал старик. — Однажды ночью он нападет на тебя…

— Превращается?.. В кого?

— На вас напали не просто волки… Оборотни… Все они когда-то были людьми… Многие — из нашей деревни.

— Что ты городишь?! — рассвирепел Конан, — самые обычные волки! Я таких убивал и раньше!

— Но раньше не исчезали трупы.

— Это ему показалось! Я ничего такого не заметил!

— Но ты ведь не оглядывался.

Конан не знал, что и сказать. Молча смотрел он на друга, впавшего в беспамятство и перебирающего в бреду руками и ногами, как это делают спящие собаки… и, наверное, волки.

— Мы давно знаем эту стаю… — грустно продолжал старик, — а вожак… Вожак — мой сын. Когда в наших краях появился оборотень и покусал несколько человек, я стал искать рецепт мази, которая убивала бы эту волчью заразу. Нашел, но было уже поздно — многих растерзали, многие превратились в оборотней… Да и не всегда помогает моя мазь… Нужно еще иметь сильный дух, волю… Ты справился, а вот товарищ твой — нет… Поэтому его нужно убить, пока он…

— Нет! — рявкнул Конан, — нужно искать другой выход!

— Другого выхода нет.

— Должен быть! Должен… Когда меня околдовали, он, — Конан кивнул на гнома, по-прежнему лежащего в забытьи, — летал за одним хорошим колдуном… Нашим другом… И тот помог мне!

— Летал? — удивился знахарь.

— Да, да! Летал на пауке! Тебе не понять! — Конан метался по хижине, как зверь. Затем заставил себя успокоиться и сел на лежанку. Поправил шкуру, которой накрыли дрожащего Хепата, и твердо сказал:

— Я отправлюсь за волшебником. Сколько это займет времени — не знаю. Но ты будешь кормить его, ухаживать за ним…

— Да, но…

— Он будет сидеть на цепи!

Конан достал кошелек, бросил на стол несколько золотых монет.

— Это — задаток. А теперь принеси мне самую крепкую цепь и кузнечные инструменты…

3

Ночами в узких ущельях, на дне которых пенились быстрые горные речки, становилось прохладно. Конан коротал время в полудреме у костра, наблюдая за веселыми плясками гибких, как молодые танцовщицы, языков пламени. Отправившись за Эскилампом в самое сердце Карпашских гор, где вздумал поселиться волшебник, киммериец спрашивал себя — не зря ли он оставил Хепата в деревне? Смогут ли — и будут ли — ухаживать за оборотнем жители? В том, что знахарь оказался прав, Конан убедился перед отъездом. Он как раз успел приковать друга к стоящему посреди деревни дереву, как тот стал меняться. Это была страшная и болезненная процедура. Хепат корчился и оглашал окрестности ужасным ревом, когда у него смещались лицевые кости, росли клыки, а руки и ноги превращались в когтистые лапы.

Конана он не узнавал и бросался на всех, кто стоял рядом. Даже глаза его изменились — стали ярко-желтыми, с вертикальными зрачками — и всполохами ненависти ко всему живому.

Конан поворошил сучья в костре и вздохнул. Сможет ли Эскиламп помочь? Да и вообще, вначале нужно найти жилище волшебника… Застать его дома… Возможно, он путешествует где-нибудь на другом конце света!

Резко закричала ночная птица. Захлопала крыльями, готовясь в любой момент сорваться и улететь от неведомой опасности. По ущелью прокатилось эхо далекого обвала. Невдалеке все также весело журчала речка.

Конан обнажил меч и положил его рядом с правой рукой. Что-то приближалось. Опять закричала птица. Подбросив в огонь свежие сучья, киммериец отвернулся от костра и пристально вгляделся в темноту. Казалось, невдалеке метались неясные тени. Птица теперь кричала непрерывно. Конан взял меч и встал спиной к огню. Легкий ветерок доносил обычные ночные запахи — прохлады, воды, сухой травы…

* * *

Хепат очнулся, чувствуя сильную слабость. Застонал и открыл глаза. Первым, что он увидел, была цепь. Хорошая, прочная, на такую и дракона можно посадить — не порвется. К безмерному удивлению гнома, на этой цепи сидел он сам. Железный ошейник сильно натер шею и теперь гнул Хепата к земле. Он взял цепь в руки, покачав, взвесил и положил на плечо. Шее стало легче. Где же Конан? Почему он посадил друга на цепь? И что за кости лежат рядом? Похоже, человеческие. Голова Хепата налилась свинцовой тяжестью…

К вечеру появился знахарь.

— Ну, что — очнулся? Ты съел моего помощника, когда он принес тебе пищу! Он думал, что ты спишь, и хотел придвинуть миску поближе…

— Что ты такое говоришь? — Хепат еле ворочал языком после болезни, хотя рука его, похоже, зажила.

— То и говорю, — мрачно сказал знахарь, — если бы твой друг не дал такой щедрый задаток, я бы давно убил тебя!

Хепат еще раз потрогал цепь, будто пробуя ее на прочность. Звенья были выкованы на совесть. Только вот пахла она мерзко — железом. Гном вдруг заметил, что различает множество запахов. Каждая вещь имела свой неповторимый аромат. Вот на этой цепи, например, сохранился запах Конана. А знахарь носит с собой вонь той самой мази, и даже из могилы его будет доноситься этот ужасный смрад…

Внезапно навалилась темнота, и Хепат почувствовал, что тело его странным образом меняется.

— Превращается, тварь! — зашипел знахарь, плюнул и пошел в хижину.

Хепат натянул цепь. Захрипел, дернулся. Крепкая. Тогда он поднял морду и с тоской завыл на луну…

* * *

Конан стоял у потухающего костра, а вокруг него по-прежнему носились тени. Какой-то хоровод демонов! Мужчины, женщины или иные существа кружились в смутном, потустороннем танце — понять было невозможно. Иногда мерцали глаза — огромные и печальные, затем вновь мелькали прозрачные руки, ноги… Кружились, взлетали, опускались… Бешеный танец призраков…

Костер догорел. Где-то за горами занималась заря. Тени становились бледнее, танец их уже не так кружил голову. Подул легкий ветерок, и последние фантомы исчезли вместе с клочками утреннего тумана.

Что это было? Конан вложил, наконец, меч в ножны, хотя это следовало сделать уже давно. Ясно, что хоровод призраков не мог причинить вреда. Но чего они хотели? О чем-то предупредить? Напугать? Просто поиграть, потанцевать вокруг живого человека? Почему-то казалось, что тени его узнали. Может, он услышал свое имя в шелесте травы, в журчании речки, а может, его произнесли призраки?

Наскоро позавтракав, Конан взнуздал лошадь и продолжил путь вдоль быстрой, живо журчащей на мелководье речки. Еще два дня необходимо ехать по ущелью, затем появится еле заметная тропа, ведущая вверх по скалам — не проворонить! Четыре-пять дней по тропе, какой бы опасной она не казалось, а потом — пещера, похожая на разинутую пасть дракона. Так рассказывал Эскиламп, когда они расставались после бегства из замка на Острове Пауков.

Несмотря на то, что Конан всем сердцем любил горы, путь по узкому, гулкому ущелью не приносил ему радости. Слишком сумрачно, слишком тревожно вокруг! Раздавались резкие, предупреждающие крики невидимых птиц, ущелье глухо ворчало отдаленными обвалами, словно старик-колдун, накликающий беду.

Киммериец ехал шагом, повторяя прихотливые изгибы речки и мрачно поглядывая на скалы, зачастую нависающие над ним тяжелыми карнизами. Несколько раз оттуда срывались камни и гулко падали на тропу. Вероятно, наверху бушевал ветер.

Следующая ночь выдалась еще тревожнее. Темнота вокруг костра сгустилась настолько, что казалась осязаемой. Вытяни руку — и упрешься в твердую, как камень, стену. Костер выглядел слабым и жалким по сравнению с черными глыбами наваливающейся тьмы.

В эту ночь призраки не появлялись, и птицы не кричали. Вместе с темнотой пришла странная тишина. Даже речка журчала тихо и робко, будто опасаясь привлечь внимание страшного хозяина ночи. Конан, как и раньше, сидел спиной к костру, держа на коленях обнаженный меч, всем существом чувствуя приближение опасности. Темнота окончательно заглушила журчание речки. Возможно, пал туман. В тумане так легко подкрадываться к добыче!..

Откуда-то сверху послышался шум — будто далекое хлопанье огромных кожистых крыльев. Конан замер, обхватив рукоять меча. Прислушался. Теперь не оставалось сомнений, что некто огромный, мерно работая крыльями, летел над ущельем. Дракон? Или король нетопырей?

По слухам, в каждой местности, где в больших количествах жили летучие мыши, обитал один монстр — король местной колонии. Многие рассказчики клялись, что видели громадного нетопыря собственными глазами. Огромного, черного, величиной — не меньше дракона. Правда, впоследствии выяснялось, что очевидцы никогда не видели дракона… Но кто же не знает его размеров?!

Обычно в таверне, начиная с этого места, возникали яростные споры о величине дракона. Часто доходило до драки. И только немногие мудрецы пытались пояснить, что драконы растут в течение всей жизни, а жизнь у них практически бесконечна! Следовательно, и размеры бывают — от драконьего цыпленка, до огромного, как гора, чудовища, по которому можно ходить и не заметить, что топчешь живую плоть…

Но спорщиков такие речи мало вразумляли, равно, как и крепкие кулаки любителей решать сложные вопросы упрощенным способом. Спорщики наслаждались самим процессом спора, истина их, в общем, мало интересовала…

Все это промелькнуло в голове Конана в один миг. Какой еще зверь внушительных размеров может летать? Вспомнились летающие пауки, но звук… Нет, там звук был другой. Напоминающий, скорее, многократно усиленное жужжание шмеля.

В юности Конан часто находил в горах скелеты странных летающих существ: с длинным, усаженным острыми зубами клювом и большого размаха кожистыми крыльями. Однажды он даже видел нескольких тварей, круживших над далекой вершиной. Возможно, именно там они свили свое чудовищное гнездо.

Огромное тело, скрытое темнотой, пронеслось над костром, разметав угли и дрова. В нос ударил острый звериный запах. Конан скользнул под защиту утеса, нависшего, как он помнил, над самой тропой. Вдали раздавалось беспорядочное хлопанье крыльев. Вероятно, монстр разворачивался для атаки. Первый полет был просто разведкой. Теперь последует удар — или клюва, или шипастого хвоста, или когтей…

* * *

Вынырнув в очередной раз из тяжелого забытья, Хепат в недоумении огляделся. Все та же цепь, только земля вокруг изрыта и костей прибавилось. И тогда он смутно вспомнил…

Пылающий ненавистью взгляд знахаря и тяжелая, шишковатая палка в его руке… Обжигающая боль от ударов… Насмешки старика, уверенного в своей безопасности… Рывок за палку, отчаянный прыжок и вкус крови!.. Самый прекрасный вкус на свете! Что там вино! Разве можно сравнить вяло текущее по жилам опьянение и восхитительный огонь, разливающийся по телу с каждым глотком горячей, дымящейся крови?! И — вкус! С кровью может сравниться только парное человеческое мясо! О невероятное, непередаваемое словами счастье — вкушать человеческую плоть и кровь! Скорее, скорее бы опять настала ночь! Эта восхитительная, верная подруга оборотней и вампиров! Она укроет бархатным одеялом, спрячет, позволит незаметно подобраться к жертве! Одним своим приходом она заставит трепетать в предвкушении!.. О, если бы не эта проклятая цепь! Но цепь не может выдержать рывок нескольких зверей! Нужно позвать на помощь!

И по деревне разнесся жуткий, призывный вой оборотня. А где-то в предгорьях его услышал огромный вожак стаи, насчитывающей ровно двенадцать волков…

* * *

Конан стоял, прижавшись спиной к камню, еще не успевшему отдать ночи накопленное за день тепло. Угольки, оставшиеся от костра, догорали красными глазами злобных демонов. Ночь, наконец, победила последний оплот света — костер, и теперь злорадно хихикала над слепым в темноте воином, наугад выставившим бесполезный меч.

Как ни странно, Конану действительно послышался далекий смех. Демоны ночи пришли посмеяться над его поражением? Он не доставит им такой радости!

Огромное существо, хлопая крыльями, приближалось. Ориентируясь по слуху, Конан приготовился отразить атаку. Эти проклятые безлунные ночи! Если бы над горами сияла луна! Ну, пусть не сияла, пусть небольшой серп…

Невидимое в темноте, тело грузно опустилось неподалеку. Вероятно, чудовище решило напасть не с воздуха, а с земли. Осторожная тварь! Сейчас она, должно быть, подкрадывается, готовясь к броску. В темноте можно ожидать нападения с любой стороны…

Конан сделал несколько пробных движений, затем раскрутил тяжелый меч так, что он со свистом рассекал воздух в разных направлениях, и ни одно, даже самое быстрое существо не смогло бы живым пробраться сквозь это облако разящей стали.

— Браво, Конан, — раздался рядом веселый голос Эскилампа, — твое мастерство достойно самой высокой оценки!

Затем волшебник произнес заклинание, щелкнул пальцами, и на песке сам собой загорелся небольшой костер. Эскиламп подобрал разбросанные сучья и аккуратно положил в огонь.

— Я всегда говорил, что волшебное пламя выглядит лучше на настоящих дровах! Только они быстро сгорают. Но можно произнести заклинание, и они будут гореть вечно! — и колдун нараспев стал произносить нужные слова.

— Что за тварь служит тебе вместо коня? — спросил, наконец, Конан, спрятав меч в ножны.

— Это Гаэланд! Лучший из моих крылатых помощников! — Эскиламп что-то пробормотал, и огонь столбом взметнулся к небу, осветив на миг отвратительную морду хищного ящера с торчащими из пасти зубами длиной в локоть.

— Тени-разведчики доложили, что великий воин Конан спешит разыскать мое скромное жилище. Я понял, что дело серьезное, и отправился навстречу.

— Дело действительно серьезное… Хепата укусил волк-оборотень. И хоть знахарь мазал нас вонючей мазью…

— Постой! Значит, волк и тебя укусил? — Эскиламп вдруг стал обнюхивать Конана, как собака убитого медведя.

— Да… и меня. Но мазь помогла. А вот Хепат…

— Тебе помогла не только мазь, Конан, — колдун непонятно чему весело засмеялся, — тебе помогла еще твоя воля! Я чувствую в тебе некоторые рефлексы оборотня! Отныне ты будешь еще быстрее в сражении, еще неутомимее в беге!.. Ты, похоже, единственный человек, которому вливание заразы оборотня пошло на пользу!

— А Хепата пришлось посадить на цепь… Я хорошо заплатил знахарю, он должен кормить его до нашего прихода.

Эскиламп помрачнел и задумался. Потом с сожалением сказал:

— Боюсь, друг мой, ему уже не помочь… Но мы все же попробуем, хотя это будет и нелегко!

4

Утро выдалось пасмурным и хмурым, подстать настроению Конана. Эскиламп уговаривал лететь на чудовище — так быстрее, но чтобы придать ящеру силы, требовалось пожертвовать лошадью. Ибо, только подкрепившись кобылой, он будет способен снести двоих. Даже при дневном свете существо напоминало ночной кошмар. Костистое тело, будто скелет, обтянутый кожей, огромные крылья с когтями на конце и в середине. Длинный, усаженный зубами-кольями клюв, или пасть, или нечто среднее… И запах! Конан удивлялся — почему в Эскилампа, сидевшего верхом на монстре, не въелся этот запах? Волшебник благоухал душистыми травами и чем-то еще, непонятным, но довольно приятным.

Конан не отдал свою бедную лошадь на корм ящеру, и Эскиламп отпустил чудовище поохотиться. Расправив крылья, монстр взмыл в небо.

— Ты отправляйся, не мешкая, — говорил колдун, — я догоню. Нам нужно усыпить Хепата… точнее, уже не Хепата… и везти его к…

Эскиламп внезапно замолчал и задумался. Конан не стал ни о чем спрашивать. Молча собрал поклажу, вскочил на кобылу и, кивнув волшебнику, поспешил в обратный путь.

Обратная дорога — всегда короче, и уже на следующее утро Конан почти выбрался из узкого ущелья, в котором еще недавно водили хоровод призраки. Кто бы мог подумать, что это разведчики Эскилампа! Привидения, чудовищный ящер… Конан усмехнулся. Интересно, много у него таких слуг?

Внезапно кобыла заржала и поднялась на дыбы. Из-за камня вышел огромный, замшелый пещерный медведь. Свалявшаяся шерсть на боках напоминала некогда пушистый, но изрядно побитый молью ковер. А массивная голова зверя походила на громадный, изъеденный ржавчиной котел, обращенный вперед донышком.

Пещерные медведи давно покинули места, где появился человек. Так же, как и мамонты, шерстистые носороги и саблезубые тигры. Предгорья Карпашских гор часто посещались людьми, и встреча с пещерным медведем могла означать только одно: его изгнали, он стал слишком стар, чтобы оборонять свою территорию. На смену пришли молодые. Где-то там, в далеких, диких местах, в которых обитали эти громадины — сменилась власть.

Медведь стал «шатуном». Злым, опасным, мстительным. Лютой ненавистью пылали его глаза. Хрипло заревев, зверь поднялся на задние лапы и стал вдвое, если не втрое, выше человека. Когти напоминали кривые туранские кинжалы.

Конан с трудом управлялся с испуганной, закусившей удила лошадью, норовившей сбросить хозяина и бежать подальше от этого мохнатого страшилища, неожиданно вставшего на пути. Спешившись, киммериец успел накинуть уздечку на сук ближайшего деревца. Медведь стоял неподвижно и оглашал окрестности хриплым ревом. Уступать дорогу человеку он явно не собирался. Конан обнажил меч и медленно пошел на зверя. Оставалась надежда, что медведь все-таки отойдет в сторону: не выдержит открытого — глаза в глаза — противостояния с человеком. Остановившись на некотором расстоянии от зверя, Конан спокойно смотрел в его злобные глазки. Медведь замотал головой, словно хотел избавиться от пристального взгляда человека, как от назойливой пчелы. Затем закрыл морду лапами, и этот смешной жест вызвал в душе Конана острую жалость к старому зверю, которого выгнали с насиженных мест. Закрыв глаза, зверь невольно отдался во власть человеку. Конан мог бы в прыжке вспороть ему брюхо, но решил испробовать другой способ.

Он вспомнил рассказ старого шамана одного северного племени, кочующего по заснеженным полям Асгарда. Старик рассказывал молодым охотникам, как можно напугать зверя, приготовившегося к атаке. Речь шла о белых медведях, но шаман уверял, что его метод сработает на любом звере. Все зависит от силы духа и способностей охотника.

Шаман собрал юношей и повел в район, где хозяйничал огромный белый медведь. Конан заинтересовался и примкнул к группе. Стоило охотникам углубиться во владения грозного хозяина здешних мест, как он не замедлил появиться — огромный, разъяренный, ревущий так, что закладывало уши.

Шаман сделал охотникам знак остановиться и в одиночку пошел навстречу зверю. Медведь поднялся на задние лапы — человек замер в похожей стойке, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами. Сделал несколько медленных движений, и Конану показалось, что пальцы шамана удлинились, превратившись в когти — черные, кривые, длинные. Некоторые охотники уверяли, что заметили один обломанный коготь — на правой руке у шамана недоставало пальца.

Дальше произошло и вовсе невероятное. Шаман вдруг стал расти. Вот его рост сравнялся с медвежьим… Превзошел его!.. Охотники стояли, запрокинув головы. Казалось, меховая шапка старика скоро коснется облаков! Конан не верил глазам. Что это? Колдовской морок? Иллюзия? Шаман протянул огромные косматые лапы к медведю и тот, заскулив, как обиженный щенок, побежал, испуганно оглядываясь и пачкая свой след. Старик сумел так напугать грозного зверя, что вызвал у него «медвежью болезнь».

Охотники протирали глаза, когда шаман подошел к ним и стал рассказывать, что нужно чувствовать и представлять; чтобы «вырасти до небес». Конан хорошо запомнил его рассказ. Не попробовать ли напугать зверя? Убивать старого, закрывшего глаза медведя не хотелось.

Вложив меч в ножны, киммериец сосредоточился, как учил шаман, «до мурашек на спине». Почувствовав, таким образом, прилив сил, он представил рост. Он растет! Становится выше зверя, выше стен ущелья!.. Шаман учил: стоит потерять «мурашки», и ничего не выйдет. Сосредоточение, восторг на грани исступления — вот что дает силу роста! Облака вдруг приблизились. Конан радостно засмеялся, и смех его был подобен раскатам грома! Из-под облаков он видел, как огромными скачками удирает медведь. Этот маленький, бедный зверек, решивший поужинать человеком!

Мир казался блюдцем, лежащим у ног. Речки, холмы, дороги…

Хотелось шагать, покрывая огромные расстояния, разгонять дыханием тучи, движением ладони сбрасывать в пропасть скалы, сравнять с землей горы…

Отпустив «мурашки», Конан вновь стал обычным человеком. Взглянув на облака, покачал головой. Вздохнул, отвязал перепуганную кобылу и вскочил в седло.

* * *

В деревне Конана встретил Эскиламп. Показал оборванную цепь и кости у дерева, к которому был привязан Хепат.

— Похоже, ему помогли разорвать цепь. Остальное — ясно. Я не нашел ни одного живого человека — только обглоданные, раздробленные кости в хижинах…

Колдун опустился на камень. Неподалеку, нахохлившись, сидел его крылатый «конь». Завидев Конана, он разинул пасть и зашипел.

— Не обращай внимания — он просто пугает, — Эскиламп погрозил чудовищу пальцем.

Монстр несколько раз щелкнул зубами, а затем прикрыл глаза кожистой перепонкой и, казалось, заснул.

— Что теперь делать? Искать стаю? — мрачно спросил Конан.

— Стаю отыскать несложно, она и сама, пожалуй, нас найдет… Сложнее пленить Хепата. Но даже и это не самое трудное. Чтобы излечить, его нужно везти к королеве демонов Эн-Кастера, а какую она потребует плату, я не берусь предсказать… Может, даст разовое поручение, а, может, заставит служить ей в течение нескольких лет.

По опустевшей деревне гуляли маленькие смерчи, предсказывая скорое изменение погоды. «Дерево Хепата» шелестело листвой, и, казалось, ветки его раскачиваются сильнее, чем следовало бы при таком слабом ветре.

— Ты готов, Конан, выполнять ее поручения? — Эскиламп пристально посмотрел в синие глаза киммерийца.

— Только после того, как она расколдует Хепата.

Ветерок донес заунывный вой стаи. Дерево сильнее зашелестело листвой. Волшебник прислушался.

— Похоже, оно не слишком любит оборотней… Возможно, хочет нас о чем-то предупредить.

Конан оглядел унылую, опустевшую деревню.

— Как мы будем его ловить? Перебьем стаю?

— Лучше предоставь это мне, герой. Обойдемся без крови, тем более что убить оборотня невозможно.

— Я слышал, что может помочь серебро…

— Это только слухи, — Эскиламп грустно улыбнулся, — серебряная стрела или нож… После раны, нанесенной этими предметами, оборотень восстанавливается не так быстро — только и всего. А потом старается уйти из мест, где применили серебро.

— Ну, значит, польза все же есть…..

Тоскливый вой раздался гораздо ближе. Крылатое чудище Эскилампа проснулось и защелкало зубами. Колдун произнес несколько слов на непонятном, певучем языке, и монстр, распространяя ужасную вонь, расправил крылья и взмыл в небо.

— Пусть поохотится, нам он пока не нужен… Стало быстро смеркаться. За дальней хижиной замелькали бесплотные тени.

— Если оборотня невозможно убить, — сказал Конан, — то почему они не заполнили весь мир?

— Ну, во-первых, превращается только тот, кого укусили, а не тот, кого разорвали на клочки и съели! А стая редко упускает добычу. Жертвы пожираются, и кости их обгладываются начисто! Вот пример: в деревне жителей было не так уж мало, а оборотнями стали только одиннадцать человек.

— С каждой деревни — да по одиннадцать… — начал Конан.

— А во-вторых, они долго не живут! Убить их невозможно, но они смертны — ежедневные превращения… смещения костей, хрящей, мускулов… организм оборотня быстро изнашивается.

— Значит, если мы расколдуем Хепата…

— Он не будет дряхлым старичком, но станет значительно старше! А теперь — приготовься! Если не сработает мое волшебство, то придется драться!

Эскиламп извлек из складок плаща старинный кинжал и забормотал заклинание. Волки появлялись из темноты, как привидения. Садились полукругом, и, казалось, с любопытством рассматривали людей. Рядом с огромным вожаком крутился небольшой серовато-седой волк.

— Вот он — негромко сказал Эскиламп.

Кинжал его медленно разгорался фиолетовым светом. Конан стоял с обнаженным мечом в руке и печально вглядывался в маленького волка. Тот, чувствуя пристальный взгляд человека, рычал и скалил зубы, ожидая команды вожака к атаке.

Исходящий от кинжала фиолетовый свет начинал захватывать волков, и они один за другим издавая тихие стоны, падая на землю.

— Забирай Хепата и отступаем, — Эскиламп с тревогой наблюдал за ослаблением фиолетового свечения.

Подхватив маленького волка на руки, Конан широким шагом направился к ближайшей хижине. Волшебник поспешил следом. Заперев дверь, Конан уложил Хепата на лежанку и заметался в поисках веревки.

— Он начинает приходить в себя, — ровным голосом сказал Эскиламп.

Волк дергал лапами и тихо скулил. В старом сундуке, где хозяин, чьи кости лежали сейчас у порога, хранил самые ценные вещи, отыскалась, наконец, веревка. Волк открыл глаза, но Конан уже ловко связывал ему лапы. Затем петлей затянул пасть и закрепил веревку на шее.

Волк-Хепат окончательно пришел в себя и желтыми, как янтарь, глазами наблюдал за ненавистными ему существами. Это была пища! Вкусная, сочная, от одного вида которой текли слюнки. И эта пища связала его, оставив совершенно беспомощным! Эти мысли сводили с ума, и оборотень заскулил сквозь сжатые челюсти. Стая ответила дружным воем. Конан глянул сквозь забранное решеткой окно. Парные огоньки волчьих глаз метались вокруг хижины.

— Ничего, — со смехом сказал Эскиламп, — дверь крепкая, а окна — с решетками. Ночь пересидим… Но с кобылой тебе придется проститься. Да все равно ее с собой не возьмешь.

Вспомнив про лошадь, Конан крепко и затейливо выругался. Бедная скотина! Она была такой послушной!.. Вспомнился и спокойный философ-верблюд, которого, конечно, сожрали еще раньше.

5

Первое, что услышал Конан утром, были жалобы Хепата. Гном стонал, силясь разорвать веревки, и громко вопрошал друга — почему тот его связал.

— Ты хоть что-нибудь помнишь? — мрачно спросил Конан.

— Все помню… Недавно ты меня зачем-то приковал к дереву…

— А сны? — зевая, спросил Эскиламп.

Хепат надолго замолчал. Затем смущенно покряхтел и сказал:

— Сны очень яркие… Будто я бегаю по равнине, залитой лунным светом… Я — охотник… И когда удается добыть пищу…

— Так вот, запомни, — перебил Конан, — это не сон! Тебя укусил волк-оборотень, и ты каждую ночь превращаешься! И пожираешь людей!

Хепат вдруг заплакал. Он смотрел на связанные руки, и слезы текли по его постаревшему морщинистому лицу.

— Я… я же не хотел… — всхлипывал гном, — не хочу… я не виноват…

— Никто тебя не винит, — мягко сказал Эскиламп, — мы постараемся помочь. А пока потерпи. Мы не вправе тебя развязать даже днем: ты можешь, сам того не желая, сбежать. Потерпи.

Когда окончательно рассвело, друзья вышли из хижины. Конан скрипнул зубами, увидев груду аккуратно обглоданных лошадиных костей. Даже клочка шкуры не оставили оборотни от его кобылы.

Эскиламп развел руками — что ж делать? Его крылатый монстр сидел на прежнем месте, будто никуда и не улетал со вчерашнего дня. Завидев хозяина, он радостно щелкнул клювом.

— Поспешим, — сказал волшебник, привязывая испуганного гнома к какой-то шишке на спине чудовища, — путь неблизкий и нелегкий…

Конан, стараясь не слишком глубоко дышать, уселся на костлявый хребет ящера, позади Эскилампа.

— Готов? — обернулся колдун. — Полетели! Расправив кожистые крылья и окутав Конана своим неповторимым запахом, чудовище после короткого разбега устремилось в небо.

Вскоре леса превратились в траву, холмы — в маленькие, еле заметные неровности, а облака казались не дальше, чем потолок в доме.

— Приготовься, — крикнул Эскиламп, — сейчас будем прорезать облака!

Ровно и мощно работая крыльями, ящер окунулся в облачность. К удивлению Конана, облака оказались не густыми и липкими башнями, а легким полупрозрачным туманом, сквозь который он неплохо видел. Совсем как обычный, земной туман, иногда чуть гуще. Вырвавшись из пелены облаков, монстр продолжал набирать высоту.

— В какой стране живет эта царица? — спросил Конан.

— В другом мире… — неопределенно ответил Эскиламп.

Конан ждал продолжения, но так и не дождался. Очевидно, колдун не желал сейчас пускаться в объяснения и рассказывать о других мирах. Казалось, он был чем-то обеспокоен. Поглядывал по сторонам, затем несколько раз что-то крикнул своему «коню». И каждый раз ящер изменял направление полета, будто пробирался по невидимой, петляющей горной тропе.

Склонив голову, Конан смотрел на причудливые горы и валуны облаков, медленно проплывающих под крыльями ящера. Ему хотелось спрыгнуть и побродить, или, может быть, как в детстве, побегать по этим пухлым и нежным горам и долинам.

— Вот оно! — Эскиламп указал на странное, золотистое сияние в виде неправильного овала или арки.

Монстр быстрее заработал крыльями. Сияние очертаниями напоминало кольцо табачного дыма, выпущенное умелым курильщиком. А по цвету — радугу с преобладанием золотистых тонов.

Ящер набрал скорость и промчался сквозь кольцо. Ничего не изменилось, но Конан почувствовал, что Эскиламп расслабился и похлопал ладонью по костям монстра, как ласково треплет наездник усталую лошадь.

Пошли на снижение. Конан никак не мог вспомнить, как зовут этого крылатого «коня» Эскилампа. А спрашивать почему-то не хотелось. Какое-то красивое, звучное и непонятное имя…

Прорезав облака, чудовище сложило крылья и камнем ринулось вниз. Почувствовав ужас падения, Хепат закричал. Сердце Конана билось у самого горла. Эскиламп обернулся и кивнул: все в порядке. У самой земли ящер расправил крылья и приземлился плавно и мягко, чего Конан от этого костлявого чудовища никак не ожидал.

Вокруг теснились горы, поблескивая на вершинах снежными пиками. Монстр сел в небольшом каньоне, со всех сторон окруженном зубчатыми скалами. Эскиламп деловито отвязал Хепата и передал Конану. Спеленатый гном выглядел как небольшой кулек. Только воинственно топорщилась борода, и торчал крючковатый нос с двумя бородавками. Он смирился с судьбой и лишь смотрел на друзей печальными глазами.

— Где-то наверху берет начало река, название которой не произносят, — торопливо сказал Эскиламп, — она уходит вглубь горы, поглощает ядовитые вещества и превращается в поток с черной водой. Даже малейшие брызги сожгут кожу и плоть, будь осторожен. Войдешь в пещеру, — колдун показал на темной отверстие в скале, — дойдешь до реки, там должны быть лодки. Дальше вода тебя сама вынесет…

Эскиламп умолк и в сомнении покачал головой.

— Я бы пошел с тобой, но боюсь вызвать ее гнев. В прошлый раз мы немного повздорили… — волшебник грустно усмехнулся и продолжал. — Возьми кольцо, через него я буду тебя видеть. Узнаю, когда за тобой прилетать, если… Ну, словом, вперед!

Конан надел на мизинец кольцо с крупным сапфиром. Вгляделся в камень, и ему показалось, что в глубине мелькнул чей-то глаз.

— Королева-то, наверное, такая же карга, как на Острове Пауков? — ухмыльнулся воин, устраивая под мышкой связанного Хепата.

Эскиламп с облегчением рассмеялся:

— Нет, эта симпатичнее будет… Сам увидишь. Но коварства ей не занимать, так что будь осторожен.

Конан кивнул другу и широким шагом направился к пещере.

Ступив под низкие своды, он огляделся. Узкий, длинный тоннель. Со стен сочится влага. Впереди — слабый свет, очевидно, в изобилии растет светящийся мох. Королева позаботилась, чтобы гости не плутали в темноте… Конан осторожно двинулся вперед и вскоре услышал плеск. Пещера вывела к берегу черной подземной реки. Река до половины заполняла тоннель, стены которого были до блеска отполированы водой. Возможно, во время проливных дождей тоннель затопляло полностью.

Три небольших лодки лежали на камнях кверху дном. Рядом с каждой — весло.

Хепат впервые подал голос:

— Что будет, если где-то впереди вода поднимется?

— Тогда мы погибнем, — спокойно сказал Конан, — но не думаю, чтобы королева топила всех своих гостей… Разве, только некоторых.

— И она сможет снять с меня заклятие? — Хепат начал проявлять интерес к своей судьбе, и это был хороший знак.

— Тут не заклятие… — Конан возился с лодкой: перевернул и подтащил к воде. — В крови у тебя волчья зараза! Эскиламп считает, что королева сможет ее убрать.

Он уложил Хепата в лодку, прыгнул туда сам и осторожно опустил весло в черную, ядовитую воду.

— Я чувствую, что сейчас начну превращаться, — внезапно прохрипел гном, — в голове так мутно…

«Значит, наверху уже ночь», — подумал Конан.

Он с грустью посмотрел на друга и внутренне содрогнулся, увидев ярость в желтых глазах с вертикальными зрачками. Время, казалось, остановилось. Медленное движение лодки, увлекаемой течением, серые стены тоннеля спятнами светящихся растенийпуго, низкие каменные своды.

Конан невольно задремал…

— Мы, кажется, приехали, — голос Хепата был хриплым и грустным.

Стало быть, ночь прошла, смекнул Конан и, широко зевнув, вгляделся в полумрак. Они находились невдалеке от берега обширного подземного озера. Своды и стены огромной пещеры терялись в темноте. А вдали, посреди озера, возвышался сверкающий дворец королевы демонов.

Конан долго смотрел на безумное великолепие прозрачных башен, отливающих всеми цветами радуги, на шпили, горящие в полумраке рубиновым светом, на нисходящие к черной воде стены из прозрачного минерала, возможно, горного хрусталя или кварца.

— Помнится, бывали мы в подобном замке — алмазном, — подал голос Хепат.

Глаза у него все еще отливали желтизной.

— Как ни крути, а тот был меньше, — Конан взялся за весло и медленно стал грести. — Возможно, и этот замок — алмазный, любят они этот камень…

Вскоре обнаружилось, что и в озере есть течение. Лодку закручивало, иногда она устремлялась в противоположном направлении, и Конан, работая веслом, с трудом направлял её в нужную сторону. Еще через некоторое время выяснилось, что озеро обитаемо! Из воды то и дело показывались спины огромных животных, лодка наталкивалась на препятствия, которые вполне могли оказаться телами монстров, обитающих в глубине.

«Какие чудовища, какие порождения мрака могут жить в этой ядовитой воде? — думал Конан, зорко глядя вперед. — Какие гнусные демоны, к королеве которых, мы плывем? И, вообще, почему Эскиламп так уверен, что королева поможет? Сам он, как нетрудно догадаться, едва унес отсюда ноги! Видишь ли, они «немного повздорили»!

И все же Конан доверял суждениям волшебника, его знаниям, его осмотрительности и мудрости. Эскиламп уверял, что королева демонов поможет. Вот только плата…

Внезапно вода впереди забурлила и вспучилась. На поверхности, взбивая ядовитую пену, яростно извивались толстенные щупальца. Казалось, несколько десятков огромных водяных змей сошлись в смертельной схватке.

Конан изменил курс и налег на весло, пытаясь обойти стороной поднявшегося на поверхность монстра. К несчастью, течение в этом месте оказалось сильным, и лодку, несмотря на старания гребца, несло в прежнем направлении.

Положение становилось угрожающим. Конан видел, что встречи с неизвестным обитателем глубин не миновать. Все, что он смог сделать, это слегка отвернуть в сторону от извивающихся, жаждущих добычи щупалец, после чего отложил весло и взял в руки меч. Монстр, заметив добычу, замер, как паук в засаде. Теперь из воды лишь слегка торчали кончики его чудовищных щупалец, напоминавших корни затонувшего дерева.

Но стоило лодке приблизиться, как эти «корни» зашевелились, хищно нацелившись на жертву. Затем, будто с трудом раздвигая тяжелую, черную воду, показалась голова чудовища. Два мутных глаза, величиной с донышко винной бочки, пристально уставились на Конана.

Движение лодки замедлилось. Вероятно, огромная туша гигантского спрута разбивала поток, создавая завихрения, в которые лодка и попала. Несколько черных щупалец, почти незаметных на фоне воды, медленно скользнули по борту. Конан поднял меч, и это словно побудило монстра к действию. Пришли в движение остальные щупальца. Потянулись, ухватились за борт лодки. Конан с трудом остановил замах — он вдруг ясно услышал голос Эскилампа:

— Не шевелись! Спрут видит только то, что движется! Если замрешь — чудовище тебя не заметит.

И действительно, стоило Конану застыть с поднятым мечом, как движения чудовища стали вялыми и неуверенными. Монстр неторопливо ощупал борт в поисках живого, которое виделось ему только в движении, и как бы нехотя погрузился в пучину. Из предосторожности Конан не спешил взяться за весло. Медленно, стараясь не делать резких движений, он вложил меч в ножны и взглянул на кольцо, переданное ему волшебником.

— Пока ты не вошел во дворец королевы, я могу с тобой говорить, хотя это требует больших усилий, — вновь раздался из кольца далекий голос Эскилампа, — потом смогу только видеть… — последние слова прозвучали еле слышно, словно их относило порывами ветра.

Выждав для верности еще некоторое время, Конан взялся за весло. Сверкающий дворец приближался. Виднелась лестница, спускающаяся к воде, несколько лодок, застывших у причала. Конан вновь поймал слабое течение, и вскоре дворец из прозрачного, испускающего свет камня предстал перед ним во всем своем великолепии.

Гладкие, уходящие в глубины черного озера, стены, бесчисленные башенки с рубиновыми шпилями, лестницы, как внутри дворца, так и снаружи — все это сверкало, переливалось всеми цветами радуги, ослепляло сказочной, неземной красотой.

Конан перестал грести, и некоторое время любовался дворцом, как опытный ювелир наслаждается чистым светом бриллианта. Хепат впал в забытье или же просто спал, и Конан пожалел, что гном не может видеть великолепие дворца королевы демонов.

— Да, прекрасное зрелище, — донесся совсем слабый голос Эскилампа, — но поспеши, пока не настала пора нашему другу превращаться…

Осторожно подведя лодку к плоскому камню-причалу, Конан ступил на него, стараясь не замочить сапог. Затем вытащил лодку, сунул под мышку спящего гнома и направился к прозрачной лестнице.

6

Никто не вышел ему навстречу — ни рабы, ни воины, ни демоны. Конан поднялся по лестнице до величественной арки. Вход никем: не охранялся. Дверей также не было, и Конан беспрепятственно вошел во дворец. На миг показалось, что он попал внутрь солнца. Глаза слезились. Нестерпимое сияние пульсировало, будто живое существо, лучилось, переливалось всеми цветами радуги.

Прищурившись, Конан сделал несколько шагов и остановился, не зная, в каком направлении двигаться. Прозрачные стены являли взору очертания залов, коридоров, лестниц, переходов и небольших будуаров.

— О чем ты хочешь просить меня, смертный? — раздался голос, подобный нежным переливам флейты.

Конан сглотнул комок, совсем некстати оказавшийся в горле, откашлялся и громко сказал:

— Мой друг стал оборотнем. Я прошу вернуть его… удалить из его крови…

Внезапно стены пришли в движение. Закружилась голова. Мимо проплывали прозрачные, словно сотканные из воздуха, лестницы… Возможно, стены и не двигались, а перемещался сам Конан…

Очнулся он в огромном зале с высокими сводами в виде арок и причудливыми резными колоннами, испускающими потоки нежно-голубого света. Сквозь прозрачные стены виднелись черные воды озера — вероятно, зал находился в одной из угловых башен дворца. Высокий, затейливый трон посредине напоминал сверкающий на солнце айсберг. Боль и слезы в глазах мешали разглядеть сидящую на троне женщину.

Внезапно свет потускнел, и Конан увидел, наконец, королеву демонов загадочной страны Эн-Кастер. На троне в свободной позе сидела изящная молодая женщина в ниспадающих белых одеждах. Отстраненная, неземная красота ее бледного лица вызывала скорее грусть, нежели восхищение. Конан напомнил себе: перед ним — не человек, а демон, который может принять любое обличие. Но почему она решила выглядеть как земная женщина? Или все-таки это ее настоящий облик?

Решив отложить выяснение этого вопроса до лучших времен, Конан вновь заговорил о своей просьбе:

— Моего друга, гнома, укусил волк-оборотень… — но королева прервала его капризным, как показалось, голосом:

— Какую цену ты намерен заплатить за его исцеление? — огромные, сверкающие холодом глаза женщины смотрели с вызовом.

— Любую, — без колебаний ответил Конан.

— Готов ли ты ради друга пожертвовать жизнью?

— Готов!

В душе он все же надеялся, что такую плату королева не потребует. Женщина вдруг оказалась рядом. Она с: любопытством осматривала мужественную фигуру необычного просителя и даже легкой, как снежинка, рукой коснулась шрама на его подбородке. А Конан только сейчас разглядел, что одежда королевы была воздушной и прозрачной. По сути, перед ним стояла обнаженная женщина с гибким, как у танцовщицы, телом. Невольный вздох воина не укрылся от внимания королевы, и она, вскинув руки, как шаловливая девочка, сделала несколько танцевальных движений. Конан стоял столбом, все так же удерживая под мышкой спящего Хепата.

Женщина рассмеялась звонким, серебристым смехом и закружилась в невиданном никем из смертных танце. Необычные движения, похожие на плавный, странный ритуал, набегающими волнами размывали сознание Конана, как морской прибой детские песчаные замки. Словно зачарованный, зная, что действует не по своей воле, он положил спеленатого Хепата на пол, снял пояс с мечом, кольчугу…

Оставшись в набедренной повязке, и чувствуя себя невероятно глупо, он стоял, не сводя глаз с танцующей женщины. Королева внезапно остановилась, и Конан почувствовал, что его воля свободна. Чары исчезли. Но что было делать? Броситься одеваться? Смешно и глупо… Киммериец видел, что его осматривают, как товар. Взглядом знатока оценивают фигуру, мышцы, мужественность и красоту воина.

С некоторым вызовом, скрестив руки на груди, Конан стоял молча — спокойный и величественный, ощущая свою силу мужчины и данную ему природой власть над женщиной. Пусть даже эта женщина — королева демонов! Его прекрасное, совершенное тело воина в сиянии дворца отливало бронзой.

— Я излечу твоего друга, но ты будешь моим слугой до тех пор, пока я сама тебя не отпущу! — королева вновь восседала на троне и говорила холодно и высокомерно.

Конан молча склонил голову. Хепат вдруг проснулся и издал душераздирающий вопль. Разрывая веревки, забился в судорогах. На губах его выступила кровавая пена. На миг показалось, что в пульсирующем свете мелькнула тень волка. Метнулась ввысь и растворилась в сиянии. Хепат затих, слышались только жалобные стоны и хриплое дыхание.

— Он здоров, — сказала королева, — теперь он будет спать и во сне охранять твой меч и доспехи. Здесь они тебе не понадобятся.

Гном поднялся и, двигаясь рывками, как марионетка на ниточках, принялся собирать вещи Конана. Королева простерла руку, и он исчез.

— Без меча я чувствую себя голым, — усмехнулся Конан.

И в тот же миг ощутил, что его набедренная повязка исчезла. Обнаженная королева вдруг оказалась рядом, и ее глаза засияли волшебным, неземным светом.

* * *

Служба Конана состояла по большей части в удовлетворении похоти и капризов королевы. Опытный и сильный мужчина, он умел доставить женщине удовольствие и мог ласкать королеву в течении несколько колоколов подряд или даже всю ночь.

Таким образом, эта часть его работы трудностей не вызывала. Хуже приходилось во время пиров. Королева периодически устраивала в тронном зале долгие и обильные пиршества. Невесть откуда появлялись демоны самых невероятных форм и размеров: огромные, клыкастые и когтистые, как поднявшиеся на задние лапы остриженные медведи, с отвратительными складками кожи на брюхе и под мышками. Но были и небольшие, с хитрой шакальей мордой и телом уродливого горбуна. Встречались демоны-деревья и демоны-камни.

Некоторые и вовсе не имели формы и пребывали в виде клубящейся тучи. Но королева хмурилась, и Не Имеющий Формы, поспешно уплотнялся в некое подобие человека, после чего чинно сидел за столом, ел и пил наравне с другими.

Во время пиршества Конан обязан был стоять, скрестив руки, у подножья трона. И, что хуже всего, иногда его заставляли вступать в рукопашные схватки с особо буйными демонами.

Королева взмахом руки удаляла когти и клыки у одного из гостей и превращала его в некое подобие человека — уродливого, с огромными кулачищами, бычьей шеей и ногами-тумбами.

Конана выручала ловкость и быстрота. Силой он всегда уступал демону, но, непрерывно двигаясь, ускользал от медвежьих объятий чудовищ и с неожиданных позиций наносил сокрушительные удары в челюсть, в висок или затылок противника. После этого туша демона медленно уплывала из зала, а Конан с непроницаемым лицом равнодушно слушал одобрительные выкрики пирующих. Во время подобных схваток королева трепетала от страсти, и после каждой победы заставляла Конана заниматься с ней любовью прямо на троне, под завистливый вой пирующих чудовищ.

Затем Конан вновь стоял у трона, скрестив руки. Он надеялся, что скоро надоест королеве, и она отпустит его и Хепата восвояси. Может быть, даже наградит за усердие.

Если не считать пиров и гладиаторских схваток, жизнь во дворце текла однообразно. Королева часто и надолго исчезала, вероятно, вершила дела на местах, и тогда Конан отсыпался. Выспавшись, закатывал длительные пиры. Благо вино и еда появлялись сами собой. Не требовалось даже просить — дворец, казалось, сам знал, какое вино и какую закуску сегодня предпочитает воин. Конан входил в тронный зал — перед ним возникали прозрачные стол и скамья. Он садился, и появлялись яства. Воин ел и пил вволю, и единственным, чего ему не доставало, было общества Хепата, но все попытки найти его оказывались безрезультатными.

Долгими часами бродил Конан по дворцу в надежде запомнить расположение залов, лестниц и коридоров, составить в уме план, и, может быть, найти друга. Но дворец был переменчивым, как осенняя погода в горах. Ни разу Конан не побывал дважды в одном зале, за исключением тронного, да и тот все время оказывался в новом месте. Потом появлялась королева, и все повторялось — пиры, схватки, любовь…

* * *

Конан скучал по обычному столу. Рассеянно оглядывая возникающие перед ним яства, он вспоминал харчевни Шадизара с их пестрой, многоголосой толпой, ссорами, драками и терпким, дешевым вином.

В сияющем тронном зале, с возникающим из воздуха дорогим вином и изысканными закусками, ему не хватало простоты и незатейливости трактира толстого Асланкариба. Шума, гомона, смеха простого ремесленника или наемника, выпившего за один присест хороший кувшин вина. Конан знал, конечно, что, оказавшись в трактире, будет с грустью вспоминать изысканные угощения волшебного дворца. Но такова уж природа человека — только потеряв, он начинает понимать ценность того, что имел.

На сей раз, королева появилась прямо перед ним. Подняв все еще затуманенный воспоминаниями взор, Конан увидел позади нее высокого стройного юношу с ниспадающими на плечи белыми, как снег, волосами. Отстраненная красота лица выдавала в нем существо иной, нежели человек, породы.

«Полукровка», — почему-то подумал Конан, наблюдая за плавными, даже нежными движениями юноши.

— Твоя служба, Конан, близится к концу, — с усмешкой сказала королева. — Остается последнее испытание. Сумеешь победить — будешь свободен, вместе со своим другом. Проиграешь — не взыщи!..

Чувствуя тяжесть в голове от выпитого вина, а в желудке — от съеденного мяса, Конан молча встал и подошел к юноше. Слишком молод, слишком легок, наверное, быстр в движениях, но неопытен…

Новый любовник королевы — в этом Конан не сомневался — стоял спокойно, только глаза его внезапно налились кровью.

Сияние в зале усилилось, и Конан на миг зажмурился. Королева явно подыгрывала своему любимчику.

— Вначале верни Хепата, хочу, чтобы он видел бой! — Конан спокойно смотрел в глаза той, что еще недавно замирала в его объятиях, а теперь всем своим видом демонстрировала брезгливость и даже, похоже, ненависть.

Королева щелкнула пальцами, и в зале появился Хепат, прижимая к груди меч и доспехи друга. В глазах — тревога. Он уже не спал, ясно понимая, что будет наблюдать за смертельной схваткой на потеху женщине-демону.

— Не вздумай его убить, Конан, — зло сказала королева. — Твоя задача — победить, не убивая!

— Разве такое возможно?

— Постарайся! Иначе не жить ни тебе, ни твоему другу!

Юноша вдруг завыл. Тихо, заунывно. Широко открыл рот и вытянул шею, как взлетевший на плетень петух, собирающийся кукарекать. От его красоты не осталось и следа. Теперь перед Конаном: стоял вурдалак с горящими кровавыми глазами, искаженным потусторонней злобой лицом и торчащими из слюнявой пасти клыками.

Киммериец усмехнулся, и королева посмотрела на него с ненавистью. Вой мерзкого упыря перешел в свист, от которого заложило уши. Конан шагнул вперед и занес кулак для удара. Но противника на месте не оказалось. Размытое, смазанное движение — и удар со спины. Воину показалось, что в поясницу со всего ходу врезалась телега с грузом. Мигом повернувшись, он отскочил в сторону, избежав еще одного коварного удара в спину. Быстрота противника была невероятной. Глаз не мог уследить за его перемещениями, виделись только белесые полосы размазанных световых пятен. Конан вновь ощутил удар по почкам, затем еще и еще. Ну и подлая же тварь! Пользуясь нечеловеческим умением мгновенно перемещаться, он будет бить в спину до тех пор, пока… Об этом не хотелось даже думать. Не хотелось представлять, во что превратится его спина через несколько минут.

Если в схватках с демонами Конана спасала быстрота и ловкость, то теперь могла помочь только сила. В скорости он полностью уступал необычному противнику. Его нужно схватить! И тогда он не сможет порхать за спиной, как мотылек вокруг свечи!

Изменив тактику, Конан попытался поймать увертливого вампира. Он прыгал из стороны в сторону, стараясь предугадать, где противник окажется в следующее мгновение, чтобы ухватить, сжать, раздавить его тонкие кости! Морщась от боли в спине, на которую продолжали сыпаться удары, Конан метался, надеясь хотя бы случайно столкнуться с юношей. Но вурдалак, казалось, растворился в воздухе. И только саднящая боль напоминала о том, что он все еще кружит неподалеку и наносит коварные, предательские удары. Конан, рассыпая проклятия, продолжал неожиданно прыгать в стороны, нырять, нагибаться, крутиться юлой и, наконец, столкнулся с невидимым противником, успел вцепиться в его холодную руку. Вурдалак взвыл, пытаясь вырваться. Но Конан с рычанием сжал пальцы, чувствуя, как хрустнули под ними тонкие кости упыря. Затем раскрутил его, как пращу, и со всего маху приложил об пол.

Эхо прокатилось по залу. Закричала королева. Что-то торопливо говорил Хепат. Вурдалак, вновь став прекрасным юношей, без движения лежал на полу.

— Ты!.. Ты убил его! — рыдала королева, — убил моего сына! Ты умрешь за это!

— О, Кром! — воскликнул Конан, — я же не знал!..

Хепат тянул за руку, показывая на меч и доспехи.

— Скорее! Одевайся, бежим!

Королева исчезла вместе с телом сына. Свет вспыхнул с такой яростью, что Конан почти ничего не видел. Хепат помог надеть доспехи и пояс с мечом.

— Сейчас она вызовет демонов! Бежим!

— Да куда бежать?! — Конан яростно выругался. — Я пытался найти выход!..

— Я знаю! — кричал Хепат. — Мне рассказал Эскиламп… во сне!..

7

Спотыкаясь и рыча от досады, гном побежал прочь из тронного зала. Широким шагом Конан двинулся следом, от души надеясь, что подсказки волшебника Хепату не приснились. Они, конечно, именно приснились, но, как утверждал гном, по воле Эскилампа.

Сияние пульсировало в такт биению сердца. Прозрачные стены пришли в движение. Замок пытался поймать и раздавить ненавистных смертных, один из которых осмелился убить сына королевы.

Хепат, окончательно очнувшись от колдовского сна, уверенно находил дорогу. Прошли несколько сверкающих залов, пробежали, ныряя под сжимающиеся арки, через пульсирующие коридоры. Не обращая внимания на появляющиеся и исчезающие лестницы, переходы и залы, Хепат твердо держался нужного направления.

— Скоро! Скоро выход! — гном с утроенной энергией бросился вперед и… остановился в страхе и замешательстве.

Посреди очередного сверкающего зала возвышалась огромная, косматая фигура. Демон стоял неподвижно, как скала, вытянув кривые лапы с длинными, обломанными когтями. В целом он походил на недавнего знакомого — пещерного медведя. Только в отличие от заросших шерстью медвежьих глаз, огромные, как плошки, кровавые очи демона горели неугасимым рубиновым огнем.

Поросшее бурым медвежьим мехом брюхо свисало к самому полу, превращая фигуру чудовища в подобие каменного истукана. Из-под брюха торчали коричневые ступни, увенчанные расслоившимися и тоже обломанными когтями. Очевидно, демон не был молод. Но старость не превращала его в слабого противника, скорее, наоборот — опыт всегда много значил в схватках.

Обнажив меч, Конан подошел к чудовищу. Хепат, как и положено оруженосцу, находился чуть позади.

— Королева хочет, чтобы я убил тебя в поединке, — раздался громовой рык, в котором с трудом можно было разобрать слова. — Она запретила мне использовать волшебную силу демона. Я должен убить тебя так, как ты убил ее сына.

— Я не знал, что сражаюсь с сыном королевы, и убил его ненамеренно, она должна это понять, — спокойно сказал Конан.

— Она поняла, — рявкнул демон, — иначе ты давно превратился бы в кучу пепла! А теперь тебе будет дарована смерть в бою! Цени это, жалкий кусок свежего мяса!

Демон пошевелился, и его огромная туша внезапно оказалась рядом. Только когти царапнули по сверкающему полу! Теперь Конан находился в пределах досягаемости кривых лап. Хепат незаметно стал заходить сбоку. Пальцы его сжимали рукоять фамильного кинжала.

Демон не обращал внимания на передвижения гнома. Кровавые глаза, полыхая ненавистью, неотступно следили за Конаном.

— Ты умрешь, и душа твоя вечно будет мучиться там, куда я ее унесу! Вечно!

Левая лапа чудовища вдруг с такой быстротой устремилась вперед, что Конана спасла только его реакция. В последний момент он успел нырнуть под когти и отпрыгнуть в сторону. Демон был опытным бойцом и теперь совсем не походил на каменного идола. Под кожей, поросшей бурой шерстью, перекатывались огромные, как удавы, мышцы. Бугрились, переплетались, вздувались.

Конан, нарочито растягивая слова, сказал: «Ты быстрее, чем я думал…»

Быстрыми, скользящими шагами он приблизился к демону и вонзил меч в его отвисшее брюхо. Но, отпрыгнув на безопасное расстояние, с тревогой заметил, что крови на клинке не было. Меч вошел в складки кожи демона, не причинив ему ни малейшего вреда.

— Жалкий смертный, — прорычало чудовище, — мою шкуру не проткнешь этой маленькой игрушкой!

Демон отрывисто залаял, что означало, очевидно, смех. Затем зарычал, и его косматые лапы пришли в движение. В любой момент Конан мог попасть под удар. Приходилось непрестанно уклоняться, отпрыгивать в сторону, даже отбегать, но демон двигался вперед с проворством, которого трудно было ожидать от такой туши. Всякий раз он оказывался рядом, и его кривые лапы мелькали с неимоверной скоростью.

Непрерывно двигаясь, киммериец пытался обойти врага или хотя бы оказаться сбоку, но неизменно видел перед собой мохнатые лапы с обломанными когтями, отвисшее брюхо и красные, горящие ненавистью глаза. Рано или поздно демон сумеет зацепить увертливого противника, и участь его будет решена…

Улучив момент, Конан нанес рубящий удар по нависшей над ним огромной, кривой лапе. Клинок отскочил, как от камня, едва не вывернув киммерийцу руку. Оставалась последняя надежда — красные глаза демона. Но чтобы пронзить мечом глазницу, требовалось подойти к чудовищу на близкое расстояние. А значит, вероятнее всего, попасть под удар страшной когтистой лапы!

И тут Конан заметил, что на шерсти демона повис Хепат. Незаметно зайдя сзади, он ухватился за бурые, свалявшиеся волосы и теперь пробирался выше, намереваясь, очевидно, добраться до головы и глаз чудовища. Почувствовав присутствие чужака, демон попытался зацепить его лапой. Конан немедленно сделал выпад и погрузил клинок в подмышечную впадину чудовища. На сей раз кончик меча оказался окрашен черной кровью.

Значит, демон уязвим! Стремясь отвлечь его от Хепата, Конан стал нападать яростнее. Теперь лезвие меча мелькало перед глазами демона, как крылья ветряной мельницы. Хепат уже сидел на косматой шее, и его кинжал искал глаза чудовища. Заревев, демон ухватил гнома обеими лапами, вонзил кривые когти в его маленькое тело и с размаху швырнул на пол. Но меч Конана уже наполовину вошел в его кровавый глаз.

Страшный рев потряс сверкающий дворец. Сияние вспыхнуло ярче, затем неуверенно замигало и окончательно померкло. В нормальном свете воин увидел бьющееся в судорогах чудовище и неподвижного, истерзанного страшными когтями, окровавленного Хепата.

Конан метнулся к демону и несколько раз вонзил меч в другой глаз. Затем медленно подошел к неподвижному телу гнома. Упав на колени, припал к груди маленького друга. Сердце Хепата не билось. На страшных, рваных ранах уже запеклась кровь. Рука все еще сжимала резную рукоять фамильного кинжала. А в глазах навеки застыла боль.

Взревев, Конан бросился к содрогающемуся в последних корчах демону и стал рубить, колоть, снова рубить его отвратительное, поросшее медвежьей шерстью тело. Сколько времени продолжалось это безумие, киммериец не помнил.

Очнулся он, заметив в стороне королеву, пристально и печально наблюдавшую эту сцену последней мести поверженному врагу, отнявшему дорогого друга. Тяжело дыша, Конан медленно опустил испачканный черной кровью меч. Не сводя сверкающих глаз с королевы, механически вытер клинок о бурую шерсть демона и вложил в ножны.

— Я потеряла сына, — тихо сказала королева, — ты потерял друга, ради спасения которого согласился служить мне, удовлетворяя все прихоти и капризы.

Конан молчал, и в синих глазах его медленно закипали слезы.

— Я не должна была уступать просьбе сына сразиться с тобой… Я сама виновна в его гибели… И в гибели твоего друга…

Рядом с телом Хепата засверкал всеми цветами радуги прозрачный горшок, наполненный драгоценными камнями.

— Прими мой прощальный дар…

Но Конан, не обращая внимания на сверкающее сокровище, поднял окровавленное тело друга и, бережно прижав его к груди, направился к выходу.

* * *

Увлекаемая течением лодка медленно двигалась среди темных вод подземного озера. Конан все еще прижимал к себе холодное тело Хепата, и в глазах его, все так же, голубыми льдинками, сверкали слезы. Только теперь он понял, чем был для него этот маленький преданный пьяница. Хепат незаметно избавлял Конана от одиночества. Разделял с ним радости и беды, ненавязчиво помогал пережить неудачи и огорчения, столь частые в этом несовершенном мире. Его почти незаметное присутствие стало чем-то обыденным, привычным, как меч на поясе, как кинжал под рукой. А теперь Конан вновь остался один. И горьким будет отныне его одиночество! Он припомнил, как в юности наблюдал со скалы за встречей волка-одиночки с небольшой стаей — местным выводком, ведомый старой волчицей…

Огромный, сильный волк, в каждом движении которого чувствовалась мощь и необузданная природная свирепость, сохраняя поистине царское достоинство, принимал знаки почтения от членов случайно встретившейся стаи. Первой, виляя хвостом, подошла волчица. Обнюхав громадного чужака, шаловливо отпрыгнула, приглашая к любовной игре. Но одиночка, которого с радостью приняла бы любая стая, не обратил внимания на ухаживания самки. Он неподвижно стоял, пока остальные волки — драные и облезлые — как щенята, подползали на брюхе выразить покорность гордому великану.

Волчица вновь игриво ткнулась мокрым носом в шею чужака, который мог бы подарить ей щенят невероятной силы и выносливости. Сделать, таким образом, ее стаю самой сильной в округе. Но великан предпочел одиночество. Гордо подняв голову, он шагнул в сторону, оглянулся в раздумье, затем решительно заскользил вверх по распадку, легкой тенью огибая валуны и вековые сосны. Ему не нужна стая. Он всегда был один. Он навечно останется гордым волком-одиночкой!

Даже издали Конан услышал, как тоскливо заскулила волчица. Как затем жалобно завыла, и этот вой подхватила стая, потерявшая возможность заиметь вожака, который мог бы приносить ей много, много кровавой пищи.

Он, Конан, и был таким гордым волком-одиночкой! И теперь, после смерти маленького друга, останется им навсегда. Навсегда…

8

Эскиламп, зная о смерти Хепата, встретил Конана с болью в глазах. Молча принял холодное тело, бережно опустил на траву. Конан оттолкнул лодку, и она, увлекаемая волшебным течением, исчезла в тумане, который окутал вдруг сверкающий дворец королевы демонов Эн-Кастера.

— Где мы его похороним? — Эскиламп отвернулся, скрывая слезы.

— Только не здесь… В горах… На вершине. Или в пещере, он ведь был гном… пещерный житель, хоть и привык жить среди людей.

— Я знаю хорошую, сухую пещеру… Ему бы там понравилось. Тело его останется нетленным, и он вечно будет смотреть на столь милые его сердцу цветные сталактиты.

Завернув тело Хепата в одеяло, Конан сел позади Эскилампа на крылатое чудовище с красивым именем Гаэланд. Пощелкав зубастой пастью, ящер расправил крылья и взмыл в голубую высь.

Пещера действительно была красивой и сухой. Легкий сквозняк шевелил бороду гнома, когда Конан бережно усадил его на камень, прислонив к стене так, чтобы он «видел» освещаемую солнцем часть пещеры. Разноцветные сталактиты играли бликами света, рассыпая по сторонам солнечные зайчики. Вкрапления кварца в стенах сверкали всеми цветами радуги. Но не радовало друзей великолепие последнего пристанища Хепата. Слезы застилали взор сурового киммерийца. Боль стояла в глазах Эскилампа. Молча простившись с маленьким другом, Конан, неслышно ступая, вышел из пещеры. Эскиламп вполголоса прочитал несколько заклинаний, начертил в воздухе дымящийся охранительный знак и также тихо покинул вечную обитель последнего гнома из клана славного царя Вармина.

* * *

Конан и Эскиламп сидели у волшебного костра, неугасимое пламя которого радостно раздвигало нависший полог ночи. По молчаливому уговору о погибшем друге старались не говорить. Пройдет время, немного утихнет боль и тогда, при встрече, можно и нужно будет вспомнить маленького оруженосца и поднять наполненные до краев кружки за упокой его мятежной души.

Конан смотрел на пламя и вспоминал дни, проведенные во дворце. Схватки с демонами, ласки королевы, обильные застолья… Эскиламп, пытаясь отвлечь друга от грустных мыслей, уже давно рассказывал что-то о секретах колдовства и заклинаниях.

— Я скажу тебе, Конан, одну вещь, за которую меня подвергли бы остракизму мои собратья по ремеслу, если бы сейчас услышали. На мой взгляд — а я думаю над этим очень давно — заклинания и ритуалы сами по себе ничего не значат!

Конан с удивлением посмотрел на друга. Не моргнув глазом, маг опровергал все то, чем занимались его собратья в течение тысяч лет! Ритуалы — ничего не значат?! Но ведь именно в них и заключается суть колдовства! Именно заклинаниям и ритуалам обучаются в первую очередь помощники и ученики колдунов!..

Эскиламп между тем продолжал тихим, печальным голосом:

— Все эти долгие ритуалы и заклинания просто помогают мозгу восприимчивого человека настроиться на нужный лад, испускать нужные волны… — он невесело рассмеялся. — Вот представь, что сидишь у пруда и тихонько бьешь по воде палочкой. По поверхности расходятся волны… Но если палочка на конце раздваивается, и по воде ударяют сразу два конца этой рогульки, то волны как бы остановятся… Они будут стоять до тех пор, пока ты будешь мерно, через равные промежутки, постукивать палочкой по воде…

— Мне даже в детстве не приходило в голову стучать палкой по воде, — усмехнулся Конан. — Но я тебе верю, хотя и не могу представить волны, которые бы не расходились, а стояли. Так это и есть волшебство?

— Примерно так работает мозг волшебника, когда он читает заклинания: непрерывно испуская стоячие волны. Тогда воздействие более длительное.

— Стало быть, заклинания — это твоя палочка с рогулькой на конце?

— Вроде того… Мозг долбит и долбит реальность стоячими волнами и в конце концов изменяет ее! А ритуалы просто помогают сосредоточиться. Особенно если участвует толпа!..

Глаза волшебника заблестели.

— Если с помощью ритуала удается направить мысли-волны по нужному пути… Такая сила способна породить многое!..

Конан невольно нахмурился:

— Может, лучше вообще ничего не порождать? Оставить это богам?

— Не всегда… — вздохнул Эскиламп. — Мы обязаны воздействовать на этот мир, хотя бы для того, чтобы его безраздельно не захватили силы зла.

Некоторое время оба молчали. Колдун поворошил сучья в костре, и веселые искры взметнулись к звездам.

— Но я ведь и сам читал заклинания, — сказал Конан. — И они срабатывали, хоть я и не волшебник!

— Они настроили твой мозг на нужную волну. Но у волшебника получилось бы еще лучше.

— У меня тоже получалось неплохо, — проворчал Конан.

Эскиламп не стал спорить. Задумчиво кивнул, пристально глядя на огонь.

— Ты ведь, Конан, тоже пытаешься изменить мир к лучшему — с помощью меча!

— Не знаю… Я просто брожу по земле в поисках лучшей доли. Ничего я не хочу менять. Да и не в силах я ничего изменить на этой земле!

Пляски огня в волшебном костре отодвигали стену ночи с ее звуками и мечущимися тенями. Изгибающиеся языки пламени вновь напомнили Конану гибких танцовщиц, исполняющих любимый во всех странах танец живота.

Ночь незаметно уступала место зарождающемуся дню. Где-то за горами вставало солнце, мягко, но настойчиво оттесняя темноту в глубокие ущелья и бездонные пропасти, которыми так богаты великие Карпашские горы.

Завоеватель

1

На шумной базарной площади Шадизара, среди гудящей, пестрой толпы торговцев и покупателей с отрешенным видом сидел, скрестив ноги, старик-дервиш. Длинная седая борода благочинно ниспадала на грудь. Худое морщинистое лицо выражало спокойную умиротворенность. Казалось, усталый странник после долгих мытарств возвратился, наконец, домой. Возможно, так оно и было. Грудь старика равномерно вздымалась и опадала, глаза были закрыты. Дервиш спал… Или грезил? Или глубоко задумался о вечной суете бренной жизни? В любом случае, дух его витал очень далеко от шумной площади Шадизара.

Возможно, на сияющих вершинах он вел нескончаемые беседы с бессмертными мудрецами, живущими среди недоступных высот великих гор, раскинувшихся в далекой Вендии? Или, в совершенстве постигнув недоступное простым смертным искусство волшебного экстаза самадхи, общался с грозными богами и прекрасными, светлоликими богинями? Или, пока уставшее тело его застыло в позе лотоса посреди базарной площади, предавался неистовой любви с вечно юными нимфами?

Те из многоголосой шумной толпы, кто равнодушно скользил взглядом по фигуре дервиша или бросал ему на колени медные монетки, ничего о том не знали. Не могли знать… В лучшем случае, они смутно догадывались о внутреннем богатстве старика, о его мудрости и поистине волшебной способности по своему желанию отделять бессмертный дух от бренного тела.

Высокий, широкоплечий воин с темным от загара лицом и гривой черных спутанных волос в раздумье остановился перед дервишем. В сверкнувших неожиданной синевой глазах зажглось любопытство. Воин бросил на колени старика несколько серебряных монет и тронул его за плечо.

— Я давно жду тебя, Конан, — ясно сказал дервиш, — мне нужно многое рассказать тебе…

— Кто ты? Откуда знаешь мое имя?

Но старик вновь закрыл глаза, и, казалось, заснул. Только изрезанное морщинами, иссушенное ветрами лицо выдавало напряженную работу мысли. И в голове Конана неожиданным фейерверком вспыхнули яркие видения.

Единым мигом промелькнуло прошлое, неясными тенями предстало грядущее. Образы теснились, кружась, будто в смутном хмельном сне.

Виделись знакомые лица, злобные оскаленные пасти демонов, трон в огромном зале, кровавые битвы и веселые пиры, боги с головами зверей, череда мертвых воинов, уходящих в туманную, призрачную даль…

Старик задрожал от напряжения, и перед Конаном предстала Книга. Сами собой перелистывались страницы, открывая взору таинственные знаки неведомых смертным печатей, древние тексты, написанные кровью на давно забытом, мертвом языке.

Дервиш прошептал несколько слов, и Конан содрогнулся, ясно увидев ближайшее будущее и то, что он должен сделать.

* * *

Заросший до самых глаз черной кучерявой бородой, человек стоял на вершине холма, воздев руки. Луна, словно саваном, укрытая дымкой, мертвенным светом освещала его застывшее, бледное лицо. Ветер трепал темный плащ, заползая холодными щупальцами в широкие рукава, швырял в лицо горсти мелких песчинок — человек не обращал на это внимания. Нависшие над глазами мохнатые брови сошлись на бугрящейся складками переносице. В свете полной луны неподвижная фигура с поднятыми руками казалась высеченной из черного камня. Длинная тень, сползавшая по склону холма, причудливо шевелилась, хотя человек стоял неподвижно. Небольшие смерчи, то и дело зарождавшиеся вокруг, скатывались по склону и тихо умирали, так и не набрав силы.

Почти не разжимая губ, человек стал произносить странные, изломанные слова. Чуждая человеческому слуху речь гулко разносилась над большим плоским камнем, венчавшим вершину холма. В черном небе внезапно появилась стая нетопырей. Призрачными ночными тенями носились они над непокрытой головой человека, почти задевая крыльями его развевающиеся волосы. Слова заклинаний звучали все более глухо. Казалось, исходят они не из уст говорящего, а из-под плоского камня, укрытого мрачными тенями, несмотря на то, что в небе оскаленным черепом сияет луна.

Человек запрокинул голову, выкрикнул, словно каркнул, последнее слово и исчез. Только смерчи продолжали кружиться на опустевшей вершине, да луна осветила, наконец, плоский, похожий на гроб камень с выдолбленным посредине чашеобразным углублением.

* * *

Глубоко задумавшись, Конан сидел за выскобленным добела столом в харчевне толстого Асланкариба. Мальчик-слуга то и дело наполнял вином быстро пустеющую кружку, приносил лучшие куски копченого мяса. Свободные на данный момент жрицы любви нарочито громко смеялись, надеясь привлечь внимание воина, который хоть и не часто прибегал к их услугам, но платил всегда щедро.

Кивком Конан подозвал хозяина. Масленые глазки Асланкариба беспокойно забегали. Если киммериец бывал чем-то недоволен…

— Что ты знаешь о Книге Черных Врат? — не взглянув на трактирщика, спросил воин.

Асланкариб облегченно вздохнул. Почесал лоснящийся подбородок. На всякий случай протер чистой тряпкой стол, где блестели капли вина.

— Книгу эту мало кто видел… По слухам, она написана древними богами. Хранитель ее — великий мудрец и вечный скиталец Ниаматар, заклинатель демонов. Некоторые считают его богом. Иногда он является тем, кто избран и показывает книгу… — хозяин осекся.

Со страхом и любопытством посмотрел на сидящего перед ним воина и тихо сказал:

— Тебе показали книгу?.. Ты встретил Ниаматара? Где? Что он сказал?

Конан взглянул на перепуганного трактирщика. В синих глазах мелькнул недобрый огонек.

— Держи рот на замке! И забудь о том, что я спрашивал!

Асланкариб почтительно поклонился и, качая головой, отошел. Конан вспомнил, что сказал на прощанье старик-дервиш.

«Не пытайся помешать ему. Лучше найди хорошего колдуна в помощь и готовься к походу».

Да, таковы были последние слова Ниаматара. После чего он просто исчез. Не осталось даже следов на том месте, где сидел этот загадочный старик. А то, что показала Книга… Нет, об этом лучше не думать. Нужно найти Колдуна… Есть, конечно, колдун. Очень хороший — Эскиламп, да только живет неблизко. Пока доедешь — княжну похитят…

Несмотря на предупреждения хранителя Книги, Конан все же решил попытаться помешать похищению одной из красивейших девушек Шадизара. Потому что после похищения с ней будут происходить ужасные вещи… Она изменится… Все это показала Книга.

Нужно кого-то послать за Эскилампом! Ехать самому — значит отдать княжну Ониксию на поругание. Даже хуже — на изменение…

Конан помнил красавицу-княжну, дочь одного из самых богатых работорговцев Шадизара. В сопровождении охраны Ониксия проезжала на белом скакуне по шумным улицам города, и перед ней, перед ее божественной красотой, склонялись и ремесленники, и знать, и грубые воины-наемники, и богатые купцы. Даже он, Конан, однажды поклонился, как все, когда заметил любопытный взгляд девушки, брошенный из-под полуопущенных ресниц на его громадную, резко выделяющуюся в толпе фигуру. Капитан личной охраны княжны — бретонец Бруккис, с которым Конан выпил не один кувшин вина в тавернах Шадизара — тогда с усмешкой покачал головой и подмигнул.

Нужно его найти, Бруккиса, предупредить. Попытаться спасти княжну.

В глазах Конана вспыхнуло видение. Огромная пещера, освещаемая чадящими факелами, клубы синего дыма под черными сводами, уродливые рогатые существа, с воем пляшущие вокруг алтаря с распростертой на нем обнаженной женщиной… И ожидание… Кто-то должен явиться… Некто могучий и ужасный. И тогда…

Это был один из вариантов того, что должно произойти. Другие были не лучше. Все они пронеслись туманными и кошмарными видениями. Связанная княжна в тесной пещере в ожидании ползущего к ней страшного существа… Княжна, подвешенная за ребро на огромный крюк… Прелестная голова Ониксии, ставшая уродливой и рогатой… Распухающее на глазах тело княжны — не то умершей, не то еще живой…

Конан тряхнул головой, прогоняя видения. Проклятая Книга! Показанное навечно запечатлелось в памяти. И не сотрет эти ужасные сцены ни вино, ни время…

Ни в одном видении не было показано спасение княжны. И все-таки нужно попытаться…

* * *

Чернобородый, не отрываясь, смотрел на мутно-прозрачный камень величиной с крупное куриное яйцо. Внутри клубились туманы, маревом дрожали неясные силуэты. Тени странных горбатых и рогатых существ торопливо перебегали из угла в угол огромной черной пещеры, контуры которой дрожали и расплывались в тусклом свете факелов.

— Не показывается! — взревел чернобородый, — он все еще не показывается!

Резким движением ладони он смахнул со стола камень. В чаше, сделанной из черепа ребенка, злобно замигал фитиль, пропитанный шакальим жиром. Несколько черных кошек, наблюдавших желтыми глазами за хозяином из угла комнаты, заорали мерзкими, скрипучими голосами. Заухала сова на чердаке. Заплясали сами собой колченогие табуретки, задрожали ножки дубового стола, за которымсидел разгневанный колдун. Странные шорохи донеслись из глубокого погреба, в который чернокнижник бросал мертвых, обескровленных людей после проведения нужных ритуалов. Загрохотал вдали гром, завыл за окном ветер.

Но колдун поднял руку, и все стихло. Устало и задумчиво погладил он кудрявую бороду. Его крупный крючковатый нос внезапно сморщился, толстые мокрые губы раскрылись в подобии улыбки, обнажая длинные, ослепительно белые, острые зубы. Несколько лающих звуков разорвали внезапно наступившую тишину.

— Ничего, — все еще смеясь, прошептал колдун. — Ничего… Мы подождем. Он придет. Обязательно придет! Не может не прийти, если сам выбрал жертву…

Кошки, почуяв перемену настроения хозяина, терлись о его заросшие шерстью ноги и мурлыкали. Одна даже игриво поскребла коготками по копыту.

2

Горшечник Ихарп, тощий и суетливый, в смущении потирал ладони. Конечно, он, Ихарп, верный друг и слуга Конана. Когда-то великий воин Конан спас его, Ихарпа, ничтожную жизнь… И он, Ихарп, и жена его, и дети — все благодарны. Но отправляться в горы на поиски волшебника… Да найдет ли он того волшебника?.. Да не убьют ли его, Ихарпа, кровожадные бандиты-горцы?.. А если не убьют, и если найдет… Согласится ли великий волшебник выслушать его, простого ремесленника, поедет ли с ним?.. А дома — жена, дети… Кто их станет кормить, пока он, повинуясь приказу друга, будет ползать по горам?..

Конан молча бросил на стол несколько серебряных монет. Горшечник опять потер ладони, но уже более энергично. Да, этого, конечно, хватит… Ему и за год не сделать столько горшков, чтобы заработать такие деньги!.. Вот только бандиты-горцы…

— Они нападают на караваны! — нетерпеливо сказал Конан. — Ты можешь их не опасаться! Что с тебя взять?!

— Да-да, конечно… — Ихарп торопливо закивал, незаметным движением сгребая со стола монеты. — Но моя лошадь… Она, конечно, старая кляча, но кто знает этих горцев…

— У горцев прекрасные скакуны! Твою кобылу они не возьмут даже на мясо! Тем более, на мясо! Для этого они специально выращивают мясных лошадей… ну и баранов, конечно!

Ихарп вынужден был согласиться.

— Все это так… Вот только моя жена привыкла, чтобы я еженощно ублажал ее плоть… Как же она останется без мужской ласки?..

Тут уж Конан не выдержал и расхохотался.

— Я найду на базаре пару нищих! Они будут рады ублажать твою любвеобильную супругу!

— Нет-нет, не нужно нищих… Если сам Конан не желает, то уж пусть она потерпит… Тем слаще будет встреча! Но, вообще-то… его жена хороша собой и довольно молода. Любой мужчина с удовольствием согласился бы проводить с ней все ночи…

Конан вспомнил тощую, жилистую женщину, выглядевшую почти старухой.

— В эти дни мне будет не до женщин. Нужно обеспечить надежную охрану княжны!

— Ну, конечно, конечно… Ихарп все понимает… Красавица-княжна — это не то, что его жена… Но, с другой стороны, княжна — молода и неопытна, а вот его жена!..

Потеряв терпение, Конан грохнул каменным кулаком по столу. После этого горшечник больше не вспоминал ни о жене, ни о разбойниках.

Спустя колокол он, нагрузившись провизией, выехал на старой кляче в направлении Карпашских гор.

* * *

В распадке, меж двух поросших вековыми соснами холмов, притулилась ветхая хижина. Просевшая, крытая замшелым дерном крыша грозила вот-вот рухнуть. Стены, таясь в тени сосен, поросли грибами и покрылись плесенью. Затянутое бычьим пузырем окно почти не пропускало света, а покосившаяся дверь — не закрывалась.

Но живущему в хижине козлоногому колдуну и не требовался свет — темнота была его стихией. А запирать дверь и вовсе не было необходимости: никто из местных жителей не рисковал даже приблизиться к его мрачной обители.

Звери и хищные птицы служили ему. Волки приносили задранных коз и оленей, совы и филины — кроликов и зайцев. С ревом голодного зверя впивался он в теплое парное мясо, рвал зубами, жадно глотал, давился, отрыгивал и снова глотал уже побывавший в желудке полупереваренный вонючий кусок. Затем, насытившись, дремал, растянувшись на лежанке, а кошки слизывали шершавыми языками кровь и жир с его мокрых толстых губ.

Отец его был обитатель лесов — сатир, а мать — злая ведьма, жившая в небольшом селении, где свирепые, кровожадные горцы боялись ее, как огня. И когда пришла пора колдунье зачать ребенка, чтобы передать ему черные знания, никто — ни один житель селения — не смог заставить себя лечь с ней в постель. Она грозила страшными карами, она сулила богатство, обещая открыть места, где хоронились клады — ни один горец не решился коснуться ее холодного тела, ибо, по слухам, ведьма давно умерла, и только колдовство поддерживало эту противоестественную жизнь медленно гниющего трупа.

И тогда поковыляла колдунья в сумрачные леса, взывая к мерзким тварям, таящимся от солнца в сырых распадках. Зычно и сладострастно завывала она, томимая жаждой совокупления. Но и звери, и твари лесные бежали, учуяв ее гнилостный запах. Наконец нашелся один старый, глухой и слепой сатир, позволивший ведьме совершить с ним отвратительный, противоестественный акт слияния мертвого человека и умирающего повелителя зверей.

Так ведьма зачала козлоногого. Родился он с кучерявой бородой и покрытыми шерстью ножками, на конце которых поблескивали слизью маленькие копыта. Быстро осваивал сын мертвой колдуньи премудрости чернокнижья. Заклинания и заговоры запоминал с первого раза, а колдовские чертежи и знаки, казалось, были ведомы ему еще до рождения.

И когда настала пора, мальчик-сатир, как и положено черному колдуну, убил свою мать: произнес заклинание, уничтожающее ее чары. И улыбаясь мокрыми губами, смотрел, как вздувалась, вспучивалась червями и распадалась ее плоть, как рассыпались в прах кости, растекалась мерзкой лужей ее черная кровь. А потом ушел жить в сумрачный распадок, где обитал когда-то его отец. Сатиры, как медведи, живут в берлогах, но он построил хижину — все же мать его была когда-то человеком…

* * *

Капитан Бруккис был невысокого роста, но крепок, как раскидистый дуб. На могучих плечах плотно сидела квадратная голова с тяжелой челюстью, а толстые, как колбасы, пальцы запросто могли гнуть подковы.

Выслушав рассказ Конана, он с невозмутимым видом показал хозяину таверны на пустые кружки, дождался слугу с кувшином, шумно выпил и смачно причмокнул толстыми губами.

— Значит, говоришь, книга показала? — он потер гладко выбритый подбородок, украшенный двумя шрамами.

— А книгу показал Ниаматар.

— Да, я слышал о Книге Черных Врат и ее хранителе… Конечно… Но почему ты думаешь, что эта именно она? Может, тот старик… просто шарлатан? Умеет насылать морок?

— Он не шарлатан. А Книга… Я знаю, что это — она. Увидел прошлое и будущее… А старик-дервиш исчез у меня на глазах! Такое шарлатану не под силу, — Конан усмехнулся, — пусть даже умеющему насылать морок!

Бруккис в задумчивости пробарабанил пальцами Марш Наемников. Даже немузыкально прогудел пару куплетов.

— И что ты думаешь делать? Если тот козлоногий колдун из твоего видения так страшен?..

— Я послал верного человека за белым колдуном. Очень хорошим. А пока нужно обеспечить княжне надежную охрану!

Лицо капитана потемнело.

— Уж не хочешь ли ты сказать, киммериец, что ее плохо охраняют?! — несколько посетителей таверны с любопытством оглянулись, ожидая ссоры двух воинов, один из которых, похоже, оскорбил другого.

— Да нет, нет… Охрана, конечно, надежная… Но ты же не будешь возражать против моей помощи?

Бруккис допил вино и, успокоившись, буркнул:

— Возражать не буду. Только не слишком попадайся ей на глаза. Я вообще-то не имею права брать людей со стороны…

— Я буду невидим, — кивнул Конан.

Капитан расхохотался, представив киммерийца, пытающегося затеряться среди охранников.

— Она заметит сразу же! — он вновь поскреб толстенными пальцами тяжелый подбородок. — Нет, придется тебе, как положено, подать прошение. Поступить на службу в отряд охраны. А я за тебя поручусь. Кстати, и жалование неплохое, и еда хорошая! По праздникам — бесплатная выпивка! А некоторые молоденькие служанки не прочь поразвлечься!

И Бруккис захохотал так, что даже привычные к шуму и смеху посетители таверны воззрились на него с почтительным удивлением.

* * *

Княжна Ониксия была молода, прекрасна и по-детски наивна. Ее огромные серые глаза смотрели на мир восторженно и ласково. Ее прелестный носик знал только запахи роз и цветущих деревьев в отцовском саду. Ее нежные руки никогда не ведали тяжелой работы, от которой у женщин появляются мозоли и вздуваются вены.

Она не представляла, какие страдания приносит людям ее отец — крупнейший в Заморе работорговец. На рабов она смотрела, как на милых домашних животных и считала, что другие смотрят так же. Она знала, что провинившихся рабов иногда наказывают, но не задумывалась о жестокости и бесчеловечности этого наказания. Всего лишь небольшая порка!..

— … И этот ничтожный раб не оценил оказанного ему великодушным хозяином доверия, в третий раз попытался бежать… — монотонно читал помощник судьи.

Бхутта уже не чувствовал боли в стянутых сыромятными ремнями руках. Вот ноги… Они еще не потеряли чувствительность и продолжали нестерпимо ныть. Какая разница?.. Все равно вскоре он будет мертв. О, эти жестокие белые! Если бы они могли испытывать жалость!.. Если бы могли… Они бы убили его быстро и безболезненно. Но нет! Им надо показать, что бывает с теми, кто пытается бежать…

Бхутта вспомнил порки после первого и второго побега. Много дней он лежал, подвывая от боли, а старая колдунья Нгана смазывала его исполосованную спину жиром барсука, убитого в полночь на заброшенном кладбище.

А теперь его ждет порка до смерти, чтобы другим рабам было неповадно бегать от своих великодушных хозяев!.. Скорее бы все кончилось! Сегодня он увидит в толпе добрые карие глаза старой колдуньи Нганы, которая так похожа на его мать… А потом придет огромный свирепый палач. Никто не знает его имени, никто не видел его лица, потому что он всегда надевает островерхий колпак с маленькими прорезями для глаз. Два сверкающих злобным торжеством и похотью глаза! Все слышат его сладостные стоны, когда он с оттяжкой наносит очередной удар по спине раба… По спине, превратившейся в кусок окровавленного мяса… И чем громче кричит раб, тем сладостнее стонет палач. Да покарают его боги за эту мерзкую страсть! Потому что люди не могут покарать — не знают имени, не видят лица… И еще потому, что боятся… А после казни!.. Что делает он с изувеченными телами рабов — никто не знает. Он с рычанием, как дикий зверь, предвкушающий обильную трапезу или любовную игру, уносит на плече окровавленный труп… Куда, для чего?.. Лучше не думать об этом…

Они уже идут!.. Идут помощники палача. Сейчас они привяжут меня к столбу… Нет! Убирайтесь, жадные гиены! Я не пойду! Я…не… пойду!..

Его выволокли из клетки и, не обращая внимания на крики, потащили к столбу. Толпа, жадно ожидающая казни, заволновалась. Ведут! Тащат! Скоро они услышат свист кнута, увидят, как первые удары рассекают темную кожу, как лопается она, будто перезрелый плод, гниющий на солнце…

Бхутта кричал и вырывался. Ноги отказывались держать его, хотя их он еще чувствовал — руки ему связали крепче. А ноги… Кому охота носить связанного раба? Пусть идет сам… Ноги связали только для вида. Но теперь они подкосились…

Его потное от страха тело покрылось пылью. Белки вытаращенных глаз сверкали, как у молодого быка, перед глазами которого смеющийся мясник точит огромный нож. Он кричал и плакал, звал мать, выкрикивал имена богов, которым когда-то молился.

Толпа, состоявшая по большей части из ремесленного и торгового люда, из воров, бандитов, проституток и нищих с хитрыми бегающими глазами — ликовала.

Зрелище! Сейчас они будут наслаждаться Зрелищем! Уже наслаждаются! Разве не наслаждение видеть страх, отчаяние и слезы этого раба? Но еще большее удовольствие — в предвкушении кровавой порки. Они увидят, как слезает кровавыми лоскутами кожа, как обнажаются измочаленные кнутом мышцы, как брызжет во все стороны кровь!..

И только небольшая часть толпы состояла из рабов. Пригнали тех, кто не смог отговориться крайне необходимыми делами, очень важными для хозяина… и они стояли молча, опустив кудрявые головы, среди хохота, улюлюканья, веселого свиста остальных. Толпа пришла насладиться!..

Вот и палач! Огромный, с мощными волосатыми лапами. Как всегда, в остроконечном колпаке. Как ловко он умеет работать кнутом! Это великий мастер! Да когда же привяжут этого поганого негра?!

Бхутту накрепко привязали к пропитанному кровью и потом, отполированному сотнями тел столбу. Он уже не кричал, а отрешенно смотрел перед собой. Вряд ли он видел ликующую толпу, важно сидевшего на возвышении князя, своих собратьев-рабов…

Палач взмахнул кнутом. Пока только проба. Еще раз. Витой длинный кнут со свистом разрезал воздух. Пропитанный кровью предыдущих жертв, он, тем не менее, оставался достаточно гибким. А может быть, искусник-палач перед каждой казнью разминал его своими красными уродливыми руками?..

Князь подал знак. Толпа затихла. Ожидание… Предвкушение… Палач неспешно отошел на нужное расстояние. Взвесил в руке кнут. И почти не размахиваясь, нанес первый удар. Крик раба потонул в диком реве толпы. Все было так, как они и ожидали! Лопнула кожа, брызнула кровь… Еще! Еще!! Бей же, палач, бей!..

Ничего этого милая княжна никогда не видела. Она жила в своем, ласковом и упоительно счастливом мире. Ездила верхом в сопровождении охраны по шумным улицам Шадизара. Покупала в лавках богатых купцов роскошные ткани — шелк, парчу, и украшения — кольца, броши, ожерелья.

Иногда охотилась, никогда не подъезжая близко к убитому ее стрелой оленю, чтобы не видеть его глаз, в которых — она знала, несмотря на наивность — навеки застыл ужас смерти и извечный укор убийце.

Она, конечно, понимала, что на свете существуют смерть и страдания. Муки и несправедливость. Но все это было так далеко… И не с ней — с другими.

Шестнадцать раз встречала весну счастливая княжна Ониксия. И в последние два года она стала испытывать странное волнение, глядя на мужчин. Суровые воины, украшенные шрамами лица… Сверкающие отвагой глаза, сильные руки… В ее охране появился высокий могучий воин, воплощение мужественности, силы и какой-то первобытной, дикой ярости!.. И его неожиданно синие глаза, неотступно следящие за каждым ее шагом, всегда так волновали…

3

Когда Ихарп добрался, наконец, до пещеры, похожей на раскрытую пасть дракона, он устал так, что готов был упасть на камни и тут же уснуть. Уже ничто не волновало горшечника. Ни скользкая тропинка над пропастью, на которой он как раз и стоял, ни предстоящая встреча с великим волшебником, о которой он всегда думал с волнением, ни воспоминания о призраках…

В первую же ночь в горах — появились призраки. Остатки волос на многострадальной голове Ихарпа встали дыбом, когда закружился вокруг него страшный хоровод полупрозрачных тел.

Вжимаясь в землю, горшечник ждал неминуемой смерти. Молился всем богам, о которых хоть что-нибудь когда-то слышал. Может, кто-то из них и помог…

Во всяком случае, призраки его не тронули, хотя и водили свой дьявольский хоровод каждую ночь. А утром не выспавшийся, усталый посланник с трудом седлал лошадь и весь день клевал носом, изредка окидывая окрестности осоловевшим взглядом.

Затем, когда пала от усталости его бедная лошадь (не забыть бы, стребовать с Конана ее стоимость), он долго полз по еле заметной тропе над пропастью, рискуя жизнью. Конечно, его друг, могучий воин Конан, как всегда щедро вознаградит его за такой риск — не забыть только рассказать поподробнее. Поведать, как страшно было смотреть в пропасть, у которой нет дна! Только клубящиеся туманы на немыслимой глубине! Да… киммериец, конечно, родился и вырос в горах… его не испугать бездонной пропастью… Но все равно — рассказать! Пусть знает, на какие мучения он, Ихарп, пошел ради друга! Пусть знает… и вознаградит!

Полумертвый от усталости горшечник присел на плоский камень перед входом в пещеру. Глова кружилась. Показалось даже, что пасть пещеры с выступающими «зубами дракона» как-то придвинулась. Ихарп протер глаза. Действительно, пещера приближалась. Что за наваждение? Будто он едет… Горшечник вскочил с камня. Большая горная черепаха, вытянув морщинистую шею, спешила в пещеру. Ихарп почесал затылок. Может быть, у волшебника… как бишь его? Эскиламп! У волшебника Эскилампа черепахи служат вместо лошадей?

Кряхтя, охая и хромая на обе ноги, стертые до кровавых мозолей, горшечник поплелся вслед за черепахой. Из пещеры вышел чернокожий мальчик с веселыми смышлеными глазами.

— Мир тебе, — почтительно сказал Ихарп.

— И тебе, — степенно ответил мальчик.

— Пусть в доме твоем всегда будет радость и достаток! — Ихарп решил не ударить в грязь лицом.

Несмотря на усталость, он все же догадался, что перед ним не сам волшебник, а его ученик. Хитрый горшечник знал, как много зависит от мнения того, кто доложит хозяину о просителе.

— И в твоем доме, почтенный, пусть всегда будет полный достаток! — мальчик с интересом смотрел на усталого, но такого учтивого путника.

— Могу ли я лицезреть великого волшебника Эскилампа? — приступил наконец к делу горшечник.

— Учителя нет… Уже три дня, как он улетел… по неотложным делам, — мальчик, казалось, был искренне огорчен, хотя в глазах его прыгали солнечные зайчики.

Ихарп стоял с осоловевшим взглядом. Вот тебе и на!

— Что же я скажу Конану? — тупо спросил он у мальчика.

— Конану? Так ты от Конана?

Ихарп кивнул. На лице его столь явно читалась растерянность, что мальчик засмеялся. Затем взял горшечника за руку и повел в пещеру.

— Меня зовут Дриан. Если Конану нужна помощь, я поеду с тобой!

Ихарп растерянно посмотрел на такого уверенного в себе мальчика.

— Да… но Конан сказал привезти волшебника Эскилампа…

— Он приедет позже… Если сможет. А сейчас подкрепись и расскажи, что случилось.

Он ввел Ихарпа в просторную полутемную пещеру. Высокие своды украшали цветные сталактиты, так похожие на зубы дракона… В дальней стене — арки. За ними, как понял Ихарп, коридоры, и у каждого — свой цвет. Один коридор освещен пурпурно-красным светом. Другой — синим, третий — зеленым… Нагнув голову, горшечник вслед за мальчиком вошел в зеленый тоннель. Опять несколько коридоров. И каждый имеет свой оттенок, на сей раз зеленого цвета.

— Это мой цвет, — с гордостью сказал мальчик.

После некоторого колебания он вошел в небольшую пещеру, мягко освещенную зеленовато-бирюзовым светом. Ихарп с интересом огляделся. Прямые, хорошо обработанные, отполированные стены из зеленого камня. Малахит? Потолок тоже ровный, как в обычном каменном доме. Приятный, успокаивающий зеленый свет излучали, казалось, сами камни. Удобные кресла вокруг массивного стола из глыбы хорошо обработанного малахита. Серебряные (или золотые? — не разобрать при этом освещении) кувшины с вином, украшенные изумрудами кубки, блюда с только что поджаренным, испускающим немыслимый аромат мясом…

Если так живет ученик, то в какой же роскоши должен жить сам волшебник? Ихарп вздохнул и набросился на еду.

Через некоторое время, когда в голове приятно шумело, а желудок наполнился блаженной тяжестью, горшечник, наконец, вспомнил о цели своего прихода.

— Конан увидел что-то в какой-то книге и собирается спасти какую-то княжну! И так влюбился в нее, что отказался даже от моей красавицы-жены!

Мальчик с сомнением посмотрел на горшечника. Возможно ли, чтобы жена этого немолодого усталого ремесленника была красавицей? Ну… это дело вкуса.

— Ты упомянул о книге. Что за книга?

— Какая-то волшебная… — Ихарп размышлял над серьезным вопросом: выпить еще вина, или же это будет не совсем удобно?

— Конан ее сам видел?

— Кого?

— Книгу!

— Ну… да. Вроде бы… То есть ее показал… прямо в голове… какой-то нищий. Или дервиш. Странник, словом, — нетвердой рукой Ихарп все же подлил себе вина. — Как бишь его звали?.. Ниаматар!

— Что?! Ниаматар? — мальчик подпрыгнул и в волнении заходил по комнате, заложив руки за спину. Очевидно, так делал его учитель в минуты раздумья.

— Ниаматар, — подтвердил горшечник. — Он еще исчез потом…

— Книга Черных Врат… Любой волшебник отдаст правую руку, чтобы только раз заглянуть в нее!

Ихарп зачем-то повертел перед глазами кистью правой руки, будто решая, отдать ее или нет. Затем внимательно проследил, как ловко обхватили ее пальцы горлышко кувшина. Нет, он бы ни за что не отдал правую руку! Левую — это еще куда ни шло!

— И что же явилось Конану в книге? — прервал мальчик его размышления.

— О, что-то страшное… Колдун с копытами вместо ступней. Да и вообще, ноги у него были вроде…

— Козлоногий?! Я слышал про него! — Дриан барсом опять прошелся по комнате.

Горшечник кивнул, после чего голова его уже не поднялась. Все же он очень устал, выполняя поручение Конана… Не забыть бы стребовать с него…

* * *

Черное ночное небо над Шадизаром искрилось россыпью звезд. Казалось, каждую ночь боги разбрасывали по небосводу щедрой рукой горсти сверкающих бриллиантов. А спустя несколько часов вечно юные нимфы утренней зари камень за камнем торопливо собирали рассыпанное богатство, спеша укрыть его от огненного испепеляющего взгляда просыпающегося Митры, дарителя жизни.

Ониксия любила выходить на балкон ночью и наблюдать за алмазным мерцанием неба. Казалось, достаточно раскинуть руки, привстать на цыпочки, потянуться к звездам — и они приблизятся, окружат веселым роем, одарят невероятным, неземным блаженством.

Но огромная странная тень мелькала сегодня над городом. Проносилась в воздухе сгустком черноты, закрывая звезды, вселяя ужас и наполняя могильным холодом сердца тех, кто смотрел в эту страшную ночь на небо…

* * *

— Тревога! Тревога! — кто-то орал в самое ухо Конана.

Топот кованых сапог, крики, шум, гвалт…

— Кто стоял в карауле?! Немедленно ко мне! — надрывался капитан Бруккис.

Конан уже все понял. Быстро одевшись, он вместе с другими свободными в эту ночь охранниками вышел в коридор. Солдаты охраны были расквартированы на первом этаже северного крыла роскошного княжеского дома. Южное крыло занимала прислуга. Круглосуточно охраняемая широкая парадная лестница вела на второй этаж, где располагались гости и многочисленные родственники князя. Третий этаж отводился под танцевальные и банкетные залы, игорные комнаты и будуары для отдыха. И наконец, на четвертом, последнем этаже, утопая в роскоши, жили князь, его жены и дети, в их числе и прекрасная Ониксия.

Охранялись все лестницы, этажи, все двери, все подходы к зданию, и даже у каждого фонтана в саду стоял часовой.

Охранников было так много, что произошедшее казалось немыслимым, невероятным. Исчезла юная княжна Ониксия!

* * *

— Наконец-то! О, Великий Заган, ты получишь намеченную тобой жертву! Ты даруешь мне часть своей силы! — козлоногий в исступлении плясал вокруг сложного чертежа, нарисованного кровью младенца на шершавом полу огромной пещеры. Торчащие по стенам факелы не столько светили, сколько чадили, добавляя запах гари к ужасному смраду. А в центре чертежа без чувств лежала княжна.

Сатир остановился и, раздувая ноздри, долго смотрел на девушку мутными глазами. Хороша! Великий Заган будет доволен! Скоро, скоро он явит свой ужасный облик. И вознаградит верного слугу! А княжна пока пусть отдохнет после внезапного ночного полета. Колдун усмехнулся мокрыми толстыми губами. Еще раз, сжав ладони, посмотрел на лежащую без чувств девушку. Действительно хороша. Юна, красива, невинна.

Острое, жгучее желание вдруг огнем полыхнуло по жилам. Кровь запульсировала и бросилась в голову, туманя взор. Ну почему, почему он должен отдавать эту красавицу ужасному Загану, который, как и в прошлый раз, вероятно, явится в облике огромного быка и просто разорвет ее пополам? Который не сможет, не сумет насладиться ее юными прелестями?

Теперь глаза козлоногого колдуна полыхали огнем. Ревность к своему ужасному божеству кривила губы сатира. Отдать быку эту красавицу, даже не насладившись ее юным телом?! Тот, кто перенес ее в жертвенную пещеру — тот и должен быть первым!

Княжна слабо застонала, приходя в сознание. С трудом пошевелилась, и полы ночного халата из тончайшего кхитайского шелка разошлись, невольно открывая похотливому взору сатира недоступные простым смертным прелести.

Козлоногий замычал. Замотал головой. Нет… Нужно дождаться Великого Загана… Он не простит, если я…

Но руки, покрытые черным кудрявым волосом, уже сбрасывали с плеч плащ, срывали набедренную повязку, обнажая огромный козлиный фаллос.

Он не простит… Но ведь это я ее перенес… Она должна достаться мне!..

* * *

Ониксия пришла в себя в узкой, похожей на нору пещере. Низкие, угрожающе нависшие своды. Вход забран толстой ржавой решеткой. Где она? Как сюда попала? Неяркий переменчивый свет вперемешку с тенями метался где-то за углом, скупо освещая ее обнаженное, измятое, искусанное тело. Княжна с трудом приподнялась на локтях. Что с ней сделали? Она стояла чудной ночью на балконе…

Игриво подмигивали звезды, и ночная прохлада легким ветерком ласкала уставшую от дневной жары кожу. Затем… Облако? Вихрь? Тень? Огромная тень упала на нее и… Что было дальше? Почему она лежит здесь — искусанная и с саднящей болью во всем теле? Снился ужасный, чудовищный сон… Ее терзало какое-то существо, источающее удушливый козлиный смрад…

Ониксия закрыла глаза. Это просто сон… Кошмар, навеянный духотой летней ночи. С первыми лучами солнца она проснется в своей комнате, придут служанки, оденут ее, расчешут волосы и с притворным ужасом в глазах выслушают рассказ об ужасном сновидении…

4

Конан, морщась с досады, слушал обстоятельный рассказ Ихарпа. Полутемная, скупо обставленная комната в доме горшечника пропиталась неистребимым запахом прокисшей капусты. «Красавица» жена, посверкивая глазками, налила в кружки вино, больше напоминающее уксус и принесла черствого хлеба, с которого украдкой соскоблила плесень. А потом уютно устроилась в углу, присев на корточки и забыв, или не пожелав, одернуть юбку.

Приехавший вместо Эскилампа Дриан ошалело таращился на жену горшечника и не мог связно рассказать, куда уехал его учитель и, главное, скоро ли вернется. Сам Ихарп изводил Конана деталями. Как из последних сил полз над пропастью, как пала его бедная лошадь, за которую он заплатил когда-то круглую сумму, как пугали его призраки…

Глотнув вина и стараясь не слишком кривиться, хотя челюсти сводило, Конан подвел итог:

— Когда приедет Эскиламп — неизвестно, без него мы не сможем узнать, где княжна и, следовательно, освободить ее.

— Я попытаюсь узнать, — подал голос Дриан, виновато взглянув на Конана. — Учитель рассказывал, что нужно сделать…

— Конечно, попытайся, — киммериец пригладил тяжелой ладонью кудрявые волосы мальчика. — Попытайся…

Ихарп украдкой вздохнул, взглянув на жену, все так же безмятежно сидевшую в углу.

— Я не виноват, что волшебника не оказалось на месте…

— Кром! Никто не винит ни тебя, ни Дриана! — Конан начал терять терпенье.

Затем, вспомнив долгий рассказ горшечника, усмехнулся и отсчитал несколько серебряных монет. Ихарп, искоса глянув на жену, сунул деньги в карман. На лице его застыло выражение неземного блаженства.

Дриан выудил из потухшего камина уголек и, ползая по полу, начертил пентаграмму.

— Мне нужны свечи…

Жена Ихарпа, наконец, поднялась и, бросив на мужа из-под полуопущенных ресниц томный взгляд, отправилась искать свечи. Ихарп поспешил следом — помочь в поисках. Конан только рукой махнул с досады. Присел за колченогий стол, пригубил вино и схватился за челюсть. Мальчик, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты, наносил на чертеж таинственные знаки.

Спустя долгое время появился раскрасневшийся Ихарп и положил на стол несколько свечей. Дриан сосредоточенно расставил их по углам пентаграммы, зажег и монотонно затянул заклинание. Свечи мигали. Конан нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Ихарп под предлогом врожденного страха перед колдовством опять ушел в соседнюю комнату. Дриан тонким голосом пел мантру. Свечи шипели и трещали. В комнате стало темнее. Казалось, в центре пентаграммы сгущается тень. Внезапный сквозняк пошевелил волосы, прошелся холодком по спине. Конан ощущал чье-то присутствие. Мальчик кого-то вызвал. Кого? Сможет ли он совладать с ним?

— Только покажи нам дорогу! — пронзительно крикнул Дриан и сделал охранительный знак. На лице его читалась тревога, граничившая с отчаянием.

Внезапно Конан понял, что знает, где находится похищенная княжна и как туда добраться. Остальное — и самое страшное — когда-то показала Книга…

— Да, готов заплатить… — простонал Дриан, — только оставь мне хоть немного…

Конан едва успел подхватить ослабевшее тело мальчика. Тень, сгустившаяся в центре пентаграммы, исчезла. Свечи вновь горели ярко и весело.

— Он взял половину моей крови… — прошептал Дриан, теряя сознание.

Конан с Дрианом на руках вышел в соседнюю комнату, одним движением смел с лежанки Ихарпа и его «красавицу» — жену и уложил мальчика, бережно укрыв его вытертым заплатанным одеялом. Не глядя на растерянных супругов, так и оставшихся лежать на полу с раскинутыми ногами и вытаращенными глазами, бросил:

— Будете за ним ухаживать. Он потерял много крови… Выживет, но долго не сможет двигаться. А я должен найти капитана Бруккиса, если его еще не казнили!..

Колокол спустя отряд вооруженных до зубов всадников, возглавляемый Конаном и Бруккисом, спешно покинул город.

* * *

Ониксия лежала на каменном полу пещеры, но боли от впивающихся в спину острых камешков не чувствовала. Она вновь услышала топот копыт. Этот ужасный звук! Он означал, что сейчас в пещеру опять вползет ненасытный сатир, отвратительно воняющий козлом, и набросится на нее, как хищник на добычу. Да она и есть добыча… Этот хрипящий, сопящий в ухо, причиняющий боль зверь с помощью какого-то колдовства сумел похитить ее и теперь пользуется своей властью. Сколько раз она подвергалась истязанию? Не сосчитать… В голове — туман, в онемевшем теле — остатки боли.

Стук копыт приближался. Послышалось тяжелое дыхание возбужденного самца. Сейчас он отодвинет решетку и с сопением протиснется в нору… Потом, жадно подгребая под себя ее тело, брызгая вязкой слюной из вонючей пасти, войдет в нее, причиняя жгучую боль… О боги! Почему вы позволяете зверю терзать тела своих жертв? Почему вы вообще позволяете существовать злобным хищникам? Мучающим, терзающим, убивающим.

Внезапно вспомнились глаза, умирающего оленя. Это было в первый раз… В тот день, когда она поняла, что нельзя смотреть в глаза тем, кого ты убил. И страшная истина открылась молодой княжне, ожидающей в тесной пещере очередного изнасилования. Да ведь она — тоже зверь! Она — такой же хищник, убивающий беззащитных! Человек — вот самый ужасный злодей, присвоивший право лишать других жизни!

А ее отец?.. Ее заботливый, любящий отец? Разве не он устраивает на потеху толпе публичные казни?! Он не знала, не хотела, знать… Но слышала разговоры… Как лопается кожа, обнажается истерзанная плоть, затем кость — ребра, позвоночник… Как умирает в муках жертва…

Разве ее отец лучше этого сатира, который сейчас ползет к ней, снедаемый похотью? И может быть, муки, которые она испытывает, это искупление его грехов? Грехов, совершенных и совершаемых зверями в облике благонравных, всеми уважаемых горожан?

Ониксия почувствовала, мерзкое дыхание подползающего сатира. Нестерпимая козлиная вонь колючками заползала в нос, забивала, горло, мешала дышать. Или это его истекающие слюной губы уже заткнули ей рот?

И не отвернуться, не избежать его вонючей пасти — грубые руки, царапая когтями щеки, держат голову… И эта боль внизу живота!.. Эта нестерпимая боль!.. Она растекается волной по телу, током содрогания поднимается по позвоночнику, туманит голову. Заставляет глубже и порывистее дышать, вызывает стоны. Но и теплоту тоже… И какое-то новое, щемяще-сладостное чувство! Наконец, наступает момент; когда боль превращается в наслаждение. О, как он велик и могуч, ее повелитель!.. Повелитель зверей и людей! Он дает ей могущество! Его семя прорастает в ней невероятной силой!..

И княжна, издавая сладостное рычание, царапала волосатую спину сатира отросшими острыми когтями…

* * *

Конан внезапно натянул поводья. Отряд остановился, и пыль, поднятая копытами коней, наконец, догнала всадников, окутала серым, мглистым облаком. Капитан Бруккис вопросительно глянул на огромного киммерийца, утверждавшего, что он знает, где спрятана княжна.

Конан, сжав в кулаке поводья, нахмурился. Стоит ли теперь спешить? Каким-то образом он понял, что Ониксия начала меняться. Так и показывала книга… Но он все же надеялся, вопреки всему. А теперь?.. Ехать, чтобы оторвать злобную ведьму от ее возлюбленного? Да она выцарапает глаза своим спасителям!

Невидящим взором Конан посмотрел на Бруккиса. Его казнят, если княжна не будет найдена и спасена… Что ж, они найдут ее… Вот только понравится ли теперь князю его дочь?

Киммериец хмыкнул. Может, доставить ее вместе с возлюбленным? Нет, нет… Книга показала, что он должен сделать. Еще и поэтому нужно ехать вперед… И дело тут вовсе не в княжне…

Он тронул коня, и скоро отряд, оставляя за собой клубящееся облако, вновь несся по пустынной дороге туда, где на горизонте вставали призрачные синие горы.

* * *

— Сегодня в полночь явится Великий Заган, — козлоногий мрачно уставился на княжну. — Он наметил тебя в жертву и не простит мне ослушания. Нужно бежать.

— Как скажешь, мой повелитель… — Ониксия лениво приподнялась на локте и окинула взором хижину. — Но мне здесь так нравится…

— Лучше, чем в пещере?

— Мне и в пещере с тобой было хорошо! Княжна посмотрела на сатира ярко-желтыми глазами и порывисто вздохнула.

Ноздри козлоногого колдуна затрепетали. Он долго и с видимым наслаждением смотрел на ее обнаженное тело. На спине и животе Ониксии уже кучерявилась жесткая шерсть, глаза с узкими полосками зрачков стали воистину прекрасны, а кокетливые рожки на голове выглядели такими беззащитными…

Он и не подозревал о своей способности трансформировать живые существа, даруя им семя и направляя волю на желаемые изменения. Вероятно, от отца перешел к нему этот великий дар. Но как он мог о нем догадаться, если до сих пор довольствовался совокуплением с козами и шакалами?! Они сразу же убегали… Но теперь… Он захотел, чтобы голову его женщины украсили маленькие рожки — и они стали расти уже на следующий день! Он пожелал, чтобы глаза ее стали желтыми… Он хотел, чтобы тело ее увили кудрявые волосы… Он теперь может сделать с ней все, что захочет!

О, великий Заган! Он же может вырастить из нее гиганта! Страшное существо, подвластное только ему, сокрушающее все на своем пути! Голова ее будет достигать небес, рык ее услышат в самых дальних распадках Карпашских гор. Он вырастит женщину-мстителя! И настанет день, когда он выведет ее на равнину и пойдет войной на город! И все — все! — падут перед ним на колени! Ее сила, мощь, свирепость и его колдовство!.. Никто не устоит!

Стоп! А почему бы не создать целую армию женщин-монстров? Он похитит несколько десятков девушек и изменит их по своему желанию! И настанет великий день — во главе армии великанов он двинется по земле, покоряя города, захватывая земли и создавая все новых монстров! И скоро весь мир покорно ляжет к его ногам!

Неохотно вернулся козлоногий к действительности. Скривил губы. Закряхтел. Пока нужно бежать. Спасаться от гнева мерзкого божка, которому он когда-то сдуру поклялся служить. Необходимо спрятаться где-нибудь в глубокой пещере, пережидать… И продолжать изменять женщину! С каждой порцией семени она должна расти, расти… Пусть сила ее будет неимоверной, а кожа — дубленой! Такой, чтобы не пробила ни стрела, ни копье! И пусть она любит и почитает только его — своего повелителя, своего бога, дарителя силы!

Колдун стал собираться в дорогу. Заспешил, затопал копытами по глиняному полу. Бережно уложил в мешок амулеты, свой любимый мутный шар, завернутые в тряпицы порошки, пучки высушенных трав, странные, неестественно изогнутые кости.

— Собирайся! Скоро полночь. Не увидев нас в жертвенной пещере, Заган может наведаться сюда.

— Кто такой этот Заган, и чем он так страшен? — лениво спросила Ониксия, нехотя заворачиваясь в халат.

— Это один из древних богов-демонов… Он дал мне силу, и я поклялся ему служить… — козлоногий торопливо осмотрел хижину. — Вроде, все… Пора! Мы должны на время спрятаться.

— А потом?

— Потом? Мы завоюем всю землю! Я завладею такими талисманами, что смогу помериться силами с самим Азатотом! Но вначале сокрушу Ниаматара и завладею Книгой Черных Врат!

И два странных и страшных существа вышли из полуразвалившейся хижины, чтобы уже никогда в нее не вернуться.

5

— Здесь! — Конан указал на темное отверстие, сливающиеся с тенями, которые окутывали гору.

Бруккис молча смотрел на вход в пещеру.

Два небольших утеса стояли по бокам, как часовые. Изломанные линии нависших скал навевали тревогу. Исчезающее за горой солнце, казалось, навсегда прощалось с людьми, дерзнувшими на закате приехать в эти дикие места. Солдаты, опытные, закаленные в боях воины, чувствовали себя детьми, забравшимися на спор ночью в заброшенный дом с привидениями.

Двадцать всадников, пугливо озираясь, сбились в кучу, бормоча молитвы. Бруккис, осматривая окрестности, пытался понять, что же ему здесь так не нравится. Ну, да — мертвый распадок, по которому они приехали, и по которому когда-то текла речка… В былые времена веселое журчание воды звучало в этих местах. Но высохла речка… Не по сердцу здешним духам была ее песня! И навалилась, набросилась на окрестности вязкая, гнетущая тишина. Высосала жизнь из деревьев — остались только гниющие колоды да голые, мертвые ветви давно засохших великанов. Выгнала птиц, что песнями тревожили ее — сумрачную, таящуюся; разогнала зверей… Только летучие мыши, эти маленькие вампиры, тут чувствуют себя привольно — облепили окрестные скалы, мерзкими гроздьями весят у входа в пещеру. А сколько их внутри? Там, куда не заглядывает солнце, где царит вечная, вязкая, гулкая тьма?..

Тревога заметалась в глазах бесстрашного капитана. Мрачный распадок привел их к этой горе, похожей на могильный курган — на огромный, насыпанный давно исчезнувшими гигантами могильный курган. И там внутри, куда им нужно идти, лежат, верно, гниющие кости давно умерших великанов.

Мрачно, страшно вокруг! Не зря кони хрипят и волнуются. Умные животные — они чувствуют извращенную природу этого места. Они чувствуют смерть. Да, именно так! Смерть! Бруккис огромным усилием воли сдерживал крик, рвущийся изнутри, из глубин естества человека, столкнувшегося с мертвящим ужасом неестественного.

Солнце давно село, и распадок окутала душная тьма. Конан, нахмурив брови, задумчиво смотрел на черное жерло пещеры. Вспоминал видения, навеянные Книгой. Бруккис, до боли сжав челюсти, твердой рукой — пока еще твердой — сдерживал рвущегося прочь коня. Солдаты позади громко молились, некоторые читали охранительные наговоры, другие ругались, пытаясь гневом прогнать навалившийся огромной темной глыбой страх.

Даже Конан чувствовал неясную тревогу. Сама местность, мрачный, мертвый пейзаж навевали безысходную тоску и леденящий, змеей заползающий в душу ужас.

— Мы должны туда идти? — голос капитана предательски дрогнул.

— Да, — сказал Конан.

— Дождемся утра?

— Думаешь, утром там будет светлее?

— Утром будет светлее в наших душах…

Только сейчас Конан заметил, как испуганы солдаты. Как тревожно ржут лошади. Как тщетно пытается бороться со страхом его старый собутыльник — капитан Бруккис.

— Ночевать в таком месте еще хуже, чем идти в пещеру! Ты уверен, что за ночь солдаты не превратятся в испуганных мышей?

— Ты прав, киммериец! — Бруккис скрипнул зубами.

Затем откашлялся и суровым голосом отдал приказ:

— Приготовьте факелы! Мы едем в пещеру.

Цепочка всадников, понукая лошадей, въехала под темные своды. Длинный и узкий, как нора огромной змеи, тоннель уходил в самую глубь земли. Наклон был так велик, что лошади спотыкались.

— Клянусь, эта дыра ведет прямо в преисподнюю, — проворчал Бруккис, тщетно пытаясь разглядеть что-то в кромешной тьме, нехотя отступающей перед факелами.

— А назад-то выберемся? — проворчал кто-то из солдат. — Кони будут скользить…

— Выберемся, — буркнул Конан. — Если в живых останемся…

Наконец, спуск прекратился. Отряд теперь двигался по ровной поверхности. В стенах стали появляться темные провалы — небольшие пещеры; иногда был виден их конец, иногда только тьма ухмылялась солдатам из бездонной норы. И казалось, что из темноты каждого отверстия смотрят злобные желтые глаза. Конан действительно несколько раз увидел мелькнувшие в глубинах огоньки. Но были ли это фосфоресцирующие глаза чудовищ или отсветы вкраплений кварца, сказать трудно.

Бруккис, похоже, также заметил мелькание в боковых тоннелях. И тоже промолчал — ни к чему нагонять страху на и так достаточно испуганных людей.

Выбрались в большую пещеру. Стук копыт искаженным эхом отражался от дальних стен. Казалось, навстречу едет другой, гораздо больший отряд. Или стая… табун кентавров. Или…

Конан поднял руку. Солдаты остановились. Факелы чадили, тени метались по углам, ища места, где спрятаться. Нет, это не та пещера… Вперед! Отряд тронулся, и эхо вновь наполнило подземелье странными звуками.

— Как подумаю, какая над нами тяжесть… — прошептал Бруккис, — ну, если рухнет?!

— Этой пещере тысячи лет! — спокойно сказал Конан. — Уж если раньше не рухнула!..

— Ты всегда находишь ответ, киммериец! — с раздражением продолжал капитан. — Ты что же — ничего никогда не боишься?

— Бывает по-разному, — усмехнулся Конан.

— А вотсейчас? — не унимался капитан.

— Что гора рухнет — не боюсь. Другого боюсь…

Бруккис прислушался. Эхо исчезло. Под копытами коней был мелкий песок, глушивший шаги. Впереди опять тоннель. Длинный, извилистый, зловещий. Ведущий — куда? В преисподнюю? В самое пекло?

— Чего же ты боишься, Конан? Чего? — капитан тяжело, с натугой дышал. Воздух, казалось, стал тягучим и вязким, как сироп.

— Того, что ждет нас в пещере… Того, что показала Книга.

— Эта книга?! Да не приснилось ли тебе?! — Бруккис терял самообладание. — Нам нужно было бежать! Бежать в другую страну, а не лезть в недра горы, потому что так показала книга!!

Солдаты услышали истеричные нотки в голосе командира и недоуменно загомонили. А Конан неожиданно наотмашь ударил Бруккиса. Капитан покачнулся, но усидел в седле. Отряд остановился. Никто не произнес ни слова. Тишину нарушало только ржание лошадей да тяжелое, хриплое дыхание Бруккиса, медленно вынимающего из ножен меч.

Солдаты заволновались. Ни к чему сейчас ссора и схватка двух командиров. Не к месту. Не в этом мрачном подземелье затевать свару…

Простые воины признали Конана кем-то вроде атамана. Капитан Бруккис — назначенный князем начальник, Конан — молчаливо выбранный лидер, поразивший наемников не только силой и искусством владения мечом… Умение быстро оценить ситуацию, в считанные мгновения принять верное, мудрое решение, абсолютное хладнокровие в то время, когда даже опытные воины теряют голову — эти качества молодого варвара-киммерийца быстро снискали уважение солдат.

— Сейчас не время! — крикнул кто-то, и остальные согласно закивали.

Конан спокойно смотрел в яростные глаза капитана. Он не притронулся к рукояти меча, будучи уверен, что успеет выхватить оружие даже после того, как грузный Бруккис замахнется.

— Ладно, киммериец, — капитан с трудом овладел собой. — Мы к этому вернемся позже.

Он резким движением задвинул меч в ножны.

— Вернемся, если будем живы, — усмехнулся Конан.

Напряжение спало. Кто-то из солдат отпустил сальную шутку. Другие захохотали с облегчением, смехом вытесняя глубоко засевший страх. Конан хлопнул Бруккиса по плечу.

— Теперь стало веселее?

— Ты думаешь, я испугался того… о чем ты говорил? — процедил капитан.

— Так мне показалось.

— Именно! Тебе показа… О боги! Что это?!

Под землей раздался гулкий, протяжный, тоскливый вой. Словно сотня волков сговорилась и затеяла спеть одну песню. Ржание испуганных лошадей на миг ее заглушило, но когда люди успокоили испуганных животных, они вновь услышали этот жуткий звук. Он тянулся, как нескончаемая осенняя ночь во время ночлега в поле на холодном ветру. Невыразимая смертная тоска надрывала душу, проникала в мозг, как раскаленная игла под ногти, как удар кнута по обнаженным нервам. Солдаты затыкали уши. Многие падали и с воплями катались по земле. Бруккис плакал навзрыд, склонившись к шее лошади, в страхе прядающей ушами. Конану показалось, что на плечи ему положили огромный валун. Не хватало сил держать его, такой неподъемно-тяжелый, твердый…

Пещера наполнилась воплями, рыданиями и стонами. А вой продолжал вытягивать душу, сжимать, сминать железными пальцами сердце, рвать мозг острыми крючьями ужасных звуков. Солдаты бились головами о камни, некоторые, не выдержав напряжения, бросались на мечи, надеясь в смерти найти избавление от изощренной пытки.

Звук прекратился так же внезапно, как и начался. Словно кто-то выбил рог у трубача, возвещавшего ужас и смерть. Конан с трудом пришел в себя, потряс головой, прогоняя остатки неимоверной тяжести, и огляделся. Повсюду валялись трупы солдат. Факелы, выпавшие из ослабевших рук, потухали один за другим. Кровь заливала песок, уже не впитываясь, застывала темными лужами. Лошади стояли смирно, только уши их беспрестанно шевелились, чутко улавливая малейшие посторонние звуки. Значит, вой убивал только людей! Мучил, сводил с ума и убивал.

Конан поднял несколько факелов, укрепил в расщелинах. Стало светлее. Теперь следовало осмотреть солдат. Может, кто-то еще жив… С факелом в руке, Конан одиноко бродил среди мертвецов.

Вот лежит капитан Бруккис… Остекленевшие глаза смотрят с ужасом и… укором. Из-под ребра торчит рукоять кинжала. Рука старого воина была так сильна, что клинок пробил кольчугу, как не раз пробивал кольчуги врагов в сражениях. Последний удар бывалого наемника…

Дальше окровавленные тела нескольких солдат — в нестерпимом ужасе бросились они на мечи, верно служившие им в боях. Еще дальше… Что это?! У некоторых отрублены головы! Конан до боли сжал челюсти. Они «помогали» друг другу! Воистину, безумие овладело людьми…

Тихий стон раздался в ватной тишине, поглотившей пещеру. Конан мигом обернулся. Так и есть — один жив. Лоб разбит о камень. Все ясно: бился головой и успел потерять сознание прежде, чем расколол себе череп.

— Что это было? — простонал наемник, с помощью Конана поднимаясь на ноги.

Киммериец долго молчал. Хмурясь, перевязал солдату голову.

— Плач Загана, — сказал он, наконец.

Наемник — звали его Култар — смотрел на Конана непонимающими глазами оглушенного человека.

— Книга говорила об этом… Неважно! Нам следует поскорее собраться и трогаться в путь, пока… — Конан с досадой замолчал, а солдат так и не решился спросить, что имел в виду этот могучий варвар, выстоявший против страшного воя.

Пошатываясь, Култар таращился в темноту, словно увидел там нечто занятное.

— У меня в глазах до сих пор искры пляшут… — объявил он, наконец.

Конан встряхнул его и сурово глянул в глаза.

— Выбери двух лошадей, они повезут поклажу. Остальных направь обратно, я думаю, они найдут дорогу домой… Поторапливайся!

Солдат побежал к животным. Сам Конан собрал запасы пищи и воды, связал в охапку запасные факелы. С грустью посмотрел на погибших товарищей. Нет времени их похоронить… Нужно спешить. Нужно успеть к этому богу-демону, пока он опять не «заплакал»… К Загану! Так было сказано в книге.

* * *

Козлоногий ящерицей вполз в расщелину, совершенно незаметную со стороны. Миг — и его копыта скрылись в темном отверстии. Ониксия с трудом протиснула между камней свое ставшее таким большим тело.

— Скоро эта нора расширится… — хрипел колдун, — я знаю… бывал здесь раньше… в конце будет уютная пещера…

Ониксия была готова жить где угодно, лишь бы повелитель дарил ей любовь и ласку. Пусть в пещере. Она ползла за сатиром, и ноздри ее трепетали, улавливая такой родной, такой восхитительный, чарующий звериный запах. Она, конечно, помнила, как ненавидела это запах раньше. Смешно и глупо! Она была просто дурочкой! Боялась смотреть в глаза убитым оленям… Не хотела ничего знать о расправах и казнях, которые вершил ее отец… Глупышка! Нет ничего более упоительного, чем застывший ужас и смертная тоска в глазах убитого тобой существа! Нет большего наслаждения, чем причинение нестерпимой боли другому!

— Я произнесу охранительные заклинания, и нас никто не найдет, — колдун забормотал непонятные слова на странном, чужом языке.

Он уже вполз в пещеру и теперь заботился о безопасности. Как умен, как могуч и велик ее повелитель! Как хорошо он пахнет! Как сильно он ее любит! Какое наслаждение дарит! Ониксия осмотрела пещеру. Вполне хватит места для бесконечных любовных утех! Здесь, глубоко под землей, она будет наслаждаться ласками господина. Но… ведь самое большое наслаждение — причинять боль другим…

Она вдруг представила, как кричит ее возлюбленный!.. Как мечется он, не зная, куда деваться от ужасной нестерпимой боли!.. А она — такая большая теперь, такая сильная!.. Она может получить от него, своего повелителя, это чарующее наслаждение… Но не сейчас. Может быть, потом…

* * *

Конан и Култар спешили извилистыми ходами к Жертвенной пещере. Несмотря на то, что недра горы представляли собой настоящий лабиринт, Конан легко находил нужное направление. Книга и Ниаматар вели его. Бесконечные подземные залы, большие и малые пещеры, переходы, норы, ответвления — и, наконец, Конан остановился перед грубо обработанной аркой.

Подобие колонн, полустертые лики древних богов, драконы с обломанными крыльями — неизвестный первобытный скульптор не был большим мастером. Или, может быть, в те времена не придавали особого значения реалистичности изображений. Как бы там ни было, но Конан знал, что стоит на пороге той самой пещеры, где находится алтарь, обагренный кровью бесчисленных жертв. Где ожидает его ужасное божество.

— Коней лучше оставить здесь, — Конан спешился и на всякий случай стреножил лошадь. Подождал, пока то же сделает испуганный Култар. Кивнул ему на запасные факелы. В пещеру идти не хотелось.

Култар с перевязанной головой походил на уроженца далекого Иранистана. Повязка напоминала столь любимую южанами чалму.

Конан с мрачной задумчивостью посмотрел на солдата. Худощавый, но крепкий, глаза темные и как будто немного раскосые… Борода черная. Наверное, действительно южанин… Нет времени расспрашивать… Да и не стоит.

Киммериец давно понял, что лучше не расспрашивать товарищей о детях и женах, о родных местах… Да и самому не делиться сокровенным. Увы — такова жизнь. Друзей лучше не заводить — слишком тяжело их терять.

Конан вздохнул, вспомнив Хепата.

Нет, лучше никого не подпускать к себе близко… Сегодня друг жив, а завтра — нет. Зачем взваливать на себя такую тяжесть? Лучше быть одному. Так что он не будет расспрашивать Култара о его родине. Пусть он останется просто солдатом, наемником. Временным спутником.

Тут Конану пришло в голову, что Култар не обязан лезть за ним в пасть к этому богу-демону, который, вероятно, ждет сейчас в пещере. Похоже, что служба охранников княжны закончилась с гибелью их отряда и капитана.

Южанин стоял перед Конаном, как перед начальником, ожидая распоряжений. А ведь они оба — просто солдаты охраны, наемники…

— Култар, — сказал Конан, — ты можешь вернуться назад. Мне сдается, что твоя служба у князя кончена…

Солдат молчал. Конан посмотрел на драконов с обломанными крыльями, почесал подбородок.

— Княжну мы не спасем, это я знаю точно. Ее уже не спасти. У меня теперь другое задание…

— Какое? — в темных глазах южанина ничего нельзя было прочесть.

— То, которое дал мне Ниаматар, и показала Книга. Моя служба в охране тоже закончилась, как и твоя. Так что ты свободен.

Солдат по-прежнему молчал. Конан подумал, что Култар может счесть, будто его прогоняют.

— Я тебя не гоню, — уточнил он. — Можешь идти со мной. Я просто хочу сказать, что ты свободен в выборе.

— Я пойду с тобой, — ровным голосом: сказал Култар.

— Хорошо, — кивнул Конан, — но потом не жалуйся.

Медлить дальше было невозможно. Бог-демон не любит ждать… Конан повернулся и решительно зашагал к. арке. Позади слышалось дыхание Култара.

Жертвенная пещера оказалась ничем не лучше других. Те же сталактиты, такие же валуны, разбросанные там и тут, высокий, неровный свод… Только посредине возвышался плоский камень, уложенный на высокий постамент. К нему вели грубые ступеньки, по которым, наверное, жрецы восходили к алтарю, ведя за собой связанную красавицу, приносимую в жертву…

«Собственно, почему именно красавицу? — подумал Конан. — Почему во всех легендах и сказаниях в жертву приносят именно красавиц? Почему бы не принести в жертву самую уродливую, самую безобразную девицу, или, еще лучше, старуху? Вообще-то, божеству положено самое лучшее, — продолжал он размышлять, приближаясь к алтарю, — наверное, поэтому и жертвовали красавицами…»

И вдруг всей кожей, всем существом Конан ощутил присутствие зла. Только что пещера казалась пустой, даже заброшенной. Миг — и страшное, могучее, до боли чужое существо царит в ней, одним своим существованием вселяя в смертных невыразимый, ни с чем несравнимый ужас. Киммериец остановился недалеко от основания постамента. Чуть позади замер, тяжело дыша, Култар.

Туманное облако клубилось на жертвенном: камне. Менялось, корчилось, уплотнялось в некое подобие человеческой фигуры.

И таким ужасом веяло от этого сгустка дыма, что Конан невольно опустил голову. Лучше не видеть появление Загана — одного из Властителей Древности, о котором предупреждала его Книга. Ужасный лик с золотой короной на голове мелькнул тогда перед глазами Конана — навеянный Книгой и силой Ниаматара. Теперь же предстояло воочию лицезреть жуткого бога и более того — попытаться с ним договориться.

— Где мой слуга? Где женщина, выбранная мной в жертву? — от звуков голоса Загана, казалось, сотрясались своды пещеры.

Конан поднял голову. На алтаре высилось существо, внешне напоминающее человека. Пурпурная царская мантия, переливаясь, ниспадала на бурую поверхность жертвенного камня. Пальцы с холеными ногтями были унизаны перстнями, и каждый перстень стоил целого королевства. На курчавой голове покоилась золотая корона, украшенная драгоценными камнями небывалой величины.

Плавно ступая, Заган величаво сошел по ступенькам и остановился в двух шагах от Конана. Повеяло могильным холодом, будто приоткрыли дверь в старый склеп. Немигающими глазами царь посмотрел на Култара, и тот рухнул, как марионетка, у которой внезапно перерезали все нити. Сам Конан держался: из последних сил… Казалось, бог-демон своим присутствием вытягивает тепло из тела, выпивает кровь, отбирает жизнь.

— Я жду ответа, — на сей раз голос Загана был вполне человеческим.

Конан внезапно понял, отчего вид этого существа так ужасен. В лице демона — на первый взгляд, обычном — было нечто, отличающее его от людских лиц. Несоответствие. Несовпадение. Будто кто-то содрал кожу с давно умершего человека и надел на себя. А под кожей — шевелятся, ползают, пытаются выбраться черви. И всё — все размеры, пропорции — нарушены.

— О, великий Заган, — заговорил Конан, пересилив себя. — Твой слуга предал тебя! Он захватил женщину, намеченную тобой в жертву, но не отдал ее тебе. Он сделал ее любовницей, хочет вырастить из нее монстра и бросить вызов богам.

Немигающим змеиным взглядом Заган впился в самую душу Конана. Зрачки его — бездонные черные дыры — заслонили мир. Или это потемнело в глазах?

— Я вижу, смертный, что тебя послал Ниаматар! Когда-нибудь мы разделаемся с этим глупцом, считающим себя стражем Врат! Когда-нибудь!..

Конан держался из последних сил… Ужасная, непреодолимая сила тянула его к земле; Хотелось лечь на камни и, наконец, отдохнуть. Уснуть. Забыться и не видеть, не слышать, не знать…

— Помоги мне найти козлоногого, — прохрипел киммериец, падая на колени. Не было сил стоять… Но возможно, бог понял ЭТО как проявление покорности, как жест преклонения.

— Хорошо. Ты будешь знать, где он. Этот неблагодарный раб решил спрятаться!.. От меня! — в пещере раздался хохот, и сверху посыпались небольшие камни.

И уже теряя сознание, Конан услышал:

— Он должен умереть на этом алтаре! На сей раз он сам будет жертвой…

7

Ничто, казалось, в этот вечер не сулило беды. На Шадизар опускалась благословенная ночь. Еще один суетливый знойный день канул в лету. Благостный сон надвигался на землю — спокойный и глубокий. Спит, сладко причмокивая, толстый купец в объятиях любимой жены, устало раскинулся ремесленник, наскоро насладившись жилистым телом немолодой супруги, сопит во сне хлебопашец, богатырски храпит воин, хлебнувший доброго вина. Спит трудовой и послушный закону народ славного города. Не слышит тяжкой поступи надвигающейся беды.

А если бы и услышал? Разве сумел бы ее остановить? Ведь были и те, кто услышал. Кто не спал… лихие люди: воры, грабители — слышали.

Проститутки с горячими, измятыми телами не спали — слышали. Солдаты — те, что несли вахту на стенах города — услышали первыми…

Грохот далекого обвала… Тяжелые удары, будто камнем по камню, только камни эти, должно быть, были не меньше утеса… Громоподобный смех, доносящийся откуда-то из-под самых небес… Приближение ужасной беды.

* * *

Когда Конан с Култаром выбрались из пещеры, на небе сияло солнце. И таким оно показалось ослепительным, таким животворящим после темноты подземелий, что, проехав совсем немного, Конан объявил привал. Остановились на опушке хвойного леса, зеленой шерстью покрывающего небольшую сопку. Пустили пастись изголодавшихся в пещере лошадей. Сами не спеша закусили, затем со вздохом облегчения растянулись на траве.

— Кто это был, в пещере?

Култар никак не мог подавить нервную дрожь. Руки, чтобы трясущиеся ладони его не выдали, пришлось закинуть за голову.

Конан промолчал. Казалось, он заснул, подставив лицо солнцу.

— Я помню только ужас… — продолжал солдат. — А когда очнулся — ты нес меня, как мешок с мукой.

— Хочешь совет? — Конан говорил сонным голосом, не открывая глаз. — Поезжай в Аквилонию, наймись там в охрану и забудь о том, что ты видел.

— Почему именно в Аквилонию?

— Хорошая страна… — Конан замолк, и вскоре дыхание его стало спокойным и ровным.

Ужаснувшись, как может этот гигант спать после всего пережитого, Култар закрыл глаза и долго лежал, пытаясь вспомнить жуткий облик подземного царя. Но образ почему-то исчезал, расплывался, дрожал, как отражение в пруду. В конце концов, заснул и Култар.

Следующие несколько дней Конан был хмур и молчалив. Он почти не давал отдыха лошадям. Култар ни о чем не спрашивал, хотя множество вопросов вертелось у него на языке. Они скакали к Шадизару. Торопились так, будто от этого зависела судьба мира.

Вскоре им стали встречаться беженцы. Вначале отдельные семьи, затем небольшие караваны. Шадизар разрушен! Бегите, если можете! Другие говорили, что разрушены только стены и некоторые дворцы, в том числе дворец князя-работорговца. Сам князь убит — раздавлен огромными лапами чудовища…

Те, кто был расположен поговорить, подробно рассказывали о нападении на город невероятной величины монстра, сходного видом с человеком, с женщиной… Она, шутя, сокрушила городские стены и, сея смерть и разрушение, двинулась по улицам города, явно направляясь к центру. На ее чудовищной голове, держась за рога, сидел странного вида человек или, скорее, сатир и указывал направление, отдавал приказы…

Кто-то рассказал, что сатир будто бы предъявил требования самому правителю города, а также всем богатым купцам и вельможам.

Никто не мог толком рассказать, чего же требовал козлоногий. Одни говорили — власти над городом, другие — богатств. Все должны отдать три четверти своих богатств — принести их во дворец, где он решит поселиться… Кто-то утверждал, что сатир затребовал тридцать самых красивых девушек города для плотских утех, кто-то спорил — не тридцать, а триста! А, кроме того, население обязано было кормить его огромную жену, которой ежедневно требовалось несколько быков или десятка два баранов.

— Где же войско? — спрашивал Конан.

— Наемники разбежались, как только увидели гигантскую рогатую женщину, прочие пытались обстреливать ее из луков, но были тут же растоптаны. Да и не могли стрелы: пробить ее шкуру!..

— Что мы будем делать в городе? — спрашивал Култар.

— То, что показала мне Книга.

— Надеюсь, она показала, как одолеть это чудовищное создание… — бормотал солдат, не рассчитывая на откровение товарища.

К Шадизару подъехали на закате. Полуразрушенный город медленно погружался во тьму. В нескольких местах тянулись к небу дымные столбы пожаров. Одни здания были разрушены до основания, другие — только до половины. У некоторых были просто сорваны крыши. Люди, кто не успел или не захотел бежать, попрятались в норы — в погреба, в чуланы, в сараи. Зловещая тишина стояла над городом.

Конан и Култар, оставив коней в ближайшей роще, бесшумно пробирались к кварталу ремесленников. Петляя по знакомым улочкам, они, наконец, вышли к хижине Ихарпа,

Горшечник встретил их, приложив палец к губам,

— Тс-с, спит…

— Кто именно?

— Оба! Дриану стало гораздо лучше. Жена его каждый вечер укачивает… А я сижу тут, в соседней комнате…

Конан снял плащ, отстегнул пояс с мечом и присел на шаткую скамью,

— Что творится в городе? Беженцы рассказывали разные ужасы…

Ихарп принес вина и хлеба, жестом пригласил, к столу Култара.

— Появилась чудовищная баба. На голове у нее сидит сатир и показывает, что и где разрушить. Стрелы ее не берут, а в него попасть не могут — слишком высоко. Поразвалила она тут кучу дворцов… Да и ладно! Нас-то простых, не трогает!

— Тронет и вас, если её не остановить! — Конан мрачно глянул на рассказчика…

— Само собой! Доберется и до нас. Так вот. Они требуют… много чего. И денег, и баб побольше, и чтобы власть…

— Знаю. Слышал.

— Ну и… все. Пока сидим, ждем, что будет.

Култар выпил вина, зажмурился, скривился и пробормотал:

— Что будем делать, командир?

— Спать, — бросил Конан.

Ихарп засуетился и принес охапку старых драных одеял, расстелил их на полу у стены.

Наутро город казался все таким же безлюдным. Редкие прохожие торопливо перебегали от дома к дому. Конан и Култар, не прячась, но и не особенно высовываясь, направились к центру. Многие дома казались покинутыми, многие были разрушены.

— Вон она! — воскликнул Култар, указывая на восток.

В свете солнечных лучей, выше самого высокого дворцового шпиля, стояла уродливая волосатая женщина. Прищурившись и заслонившись рукой от солнца, Конан разглядел на ее голове маленькое вертлявое существо с козлиными ногами.

— Мы действительно нашли ее в Шадизаре, — пробормотал Конан, — как и говорил Заган.

— Жаль, что он не сказал, как с ней справиться, — прошептал Култар.

— Почему? Он сказал… И Книга показала, в общем, то же… Только сделать это будет непросто.

Огромная женщина нагнулась и подняла что-то с земли. Конан увидел у нее в кулаке вельможу в роскошном одеянии. Ониксия поднесла его к глазам и, казалось, внимательно рассматривала. Вельможа отчаянно жестикулировал, кричал и пытался кланяться.

— Где девушки для моего господина?! — донес ветер хриплый голос женщины. — Где золото, серебро, камни?!

Сатир на ее голове приплясывал от негодования. Затем резко махнул рукой и что-то крикнул. Ониксия медленно поднесла зажатого в кулаке человека к пасти и откусила ему голову. Затем присосалась к обезглавленному телу, как девочка к сладкому леденцу, и долго пила кровь. После тщательно разжевала обескровленную плоть и съела вместе с одеждой.

Конан только крякнул. Прячась в тени домов, двинулся дальше. Култар бормотал что-то неодобрительное, но шел следом. Скоро они подошли достаточно близко, чтобы слышать визгливый голос сатира. Выкрикивая страшные проклятия, он требовал золота и девушек. Срок дал до вечера. Если к ночи у него не будет требуемого, его жена начнет разрушать город!

Вельможи, робко стоявшие на площади, поклонились и отправились восвояси.

— Ихарп пошел договариваться с оружейниками, — шепнул Конан Култару, хотя и не собирался посвящать солдата в свои планы, полагая, что тот вскоре сбежит.

Однако Култар тенью следовал за киммерийцем, решив, вероятно, что этот начальник будет лучше, нежели покойный Бруккис.

— Оружейники сегодня изготовят большой арбалет, — продолжал Конан. — Вечером мы должны будем отвлечь женщину…

— Вряд ли ее убьешь с первого раза, — протянул Култар, глядя на гигантскую волосатую фигуру.

— А потом, — невозмутимо продолжал Конан, — мы захватим козлоногого и привезем его в пещеру.

Вернувшись в хижину Ихарпа, Конан и Култар пообедали тем, что послали в этот день боги, и выставила на стол жена горшечника. Дриан, хотя и был бледным, выглядел вполне здоровым.

— Жаль, что тебе пришлось понапрасну отдать кровь, — вздохнул Конан. — Я ведь знал, что княжну не спасти… Книга это показывала.

— Ты должен был попробовать, — рассудительно сказал мальчик. — А я теперь буду осторожнее, вызывая демонов.

Пришел Ихарп. Хмурился, пытаясь придать лицу серьезное и таинственное выражение.

— К вечеру все будет сделано. Арбалет отвезут на площадь, завалив бараньими тушами. Стрела будет окована железом и отравлена! Если даже эту бабу не убьют сразу — сдохнет потом!

Конан молча барабанил пальцами по столу.

— Одно плохо… — горшечник замялся. — Никто не соглашается ехать на площадь… Кто-то ведь должен управлять лошадью… и спустить тетиву…

— Нацелиться и выстрелить смогу я, — сказал Култар. — Нужно только переодеться крестьянином.

— Хорошо, — кивнул Конан. — Я буду поблизости и отвлеку ее в нужный момент.

— Арбалет лучше везти не на лошади, а на быках, — добавил Дриан. — Лошадь может испугаться… А быкам — все нипочем! Но им нужен погонщик. Лучше меня не найти!

— Только не забудь убежать после того, как пригонишь быков! А дальше уж наша забота.

К вечеру все было готово. Пара спокойных быков, погоняемых чернокожим мальчиком, неспешно тащила телегу, доверху нагруженную бараньими тушами. Угрюмый крестьянин восточного вида чинно восседал на повозке.

На площади уже стояли вельможи и ожесточенно спорили, обвиняя друг друга в сокрытии части драгоценностей, принесенных в дар козлоногому. Огромная женщина пожирала заранее приготовленную тушу быка. Сатир рассеянно наблюдал, как рабы приносят все новые сундуки с серебром. Повозка, запряженная двумя быками, ни у кого не вызвала удивления. Мальчик-погонщик остановил телегу и неспешно отошел в сторону. Крестьянин отбросил несколько бараньих туш и стал возиться с каким-то механизмом, установленным на телеге…

И тут Ониксия увидела острие стрелы, направленной ей в сердце. Козлоногий, также почувствовав неладное, что-то закричал, указывая на Култара. Вельможи, ничего не поняв, на всякий случай бросились врассыпную. Конан с обнаженным мечом зашел со спины женщины-чудовища, приготовившись к атаке.

Все это произошло в одно мгновение. В следующий момент Култар ударом меча перерубил веревку, удерживающую тетиву арбалета, и огромная, как оглобля, стрела устремилась к сердцу женщины. Но Ониксия как раз нагнулась, протягивая чудовищную руку к повозке, и стрела всего лишь оцарапала ей плечо. Оставалась надежда на яд, но когда еще он подействует…

Конан со всего маху рубанул по сухожилию женщины — чуть выше пятки. Ониксия взревела и обернулась. У Култара появилась возможность унести ноги, что он и сделал незамедлительно.

Из развалин соседнего здания по команде Ихарпа (хотя нужды в команде и не было) выбежали лучники и осыпали женщину тучей стрел. Наконечники также были отравлены, и хотя большинство стрел отскочили, как от камня, все же некоторые смогли слегка оцарапать шкуру чудовища.

Конан в этот момент уворачивался от огромных ступней — женщина-монстр старалась раздавить одного из своих бывших охранников, даже не вспомнив, что когда-то смотрела на него с восхищением! И вдруг… Козлоногий не смог удержаться на голове жены, сорвался и грохнулся наземь.

Увидев распростертое тело повелителя, женщина застонала, горестно воздев руки; потом, опустившись на колено, осторожно тронула колдуна пальцем. Не обращая больше внимания ни на Конана, ни на текущую из раны кровь, Ониксия рыдала над телом козлоногого.

Стрелки в смущении опустили луки. Женщина вдруг зашаталась, тяжело оперлась рукой о землю, медленно обвела, площадь помутневшим взором и опустилась рядом с телом возлюбленного. Из последних сил свернулась она клубком, как собака возле умершего хозяина, и закрыла глаза. Некоторое время она еще дышала — тяжело, с надсадой и хрипами, а затем грудь ее застыла, и огромное тело расслабилось.

Дриан плакал, наблюдая, как умирает огромная женщина рядом с телом любимого. Култар — и тот тайком вытер глаза. Даже Конан чувствовал странное смущение, словно он сделал что-то такое, чего делать не стоило бы… И только вельможи гомонили, второпях разбирая свои сокровища.

* * *

— Значит, бог-демон так и не получил свою жертву, — подвел итог Дриан.

Мгновением раньше Конан подробно рассказал историю похода в жертвенную пещеру и встречи с Заганом.

— Не получил… И мы не знаем, что теперь может случиться, — Конан хмуро посмотрел на жену горшечника, которая опять принесла то же прокисшее вино.

— Может, надо… — начал Ихарп, — опять съездить к Эскилампу? Уж он-то знает, что к чему… Что-нибудь посоветует…

— Я ему все расскажу, — перебил Дриан. — Если дело серьезное, он сам приедет!

Култар посыпал хлеб солью, собрался с духом и залпом выпил кружку вина.

— Что дело серьезное, — просипел он, перекосившись, — мы и так знаем… Этот древний бог, не получив жертву, начнет мстить.

Раздался далекий удар грома. За ним второй.

— С гор, наверное, идет гроза, — обронил Ихарп и вдруг испуганно уставился на Конана. В комнате повисла тишина.

— Это просто гроза! — Конан поморщился.

Дриан выскочил на улицу и вернулся обеспокоенный.

— Молнии бьют непрерывно!

Култар налил еще вина. Как истинный наемник, он не мог воздерживаться, когда на столе стоял целый кувшин. Все хмуро проследили за процессом наполнения кружки. Отчетливо слышалось характерное бульканье.

Ихарп откашлялся.

— В это время грозы не так уж часты… И они никогда не приходят со стороны гор…

— Не будем умирать раньше времени! — Конан хотел было тоже налить вина, но вовремя вспомнил перекошенную физиономию Култара.

— Ну а хранитель книги? Как его? Ниаматар? — горшечник с надеждой смотрел то на Конана, то на свою жену. — Может, он подсобит, если что?..

Киммериец пожал широченными плечами.

— Ты ведь все сделал, как было надо? — не унимался Ихарп.

— Книга показала, что если не убить козлоногого, он захватит мир… Наделает целую армию женщин-монстров. Мир мы спасли. А до нас богам вряд ли есть дело!

Култар с готовностью кивнул.

— Богам главное — равновесие. А не жизни нескольких человек…

Ихарп с уважением посмотрел на южанина, изрекающего такие мудрые слова.

— Так мне говорил на родине один старый мудрый человек, — пояснил Култар, наливая еще вина.

Дриан снова выскочил за дверь. Грохотало непрерывно. Вернувшись, мальчик внимательно посмотрел на Конана и тихо сказал:

— Гроза приближается.

Дуглас Брайан Дочь Песочного владыки

                                                     ( том 118 «Конан и Фонтан Жизни»)

Тем летом в Хоршемише было много приезжих: изящные аквилонцы, высокомерные и подтянутые бритунийцы, молчаливые и загадочные жители Кхитая, дикие наездники гирканских степей… Приезжие образовали на улицах города особую расу, удивительную своим внешним разнообразием и некоей внутренней общностью, особенно в глазах коренных обитателей Хоршемиша.

Пестрая толпа день-деньской кипела на площадях, несмотря на жару. Торговцы водой сбивались с ног.

Хозяева постоялых дворов стонали и рвали волосы на головах своих, коря себя за то, что не выстроили огромных, многоэтажных гостиниц – то-то велика была бы теперь выручка! Увы, свободных мест давно не осталось, а приезжие все прибывали и прибывали.

Лошади, мулы, двугорбые бактрианы и дромадеры, отличавшиеся злобным нравом, шершавые от линьки ослы и лоснящиеся верховые буйволы – все это ржало, мычало, орало, требовало корма и производило неимоверное количество навоза. Оруженосцы, наемные слуги, телохранители и рабы осаждали продовольственные лавки, с утра раскупая весь дневной запас фруктов, сладостей и вина. Их хозяева просыпались около полудня и покидали странноприимные дома в самое жаркое время дня, чтобы толкаться на ярмарочных площадях, глазеть на прилавки, торговаться и спорить.

Здесь были деловые люди всех возможных видов: негоцианты, купцы, барышники и попросту торгаши. Были и вельможи – послы от различных, больших и малых, дворов. К таковым причислял себя даже сын гирканского князька, весьма колоритный молодой человек, небольшого роста, кривоногий, ладно сбитый, с горящими глазами, крючковатым носом, серьгой в ухе и копной сальных волос. С какой миссией он прибыл в Хоарезм, так никто и не узнал, но держался гирканец гордо, заносчиво, поигрывал нагайкой и сверлил всех вокруг орлиным взором.

Встречались в изобилии и просто знатные господа неопределенных занятий. Эти хоть и отличались между собой оттенком кожи или покроем одежды, но все же походили друг на друга до чрезвычайности – рассеянным видом, отрешенным выражением лица и холодной учтивостью манер.

Впрочем, среди них попадались совсем молодые люди, которые не прочь были и победокурить. Они владели городом по ночам.

Прежде – благопристойный и сонный, как и положено городу после первой ночной стражи, Хоршемиш теперь гудел до утра. В тавернах, где еще совсем недавно степенные мужи вдумчиво курили кальяны и созерцали плавные движения танцовщиц, теперь до самого рассвета звучал хохот, звон стаканов и кубков. Музыканты словно сошли с ума – их флейты надрывно визжали, захлебывались барабаны, домбры звенели лопнувшими струнами. Танцовщицы плясали нечто ор-гиастическое, обнажаясь свыше приличий, и распаленные гуляки осыпали их золотом.

Рыцарь Бернегард принадлежал к последней категории приезжих. Лет ему было едва ли двадцать, сам он был высок ростом, а лицом – пригож. Такие лица к тридцати годам утрачивают смазливость, делаются либо скучными и обрюзгшими, либо задумчивыми. Но в двадцать они привлекают женщин, если не правильностью черт, то чистотой и свежестью.

Отец его, в ту пору еще здравствовавший, владел крупными поместьями, десятком замков в Аквилонии, серебряными шахтами и лесными угодьями, простиравшимися чуть не за край вселенной. Богатство семьи было настолько велико, что Бернегард никогда не брал с собой в путешествия больших денег – в любом уголке мира находился ростовщик, и не один, готовый услужить за проценты столь перспективному наследнику.

Таким образом, он не нуждался ни в чем, кроме увеселений и развлечений. Именно эта нужда и влекла его в странствия.

Впрочем, он обладал счастливым складом души – его развлекали не только плясуньи и кулачные бои. Юный Бернегард с любопытством разглядывал незнакомые лица, чужие города, горные вершины, уходящие в небо, и морские волны, облизывающие побережье. В Хоарезм он приехал из-за ярмарки, славящейся обилием редких товаров, иной раз даже волшебных.

Ярмарка случалась ежегодно, но последние пятьдесят лет непрерывной чередой шли войны, отчего нравы людей портились, торговля хирела, а дороги и проезжие тракты кишели разбойниками и мародерами. В силу этих причин ярмарки проходили скромно, во всяком случае, по сравнению с нынешней. Но войны иссякли, и люди вздохнули с облегчением. Самые умные из них понимали, конечно, что любому перемирию наступает конец, и вечного мира быть не может на земле, но время затишья воспринималось всеми, как дар богов.

Бернегард неспешно прогуливался по рядам, где были выставлены товары, связанные с колдовством. Настоящей магии, с ее зловещими секретами, интересующими лишь посвященных, практически не было.

То есть, конечно, она имелась, но не напоказ, как водится, а в укромных шатрах, или в тайных жилищах колдунов, куда находили дорогу только проверенные клиенты.

Здесь же, на ярмарке, пользовались интересом товары более широкого спроса: составы для фейерверков, бумажные кхитайские птицы, умеющие летать, говорящие куклы из дерева и фарфора, волшебные духи и прочие снадобья, до которых весьма охоч прекрасный пол.

Целый ряд был отдан торговцам амулетами: от сглаза и порчи, для усиления мужской силы, для удачи при игре в кости…

Некоторые амулеты представляли собой настоящие произведения искусства, и Бернегард удивлялся, почему они выставлены тут, а не в ювелирных рядах. А иные – напротив, поражали грубостью работы, словно неумелый дикарь мастерил их своими заскорузлыми ручищами, более привычными к каменному топору и суковатой дубине.

Забавно, но именно эти неказистые творения пользовались наибольшим спросом. В вопросах волшбы люди склонны доверять исконному, древнему, бесхитростному… Бернегард догадывался, что умельцы из народа давно умеют подделывать «древние» амулеты, и самому старому из лежащих теперь на прилавке – год, от силы два.

Забавно было смотреть на торговцев, наблюдать за их повадками. Попадались, конечно, и скучные, из тех, кто не любит своего товара, а на покупателей взирает с брезгливым негодованием. Такие встречаются на любом рынке, и неважно чем они торгуют. Вне зависимости от рода, происхождения и качества товара, у купца – неизменно тухлое выражение лица. Он воистину способен продать прекрасную наложницу так, словно она – мешок окаменевшей репы.

А встречались Бернегарду и другие, влюбленные в ремесло торговца. Эти напротив, мешок репы продадут так, словно в нем не овощи, а красавица-полонянка. Такие всегда действуют с выдумкой, с огоньком, и всякий – по своему. Один изображает рубаху-парня, балагурит, заразительно смеется и жестикулирует так, словно от природы владеет языком глухих. Другой развернет перед покупателем штуку материи и погладит ткань растопыренными пальцами, а покупатель видит, будто цод тканью не плоский прилавок, а женское бедро самых соблазнительных очертаний.

Третий – любимец женщин. Он стоит за прилавком так изящно, взгляд у него такой томный, что сам он выглядит собственным товаром. Покупательницы млеют.

Единственный способ задержаться рядом с этаким красавцем – купить это, и то, и вон то в придачу, а можно посмотреть другое, ах, какая прелесть, заверните за отдельную плату, можно – в три слоя…

Торговец, привлекший внимание Бернегарда, принадлежал к самой любопытной категории. Он весь состоял из таинственности. Загадка пряталась в складках его длинного серого плаща, слишком теплого для этого климата, она таилась под капюшоном, покрывавшем голову… Из длинных, широких рукавов высовывались только кончики пальцев, смуглых и проворных.

Таинственный торговец не зазывал любопытных к своему прилавку, не вступал в разговоры. Он стоял и ждал, словно ему было известно, что самый главный и важный его клиент вот-вот появится из толпы и сам подойдет к нему.

Кому-то молчаливая фигура, закутанная в серый плащ, да еще и с закрытым лицом, показалась бы мрачной и даже отталкивающей. Но Бернегард, как большинство здоровых молодых людей, обладал крепкими нервами и не боялся тайн и загадок. Напротив, они сулили ему приключения, то есть самый действенный способ развлечься. Поэтому, разглядев как следует необычного торговца, юноша подошел к нему вплотную и с живым любопытством стал изучать содержимое его прилавка.

Это были карты. Пергаментные, папирусные, и даже нарисованные на кхитайской прозрачной бумаге. Новые, еще пахнущие красками, и старые, основательно вытертые. Ярко раскрашенные во множество цветов и оттенков, каждый из которых имеет отдельное значение, и монотонные, начертанные некогда черной тушью, каковая давно успела выгореть до неопределенного буроватого колора.

При виде заинтересованного покупателя, явно способного выложить кучу денег, торговец не выказал никаких чувств. В первое мгновение это задело юного Бернегарда, но почти сразу он почувствовал, что загадочный незнакомец пристально вглядывается в него из-под своего капюшона.

Бернегард не был большим мудрецом, но в свои невеликие годы обладал достаточной интуицией, чтобы понять: следует принять правила игры, не пытаясь постичь их смысла. Иначе странный торговец останется только торговцем, а карты на его прилавке – только картами, и приключение пройдет стороной.

Он продолжил рассматривать товар. Большие карты лежали на прилавке в виде плотных свитков, и их нужно было развернуть, чтобы перед глазами возникли другие земли, и пахнуло ароматом странствий. А между ними располагались маленькие, не шире ладони; эти были уже развернуты. Одна из таких карт представляла собой совершенно явный фрагмент, неровно вырезанный из середины целого.

– Забавно, – сказал Бернегард, дотрагиваясь до него пальцем. Торговец продолжал молчать, даже плечами не пожал.

– Интересно, где и у кого остальные кусочки этой карты, – продолжил юноша. – Дорого бы я дал, чтобы узнать это.

– И прогадали бы, – наконец подал голос неизвестный. – Это можно узнать и бесплатно. Прямо здесь.

– Так у кого же они? – продолжил настаивать Бернегард.

– У меня, – отвечал торговец и совершенно неожиданно разразился смехом. Смех был ему под стать – глухой, хрипловатый, доносящийся словно из сырого подвала, запертого на тяжелый замок.

– Какой смысл продавать карту по частям? – удивился молодой человек. – Разве только для привлечения глупцов, способных поверить в байку о кладе, зарытом невесть где.

Торговец рассмеялся снова.

– В таких глупцах не бывает недостатка, – заметил он. – Однако причина не в этом.

– Так в чем же она? – Бернегард начал уже проявлять признаки нетерпения.

На его взгляд, игра подзатянулась. Если загадочному незнакомцу неинтересен он, как таковой, то почему торговец не даст понять это в ясных выражениях? А если напротив, то пора бы уже перейти к делу!

Человек в капюшоне не спеша огляделся по сторонам.

Близился вечер, постепенно толпа расточалась, торговля сворачивалась. Пестрые навесы над прилавками, устроенные на манер кочевых шатров, разбирались, столы пустели. К площади стекались побирушки, за «законной» долей мирских радостей.

– Я объясню тебе, рыцарь, – произнес наконец неизвестный. – Только не думаю, что наша встреча принесет тебе удачу.

– Об этом наверняка никто знать не может, – сказал Бернегард. – Своей удачей распоряжаюсь я сам. Так что выкладывай, в чем тут дело, а там уж посмотрим.

Торговец приглашающе махнул своим широким рукавом и отступил вглубь своего навеса. Там обнаружились плетеные кресла, на одно их которых Бернегард уселся с видом хозяина положения, и приготовился слушать.

* * *

Приблизительно в это самое время Конан из Киммерии проснулся в комнате девицы по имени Айгуль.

Он прибыл в Хоршемиш, когда свободных мест на постоялых дворах уже не было. Даже в самых просторных гостиницах постояльцы занимали впятером комнаты, предназначенные для одного жильца, а те, что попроще спали на крышах, в кухнях и угольных ямах.

Киммериец привык заботиться о ночлеге только в походных условиях. «В городе, – рассуждал он, – даже в самом паршивом,всегда найдется койка для такого славного парня, как я!»

Из личного опыта неунывающий варвар хорошо знал, что такая койка редко бывает пустой – в ней, как правило, обнаруживается еще и женщина, готовая согреть и приютить «славного парня». А при всех недостатках своего варварского воспитания, Конан относился к женщинам с должным вниманием и не любил их разочаровывать.

Верный себе и своим привычкам, по приезде в Хоршемиш киммериец не стал обивать пороги гостиниц. Целый день и добрую половину ночи он слонялся по городу, являя собой законченный портрет провинциального зеваки. Несмотря на суровый образ жизни, в глубине души он и был провинциальным зевакой, охочим до зрелищ и всяких удивительных вещей. Трудно предположить такое, но тем не менее – могучее тело воина, закаленного в боях, облекало душу ребенка, не успевшего повзрослеть.

А зрелищ в городе было предостаточно. К примеру, кулачные бои. Варвар понимал в этом толк. Выступления профессиональных бойцов привели его в восторг. Конечно, он знал, как никто другой – в настоящей рукопашной схватке люди дерутся совсем не так… Но красота и точность поставленных движений и тренированная пластика тел заслужили его одобрение, которое он выражал весьма шумно.

Потом выступали любители, то есть те, кто из азарта или желания подзаработать способны лупцевать ближнего своего и получать от него сдачу той же монетой. Это было менее интересно.

Бои должны были продолжаться еще четыре дня, и Конан решил: если не подвернется ничего более интересного, он и сам тряхнет стариной.

После кулачного боя варвар созерцал выступления гимнастов и акробатов. Было на что посмотреть.

Между двумя высокими башнями, стоявшими на площади Трех Фонтанов, протянули канат, казавшийся снизу не толще нитки. А когда солнце чуть опустилось в сторону горизонта, канат и вовсе пропал из виду.

Акробаты выступали в одежде, расшитой блестками и крупными стразами. Закатные лучи ярко вспыхивали на украшениях, и казалось, фигурки канатоходцев, как бы парящие в воздухе, принадлежат сказочным существам из мира снов и видений.

А внизу, под барабанный бой и скрипящие виолы, гимнасты ходили колесом, перебрасывались булавами, жонглировали факелами… Глотатели мечей, впрочем, Конану не понравились. В этом была какая-то насмешка над благородной холодной сталью. «К тому же, если каждый вздумает поедать оружие, в мире настанут тяжелые времена» – так думал киммериец со всей искренностью.

Конану стоило больших трудов постоянно напоминать себе, что он в Хоршемише по делу. По какому именно – варвар и сам пока сказать не мог. Но одно он знал точно – следует держать ухо востро, а нос – по ветру, иначе приключение выпадет на долю кого-нибудь другого, более внимательного и удачливого.

Любовь Конана к приключениям имела весьма простое объяснение. Приключения кормили его и составляли смысл его существования. Если бы ему просто нужны были бы деньги, он давно воспользовался бы толчеей и посрезал кошельки у всех ротозеев на расстоянии вытянутой руки. А руки у варвара были длинные.

Нет, требовалось нечто такое, о чем потом говорили бы во всех тавернах, нечто дерзкое и грандиозное по замыслу и фееричное по исполнению.

Глядя на акробатов, Конан вспомнил Зонару – давнюю свою подругу и великолепного товарища. Она была воровкой высочайшего класса, и при этом – акробаткой, что облегчало ей доступ в дома с высокими стенами. Время от времени до Конана добирались слухи о том, что Зонару поймали с поличным и казнили каким-нибудь ужасным способом. Если верить молве, ее многократно сажали па кол, четвертовали, сжигали на костре, и несчетное количество раз обезглавливали. Но леденящие душу подробности оказывались досужим вымыслом. Зоиаре неизменно удавалось выкрутиться из самых опасных ситуаций. А такие мелочи, как публичная порка за мелкое мошенничество, были настолько заурядным событием, что Зоиара даже и не думала роптать на свою судьбу.

Она-то хорошо знала секрет удачи. Уж ей то не пришлось бы ломать голову, в попытке измыслить очередное грандиозное предприятие. Конан был бы рад встретить ее на улицах Хорше-миша. К тому же, Зонара – привлекательная женщина, многоопытная и неутомимая во всем, что так или иначе касается телесной любви…

Размышляя об этом, Конан ощутил голод. Ему хотелось мяса, вина и женщины.

Но в городе было слишком много народа. Из-за этого казалось, что все вокруг происходит быстрее, чем обычно бывает, лица мелькали перед глазами, мысли путались в голове.

В конце концов варвар и сам не заметил, как оказался в глухом проулке из тех, что считаются «нехорошими» и обходятся стороной добропорядочными людьми.

Было уже за полночь. В животе у Конана урчало. Другой на его месте уже отчаялся бы, но киммериец чувствовал, что не зря ноги сами привели его в это мрачноватое место.

И в самом деле: не успел варвар сделать несколько шагов, как до его слуха донеслись женские крики.

Только опытный слух может различить истинную причину женского крика. Женщина кричит от злости, когда подозревает мужчину в неверности. Кричит она и от наслаждения, да так, что в пору подумать, будто ее режут.

Эта женщина кричала от страха. Ей требовалась помощь. В этом Конан убедился, когда приблизился к подворотне.

Грабителей было трое. Двое пытались сорвать со своей жертвы халат и покрывало, а третий, справедливо рассудив, что его помощь ни к чему, стоял у самого входа в подворотню, посматривая, не идет ли стража.

У нападавших имелись ножи, но они только размахивали ими, опасаясь испортить одежду женщины. Это снизило бы ее цену.

Женщина боялась ножей и вопила во все горло, но при этом не выпускала из рук своего покрывала, не желая расставаться с ним ни за что на свете. Она была молода – это Копан разглядел хорошо, – и стройна, как большинство женщин Хоршемиша. А судя по выражениям, которые она отпускала в адрес грабителей, родиться ей довелось где-нибудь в окрестных трущобах.

Когда третий грабитель, стоявший на посту,

заметил Конана, было уже поздно – он ничего не успел предпринять.

Тяжелый кулак киммерийца опустился ему на макушку, и разбойник, крякнув от неожиданности, рухнул, где стоял.

Двое его сообщников отпустили женщину, и та, не успев восстановить равновесие, отлетела в сторону и ударилась о стену.

– Кто ты такой? – спросил один из них, поигрывая ножом. Он был трус, и столкнувшись с сильным мужчиной, пытался выиграть время и избежать рукопашной.

– Я – разбойник, – сказал Конан, ухмыляясь. – Давайте сюда ваши кошельки и идите себе с миром, добрые люди.

Видя, что грозный варвар не обнажает меча, но при этом продолжает наступать, лениво поигрывая мышцами, грабители решили действовать. Они бросились на Конана, стремясь обойти его с двух сторон.

Для того, чтобы орудовать ножом без риска, нужно находиться вплотную к противнику, не позволяя ему сохранять дистанцию.

Конан и сам пользовался подобной тактикой и посему знал, как следует поступить. Вместо того, чтобы попятиться, варвар рванулся вперед, проскочил мимо нападавших и, ухватив одного из них за руку, вывернул ее из сустава. Грабитель взвыл, уронил нож, и когда Конан разжал хватку, сразу повалился наземь.

– Сдаюсь, ты – сильнее, – признал третий, бросил свое оружие и мгновенно исчез в темноте, предоставив своим сообщникам вкусить всю горечь поражения.

В тощих кошельках поверженных нашлось четыре серебряных монеты, старых и истертых.

Женщина стояла у стены и, всхлипывая, смотрела на своего избавителя.

– Ты не убежала, – заметил киммериец. – Это хорошо.

Таким вот незамысловатым образом Конан и нашел себе ночлег. Айгуль обитала в полуразвалившемся доме, занятом несколькими семьями. Жители его подразделялись на несколько категорий. Во-первых – мужчины, лентяи, неудачники и мечтатели. Во-вторых – их жены, особы сварливые, решительные и сильные духом. В-третьих – девицы неопределенных занятий и свободной морали, к которым относилась и Айгуль. А в-четвертых – огромная армия сорванцов, славных потомков первых двух категорий.

Конечно, Айгуль не колебалась ни мгновения. Мужчина, спасший ее от грабителей, производил впечатление. Такого рослого и сильного приятеля у девушки еще не было.

Комната Айгуль, бедно обставленная, но чистенькая, показалась киммерийцу уютной. К тому же, многодневная усталость взяла свое. После скромного ужина и любовных утех, скорее – простодушных, чем изощренных, варвар уснул, и его громовой храп прокатился по всему дому.

Когда он проснулся, а было это только на следующий вечер, Айгуль в комнате не оказалось. На столе Конан нашел свежую лепешку, несколько кусков мяса, завернутого в виноградные листья, и полкувшина светлого пива. Многоопытная Айгуль знала, что нужно мужчине.

Чтобы расправиться с закуской, Конану не потребовалось много времени. Потом он присел на подоконник с кувшином в руке, и собрался насладиться напитком, как вдруг нечто в глубине сада привлекло его внимание.

Сад был запущен и дик. Между деревьями, по большей части – яблоневыми, тянулись веревки для сушки неказистого белья. Кустарник разросся так пышно, что дети обычно играли в нем, воображая себя в джунглях.

Но сейчас там прятались не дети. Двое мужчин, вполне взрослых, рассчитывая на то, что их не видно со стороны улицы, вели там беседу. Одному из них приходилось, из соображений предосторожности, все время умерять силу своего голоса. Тем не менее, то, что он говорил, долетало до ушей варвара так же просто, как почтовый голубь долетает до родной голубятни.

– Сейчас еще рано, – горячился этот человек. – Не беспокойся. Я знаю, как нужно убивать. Этот человек постоянно окружен знакомыми, а то и просто пребывает у всех на виду. Нам ни к чему свидетели.

Его собеседник проговорил что-то свистящим шепотом.

– Или я работаю, как считаю нужным, или ты ищешь себе другого исполнителя, – сказал первый. – Только не рассчитывай на мою совесть. Аванса я не верну.

«Это любопытно, – подумал Конан. – Интересно, что за бедолага, судьбу которого уже решили эти негодяи?»

Убийство в честном бою представлялось киммерийцу обычнейшим делом. Ничто так не забавляет, как сама смерть, пляшущая на остриях клинков. Но к наемным убийцам варвар испытывал глубочайшее омерзение, потому что главным оружием этих людей является не клинок, а подлость. Убийцами по найму обычно становятся люди, обделенные доблестью, но жаждущие чужой крови. Такие почитают себя отчаянными малыми, но чтобы подкрасться к человеку, не ожидающему удара, и пырнуть его в спину, не нужно ни смелости, ни силы.

– Пойми, если его зарежут, как барана, то рано или поздно люди подумают: а кому это было выгодно? Может, тебе и удастся откупиться от судей, но какой ценой? – снова заговорил неизвестный. – Не окажется ли она слишком высока для тебя?

– Это верно, – пробормотал Конан, – продажные судьи обходятся дороже убийц.

– Я знаю, о чем ты подумал, – убийца хмыкнул и похлопал своего собеседника по плечу. – Боишься, что я стану вымогать у тебя деньги, пользуясь тем, что мне известно. Спешу уверить тебя, ты ошибаешься. Нужно быть глупцом, чтобы идти в суд и говорить там: «Я убил за деньги, по просьбе господина такого-то». Мне никто не поверит, и я окажусь на виселице, в совершенном одиночестве. Кроме того, способ, которым я собираюсь выполнить твой заказ, делает такое признание бессмысленным. Твой знакомый исчезнет без вести. Никто и никогда не найдет его тела. Спустя небольшое время ты сможешь распоряжаться его деньгами, как своими, но доказательств, что он умер, ни у кого не будет. Я называю это чистой работой.

Налетел прохладный ветерок, и шуршание листвы поглотило слова, сказанные в ответ. Двое стали выбираться из сада. Когда они оказались у изгороди, Конан ясно разглядел их обоих.

Особенно любопытным ему показалось то обстоятельство, что оба не являлись коренными жителями Хоршемиша.

Наемный убийца, впрочем, носил местный наряд, состоящий из длинного халата, расшитого посекшимися серебряными нитями, линялых шальвар, туфлей с загнутыми кверху носами и чалмы, скрученной с фатоватой небрежностью. Но он явно происходил из Аквилонии, как и его собеседник.

Последний был одет скромно и просто, на манер слуги из свободных, но осанка отличала в нем человека благородных кровей. У него было бледное лицо, словно иссушенное страстью, нос напоминал клюв птицы-падальщика, а глубоко запавшие глаза горели столь яростно, что варвар заметил это даже издали.

Впоследствии, вспоминая об этой истории, Конан удивлялся: он никак не мог понять, почему ввязался в нее. Прямой выгоды она не сулила, а неизвестный, о котором говорили те двое, явно был взрослым мужчиной, которому не нужна нянька.

Однако в тот самый момент он не стал раздумывать ни мгновения. Наспех одевшись, киммериец покинул жилище гостеприимной Айгуль и выскользнул на улицу.

Наемный убийца успел за это время скрыться в неясном направлении, а его наниматель отошел достаточно далеко, чтобы Конан сумел разглядеть только его спину.

Это было на руку любопытному варвару. Конан мог идти следом, не опасаясь, что на него обратят внимание. Нужно было только не терять из виду странного человека, одетого слугой.

Довольно долго тот шел прямо по улице, каковая вывела его в богатую часть города. Там он помедлил немного у таверны под названием «Дикая косуля», быстро огляделся и вошел в нее.

Подойдя к самым дверям заведения, Конан прикинул в уме, надолго ли хватит его вчерашней добычи – четырех серебряных монет, если тратить их в «Косуле».

Потом он решил, что на первое время этого вполне достаточно.

* * *

– Сегодня я услышал самую интересную сказку в моей жизни, – произнес Бернегард.

– Здешние шлюхи – мастерицы рассказывать байки, – отозвался Закир, гирканский князь, и хрипло расхохотался. Он был пьян.

– Мне рассказала ее вовсе не шлюха, – возразил Бернегард.

– Кто же? – поинтересовался Аддо, молодой воин из Султанапура, смуглый, изящный и очень деликатный.

– Торговец картами. Скорее всего, он – продувная бестия и мошенник, как и положено представителям его сословия. Но даже мошенник должен стремиться к высотам мастерства. Иначе – какой смысл?

– Когда ты начинаешь рассуждать о высоких материях, мне кажется, что у тебя несварение желудка, – вставил Сигур, дальний родственник и старый приятель Бернегарда. Обычно он сидел молча, и только хмурился, когда прочие веселились и разглагольствовали, но иногда принимался4 натужно острить. Аддо, отличавшийся природной добротой, предполагал, что у Сигура постоянно болят зубы, или что-нибудь еще, и в силу этих причин он и держится так за приятельским столом.

– Я не стану утомлять вас долгими рассуждениями, господа, – продолжал Бернегард. – Вы и сами бываете достаточно занудны…

Закир снова рассмеялся и взмахнул рукой, опрокинув на пол винный кувшин с высоким, узким горлышком. Кувшин раскололся со звоном, как и положено изделию из хорошей глины.

– Начало этой истории произрастает из глубины веков. Некогда жил да был царь племени кочевников. Звали его Уграл. В те далекие времена почти каждый царь или вождь происходил от того или иного божества. В крайнем случае, от демона. А иные из демонов были необычайно сильны, и не уступали богам, во всяком случае, в том, что касается могущества на земле. Поэтому нет великой разницы, от кого именно происходил царь Уграл.

Известно то, что у него имелась сокровенная сила, с помощью которой он мог вызвать на поверхность мертвой пустыни глубинный источник, и напоить свой скот и своих людей. Если на его племя нападали другие племена, Уграл собирал в небе косматое воинство, такое большое, что оно застило свет. Это воинство осыпало врагов Уграла золотыми стрелами, жалящими сквозь любую броню.

– Речь идет о грозовых тучах? – уточнил Аддо.

– Похоже на то. Это неважно. Даже если Уграл попросту вызывал грозу на голову неприятелю, то много ли вы знаете людей, подобных ему?

– Любой гирканский колдун умеет это, – объявил Закир. – Да что колдуны? Любая гирканская старуха…

– Дело происходило не в Гиркании, – пояснил Бернегард, – а в этих краях. Здесь никто не видел гирканских старух. Этим беднягам не с чем было сравнивать, и они почитали Уграла за могущественного царя.

Закир с усилием задумался, но так и не сумел понять, смеются ли над ним, или Бернегард говорит всерьез. На всякий случай, гирканец бешено сверкнул глазами и ощерился. На большее его не хватило.

– Однажды Уграл встретил в песках повозку, запряженную странными крылатыми существами…

Бернегард рассказывал терпеливо, как будто сам для себя. Уж он-то получал удовольствие от своей повести, а остальным все равно нечем было заняться.

– Существа эти походили скорее на львов, чем на тягловых животных. В пустыне им пришлось несладко. Они еле тащились, увязая в песке, а крылья их волочились, оставляя борозды. Когда Уграл приблизился к повозке на своем верблюде, существа зарычали, и даже попытались напасть на него. Но они были истощены, измучены жаждой, и к тому же – впряжены в повозку, что не позволило им растерзать царя и его верблюда. Крылатые львы рычали в отчаянии, и в глазах их светилась скорбь. Из последних сил они пытались выполнить свой долг пред тем, кто находился внутри повозки, кого им следовало защищать и оберегать.

Уграл проникся жалостью к этим существам. Он приказал воде пробиться из глубин земли, и у ног крылатых львов забил источник. Львы припали к живительной влаге. Их худые бока вздымались и опадали, как кузнечные меха…

– Откуда ты знаешь, как ведут себя кузнечные меха? – не удержался Сигур. – Ты отроду не был в кузне!

– Я верю на слово торговцу, – не моргнув глазом ответил Бернегард. – Итак, львы напились. Вода подействовала на них волшебным образом: они буквально воскресли на глазах у Уграла. Силой и мощью налились их тела, крылья расправились, а отчаяние в глазах сменилось покоем. Львы легли на песок и замерли. Уграл подъехал ближе. Они не шелохнулись.

Тогда Уграл спешился и подошел к самой повозке. Она была крытой. Из-за полога, пропитанного пылью, но богато расшитого, слышался чей-то стон.

Убрав полог, царь увидел в повозке женщину удивительной красоты. Она лежала на подушках без сознания и чуть заметно шевелила запекшимися губами.

Уграл снял с пояса серебряный ковш, зачерпнул им из источника и поднес ко рту обессиленной путницы. Она напилась, постепенно приходя в сознание.

В пустыне произрастают во множестве странные цветы. Если увидишь их среди засухи, то поневоле ужаснешься: столь уродливыми они покажутся тебе. Из коричневого песка торчат перекрученные стебли, покрытые острыми, как кинжалы, колючками. Листья сморщенные, в волдырях, словно солнце покрыло их ожогами. А лепестки напоминают черные крылья летучих мышей, разодранные в клочья.

Но если твои запасы воды позволят тебе такую расточительность, и ты прольешь несколько капель в раскаленный песок, то через миг цветок преобразится. Лопнет бурая короста, покрывавшая стебель, листья нальются изумрудной зеленью, а лепестки станут розовыми, нежными, как щека красавицы. Цветок испустит сказочный аромат, и ты никогда не забудешь его, даже если попадешь в королевскую цветочную оранжерею.

Похожим образом преобразилась и женщина, лежавшая в повозке.

Глаза ее раскрылись, и Уграл едва не утонул в этих изумрудных озерах.

Он хотел назваться, как подобает учтивому воину, но женщина опередила его.

– Я знаю тебя, ты – великий царь Уграл, – сказала она. – Твой народ богат, твои жены всегда в тягости, твой скот тучен и обилен приплодом. Но главное сокровище твое еще не найдено тобой.

– Кто ты? – вопросил Уграл, потрясенный чарующими звуками ее голоса.

– Я – дочь Песочного Короля. Не в обиду будь тебе сказано, он могущественнее тебя. Земные богатства проскальзывают у него меж пальцев вместе с песком времени…

– Воистину, он – могущественнее меня, – признал Уграл. – Его дочь прекраснее всего на земле. Мои дети тоже красивы, но ни одна из дочерей Уграла не может сравниться с тобой. Что ты делаешь тут, среди пустыни?

– Ищу тебя, – сказала дочь Песочного Короля, и протянула к Угралу зовущие руки.

Уграл возлег с ней, и пока они лежали, львы сторожили их покой.

В объятиях прекрасной женщины Уграл заснул. А когда проснулся, обнаружил, что нет ни ее, ни повозки, ни крылатых львов. Он лежал на песке в одиночестве, и только его верблюд бродил рядом, жуя колючку.

– Странные сны снятся человеку в пустыне – сказал Уграл и поднялся. А поднявшись, увидел, что перед ним, прямо из песка, вырос дворец. Он сиял белоснежными стенами в лучах солнца, и от этого сияния исходила прохлада.

Думая, что пустыня дразнит его миражами, Уграл дотронулся до стены. Но она была настоящей. Пальцами Уграл ощутил шероховатость алебастра, покрытого искусной резьбой.

Во дворце играла музыка. Царь ступил за ворота, и два гиганта, стоящих на страже, пали пред ним ниц.

Навстречу царю вышел павлин, чьи перья увешаны драгоценными каменьями. Птица качнула хвостом, как бы приглашая следовать за ней. Уграл рассмеялся – павлин позабавил его.

Во дворце нашлось много чудесного.

Во внутренних двориках били фонтаны, в водоемах играли рыбки с расписной чешуей. Угралу никогда прежде не доводилось видеть рыбу, и он подумал, что это – дети дракона.

На галереях, в особых кадках, росли деревья с золотистыми плодами. Разноцветные птицы порхали по ветвям и пели.

Повсюду были комнаты, наполненные сокровищами. В одной грудами лежало золото, в другой – сапфиры, в третьей – яхонты и лалы. Стены украшались драгоценностями на любой вкус. А в особых комнатах хранились пряности и благовония.

Перед дверями каждой из комнат стояли гиганты, по двадцать локтей ростом. Они оказывали Угралу почести, будто знали, что должны служить ему, и именно ему.

А в верхних покоях царя ожидало самое удивительное – прекрасная статуя, вырезанная из белого камня. В ней Уграл узнал дочь Песочного Короля.

Как потом выяснилось, статуя было волшебной. Раз в год она оживала, и царь проводил с ней ночь, как с настоящей женщиной.

Теперь он жил в этом дворце, забыв про кочевой шатер. Его народ сделался еще богаче, но Уграл больше не интересовался его делами. Он забыл своих жен и наложниц, забыл ратные подвиги и охоту. Бледный и печальный, бродил он по своему дворцу, ожидая того дня, когда статуя вновь оживет.

В конце концов его народ ушел. «Царю нет до нас дела, – сказали люди, – а нам нет дела до его каменной любовницы. Пусть остается с ней, если ему так хочется!»

Они выбрали себе другого царя и отправились кочевать. Царь наблюдал их исход из окна дворца. Слезы катились по его лицу, по он не остановил своих людей.

Больше они никогда туда не вернулись. О дальнейшей судьбе Уграла никто не знает…

– По-видимому, он помер, – высказался Закир. Все думали, что он давно уснул, лежа щекой на столе, но гирканец сопротивлялся опьянению с мужеством истинного сына степей.

– Так или иначе, но его дворец по прежнему стоит где-то посреди пустыни, – закончил Бернегард. – Торговец, с которым я беседовал, утверждает, что с ним ничего не произошло. Сокровищ, конечно, уже нет. Их расхитили за много веков, случайные охотники за богатством. Погибли деревья в кадках, погибли птицы, пересохли фонтаны… Однако, статуя из белого камня до сих пор там.

– Она все еще превращается в женщину? – поинтересовался Аддо. Бернегард только пожал плечами в ответ.

– Я не понимаю, что в этой истории так тебя заняло, что ты утомлял нас ее пересказом? – Сигур произнес эти слова насмешливо и ядовито. – Если обшарить пустыню, в ней наверняка сыщется не один заброшенный дворец. В старину все эти царьки только и занимались тем, что строили дворцы, а потом бросали их. Можно добраться туда, отколупать кусок от алебастровой резьбы, и продать ее на ярмарке в Хоршемише. Если удастся найти лопуха-покупателя. Только прилично ли нам заниматься этим?

Барнегард выложил на стол купленную им карту. В неверком свете масляных ламп она казалась еще более старинной и таинственной.

– Я предлагаю следующее, – сказал он. – Мы срисуем эту карту, чтобы у каждого была своя копия. А потом заключим пари. Кто первый доберется до дворца, тот и победил. Нам все равно нечем заняться. Ярмарку мы осмотрели, город обошли вдоль и поперек. Свободного времени у нас предостаточно. Конечно, можно продолжать торчать тут, в тщетной попытке развеять скуку, но подумайте, сколько удовольствия может доставить настоящее приключение!

Его приятели некоторое время осмысляли услышанное.

– А что будет призом? – наконец спросил Закир, оживляясь.

Он воображал себя большим знатоком широких пространств. Ему, привычному к степи, и впрямь проще будет ориентироваться в пустыне, чем остальным, природным жителям лесных областей и зеленых долин.

– Я готов поставить тысячу золотых, – сказал Аддо. Он грезил о прекрасной статус.

– А я – не готов, – усмехнулся Сигур. – У меня отродясь не было таких денег.

– Я поставлю за тебя, – пожал плечами Бернегард. – Мы ведь родственники. Если тебе повезет, выигрыш твой.

– О, великодушный! Пусть бог щедрости позолотит твой бритый подбородок! – Сигур кривлялся так, что Бернегарду стало неловко.

– В этом нет никакого особенного великодушия, – сказал он. – Поиск волшебного дворца – настолько нелепое предприятие, что участие в нем – уже само по себе – достойно только благородного человека.

– Да, в этом безумии много поэзии, – согласился Аддо.

Закир, которому отец никогда бы не доверил тысячу золотых, сверкнул глазами и произнес:

– Я согласен с вашими условиями, господа. Когда мы начинаем путь?

– Послезавтра, на рассвете, – ответил Бернегард. – А завтра каждый займется приготовлениями. Поскольку пустыня – место опасное, каждый из нас может нанять себе телохранителя, который будет выполнять так же роль носильщика и, по возможности, проводника. Средство передвижения каждый выберет себе сам. Любое верховое животное, включая крылатых львов, если их можно купить на ярмарке.

– Я возьму своего слугу, – сказал Аддо. – Он – мой испытанный товарищ. Местность ему неизвестна, но зато он хорошо знает меня. Это важнее.

– А мне не нужен телохранитель, – заносчиво объявил гирканец. – Мои сабли оберегут меня лучше любого из них.

– На том и порешим, – сказал Сигур. – Я лично соглашаюсь, поскольку могу выиграть три тысячи, и при этом не рискую ни единой монетой. Нам, бедным дворянам, можно быть беспринципными.

Допив вино, приятели разошлись. Бернегард задержался – на дне его кубка еще оставалось вино. Он попивал его рассеянно. Очарование рассказанной сказки еще имело над ним власть. Голос таинственного торговца по прежнему звучал в его ушах.

Особым чутьем, выработанным в поисках интересной жизни, Бернегард понимал – день не завершен. Должно случиться еще что-то, в духе последних событий. И он не ошибался. Перед ним возник высокий, широкоплечий мужчина, одетый с варварской роскошью. Ледяные синие глаза внимательно смотрели из-под прищуренных век. Мужчина ловко присел за стол и негромко сказал:

– Я слышал, тебе нужен проводник?

* * *

В назначенный день, на рассвете, Бернегард и его спутник покинули город через восточные ворота.

Карта, имевшаяся теперь у каждого участника пари, обозначала особое место – две скалы из песчаника. Одна напоминала драконий зуб, слегка раскрошенный, словно дракон в приступе ярости грыз каменную твердь. Вторая больше походила на кормовую башню грузовой каравеллы, подхваченной вихрем далеко в море и заброшенной в самое сердце пустыни.

– Интересно, можно ли доверять этому изображению? – размышлял вслух киммериец. – Карта уж больно древняя, рисовали тогда, кто во что горазд… Кстати, совершенно неясно, какое расстояние между этими скалами. Посмотри, рыцарь, дворец рядом с ними кажется огромным. Значит ли это, что он в самом деле огромен?

– Это не так уж важно, – отвечал Бернегард. – Главное, мы направляемся в нужную сторону, если конечно ты ничего не напутал.

– На карте точно обозначено движение пыльных смерчей, – сказал Копан, указывая ногтем на рисунок. – Такие смерчи возникают только при юго-западном ветре. Они идут наискосок, значит нам нужно держаться заката, и мы не промахнемся. К северо-востоку от Хоршемиша точно нет никаких заброшенных дворцов.

– Ты хорошо знаешь эти места, Конан-киммериец? А каким ветром тебя занесло так далеко от родных ледяных скал? – поинтересовался Бернегард, расслабленно держась в седле.

– Долго рассказывать, я на это не мастер, – отвечал Конан. – Мне больше нравится слушать.

Перед отправлением он сменил свой городской наряд на походную одежду, состоящую из кожаных штанов, просторной рубахи плотного сукна, сапог на прочной подметке, но с мягким верхом, и широкого плаща. Плащу предназначалась роль одеяла – ночи в пустыне холодные.

Конан без сожаления покидал Хоршемиш. Задаток, данный ему Бернегардом, он-отдал Айгуль, и посоветовал обзавестись хорошим приданым. На ярмарку он посмотрит в другой раз.

Слушая рассказ Бернегарда в «Косули», варвар догадался, что перед ним – тот самый человек, которого хотят устранить. Теперь он знал, каким именно образом.

Наниматель убийцы, которого звали Сигур, навряд ли вообще покинул город. А убийца… Теперь Конан должен был признать, что это не просто головорез, услуги которого стоят недорого. Нет, он спланировал все с невероятной хитростью. Заманить наивного и доверчивого человека в пустыню, да еще так, чтобы всем казалось, будто он сам этого пожелал! Глупец никогда не додумался бы до такого.

Обычный убийца-наемник всегда действует просто. Он примитивен, его методы основаны на подлости и элементарном расчете. Ему не придет в голову сочинять сложную, многоходовую комбинацию. Дело тут в том, что наемными убийцами становятся подонки из подонков, люди, неспособные учиться чему бы то ни было и стремиться к большой цели.

А здесь действовал не только знаток человеческой природы и людских слабостей, но и опытный делец, сумевший подчинить интересы другого человека своим интересам.

Тьянь-По, мудрец и каллиграф, давний друг варвара, говаривал: «Человека легко узнать по тому, как он играет в го».

То, что происходило теперь, больше напоминало шахматы. Конан уважал эту игру, как занятие, дисциплинирующее мысль и волю. Но и в шахматах есть разные стили. Кто-то выстраивает свою тактику и держится ее до конца, не позволяя сбить себя с толку. А другой пользуется ошибками противника, извлекая выгоду единственно из них. Третий постарается обмануть неприятеля, внушив ему ложное представление о своих намерениях.

А что, если хитрец из Хоршемиша использует и Сигура в своих целях, о которых тот и не догадывается? Что, если он затеял куда более сложную игру?

Оставалось только терпеливо ждать дальнейшего развития событий.

Путь перед ними еще даже не напоминал настоящую пустыню. Поднимающееся солнце заливало зноем крестьянские поселения, возникшие по берегам прорытых каналов. Жители деревень, несмотря на ранний час, уже были в полях – только тяжелым, рабским трудом можно заставит эту каменистую, песчаную почву приносить плоды.

Каждую пядь этой земли следует полить не только водой, драгоценной, как сама жизнь, но и крепким крестьянским потом.

Конан никогда не смог бы стать крестьянином. Для труда на земле, считал он, требуется особое мужество, доступное только особым людям. При этом, крестьянин обделен всяким другим мужеством, и гнет спину перед любым, кто держит оружие…

Бернегард с интересом поглядывал на своего проводника. Мысли о природе крестьянина никогда не посещали молодого рыцаря. Для него было в порядке вещей, что кто-то должен работать,, питая и одевая феодала. Люди свободного ремесла казались ему более любопытными.

Сын ремесленника или того же крестьянина может отречься от предопределенной доли и стать воином, стяжать себе славу и честь, или постигнуть ученую премудрость и сделаться важным чиновником, советовать королям… В свою очередь, сын знатного сеньора может преступить обязательства перед предками и превратиться в бродягу, чтобы стяжать себе свободу и в полной мере быть господином самому себе.

Конан казался ему типичным представителем «свободного племени», но нечто, составляющее натуру варвара, отличало его от остальных «охотников за удачей».

Вот он едет сейчас на своем выносливом коне, явно не избалованном хорошими дорогами. Осанка и посадка выдают в киммерийце хорошего наездника, но при этом – обладателя чувства высокого достоинства, невозможного в простолюдине. Даже аристократы, ставшие бродягами, охотно начинают подражать людям низкого сословия, причем делают это не без вызова. Дескать, происхождения у меня никому не отнять, стало быть, я буду вести себя так, как захочу. Конан-киммериец держался с истинно королевским достоинством. В нем не было кичливости и спеси, только осознание своего положения и силы.

Бернегард улыбнулся своим мыслям.

– Скажи, в твоих жилах часом не течет королевской крови? – спросил он.

– Это не важно теперь, – просто отвечал его спутник. – Когда-нибудь я стану королем.

И взглянул на собеседника так серьезно, что у Бернегарда пропала всякая охота шутить над честолюбием молодого варвара.

– Судьба иногда устраивает сюрпризы, – пробормотал он. – Может, ты и в правду станешь королем.

– Моя судьба – здесь, – заявил Конан и продемонстрировал рыцарю свою огромную, сильную ладонь, а потом сжал ее в крепкий кулак.

– Это – веский аргумент, – согласился Бернегард.

Карта, купленная на ярмарке, при всех своих недостатках обладала еще одним, самым критичным: по ней нельзя было догадаться, как далеко придется ехать по пустыне. Неделю? Две? Месяц? Для того, чтобы везти месячный запас воды, нужен целый караван, не говоря уже о съестном.

Однако Конан был уверен, что отыщет по пути источники воды, а пищу добудет охотой. Неподалеку от оазисов обязательно будут пастись сайгаки – пустынные антилопы. Их мясо жестковато, но некоторые причудливые богатеи, охочие до диковинок, подают его к столу в качестве редкого деликатеса. Об этом Бернегард знал из личного опыта. Теперь он веселился, предвкушая, что будет рассказывать в Аквилонии, как питался исключительно деликатесами, скитаясь по пескам.

Они проехали неторопливой рысцой весь день, лишь дважды давая роздых лошадям. На ночлег остановились в поле, принадлежащем последнему, окраинному поселению. Вода в канале уже была неприятной на вкус, желтоватой из-за песчаных примесей, но Бернегард пил ее с благодарностью к тем, кто прорыл эти каналы.

Он спал в легком шатре, а варвар устроился на ночлег под открытым небом.

– Это – последняя ночь, когда можно спать так, – сказал он. – В пустыне я тоже стану ложиться на ночлег в шатер, приняв некоторые меры предосторожности. Ты боишься пауков, рыцарь?

– Маленьких восьминогих созданий? Ничуть не боюсь. Они мирные и нападают только на мух.

– Здесь пауки бывают размерами с мой кулак, а то и побольше, – поведал Конан, ухмыляясь. – Они ядовиты и кусают все, что им не нравится. Пустыня учит: нападение – лучшая защита. Маленькие восьминогие создания, увидев тебя спящим, подумают, что проснувшись, ты станешь опасен. И постараются устроить так, чтобы ты не проснулся, Их яд убивает верблюда за несколько мгновений…

– Я – не верблюд, – сухо возразил Бернегард. – Впрочем, спасибо за предупреждение.

Ему не хотелось думать об опасностях. Юный рыцарь вполне отдавал себе отчет в том, что тревог и препятствий их ждет много, и был готов справляться с ними по мере их возникновения. Пауки, змеи, скорпионы, разбойники – какая разница? Он должен добраться до потерянного дворца и прикоснуться к тайне царя Уграла. Ну и конечно, неплохо было бы добраться туда раньше остальных. С такими мыслями рыцарь уснул, а варвар еще долго сидел у небольшого костерка, и смотрел на небо, полное ярких звезд.

На следующее утро они тронулись в путь.

Пустыня обступила их со всех сторон. Песок, только что совсем холодный, нагрелся в считанные мгновения и источал жар. Воздух напоминал мутноватое стекло и дрожал перед глазами.

К седлам путников крепились особые, полотняные зонты, призванные оберегать их от прямых солнечных лучей. На покупке зонтов настоял варвар.

– Я могу обойтись и без них. Да и ты – тоже, – сказал он. – Но зачем переносить лишние тяготы? Будут и другие, и в достаточном количестве.

Теперь Бернегард был рад, что согласился с Конаном.

Рыцарь решил не терять своего достоинства, что бы ни происходило. Путешествие было вызовом его «изнеженной натуре, но признаваться в слабости перед киммерийцем Бернегарду не хотелось. К чести юноши, жару он терпел без особого труда. Тяжелее было переносить жажду.

Рыцарь уговаривал себя: «Ты пил совсем недавно, и смерть от обезвоживания тебе не грозит. Это только кажется, что хочется пить. Только кажется…»

– Ты прав, – сказал Конан, словно подслушавший его мысли. – Пустыня охраняет себя от людей. Она внушает мысли о жажде, чтобы человек поскорее опустошил свои фляги. Тогда его ждет гибель. Но мы знаем уловки пустыни и не поддадимся ей. Человек – сильнее!

Глядя на могучую фигуру киммерийца, охотно верилось, что человек действительно сильнее. Бернегард позабавился этим, и ему стало намного легче.

Начались участки барханов – удлиненных песчаных холмов, осыпающихся под копытами и подвижных, как змеи. Ветер перегонял пески с места на место, словно добивался от них правильного расположения, пытаясь устроить пустыню по своему прихотливому вкусу.

Когда путники поднимались на бархан, их взору открывался удивительный пейзаж: пески были похожи на море, застывшее, или, вернее – замедлившее движение своих волн. А над этими волнами колыхалось марево и вставали видения, одно прекраснее другого. Здесь были и дворцы, окруженные островками зелени, и водопады, низвергающиеся с изумрудных скал, и реки, текущие по долинам…

Видения держались какое-то время, а после распадались, и перед глазами оставался только прсок…

– Мне говорили об одном человеке, – поведал Конан. – Тот долго шел по пустыне, и миражи одолевали его. Он держался из последних сил, у него была могучая воля, но нетвердый разум… Человек приучился обходиться в день двумя каплями воды и крошечным кусочком хлеба. Он высох, как палка, но все шел вперед. Не боялся ядовитых тварей, и однажды сам съел скорпиона… В конце концов, рассудок его повредился. Он добрался до города, однако не вошел в него, а направился далее, думая, что перед ним – мираж.

– Поучительно, – сказал Бернегард. – Значит, и мы также рискуем промахнуться мимо цели? Ты умеешь отличать мираж от действительности?

– Здесь нельзя полагаться только на умение, – пожал плечами киммериец. – Тот тоже думал, что умеет.

К концу второго дня пути Бернегард обнаружил в себе цепное свойство: он мог засыпать в седле, погружаясь при этом в мир сновидений, полных прохлады и покоя. Но по пробуждении у него болела голова.

– Это опасно, – предупредил его варвар. – Могут лопнуть жилы в голове. Череп заполнится кровью, и придется сверлить в нем дыру.

– Ты сможешь сделать это, если понадобится?

– У меня есть подходящий нож, – подумав, кивнул Конан. – Так что дырку в твоей голове я сделать смогу. Но что потом? Так и будешь ходить, с дыркой? Она тебя не украсит.

Чтобы кони не страдали от жажды, на ночь варвар обернул их морды тряпицами, смоченными в воде.

– Завтра все равно нужно будет их напоить, иначе они падут, – сказал Бернегард.

– Завтра мы выйдем к источнику, – уверенно произнес Конан. – Для этого нам потребуется сделать небольшой крюк, но мы быстро вернемся на прежний путь. Я знаю эту породу лошадей. Их невозможно перепоить, они легко переносят голод и идут быстрее верблюдов.

– Аддо пошел на верблюдах, – припомнил Бернегард. – Каковы его шансы по сравнению с нашими?

– Ему не нужно будет петлять в поисках источников так часто, – отвечал киммериец. – Но и двигаться он будет медленнее. Так что шансы примерно равные.

– А Закир отправился на своей страшной кобыле, похожей больше нa борзую собаку

– Это серьезный конкурент, – приэнал варвар. – Его лошадь, хоть и неказиста, но в пустыне – как дома. Ее вообще можно не поитъ – она довольствуется ничтожной влагой, что втягивает в свои стебли полусухая колючка. Но сам Закир может не выдержать…

– Главное, чтобы он разозлился как следует, – рассмеялся рыцаръ. – Разозленный, гинец преодолеет все, что угодно

– Гнев – не лучший помощник в песках, – возразил Конан. – Тут выживает терпеливый. Сухая трава быстро вспыхивает, и быстро выгорает – так говорят люди в этих краях. И они правы. По своей природе ты лучше приспособлен для жизни в пустыне. Жидкости твоего тела ничем не возмущены, и черная желчь не преобладает над остальными соками.

– Откуда ты все это знаешь?

– Странствуя по свету, я не закрываю глаз, – отвечал варвар с достоинством

На самом деле он вспоминал, очень приблизителыю поучительные декции своего Тьянь-По. Сам он почти ничего в этом не понимал, но на людей обрывочные сведения производили сильное впечатление Следовало только произносить их с мудрым видом, и тогда любая чепуха казалась значимой и полной смысла.

Конан окружил стреноженных лошадей кольцом из волосяной веревки, а второе, такое же, уложил и вокруг шатра.

– Это от пауков? – спросил Бернегард.

– Да, от всякой ползучей сволочи.

– И как, помогает?

– Полной защиты, конечно, веревка не дает. Некоторые пауки ее перепрыгивают. Но только некоторые.

Бернегард подумал, засыпая, что его бывалый проводник потешается над ним, или испытывает, нарочно рассказывая всякие ужасы. И подумав так, решил проявлять особое хладнокровие.

Третий день пути принес неожиданности.

Сначала путешественники обнаружили следы.

– Это гиркаиец, – определил Конан. – Его лошадь все еще в хорошей форме. Он опережает нас почти на день. Но у него почти не осталось воды. Смотри, рыцарь, следы не глубоки. Значит, поклажа легкая, почти не превышает веса всадника. Закир не взял с собой бурдюка. Надолго ли ему хватит фляги?

– У меня сложилось впечатление, что Закир вовсе не пьет воды, – сказал Бернегард. – В городе он употреблял, в основном, вино.

– Надеюсь, в пустыне он изменил своим привычкам, – произнес киммериец. – Вино выводит влагу из тела. Кроме того, на солнце оно быстро портится, и крепче ударяет в голову. Ну ладно, пора заботиться о себе. Мы возьмем к северу, и через треть дня пути выйдем коазису.

Как не была искусна пустыня в создании лживых видений, узрев настоящий оазис, Бернегард сразу отличил его от миража. Может, потому, что краски казались не такими яркими?

Поразмыслив и прислушавшись к своим ощущениям, юноша понял, что истинный оазис, в отличии от ложного, имеет запах. Пахнет вода, пахнут растения, и совершенно особый запах имеет сырая почва. В пустыне, где нет почти никаких запахов, этот – способен разноситься на большое расстояние и сводить с ума…

Бернегард испытал сильнейшую радость и волнение. Он привстал в стременах и уже собрался пустить своего коня галопом к заветному островку прохлады и тени, но варвар, ехавший вплотную к нему, ухватил рыцаря за локоть и крепко сжал его.

– В чем дело? – удивился Бернегард, но его проводник вместо ответа скроил зверскую рожу и жестом приказал молчать.

Потом он сложил солнцезащитный зонт и внимательно всмотрелся в песок под копытами своей лошади, а затем, сохраняя безмолвие, направил ее в сторону от оазиса.

Бернегард последовал его примеру. Сам он не чувствовал никакой опасности, но поведение Конана изумило его. Только что этот странный киммериец держался спокойно и уверенно, как у себя дома, и вдруг преобразился в дикое, хищное животное, почуявшее охотников. Инстинктам варвара стоило доверять. Так Бернегард и поступил, в чем потом не раскаивался.

Спутники не успели отъехать и десятка шагов, как из зарослей вьющихся растений, словно из сундука фокусника, с яростным визгом выскочили всадники.

Они были одеты в черные, развевающиеся одежды, а лица прятали за масками, скрывавшими все, кроме глаз. Но не это ужасало в них, не это повергало в смятение. Верховые животные разбойников – вот, что внушало оторопь.

Сначала Бернегард даже подумал: «Что за уродливые пони?» И только приглядевшись, заметил – к пони эти твари не имели никакого отношения.

Это были огромные вараны, длинною в два человеческих роста от носа до кончика хвоста. Светло-серые, с полосами на спине, они почти сливались с песком. Рептилии бежали с удивительной легкостью, изгибая хищные, стремительные тела. Их наездники продолжали издавать хриплые и визгливые крики.

– Их – восемь. Они быстрее нас, так что убегать нет смысла, – быстро сказал Конан. – Но мы сделаем вид, что пытаемся удрать от них, а потом, по моему сигналу, развернемся и ударим. Только бы они не стреляли!

Наездники варанов неслись сзади, постепенно настигая путников. Бернегард уже слышал леденящий душу шелест, с которым лапы рептилий отталкивались от песка.

– Кром! – вскричал Конан, на скаку разворачивая коня и ставя его на дыбы. В его руке сверкнул меч, и голова ближайшего преследователя отскочила в сторону, как мяч.

Огромная ящерица под поверженным врагом извернулась и сбросила безголовое тело, чтобы тут же начать страшную трапезу. Варан пожирал своего наездника! Он шипел и бил хвостом, поднимая тучи песка, терзал мертвеца страшными когтистыми лапами… Это было ужасное зрелище.

К счастью, у Бернегарда не оставалось времени разглядывать подробности. Прямо на него летел второй всадник. Сабля в его руке вращалась, как стальной смерч.

Рыцарь был вооружен длинным, тонким клинком. Против легкой сабли это оружие имеет несколько преимуществ, если успеть ими воспользоваться. Зная, что вступать в ближний бой ни в коем случае нельзя, Бернегард изловчился и привел рубящий удар так, чтобы задеть врага самым кончиком острия. Это удалось только со втЬрой попытки, но результат оказался свыше его ожиданий. Черный всадник взвизгнул еще громче, выронил саблю и ухватился за распоротый бок.

Варан под ним почуял запах крови. Он смотрел в лицо юноше яростными глазами и шипел. Его горло пульсировало, словно ящер предвкушал трапезу. Длинный, раздвоенный язык ощупывал воздух.

Бернегард направил коня прямо на рептилию, взмахивая мечом. Варан повернулся к нему боком, и вдруг сильнейший удар выбил Бернегарда из седла. Его лошадь панически заржала и ускакала, мотая пустыми стременами.

Оглушенный, Бернегард попытался встать, но варан опять развернулся, и рыцарь успел заметить, как хвост ящера изгибается кнутом и разворачивается в воздухе.

Второй удар отбросил юношу на три шага. Бернегард задыхался от боли.

К счастью, раненый им разбойник не усидел в седле и повалился на песок, пятная его кровью. Ящер повернул к упавшему свою морду. Черный всадник испустил вопль, полный смертного ужаса, и попытался убежать на четвереньках. Однако варан настиг его и растерзал лапами, чтобы полакомиться свежим мясом…

Тем временем Конан сеял смерть в рядах нападавших. Из преследуемой добычи он превратился в беспощадного преследователя. Варвар пускал своего коня вскачь, то вдруг останавливался, направлял его совсем в другую сторону, заставлял разворачиваться, петлял, как заяц, чтобы, возникнув в неожиданном месте, нанести смертельный удар.

Разбойники никогда прежде не сталкивались с подобной тактикой. Обычные их жертвы – купцы, идущие с караванами, охранялись обычными наемниками, предпочитавшими лобовые атаки, или дальний бой с участием луков и арбалетов. А этот великан, казалось бы – идеальная мишень, большая и неповоротливая, метался по песку, как безумец. Его огромный меч, вместо того, чтобы наносить тяжелые удары впустую, сверкал, как молния.

Скоро четверо из восьми уже лежали на песке, превратившись в пищу для своих ящеров. Остальные благоразумно удалились на полполета стрелы, и наблюдали за путниками. Впрочем, они не спешили исчезать совсем. По-видимому, разбойники решали, обстрелять ли путников из луков, или вновь попытаться напасть на них с наскока.

Варан, оглушивший Бернегарда, закончил доедать своего седока, и теперь пристально смотрел на рыцаря, медленно приходящего в себя. От ящера исходил отвратительный запах смерти и разложения.

Бернегард осторожно дотянулся до своего меча и стиснул пальцами рукоятку. Варан злобно зашипел, и то же мгновение кинулся на поверженного рыцаря.

«Сейчас он ударит хвостом!» – промелькнуло в голове у Бернегарда, и он распластался по песку, инстинктивно угадав правильную тактику защиты.

Удар хвоста пришелся мимо. Тогда, не мешкая ни мгновения, Бернегард вскочил на йоги и прыгнув, вонзил меч прямо в пульсирующее горло рептилии.

Брызнула черная кровь. Горло оказалось противно-мягким…

Бернегарда едва не стошнило.

– Хорошо! – крикнул Конан, наблюдавший за этим. – А теперь, скорее – под укрытие, в заросли!

Они успели в самый последний момент. Вокруг них, в песок, вонзались стрелы с черным оперением.

Внутри оазиса царила прохладная духота.

Шуршали заросли, и где-то неподалеку булькал родник.

– Проклятье, моя лошадь! – простонал Бернегард. – Жалко скотину, и потом – без нее мы вряд ли выиграем пари!

– Не волнуйся о ней, – сказал варвар. – Если ее не поймают вараны, она не потеряется. Она же не дура, чтобы добровольно уходить от источника воды. К тому же, она хочет пить. Вот увидишь, скоро твоя лошадь вернется.

Оазис действительно напоминал островок среди моря пустыни.

У него были четко очерченные границы, проходили они там, где живительная сила воды уже не могла напитать мертвый песок.

Сквозь заросли Конан наблюдал за действиями разбойников и их верховых животных. Вараны сильно нервничали. Им явно хотелось посбрасывать седоков и присоединиться к своим более удачливым собратьям, заставить их поделиться добычей.

– Кто эти люди? – спросил Бернегард.

– Илльроахирримы. Волки песков, – отвечал киммериец. – Презренное племя, поклоняющееся воплощению Сета. Они жестоки и коварны, но это еще бы ничего. Вараны для них – не домашний скот, а высшие существа, которым надо приносить жертвы. Обычных, ездовых ящеров они кормят мясом убитых врагов, а для верховного варана, живущего в их племени на правах вождя, они преподносят особое кушанье – пленника, замученного до смерти ужасными пытками. Вирочем, он предпочитает женщин, посему нас просто убили бы прямо тут.

Мы столкнулись с их разъездным отрядом. Они прячутся в оазисах и дожидаются путников, вроде нас, потому что живут грабежом и никакого другого ремесла не знают. Но повторю, в этом я не вижу ничего особенно мерзкого. Многие племена выживают только за счет разбоя. Хуже, что их покровитель – творец зла и жестокости. После смерти илльроахирримы обречены быть кормом своему божеству. Это – проклятое племя, – повторил он и замолчал.

Пустынные разбойники скрылись из вида.

– Если их становище далеко, то бояться нам нечего. Мы успеем отдохнуть и удалиться достаточно далеко, чтобы им не было смысла нас преследовать. Однако, усиленный разъезд может наткнуться на других участников пари. Положим, гирканец сумеет скрыться от них на своей тощей лошади. Но Аддо придется несладко. Он хоть опытный воин? – поинтересовался варвар у Бернегарда.

Лежа на сырой траве, рыцарь отвечал:

– Я не знаю этого. Мы встречались только во время мирных попоек и кутежей.

– Во время кутежей случаются и потасовки, – заметил Конан.

– Только не в хорошем обществе, – отрезал Бернегард.

Конан понимал, что в последнем пункте рыцарь лукавит или, по крайней мере, добросовестно заблуждается. Киммерийцу и самому не раз случалось кутить в хорошем обществе, с представителями рыцарской знати, и уж он-то знал, что потасовки происходят решительно везде.

Как и предсказывал киммериец, лошадь Бернегарда вернулась, как только черные наездники убрались подальше. Седельные сумки остались в неприкосновенности, но солнцезащитный зонт был сломан, по-видимому – ударом вараньего хвоста. Чинить его не имело смысла.

Путники наполнили водой два небольших бурдюка, позволили коням поесть вволю свежей травы, и покинули оазис.

Конан размышлял – случайной ли была встреча с разбойниками? Скорее всего – случайной. Чтобы договориться с илльроахирримами, нужно обладать не только знаниями их обычаев и повадок, но еще и обширными сведениями в области магии мертвых, главным адептом которой является их верховное божество. Только в этом случае волки песков прислушаются к словам чужака. В любом другом – его ждет смерть.

Вскорости путники вернулись к нужному направлению и продолжили путь. Ослепительное солнце постепенно клонилось к закату.

* * *

Аддо и его наперсник, пожилой сигх Алибасур, двигались без остановок. Даже ночью их верблюды продолжали размеренно шагать по пустыне. Седоки спали в седлах, убаюканные плавным покачиванием их спин.

Утром товарищи завтракали, потом Аддо курил походный кальян, а Алибасур негромко напевал песнь-поэму, совершенно бесконечную, полную цветистых подробностей, следить за которыми у Аддо не оставалось сил.

Поэму Алибасур сочинил сам, и считал ее образцом высокого вкуса. Аддо никогда не спорил с ним по этому поводу, опасаясь обидеть верного старого слугу.

И сказал Ниару: «Твоя грудь -

Как бутоны в садах Хатшепсура,

Твое лоно – как устье реки наслаждений,

Реки полноводной…

Твои бедра – белее, чем мрамор

С волшебного острова Гупту!

Я хотел бы прильнуть к ним,

И ноги твои лобызая,

Стать твоим недостойным рабом,

О прекрасная Нура!»

«Ну и фантазии были у этого Ниару, – сонно подумал Аддо. – Это же надо придумать: лоно, как устье реки… Да еще и полноводной!»

Еще он пытался представить, как к подобным комплиментам отнеслась бы его последняя подруга, милая дочь советника… Девушка современная, хорошо знающая трактат о любви, но увы – только с практической стороны.

Однако, Нура, героиня поэмы, принадлежала к другому поколению.

А она отвечала герою,

Потупясь в смущенья великом:

«О, Ниару, прекрасный, как бык

Из священного стада!

Твои руки сильнее, чем ветер,

Нежнее, чем море.

Твои чресла могучи,

Под стать Арпехси-великану!

Но не нужен мне раб,

И тем более – раб недостойный.

Нужен мне господин,

Чтоб сама я рабою была бы!»

– Все они так говорят, – пробормотал Аддо и улыбнулся.

Он был благодарен Алибасуру. Пожилой воин, повидавший всякого, не размышляя и не расспрашивая согласился сопровождать своего подопечного в путешествии бессмысленном и опасном. Опасности сикха не страшили, а само путешествие старый слуга вовсе не считал таким уж бессмысленным. Напротив, он полагал, что подобными деяниями и прославляются все великие герои. Алибасур отказывался видеть в Аддо обычного, пресыщенного жизнью юнца, и убил бы всякого, кто оскорбил бы молодого господина подобным предположением.

Ветра почти не было, и течение песка замедлилось. Следы в нем сохранялись дольше обычного. Благодаря этому обстоятельству, Аддо знал – прочие участники спора давно обошли его. Но не поворачивать же назад из-за этого!

На следующий день они встретили Закира. Казалось, гирканец беспечно спал на песке, прячась от солнца под брюхом своей тощей лошади.

Завидев приближающихся путников, лошадь скосила глаза и заржала злым голосом.

Закир проснулся, мгновение вглядывался в силуэты, возникшие перед ним, потом узнал, ощерился и расхохотался, по своему обыкновению.

– С тобой все в порядке? – спросил Аддо.

– Конечно! – весело отвечал гирканец.

– Он ранен, господин, – тихо сказал сикх. – Мы должны оказать ему помощь.

Действительно, левая рука у самого плеча Закира была перехвачена неумелой повязкой.

– Что с рукой? – поинтересовался Аддо.

– Пустяки. Стрела.

– Ты достал наконечник?

– Нет. Больно же!

И Закир снова рассмеялся.

– У него лихорадка, господин, – так же тихо проговорил Алибасур. – Он умрет, если ему не помочь.

– Что говорит твой раб? – каркающим голосом спросил Закир и сверкнул глазами.

– Он говорит, что тебе – конец.

– Проклятье! Распроклятое проклятье да падет на головы ему и тебе, да и мне за одно!

– Что же случилось? – Аддо спешился и неловко ступая затекшими ногами, приблизился к раненому.

– На меня напали мерзкие людишки, из тех, что разъезжают по пустыне на противных ящерицах, и думают этим кого-то удивить! – поведал гирканец, рыча и отплевываясь. – Я сражался с ними и убил не меньше десятка, пока у меня не устала рука…

На самом деле он убил всего двоих, но небольшие преувеличения в устных рассказах о подобных делах считаются обязательными у славных гирканских воинов.

– А они все появлялись и появлялись, со всех сторон, – продолжал Закир. – Когда эти мерзавцы поняли, что так им меня не взять, они принялись кружить вокруг меня и стрелять из луков. Бот ведь подлость!

– Постой, разве не так делают гирканцы, когда нападают в степи на караваны? – спросил Аддо с невинным видом.

Закир разразился новой чередой проклятий.

– Значит, тебя ранили стрелой. Хорошо, что ты все-таки удрал от них. – Аддо сел на песок рядом с ним.

– Удрал! – В глазах гирканца показались слезы. – Это они удрали от меня… А впрочем – неважно. Твой раб не врет? Мне крышка?

– Нет, если ты примешь нашу помощь.

Закир застонал от бессильной ярости. Его самолюбию был нанесен сильнейший удар, и следовало не сразу согласиться на предложение приятеля, а немного посопротивляться, и этим поддержать славу гордого воина степей. Но сил у Закира недоставало даже на это.

Сикх приготовил воду, чистое тряпье для перевязки, разжег небольшой костерок из колючих, насквозь сухих веток мертвого кустарника, и раскалил на огне лезвие ножа. Тем временем Аддо снял заскорузлую повязку и осмотрел рану на плече гирканца.

– Сильно нагноилось, – заметил он. – Но с другой стороны, это к лучшему. Ты почти не почувствуешь боли…

– У тебя руки, как у женщины, – язвительно произнес Закир. – Я не боюсь боли… Я ведь не неженка.

– У вендийцев высокого происхождения руки и должны быть нежными, – терпеливым голосом проговорил Алибасур. – Ты должен радоваться этому. Искусство целительства доступно только некоторым кастам. А врачевание ран – привилегия самых благородных. В отличии от, скажем, зубодеров, чей труд презреиен и жалок.

– У меня отродясь не болели зубы, – сообщил гирканец.

Пока они разговаривали подобным образом, Аддо извлек наконечник и вычистил рану от поверхностного гноя. Потом он тщательно разжевал комок кальянного зелья и сделал из него примочку.

– Теперь дело за временем, – сказал он. – Когда мы вернемся в Хоршемиш, пригласим к тебе самого искусного лекаря из возможных. Два дня ты всяко протянешь. Если тебе станет худо, мы усадим тебя па верблюда. Вернее – уложим ему на спину.

– Причем здесь верблюд? – спросил Закир. – Мы никуда не возвращаемся. То есть, вы, если желаете, можете и повернуть, но я еду дальше.

– Бернегард и Сигур нас обошли, – пожал плечами Аддо. – Нет большого смысла гнаться за ними.

– Одного из них я должен догнать, – сказал гирканец и скривился. – Даже убивать не буду эту тварь, только хочу, чтобы он видел, что я выжил…

– О чем ты говоришь? – удивился вендисц.

– Не о чем, а о ком, – процедил сквозь зубы Закир. – О Сигуре, да пожрут его печень стервятники!

– Конечно, ты не должен ничего объяснять, но если тебе не трудно… – Аддо старался проявить деликатность. Однако гирканец перебил его.

– Когда эти черные, на ящерицах, пропали, я добрался сюда и упал с коня. Едва из раны перестала течь кровь, как появился Сигур со своим проводником… Прегнусный тип, настоящий конокрад и вор. Он смотрел на меня и ухмылялся. Я не просил помощи у Сигура, как не просил ее у вас. Он сам завел об этом разговор. Сказал, что ему очень жаль, но он не повезет меня, не станет возиться и даже воды не оставит, потому что умирающему она ни к чему.

«Эй, разве я похож на умирающего?» – спросил я.

«Завтра станешь похож, это уж точно», – ответил он.

«Ну и проваливай! – сказал я. – Желаю тебе выиграть пари и удавиться на собственных кишках!»

«Пари? – он расхохотался мне в лицо. – Глупый гирканец! Я выиграю в любом случае, и никого не останется на свете, кто бы мог оспорить мою победу!»

«Может, добьем его?» – спросил проводник.

«Охота тебе марать руки об эту падаль!» – отвечал ему Сигур.

Потом они ускакали. У них были слишком свежие лошади… Я не знаю, как это объяснить, да и нужно ли объяснять… От злости я едва не повредился в уме. Но теперь мне лучше, и я… благодарен тебе, Аддо.

Последние слова дались гирканцу нелегко, но он справился с этим.

Алибасур впоследствии говорил, что па его глазах свершилось превращение незрелого юноши в настоящего воина, отец которого может гордиться им.

– Сдается мне, Сигур замыслил недоброе, – сказал Аддо, когда они продолжили путь.

Закир наотрез отказался сесть на верблюда, и продолжал ехать на своей тощей лошади, действительно похожей на борзую собаку, причем не только статью, но и злобным норовом. Она то и дело пыталась укусить за ногу верблюда Алиба-сура, вынуждая его брыкаться.

– Гнусная мокрица, – с большими чувством молвил Закир. – Что бы он ни задумал, вряд ли это достойно и хорошо.

– Если господа позволят, я поделюсь с ними своими мыслями, – важно произнес Алибасур.

– Чего там, делись, – развязно кивнул гирканец.

Сикх дождался кивка своего молодого господина и продолжил:

– Господин Сигур – великий завистник. Он принадлежит к тому же роду, что и господин Бернегард. Однако богиня удачи не жаловала эту ветвь их родового дреза, как порой и садовник иные ветви яблони украшает яркими лентами, а иные – оставляет в пренебрежении…

– Ух ты! Он всегда так говорит? – изумился гирканец. – Тебе бы на курултае выступать! На совете племен!

– У нас это называется диваном, – с достоинством отвечал сикх. – Но речь не обо мне, господин. Речь о Сигуре, равно как и о его родственнике, юном Берпегарде. Недостойному слуге кажется, что основные опасности, связанные с нашим путешествием, угрожают ему, а не нам.

– Что из этого следует? – спросил Аддо.

– Как что? – вместо слуги отвечал гирканец. – Нам стоит поторопиться.

* * *

Был пятый день пути. Бернегард прокалился насквозь ослепительно белым солнцем. Голову он прятал под складками головного убора, состоящего из длинного, перекрученного куска ткани. Но ресницы его выгорели, а лицо сделалось смуглым, как у коренного жителя этих мест.

Вся лишняя влага выпарилась из тела акви-лонского рыцаря, и он ощущал странную, приятную легкость.

От жажды, впрочем, путники не умирали. Едва подходила к концу вода в их бурдюках, Конан безошибочно находил новый оазис, а если не оазис – так колодец, если же не колодец, то особое место прямо посреди пустыни. В этом особом месте киммериец рыл яму два локтя глубиной, и на дне ее в скором времени появлялась вода, на удивление свежая и прозрачная.

Конан объяснял Бернегарду, по каким признакам можно отыскать подобное место, но рыцарь слушал невнимательно.

Происходящее казалось ему сказкой, а сказочные герои не погибают от обезвоживания. У них всегда под рукой оказывается спутник, обладающий редкостными умениями.

Таким образом, путешествие по раскаленному песку превратилось для Бернегарда в приключение духа. В то время, как Конан не отделял внутренних переживаний от состояния плоти.

Для северянина он слишком любил солнце. Многие жители севера заявляют вслух, что солнечный свет для них – радость жизни, счастье и утеха. Но они имеют ввиду жалкое подобие гордого светила, что плывет низко в мутном небе, над самым горизонтом, и едва в состоянии растопить снег. Настоящего солнца северянин не может вынести, его светлая кожа покрывается волдырями, мозг плавится в перегретой голове, а глаза поражает грызущая боль.

Конан-киммериец наслаждался. Горячие лучи ласкали его тело, похожее на статую древнего героя. Казалось, он может обходиться и без воды, и без еды, черпая необходимую для жизни энергию в солнечных лучах. Тем не менее, он ловко отыскивал воду, а когда запас пищи подошел к концу, выследил у одного из оазисов пустынную антилопу и добыл ее, настигнув на лошади одним стремительным броском.

Он сам приготовил мясо на угольях, благо подходящей у костра древесины было в избытке.

– Надо съесть все, – сказал он Бернегарду. – Мы не сможем сохранять мясо долго. Оно испортится уже завтра.

– А если его завялить? – предложил рыцарь. Варвар фыркнул.

– На это уйдет полдня, да и к тому же, вяленое мясо вызывает жажду. Нам это ни к чему.

Осознав справедливость этих слов, Бернегард больше ни разу не спорил со своим проводником.

Он сам иногда думал, почему бывалый воин, опытный путешественник, не лишенный к тому же честолюбия, возится с ним, человеком малосведущим, чьи достоинства достались ему по наследству и ничем не подтверждены?

Задай он этот вопрос киммерийцу прямо, и то не получил бы внятного ответа.

Возможно, благодаря жизненному опыту, варвар видел в юноше хорошие задатки, которые позволят и ему впоследствии стать славным воином, достойным славы предков. Может быть, Конан радовался случаю расстроить планы хитрого негодяя. Не без корыстных соображений, в том числе. Там, где хитрый негодяй строит сложные планы, наверняка есть чем поживиться и честному человеку. Достаточно этого негодяя устранить.

Нужно заметить, что Конан представлял себе подробности предстоящего весьма туманно, рассудив – не без остроумия – что это и неважно. Главное, оказаться в нужном месте в нужное время, а там посмотрим. Этим правилом варвар руководствовался всю свою жизнь и ни разу еще не пожалел об этом.

* * *

Таинственного человека, помощника Сигура, звали Сквирр. Он не являлся в прямом смысле слова наемным убийцей, хотя, если за это платили, убивал без колебания. Это обстоятельство малоинтересно само по себе. Гораздо интереснее способы, которыми Сквирр осуществлял разного рода грязные дела.

Несколько лет назад к нему обратился некий юноша, которому позарез требовалось избавиться от власти опекуна, человека старого и крайне рассудительного. Такой человек никогда бы не вник в проблемы молодости, ибо его собственная молодость миновала так давно, что подробностей просто не сохранила бы человеческая память.

Существовало одно осложнение. Проклятый старикан, как уже говорилось, был крайне рассудителен. И конечно, он рассудил, что прыткий племянник попытается добраться до завещанных ему денег, переступив через остывающий труп дяди. Старый пройдоха написал завещание, в котором содержалось прямое указание: в случае смерти его при подозрительных обстоятельствах, начать следствие с допроса племянника и держать его под подозрением, пока тот не сознается.

Проклиная мнительность стариков вообще, и своего дяди в частности, племянник впал в отчаяние. Когда Сквирр предложил ему отделаться от старого дурня за жалкую тысячу золотых, юноша счел эту сумму заниженной.

А через три дня после заключения договора между ними, дядя сошел с ума. Он разгуливал по улицам Хоршемиша в неподобающе-легкомысленном виде, произносил путаные речи, то хохотал во все горло, то вдруг старался спрятаться от невидимого окружающим врага.

Несчастного безумца взяли под стражу, дабы он не натворил бед. В его покоях нашли особое курительное зелье, пристрастившись к которому, человек теряет себя в лабиринтах ярких видений…

Племянника даже не заподозрили в том, что он сам подбросил зелье в покои дядюшки. Тут имело место одно обстоятельство, сыгравшее решающую роль в признании полнейшей его невиновности. Дело в том, что покои дяди запирались на ключ, существовавший в единственном экземпляре. Ключ дядя всегда носил с собой, на цепочке, и не снимал даже в серных банях, которыми славен Хоршемиш.

Итак, все решили, что старик употребил слишком большую дозу зелья и повредился в уме. Может быть, впоследствии его рассудок и

прояснился, но кто поверит безумцу, уверяющему, что он здоров?

Племянника, проявившего себя в качестве любящего и почтительного родственника, назначили опекуном несчастного.

В этом очевидна жестокая насмешка судьбы. Дальнейшая судьба старика никому не известна. Возможно, он жив и по сию пору, и влачит горькое существование в доме скорби, никому не нужный и забытый всеми.

А судьба племянника, напротив, ясна. Но богатство, которого он так ждал, не принесло ему счастья.

Сквирр, отличавшийся практическим умом, не сомневался – молодой глупец очень быстро пустит деньги по ветру.

Он явился в богатый дом, сменивший хозяина, и потребовал приплаты за молчание.

– Спору нет, ты ловко провернул это дело, – сказал ему племянник, – но кто поверит тебе? Ты подбросил зелье, и все теперь думают, что старик пал жертвой собственной неаккуратности. Но ты, Сквирр, слишком хорошо замел следы. Иди, рассказывай, про тебя тоже решат, что ты обкурился зелья.

Сквирр рассмеялся.

– Ты умнее, чем я думал, но всего на один ход.

– Что тебе-то за дело? Я не собираюсь играть с тобой в шахматы, – ответил один негодяй другому.

– Некоторые люди воображают себя хозяевами своей судьбы, в то время, как на самом деле – они лишь фигуры па доске, – возразил на это Сквирр. – Хорошо. Не плати за молчание. Плати за право остаться в живых. Только учти, это стоит дороже.

Племянник не стал платить вовсе. Сквирр, похожий на дешевого прощелыгу, хмыкнул, эа-вериулся в свой засаленный халат и ушел.

А ближайшей же ночью окрестности богатого дома огласились душераздирающими криками.

Племянника посетило видение. То был призрак, совершенно бесплотный, за исключением одной лишь правой руки. Рука оказалась твердой, костлявой и холодной.

Лицо призрака принимало очертания самых жутких чудовищ, но не это свело наследника с ума. Именно костлявая рука, которой призрак хватал молодого человека за горло и душил его, оказалась страшнее всего. Слуги заметили на горле новоявленного безумца отпечатки узких пальцев, но решили, что юноша оставил их сам, собственной рукой. Сумасшедший успел выброситься из высокого окна на каменную мостовую прежде, чем его осмотрели лекари. Так, в страхе и тоске, он и окончил свою жалкую жизнь.

Если бы мудрый кхитаец Тьянь-По, давний приятель Конана, из изречений которого киммериец Почерпнул немалую толику своих премудростей, знал эту историю в подробностях, он бы непременно сказал Конану:

– Важно уметь довольствоваться тем, что у тебя есть. Призрачные мечты толкают человека в руки к призракам.

На это Конан, по своему обыкновению спорить, возразил бы кхитайцу: если человек не умеет справиться с жалким призраком, ему и мечтать-то не имеет смысла.

Так бы они и остались, каждый при своем мнении, неизменно довольные друг другом и самими собой.

Однако Тьянь-По не знал этой истории, да и варвар проведал о ней много времени спустя. Сквирр долго еще пребывал в ярости. – Люди – страшные дураки, – сказал он себе. – С ними очень трудно иметь дела. Попробуем добиться от них хотя бы уважения. А там и платить начнут.

Следующее дело, за которое взялся Сквирр, оставило по себе жуткую память.

Некий богатый господин воспылал страстью к дочери другого богатого господина. Казалось бы, отчего этим господам не решить дела полюбовно? Но интересы обеих сторон пересекались еще в одном пункте, а именно – оба богатых господина являлись друг другу заклятыми врагами.

В ту пору принц Хоршемиша был еще очень молод, и держался на троне благодаря опыту и верности своих советников. Однако при дворе принца сложилась партия, желавшая низложения законного правителя, или хотя бы жесткого регентства, при котором принц скорее всего не дожил бы до совершеннолетия. Отец девушки принадлежал именно к этой партии, в то время, как жаждущий ее человек поддерживал интересы юного наследника трона.

Если бы он носил в сердце своем подлинную любовь, то все случилось бы по иному. Путей, по которым он пришел бы к возлюбленной, очень много. Придворный мог бы предать трон, или переманить на свою сторону отца девушки, или пуститься на хитрости и заключить с ним ложное перемирие, чтобы, получив желаемое, тут же расторгнуть его…

В конце концов, он мог бы отказаться от своих притязаний, не желая навредить красавице и ее близким. Как знать, может, именно эта жертва умилостивила бы судьбу, и она помогла бы влюбленному. Но любви не было. Придворный испытывал страсть, сродни той, что горит в глазах барышника, или собирателя диковин. Страсть обладания.

Девушка оставалась для него лишь неодушевленной вещью, которою можно купить или украсть, если обстоятельства склоняют к подобному решению.

Как придворный узнал о Сквирре – можно только гадать. По-видимому, худая слава колдуна, устраивающего темные дела за мзду, уже ходила по злачным местам Хоршемиша.

– Ты – колдун? – спросил его вельможа при первой встрече.

– О, нет, – отвечал Сквирр. – Колдуны читают заклинания, собирают их в особые книги, изготовляют препараты из сушеных нетопырей и прочей гнуси. Колдуны повелевают силами стихий, или думают, что повелевают. Я же не имею дерзновения так считать.

– Кто же ты такой? – продолжал настаивать придворный, привыкший, чтобы ему отвечали прямо.

– Недостойный твой слуга, – сказал на это Сквирр и склонился в поклоне. – Пусть твоя милость не ломает над этим голову. Пусть твоя милость заплатит золотом и избавится от всяких забот. И нынче же ночью станет возможной радость плотского соития с девой, чьей красотой ты пленен.

– Пленен… Экий вздор! Просто хочу ее, – сказал вельможа и стиснул зубы от яростного вожделения.

Они сговорились.

Этим же вечером в доме отца девушки случился переполох.

Девушку тщательно охраняли, поскольку отец подозревал своего противника в способности нанести ей бесчестие. Не смыкая глаз, повсюду за ней ходили трое воинов, которых сменяли каждую стражу. Ночью они стояли у изголовья ее ложа. Это были молодые, сильные люди, с живой плотью и кипящей кровью. Странно, что от них отец девушки не ждал никакого бесчестия.

Едва девушка легла спать, как в комнату влетел крылатый змей. Он был похож на рыбу со множеством плавников. Змей обвил кольцами своего тела горло одного из стражников, и тот упал замертво. Второй выхватил меч, но благородный клинок не причинил змею вреда, проходя сквозь чешуйчатое тело так же свободно, как луч света – сквозь темноту. Змей поразил этого воина жалом, спрятанным в кончике хвоста, и несчастный скончался в жутких конвульсиях.

Третий воин заглянул в глаза змея и уснул. Именно из его уст изошли подробности страшной ночи.

Большего он не мог поведать, но уж было ясно, что именно змей и унес девушку.

В такой ситуации самое ужасное – что невозможно даже предположить, где искать пропавшую красавицу.

– Если бы вельможа стоял за этим, то нанял бы какого-нибудь ловкого вора. Крылатый змей наводит на мысль о маге, или могущественном жреце. Вельможа, насколько было известно, магией не занимался. Стало быть колдун или жрец положил на несчастную красавицу глаз и выкрал ее, как только ему представился удобный случай, – так сказал капитан городской стражи убитому горем отцу.

А вельможа тем временем успел насладиться своей пленницей. Он взял ее силой, и это разожгло огонь его страсти еще сильнее. Но даже самый жаркий огонь гаснет со временем. К началу следующего дня он уже не мог смотреть на похищенную без отвращения. Она непрерывно плакала, чем раздражала его безмерно.

– Во всяком случае, свое ты получил, – сказал ему Сквирр.

Он оставался в доме вельможи все это время и распоряжался там, как хозяин. Слуги царедворца недоумевали и даже роптали. Им неприлично было прислуживать такому грязному оборванцу, к тому же – еще и с отвратительными манерами.

Странно, но получив деньги от первого клиента, Сквирр не потратил ни одной монеты на новую одежду. Халат на нем был все тот же, засаленный донельзя. Сквирр получал удовольствие от своего внешнего вида. Ему нравилось, как богатые господа, одетые в парчу и дорогой бархат, делают над собой усилие, чтобы не морщиться, находясь рядом с ним, человеком нужным. Нравилось хватать грязными руками лучшие куски с золотого блюда, вытирать эти руки о драгоценный шелк обивки…

– Да, ты получил свое… – повторил он, ухмыляясь.

– Ты – тоже, – напомнил ему вельможа. – Я рассчитался с тобой полностью.

– Ты намекаешь, что я злоупотребляю твоим гостеприимством? – Сквирр усмехнулся еще шире. – Думаешь, что мне еще чего-то от тебя надо? Не-ет, это тебе, уважаемый, скоро опять потребуется моя помощь. Поэтому я и не ухожу. Что ты станешь делать с этой девкой? Намерен ли ты и впредь держать ее в своем доме?

– Еще чего! – сказал царедворец. – На что мне она? Я вышвырну ее немедленно.

– Это глупо, – возразил ему Сквирр. Вельможа вспыхнул. Он не привык, чтобы с ним разговаривали подобным образом.

– Повторяю тебе, это глупо, – настаивал Сквирр. – Она прибежит к своему отцу и укажет на тебя.

– Они не станут поднимать шум, захотят уберечься от позора, – пожал плечами царедворец.

– Учитывая способ, которым девушка была опозорена – станут. И это будет громкий шум.

– О каком способе ты говоришь? Разве не ты привел ее ко мне, как уличную девку?

– Ее похитил змей, – сказал Сквирр, щурясь от удовольствия. – В тебе заподозрят колдуна. Конец твой будет ужасен.

Бельможа скрипнул зубами.

– Проклятье! Ты уверял меня, что не пользуешься колдовством!

– А я и не пользуюсь. Объяснить тебе суть моего метода не получится. Вряд ли ты поймешь. А тупоумные судьи – тем более.

– Про какого змея ты толкуешь?

– Это – удивительный змей, – почти восторгаясь, произнес Сквирр. – Одно из самых прекрасных созданий на земле.

– Где же он?

– Везде. И здесь – в том числе. Вельможа не выдержал и рассмеялся.

– Я думал, – выдавил он, – что большего вздора, чем на совете во дворце, я не услышу нигде. Но ты меня удивил. Воистину, ярмарочные прощелыги горазды на выдумки. Не сойти мне с этого места, если я вижу здесь твоего змея!

Не успел царедворец произнести эти слова, как из-под столика, украшенного затейливой резьбой, появилась змеиная голова. Она была огромная, золотого цвета, с глазами, полными холодной злости.

Вельможа застыл. Язык его прилип к небу. Он попытался броситься к своей сабле, висевшей на стене в богатых ножнах, но не смог – ноги его отказывались двигаться. Вельможа словно прирос к полу.

Тем временем змей появился полностью. Он плыл в воздухе, окружая царедворца просторными петлями, и тот в ужасе понял, что не в силах будет помешать змею, если он вздумает сжать кольца.

– Ну что, видишь теперь? – осведомился Сквирр. – Я не лгал тебе. И это не колдовство, в том смысле, как понимают его люди.

– Откуда он взялся? – пролепетал вельможа.

– Отовсюду. Я же сказал, что он – везде. И не он один. Мир полон странных существ, которых мы не замечаем. Для нас они прозрачны и бесплотны. Люди не только живут с ними бок о бок, но и ходят сквозь них, спят на одном ложе с ними… Если бы почтенные горожане только знали об этом соседстве!

Сквирр разразился счастливым смехом. Он любовался переливами света на змеиной коже и наслаждался волнами страха, что исходили от вельможи, гордого и могущественного. Что теперь его гордость и его могущество, перед лицом подлинной мощи! Думая об этом, Сквирр отошел к столику, налил себе вина из бронзового кувшина, и принялся смаковать благородный напиток, какой не купишь в лавке за медные деньги.

– Несведущему может показаться, что я имею над этими существами власть, – продолжал он. – Это не так. Я могу призвать этого кра-савца-змея – не правда ли, он красив? – но не в моих силах заставить его исчезнуть. Ему нужно мясо, господин. В нашем мире, мире плотских су-ществ, жители эфира потребляют слишком много жизненных сил. К тому же, они в праве требовать от меня угощения…

– Я дам тебе все, что ты попросишь, – взмо-лилcя вельможа. – Сколько угодно денег… А хочешь – у тебя будет дом, прекрасный загородный дворец, со слугами и мебелью… Только избавь меня от этой твари… Она слишком при-стально на меня смотрит…

– Мне не нужно загородного дворца, господин. Что я там буду делать? – рассудительно троизнес Сквирр. – Такому оборванцу, как я, са-лое место в грязной ночлежке. А вот деньги всегда приятно иметь. Сто тысяч золотом – это не слишком много в такой ситуации?

В знак согласия царедворец кивнул.

– Кстати, – заметил негодяй, – змей поможет нам избежать неприятностей при расследовании. Ему ведь все равно, кого пожрать. Нежное мясо молодой красавицы даже предпочтительнее…

Так и случилось, что девушку больше никогда никто не увидел, а вельможа раскошелился на сотню тысяч.

Сквирр не стал больше его донимать. Вид золотого змея, пожирающего женщину, потряс даже похитителя красавицы, хоть он и был бездушном мерзавцем. Этому царедворцу доводилось и прежде наблюдать жестокие казни и присутствовать при пытках, и ни разу его сон не обратился в кошмар.

Однако с тех пор, как погибла несчастная жертва его похоти, царедворец не ведал покоя. Он совершенно поседел, вздрагивал от каждого шороха, и поскольку силы оставляли его с каждым днем, вельможа принялся судорожно творить добрые дела. Так он надеялся умилостивить богов и собственную совесть.

Помогло это ему, или после смерти вельможу ожидала смрадная яма, полная голодных демонов – этого никто не скажет наверняка.

А о Сквирре пошла слава, как о человеке воистину всемогущем, который поможет в любом деде, но и плату потребует огромную, и лучше бы с ним не торговаться.

Летом он жил под старым мостом, в компании безобразных нищих и воров. Зимой перебирался в халупу, из которой сбежали даже пауки. Денег он брал, за свои услуги крайне много, но куда прятал их, на что тратил – того никто не ведал.

Прошло несколько десятилетий, и люди наблюдательные заметили бы неладное. Сквирр не старел. Только кожа на его лице все сильнее покрывалась отвратительной на вид коростой. А еще от него исходил сильный жар, словно его тело было куском раскаленного металла.

Этому его свойству Сигур поражался больше всего, до тех пор, пока они вместе не выехали за ворота Хоршемиша.

– Я не уразумел до конца, – сказал аквилонец, – за каким демоном мы пускаемся в путь? Если Бернегард сгинет в песках, как ты мне обещал, я не вижу смысла в соблюдении правил этого дурацкого пари.

– Не такое уж оно и дурацкое, – ухмыльнулся в ответ Сквирр. – Если бы я прожил другую жизнь, и был бы не тем, кто я есть, то непременно бы принял участие в чем-нибудь подобном. Я удивляюсь тебе, рыцарь. Неужели в твоей душе не осталось места для благородных чувств?

– Если бы осталось, вряд ли я обратился бы к тебе, – процедил сквозь зубы Сигур. – Ты не ответил мне.

– Если ты до сих пор ждешь ответа, то слушай. Я хочу, чтобы ты убедился, что с наследником покончено. Тогда ты не сможешь вилять.

– Но ведь я окажусь под подозрением! Подумай, мы оба были в пустыне, я вернулся, а Бернегард пропал. Люди подумают, что я убил его, пользуясь случаем.

– Об этом тебе нечего волноваться, – сказал Сквирр. – Мы вернемся слишком рано, чтобы кто нибудь смог предположить, что ты ездил в пустыню. Никого из участников пари не останется в живых.

– Слишком рано? То есть, Бернегард будет убит поблизости от города? Но ведь тогда его скоро найдут, и начнется следствие…

– Нет. Все случится далеко от Хоршемиша. Покинутый дворец находится в десяти днях пути, если менять лошадей.

– Он на самом деле существует?

– Конечно! – Сквирр осклабился. – Я стараюсь не лгать. Есть и дворец, и статуя, все чин-чином.

Какое-то время они ехали молча. Конь под Сквирром приплясывал. Это был беспородный жеребец, плохо ухоженный и злой. Пару раз он попробовал сбросить седока, но Сквирр прошептал ему что-то на ухо, и животное оставило свои попытки, однако нервничать не перестало.

– Постой-ка, – спохватился Сигур. – Десять дней пути… Как же я окажусь в городе слишком рано? Десять дней туда, десять – обратно… Мое отсутствие заметят, и трудно будет объяснить его.

– Ты все еще мне не доверяешь?- притворно изумился Сквирр.

– А ты стал бы доверять на моем месте?

Сквирр рассмеялся.

– Конечно, нет. Но призадумался бы, после того, что сейчас произойдет.

– А что произойдет?

Вместо ответа Сквирр вытянул вперед правую руку и подвигал растопыренными пальцами. Там, куда падала тень от его руки, пыль вдруг ожила, взметнулась сначала небольшим фонтанчиком, потом собралась в маленький, упругий столбик смерча.

Смерч приплясывал и рос на глазах. Пыль скрипнула на зубах у Сигура, запорошила ноздри лошадей, и те протестующе заржали. Бешено вращающаяся воронка издавала резкий звук, довольно громкий. Потом он сделался еще громче, послышался хлопок, и конь Сигура присел, мотая головой.

После хлопка звук пропал. Сигуру показалось, что он внезапно оглох.

Пыльстояла стеной вокруг них, и сквозь эту стену ничего не было видно.

– Что происходит? – проорал Сигур, боясь, что звук его собственного голоса окажется не громче комариного писка.

– Мы летим над землей, – спокойным тоном отвечал Сквирр. – Я рекомендовал бы тебе крепко держать поводья. Если твоя лошадь выйдет за пределы смерча, вы сразу рухнете вниз, к радости песчаных шакалов.

Сигур посмотрел под копыта своего коня. Внизу, сквозь горловину воронки, виднелись волнистые дюны.

Они проносились мимо, появлялись следующие, и так – до бесконечности. Высота была большая, тысячи две локтей.

– Это какой-то морок, – сказал Сигур. – Ты дурачишь меня!

– Вот как? – Сквирр нахмурился. – Ну что ж, попробуй развеять иллюзию. Не хочешь? Тогда держи за зубами свой язык!

Сигур возмутился:

– Как ты смеешь разговаривать со мной подобным образом? – крикнул он. – Ты, мелкий жулик, прощелыга, хам…

– Да, я хам, – согласился Сквирр. – Но не трус. Если мне понадобится убить кого-нибудь, я не стану нанимать для этого постороннего человека.

Сигур подавленно замолчал. Их кони, напуганные состоянием невесомости, даже не старались вырваться из объятий смерча, только мелко дрожали и жалобно ржали. Пустыня плыла под ногами.

Продолжалось это довольно долго, и Сигур впал в сонное оцепенение. Случившееся с ним и в самом деле напоминало ночной кошмар, но пробуждения не было.

Наконец лошади коснулись копытами песка. Они пошатывались, как пьяные, и сообщники спешились. Солнце клонилось уже к горизонту.

– Мы преодолели трехдневный переход, – сообщил Сквирр. – А теперь мне нужен отдых.

Он расстелил прямо на песке одеяло и повалился на него. Сигур бродил вокруг, как потерянный, пока не решил последовать примеру своего проводника.

Однако ему не спалось. Оцепенение, охватившее Сигура в воздухе, прошло, и он бодрствовал. Мысли его были горьки.

Стремительно стемнело и похолодало. Сигур изнывал от тоски, страха и усталости. Когда его взгляд упал на спящую фигуру Сквирра, он чуть не вскрикнул. Ужас сковал его.

Над спящим клубился белесый туман, заметный на фоне ночной черноты. Он вел себя, как живое существо, обладающее волей. Казалось, в нем шевелится нечто злобное и упрямое, обладающее огромной силой.

Светила луна, и в ее лучах сгусток тумана выглядел еще более страшным. Потом из самой его толщи высунулась рука – костлявая, с длинными когтистыми пальцами, и тотчас убралась обратно. Следом показалось крыло, кожистое, с длинными крючьями по краям. Оно всколыхнуло воздух и погрузилось обратно. Но из тумана уже выглядывала жуткая морда, с круглыми рыбьими глазами и пастью, ощеренной тонкими, острыми зубьями.

Завороженный этим представлением, Сигур не отрываясь смотрел на странный туман, а Сквирр, прямо над головой у которого появлялись чудовища, продолжал спать.

Сигур пригляделся по внимательнее и едва сумел удержать крик: Загадочный и зловещий бродяга не дышал. В лунном свете его лицо, обезображенное экземой, выглядело маской.

– Мертв! – подумал Сигур. – Что же будет со мной?

Из тумана явилась змеиная голова. Чешуя на ней отливала металлом.

Змеиные глаза вдруг приблизились, и в вертикальных зрачках Сигур не увидел ничего, кроме ледяной ярости. Он потерял сознание.

Утром его разбудил Сквирр.

Разбитый и оглушенный, Сигур нашел в себе силы рассмеяться, но смех его был жалок.

– Мне приснилось, будто бы ты умер, – сказал он.

– Иногда сны бывают правдивы, – ответил Сквирр.

– Но ведь ты жив, не так ли?

– Мы мало знаем о жизни и смерти. Преступно мало. Что считать жизнью? Чувство голода, физические страдания, жажду власти и богатства? Или еще грубее – способность сердца гонять кровь по жилам?

– А что считать смертью? – спросил Сигур, испытывая раздражение.

Сквирр не ответил ему.

Следующий перелет закончился там, где царь Уграл увидел, пробудившись, свой дворец…

Сигур сидел на ступенях, странно холодных, словно над куполами дворца ие сияло палящее солнце.

Отчуждение и глухая тоска охватили акви-лонца, и резной алебастр, и мозаика потолков не восхищали его. Он понимал отчетливо только одно – Его занесло невесть куда, и теперь он в полной власти загадочного существа, назвать которого человеком можно только с большой натяжкой.

Сквирр, напротив, был весел. Он передвигался по дворцу энергичными пробежками, восклицал и смеялся. Полы его халата развевались, словно крылья аиста-падальщика. Сигур не удивился бы, если б его проводник вдруг упал бы на мозаичный пол и забился бы в припадке. Так ведут себя дервиши и бесноватые на рынке Хоршемиша.

– Она там, наверху, – ликуя, оповестил его Сквирр. – Неужели ты даже не захочешь взглянуть на нее?

– Я думал, все это выдумки, – вяло отвечал аквилонец. – Впрочем, что мне за дело? Я не хочу на нее смотреть.

Но Сквирр ухватил его за локоть и силой повлек наверх.

Сигур пробовал сопротивляться, однако Сквирр обладал нечеловеческой силой. Вырваться из его хватки оказалось невозможно.

В пустой большой зале действительно находилась статуя. Прошедшие века никак не сказались на белизне мрамора и его гладкости. Даже пыль не ложилась на каменную женщину, что было в высшей степени странно.

– Правда, она прекрасна? – спросил Сквирр.

– Зачем ты привел меня сюда? – удивился Сигур. – Я не интересуюсь древностями. Может, ты забыл наш уговор?

– Нет, аквилонец, уговор я помню. Можешь не переживать, я всегда выполняю обещанное. Иначе моя сила покинет меня. Таковы правила. Но хорошо иногда совместить приятное с полезным. Приятным я называю созерцание этой прекрасной статуи…

– Я нее вижу в ней ничего исключительного, – оборвал его Сигур. – Работа довольно груба, нарушены пропорции, искажены линии…

– Глупец! Она же живая! То, что ты считаешь пропорциями и линиями, лишь жалкая пародия на жизнь, нелепые потуги ваятелей сравняться с природой…

– Хорошо. Она живая. Мы притащились в самое сердце пустыни, дабы полюбоваться на нее.

Тем временем мой родственник еще далеко отсюда, и неизвестно, не повернул ли он назад. Ты мог убить его много раз, а я до сих пор не вижу его головы. Ты – колдун, может быть даже – демон. По ночам ты не дышишь. Это – твое дело. Я хочу видеть Бернегарда мертвым, а не созерцать живые статуи!

Сквирр расхохотался ему в лицо. – Ты так и не понял, ничтожество, во что ввязался? Ты нужен мне, как материал для опытов. Мне плевать на твои желания. Тебе не уйти отсюда. Но, как я уже сказал, свое обещание я выполню. Бернегард будет мертв.

Сигур бросился на него с кулаками, но Сквирр, отделившись от пола без всякого видимого усилия, перекувыркнулся в воздухе и уда-рил Сигура в грудь ногами.

Упав, аквилонец ударился головой о стену и потерял сознание.

Потом, спустя время, когда он открыл глаза, сознание все еще не вернулось к нему. Он двигался, говорил, испытывал чувства, но все это было чужое, ибо нечто вселилось в тело аквилон-ца и сделало его своим. Сигура не стало.

Если это кому-нибудь интересно, то душа его угодила в смрадную, душную темноту, где живут мерзкие чудовища – Зависть и Отчаяние.

Спустя несколько дней Закир повстречал при уже известных нам обстоятельствах уже не прежнего Сигура, а того, кто поселился в его теле.

* * *

Прошло одиннадцать дней.

Когда Бернегард увидел вдали купола, пылающие на солнце, он остановил своего коня, спешился и опустился на песок.

Юный рыцарь млел от радости. То, что казалось ему недостижимой мечтой, грезой, чарующим сном, теперь показалось наяву.

– Это ведь не мираж? – спросил он у своего проводника.

– Посмотри сам, – отозвался Конан. – Вот приметные скалы, все сходится. Мираж не повторил бы рисунка карты. И потом, разве ты не видишь, как волнуются лошади? Они чуют воду. Их миражами не обмануть.

Варвар тоже испытывал радость, но не выражал ее столь открыто. Приключение близилось к концу. Правда, самая опасная его часть еще впереди, но зато обратная дорога всегда легче – это он знал на личном опыте.

Конан внимательно изучал песок под копытами своего коня. Ветер изрядно потрудился, заметая следы, но кое-что осталось для глаз бывалого следопыта. Множество отметин, тонких, будто царапины. И оставлены эти следы недавно, совсем недавно…

– Поблизости ильроахирримы, – сказал киммериец. – Я понял, почему они не напали на нас раньше.

– Почему? – поинтересовался Бернегард.

– Им нужно было, чтобы мы очутились здесь.

Все это время волки песков провожали нас, пасли, как баранов. Если бы мы сбились с пути, они атаковали бы, но не всерьез, а так, чтобы мы вернулись на нужное направление.

– Ты хочешь сказать, что мы в ловушке? – Бернегард поднялся на ноги и инстинктивно ухватился за рукоять меча.

– Тс-с! Не делай резких движений! – остановил его варвар. – Пусть они думают, что мы ни о чем не подозреваем. Тогда на нашей стороне окажется пусть небольшое, но все-таки преимущество.

– Распоряжайся, – кивнул ему Бернегард. – Я надеюсь, ты понимаешь, что твой гонорар зависит от того, останусь я в живых, или нет.

– Если я буду мертв, какой мне прок в деньгах? – весело отозвался Конан. – Теперь садись-в седло и неспешно следуй за мной. Под укрытием стен нам не страшны стрелы, а огромные вараны не решатся лезть в человеческое жилье, даже заброшенное.

Путники миновали парадный вход, у самого порога которого намело целый бархан песка. Но за порог пустыня не переступила, словно дворец охраняло сильное заклятие.

Источенные временем ворота вели во внутренний двор. Там друзья обнаружили поилку для лошадей, полную свежей воды, и свежее сено в кормушках. Сено источало одуряющий аромат, совершенно немыслимый среди песков.

– Чудеса! – воскликнул рыцарь.

– Попахивает колдовством, – хмуро отозвался Конан, однако, ослабив подпругу своего коня, позволил ему напиться и припасть к кормушке.

– Хорошо, что это местная порода лошадей, – сказал он. – Рыцарский конь из Аквилонии не выжил бы.

– Посмотрим, не найдется ли внутри чего-нибудь для людей, – произнес Бернегард. – Насчет аквилонских лошадей – не знаю, а вот аквилонский рыцарь выжил, и очень хочет есть.

Юноша вел себя с веселой беспечностью победителя. Наездники на варанах, оставшиеся снаружи, уже не страшили его.

Первый этаж дворца напоминал рисунок к рассказу о царе Угапе. Все было точно так, как расписывал торговец картами, только в фонтане не было рыбок, а на деревьях не пели птицы.

Исполинские черные статуи у входа в каждый зал тоже соответствовали легенде. Правда, в ней великаны были живыми…

– Может, они и не умирали, – сказал Конан, когда Бернегард указал ему на статуи. – Не советую дразнить их, или как то выказывать свое пренебрежение. Я, конечно, их не боюсь, но все же, мы – непрошенные гости.

– О чем ты говоришь? – изумился юноша. – Это – каменные истуканы, и ничего больше.

И тут же осекся. Ему показалось, что один из гигантов изменил выражение лица. Только что оно хранило каменную невозмутимость, а теперь его черты исказила мука…

– Следуй за мной, – проговорил Конан, сделав вид, будто ничего не заметил.

Да, статуя была тут. Женщина, изваянная в натуральную величину, застыла в ожидании бесконечности. Вся ее фигура выражала покой и отрешенность.

– Тебе не нравится? – спросил Бернегард у варвара.

Тот покачал головой:

– Она похожа на хищницу. Притаилась в засаде, и ждет. Только кого? Нас?

– Ты прав, – раздался голос откуда-то сверху, и человек в черных одеждах опустился перед попутчиками.

– Сигур? – Удивился Бернегард. – Ты добрался сюда раньше нас? Поздравляю тебя, старина. Приз твой.

– Мое имя – Угап. Запомни его, презренный, – произнес человек и скрестил руки на груди. Этот жест, полный надменности и гордыни, столь не подходит Сигуру, каким его знал Бернегард, что юный рыцарь подумал, будто обознался. Но, вглядевшись пристальнее, он отказался от сомнений. Бесспорно, перед ним стоял его двоюродный брат.

– Опомнись, дружище, – миролюбиво сказал ему Бернегард. – Ты перегрелся на солнце и устал. Я тебя понимаю. Путь был не из легких. Но все позади. Теперь ты богач. Денег хватит на хорошее имение…

– О каких деньгах ты толкуешь, презренный? Что для меня деньги? Я – царь Угап, владыка пустыни… Ты будешь наказан за свою дерзость. И снова рыцарю показалось, что сходство странного пришельца с Сигуром только поверхностное. Сигур. иначе говорил, иначе звучал его голос, иными были жесты и манера держаться. А еще Бернегард заметил, что незнакомцу, именующему себя Угапом, тяжело и тесно внутри собственной кожи, словно он надел на себя слишком узкую рубаху.

Тем временем человек в черном приблизился к статуе и обнял мраморные ноги изваяния.

– Уже скоро, – прошептал он со страстью. – Скоро я дам тебе теплой крови, и твоя плоть станет, как прежде, живой и горячей.

Бернегард оглянулся в поисках Конана, но киммериец куда-то пропал.

Конечно, он и не думал бежать, просто рассудил, что Бернегард сам справится со своим родственником. Варвар хотел отыскать второго, и самым решительным образом потребовать от него объяснений.

Сквирр не заставил его долго рыскать по дворцу.

На верхней галерее Конан заметил его фигуру. Негодяй не пытался спрятаться, напротив, он ожидал приближения варвара и посмеивался. Его уродливое лицо от злобы и насмешки сделалось еще отвратительнее.

– Волки песков говорили о тебе, – произнес он. – Я знаю таких, как ты. Думаешь, что твоей силы будет достаточно, чтобы справиться со мной?

Не отвечая ему, Конан извлек меч из ножен и устремился на галерею.

Но едва он преодолел первый лестничный пролет, как черная тень обрушилась на него. Поначалу бесформенная, она обрела очертания чрезвычайно высокого, костлявого старика. Старик вытянул вперед свою длинную руку и попытался ухватить ею Конана за горло.

Взмахнув мечом, Варвар попытался перерубить зловещую руку, но клинок не встретил сопротивления плоти, а прошел сквозь воздух. Тень развоплотилась на мгновение, но почти сразу вернулась в прежний вид.

Могильным холодом несло от призрака, и это был совсем не тот холод, о котором мечтает путник среди раскаленной пустыни.

– Кром! – вскричал варвар и принялся яро-стно размахивать мечом, не позволяя тени обретать форму. Старик обратился в огромное серое пятно тумана. Конан прошел сквозь него и устремился дальше.

Вдруг что-то тяжелое ударило его по ногам, так что Конан едва не потерял равновесия. Это крылатый змей возник из пустоты и атаковал киммерийца.

Теперь Конан столкнулся с более серьезным противником.

Змей не развоплощался, когда сквозь него проходил клинок. При этом, все его длинное тело оставалось средоточием мощи. Змей витал в воздухе вокруг киммерийца, захлестывал его кольцами и сдавливал, при этом оставаясь неуязвимым.

Варвар изворачивался, как борец на ковре. У него не оставалось времени, чтобы поразмыслить, где у этой гадины уязвимое место.

К счастью, удача не отвернулась от Конана. Приготовившись для решительного удара, змей изогнул хвост, и киммериец увидел на самом его кончике острое жало, загнутое, как у скорпиона.

Не раздумывая, Конан нанес удар по кончику хвоста. Неожиданно на стену брызнула черная кровь. Змей зашипел, задергался, широко раскрыл свою пасть, в которую уместился бы взрослый человек, и пропал, оставив в воздухе тяжелое зловоние.

– Не может быть! – кричал Сквирр в ужасе. – Они же непобедимы! Ты не сумел бы одолеть их!

– Как видишь, у меня это получилось, – ответил ему Конан, криво усмехаясь. – Теперь твоя очередь.

С этими словами он погрузил клинок в грудь негодяя.

Тем временем в зале возле статуи шла борьба не на жизнь, а на смерть.

Угап, чей дух завладел телом аквилонца, одолевал. Он старался подтащить Бернегарда к самому подножию статуй, чтобы там пронзить его грудь особым кинжалом, предназначенным для жертвоприношений.

Меч рыцаря, сломанный, лежал на полу. Он сломался, когда Бернегард попытался атаковать противника.

До последнего мгновения Бернегард не верил в то, что перед ним не Сигур. Он слышал, что безумцы обладают страшной физической силой, что бесноватые часто неуязвимы для оружия, и все старался заглянуть Сигуру в глаза. Юноша надеялся, что это отрезвит помешанного. Но глаза Сигура были мертвы. Казалось, он сам превратился в изваяние.

Теперь, у подножия статуи, Бернегард слабел с каждым мигом и готовился к смерти. Еще немного – и холодная сталь вонзится в его сердце, его кровь омоет ноги дочери песочного царя, а что произойдет дальше – рыцарь уже никогда не узнает…

В том состоянии, в котором пребывал Бернегард, только сугубое любопытство может спасти жизнь.

Юноше стало обидно не за жуткий конец, уготованный ему судьбой, а именно за эту неизвестность, что начнется сразу после удара кинжалом. Собрав волю в кулак, Бернегард ухватил руку с кинжалом за запястье, вывернул ее и с силой оттолкнул от себя.

Его противник захрипел, отшатнулся и медленно осел на пол. Костяная рукоятка кинжала торчала из его груди.

В то же мгновение статуя покрылась частой сетью трещин, покачнулась и рассыпалась в прах.

Конан нашел его и привел в чувство.

– Я, кажется, понял, что тут происходило, – сообщил он. – Твой родственник обратился не к тому человеку. Он хотел убрать тебя и думал, что всесильный негодяй из Хоршемиша – лучший исполнитель. Однако у Сквирра оказалась собственная цель. Я не знаю точно, каким образом, но этот бродяга умел ловить человека на его собственные пороки. К жадине он посылал демона алчности, к похотливцу – демона сладострастия. А твой кузен, по всему судя, являлся гнез-дилищем гордыни. Тебя, кстати, он поймал на любопытство. Однако власти над тобой у него не было.

– Я нахожу, что это весьма кстати, – вставил Бернегард.

Мертвое тело, лежащее в комнате, среди осколков статуи, без всякого сомнения принадлежало Сигуру. Дух Угапа покинул его, и остался один только труп, пронзенный кинжалом.

– Духи требовали от Сквирра пищи, – продолжал Конан. – По сути, он был их игрушкой, хоть и извлекал из этого свою выгоду. Но зло никогда не играет честно. Не стоит даже и пытаться вести с ними дела… Дочь песочного царя жаждала жизни. У нее был слуга – дух царя Угапа. А тот, в свою очередь, действовал через Сквирра. Неизвестно, много ли путников, попавших сюда случайно, погибли бесславным образом.

– Получается, ты все время знал, что нас подстерегает опасность в этом дворце? Почему тогда ты не остановил меня, и даже пошел вместе со мною? – спросил юноша растерянно.

– Потому что всякая история должна закончиться. И тем более – такая. Бр-р, мерзость! Однако нам надо придумать, как выбраться отсюда. Ильроахирримы кружат вокруг дворца. Они поклоняются статуе, и придут в ярость, узнав, что мы превратили ее в груду обломков.

Пошатываясь, Бернегард подошел к окну. Действительно, всадники на варанах показывались то здесь, то там. Отвратительные рептилии, разгребали лапами песок и били хвостами.

– Их десятка два, – определил Конан. – Об открытом бое и думать нечего. Остается только ждать, когда у них иссякнет терпение, и они пойдут на приступ. Жаль, что у нас нет лука. Я бы прямо сейчас снял одного-двух…

В это самое мгновение один их волков пустыни пошатнулся в седле и упал со спины варана. В спине его торчала стрела. Ящер накинулся на него, и тучи песка скрыли его участь от посторонних глаз. Впрочем, и так было ясно, что участь эта ужасна.

– Что происходит? – недоумевающим топом осведомился Бенегард.

И тут же увидел ответ на свой вопрос.

Его приятели, о которых он уже и думать забыл, шли на выручку. Аддо и Алибасур мчались, понукая своих верблюдов, прямо на врага, а За-кир, быстрый, как молния, атаковал с фланга.

Вместо того, чтобы разбежаться в стороны, ильроахирримы метнулись, подобные черным теням, прямо к стенам дворца.

Не сговариваясь, Конан и аквилонский рыцарь спустились во внутренний двор, оседлали своих коней, и кинулись в бой.

Схватка была короткой. Почти все черные наездники были убиты. Ильроахирримы не умеют сражаться, как принято у воинов, их удел – нападения из засады. Впрочем, их стрелы принесли много неприятностей Бернегарду и его друзьям: почти все были ранены. Больше всех досталось Закиру. Гирканец ругался, на чем свет стоит, когда терпеливый Аддо перевязывал его раны.

Некоторые из стрел оказались отравленными, и предусмотрительный Алибасур, захвативший целую бутыль целебного бальзама, заслужил много горячих благодарностей.

Другой на его месте возгордился бы, но сикх знал о своем предопределении, не желая ничьего другого.

– Жаль, что прекрасная сказка оказалась только приманкой, – с грустью молвил Аддо. – Вот и верь после этого старинным легендам.

– Мы никому не расскажем правды, – отозвался Бернегард. – Легенды творятся ежеминутно, но редко заканчиваются. Добавим свои штрихи к этому рисунку, чтобы было что вспоминать другим.

– Устами юноши говорит мудрость, – сказал на это Алибасур, а Закир, в знак согласия, ощерился и расхохотался по своему обыкновению.

Конан пожал плечами. Он не понимал этих странных господ. Для него не было особой разницы между легендой и настоящей жизнью, и он лучше других понимал, что правда интереснее всякого вымысла.

И если мы слышали эту историю так, как она разворачивалась на самом деле, то, значит, Конан поведал о ней кому-то из своих знакомых, те передали ее своим знакомым, и так далее. Вполне возможно, что повесть изменилась до неузнаваемости, и подлинная судьба мраморной статуи и Сквирра, одержимого духами, сложилась немного иначе. Кто знает, кто знает.

Джеймс Гоулд Сокровища подземного города

В «Выщербленной монете», одной из самых известных таверн Шадизара в этот утренний час было малолюдно. Те, кто заполнял ее зал после захода солнца, принося хозяину заведения — темнолицему уроженцу Султанапура — немалый доход, спали после ночных «трудов». Поэтому благонамеренные подданные Его величества могли без страха войти под ее закопченный потолок и приятно провести время за кувшином вина и приятной беседой. Но те не спешили воспользоваться такой возможностью, предпочитая нечто не такое колоритное, но гораздо более чистое и респектабельное. Тех же, кто находился здесь, предрассудки волновали менее всего.

Впрочем, посетителей почти и не было. За столиком в самом дальнем углу мрачного вида бродяга дремал над кувшином кислого красного вина. В нише, где находились места для благородных посетителей, уныло сидело несколько человек, судя по виду, мелких ремесленников, чьи дела идут не очень хорошо. Юноша в дорожной одежде из тех молодых аристократов, которые путешествуют для собственного удовольствия, вошел в сопровождении пожилого угрюмого скорее телохранителя, чем слуги, но, испуганно оглянувшись вокруг, сразу покинул таверну.

У противоположной стены за столом, рассчитанным на большую компанию, вольготно расположился мужчина, огромный рост и мощное телосложение которого сразу приковывали к нему все взгляды. Лицо его было не менее запоминающимся: копна светлых волос, свисающая подобно гриве немедийского льва, и ярко-голубые глаза на дочерна загорелом лице, на котором в тот день застыла угрюмая гримаса. Одежду незнакомца составляли вытертые кожаные штаны и куртка из грубой ткани — излюбленная одежда воинов в Пограничных королевствах. Впрочем, глазеть в открытую никто бы не осмелился. Грозный вид незнакомца и особенно огромных размеров меч, прислоненный к стене, моментально охлаждали пыл любителей лезть не в свое дело.

Те, кто хоть раз встречался с этим мужчиной, моментально признали бы в утреннем посетителе Конана из Киммерии, Конана, чье имя обросло самыми разнообразными и невероятными легендами. Юноша из далекой северной страны, он сумел пройти путь от рабского ошейника и меча гладиатора до королевского трона. Приключений, выпавших на его долю, с избытком хватило бы на несколько десятков жизней. Конану случалось бывать лучшим и самым удачливым вором, командиром наемников, пиратом…

Вряд ли нашелся бы человек который смог бы похвастаться такой судьбой, полной взлетов, падений, периодов тяжелых лишений, как по волшебству сменявшихся просто сказочным богатством. Впрочем, самые большие состояния не задерживались у него; благородный варвар расставался с ними с поистине царственной небрежностью и непосредственностью, которую не смогли убить даже годы, проведенные в цивилизованном мире. Золото создано для того, чтобы его тратить, как захочется, а когда понадобится, он добудет себе еще…

Но даже боязливое восхищение, объектом которого он стал, не могло сегодня улучшить настроение Конана. Его карьера начальника личной охраны одного из офирских вельмож оборвалась, не успев толком начаться. Причиной было даже не то, что жена хозяина, как и большинство женщин от аристократок до трактирных служанок, которые, раз взглянув на благородного варвара, уже не могли изгнать его образ из своего сердца, начала обращать на него чересчур благосклонное внимание. Конана это совершенно не волновало; мысли его в те дни занимала пухленькая рыжеволосая торговка овощами, которая обладала на редкость звучным голосом и ругалась не хуже капитана городской стражи.

Кошель с золотыми монетами таинственным образом исчез из запертого кабинета вельможи. Обшарив вместе со своими подчиненными хозяйские апартаменты, комнаты слуг и даже помещения, где содержались домашние животные, Конан отправился передохнуть в свою комнату. Рухнув на кровать, он к полному своему негодованию обнаружил пропажу, аккуратно зашитую в собственном тюфяке. Варварская хитрость удержала его от того, чтобы поддаться приступу бешеной ярости. Что толку крушить все вокруг, ведь он даже не знает, на кого обрушить свой гнев…

Вспомнив воровское мастерство, в совершенстве изученное им за время, проведенное в Ша-дизаре, он «извлек» кошель с золотом из горшка, где, согласно последней моде, росло причудливо изогнутое карликовое дерево из Утренних земель. Та же самая хитрость, сравнимая разве что с инстинктами хищного зверя, подсказала Конану дальнейший план действий.

На следующее утро, заявив, что уезжает по делам в город, Конан оставил лошадь в конюшне знакомого трактирщика и тайком вернулся назад. Для него это было не так уж и сложно. Влезть на стену высотой в три человеческих роста, сделанную из камней, плотно пригнанных друг к другу, не составило никакого труда для того, кто вырос в суровых горах Северной Киммерии и с раннего детства привык к подъемам, по сравнению с которыми этот был просто детской забавой. Стена особняка с карнизами, статуями и украшениями из резного камня была для него все равно, что ровная дорога для городского жителя. Добравшись до окна своей комнаты, он устроился прямо напротив него на ветке старого туранского клена. Он спрятался среди густой листвы и замер в полной неподвижности. Так он мог проводить многие часы, не шевелясь и практически не дыша; умение, которые не однажды сослужило ему добрую службу.

Ждать пришлось недолго. Дверь, которую он запер перед уходом, отворилась и в комнату трусливо озираясь проник личный секретарь хозяина — тщедушный молодой человек, который почему-то невзлюбил Конана с самого начала, пряча это под маской обходительности и услужливости. Секретарь убрал в поясную сумку связку отмычек, при виде которой Конан презрительно поморщился: среди воров Шадизара работать таким инструментом побрезговал бы даже самый зеленый новичок.

Из той же сумки непрошеный посетитель извлек ожерелье из солнечного камня, который привозили суровые, обросшие спутанными светлыми бородами моряки из северных земель. Рассказывали, что такие камни можно найти только на далеких островах, где море выбрасывает их на каменистый берег. Очень немногие корабли могут подойти к этим островам, не рискуя разбиться об острые камни или быть затянутыми в один из водоворотов, которые внезапно появляются в тех местах, передвигаясь со страшной скоростью, засасывая все, что попадается на их пути, и так же бесследно исчезая. Очень немногие корабли возвращаются из путешествия за солнечным камнем, но добыча того стоит. За деньги, которые заплатил хозяин за это украшение, можно было нанять еще один отряд личной охраны или не менее года жить в самой роскошной столичной гостинице, ни в чем себе не отказывая. Конан знал, что это украшение хозяин держит где-то в своих покоях, в особом хранилище, не доверяя даже супруге…

Не отвлекаясь на лишние размышления, варвар совершил могучий прыжок, сделавший бы честь даже снежному леопарду, которые водятся только в самых недоступных горах Северной Киммерии. Мощным ударом разбив оконное стекло, он приземлился перед едва не потерявшим сознание от ужаса проходимцем. Немного придя в себя, тот рухнул на колени, лепеча какие-то бессвязные извинения. Но, стоило варвару с презрением отвести от него взор, как тот извлек из-под одежды изящный дамский кинжал и попытался наброситься на великодушного киммерийца. Конан, которого подобное вероломство возмутило до глубины души, решил больше не церемониться с тем, кто не стоит этого. Пролетев через всю комнату, открыв собой дверь, неудачливый интриган замер у противоположной стены коридора со сломанной шеей.

Дело удалось бы замять, если бы секретарь не оказался аристократического рода, представителем захиревшей обнищавшей ветви, но, тем не менее, дальние родственники «пострадавшего» были близки к королевскому двору. Хозяин оказался всецело на стороне Конана, тем более что различные мелкие пропажи случались и раньше, но все, что он смог сделать для своего начальника охраны — это выплатить ему жалование и посоветовать уехать из города как можно скорее. С великой неохотой варвар согласился. Бегство — это не выход для настоящего воина. Но одно дело, когда на тебя нападают враги и тогда можно решить спор как подобает мужчинам. Но совсем другое — оправдываться перед всякими напыщенными идиотами и доказывать им, что подлец заслуживает именно такой награды и все только потому, что эти недоумки называются королевским судом. Нет, такое ему совсем не по душе.

Наскоро простившись со всеми и не удостоив вниманием грустные взгляды, которые украдкой бросала на него хозяйка, Конан отправился прочь. Он не утруждал себя мыслями о конечной цели путешествия; в мире полно дорог, и на каждой из них его что-нибудь да ожидает, скорее всего, сокровища, приключения и красивые женщины…

Неожиданно для самого себя он оказался в Шадизаре, городе, где обитатели богатых кварталов, должно быть, до сих пор со страхом вспоминают его имя, а в подозрительных тавернах о знаменитом воре рассказывают легенды, которые с каждым разом обрастают новыми все более удивительными подробностями.

Но знакомый город встретил Конана не так гостеприимно, как ожидалось. За время его отсутствия в Шадизаре многое изменилось и, с точки зрения варвара, совсем не в лучшую сторону. Знакомые с ужасом рассказывали о новых законах против воровства, воины и охранники никому не требовались, даже вино в знакомой таверне оказалось каким-то кислым. Поэтому без особого удовольствия спустив оставленное ему золото, Конан размышлял, куда направиться дальше. Может быть, в одно из Черных королевств? Хотя после нескольких пиратских экспедиций с его участием вряд ли ему будут там рады. Особенно после попытки выкрасть идола из главного храма Ксухотла.

Нет, Конану это удалось, но, стоило пиратам покинуть пределы храма, как идол ожил и устроил такое, что немногие уцелевшие до сих пор просыпаются в холодном поту, вспоминая события той ночи. Или попытать счастья в Коринфии или Бритунии?..

И тут Конан заметил, что хозяин таверны Гло покинул свое место за стойкой и направляется прямо к нему. Что еще надо этому жирному носителю подносов? Если он хочет вытрясти из него еще денег, то сейчас он горько пожалеет о своем намерении.

— Вас хочет видеть какой-то господин.

— Какой еще господин? Я никого не жду!

— Он говорит, что имеет к вам срочное и важное дело, господин Конан. Он ждет вас в комнате на втором этаже.

Конан нехотя поднялся с места и, прихватив свой громадный меч, двинулся вслед за служанкой, указывающей ему дорогу. Завтрак был до обидного скудный и, кроме того, варвар пребывал в дурном расположении духа. Если кто-то из давних врагов вздумал устроить ему ловушку, то после встречи с ним вряд ли он будет в состоянии этим похвастаться. А эту отвратительную таверну он просто разнесет, не оставив от нее и камня на камне. Поднимаясь по лестнице, Конан всей душой жаждал, чтобы его предположение подтвердилось; по крайней мере, будет на ком сорвать дурное настроение.

В полутемной комнате за столом сидел какой-то человек. Он был с головы до ног закутан в просторный плащ, низко надвинутый капюшон оставлял лицо сидящего в тени. Острые глаза варвара различили, что перед ним мужчина, которому еще далеко до старости и который не понаслышке знает, как обращаться с оружием. В том, что это очень богатый господин и, скорее всего аристократ, Конан убедился, бросив взгляд на его горделивую осанку, плащ из тонкой шерстяной ткани и ухоженную руку с аккуратно подстриженными ногтями. А, впрочем, какая разница, кого сюда занесло, он ни перед кем не заискивал и не собирается. Конан протопал через всю комнату и опустился на табуретку прямо напротив сидящего. Расшатанная гостиничная мебель жалобно скрипнула под ним.

— Ну и чего вам надо? — недовольно проворчал варвар, стараясь заглушить урчание полупустого желудка.

— Я хочу поручить вам одно небольшое дело, — ответил мужчина с легким стигийским акцентом.

— Я не привык принимать поручения от незнакомцев, — буркнул Конан.

— Мое имя вам ничего не скажет, — продолжил собеседник, как будто не замечая его вызывающего тона. Я собираю коллекцию всяких редкостей и хочу, чтобы вы достали для меня одну вещь…

— …Которая случайно завалялась в сокровищнице кого-то из местной знати. Если оплата будет достаточно хороша, то почему бы и нет?

— Нет, речь идет вовсе не о краже. Просто нужно съездить и привезти эту вещь. В настоящее время она абсолютно никому не принадлежит.

— Никому не принадлежит?..

— Это далекое путешествие, оно связано с большими опасностями, и будет хорошо оплачено. Подумайте и если вы беретесь за это дело — жду вас здесь сразу после захода солнца. Если нет, я найду кого-нибудь другого; мне безразлично, кто именно доставит то, что мне нужно.

— Ладно, поглядим, — ответил варвар, еле сдерживая желание свернуть шею этому аристократишке, который хочет заполучить его в качестве простого носильщика. А, может быть, заодно понадобится, чтобы он выводил на прогулку его собачку или спел колыбельную его избалованным детям?

Вернувшись в свою комнату, варвар растянулся на лежащем прямо на полу тюфяке, чтобы хоть как-нибудь скоротать время. Но не успел он даже задремать, как его разбудили сначала осторожные шаги по коридору, а затем робкий стук в дверь. В комнату вошла служанка, еле неся тяжелый поднос. На глиняном блюде возвышался кусок баранины, который с трудом осилили бы трое взрослых мужчин, здоровенный каравай белого хлеба и кувшин, в котором что-то плескалось. Обоняние варвара моментально уловило запах красного заморанского вина, гораздо лучшего, чем та кислятина, которой поили его нынешним утром. Но он не спешил радоваться этому нежданному подарку судьбы.

— Ошиблась комнатой, женщина, я ничего не заказывал.

— Господин, который только что приехал, приказал отнести это вам. Он велел передать, что хороший обед лучше всего способствует важным размышлениям.

Поставив поднос на пол, девушка удалилась, оставив Конана наедине с сытным обедом. Варвар внимательно рассмотрел принесенную еду, обнюхал, обмакнул палец в кувшин с вином и осторожно лизнул. Никаких признаков яда или чего-нибудь в этом роде. Даже острое звериное чутье, которое всегда безошибочно предупреждало его об опасности, на этот раз не уловило никакой угрозы.

Ну, раз так… Вскоре на блюде осталось только несколько обсосанных косточек и подгоревшая хлебная корка, а красное заморанское было выпито до капли. Растянувшись в блаженной дреме, Конан подумал, что работа, которую ему хотят предложить, в сущности, не так уж плоха, да и заказчик не производит впечатления жулика. В конце концов, почему бы для разнообразия не съездить за каким-то предметом по просьбе богатого чудака.

Таинственный господин ждал его, так же сидя за столом; казалось, за время отсутствия Конана он даже не пошевелился. Услышав о его согласии, заказчик не высказал ни удивления, ни удовольствия.

— Перейдем сразу к делу. Вам, должно быть, случалось слышать о заброшенном городе в самом сердце Гирканских гор.

— Ну да, говорят, что два поколения назад его разрушило землетрясение. Все дороги к нему тоже исчезли.

— Он был столицей и последним, что осталось от древнего государства, существовавшего много столетий назад. В королевском дворце должен находиться трон из фиолетового дерева. Резьба на его спинке изображает сцену сражения между тритонами и предками нынешних пигмеев. Я хочу, чтобы вы нашли его и привезли мне в том состоянии, в каком найдете.

— Хм… А если он разломан в щепки или просто сгнил за это время?

— Древесина фиолетового дерева не подвержена гниению, она даже не может сгореть, разве что если кинуть прямо в жерло вулкана — задумчиво произнес необычный собеседник, глядя куда-то мимо Конана. — В щепки… что же, в таком случае я получу мешок деревянных обломков, а вы…

И тут он назвал сумму, во много раз большую той, которую можно было бы выручить, обчистив королевскую сокровищницу и сбыв вещи не самому жадному скупщику краденого. Тем временем странный господин продолжал:

— Отправиться в путь нужно завтра до восхода солнца. О припасах и снаряжении можете не беспокоиться. С вами отправится мой человек, он будет помогать вам в дороге. Он знает, как добраться до места кратчайшим путем.

— Я привык работать один, без помощников…

— На этот раз придется, — ответил собеседник. На какое-то мгновение его голос стал похож на один из знаменитых клинков Султанапура, которые способны разрезать тончайшую шелковую ткань на поверхности воды. — Это вполне надежный человек, его можно не бояться — добавил он с тонкой насмешкой, напоминающей острую шпильку — излюбленное оружие аристократок из Утренних земель.

— Бояться, еще чего! — проворчал варвар, задетый за живое — только нянчиться я с ним не собираюсь. Я берусь доставить сюда фиолетовый трон или его обломки, а не присматривать за всякими маменькиными сынками.

— Об этом можете не беспокоиться — еле заметно улыбнулся заказчик ему в ответ. — Он сам за собой присмотрит.

* * *

Не успев проснуться, Конан уловил в комнате чье-то присутствие. В нем не было ничего угрожающего, иначе выработанные за много лет инстинкты дикаря разбудили бы его гораздо раньше, а мощное тело само сделало бы то, что требовалось, даже если бы разум его хозяина продолжал еще спать. Стараясь дышать в том же ритме, что и во время сна, Конан осторожно приоткрыл один глаз. Рядом с дверью на корточках сидел толстенький низкорослый человечек, одетый как житель Иранистана. В то же мгновение, как Конан бросил взгляд на него, тот с улыбкой наклонил голову:

— Доброе утро, господин Конан, я Маленх, ваш помощник.

— Как тебе удалось войти? — прорычал варвар, с изумлением заметив, что мощный железный засов, на который была заперта дверь его комнаты, оказался отодвинут в сторону.

Непрошеный гость с улыбкой извлек из складок одежды нечто, похожее на небольшую черную губку. Подобные вещи всегда ценились на вес золота среди тех, кто избрал своей профессией открывать запертые двери и проникать туда, где чужих не ждут. Невзрачный с виду предмет был ни чем иным как зовущим камнем, который обладает способностью притягивать и сдвигать с места любые, даже самые тяжелые железные предметы.

— Я родился в этом городе, — скромно улыбнулся обладатель зовущего камня и еще Эрлик знает, каких секретов. — Пора в путь, господин.

Едва кивнув ему, Конан подобрал с пола свои вещи и двинулся к выходу.

В зале их уже ждал накрытый стол, за которым мог бы утолить голод десяток взрослых мужчин, а из конюшни мальчик-слуга вывел двух лошадей с навьюченными на них дорожными сумками. Маленх легко вспрыгнул на лохматую низкорослую лошадку из тех, которые особенно ценятся кочевниками. Конан с едва скрываемым удовольствием сел на зингарского жеребца, седло и сбруя которого были почти лишены украшений, зато оказались на редкость прочны и надежны. Похоже, кто-то взял на себя труд ознакомиться с его привычками…

* * *

Первая неделя путешествия прошла без особых событий. Конан вынужден был признать, что навязанный ему спутник вовсе не стал для него обузой. Маленх умел становиться не более заметным, чем песчаная ящерица, которая прячется от хищника или, наоборот, рассказать множество забавных историй, которые скрашивали долгие часы пути. Кроме того, он оказался неплохим поваром — из скудных дорожных припасов и не менее скудной охотничьей добычи ему удавалось готовить блюда немногим хуже тех, что подают и к королевскому столу.

Помощь маленького иранистанца оказалась существенной и тогда, когда требовалось найти дорогу. Конан прекрасно ориентировался в незнакомом месте, а там где побывал хоть однажды, без помех прошел бы с завязанными глазами. Но даже он растерялся бы, случись ему оказаться одному среди этих скал, похожих на хлопья по волшебству застывшей бурой пены. Маленх находил дорогу по каким-то таинственным, видимым ему одному признакам и уверенно сворачивал туда, где, казалось, не было и крохотной щелочки между камнями. Но, приблизившись, Конан неизменно находил там проход достаточно удобный для двух всадников.

В начале второй недели пути они внезапно оказались разбужены среди ночи. Земля под ними начала еле заметно вздрагивать, а откуда-то сверху послышался жалобный вой, похожий на голос громадного безмерно страдающего существа. Конан вскочил на ноги, нашаривая рядом с собой оружие. Но спутник не разделял его беспокойства:

— Это поющая гора, господин, — сказал он. — Сейчас перестанет.

В самом деле, через некоторое время душераздирающий вой прекратился и путешественники смогли спокойно заснуть. На следующее утро Конан тщетно оглядывался вокруг, пытаясь определить, какая из гор могла таким необычным образом нарушить его сон, но все они были похожи друг на друга как медные монеты в чашке нищего.

Во время дневного перехода Маленх поведал емумножество легенд о происхождении Поющей горы — страшных, трагических и тех, которые вряд ли можно было бы рассказать в обществе благородных дам. Суть их, впрочем, сводилась к одному — после Войны магов, которая случилась поколений за десять до рождения Конана, в этих местах образовалось множество странных и загадочных вещей. Конан лишний раз подумал, что быть сговорчивым иногда очень даже не помешает — без проводника ему здесь бы пришлось значительно труднее.

Они спускались и поднимались по почти отвесным горным тропам, где лошади мбгли пройти лишь с величайшим трудом. Временами животным приходилось завязывать глаза чтобы, перепугавшись, они не свалились в пропасть.

Через несколько дней пути Конан со спутником оказались в очень странном месте. Это была небольшая долина между горами, густо поросшая пышными белыми цветами. Временами, когда налетал ветер, цветы издавали непонятный костяной стук.

— Эрлик тебя раздери! — проворчал Конан. — Это еще что?!

— Костяные колокольчики, господин — отвечал Маленх, чуть заметно улыбаясь уголком рта. — Когда-то в этой долине произошло большое сражение. Никто не знает, сколько народа погибло здесь. Многие из них настолько запятнали себя черными делами, что земля не приняла таких покойников… Рассказывают, что сто лет спустя один из тех, кто развязал Войну магов, пришел сюда, чтобы вернуть к жизни своих верных слуг. Но эта долина слишком пропиталась магией и обрела свою собственную волю. Каждая из мелких косточек пустила корни в землю, а потом приподнялась на длинном стебельке. У некоторых даже есть листики… Сам же пришедший окаменел, но остался при этом живым и способным творить все что ему захочется с теми, кто неосторожно окажется в его власти. Посмотрите на вершину этой горы; видите, как будто человек сидит на корточках.

В самом деле, в лучах заходящего солнца камень на вершине горы казался древним стариком, который поглощен размышлениями и, водя прутиком по земле, пытается решить какую-то нелегкую задачу. На лице Конана показалась гримаса величайшего отвращения; больше всего на свете он не любил змей и магов.

— Эта долина — самое безопасное место для ночлега — невозмутимо продолжал Маленх. — Сами увидите, господин.

Они неторопливо брели через заросли того, что еще недавно казалось Конану безобидными цветами. Могучий варвар вздрагивал всякий раз, когда его сапога касался плоский не похожий на человеческий позвонок или длинный острый зуб, качающийся на тоненьком белом стебельке. Нет, мертвые его не страшили; их Конан навидался за свою жизнь больше чем достаточно. Просто картина, которую он видел перед собой сейчас, выходила за границы того, что может воспринять человеческий рассудок.

Посреди зловещей растительности оказался небольшой островок серой утоптанной земли. Именно на нем и расположились на ночь путешественники. Не сговариваясь, они решили обойтись без костра. Поблизости не было ничего, что могло бы служить топливом, а отходить далеко от лагеря в его поисках отчего-то не хотелось.

Едва стемнело, «цветы» принялись качаться, издавая разные неприятные звуки, хотя ночь была абсолютно безветренная. Казалось, в долине еле слышно переговаривается множество людей, молодых и старых, мужчин и женщин. Конану даже показалось, что он различает отдельные слова. Язык был ему незнаком, но, безо всякого сомнения, речь шла о них, вторгшихся туда, где уже много лет не ступала нога живого человека. Голоса убаюкивали, куда-то манили, что-то обещали…Варвар энергично выругался, чтобы прогнать наваждение, но это помогло очень мало. Костяные колокольчики смолкли, но вместо этого в темноте зажглись огоньки. Должно быть, ночные обитатели долины вышли на охоту. Пара зеленых звездочек это, конечно, глаза черной пантеры, которая не прочь полакомиться путешественниками. Конан отчетливо видел силуэт гигантского зверя, который бегал вокруг, не решаясь ступить туда, где росли костяные «цветы». Пары желтых огоньков — это шакалы или гиены, которые всегда подбирают остатки пиршества более крупных хищников, не решаясь напасть самим. А это еще что за диво? Восемь красных огоньков передвигались все одновременно, не разбиваясь на пары. Луна, выглянувшая из-за туч, осветила существо, отдаленно напоминающего гигантского краба, горящие глаза которого располагались со всех сторон уродливой головы. Существо остановилось рядом с границей «цветущей поляны», высунуло изо рта длинный узкий язык, поочередно облизало им каждый из своих глаз и неторопливо отправилось восвояси.

Когда, наконец, наступило утро, Конан обнаружил, что всю ночь просидел, сжимая в руках меч и готовясь отразить нападение самого неожиданного противника. Его спутник после бессонной ночи тоже выглядел не лучшим образом.

Дорога заняла еще несколько дней. То и дело путешественники натыкались на следы бушевавшей когда-то здесь войны магов. Один раз дорогу им преградила застывшая река. Когда-то от невероятного жара камень растаял и потек вниз подобно водопаду. Но теперь бурный поток вернулся в свое первоначальное состояние; падающие вниз струи, волны и даже круги на воде снова стали камнем. Конан из любопытства подобрал несколько капель, которые стали идеально ровными круглыми камушками, повертел в руке и небрежно бросил назад. Булыжники как булыжники, ничего интересного.

Один раз они наткнулись на небольшую рощицу, вид которой был не менее удивителен, чем костяные колокольчики. Деревья, их листья и даже несколько висящих на ветках плодов полностью стали железом. Готовая сталь самого лучшего сорта, такой Конан не видел даже в кузнице своего отца, знаменитого мастера-оружейника… Хотя, нет: стальные деревья были сами похожи на оружие, готовое к действию и ждущее руки хозяина. Острые ветки грозно тянулись в небо, а листья, похожие на тончайшие обоюдоострые клинки, устрашающе покачивались. Под одним из деревьев что-то чернело. Приглядевшись, Конан заметил мертвую змею, напополам разрезанную одним из таких «листочков». Железную рощу обошли молча и на почтительном расстоянии.

* * *

Наконец они добрались до места, но прохода между горами, за которыми должна была начинаться дорога, ведущая в затерянный город, не существовало. Как будто какой-то гигант небрежно сдвинул ближайшую гору со своего места, отчего та, частично рассыпавшись, намертво перекрыла все возможные пути. Маленх выглядел очень расстроенным, Конан, наоборот, отнесся к неожиданно возникшей трудности с поистине философским спокойствием.

— Подумаешь, засыпало один путь — найдем другой. В самом худшем случае дорога удлинится на пару дней.

— Все не так просто, господин. Попасть в заброшенный город можно только по одной из его дорог, как бы разрушены они ни были. В противном случае мы просто не найдем его. Мы будем до бесконечности бродить по этим местам, пройдем совсем рядом с остатками города и не увидим их.

— Должны же оставаться какие-нибудь тайные запасные ходы на случай осады или бегства.

— Именно к одному из них мы сейчас и направимся. Когда-то он вел в подземный лабиринт. Это очень старая карта, сделана еще до землетрясения, никто не знает, что встретит нас там сейчас — ответил проводник, задумчиво водя пальцем по древнему пергаменту.

— И как, по-твоему, мы пройдем там с лошадьми?

— Придется немного пройти назад и в сторону. В трех дневных переходах отсюда в направлении заката должен быть постоялый двор.

— Постоялый двор? В этой глуши?

— Да, он существовал с незапамятных времен, еще до войны магов. Теперь заведение содержит дочь или внучка последнего трактирщика. Они люди со странностями, но там вполне можно оставить лошадей, пока мы не вернемся.

Недовольно ворча, Конан последовал за своим спутником. Какой смысл содержать постоялый двор там, где нет ни торговых путей, ни даже тропинок, по которым ходят местные жители? Тем более что и жителей здесь тоже нет. И с чего они, интересно, живут, если нет никаких посетителей?

Они поднялись на горный склон и тут Конан, который уже счел, что его больше ничем не удивить, застыл в полном изумлении как ребенок при виде ярмарочного фокусника, демонстрирующего свое искусство.

Прямо из-под камней, лежащих у основания горного хребта, начинался кусок мощеного тракта. Красноватые шестиугольные камни выглядели так, будто дорога была проложена не больше месяца назад. С высоты было видно, что, не дойдя до конца долины, дорога резко обрывается, будто отрезанная лента. Аккуратный ряд красных камней, рядом с которым виднелись кустики чахлой сине-зеленой травы и кривых колючих кустов. Ровно посредине мощеного отрезка дороги стоял аккуратный двухэтажный домик с вывеской, на которой было намалевано какое-то страховидное рогатое существо, а рядом старательно выведено: «Приют горного козла».

Путешественники спустились в долину, не без некоторого опасения ступив на красные камни. Плотно пригнанные шестиугольники, между ними нигде не пробивается травы, которая появляется всюду, откуда уходят люди.

Гостиница не производила впечатления заброшенной. Второй этаж дома, казалось, только недавно был покрашен веселой зеленой краской, да и первый, сложенный из крупных серых камней, выглядел чем-то основательным, построенным на века. В окнах блестели чисто вымытые стекла, за ними виднелись яркие занавески, даже красные и розовые цветы в горшках. Пройдя несколько шагов по дороге без начала и конца, Конан повернулся к своему спутнику:

— Нам не нужно здесь останавливаться. Подумай, разве так должен выглядеть полузаброшеный постоялый двор?

— Нам не о чем беспокоиться, господин Конан. Мой хозяин сказал, что здесь мы будет в безопасности. Насколько я помню, в вашем договоре значилось, что вы доверяете моим знаниям. Мы путешествуем уже не один день; разве я хоть раз дал вам повод усомниться в моей надежности?

После длительных уговоров Конан неохотно двинулся дальше. Может и вправду в этом странном домике нет ничего опасного: аристократиш-ка, отправивший их в заброшенный город, устроил себе на развалинах постоялого двора охотничий домик или прячет здесь от всего мира какую-нибудь смазливую девчонку? Или вся эта картина — не более чем мираж, одно из последствий бушевавшей когда-то в этих местах войны магов? Почему бы не посмотреть, что там такое, а в случае чего он сможет защитить себя и своего проводника.

С чувством непривычной для него робости варвар осторожно постучал в дверь, ожидая, что вот-вот наваждение пропадет. Дверь откроется а, скорее всего, провалится внутрь от малейшего толчка, а само давно заброшенное здание рухнет и рассыплется в пыль. Но вместо этого на пороге появилась женщина в темно-синем платье и белом чепце с оборками, не дающими разглядеть лицо. Впрочем, варвар смог разглядеть, что женщина молода и довольно хороша собой.

— Что угодно благородным господам? Ужин и комнаты?

— Никакие мы не господа, самые обыкновенные путешественники — расплылся Конан в обаятельной улыбке, которая растопила бы сердце даже каменной горгульи. — Мы бы хотели оставить у вас лошадей, на обратном пути мы вернемся за ними… Не страшно такой красивой женщине здесь жить? Дорога не очень-то многолюдна в это время года?

Но хозяйка оказалась бесчувственней каменной горгульи. Не обращая ни малейшего внимания на попытки благородного варвара завязать светскую беседу, она кивком пригласила путешественников следовать за ней.

За домом действительно оказалась конюшня, чистая и застеленная свежей соломой. Рядом находился аккуратно закрытый хлев, из которого впрочем, не слышалось ни мычанья коров, ни хрюканья свиней, ни куриного кудахтанья.

Толстая пожилая служанка в соломенной шляпе, почти полностью закрывающей лицо, молча помогла им.

— А где же все ваши мужчины? — сделал Конан еще одну попытку. — Неужели так одни и живете? Не боитесь, что украдет кто?

Как будто не расслышав вопроса, хозяйка с непонятным смешком взяла предложенные ей монеты и, пожелав господам счастливого пути, снова исчезла в доме. Оставшись одни перед закрытой дверью, двое мужчин растерянно посмотрели друг на друга.

— А, может быть, останемся тут на пару дней, передохнем? Никуда этот фиолетовый трон не убежит. Стоял себе без нас и еще постоит.

— Извините, господин Конан. Мы должны торопиться, погода в этих горах очень непредсказуема и потом хозяин хотел, чтобы мы оставили здесь лошадей, а сами шли дальше. На обратном пути мы сможем передохнуть несколько дней.

— С чего это он взял, что будет указывать мне, где и когда останавливаться на отдых? Хотя, ладно, пошли; надеюсь, о наших лошадях здесь позаботятся, как следует. Интересно, это что нынче такая мода среди богачей — устраивать себе резиденцию в самом неподходящем месте? Хотя мне приходилось слышать о более удивительных вещах: один из правителей Гиркании велел построить себе летнюю резиденцию на мосту, который специально возвели над самым большим водопадом…

И путешественники прошли дальше, не зная, что за соседним горным хребтом стоял дряхлый кое-как починенный домик с точно такой же вывеской, только выцветшей от солнца и дождя. Хозяйка — древняя старуха, на лице которой еще можно было прочесть остатки былой красоты, безуспешно вглядывалась вдаль. Вот уже много лет, как здесь не проезжал ни один человек. Неужели она так и не дождется постояльцев?

… В месяце пути от этого места в замке, стоящем посреди оазиса находящегося в сердце самой жаркой пустыни, чародей, имя которого никто не решался произнести вслух, удовлетворенно отвел взгляд от хрустального шара. Глотнув темно-красной жидкости из морионового кубка, он откинулся на спинку кресла. Заклинание удалось, осталось только немного подождать, а уж ждать он умел как никто другой…

* * *

Они двинулись в обход и к вечеру следующего дня оказались на берегу чистого горного озера. Вокруг него теснились те же бурые скалы.

— Ну и где же проход?

— Под водой. Когда озеро уйдет, мы сможем проникнуть туда. Никто не знает, когда это будет и когда вода снова вернется на свое место. Нам остается только ждать.

Но озеро выглядело самым обыкновенным и, судя по всему, никуда уходить не собиралось. Под толщей прозрачной воды колыхались водоросли, мелькали темные спинки рыб, изредка поблескивали серебристые стайки мальков.

Прошло еще несколько дней, полных бездействия и ожидания. Ничего особенного и таинственного им здесь не встретилось, если не считать странных туманов, которые на закате солнца делали окрестные скалы похожими то на дворцы непонятной архитектуры, то на замки, то на полуразрушенные крепости. Впрочем, Конан скоро перестал обращать на все это внимание: никакой опасности эти туманы с собой не несли а, что касается зрелища, что он, дворцов и крепостей не видел?

Однажды утром, когда путешественники, на которых безделье последних дней наложило свой отпечаток, неторопливо вставали, обсуждая, из чего приготовить завтрак, со стороны озера послышались какие-то странные всхлипывающие звуки. Подбежав, Конан и его спутник заметили, что это уже не тот спокойный водоем, который они наблюдали последнее время.

На водной поверхности неподалеку от берега образовалась довольно глубокая яма. Сквозь прозрачные ее стенки можно было видеть рыб, обрывки водорослей, мелкие камушки, которые, кружась, исчезали где-то внизу. Воды в озере становилось все меньше и меньше. Над водой показалась полоска мокрого каменистого берега, которая быстро расширялась. Камни, водоросли, которые беспомощно свисали подобно длинным зеленым волосам, какие-то коряги… Конан разглядел что-то вроде длинной палки, которая торчала, косо воткнувшись между двумя камнями на дне. Слишком прямая чтобы быть просто веткой… Движимый любопытством, он добрался до странного предмета, выдернул его и принялся очищать от водорослей. Взору его предстал длинный старинный меч, такие Конан видел разве что на гобеленах с батальными сценами в своем дворце в Аквилонии. Впрочем, оружие уже никуда не годилось: за долгое время стояния в воде его клинок полностью съела ржавчина. С сожалением отбросив его, варвар огляделся вокруг.

И тут внимание его привлекло что-то длинное, зацепившееся за куст водорослей. Змей Конан ненавидел почти так же сильно как и магов, поэтому, не долго думая и не тратя время на сожаления об оружии, оставленном на берегу, он схватил камень и обрушил его на извивающееся тело. Вопреки ожиданию, камень со звоном отскочил в сторону. Под лучами солнца блеснуло что-то металлическое. Нет, это не змея и даже не живое существо. Конан осторожно извлек свою находку на свет. Это оказался пояс, сделанный из множества серебряных пластинок, на каждой из которой виднелся искусно вырезанный узор. Ничего подобного ему видеть до сих пор не приходилось. Варвар сжал находку в руке, прислушиваясь к внутреннему голосу; нет, его необычайно острая интуиция не подавала сигнала тревоги. Что же; кому бы ни принадлежала раньше эта вещь, вряд ли хозяин явится сюда предъявлять свои права. И, нисколько не сомневаясь, он засунул находку в свой дорожный мешок.

Тем временем озеро сократилось до размеров небольшой лужицы, которая стремительно уменьшалась. Наконец вся вода исчезла в глубокой яме, а точнее, дыре, находящейся прямо посреди темной каменной плиты, как будто проделанной кем-то нарочно. Конан бросил в эту дыру камень, но прошло довольно много времени, прежде чем далеко внизу раздался слабый плеск воды. Голос проводника отвлек его от дальнейших наблюдений:

— Надо спешить, никто не знает, когда вернется вода!

Наскоро побросав вещи в дорожные мешки, путешественники направились туда, где в каменной стене виднелся вход в пещеру, из которого еще вытекали тонкие струйки воды. С трудом поднявшись по мокрым камням, скользким от ила и водорослей, они забрались в узкий каменный лаз.

Здесь было темно и так тесно, что Конан едва протискивался вслед за своим проводником между сырыми шершавыми стенками, колоссальным усилием воли подавляя малодушное желание немедленно повернуть назад. Он готов лицом к лицу встретить любую опасность, но там, где можно беспрепятственно дышать воздухом, где светит солнце и можно развернуться, а не здесь, стиснутому в этой каменной ловушке как какой-нибудь безглазый подземный червь…

Неизвестно сколько времени они ползли в непроглядной тьме, и могучий варвар с удивлением обнаружил, что испытывает нечто похожее на беспокойство. Что, если вода начала прибывать и уже нагоняет их? Интересно, водятся ли здесь под землей какие-нибудь животные и насколько они опасны? Если какая-нибудь из пещерных тварей нападет на них, сможет ли он достойно встретить неведомого противника? Неожиданно на ум пришел рассказ о путешественниках, заживо похороненных в пещере и случайно обнаруженных много лет спустя…

В то же самое мгновение до слуха Конана донесся отдаленный грохот камней. Так и есть; единственный выход на поверхность завален и они отрезаны от внешнего мира. Но, к полному своему удивлению, варвар заметил, что его спутник не проявляет ни малейшего признака беспокойства:

— Неужели ты ничего не слышишь? Нас засыпало!

— Это не по-настоящему. Пещера заставляет человека слышать все, что его страшит. Разве вы этого не знали? Вы же говорили, что выросли в горах.

— Никто из моего народа не спускался под землю. Это занятие не для уважающих себя мужчин.

Вскоре сзади раздался шум воды, который, казалось, усиливался с каждым мгновением, вслед за этим — грозное рычание какого-то очень крупного и злобного зверя. Пожав плечами, насколько позволяла теснота подземного коридора, Конан продолжал невозмутимо ползти вперед. Никаким пещерным духам не удастся заморочить ему голову.

Внезапно коридор закончился. Измученные путешественники буквально вывалились в круглый зал с высоким потолком, похожий на помещение древнего, всеми забытого храма. Откуда-то сверху струился мягкий зеленоватый свет. Каменные сосульки, причудливыми гроздьями свисающие с потолка, испускали странное бледно-зеленое свечение.

Но обоим было вовсе не до окружающей их красоты. Маленх, расположившись посреди зала, где было посветлее, расстелил на полу карту, а потом замер, держа над ней подвешенный на нитке кусочек металла, напоминающий наконечник стрелы.

— Он все время поворачивается на север, — бормотал проводник, — значит, мы должны находиться примерно здесь… Еще немного и туннель должен вывести нас на поверхность где-то на окраине города. Как жаль, что мы не догадались изготовить факелы. Придется идти в темноте, ориентируясь лишь на ощупь.

Не тратя времени на пустые слова, варвар взялся двумя руками за кончик светящейся каменной сосульки, висевшей прямо перед ним, навалился всем телом и вскоре с самым невозмутимым видом продемонстрировал своему недогадливому спутнику обломок длиной и толщиной с руку взрослого человека.

Конечно, свет его не шел ни в какое сравнение с самым плохоньким факелом, но это было лучше, чем ничего, и, кроме того, можно было не опасаться, что вода или подземный сквозняк лишат их освещения.

Наскоро перекусив тем, что за несколько часов до того было в спешке брошено в дорожный мешок, они отправились дальше. Конан не переставал удивляться тому, что рассказывал ему по дороге маленький иранистанец. Как здесь, под землей, все странно: подземный ручей не обязательно выведет к реке, если откуда-то дует ветер, то это вовсе не означает, именно там находится выход, то, что на первый взгляд кажется удобной тропинкой, на самом деле может завести в тупик… Нет, чтобы он еще раз согласился сюда спуститься, ни за какие сокровища, даже за резной трон, будь он хоть фиолетовым, хоть еще каким! А обратно они пойдут по земле как мужчины, а не какие-нибудь пещерные мокрицы, даже если ему придется карабкаться по отвесным склонам, таща на себе и трон, и проводника…Интересно, откуда у него такие познания о пещерах и подземном мире и почему он так упорно уходит от ответа на этот вопрос?

Внезапно впереди забрезжил слабый свет. Пройдя еще около десятка шагов, путешественники даже без помощи светящегося камня смогли разглядеть собственные руки, затем стены и потолок пещеры.

Вскоре, с трудом пропихнувшись через узкое отверстие, они выбрались наружу.

— Ну и где этот твой город?

— Не понимаю, на карте он обозначен именно здесь. Я не мог ошибиться!

Там, где, если верить карте, должен находиться разрушенный город, простиралась плоская равнина, поросшая колючим кустарникам и выгоревшей на солнце травой. Не было ни остатков зданий, ни обломков, ни даже затянутых землей остатков фундамента — вообще ничего, что бы говорило о том, что когда-то здесь жили люди… Этот коротышка что-то напутал и они вышли не туда.

Теперь им придется снова спускаться в пещеру и неизвестно сколько времени бродить там, в тесноте и темноте, отыскивая другой выход.

— Нет, я не мог ошибиться этот металл всегда поворачивается на север — в который раз с отчаянием повторял Маленх, обходя долину и тщательно осматривая каждый пригорок в поисках хоть каких-нибудь остатков исчезнувшего города.

— Не мог же он провалиться под землю — наконец снизошел до ответа Конан, сердито пнув ногой один из виднеющихся в траве булыжников.

Но, стоило ему это сделать, как камень, а вслед за ним и нога варвара провалились куда-то вниз. Поспешно освободив ее, он замер и плавным движением, которое с виду совершенно не соответствовало его мощному телосложению, отскочил на несколько шагов. На минуту он снова застыл, прислушиваясь, а затем опустился на землю и осторожно подполз к открывшейся дыре. Оттуда тянуло прохладным сухим воздухом подземелья. Когда Конан снова поднял голову и посмотрел на своего спутника, на лице варвара было написано сильнейшее удивление, смешанное с радостью.

— Ну, что? Что ты там увидел?

Вместо ответа он жестом предложил ему приблизиться и посмотреть самому. Тот по примеру Конана опустился на четвереньки и подполз к дыре.

— Он все-таки там, я не ошибся!

В самом деле, в полумраке, царившем под землей, где-то далеко внизу угадывались очертания зданий, какого-то храма, окруженного колоннами. Приглядевшись, они заметили даже украшенный статуями мост, стоящий теперь полностью на сухом месте.

Конан подобрал мелкий камушек и кинул его в дыру. Нет, это не было наваждением. Пролетев довольно большое расстояние, камешек ударился об угол крыши одного из зданий и отскочил куда-то в темноту. Стук, повторенный эхом, многократно отразился от стен пещеры.

Обшарив долину еще раз, они наткнулись еще на несколько таких же провалов, а вскоре нашли и вход достаточно удобный даже для Конана. Спустившись вниз по каменистому склону, а потом по удивительно хорошо сохранившейся мраморной лестнице, они, наконец, ступили на улицы заброшенного города.

Действительно, город целиком ушел под землю. Старая его часть, где когда-то, судя по всему, селились аристократы, оказалась в одной из гигантских пещер, которые образовали здесь настоящий лабиринт. Такое впечатление, что, поглотив город, земля снова сомкнулась над ним. Под каменными сводами и слоем земли оказались дворцы, особняки, целые улицы. Многие дома казались совершенно неповрежденными и даже не имели заброшенного вида, как будто хозяева только вышли и вот-вот должны вернуться. Рядом со многими из домов сохранились статуи, фигурные чаши фонтанов. Повернув за угол, путешественники заметили целый сад. На лишенные листьев ветки и давно высохшие стволы деревьев откуда-то с потолка медленно и безостановочно капали капли воды, покрывая их белым известковым налетом. Шаги путешественников гулким эхом отражались от стен мертвого города и затихали где-то высоко под сводами.

Им даже не понадобился светящийся камень и самодельные факелы, наспех изготовленные из обрывков одежды и сухих веток. Свет проникал сверху из нескольких дыр, подобных той, благодаря которой они в буквальном смысле слова докопались до истины.

Там, наверху, солнце, наконец, выглянуло из-за туч и лучи света выхватывали из темноты угол дома, чашу фонтана, почти целую беседку, украшенную мозаичными узорами…

— Куда же подевались все люди? — озадачено произнес Конан. — Не могли же они просто так взять и исчезнуть.

— В этих местах могло случиться все что угодно, — задумчиво ответил ему проводник. — Нам нужно отыскать дворец. Он должен находиться где-то поблизости.

— Думаю, нам стоит сначала… осмотреть парочку этих симпатичных домиков, — предложил варвар, в котором инстинкты бывшего вора взяли верх над всеми разумными доводами.

И, невзирая на протесты спутника, он решительно направился к одному из особняков. Почему бы заодно не поживиться, тем более что это даже не будет воровством.

* * *

Дом оказался достаточно крепким и, невзирая на глубокую трещину, змеившуюся по его фасаду, не производил впечатления ветхой постройки, готовой обрушиться на голову вошедшего от малейшего дуновения ветерка. Должно быть, это была вилла кого-нибудь из придворных аристократов — настоящий дворец со стенами из молочно-белого камня, украшенного синими и зелеными колоннами. Конан даже остановился полюбоваться на причудливую резьбу, покрывающую каждую колону. Бот бы взять их с собой и предложить хотя бы этому любителю редкостей…

Внутреннее убранство дома пострадало гораздо больше. Как будто ребенок поднял и бросил со всей силы об пол кукольный домик. Перекрытие между этажами по большей части обрушилось, позволяя видеть стены, расписанные узорами из цветов и каких-то необычных растений с длинными листьями. Лестница, ведущая на второй этаж, была полностью отломана и застыла под немыслимым углом. Всюду громоздились куски битого камня, перемешанные с пылью и мусором. Конан осторожно двинулся вдоль стены, оглядываясь вокруг и напряженно прислушиваясь к малейшему шороху. В заброшенных жилищах может встретиться все что угодно. Ма-ленх, который не пожелал оставаться на улице, следовал за ним, двигаясь на удивление ловко.

Ничего достойного внимания. Занавеси из ткани с золотыми нитями, еще хранящие запах благовоний, рассыпались от малейшего прикосновения, то, что, наверно, когда-то было сосудами из драгоценного матового стекла, уже много лет как стало кучей осколков, перемешанных с пылью. Конан поднял валяющийся прямо под ногами браслет но, покрутив, отбросил его в сторону. Вещь была безнадежно испорчена; это даже не украшение, а сплющенная золотая лепешка с остатками узора и осыпавшимися камнями. На такое не польстился бы и самый неудачливый из воров Шадизара. Статуи, попавшиеся путешественникам на глаза, напоминали воинов, побывавших в жестоком сражении… Разочаровано пожав плечами, Конан направился дальше. Может быть, в других помещениях найдется что-нибудь более интересное, не уходить же отсюда вовсе без добычи.

За наполовину рухнувшей аркой из зеленого камня оказался бассейн — овальная чаша из того же блестящего бледно-розового камня, что стены и пол. Даже сейчас казалось, что за этими стенами вот-вот взойдет солнце. Нет, и здесь ничего; не тащить же с собой каменную скамейку в виде лепестка лотоса или несколько обломков статуй. Конану вспомнилась история об одном юном воре; не желая уходить с пустыми руками, тот решил прихватить из кухни котел с кипящей похлебкой…

Внезапно чуткий слух варвара уловил странный тихий звук, доносящийся прямо из бассейна, как будто по камню царапало множество острых коготков. Сразу же вслед за этим через каменный бортик перевалилось что-то темное. Существо, похожее издали на очень большую черепаху, проворно устремилось к вошедшим, чуть покачиваясь на длинных суставчатых ногах и вытягивая острый хоботок. Вслед за первым из бассейна показалось еще около десятка подобных ему созданий.

Не тратя времени на ненужные сомнения и колебания, Конан вытащил меч и приготовился отразить нападение. Вряд ли у этих тварей на уме что-нибудь хорошее, скорее всего, они решили, что редкое лакомство само пришло к ним. Ну, а если он не угадал — какая разница, главное убраться отсюда целыми и невредимыми.

Тем временем первое из непонятных созданий, пробежав половину расстояния, вдруг подпрыгнуло и опустилось рядом с варваром. Крохотная головка сделала быстрое движение и жесткий хоботок легко проткнул сапог из кожи каменного зингарского варана и уже нацелился повыше. Конан размахнулся и мощным ударом ноги отправил прыгающего хищника через одно из окон второго этажа, а затем взмахнул мечом, намереваясь одним ударом покончить со следующим. Но хищное существо успело отскочить на несколько шагов, и острое лезвие только чуть-чуть поцарапало плотный хитиновый панцирь.

Сзади послышался жалобный крик; Маленх, на которого напало сразу трое странных созданий, попытался убежать, но зацепился за расколотую колонну и растянулся во весь рост. Сразу же одно из них скакнуло прямо на него. Вцепившись в одежду упавшего цепкими ножками, оно уже протягивало хоботок к лицу оцепеневшего от ужаса иранистанца. Двое других ползали по нему, не давая подняться.

Мощным ударом отшвырнув в сторону кусачую тварь, Конан поспешил выручить своего спутника. Схватив оседлавшую Маленха прыгающую черепаху, он ударил ею об угол какого-то каменного блока, весьма кстати оказавшегося рядом. Хитиновый панцирь раскололся, и во все стороны брызнула темная, отвратительно пахнувшая жидкость. Еще одну, прыгнувшую ему навстречу, варвар разрубил прямо в полете. Маленх, который к тому времени более-менее пришел в себя, расправился с остальными двумя, довольно удачно швырнув в них увесистыми обломками колонны из нежно-розового камня. Остальные нападающие, окончательно убедившись, что люди не являются такой уж легкой добычей, устремились прочь, высоко подпрыгивая на смешных суставчатых ногах и издавая звуки, похожие на старческое бормотание. Конан потащил спутника к выходу.

— Пора убираться отсюда, кто знают, вдруг им взбредет в голову вернуться.

— Нам нужно найти дворец, мы гае можем уйти отсюда без фиолетового трона.

— А кто тебе сказал, что мы уйдем отсюда с пустыми руками?

Искать дворец им пришлось не так уж и долго. Они прошли до конца бывшей улицы, обогнули один из особняков, полностью превратившийся в груду камня, повернули еще несколько раз и вскоре оказались на центральной площади мертвого города.

Они вышли на главную городскую площадь. Здесь почему-то особенно остро ощущалось, что прошло уже не одно столетие с тex пор, как жизнь покинула этот город. Отполированные каменные плиты, которыми площадь когда-то была выложена, где-то встали дыбом, где-то застыли под самыми разными углами как льдины на северной реке в начале ледохода, где-то покрылись сеткой трещин. От чаши фонтана осталась только куча битого камня, в то время как на статуе, стоящей в ее центре, путешественники не заметили ни одного повреждения. Гигантская рыба с руками и ногами взрослого мужчины уставилась выпученными каменными глазами в сторону дворца, как будто удивляясь, почему из ее пасти больше не льется вода.

Вокруг стояло еще несколько изваяний такого же отталкивающего вида. Одно из них напоминало осьминога с угрожающе растопыренными щупальцами, другое — рыбу-луну, которая почему-то обзавелась собачьими лапами и ушами. Осматривая их, Конан ощутил странный зуд, как будто у него под кожей забегали целые полчища муравьев. Маленх, едва ступив на площадь, побледнел и начал продвигаться мелкими шажками, что-то бормоча и непрерывно чертя в воздухе охранные знаки, принятые у народов, живущих гораздо южнее Шадизара. Но, отметив это про себя, Конан прогнал тревожную мысль прочь. В конце концов, каждый волен молиться тем богам, каким считает нужным. Гораздо больше его занимала сейчас другая мысль: причиной всему, что произошло здесь, было вовсе не землетрясение. Смутная догадка окончательно превратилась в непоколебимую уверенность. Если бы он пожелал приподнять завесу над тайной подземного города, то разгадку следовало бы искать именно здесь. Но у благородного варвара не было никакого желания забивать себе голову проделками давно умерших магов. Они с Маленхом явились сюда не за этим, а задерживаться дольше чем нужно ему совершенно не хотелось.

— Чародеи, Эрлик их раздери! — недовольно проворчал киммериец — так я и думал. Вечно все испакостят, как дорвутся до власти.

И, погрозив мощным кулаком человеку-рыбе, он оглянулся в поисках дворца. Маленх, побледнев еще больше и не переставая что-то бормотать, крепко держась за висевший у него на шее кожаный мешочек, последовал за ним.

Как и положено, дворец находился на центральной площади, только состояние, в котором он пребывал, иначе, как жалким назвать было просто невозможно. Часть фасада со стрельчатыми окнами и ажурными арками казалось, готова была рухнуть от малейшего ветерка. Несколько пролетов лестницы из сверкающего белого камня с серебряными прожилками устремлялись в никуда. От окончательного падения их удерживала только громадная, опасно накренившаяся колонна. От центральной части здания осталась лишь часть первого этажа, чудом сохранившаяся благодаря выступу в стене пещеры.

— Надеюсь, фиолетовый трон находится там, — так же недовольно буркнул Конан, разглядывая остатки дворца. — Если перебирать всю эту каменоломню, мы можем задержаться здесь не меньше чем на неделю.

Маленх с восхищением покосился на мощную фигуру Конана, не возразив ему ни единым словом. Судя по всему, он не испытывал даже тени сомнения в том, что при желании его спутник способен и не на такое.

Приблизившись к полуразрушенному зданию, путешественники сперва обошли вокруг, внимательно осматривая его. Мысль о том, что, преодолев все трудности пути и проникнув в подземный город, они могут погибнуть так же нелепо как мыши в ловушке, не прельщала ни того ни другого. Чтобы окончательно удостовериться в прочности стены, Конан уперся в нее спиной и сделал усилие, как будто собирался сдвинуть ее с места. К счастью, ни один из камней даже не шелохнулся; все они прочно лежали там, где и были все это время.

Здесь царил полумрак, так как все окна были намертво завалены остатками верхних этажей, и Конану пришлось снова извлечь из дорожного мешка обломок светящегося камня из пещеры. Зал; куда они попали, с трудом пробравшись между остатками колоннады из драгоценного бледно-зеленого камня, напомнил Конану заднюю комнату в жилище одного из скупщиков краденого. Там точно так же в беспорядке громоздились предметы мебели, картины и прочие вещи, которыми аристократы так любят украшать свои дома. Пахло древней слежавшейся пылью и затхлостью, которая неизбежно появляется в любом помещении, если там долгое время не открывать окна.

Столик с мозаичной крышкой и хлипкими ножками в виде змей, резная деревянная рама, изображающая множество крохотных птичек, усевшихся на виноградной лозе и клюющих ягоды… Конан уже решил поискать трон или его остатки в следующих уцелевших помещениях, как вдруг заметил кусок резной спинки, торчащий из кучи полусгнивших ковров. Он даже разглядел несколько фигурок, лишь отдаленно напоминающих человеческие. Варвар без особого труда перелез через остатки упавшей стены, отпихнул в сторону разбитую статую, от которой остался лишь торс и рука, держащая музыкальный инструмент, похожий на изогнутую флейту. Как и следовало ожидать, ковры, на которых еще можно было разглядеть сцены сражения людей с гигантскими ящерицами, обратились в пыль при первом же прикосновении.

Взору его предстало деревянное кресло с высокой спинкой, покрытой тончайшей резьбой и подлокотниками в виде двух дремлющих тритонов.

Без сомнения перед ними было то, ради чего они отправились в это путешествие и преодолели все трудности пути. Фиолетовый трон чудом уцелел при катастрофе, разрушившей город, но время не оставило на нем никаких отпечатков, как будто он не валялся Кром знает сколько времени под землей в развалинах дворца. Ни одна из самых мелких деталей резной картины не была отломана, трон даже нигде не был поцарапан, а его древесина сливового цвета источала нежный запах, похожий на аромат цветущего луга в южной Аквилонии.

Рассмотрев свою находку и поудивлявшись ее скромным размерам, Конан взвалил трон себе на плечо и вслед за Маленхом направился к выходу. Но тут острый слух варвара во много раз более чуткий, чем у дикого зверя, уловил еле слышные звуки, раздававшиеся где-то наверху. Что-то шуршало, потрескивало, что-то тяжелое балансировало на ненадежной опоре… Инстинкты, не раз выручавшие Конана, не подвели и теперь. Не раздумывая, он схватил иранистанца за шиворот, легко перебросил себе на свободное плечо и в несколько прыжков достиг другого конца зала. Б следующее же мгновение кусок стены одного из верхний этажей соскользнул вниз, с грохотом ударился о пол пещеры, намертво закупорив дверной проем.

Отпустив полузадушенного Маленха, Конан невозмутимо направился в другую сторону, где в полумраке виднелся проход, ведущий во внутренние помещения. Должен существовать и другой выход из дворца, а по дороге можно случайно найти что-нибудь ценное. В самом деле, не успев сделать и десяти шагов, он наткнулся на целую россыпь легких цилиндриков. Конан поднял один из них; ну, конечно, свитки из дворцовой библиотеки. За некоторые из них могут дать больше чем за целый мешок, набитый золотом и драгоценными камнями. Не слушая причитаний своего спутника, которому казалось, что потолок вот-вот обрушится прямо на него, варвар набрал свитков, сколько смог найти и плотно набил ими дорожный мешок. Вот и добыча, теперь не стыдно будет возвращаться.

Выйдя из дворца, они по молчаливому соглашению нашли другую дорогу из пещеры. Магия, которой во дворце совсем не чувствовалось, казалось, скопилась вокруг странных и безобразных скульптур на площади подобно незримому облаку. Ни один ни другой из путешественников не испытывал желания проникнуть в загадку подземного города и, тем более, бороться с поселившимся там неведомым злом. Единственным их желанием было оказаться со своей находкой как можно дальше отсюда и желательно не под землей.

* * *

Обратная дорога оказалась намного тяжелее. Сначала они попытались найти путь через горы, чтобы не спускаться под землю, где фиолетовый трон легко мог бы пострадать от сырости или его могли случайно ударить о стенку пещеры. Но, проплутав несколько дней по горам, путешественники были вынуждены возвращаться той же дорогой. В одном из домов мертвого города они отыскали несколько более-менее сохранившихся шкур, в которые старательно завернули драгоценную находку.

Еще день они провели в подземном зале, ожидая, когда вода в озере уйдет и они смогут выбраться наружу. Ничего подобного варвар не видел за свою богатую приключениями жизнь. Из дыры под самым потолком пещеры стекал небольшой водопад, который заканчивался крохотным озерцом в каменной чаше. Вода бурлила и пенилась как в ведьмином котле, оставаясь при этом совершенно холодной. Но самым удивительным было даже не это. В подземном озере прыгали, поднимались на поверхность и снова опускались на самое дно настоящие жемчужины. При свете факела они сверкали и переливались самыми нежными оттенками. Подземный жемчуг, такой редкости просто цены нет! Конан отловил около десятка самых крупных жемчужин и спрятал в поясной сумке, удивляясь, отчего Маленх не хочет поступить так же. Это же целое состояние, надо быть настоящим безумцем, чтобы по доброй воле отказаться от такого богатства. Но причину отказа Конан понял когда, выбравшись из пещеры, решил полюбоваться своим сокровищем при солнечном свете. Жемчуга не было, на ладони лежало десять невзрачных серых камушков. Потеряв голову от ярости, он набросился на Маленха, обвиняя в подмене, но тот с неожиданным проворством удрал, забравшись на самую вершину высокого дерева, которое непонятно как выросло из трещины в скале. Оказавшись в относительной безопасности, иранистанец, принялся втолковывать разъяренному варвару, что подземный жемчуг не может жить вне пещеры, а, оказавшись на поверхности, быстро превращается в обычную гальку. Оставив попытки выдернуть дерево с корнем, Конан взглянул на камушки еще раз. Увидев среди них один, особенно запомнившийся ему, в виде немного вытянутого сердечка, он наконец поверил и с проклятьями выбросил бывшие жемчужины в озеро, вода в котором уже плескалась так же высоко как в тот день, когда они впервые пришли сюда.

Еще несколько дней занял путь до гостиницы, где путешественники рассчитывали получить назад своих лошадей, свежих и отдохнувших. Каждый раз, останавливаясь на отдых, Конан и Малеях разглядывали свою находку. Фиолетовый трон был сделан оченьискусными мастерами и каждой из вырезанных фигур можно было различить самые мелкие детали — каждую чешуйку на хвосте, шерстинку, фигурную пряжку на одежде. Но больше всего восхищали их обоих подлокотники, сделанные в виде двух тритонов. Казалось, эти существа дремлют, полузакрыв глаза тяжелыми веками, при этом не упуская из вида ничего происходящего вокруг.

Несмотря на усталость и скудное питанание, которое теперь ограничивалось случайной охотничьей добычей, на душе у обоих было * легко и радостно. Цель путешествия достигнута, самые большие трудности позади. Оставшуюся часть пути они проделают верхом; больше не придется тащиться пешком и нести на спине находку, которая несмотря на бесспорную ценность, имела довольно изрядный вес.

* * *

Гостиница, которую они заметили издалека, после тяжелого пути понравилась им еще больше. Стекла в ее окнах казалось, сверкали еще более приветливо, а красные шестиугольники, которыми была выложена дорога, так и манили скорее ступить на них. Впереди их ждала ванна с горячей водой, вкусный обед вместо надоевшей дорожной пищи и мягкие чистые постели. В мечтах Конана присутствовала еще и хозяйка, которая за это время, разумеется, поняла, как нужно поступать, когда мужчина вроде него обращает на нее свое благосклонное внимание.

И в самом деле, не успели они приблизиться, как дверь гостиницы отворилась и на пороге возникла хозяйка. Теперь Конан мог разглядеть ее лицо: светло-серые глаза, которые казались почти лишенными окраски, смуглая, скорее желтоватая кожа. Красавицей ее вряд ли можно назвать, но для того, кто много дней не видел ни одной женщины… Она, казалось, совсем не удивилась возвращению путешественников:

— Что угодно благородным господам? Я только что приготовила кроликов на вертеле.

— Вот ими и поужинаем, а сейчас нам нужно отдохнуть с дороги… И пусть нагреют побольше воды.

— Будет исполнено. Я покажу вам ваши комнаты.

Поднимаясь по лестнице вслед за женщиной, Конан любовался ее стройной фигурой и как мог, расхваливал гостиницу и особенно очаровательную хозяйку, которой удается все содержать в таком образцовом порядке. В то же время интуиция призывала его обратить внимание на некоторые вещи. Почему улыбка этой женщины показалась ему какой-то неправильной, не такой как нужно? Ну, разумеется: когда человек улыбается искренно, от души, вокруг глаз собираются крохотные морщинки, на щеках появляются ямочки. А тут совершенно неподвижное лицо, на котором шевелятся только губы. И какие еще кролики здесь в горах; они провели здесь уже немало времени и не встретили ни одного. Но варвар отмахнулся от всех подозрений: подумаешь, улыбка; он проведет с этой женщиной одну-две ночи и вряд ли когда-нибудь еще ее увидит. А кроликами она пускай называет хоть тушеных ящериц, лишь бы они были приготовлены как следует, он не собирается привередничать. В самом деле, какой опасности можно ожидать в этом милом охотничьем домике?

Комнаты, куда поселили путешественников, оказались в разных концах коридора и были отделены друг от друга тремя пустующими помещениями. Странный выбор; разве не удобнее было бы поместить их в двух соседних комнатах? Хотя, с другой стороны, они уже долго не разлучались ни днем, ни ночью, а впереди еще длинный путь, когда физиономия Маленха будет круглые сутки маячить у него перед глазами. Так приятно иногда побыть одному… то есть, не совсем одному.

В комнате, которую отвели Конану, была большая кровать, покрытая мягким расшитым одеялом, полосатый коврик на полу и даже букет из невзрачных желтых цветочков в глиняном кувшинчике на столе. Столько дней он мечтал оказаться здесь, но, стоило остаться одному, как подозрения вспыхнули в его душе с новой силой. Нужно пойти и проведать лошадей; он собирался это сделать, но женщина заморочила ему голову рассказами про кроликов на вертеле с приправами из трав, которые растут только в этих местах.

Та же самая интуиция подсказала Конану, что лучше всего будет покинуть комнату так, чтобы не заметил никто из обитателей гостиницы. С трудом протиснувшись з маленькое окошко, варвар бесшумно спрыгнул вниз. Мягко приземлившись с грацией снежного леопарда, обитающего в горах Северной Киммерии, Конан огляделся вокруг.

Почему-то теперь гостиница не выглядела такой красивой и уютной. Вместо зеленой краски он увидел доски, посеревшие от дождей, вместо сверкающих стекол окна были частично затянуты бычьим пузырем, а частично и вовсе заколочены. Ни цветов на подоконниках, ни запаха жареного мяса, который еще недавно так приятно щекотал ему ноздри.

Охваченный недобрым предчувствием, Конан бросился на задний двор, где стояла конюшня. Так и есть: хозяйственные постройки были неряшливо сколочены из самого разнообразного материала и, очевидно, очень давно не использовались. Крыша конюшни наполовину провалилась вовнутрь, а настежь открытая дверь хлопала под ветром, еле держась на одной петле. Как вихрь ворвавшись в конюшню, Конан остановился, пораженный ужасным зрелищем. Вместо его жеребца и лошадки Маленха посреди пыльного замусоренного помещения виднелись две кучки аккуратно обглоданных костей и знакомая упряжь. Конан почувствовал, как бешеная ярость заполняет все его существо. Он выхватил меч и сделал несколько тяжелых шагов к выходу, полный решимости воздать должное нечисти, жертвой которой пали невинные животные. Но не успел он выйти во двор, как столкнулся с хозяйкой гостиницы, которая стояла напротив дверей, загораживая ему вход.

— Ты знаеш-ш-шь — произнесла она, и в голосе ее не было ничего человеческого. — Ты догадался. Ты умреш-ш-шь.

Черты ее исказились в злобной гримасе, а потом начали стремительно изменяться. Уменьшились и спрятались под узким нависающим лбом глаза, рот, полный мелких острых зубов, разъехался в разные стороны.

Женская фигура тоже меняла свои пропорции: руки удлинялись, пока не начали доставать почти до земли, выгнулась дугой спина, на которой выросли жесткие кожаные крылья. Отвратительное существо, представляющее собой нечто среднее между обезьяной и летучей мышью, злобно ухмылялось прямо в лицо Конану, а потом прыгнуло прямо на него, вытянув передние конечности с острыми когтями, не уступающими по размеру стилетам — излюбленному оружию придворных аристократов Кофа.

Конан лишь отступил на шаг, выставив перед собой меч, и страшное существо, не видящее ничего кроме своей предполагаемой жертвы, со всего размаха налетело прямо на сверкающее лезвие. Пытаясь дотянуться до киммерийца своими страшными лапами, то, что еще недавно было симпатичной женщиной, двинулось, было, вперед, не обращая внимания на клинок, который на ширину ладони торчал из спины между бешено машущих крыльев. Но, не успело ужасное создание продвинуться и на полшага, как его уродливые задние лапы подкосились, сверкающие злобой глаза заволокла пленка и оно медленно завалилось набок. Убедившись, что тварь окончательно мертва, Конан устремился в гостиницу выручать Маленха, который, должно быть, еще не знал о нависшей над ними смертельной опасности.

Не успев добежать до двери его комнаты, он услышал шум, свидетельствующий о том, что еще немного и выручать было бы некого. Дверь была заперта изнутри на засов, но Конан выбил его одним небрежным движением. Маленх на котором из одежды были только штаны, пытался с помощью ножа, обычно использующегося для приготовления пищи, отбиться от такой же твари, только поменьше ростом. На его спине и груди красовалось уже не менее десятка царапин от когтей. Конан не стал долго раздумывать. Описав полукруг, его меч отсек существу голову и одно из крыльев. В этот момент иранистанец изловчившись, вонзил кухонный нож прямо в сердце жуткой твари. С пронзительным визгом, от которого у Конана зазвенело в ушах, жуткое существо испустило дух.

И только сейчас они заметили, что здание гостиницы становится все дряхлее и дряхлее. В еще недавно таких прочных деревянных стенах образовалось множество щелей, которые стремительно расширялись, полосатый коврик на полу потерял всякий цвет и казался сплетенным из сухой болотной травы. Потолок прогнулся и угрожающе навис на самыми головами. Все кругом трещало и шаталось.

Велев спутнику бежать отсюда пока цел, Конан в несколько прыжков достиг двери своей комнаты. Там царило полное запустение, посреди которого одиноко стоял фиолетовый трон. Взвалив его на спину и наскоро закинув на плечо дорожный мешок, Конан устремился к выходу. Пол скрипел и прогибался под ним, лестница, казалось, готова была развалиться, да и сама гостиница напоминала плохо сложенный карточный домик. Маленх ждал его во дворе. Он был уже полностью одет и настороженно оглядывался вокруг, сжимая в руке все тот же «кухонный» нож.

Но больше на них никто не нападал. То, что окружало их теперь, совершенно не походило на чистенький постоялый двор, в который они еще недавно входили, полные мыслей об отдыхе. Но Конан счел отмщение недостаточным. Разбежавшись, он ударил всем своим весом в стенку гостиницы. Та пошатнулась и с шумом обрушилась, увлекая за собой все здание. Точно так же варвар поступил с конюшней и сарайчиком, в котором уже давно не держали домашних животных.

Ступив на дорогу, путешественники заметили, что красные шестиугольники, которые еще недавно были уложены плотными рядами, теперь шатаются и вываливаются со своих мест при малейшем прикосновении. Между ними зеленела трава, покачивались под ветром сухие былинки. Куча старого дерева, оставшаяся на месте гостиницы, прямо на глазах проседала, пока окончательно не сравнялась с землей. Пройдя несколько шагов, Конан и Маленх обнаружили, что ступают не по мощеному тракту, а по сухой растрескавшейся земле. Красные шестиугольники крошились у них под ногами и уходили глубоко вниз.

Выругавшись на нескольких языках, они заспешили подальше от этого места. До захода солнца нужно было успеть найти удобное место для ночевки.

…Хозяин замка, стоящего в месяце пути отсюда, в оазисе посреди самой ужасной пустыни этого континента в ярости отбросил в сторону кубок, темно-красная жидкость из которого расплескалась по полу. Отвратительная темно-бурая крыса, не уступающая по величине комнатной собачке, выскочила из темноты и принялась жадно лакать неожиданно доставшееся ей лакомство. Хозяин замка бросил на нее полный гнева взгляд и произнес пару слов на всеми забытом древнем языке. Бушующее пламя охватило животное от покрытого чешуйками хвоста до кончика острой мордочки. Издав жалобный писк, крыса попыталась бежать, но, не успев даже сдвинуться с места, обратилась в горстку пепла.

Немного успокоившись, чародей подошел к черному сундуку, на котором виднелись зловещие символы, инкрустированные желтоватой костью. Он извлек оттуда пару перчаток из тонкой замши, цвета самой непроглядной тьмы, не спеша надел их и только после этого вынул книгу, переплетенную в кожу, которая не могла принадлежать никому из известных животных.

Ничего, киммериец, я все равно возьму то, чем желаю владеть!

* * *

Обратный путь они продолжили по уже знакомым местам. Железную рощу, где листья-лезвия имеют обыкновение падать на тех, кто неосторожно приблизится к какому-нибудь из деревьев, они обошли еще дальше, чем в прошлый раз. Снова пришлось переночевать посреди полянки с костяными «цветами» несмотря на то, что теперь они казались обоим еще более омерзительными. Но уж лучше это порождение неведомой магии, которое, несмотря на свой отталкивающий вид, не причиняет никому зла, чем твари, которые бродят в долине после захода солнца. Вершина горы, на которой согласно преданию сидит окаменевший колдун, была затянута тучами, отчего Конан не мог отделаться от ощущения, что вершина пуста, а каменный старик отлучился куда-то по своим делам.

Через несколько дневных переходов они должны были покинуть Гирканские горы и ступить на ровную дорогу, где можно рассчитывать на помощь других путников. Может быть, удастся проделать остаток пути в телеге какого-нибудь крестьянина, возвращающегося с ярмарки, или даже купить себе коней взамен тех, съеденных неведомыми тварями.

Но за несколько дней до этого Конан заметил, что поведение его спутника становится каким-то другим. Нельзя сказать, чтобы за это время они стали друзьями, но все же пережитые вместе опасности сблизили этих двух так непохожих друг на друга людей. Киммериец в глубине души радовался, что не настоял на том, чтобы отправиться за фиолетовым троном одному. Маленх по-прежнему спокойно переносил все тяготы путешествия, все так же охотно готовил, рассказывал забавные истории, но взгляд его упорно ускользал от Конана, а веселье казалось каким-то вымученным, как будто что-то беспокоит его, не давая покоя ни днем, ни ночью. Благородный варвар не придал этому никакого значения: мало ли какая причина заставляет человека печалиться, а приставать с расспросами о том, что его не касается — занятие, достойное лишь старых сплетниц.

Однажды вечером вкус травяного отвара показался Конану каким-то странным не таким как всегда а, украдкой взглянув на Маленха, варвар увидел, что тот как будто ожидает чего-то, так и не прикоснувшись к своей чашке. Но Конан умел извлекать уроки из всего, с чем сталкивала его судьба. Искусно сделав вид, что допил отвар до конца, он растянулся у костра, но вскоре почувствовал, что и двух глотков, по неведению выпитых им, оказалось достаточно. Мощное тело варвара перестало ему повиноваться. Единственно, что он мог, это открывать и закрывать глаза. Полным гнева взглядом Конан уставился на предателя. Как он мог; это даже хуже, чем ударить в спину! Тот покраснел и опустил глаза, но тут же справился с собой и заговорил:

— Мне очень жаль, господин Конан, что пришлось это сделать. Знаю, что такой честный и благородный человек как вы не найдет оправдания моему поступку, но все же, пока вы живы, я хочу, чтобы вы выслушали меня и не держали на меня зла, оказавшись за Чертой Тьмы. Дело в том, что фиолетовый трон должен попасть в руки моего настоящего господина, а не этого надутого аристократишки, который даже не понимает истинной ценности той вещи, которую мечтает заполучить в свою коллекцию. Вы спросите, что в нем такого? Все, что я знаю — обладание им придает человеку какие-то особые сверхъестественные качества, но для этого нужно уметь с ним обращаться или обладать особыми качествами. Мой хозяин — настоящий чародей, сила его несказанно велика. Мне очень не по душе, господин Конан, что пришлось отравить вас, но тот, кто вздумает перечить моему господину, теряет больше, чем жизнь. И у него в услужении моя сестра… Не беспокойтесь, это был сок стигийского кактуса; ваша смерть будет легкой, вы просто уснете и будете видеть приятные сны…

Слушая сбивчивую речь своего недавнего товарища, Конан безуспешно старался если не пошевелиться, то, хотя бы, сжать кулаки, чтобы найти выход охватившему его гневу. Но, услышав, что гнусное предательство было совершено с ним по приказу чародея, он ощутил, как ярость заполняет все его существо подобно лесному пожару в джунглях Черных королевств. Действие яда прекратилось, руки и ноги снова слушались его. Внезапно вскочив, он схватил за шиворот потрясенного иранистанца, поднял его высоко над головой и, сделав пару шагов, со всего размаха швырнул в пропасть, на дне которой глубоко внизу протекала бурная горная речка.

— Зато твоя смерть не будет приятной, трус!

И, от души пожелав, чтобы слуги Эрлика «позаботились» о его душе, варвар продолжил путь в одиночестве.

* * *

Но, едва Конан снова тронулся в путь, как дорогу ему преградила гряда из осыпавшихся камней. Киммериец знал, что, однажды начав осыпаться, камни могут снова начать падать в любое мгновение.

Поэтому он решил обогнуть гору и вернуться на тропу чуть позже. Но, стоило ему отойти на несколько десятков шагов, как все вокруг затянуло туманом, двигаться в котором приходилось на ощупь. Когда же туман, наконец, рассеялся, варвар с удивлением обнаружил, что находится в совершенно незнакомом месте. Не было рыжих скал, похожих на застывшие потоки пенной жидкости, не было даже тропы, которая привела его сюда. Всюду, куда хватало взгляда, простирались горы из светло-серого камня. Оглянувшись вокруг, он невозмутимо пожал могучими плечами.

Ничего, он найдет нужную дорогу, ориентируясь по солнцу.

Прошло еще несколько дней. Варвар шел с утра до вечера, неся на себе трон из подземного города, все также завернутый в шкуры и дорожный мешок с самым необходимым. Теперь ему не нужно было умерять свои шаги, заботясь о том, чтобы не отстал более слабый спутник. Он был один и останавливался только для того, чтобы добыть пищу и позволить себе краткий отдых.

Звезды и солнце указывали дорогу верно, но однажды вечером вместо торгового пути Конан увидел перед собой бескрайнюю пустыню, прозванную путешественниками Адским Пеклом. Здесь не было даже той скудной растительности, которая встречается обычно в подобных местах, не водилось даже змей и ящериц. В этих ослепительно-белых песках не было вообще никакой жизни и горе тем самонадеянным, которые, понадеявшись на запасы воды и выносливость вьючных дромадеров, решались пересечь это бескрайнее песчаное море. Кости их навсегда оставались в Адском Пекле, служа предостережением всем прочим…

Остановившись, Конан развернул карту, которую предусмотрительно достал из дорожного мешка своего горе-проводника и попытался определить, в какой из уголков Адского Пекла забросила его судьба. Выходит, из-за тумана он сделал круг и двинулся прямо в противоположном направлении. Нужно повернуть назад и поискать более удобную тропу. А пока что он передохнет и покрепится мясом добытого накануне горного козла. Не самая лучшая еда, но все же лучше, чем ничего.

Но не успел варвар расположиться на отдых, как прямо перед ним закрутился непонятно откуда возникший смерч, на месте которого возникла мужская фигура, как будто сотканная из множества песчинок. Конан, который всегда выделялся среди окружающих своим мощным ростом и телосложением, вдруг почувствовал то же самое, что чувствует ребенок рядом со взрослым. Некоторое время двое мужчин стояли, глядя друг на друга. Необычный собеседник первым нарушил молчание. Голос его напоминал отдаленные раскаты грома.

— Ты убил моих слуг!

— Каких еще слуг? Ты имеешь в виду того трусливого предателя, недостойного называться мужчиной?

Песчаная фигура отрицательно покачала головой.

— Или ты об этих великанских блохах?

Но его слова не были даже удостоены ответа, будто они не были сказаны вовсе. Голос странного явления прозвучал неожиданно спокойно.

— Эти существа принадлежали к очень древней расе, древней человеческого рода. Они умели принимать вид любого существа живого и когда-либо жившего, создавать иллюзию любой картины из прошлого и настоящего. Так выглядела гостиница «Горный козел» в период наибольшего процветания. Гораздо лучше той жалкой халупы, мимо которой вы с этим хитрым иранистанцем благополучно проскочили. Они хорошо служили мне, и гибель их меня очень огорчила. Но я не стану отнимать твою жизнь: уничтожать такого воина как ты было бы слишком расточительно. Ты заменишь мне тех, кого я лишился по твоей вине, киммериец, и тогда я проявлю милосердие и сохраню тебе часть разума.

Чтобы он, Конан, стал игрушкой в руках какого-то колдуна?! От ярости у него на мгновение потемнело в глазах, а легкие заработали подобно кузнечным мехам. Но врожденная варварская хитрость подсказала ему, что сила и ловкость сейчас не являются преимуществом и не приведут к победе над созданием темного волшебства. Следовало немного потянуть время и присмотреться к неведомому противнику в поисках слабых мест. Конан взглянул на него с выражением наивного любопытства. Песчаная фигура благосклонно кивнула.

— Я вижу, ты хочешь о чем-то меня спросить, смертный. Спрашивай!

— Зачем ты велел своему слуге отравить меня? Песчаный силуэт заколыхался, меняя свои

очертания, издавая непонятные клекочущие звуки. Конан с трудом догадался, что это был смех.

— Я не держу у себя на службе глупцов, которым ведом стыд и угрызения совести; разве ты не понял то, что я тебе только что сказал? На самом деле тебя интересует вовсе не это. Ты хочешь знать, что послужило причиной трагедии подземного города.

Конан утвердительно кивнул, косясь на фиолетовый трон, который он поместил между двумя валунами. Можно не беспокоиться, даже самый сильный ураган не сможет унести его.

— Разве тебя не удивило, что изваяния на площади изображают морские существа, в то время как море находится очень далеко отсюда? Когда-то давно много столетий назад эта пустыня и большая часть гор были морским дном. Город же, жители которого тогда видели небо, находился на берегу залива. Море мелело, уходя все дальше и дальше, но жители продолжали поклоняться тем же самым богам, веря, что в один прекрасный день соленая вода снова заплещется у городских стен и все снова будет по-старому. Но боги не слышали их и тогда пятнадцать самых могущественных чародеев собрались на городской площади. Они намеревались принести жертву, которая вернула бы милость старых богов. Но силы, которые уже давно были главными в этих местах, сочли их поступок великим непотребством и земля поглотила город… Но достаточно разговоров, я удовлетворил твое любопытство. Сейчас ты принесешь мне трон и признаешь меня своим повелителем. Ну же, я жду! — На, получи!

И Конан быстрым как молния движением выхватил меч и несколько раз рассек песчаную фигуру. Но, вместо того, чтобы упасть, та еще больше увеличилась в размерах и продолжала расти, пока не закрыла собой все вокруг. Песчинки, составляющие ее, начали двигаться все быстрее и быстрее, издавая тихое жужжание, которое постепенно перешло в оглушительный рев. Вскоре песчаный смерч крутился вокруг Конана. Горячий песок лез в глаза, набивался в рот, не давая дышать. Варвар почувствовал, как его пальцы, держащие оружие, помимо воли медленно разжимаются. Меч, поднять который было под силу далеко не всякому, легко как перышко унесло ревущим потоком воздуха.

Последним отчаянным усилием Конан поднес руку к поясу, ища хоть что-нибудь, что могло бы послужить оружием. И вдруг пальцы его ощутили какой-то фигурный предмет. Пояс со дна озера! И варвар, поудобнее перехватив находку, хлестнул вокруг себя, выписывая круги и спирали.

Когда-то гладиаторов, среди которых находился и молодой пленник из Киммерии, чтобы удивить публику необычным зрелищем, заставляли учиться владению экзотическим оружием. В том числе и оружием кхитайских странствующих монахов. Два колокольчика, подвешенные на концах длинной веревки, не производили впечатления чего-то грозного, однако в умелых руках помогали своему хозяину выстоять против целого отряда…

Песчаный ураган успокоился и снова собрался в подобие человеческой фигуры. Выходит, с этим врагом можно справиться при помощи серебряного пояса! И, повинуясь скорее инстинкту, чем голосу разума, Конан точным движением набросил серебряный пояс на шею песчаной фигуры. Раздался ужасный вой, по сравнению с которым голос Поющей горы показался бы чарующей мелодией и неведомый враг рассыпался, превратившись в обыкновенный бархан.

Далеко отсюда, в замке посреди оазиса, чародей, имя которого никто не решился бы произнести вслух, сполз на пол, корчась и хватаясь за шею, как будто пытался освободиться от невидимой веревки. Восстановив дыхание, он произнес полным ненависти голосом:

— Киммериец, где бы ты ни был, я найду тебя! Ты мне заплатишь за это!

* * *

Невозмутимо пожав плечами, Конан снова взвалил на спину свою ношу и двинулся дальше. Теперь он знал, в каком направлении ему следует идти.

Он избрал самую' короткую, но самую трудную дорогу, ведущую по самой высокой части горной цепи, именуемой Змеиный Хребет. Здесь на камнях не росло ничего, что могло бы послужить пищей для костра — сплошной камень, если не считать чахлых травинок, то тут, то там выглядывающих из трещин. Зато в этих местах не бушевала когда-то война магов, и можно было не опасаться, что неожиданно наткнешься на один из сюрпризов, которыми воющие стороны щедро одаривали друг друга. Обычные горы, а, что касается трудностей пути, то киммериец, с детства привыкший к тяготам и лишениям, не видел в них ничего особенного.

Однажды, проснувшись с первыми лучами солнца, он заметил нечто удивительное. На самой вершине одной из ближних гор стояло настоящее каменное кресло. Как оно могло сюда попасть, кто и с какой целью сделал это? Будучи любознательным и жадным до всего нового и неизведанного, Конан не мог пройти мимо этой диковины. Потратив почти целый день, он наконец достиг вершины горы и оказался возле каменного кресла.

Он несколько раз обошел вокруг него, пытаясь определить, что же такое перед ним — работа дождя и ветра, неведомый каприз богов или нечто, сделанное человеческими руками? Кусок скалы, стоящий на самой вершине, действительно напоминал грубо сработанное кресло или, скорее, трон.

Там были сиденье, спинка, даже подлокотники и ступенька для ног. Фиолетовый трон, который варвар для сравнения поставил рядом с каменным креслом, выглядел рядом с ним как-то легковесно. Наверно, так же смотрелись бы позолоченные стульчики и столики на тонких изогнутых ножках, которые недавно вошли в моду среди офирских богачей, рядом с табуретами и столом из цельного ствола дерева, который стоял в доме его отца.

От каменного кресла веяло каким-то спокойствием, уверенной мудрой силой, как будто старый убеленный сединами воин протягивал ему руку для приветствия. Повинуясь внезапно возникшему порыву, варвар сел на темное каменное сиденье, откинувшись на спинку и положив руки на подлокотники.

Отсюда, с вершины горы, открывался вид, от которого захватывало дух. Перед Конаном расстилалась целая горная страна. Ему казалось, что он вдыхает запах моря, находящегося в нескольких месяцах пути отсюда, слышит шум городов, хотя до ближайшего города идти нужно было не менее недели. Сидя здесь, он как будто находился в центре мира и сам был его центром.

Оставшийся путь до Шадизара не был отмечен особенными событиями, и вот около десяти дней спустя ранним утром Конан снова отворил дверь «Выщербленной монеты». Там за это время практически ничего не изменилось, разве что мрачного бродягу заменила компания неряшливо одетых юношей, да в углу наливался дешевым вином какой-то старик, по виду, вышедший на пенсию стражник.

Конан небрежным жестом бросил на стойку несколько серебряных монет и заказал самую лучшую комнату и ужин. Он никого не предупреждал о своем появлении и должно пройти несколько дней, прежде чем заказчик узнает, что он вместе с фиолетовым троном уже здесь. После такого путешествия неплохо будет передохнуть… Но, не успел Конан растянуться во весь свой громадный рост на кровати, занимающей собой большую часть комнаты, как в дверь осторожно постучали. Что там еще; он больше ничего не заказывал и желает отдохнуть!

— Извините, господин Конан, человек, которого вы ожидаете, просит передать, что ждет вас в той же самой комнате.

С недовольным ворчанием поднявшись и кое-как натянув на себя одежду, он направился вслед за служанкой, не забыв прихватить с собой добычу из подземного города. Что такое Шадизар, он знал намного лучше многих и немало ценных вещей, чьи размеры не уступали фиолетовому трону, исчезло с его помощью из сокровищниц, которые охранялись гораздо лучше, чем номер в подозрительной таверне. А то, что однажды удалось одному человеку, вполне может получиться и у другого…

Заказчик ждал его, сидя за тем же самым столом, изо всех сил стараясь сохранить видимость невозмутимого спокойствия. Но от Конана не укрылось, что тот едва сдерживается, чтобы не вскочить ему навстречу. Ну, что же, аристократ, неизвестно когда в последний раз выезжавший за городские стены без сопровождения целого отряда и привыкший, что все нужное доставляется тебе и подается с низким поклоном, посмотрим, насколько хватит твоей выдержки! И Конан нарочито медленно, даже немного неуклюже, вышел на середину комнаты, поставил на пол фиолетовый трон и начал, не торопясь, освобождать его от тряпок и шкур, в которые тот был завернут. На лице аристократа не дрогнул ни один мускул и только учащенное дыхание и лихорадочно блестящие глаза говорили о том, в каком страшном волнении он пребывает.

Наконец находка из подземного города предстала во всей красе. Даже Конан, который видел эту вещь много раз, невольно залюбовался искусной работой. А ведь, если бы не он, произведение древних мастеров так и осталось бы в пещере, где, в конце концов, бесславно прекратило бы свое существование. А красивая вещь это все равно, что красивая женщина… Но усилием воли варвар заставил себя обратить внимание на более насущные заботы:

— Вот ваш фиолетовый трон. Где мое золото?

— Вы получите его, как только я смогу удостовериться, что передо мной та самая вещь, о которой мы договаривались. Кстати, где ваш проводник?

— Погиб… во время обвала — недовольно буркнул Конан. Отчего-то ему не захотелось, чтобы его хозяин узнал, что маленький иранистанец на самом деле служил двум господам и готовился его предать. Он уже получил по заслугам, незачем лишний раз позорить его. Но на заказчика эта новость, казалось, не произвела никакого впечатления.

— Что ж, в горах такое иногда случается. Прошу вас! — Он махнул рукой куда-то в глубину комнаты и из темноты появилась высокая худая фигура в темном балахоне с капюшоном, закрывающим лицо. Конан почувствовал, что рука его помимо воли устремляется к поясу, где обычно висит оружие. Чародей! Неужели его присутствие настолько необходимо и вообще, договор был лишь о том, чтобы доставить требуемую вещь и получить за нее золото. Ни о какой проверке подлинности речь не шла, к тому же, как понял киммериец из предыдущих разговоров, фиолетовый трон был единственным в своем роде и вряд ли у кого-нибудь получилось бы сработать достаточно убедительную подделку.

Тем временем чародей вышел на середину комнаты, остановился напротив резного кресла, расставил руки, как будто хотел обнять кого-то очень большого, стоящего перед ним и произнес несколько слов на непонятном певучем языке. Голос его с одинаковым успехом мог быть высоким мужским или низким женским, маленькие изящные руки, виднеющиеся из рукавов балахона, так же могли принадлежать и чародею и чародейке. А, впрочем, какая разница: там, где прибегают к помощи колдовства, не остается места для честности.

Колдун очертил в воздухе контуры фиолетового трона, не касаясь его, снова что-то произнес и наконец сказал, обращаясь в основном к заказчику:

— Это не то кресло.

— Как, не то?!! — возмутился Конан. — Никто и никогда не посмеет меня обвинить в нарушении сделки! Этот тот самый трон из дворца в подземном городе или вы хотите сказать, что я собираюсь подсунуть вам поделку?

— Это не тот трон — снова повторил человек в балахоне. — В нем нет никакой силы.

— Какая еще, к Эрлику, сила?!! — зарычал киммериец, чувствуя, что кровь его закипает. — Я заключил договор с этим господином и не желаю говорить ни с кем кроме него. Я доставил нужный вам предмет и желаю получить причитающееся мне золото.

— Какое еще золото? — вежливо спросил аристократ, поднимая одну бровь. Вот договор, составленный по всей форме. Здесь написано: «означенный предмет, именуемый фиолетовым троном». Вы хоть читать-то умеете? Мне очень жаль, что вы ошиблись и принесли мне не то, что требуется. Попробуйте предложить свою добычу кому-нибудь из торговцев заморскими диковинками, вот все, что я могу вам посоветовать. Надеюсь, вы проявите благоразумие, и мне не придется вызывать стражу…

Сказать, что Конан почувствовал бешеный гнев, значило бы не сказать ничего. Он предпринял путешествие на самый край света по местности, так и кишащей магическими штучками, полз под землей, рисковал жизнью и все для того, чтобы этот аристократишка обманул его подобно тому, как какой-нибудь судейский крючкотвор обводит вокруг пальца наивного провинциала. С грозным рычанием варвар одним прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от бесчестного заказчика. Стол, за которым тот важно восседал, отлетел в сторону, с грохотом ударился о стену и рассыпался множеством обломков. Но аристократ неожиданно ловко соскочил со стула и швырнул его в своего противника, пытаясь достать из ножен кинжал, висевший у него на поясе. С обычным человеком это прошло бы удачно, но не с Конаном, который большую часть жизни провел в сражениях, а из побежденных им грозных воителей можно было бы составить целую армию.

Бесспорно, этот человек знал, с какого конца браться за меч, и для своего возраста был достаточно силен, но дело все в том, что о настоящей войне он судил исключительно по книгам и древним сказаниям, и не имел ни малейшего понятия о той науке, которую постигает каждый гладиатор и каждый обитатель городского дна. Поэтому прошло не больше времени, чем понадобилось бы старому солдату, чтобы выпить стакан крепкого вина, как неудавшийся обманщик оказался лежащим на полу, самым позорным образом скрученный собственным поясом.

Но, не успел Конан сказать все, что он думает о таком недостойном поведении, как чародей, который во время всего поединка спокойно простоял в стороне, вдруг вознамерился показать, что и он на что-то способен.

Он щелкнул пальцами, и в воздухе что-то затрещало, как это бывает жарким летом перед грозой. По одежде его забегало множество ярко-синих искорок, которые постепенно собирались у него на ладони, превращаясь в ослепительно сверкающий шар.

Но Конан не стал ожидать, чем закончится демонстрация магического искусства. Не теряя ни единого мгновения, он подобрал с пола кинжал, выпавший из рук любителя редкостей и метнул его прямо в центр шара.

Раздался ужасающий звук, как будто прямо в комнате взорвался кувшин с кхитайской огненной смесью. Худой мужчина неопределенного возраста, одежду которого составляли жалкие еще дымящиеся лохмотья, жалобно причитая, выскочил в коридор. Хозяин таверны, который, не покидая своего места за стойкой, был в курсе происходящего благодаря хитро расположенной слуховой трубе, продолжал сохранять полное спокойствие. Здесь привыкли и не к такому, а Конан — постоянный и почетный клиент заведения, никогда не отказывался оплатить непредвиденные расходы, не говоря уже о том, чтобы накинуть пару монет за беспокойство. Какая ему печаль до чужих скандалов? Своих забот достаточно!

Но Конан не счел дело законченным. Он подобрал в пола валяющийся там лист толстого пергамента, на котором несколько месяцев назад был записан договор, касающийся поисков и доставки фиолетового трона. Затем, злобно улыбнувшись, скатал его в угловатый комок.

— Значит, договор? Тогда попробуй, каков он на вкус! Может быть, это научит тебя деловой честности!

И, невзирая на бурный протест, он затолкал пергамент прямо в рот обманщика. После этого, подняв своего недавнего противника одной рукой, он энергично встряхнул его. Услышав металлический звон, варвар извлек из поясной сумки аристократа довольно толстый кошель и, тщательно отсчитав нужную сумму, спрятал остальное назад. Он не грабитель, он берет лишь то, что причитается ему по праву! Горе-заказчик остался сидеть, привязанный к фиолетовому трону, извиваясь как зеленый заморийский уж и тщетно пытаясь выплюнуть изо рта документ, который попытался так превратно истолковать.

Вечер этого дня Конан встретил в обществе одного из немногих, кого он мог назвать своим другом. Молодой аристократ, который чурался общества себе подобных, а о занятиях, которым обычно посвящают свое время избалованные богачи, отзывался исключительно в пренебрежительном тоне. Владея громадным состоянием, он тратил его не на удовольствия и дорогие игрушки, а на то, что считал более достойным внима^-ния. Его коллекция древних манускриптов была в несколько раз больше, чем императорская библиотека в Немедии, а знания о культе Темных богов не уступали знаниям главы магического ордена. Он был своим в подозрительных кварталах, в тавернах, куда никто из подобных ему не смог бы даже заглянуть, не рискуя при этом остаться как минимум без кошелька. Его можно было встретить в домике какого-нибудь из скупщиков краденого, внимательно разглядывающего непонятно как оказавшиеся здесь предметы домашней утвари. Еще он писал стихи, в которых повествовал о своей удивительной жизни и Конан был один из немногих, кому выпадала честь их слышать. Ну, а помимо прочего, он всегда хорошо платил за все, что могло представлять для него интерес.

Сидя в большой полутемной комнате, загроможденной самыми неожиданным предметами, они пили красное офирское вино, вновь и вновь возвращаясь к каждому моменту из путешествия Конана в подземный город. Коллекция свитков привела эксцентричного аристократа в детский восторг и, несмотря на множество свежих пятен, оценена в стоимость нескольких боевых коней с селами и упряжью. Беседа немного утомила их обоих и Конан уже собрался удалиться в отведенные ему гостевые покои, как вдруг неожиданно вспомнил:

— Ты не знаешь, что за сила должна была находиться в этом кресле?

— Существует такая легенда — ответил ему собеседник, задумчиво перекатывая в ладони шары из черного камня. — Трон, однажды сев на который, ты становишься просто обречен на власть. Ты можешь оказаться незаконным или даже законным наследником престола, можешь по-иному оказаться во главе государства. Упав с высоты трона, ты неминуемо оказываешься снова вознесен на него, независимо от своего желания. Даже если тебе вздумается отречься от престола — это изменит твою судьбу лишь на короткое время. Но для этого нужно быть достойным такой участи. Эти люди оказались во власти распространенных заблуждений. Трон, за которым охотятся все, жаждущие престола, находится вовсе не в подземном городе. В неком заслуживающем безусловного доверия источнике говорится, что он стоит на вершине недоступной горы в центре мира. Лишь самому достойному дано увидеть его и лишь тому, кто в силах вынести тяжесть власти, позволено сесть на него. Также там говорится, что в эти мгновения человек способен постигнуть мудрость мироздания.

— Каменный трон, стоящий на вершине горы? — И Конан принялся рассказывать о том дне, который, казалось бы, совершенно изгладился из его памяти. И чем больше он рассказывал, тем более удивленным и восхищенным становилось лицо его собеседника.

— Ты понимаешь, что с тобой произошло? — спросил он наконец варвара. — Теперь ты король, Конан. Что бы с тобой ни случилось, ты будешь им, и любая из выбранных тобой дорог неминуемо приведет тебя к короне. Что же, мои поздравления, ваше величество!

— Королевский престол… — недовольно протянул киммериец. — В мире есть много гораздо более интересных и приятных вещей. Например, хорошая драка, путешествия, красивые женщины или добрая выпивка… Кстати, осталось ли у нас еще красное офирское?.

Ник Харрис Конан и река забвения(Конан — 119)

Река забвения

1

Обиталище оракула охранялось не хуже королевского дворца. У входа маячила стража, закрывая алебардами и без того наглухо запертые ворота. Дальше шел небольшой мощеный дворик, и — опять охрана. И уж совсем сем ни к чему были ленивые, зажиревшие стражники у дверей в святилище.

Дом Великого Предсказателя стоял на небольшом утесе, и вырубленные в скале ступеньки были истерты многими подошвами пришедших издалека просителей, непременно желающих узнать будущее. Само здание было невелико — оракул жил в одиночестве и любил небольшие, тесные помещения. К дому примыкало святилище — маленькое похожее на склеп строение, опять же, с наглухо запертыми дверьми. Немногие из просителей, побывавшие в этом склепе, рассказывали о нем только шепотом, и пугливо оглядываясь на двери. Их повествованиям не то, чтобы верили… но к оракулу и его святилищу, выслушав рассказ, относились с еще большим уважением. Говорили, в частности, что само святилище находится глубоко внизу, в нише, вырубленной в толще камня, а наверху — только вход.

И что — уже там, внизу — есть еще несколько запертых дверей, из-за которых раздаются странные стенания, и что звуки эти издают явно не человеческие глотки. Шептали, что оракул только одного из тысячи пускает зачем-то в святилище, а иногда и оставляет там на ночь, после чего человек меняется до неузнаваемости.

«Как это — до неузнаваемости? — спрашивали рассказчика. — А вот, так… неизвестно.… Но, что седеет за оду ночь — это точно!»

А еще ниже, совсем уже у корней земных, протекает черная река — Река Забвения, и кто выпьет воды из той реки, забудет, кто он такой и как его звать-величать.

«Да откуда же известно, что река там протекает, если все, кто там был и пил — все напрочь забыли»? — спрашивали особо дотошные.

«Стало быть, — отвечал рассказчик, не все, кто был у реки — пили воду ее, черную. Кто-то и поостерегся».

Однажды в таверну толстого Асланкариба, что на окраине Шадизара, забрел полусумасшедший странник, утверждавший, что он побывал в подземельях святилища. Он так и сказал; «в подземельях», а, значит, там, внизу не одно помещение, тускло освещенное свечами толщиной в ногу слона, а несколько. Может, даже есть ход в самые недра земли, потому что, из святилища иногда попахивает серой, а бывает, и вовсе вырываются густые клубы дыма. И в этом случае, охрана поспешно убегает на наветренную сторону утеса, зная, что ни один вор никогда не полезет в жилище оракула и что дом его, и святилище можно и вовсе не охранять.

Зашедшего в таверну странника, конечно же, угостили вином и лепешками, и долго расспрашивали. Однако он быстро захмелел и понес совсем уже чепуху, которую никто не стал слушать, за исключением, пожалуй, одного смуглого южанина с хитрыми раскосыми глазами, одетого в когда-то богатую, а ныне довольно потрепанную одежду. Южанина звали Култар. Был он когда-то охранником прекрасной, юной княжны, но после похищения княжны колдуном-сатиром, потерял работу и прилепился к киммерийцу Конану — бывшему вору, пирату и, вообще, искателю приключений. Варвар-киммериец не мог долго сидеть на одном месте и не мог подолгу служить в чьей-либо армии, так как, не любил подчиняться и ненавидел приказы военачальников, а, заодно, и их самих. Вместе с Конаном, Култар нашел на свою голову немало приключений. Частенько бывал на волосок от смерти, и давно мечтал оставить странствия, купить небольшой замок, осесть на земле, стать примерным семьянином и хозяином. Мешала только однамалость — полное отсутствие денег на покупку замка. Как и Конан, Култар умудрялся прогуливать за несколько дней вдруг появившиеся деньги, а потом — протрезвев — горько сожалеть о некупленом замке.

В рассказе полусумасшедшего странника Култуара заинтересовала одна мельком брошенная фраза: «в этой комнате было больно глазам от блеска разбросанных повсюду драгоценных камней…» Южанин тряс засыпающего пьяницу, пытаясь выведать подробности — где эта комната, как туда попасть, но странник бормотал что-то о демонах, мертвецах, уродах, сокрушающих некие решетки, затем уронил голову на некрашеный стол и заснул мертвецким сном, как и положено пьяному.

Култар с досадой огляделся, убедился, что никто из посетителей не слышал его вопросов, взвалил костлявого странника на плечо, торопливо вышел из питейного зала и по скрипучей лестнице поднялся наверх. На втором этаже располагались каморки для постояльцев. Култар толкнул самую первую дверь.

— Зачем, демоны тебя забери, ты притащил сюда это тело?! — гаркнул лежащий на лавке черноволосый гигант, гневно сверкнув глазами, в которых, как в горном озере, отражалась бездонная синева чистого неба.

— Не злись, Конан, — смиренно сказал южанин, — это тело… этот человек знает кое-что интересное.

— Что он может знать? — проворчал гигант, нехотя поднимаясь и зевая во весь рот.

— Боги создали тебя по своему подобию, Конан, — сказал Култар, с восхищением глядя на великолепное тело друга, стоявшего перед ним в одной набедренной повязке.

Конан вновь зевнул и взял рубашку.

— Помнится, в последнее приключение я пустился, чтобы купить новую рубашку и сапоги.… Не купил. Денег она мне не дала, зато обещала сделать королем! — киммериец неожиданно захохотал.

— Да… — южанин потер шею, — я видел эту женщину… Меня спасло только то, что я твой друг.

— Нельзя сказать, что я остался внакладе, — продолжал Конан, натягивая сапоги, — Иолина оставила мне двух коней и несколько верблюдов. В общем, неплохо.… Только…

— Только деньги от продажи верблюдов быстро кончились, — закончил мысль Култар.

— Ну… в сумке ее лошади было немного золота и порядком серебра…

— И где оно? — южанин насмешливо вскинул брови.

Конан почесал в затылке:

— Тоже быстро кончилось.

— Вот поэтому я и притащил сюда этого странника, — многозначительно сказал Култар.

2

Только через несколько часов старик проснулся и смог говорить. Увидев перед собой испещренное шрамами, темное от загара лицо Конана, его сверкающие грозной синевой глаза, оценив богатырское сложение воина, странник стал вполне разумным, рассудительным и спокойным человеком.

— Я догадался, зачем твой друг меня напоил и принес сюда, — начал он с торжественными интонациями.

— Не я тебя поил! Другие! — встрял Култар.

Конан. недовольно поморщился, и южанин замолк.

— Говори, что ты знаешь о сокровищах оракула! — Конан внимательно — просто внимательно, без злобы и угрозы — смотрел в глаза страннику, но тот отчего-то задрожал и стал торопливо рассказывать, словно опасаясь, что его скоро убьют и он не успеет выложить все, что знает.

— Его называют Черным Оракулом или Великим Предсказателем. Он живет…

— Кром! Я знаю, где он живет! — перебил Конан.

— Однажды, будучи еще молодым воином, я пришел к нему за советом…

Конан понял, что странник собирается рассказывать по порядку и во всех подробностях и решил не препятствовать этому. В конце концов, чем больше он будет знать про оракула, тем лучше. Он вновь лег на лежанку, указал страннику место на шаткой скамейке, составляющей, вместе с хромоногим столом, всю мебель комнаты, и приготовился слушать. Култар задремал в углу, присев, по обычаю степных жителей, на корточки. И старик повел неторопливый рассказ, временами странный, даже неправдоподобный, но, как он клялся, правдивый до последнего слова.

— Я был тогда молодым стройным воином. С мечом умел управляться не хуже других, а в стрельбе из лука мне не было равных, — странник покосился на невероятно огромный меч Конана, висевший на стене, кашлянул и продолжал:

— Любил я одну девушку невероятной красоты. Ни мерцание луны, ни свет солнца не могли затмить божественную красоту ее прекрасного лица.

Конан закряхтел с досады. Похоже, странник, по заведенному раз и навсегда обычаю всех дервишей, собирался рассказать красивую историю, в которой если и была правда, то — попробуй, отыщи ее среди красочных выражений, пышных оборотов и нарочитых преувеличений. Поэтому Конан решил все же немного приземлить воспарившего к небесам дервиша.

— Говори короче и только по делу, — бросил он, глянув на вдохновенное лицо странника.

— Хорошо, — покорно сказал тот, и продолжил рассказ простым языком, лишь иногда срываясь на пышные обороты.

— Зовут меня Алиман, я был когда-то воином и умел обращаться с мечом не хуже… — похоже, он решил начать все заново.

Конан застонал, а Култар хмыкнул из своего угла.

— В ту пору я решил взять в жены красавицу Алкунсу. Девушку, с красотой которой не могло сравниться даже… гм, да. Словом, задумал я жениться. Денег я скопил достаточно, жилище у меня было неплохое — дом в три комнаты, с подвалом и небольшой комнатой под самой крышей. Всего, значит, четыре комнаты было в моем доме. Вполне достаточно, чтобы жить большой, дружной семьей. Одно смущало — иногда моя невеста пропадала невесть куда на несколько дней. А, возвратившись, отказывалась подарить мне свои небесные ласки, с которыми могла сравниться разве только благодать бога Митры. Нужно сказать, что нравы в той семье, откуда была родом моя избранница, отличались редкостной свободой, и в отсутствие невесты я часто предавался любовным утехам с ее младшей сестрой — красавицей Иниргой. Гм, нужно, конечно сказать, что красотой она уступала моей невесте.… Была, вообще, довольно невзрачна, да, что там — прямо сказать, уродлива, как демоница.

Длинный, горбатый нос, с трепещущими, как у похотливой кобылицы ноздрями, торчащие передние зубы, один из которых был обломан. Но что делать, если хочется ласки, а невеста уехала, как я думал, по торговым делам. Она помогала в делах отцу — почтенному купцу средней руки. Ну, если быть точным — отец ее был не то, что бы купцом… но торговал… всякой всячиной на базаре. Его место было самое крайнее, дальше уж только нищие стояли…

Ну, вот. Невеста пропадала, я в эти дни миловался с ее сестрой — все равно ее никто никогда замуж не возьмет, разве что урод какой-нибудь, горбатый, да слепой. Зрячий то, как увидит ее страшную рожу, убежит так далеко, что ни за что его не сыскать потом.

Вижу, господин, что вы нетерпеливо вздыхаете — хорошо, буду рассказывать еще короче. Ну и вот. Милуюсь я с ее сестрой, вознося между делом хвалу богу нашему и покровителю — Митре за то, что невеста моя не такая страшная, как ее сестра, хотя… определенное сходство было, конечно — сестры ведь. А сестры, вестимо, всегда похожи. Я бывало, и не сразу отличал одну от другой — они ведь были (я разве не сказал?) — близняшки. Потому-то, я как-то и залез на сестру, вместо своей невесты, а та и рада! Такая была ведьма! Да и моя Алкунса, надо признать, характером была не намного лучше. Словом, жил я — не тужил. Две красавицы под рукой, только свистни! Не жизнь, а сплошное удовольствие. Хотя, надо честно сказать, не всегда с ними удовольствие получал. Бывало, как начнут во время любви кусаться, да по щекам хлестать — тут уж не до удовольствия. Но и я не промах — заеду кулаком пару раз по морде ее, по рылу ее свиному — и опять все, как положено… Что, господин? У кого из них рыло? Да, прости меня Митра, у обеих такие хари, что на свинью и то смотреть приятнее! Вот, вы, господин, я вижу, смеетесь — а мне каково было с двумя такими сладить? Бывало, как начнут обе приставать, да между ног хватать, да тянуть каждая к себе — кто за что ухватит!.. Не приведи вам боги такое испытать! Ладно, что одна из них — которая, сразу и не поймешь — пропадала на несколько дней. А, может, они по очереди пропадали… кто их разберет…

Но, как-то рассказал мне один старый товарищ, что видел мою — ту ли, другую, ли — как шла она к оракулу. Торопливо так шла, почти бежала. Будто демоны за ней гнались, или нетерпение ее обуяло. Проскакала, как козочка хроменькая по лестнице… Я не говорил, разве, что она хромала на правую ногу? Нет… на левую. Вот наваждение! Дело в том, что хромали-то обе, только на разные ноги.

Проскакала, значит, подбежала к воротам, а стражники ее сразу и пустили, значит, не первый раз она к оракулу бегала. Ну, а дальше товарищ мой, конечно не видел — не был он вхож в дом к оракулу. По правде сказать, даже я его на порог не пускал — пьяница он был и вечно мочой от него воняло. Убежала моя козочка, а я и задумался — зачем это она так часто бегает совета у оракула спрашивать? Ну, спросила раз, ну другой.… Но не так же часто, как она. И решил я, по молодости и по глупости, проникнуть в дом Великого Оракула и узнать, что же делает там моя невеста, либо сестра ее. У меня так: сказано — сделано! Дождался когда кто-то из ведьм моих убежал и — за ней.

Догнать-то ее не сложно было: одна нога у нее настолько короче другой была, что смотреть, как она ковыляет, просто сил никаких не хватало.

Идет-ползет, раскорячившись, да со стонами, да с кряканьем утиным. Догнал и иду потихоньку сзади. Ну, а как к лестнице, что ведет на скалу, где оракул вздумал построить дом свой, подошли — я, конечно, приотстал и смотрю издали.

Только ничего нового не увидел. Как и говорил товарищ мой, пропустили ее стражники и опять сели в кости играть. А я, надо вам сказать, так умел в кости играть, что сам удивлялся — кости слушались меня, как хорошие собачки. Бывало, нахмурюсь, соберусь с духом, разозлюсь, даже для придания себе дополнительной силы и скажу мысленно — сейчас выпадут две шестерки! И — точно! Выпадают шестерки, и я забираю весь выигрыш.

Вы, может, спросите, почему же я, таким образом, не добывал деньги, не разбогател и не стал владельцем замка или королем? Отвечу. Дело в том, что я начал было зарабатывать деньги, но в тавернах быстро прознали мою способность управлять кубиками и бить стали при каждом выигрыше! Бывало, так насуют кулаками, что ни жив, ни мертв из таверны убегаю… да еще и все выигранные деньги отберут! Потому и перестал я кости катать. А тут, думаю, нужно вспомнить свое старое ремесло. Подошел к стражникам, спросил для приличия, когда оракул народ принимает — оказалось, что в этот день пускать никого не велено. Ага, смекаю, а моя-то к нему пришла! Значит, не совета пошла просить! Нет, думаю, умру, а узнаю в чем тут дело. Предложил я стражникам в кости сыграть. Они помялись — не положено, мол, но потом согласились. Договорились, если я проиграю — отдаю им меч свой, если они — пускают меня втихаря за ограду — посмотреть что и как.

Любопытно мне, говорю им, посмотреть, как живет Великий Оракул. Они-то были уверены, что выиграют, но проиграли, конечно. Нехотя пустили меня за ворота — только недолго, говорят. Прошел я, походил, пока они смотрели, потом зашел за угол и — шмыг! Сиганул к окну пристройки, святилища, то есть — а окна низкие были — заглядываю. Вижу, стоит сам оракул — гордо выпрямившись и руку воздев. А выглядел он, надо сказать, внушительно. Черная борода до самых глаз, черные пронзительные глаза, сам высокий, почти как вы, господин, только у вас живота нет, а у него брюхо выпирало, будто мешок под рубаху спрятал. Ну и стоит, руку подняв, а перед ним на коленях моя, значит, невеста, либо сестра ее. Молится на этого оракула, только глаза сверкают. Поклоны ему бьет, касаясь челом земли. Ну, думаю, заморочил он голову бедной женщине.

Тут меня стражники и схватили. Им оказывается те, что у ворот стояли, рассказали — пустили, мол, чуть-чуть посмотреть, а он и пропал. Как бы ни залез куда-нибудь. Ну, схватили меня, оружие отобрали, руки связали и привели прямиком к оракулу. Тот впился своими черными обжигающими глазами. Ты кто такой, — говорит, — и зачем тут подсматривал? Ну, я рассказал, что вот, моя невеста к нему убежала — беспокоился я…

Он засмеялся так, гадко, будто паук — если бы паук мог смеяться, конечно. Спросил у невесты — все ли так? Она только головой кивает.

— Ну, что ж, — говорит, смотри, что теперь твоя невеста, делать будет. И пошел куда-то вниз — двери-то заранее были распахнуты. Потащили и меня за ним, а невеста моя Алкунса, или сестра ее Инирга, сама пошла. Спускаемся куда-то по темной лестнице — стражники факелы несут, тени от них пляшут по стенам, и так это мне жутко и неприятно стало, что хоть волком подвывай.

Алкунса — все же это, вроде, она была — идет, как деревянная, будто зомби. Или заколдовал он ее, или опоил зельем каким-то, не знаю, только идет она — на меня даже не глянет, будто и незнакомы мы с ней.

Долго шли по ступенькам. Спустились, наконец, до какой-то площадки, от которой в разные стороны темные тоннели отходят. Штук пять или шесть боковых тоннелей, а лестница вниз, как шла, так и идет, уж не знаю, куда она вела, может в самое сердце земли. Но мы пошли по одному из тоннелей. Низкий такой проход в скале вырублен — стены плохо обработаны, корявые, с камнями торчащими. За такой камень зацепись в темноте — точно колено разобьешь.

Тут недолго мы шли — скоро уперлись в дверь дубовую, железом окованную. Стражники, вижу, мечи наизготовку взяли — и открывают засов. А из-за двери — рычание, возня, царапанье, будто зверь какой, когти о стену точит. Жутко мне стало, а оракул усмехается. И такой страшной мне его рожа показалась при свете факела, что задрожали у меня колени и, честно скажу, упал я на пол. Стражник меня за шкирку поднял и держит. Второй — невесту мою Алкунсу к двери подвел, а сам, вижу, тоже боится.

Оракул навел на меня глаза свои страшные, словно две дырки в какую-то темную яму и говорит, что он пытается вывести новую породу людей.… Да, нет, не людей он сказал, а… как-то по-другому назвал, не помню… Я с этого момента многое забыл со страху — уж не гневайся, господин. Там такого ужаса я натерпелся, что на несколько человек хватило бы. В общем, сказал он, что выводит новую породу, только вот, невеста моя, Алкунса, значит, никак не может понести от того, кто там за дверью сидит. Приходится ее водить к нему все чаще и чаще.

У меня аж в глазах потемнело оттого, что услышал. Значит, на нее сейчас набросится какое-то чудище и будет любить ее по-своему, по-звериному. Посмотрел я на бедную свою невесту, и так мне жалко ее стало, что я забился в руках стражника, закричал что-то… я так думаю, что проклятия я посылал оракулу этому. А тот смеется, оскалившись, что твой волк голодный. Потом, размахнулся и врезал мне по носу, да так, что кровь брызнула. Вот теперь, говорит, хорошо. Кровь он любит — сам кивает на дверь, которую стражник открыть приготовился. Понял я, что сейчас бросят меня чудовищу на съедение и — скажу вам, не стыдясь — заплакал, как малое дитя. И себя жалко, и невесту мою, и со светом белым расставаться, ой как не хочется! Хоть знал я, что бесполезно просить оракула о милости, все же — переломил себя — и со слезами стал умолять его отпустить меня и невесту мою Алкунсу. Но тот, конечно, только рассмеялся и дал знак стражнику — открывай, мол. Тот распахнул дверь, а другие бросили меня в темноту, а за мной — Алкунсу. Дверь тут же захлопнули, и, слышу, засов задвинули.

Лежу в темноте — ни жив, ни мертв. Алкунса упала, было на меня, да приподнялась и отползла в сторону. Лежу и слышу — принюхивается ко мне зверь. Примерно, как собаки нюхают, только громче гораздо. Может, конечно, это в темноте показалось, что громче. Темнота-то была полной, будто кто-то глаза выколол. Лежу и стараюсь не дышать. Может, зверь подумает, что я умер и не станет есть мертвечину. Ведь, он, конечно же, хищник, а хищники живое любят. Чтобы жертва билась под когтями, вырывалась, верещала. Не знаю, может, подействовала моя маскировка или по другой причине, только отошел от меня зверь и подошел, вероятно, к невесте моей. А она, слышу, стонет так тихонько, но не от страха, а, вроде как, от желания. Ну да, ей, конечно, не впервой было с чудовищем этим совокупляться, вот она и истекает желанием.

Завозились, слышу, зарычал от наслаждения зверь, застонала громче моя невеста. А я лежу и думаю: вот сейчас закончит он свои мерзкие дела и есть захочет. И тогда уж меня точно сцапает. И стал я молиться Митре, и вразумил он меня, неразумного. Сказал, достань трут и кресало, зажги хоть клок своей одежды, сделай факел. А потом вытащи кинжал и отомсти за поруганную честь невесты, а заодно спаси и свою жалкую жизнь. И точно — за сапогом у меня ведь один кинжал остался — не нашли его второпях, да сильно-то и не искали. Так — отобрали то, что снаружи висело. Торопливо сорвал я с себя рубашку, связал ее в узел тугой, достал огниво, высек искру, раздул, запалил факел свой самодельный и оторопел, обомлел оттого, что увидел. До сих пор, как глаза закрою всплывает у меня эта картина. Невеста моя на четвереньках стоит, голову запрокинула и стонет от страсти. Платье-то задрано, тьфу, а к ней, как кобель к суке, припало страшное существо. И не человек, и не зверь, а не знаю даже, как и назвать. Морда, у него скорее, звериная, с длинными челюстями, как у собаки, только больше раза в два. Да зубы торчат явно не собачьи — скорее, от саблезубого тигра достались. На передних лапах, коими он Алкунсу обхватил, когти не меньше медвежьих — он ими впился в белые бедра женщины так, что кровь сочится. А тело у него, похоже, в общем, на человеческое, только больше, толще и шерстью все заросло. И так он увлекся, что и не заметил огня моего, а если и заметил — внимания не обратил.

Не до того ему было — он мою Алкунсу терзал и при этом рычал от страсти звериной. И еще хорошо помню — слюни его тянулись и капали на спину невесты моей, образуя на платье большое мокрое пятно.

Положил я на землю рубашку свою, горящую, подкрался сзади и всадил кинжал прямо в сердце зверю. Он головой вскинул, затем поник и уронил голову свою безобразную на спину Алкунсе, а зад его как ходил ходуном — так и ходит. И теперь хвост у него я разглядел: с кисточкой на конце, как у коровы. В общем, вижу, что убил я его, на работу свою он и мертвый выполняет, только рычать перестал, а что касается невесты моей — Алкунсы, то она, вроде и не заметила никаких перемен. Все также стонет сладострастно и ничего вокруг не замечает.

Ладно, думаю. Подожду, пока это мертвое чудище свое гнусное дело закончит. Смекаю — за Алкунсой придут стражники, чтобы вывести ее, как и раньше, я тут на них и нападу внезапно. А был я ловок, как демон, и верток, как вьюн — сейчас-то, думаю, стражники меня врасплох не застанут, как тогда у окна. Сейчас я их врасплох застану. И мы посмотрим, кто кого! Рубашка моя догорела, и опять в темноте мы оказались.

Присел я, к стене прислонился, жду. В темноте слышны только стоны Алкунсы, да дыхание ее надсадное. Дыхания зверя — не слышно, значит, точным был мой удар. А невеста моя все ахает, да стонет, хорошо ей, значит. Сколько так сидел — не помню. Время, как бы остановилось, а сам я даже, вроде, заснул. Только от внезапной тишины и пробудился. Алкунса, слышу, тяжело так дышит, но не стонет более. Значит, зверь тот издох окончательно, думаю себе. Вскоре слышу — стражники засов открывают. И один говорит другому:

«Да не бойся ты, он сейчас сытый, не бросится…»

Это они думают, что зверь тот меня съел. Ну, нет, ошиблись! Только дверь открыли — я на них и кинулся. Снизу так, змеей проскользнул и одного, другого — кинжалом в живот. На них даже и кольчуг не было — жара стояла тогда, да и обленились они, служа оракулу, бдительность потеряли. А были бы на стражниках кольчуги — не миновать мне смерти.

Быстро раздел я одного из них, переоделся, оружие его нацепил — кинжал один у него хороший оказался, дорогой. С рукояткой, украшенной драгоценными каменьями, причем, не поддельными, а самыми настоящими — рубинами и аметистами. Ну, вытащил я из-за дверей Алкунсу, смотрю — спит она. Взвалил ее на плечо, в другую руку взял факел, что стражники принесли, и пошел к выходу. Только дошел до лестницы, слышу, спускается кто-то. Да не один и не два — целая толпа. Так сапогами подкованными цокают, будто десяток лошадей скачет. Куда деваться? Что делать? Положил Алкунсу на лестницу — ее-то они вытащат, как и раньше, а сам кинулся в другой тоннель. Бегу, а сам одним ухом слушаю, что там сзади делается. Звук-то по тоннелю каменному хорошо разносится. Слышу — загалдели, загомонили — нашли Алкунсу. Сейчас, смекаю, они побегут дальше и найдут мертвых стражников, а потом кинуться меня искать.

А где тут спрячешься — в этой норе? А если и забежишь, куда-нибудь, где не найдут, так и сам заблудишься. Бегу и по сторонам успеваю поглядывать. Смотрю — и справа, и слева ниши выдолблены и решетками забраны. А за решетками-то звери сидят, вроде того, которого я убил.

Некоторые — больше, другие — меньше, но все на меня смотрят. И глаза у них горят, как у волков, только намного ярче! В волчьих глазах свет просто отражается, это всем известно. От луны ли, от костра отблески, но — отражение. А тут, вижу — и сами глаза горят красноватым таким светом. Я бегу, а они меня все глазами провожают. В одной только клетке спал зверь, остальные смотрят, но — молча. И то хорошо, думаю, что не воют, не рычат, шум не поднимают. Бегу.

И вдруг натыкаюсь на стену. Все, кончился тоннель. Он и проделан был только для того, чтобы клетки разместить. Что делать? А стражники кричат позади. Мне чудится, что они уже и по моему тоннелю бегут. Через несколько мгновений найдут меня в стену уткнувшегося. Куда бежать, куда прятаться? И тут опять Митра помог — совет мне дал. Только затрясся я от такого совета, душа аж захолонула. Но делать нечего.

Погоня, точно уже по моему тоннелю бежит. Подошел я к той клетке, где зверь спал, открыл потихоньку засов, чтобы он не звякнул, не разбудил бы чудовище, и тихонько так, на цыпочках вошел в клетку. Засов за собой задвинул — а погоня уже рядом — и смотрю на спящего монстра.

Он калачиком свернулся и к стенке отвернулся, совсем, как рассерженный муж, когда жену хочет презрением наказать. Ну, я загасил факел, подкрался, лег рядом, авось, думаю, второпях не заметят, что не одна фигура, а две лежат. Лег, а сам не дышу, боюсь зверя разбудить. Голоса стражников все ближе — я лежу. Кованые сапоги, будто в моей бедной голове грохочут. Все ближе и ближе. И тут зашевелился, заворчал зверь. Видно, разбудил его шум погони.

Опять Митра меня надоумил. Вытащил я из-за сапога кинжал и вонзил в спину чудовищу. Как и в прошлый раз, в сердце метил, только не попал в темноте. Зверь взревел, а я еще пару раз кинжалом ткнул. Он забился в судорогах, потом затих. А стражники уже подбежали к клеткам. Слышу:

«Тут вэлсы сидят! Они бы шум подняли, если бы он сюда забежал!»

А другой говорит:

«А ты не слышал — сейчас вроде, кто-то из них заревел?»

«Давайте, давайте быстрее! Все-таки проверим тут и в другой тоннель! Времени мало! Если не поймаем — хана нам! Великий бросит нас вэлсам!»

Ну, все, думаю — конец. Теперь они меня найдут. Если бы послушались того, кто говорил, что звери эти — вэлсы, как они их называют, тревогу поднимут, коли чужой пробежит — не пошли бы до конца тоннеля. А теперь — пойдут. Видать, старшой их, который все подгонял, да торопил — дотошный малый. И тут, наверное, опять Митра подсказал — как сделать, чтобы они не меня не нашли. Только вот беда — советы бога, конечно, очень хорошо помогали, но только заставляли меня делать вещи не совсем приятные. Вот и теперь — залез я под дохлого вэлса, весь кровью перемазался, взгромоздил его на себя и лежу тихо. Пусть думают, что этот зверь спит. Да он и действительно ведь спал, значит не вызовет это подозрения. Одного не мог понять: почему чудища эти — вэлсы — на меня не рычали? Наверное, потому, что одежду стражника я надел. А стражники их кормят. Больше ничем объяснить не могу. Не скажешь же, что понравился я им!

В общем, лежу — вонища от этого дохлого чудища такая, что аж слезы из глаз! Но в тот момент я не об этом думал. Только бы не заметили!

Не стали бы будить «спящего» вэлса! Не показалось бы им подозрительным то, что он не проснулся от топота их, лошадиного! Пробежали стражники — по звуку шагов — человек пять их было, не меньше. Добежали до стены — и назад. Опять мимо меня. Слышу:

«Скорее, скорее! В следующие тоннели — может, он туда побежал», — это старшой их, значит. А другой, задумчиво так, с усмешкой, говорит: «Не завидую я ему, если он попадет в лапы кхэша! Он же где-то по дальним тоннелям гуляет!»

И побежали дальше, только сапогами затопали. А меня дрожь бьет: это что же у них тут творится?! Вэлсы, кхэши, какие-то! Развели под землей чудовищ! Надо, думаю, выбираться, пока они все тоннели не обошли, да назад не вернулись. Вот, только как выбираться-то? По тоннелям пойдешь блукать — точно этому кхэшу попадешься. К выходу бежать — так там, конечно, такая охрана стоит!..

Сбросил с себя дохлого вэлса, запалил факел, вышел из клетки и пошел к выходу из этого тоннеля. Вот тут звери шум и подняли. Наверное, потому, что я весь в крови их собрата был. Почуяли во мне врага. Ну, думаю — теперь надо отсюда выбираться, пока стража не прибежала. А вэлсы все воют! Затосковали по убитому, что ли? Я — бежать со всех ног, а они вслед еще громче шумят — лают, воют, рычат! Выбежал я на площадку, откуда все тоннели начинаются. Слышу — сверху по лестнице уже спускается новый отряд. Понятно — звери такой шум подняли, что мертвый услышит. Я на миг растерялся. Куда бежать? В другие тоннели? Или, может, вниз по лестнице? Где этот чудовищный кхэш бродит? Пока раздумывал — стража уже спустилась, вот-вот на площадку выскочит. А в других тоннелях, что здесь начинаются, отряды рыщут. И решил вниз по лестнице бежать. Оно-то, конечно, понятно, что вниз побежишь — наружу вряд ли выберешься, да только выхода у меня другого не было. Спрячусь, думаю где-нибудь, забьюсь в нору, пережду, а там уж и выбираться буду. Пока-то главное — стражникам не попасться. На площадке в углу лежала вязанка факелов — я выбрал три самых больших, помолился Митре и сиганул вниз по лестнице, стараясь не топать сверх меры. Побежал, потом шагом пошел, когда спустился уже достаточно, чтобы не слышали меня. Иду, спускаюсь по лестнице этой, бесконечной — пламя факела так и мечется, будто испуганный зверек в клетке. Страшно было спускаться невесть в какие бездны. Тоннель стал ниже, иногда пригибаться приходилось, будто кланяться неизвестным богам или демонам подземелья. До сих пор хорошо помню этот тоннель с лестницей, эту нору, круто уходящую в бездну. Ступеньки неровно вытесаны — того и гляди, запнешься и полетишь кувырком вниз, в темноту. Факел-то, известно, потухнет. И покатишься в самые недра земли, в кромешной тьме и в лапы чудовищам.

И стали меня одолевать такие мысли — упаду, сорвусь, темнота нахлынет… Я уж, осторожно ступать старался. И чем осторожнее ноги ставлю, тем страшнее становится. А ну, как и вправду упаду? Ведь при такой крутизне — стоит только чуть-чуть запнуться, слегка задеть носком сапога ступеньку, с которой спускаешься… и полетел. И ни за что не остановишься, будешь лететь, пока не достигнешь самого дна преисподней.

Чувствую — сил больше нет, сейчас кричать начну от ужаса. Орать во все горло, плакать, маму звать, как ребенок. Остановился, сел на ступеньку. С большим трудом держу себя в руках. Сам все вниз смотрю, в нору эту, почти вертикальную, с зубцами ступенек, о которые как раз ребра ободрать, когда падать будешь. И окрепла во мне уверенность, что упаду! Вот, точно — немного еще пройду и упаду, покачусь, как снежный ком по крутому склону, и так же, как ком, разобьюсь об острый выступ. Сижу. Ноги дрожат, дышу, как рыба на песке — рот открываю, а воздуха не хватает. А страх все наваливается, все гнет голову к груди. Хочется свернуться клубком, спрятать руки в коленях и замереть, авось, Они не найдут. Да кто это Они, думаю — что это мне в голову лезет? Но сам знаю — Они уже идут за мной. И это не стражники. Стражники по сравнению с ними — маленькие дети, в песочек играющие. Кто же такие Они? Может те, о ком стражники говорили — кхэши? Нет, нет — знаю, что не то. Кхэши — всего лишь чудовища, а вот, Они — это действительно страшно. Это такой ужас, от которого волосы не то, что дыбом становятся — проволокой жесткой встают! Знаю, что при виде Их, я упаду и забьюсь в судорогах, как падучей страдающий, пена изо рта пойдет кровавая. А Они встанут надо мной и…

Почувствовал я, что кричу от страха. Знаю, что кричу, что нельзя тут шуметь — этим их только приманишь, а сделать ничего не могу, ору, во все горло, прошу не забирать меня, оставить тут, в этом мире, каким бы страшным он не был. Знаю уже, что Они не в нашем мире живут — в другом. Там, где сама жизнь соткана из ужаса, где существование возможно только в бесконечном кошмаре, от которого не уйти, не проснуться, не спрятаться в обмороке, в смерти.

Стал головой о стену биться и чувствую, что они уже близко. Услышали крики, почувствовали мой ужас, ведь Они им и питаются. Им, чтобы жить, нужно живое существо погрузить в бездну страха, заставить его постоянно испытывать вселенский ужас и тогда Они смогут пить душу человека, напитываться его силой…

Кричать уже не мог я, только стонал и головой бился, а из бездны поднимались Они. Это я чувствовал настолько четко, несмотря на невероятный страх, что и помню отлично. Помню, как Они поднимались. Все ближе и ближе — нужно бы бежать назад, наверх, отдаться в руки стражникам — пусть меня убьют поскорее, или скормят вэлсам. Смерть — ведь это избавление. Я имею в виду смерть от меча, или от зубов вэлса. Но если Они тобой завладеют — смерти не будет. Будет вечный кошмар, нескончаемая мука, пытка ужасом.

Сижу, тело, как не мое — оцепенело все. Стонать даже уже не могу, только накатывает волнами тот самый беспредельный ужас, что Они с собой несут. И вижу — из бездны, из черного провала вглубь земли поднимается будто облако. Клубится, копошится, выбрасывает в сторону щупальца. А в облаке том, лица мелькают, искаженные страхом — сами по себе страшные тем, что страх испускают.

Вот так. И больше я ничего не помню — хоть убейте меня. Очнулся я далеко от жилища оракула, в роще, что в нескольких часах пути от той зловещей скалы, где оракул поселился. Долго лежал без сил и думал, что со мной приключилось.

Как же попал я в рощу, кто вытащил меня из бездны? Как-то смутно помниться, сквозь страх, что меня окутал — когда снизу облако надвигалось — сверху голоса стражников раздавались.

Может, они меня успели вытащить? А, может, это я придумал себе — про стражников. И кто-то другой меня оттуда извлек, как рыбак рыбу на крючке из глубокого, темного омута. В общем, не успело меня накрыть то облако — это я точно знаю, иначе не сидел бы сейчас с вами и не рассказывал эту историю. Я вот, думаю, может, Митра всемогущий еще, раз помог, напоследок? Ведь сколько раз помогал — а тут, что ж отдать на поругание душу мою Им? Нет, он так не согласился бы, это точно. Возможно, он и направил стражников, чтобы нашли, меня и вытащили. А уж, почему оракул не отдал мое тело вэлсам, не знаю. Я тогда как мертвый был — они, наверное, мертвечину не жрут. А возможно, оракул решил, что с меня хватит и того ужаса, что я пережил. Пожалел меня, значит…

Старик повесил голову на грудь и надолго задумался.

3

— Ну, ладно, — Конан поднялся с лежанки, широко зевнул и с хрустом потянулся, из чего следовало, что он не слишком внимательно слушал дервиша, возможно даже и задремал в нескольких местах рассказа.

— Ладно, — повторил он более грозно, — а где же комната с рассыпанными по полу сокровищами? Или я что-то пропустил из твоего рассказа?

— А… это… комната-то… была, — неуверенно сказал старик, — я, видишь ли, господин, надышался, наверное, испарений, идущих от Реки Забвения, снизу поднимающихся… ну и позабыл многое.… А комната — была. Как сейчас помню, иду и сапогами-то камешки откидываю!

— Да почему ж ты в карманы их не набрал? — не выдержал Култар.

— Я? Не набрал, почему, ты спрашиваешь, господин? Ну… так ведь, не до того было. Погоня за мной по пятам неслась…

Конан уже все понял и посмотрел на Култара, все так же сидевшего в углу с непроницаемым лицом.

— Ну, хоть позабавил он нас, — покряхтев, сказал южанин, — порассказал… Легенды-то давно ходят про это подземелье оракула, про Реку Забвения… Я думал, что он и вправду видел сокровища.

— Вот пусть лопнут мои глаза, — вскинулся дервиш, — видел! Еще как видел!

— Ясно, — Конан опять зевнул, — вот тебе, старик, монета за то, что позабавил нас рассказом.

Он протянул на огромной, величиной с лопату, ладони серебряную монету.

— О, нет, нет, это слишком много, — запротестовал дервиш, но монету взял с такой быстротой, что с ладони она исчезла как бы сама собой.

Напоследок, уже собираясь уходить, он сказал:

— Правду сказать, господин, сам я не видел комнаты с сокровищами, но мне один человек рассказывал — божился, что видел и даже набрал полные карманы камешков.

— А где бы нам увидеть этого твоего человека? — Култар еще не совсем потерял надежду найти в подземельях оракула сокровище.

— Да нет его давно.… И, вообще, прежде чем помереть, он память потерял. Говорили, что второй раз полез за сокровищами, да и попил водицы из Реки Забвения. Вот так. Спасибо за монету. Теперь, если у меня не отберут, несколько дней буду пить и кушать всласть.

— Ну, все же, что-то в этом есть, — протянул Култар, не желая признавать свою ошибку.

— Ничего нет, — равнодушно бросил Конан, — ничего.

— А вдруг?

— Ты хочешь забраться в подземелье оракула? Поверив этим россказням?

— Ну, не знаю, — Култар почесал затылок, — по слухам оракул сказочно богат.… Надо подумать, узнать…

— У кого узнать? Ты вот слушал полдня рассказ старика — узнал что-нибудь?

— Кое-что.… Например, расположение тоннелей.

— О сокровищах — узнал?

— О сокровищах никто толком рассказать и не сможет. Но вот, что-то много в Шадизаре стало потерявших память. Возможно, все они ходили к оракулу…

— Кром! Зачем оракулу поить их водой этой, из Реки Забвения? Зачем?

— Ну… — Култар задумался, — может, они рассказали оракулу, где у них спрятаны сокровища. После этого, он поил их черной водой, и сам откапывал деньги. А те все забыли!

— Оракул, — наставительно сказал Конан, обращаясь к Култару, как к заболевшему ребенку, — сам должен все знать, а не расспрашивать тех, кто пришел к нему за советом. Иначе, какой же это оракул? Он должен вещать, а не расспрашивать! Иначе быстро растеряет своих посетителей.

— Может, сходим к нему — за советом? Да и сами посмотрим, как и что…

— У тебя есть лишние деньги? — холодно осведомился Конан.

— Оракул с воинов много не берет, — зачастил южанин, — берет, сколько дадут. Знает, что воинов лучше не обдирать. Так что… бросим по монете, а сами оглядимся.

— Интересно, — задумчиво произнес Конан, — вывел он новую породу людей, или кого там?.. Дервиш ведь ходил к нему лет двадцать назад.

Култар обрадовался, что Конан хоть чем-то заинтересовался.

— Конечно! Заодно и посмотрим — вывел или нет! Сегодня как раз вечером он принимает посетителей!

— И что тебя так заинтересовал этот оракул? — удивился Конан.

— Не знаю, — признался южанин, — вот, просто чувствую, что есть у него сокровища, есть! Как не быть?

Он смотрел на Конана с такой собачьей мольбой в глазах, что киммериец не выдержал и стал собираться.

— Огниво возьми.… Вдруг там, в темноте придется бродить?..

— Значит, пойдем?! — Култар пританцовывал от радостного возбуждения.

— Пойдем, спросим у оракула, стану ли я когда-нибудь королем? — усмехнулся Конан.

— А как мы попадем в подземелья?

— Мы просто пойдем к оракулу! И все! — рявкнул Конан, и южанин понял, что разговоры пора прекращать.

Стражники, стоявшие у ворот, на поднимающихся по ступенькам двух воинов — высокого и невысокого, смотрели с подозрением, как и на всех, кто приходил к оракулу с оружием.

По мере приближения Конана и Култара к воротам, подозрение сменялось удивлением — такого гиганта, каким представлялся киммериец, даже если смотреть на него, топающего по ступенькам, сверху — не часто можно было встретить на улицах Шадизара. И, наконец — когда товарищи подошли к воротам — на лицах стражниках можно было видеть только почтение, почти благоговение перед мощью пришедшего к оракулу воина.

— О чем вы хотите просить Великого Оракула? — тонким голосом спросил самый молодой стражник, решив все же соблюсти положенный ритуал.

— Не твое дело! — рявкнул Конан, не удостоив взглядом трясущуюся русую бородку новобранца.

— Мы пришли посоветоваться с Великим Оракулом о важных делах, — вкрадчиво пропел Култар, царапнув колючим взором поочередно лица всех четырех стражников.

Ворота открылись на удивление быстро.

— Время Великого оракула дорого. Вы не можете разговаривать с ним слишком долго, — выкрикнул новобранец положенную фразу вслед уходящим воинам.

Конан с Култаром прошли на территорию оракула.

Перед ними стоял совсем невысокий дом, добротно сложенный из красного камня. Окна были забраны решетками. Перед дверьми так же стояла стража — на сей раз шесть человек. И если у ворот стояли не слишком зрелые воины, то теперь перед друзьями предстали опытные, закаленные в боях наемники. Они смотрели угрюмо и подозрительно, цепко осматривая каждую деталь костюма вновь прибывших.

Каждый из них надолго задержал взгляд на огромном мече Конана, затем посмотрел в его синие глаза, как бы проверяя, насколько владеет этим мечом стоящий перед ними человек.

Судя по выражениям лиц стражников, все они пришли к выводу, что человек владеет мечом очень хорошо, и представляет в бою несомненную опасность. На Култара они глянули мельком. Ненужных вопросов никто не задавал.

Молча и угрюмо воины открыли двери. Товарищи вошли в дом. За ними, все также молча, следовали четверо стражников. Красивый юноша с девичьим лицом — Конан даже засомневался: не переодетая ли женщина перед ним — провел гостей вглубь дома, оказавшегося довольно просторным.

Конан с Култаром и четверо стражников, вслед за юношей, прошли недлинным коридором, спустились по небольшой лестнице и оказались в огромном, пустом зале, посреди которого возвышался трон из чистого золота. Юноша жестом попросил вошедших остаться на месте, и плавной походкой пошел к трону, очевидно, доложить о просителях.

Конан огляделся. Низкий потолок и отсутствие окон наводили на мысль, что этот зал расположен уже под землей. Непонятно было только одно: как по той небольшой лестнице, по которой они только что спускались, можно было попасть под землю, да еще и под утес, так как, зал этот с далекими стенами, никак не мог поместиться внутри торчащего, как палец, утеса. Киммериец вспомнил, как долго они поднимались от поверхности земли на утес. Не могли же они спуститься на такое же расстояние по небольшой лестнице?! Или, этот зал — иллюзия? Интересно, как на самом деле далеки стены?

— Где мы, демоны побери этого оракула, находимся?! — зашептал Култар.

— Не разговаривать! — дружно зашипели сзади стражники.

Конан пожал плечами. Затем поднял руку и коснулся потолка. Потолок был самый настоящий — из шершавого камня. Но как он не рухнет без колонн и подпорок? Ведь это же не маленькая комнатка? А, может, именно маленькая?

Киммериец все больше склонялся к мысли, что весь огромный зал — иллюзия.

–. Я знал одного художника, — вновь зашептал Култар, словно угадав мысли товарища, так он…

— Не разговаривать! — перебили стражники.

— Заткнись! — Конан обернулся и посмотрел на переминающихся с ноги на ногу воинов.

Видно было, что им не по себе в этом странном зале. Наемники замолчали, вероятно, решив не злить гиганта с огромным мечом и не устраивать ссоры в присутствии оракула.

— Так вот, — продолжал южанин, — художник этот так нарисовал однажды дверной проем и коридор за ним, что вечером, при свете факела, многие расшибали себе головы… Может, и тут?.. Факелов-то немного, и светят как-то не так… Тускло светят.

Вернулся юноша. Звонким голосом сказал:

— Великий Оракул ждет вас. Но предупреждаю — времени у вас немного. Великий Оракул очень занят.

Он пошел вперед и Конан опять подумал, что это переодетая женщина. Едва друзья сдвинулись с места, как все пришло в движение. Стены скользили вокруг, как бы внезапно утратив материальность, потолок нависал, угрожающе прогибаясь. Пол только на расстоянии нескольких шагов казался твердым — дальше начиналась мерцающая зыбь. Друзья слышали, как за спиной вполголоса чертыхались наемники. Вероятно, им не часто приходилось бывать в зале приема посетителей.

Юноша же, напротив, шел спокойно и уверенно. Конан и Култар удивленно крутили головами и чем больше крутили, тем нереальнее становилось вокруг. Стены стали качаться, то, надвигаясь, то, отдаляясь, золотой трон посреди зала, внезапно оказался прямо перед глазами. Но разглядеть сидящего на троне человека было невозможно. Мигали факелы, плясали стены, пол уходил из-под ног, как палуба корабля, потолок вспучивался и опускался, пульсируя, как удав перед броском.

Юноша остановился. Конан едва не сшиб его, подхватывая шатающегося Култара. Стражники ткнулись в могучую спину киммерийца и откатились, как волна от прибрежной скалы. Теперь можно было рассмотреть оракула. Конан мысленно хмыкнул. В облике сидящего на золотом троне человека угадывалась сила — но не физическая, скорее мистическая сила. Сила духа, колдовства, сила потусторонняя. Пронзительные черные глаза смотрели изучающе и слегка насмешливо. Грива черных, без единой седой пряди, волос обрамляла худое одухотворенное лицо фанатика. Борода была аккуратно пострижена и, в отличие от волос на голове, серебрилась сединой. Облик оракула дополнял тонкий, аристократический нос с едва заметной горбинкой и плотно сжатые, бескровные губы. Одет он был, как и положено, в мантию, ниспадающую на блестящие ступени трона.

Да, подумал Конан, оракул не из тех, кого можно встретить в тавернах или на базаре. Даже и во дворцах не часто увидишь такого человека.

— О, будущий король великой Аквилонии, — нараспев произнес оракул, — ты пришел ко мне с неблаговидными целями. Но виноват не ты. Твой спутник — мечтающий о богатстве — подбил тебя на грязное дело.

Конан застыл. Кровь застучала в висках, отдаваясь в затылке тупой болью. Как он мог узнать?! Складывалось впечатление, что он присутствовал при их разговоре в каморке над таверной, или, по крайней мере, подслушивал, припав ухом к двери. Кстати, ведьони не проверяли — может, кто-то действительно подслушивал?

Все это мигом пронеслось в сознании киммерийца, и он ответил почти сразу же:

— Твои шпионы, о, Великий Оракул, достойны самой большой похвалы!

Сидящий на троне человек рассмеялся.

— Клянусь тебе всеми моими богами, у меня нет шпионов в таверне Асланкариба!

— А в других, значит, есть? — проскрипел Култар.

— В других есть, не стану отрицать, — все еще улыбаясь, сказал оракул.

— Как же ты узнал? — спокойно спросил Конан.

Он никак не мог вспомнить, где он видел это лицо — сидящий на золотом троне человек вдруг показался до боли знакомым. Но пламя факелов металось, отбрасывая призрачные тени, и облик оракула непрерывно менялся. И все же.… Все же.… Не покидало ощущение, что когда-то они встречались. Но когда? Где? Где он мог видеть этого сильного и хитрого человека?

— Ах, Конан, Конан, — продолжал оракул, — видишь, я даже знаю твое имя! Пытаясь вспомнить, где ты меня видел раньше, ты даже не подумал о том, что я сказал очевидные вещи. Хочешь, я все объясню?

Конан кивнул, продолжая изучать лицо оракула.

— Ты герой, это видно сразу. Герой, не способный на неблаговидные поступки, значит, тебя подбил второй — твой коварный товарищ. Это же так просто. И еще: герои часто становятся королями, но это пока не определено… Можно предположить, что угодно.

— Но почему ты решил, что я пришел с неблаговидными целями? — объяснения оракула Конану не понравились.

— Потому, что ты ищешь сокровища. А у меня — об этом ходят легенды, и я их знаю — сокровища есть. Ты пришел разузнать, разведать.

— А как же мысль о том, что герой не может… — начал Култар, но оракул остановил его горящим взглядом.

— Мне кажется, по мнению героя, — он внимательно посмотрел на Конана, — забраться в сокровищницу к оракулу, обманывающему людей — поступок вполне достойный.

Конан кивнул. Таким образом, получалось, что оракул действительно сказал очевидные вещи. Ходят легенды о сокровищах. Конан — поскольку он герой — в общем, не хотел идти грабить оракула; его подбил Култар. Но поскольку Конан, (хоть он и герой) все же считал воровство у обманщика-оракула не слишком уж неблаговидным поступком, то он согласился на подстрекания друга и пошел разведать. Оракул обо всем догадался, хотя это было и не так уж трудно. И все же… проще было предположить, что кто-то подслушал их разговор в каморке, а затем донес оракулу и получил соответствующую плату. Но человек, сидящий на троне, выглядел вполне искренним, когда клялся, что у него нет шпионов в таверне Асланкариба. Значит?.. Значит, или умело врет — это его работа, или действительно догадался путем несложных рассуждений.

Киммериец поморщился. Рассуждения… Они всегда зыбки. Достаточно было ему — Конану — разыграть негодование или недоумение и оракул бы решил, что ошибся. Но теперь — поздно. Теперь они во всем сознались.

— Я не буду приказывать солдатам схватить тебя, Конан, — продолжал оракул, — никакого зла ты не причинил и можешь спокойно уходить. Кроме того, ты слишком многих убьешь, прежде чем тебя зарубят или схватят, а я берегу своих людей. Можешь идти, но только помни — все, что тебе рассказывал дервиш, правда! У меня в подземельях есть и вэлсы и кхэш, который сбежал и где-то бродит…

— Дервиш! — воскликнул Конан. — Ты и есть дервиш! Ты просто переоделся, нацепил бороду! Но глаза, нос… Я долго не мог понять, где я тебя видел. Но сейчас вспомнил!

Оракул рассмеялся.

— Я часто переодеваюсь, меняю внешность и брожу по городу. Рассказываю легенды, которые подогревают интерес к Великому Оракулу. После каждой вылазки в город ко мне валят толпы желающих — не столько получить совет, сколько посмотреть, если удастся — действительно ли весь утес испещрен тоннелями, и действительно ли воют за тайными дверьми человекозвери. Ну и, наконец, не валяются ли под ногами сокровища. Они сами и несут мне эти сокровища — по одной золотой монетке, по нескольку серебряных. Чем больше людей приходит, тем больше у меня денег. Когда наполняется сундук, я меняю звонкую монету на камешки и прячу драгоценный горшок глубоко в недрах земли. Так что, я никого не обманывал — сокровища есть и они в тайных комнатах. Кстати, и вы не забудьте заплатить моему помощнику, — он повел рукой в сторону юноши, — я думаю, по одной серебреной монете хватит.

Конан порылся в карманах, но нашел только медяки. Култар, шмыгнув носом, услужливо протянул две серебреные монеты подошедшему юноше.

— Прощайте, друзья, — весело сказал оракул, вертясь на троне, как мальчишка-непоседа на стуле перед началом торжественного ужина.

Вся его таинственность исчезла. Трон потускнел и оказался не золотым, а медным и вовсе не таким высоким, как показалось вначале.

Конан повернулся и пошел к выходу. Култар, сокрушенно вздыхая, семенил следом. Стражники шли, вполголоса о чем-то переговариваясь. Зал, в котором они находились, действительно оказался совсем небольшой комнатой — шагов пятнадцать в длину и десять в ширину. Вполне мог уместиться в чреве утеса.

— Кром! — бормотал Конан, нагибаясь, чтобы выйти из зала в коридор, — но как же он создал такую иллюзию? Ведь зал казался огромным.

Юноша все так же шел впереди. Скоро он открыл дверь, выпуская гостей из дома. В глазах его не было и намека на насмешку. Скорее, сочувствие.

— И все же, — сказал Конан, когда они спускались с утеса по длинной лестнице, — этот оракул — человек необычный.

— Это верно, — зачастил Култар, опасаясь гнева друга, попавшего по его, Култара, вине, в неловкое положение, — верно, оракул — личность непростая. Кто ж мог предположить, что он переодевался и бродил по городу дервишем? Но зачем он наплел нам такую длинную историю?

— А что ему еще оставалось? Ты же притащил его, как мешок с мукой! Интересно другое — он действительно был вдребезги пьян или притворялся?

— А зачем ему притворяться? — почесал голову Култар.

— А зачем ему пить в таких количествах это дрянное вино? У него что, нет хорошего? — парировал Конан.

Култар развел руками. Они спустились с утеса и неспешно шли в город. Навстречу то и дело попадались жители Шадизара, очевидно, спешащие к оракулу — знатные и не очень, в экипажах и пешком, в паланкинах, которые плавно несли чернокожие рабы, и на ослах. Люди спешили узнать судьбу, получить совет, а, главное, посмотреть — действительно ли все так, как о том рассказывают легенды.

— А если он притворялся, — продолжил мысль Конан, — значит, хотел, чтобы ты доставил его ко мне. Хотел рассказать нам свою историю. Хотел заинтересовать, чтобы мы пришли к нему.

— Ну и зачем? Вот мы пришли, ушли… и что? — Култар пожал одним плечом, и стал похож на горбуна.

— Действительно, — хмыкнул Конан, — зачем ему это было нужно? Наверное, все проще: не думал, что это дрянное вино так подействует — напился и уснул.

Они подошли к таверне толстого Асланкариба.

— У тебя осталось еще серебро? Давай зайдем, что ли…

— Заодно проверим, можно ли так напиться этой дрянью…

4

Через несколько дней Култар влетел в каморку Конана, брызжа слюной от возбуждения. Киммериец все также дремал, вытянувшись на лежанке;

— Конан! Я знаю, как нам проникнуть в логово оракула!

Конан нехотя поднялся. С укором посмотрел на товарища.

— Я вот думаю, не наняться ли нам охранниками? Купец… как там его имя?.. Собирается идти с караваном в Вендию. Туда повезет какие-то побрякушки, оружие, что-то еще, а оттуда…

— Подожди! — заорал возбужденный Култар.

— Чего ждать?

— Я знаю, как… проникнуть… — под пристальным взглядом пронзительных синих глаз он стушевался, но все же, собрался с силами и закончил, — в тоннели, где оракул прячет сокровища.

Конан молчал, глядя на товарища тяжелым, недовольным взглядом. Култар решил все же высказать свою мысль до конца.

— Ходят слухи, что в окрестностях утеса оракула иногда появляется чудовище. Нападает на людей, коров и овец. Очевидцы — из тех, что остались в живых, описывают его, как помесь человека и быка. Сам огромный, тело похоже на человечье, а голова бычья. Рога и даже… даже кольцо в носу. Я думаю, это тот самый кхэш, о котором говорил дервиш… то есть оракул. Он ведь утверждал, что не врал! Говорил, что кхэш выбрался и бродит по тоннелям! Они его держали привязанным, как быка — за кольцо. Я думаю, он сумел прокопать выход и теперь появляется наверху.

— Ты хочешь найти кхэша, убить, и идти рыскать по тоннелям, вместо него?

— Ну… причем тут — вместо него? — южанин стал топтаться, как ручной медведь на базаре…

— Потому что, так и получится, — наставительно сказал Конан, — пока обойдешь все тоннели, пока найдешь… да еще и есть ли оно — сокровище? И так ли велико, как об этом говорят? Ведь легенды-то ходят со слов самого оракула!

— Но все же… Он ведь не отрицал, что сокровище есть. Что он прячет его в дальних тоннелях. Шансы, конечно, невелики, но…

— Хватит уже выглядеть идиотами! Я теперь ни за что не поднимусь с этой лежанки. Разве, что вот, охранником наняться.… Вот об этом нужно подумать!

* * *

Ночь выдалась черная, как тьма преисподней. Небольшой серп луны надежно прятался за низкими тучами. В преддверии ночной бури поднялся ветер. Деревья гнулись и скрипели соприкасающимися ветками. И в этом скрипе слышалась отчаянная жалоба духа дерева на свою нелегкую судьбу. А с другого конца рощи, прилепившейся одной стороной к утесу оракула, доносились, разрывающие душу, отчаянные крики — монотонные, похожие на стенания неприкаянной, грешной души.

В самом центре рощи, там, где вязкая темнота пульсировала, словно живое существо, сидели два человека — два воина в полных боевых доспехах, с обнаженными мечами в руках и несколькими кинжалами за поясом.

— Конан, слышишь, как кричит? Это он! Это точно он — кхэш!

— Это просто дерево скрипит, как и то, что недалеко от нас.

— Не может, ну, не может дерево так скрипеть, — шептал Култар, оглядывая окружающую их тьму.

Конан внезапно вспомнил, каким спокойным, невозмутимым был южанин в начале их знакомства. Теперь рядом с ним суетился быстрый, нетерпеливый человечек, не привыкший ждать. Что его так изменило? Жизнь, полная опасных приключений? Жажда сокровищ, богатства?

Култар, не считая самого Конана, был единственным, оставшимся в живых охранником княжны, похищенной колдуном-сатиром. Отряд стражников, во главе с капитаном Бруккисом, отправился на поиски княжны. Погибли все, кроме Култара и Конана. Казалось, что это было в далеком-далеком прошлом…

Жизнь, изобилующая опасностями и приключениями, заставляет забывать прошлое. Река Времени, Река Забвения — подумалось Конану. Жизнь — это и есть та самая Река Забвения, о которой говорили легенды. Много событий питает жизнь, подобно ручейкам, стекающимся к большой воде. Но все ли запомнятся? Нет, только самые яркие, самые значимые. А река бежит, петляя меж холмов, пробиваясь сквозь заторы и заломы. Новые ручейки наполняют ее, взамен пересохших. Новые события оттесняют то, что было когда-то дорого, заставляют прошлое отдаляться, исчезать, как старое, занесенное песком русло. И люди, когда-то близкие — относятся Рекой Времени в далекое прошлое, которое едва маячит, где-то в глубинах памяти и вспоминается как старый, полузабытый сон. Только иногда всплывет вдруг из бездонного омута дорогое лицо, промелькнет в русле, среди беснующихся волн и исчезнет, унесенное великой Рекой Забвения…

— Слышишь, Конан? Крики приближаются!

— Это просто ветер повернул в нашу сторону.

— Да нет же, нет, ветер крутит все время, а крики стали ближе! Это кхэш! Нужно быть начеку — вовремя зажечь факел. Ты разве не слышишь, как монотонны эти звуки? Живое существо редко кричит монотонно.

— Редко, но бывает. А этот зверь — самая настоящая редкость! Оракул вывел его искусственно, он один такой.

Скрипы — или, все же крики — действительно, будто стали ближе. Казалось, демоны ночи скрипуче выкрикивают проклятия всем, кто осмелился потревожить их покой. Ветер сменился мелким дождиком. Похоже, буря отменялась. Боги погоды передумали.

— Он замолчал, — зашептал Култар в самое ухо Конана, — видно учуял нас, приготовился к броску!

— Или просто ветер стих, — пробурчал Конан, кутаясь в плащ, — мы тут промокнет до нитки.

— Слышишь, — зашипел Култар, — слышишь? Слушай! Треск сучьев под ногами!

— Этот треск я давно слышу, — недовольно отозвался Конан, — мало ли кто по лесу бродит? Медведь, например.

— Медведь в такую погоду спит где-нибудь под кустом.

Конан только хмыкнул.

— У меня факел под плащом — сухой. Наверное, зажигать надо. Ни зги не видно! Бросится он на нас в темноте — что делать будем?

Конан молчал, и, казалось, дремал. Затем, вдруг резко выпрямился:

— С северной стороны — треск сучьев!

— Что? С северной?! Ничего не слышу. Вот тут, треск, так треск! Но, вроде, мимо проходит…

В просвете показалась бледная луна. Рваные тучи вновь пытались накрыть ее пеленой, но вечная ночная гостья умудрялась хоть одним глазом, да взглянуть на промокших воинов, сидящих в засаде в центре небольшой рощи. Видела она, как с северной стороны подбирается к ним невиданный зверь, а с южной — мимо проходит росомаха.

— Идет кто-то тяжелый, — продолжал Конан, — хруст стоит, словно слон по лесу шагает!

— Сейчас и я что-то слышу. Только далеко. — Подожди, скоро будет близко. Вот теперь, приготовь факел.

Култар зашуршал плащом. Конан встал и сделал несколько разминочных движений.

— Ты же его вспугнешь! — зашипел южанин.

— Ты разве не понял, что он идет к нам? Как можно вспугнуть того, кто подкрадывается к тебе? Это он может вспугнуть нас, но мы же не испугаемся?

— Нет, конечно, мы не испугаемся, — Култар зажег факел, но держал его в траве, опасаясь, что огонь может все же отпугнуть зверя.

— Он затаился перед броском, — спокойно сказал Конан, — будь готов в нужную минуту осветить поляну.

Треск сучьев действительно стих. Похоже, было, что чудовище остановилось, внимательно разглядывая пищу, которую не надо ни искать, ни догонять — вот она, терпеливо ждет, когда придет охотник.

Кхэш тихонько заворчал. Впереди два ненавистных существа, такие же, как и те, что мучили его в клетке. Но он сумел разогнуть прутья и убежать. После этого, долго бродил по тоннелям, голодал, ловил крыс, но крысы были слишком малы, чтобы утолить голод. Иногда ему удавалось напасть на зазевавшегося стражника, прежде, чем тот вытащит меч. Но чаще приходилось довольствоваться крысами. И только теперь, когда он сумел прорыть тоннель наверх, он сможет съесть, сколько захочет. Жалкие существа, которых он ловил вечерами на дороге к утесу, не могли сопротивляться, как это делали стражники в тоннелях.

Кхэш был не лишен ума и хитрости. От человека ему передалось сознание, и он вполне осознавал себя, знал, что он — всего лишь чудовище, рожденное в результате магического эксперимента. Его научили говорить — для забавы или для чего-то еще. Стражники подолгу повторяли нужные слова и показывали предметы, этим словам соответствующие. Меч, плащ, решетка, еда, миска…

Он не мог брать пищу руками — у него не было пальцев — руки заканчивались коровьими копытами. Поэтому он ел, как животное — ртом, но миску держал руками, зажимая между копытами. А стражники смеялись и показывали пальцами. Он же не мог показать пальцем и показывал копытом. Тогда они смеялись еще больше, и он возненавидел их лютой ненавистью чудовища.

Он знал, что родился от коровы. Помнил ее ласковый язык, соски, дарующие молоко, много молока. И уже тогда он видел, что сильно отличается от нее, что телом похож на человека, на стражника. То, что у него была голова быка, он не знал, пока не увидел свое отражение в ручье.

Но это случилось уже после того, как он выбрался на поверхность. Да, тело его внешне походило на тело человека. Но человек мал и слаб. Он же ростом вдвое превосходил самого высокого стражника, а силой — всех, сколько их ни было в тоннелях!

Он знал, что такое огонь. В клетке стражники для забавы жгли его факелами, пока он не научился выбивать их резким ударом копыта. А иногда в тоннель, где находилась его клетка, приходил сам оракул. Кхэш видел, что этот человек тут главный, видел, с каким подобострастием выслушивают стражники его приказы, как бросаются выполнять их. Он догадался, что оракул — виновник его появления на свет и возненавидел этого надменного человека так, что сам иногда пугался своей ненависти. Убить оракула стало целью его жизни, и он бродил по тоннелям в надежде найти его, убить и съесть. Да, съесть! От человека ему передалось желание есть мясо, и зубы у него были совсем не коровьи. Он прекрасно умел отрывать от тела жертвы сочащиеся кровью куски и торопливо глотать, прятать там, где никто не найдет — в своей огромной, ненасытной утробе. И сейчас он подкрадывался к двум людям, почему-то оказавшимся ночью в роще. Эти двое напоминали ненавистных стражников. Похоже, они кого-то ждали. Уж не его ли? Он предполагал, что его будут искать, чтобы убить. Его и искали — бродили по тоннелям целыми отрядами, вздрагивая и хватаясь за мечи при каждом шорохе. Так может, эти двое — сидят в засаде? Нужно подождать, посмотреть и послушать.

…— Что же он медлит? Чего он медлит? Чего? Почему не нападает?! — Култар был сам не свой от томительного ожидания.

Конан знал по себе, что нет ничего хуже, чем ежесекундно ждать нападения, которое, почему-то откладывается. Ожидание выматывает нервы, рождает неукротимое желание вскочить, орать, размахивать мечом. Но знал так же, что если поддаться — вскочить и заорать — будет еще хуже. Ибо совсем уж плохо — бросаться на несуществующего противника. В этом случае можно лишиться разума, что он и наблюдал несколько раз, когда новобранцы, не выдержав напряженного ожидания, кидались в «бой». Вскоре их крик переходил в безумный хохот, после чего они бросали оружие и убегали. Их потом видели на базарах, дико смеющихся над каждым продавцом и покупателем.

— Как это — человек с головой быка? — вопрошал Култар, став от нестерпимого ожидания слишком разговорчивым.

— Что значит — человек с головой быка? Разве так может быть? Разве может корова родить человека, пусть даже с бычьей головой? Это значит, какой-то человек любил корову, вместо женщины?

— Вероятно так, — сдержанно ответил Конан и, считая, что пусть лучше его товарищ говорит без умолку, чем вскочит и начнет размахивать мечом, добавил, — а что тебя удивляет?

— Как что? Как это что? Я знал одного такого солдата — ни одной коровы не пропускал! Но ни одна корова не родила от него человека с бычьей головой! Вообще, никого не рожала, пока не приводили ей быка!

— Не забывай, что оракул — человек не простой. Вероятно, колдун. А колдовством можно и не такого добиться. Не зря же он нам так красочно рассказывал про свою невесту, брошенную на поругание зверю. Он действительно проводил такие опыты. И, вероятно, достиг успеха не только в случае с этим кхэшем.

— Значит.… Значит, все подземелье кишит монстрами?

— Ну, они, наверное, сидят в клетках.

Конан был рад отвлечь друга от томительного ожидания атаки. Любые разговоры сейчас помогали снять напряжение.

— Но, все же, многие могли сбежать и теперь служат оракулу, как бы дополнительными, незваными охранниками сокровищ!

— Вероятно так, — кивнул Конан и замер, всматриваясь в очертания ближайших деревьев.

Неподалеку, почти сливаясь с подлеском, стояло странное существо, с телом человека, головой быка и копытами вместо пальцев. Луна освещала его бычью голову, увенчанную рогами длиной в локоть. В носу действительно поблескивало металлическое кольцо. Кхэш не делал никаких попыток напасть. Вместо этого он тихо двинулся к людям, расставив руки в стороны, вероятно, желая продемонстрировать мирные намерения. Култар поднял факел над головой и застыл в ожидании команды друга.

Теперь это был спокойный, решительный и готовый к бою солдат. Конан стоял молча, не поднимая меч, но и не вкладывая его в ножны. Выжидательно смотрел на медленно приближающегося монстра.

— Опустите факел, я не люблю свет, — чудовище с трудом выговаривало непослушным бычьим языком человеческие слова.

Култар, открыв рот и вытаращив глаза так, что они перестали выдавать его принадлежность к узкоглазым южным племенам, опустил факел.

— Ты умеешь говорить? — спросил Конан.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он, нарочито медленно, вложил меч в ножны.

— Меня учили те, кто меня кормил, — с каждым разом у него получалось все лучше, — и я слышал ваш разговор.

— Зачем ты убиваешь людей? — Конан старался говорить коротко и понятно.

— Я их ненавижу!

— Почему?

— Они создали меня чудовищем.

— Люди не виноваты. Виноват один человек, тот, кто тебя создал — оракул.

— Да, это так.

— Мы поможем тебе убить его, а ты помоги нам найти его сокровища.

— Что такое сокровища?

— Это такие блестящие камешки. Ты знаешь, где они лежат?

— Знаю.

— Тогда давай заключим союз.

— Что такое союз?

— Договоримся, что будем помогать друг другу и не убивать друг друга.

— Вы поможете мне убить оракула?

— Да.

— А я покажу вам сокровища?

— Да.

— Это и будет союз?

— Да. И еще клятва — не убивать друг друга.

— Я согласен.

Кхэш подошел и встал рядом с Конаном. Ростом он был выше почти вдвое, массивнее — в несколько раз, и силой, несомненно, обладал безграничной.

— Что мне делать после?

— После? — переспросил Конан и тут же догадался — чудовище думает о том, как жить после убийства оракула, после распада их союза. — После ты можешь… — киммериец задумался, — жить в его доме, в его тоннелях. Жители будут приносить тебе еду, чтобы ты не выходил из тоннелей и не убивал их.

— Или можешь жить в моем замке, который я скоро куплю, — встрял Култар, с восхищением осматривая могучую фигуру кхэша.

— Кто это? — огромное копыто указало на южанина.

— Это мой друг Култар. Он тоже будет в нашем союзе. Он смелый человек и отважный воин.

— Хорошо, — монстр несколько раз качнул бычьей головой.

— А теперь пойдем в тоннели, — Конан решил не терять времени понапрасну, — у тебя где-то здесь вход?

— Да, — кхэш повернулся и неловко поковылял в просвет, между деревьями. Он шел неуклюже, и, казалось, с трудом удерживал равновесие. Конана так и подмывало крикнуть — не мучайся, опустись на четыре ноги и будет легче! Култар, глядя вслед чудовищу, покачал головой:

— Похоже, он специально для нас, поднялся на задние лапы.

— Поспешим, — бросил Конан, заметив, что кхэш скрылся в темноте.

5

Отверстие, пробитое чудовищем, выглядело как огромная лисья нора. Разбросав копытами ветки, очевидно наваленные для маскировки, кхэш молча нырнул в темноту. Култар сунул в отверстие факел. Ни ступенек, ни зацепок. Круглая гладкая нора — катись, как с горы на санках!

— Дай-ка мне… — Конан забрал у южанина факел и, не раздумывая, скользнул в нору.

Култар немного потоптался и прыгнул, словно ныряльщик со скалы. Ход был прямой, как стрела и закончился неожиданно быстро. Конан приземлился на левую руку и тут же откатился, ухитрившись не уронить факел. Из отверстия кубарем вывалился Култар, вскочил и отряхнулся, как вылез Шая из воды собака. Друзья осмотрелись. Они находились в тупиковом тоннеле. Очевидно, кхэш дошел до конца и стал пробиваться наверх. Конан заметил, что у этого тоннеля потолок и стены не были выложены камнем, что и позволило чудовищу пробить выход. Собственно, это была такая же нора, только больше и горизонтально, расположенная. Култар взял факел, справедливо полагая, что у Конана обе руки должны быть свободными.

Кхэш стоял в стороне, доставая рогами до потолка. Ему даже пришлось слегка пригнуть голову, отчего казалось, что он смотрит на своих союзников с мрачной ненавистью.

Если все будет хорошо, — подумал Конан, — и если где-то здесь действительно протекает Река Забвения, нужно напоить из нее кхэша — пусть забудет свою ненависть к людям. Очевидно о том же подумал и Култар. Осторожно покашливая, он начал расспросы:

— Скажи, гм, как тебя называть-то?..

— Кхэш.

— Так и называть?

— Так и называй. Стражники так называли.

— Ну, ладно.… Скажи, Кхэш, тут где-то действительно протекает река?.. Такая… с черной водой?

— Протекает. Внизу.

— А что… вода из нее… вкусная? — хитрые глазки Култара превратились в косые щелки.

— Я не пробовал.

— Почему?

— Я редко пью.

— Никогда не хочешь пить? — разочарованно протянул южанин.

— Очень редко.

Конан понял, что пора прекращать бесплодный разговор.

— Давай, Кхэш, веди нас к сокровищам.

— Вначале нужно убить оракула, — в бычьих глазах чудовища отражались беснующиеся языки пламени.

— Почему именно так, а не наоборот?

Кхэш молчал, медленно поводя рогами. Конан подумал, что, возможно, он не понял вопроса.

— Почему сначала нужно убить оракула?

Кхэш фыркнул, как буйвол на водопое.

— Вы обманите. Возьмете сокровища и уйдете.

— Ну… мы же заключили союз, — вкрадчиво начал Култар.

— Вначале убьем оракула, — упрямо повторил монстр.

— Но тогда ты можешь нас обмануть, — сказал Култар, — оракула мы убьем, а сокровища ты нам не покажешь.

— Нет, — тупо ответил Кхэш, и было непонятно — к чему относится это «нет».

Спорить с чудовищем, у которого была бычья голова и, соответственно, бычье упрямство, оказалось бесполезным.

Конан поморщился. Култар развел руками.

— Идите за мной, — сказал Кхэш, опустился, наконец, на четвереньки и поскакал по тоннелю.

Друзья едва поспевали за его взбрыкивающим задом. Бежать пришлось долго. Земляные тоннели давно сменились каменными, а Кхэш все так же стучал копытами впереди, лишь изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что союзники не отстали. Повороты, переходы через узкие лазы-норы в другие тоннели — у Конана закружилась голова, он давно уже и не пытался запомнить дорогу. Оставалось только полагаться на верность нового союзника, ненавидевшего звериной ненавистью весь род людской.

У Култара подкашивались ноги, и даже Конан дышал тяжело, когда Кхэш, наконец, остановился.

— Впереди два поворота. За ними стражники. Затем — ход наверх, в дом оракула.

Пожалуй, впервые он сказал такую длинную фразу, и Конан подумал, что не так уж и туп их неожиданный союзник. Вполне может сообразить, что проще всего, после убийства оракула, заманить бывших товарищей в недра подземного лабиринта — якобы в поисках сокровищ — и оставить там навсегда. И клятву не нарушит — не убивать союзников — и сокровища себе оставит. Только вот, нужны ли ему сокровища? Понимает ли он, что такое эти сверкающие камешки? Станет ли ради них предавать? Да и, вообще, видел ли он их? Если он спрашивал, что это такое — сокровища…

— Сколько там стражников? — расспрашивал Култар.

— Много.

— Сколько? Два, три, десять.… Сколько?

Кхэш молчал, и южанин начал терять терпение:

— Вот, у тебя четыре ноги, — он показал, — одна, две, три, четыре. Столько стражников?

В любом случае придется просто положиться на его обещание. Ничего другого не придумать.

— Больше четырех ног у стражников? — пытал кхэша вконец запутавшийся Култар.

Кхэш подавлено, а, может, с ненавистью, молчал.

— Сколько ног… тьфу ты… сколько стражников? Больше ног у тебя, чем у стражников? То есть стражников больше, чем ног у тебя?

Конан посмотрел на догорающий факел.

— Если мы не хотим остаться в темноте, нужно спешить. Придется выскочить, рассчитывая на внезапность. Может, удастся их разоружить: не хочется убивать простых солдат.

Ступая как можно тише, друзья прошли поворот и остановились перед следующим. Из-за угла, доносились приглушенные голоса. Охрана, как всегда, играла в кости. Похоже, стражников

«А почему это я решил, что клятва для него что-то значит? — продолжал размышлять Конан. Клятва значима для людей, да и то не для всех. Этот монстр может просто не понимать, что такое клятва. Но, что такое обман, он знает. Он говорил — вы обманите».

Киммериец вздохнул: было всего двое. Один с пропитым, хриплым голосом — очевидно старый солдат, другой, обладатель тонкого, юношеского голоска — вероятно новобранец. Они увлеченно бросали кости, спорили, делали ставки. Когда из-за угла вышел гигант с огромным, вороненым мечом в руке, стражники даже не вскочили с бочонков, не попытались обнажить оружие. Перед ними стояла бочка, на которой валялись кости и несколько медных монет.

Конан, не мешкая, подошел ближе и приставил острие меча к горлу старого солдата, растерянно шевелящего закрученными усами, в которых уже пробивалась седина. К юноше-новобранцу подскочил Култар и, ласково улыбаясь, прижал палец к губам — молчи, а не то…

Меч в его руке был не таким огромным, как у Конана, но выглядел также весьма внушительно.

— Где оракул?

Конан посмотрел на новобранца, ожидая, что тот окажется менее стойким, нежели старый солдат. Юноша молчал. На его почти девичьем лице разлилась смертельная бледность, но глаза смотрели спокойно и даже с некоторым вызовом.

— Оракул у себя, — ответил «старый солдат» неожиданно тонким голосом, и Конан, приглядевшись, увидел, что перед ним типичный обжора, растяпа и размазня. Такие были в любой армии и служили, как правило, при кухне или в обозе.

— Сколько человек его охраняют?

— Не говори! — крикнул юноша басом и Конан признал в нем, хоть и молодого, но смелого и мужественного воина.

— Да что он мне? Родня, что ли? — обиделся «размазня».

— Вот это верно! — вставил Култар.

— Пойдете направо, там, у двери стоят двое — сдадутся, как только увидят твой меч! А вот, дальше, у второй двери — четыре человека — с ними придется повозиться. Ну а в доме оракула охраны нет.

— Предатель! — ломающимся голосом пробасил юноша и сплюнул.

Конан взял новый факел из связки, лежащей у стены, и дал знак Култару. Тот ловко связал обоих воинов, рты заткнул кляпами, помедлил, раздумывая, затем собрал с бочки кости и сунул в карман.

— Чтобы не играли во время несения службы, — пояснил он ухмыльнувшемуся Конану.

Кхэш только теперь вышел из-за поворота и Конан понял, что он смертельно боится мечей. Это следовало взять на заметку. Связанные солдаты вытаращили глаза и замычали, пытаясь разорвать веревки.

— Наш друг не будет вас убивать, — сказал Конан и, повернувшись к чудовищу, спросил:

— Так ведь?

Кхэш фыркнул, и было неясно — согласен он или нет. Косясь испуганным глазом на мечи союзников, он потопал вперед по коридору.

— Как бы не наделал шуму раньше времени, — озабоченно сказал Култар, устремляясь следом.

Конан медлил.

— Где оракул прячет сокровища? — он вынул кляп у старшего охранника.

— Мы не знаем.… Говорят, где-то у самой реки, в пещере.

— Эта река — она что? Действительно… если выпить воды — все забудешь?

— Так говорят, — стражник был рад услужить великодушному воину, который только что подарил ему жизнь, — говорят, но никто из нас не пробовал.

Конан вернул кляп на прежнее место и зашагал по тоннелю. Как он и думал, у очередного поворота его ждали Култар и кхэш, знаками призывая не шуметь. Киммериец едва не захохотал: уж если кому и следовало производить меньше шума, так это им.

Из-за угла доносились голоса. Конан покачал головой. Какой идиот расставлял посты? Стража за углом — просто счастье для нападающих! Как и в прошлый раз, он вышел, поигрывая мечом. Через несколько секунд и эти стражники были связаны. Ключ от двери был в кармане одного из охранников — еще одна глупость. Оставались, по словам «старого солдата», четыре воина у вторых дверей. Но, как ни странно, вторая дверь не охранялась вовсе. Более того — была призывно распахнута. Ловушка? Конан осторожно заглянул внутрь. Уходящая вверх лестница и дневной свет. Значит, они уже в доме оракула. Но почему нет охраны? Бесшумно ступая, Конан скользнул вверх по лестнице. За ним крался Култар. Кхэш остался где-то позади. Лестничная площадка, окна, забранные решетками и… никакой стражи. Все это не вписывалось в легенды о том, что дом оракула охраняется, как королевский дворец. Конан прошел по коридору, открыл одну дверь, вторую — никого.

В следующей комнате сидели две седые заплаканные женщины безобразного вида. Старухи походили друг на друга, как две капли воды. Молча, они указали на дверь, ведущую, судя по всему, в спальню.

Киммериец вспомнил рассказ «дервиша». Да, перед ним явно сидели две красавицы» — Алкунса и Инирга. Значит, не так уж и обманывал оракул.

Конан медленно вошел в спальню. Перед ним, на широкой кровати под шелковым балдахином, лежал тяжело больной человек. Ввалившиеся глаза лихорадочно блестели, заострившийся нос выдавал приближение смерти. Спутанные, когда-то черные а теперь пегие от седины волосы, торчали клочьями.

Оракул походил на того дервиша, который рассказывал занимательные истории в каморке над таверной, только теперь уже ему не требовался грим.

— Я знал, что мы встретимся, Конан, — прохрипел больной, — и знал, что эта встреча будет перед моей смертью. Ты пришел убить меня.

— Убить тебя пришел другой.… Но теперь я не позволю ему это сделать.

В спальню вошел Култар, за ним, пригнувшись, кхэш. Он вновь поднялся на задние ноги и теперь неумело балансировал у кровати того, кого он так мечтал убить.

— Конан, — с трудом продолжал старик, — послушай. Я — виноват. Я обманул тебя. У меня нет сокровищ. Да, мне несли деньги, но я все тратил на эксперименты… Колдовское зелье стоило дорого, а сам я не умел его приготовить. Для этого нужно быть колдуном, а я, всего лишь… оракул. Все, что у меня есть, Конан, лежит тут в спальне, вон в том ящике. Там всего лишь медь и серебро. Остальное потрачено. С трудом оторвав голову от подушки, он показал на небольшой, окованный железом сундучок, сиротливо стоящий в углу.

— А что теперь делать мне? — спросил кхэш, и старик, взглянув в его налитые кровью бычьи глаза, заплакал.

— Я виноват… виноват… Ты можешь убить меня… Я мечтал вывести сверхчеловека, а выводил только чудовищ…. Недавно, чувствуя приближение смерти, я прекратил эксперименты.… Все, кого я вывел, погибли. Ты остался один и теперь, как высший судья, можешь вынести мне приговор. Хотя… приговор уже вынесен судьбой — я умираю в страшных муках.… Сейчас, когда я говорю с вами, меня гложет изнутри ужасная болезнь, приносящая немыслимые страдания, и если ты размозжишь мне голову копытом — принесешь долгожданное облегчение.

Старик без сил откинулся на подушку. Его хриплое дыхание перемежалось громкими стонами.

— Так что мне делать? — повторил кхэш.

Несчастный умирающий старик очнулся и с трудом приподнял голову. Долго смотрел на созданное им чудовище, будто не понимая, кто перед ним. Потом взор его прояснился и он прошептал:

— Ты будешь жить тут, в лабиринте… Тебе будут приносить пищу.… А Конан или его друг, могут занять мой дом… Я составил дарственную… вот, — он повел рукой, показывая на свиток, лежащий на изящном резном столике, — Конан позаботится о том, чтобы ты не голодал.… Хотя… я вижу — он не захочет тут жить.… Тогда…

— Тогда здесь жить буду я, — закончил Култар и Конан молча склонил голову.

— Хорошо, — прошептал старик, — ты искупишь мой грех по отношению к… к этому несчастному…

— Значит, сокровищ, нет, — грустно подытожил Конан, — а скажи, — в его синих глазах вдруг мелькнули веселые искорки, — там, внизу действительно течет Река Забвения?

Старик попытался засмеяться и закашлялся.

Затем, с трудом разлепив сухие губы, прошептал:

— Река Забвения — это жизнь…

Он откинулся на подушку, и глаза его остановились, а дыхание исчезло. В спальне повисла долгая тишина. Конану показалось, что над кроватью промелькнула небольшая прозрачная бабочка. Култар, похоже, тоже что-то заметил — смотрел внимательно и с прищуром. Трепещущее нечто через миг вылетело в окно и исчезло, подхваченное ветром.

— Ну что же… похороним его на утесе, за оградой, — нарушил молчание Конан и повернулся к Култару — согласен тут жить?

— Согласен, — ответил южанин и вздохнул, — может, объявить себя новым оракулом?

— И не пытайся, — усмехнулся Конан, — разоблачат сразу же. Что ни говори, а этот старик был не простым… оракулом.

— Да, — Култар вздохнул совсем уж тяжело, затем вдруг просиял, — я объявлю народу, что нужно нести дань, иначе кхэш будет выбегать по ночам и есть всех, кого встретит! А раз в год пусть приводят мне для принесения в жертву чудовищу самых красивых девушек! А я уж сам решу, что с ними делать.

Конан махнул рукой:

— Объяви, что хочешь, но помни, что умирающий возложил на тебя заботу о нашем союзнике.

Все это время кхэш стоял молча, глядя на мертвого старика, создавшего его чудовищем. Какие мысли бродили в его бычьей голове? Какие чувства обуревали? Гнев, ненависть? Может, жалость? Ведь создатель — это как отец. Только что, у него на глазах умер отец.

— Я буду приходить за едой. Оставляйте ее за дверью. Мне нужно полбочки мяса. Вода всегда пусть стоит в. бочке рядом. Я не хочу пить из реки. Не хочу все забыть.

Култар понимающе кивнул, а Конан подошел и коснулся ладонью копыта чудовища в символическом пожатии.

Кхэш повернулся, опустился на четвереньки и медленно вышел из спальни.

Страх

1

А знаешь ли ты, друг мой Дриан, что такое настоящий страх? — спросил колдун Эскиламп, испуганно озиравшегося по сторонам, чернокожего мальчика.

Они сидели у костра, глухой ночью, посреди необъятной степи, а над ними широко раскинулось черное небо, усыпанное мерцающими звездами. Поодаль, завернувшись в одеяло, мирно похрапывал Конан, по многолетней привычке положив меч под правую руку. Рядом сопел во сне гном Хепат. Что-то бормотал, иногда тяжко вздыхал и постанывал. Видно одолевали его нелегкие сны.

Четверо товарищей — таких непохожих друг на друга и потому сдружившихся — возвращались из страны Куш, где им выпала трудная миссия по уничтожению опасного талисмана. С успехом справившись с заданием и всласть попировав во дворце красавицы-вдовы Итилии, друзья неспешно продвигались в направлении Заморы, где в славном городе Шадизаре, Конан с Хепатом собирались продолжать пиршество до тех пор, пока не кончатся деньги. А так как денег благодарная Итилия насыпала друзьям полные сумки, впереди их ожидали очень веселые дни и ночи. Хепат, правда, собирался еще купить дом и жить в довольстве и покое, но Конан знал, что эти благие порывы рассеются, едва гном доберется до кружки с хорошим вином.

Чернокожий мальчик Дриан — уроженец страны Куш — собирался стать учеником волшебника Эскилампа. И поэтому тренировал способность преодолевать страх. А страхов колдун нагонял на будущего ученика великое множество. Каждую ночь, дождавшись, когда уснут бесстрашные Конан с Хепатом, Эскиламп начинал рассказывать невероятные, повергающие в ужас истории из жизни — своей, покойного наставника и разных знакомых, которых у колдуна было так много, что, казалось, он знал по именам всех жителей цивилизованных стран.

— Так знаешь ли ты, что такое настоящий страх? — повторил колдун испуганному мальчику, — ужас, который заставляет тебя цепенеть, чувствуя, как волосы, сами по себе, шевелятся на голове? Как стекают за воротник струйки холодного пота? Как желудок превращается в глыбу льда? Приходилось ли тебе, подвывая от леденящего ужаса, чувствовать приближение существа, настолько чужого, с такой темной душой, что все попытки понять его действия, заранее обречены на провал?

Мальчик, сжавшись в маленький, тугой комок, даже не пытался что-то ответить. Лишь испуганно сверкал белками, бросая по сторонам взгляды, полные ужаса.

— Когда я был молод, — продолжал Эскиламп, — и только-только поступил в ученики к великому магу Актиону, мне пришлось пережить подобный ужас. Учитель заставил меня провести ночь в пещере мертвецов. По его словам, это было необходимо для проверки мужества. Но не мертвецы испугали меня чуть не до смерти.… Нет, там было нечто…

— Расскажи по порядку, — прошептал Дриан, — с самого начала…

Колдун бросил взгляд на спящих товарищей, поворошил дрова в костре — не волшебном, самом обычном, с сухим хворостом и толстыми поленьями.

Растревоженный огонь сердито вскинулся, выбросил сноп искр, но быстро успокоился, со всех сторон теснимый чернотой летней ночи.

— Мой учитель Актион, — начал рассказ Эскиламп, — в ту пору копил духовную мощь и поэтому жил один в горах. Одиночество и созерцание — необходимые условия развития личности. Вокруг, на несколько дней пути — ни одного селения. Я долго искал пещеру великого отшельника, а когда, наконец, нашел, был поражен силой и мудростью человека, жившего в ней. Это потом Актион стал склоняться к злу.… А в то время… Словом, был он мудрейшим и благороднейшим из смертных. Уступая мольбам, он согласился взять меня в ученики. Смущало непременное условие — проверка храбрости — ночь в «Пещере мертвецов».

Скверная молва ходила про эту пещеру. Обширная, имеющая множество разветвлений, несколько уровней по высоте, она была идеальной ловушкой для неопытных старателей. Множество людей сгинули в ее лабиринтах. И, по легендам, в одном из гротов пещеры были непонятной силой собраны мертвецы — мумии.

Неизвестно, как, отчего умерли эти люди, но природа, или что-то другое, сохранила их нетленными, и неусыпно стерегли они покой хозяина — главного обитателя подземного лабиринта.

Актион рассказал, как добраться до места и попросил, в качестве доказательства, принести один из красных камешков, во множестве рассыпанных в пещере. Подозревая, что эти самые камешки он рассыпал специально и только в той пещере, где покоятся трупы, я молча кивнул и отправился в путь.

Всю дорогу я не мог выбросить из головы слова учителя о том, что это ужасное испытание многим оказалось не по плечу. Вообще, исподволь расспрашивая Актиона, я выяснил печальную судьбу его учеников. Несколько человек тронулись рассудком именно во время этого, первого испытания. Других съели чудовища, охраняющие спуск в нижние пределы. Это являлось последним, самым трудным испытанием учеников великого волшебника. Еще несколько человек сами отказались от такой чести — спускаться в преисподнюю, рискуяжизнью. Из них вышли колдуны-недоучки, позорящие профессию.

Забегая вперед, скажу, что я, кажется, единственный, кто остался в живых и не сошел с ума после всех испытаний.

И теперь имею право носить кинжал учителя — талисман огромной силы, позволяющий и менять судьбы мира.

Вход в пещеру был небольшим и почти скрытым зарослями жесткого кустарника. Оставив на колючках часть одежды, я пробрался к узкой расщелине, на миг задержался, вздохнул и на четвереньках полез под землю. Через несколько метров лаз расширился, и я смог выпрямиться во весь рост. А еще через сотню метров своды пещеры почти потерялись в темноте, а стены раздвинулись, образуя довольно широкий тоннель. Стали появляться боковые ответвления, тоннели, низкие, круглые ходы, наподобие нор.

К счастью, учитель подробно рассказал, как выйти к нужному месту, и я двигался довольно быстро, и не сбиваясь. Факел мне уже тогда не требовался, ибо первое, что сделал Актион — это научил меня заклинанию, заставляющему светиться воздух вокруг тела колдуна. И я двигался, окруженный ореолом света и преисполненный решительности довести дело до конца, чего бы это мне ни стоило.

Пещера была фантастически красива. Я всегда умел видеть прекрасное, будь то скульптура, картина, или природное явление. И, шагая по залам «Пещеры мертвецов», я не уставал любоваться радугой цветных сталактитов, свисающих со сводов, будто оригинальные люстры, которые зажжет хозяин замка, как только начнется бал.

Вспомнив, таким образом, о хозяине, я слегка сбился с шага, затем остановился и присел на камень. Не хозяин, а хозяева.… Любуясь красотами, я совсем забыл, куда и зачем я иду. Вспомни, вспомни название этой пещеры, будто кто-то нашептывал мне на ухо. Ты идешь к мертвецам, идешь потревожить их покой, а они этого не любят.… И грот, где обитают страшные хозяева пещеры, уже близок! Они знают о твоем приближении! Они готовятся встретить тебя!

Помотав головой, я попытался избавиться от странных, ненужных мыслей. Разыгралось воображение? Или кто-то сумел внедриться в мой мозг? Может, это учитель нагоняет страху, чтобы испытание не выглядело утренней прогулкой? Или кто-то другой? Но кто? Мертвецы, даже если они каким-то образом не совсем мертвы, вряд ли могут забираться кому-то в мозги…

Так я впервые соприкоснулся с настоящим хозяином пещеры… Точнее, это он слегка прикоснулся к моему сознанию…

Сделав несколько дыхательных упражнений — а воздух в пещере был на удивление свеж — я решительным шагом двинулся дальше. Продолжая на ходу проделывать специальные упражнения, я почувствовал прилив сил и храбрости. До нужного грота оставалось совсем немного.

«Ну и что мне трупы? — думал я, ритмично дыша. — Ну, мертвецы.… Как они, кстати, оказались все в одной пещере? Пришли, еще будучи живыми или?..»

Сейчас я, конечно, вижу, что совершил ошибку, начав размышлять о мертвецах.… Следовало лучше контролировать свои мысли — думать о чем-то отвлеченном, не позволять ненужным, в данный момент словам, всплывать в памяти. Ибо слова имеют огромную силу! Они могут внести успокоение, придать сил, наполнить сердце отвагой, но могут и напугать, ввергнуть в пучину ужаса, даже убить в определенной ситуации. Как раз в такой, в которой находился я.

Мне следовало, вообще, меньше рассуждать. Пришел, держа в строгой узде мысли и эмоции, взял камешек и удалился. А мысли о мертвецах, которые по своей — или не по своей воле — собрались в одном гроте, не способствовали укреплению духа.

Скоро красоты пещеры для меня померкли — в голове крутилось одно: кто собрал всех мертвецов в одном гроте? Ведь, скорее всего, эти люди умирали, заблудившись в лабиринтах пещеры, по одному, в крайнем случае — по двое? А в гроте, куда я направлялся, по слухам, сидели и лежали, будто отдыхая, несколько десятков мумий. Значит, кто-то… какая-то сила… заставила трупы двигаться в нужном направлении.

Так я логически пришел к выводу, что в лабиринте пещер на самом деле хозяйничают не мумии. Вырисовывалась некая сила, способная заставить трупы двигаться, собравшая их в одном месте. Конечно, логика моя была безупречна, но, повторяю, зря я стал думать в тот момент о мертвецах.

Скоро я начал беспокойно озираться по сторонам. Временами останавливался и прислушивался. Казалось, к гулкому эху шагов, добавились еще какие-то звуки… Крадущиеся, шаркающие шаги… Хихиканье… Злобное фырканье.… Но, прислушиваясь, я неизменно убеждался, что нахожусь в пещере один. Если не считать тех… которые ждут меня в гроте…

Находя ориентиры, указанные учителем, я постепенно приближался к нужному месту. Возможно, мне показалось, но только вид тоннелей и залов, по которым я пробирался, становился все более мрачным. Сталактиты теперь безжизненно висели простыми, бледными сосульками. Совершенно исчезли краски, так радовавшие меня вначале, все стало серым и монотонным. Не сверкали более стены вкраплениями кварца, не переливались спектром концы сталактитов и сталагмитов. Мертвенная бледность разлилась по стенам тоннелей.

Чувствуя внезапно накатившую усталость, я вновь присел на камень. Ореол мой потускнел, и постепенно со всех сторон стала наступать темнота. Решив, для укрепления духа, вновь проделать дыхательные упражнения, я сам испугался издаваемых носом звуков и долго потом сидел, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Казалось, меня обступают смутные, едва различимые тени.

Зловеще усмехаясь, что-то шепчут друг другу, ждут наступления полной темноты…

Действительно, подумал я, что будет, если действие заклинания сейчас закончится? Я ведь даже не захватил с собой огниво.… А если бы и захватил — что тут может гореть? Следовало бы взять с собой и факел.… Но как бы посмотрел тогда на меня учитель? Ученик колдуна, который не верит в силу заклинаний? Кому он нужен, такой ученик?..

Свет совсем померк. Необходимо было вновь громко и звучно прочитать заклинание. Но я не мог… Просто не мог нарушить ватную тишину, превратившую меня в жалкий, дрожащий студень. Я знал, что пришел в зал, откуда отходят три небольших тоннеля. Средний — ведет в грот мертвецов. Именно там раскидал учитель красные камни. И туда мне надлежит отправиться.… Вот, только, немного бы отдохнуть, еще посидеть, послушать — не раздастся ли звук шагов, не выйдет ли кто, из среднего тоннеля.… Нет, я заскрежетал зубами, нельзя сейчас думать об этом! Мертвецы питаются страхами!

Я набрал полную грудь воздуха и приготовился прочесть заклинание. Но словно чья-то костлявая рука протянулась и сдавила мне горло, из него вырывались только жалкие, надсадные хрипы. Свет исчез. Я оказался в полной темноте. Она навалилась, как медведь на неудачливого охотника, лишила меня остатков мужества.… Кажется, я закричал, забился, словно пташка в сетях птицелова. Мне виделось, что я тону в глубоком омуте, нечем дышать… вот-вот холодная, воняющая тиной вода, хлынет в горло.… А вокруг уже явственно перешептывались тени, злобно хихикали, хватали за одежду, дергали, толкали…

Не смелость, не мужество помогли мне тогда. Отчаяние! Последний всплеск эмоций перед смертью! Я заорал так, что эхо буквально обрушилось на меня со сводов пещеры. Но это был не крик ужаса… Точнее, крик не только ужаса. Он порождал силу. Великую силу отчаяния! Я вскочил и громким, четким голосом стал читать заклинание. И вспыхнул вокруг меня свет! Шарахнулись тени, и я четко проследил, что исчезли они именно в среднем тоннеле. Там, куда лежал путь мой.

Мурашки ползали по спине, волосы стояли дыбом, свет, рожденный силой отчаяния, пульсировал от переизбытка энергии — я бежал с криком, с рычанием к нужному тоннелю. Прибежал. Ворвался в грот, ожидая увидеть, кого угодно… но небольшая пещерка была пуста.

Как вкопанный, тяжело, надсадно дыша, я растерянно стоял посреди грота, затравленно озираясь. Никого! Разве можно было такое представить? Потоптавшись, я медленно побрел вдоль стены. Вскоре обошел всю пещеру. Может, я забыл указания учителя и пришел не туда? Но нет — повсюду виднелись красные камешки. Я поднял один — непрозрачный осколок кровавого цвета. Ничего особенного, не драгоценность, но камень довольно редкий. На протяжении всего пути по пещере я таких не встречал. Значит, место то самое.… И какого демона учителю понадобилось морочить мне голову?! Хотел запугать? Посмотреть, как я выйду из этой ситуации? Послушать, что я расскажу? Вместе посмеяться над шуткой?

Утерев рукавом холодный пот со лба, я облегченно вздохнул, чувствуя, как покидает меня напряженность, не отпускавшая меня с тех пор, как я переступил порог пещеры. После взрыва энергии наступила апатия. Я сел прямо на землю, сгреб столько камешков, сколько смог, и рассеянно стал перебирать их на ладони. Хорошие, красивые осколки большого камня красного цвета… Вероятно, Актион, специально раздробил подходящий камень.… Для этого нужно знать подходящее заклинание. Не слишком сложное.… Итак, мой учитель оказался шутником? Веселым любителем розыгрышей? Как-то не похоже.… И, кроме того, кто же перешептывался в темноте? Кто дергал меня за одежду? Неужели все это — лишь игра расстроенного воображения?!

Внезапно потянуло ветерком. Пропитанная потом одежда неприятно холодила. Откуда здесь сквозняк? Ведь грот не имеет второго выхода.… Или, все же, имеет? Может, небольшое отверстие?.. Я поежился и плотнее затянул пояс.

Еще одна мысль не давала покоя — я ведь довольно ясно видел, как шарахнулись в средний тоннель тени.… Опять воображение? Но я никогда не был настолько эмоциональным человеком… Веселым, смешливым — да! Но не тем, кто представляет повсюду разные ужасы…

Ветерок тянул понизу и я окончательно закоченел.

«Сидеть на земле в юности — мучится поясницей в старости», — так говорил мой дед.

Поднявшись, и сделав несколько разминочных движений, я заметил у стены подходящий камень. Присел и подумал — не занимаю ли я чужое место? Множество подобных плоских камней были расставлены вдоль стенки пещеры.

Как там говорилось в легендах? Сидят в пещере мумии и ждут.… Сидят — на камнях, очевидно, на чем же еще тут сидеть?..

И еще одна неприятная мысль меня посетила в то время. Мне подумалось, что вот я, один в недрах горы, где-то в глубине обширной пещеры, и нет рядом ни одной живой души.… Ни одного человека. Я один.… И невозможно даже мысленно измерить высоту горы надо мной…

Но нет, похоже, не один я в этом подземном лабиринте… Кто-то же расставил камни…

Я вскочил и прислушался. Тишина звенела. Полное отсутствие звуков рождало тихий, жалобный звон в ушах. Необходимо было, как можно скорей выбираться, захватив в качестве доказательства, пару красных камней.

Сунув руку в карман, я, с безмерным удивлением, заметил, что он уже полон. Более того: все карманы были до отказа набиты красными камешками. Когда это я успел? Мысли понеслись вскачь. Я это чувствовал и ничего не мог с собой поделать. Не мог взять себя в руки. Я решительно не помнил, когда набивал карманы камнями. Наоборот, четко вспоминалось — покатав на ладонях, я высыпал их на землю и отряхнул руки. Все же, камни были пыльными…

Сосредоточившись, я заставил себя успокоиться. В голове немного прояснилось. Возможно я, неосознанно, думая совсем о другом, собирал камни. Но, ведь мне требовалось не более одного-двух… Я стал выгребать горстями из всех карманов и высыпать красные осколки.

И увидел кольцо… Массивное, серебряное кольцо с печатью. Будто соскользнуло оно с чьего-то усохшего пальца и, вместе с камешками, осталось в кармане.

В голове вновь помутилось. Мной овладела самая настоящая паника. Я, будто бежавший с поля боя трусливый воин, дрожал так, что стучали зубы.

Кто-то — ясно, кто — набивая камнями мои карманы, случайно оставил, соскользнувшее с пальца, кольцо. Но это значит.… Это значит, что пещера, где я находился, полна невидимыми мертвецами! Может ли труп быть невидимым? А может ли труп ходить? Может ли сражаться, как те зомби, с которыми мы недавно бились? Колдовство вполне может сделать их невидимыми.

Я озирался по сторонам, часто и с присвистом дыша. Бежать! Это мысль билась в голове, как выброшенная на берег рыба. Бежать! Но ноги будто вросли в землю. Обливаясь потом, дрожа, я не мог сдвинуться с места. И услышал смех — не гнусное, мерзкое хихиканье, которое слышалось раньше, когда померк свет. Нет — громкий хохот. Кто-то невидимый от души веселился, наблюдая за моим испугом. И это придало мне храбрости. Я не буду доставлять ему такое удовольствие! Огромным усилием воли я взял себя в руки. И он стал проявляться.… А вслед за ним и другие…

Пещера постепенно наполнялась мертвецами. Высохшие, с провалами, вместо глаз, с высунутыми, иссохшими языками, почерневшие, они стояли, окружив меня плотным кольцом. Я чувствовал — еще немного и ноги откажутся служить мне. И тогда я призвал на помощь злость! Ярость! Я возненавидел мертвецов, я взвинчивал себя, как берсерк перед сраженьем. Да кто они такие?! Жалкие, высохшие мумии! Как смеют они смеяться надо мной — учеником волшебника?! Учеником я еще не был — только кандидатом, но это не имело значения. Эти жалкие останки позволяют себе надо мной смеяться?!! Думают, что напугали?!

Спокойно, насколько это представлялось в тот момент возможным, я сказал:

— Ты обронил кольцо, возьми его!

И рука моя почти не дрожала, когда я протянул мертвецу серебряную печатку.

Гул одобрения пронесся по рядам, окруживших меня зомби. Главный — тот, что носил кольцо — одобрительно кивнул и принял его из моих потных рук. Надел на высохший палец. Сделал неуловимый знак, и его подданные расступились.

— Иди к своему хозяину, смелый юноша, — проскрежетал мертвец, — ты будешь хорошим волшебником… Возможно, лучшим из всех, ныне живущих.… Не забудь взять пару камней.

Он протягивал на коричневой, ссохшейся ладони два красных осколка. Не дрогнувшей рукой я взял камни, на миг ощутив могильный холод его ладони.

— Иди, — продолжал верховный, — но не останавливайся, что бы тебе ни чудилось. Возможно наш хозяин, попытается тебя остановить.… Не бойся. Он вряд ли станет причинять тебе увечья.… Немного попугает.… Но если ты остановишься — это будет говорить о твоей нерешительности и тогда он не позволит покинуть пещеру…

Поблагодарив, я повернулся и двинулся к выходу. Только спустя несколько суток до меня стала доходить вся дикость этой сцены — одобрение мумий, напутствие главного зомби.… А в тот момент все казалось вполне естественным. Страх почти прошел. И я твердым шагом, под одобрительный говор трупов, прошествовал к выходу. Обратный путь всегда бывает короче. Но на этот раз он показался мне в сто раз длиннее. Прежде всего, навалилась непонятная тревога. Я шел и мучился. Казалось, учитель обманул меня — послал на верную смерть, для того, чтобы не брать в ученики. Что будет теперь — когда я вернусь целый и невредимый? Не захочет ли он избавиться от меня другим путем? Да и вообще, захочет ли меня видеть?

Я собрался, было присесть и обдумать этот вопрос, но вовремя вспомнил предостережение главаря мертвецов. Нужно идти. И тут послышался благостный старческий голос. Где-то рядом стоял измученный трудным переходом старик и просил о помощи.

Но как я ни вертел головой, как ни старался увидеть немощного путника — его не было. Я шел, не сбавляя темпа, и во вслед мне неслись проклятия оставленного без помощи старика. Это все игры хозяина зомби, твердил я себе, это шутит некое существо, обитающее в пещерах.

На моем пути из темноты внезапно выдвинулся огромный паук. Это была мерзкая, покрытая слизью тварь, размерами с круглый обеденный стол в хорошем, просторном доме. Только этот «стол» непрерывно копошился, перебирал лапами с кривыми крючками на конце, издавал удушливое зловонье и явно готовился к атаке.

Инстинктивно я схватился за кинжал. В те времена я носил простой, незатейливый клинок, не дорогой, без драгоценных камней на рукоятке и ножнах, а выкованный из хорошей стали, он не раз спасал мне жизнь. Нельзя останавливаться, этот паук, скорее всего, иллюзия, попытка запугать меня, заставить остановиться в нерешительности!

И все же… все же, он был так реален, этот огромный, вонючий паук. С диким криком, размахивая кинжалом, бросился я в атаку, Думаю, будь это чудовище настоящим, смерть моя была бы крайне мучительна. Паук исчез, как только я занес кинжал для удара, но вонь… вонь осталась. И тут началось самое страшное.

Я каким-то образом почувствовал рядом присутствие некоего существа. Некто невидимый, но крайне неприятно пахнущий, шел рядом. Просто шел… Я даже слышал шуршание его шагов. Его дыхание… Невидимый хозяин пещер — могущественное существо, способное, конечно же, умертвить меня в один миг. Но он ждал… Он просто шел рядом. Возможно, наблюдая за моей реакцией. И ужас, который я почувствовал в этот момент не шел ни в какое сравнение со страхами в пещере мертвецов. Тело мое стало деревянным, ноги окостенели. Каким-то образом, я умудрялся продолжать движение, хотя ног не чувствовал. Противными холодными ручейками сбегал по спине пот.

Воздух с трудом проникал в легкие, несмотря на то, что я часто и шумно дышал. Невыносимо кружилась голова, но я шел. Спотыкался, чуть не падал, но продолжал переставлять онемевшие ноги.

И мыслей моих коснулось мерзкое, чужое, холодное щупальце. Он копался в моей голове, как скряга в сундуке с золотом. Он изучал меня, он спрашивал о чем-то и тут же получал ответы, он разобрал по кусочкам мою личность, проанализировал и сложил в прежнем порядке. Эта пытка, казалось, продолжалась тысячелетия. Я потерял представление о времени и пространстве. Я плыл среди тусклых звезд… Я барахтался в мутных водоворотах желтой, вонючей реки и не мог выбраться. Я задыхался, бился в конвульсиях, я плакал, кричал от нестерпимого ужаса… и все же я шел. Не останавливался.

И настал момент, когда он сказал:

— Ты будешь хорошим волшебником. Я дам тебе силу. Ты единственный, после Актиона, кому я даю силу.

Страх исчез, но пришла боль. Каждый сустав выворачивался, каждая косточка ныла, голова лопалась, а грудь разрывалась от боли.

Я кричал и шел. Сколько продолжалась эта пытка — неведомо. Время опять исчезло. Похоже, что весь обратный путь я проделал в сопровождении повелителя пещер и, корчась от невыносимой боли.

Шатаясь, выбрался я на свет и рухнул на камни. А когда пришел в себя — радостно засмеялся, ибо почувствовал в себе такую силу, что мог, казалось, одним взглядом, одним усилием воли перевернуть гору. Я запрокинул голову и издал воинственный клич. Затем поспешил к учителю. Мне не терпелось поскорее овладеть наукой колдовства…

Вот так, мой молодой друг, Дриан, я получил силу, которая не раз выручала меня в трудную минуту.

2

Эскиламп встал, потянулся и протянул ладони навстречу занимающейся заре.

— Так ты, наверное, сильней Конана? — испуганно спросил Дриан.

— Нет, друг мой, — засмеялся волшебник, — сила, которую дал Повелитель пещер — не физическая. Это особая духовная мощь, позволяющая мне, например, управляться с кинжалом — древним колдовским артефактом. Любой другой будет им уничтожен.

— То есть, увидеть твою силу нельзя? Ты не сможешь, — мальчик повертел головой, — поднять, к примеру, вон тот камень?

— Не смогу, — снова рассмеялся Эскиламп, — но я мог бы расколоть его на несколько кусков с помощью заклинания.

— А Конан сможет его поднять и забросить подальше! — с гордостью сказал Дриан.

— Камень-то слишком большой… — притворно усомнился колдун.

Дриан бросился тормошить Конана.

— Просыпайся! Солнце встает! А ты можешь поднять вон тот камень?

Киммериец заворчал, как рассерженный медведь. Рядом заворочался Хепат.

— За каким демоном мне его поднимать, этот камень? — Конан заразительно зевнул. За ним — Хепат, а следом и Эскиламп.

— Ты должен поднять его! — настаивал мальчик, — а то он сомнева… — Дриан понял, что волшебник просто пошутил. Конечно, Конан сумеет его поднять.

Хепат распаковал сумки с нехитрой походной снедью. Нарезал хлеб и копченое мясо. Не успев до конца проснуться, схватил приличных размеров кусок и, с ворчанием, впился в него зубами.

Конан встал, потянулся так, что хрустнули кости, подошел к камню и, усмехнувшись, поднял его одной рукой.

— Ух, ты! — закричал Дриан. — Если я буду каждый день тренироваться, я смогу стать таким же сильным?

— Ты же хотел стать учеником волшебника? — проворчал с набитым ртом Хепат.

— И волшебника тоже… — растерянно сказал мальчик.

Хепат, успел набить утробу, и был настроен добродушно.

— Перед тобой нелегкий выбор, мальчик, — начал он, назидательно подняв скрюченный палец, — два пути и два человека! Каждый — великий мастер в своем деле! Достойнейший пример для подражания! Ты должен выбрать…

Конан и Эскиламп давно покончили с завтраком и принялись седлать лошадей, а гном все поучал заскучавшего вдруг Дриана.

— … и каждый из этих достойнейших может взять тебя в ученики! Цени это!

— Я учеников не беру, — пробурчал Конан, подтягивая подпругу.

— А я, вначале должен проверить есть ли у кандидата в ученики способности, — добавил Эскиламп.

Хепат крякнул и стал торопливо собирать седельные сумки.

Этот день путешествия ничем не отличался от предыдущего. Выжженная степь, палящее солнце над головой, понуро бредущие кони…

— Мне всю ночь снились пещеры, — сказал Хепат, — будто я бреду, а потом побеждаю мертвецов. И страха совсем не было!

Эскиламп оглянулся на гнома, восседавшего на верблюде, как на троне, и покачал головой.

— Ну… почти не было страха… — поправился Хепат, — я ведь люблю пещеры, я же все-таки гном, хоть и давно живу среди людей…

И он затянул старую песню гномов, которую так любил Конан. Необычная, неземная — подземная — мелодия и странные, отрывистые слова языка гномов давно исчезнувшего клана Вармина…

На ночлег остановились, когда погасли последние отблески зари. Как всегда, старались проехать в часы вечерней прохлады возможно большее расстояние. На сей раз, сушняка вокруг не нашлось, и Эскиламп запалил волшебный костер. Несколько, с трудом найденных веточек, горели спокойным, неугасимым пламенем.

— Теперь твой черед рассказывать, — волшебник, прищурившись, глянул на мальчика, — я порассказал достаточно.

— Не о мертвецах ли в пещерах был последний рассказ? — проворчал Хепат, заворачиваясь в одеяло.

Конан, на сей раз, решил подольше посидеть у костра. Ночная прохлада вселяла бодрость и прогоняла сон.

Прежде чем начать рассказ, Дриан долго думал, что-то шептал, вспоминая, загибал пальцы.

— Считаешь страшные случаи? — усмехнулся Конан, — у меня, например, пальцев не хватит…

— У меня пока хватает… — мальчик с сомнением посмотрел на свои пальцы — вы не поверите, но самый большой страх я испытал после смерти матери, когда меня приютила ее сестра. Отец мой давно погиб, — продолжал Дриан, — я его и не помню. Мать помню.… Но она вскоре померла и меня, взяла к себе тетя — толстая, седая старуха. Наверное, она не была очень уж старой, просто так выглядела.… И еще: на глазах у нее были бельма… страшно так.… Чтобы рассмотреть человека, она наклонялась вперед и сквозь ужасные, мутные пятна на глазах пыталась что-то увидеть.… Подойдет, бывало, вперит в меня белые глаза и долго-долго молчит. У меня аж мурашки по спине…

Я много работал на полях и только к вечеру приходил в дом. Тетя жила с мужем — забитым, маленьким мужичком. Детей у них не было. Муж ее домой ночевать приходил редко — все больше валялся пьяный где-то на задворках. Я же ночевал в сарае, на соломе. Спать в доме боялся после одного случая…

Меня тогда положили на лавке в углу. Тетя спала на лежанке у другой стены, муж ее бродил вокруг дома и горланил песни. Домой она его пьяного не пускала, а ему от этого только веселее было. Ходит вокруг и поет… а иногда ругается. В тот раз — пел. Потом вдруг замолк, будто подавился. Я слышал — перед тем, как подавиться ему, тетя что-то сквозь зубы сказала.… Даже не сказала — каркнула, будто.… Или слово какое-то непонятное произнесла. Не знаю… только наутро мужа ее мертвым нашли. А когда хоронили, тетя разговаривала с ним, как с живым…

Я помню, колдун ей сказал — что ты с ним говоришь-то? Он же мертвый! А она как глянет на него бельмами! Колдун, уж, на что человек бывалый, а и он как-то сник и в сторону отошел… Страшные глаза были у тети…

С тех пор я спал в сарае. Не хотел оставаться с тетей в доме. Но даже и в сарае слышал, как стонет она ночами, кричит, будто зовет кого-то… Чаще всего это случалось в те ночи, когда буря шумела, ветер свистел в щелях сарая.… А тут еще и крики эти!.. Я, бывало, сожмусь в комок, заткну уши и лежу, дрожу, пока не наступит утро.

При свете дня, правда, все казалось не таким уж страшным. И тетя — как ни в чем не бывало. Покормит меня и отправит в поле работать. Днем — ничего. Солнце светит. Не страшно. Но ближе к вечеру — тоскливо становилось на душе. Опять идти… туда.… Надеяться, что ночь будет спокойной, без криков…

Домик-то у тети был небольшой. Одна комната, да чулан, куда мне было запрещено заходить. Что уж она там держала, не знаю, только замок висел огромный на двери.… А ключ тетя прятала… Я, правда, знал, где он лежит — у нее под подушкой. Тут и любой бы догадался…

Днем, когда я обедать приходил, из-за двери чулана этого будто шепот доносился.… Но, скорее всего, казалось мне, чудилось…

А после работы — в доме только поесть, и в сарай — спать. Да и хлеб-то, бывало, в горло не лезет. Тетя сядет напротив и вперит ужасные, белые глаза!..

Так жил я после смерти матери.… Стал, вроде бы, уже и привыкать… Ничего, очень уж страшного, не происходило.… Только все тягостнее становилось на душе. Особенно после того, как тетя мужа похоронила… Она будто ждала чего-то все время.… Прислушивалась…

Оно-то, конечно, если человек плохо видит — он старается больше слушать.… Но ведь раньше тетя так часто не прислушивалась!.. А тут — постоянно, особенно по вечерам. Даже и мне стали чудится как будто шаги вокруг дома.… И когда в сарае спать укладывался — тоже шаги чудились. Да еще эти ужасные крики тети по ночам!..

А утром — опять ничего. Солнышко светит — и на душе легче. К вечеру, конечно, настроение портилось. А как спать ложиться в сарае, так вообще.… Только и думаешь, как бы уснуть побыстрее…

Однажды ночь выдалась тихая. Лежу, слышу, как мыши шуршат в соломе, где-то далеко птицы ночные кричат. А потом, и вообще, все стихло. Казалось, будто все ждут чего-то.… Даже мыши перестали возиться. Птицы — и те затихли. Лежу — и заснуть никак не могу. Чувствую — дрожь стала меня бить в тишине этой.… Захотелось закричать или схватить молоток и стучать по наковальне. Только бы не эта мертвая тишина! И слышу — кто-то дышит рядом… Прерывисто так.… Будто не может за один раз воздух набрать — несколько вздохов делает.… Потом сообразил, что это я сам дышу.… Так тихо было, что мое дыхание эхом от стенки отражалось.

В общем, сколько я так пролежал — не знаю. Только послышались снаружи шаги — тяжелые, шаркающие, будто вслепую брел кто-то вокруг дома… Кругами ходил и все ближе и ближе.… А дыхания не слышно. Только шаги…

Я чувствую — волосы у меня на голове зашевелились, как живые. Крикнуть хочу — и не могу. Хочу тетю позвать — теперь-то она не казалась страшной.… Подумаешь — бельма на глазах! Зато — колдунья!

И надо сказать, именно тогда я и понял, что тетя — колдунья. Не из тех колдунов, что в каждой деревне вокруг костра прыгают, нет — настоящая! Ей никаких ритуалов не требовалось… у нее все внутри, в голове…

Хочу позвать — и не могу, не слушается горло, только хрипы вырываются. А шаги — все ближе. Вот уже к самой двери сарая приближаются. Я и вовсе окаменел. Как ни странно, в этот момент удивился, что руки и ноги заледенели. Прямо, ледышками стали, тяжелыми и чужими. Голова закружилась, будто я на лодке в бурю плыву.… А дверь вот-вот откроется… Шаги затихли на тропинке, что в сарай ведет…

И тут, когда я решил, что конец мне пришел — вдруг тетя закричала так громко, как никогда до этого. Как только стих крик — будто кто-то мешок зерна с воза уронил. Мягкий, такой звук падения.… Упал, стало быть, тот, кто у дверей стоял.

Утром я, выбегая, отвернулся — не мог, не хватило духу смотреть на то, что у порога лежало. Краем глаза заметил только, что это чье-то тело, все землей покрытое.… Как если бы я вот, решил покататься в грязи, а потом немного обсох и пошел бродить по улицам… Страшно.… Не хочется даже и вспоминать…

А тетя перестала с тех пор кричать. Вот и вся история.… Да, еще про чулан.… Ну, это потом — там не так страшно было…

3

Дриан поежился и протянул худые руки к костру. Некоторое время молчали. Слышался только мерный храп Хепата.

— Завтра он будет рассказывать сон про страшную, толстую колдунью, — рассмеялся Эскиламп, кивнув на куль из которого торчала окладистая борода гнома.

Конан задумчиво подбросил в огонь невесть откуда взявшийся прутик, который вмиг сгорел ярким, синеватым пламенем. Дрова, уложенные Эскилампом, слегка обуглились — и только. Костер горел ровно и мощно, на несколько шагов раздвигая обступившую путников темноту.

— Почему человек боится темноты? Если ты один где-то, а вокруг — тьма?..

— В темноте могут прятаться враги! — сказал Дриан.

— Темнота, мрак, олицетворяют неизвестную угрозу, — в раздумье продолжал Конан, — если видишь, с кем предстоит сразиться — не страшно. Страшит неизвестность…

— Но вначале человек просто опасался ночных хищников, — Эскиламп медленно, как бы прислушиваясь, поглядел вокруг, — а потом у него разыгралось воображение…

— И он стал придумывать то, чего нет? — насмешливо спросил Конан.

— Не совсем так… Просто многие монстры встречаются не так часто, как о том думают.… И уж сосем не так часто, как говорят!

Конан поскреб гладко выбритый подбородок.

— Верно. У страха глаза велики.… Но ведь все, или почти все, о чем говорят — встречается. Хотя и не так часто.

— А вампиров вы видели? — выпалил Дриан.

У костра надолго замолчали.

Эскиламп уселся поудобнее и, с несвойственной ему неуверенностью, сказал:

— Я не видел.… Были случаи подозрительных смертей.… Об этом — в другой раз.… Но вот так живого, если так можно выразиться, вампира… нет, не видел.

Конан хмуро рассматривал свои, покрытые шрамами, руки. Проворчал, как бы про себя:

— Я видел.… И убил, хотя это оказалось непросто…

— А, правда, что они могут превращаться в летучих мышей? — Дриан изобразил руками крылья нетопыря.

— Не знаю, вряд ли… Они просто… не люди, — Конан немного помолчал и стал рассказывать спокойным, ровным голосом.

— Было это лет пять назад. Я служил в охране одного высокородного лорда.… После его смерти, моя служба, естественно, закончилась.… Но это после.… А в то время, о котором пойдет речь, я отвечал за охрану северной стены замка. В моем распоряжении были десять человек — не слишком хороших воинов, скорее любителей поспать. Сон им, надо сказать, дорого обошелся…

В мои обязанности входила расстановка часовых на стене, в саду и у входа в башню. Ворот с северной стороны не было. Ну и проверять время от времени, не спят ли мои воины, пинками будить, если что…

Все шло заведенным порядком, только стал я замечать, что людей в замке становится все меньше. Исчезла одна из поварих, из тех, что нам варили, и стали мы подолгу ждать за столом, когда принесут миску похлебки, да хлеба кусок.

Кормили в замке не очень-то.… Только по праздникам — мясо, а в будни — похлебка. Вина и вовсе не дождешься! Только, если у лорда событие какое, знаменательное.… Но какие там у него события.… Приходилось вино на свои покупать, когда свободен от дежурства. Но в таверне местной вино было так себе… дрянное вино, прямо сказать…

Ну, так вот… Слуги исчезали.… Даже некоторые из охранников.… Но не из моего десятка, понятно. За своими я следил, как хорошая кошка за котятами. Бывало, конечно, и отвешивал пару-тройку оплеух, если заснут на посту, но это справедливо — они и не обижались.

И вот, в это время позвал меня к себе лорд. Брикхейм, его звали.

Лорд Брикхейм очень гордился он своей родословной, все портреты на стенах показывал.… Даже охранников водил и с гордостью рассказывал, где какой предок висит, да когда и как он умер. Нужно сказать, к чести его рода, что почти все предки в бою погибли. И этот, последний Брикхейм, тоже погиб в бою, правда, в бою не совсем обычном…

Словом, вызвал меня лорд и приказал возглавить его личную охрану, а десяток мой другому передать. Жалованье увеличил втрое. Долго опять про предков рассказывал.… А я смотрю — на нем, как говориться, лица нет. Голос срывается, губы прыгают. Он уже старый был, лорд Брикхейм.… Но бодрый. Сухощавый, с орлиным носом, торчавшим среди впалых щек, как клюв орла. Глаза сверкали. И не понять — не то гневом, не то весельем.… В последнее время, правда, потухли глаза его…

Остановил себя в тот раз лорд, не стал больше о предках рассказывать, посмотрел на меня… и заплакал. Я стою — глазам не верю. Чтобы гордый лорд плакал перед охранником?!.. Здорово его, значит, допекло!..

Обнял он меня — еще один удивительный поступок — а у самого слезы еще не высохли. Потом все же взял себя в руки и кивком предложил следовать за ним. Идем — лестница в подвал, в винные погреба. Туда лорд никого не пускал, только виночерпия, да что-то в последнее время я его не видел.… Отомкнул замок, открыл дверь — вошли мы, он из бочки налил огромный ковш и единым духом выпил, как простой солдат. Я даже уважением к нему проникся. Потом мне налил ковш и смотрел, как я выпью. Ну, долго-то ему смотреть не пришлось!.. Еще по ковшу.… Потом, когда в голове немного зашумело, он повел меня дальше, вдоль длинного ряда бочек. Идем, я факел держу и его поддерживаю — все же вино подействовало на старого лорда.… Зашли за угол, лорд заставил меня отодвинуть пустую бочку, за ней оказалась потайная дверь. Вошли. Длинный коридор, с потолка капает, стены в плесени. В конце коридора — тяжеленная каменная дверь с особым запором. Открыть ее можно было только с нашей стороны. Я отодвинул засов, щеколду поднял, дубовое бревно, окованное медью, отодвинул — оно вроде упора было, чтобы уж точно с той стороны никто не выбрался.

Лорд мне показывает — достань, мол, меч и будь наготове. Я приготовился, а сам думаю, что же за чудовища там такие могут быть? Брикхейм, вижу, дрожит весь, несмотря на вино выпитое. Схватился костлявой рукой за кинжал — меч он в замке не носил — и показывает мне: вперед!

Распахнул я дверь. В одной руке факел, в другой меч — и шагнул вперед, как приказал лорд. Первое, что увидел — труп у самой двери. В богатых, расшитых золотом одеждах и с волосатыми руками, а на пальцах — когти. И когтями этими, видно по следам, мертвец камень скреб, глубокие борозды остались.

Лорд вздохнул облегченно и приказал мне перевернуть труп. И, клянусь Кромом, когда я взглянул в лицо мертвецу — вскрикнул, не удержался. Не человек это был и не зверь… Трудно сказать.… Из пасти высовывались огромные клыки, да и все зубы выглядели, скорее звериными.… Вместо носа — две волосатые дырки, а в остекленевших желтых глазах с вертикальными зрачками сверкала такая злоба, что я содрогнулся и поспешил отвернуться.

Лорд сказал, что заплатит мне месячное жалованье, если я отнесу это чудовище на лежанку. Тут только я осмотрелся. Небольшая, в общем, комната, вырубленная в скале. В стенах — ниши и в каждой нише — лежанка каменная. Ясно — склеп. И склеп тайный.

Поднял я мертвеца, отнес в пустую нишу, потом обошел всю комнату, разглядывая скелеты на лежанках. Лорд мне не препятствовал. Молча стоял у двери. Все мертвецы при жизни были чудовищами — когти, клыки, череп нечеловеческий. У некоторых даже небольшие рожки виднелись. У других — только как бы уплотнения по бокам черепа.… Но клыки и когти имелись у всех…

Потом мы, вернувшись в винный подвал, выпили еще по паре ковшей. А уж после этого, мне пришлось достопочтенного лорда Брикхейма на плече нести в его покои.

На следующий день он все рассказал.… В роду у них кровь порченная, проклятая. Не все, но некоторые из родственников лорда, по достижении определенного возраста превращались в чудовищ. Постепенно лица менялись, ногти превратись в когти, клыки изо рта лезли.… Потом, когда родственник забывал человеческую речь, его и запирали в склепе. Тот мертвец, которого я на лежанку уложил — был старшим сыном лорда. И только боги знали, которые еще из сыновей превратятся…

Но эта напасть была не нова… Лорд меня пригласил по другому поводу… Стали исчезать люди. Некоторых находили в подвалах замка… обескровленных… с ранами на шее. Лорд хотел знать — или это новое проклятие на его род, или пришлый вампир завелся. Вот такое он дал мне задание. Вручил ключи от всех дверей, разрешил в винный погреб ходить.… Только не часто я наливал из бочек — не до того было…

Вначале думал я логово вампира где-нибудь в подвалах замка найти. Но сколько ни бродил — кроме крыс никого не видел.… Стал к людям присматриваться. По легендам, вампир бледным должен быть.… Но в замке почти все были бледными! Питание плохое, сырость, солнца годами не видели…

Пропал еще один человек — служанка жены лорда. И супруга хозяина нашего, красавица Юфрия, тряслась от гнева. По правде сказать, не была она такой уж красавицей… Тощая, бледная, как смерть, с породистым, как у мужа, носом…

Вот уж кто, как нельзя лучше, подходил на роль вампира.… Но положено считать жен лордов — красавицами. И все, как один, восхищались красотой нашей хозяйки.

Решил я тогда засаду устроить в одном из закоулков подвала — где и нашли обескровленный труп служанки. Дождался ночи, вроде спать пошел, а сам незаметно спустился в подземелье. Поборол искушение заглянуть в винный погреб — мимо проходил — и устроился в самом темном, заставленном пустыми бочками углу. Сел на низкую кадку, под прикрытием больших бочек и потушил факел.

В темноте стал ощутим запах сырости. Замок вообще бы сырым, а уж подвал!.. Я думаю, это потому, что стоял он не на холме, как обычно, а на равнине, вблизи речки. А чуть дальше болота начинались. И ходили об этих болотах самые мерзкие слухи. Говорили, будто видели там не то чудовищ, не то приведения, а, скорее всего — все вместе. Я-то думаю, не так часто на болотах чудовища живут… Больше слухов.… Но сырость от них идет изрядная!

Просидел я почти всю ночь без толку. Дремать стал, только что-то меня вдруг разбудило. Звук какой-то или запах.… Или сквозняком потянуло.… В темноте все чувства острее становятся. Услышал я шуршание крыс где-то в другом конце подвала. Принюхался — вроде появился посторонний запах.… А чем пахнет — не пойму. У меня огниво и факел под руками — в любой момент зажечь можно. Только опять сонливость накатила.

И, то ли во сне, то ли наяву слышу смех.… Как бы далеко где-то, а то, вдруг, и рядом.… Из последних сил зажег факел. Вспыхнул он и осветил прямо у меня под ногами труп слуги, а вдали, там, где темнота уже не рассеивалась светом факела, мелькнул силуэт. И смех опять раздался… Женский смех…

Утром пошел я к лорду и рассказал, чем закончилось мое ночное дежурство. Он, как услышал про женский смех — вздрогнул всем телом. Видимо, уже давно подозревал.… Да и я об этом же подумал.… Хотел уже вслух сказать, но тут вошел второй сын лорда и я вздрогнул: проклятье захватило и его. Лицо юноши уже было нечеловеческим. Но он, вероятно, не зная о том, спокойно поговорил с отцом о какой-то мелочи и вышел. Тут только я понял, почему в замке не было ни одного зеркала. Мне-то они без надобности, а служанки, я слышал, сетовали — плохо без зеркал, причесаться, прихорошиться нет возможности…

Тут лорд вдруг заорал что-то о каре небесной, о том, что богов прогневал тем, что на вампирше женился! Выхватил кинжал и побежал в спальню супруги. Я — за ним, хоть и негоже, вроде, охраннику в спальню жены лорда заходить. Но — тут случай особый…

Пинком распахнул Брикхейм дверь в спальню хозяйки замка, забежал… и вдруг повесил голову — стоит, как бы парализован, даже кинжал из рук выпал. Юфрия лежала обнаженной на широкой кровати и потягивалась так, сладостно, удовлетворенно.… Глянула на меня, улыбнулась, и заметил я клыки — эти знаменитые клыки вампиров, о которых столько рассказывают. Не знаю — постоянно они во рту сидят, или только когда надо вырастают.… И губы ее, похоже, в крови были.… Но это, скорее всего, показалось — уж кровь-то слизать она бы успела…

В общем, стоим мы с лордом посреди спальни — он совсем раскис, шатается, бормочет, что давно догадывался… не хотелось верить… потому и дети у них в чудовищ превращаются чаще, чем другие предки…

А я глянул — она меня ласково пальчиком манит, а сама этак соблазнительно на кровати раскинулась. Тело-то у нее красивое было…

Я усмехнулся про себя — думаю, не хватало еще с вампиршей в кровать лечь. Но обнаружил, что ноги идут помимо воли. И все ближе кровать, красивое тело жены лорда и ее клыкастая улыбка. И уже чувствую, сладость накатила, будто год женщин не видел, будто не вчера меня ублажала одна из хорошеньких служанок…

Собрался с силами, выхватил меч и одним движением отсек ей голову! Кровь забила таким фонтаном, что мгновенно вся комната стала красной.

Кровать пропиталась, будто покрасили ее! Узорчатый ковер на полу стал однотонным. А кровь все хлестала, не переставая, и тогда лорд Брикхейм кинулся ко мне и вцепился в горло костлявыми пальцами. И чувствую — пальцы у него холодные, как лед. А сила в них такая, что я с трудом разжал его хватку. Смотрю — а изо рта у лорда нашего клыки лезут…

Отбросил я его от себя.… А когда он вновь накинулся — разрубил сверху донизу, на две половинки..;

Вот так и погиб лорд Брикхейм… Я думаю, он превратился в вампира, сам того не замечая. А кровь, если и сосал, то в забытьи.… А жена его — та была активной.… Через каждые два-три дня кровь сосала… Я когда из замка уезжал — служанку, с которой утехам предавался, брать не стал: у нее с каждым днем руки становились все холоднее…

4

Конан встал и потянулся. Костер по-прежнему горел ровно и весело.

— Ну, а дети его? — спросил Эскиламп.

— А дети… Я потом спрашивал у купцов, что бывали в тех краях… Замок этот все объезжают — большой крюк делают, только чтобы мимо не проезжать. Говорят, там живут упыри и чудовища. И вся округа обезлюдила… Правда, в тех краях народу много никогда и не было…

Пару лет спустя, в бою, я столкнулся с таким монстром. Не знаю, был ли это одиниз сыновей покойного лорда, но когти, клыки и зверская рожа у него имелись.

Я тогда, с сотней других наемников, поступил на службу еще к одному лорду, давно и безуспешно воевавшему с соседом, тоже, естественно, лордом. Платили они оба очень хорошо и наши ребята то и дело сталкивались в бою со своими знакомыми, которых нанял противник. В таком случае, старались, конечно, отходить в сторону — своих не убивать. Благо, оба лорда вооружили всю чернь — руби в свое удовольствие!

Не знаю уж, кто там из высокородных лордов был прав — для меня-то они все на один манер. Стараются попросту оттяпать у соседа земли, да казну разграбить. А раз так — наемникам плати не скупясь! Они, правда, и платили!.. За каждый день войны — золотом! Поэтому мы охотно нанимались то к одному, то к другому…

И вот, однажды, вылазку решили сделать — внезапно напасть на войско противника, взявшее в кольцо наш замок. Я возглавлял первую сотню бойцов — самых отчаянных головорезов. Мы врубились в лагерь противника, как топор в трухлявое дерево! Разбили их наголову, и лорд-противник пощады запросил. Все золото отдал, половину земель и еще каждый год обязался сколько-то там платить…

Но суть не в этом. Когда уже стали они сдаваться, я заметил свирепого воина с рычанием отбивавшегося от нескольких человек сразу. Захотелось немного еще поразмяться, крикнул ребятам, чтобы отошли в сторону и дали мне сразиться с этим молодцом. Солдаты отодвинулись, но при этом как-то странно улыбаясь. Через мгновение я понял — почему. Воин этот, которого они окружили, был не человек. Именно таких я видел в замке Брикхейма. Морда зверя, клыки, когти. Но меч он держал крепко и сражался славно! Чувствовалась выучка знатного человека… Может быть, это действительно был один из сыновей старого лорда.… Ушел из опустевшего замка отца и, пока еще сохранял человеческий разум, нанялся в ратники к этому лорду-неудачнику.… Вот так…

Дриан шмыгнул носом и сказал:

— Мы же договорились страшные рассказы.… А этот интересный, но не страшный!

— Ты спрашивал про вампиров — вот я и рассказал, — проворчал Конан, расстилая одеяло, — да еще и про человекозверей добавил…

Эскиламп рассмеялся.

— Это просто он так рассказывал.… А если бы поподробнее рассказал, как сидел в темноте, в подвале, да как вампир подкрадывался…

— Все равно не страшно! — Дриан разочарованно стал укладываться.

— Если не страшно, так почему бы тебе ни лечь одному и подальше от костра? — насмешливо спросил колдун.

Мальчик опасливо поглядел в темноту, покачал головой и придвинул одеяло еще ближе к костру.

— Кровь!.. — раздался вдруг вопль, — Сколько крови!.. Я убил ее!.. Сколько крови… — и Хепат вновь мирно захрапел.

Восход гном встретил уже на ногах. Мрачный, всклокоченный и невыспавшийся, он ворчал:

— Сколько можно рассказывать?.. Мне все это снится — я давно заметил… Лучше бы рассказывали о приятном…

Очередной день пути не принес ничего нового, а вечером Хепат, вместо того, чтобы завернуться в одеяло и захрапеть, подсел к костру.

— Я, вот, тоже кое-что вспомнил.… Хотите, расскажу?

— Если страшное — рассказывай, — кивнул Дриан.

— Страшное — не страшное… — проворчал Конан, — рассказывай в любом случае, мы послушаем… а я полежу…

Через некоторое время Конан мирно захрапел, а Хепат, неодобрительно косясь на спящего друга, начал:

— Жили мы тогда в больших пещерах. Дело было при живом царе Вармине и наше великое царство… гм, процветало… — гном поерзал, покряхтел, будто вспомнил что-то не относящиеся к делу, и продолжал, — да… ну, словом, жили мы все же неплохо…

Только стали доходить слухи, что приближается к нам некий ужас из дальних пещер. Что это было — никто сказать не мог… Кто видел — тот погибал от страха или от чего-то еще…

Несколько смелых гномов ушли на разведку. Вернулся один, совершенно одичавший. С ума он спятил, или как-то еще повредился — не знаю. Только хохотал непрерывно.… А иногда, наоборот, плакал и выл от страха, забившись в самый дальний угол своей пещеры. Жена за ним ухаживала, но он, в такие моменты, и ее пугался. Так и умер в углу, и с таким выражением лица, что смотреть неприятно. Хотя… кому же приятно на мертвецов смотреть?!

Тогда и призвал меня Вармин. Был он высок — почитай, выше всех гномов — осанист, с большой белой бородой, которая, надо сказать, всегда была изумительно расчесана — волосок к волоску! Это у других гномов, особенно у тех, кто выпить любил, бороды — ни к черту!.. Спутанные, слипшиеся.… А особенно, если длинная, так и вообще… смотреть срамно! У некоторых-то бороды кучерявились — так тем, все едино. Можно годами не расчесывать, она все равно неплохо выглядит. А если волосы на бороде прямые — надо ухаживать. Или, уж, подстригать.… Не позориться с нечесаной бородой. Или брить! Но не ходить нечесан…

Да, ну это я немного отвлекся. Оно-то и понятно — тема уж больно захватывающая! Ведь у гнома борода — основная краса! Что нужно гному, чтобы женщины любили, а другие гномы завидовали? Ясное дело — борода нужна в первую очередь! А уж потом оружие иметь красивое. Ну, еще пещера чтоб, не пустовала. Добра накопить — это уж само собой. Золотишка, камешков драгоценных… Особенно рубины и изумруды пещеру украшают! Зайдешь, бывало, к иному богачу, а у него вся пещера светится! Где — красным, где зеленым… А где и бриллианты сияют! Но ими-то, в общем, редко стены украшали. Очень уж дорогие камешки… Не ровен час, кто и позарится. Гостей-то у всех полные пещеры!

Я вот, удивлялся иногда, да и по сей день удивляюсь — ведь если одни к другим в гости ушли — у них пещера пустой должна быть! Ан нет! У всех всегда — полные! Вот загадка! Куда не придешь в гости — там уже и без тебя полно!

Сесть даже негде! А уж чтобы вина выпить… Нет, угощали, конечно, всегда хорошо! Вино только быстро кончалось. Но если в гости заявишься с самого утра — пей вволю!..

Вы не подумайте, конечно, будто гномы только и делали, что в гости ходили. Нет! Работали много. И золото добывали, и камешки, и тоннели новые рыли. А часто там и тоннели возникали, где можно камешки найти. Куда копать, если нужно, допустим, новую комнату выкопать? Конечно, туда, где могут быть камни драгоценные. А уж камни-то эти, любой гном за милю чует! Подойдешь, бывало, к стене, ладонями ее коснешься и чувствуешь — вон там камни лежат… россыпь камней… надо только покопать немного. И копали! Так изрыли всю гору тоннелями, что другие гномы — которые в гости шли — могли заблудиться и попасть совсем не к тем… Но их все равно принимали хорошо. Вина, правда, старались не давать чужим — вино-то, ведь, приходилось наверху покупать! Но, уж, эля — всегда нальют! Полные кружки! А кружки у нас были огромные! У Конана, вот, есть кружечка… Она, конечно, красивая, с барельефами… Демон подарил! Красивая… а все не то! Вот у нас кружки были!.. Можно из нее тянуть весь вечер, а она все, будто и не пустеет! Чудо, что за кружки! Некоторые украшали даже самоцветами. Хорошие-то камешки в кружки не вставляли, а так — разные осколки… Но не в красоте наших кружек суть! В объеме!

Да, ну я опять тут отвлекся немного… И немудрено ведь! Как начну вспоминать жизнь свою в царстве Вармина, так остановиться не могу! Бывало, спать ляжешь, а не спится — все вспоминаешь… Хорошо тогда жили, весело… Конечно, и войны случались, и просто стычки с соседями… Чаще-то воевали с чужаками. Вот, например, дикие обезьяны нагрянут — тут и берутся все гномы за оружие. А как же иначе? Гм, дикие обезьяны… Обезьяны-то всегда дикие! Ордой, бывало, так и прут! И рубишь их, и стреляешь — а их все не счесть. Много сильных гномов погибло, разорванных этими обезьянами!

Ну, так вот… О чем-бишь я? Да, появился, значит, некий ужас… Гном-разведчик умер в пещере своей от страха!.. Даже жены пугался… Оно-то, надо сказать, и немудрено… Жена у него уж такая страшная была!.. Ее потом никто не хотел к себе брать. Нашелся один, правда, взял четвертой женой. Так потом до самой смерти ни разу не улыбнулся! А уж такой весельчак был! Да и то сказать — смерть-то его очень уж скорой была. Оно-то и понятно: каждый день видеть такую рожу!

Да… сложно, вообще, жилось в пещерах. Работать много приходилось, хоть и веселились тоже… Да и как не веселиться вечером, если за день, бывало, столько камней добудешь, что на них можно с десяток бочек самого лучшего вина у людей наверху купить? А уж если не лучшего качества — так бочек двадцать! И пей, хоть залейся! И гостей угощай! Правда, не все щедро угощали. Были такие, что вино-то для себя придерживали, а гостей элем поили, чтоб не слишком накладно вышло… Да ведь и то сказать — если каждый вечер гости — на них не напасешься!

Ну, так вот… Вызвал, это, меня к себе царь и говорит… А я, надо вам сказать, молодой еще тогда был. Только-только борода начинала расти. И очень я негодовал по младости лет на тех, кто свою-то бороду в порядке держать не мог! Уж у меня-то, думал я тогда, борода — как вырастет — всегда будет в самом лучшем виде! М-да… Оно, конечно, молодость…

Ну, и говорит, значит, мне Вармин… Наш великий царь! Сейчас, правда, я уже сомневаюсь в его величии…

Да что вы спите-то черти?! Я же вам страшную историю рассказываю!! Не спишь, Дриан? Ну ладно…

Так и говорит мне Вармин, что надо одному идти… Ты, говорит, лучше всех тоннели, да пещеры окрестные знаешь. Ты молодой, шустрый! Иди и будь очень осторожен. Не ленись лишний раз вернуться и доложить! А то уйдешь — и с концами! И гадай потом, где твои кости лежат…

Ну, я действительно, неплохо знал окрестные пещеры. Забирался даже и в соседние царства. Даже и туда, где не жаловали чужаков. И если бы увидели меня — стрела в бок и весь разговор! Бывал я и в старых, заброшенных пещерах. Там, надо сказать — жутковато! Известно, ведь — места покинутые жителями — нехорошие, недобрые… Есть в таких пещерах, что-то плохое… Не то призраки бродят, не то сами стены зло впитали… Ясно ведь, что зло, как ржавчина в железо, въедается в стены пещеры и если долго жили там злые гномы… Словом, нежелательно в таких пещерах даже и появляться, не говоря уж о том, чтобы поселиться.

Придешь, бывало в такую заброшенную обитель — как пахнет злобой! Аж попятишься! Оглянешься — никого, а злоба так и гонит тебя куда-то, так и пышет жаром в лицо!.. Да нет, скорее, не жаром… Холодом! Ледяным ветром дунет! Так, что задрожишь весь, как от мороза лютого! Будто целый день в ледяных пещерах бродил, а одет легко…

Словом, всегда страшно в заброшенных пещерах. Да ведь и то сказать — почему их забросили-то? Почему не живет никто там, где когда-то звучали застольные песни и веселые детские голоса? Что выжило, что прогнало отсюда гномов? Может, зла накопилось слишком много? Ведь не все гномы — такие весельчаки, как, вот я, например! Бывают и угрюмые, и злые… И если постепенно злых становилось все больше, а веселых все меньше…

Э-хе-хе… Старался я проходить такие пещеры как можно скорее. Пробежишь, бывало — только обдует тебя могильным холодом!.. А ты — дальше! Туда, где никто не жил, где царит еще первозданная природная доброта. Ну а вслед, будто голоса чьи-то, замогильные несутся… Кричат, грозят… будто дальнее эхо горного обвала… Какие-то смутные, страшные образы навевают такие места… как из далекого, полузабытого сна… Старый ужас, от которого трясутся колени и спирает в груди. Хочешь вздохнуть — и не можешь. Закостенело что-то… Язык, бывало, таким шершавым станет, что и слова сказать не можешь…

И это мне — весельчаку — так страшно становится! А что говорить о тех, кто хмурый, да угрюмый?.. Хотя, оно, конечно, наверное, смелость от веселого нрава мало зависит…

Словом, пробегал я галопом такие пещеры, где зло таилось… И вот, стал замечать — чем дальше забираюсь вглубь — вниз, то есть — тем страшнее становится. У нас, ведь, как рыли — ярусами! И вся гора, и вверх, и вниз изрыта, будто соты пчелиные. Мы-то жили где-то посредине… А чем ниже — тем страшнее! Это я заметил.

Я и до сих пор сметливый и наблюдательный, а уж раньше!.. Бывало, надо загадку кому отгадать — он над ней целый день бьется — я вмиг растолкую… что загадка эта неправильная, дурацкая загадка! И разгадывать ее — значит, себя не уважать! От меня и уходили с веселой душой. Некоторые, правда, смеялись очень. Но меня все равно уважали. Братья, вот только — смеялись-то так же, как и другие, но насчет уважения… Но ведь, они старше меня были. А, известно, что старшие младших редко уважают…

Да… Ну, вы-то меня знаете, чего тут долго толковать!.. Опять спишь, Дриан?! Я для кого рассказываю?! Сам же заказал страшное! Погоди, погоди… Еще будет такое страшное, что не заснешь потом! Это сейчас вы все спите, как сурки. Подождите — дойдем и до страшного. Просто я, если уж рассказываю, то — обстоятельно, не торопясь… Вон, Конан рассказывал — раз, раз… и все! К чему так торопиться-то? Так что, ты, Дриан, не спи! Конан-то, ладно… он всегда спит. Любит поспать! Но, правда и вскакивает, если тревога!.. Будто и не спал! Это уметь надо! А посмотрел — все спокойно, тревога напрасная оказалась — лег и опять заснул мгновенно. Молодец, словом. Эскиламп, вон, тоже похрапывает! Не знаю, как у него со сном — случись беда — проснется ли так же быстро, как Конан? Ну ладно… А ты не спи, Дриан, слушай! Иначе кому же я все это рассказываю?! А я так — раз начал, меня уж не остановишь, пока все не расскажу! Так что слушай! Я тебя время от времени тормошить буду — ты уж не обижайся…

Так вот… Где я остановился? Что? Про царя? Да ты, Дриан, проспал все! Про царя я давно рассказывал! Ну, ладно, повторять не буду… Но теперь слушай!

Так, значит… Про царя… Хороший был царь, Вармин — справедливый. А, главное, борода у него… Что? Про бороду я рассказывал? Ну, да?

Ладно, слушай дальше… Вызвал он меня… Да… Трудно рассказывать, когда тебя все время перебивают! Не перебивал? Так ты, значит, все же спал?! Нет? Ну, смотри!

Да, вспомнил — про пещеры нижние я рассказывал. В общем, чем ниже, тем хуже. Страшнее. Беспокойнее на душе. Тяжелее на сердце. Но — иду. Пробираюсь. Где со светом, где и впотьмах приходилось, чтобы не видно было. У гномов-то глаза к темноте привычные. И зрачки — я замечал — у нас сильнее расширяются. Как у волка! Или, допустим, собаки. У собаки-то как? Если нужно в темноте увидеть что-то — так у нее зрачки во весь глаз! Потому и видит хорошо! Так, или почти так, и у нас, у гномов.

Словом, тушил я иногда факел и брел в темноте. Особенно, если из окон немного света попадало. Вот ты, Дриан, вижу, хочешь спросить про окна! Дриан! Эй, проснись-ка! Про окна — дескать, какие в пещерах окна?! А такие — что если пещера выше уровня земли — можно и окна незаметные пробивать. Вот так — не полная тебе темнота! Вообще, пещеры у нас были очень умно устроены… И вентиляция, и окна… Воду подводили к самому жилью. Течет ручеек сверху, а ты его направишь, желобок продолбишь — вот тебе и вода к самому носу!

Да… но об этом, в другой раз. О пещерах-то, ведь можно рассказывать вечно! Только начни! Поэтому — как-нибудь потом расскажу.

Спускаюсь я, значит, спускаюсь… Ниже уровня земли, понятно — никаких окон. Но у меня несколько факелов имелось разных — и больших, и маленьких. Маленький освещает только дорогу под ногами — и все. А пламя-то ладонью прикрываешь — и иди незаметно.

Ну и стал я в нижних ярусах скелеты находить. То тут, то там… Некоторые лежали в полном боевом доспехе. Другие — в обычной одежде. Только одежда-то истлела вся… Неприятно, знаешь ли — идешь в темноте и вдруг спотыкаешься обо что-то. Факел зажег — скелет! Череп смотрит пустыми глазницам, скалится, „будто смеется над твоим страхом… А то иногда, кажется, что злится, зубами скрипит. Я, в такие мгновения, вроде, даже скрип слышал… Но, казалось, конечно…

И вот, чем ниже я спускался и дальше от нашего селения отходил — тем мрачнее выглядели пещеры. Своды будто хотели опуститься на тебя, раздавить, стены — сжать, сплющить… Душно в таких пещерах, даже если и вентиляция хорошая…

В общем, иду — и сам не замечаю, что с трудом воздух хватаю открытым ртом, что пот уже глаза заливает, видно плохо…

Чувствую — много зла скопилось тут, внизу. Скелеты все чаще попадаются. И стало мне чудиться, будто шепот чей-то слышу… Тихий такой, зловещий. Слов как бы и не разобрать. Но слышится угроза… И кажется, что эти скелеты со мной разговаривают, шепчут, угрожают…

Еще ниже спустился. Там совсем плохо стало. Однажды глянул в угол пещеры, где скелет лежал — будто чуть шевельнулся он- Я глаза протер, посмотрел внимательнее — нет, лежит…

Иду дальше и ободряю себя — ну что за бред?! Где это видано, что б скелеты шевелились? И тут же будто чей-то шепот — видано… видано… Ты тут еще и не то увидишь!

Очень уж мне хотелось назад подвернуть. В наше селение войти, выпить вина в окружении товарищей… Только как представишь, что эти товарищи скажут, когда узнают, что я скелетов испугался!.. Засмеют, ведь… А соврать — не смогу! Я, вообще, всегда правду говорю. Обманывать — тошно.

Вот, люди, вижу, часто друг друга обманывают! Зачем?! Один говорит другому: убил-де как-то дракона огромного! И ведь, знает, что не поверит никто! Все едино — надо соврать!.. А того не поймет, что себя же этим и принижает. Ведь мог бы — мог бы дракона убить! Если, конечно, не ленился бы упражняться с оружием, силу заиметь… А врет — только говорит этим, что мог бы… да вот… лень… и силы нет… И жалко смотреть бывает на такого вруна…

Поэтому, я — всегда правду!.. И тут, чувствую, что все, как есть, выложу, если испугаюсь и вернусь. И — засмеют. Сначала братья. Потом — и все остальные.

Иду. Шепот этот, зловещий — громче стал, уже и слова слышу. Убьем, задушим, наши костяные пальцы вопьются тебе в горло!.. Спотыкаться я стал на ровном месте. А уж если камень, какой… Несколько раз падал. Однажды, упал — в темноте дело было — зажег факел, глянул — а мне прямо в лицо ухмыляется голый череп… Хотя, черепа-то всегда голые… На то он и череп…

Вскочил я — и бежать. Вроде даже, подвывать от страха начал. И не заметил яму эту…

Кто ее вырыл на дороге — не знаю. Гномы так не делали. Разве только, если враг приближается. Но тогда — много ям копали. А тут — одна. И не совсем обычная. Обычно-то яма, а в ней камни острые торчат, чтобы упал, и проткнуло тебя насквозь… А тут — нет. Упал я — и попал в какой-то другой ярус. Как бы между этажами оказался. От этой ямы — тоннели, как норы, во все стороны. Низкие. Такие, что приходилось кое-где и на четвереньках ползти.

Сколько я так пробирался по этим норам — не помню. Будто онемело во мне что-то. Ползу, а в голове ни одной мысли. Только оказался, наконец, на площадке. Выполз — и онемел! Подо мной — необъятная пещера! Такая, что кинь камень — до ста досчитаешь, а он все лететь будет! Откуда-то сбоку окна — пещера освещена мягким светом. А прямо передо мной — вниз лестница бесконечная. И такая узкая, что даже я — гном не робкого десятка — испугался не на шутку. А главное — перил совсем нет! Узкие каменные ступени, а с двух сторон — пропасть! И как спускаться по этой лестнице, если поджилки трясутся?! Ширина-то — только-только ноги поставить. Да и то — смотреть, куда ставишь: не ровен час, оступишься.

Не знаю, как у тебя, Дриан, а у меня такое иной раз во сне бывает… Иду, где-нибудь… не то, по мостику, не то по тропке горной, а подо мной — пропасть глубочайшая. Такая, что дно еле видно… И страх забирает, а идти надо!..

Вот так и тут… только уже не во сне, а наяву. И откуда в той горе такая пещера взялась? Хотя, наверное, это уже не в горе, а под горой… Опять же — окна… Значит, все же выше уровня земли.

А если выше — значит, я по тем тоннелям на самую вершину горы забрался! А когда полз — вроде и не заметил, чтобы вверх… Словом, чудно все!..

Долго я так стоял на площадке, и сообразить пытался… Думал, может, я в забытьи по тоннелям в соседнюю гору перебрался… В общем, стоял и не мог заставить себя на лестницу вступить. Вот представь, Дриан, что ты стоишь на вершине горы, а горы-то и нет под тобой — одна только узкая лестница!.. Колени затрясутся!

Хотел я уже и назад повернуть. Думаю — да на кой ляд мне эта лестница и эта пещера?! Вернусь теми же ходами обратно и буду пробираться дальше. Только понял я, что не смогу вернуться… что заблужусь в переходах. У гномов-то чувство направления хорошо развито, и я всегда знал, куда идти. А тут — не помню! Знаю, что не смогу дорогу найти… Сгину в низких тех тоннелях!

Да еще и шепот меня догнал! Сзади, откуда я приполз на эту проклятую площадку, шепот стал доноситься — тот же, что и раньше. Только на этот раз пожалуй, даже страшнее. Будто волна за мной катится! Все ближе и ближе. Вот-вот накатит, накроет с головой, а уж тогда не выбраться. И шагнул я на ступеньки…

Несколько шагов сделал — голова так закружилась, будто бочку вина в себя влил за один присест! Остановился — качаюсь, хочу за что-то схватиться, а — не за что! За воздух же не схватишься. Шатает меня, как на ветру, руками машу… Знаю — назад теперь ходу нет, ибо не развернуться на той лестнице. Хотел сесть, чтобы хоть ощутить руками камень — схватиться за ступени… Но и сесть невозможно — нагибаться станешь — точно свалишься! Полетишь вниз, как птица охотником подстреленная. Лететь долго придется, а в конце — об камни! И будет гнить твой труп, пока не превратится в скелет, вроде тех, что я в пещерах встречал.

И подумал я — много, наверное, там, внизу уже лежит скелетов! А как только подумал — шепот услышал. Теперь снизу. Будто шуршание сухих костей поднимался ко мне шепот… Горы, горы скелетов лежали под лестницей. Скоро и мой к ним присоединиться…

И тут придумал я, как страх побороть. Известно ведь, что пройти, скажем, по бревну, лежащему на земле — очень даже просто. А вот — по тому же бревну, перекинутому через пропасть!.. Там уже сложнее будет!.. Значит, вся суть в том, что видишь под собой бездну. А если не видеть ее — так и не страшно! И представил я, что лестница эта на земле лежит. И пошел! Даже качаться перестал. Иногда представлял, что вокруг меня — стены каменные. Что лестница в стене вырублена. Так и спустился. Но такое напряжение даром не проходит. Спустился — и упал без чувств…

Очнулся от шепота. Догнали они меня — те, кто погиб в пещерах… Навалились, угрожают, кричат…

А громче всех слышался некий голос, призывающий к себе. И знал я, что надо идти в центр пещеры этой, огромной. Что там он меня ждет… А кто он — неясно.

Побрел, согнувшись… Еле ноги переставляю, сапоги по камням шаркают. Еще подумал — мол, всю подошву стешу… Но сил поднимать ноги не было!

Притащился. Глянул и обомлел. Даже сердце, казалось, биться перестало. А в глазах так потемнело, что виделось только то, что прямо передо мной… а по краям — чернота. И посреди черноты — как раз то, что меня к себе призывало… То, что вело, гнало меня по тоннелям… То самое зло, тот самый ужас из дальних пещер, о котором столько у нас толковали…

С трудом различал я сквозь темноту, затмившую глаза мои, какое-то шевеление… Что-то мерзко так копошилось, будто несколько пауков, слепившихся в один комок… Или, может, что-то вроде огромного спрута, поджавшего щупальца, но готового в любой момент их выпустить, схватить тебя, подтащить к себе, окутать мерзкой слизью и высосать кровь… Словом, не понял я — не разглядел, что это было. Как он выглядел, этот ужас…

Показалось только, что щупальца у него — из мертвых, убиенных им тел состоят… И еще много чего показалось… И — запах!.. Такой ужасный запах от него исходил!.. Желудок мой непрерывно сокращался, изо рта текло что-то горькое…

А в голове — теперь уже не шепот!.. Властный, визгливый крик! Подавляющий волю, полностью парализующий тело. О чем-то он меня пытал… Я, вроде, что-то рассказывал… мысленно… Узнал он, конечно, все, что хотел… Сопротивляться было невозможно. Долго он держал меня или нет, не знаю… Под конец только, страшно так рассмеялся, издевательски, как смеется, наверное, кошка, с мышью играющая… И предсказал мне судьбу. В один миг все будущее у меня перед глазами промелькнуло… Не верилось. Не хотелось верить!.. Но все, что он предсказывал — сбывается. Вот, с братьями моими… Вышло точно, как было предсказано…

Не знаю, почему он меня отпустил. Может, чтобы я страдал остаток жизни, видя, как сбываются его пророчества?..

Спишь, Дриан? Не спишь? Вот видишь — я же говорил, что страшно будет!

А, главное, до сих пор, как погляжу в темноту — вижу чудовище это… Воплощение ужаса. Скопище всего самого мерзкого, что только может быть под землей и на земле!

5

Хепат умолк и долго смотрел в темноту. Дриан подсел поближе к костру и, обхватив руками колени, сжался в комок.

Эскиламп — когда это он успел проснуться — задумчиво сказал:

— Возможно, ты встретил одного из слуг Азатота, обитающего за Вратами… Иногда кто-то из его отвратительных помощников пробирается в Мир… Но недолог его век на Земле — поставленные Старшими Владыками стражи Врат, неустанно ищут и уничтожают всю мерзость, сумевшую незаметно проникнуть к нам из-за Грани.

— Может и так, — пробормотал гном, — только вот он предсказал гибель моего племени… Все так и произошло…

— Вероятно, он посодействовал этому… Творить пакости — его призвание. Когда-то они царствовали на Земле, эти твари…

Эскиламп что-то прошептал, и костер вспыхнул, будто в него плеснули масла.

— Вот так-то получше, — проворчал Хепат, — а то темнота кругом… Подступает, будто… Кажется, что там… кто-то затаился.

— К-кто з-затаился, — прошептал Дриан, придвинувшись к костру так близко, будто собирался сжечь себя заживо.

— Да нет там никого, — сказал Конан, подсаживаясь к костру и зевая. — Вот напугали сами себя!..

Он уселся, скрестив ноги, выпрямив спину и положив руки на колени.

— Один старый монах научил меня этой позе. Сам он сидел в ней часами. Правда, ноги у него, вообще, выворачивались…

Эскиламп посмотрел на Конана, легко принял ту же позу и положил левую ступню на правое бедро, а правую — на левое. Затем скрестил руки за спиной и ухватился правой рукой за большой палей правой же ноги, а левой — соответственно за палец на левой ноге. Грудь у него распрямилась, лопатки сошлись. Закрыв глаза, он стал медленно и глубоко дышать.

— Вот-вот, — кивнул Конан, — иногда он и руки так заплетал… Вообще, в узел завязывался, застывал и грезил. Я пытался узнать, что же он видит… Но ничего не добился. Понял только, что виденья его — нечто непостижимое и прекрасное.

— Это невозможно передать словами, Конан, — медленно сказал Эскиламп, — и он не просто видел прекрасное… этот монах… Он жил в этом прекрасном… Согласись — это разные вещи. Или ты просто увидишь на столе кружку вина, или сам сядешь и выпьешь…

— Понятно, — проворчал Конан, — можно также сказать и о женщине: или просто увидишь ее, или…

— Некоторые гномы бросали в костер специальные травы и тоже что-то там видели… в чем-то участвовали… — встрял Хепат, зевая во весь рот.

Дриан обошел вокруг застывшего Эскилампа, пытаясь запомнить, куда нужно пристраивать ноги и руки. Долго что-то бормотал, показывая пальцами, потом покачал головой и сел рядом, пытаясь скопировать позу. Несмотря на детскую гибкость, он никак не мог управиться с ногами, а колени упорно не желали лежать на земле.

Эскиламп в очередной раз глубоко вздохнул и вдруг стал выплевывать воздух сильными, равномерными толчками.

— Это очень хорошо очищает легкие, — пояснил он, развязываясь и принимая обычную позу.

— Тот монах тоже любил плеваться! — расхохотался Конан.

— Эта система воспитания тела и духа, — терпеливо объяснил колдун, — подарок одного из богов… Посвященные передают ее от учителя к ученику и свято хранят тайну упражнений.

— Значит, твой учитель, Актион, тоже умел так завязываться?

— Он многое умел, Конан… Я же говорил — это был необыкновенный человек. Жаль, что склонился ко злу…

— И нашел смерть во чреве огромной змеи, — вставил Хепат.

Эскиламп грустно посмотрел на гнома и продолжал:

— Раньше боги часто спускались к людям и учили их разным премудростям. Выплавлять железо, выращивать хлебные колосья… Они даже дали семена неизвестных тогда растений… Научили людей смотреть на звезды…

— Не просто смотреть, как я понимаю, — Хепат запрокинул голову, — просто смотреть и я могу…

— Конечно, не просто… — сказал Эскиламп, обращаясь к спутанной бороде гнома, — звезды и судьбу могут предсказать, и время показать. По ним мудрецы календарь составили… Еще один дар богов — лечение иглами. Нужно иметь набор золотых и серебряных игл — они хранятся в монастырях…

— Знаем такое дело! — авторитетно заявил Хепат. — Иглы эти втыкать в разные места… в нужные точки! Это и я могу! Вот только, надо знать при какой болезни, какую иглу, да в какую точку втыкать!..

— Вот именно, друг мой, — мягко заметил колдун, — надо знать! Этому люди учатся несколько десятилетий. Только потом начинают лечить.

— Я бы и за месяц выучил, — проворчал Хепат, — только бы кто рассказал…

— Да кто ж тебя в ученики возьмет?! — засмеялся Дриан.

— А мне и не нужно, чтоб в ученики! Рассказать — и все! Я мгновенно запомню!

Гном вопросительно уставился на Эскилампа, но тот покачал головой:

— Я и сам еще не до конца освоил…

Хепат крякнул с досады и засобирался спать.

— Многие знания утеряны, — грустно продолжал колдун, — например, легенды рассказывают о неком оружии, чем-то похожем на арбалет, стреляющем невидимыми стрелами… даже не стрелами, а железными шариками, летящими так быстро, что их невозможно увидеть!

— Громовые стрелы? — уточнил Конан.

— Да, иногда это оружие так называли. Когда шарики эти летели — гром гремел… Многое, многое забыто из того, что подарили нам боги… И многое будет вновь ведомо…

— Боги не будут второй раз учить нас, дураков! — вставил Хепат, заворачиваясь в одеяло.

— Ну, так люди сами догадаются! Или найдут древние книги… Ведь хранится где-то эта мудрость! Часто слышал я о тайной библиотеке, где спрятаны книги, написанные богами. Много лет пытаюсь ее найти…

— Догадаются твои люди!.. — ворчал гном, будучи явно не в духе, — хоть бы не забыли то, что сейчас знают…

— Увы… забудут. Многое забудут. Это неизбежно. Даже мы, волшебники, не можем сохранить знания! Уже сейчас утеряны некоторые могущественные заклинания! И еще многое, многое забудется. И многое будет открыто заново!

Эскиламп вопросительно глянул на Конана:

— Ты хотел что-то рассказать? Вижу, сидишь задумавшись…

— Да, вспомнился один случай… Это было, в общем, не так давно… Я тогда прогулял все деньги и решил наняться охранять караван.

Киммериец помолчал, затем чему-то усмехнулся и продолжал:

— Владелец каравана предложил жалованье втрое, против обычного. У него уже было двенадцать охранников со своим командиром… Требовался тринадцатый воин…

Конан опять надолго умолк и задумался. Только нетерпеливая возня Дриана и покашливания Эскилампа вернули его к действительности.

— Странным был этот купец. Худой, бледный… Купцы-то, сколько я их видел, всегда толстые, чуть с жиру не лопаются! И говорил странно — не разжимая губ, монотонно ронял бесцветные слова… Казалось, голос его исходит не из уст, а откуда-то изнутри…

Но как бы то ни было — договорились. На следующий день я присоединился к каравану. Состоял он из десятка верблюдов с поклажей и погонщиками, да нескольких лошадей. Четверка лошадей тащила огромную повозку, где под шелковым балдахином, неподвижно восседал хозяин.

Двенадцать охранников держались особняком. Я несколько раз пытался заговорить с ними, познакомиться… Такие же, как и у хозяина каравана, односложные ответы сквозь зубы… Погонщики — так те, вообще, молчали, о чем бы я их не спрашивал…

Да демоны их забери всех, думаю, мрачных и неразговорчивых! Не стал больше ни с кем говорить. Еду себе позади каравана, по сторонам посматриваю, как положено… Иногда вперед скачу, особенно, если впереди холм или распадок — осмотреться. Словом, службу несу, как и должно.

Да, еще одна странность — никто мне так и не сказал, куда этот караван направляется. Спрашивал я и натыкался на пустые глаза. Ладно, размышляю, куда-нибудь да приедем. Судя по всему, караван направлялся, чуть ли не в Вендию. На юго-восток двигались… Я прикинул — заработаю столько, что хватит на год веселой жизни!

Словом, едем… Выехали-то ночью. Всю ночь по холодку двигались, затем — день, следующую ночь… Хозяин и не думает останавливаться! Странно все это было. Ни один купец не ездит без остановок! Мне-то ладно — я и на ходу мог подзакусить, но ведь коню нужно пастись! Да и верблюдам! И лошадям охраны…

На четвертые сутки я не выдержал и подступил к хозяину — выкладывай, в чем дело! Невозможно же без остановок двигаться! Животным нужен отдых! Да и людям, в конце концов.

Купец посмотрел на меня тусклым взглядом и процедил, как всегда, не разжимая губ: «Останавливайся, отдохни. Потом догонишь».

Я пожал плечами, отделился от каравана и направился в ложбинку, где трава была погуще и не такой сухой. Там и остановился. Коня пустил пастись, сам как следует, закусил, да и лег отдохнуть под тенистым деревом.

Лежу, размышляю о странностях хозяина и всех слуг его. Незаметно и заснул.

Проснулся, уже вечером, от тревожного ржания. Конь, вижу, беспокоится, копытом бьет… Огляделся — вроде, никого вокруг. И в то же время, как-то неспокойно стало на душе. Будто знаешь, что вот-вот враги нападут, а откуда их ждать — неизвестно. Собрался я быстро, в седло вскочил и пустился караван догонять.

Только вот, следы никак не могу найти. Вот, вроде, и дорога, по которой ехали… а следов нет! Может, думаю, они свернули куда-то? На ближайший холм поднялся — нет нигде каравана. Вроде, и спал я недолго — не могли они за это время уйти так далеко, что и с холма не увидеть! А, главное — следы-то где?! Не по воздуху же они летели?!

Вернулся назад, в ту лощину, где отдыхал. Затем, точно по своим следам к дороге проехал, нашел то место, где я от каравана отделился. Вижу — четко мои следы. А следов каравана — нет!

Вспомнил я тогда и глаза тусклые у погонщиков и охранников, и бледный вид хозяина, его манеру говорить, не разжимая губ…

Конан умолк и протянул руки к огню. Дриан смотрел округлившимися глазами. Ждал продолжения. Не дождавшись, спросил:

— Так ты нашел караван или нет?

— Нет, конечно… Да я и искать больше не стал… Мне бы сразу понять!.. А я с ними трое суток ехал! Одного не могу взять в толк — я-то им, зачем понадобился?

— Тут можно только предполагать, — медленно сказал Эскиламп, — возможно, они опасались встречи с патрулями… а ты — человек известный! Любой патруль — видя, что с караваном идет знаменитый Конан — не стал бы их задерживать…

— Да разве ж их можно было задержать?! — подал вдруг голос Хепат.

Оказывается, он не спал, хотя друзья могли поклясться, что слышали его равномерное похрапывание.

— Кто знает, на какой стадии они находились… — задумчиво протянул колдун, — но, во всяком случае, им понадобился живой человек… Значит, чего-то опасались…

— Так они?.. Они, значит… — Дриан дрожал не то, от возбуждения, не то, от страха.

— Именно, — кивнул Эскиламп, — Конан удостоился чести сопровождать караван мертвецов… или призраков… Точно не могу сказать.

— А задаток-то он тебе дал, хозяин этого самого каравана? — спросил Хепат.

— Задаток дал! Золотом чистейшей пробы, как я потом выяснил. Я, в общем, и не переживал, что не получил всей суммы… Кто знает, куда направлялся этот караван…

— Куда он направлялся — ясно, — хохотнул Эскиламп, — но тебе туда попадать было ни к чему!

— Да, уж… — проворчал Конан, — пока еще рановато… Давайте-ка седлать коней — скоро рассвет. Надеюсь, что наш-то караван, следы оставляет?

— Пока еще оставляет! А твой след, Конан, будет самым заметным!

Эскиламп махнул рукой, и костер мгновенно угас. Хепат ворча, сворачивал одеяло: так и не удалось поспать… Дриан зачарованно смотрел на своего огромного друга — пытался представить… Сопровождать караван мертвецов!.. Бледный хозяин… Не разжимая губ…

А Конан привычно и спокойно седлал коня, готовясь к новому дневному переходу.

Терри Донован Долина дикарей(Сага о Конане – 120)

1

Небо накрывало Карпашские горы, словно перевернутая хрустальная чаша. Иные называют небо чеканной чашей, ибо оно сияет совершеннейшими созвездиями. Но небо прозрачно, как же можно что-то по нему чеканить? Иногда небо принимается за воздух, где рождаются ветры и облака, бури и вихри. Но воздух на самом деле находится внутри неба. А еще в. небе летают птицы, поэтому часто говорят «крылатое небо». Но это уже чистая поэзия. Крылья для влюбленных в ночь и песни.

Гизелла, шадизарская принцесса, прекраснейшее создание, возлежала в покачивающемся паланкине на шелковых подушках, глядя вверх сквозь окно из прозрачного шелка. В одной руке у нее был кхитайский веер, подаренный послом Фуанчи, который пробыл при дворе отца три года и только месяц назад отправился обратно на родину. На веере были изображены цветы и птицы. Ни таких цветов, ни таких птиц в живую Гизелла никогда не видела. В другой руке у нее была книга из пальмовых листьев, пахнущая вендийскими благовониями. Она не могла прочитать из этой книги ни строчки, она не знала ни букв, ни слов на языке, которым была написана книга, но ей было приятно держать в руках редкую и дорогую вещь.

Грудь Гизеллы медленно вздымалась и опускалась, вдыхая воздух, насыщенный ароматами сандала, мускуса и амбры. Принцесса возвращалась в Шадизар из храма Вина и Крови. Она совершила все положенные по сезону обряды, принесла все жертвы, произнесла все молитвы, и ни разу нигде не ошиблась. Она была очень довольна собой. Теперь никто не скажет, что она отлынивает от государственных обязанностей, не появляясь на приемах и не участвуя в торжествах. Ибо она совершила дальнее паломничество в горный храм! А это в семье считалось обременительной обязанностью.

Гизелла была не первая и не последняя в роду – у нее имелось двенадцать братьев и сестер. И нельзя было сказать, что они все жили душа в душу. В семьях такое вообще редко бывает, в больших – особенно редко, а в царских – никогда. Братья и сестры любили злословить, острили друг о друге, говоря глупости и пошлости, собираясь в тесные кружки и проходясь по всем, кого в настоящий момент с ними не было. И чаще всех злословили по поводу Гизеллы, потому что не была не такой, как другие. И потому что совсем не принимала участия в общих забавах и не сочиняла о родственниках небылицы.

Путь от храма Вина и Крови до Шадизара не близок. Горная дорога сначала вьется по склону, потом входит в ущелье, а потом вливается в проложенную древними мостовую, ведущую прямо к вратам столицы. С одной стороны мостовой имеется стена, будто специально построенная для того, чтобы устраивать засады. Наверное, она имела смысл, как защитное сооружение, когда была гораздо выше, но по прошествии множества веков утратила его.

Гизелла слышала смех служанок, Мариссы и Хлои. Марисса – статная, с длинными русыми волосами и полными губами цвета вишни. Хлоя – чересчур худая, с тонким носом, нависающим над губами, и волосами, черными как смоль. Они умудрялись смеяться надо всем, что видели, а так же и над тем, чего не могли видеть. Они находили повод для смеха в чем угодно. Это было удивительно. Гизелла не понимала, откуда у них такое всеобъемлющее чувство юмора. Она думала, что плохо относится к ним.

– Слишком редко наказывает, а от этого, как известно, большинство рабов и слуг портятся. Они должны чувствовать хозяина, но редко кто из них, может почувствовать его по иному, кроме как через телесное наказание.

Тело должно страдать, чтобы душа возвышалась. По крайней мере, тело черни, ибо чернь не ведает мучений разума. Гизелла приоткрыла занавеску и осторожно выглянула наружу, ища глазами лица служанок.

Но они заметили ее первыми – и, конечно, засмеялись.

Гизелла смутилась. И едва не позабыла, что собиралась сказать.

– Марисса! – строгим голосом произнесла она, пытаясь вновь собрать воедино ускользнувшую фразу.

– Да, госпожа! – звонко отозвалась Марисса, подбегая к принцессе и заглядывая ей в лицо.

– Марисса, мне кажется, ты забыла, кто твоя госпожа. Забыла, кому ты принадлежишь душой и телом.

– Нет, нет, госпожа Гизелла! – взволнованно и резко воскликнула Марисса. – Я целиком и полностью принадлежу тебе! Как же я могла это забыть!

– А я думаю, что забыла, – твердо произнесла Гизелла, – С тех самых пор, как мы покинули храм, это великое священное место, ты даже не приблизилась ко мне, не узнала, хочу ли я чего-нибудь, удобно ли мне путешествовать. Ты заботишься только о себе, мелешь попусту языком, сеешь кругом глупость. А до меня тебе нет никакого дела!

– Госпожа, но я всегда рядом… – слабо возразила Марисса.

Гизелла недобро ухмыльнулась.

– И ты еще споришь со мной? Когда мы приедем в Шадизар, попроси палача, чтобы он выдал твоему телу двадцать плетей. И не вздумай отлынивать от урока! Он тебе совершенно необходим.

Марисса изменилась в лице. Словно вечерняя тень упала на него. Глаза служанки потускнели, а полные губы дрогнули от обиды. Улыбнувшись, Гизелла удовлетворенно откинулась на подушки. Она надеялась, что теперь у Мариссы пропадет чувство юмора. По крайней мере, на несколько дней.

Марисса вернулась к Хлое. Они замолчали. Марисса размышляла о предстоящем уроке, а Хлоя думала, что ее тоже ждет подобная участь, ведь она вела себя точно так же, как подруга. Обе стали грустные и задумчивые, и больше волновались не о том, что вокруг, а о своих ягодицах. Напрасно светило солнце, отражаясь в заснеженных вершинах гор позади них, напрасно ветер теребил листья на деревьях вдоль дороги, напрасно прыгали по стене птицы, пытаясь петь. Ничто не могло теперь вызвать звонкий девичий смех, так приятно ласкающий слух охранников, с трудом напускающих на себя суровый и свирепый вид, как было положено им по этикету. Сохранять вид охранникам стало легче, но поступь их сделалась тяжелее, ибо тяжело было у них на сердце при мысли о том, что ожидает девушек. Но все это скоро перестало быть хоть сколько-нибудь важным.

Когда из-за стены, идущей вдоль дороги, выскочила жуткая тварь, не иначе, как порождение самой нижней из преисподней Зандру.

Чудовище первым заметил левый передний раб-носильщик. Он увидел страшную голову, лишь отчасти напоминающую человеческую – она была в три-четыре раза больше человеческой, волос совсем не имелось, плоский нос распластался едва ли не во всю ширь лица, носамым нечеловеческим были зубы в широкой – от уха до уха – распахнутой пасти. Острые, торчащие как кинжалы, зубы разного размера, в несколько рядов. Между зубами застряли перья, кусочки мяса и хвосты недавно сожранных мелких животных.

Жуткий демон принялся убивать, как только выскочил из-за стены, пользуясь всеми своими четырьмя инструментами для убийства – двумя руками, пастью и хвостом.

В первый миг была сломана хвостом шея любимой служанки Гизеллы, Мариссы, откушена голова левого переднего раба-носильщика, вырвано сердце другой любимой служанки, Хлои, и отправлен смертельным ударом за ограду правый передний раб-носильщик. Голову раба демон выплюнул, и она тоже улетела за ограду. Паланкин упал, чуть не вывернув руки задним рабам-носильщикам. Но демон быстро исправил этот недостаток. Пока рабы тщетно пытались найти способ выжить, в душе прекрасно понимая, что его просто не существует, демон схватил их за шеи и столкнул головами с такой силой, что оба умерли мгновенно.

Четырьмя рабами-охранниками демон занялся напоследок, наслаждаясь их страхом и дрожью в руках, которая передавалась их мечам, которые они потешно глупо выставляли перед собой. Демон хохотал и бросал в охранников камни, вырывая их из дорожной ограды руками и хвостом.

За время, понадобившееся Гизелле, чтобы отважиться выглянуть наружу, демон уничтожил всех.

– Ну, что боишься меня? – спросил убийца.

Гневное выражение на лице принцессы сменилось выражением панического страха. Она не закричала только потому, что страх не давал ей раскрыть рот. Скулы заныли от усилий, а крик внутри, готов был вырваться через кожу.

У страшного создания была голова, две руки и две ноги, он стоял прямо, но это все равно не делало его человеком, несмотря даже на то, что он разговаривал.

Кожа его была покрыта зеленой чешуей, которую он непрестанно терял, стоило ему пошевелиться. Длинный гибкий хвост, по сути выполняющий работу хватательного щупальца, как у осьминога или кальмара, непрестанно извивался. А через всю сгорбленную спину, от головы к копчику, проходил гребень с острыми шипами. Желтыми глазами с вертикальными зрачками, как у змеи, он пристально смотрел на принцессу Гизеллу.

– Не зря боишься! – заявил демон, шагнув к Гизелле, и единым движением вытащил ее из паланкина, содрав с нее богатое платье.

Гизелла вскрикнула, задрожав всем телом. Она осталась в одной набедренной повязке. Руки ее метнулись к грудям, не знавшим еще ласки мужчины, и закрыли их.

Зеленокожий демон расхохотался и следующим движением сорвал с Гизеллы набедренную повязку. Ноги больше не удерживали принцессу, и она повалилась на колени. Внутри ее живота образовалась страшная пустота, в которую провалилось отчаянно бьющееся сердце.

А когда огромные сильные руки демона с выступающими жилами схватили принцессу, она потеряла сознание. Она уже не видела и не чувствовала, как демон закинул ее на плечо, словно мешок с зерном, и потащил обратно в горы.

Гизелла пробыла без сознания достаточно долго, чтобы демон углубился в дикие места, о которых она не имела ни малейшего понятия. Она все еще была грузом, когда демон взобрался на крутую обледеневшую скалу и остановился перед широким входом в пещеру, чтобы перевести дух.

Он положил принцессу на снег и выпрямился над ней. Гизелла открыла глаза. И увидела, что все, что, как ей казалось, привиделось в кошмаре, вовсе не привиделось. Это была страшная реальность. Реальность, в которую Гизелла ни за что не хотела верить.

Зеленокожий демон смотрел на нагую девушку, лежащую на снегу у его ног, и хохотал. Он любил наблюдать, как люди испытывают боль и страх, любил слышать их крики и мольбы о помощи, и чем беспомощнее и нежнее была жертва, тем большее удовольствие он испытывал.

– Умоляю тебя, отпусти меня. Мне холодно, и, я уже не чувствую ни рук, ни ног! – без надежды проговорила Гизелла.

Она была прекрасна, это юное, черноволосое создание, с бледной, будто ледяной кожей и пронзительными черными глазами. Правда, сейчас, от холода и разреженного воздуха, она действительно превращалась в лед, и соски ее сморщились и сжались, как у старухи. Когда демон впервые увидел ее, соски были круглыми и набухшими, словно вишни.

Демон наклонился к ней и погладил хвостом-щупальцем по животу. Она задрожала.

– Умоляю… – прошептала она, следя за тем, как хвост поднимается все выше.

Черный волосатый хвост, голый на кончике, будто у крысы, но подвижный, как змея.

– Ты прекрасна, моя принцесса, – пророкотал демон глухим рычащим голосом, в котором звучали жуткие, нечеловеческие страсти, одолевающие его.

Из широкого зубастого рта демона вырвалось облако зловонного пара и окутало голову девушки. От этого она зажмурила глаза, задрожав еще сильнее.

– Вижу, тебе не нравится мой запах, – прорычал демон. – Запах благородного Тахора! Ничего, он тебе понравится, когда ты станешь мертвой!

Он расхохотался, запрокинув страшную голову назад и раскрыв пасть, полную острых неровных зубов.

– Нет, нет! – закричала Гизелла, умоляюще протянув к нему руки, а потом забормотала, как в бреду: – Добрый господин ведь не позволит умереть своей рабыне! Добрый господин позволит мне уйти, чтобы я могла привести себя в порядок, и завтра предстать перед ним в лучшем наряде!

Демон перестал смеяться и опять склонился над принцессой.

– Лесть тебе не поможет, Гизелла, – сказал он и прижал кончик хвоста к ее губам. – Лучше замолчи и предайся медленной смерти, А она будет медленной. Я, ужасный Тахор, не дам тебе легко уйти. Готовься наслаждаться болью и ужасом! Ты познаешь все виды медленной смерти. Но быстрая смерть не придет к тебе. Говорят, самая страшная смерть съедает человека изнутри, ты узнаешь это. Так же говорят, что ни один человек не способен выдержать боли, возникающей в его собственной душе, и это ты тоже узнаешь. Я заставлю тебя полюбить боль, ты будешь наслаждаться болью, но сначала ты полюбишь смерть. Ты станешь призывать смерть, мечтать о ней, в тебе возникнет вожделение к смерти, ты страстно захочешь отдаться ей, твоя грудь будет трепетать от желания смерти, сердце возжаждет остановиться, а душа захочет покинуть тело. Но я не дам тебе избавления. Ты будешь жить и страдать. Ибо только так я могу чувствовать наслаждение.

Тахор вдруг схватил пленницу и приподнял над землей. Черные смоляные волосы Гизеллы разметал буйный горный ветер, который вечно странствует среди покрытых льдом скал. Руки и ноги Гизеллы бессильно повисли.

– Но может быть, я тебя обманул, и ты все же умрешь. Никто ведь не живет вечно! – добавил демон и снова расхохотался.

Гизелла открыла глаза и посмотрела в небо, где парила одинокая птица. Наверное, это ее душа, которая уже вышла из тела, предоставив страдать ему одному. Иней на ресницах делал все окружающее призрачным, а холод, стягивавший голову, словно пыточный обруч, не позволял развиться ни одной мысли. Они только возникали и сразу же уходили куда-то за пределы сознания. Ум Гизеллы постепенно проваливался в спасительную тьму, и ей уже стало казаться, что она слышит тихую странную музыку, исполняемую на неизвестном инструменте. Демон тоже посмотрел наверх.

– Проклятая птица! – воскликнул он. – Ты видишь то, что тебе не положено видеть. Эта дева – моя, и не тебе расклевывать ее кости!

Он повернулся и с девушкой на руках скрылся под сводами пещеры. И поглощенный собственными бешеными страстями, не заметил, как с руки девушки соскользнул тонкий серебряный браслет, единственное украшение, которое еще оставалось на ней.

Птица печально, протяжно крикнула и покинула ущелье, спустившись в воздушном потоке вниз, туда, где зеленели леса, и добыча была более покладистая. Но демон был не совсем прав.

Не только птица видела то, что ей не положено видеть. Несколько маленьких снежных обезьян укрывшихся в другой пещере, на противоположной стороне ущелья, наблюдали за демоном и девушкой с самого начала их появления здесь. Они не были избалованы подобными зрелищами и поэтому смотрели во все глаза, забыв даже про любовные игры и ловлю блох. Они не знали, зачем понадобилась демону юная принцесса. Они приглядывались к входу в пещеру, куда скрылся с трофеем демон, надеясь увидеть продолжение истории, но ничего не происходило, и постепенно обезьяны вернулись к обычным своим занятиям – любовным играм и ловле блох. Кроме одной обезьяны, имевшей вид грустный и задумчивый, а шкуру белее обычного, ни одного темного волоска. Поймав пару блох, она, не обращая на остальных внимания, прошла к выходу из пещеры, некоторое время приглядывалась к склону, а потом стала спускаться вниз.

2

Горы – дурное место, особенно вершины, где лежат ледники. Кажется, что здесь не может быть никакой жизни. Но это не так. Шальным ветром приносит сюда снизу мириады насекомых – и они, обомлевшие от стужи, усыпают снег. Богатый пир для множества птиц: грифов, гусей, кондоров и галок. Птицами не прочь разнообразить свой стол барсы и волки, но это удается еще реже, чем прокусить шею козлу, ламе или даже зайцу. Добыче хищников здесь особенно не на чем жировать, скудная растительность – карликовые деревья, трава, мох, лишайники, изредка грибы. Но жизнь есть не только на поверхности. В пещерах живут снежные обезьяны и летучие мыши. А в бурю и другие животные прячутся в пещерах, иногда даже каким-то образом договариваясь о временном перемирии. Волки делают вид, что совершенно не голодны, а зайцы и козлы изо всех сил изображают спокойное равнодушие.

Появляется в горах и человек. В основном это тоже обитатели гор, живущие чуть выше их подножия. Но время от времени в горах оказывается некто, кто пришел издалека. Такой гость среди скал – редкость, и любопытные обезьяны и галки стараются глаз с него не спускать. Чужак – кто его знает, что у него на уме.

Черноволосый пришелец издалека был похож на медленно ползущего жука. Он кутался в грубый плащ из верблюжьей шерсти и ступал осторожно, прекрасно понимая, насколько опасно легкомыслие в горах.

Когда он приблизился, стало ясно, что среди людей он гигант. Плащ скрывал мощное, подвижное тело, а кроме того – меч. Рукоять меча торчала из-за верхнего края плаща. Человек нес меч на спине, лучший способ ношения подобного оружия в горах. Густые черные волосы запорошило снегом. На ногах у него были сандалии из толстой кожи – не слишком богатая одежда. Но судя по мечу и решительному взгляду голубых глаз, он не собирался долго мириться с таким положением.

Он был голоден. Карабкаясь вверх, вслед за солнцем, собираясь наведаться в Аренджун, некогда было отвлекаться на охоту за прыткими и верткими обитателями гор. Несмотря на всю силу и ловкость, человек не мог состязаться в скалолазании даже с горными зайцами. Будь у него лук, которым обычно пользуются местные охотники, тогда другое дело – но лука не было. Кроме голода, на нем еще плохо сказывалась разреженность воздуха – он забрался слишком высоко. Понадеявшись на себя, он отказался от услуг проводника и заблудился.

Но, может быть, это было меньшее из зол – очень ему не понравилось, как проводник, грязный тип с татуировкой на лбу и длинной бородой, заплетенной в косичку, смотрел на его меч.

Ущелье становилось все уже, а скалы вокруг неприступнее. Чахлые березки и криптомерии казались в чересчур прозрачном воздухе какими-то ненастоящими, словно нарисованные. Похоже, собиралась буря.

На правом склоне он вдруг заметил пещеру, а еще увидел снежную обезьяну, которая карабкалась к пещере.

Весьма кстати! Ужин и укрытие вместе! Не иначе, как Кром смилостивился над одним из своих чад, Конаном из Киммерии.

Конан полез вслед за обезьянкой, двигаясь как можно быстрее, насколько хватало сил. И на середине подъема он вдруг почувствовал странный запах. Смесь запахов. Отталкивающую и привлекающую одновременно.

Обезьяна скрылась за краем площадки перед пещерой. Сделав над собой последнее усилие, Конан подтянулся и тоже оказался на площадке. Странный запах усилился. От него киммерийцу делалось не по себе.

Обезьянка сидела перед самым входом. И как будто не собиралась никуда бежать. Конан бросился к ней и уже протянул руки, чтобы сломать ей шею, как вдруг увидел что-то блестящее у нее в лапах. И зверек протягивал это к нему, глядя в глаза, словно желая что-то рассказать. Умная тварь!

– Ты откупаешься от меня, малыш? – спросил Конан.

Если бы обезьянка понимала его, она возможно бы обиделась. Потому что малыш по своим обезьяньим меркам был весьма стар.

– Ну, ладно, малыш, я больше не хочу тебя съесть, – продолжил Конан, протянул руку и взял то, что протягивал зверек.

Серебряный браслет! Тонкий и изящный, которому было здесь не место. Вряд ли он мог принадлежать женщине какого-нибудь горного племени.

– Желал бы я знать, откуда это у тебя, – сказал Конан и снова посмотрел на обезьяну.

Зверек указывал ручкой с черными пальцами на вход в пещеру. Увидев, что человек, наконец, обратил на него внимание, он с криком подпрыгнул и быстро заковылял внутрь. Потом остановился и обернулся, глядя Конану в глаза.

– Кром, да ты умнее большинства людей, которых я знал! – воскликнул Конан. – Мы стали бы добрыми друзьями, если бы ты был человеком, малыш!

Он сунул браслет за пазуху.

– Жаль, конечно, что я не попробовал тебя на вкус. Но я не могу жрать разумных тварей! – заявил Конан.

Не совсем было ясно, что хотела сообщить обезьяна, но, несомненно, было, и что в пещере есть что-то очень важное, и браслет с этим связан.

Обезьяна снова вскрикнула, подпрыгнув, и, подняв хвост, побежала во тьму пещеры. Конан направился следом, на всякий случай, вытащив меч из ножен, и вскоре перестал что-либо видеть, тьма была непроглядной. Но слух у киммерийца был отличный, и он неплохо умел им пользоваться. В горах, где он вырос, тоже были пещеры, и он научился не теряться в них сразу же после того, как научился ходить, ибо куда еще ходить малышу-горцу, как не в пещеры? Все чувства его обострились до предела. Он нарочно громко ступал, чтобы различать оттенки эха и ориентироваться по нему. И когда своды пещеры понизились, Конан почувствовал это и заранее пригнул голову.

Обезьяна бежала впереди и время от времени останавливалась, чтобы подождать человека. Зверек прекрасно понимал, что такое большое существо, половина сил которого уходит на поддержание длинного неуклюжего тела в вертикальном положении, не может быстро двигаться. Трудно жить без хвоста.

3

Гизелла очнулась, когда зеленокожий демон остановился и положил ее на землю. Принцесса со стоном открыла глаза, дышать стало легче. Они спустились с высот, и воздух теперь стал почти таким же густым, как на равнинах.

В призрачном красноватом свете, исходившем неизвестно откуда, проклятый Тахор выглядел еще страшнее. Он склонился над чем-то, и Гизелле была видна только его спина с шипастым гребнем и хвост, кончик которого подрагивал, словно у гремучей змеи. Услышав стон пленницы, демон медленно обернулся. Налитый кровью желтый глаз пошевелился в глазнице. Морда была окровавлена, а из чуть приоткрытой пасти торчало крыло летучей мыши.

– Хочешь поесть? – осведомился демон, открыл пасть шире и достал из нее какой-то кровавый ошметок. – На, бери, – сказал он, и протянул ошметок принцессе.

Она вскрикнула, зажала рукой рот и отвернулась, борясь с тошнотой. Плечи ее дрожали. Хорошо, что она постилась перед посещением храма, иначе бы не сдержалась.

Тахор расхохотался. Раскаты хохота наполнили пространство пещеры, во много раз умножившись эхом. И принцессе показалось, будто потолок колеблется, словно это не камень, а шкура живого существа, темного и зловещего.

– Ничего, проголодаешься, сожрешь еще и не такое! – сквозь хохот воскликнул демон. – А то привыкла у себя во дворце, под крылышком отца, вкушать только самое изысканное!

Гизелла продолжала смотреть на потолок, и вдруг осознала, что потолок действительно двигается. Это не было видением! И в следующий миг она поняла, что представлял собой потолок.

Это была огромная черная масса летучих мышей. Одна из мышей вдруг сорвалась и упала, взбивая воздух крыльями с отчаянным писком.

Тахор поднял голову и зарычал. И на писк сверху еще более отчаянным писком отозвалась мышь, которую демон прижимал задней лапой. Он тут же оторвал ей голову, но вся масса мышей с потолка услышала зов и замахала крыльями. Пространство пещеры словно взорвалось многоголосым криком. И все летучие мыши сорвались с места и заметались по пещере. Хлопанье тысяч крыльев напоминало шум прибоя. Словно грозовая туча, мыши опускались черной массой, создавая ветер.

Зеленокожий демон выпрямился во весь рост. Грудная клетка его раздулась, мышцы напряглись. Он стал еще больше, еще страшнее. И когда в пределах досягаемости оказалась одна из мышей, он одним ударом когтя рассек ее на две половинки, которые пролетели сквозь стаю.

Крики летучих мышей стали невыносимы. Принцесса Гизелла зажмурилась и закрыла уши ладонями, как можно сильнее прижав их. И все равно, ей казалось, что она все слышит. А когда особенно сильный порыв ветра разметал ее волосы, она открыла глаза и увидела перед собой мохнатое округлое тело с ушами, словно лепестки какого-то большого цветка. Но этот цветок был хищным. И раскрывал пасть во всю ширь, показывая изогнутые маленькие клыки.

Хлесткий удар, нанесенный чем-то вроде кнута, сбил этот мохнатый цветок на землю. Зубастая тварь запищала, пытаясь забиться в щель между камнями, но второй удар лишил ее способности двигаться, а заодно – и жизни.

С недоумением Гизелла проследила за кнутом и вдруг догадалась, что на самом деле это хвост Тахора, и никакой благородный рыцарь не пришел ей на помощь.

Тахор сражался с летучими мышами. И убивал их десятками, но они не отступали. Жажда мести и смерти охватила их. Безумная жажда, из-за которой гибнут мелкие царства и приходят в упадок большие.

Тахор был быстр и силен, но мышей было слишком много – и некоторые из них добиралась до демона, несмотря на все его четыре великолепных инструмента для убийства. Несмотря на то, что он подключил к этой тяжелой работе еще и ноги, давя недобитых летучих тварей.

Писк стоял невообразимый. Пещера наполнилась запахом крови. И это была не только мышиная кровь. Кровь зеленокожего демона оказалась черной.

Смешиваясь с кровью мышей, она начинала дымиться, меняя цвет на красный, и подниматься вверх колеблющимися испарениями. И вскоре пол пещеры словно покрылся сетью кровавых ручьев. Гизелла взобралась на камень с краю и прижалась к нему, не смея от ужаса двигаться дальше.

На самом деле битва длилась недолго. За это время даже лучший мясник не успел бы разделать тушу даже самого маленького поросенка. Но принцессе казалось, что прошла целая ночь. И ночь, наполненная кошмаром!

Она пришла в себя только тогда, когда Тахор тронул ее плечо кончиком хвоста.

– Ты жива, принцесса?

– Где мы? – пробормотала сквозь не до конца сброшенное оцепенение принцесса и лишь потом окончательно очнулась. Она задрожала от отвращения, увидев черную кровь, вытекающую из рваных ран Тахора. Но еще отвратительнее была запекшаяся кровь, к которой прилипли куски кожистых мышиных крыльев.

– Жаль, что ты не ранена, – пророкотал Тахор. – А то бы я не удержался и сам откусил от тебя кусочек, как хотела мышь! – Он зарычал и, протянув черный волосатый хвост с голым кончиком, погладил принцессу по плечу, отчего та вздрогнула, словно от удара бича. – Ты такая аппетитная! Но тебе холодно! Твоя кожа уже как мрамор! Нам надо спешить, а то ты умрешь раньше времени! К тому же, где-то здесь неподалеку живет одна тварь с очень дурным характером, и она наверняка уже почувствовала запах крови. А я бы не хотел с ней встречаться, хоть она и приходится мне дальним родственником. Потому что я уверен, что она об этом не знает!

Тахор снова расхохотался, потом схватил Гизеллу, грубо забросил ее на плечо, словно она была мешком с зерном, а не живой прекрасной девушкой, и двинулся дальше, вниз, во тьму.

4

Обезьяна, которая вела Конана за собой, устала быстрее, чем он. Чего и следовало ожидать. Зверек с такими глазами – добыча хищников, а не мечта самок. Пришлось посадить его на плечо. Обезьянка, казалось, заснула. Конан не стал нарушать ее покой. В конце концов, он и сам неплохой следопыт, и его нос, хоть и не сравнится с носом животного, но тоже способен указать путь. А здесь путь чувствовался весьма сильно. Красавица, потерявшая изящный серебряный браслет пользовалась благовониями, оставившими ароматный след в пещере, где не было ветра, чтобы развеять его.

Но, в конце концов, и Конан устал. Устал от темноты и неизвестности. Ожидание опасности тоже требует немало сил. Поэтому, когда они вышли на свет, в большую пещеру, киммериец вздохнул с облегчением. Но оно длилось ровно столько, чтобы закончить вдох, с выдохом пришлось задержаться.

В красном свете, который не был ни лунным, ни солнечным, было видно, что пол пещеры устлан мертвыми летучими мышами. И залит кровью. Мыши были обезглавлены, раздавлены, разорваны, у кого-то не хватало крыла, у кого-то лапы. А над побоищем клубился странный красный туман – и стоял отвратительный запах.

Обезьянка задрожала всем телом и уткнулась в человеческое ухо.

– Да, мне тоже это не нравится, – сказал Конан, но зверек, конечно, ничего не мог ответить.

Любой туман таит в себе опасность, но красный туман, образовавшийся из крови, вдвойне опасен. Особенно здесь, в глубине Карпашских гор. И хуже всего, что одним жутким видом не ограничивалось. Уши улавливали тихое, но постоянное шипение, как будто выдох старца. Конан непроизвольно напрягся и сжал меч. Внутри красного тумана словно шевелились тени. Или это всего лишь игра воображения!

Шипение стало нарастать. Обезьянка вцепилась в плечо Конана, глубоко вонзив когти. Но он едва замечал это, почти не чувствуя боли, настолько сосредоточился на другой задаче. Он пригнулся и полуприсел, перехватив поудобнее меч.

Обезьянка вдруг резко взвизгнула, и в этот момент Конан тоже увидел это. На него во всю прыть, высоко поднимая ноги, неслось самое жуткое существо, изо всех виденных им прежде.

Двуногое, но с коленями, обращенными назад, с вытянутой головой крокодила и четырьмя передними ними конечностями размером оно было со слона, вставшего на задние лапы, а красная чешуя, покрывавшая кожу почти полностью, явно служила неплохой защитой от меча. Чешуя отсутствовала только на голове, но, судя по остальному, череп у твари мог соперничать по крепости с самой лучшей броней. Чудовище бежало, как боевой петух навстречу врагу – чешуя у него встопорщилась как перья. Оно слегка пригнулось, как раз, чтобы мигом откусить Конану голову. Зверек на плече киммерийца возопил, что было мочи.

Конан отступил на шаг назад, обернулся и заметил большой камень у стены. В один прыжок он оказался на его верхушке, и теперь был вровень с головой атакующего чудовища. Плечо Конана опустело, но некогда было выяснять, куда делась обезьянка. Колени атакующего чудовища подогнулись, и оно повернулось боком, пытаясь замедлить бег. Конан дождался, когда оно окажется в нескольких шагах от него, и прыгнул. Он уже приметил короткий толстый рог на голове жуткой твари и собирался ухватиться за него, но тварь тоже обладала неплохой реакцией. Она мотнула головой, и Конан очутился у нее на спице. Одной ногой на встопорщившейся пластине чешуи. Упершись мечом в другую пластину, Конан сумел развернуться и прижаться к чудовищу, закрепившись на нем. Так что когда оно попыталось достать врага передними конечностями, раскачиваясь на задних, это у него не вышло. Еще одно усилие – и Конан все-таки сделал то, что планировал. Ухватился за рог.

Тварь зарычала, словно самец крокодила в верховьях Стикса и, вытянувшись на ногах, почти достав потолка пещеры, запрокинула голову.

Конан оказался спиной вниз, едва ли не висящим на толстом роге. Держаться особенно было не на чем. Рог был слишком большого размера, к тому же совершенно гладкий. Конан изловчился и ткнул мечом в глаз чудовища, но оно успело вовремя закрыть нижнее веко, и удар острия пришелся по нему, а не в относительно податливую роговицу. Раздался щелчок. Конан чуть отвел меч, ожидая, когда чудовище приоткроет глаз, но оно было достаточно умным, чтобы этого не делать. Из-за предательской гладкости рога Конан соскальзывал; медленно, но неотвратимо.

В действительности прошло всего несколько мгновений, но Конану показалось, что не меньше колокола. А потом он увидел обезьянку. Она висела вниз головой, одной рукой цепляясь за щель в потолке, а в другой руке у нее был увесистый камень. дождавшись удобного момента, обезьянка швырнула камень вниз. И камень попал прямо в дыхательную глотку чудовища.

Оно глухо захрипело, покачнулось и открыло глаз. Конан тотчас воткнул в него меч. Хрип стал еще более пронзительным. Все четыре передние конечности жуткой твари принялись быстро, но беспорядочно молотить воздух. А затем тварь повалилась на спину.

Конан успел вовремя соскочить. Чудовище упало и принялось кататься на спине, изгибаясь в конвульсиях, не в силах вдохнуть. Меч все еще торчал у него из глаза. Конан подпрыгнул и ногой вогнал меч еще глубже, потом еще раз. Чудовище дернулось последний раз – и затихло.

Конан выдернул меч. Обезьянка потянула его за плащ.

– Кром меня побери, – сказал Конан. – Теперь я тебе обязан жизнью! А ведь недавно я собирался тобой поужинать! – Он присел и обезьянка снова взобралась ему на плечо, вид имея гордый и довольный.

5

Тьма не способствует ясности мысли. Отвратительный запах тоже. Неизвестность лишь усугубляет все это, вместе взятое. А холод и тряска заканчивают дело.

Принцесса Гизелла окончательно потеряла связь с реальностью. Чем глубже уносил ее демон, тем меньше оставалось нитей с прошлым. Некоторое время Гизелла пыталась всматриваться в темноту, но это только вызвало легкие галлюцинации. В темноте сначала появились цветные пятна, потом эти пятна принялись слагаться в призрачные фигуры, а в довершение всего этого – фигуры задвигались. Не дожидаясь, пока они заговорят, Гизелла закрыла глаза и попыталась полностью избавиться от мыслей об окружающем. Перед ее внутренним взором появился монах из Обители Ветра. Он был ее наставником с одиннадцати лет.

Она помнила, как вначале испугалась его пепельной бороды, заплетенной на конце в косичку, и еще больше испугалась его длинной колеблющейся тени, которая падала от огня в большом камине. Но когда увидела его глаза, страх исчез. Мгновенно и бесследно.

Диомад, так звали наставника. Он носил одежду из кусков ткани пяти цветов и обучал Гизеллу науке о превращении пяти стихий. Наука состояла из пяти частей. Учение о живых существах, о строении мира, о душе, о формах и о пустоте. Начали с учения о живых существах и до сих пор дошли только до строения мира. Об остальных трех учениях Гизелла ничего не знала.

Но и первых двух было достаточно для того, чтобы стать не такой, как все. Двенадцать ее братьев и сестер подшучивали над ней, называя монашкой, ибо она пристрастилась к науке настолько, что забросила даже обычные игры – в мяч и прятки. Не радовал ее даже сад-лабиринт, специально разбитый отцом для увеселения детей. В дни, когда она не пребывала в Обители Ветра, не припадала к источнику знания, она была грустна и вяла, проводила время за чтением книг или созерцанием мира с западной башни дворца. Хотя и смотреть-то было не на что. Что увидишь с западной башни? Несколько улочек, крепостные стены, горы вдали, небо с облаками и птицами, да еще мелких противных тварей, снующих в щелях меж камнями башни. Но Гизелла предпочитала такое сомнительное удовольствие всему остальному.

С закрытыми глазами, лежа животом на плече зеленокожего демона, уходящего вглубь гор, Гизелла улыбалась, ибо в ее голове звучал голос наставника с пепельной бородой:

«Существа ровные нравом, обитают на равнине, существа, высокие духом, способны возноситься в небо, существа, скользкие умом и нравом, не способные остановиться ни на одной мысли, скользят по воде или плывут в ней, рядом с ее поверхностью. Не таковы существа с перемешанными стихиями, разрываемые ими. Противоположные стихии, смешиваясь, составляют живые существа чудовищной природы, которые стремятся укрыться либо в пучине морской, либо в глубинах гор…»

– Вот здесь мы и отдохнем, – произнес голос из внешнего мира.

Гизелле понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуться в него и вспомнить, где она и что с ней. Потом она открыла глаза.

Тахор положил ее на теплый песок и склонился над ней. И вдруг Гизелла как бы внутренним взором непостижимым образом увидела три составляющие демона стихии. Пламя, металл и землю. Земля была его плотью, пламя – духом, а металл – скелетом.

Снаружи он был, словно червь или змея, рождающиеся из земли, а внутри был, как меч, горящий в пламени.

Но стоило Тахору пошевелиться, как видение пропало. Гизелла снова увидела над собой отвратительного демона, похожего на мерзкую ящерицу.

– Ты спишь, принцесса? – спросил он. – Разбудить тебя? – И слегка шлепнул Гизеллу кончиком хвоста по бедру.

Принцесса вскрикнула и сжалась от боли. Кожу будто обожгло. Она даже не представляла себе, что это может быть так больно. Когда за их общие проказы наказывали Мариссу, и она плакала, кусая губы, Гизелла лишь смеялась. Ах, как бы она хотела сейчас повиниться перед любимой служанкой! целовать ее и самой намазывать целебным бальзамом! Марисса! Прости меня! Я не понимала степени твоей боли, не понимала, что ты не кричишь лишь потому, что не хочешь своим криком ранить мою чувствительную душу! Какая я была глупая!

Но теперь Марисса мертва – и убита тем самым хвостом, что лишь слегка шлепнул Гизеллу. Марисса мертва, и не перед кем виниться, не у кого просить прощения. И вину теперь ничем не избыть!

– Ну что, проснулась? – осведомился Тахор. – Смотри у меня, не засни до смерти, а то лишишь меня удовольствия умертвить тебя медленно.

Гизелла огляделась. Демон притащил ее в большую пещеру, где было очень тепло. Даже жарко. На стенах, на потолке, на полу светились красноватые точки, подобные глазам волков.

Гизелла вдруг почувствовала, что песок под ней будто шевелится, словно это был не песок; а теплый бок какого-то огромного существа, и оно медленно дышало.

– Где мы? – спросила принцесса.

– Все там же, – ответил Тахор. – Под горами. И даже ниже. Под землей. Твой город, твой отец и братья уже где-то наверху, а мы с тобой в глубине земли.

«У врат преисподней», – подумала принцесса. И жара это подтверждает. А еще это движение песка… Неужели правы были те, кто считал, что преисподняя – это зверь?

«… ибо, говорят они, грязь всех пяти стихий умножается в глуби земли, гуманность становится слабостью, правила – развратом, долг – распущенностью, мудрость – жадностью, ум – тупостью, чудовищная природа обитателей глубин складывается стократно и тысячекратно, и образует в самой глубине одно большое существо, называемое преисподней, ибо пожирает грязные души, питаясь ими».

Дрожа от ужаса, Гизелла спросила:

– Где твой дом, Тахор? В преисподней?

Тахор в ответ расхохотался. Красноватые светящиеся точки поблекли, песок вдруг прекратил двигаться.

– Преисподняя, это там! – сказал Тахор, отсмеявшись, и показал пальцем вверх.

И в этот момент песок под Гизеллой пропал. А вместо него появилось нечто твердое. Тахор встрепенулся и протянул руки к принцессе, но ее отбросило ударом снизу. С истошным визгом она откатилась к стене и уткнулась в нее носом.

Сзади раздался рев Тахора, смешавшийся с каким-то странным, быстрым треском.

Гизелла обернулась и увидела мечущиеся тени. Сначала она не могла ничего разобрать, но потом разглядела тварь, с которой боролся Тахор. У нее было туловище жабы, ноги паука, и рот, как у пиявки, вытягивавшийся из отверстия в костяной маске, которая заменяла твари морду. По верхнему краю маски светились паучьи глаза – два больших и два маленьких, впрочем, может быть, это были и не глаза, а что-то другое.

И тварь была в два раза больше зеленокожего демона. Быстрый треск создавали шипы на ногах, стуча друг о друга. Паучьи глаза были холодны и ничего не выражали, зато рот жадно тянулся к голове Тахора, а три пары задних ног совершали массу ненужных, механических движений. Словно эта тварь была не живым существом, а всего лишь марионеткой в руках кукловода. Но когда рот дотянулся до демона и зубы, сомкнувшись, оторвали несколько пластин чешуи, Гизелла поняла, что тварь все-таки живая.

Тахор успешно сопротивлялся, но не мог одолеть жуткое создание. Равновесие сил сохранялось – и ни тварь не могла пообедать Тахором, ни он не мог убить ее.

Гизелла обнаружила, что с ее лба по носу стекает светящаяся красным тягучая жидкость. Принцесса с отвращением отерла ее пальцами, а потом принялась вытирать пальцы о стену, и только тогда поняла, что это.

Красноватые точки, освещавшие пещеру, как оказалось, медленно передвигаются. Нечто вроде светящихся улиток без панциря. Ударившись о стену, Гизелла раздавила одно такое существо.

«Я слишком красива, чтобы меня сожрал какой-то паук из глубин преисподней», – подумала принцесса, и в этот момент раздался треск ломаемого дерева.

Гизелла вскрикнула от страха, обернулась, и ей показалось, что на нее бежит эта паукообразная тварь. Но это была всего лишь одна его нога. Она упала возле принцессы, едва не задев ее. Шипы все еще шевелились, но уже не стучали друг о друга.

– Беги, Гизелла! – заорал Тахор.

Гизелла увидела его спину, которая была обхвачена передними лапами этого создания.

Черная кровь текла из-под пластин чешуи Тахора. Спина надвигалась. Тахор изо всех сил сопротивлялся, но жабопаук продолжал теснить его к стене, возле которой на коленях стояла обнаженная принцесса.

– Беги! – снова крикнул Тахор.

Третьего призыва не потребовалось. Гизелла вскочила на ноги и понеслась, что было сил. Она понимала, что только отсрочивает свой смертный приговор, который может оказаться еще хуже, чем смерть в утробе голодной твари, но все равно не собиралась быть чьей бы то ни было едой. Это было бы слишком унизительно.

– Эй! – раздался вдруг голос.

Самый неожиданный голос в таком месте. Голос человека. И принцесса увидела перед собой мускулистую грудь и плечо, на котором сидела седая обезьянка, а в следующий миг ее обхватили теплые сильные человеческие руки.

– Не бойся, я – за тобой, – продолжил голос.

И Гизелла увидела глаза. Синие, как море.

6

Чем дальше пещера уходила вглубь, тем становилось теплее. Конан закинул плащ сначала за спину, обнажив грудь, потом повязал его вокруг пояса. Правильно говорят, что преисподняя Зандру расположена внизу, в глубине земли, а в Карпашских горах ближе всего поднимается к поверхности.

И Конану не пришлось слишком долго ждать подтверждения этого. Он услышал впереди сначала пронзительный женский визг, потом жуткий рев, и, наконец, шум битвы. Обезьянка на плече встрепенулась и крепко ухватилась за его волосы. Она правильно сделала, эта умная тварь, потому что в следующий миг Конан бросился вперед так быстро, что иначе ей бы не удалось удержаться.

Затем раздался еще один женский крик. На этот раз не такой продолжительный. Но не менее отчаянный.

Конан вбежал в пещеру, где стояла жара, как в большой кузнице, а на стенах, на полу и на потолке – повсюду, словно светились красные волчьи глаза. Так и должно было выглядеть преддверие преисподней.

И в этом преддверии боролись два существа. Одно другого ужаснее. У одного была кожа, покрытая зеленой чешуей, длинный гибкий хвост, которым он орудовал как осьминог щупальцем, гребень с острыми шипами, начинающийся на голове и проходящий через сгорбленную спину, и желтые глаза с вертикальными зрачками, как у змеи. Второе напоминало жабу, у которой отрасли паучьи ноги, рот вытянулся и стал, как у пиявки, а вместо лица была костяная маска. Оно было в два раза больше противника, но судя по оторванной ноге, которая лежала за спиной зеленокожей твари, счет был не в его пользу.

Зеленый демон ревел и рычал за двоих, зато его жабоподобный противник не издавал ни единого звука.

А навстречу Конану, не видя его, бежала обнаженная девушка. Она была прекрасна! Длинные черные волосы падали на бледную снежную кожу. Красные губы были подобны лепесткам болотной орхидеи.

– Эй! – крикнул Конан.

И увидел пронзительные черные глаза девушки с расширившимися от испуга зрачками. Что, пожалуй, делало ее еще более привлекательной. Она стояла так близко, что Конан чувствовал уже не только аромат благовоний, окружавший девушку, но и запах ее пота. Кожа ее лоснилась от жары и страха.

Он не удержался и обнял дрожащую незнакомку.

– Не бойся, я – за тобой, – сказал он, прижимая ее к себе.

– Бежим! – воскликнула девушка, вцепившись в руки Конана так сильно, что ногти ее глубоко впились в его кожу. – Ты силен, это видно, но ты всего-навсего человек…

– Честно говоря, я бы предпочел посмотреть, кто из этих двоих победит, чтобы знать, кто пустится за нами в погоню. Кто из них притащил тебя сюда?

– Бежим, бежим… Он убил всех! – кричала девушка.

Слезы вдруг обильно хлынули из ее глаз. Она снова, задрожала, но теперь озноб сотрясал ее всю. Голова ее запрокинулась, ноги ослабли. На самом деле она скорее готова была упасть, чем бежать. Да и вряд ли с босыми ступнями ей бы удалось бежать быстро.

Конан подхватил ее на руки и прижал к себе.

– Наверное, ты права… – сказал он и кинулся прочь, надеясь, что хорошо запомнил путь.

Запах больше не мог вести его, поскольку был непосредственно с ним.

7

Люди верят, что все их грехи тяжелы и естественным путем притягиваются глубиной земли, уходят в подземные области, скапливаются там, в пустотах и образуют всяких чудовищных тварей.

Жадность человеческая превращается в глубине земли в различных жаб, жадность стяжателей и мздоимцев превращается в жабу с паучьими нагами, что питается другими созданиями преисподней и способна ждать в засаде тысячи лет.

Тахор людям не верил. С таким же успехом можно верить в то, что и сами люди являются чьими-то грехами. Это полный бред. Вот он, Тахор, существо из плоти и крови. Он родился под землей самым обычным для человека способом, и пока рос, питался телом своей матери, что умерла при родах. Никаких сгущений греха, ни каких превращений стихий. Но иногда человеческий бред, как ни странно, находит свое физическое воплощение. Эта безмолвная тварь, выскочившая из засады, чтобы сожрать честную добычу Тахора, и была одним из таких воплощений. Правда, рта пиявки в представлениях людей не было, но бред редко бывает детальным. Ноги демона жадности крепились к телу довольно плохо, сочленения были тонкими и хрупкими, будто жабье туловище на самом деле являлось каким-то придатком, легким пузырем, полым внутри, а истинное тело твари состояло из одних лишь конечностей. Хорошим ударом хвоста Тахору удалось отсечь одну из задних ног. Но больше демон не давался. Его передние лапы работали быстро и точно. Тахору только и оставалось заботиться о том, чтобы не пропустить удар. Он ушел в глухую оборону и даже слегка позабыл о собственном хвосте. Только когда жабопаук прижал Тахора к стене, пришлось вспомнить о нем, ибо пиявочный рот вытянулся еще больше, и тварь принялась жрать чешую с груди Тахора. Прежние попытки оторвать хвостом отросток рта ни к чему не приводили. Чудовище умело очень быстро втягивать его в отверстие в костяной маске. И даже успевало по пути прихватить волосы с хвоста Тахора. Но на этот раз оно просчиталось, высунув рот слишком далеко. Хвост Тахора захлестнулся петлей вокруг отвратительного отростка, прежде чем тварь сумела втянуть его. Рот широко открылся, из него потекла какая-то красноватая жидкость, и он еще раз дернулся назад. Но Тахор сжал петлю хвоста изо всех сил, а потом дернул вниз. Отросток разорвался. Часть с зубами упала под ноги Тахора, и он с удовольствием наступил на нее ногой, а оставшаяся часть втянулась в панцирь. Передние конечности жабопаука поднялись, словно в мольбе, и застыли. И Тахор оторвал их.

Тварь опомнилась, попятилась назад и попыталась снова зарыться в песок. Но сопротивляться ей уже было нечем, и Тахор с остервенением принялся рвать ее на куски.

Жабье туловище действительно было большей частью полым. Когда Тахор разодрал сверху кожу, из раны наружу полезли пузыри, вроде рыбьих, только было их множество, и они соединялись между собой в гроздья, как лягушачья икра. Только в лягушачьей икре есть плоть, в этих же пузырях имелся лишь вонючий воздух.

Убив тварь и сполна насладившись победой, Тахор огляделся в поисках принцессы. Он позабыл о ней в пылу битвы, позабыл вообще обо всем и ничего не видел и не слышал, кроме врага, но теперь, когда враг был повержен, мысли о Гизелле снова завладели им. Он вдыхал воздух и ощущал ее аромат, правда, не такой сильный, как был, когда он нес ее на плече. Но Гизеллы нигде не находилось. Тахор заглянул в яму, в которой в засаде сидел жабопаук, но песок осыпался, и никаких следов Гизеллы заметно не было. Последний раз он видел ее у стены, когда предупредил криком. Но что он кричал? Тахор не мог вспомнить.

Он подошел к стене. Кажется, вот здесь принцесса стояла на коленях. Он наклонился и увидел раздавленную огненную улитку. Слизнув ее языком, он выпрямился и поглубже втянул в себя воздух. К аромату Гизеллы примешивалось еще что-то. Что-то знакомое.

В задумчивости Тахор съел еще десяток огненных улиток и посмотрел в том направлении, откуда пришел с Гизеллой. Неужели глупая девчонка направилась назад, в надежде выбраться? Но ведь она была без сознания, когда Тахор принес ее сюда.

Тахор направился к входу, а оказавшись возле него, вдруг понял, откуда ему знаком посторонний запах. Запах человека и запах его одежды. Кожа, пот и верблюжья шерсть. Острый и ненавистный человеческий запах!..

Тахор глухо зарычал. Кто-то шел за ним и посмел увести от него трофей, добытый в честной битве. Он поплатится за это! И Гизелла тоже поплатится, она умрет в еще больших муках, чем он планировал сначала.

К запаху человека и благовониям Гизеллы примешивался еще один запах. Старого и больного животного. Это было странно. Или Тахор ошибался, и это был не человек, а какое-то неведомое существо, рожденное от женщины, изнасилованной зверем?

Все равно. Никто еще не крал у Тахора!

8

Гизелла рассказалавсе. В той мере и с теми подробностями, которые только возможны в рассказе на руках человека, который бежит в почти кромешной тьме. Лишь кое-где светились улитки, плесень или грибы, похожие на коровьи языки, только прозрачные, словно стекло.

Она рассказала об отце, которого редко видела, даже еще реже, чем остальные дети, о наставнике по имени Диомад, о храме Вина и Крови, куда направилась вместе со своими любимыми служанками Мариссой и Хлоей, и о том, что, когда напал демон, дремала на шелковых подушках в паланкине и мысленно разговаривала с наставником, правда, она забыла, о чем. Когда она выглянула из паланкина, все было кончено. Кругом валялись изуродованные трупы. Она хотела закричать, но демон зажал ей рот ладонью, а потом сорвал с нее все одежды и потащил в горы. Демон обещал убить ее медленно и мучительно. И, несомненно, поступит так же с тем, кто осмелится помешать ему.

– Мы обречены, обречены! – воскликнула принцесса, изо всех сил прижавшись к могучей груди Конана.

Он не отвечал, сберегая силы – скоро, возможно, они понадобятся ему все без остатка. Но, не разделял мнения Гизеллы. Пока человек жив, у него есть хотя бы один шанс прожить еще, и успеть выпить хотя бы одну чарку вина. А сколько этих чарок будет, в конце концов, не так уж и важно, да и не может быть ведомо человеку, одни боги знают, что они предуготовили для каждого. Но отдаваться на волю отчаяния определенно не нужно.

Гизелла тихонько всхлипывала. Она чувствовала удивительную силу, исходящую от киммерийца, и постепенно успокаивалась. Он нес ее так, словно она была не женщиной из плоти и крови, а шелковой подушкой, набитой невесомым пухом. И в нем нисколько не ощущалось напряжения, сердце его билось ровно, как будто он отдыхал после обеда в своем дворце.

Уловив вдали рев, Конан остановился и прислушался. Рев раздался еще раз. Более явственно. Преследующий их демон был настолько уверен в себе, что не собирался скрывать своего присутствия.

– Ах, он догоняет нас! Конан, сделай же что-нибудь! – снова взволновалась Гизелла.

– Он догоняет нас, но мы уже близко к той пещере, где мы убили бескрылого красного дракона.

– Мы? – удивилась Гизелла. – Ты бредишь, Конан? Мы с тобой еще никого не убивали.

– Нет, принцесса. Убить дракона мне помогла обезьяна.

Зверек, сидевший на плече Конана, словно понял, что речь идет о нем, и коротко вскрикнул, при этом шерсть на его голове встопорщилась, а морда сморщилась – и он совсем стал похож на сварливого старца.

– Но чем нам поможет эта пещера? – спросила Гизелла.

– Там можно занять выгодную позицию для боя. Кроме того, там множество трупов, и демон не учует нашего запаха. По крайней мере, я на это надеюсь. А если все так, то у нас есть немалые шансы победить его.

На самом деле Конан не был уверен ни в чем, из того, что заявил, но сказать откровенно, что у него нет никакого плана действий, значило обрести рядом чересчур взволнованную, если не паникующую женщину, а вот это точно было ни к чему.

Гизелла поверила.

– Когда мы выберемся, я попрошу отца сделать тебя полководцем, – заявила она. – А лучше всего, чтобы ты был начальником внутренней дворцовой стражи. Тогда я смогу каждый день видеть тебя и каждый день благодарить! Я больше не буду дурной девчонкой, которая не знает благодарности, потому что считает, что на все на свете имеет право!

– Тише! – сказал Конан, заметив впереди отблески колеблющегося света.

Они вошли в большой зал, с потолка которого свисали длинные белые сосульки. Он был в несколько раз больше тех, где они побывали раньше. В нем имелось множество уступов разного уровня, а в стенах виднелись многочисленные проходы и щели. Но самое главное – в нем горел огонь. Слабый, едва заметный, но огонь.

Посреди пещеры, на одном из уступов, возле тлеющих углей сидела странная компания. Это, несомненно, были люди, но все страшно худые, уродливые и почти голые. Волосы у людей были длинные, грязные и спутанные. Время от времени то один, то другой подбрасывал в огонь что-нибудь и ворошил угли палкой. В этом действии принимали участие все, кроме единственной женщины, чудовищно огромные груди которой, были скреплены широким ремнем – длинные сморщенные соски находились на уровне ее пупка. Она не принимала никакого участия в поддержании огня. Хотя в руках тоже держала палку, потрясая ей. Но не короткую и тонкую, как у остальных, а длинную и толстую, на конце которой был закреплен человеческий череп. С черепа на веревочках свисали мелкие амулеты, издававшие треск, стуча друг о друга. Это был древний шаманский посох, символ власти у пещерных людей. Женщина подняла голову и пристально уставилась на непрошеных гостей.

– Kpoм! Кажется, мы свернули не туда! – воскликнул Конан и в тот же миг какой-то увесистый и весьма твердый предмет опустился на его затылок.

Взгляд Конана потерял осмысленность, он упал на колени, а потом рухнул лицом на каменное крошево, придавив принцессу. Обезьянка стремительно кинулась к щели в стене и забилась в нее. С уступа возле входа спрыгнул дикарь с камнем в руке, обнюхал поверженного чужака, потом – щель, в которую забилась обезьяна. Сунул туда руку, но зверек укусил его за палец и забился еще дальше. Дикарь фыркнул и сплюнул.

Обезьянка перестала интересовать его, зато обнаженная девушка заинтересовала гораздо больше. Он присел возле нее и рассматривал, покачивая головой, пока грудастая женщина со спутанными волосами не подошла и не ударила его палкой. Он снова фыркнул, но теперь жалобно, и на четвереньках отбежал в сторону. Вид у него был еще хуже, чем у остальных. Кожа была красной и бугристой, как будто его недавно сварили. Из приплюснутого, вогнутого носа торчали клочья седых волос. Зубы были черные и гнилые, как у всех в пещере, зато имелись длинные, волчьи клыки, торчавшие даже из закрытого рта.

Другие пещерные люди попытались поднять Конана, но он оказался слишком тяжел для них, и его пришлось откатить, чтобы извлечь девушку. Когда Гизелла выпрямилась, грязные дикари закружились вокруг нее, издавая хриплый смех, больше похожий на кашель, подпрыгивая и тряся головами, а потом кинулись к ней, схватили за руки и потащили в один из темнеющих проходов.

9

Обезьяна сидела в щели тише мыши, дрожа от страха, не решаясь вылезти. Она слышала приближающийся рев зеленокожего демона. Слышала его быстрые шлепающие шаги, отдающиеся в камне. Конан тоже был тише мыши. Он без сознания лежал рядом с убежищем обезьяны, куда его откатили грязные дикари. Обезьяна видела его затылок со слипшимися от крови волосами.

Шаги демона приблизились. Он вошел в пещеру и остановился у входа, уставившись на тлеющий очаг дикарей. Из-за какой-то неведомой прихоти богов он не смотрел вниз, иначе сразу бы увидел лежащего Конана. Ноздри его втягивали воздух, насквозь пропитанный зловонием дикарей.

Другие человеческие запахи растворились в этом зловонии, остался только особый неистребимый аромат Гизеллы. Эти два насильно совмещенных запаха вызывали у Тахора непрерывное глухое рычание. Он в ярости хлестнул хвостом по ни в чем не повинному камню, подбежал к очагу и принялся с остервенением топтать его, раскидывая искры.

– Ублюдки! Твари! Мерзкие людишки! – сквозь рычание говорил он, потом, не до конца погасив очаг, бросился вслед за ушедшими дикарями. – Вы поплатитесь! – донесся его возглас, прежде чем затихли шаги.

Конан простонал и пошевелился. Первым делом, очнувшись, он ощупал меч у себя на спине, убеждаясь в его присутствии. Будь пещерные люди меньшими дикарями, они наверняка бы стащили оружие. Хотя бы, чтобы обезопасить себя. Но они, скорее всего, просто не догадались, что это оружие. Наверное, они никогда не видели меча в действии. Ничего, если судьба все еще благоволит к нему, они скоро увидят – и это будет последнее зрелище в их поганой жизни!

Потом Конан тщательно ощупал рану на затылке. Ничего страшного. Кость не повреждена. Но голова, тем не менее, раскалывалась от боли. Тьма плыла перед глазами, звуки доходили как сквозь вату, и он долго не мог обнаружить костер. А когда все-таки обнаружил, то понял, что пещера пуста.

Кром, они увели ее! Конан поднялся на ноги.

Обезьянка! Он наклонился, чтобы зверек сумел забраться к нему на плечо. Маленькие пальцы дотронулись Конану до виска – и он вдруг ощутил облегчение. Оказывается, обезьянам известна точечная терапия! Боль стала глуше, чувства постепенно возвращались в норму.

Конан вдруг вспомнил о зеленокожем демоне. Его гневный рев раздавался уже близко, когда они вошли в пещеру. Но сейчас кругом была тишина. Конан принялся искать следы. Не слишком много следов остается в каменной крошке, но хороший следопыт сумеет найти их. И вскоре Конан выяснил, что Тахор прошел мимо. И оставил Конана в живых! Тогда, когда мог одним ударом прикончить его, решив проблему. Этому было только одно объяснение. Обуреваемый яростью и страстью, Тахор оказался слеп и глух, как раз тогда, когда проходил мимо.

Конан улыбнулся. Кром не оставил заботой свое дитя. Он продолжил читать следы и нашел, по какому из выходов увели принцессу. Ужасная вонь пещерных людей и аромат Гизеллы, смешанные друг с другом, вызывали у Конана ярость и гнев не меньше, чем у Тахора, но, в отличие от демона, он был человеком и умел сдерживать страсти.

Он направился следом за дикарями с большими предосторожностями. Не хотелось получить еще один удар камнем по затылку. Не стоит испытывать милость Крома.

10

Гизелла не могла кричать. В рот ей засунули камень, обернутый в лоскут кожи, и прикрепили его тонким ремнем к затылку. Принцессу тошнило, лоскут кожи был вонюче-кислым, от него исходил отвратительнейший запах.

Гизеллу тщательно привязывали к большому куску ствола окаменевшего дерева, формой напоминающего человека. Обрубки ветвей были похожи на руки и ноги. После нижних ветвей ствол кончался. Гизеллу положили лицом кверху, затылок ее опустился в небольшое углубление, веревками закрепили шею и голову, вокруг лба, потом развели руки и ноги, привязали их, и, наконец, тонкой бечевкой обмотали сверху и снизу груди.

Гизелла пыталась отогнать мысли о том, что должно сейчас случиться. Но не могла полностью избавиться от них. Она догадывалась, почему среди пещерных людей только одна женщина с большими грудями, возраст которой определить было так же трудно, как и возраст остальных.

Они все были татуированы с головы до ног, и в татуировку нанесена краска. У некоторых татуировка почти полностью заменяла одежду, если не, считать кожаного чехла, надетого на гениталии. О подобных племенах она знала от наставника Диомада.

«Есть племена в глубинах гор, которые выходят наружу только в безлунные ночи, – говорил Диомад. – Ибо глаза их поражены какой-то страшной болезнью, одни ученые считают, что это мелкие черви, другие – что изменения самой формы глаза, вследствие долгого пребывания под землей, а третьи вообще утверждают, что поражены не глаза, а души, и пещерные люди испытывают сильнейшую панику перед светилами дня и ночи. Как бы то ни было, а все сходятся на том, что для них нестерпим белый свет, как свет солнца, так и свет луны. Но когда они выходят в безлунные ночи, они крайне опасны, ибо не только добывают пропитание и топливо для огня, но и похищают детей. Иные же рассказывают, что пещерные люди крадут женщин, а когда они рожают дитя, убивают их. В самих племенах женщин нет».

«Есть, учитель!» – хотелось прокричать Гизелле. Как бы она хотела сообщить Диомаду о своем открытии!

Над ее лицом нависал огромный сталактит необычной формы. Сталактиты должны быть шире у основания, чем внизу, иметь форму конуса, а этот, наоборот, даже утолщался в конце. Влага, стекающаяся по нему, скапливалась в каплю. Капля уже дрожала, готовая упасть. Гизела закрыла глаза.

Потом она услышала женский вопль и свист рассекаемого воздуха. Невольно она открыла глаза и увидела, как палка матери племени сбивает падающую вниз каплю. Раздались возмущенные возгласы мужчин.

– Кхару, кхару! – впервые услышала Гизелла хоть что-то, похожее на слова.

Она не знала, действительно ли это что-то осмысленное, или просто так случайно сложились звуки.

– Кхару мора! – взвизгнула женщина.

Определенно, слова, решила Гизелла. И тут мужчин как будто прорвало. До этого молчавшие, они вдруг наперебой разразились быстрым бормотанием. Постепенно разрозненные голоса слились в хор. Ритм то нарастал, то замедлялся, не слагаясь в мелодию, но завораживая. Это было удивительно. Слушая хор, Гизелла позабыла, что это голоса грязных пещерных дикарей. И вдруг осознала, что понимает слова. Это был древний язык, на котором проводились службы в храме Вина и Крови. Он был искажен, и, к тому же звучал в весьма необычном месте, и при необычных обстоятельствах, вот поэтому Гизелла не сразу распознала его.

«… и увидел прекрасную женщину вместо безобразной твари. Приблизился к ней и узнал в ней свое творение. И тотчас возжелал ее, предстал перед ней и соблазнил ее. Ибо не может ни одна земная женщина противостоять чарам небесного бога. Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору. И от него родила она девять сынов. Девять мужчин, прекрасных, как сама, и сильных, как он».

Потом они принялись повторять фразу: «Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору» и стали касаться ног Гизеллы. Она задрожала от отвращения.

Над ее головой протянули веревку, и на этой веревке она увидела один из кожаных чехлов, составлявших одежду дикарей. Прикосновения к ногам стали более продолжительными и влажными. Запах возбужденных мужчин стал гораздо сильнее. К первому чехлу присоединился второй.

Палка матери племени снова свистнула в воздухе, сбивая каплю.

Хор мужчин все быстрее и быстрее произносил фразу: «Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору». Слова слились от быстроты в бессмысленный тревожный гул.

На веревке появился третий чехол.

Сердце Гизеллы билось, как у зайца, убегающего от тигра, вот-вот готовое вырваться из груди, когда она вдруг руг услышала знакомое рычание.

– Твари! – раздался голос Тахора. – Ублюдки! Эта дева – моя!

Гизелла даже обрадовалась этому голосу. Лучше смерть, чем позорная жизнь матери пещерных дикарей!

Послышались звуки борьбы Они, то отдалялись, то приближались. Вопли дикарей были не менее громкими, чем рычание Тахора.

Гизелла увидела тень руки, а потом и саму руку с жутким костяным ножом с зазубринами. Нож в темных разводах, не иначе от крови, был занесен над ее лицом. Гизелле хотелось закричать, она зажмурилась и сильно дернула головой – и в этот момент нож опустился.

Гизелла не почувствовала боли. С ужасом она открыла глаза и обнаружила, что может открыть и рот. Камня, завернутого в лоскут вонючей кожи, во рту больше не было. Гизелла закричала.

– Тише! – послышался голос матери племени.

Костяной нож снова поднялся и опустился. Гизелла смогла повернуть голову.

– Беги! – сказала мать. – Ты должна бежать!

И она быстро разрезала остальные путы. С болью в спине и шее, Гизелла поднялась на своем ритуальном ложе.

Тахор метался по пещере, убивая пещерных дикарей. Как выяснилось, это было не так просто сделать. Дикари обладали почти невозможной прыткостью. Они прыгали по пещере, словно блохи, и при каждом удобном случае разили зеленокожего демона – дубиной или камнем.

– Быстрее, дура! – поторопила мать и в подтверждение своих слов столкнула Гизеллу с ложа.

Гизелла упала на теплый песок, приземлившись на четвереньки, словно кошка, и едва не уткнулась носом в разодранный труп дикаря. Но это оказался не совсем труп. Он еще дышал. У него не было правой руки, а он продолжал цепляться за жизнь.

За принцессу он тоже решил уцепиться. Приподнявшись на левой руке, он зарычал, харкая кровью, и попытался отхватить у Гизеллы кончик носа. Она отпрянула, невольно ударив умирающего в челюсть. Он стукнулся головой о песок и затих.

– Kxapy! – завопила мать племени.

Гизелла обернулась. Женщина лежала на стволе дерева в таком же положении, как и Гизелла несколько мгновений назад. Бедра ее при этом двигались, словно она уже принимала в себя великого любвеобильного бога. Она протянула руки к грудям и расстегнула ремень, удерживающий их. И груди сверзились по обе стороны, как полупустые бурдюки.

– Kхapy! – завопила женщина еще громче.

И зову вняли. Так, по крайней мере, показалось Гизелле в первый момент. Из темноты вылетел обнаженный мужчина и упал в объятья матери. Она закричала от страсти и прижала его к себе. Но тут же сбросила вниз, обнаружив, что у него нет головы.

– Грязная псина! – произнес голос Тахора, и он возник над распростершейся на стволе дерева матерью.

Она снова закричала. Теперь – от ужаса. И это уже был последний ее крик. Хвост Тахора вонзился в нее так же глубоко, как змея входит в нору, но слишком быстро, грубо и слишком глубоко – через мгновение он вышел у нее из шеи.

– Ты этого хотела, тварь? – осведомился Тахор, но ответа, конечно, не мог получить.

Гизелла опомнилась и полезла в какую-то дыру в стене пещеры. Тьма вокруг была теплой и влажной. Гизелла почувствовала странное возбуждение, вдвойне странное после того, что только что случилось. Она ждала, что хвост Тахора обовьется вокруг ее ног и вытянет наружу, но этого не произошло. То ли в пылу битвы Тахор не заметил бегства принцессы, то ли у него были особые планы. Гизелла подумала, что смысла в ее бегстве немного. Вряд ли она действительно сумеет выбраться из горы. Разве что погибнуть самостоятельно или еще ненадолго отложить мучительную смерть, которую ей обещал Тахор.

Становилось все жарче и труднее дышать. Голова сделалась тяжелой, как снаряд для баллисты. Гизелла уже подумывала, не повернуть ли ей обратно, как вдруг впереди забрезжил неясный свет, словно от неплотно закрытой заслонки печи. Гизелла остановилась. Вполне может быть, что она добралась до преисподней, хоть Диомад и отрицал её существование, как реального места. Ну, или, по крайней мере, до неугасимого пожара в пустотах земли. Во всяком случае, любопытно посмотреть, что там.

Гизелла поползла еще медленнее и осторожнее, иногда ощупывая стены лаза кругом. Вскоре сделалось настолько светло, что она смогла разглядеть черную поверхность стен, искрящуюся мелкими вкраплениями минералов.

Она услышала прерывистое шипение, словно на сковородке жарилось мясо. Так и должно быть в преисподней. Гизелла проползла еще немного, соблюдая осторожность, но вдруг обнаружила, что находится на краю обрыва. Сердце Гизеллы подпрыгнуло к горлу, а потом спряталось где-то внизу живота.

Лаз заканчивался в почти отвесной стене, которая уходила вниз на неизвестно какую глубину. На дне пропасти текла огненная река, служившая единственным источником света здесь, и определить расстояние до нее не представлялось возможным. Ибо Гизелла никогда прежде не видела огненных рек, и не знала, какой ширины они обычно бывают.

Она ожидала, что сумеет разглядеть на берегах реки тварей наподобие Тахора или той жабы с паучьими лапами, сражаясь с которой он упустил Гизеллу. Но, как ни старалась, ничего не увидела. Берега были пусты. Шевелилась только сама река.

Это было заметно по перемещению светлых, темных и полностью черных пятен, которые наползали друг на друга, кружились, сужались, расширялись. Она, эта огненная река, текущая по дну подземной пропасти, была похожа на текущую по дощатому полу эшафота кровь детоубийцы.

Когда-то в детстве, совсем еще маленькая, едва умеющая говорить, но не знающая, что говорить, Гизелла увидела казнь. Казнили ужасного преступника, умертвившего своих детей из-за того, что после смерти жены он не желал себе никакой обузы. Гизелла узнала это потом, спустя много лет, а тогда она просто видела, как на площади, на большом эшафоте, при скоплении огромной толпы, расчленяют человека. Словно вошь, словно мерзкое насекомое. Преступника казнили четверо палачей, сдирая с него, живого, кожу при помощи специальных ножей. Они сдирали ее маленькими кусочками, падающими на пол, смешиваясь с кровью, которая текла багровой рекой, сверкая на солнце.

Гизелла задрожала от отвращения, снова испытав потрясение, заставившее ее навсегда отказаться от общения с толпой. Она не появлялась ни на официальных аудиенциях, ни на праздниках. За это сестры и братья называли ее отшельницей.

Она на мгновение прикрыла глаза, чтобы попытаться избавиться от ужасного воспоминания, а когда открыла их, то новый ужас предстал перед ней. Прежде она не заметила ужасных тварей, но они были. Обитатели огненной преисподней поднимались по стенам. Поднимались к Гизелле.

Они были похожи на черепах, у которых вместо ног имелись щупальца, и не четыре, а множество. Гизелла не смогла сосчитать их. Щупальца извивались как змеи в любовном экстазе, ни мгновения не находясь в покое. Глаза этих тварей были открыты и не мигали.

Гизелла вспомнила отрывок из книги о чудесах, которую она любила читать перед сном в присутствии своей любимой служанки Мариссы, которая держала светильник:

«Когда они достигли верхней преисподней, называемой так, потому что она находится наверху, над большой преисподней, которая, в свою очередь, располагается над глубокой преисподней, самым ужасным было то, что они увидели много необычных животных. Ибо большинство этих животных – чудовища, имеют вид страшный и свирепый. Ибо питаются другими живыми существами и никогда не спят. Чудовища, которые не спят, суть наиболее отвратительны человеку. Ибо спящие чудовища могут иногда быть не опасны человеку, чего нельзя сказать о неспящих».

Это они! Неспящие твари!

Гизелла всегда считала эту книгу странной и фантасмагорической. Ей казалось, что тот, кто написал ее, был безумен, ибо только безумцу могут сниться такие страшные сны. Но это были не сны.

Гизелла хотела двинуться назад, но обнаружила, что ей не на что опереться. Кроме того, из-под груди Гизеллы сыпался черный песок, и она медленно, но верно, сползала вниз, ибо лаз имел некоторый уклон. Когда она дернулась, песок посыпался еще больше. Она закричала и забила ногами, как пойманная рыба хвостом, но, как и следовало ожидать, это только ускорило ее скольжение к пропасти. Тщетно она ломала ногти о камень. Кругом не было ни одной щели, за которую можно было бы зацепиться.

А твари внизу остановились, сообразив, что еда сейчас сама свалится к ним, и не надо затрачивать лишних усилий. Они раскрыли рты, оказавшиеся неожиданно большими, и принялись приседать, как будто в ритуальном танце. На самом деле никакой это был не танец. Гизелла однажды видела, как подобным образом приседала саранча перед полетом. Зубы ужасных тварей напомнили Гизелле о специальных ножах для сдирания кожи с детоубийцы. Она закричала и снова дернулась. И оказалась по пояс над пропастью. Больше ничто не удерживало ее в лазе, и она упала навстречу открытым ртам неспящих подземных чудовищ. Но рты так и не дождались. Вокруг талии принцессы неожиданно что-то обвилось и потянуло наверх. В первый миг она подумала, что досталась на ужин какому-то удаву, но это был не удав. Черный волосатый хвост, голый на кончике, будто у крысы.

– Хотела сбежать от меня? – раздался знакомый голос.

Тахор! Гизелла готова была обнять его, настолько была рада, что избежала участи приговоренного за детоубийство.

– Так просто вот взять и разом покончить с собой? А как же все те муки, которые я тебе обещал? – поинтересовался Тахор.

И странно, но в его голосе принцессе почудилась даже какая-то нежность, или это всего-навсего была страсть палача к предуготовленной жертве?

Руки Тахора развернули Гизеллу лицом к нему и поставили на твердую почву. Она оглянулась через плечо. Обитатели огненной преисподней снова устремились вверх, быстро перебирая щупальцами.

– Похоже, нам следует продолжить разговор в другом месте, – заметила Гизелла.

Тахор отодвинул принцессу в сторонку и склонился над пропастью.

– Ты права! – воскликнул он, но вместо того, чтобы перебросить пленницу через плечо и уносить ноги, вдруг быстро вскинул руки и прыгнул вниз.

Так, по крайней мере, показалось Гизелле. От неожиданности она едва не устремилась вслед за ним, но тут ее кто-то схватил за руку, грубо и сиильно. Но это было прикосновение не демона, а человека.

Гизелла обернулась. Конан! А она уже считала его погибшим!

В руках у Конана был посох с черепом. Посох матери пещерного племени.

11

Следуя за дикарями и Тахором, едва сдерживая ярость, Конан добрался до священной пещеры как раз тогда, когда женщина с большими грудями освободила Гизеллу для того, чтобы занять ее место. Битва дикарей с Тахором была в самом разгаре.

– Kxapy! – призывала женщина, устроившись на обрубке дерева, разведя ноги и поводя бедрами. – Кхару!

Но мужчинам пещерного племени было не до этого. Они были увлечены только двумя, тесно связанными между собой целями – убить зеленокожего демона и выжить самим.

Появилась и третья цель, но ее заметили не все. И не сразу. Только после того, как двое погибло, увернувшись от Тахора и напоровшись на меч черноволосого гиганта.

Он убивал менее эффектно и гораздо медленнее, но был так же опасен, как демон. Люди пещерного племени впали в панику.

И, тем не менее, никто не сбежал. Ни Конан, ни Тахор не задавались этим вопросом, но суть была в том, что подземные дикари находились в святая святых своего дома, бежать было некуда, ибо эта пещера и была их первым и последним прибежищем. Во всем виновата была их глупая вера. Они быстро гибли под ударами двух врагов, не замечающих друг. друга.

Раздался женский крик, отвлекший Конана и чуть не стоивший ему жизни. Хорошо, что дикарь споткнулся о камень и удар его дубины пришелся по пустому месту. Он не ожидал этого, и его повлекло вслед за дубиной, под меч киммерийца, до которого как раз дошло, что кричала не Гизелла, а грязная женщина с большими грудями. Увидев, что ситуация сложилась в его пользу, он быстро довел дело до финала, срубив противнику голову.

И тут же вынужден был упасть на землю, чтобы избежать удара хвоста Тахора. Хвост пронесся над ним, зацепив какого-то дикаря наверху, ломая ему шею. Мертвое тело с лицом, обращенным к затылку, свалилось на Конана. Он выскочил из-под него и разрубил грудь другому дикарю, который держал увесистый камень над головой и вопил от ужаса.

Тахор склонился над женщиной, разодранной едва ли не надвое. Она, в некотором смысле, была еще жива. Тело дергалось в предсмертных конвульсиях.

– Ты этого хотела, тварь? – спросил демон у мертвой женщины, почти уткнувшись носом в ее развороченное горло.

Конана вполне устраивало, что Тахор не видит его. И киммериец хотел бы, чтобы так и продолжалось. Поэтому снова вжался в землю, слившись с окружающими камнями.

В пещере повисла тишина. Кажется, пещерное племя полностью было мертво. В короткое время оно скопом пересекло рубеж смерти, оправившись за предел существования. Наверное, так для них было лучше. Вместе не так скучно и грустно в мрачной стране мертвых. И можно, по крайней мере, никому не завидовать.

Конан лежал среди камней и слышал тяжелое и шумное дыхание Тахора. Он принюхивался к выходам из пещеры, выслеживая свою сбежавшую пленницу.

Наконец, он принял решение и скрылся в одном из проходов. Подождав некоторое время, Конан встал и выпрямился во весь рост. Запах крови витал в пещере. Сладостный для избранных и гнетущий для большинства.

Сказители на рынках рассказывают, что в чертогах Ареса, как называют его одни, или Одина, как называют другие, всегда стоит запах крови, ибо истинные воины, пирующие с богом войны за длинным дубовым столом, пьют не вино, а кровь. Сладкую кровь своих врагов.

– Настало время расплаты! – сказал шамкающий голос на коринфском языке.

Это было настолько неожиданно и настолько не вязалось с окружающим, что Конан не поверил своим ушам. Похоже, удар камнем по голове не прошел бесследно, подумал он.

– Ты убил всех моих братьев! Зря я не добил тебя прежде! Но теперь, когда мы остались одни, я убью тебя, мерзкий подонок! Ты ответишь за все! – продолжал голос.

Конан огляделся и увидел говорившего, который сидел на корточках на верхушке камня почти под самым потолком. Кожа у него была красной и бугристой, как будто его недавно сварили. Из приплюснутого вогнутого носа торчали клочья седых волос. А изо рта торчали волчьи клыки. В руках он держал посох с черепом, Это был тот самый посох, которым потрясала женщина с большими грудями, когда Конан потерял сознание.

Говорить он кончил как раз в тот момент, когда Конан заметил его. Пару мгновений они пялились друг на друга, а потом клыкастый дикарь прыгнул на Конана.

Как оказалось, он был, пожалуй, самым быстрым и вертким из всего племени, и отлично управлялся с посохом, как с пикой. Он сделал вперед молниеносный выпад. Конан увернулся, но был весьма удивлен стилем боя пещерного человека. Это не был стиль дикаря. Он дрался, словно танцевал. Так дерутся актеры на сцене театра, увлекаясь больше красотой жеста, нежели его эффективностью.

Череп скользнул по камню и посыпались искры. Хоть он и выглядел, как обычный человеческий череп, но на самом деле был из металла:

– Ты трус, раз бегаешь от меня! – издевательским тоном воскликнул клыкастый.

– Я никуда не бегаю, просто ты не можешь в меня попасть! Да ты не попал бы даже в слона с одного шага! – в тон ему крикнул Конан и хохотнул, чтобы еще подбавить масла в огонь.

Он хотел разозлить противника. Впрочем, противник поступал точно так же. В этом смысле они друг друга стоили.

– Но ты не слон. Ты всего-навсего заяц, который скачет в разные стороны, не решаясь вступить в схватку с рысью! Ты мышь, бегущая от кота! Ты муха, бьющаяся в паутине!.. – разглагольствовал дикарь, наступая.

– Попробуй меня убить, а не болтай попусту! – воскликнул Конан.

И пропустил резкий выпад. Череп боднул его в плечо, так что Конан крутанулся на месте, потеряв равновесие, и получил добавочный удар другим концом посоха под колени.

– Ты уже мертв! – заорал дикарь.

Конан упал на колени, а потом вынужден был упасть на спину, чтобы уклониться от следующей атаки. Этот дикарь был удивительно быстр!

Но он не учел, что противник ловко умеет управляться с большим мечом, и не совсем так, как общепринято. Он собирался ударить со всей силы металлическим черепом в лицо Конана, дабы превратить его в кровавое месиво, но киммериец молниеносным движением поднял меч с земли и разрезал ему щиколотку. Лезвие было настолько острым, что глубоко вошло в кость.

Раздался треск, дикарь завопил от боли и свалился, выронив посох. Конан поймал падающий посох, вскочил и еще раз воткнул свой меч во врага. На этот раз в живот, пронзив печень. Клыкастый дикарь застонал и прокусил собственный подбородок, оттуда полилась кровь, а на лбу дикаря выступила испарина.

Он умолк, тяжело дыша. Потом спросил громким шепотом:

– Кто ты? Я хочу знать твое имя.

– Конан. А ты?

– У меня нет имени. Собственного имени. А называли меня множеством разных имен, лучшим из которых было «человек».

– Похоже, ты хочешь выговориться перед смертью, – сказал Конан. – Я с удовольствием послушаю тебя.

– Послушай, Конан. Ты не пожалеешь! Потом ты добьешь меня, но сейчас мне так много нужно сказать. Просто потому, что я устал от молчания. Здесь не принято говорить. Хоть и у всех есть языки. Они только поют бессмысленные песни и бормочут бессмысленные молитвы. Поэтому я не говорил слишком долго. Не знаю, сколько именно. Здесь нет счета времени. Может, я здесь всего лишь год, а может десять лет. Но разве для мертвеца есть разница? Я – изгой. Меня ненавидят друзья и презирают враги. А теперь я хочу умереть. Даже если бы я убил тебя… Я бы все равно потом покончил с собой.

– Ты в надежных руках, – заверил Конан. – Да и дальнейшая моя помощь, если честно, тебе уже не требуется. Ну, только если ты побыстрее хочешь отправиться на тот свет.

Клыкастый дикарь помотал головой.

– Нет, еще немного… Я родился таким. С этой кожей, которая не похожа на человеческую. Меня убили бы сразу, но мать спрятала меня, сказав, что я умер. Я жил в хлеву со свиньями и овцами и питался в основном тем же, чем они. Но я всегда хотел быть человеком. Не знаю, откуда во мне эта блажь. В безлунные ночи я выходил наружу – и слушал человеческие речи, которые удавалось мне услышать. Особенно я любил лежать под окнами монастыря, где жили ученые люди. И вот однажды я решил странствовать и не вернулся к утру в хлев. Мать решила, что меня разорвали волки или убили пещерные люди. Я украл одежду, которую сушили после стирки, и притворился странником. Я побывал в Аренджуне и Шадизаре. Я видел рынки и дворцы. Я видел прекраснейших женщин, но не смел к ним прикоснуться. Рай был вокруг меня, но сам я был адом. Чтобы защитить себя, я учился сражаться у странствующих актеров из Кхитая. Я ни разу не разговаривал с ними, но наблюдал за всеми их представлениями, следуя за ними из города в город, из села в село. И долгое время это помогало мне. Но однажды я убил пьяного задиру, который оказался переодетым в лохмотья, гуляющим сыном какого-то знатного вельможи. И так вышло, что из-за меня под пытками погибло много достойных и невинных людей. И я сказал себе, что мне нужно уйти из мира людей и больше никогда не возвращаться. Я решил сам пойти в преисподнюю, но по дороге наткнулся на пещерное племя. Я думал, что они убьют меня, но они, видя мое уродство, приняли меня за своего, и я стал их братом, а их мать стала и мне матерью. Но теперь у меня нет братьев и матери. Я снова одинок… Даже еще больше одинок, чем в хлеву, где вместе со мной жили овцы и свиньи.

Он замолчал, тяжело дыша. Потом закрыл глаза. Пожалуй, он все сказал, решил Конан, и хочет, чтобы ему помогли уйти. Он подождал еще немного, но никаких возражений или просьб от поверженного врага не последовало. Поэтому Конан выдернул меч из живота странника и одним ударом отсек ему голову. Он завершил свой путь, не самый худший из Путей, которым предназначено ходить людям.

Шаманский посох с металлическим черепом показался Конану неплохим оружием, и он прихватил его с собой, Он запомнил, в каком из проходов скрылся Тахор, и направился за ним. Проход был широким и высоким. Где-то впереди имелся источник кроваво-красного света, и стены искрились вкраплениями минералов.

Конан двигался осторожно, но быстро. Не следовало больше терять времени. И без того, он упустил порядочно времени, сражаясь с клыкастым странником.

История, которую рассказал странник в награду за свое убийство, была, конечно, занимательной. Но Конана гораздо больше волновали не истории, а живые люди. Особенно, если они были противоположного пола, молоды и красивы. С обладанием красавицей не сравнится ни одна, даже самая увлекательная история.

К любовному пылу примешивался еще и другой пыл. Конан терпеть не мог не добиваться цели. А он потратил на эту цель уже достаточно времени и сил и рисковал жизнью. Но когда Конан увидел Тахора, то сразу понял, что ошибся, направившись за ним по следу.

Гизеллы с демоном не было. Он стоял один, окруженный красным сиянием, склонив голову вниз, занятый чем-то так сильно, что не почувствовал запаха подкрадывающегося к нему человека. Конан быстро сообразил, что это за красное сияние вокруг Тахора. Зеленокожий демон стоял у выхода из пещеры. Только куда вел этот выход? Конан осторожно подобрался ближе, и разглядел; что перед Тахором пустота. Пожалуй, это был неплохой шанс. И медлить не стоило.

Конан поудобнее перехватил шаманский посох и принял как можно более устойчивое положение, так чтобы вложить в удар всю силу разбега и собственного веса.

Он уже было начал бег, распрямившись в первом толчке, как мощная пружина, но вдруг увидел Гизеллу в объятиях Тахора. Она прильнула к демону, вися над пропастью.

– Хотела сбежать от меня? – спросил Тахор пленницу. – Так просто вот взять и разом покончить с собой? А как же все те муки, которые я тебе обещал?

И Тахор поставил принцессу перед собой на твердую почву.

Гизелла оглянулась через плечо и посмотрела вниз.

– Похоже, нам следует, продолжить разговор в другом месте, – сказала она.

Тахор отодвинул принцессу в сторонку и склонился над пропастью. Удобный момент настал. Конан снова бросился вперед, и его таран в виде металлического черепа толкнул зеленокожего демона в спину с такой силой, что он взмахнул руками и полетел вниз.

Гизелла пошатнулась и едва не устремилась вслед за демоном, но Конан схватил ее за руку, с силой сжав ее. Принцесса обернулась. Улыбка появилась на ее прекрасном лице. Затмив призрачный красный свет, словно во мглу преисподней заглянуло само солнце!

– Конан! – сказало солнце. – Я думала, ты погиб.

– Ну, убить меня еще никому не удавалось, – ответил Конан и посмотрел в пропасть.

Тахор повис на середине, опутанный щупальцами жутких подземных созданий, похожих на черепах. Он отчаянно сопротивлялся, и, несмотря на попытки чудовищ сожрать его, им пока не удалось отхватить ни одного кусочка. Единственное, что им удавалось, так это кусать самих себя, ибо Тахор весьма ловко уворачивался от кинжалоподобных зубов тварей, подставляя их собственные щупальца.

– Он позаботится о себе сам, – сказал Конан. – А нам нужно поискать выход.

На мгновение он встретился взглядом с взглядом зеленокожего демона. В них сквозили ненависть и гнев, которых хватило бы, чтобы повергнуть в панический ужас добрый десяток офирских гвардейцев. Но Конан лишь ухмыльнулся. Взглядов он не боялся. Каких бы то ни было.

В темноте хода послышался пронзительный вопль. Конан напрягся и перехватил посох двумя руками, но в следующий миг расслабился. Он узнал этот вопль. Призыв знакомой обезьяны. Потом она сама вышла на свет. Вид у нее был весьма усталый.

Она протянула передние лапы к Конану, как ребенок, который хочет к отцу на руки. Киммериец поднял ее перед собой. Обезьяна продолжала что-то лопотать на своем языке, то и дело, обнажая маленькие клыки и поводя глазами.

– Жаль, что мы не понимаем тебя, малыш, – вздохнул Конан.

Зверек вдруг замолчал, словно понял, что разговаривать с этими людьми бесполезно, и заворочался в руках Конана, прося опустить его на землю. Оказавшись на земле, он указал маленьким черным пальцем вглубь хода и направился туда.

– Надеюсь, твоя обезьяна знает, куда идет, – сказала Гизелла.

– Я тоже, – ответил Конан и, подняв принцессу на руки, пошел вслед за обезьяной.

12

Мать Тахора, умирая, оставила ему в наследство только свое тело, но тело вполне роскошное. Она была женщиной тучной, и в ней было много мяса и жира, этого хватило, чтобы вскормить быстро растущего сына. Кроме того, в пещере было холодно, и мать сумела сохраниться съедобной достаточно долго, чтобы сын окреп и научился добывать пищу самостоятельно. Когда от матери еще немного оставалось, он уже понемногу разнообразил свой стол летучими мышами, змеями и насекомыми. Он даже не стал грызть ее череп, а некоторое время носил с собой, соорудив тесемку из змеиных кож и надев себе на шею. Он был хорошим сыном, и никогда бы не догадался, что его кормление и взросление весьма серьезно отличаются от свойственных человеку.

Но все равно это было хорошее кормление! И оно дало отличные результаты. Тахор вырос быстрым, сильным и ловким. И умел справляться с любыми опасностями. Почти с любыми. До поры до времени он считал, что со всеми, которые исходят от живых существ, кем бы они ни были.

Но выяснилось, что есть исключение. Некоторые особо коварные люди, это раз, и пещерные огненные спруты, два.

Щупальцев было слишком много. Тахор справлялся с десятком одних, но за это время десяток других уже держал его.

Он начал уставать, несмотря на всю свою демоническую мощь. Но сдаваться не собирался. Слишком ужасна для бессмертного существа перспектива оказаться разорванным на мелкие кусочки и съеденным.

В конце концов, один из огненных спрутов все-таки добрался до Тахора. Длинные, похожие на кинжалы, зубы впились в бедро демона и выдрали немаленький кусок мяса. Тотчас другие спруты попытались отнять у сородича добычу и ослабили напор на Тахора.

Щупальцев, державших демона, поубавилось – осталось ровно столько, сколько было конечностей у него – шесть. И Тахор не преминул воспользоваться ситуацией. Одним резким движением он вырвался – присоски щупальцев чмокнули и выпустили его. И зеленокожий демон оказался в состоянии свободного полета вниз.

Наслаждался свободой он недолго. Ибо не успел даже как следует торжествующе воскликнуть, как с шумом плюхнулся в огненную реку раскаленной лавы. И если бы был человеком, то мгновенно сгорел. Но он человеком не был, поэтому только взвыл от страшной боли, когда огонь охватил всю его плоть, проникнув даже внутрь, превратив в живой язык пламени, и поплыл к берегу.

Лава намного вязче воды, поэтому Тахор плыл медленно, как будто во сне. Продолжая гореть и чувствовать нестерпимую боль. И он не знал, радоваться ли ему, что он бессмертный, или огорчаться и проклинать своего отца за то, что он сделал его таким.

Выбравшись на берег, Тахор пополз, оставляя за собой огненные следы. Горящий, расплавленный камень стекал с него. Тахор выглядел как сильно переваренная рыба. Жалкий, дымящийся скелет с ошметками плоти. Куски, которые он потерял, медленно подползали к нему и забирались на место. Кроме того куска, что съели огненные спруты. Он пока что был разделен на мелкие части, пережеван и проглочен. И все еще не выбрался наружу естественным путем.

Содрогаясь от боли, Тахор лег на спину и уставился на стену, с которой упал. На два отверстия в ней, с нижнего из которых он вытащил Гизеллу, стоя в верхнем.

«Коварный варвар с голубыми глазами! Ты отобрал мою Гизеллу, мою принцессу, но я с тобой еще встречусь, я еще посмотрю, какого цвета твоя кровь»!

Правда, желания пока не совпадали с возможностями. Наверх, к проходу в скале, по которому Гизелла сбежала с варваром, отсюда было не забраться. Погоню не возобновить. Жаль, что у Тахора нет крыльев или хотя бы присосок, как у огненных спрутов. След потерян, остается надеяться только на магические способы выслеживания, которыми владеет отец, или на вторую попытку. Однако получив такой убедительный жестокий урок, Гизелла, скорее всего, надолго спрячется во дворце, будет сидеть в собственных покоях, боясь высунуть наружу даже нос. А отец сказал, что она нужна ему немедленно, во что бы то ни стало.

Значит, остается единственная надежда. И надо поговорить с отцом. Другого пути все равно нет. Отец, конечно, будет крайне недоволен. И все муки, которые Тахор обещалГизелле, достанутся ему самому.

Тахор со стоном перевернулся набок, потом оперся на руку и сел на колени, приняв позу, похожую на молитвенную позу стигийских жрецов. На лице его отражался красный свет текущей лавы. Он положил ладони на колени, обернул вокруг себя хвост и низко склонил голову.

– Отец мой! – тихо сказал он. – Прошу тебя о снисхождении. Окажи мне милость, внемли моему призыву. Поговори со мной.

Потом он распрямил хвост, поднял его и принялся раскачивать его из стороны в сторону, быстро вращая кончиком. Воздух отозвался вибрирующим звуком.

– Отец мой! – повторил Тахор. – Поговори со мной!

Отец, наверное, ждал, иначе не пришел бы на зов так быстро. Он явился в облаке красного света над потоком лавы. Он тоже выглядел как человек. Тахор был всего лишь его подобием. Но подобием, на которое пожалели материала и красок. Ибо, по сравнению с отцом, Тахор, даже в обычном своем виде, выглядел, как нищий по сравнению с царем. У отца было округлое тучное тело, лоснящееся от жира, огромные, лежащие на плечах уши, рот, как у лягушки, такого же, как он, размера, шесть длинных толстых рук, не имеющих локтей и кистей, гибких, словно змеи, и ноги, подобные слоновьим. Кожа была розовой, как у младенца, пупок глубоким, и на теле не имелось ни волос, ни родинок.

– Что случилось? Я ждал тебя. Ты должен был уже прийти, – спросил отец. – Где тебя носит? И где наша принцесса? Почему я не вижу ее рядом с тобой?

Тахор поклонился отцу, ударившись лбом в пол и, не смея поднять взгляда, так и остался.

– Она не со мной, – глухим голосом признался он. – Я упустил ее.

– Подними голову, смотри на меня, когда со мной разговариваешь! – прокричал отец. – Отвечай!

Тахор повиновался. Смотреть на отца было страшно. Он весь трясся от гнева. Огромный живот ходуном ходил из стороны в сторону, а во взгляде можно было бы сгореть, если бы Тахор уже не сгорел.

– Я упустил Гизеллу… – повторил Тахор.

– Как ты смеешь мне это говорить? И почему ты в таком виде? Я вижу, ты в процессе возрождения, так как же тебя угораздило попасть в столь серьезную переделку?

– Меня столкнул в лавовую реку человек, к тому же по пути вниз меня изрядно потрепали огненные спруты… – объяснил Тахор.

Отец расхохотался. Все шесть его рук одновременно поднялись, как у паука, который прыгает на свою добычу, и звонко шлепнули по животу.

– Человек? Тебя скинул в пропасть человек?

– Да, отец. Он вероломно подобрался ко мне сзади, и столкнул с обрыва. Он очень силен, отец. Я не знал, что люди могут быть такими сильными.

– Люди используют различные орудия, увеличивающие их силу. Думаю, твой человечек столкнул тебя с помощью какого-то орудия. Вряд ли он сумел бы сделать это голыми руками… И что, наша принцесса, конечно, убежала с ним?

Тахор кивнул. Отец вдруг помрачнел, как тучи перед бурей. Несмотря на жару, Тахора пробрал холод, настолько темным сделалось лицо отца.

– О, глупец! Ты же погубил ее! А погубив ее, ты погубил и себя. Ты связан с ней невидимыми узами, и эти узы не разорвать. Этого не могут сделать даже боги!

– Но я на все готов, чтобы спасти ее! – воскликнул Тахор.

– И себя, – добавил отец.

– Скажи мне, и я сделаю то, что ты скажешь.

– Ты должен разбудить каменного пса.

– Но, отец, ведь каменный пес неуправляем!

– Зато он легко может передвигаться сквозь скалы, а главное для нас – чует сквозь скалы. Он почувствует людей с верхнего мира, которых очень не любит. Пахнут они по-другому, так что пес не ошибется. Ярость поведет его. А ты пойдешь за ним.

– А что мне делать, когда он доберется до них? Он же разорвет Гизеллу на части!

Отец улыбнулся.

– Об этом не беспокойся. Просто покорми его. Отдай ему свою руку, он начнет жрать и забудет о людях. Кстати, заодно и тебе маленькое наказание за большой проступок.

Правая рука Тахора заранее заныла. Нет, решил он, лучше отдам левую. Как и большинство людей, он был правшой.

13

Внутри земли есть полости, подобно тому, как в морях есть острова. И так же, как острова, эти полости бывают различных размеров, только высота их измеряется не расстоянием от поверхности моря до вершины самой высокой горы, а расстоянием между полом и потолком, как в комнате. Обезьяна привела Конана и принцессу в не самую большую из существующих под землей комнат, но и она была больше, чем даже тронный зал в самом роскошном из дворцов правителей земли.

Все здесь было исполинских размеров, будто люди стали в сто раз меньше, они чувствовали себя так, словно попали во дворец великанов. Гигантские сталактиты свисали с потолка, а им навстречу из черных вод подземного озера поднимались не менее гигантские сталагмиты, словно остроконечные шлемы утонувших воинов-исполинов.

По одной из стен струилась вода. Она вытекала из нескольких отверстий наверху, спускалась по уступам, постепенно сливаясь в один широкий поток, а на середине пути до озера, ударяясь о длинный широкий карниз, образовывала водопад.

Зрелище завораживало. Вода падала тонким ровным слоем, как будто искусно раскатанное вендийское стекло, и отражала призрачный свет, умножая его. Свет исходил от множества светящихся улиток, скопившихся в нескольких местах на потолке яркими огненными пятнами.

Обезьяна вскрикнула, показала черным пальцем на водопад и побежала вперевалку по узкому карнизу, идущему вдоль стены. Поверхность карниза имела небольшой склон в сторону пропасти. Кроме того, камень здесь всюду был покрыт инеем, что делало его скользким. Тем не менее, маленький зверек бежал, как будто по ровной тропинке в лесу. Но, видимо, для него это и был лес. Он ведь родился и вырос снежной обезьяной, и привык карабкаться по скользким ледяным склонам, совершенно не боясь высоты.

– С тобой на руках мне здесь не пройти, – сказал Конан. – Иди вперед. Не бойся. Я тебя поддержу. – Конан опустил Гизеллу на землю.

– Нет, нет! Я не пойду за этой тварью! Твоя обезьяна сама не знает, куда идет! – вдруг взвизгнув, завопила Гизелла.

Впрочем, как и подобает настоящей принцессе, изнеженной жизнью во дворце, избалованной и не привыкшей к трудностям. Конан удивленно взглянул на нее. Такой он ее еще не видел. У нее было выражение лица маленькой девочки из знатной семьи, которой предложили отведать грубого крестьянского хлеба.

– Не пойду! – еще более капризным тоном заявила Гизелла.

Конан пожал плечами.

– Как хочешь. Можешь оставаться, – сказал он и шагнул на карниз, не обращая больше на нее внимания.

– Конан! – завопила принцесса.

Он молча уступил ей дорогу, по-прежнему не глядя на нее.

– Ты отвратительный, грязный тип! От тебя воняет, как от свиньи! – сверкая глазами, срывающимся голосом произнесла Гизелла.

Конан ухмыльнулся.

– А ты давно смотрелась в зеркало, принцесса? – спросил он, наконец, взглянув на нее. Гизелла сжала кулачки и едва не задохнулась от гнева. Ее затрясло, как от лихорадки. У нее уже больше не осталось слов, которыми можно было бы хоть сколько-нибудь выразить охватившее ее чувство.

– Нас ждут, госпожа, – притворно учтиво поклонившись, поторопил Конан.

Гизелла прикрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула, попытавшись унять дрожь. Рука Конана осторожно коснулась ее плеча. Она вздрогнула и дернула плечом, опасно пошатнувшись над пропастью.

– Ты заснула? – осведомился Конан.

– Нет, я не сплю! – раздраженно ответила Гизелла.

Она еще раз глубоко вздохнула и ступила на карниз, прижавшись к холодному камню грудью, щекой и руками; Надо было идти, ей было бы невыносимо выслушивать от Конана издевательские слова, которые он, наверняка бы, не преминул сказать, если бы она слишком долго оставалась на месте.

Гизелла осторожно передвинула левую ногу, потом правую, снова левую, и тихонечко поползла вдоль стены всем телом. Не удержавшись, она посмотрела назад, на выступ, с которого только что сошла – и тотчас страх высоты ледяными пальцами пощекотал ее меж лопатками. Она осознала, что за спиной у нее пропасть.

– Не оглядывайся! – крикнул Конан.

Она не оглядывалась, но она знала, что далеко внизу из черной воды выступают каменные клыки, ждущие ее крови. Она словно уже слышала собственный крик, слышала свист рассекаемого падающим телом воздуха, и главное – слышала хруст разрываемой острием плоти.

– Просто забудь о том, что у карниза есть другая сторона, думай только о том, как бы понежнее и поплотнее прижаться к стене, – сказал Конан. – Представь себе, что эта стена – твой любовник.

– У меня нет любовника! – возмутилась Гизелла.

– Ну, тогда прижмись, как будто от этого зависит твоя жизнь!

– Но ведь от этого действительно зависит моя жизнь!

– Ну что, поняла?

– По-моему, ты глупец, Конан. Большего глупца я в жизни не встречала.

– Если бы ты встретила такого же глупца, то у тебя был бы любовник, – уверенно заявил Конан.

Гизелла фыркнула и двинулась по карнизу дальше; Она никак не могла решить, что всем этим хотел сказать Конан. Но в одном она была точно уверена – в глупости она обвинила его зря. Она уже привыкла передвигаться столь необычным способом и перестала находить это невозможно тяжелым, как вдруг ситуация изменилась. Впереди карниз становился все более и более узким и сходил на нет. Обезьяна на мгновение остановилась, потом прыгнула. В первый момент Гизелла подумала, что зверек решил покончить с собой, но вдруг снова увидела его бегущим. Этот карниз прерывался, зато внизу был другой. Пожалуй, даже более широкий. Гизелла тоже остановилась. Но не на мгновение. Она повернула голову к Конану.

– Я не смогу здесь пройти. Мне так далеко не прыгнуть! – заявила она.

Конан качнулся назад, разглядывая стену перед Газеллой. Она не могла на это смотреть – и уткнулась взглядом в камень.

– Да, ты права, мы не такие маленькие и легкие, чтобы сделать такой прыжок, – сообщил он.

– Что же делать, Конан? Мы пойдем назад?

Он не отвечал. Она снова решилась на него взглянуть.

– Пойдем по стене, – сказал Конан. – Смотри, вон там есть пара трещин, за которые можно уцепиться. Они выглядят вполне надежными. Но придется работать только руками.

– У меня слишком слабые руки, ничего не получится, – сказала принцесса.

– Получится. Тебе ведь не надо висеть на руках. Твой вес поддержит скала, а тебе всего лишь надо по ней проползти. На самом деле стена только кажется отвесной.

Гизелла замотала головой.

– Нет, нет, Конан! Давай поищем другой путь. Наверняка есть другие пути. Не может не быть!

Конан молчал. И когда молчание стало невыносимым, Гизелла оторвалась от созерцания камня и снова взглянула на спутника. Он уже не стоял на карнизе, а распластался на скале на пару локтей выше. Он как будто собирался проползти по скале над головой принцессы.

– Конан! – взвизгнула она.

Он не отвечал, продолжая передвигаться. На руку Гизеллы из-под его ноги посыпались мелкие камешки. Гизелла скривилась – это ведь совершенно невыносимо, что он себе позволяет!

– Подожди! – сказала она.

Конан остановился. Гизелла присмотрелась к скале и заметила трещины, о которых он говорил. Она шагнула в пустоту и зацепилась за верхнюю трещину, потом нащупала ногой нижнюю и перевела дух. Она еще толком не решила, как относиться к Конану – ненавидеть, или любить. Так же она не знала, в какой степени следует делать то, и другое. Пожалуй, увлекаться в любом случае не стоит.

Гизелла передвинулась еще немного. Руки ужасно болели. Словно их долго выворачивали палачи-дознаватели. Внезапно Гизелла осознала, что находится не вертикально, а боком по отношению к пропасти. От этого ее охватил новый ужас. И она снова не могла заставить себя сдвинуться с места.

– Честно говоря, принцесса, я бы на твоем месте не увлекался. В таком положении долго не протянуть, – раздался голос Конана совсем рядом.

«Ненавидеть, – решила Гизелла. Все-таки ненавидеть. Но не так, чтобы совсем. А ровно столько, чтобы назло ему, рискуя сорваться, быстро одолеть оставшееся до нижнего карниза расстояние и пойти по нему, вперед лицом, даже не касаясь руками скалы».

14

Когда отец, закончив беседу, растворился в красном свете лавовой реки, Тахор заметил столпившихся на другом берегу огненных спрутов.

Время от времени то один, то другой вздрагивали и воздевали кверху щупальца, словно плакальщицы на похоронах. Они действовали, четко сообразуясь друг с другом, как профессиональные танцоры. У них не было личных разумов, только коллективный, один на всех, вот поэтому движения получались идеально слаженными, Тахор в основном закончил возрождаться. Он чувствовал себя намного лучше, чем когда начинал разговаривать с отцом. Только вот кое-чего все равно недоставало. Тахор взглянул на бедро.

Отсутствовал солидный кусок. И Тахор хорошо знал, где он.

– Эй, я хочу мой кусок мяса обратно! – громко крикнул Тахор через лавовую реку.

Огненные спруты вдруг завертелись, будто флюгеры под вихрем, и панцири их затрещали. А потом один за другим стали лопаться. Тахор торжествующе улыбался. Из лопнувших панцирей вытекала мягкая плоть спрутов, стекая к огненной реке и сгорая в ней навсегда. Тахор захохотал.

Не на того напали! Мясо Тахора не ядовито, но его нельзя переварить. Кроме того, оно отзывается на призыв хозяина и пробивается через все преграды. Съесть мясо Тахора все равно, что проглотить клубок пиявок, не разжевывая.

На берегу, после того, как мякоть огненных спрутов стекала в лаву, оставались маленькие кусочки демонической плоти, которые подползали друг к другу и соединялись, пока не образовали единое целое. Кусок бедра Тахора.

Огненные спруты еще некоторое время подрагивали, но уже не шевелили щупальцами. От жадности каждый из них съел хотя бы по маленькому кусочку от Тахора – и вот теперь все поплатились за это. Кусок бедра Тахора подполз к мертвецам и стал толкать их к лавовой реке.

Это было невыносимо больно. Так же больно, как человеку, когда его четвертуют, но человек может умереть от боли и прекратить мучения, а Тахор умереть не мог. Это был самый ужасный из даров отца – бессмертие. Отец обещал, что когда-нибудь Тахор научится умирать, но пока этого не происходило. Пока он даже не умел терять сознание. И спать тоже не умел.

Кусок бедра Тахора дотолкал первого из спрутов и тот медленно закружился в лаве. Теперь следовало действовать как можно быстрее. Один за другим, благодаря неимоверным усилиям Тахора, мертвецы погружались в лаву, образовывая плавучий мост через огненную реку. Мост относило течением, но достаточно медленно, чтобы мост постепенно приближался к другому берегу.

И в тот момент, когда последний из спрутов погрузился в лаву, мост был полностью выстроен.

Тахор вскочил и бросился к мосту, чтобы удержать его со своей стороны, а навстречу ему поспешила его недостающая часть, изрядный кусок бедра. Перебравшись, кусок сначала прыгнул хозяину на голову, и только потом уже спустился на место и врос.

Боль прошла. Тахор вздохнул с облегчением. Нет, все-таки бессмертие, это не такой уж ужасный дар, каким он, кажется, во время приступов боли. И в некоторых случаях, в общем-то, даже весьма приятен.

15

Тонкий слой воды, как оказалось, падает на некотором удалении от стены, минуя карниз.

Обезьяна, шедшая по карнизу, вдруг куда-то исчезла, затем появилась вновь.

– Там ход! – сказал Конан.

Обезьяна быстро пробормотала что-то на своем языке и скрылась. Гизелла поторопилась последовать зверьку, она слишком устала чувствовать за спиной пропасть – и снова, как в самом начале, едва не сверзилась в нее.

– Осторожнее! – крикнул Конан.

Гизелла остановилась.

«Так, – сказала она себе, чувствуя сильную дрожь в коленках, – торопиться не нужно. Особенно, когда путь чересчур узкий и скользкий. Это как путь через мост смерти. По обе стороны от которого пропасти на дне которых преисподняя, кругом кривляются и кричат воплотившиеся в уродцев грехи, пытаясь совлечь идущего, а впереди светит прекраснейший образ рая.

– Ну? – нетерпеливо сказал Конан.

– Уже иду, – отозвалась Гизелла.

Она улыбнулась. Значит, не одной ей хочется поскорее оказаться в относительной безопасности! Войдя под водопад, Гизелла почувствовала на теле ледяные брызги. Они соединялись в капли и ледяными дорожками ползли по спине и ниже. Как ни странно, Гизелла даже испытала некоторое удовольствие, Значит не зря Тахор говорил, что она полюбит боль. И даже помощь Тахора не понадобилась. Обезьяна снова высунулась. Гизелла вдруг обнаружила, что дошла. Выход был здесь. Он представлял собой небольшой лаз, в который человеку можно было втиснуться только ползком.

– Ну что там опять такое, принцесса? – спросил Конан.

– Тут ход. Но очень маленький. Где-то на уровне моих колен.

– Ну, так вползай! – поторопил Конан.

– Я не уверена… Я не знаю, как. Если я попытаюсь согнуться, чтобы попасть в него головой, я почти всем весом буду над пропастью, и всей спиной в ледяной воде.

– Ничего подобного. Тебе просто надо остаться стоять на одной ноге. Развернись боком, опусти одну ногу с карниза, присядь и вползай, – объяснил Конан.

Гизелла покраснела. Хорошо, что в красном свете он этого не видит. Какая же она глупая, что не додумалась до этого сама! Она поступила так, как советовал киммериец, с трудом, но все же оказалась на четвереньках в лазе. Преодолев несколько шагов, она вспомнила, что голая, и покраснела еще больше. Он же все увидит! Какой стыд для принцессы!

Это заставило Гизеллу двигаться быстрее. Может быть, лаз кончится, прежде чем Конан догонит ее. Но киммериец тоже спешил.

Хорошо, что тьма сгустилась раньше, чем Конан приблизился! Главным виновником быстрого наступления тьмы являлся он сам, закрыв собой доступ свету. Обезьяна пищала где-то впереди.

Гизелла уже совсем ничего не видела. Но продолжала двигаться с прежней скоростью. Лаз повернул, потом вдруг кончился. Гизелла уперлась головой в стену. Обезьяна вскрикнула вроде бы сверху. Принцесса выпрямилась. И почувствовала, как Конан взял ее за плечо.

– Теперь я пойду впереди, – сказал он. – Похоже, нам надо подниматься. Но зато здесь можно почти выпрямиться. Я воспользуюсь мечом, чтобы прощупывать путь перед нами.

Меч лязгнул о камень. Гизелла вздрогнула.

– Надеюсь, малыш не вздумает возвращаться за нами, а то напорется на мой меч, – сказал Конан и двинулся вперед.

Гизелла протянула вперед руку и ухватилась за его набедренную повязку.

– Не сейчас, принцесса, – заявил киммериец.

Гизелла с возмущением отдернула руку. Этот варвар просто обожает говорить непристойности. Она хотела бы приструнить его, но не могла найти подходящих слов.

Некоторое время они молчали. Потом Гизелле показалось, что светает. Или это обман зрения?

Она вдруг услышала знакомый шум. Неужели они снова вернулись к водопаду в большой пещере?

– Слышишь? – спросил Конан.

– Вода, – сказала Гизелла.

– Но мы точно не могли вернуться к водопаду, – заявил Конан.

Свет, который, как вскоре оказалось, не был обманом зрения, был здесь другой, не красный свет огненных улиток, а белый, словно дневной.

Сердце Гизеллы сжалось от надежды.

– О, как бы я хотела… – пробормотала она.

Она вдруг почувствовала холод и голод. Долгое время она не помнила о них, а тут они пришли вместе разом и принялись измываться над телом принцессы. Она задрожала. Слезы потекли у нее из глаз.

Обезьянка впереди громко и радостно заверещала. Конан ускорил шаг.

– Гизелла, смотри! – воскликнул он.

И действительно было на что смотреть. Выйдя из узкой шахты, они оказались в начале огромной пещеры, которая тянулась, сколько можно было видеть. По дну пещеры текла широкая река с чистой прозрачной водой. А сверху, в несколько отверстий проникал солнечный свет. Пещера была словно анфилада, потолок которой поддерживается солнечными столбами. И стены сверкали мириадами разноцветных минералов!

Слезы хлынули из глаз Гизеллы. Она поймала себя на том, что по-детски счастливо улыбается.

– Солнце! – сказал Конан. – Значит, скоро мы выберемся отсюда.

Гизелла посмотрела сначала на киммерийца потом на солнечную анфиладу. И то, и другое, в сочетании с только что сказанными словами вернуло принцессу к насущным проблемам.

Мысль о реальности вытеснила из ее ошалевшей; головы детское счастье от маленькой радости и ткнула носом в трудное и неприятное будущее.

– Мы полезем по этим отвесным стенам? – спросила она, уже зная очевидный ответ.

– Другого пути все равно нет, – сообщил Конан.

– Но тут же очень высоко! И эти стены выглядят слишком гладкими! – возразила принцесса.

– Только на первый взгляд, – сказал Конан.

Гизелле захотелось пить. Она подошла к подводной реке, через несколько шагов скрывавшейся под скалу, чтобы, скорее всего, вылиться тонким водопадом в красной пещере внизу, и склонилась над ней, глядя в свое неверное, колеблющееся отражение. Несмотря на сумрак и издержки подвижной отражающей поверхности, кое-что том, как в настоящий момент она выглядит, принцесса могла понять.

Зрелище было непривлекательным. Многочисленные царапины, синяки, ссадины придавили ее обнаженному телу вид слишком потрепанный, чтобы можно было принять ее за принцессу. Пожалуй, она и сама не признала бы себя, если бы встретила. Она бы скривила нос и приказала себя выпороть, чтобы излечить от безумия.

И как только этой чумазой девчонке могла прийти в голову такая шальная мысль принцесса встала на колени собираясь напиться. Но когда она зачерпнула в сложенные лодочкой ладони ледяной воды, решимость ее сильно поубавилась, и, поднося ладони к лицу, она растеряла большую часть воды, едва намочив лицо. Холод пробрал ее до костей. Она снова ощущала себя беспомощной и уязвимой, снова боялась смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на что-то еще более ужасное, чем она видела перед собой.

– Умываться не стоит, принцесса, – сказал Конан. – А то ты совсем продрогнешь!

Гизелла обернулась на киммерийца с благодарностью, собираясь даже сказать, что она щедро наградит его, когда они окажутся в Шадизаре, но едва открыла рот, как ужас охватил ее. Она так и застыла с полуоткрытым ртом.

– Гизелла?! – Конан обернулся и увидел то же, что и она.

Из каменной стены выступала морда зверя. То ли волка, то ли льва, то ли еще какого-то свирепого хищника. И морда эта была тоже каменной.

Морда пошевелилась, будто бы невидящие серые каменные глаза уставились на Конана и Гизеллу. Раскрылась огромная пасть, полная зубов, которые вырастали тем больше, чем шире раскрывалась пасть, и пещеру огласил ужасный раскатистый рык.

16

Каменный пес на самом деле мало походил на пса. Но был свиреп, как самый жестокий из псов. У него не было конечностей. Он передвигался всем телом, как амеба. Только амеба эта была из жидкого камня.

Люди из верхнего мира, того, что попеременно находится то под солнцем, то под луной, пытались убить его, когда он был совсем маленьким. Он был настолько глуп, что не боялся людей и подходил к ним слишком близко. Коварные люди заманили его в ловушку – глубокую яму и стали сначала заливать водой, правильно рассудив, что существо из камня не может плавать. Но они не учли, что он также не умеет и дышать. Так что ему все равно, где находится – на воздухе или под водой. Увидев, что он ползает по дну, люди сверху закричали и принялись заваливать его камнями. Глупцы, камни – вообще его родная среда. И все же он еще не понимал, что люди ненавидят его, он думал – это такая игра. Он радовался, что люди играют с ним. Но когда он выбрался наружу, нашелся среди них один великий умник, который предложил заточить его внутрь металла. И каменного пса накрыли бронзовым котлом, потом быстро перевернули котел и закупорили крышкой с тяжелым замком. Сквозь металл каменный пес не мог проникать. Он принялся метаться внутри, и вдруг понял, что заперт. Это случилось впервые с момента его появления на свет. Никогда прежде он не лишался свободы, и не знал, что это такое. Жуткая боль охватила все его существо. И он начал понимать, что игра зашла слишком далеко. И что, на самом деле, это вообще не игра. С самого начала не была игрой. Годы проходили за годами, а он все еще сидел в бронзовом котле, и боль не проходила. Мало-помалу к нему все чаще стали приходить спасительные сны, где он снова путешествовал сквозь скалы, бродил в горах, погружался в глубины земли, и во всех этих снах он преследовал людей из верхнего мира. Это было единственной целью его жизни во сне. Он учился ненавидеть, и за долгие годы освоил эту трудную науку в совершенстве.

Свободу он обрел благодаря человеческому любопытству. Прошло десять, а может быть сто лет или больше, этого он не знал, когда какому-то юноше пришло в голову узнать, что же за тайну хранят в бронзовом котле предки. И вот однажды безлунной ночью, которую так любят воры и чудовища, а также безмозглые искатели приключений, он пробрался в кладовую маленького храма, где хранился котел, и открыл замок. Неизвестно, каким образом он заполучил ключ, но, видимо, в этом селении не один он был глуп.

Каменный пес выпрыгнул, сожрал любопытного юношу, и, увеличившись как раз на его массу, устремился в горы.

Он очень боялся металла, боялся, что его снова заточат, поэтому не сожрал все селение целиком. Но позже, странствуя под землей, решил все же вернуться. Ненависть клокотала в нем, словно лава в жерле вулкана. Он лелеял ее настолько, что, даже решив отомстить людям из верхнего мира, не направился мстить сразу. Он хотел сполна насладиться ненавистью. И поэтому пропустил удобный момент. А когда случайно повстречался с шестируким демоном, похожим на огромного разжиревшего младенца, который был во много раз старше его, то и вовсе утратил эту возможность. По крайней мере, на долгое время.

Ибо шестирукий демон могущественным заклинанием усыпил его. И теперь каменный пес мог вновь сколько угодно предаваться мечтательной ненависти в своем сне. Правда, его сон стал непрерывным, в отличие от коротких снов в бронзовом котле, прерывающихся мучительными пробуждениями. И пес забыл о том, что спит.

17

Разбудить каменного пса намного сложнее, чем усыпить. Так, по крайней мере, казалось Тахору. Когда отец рассказывал, как он усыпил пса, ему понадобилось на это всего одна стража, а чтобы объяснить, как следует его будить, у него ушел целый колокол.

Для того чтобы разбудить пса, требовался человеческий труп. Ну, с этим проблем не было.

Тахор взял труп из священной пещеры подземных дикарей и направился к месту упокоения каменного пса. Он спал наверху, в ледяной пещере. Среди глыб полупрозрачного зеленоватого льда покоилось его серое тело. Тахор разобрал труп, отобрав нужное, и выкинул ненужное. Он старательно натягивал жилы и ставил распорки из костей, сооружая сеть-ловушку для последнего сновидения каменного пса.

«Если не поймать его сон, – говорил отец, – пес никогда не проснется. Поэтому ловушка должна быть очень надежной».

Он научил Тахора, как сделать хорошую ловушку для сновидений. Прежде всего, она должна быть правильно расположена по сторонам света. Четыре конца ловушки должны соответствовать югу, востоку, северу и западу. На юге – кисти рук, на востоке – позвоночник, на севере – череп, на западе – берцовые кости.

Затем нужно растянуть жилы так, чтобы они образовали квадрат с углами по сторонам света, а внутри квадрата крест. В центре следует поместить сердце.

Затем нужно заставить выйти сновидение из каменного пса. Эта часть представлялась Тахору наиболее сложной. Ледяная пещера с одной стороны была распахнута навстречу небу и солнцу.

Тахор вынужден был остановиться, когда вышел в нее. После постоянной полутьмы даже неяркий солнечный свет казался ослепительным. Отражаясь в зеленоватом льду свет делался еще сильнее.

Серая глыба каменного пса на первый взгляд была неподвижной. Но Тахор знал, что это не так. Пес ворочался во сне, переворачивался на другой бок, крутился, но все это настолько медленно, что заметить было невозможно. Разве что черепаха смогла бы что-нибудь разглядеть.

Тахор сбросил с плеча труп и принялся строить ловушку по всем правилам. Когда сновидение выйдет, оно будет еще очень тяжелым и не сможет передвигаться по воздуху, как объяснил отец, а только ползком, на брюхе по земле. И оно непременно попадется в ловушку, а потом стоит подуть на него, как оно развеется словно туман. Не станет сновидения – не станет и сна. Каменный пес проснется.

Завершив приготовления, Тахор встал перед серой глыбой и склонился над ней, возложив на нее руки. Заклинание, которое следовало произнести, чтобы сновидение вышло из пса, он сначала повторил про себя и только потом произнес вслух:

– Вода и огонь, появляясь во сне, даруют спящему все ощущения жизни, но взгляните на спящего скитальца, блуждающего во сне в Нижнем мире, и в Верхнем мире, и в Среднем мире. Тревожно чело его! Видит он царей и сторожевые башни, видит богов и жуков, видит рыб и зверей, видит птиц и змей, но не в силах вкусить сладостей жизни, ни меда, ни хлеба, ни масла, ни вина. Труден путь его во тьме. Язык его неподвижен, руки его сжимают пустоту, и ни добрые, ни злые слова не могут выйти из него, кружась в нем, как кружится в клетке пойманный волк! О, волк сновидения, прошу тебя, послушай того, кто находится извне, послушай того, кто не спит! Проснись, проснись!

Глыба дрогнула, заметно пошевелилась, потом наверху появилось вздутие, оно увеличилось до полусферы и еще чуть больше, замерло на мгновение и вдруг скользнуло вниз. Каменным шаром отделилось от глыбы, но тут же потеряло форму и серой лужицей потекло в ловушку.

Сновидение! Тахор даже не представлял себе, что оно будет таким. Если честно, он вообще не задумывался, каким оно будет, но его страшно удивило, что оно вот такое. Сновидение доползло до черепа, обогнуло его и устремилось к сердцу.

Достигнув сердца, оно закрутилось вокруг него, начав снова подниматься, и на этот раз все-таки стало шаром. Огромным серым шаром, намного больше по объему, чем лужица, из которой он образовался.

Тахор уже был рядом. Он набрал в легкие побольше воздуха и дунул. Шар сновидения распался на лоскутки, затрепетавшие в воздухе, как клочки облака, развеянного ветром. И сновидение исчезло.

Каменный пес задрожал всем телом. Глыба развернулась. Потом снизу появилось что-то вроде львиной морды. Только не настоящего льва, а каменного. Пасть широко открылась, и раздался шумный выдох, будто открыли огромную бочку с пивом. Но вдоха не последовало. Пес дышать не умел, воздух ему требовался, только чтобы нюхать его и издавать звуки. И пока пес не полностью проснулся, Тахор надел на него поводок. Ибо, как сказал отец, «идти за каменным псом сквозь камень невозможно. Пес становится частью камня, входит в него, сливается с ним. Между псом и окружающим камнем нет никакого зазора. Так что пса нельзя отпускать в свободное странствие».

Поводок был скручен из человеческих жил, и удерживал пса при помощи человеческих бедренных костей, которые, как и обещал отец, легко вошли в каменную плоть.

Пес повернулся, пасть его снова открылась, и на этот раз звук не был столь мирен. Зверь страшно зарычал, и Тахор увидел, как у него быстро вырастают каменные клыки. Демон отступил на пару шагов, и пес успокоился, поняв, что перед ним такое же, как он, порождение темных сил.

Над пастью образовались два отверстия, и пес принялся с шумом втягивать в себя воздух. Неожиданно он встрепенулся и рванул с такой силой, что Тахор едва не упал. Пес ударился о стену и с подвыванием отступил. Пробовать снова не стал. Как объяснял отец, «поводок не даст ему уйти, ибо человеческое внутри него не позволяет ему передвигаться в родной стихии».

Потом двинулся дальше, но уже не с такой сумасшедшей скоростью. Тахор бежал за ним. Прыгал вместе с ним в провалы, и поднимался по вертикальным шахтам. У пса то вырастали цепкие лапы, то он становился плоским, длинным и изворотливым как пиявка, редко удерживаясь в пределах одной формы больше нескольких мгновений.

Силы Тахора уже были на исходе, он задыхался, и ему очень хотелось пить, когда он, наконец, услышал знакомые голоса Гизеллы и варвара, укравшего ее. Тахор сразу забыл обо всех своих неудобствах. А пес, почувствовав близость живых людей, рванулся с такой силой, что человеческие бедренные кости вышли из него, и, обретя свободу, пес нырнул в стену, как рыба в воду. Зеленокожий демон с отчаянным криком бросился вперед, чтобы не дать псу убить Гизеллу.

18

Рык каменного зверя был столь свиреп, что, казалось, даже воздух замер от испуга. Только не Конан. Зверь выглядел так, будто его нельзя было убить. Во всяком случае, мечом. Но Конан все равно взял меч в руки и изготовился. Он будет сражаться, даже если это бесполезно. Умереть в сражении, значит попасть за длинный дубовый стол бога войны и вечно пить из серебряных кубков кровь убитых врагов, которая крепче, чем вино. А врагов, которых убил Конан, было немало, так что жажды он не будет испытывать.

Гизелла, вся дрожа, обняла его за талию и прижалась к спине.

– Ты не боишься умереть? – прошептала она.

– Просто не думай об этом, – ответил Конан, размышляя, какие могут быть слабые места у этого каменного чудовища. Чего-то ведь он наверняка боится!

– А что если мы поплывем по реке, – сказала принцесса. – Ты умеешь плавать?

– Мне пришлось дважды переплыть Стикс, кишащий крокодилами, и, как видишь, все у меня на месте, – произнес Конан, и тут его осенило, и он указал мечом на каменного зверя: – А вот эта тварь, пожалуй, плавать не умеет!

– Я тоже так думаю, – сообщила Гизелла.

– Дерись со мной, варвар! – вдруг раздался знакомый голос.

Это был Тахор. Белый и невредимый, что было удивительно, если учесть в какой ситуации они видели его в последний раз.

– Плыви, – сказал Конан и толкнул Гизеллу.

Не успев ничего возразить, она оказалась в ледяной воде. В первый миг у нее было ощущение, что она сейчас сама превратится в ледяную фигурку, наподобие тех, что делают зимой в праздник Большой Стужи. Но когда она распрямилась и высунула из воды голову, все уже не представлялось столь безнадежным. Фигурка изо льда могла шевелиться.

– Ты убил мою Гизеллу! – заорал Тахор.

– Я жива! – стуча зубами, не слишком внятно, произнесла Гизелла и медленно поплыла против течения к другому берегу.

Конан крутанул меч в воздухе, и Тахор сильно замедлил свой бег, увидев, что противник владеет оружием лучше, чем он ожидал.

Каменный пес находился все на том же месте, наполовину высунувшись из стены. Он продолжал рычать, но его рык уже больше не казался настолько свирепым. Зверь слишком затянул с угрозами.

Тахор поднял камень и швырнул его в Конана. Швырнул с такой силой и скоростью, что раздался гул. Но Конан без труда увернулся, и камень шлепнулся в воду, подняв брызги.

– Эй! – завопила Гизелла.

– Она ведь нужна тебе живой, как я понял, – сказал Конан. – Что же ты кидаешься камнями?

Конан ступал легко, мышцы под его кожей перекатывались, как у мощного льва, вожака прайда, а длинный меч был словно продолжением его ловкого тела. Тахор остановился на расстоянии в несколько шагов, затем сделал вид, что бросается в атаку, но вместо этого прыгнул в сторону и хлестнул хвостом Конану по коленкам. Думал, что хлестнет. Потому что коленки Конана вдруг оказались выше, а вместо них хвост Тахора наткнулся на меч. Черная кровь демона окропила меч и камень.

Разрез был не слишком глубокий, потому что Тахор хорошо управлялся с собственным хвостом и сумел отклонить его движение вниз. К тому же кожа хвоста была весьма прочной.

Конан перевернулся в воздухе и приземлился возле Тахора на расстоянии меча. И снова брызнула черная кровь. Теперь из руки демона. Еще одного удара Тахор дожидаться не стал. Он предпочел отступить. И меч Конана с гулом рассек пустой воздух.

Наконец, каменный пес решил, что настало время покинуть скалу. Он принял форму, наиболее близкую к своему названию, действительно стал походить на пса с вытянутой мордой, только ноги были непропорционально длинными. И со страшным грохотом потрусил к Конану.

Не дожидаясь, когда пес достигнет его, киммериец бросился псу навстречу. Каменный зверюга обладал многими достоинствами, но один недостаток у него был, и существенный – он был слишком тяжелым. А этот недостаток приводил к другому – неповоротливости.

Бегать пес умел очень быстро, но вот остановиться быстро не мог. Конан едва не бросился ему под ноги, но в последний момент уклонился, и оказался у пса под брюхом. И немедленно попробовал убедиться в неуязвимости пса, ткнув мечом вверх.

Меч звякнул, но не оставил на брюхе ни единой царапины.

– Да он сожрет тебя вместе с твоим мечом! – радостно воскликнул Тахор, уже не столь рьяно жаждущий лично убить своего врага.

Его бы вполне устроило, если бы пес просто раздавил Конана.

Киммериец отскочил от задней ноги пса и остановился, тяжело дыша, глядя, как каменная тварь снова изменяет форму, чтобы остановиться прежде, чем рухнет в реку.

Передние ноги пса укоротились, а затем совсем исчезли. Морда остановилась, в то время как задние ноги и короткий хвост продолжали движение. Пес как бы вбежал в самого себя превратившись в округлый серый валун, которых немало было в Киммерии. Правда, этот валун пробыл валуном недолго. Всего лишь одно мгновение. А потом, на том месте, где только что у пса был хвост, появилась морда.

И пес снова бросился на Конана. Глядя на приближающегося пса, выжидая удобный момент, киммериец перестал обращать внимания на Тахора. Как выяснилось, зря. Потому что, когда Конан сделал шаг в сторону, намереваясь убраться с пути зверя, тяжелый булыжник ударил ему в плечо.

– Конан! – крикнула Гизелла.

Варвар обернулся на зеленокожего демона, который собрался бросить следующий камень. Он неплохо владел этим оружием. И в этом было его преимущество перед Конаном.

Передняя нога пса едва не задела киммерийца, который вынужден был упасть и быстро прокатиться под ней, чтобы в следующий миг вскочить и увернуться от задних ног.

Конан по-настоящему разозлился, и когда каменный пес снова начал превращение, бросился к Тахору, чтобы сразиться с ним. Но Тахор предпочел уйти от ближнего боя. Он не был глупцом, и, несмотря на то, что прежде не встречал достойного противника, встретив его в лице Конана, сумел не переоценить свои силы.

Он кинулся от него прочь в туннель, откуда пришел.

– Плыви, Конан! – воскликнула Гизелла. – Голос ее донесся издалека.

Она, наверное, была уже у противоположного берега. Конан больше не раздумывал. Он сунул меч в ножны и с длинного прыжка вошел в воду. Вода была ледяной, но это нисколько не впечатлило его. В Киммерии вода такая одиннадцать месяцев в году.

Он сильными гребками поплыл в сторону Гизеллы. Он разглядел ее голову, которая торчала над водой, как раз в одном из столбов солнечного света.

Следом за Конаном в воду устремился и каменный пес. Он вошел в нее не так гладко, как киммериец. Каменная глыба плюхнулась в воду так, как и положено глыбе. С шумом и брызгами.

И сразу пошла на дно. А дно, как оказалось, было достаточно далеко от поверхности. Река текла в узкой глубокой расселине. Из воды доносились нечастые глухие удары. Это каменный пес ударялся о различные выступы постепенно сужающейся расселины.

Конан доплыл до Гизеллы и взял ее за руку.

– Ты подала отличную идею, – сказал он.

– Aa-а, – ответила она, стуча зубами. – А-а теп-перь у ме-еня еще од-дна ид-дея. Пос-скор-рее отсюд-да выб-браться! – И она указала на отверстие, из которого падал солнечный свет.

Конан взглянул на стену, уходящую вверх не совсем вертикально, но под очень тупым углом. Выбраться будет непросто, хотя и возможно.

– Иди первой, – сказал он и помог Гизелле вскарабкаться на небольшой уступ.

Принцессу трясло от холода. Кожа приняла синий оттенок, оттенок льда. Честно говоря, Конан испытывал весьма большие сомнения относительно того, что она сейчас в силах взобраться по скале. Но все равно ничего другого не оставалось.

– Подожди, сейчас, – Гизелла склонила голову, прикрыв глаза.

Конан спокойно ждал.

– Я вас достану! – заорал Тахор с другой стороны и вслед за этим раздался шлепок упавшего в воду камня, но подземная река была настолько широкой, что до людей не долетели даже брызги. Пришли только волны, да и то очень слабые.

– Иду, – сказала Гизелла и принялась подниматься.

«А в этой девчонке еще полно сил! И она далеко не столь хрупкая, какой кажется», – подумал Конан.

19

Тахор метался по берегу в бессильной злобе и ярости. Он не умел плавать в воде! Он был слишком тяжел для этого. И если бы нырнул в реку, ему пришлось бы отправиться вслед за неразумным каменным псом, который все еще продолжал тонуть – дно у этой реки было страшно глубоко.

И можно было не опасаться за Гизеллу, пока пес не остановится. Но потом он сумеет войти в камень. И ничто не помешает ему подняться вверх и атаковать. Этого нельзя допустить! Гизелла должна предстать перед отцом живой! Значит нужно призвать пса.

Следовало снова поговорить с отцом. Снова испытать его терпение, его милость и справедливость. В этом не было ничего хорошего, отец наверняка разозлится. Но вряд ли существовал иной выход из создавшегося тупика. Тупик – он тупик и есть. Двигаться можно только назад.

На этот раз Тахору пришлось гораздо дольше крутить хвостом и повторять призыв, прежде, чем отец появился. К тому же, он появился не сразу весь. Сначала появились его огромные уши, потом шесть рук, а уже потом все остальное.

– Я рад тебя видеть! – сказал он. – Но почему ты опять один? И почему у тебя обе руки на месте, насколько я вижу? Зато я не вижу принцессы! Где она?

– Вон там, – Тахор показал на противоположный берег.

Отец обернулся и некоторое время молча наблюдал за человеческой парочкой, поднимавшейся по стене.

– Ты опять упустил ее, – сказал отец. – И что же тебе помешало на этот раз? Неужели мой сын настолько слаб, что не смог справиться с грязным человечком?

– Он не простой человек, отец.

– Да, неужели? Он что, демон? Такой же, как я, или, может быть, как ты? Что-то не заметно.

– Нет, но он великий воин. Он словно воплотившийся в человека бог войны Арес! Я никогда не видел, чтобы человек так владел собой и оружием в бою. Он сам словно острый меч! – воскликнул Тахор.

– Да будь у меня тело, я бы показал этому великому воину! О, боги! Зачем я сотворил всех своихдетей, если они не в силах сделать для меня такую мелочь? – Отец обхватил всеми шестью руками свою большую голову.

– Кстати, – вдруг встрепенулся он. – А где каменный пес?

Тахор прислушался. Глухие удары, доносившиеся время от времени из воды, прекратились.

– Судя по всему, сейчас он, наконец, опустился на дно и пойдет по человеческому запаху сквозь камень.

– Гизелла! – воскликнул отец и обернулся.

Люди остановились и посмотрели назад. Гизелла вскрикнула. Конан только помрачнел и сжал зубы. Он терпеть не мог такую откровенную магию. Она всегда вызывала у него отвращение. Какие демонические силы удерживают в воздухе этого тучного розового урода?

Розовый шестирукий демон открыл рот так широко, что стало хорошо видно его горло, и закричал. Это не было похоже на крик ни одного из живых существ, что ходят, плавают и летают под солнцем. Это вообще мало напоминало крик.

Скорее скрип, с которым раскалывается огромный камень. Крик скалы.

Ибо это был зов существа, породившего каменного пса. Зов существа из тех глубин времени, когда еще не было ни воздуха, ни воды, ни земли.

И каменный пес отозвался на зов. Скалы вокруг наполнились вибрацией, а Тахору показалось, будто он слышит звук, словно музыкант дернул ослабленную струну, и она звучит почти неслышно, но все равно звучит, проникая скорее не через уши, а через кожу.

Каменные пес выпрыгнул из скалы чуть ниже Гизеллы между ней и Конаном, едва не снеся киммерийцу голову. Тело пса вылетело столь быстро, что по инерции преодолело чуть ли не четверть ширины реки, но все равно не сумело полностью превозмочь земное тяготение, и снова свалилось в воду. Но на этот раз оно не пошло на самое дно, а следуя все той же силе прыжка, врезалось в противоположный берег примерно на трети глубины, вошло в камень и вскоре снова вышло на поверхность, гоня перед собою каменную волну, которая отбросила Тахора к стене.

Выйдя на поверхность, каменный пес застыл неподвижной глыбой.

– Он снова спит, – сказал отец.

Он выглядел теперь как смертный, который внезапно постарел на двадцать лет. Как яблоко, начавшее гнить. Смотреть на него было страшно.

Тахор в ужасе и смущении отвел взгляд.

– Иди за ними. Приведи Гизеллу, иначе умрешь. Как впрочем, умру и я, – сказал отец.

– Ты же не смертный! – воскликнул Тахор.

– Стану смертным, если не увижу Гизеллу до того, как это случится. Приведи ее. Больше шансов не будет. – И с этими малоутешительными словами отец растворился в воздухе.

Тахор хотел спросить, что же такого должно случиться, но пока собирался с духом, спрашивать уже было не у кого.

20

Когда огромный розовый урод исчез, растворившись в воздухе, Конан вздохнул с облегчением. Значит, это был всего лишь мираж, какие бывают в пустыне или на море, ничего особенного, примитивная магия.

Гизелла все еще не двигалась и дрожала, продолжая смотреть на пустое место. Конан хотел окликнуть ее, но в этот момент Гизелла и сама очнулась и полезла вверх с удвоенной силой.

Солнечный свет, падавший из круглого отверстия наверху, настоятельно призывал к себе, противиться было невозможно.

Конан сосредоточился на скале и перестал пялиться на принцессу. Конечно, вид снизу был завораживающим, но не следовало забывать и о каменном коварстве. Горы не прощают ошибок.

Но когда Конан услышал мышиный писк, то снова посмотрел вверх. По едва заметной горизонтальной трещинке быстро бежал серый комочек с черными бусинками глаз. Мышь направлялась прямо к Гизелле, которая глядела в противоположную сторону. Конан ожидал, что когда Гизелла обернется на писк и заметит животное, она непременно закричит, как всякая нормальная женщина, а возможно и сорвется от неожиданности и испуга. Он весь напрягся и попытался, как можно прочнее закрепиться на скале, чтобы в случае чего поймать падающую принцессу.

И Гизелла действительно обернулась. Но вместо того, чтобы закричать, вдруг быстро протянула руку и схватила мышь. Зверек отчаянно запищал. А в следующее мгновение Гизелла совершила и вовсе немыслимое – она откусила мыши голову!

– Гизелла! – воскликнул Конан.

Принцесса выплюнула голову и отбросила тушку, которая скользнула по руке Конана, оставив кровавый след, и плюхнулась в воду.

Гизелла полезла дальше, будто ничего и не произошло. Она словно бы не услышала возгласа киммерийца. Похоже, что у нее сильно помрачилось сознание. Неужели этот шестирукий младенец-переросток на нее так подействовал?

Неожиданно сверху что-то упало. Что-то длинное и тонкое. Сначала Гизелла испугалась, что это снова хвост Тахора. Конечно, благодаря его хвосту, она избежала участи быть разорванной на части жуткими подземными тварями, обитавшими у лавовой реки, но здесь, в преддверии земного мира, ей не хотелось бы возвращаться в его объятия. Но это был не хвост. По крайней мере, не хвост Тахора. Это была самая обыкновенная веревка.

– Хватайся! Хватайся! – закричали сверху.

И веревка стала раскачиваться, так чтобы Гизелла смогла до нее дотянуться. Гизелла схватилась за веревку и ее сразу же сильно и быстро потянули наверх.

В первый момент она даже вскрикнула от неожиданности и еще оттого, что, схватившись за веревку, ей пришлось расстаться со скалой, и она повисла над весьма внушительной пропастью. С такого расстояния врезаться в воду было, пожалуй, смертельно.

Веревка раскачивалась довольно сильно. Гизелла посмотрела вверх, но из-за раскачиваний никак не могла рассмотреть, кто ее тащит. А что если это не друзья, а враги? Или на самом деле это не веревка, а щупальце какого-нибудь плотоядного животного? И человеческие крики были всего лишь уловкой? Но нет! В мире под солнцем такого не бывает.

Гизелла продолжала всматриваться. И увидела руки и лица. Людей было четверо. Безбородые юноши с кожей цвета старого пергамента. Через несколько мгновений руки уже вытягивали ее наверх, несколько грубо, на взгляд принцессы, помогая перебраться через поросший жесткой травой край колодца.

– О; да ты совсем голая! – завопили юноши. – Что ты там делала?

Ноги Гизеллы подкосились, и она без сил опустилась на землю, покрытую жухлой травой, прикрывшись обеими руками, как могла, но сразу же заявила:

– Хватит вопить, а лучше помогите моему другу!

– А теперь мы твои друзья! – со смехом заявили юноши, но все же снова бросили веревку вниз, и на этот раз улов был гораздо более тяжелым. К тому же, не слишком дружелюбным и разговорчивым, как выяснилось, когда они вытянули его наружу.

Конан оттолкнул юношей, пытавшихся помочь ему перелезть через край колодца, быстро подошел к принцессе и склонился над ней.

– Гизелла, ты в порядке? – спросил он. Потом обернулся к юношам: – Что вы стоите, как истуканы? Дали бы девушке, чем прикрыться.

Честно говоря, одеты юноши были весьма бедно, в какие-то не слишком чистые лохмотья неопределенного цвета, приобретенного, как подозревал Конан, исключительно от грязи различного происхождения. Один из юношей сразу же отозвался на призыв киммерийца, сорвав с себя дырявую накидку, и протянул ее Гизелле. Конан взял накидку и прикрыл ею плечи дрожавшей принцессы.

– Ну, запах от этих лохмотьев не особо изысканный, но это все же лучше, чем ничего, – сказал он.

Гизелла кивнула и поплотнее закуталась в накидку.

– Где мы? – спросил Конан.

– В Долине ветров, – не без гордости сообщил наполовину обнажившийся юноша. Вид у него был, как у постоянно недоедающего человека. Ветра в этой долине действительно были в изобилии, это чувствовалось, но вот с едой было явно хуже.

– Далеко до Шадизара? – спросила принцесса.

– Шадизара? – удивленно переспросил юноша, переглянувшись с товарищами. Они тоже, как и он, выглядели пораженными.

– Ну, да, – сказала Гизелла. – Я что, задаю глупый вопрос?

Юноши замялись.

– Да мы точно не знаем, – сказал владелец накидки, которая сейчас немного согревала Гизеллу. – Мы там никогда не были, и оттуда к нам никто не приезжал. Мы, честно говоря, вообще не знаем, существует ли Шадизар…

Гизелла возмущенно вскочила.

– Шадизар существует! – громко воскликнула она. – Я – шадизарская принцесса! – Она дернула плечами так сильно и резко, что драная накидка соскользнула, и пришлось ловить ее на уровне груди.

Юноши смущенно заулыбались, будто не верили, но боялись обидеть недоверием. Конан твердо заявил:

– Она действительно шадизарская принцесса! И кто этому не верит, будет иметь дело со мной!

Рядом с ним юноши из Долины ветров выглядели, как овцы рядом с быком. Они в замешательстве переминались с ноги на ногу, не зная, куда деваться от испепеляющего гневного взгляда Конана.

Гизелла почувствовала, что пора разрядить обстановку. Она кокетливо поправила край накидки и, улыбнувшись, сказала;

– Ну, порой, я и сама сомневаюсь, что я принцесса. Да и Шадизар – действительно ли он существует? А может быть все дело лишь в человеческом воображении, которое создало его из ядовитых испарений, возвело здания из тумана и вымостило улицы забытыми снами? Кто знает наверняка? Вот и вы, господа горцы, сомневаетесь в моей реальности. А что если я вам только снюсь?

Юноши раскрыли рты и забыли их закрыть, даже когда Гизелла закончила говорить. Слова принцессы были для них столь новы и необычны, что они впали в подобие ступора.

– Эй! – сказала Гизелла, шагнув к юношам. – Я хочу есть!

– Да, да, – наперебой загомонили горцы. – Гость выше хозяина. Гость лучше хозяина. Гостеприимство – величайшая добродетель.

Гизелла посмотрела на Конана. Киммериец ухмылялся. Загадочные слова принцессы нисколько на него не подействовали, словно он уже много раз слышал подобное и относился к этому просто как к разновидности легкой болтовни.

Юноши засуетились, похватали с земли мешки с лямками, наполненные чем-то достаточно мягким, чтобы принимать различную форму, но при этом весьма тяжелым, и направились прочь.

– Идемте, идемте, – позвали они. – Мы возвращаемся в Долину ветров!

– Следом за тобой, принцесса, – сказал Конан, притворно учтиво поклонившись.

Лес по краям тропинки, по которой они двинулись друг за другом, был низкорослым, с высокой травой и непролазным кустарником. Среди ветвей щебетали невидимые птицы.

Гизелла погрузилась в мысли о будущем. Интересно, что думают в Шадизаре об ее исчезновении. А может быть, его вообще не заметили? Она ведь могла просто задержаться где-нибудь, например, увидела красивое место и захотела насладиться его созерцанием. Да, скорее всего, во дворце ничего не подозревают! И ей придется все объяснять, снова говорить о смерти служанок. Снова переживать весь этот позор ужаса и беспомощности! Гизелла содрогнулась при мысли об этом. Марисса и Хлоя, как мало я заботилась о вас! Как мало понимала ваши прекрасные юные души! Я была черствой и бесчувственной, злой и неблагодарной, И я не удивлюсь, если вы будете по ночам приходить в мою опочивальню из мира мертвых и плакать перед моим ложем, роняя бесплотные слезы! Гизелла и не заметила, как их маленькая процессия оказалась на краю леса, перед огромной зеленой впадиной в горах, над которой сияло пронзительно бирюзовое небо. Конан мягко придержал ее за локоть, чтобы она в задумчивости не сделала лишний шаг, отделявший ее от крутого склона, в который упиралась и под прямым углом разворачивалась тропинка.

– Долина ветров, – сообщил полуобнаженный юноша.

Пейзаж Долины ветров, открывшийся перед ними, захватывал дух. Казалось, здесь поработали гиганты с развитым чувством прекрасного, настолько все вокруг радовало глаз. Зеленые холмы были нарезаны террасами, спускавшимися к долине, в середине которой извивалась узкая река, блестевшая так, словно в ней текло серебро, а не вода. Селение располагалось на двух его берегах и соединялось тремя мостами. Крыши были черными и двускатными, а в одном месте торчала высокая башня.

– Идемте же скорее! – позвал юноша, и его спутники закричали и запрыгали, будто стая обезьян, нашедших забродившие тыквы.

Люди внизу заметили юношей, возвращавшихся в сопровождении странных черноволосых незнакомцев – огромного воина-гиганта с мечом и девушку с кожей цвета снега.

Раздался звук горна, страшно синевшего и срывающегося, как будто у того, кто в него дул, были большие проблемы с дыханием, а может быть, просто имелось одно большое неумение играть в горн.

Тропинка сначала шла вдоль склона, потом стала спускаться по террасам, между которыми переходила в крутые лестницы с высокими ступенями. Юноши спешили. На террасах, по которым они проходили, людей не было. Но земля была ухоженной.

Перед селением уже собралась порядочная толпа. Женщины в длинных синих платьях с белыми, причудливо навернутыми белыми тюрбанами на головах, полуголые, а то и вовсе голые маленькие дети, старухи в черных широких штанах, черных жакетах и черных шляпах с круглыми полями, украшенными красной бахромой, а еще старики, отличавшиеся от старух только непокрытыми головами. Все худые и низкорослые.

Мужчин и подростков среди встречавшей толпы почему-то не было. Все глазели на необыкновенных пришельцев, особенно на Конана – с опаской и недоверием. Никто из селян даже и не представлял себе, что человек может быть таким огромным. Да и человек ли вообще перед ними?

Вперед вышел маленький, совершенно лысый старик, больше похожий на мумию, чем на живое существо из плоти и крови. Однако голос его сильно отличался от внешности, был зычным как у глашатая.

– Мы рады приветствовать гостей в нашем доме! – сказал он. – Наш дом – ваш дом. Пользуйтесь всем, чем захотите. Мы так давно не видели гостей, что наши сердца готовы выскочить и плясать под солнцем, только чтобы приветствовать вас! Нашей радости нет предела! А ваши светлые лица наполняют нас весельем!

Сзади раздались вопли и улюлюканье. Конан обернулся. А вот и мужчины! Они возвращались в сопровождении подростков обоего пола, потрясая мотыгами, вилами, граблями и другими орудиями земледельцев. Не иначе, как они пытались сказать непрошеным гостям, что у них тоже есть своя гордость и что не нужно их недооценивать: гостеприимство доходит до определенных пределов, но пусть гости не думают, что им позволено все!

– А вот и наши люди вернулись! – сказал старейшина. – Пора готовиться к празднику.

Он повернулся к голому малышу, мальчишке лет трех, у которого была выбрита передняя половина головы, а на затылке торчала тонкая косичка с вплетенными красной и желтой тесемками, и сказал ему:

– Беги, сообщи дозорному, пусть трубит еще раз!

– Тлуби! Тлуби! – закричал мальчишка и бросился прочь по улице.

Первым из возвращавшейся толпы подошел мужчина с очень характерным лицом, глядя на которое можно были сломать себе шею, потому что лицо мужчина все время поворачивал налево, а длинный нос, тем не менее, смотрел вправо.

Несмотря на эту особенность, косоликий явно пользовался немалым авторитетом и хорошо сознавал это. Он подошел к юноше, который одолжил Гизелле накидку, и сильно хлопнул его по голому плечу. Юноша даже присел. Косоликий спросил:

– Ну что, принесли? Не зря ходили?

– Да покажи ему, Гилван, покажи! – загалдели остальные юноши, принимавшие участие в извлечении Гизеллы и Конана из подземной пещеры.

Гилван снял мешок с плеч, поставил его на землю и развязал узел.

– Вот. – Он сунул в мешок ладонь и вытащил наружу горсть черной жирной земли. – Сладкая, как мед! Попробуйте! Все попробуйте! – Он поискал глазами гостей. – И ты попробуй, принцесса, – обратился он к Гизелле, и как только полуголые и голые малыши услышали о принцессе, они принялись громко хохотать, безошибочно определив, к кому обращался Гилван, и ринулись к ней сквозь толпу, чтобы подергать за края накидки.

Гизелле едва хватало сил, чтобы детишки не стянули с нее единственную одежду. Старухи и женщины тоже развеселились. Не так откровенно, как малыши, но было видно, что мысль о том, что перед ними принцесса, страшно их забавляет.

Одна из молодых женщин, вот-вот собиравшаяся родить, заметила:

– Да она ведь голая! На ней накидка Гилвана, а под ней ничего нет!

– Голая, голая принцесса! – гнусными голосами завопили дети.

– Та-ак! – громко крикнул косоликий мужчина, и все разом затихли. – Так! Нашей гостье нужна одежда.

– О, конечно, у нас есть настоящее платье принцессы! – сказал старейшина, и малыши снова разразились неудержимым хохотом.

Это все немного смущало Гизеллу. Казалось, они смеются над ней, находят ее ужасно смешной, как будто она переодетый женщиной придворный шут.

Малыши ухватились за нее еще крепче и куда-то потащили. Она не могла сопротивляться.

Ее тащили по улице между домами с двускатными крышами к высокой башне. Улица имела едва заметный уклон вверх и становилась шире по мере приближения к башне. Рядом с башней принцесса заметила какое-то лежащее черное существо с большими ушами, сбоку которого копошились маленькие существа, уменьшенные в десятки раз его копии. Они выглядели весьма странно и пугающе. Завидев принцессу, они кинулись к ней, большое существо тоже вскочило и уставилось маленькими глазками на Гизеллу. Потом раскрыло рот, в котором, как, оказалось, имелись внушительные клыки. Гизелла завопила и принялась вырываться.

– Да это же свинья с поросятами! – воскликнул Конан. – Гизелла, спокойнее! Ты что, никогда не видела поросят?

Гизелла попыталась взять себя в руки, но ее все еще трясло от страха и отвращения. Она теперь поняла, что перед ней за звери. Прежде она видела поросят лишь в приготовленном виде, на серебряных блюдах или, в крайнем случае, на вертеле. И они не были столь грязны, черны и мохнаты.

– Да, да, – нашла в себе силы, вымолвить принцесса.

– Плинцесса глюпая, – сказала девочка в синей юбке и синем переднике, спина у нее оставалась голой.

– Глупая, глупая! – радостно отозвались остальные дети и. с новой силой потащили принцессу.

Жуткая черная свинья нехотя отошла в сторонку от толпы детей. У свиньи явно не имелось агрессивных намерений. Но за детей Гизелла не могла бы поручиться.

У входа в башню, выглядящего как высокая узкая щель, куда едва мог протиснуться один не тучный человек, лежали доски, а к косяку были прислонены жерди. Косяк когда-то был белым, покрытым сложным цветным орнаментом, который уже невозможно было различить. Он сохранился ровно настолько, чтобы можно было догадаться о его прежнем существовании. Но дети, как оказалось, тащили Гизеллу не в башню. Перед самым входом они повернули и, чуть не сбив жерди, направились в примыкавшее к башне большое здание.

Следом за детьми и принцессой остальные тоже вошли в здание. Кроме Гилвана и косоликого мужчины. Косоликий ухватил Гилвана за плечо и втолкнул в башню, протиснувшись за ним.

– Ты кого это к нам привел, Гилван? – едва ли не прорычал косоликий. – Не иначе хочешь накликать беду. Твой дед уже однажды чуть не накликал беду, чуть не погубил всех нас. А что если бы эта жуткая каменная тварь не ограничилась бы твоим дедом, что если бы она решила сожрать женщин и детей? Ну как бы это тебе понравилось, олух? Зачем ты привел этих тварей из подземного мира?

– Но, Керземек, они ведь люди… – попытался возразить Гилван.

Керземек запрокинул голову и расхохотался жутким, леденящим смехом.

– Наивный мальчик! – сказал он, отсмеявшись. – Значит, ты решил, что они люди только потому что они очень похожи на людей? А они разве не вылезли из-под земли? Из мира, откуда никто из живых не возвращается?

– Вылезли, – согласился Гилван. – Мы им только помогли, а они и без нас, наверное, добрались бы…

– А может, и нет. Может быть, боги не допустили бы этого. А вы сами, своими руками вытянули их, а потом еще и пригласили в гости!

Керземек схватился за голову. Вид он имел почти безумный. Словно оплакивал кого-то на кладбище.

– Все наши боги скорбят вместе со мной о твоей неразумности, твоей и твоих товарищей, но они всегда были неразумны, по сравнению с тобой, Гилван. Так что именно ты несешь всю ответственность за содеянное. Когда я посылал вас за землей, я надеялся только на тебя, Гилван! Только ты был моей единственной надеждой. И что? Ты вернулся, приведя демонов!

– Нет, нет, они не демоны, – все еще пытался возражать Гилван.

– Ты влюбился в эту бледную уродину? В это голое чучело? – вдруг изменившись в лице, спросил Керземек.

Гилван помотал головой, да так старательно, что стало ясно, что на самом деле у него на уме.

– Не крути головой так сильно! Отвалится; дурень! – произнес Керземек с тяжким вздохом. – Влюбился, понятно. Околдовала тебя чертовка! Наслала на тебе адские чары, а ты и не заметил. Пускаешь слюни, как неразумный младенец, как мышь при виде сыра!

Гилван покраснел до ушей.

– Что же теперь делать? Они же наши гости! Как же можно их обидеть? Мы же прогневим богов и оскорбим предков! Ведь гость – это милость бога. И надо щедро накормить и напоить его. Пусть он уйдет с добрыми мыслями!

Керземек с мрачным лицом покачал головой.

– Все, что ты говоришь, Гилван, правильно. Так завещали нам наши предки. Такова воля неба. Но те, кого вы сегодня привели, – не гости. Разве может считаться гостем вор или разбойник? Один хочет украсть, второй хочет изнасиловать и убить. Они – не гости, они – враги. А от врагов нужно обороняться, а не развлекать и кормить их.

– Я не понимаю… Мы же не можем… – Гилван уставился в пол и, казалось, готов был заплакать, что никак не подобает мужчине.

Керземек ободряюще положил ему руку на плечо и сказал:

– Не бойся. Великого греха мы не совершим. Никакого убийства. Убивать подземных демонов нельзя, иначе накличешь беду. За них придут отомстить сородичи. Говорят, такое уже бывало. Земляная долина погибла как раз от этого. Думаю, надо их просто вернуть. Они – жители подземного мира, и лучше им там оставаться. Но нельзя подавать виду, что мы поняли, кто они. Нужно изображать всяческую радость по поводу их якобы возвращения в подлунный мир. Пусть думают, что обманули нас.

21

Сначала было слишком темно. Гизелла видела только большую комнату, в углу которой стояла какая-то темная человекоподобная фигура.

– Вот, вот твое платье! – загалдели дети.

– Да где же оно? Я не вижу! – воскликнула Гизелла.

– А мы сейчас покажем! – закричали дети и, оставив принцессу, бросились к стенам. Послышался скрип, и наверху появились щели, сквозь которые в комнату проник солнечный свет. Как оказалось, дети тянули за веревки, открывающие световые окна под потолком.

Человекоподобная фигура в углу оказалась чучелом, и при свете подобие человеку стало весьма сомнительным. Голова была просто высушенной тыквой-горлянкой, на которой красной краской были нарисованы условные глаза, брови, ноздри и рот. Рот был изогнут в идиотской улыбке. А все остальное скрывало красное парчовое платье, вышитое бисером. Длинное, до пола, с широкими расширяющимся книзу рукавами.

Дети снова засмеялись.

– Вот твое платье, и ты! – загомонили они. – Ты всегда улыбаешься! Почему ты сейчас не улыбаешься? Принцесса должна улыбаться!

Гизелла улыбнулась. Очень криво и кисло. Такой портрет никак не мог обрадовать оригинал. И теперь стало понятно, почему она вызывала веселье местных крестьян.

Гизелла обернулась. Конан выглядел совершенно серьезно, даже удрученно, но она-то знала, что на самом деле у него на душе. Наверняка, северный варвар потешается над ней!

– Наверное, тебе нужно одеться, – сказал он и пожал плечами.

Гизелла едва не задохнулась от возмущения.

Как смеет этот грязный мужлан издеваться над царской дочерью?! В Шадизаре он бы уже не раз поплатился за это! Принцесса сжала кулачки и наклонила голову, собираясь высказать киммерийцу все, что думает о нем и всех его сородичах, однако позабыла придерживать накидку, которую опять стали теребить дети – и едва не поплатилась за это. Накидка соскользнула, обнажив ее грудь. Гизелла с трудом успела поймать накидку у пояса. Намерения шадизарской принцессы мгновенно изменились.

– Я хочу надеть платье! – заявила она. – Но принцессы переодеваются одни. Немедленно отвернитесь! Отвернитесь все!

Она не рассчитывала, что ее слову последуют буквально, но достаточно было уже и того, что крестьяне не станут глазеть откровенно. Так и произошло.

Гизелле пришлось приложить немало усилий, чтобы снять платье с чучела. Сначала она по-прежнему придерживала накидку, но одной рукой снять платье никак не удавалось. Пришлось забыть о приличиях.

Платье оказалось тяжелым, но не пыльным, как опасалась принцесса. А под ним она с удивлением обнаружила нижнее платье, набедренную повязку из черного шелка и даже сафьяновые туфли небесного цвета. Все было настоящим, без обмана. Такую одежду она не постеснялась бы одеть и во дворце!

За чучелом на маленькой изящной подставке стояло идеально отполированное медное зеркало.

Гизелла взяла его в руки и придирчиво осмотрелась.

– Ну, как я выгляжу? – спросила она.

Все обернулись и уставились на нее. Крестьяне не в силах были вымолвить ни слова. Ни мужчины, ни женщины, ни даже дети. Все были поражены удивительным превращением. То, что для них было вечно мертвым, стало вдруг живым, и хотя они знали, что так должно было произойти, и сами способствовали этому, все равно превращение было слишком поразительным.

Молчание затянулось. Гизелле это надоело, и она крутанулась в ритуальном танце солнца, взмахнув рукавами.

– Прекрасно! Как настоящая принцесса! – заявил Конан.

– А я и есть настоящая! – чуть не сорвавшись на визг, воскликнула Гизелла.

– О, прости. Я хотел сказать, что ты выглядишь так, как и должна выглядеть!

– Принцесса! Принцесса! Ты живая! – загомонили дети.

– Она настоящая! – заговорили взрослые.

– Настоящая, настоящая, – эхом прокатилось по комнате.

– Я – шадизарская принцесса! Шадизар – самый великий город у подножия Карпашских гор! – заявила Гизелла.

– А где он находится, этот Шадизар? – спросила одна из старух, черная шляпа которой стала уже серой от пыли, а от красной бахромы остались лишь обрывки нитей.

Гизелла пожала плечами.

– Если бы я точно знала, где нахожусь, то смогла бы вам сказать, но я не знаю, – честно призналась она.

Вокруг засмеялись.

– Ты до сих пор не знаешь, где находишься? – спросила старуха. – Ты не знаешь, что находишься в Долине ветров? Ты глупа? Ты как малое дитя? Ты не видишь всего, что вокруг и не слышишь слова, которые говорят?

Гизелла возмущенно всплеснула руками.

– Нет, конечно! Я прекрасно понимаю, что нахожусь в Долине ветров! Но я не знаю, где эта ваша Долина ветров относительно Шадизара!

– Значит, ты знаешь, где находишься, но не знаешь, где твой родной Шадизар? – с удивлением спросила старуха.

Гизелла вздохнула. Пожалуй, крестьянка по-своему права. Для нее Долина ветров это центр мира, а Шадизар на окраине.

– Ну, примерно, так, – согласилась принцесса. – А вообще я замерзла, заблудилась и очень голодна.

– Так мы накормим тебя! – раздался многоголосый выкрик, дети схватили принцессу за рукава и закружили, вынуждая ее снова танцевать, как солнце.

Потом на полу расстелили синее полотно, расставили по краям длинные лавки и столы, а потом женщины принесли в металлических сосудах воду и молоко, а на металлических блюдах цветы и плоды.

– Мы будем праздновать! Мы будем веселиться! Пусть возрадуется тысячеглазый и тысячеухий! – послышались возгласы.

22

Луна, внутри которой вечно хранится семя небесного бога, была обителью семи праведных дев, семи праведных принцесс, не пожелавших стать вместилищем греха Кета, бога мрака, пришедшего из глубины времени. Бог мрака был свиреп и хотел наказать семь праведных дев, принеся их в жертву своему отцу, безвременному хаосу, но девы сбежали.

Дворец из белого мрамора, в котором они обитали, поглотила луна, а они вознеслись над ней на облаках и направились в разные места земли. Они думали, что порознь их будет труднее найти. Но прибыв на землю, они не смогли найти друг друга, как ни искали. И долго бродили небесные принцессы по земле, плача и стеная, пока не забыли о своем небесном происхождении. Но даже забыв о нем, они помнили красоту неба, и часто глядели на него, восхищаясь, но, не понимая, что же в нем прекрасного. Одна из дев, имя которой пожрал отец Кета, бога мрака, безвременный хаос, заблудилась в Карпашских горах. Она поднималась на вершины, шла по хребтам, ночевала в долинах.

И вот однажды она остановилась у реки и увидела свое отражение. Она залюбовалась собой, но вдруг заметила, что в реке отражается не только она, но и горы, и лес, и большой свирепый медведь на другом берегу. Она испугалась и отпрянула от воды, взглянув на другой берег. Но никакого медведя там не было. Тогда она снова взглянула в воду и увидела рыбу. Рыба была большая и темная. Спина ее медленно изгибалась в потоке. А потом рыба раскрыла рот и проглотила все отражения. Небесную деву, горы, лес и медведя. Ничего не осталось, одна только рябь.

Небесная дева закрыла глаза и просидела так до ночи, пока на небосклон не выкатилась луна. Она была словно белый глаз, пристально глядящий. Взглянула дева на луну и забылась праведным сном.

И сквозь этот сон пришел к ней человеческий, земной язык, пришли знания о том, как возделывать землю и взращивать злаки, как строить лестницы и террасы, как возводить мосты и дома. Обо всем для земной жизни узнала она, лунная принцесса, а когда пробудилась, то услышала стук копыт. По берегу скакал прекраснейший из смертных, заблудившийся юноша, покинувший отеческую землю и страждущий любви и знания. Он тоже увидел принцессу, как и она его. Они с первого взгляда полюбили друг друга. Он был из далеких восточных земель, из великой страны, где строят корабли как горы, а строительством управляют люди, которые умеют вспоминать о прошлом и писать оды тысячу лет назад почившим царям. Она не помнила своего происхождения. Но все равно они поняли друг друга. Они общались взглядами и руками, рассказывали друг другу о своей любви бровями и губами. Они построили первый дом и первый мост, выровняли верхушку холма и посадили на нем злаки, и сделали лестницу, чтобы подниматься к нему.

Небесная принцесса научила юношу языку из своего сна, а он рассказал ей о законах своего народа. Они родили первых жителей Долины ветров и обучили их всему, что знали сами. А когда пришла пора покидать потомков, чтобы в лучшем из миров быть их защитниками перед злыми обвинителями и придирчивыми судьями, они вспомнили обо всем, что забыли, и поведали о законах гостеприимства.

Гостя надо щедро накормить, напоить и развеселить. Ибо гость – это милость бога, это посланец от бога, это свидетель праведности и правдивое слово. И каждый гость может быть ухом и глазом великого владыки, обитающего внутри воздуха. Невидимого и вездесущего. А великий владыка обладает тысячью ушей и тысячью глаз. И каждое его ухо, и каждый его глаз распознают самое громкое и самое большое, самое малое и самое тихое. Ничто не способно укрыться от него. И в лучшем из миров все зачтется человеку. Дурной взгляд и дурная мысль, дурное слово и дурной поступок. Сурово, но справедливо будет судить царь царей, владыка владык, и каждое его ухо, и каждый его глаз будут свидетельствовать. А еще бог-создатель не любит скуки, не ради этого создал он поднебесный мир. Он хочет веселья и радости, хочет игрищ и танцев, хочет песен и улыбок.

И люди из Долины ветров стремились не прогневить бога. Они работали, словно танцуя, с песнями и улыбками, и всякое событие отмечали праздником, веселясь, насколько хватало сил.

Обо всем этом Гизелла узнала из песен и представлений, разыгрываемых на синем полотне, означающем дарованную людям воду, благодаря которой существуют злаки и цветы, травы и плоды, люди и звери.

Правда, избалованной шадизарской принцессе крестьянское веселье представлялось грубым, но она постаралась не подавать виду о том, что действительно думает. Она улыбалась, хлопала в ладоши, когда кто-то танцевал перед ней, смеялась, а также танцевала сама, когда ее к этому вынуждали, успешно скрывая истинные чувства. Она была царицей этого пира. Ей первой предложили отведать праздничной пищи. Это был неизвестный ей плод. Такой большой, что его едва можно было обхватить пальцами. Гизелла взяла его и поднесла ко рту, смущенно улыбаясь, потому что не знала, как от него откусить.

– Нет, не так, – сказала девочка, стоявшая рядом. – Принцесса, а не знаешь. Давай я тебе покажу, как надо.

Гизелла с радостью отдала плод девочке. Она взяла его двумя руками, надавила большим пальцем на верхушку – и плод, брызнув на пол сочной красной мякотью, распался на две половинки.

– На, ешь, – сказала девочка и протянула одну половинку Гизелле, а другую со счастливым видом принялась есть сама.

Сок стекал у нее по подбородку и капал на грудь. На девочке были синие юбка и передник, спина и бока оставались открытыми, видны были худые ребра.

– Вот нахалка! – сказал кто-то.

– Я не нахалка, а просто очень хитрая, – заявила девочка с набитым ртом, и все засмеялись.

– Где же музыка? Где музыканты?! – раздался нетерпеливый женский голос. – Принцесса устала ждать!

Она была не права, Гизелла вовсе не устала, поскольку и не ждала. Но как бы то ни было, а в ответ женщине вдруг грянул такой резкий странный звук, что у принцессы сердце ухнуло куда-то вниз. На миг она подумала, что все это сон, и сейчас она проснется в объятиях Тахора, глубоко в Нижнем мире. Она едва сдержалась, чтобы не закричать.

Но когда к этому звуку добавился гулкий барабанный удар, а потом еще и звон маленьких колокольчиков, она поняла, что звуки эти вовсе не вопли голодного демона, а всего-навсего сельская музыка.

– Бог хочет танцев! – воскликнула худая девица-подросток, выскочившая из толпы.

Синее платье на ней было слишком просторное, туда могла бы поместиться еще одна точно такая же.

Барабаны застучали с новой силой. Девица наклонилась всем корпусом, выставив зад, томно повела им влево-вправо, будто корова, заигрывающая с быком, а затем вдруг резко выпрямилась и подпрыгнула, высоко вскинув ноги.

К ней присоединилась вторая. На мгновение они встали друг напротив друга, подбоченившись, словно кулачные бойцы, а потом принялись кривляться, изображая то ли обезьян, то ли бойцовых петухов.

К ним выскочил юноша, вроде бы один из тех, что помог Гизелле и Конану выбраться из подземного мира. Девицы усиленно делали вид, что он им мешает, толкали его, как бы, не обращая на него внимания, но это явно была всего лишь часть танца, и на лице юноши сияла довольная улыбка.

А потом к танцующим один за другим стали присоединяться молодые люди, и вскоре же почти все танцевали. Кто-то схватил Гизеллу за рукав и тоже втянул в круг.

Мелькали лица, раздавались выкрики. Гизелле то и дело приходилось уворачиваться от кос, рук, а иногда и ног. Каким-то чудом ее ни разу не задели, хотя она никогда не подозревала за собой отчаянно большой ловкости. Скорее всего, это все-таки была не ее ловкость.

Долго она не продержалась. От мелькания и верчения у Гизеллы закружилась голова, она остановилась и оперлась на руку люб любезно подвернувшегося молодого человека. Он сразу понял, что ей нехорошо. Бережно поддерживая принцессу за талию, он отвел ее к лавке и усадил.

– Тебе что-нибудь нужно, гостья? – спросил он, склонившись к Гизелле.

От него пахло сеном и потом. Она помотала головой. Но вид ее говорил о том, что одно ей все-таки нужно – посидеть, не кружась больше. И без того бледное лицо сделалось еще бледнее.

Она прикрыла глаза и прислонилась затылком к стене, попытавшись отрешиться от визга и стонов струны, боя больших и малых барабанов, звона колокольчиков. Но когда это более-менее удалось, над самым ухом раздался зычный голос, от которого принцесса даже вздрогнула:

– Устала, гостья?!

Гизелла открыла глаза. Рядом с ней сидел тот самый лысый старик, похожий на мумию, что приветствовал их, когда они входили в селение.

– Не злитесь, – чуть тише сказал старик. – Они никак не нарадуются! Они счастливы, что вы здесь! Вы у нас первые настоящие гости, после пятидесяти лет, когда погибла Земляная долина, это недалеко, за перевалом, а о другом мире, который за горами, мы забыли, но мы не забыли о гостеприимстве. Каждые три месяца мы выбираем из нас гостя и чествуем его как гостя. Поэтому мы умеем веселиться!

Гизелла вертела головой, но никак не могла найти своего могучего спутника. Конан куда-то подевался еще в самом начале праздника. Это тревожило принцессу, но она ни у кого не решалась спросить, где он.

23

Крестьянские девушки вид обычно имеют скромный и застенчивый, но на самом деле всегда не против провести ночь с понравившимся молодым человеком. Эта истина оказалось верной и для Долины ветров. Конан еще издали приметил двух юных девиц, глядящих на него особенным взглядом, и пока внимание большинства крестьян было обращено на принцессу Гизеллу, продолжал обмениваться с ними взглядами. А когда в большой комнате с чучелом расстелили синее полотно и начали ритуальные танцы, Конан воспользовался невниманием к своей особе и удалился. Он отошел от площади перед башней в небольшую улочку и присел на лавку.

Как он и ожидал, девицы, заинтересовавшиеся им, пошли за ним следом. Они были маленького роста и похожи друг на друга, как близнецы. Наверное, они и были близнецами. Они стояли в нескольких шагах от Конана и усиленно делали вид, что стоят здесь вовсе не для того, чтобы глазеть на него. Он не мешал им в этом занятии.

Сняв со спины ножны с мечом, он поставил их перед собой в качестве опоры. Усталость и голод давали себя знать. Если бы не отвращение к ритуалам, он бы остался с принцессой. Из большого здания донеслась визгливая музыка. Наверное, пир уже начался, и подали мясо, плоды и вино. Ни от чего из этого. Конан бы не отказался.

Девицам надоело кривляться друг перед другом, время от времени, произнося ничего не значащие слова, и одна из них решила действовать откровенно.

Она подошла к Конану самой соблазнительной из походок, которую знала, и спросила:

– Ты, наверное, устал, гость? Ты хочешь мяса и вина?

Конан в ответ одарил ее улыбкой.

– Меня зовут Конан, красавица. И я хочу мяса и вина, ибо усталость доконала меня.

– Ах, гость, мы сейчас! – хором воскликнули девицы и бросились к большому зданию.

Главное, подумал Конан, чтобы у них не нашлось безрассудных обожателей. Не любил Конан с такими сражаться, а, тем более, убивать. Они ведь могли напасть на него не со зла, а по глупости, а воин должен бороться не с глупостью, а со злом. Кроме прочего, Конан был не один, и следовало думать и заботиться не только о себе.

Девицы вернулись очень быстро. У одной из них был металлический кубок с вином, у другой большое блюдо со снедью. Они толкались, визжали и хихикали. Из кубка на землю выплескивались кровавые капли, а с блюда угрожали свалиться плоды.

– Пей, гость, – сказала одна из девиц, протянув Конану кубок с вином.

Он с жадностью приложился к кубку. Вино было превосходным. Ради такого где-нибудь, в Шадизаре надо было серьезно потрудиться. Оно стоило раз в десять дороже обычного пойла.

– Прекрасное вино, – сказал Конан, допив до половины.

Девицы заулыбались, пряча глаза от смущения, как и полагается юным крестьянкам. Но сколько в этой стыдливости было скрытой страсти!

Конан усмехнулся и добавил:

– Но одним вином сыт не будешь.

Он протянул руку к блюду и взял тонкий кусок жареного мяса с золотистой корочкой. Корочка состояла из сыра, обильно сдобренного красным перцем. Пришлось еще изрядно приложиться к кубку.

– Как вас зовут, красавицы? – спросил Конан.

Девицы захихикали и принялись толкать друг друга локтями.

– Ты говори, он тебя спросил, – сказала одна.

– Нет, тебя. Ты должна ему сказать, как нас зовут, – возразила вторая.

– Нет, ты. Улара, ну я тебя прошу! – взмолилась первая.

– Ну вот, сестрица, про меня ты и сама сказала! Договаривай уж теперь до конца! И себя представь. – Улара повернулась к Конану и улыбнулась: – Вот, смотри, гость на тебя смотрит и ждет!

На самом деле, в этот момент Конан смотрел на Улару, а не на ее сестрицу. Потому что вино в кубке кончилось, и он собирался попросить еще…

Сестрица Улары вдруг шумно всхлипнула, неожиданно резко сунула блюдо со снедью в руки Конана, повернулась и убежала. С блюда скатился большой зеленый плод, упал на землю и раскололся на половинки. Сочная красная мякоть брызнула во все стороны.

– Куда это она? – спросил Конан.

– Не знаю. Но до утра теперь точно не появится. А может и пару дней пропадать.

– Жаль, она мне нравилась, – сказал Конан.

– Странно, что она тебе нравилась. Она ведь очень глупая, еще совсем ребенок.

– Да ведь вы одного возраста, разве не так?

– Нет. Я старше. Я раньше вылезла из маминого живота. Так мне мама сказала, – пояснила Улара.

– Ну, может быть, и не старше, зато проворнее, – сказал Конан.

– А вот она у нас вообще спать любит. Чуть свое рождение не проспала. Только потому и родилась, что я ее ногой толкнула, когда вылезала. Если бы не я, она бы все спала и спала.

– Вряд ли можно проспать свое рождение, – засомневался Конан.

– Да запросто. Ты такой большой и сильный, а простых вещей не понимаешь. Или там, откуда ты пришел, никто навсегда не засыпает? Да так крепко, что начинает гнить?

Из большого здания донеслась ритмичная музыка. Большой кожаный барабан, колокольчики, маленькие жестяные барабанчики, свистульки, какие-то струнные инструменты.

Улара стала покачивать головой, потом плечами, потом движение пошло дальше вниз и вот она уже принялась вся извиваться, как рыба, плывущая против течения.

– Смотри, как я умею! – с этими словами она развернулась к Конану задом, сильно наклонилась и так откровенно задвигала бедрами, что Конан позабыл о том, что собирался попросить ее принести еще вина.

Она сама была вином! Так, после чарки-другой доброго вина, любили восклицать, рассказывая о своих свиданиях, странствующие воины в Шадизаре, настроенные на поэтический лад.

Не было никаких сомнений, что во многих случаях они преувеличивали, ибо Конан подчас имел возможность проверить их слова, но двигающиеся бедра Улары действительно опьяняли!

Рука Конана непроизвольно потянулась к девушке и погладила ее. Улара крепко схватила Конана за руку и потащила руку вниз.

– Улара, что ты делаешь! – неожиданно раздался срывающийся юношеский голос.

«Ну, вот, – подумал Конан, – как иследовало ожидать, такие хорошенькие девицы со склонностью к флирту, не могут быть совершенно свободны. Жаль парня».

– А ты что, сам не видишь? – спросила Улара, разгибаясь и упирая руки в бедра. – Ты думаешь, раз я с тобой одну ночь целовалась, так я стала твоей навеки?

Юноша выглядел очень расстроенным. В руках у него была палка.

– Улара… – произнес он.

Она покачала головой и показала ему язык.

– Улара, Улара… – передразнила она. – А что ты ко мне, а не к моей сестрице лезешь? Ты ведь ей нравишься, а она ведь такая же, как я.

– Не такая же. – Голос юноши дрожал.

– А какая? Ну, отвечай же, Хатван!

– Ты… Ты – желанная! – почти выкрикнул он.

Улара издевательски захохотала, повернулась и положила руки на плечи Конана, а потом села к нему на колени.

– Я теперь целиком принадлежу ему, нашему гостю, – заявила она, обернувшись к Хатвану и прижимаясь затылком к могучей груди киммерийца. – И он заберет меня с собой. Я буду его маленькой рабыней. И он будет меня наказывать, когда я провинюсь.

Конан осторожно взял красавицу за талию и поставил на ноги.

– У меня нет рабов. Я сам свободный человек и предпочитаю иметь дело со свободными людьми. Но наказать тебя я готов хоть сейчас! – сказал он и слегка шлепнул Улару пониже спины.

Шлепок получился весьма звонким. Улара взвизгнула. Конан поднялся с лавки и шагнул навстречу Хатвану.

– Я убью тебя! – закричал юноша, поднял палку высоко над головой и с воплем кинулся на Конана.

Разумеется, юноша пробежал мимо, споткнулся о лавку и свалился за нее, но тотчас мужественно поднялся, не обращая внимания на кровь, текущую из носа.

– Бери меч, трус! – завопил он, вскакивая на лавку, прямиком ногами в блюдо, с хрустом давя плоды. – А я убью тебя вот этой палкой!

– Хатван, ты что? Это же наш гость! Ты что с ума сошел? – вскрикнула Улара.

Не удостоив возлюбленную ответом, юноша снова бросился на противника. Конан опять отступил, но на этот раз еще и подставил ногу, так что Хатван, прежде чем упасть, перевернулся через голову и ударил сам себя палкой.

Кровь брызнула на лицо Конана, но он этого не заметил. Упал Хатван основательно и явно не собирался быстро вставать.

– Изверг! – вскрикнула Улара. – Зачем ты так моего Хатвана! Ты убил его! Ты зверь, а не человек!

Хатван в ответ застонал.

Улара сжала кулачки и бросилась на Конана, обрушив на его грудь град слабых ударов. Он молчал, не препятствуя ей. Через несколько мгновений она перестала так же внезапно, как начала. Она отступила, прижав кулачки к груди, со слезами на глазах, и забормотала:

– Прости, прости меня, гость. Гость выше хозяина. Гость лучше хозяина. Накажи меня, накажи со всей строгостью! Я очень грешна. Мне нет оправдания. Нет прощения! – Она встала на колени и низко опустила голову, как преступник, подставляющий шею под топор палача.

– Я не зверь, – сказал Конан. – А твой Хатван жив.

– Я жив, – подтвердил Хатван.

– Я готова стать рабыней в твоем доме! – вскрикнула Улара и сама себя звонко ударила ладонью по щеке.

– У меня пока нет дома, – возразил Конан. – Но когда будет, я обязательно воспользуюсь твоим предложением.

24

Гизелле наскучило веселье. А крестьяне, наоборот, увлекались все больше и больше. Когда они увлеклись настолько, что перестали обращать внимание на принцессу – по крайней мере, ей так показалось, она решила покинуть комнату. Ужасно хотелось побыть наедине. Общество утомило принцессу. Ее утомляло любое общество, даже в Шадизаре, даже самое утонченное и изысканное, а крестьяне утомили особенно. Она чуть не шаталась от усталости. Очень хотелось спать.

Выйдя под небо, на котором бесстыдно сняли звезды, она присела на лавку, не заметив, что следом за ней вышел юноша. Это был Гилван.

Увидев, что Гизелла склонилась в позе усталой задумчивости, он в нерешительности остановился в тени.

Гизелла посмотрела на свои ноги и увидела мышь. Мышь что-то разнюхивала между носков сафьяновых туфель. В другое время Гизелла бы закричала и вскочила на лавку, как и подобает приличной женщине из высшего общества, но тут поступила по-другому. Она осторожно, медленно, чтобы не спугнуть мышь, придерживая правой рукой левый рукав, высвободила левую руку и схватила мышь за хвост. Зверек запищал и попытался улизнуть, отчаянно перебирая лапками.

Гизелла на мгновение выпустила его, а потом снова схватила. Она действовала как кошка, играющая с мышью!

Гилван с ужасом взирал на все это, не дыша и стараясь не двигаться. Пот градом катился у него по спине, а ноги предательски дрожали.

Гизелла соскользнула с лавки, опустилась на четвереньки и еще раз выпустила и поймала мышь. А потом поднесла мышь ко рту и откусила мыши голову!

Гилван не выдержал и вскрикнул. Гизелла обернулась. Юноша отчетливо видел ее рот, запачканный кровью, черной в призрачном звездном свете. Гизелла посмотрела на него в упор, а потом равнодушно отвернулась, словно он был пустым местом. Но она не могла не заметить его! Если, конечно, у нее было человеческое зрение. Значит, Керземек прав – и она не человек. Она – демон из преисподней. И только кажется человеком.

Гизелла выплюнула голову, встала, отбросила трупик, вытерла рот рукавом и вернулась в дом, пройдя мимо Гилвана, снова не обратив на него никакого внимания.

У входа в дом праздника она увидела Конана.

Он пребывал в непривычной задумчивости, а на лице у него была кровь.

– Что случилось? – бросилась к нему Гизелла. – Ты ранен? У тебя кровь на щеке.

– Пустяки, это не моя кровь, – сказал Конан.

– Ты кого-то убил? На тебя напали? – продолжала взволнованно спрашивать принцесса.

– Напали, если это так можно назвать, махнул рукой Конан. – Я же сказал – пустяки. Обычная деревенская драка. Скорее развлечение от скуки. Просто один юноша решил, что я покушаюсь на его будущее. Но он жив и я надеюсь, пребывает сейчас в утешительных объятиях своей возлюбленной.

Гизелла не совсем поняла, о чем толкует Конан, но он уже открыл дверь, так что выяснять подробности не осталось времени.

Крестьяне будто бы и не заметили отсутствия виновников торжества. Грохотала своеобразная сельская музыка, подростки прыгали и кривлялись друг перед другом, показывая всю свою ловкость. Правда, и музыканты стучали и дули уже не так громко, и танцоры устали.

Девица в просторном синем платье, которая первой начала танцевать, при очередном прыжке, приземлившись, вдруг пошатнулась и сильно толкнула юношу. Он, как оказалось, тоже плохо держался на ногах. Взмахнув руками, юноша сделал пару шагов назад – как раз в направлении принцессы.

Гизелла хотела уклониться, но выяснила, что это уже вполне успешно сделали за нее, ибо она находится над полом и за талию ее крепко держит Конан. Не найдя никакой опоры, юноша повалился на пол.

– Вот это было лишнее, – заметила Гизелла. – Ты, кстати, не мог бы меня отпустить?

– Я тебя не держу, – заявил Конан, ставя принцессу на пол.

Упавший юноша был уже на ногах и не знал, куда деваться от стыда. Он покраснел и склонил голову, пряча лицо, не в силах вымолвить хоть что-то в оправдание.

Но Гизелла не смотрела на него. Вместо этого она повернулась к своему могучему спутнику и залепила ему звонкую пощечину.

– Не дерзи! – сказала она.

Люди засмеялись. Особенно звонко смеялась девица в просторном синем платье. Юноша что-то неразборчиво и быстро пробормотал и поспешил скрыться. О нем тут же забыли, потому что в круг танцующих, ковыляя, вошел лысый старик, похожий на мумию, и стал как-то уж совсем непотребно танцевать, чуть приседая и поднимая ноги, будто пес, собирающийся пометить территорию.

К гостям подбежала девочка с небольшим металлическим подносом, на котором стояли два кубка.

– Вино! – сказала девочка.

– Очень кстати! – произнес Конан, взял кубок и приложился к нему, выпив сразу почти половину. Вино было несколько хуже того, что поднесла ему на улице Улара. В нем был какой-то странный привкус. Слегка горьковатый, с оттенками прелых осенних листьев, грибов и черного хлеба.

Гизелла сделала глоток и поморщилась.

– Честно говоря, я ожидала, что гостей здесь угощают чем-то лучшим, – заявила она. – Но, наверное, это и есть лучшее. Не выпьем, тогда хозяева могут обидеться. А они ведь такие хорошие люди…

И она выпила еще.

– Не знаю, хорошие ли… – сказал Конан. – Может быть, они только делают вид, что хорошие. Вон тот, с носом набекрень, мне совсем не нравится.

– Нельзя судить о человеке по его внешности, – заметила принцесса.

Не отвечая, Конан снова приложился к кубку. Но не успел он допить, как к ним приблизилось несколько молодых женщин. Одна из них была на сносях. Она шла мелкими осторожными шажками, бережно придерживая огромный живот.

Это была та самая женщина, которая, когда Гизелла появилась в долине, указала, что принцесса голая, и на ней, кроме накидки Гилвана, ничего нет.

– Мы приготовили для вас комнату, госпожа, – громко, пытаясь перекричать музыку и вопли танцоров, произнесла она. – Надеюсь, вам понравится. Это теперь самая лучшая комната во всей долине. Вы, наверное, устали и хотите отдохнуть… – Неожиданно женщина изменилась в лице. – Да у вас пятно на рукаве! – воскликнула она.

– Пятно? Где? – спросила Гизелла. – Ах, это… Это, наверное, сок.

Она чувствовала себя виноватой, что испачкала платье, которое для крестьян было священным. Но она совершенно не помнила, откуда это пятно.

– С вами все хорошо? – заглядывая Гизелле в лицо, поинтересовалась беременная женщина.

– Все хорошо! – кивнула принцесса.

Женщины отвели Гизеллу и Конана к дому через несколько улиц. Внутри было чисто и удивительно тихо. Кроме того, пахло приятными благовониями. Гизелла сразу ощутила разницу между этим запахом и запахом, который исходил от нее, и почувствовала себя отвратительно грязной. Ей захотелось окунуться в бассейн, полный прозрачной теплой воды – и чтобы ее умащали юные служанки с проворными руками, и чтобы за занавесью сидели музыканты и играли умиротворяющие богов мелодии. Она на мгновение прикрыла глаза, представив все это – и вдруг почувствовала во рту мерзкий вкус крови. Она чуть не вскрикнула.

Конан дотронулся до ее плеча, почувствовав ее взволнованное состояние. Она не понимала, откуда эта кровь, но это совершенно точно была не ее кровь.

– Нет, нет, – Гизелла дернула плечом. – Оставь меня. Я в полном порядке. Ничего не нужно.

– Ты уверена? – спросил Конан.

Гизелла не удостоила его ответом. Через небольшую прихожую они попали в спальню. Здесь словно был другой мир. Словно вокруг не было ни гор, ни селения с полудикими крестьянами, оторванными от остального мира, словно они просто заглянули в одну из спален дворца в Шадизаре. На кровати под узорчатым балдахином лежали подушки. Множество разноцветных подушек – с рисунками и без, большие и маленькие, плоские и пухлые.

– Зачем столько подушек? – удивилась принцесса.

– Это подушки из приданого всех наших девушек, еще не выбравших себе возлюбленного, и они хотят, чтобы ваши благоуханные сны прочитали подушки, ради счастья и благополучия, – сказала беременная женщина.

– Но я не смогу спать на всем этом приданом! – воскликнула Гизелла. – Это все, конечно, очень хорошо, и я оценила ваше гостеприимство и отношение ко мне, но мне ведь нужно где-то прилечь, а я не вижу свободного местечка на этой кровати!

– О, принцесса, мы тотчас все уберем! Только вы хотя бы прикоснитесь ко всем подушкам. Мы вам будем их подносить, а вы прикасайтесь!

– Дурацкое занятие! – заявила Гизелла, но все же выполнила просьбу.

Не так уж это было и трудно. Она прикасалась к подушкам даже с удовольствием, ибо все они были разными, все были произведениями искусства, весьма примитивного, но яркого, необычного и радующего взор.

Закончив глупый обряд, крестьянки откланялись и ушли. Гизелла и Конан остались в одиночестве. Конан присел на огромный сундук, разрисованный символическими облаками, и с любопытством взглянул на принцессу. Сквозь окна, занавешенные кисеей, едва пробивался холодный вечерний свет, окутывая Гизеллу флером таинственности, что делало ее еще более соблазнительной.

– Интересно, зачем боги послали тебе меня? – задумчиво спросил Конан.

– Ты ошибаешься, варвар! – возмущенно воскликнула Гизелла. – Не меня тебе, а тебя мне! И что это ты здесь сидишь? Я хочу остаться в одиночестве! – сказала она ледяным тоном, высоко вздернув подбородок.

Она снова стала надменной принцессой.

– Я буду спать возле двери, если что, – вставая с сундука, сообщил Конан, и вышел в прихожую.

Гизелла захлопнула за ним дверь.

25

Птица долетит из Долины ветров до Шадизара за пару колоколов, но людей затерянной в горах Долины ветров и людей Шадизара, одного из самых великолепных городов мира, разделяет расстояние неизмеримо большее. Люди не птицы, летать не умеют, и когда единственный путь в долину был прегражден лавиной, дорога в большой мир оказалась закрытой. С тех пор минуло двести лет. Поговаривали, что есть еще один путь из Долины ветров через горы, точнее – под горами.

Но крестьяне не были столь отважными, чтобы попытаться проверить это. Из глубин земли время от времени появлялось нечто опасное – жуткие пещерные дикари, похищавшие детей безлунными ночами, или еще более жуткие создания преисподней, от одного вида которых у слабого человека могло остановиться сердце.

Но самыми опасными среди всех были создания, обликом подобные человеку, только во всем превосходящие человека. Человек по сравнению с ними был всего лишь жалкой пародией на самого себя, едва походил на человека. Ибо эти существа из иного мира показывали, каким должен быть человек. И облик обычного мужчины или женщины казался чем-то неправильным, словно они были не людьми, а куклами, созданными недостаточно умелым мастером. Но все же они были людьми, а эти существа, превосходящие человека, людьми не были.

Так считал Керземек, который надеялся состариться главой общины. Люди верили ему, и он не разочаровывал людей. Правда, до того, как он впервые встретил подобных подземных демонов, он не думал об этом. Но когда, поспешив вместе с остальными на зов дозорного, увидел, что один был подобен женщине удивительной красоты, а другой – великолепному и сильному мужчине, – он понял, что все, что до этого исходило из подземного мира, было всего лишь детскими кошмарами.

Доверчивые соплеменники Керземека даже и не подозревали, с какой жуткой силой столкнулись. Не видели за привлекательными оболочками мерзейшей сути.

И Керземек не решился открыто сказать всем, что думает о гостях. Он опасался, что люди испугаются, возникнет страх, а этим тварям из преисподней только того, наверняка, и нужно. Человеческий страх вызовет в них ответную реакцию, побудит сбросить оболочки, и тогда их будет уже ничем не остановить. Мысль об этом была для Керземека невыносима. Этого нельзя допустить.

Он решил действовать по-другому. Предупредив Гилвана и заручившись его согласием, Керземек отправился в дом своего отца.

Пустой дом на окраине Долины ветров. И вернулся на праздник в общинный дом далеко не сразу. Так как непросто приготовить то, что поможет вернуть демонов в преисподнюю.

Это было тайное знание, хранившееся в их семье с незапамятных времен, и Керземек всегда считал, что совершенно бесполезное. Он еще помнил палку отца, которой он пользовался, чтобы побудить сына к изучению науки. И до встречи с демонами Керземек считал, что наука не пошла ему на пользу, хоть отец и употреблял палку чересчур часто.

Чтобы приготовить снадобье, Керземек использовал слизь с жабьей кожи, крыло летучей мыши, шесть видов грибов, светящихся в ночи, ножки цикад, стрекочущих в полнолуние, и мочу годовалого ребенка.

Когда он вернулся в дом праздника, демонов там не было. Но все вели себя так, будто они присутствовали. Люди радовались и веселились изо всех сил. Керземек не стал ни у кого спрашивать, где демоны, но дурные предчувствия охватили его.

К счастью, они не оправдались. Демоны вскоре появились. Они вели себя, как люди. Ничто не выдавало их истинной сущности. Но на рукаве платья женщины-демона виднелись следы крови.

Керземек, побледнев от ужаса, повернулся к ним спиной и дрожащими руками подвинул к себе поднос с пустыми кубками. Затем взял вино в глиняной бутылке, откупорил ее и сделал большой глоток. Вино оказало на него благотворное действие. Он все еще был бледным от ужаса и чувствовал такой холод, будто все его внутренности превратились в лед, но руки больше не дрожали.

Керземек разлил вино по кубкам, незаметно добавив сонный яд, временно повергающий в черную пустоту, который должен был на несколько часов отправить демонов в путешествие их тела. Путешествие в абсолютной темноте: спящим от этого сонного яда ничего не снилось.

Он подозвал девочку, дочь своего брата, ласково погладил ее по голове, и вручил поднос.

– Иди, отнеси вино гостям. Гости не должны испытывать жажду! – сказал он.

Девочка схватила поднос и, едва не упав, со всех ног бросилась к демонам, не подозревая, что несет отраву.

Керземек с тайной радостью наблюдал, как они пьют. Он успел как раз вовремя. Промедли он еще немного – и ничего бы не вышло. Ибо не успели демоны допить, как к ним приблизились молодые женщины и увели их отдыхать.

Керземек вздохнул с облегчением и допил вино из горлышка. Гилван подошел к нему. На юношу было страшно смотреть. Должно было случиться что-то ужасное, чтобы он так выглядел.

– Гилван, что с тобой? – спросил Керземек.

– Она съела мышь, – тихо ответил Гилван.

– Наша так называемая принцесса, я тебя правильно понял? – еще более тихо, почти без голоса, одними губами, сказал Керземек.

Гилван кивнул.

Керземек откупорил еще одну бутылку и протянул юноше. Гилван взял, но выпить не спешил, глядя в стену пустыми глазами.

– Я ведь говорил тебе, – произнес Керземек.

– Я не понимаю. Она ведь так похожа на человека, – задумчиво сказал Гилван, потом приложился к бутылке – и столь надолго, что Керземек даже забеспокоился, как бы юноша не захлебнулся.

Он притронулся к его плечу и слегка надавил на него пальцами. Гилван отнял бутылку ото рта. Выражение лица у него было, как у только что проснувшегося мальчика-подростка.

– Не понимаю, – еще раз сказал Гилван.

– Тебе сейчас и не нужно понимать. Позже ты поймешь, что я был прав. И насколько я был прав. Ты поймешь, каким могло быть наше будущее, если бы я вовремя не распознал опасность. Но это потом, а сейчас созови своих ребят, у нас скоро будет важное дело. Ждите меня у башни.

Керземек снова отправился в дом своего отца. Надо было все сделать самому, чтобы не возникло неожиданностей.

Он взял два прочных холщовых мешка, новеньких, пахнущих льном, приятных на ощупь. Жалко было их использовать для такого дела. Керземек мял ткань пальцами и вдыхал запах. Но выбора все равно нет, ничего более подходящего не имеется.

С решительностью и усердием рыбака, поймавшего крупную рыбу, Керземек скатал мешки и перевязал их прочной веревкой.

Когда он появился у дозорной башни, он был таким же решительным. Гилван и трое его приятелей уже ждали. Как оказалось, они не понимали, что тут делают, для чего они понадобились в то время, когда все нормальные люди спят. Керземек с укором посмотрел на Гилвана, а затем объяснил, зачем они собрались ночью.

Юноши попытались возражать, но Гилван подтвердил странные слова Керземека.

– Она сожрала мышь! – сказал Гилван.

Это убедило юношей. Девушки, питающиеся мышами, не вызывали у них никакой симпатии.

Керземек отдал им свернутые мешки и пошел налегке, стараясь выглядеть уверенней, чем был. Он первым вступил в дом, где отдыхали демоны, притворявшиеся людьми, но остановился перед спальней, едва не наступив на кого-то, лежащего перед дверью.

– Ну что там такое? – встревожено спросил Гилван.

Керземек наклонился.

– Это демон, мужчина, – сказал он. – Интересно, почему он не внутри, не с ней?

– Он выглядит слишком тяжелым, – заметил один из приятелей Гилвана.

– Он и есть тяжелый. Для этого я вас и пригласил, – объяснил Керземек. – Потащите вчетвером. И его меч тоже, нельзя оставлять здесь проклятого оружия. А девушку возьму я.

26

Гизелла с трудом осознавала, что делает, едва могла понять, где она и что с ней происходит. Ум, которым она всегда так дорожила, изменил ей, сквозь него пробежала огромная трещина, а потом еще одна, и еще – и ум развалился на части, как ком земли.

Жуткие силы овладели принцессой. Когда после засыпания в теплой мягкой постели под невесомым покрывалом из многослойного шелка она очнулась в сырой холодной пещере внутри грубого холщового мешка, эти силы очнулись вместе с ней. Они заставили ее мгновенно напрячься и одним движением разорвать мешок и путы. Она даже не понимала, что в нормальном состоянии не смогла бы этого сделать – она считалась хрупкой и нежной девушкой. Она вскочила на ноги, сразу осознав, что снова голая. Она зарычала и сплюнула, потом посмотрела на другой мешок. Там было что-то живое. Гизелла присела над ним на корточках и принюхалась. Мужчина. Большой и сильный. С горячей вкусной кровью. Память прежней нежной девушки подсказала – Конан. И чувства вспыхнули в принцессе с новой силой. На несколько мгновений она опять стала утонченной царской дочерью, надменной, гордой и умной. Темные жуткие силы отступили. Гизелла закричала и отпрянула от мешка.

Кровь! Она только что думала о Конане, своем друге, как о сосуде с кровью. Она хотела его, но не как мужчину, а как пищу. Она хотела есть!

И едва Гизелла подумала об этом, как голод охватил все ее существо, а с ним вернулись и силы тьмы, делающие ее нечеловеком. Но Гизелла не хотела этих сил, и на этот раз они не сумели полностью завладеть ею.

И все же часть ее существа была захвачена. Боль, а не кровь текла по ее венам. И боль горячая, словно огонь.

С ужасным стоном Гизелла отпрянула от мешка и бросилась прочь на четвереньках. Потом поднялась, но не полностью. Она словно забыла, как следует двигаться человеку. Руки у нее стали будто тяжелыми и тянули к земле. Она бежала, сгорбившись, словно человекообразная обезьяна из Кешана, которую однажды привезли во дворец бродячие стигийские фокусники. Но она была гораздо свирепее, чем кешанская обезьяна.

Гизелла поняла это, когда столкнулась с пещерными дикарями. Она услышала их издалека. Они общались между собой, громко улюлюкая, рыча, блея, свистя и издавая еще какие-то звуки. Наверное, их язык по большей части состоял из подражательных слов, и они разговаривали об охоте. Но это Гизелла решила потом, а когда она услышала их, только одна мысль возникла у нее в голове. Мысль, не принадлежащая человеку. Мясо! Оно идет, разговаривает, и его наверняка легко поймать. Гизелла сделалась тихой, как кошка, крадущаяся за мышью. Впрочем, некоторый опыт в мышах у нее действительно был, только она забыла об этом. Она ступала осторожно, тело ее стало гибким и пластичным. Дикари вышли прямо на нее. Они мало чем отличались от тех, которые собирались сделать ее матерью. И оказалось, что они не только вопили, но еще и размахивали руками и ногами, давая друг другу затрещины и пинки.

Гизелла забралась на камень, возле которого они должны были пройти, и слилась с тенью. Хотя, пожалуй, юные дикари не заметили бы ее, даже если бы она просто стояла в проходе перед ними. Они чересчур были заняты собой. Когда она прыгнула на них, то не сдержалась и слегка взвизгнула. Один из дикарей поднял лицо. Или, скорее морду, потому что он больше был похож на пса, чем на человека.

Маленькие глазки стали чуть больше, когда увидели свирепую обнаженную женщину, которая летела на него, и совсем не для объятий. Она ударила его ногами в живот, одной рукой вцепившись в волосы, а другой выдавливая глаз. Он закричал, а в следующее мгновение уже визжал как поросенок, потому что она откусила ему нос.

Разложив визжащую добычу на земле, придавив ей горло коленом, Гизелла огляделась. Пещерные твари, отдаленно напоминающие людей, стояли вокруг нее, от неожиданности даже не пытаясь убежать. До их маленьких умов все никак не могло дойти, что они стали жертвами.

Слишком уж непохожа была Гизелла на охотницу. Тем более, но хищника. У нее были руки и ноги, как у них, и груди, как у их общей матери. Только они не свисали до живота, словно пустые кожаные бурдюки, а были округлые и небольшие.

– Кхару! – совсем некстати выкрикнул один из дикарей.

Гизелла зарычала и вскочила на ноги. Зря он это сказал. Она не знала, что это значит. Не знала даже в своем разумном человеческом состоянии. Но это слово было плохим. Оно отозвалось в Гизелле воспоминанием о боли.

В руках у дикарей были палки, но они явно забыли об этом. Гизелла кинулась к выкрикнувшему плохое слово. В последний момент ой вспомнил, что нужно обороняться и попытался защититься палкой. Но это только облегчило Гизелле задачу. Она продолжила движение палки, только не в том направлении, в котором хотел владелец. Он так и не понял, что вошло ему в шею над кадыком и лишило его жизни. Этого Гизелле показалось мало, и она вогнала палку еще дальше, с такой силой, что сломала шейные позвонки, и голова мертвеца оказалась у него между лопаток.

От ужаса остальные дикари, наконец, пришли в себя и пустились в бегство. Гизелла выдернула палку из жертвы и облизала с нее кровь. Труп упал к ее ногам.

Она чувствовала сильное возбуждение и радость. Она жаждала убивать.

Дикарь с откушенным носом решил последовать за сородичами. Но он почти ничего не видел из-за боли, крови, залившей лицо, и непривычного отсутствия одного глаза. Он даже вскочил на ноги, но не рассчитал своего следующего шага и сильно ударился об оказавшуюся у него на пути скалу.

Гизелла подоспела вовремя, чтобы не позволить ему упасть. Она подхватила бедолагу под мышки и нежно прижалась к его затылку, мурлыча как кошка. Дикарь неистово, с воплями дергался, потому что, несмотря на всю свою глупость, понимал что эта нежность не матери к сыну, а хищника к жертве. Нежность, с которой едок подносит ко рту сочащийся кровью кусок слегка обжаренного на костре свежего мяса.

Но всей его молодой дикарской силы оказалось недостаточно, чтобы вырваться из рук существа, еще недавно бывшего нежной и утонченной царской дочерью. А когда Гизелле наскучило наслаждаться беспомощностью жертвы, она впилась зубами в его сонную артерию и перекусила ее.

Юноша дернулся еще несколько раз и затих.

Гизелла удерживала его тело и пила кровь, пока не насытилась. Потом отпустила – и мертвец упал, громко стукнувшись головой о камень.

Ну ладно, пора заняться остальными, решила Гизелла. Хороший охотник никого не упускает. Она нагнала троих дикарей в большой пещере, с текущим у стены ручьем. Это напомнило ей о пещере с дырами-колодцами из верхнего мира, и о Тахоре, который кидался камнями. На полу было множество камней вполне подходящего размера и формы. Гизелла подняла один из них.

Тахор хорошо умел это делать, а сумеет ли она? Во всяком случае, она может попробовать.

Кидая камень, она вскрикнула. Дикари, находящиеся у темного проема выхода из пещеры, остановились и обернулись. И это было очень кстати. Потому что как раз в этот момент камень, брошенный Газеллой, находился на излете, и не достиг бы цели, если бы цель сама не поспособствовала этому.

Камень поразил одного из дикарей в голову. Видимо, поразил основательно, потому что дикарь сразу же упал. Второй склонился над ним, пытаясь привести в чувство. Он тряс его и что-то орал. Третий попятился и скрылся в темном Проеме. Гизелла неторопливо подняла с земли еще один камень. Треугольной формы, с острыми углами.

На этот раз цель была поражена без всяких усилий с ее стороны. Но не так эффективно. Камень ударил дикаря в плечо. Он упал, но тут же вскочил на ноги. Кровь текла по его руке. Он зарычал, сжав кулаки, наклонился и поднял камень, а потом с воплем бросился к Гизелле. Гизелла тоже завопила в ответ – и бросилась навстречу.

В последний момент перед столкновением с рычащим дикарем, Гизелла подпрыгнула и пнула ногой в перекошенное от гнева лицо. Удар был достаточно сильным, чтобы дикарь опрокинулся на спину. Раздался хруст. Из-под, лежащей под неестественным углом головы потекла кровь. Рот пещерного юноши был по-прежнему открыт, но из него не исходило ни звука. Вообще, кроме тяжелого дыхания Гизеллы. и обычных пещерных шумов, ничего слышно не было.

Гизелла посмотрела на проем, в котором скрылся последний из дикарей. Добытое мясо, лежащее у ее ног, будило густым ароматом аппетит, но охотничий азарт все еще был сильнее. Возле второго трупа Гизелла почуяла запах мочи. Последний дикарь обмочился от страха. Более яркий след невозможно было оставить. Яркий и зовущий. Даже если бы Гизелла не хотела убивать, она бы сделала это просто из инстинкта. Она сорвалась. с места и побежала, не в силах преодолеть искушение.

Она нагнала дикаря достаточно быстро. Он находился в круглой пещере, потолок которой терялся во тьме. Словно это было дно глубочайшего колодца. Над юным дикарем и вокруг него стены поросли какими-то уродливыми черными растениями с нераскрывшимися бутонами цветов. Стебли были похожи на хвосты обезьян.

Юноша пребывал в каком-то странном положении. Обычно люди не могут прилипать к скале спиной. Он находился на высоте в два своих роста, ноги его ни на что не опирались, руки свободно свисали вдоль тела, а голова опущена на грудь – лица не было видно.

Гизелла остановилась. Что-то здесь было не так. У принцессы сейчас не имелось человеческого разума, она не могла логически мыслить, сопоставляя факты, но и разум зверя оказался достаточным, чтобы учуять опасность. Как осторожный хищник, Гизелла подкрадывалась, бесшумно ступая, вся подобравшись, готовая в любой момент быстро отступить.

Правая нога юноши вдруг резко дернулась. Он застонал, поднял голову, и Гизелла увидела, что у него изо рта торчит какой-то черный отросток, мало похожий на человеческий язык.

Гизелла остановилась и склонила голову набок. Она была в недоумении. Гизелла отчетливо чувствовала угрозу, но не могла понять, откуда она исходит.

Гизелла пристально смотрела на юношу, слишком пристально – настолько, что перестала обращать внимание на то, что у нее под ногами. А зря – если бы она посмотрела вниз, то заметила бы, что песок под юношей подозрительно шевелится, и песчинки перекатываются без видимой причины.

На юноше была безрукавка из сильно облысевшей пятнистой шкуры барса, стянутая жилами, пропущенными крест-накрест через ряды отверстий – явно не дикарская одежда, скорее всего неправедная добыча из похода в поднебесный мир.

С удивлением Гизелла смотрела на то, как жилы растягиваются и скользят вдоль отверстий. Она не могла понять, что происходит. Тело юноши раздувалось. Не так, как происходит при дыхании. Гораздо медленнее. Человек не может так дышать. Потом жилы стали лопаться. Наружу полезла бледная плоть, поросшая черным волосом, Юноша раздувался, словно глубоководная рыба, которую вытащили из воды.

Гизелла вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Она отвела взгляд от юноши, чтобы оглядеться, и обомлела от ужаса. То, что она вначале приняла за нераскрывшиеся бутоны цветов, вовсе не было цветами. Теперь бутоны раскрылись – и стало ясно, что это глаза. Круглые глаза на стебельках, которые торчали из стен пещеры. Они внимательно наблюдали за ней.

Краем глаза Гизелла увидела, что живот юноши лопнул. Но оттуда полезли не внутренности. Потому что обычные человеческие внутренности не могут извиваться сами по себе.

Не отдавая себе отчета, что делает, Гизелла шагнула вперед, чтобы пристальнее разглядеть эти странные внутренности. Она содрогалась от отвращения, но животное любопытство гнало ее вперед. Наверное, бабочки летят на свет и гибнут в пламени свечи по той же самой причине. Она ступила на что-то живое и мягкое. Песок под ней закружился множеством мелких воронок и оттуда полезли тонкие щупальца. Гизелла застыла от ужаса, не в силах ни пошевелиться, ни даже закричать. Щупальца принялись обвивать ее ноги, словно лианы, ползущие по дереву.

Гизелла, наконец, закричала. И в этот момент что-то схватило ее сзади и вырвало из щупальцев. Гизелла продолжала кричать. Ибо то, что схватило ее, не было рукой человека. Оно было похоже на змею – с жесткими черными волосами, голое на конце.

Хвост Тахора! Гизелла снова была во власти демона! Словно все, что недавно было – Конан, земной мир, крестьяне Долины ветров, ее неожиданное превращение в кровожадное чудовище и эта жуткая тварь в пещере, которая едва не сожрала ее, – на самом деле оказалось всего-навсего сном.

Тахор закинул принцессу на плечо и выбежал из пещеры. Гизелла зарычала и попыталась изогнуться, чтобы укусить демона в шею. Но он держал ее крепко, так что у Гизеллы ничего не вышло.

Добравшись до следующей большой пещеры, Тахор сбросил ношу с плеча на землю и наступил принцессе ногой на живот. Гизелла отчаянно рыпалась, царапая ногу демона, но тщетно.

– Вечно мне приходится вытаскивать тебя из чьей-то пасти! А ты вечно неблагодарна! – проворчал он и засмеялся.

Особых причин для смеха у него не было, и ему этого и не требовалось. И такой знакомый, отвратительный булькающий звук неожиданно вернул Гизелле человеческое сознание. Она прекратила сопротивляться и улыбнулась.

– Ну, вот мы и снова встретились, – сказал Тахор. – Я знал, что ты вернешься.

Руки Тахора подняли Гизеллу и развернули лицом к нему. Улыбка принцессы повергла демона в изумление.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Я улыбаюсь, потому что ты снова сделал меня человеком! – сказала Гизелла.

И принцесса тоже засмеялась. Но это был совсем другой смех, не имеющий ничего общего со смехом демона.

27

Гилван ворочался без сна. Долина ветров погрузилась в глубокую тихую ночь. Керземек ушел в дом жены, а Гилван лежал в общем мужском доме, неподалеку от выхода и прислушивался к звукам снаружи.

Он постоянно возвращался мыслями под землю. К двум мешкам, которые остались лежать под сталагмитовыми сводами. Особенно к меньшему из них, в котором, связанная по рукам и ногам, находилась прекрасная обнаженная принцесса, погруженная в ядовитый сон. Гилван хотел оставить ей хотя бы нижнее платье, но Керземек сказал, что нельзя давать демонам ничего человеческого, земного, пусть оно останется на земле, а под землю пусть вернется демоническое. Два мира не могут существовать в одном. Два мира должны быть разделены – и только тогда может быть достигнуто равновесие.

Но в душе Гилвана не было равновесия. Распаленное юношеское воображение рисовало ему ужасные сцены. Он представлял себе огненноглазых подземных чудовищ, которые подбираются к мешкам, шевеля длинными усатыми, словно у крыс, носами, принюхиваясь и пуская мутные слюни.

Кем бы ни были гости, они все-таки были гостями. Они пришли в селение и не причинили никому вреда. А мы поступили по отношению к ним подло. Мы совершили тяжкий грех, и неизвестно, чем это обернется в будущем. Нельзя ведь избежать воздаяния за грехи. Следует погасить огонь греха добрым делом. Даже к демонам следует проявлять сострадание. Все достойны его. Нужно развязать пленников, чтобы оставить им хотя бы один шанс на выживание.

Мучаясь кошмарными видениями окровавленных мешков и разбросанных вокруг частей когда-то целого и соблазнительного тела, Гилван ворочался в полусне, пока вдруг громко не залаяла собака. Наверное, псу тоже приснился страшный сон.

Гилван тихонечко собрал свою одежду и пробрался между спящими. Доски предательски скрипели, но злоупотребившие священными напитками молодые люди спали крепко.

Наступало утро. Разбудив нескольких собак, зашедшихся лаем, Гилван вышел из селения, поднялся по террасам вверх, вспугнув пару крупных птиц, спустился по едва заметной тропинке к расселине и протиснулся в нее. Через несколько шагов в камне была щель, обрамлявшаяся вьющимися травами. Гилван встал на четвереньки и вполз. Узкий лаз вел в пещеру овальной формы, напоминающую половинку яйца, разрезанного вдоль, здесь потолок был достаточно высоким, чтобы можно было выпрямиться в полный рост.

Это были удивительные пещеры. Обычно пещеры – царство тьмы, но эти были особенные. В них всегда было светло.

Когда-то пещеры ничем не отличались от других, но двести лет назад в Долине ветров появился чародей. Он был то ли из Вендии, то ли из Кхитая, и пытался найти вход в преисподнюю, чтобы вызволить оттуда свою рано умершую возлюбленную. Говорили, что он сам отправил ее туда, чтобы получить весомую причину отправиться вслед за ней, а подлинной его целью были тайные знания древних демонов, найти которые можно было только в аду. Он привез в большом сундуке несколько сотен светящихся улиток, чтобы не пользоваться огнем. Таковы были требования его магии и веры.

Он ушел вглубь пещер, но так и не вернулся оттуда. Говорили, что он стал учеником повелителя преисподней, и забыл не только о поднебесном мире, но и о себе, и о своей возлюбленной. Повелитель ревнив и никого от себя не отпускает. А светящиеся улитки расплодились и заполнили пещеры.

Из глубин неожиданно донесся какой-то протяжный звук. Конечно, может быть, это был всего-навсего подземный обвал, но Гилван сразу решил, что это вопль голодного демона. Он крепко ухватился за рукоять своего единственного оружия. Обоюдоострого длинного ножа, доставшегося ему от предков.

По мере того, как Гилван спускался, сердце его билось все сильнее и сильнее. Он чувствовал, как от ужаса холодеет спина. Ноги становились все более вялыми. Походка стала, как у деревянного человечка.

Наклонная шахта уходила вглубь очень далеко и заканчивалась почти такой же по форме пещерой, что и наверху, только раза в полтора больше. С потолка пещеры свисали сталактиты, неприятно напоминающие обломанные зубы.

Гилван остановился, прислушиваясь. Что-то в этом месте изменилось с прошлого раза. Но что могло измениться всего лишь за несколько колоколов? Или это только пустые страхи?

Почва была какой-то странной. Ощущение было такое, будто стоишь на спине быка. Она будто бы слегка двигалась. Но в неверном свете от улиток невозможно было понять, действительно ли она двигается. Дрожащими руками Гилван вытащил нож из ножен. И в то же мгновение песок исчез.

Дальше все стало происходить очень быстро. Гилван прыгнул назад. Он даже не ожидал в себе такой силы и прыти. Но удивляться было некогда. Страшная костяная маска приближалась к нему, а из нее тянулся толстый обрубок, будто огромная чудовищная пиявка. И слышался быстрый треск, словно внутри большого барабана скакала стая саранчи.

Гилван ткнул ножом в обрубок, но лезвие не достигло цели. Тварь подалась назад, а потом юноша увидел гигантскую паучью ногу, занесенную для удара. Он вскрикнул и попытался бежать. Но нога все-таки достала его. Он упал лицом вниз, ударившись о камни, и увидел собственную кровь.

– Прости, – прошептал он, неизвестно к кому обращаясь, и зажмурил глаза, приготовившись к боли и смерти.

28

Снежные обезьяны обычно живут на поверхности скал и никогда не спускаются глубоко в пещеры. Они довольны жизнью и по-своему счастливы. Они ведут спокойный образ жизни и не стремятся что-либо изменить. Таково большинство обезьян, но не все. У большинства обезьян нет имени. Поскольку язык их очень примитивен, так же как и разум. И у них нет необходимости обращаться друг к другу по имени. Но некоторые обезьяны, чем-нибудь отличающиеся от других, получают имена, как клички.

На человеческом языке невозможно передать, как по-настоящему звучало имя этой обезьяны, рот человека не в силах правильно произнести его. Кроме того, обезьяний язык использует еще и жесты, к которым большинство людей не способно. А передавать жест в словах, тем более, бессмысленно. В переводе это имя значило – Лунь.

Хищная белая птица, охотящаяся в основном на мышей, ящериц и лягушек.

Зверек родился не таким, как все. Все были с серой шерстью, которая у взрослых становилась седой, грязно серой, а у него шерсть была белой, без единого темного волоска. В играх его сторонились, а если взрослая обезьяна наказывала за что-нибудь детей, то прежде всего и больше всех доставалось ему, даже если он не принимал никакого участия в общих шалостях.

Назвали его так, едва у него полностью отросла шерстка. Он еще не понимал, почему взрослые потешаются над ним и почему выкрикивают один и тот же звук и делают одинаковые жесты. Только через полгода он понял, что его племя дразнит его, называя лунем, белой птицей.

Когда ему исполнилось четыре года, а у снежных обезьян это примерно соответствует человеческому возрасту восемнадцать лет, он стал проявлять немалый интерес к противоположному полу. Однако в их обществе самку нужно было завоевать собственной кровью в буквальном смысле. Во время поединков между самцами, когда выяснялось, кто более достоин, самцы до крови кусали друг друга. Лунь проиграл битву за красавицу с мягкой седой шкуркой. Он с воплями отбежал в сторонку и грустным взглядом уставился на выход из пещеры, где в вечерних сумерках билась снежная буря. Но победитель и его избранница не оставили несчастного без внимания. Они подобрались поближе к нему и принялись миловаться, так чтобы он все видел и слышал, и полностью осознал позор своего поражения. Лунь не выдержал такого и сбежал.

Он выскочил из пещеры под вьюгу и побрел, куда глаза глядят. А через некоторое время, когда замерз и решил все-таки вернуться, вдруг понял, что заблудился. Кругом были заснеженные камни, проступавшие сквозь белую мглу, и ничего знакомого. Он заметался и продолжал двигаться, пока не забрел в развалины старого храма. Укрывшись в закутке, он забылся тревожным сном, а когда проснулся, было уже утро. Дрожа, он вылез наружу – и сразу же натолкнулся взглядом на чужой внимательный взгляд. Желтые глаза с круглыми зрачками смотрели, не отрываясь.

Это был снежный барс. Сильный, быстрый, ловкий и очень голодный. Длинная дымчато-серая с желтоватым налетом шкура делала его едва заметным среди камней.

Большая кошка медленно подкрадывалась, прижимая голову к земле. Она могла бы и не подкрадываться. Шансов спастись у белой обезьяны не было. Закуток, спасший Луня от снежной бури, оказался теперь ловушкой. Деваться было некуда. Зверек со страхом ждал боли и молил своего обезьяньего бога, Ханумана, чтобы все поскорее кончилось. Лучше всего было бы, чтобы барсодним ударом убил его, а потом уже начал есть.

Снежная кошка остановилась и распласталась по земле, готовясь к последнему прыжку. Лунь закрыл глаза.

И вдруг послышался голос. Громкий человеческий голос, распевавший какую-то песню. Лунь однажды слышал человека. Это был охотник, тащивший добытого горного барана, убийца, довольный собой и жизнью.

В первый момент бедный зверек подумал, что человек хочет отбить у барса добычу, и новый страх охватил его. Но эта песня была другая. В ней не звучало торжество кровавой победы. Белая обезьяна не понимала слов, но отлично чувствовала интонации голоса.

Кончик хвоста барса перестал нервно подрагивать. А глаза перестали буравить обезьяну. Морда повернулась в сторону приближавшегося человека.

Лунь тоже посмотрел на него. Он был одет в хламиду из разноцветных лоскутов, и шел, раскинув руки, как парящий орел крылья. У него была пепельная борода. Он двигался в такт собственной песне, слегка покачиваясь. Обезьяна сразу же уловила этот такт и тоже стала покачиваться.

Снежная кошка навострила уши, потом раскрыла пасть и зашипела, отступая. Человек продолжал идти на нее. Голос его звучал все уверенней и громче. Наконец, кошка не выдержала, поднялась на ноги и медленно пошла прочь, сохраняя достоинство, будто просто прогуливалась и не собиралась ни на кого охотиться.

– Ну вот, малыш, теперь ты в безопасности! – сказал человек.

Зверек был полон благодарности. Вот она, плата за все несчастья! Впервые в жизни ему повезло. Лунь протянул передние лапы, как ребенок протягивает руки навстречу отцу, и человек подхватил его и прижал к груди.

– Ты мой маленький Хануман, – сказал человек, неся обезьяну. – Ты существо белого цвета, возможно, это знак свыше, что ты не ведаешь греха. У ведь тебя нет разума, чтобы различать добро и зло. Ты, малыш, конечно, ничего не понимаешь, но я люблю болтать. И большинство моих слушателей тоже не понимают меня, хотя, в отличие от тебя, у них есть язык, способный к речи, и они знают все слова, которые я им говорю.

Он произнес еще множество разных слов, когда нес обезьяну к ее родным горам. И эти слова продолжали звучать в голове Луня еще долгие годы. Он по-прежнему не понимал их, но они были связаны с чудесным спасением и поэтому казались прекрасными.

И когда Лунь вновь услышал человеческую речь, сердце его подпрыгнуло в груди. Он захотел снова ощутить тепло человеческих рук. Но на этот раз слова звучали совсем с иной интонацией. Человек был взволнован. Он был в крайней опасности.

И когда Лунь увидел, в каком положении находится тот, кому принадлежит голос, он вскрикнул от ужаса. Впрочем, вместе с ним вскрикнули и остальные обезьяны, увидевшие чудовище, тащившее человека.

Но они быстро забыли об этом, стоило чудовищу скрыться с их поля зрения. Один только Лунь не забыл. Он спустился вниз и принялся карабкаться по скале к месту, где совсем недавно находились чудовище и его пленница.

Запахи становились все тяжелее. Это был запах двух разных существ, и все никак Лунь не мог понять, какой из них принадлежит охотнику, а какой – его добыче.

Он выбрался, наконец, на площадку перед пещерой и заметил среди истоптанного ногами снега что-то блестящее. Не успел Лунь как следует рассмотреть необычный предмет, как услышал позади человеческое дыхание и тихое шуршание одежд, Он быстро обернулся. На него несся огромный человек с волосами, черными как смоль, и мощным, как у барса, телом. И намерения у него тоже, похоже, были как у барса. В испуге Лунь протянул навстречу человеку свою находку. Черноволосый гигант остановился в некотором замешательстве, посмотрел Луню в глаза и неожиданно улыбнулся, а потом произнес несколько слов и забрал предмет из лап обезьяны.

С этого началось их совместное путешествие вглубь преисподней. Человек оказался гораздо лучше, чем выглядел – и, как ни странно, ценил дружбу дикого животного. И Лунь отвечал ему не только благодарностью, но и помощью, когда человек остро нуждался в этом.

Они сразились с чудовищем из кроваво-красного тумана в пещере-обители летучих мышей, которые все до единой к их приходу уже были мертвы. Потом была встреча с прекрасной беглянкой и бег дальше уже втроем. Это были лучшие мгновения в жизни белой обезьяны. Сердце Луня быстро и радостно билось. Он не мог бы сказать, чему оно радуется. Кругом была опасность, и смерть могла наступить в любое мгновение. Но как сильны были ощущения, как надежно было плечо черноволосого гиганта! Но все быстро кончилось. Плечо резко перестало быть надежной опорой, когда на затылок гиганта опустился увесистый камень. Сердце Луня едва не остановилось от ужаса. Он едва успел спрятаться, чтобы избежать смерти, а потом помог своему другу-человеку справиться с болью и восстановить силы. И человек снова ринулся в бой. Настолько рьяно, что позабыл о Луне. Обезьяна была вынуждена догонять человека.

Зато потом, когда они вновь были вместе, и прекрасная беглянка вместе с ними, Лунь стал вожаком. Он вел свою маленькую стаю к спасению, к воздуху и свету, к снегам и травам, к солнцу и луне. Люди зависели от Луня и доверяли ему. И он вывел своих друзей сначала к большому подземному озеру с водопадом, а потом и к дырам-колодцам в верхний мир. Он не отдавал себе отчета, как находит путь под землей. Он словно чувствовал дуновение свободного горного ветра, чувствовал манящие запахи ягод под снегом, запахи цветов и травы. Такого в действительности не могло быть, все это являлось проявлениями иллюзии, затмевающей разум, но в этот раз иллюзия, наоборот, все прояснила. Наверное, в прошлой жизни, Лунь был обитателем этих пещер.

Он несколько опередил людей, а когда увидел солнечный свет, падающий в нижний мир сквозь дыры-колодцы, то больше не мог сдерживаться. Он бросился в реку, дрожа о холода, переплыл ее и быстро вскарабкался наверх. Люди больше не нуждались в нем, можно было, наконец, отдохнуть.

Мир под солнцем радостно встретил обезьяну щебетом птиц. Лунь забрался на дерево повыше и принялся устраивать себе гнездо из веток и листьев. Закончив, он устроился поудобнее. Отсюда открывался прекрасный вид на долину. Террасы спускались ровными рядами, и, глядя на них, Лунь быстро заснул.

Он спал тревожно, просыпаясь от каждого шороха, как спят все обезьяны в одиночестве, а наутро тревога стала еще сильнее. Проснулся он поздним вечером. Луня разбудили человеческие голоса. Он посмотрел вниз и увидел странную процессию. Впереди шел высокий человек с кривым лицом, неся мешок на плече, а за ним четверо молодых людей, тащившие подобный мешок, только раза в полтора больше и явно тяжелее.

Лунь быстро спустился с дерева и попытался догнать процессию. Несмотря на то, что был всего-навсего глупой горной обезьяной, он догадался, что они тащат. И это ему совсем не понравилось. Лунь направился за ними. Они спустились по едва заметной в зарослях тропинке к расселине. Здесь им пришлось волочь ноши по земле. Лунь надеялся, что от такого грубого обращения, пленники проснутся, но они даже не издали ни стона. Крестьяне затащили мешки сквозь узкий лаз внутрь горы. Лунь некоторое время не решался следовать за ними, опасаясь, что они вернутся, но потом, преодолевая страх, все же полез. Он едва успел добраться до большой пещеры, где на стенах сидели огненные улитки, как послышались голоса возвращающихся людей.

Лунь спрятался в тени за камнем, а когда люди вышли, кинулся по их следам вглубь гор и вскоре обнаружил оставленные злодеями мешки с его друзьями. Дыхание их было слабое, едва заметное. Лунь принялся развязывать путы.

Сложное это занятие для пальцев, привыкших разве что ловить блох и срывать ягоды, но все же ему удалось развязать пару узлов на малом мешке, как вдруг тело в нем пошевелилось, а в следующее мгновение ткань и веревки затрещали и разорвались, будто были гнилыми! Лунь едва успел отпрыгнуть в тень, зажав себе рот обеими лапами.

Из разорванного мешка появилась Гизелла. Она зарычала как зверь и встала на четвереньки. Лунь решил, что это не Гизелла – принцесса не может себя так вести. Это какое-то другое существо, которое только выглядит как Гизелла. Оно присело на корточках над большим мешком и принюхалось. Лунь перестал дышать, решив, что сейчас существо почувствует обезьяний запах – и тогда ему не сдобровать. Но странное существо было увлечено другим запахом. Запахом большого черноволосого мужчины, который находился во втором мешке. Лунь тоже чувствовал этот запах.

Потом вдруг девушка вскрикнула и ринулась прочь на четвереньках, как получеловек-полуживотное.

Лунь быстро огляделся. Что могло так напугать это человекоподобное существо? Но все кругом было спокойно. Лунь устроился поудобнее, чтобы дождаться, когда проснется Конан, и незаметно заснул сам. А когда проснулся, мешок уже был пуст. Жалобно вскрикнув, Лунь схватил обрывок веревки и закружился с ним по пещере. Но вскоре обнаружил, куда направился его большой друг, и поспешил за ним.

29

Конан проснулся от тяжелой духоты, острого запаха льна и мучительной ломоты во всем теле. Когда он открыл глаза, то ничего не увидел. Кроме того, на лице лежала какая-то тряпка. Конан попытался снять ее, но обнаружил, что связан. Однако веревки были не слишком прочны. В Долине ветров не умели делать по-настоящему прочные веревки.

Потребовалось небольшое усилие и пара мгновений, чтобы веревки лопнули. В то же самое время Конан прокусил тряпку, закрывающую лицо. А потом разорвал освободившимися руками и выбрался из мешка.

Вокруг была знакомая красная полутьма и светящиеся улитки, подобные глазам волков. С потолка свисали сосульки из известняка. Меч лежал рядом с ним. Конан схватил его за рукоять. Привычное ощущение вернуло киммерийцу уверенность. Он мгновенно вскочил, готовый отразить любое нападение. Он даже жаждал с кем-нибудь немедленно сразиться, чтобы сбросить с себя вялость и оцепенение.

– Эти болваны, кажется, приняли нас за демонов! – воскликнул он, но ответом ему было молчание.

Конан огляделся. Принцессы Гизеллы не было. Еще один разорванный мешок лежал рядом, но оказался пуст. И разорван в клочья, словно сворой голодных злых псов. Конан схватил мешок и вскочил.

– Гизелла! – закричал он. – Гизелла!

Он пригляделся к мешку. Никаких следов крови. Значит, возможно, принцесса все еще жива. Что же случилось? Или она осталась наверху, среди этих туповатых селян?

Отверстий в потолке здесь не было. Значит, их протащили некоторое время по пещере. Не иначе для того, чтобы сложнее было найти дорогу назад. А, следовательно, боялись, что они смогут найти эту дорогу. Значит, им было чего бояться!

Конан опустился на четвереньки, низко склонил голову, словно выслеживающий добычу волк, и внимательно осмотрел каменный пол пещеры. На камнях остались волокна мешковины.

Наверное, ноша была слишком тяжелой для носильщиков и иногда опускалась слишком низко. Еще был запах. Характерный крестьянский запах – дыма и сена.

Конан направился по следу, надеясь найти выход из подземелья. Вряд ли такую непосильную ношу стали бы тащить далеко. И его предположения подтвердились даже быстрее, чем он ожидал.

Он продолжал идти, время от времени останавливаясь, проверяя след. К запаху сена и дыма примешался еще какой-то запах. Что-то чужое, нечеловеческое.

Через некоторое время запах настолько усилился, что Конан стал подумывать, не потерял ли он след, как вдруг неподалеку раздался шум. Быстрый треск, будто бы от цикад, только очень больших, не меньше человека. Знакомый звук!

И тогда Конан вспомнил, где слышал этот треск. Он бросился вперед и оказался в большой овальной пещере, с потолка которой как гнилые зубы свисали сталактиты с обломанными остриями.

Конан подоспел как раз вовремя. Гилван попытался ткнуть кинжалом в рот чудовищной твари, которая собиралась его сожрать. С такой же боролся Тахор, когда Конан впервые увидел Гизеллу. Жаба с паучьими ногами и костяной мордой. Нога жабопаука поднялась, юный крестьянин вскрикнул, развернулся и сделал один шаг от твари, но нога опустилась и достала его.

Гилван упал и скорчился, не шевелясь.

Конан долго не раздумывал. Неважно, что крестьянин, возможно, являлся врагом. Важно, что он был человеком. А человек не должен умирать, как какая-нибудь муха, попавшая в паучью сеть.

Конан прыгнул на жабопаука и изо всей силы вогнал меч ему в спину. Не ожидавший нападения сзади, адский хищник даже не оказал никакого сопротивления. Умер, как будто самый обыкновенный паук, которого раздавили ногой. Меч с хрустом вошел в паучью плоть, ломая тонкий хитиновый панцирь. Из раны наружу полезло нечто вроде лягушачьей икры, склеенные между собой липкие пузыри. Для верности Конан всадил меч на полную глубину, насколько позволила рукоять, а потом провел мечом немного вперед. Выдергивая меч, он спрыгнул назад, и на лету еще отсек твари одну из задних ног. Пузыри из внутренностей жабопаука лопались с треском, распространяя вокруг страшную вонь.

Конан обошел тварь, приблизившись к юному крестьянину. Чудовищ из преисподней нельзя недооценивать, даже мертвых. Иные мертвые создания вполне еще могут двигаться и убивать.

Конан сунул меч в ножны, подхватил Гилвана за подмышки и оттащил от твари подальше, к стене.

Гилван дрожал всем телом. Когда он слегка опомнился, то поспешил выразить благодарность своему спасителю. Не вставая, он на четвереньках подполз к черноволосому северянину и, глядя на него снизу вверх, как собака, произнес:

– Ты вытащил мою жизнь из небытия. Ты спас меня. Теперь ты как мой отец. Ты снова родил меня. Моя жизнь – твоя.

– Думаю, что ты считал иначе, когда с приятелями тащил нас сюда, – сказал Конан.

Гилван опустил голову, не зная, куда деваться от стыда. Он посмотрел на ногу убитого чудовища. Шипы все еще продолжали подрагивать.

– Мы думали, что вы демоны.

– Почему вы решили, что мы демоны? – спросил Конан.

– Из подземного мира не возвращаются.

– Но вы же вернулись, когда отнесли нас сюда.

Гилван наморщил лоб. Непривычное это было для него дело – думать и сопоставлять. Мечтать он, в принципе, умел, но мечтать это совсем не одно и то же, что думать.

– Мы вернулись, но мы не ходили так далеко, как вы. Вы были глубже.

– Откуда ты знаешь, что глубже? Ты же ведь понятия не имеешь, где мы действительно были. И потом, вы же сначала помогли нам выбраться, значит, не считали нас демонами. Думаю, эта мысль не твоя и не твоих друзей. Кто тебе сказал, что мы демоны?

– Керземек. Я не верил, но когда принцесса съела мышь…

– Это с ней бывает, – заявил Конан. – Когда я увидел это в первый раз, тоже страшно удивился. – Он не стал уточнять, что второго раза не было.

– Так ты думаешь, что она не демон?

– Я уверен в этом. Так же, как в себе самом. Поверь мне, мальчик, демоны такими не бывают. А я видел множество демонов. И многих из них отправил в самую глубокую преисподнюю!

– Ты великий воин! – воскликнул Гилван.

– Ладно, а теперь возвращайся к своим. Наверное, твой Керземек уже заподозрил неладное. И тебе достанется от него…

– Я пойду с тобой! – вдруг твердо заявил Гилван.

Конан смерил щуплого юношу взглядом с большим сомнением.

– Ты не выживешь, – сказал он.

– Уже один раз выжил – ты меня спас, выживу и дважды я же буду с тобой, – заявил Гилван и победно улыбнулся, видя, что поразил своей сообразительностью киммерийца.

– Да, может быть. Но зачем? – спросил Конан, вспомнив о маленькой обезьянке, которая не так давно спасла ему жизнь. Но обезьянка была ловкой и умела лазать по стенам, обладая великолепной способностью цепляться, а вот Гилван такого впечатления не производил.

– Я должен идти. Особенно теперь, когда душа моя исполнилась жгучего стыда. Ибо я нарушил закон гостеприимства. Жизнь моя останется пустой, если я не заглажу вину, если я не верну Гизелле долг уважения. Ты дал мне вторую жизнь, моя жизнь – твоя, ты можешь убить меня, если захочешь, но эта жизнь также и моя, я тоже волен распоряжаться ей. Пусть я погибну, неважно, но я должен принцессе и тебе, и я отдам долг. Гость выше хозяина. Гость лучше хозяина. Гостеприимство – величайшая добродетель.

Гилван выглядел настолько решительным, что Конан больше не возражал. В конце концов, каждый выбирает свой путь. Даже если этот путь ведет прямиком к могиле. Кроме того, юноша, похоже, влюбился в принцессу. Глаза его характерно блестели. Ревность лишь слегка шевельнулась в Конане. Ну да ладно, этот крестьянин не выглядит серьезным противником, да и на принцессе свет клином не сошелся.

– Ничего нет позорнее, чем не отдать долг гостеприимства, – продолжал разглагольствовать Гилван.

Конан почти не слушал его, разве что как фон, как слушают шуршание падающей хвои в лесу и шум ветра. Киммериец ни на мгновение не забывал о том, где они находятся.

Неожиданно из темноты послышался пронзительный вопль. Гилван от ужаса заткнулся на полуслове и подался к стене. Ноги его предательски дрожали. Но Конан не вытащил меч. Вместо этого он склонился и. протянул вперед руки.

Вопль раздался еще раз, и на руки Конана прыгнуло маленькое мохнатое существо, в котором Гилван от страха не сразу распознал обыкновенную снежную обезьяну.

– Ты вернулся, мой друг, – сказал Конан и посадил обезьяну на плечо.

Гилван с трудом отделился от стены, еще не совсем придя в себя от испуга.

– Это мой друг и друг принцессы Гизеллы, – пояснил Конан, обратившись к юному крестьянину.

30

Диомад, наставник принцессы Гизеллы, говорил, что земля подобна сыру или морской губке. В ней есть множество пустот, служащих прибежищем различным существам, которых люди боятся и ненавидят, считая их обитателями Серых Равнин, ибо эти пустоты и есть множественные круги преисподней. Для каждого существует своя пустота.

Некоторые пустоты подобны скорлупе лесного ореха и в них живет всего лишь маленький одинокий демон – чья-то маленькая греховная душа. Но есть пустоты большие – и в них обитают цари греха, демоны, каждый миг которых превращается для них в вечное мучение. И самые страшные из этих больших пустот – имеющие правильную геометрическую форму, ибо это значит, что сам творец всего сущего позаботился создать для них совершеннейшую из клеток, выхода из которой нет.

Обитель Кхадеса имела форму куба. Ибо куб совершеннейшая из твердых форм. Кроме того, каждая из стен куба имеет двойника напротив, другую такую же стену.

На всех стенах темницы Кхадеса кровью демонов таких же древних, как он, были написаны могущественные заклинания, закрывающие выход для заключенной души. Все стены были одинаковы, и существу, лишенному плоти и веса, невозможно было определить, в какой стороне находится небо. В середине куба без всякой видимой опоры парил круглый зеркальный сосуд из стекла с сужающимся к выходу горлышком. В это горлышко когда-то вошла душа Кхадеса, огромная древняя душа.

Она вошла в сосуд не потому, что этого желал Кхадес, наоборот, Кхадес противился этому, но бесполезно сопротивляться против создателя вселенной, которому нет пределов ни в силе, ни во времени, ни в пространстве.

Кхадес обладал огромной виной. Он родился из вихря, закрутившегося между землей и небом в самом начале бытия, когда у форм еще не было определенности, и даже мертвые вещи имели право выбирать, какими им быть. Он служил строителю и властелину мира вместе с другими существами первовселенной, был лепщиком низших форм жизни, тех, что скрываются в траве, под водой и под землей. У него была тысяча искусных рук, чтобы он мог лепить из первоматерии мельчайшие детали живых существ. Он делал червей, лягушек, жаб, улиток и многоножек.

Но что-то в его душе надломилось. Возможно, он просто устал. Ему надоело в точности исполнять планы создателя, захотелось самому стать творцом. И он принялся втайне лепить живые существа, исходя из собственных представлений о том, какими они должны быть.

Но у Кхадеса не было чувства меры. Он двигался к цели слишком извилистым путем, да и цели у него не было, он делал различных существ только для того, чтобы их делать, чтобы ощущать, как из ничего, из бесформенных кусков первоплоти появляется нечто – и чем причудливее, чем несоразмернее оно было, тем большее удовлетворение он испытывал.

Он делал безногих жаб, ползающих на брюхе, как улитка; круглых и плоских многоножек, ноги которых, расположенные по кругу, могли совершать только одно движение, и поэтому они умирали, не сходя с места; шарообразных червей, которые не в силах были спрятаться в землю и их быстро расклевывали птицы. Потом он занялся воплощением существ, не имеющих названия. Он старался делать так, чтобы они как можно меньше походили на творения великого создателя. Редко какое из этих существ получалось по-настоящему живым. Как правило, это было подобие жизни.

Сделал он и несколько подобий человека, самого любимого создания творца вселенной. Как обычно, это была лишь жалкая пародия, которую едва можно было назвать живой, но это переполнило чашу терпения архитектора миров.

Строитель и властелин мира разгневался.

И кара за содеянное наступила очень быстро.

Кхадес как раз лепил особо ужасное существо, отдаленно напоминающее нечто среднее между человеком и черепахой. Чтобы лишить существо всякого смысла, Кхадес старательно делил тяжелый панцирь, расположенный у человека-черепахи на груди, на части, выводя наружу самые уязвимые места. Посмеиваясь в душе, он настолько увлекся, что не заметил появления стражей.

Это были огромные черные существа без лиц, которые возникли с четырех сторон от него, сгустившись из теней. Вместо пальцев у них были цепи с крючьями на концах. Цепи издавали зловещий звон, но Кхадес услышал его далеко не сразу. Только когда один из крючьев предупреждающе качнулся перед его лицом, Кхадес услышал. А услышав, и увидел стражей. Они не стали больше ждать. Кхадес даже не успел как следует ужаснуться. Крючья вцеплялись в него, вырывая куски плоти. Он вопил от невыносимой боли. Потом четверо стражей подняли его на цепях, и он повис между ними, чувствуя, как его тело разрывается на части. Это действительно было так. Стражи тянули цепи, и внутри Кхадеса рвалась плоть. Он стал уже в два раза больше, чем обычно. А потом перед ним возник сам создатель, архитектор миров.

Он прочел приговор, не подлежащий обжалованию. Кхадесу надлежало отбывать вечное заключение. перед тем, как поместить в темницу под землей, Кхадесу напоследок оторвали руки, всю тысячу по одной. Он мучился, кричал, но приговор был приведен в исполнение безукоризненно, следуя великой и неоспоримой воле создателя.

Кхадес истосковался по плоти. Сто веков, проведенных в одиночестве, заставили его полюбить плоть, любую плоть. Ему уже было неважно, какая она, какова конечная цель ее существования и насколько удобно в ней душе.

Он полюбил плоть саму по себе, за основную особенность плоти – возможность чувствовать боль и наслаждение. Боль, конечно, бывает у плоти чаще, и Кхадес, будучи одним из древних строителей плоти, прекрасно об этом знал, но все равно жаждал плоти. Жаждал стать одним из смертных существ, ибо никакая бесконечность не имеет смысла, в том числе и бесконечность времени. Разве может вечное существо не бояться вечности?

Несмотря на то, что находился в самой прочной из тюрем, Кхадес мог проникать в чужие сны и соблазнять людей тайным знанием, якобы спрятанным в его темнице. И глупые твари соблазнялись, и шли к нему в темницу, чтобы отдать ему душу в обмен на знание. Но никакого тайного знания они не получали, потому что единственным знанием Кхадеса был он сам, его способности и умения, а этого он никому передать не мог, даже если бы захотел. Зато они получали другое знание – они узнавали о собственной глупости, и платили за это жизнью.

Кхадес имел силу входить в тело, оставшееся без души. Но ни одно тело не выдерживало всю его огромную душу. Лишь на несколько мгновений Кхадес мог ощутить плоть, почувствовать желанную боль плоти, ощутить внутри себя жилы и кровь, кости и мясо, жир и булькающие внутренности. Все то, над чем он когда-то изощренно издевался, создавая пародии, и за что понес наказание. Но потом чужое тело лопалось, как лопается глубоководная рыба, которую вытаскивают в мир под солнцем рыбаки. Хлоп – и вот уже тело становится бесформенным, словно раздавленная слоном лягушка. Отвратительное зрелище.

И это было закономерно. По-другому быть не могло. Ибо создатель вселенной посмеялся над Кхадесом, сказав, что только в теле потомка одного из своих созданий он сможет покинуть тюрьму и вновь обрести все ощущения реальности, чтобы испытывать наслаждения плоти. Но это должно быть совершенное существо, истинный человек, дитя любви, а не какой-нибудь ублюдок, порождение преисподней. Такова была воля создателя. Он всегда оставлял надежду, сохранял лазейку даже для самого ужаснейшего из грешников. Чтобы мучение было сильнее, десять тысяч лет среди потомков творений Кхадеса не было ни одного, кто стал бы истинным человеком. Они изначально были мерзкие уроды, пародии на человеческий образ. И десять тысяч лет продолжали род, прибегая к насилию. И это насилие порождало других уродов, которые, хоть в них и была частица истинной жизни, все без исключения, кроме физических недостатков, имели еще и моральные. Шестипалые и трехпалые, трехрукие и однорукие, или с руками и ногами разной длины, или со слишком маленькой головой, или с прозрачной кожей, они ненавидели окружающих, они ненавидели все, что было прекрасно, и изо всех сил старались бороться с ним.

Уроды долго не жили – и часто умирали, не оставляя никакого потомства. Иногда Кхадес думал, что род его созданий готов прерваться, но недаром существует насилие. И десять тысяч лет потомки потомков продолжали род, прибегая к насилию.

Не раз испытывал Кхадес волю творца и входил в тела потомков собственных созданий, но результат получался тот же, что и с обыкновенными людьми. Стоило Кхадесу полностью обосноваться в теле, едва пошевелить хотя бы одним мускулом, как оно взрывалось, превращаясь в кровавое месиво.

И вот, наконец, случилось. Кхадес узнал об этом случайно, блуждая во снах обитателей города среди гор, Шадизара. Он увидел красавицу во сне одного юноши, по вечерам, после службы у купца, кропающего на оборотной стороне старых долговых расписок вирши о любви. Эту красавицу, это существо, которому бедный юноша готов был вручить свое сердце, или хотя бы голову, звали Гизелла. Она была одной из дочерей царя. Недоступное, но желанное создание.

У нее были губы, красные как кровь, вытекающая из пронзенного сердца воина. Черные волосы, как волна, готовая накрыть тонущего моряка, утопить его в собственных черных глубинах. Черные волосы, как песчаная буря в пустыне, мрачной тучей скользящая по барханам, тяжелым темным брюхом наваливающаяся на караван, проникая в ноздри, уши и рот тонкими струями песка, не позволяя путнику дышать. Кожа белая, как лед на вершинах гор.

Юноша мог строчить вирши целую ночь напролет, неровно дышать, произнося их про себя днем, путаясь в счетах и получая за это звонкие подзатыльники от хозяина, а вечером все сжигать, как недостойное ее, и все начинать сначала, почти теми же словами.

Кхадес решил позабавиться с юношей, внушить ему жаркие любовные сны, чтобы в конце показать отвратительное нутро красавицы, так, чтобы у юноши возникло стойкое отвращение.

Кхадес любил смеяться над человеческими страстями. Он стал по крупицам собирать образы из подсознания юноши, чтобы создать правдивую картину сна, и натолкнулся на мать принцессы. Впечатление от нее было настолько сильное и странное, что Кхадес едва не потерял контроль над юношей.

Царица была не такой, как все. И дело было не в ее внешности. Хотя и в ней тоже, но с точностью до наоборот. Высокая и стройная, с длинными скулами и тонкими губами, с ледяным взглядом и лишенным интонаций, всегда ровным голосом, она казалась холодна и бесстрастна. Но это было совсем не так. И Кхадес, благодаря тому, что не имея плоти, развил в себе иные чувства, сразу же понял это. Он покинул юношу и проник в сны царицы. Когда он узнал ее удивительную, жуткую тайну, он понял, что ее дочь Гизелла и есть та, которую он ждал десять тысяч лет.

31

Гизелла вела себя вовсе не так, как ожидал Тахор. Она обескуражила его. Он ожидал, что ее снова придется тащить, что она снова будет умолять и плакать, а она вместо этого вдруг пошла впереди него.

– Идем, мой прелестный хозяин! – воскликнула она. – Идем же скорее. Мне не терпится испытать все то, что ты мне обещал. Или твои обещания были пустыми, демон?

Тахор молчал. Он не хотел признаваться, что просто пугал ее, ничего из обещанного он не собирался делать.

– Она нужна мне целой и невредимой, и не вздумай каким-либо образом покушаться на ее плоть. Иначе я заставлю тебя умирать десять тысяч лет, и каждую секунду ты будешь испытывать боль, такую страшную боль, какую доселе ты еще не испытывал.

Тахор показывал Гизелле дорогу, а она продолжала молоть языком всякую чушь. Слушать ее было невыносимо. Будь на ее месте другая женщина, Тахор уже бы разорвал ее на куски и сожрал, но Гизеллу не смел тронуть. Он не знал истинной силы Кхадеса, но великий отец одним своим видом внушал такое уважение, что Тахор ни на миг не сомневался в правдивости его угроз.

Руководствуясь видениями из снов, Тахор вел принцессу Гизеллу к обители Кхадеса.

Куб Кхадеса находился посреди огромной пещеры, на вершине пирамиды. Тахор никогда воочию не видел его. Знал только искаженные, расплывчатые образы из сновидений. Но когда впервые увидел, то мгновенно понял, что это.

– Мы пришли, – сказал он.

Гизелла в ошеломлении замолкла. Все полубезумное возбуждение, с которым она болтала языком, стремясь чем-нибудь задеть, разозлить зеленокожего демона разом испарилось. Зрелище потрясало.

По стенам полупрозрачного светящегося куба то и дело пробегала волна света другой яркости, и интенсивность освещения в пещере все время менялась. Это было биение древнего сердца Тахора. На вершину пирамиды вела лестница. Ступени лестницы были высокие, вряд ли предназначенные для человека. Тахор ступал по ним с большей ловкостью, чем Гизелла. Принцесса страшно устала, пока они добрались до вершины. Но вид светящихся стен с надписями из букв древних, как сама вселенная, вернули ей силы. Они беспрепятственно прошли сквозь стены.

В миг прохождения Гизелла почувствовала что-то вроде легкого дуновения теплого ветра – и все. Они оказались в кубе. Изнутри стены выглядели точно так же, как снаружи. Посреди куба, в центре парил круглый зеркальный сосуд с длинным сужающимся к концу горлышком. Горлышко было направлено как раз на гостей.

– Отец мой! Я привел ee! – воскликнул Тахор.

И отец появился, возникнув на месте зеркального сосуда. Гизелла уже однажды видела это существо, когда вместе с Конаном карабкалась по скале над подземной рекой к солнечному свету.

Теперь она могла рассмотреть его получше. У него было гладкое, тучное тело, по пропорциям как у младенца, но размером со слона, огромные уши и рот, шесть гибких рук и мощные тяжелые ноги. Кожа лоснилась от жира, на ней не было ни волос, ни иных изъянов, свойственных человеку. А пупок на животе чудовищных размеров был глубоким, как будто пронзал его насквозь.

– Это все видимость, – сказал великий отец и с легкостью оторвал одну из шести рук. – Иллюзия. Я не такой. Но этот образ – единственный, который я магу являть в этом мире. Такова не моя особенность, такова особенность этого мира.

– Кто ты? – спросила Гизелла. – Зачем ты хотел меня видеть? Зачем вообще все это?

– Неправильный вопрос, но я все равно отвечу на него. Я – Кхадес, великий отец множества сущего. Но лучше бы тебе спросить, кто ты. Ибо я есть я, и всегда им был, и я знаю, кто я. А вот ты не знаешь. На самом деле, твоим отцом был один из потомков моих созданий, а не этот глупый царь, который думает, что ты одна из его дочерей! – Кхадес внезапно расхохотался.

Вся его жирная красная туша затряслась, как желе, которое несут на серебряном блюде, а изо рта полилась струйка кровавой слюны. – Я с удовольствием расскажу тебе об этом, ибо ты имеешь право знать.

И Кхадес рассказал о тайных страстях царицы-матери. Гизелла сначала не верила ни единому слову, но потом вдруг поняла, что великому отцу незачем врать. Он говорит правду. Страшную, невозможную правду. Но от реальности нигде не скрыться, даже в преддверии смерти. Не замечая этого, Гизелла едва одними губами шептала: «Нет».

Слезы полились из ее глаз, оставляя на запыленном лице светлые дорожки.

Гизелла узнала, что в покоях ее матери, царственной Руфины, в северном дворце, куда никому, кроме ее личных немых слуг и нескольких особо преданных служанок, никому не было доступа, она предавалась безумным страстям. Руфина была одержима похотью. Замуж ее выдали в раннем возрасте, когда еще не ведают стыда, и влечение к противоположному полу считают любопытством.

Но в случае Руфины это было больше, чем любопытство. Она начала ублажать себя задолго до того, как муж решил впервые ознакомить ее с особенностями собственного тела; Сначала она доставляла себе удовольствие при помощи пальцев, а потом у нее появилась любимая маленькая игрушка, куколка младенца, вся гладкая и округлая, которую хотелось гладить и гладить. И Руфина гладила ее нежными пальцами, но поскольку она привыкла гладить не только куколку, то однажды эти две страсти соединились.

Куколка проникала гораздо глубже, чем пальцы. Это было удивительно приятно. Любовь Руфины к себе увеличилась, и она без устали ублажала себя. А когда настала пора, и она впервые увидела тело своего мужа, то вместо любви испытала жуткое отвращение. И на это у нее имелась вполне весомая причина – царь заявился к ней после шестидневного пира во внутренних покоях, лицо у него было красным и одутловатым, глаз почти не было видно, а в интимных местах имелись следы избавления от обременяющих организм веществ. Кроме того, от него исходил такой дух, что она задыхалась. Он навалился на нее и принялся целовать. Некоторое время она не дышала, а когда все же вынуждена была вдохнуть, ее стошнило. Он тут же одумался и ушел, наутро напрочь забыв о попытке сближения, а она не могла прийти в себя целую неделю.

Она не могла ничего есть – только пила, и к концу недели у нее начались видения. Она ощущала себя грязной, она казалась себе нечистоплотным зверем – и ее любовь к себе превратилась в ненависть. Призвав слуг, она велела им посадить себя в клетку и кормить из корыта, как свинью. Несмотря на явное безумие приказа, слуги в точности исполнили его. Руфина месяц жила в клетке, но потом страсти снова одолели ее. Она снова почувствовала себя нежной и желанной.

Отмывшись в семи водах, умастившись благовониями, она вернулась к своим обычным занятиям. Кроме того, она решила впервые со времени ее появления в Шадизаре выйти в мир. Стены стали удручать ее. Клетка научила любить свободу. Рассматривая город с самых высоких башен дворца, Руфина заранее наметила маршрут.

Снарядили паланкин. Четверо носильщиков несли его, и сопровождало четверо, слуг и четыре служанки, а охраняли паланкин двенадцать воинов в доспехах и еще двенадцать, одетые как простолюдины, служили тайно, следуя впереди и за паланкином, не приближаясь к нему. Они вышли за ворота, обошли по кругу дворец, ибо царица хотела увидеть всех нищих, монахов и бродячих фокусников, обосновавшихся у стен. Потом направились на базар. Еще на подходе, едва только стали слышны вопли торговцев, царица почувствовала ядовитую смесь запахов. Гниющие фрукты, жарящееся мясо, пряности. От непривычки ее едва не стошнило, но она сумела сдержаться.

На базаре Руфина увидела толпу, большей частью состоящую из мальчишек, которые улюлюкали, свистели, плевались и кривлялись, как обезьяны. Это привлекло ее внимание. Она вообще редко видела мальчишек, и никогда не видела столько вместе.

Заметив паланкин, толпа попыталась переключиться на него, но воины хорошо знали свое дело, и мальчишки отхлынули почти без сопротивления, оставив на поле боя немного собственной крови и зубов. И тогда Руфина увидела то, что привлекало их и вызывало столь бурную реакцию. Это была клетка, а в ней сидело, сгорбившись, какое-то черное, мохнатое существо. Руфина велела приблизиться. У клетки стоял владелец с бичом и копьем. Вид он имел свирепый, на лице у него был шрам, начинающийся на лбу, проходящий сквозь глазницу с отсутствующим глазом, и заканчивающийся на подбородке.

– Кого это там ты держишь? – тихо спросила Руфина.

– Зверочеловека, госпожа, – ответил с поклоном одноглазый и ткнул копьем внутрь клетки. – Эй, покажись, урод!

Черное существо в клетке пошевелилось и подняло голову. Увидев его лицо, Руфина вскрикнула. Он действительно был зверочеловеком, в нем имелись черты и того, и другого. Вместо носа было кабанье рыло, изо рта торчали клыки, верхняя губа была сильно приподнята и хорошо видны десны с серыми прожилками. Гниющие десны. Но глаза были человеческими, небесно-голубыми. Они совершенно не подходили этой страшной морде. Словно какой-то нежный красавец напялил на себя пугающую маску, которую потом так и не сумел снять.

– Купите его для меня, – приказала слугам Руфина и тотчас отправилась обратно во дворец.

Зверочеловека вскоре доставили в покои царицы и поместили в ту же клетку, где недавно обитала сама Руфина. Ее запах еще витал внутри. Зверочеловек принялся метаться по клетке, обнюхивать корыто и ложе царицы.

Внезапно он завыл как кот ночью, зарылся лицом в подстилку из травы, где спала Руфина, и стал как-то по-особому двигать бедрами. Слуги отвернулись, а царица подошла к клетке поближе. Зверочеловек выл и двигал бедрами. Потом он упал на подстилку и стал извиваться на ней, словно червяк. И вой его перешел в крик.

– Он умирает? – встревожено спросила Руфина.

Словно подтверждая ее опасения, зверочеловек застыл. Но лишь на мгновение. Затем он перевернулся на спину, раскинув огромные волосатые руки. И Руфина увидела его красный, как у павиана, детородный орган. Только у павианов он маленький, у зверочеловека же был почти как у коня. Грудь зверочеловека мощно вздымалась. К исходящим от него жутким запахам прибавился еще один. Странно, но Руфина почувствовала, что этот запах ей нравится.

Зверочеловек стал любимой игрушкой Руфины. Она позабыла обо всем остальном. Она даже перестала рассматривать удивительные шелковые свитки из далекого Кхитая, которые обожала раньше. Теперь они лежали на полках и пылились.

Но новая любимая игрушка была опасна. Понимая это, Руфина велела соорудить специальную машину, в которую можно было бы поместить зверочеловека, чтобы он двигался только так, как было угодно ей. Сделать из живого существа марионетку, полностью подчиняющуюся желаниям хозяина. И мастера изготовили для царицы такую машину.

Управлять зверочеловеком теперь было легко, как куклой. Для этого имелось множество рычагов, причем все было сделано так, чтобы не нужно было прилагать усилий. Зверочеловек был прочно закреплен в жестком каркасе, как бы повторявшим его скелет снаружи. А каркас этот в свою очередь был прикреплен к полу. Единственно, чего не мог делать зверочеловек-кукла, так это ходить. Зато он вращался в разные стороны, разводил руки и ноги, потешно покачивал головой, даже становился на четвереньки.

Руфине исполнилось всего тринадцать лет, и когда царь решил осчастливить ее своим появлением во второй раз, он с удивлением обнаружил, что ее лоно с готовностью приняло его, не оказав совершенно никакого сопротивления. Он вошел в свою царицу, словно в воду. Но Руфина была неглупой девочкой. Она показала царю множество игрушек, которыми ублажала себя, и даже показала, как она это делает. С криками «О, царь любимый, царь желанный, о, царь царей!», она проявила перед царем такую страсть, что он страшно возбудился и захотел ее снова, а недоумение его испарилось, как утренняя роса.

Но нераздельная любовь царя длилась недолго. Через неделю он устал и уехал на охоту, а по возвращении не спешил показаться. Он приобрел себе где-то в отдаленной деревне новую наложницу, так что у него, конечно, не оставалось сил на жену. Пришел он только через месяц – и снова Руфина сумела возбудить в нем почти безумную страсть. Но не больше, чем на две ночи.

Так и повелось. Свидания их были недолгими, но бурными. И предоставленная в основном самой себе, если не считать редких официальных обязанностей, Руфина все больше и больше привязывалась к зверочеловеку. Но она так и не дала ему имени.

Когда никого рядом с ними не было, Руфина называла его своим царем. И постепенно страсть переросла в настоящую любовь. А потом Руфине пришла в голову мысль, что он тоже любит ее и не способен причинить никакого вреда. Что от их взаимной любви он сделался во всем, кроме облика, подобным человеку, И продолжать держать его либо в клетке, либо в машине невозможно. Он достоин свободы.

Это была глупая мысль. Но ослепленная любовью, Руфина не замечала этого. Поэтому однажды отослала из тайных покоев всех слуг, взяла ключ из ларца и вошла к нему в клетку. Он был возбужден и тяжело дышал. Руфина погладила его по груди, потом ее нежная рука стала опускаться ниже. Он зарычал, грубо схватил Руфину и взял ее, словно кобель суку. Он двигался быстрее, чем нравилось Руфине, но она ничего не могла поделать. Она кричала не столько от наслаждения, сколько от боли, но и наслаждение тоже было. Она снова чувствовала себя грязной свиньей – и это ей нравилось.

– Ударь меня! – воскликнула она и, как ни странно, зверочеловек понял ее.

И сделал то, что она хотела. От звонкого шлепка по бедрам она упала. Зверочеловек перешагнул через нее. Она схватила его за лодыжку, но он рванулся с такой силой, что потащил ее за собой, и она ударилась головой о железные прутья клетки.

Некоторое время Руфина слышала его. Он с рычанием ломал машину для любви, которая доставила ей столько удовольствия. Очевидно, ему машина удовольствия не доставляла. Скорее – наоборот, судя по злобным усилиям, которые он применял, чтобы разрушить машину голыми руками.

Руфина скорчилась на полу клетки, ощущая запахи зверочеловека, далеко не все приятные, и боялась поднять голову. Когда шум затих, Руфина решила, что зверочеловек ушел. Она полежала еще немного, потом поднялась и осторожно заглянула в комнату, где находилась машина для любви.

Хитрая игрушка представляла собой жалкое зрелище, она была растерзана на куски. И являлась теперь всего лишь бесформенной грудой деталей.

Руфина вернулась в свою зеленую спальню,окна которой выходили на север, и предалась печали. Она сидела и плакала о потерянной любви, когда снаружи послышались визгливые возгласы.

Царица подбежала к окну и выглянула сквозь резную каменную решетку.

Стражи, стоящие на башне у северных ворот, что-то азартно вопили вниз. У стен дворца творилось нечто необычное. Руфина принялась звонить в колокольчик на зеленой ленте, призывая верных служанок.

По ее приказу они отправились выяснить, что происходит. Оказалось, что поймали сбежавшего зверочеловека.

Он убил трех стражей, но попался, когда попытался стянуть черствую лепешку у юной нищенки возле северных ворот. Нищие гурьбой поднялись на ее защиту. Зверочеловек был очень сильным, он свернул шею юной нищенке и двум ее первым защитникам, которые по наивности накинулись на него с палками. Остальные, наученные горьким опытом, были не столь опрометчивы. Они поймали его с помощью рыболовной сети, двух кожаных бичей, которыми загнали в сеть, и семи крепких балок, хотя последние были скорее средством успокоения уже пойманного врага.

В тот момент Руфина люто ненавидела зверочеловека за предательство. Он предал все – ее любовь, доверие, надежду, самого себя, в конце концов. Разве он имел право вот так попадаться? Если бы он убил нескольких человек и убежал, она бы со временем простила его; Но он глупо попался горстке нищих оборванцев, которые поймали и связали его, как поросенка.

И она приказала жестоко убить его, живьем содрать с него кожу и изготовить для нее чучело, так, чтобы оно было совершенно неотличимо от живого существа. Она еще не знала, что последняя связь со зверочеловеком заронила в нее семя жизни.

– Так что ты родилась из горнила любви и смерти, – закончил Кхадес. – Ты должна была бы стать чудовищем, но твоя мать искренне любила свою игрушку-зверочеловека, по крайней мере, в момент твоего зачатия, и поэтому произошло чудо – в тебе есть все лучшие ее черты, но снаружи ничего нет от твоего черного отца-урода. Ты лучшее из моих творений, хоть я и не своими руками сотворил тебя. Но мои руки, те, которые обладали способностью творить, отобрали у меня десять тысяч лет назад. И все было предоставлено на волю судьбы. А она, злодейка, остальных сделала уродами.

Тахор недовольно хлестнул по полу хвостом.

– Конечно, речь не о тебе, мой любимый Тахор! – поспешил добавить отец. – Люди убивали детей моего греха. Убивали, насколько мне известно, всех, вместе с их матерями. Ибо дети мои были с красной кожей, с прозрачной кожей, или вообще без кажи – такие умирали сами, иные обладали хвостами, рогами или копытами, у них мог отсутствовать нос или присутствовать что-нибудь лишнее, лишние пальцы, лишние руки. Все это были мои неудачи. Но твоя мать была моим спасением. А ты – моей надеждой. Ты идеальна как женщина. Ты выглядишь совершенно как человек. И в тебе целиком есть обычное человеческое сознание. Демоническое еще спит, но вот-вот должно проснуться. И если бы оно проснулось само, а ты ничего бы о нем не знала, ты убила бы себя. Ибо обычный человек не способен выносить в себе душу демона.

Гизелла дрожала.

– Оно уже проснулось, – сквозь зубы процедила она. – И я не убила себя, как видишь.

– Я рад за тебя. Но ты все еще в опасности. Ты можешь погибнуть в любое мгновение, когда не со мной. Только я могу помочь тебе избавиться от смерти. Я вытащу из тебя лишнюю душу, которая причиняет тебе боль и убивает тебя. Освобожу от демона – и ты станешь человеком, таким, каким должен быть человек.

– Но почему ты сам не пришел ко мне? Почему ты здесь, под землей, в одиночестве? – спросила Гизелла.

В ответ Кхадес расхохотался. Все его огромное тело заходило ходуном.

– Ты считаешь, что я в одиночестве? – с издевкой в голосе осведомился он. – А может быть, ты думаешь, что я заключен здесь, что этот куб – моя подземная темница? Все не так. Все иллюзия. На самом деле, это ваш верхний мир – тюрьма. Можете ли вы путешествовать вне его? Да вам даже по нему дано путешествовать с огромным трудом. И многие из вас, жалких людишек, гибнут, пытаясь достичь иных стран. Ваше жалкое существование держится на тоненьком волоске. Вы мало чем отличаетесь от лягушки на дороге, которую в любой момент может раздавить телега. Ты – принцесса, дочь, так называемого, могущественного царя, а много ли он действительно может? На самом деле, ты ведь ничего не знаешь о мире вне Шадизара и его окрестностей. А я знаю. И я могу взять тебя с собой в путешествие, поскольку ты – мое творение. Но хватит речей. Пора приступать к делу. Ты ведь хочешь избавиться от демонической души?

– Да, – сказала принцесса.

– Встань на колени, опусти голову и избавься от всяких мыслей. Представь себе, что у тебя в темени дыра, не закрывай ее, открой ее свету, работай воображением! Не мысли, не думай, не оценивай! Открой мне свою душу, отдай мне ee! – Последние слова Кхадес выкрикнул.

Гизелла сознавала, что делает что-то неправильно, но противиться словам Кхадеса не могла. Его голос был слишком силен. Он словно принадлежал самой принцессе, словно был ее внутренним голосом.

Она послушно опустилась на колени и склонила голову.

32

Гизеллу похитил демон. Об этом ясно говорили следы, на которые наткнулись Конан и Гилван. Мрачные следы, не оставляющие никаких сомнений в жуткой кровожадности демона. Первый труп, который им встретился, выглядел весьма впечатляюще. У него был выдавлен глаз и откушен нос. Он лежал в луже собственной крови, вытекшей из сонной артерии на шее. Его соплеменник опирался шеей на палку, которая пронзала его насквозь. Дальше вели кровавые следы. Гилван все время упоминал о Кете, повелителе мрака, а Конан вспоминал своего северного бога, большого любителя битв и вороньих пиршеств.

Кровавые следы привели к большой пещере, в которой, неподалеку от текущего у стены ручья с кристально-прозрачной водой, лежало двое – один со сломанной шеей, а другой, почти у самого выхода, с разбитой камнем головой. Возле второго трупа ощущался запах мочи.

И этот запах вел дальше, в круглую пещеру, потолка которой не было видно. В одном месте стены поросли какими-то черными растениями с бутонами, похожими на змеиные головы. Они росли по форме подковы, а середине скала отличалась по цвету от всего окружающего, да и трещины на ней выглядели слишком соразмерными, будто складки на груди слона.

Обезьянка на плече Конана начала страшно кричать. И почти прямо в ухо Конана. От неожиданности и досады он едва ее не убил, но вовремя одумался.

– Тише, я и так хорошо слышу. А лучше заткнись, – посоветовал он.

Лунь заткнулся. Не потому, что понял слова человека, а потому что осознал собственную глупость.

В пещере не было необходимости в крике, все-таки не в горах, и тот, кого он хотел предупредить об опасности, находился не где-нибудь на пределе видимости, а непосредственно рядом.

Песок под кустом черных растений подозрительно шевелился, и песчинки перекатывались без видимой причины.

Кроме того, в пещере явно чувствовался запах крови и гниющей плоти, словно в логове гиен, не брезгующих ни живыми, не мертвецами, но трупов и костей видно не было. Это настораживало больше всего.

– Эй, смотри, – сказал Гилван и наклонился над тем, что увидел.

Это был кусок выделанной пятнистой шкуры барса и пропущенный через отверстие в нем искусно сплетенный шнурок из жил.

– Хорошая вещь, – заявил юноша и потянулся к шнурку.

– Не трогай! – предупредил Конан, но было поздно. Гилван уже схватился за шнурок.

Но он сразу же выскользнул у него из пальцев, исчезнув в песке. Гилван вскрикнул, едва не упав. Конан подхватил его. и вернул в вертикальное положение. И как раз вовремя. Потому что в песке неожиданно образовалось множество воронок, а потом из этих воронок полезли тонкие черные щупальца.

– Берегись! – крикнул Конан, вытаскивая меч.

Одно из щупальцев дотянулось до лодыжки юного крестьянина – и быстро обвило ее. Гилван дернулся, но это привело только к тому, что он упал.

Конан рубанул ближайшее к нему щупальце. Оно упало и принялось извиваться, как обезглавленная змея. Лунь покинул плечо Конана одним мощным прыжком, оказавшись у противоположной стены. Гилван с поскуливанием, словно обиженная собака, отползал в сторону, но слишком медленно. Еще одно щупальце обвило его лодыжку – и скрытое в песке существо потянуло крестьянина к себе. Он задергался и забил ногами, однако освободиться не мог.

– Конан, помоги! – умоляюще завопил он.

Киммериец был в основном занят тем, что пытался не попасться сам. Щупальца атаковали его, будто голодные пиявки, он рубил их, но из песка появлялись все новые и новые.

– Конан! – вопль Гилвана был столь отчаянным, что Конан отвлекся на мгновение, и увидел, что ноги юноши наполовину погрузились в песок. – Они сейчас отгрызут мне ноги!

– Нож, болван! Используй нож! – крикнул Конан. Он помог бы юноше, но щупальца, которые держали его, уже скрылись в песке, и ударом меча он рисковал рассечь его ногу.

– О, какой же я дурак! – догадался Гилван и, выхватив нож, с остервенением воткнул его в собственную ногу.

Вряд ли он сделал это преднамеренно, скорее всего, просто потому, что рука его дрогнула и он промазал мимо цели. Брызнула кровь, но Гилван больше не вопил. Он нашел в себе силы вновь ударить ножом – и на этот раз попал, куда нужно.

Все щупальца вдруг разом втянулись. На песке остались лишь обрубки. Гилван полз, оставляя за собой кровавый след.

Конан поднял голову и увидел, что черные бутоны растений на стене раскрылись – и в них оказались не цветы, а глаза. Круглые глаза с черными зрачками. А в середине меж зарослей из этих странных глаз стали раздвигаться в стороны трещины в скале.

Оттуда потянуло еще более жутким зловонием, чем было в пещере. Тошнотворнейший из запахов, которые Конан когда-либо чувствовал.

Из полураскрывшихся щелей наружу полезло что-то вроде человеческих кишок, только кишки эти извивались, и их становилось с каждым мгновением все больше и больше. И вся эта зловонная масса приближалась к юному крестьянину, отползающему слишком медленно.

Лунь первым пришел ему на помощь. Он схватил его за волосы и потянул. Это ничуть не ускорило продвижение Гилвана, но заставило Конана действовать, С запозданием он отметил, что взгляд глаз на черных стебельках заворожил его. Он схватил Гилвана и, забросив его на плечо, кинулся прочь из жуткой пещеры. Пожалуй, если бы не Лунь, он мог бы все еще стоять и наблюдать, как тошнотворное месиво приближается к нему.

Конан бежал, думая о том, что осталось позади. Остановился он только в большой пещере, с твердым полом и низким потолком. Огненные улитки мирно сидели на стенах. Все было спокойно.

– Как твоя рана? – спросил Конан, опуская крестьянина на холодный пол с мелкой каменной крошкой.

– Пустяки, – отозвался Гилван.

– Я все же посмотрю. – Конан бесцеремонно ощупал рану юноши. Пальцы у него были сильные и действовал он достаточно грубо для того, чтобы Гилван не сдерживал стоны. – Действительно, пустяки, – подытожил он. – Рана поверхностная, по сути, ты только порезал кожу. Так что пойдешь сам. Больно, но двигать ногой ты вполне можешь. Обойдешься без моей помощи.

– Помоги мне встать, – сказал Гилван.

Конан протянул ему руку и поднял. Крестьянин, скорчив страдающую мину, проковылял несколько шагов, и вдруг замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие.

– Я чувствую ее запах! Запах нашей принцессы! Он немного изменился, но я все равно узнаю его! Она была здесь совсем недавно.

Обезьяна по имени Лунь тоже чувствовала этот запах, но поскольку ничего не могла сказать людям, просто устремилась по следу.

– И твой зверь тоже почувствовал! – закричал Гилван и устремился за обезьяной так рьяно и с такой прытью, что даже позабыл прихрамывать на раненую ногу. Но через несколько шагов вспомнил.

33

Запах женщины снова вел мужчин. Настойчиво звал к себе, не давая передышки. Прошло немало времени, прежде чем посреди огромной пещеры они увидели пирамиду, на вершине которой стоял полупрозрачный светящийся куб. Внутри двигались какие-то тени. Свет становился то тусклым, то снова разгорался. К вершине пирамиды вела лестница с высокими ступенями.

– Кром, что это? – воскликнул Конан.

– Что бы это ни было мы должны спешить! Я чувствую, что Гизелла в опасности! – отозвался Гилван.

Лунь первым кинулся вперед, остановившись лишь на мгновение перед самой пирамидой и что-то подняв с земли. Конан и Гилван догнали обезьяну на второй ступени. Несмотря на всю свою ловкость, по ступеням обезьяна передвигаться толком не умела, к тому же одна ее лапа была занята. В маленькой ладошке зверек что-то сжимал. Конан подхватил обезьяну и посадил к себе на плечо. Чем выше они поднимались, тем быстрее становилось биение света. Вскоре людям стало казаться, что свет уже мерцает у них внутри. Этот свет обжигал и высасывал силы, словно солнце в песчаной пустыне где-нибудь посреди Черных королевств. На верхней площадке Лунь спрыгнул с плеча Конана и шагнул к стене куба. Так, будто ее вовсе не существовало. И прошел сквозь нее! Гилван схватил Конана за локоть.

– О, Кет, повелитель мрака! – сказал он и собрался повторить эту фразу, но не успел, потому что голова обезьяны высунулась из стены.

Крестьянин забыл закрыть рот.

– Иллюзия, – сообщил Конан. – Не бойся, такие фокусы умеют делать даже в публичных домах Кхитая.

Он, конечно, соврал, но юному крестьянину это пошло во благо. Он закрыл рот и перестал трястись.

– Я пойду первым, – заявил Конан и шагнул сквозь стену. Словно легкий порыв теплого ветра коснулся его – и больше ничего. Гилван шагнул вслед за ним.

То, что они увидели внутри, заставило их мгновенно забыть о каких бы то ни было страхах и фантазиях. Реальность затмевала любую ложь.

Громадный шестирукий младенец, розовый, как будто только что родился, с закрытыми глазами нависал над принцессой Газеллой, а из его широко разинутого рта выползала розовая многоножка.

Гизелла стояла на коленях и тряслась, как в лихорадке. Из ее темени навстречу многоножке медленно двигалась пиявка. Черная кожа пиявки лоснилась, и в ней отражался свет от стен куба, а потом стали заметны и буквы. Кожа пиявки сделалась как будто прозрачной, и внутри появились лица, подобные человеческим, но не совсем человеческие. Это были лица подземных дикарей. Испуганные лица. А потом одно из них лишилось носа, а из глаз и носа второго полилась кровь. Другие лица исказились от страха – и вдруг в них возникло нечто нечеловеческое. Вместо лиц – вытянутые мордочки с черными бусинками глаз.

И то же мгновение это видение исчезло. Розовая многоножка принялась пожирать пиявку. Она глотала ее, толчками продвигаясь вперед, словно змея, глотающая мышь.

Все тело принцессы Гизеллы била крупная дрожь. Пот катился градом. Голова моталась из стороны в сторону. Она должна была кричать, вся ее поза и напряженные мышцы свидетельствовали об этом, но она не кричала. На миг Гилван увидел лицо принцессы. На ее губах выступала кровавая пена.

Тахор, ящероподобный демон, находился тут же, но Гилван не замечал его, потому что во все глаза смотрел на принцессу. Но Тахор заметил его – и хвост демона заходил из стороны в сторону, как будто у разозлившегося кота.

Конан одним движением выхватил из ножен меч. Гилван кинулся к принцессе – и в этот момент словно кто-то невидимый схватил Гизеллу за волосы и поднял вверх. Она, наконец, закричала – и этот крик был ужасен. А затем ноги у нее подкосились, и она повалилась прямо на руки Гилвана. Он едва сумел удержать ее. Длинные черные волосы разметались по земле.

– Гизелла! – воскликнул юноша.

Принцесса больше не кричала. Она смотрела на него мутным взором и вряд ли понимала, что происходит, и кто перед ней. Тело ее стало мягким, как воск. Все мышцы, только что напряженные до предела, расслабились.

Лунь разжал маленькую ладошку. В ней был небольшой продолговатый камешек черного цвета, гладкий, будто обкатанный морем. Пальчики Луня не смогли удержаться от того, чтобы погладить камешек. Его поверхность тянула к себе.

Лунь чувствовал, что это не простой камень. Именно поэтому он подобрал его у подножия пирамиды.

Прошло всего лишь мгновение, прежде чем Лунь вновь сжал ладошку. А потом кинул камень в многорукого розового урода.

Кхадес задрожал. Тело его стало словно плавиться, как будто было сляпано из воска. Широкий лягушачий рот стал мягким и поплыл в сторону, но напоследок успел произнести:

– Убей его! – И розовый урод распался на несколько бесформенных кусков, поплывших в воздухе, словно масло в воде.

Тахор бросился на Конана. И чтобы подбодрить себя, прорычал:

– Умри! – Но киммериец, и прежде неоднократно слышавший этот призыв, не собирался исполнять его.

Тахор дрался с ним на равных. Он не мог достать его ни хвостом, ни руками, ни, тем более, зубами. Ни одно из этих обычно смертельных для человека средств убийства на киммерийца не действовало. Он легко уворачивался и защищался мечом. Но и его меч не мог нанести существенного урона противнику. Тахор действовал осторожно – он все еще хотел жить.

Неожиданно Гизелла вновь обрела силы. Она вырвалась из объятий Гилвана и схватила Тахора за хвост. Для него это было так же неожиданно, как и для остальных. На мгновение он отвлекся – и этого хватило, чтобы меч Конана, наконец, достиг цели.

Голова Тахора отделилась от тела и покатилась. Рот его, однако, не закрылся, а продолжал двигаться и посылать проклятия. Он плевался кровью, и все никак не мог остановиться. Конан прыгнул вслед за головой и воткнул в ухо меч.

Вместо очередного проклятия изо рта Тахора появился кровавый пузырь – и лопнул. Но тело демона тоже не собиралось так запросто сдаваться. Хвост дернулся – и Гизелла оказалась в опасной близости от его сильных рук, способных разорвать ее пополам. Она жутко завопила, пытаясь вырваться, одновременно уклоняясь от слепых ударов.

– Гизелла! – воскликнул Гилван и вытащил нож.

Это было несерьезное, по сравнению с демоном, оружие. Годилось разве что снимать шкурки с кротов или драться с соплеменниками, но юный крестьянин был настроен решительно. Он с воинственным криком бросился к Тахору и одним движением отсек ему хвост.

Гизелла была свободна. Держа извивающийся хвост, она на четвереньках отбежала к стене. Конан наступил на голову, чтобы выдернуть меч и помочь крестьянину справиться с обезглавленным телом.

Гилван переоценил свои силы. Тем же самым несерьезным ножом он решил окончательно убить демона, пронзив его сердце. Но, конечно, у него ничего не вышло. На груди у Тахора была слишком толстая и прочная кожа. Ножик едва погрузился в нее, одним только острием. Зато руки демона нашли обидчика и схватили его. Затрещали кости. Гилван закричал, как поросенок, которого режут.

Конан выдернул меч из уха Тахора и поспешил на помощь юному крестьянину. Но было поздно.

У Гилвана уже было раздавлено плечо – и правая рука была полуоторвана, она держалась только на жилах. Пальцы на ней все еще шевелились. Юноша продолжал вопить, но из его рта вырывались не только звуки, но и кровь. Он блевал кровью – и она смешивалась с бьющей из шеи Тахора черной кровью.

Конан изо всех сил рубанул мечом по ноге демона. От этого удара демон пошатнулся и выронил жертву. Гилван пополз, как гусеница, извиваясь всем телом – и сумел отползти на расстояние, достаточное для того, чтобы упавший на четвереньки Тахор не задел его.

Конан поднял меч и резко опустил его, разрубая спину демона. Потом еще раз и еще. Руки демона перестали держать его – и он повалился навзничь.

– Гилван, ты жив? – воскликнула принцесса и подбежала к нему.

Юный крестьянин попытался улыбнуться ей.

– Навряд ли, – едва слышно прошептал он.

И это были последние слова, что произнес Гилван. Лицо его вдруг застыло, а глаза бессмысленно уставились вверх. Это был уже не юноша Гилван. Это был его труп. Вокруг появились полупрозрачные, мерцающие призраки людей – маги, поэты, цари, воины, все те, кого Кхадес когда-то соблазнил тайным знанием и погубил ради краткого наслаждения ощущениями плоти. Они что-то шептали, но ни слова невозможно было разобрать.

Потом возле светящихся стен стали сгущаться тени. Это были высокие существа, подобные людям-великанам, но без лиц. Вместо лиц у них была гладкая поверхность. Черная, в которой не отражался никакой свет. Существа, похоже, состояли из одних теней. Но у них были руки, или что-то похожее на руки, а вместо пальцев – цепи с крючьями на концах. Цепи раскачивались, а крючья скребли по камню, издавая ужасный скрежет.

– Ты вновь послал за мной, – раздался голос Кхадеса.

Голос, у которого уже не было даже видимости плоти, ибо у Кхадеса больше не имелось ни легких, ни горла, ни рта, ни языка, ни губ – и ему нечем было произносить слова.

Четыре бесформенных куска, на которые распался Кхадес после того, как обезьяна поразила его камнем, витали в четырех верхних углах куба. Крючья поднялись с пола и потянулись к тому, что осталось от Кхадеса. Они зацепились за бесформенные куски. И вновь послышался голос Кхадеса. На этот раз это были не слова. Это был крик боли.

Цепи с крючьями были похожи на чудовищные щупальца гигантского осьминога. Они словно ловили больших неповоротливых рыб. И теперь все рыбы были пойманы и крючки всажены в их плоть.

Рыбы умели кричать, но это нисколько им не помогало. Крючья рвали Кхадеса на все более мелкие части, а когда частей стало тринадцать, рванули их в разные стороны – и неожиданно стены его десятитысячелетней тюрьмы разбились, будто были хрустальными. Черные тени ринулись вниз по ступеням, вслед за сверкающими осколками.

Обезглавленный Тахор пошевелился. Его пронзенная голова тоже. На искаженном гримасой смерти лице открылись глаза. И эти глаза в упор и очень пристально смотрели на Гизеллу.

– Конан, убей его! – взвизгнула она.

Конан, не видя, что происходит с зеленокожим демоном, с удивлением обернулся.

– Кого еще я должен убить? – спросил он.

Гизелла дрожащим пальцем показывала на Тахора. К этому времени он уже не просто шевелился, а активно двигался в определенном направлении. Его тело быстро подползало к голове. Ничего хорошего из этого не могло выйти.

Выглядел Тахор не лучшим образом, но кто знает, что случится с ним, если он снова соберется воедино. От восставших трупов можно ожидать чего угодно.

Конан кинулся к Тахору. Для начала вскочил ему на спину и отрубил правую руку. Она продолжала ползти в прежнем направлении.

Гизелла взвизгнула.

– Кром! – воскликнул Конан. – Да умри же ты, наконец!

И принялся кромсать руку на части. Мелкие куски потеряли определенную цель и принялись расползаться в разные стороны.

Невнятно бормочущие призраки людей, все еще витавшие в воздухе над вершиной пирамиды, вдруг сорвались со своих мест, превратившись в маленькие вихри, и устремились к расползающимся кускам. Входя в бесформенный кусок, вихрь полностью исчезал в нем, а кусок превращался во что-нибудь другое. Иногда в мышь, иногда в маленького, размером с ту же мышь, человечка, иногда в большого паука или птицу.

Голова Тахора непрерывно вопила. А превратившиеся в разных существ куски сбегали во все стороны, вниз по ступеням пирамиды. Тело Тахора с оставшейся левой рукой все еще двигалось. С Конаном на спине у него получалось двигаться только на месте. Нисколько не приближаясь к голове.

Не всем призракам-вихрям хватило кусков руки, нарубленных Конаном, и он продолжил начатое дело. С превеликим удовольствием он рубил зеленокожего демона на все более мелкие части. Он смутно понимал, что происходит. Но его душу тешило уже одно то, что ненавистный Тахор страдает. Разделав тело, он бросился к голове и занес над ней меч, собираясь искромсать и ее тоже. Голова прекратила вопить, в ней что-то булькнуло. Из дыры, проделанной прежде мечом Конана, вытекла струйка крови. Глаза посмотрели вверх, на киммерийца. Конан помедлил. Голова явно хотела что-то сказать, и любопытство на миг пересилило жажду мести.

Но слова оказались глупыми и не стоящими внимания.

– Мы еще с тобой встретимся, варвар! – сказал Тахор.

И Конан со всей силы ударил по голове. Череп громко хрустнул, и голова распалась на половинки, а между ними остался мозг. Он был черным. Как и следовало ожидать от мозга демона. Три оставшихся последними вихря устремились к разрубленной Конаном голове. Два вошли в половинки черепа и превратились во что-то вроде черепах, только с длинными и быстрыми ногами. Они сбежали по ступеням, как ветер.

Один миг – и вот их уже не видно. А самый последний вихрь – самый неудачливый из всех – попытался сначала превратиться в большую крысу. Но крыса получилась мягкой как расплавленный воск. Она не могла идти, каждое движение лапы приводило в движение все тело, которое не справлялось само с собой и расползалось в разные стороны. Тогда мозг превратился в медленную, мягкую улитку без панциря. Улитка поползла, оставляя за собой след.

Пирамида затряслась, а сверху посыпался песок и мелкие камни. Конан поднял голову и увидел, что сталактиты наверху угрожающе раскачиваются.

– Бежим, – вскрикнула Гизелла, которая посмотрела туда же.

Конан наклонился к Гилвану, намереваясь взвалить труп юноши на плечо.

– Оставь мертвецов! – завопила принцесса. – Им уже все равно, а нам может быть хуже! Помоги лучше мне! Я не знаю, способна ли бежать.

Конан быстро оценил ситуацию. Принцесса. Гизелла, конечно, была права.

34

Улитки, огненные улитки, которые делали пещеры удивительными и неповторимыми, умирали. Свет от них становился все тусклее. В конце концов, Конану пришлось идти почти на слух, ориентируясь по звуку собственных шагов и воплям обезьяны, которая в темноте чувствовала себя лучше и привычнее, чем он.

Лунный свет был внезапен, как крик совы. За сову вскрикнула Гизелла. Конан от неожиданности едва не потерял равновесие. Это было тем более опасно, что они находились на крутом склоне, поверхность которого состояла из сыпучего песка. И опрометчивый прыжок на него грозил обвалом.

– Мы вышли, – сказал Конан.

– Прости, я испугалась, – ответила Гизелла. – Наверное, теперь нам лучше идти по отдельности.

– Я тоже хотел предложить именно это, – подтвердил киммериец. – Склон выглядит весьма опасно.

С большими предосторожностями они спустились по склону и оказались на дороге. Вскоре, когда лунный свет сделался привычен для глаз, Гизелла узнала эту дорогу. Путь из храма Вина и Крови в Шадизар.

Горная дорога сначала вилась по склону, потом вошла в ущелье и вскоре влилась в проложенную древними строителями мостовую, ведущую к воротам Шадизара.

Увидев брошенный, сломанный паланкин и растерзанные падальщиками тела носильщиков, телохранителей и любимых служанок, Гизелла остановилась, не в силах некоторое время ни двигаться дальше, ни что-либо сказать. Столько всего случилось, что ей казалось, что весь этот ужас, случившийся по дороге домой из храма Вина и Крови, был так давно, словно прошло множество лет. Все давно истлело – тела и воспоминания – и покрылось паутиной времени. Но оказалось, что это вовсе не так. Тела еще гниют и съедобны для паразитов, а боль в памяти так сильна, что отделаться от нее невозможно.

Конан молчал, понимая, что вряд ли чем-либо сможет утешить принцессу. Он не знал, что произошло. Но можно было легко догадаться. А при взгляде на лицо Гизеллы угадывалось и остальное. Эти растерзанные мертвецы – ее люди. И с некоторыми из них у нее была сильная и прочная душевная связь.

Вот эти два разодранных трупа с длинными волосами – у одного русые, у другого – черные, как вороново крыло, наверняка были приближенными служанками принцессы. Потому что остальные трупы при жизни были мужчинами.

– Здесь нам лучше расстаться, – не глядя на Конана, неожиданно сказала Гизелла. Она уже сделала несколько шагов вперед, судя по всему, не собираясь прощаться и хоть как-то благодарить киммерийца, когда он догнал ее и властно положил руку на плечо.

Принцесса вздрогнула, как от удара бича, и обернулась.

Конан держал в руке что-то блестящее. В неверном свете луны она не сразу узнала свое украшение.

– Твой браслет, – сказал Конан. – Обезьяна отдала его мне. Если бы не этот смышленый зверек, мы бы никогда не встретились.

– Да мы все равно, что и не встречались, – ответила Гизелла. – Разве нам стоило встречаться вот так? Это не подобает царской дочери. Ты теперь знаешь меня с такой стороны… К сожалению, наши пути далеко разошлись. Мы стали как птица и рыба. Если и можем встретиться, то только для того, чтобы сожрать друг друга.

– Вообще-то я не собираюсь тебя есть, принцесса, – сказал Конан.

– Я верю тебе. Но все равно. Рыба – я, и я боюсь тебя. Точнее я боюсь себя в тебе. Я боюсь Гизеллы, которую ты знаешь. Мне больше по душе старый образ надменной зазнайки. Прости, Конан, но нам лучше расстаться. И не иди в Шадизар. По крайней мере, не попадайся мне на глаза. Мне бы не хотелось сдирать с тебя кожу. А браслет… Он твой навсегда. Я не могу отнять у тебя память.

– Я буду хранить его вечно, – поклялся Конан.

… Через неделю, в Аренджуне, он обменял браслет искусной работы на гораздо более ценные в тот момент вещи, способные удовлетворить голод двух видов – большой круглый хлеб, особым способом зажаренную утку, у которой можно есть не только мясо, но и хрустящие косточки, два кувшина сливового вина и бурную ночь с прекрасной юной женщиной, уста которой были нежны и благоуханны, как цветок вендийского лотоса.

Оглавление

Пламен Иванов Митрев Золотая пантера (Конан — 93)

  Пролог

  Глава 1. На дне

  Глава 2. Золотая Пантера

  Глава 3. Поединок

  Глава 4. Возвращение Амры

  Глава 5. Сияющий город

  Глава 6. Гибельный берег

  Глава 7. Кровь и пепел

  Глава 8. Испытание

  Глава 9. Челюсти страха

  Глава 10. Конец Бенны

  Глава 11. Молнии Асуры

  Глава 12. Крылатый ужас

  Глава 13. Заброшенные копи

  Глава 14. Башни Безвременья

  Глава 15. Печать Скелоса

  Глава 16. Встречи

  Глава 17. Битва

  Глава 18. Расставание

Керк Монро, Арт Потар Гробница Скелоса

Ник Орли Конан и легенда Лемурии

Керк Монро Ночная тигрица

Джесс Эвейл Рыжая Кошка

Керк Монро Твердыня полуночи ( том 94 «Конан и Легенда Лемурии»)

  ГЛАВА ПЕРВАЯ В которой Ночные Стражи разговаривают о событиях древности и размышляют об окружающих их загадках

  ГЛАВА ВТОРАЯ В которой Конан разговаривает с самым настоящим вампиром, а потом встречает древнего демона

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ В которой Конан сотоварищи оказывается в предначальной эпохе и встречает крайне необычных людей

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В которой Конан с друзьями прибывает на Волчий остров, видит огромную крепость и знакомится с ее хозяином

  ГЛАВА ПЯТАЯ В которой Ночные стражи знакомятся с нравами обитателей Волчьего острова, а потом уезжают домой…

  ЭПИЛОГ

Керк Монро Красный Ящер

  Глава первая, в которой Ночные Стражи убеждаются, что их знания о мире чудовищ далеко не полны

  Глава вторая, в которой Конан и Гвайнард встречаются с невиданным Зверем

  Глава третья, в которой охотники сначала видят крайне необычных существ, а потом наносят визит в замок Остин

  Глава четвертая, в которой Конан и Гвайнард узнают правду о Звере из Остина

Норман Хьюз Лавина

Дуглас Брайян Мёртвое сокровище

Джесс Эвейл Страж

Дуглас Брайан Тайна песков

Дуглас Брайан Замок крови

Ник Эндрюс Поход обреченных (Сага о Конане — 98)

  Глава 1. Засада

  Глава 2. Возвращение Конана

  Глава 3. Тучи сгущаются

  Глава 4. Ингассия

  Глава 5. Горгульи

  Глава 6. Новые испытания

  Глава 7. Святилище

  Глава 8. Война

  Глава 9. Возвращение в Хусорт

  Глава 10. Поход на Мидлэйм

  Эпилог

Дуглас Брайан. Ник Харрис Голодный золотой божок

Арт Потар Чары колдуньи

  18 день третьей зимней луны 1286 года, Аквилония

  1273 год, полуночные области Куша

  1286 год, Аквилония

  1273 год, полуночные области Куша

  1286 год, Аквилония

Дуглас Брайан (Елена Хаецкая) Тайна замка Амрок

Марко Леонетти Пагода сна

  Пролог

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XIII

  Глава XIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

  Глава XX

  Глава XXI

  Глава XXII

  Глава XXIII

  Эпилог

Дуглас Брайан Призрак и статуя

Дуглас Брайан КХИТАЙСКАЯ ПЕЧАТКА (Конан)

  * * *

  * * *

  * * *

  * * *

  * * *

  * * *

  * * *

  * * *

Керк Монро Сфера Жизни

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Финал

Дуглас Брайан Беспокойные мертвецы

Ник Орли Маги Зингары

Дуглас Брайан Отдай мне свою молодость!

Дуглас Брайан Потерянный город

Ник Орли Великий друид

Дуглас Брайан Дворец наслаждений

Энтони Варенберг Дева Лорэйда

Керк Монро Тёмный охотник

Марко Леонетти Клыки Асуры (Конан — 107)

  Пролог

  Часть первая. Клыки Асуры

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Часть вторая. Альтинг Родвара

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Часть третья. Зал Факелов

    I

    II

    III

    IV

    V

  Часть четвертая. Слезы Крома

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

  Часть пятая. Топор Модгуд

    I

    II

    III

    VI

    V

  Часть шестая. Цепь Рокка

    I

    II

    III

    IV

  Часть седьмая. Отплытие Нагльфара

    I

    II

    III

    IV

    V

  Эпилог

Дуглас Брайан Демоны степей

  Глава первая ВЕЛИЗАРИЙ И ЕГО КОЛДУН

  Глава вторая СТО ЗОРКИХ ОЧЕЙ ПАВЛИНА

  Глава третья ВСЕ КРАСКИ ЛЖИ

  Глава четвертая ВОЗВРАЩЕНИЕ «ГРИФА»

  Глава пятая ПАВЛИН РАСПУСКАЕТ ХВОСТ

  Глава шестая КОЛДУНЫ ФЕРИЗЫ

  Глава седьмая ВЕДЬМИН ДОМ

  Глава восьмая ПАУТИНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

  Глава девятая АЗАНИЯ

  Глава десятая ЗАМОК НА КРАЮ СТЕПИ

  Глава одиннадцатая ШКОЛА КАЛЛИГРАФИИ

  Глава двенадцатая НАЕМНИКИ ДЛЯ КАРАВАНА

  Глава тринадцатая РАЗОБЛАЧЕНИЕ ИНАЭРО

  Глава четырнадцатая ЧЕРНЫЕ ДЕЛА В ФЕРИЗЕ

  Глава пятнадцатая ДОНОСЧИК

  Глава шестнадцатая ПОСЛЕДНЕЕ КОЛДОВСТВО

  Глава семнадцатая СВОБОДА

Брэнт Йенсен Чародеи Юга

Терри Донован Сапфировый остров

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

Терри Донован Город кошек

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Ник Харрис Конан и Красное братство(Конан — 115)

  Красное братство

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Корона власти

Ник Харрис Тайны Ирема

  Странная женщина Иолина

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Кость демона Уробаха

  Сокровища Стоомина

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Тайны Ирема

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

  Нашествие из-за Круга

    1

    2

    3

    4

    5

Ник Харрис Конан и цепь оборотня(Конан — 117)

  Цепь оборотня

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

  Завоеватель

    1

    2

    3

    4

    5

    7

Дуглас Брайан Дочь Песочного владыки

Джеймс Гоулд Сокровища подземного города

Ник Харрис Конан и река забвения(Конан — 119)

  Река забвения

    1

    2

    3

    4

    5

  Страх

    1

    2

    3

    4

    5

Терри Донован Долина дикарей(Сага о Конане – 120)

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34