Не ангел [Ксения Шелкова] (fb2) читать постранично

Ксения Шелкова Не ангел

Глава 1

«Нечисто там у них. Не по-божески», — вот что слышали мы с сестрицей всякий раз, едва только родители начинали толковать меж собою о семье моего дяди, папашиного брата. Сами мы никогда не видали дядюшки, а на наши любопытные вопросы: «а что дядя? каков он?» — матушка отнекивалась незнанием и украдкой торопливо крестилась, точно и впрямь отгоняла нечистую силу; отец же и вовсе молчал, неодобрительно покачивая головой. Вся эта таинственность еще более раззадоривала нас, детей. Моя младшая сестра Даша расспрашивала няньку, горничную, лакеев, но те не могли помочь: они были взяты в дом уже после папашиного отъезда из Петербурга и ничего о дядюшке не ведали. А немногие старые слуги, что были в Петербурге при папашином семействе, точно воды в рот набрали. «Барин Александр Николаич живы, в Петербурхе проживать изволют», — только и сообщил мне наш бывший кучер, дряхлый Захар, служивший еще моему деду. Впрочем, он был разговорчивее других: от него мы узнали, что дядюшка Александр Николаевич Рашетовский старше моего отца на пять лет, женат на какой-то дальней родственнице и детей не имеет. На вопрос, почему же отец никогда не желал не только увидеться с братом, а и списаться с ним, Захар точно так же давал уклончивые, ничего не значащие ответы.

Так было все наше детство; повзрослев же, я был определен в кадетский корпус и уж более не думал о моем таинственном дядюшке.

Теперь мне ярко вспоминается тот день, когда я получил из дома страшное известие, повергшее меня в тоску: моих дорогих родителей не стало, сестрица Даша осталась одна; испуганная и растерянная, она молила меня немедленно приехать. Я же находился в то время в Петербурге, в Константиновском военном училище, где должен был оставаться еще год. Я испросил у начальства отпуск и поехал.

Родной дом встретил меня трауром и запустением. Холера, свирепствующая летом в Петербурге, не пощадила ни отца, ни мать, ни их прислугу. По всей вероятности, отец заразился, будучи в столице, так как в наш уездный город Ораниенбаум он вернулся уже больным. Даша уцелела благодаря бдительности матери: поняв, что с отцом худо, мамаша спешно отправила ее гостить к батюшкиным друзьям. Сестра провела у них две недели. Болезнь пощадила ее, но, воротившись со своей горничной обратно, Даша обнаружила почти опустевший дом…

Вот так, оставшись в шестнадцать лет сиротой, Даша не имела других родственников, кроме меня — и мне предстояло взять на себя ответственность за ее судьбу. Я не мог ехать, не решив, что станется с ней дальше. Будучи лишь на полтора года старше, неожиданно потеряв родителей, я вдруг почувствовал себя таким же растерянным ребенком — но постепенно свыкся с нашим горем и начал рассуждать. После смерти отца мы с сестрой получали небольшой капитал; мне предстояло продать дом и обстановку, Дашу же я предполагал определить в какой-нибудь пансион с хорошей репутацией. И тут вдруг явилась мне мысль, которая показалась весьма удачной: я вспомнил о нашем петербургском дядюшке. Правда, я ровно ничего о нем не знал, но все же это был единственный наш близкий родственник. Так неужели же он откажется приютить несчастную племянницу, дочь младшего брата, круглую сироту?

Я написал несколько писем — все они остались без ответа, и я уж было отчаялся, как вдруг пришло письмо за подписью дядиной жены, Ольги Аркадьевны. Оно было написано на превосходном французском языке, сухо и холодно. Без малейшего сочувствия и утешения обращалась она ко мне, уведомляя, что готова принять сестру в своем доме, но имеет несколько условий: что Даша обязуется вести себя тихо и пристойно, не совать нос не в свое дело, не докучать ей и ни в чем не перечить.

Признаться, этот резкий тон покоробил меня: я уже готов был отписать в ответ, что не могу воспользоваться тетушкиной милостью, коли общество племянницы будет ей столь в тягость. Но слезы и мольбы испуганной Даши заставили меня сдержаться: сестра была готова на все, лишь бы быть поближе ко мне. Живя у тети в Петербурге, она сможет видеться со мной по воскресеньям и праздникам, а этого уж будет ей довольно для счастья, как бы тетушка с ней не обращалась. Скрепя сердце я согласился.

* * *

Мы уезжали из Ораниенбаума по железной дороге четырнадцатого августа. Горничную сестры пришлось отпустить: это было одним из условий тетушки Ольги Аркадьевны — никакой чужой прислуги в ее доме. Мне все это было весьма не по вкусу, но я не хотел огорчать Дашу, у которой тоска сменялась робкой надеждой. «В конце концов, — рассуждал я, — тетушка, какая бы она не была, все-таки согласилась взять Дашу к себе, ее суровость, вероятно, напускная. Даша — добрая, кроткая девушка, настоящий ангел; неужто тетя с дядей не полюбят ее?» Но мысли, что сестра будет жить, в сущности, у чужих ей людей и не увидит от них ни ласки, ни привета — эти мысли не давали мне покоя.

— Боюсь я, Ванюша, как бы что не помешало, — заметила сестра. — Вот,