Дремлющее благословение (СИ) [Клоденестра] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Пафос и великолепие ==========

Собрания Краеугольного Сената всегда действовали на Дирна раздражающим образом, хоть и за последние четыре года ему не раз приходилось в них участвовать. Всё здесь – от здания до высочайших представителей – было пронизано нелепейшим пафосом и отвратительным высокомерием, от которого впору было сокрушенно качать головой. И, тем не менее, именно здесь вершилась судьба Тамира – бескрайнего королевства, чьи богатства вызывали зависть у всех соседних государств, и чьи правители, по твердому убеждению Дирна, были крайне далеки от идеала.

Кафедральный Зал представлял собой громадное, ярко освещенное пространство с особым возвышением для Благословенных и многочисленными бархатными креслами для Дремлющих.

Благословенными в Тамире называли людей, наделенных магическим даром – их было совсем немного, но способности, которыми они обладали, давали им исключительную власть над теми, кто был лишен сверхъестественной силы. Дремлющие составляли подавляющее большинство – не слишком могущественное, но едва ли менее значительное. Прозвали их так много веков назад из-за убежденности одного древнего Благословенного в том, что магия таится внутри каждого человеческого существа, однако не всем дано раскрыть ее в силу неисповедимых законов мирового баланса.

Вся власть над Тамиром принадлежала Благословенным, однако Благословенные, в свою очередь, вынуждены были считаться с Дремлющими, вернее, с так называемой Дремлющей Верхушкой – людьми, лишенными каких бы то ни было магических способностей, но обладающими внушительной долей несметных богатств Тамира.

При всем своем могуществе Благословенные не могут отнять у Дремлющих то, что принадлежит им по праву рождения: существует так называемый Небесный Закон – сила, препятствующая подобного рода посягательствам. Благословенный может убить Дремлющего, но не может завладеть его родовым имуществом: в случае подобного преступления желанное богатство просто… исчезнет, превратится в ничто, что, разумеется, недопустимо для экономического блага королевства. Подобное устройство обеспечивает надежный порядок, отсутствие внутренних войн и твердую экономическую стабильность. Правда, есть в Тамире и такие места, где о благоденствии остается только мечтать, и Дирн – возможно, единственный из присутствующих в этом пафосном зале – знал об этом не понаслышке.

Гнилой Котлован – так назывался город, в котором прошло всё его детство. Это поселение находилось на западной границе Тамира и являло собой невероятно жалкое зрелище. Люди здесь жили не более пятидесяти лет (хотя средняя продолжительность жизни в Тамире составляла сто восемьдесят лет), и даже этот ничтожный срок был полон всевозможных страданий и постоянной борьбы за выживание. Краеугольный Сенат не делал ровным счетом ничего, чтобы как-то изменить ситуацию, поскольку Гнилой Котлован был лишен каких-либо ценных ресурсов, а всё, что не представляло для Сената выгоды, не удостаивалось его поддержки.

Родители Дирна умерли, когда ему было двенадцать лет: мать скончалась от постоянного физического перенапряжения (в Гнилом Котловане женщины нередко выполняли мужскую работу), а отца пырнули ножом в пьяной драке, что привело в итоге к фатальному исходу.

Дирн даже не помнил толком, что он чувствовал, лишившись последней опоры в мире, где его никто не ждал. Конечно, он плакал, ему было безумно больно за свою семью, которая хоть и не сделала для него многого, все же была его единственным пристанищем, местом, где он видел хоть какую-то доброту и ласку, но, в отличие от многих, он так и не сдался.

Он стал отчаянным, где-то даже жестоким, но не утратил чувства справедливости и природного жизнелюбия, располагавшего к нему всех, с кем он сталкивался на своем пути. Вся его юность прошла в странствиях, боях и порой смертельно опасных приключениях, закаливших в итоге его тело и дух до непробиваемой твердости, в чем не раз приходилось убеждаться его многочисленным противникам.

Он привык кочевать из города в город и вершить правосудие там, где это было ему по силам, и потому немало удивился, когда в двадцать один год его нашли посланники Маллори Барна – одного из самых влиятельных и богатых Дремлющих королевства. Как оказалось, мать Дирна приходилась Маллори дальней родственницей, а точнее, семиюродной сестрой, о чем сам старик узнал лишь благодаря магии товарища, Благословенного по имени Исаирис, который по его просьбе обнаружил родственную ему кровь на другом конце Тамира.

Маллори умудрился прожить целых двести сорок лет и так и не заиметь ни одного наследника, что многих в королевстве чрезвычайно удивляло. Однако ему не хотелось умереть, не имея по правую руку достойного преемника, и этого преемника он нашел в лице Дирна, который изначально явился к нему только из уважения к его древним летам, а в итоге согласился стать его наследником в надежде, что это поможет ему сделать куда больше, чем он мог бы, оставаясь безликим странником.

Маллори скончался спустя две недели после их встречи, и это была желанная для его усталой души смерть, желанная и спокойная, потому что он ни секунды не сомневался в надежности того, кому оставлял сберегаемое столько лет неземное богатство. Стоит отметить, его уверенность была не напрасной.

Дирн отнесся к своему новому положению со всей ответственностью, основательно изучил весь масштаб обретенного имущества, его тонкости и особенности, и взялся за управление осторожной и в то же время твердой рукой, прислушиваясь к советам руководителей, которые служили еще при жизни Маллори, но и не забывая проверять всё лично, чтобы не позволить никому обвести себя вокруг пальца.

Тяжелое детство и юность, полная нелегких скитаний, научили его многому и в особенности – умению молчать и смотреть с подозрением на всех, кто стремился стать ему другом. Он никому не верил, предпочитал решать всё сам, даже если это требовало немыслимых усилий, и всегда был на чеку, хотя по его дружелюбной и ясной улыбке это трудно было распознать.

Маллори владел одним из обширнейших Зачарованных Каньонов в Тамире – здесь добывали самую редкую и чистую Волшебную Пыль, а также невероятно ценные Радужные Алмазы. Ресурсы подобного рода были необходимы не только Дремлющим, делавшим свою жизнь с их помощью неизмеримо комфортнее и безопаснее, но и Благословенным, использовавшим их для проведения разнообразных магических ритуалов, а также для создания могущественных микстур и зелий.

Кроме того, Благословенные, большинство которых отличалось крайним высокомерием, любили использовать Волшебную Пыль для украшения своих домов и вещей, что также увеличивало спрос на данный ресурс. Это уж не говоря о световом обеспечении многих городов и исключительном свойстве Радужных Алмазов значительно увеличивать продолжительность жизни…

Месторождение Маллори было не единственным в королевстве, но, пожалуй, одним из самых грандиозных, и Дирн сразу захватил жесткий контроль над руководящим составом и не поленился самостоятельно вникнуть во все тонкости дела. Поначалу это было совсем нелегко, многие подчиненные Маллори смотрели на него без особого уважения, а некоторые даже с откровенным презрением, но он так быстро сумел понять сущность процесса, так легко и непринужденно поставил на место тех, кто сомневался в его способности управлять подобным устройством, что очень скоро презрительные взгляды исчезли, сменившись глубоким почтением и добровольной покорностью.

Дирн стал достойным хозяином Серебряной Долины и начал потихоньку воплощать в жизнь то, ради чего и согласился на столь необратимые перемены. Теперь он обладал огромной властью, но в то же время лишился былой свободы, в которой он пусть и не был особенно счастлив, но, по крайней мере, мог летать всюду, где ему хотелось, и отказываться от многого из того, что сейчас стало его прямой обязанностью. Как, например, присутствие шесть раз в год на Краеугольных Собраниях, которые он всегда считал бесполезной пафосной комедией, лишенной даже самой незначительной пользы.

Ноам Великолепный – один из самых знаменитых и одаренных магов королевства – уже битых полчаса твердил о необходимости создания передвижной судебной коллегии, которая участвовала бы в разбирательстве особенно сложных судебных дел по всей территории государства.

Это было, конечно, не самое глупое предложение, но, по мнению Дирна, существовали и куда более серьезные проблемы. Развитие селений на западе страны, голод на тех же самых территориях, отсутствие надлежащего медицинского обеспечения – всё это было неизмеримо важнее, но, по-видимому, не с точки зрения Благословенной Верхушки. Дирн был не в силах на это повлиять, он мог использовать лишь собственные ресурсы, что было совсем неплохо, но и не внушало ему большого уважения к правящей элите.

Ноам еще не закончил, когда высокая медная дверь Кафедрального Зала беззвучно раскрылась, и на пороге появился еще один представитель Благословенной Верхушки. Весь Зал смолк при его появлении, и даже Ноам Великолепный прервал свою речь, уставившись в сторону входа. Дирн тоже смотрел туда во все глаза, внимательно разглядывая того, кто осмелился отнестись столь пренебрежительно к Собранию Краеугольного Сената и позволить себе опоздать на целых полтора часа!

Аваддон Чудовищный – так звался этот Благословенный и среди Дремлющих, и среди своих же собратьев.

В Тамире только Дремлющие носили фамилии, в то время как Благословенные, которых было несравненно меньше, носили разнообразные титулы, характеризовавшие основную черту их образа и характера. Так, например, Ноама называли Великолепным, потому что он был необычайно красив (хотя Дирн никогда этого не находил) и умел выходить победителем практически из любой ситуации. Исаириса называли Мудрым в силу его терпеливого и неконфликтного нрава и способности улаживать любые ссоры.

Что же касается Аваддона, Дирн слышал о нем много разных вещей, до него доходили слухи и о неслыханной жестокости, и о страшном злодеянии, связанном с семьей, и о многих других жутких выходках, в которые трудно было поверить, но Дирн не слишком доверял всем этим россказням. У него было собственное мнение об Аваддоне, которое, может, и не было слишком положительным, но и враждебности никакой не несло.

Когда Дирн только вступил во владение Серебряной Долиной, для обретения всех государственных полномочий Маллори (который входил в состав двадцати двух Дремлющих Столпов) ему требовалась так называемая Красная Бумага – документ, заверенный пятью представителями Дремлющей Верхушки и пятью – Благословенной.

С Дремлющими у него проблем не возникло, выбор Маллори был принят большинством без возражений, и он с легкостью заручился поддержкой пяти Столпов. Благословенные тоже поначалу ему благоволили: друг Маллори Исаирис охотно поставил свою печать и порекомендовал трем своим товарищам сделать то же самое.

Оставалась всего одна печать, и вот тут Дирн столкнулся с неожиданным препятствием. Все Благословенные, к которым он обращался за поручительством, легко соглашались заверить его Красную Бумагу, а затем заставляли его ждать неделями и даже месяцами, чего Дирн так и не смог забыть даже спустя четыре года.

Об Аваддоне Чудовищном он слышал задолго до того, как узнал о своем родстве с Маллори, и, уже вконец отчаявшись, рискнул отправить прошение и в Черный Лес (родовое поместье Аваддона). К его великому удивлению, попытка оказалась более чем успешной. Вечером того же дня заверенная Красная Бумага была у него на руках, и спустя каких-нибудь три-четыре дня он был официально объявлен хозяином Серебряной Долины. С тех пор он не доверял слухам об Аваддоне и питал к нему искреннее уважение, хоть они так и не обмолвились ни единым словом.

Стоит отметить, был все же один слух, которому Дирн склонялся верить: слух об ужасающих магических способностях Аваддона, многократно превосходивших даже выдающуюся одаренность Ноама. Одна только его внешность служила ярким тому подтверждением.

Аваддон обладал неестественно светлой, бледной кожей, а его скулы и нос были пересечены волнистыми черными линиями, которые почти не привлекали внимания и в то же время придавали его облику незабываемую исключительность. Его глаза – удивительно темные и большие – никогда не пропускали ни единой эмоции и казались особенно яркими и завораживающими на строгом бледном лице, обрамленном черными, как тьма, густыми волосами.

Также немалое внимание привлекали его уши: таких заостренных Дирн еще ни у кого не видел, даже у Ноама они были лишь слегка загнуты вверх, а ведь степень заостренности ушей являлась главным признаком, отображающим уровень магического потенциала Благословенных. У Аваддона же не только уши были безупречно острыми, но и зловещие линии рассекали лицо…

Вряд ли стоило удивляться тому, что перед ним трепетал весь Тамир, и даже другие Благословенные относились к нему с особым почтением, как к представителю наивысшего ранга. Он был высок и прекрасно сложен и был, по-видимому, не намного старше Дирна, но величественные темные одежды и отсутствие всякой приветливости делали его образ куда более грозным и внушительным.

Он не всегда посещал Краеугольные Собрания, а когда все же делал это, часто позволял себе опаздывать, и никто не смел упрекать его за это. В такие моменты Дирн испытывал искренний восторг, в особенности из-за уязвленной физиономии Ноама Великолепного, который в свое время тоже проигнорировал его просьбу заверить Красную Бумагу. Но дело было не только в Бумаге. Аваддон сам по себе был незаурядным, и Дирн всякий раз, глядя на него, чувствовал себя странно: словно перед ним было существо иной расы, похожее на него так же мало, как сам он был похож на лягушку.

Даже не подумав извиниться, Аваддон неспешно поднялся на возвышенность и занял свое обычное место неподалеку от края длинного золотистого стола.

Ноам возобновил свою тираду с удвоенным пылом, но еще не раз бросал косые взгляды на опоздавшего, которого это едва ли хоть сколько-нибудь заботило.

Аваддон никогда не участвовал в обсуждениях и не выдвигал собственных предложений, но Дирн знал, что он был чрезвычайно умен и крайне редко поддерживал идеи других Благословенных.

Собрание длилось еще ровно два часа, и Дирн вздохнул с облегчением, когда настало время высказаться Дремлющим. Это означало финальный этап встречи и, следовательно, скорое освобождение. Большинство Дремлющих высказалось неопределенно относительно передвижной коллегии, а Дирн и вовсе ясно дал понять, что не собирается участвовать в развитии данного проекта.

- Вы, как обычно, балуетесь спасением бедствующих, - хмыкнул Ноам, как только Дирн обозначил свою позицию. – Как там называется этот город, за который вы так боретесь? Грязный Каньон или…

- Гнилой Котлован, - мрачно поправил Дирн, никак не отреагировав на пренебрежительный тон Ноама. – Вы бы запомнили, если бы побывали там хоть раз.

- Говорят, его теперь не узнать, - Ноам проигнорировал подначку. – Да и неудивительно. Вы ведь вложили в него целое состояние. Никогда не понимал этой привычки: вкладывать ресурсы в бесполезные проекты. Но, как говорится, у богатых свои причуды.

Снисходительно улыбнувшись, он задал вопрос другому Дремлющему, а Дирн еще долго сверлил его угрюмым взглядом, пораженный столь откровенным равнодушием к нуждам собственного народа.

На улице уже стояла ночь, когда он покинул резиденцию Краеугольного Сената. Конь уже ждал его у ворот, и он, не мешкая, вспрыгнул в седло и вскоре выехал на Главную Тропу. Взгляд его зацепился за что-то светлое в вышине, и, вскинув голову, он увидел бледный силуэт стремительно отдаляющегося Жемчужного Орла.

Это были редкие громадные птицы, подчинявшиеся только Благословенным, да и то не всем. Этот принадлежал Аваддону Чудовищному, который летел на нем прямо сейчас, быстро удаляясь на восток. Не каждый Благословенный владел Жемчужным Орлом, еще меньше умели управлять ими и подчинять своей воле. Аваддон же владел целым выводком, и это было лишь малой частью его фантастического богатства. У него хватало всего: и Волшебной Пыли, и алмазных россыпей, и всевозможных артефактов, о которых многим оставалось только мечтать.

Но Дирн, глядя в эту минуту на быстро исчезающую в небе светлую точку, думал совсем о другом. Ему почему-то было интересно, что станет делать Аваддон, когда вернется домой. Чем займет себя? Почему-то, кроме чтения и игры в шахматы, ничего больше в голову не приходило.

Дирн поразмышлял еще какое-то время, а затем, так и не придумав ничего нового, усмехнулся и рванул вперед по Тропе. Сегодня ему предстояла еще одна поездка, после которой он надеялся-таки попасть домой и хорошенько выспаться после утомительного дня.

========== Глава 2. Дух авантюризма ==========

Терри Амарис была крестной матерью Маллори Барна и, по слухам, уже давно отпраздновала трехсотлетие, но Дирн не верил, что она была настолько древней. По ее виду уж точно этого нельзя было сказать: конечно, юной феей она не выглядела, но и какой-либо немощности или дряхлости в ней тоже не наблюдалось. Она принадлежала к числу тех редких женщин, которые даже в старости умудряются сохранять внешнее достоинство и способность оставаться приятными для собеседников любого возраста и ранга.

Для Дирна Терри была особенным человеком: она была одной из немногих, кто принял его сразу же после объявления Маллори о передаче наследства, и Дирн знал, что это было искреннее расположение, лишенное каких бы то ни было корыстных расчетов. Он всегда остро чувствовал фальшь в людях и никогда не ошибался в своих интуитивных выводах. Терри, в свою очередь, тоже была очень проницательна и приняла его не только из уважения к выбору Маллори, но и потому, что не видела никаких причин сомневаться в правильности этого выбора.

Они сразу стали хорошими друзьями, и Терри была единственной, кому Дирн мог рассказать обо всем, даже о тревогах, которыми он обычно не делился никогда и ни с кем. В ней он видел любящую бабушку, которой у него никогда не было, а она, в свою очередь, полюбила его, как родного сына, для которого сделала бы многое, если бы в этом возникла необходимость.

Терри владела самым знаменитым в Альдене Домом Роз (так в Тамире называли бордели) и была весьма состоятельной женщиной. В Тамире подобные заведения не считались чем-то постыдным или незаконным, и потому Терри пользовалась уважением даже среди тех, кто никогда не прибегал к услугам ее Дома.

«Белый Пион» был одним из самых старинных Домов Роз во всем Альдене (столица Тамира), и выбор здесь предлагался просто колоссальный. Некоторые красавицы были настолько востребованы, что имели право сами выбирать, кого из клиентов обслуживать, а среди юношей порой попадались такие роскошные цветки, что за ночь с ними разыгрывались аукционы, и суммы, что там звучали, могли поразить даже Благословенную Верхушку.

Дирн всем этим не слишком интересовался, он навещал Терри довольно редко из-за огромного количества неотложных дел, и время они обычно проводили в личном крыле Терри, куда попасть можно было только по специальному разрешению. Тем не менее, за четыре года он успел-таки столкнуться с некоторыми ценными представительницами «Белого Пиона», которые, к его немалому удивлению, заинтересовались им до крайности и потом, как выяснилось, часто расспрашивали о нем Терри, желая подарить ему ночь просто за смешную цену.

Терри над этим хохотала, а Дирн недоумевал, поскольку никогда не считал себя красавцем. На самом деле жизнь его сложилась таким образом, что внешность всегда была последним, на что ему приходилось обращать внимание. Однако он действительно был чертовски привлекателен, хоть и сам никогда не осознавал этого.

За год, проведенный в Горной Пустыне, его когда-то золотистые волосы выбелились почти до снежной чистоты, а кожа навсегда приняла мягкий бронзовый оттенок, на фоне которого особенно ярко выделялись темные зеленовато-карие глаза, всегда смотревшие прямо и бесстрашно, без малейшей робости или неловкости. Кроме того, он был высок, и бесконечные бои и путешествия, в которых прошла вся его юность, превратили его тело в потрясающий образец утонченной грации и силы, которой он был доволен, но не считал чем-то красивым или незаурядным.

Как уже было сказано, он редко задумывался о своей внешности. И потому внимание прекрасных куртизанок немало удивило его, в то время как для Терри вовсе не стало сюрпризом. Со временем девушки смирились с его недоступностью, но все равно при редких встречах отчаянно сверкали улыбками, на что Дирн только мягко качал головой и уверенно проходил мимо.

Может быть, он заинтересовался бы кем-то, если бы у него было на это время. Но он привык отдавать всю свою энергию работе и обязанностям, так что единственным стоящим отдыхом для него давно стал сон, которого ему, как правило, ужасно не хватало.

Вопреки обыкновению, Терри не встретила его в этот раз на террасе. Слегка озадаченный этим, Дирн направился в гостиную, где они обычно сидели в холодную погоду, но у самой двери застыл, расслышав негромкие голоса внутри. По всей видимости, Терри общалась с клиентом, вернее, с представителем клиента, что Дирн заключил из невольно подслушанных фраз.

Это было довольно странно: обычно Терри вела переговоры в южном крыле, считавшемся главным корпусом заведения. В ее отсутствие данную обязанность выполняли многочисленные заместители, но на памяти Дирна не было еще ни одного случая, чтобы подобные вопросы решались в ее личных апартаментах. Он совершенно не интересовался подобного рода делами и потому решил подождать Терри на террасе, в одном из уютнейших мягких кресел, как вдруг неожиданная фраза остро кольнула его внимание, заставив замереть в полной неподвижности у края чуть приоткрытой двери.

- Мужчина должен надеть вот эту повязку, - произнес серьезный мужской голос, обладатель которого, по-видимому, показывал сейчас эту самую повязку Терри. – Она зачарована, так что подглядеть сквозь нее не удастся, но никакой опасности не представляет.

- Я так понимаю, вы хотите увезти юношу на свою территорию? – напряженно спросила Терри.

- Да. Мой хозяин оплатит в полном объеме.

- Почему глаза должны быть закрыты? Мои подопечные не привыкли к такому.

- Этого даже я не знаю. Но такова воля моего господина. Он компенсирует все неудобства, цену я уже обозначил.

Дирн даже из-за двери услышал тяжелый вздох Терри, после чего она сухо спросила:

- Каких мужчин предпочитает ваш господин?

- Стройных, с хорошим телосложением, не женоподобных. Цвет глаз, волос значения не имеет.

- Я поняла. Хотите сами выбрать или доверитесь моему вкусу?

- Уверен, вы не ошибётесь.

- В таком случае, ожидайте в южном крыле. Через двадцать минут юношу приведут к вам.

Поняв, что разговор вот-вот завершится, Дирн бесшумно метнулся в столовую и как раз вовремя – спустя пару мгновений заказчик покинул гостиную, и вскоре его шаги затихли на террасе. Только тогда Дирн оставил свое укрытие и тут же столкнулся с направлявшейся к выходу Терри.

- Дирн! – женщина была изумлена, но тут же вспомнила, что удивляться как раз таки полагалось не ей. – Прости, мой мальчик. Я не встретила тебя. Один клиент, вместо того чтобы решать свои дела там, где полагается, умудрился забрести прямо сюда! Я так растерялась, что даже забыла спросить, кто его сюда направил.

- Я слышал часть разговора, - сознался Дирн, внимательно глядя на Терри. – Кто это был?

- Слуга какой-то очень богатой персоны, возможно, даже кого-то из Дремлющей Верхушки, если не того почище. Деньги, по-видимому, для него ничего не значат. Я даже опасаюсь за мальчишку. Кто знает, что это за изверг.

- Терри, погоди!

- Прости, Дирн, - не замедляя хода, женщина бросила на него виноватый взгляд. – Пожалуйста, подожди меня на террасе, там полно всяких вкусностей. Я вернусь через пятнадцать минут.

Дирн обогнал ее, мягко остановил, положив руки на плечи, и серьезно сказал:

- Ты, наверно, решишь, что я сошел с ума, но… отправь меня вместо мальчишки.

- Что?! – Терри так и вытаращилась. – Шутить вздумал?

- Нет, - Дирн с усмешкой покачал головой. – Сам не знаю. Просто любопытно, что там за птица такая.

- Любопытно?! – Терри сердито пихнула его в грудь. – Да ты точно с ума сошел!

- Нет же. Я правду говорю. Меня сто лет так любопытство не брало.

- Этот мужчина не имеет четко определенной позиции, - принялась вразумлять его Терри. – Он может и взять тебя, если пожелает. А я более чем уверена, что ты не позволишь безнаказанно оприходовать свой мужественный зад… Да ты же там драку устроишь!

Дирн осознал, что здравого смысла в этом утверждении было более чем достаточно, но, как ни странно, даже это его не остановило. Он сам не знал, что на него вдруг напало, но ему просто до смерти хотелось узнать, кто скрывался за этими таинственными требованиями…

- Не устрою. Если он будет вести себя нормально, потерплю разок.

- А если не будет? – Терри не желала сдаваться. – Если он грубый и жестокий извращенец?

- Я не Благословенный, - пожал плечами Дирн, - но магическим оружием владею безупречно, ты это знаешь.

- А если он сам Благословенный? – нанесла последний удар Терри. – Тогда он и оружие твое обнаружит, и сбежать тебе не позволит!

Дирн призадумался. Вот это уже был серьезный риск. Зачарованные парные мечи, которые изо дня в день сопровождали его повсюду, оставаясь невидимыми для других, много лет служили ему верой и правдой, но даже самый слабый Благословенный мог уничтожить их за считанные секунды… Это могло оказаться самым опасным приключением в его жизни, но Дирн и в этот раз не отступил.

- Не думаю, что он Благословенный. А если и так… я все равно поеду. Терри, не смотри на меня так. Я в своем уме. Просто… просто…

- Что просто?! – мрачно поторопила та.

- Наверно, я скучаю по своей прежней жизни, - выдал Дирн первое пришедшее в голову объяснение. – Я столько лет ничем не рисковал, а для меня риск – естественное состояние. Без него я чувствую себя больным.

- В этот раз ты рискуешь не чем-то там, а собственной девственностью! Это даже похуже жизни будет!

- Думаю, поэтому меня и зацепило, - хмыкнул Дирн. – Жизнью мне приходилось рисковать не раз.

- Но если с тобой что-то случится, - Терри чуть не плакала, - я же не прощу себя!

- Посмотри на меня, - Дирн приобнял ее одной рукой за плечи, - ну что может случиться с таким закаленным монстром, как я? Единственное, вряд ли он сочтет меня красавцем…

- Да замолчи ты уже! – Терри отпихнула его, внимательно и серьезно посмотрела в глаза. – Ты правда этого решительно хочешь?

- Да, - Дирн ответил просто, но такой твердости в его голосе Терри не слышала еще никогда. – Могу даже сказать, что я очень рассержусь, если ты не отпустишь меня.

Терри чувствовала себя странно: вроде бы понимала, что должна проигнорировать его детские угрозы, и все-таки не могла поступить по-своему. Словно что-то, так же, как и самого Дирна, убеждало ее в том, что всё должно идти именно так: пусть даже странным, безумным, но неизбежным чередом.

Выдержав долгую паузу, Терри горестно вздохнула и, взяв Дирна за локоть, повела в сторону выхода:

- Пошли тогда, негодяй.

*

Дирну пришлось переодеться. К счастью, Терри не стала настаивать на том, чтобы ему помогли привести себя в надлежащий вид, она была так обеспокоена, что ей было совершенно все равно, в каком облике он отправится на заказ. Поэтому она сунула ему в руки первый попавшийся атласный комплект и осталась ждать за дверью.

Дирн был вынужден оставить привычный кожаный костюм и надеть на обнаженное тело мягкие темно-синие шаровары и такой же просторный атласный халат. Больше никакой одежды не полагалось, не считая, конечно, удобных кожаных сандалий.

В такой мягкой и тонкой одежде Дирн чувствовал себя ужасно некомфортно, он как будто и не надевал ничего вовсе, но мысль об отступлении даже сейчас не пришла ему в голову. Он крепко завязал халат и решительно вышел из комнаты. Он не знал южное крыло так же хорошо, как Терри, и потому молча следовал за ней по ярко освещенным коридорам, где ни одна живая душа так и не попалась им навстречу.

Терри больше не пыталась отговаривать его, но ее мрачное торжественное молчание явно было направлено на то, чтобы заставить его заколебаться и отступить в самый последний момент.

Дирн не заколебался. Может, он и правда слегка тронулся умом в этот вечер, но ему нужно было довести дело до конца любой ценой.

Терри вывела его к одному из параллельных выходов, прямо в роскошный благоухающий сад с бесчисленным множеством извивающихся тропинок, а затем и на неприметную дорогу в конце сада, где стояла небольшая, но чрезвычайно богатая карета, запряженная шестью породистыми лошадьми.

У дверцы кареты стоял невысокий, строго одетый мужчина с внимательным цепким взглядом, который тут же окинул Дирна с ног до головы и, по-видимому, остался доволен зрелищем.

- Прошу вас надеть, - мужчина протянул Дирну изящную кожаную повязку, которой предстояло оказать немалое влияние на грядущую ночь.

Дирн послушно принял аксессуар, приложил его к глазам и попытался закрепить сзади, как вдруг почувствовал, как петли повязки сами собой затягиваются в плотные узелки, мягко, но прочно прижимаясь к его голове.

Впервые он испытал легкий укол страха, усугубившийся еще и воцарившейся вокруг кромешной темнотой, и тут же ощутил на запястье холодную ладонь Терри.

- Еще не поздно всё отменить! – настойчиво шепнула она ему в самое ухо. – Я успокою его и найду замену!

- Не стоит, - Дирн усмехнулся и ласково отстранил ее. – Я в порядке.

- Прошу вас держаться за мое плечо. Здесь две высокие ступени.

- Я видел, - Дирн ловко забрался в карету, так и не воспользовавшись чужой помощью, и, развернувшись на входе, весело сказал Терри. – Скоро увидимся!

После чего плюхнулся на первое попавшееся сиденье, пытаясь выровнять резко сбившееся дыхание. Всё разом повлияло на него: и тревога Терри, и вынужденная слепота, и больше всего – магия, закрепившая повязку у него на затылке. Мечи, к счастью, по-прежнему находились в полной боевой готовности, и это немного успокоило его.

Карета тронулась, быстро переходя в стремительный галоп, и страх снова неприятно зашевелился внутри, сея страшный дискомфорт как в теле, так и на душе. Но, черт возьми, хоть ему и было не по себе, даже сейчас Дирн ничуточки не колебался! И сам приходил в изумление от собственного непостижимого безрассудства.

========== Глава 3. Хрустальный Князь ==========

Дорога шла по ровной каменной тропе, так что, несмотря на бешеную скорость, с которой мчалась карета, Дирн не чувствовал ни малейшей тряски, зато с необычайной ясностью слышал грохот копыт по каменной кладке и редкий вой ветра, ударявшийся об окна.

В какой-то момент – может быть, на две или три секунды – все звуки резко исчезли, и Дирн на мгновенье испугался, что вдобавок к слепоте стал еще и жертвой полной глухоты, но спустя недолгую паузу цоканье копыт возобновилось, и атмосфера стала ровно такой же, какой была несколькими секундами ранее.

Этот необъяснимый промежуток абсолютной тишины показался Дирну крайне подозрительным; кроме того, он заметил, что стук копыт после него стал немного другим: более приглушенным, грубым, и это волей-неволей заставляло думать, что в тот момент они прошли через портал и, следовательно, сейчас могли находиться в совершенно любой точке страны…

Дирна не пугало то, что он оказался в неизвестной местности, его больше беспокоил сам факт перемещения через портал. Это могло означать лишь то, что он действительно связался с Благословенным, потому что Дремлющие не умели вызывать порталы даже с помощью сильнейших артефактов. Впрочем, бояться уже было поздно, да и не хотелось. Несмотря ни на что, отчаянное любопытство Дирна до сих пор не угасло.

В течение всей поездки ему казалось, что время тянется бесконечно, однако когда экипаж остановился и он услышал приближающиеся к дверце торопливые шаги, его охватило ощущение, будто путешествие длилось не более минуты.

В этот раз он не смог обойтись без помощи: ему пришлось взяться рукой за плечо слуги и для собственного блага следовать всем его указаниям. Даже ничего не видя, он быстро понял, что оказался в необычайно огромном доме, если это вообще был не дворец. Лестницы, что они пересекали, были поистине бескрайни, так же, как и прохладные коридоры, которых в доме, по всей видимости, было огромное множество. В итоге путь до нужной комнаты занял едва ли меньше времени, чем сама поездка сюда.

Остановив Дирна в каком-то коридоре, слуга дал ему последние инструкции:

- Думаю, дальше вы сами справитесь. Вам нужно сделать тридцать шагов вперед, остальное уже будет ясно походу. Завтра утром я приду за вами и отвезу обратно в «Белый Пион». Там же произойдет оплата.

Дирну всё было предельно ясно, и он лишь коротко кивнул, слишком напряженный, чтобы задавать дополнительные вопросы.

Вскоре слуга ушел, и его шаги затихли в глубине дома, оставив Дирна в компании давящей тишины и полной беззащитности. Он снова проверил мечи, убедился в их надежном присутствии и заставил себя двинуться вперед, отсчитывая указанные тридцать шагов. Вероятно, он бы еще долго медлил, но бездействие и сгущающаяся тишина оказывали на него просто невыносимое давление, и он предпочел ускорить последствия собственной выходки, чем в нелепом страхе оттягивать неизбежное.

Он сделал девять шагов, когда услышал позади стук негромко закрывшейся двери, что мгновенно открыло ему правду: его оставили прямо перед входом в апартаменты хозяина, и сейчас он, скорее всего, находился в огромной спальне и явно не в одиночестве. Дирн послушно отсчитал требуемые шаги и остановился в неизвестной части комнаты, ни разу ни с чем не столкнувшись.

Он все еще был в сандалиях, но тонкая подошва не оставляла сомнений в мягкости ковра, которым был покрыт пол, и в неслыханной величине самого помещения. Он отсчитал свой обычный широкий шаг, но, вполне возможно, не достиг даже середины комнаты. Здесь было также прохладно, как и во всем доме, вот только Дирн осознавал, что знобило его вовсе не от этого.

Хотя ничто не нарушало царившей в комнате тишины, каждой своей порой он ощущал чужое присутствие, и дело было даже не в том, что с его стороны было логично так думать, он ощущал это на духовном уровне и был охвачен прямо-таки убийственным напряжением. Делать что-либо или мотать головой по сторонам не было никакого смысла, поэтому Дирн неподвижно стоял на одном месте, сосредоточенно вслушиваясь в тишину. И вскоре он услышал то, к чему уже давно морально готовился. Не быстрые, но и не медленные шаги, неумолимо приближающиеся к нему.

По факту, эти шаги были практически беззвучны, и тот, кто шел, явно был без обуви, но Дирн, лишенный зрения, до такой степени напряг свой слух, что сумел различить эти едва уловимые колебания, что привело его в состояние мрачной душевной решимости. Кто бы ни приближался к нему, вскоре он оказался совсем рядом, и Дирну стоило лишь протянуть руку, чтобы коснуться его. Но он не смел. Только сейчас пришло осознание всей бессмысленности совершенного им поступка, всей нелепости охватившего его нездорового интереса, который стоило раздавить еще в процессе зарождения.

Что, собственно, он хотел узнать? Раскрыть какую-то страшную тайну? Вряд ли здесь было что-то подобное. Скорее, он действительно имел дело с богатым извращенцем, которому просто нравилось заниматься сексом с ограниченным в возможностях партнером.

Все эти мысли, вызванные резким приступом страха, пронеслись в голове Дирна за одну секунду и тут же разбежались в разные стороны, испуганные первым неожиданным прикосновением. Он и не задумывался особо о том, чего ему следует ждать (на это просто не хватило времени), но пока ничего невыносимого точно не происходило. Невидимый мужчина, даже не подумав что-то сказать, прикоснулся к его руке чуть ниже локтя, а затем медленно и ненавязчиво повел вверх по локтю, по предплечью, после чего и само плечо подверглось мягкому аккуратному поглаживанию.

Дирн весь был натянут, словно якорный трос, и не мог даже заставить себя выглядеть в соответствии со своим «любопытным» статусом. Что еще хуже, клиент прекрасно видел его состояние, но вместо того чтобы равнодушно делать свое дело, пытался… успокоить его?

Постепенно Дирн слегка расслабился, человек перед ним не лез на новые территории и был предельно осторожен в своих неторопливых прикосновениях. Это даже ласками вряд ли можно было назвать, скорее, попытками утешить испуганного ребенка. Дирн, по правде говоря, именно так себя и чувствовал, хоть и знал, что долго счастье не продлится.

Внезапно легкий ветерок пронесся по его щеке, и сразу после этого теплые губы прижались к тому же месту, в то время как ласкающая рука незаметно переместилась ему на спину и начала неспешно водить по напряженным мышцам плеч, лопаток, пока даже не пытаясь опускаться ниже.

От этого скромного теплого поцелуя у Дирна все мысли в голове смешались, а сердце в один миг застучало быстрее. Всё шло как-то странно; направляясь сюда, он готовился к чему угодно, но точно не к тому, что с ним будут нежничать, как с юной невестой. Это было подозрительно и чертовски правильно со стороны того, в чьи руки он попал.

Грубое обращение могло бы вынудить Дирна окончательно пожалеть о своей сумасбродной затее и пойти на крайние меры, а теперь у него внутри всё тихо плавилось от щедрой нежности, медленно погружавшей его в опасный омут, и он чувствовал в себе всё меньше напряжения, и всё больше – желания последовать за этим ярким зовом.

Дирн вовсе не был чересчур чувствительным, его сексуальный опыт был не слишком обширен и все же в любовных ласках он более-менее разбирался и потому мог с уверенностью сказать, что сейчас его соблазнял кто-то на редкость искусный. Возможно, его восприятие слегка обострилось из-за невозможности видеть, самому контролировать ситуацию, но дело точно было не только в этом. Дирн мог бы поклясться, что, даже имея зрение, чувствовал бы себя не менее уязвимым и беспомощным, чем без него. От этих медленных плавных поцелуев он не просто расслаблялся – он неконтролируемо таял, готовые к боевой схватке мышцы открыто размягчались, постепенно приобретая консистенцию вареного молока.

Когда поцелуй перешел на губы, Дирн уже достаточно размяк, чтобы не испытать ни малейшего отторжения. Правда, ответил он не сразу, а только после того, как партнер стал настойчивее и слегка прихватил зубами его нижнюю губу. Укус был совсем мягкий, абсолютно безболезненный, но Дирна от него прострелило через весь костный мозг, и он неожиданно для самого себя со всей энергией вступил в игру.

Ответные объятия возбудили его еще сильнее, в особенности потому, что тело под его руками оказалось таким же сильным и крепким, как и его собственное, а волосы, в которые он зарылся одной рукой, показались ему невероятно приятными наощупь: они были словно шелк, просачивающийся сквозь пальцы.

Дирн неосознанно провел ладонью по уху мужчины и окончательно успокоился: ухо было обычным, не заостренным, следовательно, бояться действительно было нечего. После этого он позволил себе сделать то, чего обычно не допускал ни при каких обстоятельствах: он совершенно перестал думать. Сам начал яростно целовать в ответ, с наслаждением изучая этот умелый ненасытный рот, водить руками по великолепному красивому телу, от которого исходил изумительный жар, и упиваться редкими горячими вздохами партнера.

Дирн сам не понял, каким образом легкие невинные поцелуи переросли в такую бурю, но главным было то, что ему одинаково нравилось как первое, так и второе.

Они оба все еще были в тонких халатах, которые на груди давно распахнулись, и Дирн испытывал просто нереальное удовольствие, когда они сливались в крепких объятиях, и их мощные грудные клетки сталкивались, даря неописуемое ощущение запретной близости. Они были практически одного роста, и это тоже казалось странно привлекательным: Дирн жадно терзал чужие губы, не разрывая при этом тесных объятий, и где-то на краю сознания поражался собственной раскованности. Вот только тот, с кем он имел дело, сдавать позиции явно не собирался.

Халат Дирна вскоре очутился на полу по воле внезапной агрессивной атаки и последовавшие за этим прикосновения были уже крайне далеки от невинных.

Дирн сразу ощутил эту перемену: как сдержанность полностью оставила его любовника, сменившись необузданной звериной страстью. Какое-то время это действительно пугало, все же отсутствие зрительной связи делало ситуацию вдвойне опаснее, а потомДирна просто унесло бешеным потоком, в котором неприкрытое желание безупречно сочеталось с уверенной требовательной нежностью. Никогда раньше ему не приходилось испытывать подобного: ни с женщинами, ни с мужчинами, и хотя сейчас он даже не видел того, с кем предавался любви, это казалось чудовищно естественным и желанным до такой степени, что тьма перед его глазами вскоре стала искриться тупыми белыми сполохами.

Горячие ладони властно сжали его напряженные ягодицы, и Дирн, не думая, рванул с плеч партнера все еще мешавшийся халат. Снова обнял его обеими руками за плечи и тут же отпрыгнул назад, едва не заорав от ужаса. То, к чему он только что прикоснулся, не могло быть кожей простого смертного. Это была вовсе не кожа, а будто стеклянная мозаика, безжизненная, словно изделие из хрусталя. И что самое страшное, она была прохладной, из-за чего ощущение чего-то мертвенного и противоестественного становилось просто невыносимым.

Дирн задыхался и в этот раз отнюдь не от возбуждения. Ему даже захотелось дернуть руки к лицу и попытаться содрать с себя повязку, однако он сдержался, поскольку даже сейчас осознавал всю бесполезность такой попытки. Голова его была повернута в ту сторону, где, по его предположениям, находился оставленный им любовник, и Дирн сам не знал, чего ждал в этот момент. Он был несказанно потрясен и готовился к чему-то ужасному, как вдруг с того места, на котором было сосредоточено все его внимание, донесся спокойный четкий голос:

- Это шрамы. Давным-давно их оставило мне одно проклятье. Я знаю, они ужасны, но в них нет ничего опасного.

Этот приятный бархатистый голос что-то ощутимо задел в сознании Дирна, однако у него сейчас не было времени глубже анализировать это непонятное предчувствие. Голос был так спокоен и бесстрастен, что ему стало немного стыдно за свою чересчур бурную реакцию, однако не успел он ничего ответить, как услышал следующее:

- Если для тебя это невыносимо, я отпущу тебя.

- Чушь! – выпалил Дирн, полностью преодолев свой шок. – Такой ерундой меня не напугать. Просто это было слишком неожиданно.

Собеседник промолчал, и Дирн, чтобы доказать правдивость своих слов, медленно двинулся вперед и спустя недолгое время наткнулся на того, кого искал. Он снова, преодолевая внутреннее сопротивление, прикоснулся к пугающей льдистой спине и обнаружил, что в этих шрамах, по крайней мере, не было ничего противного. Сама их суть была ужасна, они покрывали всю спину, заднюю сторону плеч и верх поясницы сплошным неразрывным панцирем, но касаться их, по факту, было совсем не страшно. Неестественно – да, странно – да, но абсолютно точно не страшно.

- Ничего особенного, - сказал Дирн, дотянувшись губами до стеклянного участка на плече безмолвного парня. – Если бы ты предупредил меня заранее, я бы так не отреагировал.

Ответа он не услышал. В следующий момент его развернули и бросили спиной на кровать, и Дирн только-только успел забраться на нее с ногами, как оказался во власти настойчивых сильных рук и агрессивно жадных губ, которые, похоже, задались целью свести его с ума своей отчаянной нежностью.

Если бы Дирн знал, что значили для этого человека сказанные им слова, он бы, возможно, хорошенько подумал, прежде чем произнести их. Однако слова уже были сказаны, и его будущее было предопределено, хотя сам он пока этого не знал.

========== Глава 4. Замешательство и решимость ==========

Аваддон редко пользовался услугами «Белого Пиона». Принудить его к этому могла только крайняя степень эмоционального напряжения, вызывавшая в нем порой просто убийственные чувства и желания. Если бы он мог, он бы нашел себе достойного врага, с которым схлестнулся бы в яростной битве, но в его окружении не было никого, кто смог бы продержаться в схватке с ним хотя бы минуту. Поэтому временами он отдавал деньги за возможность обладать чужим телом, и это помогало ему на какой-то период ослабить как физическое, так и душевное напряжение, в котором он пребывал с самой юности.

О том, чтобы построить с кем-то нормальные отношения, он никогда даже не помышлял. Во-первых, его боялись абсолютно все, кого он знал, а во-вторых, он слишком закостенел в своем одиночестве, чтобы рискнуть впустить в свой замкнутый мир кого-то еще. Или, возможно, ему просто еще не довелось встретить того, кого бы он захотел сделать частью своего мира…

Жизненный путь Аваддона Чудовищного был омрачен событиями, о которых он предпочел бы никогда не вспоминать, но при всей своей грандиозной силе он не мог себе этого позволить. Не потому, что магия была здесь бессильна, а потому что он не желал бежать от правды – пусть ужасной правды, но имевшей огромный вес в его судьбе. Аваддон был одинок, замкнут и несчастен, но он был силен, как демон, и проявлял к себе еще меньше жалости, чем к другим.

Уж конечно, Дирна Барн-о-Баса он узнал с первого взгляда, едва только тот вошел в комнату. Повязка на его лице была зачарована таким образом, что сам Дирн не мог подглядеть сквозь нее ничего, в то время как Аваддон прекрасно видел всё его лицо, включая сверкающие болезненной тревогой красивые глаза.

Аваддон видел его раньше неоднократно и, хотя не особо интересовался им, знал, что это был очень способный и трудолюбивый Дремлющий, сохранивший душевную простоту, несмотря на выпавшее на его долю колоссальное богатство, и тративший немалые средства на благотворительность. Собственно, это было всё, что Аваддон знал о нем, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить его заподозрить неладное.

Каким образом этот богатый и влиятельный Дремлющий оказался здесь, да еще и в таком виде? Еще даже не приблизившись к нему, Аваддон активировал Луч Агатовой Звезды – заклинание, позволявшее просматривать жизнь человека вплоть до трех недель назад. В этот раз листать так много не пришлось. Последние три часа показали всё более чем наглядно, и Аваддон, к собственному удивлению, почувствовал желание улыбнуться.

Таких забавных людей ему еще не приходилось встречать. Решиться на подобную авантюру ради праздного любопытства – сам бы он на такое точно никогда не пошел. И это вызвало в нем невольный интерес. А еще желание сделать так, чтобы парню не пришлось пожалеть о своей смелой выходке.

Прикасаться к нему, целовать было необычайно приятно, наверно, потому что Дирн был совершенно открыт, в его движениях не было ни малейшего притворства или напускной страсти, он не скрывал своего напряжения и даже некоторой враждебности, и Аваддон, сам того не осознав, увидел в этом вызов, который ему захотелось преодолеть любой ценой. Наверно, впервые в жизни он занимался любовью не ради того, чтобы удовлетворить собственные потребности, а ради того, чтобы доставить удовольствие другому человеку. И он даже не ожидал, что ему станет настолько хорошо, когда его усилия приведут к желаемому результату.

Чем откровеннее вел себя Дирн, тем удивительнее чувствовал себя Аваддон, от поцелуев этого мальчишки у него срывало дыхание, и даже сердце, сойдя ни с того, ни с сего с ума, то и дело обрушивалось куда-то вниз, вызывая в нем ощущение странной приятной беспомощности. Никогда еще ему не было хорошо настолько, что впору было потерять контроль, а именно это он в какой-то момент и сделал, придя в себя лишь тогда, когда халат с его плеч уже был сорван.

Открытый ужас Дирна нисколько не удивил его, с подобной реакцией он сталкивался не впервые, что и заставило его, в конце концов, прийти к такому решению: закрывать редким любовникам глаза и оставаться во время всего процесса в плотном халате. Если остроту своих ушей он легко мог замаскировать с помощью простой иллюзии, то на его шрамы, к сожалению, никакая магия не действовала. Они сами были чистой магией, темной и нерушимой, и Аваддон был бессилен перед ними так же, как все остальные были бессильны перед ним самим.

Когда Дирн в страхе отшатнулся от него, Аваддон ощутил тоску, которой сам же поразился. Он был уверен, что за столько лет уже давно привык к подобным ситуациям, однако сейчас ему было больно, как от жестокого предательства. Густой мрак окутал его душу, и, объясняя Дирну суть произошедшего, он уже совершенно ни на что не рассчитывал. У него даже желание полностью пропало, и он был вполне честен, когда заверял Дирна в своей готовности на этом всё закончить.

Вот только этот странный нелепый парень снова умудрился удивить его. Никто раньше не мог преодолеть страха перед его шрамами, всякий, кто нащупывал их, уже не находил в себе сил до конца расслабиться, что всегда омрачало удовольствие от секса, а этот невозможный человек всего лишь укорил его за то, что он не сказал ничего заранее, и без всякого страха снова прикоснулся к его зачарованной коже. Аваддон видел его лицо слишком отчетливо, чтобы сомневаться в его искренности.

- Ничего особенного. Если бы ты предупредил меня заранее, я бы так не отреагировал.

Аваддона будто вышвырнуло из привычной реальности в новое незнакомое пространство, в котором он пока еще ничего не знал, но уже чувствовал непреодолимый интерес…

Он набросился на Дирна, пожалуй, слишком агрессивно, но тот не казался недовольным. Аваддону было недостаточно его изломленного сексуальным напряжением лица, он хотел сделать так, чтобы парень забыл себя от удовольствия, и в этой цели он был крайне решителен.

Обнаженное тело Дирна было безумно привлекательным и сильным, его кожа напоминала смешанную с золотом бронзу, и Аваддон испытывал неподдельное восхищение, наблюдая за тем, как она постепенно покрывалась соблазнительным блеском, вызванным нетерпеливой жаждой.

Настолько яркой мужественной красоты Аваддон никогда раньше не видел. И при всем этом Дирн был потрясающе чувственным, его сдержанные вздохи мутили Аваддону рассудок, ему хотелось поглотить его без остатка, вобрать в себя всю его сущность, слиться с ним до такой степени, чтобы даже самая черная магия не смогла их рассоединить.

Аваддон жадно вылизывал всё его тело, находя это чрезвычайно приятным, выискивал его слабые места и долго безжалостно мучил, когда поиски приводили к успеху. Дирн всегда немного комплексовал из-за этого, но у него были ужасно чувствительные соски, и когда Аваддон обнаружил это, то едва не довел его до припадка своими жестокими выматывающими ласками. Ему мало было просто целовать или посасывать, он начал методично прикусывать и без того воспаленные из-за обострившегося восприятия нежные комки плоти, и Дирн просто забился под ним, как рыба, снятая с крючка, пытаясь прекратить издевательство и в то же время сходя с ума от почти больного сумасшедшего удовольствия.

Его член уже давно стоял в отчаянной мольбе, но Аваддон не позволял ему прикасаться к себе, желая довести до полной потери рассудка. Дирн был весьма близок к этому, самообладание практически полностью оставило его, и Аваддон внутренне задрожал, услышав его несдержанные глухие стоны… То, как он стонал: с мольбой и в то же время развратно, не скрывая своего желания, подкосило выдержку Аваддона, и он понял, что следующую порцию сладких истязаний придется отложить на другой раз.

Дирн был так возбужден, что не хотел даже тратить время на подготовку, Аваддон практически насильно удержал его и воспользовался приготовленной заранее жидкой смазкой. Тут он заставил себя сцепить зубы и, несмотря на собственное невыносимое желание, со всей ответственностью подойти к подготовке распростертого под ним неугомонного тела.

По правде говоря, Дирн никогда раньше не был снизу, и потому подготовка была ему более чем необходима, и он сам четко осознал это уже после того, как Аваддон добавил второй палец, но, несмотря ни на какие неудобства, его член так и не опал, Аваддон распалил его до такой степени, что сейчас это, наверно, было просто невозможно.

Дирну хотелось кричать, когда пальцы без всякого сострадания начали пронзать огненную точку глубоко внутри него, ему казалось, что он сдерживает себя, но нет – крики действительно вырывались из его горла, и это было так мощно и честно, что Аваддону захотелось в кровь искусать его прекрасную кожу. Он вошел резко, одним беспощадным рывком, и сам низко застонал, ослепленный чудовищной узостью, от которой у него внутри всё заклокотало. Он услышал болезненный выдох Дирна, увидел его ошеломленное нестерпимой болью лицо и тут же ломанулся снова, в этот раз успешно достигая сладкой точки.

Дирн снова потерялся в собственных стонах и криках, постепенно забывая о боли и неосознанно рыдая от переизбытка эмоций и ощущения самой яркой близости, которая когда-либо была в его жизни. Аваддон видел его слезы, понимал их причину и еще жестче брал его, заставляя запомнить эти мгновения, навсегда отпечатать не только в теле, но и в сознании, чтобы никто уже и никогда не смог затмить охватившее их в этот момент безумие.

То, что Дирн испытал в самом финале, вряд ли можно было назвать простым оргазмом. Это был взрыв, унесший его из материального мира в полнейший эмоционально-физический хаос, пробивший все его тело бешеной дрожью и в итоге действительно заставивший забыть обо всем, что он знал до сих пор. Ему было и хорошо, и страшно в одно и то же время, и потрясенное сознание в какой-то момент просто не выдержало этой свирепой агонии, погрузив его в уютную темную бессознательность.

Когда он пришел в себя, никто уже к нему не прикасался, в комнате стояла полная тишина, и можно было подумать, что, кроме него, здесь никого больше нет, но Дирн не поверил в это. Он принялся напряженно ощупывать постель и почти сразу наткнулся на расслабленную руку совсем недалеко от себя. Этого ему было совершенно достаточно, он тут же откинулся на свою половину, не обращая больше на «соседа» никакого внимания, и позволил себе просто млеть после пережитой бури.

Стоит отметить, Дирн был довольно романтичным парнем, он бы с удовольствием обнял партнера (тем более такого заботливого и талантливого) и уснул, не выпуская его из рук, но такое поведение показалось ему нехарактерным для мальчика по вызову, и он решил воздержаться.

Он никогда в жизни не был настолько удовлетворен. Мягкая истома пропитала каждый его орган, всю кровь и плоть, даже кости превратила в рыхлое тесто, которое уже никакая сила не смогла бы привести в движение. Он был изрядно утомлен еще до Краеугольного Собрания, а сейчас и вовсе был на грани полной дезориентации. Замученный и счастливый, он опасался, что кое-кто захочет продолжить ночные развлечения, но время шло, а никаких попыток не следовало, и, в конце концов, Дирн позволил себе на время отпустить все впечатления сумасшедшего дня и дать волю желанной сонливости.

Пусть его мыслительные способности слегка притупились в этот момент, он отдавал себе отчет во всем, что только что произошло, и открыто признавал, что его интерес к человеку, что лежал сейчас рядом с ним, не только не угас после их близости, но наоборот – стал лишь еще сильнее, возрос настолько, что теперь ему было еще любопытнее, даже еще интереснее, чем до того, как они встретились. Он хотел узнать, откуда взялись эти шрамы, кем был этот человек, умудрявшийся быть одновременно подавляюще властным и таким безжалостно нежным…

Аваддон все это время не сводил с него пристального взгляда, испытывая попеременно совершенно разные чувства. Но у всех этих чувств было одно важное сходство: все они были пронизаны глубоким интересом и непреодолимой симпатией, симпатией, за каких-нибудь полчаса подвергнувшей всё мировосприятие Аваддона серьезным изменениям.

Поначалу, глядя на то, как тяжело дышит Дирн, еще не оправившись до конца после первого раза, он испытывал желание снова накрыть его собой и еще раз провести через тот же ослепительный маршрут и делать это вновь и вновь до бесконечности, пока оба они просто не умрут от потери сил. Но стоило ему увидеть громадную усталость Дирна, его закрывающиеся против воли глаза, затрудненные движения, как от его безумной похоти не осталось и следа.

Кроме того, для Дирна это был первый раз, Аваддон и так был с ним грубее, чем следовало, и мучить его в таком состоянии и дальше ему было совершенно не под силу. Возможно, будь это настоящий представитель древнейшей профессии, Аваддон бы не остановился, посчитал бы справедливым хорошенько поиграть за свои деньги, но перед ним был Дирн Барн-о-Бас, появившийся здесь только из любопытства, человек, подаривший ему неслыханное удовольствие без всякого страха перед его темным увечьем…

У Аваддона что-то вздрогнуло внутри, когда Дирн начал искать его, а стоило их рукам соприкоснуться, как ему захотелось крепко прижать парня к себе и не разрывать объятий в течение всей ночи, грея его своим теплом и одновременно самому обретая покой от его спокойной доверчивости. Но Дирн тут же отстранился и больше не искал прикосновений.

Аваддон не расстроился. Он продолжил наблюдать за ним, и когда Дирн заснул, встал с постели, выбрал лучшее и самое мягкое покрывало, бережно укрыл его и, накинув на плечи халат, сел на кровать рядом с ним. Так ему было удобнее смотреть, и этому занятию он посвятил всю оставшуюся часть ночи до самого рассвета.

Он не смел трогать Дирна, боясь разбудить его, но смотрел на него постоянно, как на непостижимое чудо, в которое сам не мог поверить. Откровенно говоря, понять его было не так уж и сложно. Ведь он впервые в жизни встретил человека, который совершенно его не боялся.

Незадолго до рассвета он осторожно погладил Дирна по щеке и тихо произнес:

- Мы еще встретимся.

Посидев в том же положении еще какое-то время, он ушел, не чувствуя ни малейшей грусти. У него не было причин грустить, потому что он знал так же твердо, как и собственное имя, что их следующая встреча состоится очень скоро.

========== Глава 5. Новый игрок ==========

Дирн вернулся в «Белый Пион» рано утром и почувствовал себя на редкость необычно, получив, наконец, возможность избавиться от повязки. Он уже настолько привык полагаться только на слух и внешние ощущения, что теперь испытывал настоящий восторг от возможности без всяких затруднений воспринимать окружающий мир.

Терри, убедившись в том, что он здоров и невредим и не выказывает никаких болезненных симптомов, велела ему идти в дом, а сама вступила в переговоры с доставившим его слугой. Это был тот же самый человек, который увез Дирна вчера вечером.

Дирн охотно подчинился и расположился со всеми удобствами в своем любимом кресле на террасе. Время было раннее, но на столе уже поджидал вкуснейший завтрак, сервированный на двух персон, и Дирн не стал дожидаться разрешения: с бешеным аппетитом накинулся на еду, чувствуя себя так, словно не ел ничего целую неделю.

Вообще-то ему следовало поспешить, чтобы вернуться домой к положенному времени, но он не стал. Опоздание уже, в любом случае, было неизбежно, а лишний час вряд ли мог на что-то серьезно повлиять. В конце концов, у него были надежные руководители, в компетентности которых не приходилось сомневаться.

Вопреки его ожиданиям, Терри пришла к нему не с эмоциональными возгласами, а с непривычно отстраненным задумчивым видом.

- Всё в порядке? – спросил Дирн, бросив на нее внимательный взгляд. – Он заплатил, сколько ты просила?

- Не то слово, - сказала Терри, усаживаясь в кресло напротив него. – Расскажи-ка мне, как всё прошло.

Дирн уже давно решил, что скажет Терри чистую правду, и хотя ему было немного неловко, он все-таки не отступил от своего намерения.

- Так, как я и мечтать не мог.

- В самом деле? – Терри удивилась. – Он настолько хорош?

- Да, - хмыкнул Дирн, невольно улыбаясь под наплывом воспоминаний. – Потрясающий. Он ни одной мысли в моей голове не оставил.

- Подумать только, оказывается, это возможно, - саркастически заметила Терри. – Я переживала за тебя, негодяй. За всю ночь ни разу глаз не сомкнула.

Это было ясно видно по ее лицу: осунувшемуся и замученному, как после долгой болезни.

- Прости, Терри, - Дирн действительно почувствовал себя виноватым. – Я же говорил, что все будет в порядке. Ты должна была спать без задних ног.

- Без задних ног! – передразнила Терри беззлобно. – Ладно уж, спасибо и на том, что вернулся в целости и сохранности. Тебе удалось выяснить, почему он требует закрывать глаза?

- Шрамы, - сообщил Дирн с набитым ртом. – Вся его спина и плечи будто разбитым стеклом покрыты, и эта часть словно не связана с остальным телом, она совершенно не греется.

- Ты не испугался?

- Еще как! Даже отпрыгнул от него.

- А он что?

- Сказал, что его проклял один Благословенный. Заверил в том, что мне не стоит бояться.

- Необычное поведение для заказчика, - пробормотала Терри. – Другой бы избил и взял свое, ничего не объясняя.

- Он слишком уверен в себе, чтобы поступать так.

- Возможно, - Терри какое-то время помолчала, наблюдая за неудержимым аппетитом Дирна, затем спросила. – Надеюсь, ты удовлетворил свое любопытство? Больше не последует глупых предложений?

Дирн снова почувствовал неловкость и смущенно посмотрел на Терри:

- Если честно, не совсем. Надеюсь, ты не убьешь меня, если я попрошу…

- А ну погоди, - Терри уже догадалась. – Ты хочешь, чтобы в следующий раз, когда от него поступит заказ, я снова отправила тебя?

- Когда это ты успела сделаться Благословенной? – спросил Дирн, нахмурившись. – Или у тебя появился дар ясновидения?

- Чтобы догадаться о таком, не обязательно быть Благословенной, - фыркнула Терри и посмотрела на Дирна уже без всякой смешливости. – Знаешь, Дирн, я думаю, тебе не придется прибегать к таким методам, чтобы снова увидеть его.

- Почему?

- Он попросил передать тебе кое-что.

Увидев протянутый ею предмет, Дирн разом забыл о еде. Он даже немного побледнел, потому что перед ним было не что иное, как Ланиерит – редчайший драгоценный камень, которым во всем мире владели лишь единицы. Это было непревзойденное сокровище – черно-фиолетовый алмаз, сиявший, несмотря на свой темный оттенок, ярче любого бриллианта и обладавший неведомым количеством разнообразных магических свойств. Он был надежно инкрустирован в пазы роскошного золотого кольца и выглядел просто фантастически.

- Он преподнес его в качестве оплаты? – ошеломленно спросил Дирн, разглядывая кольцо со всех сторон. – Это же бред.

- К оплате это не имеет никакого отношения, - окончательно повергла его в шок Терри. – Оплату я получила золотом, как обычно, а кольцо он просил передать тебе в качестве особого дара.

- Да он сумасшедший! – Дирн был поражен до глубины души. – Это же всего лишь ночь… Да и мне самому было неплохо.

- Значит, ты чем-то зацепил его, а это позволяет нам сделать два вывода.

- Каких?

- Первый – этот человек ужасающе богат и могуществен, и второй – у него на тебя явно долгосрочные планы, иначе он бы не стал разбрасываться такими вещами. Поводов для беспокойства более чем достаточно.

К ее удивлению, Дирн после этих слов не только не обеспокоился, но еще и довольно усмехнулся:

- Хотя бы один раз мы ещё обязательно встретимся. Я должен вернуть ему кольцо. Не желаю быть в долгу.

- Не зря я волновалась, - со вздохом сказала Терри. – Неизвестно, во что теперь всё это выльется.

- Не переживай, - Дирн возобновил прерванный завтрак. – Давненько я не попадал в опасные передряги. Изумительное чувство!

- Безобразие! – Терри тоже приступила к еде, то и дело сердито поглядывая на Дирна. – Была бы я твоей матерью, заперла бы дома.

- Несмотря на то, что мне двадцать пять лет?

- Несмотря!

Дирн рассмеялся и после недолгой паузы с улыбкой попросил:

- И все-таки, если он вдруг появится, вызови меня, пожалуйста…

- Бесстыжий негодяй!

Дирн снова покатился со смеху, в глубине души прекрасно зная, что, несмотря на всю свою внешнюю суровость, Терри не сможет нарушить его волю. И Терри, искренне беспокоясь, тоже отлично это понимала.

*

Вечером того же дня Ноам Великолепный с хмурым видом восседал в своем огромном кабинете, занимаясь обычной работой главы Краеугольного Сената. Изучение разнообразных государственных бумаг, прием послов из соседних королевств, аудиенции с представителями собственного Сената, принятие решений разной степени важности – всё это было лишь малой частью того, что ему приходилось делать ежедневно. Нет, нельзя сказать, что он жил плохо, в его руках находилась необъятная власть и могущество, дававшее ему право на всё что угодно. Это была яркая жизнь, полная бесконечных возможностей. Великолепная жизнь.

Не его жизнь.

Появление Таддеуса Безмятежного заставило его внутренне напрячься, потому что он возлагал большие надежды на его визит. Таддеус не был таким же одаренным Благословенным, как Ноам, но обладал дружелюбным характером и не раздражал Ноама так, как большинство других Благословенных. Он был одним из его немногочисленных приятелей и уже много лет верой и правдой служил ему в Сенате.

- Как всегда, блещешь энтузиазмом, - усмехнулся Таддеус, усаживаясь за стол напротив него. – Твой страшный дар не перестает меня удивлять.

- О чем ты? – Ноам сделал вид, что не слишком заинтересован в принесенной Таддеусом бумаге. – Вернее, о каком именно страшном даре ты говоришь?

- О твоем умении при необходимости очаровывать всех ослепительным радушием, а в действительности быть таким, как сейчас: Князем Мрака.

- Твоя способность делать меткие замечания всегда меня восхищала, - Ноам отложил еще один просмотренный документ и со всей возможной небрежностью спросил. – Что там с моей Золотой Книгой?

- Твое обаяние, как всегда, победило, - Таддеус вынул из широкого кожаного портфеля окантованный золотой пылью пергаментный документ и протянул Ноаму. – Передвижную коллегию одобрили восемьдесят процентов Благословенных и семьдесят два процента Дремлющих. Многие из тех, кто поначалу смотрел скептически, в итоге тоже решили поддержать твой замысел. Говорю же, у тебя дар очаровывать людей.

- Дело не в даре, - сказал Ноам, быстро пробегая глазами список имен в Золотой Книге, - а в страхе.

- В какой-то степени, - согласился Таддеус, погружаясь в задумчивые размышления. – Уж конечно, тебя боятся, но вот что я скажу: твое обаяние в совокупности с огромной силой делает тебя вдвойне пугающим. Страх сам по себе полезен, но в сочетании с восхищением он дает поистине великую власть…

Ноам его уже не слушал. Среди имен, начинавшихся на букву «Д», он не нашел того, что интересовало его в первую очередь.

- А что Дирн Барн-о-Бас? – спросил он без всяких эмоций. – Его я не вижу в списке.

- Похоже, вчера на Собрании он был серьезен, - пожал плечами Таддеус. – Его поддержкой нам не удалось заручиться.

Ноам кивнул, притворяясь, что продолжает изучать имена тех, кто одобрил его проект. На самом деле Золотая Книга больше не представляла для него интереса. Он уже узнал то, что хотел, и это знание стало последней каплей в чаше его давно вынашиваемой душевной агонии.

«С меня хватит, - сказал он себе мысленно, никак не обнаруживая своих чувств перед товарищем. – Больше никакого права выбора. Пора тебе узнать, кому ты принадлежишь, мой жестокий возлюбленный».

========== Глава 6. Странное приглашение ==========

Как бы ни был Дирн захвачен своим сомнительным приключением, реальность быстро заставила его вернуться на бренную землю. Всё производство Серебряной Долины, добыча Волшебной Пыли, обработка и продажа Радужных Алмазов – над всем стояли надежные руководители, но ни одно серьезное решение не принималось без его, Дирна, участия. Он сам закрепил за собой такое положение, и если поначалу это и было его целью, то теперь он нередко забывал поесть в суете бесконечных будней.

Серебряная Долина представляла собой обширный участок прекрасной плодородной земли, на которой в изобилии хватало всего: и ручьев, и холмов, и цветущих садов, и всевозможных зверей, живших здесь уже много поколений. Особняк Маллори Барна находился на западном краю Долины, в укрытии небольшого красивого подлеска, где обитало множество синехвостых белок и несколько десятков величественных белоснежных оленей.

Особняк был трехэтажным, светло-серым, довольно простым снаружи, но чрезвычайно уютным и роскошным внутри. Маллори на протяжении всей своей жизни был сказочно богат, и отстроить себе дворец размером с гору (как это делали многие Благословенные) не составило бы ему никакого труда, но чрезмерная помпезность никогда его не привлекала. Он любил жить красиво и вольготно, со всеми возможными удобствами, но в подобного рода решениях всегда знал меру, и его подчиненные искренне уважали его за это. Даже Дирн, абсолютно не жадный до роскоши, считал этот дом настоящим образцом утонченной красоты и светлого уюта и чувствовал себя здесь хорошо даже тогда, когда еще не был уверен в том, что очень скоро станет хозяином этого места.

Волшебный Каньон (сердце добычи Волшебной Пыли) и Алмазные копи находились в самом центре Серебряной Долины, а уже вокруг располагались производственные павильоны, кузницы, хранилища – всё в ассиметричном, но тщательно продуманном порядке, благодаря которому какие-либо замедления в рабочих процессах были совершенно невозможны.

Когда Дирн только унаследовал Долину, большинство Дремлющих, занимавших здесь высокие должности, а также многие из простых работников боялись, что своей неопытностью и неумелым руководством он загубит давным-давно налаженный процесс и лишит множество людей достойной работы. Однако он не только сохранил установленный до него порядок, но и привнес нововведения, усовершенствовавшие прежнюю систему и сделавшие работу многих куда более легкой и безопасной. За прошедшие четыре года он стал здесь истинным господином, права которого подтверждались не только наследственными бумагами, но и искренним почтением тех, за кого он нес ответственность.

Дирн был рад такому признанию, но чтобы поддерживать достигнутую высоту, ему приходилось неустанно трудиться изо дня в день, что, в общем-то, подходило его энергичной деятельной натуре, но из-за отсутствия необходимого отдыха доводило порой до полного изнеможения.

О ночи, проведенной с Хрустальным Князем (так он мысленно прозвал своего неведомого любовника), он забыл почти сразу после того, как вернулся домой: дела обрушились на него неистовым вихрем, из которого он с трудом вырвался лишь к концу первой половины дня. После десятиминутного перерыва, посвященного быстрому перекусу, встал вопрос о том, кто поедет на ожидавшийся сегодня Алмазный Аукцион.

Надо сказать, мероприятия подобного рода организовывались не так уж часто и были крайне важны как для Дремлющей, так и для Благословенной Верхушки. Они являлись своеобразной научной ярмаркой, которая представляла всевозможные новшества, связанные с добычей Алмазных пород, а также разнообразные методы использования Волшебной Пыли и ее свойства, о которых не было известно раньше. Этими исследованиями занимались так называемые Вековые Алхимики – Дремлющие, умевшие использовать замкнутую магию (зелья и воздушные консистенции) в научных целях.

Конечно, не всегда Алмазные Аукционы открывали что-то необычайное, но Дирн уже много раз извлекал из них немалую пользу и потому не рассматривал даже мысли об отсутствии хотя бы на одном из них. Проблема заключалась в том, что сегодня у него была масса дел в Долине; поначалу он думал отправить вместо себя кого-нибудь из главных руководителей, но после короткого совещания выяснилось, что их присутствие на рабочем месте было в какой-то степени даже более необходимым, чем его. Поскольку он не мог послать на Аукцион подчиненных ниже рангом (подобное решение не допускалось регламентом мероприятия), в конце концов, ехать все-таки пришлось ему самому.

Вопреки обыкновению, в этот раз он не стал брать коня, а воспользовался одним из пышных экипажей, к которым в свое время питал слабость Маллори. По известной причине выдержать поездку в седле для него сейчас было крайне затруднительно.

Неизменным местом проведения Алмазного Аукциона из года в год оставался Питарр – старинный открытый амфитеатр с вместимостью до четырехсот человек. Как правило, все эти четыреста мест были забиты под завязку еще до начала вступительной речи, и публика здесь, конечно, собиралась самая блистательная: от ведущих представителей Краеугольного Сената до богатейших обитателей Тамира, к числу которых относился и Дирн.

Как можно с легкостью догадаться, вся эта сияющая компания не вызывала в сердце Дирна большого восторга; само собой, он не показывал этого и был вежлив со всеми, с кем сталкивался, но каждый раз невольно старался впритык появляться на Аукционе, чтобы не загромождать свой ум бесполезным и порой раздражающим общением.

На последних рядах всегда оставалось несколько свободных местечек, потому что элита обычно рвалась в самую середину, считавшуюся наиболее почетной зоной, но Дирна такие мелочи не волновали. Его превосходное зрение позволяло ему отлично видеть всё с любой точки амфитеатра, а говорили Вековые Алхимики всегда с помощью специального магического усилителя, доносившего голоса ораторов на любой нужный радиус.

В этот раз последний ряд, как ни странно, оказался полностью занят в том крыле, где поднялся Дирн, но предпоследние ряды еще мелькали свободными сиденьями, и одно из них он занял без всяких препятствий. И как раз вовремя.

Вступительная речь началась в следующую же минуту, пройдясь волной безмолвия по беспокойно гудящим рядам, и вскоре после приветствия началась столь любимая Дирном программа: представление всевозможных чудес, связанных с Волшебной Пылью и Радужными Алмазами. Это было как раз то, что делало Алмазные Аукционы куда более выигрышными в сравнении с Краеугольными Собраниями: здесь властвовал разум и последовательность, логика и ясность, чего явно недоставало Краеугольным лидерам.

Этот Аукцион также был богат на необычные диковинки, которыми трудно было не прельститься. Вот только Дирн, в отличие от большинства Благословенных и многих Дремлющих, трезво оценивал полезность того или иного изобретения и не разбрасывал внимание на то, что было, может, и поразительно, но не представляло никакой практической ценности. Большинство нововведений были именно такими, но Дирну все-таки не пришлось пожалеть о своем присутствии здесь: представленные вскоре Рассеянные Светильники заставили его глаза довольно загореться, потому что он уже долгое время искал нечто подобное.

Это были совсем небольшие прозрачные шары с заключенными внутри частицами Волшебной Пыли, дававшие неизмеримо больше света, чем обычные органические лампы. Кроме того, этот свет не сосредотачивался в одной зоне, а оставался одинаково ярким и на приличном расстоянии от источника света, что было просто колоссальным преимуществом по сравнению с теми светильниками, что использовались в производственных помещениях Серебряной Долины. А если учесть, насколько тонкой была работа с Пылью и порой едва различимыми Алмазами, то решение Дирн принял моментально и без лишних раздумий.

Таким было одно из главных свойств его натуры: он мог долго сомневаться, если не был в чем-то до конца уверен, но если его охватывала твердая убежденность в правильности того или иного решения, то он принимал его сразу же, без всяких оглядок на возможные последствия.

Оратор все еще объяснял особенности использования Рассеянных Светильников и их несомненные достоинства, когда Дирн услышал позади чуть насмешливый голос:

- Полезная вещь. Может здорово облегчить жизнь ювелирам. Как раз в вашем вкусе, не правда ли, господин Барн-о-Бас?

Дирн в растерянности обернулся и едва поверил своим глазам: чуть левее позади него сидел не кто иной, как Ноам Великолепный, этот всемогущий высокомерный аристократ, которого никто еще никогда не видел сидящим в последнем ряду! Это было настолько неожиданно и удивительно, что Дирн так и уставился на него во все глаза, совершенно забыв о полагавшихся приветствиях. Его лицо при этом выражало крайнюю степень недоумения и искренней обескураженности, что заставило Ноама внутренне улыбнуться и похвалить себя за столь успешно произведенный эффект неожиданности.

- И что вы здесь забыли? – спросил Дирн бесцеремонно, не находя объяснения этому исключительному событию. – Разве ваше место не где-то там? – он небрежно махнул рукой в сторону центральных рядов.

- Бывают ситуации, когда перемены неизбежны, - Ноам ни на секунду не отрывал взгляда от его лица. – Скажем так: мне захотелось немного разнообразить свою реальность.

- Понятно, - не слишком в это поверив, Дирн кивнул и, посчитав, что разговор больше не требует продолжения, снова сосредоточил внимание на сцене. Вот только разговор еще не был закончен, и он четко это понял, когда неторопливый голос Ноама раздался в неприятной близости от его левого уха:

- Так что насчет Светильников? Что вы о них думаете?

- Думаю, что они очень практичны, - напряженно ответил Дирн, - и незаменимы в производстве тонких изделий.

- С этим не поспоришь, - пробормотал Ноам, лаская взглядом кончик его уха, выглянувший из-под волос. – Они практичны, полезны, удобны и… совсем не эксклюзивны, вы не находите? Они могут чрезвычайно порадовать ваших подчиненных, но какой от них прок конкретно вам?

- Каждый уважающий себя хозяин должен заботиться о достойных условиях для своих работников, - насколько мог сдержанно ответил Дирн. – Во-первых, это выгодно ему самому: хорошие условия способствуют лучшей производительности, а во-вторых, это просто естественная позиция зрелого человека.

- Как это похоже на вас, - усмехнулся Ноам, зная, что после следующих слов Дирн точно взорвется, - заботиться о тех, кто никогда этого не оценит.

Дирн наконец-то обернулся, и их лица оказались настолько близко, что они без труда могли разглядеть каждый блик в глазах друг друга, чем и не замедлил заняться Ноам. Если бы Дирн не был так раздражен, он бы счел такую близость недопустимой и, наверно, попытался бы отстраниться, но сейчас ему не было до этого никакого дела. Он посмотрел Ноаму прямо в глаза и мрачно спросил:

- Что вам от меня нужно? Говорите, зачем пришли. И не нужно мне рассказывать про перемены. Я знаю, что вы здесь из-за меня.

Такая прямолинейность привела Ноама в восторг, и он с трудом сохранил лицо серьезным.

- Неужели вы пришли из-за того, что я отказался подписать вашу Золотую Книгу? – Дирн продолжил наступление. – Это глупо. Ни за что не поверю, что вам больше нечем заняться.

- Признаюсь, это меня очень расстроило, - выдал чистейшую правду Ноам, с интересом ожидая реакции. – Мне очень грустно от того, что вы отвергли такой полезный и важный проект.

Только сейчас Дирн осознал, что что-то идет не так, и как только понял это, обнаружил и чересчур интимную позу, в которой они находились. Ноам был так близко, что его длинные белоснежные волосы касались плеча Дирна, и из-за того, что последний ряд слегка превосходил по уровню все остальные, он еще и подавляюще возвышался над ним, вызывая неконтролируемую злость и раздражение.

Внешность Ноама, как и все в нем, была безупречна, но Дирн видел в его красоте лишь типичный пример бездушного аристократического пафоса, лишенного всякой отзывчивости и естественных человеческих чувств. Исключением были разве что глаза Ноама – внимательные, необычного серебристо-синего оттенка; в них всегда чувствовалась какая-то тщательно скрываемая глубина, которой Дирн никогда особо не интересовался, потому что не испытывал в этом нужды.

Впрочем, конкретно сейчас эти глаза тоже вызывали в нем лишь досаду, потому что светились странной насмешкой и чем-то еще, чем-то, что Дирн никак не мог понять и все больше нервничал из-за этого. Происходило явно что-то подозрительное, он был уверен в этом хотя бы потому, что никто вокруг не обращал на них ни малейшего внимания, а ведь сцена была весьма незаурядной. Ему до смерти хотелось отвернуться, но сейчас это бы выглядело поражением, поэтому он продолжал неотрывно смотреть на Ноама, не желая уступить ему даже в такой мелочи.

- Вы смеетесь надо мной?

- Я говорю правду, - сухо сказал Ноам, даже не думая отодвигаться. – Ваше пренебрежительное отношение глубоко огорчило меня.

- И вы правда пришли из-за этого?

Ноам слегка качнул головой, и прядь его волос мягко прошлась по щеке Дирна. Дирн сам не знал, почему, но это до крайности смутило его, он покраснел и, почувствовав это, с еще большей неприязнью уставился на Ноама. Ноам же в этот момент мог похвастаться только одной мыслью в голове:

«Восхитительно».

Он бы с удовольствием сказал это вслух, чтобы смутитьДирна еще сильнее, но все-таки счел за благо сдержаться и ответить на его вопрос:

- Нет, хоть вы и задели меня, я здесь по другой причине.

- Я уже весь издергался в ожидании этой причины, - Дирн больше не видел смысла скрывать свое раздражение. – Что же, в конце концов, привело вас ко мне? Да еще и вынудило занять унизительный для вас последний ряд?

«Да он просто чудо, - подумал Ноам с удивлением и огромным восхищением. - Знает, что я один из сильнейших Благословенных во всем Тамире и ничуточки не боится».

- Я пришел передать вам кое-что, - он протянул ему маленький пригласительный свиток из дорогущей золоченой бумаги, который Дирн принял только потому, что, во-первых, это дало ему возможность отвернуться от Ноама, а во-вторых, ему уже не терпелось избавиться, наконец, от этой сомнительной компании. – В пятницу вечером в Сапфировом Бору состоится званый вечер. Я очень надеюсь на ваше присутствие.

- Серьезно? – Дирн не мог поверить. – Такие усилия ради такого пустяка? Разве вы не могли просто отправить его в Серебряную Долину?

- Конечно же, мог. Но я ведь знаю, что подобные мероприятия вас не слишком привлекают. Поэтому я решил ясно дать вам понять, насколько для меня важно ваше присутствие.

Теперь Дирн жалел о том, что отвернулся. Ноам, воспользовавшись удобной возможностью, придвинулся к нему еще ближе, и теперь его дыхание теплой волной опаляло его ухо, сея по всему телу нездоровое волнение. Но Дирн упорно не поворачивался обратно, потому что не хотел снова столкнуться с насмешливым взглядом, и не высказывал недовольства по поводу такого нахального поведения, потому что это бы выдало его чересчур острую реакцию на это самое поведение. Он злился без слов, чувствуя себя озадаченным и беспомощным, но все еще не сдавал позиций.

Пожалуй, больше всего его бесил тон Ноама, каким тот мурлыкал ему в ухо: словно тигр, завлекающий тигрицу. Если бы Дирн не был совершенно уверен в том, что это невозможно, он бы подумал, что Благословенный пытается соблазнить его, но ведь это было просто немыслимо! В конечном итоге, все это походило на какое-то изощренное издевательство, и чем сильнее Дирн верил в это, тем больше ярился.

- И почему же мое присутствие для вас так важно? – процедил он сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не боднуть Ноама затылком по носу.

- Вы узнаете об этом на вечере, - мягко ответил Ноам, незаметно касаясь губами его волос. – Я буду ждать.

- А если я не смогу прийти? – осведомился Дирн, но ответа уже не услышал. Атмосфера вокруг в одну секунду изменилась: тепло возле уха исчезло, и голос оратора на сцене стал гораздо громче и яснее, словно до этого момента что-то заглушало его, не позволяя вмешиваться в беседу Дремлющего и Благословенного…

Обернувшись, Дирн убедился в том, что Ноам исчез, и это, с одной стороны, заставило его вздохнуть с облегчением, а с другой, наполнило разум всевозможными ругательствами.

Он был достаточно смел, чтобы проигнорировать приглашение Ноама, вот только что-то подсказывало ему: просто так Благословенный не отстанет. То, что он соизволил лично передать ему приглашение, красноречиво повествовало о его огромной решимости, и Дирн понимал, что с таким человеком будет проще сразу всё решить, чем растягивать бесполезную борьбу.

Трудно было сказать наверняка, что могло от него понадобиться Ноаму Великолепному, но Дирн предполагал, что дело было в экспорте Радужных Алмазов в Кинию, соседнее королевство, с которым Тамир тесно сотрудничал. И Дирн, и Ноам имели выгодные торговые связи с некоторыми представителями этого государства, и Дирн полагал, что Ноам хотел заключить с ним какой-то договор относительно этого вопроса.

С другой стороны, если это действительно было так, то почему он сразу не сказал ему об этом, зачем окутал всё интригой? Дирн легко нашел ответ и на этот вопрос. Чтобы от души посмеяться над ним. Многие Благословенные смотрели на Дремлющих, как на низший уровень популяции, особенно на таких выскочек, как Дирн, который практически чудом унаследовал Серебряную Долину.

Дирн был уверен, что Ноам относился к нему точно также, и большой симпатии это в нем, конечно, не вызывало. Но и проигнорировать приглашение он не мог, потому что был достаточно умен, чтобы понимать: избавиться от Ноама это ему все равно не поможет, а при следующей встрече договориться, возможно, будет еще сложнее. Поэтому, скрепя сердце, он смирился с неизбежностью и твердо решил не уступать Ноаму ни в одном пункте соглашения. Благо, у него еще оставалось три дня, чтобы хорошенько настроиться на эту тяжелую дискуссию.

========== Глава 7. Страсть и досада ==========

Аваддон собирался выждать неделю, прежде чем развернуть бурную деятельность по завоеванию внезапно появившейся в его жизни отважной вершины, однако уже через три дня желание снова увидеть ее стало в нем настолько нестерпимым, что он в кои веки не смог побороть собственную слабость. Поскольку в настоящий момент это оставалось его единственной возможностью, он снова отправил слугу в «Белый Пион», практически не сомневаясь в том, что на заказ приедет тот же исполнитель, что и несколькими днями ранее.

С помощью простейшего заклинания отслеживания Аваддон внимательно наблюдал за Дирном в то утро, и разговор с Терри ему тоже удалось захватить. Он давно не испытывал такого удовлетворения, как в тот момент, когда Дирн, чуть смутившись, высказал свою порочную просьбу. В нем не было ни малейшей неестественности; что бы он ни делал: улыбался, колебался или смущался, всё в нем было восхитительно. Открыто и искренне, как на картине, нарисованной ребенком.

Аваддон не надеялся, он точно знал, что Дирн снова захочет приехать, и так и оказалось.

Последние три дня Дирн не выбирался из рабочей суматохи, а в этот вечер был еще и крайне напряжен из-за предстоящей завтра встречи с Ноамом Великолепным, и потому, получив от Терри весточку, без промедления рванул в «Белый Пион». Пусть он был страшно занят в последние дни, это не мешало ему регулярно вспоминать о Хрустальном Князе, чувствуя все тот же неугомонный интерес и теперь еще и характерную чувственную нежность, какая бывает только между страстными любовниками. Уж конечно, он не влюбился (по крайней мере, пока), и его интерес был основан больше на физическом аспекте, чем на духовном, но и этого, по мнению Аваддона, в настоящий момент было более чем достаточно.

В этот раз Дирн гораздо увереннее отсчитал положенные тридцать шагов, и как только различил присутствие Аваддона справа от себя, тут же сам дернулся к нему и, нащупав знакомые плечи, впился в его губы жадным поцелуем, с удовольствием выпуская из тела всякую сдержанность.

Трудно было сказать, кто из них двоих изголодался сильнее; во всяком случае, они почти сразу избавились от одежды и, упав на кровать, слились в жестких, выбивающих все мысли из головы объятиях. Эта бесстыдная откровенная жажда близости сводила с ума их обоих, единение обнаженных тел превращало внутренности в растопленный мед, чередование нежности и грубости вызывало возбуждение, от которого хотелось кричать, срывая голос.

В дороге Дирн решительно настраивал себя на борьбу за доминирование, но сейчас ему даже думать не хотелось о подобных усилиях. Он осознанно поддавался желаниям партнера, но не потому, что был духовно или физически слабее его, а потому что такой расклад вполне его устраивал… Он сам хотел этого, хотел чувствовать его в себе, чувствовать всю силу его возбуждения и таким образом по-своему владеть им.

Аваддон и в этот раз сдерживался до последнего, изводя его ласками до того развратными, что Дирн ежеминутно краснел под повязкой и наивно радовался тому, что плотная ткань частично это скрывала. От кого-то другого, может, и скрыла бы, но не от Аваддона, который собственноручно зачаровал ее, так что от него она не могла скрыть ровным счетом НИЧЕГО.

От вида краснеющего Дирна, такого милого и горячего, у Аваддона почернели белки глаз, а кровь запылала с такой силой, что он захотел сделать то, до чего еще не доходил никогда и ни с кем. Он на мгновение оторвался от Дирна и широко, с нажимом развел ему ноги, окидывая помешанным взглядом его буйное желание.

Хоть Дирн и не мог ничего видеть, ему было ясно, что происходит: желание обострилось в нем до предела из-за этой унизительной, невозможно открытой позы, и он немедленно попытался вырваться, но Аваддон легко завалил его обратно, снова зафиксировал в том же положении и, низко наклонившись, медленно провел языком по всей поверхности его каменно твердого ствола.

Дирна подбросило на постели, он запрокинул голову, шумно выдыхая, снова попытался зажаться, но Аваддону слишком понравилась его реакция, чтобы он мог остановиться. Если до этого Дирн еще как-то справлялся со своим голосом, то теперь ни о какой сдержанности не могло быть и речи: от его низких жалобных стонов Аваддон еще больше распалялся, ему хотелось сожрать это прекрасное тело, чтобы никто уже точно не смог до него добраться.

Когда Дирн неосознанно начал подбрасывать бедра навстречу его ласкам, Аваддон охотно позволил ему это и, едва парень взорвался, обдав сильной дрожью их обоих, он медленно слизал с губ капли его спермы, чувствуя удовлетворение даже от того, что теперь знал вкус его семени…

Дирн попытался сесть, притянуть его к себе, но Аваддон снова не позволил: вновь согнул ему колени и чуть приподнял, затем наклонился к самой чувствительной точке и с давлением провел языком по напряженному отверстию.

- Твою мать, это уже слишком! – застонал Дирн, собирая в кулаках целые комки простыни. – Не будь таким жестоким, черт возьми…

Аваддон лишь мягко усмехнулся и начал целенаправленно толкаться языком в тесно сжатое кольцо, заставляя его постепенно расслабляться и пропускать все глубже и глубже… Дирн бы с ума сошел от стыда, если бы увидел эту сцену со стороны и если бы услышал собственные стоны: он бы счел их пошлыми до омерзения, но у Аваддона было другое мнение: ему они казались изумительными в своей нескрываемой страсти и животном бесстыдстве.

Дирн успел кончить уже дважды, когда Аваддон, наконец, взял его, ворвавшись одним жестким безжалостным рывком. Долгое воздержание дало о себе знать, и теперь стонали уже оба, задыхаясь в череде неистовых бешеных толчков. Аваддон брал его с такой силой, что Дирн несколько раз терял сознание: пусть всего на несколько секунд, но его тело просто не выдерживало такого напора. Каждый раз, приходя в себя, он снова оказывался во власти неудержимой первобытной похоти, которая, казалось, проистекала из самой вечности и не знала предела. Это было даже немного болезненно и жестоко, но он все равно тянулся к своему мучителю, потому что подсознательно различал его эмоции, истинный характер его отношения к нему и не мог не отзываться на такой откровенный настойчивый призыв…

Аваддон так и не дал ему шанса прикоснуться к себе, ему хотелось полностью контролировать все его ощущения, и это было самой коварной и в то же время сладкой пыткой, которой Дирн когда-либо подвергался. В итоге момент взаимного предела был успешно достигнут, и они одновременно сорвались, ловя губами пронзительные стоны друг друга, от которых любой случайный свидетель прислонился бы к стене в полном изнеможении.

Дирн снова на несколько мгновений вылетел из реальности, все еще чувствуя под ладонями прохладную шероховатую спину, а когда пришел в себя, давление чужого тела исчезло, зато под его головой покоилась приятная теплая рука, а плечом он прижимался к мощному горячему боку. Дирн тут же повернул голову в ту сторону и мгновенно ощутил на лбу прикосновение знакомых тонких губ. Этот простой ласковый поцелуй заставил его сердце пропустить несколько ударов, и он сказал без всякой робости:

- Я хочу увидеть тебя.

- Увидишь, - тут же заверил спокойный мягкий голос, - но не сегодня.

Дирну было достаточно уже того, что на него не рассердились за подобное заявление. И в то же время такой ответ слегка смутил его; ему вдруг показалось, что Хрустальный Князь отлично знает, кто он такой, и ответ его был основан как раз на этом знании. Впрочем, он легко отогнал от себя эту мысль, уверенный в том, что безумное единение, действовавшее на них обоих с такой сокрушительной силой, было необычным не только для него, и отсюда и происходило особое к нему отношение.

- Я не боюсь твоих шрамов, - сказал Дирн искренне, безуспешно борясь с сонливостью. – Они даже приятные. Как холодный мрамор. Если ты беспокоишься насчет этого, перестань. Я не боюсь.

- Я знаю, - Аваддон с наслаждением водил носом по его встрепанной макушке. – Спи. Я знаю, что переборщил сегодня.

- Я был уставшим еще до того, как приехал сюда, - пробормотал Дирн, закрывая глаза под повязкой. – Однажды я приеду к тебе бодрым, и мы будем кувыркаться до самого утра.

Только этот человек мог заставить Аваддона так улыбаться. Он ничего не сказал, хотя сказать мог бы многое. Например, заявить, что представители подобной профессии должны быть бодрыми всегда или обескуражить Дирна вопросом о том, чем же он занимался на протяжении целого дня, что так сильно устал.

Аваддон не желал с ним играть. И не собирался больше напрасно тратить время. Он желал обладать этим человеком и уже сейчас испытывал убийственную готовность сделать всё, чтобы достичь этой цели.

- Не однажды, - он крепко поцеловал спящего Дирна в подбородок. – Скоро ты всегда будешь со мной.

*

Сапфировый Бор испокон веков считался одним из самых древних и величественных поместий тамирской элиты. Если насчет первого Дирн мало что знал, то со вторым он был полностью согласен, правда, считал, что к слову «величественное» необходимо было также добавить «помпезное» и «до нелепости огромное». В общем-то, эти две характеристики более чем точно отражали внешний облик этого поистине колоссального королевского дворца.

Но то был дворец, природа же вокруг него была действительно впечатляющей. Так называемые Сапфировые Буки, зачарованные предками Ноама много веков назад, занимали здесь огромные пространства и представляли собой настоящее чудо естественного и магического союза, образовавшего в итоге особый вид материальной сферы.

Дирн бывал здесь лишь однажды, в тот самый год, когда официально вступил во владение Серебряной Долиной; тогда в Сапфировом Бору был организован пышный бал в честь двухсотлетия отца Ноама Великолепного, Ричарда Непреклонного, который созвал на свой праздник всех наиболее влиятельных представителей Тамира, чем, разумеется, никто не смог пренебречь. Тогда Дирн и вывел свой двойственный вывод: насмешливое отношение к вычурным размерам дворца и глубокое восхищение к окружавшей его природе.

Сейчас, совершая очередной визит в это легендарное поместье, он вынес ровно такое же впечатление. При всем своем неудовольствии к этой вынужденной поездке он не мог не испытывать благоговейного восторга при виде вековой мощи исполинских деревьев, чья кора напоминала отшлифованный сплав агата и сапфира, а листва была будто пронизана темно-синей Волшебной Пылью. При этом деревья были вполне себе живыми, в их кронах обитали тысячи редких зверей, а их корни уходили глубоко под землю, питаясь естественной природной влагой.

Этот лес зачаровывал, потрясал воображение, и то же самое, очевидно, полагалось делать и гигантскому дворцу, что находился в самом его центре, но Дирн, полный предубеждений, только сильно нахмурился, когда карета, наконец, остановилась у северного крыла, которое само по себе могло сойти за внушительный замок.

Его слегка насторожило то, что возле крыльца больше не наблюдалось других экипажей, да и вообще: атмосфера вокруг не соответствовала намечающемуся празднику. Он-то полагал, что Ноам собирается устроить что-то вроде бала, а с ним переговорить отдельно в кабинете.

Ситуация стала еще подозрительнее, когда слуги провели его в большущий пафосный зал с длинным, изысканно сервированным столом посередине. Подозрительным было то, что стол был сервирован всего на двух персон! Дирн и так направлялся сюда без особого восторга, а теперь и вовсе помрачнел так, что на лбу у него образовались две глубокие складки, которые в Серебряной Долине часто многих пугали, потому что грозили не самыми приятными последствиями.

Тем не менее, он молча сел за стол и приготовился ждать, никак не выражая своего недовольства. Так или иначе, он уже оказался здесь и считал необходимым довести дело до конца, выяснить, что, в конце концов, взбрело в голову Ноаму и заверить его в бесполезности всяких нечестных игр.

Ноам не заставил себя долго ждать и своим появлением поверг Дирна в легкий эстетический шок.

Мало кому приходилось видеть Ноама Великолепного в темном, обычно он всегда носил светлые наряды, дорогие белые мантии и разумно сочетал всё это с красными, фиолетовыми или другими яркими аксессуарами. Сейчас же на нем был черный бархатный костюм с равномерным узором из золотой тесьмы на груди и плечах, что в сочетании с распущенными белоснежными волосами создавало просто возмутительно красивую картину.

Дирн, к своему стыду, даже опешил на несколько мгновений, он просто не ожидал, что цвет одежды может до такой степени изменить внешний вид человека, заставить увидеть привычную фигуру совсем в другом ракурсе. Само собой, он быстро оправился от неожиданности и невольно похвалил себя за то, что внешне никак не выразил своего потрясения, однако это было не так. Пусть совсем ненадолго, но Ноам уловил в его глазах блеск удивленного восхищения, и даже такая крошечная победа согрела ему душу.

- Простите, что заставил ждать, - он сел за стол напротив Дирна, тут же беря в руки вилку: сегодня ему не хотелось угнетать юношу своим неотступным вниманием. – Прошу вас, угощайтесь. Здесь нет ничего ни отравленного, ни зачарованного.

- Я не голоден, - ответил Дирн, хмуро наблюдая за ним. – Вы говорили, что хотите устроить званый вечер? Где же гости?

- Они уже здесь, - усмехнулся Ноам, бросая на него короткий взгляд. – Или мы с вами уже породнились?

Дирн хотел сказать что-нибудь соответствующее, поддержать этот странный легковесный тон, но вовремя сдержал себя. Не стоило фамильярничать с Ноамом Великолепным, этот человек никому не позволял подобного, а исключения обычно таили в себе какое-нибудь очень опасное дно.

Похоже, Ноам и правда был голоден: он ел, соблюдая все правила столового этикета, но был при этом так тороплив и ненасытен, что Дирн, сам того не заметив, прилип к нему взглядом, неосознанно следя за четкими движениями его рук, работой сильной челюсти и редкими моментами, когда он обводил губы языком…

Поначалу Дирн смотрел совершенно бездумно, а когда вдруг осознал свою позорную деятельность, понял, что едва ли не любуется, страшно разозлился, не показав, конечно, этого внешне. Так стыдно за себя ему не было уже очень давно.

«Столько трахался, что совсем голову потерял, - подумал он с досадой, невольно отводя взгляд от Ноама. – Теперь тебя кто угодно может завести, так, что ли? Надеюсь, больше никогда не увижу его в черном».

Ноам, к счастью, все еще не смотрел на него, и Дирн воспользовался этой возможностью, чтобы окончательно взять себя в руки и вступить в решительный бой:

- Итак, говорите. Зачем вы меня пригласили?

Ноам какое-то время молчал, не прерывая трапезы, затем выдвинул встречный вопрос:

- А какие у вас есть предположения?

Дирн выпрямился, глядя на Ноама с нескрываемым недоверием:

- Я прекрасно знаю, что вы не питаете ко мне большого уважения, я этого и не прошу. Но извольте уважать хотя бы собственное время. Я пришел сюда не для того, чтобы гадать. И вам это тоже вряд ли нужно.

- Вам так неприятно мое общество? – Ноам наконец-то сложил приборы на тарелке и сосредоточил на Дирне все свое внимание. – Я вам не нравлюсь, я вижу это. Могу я узнать причину?

Дирн снова почувствовал себя озадаченным; как он ни пытался понять, позиция Ноама по-прежнему оставалась за гранью его разумения.

- Можно подумать, вас это волнует, - он не раздражался, говорил вполне искренне и спокойно, отчаянно пытаясь рассмотреть за непроницаемой маской Ноама хоть какой-то намек на его истинные мысли. – Я не тот, кому вам следует задавать такие вопросы. Какое вам дело до моего мнения?

- Может быть, очень большое, - сказал Ноам, расслабленно откидываясь на спинку стула. – Может быть, от него зависит больше, чем вы можете себе представить.

Вот тут Дирна озарило.

- Я понял, - пробормотал он, на что Ноам слегка сощурил глаза. – Я до последнего думал, что понадобился вам из-за чего-то другого, но, похоже, недооценил вашу самоуверенность.

Ноам напрягся и душой, и телом, спросил, уже готовясь решительно защищать свои намерения:

- Что вы поняли?

- Вы хотите, чтобы я передал вам все права на экспорт Радужных россыпей в Кинию, - выпалил Дирн, изо всех сил борясь с гневом. – Хотите полностью занять эту нишу. Но для этого вам нужно мое добровольное согласие. Послушайте меня, господин Ноам. Я не могу себе этого позволить. Не потому, что я жадный, хотя мне все равно, даже если вы будете считать меня таким, а потому что это наследие Маллори Барна, моего благодетеля, чье доверие я не посмею предать даже после его смерти. Сразу говорю: забудьте об этом.

К его удивлению и возмущению, Ноам только весело рассмеялся в ответ на эту тираду:

- Так вот о чем вы думали. М-да… Скверное же у вас обо мне мнение.

- Так я не прав? – Дирн снова растерялся. – Дело разве не в этом?

- Вы выдвинули предположение, но я ведь его не подтвердил.

Дирн не мог с этим поспорить, но и сожалеть о поспешности не собирался.

- Тогда что вам от меня нужно, скажете вы, наконец?

- Я люблю вас, - выдал Ноам совершенно спокойно, хотя сердце его в этот момент готово было проломить грудную клетку.

Дирн всегда раздражался, сталкиваясь с непонятливыми людьми, переспрашивающими то, что и так было очевидно, но сейчас сам сделал то же самое, хотя прекрасно всё услышал:

- Что-что?

- Я люблю вас, - повторил Ноам невозмутимо. – Всей своей сущностью, душой и сердцем.

Несколько секунд Дирн понятия не имел, как на это реагировать, а затем дикое напряжение и смутный страх вызвали в нем неожиданную реакцию: он громко рассмеялся. И смеялся не меньше минуты, прежде чем смог, наконец, остановиться и шокировано произнести:

- У вас оригинальное чувство юмора.

- Это была не шутка, - каменная серьезность Ноама быстро стерла с его лица остатки смеха и заставила внутренне оцепенеть. – Я уже много лет глубоко и непреодолимо люблю вас. Всё это время я молчал лишь потому, что не привык делать то, чего на самом деле желаю. Но больше не имею сил скрывать это.

Дирна словно поразило чарами неподвижности и безмолвия. То, что сейчас происходило, казалось ему дичайшим сном, самым жутким и безумным из всех, что он когда-либо видел.

- Я не верю, - удалось ему наконец произнести запинающимся голосом. – Это не может быть правдой.

- Почему?

- Да потому что это чушь! Вы же презираете меня. Вы всегда всячески старались задеть меня!

- Потому что хотел так привлечь твое внимание, - со вздохом сказал Ноам. – Тогда я не находил в себе смелости признаться, но и не хотел быть для тебя пустым местом. Всё лучше равнодушия.

Дирн заметил своевольный переход с «вы» на «ты» и почувствовал еще большую ярость. Как будто признавшись, Ноам счел, что теперь имеет на него какое-то право…

- А три с половиной года назад? У вас уже были чувства ко мне?

- Да.

- И хорошо же вы обошлись со мной, когда я подал прошение о Красной Бумаге. Вы его проигнорировали! Чушь это всё!

- А ты все еще об этом помнишь? – Ноам мимолетно улыбнулся. – Да, это был глупый поступок. Но я по своей наивности надеялся, что вместо того чтобы обращаться к другим, ты попробуешь попросить меня лично.

Дирн встал. У него больше не было сомнений, и это делало его дальнейшее присутствие здесь невыносимым.

- Дирн, - Ноам встал вслед за ним, но благоразумно остался стоять на другом конце стола. – Не беги от меня. Это тебе не поможет.

- Не смейте так обращаться ко мне!

- Скажи мне правду: есть ли у меня шанс на взаимность?

- Нет! – выдохнул Дирн в беспомощной ярости. – Никакого шанса!

- Ты ничего обо мне не знаешь, но отвечаешь так резко, - Ноам снова едва заметно улыбнулся. – Даже это в тебе прекрасно.

- Вы не в своем уме!

- Возможно. Но вот что я тебе скажу. Мне уже неважно, что ты обо мне думаешь. Я буду добиваться тебя. Так или иначе, в конце концов, ты будешь моим. И ты будешь счастлив со мной, я тебе обещаю.

Безграничная уверенность, прозвучавшая в этот момент в его голосе, холодное спокойствие, написанное на лице – всё это вызвало в душе Дирна леденящий ужас и одновременно усилило его и без того немалую злость.

- Я ни за что не поддамся! – сказал он прямо-таки с бешеной решимостью, направляясь мимо Ноама к двери. – Благословенный вы или Дремлющий, я вам не уступлю.

- Хорошо, - ответил Ноам, насмешливо и мягко глядя ему вслед. – Никто и не ждал, что будет легко.

К счастью, последней фразы Дирн, несшийся разъяренным вихрем к выходу, уже не услышал. Впрочем, и того, что он узнал, было достаточно, чтобы навсегда распрощаться с простой и ясной прежней жизнью.

========== Глава 8. Гость ==========

Этой ночью Дирн долго не мог уснуть, да и не пытался: наворачивал круги по гостиной, раз за разом анализируя события в Сапфировом Бору. При всем желании он не мог об этом не думать: его бесконечно поражало всё, что сказал ему Ноам, но больше всего тот факт, что Благословенный, очевидно, был с ним абсолютно честен. У него просто не было причин лгать о таком, и, кроме того, повидав многое в жизни, Дирн научился выявлять фальшь даже в самой искусной лжи.

В признании Ноама, к его великому несчастью, не было даже грамма лжи; более того, была искренность до того огромная и дерзкая, что у него всё бурлило внутри при одном воспоминании. Не то чтобы он испугался, в его жизни бывали ситуации и посерьезнее, но такого рода приключений ему еще точно переживать не доводилось. Никогда еще Благословенный не признавался ему в любви, да еще и с дополнением в виде таких наглых заявлений.

Конечно, ни о какой взаимности не могло быть и речи, Дирн даже не рассматривал такую возможность. Ноам никогда не нравился ему из-за чрезмерного высокомерия и равнодушия к нуждам собственного народа, но даже если б не это, у них бы все равно ничего не получилось.

После смерти родителей Дирн утратил потребность в любви и сам ни к кому ее не испытывал. Он никогда не помышлял о женитьбе или о каких-то особо близких отношениях, он слишком привык быть один, полагаться только на себя и отвечать только за себя; тяжелое детство и юность, полная скитаний, не могли не оказать соответствующего влияния на всю его жизненную позицию, и главным его побочным выводом стало нежелание впускать кого-либо в свое сердце, привязываться к кому-либо настолько, чтобы впоследствии это могло причинить боль.

Это был подсознательный страх, страх, которого он не признавал, и, тем не менее, подчинялся ему со всем упорством. Всё, что касалось любви и сердечной привязанности, пугало его, казалось худшей опасностью из всех возможных, и потому он был в ярости от признания Ноама, ведь не приходилось сомневаться в том, что тот был серьезен относительно своего намерения начать его «добиваться».

Дирна это беспокоило не потому, что он боялся проиграть, а потому что сама ситуация была для него чуждой, она вызывала в нем инстинктивное неудовольствие и глубокую тревогу, которую он никак не мог побороть.

Но было во всем этом и кое-что странное. После разговора с Ноамом он вдруг стал по-другому смотреть на свое буйное баловство с Хрустальным Князем. Казалось бы, в этом не было никакой связи, но теперь он с настороженностью анализировал проведенные две ночи и всё больше склонялся к мысли, что уж слишком много страсти полыхало между ними, уж слишком много нежности отдавал ему этот, по сути, незнакомый мужчина, и уж слишком легко он заверил его в том, что однажды позволит себя увидеть…

В конце концов, Дирн чуть не заболел от всех этих гнетущих размышлений, но в итоге все же разработал план действий. Во-первых, он решил избегать встреч с Ноамом всеми мыслимыми и немыслимыми способами, а во-вторых, отказаться от дальнейших выездов к Хрустальному Князю. Пусть он сам получал невероятное удовольствие от этих встреч, это все же необходимо было сделать хотя бы на какое-то время. Только после принятия этих двух решений он смог наконец-то заснуть, но и во сне ему не было покоя: его преследовали странные мрачные видения, в которых яркие белые сполохи почему-то яростно сражались с пронзительными черными вихрями…

*

Утро принесло очередной удар, правда, в этот раз несколько иного рода. Дирн был еще на полпути к Алмазному Каньону, когда увидел бегущих ему навстречу ювелиров и одного Волшебного Мастера (так в Тамире называли специалистов по добыче и обработке Волшебной Пыли). Дирн сам ускорился и вскоре с изумлением услышал следующее:

- Господин Барн, Аваддон Чудовищный здесь!

- Что? – уже не в первый раз за последнее время Дирн отказывался верить в услышанное. – С какой стати ему быть здесь?

- Он желает посмотреть Каньон, - сказал один из ювелиров с откровенным беспокойством. – Хочет узнать, какие у нас есть породы. По его словам, он ищет крупные Геретские самородки, потому что у него самого есть только мелкая россыпь.

- Мы не можем с ним беседовать, - неуверенно пробормотал Волшебный Мастер. – Он всех… подавляет.

- Да уж, это он умеет, - сказал Дирн, ободряюще улыбнувшись. – Идем. Я сам ему всё покажу.

Войдя в центральный павильон, являвшийся одновременно и входом в шахты Каньона, он мгновенно увидел нежданного визитера.

Хотя Аваддон стоял в отдалении от рабочих столов и даже не смотрел в сторону ювелиров, все они сидели бледные и притихшие, словно загнанные в угол преступники, ожидающие со страхом беспощадной расправы. Стоит заметить, Дирн хорошо понимал их.

Высокий, одетый в черный боевой костюм Аваддон со своей жестокой темной славой даже на него действовал слегка пугающе. А когда он повернулся, и их взгляды встретились, Дирн и вовсе захотел притвориться простым работником, втиснуться за чей-нибудь стол и сделать вид, что происходящее не входит в сферу его компетенции. Но вместо этого он спокойно подошел к нему и, протянув руку, вежливо сказал:

- Никогда не думал, что однажды увижу вас здесь. Чем могу служить?

Пожатие Аваддона оказалось крепким, но не чересчур, тепло его руки хорошо ощущалось даже сквозь плотную кожу перчатки.

- Разве ваши слуги еще не сообщили вам?

- Крупные Геретские самородки, - кивнул Дирн, молясь о том, чтобы это и было истинной причиной его приезда сюда. – Для начала вам стоит взглянуть на них. Следуйте за мной.

Признавать это было неприятно, но он с трудом выдерживал взгляд Аваддона. Наверно, дело было в том, что он никогда раньше не видел его настолько близко и не осознавал в полной мере всей уникальности и необычности его облика. Красота Аваддона отличалась от великолепия Ноама так же, как величие гор отличается от бесконечности равнин. Оба они были незаурядно красивы, но если внешность Ноама представляла собой безупречное королевское изящество, то Аваддон был скорее князем тьмы, прекрасным и жутким в одно и то же время.

По крайней мере, Дирну очень хотелось верить, что легкая нервозность, что он сейчас испытывал, была вызвана лишь мифической внешностью его могущественного гостя. Одни только глаза его чего стоили! Издалека они всегда казались черными, но на самом деле были приправлены внушительной порцией глубокого багрянца, что одновременно и восхищало, и заставляло смотреть на него, как на самое опасное в мире существо, каким он, возможно, и являлся.

Но еще Дирну не давало покоя выражение этих устрашающих глаз. Может, ему это только мерещилось, но Аваддон смотрел на него каким-то особенным образом: не как на безликого смертного, от которого ему требовалась лишь небольшая экскурсия, а как на хорошего знакомого, в котором он был весьма заинтересован и даже испытывал явную… симпатию?

Дирн сам посмеивался над этой идеей. Он никогда не слышал о людях, к которым Аваддон Чудовищный проявлял бы благосклонность, глупо было даже предполагать нечто подобное. И он успешно очистил свой разум от нелепых мыслей, полностью сосредоточившись на предстоящем ему деле.

Алмазная галерея, длинная и широкая, как подводная пещера, была почти пустынна в это время дня, а те немногие, кто уже выполнял здесь свои обязанности, косились на Аваддона, как на выходца из Преисподней или даже кого похуже. Никто не рисковал прямо таращиться на него, и это даже удивляло Дирна: сам он никогда не испытывал к Аваддону настолько сильного страха, хотя слышал о нем не меньше, чем остальные.

Все стены Алмазной галереи были покрыты тонким прозрачным стеклом, за которым виднелись бесчисленные прямоугольные кубы, напоминавшие выдвижные ящики письменного стола. Разумеется, стекло было сплавлено с Волшебной Пылью, что делало его непробиваемо твердым, и ящики, конечно, тоже были непростыми.

Достигнув центра зала, Дирн сдвинул стекло в правой стене и приложил ладонь к одному из серых кубов. Дверца куба тут же слегка дрогнула, и из отсека медленно выехал тонкий прямоугольный ящик, надежно закрытый гладкой деревянной крышкой. Нажав на маленький рычаг сбоку от ящика, Дирн активировал невидимый механизм, и крышка плавно поднялась, обнажив содержимое широкой витрины.

Здесь были все виды Геретских Алмазов, которыми могла гордиться Серебряная Долина.

Геретские Алмазы относились к так называемому виду Матовых Алмазов, они не имели яркого блеска, но обладали очень приятным розовато-фиолетовым оттенком. Однако Благословенные ценили их главным образом за редкие магические свойства, о которых Дирн не имел ни малейшего понятия, но никогда не сбивал цену, если кто-либо из Одаренных пытался купить партию подешевле.

В Алмазной галерее были представлены все виды: и разнообразие оттенков, и мелкая россыпь, и крупная, и поражающие воображение увесистые самородки.

- Крупная россыпь обычно составляет двадцать-пять-тридцать рей штука, - сказал Дирн, поднеся к глазам один из описываемых Алмазов. – Форма у них обычно конусообразная, но иногда попадаются и овальные породы. Впрочем, после огранки это уже теряет значение.

Он протянул Алмаз Аваддону, и тот, взяв его, задумчиво спросил:

- Молодой камень, верно?

- Да, мы время от времени обновляем коллекцию: здесь есть и очень старые виды, и довольно новые.

- Этот нашли уже при вас, не так ли? – Аваддон бросил на него внимательный взгляд. – Его энергия еще очень близка к природе.

- Вы правы, - отнекиваться не было нужды. – Возможно, он из первой партии Геретских Алмазов, что была добыта при моем руководстве.

- Поначалу это забавно, - сказал Аваддон, устало усмехнувшись. – Наблюдать, как из черной безобразной земли появляются искры такого богатства. Поначалу это воспринимается как чудо. Но даже к этому быстро привыкаешь.

- Да уж, - Дирн неосознанно ответил на его улыбку. – Когда я только здесь оказался, так себя и чувствовал. Удивлялся каждому открытию. А сейчас всё это лишь привычная повседневность. Хотя я и сейчас восхищаюсь тем, что делаю. Разве что не так восторженно.

- Значит, вам нравится эта деятельность?

- Конечно, - Дирн даже слегка удивился. – А вам разве нет?

- Даже не знаю, - честно ответил Аваддон. – По правде говоря, я и не помню, когда в последний раз мне что-то по-настоящему нравилось.

- Это плохо. Если бы мне было здесь невмоготу, я бы точно сбежал рано или поздно.

- Куда? – вопрос вырвался против воли, но Аваддон не жалел. – Куда бы вы отправились?

- Не знаю, - Дирн пожал плечами. – Я привык скитаться. Нашел бы себе место.

- Это было бы печально, - Аваддон вернул крупной россыпи Алмаз на витрину и взял роскошный продолговатый самородок. – Серебряная Долина идеально вам подходит.

Сам того не замечая, Дирн внимательно следил за малейшими движениями Аваддона, он как будто был очарован им и не мог оторвать глаз от бледного фиолетового гиганта в его руке, казавшегося особенно красивым в таких уверенных, затянутых в черную кожу пальцах.

- Я рад, что вы так думаете.

- Сколько таких экземпляров вы сможете добыть за месяц? – спросил Аваддон, продолжая рассматривать самородок. – Хотя бы примерный расчет?

- Трудно сказать с полной точностью, - задумался Дирн. – Соотношение самородков к крупной и мелкой россыпи составляет примерно пять к девяноста, поэтому за месяц в среднем выходит около двадцати-тридцати камней, иногда чуть меньше, иногда больше. Сколько вам нужно?

- Двести сорок, - выдал Аваддон без тени сомнения. – Вы можете как-нибудь ускорить процесс?

- Зачем вам именно самородки? – Дирн был поражен. – Можно ведь просто сплавить мелкую или крупную россыпь и придать ей любую форму…

- Для дела, что я планирую, подходят только самородки, - Аваддон вполне спокойно отнесся к его любопытству. – Вы справитесь за два месяца?

- Четыре месяца – это лучшее, что я могу вам предложить, - ответил Дирн безапелляционно. – Как бы мы ни ускорили процесс, невозможно выполнить поставленную вами задачу за такой короткий срок.

- Хорошо, - откровенно говоря, Аваддон на такой результат и рассчитывал. – Я готов заверить заказ прямо сейчас.

- Как вы понимаете, цена самородков значительно отличается от стоимости обычной россыпи, - счел нужным предупредить Дирн. – Сумма за двести сорок самородков составит не менее…

- Не беспокойтесь об этом, - взгляд Аваддона снова показался Дирну чересчур теплым и… странным. – Поверьте, я потяну.

- Действительно. Не стоило об этом даже заговаривать. Что ж, раз вас всё устраивает, пройдемте в канцелярию.

- Конечно.

В канцелярии они пробыли совсем недолго, никаких трудностей с заключением договора не возникло, обе стороны были вполне довольны сделкой. Так же, как и в Алмазной галерее, все наблюдали за Аваддоном с затаенным страхом, но на Благословенного это не производило никакого впечатления; казалось, он вовсе не замечал никого вокруг, и тем удивительнее было то, насколько вежливо и заинтересованно он общался с Дирном.

Дирн проводил его до самого крыльца, и в этот раз уже Аваддон протянул ему руку перед прощанием:

- Заочно я уже давно был знаком с вами, но очная ставка оказалась куда интереснее. Благодарю за помощь.

- Пока не за что, - Дирн искренне улыбнулся. – Хорошей дороги.

Аваддон кивнул и, спустившись с крыльца, уверенно направился к невысокому холму, что вздымался недалеко от Каньона, где в благородной неподвижности его ожидал громадный Жемчужный Орел. Глядя ему вслед, Дирн продолжал испытывать необъяснимое смятение. Как будто что-то, находившееся на самой поверхности, все время ускользало от него, не давая, наконец, обрести четкое понимание происходящего.

«Рост, ширина плеч, телосложение, гладкие волосы на висках, длинные на макушке… Может ли быть, что…» И он тут же яростно замотал головой. «Не может. Если тебе мало остального, посмотри на уши. У него они острые, как у истинного мага, а у Хрустального Князя обычные, такие же, как у всех Дремлющих. Этого точно не может быть. И как же я, черт возьми, этому рад».

Хоть он и подумал так, на душе у него все равно было неспокойно. Визит Аваддона Чудовищного по-прежнему казался ему событием, выходящим за рамки обыкновенного, и все еще казалось сомнительным, что легендарные земли Аваддона могли испытывать недостаток в Геретских самородках… Но, с другой стороны, зачем бы он стал лгать?..

К счастью, скопившиеся дела вскоре отвлекли Дирна от бесполезных размышлений, и он с радостью ухватился за эту возможность, не желая напрасно изводить себя. Он не знал, что это была всего лишь отсрочка. Пребывать в счастливом неведении ему оставалось совсем недолго.

========== Глава 9. Начало бури ==========

Поездки в Белый Колизей Дирн ненавидел, пожалуй, даже больше, чем вынужденное присутствие на Краеугольных Собраниях. Этотстрогий многоэтажный дворец с широкой белой площадью перед крыльцом являлся своеобразным адом для могущественных лиц Альдена, поскольку именно здесь им приходилось решать различные гражданские вопросы, запрашивать необходимые документы, заверять особо ценные бумаги и так далее в таком же роде.

Именно здесь, в конце концов, Дирн узаконил свою Красную Бумагу, и здесь же ему приходилось бывать регулярно по многочисленным вопросам, связанным с торговыми, имущественными и правовыми делами, входившими в юрисдикцию Колизея.

Всё было бы не так уж и плохо, если бы не один возмутительный недостаток: в Колизее властвовала чудовищная бюрократия, и из простейшего дела местные руководители обожали создавать испытания длиной в целую вечность. А Дирну, к сожалению, предстояла совсем не пустяковая задача: ему необходимо было обновить Торговую Карту – важнейший документ, без которого любая торговая деятельность теряла законное основание. Разумеется, у него еще оставалось время в запасе, но он решил заблаговременно начать процесс, чтобы добиться хоть какого-то результата к завершению установленного срока.

Верховодили в Белом Колизее Благословенные и Дремлющие с завидным капиталом, их не интересовали взятки, они получали удовлетворение лишь от самого процесса, и это делало участь их клиентов поистине жалкой. Они были вынуждены терпеть до тех пор, пока бессовестным чиновникам не надоедало над ними издеваться, что происходило, конечно, далеко не сразу.

Дирн собрал все необходимые бумаги, взял с собой даже те, которые обычно не пригождались в таких ситуациях, и все равно отлично знал, что с первого раза у него ничего не выйдет. Сейчас его целью было лишь начать неприятное дело; к сожалению, как хозяин Серебряной Долины, он не мог перепоручить это кому-нибудь другому.

Оставалось только надеяться, что он избежит случайной встречи с Ноамом. Благо, вероятность была довольно мала, ибо тот не занимался такими «мелкими» делами и обычно не покидал без серьезной причины своего громадного кабинета на последнем этаже, куда Дирн, к счастью, никогда не добирался.

После той памятной встречи в Сапфировом Бору прошло три недели, и с тех пор они еще ни разу не пересекались. Ноам то ли затаился, обдумывая следующую атаку, то ли просто разыграл его тогда за неимением лучшего развлечения. Надо сказать, Дирн бы даже не оскорбился, если бы второе оказалось правдой, и все же первое было куда вероятнее.

С Хрустальным Князем он тоже все это время не встречался. Хотя он забыл предупредить Терри о своем намерении покончить с этой «деятельностью», новых уведомлений не поступало. Хрустальный Князь, видимо, был очень занят в последнее время; во всяком случае, Дирну очень хотелось верить, что причина его бездействия заключалась именно в этом.

Всю последнюю неделю он носил кольцо с Ланиеритом, от которого так и не избавился в прошлую встречу. Он успешно спрятал его под подушкой, когда был уверен, что партнер не может его видеть, но на следующее утро, вернувшись домой, обнаружил на привычном месте: рядом с письменными принадлежностями на столе. Тогда его взяло любопытство, и, вооружившись томом о драгоценных камнях, каких в библиотеке Маллори было огромное множество, он прочитал о Ланиеритах всё, на что только хватило времени. После этого, конечно, ему захотелось проверить достоверность полученной информации, и он проносил кольцо весь день, удивительно быстро привыкнув к нему.

Стоит отметить, что при всем своем богатстве Дирн не слишком любил украшения. Кольца, цепи, браслеты – всё это раздражало его, он постоянно ощущал металл на своей коже, не мог забыть о нем, как большинство людей, и, в конце концов, избавлялся, не видя необходимости переламывать себя еще и в этом.

Так вот, с кольцом Хрустального Князя такого не случилось. Он моментально привык к нему, как к части себя, и даже сам удивился, когда на третий день осознал это.

Свойства, что описывались в книге, тоже оказались правдивы; вернее, Дирн успел проверить только одно из них, но и этого ему хватило, чтобы убедиться в подлинности обретенного Ланиерита.

Если он желал, чтобы окружающие видели кольцо, они его видели; если же ему этого не хотелось, Ланиерит становился невидимым в глазах всех, кроме него. Конечно, большую часть времени он держал кольцо невидимым; Серебряная Долина не производила таких камней, а отвечать на неизбежные вопросы ему не хотелось. Поэтому время от времени он проверял кольцо на подчиненных, не разбиравшихся в драгоценных металлах, и каждый раз убеждался в безотказности этого полезного свойства.

Он все еще надеялся когда-нибудь вернуть камень дарителю, потому что не видел за собой ни малейшего права принимать такие ценные подарки, но пока возможности не было, носил кольцо из интереса к волшебству, которое оно делало возможным даже для Дремлющего вроде него.

Как и следовало ожидать, спустя два часа настойчивых метаний из одного отдела Колизея в другой он остался ровно на том же месте, что и до приезда сюда. Его это не злило лишь потому, что он давно настроил себя на подобное развитие событий, и сейчас не происходило ничего, к чему бы он не был готов заранее.

Впрочем, следующие два часа изрядно потрепали выдержку даже ему. Как бы ты ни настраивал себя на худшее, невозможно сохранять спокойствие, когда тебя, как какого-то безымянного мальчишку из таверны, заставляют бегать по всему Колизею без четкой цели, вынуждая совершать массу бессмысленных действий непонятно ради чего, а потом еще и начинают откровенно издеваться, путаясь в собственных указаниях и отправляя в одно и то же место два, а то и три раза подряд!

Дирн только раз рискнул заикнуться о том, что уже посещал названный кабинет, в ответ ему просто выдвинули новое требование, которое также обязывало посещение того же самого кабинета, и, увы, споры и ругань здесь были совершенно бессильны. Как будто нельзя было сразу перечислить все бумаги, входившие в компетенцию этого отдела!

Но в этом-то и таился весь смак, и Дирн, понимая это, старался по возможности подавлять свою злость. Само собой, он ненавидел эту систему всей душой, но беситься и, следовательно, проигрывать ей не собирался.

Решив, что на сегодня с него хватит, он направился в канцелярию Колизея, чтобы наделать себе к следующему разу новую стопку важных копий, однако добраться до цели ему так и не удалось. Огромный, совершенно пустой в это время зал отдыха, отделявший его от лестницы, нанес ему неожиданный удар; он уже почти дошел до середины, когда в дверях напротив появился Ноам. Сейчас он выглядел таким, каким Дирн видел его чаще всего: одетым в длинную светлую мантию, уверенным в себе и величественным до тошноты. Похоже, он был готов к встрече: его лицо при виде Дирна не выразило ни малейшего удивления, он даже слегка улыбнулся и быстро направился навстречу.

Дирн сам не знал, почему застыл на месте при его появлении, да еще и перестал дышать на несколько секунд, но стоило Ноаму зашагать в его сторону, как он мигом преодолел оцепенение. С непроницаемым лицом двинулся вперед, ясно давая понять, что собирается просто пройти мимо, но, конечно же, ему этого не позволили. Ноам решительно перехватил его за локоть, останавливая, на что Дирн мгновенно вырвал руку, делая несколько шагов назад. Близость Ноама действовала ему на нервы, она заставляла его внутренне дрожать от сдерживаемой злости и инстинктивного сопротивления. По крайней мере, ему казалось, что дело было только в сопротивлении.

- Здравствуй, - Ноам цепко наблюдал за всеми его реакциями. – Рад встрече.

- Боюсь, не могу сказать того же, - фамильярное обращение Ноама мгновенно убило в Дирне охоту быть вежливым. – Я спешу. Позвольте пройти.

- Что привело тебя сюда? – Ноам спокойно проигнорировал последнюю фразу. – Поделись. Вдруг смогу помочь?

- Мелочь, - немедленно возразил Дирн. – С этим я и сам справлюсь.

- Уверен?

- Абсолютно. Прошу простить, - Дирну не терпелось сбежать от этой неловкой и одновременно раздражающей сцены, и он снова предпринял попытку пройти мимо Ноама.

В этот раз тот не стал распускать рук, но фраза, что он произнес вмиг посерьезневшим и странно потускневшим тоном, остановила Дирна с не меньшим успехом:

- Я скучал по тебе.

- Перестаньте! – выпалил Дирн, глядя на него с нескрываемой досадой. – Перестаньте, пожалуйста! Это совсем не ваш стиль!

- Ты подумал о том, что я тебе сказал в нашу прошлую встречу?

- Вашими стараниями не думать об этом было невозможно.

- И каков твой ответ? – Ноам незаметно шагнул в его сторону, и Дирн на мгновенье оцепенел под его непередаваемым хищно-влюбленным взглядом. – Скажи мне, Дирн.

- Я думал не о том, что вам ответить! – с этим человеком никогда не удавалось удерживать контроль. – Ответ я четко высказал в прошлый раз. И с тех пор он не изменился!

- Если не об этом, то о чем же ты думал? – Ноам продолжал наступать и вскоре мягко зарылся рукой в его волосы. – О чем ты думал, Дирн? Мне безумно интересно.

- Держите себя в руках! – Дирн отбросил его руку, и тут же его собственная рука оказалась в крепком захвате.

- Что это? – жестким тоном осведомился Ноам, разглядывая Ланиерит на его среднем пальце. – Откуда у тебя это кольцо?

Дирну пришлось оттолкнуть его второй рукой, чтобы вырваться. Ноам, к счастью, не стал его преследовать, ему было вполне достаточно того, что он увидел: сомневаться в том, что перед ним был редчайший Алмаз всего магического мира, не приходилось.

- Кто дал тебе его? – формулировка вопроса красноречиво повествовала о ходе его мыслей. – Знай, я не отстану, пока не услышу ответ.

Несмотря на всю обуревавшую его злость, Дирн не мог не замечать, что такой хладнокровный, сосредоточенный на цели Ноам выглядел весьма зловеще. Оставалось только сожалеть о том, что он вообще не оставил кольцо дома. Но больше всего мучило даже не это.

Дирн не был готов к такой ситуации, потому что последние два дня не выпускал кольцо из режима невидимости, и сегодня эта установка тоже весь день успешно работала: он заполнил десятки документов на глазах у множества Благословенных, но ни один из них даже на секунду не заметил кольца! Впрочем, ни один из них не был Ноамом Великолепным. Похоже, не зря его все так боялись: он был достаточно силен, чтобы видеть сквозь любой магический заслон.

- От такого таинственного молчания я начинаю беспокоиться еще больше, - Ноам снова оказался рядом, его серебристо-синие, чуть прищуренные глаза гипнотизировали Дирна, давили на него, как зачарованные стены, из которых не вырваться, как ни пытайся. – Тебе есть что скрывать?

- Я не обязан ничего вам докладывать, - отчеканил Дирн на выдохе, в этот раз не пытаясь отстраняться от нагло приближающегося Ноама. – Это не имеет к вам никакого отношения.

- Разве? Я обязан узнать об опасности и устранить ее, если она имеется.

- Вы не здоровы! – выплюнул Дирн с отвращением, все еще не отступая. Ему больше не хотелось бежать от Ноама, как он это делал до сих пор. Если бы Ноам вдруг решил поцеловать его, он сам не знал, что бы выкинул в ответ. Наверно, попытался бы избить его или… или… или что еще похуже. Но до этого не дошло.

Ноам внезапно сам остановился, а его неуловимо потемневший взгляд сосредоточился на чем-то, что находилось за спиной Дирна. Обернувшись, Дирн понял причину этой неожиданной перемены и сам невольно застыл в крайнем напряжении.

У противоположного выхода из зала стоял тот, кого он меньше всего ожидал сегодня увидеть. Но поразил Дирна даже не сам факт встречи, а охватившая его внезапно уверенность в том, что она была не случайной. Аваддон появился здесь из-за него. И, несмотря на все сомнения, опровержения, заостренные и закругленные уши, он и был тем, кто подарил ему Ланиерит. Дирн осознал это со всей ясностью, едва только увидев его бледное, пронизанное стальным холодом лицо, чей беспощадный враждебный взгляд был намертво прикован к лицу Ноама.

Как можно с легкостью представить, ситуация была напряженной не только с позиции Дирна. Гораздо опаснее всё обстояло между двумя соперниками, узнавшими о существовании друг друга только сейчас и сразу же получившими возможность лицезреть друг друга тет-а-тет.

Ноам, конечно, быстро разгадал отношение Аваддона к Дирну, и не только благодаря выразительному взгляду первого. Среди его знакомых было меньше десятка Благословенных, обладавших Ланиеритовым месторождением, и тот, что преподнес один из камней Дирну, вне всяких сомнений, находился сейчас перед ним. Ноам понятия не имел, когда и, главное, каким образом это произошло, но само событие заставляло его ненавидеть Аваддона до кровавых глаз и разрывающей вены испепеляющей магии.

Аваддон, в свою очередь, услышал достаточно, пока стоял за колонной у противоположного выхода, и теперь буквально насиловал себя, удерживая от попытки превратить Ноама в раздавленную тряпицу прямо здесь и сейчас.

- Давненько вы сюда не заглядывали, господин Аваддон, - от улыбки Ноама кому угодно стало бы жутко, но Аваддон ее даже не заметил. – Обычно вас сюда и силой не затащишь.

- Но сегодня я пришел вовремя, не так ли?

Дирн больше не подумывал улизнуть под шумок. То, что он сейчас испытывал, нельзя было передать никакими словами. Четким был лишь страх. Страх не за Аваддона и не за Ноама. Страшно почему-то было за обоих. И видеть их багровую ненависть, обращенную друг на друга, было самым невыносимым из всего, что он когда-либо переживал в своей жизни.

Аваддон, видимо, почувствовал его шок, бессильное желание как-то разрядить эту смертельную атмосферу, и, бросив на него мимолетный взгляд, непроницаемым тоном сказал Ноаму:

- У меня здесь дела. Еще увидимся.

После чего, взметнув полой длинной черной мантии, двинулся в сторону выхода, что вел в канцелярию. Не прибавив больше ни слова. Как будто и не было ничего особенного в этой непредвиденной роковой встрече. Но все трое прекрасно знали, что это было не так.

К великому облегчению Дирна, Ноам ничего не сказал Аваддону вслед и не стал останавливать его самого, когда он чуть ли не бегом направился к противоположной двери.

Настолько ошеломленным и беспомощным Дирн не чувствовал себя еще никогда. То, что он сейчас наблюдал, было, несомненно, началом войны, но ему просто до смерти не хотелось с этим соглашаться. Он вовсе не был изнеженным принцем, но от этой “беседы” двух главных чудовищ Тамира его даже пробил легкий озноб. И ему по-прежнему было не по себе. Не по себе из-за собственной реакции на произошедшее.

Если с Аваддоном у него все-таки была какая-то связь, то почему он испугался за Ноама, этого он никак не мог понять. Но факт оставался фактом: если минутой ранее он сам готов был прибить его, то появление Аваддона резко всё изменило. Ему совершенно точно не хотелось, чтобы Аваддон убил Ноама или вообще хоть что-то с ним сделал. А от мысли, что убить или сделать что-то ужасное мог Ноам, вообще хотелось оторвать себе голову.

Всё это было очень странно, он не понимал собственных чувств, отношения, реакций, не видел во всем этом логики, и это, мягко говоря, совсем его не ободряло. Особенно тоскливо становилось от осознания безнадежности сложившейся теперь ситуации. Он отлично понимал, что после встречи этих двоих от того сомнительного равновесия, что он удерживал до сих пор, очень скоро не останется ни малейшего следа. Однако плыть по течению и уступать он тоже не собирался.

Разгромлен он был лишь пока.

========== Глава 10. Объяснение ==========

Цену величия Ноам познал задолго до совершеннолетия и даже задолго до вступления в подростковый возраст. Он был слишком мал, когда его отец Ричард Непреклонный взял в обработку его еще ничем не омраченный гибкий ум и дух. И эта обработка не оставила Ноаму шанса сделать собственный выбор в жизни.

Стремление к власти, умение удерживать власть, необходимость власти, бессмысленность жизни без власти – вот перечень основных категорий, на которых сосредотачивалось внимание Ноама с самого детства. Отец научил его многому, но всё, абсолютно всё, что он давал ему, было так или иначе связано с властью.

Ноам был обречен стать тем, кем он стал в итоге – практически неуязвимым лидером, управляющим великой страной, сильным настолько, что даже враги не могли причинить ему достойного вреда. Многие питали к нему тайную зависть, считая его счастливейшим человеком во всем королевстве, но в действительности он был одним из тех, кто за всю свою жизнь ни разу не испытал истинного счастья.

Потому что у него никогда не было шанса сделать то, чего хотелось ему самому. Никто никогда не задавал ему этого вопроса.

В детстве он слишком восхищался отцом, чтобы всерьез перечить ему, а яростный бунт в пятнадцать лет привел к наказанию, последствия которого до сих пор не давали ему спокойно спать по ночам.

Тогда он осознал свое призвание: он хотел стать архитектором, творцом выдающихся магических сооружений, которые восхищали бы мир и вдохновляли людей, ищущих свой путь в жизни. Его решительная попытка отстоять свое право на собственный выбор обернулась сокрушительным провалом.

Отец заточил его на полгода в темницу, где он изо дня в день пребывал в кромешной темноте, что под конец едва не свело его с ума. Темница была зачарована таким образом, что он не мог использовать в ней магию; его силы тогда еще не достигли полного объема, поэтому обойти барьер ему было не под силу. Он ничем не мог себе помочь, не мог даже добыть света, и это сломило его волю.

Когда отец выпустил его, он больше не осмелился идти ему наперекор. Никто бы этого не подумал, глядя на Ноама сейчас, но в свое время он проиграл главную битву своей жизни. С другой стороны, тогда у него просто не было другого выбора. Если бы он сбежал или продолжил борьбу, отец наказывал бы его бесконечно; его не зря прозвали Непреклонным, он бы ни за что не уступил даже перед лицом смерти.

Поражение Ноама заключалось в том, что он продолжил исполнять волю родителя даже тогда, когда превзошел его и по силе, и по влиянию. Теперь дело уже было не в слабости, а в привычке. Он настолько привык подавлять свои желания, следовать чужой воле, что по инерции остался на этом пути даже тогда, когда могущество отца уже не довлело над ним. Он слишком глубоко погрузился в созданную им жизнь, чтобы теперь взять и одним махом порвать с ней. Мечта осталась в юности, а реальность он знал слишком хорошо, чтобы позволить себе такие перемены.

В этой душевной отрешенности он прожил много лет, пока однажды не встретил Дирна Барн-о-Баса.

В отличие от большинства влюбленных, Ноам всегда точно знал, за что полюбил этого человека. Для него Дирн был тем, чего сам он не имел никогда – свободой. Он не сразу хорошенько разглядел его, а когда сделал это, удивлялся, наверно, бесконечно.

Дирн казался ему невероятным; пускай его жизнь была полна многих лишений, он не ломался, всегда шел, куда хотел, делал, что хотел, и никогда не жил по чужой указке. Даже наследство Маллори он принял лишь потому, что сам этого захотел, а не потому что кто-то надавил на него! Для него как будто не существовало правил, он даже ездил верхом, хотя среди богачей Альдена это было совсем не принято.

Ноам долго наблюдал за ним, не смея приближаться, а когда, наконец, решился, кое-кто другой уже успел опередить его…

В тот вечер все слуги в Сапфировом Бору прятались по углам после его возвращения. Наверно, таким разъяренным его еще никто не видел. Но он лишь заперся в своем кабинете, сбросил мантию и магической волной снес все стекла, что были в помещении.

Может быть, он бы не ярился так сильно, будь это кто-то другой. Но Аваддон Чудовищный… Он ни в чем не уступал ему, они были равны, это был действительно сильный противник, серьезное препятствие, от которого Ноаму хотелось снести не только стекла, но и весь дворец.

«Как так могло произойти, что из всех именно он разглядел его?! Сорвал самый прекрасный цветок в мире… Не прощу!»

Он и себя ненавидел за то, что медлил так долго, но на его решимость добиваться Дирна это никак не влияло. Впервые в жизни он встретил того, кто наполнил ярким светом его пустую забитую душу, он не собирался отступать, несмотря ни на какие трудности. Отец больше не мог остановить его, и в этот раз он был намерен сделать всё, чтобы отстоять свое право на счастье.

*

Весточка от Терри пришла незадолго до полуночи, и Дирн, вопреки своему недавнему решению взять паузу, немедленно покинул Серебряную Долину. В этот раз всё было по-другому, он точно знал это, и не мог проигнорировать призыв от того, кого, несомненно, неплохо знал все эти годы.

Он не стал переодеваться, прошел вместе с Терри к карете в той же одежде, в которой приехал, и не получил от знакомого слуги никаких возражений.

- Прошу, - только и сказал тот, кивая на открытую дверцу.

- А повязка? – Дирн и так знал ответ, но захотел почему-то услышать.

- Хозяин больше не желает закрывать вам глаза, - последовал ожидаемый ответ. – Причины я не знаю.

- Это странно, Дирн, - Терри не на шутку встревожилась. – С чего вдруг? Может, не поедешь?

- Поверь, сейчас точно бояться нечего, - Дирн с улыбкой приобнял ее и направился к карете. – Пожалуйста, спи спокойно.

По его беспечной самоуверенности не трудно было догадаться, что он знал о происходящем куда больше, чем показывал, и Терри, по-видимому, ничего не оставалось, кроме как последовать его настойчивому совету.

Дирн наконец-то получил возможность узнать всё, о чем до этого момента мог лишь догадываться.

Путешествие по большому счету было именно таким, каким он ощущал его с закрытыми глазами. На середине пути они действительно прошли через портал – яркое, золотисто-черное полотно, не вызывавшее при переходе ни малейшего дискомфорта. Сразу за порталом вырос густой темный лес, деревья в котором были настолько высоки, что Дирн, как ни старался, так и не смог разглядеть сквозь них ни кусочка неба.

Из-за стоявшей вокруг темноты он не мог увидеть слишком много, но у него почти не было сомнений в том, что они находились в знаменитой Черной Роще, являвшейся неотъемлемой частью Черного Леса, легендарного поместья Аваддона Чудовищного. Дорога шла по просторной каменной тропе, освещенной с двух сторон яркими белоснежными фонарями, которые, в конце концов, привели их к помпезному черному замку, чьи острые шпили ясно выделялись на фоне безоблачного темно-синего неба.

Больше у Дирна не оставалось сомнений: так могла выглядеть только обитель Аваддона. Его замок был значительно меньше, чем дворец в Сапфировом Бору, но впечатление производил куда более грозное и внушительное. Впрочем, так было во всем, что касалось Аваддона.

Дирн не был в этом до конца уверен, но ему показалось, что в этот раз его повели не в том направлении, в котором он шел раньше, и, как вскоре выяснилось, он не ошибся. Его привели в уютную светлую гостиную с обитыми деревянными пластинами стенами, где не было ни намека на кровать, зато имелось множество мягких кресел, диванов и низких столиков, на которых стояли вазочки с разнообразными сладостями.

Сладости выглядели очень соблазнительно, но Дирн не стал ребячествовать, прошел к окну и вгляделся в Черную Рощу, заливавшую всё вокруг замка густым чернильным океаном. Она казалась бесконечной, и это наводило на мысль, что портал был установлен ближе к замку, а не в начале Рощи; в противном случае, им бы пришлось ехать не меньше двух часов.

В стекле окна внезапно отразилась высокая фигура, появившаяся в дверях гостиной, и Дирн, обернувшись, во все глаза уставился на Аваддона. Хоть он и знал, что увидит именно его, все равно испытал легкое потрясение. Ему все еще не верилось, что именно с ним он вытворял в постели все эти бесстыдства. В дороге он не переставал думать о предстоящем разговоре, а сейчас не мог подобрать ни одной подходящей фразы. Он чувствовал неловкость, но ни капли страха или неуверенности. Аваддон сам вывел его из затруднения.

- Я не тот, кого тебе стоит стыдиться, - сказал он серьезно и в то же время мягко. – Сегодня я просто пригласил тебя на чай. Пожалуйста, чувствуй себя как дома.

- Вас считают таким грозным и опасным, - сказал Дирн, наблюдая за ним с легким удивлением, - а ведь вы сама любезность.

- Ты действительно собираешься обращаться ко мне на «вы»? – Аваддон недоверчиво вскинул бровь. – Для этого немного поздновато, не находишь?

- Согласен. Это нелепо. Но мне трудно ко всему этому привыкнуть, - Дирн говорил как есть. – По сути, я впервые пью с вами чай. Впервые общаюсь с вами лицом к лицу. И я, как и другие, тоже привык вас немного опасаться.

- Я рад, что лишь немного, - усмехнулся Аваддон, проходя к одному из столиков. – Давай присядем. Я хочу, чтобы тебе было здесь комфортно.

Дирн не стал спорить, сел в кресло напротив Аваддона, продолжая разглядывать его с неприкрытым интересом. Аваддон налил им обоим по чашке чая и положил в тарелку Дирна небольшое шоколадное пирожное, выглядевшее так красиво, что его просто обидно было есть.

- Угощайся. Уверен, ты никогда не пробовал ничего подобного.

- Я бы хотел объясниться, - сказал Дирн, не в силах есть без четкого понимания ситуации. – Моя связь с «Белым Пионом»…

- Я всё знаю, - сообщил Аваддон, поднимая на него спокойный взгляд. – Ты подслушал разговор своей крестной и захотел узнать, что за всем этим скрывается.

- Откуда вы знаете? – спросил Дирн напряженно. – Вы следили за мной?

- Так и есть, - Аваддон и не думал отрицать. – Мне тоже стало любопытно.

- И часто вы так делаете?

- На самом деле – очень редко. Как правило, у меня нет для этого причин. За тобой я наблюдал совсем недолго.

- Я бы предпочел, чтобы вы вовсе этого не делали, - Дирн в очередной раз продемонстрировал свою исключительную смелость – он совершенно не боялся не только показывать, но и высказывать Аваддону свое недовольство. – Это не годится – пользоваться своей силой для того, чтобы следить за тем, кто никак не может от этого защититься.

- Я лишь выяснил, каким образом Дирн Барн-о-Бас оказался в таком положении, - Аваддон сознательно умолчал о том, что периодически подглядывал за ним и во все последующие дни. – Больше я не стану этого делать, обещаю.

Дирн заподозрил неискренность в его ответе, однако обещание казалось вполне серьезным.

- Я и сам хорош, - сказал он, запуская десертную вилку в пирожное. – Совершенно забыл о том, что, как наследника Маллори, меня многие знают в лицо. Следовало бы подумать о том, что такое может произойти.

- Значит, мне повезло, что ты не подумал, - сказал Аваддон без улыбки. – Твое безрассудство стало для меня большой удачей.

Дирн мгновенно забыл о пирожном, посмотрел на Аваддона с невольной тревогой:

- Разве в этом есть что-то настолько значительное?

Аваддон не хотел пугать его раньше времени, поэтому небрежно указал на столик:

- Ну же – попробуй.

Дирн и сам боялся услышать ответ, поэтому позволил себе ненадолго оттянуть неизбежное. Вкус оказался настолько изумительным, безупречно сладким и нежным, что на несколько секунд он успешно забыл о повисшем вопросе, чувствуя лишь детский восторг и удивление.

- И правда: это самый вкусный торт из всех, что я когда-либо пробовал. Вы не могли бы попросить своего повара записать рецепт? Хотелось бы, чтобы и мои научились такое готовить.

- Ты настолько неравнодушен к сладостям?

- Они делают жизнь значительно приятнее, - пожал плечами Дирн. – Хотя я так занят, что в итоге ем их очень редко.

- Почему ты не передашь большую часть дел поверенным?

- Потому что я еще ни в одном из них не уверен в достаточной степени. Но как только уверенность появится, думаю, я немного изменю свой режим. К слову, - Дирн вдруг спохватился, - к чему был этот ваш визит в Серебряную Долину? Черный Лес – одно из самых богатых месторождений в стране, у вас даже Ланиериты добывают, а в Геретских Алмазах вдруг возник недостаток?

- В Алмазах – нет, в самородках – да, - сказал Аваддон, сдержанно улыбнувшись. – Ты не поверишь, но даже Черный Лес иногда испытывает недостаток в различных сферах. Хотя спорить не стану: случается это очень редко.

- Почему именно двести сорок? – не сдержался Дирн. – Почему не триста или сто пятьдесят?

- Однажды ты узнаешь ответ. Но не сегодня.

- Что-то похожее я уже слышал.

- Верно.

Аваддон больше ничего не добавил, безмолвно глядя на гостя, и Дирн, чуть смутившись, решил взять себе еще одно пирожное. Однако так и не съел его, потому что зацепился взглядом за кольцо на своей правой руке.

- Только что вспомнил о Ланиеритах и не сделал главного, - он с усмешкой покачал головой, уверенно снял кольцо и положил его на стол перед Аваддоном. – Возвращаю. У меня нет на него никакого права.

- Ты не можешь, - Аваддон нисколько не смутился. – Ланиерит нельзя ни вернуть, ни передарить. Этот камень уже принял тебя; даже если ты оставишь его здесь, он найдет тебя, где бы ты ни был.

- Но зачем? – в этот раз Дирн решительно вступил в бой, намереваясь дойти до конца, чего бы это ему ни стоило. – Я совершенно не понимаю. То, что между нами произошло… мы ведь просто развлеклись, не более. Зачем вы подарили мне его?

Аваддон долго молчал, не сводя с него пристального взгляда, затем спокойно сказал:

- Я хочу быть честным с тобой, но ты уверен, что готов к моей честности?

- Я не дитя, Ава, - вдруг выдал Дирн, резко переходя на «ты» и еще и знатно сокращая его имя, - и не ранимая девушка. Говори как есть, я должен знать.

Ава…

Никто еще никогда не обращался к Аваддону таким образом. После такого сокращения ему захотелось положить конец всем разговорам и развернуть куда более интересную деятельность, но сегодня подобные вещи не входили в его планы, он должен был в корне изменить характер их с Дирном отношений, а для этого ему нужно было достойно завершить эту непростую беседу.

- Я хочу, чтобы ты стал моим спутником*, - сказал он серьезно, глядя на Дирна без всякой требовательности. – Знай, я сейчас абсолютно серьезен.

Последнюю фразу он добавил не зря, Дирн был так поражен, что готов был с радостью поверить в неудачный розыгрыш. Но Аваддон немедленно обрубил эту возможность, не дав ему и шанса обмануть себя.

- Но я не настолько самоуверен, чтобы рассчитывать на немедленное согласие, - реакция Дирна вовсе не стала для него неожиданностью. – Я не имею права давить на тебя и не хочу. Я темный человек, у меня чудовищное прошлое, и я хорошо понимаю, что нисколько тебя не заслуживаю. Но ты нужен мне безмерно, я готов ради тебя абсолютно на всё, и поэтому надеюсь, что однажды ты все-таки захочешь принять мое предложение.

После такого признания Дирн растерялся окончательно:

- Да как так? Мы провели вместе всего две ночи! До этого между нами не было никакой связи. Откуда вдруг… такие желания?

- Я очень жалею, что не разглядел этого в тебе раньше. Все из-за моего вечного равнодушия.

- Да что разглядел-то?

- Ты никогда не поймешь, - Аваддон расслабленно улыбнулся. – Никогда не сможешь понять, что для меня значит твое присутствие. Даже сейчас всё, что ты говоришь, как говоришь, как смотришь на меня, как отвечаешь – всё это совершенно не похоже на то, что я привык видеть на протяжении многих лет. Я не вижу в тебе ни капли страха, и это даже удивляет меня. А еще заставляет забывать.

- О чем?

Аваддон ответил после короткой паузы:

- Я обязательно расскажу тебе…

-… но не сегодня, - закончил Дирн, не сомневаясь в правильности своей догадки. – Скажу прямо, Аваддон, мне не интересно твое прошлое. Факт в том, что я не хочу быть ничьим спутником. И мне самому спутник не нужен.

- Я тоже так думал до недавнего времени, - заметил Аваддон без всякой навязчивости. – Как я уже сказал, я не хочу давить на тебя. Я лишь хочу иметь с тобой хоть какую-то связь. А время… оно само всё решит.

Дирн тяжело откинулся на спинку кресла, все еще переваривая шокирующий оборот. Аваддон не мешал ему, тоже молчал, получая удовольствие от одного его присутствия, которое хотелось продлить до бесконечности. Наконец, Дирн собрался с мыслями и хмуро заговорил:

- Мне нравится быть с тобой. С тобой даже общаться легко и приятно. Но насчет того, что ты сказал, я не могу ничего обещать.

- Я знаю, - кивнул Аваддон, прямо-таки поражая своим спокойствием. – То, что ты даешь мне шанс, уже для меня немало.

- В этом нет никакого шанса, - пробормотал Дирн не без досады. – Я лишь делаю то, что хочу. Я тоже не слишком хороший человек.

- Мне не нужен хороший человек. Мне нужен ты.

После таких слов Дирн окончательно стушевался и, помолчав с минуту, тихо сказал:

- Пожалуй, мне пора. Сегодня… я бы хотел всё это обдумать. Ни на что другое сил уже не хватит.

Аваддон мысленно усмехнулся. Сегодня он и не собирался устраивать продолжение в постели. Сегодня всё должно было быть исключительно серьезным.

Дирн вдруг вспомнил о кольце и нахмурился еще сильнее.

- Можешь оставить его здесь, - Аваддон и здесь не стал настаивать. – Чуть позже оно вернется само.

- Тогда не вижу смысла оставлять его.

Они оба понимали, что после этого разговора их отношения уже не будут прежними. Секс больше не являлся для них единственным связующим звеном, но если Аваддона это наполняло бешеной радостью, то Дирна – лишь болезненной тревогой. В особенности потому, что за весь вечер имя Ноама не было упомянуто ни разу.

Аваддон ничего не спрашивал, как будто и не было этой «милой» встречи в Колизее, а Дирн молчал, потому что не знал, как об этом говорить, и надеялся, что волноваться действительно было не о чем. Но на самом деле было. Еще как было.

Аваддон провел его до самого экипажа и уже у самой дверцы, не сдержавшись, едва ощутимо поцеловал в щеку:

- Доброй ночи.

Это прикосновение было настолько легким, что даже поцелуем вряд ли могло называться, но у Дирна от него вся спина покрылась мурашками, а сердце в один миг разогналось до бешеного галопа.

- Доброй, - только и сказал он, наконец-то обретая покой в темном салоне кареты.

Лошади тут же поскакали вперед по аллее, и хотя Аваддона больше не было поблизости, сердцебиение Дирна еще долго приходило в норму. Он чувствовал себя и ужасно, и прекрасно в одно и то же время. А еще почему-то никак не мог перестать думать о Ноаме, который наверняка тоже готовил ему очередной шокирующий «сюрприз».

_____

*Спутник - то же, что муж, супруг. Но в Тамире слова “муж”, “супруг” вообще не используются. Тот же смысл передается одним только словом “спутник” или, следовательно, “спутница”

========== Глава 11. Злость и желание ==========

На следующий день Ноам уже твердо знал, каким будет его следующий ход. Правда, для его осуществления ему требовалась кое-какая информация, которую он решил выяснить с помощью заглянувшего к нему в кабинет для приветствия Таддеуса Безмятежного.

-… с таким объемом информации я справлюсь самое большее за полтора часа, - Ноам дружелюбно ответил на заданный вопрос и как бы между прочим поинтересовался. – Ты сейчас куда?

- Туда же, куда и всегда, - со вздохом ответил Таддеус. – В отдел торговых и промышленных вепрей. Иногда я думаю, что это место куда страшнее ада.

- Не мог бы ты выяснить, по какому вопросу Дирн Барн-о-Бас посещал вчера Колизей? – он мог бы и без Таддеуса получить нужную информацию, но ему не хотелось привлекать к Дирну особого внимания. Поэтому он решил убедить всех в своем отрицательном отношении к нему, что было совсем несложно с учетом их всегда натянутого общения. – Недавно я выразил ему свое недовольство по поводу отказа одобрить мой проект; хотелось бы узнать, изменил ли он решение.

- Конечно. Я выясню.

Таддеус вернулся менее чем через полчаса и, доложив всё, что узнал, в скором времени снова удалился. Только тогда Ноам позволил себе довольно усмехнуться:

- Торговая Карта, да? Замечательно.

*

Дирн предпочел бы никогда больше не появляться в Белом Колизее, однако время поджимало, а процесс предстоял долгий, поэтому спустя несколько дней, которые, как он надеялся, должны были выветрить его из памяти Ноама, он продолжил свою войну с гнусными бюрократами. Впрочем, ход войны в этот раз несколько изменил свою форму, и это изменение спустя какой-нибудь час привело Дирна в неописуемую ярость.

Больше никто не пытался швырять его по разным отделам, теперь каждая инстанция, в которой он пытался сделать запрос, направляла его лишь в один кабинет – кабинет правителя всея Тамира Ноама Великолепного.

С самого начала Дирн заподозрил неладное, а после того как количество таких указаний перевалило за десять, уверенность обрела металлическую твердость. Он не ожидал настолько подлого хода и позволил яростной обиде взять над собой верх. Ноам пришел в восторг, когда он злой стрелой ворвался в его огромный кабинет, стремительно пересек пространство до стола и с силой хлопнул обеими руками по лакированной столешнице.

- Так добиваются своего великие правители?! – выпалил он со всей душившей его в этот момент яростью. – Отвратительно! Немедленно отмени этот приказ!

- Ого, - протянул Ноам насмешливо. – У нас прогресс. Ты перестал обращаться ко мне на «вы». Я счастлив.

- Тебе так нравится действовать мне на нервы? Ты в этом очень успешен! Но, знаешь, симпатии к тебе это совсем не добавляет!

- А что еще мне остается? – Ноам развел руками. – Как еще я могу с тобой сблизиться?

- Да никак! Тебе нужно выбросить этот вздор из головы! Влюбись в кого-нибудь более подходящего!

- Поздно. Я уже влюблен в тебя.

- И я теперь должен страдать из-за этого?! – Дирн уже готов был разораться во весь голос. – Это твоя проблема, разве нет?!

- Ну, если учесть, что без тебя мне теперь и жизнь не мила, думаю, это все-таки касается нас обоих.

- Черт! – Дирн в сердцах наклонился над столом, пытаясь справиться с эмоциями, а Ноам наоборот выпрямился, что значительно сократило расстояние между ними. – Послушай, я здесь не для того, чтобы спорить с тобой. Хотя бы будь честен. Мне нужна эта Карта. И ты сам отлично знаешь, как нелегко ее получить. Хочешь портить мне жизнь – вперед, но не используй такие грязные трюки. Хотя бы в этом вопросе не строй мне препятствий.

- Надо же, ты сумел побороть ярость. Даже не знаю, каким ты мне нравишься больше: взбешенным или пытающимся держать над собой контроль.

- Ты слышал, что я только что сказал?! – контроль мгновенно дал трещину. – Отнесись к этому серьезно! В конце концов, это твоя обязанность!

Стол был очень широким, но не настолько, чтобы через него нельзя было перегнуться. Именно это Ноам и проделал, резко подавшись к Дирну и с чувством поцеловав его не успевшие сомкнуться губы. Дирн с руганью отпрянул, но было поздно: страсть Ноама уже коснулась его, заставив покраснеть до кончиков ушей. Он еще больше взбесился из-за такой реакции, но не успел толком отреагировать, потому что Ноам опередил его, как ни в чем не бывало продолжив прерванный разговор:

- Относительно препятствий – я и не думал усложнять тебе задачу. И направлял тебя сюда не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы передать тебе кое-что. Кстати говоря, вот и оно, - из большой стопки разнообразных документов, стоявших на краю стола, Ноам вытянул небольшую черную папку, которую без лишних промедлений вручил Дирну. – Полагаю, ради этого ты здесь.

В полном недоумении Дирн открыл документ и едва снова не выругался. Это была Торговая Карта! Полностью заверенная, со всеми необходимыми печатями, дополнениями и приложениями. Безупречно оформленный документ, нуждавшийся лишь в его подписи.

Дирн спокойно закрыл Карту и швырнул ее на стол перед Ноамом:

- Забери и просто отмени свой приказ. Я буду делать сам по всем вашим чокнутым правилам. От тебя мне не нужно.

- Жестокий, - Ноам вздохнул, чувствуя огорчение куда более сильное, чем это было видно со стороны. – Я делаю это, потому что люблю тебя. Разве не естественно, когда человек, испытывающий подобные чувства, пытается угодить объекту своей привязанности? Еслиты возьмешь ее, ты не будешь ничего мне должен.

- Может, и не буду, - холодно сказал Дирн. – Но если я точно знаю, что не смогу ответить на твои чувства и все-таки возьму, с моей стороны это будет низким поступком. Просто выполни мою просьбу. Прощай, - он развернулся и уверенно направился к двери. Но не дошел и до середины зала, когда услышал позади неспешный вкрадчивый голос Ноама:

- Ты действительно уверен в том, что не сможешь на них ответить? Судя по тому, как ты отреагировал на невинный поцелуй, я уже тебе, по меньшей мере, не противен.

Напрасно Дирн надеялся, что он оставит этот эпизод без внимания. Вероятно, потому что заявление имело под собой некоторые основания (хотя он пока еще этого не осознавал), Дирн снова рассвирепел.

- Да меня, скорее, стена возбудит, чем ты! – грохнул он, обернувшись, вне себя от бессильной ярости. – Даже думать об этом не могу, настолько это отвратительно!

Вот этого ему говорить не стоило. Такие слова стали для Ноама слишком болезненным ударом, и он тоже ощутил вполне естественную вспышку гнева. Вот только его гнев был куда опаснее, чем ярость Дирна.

- Отвратительно, говоришь? – сказал он, не вставая с места, прожигая Дирна хмурым взглядом. – А давай-ка проверим, так ли это на самом деле.

- Что еще за…

Одним щелчком пальцев Ноам раскинул ноги и руки Дирна в стороны, а его самого зафиксировал в воздухе так, что теперь парень не только не мог ходить, но не имел даже возможности пошевелить ни одной конечностью. Он не успел даже толком испугаться, когда вся его верхняя одежда исчезла, растаяв, будто дым, и он предстал перед Ноамом в абсолютно беззащитном положении, да еще и наполовину обнаженным.

- Ты… что ты творишь, черт побери?! – он неистово забился в невидимой хватке, но казалось, его со всех сторон придавило многотонными железными плитами. Только его шея сохранила подвижность, но, увы, с одной только ее помощью он никак не мог освободиться. – Ноам, отпусти меня! Ты сам меня разозлил, и еще чем-то недоволен?!

Ноам больше не собирался ему отвечать. Он стремительно двинулся в его сторону, окидывая его голый торс отнюдь не двусмысленным взглядом. У Дирна от одного этого взгляда сердце ухнуло под самые ребра, он понял, что в этот раз зашел слишком далеко в своей резкости, и попытался воззвать к здравомыслию Ноама:

- Стой! Это ведь ниже твоего достоинства, разве нет? Если ты поступишь так со мной, кем ты будешь после этого?

- О чем ты подумал? – хотя Ноам усмехнулся, зловещий блеск в его глазах так и не угас. – Как всегда, ты думаешь обо мне даже хуже, чем я сам, - он остановился напротив, пока не касаясь, а лишь неспешно разглядывая его тело. – Ты изумительно красив. Хотя, полагаю, тебе об этом уже говорили.

- Оставь уже это. Просто дай мне уйти.

- Ты был слишком неосторожен в этот раз, - Ноам протянул руку и плавно, с легким нажимом провел по его напряженному животу, медленно переходя к вздымавшейся от тяжелого дыхания грудной клетке, которая у Дирна была потрясающе сильной и красивой. – Придется проучить тебя.

- Ты ведь сказал…

- Это ты перестань, в конце концов. Не знаю, что ты там себе надумал, но я никогда не возьму против воли того, кого люблю.

- Тогда что ты сейчас делаешь?

- Изучаю тебя, - сухо сказал Ноам, наклоняясь и проходясь по всем тем местам, которые только что ласкал рукой, губами. Дирн ничего не мог с собой поделать: мурашки посыпались по всему его телу, что от Ноама, конечно, не укрылось. – И судя по тому, что я вижу, ты очень чувствительный. Это тоже восхитительно.

- Отпусти, прошу тебя…

- Просишь? – Ноам улыбнулся, поднимая взгляд на его лицо. – Это что-то новенькое. Знаешь, я верю в то, что ты не ожидал подобного, но еще я знаю, что ты бы не пришел сюда, если бы на самом деле не хотел этого.

Он приблизился к нему, намереваясь поцеловать в губы, но Дирн демонстративно отвернулся, не давая и шанса. Ноам хмыкнул, чуть отступил, глядя на него всё с тем же откровенным обожанием, а потом тихо обошел его, так что в какой-то момент Дирн просто перестал его видеть. Понятное дело, это ничуть его не успокоило, он усиленно завертел головой, чувствуя себя еще более беспомощным из-за невозможности видеть врага в лицо, но все равно упустил тот момент, когда Ноам, незаметно наклонившись, прижался губами к его шее с левой стороны.

Вероятно, от того, что поцелуй оказался неожиданным, Дирн ощутимо вздрогнул, что показалось Ноаму до крайности милым и привлекательным. Он продолжил неторопливо целовать его, постепенно прижимаясь грудью к его теплой спине, чувствуя глубокое счастье от возможности ласкать его, обнимать, делать ему приятно пусть даже без полного согласия.

Дирн понял, что Ноам не собирается щадить его, поэтому перестал уговаривать, сосредоточил все свое внимание на собственном теле, на попытках подавить его предательскую реакцию. Ему было стыдно за себя, но он реагировал совсем не так, как хотелось бы.

Ноам был так уверен и настойчиво нежен, что это бы свело с ума кого угодно, а на Дирна он, к тому же, обрушил всю силу своей давно таившейся любви, что естественным образом отражалось на его проникающих в самую кровь движениях и ласках. Когда он намертво прижался к нему со спины, Дирн едва сдержался, чтобы не откинуть голову ему на плечо, окончательно сливаясь в теплых объятиях. Горячие ладони Ноама властно скользили по его бокам и груди, очерчивали остро напряженные мышцы пресса, небрежно задевали соски, всё больше распаляя тело Дирна, подводя его к той черте возбуждения, когда уже невозможно делать вид, будто ничего особенного не происходит. Он и не думал, что от таких простых прикосновений можно прийти в столь жалкое состояние, и, тем не менее, Ноам довел его до этого. Хоть он и презирал себя, ему было чертовски хорошо, так хорошо, что вскоре стало больно.

Ноам, конечно, заметил его состояние и, влажно проведя языком по мочке его уха, с усмешкой сказал:

- Согласись, стена бы так вряд ли смогла.

Дирн только еле слышно выдохнул, но не произнес ни слова. Однако когда Ноам развязал тесьму на его штанах и сжал в ладони его изнывавший от нетерпеливого желания член, легкий всхлип сорвался с его губ, и он дернулся всем телом, еще плотнее вжимаясь в Ноама. Тот поначалу был милостив, резко задвигал рукой, разгоняя застоявшуюся кровь, вырывая из горла Дирна глухие возбужденные выдохи, а потом нарочно замедлился, заставив парня мысленно заскулить и одновременно осыпать его возмущенной бранью.

- Скажи вслух, - потребовал Ноам, безжалостно медленно оглаживая рукой его возбужденный до предела орган. – Скажи, Дирн.

- Что?..

- То, что чувствуешь.

Дирн стиснул зубы, выражая яростный протест, и Ноам, усмехнувшись, продолжил свою медленную пытку:

- Тебе нравится, когда я тебя мучаю? Хорошо, мне тоже это нравится.

- Ненавижу тебя, - вдруг выдохнул Дирн, откидывая-таки голову ему на плечо. – Черт… пожалуйста…

Ноам задержался лишь на мгновение, наслаждаясь бесконечным чувством обладания, которое вызвал в нем доверчивый жест Дирна, а затем дал ему то, в чем он так нуждался.

После такой томительной паузы Дирн кончил очень быстро, и Ноам, воспользовавшись его неустойчивым состоянием, быстро обошел его и завладел, наконец, его упрямым, порой таким жестоким ртом. Он целовал его с таким откровенным агрессивным напором, что у Дирна не осталось иного выбора, кроме как ответить ему. И как бы он ни пытался обмануть себя, даже эта грубая ласка возбуждала его неимоверно.

Ноам бы еще долго терзал его, сходя с ума от этой отчаянной податливости, но он и так уже взял больше, чем следовало, ему не хотелось ломать Дирна и тем более превращать связь между ними в отношения мучителя и жертвы, поэтому пусть с трудом, но он отступил: оторвался от таких желанных губ и усилием воли заставил себя сделать несколько шагов назад.

Дирн изо всех сил пытался выровнять дыхание, но пока ему это не особо удавалось: подаренное Ноамом наслаждение оказалось ненормально сильным, а его бешеный поцелуй как будто продлил и без того непростительную агонию тела. Напряженное лицо Ноама, сжатые в тонкую линию губы ясно говорили о том, насколько нелегко ему далось это отступление, и, тем не менее, он действительно отошел от него и небрежным взмахом руки вернул ему всю одежду, что совсем недавно так дерзко развеял.

Костюм сел как влитой, никто бы и подумать не смог, что секундой ранее его здесь и в помине не было, а еще через пару мгновений незримая хватка каменных объятий исчезла, вернув Дирну долгожданную свободу. К сожалению, он не смог воспользоваться ею красиво. Освобождение оказалось слишком неожиданным, его колени резко подкосились, и он бы точно упал, если б не Ноам, вовремя обхвативший его обеими руками. Дирн отпрянул от него, как от огня, окатил взглядом, полным бесконечной лютой ненависти, и, не сказав ни слова, вышел из зала.

Ноам тоже ничего не сказал ему, не попытался ни остановить, ни извиниться, он лишь молча смотрел ему вслед и, несмотря на дикий взгляд Дремлющего, не мог противостоять широкой счастливой улыбке, заливавшей ярким светом его обычно надменное, прохладно-любезное лицо.

Даже оказавшись в карете, Дирн все еще чувствовал себя неважно. Его дыхание по-прежнему было затрудненным, а тело бесстыдно замирало от мелькавших в голове возмутительных воспоминаний. Белый Колизей давно остался позади, когда он заметил лежавший рядом на сиденье незнакомый черный документ… Все еще наивно надеясь, он открыл его и со стоном хлопнул себя ладонью по бедру.

Хотелось размазать Ноама по стене. А еще лучше обездвижить так же, как он проделал это с ним, и… и… Дирн пришел в ужас от замелькавших в голове идей и с силой стиснул лоб, пытаясь немедленно от них избавиться.

В конечном итоге, он решил оставить Карту. Если так подумать, это было еще маленькой компенсацией за все те огорчения, что ему пришлось испытать по вине Ноама. Но в глубине души он понимал, что истинная причина его решения заключалась не в этом.

Он не хотел лишний раз натыкаться на Ноама. Он просто боялся. Боялся повторения того, что произошло сегодня. Потому что, черт возьми, что бы он там ни говорил, ему это и правда… понравилось.

========== Глава 12. Конфронтация ==========

Богатства Сапфирового Бора испокон веков считались исключительным явлением; что только не таилось в недрах этого знаменитого поместья, но, пожалуй, одним из самых выдающихся его сокровищ был прославленный Алисианский табун.

Алисианские скакуны отличались невиданной красотой, силой и скоростью. Они были значительно массивнее и выше других породистых лошадей, а их шерсть походила на только что отлитое серебро, сияющее вдобавок в ярком свете солнца. В ясный день они и правда сверкали, как заколдованные, а ночью в приглушенном сиянии луны мерцали самым что ни на есть волшебным образом, так что издалека их можно было принять за призраков или ангельских жеребцов.

Это были самые редкие и дорогие лошади в мире, и даже Ноам, относившийся обычно довольно прохладно ко всему своему необъятному имуществу, ценил этих величественных зверей, которые даже на собственных хозяев всегда смотрели с легким презрением. Самых упрямых из них он объездил лично, так как никто, кроме него, не смог на это решиться, и, может быть, поэтому Алисианский табун занимал в его сердце определенное место, тогда как до остальных сокровищ ему, как правило, не было никакого дела.

Исходя из вышесказанного, нетрудно себе представить, какой удар он испытал, когда по возвращении домой в день встречи с Дирном услышал от перепуганных слуг невероятное известие.

По какой-то таинственной причине (которая на самом деле была не такой уж и таинственной) все Алисианские скакуны ни с того, ни с сего стали пятнистыми! Поначалу Ноам не особо в это поверил, но как только увидел собственными глазами, волей-неволей осознал всю серьезность ситуации.

Это была настоящая трагедия! Всё величие прекрасных лошадей исчезло, теперь они выглядели даже комично, покрытые с головы до подков неравномерными черными пятнами, делавшими их похожими на потешных дамских собак Мапучес.

Ноам от изумления в первый момент не мог ничего понять, а затем догадался и, не обращая внимания на ошеломленно гудящих слуг, проверил шерсть лошадей на предмет магического влияния. И мгновенно нашел подтверждение своей догадке. Тот, кто сотворил это, даже не попытался скрыть свое подлое вмешательство. И он явно был очень зол, потому что магия, испортившая шерсть лошадей, была необратимой; даже Ноам со всеми его блестящими способностями и многогранным опытом не мог отменить ее действие.

Грумы и конюхи вкупе со сбежавшейся со всего дворца прислугой продолжали горевать и искать причины необъяснимой напасти, в то время как их хозяин незаметно исчез, так и не произнеся ни единого слова.

*

С самого детства Аваддон редко спал. Громадная сила, жившая в его разуме и теле, позволяла ему это, и он не имел ничего против. Если бы это было возможно, он бы вообще никогда не спал. Для большинства сон был отличной возможностью отдохнуть и восстановить силы, тогда как Аваддон видел в нем лишь орудие пытки, безжалостно возвращавшее его к тем дням, которые он предпочитал вспоминать как можно реже.

Ему всегда было чем заняться ночью. Он хорошо играл на многих музыкальных инструментах, находил удовольствие в самостоятельном создании тонких ювелирных изделий (по мастерству он превосходил большинство своих подчиненных и кольцо с Ланиеритом, подаренное Дирну, также сделал собственными руками) и нередко ночевал в своей потрясающей библиотеке, где после заката было так же светло, как днем, и всегда находились фолианты, не дававшие ему и шанса скучать или чувствовать себя одиноким.

Однако этой ночью его не интересовало ни первое, ни второе, ни третье. В полной темноте он сидел в одном из неприветливых бескрайних залов замка и отрешенно прислушивался к происходящему снаружи. В настоящий момент там царило полное безмолвие, которое, казалось, втягивало в себя все внешние звуки, а затем невидимый магический барьер, окружавший Черный Лес надежной защитной стеной, едва уловимо вздрогнул.

Колебание было крошечное, совсем незначительное, и все же Аваддон ощутил его, и, хотя со стороны никто бы этого не заметил, внутренне он насторожился и приготовился к скорой встрече. Ему до последнего казалось это маловероятным, но, похоже, противник, выступивший против него в этот раз, был куда сильнее и бесстрашнее, чем он полагал до сих пор.

В какой-то момент пронзительный свет озарил весь зал ослепительной болезненной волной, и в нескольких метрах впереди него появился тот, кого он с некоторых пор ненавидел даже больше, чем собственное мрачное прошлое.

- Я удивлен, - произнес Ноам, глядя на него без всякого страха, со свойственной лишь ему насмешливой небрежностью. – Внушающий всем ужас Аваддон Чудовищный впал в детство и вздумал объявить войну способом, который даже пятилетние дети сочли бы достойным смеха. В самом деле? И это всё, до чего додумался твой блестящий ум?

- Судя по тому, что ты сейчас здесь, мой блестящий ум меня не подвел, - убийственно спокойно ответил Аваддон. – И не похоже, что тебе весело.

- В этом ты прав. Имея дело с тобой, невозможно чувствовать себя комфортно. Но, знаешь, я все-таки доволен. Я пришел сюда именно для того, чтобы сказать тебе об этом.

- И что же тебя так радует?

- Твой страх, - Ноам угрюмо усмехнулся. – Ты бы не сделал этого, если бы не видел во мне достойного соперника. Ты боишься меня. Потому что знаешь, что у меня куда больше шансов на победу.

- А у тебя кишка не тонка, - ровный голос Аваддона напоминал штиль, готовый в любой момент разразиться страшной бурей, - явиться сюда с подобными заявлениями. Признаюсь, я даже не ожидал.

- О, поверь, ты не имеешь даже отдаленного представления о том, на что я способен.

- То же самое я могу сказать о себе, - Аваддон едва заметно шевельнул рукой, и яркий свет, вызванный Ноамом, мгновенно погас, погрузив их обоих в тяжелую холодную темноту. Теперь только скудный звездный свет падал на их лица, остро подчеркивая застывшую в их глазах злобу. – Ты, вероятно, знаешь, что я редко испытываю к кому-либо симпатию. А в то, что я способен кого-то полюбить, не верит ни одна живая душа во всем мире. Так вот, тебе следует знать: этого человека я полюбил так, как не любил еще никого никогда в своей жизни. И свою любовь я не отдам никому. Если понадобится, я стану еще чудовищнее, чтобы защитить ее.

Все эти слова он произнес холодным, твердым, как сталь, тоном, который многих заставил бы призадуматься, но только не Ноама, который лишь небрежно пожал плечами и сухо выдал следующее:

- Отдаю тебе должное: ты мастерски угадываешь мысли окружающих. Ты ведь только что позаимствовал все эти заявления из моей головы, не так ли? Ибо я собирался сказать ровно то же самое.

Аваддон побледнел; ярость захлестнула его с такой силой, что он едва удержался от попытки раздавить Ноама на месте.

- Не сдерживайся, - сказал тот, по-видимому, ничуть не испугавшись. – Твоя сила страшна, но мое упорство – еще страшнее. В отличие от тебя, я обрел свою мощь долгими годами бесконечных тренировок, так что не думай, что я уступлю тебе. Впрочем, ты легко можешь это проверить.

- Дирн – мой, - глаза Аваддона на мгновение полыхнули жутким золотисто-белым огнем, ясно выразившим всю степень его гнева. – Ты никогда не получишь его.

- А не слишком ли ты самоуверен? – как ни крути, в словесных баталиях Ноаму не было равных. – Я отлично знаю, что Дирн еще не признавался тебе в любви. Ты сбил его с толку своей чрезмерной поспешностью; даже если у него есть к тебе какие-то чувства, теперь он будет долго колебаться, прежде чем рискнет признать их. Меня он тоже не любит, но и не ненавидит. Я нравлюсь ему, и сильно, но пока он только на пути к тому, чтобы осознать и принять это. Таким образом, мы с тобой примерно в одинаковом положении. И раз уж у тебя все еще остаются сомнения, прими и смирись с тем, что я не успокоюсь, пока не добьюсь его. Было бы замечательно для всех, если бы ты отступил прямо сейчас.

- Знаешь, я бы, возможно, задумался об этом, - сказал Аваддон, ломано улыбнувшись, - но тебе, - он особо выделил это слово, - я точно его не отдам. Ты ничем не лучше меня. Уж лучше я, чем ты.

- Отлично. Тогда война, - не глядя больше на Аваддона, Ноам развернулся и стремительно вышел из зала.

Аваддон не стал за ним следить, он был полностью сосредоточен на содержании только что состоявшегося разговора и потому изрядно удивился, услышав в глубине замка невероятный ужасающий грохот. Одним усилием воли он достиг нужного места и едва не взревел при виде того, что открылось его взору.

Великая оружейная Черного Леса, насчитывавшая сотни редчайших мечей, безумно дорогих луков и заколдованных кинжалов, была стерта в порошок за считанные секунды! Ноам действовал очень быстро; к тому моменту, как Аваддон оказался рядом, от оружейной не осталось ничего, кроме гор беспомощной стальной пыли. Конечно, магия, которую Ноам использовал для уничтожения, тоже была необратимой…

От бешеной силовой волны, обрушенной Аваддоном, не смог бы укрыться ни один Благословенный Тамира; сама суть ее была настолько темной и разрушительной, что даже высочайшая защитная магия не оказала бы тут никакой помощи. Однако Ноаму хватило одного ответного выпада, чтобы остановить ее, не дав причинить себе ни малейшего вреда.

- Я же говорил: я ни в чем не уступлю тебе, - бесстрашно сказал он, равнодушно глядя на Аваддона. – Преследуй меня, если хочешь, но теперь мы всего лишь квиты. Я тебе ничего не спущу, так и знай.

После короткой схватки, которую они только что продемонстрировали, башня оружейной лишилась западной стены, и Ноам, ловко взлетев на покореженный остов, сотворил прямо в воздухе сияющий серебром портал. Казалось, магические законы были для него не писаны. Древняя энергия, испокон веков защищавшая Черный Лес, никому не позволяла подобного, а для Ноама ее как будто вовсе не существовало.

Аваддону было странно осознавать это, но, похоже, Ноам действительно ни в чем не уступал ему. Он хотел остановить его и сразиться с ним в полную силу прямо здесь и сейчас и все-таки сдержался. На самом деле ему не нужна была такая победа. Хоть он и сказал недавно обратное, он не хотел становиться еще хуже. И он точно не хотел никого убивать. Вот только Ноам так успешно препятствовал осуществлению его мечты – можно сказать, единственной в жизни мечты – что с каждым днем он становился все ближе к полной потере самоконтроля.

Спустя пару мгновений Ноам снова очутился в Сапфировом Бору, душой все еще свирепствуя из-за только что развернувшейся драмы. Впрочем, как для Аваддона не была секретом причина его упорства, так и для него не было ничего удивительного в яростной позиции врага. Пусть у них было мало общего, все же было кое-что, что делало их чрезвычайно похожими. Они оба были глубоко и безнадежно несчастны, и потому Дирн, в котором они нашли свое спасение, тот самый свет, которого им всегда недоставало, мгновенно стал главной целью в их жизни – наградой, за которую они готовы были биться до последнего вздоха.

*

Дирн, конечно, знал, что Аваддон больше не станет искать встреч с ним с помощью «Белого Пиона», и все же немало удивился, получив от него приглашение по обычной курьерской почте. Для такого могущественного мага это было прямо до забавного просто, и в то же время Дирн прочувствовал всю суть этого неизбежного изменения. Оно как бы еще раз подчеркнуло тот факт, что они больше не были безымянными любовниками, делящими друг с другом только страсть и постель, теперь их отношения основывались на личном знакомстве, а один из них, к тому же, успел признаться другому в весьма серьезных чувствах.

Дирн по-прежнему чувствовал неловкость из-за этого. Он даже слегка боялся следующей встречи с Аваддоном, однако полученное от него приглашение моментально выветрило из его головы все колебания. Он пока еще не осознавал того, что просто-напросто скучал по нему, сейчас его вела цель иного рода.

Он хотел-таки поговорить с Аваддоном о Ноаме, прояснить эту сомнительную ситуацию, загнавшую их троих в весьма опасный треугольник, и предотвратить возможные неприятности. Он вовсе не был о себе чересчур высокого мнения, ему бы никогда даже в голову не пришло, что двое настолько сильных и выдающихся мужчин способны до такой степени заинтересоваться им, но последняя встреча с Ноамом как никогда ясно показала ему, насколько серьезным был конфликт, который он сам невольно затеял.

Пусть это не было его прямой виной, именно он зародил между Аваддоном и Ноамом вражду; отрицать это не имело никакого смысла, так же, как и избегать последствий этой невольной ошибки. Радоваться тут тоже, конечно, было совершенно нечему.

Дирн ненавидел сеять раздоры между другими людьми, настраивать кого-то друг против друга, а сейчас, к тому же, речь шла о двух Благословенных, борьба между которыми могла превратиться в мировой апокалипсис. Как бы ему ни хотелось откреститься, он уже был вовлечен и в немалой степени нес ответственность за происходящее. Вот только он понятия не имел, как исправить положение, избежать беды и, самое главное, разобраться в собственном отношении ко всем этим событиям.

Хоть он и не принял чувств Аваддона и даже не собирался всерьез рассматривать его предложение, ему было стыдно перед ним из-за последней встречи с Ноамом. Стыдно не из-за того, что Ноам вытворил, а из-за того, что ему самому это было, мягко говоря, совсем не противно.

Его отношение к Ноаму тоже вызывало массу вопросов, но их он пока даже не пытался анализировать. Он был уверен, что не испытывает к нему и половины той симпатии, что вызывал в нем Аваддон, и, кроме того, сейчас его беспокоила главным образом ненависть между этой парочкой, ненависть, которую он обязан был если не устранить, то заглушить до состояния полной безвредности определенно.

Впрочем, с некоторых пор практически всё в его жизни шло наперекор заранее составленному плану, и встреча с Аваддоном, которую он намеревался посвятить серьезному разговору, пошла совсем по другому сценарию. Причем нельзя сказать, чтобы он был сильно против.

То ли они слишком долго не прикасались друг к другу, то ли напряженность последних дней подействовала таким неожиданным образом, но только в этот раз им хватило одного взгляда друг на друга, чтобы в один миг позабыть обо всех словах и проблемах.

Такого грубого и в то же время сладкого секса между ними никогда еще не было.

Аваддон будто обезумел от страсти, иногда Дирну всей душой хотелось убить его, ударить со всей силы, оттолкнуть так, чтобы уже невозможно было вернуться, а потом становилось настолько хорошо, удовольствие затапливало с такой штормовой силой, что он, задыхаясь, притягивал его к себе изо всех сил, боясь отстраниться даже на миллиметр.

Видеть лицо Аваддона, его чумные плывущие глаза, изломанный в сексуальном напряжении лоб, красивые, чуть приоткрытые губы – как Дирн и предполагал, всё это действовало куда сильнее, чем обостренное ограниченным зрением восприятие. А двигаться Аваддон всегда умел так, что сдерживать стоны не представлялось возможным.

Иногда Дирну казалось, что он вот-вот сломается, настолько сильно и яростно Аваддон вбивался в него, заставляя плакать от боли, а потом срывать голос от поражающих мозг импульсов глубочайшего наслаждения, едва не вырывавших из сознания. Это была нежность на грани жестокости, ласка на грани пытки, любовь на грани безумия. Однако стоит отметить, Аваддон никогда не причинял чрезмерной боли, а удовольствие, которое он дарил затем, с лихвой окупало всё неприятное, что Дирну приходилось выносить от него вначале.

С другой стороны, Дирн и сам был далеко не застенчивым юношей, и хрупким его тоже нельзя было назвать, поэтому заниматься любовью с Аваддоном ему не просто нравилось, он был в восторге от такой возможности, особенно теперь, когда он мог видеть его эмоции и наслаждаться их дикой откровенностью, являвшейся исключительно его заслугой. Постепенно близость с Аваддоном становилась для него насущной потребностью, чем-то, без чего он не мог обходиться долгое время, но пока он не замечал этого и, вероятно, поэтому был так отчаянно-беспечен.

*

- Ты и правда хрустальный, - пробормотал Дирн, задумчиво водя пальцами по мерцающей стеклянно-черной спине сидящего напротив Аваддона. Они только что оправились после первого раза, и он позволил себе наконец-то хорошенько изучить эти загадочные шрамы. – Я давно знаю, каковы они на ощупь, но цвет… Такого не ожидал.

- Какими они были в твоем представлении? – спросил Аваддон, повернув к нему голову.

- Мне казалось, они должны быть телесного цвета, может, чуть светлее или темнее, но точно не такими фантастическими. Это и не шрамы вовсе. Скорее, узор. На плечах они вьются симметричными линиями.

- Жуткое зрелище, верно?

- Да. И в то же время красивое, - Дирн наклонил голову и прикоснулся губами к шее Аваддона, к прохладной, на первый взгляд, безжизненной коже. – Ты чувствуешь?

- Не хуже, чем обычной кожей.

- Интересное тебе досталось проклятье.

- Хочешь узнать, как я его получил?

- Я не буду спрашивать, - мотнул головой Дирн, обнимая Аваддона со спины. – Боюсь услышать знакомый ответ. Думаю, ты сам расскажешь, когда захочешь.

Аваддон слегка повернулся, нежно поцеловал уголок его рта:

- Я боюсь, тогда ты точно испугаешься.

- Не недооценивай меня, - хмыкнул Дирн, прижимаясь щекой к его щеке. – В этом мире очень мало вещей, которые могут меня напугать.

Одна из этих вещей разворачивалась прямо сейчас, в эту тихую трепетную минуту, которую Дирн так и не смог заставить себя нарушить. Только не сейчас, не в такой момент, не тогда, когда он был так безоблачно счастлив.

- Я уже понял, что ты не робкого десятка, - улыбнулся Аваддон, стремительно разворачиваясь и бережно роняя Дирна на спину. – Думаю, этим ты и покорил меня.

Дирн не успел почувствовать знакомой неловкости, приходившей всякий раз, когда Аваддон делал ему подобные заявления; другие мысли и эмоции быстро захватили его, успешно избавив от всего неприятного. Этой ночью им долго было не до сна, а когда, наконец, обессиленный и удовлетворенный, Дирн начал уплывать в бессознательность, в его голове промелькнула мысль, которая даже в таком состоянии изрядно всколыхнула его, на какое-то время лишив всякой беспечности.

Он вдруг вспомнил Ноама, затаенную грусть, появлявшуюся в его глазах всякий раз, когда он был резок с ним, и это почему-то вызвало в нем страшный дискомфорт, даже боль, которая и злила, и угнетала его в одно и то же время. Он был так близок с Аваддоном, что, казалось, никакая сила не сможет нарушить это безграничное единение, однако Ноам сделал это без всякого труда, всего лишь промелькнув в его памяти.

Дирн в очередной раз осознал всю неправильность происходящего, а также острую необходимость поиска верного решения.

«Я должен разобраться с этим как можно быстрее», - так он думал, проваливаясь, наконец, в беспамятство, все еще не осознавая, что проблема уже давно не относилась только к Ноаму или Аваддону.

Худшее неумолимо назревало в нем самом.

========== Глава 13. Долг и подарок ==========

О банде Черной Ветви в Тамире давно были наслышаны, эта опасная группировка насчитывала около двухсот превосходно вооруженных Дремлющих, совершавших нападения и на бедных, и на богатых в зависимости от поставленной перед ними задачи. Эти люди нападали не только ради наживы, порой ими руководила месть за совершенный в далеком прошлом промах или даже банальная неприязнь к какой-то отдельной личности.

Уже долгое время за ними охотился Ран Воинственный – Благословенный, являвшийся главным военным советником Краеугольного Сената, однако за прошедшие два года его усилия так и не привели к желаемому результату. Представители Черной Ветви, которые попадали ему в руки, либо ничего не знали о местонахождении остальных, либо давали всю имеющуюся информацию, но к тому времени, когда Ран и его люди получали возможность убедиться в ее достоверности, обозначенная местность уже оказывалась пуста и тщательно подчищена разнообразными магическими средствами…

Безнаказанность действовала на Черную Ветвь не лучшим образом: с каждым днем они становились все наглее и кровожаднее, и, в конце концов, их деятельность обрела весьма дурной оттенок. Из простых грабителей они превратились в безжалостных убийц, оставлявших горы трупов в разных областях Тамира, в тех местах, где их нападения ожидали меньше всего, что лишь увеличивало представляемую ими опасность.

Дирн всегда тщательно снаряжал своих людей в длительные поездки и в зависимости от территории увеличивал или уменьшал количество охраны, чтобы быть уверенным в безопасности предприятия, однако даже он не сумел предвидеть следующий ход Черной Ветви, который едва не стоил ему двух десятков подчиненных.

Льдистый Хребет считался одной из самых тихих и безобидных областей Тамира, преступность здесь практически отсутствовала, а население состояло в основном из зажиточных фермеров, чей скот кормил весь запад королевства. Именно на этой спокойной территории подчиненные Дирна должны были встретиться с представителями Траера Сонг-о-Дао, известного Дремлющего из восточных земель, который хотел заключить с ними договор на поставку Волшебной Пыли.

Однако им так и не удалось добраться до назначенного места. В Маруанской Долине на них напала Черная Ветвь, превосходившая их по количеству в несколько раз и сразу взявшая преимущество благодаря внезапности атаки. Надо отдать должное и охране, и простым законникам, которых Дирн отправил на заключение сделки: все они храбро вступили в бой и держались превосходно вплоть до прибытия подмоги.

А подмога действительно прибыла, и в ней-то и заключалось все самое неприятное для Дирна. Это был отряд, посланный передвижной коллегией Ноама Великолепного, который, как выяснилось, совсем недавно заменил Рана Воинственного в борьбе с Черной Ветвью. Действовал он, очевидно, совсем не так, как этот самоуверенный Благословенный, и результатом его стратегии стало быстрое и успешное нахождение главной базы разбойничьей группы, а затем и выявление всех намечающихся в скором времени нападений.

Если бы Дирн помедлил со сделкой хоть немного, люди Ноама обезвредили бы и этот последний отряд, но произошло то, что произошло, и в итоге вышло так, что Ноам спас жизнь немалому количеству его людей, которые не смогли бы самостоятельно одолеть превышавшую их числом Черную Ветвь.

Дирн был счастлив, что его люди спаслись; большинство из них были ранены, но никто не получил серьезных увечий, не говоря уже о фатальном исходе. Определенно, у него были все основания быть благодарным, и он хотел быть благодарным, однако его желание не соответствовало внутреннему состоянию.

Он чувствовал страшную неудовлетворенность, ощущение какой-то мучительной незавершенности, которое выгнало его в ту же ночь из дома и заставило погнать коня не куда-то там, а прямиком в Сапфировый Бор. Ни о чем хорошем он при этом не думал. Его одолевало только одно желание: немедленно избавиться от долга.

Он вовсе не считал, что перегибает палку или ведет себя слишком нервно. Просто ему казалось, что такой человек, как Ноам, не преминет в скором времени воспользоваться возникшей ситуацией, чтобы поставить его в неудобное положение, чего ему совершенно не хотелось дожидаться. Поэтому он решил первым начать этот разговор. Пускай это не сулило ему ничего хорошего, по крайней мере, он хотел сам контролировать ситуацию, а не ждать безвольно неизвестного удара.

В Сапфировом Бору он очутился на рассвете, небо только-только начало проясняться, поэтому он выждал для приличия еще полчаса, пока утро более-менее не вступило в свои права. Затем он переборол свою робость и заявил во дворце о своем прибытии, не сомневаясь в том, что для Ноама его появление станет незабываемым сюрпризом.

*

Если и было в этом мире что-то, что Ноам ненавидел больше, чем Аваддона, так это некомпетентных чиновников. Ситуация с Черной Ветвью давно была у всех на слуху, и, в конце концов, напрасное ожидание ее устранения привело к тому, что он решил взять эту проблему на себя. Как обычно, всё обошлось гладко и без скандала: он легко убедил Рана в том, что с помощью Черной Ветви хочет проверить целесообразность своей только что созданной организации, и тому даже в голову не пришло заподозрить, что Ноама просто-напросто взбесила его бесполезность.

Эффективность собранной им Сенатской группы превзошла все ожидания: главное укрытие Черной Ветви было обнаружено в кратчайший срок, даже несмотря на довольно-таки приличный магический резерв, которым оно было напичкано, а дальше уже внезапность, стремительность и слаженная работа успешно подвели дело к благоприятному завершению. Оно действительно было благоприятным для всех сторон, за одним немаловажным исключением.

Когда выяснилось, что торговцы, которых они спасли в последний момент, были представителями Серебряной Долины, Ноам едва не пожалел о своей непрошенной активности. Если бы он мог, он бы обязательно скрыл от Дирна свое участие в этой миссии, но он слишком поздно узнал подробности, к тому времени вся Серебряная Долина уже стояла на ушах, и ее глава, конечно, знал обо всем, что произошло.

За долгие годы наблюдений и короткое, но весьма содержательное общение последних недель Ноам прекрасно изучил Дирна, и потому ему было совершенно ясно, что ничего приятного для себя в этой ситуации тот не найдет. Более того, он опасался, что Дирн, и без того думавший о нем не слишком хорошо, заподозрит в его действиях тайный расчет – хитрую стратегию, благодаря которой и стало возможным подобное совпадение.

Ноам готов был на многое ради своих чувств к нему, но такой гадкий трюк был просто ниже его достоинства, тем более что ему вовсе не хотелось заставлять Дирна чувствовать себя обязанным. Он надеялся со временем вызвать к себе положительное отношение, но никак не еще большую неприязнь, которая теперь явно была обеспечена.

Он вполне убедился в этом, когда на следующее же утро получил самого нежеланного в данной ситуации визитера. Собственно говоря, это было еще даже не утро, на улице только-только начало светать, что лучше всяких слов говорило о том, насколько Дирну было неприятно видеть в нем своего благодетеля.

С Торговой Картой он не стал долго бушевать, так как знал, что ее подготовка не стоила Ноаму ни малейших усилий, да и сама по себе не представляла исключительной ценности (пусть с трудом, но он бы со временем обязательно выбил ее собственными силами). Однако сейчас Ноам прочно встал ему поперек горла, потому что, как ни крути, без его помощи он бы просто не успел спасти своих людей – людей, которых он ценил превыше всех своих богатств и нес за них ответственность, какую иные не несут за собственные семьи.

Этой ночью Ноам не спал (спал он, как правило, не более двух ночей в неделю) и потому сразу же принял Дирна в своем кабинете. Одного взгляда на его лицо ему хватило, чтобы понять: парень пришел сюда явно не для того, чтобы изливать ему свою глубокую признательность. Он выглядел серьезным, хмурым и решительным, и только Ноам знал, как тяжело ему стало при виде такой враждебности.

- Я скажу только раз, - промолвил он вместо приветствия, отлично зная, что напрасно сотрясает воздух, - ты ничего мне не должен. Я даже не знал, что это твои люди.

- И, тем не менее, они живы только благодаря тебе, - сказал Дирн, останавливаясь в полуметре от его стола. – Что бы ты ни говорил, а я в долгу. Как ты понимаешь, это не доставляет мне особой радости.

- Я не собираюсь ничего извлекать из этой ситуации, - Ноам все-таки предпринял еще одну попытку. – Неужели тебе так сложно поверить в это?

- Именно, - подтвердил Дирн безжалостно. – Я не могу в это поверить.

Ноам всё понял и смирился. Хотя душа его ныла от разочарования и обиды, внешне он никак этого не выдал. В этом просто не было смысла. Дирн не поверил бы даже отчаянию, написанному на его лице, даже слезам, позорно струящимся по щекам. Зато было нечто, во что он верил охотно, и Ноаму ничего не оставалось, кроме как дать ему это неприглядное зрелище, без которого их отношения, по-видимому, были немыслимы.

- Может быть, ты и прав, - Ноам посмотрел на Дирна хорошо знакомым тому нахально-равнодушным взглядом. – Я не из тех, кому стоит слепо верить. Но, во всяком случае, я не занимаюсь праздной деятельностью, как ты полагал до сих пор.

- При чем здесь это? – недоуменно спросил Дирн. – Разве мы говорили об этом?

- Передвижная коллегия, - чуть ли не пропел Ноам, с болезненной мстительностью вглядываясь в его лицо. – Проект, который ты отверг с такой решительностью. Если б не она, некому было бы спасти твоих подчиненных.

Об этом аспекте Дирн еще не успел задуматься, и его впервые по-настоящему проняло. Он опустил голову и твердо, стараясь скрыть охватившее его внезапно чувство стыда, произнес:

- Все верно. Я был не прав тогда. Я… не видел в этом проекте перспективы, он казался мне очередной бюрократической бессмыслицей. Однако только благодаря ему мои люди остались в живых. Я повел себя невежественно. Прошу прощения.

- Забудем об этом, - мрачно сказал Ноам, после чего, выдержав недолгую паузу, встал, обошел свой стол и с незаинтересованным видом взглянул на Дирна. – Итак, в мое благородство и бескорыстие ты не веришь и все-таки удостоил меня визитом. Полагаю, тебе не терпится избавиться от воображаемого долга. Я слушаю. Каковы твои предложения?

- Что угодно из моего имущества, - с ходу начал Дирн, борясь с волнением, - или…

- Или? – Ноам немедленно влился в короткую заминку. – Мне до ужаса интересно, какие еще у тебя есть варианты. Сразу скажу: твое первое предложение напоминает мне скорее анекдот, чем серьезные переговоры, поэтому очень надеюсь на твое «или».

- Сделай это со мной.

Ноам, конечно, с первого раза понял, о чем шла речь, однако, чтобы окончательно выдержать свою роль «несносного засранца», невинно переспросил:

- Сделать что?

- То самое! – Дирн ожидаемо огрызнулся. – Переспи со мной. Так понятнее?!

У Ноама снова болезненно сжалось сердце. Очевидно, Дирн думал о нем даже хуже, чем он считал до этого дня. Ради того, чтобы избавиться от всякой связи с ним, он готов был пойти даже на такое. И он не сомневался в том, что Ноам воспользуется такой возможностью, не упустит шанса овладеть им хотя бы раз. И Ноам не собиралсяотказываться. Но жажда обладания тут была не при чем. Он просто хотел показать Дирну кое-что, хотя бы так выразить всю искренность своих чувств к нему.

«Хочешь меня плохого? Да будет так».

- Вот это уже интереснее, - пробормотал Ноам, с удовольствием отмечая чуть потемневшие от румянца щеки Дирна. – Ты действительно не любишь оставаться в долгу. И меня прямо забавляет твоя уверенность в том, что я не смогу отказаться.

- Хочешь сказать, я не прав?

- Даже не знаю. По правде говоря, это не так уж много за столько спасенных жизней…

- Я понял. Ты не заинтересован. Тогда я придумаю что-нибудь получше и приду в другой раз.

Униженный и взбешенный, Дирн развернулся, на полном серьезе намереваясь уйти, но был тут же остановлен уверенной хваткой Ноама:

- Я сомневаюсь, что ты сможешь придумать что-нибудь получше, поэтому так и быть – я принимаю твое предложение.

Дирн пристально посмотрел ему в глаза, то ли боясь, то ли надеясь на его честность, и в итоге был все же склонен поверить ему.

- У меня вопрос, - Ноам притянул его к себе за руку, но не обнял, а просто встал близко-близко, так что их тела почти соприкасались. – Сам-то ты уверен, что сможешь это вынести? Я ведь тебе так противен.

Дирн не мог признаться в том, что противно ему, по факту, не было никогда, вместо этого он лишь отрывисто буркнул:

- Да. Я готов.

- Отлично, - Ноам отступил, одновременно выпуская его руку. – Тогда идем.

Спальня Ноама находилась на том же этаже, что и кабинет, отделенная от него двумя недлинными коридорами и короткой лестницей.

Дирн невольно отметил, что и кабинет, и покои были не такими безобразно пафосными и огромными, как можно было ожидать, зная размах Ноама. Его домашний кабинет был раз в десять меньше, чем апартаменты в Белом Колизее, а спальня хоть и была просторной и дорого обставленной, все же не выходила за пределы естественного для этой комнаты интерьера. Впрочем, он отметил все это лишь потому, что не отметить было невозможно, а в действительности интерьер сейчас был последним, что имело для него значение.

При виде большой, устланной толстым золотистым покрывалом кровати у него мерзко засосало под ложечкой, и он почувствовал такое напряжение, что все его лицо покрылось нездоровой бледностью.

- Еще не передумал? – усмехнулся Ноам, откровенно наблюдая за ним. – Я готов отпустить тебя в любой момент, только скажи. Правда, в таком случае, твой долг останется на месте.

- Я не передумал, - зажатым голосом ответил Дирн, избегая его взгляда. – Иначе я бы и не предлагал.

- Чтобы тебе было легче, - сказал Ноам, чуть посерьезнев, - я готов быть снизу.

- Что? – Дирн уставился на него в полном изумлении. – Не верю.

- Я бы не предлагал, если бы не был уверен.

- Хорошо, - Дирн решил подхватить эту вздорную игру. – Тогда раздевайся и ложись.

Он нисколько не поверил словам Ноама, и потому для него стало немалым шоком, когда тот, небрежно пожав плечами, отошел к кровати, преспокойно снял с себя домашний костюм и без всякого стеснения разлегся перед ним на кровати совершенно обнаженный.

- Приступай, - сказал он, насмешливо наблюдая за Дирном.

Если он уже успел в какой-то степени изучить тело Дирна, то последнему впервые представилась такая возможность, и он невольно сглотнул при виде того, что открылось его глазам. Ноам, похоже, всюду был безупречен: его стройное развитое тело было изящным и в то же время грациозно мускулистым, он был настолько гармоничен и совершенен, что это просто выводило из себя и одновременно зачаровывало, подобно проклятью.

Будь это Аваддон, Дирн бы набросился на него без колебаний и точно бы не упустил такого шанса на лидерство, однако с Ноамом все было иначе.

Их отношения, мягко говоря, не отличались особой теплотой, они были практически врагами (по крайней мере, с одной стороны), и потому Дирн не смог отозваться на предложение. Как бы он ни относился к Ноаму, он все же не мог повести себя, как жестокий скот, и просто грубо взять его, а быть с ним нежным, любвеобильным… да от одной мысли об этом у него голова взрывалась от приливавшей к ней крови! В итоге, не найдя ничего лучше, он просто молча разделся, оставив всю одежду на стуле перед письменным столом; не глядя на Ноама, обошел кровать и спокойно лег на другой стороне.

Ноам продолжал наблюдать за ним с искренним любопытством, но не пытался ничего ни говорить, ни делать. Он без труда всё понял, но ему нравилось мучить Дирна, заставлять говорить вслух то, что тот предпочел бы не произносить даже мысленно. И в этот раз тоже, так и не объяснив ничего своим бездействием, Дирн был вынужден, в конце концов, хмуро произнести:

- Если хочешь что-то делать – делай. Мне лень.

Негромко рассмеявшись, Ноам моментально накрыл его своим телом, распространяя необъяснимую отталкивающе-приятную дрожь от соприкосновения пока еще прохладных обнаженных тел.

- Ты так упрям и в то же время застенчив, - Ноам нежно провел рукой по его щеке. – Не удивительно, что мы оба так помешались на тебе.

В постели он был совсем не таким, как в жизни. И он так сильно отличался от Аваддона, что Дирна это даже немного пугало. Его не оставляло ощущение, будто он впервые в жизни собрался отдать кому-то свое тело. Он-то считал, что все пройдет быстро, мерзко и гадко, а разворачивалось что-то совсем иное.

Ноам был так нежен с ним, что это буквально ломало его изнутри, заставляя разум отчаянно бороться с телом и наоборот. Однако тело уверенно побеждало; хоть он и старался поначалу сдерживать себя, в итоге Ноам затянул его в такой жаркий потрясающий поцелуй, что когда их губы ненадолго разомкнулись, Дирн уже весь горел и едва не задыхался от сладкой тяжести, назревшей внизу живота. Ноам между тем снова завладел его ртом, безжалостно отнимая остатки дыхания, но в этот раз Дирн смог оттолкнуть его, сердито выдохнуть:

- А без этого никак?

- Без этого мне не интересно, - сухо ответил Ноам, оглаживая ладонью его бедро. – Если тебя не устраивает, я отказываюсь от такой валюты.

Дирн яростно стиснул зубы, не собираясь отступать, но долго держать челюсть в напряжении ему не позволили. Ноам осторожно надавил на его скулы и, как только мышцы рта слегка расслабились, снова поцеловал, больше не встречая сопротивления. Его поцелуи напоминали сладкий яд, они были поистине опасны, и Дирн в полной мере прочувствовал это на собственной шкуре.

Насколько хорошо целовался Аваддон, но Ноам своей жадной нежностью и властной настойчивостью мог свести с ума, наверно, даже тысячелетнюю статую, коей Дирн, к своему несчастью, отнюдь не являлся. Спустя две минуты он уже и думать не мог о сопротивлении, а спустя пять минут ему хотелось стонать от одних лишь поцелуев, которыми Ноам одаривал его прямо-таки с расточительной щедростью. Его губы уже почти потеряли чувствительность, когда Ноам, наконец, перестал терзать их, чтобы окинуть взглядом плоды своих трудов.

Он больше не насмехался, не говорил ничего обидного; вид возбужденного задыхающегося Дирна наполнил его еще большей теплотой и нежностью, которые он не замедлил обрушить на его шею, плечи, грудь, живот, лаская уверенно, дерзко и в то же время убийственно бережно, что Дирн чувствовал и плыл от этого, как от мощного дурмана.

Даже в этом Ноам отличался от Аваддона. Он куда лучше контролировал себя и не успокоился до тех пор, пока окончательно не выбил из головы Дирна всякую осознанность. И еще он избегал причинения даже самой крошечной боли. Дирн сейчас был бы даже рад жестокости с его стороны, она помогла бы ему вспомнить о своей неприязни к нему и сохранить хоть какое-то подобие самоконтроля, однако Ноам был так внимателен, что он не чувствовал ничего, кроме бесконечного необъятного удовлетворения, от которого его губы непроизвольно расползались в полубезумной блаженной улыбке, которую он не мог сдерживать просто потому, что не осознавал ее.

Даже когда Ноам взял его, широко разведя ему ноги, Дирн почти не почувствовал боли. Только легкий дискомфорт, который тут же рассеялся благодаря очередному, уносящему в рай поцелую.

В отличие от Аваддона, Ноам и здесь держал себя в руках, его толчки были глубокими, пронзительно приятными, но он двигался медленно, иногда выдерживал паузу, томя бессердечным ожиданием, от которого Дирну хотелось плакать в голос, а потом резко врывался до предела, заставляя парня громко стонать, притягивая его к себе обеими руками…

Только во время секса Дирн обнял его, совершенно забыв о реальности, и Ноам впервые за всю свою жизнь почувствовал желание умереть от счастья.

- Я люблю тебя… - шептал он, проникая в Дирна глубоко и точно, без всякого шанса на отсутствие реакции. – Люблю… люблю… люблю…

- Да замолчи… ты… уже… - сквозь стоны бормотал Дирн, едва осознавая, кому обращает эти слова. – Просто… закрой рот…

Ноам только хрипло посмеивался, продолжая свой хаотичный натиск, который и мучил, и заставлял кричать от восторга их обоих. Он ни на секунду не отрывал взгляда от лица Дирна, и когда тот кончил, сильно запрокинув голову в порыве разрывающего удовольствия, догнал его всего за пару движений, чувствуя волну наслаждения, подобной которой еще никогда раньше не испытывал. Он бурно излился и со стоном поцеловал красивую лодыжку Дирна, так удобно лежавшую у него на плече…

После этого они долго лежали рядом, пытаясь отдышаться, причем Дирн в итоге сделал то, во что еще совсем недавно ни за что бы ни поверил. Измученный сладкой пыткой, которую устроил ему Ноам, он просто взял и… задремал. Ненадолго, конечно, но и этих пятнадцати минут хватило Ноаму с лихвой, чтобы всласть насладиться его безмятежным спящими лицом и провернуть кое-что, что он задумал уже давно, но до сих пор не находил подходящего случая воплотить это в реальность. Сейчас была идеальная возможность, и он успешно воспользовался ею, проделав все настолько аккуратно и тонко, что Дирн даже не пошевелился.

*

Пробуждение сразу же вернуло Дирна в истинную суть обступившей его реальности. Разумом он моментально впал в крайнюю степень напряжения, а вот его тело все еще не желало выходить из безобразной неги все еще горячей постели. И ласковой руки, неторопливо перебиравшей его волосы.

Открыв глаза, Дирн увидел рядом расслабленного Ноама и едва поборол желание просто плюнуть на всё и полежать с ним вот так еще какое-то время. Но желание это совсем ему не понравилось, поэтому он тут же сел, отодвинулся на край кровати, одновременно бросая взгляд в сторону окна.

Вот теперь уже действительно было утро, еще даже не позднее. Он был бы рад проснуться позже. Ему не хотелось думать. Не хотелось.

- Мои поздравления, - сказал Ноам из-за спины. – Теперь ты точно ничего мне не должен.

- Да, - промолвил Дирн, буквально мечтая о том, чтобы тот больше ничего не сказал. – Наконец-то.

Он чувствовал ноющую боль в правом ухе, которая смутила бы его, если бы сейчас его не одолевали куда более серьезные проблемы. Ничего не говоря, он встал, прошел в другой конец комнаты и с понурым отрешенным видом стал одеваться, беря каждую вещь в том же порядке, в каком обычно делал это дома. Ноам внимательно следил за ним, понимая его состояние так же ясно, как если бы сам испытывал то же самое. Вот только чувствовали они сейчас далеко не одно и то же.

Полностью одевшись, Дирн небрежно провел рукой по волосам и случайно задел так и не успокоившееся ухо. Боль вспыхнула острее, чем когда-либо, и он с досадой глянул в сторону небольшого прямоугольного зеркала, прикрепленного к высокому шкафу справа от стола. И так и замер, недоверчиво разглядывая собственное ухо.

Он никогда в жизни не носил серег, а теперь его ухо украшал маленький необычный камушек, походивший скорее на жидкую золотисто-зеленую каплю. Капля приятно мерцала, удивительно сочетаясь с цветом его глаз, и он невольно прикоснулся к ней, почти веря в то, что она лопнет от давления и крошечной струйкой стечет по его пальцам.

Этот материал и на ощупь напоминал жидкость: прохладную и освежающую, однако по твердости, возможно, превосходил даже сталь. Дирн понятия не имел, что это такое, зато прекрасно знал, откуда оно взялось в его ухе. Повернувшись к Ноаму, он мрачно спросил:

- Что это?

- Слеза Русалочьей Звезды, - Ноам не выразил ни малейшего смущения. – Красиво, правда?

Задавая свой вопрос, Дирн имел в виду совсем другое, однако ответ поразил его до глубины души. Русалочья Звезда считалась самым редким магическим цветком во всем Тамире, а ее роса, которую чаще называли слезным потоком, ценилась выше многих зачарованных Алмазов. Она была не менее драгоценной и могущественной, чем Ланиериты. Не менее…

Без лишних слов Дирн развернулся к зеркалу, пытаясь обеими руками снять серьгу. Гвоздик был очень тонким, да и кожа болезненно отзывалась на подобные манипуляции, и все же он не сдавался. Он готов был с мясом отодрать Слезу, лишь бы немедленно вернуть ее Ноаму.

- Напрасная трата усилий, - сказал между тем тот, широко зевая. – Разумеется, ты можешь ее снять, но она уже тебя приняла, поэтому вернется снова, даже если ты оставишь ее здесь. Ты ведь должен уже знать. Магический подарок нельзя ни вернуть, ни передарить.

- Да вы издеваетесь! – взревел Дирн, в бешенстве поворачиваясь к нему всем корпусом. – Кто тебя просил об этом?!

- Где это видано, чтобы подарки выпрашивали? – Ноам изобразил недоумение. – Их обычно дарят от души и тогда, когда сами хотят этого. Во всяком случае, у меня всегда было именно такое представление.

- Подарки, которые нельзя вернуть – да это же возмутительно!

- Тебе очень идет, ты же сам видишь, - Ноам попытался смягчить его. – Почему бы тебе просто не порадоваться?

- Да чему тут радоваться?! Теперь я снова твой должник!

- Разве? Ты же сам сказал, что не просил меня. Это было исключительно мое желание. Следовательно, о каком долге идет речь?

Дирн не хотел его слушать. Он снова сосредоточился на зеркале, упрямо пытаясь вытащить из уха серьгу. Ноам тем временем встал, накинул на плечи халат и, не запахиваясь, прошел к столу.

- Из-за тебя у меня запутались волосы, - сказал он, протягивая Дирну небольшой деревянный гребень. – Расчесать не желаешь?

- Еще чего! – Дирн от такой наглости даже опустил руки. – Я дал тебе то, чего ты хотел, больше твои капризы надо мной не властны.

- Жадина, - только и сказал Ноам, швыряя гребень обратно на стол и снова лениво растягиваясь на кровати. – Твоя кожа воспалена, сейчас ты точно его не вытащишь. Не раздражай напрасно рану.

Дирн угрюмо покосился на него и все-таки предпринял еще несколько попыток. Так и не добившись успеха, он схватил со стула свой кнут и быстро, в крайне подавленном и унылом состоянии направился, не прощаясь, к двери.

- Стой, - он был уже на пороге, когда голос Ноама нагнал его. – Позволь задать один вопрос.

Дирн не ушел только потому, что в этом не было смысла. Ноам бы, в любом случае, получил свой ответ. Не сейчас, так позже.

- Говори быстрее.

- Кто из нас лучше? – спросил Ноам, хищно и в то же время отчаянно вглядываясь в его лицо. – Только скажи правду.

Дирн без труда понял, о чем шла речь, и с изломанной усмешкой покачал головой:

- Вас нельзя сравнивать.

- Хорошо, - Ноам мгновенно изменил формулировку. – Тогда спрошу по-другому. С кем из нас ты бы хотел повторять это снова и снова?

Дирн молчал добрую минуту, открывая в этот момент много нового для самого себя, а затем, окончательно осознав ответ, повернулся и ушел, так и не сказав ни слова. Он не мог произнести это вслух. Просто не мог.

========== Глава 14. Боль ==========

Дирн никогда не проявлял трусости, малодушие было совершенно несвойственно его открытой натуре, закаленной многими страданиями, лишениями и испытаниями. Однако испытание, с которым он столкнулся теперь, не походило ни на одно из тех, которые ему приходилось преодолевать ранее.

В чем-то оно было страшнее всего, что он уже успел пройти к своим двадцати пяти годам. Оно поражало не внешний мир, а саму его душу, сеяло в ней хаос, который по-настоящему ужасал его, не давал ни единой надежды на достойный и правильный выход. Он должен был найти этот выход, ведь именно на нем лежала ответственность за все происходящее, однако то решение, которое в последнее время все чаще приходило ему на ум, было чудовищно дерзким, слишком смелым даже для него. Он не мог смириться с подобными чувствами, не мог принять их, как естественный этап своего пути, они казались ему нездоровыми, даже отвратительными, и он упорно подавлял их, по сути дела, трусливо убегая от самого себя.

Это состояние мучило его до такой степени, что он даже утратил спокойный сон. Он не привык терзать себя, колебаться, медлить с принятием решения, а теперь делал всё это и ничего не мог с собой поделать. Потому что изо всех сил бежал от самого себя, от своего истинного и самого сильного желания в жизни.

*

Уже давно стояла глубокая ночь, а Дирн не чувствовал и намека на сонливость. Нервно ворочаясь с боку на бок, он мог думать только о том, чтобы вовсе ни о чем не думать, именно поэтому ему хотелось заснуть как можно скорее, чтобы мысли естественным образом оставили его в покое. И, само собой, чем сильнее он к этому стремился, тем хуже это ему удавалось.

В последнее время он только и делал, что ненавидел себя. Ненавидел за убогую слабость, бездействие, которому не было никакого оправдания. И больше всего за боль, которую причинял двум мужчинам, не имевшим до недавнего времени никакого веса в его жизни, а теперь ставшим чем-то, чему он все еще не мог дать определенного названия.

Всё смешалось в его душе, спуталось в разноцветный беспорядочный ком, и он совершенно перестал себя понимать. Он знал, что должен распутать этот ком, но не находил в себе храбрости потянуть за ниточку. Наверно, потому что уже примерно догадывался, к чему она в итоге приведет его. Все возвращалось к одной и той же мысли, той самой мысли, от которой он скрывался, как преступник от правосудия, и из-за которой не мог сомкнуть глаз в половине третьего ночи.

Он уже почти совсем сдался и решил попробовать развлечь себя книгой, когда со стороны балкона раздался тихий, едва уловимый шорох. Кто-то другой, возможно, не обратил бы на него внимания, но Дирн сразу понял, чем он был вызван, и это заставило его в очередной раз проклясть свою глупую судьбу, принесшую ему весь этот хаос, из-за которого не только он, но и другие вынуждены были страдать, что и происходило прямо сейчас.

Он встал, открыл балконную дверь и увидел того, кого и ожидал увидеть. Никогда еще лицо Аваддона не было настолько пустым, отстраненным и безжизненным, как в эту минуту; по крайней мере, Дирну еще никогда не доводилось видеть его таким. Без единого слова он пропустил его в комнату, и там они снова, ничего не говоря, погрузились в безмолвное созерцание друг друга.

Дирн не знал, что пытался увидеть в нем Аваддон, но сам он видел нечто, что наполняло льдом его душу, а сердце заставляло обливаться кровью. Оправдания, мольбы, попытки добиться прощения – всё это так и рвалось в нем наружу, однако он не произносил ни слова. Он словно закаменел: его сердце вопило о вине, а разум запрещал вымаливать прощение. Разум… отказывался признавать его виновным.

В конце концов, Аваддон первым нарушил тысячетонное безмолвие:

- Он нравится тебе.

Это был не вопрос, утверждение, которое Дирн по всем правилам должен был опровергнуть, но совершенно безумно не сделал этого.

- Но и я тебе нравлюсь, - продолжил Аваддон, сокращая между ними расстояние, медленно проводя пальцами по его щеке. – Вопрос в том: кто сильнее?

- Ты следил за мной? – Дирн уловил безумие отчаяния в глазах Аваддона, понял, что ничего хорошего в ближайшее время его не ждет, но все равно не попытался оправдать себя. Это казалось чистейшим безрассудством, но он и правда не видел за собой никакой вины. Он просто не мог заставить себя просить прощения. – Разве ты не обещал, что не станешь этого делать?

- Нет, - Аваддон резко, почти грубо привлек его к себе за талию. – Ни он, ни я… мы никогда не следим за тобой. Но друг за другом – постоянно.

- Ты можешь считать меня кем угодно, - дрогнувшим от избытка эмоций голосом сказал Дирн, - но я ненавижу себя за боль, которую причиняю тебе.

- Тогда зачем ты ее причиняешь? – прошептал Аваддон, утыкаясь носом в его скулу и одновременно целуя краешек губ. – За что ты так со мной, Дирн? За что?

- Прости. Пожалуйста, прости меня.

- Хотя бы ответь мне: кого ты любишь больше?

И снова Дирн будто лишился языка. Хотел крикнуть «тебя, кого же еще!», но не мог выдавить ни звука.

- Почему ты молчишь? – казалось, Аваддон едва сдерживает слезы. – Неужели… он тебе дороже, чем я?

- Нет, - с болью выдохнул Дирн. – Вы… дело не в этом…

- Значит, все-таки он, - Аваддон стиснул его так крепко, что у Дирна заломило в ребрах. – Тогда всё, что мне остается, это владеть тобой, пока могу.

- Всё не так, Ава. Клянусь тебе…

Аваддон больше не слышал. Он грубо швырнул его на кровать, смахнул с глаз слезы и, не раздеваясь, придавил его своим телом, хладнокровно сдергивая с него пижамные штаны и властным агрессивным рывком переворачивая на живот.

Это была унизительная жалкая поза, лишенная какой бы то ни было чувственной теплоты, но Дирн не сопротивлялся. Он был даже рад этой жестокости, боль Аваддона отзывалась в нем самом настолько сильной тоской, что он даже хотел, чтобы тот наказал его. Может, он и не был виноват в своих чувствах, но то, что он до сих пор ничего не решил, уже давало право его ненавидеть.

Бессилие и страх потери привели Аваддона в совершенно неконтролируемое состояние; его возбуждение было сильным и злым, и в этот раз он не стал церемониться: лишь слегка растер слюну и сразу вонзился в Дирна на всю длину, крепко удерживая его за бедра обеими руками. И начал трахать его со всей силой своей душевной агонии, выплескивавшейся в бешеных толчках и грубой хватке.

Дирн не думал, что без нормальной подготовки будет настолько больно. Его поясницу будто топором рубили: быстрыми мощными ударами, которые, казалось, вот-вот рассекут ее на части. Он терпел изо всех сил, надеясь, что это даст Аваддону хоть какое-то облегчение, и неосознанно плакал, не в силах сдерживать эмоции. Плакал от боли физической и душевной, объединившейся в буйный поток, остановить который был в силах только он сам. Он был рад тому, что Аваддон не мог видеть его лица, однако когда его плечи непроизвольно задрожали, выдавая всю плачевность его состояния, истина раскрылась сама собой.

Аваддон будто вырвался из марева: красного марева горькой ярости, и снова ощутил влагу на лице, поняв, что только что натворил. Он немедленно отстранился от Дирна, в этот раз осторожно и мягко перевернул его и убито усмехнулся, увидев плоды своей ярости.

- Я и правда чудовище, - сказал он, отрешенно качая головой. – Пожалуй, я ошибся. Все-таки он лучше, чем я.

- Вздор не неси, - Дирн через силу улыбнулся. – Вас нельзя сравнивать, я никогда не перестану повторять это. А что касается меня, я заслужил.

- Кто угодно, только не ты, - сдерживая слезы, Аваддон крепко обнял его, прижался щекой к его щеке, все еще влажной после пережитой пытки. Теперь это уже были приятные объятия, нежные и теплые, в которых Дирн спокойно млел, постепенно забывая об испытанной боли. – Что бы ты ни делал, ты имеешь на это право. А я… я чудовище.

- Тебе так нравится это слово? – спросил Дирн, обнимая его в ответ. – Хотя да… это ведь считай твоя фамилия. Естественно, ты к ней привязан. Если хочешь, я всегда буду называть тебя так. С соответствующей интонацией, конечно.

- Как ты можешь… так легко прощать меня? – Аваддон приподнялся, сел на кровати, растерянно всматриваясь в его лицо. – Я сам ненавижу себя, разве ты не должен?

Дирн тоже сел, небрежно пожал плечами:

- Наверно, дело в том, что ты себя не любишь. А я тебя – да.

- Но не сильнее, чем я тебя, - Аваддон протянул руку, с печальной улыбкой погладил его по волосам. – Прости меня. Даю слово: больше я никогда так не поступлю с тобой.

- А я постараюсь больше не доводить тебя до этого.

- Знаешь, у меня никогда не было детства, - сказал вдруг Аваддон, сосредотачивая внимание на холодном ночном небе, видневшемся сквозь открытую балконную дверь. – Я был самым одаренным в семье, и мой отец с ранних лет испытывал мою силу, пытаясь увеличить ее, насколько это было возможно. Я прошел через столько запретных ритуалов, что даже отец, скорее всего, быстро потерял им счет. Большинство из них были далеко не щадящими, но отец никогда не придавал этому значения. Он был одержим силой, его желание создать непобедимого монстра было по-настоящему безумным, и он шел к этой цели, невзирая ни на мой возраст, ни на мою слабость. К девяти годам я успел познать такие виды пыток, которые привели бы в смятение даже испытанных вояк из Краеугольной Военной Гильдии, я был совершенно сломлен и находил единственное утешение в общении с Индрой, старшей сестрой, которой на тот момент было тринадцать. В свое время отец и из нее пытался сделать орудие непревзойденного могущества, но она оказалась хрупкой и дважды чуть не умерла после проведенных им обрядов. Я же пусть с трудом, но выдерживал его эксперименты, и это делало мою участь весьма незавидной. Индра поддерживала меня по мере сил, так же, как и маму, которая в последние годы практически не покидала своей постели, высушенная тяжелой эмоциональной болезнью. Мы ничем не могли ей помочь. И изменить свою судьбу тоже были не в силах. В конце концов, отец добился своей цели. Думаю, ты никогда не слышал о Проклятье Черного Дракона. Это древняя, необычайно темная магия, которую не так-то просто оживить и совершенно невозможно обратить вспять. Как я узнал впоследствии, отец посвятил много лет поискам необходимых для ее призыва артефактов, и к моему десятилетию ему удалось-таки собрать весь нужный арсенал. Темная магия всегда требует высокую цену, думаю, отец знал об этом, знал и самоуверенно надеялся, что его это правило никак не заденет. Я выдержал ритуал, обрел ту самую силу, о которой он так мечтал, но перед этим… на несколько часов потерял над собой контроль.

Он умолк, полностью погрузившись в тяжелые воспоминания, которые даже сейчас, по прошествии стольких лет, давили на него и вызывали саднящий ком в горле.

Дирн уже догадался, что произошло, положил руку ему на плечо, не зная, как еще выразить свое сочувствие. Судьба Аваддона оказалась даже страшнее, чем он предполагал, гораздо хуже того, через что в свое время прошел он сам. И, как всегда, его боль не могла оставаться для него чужой и незначительной; он ощущал ее, как собственную, и всей душой стремился хоть немного ее облегчить.

- Я ничего не осознавал, Дирн, - сказал Аваддон, повернув к нему голову, - но я убил их. Убил всех слуг, что были в тот день в доме, отца… маму… и Индру.

Он отвернулся, потрясенный снова вспыхнувшей в сердце застарелой болью, которая с годами никуда не исчезала, а лишь дожидалась удобного случая снова повергнуть его в былую тьму.

- Это не твоя вина, - Дирн попытался развернуть его к себе. – Ты был ребенком, ты не мог противостоять силе Проклятья, а оно всего лишь покарало твоего отца. Не смей винить себя!

- Я рассказал тебе это не для того, чтобы вызвать твою жалость, - глаза Аваддона были сухи, когда он, чуть помолчав, внимательно посмотрел на него. – Я лишь хочу, чтобы ты понял, как много значишь для меня. С того самого дня я всем внушал ужас. Да что там говорить, я сам себя долгое время боялся. Я взрослел, становился все сильнее и внушал окружающим все больший и больший ужас. Никто меня не любил, и я тоже никого не любил. Я видел вокруг лишь страх, больше ничего. А потом появился ты со своей безрассудной авантюрой и полным отсутствием страха к моим нечеловеческим шрамам. Когда ты сказал, что не видишь в них ничего страшного, я понял, что тебя не оттолкнет и моя личность. И так и оказалось. Знаешь, мне кажется, ты даже немного безумен в своем бесстрашии, но я счастлив, что ты именно такой, - он привлек Дирна к себе за шею и надолго прижался губами к его макушке. – Именно поэтому я так сильно боюсь потерять тебя.

- Да ладно тебе, - Дирн ободряюще похлопал его по спине. – Куда я денусь?

Аваддон чуть отстранился, посмотрел на него с грустной и в то же время благодарной улыбкой:

- Даже сейчас ты ведешь себя так, как никто бы не повел после того, что я сделал.

- Хватит об этом, - искренне отмахнулся Дирн. – Снимай уже плащ и давай спать. Скоро рассветет, я должен хоть немного отдохнуть.

Аваддон подчинился, послушно разделся и скоро уютно обнял Дирна, который, в свою очередь, удобно устроил голову у него на плече. Он действительно чувствовал сонливость, пришедшую гораздо позднее, чем хотелось бы, и все же точно в срок, но теперь уже осознанно боролся с ней. Он думал об Аваддоне, о выпавших на его долю ужасах, сострадал ему всем сердцем, а потом вдруг вспомнил того, о ком явно не должен был думать в такой момент.

Ему вдруг стало интересно, каким было прошлое Ноама, через какую юность он прошел, прежде чем стал тем, кем был сейчас. Почему-то Дирн не сомневался, что этому великолепному нахалу не довелось пережить и половины тех страданий, которые прошел Аваддон; скорее, он только и делал, что с беспечной улыбкой перескакивал с одной ступеньки величия на другую, не зная ни хлопот, ни огорчений…

- Даже сейчас, - тихий голос Аваддона вырвал Дирна из сонных размышлений, - ты думаешь о нем, верно?

Он сказал это без всякой злости, просто обозначил то, что почувствовал. У Дирна снова все омертвело внутри, как от неведомой болезни, он попытался придумать достойный ответ, но Аваддон почти сразу заговорил вновь:

- Я не имею права ни давить на тебя, ни что-либо требовать, но ты ведь сам видишь. Рано или поздно тебе придется сделать выбор.

- Да, - сказал Дирн, с силой закрывая глаза. – Я сделаю. Очень скоро.

Он так решительно настроился на скорые действия, что на какое-то время совершенно позабыл о всякой сонливости, однако теплая близость Аваддона вскоре снова рассеяла его тревожность, и он позволил себе спокойно задремать, отбросив на время все терзания. Впервые за долгое время и Аваддон осмелился уйти из осознанного мира, чтобы дать отдых своему измученному, всегда напряженному до крайности уму и впервые за долгие годы проспать много часов, так и не увидев ни одного кошмара.

========== Глава 15. Принятие ==========

Вопреки своей целеустремленности, Дирн так и не смог ничего решить. Если ночью он был твердо уверен в том, что должен немедленно объясниться с Ноамом и окончательно разорвать с ним всякую связь, то утром ему захотелось умереть от одной только мысли об этом. И он не придумал ничего лучше, кроме как… сбежать.

Не навсегда, разумеется, но очень далеко: на юго-запад, где у него давно были запланированы некоторые важные дела. В силу вечной занятости он долго их откладывал, а теперь ухватился, как за единственный шанс сбежать от окружившей его тяжелой действительности. Он понимал, что всего лишь оттягивает неизбежное, но все равно нуждался в этой отсрочке, потому что не был до конца уверен в правильности своего решения. По правде говоря, он ни в чем еще не был до конца уверен.

Поездка принесла ему немало неожиданных открытий. Оказалось, что многочисленные юго-западные города, которые еще десять лет назад погибали в нищете и запустении, за последние годы восстали из пепла, обросли хорошей добротной мануфактурой и ухоженными упитанными гражданами.

Многие из этих городов Дирн посещал в юности во время своих странствований и потому сейчас испытывал огромное удивление, находя когда-то бедствовавшие земли в прекрасном цветущем состоянии. Сам он тоже вкладывал внушительные средства в развитие отдаленных поселений, но его интересовал в первую очередь центральный запад, Гнилой Котлован и территории близ него, тогда как на юге он не имел никакого влияния. Многие представители Краеугольного Сената занимались благотворительной деятельностью, но никто еще не забирался настолько далеко и не достигал настолько выдающегося результата.

Дирн был изумлен, но расспросы не помогли ему ничего выяснить. Даже влиятельные чиновники этих городов не располагали конкретной информацией, знали только, что помощь шла из Краеугольного Сената, но кто именно ее организовывал и спонсировал – об этом им было известно не больше, чем Дирну. Собственно говоря, это и не слишком их беспокоило, а вот Дирн заинтересовался не на шутку и даже попросил у главы областной префектуры разрешения провести день в местном Доме Закона, чтобы изучить документы и, может быть, таким образом дознаться до правды. В этих местах бумажки не обладали той значимостью, что в Белом Колизее, поэтому позволение ему дали без всяких проволочек.

Однако сначала он должен был разобраться с собственными делами, которых скопилось достаточно за последние годы, к чему он и приступил без лишних промедлений, решив уделить время пустякам по завершении основных целей поездки.

Как и следовало ожидать, работа быстро избавила его от праздных мыслей, полностью погрузив в дела насущные. Целых две недели он не мог думать ни о чем, кроме этих самых дел, и только под конец, когда уже всё было почти завершено, и до отъезда оставались считанные дни, он вспомнил о заинтересовавшей его загадке и посетил-таки Дом Закона.

Ему дали полный доступ к архивам, неограниченность во времени и небольшой уютный кабинет, где он мог восседать за столом со всеми удобствами, читая и рассматривая все, что ему было угодно. Его интересовали только преобразования, произошедшие в городе за последние десять лет, и он искал преимущественно в этом направлении.

Договоров, перечней, указов было более чем достаточно, но, как ему и сказали, всюду фигурировал лишь абстрактный Краеугольный Сенат, без каких-либо конкретных имен. Это было очень странно, сам по себе Краеугольный Сенат не мог выступать в предприятиях; даже если участвовало большое количество представителей, их имена всегда указывались на первой или последней странице документа, даже если сам перечень занимал не одну страницу.

Исполнителей указов Дирн не принимал в расчет, они были всего лишь наемной силой, трудившейся по воле… бескрайнего и безжизненного Краеугольного Сената.

Это невозможно было воспринимать всерьез. И Дирн не собирался этого делать. Убедившись в том, что все бумаги последних лет обладали одной и той же необъяснимой характеристикой, он обратился к более ранним, малоизученным источникам. Их было гораздо меньше, и большинство из них тоже не имели подписи, и все-таки Дирн наткнулся на подсказку. Подсказку, от которой его сердце так и рухнуло в область левого колена.

В первый момент он не поверил, счел недоразумением, но, наткнувшись на тот же символ еще трижды, понял, что даже здесь беда, от которой он пытался сбежать, не собиралась оставлять его в покое.

Еще раз внимательно изучив крошечный герб в самом низу страницы, он негромко пробормотал в пустоту кабинета:

- Черт бы тебя побрал.

*

Вдали от источника света, не имея права узнать, в порядке ли он и чем занимается, Ноам чувствовал себя подавленным как никогда. Глубокое уважение, которое он испытывал к Дирну, запрещало ему следить за каждым его шагом, поэтому всё, что он себе позволил, это выяснить его приблизительное местоположение, без каких-либо значительных подробностей. Если бы он не знал и этого, он бы точно сошел с ума за эти две недели. А поводов для беспокойства у него и так было более чем достаточно.

Он перестал видеть содержание лежавшей перед ним бумаги, когда те невыносимые слова в очередной раз пронзили его сознание:

«Наверно, дело в том, что ты себя не любишь. А я тебя – да».

Ноам не верил в то, что это означало конец для него. Он боялся этого и отчаянно не хотел верить. Надежду ему давало лишь то, что Дирн не пришел разбивать ему сердце на следующий же день. С другой стороны, его побег тоже мало о чем говорил. Возможно, он хотел собраться с силами, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Ведь, откровенно говоря, до сих пор он сопротивлялся не слишком сильно. Да, ворчал, да, возмущался, однако ни разу не поднял прямого бунта.

С каждой встречей его симпатия становилась все очевиднее, и Ноам уже готов был поверить в то, что у него есть реальный шанс, когда это проклятое чудовище снова перетянуло веревку на свою сторону. Да еще и обошлось перед этим с Дирном совершенно непростительно.

Ноам, конечно, не оставил Аваддона без предупреждения: навестил его на следующее же утро и прямо заявил, что в случае повторения подобной выходки разнесет как минимум половину его замка. Аваддон отнесся к его словам на удивление спокойно, и Ноам знал, почему. Он был слишком счастлив, чтобы придавать значение подобным пустякам. Ноам и сам не замечал бы ничего вокруг, если бы Дирн сказал ему такие слова. Но он просто исчез, даже не попрощавшись перед отъездом. И Ноам только и мог, что томиться в ожидании, скорее всего, бескомпромиссного отказа.

- Что-то не так с этой бумагой? – словно сквозь буран, прорвался в его сознание голос Таддеуса. – Может, мне стоит взглянуть?

- Нет, - Ноам заставил себя вернуться в реальный мир. – Задумался слегка.

- На тебя не похоже, - добродушно усмехнулся Таддеус. – Обычно ты сосредоточен до такой степени, что тебя даже страшно отвлечь.

- Как ни странно, даже я иногда бываю рассеянным.

- Уж не влюбился ли ты? Все признаки на лицо.

- Все?

- Рассеянность, печальный взгляд, легкая отвлекаемость… - Таддеус загнул целых три пальца. – А если, к тому же, учесть, что обычно ты не позволяешь посторонним вещам отвлекать тебя от дел, всё это вызывает еще больше подозрений.

- А ты пугающе внимателен, дружище, - Ноам невесело рассмеялся, не находя в выводах коллеги ничего удивительного. – Но ты ошибаешься. Я не влюблен. То, что со мной происходит, куда серьезнее простой влюбленности.

Больше он ничего не добавил, снова сосредоточившись на бумагах, и Таддеус понял, что дальнейшие расспросы нежелательны. Однако интересно было до зуда в деснах, ведь Ноам никогда раньше ни в кого не влюблялся, не говоря уж о «чем-то куда более серьезном».

Таддеус крепко призадумался, молча наблюдая за погрузившимся в работу Благословенным, и вскоре неизбежная догадка озарила его ум. Конечно, он пока не был до конца уверен, однако других вариантов просто-напросто не наблюдалось. Таддеус был вне себя от изумления:

«Неужели и правда… он?»

*

Дирн не думал о том, что скажет Ноаму, когда увидит его, он просто должен был увидеть и узнать, убедиться или разубедиться в том, что открыл совершенно случайно.

Несмотря на то, что он вернулся домой поздней ночью и был изрядно утомлен дорогой, это не остановило его. Как только рассвело, он помчался по уже знакомому маршруту в Сапфировый Бор, все еще обуреваемый недоверием и одновременно сильным невероятным предчувствием. Предчувствием того, что обнаруженная им информация была все-таки совершенно правдивой.

Узнав о госте, Ноам внутренне оцепенел, уверенный в приближающемся разрыве. Однако он немедленно взял себя в руки, решив бороться до последнего. Он не собирался признавать себя побежденным без весомых доказательств. Пока он основательно не удостоверится в том, что Дирн непримиримо ненавидит его, он ни за что не сдастся. Каких бы унижений это ему ни стоило. Однако, вопреки его ожиданиям, появившийся вскоре юноша заговорил совсем о другом.

- Это правда? – Дирн был слишком взволнован, чтобы тратить время на приветствия. – Насчет юго-западных городов? Ты это сделал?

- О чем ты? – Ноам от неожиданности ничего не понял. – При чем здесь…

- Юго-западные земли, - повторил Дирн в нетерпении. – Еще десять лет они все нищенствовали, никому не было до них дела, а теперь это прекрасные города со всеми условиями для достойной жизни. Я нашел в документах герб твоего дома. Твой отец давно не у дел, следовательно, ты это сделал? Ты их восстановил?

Ноам встал из-за стола, отошел к окну, упорно не глядя на Дирна. Сухо спросил, как будто происходящее совсем его не касалось:

- Какой герб?

- Герб твоего дома! – сердито повторил Дирн. – Его ни с чьим не спутаешь. И онбыл подлинным, я в таких вещах прекрасно разбираюсь.

- Странные заявления, - Ноам сам понимал, что ведет себя подозрительно, но не мог остановиться. Ему до ужаса не хотелось подтверждать слова Дирна. – Кто знает, откуда он там взялся? Я не имею представления. У меня полно свежих бумаг, на древние времени не остается. Я ничего не восстанавливал.

- Разве я сказал, что они древние? – Дирн подошел к нему, встал так, чтобы хорошо видеть его лицо. – Я ничего не говорил об этом, Ноам. Ты сам знал это откуда-то. Черт… это действительно ты.

- Разве это так важно? – Ноам еще не сдался, но и отрицать больше не видел смысла. – По-моему, это совершенно ничего не меняет.

- Но почему? – Дирн думал совсем о другом. – Выходит, ты сделал столько добра, но никто, абсолютно никто об этом не знает! У тебя репутация равнодушного и черствого аристократа, которому нет дела до чужих бед и страданий. Ты сам сделал всё, чтобы о тебе так думали. Даже я верил в это до сих пор! Почему так, Ноам?

- Не хотел, чтобы меня считали добрым, - выдал тот первое, что пришло на ум. – Добросердечных и мягких никто не боится.

- Не верю, - мгновенно отбил Дирн. – В Краеугольном Сенате полно Благословенных, которые развивают бедные селения, их уважают и почитают не меньше, чем тебя. Думаю, если бы ты не скрывал, ты бы пользовался еще большим уважением.

- Откуда такая назойливость, Дирн? – Ноам досадливо поморщился. – Чего ты от меня хочешь?

- Объясни, почему ты всем внушил, будто ты бесчувственный пень. Я должен это понять во что бы то ни стало.

- Все проще, чем ты думаешь. Если все вокруг будут вопить о своих благодеяниях, то они перестанут быть таковыми, а станут лишь еще одной сферой конкуренции и соперничества. Меня раздражает подобное. Предпочитаю казаться всем бесчувственным и жестоким, чем заниматься подобной ерундой.

Дирн не сразу нашелся с ответом. Спокойный решительный тон Ноама окончательно разбил его последнюю надежду на иной исход, он был потрясен, счастлив и в то же время глубоко опечален неизбежностью скорой суровой развязки.

- Знаешь, - впервые он сам прикоснулся к Ноаму, погрузил пальцы в его гладкие, как песок, прохладные волосы, - я ненавижу тебя всей своей душой.

То, как он это сказал, совсем не соответствовало содержанию. Ноам заметил это, спросил с легкой усмешкой:

- С чего вдруг такой вывод?

- Ненавижу за то, что ты именно такой, какой ты есть, - Дирн привлек его к себе, неспешно, будто пробуя на вкус любимую сладость, поцеловал, впервые открыто наслаждаясь такой возможностью. Ноам все еще был слишком ошеломлен постигшим его внезапно счастьем, поэтому отвечал сдержанно, как будто боясь спугнуть невероятный момент. Не разрывая объятий, Дирн чуть отстранился, прямо и честно посмотрел ему в глаза. – Будь ты другим, я бы не колебался. И уже давно нашел бы способ раз и навсегда порвать с тобой. Но ты такой, какой ты есть. Раздражающий, наглый, добрый и… потрясающий. Ты тот, кого при всем желании я не могу не любить.

Вот теперь Ноам поверил, и Дирн даже слегка опешил от его резкого напора: так настойчиво и в то же время нежно он еще никогда его не целовал, хотя его поцелуи вообще-то при любом раскладе не оставляли в голове ни одной четкой мысли. В этот раз Дирн и сам не сдерживался и уже не пытался анализировать свои действия. Главное он уже осознал, а остальное большой роли не играло.

Ловко расстегивая на нем одежду, Ноам с улыбкой проговорил ему на ухо:

- Выходит, если бы ты не узнал про юго-запад, ты бы отверг меня сегодня?

Дирн задумался всего на три секунды и тут же выдал честный ответ:

- Нет. Все равно не отверг бы.

Вся одежда осталась в кабинете, а в спальню Ноам перенес их уже совершенно обнаженными, готовыми к долгой и в этот раз ничем не омраченной любви.

- После таких слов я уже точно никогда не отпущу тебя, - роняя Дирна на кровать, серьезно сказал Ноам. – Ты должен был понимать это, прежде чем сказать мне такое.

- Вы с Авой, - Дирн не уступил, резко перевернул его на спину, чувствуя небывалой силы желание, - всегда так. Ни во что меня не ставите.

- Нашел кого вспомнить! – возмутился Ноам. – Да еще в такой момент! Ты и правда жестокий.

- Так уж повелось, - Дирн невинно усмехнулся. – Когда я с тобой, я непременно думаю о нем. А когда с ним – о тебе.

- Давай отложим этот разговор, - Ноам скривился, вовсе не возражая против доминирующей позиции Дирна. – Не порть самый счастливый день в моей жизни.

- Хорошо, - Дирн наклонился, принялся покрывать жадными неторопливыми поцелуями его великолепное сильное тело. – Сегодня не стану.

Сегодня он ничего не скажет. Но решение, которое он должен был принять, уже сформировалось в его сознании, и всё, что ему оставалось, это окончательно принять его и воплотить в реальность. К каким бы последствиям это в итоге ни привело.

*

Ноам не спал целую неделю и потому уснул так крепко, что даже не почувствовал исчезновения Дирна. Наверно, это было вполне естественно, ибо, в отличие от Аваддона, он не мог спать в обнимку; каким бы наполненным ни было его сердце, физиология требовала свободы, и потому спал он на другой стороне кровати, фривольно раскинув руки и ноги, как того требовала его бессознательная привычка.

Даже в этом они с Аваддоном отличались, но, с другой стороны, это делало возможный союз между их троицей пугающе гармоничным… Возможный союз. Но отнюдь не вероятный.

Дирн долго наблюдал за спящим Ноамом, буквально прилипнув руками к его роскошным, золотисто-белым волосам, которые во многих местах спутались после их взаимного сумасшествия, разгладил по мере возможности те участки, к которым имел доступ, и только после этого заставил себя встать, одеться и уйти.

Ему следовало вернуться домой, основательно вникнуть в вопросы, собравшиеся за время отсутствия, но он не вернулся. Вместо этого он посвятил свое время тому, чего даже в худшие времена не позволял себе.

Он ушел в запой.

Как и любая столица, Альден был богат разнообразными злачными местечками, где не существовало ни имен, не фамилий, ни знакомых лиц, и вот здесь-то Дирн и нашел себе достойное пристанище.

Если бы кто-нибудь спросил его, почему он так отчаянно наливается, он бы не смог внятно ответить. Ему было так грустно, что не хотелось жить. Эти двое… Еще совсем недавно они не представляли для него никакой значимости, а теперь ему хотелось плакать при мысли о том, что очень скоро он потеряет их обоих навсегда. И он пил. Пил, чтобы хоть ненадолго отвлечься от этой поганой мысли.

Опытным пьяньчужкой он никогда не был, и потому развезло его очень быстро. Если бы Аваддон и Ноам следили за ним, ему бы крепко от них досталось. Но они уважали его требование, и потому он был свободен в своих действиях. От этой свободы ему лучше не становилось, однако главной цели он все-таки добился: мысли вскоре притупились в его голове до такой степени, что он ни за одну из них не мог надежно ухватиться, не говоря уж о том, чтобы вспомнить, от чего ему было так плохо.

Он пьянствовал до самого вечера и собирался посвятить этому как минимум всю первую половину ночи, если бы неловкая случайность не нарушила его бессмысленный план.

В одной из грязных таверн, где он упивался огненным пойлом под названием «Буйный башмак», его случайно обнаружил один из слуг Терри, которому нужно было забрать отсюда работницу «Белого Пиона», и так Дирн оказался раньше времени вырван из мира иллюзий и призрачных видений в мир реальный, ударившийся ему в лицо прохладным воздухом и дурной сонливостью.

Слуга был потрясен его невменяемым состоянием и разгвазданным видом (он не раз видел Дирна раньше в его обычном уверенном и собранном облике) и потому счел за благо отвезти его не в Серебряную Долину, а к своей госпоже Терри, которая, как он полагал, должна была узнать о произошедшем. В итоге Дирн всю дорогу провел в полусонном состоянии в объятиях заботливой работницы, которая тоже его знала и искренне сочувствовала его неведомому горю.

А вот Терри не посочувствовала. Она была шокирована больше всех и отреагировала так, как, наверно, отреагировала бы любая грозная мать: уложила Дирна на диван в гостиной, после чего силком влила ему в рот антрацитовую настойку: совершенно безопасное для организма средство, обладавшее исключительно эффективным «отрезвляющим» свойством. Кроме того, оно было чудовищно горьким, и уже это произвело на Дирна соответствующее впечатление. Он чуть не рухнул с дивана, но все-таки сумел удержаться и, болезненно откашливаясь, через силу пробормотал:

- Терри? Откуда ты здесь?

- Я там, где мне и полагается быть, - мрачно отрезала та. – Гораздо интереснее твоя недавняя локация. И твое нынешнее состояние. Что это такое, Дирн? Объясни немедленно!

Настойка подействовала успешно: Дирн чувствовал невыносимую дурноту, однако мысли прояснились почти до кристальной ясности.

- Не надо, Терри, - выдохнул он, тяжело переворачиваясь на бок. – Мне и так плохо.

- А сейчас станет еще хуже! – Терри не собиралась уступать. – Ничто, слышишь меня?! Ничто не дает человеку права доводить себя до такого состояния! Ничто! Говори немедленно, что с тобой произошло! – она с решительным видом уселась в кресло напротив него. – Я не успокоюсь, пока ты не выговоришься! Мне давно за двести, я многое повидала на своем веку и, вполне возможно, смогу тебе помочь. Поэтому говори!

- Нет, Терри, - бесцветным голосом сказал Дирн. – Я не могу тебе сказать. Я… я сам презираю себя. Не хочу, чтобы и ты…

- Скулить вздумал? Прекрати сейчас же! Ты что, забыл, где я живу? Я последний человек, который имеет право на презрение. А ты мне все равно что сын. Как я могу презирать своего сына?

С большим трудом Дирн сел, уперся локтями в колени, а лицо спрятал в ладонях. Тихо сказал, не опуская рук:

- Я полюбил двоих. Двоих мужчин.

Терри не отвечала так долго, что Дирн, испугавшись, с тревогой взглянул на нее:

- Не осуждай меня, пожалуйста. Я сам не заметил, как меня затянуло во все это. А теперь уже поздно. Я не могу сломать себя.

- И из-за этого ты подался в пьяницы? – Терри не только не осуждала, она еще и возмутилась. – Я думала, у тебя умер близкий друг! – она с силой толкнула Дирна в плечо. – Глупый мальчишка! И ты полагал, что из-за этого я стану презирать тебя? Меня так давно не оскорбляли. По-твоему, кто я такая? Я держу самый знаменитый Дом Роз во всем Тамире и знаю о любви больше, чем ты можешь себе представить. И почему же ты довел себя до такого? Они не хотят делить тебя друг с другом?

- Так и есть, - отрицать не было смысла. – Хуже того, они ненавидят друг друга. Они оба сильные и упрямые и, к тому же, очень могущественные, я думаю, они никогда этого не примут.

- И один из них наш таинственный клиент, не так ли?

- Верно.

- Так и знала, что добром эта история не кончится, - Терри сердито покачала головой. – Говоришь, не примут? Так вот что я тебе скажу. Если действительно любят – примут. Любовь уступает и не в таких вещах.

- Они точно не смогут, - с горькой усмешкой сказал Дирн. – Можно даже не надеяться.

- И поэтому ты решил…

- Уйти. Это единственный выход. Они ждут от меня выбора, а я не могу его сделать. Это странно, но… я люблю их одинаково сильно. Я просто не могу представить себя с кем-то одним. И я точно знаю, что если выберу одного, счастлив не будет никто. Поначалу я понимал это только сердцем, а теперь и разум перестал возражать. Поэтому лучший выход… просто исчезнуть.

- Ты собираешься перевернуть всю свою жизнь из-за двух властных собственников?

- Ты их не знаешь. Кроме того, они тоже правы по-своему. Это я… ненормальный. Но я больше не могу себя насиловать. Мне нужны или оба или никто. Наверно, они просто слишком исключительные.

- Других ты бы не полюбил, - Терри тяжело вздохнула. – Прежде чем делать что-либо, дай им шанс. Я так понимаю, ты еще не обозначил ситуацию как следует?

- Я не вижу в этом смысла, - Дирн пожал плечами. – Они не примут этого и продолжат бороться непонятно за что.

- И все же я советую тебе сделать всё, что в твоих силах. Ты собираешься принять очень серьезное решение, Дирн. Ты должен быть уверен в его правильности. А для этого ты должен испытать всё, что возможно. Если они отвергнут, это будет их виной. Тебе же, по крайней мере, не придется ни о чем сожалеть.

Здравый смысл этих слов Дирн не мог не заметить даже в своем подавленном состоянии.

- Пожалуй, ты права.

- Рада, что ты так думаешь.

Дирн плохо спал этой ночью: из-за постыдной попытки сбежать от реальности его мучила дурнота, но еще хуже было от осознания безнадежности предстоявшего ему разговора. Тем не менее, вернувшись домой на следующее утро, он первым делом направился в свой кабинет и написал два коротких, но очень содержательных письма, которые должны были стать большой неожиданностью для своих адресатов. Лишь после того, как письма были благополучно оправлены, он сосредоточился на рабочих вопросах.

Было весьма маловероятно, что он сможет таким образом что-либо изменить. И все же он должен был попытаться. Хотя бы ради того, чтобы не терзать себя после разрыва.

========== Глава 16. Последняя надежда ==========

При жизни Маллори Барна его самым близким другом среди Благословенных был Исаирис Мудрый – человек редкой проницательности и необычайного спокойствия духа. Дирн всегда находился с ним в прекрасных отношениях, искренне уважал его (тот был старше почти на сотню лет) и был рад тому, что Исаирис охотно принял его, как полноправного наследника Серебряной Долины.

Они общались не слишком часто, но всегда с большой теплотой и без всяких тайных интересов, и потому Дирн ничуть не сомневался, обращаясь к нему за помощью, которой, увы, не смог бы оказать ему ни один Дремлющий. Как он и ожидал, Исаирис не стал выпытывать подробностей: он лишь опечалился, поняв, как сильно его угнетало происходящее, и немедленно сосредоточился на сути его просьбы.

- К сожалению, это не так-то просто, - такими были первые слова Исаириса после того, как он внимательно выслушал Дирна. – Раз и навсегда скрыться от Благословенного практически невозможно. Даже наименее одаренные из нас могут выследить любого человека в любой точке мира независимо от степени его магической защиты, а если, к тому же, Благословенный имеет с этим человеком какую-то связь, задача упрощается вдвойне. Обычные волшебные амулеты и заклинания здесь бесполезны.

- Но ведь должен быть какой-то способ, - Дирн чувствовал, что сдаваться еще рано. – Не может быть, чтобы не было никакого выхода.

- Выход есть, - подтвердил Исаирис. – Существует так называемое Полотно Фавна, оно не только позволяет сбежать от сильнейших Благословенных, но и дает множество других ценных способностей, которые Дремлющие могут использовать, несмотря на отсутствие врожденной магии. Однако это крайне редкий амулет; чтобы создать его, требуются исключительные средства, которыми я, к сожалению, не обладаю…

- А как насчет этого? – Дирн положил на стол перед ним Слезу Русалочьей Звезды и кольцо с Ланиеритом. – Это случайно не то, что нужно?

Исаирис не сразу понял, что это такое, но когда прикоснулся к предметам и прочувствовал в полной мере их истинную суть, поднял на Дирна взгляд, в котором недоверие смешивалось с благоговейным восторгом:

- Неужели…

- Да, - мрачно сказал Дирн. – Это именно то, что ты думаешь. От такой иронии даже не по себе. Я получил эти дары как раз от тех людей, от которых хочу скрыться. Если бы они знали, чем всё в итоге закончится, ни за что бы не совершили такой ошибки.

- С такими сокровищами создание Полотна Фавна становится вполне посильной задачей, - сказал Исаирис, окутывая Слезу и Ланиерит колеблющимися волнами светло-зеленой магии. – А в устройстве подобных амулетов я, к счастью, недурно смыслю.

- По-твоему, сколько примерно времени это займет?

- Около двух недель, не больше.

- Отлично. Таких ценных услуг мне еще никто не оказывал, поэтому, пожалуйста, требуй в оплату чего хочешь, не стесняйся.

- Не переживай об этом, Дирн, - мягко возразил Исаирис. – Маллори в свое время сделал мне столько добра, что я и по сей день остаюсь в долгу перед ним. Поэтому считай это моей скромной попыткой ответить ему тем же. Кроме того, это чрезвычайно интересная работа, я буду счастлив оказать тебе такую услугу. Поэтому пусть вопрос с оплатой тебя не беспокоит. Я очень прошу.

- Если все обстоит таким образом, то хорошо, - Дирн не стал настаивать. – Но в случае чего я всегда открыт, тебе это известно.

- Известно, - подтвердил Исаирис, после чего, выдержав недолгую паузу, спокойно сказал. – Пожалуй, у меня все-таки есть одна просьба.

- Говори.

- Не исчезай надолго, - грустный и понимающий взгляд Исаириса чем-то напомнил Дирну Маллори, каким тот был в последние дни перед смертью. – Сдается мне, этим людям тяжело придется без тебя. Так же, как и тебе без них.

- Эти люди не оставили мне другого выбора, - с тяжелым вздохом сказал Дирн. – И я тоже им не оставил. Наверное, мы все хороши. А я хуже всех. Думаю, так даже лучше. Я совсем их не стою.

- Думаю, будь все так, как ты говоришь, тебе бы не пришлось сейчас бежать, - проницательно заметил Исаирис. – Как только Полотно будет готово, я оповещу тебя. А до тех пор живи спокойно. Как бы ты ни поступил, итог будет достойным, я в этом уверен.

- Ценю твое понимание, - Дирн усмехнулся без особой надежды. – Пусть все будет так, как будет.

*

Королевское Верховье считалось одной из самых древних построек Альдена, от нее давным-давно остались лишь мрачные развалины, таившие в себе великую историю когда-то не менее великого и грандиозного замка. Теперь это была всего лишь безжизненная пустошь, всем известная, но никому не интересная.

Аваддон и Ноам прибыли чуть раньше Дирна, зато почти одновременно друг с другом. Скажем так, большого удовольствия это им не доставило. Они совершенно не ожидали такого поворота событий, и потому, встав на порядочном расстоянии друг от друга на уцелевшей площади Верховья (место, которое Дирн обозначил в письме), во все время ожидания делали вид, будто находятся здесь в полном одиночестве.

Они даже не кивнули друг другу, не сделали ни одного приветственного жеста. А их лица были до того угрюмы и недовольны, что кого-нибудь не слишком храброго такая картина сильно бы напугала, а кого-нибудь равного им заставила бы от души посмеяться. Именно это и сделал Дирн, когда, приехав в точно назначенное время, обнаружил их в такой забавной позиции. Он оставил коня чуть поодаль и, не переставая посмеиваться, направился к этим двум надутым упрямцам.

- Давно ждете? – он чувствовал странное удовольствие от возможности видеть их обоих одновременно. – Я приехал вовремя.

- Не слишком, - ответил Ноам, шагая ему навстречу. – Мне до боли хочется узнать, с какой целью ты созвал это милейшее собрание.

- Рад, что ты считаешь его милым, - усмехнулся Дирн, переводя взгляд на молча приблизившегося Аваддона: его лицо тоже не выражало особой радости. – В таком случае, почему вы такие унылые? Вам бы стоило пообщаться, пока меня не было, а не стоять трагическими статуями. Глядишь, подружились бы.

- Дирн, - одним этим словом Аваддон сумел выразить всю степень своего нетерпения и глубочайшей неприязни к упомянутому «другу». – Для чего всё это?

- Да, вы правы, - сказал Дирн со вздохом. – Я вызвал вас сюда не только для того, чтобы повеселиться. Пришло время решить нашу тяжелую дилемму.

- Каким образом ты хочешь это сделать? – осведомился Ноам. – Неужели обязательно было собирать… всех?

- Да, это было необходимо. Я знаю, вы хотите, чтобы я сделал выбор. Выбрал кого-то одного из вас, - Аваддон и Ноам одновременно напряглись, очевидно, полагая, что он сделает это прямо сейчас. Но Дирн лишь сухо заявил. – Боюсь, я не могу этого сделать. Верите вы или нет, я люблю вас обоих одинаково сильно. Вы абсолютно равны в моих глазах. Однако решить конфликт необходимо, поэтому я предлагаю бой на мечах. Того, кто одолеет меня, я и выберу. Но вы должны использовать только меч, никакой магии. Попытаетесь обмануть – я сразу это вычислю. Кроме того, вы сами будете наблюдать друг за другом, так что бой должен быть честным.

- Интересная идея, - сказал Ноам, впервые чуть улыбнувшись. – А что, если мы оба одолеем тебя?

- Тогда я придумаю что-нибудь другое, - Дирн нисколько не обеспокоился. – Но, поверьте, такое вряд ли случится.

Аваддон больше не выглядел мрачным: похоже, он был вполне уверен в своих фехтовальных навыках.

- Я согласен, - сказал он ровно. – Можем начать прямо сейчас.

- Еще кое-что, - небрежно сказал Дирн. – Если вдруг случится так, что обе победы достанутся мне, вам придется сделать так, как скажу я.

- И что именно ты намереваешься сказать? – спросил Ноам снисходительно; так же, как и Аваддон, он ничуть не сомневался в своей победе. – Мне очень любопытно.

- А это я вам расскажу, если мне повезет, - Дирну стоило немалого труда изображать нерешительность. – Итак, кто первый?

Ноам и Аваддон полоснули друг друга колючим неприязненным взглядом, после чего слово взял Ноам:

- Если никто не возражает, - нетрудно было догадаться, кого он подразумевал под этим «никто», - я готов.

Аваддон не стал возражать; так или иначе, сразиться предстояло им обоим, поэтому спорить из-за очередности не было нужды.

Не желая затягивать, Дирн и Ноам вышли на центр крыльца, а Аваддон остался с краю, опершись спиной на остов невысокой каменной стены, окружавшей всю площадь неравномерным, местами прерывистым кольцом.

Дирн активировал оба меча, но не стал разминаться, его взгляд был прикован к Ноаму, чей длинный тонкий меч был скорее богат и роскошен, чем серьезен и опасен.

- Говорят, битва лучше помогает понять, каков человек в постели, - ухмыльнулся Ноам, пробуя мечом воздух. – Впрочем, я уже неплохо это знаю.

- Не спеши, - сказал Дирн, сдерживая улыбку. – Тебе стоит убрать волосы. Глупо будет, если ты проиграешь из-за такой ерунды.

- Ты так заботишься обо мне, я счастлив. Похоже, тебе угодно, чтобы я победил. Пожалуй, не стану пренебрегать твоим советом.

Он слегка взмахнул головой, и его волосы сами собой поднялись вверх и собрались в высокий хвост почти на самой макушке. При виде этой картины Дирн внутренне ахнул. И без того величественный Ноам с такой прической был словно мифический дух из несуществующего мира.

- Вот теперь я готов.

- Тогда начнем.

Ноам действительно был хорош: Дирн ощутил это с первого же звона столкнувшихся клинков, тотчас же замелькавших с агрессивной ловкостью и удивительной быстротой. Несмотря на то, что Ноам редко упражнялся, он отменно держал удар, обладал отличной атакующей сноровкой и прекрасным защитным чутьем. Он двигался быстро и сосредоточенно и мог стать серьезной проблемой для многих опытных мечников, но только не для Дирна, видевшего насквозь каждый его замысел и без труда предугадывавшего все его дальнейшие действия.

Ноам, несомненно, был одаренным бойцом, но не настолько, чтобы это представляло для Дирна опасность. Естественно, он этого не показывал, делал вид, будто сражается в полную силу и относится к противнику со всей серьезностью, но на самом деле для него это было лишь детской игрой, чем-то настолько легким и привычным, что не требовало даже малейших усилий.

Поначалу Ноам не замечал подвоха, ему даже казалось, что он доминирует и прижимает Дирна, но вскоре он почувствовал неладное, заметил странную монотонность боя и попытался нарушить ее несколькими особенно коварными бросками, которые раньше срабатывали безупречно, а теперь были отбиты прямо-таки с шутливой легкостью.

Огромные мечи Дирна, казавшиеся такими тяжелыми и неповоротливыми, превращались в его руках в две ослепительные молнии, которые не то что выбить, но даже просто обойти не представлялось возможным.

В какой-то момент Ноам осознал, что Дирн не вкладывал в свои удары и половины той силы, какую вкладывал он сам, и двигался почти без напряжения, хотя бой между ними завязался совсем не шуточный. Это отдавало чем-то сверхъестественным, даже пугающим, однако не таило в себе никакой магии. Это был лишь опыт, чудовищный опыт в совершенстве освоенного дара, который Дирн раскрыл в себе очень давно и с тех пор никогда не переставал совершенствовать.

- Что-то здесь нечисто, - очередной блестящий выпад Ноама вновь оказался блокирован без всякого труда. – Ты ведь… да ты ведь даже не напрягаешься!

- Ну, раз уж ты это заметил, - с нежной улыбкой протянул Дирн, - пора нам с тобой заканчивать.

Впервые за все время боя он сосредоточился. Всего на две секунды, но и этого хватило, чтобы меч Ноама, оглушительно лязгнув, вылетел из его руки безвольным металлом и обрушился в груду камней далеко за пределами площади Верховья.

Это произошло так резко и внезапно, что Ноам не смог скрыть своего потрясения. Он смотрел на Дирна растерянными ошеломленными глазами, в которых тяжелый мыслительный процесс сочетался со смутными, пока еще бесформенными подозрениями.

- А ты не прост, - сказал он, притягивая к себе прямо по воздуху потерянный меч. – Сколько тайн в тебе скрывается, Дирн? Может, поделишься хотя бы этой?

- Мне просто повезло, - Дирн все еще не собирался раскрывать карты. – Иначе я бы не смог одолеть такого выдающегося мечника, как ты.

- А тебе и правда весело, - Ноам не видел насквозь его ударов, зато прекрасно видел чувства и мысли, которые он пытался скрыть. – Знай, если бы не присутствие кое-кого, я бы всё из тебя вытряс. Смешливый засранец…

- Тебе чертовски идет этот хвост, - заметил совсем другое Дирн. – Делай его почаще.

- Берегись у меня.

Очевидно, назло, Ноам немедленно распустил волосы и с хмурым видом двинулся к противоположному от Аваддона краю площади, чтобы наблюдать оттуда за следующим состязанием. Дирн заметил, что он был при этом не столько подавлен, сколько задумчив, видимо, уже догадываясь, какой итог ждала вторая схватка.

Очевидно, после увиденной битвы Аваддон тоже задумался о чем-то похожем, потому что, направляясь к Дирну, он уже не выглядел таким самоуверенным и расслабленным, каким был еще совсем недавно. Его лицо казалось скорее сосредоточенным, а взгляд излучал сомнение и легкую озадаченность. Так же, как и Ноам, он явно что-то подозревал и, вглядываясь в Дирна, пытался найти ответ на свой не озвученный вопрос.

- Что ж, Ава, - Дирн отвесил изящный поклон, красиво разведя оба меча в стороны. – Не терпится узнать, каков ты в постели.

Аваддон сощурил глаза, а Ноам громко фыркнул со своего наблюдательного пункта, где он удобно устроился на низенькой стене, поставив одну ногу на еще более низкий валун, стоявший напротив.

Дирн не собирался спешить, он изучающе смотрел на Аваддона, не предпринимая никаких действий, и тому в итоге не осталось ничего другого, кроме как, отбросив вполне здравые сомнения, ринуться в атаку.

Как и следовало ожидать, его стиль разительно отличался от тактики Ноама. В отличие от своего соперника, старавшегося двигаться грамотно и расчетливо, Аваддон делал акцент на грубую силу, и, надо признать, эта сила действительно впечатляла. Многим сильным мечникам пришлось бы туго в бою с ним, потому что мощь его ударов была способна рассечь скалу, не говоря уж о хрупких человеческих костях. Кроме того, он двигался чрезвычайно быстро и наносил огромное количество ударов в кратчайший срок; таким образом, сражение с ним требовало не только недюжинной силы, но и выдающейся выносливости, которой мог похвастаться далеко не каждый воин.

Дирн внутренне восхищался таким напором, этой бешеной неукротимой энергией, однако… не испытывал особых затруднений. Даже хитрость Ноама ничуть его не смутила, а с грубой силой Аваддона ему и вовсе впору было зевать или читать вполглаза книжку.

Аваддон, естественно, вскоре осознал истинную суть происходящего, это поразило его, вызвало сильную тревогу, которую Дирн, в свою очередь, легко заметил в его взгляде. Сочувствовать он не собирался. Сегодня в его планы не входило быть мягким и внимательным. И скрываться он тоже больше не видел смысла.

- Что такое, Ава? Носишь боевой костюм… а на деле даже такого простофилю, как я, одолеть не можешь?

Ноам весело расхохотался.

- А ты-то чего скалишься? – Дирн немедленно поставил его на место. – Красивого хвоста, знаешь ли, недостаточно, чтобы быть достойным мечником.

- Можешь насмехаться надо мной сколько душе угодно, - Ноам нисколько не обиделся. – Главное, не забывай и ему добавлять. Это доставляет мне невыразимое наслаждение.

В этот момент Дирн успешно отразил серию особенно яростных выпадов Аваддона, и тот сердито закричал на Ноама:

- Хватит уже сглаживать!

- Ты тоже меня сглаживал! – мгновенно вызверился тот. – Так что терпи молча!

Теперь настала очередь Дирна смеяться.

Аваддон, конечно, понимал, что Ноам не имел отношения к его намечавшемуся поражению и все равно злился на него, как если бы тот был единственной причиной всех его неудач. Стоит заметить, в какой-то степени так оно и было.

- Это кое-что мне напомнило, - сказал спустя какое-то время Ноам, продолжая внимательно следить за битвой. – Лет семь назад до нас дошел слух об одном Дремлющем с северо-запада, который на мечах мог заткнуть за пояс любого Благословенного. Говорят, он был неслыханно одарен, и я, в общем-то, не вижу причин этому не верить. По слухам, он защищал обездоленных и даже спас в одиночку несколько обширных поселений… Кажется, его называли Разящим Демоном. Ты случайно не знаком с ним, Дирн? Сдается мне, твой дар не намного уступает.

- Знаком, - сказал Дирн, снисходительно улыбаясь. – Даже очень.

Следующие минуты две стояло полное безмолвие, во время которого Аваддон и Ноам с ужасом осознавали невероятный факт, а затем Ноам потрясенно воскликнул:

- Это ты! Всё верно! Ты тогда еще не жил в Серебряной Долине! А в последние годы слухи о нем затихли! – и тут же добавил потерянно. – Да быть не может!

- Я не заставляю вас верить, - сказал Дирн насмешливо. – Но, как говорится, что есть, то есть.

- И ты теперь всю жизнь насмехаться собираешься? – мрачно спросил Аваддон.

- Не знаю насчет всей жизни, - очередной спокойный уклон, - но сейчас мне очень весело.

- Да на кой вообще черт Благословенным мечи?! – бурно выразил свои эмоции Ноам.

- Вот именно, - не подумав, поддержал Аваддон.

- Ого, какая солидарность! – Дирн пришел в восторг. – Вы хоть осознаете, что только что произошло? Вы впервые нашли точку соприкосновения! Мы обязаны это отметить!

- Ты у меня получишь! – одновременно проорали Ноам с Аваддоном, после чего тут же предприняли попытку истребить друг друга взглядом, в то время как Дирн чуть не обмочился от смеха.

- Ладно, - сказал он наконец, заметив, что у Аваддона уже сбилось дыхание. – Вижу, ты устал. В таком случае, пора закругляться.

Снова короткий миг смертоубийственной сосредоточенности, и меч Аваддона, так же, как и недавно клинок Ноама, нашел свой покой в груде близлежащих камней.

Аваддону довелось испытать на себе ту же мощь разящей силы, какую недавно почувствовал Ноам, и это вызвало в нем смешанное чувство бессильной ярости и непреодолимого восхищения. Примерно то же самое чувствовал и Ноам, хоть и успешно скрывал это. Они оба и так были без ума от Дирна, а теперь он в очередной раз ошеломил их своей уникальностью. Его превосходство не вызывало в них ни малейшего раздражения. Напротив, теперь они еще больше восхищались им и не могли допустить даже мысли об отказе от него.

- Ты был нечестен, - сказал Ноам, приблизившись к Дирну и при этом оставшись так далеко от Аваддона, как это только было возможно. – Было скрыто важное обстоятельство.

- Брось, Ноам, обвинения не сработают, - уверенно возразил Дирн. – Суть спора заключалась в битве без использования магии. Я ее не использовал. Следовательно, всё абсолютно честно.

- А еще меня называют коварным, - Ноам сокрушенно покачал головой. – Вот кто здесь по-настоящему хитер. И великолепен тоже.

- Ты хотел выдвинуть какое-то требование, - хмуро напомнил Аваддон. – Говори.

- Всё просто, - Дирн отчаянно сдерживал волнение. – Поскольку я одолел вас обоих, я и выбираю вас обоих. Я безумный эгоист, это факт, но мне нужны вы оба. Так как я победитель, вам придется смириться с этим.

После долгой тяжелой, как дом, паузы Ноам вкрадчиво спросил:

- Ты ведь не серьезно, верно?

- Серьезно, - насколько мог твердо сказал Дирн. – Я хочу вас обоих. И так будет всегда, можете мне поверить.

Впервые за все время этой странной необычной встречи Ноам прямо посмотрел на Аваддона. И когда тот глянул на него в ответ, Дирн понял, что между этими двумя никогда не будет не то что понимания и дружбы, но даже крошечной терпимости они никогда друг к другу не проявят.

От этой черной беспощадной ненависти кому угодно стало бы дурно, но на Дирна она оказала еще худшее действие. Для него она стала смертью последней надежды, которая у него еще оставалась: надежды, что хотя бы ради него они захотят попытаться.

- Как бы я был счастлив, если бы ты сгинул куда-нибудь, - с разъяренной усмешкой сказал Ноам. – Мне никогда не было до тебя дела. Но ты… ты оказался хуже всех, кого я когда-либо ненавидел.

- Как всегда, наши чувства удивительно взаимны, - с угрюмой тихой ненавистью ответил Аваддон. – Ты будто ненавистная болезнь, исчезновение которой всем бы облегчило жизнь.

- А как насчет того, чтобы попытаться избавиться от этой болезни? Дирн уже с нами сразился. Пора и нам помериться силами. И, уж конечно, не на мечах.

- С превеликим удовольствием.

- Стоять! – задыхаясь, выпалил Дирн с такой силой и энергией, что Ноам и Аваддон мгновенно забыли друг о друге. – Я сморозил глупость, я это понял! Никаких битв, понятно? Послушайте, что бы ни случилось, никогда не сражайтесь друг с другом! Не смейте, ясно?! Дайте мне слово!

Ни Аваддон, ни Ноам никогда еще не видели его настолько испуганным и в то же время решительным; казалось, он либо вот-вот заплачет, либо попытается убить их обоих. Они не могли видеть его таким.

- Ладно, - кивнул Ноам, больше не глядя на Аваддона. – Собственно, и руки-то пачкать не об кого.

- Хорошо, - Аваддон явно был не в восторге от такого обещания и все-таки дал его от всей души. – Как пожелаешь. Пусть живет.

Чувствуя страшную подавленность, Дирн положил правую руку на правое плечо Ноама, а левую – на левое плечо Аваддона и долго смотрел то на одного, то на другого, понимая, что это было концом. Окончательным финалом их бурной безрассудной любви. В конце концов, он тихо и искренне сказал:

- Простите меня.

- Что за глупости, Дирн? – мягко ответил Ноам. – Не смей извиняться. Тебе просто нужно время. Скоро ты поймешь, кто тебе действительно нужен.

Аваддон не мог себе позволить вслух согласиться со словами врага, однако его теплый ободряющий взгляд не оставлял сомнений в том, что он думал точно также.

«Да уж, - мысленно сказал себе Дирн с убитой усмешкой. – Вы и правда ни во что меня не ставите. Хотя… я ничем не лучше. Но, по крайней мере, за то, что я собираюсь сделать, я уже извинился».

- Ладно. Мне пора, - он, наконец, опустил руки и отступил от двух успокоившихся тигров. – Помните о своем обещании. Вы не должны сражаться ни при каких обстоятельствах. Если я когда-нибудь узнаю, что вы пытались убить друг друга, я не прощу ни одного из вас. Это я вам верно говорю. Тогда я уже точно никого не выберу. Умрет один, умрет и второй.

Этот холодный убедительный тон оказал на обоих должное действие: пусть это было не слишком приятно, они не могли нарушить подобное обещание. Каким-то бессознательным образом они оба чувствовали, что хотя Дирн терпел их ненависть друг к другу (они даже не догадывались, с каким трудом), попытка убить друг друга могла вызвать с его стороны реакцию, последствия которой даже им, сильнейшим из Благословенных, не удалось бы ни предотвратить, ни ослабить.

Дирн был рад, что они чувствовали это, потому что в скором времени им предстоял удар, который должен был поднять их нетерпимость друг к другу до своего наивысшего предела.

Они расстались почти мирно, без дополнительных стычек и, самое главное, без каких-либо подозрений и нежелательных предчувствий. Похоже, Ноам и Аваддон совершенно не верили в то, что Дирн мог пойти на крайние меры. Это было только к лучшему.

Направляясь домой, Дирн чувствовал облегчение по поводу отсутствия осложнений и в то же время… внутренне сгорал от боли и тоски, которые стремительно усиливались по мере приближения его последнего шага.

========== Глава 17. Нападение и выбор ==========

Следующие две недели Дирн, как ни странно, был весьма далек от каких бы то ни было переживаний и грустных чувств. Аваддон и Ноам как будто задались целью облегчить ему задачу и, по крайней мере, избавить от чрезмерных душевных страданий. Они так раздражали его своей настойчивостью, неугомонными попытками доказать свое превосходство и таким образом вынудить склониться на свою сторону, что он практически постоянно пребывал в состоянии тихого бешенства.

По правде говоря, он понимал их чувства, и их борьба тоже была ему вполне ясна, однако он никак не мог стерпеть того, что они отказывались воспринимать всерьез его волю! Они вели себя так, словно он вовсе никогда не высказывал своего решения, и это чрезвычайно злило его, поскольку отдавало пренебрежительностью и неуважительным отношением к его мнению. Он мог бы принять их злость и даже разочарование после сделанного им выбора, но только не отказ вообще признавать существование этого выбора.

Если поначалу у него еще были некоторые сомнения относительно задуманного им плана, то после того безобразия, что учинила ему эта высокородная парочка, он утвердился в нем крепко, как корни дерева в почве земли. И как его бесило то, что и Аваддон, и Ноам пытались завлечь его на свою сторону подарками!

Аваддон, не так давно получивший свои двести сорок Геретских самородков, именно в этот период преподнес ему потрясающую боевую колесницу, бока которой были покрыты в симметричном порядке лишь слегка обработанными Геретскими монстрами, что создавало поистине необыкновенное зрелище. Дирн, к сожалению, не смог оценить его по достоинству, поскольку увидел в этом лишь еще одну попытку оставить Ноама позади и таким образом стать единственным победителем.

Ноам, в свою очередь, не отставал. Каким-то неведомым образом Дирн вдохновил его на возвращение к старому призванию, что привело к появлению удивительного и невиданно сложного чертежа, из которого должен был впоследствии вырасти огромный, немыслимо красивый дворец. С этим чертежом Ноам и явился к Дирну, желая убедиться в том, что того всё устраивает, поскольку этот дворец, конечно же, он намеревался преподнести ему в качестве подарка ко дню рождения!

Никакие попытки вразумления не действовали, Дирн вскоре даже перестал тратить на них силы. Даже если бы Ноам и Аваддон не воевали друг с другом, он бы все равно боролся против такой расточительности и чересчур трепетного отношения, ну а тот факт, что все это делалось главным образом из желания насолить друг другу, и вовсе не оставляло в его душе никаких теплых чувств.

Наверно, именно поэтому пришедшее спустя десять дней послание от Исаириса не только не вызвало в нем страха и печали, но наоборот: заставило почувствовать облегчение. Пусть это было злое, сердитое облегчение, его было гораздо легче перенести, чем ту боль и слабость, которые представлялись ему куда более вероятными.

Он отправился к Исаирису поздно вечером, а домой выехал уже глубокой ночью: Благословенный на протяжении нескольких часов объяснял ему все тонкости и особенности, связанные с использованием Полотна Фавна, так что Дирн возвращался домой, чувствуя себя обладателем поистине редчайшего сокровища.

class="book">Как он ни злился на Ноама и Аваддона, когда задуманный им план принял вполне реальные очертания, будто острый камень оцарапал ему сердце. Ранка пока была маленькая, почти неощутимая, но он знал, что она не останется такой надолго. Теперь, когда времени почти не осталось, она будет расширяться с неумолимой стремительностью, подобно тому, как водный поток, набирая силу, несется сквозь прорвавшуюся плотину.

Созданное из Русалочьей Звезды и Ланиерита Полотно Фавна представляло собой простой на вид зеленовато-серый камень, из которого Исаирис сделал неприметный тонкий кулон; оно совершенно не походило на тот мощный неодолимый артефакт, которым на самом деле являлось. Дирн пока не надел его, оно лежало в сумке, притороченной к седлу, надежно спрятанное в маленьком потайном кармане. Полотно обладало тонкой чувствительностью, Дирн боялся активировать его раньше времени, поэтому держал пока подальше от себя.

Отдаляясь от дома Исаириса, он уже не чувствовал никакого облегчения. Ему было не по себе. Что-то мерзкое подкрадывалось к горлу, вызывая мучительный страх и что-то еще, что-то, чего он никак не мог сейчас допустить.

Он был в самом центре Орлиной Дубравы (густой лес на юге Альдена), когда конь под ним неожиданно споткнулся, застав его как раз в самом задумчивом и отрешенном состоянии духа. В других обстоятельствах он бы, возможно, смог удержаться, но он был слишком рассеян, а скорость к этому времени развилась внушительная, поэтому он не просто упал, а вылетел на полном ходу из седла, успев лишь в самый последний момент сгруппироваться так, чтобы основная сила падения пришлась на руку и бок.

Как ни странно, ему повезло. Хотя удар чуть не выбил из него дух, он уцелел и даже почувствовал себя вполне сносно спустя две-три минуты. Только тогда прорезалась острая боль в локте и кое-что еще – понимание, что упал он вовсе не случайно.

Дирн заметил бледный свет между двумя деревьями впереди, а затем и темную фигуру, от которой он исходил. Фигура стояла совершенно неподвижно и не давала возможности четко разглядеть себя. Но от нее исходила опасность – в этом не могло быть никаких сомнений, и потому Дирн, несмотря на все еще мучившую его ломоту во всем теле, немедленно заставил себя встать. Быстро не получилось, но к тому времени, как он это сделал, его неведомый преследователь сухо произнес:

- Никогда бы не подумал, что Ноам опустится до такого.

Голос был совершенно незнакомый, однако, чуть привыкнув к темноте, Дирн понял, что видит этого человека не впервые. Это был Благословенный, с которым он нередко сталкивался в Белом Колизее, и который неизменно присутствовал на всех Собраниях Краеугольного Сената. Кажется, его звали Таддеус Безмятежный… Влиятельная, но не слишком яркая персона, с которой Дирн никогда не имел никаких дел.

- Вы? – воскликнул он скорее от неожиданности, чем от непонимания. Понимание уже зародилось в его сознании, вызванное только что услышанной фразой, и быстро обрастало закономерными деталями. – Что, черт побери, вам от меня нужно?!

Оставшийся на дороге Сполох издал пронзительное ржание; бросив взгляд в ту сторону, Дирн понял, что конь вовсе не споткнулся, ему сломали ногу. И сделано это было явно с помощью магии.

- Мне нужно от тебя только одно, - ровным голосом сказал Таддеус. – Чтобы ты исчез.

Дирн снова сосредоточил на нем все свое внимание, больше не видя необходимости задавать вопросы. Взгляд Таддеуса, на поверхности спокойный, в глубине таил зачатки неуправляемого безумия. Того, что Дирн услышал и только что вспомнил, было достаточно, чтобы все понять. Он бы никогда не догадался, но да, это была одержимость.

Если так подумать, на Краеугольных Собраниях Таддеус всегда занимал место рядом с Ноамом. Да и в Белом Колизее Дирн видел их несколько раз вместе…

Таддеус, единственный из всех Благословенных, имел с Ноамом почти приятельские отношения. Однако видел в нем, похоже, совсем не приятеля. Он подкрадывался к нему, вероятно, задолго до того, как Дирн узнал о своем родстве с Маллори… И теперь, когда Ноам выбрал другого, не мог смириться с поражением.

Дирн был в ярости из-за сломанной ноги своего коня, однако осознание того, что Таддеус мечтал завладеть Ноамом, вызывало в нем еще большее бешенство. Он понимал, что этот мерзавец не позволит ему даже прикоснуться к мечам, однако не собирался скрывать своих чувств. Собственно, в этом и не было особой необходимости. Так или иначе, он уже был обречен.

- А ты высокого о себе мнения, - сказал он с хмурой усмешкой. – Считаешь, что достоин такого, как Ноам? А ты ничего не забыл? Он – лев, возвышающийся над всеми, а ты – червь, которого он может раздавить, не заметив. Тебе никогда им не владеть.

С искаженным от злости лицом Таддеус взмахнул рукой, и правое плечо Дирна как будто взорвалось: кровь брызнула из него обширным фонтаном, заставив его пошатнуться от резко полоснувшей чудовищной боли.

- Хочешь сказать, ты достоин? – от спокойствия Таддеуса не осталось и следа: вся его обида и нездоровая жажда обладания хлынули наружу, придав его чинному облику оттенок больного уродства. – Ты – придорожная грязь! Я никогда… никогда не допущу этого!

- Я достоин его еще меньше, чем ты, - пробормотал Дирн через силу. – Но я, по крайней мере, знаю свое место.

- Если бы ты знал его, ты бы не посмел к нему приблизиться!

- Знаешь, а я и не хотел поначалу. Но уже приблизился. И кому-кому, а тебе точно никогда его не отдам.

Второй выпад разорвал левое плечо, и Дирн рухнул на колени, безуспешно пытаясь сдержать рвущуюся наружу кровь. Снова послышалось настойчивое ржание Сполоха: в этот раз не столько жалобное, сколько тревожное. Это был преданный конь, заботившийся о хозяине не меньше, чем о самом себе. Дирн вспомнил о спрятанном в седельной сумке Полотне Фавна и с горечью усмехнулся. Похоже, воспользоваться им уже не придется.

- Никто и не нуждается в твоем одобрении, - глухо сказал Таддеус, медленно приближаясь к нему с охваченной алым пламенем ладонью. – Да и в тебе самом никто не нуждается. Ноам должен быть моим.

- Да он скорее Аваддона полюбит, чем тебя!

Казалось, грудную клетку Дирна вспороли тупыми вилами: он повалился на бок, изо всех сил пытаясь удержаться в сознании, дернул обе руки к груди и погрузил их будто в свежий фарш: кожа была разорвана почти до кости и едва удерживалась над судорожно колотившимся сердцем.

- Замолчи! – Таддеус продолжил наносить убийственные удары, прижав его голову к земле мертвой хваткой. – Чертов наглец!

Боль усиливалась, воздух, который Дирн глотал через рот, уходил в неизвестном направлении, заставляя его сердце биться еще сильнее, а кровь – быстрее покидать слабеющее тело. Хватка между тем становилась все жестче, от давления, прилившего к голове, Дирн чувствовал себя ужаснее всего, и в какой-то момент ему стало ясно, что никакая борьба его уже не спасет. Он не был готов к такой мучительной смерти, но и молить о пощаде не собирался. Несмотря на всю боль, он по-прежнему яростно ненавидел Таддеуса. И чувствовал невыносимую грусть из-за того, что теперь уже точно навсегда покидал Ноама и Аваддона.

«Ноам… дострой свой дворец… уверен, он будет потрясающим, как и ты… Хотел бы я… хотел бы я… каждое утро расчесывать твои волосы… Ава… Черт, Ава, прости меня… Не страдай, пожалуйста, не страдай… Люблю вас обоих… Никому не отдам… Вы оба мои… Хоть и недолго осталось…»

Он больше ничего не видел перед глазами: только яркий болезненный свет, пылавший как будто в самом мозгу, а потом хватка Таддеуса внезапно исчезла, словно кто-то стер ее стремительным взмахом, и ему удалось перевернуться на спину, чтобы сквозь разрывающую боль в грудной клетке глотнуть свежего воздуха. Сквозь бурлящий шум в ушах и неистовый огонь, пронзавший все тело, он различил странный, медленно прояснявшийся звук, отзывавшийся почему-то в сознании болью и нестерпимой жалостью.

Спустя несколько мгновений он понял, что это был рев. Дикий рев сведенного с ума существа, которое в эту минуту вряд ли можно было назвать человеком. И Дирн, хотя и не мог ничего разглядеть, догадался.

- Ава, - простонал он, боясь, что его голос просто потонет в этих невыразимых звериных рыданиях и жутчайших воплях того, кому не суждено было сегодня выжить. – Ава, не надо… Ава…

Аваддон не мог остановиться. Демоническая ненависть всецело овладела им еще в тот момент, когда он увидел Таддеуса, ломающего самое драгоценное, что у него когда-либо было. Не зря он весь день чувствовал себя неспокойно, а к вечеру и вовсе потерял над собой всякий контроль. Он безумно боялся, что опоздал, и это делало его злость совершенно неудержимой. Он даже не осознавал, что кричит: кричит, словно раненый зверь, лишившийся семьи, он осознавал только свою ненависть и давал ей полную волю.

Он ломал Таддеуса по кусочкам, подобно тому, как ломают мрамор, разбивая его на множество разрозненных обломков. Сначала он выломал ступни, выгнув их в стороны с омерзительным скрежетом, потом раздавил колени, превратив их в кучки бесформенной костной пыли, затем перешел на пальцы рук… К тому времени, как он добрался до грудных костей, Таддеус уже давно был без сознания.

Аваддон все еще кричал, однако слабый голос Дирна наконец-то прорвался сквозь алую пелену его беспомощной ярости:

- Ава, помоги мне… Ава, пожалуйста… не плачь…

Справа вырос Ноам: бледный, потрясенный, запоздало решивший проверить, чем занимается его ненавистный соперник. Аваддон не обратил на него никакого внимания. Бросив Таддеуса, он ринулся к Дирну, рыдая, прикоснулся к его лбу, с отчаянием и ужасом оглядел его устрашающие раны. При всем своем могуществе он ничего не мог здесь сделать. Его магия несла главным образом разрушительный характер: она могла уничтожить все, что угодно, однако не обладала никакими исцеляющими свойствами.

Ноам быстро осознал произошедшее и, хотя Таддеус уже был мертв, с яростным воплем превратил его останки в сухой серый пепел, который сам же развеял мощным ударом ноги. После этого он также рванул к Дирну, опустился рядом с ним на колени с противоположной стороны от Аваддона и, не обращая внимания на собственный панический ужас, активировал все созидательные резервы своей магии, какими только обладал.

Разорвав на Дирне одежду и узрев во всей красе всю безнадежность ситуации, он испугался так, что с трудом удержал себя от полного падения в бесконтрольное отчаяние. Однако он слишком сильно любил Дирна, слишком сильно боялся его потерять и потому заставил себя отбросить прочь эмоции и, несмотря на дикий страх и рвущиеся из груди рыдания, сосредоточиться исключительно на действиях.

Первым делом он направил энергию на остановку крови и тогда с ужасом обнаружил, что сердце Дирна уже начало замедляться, глухо и натужно выбивая последние толчки… В то же время недопустимая потеря крови и фатальные повреждения других органов также требовали немедленного вмешательства, отсутствие которого могло привести к тому же исходу, и Ноам, не замечая плывущих по щекам слез, свирепо прорычал тоже плачущему Аваддону:

- Держи поток! Заставляй его сердце биться!

Аваддон моментально пришел в себя, послушно ухватился за созданный Ноамом энергетический вакуум и увидел то же, что только что потрясло Ноама: едва трепыхающееся, надрывно бьющееся сердце, оставлявшее между ударами все больше и больше времени.

Исцеляющая магия Ноама обладала невероятно высокой защитной силой и при этом удивительной гибкостью, благодаря которой Аваддон мог поддерживать состояние Дирна, не используя при этом собственных разрушительных сил.

Поначалу ему казалось, что он не сможет отвести его от края обрыва, Дирн уже почти переступил черту между жизнью и смертью и уверенно плыл в объятия последней. Однако, так же, как и Ноам, Аваддон не мог смириться с его потерей, он не допускал даже мысли об этом и потому, несмотря на видимую плачевность ситуации, начал бережно, с великой осторожностью, восстанавливать кровяной поток в области его грудной клетки, постепенно возвращая его сердце в благоприятную среду обитания. Очень медленно, но сердцебиение поддавалось, и в какой-то момент Аваддон понял, что шанс все-таки есть. Пусть пока еще крошечный, но уже не сравнимый с тем бедствием, что они имели совсем недавно.

Им с Ноамом крупно повезло: сущность их магических сил благодаря огромным различиям создавала прекрасный духовный баланс, без которого спасение Дирна вряд ли было бы возможно. Впрочем, они этого не осознавали, как и многого того, что избавило бы и их, и Дирна от множества ненужных страданий.

Между тем именно Ноам взял на себя большую часть работы, успешное завершение которой поначалу представлялось ему крайне маловероятным. Раны Дирна были настолько глубоки и серьезны, что одной только исцеляющей магии здесь было недостаточно – здесь требовалась огромная внимательность и безукоризненная точность, которыми обладал далеко не каждый Благословенный.

Но Ноам не был бы Ноамом, если бы не справился. Сейчас он не видел перед собой ничего, кроме тела Дирна, которое он обязан был залатать до последней царапинки. Чувство вины, уже объявшее тугой змеей его душу, боль и презрение к самому себе за такую позорную невнимательность – всему этому сейчас не было места в его сознании. Всё, что он сейчас осознавал, это стоявшую перед ним задачу, и он работал над ней так исступленно и сосредоточенно, что, в конце концов, не просто вернул Дирна к жизни, но привел его организм в состояние абсолютного физического совершенства. Он полностью развеял всю его одежду и, как и задумал в самом начале, затянул все царапины, выправил поврежденный локоть, даже избавил от небольшой мозоли на левой пятке…

Аваддон все это время продолжал контролировать сердцебиение Дирна, которое уже почти совсем восстановилось, и одновременно наблюдал с глубоким облегчением за умелыми действиями Ноама. Вскоре дыхание Дирна полностью выровнялось, и тогда Ноам, не желая, чтобы он сразу же вернулся в сознание, навеял на него здоровый сон чистого незамутненного сознания.

Осторожно и неспешно Аваддон поднял Дирна в воздух в горизонтальном положении, закутал его в теплый черный халат и призвал сияющий золотой портал. Они с Ноамом лишь раз переглянулись и, не произнеся ни единого слова, мгновенно определились со своими дальнейшими действиями.

За считанные секунды Ноам перенес не перестававшего все это время тихо плакать Сполоха сквозь портал, после чего тем же путем прошел Аваддон с безмятежно спящим Дирном на весу, и в завершение магическую дверь пересек Ноам, оставив после себя лишь прохладный ночной воздух и ни единого следа развернувшегося здесь только что кошмара.

*

Питчер Эдин-о-Браух был в Серебряной Долине вторым человеком после Дирна. Это был уже довольно пожилой Дремлющий с суровым ответственным нравом и глубокой привязанностью к хозяевам, что показывал он, как правило, очень редко. После смерти Маллори он долго приглядывался к Дирну, упорно выискивал в нем признаки свойственной большей части молодежи распущенности и ненадежности, но когда спустя два года так и не достиг в этом успеха, возлюбил Дирна как родного сына, за которого мог и жизнь отдать, и отлупить хорошенько кого угодно. О ситуации с Ноамом и Аваддоном он мало что знал, однако видел их в последнее время в Серебряной Долине так часто, что не мог не забеспокоиться.

Беспокойство Питчера не было таким, как у большинства родителей: ему было решительно все равно, какие отношения связывали Дирна и этих двоих, однако он знал, что такая компания сама по себе была довольно опасна, и всегда тревожился, как бы Дирн не попал из-за нее в серьезную беду.

Этой ночью он ожидал Дирна в особняке последнего, чтобы обсудить с ним некоторые вопросы, связанные с новыми методами обработки Волшебной Пыли, а также выслушать важное поручение, которое обещал дать ему Дирн. Вернее сказать, ждать Питчер начал с вечера, который постепенно перерос в ночное время суток. Дирн нередко задерживался допоздна из-за разных важных дел, так что в этом еще не было ничего особенного, хотя обычно, когда он назначал кому-то встречу в определенное время, он старался приходить в означенный срок.

Чем больше времени проходило, тем сильнее становилось недоумение Питчера; казалось, Дирн забыл об их встрече, но ведь он никогда раньше такого не допускал! Питчер уже подумывал вернуться к себе домой и дождаться до утра, когда на крыльце раздался странный шум, нервное ржание Сполоха и испуганные возгласы сбежавшихся слуг.

Питчер, находившийся в это время в гостиной на первом этаже, где Дирн обычно беседовал с подчиненными, немедленно вскочил и выбежал в главный холл, и как раз в этот момент парадная дверь открылась, и в комнату вошли эти двое подозрительных Благословенных, которые удерживали Дирна в неподвижном светящемся куполе высоко над полом. Дирна, который был без сознания!

Трусость была Питчеру так же неведома, как и безответственность, поэтому он не стал сдерживать эмоций.

- Негодяи! – выпалил он, багровея от гнева. – Так и знал, что вы не доведете его до добра! Что вы с ним сделали, бессовестные?!

Для Аваддона и Ноама такое обращение было, мягко говоря, непривычно, однако они не ощутили ни малейшего негодования, а Ноам даже опустил голову, вдвойне сильнее чувствуя свою вину.

- Простите, - выдохнул он, усиленно отводя глаза. – Он был ранен, но сейчас просто спит. Ему нужно хорошенько выспаться.

- Он был ранен! – нисколько не смягчился Питчер. – И кто, интересно, его ранил?!

- Не мы, - тихо проговорил Аваддон.

- Верю, что не вы. Но уж точно по вине кого-то из вас!

Ноам еще ниже опустил голову, чувствуя себя практически раздавленным.

Боясь и дальше оставлять Дирна на попечении этой сомнительной парочки, Питчер сердито сказал:

- Идем же, идем! Пусть спокойно поспит.

Он торопливо провел их в спальню Дирна, где Аваддон аккуратно уложил его на кровать, наконец-то развеяв свою магию. И он, и Ноам смотрели на Дирна неотрывным взглядом, боясь пропустить малейшее изменение в выражении его лица, которое могло означать новый приступ боли или просто дурной сон, который они обязаны были немедленно устранить. Но Дирн спал спокойно, ничто его не мучило, и это медленно успокаивало их, наполняя огромным облегчением и радостью.

- А теперь вон! – боясь разбудить Дирна, Питчер говорил приглушенно, но от того не менее увесисто. – Убирайтесь сейчас же!

- Не гоните, - сказал Ноам чуть ли не с мольбой. – Я должен дождаться его пробуждения.

- Когда он проснется, он сам решит, хочет вас видеть или нет! А до тех пор не беспокойте его.

- Я не уйду, - мрачно сказал Аваддон. – Я должен убедиться, что с ним все в порядке.

Питчер окончательно разъярился:

- А по чьей, интересно, вине он сейчас не в порядке?!

- Не по моей, - Аваддон бросил злобный взгляд на Ноама.

Ноам ничего на это не ответил: он и сам так думал и ненавидел себя за это еще больше, чем Аваддон.

Питчера не волновало, кто из них был виноват больше: он вообще не разделял их и видел в обоих единую и цельную причину всех несчастий.

- Знаете, что я вам скажу? Если вы сейчас же не сгинете…

- Не надо, Питчер, - раздался от кровати чуть хрипловатый, слабый голос Дирна. – Пусть останутся…

Ноам и Аваддон моментально забыли о своем отважном противнике и в тревоге ломанулись к Дирну. Тот выглядел совсем неплохо, только необычная бледность выдавала пережитое им недавно испытание, а еще то, что он усиленно прижимал ладонь к груди, как будто сомневаясь в том, что она была совершенно здорова…

- Как ты? – спросил Ноам, опуская ладонь на его лоб. – Ничего не болит?

- Ни намека на боль, - совершенно честно ответил Дирн. – Я как будто заново родился, правда, - он отвел руку от груди и ободряюще улыбнулся Питчеру. – Со мной все в порядке, только небольшая слабость. Прости, что опоздал сегодня. Обсудим все завтра.

- Какие тут могут быть извинения? – Питчер все еще неласково поглядывал на гостей. – Вам нужно хорошенько отдохнуть.

- Этим я и займусь, только поговорю с ними немного. А ты возвращайся домой и спокойно спи. Завтра я буду как новенький.

Питчер по-прежнему был не в восторге от того, что Благословенных не убрали отсюда, однако волю Дирна он чтил больше, чем собственную, поэтому удалился без лишних возражений.

Как только они остались втроем, Дирн потрясенно улыбнулся:

- Спасли все-таки… Черт, я так рад. Думал, уже не дотяну до рассвета.

- Не мечтай даже, - Аваддон присел на край кровати рядом с ним, крепко сжал его руку в своей. – Никто не даст тебе так легко уйти.

Дирн боялся в это верить, но ему казалось, что что-то изменилось. И Ноам, и Аваддон сейчас оба были здесь, однако атмосфера не отдавала уже привычной лютой враждебностью, появлявшейся всякий раз, когда они оказывались втроем. Можно было подумать, что это жуткое происшествие сблизило их или, по крайней мере, слегка остудило их извечную неприязнь друг к другу, вот только Дирн не знал, как долго продлится это волшебное затишье.

- Как ты нашел меня? – обратился он к Аваддону. Было до слез приятно сжимать его руку и одновременно чувствовать нежное прикосновение Ноама к волосам. – Все-таки следил?

- Я никогда не слежу за тобой, - спокойно ответил тот. – Моя магия устроена таким образом, что я всегда чувствую опасность, угрожающую либо мне, либо тем, кто мне дорог. Сегодня мне весь день было не по себе.

- Полезная способность, - отметил Дирн, поднимая взгляд на Ноама. – А с тобой-то все понятно. Как обычно, шпионил за Авой.

Ноам вел себя странно: почти все время молчал и выглядел каким-то… пришибленным. Дирн никогда прежде не видел его таким, и это совершенно ему не нравилось. Не нравилось до испуганных мурашек по телу.

- Что с тобой?

- А что со мной станется? – насилу улыбнулся Ноам. – Я рад, что смог что-то сделать для тебя.

- Что-то? Да ты спас меня! – Дирн, измотанный всем пережитым, не мог сразу осознать проблему. – А этот… Таддеус… его вы все-таки убили, да?

- Еще бы, - Аваддон не выразил ни малейшего сожаления. – Жаль, что только его.

Мгновенно Дирн понял, что напрасно понадеялся на перемену в лучшую сторону. При этой последней фразе Аваддон так агрессивно и безжалостно посмотрел на Ноама, что никаких сомнений не осталось: ничегошеньки не изменилось. Хуже того, теперь Аваддон еще больше ненавидел Ноама за косвенную вину в произошедшем. А Ноам – этот величественный неуязвимый лев, которого ничто не могло ни смутить, ни расстроить – похоже, и сам верил в свою несуществующую вину.

- Аваддон, как ты можешь? – с нескрываемым отчаянием спросил Дирн. – Как можно быть таким жестоким? Разве он виноват?

Аваддон ничего не ответил, только хмуро, как упрямый подросток, уставился в сторону. Дирн вскинул взгляд на Ноама:

- Брось это, ладно? Кто мог знать, что он одержим тобой? Такие люди прекрасно скрываются.

- Я должен был понять.

- Даже ты не всемогущий! – Дирн поймал его руку и сжал насколько мог сильно. – Не ты ли так гордишься своей великой мудростью? А сейчас ведешь себя, словно глупый ребенок. И потом, - теперь он обращался к обоим, - вы же спасли меня. Так к чему теперь все это?

Они оба молчали, сосредоточенные только на собственных нелегких мыслях, в которых по-прежнему не было никакой уступчивости, а только суровый анализ уже совершенных и предстоящих действий.

- Черт… - Дирн с тяжелым вздохом откинул голову обратно на подушку. – Какие же вы оба… Ну неужели так трудно… хотя бы попытаться…

Снова настырное молчание, сказавшее Дирну гораздо больше всяких слов. В конце концов, поняв, что надеяться ему больше не на что, он тихо сказал:

- Спасибо вам.

- За что? – встрепенулся Ноам: в тоне Дирна ему почудилось что-то странное, что-то, кольнувшее его разум острой тревогой.

- За то, что спасли жизнь, конечно, - сдерживая слезы, рассмеялся Дирн. – По-вашему, это малый повод для благодарности?

- Засыпай, - сказал Аваддон, решив, что он просто слишком устал. – Тебе нужно отдохнуть.

- Да как я усну, когда вы рядом? – удивился Дирн. – Вы же все время отвлекаете меня.

Забавно было видеть замешательство на лице Аваддона, а вот Ноам отреагировал именно так, как Дирн и рассчитывал.

- Если ты действительно в порядке, думаю, нам и правда стоит оставить тебя в покое, - сказал он без особой уверенности. – Мы можем подождать в соседней комнате.

- Ждать чего? – Дирн успешно изобразил усталую усмешку. – Я отлично себя чувствую, вы же сами видите. Вы меня заштопали так, что даже старые шрамы исчезли. Я хорошо высплюсь только в том случае, если вы сейчас же отправитесь по домам и тоже постараетесь отдохнуть. Вам тоже сегодня досталось.

- Ты уверен? – Аваддон не хотел оставлять его. – Я бы мог…

- Уверен. От вашего присутствия я чувствую себя больным и несчастным. Пожалуйста, отдохните. Не нужно стеречь меня.

- Хорошо, - наклонившись, Ноам осторожно поцеловал его в лоб. – В любом случае, я навещу тебя завтра утром.

Дирну хотелось поцеловать его иначе: страстно, почти грубо, так, чтобы надолго запомнилось, но он сдержался. Он и так уже смутил Ноама своим неожиданным изъявлением благодарности, опасно было вызывать новые подозрения. Аваддон тоже прижался ненадолго губами к его лбу, а потом еще ласково чмокнул в нос, одарив напоследок улыбкой, от которой Дирн едва не расплакался.

Когда они оба ушли, рыдать захотелось еще сильнее, но он не проронил ни слезинки. Он просто лежал, задыхаясь, на кровати, чувствуя боль, не сравнимую даже с теми муками, что он испытывал, когда Таддеус Безмятежный разрывал в клочья его тело. И не мудрено. Тогда он умирал победителем, а сейчас терял то, что наполняло его жизнь истинным счастьем и свободой. Терял, скорее всего, навсегда, в чем даже не пытался себя обманывать.

Однако он не видел другого выхода. Он не мог больше обманывать чувства тех, кого любил, и терзать себя в этой бессмысленной войне трех обреченных сердец.

Он действительно проспал несколько часов и встал, едва забрезжил рассвет, чувствуя себя вполне сносно для предстоящей ему дороги. Только сейчас ужасная мысль пронзила его сознание: мысль о бедном Сполохе, о котором вчера он умудрился даже не вспомнить, и, конечно, о Полотне Фавна, без которого его замысел был просто-напросто обречен на провал.

Придя в конюшню, он с радостью узнал, что, во-первых, вчера перед уходом здесь побывал Ноам и полностью восстановил сломанную кость Сполоха, а во-вторых, Полотно Фавна, целое и невредимое, находилось там же, где он его оставил: в потайном кармане седельной сумки. Таким образом, он мог отправиться в путь не только во всеоружии, но и на своем любимом добром коне, который уже тоже находился в превосходном состоянии.

Дирн не стал брать с собой много вещей, странником он был куда как опытным и умел добывать все необходимое даже там, где другой увидел бы лишь пустынную равнину. Он взял только приличный запас воды, кое-какую провизию, некоторые необходимые вещи и небольшую сумму денег: все это легко вместилось в два не очень крупных мешка, которые для Сполоха не представляли никакой проблемы. Затем он вызвал Питчера и объявил о своем намерении, а также сообщил, что именно ему он решил доверить управление Серебряной Долиной на время своего отсутствия (он не стал говорить, что это отсутствие, скорее всего, никогда не закончится).

Питчер был потрясен и, естественно, легко догадался, чем было вызвано столь кардинальное решение:

- Всё эти Благословенные… Вечно им неймется! Вы ведь из-за них сбегаете, верно?

- Верно, - не стал скрывать Дирн. – Боюсь, по-другому тут никак.

- Бессовестные! Все-таки стоило отлупить их вчера!

- Не думаю, что у тебя бы получилось, - с усмешкой сказал Дирн. – Полагаю, этих двоих никогда никто не лупил.

- Вот в этом-то вся беда!

- Я дал указания Маркусу и остальным руководителям, они уже знают, что ты теперь за главного. Ты служил еще при Маллори. Уверен, справишься не хуже меня.

- Полагаю, вы не скажете мне, куда направляетесь.

- Честно говоря, я сам еще хорошенько не знаю. Но даже если бы знал, не сказал бы. Они бы прочитали ответ у тебя в голове.

- Господин, - сказал Питчер неожиданно мягко и в то же время очень серьезно, - я вижу, что вы решили все очень твердо. Однако вот что я вам скажу. Не думайте, что уходите навсегда. Вы еще вернетесь.

- Кто тебе сказал, что я ухожу навсегда? – изумился Дирн. – С чего ты это взял?

- Да видно все по вашим глазам. Так вот, говорю вам: не пройдет и года, как вы снова будете с нами.

Дирн сдался и с грустной усмешкой покачал головой:

- Знаешь, я даже не представляю, какое чудо должно произойти, чтобы я смог вернуться.

- Я тоже не знаю, - спокойно сказал Питчер. – Но оно произойдет, вот увидите.

Дирн не особо в это поверил, но не стал возражать. В конце концов, в этом не было никакого смысла.

Он покинул Серебряную Долину задолго до полудня и сейчас же надел на шею кулон с Полотном Фавна. Оно активировалось само собой, мгновенно распознало его волю и тут же накрыло легким холодком зачарованной непроницаемости. Более того, для окружающих он теперь выглядел иначе: не как молодой светловолосый парень, а как смуглый непримечательный мужчина средних лет на худой серой кобыле, привлекавший не больше внимания, чем засохший куст на краю дороги.

Дирн подозревал, что Аваддон и Ноам развернут колоссальную деятельность по его поискам, как только узнают о бегстве, и потому счел нужным подготовиться к этому заранее.

Он рванул на запад, еще не зная точно, где именно остановится, но и не испытывая никакого страха. То, что он сейчас переживал, было так же далеко от страха, как луна далека от дна океана.

На первый взгляд, он был спокоен, его не пугало расставание с домом, привычной и любимой жизнью, еще меньше волновала потеря того высокого и почетного положения, которое он занимал все эти пять лет. То, чего он боялся, пока еще таилось глубоко внутри, тихо клубилось и колебалось, готовясь со временем вырваться на волю и поглотить его без остатка. Отчаяние, боль безнадежности и жестокая, ставшая как будто еще сильнее, горячая любовь.

Но Дирн не был слаб. Иначе они бы его просто не заметили. Даже сейчас он не хотел ломаться. Он был намерен достойно нести свой выбор, успешно вести борьбу с самим собой и оставаться сильным до последнего. Оставалось только надеяться, что это самое «последнее» придет не так рано, как можно было опасаться.

========== Глава 18. Отчаянный мир ==========

Ноаму и Аваддону не понадобилось много времени, чтобы обо всем узнать. Это произошло спустя каких-нибудь три часа после того, как Дирн выехал из Альдена. Попытка навестить его обернулась шокирующей новостью: глава Серебряной Долины оставил свой дом и уехал в неизвестном направлении, не собираясь возвращаться в ближайшее время. Точной информации никто не знал: ни о предполагаемом пункте назначения, ни о вероятной дате возвращения.

Аваддон и Ноам прибыли в разное время и потому узнали обо всем отдельно друг от друга и, конечно, сразу заподозрили причину этого скоропалительного бегства. Они не раз прощупали воспоминания Питчера, который открыто выражал свое неудовольствие их посещением, а также других подчиненных Дирна, но так и не обнаружили ничего ценного. Зато поняли главное: Дирн сбежал от них и возвращаться по собственной воле, судя по всему, не собирался никогда.

Поначалу они не сильно встревожились. Как могущественные Благословенные, они были уверены, что легко смогут найти парня с помощью своих многочисленных магических ресурсов и сумеют каким-нибудь образом уговорить его вернуться обратно. Однако получив от Дирна запоздалые письма, подготовленные давно, а высланные чуть ли не за пять минут до отъезда, они ощутили первые признаки надвигающегося ужаса.

Как всегда, послания были до крайности лаконичными и убийственно содержательными. В них Дирн сообщал примерно то же, что они увидели в памяти Питчера, а также делал весьма существенное предупреждение:

«…Я не дурак и хорошо знаю, что без серьезной защиты вы легко меня найдете. Поэтому я позаботился о приобретении такого артефакта, через который даже вам не удастся пробиться. Поэтому для своего же спокойствия не ищите меня. Только потратите время и силы. Забудьте обо всем. Живите так, как будто меня никогда не было. Так будет лучше для всех».

Он неосознанно писал во множественном числе, хоть и обращался к каждому отдельно. Ни Ноам, ни Аваддон не придали никакого значения его прощальным словам, а вот упоминание таинственного артефакта изрядно их встряхнуло. Больше не было необходимости держать обещание относительно уважения личного пространства, поэтому оба немедленно бросились штурмовать свои выслеживающие заклинания, проверять уже испытанные приемы, а также пробовать новые, только что обнаруженные в разнообразных томах по практической магии.

Целых три дня в Белом Колизее гадали, куда вдруг так внезапно исчез всегда вездесущий и непреложный Ноам Великолепный, а Черный Лес содрогался от зловещих взрывов и вспышек, то и дело доносившихся из самой высокой башни замка, где Аваддон обычно тренировал свои магические навыки. Только на четвертый день, испытав всё, что было возможно, и даже то, что было не совсем возможно, они окончательно осознали.

Дирн действительно сбежал, и найти его, вопреки их ожиданиям, они не смогут, как бы ни старались. Он и правда покинул их навсегда, окончательно потеряв надежду. Они даже не могли его ни в чем обвинить. Он обозначил им свою позицию, дал шанс принять ее или отвергнуть и, не получив достойного ответа, просто ушел, не желая мучить ни их, ни себя. Он долго терпел, но, как личность сильная и уверенная, не выдержал такого упрямства и оставил то, в чем больше не видел никакой перспективы. Оставил, достойно наказав их за то, что они отвергли шанс, который он давал им неоднократно.

Агония потери у обоих была чудовищной.

Ноам едва не разорвал себя собственной магией, совершенно обезумев от горя, а Аваддон напрасно распорол себе руки о собственный меч, легче все равно не стало. Оба сошли с ума настолько, что готовы были помчаться по городам Тамира, бездумно выискивая Дирна среди тысяч незнакомых лиц, и только осознание того, что он наверняка замаскировал и свою внешность, удерживало их от столь безнадежной попытки.

Не выдержав, полностью потеряв надежду и желание жить дальше, Ноам тем же вечером явился к Аваддону.

- Теперь ты счастлив? – с ходу зарычал он, не скрывая своего достойного жалости состояния. – Мои поздравления! Он мне не достался! Возможно, я никогда его больше не увижу. Но вот в чем ирония. Ты тоже потерял его!!! Теперь ты доволен?! Доволен?!

- Если бы не ты, - тоже срываясь, проревел Аваддон, - не было бы ни этого, ни того, что произошло в ту ночь! Ты! Ты довел его! Он сбежал из-за тебя!

- Давай, обвиняй меня, святой Аваддон! А то, что он любил нас обоих, для тебя, похоже, роли не играет!

- Как только ты встал между нами, всё полетело к чертям! Тебя никто не звал и не хотел! Дирн – мое благословение!

- Мое тоже! – выкрикнул Ноам с не меньшей яростью. – Он выбрал не только тебя! Для меня в его сердце тоже нашлось место! И я тоже не знал счастья без него! Не смей говорить так, будто я лишний!

- Всегда так думал и буду думать дальше!

- Да чтоб ты…

Ноам не закончил, прервал сам себя, ощутив колючий ком в горле. Развернувшись к высокому окну, справа от стола, за которым сидел Аваддон, он с минуту молчал, заглушая, по сути, детски-бессмысленное бешенство, а затем сухо, с кривой усмешкой произнес:

- Наверно, глупо просить тебя об услуге?

- Даже не мечтай, - Аваддон мгновенно догадался. – Я хотел сделать это раньше, но теперь ни за что не убью тебя. Во-первых, если когда-нибудь… если когда-нибудь я все-таки увижу его, не хочу стать его врагом из-за такой мелочи. А во-вторых, ты тоже должен страдать. Я всегда и всё переносил в одиночку. Надеюсь, страдать в компании будет не так обидно.

- Рад, если тебе это поможет, - мрачно сказал Ноам. – Мне же… мне же все равно, страдает кто-то еще или только я один.

Аваддон внутренне рассвирепел из-за таких слов, он был уверен, что Ноам понял, чем он руководствовался, высказывая эти злые вещи, но все равно посмел усомниться в силе его чувств к Дирну. Даже открытые оскорбления не задевали его так сильно, как это обидное предположение. Как бы они ни ненавидели друг друга, они уже не были чужими. И потому способны были ранить так, как не могут ранить люди, не представляющие друг для друга никакой значимости.

- Убирайся! – прошипел Аваддон, с яростью и мукой вперившись в Ноама. – Сгинь отсюда!

- Легко, - бесчувственно пожал плечами Ноам. – Больше не приду, не беспокойся.

Он исчез, не дав ничего ответить, пугающе равнодушный по сравнению с тем, каким был, когда только влетел сюда.

Задыхаясь, Аваддон тяжело откинулся на спинку кресла. Попытка излить эмоции не принесла облегчения, наоборот, стало еще хуже. Пытаясь раздавить друг друга, они уже не получали былого удовлетворения. Вся эта нелепая ревнивая вражда казалась теперь редкостной глупостью по сравнению с той необъятной болью, что терзала их сейчас.

Они еще не осознали всего до конца, но уже поняли главное: цена за упрямство и властолюбие, которыми они не пожелали пренебречь, оказалась слишком высокой. Настолько высокой, что теперь ни один не знал, как идти вперед дальше. Собственно, это их и не интересовало. Вопрос стоял иначе: как выжить в мире, где больше не было единственного источника света и тепла, благодаря которому они вообще полюбили эту самую несчастную жизнь?

*

В конечном итоге, ноги или, вернее, руки, направлявшие Сполоха, привели Дирна в Гнилой Котлован. Он не планировал этого изначально, все произошло само собой, будто некая неведомая сила пожелала, чтобы он приехал именно сюда.

Надо сказать, столь неприглядное название уже давно не соответствовало облику города. Стараниями Дирна и людей, которых он назначил, это довольно-таки большое, когда-то безобразное поселение приобрело за последние годы весьма приятные очертания. Убогие лачуги, заполнявшие здесь раньше все улицы, давным-давно снесли, на их месте выросли приличные деревянные коттеджи, построенные по специальной, очень умной системе, благодаря которой даже зимой в домах сохранялось тепло, несмотря на экономное потребление дров и угля. Старинные шахты, являвшиеся здесь основным источником необходимых ресурсов, были перестроены, оснащены современным качественным оборудованием, что резко сократило количество смертей, а также уровень заболеваемости шахтеров.

Всё заброшенное, ветхое и бесполезное было разрушено – взамен город обрел разнообразные хозяйственные центры, пригодные для жизни дома, а также некоторые культурные заведения – две библиотеки, несколько уютных чистых таверн и даже маленький театр для детей, учившихся в теплых, совсем недавно отстроенных школах.

Все это не только помогло устранить нищету и ужасающее положение города, но и занять людей полезной деятельностью, дать многим из них хорошую работу и, таким образом, место и цель в жизни. На улицах больше нельзя было увидеть оборванных, умирающих с голоду попрошаек, замученных изнуренных женщин, бесцельно шныряющих по переулкам детей – возможно, впервые за все время своего существования город наполнился здоровой жизнью, спокойными сытыми лицами и витающей в воздухе ясной надеждой.

В последний раз Дирн был здесь два года назад, тогда еще многое не было достроено, все вокруг напоминало растревоженный улей, бесформенный и непонятный, как незавершенная картина. Теперь же он с изумлением оглядывал все, что было сделано по его воле, хоть он и не принимал в этом прямого участия. Он был рад, хоть и чувствовал грусть из-за того, что его бедным родителям не довелось дожить до этого светлого времени. Он всюду держал свой фантомный облик и нигде не привлекал излишнего внимания.

Сытно пообедав в одной из нарядных процветающих таверн, он в то же время узнал много интересного. Во-первых, Дирна Барн-о-Баса в Гнилом Котловане восхваляли так, что ему даже неловко было слышать о себе такие восторженные речи. Но когда он попытался слегка остудить пыл своихсобеседников, неуверенно высказавшись относительно несметного богатства того самого Баса, позволявшего ему совершать такие поступки без особого труда, он встретил такое бурное негодование, что больше уже не рисковал вмешиваться и только посмеивался в душе, выслушивая неутихающие песнопения.

Во-вторых, в этой же таверне определилось его ближайшее будущее. Один из охотников, обедавших за соседним столом, рассказывал товарищам о только что достроенном домике у реки, который он хотел бы сдать какому-нибудь порядочному постояльцу, что представлялось ему довольно-таки непростой задачей. Все-таки приезжих в Гнилом Котловане по-прежнему было немного, и такие услуги пока не пользовались большим спросом.

Дирн снова решил все спонтанно, но снова с твердой уверенностью в том, что именно так все и должно было произойти.

Ему удалось внушить старику доверие, он выглядел таким обычным и безобидным, что казался самой удачной находкой из всех возможных, а наскоро выдуманная история о простой трудовой жизни и недавней смерти жены, вынудившей его оставить от горя прежние места, окончательно развеяла все сомнения и обеспечила ему тихую и бестревожную жизнь в родном городке.

Следуя за своим новоиспеченным арендодателем к своему будущему жилищу, Дирн рассматривал окрестности, узнавал многие места, где часто проводил время в детстве, тренируясь на деревянных мечах или охотясь на разных мелких зверьков, и думал обо всем и ни о чем одновременно. Это было странное состояние: состояние спокойствия, соединенное с глубокой, пока еще неявной душевной болью.

Дом оказался совсем небольшим, но чрезвычайно добротным и надежным. В нем было все нужное для комфортного проживания, хоть он и был крайне далек от того лоска и вычурности, к которым Дирн привык за последние пять лет. Впрочем, падким на роскошь он никогда не был и потому счел такой кров настоящим подарком судьбы.

Он внес оплату сразу за три месяца вперед и задумчиво застыл посреди крошечной гостиной, когда довольный Самни (так звали арендодателя), снабдив его ключами и всеми необходимыми инструкциями, удалился в превосходном расположении духа.

Было удивительно тихо, так тихо, что Дирн слышал тоненький звон в своей голове. Он еще не знал, как будет жить дальше, чем займется и когда. Он не думал об этом. Исступленное спокойствие внезапно покинуло его, он едва сдержался, чтобы не рухнуть на колени посреди этой безмолвной тихой комнаты и не зарыдать во весь голос.

Два лица настойчиво мелькали перед его глазами, вызывая нестерпимую боль и одновременно бессильную ярость, два образа, которые ему не суждено было забыть в этой жизни.

И все-таки он сдержался. Его лицо не изменилось, и даже глаза остались совершенно сухи. Он знал, на что обрекал себя, и даже сейчас ни о чем не жалел. Он верил, что время сможет хотя бы ненамного притупить эту боль, это поистине безжалостное, выжигающее изнутри отчаяние. Время, которого теперь у него была целая вечность.

========== Глава 19. Утешение ==========

Дирн не имел привычки долго колебаться над принятием решения (за исключением некоторых небезызвестных случаев) и потому тянуть с выбором деятельности тоже не стал. Соседи могли бы заподозрить неладное, если бы он совсем не показывался и ничем не занимался, но что гораздо важнее, он бы сам не выдержал мертвого прозябания. Он трудился на благо себе и другим и тогда, когда не испытывал никаких душевных терзаний, а сейчас, когда ему сама жизнь давалась с трудом, худшее, что он мог сделать, это не делать ничего. Поэтому он занялся тем, чем с юных лет владел превосходно, что не раз спасало его семью от голодного сна и даже сейчас пользовалось немалой востребованностью – охотой на Камышовых кроликов.

Эти кролики значительно отличались от обычных белых и бурых кроликов; они были гораздо меньше по размеру, быстрее, хитрее, а со вкусом их мяса не могла сравниться даже нежнейшая телятина – это было мясо, достойное стола Благословенных, даже таких знаменитых и могущественных, как Ноам и Аваддон.

Однако охотиться на Камышовых кроликов умел не каждый: они были чрезвычайно умны и увертливы, редко показывались и обитали в самых глубоких частях леса. Большинство охотников занимались, так сказать, более перспективной дичью: птицей и парнокопытными, а Камышовые кролики считались чем-то вроде деликатеса: полакомиться ими удавалось чуть ли не раз в год и в самых умеренных порциях.

Так вот, маленький изможденный Дирн, не смевший даже помышлять о воровстве (удачная кража свиного окорока, совершенная в пять лет, обернулась для него такой суровой взбучкой от матери, что с тех пор он даже смотреть не смел на чужое), за неимением ничего лучшего, дни напролет бесшумной тенью скользил по лесу, часто на долгое время застывал камнем то в одном, то в другом месте, прислушиваясь, наблюдая, изучая, осознавая…

Таким образом, к девяти годам он знал о повадках Камышовых кроликов всё, что только можно было знать, и даже больше. Если другие считали охоту на них слишком трудной и напряженной, то он за какой-нибудь час мог собрать целую дюжину и даже не особо утомиться при этом. И сейчас это умение не просто пригодилось ему, а еще и сделало одним из самых популярных поставщиков на местном рынке.

Он выручал недурные деньги (в рамках простого народа, конечно), дарил людям изумительные праздничные столы и возможность от души насладиться сказочным мясом Камышовых кроликов. Это была совсем неплохая жизнь, и он был бы ею вполне доволен, если бы это была его жизнь, его истинный выбор.

Нельзя сказать, чтобы он всегда чувствовал себя несчастным, вовсе нет, иногда ему даже казалось, что он справился и ведет достойное существование, но в том-то и заключалась беда – это было всего лишь существование.

Он жил не той жизнью, которая была ему предназначена, занимался не тем, чего на самом деле хотел, и это пусть тихо, но всегда отражалось в его взгляде, состоянии, душе. Он заставлял себя так жить, а не делал этого по искреннему желанию. И даже если временами он не замечал этого, его сердце помнило всегда, и потому он никогда не смеялся, не улыбался чисто и радостно и не чувствовал той легкости, что была в нем раньше. Но и не страдал явно, как в самом начале, и даже порой забывал о причине, заставившей его начать эту новую призрачную жизнь.

Он будто одеревенел, окаменел и разумом, и сердцем, и потому не был ни печален, ни радостен, ни грустен, ни весел. В такое состояние он не впадал еще ни разу за всю свою пусть и не слишком длинную, но весьма содержательную жизнь.

Иногда, в очень редкие моменты, он остро осознавал всю тяжесть своей болезни, и тогда тоска накатывала на него разрушительной волной свирепой боли, крушившей его изнутри не хуже металлического лома, но даже в такие тяжелые минуты он не допускал и мысли о возвращении. Насколько тяжело ему было сейчас, видеть ненависть Аваддона и Ноама друг к другу было еще ужаснее. А в то, что они когда-нибудь изменят свое отношение, он не верил. Просто не верил после всего, что было.

Другими словами, он ничего не мог поделать. Ему не оставалось иного выхода, кроме как поставить крест на своем счастье, которого он уже давно не представлял без этой властной парочки. Ему оставалось только терпеть. И не думать о том, что терпеть, скорее всего, придется до самой смерти.

*

Как можно с легкостью догадаться, время остановилось не только для Дирна. Хотя Ноам Великолепный вернулся к своим обязанностям главы Краеугольного Сената, а Аваддон Чудовищный продолжил контролировать предприятия Черного Леса, ни для первого, ни для второго жизнь не осталась прежней.

Они не утратили своей хватки и для всех вокруг оставались такими же, какими были всегда, но в действительности сильно изменились. На самом деле они, так же, как и Дирн, лишь заставляли себя плестись вперед, вымучивая день за днем без всякого огня и радости.

Сейчас они были даже несчастнее, чем раньше, потому что раньше их сердца никому не принадлежали, они просто не знали любви и естественным образом не могли страдать из-за нее, а теперь им было больно от одиночества и страшно из-за невозможности что-либо изменить.

Но в отличие от Дирна, который жил без надежды, не падая на дно только потому, что по устройству своего характера не мог пойти на самоубийство, они все-таки верили, что однажды смогут найти его. Верили отчаянно, болезненно, почти безрассудно, но все-таки верили. С одной стороны, это давало им стимул жить дальше, а с другой, каждый день заставляло с необыкновенной остротой осознавать свое горе и бессилие. А еще тоску и одиночество, въевшиеся постепенно в кровь настолько, что избавиться от них, по-видимому, уже не представлялось возможным.

Они и не пытались. Естественно, после той постыдной стычки они многое обдумали и, как люди взрослые и не глупые, сделали неизбежные выводы. Не было одного виноватого, напортачить успели оба и в немалой степени.

Оба недооценили серьезность Дирна, поставили на первое место собственные желания и теперь платили за это сполна. Исчезновение Дирна заставило их посмотреть по-другому на многое. Возможно, кто-то другой не смог бы вынести третьего и осознанно вышел бы из игры, не испытывая при этом никаких сожалений, но это точно не относилось к Ноаму и Аваддону. Их чувства были слишком сильны, настолько сильны, что теперь, когда Дирна больше не было рядом, оба четко понимали, что ради возможности видеть его стоило бы все-таки примириться друг с другом.

В конце концов, Дирн не требовал ничего запредельного: не настаивал ни на всеобщей любви, ни на тесной дружбе, он был бы рад даже простой договоренности, но то, как они ополчились друг на друга, оказалось выше его сил.

На самом деле они никогда не думали о его чувствах, о том, через что ему пришлось пройти, и как сильно он осуждал себя, прежде чем был вынужден принять то, с чем больше не мог бороться. Они сочли все это неразумным капризом, совершенно забыв о том, что Дирн не принадлежал к числу тех людей, которым свойственны капризы и всевозможные глупые выходки.

Дирн не заявил бы подобного, если бы не относился к этому со всей серьезностью. Но они не пожелали этого понять и теперь навсегда потеряли его. А ведь можно было договориться, прийти к соглашению, избежать такого сурового итога…

Думать об этом, увы, было слишком поздно. Сожаления сейчас были последним, что могло им помочь, хотя они все равно предавались им, не в силах бороться с чувством вины и злостью, обращенной в кои веки не на друг друга, а на самих себя, ведь теперь-то они видели, что виноваты были в равной степени.

Как это ни грустно и иронично, но у них больше никого не осталось, кроме друг друга. Хотя теперь, казалось бы, в этом не было никакого смысла, они продолжали время от времени следить друг за другом, находя в этом странное утешение и, как ни удивительно, смутное ощущение надежды. Как будто это помогало им крепче держать Дирна в памяти, чувствовать, что он все еще есть где-то на свете, возможно, думает о них и таким образом приближает день желанной встречи…

Может, это было иллюзорное чувство, но оно поддерживало их и смягчало боль тоски и безнадежности, ставшую вскоре их естественным каждодневным состоянием. Но самое главное: это окончательно развеяло их ненависть друг к другу, стерло ее резкие линии, оставив лишь бесформенные невнятные очертания.

Они больше не думали о Дирне, как о единоличной собственности. Теперь в каждой мысли, в каждой фантазии мелькал и кто-то третий, кто-то, может, не самый желанный, но совершенно необходимый, тот, без кого любая картина была бы незавершенной. И это не злило их, не вызывало гнева и досады; уход Дирна потряс их слишком сильно, чтобы все эти мелочные дрязги продолжали иметь для них хоть какое-то значение. Нет, они не возлюбили друг друга так, как Дирна, но уже не смотрели с бычьей яростью, не желали смерти и уж точно не вели прежней вражды.

Они больше не считали друг друга врагами. Медленно и незаметно они смирились с сосуществованием друг друга в сердце Дирна и перестали видеть в этом неразрешимую проблему. Может, именно это прощение и помогло им не сорваться окончательно в бездну.

На очередном Собрании Краеугольного Сената, по завершении всех выступлений, они впервые за долгое время встретились тет-а-тет в кабинете Ноама. Именно последний выдвинул приглашение, которое Аваддон не счел нужным отвергать.

Перед другими Благословенными Ноам выглядел совершенно непроницаемым и уверенным в себе, как всегда, но таиться перед Аваддоном было просто глупо. Так что он с нескрываемой усталостью опустился на софу в углу кабинета и махнул Аваддону на ближайшее кресло.

- Садись, если хочешь.

Аваддон молча сел, впервые не чувствуя в этой компании никакого отторжения.

- Я решил, - сказал Ноам после продолжительной паузы, показавшейся им обоим коротким мигом. – Если чудо все-таки произойдет, и он когда-нибудь вернется, я отступлю.

- О чем ты? – Аваддон понял, но не поверил. – Что ты хочешь этим сказать?

- Только то, что сказал, - мрачно, но не враждебно ответил Ноам. – Я уйду. Просто… скроюсь с его глаз.

- И чего ты этим добьешься? – Аваддон никогда бы не поверил в это, но поверженный Ноам совершенно его не радовал. – Что это изменит?

- Ты любишь его, я наконец-то признал это, - Ноам тоскливо улыбнулся. – Я тоже люблю, и мне… мне невыносимо быть вдали от него. Если он будет с тобой, я хотя бы буду знать, где он. Может, смогу видеть его издалека. Хотя бы знать, что с ним все в порядке! Это лучше, гораздо лучше, чем то, что сейчас. Сейчас… сейчас это просто ад без огня.

- Ты даже глупее, чем я, - Аваддон не собирался ему сочувствовать. – Неужели так и не понял главного?

Ноам бросил на него пытливый взгляд, то ли правда не понимая, то ли не веря, что их выводы наконец-то совпали. Так и не дождавшись ответа, Аваддон спокойно продолжил:

- Ему не нужен кто-то один. Ему нужны мы оба. Этот жадный беспощадный мальчишка… Сдается мне, он долго к этому шел.

- Несомненно, - Ноам снова усмехнулся, но уже не так убито. – Мы все изрядно поиздевались друг над другом.

- Это верно.

Больше они не говорили, хотя еще добрых полтора часа оставались в кабинете Ноама, погруженные в состояние уже знакомой тихой печали, казавшейся как будто не настолько мучительной в эти минуты. Потом они так же тихо и спокойно расстались, испытывая отрадное чувство благодарности за составленную компанию, которая, как оказалось, могла быть не такой уж и гадкой.

Следующие две недели они почти не наблюдали друг за другом и нигде не пересекались, а потом в один фантастический вечер, когда Ноам по обыкновению сидел в библиотеке в Сапфировом Бору и уныло копался в по обыкновению бесконечных документах, в дверном проеме внезапно появился Аваддон. В его руке тоже была книга, а смотрел он не на Ноама, а на большой мягкий диван у окна, к которому вскоре и направился, даже не подумав спросить разрешения. Удобно устроившись на избранном месте, он немедленно погрузился в чтение, не обращая на хозяина дома никакого внимания.

Ноам не только не возражал, но был даже приятно позабавлен. В конце концов, не только же ему врываться в Черный Лес без всяких церемоний. Кроме того, это было выгодно им обоим. Все же Аваддон в какой-то степени оказался прав тогда: страдать вдвоем было не так мучительно. Понятное дело, они ничего не забывали, по-прежнему остро чувствовали всю безнадежность своего положения, но вдвоем, по крайней мере, ее было не так страшно переносить, и крошечная надежда, все еще жившая в их сердцах, приобретала чуть более яркий оттенок.

С того дня это стало привычной для них практикой: безмолвно читать в компании друг друга, искать нужную информацию или же просто размышлять о тех или иных важных или не очень вещах. Бывало, они сидели так ночи напролет, не говоря ни слова (ведь оба редко спали), и даже прощались одним взглядом или кивком, что со стороны могло показаться чем-то совершенно необъяснимым.

Однако это поддерживало их, позволяло с меньшей болью переступать день за днем, ожидая долгожданного чуда, ожидая возвращения того, кто, в конечном итоге, сумел добиться своего: превратить двух свирепых львов в мирных добродушных котят, не способных прожить и дня без общества друг друга.

========== Глава 20. Вулкан и снег ==========

Шесть месяцев спустя

Запад Тамира всегда славился своими жестокими зимами, а эта зима как будто задалась целью превзойти все предыдущие. Снег выпал в середине осени, превратившись к середине зимы в непробиваемый покров бесконечного белоснежного марева.

В эти холодные снежные дни Дирн часто вспоминал родителей, их попытки выжить в эту суровую ненастную погоду, что далеко не всегда завершалось успехом. Тогда еще в Гнилом Котловане не было тех условий, что были обеспечены сейчас, люди нередко умирали от голода и холода, а зимой зачастую и от того, и от другого.

Дирн, разумеется, продолжал охотиться, но делал это уже не так часто, как раньше, остальное же время проводил обычно дома за чтением или созданием разнообразных деревянных фигурок. Это была, наверно, единственная область, которая всегда давалась ему с огромным трудом, хотя усилия он прикладывал немалые. В этот раз тоже, несмотря на выдающееся усердие, он так и не смог обрести даже среднего мастерства. Его фигурки по-прежнему оставались неуклюжими и грубыми, порой даже откровенно нелепыми, но он все равно не бросал это дело, потому что оно было весьма увлекательным и здорово отвлекало его. Отвлекало от вечной, никогда не утихавшей, болезненной нехватки чего-то.

Обычно он старался не думать о том, чего или, вернее, кого ему не хватало. Поначалу удавалось плохо, но со временем он приспособился настолько, что мог за целый день ни разу не вспомнить об истинной причине своей боли. Это сильно облегчало ему жизнь, однако совсем не делало счастливее.

Уровень его чувств давно превзошел тот порог, когда, чтобы забыть, достаточно просто не думать. Даже если он не вспоминал, его душа все равно страдала; даже если был сосредоточен на чем-то другом, сердце все равно тосковало. Это уже превратилось в болезнь, от которой существовало только одно лекарство. То самое лекарство, которое он счел для себя навсегда запрещенным.

Была еще одна вещь, мыслей о которой он старался избегать. Это вызывало в нем еще более темные скверные чувства, даже более жестокие, чем извечная тоска. Мысли о будущем.

Всем людям свойственно заглядывать вперед, надеяться на что-то, ожидать чего-то, верить или хотя бы наивно мечтать о чем-то. Для Дирна теперь все это было закрыто, потому что мысли о будущем, лишенном двух небезызвестных нам фигур, сводили его с ума даже увереннее, чем тоска по этим самым фигурам.

Будущее без Ноама и Аваддона казалось ему просто невозможным. Он даже думать об этом не мог! Это убивало его изнутри, действовало хуже, чем всё, через что он уже успел пройти. Однако вернуться он тоже не мог, следовательно, всё, что ему оставалось, это крепко удерживать себя в отрезке каждого дня и даже не пытаться выходить за его пределы.

Как ни странно, ему удалось привыкнуть к такой системе, он даже был доволен своими успехами и почти уверовал в то, что сможет так прожить всю оставшуюся жизнь, когда в игру вступили события, которых не мог предвидеть ни он, ни кто-либо еще на всем белом свете. Эти события касались напрямую не только его, но и всех жителей Гнилого Котлована, они стали тяжелейшим ударом для многих семей, только-только получивших шанс на достойное существование, и в не меньшей степени для Дирна, того, кто дал им этот шанс. Впервые с момента своего приезда сюда он действительно забыл о своих личных горестях, поскольку столкнулся с угрозой иного характера.

По всему Тамиру Ледяных Вулканов насчитывалось около трех десятков – это были гигантские природные образования, напоминавшие чуть выгнутые треугольные скалы, скрывавшие в своих недрах залежи опаснейшей магической смеси. Смесь эта представляла собой так называемый Жидкий Лед – редчайшую невероятную породу, обращавшую при извержении в лед абсолютно все на своем пути: и живое, и мертвое, и дерево, и камень, и огонь, и раскаленные предметы. Однако их редко кто боялся, поскольку Ледяные Вулканы могли стоять неподвижно тысячелетиями, в настоящий момент даже древнейшие жители Тамира не могли припомнить на своей памяти ни одного извержения.

Вот только Гнилой Котлован это мало утешало.

Серый Пик – Ледяной Вулкан, испокон веков стоявший в полукилометре от города – внезапно стал подавать признаки жизни. Сначала люди не обращали внимания на странные шумы и обширные оползни, которых раньше никогда не наблюдалось, но когда вершина Пика стала полыхать таинственными белыми вспышками, встревожились все и разом.

Вызванные в скором времени Вековые Алхимики объявили неутешительный диагноз: да, Серый Пик готовился к извержению, которое, по всем признакам, должно было состояться самое позднее через семь дней. Радиус поражения, по их подсчетам, должен был охватить около сорока километров, что обрекало Гнилой Котлован на полное уничтожение. Объявленная тут же эвакуация повергла людей в ужас и безутешную скорбь: им было вдвойне больно от того, что они вынуждены были оставить только-только наладившуюся жизнь, родной город, только начавший расцветать, и обещавший со временем стать еще более прекрасным местом.

Для Дирна это тоже стало немалым потрясением: едва только услышав, он готов был мчаться в Альден за поиском возможного решения, однако, глубже вникнув в ситуацию, убедившись во всей ее плачевности, он осознал, что никакой Альден их уже не спасет. Справиться с бешеной стихией Ледяного Вулкана не сможет никто, поэтому всё, что он мог сейчас сделать, это быть со своими людьми и поддерживать их по мере сил в предстоящих решениях. Он чувствовал, что в ближайшее время им будет требоваться любая, даже самая ничтожная поддержка.

*

Так уж повелось, что в последние месяцы именно Аваддон регулярно наведывался в Сапфировый Бор, тогда как Ноам за ненадобностью совершенно не появлялся в Черном Лесу, не испытывая больше агрессивных порывов и желания разобраться с тем или иным конфликтом. Стоит отметить, за всю историю их знакомства он еще ни разу не посещал Черный Лес в дневное время суток, именно поэтому Аваддон чрезвычайно удивился, ощутив однажды утром его присутствие в пределах замка, а затем и увидев на пороге своего кабинета.

Ноам выглядел собранным и крайне серьезным, что сразу обозначило характер его визита: он прибыл явно не для того, чтобы обменяться парочкой бессмысленных фраз. Первый же его вопрос наглядно подтвердил это:

- Ты уже слышал?

Ничего особенного в последние дни Аваддону не докладывали, что и отразилось легкой озадаченностью на его лице.

- Один из Ледяных Вулканов пробудился, - тут же пояснил Ноам, не забыв хмуро припечатать. – Тот самый, что находится на территории Гнилого Котлована.

Вот теперь Аваддон встрепенулся. Этот город был известен ему не хуже, чем Ноаму.

- Насколько все серьезно?

- Настолько, что через пять или шесть дней весь город обратится в ледяную глыбу. По правде говоря, я думал, ты уже в курсе.

- Значит, ты пришел не для того, чтобы сообщить мне?

- Я пришел сообщить другое, - Ноам недолго помолчал, затем спокойно продолжил. – Я намерен попытаться остановить извержение. Не скажу, что уверен в успехе, но попытаться стоит. Это ведь… его город. Можно сказать, он возродил его из пепла. Мне все равно, там он сейчас или нет, вопрос вообще не в этом. Возможно, он никогда не узнает, но я хочу это сделать. По крайней мере, хочу попробовать. Чтобы в будущем ему не пришлось страдать еще и из-за этого. Я, в любом случае, попытаюсь, отправишься ты со мной или нет. Но пришел я именно для того, чтобы узнать: хочешь составить компанию?

Аваддон ответил после долгой, наполненной важными открытиями паузы, которая, как обычно, показалась им обоим очень незаметной:

- Ценю то, что ты счел нужным спросить меня.

- Ну, как же, - Ноам пафосно усмехнулся. – Мы же теперь в одной лодке.

- Кто бы подумал, - Аваддон обескураженно покачал головой. – А насчет вопроса… мог бы и не спрашивать.

*

Изначально предполагалось найти приют в Дымчатой Ракушке – ближайшем от Гнилого Котлована поселении, находившимся за пределами досягаемости Серого Пика, однако народ, едва покинув обозначенную зону поражения, решительно отказался идти дальше. Тысячи обозов, телег, повозок и экипажей были остановлены на огромной заснеженной равнине, превратившейся за какие-нибудь сутки в бескрайний город шатров.

Холод, стужа, неудобства – все это не пугало людей, они просто не могли оставить свой едва возродившийся город, не могли поверить в то, что все усилия их возлюбленного благодетеля (любовь к Дирну стала в эти дни как будто еще сильнее) были напрасны, хотя, по сути, именно так оно и было. Они были не в силах просто взять и уйти без оглядки – это казалось им предательством, да и боль причиняло немереную, хотя кому-то все это могло показаться безрассудной инфантильностью и редкостной глупостью.

Как бы то ни было, люди решили оставаться рядом с городом до последнего. Разумом Дирн осуждал их детское упрямство, но сердцем понимал их чувства лучше кого бы то ни было. Да и осуждал только потому, что горевал больше всех, ведь это был город его детства, пускай не слишком счастливого детства, но это не делало его менее значительным.

Именно здесь он получил воспитание, сделавшее его в итоге тем, кем он был сейчас, здесь жила его любовь к родителям, благодарность и надежда хоть как-то утешить их память. Терять все это было невыносимо, но что он мог изменить? Он должен был ждать, как и остальные, ждать неизбежного часа и переносить свою боль тихо и безмолвно, не забывая о тех, кому приходилось еще хуже.

Между тем до извержения оставалось еще три дня. В глубине души никто не верил в чудо. Но надеялись все.

*

Ноам и Аваддон прибыли к Серому Пику в самый последний день: только так они могли оценить весь масштаб предстоящего бедствия и скоординировать свои действия таким образом, чтобы не нанести еще большего вреда. Вмешательство в природные процессы, особенно завязанные на магии, даже в незначительных сферах представляли огромную опасность, а в данной ситуации ярость стихии требовала исключительной осторожности.

С самого утра Серый Пик трясся и содрогался, словно скорлупа, сдерживающая монстра, что ощущалось даже на приличном расстоянии. Аваддону и Ноаму не понадобилось много времени, чтобы проанализировать глубинный потенциал Вулкана, после чего они встретились на условленном месте – крутом отвесном холме, находившимся примерно в семистах метрах от Серого Пика.

Холм был весь покрыт снегом, а его верхушка представляла собой маленькую прямоугольную площадку, на которой могло уместиться не более двадцати человек. Более удобного места для осуществления предстоявшей им задачи они не смогли бы себе представить.

- Есть три пути, - с ходу начал Ноам, не желая тратить даром ни секунды. – Мы можем запечатать город барьером, так что Жидкий Лед не сможет в него проникнуть, а будет вынужден хлынуть в обход, по незаселенным территориям. Возможность реальная, но скажу прямо, она мне не очень нравится.

- Почему?

- Даже если лавина обойдет город стороной, она уничтожит все экосистемы вокруг него. Таким образом, все живое, что в нем есть, со временем тоже начнет слабеть и умирать. Сам понимаешь, какую бы защиту мы ни выстроили, внутренние природные процессы не остановит ничто. С другой стороны, мы можем обложить стеной не город, а сам Вулкан. Тогда взрыв произойдет внутри барьера, но…

-… последствия будут такими же, - Аваддон понял это без всяких пояснений. – Поражение земли в этом месте может оказаться настолько сильным, что пострадает не только Гнилой Котлован, но и поселения гораздо дальше его.

- Есть еще третий вариант, - сказал Ноам, мрачно глядя в сторону медленно осыпающегося Серого Пика. – Самый надежный и самый тяжелый из всех.

- Да, - снова легко угадал его мысли Аваддон. – Мы должны раздавить Вулкан. Выжечь всю его мощь до самого дна, не дав ему оказать на окружающий мир никакого влияния.

- Задачка, достойная Благословенных вроде нас, - сдержанно хмыкнул Ноам. – Многие считают, что ты сильнее меня. Я так не думаю, но скажу тебе честно, сейчас я сильно сомневаюсь в том, что мы справимся даже общими усилиями.

- Должны справиться, - сказал Аваддон, поворачиваясь всем корпусом к ревущей горе. – Мы не можем подвести его.

- Верно, - Ноам тоже развернулся к цели, сосредотачивая на ней все свои духовные и магические силы. Это заставило его глаза принять пронзительный бирюзово-стальной оттенок, особенно яркий в холодном морозном воздухе. – Спасем его город.

- Если силенок хватит, - чуть улыбнулся Аваддон, глянув на него незабываемым золотисто-угольным взглядом. – Знаешь, с такой древней магией я еще не сталкивался.

- Я тоже, - Ноам небрежно пожал плечами. – Но и любить нам раньше не доводилось. Так что шанс есть.

- Думаю, ты прав.

- Что ж… вперед?

- Вперед.

*

В день ожидаемой гибели Гнилого Котлована Дирн чувствовал себя скверно как никогда. Ему было так больно и одиноко, что жизнь казалась неумеренной пыткой, он с отчаянием думал о своих немногочисленных летах и ужасался одной лишь мысли о предстоявшей ему бескрайней жизни.

Он не мог находиться среди людей, его раздражали разговоры, слезы, молитвы, поэтому, несмотря на сильный холод, он покинул общий костер и двинулся прочь из лагеря.

Равнина, на которой временно обосновался народ, заканчивалась на севере грядой высоких белых холмов, холодных и величественных в своей одинокой неподвижности и суровом равнодушии ко всему происходящему вокруг. Туда-то Дирн и направился, выбрав самый высокий из холмов, где, как ему казалось, никто не сможет помешать его мрачным размышлениям. И все-таки ему не повезло.

Достигнув вершины, он обнаружил на плато группу юношей лет восемнадцати-двадцати, надеявшихся, по-видимому, разглядеть отсюда извержение Серого Пика. Они были взволнованы и подавлены, как и все люди на равнине, появление Дирна совершенно их не заинтересовало. Он встал чуть в стороне, обратил взгляд в том же направлении.

Злиться по поводу того, что его одиночество все-таки нарушили, больше не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Может, только умереть, и то не слишком сильно. Сейчас ему было настолько плохо, что он не мог даже хотеть чего-либо. Он смертельно устал и был убит окружившей его действительностью.

Прошел час или чуть меньше, когда вдали, в той самой стороне, куда они так тревожно вглядывались, небо потемнело, словно кто-то обмакнул его в чернила, и бешеный рев земли сотряс основания мира, донесшись до их слуха ужасающим смертельным гулом.

Дирн закрыл глаза и приготовился к прощанию.

*

Энергия Серого Пика была не просто мощной, она поражала своей истребительной яростью, чудовищным объемом и неслыханной разрушительной силой. Стоило Ноаму и Аваддону прикоснуться к ней, как она немедленно понеслась наружу, разверзая свою адскую пасть в алчном стремлении поглотить все на своем пути.

Они были готовы к чему-то подобному и все равно испытали шок, вступив в бой с настолько неукротимой энергией. Поначалу даже удерживать ее было не просто, не говоря уж о том, чтобы раздавить, но для них уже не было пути назад. Поэтому они выкладывали все свои силы, выкладывали даже те ресурсы, о которых раньше не подозревали, и боролись исступленно, как никогда раньше.

Поначалу казалось, что это безнадежно, Серый Пик разорвет их броню и вырвется на свободу безумным торжествующим вепрем, но постепенно, очень медленно и с огромными усилиями, им удалось взять над ним верх и начать медленно загонять обратно в недра земли, постепенно подавляя его энергию, расщепляя, лишая былой силы.

Вот только природа не желала так легко сдаваться. Словно живое разумное существо, она время от времени коварно затихала, а затем снова начинала неистово биться в сковавших ее тисках, причиняя огромную боль тем, кто, собственно, загнал ее в эти тиски. В один из таких свирепых порывов Ноам чуть не споткнулся и все же устоял, вцепившись с еще большей злостью в ледяного монстра.

- Умрем, но сделаем это! – закричал он, со смехом и болью продолжая натиск.

Аваддон мысленно поддержал его энтузиазм, но вслух ничего не сказал: на это просто не хватало сил. Энергия Серого Пика казалась бесконечной, она будто тянулась до самого земного ядра, вилась бесчисленными корнями и сражалась за свободу яростно, как дикий зверь. Но она никого не любила, и это, возможно, и стало причиной ее поражения.

Когда Ноам и Аваддон начали уже всерьез бояться, что не смогут дойти до конца, борьба внезапно закончилась. Ледяные залежи иссякли резко, в один миг, встретив свой конец на непостижимой глубине, которую было трудно осознать. Это произошло так неожиданно, что они продолжали еще какое-то время прожигать уже безобидную землю энергетическими выбросами, прежде чем осознали, что биться больше не с чем.

Серый Пик – этот могущественный природный левиафан – оказался все-таки не бесконечным. Грохочущий шум разрывающихся пород, оглушительный вой ветра, грозные раскаты вулканической энергии – все разом стихло, повергнув их на несколько мгновений в глубокий слуховой шок. Они не сразу поверили, но многократные тщательные проверки, в конце концов, заставили их убедиться в реальности происходящего.

Ноам слабо рассмеялся, а Аваддон позволил себе вдохнуть полной грудью. Каким бы невероятным это ни казалось, они и правда… победили.

*

Таких устрашающих демонических небес никому из жителей Гнилого Котлована еще не приходилось видеть. Чернильные разводы то и дело вспыхивали зловещими светло-синими и ярко-золотыми сполохами, а звуки, что доносились оттуда, впору было принять за разразившийся апокалипсис. Страшно было даже смотреть в ту сторону, не говоря уж о том, чтобы находиться там.

Дирн наблюдал эту картину со странным чувством: его злило и ранило то, что он видел, и вместе с тем он испытывал что-то вроде благоговения, настолько ошеломительным и фантастическим было это зрелище. В особенности эти странные сполохи… будто сплетения золотых и синих молний…

Его соседи все еще были рядом, на холме: они то и дело что-то кричали, в ужасе смотрели в ту же сторону, а иногда и потрясенно вскрикивали при особенно грандиозных вспышках. Дирн почти не замечал их, его больше занимали собственные мысли и чувства, но когда один из мальчишек вытащил откуда-то подзорную трубу и начал комментировать свои открытия, ему волей-неволей пришлось обратить на него внимание. Потому что говорил паренек действительно странное.

- Весь город цел! – очевидно, обладатель подзорной трубы сам не мог в это поверить. – Черт возьми, он цел! Даже Зеленый Лось на месте, а ведь он всего в трехстах метрах от Пика!

- Ты спятил! Быть того не может!

- Ты уверен?!

- Тебе врать-то не стыдно?!

- Да не вру я! Это правда!

А затем еще более интересное:

- Черт… твою мать… что это такое?!

- Что?

- Что ты увидел?

- Это же… это… Черт, да… Это Благословенные!

- Чего?!

- Благословенные держат Вулкан! Они его глушат!

- Дай посмотреть!

Подзорная труба моментально оказалась в руках у другого парнишки, который после нескольких минут гробовой тишины изумленно выдохнул:

- И правда…

- Ты уверен?! – завопили остальные. – Что они делают?! Как они выглядят?

- Магия… они, похоже, адски сильные…

- Кто это может быть?

- Их двое. У одного черные волосы и золотые глаза. А еще тонкие черные линии на лице. А второй блондин, волосы длиннющие, а глаза как бирюза…

Дирн, напряженно прислушивавшийся к разговору с самого начала появления подзорной трубы, в мгновение ока материализовался рядом с пареньком, без единого слова вырвал у него драгоценный предмет и, не обращая внимания на возмущенный ропот, принялся оглядывать точку апокалипсиса. В первые секунды он видел только осыпающуюся тьму, разноцветные вспышки и чугунное небо, а затем внезапно наткнулся… наткнулся на… них.

Его сердце дрогнуло и забилось так сильно, что он едва не потерял равновесие. Он не верил своим глазам. Это были они… Вдвоем…

Вдвоем!

Бок о бок, словно старые, уверенные друг в друге товарищи…

Дирн не анализировал, не обдумывал, не пытался понять, проследить причинно-следственную связь. Он просто всучил подзорную трубу владельцу и побежал. Побежал искать Сполоха, побежал туда, где хотел быть всем своим сердцем, всей своей сущностью, плотью и разумом. Всегда хотел, а теперь, кажется, получил возможность осуществить свою мечту без всяких страданий.

Он не анализировал. Он знал душой, что сегодня, наконец, мог позволить себе сделать то, что еще пять минут назад считал чем-то абсолютно невозможным.

*

Залатав по мере сил истерзанные породы, Ноам и Аваддон остановились на краю бездонной пропасти, спокойно созерцая плоды своих трудов. Оба были страшно измучены, но еще держались на ногах и чувствовали естественное после успешно выполненной миссии, заслуженное удовлетворение.

- А знаешь, - сказал Ноам с легким смешком, - мы ведь едва справились.

- Я знаю другое, - сказал Аваддон серьезно. – Приди мы сюда поодиночке, у нас не было бы ни шанса.

- А Дирн прагматичен.

После такой реплики даже Аваддон не удержался от сдержанного смешка. Правда, он почти сразу вновь стал серьезным, поскольку ощутил нечто, что в первый момент счел внезапным помутнением рассудка.

Хотя им с Ноамом так и не удалось выследить Дирна, они все равно ежечасно были настроены на его духовный поток в надежде, что парень захочет когда-нибудь вновь связаться с ними, и сейчас они четко ощущали его присутствие… совсем близко от себя.

Разрывающе близко… Так близко, что их не разделяло, по-видимому, даже километра…

Это казалось сном, жестокой шуткой и все-таки было правдой.

Обменявшись полубезумными растерянными взглядами, Аваддон и Ноам синхронно повернулись в ту сторону, откуда несся знакомый поток.

*

Ни один камешек в Гнилом Котловане не сменил своего положения, ни одно деревце не согнулось, Дирн вполне в этом убедился, промчавшись через город взъерошенным отчаянным вихрем, от которого так и веяло необузданной дикой радостью. По правде говоря, сейчас он мало думал о сохранности домов и деревьев, все его мысли были сосредоточены только на одной картине. На той картине, где Ноам и Аваддон вместе сражались против бушующего Вулкана.

Вдвоем. Как одно целое. Тут можно было сделать только один вывод. Они смогли… смогли принять друг друга, сделать то, на что невозможно было даже надеяться.

Дирн оставил Сполоха на окраине города и побежал через широкое поле в сторону Серого Пика.

Как раз в это время снова пошел снег: не дикий и ветреный, как это часто здесь бывало, а нежный и неторопливый, празднично добродушный, покрывавший землю красивым пушистым ковром. Он лишь самую малость затруднял видимость и приятно охлаждал разгоряченную кожу.

Дирн вглядывался вперед, не замечая того, что было под ногами, спотыкался, снова вставал и продолжал бежать, как будто остановка могла стоить ему жизни. Мягкое белое марево впереди представлялось абсолютно безжизненным, но вскоре его рассекли две отчетливые темные фигуры, быстро двигавшиеся навстречу… Еще один, самый неистовый рывок – и Дирн забыл обо всем в горячих, все еще казавшихся нереальными объятиях, которых ему так мучительно не хватало все это время.

Он не сразу осознал, что творит, а когда понял, что рыдает, одновременно рассмеялся, утыкаясь лицом в плечо Аваддона и в то же время с силой притягивая к себе за шею Ноама. Ни разу еще они не доводили его до слез и никогда не предполагали, что плакать он в итоге будет от счастья.

- Вы спасли мой город, - ревел он сквозь улыбку, которую невозможно было забыть. – Город моих бедных родителей… Я никогда этого не забуду… Никогда…

Ошеломленный Ноам и убитый внезапной встречей Аваддон только крепче прижимали его к себе, все еще не веря своему счастью.

- Я больше так не смогу, - обливаясь слезами, безнадежно сказал Дирн. – Я не смогу больше без вас! Пожалуйста, не воюйте больше… Я этого не вынесу…

- Все в прошлом, Дирн, - глаза Ноаматоже заблестели. – Мы теперь даже… дружим?

- А как же, - без всякого смущения подтвердил Аваддон. – Уже почти полгода вместе тоскуем. Такой дружбе многим остается только завидовать.

Дирн снова рассмеялся, в этот раз уже почти совсем безболезненно, затем радостно и восхищенно оглядел их обоих:

- А я не верил… что вы сможете принять это.

- Знаешь, - в своей обычной, расслабленно-снисходительной манере сказал Ноам, - мы просто подумали, что если ты смог принять нас обоих, что само по себе невероятно, то наверняка и мы сможем поладить друг с другом ради того, чтобы совсем не потерять тебя.

- И все-таки твой уход был безжалостным, - с застарелой болью припомнил Аваддон. – Мы едва не сошли с ума.

- Но если бы я не сделал этого, разве сейчас мы бы были вместе?

Аваддон наклонился низко-низко к его лицу, легонько боднул носом в щеку:

- Хитрый жестокий мальчишка…

- Поддерживаю, - Ноам с другой стороны прижался носом к его шее. – Воистину, ты гораздо великолепнее меня.

- Ого! Да вы, господа, едва на ногах держитесь! Думаю, пора идти.

- Куда?

- Ко мне домой. Там не роскошно, но есть где отдохнуть. Чувствую, вы сейчас даже перенести себя никуда не сможете.

- А так хотелось показать тебе дворец, - навалившись на него всем весом, пробормотал Ноам. – Я уверен, ты будешь доволен.

- Достроил все-таки? – охотно позволив им опереться на себя, Дирн неспешно двинулся в обратный путь. – Это здорово.

- Здорово будет жить там втроем, - с улыбкой сказал Ноам. – Ты будешь в восторге от спальни, особенно от кровати…

- Она рассчитана не на троих, - высказал свое мнение Аваддон. – На десятерых как минимум.

- Узнаю твой размах, Ноам, - хохотнул Дирн. – Мелочиться ты не любишь.

- Поверь, ты еще ничего не знаешь о моем размахе.

- Ты о моем тоже. Сегодня приготовлю для вас жаркое из Камышовых кроликов. Вот тогда и узнаем, кто тут самый великий. Уверен, такой вкуснятиной вас еще никто не угощал.

Возражений, разумеется, не последовало. Продолжая весело обсуждать ближайшие планы, они медленно и радостно шли вперед через огромное заснеженное поле в сопровождении тихо падающих мохнатых снежинок. И началась совсем другая, неведомая нам история, финал которой, тем не менее, всегда будет оставаться неизменным: финал, в котором эта необычная троица всегда, при любых обстоятельствах, радостях и невзгодах, будет оставаться вместе.

Собственно, к этому они и шли с самого начала.

Конец

========== Бонус: Кого сильнее ==========

Приятно замученный разного рода безобразиями, ставшими с некоторых пор неотъемлемой и весьма яркой частью его жизни, Дирн спал крепко, словно камень, сейчас даже бешеный рев какого-нибудь хищника вряд ли смог бы разбудить его. Тем более он не проснулся от того, что Ноам и Аваддон, лежавшие рядом, не сговариваясь, тихонько встали и, небрежно накинув на плечи халаты, остановились по обе стороны от кровати, так что спящий юноша оказался аккурат между ними. Они коротко переглянулись, и Ноам шепнул:

- Давай.

Магия – серебристо-синяя и золотисто-черная – буйно заискрилась в воздухе, окутывая неосязаемой чистой дымкой кровать и всё, что было на ней. Затем ее формы изменились. Под напряженными взглядами Ноама и Аваддона бесформенный туман стал приобретать гладкие четкие контуры, которые постепенно трансформировались в большие зачарованные весы, застывшие точнехонько над головой Дирна.

Благословенные снова обменялись деловито-сосредоточенными взглядами, затем Аваддон тихо сказал:

- Каким бы ни был результат…

- …он ничего не изменит, - продолжил Ноам, не выказывая никакого волнения. – Да знаю я. Но мы ведь решили узнать. Так что давай закончим.

Они осторожно наклонились к двум крупным неподвижным чашам и одновременно дунули в них, оставляя на чуть выгнутой темной поверхности бликующий свет своего магического дыхания. Стоило им отстраниться, как свет полыхнул, заполняя агрессивным алым пламенем обе чаши. Пламя оказалось неожиданно мощным, оно взвилось под самый потолок, и чаши под ним задвигались, будто ошеломленные столь яростной атакой.

Собственно, в этом Аваддон и Ноам и не сомневались. Они всегда знали, что любовь Дирна к ним была огромной и поистине огненной, их больше интересовало другое. Которая из чаш… окажется выше. Кого он все-таки любит сильнее… Они не могли поверить в то, что его чувства к ним были абсолютно одинаковы, понимали, что это глупо, нелепо, даже убого и позорно, но все равно хотели проверить, узнать, увидеть… Готовились к любой картине, намеревались достойно принять любой исход, но реальность… как и всё, что было связано с Дирном, в очередной раз превзошла их ожидания.

Весы, в конце концов, заняли самую идеальную позицию в горизонтали, которая могла только быть. Как они ни вглядывались, не смогли обнаружить даже миллиметра дисбаланса. Естественно, некоторое время они еще сомневались, выверяли, обновляли магию, но, в конце концов, окончательно убедившись в непреложности выданного им результата, Ноам легким мановением руки развеял весы и всю магию в спальне. Посмотрел растерянно и ошеломленно на Аваддона.

- Я всегда думал, что тебя он любит хоть немного сильнее.

- А я думал, что тебя, - сдержанно, но от того не менее удивленно ответил Аваддон.

- Черт, - Ноам осторожно завалился на кровать с левой стороны от Дирна, принялся с какой-то восторженной нежностью разглядывать его мирное бестревожное лицо. – Он и правда никогда не врет. Невероятный.

- Да, - согласился Аваддон, занимая свое обычное место с другой стороны. – А если он узнает о том, что мы сделали, станет еще невероятнее.

- Думаю, не стоит ему рассказывать, - тут же решил Ноам. – Пускай это будет нашей маленькой постыдной тайной.

- Конечно, не стоит. Он же убьет нас.

- Или хуже: опять заставит целоваться.

Будь Аваддон менее сдержанным по натуре, он бы рассмеялся от этих слов, но, впрочем, той мягкой добродушной улыбки, что проступила в этот момент на его лице, было достаточно, чтобы понять: мысли в его голове сейчас блуждали самые что ни на есть положительные.

- Когда он пьяный, это…

- Это и страшно, и прекрасно в одно и то же время, - высказал свое мнение Ноам с веселым оскалом. – Но в прошлый раз он превзошел сам себя.

- Это точно. Даже странно, с чего ему вообще пришло такое в голову. Даже отвлечь не удалось.

- Думаю, ничего странного. Ему же нравится, когда мы нежничаем друг с другом. Мелкий негодяй.

- Терри его только так и называет.

- И я ее понимаю, - Ноам усмехнулся. – В целом мы быстро втянулись, но он, конечно, прицепился к поцелуям. Вернее, к их отсутствию. Вот и понеслось.

- Ничего не скажешь, веселый был вечер.

- Ты только вспомни! – Ноам тихонько рассмеялся. – Этот его растянутый говор, попытки контролировать происходящее и суровое: «Целуйтесь!». «Целуйтесь, черт побери!»

- Такое не забудешь, - Аваддон сокрушенно покачал головой. – Я не знал, что делать: смеяться или просто усыпить его, чтоб успокоился.

- Но в итоге уступил, - хмыкнул Ноам. – И я лично не жалею об этом. Целуешься ты совсем недурно.

- Стараюсь не отставать.

- Знаешь, это стоило сделать хотя бы ради того, чтобы увидеть его ошалелое лицо.

- Ага. Он, похоже, не ожидал, что мы все-таки согласимся.

- И чуть челюсть не потерял, бедняга.

Некоторое время они молчали, предаваясь чудесным воспоминаниям, затем Ноам, вспомнив кое-что более насущное и приземленное, спросил:

- Заменишь меня завтра утром в Колизее? Я должен встретить людей из Молы на Часовой границе. В долгу не останусь.

- Хорошо, - спокойно кивнул Аваддон, прикрывая глаза.

Он никогда особо не вдавался в дела Ноама, но недавно узнал, что, оказывается, ответственность на нем лежала действительно чудовищная, и то, что он так успешно и уверенно держал ее, было достойно восхищения.

Стоило видеть лица чиновников Белого Колизея, когда Аваддон впервые согласился таким вот образом выручить Ноама. Что и говорить, картина была бесценной. С тех пор они частенько практиковали этот маневр, причем Ноам, как и говорил, никогда не оставался в долгу; всегда находилась какая-нибудь полезная услуга, которую он мог оказать Аваддону.

Сейчас, спустя три года официального союза (магический брак они заключили почти сразу после триумфальной победы в Гнилом Котловане), все былые дрязги и ссоры казались несерьезным детским вздором. Их было трое, но, черт возьми, о такой гармонии как в жизни, так и в постели многим парочкам оставалось только мечтать. Ноам и Ава никогда не забывали, кому были обязаны этим незаслуженным счастьем. Во всем мире никому, кроме Дирна, не удалось бы объединить их. А то, что он все-таки смог это сделать, было, как оказалось, настоящим подарком судьбы для обоих.

Ноам уже почти заснул, но вдруг, встрепенувшись, приподнялся на локте и азартно шепнул Аваддону:

- Слушай, а давай проверим, кто из нас любит его сильнее?

- Спи уже, - отмахнулся Аваддон, взмахом руки гася все светильники в комнате. – Дитя.

- Кто бы говорил, - Ноам со смехом откинулся обратно, признавая всю бессмысленность своей идеи.

А Дирн между тем сладко спал, даже не подозревая о развернувшихся вокруг него бессовестных делишках. А знал бы… ух и не поздоровилось бы двум Благословенным. Но не зря же они так старались всю первую половину ночи. Ублажили, как говорится, до полусмерти. Впрочем, поскольку все счастливы, будем считать этот секрет невинной маленькой слабостью, которую даже Дирн в итоге простил бы, если бы все-таки проснулся. Собственно, что бы еще ему осталось?..