Речь Н. Грибачева на Пятом съезде писателей СССР [Николай Матвеевич Грибачев] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Н. ГРИБАЧЕВ. Товарищи! Говорят, что даже мифические крылья вдохновения обладают большей подъемной силой при хорошей погоде. У нас в общественном смысле ясная погода, чистые дали, и наш съезд проходит в условиях многообразного благоприятствования. Разумеется, и мы тоже сотворцы этой погоды, и наш труд входит в труд республики, но главное и определяющее все же состоит в том, что мы, как все творческие силы страны, унаследовали дух XXIV съезда КПСС, дух созидательного оптимизма, единения и сплочения.

Для нашей литературы, продолжающей традиции великих предшественников и считающей высшей доблестью народность в содержании и форме и служение народу в качестве конечной цели,— это наследство первозначно. Порой иные эстетики, возводя головоломные сооружения из иноязычной терминологии и наукообразных ребусов, все еще ищут доказательств связи жизни с литературой, а между тем уже в фольклоре, стоявшем у колыбели литературы, явлена и на практике тысячекратно подтверждена истина: «Как живется, так и поется!»

И когда один из западных литераторов исторгает стон: «Бог, атом, империя, семья — все распалось, следовательно, почему бы не распасться и роману», то он и поступает логично, и подтверждает тем основное положение марксистско-ленинской эстетики.

С другой стороны, когда на недавних выборах в Верховные Советы избиратели практически стопроцентно проголосовали за кандидатов блока коммунистов и беспартийных, что явилось и всенародным одобрением Программы и политики партии, то такое единомыслие при быстром повышении материального и духовного образа жизни открывает самые захватывающие перспективы и для художественного творчества. Однако перспективы — еще не свершение, а будущее не любит, когда к нему приходят с громкими общими словами, но полупустыми руками.

Поэтому главный вопрос съезда — как сделать литературу, которая к тому же лежит в основе других искусств, достойной завтрашнего дня? Как развивать ее, чтобы она верно отражала жизнь во всей многосложности и сама была актом жизнетворчества? Как, наконец, увеличить ее атакующую мощь в мировой армии прогресса, поскольку мы никогда не сидели и не собираемся сидеть в болотах идейного нейтрализма? Обо всем мы просто не успеем высказаться и договориться, но нужно хотя бы тезисно условиться по основным проблемам.

Исходным являются наши достижения, и они несомненны. Наибольшая часть их сосредоточена и в наиболее важном потоке — в прозе. И не просто по количеству хороших книг, а в принципиальном плане. В недавнем прошлом нашу прозу зримо пошатывало: в военной теме частенько главенствовало просто человеческое страдание, за которым исчезали и идейное противостояние фашизму, и готовая на жертвы сознательность, и удививший мир советский патриотизм — движущие силы подвига и победы; в сельской теме нет-нет да и выдвигались на авансцену, опять-таки в страдательном плане, только трудности и перегибы коллективизации, и в искусственном их нагнетании утопали и жертвенные действия коммунистов, сознательных крестьян и рабочих, и сама историческая необходимость коллективизации, без которой трудно было бы провести индустриализацию, выиграть войну и достигнуть того уровня обеспеченности и культуры, которые теперь стали нормой сельской жизни.

Мы давно живем в условиях, когда оторвать революционное от человеческого — значит утратить понимание и одного и другого. Константин Симонов вдохновенно и красиво говорил здесь об истории. Верно, когда перед историей ставятся кривые зеркала, то искажается и облик прошлого, и настоящего, и лица людей, и души людей. К этому следует добавить только одно — нельзя рассуждать об истории вообще, с точки зрения некоего всевышнего духа — история всегда была, и есть, и будет классовой и в непосредственных свершениях, и в художественных опосредствованиях… (Аплодисменты.) Забыть об этом — все равно что выбросить компас за борт, находясь в штормовом океане. (Аплодисменты.)

Первым достижением прозы последних лет и следует считать уход от таких художественно-исторических лжесвидетельств. Серьезнее и обоснованнее, с учетом связи и смысла судеб и событий, стали исторические концепции, глубиннее исследование пластов народной жизни. Вместе с тем жизненно достовернее становились герои и персонажи произведений, естественнее сюжетные построения — словом, совершенствовалось не только содержание, но и все изобразительные средства. У меня нет возможности перечислять все книги, в которых по-разному и в разной мере отражены эти тенденции, и я для примера назову лишь те, что читал в самое последнее время,— это «Межа» Ананьева, «Горячий снег» Бондарева, новая часть романа «Блокада»