Зимний Фонарь [Тихон Карнов] (fb2) читать онлайн

Зимний Фонарь

Предисловие

Случайное становится нормой:

хрящи костенеют — каменеет хлеб,

лишь плоть обращается пеплом.

Нулевая Высота: Синекамский рубеж

1-2/995

Кордон выстроен по всему периметру равнинной границы. Эти земли лишены всякой жизни. Их населяют метафорические призраки — отголоски ушедшего прошлого и несбывшегося будущего. Огнемётными соплами заградотряда возводятся непроницаемые стены пламени. Отчуждённые земли ещё не ограждены: запредельные температуры расходятся пожарами по местным полям и лесам. Свечами вспыхивают деревья.

— Не ссать в доспех! — подбадривает командир свой взвод. — В наших руках судьба всей Балтии, так что не расслабляйтесь!

Броня многочисленных воинов черна от копоти и сажи.

— Так точно! — единым гласом подтверждают крематоры-огнемётчики, и на краткий миг огненная стена становится ярче и выше.

Удовлетворённый результатом командир заводит руки за спину и движется в сторону последнего выжившего. Они встретили его прямо здесь, на дороге. Живого, пусть и поражённого. Иноземец — судя по акценту — едва держится на ногах. Ему уже оказали первую помощь, и теперь он ждёт транспорт, что доставит его до ближайшего КПП.

— Ну ты как, дружок? — доброжелательно справляется о самочувствии крематор. Выживший качает головой. — Как тебе удалось пережить запуск?

— В воде, — хрипло отвечает тот, — она не пропускает… излучение? Поля, кажется. Простите, мой нова эспере… не очень хорош.

Во время диалога командир замечает на неизвестном защитную маску. Опаленная и разбитая накладка эполетом висит на его плече. Опознавательных знаков, свойственным военнослужащим, нет.

— Повезло так повезло, — принимает командир. Украдкой глянув на выставленный заградотряд, наклоняется и вполголоса спрашивает: — Сынок, а ты вообще знаешь, что в городе-то стряслось?

— Как и всегда, — меланхолично произносит выживший и с ироничной усмешкой выдаёт: — Человечество вновь победило.

Глава первая. Немёртвая Царевна

«…какими только верованиями не полнилась земля. Десятки пантеонов с сотнями демиургов и мифов порождали бесчисленное множество культов с собственными учениями и последователями. Человеческая вера была настолько сильна и неистребима, что однажды демиурги обрели плоть и предстали перед своими подданными. Однако страх последних оказался сильнее почтения, и прекрасные создания веры обратились в монстров, воплотивших собой потаённые кошмары людского сознания. Мир запомнил демиургов как великанов, чьи способности стократно превышают человеческие возможности…»

— автор неизвестен, предисловие «Ворто пи Ланг».

Эпизод первый

Российская Империя: Синекамская губерния

Стагетский Предел

12-31/917

Конец света является песней. Гимны трубят не прекрасному миру, но мощной войне. Тишина пронизана дифирамбами страха: визгами летящих снарядов и воем сирен. Параличом посмертия отдаётся воздушная тревога, и смерть начинает танец.

Бледное небо иссечено химиотрассами, расползающимися грязью над разрушенными городами. Отравленные облака выплёвывают тёмные осадки. Смог сливается с утренним туманом, обращая день в сумерки. У горизонта снежинками падают самолёты. Надвигающаяся буря проглатывает подбитых «птиц»: всполохи взрывов не коптят небеса. По занесённым пеплом дорогам курсируют фуры, доверху гружённые телами и техникой. Подобно «Снегирям» они растворяются в огнях агонизирующего мира.

Стагетский замок разрушен. Все ходы уничтожены: западный завален обломками крепостной стены, а восточный взорван. Где-то под землёй кричат беженцы: подвалы замка стали для них не убежищем, но ловушкой.

Внутренний двор растекается кровавым болотом. Всё стало единым: отныне одну могилу делят убитые язычники и погибшие гвардейцы. Воины-демиборцы, служившие Параду. Их цель, единственная и верная, есть уничтожение демиургов или, как говорят в просторечии, деми. Это то, ради чего были они рождены. То, во имя чего гибнут.

Переливаясь в отсветах подожжённых построек, крепостной ров бликует керосиновой радугой.

Аверс Реверсон, один из стагетских капитанов, печально усмехается, глядя на поцелованные смертью тела. Именно под его руководством были разгромлены напавшие на Ста́гет язычники. Культисты из Синека́мского Храма Восхождения, поклонявшиеся Не́моку, Отцу Боли. Так жнецы, к коим относился Аверс, прозвали деми болезней.

Стянув респиратор, мужчина сплёвывает приправленную элегическим токсином слюну и закуривает. Черты его лица остры. Сияющая белизной кожа иссечена шрамами. Крупные глаза — как следствие неизученного дефекта — абсолютно чёрные, а зрачки светятся белым огнём. Дым папиросы, выходящий из тонкогубого рта, сливается с парами декабрьского холода.

Реверсон подходит к краю обрыва. Весь пологий спуск, вплоть до низменности, устлан разбитыми бомбардировщиками с замурованными в кабинах пилотами. «Снегири» ещё источают остатки элегии, облизавшей напалмом весь Синекам. Улицы Це́рупилса чернеют снегом. Вместо зданий — жалкие обломки. Никак и нигде не скрыться от неестественных плодов Войны.

— Ну ты это видел? Видел, да?! — К капитану подлетает возбуждённая estelatte, Рагнара Эскельсон. Молодая женщина, чья семья была истреблена Культом. В ночь, когда они вновь встретились, будущую жницу собирались принести в жертву Отцу Боли. — Они сделали это. Всё получилось!

Взгляд цепляется за распятого на каменном остове комтура. Его убили первым; в момент начала атаки деми во двор прорвались синекамские культисты. Свою малочисленность они компенсировали гвоздемётами с захваченного завода. Эффективность «оружия» в их представлении оказалась завышенной, а преимущество неожиданности — краткосрочным.

— Ха-х, вынужден признать, — не скрывая облегчения, отзывается Реверсон, угощая протеже табаком. Та охотно вытягивает из портсигара папиросу и закуривает, — «Снегири» и впрямь к добру…

— Они были восхитительны, deemoire, — соглашается Рагнара, смотря на растворяющиеся вдали самолёты, — но, к сожалению, не без потерь. Некоторых лётчиц парализовало воздействие Немока, и они не справились с управлением.

— Zoic, я видел, — подтверждает капитан, выдыхая облако дыма. — Это прискорбно. Уверен, Император позаботится об их родственниках.

Собственные слова кажутся не столь убедительными, когда Аверс ловит осуждающий взгляд Царевны. Величественной девы, что гальюном украшает их гниющий корабль. Раньше горельеф служил свидетельством союза двух держав, теперь — напоминанием о бесчинствах и смертях.

Прототипом Царевны стала Вендига Ганноморт, наследница трона Карпейского Каэльтства и невеста основателя ордена демиборцев — Оскара из рода Труворичей, российского цесаревича по прозвищу «Неупокоенный».

Незадолго до бракосочетания каэльтину скомпрометировали при проведении демиургического ритуала. Магистр счёл это личным оскорблением и собственноручно убил возлюбленную со всеми её приближёнными. В историю это вошло как Свинцовая свадьба.

— Теперь мы квиты, — севшим голосом произносит стоящий в стороне демиборец. Он ранен: повреждённая рука зафиксирована полевым бандажом. Склонив голову пред павшими, воин снимает правой рукой суконный шлем и почтительно склоняет голову. — Встретимся на другой стороне, друзья.

Послужной список Парада велик, равно как и деяния, что обеспечили демиборцам место на аллее героев. Однако триумф продлился недолго: около трёх лет назад произошла катастрофа. После нисхождения предшествующей деми — Хе́лты, Матери Разрушений — боевой отряд во главе с цесаревичем исчез. Связь была утеряна, когда они достигли Теу́града, города первоправителей. Парад остался без магистра, а Пределы — предоставлены самим себе.

— К-капитан Реверсон, — пытается нагнать жнеца запыхавшийся связист, держащий подмышкой свёрнутые рулоны бумаги, — п-послушайте, господин Реверсон! Я-я не знаю, к кому ещё обратиться.

Опомнившись, капитан отрывает взгляд от Царевны. К своему стыду, он не помнит юнца и не узнаёт. Хмуро оглядывает его. Несуразный мальчишка, на вид не больше двадцати.

— Чего тебе, — реагирует тот раздражённо, прищуриваясь в надежде разглядеть именую нашивку, — Долорайтис?

— Ни один из Пределов не выходит на связь, капитан, — пытаясь отдышаться, сообщает молодой человек. Он останавливается и упирает руки в колени, — и это уже похоже на закономерность. С востока на запад все Пределы выбывают. Вчера Родополис был, а сегодня…

— Значит, плохо пытался, — растягивая обветренные губы в улыбке, отвечает Рагнара и поворачивается к Реверсону. — Это действительно то, в чём вы можете помочь, капитан?

Тот безмолвно смотрит вдаль. На подпаленный серый флаг, на разрушенную смотровую башню.

— Вас это удивляет, господин Долорайтис? — пытаясь скрыть тревогу, допытывается капитан. В момент особо сильного волнения акцент, карпейский, становится сильней. — Орден погряз в междоусобицах: преемника магистр не назначил, и, фактически, мы — это всё, что осталось от Парада. Полагаете, пока остальные грызут друг другу глотки, кому-то из них есть дело до нас?

— Это вы погорячились, господин Реверсон, — со странной насмешкой в голосе отмечает Рагнара, рассматривая свои ногти. — Йер-Агрисский Предел не успел побороться за власть — его вырезали сектанты вроде этих.

— Но Родополис…

— Там и без тебя дел хватает, — отмахивается женщина. — Не удивлюсь, если они тебя намеренно игнорируют — меня вот ты уже утомил.

— Но Родополис, как и мы, сохранил нейтралитет! — продолжает настаивать на своём Долорайтис и взмахивает рукой. Свитки сыплются под ноги. — Их комтурша…

— Fadoghtkon, Долорайтис — Рагнара права, — отрезает Аверс. — Хватит донимать соседние Пределы. Если тебе больше нечем заняться, можешь связаться с Красмор. Доложи им об успешном нисхождении и передай координатору Монтгомери личную благодарность от меня.

Красмор — международная военизированная организация, заинтересованная в изучении демиургического вмешательства и сохранении правопорядка. До исчезновения цесаревича она действовала в обход Парада, стремившемуся стереть все следы Восхождений. Те Пределы, что не исчезли в ходе междоусобиц, вступили в альянс с Красмор, ибо та располагала более качественным вооружением, в том числе «Снегирями» — наилучшими бомбардировщиками современности.

— Так точно, — смиряется Долорайтис, собирая бумаги. Данные расплываются чернилами и кровью. — Что-нибудь ещё?

— Возьми с собой Веру, — настаивает Рагнара, заискивающе поглядывая на капитана. Тот благосклонно кивает. — Пусть проверит окрестности. Мало ли, там ещё эти выродки остались.

— Слушаю-с, — покорно отвечает связист и, опустив голову, удаляется.

Капитан и estelatte вновь остаются один на один.

— Ладно, раз с формальностями покончено… — начинает тот. — Sero sazerkkon anntoj haddonker? Его уже можно увидеть?

— Пока только издали — там эта градеминская вестница проводит Нисхождение. Всё провоняла своим фимиамом…

Те немногие, что не занялись разборами завалов, толпятся у разрушенной крепостной стены. Поднося к глазам бинокль, Аверс выходит вперёд. Среди поломанных деревьев лежит поверженный гигант. Поражённая химикатами плоть, месиво из нарывов, опухолей и язв, растворяется в кислотной дымке. Обнажается сверкающий металлом скелет — деметалл. Поднимающееся ввысь вещество обогащено тлетворными соединениями. То есть посмертный дар Немока, скрытый в тени минувшей победы, — элегический манифест.

Вдоль тела великана бредёт вестница. Отзвуки её тоскливых напевов теряются в гуле ненастья. Серебристая чаша, раскалённая жаром углей, непокорно покачивается в женских руках. Кадильница чадит фиалковым дымом. Чуть в стороне, привалившись к стене, сидит гард, обязанный защищать покровительницу ценой собственной жизни — с коей он, впрочем, уже расстался.

Окуривание останков является вынужденной мерой по сдерживанию выделяемого яда, дабы у специалистов была возможность транспортировать деми в более безопасное место.

Лишь неожиданный крик вынуждает Аверса отложить созерцание триумфа. Обернувшись, капитан видит, как одна из его подопечных схватила выжившую в бойне культистку. Та тщетно сопротивляется, пытается вырваться. Белоснежная её ряса грязна, а чёрная колоратка небрежно топорщится. Косы растрёпаны. Лицо краснеет от слёз. На лбу белеет татуировка перевёрнутого полумесяца, разделённого горизонтальной линией по центру.

— Не трогай её, — приказывает Реверсон. Жница оторопело смотрит на командира. На мгновение язычница прекращает плакать и поднимает на мужчину затравленный взгляд. — Моргейт… Немок пал.

Культистка плюёт в капитана. Тот спокойно вытирает лицо платком и усмехается. За этим не следует ничего, что причинило бы незнакомке какой-либо вред. Вместо этого жница поднимают её на ноги и ослабляет хватку.

— Да чтоб вы все сдохли! — яростно кричит та и с достоинством выправляется. — Лучше бы закончили, пока ваше время не истекло.

Мимо них тем временем проносится пара демиборцев: связист Долорайтис в сопровождении разведчицы Веры Озолины, вооружённой винтовкой Dis калибра 7,62. Они спешно покидают призамковую территорию и начинают подъём в гору по вырезанной в камне лестнице.

— У тебя ещё будет возможность умереть за свои haddonis, — скептически отзывается Аверс. — Не торопись. Полагаешь, ты первая, кто так говорит?

— Что? — недоверчиво озираясь, спрашивает девушка. — Ты о чём?

— По договорённости с Красмор, — хрипло отвечает стоящая рядом жница и снимает противогаз. Перед язычницей оказывается седеющая черноволосая женщина, Алана Моргейт, — мы не имеем права убивать тех, чьё божество уничтожено, ибо у них появляется возможность отречься от Слова.

— Fon, мы вынуждены передать тебя пернатым.

— Ни в жизнь, — цедит культистка, мрачно глядя исподлобья.

Аверс напряжённо сводит брови и угрожающе приближается. Культистка стоит всё также неподвижно. Ей нестрашно. Она с вызовом смотрит в бездну вражеских глаз и усмехается.

— Покуда при тебе твой смертник, ты жив, но потеряешь его — и тебя больше не существует, — скалясь улыбкой, шепчет карпеец и склоняется к девушке. Срывает с шеи языческий амулет — литеру Немока, напоминающую птичью лапу. Жнец беззвучно читает вырезанное на обороте имя. Улыбка становится всё более зловещей. Сжав кулак, мужчина ломает амулет и бросает на землю. — Твой бог мёртв. Saj erevo, Самана Гармане.

Эпизод второй

Российская Империя: Синекамская губерния

телекоммуникационная вышка «Азора»

12-31/917

Густеющий по сторонам лес припорошен снегом. Холод, незримый в раскалённом битвой замке, пробирает до костей. Янис Долорайтис ёжится, когда на шапку падает снежная пригоршня. Ругаясь под нос, молодой человек снимает ушанку и отряхивает её. В горстке темнеет элегический субстрат.

— Правда, Ян, дался тебе этот Реверсон. Он в жизни не командовал кем-то больше группки жнецов, а ты ждёшь от него каких-то решений, — рассуждает Вера, зубами зажимая рыхлый фильтр папиросы. Терпкий запах табака настолько силён, что Долорайтис кашляет. — О, какие мы нежные… Да и, между нами, знаешь, этого карпейца могла продвинуть разве что чья-то смерть. Давай лучше о чём-нибудь другом.

Связист недовольно хмыкает. В сравнении с остальными — братьями да сёстрами — в Стагете он недолго. За его пределами, впрочем, тоже.

— А ты сама откуда будешь? — как бы невзначай интересуется молодой человек во время небольшой передышки. Подъём пройден на четверть. Этой высоты достаточно, чтобы узреть природу низменности, расстилающуюся под склонами гор. — До чего же здесь красиво…

— Неместный, значит? — догадывается разведчица и останавливается рядом. Запрокинув голову, прищуривается и указывает куда-то вдаль. — Мой дом примерно там, на юге Церупилса.

Юноша знает, что дома его спутницу никто не ждёт. Лишь хозяйство, пришедшее с мором войны в упадок.

— Загляденье, — восторгается Долорайтис, силясь отогнать волнения. — А я вот недавно перебрался в Линейную с Родополиса. Познакомился в университете с одной практиканткой, и вот я уже тут…

Неподалёку скрипят птичьи глотки. Яйца с невылупившимися птенцами иссыхают и трескаются. Груды тушек валятся ниц.

— Как зовут эту счастливицу?

— Антонина.

На вытянутой из нагрудного кармана фотокарточке запечатлена темноволосая женщина со светлыми глазами. Из-за очков её взгляд кажется холодным, но губы теплеют улыбкой.

— Мои поздравления, — произносит Озолина и хлопает сослуживца по плечу. Со стороны кустов трещат ветки. — Чу! ты это слышал?

Янис неуверенно кивает. К нему возвращается прежняя тревога. Тем временем разведчица, навострив слух, поднимает винтовку и стволом раздвигает колючие заросли. В прицеле пустота. Женщина по пояс увязает в гуще. Долорайтис, игнорируя цыканье, предаётся тягучим мыслям:

— Происходит действительно что-то странное… Ты только не смейся, но это серьёзно: остальные Пределы уже несколько недель не выходят на связь. Я уже пытался до этого хоть что-то узнать у Монтгомери, но… ничего.

— Сомневаюсь, что они ничего не знают. Эти, Ян, всегда всё знают: тут, скорее, дело в том, что они не хотят, чтобы о чём-то узнали мы… — гнетущим шёпотом предполагает женщина — Янис заинтригованно вслушивается. — О том, что может навредить нашему союзу с Красмор… Так начинаются всякие теории заговора?

— Никакая это не теория заговора! — пытается возмутиться юноша. Кончики его ушей краснеют — то ли от холода, то ли от гнева. Тогда же демиборцы наконец добираются до пункта назначения. — Народ верит в воскресение цесаревича… Что, если байки о легионе нежити вовсе не детские страшилки?

— Поумерь своё воображение, Долорайтис, — советует Вера. — Нашёл что слушать, право. Не кликай беду: мысли материальны, а кроме нас здесь могут быть разве что заблудшие клерикалы…

Для Озолины эти слова становятся последними. Как и прочие демиборцы, она погибла, лишь взглянув в лицо подлинного противника.

***

Бесчувственное тело демиборицы подвешивают к балке над станцией связи. Громоздкая аппаратура занимает всю площадку под опорой линии электропередач. Труп на её фоне кажется незначительным, малым. Запястья его связаны верёвкой, а на голову натянут мешок. Мешковина скрывает застывший на лице страх, впитывая обильный ток крови.

Несколько выстрелов — и нет больше Веры.

Янис не знает, в чём они провинились, но уверен, что будет следующим.

За спиной раздаётся приглушённый напев. Песнь, ставшая гимном Параду. Долорайтис вздрагивает. Скрючивается над столом с микрофоном и спешно настраивает частоту. Он боится обернуться, ибо верит, что излишнее любопытство приблизит его гибель. Дрожь сковывает руки. Настройка передатчика занимает больше обычного.

Нервно сглатывая, связист старается не вспоминать о своей невесте, дожидающейся его всего-то в пятидесяти километрах от Стагета. Всё то, что прежде давало ему сил, обращается прахом. Фотокарточка, что юноша сжимает в руке, заляпана кровью и грязью.

Это не то, чего он хотел.

— Мы же служили вам верой и правдой, — севшим голосом проговаривает Долорайтис, надеясь хоть как-то оттянуть момент. Надеясь на подмогу. Однако никто не приходит. — Зачем вы это делаете?

— Во имя войны, разумеется, — отвечает загробный шёпот, и удавка оплетает шею связиста. В следующее мгновение он чувствует, как обладатель голоса наклоняется к нему, — до чего же она прекрасна.

Вскорости на аварийной частоте 144.23.201 FYD появляется следующее сообщение: «Культисты и все демиборцы лежат мёртвые на руинах, все люди мертвы. Цесаревич вернулся. Меня зовут Янис Долорайтис, и я умираю».

Эпизод третий

Российская Империя: Синекамская губерния

Стагетский Предел

12-31/917

Ужасающий крик раскатистым громом потрясает горы. Птицы с громкими всхлипами поднимаются ввысь. По ступеням, ведущим к телекоммуникационной вышке, стекает кровавый ручей. Лежащий на земле снег алеет.

Скрипят ворота. Хлюпают приближающиеся шаги. Двор наполняется беспокойными перешёптываниями. Замечая тревогу сослуживцев, Реверсон оборачивается и видит подволакивающего ногу человека.

Долорайтис… вернулся.

Спина его утыкана стрелами. Ни жив ни мёртв он стоит посреди двора.

Капитан ошеломлённо приоткрывает рот — разве тот не должен был умереть с таким количеством попаданий?

Демиборцы сторонятся связиста как поражённого. Отзвуки крика к тому моменту превращаются в подобие миража.

— Долорайтис, — неуверенно обращается к вернувшемуся Аверс, — что с тобой произошло? Sero Вера?

Долорайтис неестественно запрокидывает голову. Глаза его закрыты. Рот открывается с натужным хрипом. Сквозь бульканья прорезаются слова:

— Наступает наш Парад… — чужеродный шёпот звучит так, будто кто-то исполняет погребальную симфонию на голосовых связках юноши. — Наступает наш Парад…

Цепенея от ужаса, капитана смотрит на Долорайтиса. На тело, что уже мертво, но по-прежнему держится на ногах. Аверс не выдерживает и, выхватив из кобуры револьвер, стреляет. Всё происходит настолько быстро, что по итогу жнец даже сомневается, что попал. Впрочем, связист падает… и вроде даже замертво. Хмурясь, Реверсон подаётся к культистке и хватает за ворот.

— Твоих рук, — сквозь зубы цедит карпеец, — ker-haddon?..

Самана вскидывает бровь и чуть наклоняет голову.

— Чего вы так испугались, капитан? — зловеще интересуется она и вытягивает шею. — У страха глаза велики?

Тишина наполняется свистом, хрустом веток… Из-за стены вылетает бутылка с зажигательной смесью. Клочок подожжённой ткани — обрывок воинской накидки — горит. Падает сосуд точно в приправленный керосином ров. За вспышкой следует огонь. Оно молниеносно растекается по трупам.

— Ejs! — выругивается капитан. Непроизвольно отшатывается, когда языки пламени тянутся за ним. — Нужно потушить огонь!

Несколько демиборцев наперевес с вёдрами воды бросаются в пекло. Однако все попытки ликвидировать пожар безуспешны. Аверс, недобро сверкая глазами, смотрит на укрепление перед воротами. Помост возвышается в паре метров над землёй. Покуда смотровая башня вне доступа, это — единственная возможность расширить обзор.

— Пошли, — хватая культистку, рычит капитан. Стоит той воспротивиться, как у её виска сверкает дуло револьвера, — встретим гостей вместе.

— Это не наши, — уже не так уверенно лепечет Гармане, — клянусь.

— Сейчас мы это проверим.

Он доводит сектантку до деревянной лестницы и толкает вперёд. Девушка едва не падает, но вовремя хватается за перилу. Когда Самана оборачивается, то видит наставленное на неё оружие.

— Тебе помочь, — едко спрашивает капитан, — или у страха глаза велики?

Отвернувшись, культистка что-то произносит одними губами, поднимая взор к опаленным небесам, и несмело поднимается. В какой-то момент Аверс убирает палец с крючка и опускает револьвер.

— Я никого не вижу. Здесь очень… туманно, — со странным волнением сообщает девушка, переводя взгляд на Реверсона. Тот недовольно морщится. В этот же момент стрела пронзает женское сердце. — О деми…

Касаясь чёрного оперенья, Самана Гармане припадает к ограждению. Глаза закатываются. Из пробитой груди бежит кровь. Пара капель застывает в уголках пересохших губ. Прежде чем умереть, девушка слышит дуновения ветра и шёпот надвигающихся Слов: «Наступает наш Парад…»

— Закрыть ворота! — взмахом руки приказывает Аверс. — Оружие наизготове!

Демиборцы бросаются в рассыпную: кто в спешке несётся затворять ворота, кто — вооружиться чем покрепче да понадёжней. Секунды превращаются в вечность. Только тогда капитан понимает, что уже слишком поздно.

Ворота распахиваются настежь.

Туман могильного хлада расстилается по земле. Слышится лязг пластинчатой брони и мечей. Сквозь мглу прорезается красноватое свечение. Десятки устремлённых вперёд огней… Аверс пятится, когда они приближаются. Следующая догадка шокирует его даже сильнее: это не просто огни, это — глаза.

— Смерть так и не остановила вас, — раздаётся смутно знакомый голос, и демиборцы поднимают оружие, — не так ли, друзья?

Навстречу выходит высокий мужчина в броне. Опаленный плащ расстёгнут — поверх кольчуги темнеет рубашка. Полоски крашеной кожи служат многочисленными ремнями. Голову венчает широкополая шляпа.

— Цесаревич вернулся… — тревожно перешёптывается толпа. — Но как? Этого не может быть…

Реверсон подаётся вперёд и, набравшись мужества, поднимает руки. Револьвер угрожающе поблёскивает в сумрачном свете.

— Магистр, — силится почтительно улыбнуться капитан, — мы не ожидали вашего возвращения. По земле ходит молва, eni zos battefkos, и ваше появление как нельзя вовремя… Полагаю, поход прошёл успешно?

Цесаревич молчит. Вместо ответа он, придерживая шляпу, стягивает противогаз, и зрелище парализует демиборцев — так, будто перед ними деми во плоти. Волевые черты лица наследника престола российского уподобились до черепа, обтянутого пергаментом кожи. За выжженными веками пылают налитые кровью глаза. Аверс испытывает подлинный, почти первобытный страх, когда пасть немёртвого, лишь подобие человеческого рта, растягивается в безумной, несмываемой улыбке.

Оскар поднимает руку.

Смурная ночь озаряется светом. Синекам наполняется гулом воздушной тревоги. Эскадрилья «Снегирей» с разворота движется на Стагет. Люки бомбардировщиков открываются. Неподалёку падают несколько бомб. Кубометры отравляющего вещества покрывают низменность и, по мере приближения к горам, плотным облаком окутывают Предел.

Оскар сжимает руку в кулак.

Элегия обволакивает земли ордена — видимость сводится к нулю. Мертвецы бросаются в атаку. Многие демиборцы покидают мир под массированным обстрелом. Другие — под градом пуль. В рваных ранах расползаются тела. Обрываются километры кровеносных сосудов — крошатся кости.

Каждое попадание Реверсон чувствует с запредельной чёткостью. Как пули, дробя рёбра, пробивают лёгкие и расцветают жуткими свинцовыми цветами. Как их лепестки щекочут сердце и бутонами вгрызаются в мышцы. Как их металлический нектар сочится из его рта.

Последние пять минут жизни капитана полны неутихающими криками и шелестом пламени. Мужчина знает, что никто из Стагета не вернётся домой. Никогда. Армады кораблей исчезнут под гнётом воды. Механические титаны развалятся от бесконечных перегрузок систем… Вся та мощь, что созидало человечество, обратится прахом. Пришедшая с севера буря сотрёт следы их поражения вместе с историей и доблестью славного ордена. Балтийское море озарится прощальными огнями.

Рядом заваливается Рагнара. Она ещё жива, когда элегия заживо разъедает её плоть. Кричит, когда тело обращается углём. Умирает, и Аверс ничего не может с этим сделать.

Элегические частицы холодом вгрызаются в кожу. Обжигающая чернота сковывает конечности. Аверс с хрипом падает на колени. Возносит взгляд к небесам. Ложится набок. Устало закрывает глаза.

Не умирает.

Имей боль физическое воплощение, он бы непременно стал её лицом.

Пока остальные умирают, Реверсон впадает в подобие сопора. Боль перерастает в слабость и теряет значение. Уставшее сердце пропускает несколько ударов. Затем кровь вновь набирает силу, и тепло жизни наполняет его. Карпеец гневно сжимает кулак. Приподнимается. Открывает глаза.

Смерть не заберёт его.

Никогда.

С губ срывается слабый хрип. Пережимая решето ран, Аверс поднимается. Мышцы наливаются тяжестью. Так затягиваются его раны. Жнец болезненно постанывает, когда регенерирующая сила выталкивает наружу фрагменты свинца. Забытый, капитан становится единственным живым, кто видит бардак во дворе.

Ревенанты тем временем разворачивают одну из пушек на Царевну. Забрасывает в канал осколок уранового солнца и производят залп. Прекрасная Вендига рассыпается мириадами частиц: кусочки камня и костей усыпают землю. Лишь лицо каэльтины остаётся целым. Реверсон непроизвольно замирает, когда оно падает к его ногам.

— Ты мог стать героем, — сквозь зубы цедит тот, подходя к цесаревичу немёртвых, — а стал…

Неупокоенный медленно кивает. Оборачивается. Натягивает на кисть кольчужную перчатку с пластинами на тыльной стороне. От манжеты отходят резиновые трубки с иглами. Оскар вставляет каждую из них во внутренний сгиб локтя. Воспользовавшись моментом, демиборец выхватывает из ножен скимитар. Наставляет меч на магистра.

— …монстром? Воплощением кошмаров? — не без удовольствия предполагает цесаревич. — Так ли мы теперь отличаемся, капитан? Люди верили в нас, и посмотри, во что мы превратились.

Последняя игла проникает в вену. Грязная кровь наполняет трубки. Неупокоенный отводит руку, и перчатка трансформируется в окутанный дымом клинок. Сплав, из которого он выкован, сочится прожигающим камни ядом.

— Это с вами сделали не люди, — пылая праведным гневом, почти по слогам произносит мужчина, — а стремление к власти.

Демиборец бросается вперёд. Размахнувшись, наискось бьёт мечом. Шагом в сторону Оскар уклоняется. Толкает капитана локтем. Тот глухо рычит и вовремя отбивает удар проклятого клинка. Капли яда градом заливают площадь. Прожжённый булыжник дымится.

— Как бы не так, — отвечает немёртвый и замахивается.

Капитан умело отбивает удары.

Один за другим.

Свистит рассекающая воздух сталь.

Аверс постоянно отдаляется, пытается разорвать дистанцию. Тогда Оскар берёт меч в две руки. Следует мощный удар. Растерявшись, карпеец закрывается металлической пластиной на руке. Та не выдерживает напора и слетает. Лезвие вонзается в плоть. Выплёвывает яд прямо в кровь.

Отчаянным рывком жнец отводит проклятый клинок. В последний момент мужчина уворачивается от рубящего удара и отпрыгивает. Его неумолимо затягивает в выкипевшее болото.

Вспоротые пальцы обильно текут. Плащ продолжает дымиться накопленной отравой. Дыхания решительно не хватает.

— Zos soharkon, — задыхается капитан и, хрипло усмехаясь, лезвием блокирует очередной удар, — eni battefkos-nof zex itef.

Клинки скрещиваются со звоном. Отзвук его проходит по всему Синекаму, сливаясь с колокольным плачем Храма. Искры раскалившейся стали брызжут во все стороны. Реверсон изо всех сил пытается удержать скользящую рукоять. Лезвие собственного оружия неумолимо приближается к лицу. Демиборец выгибается. Отворачиваясь, пытается отклониться. Плоскость скимитара заметно темнеет. От напряжения начинают дрожать руки. Оскар выбивает скимитар и пинает противника в грудь. Заносит над ним клинок и замирает, наслаждаясь очередным триумфом.

Готовый принять новую смерть, Аверс замечает сотканный сумраком женский силуэт. Чаровница появляется из дыма с туманом. Завидевшие её ревенанты, опуская головы, преклоняют перед ней колени. Женщина равнодушно взирает на растущее пепелище и тела, оставленные к трапезе воронов.

Незваная гостья окутана глухим трауром, и голову её украшает корона, собранная из гильз. На кипенном лице зияют пустотой глазницы. В порывах ветра шлейфы одежд обращаются прахом. Правая рука немёртвой перетекает в длинный меч, флиссу, навершие которой выполнено в виде лисьей морды.

В сравнении с крупными кистями ноги женщины маленькие. Босая, она неотвратимо движется к Неупокоенному. Шаги её не оставляют следов. Когда расстояние меж немёртвыми сокращается, коронованная поднимает флиссу и лёгким взмахом отсекает голову цесаревича. Чёрная кровь омывает клинок, окропляя эфес и землю вокруг.

— Milaghtkof, enilo zos sazerkkon, — раскатисто гремит женский голос над капитаном, и приходит тишина, — enis nontoj zaut kemorom.

То, что секундой раньше было обращено к нему одному, пробуждает ото сна умерших. Опаленные, истекающие кровью тела одно за другим поднимаются на ноги. Всякая пластичность, присущая живым, исчезает. Сердца воинов не бьются, но нечто вновь вынуждает их глотать воздух. Неживые глаза вспыхивают сизым огнём.

Глава вторая. Один плохой день

«Ежедневно лишь одно существование Немока порождало свыше десятка заболеваний: от незначительных до смертельных. Пребывание деми рядом с населёнными пунктами искажало всё живое. Природа не могла справиться с демиургическим воздействием — мутации встречались во всех царствах и мирах, и человеческий вид пострадал не меньше других.

За годы Восхождения Немока появилось множество людей, наделённых генетическими пороками — внешними и/или внутренними дефектами. Несмотря на то, что в начале X века было произведено Нисхождение, число дефектных персон продолжает неуклонно расти: виной тому отсутствие систематического лечения и наследственный фактор недугов»,

— С. Блок, «Немок и Синекам».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекамский край

руины Стагетского Предела

12-31/989

Ныне на руинах Стагетского замка стоит кладбище. Внутренний двор исполосован стройными рядами могил. Над каждым надгробием, помутневшим от времени, возвышается фонарь. Единожды в год его зажигает стагетский почитатель, совершающий обход в день падения Стагета.

– [Долбанный] рот, — сыпля ругательствами, с ходулей внезапно срывается юный почитатель, Элиот Лайн. — Да какого?

Это высокий черноволосый парень с серыми, практически прозрачными глазами. Черты его лица невыразительны, а губы настолько тонкие, что кажется, будто их нет. Болезненно бледный, вечно непричёсанный подросток.

Когда-то то, что стало ходулями, служило частью экзоскелета для силовых доспехов. Сейчас же это — стальной каркас со ступенями для ног. Однако выступы изношены и разболтаны за давностью лет. Время от времени что-то да отваливается. В этот раз не выдерживает правая ступень.

Потирая ушибленный локоть, Элиот обнаруживает, что пуховик порван. Парень, устало глядя на металлоконструкцию, вздыхает. Он стягивает с ботинка оторванное крепление и подходит к ходулям. На протоптанной тропинке ступени не оказывается. Поблизости тоже. Вокруг нетронутые сугробы с могильными курганами.

— Твою ж… — ругаясь под нос, парень раздражённо достаёт из кармана перчатки и, когда одна из них не налезает, в бешенстве забрасывает обе в дальний сугроб. — Плевать.

Без перчаток пальцы мёрзнут быстрее. Когда почитатель начинает копаться в сугробе, чувствительность обостряется. Подвижность сокращается. На запястьях высыпает крапивница, а кожа слегка трескается.

— Geache, ты и есть стагетский почитатель? — слышится сверху иноземный акцент: согласные звучат твёрдо, гласные — резко. Лайн шустро выпрямляется и оглядывается. Из-за надгробия, рядом с которым он остановился, выходит человек в плотном кожаном плаще. — Что-то не так?

— Мне говорили, — вытирая слезящийся глаз, в замешательстве отзывается Элиот. Ему не удаётся разглядеть лица незнакомца. То скрыто тенью надвинутого капюшона, — что сюда никто не приходит.

— Feville sazerkkon tanoght, — склонив голову набок, отвечает карпеец и достаёт из внутреннего кармана портсигар, после чего закуривает. — Можно сказать, я тоже в каком-то смысле почитатель.

— Что ж, я как раз почти… закончил, — уверяет неизвестного брюнет. Он запрыгивает на оставшуюся ступень и зажигает последний фонарь. Затем спрыгивает обратно. — Кажется, на этом всё, так что… ну, не буду вам мешать.

Глянув на ходули, Элиот активирует протофон. Запускает «Ментаксион». Среди контактов находит сестру и открывает личную с ней переписку.

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:32]: эта срань опять сломалась ты где

— Эмм… Может, тебе помочь? — участливо интересуется незнакомец, указывая на ходули. — Они выглядят тяжёлыми… Ты сможешь их утащить?

— Нет-нет, спасибо. За мной сейчас сестра приедет.

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:33]: а еще тут какой то стремный чел

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:34]: мне пока нестрашно но если ты не поторопишься то будет

— Ты наивен, если надеешься кого-либо провести такой маскировкой, — меж тем произносит карпеец и усмехается. Насмешка звучит недружелюбно, презрительно. — Она такая из-за генетического порока, да?

Почитатель, оторвавшись от протофона, раздосадовано смотрит на свои кисти. Если левая стандартного размера, то правая — значительно больше, фаланги длиннее, а ногтей вовсе нет — концы заостряются на манер когтей. Примечательно и то, что ладонь отличающейся руки плотно обёрнута бинтом.

— Ну, типа, да, — вполголоса отвечает парень. Иноземец достаёт из снега потерянную деталь и протягивает её. — Сильно заметно?

— Если знать, куда смотреть, — затягиваясь самокруткой, хрипло отвечает мужчина. Элиот нерешительно забирает ступень, заводя дефектную руку за спину. — Ты держишь закрытой правую ладонь, это привлекает внимание… и, без обид, но ты даже во время чтения её прячешь?

— Я-я не пользуюсь этим… это мерзко.

Протофон неожиданно вибрирует. Парень мельком смотрит на экран.

Anastasi Laine [12.31, в 15:39]: У меня смена только закончилась. Буду где-то через 20–30 минут.

— Прикасаться к покойникам? Сомнительное удовольствие, fon, — соглашается человек так, будто делал это не раз, — но ты некрочтец. Не каждый дар достоин названия, но твой таков. Прискорбно, что в нашем мире подобные способности достаются тем, кому они не нужны.

— Ну, значит, я — беспонтовый некрочтец, — раздражённо отмахивается брюнет и смотрит по сторонам. — Ладно, мне тут ещё где-то полчаса торчать. Может, вас экскурсия интересует или типа того?

— Экскурсия? Ха-х, сомневаюсь, что ты сможешь рассказать мне больше интернета… — отказывается незнакомец, выпуская изо рта густой дым. Тогда Элиот замечает, что запах едва похож на табачный — он кажется странным смешением гнили и химического ароматизатора. — Вот скажи мне, ты же как почитатель примерно представляешь, что здесь произошло? Как считаешь, можно ли это назвать справедливостью?

— Ну-у, — натянуто ухмыляется тот, — здесь вы точно не по адресу. Ну, в смысле, что гибель демиборцев не особо походит на справедливость. У меня прадед был связистом при Параде — так говорят, его свои же и порешили.

— Занятно, — в голосе незнакомца слышится интерес, — получается, ты правнук Долорайтиса? Не знал, что у него были дети.

— Ну да, типа того, но он, короче, типа кинул мою прабабку и ушёл в Парад. Так что в реестрах нас нет, но как бы иначе я стал почитателем? Мы типа эти, Дети Стагета, и каждый год решаем, кто будет почитателем. Наши родители уже болт на это забили, а нас муштруют каждый…

— Что ж, это многое объясняет, — аккуратно перебивает собеседника иноземец, — но я не об истории Стагета. Ты же, наверное, слышал, что местные могилы пусты, и демиборцы, отречённые от императорского лика, ещё живы?

— Да, конечно. Легенду об отречённых все у нас знают. Как там было? А, ну, типа: «…предательство цесаревича навлекло гнев Вендиги, Царевны Немёртвых, и она пробудила умерших, дабы те остановили бесчинства предавшего её жениха…»

…магистра некогда великого ордена сгубила невообразимая сила демиургического вооружения, добытого им в ходе последнего похода. К счастью для рода людского, способы изготовления этого оружия, равно как и название, были стёрты в летах. Современная история подарила ему новое, универсальное наименование — демиган.

Восставшие демиборцы объединились с культистами, дабы в порочном союзе остановить легион нежити во главе с Оскаром Неупокоенным. Они заточили цесаревича в одной из темниц расколовшейся Империи; вслед за предводителем Парад потерял и силу: демиганы вернулись в остывшие кузницы Теуграда — подземного царства, обращённого ревенантами в некрополь.

Отречённые запечатали врата обители и разделили ключи меж собой. Покуда призванные Царевной немёртвые несут свой крест, арсенал проклятой нежити останется неприкосновенным, и Война не вернётся на землю…

На протяжении всего рассказа дымная самокрутка неприкосновенна. Стоит почитателю закончить, слушатель, красноречиво кашлянув, затягивается и спрашивает:

— Зачем ты пересказываешь вступление из «Душерождённых»? — звучит это настолько разочарованно, что Лайну становится некомфортно. Следом за этим незнакомец что-то достаёт из кармана и показывает ему: — Скажи, ты знаешь, что это такое?

На обтянутой перчаткой ладони Элиот видит ювелирное украшение. Увесистый крест, слишком крупный для носки. Каждая из его частей оплетена змеёй — верхняя и нижняя направлены прочь от перекрестия, а то время как головы боковых удерживают на нём инкрустированный мутный камень.

— Ну, это крест, — рассматривая предмет подслеповатым прищуром, отвечает брюнет. — У него что, есть какое-то сакральное значение?

— Zoic, — подтверждает иноземец, стягивая одну из перчаток. Стоит изделию соприкоснуться с человеческой кожей, как камень в сердцевине загорается. Владелец глухо усмехается. Когда он отстраняет крест, свечение угасает. — В кругах карпейской знати был популярен особый тип драгоценных камней — сейчас их называют демитирами, ха-х. Они реагируют на соприкосновение с живой материей и, говорят, способны сдерживать мертвецов…

— Я слышал о таком, — проговаривает Элиот, пытаясь скрыть возникший интерес, — их называли демиургическими слезами… Это правда?

— Hor ты готов поверить, — уклончиво отвечает мужчина и, натянув перчатку обратно, возвращает украшение в карман, — что демиурги плакали… А то, что ты видел, называется «jegoletso».

— «Jegoletso»? Звучит… как-то сложно.

— В переводе с карпейского «jegoletso» значит «ключ». Этот, как ты выразился, «крест» существует с тех самых времён, когда карпейский язык был мировым, а на эспере говорили лишь в балтийских деревнях.

— На стара эспере, — ревностно поправляет Элиот, — он не имеет ничего общего с нова эспере. Над ним специально работали, чтобы убрать языковой…

— Это никак не противоречит тому, что я сказал, — равнодушно соглашается мужчина и обходит ходули. — Как бы то ни было, после того, как карпейский перестал быть мировым, использование старых названий стало выгодней для сокрытия истинного значения.

— Тогда зачем вы вообще мне об этом рассказали?

— А как иначе? — искренне удивляется иноземец. — Ты же стагетский почитатель: должен же ты знать, что почитаешь.

Не успевает Элиот раскрыть рта, как мужчина тушит самокрутку о близлежащее надгробие, и удушливоемарево овевает всё вокруг. Брюнет закашливается. Уже оба глаза истекают солью.

Иноземец скрывается до того, как Элиот откашливается. Когда дыхание приходит в норму, за поворотом хрустит снег. Из-за разрушенной каменной стены выезжает белоснежная «Макада» — фургон, выпущенный ещё до раскола Российской Империи.

Лайн передёргивает плечами, вспоминая прошедший разговор, и смотрит на стоящее рядом надгробие. Фонарь над захоронением гаснет. На могильной плите, среди инея и истлевшего пепла, чернеет гравировка: «Аверс Реверсон // 3.22.890 — 12.31.917».

Из фургона выбирается длинноногая брюнетка — сестра-близняшка Элиота, Анастази. Не в пример брату она ухожена. На первый взгляд даже кажется, что, кроме фамилии, их ничто не объединяет. Однако, если присмотреться, становится очевидным не только физиогномическое сходство, но и метки некрочтения, прихотью дефекта облюбовавшие ладони близнецов — по одной на каждого. Если у парня пороком отмечена правая рука, то у девушки, зеркально, левая.

— Ну и где твой приставала? — с усмешкой интересуется сестра, демонстративно озираясь. Элиот, хватаясь за одну из боковых ручек на ходулях, закатывает глаза. — Ой, да перестань. Чем ты опять недоволен?

— Мы типа договаривались поехать вместе, — напоминает он и кивком подзывает сестру.

Та открывает задние двери кузова и плетётся к ходулям.

— Да-а, — утомлённо тянет брюнетка, — а ты, в принципе, мог подождать, когда у меня закончится смена. Кстати, вечеринка в семь, и ребята тебя ждут.

— Ну уж нет, увольте. Я с самого утра [мучаюсь] с этим кладбищем, и всё, чего я сейчас хочу — спать, — ворчит почитатель и под укоризненный взгляд Анастази пытается оправдаться: — Ну правда, я [устал]… и [шататься] по заброшкам нет желания. Да и ждут они не меня, а мой фотоаппарат.

— Ладно, вот только учти, что Ева там тоже будет.

— Да мы расстались.

— Что, опять?

— Ну, наверное, — неопределённо пожимает плечом брюнет. — Честно говоря, я перестал считать после того, как она меня бросила в третий раз.

Совместными усилиями близнецы погружают ходули в фургон. Окинув кладбище придирчивым взглядом, почитатель смотрит на погасший фонарь. Однако, не найдя в себе сил это исправить, садится в машину. Анастази залезает следом. Вместе они покидают Предел.

Расчёсывая зудящий глаз, Элиот опускает солнцезащитный козырёк и смотрит во внутреннее зеркало. Склера красна. Веки, кожа вокруг — всё раздражено слезами, горит. Парень устало выдыхает и захлопывает козырёк, вместе с тем закрывая ладонью воспалённый глаз.

— Сколько раз повторить, чтобы ты сходил к врачу?

— Да просто в глаза что-то попало.

— Вторую неделю подряд? Ну-ну.

Спуск по серпантину занимает не меньше получаса. Всё это время поездку сопровождают однообразные пейзажи: заснеженные горы и редкие, многовековые деревья с подпаленной корой.

На всё это Элиот смотрит со скучающим видом, то и дело глядя на протофон. Когда принимает, что ни сообщений, ни звонков не будет, отворачивает от себя экран. Анастази сочувствующе вздыхает и включает радио. Местная радиостанция передаёт прогноз погоды. Затем начинается реклама. Диктор поставленным голосом зачитывает: «Прими нергет и боли нет». Не дослушивая, Лайне меняет частоту. Салон наполняется мелодией лёгкой рок-песни о необходимости слушать своё сердце.

— Только не это. Выключи.

— Брось, — отмахивается брюнетка и, поглядывая на брата, прибавляет громкость, — тебе же она нравится.

— Зи, я…

Расплываясь в улыбке, сестра начинает подпевать. Делает она это настолько заразительно, что парень и сам не выдерживает — под нос вторит песне, смущённо отводя взгляд.

«Макада» съезжает на трассу, ведущую до самой Линейной — одного из трёх городов подле Стагета. Населённые пункты, расположенные на равном отдалении друг от друга, образуют треугольник, в центре которого озеро Синекам. Последнее известно тем, что там находилась языческая святыня — Синекамский Храм Восхождения. После прорыва дамбы на его месте осталась лишь пятиярусная колокольня. Посёлок, выстроенный вокруг, ушёл на дно, и добраться до останков Храма возможно только на лодке. В сезон здесь много туристов: Синекам, равно как и Стагет, являются значимыми достопримечательностями Балтии. Чего нельзя сказать о самих городах края.

Церупилс, стоящий на северо-восточном берегу озера, живёт только за счёт туризма. В межсезонье он пустует — работают там вахтами, и с осени по весну он простаивает.

Другой город, Пра́йрисн на северо-западе, заброшен фактически. В связи с аварией на деметаллургическом предприятии окружающая среда была подвергнута токсическому воздействию, и ныне там никто не живёт.

Во всём краю полноценно функционирует только Линейная — провинциальный городок на южном побережье Синекама. Однако период расцвета также позади. Произошедшая на местном предприятии авария в 975-ом году унесла жизни четверти населения: покоится оно отчуждённых территориях. Численность жителей идёт на убыль.

— Ты куда потом? — наконец нарушает молчание Элиот. — К Фрицу?

Вдоль дороги мелькают билборды, по экранам которых беспрерывно транслируются кадры военной хроники. От самых первых — чёрно-белых — до цветного изображения настоящего времени. Каждый из роликов заканчивается портретом погибшего героя с призывом вступить в ряды Красмор.

— Не-а, — отвечает брюнетка, с полуулыбкой глядя на брата. — Я договорилась с ним на завтра: всё равно он сегодня ничего не будет смотреть.

— Наверное, — прочистив горло, начинает парень — как раз тогда заканчивается песня, — я всё же поеду. На вечеринку, в смысле. Только давай домой сначала заедем, хоть переоденусь.

— Вдохновился песней? Да, в принципе, без проблем.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Ковна 2-1-8

12-31/989

Постепенно дорогу обступают имперские двухэтажки классического образца: с мезонинами, отделанные причудливой лепниной и массивными колоннадами у парадных. Дом Лайнов находится на одной из старых улиц в восточной части Линейной: Ковна, названная фамилией открывательницы свойств деметалла, граничит с окраинами.

За окном мелькает кинотеатр «Олимпик». Стены его горят постерами новинок кинопрома: демивудские блокбастеры соседствует с историческими полотнами Балтии и парой имперских лент.

В стороне остаётся школа, из которой близнецы недавно выпустились. На воротах висит приглашение на вечер памяти Шарлотты Митте — их одноклассницы, утонувшей на озере месяц назад. Известие о её смерти потрясло весь город, и Анастази знает, что многие, в том числе и её брат, собираются посетить это мероприятие. Всё бы ничего, но девушка собственными ушами слышала, что некоторые горожане видели усопшую даже после кремации…

— Её расчёска всё ещё у тебя? — между делом интересуется брюнетка. Брат неуверенно кивает. — Избавься от неё. Не хотелось бы, чтобы мама, зайдя в твою комнату, увидела там мёртвую деву.

— Немёртвую.

— А разница? — паркуясь, огрызается Анастази. — Остановимся на том, что точно не живую… Вот только откуда у тебя вообще её расчёска?

— Да со дня рождения осталась, — угрюмо вспоминает парень. То был редкий случай, когда они праздновали дома: мама планово легла в больницу, и квартира осталась в их распоряжении. — Так и не успел вернуть.

— Да-а, она всегда была такой забывчивой… и неуклюжей. Учитывая, сколько уже прошло… странно, что она ещё не проявилась.

— Эээ… Да. Типа того.

К тому моменту они уже заходят в подъезд. Их встречает чистое светлое помещение. Лестничная площадка расцветает цветочными горшками, а из квартиры напротив тянется аромат свежей выпечки.

— Давай только по-быстрому, ладно? — поднимаясь по лестнице, просит брюнетка и мельком смотрит на запылённое окно. — Не хочу опоздать.

Брат, проверяющий почтовый ящик, рассеяно кивает.

У каждого дома свой запах. Вне зависимости от того, приятный он или нет, именно его слышишь, когда переступаешь порог. Если Элиот не обращает на него внимания, то Анастази морщится, лишь учуяв дух Немока.

На кухне их встречает болезненного вида женщина. Она худа и бледна; на фоне всей этой тонкости неестественно выпирает живот, состоящий из злокачественных новообразований — следствие генетического порока. Неизлечимого генетического заболевание, которое невозможно диагностировать до первого проявления. Запущенная Федра, как есть: сначала она разрушает тело, а после — разум, провоцируя развитие психических расстройств.

Мартина улыбается, завидев детей. Стараясь не реагировать на скорбное лицо дочери, обращается к сыну:

— Не ожидала, что вы так скоро, — радуется она. — Как всё прошло?

На протяжении всего диалога Анастази держится в стороне. В попытках отвлечься разглядывает застеклённый шкаф. На его полках собраны избранные сочинения, какие рекомендуется прочесть всем Детям Стагета. Взгляд Лайне цепляется за корешок любимой книги — биографию Магдалены Мар’О. Карпейской вестницы, что наперекор Верховной Жрице прибыла в Стагет для Нисхождения Немока. Карпейка, ставшая героиней Балтии, всегда вдохновляла Анастази: в детстве она мечтала пойти по её стопам.

Рядом находится домашний алтарь. На угловой тумбочке выставлены четвёрка свечей — стены исполосованы дорожками копоти — и тройка фотографий в рамках. На каждой из них родители вместе: школьный выпускной, свадьба и пятый день рождения близнецов. Последний снимок является последним во всех смыслах — сделан он был за несколько часов до аварии.

— Да нормально, — опуская подробности, меж тем отвечает Элиот, — но устали чутка. Думаем, вот, может, с ребятами сгонять на вечеринку к озеру.

— Хорошо… а Дайомисс за вами присмотрит? — полушутливым тоном интересуется женщина и, пригубив чашку, улыбается. — Ну, повеселитесь там, — простуженным голосом прощается она и, опираясь на столешницу, встаёт из-за стола, — но давайте недолго: к десяти я накрою. Хоть посидим немного.

Только Анастази хочет возмутиться, как замечает тонкую струйку крови, тянущуюся из носа Мартины. Брюнетка легонько пихает локтем проходящего мимо брата, и тот останавливается. Одаривает сестру недоумённым взглядом. Девушка украдкой кивает на мать. Элиот, вопросительно вскинув бровь, поворачивается и немеет.

— Мам, — робко начинает, — ты когда в последний раз была у врача?

— А?

Глаза Мартины испуганно расширяются. Когда кровь достигает губ, женщина тыльной стороной ладони подтирает её. Больную берёт оторопь, когда пятно алого расплывается на коже. Забивается в поры. Прорисовывает каждую складку и морщинку.

— Всё нормально, — пытается успокоить женщину сын. — Всё…

Только его рука касается её плеча, как Мартина срывается с места и несётся в ванную. Резко захлопывает за собой дверь. Включает воду.

— Что это сейчас было? — молвит Анастази. — Это как-то… нехорошо…

Сестра с братом напряжённо переглядываются и неуверенно подходят двери. Прислонившись к ней ухом, брюнетка осторожно стучит:

— Мам? — спрашивает она. — Всё в порядке?

Ответа не следует. Только через полчаса Мартина покидает уборную и ретируется в спальню. Дети едва замечают, как бледный силуэт скрывается в тёмной комнате. Когда близнецы думают наведаться к матери, на протофон Анастази приходит сообщение:

M. Laine [12.31, в 17:49]: К 10 жду дома.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Синекам

«Мёртвая Миля»

12-31/989

Вечеринка проходит в «Мёртвой Миле» — многоэтажке, заброшенной на этапе строительства. Выкупленная альвионцами земля предназначалась для возведения «Мили Жизни» — элитного комплекса у западного берега Синекама. Однако после революции строительство заморозили. К тому моменту было отстроено почти девять этажей, пять из которых вполне пригодны к использованию. Большинство окон застеклено, в связи с чем издали недострой напоминает глыбу льда. Крыша «Мили» возвышается над лесом: каркас металлоконструкций скрывается в облаках.

Горожане сторонятся «Мёртвую Милю», за счёт чего комплекс был облюбован подростками. Когда охрана стала менее строгой, а об аварии позабыли, это место стало центром гулянок и сабантуев. Вне родительских глаз, дозорных мурмурация и непрошенных гостей.

Детям говорят, что это место проклято.

Элиот неоднократно там бывал. Даже ребёнком с одноклассниками поднимался до четвёртого уровня. Дальше, правда, и возможности-то тогда не было — часть лестницы попросту обрушилась. Уже годами позже, будучи подростком, парень взбирался и выше. Какие-то умельцы сбросили вниз канат, по которому, при должной сноровке, можно подняться. С этим-то Лайн справился, но спуск прошёл не так гладко: закончилось всё переломом ноги и сотрясением. Врачи говорят, ему повезло. Вот только камера, на которую были сделаны первые снимки, пережить падение уже не смогла.

— Ты не думала, ну, что тебе стоит быть с ней, ну, как-то общительней? — неуверенно завязывает разговор брюнет.

Пытаясь сосредоточиться на дороге, сестра отвечает:

— Нет.

— Но она же наша…

— Эли, — перебивает его водительница, — ты видел её алтарь? Она обрезала нас с «последней» фотографии. Это ненормально.

— Ты всё ещё злишься на это?

— А ты действительно хочешь сейчас об этом говорить? — вспыхивает Анастази и раздражённо бормочет: — Не смотри на меня так. Вместо того, чтобы разводить тут демагогию, лучше бы помог затащить её к врачу… да и сам бы сходил.

Тем временем они съезжают на просёлочную дорогу. Со всех сторон их обступает лес. Дальний свет едва освещает округу.

— Не нагнетай… а мама, ну, она, наверное, не в том состоянии, чтобы воспринимать такое адекватно. В смысле, ах, когда у тебя такая штука — походы к врачам уже не несут хорошего настроения, а, ну… ты поняла, в общем.

— Да, поняла… Мне теперь не по себе, что мы поехали, — заглушив двигатель на стоянке, делится Анастази и смотрит на вход в здание. Снаружи много подростков — кажется, выпускники следующего года. — У меня нехорошее предчувствие. Наверное, стоило остаться дома.

— Думаю, да, — неуверенно соглашается брат и смотрит в окно, не решаясь отстегнуть ремень безопасности, — но мы можем типа вернуться. Нас даже никто не видел, так что просто потом напишем, что не смогли.

— Да-а, давай так, — решает брюнетка и, только рука ложится на ключ, как в окно с её стороны стучат. От неожиданности Лайне дёргается. — Какого…

На улице с лучезарной улыбкой стоит синеволосая девушка. В поднятой руке у неё три пластиковых стакана. Анастази улыбается, увидев подругу.

— Значит, ну, останемся?

— Ненадолго, — соглашается близняшка и, открывая дверь, обращается к подошедшей девушке. — Как ты умудрилась приехать раньше меня?

— Ам, да Фриц подбросил, — отвечает Даналия Анера, целуя подругу в щёку. Когда та крепко стоит на асфальтированной тропинке, передаёт ей пару стаканчиков и выглядывает из-за плеча. — Эй, смотрите-ка, кого ты к нам привезла! Лучший фотограф Синекама.

Элиот со смущённой улыбкой выбирается из фургона. С шеи фотоаппарат мигрирует в руку. Изумрудные глаза Анеры вспыхивают азартом. Парень замечает проявленный к камере интерес и снимает крышку с объектива.

— Не-не, даже не думай, — выпуская синеволосую из объятий, возражает брюнетка и поднимает руки. — Прости, никаких фото. Я не в настроении.

— Да ладно тебе, — игриво тянет синяя. — Хотя бы разок!

Элиот украдкой делает снимок, но вспышка выдаёт его. Разъярённая близняшка поворачивается к нему и вспыхивает гневом:

— Ну ты и [сволочь], — цедит она и резко уходит.

Стаканчики оказываются на покатом капоте. Один из них опрокидывается: по белоснежной краске растекается «кровь» Мэри. Даналия едва касается плеча уходящей, как её руку стряхивают.

— Уфф, что это с ней? — пребывает в полнейшем недоумении Анера.

— Да дома проблемы — скоро она успокоится, — устало поясняет Элиот и достаёт из бардачка салфетки. Протягивает одну из них. — Лучше помоги.

Небо озаряется праздничными салютами. Музыка играет достаточно громко, чтобы заглушить россыпь вспышек, но вместо с тем какофония звуков превращает отголоски фейерверков в подобие выстрелов.

— Иногда мне кажется, что мы свернули куда-то не туда, — делится Эсса Ранайне, миниатюрная блондинка с бархатистым голосом. — Ты же в курсе, что до демиургической эры нормой считался монотеизм? Целый пласт культуры, который был утерян с восхождением первых деми…

— Слышь, откуда у тебя такая уверенность, что мы из-за этого свернули куда-то не туда? — вызывающе спрашивает собеседница. — Деми так-то появились не из-за религии, а из-за иррационального мышления. Как ни парадоксально, оно оказалось материальней рационального.

Высказывание принадлежит Алисе Мартене. Невысокой полноватой девушке с ярко-рыжими волосами и ресницами, накрашенными настолько густо, что те выглядят пластилиновыми.

— Что? — со снисходительной улыбкой переспрашивает Эсса, вытягивая из портсигара самокрутку фруктового табака. — Ты хоть сейчас сама поняла, что сказала? «Материальней» — это как?

— Только не делай вид, что не слышала «мысли материальны».

— Слышала. Этим тезисом оперирует госпожа Вайс — прости, но я не могу её считать авторитетным источником. Ты и без меня знаешь, что нынешние Зори — это какой-то [поехавший] цирк.

— Опять эти ваши споры, — вклинивается в разговор Анастази. — О чём вы на этот раз?

— О том, что люди сами выдумали демиургов, — закатывая глаза, недовольно отвечает блондинка, — чтобы, видимо, пострадать.

— Не совсем так, — поправляет собеседницу Мартене и, пригубляя стакан с солодом, поворачивается к Лайне. — Здесь случай как бы обратный Вавилонской башне: демиургов придумали для того, чтобы объединить народы. Мировая история знает немало войн за власть и ресурсы, и только сплочение перед общим врагом могло прекратить всё это.

— …и поэтому мы всё ещё в этом живём? Ересь, — скептически отзывается Ранайне. — Во времена, о которых ты говоришь, тебя бы утопили ундины.

— Возможно, но это не значит, что я не права. Если ты не заметила, то мы как бы находимся на пути к единению — мировой язык, отсутствие границ и…

— Ты же понимаешь, — резко перебивает оппонентку блондинка, — что эта твоя теория противоречит гуманизму? Она оправдывает множество смертей, в том числе и невинных граждан. Ты упрямо игнорируешь существование таких вещей, как «Проект-28».

— Что ещё за «Проект-28»? — удивляется Лайне. — Вы вообще о чём?

— Слушай её больше, — недовольно бурчит Мартене. — «Проект-28» — это страшилка с улиц Прайрисн, мол, в подземных комплексах под городом находится тёмная-тёмная лаборатория, где злые-злые русские пленили невинных-невинных девушек, чтобы ублажить Царевну Немёртвых!

— Ну и дичь!

— Если бы это рассказывала я, — ворчит Ранайне, — я бы не травила тут о тёмных лабораториях и злых русских, — и поворачивается к Анастази. — В остальном, да, есть такая байка. Якобы современный аналог жертвенного огня. Только русскими там и не пахнет — все подземные комплексы находились под контролем региональных подразделений Красмор.

— В общем, — взмахивая руками, возвращает тему в прежнее русло Алиса и отставляет стакан, — гуманизм тут не при делах. Как бы да, деми причинили достаточно страданий, но и солдаты по итогу чаще сражались с людьми. Храм Восхождения, более мелкие культы — их как бы не вычеркнешь из истории. Это сопутствующий ущерб, Эс, и ты либо принимаешь это, либо…

— Девчат, без обид, но вы душните так, — полушутливо отмечает Лайне, выжидающе глядя на подруг, — что даже без окон здесь нечем дышать.

Именно в тот момент в «Мёртвую Милю» заходит Элиот. Встречает десятки незнакомых лиц, приветливых и не очень. Кого-то из них Лайн знает лично. Других встречал в городе, на занятиях или просто на улице, но даже с ними разговор не завязывается:

— Привет, — подойдя к беседующей троице, неуверенно здоровается брюнет. Девушки недоумённо на него смотрят — Анастази недовольно отводит взгляд, — а вы не видели Еву?

— Еву? — переспрашивает Эсса. — А ты ей кто?

— Ну, я, в смысле, Элиот… Мы гуляли с ней вместе, в смысле, мы…

— Ты в этом уверен? — недоверчиво уточняет Алиса, а затем смеётся. Она легонько пихает подругу вбок и шепчет: — Слышь, это же этот, везде-ссущий.

Элиот напряжённо закусывает губу.

— Когда появилось это прозвище, Мартене, — терпеливо начинает он, глядя на рыжую, — мы с тобой ходили в ясли.

— Да-да, конечно, — похихикивая, соглашается девушка. — Не знаем мы, где твоя Ева. С другом своим, видать, шляется у берега.

Направившись в сторону террасы, Элиот тщательно обдумывает свои действия. Вспоминает немногочисленные ромкомы, что видел; строки из классики и песен; случайные картинки из ленты «Ментаксиона». Едва в голове зарождается подобие речи, как парень останавливается. Тускнеет. Подруга, теперь и впрямь бывшая, действительно уединилась со своим… другом.

Терраса, окружённая мраморной колоннадой, выходит на озеро. Декоративной луной над ней качается повисший на проводах самопальный прожектор. В его свете серебрятся шёлковые кудри прекрасной юницы. Она в руках такого же здорового и красивого парня. Пара стоит точно по центру. Объятия влюблённых крепки и безмятежны; им кажется, что никто их не видит.

С дальней колонны на них взирает нарисованный Немок. Трафаретный скелет, у ног которого пляшут маленькие человечки — настолько нелепые и безобразные, что кажется, будто дорисованными штрихами замаскировали подтёки краски.

Деми беспристрастно смотрит на влюблённых. На Элиота. Брюнет первым не выдерживает этой пытки и, отвернувшись, заходит за угол. Спиной прижимается к стене. Единым глотком допивает приветственный коктейль и, поморщившись, сжимает пластик. Бросает в сторону.

Тягучее жжение поражает глаз. Всё сохнет, слезится. Элиот опускает веко и вытирает выступившие слёзы. Затем боль отступает. Парень осторожно приоткрывает глаз и понимает, что ничего им не видит. Веки обильно увлажняется. Начинает течь. Лайн спешно вытирает лицо и видит на рукаве кровь.

— Что за…?

Капля за каплей усиливается поток. Всякое опьянение нисходит. Испуганно прикрывая глаз, Элиот смотрит по сторонам.

– [С ума сойти]… — ахает проходящая мимо Алиса и, схватив почитателя за плечи, останавливается перед ним и поднимает голову. — Что с тобой, Лайн? Решил повторить тот эмотикон с выпученным глазом?

— Отстань, Лис, — огрызается тот и сбрасывает её руки.

Только он собирается куда-нибудь деться, как Мартене хватает его за локоть и разворачивает к себе:

— Слышь, Лайн, — натянуто улыбается рыжая, — это ненормально. Поехали в больницу.

— Я сам…

— В яслях ты тоже говорил «я сам», а в итоге обоссался, — криво усмехается знакомая и тянет парня к выходу. — Ранайне блеванёт, если увидит… это. Да и Фриц тоже. [Нечего] народ пугать. Зрелище не для слабонервных.

Лайн понимает, что девушка права.

Немногие обращают на них внимания. Однако случайные взгляды полны ужаса. Нескольких Элиоту достаточно, чтобы смутиться и стыдливо закрыться руками. Алиса наконец выводит парня на стоянку. Подводит к серебристому седану-тудору «Хунамира» и говорит:

— Ща, только ключи найду.

— Надо Зи предупредить, — опоминается брюнет, поглядывая в сторону «Мёртвой Мили».

— Предупреди, — соглашается рыжеволосая и, чуть пошатнувшись, отпирает машину извлечёнными из сумки ключами. — Напишешь ей из машины. С такой [проблемой] как бы нельзя терять время на поиски и всё такое прочее.

Элиот кивает и, поглядывая в мутные глаза девушки, интересуется:

— А ты вообще, ну, нормально себя чувствуешь? В смысле, чтобы сесть сейчас за руль.

— Давай резче, а? — раздражается та и буквально запихивает парня в салон. — Я выпила немного, по промилле попадаю.

В городе сторонятся «Мёртвую Милю». Детям говорят, что это место проклято. Иногда Элиоту кажется, что это воистину так.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

больница Святой Адеолы

1-1/990

Стоило побеспокоиться, когда после десяти никто не написал.

Когда часы пробили полночь, а на протофоне даже не было ни одного пропущенного звонка.

В угаре веселья несложно опоздать, и также легко не заметить, когда об обусловленном часе забывают другие.

Анастази недостаточно трезва, чтобы понять, как согласилась сесть в красморовский броневик. Она впервые оказывается в кабине «Грача» — шестиместного транспортёра с пулемётной башней на крыше. Лобовое стекло, боковые и заднее настолько узки, что с непривычки у пассажирки сбивается ориентация по местности. В салоне при этом невероятно темно: горит лишь красноватая подсветка приборной панели.

— Её доставили в реанимацию полчаса назад, — гремит над ухом голос. Лайне вздрагивает. — Меня попросили привезти тебя в «Адеолу».

Сидящий за рулём красморовец — Марк Дайомисс — служит охотником при местном мурмурации. Как и прочие агенты, он одет в тёмную крылатку, а лицо его закрыто противогазом в виде чумного клюва. Белоснежный, что по внутренней иерархии определяет его как правоохранителя. Несмотря на то, что мужчина старше её лет на десять, наконечник его клюва уже озолочён, что возвышает его над прочими сослуживцами.

Глядя на жёлтый отсвет, брюнетка тоскливо вздыхает.

— Элиот знает? — только спрашивает она, нервно теребя ремень безопасности. — Я его…

— Он уже там, — всё также отстранённо отвечает мужчина. На немой вопрос он качает головой. — Я не в курсе.

Стоит больнице выглянуть из-за поворота, как Анастази немеет. Внутри селится страх. Невыразительное четырёхэтажное здание находится в паре километрах от Линейной, за густым лесом и высоким забором.

Прежде здесь был госпиталь, но, за недостатком финансирования, его перепрофилировали в хоспис. Часть помещений осталась бесхозными, в другой принимали поражённых — пострадавших при аварии в Прайрисн. Спустя шесть лет в здании произошёл пожар. Паллиативное отделение закрыли. Тогда же, на фоне предвыборной кампании очередного мэра, большинство помещений медучреждения было восстановлено. Теперь рядом с заброшенным крылом сверкает белизной многопрофильная больница.

Вдохнув побольше воздуха, Анастази покидает «Грач». Переступает границу больничной территории. Предчувствие чего-то ужасающего застревает комом в горле. Перед тем, как зайти в здание, девушка бросает напряжённый взгляд на заброшенный паллиатив. Бетонный исполин, покрытый копотью пламени и элегии, взирает на округу пустыми окнами. Коридор, некогда соединяющий крыло с основным зданием, разрушен: перекрытия его рёбрами прорезают шифер.

В регистратуре Анастази осведомляется о состоянии матери. Из реанимации никаких новостей. Заодно девушка узнаёт о местонахождении брата. По сочувствующему взгляду медрегистратора она понимает, что предстоящая встреча ей точно не понравится.

Когда брюнетка буквально влетает в процедурную, то видит сидящего на кушетке близнеца. Поникшего, потерянного. Глаз его заклеен пластырем. Рядом стоит хирург в синей униформе — в руках у него пинцет, браншами которых зажат чёрный, толщиной со спичку, червь.

Экзитус, всплывает на подкорке название, один из спутников Федры.

Для подавляющего числа населения земли паразитарные болезни являются не такими страшными, как… как для них, для носителей Федры.

Паразит слабо извивается, когда хирург подносит к нему лупу.

— Ну, как я и думал, — разглядывая извлечённого гельминта, говорит седовласый мужчина по фамилии Беркин. — Экзитоз.

Тогда Анастази понимает, что они проиграли в генетической лотерее.

Эпизод пятый

Балтийская Республика: Линейная

Ковна 2-1-8

1-1/990

На рабочий стол выложены связки ключей: от квартиры и машины. Рядом лежит билет на утреннюю электричку. Анастази выдыхает дым и, затушив окурок о разбитый снежный шар, закрывает окно. Рама под натиском ветра скрипит. Морщась, девушка поворачивается к зеркалу. Делает глубокий вдох. Собирает волосы в хвост. Салфеткой убирает крошки осыпавшейся туши.

В квартире темно. Из комнаты Элиота доносится странный шум: какой-то шорох, хрипы… Анастази включает фонарик. Не обнаружив мерцание, сперва успокаивается. Доходит до двери. Точно в тот момент слышится громкий крик — женский крик. Брюнетка толкает дверь и заглядывает внутрь. Никого невидно. Единственным источником света является горящий монитор компьютера. На экране надпись: «ВЫ МЕРТВЫ».

— Ты чего-то хотела?

Анастази оборачивается и нос к носу сталкивается с братом. Она теряется, когда смотрит на него. Прооперированный глаз заклеен пластырем, из-за чего в полутьме лицо брата выглядит жутко. В руках у Элиота чашка кофе. На шее — наушники. Провод небрежно болтается в ногах.

— У тебя… в комнате…

— Проклятье, — глухо ругается тот, — меня опять убили. Если решишь когда-нибудь поиграть в «Душерождённых», запомни: меню в игре не пауза.

— А? Ладно, как скажешь.

Лишь пройдя в свою комнату, Элиот оборачивается и замечает, что сестра в уличной одежде, а на плече её висит дорожная сумка.

— А… Ты куда-то собралась?

— Я уезжаю, — звучит твёрже, чем хотелось. — У меня скоро электричка.

— Куда?

Никакого упрёка.

Вопрос звучит настолько обыденно, что Анастази становится не по себе.

— В Родополис.

— И… — в голосе проступают опасения. — Когда ты вернёшься?

— Я не вернусь, — отвечает брюнетка, благодаря ночь за то, что тьмы скрывает слёзы.

— А как же мама? — осторожничает парень. — Она расстроится, когда…

— Вот только не делай вид, что не знаешь. Она не вернётся, Элиот, — разбивающей сердце репликой перебивает его сестра, крепче сжимая ремень сумки. Брат невольно отшатывается — содержимое кружки выплёскивается за края. — У неё диффузный экзитоз. С такими диагнозами не возвращаются.

— Д-давай спокойно с тобой всё обсудим, — отставив кружку, просит Элиот. — Как-то это всё, ну, неожиданно.

— А о чём здесь говорить? Элиот, этот город умирает: сначала отец, теперь мама, а потом, выходит, и мы, — переходит на шёпот девушка. — Я знаю, что смерть неминуема, что я тоже буду больна, но я не хочу умирать здесь.

— Именно поэтому ты решила [свалить]? Спасибо, что предупредила.

— А чего ты хотел? Чтобы я и дальше жила в этом могильнике, работала кассиршей и херила свою жизнь?

— Нет, я просто хотел, чтобы мы были семьёй и… ты права. Н-наверное, ты права. Наша семья умирает.

В немом возмущении девушка открывает рот. Также беззвучно закрывает. Вылетая в подъезд, напоследок бросает:

— Я напишу тебе.

Ложь.

Близнецы понимают это, но оба молчат.

Входная дверь захлопывается. В квартире становится ужасающе тихо.

— Вот мы и остались одни, — звучит пронизанный сочувствием голос. Элиот нерешительно оборачивается и видит на пороге своей комнаты Шарлотту. В полутьме её волосы переливаются медью, а кончик конопатого носа, как и подушечки пальцев, чернеет обморожением. Немёртвая складывает руки на груди и добро улыбается. — Здравствуй, Элиот.

Глава третья. Однажды в октябре

«Запись от 6.15: …нам удалось выяснить, что Федра, как и прочие всадники Немока, имеет терминальную стадию, но не каждый экзи́т (разговорное название носителей недуга — прим. редактора) до неё доживает: в организме больного начинают происходить необратимые изменения, приводящие к летальному исходу. Согласно прошлогодней статистике, чаще всего пациенты с таким диагнозом умирали от диффузного экзитоза и эмболии…

Запись от 6.28: …при изучении заболевания в НИИ “Кемистри” среди подопытных был выявлен экзит с терминальной стадией Федры. Несмотря на полиорганное поражение организма, на протяжении всего периода содержания состояние носителя оставалось стабильным. Как предположил мой коллега С. Блок, организм подопытного находится в симбиозе с паразитами: в голове экзита была обнаружена экзитальная капсула — киста, задевающая гипоталамус и сдавливающая соседние участки мозга…

Запись от 7.01: …за счёт отличной физиологии подопытный обладает высокой способностью к восстановлению: экзитус встраивается в повреждённые ткани и исцеляет носителя от механических повреждений. Очевидно, гельминты способны преодолеть гематоэнцефалический барьер, но нам пока не удалось выяснить, при каких условиях экзит выживает…»

— Э. Горштин, «Неопубликованные дневники “Кемистри”: причины бунта»

Эпизод первый

Нулевая Высота: Липовое кладбище

10-17/975

Огонь отпугивает монстров.

Костры у горизонта не гаснут. Собранные из костей почивших героев, они отгоняют кошмары погибших цивилизаций. Жертвенное пламя скрывает дол посмертия, кишащий руинами и отзвуками прошлого. Из-за горной громады проступают земли, затянутые бескрайним туманом. Их почва состоит из проржавевших гильз, сгнивших стрел, сломанных мечей и винтовок, заклинивших в бою. Войной пропитана каждая песчинка в тени костра. Войной великой, незабвенной — той, что никогда не закончится и, как ведомо всем, никогда не изменится.

Вдоль огней движется безмолвная процессия, и шествуют не люди, но мертвецы. Их шаги невелики, неторопливы. Каждый даётся с заметным усилием, будто всех вместе и каждого по отдельности удерживают кандалы. Цепи, пронзающие бесплодные равнины насквозь. О давности кончины идущих сложно судить — их лица скрывают гипсовые слепки, обращающие страсть в паралич. Только шинели хранят фрагменты нерассказанных историй: тлеющие полы, расстрелянные груди, вспоротые животы…

Одни говорят, что они никогда не жили. Другие — что не могли умереть.

Одну и ту же историю можно начинать по-разному, но Аверс привык, что его начинается с гробовой доски.

Сердце прогрызают черви и заставляют биться. Имя размывается на бирке, а время выгорает вместе с кислородом. Комок боли вьётся о рёбра. Удар. Ещё один. Судорога. Опять удар. Вены полнятся кровью — пульс набирает силу. Вдох — ужас. Выдох — облегчение.

Наспех сколоченный-заколоченный гроб. Весь вымокший. Расслоившийся. В попытках выбраться наружу Реверсон разбивает кулаки — с крышки капает кровь. Наконец древесина сдаётся под его ударами. Хлипкая, она разбивается надвое. Вместо земли ложе засыпает песок: смесь пепла и измельчённых костей. Доламывая остатки досок, Аверс выбирается наружу. В рот лезет солоноватая пыль. Части опаленных тел заполняют могилу. В груде трупов Реверсон признаёт выдворенных из Синекама отступников.

Демиборец выползает из ямы. Сбрасывает с себя зацепившиеся пальцы мертвеца. Жмурится, делает вздох. Тот выходит настолько глубоким и жадным, что грудину сковывает боль. Волной проходится по позвоночнику. Волнует уставшее сердце. Мужчина сдавленно кашляет, и отравленная кровь бежит по подбородку. Вытерев её рукавом потрёпанного плаща, карпеец оглядывается.

Перед взором расстилается Липовое кладбище. Название пошло от одного из восточнославянских языков: имелись ли в виду липы древесные или могилы, липовые своим содержанием, нигде не уточнялось.

Пытаясь отдышаться, жнец тянется к шее — к армейскому жетону, чья сталь не одно десятилетие теплела его кожей. Вместо этого пальцы пронзают пустоту. Рука напряжённо сжимается в кулак. После резко расслабляется. Мужчина бросается к земле. В приступе паники перебирает месиво из пепла и грязи. Слепо шарит перед собой, но всё, что находит — осколки костей да несгоревшие пуговицы с манжетами.

Когда отчаяние достигает пика, внезапно ладони касается остывшая цепочка. Аверс неуверенно подтягивает её к себе. Поднимает к глазам жетон. Более новый, качественный. Не его. Большим пальцем мужчина стирает с пластины налипший мусор и читает вырезанное на металле имя.

«Антон Кемром — 220918».

— Geache… Gejr sazerkkor zos-ker.

Дрожащими руками капитан застёгивает смертник на своей шее. Немигающим взглядом смотрит вдаль. Медленно выдыхает. После чего поднимается на ноги и, пошатываясь, направляется прочь с кладбища.

Эпизод второй

Карпейское Каэльтство: Градемин (Староград)

Финемилий площадь и Дангери

10-24/985

Над Староградом возвышается готический дворец — в охраняемом аппендиксе, окружённым со всех сторон горами. Древние камни и склоны стали частью его стен; омытые слезами черепа гигантов давно слились с пейзажем. Так погибает история. Финемилий, не одно столетие прослуживший символом власти, ныне заброшен.

Коридоры опустевшего именья полны следами утраченного величия. Стены украшены с десятком портретов: среди запечатлённых лиц не только представители рода Ганноморт, но и аристократии, духовенства. Каждый мазок кисти принадлежит придворному художнику, Иоганну Ма. Именно он написал растиражированный портрет Оскара Неупокоенного. Даже сейчас, когда краска потрескалась, на одной из картин можно обнаружить благородного юношу со светлыми кудрями и волевым подбородком. Таким был цесаревич Оскар при жизни — таким его запомнила Вендига, последняя представительница славного рода Ганноморт.

Тронный зал замер в агонии. По сей день на пути к престолу стоят неподвижные фигуры. В иные часы, когда лучи солнца касаются растрескавшегося пола, можно заметить мерцающие силуэты. На резном троне у стены сидит женщина: части скелета, запечатанные в деметалловый каркас. Плоть её вылита из стекла, одеяния собраны из осколков, а корона — из гильз, что остались после расстрела дома и двора. В области живота находится деметалловый скелет поменьше; нерождённого ребёнка, вцепившегося в позвоночник матери.

К трону приближается незваная гостья и преклоняет колено. Отречённая, чьё лицо, как и открытые кисти, забинтованы. На её правом плече висит снайперская винтовка, на левом — продолговатый чехол.

На мгновение дворец искажается: зал наполняется толпой мертвецов, во главе которых их гниющая Царевна. Теперь трон её облеплен глазами — живыми, подвижными, — и каждый из них направлен на пришелицу. Элегические споры поражают воздух, и щупальца посмертия тянутся к ней.

— Я подвела тебя, моя Царевна, — шепчет визитёрша. — Позволь мне всё исправить и вернуть его домой.

Стоит ей поднять голову, как морок рассеивается.

После недолгих блужданий по скрытым ходам и колосникам отречённая выбирается на крышу дворца. Достаёт из-за пояса пистолет и, подняв руку, стреляет. Штурмовой крюк цепляется за одну из башенных гаргулий. Убедившись в прочности крепления и троса, женщина взбирается наверх.

***

На площадь Дангери выводят вереницу заключённых. Их тела истерзаны пытками: плетью, пламенем и тяжестью Слов. Малые отрезки ткани покрывают зябнущую плоть; на головах смертников — депривационные шлемы, лишающие носителей зрения и слуха.

По сторонам от приговорённых вышагивают красморовские охотники с чёрными наконечниками клювов — палачи. Вооружены они пистолетами-пулемётами 9-го калибра серии Lethe, разработанной альвионской компанией «Линия Иллюзий» (на языке носителей сокращается до LIind).

Вопреки ограждениям и предупреждающим знакам на площадь въезжает экипаж. Угольный кузов сверкает лаком в лучах заката. Дверцы кареты покрыты хитросплетениями литер: в центре каждого из них схематично изображено дерево с ободком солнца за ним.

Из кареты выходит Вейлон Вайс — Верховная Жрица карпейской орде́ны, предвестница Чёрных Зорь.

Происхождение, коим славится названная, не одно столетие считалось полумифическим. Его свойства предписывали вестницам, ундинам и прочим. Однако после Свинцовой свадьбы Чёрные Зори явили свою подлинную силу — тихоходок, ragemine ker Vendiga. В них входят женщины, обладающие высоким уровнем физической подготовки. От прочих сестёр их отличает видоизменённая ДНК: ещё в утробе каждой из них был привит белок, именуемый супрессором повреждений — в прошлом веке его выделили из генетического материала Tardigrada, типа микроскопических беспозвоночных.

В ходе клинических испытаний было установлено, что женщины успешней адаптируются к тем изменениям, что происходят с организмом после привития. За пределами ордены данная процедура не получила распространения: помимо стоимости самой вакцины, большинство медиков посчитало её использование антигуманным из-за бесплодия привитых, вызванного хромосомным нарушением. К слову, у мужчин при этом проблем с фертильностью не наблюдалось, однако потомство, полученное из семени подопытного, предрасположено к генетическим порокам.

Вейлон Вайс была одной из тех тихоходок, что вывели при первой инкубации. Рост предвестницы свыше пары метров. Её кожа, точно уголь, сплошь покрыта белоснежными рисунками: некоторые значительно отличаются от литер и выглядят более древними. Лицо женщины также забито чернилами, имитирующими зловещую гримасу. Одеяние предвестницы полностью чёрное, а из-под капюшона серебрится длинная коса.

— На каком основании мы не получили приглашения, господин…

— Рейст, — кланяясь, представляется один из палачей, — Корвин Рейст, госпожа.

— Так на каком основании мы не получили приглашения на казнь, господин Рейст? — Предвестница, отказываясь от помощи кучера, спускается на выстланную булыжником площадь и окидывает красморовцев презрительным взглядом. — Вам известны наши традиции; сам сателлит дал мне обещание, что ни одна из них не будет предана забвению.

— Госпожа Вайс, — выпрямляясь струной, с достоинством отвечает молодой человек, — мурмураций не рассчитывал на широкое освещение этой казни, поскольку все приговорённые связаны с ÁBICO, — и, чуть понизив голос, присовокупляет: — Запрещённым на территории Карпейского Каэльтства демиургическим культом.

— Я знаю, кто такие ABICO, — едва не рычит предвестница. Палач невольно пятится. — Это ничего не меняет.

Из кареты тем временем выбирается белокожая девушка. Юбки её платья накрахмалены, а каштановые волосы собраны в аккуратную причёску. Глаза послушницы холодны и колючи; со стороны она больше напоминает куклу, нежели живого человека. Шатенка уверенно спрыгивает со ступеньки и подходит к наставнице.

— Мама, — взволнованно теребя Верховную за край мантии, зовёт ту девушка и поднимает вопросительный взгляд, — ты же сказала, что мы будем выбирать мне защитницу. Кто все эти люди?

— Радость моя, — успокаивающим голосом обращается к названной дочери тихоходка и, касаясь её плеч, опускается на колено, — совсем скоро ты станешь полноправной Зарёй, а это значит, что ты должна выбратьту, кто будет защищать тебя ценой собственной жизни.

— А как же ты?

— О, я больше не смогу заботиться о тебе в той же мере.

Девушка недоверчиво хмурится. Закономерно замечает:

— Но они же преступники.

— И именно ты можешь даровать одной из них свободу, — подтверждает женщина, разворачивая спутницу к смертникам. — Посмотри на них. Все они совершили тяжкое преступление против человеческого рода, но ты — ты их шанс на искупление. Не бойся, дитя. Они не причинят тебе вреда. Та гарде, что ты выберешь, не посмеет сделать тебе больно: вас свяжет особый контракт, что не позволит ей пойти против тебя.

Девушка придирчивым взглядом окидывает приговорённых; мускулы не дрожат на её лице, когда она видит оскорбляющие неподготовленный взор тела. Наконец внимание юницы сосредоточивается на мужчине, чьи раны почти затянулись. Названная дочь делает к нему несколько шагов и говорит:

— Его хочу, — и указывает пальцем на смертника.

— Но почему, дитя моё? — недоумевает Верховная и осторожно напутствует: — Выбери женщину, дорогая. Из неё мы можем воспитать союзницу.

— Мне не нужна союзница, — хмуро, — мне нужен гард. Этот выглядит здоровее остальных — мне не придётся ждать, когда он поправится.

Предвестница напряжённо смотрит на палача:

— Извольте объясниться, господин Рейст, — властно требует она, — вы что, сжалились над этим преступником?

Красморовец поначалу теряется. Он не сразу понимает, о ком идёт речь, а как до него доходит, то отвечает:

— Никак нет, госпожа жрица, — волнуется палач. — Это… дезертир. Из «Кемистри». У него… у него это… ускоренное восстановление.

На мгновение тихоходка погружается в раздумья. Она пытается здраво взвесить все преимущества и недостатки, что может подарить её подопечной этот союз. Глаза последней пылают таким восторгом, какой бывает только у детей при получении долгожданного подарка.

— Мужчина, значит? — усмешкой кривит рот предвестница, сводя брови к переносице. Послушница без тени сомнений смотрит на наставницу и кивает. — Что ж, будь по-твоему.

Гордо задирая нос, девушка движется к выбранному. Из-за шлема смертник не слышит её, но отчего-то вздрагивает, когда та приближается. Тем временем предвестница с презрением взирает, как то, что должно было стать топливом жертвенного огня, было избрано… во имя чего?

Защиты?

Шатенка несмело подходит к худощавому мужчине и, щёлкнув защитным механизмом, стягивает с него депривационный шлем. Лицо закрывают грязные русые волосы. Незнакомец расправляет плечи и поднимает на девушку взгляд. Среди спутанных прядей вспыхивают белоснежные зрачки.

— Emech nonel… — хрипло произносит смертник и, поднимаясь на ноги, усмехается. — Dej sazerkkon zos?

— Zex sazerkkor zos deemoire, — отвечает будущая вестница, и в зелени её глаз вспыхивает огонь, — derliempf. Ты недостоин, чтобы с тобой говорили на этом языке.

Едва наклонив голову, дезертир замечает знакомую тень среди безликих гаргулий. Она едва выделяется: во всяком случае, недостаточно, чтобы её приметил кто-то ещё. Выбранный в предвкушении затаивает дыхание.

Но ничего не происходит.

Едва снайперский прицел находит его, как тут же отворачивается. Позиция остаётся пустой.

Эпизод третий

Нулевая Высота: Киноварийск

10-24/994

Мир на грани вымирания.

Вот только каждый век человечество переходит новую грань.

Кемром считает, что точка невозврата была пройдена при Восхождение Немока. Пока одни боролись с телесными недугами, Отец Боли посеял семя ментальных. Разумеется, за свою долгую жизнь мужчина неоднократно становился свидетелем катастроф, спровоцированных алчностью или отчаянием. Однако некоторые эпизоды дезертир может объяснить лишь существованием расстройств, что передаются воздушно-капельным путём и толкают людей на совершение подлинной жестокости.

Собственными глазами карпеец видел растлённых историей детей: как они, в надежде скрыться от тягот Войны, искали героев в учебниках. Как юные послушницы отдавали свои души скончавшимся исследователям и воинам, а послушники, не желая отставать, поклонялись святости умерших жриц. Кемром видел безумие, поселившееся в сердцах Чёрных Зорь, и чернота из названия стала прямым продолжением их самих.

До самого прибытия Кемром то и дело вспоминает свою покровительницу. Ту самую девушку, что уже женщиной носит на сердце кулон с фотографией из учебника и в сердце — мечты о Великом Восхождении.

— Значит, она хочет, чтобы мы всех убили? — вырывает его из плена воспоминаний ровный голос. По телу пробегает приятная дрожь, когда звучит грассирующее: — Deemoire?

— В идеале, — меланхолично уточняет тот, — но будем учитывать человеческий фактор: куда больший ужас вызывают не умершие, а выжившие — те, кто оказался на волосок от смерти. Подменить все вакцины мы не сможем, но организовать подобие лотереи… вполне. Это создаст необходимый резонанс.

— Но разве это оправданно? — Капитан отрицательно качает головой. — Если бы у меня была кожа, по ней бы непременно пошли мурашки.

Восхождение нового деми произошло в Западной Сибири. Со спутников удалось установить его точное местоположение — в нескольких километрах от Киноварийска. Города, проклятого в момент основания.

Прежде здесь активно развивалась свинцовая промышленность, а в последствии — разработка и производство оружия. Именно с местных цехов вышли такие представители ремесла смерти, как крематорский огнемёт «Сварог» и карабин «Стриба».

Всё изменилось после падения Йер-Агрисского Предела: элегический токсин выжег город меньше, чем за месяц. Улицы исполосовали траншеи да рвы со сваленными в них трупами. Заводские оружейные и склады были поражены. Дабы предотвратить мародёрство вкупе с распространением возможных болезней было принято решение сбросить на город урановую бомбу.

Ныне Киноварийск превращён в поле цикличной атомной войны: той самой, о которой мир слышал лишь мельком. В долине руин десятками разрываются ядерные бомбы, и шляпы вырастающих грибов коронуют площадь. Только выжженные пеклом скелеты неизменно лежат на земле.

Радиоактивное излучение теплом касается вечной мерзлоты. В отсветах древнего пламени пылают остатки крепостных стен Йер-Агрисского Предела. Виднеющиеся вдали уцелевшие башни зубьями вгрызаются в свинцовые тучи. Северные ветра тщетно пытаются стереть следы той катастрофы.

— Один выстрел мог всё это предотвратить, — беззлобно рассуждает Кемром и многозначительно отводит взгляд. — Своевременный, а ты там была, и точно в цель — в твоей меткости у меня не было возможности усомниться. Какая мораль запретила тебе это сделать?

За капюшоном невидно его лица. Однако в тени сверкает пара белоснежных зрачков, прорезающих тень мутным свечением.

— Я рассчитывала, что Верховная поможет тебе, — поддерживая высокопарный тон, отвечает estelatte и подходит. Под ногами хрустит щебень. — Мне жаль. Я не ведала, что она и её дочери преисполнились тьмой.

Из-за леса слышится протяжный свист. Гул монструозной паровой трубы приближается. Дымный столб пронзает горизонт, и вот на свет выныривает «Оскола». Поезд, охваченный элегическим токсином. Собранный из частей разрушенных храмов, он мчится в снежной белоночи. Окна кабины машиниста озарены ярким светом, но внутри никого нет.

С самого Восхождения Немока люди пытались создать лекарство от всех болезней. Исследования продвинулись только после Нисхождения оного. Проект получил название «Панацея».

Однако первая проба единой вакцины оказалась ядом.

Прежде чем даровать абсолютное здоровье, «Панацея» провоцировала обострение доминирующего недуга. Апробированную партию отправили на утилизацию «Осколой» — самым быстрым поездом того времени, — но она исчезла вместе с грузом на Транссибирской магистрали.

Со временем эта история трансформировалось в легенду. Обросла подробностями, деталями и уподобилась страшилкам из детского лагеря. Затем вышел «Миротворец» — вакцина для повышения резистентности к элегии.

— Gejr mejc.

В руках мужчины появляется демиган, вынесенный из руин Стагетского Предела. Когда-то, быть может, оружие и принадлежало самому цесаревичу, но слава и доблесть покрылись ржавчиной.

— Неужели всё было настолько плохо?

— Она меня даже не узнала, — хмыкает капитан, соединяя руку с демиганом. Судорожно вздыхает, когда первая из игл входит в бледную плоть. — Ха-х. Когда мне отрубали голову, я и то чувствовал себя менее скверно.

— Не будем терять времени, — напоминает отречённая и встаёт посреди путей, — мы слишком долго ждали Восхождения, чтобы сейчас всё запороть.

Рагнара бесстыдно обнажается. Сбрасывает накидку с маской. Украдкой Кемром подмечает, что по её телу можно изучать анатомию. Каждая мышца очерчена. Однако наружный покров обезображен: плоть представляет собой месиво высушенных тканей со вросшими бинтами.

Сам капитан стоит чуть поодаль. Бьющий в лицо ветер терзает подол его плаща. Когда до «Осколы» остаётся меньше нескольких десятков метров, Кемром ударяет трансформированным в клинок демиганом по рельсам — ржавчина стремительно расползается по металлу.

Состав со скрежетом замедляется. Его вагоны, вопя, качаются. Ноги Рагнары сгибаются в коленях, когда она готовится к прыжку. Расстояние тает на глазах. В момент ожидаемого столкновения женщина бесследно исчезает.

Кемром выжидающе смотрит. Спустя несколько утомительных секунд из кабины машиниста доносится протяжный гудок. «Оскола» начинает останавливаться. Тормозные искры осыпают каменную крошку. Поезд замирает.

— Наконец-то, — отсоединив демиган, вздыхает мужчина и направляется к первому вагону.

К тому моменту подельница ожидает его на последней ступеньке. В руках её ампула с золотистым раствором.

Глава четвёртая. Радиоактивный Кардинал

«Аннигиляционная деметалловая антропоморфная машина — пример успешной боевой техники, созданной для открытого сопротивления демиургам.

Высота АДАМ не превышает 40 метров — это оптимальная величина, чтобы оказаться на одном уровне с демиургом. Каждая машина персонифицирована и наделена уникальной внешностью. Облик её определяется с учётом следующих факторов: качество производных материалов и регион военных действий. За десятилетия боёв в эксплуатацию ввели два поколения АДАМ: ручных и нейро-автоматических.

Ручной тип подразумевает использование пульта управления, находящегося в “грудине”, и пункт обзора в “голове”. Для полноценного функционирования ручной АДАМ требуется, по меньшей мере, три пилота.

Нейро-автоматический тип требует наличие лишь одного пилота, в то время как часть работы по контролю внутренними системами осуществляется посредством встроенного в бортовой компьютер искусственного интеллекта. Человеку необходимо напрямую подключиться к машине, чтобы задействовать нейроинтерфейс и раскрыть весь потенциал АДАМ. В противном случае она ничем не отличается от стационарной артиллерийской установки, поскольку основная и единственная кабина управления находится в головном отсеке, откуда без нейроинтерфейса невозможно активировать передвижение.

На момент 980-го г. в разработке находится третий тип: беспилотник, но подобные модели или прототипы в театре военных действий замечены не были»,

— Е. Тихотёмова, «АДАМ и ЕВа».

Эпизод первый

Российская Империя: Тардиградск

Чернозорьский Санкторий им. Каиры Леоне

11-17/994

Существует не так много мест, где Красмор и Чёрные Зори сотрудничают. Сибирский Санкторий являет собой исключение и ставит научно-исследовательскую деятельность выше конфликтов и традиций. Поэтому именно отсюда ведётся наблюдение за новым деми.

Спустя пару часов после Восхождения великан двинулся в юго-восточном направлении, в сторону Грустины. Российскому подразделению Чёрных Зорь не удалось определить природу деми, потому по его следу была отправлена оперативная группа «Хронос».

Через несколько часов после прибытия в пункт назначения контакт с ней был потерян.

В связи с этим после экстренного совещания координатором Тардиградска было принято решение о сборе следующей группы — «Астарты», часть которой прикреплена к АДАМ второго поколения под кодовым названием «РК».

Подобная ситуация требует от командования назначить в поисковый отряд, как минимум, одного посредника: некрочтеца — человека, способного прочитать память умершего. Подобные встречаются нечасто, а полнотелые и того реже — метки у тех на обеих руках. При чтении это позволяет единовременно получить доступ ко всем воспоминаниям усопшего. В отличие от остальных живущих, полнотелым необязательно видеть, чтобы знать о присутствии немёртвых и хотя бы примерно представлять их количество: метки, чувствительные к холоду, всякий раз сводит судорогой при близости умерших.

В самом Тардиградске подобного специалиста нет; тогда местный координатор обращается в столичное подразделение Красмор. Таким образом, из Камнеграда срочным рейсом вылетает заключительный член команды.

До отбытия «Астарты» меньше суток, когда некрочтец пребывает в сибирский Санкторий. Он спускается на нижние уровни комплекса для встречи с координатором. Наряд посредника непримечателен. В отличие от иных посетителей города, одет он в гражданскую одежду. Единственным опознавательным знаком служит эполет в виде клювастой маски, выкрашенной градиентом серого. Судя по отсутствию линз, по назначению она не используется.

В подвалах Санктория не меньше десятка камер содержания. Стены их покрыты вязями литер. Обзорные окна, в сравнении с инсектарскими, небольшие, и сверкают демитировым напылением. Видно это, впрочем, лишь вблизи: будто бриллиантовой крошкой пропитано стекло.

Внимание приглашённого специалиста привлекает шестая камера. В очертаниях пленённой сущности различается женщина. По фрагментам брони и уцелевшим нашивкам удаётся считать её принадлежность к гарпийскому разведывательному корпусу. Некрочтец зачарованно склоняет голову, когда замечает, что волосы немёртвой плавно перетекают в дымку.

— Завораживает, правда? — слышится за спиной. Обернувшись, мужчина видит темноволосого юношу в камзоле. На макушку короной приподнят прозрачный клюв, единый для всех координаторов. — Даже в посмертии она искала дорогу домой.

— Вполне.

— Смею предположить, вы и есть тот камнеградский посредник?

— Всё верно, Корвин Рейст.

— Михаил Монтгомери, — пожимает протянутую руку юноша, — координатор Тардиградска. Рад познакомиться, господин Рейст.

Корвин с недоверчивым прищуром переспрашивает:

— Монтгомери? Вы сын…?

— О да, — с понимающей улыбкой подтверждает встречающий, — я сын Каэльта. Прошу, не обращайте на это внимания — я выбрал знания, а не власть, и, с вашего позволения, господин Рейст, хотел бы продемонстрировать наше недавнее открытие. Должно быть, вас, как некрочтеца, это заинтересует.

А́ндеры относятся к той же категории, что и ревенанты с демиургами — к немёртвым. Существа, чьё бытие зиждется не на физиологических потребностях, но на памяти живущих. Материализованные элегическим воздействием посмертные проекции. За стеклом камеры наблюдения находится тот редкий случай, когда подобная встреча происходит безопасно.

— Видите ли, господин Рейст, — подводя гостя ближе к окну, начинает координатор, — в заключении анде́ра не следует паттернам человеческого поведения, что создаёт благоприятнейшие условия для демонстрации.

— Демонстрации чего?

Михаил поворачивается к клавиатуре и набирает некую команду. Камера заполняется какими-то звуками — снаружи ощутима лишь вибрация, исходящая от стен. Поведение андеры тем временем меняется. Статика превращается в динамику: сначала немёртвая начинает озираться по сторонам — так, будто вокруг неё что-то происходит, а после пятится. Очертания её меж тем становятся более расплывчатыми, и в какой-то момент разрываются.

— Это одна из гарпий «Хроноса». Мы нашли её на подходе к Тардиградску… К сожалению, уже в таком виде, — не отрываясь от пульта, неторопливо поясняет Монтгомери. — Как и прочие андеры, она следовала всем паттернам, пока в какой-то момент не включился сигнал тревоги. Сейчас вы видите то же, что мы увидели тогда.

За всем этим Корвин наблюдает с неподдельным интересом. Он обходит координатора, чтобы подойти поближе. Едва он это делает, как андера вплотную приближается к стеклу и тянет к наблюдателю руки. Рейст отшатывается.

— Что с ней?

— Пока мы выяснили не так много, как хотелось бы. Лично я считаю, что у андеров есть некий рефлекс, который срабатывает под влиянием триггера, и этот самый триггер заставляет их переживать, то есть, повторять собственную смерть. Учитывая, что андеры — есть продукт элегической среды, подобное исследование может помочь нам расширить свои знания о Воздействии.

— Вы думаете, что у элегического Воздействия, — осторожно предполагает некрочтец, — тоже могут быть триггеры?

— Безусловно, — подтверждает координатор. Когда демонстрация заходит на второй цикл, он выключает в камере звук, и немёртвая замирает, — а, впрочем, быть может, и не только…

— Так и не вернувшись домой… — вполголоса проговаривает посредник, а затем поворачивается к Монтгомери. — Думаю, это станет прорывом.

Тот воодушевлённо кивает. После предлагает экскурсию по Санкторию.

Рейста выводят в светлый коридор с высокими потолками. Стены его — матовые, стеклянные — подобны льду. Проходя мимо одного из залов, посредник видит подобие центра управления. Помещение заставлено архаичными компьютерами, системные блоки которых пожирают внушительную часть пространства. Среди снующих администраторов мужчина замечает мойр в запашных кафтанах. Помимо чернозорьской униформы, каждая из них снабжена шлемом дополненной реальности. Руки прогнозисток до того быстро скользят по клавиатурам, что издали это напоминает танец.

— Я так понимаю, — возобновляет Рейст диалог, — нашу операцию будет курировать одна из них?

— Госпожа Ка́стин, верно. Лучшая из наших специалисток. К сожалению, операцию «Хроноса» вела не она, но её прогноз оказался наиболее точным.

Мойры, они же прогнозистки, вступают в прямой контакт с литерами и выстраивают варианты будущего. В доцифровую эпоху диагностика проводилась на специальных картах — ныне всё перенесено в электронный формат.

Вместе с координатором Корвин на служебном лифте поднимается в демонстрационный зал. В отличие от подземелья, он приспособлен к приёму гостей. Все экспонаты, так или иначе, подписаны, а сопровождаемое описание существует на трёх языках: русском, альвионском и, естественно, нова эспере.

Здесь расположено не меньше десятка стоек и манекенов, представляющих передовое вооружение Чёрных Зорь и Красмор, в частности — тардиградского подразделения.

Сперва внимание Корвина привлекает облачение разведчиц, гарпий:

— Надо же… — ошеломлённо высказывается Рейст и мельком читает описание. — Как только они это носят?

Вес гарпийского обмундирования варьируется от 15 до 25 кг. При создании актуальной модели используются множество составных деметалловых пластин, облегчающих конструкцию и сохраняющих операторам подвижность. Двигатели ракетного ранца скрыты теплоизолирующими крыльями. Сенсорный шлем, при помощи которого осуществляется всё управление, декорирован перьями — они улавливают малейшие изменения температуры и колебания ветра. Завершает шлем оптический прибор, состоящий из нескольких пар золотистых линз: обычных и с увеличением.

— Это вы ещё не видели карпейские образцы: титановые сплавы и, в лучшем случае, щепотка кевлара. После того, как мы заключили контракт с «Линией Иллюзий», всю амуницию удалось модернизировать и… — Михаил осекается, когда прикреплённый к шатлену протофон начинает вибрировать. Юноша снимает устройство и смотрит на экран. — Ах, прошу меня извинить.

— Э… Да, конечно.

Стоящий рядом манекен подогнан под оперативника-мужчину, именуемого в Санктории «волком». Противогаз у волчьего бронекостюма создан в виде морды зверя. Также на фоне деметалловых пластин выделяются меховые накидка и ворот.

— Прошу прощения, — взволнованно начинает Монтгомери, глядя на горящий экран протофона, — но я вынужден вас покинуть, господин Рейст. Если хотите, я могу вызвать свою ассистентку — она проводит вас до ангара.

— В этом нет необходимости, — с вежливой улыбкой отказывается некрочтец. — Думаю, я сам найду дорогу. Благодарю за беспокойство.

Монтгомери рассеяно кивает и удаляется.

К слову, заблудиться в Санктории действительно непросто: на каждом шагу встречаются мультиязычные указатели.

***

У внутренних дверей ангара установлено подобие бара — небольшая полевая кухня. Однако подлинное удивление вызывает вовсе не это, а присутствие здесь чернозорьской ундины.

На официальном уровне их обязанности трактуются как «сохранение и преумножение славы орде́ны», но Корвин слышал, что чаще всего за этим скрывается искоренение инакомыслящих. Формально, продолжает рассуждать Рейст, они ничем не отличаются от тех же жнецов — разве что амнистию не дают и топят недоброжелателей.

Перед Рейстом стоит статная брюнетка, Хелена Хольт, в шинели и фуражке с серебристой кокардой. В отличие от прочих, Чёрная Заря уже во всеоружии. На её плече висит «Убийца Нежити» — автоматический дробовик US-UT с подствольным гранатомётом. Уникальность конкретной модели заключается в модификации «Under’s Touch» («Прикосновение андера»), использующей урановые боеприпасы.

Оказалось, к радиации восприимчивы не только люди, но и немёртвые.

— Ну, когда закончится служба, — тем временем мечтательно размышляет Агния Майнью. Красноволосая карпейка за барной стойкой в гарпийском поддоспешнике, — я вернусь домой. Давно с сёстрами не виделась — сил нет, как скучаю по этим… по ним.

Сидящая напротив бхаратка добродушно смеётся. Её родители — представители высшей касты — иммигрировали в Империю, когда в Дели появилось первое подразделение Красмор. Тогда в России только формировалась отечественная школа мойр, а Бхарат всегда славился своими провидцами.

— «Когда окончится служба»? — вопреки доброжелательной улыбке голос Хелены язвителен. — С таким подходом вам здесь не место. Восхождения не следуют графикам, а медали с соцпакетом не стоят юности.

— А ты лучше знаешь? — с вызовом спрашивает карпейка, подходя к ундине. Та, наклонившись к ней, кивает, и улыбка обрастает ехидством. — Если ты такая умная, что ты тут делаешь?

— Мне это нравится, — пожимает плечами брюнетка и, выпрямившись, поправляет фуражку. — Без присмотра мудрой Верховной Жрицы вы позабудете о традициях. Кому-то же надо докладывать ей о том, чем вы здесь занимаетесь.

— Никогда не слышала, — усмехается бхаратка и берёт в руки чашку горячего чая, — чтобы в шпионаже признавались настолько открыто.

Хелена окидывает собравшихся оценивающим взглядом. Затем, отвесив лёгкий поклон, говорит:

— Такова печать, — и удаляется.

В какой-то момент Корвин готов поклясться, что взгляд ундины просветил его насквозь. Проник глубже меток. Посредник ёжится, вспоминая о юности, проведённой в Каэльтстве.

— «Такова печать», «таков путь» — этим хтоническим безобразием из местных присказок можно обмазаться с ног до головы, — хрипло посмеивается сидящая за столом женщина и, привстав, протягивает руку. — Я скажу вот что: мы рождены с пафосом и умрём с ним же, а о слезах забудь. Пилар Кастин, мойра «Астарты». Добро пожаловать в наш Санкторий.

Там же Корвин сталкивается с пилотом «РК». Им оказывается Константин Вайнат. Альвионский контрактник, снискавший славу добротного оператора АДАМ ещё студентом. Он встречает посредника с мойрой в начале рельс, проложенных из центра ангара до самого выхода.

— Это правда, мы стали почти музеем, — смеётся Вайнат, услышав об экскурсии Корвина. Как и большинство местных, говорит он на нова эспере. — Да чего уж там? Здесь тоже скоро станет совсем пусто: списывают пилотов рано, а получение лицензии с каждым годом только усложняют. Так что большинство машин простаивают тут почём зря. Я, конечно, выгуливаю их время от времени, когда Ра’Кар не возражает.

Многим пилотам свойственно подобное суеверие: они искренне полагают, что машина способна на ревность, если те пересаживаются на другого титана. Говорят, дело якобы в костях, из которых собран эндоскелет.

— Прости, как ты его сейчас назвал? — уточняет Корвин. — Кар…?

Помимо АДАМ Вайната в ангаре присутствует ещё одиннадцать боевых единиц. Часть из них принадлежит к первому поколению и выглядит удивительно нескладно, напоминая современное искусство, нежели военную технику. Оставшиеся же, второго типа, антропоморфны настолько, что в металлических лицах узнаются черты деятелей истории.

— Ра’Кар, — поправляет пилот и, заведя руки за спину, оборачивается с уточнением: — Радиоактивный Кардинал.

Некрочтец удивляется:

— А что, Серый был занят?

— Ну да, — спокойно подтверждает Константин и идёт дальше. — Серый Кардинал в Карпее — буквально за день до меня это имя забила некая Тобой… Поллиган. Без понятия, что из этого имя, но с ней связаться так и не вышло.

— Эм… — в замешательстве тянет Рейст. — «Гении мыслят одинаково»?

— Скорее, «у глупцов реже иначе», — с усмешкой отвечает идущая рядом мойра. Вайнат цокает языком. — Есть ещё третий Кардинал, Красный, в Чжунго. Выпустили эту троицу с цеха одновременно, так что борьба за имена шла нешуточная.

— И всё-таки… почему Кардинал? — с прищуром глядя на АДАМ вдали, интересуется мужчина. Часть её корпуса отсутствует, и за сварочными искрами виднеется деметалловое основание: кости убитого демиурга, оплетённые проводами и кабелями нервной системы. — Что-то я сильно сомневаюсь, что кардиналы буквально выглядят… так.

— В случае с АДАМ это — формальность, — поясняет Константин и разворачивается к посетителям. — Ты ещё главного не знаешь, мой иноземный друг. Хочешь — верь, хочешь — нет, но Кардинал сделан на Немоке.

— Том самом? — Корвин изумлённо гнёт брови. — Я думал, его останки оставили неприкасаемыми…

— Так и было, — подтверждает мойра и скрещивает руки на груди, — после Нисхождения его упрятали… на полвека, да? Думаю, переработку задержали из-за тщательного удаления «тлетворных тканей», чтоб фанатикам не из чего было мощи стряпать. Сам-то скелет распространять ничего не может.

— Кроме разрушений, — весело возражает Вайнат.

— Кроме разрушений, — соглашается женщина, поднимая указательный палец, и замечает, что в их сторону движется заморская ундина. — Ох, проклятье… Я и забыла, что у вас обряд инициации.

— А зачем он? — дивится Рейст, растерянно поправляя ремень сумки.

— Ну как? Мы Чёрные Зори, стражницы Вендиги и бла-бла-бла, — иронизирует Вайнат, поглядывая на хмурое лицо иностранки. — Традиции это, в общем. Первое испытание Ра’Кара в полевых условиях и всё такое.

— То, что зарегламентировано, — раздражённо вступает Хольт, — уже не традиция, господин Вайнат. Это правило.

— Да без проблем, — отмахивается пилот и отходит.

Тем временем один из местных обходчиков преподносит женщине посох с хрустальным шаром. Его основание представляет собой когтистую лапу, какую обычно изображают у драконов.

— Это что? Посох? Вы надо мной издеваетесь? — вспыхивает возмущением карпейская ундина, глядя на древковое оружие. — Это оскорбительно.

— Вестница, что была до тебя, — берёт ответ пилот, — сказала, что резак должен выглядеть максимально аутентично.

— Наглая ложь, — едва не скрепя зубами, раздражается Хольт. — Feville zos sazerkkon ejs tanoghta.

Хелена резко вырывает посох и сжимает его в руках. Когда она деактивирует защиту, шар, разогреваясь, загорается. Ослепительный луч света бьёт точно в грудь Радиоактивного Кардинала.

— Что она сказала? — вполголоса интересуется Константин, поглядывая то на Корвина, то на Пилар. — Кто-нибудь понял?

Не без труда Хольт управляет лазером. Среди искр на корпусе появляются нечитаемые символы. Символы превращаются в замысловатые узоры. Узоры трансформируются в вязи. Воздух вокруг Кардинала резонирует. Мелькают молнии. Глаза АДАМ вспыхивают синим светом. От корпуса отходит пар. Спина титана выпрямляется. Затем всё заканчивается — так же неожиданно, как и началось.

— Если цензурно, — шёпотом отвечает некрочтец, — она назвала вас глупцами… это если очень цензурно.

Вайнат задумчиво кивает:

— Что ж, — рассуждает он, — от неё это ещё достаточно мило.

Вскоре вязи готовы. На туловище АДАМ красуется литероскрипт, состоящий из символов Хейла. Со стороны итог напоминает квадрат с заключёнными в него песочными часами. Углы его обвиты ломаными линиями. В каждом треугольнике по три точки. Вспомогательных штрихов не сосчитать.

— Из старшего алфавита, — замечая заинтересованный взгляд пилота, самодовольно поясняет ундина и сдувает со лба прядь смолянистых волос. — Иные литеры бессильны против деми.

— Это я понял, — кивает тот и, задрав голову, подходит ближе. — Просто я как-то не ожидал увидеть литеру Хелты. Это же она там по центру?

Символ Матери Разрушений напоминает сжатую подкову с горизонтальной полосой сверху. В отличие от классического изображения, буква на Кардинале перевёрнута и слита с прочими. Хелена удовлетворённо ухмыляется:

— Всё дело в положении литеры: если ты её рисуешь вверх ногами, она приобретает обратный смысл. По моим расчётом, это должно повысить устойчивость АДАМ к элегическому Воздействию.

— В самом деле? — удивляется Константин и, задумчивым взглядом изучая Кардинала, касается подбородка. — Я сам в это всё не очень-то верю, но, если этого требует протокол… Без проблем.

С центрального пульта управления запускается открытие дверей. Цепи натягиваются. С недавно смазанных колец ещё капает масло — по полу растекаются лужи. Наконец ангарная дверь поднимается: со скрежетом, вибрацией от тяжести и характерным стоном металла. Пропахшее мазутом помещение наполняется свежестью холода. Внутрь залетает снег.

— Что ж, — усмехается Кастин и прощается, — будем на связи.

— Эээ… да? — неуверенно соглашается Корвин.

— С тобой — в особенности, — игриво добавляет мойра, подходя к Вайнату, и руками обвивает его шею, после чего целует. Посредник тактично отворачивается. — Будь осторожен. Деми может повести себя непредсказуемо.

Они расходятся. Некрочтец видит, как пилот взбирается в АДАМ по встроенной в левую ногу титана лестнице. Присвистывает. Под нос отмечает:

— В фильмах это показывали эффектней…

Их разделяют на две группы. Поисковый отряд, в который Корвина приписывают посредником, возглавляет Хольт. Помимо них в него зачисляют пару гарпий и четвёрку волков в качестве боеспособного сопровождения. Остальные — внушительная часть «Астарты» — вместе с Радиоактивным Кардиналом держат путь навстречу деми. К тому моменту, согласно диагностике Кастин, поисковая операция завершится, и, вне зависимости от результата, поисковикам приказано примкнуть к остальным.

В четверти километра от входа виднеется взлётная площадка. На ней пара транспортных вертолётов «Сокол-419». Один должен доставить поисковую группу, другой — забрать. Длительное пребывание техники в очаге Воздействия запрещено, и подобная рокировка является вынужденной мерой.

Корвин заслоняется рукой, когда в лицо бьёт ветер. Стоит поисковикам покинуть ангар, как мужчина слышит нарастающее меж ними беспокойство:

— Уже близок колокольный звон, — в задумчивости роняет ундина и вспоминает: — «…и тень от тени отойдёт: дрогнет синекамский лёд». Согласно пророчеству, Великое Восхождение начнётся с рождения деми жизни.

Пророчество, о котором говорит Хольт, носит название «Кате-Эр». Оно принадлежит перу Джестерхейла Опустошённого, придворного лекаря каэльтессы Ортеги Неспящей, матери Вендиги. Более полувека назад рукопись обнаружили в одной из кладовых карпейских катакомб. В некоторых источниках утверждается, что оригинал написан кровью самой Царевны; последний её ритуал наделил писание непостижимой мощью, границы которой неизвестны.

Великое Восхождение есть аналог эсхатологического конца времён. С той лишь разницей, что исход его неоднозначен: миллениум может стать как рассветом человечества, так и его закатом, и ни одна прогнозистка не берётся за его толкование.

В Российской Империи хранение сочинения или его отрывков возбраняется. Ознакомление при этом с ним обязательно, посему в красморовских учебных учреждениях всегда есть человек, читающий его по памяти.

Корвин таким человеком не был. Лекцию по карпейской литературе он проспал. Посему говорит:

— Не стоит полагаться на пророчества, госпожа Хольт, — пытается подбодрить лидершу он, — под них можно подогнать буквально всё, что неугодно.

— Ещё одно слово, Рейст, — раздражённо реагирует женщина, и её фиалковые глаза угрожающе сужаются, — и я найду способ заткнуть тебе рот. Помалкивай о том, чего не знаешь.

Радиоактивный Кардинал только пробуждается. Приходит в движение его голова-башня; желтоватым светом загораются линзы глазных камер. Поднимаются верхние конечности. Монопалые кисти совершают несколько оборотов вокруг оси. Стационарные крепления отходят.

Высвободившаяся АДАМ доходит до центра помещения — обходчики фиксируют её положение на рельсах, и по ним титан выезжает наружу.

К тому моменту поисковики уже погружаются в грузовой отсек и готовятся к отлёту. В иллюминаторе Корвин видит, как Кардинал на прощание им машет рукой.

Эпизод второй

Нулевая Высота: Грустина

11-17/994

Высадка происходит на территории центра подготовки космонавтов. Главное здание представляет собой монументальный памятник имперского конструктивизма с незначительными вкраплениями ампира в виде орнаментов на космическую тему: звёзды, метеориты и планеты. Над парадным входом бронзой отливает солнечная система, а по каменным стенам рядами идут профили первых испытателей. История не помнит их имён: золотистая кириллица распадается временем, как и мечты о путешествиях по вселенной. Мёртвые ракеты каменными истуканами стоят по бокам ворот центра.

— До того, как в сеть уплыли данные о местном фоне, — пытаясь перекричать шум лопастей, рассказывает Агния после выхода на лётную площадку, — МакЭлони собирался выкупить «Звезда-Град».

За всю историю человечества было отстроено с десяток космодромов. Некоторые из них были разрушены в ходе Восхождений, оставшиеся же выкупил кристобальский изобретатель и предприниматель Мастер МакЭлони. Под его руководством был отреставрирован и введён в эксплуатацию стартовый комплекс «Ла Морелла», уничтоженный поднявшимися со дна Атлантики деми. То Восхождение погубило почти всё восточное побережье Кристобалии.

К миллениуму компанией МакЭлони «ТехБуд» планируется первый запуск человека в космос, а в перспективе — освоение других планет, чья история не омыта кровью.

Ироничным ответом этому будто служит валяющаяся неподалёку разбитая спасательная капсула. Внутри неё — закованный в скафандр скелет. На обломках выцветает маркер: «Однажды я смогу парить».

— Неудивительно, — отмечает Корвин и, оглянувшись, фыркает. — На чужих костях не построить величия.

Когда «Астарта» выходит за пределы «Звезда-Града», посредник замечает вдали разрушенный вокзал и бьющий из-за горизонта столб дыма.

***

Из Грустины обычно не возвращаются. В этих краях не найти дом. Не поживиться добром. Не обрести заслуженный покой. Чего бы ни искал случайный путник, любая из заснеженных дорог приведёт его к смерти.

Когда-то это был один из процветающих центров Российской Империи: что ни здание, то научный исследовательский институт, а что ни дом, то памятник архитектурному ремеслу. Летописи гласят, что Грустину основали задолго до демиургической эры: один из первокнязей воздвиг город на руинах забытой цивилизации. Обнаруженные здесь постройки представляли собой каменные особняки да дворцы, стеклянное убранство которых в несколько раз превышало привычные размеры.

Руины являют собой редкий синтез архаики и современных технологий. Каменные стены удивительным образом гармонируют с металлической облицовкой; ионические колонны чередуются с монолитными столбами уличных фонарей; фрески сильно контрастируют с жидкокристаллическими экранами и рекламными проспектами. Город, который мог стать колыбелью человечества, умер. На подступах к нему попадаются танки — угольные монстры, брошенные в пылу вековой битвы, ещё пылают отравляющим пламенем.

На фоне всей этой массивной, монументальной архитектуры Корвин чувствует себя незначительным. Грустина простирается горами ввысь: от квартала к кварталу здания всё выше, а крыши самых дальних вовсе скрываются за облаками. Оглядываясь по сторонам, посредник замечает, что на многих подъездных дверях нарисована литера Некры — перевёрнутый узел жизни, которым помечают дома умерших. Рейст замедляется, когда гнёт тишины становится невыносимым.

Дороги мёртвого города усеяны следами «Хроноса»: крематорские шлемы, нагрудники, кирасы — металл искажён до неузнаваемости. Изредка, среди груд поражённых доспехов, попадаются и замёрзшие тела. Корвин видит рты, разинутые в отчаянном вдохе, и запавшие, почти выжженные, глаза.

— С таким я не смогу работать, — глухо комментирует некрочтец, обходя надолбы. — Что вынудило их снять защиту?

— Судя по состоянию, — рассуждает Хольт и переводит взгляд с навигатора на трупы, — непреднамеренный контакт с андерами.

С крыши невысокого здания — почтового отделения — за группой наблюдает пара черноклювых агентов. Странники. Одни считают их красморовскими ищейками, другие приписывают им нечто религиозное, из разряда «наблюдателей». Вне зависимости от контекста, странники предпочитают не вмешиваться в события на отчуждённых землях. Лишь изредка можно встретить среди них спасателей — от коллег их отличает белый наконечник клюва.

В отличие от охотников, странники носят плащи, а пояса украшают трофеями — искажённой элегией органикой вроде цветов, но чаще — высушенными конечностями или головами недругов.

Тем временем Агния завершает облёт и приземляется рядом с группой. Вглядывается в темень многочисленных окон и замечает безучастные фигуры. Неподвижные, они пристально наблюдают за незваными гостями.

— Немёртвые, андеры, — нагоняя посредника, сообщает гарпия и напряжённо озирается, — на четыре часа.

— Это… нормально, — отзывается Корвин и сам же пугается собственного изречения. — Их тут много. Пока мы не посягаем на их терр…

Некрочтец осекается. Навстречу им кто-то движется. Ни немёртвый, ни живой. Поражённая женщина. Асфальт под её ногами иссыхает и покрывается наледью.

— Прошу вас, — протягивая руки к чужакам, молвит она. Волчья форма изорвана, а волосы растрёпаны. Кожа сереет элегическим Воздействием, а кончики пальцев чернеют внутренним холодом, — помогите…

Из выжженных глазниц бегут слёзы. Чернильной краской они, расползаясь по лицу, стекают по подбородку. От упавших на асфальт капель идёт едва заметная дымка.

— Чем мы можем тебе помочь? — протягивая руку, спрашивает Корвин. Слепо перебирая воздух, поражённая движется на его голос. — Как тебя зовут?

— Никтория, — называется волчица. Поражённую сильно шатает: ноги её буквально заплетаются от дрожи, что сводит мышцы судорогой. — Меня зовут Никтория… Никтория…

Поражённая резко останавливается. Ей остаётся несколько метров, чтобы добраться до «Астарты», но вместо этого она отчаянно обнимает себя за плечи и будто смотрит по сторонам. Ветер целует её в макушку, опуская выбившиеся пряди на глаза.

— Хорошо, Никтория… Ника, — мягче повторяет некрочтец, наклоняясь в сторону женщины, — скажи мне, пожалуйста, Ника, что здесь произошло?

— Бездна опустилась на эти края, и мертвецы разозлились на нас…

Закашливается. Из горла вылетают чёрные перья. Волчица убирает руки с груди и оттягивает лохмотья в сторону. Разодранная кожа начинает слабо кровить. Грудная клетка оказывается вскрыта. Вместо лёгких — свитое птицами гнездо. Из дыры вырывается пара карпейских воронов.

Звучит оглушительный выстрел. За ним следует второй. Тело поражённой отлетает на пару метров. Дробь раскалывает её голову пополам. Ни крови, ни иных ужасов — лишь безжизненные осколки.

— Что? — вспыхивает возмущением Рейст. Его взгляд полон гнева, когда он смотрит то на труп, то на Хольт. — Зачем ты это сделала?

Повесив дробовик обратно на плечо, ундина подходит к убиенной. Легонько толкает ногой. Реакции нет.

— Порой мертвецы забывают о том, что мертвы, — простуженно хрипит Хелена и кисло ухмыляется, — и тогда им нужно об этом напомнить.

— О какой Бездне она говорила?.. — меж тем задумывается Агния и запускает внутренний архив в протофоне. Среди рекомендуемых ссылок высвечивается страница с заглавием ABICO. — Конечно же. Если перевести «бездну» на карпейский, то будет «abico».

— Исключено, — безапелляционно заявляет ундина. Помимо ABICO в перечни присутствуют адреса на ресурсы, посвящённые мифологии, и профили подозрительных интернет-пользователей. — Красмор ликвидировал их шайку ещё лет десять назад: всех путников бездны казнили в Градемине.

— На твоём месте я бы не был так уверен, — возражает Корвин, пока красноволосая и вбивает в строку «КАПИТАН». Рядом с одним из результатов высвечивается сжатая фотография мужчины в маске. — Казнь прошла не…

— Вот этого не казнили… — подтверждает девушка. — Судя по всему, какая-то вестница заполучила его в своё служение.

Всмотревшись в участок пикселей, Хольт опознаёт запечатлённого:

— Антон Кемром, — и, чуть подумав, с неприязнью добавляет: — Да, я о нём слышала. Живучий [мерзавец]. В его смерть я и сама не поверила бы… Но с чего ты взяла, что он продолжает деятельность ABICO?

Антон Кемром известен как распространитель триумфа — курительной смеси под грифом «порицаемо», производимой из человеческих сердец. Имя мужчины регулярно всплывает в криминальной хронике, но таблоидам неизвестна его внешность: лицо мужчины всегда скрыто белоснежной сегментированной маской с синими прожекторами глаз. Прозвище «капитан» ему также дали журналисты — из-за носимого плаща с эполетами Парада.

— Сомневаюсь, что это он, — делится посредник, когда они возобновляют путь. — Эта история невероятно темна, но в одном я уверен наверняка…

— Я слышал, — внезапно перебивает его один из волков, — что этот ваш капитан — незаконнорождённый сын цесаревича.

— И царевны! — добавляет другой.

— Многое о нём говорят, — неохотно зачинает Хольт, — и что Верховная воспитывала его ребёнком, и в молодости служил Параду… Не стоит воспринимать это всерьёз.

— Это что, получается, ему не меньше ста?

— Он порченный, — отвечает ундина. — Такие живут веками, и ни старость, ни лихая пуля им нестрашны.

За разговором они добираются до оперативного штаба. Находится он в стеклянной высотке — некогда офисе фармацевтического филиала Красмор. Перед входом до сих пор стоит маскот: охотник во врачебной робе. Фартук его запятнан кровью, а повязанный на голове платок плавно переходит в накидку. Воздействие исказило фигуру: приветственно раскрытые руки грибком срастаются с одеянием на манер крыльев.

Никого живого внутри штаба не оказывается.

У входа стоят выключенные в спешке генераторы — часть из них оплавлена холодом и более непригодна к эксплуатации. Вся аппаратура выведена из строя. По полу разбросаны собранные за период дислокация данные: несостоявшиеся прогнозы мойр, сигнатуры и поведенческие характеристики деми и многое прочее. В центре помещение, меж разложенных столов с техникой, стоят закрытые грузовые ящики.

— Похоже, немёртвых привлекло электричество, — оценивает обстановку Хольт, — возможно, шум. Наши печатники успели расшифровать лишь часть полученных данных, а потом появился второй сигнал… Мы не успели опознать, чей, а после «Хронос» прервал связь.

Корвин неторопливо осматривается: изучает разбросанные документы и читает некоторые из них. Из прогнозов некой Ю. Самойловой мужчина узнаёт, что крайнее Восхождение должно способствовать урожаю.

Несомненно, истории уже известны случаи, когда польза от деми превышала наносимый ущерб, но даже при таких исходных принято проводить Нисхождение. Разница заключается в том, что тогда останки отправляются не на переработку и/или утилизацию, а разбираются на мощи по востребованию в нуждающиеся регионы.

Зайдя за стойку регистратуры, Корвин снимает с плеча сумку. Внутри поклажи разобранная винтовка Dis-UT и лезвие косы. Выплавлено последнее на заказ, из деметалла — обработанных жаром и молотом костей демиурга. Само лезвие настолько тонкое, что кажется прозрачным; нос, в противовес серебристому сиянию металла, чернеет сажевым пятном. Корвин смотрит на своё отражение, а затем приступает к сбору орудия.

За грузовыми ящиками лежит обгоревший труп в гарпийском обмундировании: опаленные крылья всё ещё дымятся. Лицо разведчицы уцелело благодаря шлему. Ундина снимает его и, взяв неизвестную за подбородок, поднимает той веки. Глаза целы.

— Рейст, как насчёт чтения?

Корвин без лишних слов подходит к телу и делает то, что умеет, — читает. Метки сами собой покрывают заплывшие глаза. Шипы без усилий вгрызаются в мёртвую плоть. Посредник ныряет в пучину чужих воспоминаний.

Он видит секс. Немного футбола. Затем собирается и концентрируется на минувшем дне. Среди нераспознаваемых образов Корвин с трудом обнаруживает то единственное, что имеет значение: «Снегирей» в небесах.

После закрытия лётной программы Красмор они были свезены на военную базу «Асператус», что находится на полуострове Ямал. Там, вдоль Каменной косы, прежде базировался 138-ой туманный авиационный полк, прозванный в народе «Снегирями». В основе авиации были бомбардировщики серии Крас-144СР, предназначенные для распространения отравляющих веществ.

Теперь там — кладбище техники. Целые ангары среди поселковых дорог с непригодными к использованию транспортом и оружием. Те «Снегири», что по каким-то причинам не утилизировали, всё ещё гниют на пограничных землях. Местные легенды гласят, что пилоты так и остались внутри: содержащаяся в боеприпасах элегия настолько деформировала самолёты, что кабины попросту не стали вскрывать.

И вот они вновь захватили воздушное пространство. Поражённые элегией самолёты поработили высоту, оставляя за собой выжженные поля. Некоторые из летательных аппаратов разбиваются, и груз их ядом заполняет округу. Некрочтец видит выпадающих из кабин пилотов. Мёртвых с наплечными нашивками. 138-ой туманный авиационный полк.

Чтение заканчивается, когда Рейст понимает, что ему больше нечем дышать. Он с глубоким вздохом отшатывается от тела. Едва не падает.

— «Снегири», — хрипит посредник и опускает взгляд, — кто-то выпустил «Снегирей»… Они буквально были здесь — элегия разбудила мертвецов.

— Этого не может, — ошеломлённо молвит ундина и смотрит в окно так, будто что-то может увидеть за непроницаемым забором из высоток, — их ИИ переведён в режим гибернации.

Стаи отравленных птиц врезаются в окна. Стёкла разбиваются от их плача. Участники «Астарты» опасливо вслушиваются. Ундина поднимает голову и принюхивается — из-за стен пробирается смрад перегноя и копоти. Тонкий слой наледи расползается по городской застройке. Стихийная изморозь обрастает узорами: со стороны даже кажется, что их можно прочесть.

— Значит, кто-то получил к нему доступ… — с ужасом понимает Корвин и отводит взгляд от полой витрины. — Я уверен, это были они.

Хрипло гудят турбины. Кажется, в самом деле над ними кто-то летит. Дозиметр улавливает резкое повышение элегического фона. Обволакивающий туман покрывает крыши зданий.

Гарпии, чьи тела «Астарта» обнаружила на подходах к Грустине, вновь взмывают ввысь. Только не ранцы, а механические крылья поднимают их над бездыханным городом.

Агния зачарованно подаётся им навстречу, когда одна за другой андеры опускаются перед штабом. Их поступь невесома. Выстланный гранитом тротуар покрывается льдом.

— Агния, — взволнованно обращается к гарпии Рейст, — стойте.

Та не внемлет его словам. Переступает порог.

Память щедро подбрасывает образы обожжённых немёртвыми людей. Тысячи неприглядных картин, часть из которых Корвин успел самолично засвидетельствовать в анатомическом театре Камнеграда. Следы обморожения, некрозом коптящие плоть… Некрочтец качает головой.

Притянув гарпию к себе, Корвин толкает её вглубь помещения. Сам при этом снимает с плеча винтовку. Дистанция слишком мала. Тогда мужчина выпускает из ложи косу и рассекает дымчатую плоть приблизившихся. Лезвие их легко вспарывает. Немёртвые рассыпаются.

Едва посредник подаётся назад, как его хватает другая андера. Её руки расщепляются в дым. Проходят сквозь захваченную кисть. Холод иголками впивается в конечность. Парализует. Под ногти забивается лёд. Из последних сил Рейст вырывается. Однако эта заминка стоит дороже пары секунд.

Низошедшие андеры распадаются в элегическом выбросе. Корвин оказывается в очаге. Взор застилает непроницаемая пелена. Некрочтец пятится. Рукой заслоняет глаза. Посмертный холод проникает сквозь одежду, и вот мужчина падает без сил.

Обожжённый элегией череп ноет. Кожа слезает лоскутами. Посредник жадно втягивает воздух, касаясь пульсирующего болью виска. Внезапно кто-то хватает его за плечи и затаскивает внутрь.

Дозиметр угрожающе трещит. Актуальные данные более не вписываются в счётчик — стрелка скачет от единицы до сотни. То, что должно было быть точнее электронных датчиков, не выдерживает амплитуды и ломается. Проклиная всё на свете, Хольт выбрасывает прибор.

Тем временем из сумрачной дали на них выдвигается «Хронос». Тлеющие волки во главе с командиром едва перебирают ногами. Двигаются они медленно. Почти бесшумно. Их плоть клубится дымом. Лишь одежда придаёт им человеческую форму. Некоторые из них, что идут у обочины, тянут руки к разбитому бронетранспортёру. Его аккумуляторы вспыхивают сизым пламенем, стоит немёртвым дотронуться до них.

— Быстро, — таща некрочтеца за собой, приказывает Хольт, — все по местам. Они не дадут нам уйти.

Путей для отступления не существует.

Волки занимают позицию в нескольких метрах от входа. На вооружении у них пулемёты Lethe-UT и ремни свето-шумовых гранат — как правило, яркий свет дезориентирует андеров. По этой же причине у Хелены, помимо дробовика US-UT, с собой ракетница Iris-FG, снаряды которой при выстреле рассыпаются осколками солнечного света.

Ундина заволакивает Корвина за стойку регистратуры, а сама становится перед ней, держа оружие наизготове.

Самое страшное начинается, когда немёртвые заговаривают. Их голоса, похожие на завывания ветра, обращаются в хор предсмертной мольбы. У них нет ртов, но их крик громче всякой сирены, и ничто не способно их заглушить.

Агния снимает шлем: искажённые помехами линзы едва обхватывают четверть обзора. Красные волосы вспыхивают фитилём в мглистом мраке. Девушка торопливо заряжает барабан револьвера Opus-UT 44-го калибра. Поворачивается, целится. Стреляет. Разгорячённые отдачей руки дрожат.

Острейшими иглами выстрелы прошивают андеров, но радиация не наносит им вреда. Приток элегии сбивает первые признаки окаменения. На звуки стрельбы стягиваются немёртвые жители города. Дворяне, мещане и разночинцы единым строем движутся к штабу.

Тогда Хелена понимает тщетность попыток. Им не отбиться. Они могут не мазать, попадать в цель, но это ничего не изменит. Пули лишь незначительно замедляет немёртвых. Элегический фон шпарит настолько, что за считанные секунды андеры восстанавливаются от ранений. Урановый сердечник не обращает немёртвые тела в труху.

— Проклятье, — глухо выругивается Хольт. Слепо шарит рукой в набедренной сумке. Патроны закончились. — Я пуста.

— Возьми, — хрипит Корвин, выползая из-за стойки с винтовкой в руках. Лезвие косы уже убрано, однако невооружённым глазом видно, что изрядная доза химикатов опалила его. — Возьми!

Посредник толкает оружие к ней. То с небывалой лёгкостью скользит по ледяному полу. Хелена неуверенно подбирает архаику. Снимает с предохранителя. Направляет ствол на вход. Возобновляет огонь. Добившись своего, Корвин ныряет обратно в укрытие. Силы на исходе. Мужчина не уверен, что выберется из Грустины живым.

Количество андеров не уменьшается. Накипью мороза покрываются ближайшие окна и витрины, когда дистанция сокращается до нескольких метров. Едва их немёртвый предводитель намеревается переступить порог, откуда-то с северо-востока доносится дикий, нечеловеческий вопль.

Всё останавливается. Все — и немёртвые, и живые — поворачиваются к источнику звука. Сквозь хрусталь тишины слышны громогласные шаги.

Андеры уходят. Не веря своим глазам, Агния перезаряжает револьвер и пару раз стреляет им вслед. Никакой реакции. Немёртвые продолжают путь, будто человеческого тепла здесь никогда не было.

— Деми, — выпуская винтовку из рук, наконец озвучивает тревогу Хольт и задумчивым взглядом провожает противников, — он уже здесь.

Майнью опускает оружие и шумно выдыхает:

— Мы не смогли бы отбиться, — вымотано произносит она и опирается на один из ящиков. — Мы бы… ох.

— Не переживай из-за этого, — хрипло говорит некрочтец и склоняет голову набок, — андеры такие живучие из-за элегического фона. Чем он выше, тем, ну, ты поняла… Лучше подумай о том, с чем придётся столкнуться вашей АДАМ: если андеры идут встречать деми, то… будет нехорошо.

Хелена помогает Корвину встать на ноги. Он слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. Едва ли ни всем весом наваливается на ундину. Та, в свою очередь, усиленно превозмогает чужую слабость. Все вместе они направляются к точке прибытия АДАМ.

— Ты спас меня… — всё ещё потрясённо молвит Агния, поднимая на некрочтеца взгляд, полный обожания.

— Потом поблагодаришь, — слабо улыбается тот. — Лучше скажи, что это с тобой было?

— Сама не знаю. Будто наваждение какое-то. Мне показалось, что я услышала песню, а потом…

— Что за песню? — вклинивается Хольт.

— Песнь пустыни, — внезапно отвечает один из тех странников, что поисковики видели прежде. Неизвестный выходит навстречу из подворотни и что-то бросает Рейсту. Тот рефлекторно ловит. — Держи. Должно помочь.

В руках оказывается ингалятор с апейроном — аэрозолем, временно повышающим способности организма к восстановлению. Не самое эффективное средство против элегии, но единственное, что может снизить нагрузку на организм в полевых условиях. Лучшим образом медпрепарат зарекомендовал себя при заживлении механических повреждений. Лекарство имеет лишь один недостаток — со временем к нему вырабатывается абсолютная резистентность.

— Что, снизошли до помощи? — вспыхивает вторая гарпия, чьё имя Корвин так и не запомнил. — Вы могли бы нас предупредить!

— О том, что Грустина — город смерти? — уточняет странник. — Право, мне казалось, Санкторию об этом известно.

— Что за песнь пустыни? — возвращает тему ундина, обеспокоенно поглядывая на употребившего ингалятор мужчину. — Что она представляет собой?

— Когда-то это была колыбельная, — меланхолично отвечает оставшаяся на крыше странница, — которую Царевна-мать пела своему нерождённому сыну. Много воды с тех времён утекло… Теперь это зов смерти.

— Но не ради музыки вы здесь? — с едким смешком спрашивает один из волков. Его замечание вызывает одобрительные кивки среди коллег.

— Ваша правда, — подтверждает странник, — мы здесь из-за самолётов.

— Самолётов? — ошеломлённо переспрашивает Рейст. Вместе с головной болью в голове всплывают образы «Снегирей».

— Должно быть, вы уже заметили, что над городом кружат бомбардировщики, — намекает странница и ловко перепрыгивает с крыши на козырёк над входом. — Мы хотели выяснить, что вывело ИИ из режима гибернации.

— Вы уверены, что там ищете ответ? — украдкой поглядывая на посредника, уточняет Хольт. — «Асператус» в сотнях километрах отсюда.

Шум лопастей. «Сокол-419», что должен забрать их, движется к городу, но пролетает мимо центра космонавтики. Астартовцы тщетно пытаются выйти на связь с пилотом. Вертолёт по касательной пролетает мимо зданий и врезается в высотку. Перед входом в штаб вырастают стеклянные сугробы.

— Кажется, — уголок рта ундины нервно дёргается, — мы опоздали на рейс. Посмотрите, что там случилось: мы вас догоним.

Волки покорно устремляются вперёд.

Гарпии взлетают — лишь на мгновение Агния задерживается, чтобы проститься с Рейстом и Хольт.

Эпизод третий

Нулевая Высота: руины Йер-Агрисского Предела

11-17/994

Радиоактивный Кардинал пребывает на позицию с десятиминутной задержкой. Задача его проста: провести Нисхождение. Потому литеры покрывают не только корпус машины, но и боезапас — крупнокалиберные патроны 14х44 мм. Титан оснащён тремя пулемётами: один — самонаводящийся, для воздушных целей — на вершине башни, а остальные — управляемые с пульта — наплечные или, как их ещё называют, «погоны». Вкупе с пулемётами АДАМ имеет артиллерийскую установку, спрятанную на уровне живота, а также несколько установочных геолокаторов.

За ней виднеется колея поваленных деревьев и раздавленных машин. Следом подоспевает крематорский взвод «Астарты», а за ними — отрешённые вестницы Зари со знамёнами, призванными смутить дух деми.

Отравляющее вещество стремительно наполняет поверхность. Наступающие андеры скрываются в элегической мгле; лишь скребущие шаги напоминают об их близости.

Датчики улавливают критическое повышение температуры — под ногами АДАМ растекается огонь. Вперёд прорываются крематоры.

Фронтовые камеры фиксируют приближающуюся деми — в отличие от большинства, её внешность обладает ярко выраженной феминностью с подчёркнутым бременем. Плоть деми волокнистая. Ухабистая. Подобие волос напоминает дикие лианы. Ноги её схожи с человеческими, а руки раздваиваются в локтях. Лицо рельефно каменное и неподвижное: вой воспроизводится… утробой? Вайнат приближает изображение и видит монструозную пасть, рассекающую вздутый живот.

— Кас, — вызывает пилот мойру, — ещё одна демиродица.

Демироды — подвид деми, характерной особенностью которых является способность к воспроизведению себе подобных. Сыны и Дочери демиургов не обладают ни крупными размерами, ни сокрушительной силой своих родителей, однако одно их существование не в меньшей степени вредоносно. До этого Восхождения было зафиксировано три демирода: Лир — Отец Кошмаров, Никторикс — Мать Ночи и Раге — Мать Войны.

— Соблюдай дистанцию, — с небольшим промедлением отвечает Пилар, подключаясь к внешним камерам. На фоне слышится стук клавиш. — Не допускай близкого контакта — одно её прикосновение к эндоскелету может вывести АДАМ из строя.

Деми пытается обойти атакующих солдат. Уклониться от назойливых гарпий. Великанша целенаправленно движется к АДАМ.

Появление «Снегирей» всё меняет. Едва Кардинал наступает на останки железной дороги, как бомбардировщики резко разворачиваются. Берут высоту. Устремляются прямо на него. Самолёты бомбардируют всё на своём пути. Комья вспоротой земли застилают обзор. Вайнат залпом ракет сбивает несколько целей. Те взрываются в небе. Элегия снегом ложится на землю.

— Ты не говорила, — вновь обращается к мойре мужчина, — что мы будем не одни.

— Что? — удивляется та. Тогда Вайнат пересылается ей зафиксированные сигнатуры недружественных самолётов. — Проклятье! Я этого не…

Сигнал прерывается. Пилот не слышит приказа к отступлению. Вместо этого он даёт полный ход.

Кардинал несётся вперёд. От его шагов сотрясается земля. Всеми силами Вайнат выжимает из машины манёвренность — приходится сохранять предельную внимательность, чтобы никого из братьев и сестёр по оружию не задела АДАМ. Многие из них — вестимо, интуитивно — переходят к отступлению. Однако часть оказывается отрезана группами немёртвых. На подступах к городу их количество бесчисленно. Как бы крематоры не пытались умерить элегический накал, сейчас андеры фактически бессмертны.

Первая волна немёртвых отлетает в сторону. Вторая — идёт прямо навстречу. Лишь Вайнат заряжает по ним пулемётную очередь, как с фланга ногу титана облепляет третья волна. От напора машина шатается. Силясь устоять, пилот прерывает стрельбу.

Над их головами проносятся поражённые штурмовики. Окутанные выхлопами элегии, они опыляют павших андеров, попутно расстреливая АДАМ. Вайнат поднимает руку, когда очереди доходят до головного отдела. Машина со скрежетом повторяет движение за ним. Меж тем ввысь поднимаются облака чёрной пыли. Под их ногами клубится дым.

Газ пробуждает от покойного сна мертвецов. Из пепельно-снежных сугробов поднимаются павшие воины. Имперские солдаты, кристобальские интервенты с севера, альвионские рыцари и русские витязи, чьими костьми проложен путь в город. Их тела сотканы элегией, пышут ею лица. Немёртвые воинственно поднимают винтовки и мечи, обращая глаза на живых. Не клич звучит из их ртов, но предсмертные стоны.

— У нас проблемы, — докладывает Вайнат. — У нас большие проблемы.

Наконец связь стабилизируется. Мойра подключается к внешней камере титана. «Снегири» тем временем идут на разворот. Разгружённые улетают. На смену прилетают новые. Бомбардировка длится в течение десяти минут.

— Я вижу, — подтверждает женщина и приказывает: — Отступайте. Вайнат! Они считают вас враждебной целью! Они… защищают…

Связь вновь прерывается. Константин не слышит, кого они защищают. Впрочем, решает он, это и неважно. Что бы ни являлось их целью, Нисхождение сорвано. Это провал.

АДАМ, прикрывая группу крематоров, отходит. Разглядывая поражённую территорию, Вайнат внезапно ловит сигнал Агнии Майнью. В десятке метров от себя. Похоже, это спасательный маяк. Вот только вместо просьбы о помощи звучат помехи.

— Агни? — пытается вызвать её пилот. — Ты сейчас где?

Хрип рации прерывается свистящим шёпотом:

— Мы уже рядом… Цесаревич возвращается, — отвечает булькающий голос, и Константин неприязненно морщится. — Наступает наш Парад…

Сигнал обрывается с последним взрывом. Он срезает крылья оставшимся в небе гарпиям — он лишает титана опоры.

Системы выходят из строя.

Потеряв устойчивость, Радиоактивный Кардинал падает. В течение пяти минут техника недоступна. Не отзывается пилот. После активируются резервные двигатели, существующие в машине лишь для одной цели — отступления. Вайнат приходит в себя. Сдавленно кашляет.

Осматривает кабину.

Десятки пробоин. Дозиметры выдают критический уровень элегического загрязнения. Токсин парализует тело — пальцы левой руки неумолимо обращаются в уголь. Едва чувствительны и подвижны. Вайнат с трудом сгибает их, и от мизинца отлетает фаланга.

Панель управления сломана: лишь часть пульта выглядит пригодной к использованию. Проводка, прежде изолированная, искрится. В опасной близости от топливного отсека задымление. Из внешних камер работает лишь центральная, остальные не отвечают.

— Вайнат, ты меня слышишь? — сипит голос Пилар. Наушник бьёт током, и пилот морщится. — Повторяю. Ты меня слышишь?

— Да.

Он отвечает и снова кашляет. Лёгкие разрываются в куски и выбрасывают на свет ядовитую пыль.

— Я не вижу Ра’Кара, — продолжает мойра. — Повторяю, я не вижу… Эй, ты что отключаешься?! Кон! Срочно возвращайся.

Аварийный перезапуск.

— Все системы исправны, — поочередно щёлкая тумблерами зажигания, отчитывается мужчина. — До встречи на другой стороне.

Вайнат отключает все модули связи и перенаправляет освободившуюся мощь на опорно-двигательный аппарат.

Манипуляции с АДАМ отдаются болью в голове: пилот морщится.

Кардинал встаёт. Некоторые пластины металлоконструкции отваливаются, и в свете свинцового солнца вспыхивает деметалловый скелет.

***

Глаза открываются с трудом. Агния неуверенно приходит в чувства. Ноги вязнут в снегу. Опаленный нагрудник дымится — его девушка срывает первым делом. Отшвыривает подальше. Озирается по сторонам.

Андеры всё ближе. Среди них Майнью видит павших валькирий. Соратниц, что когда-то делили с ней высоту. Над ними высится великанша; та, из чьих костей куют титанов.

Гарпия снимает с пояса гранату. Выдёргивает чеку. Бросает в толпу. Вспышки ослепительного света отвлекают немёртвых, и те ненадолго забывают о красноволосой.

Внезапно что-то хватает гарпию за крылья. Те со скрежетом изламываются. Под давлением хрустят пластины костюмы — из горла вырывается сдавленный кашель. Слёзы брызгают из глаз. По телу расползается жар.

Нечто поднимает девушку.

Деми подносит ослабленное тело к глазам. С любопытством разглядывает. Майнью даже не сопротивляется, когда страх парализует её.

Бурю прорезает пара ослепительных прожекторов. В рёбра деми летит тройка ракет. Оглушительный свет. Взрывы. Совсем рядом подрывается артиллерийский снаряд. Деми оступается и роняет гарпию. С отчаянным криком девушка падает. В последний момент её перехватывает огромная ладонь. Гарпия поднимает голову и видит лик Радиоактивного Кардинала.

Через громкоговоритель к ней обращается Вайнат. Голос пилота деформирован тоннами металла:

— Осторожней, пташка, — и опускает её.

Девушка перебирается с его руки на землю. Морщится и приподнимается. Жгущая боль сковывает бок. Гарпия смотрит в сторону подбитого Кардинала. Видит, как титан поднимает заряженную геолокатором руку и выстреливает. Датчик оказывается размером с крылатую ракету. За считанные секунды он достигает цели; сбросив оболочку, вгрызается в мясистую грудь демиродицы. Ошмётки её плоти обрушиваются кислотным дождём. Проходящие подле андеры гибнут. Великанша вопит. Поворачивается к Кардиналу и толкает его.

Машина опрокидывается. Башня уходит в задымление. Ещё несколько секунд импульсы жизни бьются в конечностях, но вскоре те опадают. С громким хлопком рушатся в снег. Андеры червями копошатся у сломанных ног.

Деми надвигается. Её шаги поразительно беззвучны, аккуратны. Ни землетрясений, ни иных разрушений. Смотря в глазницы пустоты, Майнью достаёт рацию. Пальцы не слушаются. Кое-как нажимает на кнопку связи:

— Приём. Кас, это Майнью. Ра'Кар сбит, — и испуганно смотрит по сторонам. — Повторяю. Ра'Кар сбит. При…

Деми наклоняется к павшему Кардиналу. Касается металлического лица и резко отстраняется. Раскрывает пасть в отчаянном крике. Голова её запрокидывается. Руки возносятся к небесам. Вместе с тем с земли поднимается вихрь. Вспыхивающие в нём огни складываются в литеры, доселе считавшиеся изобретением человека.

Агния изумлённо приоткрывает рот. На мгновение ей кажется, будто так деми проявляет… боль? Гарпия спешно стряхивает сочувствие. Тем временем деми вновь приближается к АДАМ и поднимает её на руки. Вместе с ней скрывается в неизвестном направлении.

Корвин издалека наблюдает за разгромом «Астарты»: десятки тел и сбитых «Снегирей». Остальные «птицы», точно после омертвения АДАМ, наконец успокаиваются. Андеры, точно с уходом деми, наконец обретают покой — их добивает прибывшее подкрепление Красмор.

Неподалёку садится красморовский вертолёт. Хелена с плохо скрываемым недоумением встречает странников. В сравнении с теми, отмечает Корвин, у этих белые наконечники. За шумом лопастей мужчина не слышит их разговор, но в какой-то момент Хольт указывает на него.

Из-за стен города тянется чудовищный гул. Угольный дым окутывает небесные крыши, и мимо вокзала проносится проклятый поезд. Сама «Оскола», и храмовые окна её пылают невероятным пламенем. Лишь с появлением поезда недобитки «Снегирей» покидают Грустину.

— Будь я проклят… — только произносит посредник.

Всё, вплоть до самого госпиталя, Рейст помнит урывками. Когда к его лицу прикладывают кислородную маску, посредника рвёт прямо в неё. Отравленная кровь заполняет ёмкость, течёт на одежду, размазывается по лицу…

Спасатели затягивают почти безжизненное тело на носилки и несут к вертолёту. Над расселиной реет элегической смог. Сопла огнемётов не остывают ни на секунду; столбы пламени создают прочную завесу, давая шанс отступить. Глаза Корвина закрываются.

Новый день начинается без Радиоактивного Кардинала.

Эпизод четвёртый

Российская Империя: Тардиградск

Подснежный госпиталь

11-19/994

В течение следующих дней на улицах Тардиградска не стихает похоронный марш. Лишь за первые сутки трубы крематория прокоптили небо до черноты: тогда в последний путь уходят погибшие. Оставшееся время церемоний посвящается пропавшим без вести. Вереница гробов сменяется траурной процессией. Их строй сопровождают вестницы Зари.

Из окна Корвин замечает среди участников Кастин. Наравне с другими мойра несёт фотографию — перевязанный лентой снимок Вайната, исчезнувшего пилота. Сам некрочтец участия в церемонии не принимает: уже вторые сутки он прикован к больничной койке. Ожоги — разной степени тяжести — почти невидны, но даже незначительное движение причиняет боль. Средства, способного полностью излечить элегическое поражение, не существует.

— Приятно видеть тебя живым, — с такими словами в один из вечеров посредника навещает Хелена. Судя по традиционному платью, сменившую полевую форму, она готовится к отбытию. — Тебе повезло, что ты здесь. Я слышала, в этом госпитале творят чудеса: болезни здесь тают подобно снегу…

На прикроватной тумбе стоит букет увядших цветов с открыткой от Агнии. Поначалу гарпия навещала спасителя, а после неожиданно пропала. От своего лечащего врача Корвин узнал, что девушку уволили со службы без права посещения Санктория и подвластных ему учреждений. Причину такого решения мужчина выведать так и не смог.

— Если я и «подснежник», — с хрипом втягивая воздух, отзывается Корвин, — то явно не тот, который ждёшь по весне, — затем спохватывается, когда снаружи доносится странный гул: — «Оскола»… «Снегири»… Ты им сказала о них?

— Они не пожелали меня слышать. Им нет дела до колокола, покуда он молчит, — говорит Хелена и пододвигает к койке стул. Присаживаясь, она недоверчиво смотрит на приоткрытую дверь и темень за ней, — поэтому мы всё ещё живы. Если хочешь остаться здесь, будь осторожней в высказываниях.

— Думаешь, — выдавливая из себя улыбку, — они хотят это скрыть?

— Это не имеет значения. Во всяком случае, пока, — подчёркивает ундина и скрепляет руки замком. — Поверь, тебе не понравится, если Красмор начнёт уделять тебе внимания больше, чем сейчас.

— Конечно, спасибо за предупреждение, но… По мне и так видно, что я буквально здесь не задержусь, — трогательной улыбкой отвечает мужчина и откидывается на подушку. — Я не доживу до следующей весны.

Корвин не понаслышке знаком с кухней прогнозов. Он знает, если даст слабину, то сгорит в течение месяца. Также знает, что при квалифицированном уходе «его» весна наступит через десяток лет.

— Печально слышать. Возможно, это неплохой шанс провести время со своими близкими… и родными.

— У меня никого нет. Некрочтение буквально накладывает определённое «вето» на жизнь… и поверь, не стоит искать причину в интернете — в Санктории такие сайты точно заблокированы… Я надеюсь.

Какой бы тяжёлой ни была тема, Корвин говорит уверенно и легко. Он доброжелателен по отношению к посетительнице, и та вновь пытается — по-своему, неумело — его поддержать:

— А твои родители? Должно быть, они гордятся тобой.

— Полная семья, где все живы и счастливы? Невероятная редкость в наши времена… — Корвин устало опускается на подушку. — К сожалению, мои родители давно мертвы… что даёт карт-бланш на последнее желание.

— Надеюсь, ты не задумал ничего противозаконного, — напоследок говорит визитёрша. — Была рада знакомству с тобой, Корвин. Будь таких людей больше, пророчество бы не сбывалось, — и уходит.

Позже мужчина поднимается на крышу Санктория. Ночь пылает киноварийскими огнями. Тишина, столь условная для военного городка, прерывается ровным гудением пролетающего самолёта. Ещё один «Снегирь» над Тардиградском. Турбины его скрипят, а крылья покоцаны.

Это не первый раз, когда «Снегири» нарушают границы воздушного пространства Российской Империи. Диспетчера больше не пытаются связаться с мёртвыми суднами. Постепенно они становятся такой же обыденностью, как снег в этих краях. Только тревога то и дело кричит.

Корвину идёт двадцать восьмой год, когда он понимает, что его весна не наступит не из-за поражения, но из-за Войны, чья песня никогда не смолкнет.

Глава пятая. Зола на Заре

«§ 138. Мертвецы возрадуются жизни, когда её Мать проведёт мертворождённого наследника к престолу, ибо лишь неживой может править живыми.

§ 140. Воины пепла и пыли восстанут, когда прозвонит Колокол Отречения; преисполнятся Болью людские края, и от Боли падут все изменники. Лишь внявшие Слову обретут Покой.

§ 142. Колокол отзвонит трижды, прежде чем с миром произойдут необходимые метаморфозы. Первый звон принесёт мор на запятнанные Войной земли, второй — обрушит на них кровавые реки, а третий — нисхождение посмертия, ибо: “Никто не явится на свет — никто с него не канет”.

§ 144. Молодые прокляты тем, что жизнь ещё не покинула их сердца. За нами свершения, с грехами отцов на плечах. И мертвецы непокойны, ибо ждут, когда нас напитают свинцом, и наша кровь наполнит их могилы. Мы не переживём новой войны, но в наших силах сделать так, чтобы она стала последней»,

— Джестерхейл Опустошённый, «Кате-Эр».

Эпизод первый

Карпейское Каэльтство: Градемин (Новоград)

Чековский проезд 12-12

12-20/994

N Ø Я Ŧ H [6.20, в 3:14]: мама умерла

Анастази помнит тёплый запах крематория. Мать, в отличие от прошлых усопших, сжигают не в печи, но на алтаре. Таков крематорский обычай, а Мартина была вдовой крематора: чем-то большим ей так и не удалось стать — от болезни нет лекарства.

Анастази помнит, как коллеги отца предлагают им с братом по огнемёту и собственноручно сжечь мать. Одна из них вскользь упоминает, что каждый крематор хоть раз сталкивается с подобным. Таков крематорский обычай: родителей сжигают их дети. Близнецы, в свою очередь, отказываются — их волю принимают безмолвным осуждением. Деревянная конструкция за считанные секунды обращается жертвенным огнём.

Анастази помнит вес урны в руках — около килограмма. Тогда девушка не думает о скорби: её больше заботит, а правда ли их мать там? Затем отмечает, что урна напоминает банку из-под кофе. Элиот всё это время стоит безмолвно рядом; на фоне протеза здоровый глаз выглядит заплывшим гифемой. После крематория Лайны должны отвезти урну на Липовое и запечатать в угле. Да, таков красморовский обычай. Вместо этого близнецы расходятся.

Anastasi Laine [10.12, в 0:01]: С днём рождения.

Последнее сообщение осталось непрочитанным. По правде говоря, оно и доставлено не было — судя по всему, Элиот внёс сестру в чёрный список. Первые полгода Анастази верила, что так будет лучше для обоих. Вторые — засомневалась. Потом появилась Живамиж.

Так нарёк Красмор взошедшую деми — Матерь Жизни. С помощью экспертизы тлетворных тканей удалось установить, что её пребывание на земле должно благотворно влиять на популяцию всех видов. Демиологи связывают это Восхождение с демографическим кризисом, начавшимся ещё в 60-х годах. В связи с этим все операции по Нисхождению прекращены: за Жимавиж ведётся наблюдение, а отрезки её тела переработают в мощи.

Но не только Восхождением Живамиж полнится мировая паутина.

Интернет буквально захватывают фотографии «Осколы»: поезд неоднократно замечали на Транссибирской магистрали, но Москвы он так и не достиг. Состав пошёл в обход крупным населённым пунктам, придерживаясь западного направления.

Многие связывают возвращение «Осколы» с деми: если для одних это случайность, то для других — часть карпейского пророчества. После неудачной кампании в Грустине «Кате-Эр» начал обретать популярность, поскольку именно в нём предсказали Восхождение Матери Жизни. Интернет-конспирологи уже создали десятки форумов, на которых пытаются расшифровать весь «Кате-Эр». Так, например, среди пользователей бытует мнение, что упоминаемый колокол есть Синекамский Храм Восхождения, что подле Стагета. На это также указывает следующий стих: «…и тень от тени отойдёт: дрогнет синекамский лёд» в § 139.

Внезапно динамики всхлипывают тонкой трелью. Анастази убирает с клавиатуры учебные пособия и открывает «Ментаксион». В диалоговом окне висит несколько непрочитанных уведомлений. Обновления в общем чате:

M Λ S ΩΗ[12.20, в 19:02]: @чат, зырьте, что я нашла

M Λ S ΩΗ[12.20, в 19:03]: https://vider.eo/C7sLs0TbrAst

Ссылка ведёт на видеохостинг. Фрагмент видеотрансляции с одной из центральных улиц неизвестного города. В объектив камеры попадает стадион с небольшой сценой. Конструкция украшена. Выстроены незамысловатые декорации. На изъеденном тлёй занавесе дрожат крылья бумажных бабочек. К поставленной сзади фанерной стене приклеены выцветшие буквы: «ЛИНЕЙНАЯ 200».

Anastasi Laine [12.20, в 19:07]: @MΛ S Ω Η мы же договорились не спамить

Anastasi Laine [12.20, в 19:08]: А что там?

14 [12.20, в 19:10]: @Anastasi Laine трансляция из мертвого города. В Линейной упал один из тех древних транспортировщиков и вот, что там спустя сутки

Anastasi Laine [12.20, в 19:14]: Стоп, что? В Линейной, это точно?

«Внимание! Внимание!» — призывом звучат городские репродукторы. На фоне хрипит: где-то вдали подвывает то ли ветер, то ли сирена. Постепенно нарастают гул и скрежет. — «В связи с неблагоприятной элегической обстановкой в городе Линейной планируется запуск ВААРП-генератора в пять ноль ноль часа. Убедительная просьба всех жителей…»

Запись обрывается. На последних её словах сообщение становится неразборчивым. Невнятным. Голос дикторши понижается до утробного рычания. Затем — тишина.

Описание под отрывком гласит, что данное голосовое сообщение появилось на частоте 144.23.201 FYD, которая около получаса транслировалась на всю Линейную с повтором раз в пять минут. Местные власти опровергли информацию о запуске «каких-либо генераторов», но не отрицают возможность такового.

Анастази отодвигается от рабочего стола и на мгновение замирает. Дальше всё идёт по накатанной: девушка достаёт из комода колоду игральных карт. Визуально они кажутся самыми обычными. Однако, если присмотреться, на рубашках отчётливо проступает литерный узор. Ни один из них не повторяется; из всех 24-х карт только одна не имеет скрытого изображения.

Колода содержит в себе зашифрованные литеры Хейла — полный алфавит, отсутствие литеры в которым означает пустоту и неизвестность. Анастази несколько раз перетасовывает карты, а затем раскладывает. Три в ряд. Выпадают литеры Немока, Хелты и Некры.

Эпизод второй

Карпейское Каэльтство: Градемин (Новоград)

Высшая Академия Демиборцев им. Джестерхейла Опустошённого

12-21/994

Происхождение карпейских катакомб неизвестно. Существуют разные теории относительно их появления: геологи напирают на формирование подземелий в ходе движения литосферных плит, а историки — на то, что тоннели были вырыты партизанскими отрядами Культа в начале войны.

Как предназначение, так и истинные размеры катакомб по сей день не установлены. Бытует мнение, что длина их простирается много дальше карпейских земель и достигает самого Теуграда.

Количеству загадок и тайн вокруг подземных галерей также способствует и то, что допуск в них строго ограничен. Как правило, объясняется это соблюдением техники безопасности. Однако наблюдательные жители столицы не раз замечали одинокие фигуры, скрывающиеся во тьме каменистых ходов на территории Высшей Академии Демиборцев.

— Добро пожаловать домой, сестра, — вместе с прохладным сквозняком слышится едва различимый шёпот. Назойливой мухой он проносится над головой, и проникшая в катакомбы блондинки уклоняется от нависшей с угла арки паутины, — да прибудет с тобой Мгла.

Звонкий стук каблуков нарушает тишину подземелий. Анастази, освещая путь факелом, идёт по вымощенному древними плитами коридору. Голову вестницы покрывает объёмный капюшон накидки, скрывающей от посторонних глаз корсет и ажурный пояс длинной юбки. Накрахмаленный подъюбник шуршит, отчего шаг — непозволительно быстрый при таком облачении — гнетущим эхом рокочет в темени.

На протяжении долгого времени катакомбы использовались в качестве темницы. Тогда это называлось содержанием научных образцов для лабораторных работ. Людей — во всяком случае, в привычном значении этого слова — среди них не было. Чаще всего заключёнными становились пойманные ревенанты и ходоки — диссиденты Немока, лица с изменённым сознанием, целью которых является распространение смертельно опасных заболеваний.

Нынче запрещено использовать тюремные камеры, а за биологическим материалом надобно обращаться в Красмор.

Тоннель постепенно сужается. Холодный отсвет фонаря украдкой касается повсеместных трещин. Балтийка не оборачивается, когда проходит мимо прикованного к стене скелета — каменная кладка перед ним обрушилась, и из отверстия высовывается его верхняя часть.

Анастази не привлекают шумы, которыми полна заброшенная темница: звон оков, невоспетые молитвы и крики, звучащие где-то вдали. Ей кажется, стоит лишь затаить дыхание, как ужасы прошлого волнами затмят её разум. Стоит дать слабину… Девушка упрямо продолжает путь.

В конце показывается массивная дверь с гербом. Белоснежными осколками костей на ней выложено ветвистое дерево, а восходящее из-за кроны солнце — цельным чёрным полукругом. По сторонам от прохода стоят статуи весталок, чьи глаза перевязаны. В руках каждой из них по кадильнице.

Анастази поднимает факел и возжигает их. Весталки неторопливо поворачивают головы. От шейных швов летит твёрдая крошка, при свете огня кажущаяся красной.

Будь вестница мнительной, она бы поверила, что они впрямь видят её.

— Среди богов должна быть смертность, — произносит она пароль и почтительно склоняет голову.

Статуи отворачиваются и поднимают руки. Слышится щелчок скрытого механизма. Дверь медленно опускается. За проёмом — большая тьма.

Санкторий — жреческий дом — за редким исключением находится в подземельях. Сырость и минусовая температура неблагоприятно влияет на здоровье, но дань традициям, раздражённо размышляет Лайне, выше здравомыслия.

— И где же ты всё это время пропадала? — доносится из-за плеча игривый голос. Вздрагивая, Анастази оборачивается. Позади стоит старшая сестра, Вилена Вейнберг. Светлое её тело, в частности руки, покрыты сплетениями литер. Старинные символы чернилами въелись в эпидермис, и в полумраке отдают синевой. — Спокойней, Зи. Это всего лишь я.

Вейнберг с рождения служит Чёрным Зорям: с молоком матери впитала все наставления и заповеди. Около трёх лет назад она стала старшей сестрой, тем самым возвысившись над прочими вестницами.

— От тебя пахнет сигаретами, хмелем и… мужчиной. Чем ты занималась снаружи? — заговорщицким шёпотом интересуется Вилена, и в её зелёных глазах загорается хитрый огонёк. Анастази морщится. — Я не права?

Жреческое ответвление Чёрных Зорь представляет собой закрытое общество. Все их контакты с внешним миром ограничиваются похоронными службами под строгим контролем Верховной Жрицы. У каждой вестницы есть собственный телохранитель, гард. Самим жрицам запрещено вступать в бой. Им не принято владеть оружием: ни холодным, ни огнестрельным. В случае открытого конфликта любая вестница обязуется принять свою участь.

Таковы их правила. Поначалу они пугают, но всё становится несколько проще, когда понимаешь, что большинство из них необязательно к исполнению. Во всяком случае, если предвестница не узнает об этом.

— И я рада тебя видеть, Вил, — пренебрежительно отвечает младшая и отворачивается установить факел на держатель. — Ты чего-то хотела?

— Очевидно, ты обо мне не самого лучшего мнения, — насмешливо замечает Вейнберг, поглядывая на блондинку, — но я только любуюсь видами. Если и впредь намереваешься убегать, советую перечитать притчу о Магдалене Мар’О. Помни, что бывает с непокорными вестницами, Зи.

— Вот только она выполняла свой долг, — возражает балтийка.

— Как и все мы. С тем лишь отличием, что проявлением воли она была проклята так же, как и воины Стагета. Ах да… Я и забыла, что для вас это сделало её национальной героиней.

В ряде западных стран, куда входит Карпейское Каэльтство, Дети Стагета считаются недружественной организацией. Мерусвязывают с необходимостью вычеркнуть Оскара Неупокоенного со всеми его последователями из мировой истории, дабы «подобные бесчинства не повторились и не обрели поклонников».

— Думаю, нам лучше закончить этот разговор, — виновато предлагает Анастази, покорно отступая в тень. Вилена усмехается, самодовольно сжимая кулон на шее. — Прости, я… Я не готова сейчас выяснять отношения.

— Разумеется, — благоразумно соглашается Вейнберг. — Мы все молимся за твоего брата, Зи: каждый почитатель должен обрести искупление.

Официально Анастази в Детях Стагета не состояла. Её помощь нигде не фиксировалась; по документам она чиста. Впрочем, вестница отдаёт себе отчёт, что не в её власти уберечь своё прошлое от посторонних. Потому она не удивляется, когда Вилена упоминает её брата.

Из атера, центрального помещения Санктория, тянет долгожданным теплом. Именно там находится жертвенный огонь. Его возожгли на костях первой Верховной Жрицы, основательницы ордены Амелии Акды, благодаря которой Чёрные Зори обрели дом. Вестницы верят, что именно горящее пламя охраняет их святыню от демиургического рока.

Как и прочие залы Санктория, атер сокрыт нуаром дыма. Его стены вне досягаемости света. В центре установлена жаровня, а за ней — алтарь, покрытый, как и тела избранных вестниц, литерами Хейла. Человека, почитаемого в ордене святым.

Джестерхейл Опустошённый был «первым демиборцем». От его руки пал Лир, Отец Кошмаров — повелитель имматериального пространства.

Летописи гласят, что карпейская каэльтесса Ортега страдала от дурных сновидений: она поручила своему придворному лекарю, коим и был Опустошённый, найти лекарство. В поисках Джестерхейл дошёл до отчаяния и обратился к ведовству. Так он разработал собственную систему литер и использовал их в логове Лира, чтобы деми обрёл покой на страницах манускрипта, названного «Книгой спящих».

Заточение Отца освободило каэльтессу, а литеры Хейла ещё продолжительное время использовались для избавления от неугодных деми — около полувека назад некоторые из символов запретили, поскольку выяснилось, что с их помощью можно не только неволить деми, но и вызволять их из забвения.

Пока Лайне пересекает зал, предвестница проводит вскрытие обездвиженного ревенанта. Как и прочие немёртвые, он не чувствует боли. Лишь глазные яблоки поворачивает. Будто следит за руками тихоходки. Та нисколько не придаёт этому значения; госпожа Вайс с усердием отбирает топливо. Плоть ревенантов горит значительно дольше и ярче человеческой, живой, благодаря чему жар жертвенного огня не снижается в течение нескольких дней.

— Верховная Жрица, — приветствует предвестницу Лайне и с поклоном протягивает заявление, — на территории Балтийской Республики произошло крушение «Снегиря», и я прошу вашего дозволения на выезд в Синекам.

Вейлон Вайс неохотно отрывается от скальпеля и поднимает замутнённый взор. Приподнимая бровь, она принимает заявление. Бегло знакомится с содержимым и бросает его в жаровню. Распалённые угли за считанные секунды превращают листок в пепел. Уголки рта предвестницы нервно дёргаются, подражая улыбке.

— Нет, — отстранённо отвечает она. После возвращается к препарированию. Несколько минут занимается прежним делом, пока Анастази не привлекает её внимание покашливанием. — Что-то ещё?

Анастази осторожно спрашивает:

— Могу ли я узнать причину?

— Вестимо, ты позабыла, кому служишь, дочь моя, — снисходительной улыбкой отзывается Верховная. — Не каждая неофитка способна принять истинный путь: многие из них укрываются во вражеских домах под видом Санкториев. Я могу понять твоё желание помочь, но тебе не следует распылять себя на чужаков.

— Вы не понимаете, — протестует балтийка, — там мой брат!

— Твой брат? — до рези отчётливо переспрашивает Вайс. — Стагетский почитатель, так? — Тихоходка выпрямляется во весь свой исполинский рост. В полутьме её фигура приобретает монструозное величие. Бельмо глаз вспыхивает светом. — Мы — Чёрные Зори, стражницы Вендиги и Безвременья, — вознося руки над жаровней, провозглашает предвестница, — и мы не оказываем помощь предателям. Все они — Балтия, Россия — предали заветы единения, посему мы отплатим им тем же осколком, когда придёт час расплаты! А ты… ты падёшь вместе с ними, если вздумаешь преступить мой наказ.

Огонь чернеет. Плотная завеса дыма коптит потолок. Слабый отсвет углей едва освещает предвестницу. Лайне испуганно пятится: на обнажённой щеке возникает порез. Ошеломлённая Словом, она оседает на пол. Испуганно закрывает лицо. Удовлетворённая произведённым эффектом, Верховная опускается рядом и дарит последовательнице целомудренный поцелуй в лоб.

Анастази всхлипывает. Заплывающая чернотой рана воспаляется и ноет. Кожа вокруг припухает и пульсирует болью, стоит усомниться в воле предвестницы.

— Ты слаба, моя дочь, — ласково шепчет Верховная и, коснувшись женского плеча, оставляет Анастази. — Не считай равным того, с кем из общего у тебя лишь кровь. Не доверяй тому, кто не разделяет твоей веры. Мы совершили немало ошибок на своём пути, — вполголоса продолжает рассуждать тихоходка, подбрасывая топливо в жаровню. С каждым куском огонь становится ярче, опаляя воздух искрами, — но, в отличие от Парада, мы всё ещё здесь, и к нам всё ещё лояльны. Как ты считаешь — почему?

— Они боятся возмездия, — выучено отвечает вестница. — Мы единственные посредницы между ними и каэльтиной.

— Так есть… и так будет. Покуда мы поддерживаем огонь, они не познают истинного гнева Вендиги.

Лайне робко кивает и хлюпает носом. Предвестница, уверенная в собственной силе, возвращается к алтарю. Устанавливается обжигающее молчание. Не в силах сдвинуться, блондинка всё также зажимает кровящий порез. Верховная продолжает распиливать рёбра ревенанта, а после складывать их в чан с кипящей водой.

— Я могу идти? — опомнившись, хрипло спрашивает Анастази и осторожно поднимается на ноги. — Госпожа?

— Разумеется, — холодно соглашается Верховная, более не отрываясь от инструмента, — и, если тебя не затруднит, направь ко мне своего гарда. Я не видела этого паршивца почти месяц.

Обжигаемая печалью Анастази выбегает за территорию Академии. Оказавшись на безопасном от Санктория расстоянии, девушка цепляется за один из фонарных столбов и переводит дыхание.

Основой уличных фонарей служат героини войны: металлические изваяния Чёрных Зорь, и каждое из них обладает уникальными чертами, присущими той или иной павшей воительнице.

Тот, в который вцепилась Лайне, повторяет облик Магдалены Мар’О, однако фигура замарана, и на груди вырезано оскорбительное «предательница». Когда Анастази замечает это, включатся городская иллюминация. Вдали вспыхивает огнями Мост Вечности — единственная дорога, соединяющая Новоград и Староград. За буйными водами Дунари, на другом берегу виднеется пристань с грузовыми суднами, теплоходами и древними лайнерами. Где-то там, вдали, стоит пустой Финемилий.

На Чековке тем временем открывается вечерняя ярмарка.

Эпизод третий

Карпейское Каэльтство: Градемин (Новоград)

бар «Жатва»

12-21/994

Ярмарка вспыхивает зелёно-жёлтыми огнями. Под красными шатрами выставляет лотки с парфюмерией и афродизиаками — благовониями, являющимися исторической частью карпейского этикета. Невербальным элементом общения, при котором лишь одним ароматом можно подчеркнуть своё отношение к собеседнику или эмоциональное состояние.

Анастази приостанавливается и зачарованно водит носом. Внимает запахам вместо слов. В пазухах приятно теплеет — кружится голова.

Истома внезапно рассеивается: с угла площади тянет триумфом. Патрулирующие район охотники не реагируют на химию. Переговариваясь, они надменно поглядывают на граждан.

Миновав торговые ряды, вестница ныряет в один из многочисленных переулков Новограда. Запах благовоний сменяется вонью канализации. По кирпичным стенам расползается влага: старые объявления давно потеряли презентабельный вид.

В десятке метров от проезжей части находится неприметная дверь и лестница со скользкими ступенями к ней. Анастази шустро спускается. Напоследок оглянувшись, скрывается в подвале.

За исключением одного посетителя, в баре пусто. Ещё при входе гостья замечает в углу одиноко сидящего мужчину. На столе у него рукописные листы и пинта черноводного. На дне бокала плавает глазное яблоко размером с оливку: тёмная склера с золотистым зрачком, вытянутым в замочную скважину. Внешность незнакомца девушка не успевает рассмотреть: только дверь захлопывается, как тот уходит в тень. Лишь блеск его глаз достигает Анастази.

— Нази? — из подсобки выныривает красноволосая девушка, Аврора Майнью. — Ты сегодня рано… Эй, что у тебя с лицом? Что случилось?

— Я должна уехать, — только говорит вестница и, кладя руку на грудь, пытается отдышаться, — и мне нужна твоя помощь.

— Что-что? Зачем? — Подруга берёт её за плечи и выводит с порога. — Попридержи коней, сестрёнка. Давай ты сначала мне обо всём расскажешь.

И Анастази рассказывает. О крушении «Снегиря», об оставшемся в Балтии брате и наказе предвестницы. Всё это блондинка вываливает как на духу. Дополняет всё это немногочисленными фотографиями с протофона. Даже открывает страницу близнеца в «Ментаксионе».

— Почему ты не говорила, что у тебя есть брат? — рассматривая фотографию Элиота, изумляется подруга. — Надо же, вау… вы, мягко говоря, похожи.

— Потому что мы близнецы, — издалека начинает вестница, но в последний момент осекается. Барменша, вскидывая бровь, возвращает протофон на стойку. — Не всякими родственными связями гордишься.

— О, я тебя понимаю. У меня тоже есть братья… точнее, сёстры, но я понимаю, насколько непросто быть не единственным ребёнком в семье, — поддерживает подругу Аврора и ставит перед той рюмку. Затем откупоривает бутылку непентеса и наливает сто грамм. — Помнишь, я тебе рассказывала об Агнии? В детстве она была просто невыносимой! Если ей понравился какой-то фильм, мы месяцами смотрели только его — любая попытка сменить кассету, мягко говоря, заканчивалась истерикой… Были времена.

— О, а… мне очень жаль, — вспоминая о вернувшейся гарпии, отзывается Анастази. — Как сейчас у вас с ней?

— Да нормально… но могло быть и лучше, конечно, — без особого энтузиазма подтверждает собеседница. — Всё, мягко говоря, изменилось, как она вернулась из Тардиградска… Так что, наверное, лучше бы я в сотый раз посмотрела «Белоночь», чем вот это вот всё… Хотя, знаешь, кажется, я теперь понимаю, почему не очень-то люблю фильмы.

— Мы в детстве всегда, в принципе, вместе выбирали… — в сторону отмечает Анастази и, прочистив горло, поднимает наполненную рюмку. — За тебя и твоих сестёр.

Неожиданно на пороге появляется мулат с чёрно-красным глазным протезом. Посетитель высок и строен. У него выбритые виски и кудрявая чёлка.

— Что-то вы сегодня рано. Ещё даже не ужин! — восклицает парень. Тёмные глаза вспыхивают азартом, когда он замечает на столе початую бутылку непентеса. — Есть повод?

Это Четырнадцатый, гард Анастази. Ни она сама, ни коренная градеминка в лице Авроры, о нём ничего не знают. Большая часть информации строится на наблюдениях и домыслах под грифом «предположительно»: предположительно — от 19 до 29 лет, предположительно — с юга Карпеи, предположительно — «дева», как отмечает однажды барменша. Сам Четырнадцатый о себе особо не распространяется. Либо отшучивается, либо что-то перевирает.

В сравнении с остальными вестницами, Анастази не дали права выбрать гарда самостоятельно. Он перешёл ей от другой, оставившей служении по неизвестным причинам.

— Нази хочет [сбежать], — лаконично отвечает Аврора — Анастази возмущённо охает. — Он же всё равно узнает!

— Что, опять? И без меня?! — меж тем обиженно недоумевает Четырнадцатый, стряхивая с себя снег. — Ля, не, я так-то не против стабильности, но я даже [онанирую] реже, чем слышу об очередных побегах.

— Чет! — в один голос тянут девушки.

Гард комично пожимает плечами:

— Манеры не моя сильная сторона, — признаётся он и как ни в чём не бывало спускается к бару. Тогда же замечает чернеющий Словом порез на щеке покровительницы. — Ля, так у тебя была свиданка с Верховной? Понимаю-понимаю. У меня вся спина в её афоризмах — не [переживай], заживёт, когда её попустит.

Анастази улыбается. Гард не любит предвестницу — и это взаимно. Однако даже в своём положении он умудряется сохранить позитивный настрой.

— Она, кстати, по тебе соскучилась, — едва сдерживая смешок, сообщает блондинка. — Хочет, чтобы и ты к ней зашёл.

Четырнадцатый по-ребячески морщится.

— Кажется, зря я перешёл дорогу после того, как там перебежала стая чёрных голубошек — ну, я не уверен, были ли это кошки… или голуби… но я почти уверен, что они потом помчались за мусоровозом, — говорит и мельком заглядывает в протофон покровительницы. Там по-прежнему открыт «Ментаксион». — Всё горюешь по своему бывшему? Если тебе и вправду нравятся… такие, то на твоём месте я бы сразу начал встречаться с девками.

Гард садится рядом и, в немом тосте подняв рюмку, залпом её осушает.

Анастази ворчит в ответ:

— Это мой брат, — и угрожающе поднимает палец, — и не вздумай шутить об этом!

За разговором никто не замечает, как притаившийся в углу посетитель покидает бар. Майнью спохватывается не сразу:

— Чет, — глядя в конец зала, обращается к приятелю она, — можешь прибрать там?

— Не вопрос, — соглашается тот и вооружается тряпкой. На дальнем столике оставлены недопитый бокал черноводного и аккуратная стопка осколков. Гард берёт самый верхний из них и подносит к солнцу. На просвете круглого среза виднеются остатки костного мозга. — Ого, свежак. Кто это к тебе такой богатенький заглянул?

— Это Тсейрик, — вновь наполняя рюмки непенфом, отзывается с улыбкой Аврора. — Он никогда не скупится на чаевые, чтобы его не беспокоили зря.

— Ну и имечко, — глухо усмехается Анастази. — С таким бы я сама не хотела, чтобы меня беспокоили почём зря.

— Неплохо, — хмыкает Четырнадцатый и, собрав выручку, вместе со стаканом относит к барной стойке. Передав всё барменше, берёт рюмку и говорит: — Надеюсь, это не мы его спугнули. Выпьем за таких щедрых клиентов!

Тост встречается единогласным одобрением.

Эпизод четвёртый

Карпейское Каэльтство: Градемин (Новоград)

Чековский проезд 12-12

12-22/994

День начинается с головной боли и удушливого запаха перегара.

Когда Анастази просыпается, стрелки часов близятся к двум. За окном ослепительный солнечный день, и девушка, заслоняя ладонью глаза, скидывает с себя одеяло. Морщась, она осторожно садится. Замечает на руке синяк. Хмуро оглядывает комнату. Обнаруживает на прикроватной тумбочке стакан воды, обезболивающие таблетки и записку: «выжри меня».

Каждой вестнице полагается келья в Санктории, однако среди названных сестёр немногие живут там на постоянной основе. После инициации в качестве Чёрной Зари Анастази честно прожила под землёй около полугода, но отсутствие отопления с последующими болезнями сделали своё дело — почётному крову была предпочтена небольшая квартирка с тёплыми полами.

Среди вестниц есть чтящие все каноны и соблюдающие правила, но с балтийкой те предпочитали не связываться. Для них Лайне была чужой — по происхождению, взглядам и поведению. Равно как и старшая сестра.

Поначалу Анастази опасалась, что Вейнберг её сдаст. Впрочем, переживания оказались напрасны — старшая сестра сама предпочитала кельям современные апартаменты. Дабы скрыть переезд от Верховной, арендовано всё было на Четырнадцатого. Вместе они по итогу и жили.

— Покровительница! — отвешивая поклон, шутливо приветствует девушку Четырнадцатый, когда та выходит на кухню, и зевает. Анастази упирает руки в бока и недовольно смотрит на соседа. На плите жарится яичница. — Ля, да ладно тебе, расслабься. Хочешь узнать, что было ночью?

Было бы чудесно, думает Лайне. Вторую половину дня она помнит отвратно. Пара литров непентеса сделали своё.

— Выкладывай.

— Так, с чего бы начать?.. Ля, ну, в общем, для начала, мы с тобой хорошенько так надрались. Ты начала изливать душу, что тебе несвойственно… но я ничего не запомнил, так как изливал свою душу. Затем ты сказала, что никогда не была с мужчиной…

— Что?! — смущённо восклицает Анастази. — Я так и сказала?

— Да, а потом ты начала раздеваться.

— О деми… Только не говори, что…

— Да не ссы, подруга, я тоже никогда не был с мужчиной, — похлопав покровительницу по плечу, отзывается Четырнадцатый и разливает содержимое кофейника по кружкам. Только Анастази успокаивается, как собеседник обстоятельно присовокупляет: — Но я тоже решил на всякий случай раздеться.

– [Зачем]?!

— Ты собираешься меня перебивать или всё-таки дашь рассказать? — с улыбкой возмущается Четырнадцатый. — Так вот. Мы плавно перешли в спальню. Включили музыку, легли… начали целоваться… — Лайне то краснеет, то бледнеет. — Потом ты сказала, что я колючий, и вообще, что так невесело. Мне пришлось долбанных полчаса рассказывать тебе анекдоты.

— Анекдоты? Ты серьёзно?

— Да я сам был в шоке! Никогда раньше не встречал женщин, которые настолько любят низкопробный юмор. Затем, главное, я поворачиваюсь такой к тебе, ожидая продолжения… но ты! Ты уснула… — Анастази с облегчением выдыхает. — А поскольку ты заснула на моей половине, я, как истинный защитник… ну, я просто столкнул тебя с кровати.

— Так вот откуда у меня синяк, — потирая ушибленный локоть, морщится балтийка. — Но зачем? Ты же мог меня просто разбудить.

— Вообще это вышло случайно, но было смешно: ты потом попыталась мне отомстить и начала бить подушкой… При этом ты залезла на меня, ну, а я же такой обаятельный, что мы снова начали целоваться, но дальше, как бы то ни было, не зашло… я уснул. Судя по тому, что мне что-то сопело в ухо, и было тяжело дышать, ты тоже отрубилась. Вот, собственно, и всё.

— В твоей чести я не сомневалась… почти, — отзывается девушка и неловко улыбается. — Ну, видимо, спасибо?

— И тебе спасибо, — усмехается гард и вскидывает бровь. — А теперь отойди не-емного в сторону, я включу телевизор.

Новости по карпейскому каналу.

Из проклятия Живамиж становится благословлением. Название города, в который поместили её мощи, пока засекречено, но из свежей статистики следует, что в следующем году местными прогнозистами ожидается демографический взлёт. Несмотря на призывы некоторых демиологов не торопиться, всё больше людей выступает за «распространения дара Матери Жизни».

— Ля, да куда ж ещё больше? — под нос бубнит Четырнадцатый, раскладывая яичницу по тарелкам. — И так уже несколько миллиардов…

В репортаже используются не только записи с митингов в поддержку Живамиж, но и изображения самой деми. На фото и видеоматериалах Анастази видит отвратительного вида существо, лишь отдалённо напоминающее человека. Это первый гигант, Восхождение которого пришлось на жизнь Лайне.

— Ну и страхолюдина… — с отвращением шепчет девушка и невольно соглашается с экспертами телеканала: — Что-то я тоже сомневаюсь, что от такой штуки может появиться что-то хорошее… Переключи, а? Может, хоть где-нибудь не будет об этой… деми.

Сказано — сделано.

Под лозунгом справедливости по другому региональному каналу освещают недавний инцидент в Синекаме — крушение транспортировочного «Снегиря» с цистернами элегического токсина.

«Несмотря на то, что серьёзной утечки обнаружено не было, элегический фон в окрестностях Стагета ухудшился», — дополняет диктор репортаж. Тогда вестница вспоминает, о чём именно изливала душу. Что собиралась сделать прошлым днём.

При одной мысли о побеге щиплет порез. Задумчиво касаясь щеки, Анастази отворачивается от телевизора.

— Это ты туда собиралась поехать? — лопаткой тыча в экран, интересуется Четырнадцатый и поворачивается к плите. — Ну, как видишь, всё там нормально, а тот ролик… Да мало ли «уток» в интернетах, забей.

— Чет, — шепчет балтийка, — я должна туда поехать.

— Что? Даже вопреки предвестнице? — беззаботный тон вмиг сменяется серьёзным. — Мы же вроде решили, что эта игра не стоит свеч.

К сожалению, Четырнадцатый не владеет Словом. Он не может остановить покровительницу, когда та вместо завтрака несётся в комнату. Хватает с пола дорожную сумку. Распахивает шкафы и комоды в поиске вещей.

— Да почему это волнует только меня? — с тупой обидой рассуждает девушка, бездумно перебирая одежду. — Вайс прекрасно знает, что Дети Стагета чтят не Парад, а погибших на войне родственников…

— Ля, пока я не включил телевизор, — подняв палец, осторожно напоминает гард, — ты сама об этом не волновалась, — но блондинка игнорирует его, продолжая собираться. — Хорошо, ответь хотя бы на главные вопросы.

— Это ещё какие?

— Ты не находишь странным, что для участницы закрытого общества слишком уж легко нарушаешь правила? Типа, что, всем насрать? И почему у многих Зорь совпадает первая буква имени и фамилии?.. Кстати, а как эти «Снегири» могут так долго находиться в воздухе? И куда они летят, да ещё так долго?.. Да и вообще, на кой ляд нужны были эти «Снегири»? Не проще ли было бы [атаковать] деми ядерным оружием? Хоть на тех же АДАМ повесить, — выпаливает Четырнадцатый, неотступно следуя за покровительницей. Та на мгновение останавливается и удивлённо вскидывает бровь. — Я сказал «главные» вопросы, а не «хорошие»… Да постой ты! Ты [с ума сошла]?!

– [Сошла с ума]?! Я? — тыча пальцем себе в грудь, переспрашивает Анастази. Напряжение выливается в смех. — Хотя знаешь, я и не против. Хватит с меня этой авторитарной [псицы]: я буду сама решать, где мне быть и с кем. Зачем мне Чёрные Зори, если из-за их бездействия может умереть мой брат?

— Ля, точно, у тебя же ещё брат есть… Хотя не, прости, я всё равно не понимаю. Причём тут он? Ты сама убежала из дома, никто тебя в вестницы не тянул. Ты отказалась от прошлой жизни, теперь разрушаешь и эту… Зачем?

На мгновение Анастази останавливается. Она изнеможённо смотрит на взятую стопку вещей и тяжело вздыхает. Отложив её в сторону, садится на кровать. Пружины тихонько скрипят, делая зачин тягостным:

— На моём роду стоит печать Федры, — льдом наполняется женский голос. — Мать подтвердили, когда мы в школу пошли: у неё всё это вылезло после гибели отца… А мы с братом не знали, какой билет вытянули.

— Так значит, ты уехала из-за болезни матери?

— Не совсем. Она была ещё в реанимации, когда я собиралась. Потом — искусственная кома, а затем… через полгода её не стало. Брат до последнего не хотел отключать её, но ему и не пришлось. Диффузный экзитоз, в принципе, не могло быть иначе.

— Всем должно было стать легче… — осторожно замечает гард, но, видя поджатые губы подруги, осекается. — …или нет?

— Большую часть жизни я чувствовала присутствие Немока… Ты знал, что Федра пахнет мёдом? Это ужасно… — отвлечённо бормочет она. — Моего брата подтвердили перед отъездом, а это значит, что я — лишь вопрос времени. Проклятье… Я просто не хотела видеть, как поменяется он. Как его сожрёт эта болезнь… И думать, что со мной будет то же самое. Это невыносимо. Я надеялась, что хотя бы здесь обрету покой, но… увы.

— Тогда что ты собираешься делать? — невозмутимо спрашивает гард, готовый к любому приказу. Дружелюбность покидает его лицо — на смену приходит смирение. — Покровительница?

— У сестры Авроры, Агнии, есть соседка… Кажется, это у неё есть выход на частную станцию в А́рхиве… и да, я хочу сделать всё так, чтобы Вайс ни о чём не узнала, — решает вестница и встаёт на ноги. — Надо выбить дрезину до Синекама. Я должна попытаться. Спасти хотя бы одного из нас.

Глава шестая. Город нереализованных возможностей

«…андеры прикованы к местам своей смерти оставленным биоматериалом: пролитой кровью, слюной, частичками кожи, волосами и так далее. Чем больше сохранилось органических привязок, тем крепче связь андеров с реальностью, вплоть до обретения почти человеческой материальности. Только полное уничтожение привязок гарантирует нисхождение.

Важным условием восхождения андеров является стабильно высокий элегический фон.

Первые месяцы — иногда даже годы — своего существования андеры сохраняют свои привычки и пытаются поддерживать взаимоотношения с живыми. Однако длительное пребывание в посмертной форме чревато для немёртвых потерей рассудка. На данном этапе их облик напрямую зависит от людской памяти. При угасании таковой вид андеров искажается.

К уникальной особенности данного этапа можно отнести и то, что видимость андеров для человека, не владеющего некрочтением, возможна только при стабильном освещении — в противном случае для неподготовленного глаза немёртвые начинают “мерцать”, по этой причине таких андеров называют “мерцающими”.

Наибольшую опасность представляет заключительная форма андеров — “пограничные”. В сравнении с мерцающими, они лишены какой-либо человечности. Иллюзия плоти превращается дым, клубящийся под истлевшей одеждой. Они суть коллективного разума, движимого потребностью в энергии.

Основная угроза от андеров исходит непосредственно при физическом контакте — они отравляют органику. Для живого человека отравление варьируется от химического ожога вплоть до полного элегического поражения»,

— М. Монтгомери, «Типология андеров».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекам

кафе-бар «Канкан»

12-22/994

Элиот десятый раз подряд прогружает новостную ленту и, не увидев обновлений, блокирует протофон. Экран устройства неприятно бликует при дневном свете — парень закрывает его рукавом толстовки и оглядывается.

Стены банкетного зала отделаны пластиковыми панелями. Пожелтевшие никотином времени, ближе к потолку они чернеют разводами копоти. В помещение стоит не выветриваемый запах кислятины, табака и палёного алкоголя. Линолеум под ногами постоянно липкий — даже после мытья полов он остаётся таким, будто это его естественное состояние.

— К празднику всё готово?

— К празднику? — переспрашивает Элиот, отвлечённо листая журнал. Глянцевые страницы пестрят яркими изображениями из видеоигр, а центральной колонкой идёт текст. — А, точно, к празднику… Ну, да вроде бы.

— Эли! — раздражается сидящая рядом Даналия. Короткие синие волосы зализаны назад, а макияж выглядит вычурным. — Пожалуйста, будь хоть немного собранным.

Официант сидит к ней «привлекательной» стороной: с этого ракурса видны точёный профиль, островатые скулы и подбородок. Однако магия момента разрушается, стоит брюнету, разминая шею, запрокинуть голову и склонить её чуть набок. Левый глаз немного вытянут к виску и всегда прищурен. Сбоку виднеется шрам от внешних швов. То, что это протез, очевидно каждому: радужка чуть темнее и больше, а склера из-за плохого качества материала уже пожелтела.

— Чего пялишься? — напрягается парень, когда берёт с тарелки дольку яблока и солит её. Чуть отворачивается, когда ест.

Тогда Даналия выдаёт первое, что приходит в голову:

— Ам, ты знаешь, что избыток соли вредит организму? — и берёт опустевшую солонку. — С одной-то почкой…

— Занудство тоже, но тебе это не мешает.

— Элиот!

— Хорош гавкаться, — за столик присаживается Фриц. — Если не справляетесь, дайте Алисе всё самой закончить.

Александр Фриц есть живое воплощение того типа самородков, что бывают в провинции: эрудированный, технически подкованный и абсолютно невыездной. Во времена окончания школы он претендовал на стипендию при поступлении в университет «Святого Технологического Альянса» (на языке носителей сокращается до STAind)

Но летом 987-го года под эгидой Красморовской Организации Здравоохранения страны объединились в Единую Высоту — объединение, требующее при пересечении границ справку о вакцинации «Миротворцем». Препарат тогда только вышел на мировой рынок: в Балтийскую Республику первую партию доставили лишь спустя полтора года — да и то, только в крупные города. К тому моменту молодой человек уже числился в местном колледже и мечты о переезде оставил.

— Уфф, вот ещё! — Анера скрещивает руки.

— Размечтался, — усмехается Элиот. — Ты хочешь, чтобы она сделала вегетарианское меню? Я-то, может, и не против, но против будут другие.

— От этих ваших разговоров о еде у меня гастрит обостряется, — ворчит Фриц и бодро меняет тему: — Короче, чего я сел-то к вам. Сегодня, значит, я утром послушал один подкаст: там один имперский элеголог сказал, что если транспортировщик не уберут в течении недели, то запустят ВААРП-генератор. Я по этому поводу даже написал одному знакомому…

— Короче, — передразнивает друга Элиот, — всегда, значит, если человек слушает подкасты, то все обязательно узнают, что он слушает подкасты.

— Тебе что, совсем [плевать]? — следует возмущённое сопение.

— А что сейчас-то обсуждать? Типа и что? Ну, не запустили же ещё… а если и запустят, ну, наверное, предупредят… или ты типа предлагаешь сейчас как-то оперативно реагировать на то сообщение? Ну типа это… Очевидно же, тупо проверка связи или типа того. Ну ролик стрёмный, и что?

— Да вы только представьте: возможно, это последний раз, когда мы соберёмся вместе, — никак не унимается парень и, сняв очки, протирает стёкла. — Даже если запуск не перенесут, я в феврале…

— Зря ты это сказал, — усмехаясь, перебивает его Элиот, — после этого точно будет последний раз.

— Не понял.

— А ты не знаешь? Это классическая «роковая реплика», после которой в демивудских фильмах все отсыхают.

— Элиот!

— Да что я-то сразу? Ты сам сказал, типа, вот, в каком мы живём г…

Фриц раздражённо вздыхает. Только он открывает для возмущения рот, как вмешивается Даналия:

— Ам, последняя или нет, но, я если и смогу, — начинает оправдываться она, — то ненадолго. У меня смена рано.

— Да, без проблем, — почти синхронно отвечают друзья, — конечно.

— Ты и так нам очень помогла, — продолжает Элиот и спешно закрывает журнал. — Я твой должник, ну, как обычно, так что постараюсь сообразить, что там по логистике будет: ну, кто с машиной и тоже ненадолго, чтобы потом вас как-то скооперировать.

— Кстати, а где Вельпутар? — неожиданно вспоминает о знакомом Фриц и смотрит по сторонам. — Он разве не должен был разгрузить шампунь?

— Надо на первом посмотреть, — говорит брюнет и с готовностью поднимается из-за стола.

Только Элиот намеревается покинуть зал, как навстречу ему выходит охотник с золотым наконечником клюва.

— Господин Дайомисс, — вместо приветствия произносит официант и отшатывается с прохода. Красморовец оценивающе смотрит по сторонам и проходит в центр зала. — Вы чего-то хотели?

— Обеденный перерыв, — лаконично отвечает тот.

Без каких-либо вопросов Элиот проводит агента за столик у панорамного окна. С высоты второго этажа открывается вид на скромный лодочный причал и колокольню, а по диагонали из-за деревьев выглядывает «Мёртвая Миля». Та всё также сверкает безмолвной глыбой льда.

— Не подождёшь? — заполучив меню, осведомляется златоклюв.

— Ты же всё равно будешь энергетик с жареной картошкой.

— Это просто предлог, чтобы поговорить с тобой, — прямо отвечает охотник, продолжая разглядывать давно выученные позиции. — Видишь ли, Элиот, на днях мы получим разрешение на вскрытие транспортировщика, и нам бы не помешала твоя помощь.

— Нет, — резко возражает тот, — нет и ещё раз нет. Я же уже сказал, тебе или Зи́ме, не помню, что в жизни не притронусь к поражённому.

— Весьма сомнительное утверждение от некрофила.

— Я не некрофил, — раздражается Элиот, хмуро переводя взгляд на перетянутую бинтами ладонь, — а некрочтец.

— Тогда почему люди говорят, что ты сожительствуешь с мерцающей? Жалобы твоих соседок ставят меня в неловкое положение… — Дайомисс достаёт из сумки планшет. — Это не шутки, Элиот: люди сомневаются в твоём ментальном здоровье. Будь мы в Империи, у меня были бы все основания сослать тебя в сапор на вроде Заповедника.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что мы Лоттой просто дружим… и, если тебе интересно, немёртвый человек ведёт себя в разы адекватней живого.

— Мне всё равно, — невозмутимо произносит агент, — а на твоём месте я бы всерьёз обеспокоился своей репутацией. Конечно, ты ещё можешь сделать для города что-то полезное, и я, быть может, не стану вносить тебя в базу…

— Это шантаж.

— И что? Это же тебе нужно, чтобы твои тайны не стали достоянием Красмор, — напоминает охотник. — Тебя же даже официантом не взяли бы, будь в твоём паспорте пометка о Федре.

— Всё, хватит, — скрипит зубами парень. — Я подумаю, — и снимает с пояса блокнот с ручкой. — Так что ты будешь заказывать?

— Поскольку твоих услуг здесь нет, — со скучающим видом агент закрывает и откладывает меню, — то энергетик с жареной картошкой.

Заказ отправляется на кухню, а Элиот — на выход. К удивлению Фрица и Анеры, брюнет снимает передник и, никого не предупредив, вылетает на лестничную площадку.

— Иногда у меня такое чувство, — с глухой злобой рассуждает брюнет. Даналия едва поспевает следом, — что моя жизнь мне не принадлежит, и я ничего с этим не могу сделать.

Площадка заставлена глиняными горшками. Цветы — сплошь бутафория — в грязи и пыли. Зарешечённые окна покрыты несмываемым налётом копоти: отголосками первого Воздействия. Видимость до того плохая, что возможно что-либо различить лишь в десятке сантиметров от краёв.

— Успокойся, — понижая голос, выставляет руки девушка. Брюнет шумно вздыхает и достаёт из-за уха сигарету. — Опять Дайомисс [достаёт]?

— Типа того. Идеологические [придурки], — ругается под нос Элиот и морщится. Синеволосая непонимающе приоткрывает рот. — Ну, эти фанатики, что не снимают маски, даже когда жрут.

В городе никто не знает в лицо нынешних охотников. Дайомисс, Э́йлине и остальные относятся к «новой школе» Красмор. Её сторонники не афишируют свою личность. Ходят слухи, что после отработки распределения они не только переезжают в другие города, но и меняют имена.

— Э-э… — растеряно тянет девушка, исподтишка поглядывая на златоклюва. — А почему оно так?

— А я [знаю]? В мурмурации, конечно, без противогаза в толкан не зайдёшь… но то, как они жрут в этих клювах, зрелище не менее стрёмное.

— Так чего ему опять от тебя нужно?

— Как всегда, — закуривая, отвечает Элиот и смотрит в окно, — только на этот раз труп поражённого. — Замечая грязь, он рукавом кофты трёт стекло. — Ужас, здесь вообще бывает уборка?

— Погоди-ка, ты про тот «Снегирь»? — уточняет Анера. Друг переводит на неё усталый взгляд и убирает руку. — Но это же действительно важно и всё такое. Тем более, там вроде ничего сложного… для тебя.

— Поверь, — кивает брюнет и, удерживая сигарету дрожащей рукой, опускает на подругу взгляд, — ты бы тоже отказывалась, когда тебе нужно было бы прочитать какого-то покойника. Тем более, поражённого…

— Тебя здесь никто не держит, — невзначай бросает Анера, и глаза друга ошеломлённо округляются. — В смысле… Если тебе не нравится этим заниматься, ты всегда можешь уехать и подыскать что-нибудь по душе.

Элиот молчит. Выдохнув дым, он бросает окурок в банку из-под газировки. С первого этажа слышатся истеричные вопли Алисы Мартене:

— Кто притащил сюда этот мусор?!

Для Элиота это значит лишь одно: если Алиса тут, значит, его смена закончилась.

— Сейчас начнётся шитшторм, — прочистив горло, говорит натягивающий куртку Фриц и проходит мимо. — Советую не задерживаться и как можно скорее покинуть здание.

Однако всё идёт не по плану.

— О, вы всё ещё здесь? Отлично, — с такими словами у лестницы друзей перехватывает Алиса и чуть ли ни под руку тянет их в главный зал. — Может, вы объясните, что это здесь делает?

На одном из столиков лежит стопка чёрно-белых листовок. «СКАЖИ ДЕМИ “НЕТ” — “УБИРАЙСЯ” ТВОЙ ОТВЕТ», — читается с них. На бумагах изображены великан с противопоставленными ему карикатурными человечками. Среди толпы выделается лидер с пылающим, вырванным из груди, сердцем.

— Какая прелесть, — перебирая веер листовок, небрежно бросает синеволосая и показывает одну из них Фрицу, — красморовская агитка.

— Ты прикалываешься? — недоумевает тот. — Красмор без повода не упоминает деми. Откуда это вообще взялось?

— Без понятия. Сейчас эта дичь везде, — продолжает возмущаться Мартене, сгребая в охапку флаеры. Смяв листовки, девушка выбрасывает их в мусорное ведро и, повернувшись к Элиоту, требует: — Захвати с собой мусор.

Тот согласно кивает и вынимает из ведра пакет.

Перед выходом все привычно надевают респираторы. Такие есть в каждом доме: на случай, если элегическая обстановка резко ухудшится. Впрочем, соблюдают рекомендации немного: чем дальше от мурмурация и его служащих, тем хуже исполнение предписаний.

В подобные времена у населения подобных регионов повышается спрос на услуги химчисток, а именно на еженедельную обработку верхней одежды. Несмотря на то, что элегологи твердят о бессмысленности этой процедуры, маркетологи звучат убедительней.

— Кстати, а кто в этом году у нас почитатель? — как бы невзначай интересуется Анера, когда они выходят на улицу.

Из дверей открывается лишь одна створка — вторая закрыта, кажется, со времён той самой аварии 975-го года. Посетители заведения уже не придают этому значения, хотя Фриц время от времени грозится всё-таки снять дверь с петель.

— А ты догадайся, — разводит руками Элиот и тут же осекается. — Эй, что случилось?

На крыльце сидит его коллега-бармен, Георгий Вельпутар. Молодой парень со светлыми волосами и красноватой кожей. Он никак не реагирует на вышедших из здания, продолжая слепо смотреть перед собой. На земле, у его ног, лежит невероятно худая дворняга.

Она часто ошивалась здесь — можно сказать, работники «Канкана» уже воспринимали её частью заведения. Регулярно подкармливали, даже установили небольшую будку с мисками на заднем дворе. Только с именем не определились, так что откликалась собака на слово «еда».

— Что это с ней? — обеспокоенно спрашивает Даналия.

— Не знаю, — тихо отвечает бармен, — когда я вышел за ящиком, она увязалась за мной… Потом легла и… вот. Больше не поднималась. Я пытался её покормить, но…

— Может, бешенство? — наивно предполагает Элиот и ловит неодобрительные взгляды. — Да чего такого-то? Я просто предположил…

— Давай я её посмотрю, — предлагает Даналия и садится рядом с собакой.

Выглядит та правда неважно. Тяжело дышит. Лишь изредка жалобно скулит. Изнурённая отдышкой, дворняга лежит с высунутым языком. Рядом с пастью — нарезанная колбаса. Чуть надкусанная; в одном из кусочков торчит застрявший клык. Вельпутар невесомо поглаживает её по шерсти, и та лезет буквально клоками. Звучат успокаивающие слова, пока Даналия проводит осмотр: меряет пульс, слушает дыхание, смотрит глаза.

— Здесь только усыплять, — оглашает свой вердикт Анера, поднимаясь на ноги. — Ам, я не сильна в ветеринарии, но скажу наверняка — у неё элегический манифест. Для животных это всё.

— Усыпить?! — вспыхивает бармен. — Ты вообще думаешь, что предлагаешь? Это неправильно! Если людей с манифестом ставят, то и её смогут!

— Не в нашей ветеринарке, — сохраняет спокойствие синеволосая. — Не уверена, но попробуй тогда обратиться в Ландо — если я правильно помню, то там берутся за такие случаи.

— Так это же деревня!

— А мы типа не? — глухо спрашивает Лайн, тоскливо поглядывая на дворнягу. Спустившись с крыльца, парень отходит в сторону, всячески избегая смотреть в сторону поражённого животного.

— Будто для людей иначе… — под нос бубнит Фриц. — На вашем месте я бы задумался: если почти за несколько дней псина отсохла, то что же с нами?

Никто не придаёт значения его словам.

После паузы раздумий, Вельпутар поворачивается к Лайну:

— Если что, подменишь на празднике?

Последний неуверенно кивает.

Меж тем угрюмые тучи скрывают солнце. Поднимается ветер. Срывает снежные шапки со спящих деревьев. Волнует озеро, едва тронутое льдом. Под натиском стихии страдает башенный колокол: медленно раскачиваясь, он тревожным звоном наполняет Синекам.

— Надо же, — присвистнув, не своим голосом говорит Элиот. — В первый раз слышу, как он звонит.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

10-23/994

— Я дома! — звучит криком в темноте.

Домой Элиот возвращается к полуночи.

На ходу раздеваясь, проходит вглубь коридора и спотыкается. В темноте нащупывает выключатель. Включает свет. Под ногами валяется пакет: готовый набор для экстренной госпитализации. Лайн устало ставит его на место и ныряет в спальню. Готовится ко сну.

Внезапно электричество начинает сбоить. Настольный светильник мигает с характерным потрескиванием. Пропадает интернет-соединение — роутер не выдерживает перепадов напряжения и трагически сдыхает. Элиот привычно активирует встроенный в протофон маршрутизатор и, отправив крайнее сообщение, лениво поднимается с кровати.

— Лотта, это ты? — спрашивает он, спотыкаясь о брошенную на пол одежду. Появляется специфичный запах перегноя. — Хорош прятаться, здесь больше нет мерцающих.

Ничто не реагирует на его голос.

Следующее утро начинается прежде обычного. Протофон с громким кряком садится и выключается, а Элиот просыпается.

Снаружи что-то скрипит.

В полудрёме парень подходит к окну: утренний туман омывает улицу и дом напротив. Лишь колёсный скрип прорезает тягучий морок. По тротуару, мимо подъездов, бредёт аниматронный дворник, толкающий перед собой тележку. За фанерными стенками груда мёртвых животных: дворовые собаки, кошки, крыса да птицы… Окончательно проснувшись, брюнет отшатывается и с отвращением дёргает за штору.

Немёртвая сожительница появляется только за завтраком. Парень не сразу замечает, как та выплывает из старого дивана. Митте вальяжно раскидывается по подушкам, и лицо её принимает трагичную гримасу.

— Элиот! Жених бросил меня прямо у алтаря! — плачет она и драматично запрокидывает голову. — Крис предал меня уже в третий раз, а его любовница попыталась меня отравить!

Шарлотта ничуть не изменилась с их первой посмертной встречи. Разве что очертания немного стёрлись, сделав фигуру менее реальной.

— Вот так страсти, — сонно усмехается парень. —Ну так брось его. Ради разнообразия. На кой тебе вообще такой сдался?

— Не могу, — обиженно выпячивая губу, отвечает мерцающая, — люблю.

— А я стейки люблю, но не ем — диета. Как видишь, жизнь не то, чего мы хотим, — отвлечённо рассуждает почитатель. — Хорош ерундой страдать. Замути, вон, с Владимиром. Говорят, он в инсектарии мерцает уже лет десять — о чём-то это да говорит.

— Элиот!

— Да ладно тебе, перестань. Ну подумаешь, дыркой у него больше. Нашла проблему. Для немёртвого, которого прибили пулей в лоб, он сохранил вполне презентабельный вид.

— Ты издеваешься, — смеётся Митте.

Примерно так начинается каждое их утро. Шутливые разговоры, перепалки и юмор, понятный лишь им двоим. За завтраком они делятся последними новостями: Элиот рассказывает о подготовке и разговоре с Дайомиссом, а Шарлотта — свои наблюдения за соседями.

— Как бы ты отреагировал, — спрашивает мерцающая, накручивая медный локон на палец, — если бы узнал, что все эти лекарства — способ манипулирования населением? Что на деле они провоцируют болезни, а не избавляют от них?

— Ты что, без меня посмотрела «Ипохондрию»? — хмурясь, спрашивает Элиот, перебирая содержимое кухонных шкафчиков. Андера, ухмыляясь, пожимает плечом. — Мы же договорились, что вместе… Слушай, напомни, что я должен пить?

— Если ты закончил «Каредит», то теперь — «Инсенсабал», — отводя взгляд, вспоминает немёртвая, — а потом «Локмипан».

Перечисленные медпрепараты относятся к мотуссупрессорам — рецептурным лекарственным средствам, призванным подавлять психические процессы, провоцирующие развитие Федры и обостряющие её.

— Да, точно, спасибо, — рассеянно благодарит парень и достаёт с верхней полки синий пузырёк. Щурясь, проверяет название — латиницей лишь оно. Лекарство, как и предыдущее, импортное. — Хм, ну, вроде нашёл.

— Что, так и не стали делать этикетки на нова эспере? — интересуется мерцающая, чуть приподнимаясь с дивана. Брюнет качает головой. — Ну, а на мой вопрос-то ответишь?

Элиот проглатывает горсть таблеток и запивает водой из-под крана. На дне стакана остаётся едва заметный чёрный осадок. Прокашлявшись, парень поворачивается к мерцающей.

— Да что говорить? Раньше я об этом мечтал, — признаётся хрипло. — Приходит такой избранный и говорит, мол, не пейте, это отрава, и ты такой перестаёшь пить, тебя ломает пару дней, а потом как отпускает. Прозреваешь, в общем-то, а мир оказывается прекрасным. Сходишься с девой из начала романа и всё, счастливый конец.

— Так ты романтик?

— Не, — отмахивается парень, ставя чайник кипятиться. — К сожалению, все эти лекарства не часть тайного замысла. Думаешь, я не пробовал? Как прошёл год после постановки диагноза, проводил эксперимент — за неделю разосрался со всеми, с кем только мог. Алиса, вон, до сих пор в обиде. Так что это необходимость.

— Ты из-за этого плевался после «Виновата Федра»?

— Что? А, ты про ту [дичь], — догадывается Лайн, засыпая в чашку растворимый кофе. — Ну, в общем-то, да.

Стрелки часов тем временем неумолимо приближаются к полудню, а разговор прерывается сборами.

— Пока ты не ушёл, мне нужно тебе кое-что сказать, — буквально на выходе из комнаты подлавливает немёртвая друга, и его сердце, несмотря не утреннюю дозу мотуссупрессоров, начинает учащённо биться, — кажется, папа меня забывает.

Нужно чем-то себя занять. Возможно, предполагает парень и проходит на кухню, лекарство ещё не подействовало. В руках оказывается обжигающе горячая чашка. Часть содержимого переливается за край. Кипяток бежит по пальцам. Брюнет морщится. Ставит чашку на место. Берёт тряпку. Начинает судорожно вытирать столешницу. Губы плывут в нервной улыбке.

— С чего ты взяла? — старается сохранить остатки спокойствия Лайн.

— Я всё чаще чувствую… ничего, — рассеянно отвечает мерцающая, отводя взгляд. — Звенящую пустоту где-то в груди… Мне это очень не нравится, Элиот. А мой папа уже старенький… Я даже не знаю, жив ли он ещё.

Нет. Несколько лет назад покинул Линейную. Перебрался в Родополис. Срочником вступил в Красмор, а после, кажется, его забросило в Грустину.

Обо всём этом Элиот умолчал. Не нашёл в себе сил рассказать.

— Тебе недостаточно, — понижая голос, — что тебя помню я?

— Мы с тобой начали так общаться уже после моей смерти, — с печальной улыбкой напоминает Шарлотта. — Не обижайся, но такая память… да, ты прав, её недостаточно. Ты не можешь вспомнить, какой я была при жизни. Мои первые шаги, как я впервые пошла в школу… Для тебя я всегда была мёртвой.

Глава седьмая. Иллюзорная стена

«На всём пространстве Российской Империи и отколовшихся землях не один год исследовали демиургическую природу. При участии Красмор для научных изысканий были созданы особые подземные комплексы, соты — многоуровневые катакомбы, уходящие вниз на десятки километров. Как и большинство засекреченных объектов, каждые соты имеют уникальную маскировку: если в Синекаме они привязаны к деметаллургическому предприятию, то в Камнеграде — к музею.

После открытия пагубных свойств элегии большинство комплексов было приспособлено к содержанию и эксплуатации ВААРП-генераторов.

Применение высокоактивных антиэлегических анизотропных ретранслирующих полей — мера по сдерживанию распространения Воздействия, равно как и метод устранения биологических носителей субстрата, манифестантов. Технология создавалась без учёта роста заболеваемости, потому ВААРП-генераторы установлены во всех поселениях, входящих в зону риска. Подобные населённые пункты называют “погостными городами”, местами, готовыми в любой момент обратиться в кладбище»,

— Н. Волкова, «Подземные города: от Теуграда до Москвы».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекам

парк культуры и отдыха «Город Будущего»

10-12/975

Четверг. Обычный день трудовой недели. Ничем непримечательный в планетарном масштабе: время пока рабочее — около шести часов вечера, а до выходного остаётся пара дней. Синекамский край живёт и дышит полной грудью. В Церупилсе ещё полно туристов, в Прайрисн — работают гимназия с библиотекой, а Линейная полноценно функционирует.

Озеро рассекают множество лодок и водных велосипедов. Все судна, даже самые маленькие, освещены, и в сумерках водоём, как и местный парк аттракционов, горит разноцветными огнями. Именно здесь, в «Городе Будущего», по вечерам происходит пересечение всех городов низменности: приезжают туристы, приводят некоторые группы продлёнки и детей, отучившихся свою смену. Даже подростки не обходят увеселительную зону стороной: их здесь не меньше половины. Некоторые приезжают из самого Ландо, чтобы вместе с друзьями насладиться аттракционами и фирменными синекамскими жареными орехами.

У парка останавливается белоснежная «Макада» — из неё выходит молодая женщина, Мартина Лайне. Она одета совсем не по погоде: на ней лёгкое ситцевое платье и босоножки. Однако холодный ветер не страшит её. Родительница счастливо улыбается, когда выводит из машины своих малолетних детей — королевских близнецов, девочку и мальчика. Едва школьники, в курточках и с праздничными колпаками.

— Вот мы и на месте, — продолжая тихонько улыбаться, воркует над близнецами Мартина. — Вы рады?

Мать поочерёдно проверяет каждого из них: не развязались ли шнурки ботиночек, не расстегнулись ли молнии, не успели ли испачкаться.

— А где папа? — устало растирая глаза, спрашивает маленькая Анастази и смотрит по сторонам. — Он же сказал, что тоже пойдёт.

— Папу срочно вызвали на работу, — старается как можно спокойней ответить женщина. На мгновении, поправляя косички дочери, она замирает. В горле комом встаёт тревога. Затем, улыбнувшись, мать добавляет: — Он потом к нам присоединится.

Девочка неуверенно кивает. Волнение не отпускает её, и она смотрит на брата. Тот как ни в чём не бывало стоит рядом, пиная носком какой-то камень.

Закончив с проверкой, Мартина берёт близнецов за руки и, пройдя через дорогу, вместе с ними заходит в парк.

На входе их встречает деметалловая стела. «ИНТЕГРАЛ». На вершине с раскинутыми руками стоит дева. Над головой её парит стеклянное солнце, встречающее посетителей тёплым светом. Среди жителей близлежащих городов бытует мнение, что она была создана из осколков стагетской Царевны.

По всей территории бродят ряженные в скафандры аниматроники — прототипы первых роботариев. Их функционал ограничен: по большей части, они могут лишь фотографироваться с посетителями да поддерживать простой диалог на тему «Города Будущего». Чуть в стороне ходят аналогичной модели пришельцы — черноглазые, зеленоватые человечки с искривлёнными в вопросительный знак спинами.

Неподалёку от входа работает цепочная карусель «Метеориты». Синий её каркас светится желтоватыми лампочками, а сами звенья оплетены гирляндами. Несмотря на ограничения по возрасту и росту, в запускаемой очереди полно дошколят.

— Мам, — дёргая Мартину за рукав, зовёт её Элиот, — а можно туда?

— Нет, — и она объясняет ему, — ты ещё слишком маленький для таких аттракционов — если карусель сильно раскрутится, то ты можешь выпасть, и тебе будет больно.

Мальчик понимающе кивает, хотя во взгляде мелькает тень сомнения.

Постепенно они смещаются к окраине «Города». К обзорному колесу «Орбита», с высоты которого открывается безупречный вид на весь Синекамский дол. В этой части парка малолюдно: чуть в стороне виднеется закрытый лодочный причал и веранда летнего кафе.

Внезапно навстречу посетителям выпрыгивает роботарий.

— Сегодня у нашего парка годовщина! Десять лет с открытия, — прогоняет запись механический билетёр, и полоска его улыбающегося рта подсвечивается. — Для именинников все аттракционы сегодня бесплатно! Бесплатно! Бесплатно! Есть ли среди вас именинники?

— Да, у моих детей сегодня день рождения, — приобнимая близнецов за плечи, отвечает Мартина.

— И сколько исполнилось этим малышам?

Анастази испуганно жмётся к маме, когда к ним с братом наклоняется это антропоморфное существо. Голова билетёра, напоминающая страусиное яйцо, оказывается настолько близко, что слышно маслянистый запах смазки.

— Уже совсем взрослые, — гордо отвечает женщина, — пять лет.

— У-у-у… Пять лет… — повторяет роботарий. Внешние динамики внезапно переключаются на микрофон из операторской будки. Весёлый голос сменяется максимально сухим и безразличным: — Можно увидеть свидетельство о рождении?

— У меня они вписаны в паспорт, — спохватывается женщина и, копаясь в сумочке, просит: — Одну минутку.

Не успевает неловкое молчание затянуться, как Мартина протягивает раскрытый документ. Полоса сканера просвечивает его в поисках штрихкода. Когда проходит подтверждение, роботарий возвращается в штатный режим. Он запускает Мартину с детьми в кабину под видом инопланетного корабля и запускает аттракцион.

За колесом обозрения виднеется искусственная гора. Чёрный камень, что усыпан неоновыми звёздами, исполином возвышается над парком. Лихая горка, по которой ползёт бело-красная ракета, оплетает все склоны и проходит насквозь. Двенадцать часов длится подъём космического корабля: с самого открытия до последнего часа работы он ползёт на вершину. Когда летательный аппарат достигает её, в парке начинается световое шоу.

Покачиваясь, кабинка замирает наверху. Дети восторженно льнут к защитным поручням: с высоты открывается вид на весь парк. На подсвеченной сцене местная певица перепевает песню о бесконечной истории.

Чуть в стороне, в безумной пляске раскручивается карусель-ромашка. С веранды кафе-бара «Канкан» доносится весёлый гам: несмотря на то, что заведение находится у самого берега озера, голоса посетителей и музыка звучат близко, пусть и неразборчиво.

— Мам, смотри, — показывая на ночное небо, восторженно говорит мальчик, — звёзды похожи на картинку с той кисой.

— На картинке был волк, — недовольно поправляет его Анастази.

Всполохи ослепительного света озаряют горизонт. В небо поднимается столб едкого дыма. Ветер относит от места вспышки тёмные комья пепла. На парк обрушивается волна плотного смога. Затянутый марой небосклон низвергает хлопья чёрной пыли. Они стремительно летят ниц, обращая площадь под колесом обозрения в монохромный фрагмент кинохроники. Иллюминация парка перегорает — один за другим гаснут осветительные приборы. Колонки на сцене истошно хрипят. Певица растерянно озирается. Микрофон в её руках протяжно пищит.

— Мам, — жалобно зовёт Мартину дочь, — что происходит?

— Не знаю, — испуганно отвечает та, прижимая Анастази к боку. Элиот неуверенно подаётся к ним, но останавливается. — Возможно, авария на электростанции.

Кабинка неожиданно дёргается. С мальчишеской головы слетает праздничный колпак. Элиот тянется за ним, но ленты проскальзывают меж его пальцев. Чем ближе колпак к земле, тем тусклее становится он. Пока не исчезает вовсе. Мать спешно притягивает сына к себе.

Обрушившаяся на парк элегия вмиг поражает многочисленные конструкции. Роботарии замирают в действии; всхлипывают искрами их моторы. Раскрутившаяся в бешеной пляске цепочная карусель никак не останавливается. Поочерёдно лопаются её звенья. Отлетают сидушки. Внизу слышны крики упавших.

Из тумана выходят воины Красмор. Крематоры, чьё пламя призвано выжечь элегический яд с лица земли. Их доспехи — несуразно угловатые — делают их похожими на квадратных роботариев прошлого. Огнеупорные пластины их брони покрыты несмываемым налётом копоти.

Перед обзорным колесом останавливается один из крематоров. За ним с отчаянным рвением едва поспевает малолетний послушник. Его голову покрывают каска с землистым клювом — такие носят все новобранцы.

Красморовец переводит колесо обозрения в ручной режим. Прикладывает не дюжую силу, чтобы сдвинуть рычаг с места. Наконец механизм поддаётся. Аварийная цепь с гулким скрипом скользит по пазам. Аттракцион приходит в движение. Через несколько оборотов нужная кабинка достигает земли. Крематор вытаскивает из неё детей, затем помогает выбраться Мартине.

— Это я, — напряжённо произносит агент, касаясь чугунного шлема. Модулятор искажает его голос до зловещего рокота. Лишь заслышав его, дети немеют от страха. — Возвращайтесь домой. Быстро.

— Что случилось? — тревожится женщина, хватая супруга за рукав.

— Авария на объекте, — нехотя поясняет тот и добавляет: — Кто-то из Бездны саботировал работу сот… В районе Прайрисн открылся очаг.

— Поняла. Пожалуйста, — молит Лайне, взволнованно касаясь мужниного плеча, — будь осторожней.

— Всенепременно. Береги себя и детей, — украдкой кивая, отвечает тот и подзывает послушника: — Марк, выведи их из парка и дождись подкрепления на входе. Журналистов и прочих не впускать.

Прижимаясь к матери, Элиот с тоской смотрит вслед отцу. Того, как и прочих крематоров, накрывает облако Воздействия. Отряд скрывается за пеленой падающей элегии. С каждым прошедшим мгновением стихия набирает мощь, имитируя метель.

Внезапно срабатывает заведённый таймер. Небо озаряется красочными огнями: фейерверки ненадолго разгоняют накрывший парк нуар. Череда залпов превращается в выстрелы.

— Пойдёмте, госпожа, — зовёт с собой Мартину послушник. — Здесь сейчас слишком опасно. Ваш муж знает своё дело — подумайте о себе и детях.

Отец уходит. У маленькой Анастази такое чувство, что навсегда. Он не первый раз скрывается в тумане, но первый, когда не вернётся.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

парк культуры и отдыха «Город Будущего»

12-23/994

«Город Будущего», одна из жемчужин Синекамского края, в аварийном состоянии. Периодически, раз в месяц-другой, в заброшенном парке да вспыхивает какая-нибудь лампа, и редкий аттракцион приходит в движение. Длится это не больше пары минут, но этого достаточно, чтобы поверить в посмертие. Изредка, слышал Элиот, в него пробираются маргиналы да подростки. Первых он не видел, но в рядах последних сам неоднократно проникал в «Город». Снимков ради, естественно. От былой роскоши остались лишь вход с торжественной аркой и основа стелы.

— Кто вообще это придумал? «Город Будущего»… — глядя на табличку над воротами, бубнит Элиот. Пёстрые буквы давно померкли, и вместе с разводами от дождя размылись в кашу. — Звучит пососно. Как название второсортного триллера: типа из тех, в которых неожиданным поворотом оказывается то, что злодеем всё это время был главный герой.

Несмотря на то, что парк покинут не одно десятилетие, территория его выглядит ухоженной. Создаётся впечатление, что закрыт он был совсем недавно — только повсеместная ржавчина напоминает о давности запустения.

— Хм, по крайней мере, — небрежно бросает Фриц, — креативщики не спросили твоего мнения: за это я даже готов доплатить за вход.

— Ну а как иначе, — закатывая глаза, фыркает брюнет и снова поворачивается к воротам. Чуть не врезается в них носом. — [Проклятье]. Где Дана?

— Что, уже соскучился? — Анера, подтягивая лосины, выходит откуда-то из-за угла. — Даже поссать спокойно нельзя.

— Ты превращаешь моё детство в сортир!

— Тут ты не прав, — заступается за девушку Фриц, — с этим прекрасно справились в Красмор с планами по сдерживанию Царевны, уу! Посмотри, что стало с Прайрисн, а потом уже ной о просранном детстве.

Прайрисн расположен к западу от города. Ворох руин, размером с пару улиц — несмотря на то, что очаг ликвидирован, а угроза поражения минимальна, вплоть до конца прошлого десятилетия территория находилась под охраной. Посторонним доступ был воспрещён. Нарушение каралось расстрелом. Во всяком случае, так говорят.

— Ам, ну и чего? — Анера морщится. — Ребят, это было почти двадцать лет назад. Туда даже смотреть нечего.

— Некоторые всё равно считают, — терпеливо объясняет Элиот, — что здоровым ты оттуда уже не выберешься, а нарушители для них кто-то типа…

— «Для них» — это для кого?

— Как «для кого»? — иронично изумляется Фриц и с усмешкой смотрит на бредущего рядом фотографа. — Для правительства! Причём, внезапно, российского. Короче, в Империи с этим даже сложнее, чем у нас: местные пыльники считают, что их самолично прикончит Император.

— Ам, что? Император? — переспрашивает Даналия и скрещивает руки на груди. — Что за бред?

— Так и я о чём? — поддерживает парень и, поправляя очки на переносице, усмехается. — Не много ли самомнения? Едва ли доблестные хунтеры станут заниматься отловом таких правонарушителей. Себе дороже!

— Я не говорил, — сквозь зубы цедит Лайн, — что это будет именно Император. Я лишь сказал, что в Российском Правительстве могут включить в типа чёрный список на въезд в Империю. Если узнают.

— Ты ужасно косноязычен, — привычно возмущается Фриц. Звучит это по-доброму, однако собеседник всё равно недовольно вздыхает. — Ты хоть иногда книжки читаешь?

Тем временем они доходят до заброшенного деметаллургического предприятия. Падение «Снегиря» пришлось точно на административное здание, и даже в ночи виден ядовитый дым, поднимающийся от центрального корпуса.

— Может, всё-таки не пойдём? — с надеждой спрашивает Элиот и выжидающе смотрит на друзей. Те заинтересованно смотрят на дым и не реагируют на него. — Не пойдём, а? Я, кажется… Кажется, я немного передумал.

— Ты издеваешься? — почти в один голос тянут они, и Даналия, приподнимаясь на носки, чтобы что-либо разглядеть, добавляет: — Не, я понимаю, что ты переживаешь и всё такое, но… Ладно, это правда небезопасно.

— Да, — без колебаний соглашается Фриц, — в конце концов, в этих твоих фильмах такое ничем хорошим не заканчивается. Сейчас мы все дружно возьмём и вернёмся домой.

— Наконец-то. Ну, типа, спасибо, ребят. Надо сначала только предупредить Дайомисса, — продолжает брюнет и пытается запустить протофон. Тот не реагирует ни на кнопки, ни на какое-либо их сочетание. — О… Похоже, эта штука каким-то образом вывела из строя всю … У вас фоны работают? Надо поскорее отсюда сваливать… Эмм… ребят? Вы меня вообще слушаете?

Когда Элиот поднимает голову, его друзей уже рядом нет. Вместо них — пара силуэтов, удаляющихся по направлению к упавшему самолёту. Почитатель устало вздыхает.

— Ладно, — примирительно произносит он, неуверенно направляясь в след за друзьями, — это было слишком ожидаемо.

— Короче, я слышал, — рассказывает тем временем Фриц, — сейчас такое всюду: тут и там видят «Снегирей». Только обычно они не падают…

— А что тогда?

— Да кто ж его знает. Просто летают, — пожимая плечами, отвечает парень и оглядывается. — Ты уверена, что он пойдёт за нами?

— Каким бы молодым он ни был, — усмехается Анера, — темнота точно не его друг. Пошли, а то нагонит, и нам впрямь придётся возвращаться.

С неистовым упрямством они пробираются через кокон оградительных лент. Чёрно-жёлтые полосы летят им под ноги; уличные фонари остаются позади. Территория завода заставлена древней техникой: ржавые динозавры — экскаваторы да краны — стоят стройными рядами на залитых бетоном площадках. Последние исполосованы трещинами, и, чем ближе место крушения, тем они глубже. Асфальт, прежде покрытый наледью, опален.

— Возможно, — робко вступает Фриц и прибавляет яркость протофонному фонарику, — нам реально не стоит здесь находиться.

— Да расслабься ты! — Анера увлечённо смотрит по сторонам. Искажённые ночью силуэты не пугают её. — Когда нам ещё представится такая возможность? Мы в масках, ничего страшного не… — осекаясь, она неожиданно останавливается. Фриц тормозит рядом и щурится, силясь что-то разглядеть. Перед ними оказывается рука АДАМ. Отделённая от титана кисть насквозь пропитана коррозией. — Ого, ничего себе! Ты знал, что эта штука здесь есть? Почему мы раньше сюда не ходили? А, точно…

Заброшенный парк аттракционов так и маячит вдали. Впрочем, расстояния достаточно, чтобы вместо сплетения горок видеть хтонических змей.

— Да твою ж! — взвизгивает Даналия, чуть ли ни сталкиваясь с парковым прототипом нос к носу. — Что эта [штука] здесь делает?!

— Что? — не меньше удивляется Фриц. Он подходит ближе и легонько толкает космического разбойника. Обшарпанный роботарий падает без какого-либо сопротивления. — А, ерунда. Это, короче, не обращай внимания: наверное, кто-то спецом поставил его сюда для туристов — можешь спросить у нашего фотографа, весь Прайрисн в таких декорациях.

Внезапно навстречу им включаются прожектора. Ребята слепо заслоняются от света; позади слышится вскрик. В полутьме, что растворяется за мощными лучами, вспыхивают пары алых глаз. За хрипением воздушных фильтров скрипит смех.

— Никогда не надоедает, — с такими словами к молодым выходит Зима Эйлине и разводит руками. — Вы бы видели свои лица.

— Вы что, — негодует Анера, — специально? Вам больше нечем заняться?

— Так и есть, — подтверждает вышедший из тени послушник Герман Ионов, — мы только сегодня получили разрешение на вскрытие «Снегиря», так что ждём некрочтеца… Вы, кстати, привели его?

— Не привели, — огрызается тот и выходит на свет, — я сам пришёл.

— Да, мы здесь просто ради компании, — бодро поддерживает друга Даналия и украдкой подмигивает охотнице. Та только усмехается. — Мы можем чем-нибудь помочь?

— Учитывая, что нам предстоит чтение поражённого, лишние руки с медицинской корочкой не повредят, — отвечает женщина и поворачивается к Фрицу, — а вот с тобой нам предстоит отдельный разговор.

Дайомисс стоит в стороне от коллег. Едва Элиот подходит к нему, как загорается другая пара прожекторов — их свет направлен точно на разбитый самолёт. Нос «Снегиря» зарыт среди кирпичей.

— Вот ты и здесь, — бросает златоклюв, не удостоив подошедшего взглядом, — я уж боялся, что придётся использовать прожектор, чтобы тебя призвать. Ты что, внёс мой номер в чёрный список?

— Очень смешно, — возмущается почитатель и скрещивает руки на груди, — и нет, у меня здесь просто сеть не ловит.

За клювом слышно невнятное бормотание — Элиот даже не пытается вслушаться. Равно как и узнать, что у красморовца в планшете. Вместо этого брюнет осоловело смотрит по сторонам. Видит парк аттракционов через дорогу. Упакованного в целлофан ребёнка. Детская ручка поднимается и указывает в сторону входа. Закатывая глаза, некрочтец отворачивается и тихо выругивается.

— Ты что-то сказал? — Свет линз вновь обращается к парню.

— Ничего, — собирается с мыслями тот. — Так, где тело?

Дайомисс неопределённо кивает в сторону.

Ни парамедиков, ни коронера поблизости не оказывается. Вся деятельность красморовцев сосредоточена вокруг упавшего транспортировщика. Бригада сварщиков вскрывает кабину. По округе летят ослепительные искры. Прикрывая здоровый глаз, Элиот спешно отворачивается.

Вместе с последней искрой на землю падает пласт поражённого металла. Обшивка насквозь проросла чёрной плесенью. Из кабины вырываются споры. На ходу поправляя респиратор, Лайн ошеломлённо подходит ближе. Он выдерживает дистанцию: достаточную для того, чтобы что-либо увидеть, и при этом не оказаться в очаге Воздействия.

Повреждённая цистерна источает элегию. Приходится поднапрячься, чтобы разглядеть выходящую из пробитого бока струю газообразного вещества. Только после Элиот понимает, что отравлению подвергся не только их край, но и массивы земель по пути. Парень отводит взгляд. Хмурится.

— Да тут же всё отравлено… — шепчет он и озабоченно смотрит на данные протофонного дозиметра. Приложение сбоит. — Слушай, неподалёку «Канкан» — нас не могло задеть?

— В смысле?

— Ну, типа, мы же народ скоро собираем… Может, лучше отменить это всё мероприятие? Да и не только это… — теряется Элиот, невольно возвращаясь к событиям прошлой аварии. — Хотя бы пока элегическая обстановка не стабилизуется…

— Я уже предлагал такой вариант координатору, — внезапно устало отвечает Дайомисс, — но он посчитал, что городу ничто не угрожает. К сожалению, у меня недостаточно полномочий, чтобы на это повлиять…

— Да он же не в своём уме!

— Он координатор, — сохраняет тактичность охотник, — и герой 975-го года. Не в нашей власти судить его. Пошли.

Совместными усилиями тройка крематоров извлекает из кабины пилота… Вернее, то, что от него осталось. Подобие скелета в лётной форме. Кислородная маска закрывает его чудом сохранившееся лицо; трубку, тянущуюся из нутра самолёта, пуповиной перерезают секатором.

— Мы не знаем, кто это и откуда, — меж тем продолжает златоклюв, отложив планшет и подойдя со спины, — и твоя задача — это выяснить. Не волнуйся, мы примем все меры предосторожности, чтобы обезопасить тебя от поражения. Как всегда.

Исступлённо глядя на поражённого лётчика, парень кивает. Обнажив метку, устало разминает кисть.

— Да не здесь же, — цокает Дайомисс, прикрывая линзы планшетом. — Подумай о людях. Спрячь, а то кто ещё увидит.

— Что? — недоумённо спрашивает Лайн. — С каких это пор обнажение метки приобрело сакральное значение… или-или стало неприличным?

— Похоже на вагину. Так что… лучше держи эту штуку при себе.

— Если ты считаешь, — фыркает брюнет, демонстративно отстраняюсь от златоклювого, — что вагины выглядят так — у меня для тебя плохие новости.

Дайомисс игнорирует это, переступая за оградительную ленту. Парень подаётся следом. Для чтения подготовлен микроавтобус «Вихёс» 47-го года выпуска. В сравнении с современными представителями концерна, фургон данной модели «пузатый» и габаритный, в то время как салон слишком тесный. Места в нём хватает для размещения носилок с трупом да небольшой лавочки сбоку. Однако если тело помещают в кабину только сейчас, то сидение здесь уже давно: оно выглядит изношенным и хлипким.

Чуть пригнувшись, Элиот заползает в фургон и устраивается перед манифестантом. Некрочтец брезгливо оглядывает тело и также брезгливо смотрит на свою метку. Та будто пробуждается от близости мертвечины: ладонь сковывает пульсирующая боль, и по всей руке расходится судорога. Лайн раздражённо встряхивает кисть.

— Всё в порядке? — неожиданно обращается к нему Эйлине. — Ты как?

— Да, спасибо… Всё нормально, — вежливым кивком отзывается брюнет и поворачивается к телу. — Просто не люблю это делать.

По реакции охотницы видно, что она хочет продолжить диалог, но Элиот пресекает это. Он рывком направляет метку к мёртвому глазу и жмурится.

Ослепительные вспышки реминисценций проносятся вихрем в голове. Отголоски прошлого наполняются криками, взрывами. С высоты птичьего полёта Элиот видит Стагет: не руины, но замок. Предел, ещё не разрушенный течением времени, пылает жаром сражения. Пламя настолько яркое, что женщина, в теле которой некрочтец очутился, жмурится.

Воспоминания резко обрываются. Элиота рвёт — он едва успевает опустить респиратор. Элегией забиты все поры метки. Пыль неминуемо проникает в каждую клетку тела. Только парень подаётся назад, как пара красморовцев поддерживает его за плечи, а Дайомисс, всё также не отвлекающийся от планшета, льёт на метку медицинский спирт. Лайн шипит и с трудом открывает глаза. Когда он наконец приходит в себя, агенты резко отстраняются.

Анера подлетает к другу с апейроновым ингалятором. Впрыскивает аэрозоль в приоткрытый рот. После Элиот перехватывает у неё флакон и проводит повторную ингаляцию. Только после этого возвращает маску.

Они сделали всё, чтобы предотвратить поражение.

— Ты в порядке? — из вежливости интересуется златоклюв. Не успевает некрочтец ответить, как охотник продолжает: — Что-нибудь узнал?

Голова пульсирует болью и остаточными воспоминаниями. Метка воспалённо ноет. Касаясь виска, Элиот непроизвольно тянется к респиратору — слишком ощутима нехватка воздуха. Однако Дайомисс останавливает его. Опомнившись, брюнет пытается вздохнуть, но заходится кашлем.

— Это была красморовская лётчица, — севшим голосом рассказывает Элиот и украдкой поглядывает на крематоров, запаковывающих останки в полиэтилен, — и она… была здесь при падении Стагета.

Кажется, следующую пару минут не звучит ни звука. Красморовцы ошеломлённо переглядываются; Даналия, поддерживая друга за плечо, пытается заглянуть ему в глаза; Фриц набирает кому-то сообщение.

— Принято, — кратко отзывается Дайомисс. — Необходимо оформить отчёт в Родополис.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

мурмурационное отделение г. Линейная

12-23/994

На столе Дайомисса, как и в прочие трудовые будни, кипы неразобранных бумаг. Личные дела горожан, что подозреваются или были замечены в язычестве. Ныне вера в демиургов не карается казнью, но полагается штраф, и чем выше степень инакомыслия, тем больше сумма к оплате.

Даже сам златоклюв признаёт, что система несовершенна: некоторые генетические пороки, природу которых так и не смогли объяснить с научной точки зрения, по-прежнему считаются следствием поклонения языческим культам. Так, например, официальная медицина не признаёт существования некрочтецов, и в некоторых регионах всё ещё практикуется ссылка носителей метки в закрытые резервации.

Дайомисс не первый год служит в Линейной. Не первый год у него договорённость с Элиотом, что последний будет «помогать следствию» в специфичных делах. Это существенно упрощает работу мурмурация — как минимум, нет необходимости вызывать посредника из Родополиса и полагаться на ожидание. Взамен, конечно, златоклюв обязуется не вносить парня в реестр «дефектных», по которому обычно отслеживают всех поражённых Немоком.

— Слушай, я-я так себе писатель, но что видел — записал, — взмахивает рукой Элиот и протягивает Дайомиссу планшет. Тот тянется через стол и, взяв устройство, удобней устраивается в кресле. Прежде, чем приступить к знакомству с записями, златоклюв свободной рукой открывает стоящую рядом банку с энергетическим напитком. — Ну, я могу идти?

Охотник глухо мычит. Касаясь подбородка, при чтении он задумчиво водит клювом. Наконец, ознакомившись с отчётом, кивает.

С тяжёлым вздохом Элиот покидает кабинет. В ночном мурмурации тихо, лишь в отдалении слышны перешёптывания дежурных и стук клавиатуры, сопровождаемый перекладыванием бумаг да хлюпаньем кофе. Обернувшись, парень видит витражное окно с гербом Красмор: ворон как символ надежды нового дня, меч — военное дело и полумесяц на фоне, как дань всему ушедшему.

Выйдя из мурмурация, брюнет облокачивается на стену и, приспустив респиратор, закуривает. Тоскливо смотрит на беззвёздное небо. Лишь рассеивающиеся лучи света развинчивают окутавший город мрак.

Высота зданий в Линейной не превышает пары этажей. Исключение составляют муниципальные комплексы, в число которых входят красморовский мурмураций и крематорское депо. У каждого из них имеется башня: в первом случае, там размещается инсектарий — аналог темницы, а во втором — гонг, оповещающий крематоров о чрезвычайных ситуациях. На самих крышах установлены прожекторы. Иной раз — это единственные надёжные источники освещения в ночь.

Ситуация меняется только зимой, когда череда праздников накрывает страну. Центральные улицы украшаются новогодней мишурой и революционными плакатами. Даже старые здания оживают в преддверии народных гуляний. Так, например, закрытый не первый год кинопрокат увешан гирляндами из пластиковых дисков — поверхность их состоит сплошь из царапин и жирных отпечатков пальцев.

Элиот смутно припоминает, как в детстве они с Анастази выбирались сюда, надеясь выбрать фильм на выходные… Мотнув головой, парень переходит дорогу и оказывается на освещённой стороне улицы.

Центр города пестрит рекламой на фоне разрушающихся зданий. Световые панели и баннеры демонстрируют продукцию STAind, в частности летнюю коллекцию кибернетических новинок. Синтетические глаза с поддержкой записи и воспроизведения фото и видеоформата, искусственные голосовые связки с обширной настройкой тембра, деметалловые эндопротезы и прочее — всё, что необходимо в поражённом войной мире.

Внимание случайно привлекает неброский штендер перед Домом культуры: на предстоящих праздниках в «Витязе» пройдёт выставка в память о жертвах Стагета. В главном зале планируется разместить редкие материалы и издания, посвящённые памятной дате. По обещаниям организаторов, некоторые экспонаты будут привезены из Российской Империи.

Постановки ли, концерты, собрания — Элиот помнит времена, когда «Витязь» являлся главным культурным центром Линейной. Даже после открытия «Олимпика» все кинофестивали, многие премьеры и ретроспективы проходили в местном концертном зале.

Школьников на занятиях физкультуры регулярно выводили на стадион, оборудованный на заднем дворе Дома культуры. Небольшая спортивная площадка, беговые дорожки и уличные столы для шахмат неоднократно становились местом проведения городских соревнований. Анастази, украдкой припоминает парень, училась здесь музыке: мама водила сестру в детстве на занятия сольфеджио… или типа того.

Быть может, Элиот и не был образцовым спортсменом, а фильмы предпочитал смотреть дома, но даже он бывал в «Витязе»: здесь проходил его выпускной, а позже, уже работая в «Канкане», был официантом на мероприятиях горсовета и — даже! — один раз барменом.

Парень устало проходит до трамвайной остановки и садится. Неподалёку прогуливаются пары: влюблённые или семейные, но все как один обсуждают грядущие праздники и строят совместные на них планы. На мгновение та сторона жизни, что казалась прежде недоступной, оказывается на расстоянии вытянутой руки. Элиот смущённо представляет, как знакомится с девушкой, сближается с ней, и они также гуляют вечерами… Однако желание это улетучивается так же быстро, как и появилось: к горлу подступает ком медовой слизи. Парень напряжённо сглатывает его. Плечи стыдливо опускаются. Между пальцами оказывается новая сигарета.

Он с нескрываемой завистью смотрит на прохожих. Ему кажется, в этот день мир решил продемонстрировать всё своё совершенство: улицы городка полны красивых людей и счастливых… Здесь привлекательность не роскошь, а здоровье — часть нормы.

Всё, что ему остаётся, так это зависть.

С завистью смотреть на прохожих.

С завистью подслушивать обрывки разговоров и радостных смех.

С завистью воображать полноценную жизнь.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Синекам

кафе-бар «Канкан»

12-23/994

Приготовления не заканчиваются даже с приездом первых гостей; Алиса ещё украшает террасу гирляндами, когда парковка перед заведением заполняется машинами. Банкетный зал продолжает функционировать в штатном режиме, в то время как на первом этаже для молодёжи устраивают дискотеку. Периодически ротация треков сменяется караоке.

— Это была отвратительная идея, — взобравшись на высокий стул, ворчит Даналия и хмуро глядит на Ранайне, — [зачем] вы устроили тут сцену? Не конкурс талантов же.

— Да ладно тебе, брось, — усмехается Элиот, занявший место бармена, — Эсса неплохо поёт. У неё даже свой канал на «Videre» есть на сотню тысяч.

— Она неплохо поёт, — неохотно соглашается синеволосая, — пока трезвая. Плавали-знаем… Ам, а где Вельпутар? Разве сегодня не его смена?

— Так он же попросил себя подменить, ну, а мне всё равно [нечего] делать, — неумело отмахивается Лайн, отгоняя тревожные мысли о прощании с Шарлоттой. Едва собеседница улавливает что-то странное в поведении друга, как тот предлагает: — Попробуешь? — и ставит перед ней шот. Содержимое мутное. На дне густая масса сиропа. — Я назвал это «Братской луной».

Мельком глянув в сторону служебного хода, Анера залпом выпивает коктейль. Морщится. Закусывает предлагаемым лимоном. Откашливается. Вопросительно вскидывает бровь, глядя на друга.

— Что ты туда намешал?

— Проще сказать, — с плутоватой ухмылкой отвечает Элиот, — чего я туда не намешал. Здесь, в общем-то, всё, что есть в баре. Кроме воды, соков и газированных напитков.

— Весь алкоголь что ли?

— Вроде того. Я сделал его единым.

— Это ужасно, — с хрипом отставляет шот девушка. — Уфф. Давай ещё.

Тогда же наконец освобождается Алиса. Когда она возвращается в зал, то замечает налипшую на рукав куртки пыль. Подобно саже, она только размазывается при попытке её стереть. Вымотанная организацией девушка не придаёт этому значения и оставляет верхнюю одежду на вешалке. Не замечает, что кажущийся пылью субстрат расползается по синтепону.

— Не-е, я тебе точно говорю, — чуть заплетающимся языком рассуждает Фриц, смотря захмелевшей Даналии в глаза, — рано или поздно эти декабристы соберутся и [свергнут] эту власть.

— Декабристы? Почему ты их так называешь? Они же, ну… роботарии.

— Им не нравится, когда их так называют… Ну, так говорят… а декабристами их стали звать в имперской прессе, в честь тех революционеров, что лет пятьсот назад взяли штурмом Зимний дворец с требованием отменить крепостное право.

Они стоят перед аварийным выходом. Дверные ручки её демонтированы, а на замочной скважине висит сургучная печать с гербом Красмор.

— Какие пятьсот? — скептически вскидывая бровь, вмешивается в разговор Алиса. — Фриц, ты чего?

— Я не историк, — ненароком оправдывается тот и задумчиво чешет подбородок, — но мне кажется, что так всё и было. Да и вообще, я бы не декабристов всяких боялся. Короче, я тут на днях слушал один подкаст, пока Фегой занимался, так там сказали, что нихонские археологи нашли где-то в Сибири технику, ну, типа вообще древнюю технику, чем всё, что было у нас…

Мимо проходит Эсса Ранайне. Официантка осекается, когда видит у подруги фужер с болотно-красной жидкостью. Несмотря на непрезентабельный вид, Мартене готова махнуть на напиток рукой, пока не замечает в нём нечто плавающее. Это настораживает.

— Что это у тебя? — Алиса останавливает блондинку.

— А, — с весёлой улыбкой отвечает та, — это Элиот сделал.

Из бокала на них смотрит стеклянный зрачок.

— Да я как бы вижу, — забирая у блондинки фужер, хмыкает официантка и за локоть отводит в сторону. — Кажется, кто-то положил на тебя глаз.

— О… я и не заметила. — Поморщившись, Эсса с отвращением смотрит на выпавший протез. — Хорошо, что я это не успела попробовать. Отдашь ему, ладно? А то, ну, как-то оно…

— Да, отдам. Если хочешь, можешь взять из холодильника пиво. Я как урегулирую ситуацию с Лайном, сама встану за бар.

— Да ладно тебе. Он… сомневаюсь, что он это специально, — пожимает плечами девушка. — Раз уж так вышло, я пока отвезу Дану домой.

На том они прощаются.

По пути к барной стойке Алиса собирает не один стакан со странными напитками. Краем глаза она замечает, что некоторые посетители не сняли верхнюю одежду. Они сидят неподвижно, а приветственные фужеры с игристым нетронуты. Официантка чувствует исходящий от них холод. Ёжится. Подойти не решается — вместо этого останавливается у бара. Элиота за стойкой нет. Тогда Мартене наклоняется и находит его ползающим по полу.

— Ты не это ищешь? — спрашивает Алиса и протягивает глаз.

Брюнет вздрагивает, бьётся головой о полку и только после смотрит на коллегу. Кивнув, нерешительно берёт протез и, протерев краем толстовки, вставляет его на место.

— Спасибо. Я просто чихнул и… не знаю, как так вышло.

— Он оказался в стакане у Эссы, — недовольно продолжает рыжая и ставит оставшиеся на стойку. — Эл, слушай, мы же договаривались, что делать коктейли ты не будешь.

— Но почему? Я же не виноват, что он… выпал.

— Дело не в этом. Мы это обсуждали уже тысячу раз. У тебя вкусовые рецепторы… ты очень своеобразно понимаешь вкус… и что вкусно.

— Ты намекаешь, что я зря перевожу продукты? — догадывается Элиот и хмурится. — Так бы сразу и сказала. Хотя знаешь, никто не жаловался — Дане даже понравилось.

— Эта твоя дрянь настолько алкогольная, — нюхая один из подобранных бокалов, морщится Мартене, — что я бы этим лампы заправляла. Ты сам-то это пробовал?

— Да, — подтверждает парень. — Если тебе не нравится, то это только…

Элиот осекается, когда включается следующая композиция подборки. Кафе-бар наполняется мотивами лёгкого рока, и звучат слова о необходимости слушать своё сердце. Происходящее теряет значение, когда знакомая музыка воскрешает в голове события пятилетней давности. Образ сестры за рулём «Макады». Их беспечные прогулки, разговоры. Живая мама.

— Что? — с вызовом спрашивает Алиса и, уперев руки в бока,поднимает на брюнета высокомерный взгляд. — Язык проглотил?

А сердце, кажется, бьётся настолько быстро, что вот-вот сломается. В этот момент Элиот готов поклясться, что существует не только фантомная боль, но и фантомные слёзы. Непострадавший глаз предупреждающе увлажняется. Ком мёда подползает к горлу. Дышать становится сложней.

— Меня сейчас вырвет, — давится словами парень и вырывается из толпы, то и дело приговаривая: — Прошу меня… Ай, [проклятие]! Да, простите.

Алиса провожает его сердитым взглядом.

— Так это, — вмешивается стоявший позади Фриц, — он же Гео подменивал. Ну, ты забыла? Он в ветеринарку вашу псину повёз.

— Серьёзно? — недоверчиво уточняет девушка. — Ты в этом уверен?

— Вроде того, — подтверждает приятель. — Ну ладно, курить пойдёшь?

— Проклятье… — глухо рычит Мартене. — Не сейчас, Фриц.

Не проходит и минуты, как она смягчается. Протискиваясь меж посетителями, девушка отмечает, что людей пришло значительно больше, чем они ожидали. Примерно с такими мыслями рыжая выбирается на веранду.

Находится на ней Элиот один. Облокотившись на перила, он отчуждённо смотрит на темнеющую вдали колокольню и курит

— Слышь, Эл, — начинает Мартене. Брюнет устало поворачивается и кивает, — прости, если обидела. Я это, не хотела, и… да: я как бы забыла, что Вельпутар взял отгул.

— Всё нормально, — парень смотрит на коллегу. — Не бери в голову.

— Можно? — подойдя к перилам, Алиса примечает раскрытую пачку сигарет. Элиот, махнув рукой, вновь кивает. Девушка закуривает. Спрашивает: — Ты из-за меня ушёл?

— Нет.

— Тогда из-за чего?

— Слышишь песню? — Мартене озадаченно кивает. — В общем, из-за неё. Она напоминает мне о том дне, когда всё пошло по [наклонной].

Рыжая хмурится. Подойдя ближе, она неуверенно касается плеча друга.

— Скучаешь за ней?

Лайн качает головой.

— За кем именно? — с вымученной улыбкой уточняет он. — В последние годы жизни мама была не в себе, из-за болезни… По этому сложно скучать. Зи не выдержала. Запрыгнула в прорубленное окно и… Я не осуждаю её, но… будь проклят тот 89-ый.

— Как бы столько лет прошло, — теряясь, считает Мартене, — может, пришло время наладить контакт? Вы же как бы брат и сестра. Я понимаю, что родственников не выбирают, но… Может, стоит попытаться?

— Я тоже так думал, — с тоскливой усмешкой отвечает Элиот. — В общем, просто… просто забей, всё равно ничего не изменишь, — и смотрит на стакан с разбавленным солодом. — Кажется, не стоит мешать подавители с бухлом…

— Слышь, может… может тебе стоить сменить обстановку? — осторожно интересуется Алиса. Парень вопросительно вскидывает бровь и хмыкает. — Ты не думал отсюда уехать? Ты как бы выстраиваешь вокруг себя стены: пойми, они не защищают тебя, а удерживают, и такие стены нужно ломать. Тебя же ничто здесь не удерживает. Ты можешь начать всё сначала.

— Когда-то… думал, да, — робко делится тот, касаясь затылка, — но… Я не знаю, Лис. Сейчас всё, в общем-то, в порядке. У меня есть работа, а ещё со мной живёт милейшая дева… Немёртвая, правда, но с ней весело. Просто, ну, знаешь, иногда накатывает. В общем, не бери в голову.

— Ладно, если между нами, кхм, всё нормально, — кашлянув, неуверенно начинает Алиса, — может, займёмся делом? Надо ещё глинтвейн приготовить. Думаю, вдвоём мы быстро управимся.

В «Канкане» тем временем сменяется музыка. Звучит что-то о вечной молодости. Перепевка настолько мелодична, что свет приглушается до гирлянд, и танцующие разбиваются по парам.

— Давай, — соглашается брюнет и тушит сигарету.

Вместе они скрываются в здании. Дверь меж тем остаётся открытой.

Элегия, ранее осевшая на веранде, поднимается с ветром. Одно лёгкое дуновение загоняет её в помещение. Заносит в вентиляционную шахту. Воздух разносит пыль по всему зданию. Та достигает батарей. Чёрным налётом оседает в трубах. Разрастается под воздействием жара. Стремится наружу.

— Как-то похолодало, не находишь? — обнимая себя за плечи, спрашивает Алиса. Глядя на плиту, Элиот подносит руку к конфорке. От пламени тянет стужей. Внезапно оно бледнеет. Практически затухает. — Эл?

— Может, сбой в отоплении? — спрашивает тот. Затем видит, как замерзает стоящая рядом бутылка вина. — Нет-нет… Это что-то не…

Мартене выглядывает в зал и потрясённо замирает. Невооружённым глазом видны парящие чёрные хлопья. Вытерев руки фартуком, девушка раскрывает ладонь. На кожу падает клочок тёмной пыли. Алиса спешно смахивает его и активирует протофон.

— Похоже на Воздействие, — сипло проговаривает она и выводит дозиметр из спящего режима. Динамики раздирает треск. — Чтоб меня…

Официантка пятится и натыкается на дверной проём. Погасив конфорки, Элиот встаёт рядом и смотрит на интерфейс. Электронная стрелка колеблется между пятнадцатью и двадцатью единицам.

— Будь я проклят… — молвит брюнет. Его взгляд тревожно мечется между танцполом и счётчиком. — Мы в очаге Воздействия, — и, замечая, что элегия пребывает, добавляет: — Надо начинать эвакуацию. Немедленно.

Не сговариваясь, друзья разделяются: Алиса несётся к танцполу. Она пытается перекричать музыку. Тщетно.

Внезапно гаснет свет.

Ещё несколько мгновений веселье живёт в сердцах толпы: партнёр не ослабляет объятий танца, и мечтательная девушка кладёт ему голову на грудь, приговаривая, какой тот холодный. Некоторые фотографируются — за облаками пара мелькают вспышки. Всё меняется, когда-то откуда-то сверху ползёт скрежет.

— Послушайте, — севшим голосом обращается к собравшимся Алиса и вздыхает, — народ, мы в очаге.

Массовая рассылка пробуждает десятки протофонов. Оглушает полифоническая какофония: крематорская служба чрезвычайных ситуаций информирует о критическом уровне элегического загрязнения в крае.

Начинается паника. Пока одни выбегают наружу, другие возвращаются за вещами и ищут своих близких. Что-то сбивает Мартене с ног. Она видит проносящихся мимо людей. Кто-то отдавливает ей руку. Девушка едва уворачивается от человека, готового пробежать прямо по ней. В этот же момент её хватают и вытягивают из толпы.

— Где Элиот? — ставя Алису рядом, обеспокоенно спрашивает Фриц и закашливается. — Он уже вышел?

С лестницы тем временем бегут люди. У некоторых из них при себе лишь примитивные «лепестки». Именно защищённые прежде прочих покидают очаг — первичное Воздействие оказывает на них столь несущественное влияние, что у тех находится достаточно сил растолкать очередь на выходе.

— Нет, он пошёл на второй этаж, — сообщает Алиса и облизывает пересохшие губы. — Я найду его. Постарайся пока открыть дверь.

Друг растерянно кивает. Протягивает пару медицинских масок:

— Вот, держи, — говорит он. — Только давайте быстрее.

Мартене крепко сжимает маски. Фриц тем временем пытается организовать толпу и толково объяснить происходящее. Вместе с другими мужчинами он пытается открыть заклинившую створку — не поддаётся.

Носоглотка схлопывается. Резервы лёгких истощены, когда Элиот в числе последних вылетает на лестничную площадку. Хлопок. Раскатистый треск. Стены расползаются в трещинах. Сыпется штукатурка. Оседая, проваливается крыша. Плотная завеса пыли застилает всё вокруг.

Парень из последних сил оглядывается. Хрипло глотая воздух, подаётся к ступеням. Ноги подкашиваются. Он кубарем валится вниз. Тогда же лестницу заваливают обломки.

— Эл! — с возгласом к нему подлетает Мартене и оттаскивает в сторону.

Девушка с надеждой смотрит на выход. Видит размахивающего руками Фрица. Пытается избежать давки. Едва кажется, что он смотрит в их сторону, как кромешная тьма с концами поглощает зал.

Глава восьмая. В объятиях Стикса

«…в первозданном виде элегия служила оружием массового поражения. В местах, где её скопления превышают допустимую норму — около 1.44 единиц в секунду, — она приобретает иные формы: имитирует всё цветущее, мимикрирует под неорганическое. Только цвет выдаёт — пепельно-чёрный.

Изначально влияние элегии в планетарном масштабе считалось незначительным. Казалось, у представителей человеческого рода есть врождённый иммунитет, а природа способна восстановиться. Иллюзия была кратковременной. То, что убивало деми, не делало людей сильнее. Отныне всё, с чем соприкасается элегия, обречено на вымирание. Ей достаточно недели, чтобы полностью завладеть прилегающими к очагу Воздействия землями, преобразуя те в зону с единой — отравляющей — экосистемой.

Даже применение элегии лишь по прямому назначению не могло нивелировать те последствия, к которым приводил длительный контакт с ней. Под воздействием деми состав элегии начал трансформироваться таким образом, что угнетающий эффект стал раскрываться в кратчайшие сроки, видоизменяясь до болезни респираторного тракта.

Элегический манифест лидирует по показателям смертности. Вне очагов Воздействия и её продуктов он передаётся преимущественно воздушно-капельным путём. Вдыхаемые частицы оседают в лёгких, обезвоживают организм и, в конце концов, иссушают тело носителя до угля»,

— С. Блок, «Элегия».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекамский край

станция «Полярная»

12-24/994

Станция «Полярная» последняя перед въездом в Линейную. Обычные поезда на ней не останавливаются: останки платформы мелькают за окном.

Издалека доносится металлическое лязганье. Слышится моторный гул. К станции приближается автодрезина. Рельсоходный локомобиль с паровым двигателем. За его основу был взят первый паромобиль, выпущенный «ТехБудом» незадолго до начала войны. Старомодный родстер, выкрашенный болотной краской, является классическим образцом раннего автопрома.

За рулём автодрезины сидит нечто такое же старое, как и она сама. Оно напоминает человека, но лишь на первый взгляд. Ноги, как таковые, у него отсутствуют. Нижние конечности сливаются с педалями, в то время как одна рука строго зафиксирована на коробке передач, а другая, непосредственно, на руле. Одет водитель в потрёпанную куртку и фуражку с кокардой в виде имперского герба. Лицо его сделано из пластика.

— Конечная, — механическим голосом произносит машинист и со скрежетом поворачивает голову, — просьба покинуть локомобиль.

Не пустует и пассажирское сидение. С него поднимается Анастази. Одета она в походный костюм, состоящий из химзащитного плаща с чернозорьским гербом, пылеотталкивающих штанов и синтетической кофты. Платина волос с отросшими корнями собрана, а низ лица закрыт респиратором.

Анастази знает, как погибают города. Как вымирает население. Разрушаются дома. Как воздух, прежде головокружительно свежий, начинает чадить плесенью — незримым духом разложения, скрываемым иллюзорной простынёй. Стоит лишь дотронуться до неё, как невидимая стена исчезает, обнажая естество ужасающей смерти.

За время пути Анастази успевает ознакомиться с последними новостями края. Тот всё ещё — условно — живёт, а в Линейной празднуют день города. Несмотря на то, что, по заверениям местной газеты, при падении транспортировщика никто не пострадал, вестница обнаруживает нехорошую закономерность: те немногие, что отметились на праздновании в «Канкане», со вчерашнего дня не заходили в сеть.

В паре десятков метров от станции находится КПП. Именно в его сторону движется вестница, попутно озираясь по сторонам.

Сильно изменился Синекам за пять лет: край выглядит ещё беднее и хуже. Как бы муниципалитет не пытался обогатить низменность, вдохнуть в неё жизнь, все его усилия напрасны. За покосившимся заборами гниют ряды высаженных деревьев — ни одно из них не прижилось.

Наконец Лайне на месте… впрочем, понимает она это только по навигатору. Ограждающая рабица изорвана. Охранная вышка, обмотанная проводами ЛЭП, кренится набок. Рядом с пропускным пунктом валяется пара присланных роботариев. Их накидки опалены, а форма повреждена. Корпуса продырявлены. Все внутренности — болты да шестерёнки — стянуты паутиной пыли, а у клювов разбиты линзы. Красные осколки кровью сверкают в снегу.

— Ужас, — молвит девушка, рефлекторно касаясь поясной кадильницы, и не замечает лежащий рядом положительный ПЦР-тест. — Какое чудовище так расправилось с ними?

— Корвин Рейст, — раздаётся хриплый голос, — к вашим услугам.

Опущенный шлагбаум предупреждающе поскрипывает. Порывы ли ветра, шутка ли воображения, но Морзе настойчиво просит уйти. У разделяющей землю черты стоит высокий мужчина. С задумчивым прищуром он смотрит вдаль и неторопливо раскуривает сигарету. На его спине висит винтовка Dis-UT с выброшенным из ложи лезвием.

— Это ты их убил? — Блондинка вскидывает бровь, глядя на безмятежного мужчину. — Могу ли я узнать причину, по которой… ты это сделал?

— Город закрыт на карантин, — отвечает тот, выбросив окурок, — и они не хотели меня впускать. Я им и пропуск, и медкнижку с паспортом, а эти болванчики ни в какую.

Анастази видит человека тридцати лет. Морщины едва коснулись его лица — лишь носогубный треугольник чётко очерчен. Один висок выбрит: четверть черепа покрывают проплешины ожогов. Только в тот момент Анастази понимает, что респиратора на нём нет, и… почему-то его это не беспокоит.

— Весьма… радикально. А если бы это были люди?

— У них кишка тонка отправить сюда людей, но, можете быть спокойны, с ними бы у меня был иной разговор, — самодовольно усмехается Корвин и, развернувшись, подходит с протянутой рукой. — Линейная помечена буквой смерти, дамочка.

Девушка придирчиво изучает чужака. Его одеяние несколько потрёпано, однако тщательно выглажено, и дыр не видать. Оружие — несменяемая классика демиборцев. Недоверие сменяется интересом.

— Анастази Лайне, — отвечает рукопожатием блондинка и обнаруживает, что незнакомец является полнотелым некрочтецом, — Нази.

— Нази, — пробует Рейст имя на вкус и ухмыляется. — Рад познакомиться, госпожа Лайне. Я так понимаю, недобрые вести дошли и до Санктория?

— В каком-то смысле, — небрежно соглашается вестница, осматривая стоящую рядом легковушку. Малиновый универсал «Фазорд» 91-го года выпуска с российскими номерами. — Знаешь, что здесь произошло?

— Впервые в погостном городе? — усмехается знакомец и, поправив наплечный ремень, начинает загибать пальцы. — Здесь всегда что-то происходит: повышающийся элегический фон, аварии, падающие транспортировщики… Думаю, уже достаточно причин, чтобы держаться отсюда подальше.

— Однако… Мы оба здесь. Что привело тебя сюда?

— Я слышал, что после падения транспортировщика здесь планируют пробудить древнего монстра… — таинственным голосом зачинает мужчина. Встретив неодобрительный взгляд, натянуто смеётся: — Ладно. Это шутка. Я просто путешественник, который хочет своими глазами увидеть запуск ВААРП-генератора.

В «Подснежном» по единственному каналу издевательски часто показывали кристобальский «Протополис». Научную фантастику конца нулевых, повествующую о Городе, жители которого обязаны работать для поддержания ВААРП. Генератор в фильме представлен парящим в воздухе сферическим многогранником, дуги которого горят синевой.

Во всяком случае, так говорят персонажи. Сама картина чёрно-белая. Корвин стабильно засыпал на моменте, когда главный герой спускается в зал управления и видит ВААРП. Некрочтец не знает, что потом протагонист выключает генератор, обрекая тем самым Город на гибель.

— Я видела запуск в 75-ом — ничего впечатляющего.

— Так и ты, смею предположить, была снаружи, — лукаво подмечает Корвин. — Внутри всё иначе в этот момент… Думаю, это стоит того, чтобы хоть раз в жизни увидеть самому.

— Ещё один фанат «Протополиса»? Слушай, там не будет никакого крутящегося в воздухе шара, который выпустит из своего центра электрические импульсы или типа того.

— Откуда ты это знаешь? — чуть оскорблённо спрашивает Рейст и скрещивает руки на груди. — Спускалась уже что ли?

— Я не самоубийца.

— Так, для протокола: мы с тобой встретились буквально в паре километров от погостного города в активной стадии Воздействия, — ехидно напоминает посредник и продолжает: — Ладно, а что насчёт тебя?

Анастази тушуется. Не говорит о созвездиях литер, мерцающих фосфенами. Пусть она и не из робкого десятка, следует проявить осторожность.

— У меня здесь брат… — вполголоса отвечает Анастази, прижимая сумку к бедру. — Вот, решила его проведать. Боюсь, как бы что случилось…

— А что, есть предпосылки?

— Мы близнецы, — находится в полуправде девушка и вздыхает, — мы чувствуем друг друга… А жизнь в погостном городе, как ты уже заметил, вносит свои коррективы.

— Понимаю. Может, тебя подвезти?

Когда они садятся в машину, то не замечают ещё одну персону, прибывшую в Линейную. Безмолвная женщина, чья плоть оплетена бинтами, провожает удаляющийся «Фазорд» через оптический прицел снайперской винтовки.

Когда Корвин намеревается продолжить разговор, впереди начинает мерцать свет. Из сумерек выходит нечто с керосиновой лампой в вытянутой руке. Туловище его согнуто сплошным горбом. Голову венчает цилиндр с ватными крыльями. Существо идёт неспешно, поднимая ноги-спицы на метр-другой. Лязгающий цокот звоном бьёт по перепонкам.

Корвин изумлённо смотрит на это механическое недоразумение и, когда понимает, что оно не обращает на него внимания, спрашивает:

— Это ещё что за [создание]?

— Провожатый, — поясняет Анастази. Тем временем из-за плотного тумана проступает город, — один из прототипов роботариев. В провинции отсталая инфраструктура — вот списанными машинами из столицы и компенсируют недостаток рабочей силы.

— Какая… Кхм. Никогда таких не видел, — произносит спутник и крепче сжимает руль. — А чем, собственно, занимается этот провожатый?

— Тем, чем и должен, — выдерживая паузу, многозначительно начинает вестница, — сопровождает пассажиров…

Звучит перезвон колокольчиков. Из тумана выплывает трамвай. Согласно расписанию, он направляется к КПП. Его нутро едва различимо за копотью окон; корпус, испещрённый царапинами, ржавеет. Задняя колёсная пара искрится, оставляя за собой едкий след отравы.

— Похоже, только что я обзавёлся кошмарами на ближайшую неделю.

— Они меня тоже пугали. В детстве. Хотя тогда они, в принципе, выглядели получше… Представляешь, даже в день аварии они продолжали работать: ходили по отравленному Прайрисн, среди трупов и руин…

— Получается, — перестраиваясь в самый дальний от трамвайных путей ряд, интересуется Корвин, — они даже не понимают, когда умирает человек?

— Да они и не могут. В отличие от роботариев, они будут работать, пока не сломаются.

Меж тем они уже на подъезде к Линейной. В черте города отчётливей виден дым, тянущийся с севера — со стороны озера. Заметив его, Лайне чуть приподнимается с кресла. Ремни безопасности удерживают её на месте, но увиденного ей достаточно, чтобы встревожиться:

— Похоже, в пригороде пожар.

— Да, — с прищуром поглядывая вперёд, соглашается Рейст, — похоже на то, — и, замечая бледность попутчицы, спрашивает: — Тебе надо туда? Если хочешь, могу подвезти.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

кафе-бар «Канкан»

12-24/994

Полчаса — ровно столько требуется, чтобы на машине добраться из одного конца Линейной в другой. За это время можно увидеть как нищету разваливающихся спальных районов, так и почтенную стать имперской архитектуры: в должном виде поддерживаются только центр города и пара прилегающих к нему улиц.

Город ещё спит, когда «Фазорд» заворачивает в лес. Столб дыма становится чётче. Ярче. Деревья — суше. Некоторые из них оплетены подобием паутины, и меж их веток незрелыми плодами сверкают маленькие льдинки. По мере приближения к «Канкану» снег темнеет, пока не чернеет вовсе. Из-за поворота доносятся завывания сирен.

Наконец они доезжают. Из окна машины Анастази видит кафе-бар.

То, что от него осталось.

Крыша его просела, местами обвалилась внутрь. Фасад поражён элегическими наростами. На стоянке, среди автомобилей гражданских, стоят красморовский броневик, пара неотложек и машина КСЧС.

— Анастази? — Когда девушка выбирается наружу, навстречу иномарке выходит Дайомисс. — Что ты тут делаешь?

— Приехала по зову сердца, — взмахнув полами плаща, она демонстрирует чернозорьскую кадильницу и спрашивает: — Что у вас случилось?

— Появился очаг Воздействия, — с заминкой отвечает златоклюв и спешно добавляет: — Вам лучше уехать отсюда, госпожа Лайне. Фон крайне нестабильный, и я не могу брать ответственность за…

— Мой брат, — вестница неожиданно переходит к сути, — он там?

По «Ментаксион» Анастази давно отследила, что последние несколько лет Элиот работал в «Канкане» официантом. Как и многие подписчики минувшего мероприятия, он не появлялся в сети с прошлого дня.

— Я не знаю, — неохотно признаётся мужчина, и блондинка несётся мимо него. Корвин только закрывает машину, когда попутчица на ходу раскаляет уголь. — Зи!

Открытая створка обуглена холодом. Вторая — закрытая — намертво вросла в дверной проём, став продолжением стены. Стены, в свою очередь, пропитаны плесневелым духом тления. Окна с выбитыми стёклами слиты лоскутами оборванных тканей: на земле под ними видны следы.

Перед тем, как зайти внутрь, Анастази закидывает в кадильницу фимиамовую связку. Трудом раскалённый уголь заставляет её дымить. Благовония окутывают вестницу защитным коконом. Мрак чуть рассеивается. Девушка делает шаг вперёд.

Поначалу она ничего не видит. Утренний свет будто не проникает внутрь. Затем, когда зрение адаптируется к потёмкам, перед ней предстаёт поражённый зал. Выцветшая древесина клубится грибком. Кажется, тот, будто почувствовав слабое тепло, начинает дрожать. Пол устлан осколками и штукатурной крошкой. Лестница завалена кусками крыши. Под ногами хрустят её обломки. Анастази поднимает кадильницу на уровень глаз и взглядом обводит помещение.

Внутри кафе-баре свыше десятка тел: на танцполе, у дверей, перед барной стойкой и за столами. Замершие посмертно, они окутаны химической паутиной. Некоторые посетители лежат на полу. Присыпанные пеплом и золой, неподвижные. Скрученные, свёрнутые калачом. С закрытыми носами и лицами… Поражённые. Уже мёртвые.

Не в силах сдвинуться, Анастази смотрит то на опрокинутые стулья, то на сорванные лианы гирлянд. Она не считает жертв, но зал постепенно наполняется звоном рингтонов. Звонки остаются не отвеченными.

— О деми… — дрогнувшим голосом молвит блондинка. Она ошеломлённо опускает голову и замечает прилипший к носу сапога листок. — Что за…?

Агитационная листовка с великаном и маленькими человечками. В руках вестницы она дрожит и тлеет.

— Госпожа Лайне! — Следом забегает Дайомисс и теряется, когда видит нутро «Канкана». — Вам не следует здесь находиться. Здесь высокий элегический фон.

Анастази вздрагивает. Подаётся в сторону, когда агент тянется к ней. Спиной натыкается на проём и, замечая открытую дверь на веранду, выглядывает. Свежий воздух обухом бьёт по голове. Никого там нет.

— Эл-лиот? — зовёт Анастази брата и вновь оглядывается. — Элиот!

Оттуда прямо в зал тянется вереница босых следов. Угольные отпечатки, рассекающие зал пополам, заворачивают и исчезают за барной стойкой. Вестница неуверенно движется туда. Обходит танцпол. Видит столики с диванами, на которых лежат рюкзаки да сумки. На спинках висит верхняя одежда. Нетронутые коктейли мутнеют отравой.

— Госпожа Лайне, — возобладав над собой, с большей настойчивостью обращается к блондинке Дайомисс, — пожалуйста, покиньте…

Рекомендация остаётся проигнорированной. Анастази заглядывает за барную стойку и теряет равновесие. Садится.

Элиот лежит. Неподвижно. Из-за пыли его волосы, как и кожа, выглядят серыми. Манифест проступает трупными пятнами на шее. Ресницы белеют инеем. Лайне несмело к нему тянется.

— Нет-нет, только не это… — быстро шепчет она, боясь прикоснуться. Когда решается, то делает это настолько робко, что почти сразу одёргивает руку. — Элиот?

— Он мёртв? — спрашивает подошедший Дайомисс. Анастази поднимает на него растерянные, увлажнившиеся слезами глаза. Тогда охотник тяжко вздыхает и, присев рядом, касается шеи Лайна. — Будь спокойна, Зи. Он жив.

Лишь бригада парамедиков вынуждает Анастази отойти от брата. Тот едва вздыхает, когда его перекладывают на носилки. Тело наконец выносят. Снаружи слышатся сирены пребывающих карет и щелчки фотокамер. Замечая новостников, Лайне опускает голову и накидывает капюшон. Едва вспышки начинают мерцать, девушка выбегает из здания и ныряет за одну из скорых.

— Падальщики… — презрительно фыркает вестница, примечая на подъездной дорожке открытый фургон с названием.

«Синекамские Вести» не могли пропустить подобное. Ежедневная газета, превратившееся за последнее десятилетие в доску объявлений, практически не интересует жителей края. Хоть сколько стоящие в «Вестях» записи появляются настолько редко, что даже малые тиражи почти не раскупаются.

— Ам, девушка, что вы здесь делаете? — Из окна показывается голова юной фельдшерицы. — Стоп, что? Зи?.. Это правда ты?

— Дана? — с неменьшим удивлением отзывается та.

***

Тем временем Рейст подходит к берегу. Под кристаллами вод виднеются крыши затопленных строений. Наводнение, что превратило посёлок в озеро, пощадило лишь колокольню Храма Восхождение. Так и теперь: ненастье не тронуло её. Шпиль, возвышающийся над заиндевевшей синевой, сверкает также ярко. Последний на километры причал сгнил и покосился. Большинство лодок затонуло — лишь некоторые носы торчат из прибрежной тины.

— Красиво, — восклицает посредник. — Жаль, не сезон.

Романтика разлетается в клочья, стоит увидеть охотников, вылавливающих тела из воды. По внешнему виду покойников Корвин догадывается, что те были посетителями «Канкана». Судя по всему, они попробовали выбраться через веранду.

— Ты нормальный? — украдкой глянув на мужчину, кисло интересуется агент с сетью в руках и хмыкает. — Маску надень: не позорься.

У Корвина под рукой маски нет. Этот раз станет единственным за всё время пребывания в Линейной, когда он пожалеет об этом. Не из-за риска поражения, но из-за специфического запаха, присущего терминальным манифестантам. Если к смраду смерти некрочтец по долгу службы привык, то к тлеющей элегией плоти — нет.

***

От носилок несёт мертвечиной.

Это первое, о чём думает Элиот, придя в сознание.

К лицу плотно прилегает кислородная маска. Под боком шумит медицинское оборудование. Фельдшерица о чём-то переговаривается с водителем — из-под берета первой торчат синие волосы.

А за окном дымится здание клуба.

Перед глазами восстают события прошлой ночи. Элиот рывком приподнимается. Резкое движение отдаёт болью в лёгких. Бьёт в голову.

Фельдшерица, заметившая это, спешно укладывает парня обратно.

— Эй-эй, тихо. Лежи-лежи, — тараторит она, — скоро мы будем в больнице. Это я, Дана. Всё будет хорошо, успокойся.

Но Элиот слышит нечто невнятное. Сумбурное. Женский голос превращается в звон стекла. Перетекает в крики, удушливый кашель… и вот уже вместо Даналии парень видит Алису. Задыхаясь, она пытается кричать. Из последних сил выталкивает людей из клуба, но часть посетителей мёртвым грузом оседает на танцпол. Другие падают замертво уже снаружи. Лайн нервно сглатывает. Слюна горечью обдаёт горло. Брюнет жмурится, силясь отогнать морок, но трупный воздух возвращает его обратно.

Собираются колючие слёзы. Пропитанные элегией, они тёмной пеленой ложатся поверх обзора. Парень хочет приподнять руку, стереть копоть соли, но тело слишком неподатливо, а мышцы — тяжелы. Любая попытка движения, затрагивающая всё, что выше пояса, источает боль.

Пульс ускоряется. Вместе с ним кардиомонитор начинает выдавать помехи. Анера небрежно бьёт по нему. Изображение стабилизируется. Элиот осторожно поворачивает голову. Шея — деми, она ещё есть?! — хрустит. Что-то с треском откалывается. Волны боли проходятся по всему телу. Однако голова наконец повёрнута, и слёзы вытекают. Ослабевшим глазом парень видит, что его руки, торс и, в особенности, грудь — всё поражено до черноты.

— …приехала его сестра, Анастази. Да, здесь Элиот Лайн, — доносятся до него обрывки диалога. За окном стоит златоклюв, и сердце не выдерживает встречи с реальностью, — она потом привезёт его вещи.

Сестра? Будь он проклят… У него же и впрямь есть сестра.

Лайн приоткрывает рот. Кожа со скрипом поддаётся мышцам. Язык остаётся непокорным. Голосовые связки способны лишь на хрип.

— Элиот? — вновь обращается к нему Даналия. — Пожалуйста… Не пытайся сейчас что-либо делать. Мы должны сначала снять элегический шок.

Брюнет хотел бы кивнуть, но поражённая шея не даёт этого сделать. Вместо этого он смотрит на изувеченные Воздействием руки. Метка некрочтения воспалённо выпирает. Сомкнутые веки дрожат. Будто в кисти сосредоточилась какая-то своя, особая боль.

— Мы промоем твою руку, — неуверенно добавляет Анера. — С меткой всё будет в порядке. Уверяю тебя.

Ничего не будет в порядке.

Они оба это прекрасно знают.

С элегическим манифестом долго не живут. При условии, если это вообще можно назвать жизнью. Немногие могут позволить себе плановое лечение, и всё сводится к экстренному: вызовам, оперативному вмешательству, снятию шоков, обострений и симптомов. На всё про всё даётся дней пять. Обычно это покрывается страховкой или, в зависимости от страны, оплачивается из государственного бюджета. За исключением тех периодов, когда «случайность» приобретает пандемические масштабы.

В том или ином количестве, но элегия присутствует во всяком организме с рождения. На фронте стерильность была редким гостем, и вопрос количества потомства стоял острее качества. Вчерашние победители становились родителями, передавая потомкам поражение замедленного действия. По итогу одним везло, другим же — нет. Кого-то от реВоздействия могли защитить насморк, прокуренные лёгкие или любой другой произвольный фактор, который невозможно отследить при составлении статистики… а кто-то — как Элиот, с Федрой или иным генетическим пороком… Жертва случайности, определённо.

— Это несправедливо, — обиженно произносит Анастази, оставаясь один на один с предварительным анализом брата, сделанным в карете скорой. Смертный приговор дрожит в руке. — Где же я так обложалась?

— Прости, я отходил, тут это… — торопится к девушке встревоженный Корвин. — Что случилось?

– [Кошмар] какой-то… В парке и то меньше людей… В парке… — ответом шипит Лайне и задумчиво отводит взгляд. — Целый зал мертвецов, брат чудом живой… Анализы [ужасны]. Я-я не знаю. Кажется, я не успела…

— Так, постарайся успокоиться. Дай посмотрю. — Корвин бесцеремонно вырывает листок из рук вестницы и отмечает: — На нова эспере? Для провинции это достаточно прогрессивно.

— А чего ты ожидал? У нас после революции все на нём говорят, — комментирует Лайне и смотрит на читающего мужчину. — Ты что, врач?

— Лучше. Я неплохо разбираюсь в элегическом манифесте, — и наконец он возвращает результат, — а здесь ничего страшного нет. Лабораторный анализ уже будет чище — cito делают, чтобы назначить дозировку апейрона для снятия шока.

Эти слова лишь ненадолго успокаивают девушку. Когда она складывает распечатку в сумку, на крыльце появляются трупы. Вынесенные из зала тела накрывают кипенными тканями.

— Зи?

На ступеньке дальней кареты сидит Фриц. Термоодеяло сползает с его плеч, а в руках стынет термос. Из-за отсутствия на нём очков вестница не сразу узнаёт его.

— Ал? — не своим голосом обращается к нему блондинка и подбегает. Он отставляет термос в сторону, и тот за считанные секунды расцветает инеевыми узорами: — О деми… С тобой всё порядке? Как ты?

— Зи, — молвит парень, беря её руки в свои, — как же я рад тебя видеть!

— Вы знакомы? — удивляется Корвин, и Фриц поднимает на него изумлённый взгляд. — Вот так встреча.

Они здороваются как старые знакомые: пожимают друг другу руки и в паре реплик упоминают людей, имена которых Анастази слышит впервые.

— Я не ожидал, что ты приедешь так скоро.

— Так я же писал: хочу увидеть ВААРП, — спокойно поясняет посредник. — Правда… Не такого я ожидал. Теперь, думаю, его буквально скоро запустят… Что вообще здесь произошло? Ты что-нибудь помнишь?

— Не особо, — честно отвечает Фриц и рассказывает: — Короче, я вышел покурить… как раз когда уровень достиг критической отметки. Ну, а там успел надеть респиратор, так и хватанул меньше других. Некоторые, кто мог, своим ходом уехали. В больницу вроде, куда ещё. Не знаю. Мы с ребятами остались… а Лису и Эла я так и не смог найти.

— Я его нашла, — шёпотом отвечает вестница. Услышав это, старый приятель заторможенно кивает. — Он жив. С ним всё… всё будет в порядке.

— Это хорошо, — и, немного подумав, сообщает: — Короче, я не хотел об этом говорить, ребят, но, раз такая ситуация, думаю, хотя бы вы должны быть в курсе. В Линейной уже давно разрабатывался план на случай эвакуации населения, и вчера Фройд попросил меня дистанционно подключить его компьютер к ЦПУ ВААРП. Они теперь реально собираются это сделать. В конце декабря. То сообщение действительно было случайностью, но лишь потому, что слишком рано попало в эфир… Так что задерживаться вам здесь не стоит — вам, я имею в виду, с Элиотом. Труповозка ещё на ходу?

— В принципе, я… я не-не знаю…

— Значит, я заберу её. Посмотрю, что как. Постарайтесь двинуть отсюда со второй волной: недавно на подкасте слышал одну прогнозистку, и на третью собирается буря.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

12-24/994

— В принципе, Фриц прав, — напряжённо произносит Анастази, вышагивая вдоль улицы. Городские дороги по-прежнему пусты. — Мне нужна машина. Без неё даже до больницы нормально не добраться… и почему здесь нет ни одного сервиса такси?.. Проклятье.

— Слушай, но я правда без проблем подвезу тебя.

— Я весьма признательна за твою помощь, — благодарит вестница, смотря куда-то под ноги, — но моим личным извозчиком ты точно не нанимался. Так что надеюсь, труповозка за это время не превратилась в рухлядь.

— Постой, о какой труповозке вы все говорите?

— О моей машине.

Крытая автомобильная стоянка примыкает к домам на Гейнсборо, длинным рукавом соединяя корпуса. За ней виднеется накренившаяся водокачка. Стены башни темнеют лишайником. Наледь серебрится в лучах солнца, а ветви замёрзших деревьев срастаются с ней.

Старенькая «Макада» всё также стоит в гараже. Металлические двери с трудом поддаются нажиму — приходится приложить немало усилий, чтобы открыть пристройку. В лицо бьют спёртый воздух и пыль. Благо элегия почти не коснулась фургона: лишь дверные ручки тронуты характерной коррозией.

— А… понял. Это было буквально. Она ещё на ходу?

— Сомневаюсь. Брат мой отродясь руля боялся. — Анастази осматривает фургон со всех сторон. С трепетом касается белоснежного капота. Грязь прилипает к перчаткам. — Кто б ездил? — и, приподнимаясь на носки, заглядывает в салон, — а вот бензин на нуле.

— Аккумулятор, наверное, тоже сдох, — проверяя внутренности под капотом, предполагает Рейст. — Остальное вроде в целостности…

— Да-а, за столько лет наверняка уже разрядился… Ладно. Подождёшь меня здесь? В принципе, скоро Фриц подъедет — я пока сбегаю за вещами.

— Без проблем.

В дом Анастази заходит одна. Несмотря на то, что дверь отпирается магнитным ключом, подъезд едва отличается от самой гадкой подворотни: всюду грязь, непристойные граффити, а из-под лестницы воняет нужником.

Квартира № 7 находится на втором этаже. Перед входом лежит чистый коврик. Обшивка у двери старая, но аккуратная. Анастази с небольшим промедлением отпирает переданным ключом квартиру и заходит. Сняв респиратор, оглядывается. Невзрачная однушка с маленькой боковой спальней и большой кухней. Прихожая и коридор неоправданно длинные и при этим узкие. Впрочем, даже вопреки планировке здесь могло бы быть уютно, вот только всё пропиталось запахом медикаментов.

В гостиной Анастази видит тот же застеклённый шкаф, что прежде стоял на Ковне. Однако вместо серванта — кинотека, состоящая из полувековой классики и новинок последнего десятилетия. Девушка с упоением разглядывает обложки знакомых фильмов: «Протополиса», «Белоночи» и даже демивудского «Косм». Многое из этого она смотрела с Элиотом; некоторые диски остались у них после закрытия кинопроката.

На переднем плане стоят фотографии без рамок. Лайне видит снимок, сделанный в их с братом день рождения — тот самый, где папа жив, а мама ещё здорова. Где они вместе, а недостающие фрагменты склеены. Девушка несмело отворяет створку и берёт карточку в руки. Подносит к глазам. Шумно выдыхает. Отставляет. Обо что-то спотыкается, чуть не падает.

Рядом со спальней стоит увесистый пакет. Анастази нерешительно заглядывает в него и потрясённо отшатывается. Внутри лежат собранные в больницу вещи. «Заранее» — молнией вспыхивает осознание.

Гулко скрипят вентили. В ванной неожиданно открывается вода. Немало удивившись, Анастази доходит до раковины и перекрывает её. Вместо хлорки вестница слышит запах гари… и перегноя. Наклонившись к сливу, девушка замечает слабую наледь на трубах, а затем и чёрные отпечатки на кране.

— Горько, — неожиданно слышится позади, — правда?

Лайне резко выпрямляется, но зеркало фиксирует лишь её одну. Внимание привлекает ярко-зелёная расчёска: меж щетинок бронзой переливаются волосы. Блондинка задумчиво хмурится. Вспоминает, что девушки у близнеца не было… Затем в голову приходит другая догадка. Менее обнадёживающая.

— Проклятье, — под нос выругивается вестница.

Схватив расчёску, обмакивает пальцы проточной водой. Возвращается в коридор. Повернувшись к стене, принимается чертить защитные литеры. Однако что-то идёт не так: выписанные вязи постепенно темнеют, и проступает металлический запах крови.

— Давай я тебе помогу, — раздаётся рядом игриво, и нечто сильное сначала хватает Анастази за шею, а после швыряет в противоположный конец коридора. Девушка, падая, ударяется о дверь. Едва не теряет сознание. — Ой, ты не ушиблась? Ты же знаешь, я порой такая неуклюжая.

— Шарлотта? — поднимая рассеянный взгляд, спрашивает вестница.

Замечает, что расчёска в метре от неё.

— Что, думала перекрасишь волосы, и тебя никто не узнает? О, я тебя всегда узнаю, Зи, — вспыхивает злобой мерцающая и чёрным ноготком касается приподнятого уголка рта, — на тебе цветёт клеймо изменщицы — жаль, что не я поставила его. Добро пожаловать домой.

Это бомба замедленного действия, понимает Чёрная Заря. Если она ничего не предпримет, то в скором времени от квартиры, а то и от дома, ничего не останется.

Угрожающе склонив голову, мерцающая движется прямо на неё. От близости немёртвой лоскутами облазят обои. Иссыхает лак деревянного пола. Стоит Митте ненароком дотронуться до стены, как по той начинают ползти пугающие узоры. Сплетения запретных литер, лишь чтение которых способно принести боль.

Вестница ногой подталкивает к себе расчёску. Внезапно дверь открывается. На пороге стоит Корвин.

— А ты ещё кто? — едва замедляясь, спрашивает мерцающая.

— Тот, — отвечает он, молниеносно берясь за винтовку, — кто проводит тебя в посмертие, дорогая, — и стреляет.

Выстрел приходится немёртвой в грудь. Андера отлетает в конец коридора. Пуля вгрызается в стену напротив. Гильза падает на пол. В течение пары болезненных секунд мерцающая корчится в агонии, пока форма отчаянно сражается с радиоактивным заражением.

Дрожащей рукой Анастази подбирает расчёску и, прежде чем Рейст успевает выстрелить ещё раз, поджигает её. Едва андера бросается к вестнице, как иллюзия плоти начинает черстветь и покрываться коркой. Шарлотта оступается. Заваливается рядом и тянет к блондинке руку. Кончики пальцев немёртвой обращаются в прах. Рот раскрывается в протяжном хрипе. Паралич оплетает тело, и нисхождение поглощает её. Древесина впитывает угольный контур женского тела.

— Это было, — неуверенно заключает вестница, — близко.

Всё кончено. Анастази облегчённо вздыхает. От слабости она готова откинуться на порог, но Корвин берёт её за плечи и помогает подняться.

— Ты в порядке? — обеспокоенно интересуется он. Блондинка кивает. После замечает, что рукав плаща дымится прикосновением андеры. — Прости, я знаю, ты меня не звала, но вы… были достаточно громкими.

— Всё нормально, — устало отвечает Лайне, осматриваясь. Нельзя сказать, что нисхождение привнесло такой уж сильный беспорядок… но уборка не помешает, — спасибо за беспокойство.

Анастази расстёгивает плащ и запихивает тлеющую ткань в мусорный пакет. Стоящий в стороне Корвин, скрестив руки на груди, окидывает обиталище Лайна оценивающим взглядом.

— Здесь точно живёт твой брат?

Анастази тем временем достаёт из дорожной сумки кожаную куртку и надевает её. Следом вынимает аптечку. Ощупывает ожог на шее. Вооружается ватой и медицинским спиртом. Протирает рану. Морщится.

— Да-а. После смерти матери мы продали нашу старую квартиру: себе Элиот взял здесь, а я купила машину… Да, вот настолько разные у нас цены с Карпеей — с продажи вышли сущие осколки.

— Я не об этом. Здесь пахнет… буквально как в лазарете. Будто мы уже в больнице… даже андеры прилагаются.

— Я ему тысячу раз говорила, — едва не срываясь на глухое рычание, злится вестница, — «не держи андеров дома», но нет, Элиот, как всегда, послушал и сделал всё наоборот.

— Не трать энергию на злобу, — советует Рейст и добавляет тише: — Так ты только кормишь их… Кто знает, сколько ещё их тут?

— А ты, получается, тоже не жалуешь андеров?

— Жалую. Издалека. Понимаешь, с андерами есть один нюанс, о котором многие забывают: со временем их личность стирается настолько, что стоит им оказаться в толпе себе подобных, как они начинают координировано действовать и явно не в пользу человека.

— Именно человека?

— Необязательно. Люди лишь одна из позиций их меню. Они не испытывают голода или жажды… в привычном смысле. Поскольку они уже всеми забыты, то единственное, что способно продлить их срок — поглощение всех источников тепла, будь то генераторы или домашний скот.

— Моя коллега в Родополисе как-то столкнулась с заказом на нисхождение кота:у одной пенсионерки умер любимец, и вместо того, чтобы кремировать его, она обратилась к таксидермисту… Результат, думаю, ты можешь и без меня представить.

— Эмм… Она выжила? — только уточняет Рейст. Рассказчица неопределённо качает головой и смазывает шею заживляющей мазью. — Поцелуи духов обжигают: чем он глубже, тем сильнее ожог.

— Не очень-то похоже, — негодует Лайне, — что она лезла целоваться. Ты уверен, что это так называется?

— Так писал об андерах Пьер-Шарль, — отзывается мужчина и выкладывает на стол апейрон, — у него было несколько стихотворений о них в сборнике «Цветы тленья».

— Любопытно… Вот только наши догмы гласят, что немёртвые не могут причинить нам вред, а нанесённый ущерб — следствие неосторожности с нашей стороны, — раздражённо делится девушка и, покончив с обработкой, с бинтами идёт к зеркалу. — Так что, что бы она ни хотела сделать, это уже не имеет значения.

— А ты сама-то с этим согласна? — настороженно интересуется мужчина, глядя на нетронутый апейрон. Ингалятор плотно запакован — на обороте, кажется, даже остался ценник в несколько сотен костов. — Нази?

— По-твоему, меня спрашивают? — невесело хмыкает та, перевязывая рану. Собеседник демонстративно кашляет. Девушка оборачивается и видит протянутый ингалятор. — А, нет… Спасибо, не стоит.

— Но почему?

— День ещё не закончился, а мы уже столкнулись с переходящей андерой: не лучшая идея расходовать нечто настолько ценное на пустяковый ожог. Через пару дней само пройдёт, — устало резюмирует Анастази и, встрепенувшись, поворачивается к спасителю. — Я тебе что-нибудь должна?

— Что? А, нет, — отмахивается тот с лёгкой улыбкой, — брось. Я же тебя ещё в больницу свозил… да и мало ли, что ещё? Пока ты не разобралась с транспортом.

— Ну, я не могу так. Безвозмездная помощь… Жизнь в Карпее от этого быстро отучает.

— Если тебе станет легче, можешь потом угостить меня кофе. Это необязательно, но я не откажусь.

— Кофе, договорились.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

больница Святой Адеолы

12-24/994

За больницей стоят неразгруженные машины — очередь на приём новых пациентов длится больше часа.

— Гнетущее место, — отмечает Корвин. — Мы точно по адресу?

Они паркуются напротив главных ворот.

— Точно, — мрачно подтверждает Анастази. — В городе нет других больниц… увы.

— Я… — глядя на заброшенный паллиатив, молвит Корвин, — я подожду тебя в машине. На дух не переношу все эти больницы.

Она тоже, мысленно соглашается Анастази. Кутаясь в куртку, она выбирается из машины. Декабрьский ветер обдаёт холодом. Прижимая к груди пакет с вещами, блондинка спешно перебегает дорогу.

При входе раздают маски и перчатки. В холле многолюдно. Посетители уже не первый час ожидают реаниматолога. Со всех сторон слышится кашель: отхаркивающий, с чёрной мокротой. Встроенный дозиметр улавливает повышенный элегический фон.

Рядом стенд с детскими рисунками. Истлевшие по краям, они небрежно насажены на проржавевшие кнопки и дрожат от сквозняка. Сентиментальные изображения — «моя семья», «лучший друг человека» и «как я проведу лето» — скрывают собой хаос, царивший здесь в последние часы.

— А что, если она не выживет? — совсем рядом шепчет мама Алисы Мартене. В больницу та пришла в сопровождении другой женщины. Её Лайне не знает, но незнакомка, судя по всему, близка с Яной — она гладит ту по спине и вытирает слёзы. — Что, если она так и не придёт в сознание?

Манифест относится к тем заболеваниям, когда утешают уже не пациентов, а близких и родственников.

Отстояв очередь в регистратуре, Анастази наконец получает пропуск на четвёртый этаж. Все лифты заняты — приходится идти пешком. В коридорах да на лестницах столько людей, что пропуск у неё даже не спрашивают. Мысленно она даже отмечает, что по меркам их городка такая оживлённость аномальна.

Находится искомая палата минут через пятнадцать блужданий. Когда Анастази заглядывает внутрь, то видит пару роботизированных санитаров, удерживающих её брата. Фельдшерица тем временем вводит нергет — обезболивающее с седативным эффектом.

Рот Элиот открыт в немом крике. Парень отчаянно цепляется за простыню, когда его укладывают на спину. Всё это длится не больше минуты, но для Лайне проходит целая вечность: её сердце успокаивается только тогда, когда близнеца подключают к аппаратам.

— Анастази? — отрываясь от пациента, спрашивает Даналия и выпрямляется. — Ам, почему так долго?

— Кризис на Гейнсборо, — неохотно отвечает вестница, переступая порог палаты. Синеволосая забирает пакет с вещами и кладёт его на пол у прикроватной тумбочки. — Как он?

— Не очень, — отвечает Анера, пряча руки в карманах формы. Ткань, что ещё утром была белоснежной, ползёт элегическими пятнами. — По моим прикидкам поражено около 40 % тела. К обеду его осмотрит врачея, госпожа Лайтала: она точнее составит картину болезни и уже назначит лечение…

— И… сколько это займёт времени? — осторожно интересуется блондинка и понижает голос, — и денег?

— Уфф… Социальная страховка нашего региона предусматривает бесплатное лечение манифеста, — рекламно улыбается Даналия. Затем, подойдя ближе, переходит на полушёпот, — но с учётом того, что манифест не лечится, толку от этого немного. Скорее всего, ему назначат пятидневный курс апейрона, чтобы снять обострение, а там… Ну, советую иметь тысяч двадцать в заначке: в лучшем случае, понадобится ежемесячная профилактика.

— Что? — изумляется Анастази, глядя на снующих по этажу людей. — Получается, ремиссия настолько… несущественна?

— Добиться длительной ремиссии непросто, — неопределённо качает головой старая знакомая, — учитывая анамнез Эли.

— А что с ним? Разве глаз на это как-то влияет?

— Ты… не знаешь? — недоумевает знакомая. Когда посетительница кивает, фельдшерица недовольно сжимает губы. — В прошлом году была… операция. Экзитоз почки. Я сопровождала его в областной центр, и…

— Это было уже после глаза? — зачем-то уточняет Анастази. Ей становится неловко, когда Анера закатывает глаза. — Прости, я просто нервничаю.

— Ничего, — смягчается та. — Да, это было уже после. Ты и без меня знаешь, как Элиот относится к своему здоровью: даже в запущенном состоянии не посетит доктора, чтобы не получить ещё каких-нибудь ограничений.

— Так и с глазом было, — подтверждает блондинка, неохотно погружаясь в тот плохой день. — Вот только, надеюсь, я… Я хотя бы вовремя приехала.

Звучит это, скорее, как вопрос. Собеседница вновь качает головой, то и дело обеспокоенно поглядывая в сторону палаты. Тогда же к девушкам подходит статный мужчина в солнцезащитных очках. Он одет в представительное пальто; его брюки выглажены, а на ногах сапоги на небольшом каблуке. Шипровый парфюм, подмечает Анастази, использован с целью скрыть курение — шлейф чего-то тягучего и химического тянется по коридору.

— Вы медсестра? — спрашивает мужчина. Его произношение столь специфично, что сперва балтийки ни слова не понимают и озадаченно переглядываются. Тогда иноземец повторяет почти по слогам: — Вы медсестра? Вы здесь работаете?

— Госпожа Анера, — кивком подтверждает Даналия и хмурится. — Вы чего-то хотели? Простите, у нас сегодня много пациентов, и…

— Потому я и здесь, — перебивает мужчина и протягивает раскрытую ксиву. — Меня зовут Виктор Миронов, и я из Красморовской Организации Здравоохранения. Мне нужна подпись от вашего главного врача, чтобы мы смогли разгрузить партию «Миротворца».

«Миротворец», конечно. Диковинное изобретение имперской фармацевтики — вакцина, повышающая резистентность к элегии. Только в прошлом месяце по погостным больницам начались поставки, и для Линейной это вовремя. Главный минус «Миротворца» заключается в том, напоминает себе Анастази, что носителям генетических пороков он не подходит.

Даналия растерянно кивает, поднимая взгляд на представившегося. В отличие от медсестры, Анастази смотрит на него с недоверием. Отчего-то иноземец кажется ей знакомым.

Растерявшись, Лайне непроизвольно следует за ними в кабинет к главврачу. Творящийся в больнице хаос действует на нервы: вездесущий кашель и пыль вынуждают девушку шарахаться от каждой тени.

В массе своей медперсонал неподготовлен к приёму поражённых. Перчатки, маски — всё это предоставляется в столь ограниченном количестве, что некоторые закрываются платками, шарфами, а вместо медицинских перчаток используют хозяйственные, а то и уличные.

Кейс иноземца то и дело приковывает взгляд вестницы. Выглядит тот в худших традициях кинопрома — стальной, с непонятными наклейками и этикеткой, предупреждающей о хрупкости багажа. В самом деле, Анастази даже не удивилась бы, если внутри оказался субстрат элегии. Господин Миронов также не внушает доверия: кем бы ни был этот иноземец на самом деле, его акцент точно не русский.

Втроём они и заявляются к главврачу. Завидев посетителей, мужчина сорока лет поднимается из-за стола. Только возмущение трогает его лицо, как Миронов с ксивой наготове начинает уже знакомую речь. Заодно в ходе диалога выясняется, что в кейсе лежали документы. Как полагается, в четырёх экземпляр — по паре на русском и, соответственно, на нова эспере.

— Когда я смогу забрать своего брата? — максимально уверенным голосом спрашивает Анастази. Собравшиеся удивлённо на неё косятся. — Как скоро можно будет произвести выписку с элегическим манифестом?

— Ну… — почёсывая затылок, несколько насторожённо начинает главврач и сверяется с настенным календарём. — Не раньше, чем через пять дней. Сначала нужно снять шок, а потом — стабилизировать состояние… Да и то, столь ранняя выписка только под личную ответственность!

— Может, всё-таки выждешь немного? Возможно, Эли стоит вакцинироваться… да и тебе тоже, — осторожно произносит Анера, и Лайне с усмешкой слышит в её словах отзвук своих. — Тогда вам не придётся делать крюк через Родополис.

— Ничего, — непримиримо отвечает Лайне, — я как раз хотела бросить в Сигур пару монет. О вакцинации мы подумаем уже там… а насчёт заявления можете не переживать — оно будет у вас на столе.

Опасаясь сопротивления, Анастази покидает кабинет. Притормаживает лишь у палаты брата — тот, в отличие от своих новых соседей, уже спит. Девушка тяжело вздыхает, спешит на выход.

— А вы, — нагоняя её у приёмной, интересуется Миронов, — я так понимаю, не верите в современную медицину?

— Верю, — под нос отвечает она, — но в необходимость индивидуального подхода больше.

— Послушайте, — не отстаёт мужчина и закидывается таблетками, — а мы с вами раньше не встречались? Вы мне кажетесь знакомой.

Анастази вынужденно останавливается. Скрещивает руки на груди и оценивающим взглядом окидывает иноземца. Таблетки, что тот принимает, из мотуссупрессоров. Девушка не разбирается в них, но синий пузырёк говорит куда больше этикеток. Однако то, с какой небрежностью мужчина принимает столь серьёзное лекарство — по горстке разом, будто мятное драже, — заставляет Лайне усомниться, что перед ней человек из здравоохранения.

— Это маловероятно, — резюмирует она, — там, откуда я приехала, услуги КОЗ не востребованы.

— Ха-х, занятно. Впрочем, я не верю, что где-то иначе, — рассуждает Миронов, одаривая девушку неестественной улыбкой. Его зубы настолько белые, что их искусственность не вызывает сомнения. — В конце концов, где бы мы ни оказались, наши проблемы всегда остаются с нами.

Они стоят неподалёку от лестницы, когда откуда-то сверху сыплются листовки. Собеседник ошеломлённо замирает. Его рот восхищённо приоткрывается, когда их накрывает белоснежный листопад. До земли остаются считанные метры, как Анастази распознаёт уже знакомые агитационные строки. Её окатывает волной ужаса. Пользуясь моментом, девушка выбирается в холл. Миронов практически сразу нагоняет её.

— Я точно знаю, — пытаясь отвязаться, Анастази выбегает из больницы, — что здесь плохо.

Глава девятая. Ласточка

«Вплоть до VIII века роботарии занимались исключительно машинным трудом; изредка им отводилась роль дворников и сопроводителей общественного транспорта (со временем функционал последних расширился, и они могли управлять доверенными средствами передвижения).

Переломный момент настал в 757 году, когда в городе А́рхиве, что находится на юге Карпейского Каэльтства, с благословления правящей династии был открыт Мировой Театр Синтетических Артистов. Именно там на премьерном показе оперы Гоха «Громовой край» в качестве исполнителей были представлены усовершенствованные роботарии. В отличие от предшественников, они обладали более проработанным гуманоидным обликом, а процессоры обрели голоса. В течение следующего столетия во всех театрализованных представлениях живых актёров заменили на роботариев. Аналогичные изменения затронули карпейский синематограф тех лет.

На фоне этого в театральных кругах зрели недовольства: в прессе то и дело освещали скандалы, связанные со служебными романами. Так, например, в 831 году стало известно об отношениях человека-мужчины и роботарии-женщины с летальным исходом для обоих. LIind было проведено независимое расследование, в ходе которого удалось установить, что, несмотря на возможность проявлять эмоции, роботарии не имеют собственного самосознания в следствии несовершенства технологий; то, что людьми принимается за таковое, является итогом техники отражения находящегося рядом человека.

В этот же период технологией производства актуальных моделей заинтересовались и Чёрные Зори, и Парад — сторонники военной мобилизации полагали возможным если не заменить армию машинами, то существенно дополнить. Однако серийное производство так и не было начато: создание новейших роботариев оказалось слишком дорогостоящим предприятием. Впрочем, это не помешало мобилизовать уже существующие модели после событий Свинцовой свадьбы. Также этому поспособствовали артистические старого света»,

— М. Ликет, «Жизнь и театр Карпейского Каэльтства».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Линейная

гостиница «Тихий Холм»

12-27/994

Жизнь в Линейной останавливается. Сутками напролёт над городом вьётся дым. Дым густой и вязкий. Оседающий чёрным пеплом на улицах. Траур проникает в каждый дом. Свеча с фиалковой отдушкой горит на всякой тумбе и столе. Малолюдные улицы становятся совсем пустыми — в газетах пишут, что такой тишины не было со времён аварии в Прайрисн.

Рядом лежит нагое тело. Повернувшись вполоборота, Кемром изучающе рассматривает конвенционально красивую девушку. Её фигура стройна, а золотистые локоны размотаны по подушке. Лицо, едва поплывшее макияжем, выглядит умиротворённым. Похоть минувшей ночи оставляет капитана. Глаза — насколько это возможно при дефекте — полнятся сочувствием. Накрывая вчерашнюю спутницу кипенной простынёй, мужчина невзначай касается её кожи — холодная. Мёртвая.

— Если бы я не знала тебя, — сипит знакомый голос. Рядом с окном сидит Рагнара. Маска её приподнята, а в руке стакан с солодом, — то решила, что она умерла от близости с тобой.

На внутреннем сгибе локтя любовницы чернеет прокол.

— Ей досталась «Панацея», — поясняет Кемром и теряется, когда понимает, что в его словах нет необходимости. — Я не знал…

— Тебе правда есть до этого дело? — интересуется estelatte. — После нас всё равно никого не останется. Надеюсь, теперь тебе легче.

Кемром горько усмехается.

— Патологоанатом будет в восторге, — невесело отмечает он и небрежно извлекает из портсигара самокрутку. Закуривает. Химический запах триумфа наполняет номер. — Полагаю, у тебя были веские причины вломиться сюда.

— Один человек в городе очень интересуется ВААРП-генератором. — Подельница наконец поворачивается к нему, и мужчина видит сереющую шрамами нижнюю часть лица. — Ты когда-нибудь слышал о Корвине Рейсте?

— Рейст, ха-х? — задумчиво переспрашивает капитан и, накинув на плечи халат, слезает с кровати. — Geache, не думал, что встречу его здесь. Ты уверена, eni sazerkkon anntoj vejten?

— Значит, не зря я обратила на это внимание. — Рагнара пригубляет стакан и делает небольшой глоток. Недостаток кожи со стороны очевидней: Кемром видит, как янтарная жидкость течёт по пищеводу. — Навести справки?

— Если не затруднит, — соглашается капитан и, на ходу завязывая пояс халата, направляется к застеклённым дверям балкона.

Свежесть воздуха обманчива. Пыль повсеместна. Пусть роса и пригвоздила большую её часть к траве, дозиметры зашкаливают. Из-за каждого угла, из каждой подворотни слышатся их потрескивания.

— Линейная обречена, — говорит Кемром, когда выходит на балкон с папиросой в зубах. — Сколько у нас до прибытия?

— По моим расчётом, — механически отвечает женщина, и капитан понимает, что та немногим отличается от роботариев — безразличие, приправленное автоматизмом покорности, и примитивнейшее отражение собеседника. При жизни она такой не была, — через несколько дней.

— Значит, ко второму этапу? — деловито уточняет мужчина и выдыхает облако химического дыма. В отличие от табачного, он владеет большей плотность и рассеивается куда медленнее. — Плохо… то есть, хорошо.

— Мне всё равно: я мёртвая. — Отречённая отворачивается и залпом осушает стакан. — Главное, чтобы дело было сделано.

— Ха-х, занятно… С каких пор ты подчиняешься моей покровительнице?

Когда мужчина поворачивается, отречённой рядом уже нет.

За час до прихода горничной Кемром покидает номер. Кожаный плащ, предусмотрительно надетый респиратор и солнцезащитные очки — вот гарантия того, что он не выделится из толпы. Однако на выходе капитан сталкивается с соседом из-за двери напротив.

— Ты! — пальцем тыча в грудь того, буквально рычит Кемром. Тот отрывает взгляд от карты. — Ты меня не видел.

Взмахнув подолом плаща, капитан удаляется. «Свидетель» недоумённо провожает его взглядом и спрашивает:

— А ты вообще кто?

За неимением ответа Корвин возвращается к карте и, что-то произнося одними губами, бредёт к лестнице.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

10-27/994

Первые дни в Линейной проходят тихо. Настолько, насколько это вообще возможно: во всяком случае, о преследовании Анастази беспокоиться не приходится. Она держит руку на пульсе, обмениваясь сообщениями с Четырнадцатым и Авророй — благо Анастази была не единственной вестницей, проводившей свободные вечера в «Жатве».

К слову, поначалу Анастази не собиралась задерживаться на Гейнсборо и планировала перебраться в гостиницу, но уборка да просмотр сохранённых семейных архивов заняли куда больше времени, чем она предполагала. Если диван на кухне оказался вполне себе сносным, то к иным особенностям проживания здесь Лайне не была подготовлена.

Каждую ночь у дома напротив останавливается неотложка. Анастази просыпается от яркого света и воя сирен. Потолок рябит красно-синими пятнами. Девушка морщится. Поднимается с дивана. Протирает глаза и подходит к окну. Скорая стоит у противоположного подъезда. На носилках выносят… ребёнка. Маленького мальчика, чернеющего углём в свете фонарей.

«Она пойдёт на поправку», — воспоминанием всплывают слова врачей. Не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть их обезличенные масками лица. Не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть мать на смертном одре.

«Он пойдёт на поправку», — вторит им вслед Даналия. Она заботливо придерживает брата Анастази, когда его подключают к аппаратам. Не нужно даже напрягаться, чтобы представить уже его на алтаре.

Анастази пытается отогнать мрачные мысли. Безуспешно. Более заснуть не выходит. Она приводит себя в порядок, завтракает, а затем подмазывает лицо тональным кремом.

Едва блондинка заканчивает с утренними ритуалами, как заливается трелью дверной звонок. В глазке девушка видит златоклюва. Удерживая палец на кнопке, охотник смотрит в планшет. Вестница шумно выдыхает и открывает дверь — Дайомисс не реагирует. Тогда, прочистив горло, Анастази сбрасывает его руку с кнопки и вопросительно вскидывает бровь.

— Здравствуйте, агент Дайомисс, — сухо приветствует его Лайне и скрещивает руки на груди, — вы чего-то хотели?

— Возникла, — начинает тот издалека, — потребность в твоих услугах, Зи.

— Эээ… Каких? — напрягается она. — У меня нет разрешения на предоставление ритуальных услуг Красмор.

— Я здесь не за этим, — возражает мужчина и наконец убирает планшет. Анастази заинтересованно склоняет голову набок. — Мне нужен человек, владеющий некрочтением…

— И ты решил, раз мой брат в больнице, обратиться ко мне?

— Таков план. Мне и самому нерадостно, что приходится обращаться за помощью к гражданским, но вариантов у меня немного.

— Всем бы твою честность, Марк, — отвечает Анастази и, возвращаясь в квартиру, добавляет: — Ладно, подожди пару минут: я переоденусь, и поехали. По дороге расскажешь, что у вас там стряслось.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

гостиница «Тихий Холм»

12-27/994

— В гостиничном номере была найдена мёртвая девушка, — протокольно рассказывает Дайомисс, не сводя с дороги взгляд, — никаких телесных повреждений не обнаружено. Персонал говорит, что была она не одна, так что пока прорабатываем версию с отравлением.

— Серьёзно? Нет, я, в принципе, всё понимаю, вот только как вы можете сказать без вскрытия, что это именно оно, а не оторвавшийся тромб или…

— Мы не обнаружили признаков андеры, — вполголоса поясняет сидящая сзади Эйлине. — В нашей практике это первый такой случай.

В среднем немёртвые проявляют себя через час после смерти тела. Обычно при этом фиксируют резкое снижение температуры, странные запахи и повышение элегического фона. Пропустить появление немёртвого при всём желании невозможно — в погостном городе так точно.

— Разве хоть один яд способен на такое? — ошеломлённо спрашивает Анастази. — Может, в гостинице просто нулевой фон?

— Нет, — отвечает Зима. — Незначительный фон есть.

— Учитывая, что этот вопрос задаёт мне вестница, — угрюмо отмечает водитель, — ответ мы получили только что.

Салон накрывает молчание.

Гостиница «Тихий холм», несмотря на название, находится в центре и даже не на возвышенности. Скромное двухэтажное здание никак не выделяется на фоне городского пейзажа — выглядит оно таким же старым, каким и является. Окна его выходят на площадь Кюхельбекера с установленной на ней сценой. Чуть в стороне стоят палатки со снедью, напитками. Среди них даже притаился развал для туристов: магниты с башней Храма, почтовые марки со Стагетом и путеводители по Синекаму со всеми его окрестностями.

В гостиничном холле Анастази видит огороженную игральную зону: казино, закрытое после изменений в законодательстве. Технически устаревшие автоматы, пыльные столы для карт и рулетки — атрибуты ушедших времён, место которым на свалке. Из темени тянет выдохшимся алкоголем и плесенью.

На мгновение вестнице чудится, как зал озаряется ярким светом. Помещение полонят сочные цвета. Мимо неё проходят официантки в укороченной форме гувернанток. Из-за автоматов выходит крупье с ножницами. Видение подходит к ленте, перекрывающей проход из холла, и перерезает её. Едва шёлковая ткань касается пола, как вся иллюзия рассыпается в прах.

— Не обращай внимания, — вполуха слышит Анастази совет охотника. Тот как ни в чём не бывало продолжает возиться с планшетом, — они всегда так приветствуют гостей.

— А владельцев не напрягает соседство с такой, — вестница, путаясь в терминологии, максимально осторожно подбирает слова и ляпает, — с такой [штукой]?

Подобная аномалия называется доказательством посмертия. Как и огни Киноварийска, она не способна нанести физического вреда и сутью аналогична пустынному миражу. Разница заключается лишь в том, что элегия воспроизводит только реальные образы, отпечатанные в памяти времён.

— Нет, — равнодушно разводит руками охотник, — Ларнок говорит, что в сезон это привлекает больше туристов.

— Мэрия, значит? — вполголоса уточняет девушка и, не дожидаясь ответа, направляется к главной лестнице. — Чему тогда я удивляюсь?

После они поднимаются на второй этаж. Дайомисс подводит вестницу к одной из дверей и пропускает вперёд. Анастази оказывается в просторном гостиничном номере с видом на площадь. На столике под окном стоят начатый литр солода и пользованный стакан. Тело усопшей лежит на кровати — для удобства чтения его перевернули на спину.

— Кто снял номер? — переступая порог, интересуется Анастази.

— Она и сняла, — указывает на покойницу Дайомисс. — Эсса Ранайне. Неужели ты её не узнала?

— Когда мы в последний раз виделись, — спокойно отвечает вестница и принюхивается. Стены хранят аромат триумфокурения. Подобное не пользуется спросом в балтийских провинциях, и одноклассница, сколько блондинка её помнила, никогда не увлекалась порицаемыми веществами, — у неё не было таких губ. С кем она была?

— В администрации сказали, что с каким-то мужчиной, — отвечает Эйлине, — но никто его не запомнил.

— Что? — вполголоса возмущается Дайомисс. — А как же камеры? У них видеонаблюдение по всему периметру!

— Это муляжи, — также тихо отзывается красморовица. — Я уже пригрозила им инспекцией: сказали, что исправят…

— Я вам не мешаю? — вмешивается Лайне и опускается на табуретку перед трупом. — Тогда замолчите. Мне нужно сосредоточиться.

Перед тем, как приступить к чтению, Анастази замечает на шее усопшей свежие засосы и передёргивает плечами. Похоже, вестница знает, какого толка воспоминания ей предстоит лицезреть. Тяжело вздохнув, блондинка накрывает глаз Ранайне своей ладонью — некрочтецкие шипы врезаются в умершую оболочку. Веки поддают напору метки и размыкаются; глазное яблоко занимает впадину. Готовясь к погружению, Лайне прикрывает свои глаза и делает глубокий вздох.

Чтение начинается.

Они встречаются в гостиничном баре. Таинственный незнакомец увлекает Эссу беседой и угощает коктейлем. Запах ликёра сладким маревом веселья погружает девушку в атмосферу непринуждённости, и, когда мужчина спрашивает позволения дотронуться, та соглашается. За всем этим наблюдает бармен. Зовут его то ли Витя, то ли Митя — из-за расплывающегося алкоголем зрения Анастази не может разобрать первую букву на бейджике.

Анастази со слабым всхлипом отстраняется от тела.

— Не одобряю одноразовые связи, — сипло вещает она, хватаясь за бутылку с минералкой, — но этот тип хорош.

— Так и запишем, — ровно проговаривает охотник, и некрочтица не понимает, была его реплика серьёзной или сказана в шутку. — От чего она умерла? Из-за алкоголя? Скорее всего, ей что-то подсыпали в коктейль… Как было её самочувствие? Это как-то связано с соитием?

— Он был не настолько хорош, — слабо улыбается Лайне и отнимает взволнованную метку от глаза усопшей. — Мужчина, с которым она провела ночь, не сделал ничего предосудительного.

— Можешь его описать? — Дайомисс достаёт рассыпающийся стилус.

— Да чего его описываться? Разве вы не видели того… типа из здравоохранения? Ми… Миронов, кажется, — вскидывая бровь, спрашивает девушка. Златоклюв кивает, а его помощница лишь пожимает плечами. — Ума не приложу: как можно было такого не запомнить? Высокий такой, длинноволосый… бледный. В солнцезащитных очках. Симпатичный, но есть что-то стрёмное. Говорит ещё с карпейским акцентом. Можете спросить о нём у бармена с первого этажа — он его точно видел.

Златоклюв прекращает конспектирование.

— Ладно, спасибо, Зи, — устало благодарит охотник и поворачивается к Эйлине. Та в готовности внимает: — Узнай, кто там вчера в баре на смене у них был, а я оформлю всё на судмедэкспертизу.

Зима кивает и уходит.

— Значит, я была совсем бесполезна? — несколько обескураженно спрашивает вестница.

— Отнюдь нет, — уверенно возражает Дайомисс. — Просто я рассчитывал получить немного иного толка информацию. Тебе не затруднит записать данные о своём чтении? Достаточно сотни слов.

— Конечно, — Анастази принимает планшет и перед тем, как приступить к письму, поясняет: — Знаешь, вам было бы намного проще, будь у вас в штате полнотелый некрочтец. Мы с братом, как ты знаешь, половинчатые — не можем получить доступ ко всем воспоминаниям умерших.

— Это поэтому он так яро постоянно отказывается?

— А? Нет, — шустро скользя пальцами по сенсорной клавиатуре, отвлечённо отвечает блондинка, — просто нам ещё какое-то время снятся увиденные жизни. Вот только редко подобные сны бывают приятными.

Заполучив отчёт, Дайомисс прощается с девушкой и остаётся ждать коронера; Зима проводит её до выхода. Гостиницу Анастази покидает в смешанных чувствах. Это был первый раз, когда она занималась чтением в нынешнем сане; вестницам обычного этого не требовалось.

— Рейст? — выходя из подъезда, Анастази признаёт недавнего спутника. Тяжёлая дверь со скрежетом закрывается, и только тогда Корвин поднимает на девушку взгляд. — Что ты тут делаешь?

— Пытаюсь сориентироваться, — отвечает тот и делает на карте очередную пометку, — где соты Прайрисн.

— Соты Прайрисн? — недоверчиво уточняет вестница и, заглядывая за плечо посредника, скрещивает руки на груди. — Ну, в Прайрисн. Логично же.

— Вовсе нет, — воодушевляется мужчина. — Ты меня, конечно, извини, но ты, видимо, не очень осведомлена на тему того, в каком состоянии Прайрисн. Без чёткого маршрута я туда соваться не собираюсь.

— Тогда что ты сейчас… делаешь?

— Измеряю диаметр действия прошлых полей: в газетах писали, что мощность, из-за малой площади очага, была снижена на четверть, и, предположительно, ВААРП лишь частично затронул Линейную. Консьержка гостиницы сказала, что они остановились прямо у здания!

— Ла-адно, — примирительно тянет блондинка и предлагает: — Ты вроде говорил, что не прочь выпить кофе? Как насчёт завтра?

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

кафе «Завтрак у Данта»

10-28/994

День массовой вакцинации подобен празднику. Приходится незапланированное торжество на первый этап эвакуации: Линейную покидают все здоровые, а, главное, чистые люди. «Миротворец» — заключительный штрих, необходимый для того, чтобы получить заветный билет из города.

Несколько карет останавливается перед Домом культуры, и к ним в несколько рядов выстраивается очередь горожан. Анастази испытывает странное беспокойство, когда замечает выходящего из кузова Дайомисса. Левый рукав его закатан, и красморовец ваткой зажимает место инъекции.

— Так откуда ты знаешь Александра? — в ожидании кофе интересуется Рейст. Опомнившись, девушка отводит взгляд от окна. — То есть, Фрица.

— Да в школе вместе учились и по мелочам всякое… А вы?

— В одном краеведческом сообществе, — без заминки отвечает посредник. Анастази кивает, припоминая, что Фриц всегда интересовался историей Синекама. — Я тогда писал диссертацию про Стагет и сецессию Балтии и запрашивал у местных библиотек газеты 20-30-х годов. Ответа так и не получил, но зато нашёл ваших ребят.

Их встреча проходит так, будто вокруг ничего не происходит: они не в погостном городе на грани запуска ВААРП-генератора. Если не смотреть в окно, можно поверить, что всё ещё будет. Анастази хмурится, когда по Царскому проезду проезжает ещё одна карета скорой — без мигалок и ладно.

За кофе Корвин делится историями своей службы в камнеградском подразделении Красмор. Рассказывает о Грустине. Описанию удивительного города отводится куда больше времени, чем столкновению с пограничными андерами и Живамиж. Слушая об этом, вестница всё меньше понимает, почему такой человек решает окончить свой путь перед ВААРП-генератором.

— Ты… только вот зачем тебе это? Почему ты этого хочешь? На самом деле.

— Я и не говорил, что хочу. Просто выбор невелик: либо буквально откинуться на больничной койке, либо на задании.

Анастази ощутимо напрягается. Сидящий напротив человек не выглядит больным, но она невольно переносится в события пятилетней давности. Не в силах прочесть диагноз по лицу знакомца, девушка отодвигается — выпрямляется и пододвигает руки с чашкой к себе.

— А что у тебя? — дрогнувшим голосом интересуется Лайне и нервно облизывает губы.

— Манифест, — будто не замечая её реакции, отвечает Рейст и закуривает. Выдохнув дым, с прищуром уточняет: — Терминальный. А у тебя?

— Что, прости? — Анастази неумело натягивает улыбку. — О чём ты?

— Нужно быть [невероятным мечтателем], чтобы верить, что после Немока могут быть здоровые люди. Мы все больны от рождения, Нази, каждый из нас, и манифест — наименьшая из проблем демиургического наследия.

— И чем мы тогда, по-твоему, больны?

— Войной.

— Серьёзно? Это как?

— Война есть ментальное расстройство. Неизлечимое, хроническое… и самое распространённое. Стоит ему обостриться, выйти из ремиссии, как потребуется лекарство… а когда его нет, то получаем то, что имеет: аварии, трагедии и катастрофы.

— Почему ты сравниваешь войну с болезнью?

— А с чем можно сравнить то, что для многих буквально стало естественным? До того, как ушёл со службы, повидал я… всяких. Были хорошие спецы, спецы не очень, а были и те, кто ввязывался во всё это не ради идеи, хоть какой-то, но ради самой войны. Такие люди и создали «Снегирей» — тех самых, что бороздят небесные просторы даже спустя столетие.

Отреагировать Анастази не успевает — на протофон приходит уведомление. После разблокировки на экране высвечивается «Ментаксион» и диалоговое окно с Фрицем.

Alexander Fritz [12.28, в 16:32]: Приходите скоро. У нас есть сообщение.

— Что там? — интересуется посредник.

— Фриц зовёт к себе… вот только… Текст написан как-то странно.

— Дай посмотрю, — просит Корвин и, взглянув на протянутую руку с протофоном, заключает: — На него это не похоже. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Эпизод пятый

Балтийская Республика: Линейная

Рогманис 4

12-28/994

Когда они проходят мимо крематорского депо, уличные репродукторы транслируют похоронный марш. Из здания один за другим выносят гробы. Не близкие усопших, а крематоры в рясах химзащиты. В течение только десяти минут перед подъездом сменяется череда грузовых катафалков. Замедляясь, Рейст потрясённо смотрит на городской крематорий с пылающей трубой:

— Это всё… погибшие? — спрашивает. Спутница кивает. — Надо же. Их так… много. Куда они их везут?

— На Липовое кладбище, — смотрит через дорогу Анастази и тоскливо усмехается. — У нас здесь в принципе не хоронят. Зона… не самая располагающая, сам понимаешь.

— Всех жителей, даже без манифеста?

— Да, у меня там родители похоронены, — отвечает вестница и двигается дальше, — и никто из них не был манифестантом.

Концентрация элегических частиц повышается день ото дня, и очаг Воздействия расширяется. Безопасные улицы вчера попадают в красную зону сегодня. Рядом с жилыми домами распространяется смрад гниения и гари. Проходя мимо подпаленных зданий, даже в респираторе Анастази задерживает дыхание. Воздух становится всё холоднее и суше, а ночи — светлее.

Улица Рогманис представляет собой частный сектор на пару десятков домов. Большинство из них — коттеджи, построенные ещё зажиточными балтийцами в середине века. Многие особняки были оставлены после аварии 975-го года. Часть сожгли крематоры, когда на стенах был обнаружен элегический налёт. Ныне это просто бетонные коробки, чья деревянная отделка из-за глянца наледи выглядит пластмассовой.

Те дома, что вошли тогда в зону действия ВААРП, по-прежнему жилые. Таких здесь около пяти. Дом Фрица четвёртый по счёту. Напротив него развёрстан пустырь с грудами древних машин и заброшенным парком аттракционов напротив, а чуть левее — промзона с деметаллургическим предприятием.

— Там и упал этот транспортировщик, — кивая в его сторону, сообщает Корвин и добавляет чуть мрачнее: — Обломки вроде кремировали, но, думаю, было уже слишком поздно.

За поднятой гаражной дверью стоит «Макада». Капот фургона поднят, и над двигательным отсеком с гаечным ключом склонён роботарий. Прототип, одетый в серо-синюю форму местного туроператора. В сравнении с аналогичными моделями, экземпляр модифицирован — часть торчащего из-под корпуса эндоскелета обновлена, а заводные механизмы заменены аккумуляторами. Последние несуразным горбом торчат из спины.

— Нравится? — внезапно звучит синтетический женский голос, и роботария разворачивается к визитёрам. — Мы — Фега, дипломный проект Александра Фрица. Наш серийный номер FG-144RG…

— Где твой хозяин? — не желая дослушивать, спрашивает вестница.

— Мёртв, — сообщает машина, — но он просил вас подняться.

— Что? — не верит своим ушам блондинка. — Почему ты об этом никому не сообщила?

— Мы ни до кого не смогли дозвониться: все линии были заняты.

— Но почему ты не вызвала меня раньше? — продолжает возмущаться девушка, взволнованно глядя на тёмные окна. — Может, я смогла бы…

— Мы не получили подобного распоряжения от хозяина. Смеем заметить, что о своём спасении он думал меньше, чем о своей смерти, — говорит роботария и сразу после этого дёргается. Выпрямляется. На мгновение глаза озаряются искрами света. — Прошу вас не задерживаться. С учётом последней воли хозяина, тело должно быть уничтожено через двенадцать часов после смерти. Поторопитесь. У вас сорок семь минут тридцать две секунды.

Внутри дома холоднее, чем снаружи. Крошатся поражённые элегией стены и потолки. На кухне, что сразу справа от входа, ещё стоит неубранный завтрак. Зачахли немногочисленные комнатные растения. Свернувшиеся лепестки обратились сосульками, висящими гроздьями на угольных стеблях.

Посетители несмело поднимаются на второй этаже. Стена за лестницей разрушена — волокна утеплителя дрожат на ветру. Истлевшие доски натужно скрипят: так, будто ещё немного, и здание разрушится под весом крыши.

— Пока мы живы, — замечая замешательство вестницы, заговаривает Рейст, — манифест не представляет угрозы. Для окружающих. Исключением можно назвать разве что открытые раны, но там, по сути, цифры несущественные… Но, когда манифестант умирает, из закрытого типа манифест переходит в открытый, и вокруг трупа буквально формируется очаг.

— Я слышала об этом. Не забывай, что я выросла здесь.

Наверху несколько комнат, часть из которых пуста, и ванная, нуждающаяся в ремонте.

— Всё выглядит достаточно… заброшенным, — неуверенно отмечает посредник. — Мы точно по адресу?

— При мне он редко бывал дома, — отзывается Анастази, также удивлённо отмечая поломки и простоту интерьеров. Единственное, что в коридоре бросается в глаза — пара настенных снимков с людьми, чьи лица закрашены маркером. — Похоже, что это так и не изменилось.

— Его родители мертвы? — показывая на один из снимков, спрашивает мужчина и опускает взгляд. Ответ его нисколько не удивляет:

— Погибли при аварии в 75-ом. После он жил с бабушкой, ну, а как её не стало, подал документы в Альвион. Как видишь, погост никого не отпускает… — Корвин вопросительно смотрит на блондинку, и та добавляет: — А если и отпускает, то ненадолго.

Наконец они находят спальню Фрица. Обстановка её также скудна: двуспальная кровать да рабочий стол с компьютером и принтером. Рядом с последним лежит стопка распечаток. Перед тем, как переступить порог, Анастази нащупывает выключатель и несколько раз щёлкает его. Свет не включается. Тогда девушка активирует протофонный фонарик и заходит первой. Корвин нерешительно мнётся у двери. В его глазах тлеют опасенья, но высказать их он отчего-то не решается.

Тем временем Анастази проходит вглубь комнаты и делает одну из неприятнейших, но ожидаемых находок: повернув кресло, она сталкивается с покойником. Девушка стоически переносит встречу — лишь плечи напряжённо расправляются, когда голова мертвеца кренится к ней. Не знай Лайне о смерти приятеля, возможно, подумала бы, что тот просто спит.

Лишь при близком рассмотрении видны печати манифеста. Выгоревшие элегией вены чернеют под истончившейся кожей. Созвездиями синяков темнеет шея. За приоткрытыми щёлками глаз абсолютная темень, а из уголка рта, вместе со струйкой загустевшей крови, тянется токсин. Едва различимыми частицами он неуловимо распространяется по комнате, а после и по дому.

— Пусть даже смерть не остановит тебя… — осеняя тело литерой Некры, молвит вестница прощальное напутствие и оборачивается на Корвина. — Так и будешь там стоять? — укором бросает она. Тот, неуверенно глянув по сторонам, заходит. — Прочитать его, к сожалению, не получится… Как думаешь, может, что-то сохранилось?

— Не думаю, — глухо отвечает Рейст, — уверен.

Вместе они принимаются разбирать разбросанные по столу бумаги. Большинство из них на альвионском, коего, к своему стыду, вестница не знает. Впрочем, по обилию сносок и ссылок она делает вывод, что больший пласт информации представляет собой выдержки из некой базы данных. Среди подчёркнутых слов девушка подмечает три: «Красмор», «Оскола» и «Харон».

— Хелена была права… — неожиданно произносит Корвин, перелистывая подобранный файл. — Пророчество, как же… Я наконец всё понял.

— Понял что?

— Смотри: это выдержка из архивов STAind— в ней говорится о сотрудничестве между Альянсом и Красмор, — возбуждённо пересказывает посредник и, подойдя к девушке с листком, тычет в одну из строчек. — Университет предоставил ей в пользование ИИ — «Харон». Однако… Его установили не только на «Снегирей», но и на «Осколу» — вот, смотри. Предполагалось, что машиниста… а, понял, на автопилоте — это буквально, да… «Снегирей» настроили таким образом, чтобы они следовали за «Осколой»…

— И что тогда пошло не так?

— По каким-то причинам они потеряли связь. «Снегири» совершили посадку на «Асператусе», как и планировалось после выполнения задания, а «Оскола»… Не знаю. Могу лишь предположить, что она попала под Воздействие одной из сибирских аномалий — того же Киноварийска, например, и ИИ счёл поезд уничтоженным. Очевидно, кто-то не только нашёл его, но и сумел остановить, после чего направил сюда. Ожила «Оскола» — ожили «Снегири».

— Тогда причём здесь пророчество? Нет, я, в принципе, понимаю, что Колокол Отречения — этоколокольня Храма, но там… — внезапно Анастази осекается, вспоминая о гадальном раскладе, сделанном ещё в Карпее. — Постой, ты хочешь сказать, что кто-то намеренно привёл сюда эту заразу?

Корвин энергично кивает:

— Именно так, — говорит он и откладывает распечатки. — Возможно, крушение «Снегиря» не входило в планы этих безумцев, но груз определённо является его частью. Помнишь, ты говорила о смерти своей одноклассницы?

— Да-а… Погоди, разве говорила?

— Даже если и не ты, — отвлечённо бормочет Рейст, — я всё равно стоял неподалёку — меня и опрашивали, потому как я заселился буквально в номере напротив. Так что я видел ваших охотников и слышал, что они обсуждали явку той девушки на вакцинацию.

— Так, ладно. Причём здесь вообще вакцинация?

— А притом, что «Оскола» перевозила «Панацею» — прообраз «Миротворца». В Красмор считают, что утилизировать её хотели не потому, что это отрава, а потому, что неотличима от «Миротворца».

— То есть, — осторожно предполагает вестница, оттопыривая указательный палец, — Эссу привили «Панацеей»? По-моему, ты просто натягиваешь сову на глобус.

— Сову или нет, но ты и без меня наверняка слышала, что «Оскола» движется в этом направлении. Вакцинация в погостных городах — дело времени, а следующие за ней «Снегири» просто ускорили всё.

— Да-а, вот только, если ты не заметил, поезда здесь ещё нет. Как ты тогда объяснишь падение транспортировщика? Откуда он здесь взялся?

— Я не знаю. Это только мои домыслы… К тому же, от вакцинации умерли не все: вероятно, их образцов не хватило, чтобы испортить всю партию… Значит, всё не так плохо, как я себе представлял.

— Допустим, всё так. С кем мы тогда имеем дело?

— ABICO, возможно. Они буквально незадолго до нас побывали в Грустине… Санкторий тогда столкнулся с неизвестным сигналом, из-за которого «Хронос» не смог передать все данные. Думаю, они могут быть к этому причастны.

— Только думаешь?

— Никто наверняка не знает. Я прочитал одну гарпию из группы — в её воспоминаниях ничего об этом не было, но до этого мы встретили одну манифестантку… Она упоминала Бездну, — неохотно вспоминает некрочтец. — Кто-то хочет, чтобы люди считали, что пророчество исполняется… Создаёт ажиотаж, чтобы искусственно приблизить это Великое Восхождение. Это достаточно абсурдно, чтобы стать правдой.

— Мор на месте Нисхождения Немока, — с тяжёлым сердцем произносит блондинка. — Да-а, даже если они и не планировали «Снегирей», после инцидента в Линейной вакцинация… но постой, а как же Живамиж? Разве не это является предполагаемым началом пророчества?

Рейст пожимает плечами.

— А случайность становится нормой, — внезапно раздаётся третий голос. Вторгшиеся резко подрываются с мест и смотрят по сторонам. Никого, кроме них, в комнате нет. Затем Анастази замечает, что фонарик в её руках мигает. Тогда она поднимает его и мельком проходится по помещению. В углу формируется мужская фигура. — Давно не виделись, ребята.

— Фриц? — удивлённо прищуривается Анастази. — Это ты? — затем смотрит на тело перед компьютером. — Ты… ты же мёртв.

Вестница пятится. Спиной натыкается на рабочий стол и задевает лампу. Та падает на клавиатуру. Это выводит компьютер из гибернации. Громко урчит система охлаждения. Монитор подгружается в последнюю очередь: на нём загорается карта Синекамского края.

— И что с того? — пожимает плечами немёртвый и подаётся вперёд. Электроприборы интенсивно сбоят. — Вы можете меня слышать, а значит… Ах, короче: когда «Снегири» вернутся сюда, от города ничего не останется. Линейная превратится во второй Киноварийск, и я не уверен, что Прайрисн уцелеет во время бомбёжки. Они уничтожат «Осколу», и вам очень повезёт, если это произойдёт не сразу.

— Что ты хочешь этим сказать? — пропуская мимо ушей очевидный намёк, спрашивает Корвин. — Причём здесь Киноварийск?

— А притом, — отвечает андер, — что на город будет сброшено столько элегии, что ни один ВААРП не потушит этот очаг. Эта зона станет не только доказательством посмертия, но и самым опасным местом на всех Высотах.

— Ладно, — напряжённо продолжает Рейст, — я сейчас правильно понимаю, что ты позвал нас для того, чтобы мы сейчас всё это узнали?

— Верно. Конечно, мои изыскания были не столь глубоки, но… Рейст, это было достаточно любопытно.

— Ты умер… — вновь повторяет Анастази. — Что теперь будет с тобой?

— Да кто б здесь не умер? — парирует немёртвый и проходит к своему телу. — О моём нисхождении не беспокойтесь — мы уже всё подготовили.

В подтверждение его словам дом окутывают бензиновые пары. С канистрой горючего Фега проходит по всему второму этажу, а после, уже в спальне, поливает тело сидящего за рабочим столом хозяина. Марионетка не фиксирует присутствия немёртвого и обращается к Анастази:

— Когда ремонт будет закончен, мы сами доставим вам машину. Можно узнать ваши логин и пароль от протофона?

— Это ещё зачем? — напрягается девушка и выразительно смотрит на мерцающего. Тот только кивает. — Ладно.

Анастази выписывает свои данные на листок. Фриц объясняет:

— Если нас выведут из Единой Высоты раньше запуска, то Фега не сможет с тобой связаться. Так у неё будет хотя бы шанс найти тебя по координатам.

Подобная мера применяется только к погостным городам — вывод из Единой Высоты означает полное отчуждение территории от действующего государства. Проводится она в несколько этапов: эвакуация живого населения, ликвидация систем коммуникации и уничтожение связующих дорог.

Анастази рассеяно делает несколько шагов вперёд. Слепо смотрит перед собой, вспоминая, как в спешке покидала Линейную. С ужасом понимает, что это место было единственным, где она когда-то была счастлива. Перед глазами проносятся воспоминания о беззаботном времени, проведённом здесь. В компании их было четверо: она с братом да Фриц с Анерой. Подростками они часто собирались у озера и клялись, что навсегда останутся молодыми. С последнего обещания минуло около семи лет, и теперь девушка наблюдают воочию, как её близкие уходят.

— Жаль, что ты умер, — со вздохом сожаления произносит вестница и нервно улыбается, — так и не успели пообщаться, вспомнить былое.

— Я тоже буду скучать, Зи, — улыбкой отзывается Фриц и невесомо дотрагивается до женского плеча. Воображение дорисовывает тактильный контакт и приносимое им тепло: как физическое, так и духовное. — Не расстраивайся. Быть может, если посмертие существует, мы все ещё встретимся?

— Господин Фриц приказал сжечь своё тело, — отсканировав данные с листка, напоминает роботария и отставляет канистру с бензином. — Пожалуйста, покиньте помещение.

Через несколько минут после того, как некрочтецы уходят, из окон лезет первый дым. Ненароком оглянувшись, Анастази вздрагивает. Понуро опускает голову. Молчит.

— Не хочешь об этом поговорить? — вежливо осведомляется Рейст. — Терять близких — это тяжело.

— Ты терял кого-то?

— По этой причине я никого к себе не подпускал, — уклоняется от ответа он. Сглотнув, блондинка понимающе кивает. — Ещё послушником я слышал истории, как некрочтецам приходилось читать своих близких — здесь буквально нет никакой профессиональной этики, и тебя никто не подменит, а с тем, что ты узнаешь, тебе придётся жить самому.

— Что, настолько всё плохо?

— Не без этого, — подтверждает Корвин и закашливается. Платком прикрывает рот. По ткани расплываются чернила. Откашлявшись, посредник продолжает: — Страшнее то, что некоторые их воспоминания буквально остаются с тобой навечно…

— Вот только почему мы видим их жизнь во снах?

— Не знаю, в подобные моменты мне кажется, что жизнь — это просто затянувшийся сон, и чем ближе пробуждение, тем страшнее он.

Горький вздох.

Время близится к восьми, когда над городом поднимается столб едкого дыма. Анастази провожает крематорскую машину тяжёлым взглядом. Отзвуки сирен волнуют беспокойное сердце.

В сравнении с днём город затих. Улицы пусты. Некрочтецы идут по Царскому проезду, когда замечают у закрытого киоска старого роботария-промоутера. Примечая пешеходов, тот резко оживает. Поворачивается. Искусственные глаза искрятся. Машина тянется к прохожим, пытаясь всучить полинявшие листовки. Шарниры заходятся жалобным скрипом, и лакированное покрытие крошками осыпается на асфальт. Аниматроник делает несколько шагов навстречу.

Анастази успевает увернуться, и дёргающаяся рука прилетает Корвину точно по лицу. Из продолговатой раны на щеке выступает кровь. Не успевает порез расцвести, как тонкая полоса бледнеет и исчезает. Стопка листовок сыпется на асфальт. С глухим мычанием мужчина отстраняется и, подобрав с остановки пустую бутылку, разбивает о голову прототипа. Машина издаёт жалобный писк. Отключается и падает.

— Ты как? — обеспокоенно спрашивает спутница, переступая через лужи зеленоватых осколков. — Всё в порядке?

Проезжавший мимо «Грач» останавливается, и из броневика с важным видом выходит Дайомисс. Он бегло осматривает остановку и подходит к роботарию.

— Что-то не так? — интересуется охотник.

— Промоутер, кажется, сломался, — неуверенно отвечает блондинка, — он попытался нас… атаковать?

— Та-ак… Да, свыше поступило распоряжение подкорректировать директивы муниципальных прототипов, — виновато объясняет Дайомисс, возвращая аниматроника на станцию подзарядки. — Несколько дней назад кто-то вывел из строя тех, что мы поставили на КПП, так что пришлось их сделать немного злее. К слову, Анастази, я уже отправил вам на почту разрешение на выезд из города с копией медотвода.

— Значит, с этим не возникло проблем?

— Ну что ты, какие проблемы? Твой брат неоднократно помогал нам, и мы не могли не пойти вам навстречу… — уклончиво отвечает агент и резко поворачивается к Корвину. — А вот ты поедешь со мной.

— Что? — удивляется тот. — За что?

— За порчу городского имущества, — поясняет златоклюв и поднимает на Рейста взгляд. — Сам проследуешь в машину или тебе помочь?

Вестница озадаченно смотрит на спутника. Перед тем, как скрыться в броневике, тот поворачивается к ней и что-то бросает. Девушка рефлекторно ловит — в руке оказываются ключи. Судя по брелку, от «Фазорда». Блондинка поднимает на мужчину удивлённый взгляд, и тот говорит:

— Я всё равно не собирался уезжать, — и привычно ухмыляется, — а вот ты лучше не задерживайся здесь. Тебе машина больше понадобится.

Теряющий терпение Дайомисс собственноручно сажает задержанного в салон и, захлопнув дверцу, садится за руль. «Грач» выезжает на дорогу. Несколько мгновений Анастази провожает его взглядом. Затем смотрит под ноги и признаёт в рассыпанном бумажном букете те самые агитационные листовки.

«СКАЖИ ДЕМИ “НЕТ” — “УБИРАЙСЯ” ТВОЙ ОТВЕТ».

Погода неумолимо ухудшается. Дома скрипят под натиском усиливающегося ветра. Начинается снег.

Глава десятая. Минимальная валентность

«Реминисценография, что в переводе означает “переписывать воспоминания”, является одной из самых востребованных медицинских процедур. Обусловлено это тем, что в клетках человеческого организма сохраняются данные о телесных и ментальных недугах. При элегическом Воздействии количество крови реципиента уменьшается, в связи с чем донорская не только восполняет её недостаток, но и перепрограммирует организм таким образом, что некоторые заболевания отменяются или отсрочивается их проявление»,

— А. Лаурин, «Иллюзия плоти».

Эпизод первый

^{Балтийская Республика: Линейная}

^{больница Святой Адеолы}

^12-29/994

Элегия парализует неспешно.

Кожа теряет чувствительность, глаза перестают улавливать цвета, а нос — запахи. Болезнь не лишает радостей: у одних становятся ярче оргазмы, у других повышается работоспособность или улучшается память.

Всё, чтобы поражённый как можно дольше игнорировал манифест.

Время превращается в такую кашу, что Элиот сам перестаёт понимать, когда это всё началось. Когда всё стало монохромным. Притупились вкусовые рецепторы. Пропало обоняние. В конце концов, когда исчезла боль.

— К сожалению, элегический манифест не лечится полностью, — складывая руки домиком, объясняет Лайтала. — Элегия имеет свойство оседать не только в лёгких, но и вместе с кровью разноситься по всему организму, тем самым поражая другие органы. Мы переливаем кровь для облегчения симптомов, но это не является стопроцентным излечением.

— Тогда что мне делать? — не унимается Элиот. — С этим же надо что-то делать… Я-я не хочу заражать других людей.

— Показатели, при которых человек, как ты выразился, может «заражать», несовместимы с жизнью, — успокаивает пациента Лайтала. — Своевременная терапия поможет сохранить прежний уровень жизни.

— Диета? — насторожённо уточняет парень. Врачея, мотнув головой, озадаченно вскидывает бровь. — Тогда вообще никаких проблем, а то, знаете, я вегетарианство с трудом выдерживаю… Не хотелось бы узнать, что при манифесте нельзя, ну, например, те же яблоки.

— Ты же знаешь, что отказ от пищи животного происхождения не является профилактикой Федры? — спрашивает женщина. Брюнет удивлённо приоткрывает рот. Тогда врачея берёт визитницу и протягивает ему одну из карточек. — Я знаю, что завтра тебя забирает сестра, так что, если вы потом поедете в Родополис, посети этого врача. Он отличный элеголог, и…

«Доктор Сайрус Блок, многопрофильный специалист и заклятый враг Немока», — читает с визитки Элиот. Чуть ниже указаны почтовый адрес, электронный ящик и номер телефона.

— И? — убирая карточку в карман, спрашивает Лайн.

— И… честно говоря, он немного странный, — предупреждает Лайтала, выходя из-за стола, — но он с учётом твоего анамнеза сможет составить грамотное лечение.

— Ну, — пожимая плечами, заключает Элиот, — одним неизлечимым заболеванием меньше, одним — больше. Разве это что-то меняет?

— Ты выглядишь… слишком спокойно, — вешая стетоскоп на вешалку, отмечает врачея. — С тобой точно всё в порядке?

— Я уже лет пять сижу на мотуссупрессорах: болезнь — не значит смерть, — честно отвечает парень, поднимаясь со стула. Речь его звучит настолько наигранно, что Лайтала окидывает пациента недоверчивым взглядом. — Всё в порядке, главное — продолжать терапию.

Волна невообразимой усталости окатывает Элиота, когда он покидает кабинет. Парень опускается на скамейку и затравленно смотрит вглубь коридора. Жизнь идёт… просто мимо него.

О своём состоянии Элиот знает чуть больше и дольше других: многие из кафе-бара уже мертвы, и их места занимают другие. За пределами больницы жизнь перестаёт существовать. Впрочем, иной раз даже не верится, есть ли она вне палаты. Даже вызов медсестры работает через раз.

Изредка до Элиота доходят разговоры из-за закрытых дверей. О том, что больница не резиновая, и коек уже не хватает… Что места не хватает не только в стационаре… и отвлечься никак. Старый протофон выдерживает от силы час активного использования, а электричество подаётся настолько нестабильно, что зарядиться получается не всегда. Больничных генераторов хватает только на медицинское оборудование.

Проходя мимо ординаторской, Элиот слышит телевизор. Новостной репортаж о первом этапе… эвакуации? Как это могло пройти мимо него? Брюнет садится на лавку в коридоре и включает маршрутизатор. В масштабах страны и выше упоминания Линейной единичны. На одном балтийском агрегаторе (а после — и российском) есть только упоминание о крушении «Снегиря», и всё.

Тогда же Лайн заходит в соцсети. То немногое, что удалось почерпнуть о нынешней обстановке в Линейной, он находит в группе городской газеты. Действительно, столичный филиал Красмор эвакуирует привитых граждан… В разделе комментариев висит сообщение о том, что разрешение на выезд даётся только после вакцинирования «Миротворцем». Также из новостной ленты Элиот узнаёт обо всём, что произошло с городом за время его «отсутствия»: о смерти Фрица и пожаре на Рогманис, о кончине Ранайне…

— Эли? — слышится с лестницы.

Повернувшись, парень видит Анастази. Близняшка останавливается в нескольких метрах от него, и поначалу брат даже не узнаёт её. Другая одежда, другой цвет волос… Эта девушка выглядит незнакомой, и внутри закипает странная тревога. Испариной проступает волнение.

— Блондинка… — с нервным смешком отмечает Элиот и отводит взгляд.

— Я… Да, — касаясь выбившегося из хвоста локона, подтверждает девушка и подсаживается рядом. — Я теперь блондинка.

Первая встреча за пятилетие разлуки. Представлял её Элиот раньше? Несомненно. Такой ли? Нет. Вместо облегчения приходит разочарование. Затем — непонимание: в голову врезается мысль, что рядом сидит чужой человек.

— Зачем ты вернулась? — напряжённо спрашивает брюнет, искоса поглядывая на сестру и, прежде чем она открывает рот, добавляет: — Только не говори о своих предчувствиях, что мы близнецы и всё такое. Я в это не поверю.

— Хочешь, чтобы я просила прощение? — с усмешкой отзывается та и, как кажется парню, издевательски понижает голос. — Прости. Ты доволен?

— Ну, если поработаешь немного над искренностью … — он осекается, когда чувствует на себе сестрин взгляд. — Ладно, дело твоё. Мне плевать.

Они неуютно молчат. Несколько минут сидят рядом, но смотрят в разные стороны. Ни Анастази, ни Элиот не решаются уйти. Девушка сдаётся первой и заговаривает:

— Просто раньше я не думала, что могу потерять тебя.

— Да ладно? — со всей возможной циничностью скалится парень. Выглядит жалко. Пыл стремительно переходит в тоску. — И что же изменилось?

— Я потеряла себя.

— Не удивлён, — бросает близнец и, выдохнув, признаётся: — Знаешь, я часто скучал по тому времени, когда мы были вместе. Ближе тебя у меня… да никого не было. Типа, я даже понимаю, почему ты уехала… но не думай, что твоё возвращение хоть что-то меняет.

— Не думаю.

— Ты узнала о Шарлотте?

— Что? — Анастази резко бросает в жар. — А, Шарлотта… Да.

— И как она?

— Я-я… Я её не видела.

Когда Элиот наконец поворачивается, девушка тянется к сумке. Извлекает оттуда свою колоду карт. Протягивает брату. Тот удивлённо спрашивает:

— Что это?

— Мои инструменты, — поясняет, когда брюнет рассматривает набор. Для него это самые обычные игральные карты, и вместо рубашек он смотрит на фигуры мастей. — Когда я… гадала, карты сказали, что с тобой случится беда. Я не могла этого допустить.

— Никогда бы не подумал, — вскользь говорит парень, — что вестницы косят под мойр. Что именно тебе сказали… ээ… карты?

— Что на город низойдёт мор: будет множество разрушений и смертей… а после всё это подтвердилось, когда мы с… другом навестили Фрица, — неуверенно сообщает девушка и вкратце пересказывает визит к немёртвому. Слушая рассказ, Элиот время от времени кивает. Завершает своё повествование блондинка так: — Я… Прости, я не знаю, стоило ли тебе говорить, но…

— Я уже знаю, — с печальным вздохом сообщает тот и возвращает карты. Затем говорит: — Про Эссу… тоже. Я… Это… Я не верю, что это произошло.

— Я тоже.

Близнецы обнимаются. Кажется, между ними вновь устанавливается связь. Элиот обессиленно утыкается носом в женское плечо. Сдерживается изо всех сил, чтобы не заплакать. Он готов дать слабину, когда сестра начинает успокаивающе гладить его по голове:

— Зи… — стоном мольбы звучит обращение.

— Всё нормально, — шепчет она. — Всё будет нормально. Прости, что оставила тебя здесь… Надо было тебя забрать с собой. Сейчас было бы легче.

В этот момент близнец отстраняется и оскорблённо смотрит на сестру. В его глазах читается масса претензий, на озвучание которых ушло бы не меньше часа. Звучит лишь одно:

— Я не трус: я не стал бы убегать ни от своего дома, ни от самого себя.

— Естественно, — подыгрывает близняшка, решительно поднимаясь со скамьи, — поэтому ты решил похоронить себя заживо в этом болоте. Путь истинного героя.

Лампы в коридоре начинают мигать. Немногие, кто застаёт перебои, испуганно поднимают головы. По потолку расползается чёрная плесень, и, чем ближе паллиатив, тем отчётливей она и гуще.

— Ах, вот вы где! — Даналия, взмахнув руками, подходит к Лайнам и приветственно кивает. — Не хотела вам мешать, но Эли, тебя ждут в процедурной.

Фельдшерица выглядит нездорово: к бледности прибавилась нездоровая худоба, а синяки под глазами стали под цвет волосам. Сами глаза красные, заплаканные.

— Что? — теряется парень. — Опять?

— Ничего. Мы как раз уже прощались, — бесцветно произносит Анастази и обращается уже к брату: — Будь готов, завтра я заберу тебя отсюда.

— А куда мы поедем? — вслед недоумевает тот. — В смысле, я реально не знаю. Может, хоть это скажешь?

— Для начала в Родополис, — не останавливаясь, отвечает блондинка и на прощание машет рукой. Последнее слышится уже эхом: — Если соизволишь, то потом — в Градемин.

— Всё не так уж и плохо, — вполголоса замечает Анера и неловко пожимает плечами. — Могло быть и… уфф. Лучше так, чем никак.

— Она изменилась…

— Ты тоже, — невесело хмыкает синеволосая. — Все мы изменились, Эл. Пожалуйста, не упирайся хотя бы сейчас — тебе и впрямь стоит уехать.

Подошедшая следом медсестра отводит Элиота в процедурную и ставит капельницу. Затем на него надевают кислородную маску; лёгкие наполняются обогащённым апейроном воздухом. Тело расслабляется за работой реминисценографа. Начавший восстановление организм тянет в сон.

— Слишком много шрамов на тебя одного, — грустно улыбается медсестра, замечая на теле пациента следы хирургических вмешательств. На её бейджике написано «Лайма Берзиня», — не находишь?

— Есть немного, — смущается Элиот и смотрит на встроенное в стену медицинское оборудование. Влитый среди плитки, реминисценограф выделяется лишь зеленоватой подсветкой. Висящий над головой пакет с кровью в полутьме кажется почти чёрным. — Это… Это надолго? В прошлый раз меня продержали так двенадцать часов.

— Ну что ты, в этот раз ненадолго, — заботливо поправляя «бабочку», отвечает женщина и подходит к столу с медпрепаратами. — Примерно через полчаса сможешь вернуться в палату. Скоро тебе станет…

Не успевает Лайма закончить, как из-за стены раздаются приглушённые стоны. Звуки боли, к которым здесь привыкают на третий день. По началу Элиот не придаёт им значения — клюёт носом, читая новости.

Наступившее затишье неожиданно обрывается душераздирающим воплем. В коридоре слышатся топот и ругань. Медсестра, бросив пузырьки не распакованными, обеспокоенно выбегает из процедурной.

— Что происходит? — лениво приподнимаясь с кушетки, интересуется Элиот. — Там… что-то случилось?

— Похоже… — вглядываясь в темень, отвечает Лайма и плотнее захлопывает химзащитный халат. — Похоже, твоему соседу по палате стало плохо. Пойду проверю — возможно, там понадобится помощь. Оставайся пока здесь… на всякий случай.

Медсестра уходит, оставляя дверь приоткрытой. Снаружи зреет беспокойство. Тревога, что приходит вместе с отключением света на ночь, возрастает. Элиот нерешительно опускается обратно. Пытается успокоиться, но тщетно: за дверью скрипят колёса каталки. Коридор оглашается тихим гудком. Сигналом смерти. Внутри что-то с хрустом обрывается. Кажется, в полудрёме догадывается Лайн, ещё один умер.

Больше никаких звуков. Ни голосов, ни шагов. Весь этаж замирает.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

12-30/994

Лжепророчество, чтимое прежде карпейским искусством, постепенно набирает популярность. Не проходит и нескольких месяцев, как в сердцах людей оно теряет приставку «лже-». Под конспирологические теории собирается всё более крепкая доказательная база, на которую то и дело ссылаются СМИ. Журналисты это делают аккуратно, намёками. Обычно, если дело касается «Осколы» — лишь единицы делают вид, что поезда не существует.

Но он есть.

И он движется в сторону Линейной.

Dajomiss M. Z. [12.30, в 6:57]: Она чиста. Ни алкоголя, ни порицаемых препаратов. Спецы написали, что из инородного в её крови присутствуют лишь антитела «Миротворца».

Dajomiss M. Z. [12.30, в 6:58]: Или, во всяком случае, то, что неотличимо от него. Соблюдай осторожности, Зи. Я бессилен. Что-то без разбора уничтожает нас.

Лайне тоскливо усмехается, когда читает эти сообщения. Даже Дайомисс ссылается на мор, гарантированный «Панацеей».

Пропитанные тональным кремом салфетки летят в мусорное ведро. Анастази усиленно стирает следы декоративной косметики. В отражении проступает уставшее, чуть покрасневшее лицо. Под глазом открывается порез: размер его неизменно увеличивается, а края чернеют ядом.

Лайне со вздохом опирается на бортики раковины. С подбородка капает вода. Примеси хлорки отдаются жжением в незаживающей ране. Устало опираясь лбом на зеркало, Анастази нажатием открывает прежде закрытую дверцу. Девушка отстраняется и видит, что все три полки отданы на растерзанье скляночкам да связкам цветных блистеров.

— Когда всё стало настолько плохо? — вполголоса спрашивает она.

За спиной виднеется коридор. На полу лежит пара собранных сумок. Через полчаса они оказываются в багажнике, а Анастази — за рулём. В половине восьмого «Фазорд» выезжает с парковки, оставляя Гейнсборо в одиночестве встречать последний безмятежный рассвет.

За несколько метров до съезда к больнице виднеется оцепивший дорогу кордон. Состоит он из пары развёрнутых «Грачей» и красморовского патруля. Издалека красноватый свет линз напоминает блуждающие огни.

Анастази выжимает тормоз.

— Какого…? — недоумевает она и выбирается из машины. Подойдя к одному из охотников, раздражённо взмахивает рукой: — По какому поводу собрание? Эй, мне нужно ехать! У меня разрешение от господина…

— Зи, — устало начинает Эйлине, — ты нам, конечно, помогла, но сейчас этим разрешением можно разве что подтереться: в больнице происходит зачистка, и мы туда не то, что впустить никого не можем, но и выпустить тоже.

— Зачистка? — ошеломлённо переспрашивает девушка и едва не роняет распечатку. — Что это значит?

— В ночь был зафиксирован скачок элегии, в связи с чем все, кто находился в больнице, погибли, — отвечает охотница. — Сейчас тебе здесь делать нечего: я не Марк и не буду закрывать глаза на твоё хамство. Не волнуйся, если твой брат выжил, мы вернём его домой.

— Если, — раздражённо повторяет Лайне и возвращается к «Фазорду».

Через зеркало заднего вида она видит огромную тень, надвигающуюся на кордон. Лес замирает в тревожном неведении. Сердце беспокойно ёкает. Анастази не сразу заводит машину — вместо этого она ещё с минуту стоит на месте. Бьёт по соседнему креслу. Приспускает респиратор, когда становится нечем дышать. До боли закусывает кулак, когда из глаз выбегают слёзы.

Эйлине не сходит с места, пока иномарка не скрывается из вида. После она приподнимает маску и, зажав толстогубым ртом сигарету, закуривает.

— Своенравная, — слышит она над ухом. — Откуда у ней столько гонора?

— Как откуда? От Дайомисса, — без задней мысли отвечает Зима, думая о чём-то своём. — Он послушником обучался у её почившего отца.

— Geache, родственные связи… Я так и думал, — усмехается голос. — Не угостишь сигареткой?

Женщина в готовности протягивает пачку и поворачивается. Лицом к лицу сталкивается с белоснежной маской. На мгновение синева линз ослепляет её. Дезориентирует.

Капитан спрыгивает с капота. Делает подсечку, и охотница падает. Клюв трескается. Слетает. Рассыпается копна каштановых волос.

— Кемром, — раздражённо цедит охотница. Ненависть пеленой затемняет карие глаза. Эйлине сплёвывает, пытаясь подобраться. — Я так и думала, что…

Через небольшой зазор, что остался меж днищем броневика и дорогой, Зима видит неподвижные тела других агентов: каждый из них убит выстрелов в голову. Едва женщина отмирает, как с другой стороны в асфальт вгрызаются огромные спицы.

Утилизированные роботарии. Странники называют их падальщиками: паразиты, воссозданные из отходов электроники. Руки их заменены заточенными лезвиями; передвигаются они на четвереньках: у большинства нет задних конечностей, и вместо них либо протезированные копыта, либо колёса. Лица заменены звериными масками.

Подобные создания чаще всего принадлежат мародёрам с Нулевой Высоты. Подчиняются им же. За счёт простоты ремонта и модернизации, численность падальщиков практически не сокращается.

Внезапно пара монструозных протезов хватает охотницу и ставит на колени. Дёргая за волосы, поднимает голову. От боли и неожиданности Эйлине шипит — дюжина механических глаз устремляется на неё.

— Ей понадобятся твои глаза, — хрипит Кемром, пока охотница пытается вырваться. Под маской слышится хищный смешок. Растягивая момент, мужчина медленно наклоняется к красморовице и тыльной стороной ладони гладит её по щеке. Из запястного браслета тем временем выскакивает лезвие. Острое, почти незаметное. Едва кажется, что капитан собирается смилостивиться над воительницей, как он заносит руку и перерезает той горло. Молниеносно, быстро. После мужчина берёт убиенную за подбородок и забирает её глаза. — Saj erevo, chemert.

Роботарии ещё несколько мгновений удерживают охотницу, после чего толкают на асфальт. Больше Эйлине не поднимается. Падальщик с лисьей мордой поднимается во весь рост и выпускает из живота пару вспомогательных рук — ими он держит литровые канистры с горючим. Второй роботарий, с совиной головой, ставит на капот броневика возожжённую фиалкой кадильницу.

— Другого от тебя я и не ожидала, — скептически замечает Рагнара и, убрав винтовку за спину, подходит к трупам. — С чего ты вообще решил, что ей нужны глаза?

— А почему нет? Своих же у неё нет. Ты же сама говорила, что необходимо проявить к ней благодарность… так что, если бы у неё не было языка, я бы приносил языки, ушей — уши…

Эскельсон, прерывая его, поднимает руку:

— Я тебя поняла, — и сверяется с часами. Падальщики заинтересованно окружают её. Отречённая снимает маску, подставляя ветру выжженную плоть, и подбирает белоснежный клюв. — Готов к последнему акту?

Женщина снимает с красморовицы крылатку и армейский жетон. Когда на трупе остаётся лишь городской камуфляж, капитан поднимает с капота кадильницу и бросает в тело. Пламя молниеносно поглощает пропитанную бензином форму.

— А у меня есть выбор? — парирует Кемром и смотрит на разрывающийся помехами радиоприёмник. Давится горьким смешком. — Кажется, у них начались проблемы и без нас.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

больница Святой Адеолы

12-30/994

Чужие воспоминания гремят стагетскими выстрелами в барабанных перепонках. Фосфенами мелькают пылающий замок и летящие «Снегири». Бомбардировщики вспарывают небеса, выпуская элегию. Токсин накрывает Стагет и весь Синекамский дол. Обжигающий холод выкалывает глаза. Закрыть бы лицо руками, но поздно — глаз уже нет. Беззвучный крик сливается со всполохами сирены.

Элиот с глухим хрипом подрывается с кушетки. Со сбившимся дыханием и колотящимся в агонии страха сердцем. Мокрый от холодного пота, он смотрит по сторонам. Когда глаза по-настоящему открыты, тьма кажется слепотой. Только спустя несколько мгновений пелена рассеивается, и процедурная перестаёт походить на размытое пятно. Снаружи до непривычного тихо: ни мигалок с рёвом карет, ни коридорных разговоров…

Переборов слабость, Элиот припадает к подоконнику. Ничего, кроме заставленной стоянки, невидно. Снаружи уже светает — на часах около семи. Несмотря на то, что реминисценография давно закончилась, трубка капельницы всё ещё тянется к руке. Парень самостоятельно вытаскивает иглу из «бабочки» и закрывает последнюю бинтом.

Закутавшись в кофту, он покидает процедурную. Больница встречает его тишиной. Такой, какой прежде здесь не было. Соседне палаты пусты; лишь на некоторых койках видны неподвижные фигуры. Эхо собственных шагов бьёт по ушам.

Из столовой слышатся бой посуды и звон стекла. Падает поднос со столовыми приборами. Гремят кастрюли. Одна из них опрокидывается. Элиот, тая надежду встретить хоть кого-нибудь, тянется к дверной ручке — из-под двери течёт красная субстанция. Парень отшатывается. Наклоняется, смотрит под ноги.

— Суп? — предполагает он и морщится. — Да ну на…

Впереди мелькает чей-то силуэт. Брюнет оборачивается. Захлопывается дверь общего санузла. Откуда-то доносится звук, похожий одновременно на смех и плач.

— Да чтоб меня… Эй, здесь есть кто-нибудь? — злится парень, взывая к окружающим. Нехотя движется к уборной. — Меня кто-нибудь слышит?

Дверь со скрипом поддаётся. Почитатель прокрадывается — протофонный фонарик начинает мигать. Когда парень пытается перезапустить приложение, устройство неожиданно выключается. Только Элиот включает его повторно, как в нескольких метрах от него слышится всхлип. Лайн поднимает голову — перед окном стоит Даналия. Форма её помята, а волосы растрёпаны.

— Посмотри, как красиво, — зачарованно глядя в окно, шепчет Анера. — Говорят, из-за Воздействия повышается уровень естественного освещения, и наступает вечная белая ночь. Разве это не чудесно?

— Да такое… Слушай, а Анастази ещё не приезжала? — обеспокоивается Элиот, несмело приближаясь к подруге. — И вообще, где все? Я-я был на реминисценографии, и, походу, вырубился… Здесь… что-то произошло? В смысле, опять, ну. Да-нет?

— Никто не выбрался отсюда, Эли, — сообщает фельдшерица, и её рот растягивается в измученной улыбке. — Координатор распорядился закрыть больницу на карантин, когда в течение часа умерло двадцать пациентов.

— Чего? Если ты так прикалываешься, то… — не верит своим ушам парень и оступается. — Нет. Ты не прикалываешься. В смысле… как же эта ваша вакцинация? «Миротворец» и вся [ерунда]?

— А ты сам как думаешь?

— Никак, — пытается сохранить спокойствие Элиот. — Я же сказал, что спал и… что бы здесь ни произошло, я спал. Я-я понимаю, что хорошего мало, но, может, прямо скажешь? Я плохо понимаю намёки.

— Вакцина, которую они привезли… — на мгновение нездоровое веселье покидает девушку. Однако стоит оконной раме пожелтеть теплом, как та же ужасающая улыбка изламывает её рот. — Слышишь огонь? Они оставили нас здесь умирать.

— Что? Что ты несёшь? — Только Элиот думает подорваться к окну, как исходящий от собеседницы холод останавливает его. В голове что-то щёлкает. Парень хмурится. — Дана, если все умерли, то из-за чего?

— А ты сам как думаешь? — чуть истеричней повторяет та вопрос.

Подруга снимает с головы берет. Сбрасывает с ног чешки. В тот же момент Лайн замечает, что перед дверью одной из кабинок стоят такие же.

— Нужно выбираться отсюда.

— Конечно, — радостно подхватывает девушка, пока парень не в силах отвести взгляд от головного убора с выстиранным красным крестом. — Я тоже не собираюсь здесь оставаться… Эли! Пошли со мной!

Едва уловимым движением Анера наклоняется к Элиоту и хватает его. По её щекам растекается чёрная вода. Губы дёргаются — руки, которыми она вцепилась в воротник толстовки, дрожат. Парню становится страшно, когда женское тело клонится к распахнутому окну. Хлипкий подоконник крошится.

— Дана, стой! Я же не это имел ввиду!

— Пойдём со мной, — пытается переубедить она его, ласково касаясь его щеки. От её прикосновения кожа раздражённо нагревается, — пожалуйста.

— Это не выход, — противится Элиот и, вырываясь, пятится — хватка оказывается крепче, чем он предполагал, — это, [блин], в прямом смысле невыход. Я не знаю, как тебе ещё сказать, что ты сдохнешь, если сделаешь это.

— Ты ошибаешься, — возражает синяя и, отталкиваясь от пола, выпускает его. Элиот падает, пока медсестра сбивает защитную сетку с оконной рамы. — Оставайся, если хочешь. Скоро сам об этом пожалеешь.

— Да остановись ты уже! — уговаривает девушку Лайн и хватает за руки. Прикосновения ошпаривают его. Парень, испуганно глядя на свои ладони, пятится. Продолжая всё также зачарованно улыбаться, Анера бросает на него насмешливый взгляд. — Ты не умрёшь здесь.

— Конечно, не умру, — уверенно соглашается она. Сетка падает. Даналия птицей взмахивает руками и делает шаг назад. — Смерти нет.

Скрипит оконная рама. Иней накипью узоров расползается по стеклу. На мгновение небо окрашивается синевой.

Пейзаж не меняется: всё та же больница с заброшенным паллиативом. По территории и окрестностям снуют надоедливые тени. Санитары — частично сломанные, но всё ещё функционирующие — стаскивают к моргу трупы.

Даналии внизу нет.

На ватных ногах Лайн отшатывается от окна и оседает на пол. Кафельная плитка холодеет за спиной. Ужас застилает глаза.

— Проклятье… — с трудом выдавливает Элиот и жмурится, пытаясь сдержать накатившие слёзы. — Прости меня…

Парень покидает уборную и в полутьме задевает тележку. Колёса скрипят. На каталке тело в полиэтиленовом мешке. Застёгнутая молния поражена: часть звений разъедена, и изнутри вырываются сгустки пыли. Поражённый находкой Элиот неуверенно дёргает за бегунок. Там лежит Анера.

— Наконец-то… — прикосновение невесомой руки обдаёт жаром плечо. Касаясь обожжённого участка кожи, Элиот вздрагивает. — Я тебя искала.

Перед ним Алиса. Онемевшими глазами она смотрит куда-то вперёд, и губы её не двигаются. На ней больничная сорочка, висящая саваном.

— Лис? — замечая полное безразличие, брюнет вскидывает бровь. — Ч-что с тобой? Что-то с-случилось?

— В больнице все умерли, — также ровно отвечает Мартене, поворачиваясь спиной. — Ты остался единственным, кто жив. Пойдём.

Только тогда Элиот замечает, что она не двигается в привычном смысле этого слова. Её колени не сгибаются в шаге; она не левитирует; по правде говоря, она больше напоминает анимацию с потерей кадров. И, какой бы забавной мысль не показалась сперва, Лайн с тоской и ужасом понимает, что на деле его подруга мертва. Чтобы убедиться, парень включает фонарик. Мартене останавливается. Свет начинает мигать. Силуэт в сумерках — мерцать.

— Мне очень жаль.

Фонарик окончательно гаснет.

— Мне тоже, а теперь пойдём. Я не хочу, чтобы то же произошло и с тобой, но… мне нужна твоя помощь.

Из-за приоткрытой двери палаты в конце коридора слышно гудение реминисценографа. Рядом со входом стоит тумбочка с тарелкой, на которой плесневелые, но ещё горячие тосты. На койке, окружённой чистыми шторами, лежит пациентка. Её дыхание прерывисто, чередуется с хрипом.

Привлекательность, присущая здоровью и юности, уничтожена манифестом. Элегия почти до костей иссушила девушку. Поражённая плоть напоминает опаленную древесную кору: в мелких трещинках белеет мазь. Сарафан с передником заменены больничной рубахой, а макияж — бинтами на глазах и кислородной маской.

— Под видом вакцины в больницу привезли нечто… другое, — поясняет притаившаяся за спиной девушка. Элиот не оборачивается. Он не знает, чего боится увидеть больше: безжизненную фигуру или её отсутствие, — какие-то образцы и впрямь были «Миротворцем», но другие… Они усиливали болезнь и убивали… Мне тоже вкололи вакцину. Правильную, как видишь.

— «Миротворец»… Нет-нет, это неправильно. Этого… — молвит парень, опираясь на металлические перила койки. Он нехотя вспоминает поразительный рассказ сестры. — Этого не может быть…

— Федра спасла тебя.

Элиот горько усмехается. Несмело касается остывающей руки пациентки. Мерцающая шумно выдыхает.

— Такая холодная… — замечает брюнет и на мгновение запрокидывает голову. — Значит, вас отравили? Убили чем-то под видом лекарства?

— Не знаю. Ты как бы единственный, с кем я теперь могу говорить… но тебя здесь быть не должно.

Когда парень слышит это, он не выдерживает и оборачивается. В палате Алиса избавляется от неподвижности и, сидя на кресле, покачивает ногой.

— Органические привязки, конечно, — понимает он и переводит взгляд на кардиомонитор, — но… но ты же ещё жива, так? Может, тебя ещё можно спасти? Давай… давай я свяжусь с райцентром, с больницей, там, там…

— Элиот, — поднимаясь, осторожно начинает Мартене, — ты и сам прекрасно знаешь, что, если бы моё тело было пригодно для жизни, я бы не стала мерцающей. Пожалуйста, Элиот… выключи реминисценограф.

— Нет, ты что, это же глупости, — пытается отмахнуться он, бегая взглядом по палате, — должен же быть способ это обойти, должен же…

— Я больше не проснусь, Элиот, — мягко настаивает Алиса, — и ты знаешь, что будь это иначе, мы бы сейчас не говорили. Пожалуйста, просто сделай это: я не хочу сгореть заживо.

Сглотнув, парень кивает. Осоловело смотрит по углам. Слепо обшаривает стены. В конце концов, находит розетки у окна. Множество запутанных проводов — не разобраться, какой и от чего. Напоследок глянув на коллегу, Лайн хватает их в охапку и разом выдёргивает.

Реминисценография останавливается. Прекращается подача кислорода. Техника, поддерживающая жизнь в поражённом теле, выключается. Полоса на кардиомониторе искажается. Биоритмы пробивают полночь.

— Спасибо тебе, — слышится шёпот у самого уха, — друг.

В коридоре загорается свет: на медсестринском посту срабатывает вызов. Пронзительно звучит сигнальная трель, но стойка по-прежнему пуста. Дежурной, которую когда-то назначили на место, всё ещё нет. Равно как и никого живого из медперсонала.

Теперь, когда Элиот оборачивается, рядом никого. Ещё несколько мгновений он держит парализованную смертью женскую руку, но затем всё же отпускает. В груди разливается обжигающий холод. Затапливая лёгкие, он спазмами поднимается по горлу и выплёскивается слезами.

Лайну всё ещё мерещатся хрипы и гул аппаратов, когда он покидает палату. Ноги становятся непослушными, ватными. Парень глубоко дышит, силясь перебороть оцепенение. В конце коридора слышится нарастающий грохот. Шаги на лестнице. Дальняя стена озаряется светом.

— Чтоб меня… — одними губами шепчет Элиот. Страх.

Из соседней палаты высовывается рука. Угольная кисть с длинными пальцами и когтями. Следом за ней, сантиметр за сантиметром, выплывает женская фигура. Тьма её одеяний сливается с тенями. Гильзовая корона сверкает в полутьме. Лишь заслышав сторонний дух, неизвестная поворачивает голову.

Брюнет пятится.

У неё нет глаз.

Вместе с тем его тело парализует слабость. Обожжённая щека начинает гореть ещё больше. Парень делает несколько глубоких вдохов. Поднимает взгляд. Женщина тем временем приближается. Под еёногами гниёт паркет. Потолок расходится в трещинах. Настенная краска крошится.

С лестничной площадки поднимается крематор. Доспех делает его настолько массивным, что он занимает половину коридора. Ослепительный прожектор линз направляется в сторону Элиота.

— Обнаружен манифестант, — слышится искажённый модулятором голос. — Повторяю. Обнаружен манифестант.

Огнемётные сопла накаляются, и вот плотные потоки пламени охватывают коридор. Неизвестная поворачивается к красморовцу. Слабость вмиг отступает. Крематор припадает на колено. Поднимает голову.

— Царевна… — шепчет мужчина.

Из-под шлема слышится кашель. Оклемавшись, Элиот несётся к нетронутой пламенем лестнице. За раз перескакивая по несколько ступенек, он достигает фойе. Толкает дверь. Заперто. Тогда парень срывает со стены огнетушитель и бьёт по её застеклённой части. Удар не проходит. Баллон буквально вылетает и падает на пол. Эхо падения разносится по всей больнице.

Тем временем перед входом вырастает крупная тень. Ещё один крематор. Лайн отшатывается. Спиной натыкается на стойку регистратуры. Включается стоящий рядом принтер. Начинается печать. Устройство выплёвывает листок за листком — на каждом из них напечатано «МОРГ».

Когда гнев «Сварога» опаляет вход, Элиот уже спускается по служебной лестнице. Светлые помещения сменяются полутёмными лабиринтами: брюнет пересекает подземный переход, ведущий к злополучному моргу — тот стоит близ паллиатива невзрачной пристройкой, выделяющейся лишь трубой.

Чем ближе морг, тем чаще встречаются каталки с телами. Некоторые изолированы полиэтиленом, другие накрыты выстиранными простынями. Ткани, прикипевшие к лицам, в мельчайших подробностях разводами грязи передают гримасы агонии. Неизвестно, сколько эти тела лежат здесь — манифестанты медленно гниют: все черви и опарыши, что могли бы ускорить процесс, точно также не выдержали элегического Воздействия.

Внезапно загорается свет. В самом конце коридора Элиот видит гору сваленных тел. На вершину этой груды заброшен красморовец. Охотничья маска опалена, а из полой груди густо капает кровь. Защитные линзы разбиты стёклами внутрь: осколки впиваются в онемевшее смертью лицо. Трупы троном возвышают агента над полом.

Следующая дверь находится буквально в паре сантиметров от них. Затаив дыхание, Элиот пытается как можно осторожнее их обойти. Сердце уходит в пятки, когда он ногой случайно задевает кого-то из мертвецов. Косится целый ряд. Брюнет спиной прижимается к двери. Дёргает за ручку. Не поддаётся. В маленьком дверном окошке видно, что заперто изнутри.

– [Проклятье]!

Освещение гаснет в перебоях. Сверху трещит огонь. Подвалы постепенно наполняются дымом. При всплеске энергоподачи срабатывают датчики пожарной безопасности: вода бьёт с потолка. Вновь включается свет. Элиот видит окруживших его андеров. Лампы вновь гаснут. Холод приближается.

Всё происходит быстро. Элиот наматывает первую попавшуюся тряпку на кисть и разбивает окно. Сбив оставшееся стекло, выдёргивает засов в виде обломка трубы. Дверь наконец поддаётся.

Брюнет оказывается в небольшом зале. Часть его заставлена гробами; небольшой участок свободного пространства виднеется лишь перед стеной со встроенными в неё печами. Спасением является лестница, скрытая за деревянными ящиками. К ней почитатель и бежит.

Несмотря на то, что немёртвые следуют за ним, Элиот успевает подняться до того, как они наводнят крематорий. Выбравшись наружу, парень захлопывает за собой дверь. Переводя дыхание, спиной прислоняется к ней.

Из трубы оставленной пристройки тянется дым. На пороге валяется отклеившаяся записка: «морг переполнен». По сторонам всё заставлено деформированным транспортом: легковушками, скорыми каретами, «Грачами» и городскими автобусами. С расстояния видны занятые телами пассажирские сидения. Прокопчённые, они не накрыты простынями, не убраны в мешки. Элегия сковала их угольной коркой, обратив в подобие древних мумий.

Главный корпус больницы окутан элегическим смрадом. Стены темнеют под воздействием субстрата и покрываются трещинами. Крыша разрушается и проседает. Водосточные трубы ржавеют. Всё порастает грибком: разводами он поглощает фасад. Из приоткрытых окон тянутся хлопья пыли: они взлетают до небес, а затем подобием снега падают на землю. В отдалении слышны крики умирающих птиц, шелест их крыльев и стоны падения.

Издали надвигаются громыхающие шаги. Сипят воспалённые огнемёты. Элиот подрывается к перевязанным цепью воротам — ругнувшись, спешно оглядывается. Сопла неумолимо приближаются. Вот уже стены пристройки расползаются в пламени. Тогда Элиот забирается на багажник «Хунамиры» и с её крыши запрыгивает на автобус. Теперь забор по щиколотку.

— Манифестант, — слышит он рокочущий голос крематора. Со стороны к нему присоединяется ещё один. Из здания — третий. В отличие от прочих, теперь его броня выглядит изношенной, — просим вас не оказывать сопротивления при зачистке. Мы здесь, чтобы вам помочь.

Когда разогретые сопла направляются на него, брюнет перепрыгивает через забор. Падение выходит неудачным: разбивается колено, а нога рассекает торчащая из-за ворот арматура. Поморщившись, Элиот подрывается в сторону леса. Едва он выбирается на свободу, как из больницы слышится отчаянный крик. Не оборачиваясь, парень скрывается в тени деревьев.

Тем временем говоривший крематор подходит к главным воротам. Замечает цепь и замок. Берёт последний в руку. Сжимает.

— Свяжитесь с Зимой, — командует агент, — пусть задержат беглеца.

— Она уже несколько часов не отвечает, — сообщает стоящая рядом крематриса, — я отправила туда Ионова…

Вышедший из здания крематор окидывает агентов кратким взглядом, после чего выкручивает мощность напалма на максимум, и огонь плазмой льётся из «Сварога» — красморовцы, чья броня выдерживает подобный жар, едва успевают его почувствовать и расходятся по сторонам.

— Андрис, — взывает к нему красморовица.

— Какого ты творишь?! — продолжает старший.

Ответа не поступает. Крематор медленно разворачивается. Чуть приподняв огнемёт, расширяет зону поражения. Тогда оставшиеся агенты снимают со спин пулемёты и стреляют в упор. Очереди пробивают доспех; упомянутый Андрис оступается и припадает на колено. Огнемёт засыпает. Продырявленный нагрудник сочится тёмной кровью.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

12-30/994

Не покладая рук Анастази пытается узнать об обстановке в больнице, но новостные каналы молчат, местные группы — тоже, а прогнозы раскладов неутешительны. Карты разложены на диванном подлокотнике, выпитый кофе уже исчисляется литрами, а ясности по-прежнему нет. Закутанная в тучу пледов, девушка сидит перед телевизором и бездумно переключает каналы. Плашка о перерыве вещания не исчезает.

Меж тем снаружи сгущаются тени. Наступающая тьма проглатывает все фонари, оставляя улицы без источников света. Над землёй стелется элегический туман. Обретая форму, он проникает в жилища спящих людей. Гаснут последние свечи. Тишина обрывается редкими хрипами, вздохами.

Слышатся раскаты грома. Из приоткрытой форточки тянет влагой и холодом. Анастази неохотно выбирается из самодельного кокона и закрывает окно. Сквозняк успевает потушить кухонную свечу. Аромат фиалки ещё несколько мгновений полонит комнату.

Внезапно раздаётся дверной звонок.

Девушка вздрагивает. Несколько мгновений отрешённо смотрит в сторону входной двери, пока звон не повторяется. Тогда вестница хватает со столешницы кухонный нож и подходит к ней. Заглядывая в глазок, Анастази обнаруживает стоящую в подъезде дрожащую фигуру. Слишком темно, чтобы увидеть больше.

— Кто там? — подаёт голос блондинка, крепче сжимая рукоять. Визитёр игнорирует её — едва рука вновь тянется к кнопке, как Анастази отпирает замок и выглядывает за дверь. — Элиот?

Действительно. За порогом её брат — весь промокший, озябший и в грязи. Вестница заторможенно подаётся в сторону, позволяя близнецу пройти в квартиру. Того трясёт от холода. Ноги его подкашиваются.

Обойдя сестру, Элиот отрешённо проходит в прихожую. Не замечает собранных вещей в коридоре. Даже на настенную живопись не обращает внимания — сколько бы девушка ни тёрла стены, доказательства посмертия отныне не смыть. Все изменения отпечатываются где-то на периферии. Оцепенение спадает только тогда, когда под ногами появляется выцветший отпечаток человеческого тела.

— Лотта… — на выдохе произносит Элиот, неуверенно припадая к стене. Он поднимает голову и смотрит по сторонам. — Где она?

Поникая, Анастази отвечает:

— Она… закончилась, — и бросается к брату. — У меня не было выбора.

В его голове что-то щёлкает.

— Проклятье… — Элиот медленно оседает на пол. Обхватив голову руками, прикрывает глаза. — Нет, конечно… Ты всё сделала правильно, просто… Просто я опоздал… опять.

Анастази садится рядом и обеспокоенно тянется к нему.

— Элиот…

Тот уворачивается:

— Мне нужно в душ, — и рассеянно произносит, — я замёрз.

Но вода не согревает. Ванная комната стремительно накаляется: кажется, за пределами душевой кабины не видно ни зги. Тусклая лампочка и густой пар — всё, что различимо за пластиковой дверцей. Тогда Лайн выкручивает смеситель до льда. Кожа, что не покраснела от жара, также невосприимчива к минусовой температуре. В сущности, озноб так и остался.

Уже в спальне, при свете настольной лампы, Элиот пересматривает фотографии с незапамятных времён — вся стена ими увешена: от изголовья до потолка. В тот момент он обнаруживает, что Шарлотта исчезла со всех посмертных снимков, а страницы альбомов полны мертвецов. Руки начинают дрожать. Кожа покрывается сыпью мурашек; поражённые участки тела начинают болезненно ныть.

— Это несправедливо, — откладывая альбом, одними губами проговаривает парень.

Краем глаза он замечает стоящий на столе пузырёк «Инсенсабала». Внутри всё окончательно ломается. Резко смахнув всё со стола, Элиот закрывает глаз подобно кровоточащей ране и сдавленно хрипит. Тем временем дефектной рукой он открывает один из ящиков стола и нашаривает тюбик с содержанием декспантенола.

Лайн стирает выступившие следы манифеста. Те ещё поддаются увлажняющим кремам, но через какое-то время проявятся вновь. Застынут верхушкой айсберга под кожей, заставляя ту становиться шершавой и сереть. Шея, руки — всё покрыто грязью копоти, ползущей из отравленных лёгких. На горле всё также чувствуется хватка удушья: слабым першением и остаточным кашлем.

На мгновение Лайну кажется, что снаружи стынет чья-то тень. Только теперь, вместо тишины, звучат шаги. Из-под двери струится тёплый желтоватый свет. С кухни доносится приглушённый свист чайника и запах свежих цитрусов. Элиот заглядывает в замочную скважину и видит, как у плиты суетится сестра: достаёт чашки, изучает ассортимент кофе и чая, одновременно с тем что-то нарезает.

— Тебе уже лучше? — спрашивает Анастази, откладывая нож. — Не будешь пытаться меня прогнать?

— Не буду, — неуверенно подтверждает близнец, садясь за стол. Парень наблюдает за тем, как блондинка ставит на столешницу вторую чашку и засыпает кофе. — Прости, я… Я не ожидал, что Шарлотты больше не будет.

— Понимаю, — кисло соглашается она и спешно меняет тему: — Мне сказали, что больница стала очагом Воздействия. Ты не знаешь… что там произошло? Ты был в больнице, а потом тебя… выпустили, да?

Девушка замирает, когда замечает поднимающуюся струйку дыма — Элиот поднимает пальцы с зажатой сигаретой и затягивается. Его руки дрожат. Прямо на стол падает пепел. Блондинка достаёт из кухонного шкафчика пепельницу и подаёт её брату.

— Спасибо, — неуверенно благодарит тот и, собравшись с мыслями, говорит: — Ну… моя версия событий тебе не понравится. Они все умерли, Зи. Все, кто был в больнице… их больше нет. Похоже, та история… Вот это то, что ты рассказала, ну, это правда. Похоже на подмену.

Внутри Анастази что-то разбивается, когда она слышит об этом. Она всеми силами пытается изобразить норму. Даже натягивает пресловутую улыбку. Та выглядит настолько фальшиво, что брюнет осекается. Только он хочет добавить что-то ещё, как сестра наконец говорит:

— Тебя они так и не привили? — это больше похоже на вопрос, нежели на утверждение. Элиот на всякий случай кивает. — Отлично. Я уже распечатала разрешение на выезд, и, в принципе мы без проблем покинем город. Как ты себя чувствуешь?

— Могло быть и хуже, — пожимает плечами Элиот. — Ну, в смысле, мне сделали перевязки, накачали апейроном по самые яйца и…

Когда к горлу подступает медовый ком, Элиот закашливается. Он отворачивается, силясь перебороть навязчивый приступ. Сестра подаёт ему мусорную корзину — тот в неё сплёвывает собравшиеся сгустки слизи.

— Тебе надо выбираться отсюда, — обращается к сестре он. — Через день-другой будет уже слишком поздно…

— Мы выберемся отсюда вместе, — твёрдо возражает та и смотрит на растерянность близнеца. Как он отводит взгляд, как хочет возмутиться, но не решается, — или вместе останемся. Так что — выбирать только тебе.

— Я не могу так, Зи. Здесь… здесь вся моя жизнь. Здесь было…

— Весьма изощрённый способ похоронить себя, — хмуро замечает вестница и вскидывает бровь. — Это не обсуждается, Эли. Либо вместе, либо никак.

Элиот недоверчиво щурится. Он бы и рад послать сестру с её благородством, но голова плохо варит. Время принимать таблетки. Плохая игра.

— И как мы это сделаем?

— Вечером последняя электричка: я уже взяла нам билеты, — похлопывая по внешнему карману сумки, отвечает она. — Успеем со второй волной.

— Звучит не очень.

— Чем тебя не устраивает электричка? Общественный транспорт не отменён… пока.

— А ты думаешь, мы единственные такие умные, кто попрётся на элке из города? Ну и типа да, я заражён. И типа не только я. Может, к тебе моя зараза и не прилипнет, но я не в ответе за других манифестантов и не могу гарантировать, чтоб кто-нибудь не пострадает из-за меня. Я не хочу рисковать.

— Я понимаю, но пока ты жив, ты не представляешь опасности. В принципе, ничего страшного не произойдёт, если мы просто попробуем, так? Сомневаюсь, что на вокзале откроется очаг.

— А ты точно вестница? — уточняет Элиот, нервно улыбаясь. — На вокзале безусловно откроется очаг.

Череда выстрелов оглушает Гейнсборо. Лайны подрываются к окну и выглядывают на улицу. Группа красморовцев отбивается от пограничных.

Немёртвая медсестра возглавляет наступающую орду. Берет её чернеет копотью крови, а униформа усеяна гвоздями. Следом за ней идёт обожжённый язычник. Сектант из Храма Восхождения, чья колоратка заменена петлёй: к другому концу верёвки привязан тяжёлый булыжник. Чуть в стороне от него плетётся бледная невеста в изорванном платье.

Последняя внезапно останавливается. Так, будто ощущает на себе чей-то взгляд. Размытое лицо поворачивается по направлению ко второму этажу. Точно тогда включается телевизор. Белый шум. Из хриплых динамиков тянется вкрадчивый шёпот: «Наступает наш Парад…»

Анастази вздрагивает. Протофон на её запястье начинает трещать. Динамики выдают сиплый писк. Блондинка спешно выключает устройство и смотрит на брата. Тот спрашивает не своим голосом:

— Почему их так много?

— Не смотри, — требует вестница и зашторивает окно прямо перед его носом. — Не привлекай их лишний раз. Они уже знают, что мы здесь, и нам очень повезёт, если их нынешняя цель куда привлекательнее наших тушек.

— Что? — напрягается Элиот и хмурится. — И что ты предлагаешь?

— Уговор, — требует она и протягивает руку. — Если со мной что-то случится, ты не станешь возвращаться обратно.

— А ты типа не отстанешь, если я не соглашусь? — догадывается парень, и блондинка кивает. — Ладно, будь по-твоему.

На улице оживлённее, чем в прошлые дни. Через пару часов выйдя из дома, близнецы видят несколько семей, раскладывающих пожитки по багажникам. Отлучённые от суматохи сборов дети играют в салки, в то время как взрослые тревожно обсуждают недавнее нападение андеров на красморовский патруль: отбиться последние смогли, но вопрос о безопасности ныне дорог остаётся открытым.

— А где труповозка? — от мыслей пробуждает недоумённый голос брата. Анастази только сейчас вспоминает, что пересела на «Фазорд». Элиот недоумённо смотрит на машину с российскими номерами. — Может, объяснишь?

— Фриц, он… он, в общем, не успел её отремонтировать… — едва замешкавшись, отвечает близняшка. Элиот понимающе кивает. — Один человек в каком-то смысле отдал мне свою, чтобы мы с тобой смогли уехать, но я как-то побоялась уезжать на чужой машине из города…

— В любом случае, это… это очень щедро, — потрясённо отмечает парень, — а кто этот человек? Тот твой друг что ли?

— Да-а, вроде того, — многозначительно произносит сестра. — Надеюсь, у него дела складываются не хуже наших…

Глава одиннадцатая. Неполный вдох

«Несмотря на то, что Красмор всячески порицает Чёрных Зорь за практику использования жертвенных огней, в прошлом организация сама не брезговала подобными методами.

Расцвет культуры жертвоприношений в среде красморовцев пришёлся на первую половину X столетия: незадолго до появления ВААРП-генераторов соты использовались в ритуальных целях — считалось, что принесённая в жертву человеческая жизнь усмирит гнев почивших и ещё не проснувшихся деми.

Однако сами ритуалы по современным меркам выполнялись гуманно. Жертв, за редким исключением, попросту усыпляли, после чего помещали в специальные капсулы до востребования. Среди сторонников подобного положения говорят, что люди шли на смерть добровольно»,

— О. Шайман, «Взлёты и падения Красмор».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Линейная

мурмурационное отделение г. Линейная

12-30/994

Очаг Воздействия расширяется. Вспышки элегического манифеста были зафиксированы в пограничных городах Российской Империи, а также на юге Родополиса. В новостных сводках лишь статистические данные — ни слова о крушении «Снегиря» и «Канкане». Поражённые районы закрывают на карантин, а всякие упоминания об инцидентах подвергаются жёсткой цензуре.

Тем временем Линейная выходит из строя. Останавливается работа всех городских служб — продолжают функционировать лишь немногочисленные прототипы. Все агенты на выездах: крематоры ликвидируют последствия Воздействия в пригороде, а охотники разбираются с пострадавшими. Теперь на долю последних выпадает испытание, с которым справится не каждый красморовец: избавить тех, чей манифест дошёл до терминальной стадии, от мучений.

Заключительные этапы эвакуации приходятся на последние дни 994-го года. Вместе со второй волной толпы беженцев распределяются по всей Балтийской Республике и Российской Империи. Направляют их в крупнейшие города севера — Родополис и Камнеград, соответственно. Оттуда, после прохождения медицинского обследования, выжившие смогут отправиться в любой уголок страны и даже за её пределы.

Последними Линейную должны покинуть подразделение Красмор и члены горсовета; Корвин Рейст знает, что в инсектарии его не оставят.

— Да ладно тебе, — дёргая за ручку, просит посредник, — я представляю опасности не больше немёртвого! То есть… мёртвого?

Златоклюв остаётся непреклонным. Металл не поддаётся ни пинкам, ни нажиму. Ещё раз ударив дверь, Корвин оседает на пол и хватается за голову. Место укола пощипывает. Потирая шею, мужчина чувствует тягучую слабость, разливающуюся по всему телу. Мысли путаются всё больше.

— Нет, — слышатся глухой ответ и удаляющиеся шаги, — а если ты и впрямь весь из себя немёртвый, то пройди сквозь стену.

Минувшим вечером Корвина вакцинировали. Продержали около суток в лазарете, пронаблюдали. Через несколько часов после вакцинации поднялась температура: тело, привыкшее к пониженной, взбунтовалось. Лихорадка чередовалась с ознобом. Чтобы стабилизировать состояние пациента, мурмурационная фельдшерица обколола его всеми доступными в инсектарии лекарствами и отправила наконец в камеру.

Противиться Корвин не стал. В конце концов, «Миротворец» ему как мёртвому припарка. Единственное, чего он опасался, так это того, что вкололи ему вовсе не то, что планировалось.

— Лучше бы я и впрямь умел проходить сквозь стены… — шепчет он. Язык постепенно немеет. — Холера…

***

На часах половина восьмого, когда становится известно о приближении проклятого поезда. В последние секунды своей работы камеры фиксируют кабину машиниста — её изображение висит на рабочем столе Дайомисса. Кадр нечёткий, до неприличия размытый: охотнику даже кажется, что на месте «Осколы» должно быть НЛО с Зоны 144.

Дайомисс думает. Думает как проклятый. Естественно, он слышал о «Кате-Эр». Более того — читал. Однако критическое мышление не позволило тогда принять изложенное на веру. Возможно, это и сыграло с ним злую шутку: теперь, когда тьма сгущается вокруг погоста, а звон колокола и вправду звучал, сложно не поверить в эту нелепицу.

Тем более, что из-за границы поступают недобрые вести. Уверовавшая в «пророчество» карпейская оппозиция проводит митинги, чтобы вернуть к власти бастарда, которого, возможно, даже не существует! Златоклюв усмехается. Никогда бы не поверил, что до такого доживёт.

— Марк, — со спины раздаётся мелодичный голос, и златоклюв оборачивается, — тебе удалось выяснить, что произошло с камерами?

Но Дайомисс молчит. Не в силах поверить собственным глазам, он пытается дистанционно перезапустить все системы видеонаблюдения, а затем — локальную сеть с компьютером, но камеры больше не отвечают, а изображение на мониторе не меняется.

— Марк?

Настойчивый голос возвращает его к реальности. Зовущая стоит совсем рядом. Штатная фельдшерица, Ивон Дарева, участливо пытается заглянуть в глаза охотника, пробраться сквозь непроницаемые стёкла линз.

— Что-то дестабилизировало их работу, — уклончиво начинает златоклюв и выключает экран. Ему приходится приложить некоторые усилия, чтобы признать: — Кажется, к нам движется «Оскола».

Не успевает Дарева на это среагировать, как двери мурмурация распахиваются. Вдали звучит череда выстрелов. Вместе со снежным ветром в здание заваливается Ионов. На его руках — охотница в сломанной маске.

— Мы нашли её на дороге, — буквально затягивая тело раненой на себе, пыхтит послушник. Фельдшерица обеспокоенно следует рядом. То пульс пытается прощупать, то маску стянуть. Ионов, пресекая все манипуляции, раздражённо рычит. — Кто-то напал на патруль у больницы: «Грачи» взорваны, а остальных разобрали на части. Выжила только Зима.

Не без труда сохраняя хладнокровие, Дайомисс спрашивает:

— Что с ней?

Он настолько сильно сжимает планшет, что по экрану ползёт трещина.

Ионов осторожно опускает Эйлине на диван и, устало сняв свою маску, рукавом вытирает со лба пот.

— Без сознания, — наконец отвечает он. За золотым клювом слышится едва различимый вздох. Облегчение. Дарева тем временем подходит ближе к красморовице. Наклоняется. — Она говорила со мной. Ну, до того, как потеряла сознание. Попросила доставить её вам.

Не считая роботариев, в отделении их теперь четверо: фельдшерица Дарева, послушник Ионов, раненая охотница Эйлине и сам Дайомисс. Координатора последний по привычке не считает.

Механический дозиметр выдаёт свыше десяти единиц элегии в секунду. Дарева начинает глухо покашливать. Она опирается на стол, а затем садится. Златоклюв встревоженно смотрит на медработницу.

— Ивон? — испуганно обращается он к ней. — С тобой всё в порядке?

— Да, — вымученной улыбкой отвечает та; покрывшаяся испариной кожа бледнеет. Синяки под глазами кажутся темнее, — просто устала.

Внезапно замолкают все рации. Ни прибавление громкости, ни смена частоты не позволяют выдавить хоть толику звука. Затем рации сбоят. Дайомисс спешно пытается сменить частоту, но все каналы недоступны. Помехи заполняют эфир. С каждой секундой они становятся всё громче, гуще. Невыносимый скрежет наполняет зал, а затем на другом конце звучит шёпот андеров, призывающих Парад.

Внутренние репродукторы неприятно скрипят. Динамики транслируют сдавленный кашель, хрипы. Наконец помещения обволакивает голос больного человека, мужчины. Координатора Линейной.

— Мы не справились со своей задачей, агенты, — говорит он, и красморовцы замирают как вкопанные. — Наша жертва неисправна… Царевна не смилостивится над нами…

Глаза Даревой темнеют, и вот уже чёрные слёзы текут по лицу. Дайомисс резко отшатывается. Спиной задевает станцию связи, и та падает на пол. Разбивается. От аппаратуры идёт дым.

— Нет… Этого не может быть… — впадает в панику Ионов. Его дыхание сбивается, и, не в силах устоять на ногах, он оседает на пол. — Что пошло не так?

— Это должно было произойти… — тоненьким голоском молвит Дарева, не в силах подняться на ноги. — О деми… Неужели мы прокляты? За что?..

Никто не замечает, как занесённая в зал «охотница» поднимается с кушетки. Как поворачивает голову. Встаёт на ноги и, расчехлив револьвер, приставляет дуло к виску фельдшерицы.

— Вы были прокляты в тот момент, — хрипло усмехается отречённая, возводя курок, — когда присягнули монстрам.

Выстрел. Дарева замертво падает на пол. Едва Дайомисс выхватывает из кобуры свой Opus, как отречённая хватает со стола второй револьвер. Стреляет метко. Оставленные ранения несмертельны. Когда по ней открывают ответный огонь, её плотность уменьшается. Из-под униформы струится элегический дым. Пули разрывают одежду и осколками льда падают на пол.

Тем временем за дверьми слышится хруст разбивающейся плитки. На пороге появляется мужчина в кожаном плаще и маске. С небывалой решимостью на него бросается Ионов. Едва он добирается до пришельца, как тот вспарывает его горло скрытым лезвием. Шипом оно застревает в плоти.

— Это всё ты… — шепчет Дайомисс и крепче сжимает рукоять револьвера. Мужчина знает, что живым отсюда не выберется: несколько попаданий в лёгкое, одно — в живот. — Кемром, я прав?

— Ну здравствуй, добрый охотник, — отвечает тот и отбрасывает тело послушника. Следом в зал забираются падальщики. — Мы тут отдохнём немного, не возражаешь?

Вместо ответа Дайомисс поднимает Opus. Целится, стреляет. Пуля пробивает Кемрому плечо. Застревает где-то в тканях и крошится об кость. Жуткий свинцовый цветок пускает корни, высвобождая радиационный нектар.

Капитан с глухим стоном отшатывается и зажимает рану. Секунды кровь бежит без остановки, жадно пропитывая перчатки и кожу. Затем поток пересыхает. Капитан отводит руку: из затягивающейся дыры выпадают кусочки металла и со звоном бьются о паркет.

— Ха-х, хорошая попытка, — надтреснуто усмехаясь, проговаривает Кемром и смеётся. — Нельзя убить того, кто не был жив.

Он буквально подлетает к охотнику и хватает того за ворот. С невероятной лёгкостью держит над землёй. Агент из последних сил цепляется за его руку, пытаясь отбиться, пока вытекающая из открытых ран кровь чернеет.

— Пусть даже смерть… — насмешливо цедит капитан. — А, так быстро?

В какой-то момент кажется, будто он отпустит Дайомисса — едва он приспускает златоклюва, как в следующий момент швыряет того в стену. Мёртв.

— Кемром, — буквально рычит Рагнара, — окстись! Он уже мёртв. Забирай, что тебе нужно, и уходим отсюда. Надо разгрузить «Осколу».

— Разумеется, — соглашается тот и, вернувшись к трупу, рукой пробивает его грудину, после чего извлекает из неё сердце. Сочащаяся кровавым соком мышца ещё тепла. Кемром снимает маску и улыбается. Облизнув сердце, он недовольно клацает зубами. — Любитель кофеина: ну и дрянь. Хм… а это ещё что?

Внимание Кемрома привлекает лежащий рядом планшет. Устройство не успело перейти в спящий режим, и, когда мужчина подбирает его, то обнаруживает на экране подборку мемов. Не скрывая разочарования, капитан скрывает окно с «Ментаксионом» и натыкается на открытую почту.

Среди непрочитанных сообщений висит письмо от главврача «Святой Адеолы» с пометкой «срочно». Внутри список тех, кого следует допустить до выезда из города без вакцинации — «по медицинским показаниям», приписка. Диагнозы не уточняются, но капитану достаточно того, что он видит знакомые имена.

— Выпей таблетки, — меж тем требует Рагнара, отряхиваясь от стеклянных осколков. — Нужно, чтобы ты собрался: он здесь.

— Geache… Полагаешь, стоит порадовать его полноценным диалогом, ха-х? — спрашивает Кемром и откладывает планшет. Проглатывает очередную горсть мотуссупрессоров. Когда с приёмом подавителей покончено, говорит: — Соберите пока урожай…

— Сердца? — на всякий случай уточняет отречённая. — Или кости тоже?

— Hor без следов поражения… Не из воздуха же берутся деньги, ха-х.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

мурмурационное отделение г. Линейная, инсектарий

12-30/994

Когда Корвин вновь открывает глаза, то замечает вырастающую за внутренним окном фигуру. Высокую, величественную, но, меж тем, крайне худую и нескладную. Будто нечто, что живёт в ночных кошмарах, вырвалось на волю.

— Мальчишка, мечтавший увидеть ВААРП. Это почти трогательно. Вот мы и поменялись местами, — глухо смеётся незнакомый голос, и за стеклом вспыхивает пара белоснежных огоньков, — Корвин Рейст.

— Ты ещё кто?

— Неужели ты меня совсем не помнишь? Ха-х, что ж… — пряча негодование за ухмылкой, спрашивает таинственный визитёр. — Быть может, ты помнишь о казни, что не состоялась лет десять назад? Помнишь, кого увели вестницы прямо у вас из-под носа?

Как бы Рейст ни пытался, избавиться от воспоминаний о карпейской службе у него не получалось. Один-единственный вопрос вызывает у него не только череду мыслей о прошлом, но и бурю эмоций:

— Как знал, — шепчет тот, — что их гибель… связана с тобой. Этих ты тоже не стал жалеть?

— Скажем так, с Красмор у нас всегда была полная взаимность: мы желаем избавить мир от существования друг друга, — смакуя, отвечает капитан и закуривает. Бумага покрывается багровыми пятнами. Так проступает воспалённая жаром кровавая крошка. — Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.

— Это я уже понял, — севшим голосом роняет заключённый. — Никогда бы не подумал, что мы встретимся лицом к лицу. Без масок.

Каждый из них вспоминает ту случайную встречу в коридоре. Кемром кровожадно скалится.

— Аналогично. Полагаю, ты понимаешь, что всего этого не было бы, убей вы меня по расписанию? В ваших силах было остановить предвестницу.

— Кемром… — Корвин устало вздыхает. — Это было… уже слишком давно. Это всё в прошлом.

— Это прошлое — моё настоящее, — зло рычит визитёр. — Я должен быть мёртвым, а не во служении.

— Ничем не могу тебе помочь. Если тебе станет легче, можешь убить меня. Только это ничего не изменит.

Капитан в гневе бьёт по стеклу. Демитир расползается в трещинах. Посредник выжидающе смотрит на карпейца. Тем временем тот переводит дыхание, успокаивается. Затем поднимает на заключённого светящиеся во тьме глаза. От неожиданности некрочтец вздрагивает.

— Правда, — мрачно соглашает Кемром и натянуто усмехается. — Covon zos fnafkor savej.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

вокзал «Кюхельгартен»

12-30/994

Душно. Обмахиваясь утренней газетой, Анастази следом за братом прорывается к перрону. Высвечивающееся расписание гласит, что электричка опаздывает уже на полчаса.

Воздух тяжелеет. Близ перрона всё покрывается липкой пылью. Рельсы обрастают ржавчиной. С пола поднимаются чёрные комья грязи. Хиреют рекламные проспекты. Всюду проступает желтоватый налёт старины. Углы затягиваются паутиной. Крошатся в трещинах стены. Иссыхают в клумбах цветы, кренятся декоративные кусты.

— Постой, — останавливает брата Анастази, мягко касаясь плеча. Близнец, вопросительно вскинув бровь, оборачивается и замирает в нескольких сантиметрах от демаркационной линии, — у меня дурное предчувствие.

Прищурившись, парень резко приосанивается, стряхивая чуждое прикосновение, и кивает:

— Понял.

Напоследок глянув на открытый участок железной дороги, Элиот шумно выдыхает и пятится, уступая место толпящимся. Его быстро оттесняют в задние ряды, и Анастази, шустро схватив брата за руку, вытягивает их обоих к выходу. Пространство перед залом ожидания абсолютно пустое — лишь пара человек отделилась от зоны с застеклённой крышей.

— Что бы тебе не привиделось, — вырываясь, настаивает парень, — предупреди других людей.

— Если кто-то во мне признает вестницу… — вполголоса начинает Анастази, отклоняясь в сторону. — Нет, я не могу раскрыться. Излишняя публичность мне сейчас только повредит.

— В городе и так все знают, что ты вернулась, — закатывая глаза, чуть ли ни зевая напоминает брюнет. — Ну, как знаешь. Пойду тогда сам сообщу, что увидел вещий сон и… в общем, я что-нибудь придумаю.

Из глубины туннеля доносится раздражающий скрежет. Гул поезда подобен отчаянному воплю, несущимся вперёд зловещим предзнаменованием.

— Отойдите от края платформы! — Анастази решается и кричит. Её голос тает в оглушительном гудке. — Эй! Послушайте меня! Отойдите!

Горожане, возбуждённые приближением долгожданной электрички, с большим ажиотажем рвутся вперёд. Скорее, скорее… Элиот искренне удивляется, как никого не сносит на рельсы, в тягучую пропасть металла и шпал… Однако стоит поезду покинуть тоннель, как странное оцепенение парализует толпу. Вместо рухляди, что прежде доезжала до этих краёв, на станции появляется белокаменный паровоз. Окна его пылают сизым пламенем, а многочисленные трубы, оплетающие крыши вагонов, клубятся элегическим смрадом.

— Это же… Это… — подслеповато прищуривая глаз, мямлит Элиот и начинает испуганно пятиться. — Это…

— «Оскола», — заканчивает за него сестра и делает шаг навстречу.

Несколько томительных минут ничего не происходит. Неслышно ни возмущений, ни возгласов — лишь тихие перешёптывания где-то в толпе. Те, чьи реакция оказалась безупречной, покинули вокзал, стоило показаться кабине машиниста. Однако тревога, пропитавшая собой каждый кубометр кислорода, для прочих действует не хуже замков и цепей.

— Нам, — опомнившись, брюнет хватает Анастази под локоть и тянет к выходу, взволнованно поглядывая на перрон, — нам нужно сваливать отсюда.

Двери проклятого поезда распахиваются.

— Почему только сейчас? — не поддаваясь убеждениям, блондинка едва двигается с места и не сводит с платформы взгляд. — Почему же не раньше?

— Тебе это правда интересно? — недоумевает брат срывающимся на фальцет голосом. Взволнованно теребит висящий на шее фотоаппарат. — Ты серьёзно?

Клубы отравляющего вещества вырываются из вагона; вместе с ними же наружу выбирается безмолвная толпа, гробом возложившая на свои плечи армированный ящик. Анастази хочет закричать, но удушье сдавливает горло.

Сильнейший выхлоп элегии разносит станцию. Лайнов отбрасывает к стене. В облаках раскалённого дыма Анастази теряет брата из вида. Её тело болезненно ноет. Нещадно гудит голова: похоже, контузия. Девушка из последних сил старается не потерять сознание. Жуткое амбре палёной плоти и пыли забивается в нос. Обжигает подкорку. Улавливаются первые признаки Воздействия. Тусклый, неестественный свет, мельтешащий где-то в тумане. Стремительно разрастающаяся тишина. Активация городской сирены, предупреждающая о возросшей опасности.

— Зи, — раздаётся рядом голос, и кто-то берёт девушку за руку. Едва касается пальцами, несмело сжимая их. — Я… здесь.

Перед тем, как провалиться в забвение, Элиот подползает к сестре. Он несколько мгновений смотрит на неё. Взгляд почти сразу мутнеет, и парень заваливается рядом. Вестница бессознательно касается волос брата.

— Давай, не время спать, — силясь перебороть панику, безуспешно теребит его Анастази. — Ну давай…

Те немногие, что сохранили дистанцию, захлёбываются кашлем, но поднимаются на ноги. Кто-то пытается выбраться наружу. Однако выход со станции завален обрушившейся колонной.

Внезапно над девушкой загорается пара прожекторов. Анастази растворяется в холоде наступившей синевы. Из последних сил блондинка хватает проходящего мимо мужчину за штанину и шепчет:

— Пожалуйста… Помогите.

Ответа ждать не приходится.

— Aughtodkof-nof, — слышит Анастази мягкий баритон, и тягучая бездна поглощает её. — Zexfaperekorzos.

Глава двенадцатая. Призрачный час

«Нулевой Высотой называют отчуждённые элегически-опасные территории, находящиеся в непосредственной близости к очагам Воздействия. В массе своей, это стерильные населённые пункты, прошедшие трёхэтапный комплекс зачистки, включающий в себя эвакуацию непоражённых жителей. В противовес Нулевой Высоты существует Единая, подразумевающая собой экологически чистые ареалы обитания.

Необходимо отметить, что в последствии некоторые точки Нулевой Высоты захватываются самосёлами. Нередко ими оказываются прежние жители, решившие вернуться домой по экономическим или личным причинам.

Исключением является Заповедник — поселение на западе от границ Российской Империи. Официально носит звание сапора (от карпейского “polisapor” — “гражданская опора”). Население Заповедника сформировано из ссыльных, дефектных и иных персон нон грата. Несмотря на то, что управление сапором осуществляется непосредственно Красмор, ежегодно население производит смену своего лидера — последним, как правило, становится самый сильный и умный из поселенцев.

На момент 985 г. Заповедник признаётся стратегически важной точкой, позволяющей сохранять нейтральные взаимоотношения с Карпейским Каэльтством. Также сапор является транзитной зоной для наземных путей между двумя государствами»,

— Г. Корнилов, «Современная история Российской Империи».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Линейная

вокзал «Кюхельгартен»

12-31/994

«Внимание, поезд», — протяжно гудят динамики, и эхом синтетического голоса наполняется округа. Устланная гранитом платформа разбита. В расщелинах мутнеют лужи, окольцованные угольными шапками грибов. Со стен свисают паутинообразные наросты. Уцелевшие колонны обвивают лозы с ядовитыми шипами: от них тянется шлейф отравленных спор.

«Внимание, поезд», но пути остаются пустыми. На информационном табло высвечиваются рейсы, что никогда не проследуют, а вдали стоят разобранные составы, покрытые ржавчиной и чернеющим мхом. Десятки вагонов, внутри которых мертвецы, онемевшие вечной стужей.

«Внимание, поезд»: ветер подхватывает с прогнившей скамьи пожелтевшую газету и разбрасывает ветхие листы по всему перрону. Первая полоса падает в лужу. Размывается дата выпуска — 24 декабря 994-го года. Вместе с ней безвозвратно исчезает репортаж о крушении транспортировщика. Расплывается фотография с тройкой охотников. Заголовок гласит: «Император защищает: из “Канкана” в капкан».

А механический голос продолжает вещать о несуществующем поезде.

Голова кружится до звона в ушах. Лёгкие горят: в горле комом встаёт мёд. Респиратор неисправен: через фильтр лезут клочки элегии. Воздуха катастрофически не хватает. Элиот срывает маску и делает жадный вдох. Закашливается. Сплёвывает погонь и с хрипом приподнимается. Локти сводит судорогой боли. Фокус зрения то и дело расплывается. Лайн неторопливо осматривается. Резь — то ли от слёз, то ли от пыли — усиливается. Охваченный элегией вокзал стремительно обращается в руины. Крыша проваливается внутрь. Искрится проводка. Край платформы заставлен угольными статуями.

— Зи… — с трудом зовёт сестру парень, пытаясь подняться. Испачканные джинсы чуть порваны, и от движений дыра на колене расширяется. Белоснежная толстовка багровеет кровью. — Зи!

— Здесь больше никого нет, дружок, — из тумана отвечает ему старик. Всмотревшись, Элиот видит, как тот помогает выбраться из-под обвала маленькой девочке. Тростью он придерживает пластмассовую раму, пока ребёнок выползает наружу. — Все уже ушли.

— Куда? — спрашивает брюнет. Стоит ему оказаться на ногах, как колено неприятно хрустит. Ощутимая боль заставляет поморщиться. — Вы не видели мою сестру? Она… Мы с ней очень похожи. В смысле… вы её видели?

— Нази-то? — ухмыляется старик. Элиот удивлённо кивает — несмотря на то, что город их и вправду был небольшим, сложно сказать, что все знали друг друга в лицо, а этого мужчину Лайн видел впервые. — Видел, конечно. Она давно покинула эти края.

— Деда! Ну ты и врун! Ту девочку забрал какой-то мужчина, — внезапно подаёт голос младшеклассница. — Мужчина в маске. Они вернулись в город.

— С-спасибо, — оторопело благодарит парень и, позабыв о недомогании, непроизвольно пятится к выходу. — Тогда… тогда мне надо вернуться.

— Значит, ещё свидимся, — радостно улыбается старик и машет рукой.

На ватных ногах Элиот подходит к выходу. Останавливается перед сломанной колонной. Чуть приседает, пытаясь справиться с рвотным позывом. Уголки рта увлажняются мёдом. Лайн сплёвывает и, когда состояние чуть улучшается, осторожно встаёт. Каждый шаг отдаётся помутнением. Перелезает через обломки и выбирается наружу. Немеет на выходе.

Обескровленный небосклон затянут мороком грязи и смога. Полосы по направлению к вокзалу заставлены машинами. Брошенными грудами металлолома, состаренными обилием отравляющего вещества. За пыльными окнами виднеются фигуры людей, замершие в последней агонии. Их рты разинуты то ли в крике, то ли в попытке сделать вдох: плоть иссушена до угольной черноты. Та одежда, в которую они когда-то были одеты, истлела до того, что утеряла какой-либо цвет. Только несмолкающие радиоприёмники напоминают, что там совсем недавно были живые люди.

Заглядывая в окно случайной машины, брюнет видит тело поражённого водителя и синий браслет, свидетельствующий о проведённой вакцинации.

— Да чтоб тебя… — хрипит парень, отстраняясь. Он спешно отводит взгляд от металлического гроба и видит детский автобус. Сердце непроизвольно пропускает удар. — [Жесть]…

Где-то в лесной чаще слышится рёв удаляющегося автомобиля. Значит, с облегчением думает Элиот, кому-то удалось выбраться.

Транспорт стоит настолько плотно друг к другу, что иной раз приходится протискиваться между ним; некоторые легковушки,оставленные на обочине, съехали в кювет. Парень с ужасом обнаруживает, что такая картина ждёт его на протяжении всех километров до города.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

«Мёртвая Миля»

12-31/994

Пахнет тиной. От пожелтевшего кафеля тянет сыростью. Холод ползёт по ногам. Нос неприятно щекочут плесень и карболка. Позвоночник упирается в деревянные рёбра стула. Анастази резко распахивает глаза. Тусклые лампы, перемигиваясь, шумят. Однако даже такой свет кажется нестерпимо ярким. Пообвыкнув, девушка с прищуром обводит помещение.

«Мёртвая Миля» узнаётся не сразу.

Недострой изменился с тех пор, как Лайне была здесь в последний раз: появились новые источники света, шумящий за стеной генератор, мебель — старая, но добротная. О прошлом засилье подростков напоминают лишь сохранившиеся на бетонных стенах граффити.

Находится Анастази в одной из комнат первого этажа. За дверным проёмом виднеется выход на террасу с колоннадой. Напротив стула, к которому вестница привязана, стоит диван со вскрытой упаковкой бинтов, а рядом — тележка с металлическим подносом. На нём, сверкая чистотой, лежит множество хирургических инструментов: щипцы, пинцет, ножницы, скальпель и даже пила. Среди них девушка замечает пустую ампулу и использованный шприц — с иголки ещё капает прозрачный раствор.

— Ты не выполняешь приказ своей покровительницы, — из соседней комнаты слышится негодование. Усталый вздох. — Пусть так. Эта будет жить… но больше я никого не позволю спасти: если это не сделаешь ты, то придётся мне.

— С каких пор ты подчиняешься ей? — Анастази узнаёт второй голос, и грудь сжимают волнения и страх. Перед глазами восстаёт умершая Эсса. — Ты и без меня знаешь, что в этом нет никакого смысла.

— Как и в том, что ты решил спасти именно её.

— Она попросила меня.

— Скоро все будут, — рычит неизвестная, и от тона её вестнице становится не по себе, — я своё сказала, Тсейрик.

«Тсейрик?»

Анастази смутно припоминает, что прежде слышала это имя — древнее, из карпейских. Не получается вспомнить, где.

Тем временем обладатель второго голоса заходит к ней — человек в белой маске — и наклоняется. Заинтересованно вглядывается в лицо пленницы. Та жмурится, надеясь миновать ослепительный свет прожекторов.

Внезапно он исчезает.

Когда Анастази вновь открывает глаза, мужчина стоит в другом конце комнаты и чуть приподнимает маску. Девушка даже не удивляется, когда видит «Миронова».

— Geache… Zex aughtodkos eni zos erevokos-nof, — прикуривая папиросу, на чистейшем карпейском заговаривает иноземец. Запах триумфа Анастази узнаёт сразу и дёргается. — Covonzos sazerkkon anntoj vesta?

— Я-то, может, и вестница, но кто тогда ты? — морщит нос девушка, и «Миронов» отстраняется. — Уж явно не из здравоохранения.

— Зови меня Кемромом.

— Так вот почему мне твоя маска показалась знакомой, — снисходительно отмечает Лайне. — Значит, ты один из основателей ABICO?

— Мне больше делать нечего? — усмешкой парирует тот. Сталкиваясь с замешательством, поясняет: — Нет. Но человек, носивший это имя до меня… Я не ожидал, что оно имеет такое значение.

— Тогда зачем ты меня связал?

— Боюсь представить, какие кошмары терзают твой дух, но кричала ты до неприличия громко… и лягалась, к слову, больно. Ты была ранена, и это мешало обработать твои раны. Horzex, этого разговора уже бы не было. Можешь считать это дружеской услугой.

— Дружеской? — упрёком переспрашивает блондинка, пытаясь справиться с верёвкой. Узел оказывается слишком тугим. Сил не хватает. — Вот только в Карпее так не обходятся с друзьями… Может, развяжешь меня?

С плотоядной улыбкой он подбирает скальпель.

— Карпейские вестницы… все вы такие, — только отвечает мужчина и, оказавшись за её спиной, срезает лезвием путы. — Только без резких движений. У тебя трещина в ребре — нергет будет действовать ещё несколько часов… Раны твои я промыл и зашил. Как выберешься, посети хирурга.

— Постараюсь… — разминая натёртые верёвкой запястья, обещает спасённая. Едва она расслабляется, как в шею упирается острие скальпеля. — А?!

— Запомните вот что: до той поры, пока я не увижу оружие в твоих руках против безоружного человека, — угрожающе предупреждает капитан, — я буду на твоей стороне…

— А иначе? — пугается девушка и искоса смотрит на приставленный к ней инструмент.

— Иначе уже мои руки будут развязаны, — с той же интонацией отвечает мужчина и, усмехаясь, убирает скальпель. Отдаляется на почтительное расстояние. — Не заставляй меня жалеть о твоём спасении. На земле и так слишком много монстров.

— Прямо как ты?

Его рот растягивается в триумфальной улыбке. В ней Анастази не видит ничего человеческого. Девушке приходится приложить немало усилий, чтобы скрыть зарождающийся внутри страх.

— Едва ли. До меня никто не дотягивает.

Анастази едва не падает обратно на стул. Она хмуро смотрит на капитана, но тот больше ничего не говорит.

— Какого лира там произошло? На вокзале… мой брат…

— Hor он не погиб при прибытии, — уклончиво отвечает мужчина, — он в безопасности… hor не станет возвращаться. Больше в городе защитников нет: Красмор ликвидирован — напрасно они откладывали эвакуацию.

Тогда девушка вспоминает о попавшем под заключение посреднике.

— А в инсектарии, не знаешь? — спрашивает Анастази. Услышавший этот вопрос капитан мигом напрягается. Это не укрывается от блондинки, и она уточняет: — Его тоже не?

— Там кто-то был? — пытается уклониться от вопроса Кемром, и тонкие губы вновь трогает усмешка. Однако, не выдержав взгляда вестницы, карпеец раскалывается: — Был кто-то. Живой. Впрочем, что ещё ожидать от Красмор…

— Значит, он ещё там… — с надеждой молвит вестница и взволнованно прикусывает губу. — Мне надо вернуться. Прости.

— Я другого не ждал, — благосклонно отзывается капитан и следом интересуется: — Это стоит того? Не пойми меня превратно, но твоему брату также может потребоваться твоя помощь. Ты готова его бросить?

— Бросить, что? Нет… — теряется Анастази. — Ни в коем случае, просто… Ты же сам сказал, что ему ничего не угрожает, значит… С ним всё будет хорошо, верно?

И вновь эта жуткая улыбка. Не успевает Лайне испугаться, как собеседник ей предлагает:

— Позволь мне тебя проводить.

— Не стоит, — уже решительней произносит она. — Я сама спра…

— Моей estelatteне понравится, что кто-то ещё выжил, — мрачным намёком напоминает Кемром и, поднявшись, оправляет плащ. Затем опускает маску, и искажённым модулятором голосом добавляет: — К тому же, у меня самого в городе остались дела.

— В принципе… — Анастази настороженно соглашается. — Ладно.

Основная часть Воздействия приходится на озеро Синекам. Разрушительные вихри элегии кружат вокруг одинокой башни, и молнии сверкают в высоте. Ветер шипит помехами. Вода неспокойна.

— Значит… вы как-то связаны с тем, что здесь происходит? — нерешительно нарушает тишину Анастази. Спутник неуверенно кивает. — То есть, получается, никакого пророчества не существует?

— Без сторонних усилий оно не имеет веса, увы, — хрипло подтверждает капитан. — Я бы сказал, что сейчас оно находится на этапе продвижения… формирования целевой аудитории. Чем больше знающих о нём, думающих, тем реальнее станет текст…

— П-почему ты сравниваешь это с… пиар-кампанией? — кривится девушка и тут же отмахивается: — Ладно, это сейчас неважно. Вы намерены воплотить… воплотить это. Вернуть деми, чтобы… чтобы что?

— Некоторые полагают, что Великое Восхождение вернёт на землю праведников… и это весьма удобно, если веришь, что твой избранник является таковым, — уклончиво отвечает капитан. — Я не сторонник этой идеи, госпожа, но иного пути, пока жива моя покровительница, у меня нет.

— Я-я знаю твою покровительницу?

Мужчина пожимает плечами.

— Мне неизвестен нынешний Санкторий. После раскола он весьма… изменился, и, к слову, я не могу скомпрометировать свою покровительницу. Думаю, тебе не понаслышке знакома гардская этика.

— Но я же могу узнать… чуть больше? — продолжает допытываться вестница, и капитан снова кивает. — Значит, то, происходит в Линейной, это… ради звона колокола? Упоминаемый в «Кате-Эр» мор? — Кивок. — Как… как вам удалось всё это сделать?

— Мы заполучили контроль над «Осколой», — без особого энтузиазма повествует Кемром, — а вместе с ней и «Панацею»… Covon, её часть. На въезде в город не было охраны, и мы смогли перехватить партию «Миротворца», а там и подтасовали кое-что…

— А как же листовки?

— Листовки? — удивляется мужчина. — Nof, мы здесь не причём. Впрочем, мне льстит, что ты подумала, будто это моих рук дело, но… нет.

— Ты же понимаешь, когда я выберусь, все об этом узнают?

— Иначе бы я не стал отвечать на твои вопросы. Мне всё равно, что ты сделаешь с этой информацией.

То, что издали выглядит туманом, оказывается смогом. Настолько едким, что даже сквозь респираторы проникает дух тления, а глаза начинают слезиться. Из-за деревьев показывается сумрачное небо и сияющее синевой озеро. Будто под водной гладью флуоресцентный маяк. Холодный свет бликует от каждой поверхности. Холодный и, вместе с тем, разрушительный. На открытых участках кожи появляются ожоги. Не покраснения, а синяки с сухостью. Следы копотью вгрызаются в плоть и обдают не жаром, но льдом.

Анастази ойкает. На оголённом запястье проявляется ожог. Девушка спешно дотягивает рукав до пальцев и, надеясь унять боль, зажимает рану.

— Сохраняй осторожность, — глухо комментирует мужчина и оглядывается. — Здесь весьма светло.

— Да, я… Я вижу, кхм.

— Это не то, о чём ты думаешь, — продолжает он. — Элегический свет. Излучение. Оно возникает, когда элегия соприкасается с водой — его длительное воздействие приводит к ожогам. Несерьёзным, но потом обработай.

— Я видела, что некоторые манифестанты… Они целиком в ожогах.

— Закрытый тип поражения, да. Некоторые считают его внутренним светом… но ничего подобного, ха-х. Если организм неисправен, значит, тому найдётся внешнее проявление. Не более того. К сожалению, мы живём в несовершенном мире, и, чтобы как-то это скрыть, вынуждены носить маски.

— Разве? — нервной усмешкой отзывается вестница. — Мне казалось, мы носим маски, чтобы не задохнуться.

— За маской принято скрывать изъяны, госпожа Лайне, — таинственно понижает голос спутник, — и то, что сейчас в респираторе даже вы, говорит лишь о несовершенстве человеческой природы.

«Канкан» тлеет даже неделю спустя. На деревьях всё ещё висят оградительные чёрно-жёлтые ленты. Под ногами, вдоль ветвистой тропинки, фиалкой дымят свечи. Фотокарточки новой листвой украшают деревья. В сплетениях древних корней лежат венки да букеты, плюшевые игрушки и конфеты. Анастази узнаёт, что среди посетителей были школьники: добрая часть выпускников местной школы. Некоторые едва достигли совершеннолетия.

Внутри что-то ломается, когда под одним из снимков, оставленных в прелой листве, девушка видит приоткрытую бархатную коробку с обручальным кольцом. Людей на снимке девушка не знает, но осеняет изображение с чёрным углом литерой Некры.

Город встречает их зловещими завываниями ветра и глухими бетонными коробками. Под Воздействием многочисленные архитектурные украшения разрушаются. Здания, прежде надёжные и крепкие, тлеют. Анастази безмолвно поражается тому, во что Линейная превратилась за несколько часов.

Едва заслышав шаги, Кемром зажимает вестнице рот и ныряет с ней за ближайший угол. Вместе они оказываются в подворотне. Вокруг сплошь мусорные контейнеры и пакеты. Хорошо освещённая улица превращается в тонкую полосу света. С обратной стороны переулка тянет сквозняком.

— Ты что творишь?! — сбросив обтянутую перчаткой руку, шипит девушка. — Ты вообще в курсе, что в респираторе это так не работает?

— Рефлекс, — шёпотом объясняется капитан и опасливо выглядывает из-за кирпичной стены. — Красморовский патруль. На три часа.

— Что? — удивляется блондинка. — Тогда почему мы прячемся?

— Сейчас ты увидишь нечто интересное, — удерживая её рядом, предупреждает Кемром и позволяет ей выглянуть из-за угла. Блондинка окидывает спутника хмурым взглядом, затем осторожно высовывается из укрытия. — Клювы нисколько не приспособлены к уровню Воздействия как здесь: hor раньше только оттягивали момент смерти, то теперь…

Охотничий патруль.

Анастази видит, как красморовцы отрешённо разбредаются. Один садится на уличную скамейку, другой — прислоняется к кирпичному ограждению. Слышатся хриплые вздохи. Все как один пытаются снять противогазы.

— Что с ними? — поворачиваясь к мужчине, спрашивает Лайне.

— Из-за содовой пропитки элегия находится в контакте с воздушной системой дольше допустимого, а в таких условиях, как ты понимаешь, непросто сменить фильтр… Союзников в клювах нет.

Несколько тел падает замертво. Оставшиеся, будто на последнем издыхании, приходят в норму. Они выпрямляются, и, кажется, нет прежних следов кислородного голодания. Затем один из красморовцев выхватывает револьвер. Он палит во все стороны — лишь чудом Анастази, всё ещё оставаясь незамеченной, успевает вернуться за угол. Когда стрельба стихает, она выглядывает вновь: только трое агентов ещё на ногах.

— Только не говори, что элегия влияет на их разум.

— Нет. Я называю это «асфриксией», — возражает капитан и тянет Лайне в противоположную сторону, — смерть никому не прибавляет благородства.

— О деми… Это ужасно.

— Боишься? — шепчет где-то над ухом искажённый голос, и тяжёлая рука опускается на плечо. Анастази украдкой смотрит на прикоснувшегося к ней человека. Хмурится. — Не стоит. Они уже не люди — они не сделают тебе боль.

— Насколько же у тебя нездоровое представление о людях…

— Так покажи мне другую человечность, — с вызовом просит капитан, но быстро сворачивает тему: — Пошли. Нам здесь не рады.

Линзы противогазов загораются красной подсветкой. Инфракрасное видение улавливает пару силуэтов в соседнем переулке. После отмашки стрелявшего тройка выживших красморовцев направляется туда. К тому моменту Анастази и Кемром успевают скрыться.

Наконец, спустя десять минут блужданий по переулкам, они выходят к служебному входу в мурмураций. Капитан, предварительно посмотрев по сторонам, снимает с шатлена связку ключей и отпирает висящий замок. Тот, разбивая замёрзшую лужу, падает камнем. Затем мужчина отворяет перед спутницей дверь и говорит:

— Полагаю, на этом наши пути расходятся.

Анастази неуверенно кивает. Глядя на разбитый лёд, она несмело переступает порог. Под ногами хрустят разбитая плитка и сушёные листы. Документация, служившая летописью Линейной, безвозвратно уничтожена.

— Спасибо, — едва оглянувшись, благодарит вестница.

— Сохраняй осторожность, — накидывая капюшон, иноземец отворачивается — девушка видит изорванную выстрелами спину, — я закрыл ещё не все двери.

И он уходит. Полы его плаща колышет ветер. Уличный фонарь, мимо которого капитан проходит, загорается сизым огнём.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

мурмурационное отделение г. Линейная

12-31/994

В выпотрошенном штабе с десяток трупов. Пролитой кровью отпечатаны следы недавней схватки: сорванные клювы кучей пылают в центре помещения. Тела красморовцев распластаны по полу. Грудина каждого вскрыта: у роботариев слито топливо, у людей вырезано сердце.

В отсветах фонарика сверкает золотистый наконечник клюва. Анастази наклоняется и дрожащими руками подбирает маску. Затем переводит взгляд на лежащее рядом тело. Лицо его иссушено, а за пеленой век зияет пустота. Рот покойника открыт, и остатки губ растянуты улыбкой.

— Дайомисс… Марк… — голос девушки звенит печалью, когда она робко поглаживает то, что осталось от маски. — Пропади всё пропадом.

Уняв в коленях дрожь, вестница присаживается рядом с трупом и обыскивает на предмет ключей. Холод обжигает пальцы. Лишь спустя пару минут искомое находится в нагрудном кармане. Лайне сжимает добытые ключи и мчится на второй этаж.

Из-под рассохшихся половиц пробивается неяркое свечение. Не без труда вестница уворачивается от скользящих лучей. Стоит одному из них коснуться виска, как на коже вспыхивает ожог — на пол летит прядь высветленных волос. Респиратор едва справляется с нагрузкой. Когда фильтры не выдерживают, и элегия забивается внутрь, Анастази снимает маску и бросает — с глухим стуком она скатывается по лестнице и, достигнув первого этажа, прорастает плесенью.

Перед тем, как взобраться по винтовой лестнице в инсектарий, блондинка запаливает уголёк в кадильнице и закладывает благовоний. Из-за элегии запах фимиама неощутим, но дым, подобно фонарю, разгоняет болезнетворный мрак.

Вестница поднимается наверх. Оказывается в круглом зале с десятком камер. Кадильница к тому моменту чадит гарью. В третьей ячейке девушка находит посредника.

— Корвин! — бросается к нему она.

Тот поднимает на неё обессиленный взгляд:

— Нази? — приподнимаясь, спрашивает он. — Почему ты здесь?

— Городу [конец], — срывающимся на шёпот голосом молвит вестница и берёт его лицо в свои руки, — и я не была уверена, что тебя выпустили… после того, что произошло на вокзале, я должна была…

— Что там произошло? — Корвин цепляется за решетчатое окно и вновь пытается подняться. Успешно. — И где твой брат? Разве вы не должны были вместе уехать?

И Анастази кратко излагает минувшие события. Некрочтец не удивляется услышанному. Лишь немного напрягается, когда девушка упоминает о своём загадочном спасителе:

— Он назвался Кемромом.

Едва посредник собирается высказаться, как воздух в камере заканчивается: элегия стремительно заполняет пространство.

— Давай выбираться отсюда, — говорит он Анастази.

Уже вдвоём они покидают инсектарий. Спускаясь по винтовой лестнице, вестница едва не задыхается. Ноги её подкашиваются. Теперь ей требуется помощь, и Корвин буквально выволакивается с ней наперевес в безопасную зону. Они останавливаются у витражного герба. Чёрная Заря достаёт из сумки апейрон — тот самый, что Рейст когда-то оставил на столе Гейнсборо.

Вскрыв упаковку, они поочерёдно вдыхают аэрозоль. Половины недостаточно, чтобы нивелировать всё поражение, но ингалятор пуст и уже выброшен. Анастази слабо закашливается и, привалившись к стене, оседает на пол. На Корвина поднимается измученный, полный усталости взгляд:

— Мне… — виновато произносит девушка, — нужно немного отдохнуть.

Посредник растерянно кивает. Подходит к подоконнику. Напротив отделения останавливается броневик. Установленный на его башне прожектор поворачивается к окнам — Рейст в последний момент успевает пригнуться. Прибывшие охотники разбредаются по площади. Некоторые замечают подозрительную тень в высоте. Тройка фонарей светит вверх. Яркие лучи проходятся по выбитым окнам, а после разбредаются по фасаду. Только когда свет касается земли, некрочтец возвращается к спасительнице.

— Ты как? — беспокоится Рейст, пытливо заглядывая в лицо девушки. Стоит ему поднести руку к её шее, как вестница резко перехватывает его за пальцы. — А-у, можно без этого? Я просто хотел убедиться, что ты жива.

— Прости… — Лайне выпускает его. — Ах, проклятье. Похоже, я опять… опять всё сделала неправильно. Надеюсь, хотя бы Элиот… Надеюсь, он хотя бы выбрался.

— Если он такой, как ты говорила, то это маловероятно, — возражает мужчина. Уголок рта оттягивается ухмылкой. — Слушай, я понимаю, что это не моё дело, но за что ты так себя грызёшь?

— Я… я убежала.

— Всего-то?

Внезапно в мурмурации включаются все радиоприёмники. Активируются внутренние репродукторы. Сквозь помехи слышатся отрывки чьего-то разговора:

«Это всё котельная… Дверь не выдержала перепада температур. Высвободившая элегия… Она стремится к теплу. Как мёртвое тяготеет к живому», — голос принадлежит координатору города. — «Проклятье! Стоило лишь немного ослабить контроль, завершить проект, как Воздействие поражает Прайрисн и земли вокруг…»

«Сосуды повреждены, господин Фройд. Следующий запуск ВААРП-генератора прикончит их, и тогда нам всё придётся начинать сначала. Если мы ничего не предпримем, то Царевна покинет нас, и город будет уже не спасти», — отчитывается перед ним второй голос, неизвестный.

«Мы должны стабилизировать состояние комплекса. Пусть крематоры ликвидируют остаточное поражение. Я отправлюсь с ними и переведу генератор на дистанционное управление».

«Но как же проект?»

«Если нам потребуется запустить его ещё хоть раз, значит, Линейная уже обречена».

— Похоже на доказательство посмертия, — вполголоса комментирует Рейст и смотрит по сторонам. — Есть мысли, о каком они проекте? — Анастази разводит руками. — Ладно… Это ваш координатор, я правильно понимаю?

— Наверное… Я не знаю. Никогда его не видела.

— Надо найти его. У кого, как не у него, будет точная информация о расположении ВААРП-генератора?

Кабинет координатора находится в самом конце коридора.

— Он здесь, — заглянув в него, сообщает Лайне, — и он мёртв.

Тело координатора Фройда представляет собой ни что иное, как скелет, обтянутый обугленной плотью — его мундир ещё тлеет. Прозрачный клюв спущен на грудь, а кожаный ремешок петлёй болтается на шее. Пластик, из которого сделан противогаз, позволяет увидеть забитые фильтры. Сбоку стоит портативный реминисценограф: чаще всего именно такими моделями располагают неотложки. В отличие от больничных устройств они компактны, но для продолжительного пользования в них недостаточно мощности.

Корвин не сразу понимает, что не тяжёлое течение болезни убило координатора. Грудь покойника продырявлена в нескольких местах. Кровь, настолько тёмная, что сливается с его одеждой, практически незаметна.

— Значит, — неохотно начинает посредник, — его убили… Какая глупость. Он и так был при смерти…

— Может, — неуверенно перебивает его девушка, — это было сделано из милосердия? Посмотри. Его тело нетронуто… Ох. Даже удивительно, что он протянул до такой стадии. Фройд был одним из первых, кто оказался в очаге Воздействия… и выжил после неудачной операции. Он был героем.

Внимание Лайне привлекает стенной сейф. Дверца его приоткрыта, а внизу стоит портрет, служивший прежде маскировкой тайника. На картине изображён Трувор II — местная среда испортила полотно: краски практически выцвели, и лицо прежнего правителя стало невыразительной кляксой.

— Героями не становятся — героями умирают, — в своеобразной манере парирует Рейст, осматривая стол и выдвижные ящики. Нижний оказывается на кодовом замке. Не поддаётся. — Как можно назвать героем того, кто себя спасти не смог?

Внутри тайника оказывается несколько деметалловых слитков, полупустая коробка патронов и револьвер, рукоять которого инкрустирована демитирами. Наиболее ценные предметы Анастази складывает в сумку, после чего обратно прикрывает в сейф.

— Зато он спас других, — рассеянно отвечает вестница, вспоминая о погибшем на задании отце. — Когда произошла авария, Фройд вместе с крематорами спустился вниз… Там он, как и видишь, и стал манифестантом…

— Это же было… лет двадцать назад, — хмурится Корвин. Девушка это подтверждает. — Разве с манифестом столько живут?

— При должном уходе… — отвечает та, меж тем отгоняя тревожные мысли. Мужчина понимающе кивает, вспоминая о «собственной» весне. — Но мы здесь не за этим, да? Ты вроде хотел найти карту.

Корвин вновь кивает и прикладом сбивает с ящика замок. Внутри оказывается множество документов: пыльных, старых, на пожелтевшем папирусе. Среди них не только отчёты за минувшие годы служения, но и коды для дистанционного запуска ВААРП-генератора, а также координаты его местонахождения вместе со схемой комплекса.

— Отлично, — подбирая карту, радуется Корвин. — Я нашёл, Нази.

Точно в этот момент на протофон той приходит сообщение. Девушка с удивлением обнаруживает открывшийся диалог с братом.

N Ø Я Ŧ H [12.30, в 23:19]: Зи прости я остался в городе. Андеры сказали что тебя кто то забрал. Я хотел тебя найти но не смог

Руки начинают дрожать. Лайне спешно набирает номер брата, нажимает «вызов». После нескольких гудков на другом конце линии слышится роботизированный голос:

— Извините, но ваш звонок не может быть обработан. Место, из которого вы звоните, больше не существует…

— Они выводят город из системы Единой Высоты, — молниеносно реагирует посредник. — Больше ждать помощи неоткуда.

— В принципе, ничего не изменилось… — Анастази мрачно хмыкает. — Проклятье. Я надеялась, что он выбрался… [Недоумок]! Он же обещал…

— Может, он решил вернуться за тобой?

Корвин успокаивающе поглаживает её по плечу. Поначалу девушка тушуется. Говорит невнятно, с сомнением:

— Это врождённое упрямство, — и тут же осекается, — он всегда был сам себе на уме… и как столько прожил?

— Тогда что мы будем делать?

Блондинка поднимает на мужчину удивлённый взгляд. Уголки её рта взволнованно дрожат. Вопросы остаются невысказанными.

— Надо его найти, — на выдохе решает она и кивает. — Пойдём. Надо найти оружие… Боюсь, долго без него мы там не протянем.

Сориентировавшись, Анастази находит оружейную камеру хранения. Достаёт добытый из сейфа Opus-UT. Прицелившись, отстреливает замок. Тот падает. Пуля рикошетит в стену. Дверь с жутким скрежетом отворяется.

— Сезам… — Лайне отходит с прохода и жестом приглашает внутрь.

— Где ты научилась стрелять? — с ухмылкой интересуется посредник. — Мне казалось, в среде вестниц не жалуют подобные навыки.

— Не жалуют, — подтверждает девушка, — но это было первое, о чём я попросила своего гарда, когда он у меня появился.

Вместе они изучают мурмурационные запасы. Ничего необычного: несколько пулемётов Lethe, пять двуствольных дробовиков BoSt-UT и с десяток примитивных револьверов Opus. Там же Корвин находит свою винтовку, изъятую после задержания.

Среди ящиков с боеприпасами, он замечает ракетницу Iris-FG с упаковкой сигнальных ракет.

— Держи.

Корвин протягивает находку вестнице. Та нехотя отвлекается от дробовика и вопросительно смотрит на мужчину:

— Ракетница? — удивлённо. — [Зачем]?

— Они эффективны при незначительном скоплении андеров, — со знающим видом толкует посредник, — привлекают, как фонари мотыльков… или как лазерная указка кошек. В зависимости от того, что тебе ближе.

— Ты серьёзно?

— Вполне. Во всяком случае, это то, что буквально может привлечь их внимание. Вау-эффекта не жди, но держи эту штуку в уме.

Анастази согласно кивает и убирает ракетницу с припасами в сумку.

За пятнадцать минут некрочтецы полностью снаряжаются. На складе вестница находит респираторы; как бы ей ни хотелось спрятаться за клювом, противогазы удостаиваются лишь недоверчивого взгляда.

Подготовившись, посредник и вестница направляется к выходу. Вместо открытой парадной двери теперь истлевшие доски и скрипящие петли. На противоположной стороне улицы стоит женщина с опущенной головой.

— Кто это? — ошеломлённо спрашивает Рейст.

Заслышав его голос, неизвестная поднимает взгляд. Пустые глазницы с интересом изучают сначала мужчину, затем девушку. Они поочерёдно сталкиваются с болью — болью разной, несоизмеримой. Если Корвину она сдавливает лёгкие, то Анастази — лицо. Происходит это почти моментально, но каждый из них успевает проникнуться моментом.

Когда становится легче, немёртвой снаружи уже нет. Лишь подол её платья тает в тени.

— Царевна…

— Что? Почему ты называешься её так?

— В честь одного из стагетских горельефов. Он был сделан по образу каэльтины: во времена, когда никто не мог себе представить Свинцовую свадьбу. Меня учили, что среди немёртвых она наша единственная союзница…

— Думаешь, нам стоит пойти за ней? — уточняет посредник и скептически вскидывает бровь. — Она же андера. Ты уверена, что это хорошая идея?

— Без понятия. Я в принципе не знаю, куда нам. Если у тебя есть идеи получше, то веди.

— Никогда не думал, что скажу такое, — раздражённо поправляя ремень винтовки, говорит Корвин и устремляется вперёд, — но надеюсь, что больше эта женщина на меня не посмотрит.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

улица Гиенраттская

12-31/994

Улицы Линейной пусты. Через десять минут подобной прогулки начинаешь радоваться случайным шорохам и стукам. Все указатели в городе истёрлись и истрепались. Элиот с удивлением обнаруживает, что даже после смерти города реклама всё ещё живёт: постеры с грядущими премьерами всё также зазывно горят у входа в «Олимпик», а редкие неоновые вывески светят спасительными маяками. По ним, собственно, Лайн и ориентируется.

Толстый слой элегии покрывает стоящий у остановки трамвай. Открытый нараспашку, внутри он густо затянут паутиной. Из любопытства Элиот заглядывает в него: перепрыгивает с невысокой платформы на ступеньку. Проходит вдоль пассажирских сидений. Доходит до водительского. Находит на кресле портативный аккумулятор.

— Хоть что-то хорошее… — вполголоса шепчет почитатель и, подключая протофон к заряднику, садится. Устройство оживает. Едва парень успевает его включить, как на плечо опускается тяжёлая рука. — Проклятье!

Лайн дёргается и, подавшись в сторону, видит склонившегося над ним роботария. Провожатого с пробитой головой. В трещинах расколотой панцирной оболочки виднеется множество тикающих шестерёнок. Топливо слабыми ручейками растекается по низкополигональному лицу. Роботарий поднимает руку с фонарём, и вместе с ним озаряет пространство холодным светом.

Элиот рефлекторно заслоняет глаза. Лишь свечение уменьшается, он слышит цоканье спиц и скрипучий голос машины:

— Молодой человек, — обращается к нему провожатый, — покиньте, пожалуйста, транспорт: вы не вакцинированы.

— А-ха, — выдыхая, охотно соглашается парень и, пробираясь через паутину, стремглав вылетает из трамвая. — Ну и [жесть]…

Провожатый тем временем обходит вагон. Затем возвращается к водительскому сидению и спицевидными конечностями пробуждает двигатель. Двери закрываются, когда роботарий выходит наружу. Транспорт приходит в движение: прототип идёт впереди, расчищая перед трамваем путь.

Портативный аккумулятор садится. Элиот неуверенно оставляет его на остановке. Протофон к тому моменту заряжен на 20 %. Надеюсь, хоть ненадолго хватит, со вздохом облегчения думает парень и включает фонарик.

Дрожащей рукой Элиот обводит улицу. Витрины магазинов целы. За стёклами ателье стоят манекены из прокопчённого пластика. Споры мухами вьются над их телами.

Фонарик начинает мигать.

Нестабильность техники позволяет сохранять дистанцию с андерами. Обходить их на стадии формирования, когда отравленный воздух повышает их осязаемость и плотность. Мерцающие спонтанными вспышками как появляются, так и исчезают. Зародыши, чья плоть иллюзорна, возносят руки к мёртвому солнцу. Некрочтец видит зачатки нервной системы и сосудов, обескровленные и безжизненные… Отголоски прошлого. Пародия на жизнь.

Элиот ловко обходит их. Избегает потенциальных травм. Сохранение собственной шкуры проходит с филигранной точностью, пока на пересечении Гиенрат с Рогманис парень не натыкается на пару андеров.

Большинство домов в пригороде разрушено. Окна уцелевших помечены. Задумчиво качнув головой, Элиот останавливается напротив того, где горит свет. Занавеска подрагивает. Кто-то выглядывает наружу и тут же одёргивает её. Постепенно окна других домов освещаются свечами. Улицы окропляет свет. Туман отступает от немногочисленных освещённых клочков.

Из-за поднятой гаражной двери проступает крематорский доспех прошлого столетия. Находящийся на последнем этапе реконструкции, он едва покрыт краской. Позабыв о предосторожности, Элиот делает шаг вперёд. Затем следующий. И ещё один.

— Будь ты проклят, Крис! — с возгласом возмущения из ближайшего подъезда выбегает разъярённая андера и, оборачиваясь, показывает средний палец. — Чтоб ты сдох!

На дорогу выбегает мерцающая с потёкшим макияжем. Поначалу Элиот принимает её за живую. Потом замечает зияющую в груди дыру.

Придерживая расшнурованный корсет, немёртвая несётся напролом и не замечает стоящего поблизости парня. Она проходит сквозь него, но, лишь почувствовав тепло, удивлённо останавливается. Поворачивается.

— Эй! Можно хоть немного уважения, — взмахнув руками, возмущается некрочтец и оборачивается на мерцающую, — и не ходить сквозь меня?

— Немок честивый, — виновато отвечает та, поднося полупрозрачную руку ко рту, — простите меня… простите…

Сделав ещё несколько шагов, андера растворяется в тумане.

Неприятными покалываниями наполняется каждая клеточка живого тела. Всю левую сторону обдаёт жаром. Кожа раздражённо краснеет. Зуд болью проникает в органы: некогда здоровую почку начинает колоть, лёгкое сдавливается, ухо закладывает. При этом снаружи ожог проявляется и распространяется медленнее, чем внутри.

Грудину стискивает хриплый кашель. Парень добирается до фонарного столба и буквально повисает на нём, когда поражённую андерой сторону начинает лихорадить. Элиот готов сдаться, пока внезапно поблизости не слышатся шаги. В момент отчаяния он готов молить о пощаде, но не находит сил подать голос. Тем временем из густеющей мглы показывается ствол винтовки. От раскалённого дула ещё исходит дым. Красморовцы не выглядят немёртвыми, но защитные линзы уже не горят.

Что-то не так.

Элиот отчётливо чувствует это и прячется за угол. Напротив — витрина рыбного магазина. За толстым стеклом аквариума плавает привлекательная механическая водяная. Верхняя часть туловища неотличима от человеческой, в то время как нижняя повторяет вид рыбьего хвоста. Роботария широко улыбается, принимая парня за покупателя, и начинает биться о стекло. Сторонние шаги приближаются.

Элиот осторожно выглядывает из укрытия. Красморовцы среагировали на шум, и теперь идут в его сторону. Приметив в стороне пожарную лестницу, парень спешно взбирается по ней.

Патрульные оперативно реагируют на звон стекла. Заходят в переулок. Среди осколков они находят выпавшую из-за витрины марионетку — от её конечностей в магазин нитями тянутся провода. Распластавшаяся по асфальту роботария слабо дёргает хвостом: от элегического воздействия лакированные чешуйки покрываются копотью.

Один из охотников поворачиваются к лестнице. Элиот едва успевает скрыться, пригнувшись за куском фанеры. Сбоку находится приоткрытое окно. Недолго думая, Лайн залезает в него и оказывается в многоквартирном доме. Каждая из коридорных дверей помечена литерой Некры, а проёмы промазаны фиалковым воском.

Без особых проблем почитатель спускается на первый этаж и выходит наружу. Злополучный переулок оказывается с другой стороны. Когда начинает казаться, что опасность миновала, поблизости появляется Царевна.

Как и прежде, она бесшумна. Судорогой боли наполняются мышцы, когда она смотрит, и брюнет на подгибающихся ногах приваливается к ближайшей стене. От влажного кирпича пахнет гарью: под ногти забивается сажа.

— Пожалуйста, хватит! — из последних сил взывает он к немёртвой, протягивая дрожащую руку. — Не смотри на меня. Мне больно.

Вопреки опасениям, это срабатывает. Царевна отводит взгляд и, подняв руку, указывает налево. Парень ошеломлённо следит за направлением невероятной кисти и понимает, что там, откуда немёртвая пришла, центр города. Будто в подтверждение его домыслом включается сирена скорой помощи. По заледеневшей стене бежит отсвет спасательных огней.

— С-спасибо… — тихо благодарит Лайн, и, когда изо рта выходят облака пара, ёжится. Прежде чем уйти, он глухо добавляет: — Я буду помнить.

Женщина не реагирует на его слова. Убедившись, что поблизости никого нет, брюнет сворачивает за угол. Пройдя несколько метров, выходит к Дому культуры.

Хлопья снега заваливают площадь. Элиот видит груды тлеющих тел. Сожжённых, уже покрытых инеем. Чёрный дым всё ещё вьётся над ними, и комья отравы продолжают распространяться.

Весь центр заставлен ограждениями. Слепо шаря руками перед собой, Элиот не раз и не два спотыкается о поваленные стойки. Под ногами путаются сорванные чёрно-жёлтые ленты. Вокруг кучи мусора: от раздавленных бутылок до использованных пакетов крови — каплями последней забрызгана плитка. Повсюду валяются кислородные маски: поражённые настолько, что они изнутри чернеют манифестом. Чем дальше Лайн продвигается, тем чаще встречается отпечатки тел.

Как и сутки назад, перед «Витязем» стоят раскрытые кареты. Забравшись в салон одной из них, Элиот наконец находит ингалятор с апейроном и, зубами вскрыв упаковку, впрыскивает аэрозоль.

Когда парень выбирается из кузова, на площади появляется охотница. Форма её пробита десятками дыр, а линзы клюва разбиты. За ней, перебирая механическими лапами, следуют модифицированные прототипы. На их спины водружены набитые мешки. Замыкает группу четвёрка прямоходящих роботариев — на своих плечах они несут массивный бронированный ящик.

На периферии сознания вспыхивает образ «Осколы». Проклятый поезд, гружённый смертельным ядом… Элиот выжидающе прячется за дверью скорой. Он то и дело выглядывает, пытаясь проследить за направлением расхитителей. В их действиях отсутствует всякая координация, и парню кажется, что лишь суровый взгляд надзирательницы заставляет падальщиков продолжать путь. Один из них внезапно падает под тяжестью груза: спицевидные лапы расходятся, и он безвольно распластывается.

Охотница поворачивается к нему и, приближаясь, замахивается в ударе. В этот самый момент замёрзшие пальцы начинают соскальзывать, и Элиот выпадает из своего укрытия. Едва женщина успевает среагировать, как он несётся к Дому культуры.

Все объявления и афиши обратились в труху. Не состоится больше тот детский спектакль, концерт от музкружка — больше ничего из этого не будет в Линейной.

Дверные ручки «Витязя» перевязаны цепью и скреплены крупным замком. В скважине виднеется сломанный ключ.

Шаги тем временем звучат ближе. Нервно оглядываясь, Элиот хватает один из булыжников и бьёт по замку. Тот слетает — цепи ослабевают. Двери со скрипом открываются, и в лицо бьёт затхлый воздух. Напоследок оглянувшись, парень ныряет внутрь Дома культуры.

Духота маревом оплетает весь первый этаж. Немногочисленные окна выбиты. Недавнее присутствие человека чувствуется в мелочах. Спинка стула, задвинутого за стол поста охраны, свежеет вмятиной чьей-то спины; на самой столешнице стоят тарелка с заплесневевшей шавермой и грязный стакан. Поблизости никого: ни живых, ни мёртвых, ни немёртвых.

Только дверь захлопывается, как Элиот подбирает с пола обломок металлической трубы и вставляет его меж дверных ручек.

Внезапно включается стоящий на столе магнитофон. С осипших динамиков тянется шипение. Среди помехов слышится монотонный шёпот, повторяющий: «Наступает наш Парад…» Периодически вещание прерывается белым шумом.

Отшатнувшись, Лайн замечает вырванный из розетки провод и несмело подходит ближе. Осторожно его подбирает и вновь смотрит на магнитофон. Выключен. Сразу после этого следует удар — преследовательница пытается проникнуть внутрь. Вопреки импровизированному засову, дверь едва выдерживает напора. Парень пятится в сторону зала.

Глава тринадцатая. На шаг впереди

«Вопреки тому, что среди скептиков бытует мнение о невозможности воскресения Парада, нельзя отрицать, что падение Стагета поспособствовало формированию новых и более жестоких культов.

Впервые отречённые упоминаются в качестве самостоятельной группы немёртвых в выпуске балтийской газеты “Синекамские Вести” от 1 января 921 года: церупилсская корреспондентка Антонина Лайне столкнулась на руинах Предела с умершим капитаном жнецов Аверсом Реверсоном. Согласно её описанию, выглядел тот в точности как при жизни.

Это случай и несколько схожих других положили начало вере в бессмертных демиборцев-мстителей. Своё название — “отречённые” — они получили после того, как цесаревич Оскар был посмертно отлучён от царского престола.

Народная молва о немёртвых воинах не стихала вплоть до 50-х гг. X столетия. Рядом с разрушенными Пределами стали появляться беспламенные святыни — места поклонения отречённым. Согласно путеводными заметкам В. Гайгера, культисты верили, что таким образом они дают воинам жизненную силу.

Доподлинно известно, что Культ раскололся в 963 г. — часть его реформировалась до общественных организаций (прим. — Дети Стагета), другая — оформилась в закрытые общества (прим. — ABICO, Стих Сумерек). Если целью ABICOбыло воскресение деми, то у Стиха Сумерек — присоединение к несметному войску немёртвых. Из-за противоестественного желания последних стали звать “наречёнными”»,

— С. Карм, «Отречённые: реальность мифа».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Линейная

ДК «Витязь»

12-31/994

Сама Царевна ведёт Корвина и Анастази: немёртвая то и дело мелькает на улицах города, сопровождая некрочтецов до его сердца. То тенью, то силуэтом она приводит их к Дому культуры. Страшная какофония звуков доносится из «Витязя»: будто кто-то одновременно включил воздушную тревогу, имперский гимн и народную песню, восславляющую Парад.

Тогда же Лайне видит, во что превратился центр Линейной. Крупицы мурмурацинного прожектора освещают ужасы мёртвого города. Горы гробов и забитые телами грузовики. Витающий над землями смог, а затем — чёрный снег, легчайшей взвесью покрывающий замёрзшие улицы.

— Не стоило тебе освобождать его, — по Кюхельбекеру смеющимся эхом проносится голос из репродукторов. Анастази замечает прикрученную к уличному фонарю камеру — когда та поворачивается, девушка вздрагивает. — Ты могла бы спасти своего брата, но…

Корвин реагирует почти моментально — не дожидаясь конца фразы, он метким выстрелом сносит направленную на них камеру и успокаивает взволнованную вестницу:

— Не слушай его. Мы спасём твоего брата. Вместе.

— Тогда поторопитесь, — продолжает затем голос, и наравне с нотками веселья звучит нечто мрачное, безумное. — Иначе мы сделаем это прежде вас. Всему есть своя цена.

Вещание сменяется противным писком, а после — давящей тишиной. Тогда Анастази замечает, что на площади есть, какминимум, ещё три камеры. Блондинка тяжело вздыхает. Отшатывается.

— Он всё это время следил за нами, — с ужасом понимает она. Отводит взгляд и признаётся: — Я думала, он хочет нам помочь.

— Теперь ты знаешь, что ему не стоит доверять. Если он спас тебя однажды, второго раза может не быть.

— Кто это, Кор? — спрашивает Лайне и поднимает на спутника недоверчивый взгляд. — Вы друг друга знаете? Откуда?

— Это… Это долгая история.

— Лучше я узнаю её сейчас, — настаивает девушка, — чем когда станет слишком поздно. С кем мы имеем дело? На самом деле.

— Что ж… Ладно. До того, как стать посредником, я служил палачом в Карпее. Шутка распределения, не иначе. Мне было лет девятнадцать, когда нам приказали провести публичную казнь над участниками ABICO. Был там среди них… странный кадр. Он шёл по документам одного из отцов-основателей, но никто из культа не узнавал его.

— Подмена?

— Сложно сказать. Имени своего, как и прошлого, он не отрицал. Наоборот, с готовностью сотрудничал со следствием… К нам он попал вообще из «Кемистри» — сначала как зачинщик бунта, а после и вскрылась вся подноготная. Впрочем, всё это не имеет значения: его так и не казнили. Каким-то образом о казни прознали Чёрные Зори, и предвестница решила сделать одной из своих дочерей такой вот подарок — та и выбрала его, а дальше… Буквально всех, кто был в том наряде, стали находить мёртвыми.

— Вот только какой в этом смысл, если это правда он? Он же выжил.

— Возможно, не это было его целью… Я мало знаю о том деле: только ещё то, что этот был буквально накачан каким-то экспериментальным лекарством. Может, на фоне него у него в голове всё и разладилось.

Перед входом в Дом культуры Корвин обнаруживает цепь со сломанным замком. Двери при этом едва держатся на петлях: их фигурные ручки выломаны и вместе с мусором лежат на полу. Царевна меж тем исчезает во тьме коридора напротив.

— Похоже, мы на месте. Она зашла внутрь.

— Тогда чего мы ждём? — сбрасывая оцепенение, уверенней спрашивает блондинка. Едва она собирается переступить порог, как Рейст выставляет перед ней руку и опускает голову. — Эй, ты чего?

— Ты уверена, что тебе стоит туда идти? Посмотри вокруг, — просит он и отрешённо кивает. Губы его превращаются в тонкую полосу, — мы в очаге Воздействия, и я буквально не знаю, что ждёт нас внутри. Возможно, мне стоит самому сходить за твоим братом? Если…

— И оставить меня одну? — усмешкой парирует Лайне. — Так себе затея, если ты беспокоишься о моей безопасности.

— Здесь хотя бы андеров нет: немёртвых я буквально чувствую лучше, чем живых, — опасливо поглядывая в сторону тёмного коридора, настаивает посредник, — а то, что там… Это что-то сильное. И злое.

— Вот только если ты продолжишь так говорить, то злой уже стану я, — пытается разрядить обстановку девушка и, пригнувшись, пролезает под выставленной рукой. — Ты не думал, что так чувствуешь Царевну?

— Нет, — возражает он и, касаясь женского плеча, предостерегает: — Её я никак не… Послушай, Нази. Я знаю, ты хочешь найти своего брата… и хочешь найти его живым… но не рискуй понапрасну. Если с тобой что-то случится, то город буквально никто из вас не покинет. Ты можешь умереть, и тогда ты уже ничего не изменишь.

Сталь её глаз мутнеет сомнением. Порез впервые не болит. Анастази уже готова отступить, как внутри «Витязя» слышатся грохот, выстрел. Опомнившись, вестница вздрагивает и решительно сбрасывает руку Рейста:

— Нет, — отказывается она, — я так не могу.

Снимает с плеча дробовик.

— Нази… Пожалуйста.

Просьба остаётся неуслышанной. Несколько мгновений Корвин провожает девушку взглядом. Над городом сгущается ненастье. Тоскливо завывает ветер. Когда снег усиливается, мужчина ныряет во тьму.

Шаги эхом разносятся по опустевшему Дому. Когда Лайне и Рейст врываются в концертный зал, то не обнаруживают ничего, кроме пары перевёрнутых столов. Витрины, как и сами выставочные экспонаты, целы; также в сохранности и книжные стеллажи, размещённые в сторонах от прохода. По полу стелется густой туман — просочившаяся сквозь оконную раму элегию.

— Эли? — робко подаёт голос девушка.

Она делает несколько шагов вперёд. Под ногами хрустит бумага. Наклонившись, Анастази видит те самые агитационные листовки. Лежавшие прежде среди тематических брошюр, они практически истлели. Тревожно озираясь, Корвин заходит следом. Двери за ним самовольно закрываются. Щёлкает замок. За скрипом половиц этого никто не слышит.

Вторженцы несмело проходят внутрь зала. Не замечают, как рассеивающийся туман концентрируется за их спинами и принимает облик женщины. Бинты, покрывающие изувеченное манифестом тело, плавно переходят из одеяний в волосы — концы их извиваются точно змеи. Лицо отречённой вытягивается по форме птичьей головы; из клюва капает погонь.

— Осторожно! — Внезапно боковая дверь кладовой открывается, и на пороге появляется Элиот. — Сзади!

Посредник оборачивается. Лицом к лицу сталкивается с птицеподобной женщиной. Несколько мгновений та смотрит на него. Склоняет голову набок. Корвин теряется, когда видит пустые глазницы. Не Царевна, но схожей природы.

Вцепившись в горло Корвина, отречённая швыряет его в сторону сцены. Опорная стена трюма разлетается в щепки — мужчина не сразу приходит в себя. Тогда немёртвая поворачивается к Анастази. Та испуганно пятится. Натыкается на закрытую дверь.

Кадильница от близости отречённой раскалывается: уголь замерзает.

— Ты правда думала, — обращается к ней андера и, приближаясь, расправляет плечи, — что это остановит меня, даже если смерть не смогла?

В порыве отчаяния Анастази швыряет в немёртвую остатки кадильницы. Отречённая ловко уворачивается. Только после девушка берётся за оружие. Руки её дрожат.

— Почему ты хочешь убить нас?

— Убить? — с наигранным удивлением переспрашивает незнакомка и тыльной стороной ладони проводит по щеке вестницы. К удивлению последней, прикосновение не причиняет вреда. — У каждого из вас был шанс оставить этот город, но вы выбрали остаться… вы уже мертвы.

Внезапно гремит выстрел. За ним следует второй. Несколько пуль летит в отречённую: одна задевает плечо и падает ледышкой, другая проходит сквозь туман расплывшейся материи и впечатывается в стену. Всего в паре сантиметров от Анастази. Девушка едва успевает отвернуться от летящих в неё осколков штукатурки.

— Корвин Рейст, — растекающимся в эхо голосом обращается к тому отречённая. Она неумолимо движется на его. Тело её при этом неестественно удлиняется — так, будто изображение растягивают в высоту. Пальцы заостряются до когтей. — Я долго тебя искала.

— Серьёзно? — хмыкает мужчина и поднимает ствол. — Что-то я в этом сомневаюсь.

Стреляет. Успевает сделать несколько выстрелов, прежде чем немёртвая добирается до него. Выбивает оружие. Окропляет посредника сочащимся из ранений дымом — кожа некрочтеца губкой впитывает субстрат.

Анастази тем временем заряжает дробовик. Вставляет патроны и, взмахом руки вправив ствол, пытается прицелиться. Материальность отречённой вновь нестабильна; женщина зажимает Корвина в углу. Без права на выход… и ошибку. Прищуривая глаз, вестница зажимает спусковой крючок. Дробь незначительной крошкой касается андеры, и она с шипением подаётся назад.

— Корвин! — взывает к замешкавшемуся мужчине Анастази. Опомнившись, тот тянется за потерянной винтовкой. — Быстрее!

Андера медленно разворачивается. Пытаясь пошевелить раненой рукой, издаёт сдавленный хрип.

Тем временем Элиот вылетает из кладовой. Прошмыгнув мимо поваленных стеллажей, резко останавливается. Примечает в углу стагетскую пушку. Рядом — ядра, сокрытые стеклом. Парень локтем пытается его разбить, но лишь ударяется. Тогда он отчаянно хватается за книжный стеллаж и толкает. Тот кренится. Опрокидывается. Витрина с ядрами разбивается.

Голыми руками Элиот хватает ядро. По демитировому стеклу импульсами расползается живое тепло; сердцевина загорается золотистым светом. «Второе Солнце», что заточено внутри, начинает стремительно разрастаться. Анастази замечает свечение. Стремглав бросается на помощь. Подхватывает снаряд с другой стороны. Вместе близнецы забрасывают его в канал.

Не сговариваясь, выталкивают лафет в проход. Станковые колёса скрипят. Наконец, когда пушка занимает позицию, откуда-то из карманов Элиот достаёт зажигалку. Поджигает фитиль.

Залп.

В полёте пушечный снаряд разлетается на мириады пылающих частиц. Корвин едва успевает уклониться, как фрагменты ядра вгрызаются в немёртвую плоть. Череда незначительных вспышек разрушает женский стан: сгустки струящегося дыма обращаются камнем. Немёртвая успевает сделать несколько шагов, прежде чем её тело рассыпается.

— Она… Она точно не была человеком, — выдохнув с облегчением, отмечает Анастази. — Что это за отродье?

— Если вас когда-нибудь интересовало, — пытаясь отдышаться, отвечает Рейст и встаёт на ноги, — что было бы, обладай пограничные самосознанием — получите и распишитесь. Отречённые. Раньше я с ними не сталкивался, но говорят, что они способны управлять своей… физической формой. Думаю, сейчас мы все в этом убедились.

— Это что-то типа суперспособностей?

— Если смерть можно назвать таковой, — уклончиво отвечает Рейст. Анастази его робко дополняет:

— И удачное стечение обстоятельств — это же было в твоих «Душах». Случайность… Хм… Что это? — интересуется вестница, поднимая из кучки пепла оплетённый змеями крест. От прикосновения вставленные в него камни едва загораются. — Случайно не один из монотеистических символов?

— Странно, — оживая, неуверенно отмечает посредник. — Никогда бы не подумал, что демиборцы совместимы с какой-либо религией.

— Нет-нет, это непросто крест… Это ключ! Я-я уже типа видел такое.

— Учитывая, что ты буквально из Детей Стагета, не вижу в этом ничего удивительного. Ты же был почитатель в прошлом году?

— И в прошлом, и в позапрошлом, и… должен был в этом, — откашлявшись, отвечает Элиот. После формального знакомства с Рейстом он спрашивает: — Как вы узнали, где я?

Анастази неуверенно отводит взгляд. Кажется, она всё ещё не верит, чтоб собственными глазами видела Царевну.

— Я получила твоё сообщение и…

— Только одно? — уточняет брат, и близняшка поднимает на него удивлённый взгляд. — Так и знал, что другие не отправятся. Расслабься, в них всё равно не было ничего важного. Спасибо, что вернулись за мной.

— Нас привела сюда Царевна, — меж тем рассказывает Корвин и, с ухмылкой глянув на стушевавшуюся вестницу, добавляет: — Кажется, кто-то очень не хочет, чтобы ты погиб здесь.

— Ну, я тоже видел её… Странно, что она хотела меня… спасти, типа.

— В этом как раз нет ничего странного, — отзывается вестница и, устало касаясь виска, на мгновение прикрывает глаза. — По легенде она помогает тем, кто чтит историю — подлинную историю, а ты был стагетским почитателем… не лучшим, конечно, но был.

Едва Элиот возмущённо открывает рот, как внимание привлекает Рейст:

— Надо уходить, — настороженно глядя в сторону разорвавшегося пушечного снаряда, говорит он. — Если ещё хоть ненадолго задержимся, то облучимся настолько, что даже реминисценография не поможет.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

площадь Кюхельбекера

12-31/994

Когда они выбираются из Дома культуры, на улице вовсю бушует вьюга. Ветер сиреной завывает над поражённым городом. Холод, обжигающе смертельный, непримиримо окутывает выживших. Тёплая одежда, равно как и респираторы, бессильны перед ним.

— Если выйдем к остановке, — судорожно рассуждает Лайне, — то можем попробовать дождаться трамвай до вокзала. Если повезёт, машина ещё там.

— Не выйдет, — вмешивается Элиот, безуспешно заслоняясь от снега, — походу, провожатые сканируют всех на «Миротворца».

— Я вакцинирован, — готовый отказаться от собственной мечты, сообщает посредник, — могу попробовать.

Тем временем на балконе «Витязя» вырастает высокая тень. Она отлипает от межколонной выемки и ожившей статуей выходит на свет. Непогода не ломает её. Напротив, порывы мощного ветра будто вдыхают жизнь в волосы и надетую одежду. Крытая капюшоном голова поднимается: во мгле белеет маска. Схватившись за перила, тень наклоняется через них и говорит:

— Ну надо же, — звучит возглас восхищения, и троица поднимает взгляд. Только Корвин видит недруга, как берёт того на мушку — капитан снисходительно усмехается и заводит руки за спину. — Как это трогательно: воссоединение семьи. Жаль, что так поздно: андеры не спят. Они опасны и приближаются.

— А мы вооружены, — хмуро отвечает Анастази и, видя Кемрома, рукой опускает поднятый ствол посредника, — дальше что?

— Вы убили мою estelatte.

— А вы убили весь город, — противопоставляет вестница. — Наших друзей.

Это остужает пыл капитана. На мгновение он погружается в раздумья. Но вместо того, чтобы успокоиться, кажется, распаляется ещё больше:

— Не рассчитывай, — говоря это, он пальцем показывает на Анастази, а после сжимает руку в кулак, — что я так просто прощу твоё предательство.

— Предательство? — удивляется Элиот и вопросительно смотрит на сестру. — Это ты когда успела?

— Сама не знаю, — недоумевает та. — Никаких обещаний я ему не давала.

Кемром вытягивает руку, и что-то падает вниз. У ног Анастази сверкают ключи с красморовским брелком. Переглянувшись с братом, она неуверенно подбирает их и выпрямляется.

— Убирайтесь, — меж тем продолжает Кемром. — С вами я потом разберусь. Найдёте броневик на Ковне — он ваш.

— То есть, — озадачивается вестница, — ты нам ничего не сделаешь?

— Не сейчас., — произносит капитан и добавляет, — но взаимен я требую плату: один из вас должен остаться. Как насчёт вас, господин Рейст?

Капитан поднимает срощенную с клинком руку. Демиган серебрится в лучах увядшего солнца. С лезвия щедрыми потоками течёт отравленная кровь. От густеющих капель взмывают хлопья элегии.

— Серьёзно? — недоумевает Корвин. — Ты угрожаешь мне мечом, когда я могу тебя буквально пристрелить? Нет, конечно, дело твоё. Ах, послушай, Кемром, у нас ещё есть возможность разойтись… мирно. Ты уверен, что тебе прямо так нужно это кровопролитие? Можем договориться… Мы же не монстры, а люди.

— Договориться, ха-х? — шипит искажённый голос. — Видимо, ты прожил недостаточно, если не понимаешь, что монстрами могут стать даже те, за чьими спинами ты прячешься.

Вестница изумлённо смотрит на капитана. То хрупкое доверие, которым она успела к нему проникнуться, окончательно исчезает. Девушка осторожно убирает руку с винтовки. Корвин благодарно кивает.

— Договорились, — цедит посредник.

Особо не целясь, он парой выстрелов таранит грудь капитана. Стены забрызгивает кровь. Мужчина срывается с перил и падает прямо перед входом в здание.

— Может, для верности стоит выстрелить в голову? — нервно предлагает Элиот и усмехается. Спутники на него оглядываются. — Для надёжности.

— Но он же не зомби.

— Ты в этом уверен? Я бы не стала так рисковать, — меж тем встревоженно молвит блондинка.

Корвин кривовато ухмыляется. Девушка, опасливо глядя по сторонам, передаёт брату ракетницу. На всякий случай — если опять потеряется.

— А кем, по-вашему, это надо быть, чтобы пережить попадание в голову?

— Призраком? Отречённым? — с готовностью предполагает Элиот и загибает пальцы. — Персонажем «Elderout»? О, или, может, оборотнем или, эм, ну, вампиром?

— Это был риторический вопрос.

— Просто сделай это, — просит Анастази. — Для надёжности.

— Для надёжности, значит? — недоверчиво переспрашивает Рейст и подходит к телу. Пинает его ногой. Никакой реакции. Ещё раз оглянувшись на близнецов, приставляет к голове капитана дуло. Зажимает спусковой крючок. Дело сделано. Посредник выносит вердикт: — Мертвее мёртвого. Теперь он точно не встанет.

Напоследок ткнув винтовкой в побеждённого, Корвин отворачивается и не замечает, как рука мертвеца сжимается в кулак.

***

Скрипит выпавший за ночь снег. Под чернеющим налётом корки сверкают роскошные белизна и лёд. Деревья бьются в предвестии мощного ненастья, опаляя землю отравленными снежинками. На заре нового года жизнь в городе выкипает, и предпраздничная суета сменяется гнетущим безмолвием. Лишь угасшие огни гирлянд да поваленные ёлки напоминают, что ещё недавно здесь были люди.

— Интересно, — меж тем рассуждает Элиот, задумчиво глядя на закрытый магазин электроники и бытовых приборов, — а если забрать что-то с прилавка, это будет считаться за воровство?

— Не заставляй меня сомневаться в твоём интеллекте, — сердито бросает Анастази, смотря на бакалейные ряды через дорогу, — брат.

— Да ну, мне просто интересно, я не собирался ничего такого делать!.. Так, это же не вопрос морали, да-нет?

— Здесь всё отравлено, — вмешивается в диалог Корвин, — так что покушаться даже на ничейную собственность нехорошо. Да чего уж там — вам бы по-хорошему потом и от своей одежды избавиться.

— А разве нельзя потом типа провести санобработку? Ну, и я, если что, о варианте личного пользования… но всё же?

— Конечно. Крематоры буквально организуют тебе лучшую обработку.

Чем дальше они продвигаются, тем чаще потрескивает дозиметр. Стены домов покрыты плесенью. Ветви изувеченных деревьев ломаются под силой непогоды. Тротуары застланы смертью: тушками птиц, насекомых, а в горах, утрамбованных для сжигания, найдутся тела покрупнее.

Аллея, идущая в параллель Царскому проезду, пуста. До Ковны остаётся чуть меньше километра, когда в стороне слышится сдавленный стон. Шедшая впереди Анастази резко останавливается. Пытается вслушаться. От неожиданности Элиот, что продолжал рассуждать о бесхозных продуктах и товарах, врезается в неё. Та едва сохраняет равновесие.

Из детской песочницы восстаёт пара силуэтов. Остатки верхней одежды — дублёнка да пуховичок — всё ещё тлеют. Немёртвая мать с таким же немёртвым чадом поворачиваются к живым. Женщина удерживает ребёнка за руку, и они единым голосом молят о помощи. Будь это мерцающие, чётко осознаёт Элиот, он бы попытался с ними заговорить. Только это были пограничные.

Почитатель впервые видит их настолько близко. Неведанный страх сковывает его, когда сестра приказывает бежать. Хватает за руку. Тщетно пытается увести. Без отклика.

Тогда Анастази не выдерживает: снимает дробовик и стреляет в пару немёртвых. К всеобщему удивлению, одного меткого выстрела достаточно: форма андеров обращается прахом.

— Зачем ты это сделала? — ошеломлённо спрашивает близнец, глядя на рассеиваемые ветром останки. — Они же… Они нам ничего не сделали.

— Потому что не успели, — мрачно отзывается вестница, вспоминая нисхождение Шарлотты. Корвин украдкой кивает. — Это уже не люди.

— Да, — возмущённо соглашается Элиот, также вспоминая Шарлотту, — но ребёнок, Зи…

— Это уже не ребёнок, Элиот, — потихоньку теряя терпение, объясняет вестница. — Если оно маленького размера и тянет к тебе ручки, это не значит, что в следующую секунду оно не убьёт тебя. Если хочешь выбраться отсюда, то оставь своё чадолюбие за дверью: живых детей здесь нет.

— …но насилие не выход.

Лайне тяжко выдыхает.

— Тогда чего ж ты своей подружке это не повторял? — осуждением напирает Анастази и подходит к брату. Глаза застилает непроницаемая пелена гнева, когда блондинка думает, что её предпочли мерцающей. — Тебе их жалко, да? Считаешь, что из них выходят хорошие друзья? Главное проявить человечность?.. Как же ты глуп, если не понимаешь, что для них ты просто ресурс.

— Зи, перестань.

— Если насилие не выход, то ты плохо стараешься.

Меж тем отзвучавший выстрел притягивает новых зрителей. Дороги полнятся шорохами; андеры приближаются к аллее. В их рядах пополнение: среди немёртвых воинов Стагета появились красморовские агенты и гражданские — те, кого уже некому помнить.

— Эмм… Народ? — опасливо поглядывая в сторону приближающихся, обращается к близнецам Рейст. — Сейчас не самое удачное время для… болтовни. Вы уверены, что именно этим хотите заняться?

Тротуарная плитка меж ними покрывается наледью. Камень под ней трескается. Из-под земли — стоков, канализационных люков — ползёт дым. Точно между близнецами материализуется андер. Они рефлекторно отшатываются. Немёртвый замахивается на Анастази — из ротовой дыры пограничного слышится протяжный стон.

Девушка поднимает ствол. Перезаряжается. Отводит дуло в сторону от брата: так, чтобы не задело шрапнелью. Стреляет. Лишь по касательной задевает андера — от плеча отлетают пыльные крошки.

— Нази, — кричит Корвин, — справа!

Перезаряжаясь, вестница резко поворачивается. От немёртвой старухи её отделяет метр. Выстрел. Теперь холод подступает со спины. Лайне оборачивается. Ещё раз перезаряжается. Погодя роняет патроны. Тянется в сумку за новыми. Точно в этот момент стреляет Рейст. Пограничный-крематор отлетает к стене. Кирпич впитывает контур его тела.

Огня недостаточно. За считанные секунды блондинка оказывается в немёртвом кольце. Отступая в переулок, она продолжает отбиваться. Пока не иссякают припасы. Пока не гаснет надежда.

Анастази вжимается в стену. Множество рук тянется к ней, к пылающему страхом сердцу. Немёртвые окружают её. Пальцы мельтешат перед носом, тянутся из-за стен. Девушка чувствует, как ужас встаёт комом в горле. Теперь дробовик бесполезен: если сначала Лайне им отбивается, то после, замечая оплавленный прикосновениями ствол, швыряет его в андеров.

Вспышка зелени озаряет небосвод и кислотным жёлтым пламенем облизывает собравшихся внизу пограничных. Ослепительный свет заставляет их замешкаться; кажется, они дезориентированы.

В противоположном конце переулка стоит Элиот. Дрожащими руками он удерживает ракетницу, пока обожжённые пальцы сочатся кровью.

— Эли! — Анастази бросается к брату с возгласом страха и благодарности. Тот стоит как вкопанный. — Идём! Быстрее!

Брюнет с трудом разжимает пальцы и кивает. Когда огонь догорает, вестница добегает до парня и, схватив того за локоть, тащит прочь. Едва они покидают переулок, как по сторонам звучат выстрелы. Лайны испуганно вздрагивают. Позади пара андеров с расколотыми головами. Обратившаяся коркой плоть отлетает — дым становится интенсивней. Тем временем Корвин перезаряжает винтовку. Выжидающе смотрит в прицел. Всё это время некрочтец стоит на крыше разбитой легковушки.

— Давайте быстрее! — кричит мужчина близнецам. Переглянувшись, те неуверенно кивает. — Я не смогу их задержать.

Кое-как они выбираются из замыкающегося круга. Вместе пробегают четверть улицы. Корвин следом. Втроём они добираются до броневика. Андеры тащатся в хвосте и постепенно разбредаются: за неимением поблизости указывающего источника энергии, ряды их редеют, а скорость уменьшается.

— Бегаешь ты отвратительно, — упирая руки в колени, тяжело дышит Анастази и тревожно озирается по сторонам. — Мы оторвались?

— Похоже на то, да.

Следом близняшка протягивает руку и помогает брату подняться. Не успевает тот сориентироваться, как в грудь ему пихают Opus-UT. Элиот едва не роняет его — в последний момент ухватывается за рукоять. Только после он замечает драгоценные вставки и выгравированный красморовский герб.

— Откуда это у тебя? — опешив, интересуется парень. — Зи?

— Из сейфа Фройда — ему он всё равно не понадобится. Только зарядить ещё нужно… там бы я не успела.

— А как же ты?

— В нашем распоряжении теперь целый «Грач». Думаю, я что-нибудь найду себе там.

— Н-но я не умею стрелять…

— Барабан на шесть патронов, — наконец девушка свободно выдыхает и выпрямляется, — хоть один раз, думаю, попадёшь.

Уличные репродукторы больше не умолкают: по медным трубам растекается звук. Мелодичный перезвон колокольчиков наполняет округу. Затем вступает ксилофон. После — напев. Чарующий женский голос пустынной песней сопровождает заупокойную мессу. До запуска ВААРП-генератора остаётся меньше часа.

«Грач» оказывается открыт. Люки его задраны, фары горят, но внутри никого — только пара брошенных пулемётов. Салон увязает в пыли. Кресла изодраны. Несмотря на то, что все внутренности поражены, двигатель отзывается.

— Надо же, — удивляется Рейст, заслышав ревущий мотор, — не обманул.

— Теперь мы можем убраться отсюда, — выглядывая из салона, соглашается Анастази и кивает на брата с посредником. — Давайте, залезайте.

— Нет, — мягко возражает Корвин и, садясь на скамейку, переводит дыхание. — Ты же знаешь. Я с вами не поеду. До запуска ВААРП-генератора ещё есть время, но не тратьте его на меня.

— Кор…

— Давай хотя бы подвезём тебя, — неожиданно Элиот предлагает компромисс. Посредник с вестницей удивлённо переглядываются. — Ну, это лучше, чем выяснять отношения тут, да?

Глава четырнадцатая. Точка росы

«Очевидцы говорят, что незадолго до Свинцовой свадьбы каэльтина Вендига Ганноморт находилась на сносях. Среди приближенных ко двору ходили разговоры, что понесла царевна от своего жениха — Оскара Труворича, однако подтверждений этому, равно как и следов самой беременности, обнаружено не было. Несмотря на это, в народе пошла молва о тайно рождённом наследнике: к примеру, этот сюжет прослеживается в “Деве Возмездия” — статуе, установленной в градеминской резиденции Финемилий около 946 г.»,

— Г. Виндели, «Легенды Старограда».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Прайрисн

12-31/994

«Грач» наконец выезжает из Линейной. Теперь, когда известно точное расположение сот, несколько десятков километров по поражённой поверхности кажутся не таким сложным препятствием.

Чем ближе Прайрисн, тем чаще за окном мелькают ветхие постройки: деревянные избушки, превращённые жаром «Сварога» в пепелище. Впрочем, какие-то здания не пострадали вовсе: в лесной темени стоят нетронутые сараи и дома.

На некоторых деревьях висят куклы. При пересечении городской черты на тротуарах появляются брошенные противогазы.

— Город специально украша-ли для туристов, — между делом комментирует пейзаж Элиот. — Это раньше здесь бродили андеры: Дайомисс как-то рассказывал, что клювы выбирались сюда как на стрельбище.

В детском доме, чей номер остался только в архивах, при прошлом Воздействии разместили мобильный госпиталь. Именно туда положили крематоров, что первыми вошли в зону поражения — там же разгорелся следующий очаг. После этого район оцепили, и пациенты вместе с медперсоналом были изолированы от внешнего мира. Навечно.

— Разве это не должно было уменьшить их численность?

— Должно было, — подтверждает почитатель, — но Воздействие распространяется быстрее и куда дальше зоны действия ВААРП.

— Для того, чтобы предотвратить появление новых андеров, — подхватывает Анастази, включая дальний свет, — необходимо, чтобы ВААРП-генератор работал постоянно. Подобной мощности не может предоставить ни одна электростанция.

Навигатор предупреждающе трещит: на экране выскакивает сообщение о нестабильном элегическом фоне. Дорога тем временем сужается: впереди центр города — площадь Монументы. Анастази нехотя останавливается, когда электронный голос оповещает о прибытии в пункт назначения.

— Забирай, — неожиданно говорит Корвин и кивает на оставленную в кузове винтовку, — тебе она пригодится больше.

— А как же ты? — возмущается вестница. — Думаешь, в Прайрисн безопасно? Поверь, в Синекаме не только андеры представляют опасность.

— Там никого нет, — убеждённо отвечает мужчина, — ни живых, ни немёртвых. За меня можешь не волноваться: это вам нужно как можно скорее убраться отсюда. Я уже приехал.

— Значит, мы больше не увидимся?

— Почему же? — тепло ухмыляется Корвин. — Если сохранишь мою винтовку, шанс будет всегда.

Он на прощание приобнимает её за плечи.

Анастази нерешительно тянется за мужчиной, когда он уходит, но ремень безопасности удерживает её на месте. Одними губами девушка желает удачи и отрешённо провожает взглядом.

Больше они не виделись.

Ещё несколько минут «Грач» стоит на месте, после чего скрывается в сумерках нового дня. Корвин продолжает свой путь в одиночестве. Через пятнадцать минут он оказывается у пункта назначения. Рядом со школой.

Здание разрушено. Цел лишь первый этаж. Останки второго дышат на ладан, а лестница, ведущая на третий, растворяется во мгле. Стены замызганы граффити. На входе Рейст сталкивается с пионерами — людьми, что первыми оказались в очаге Воздействия и посмертно обратились в уголь. Подобно статуям они замирают во всевозможных позах, и море больше не волнуется, когда волна демиургического яда окатывает человечество.

Пятёрка пионеров встречает некрочтеца у самых дверей — младшеклассники во главе с воспитательницей. Судя по всему, Воздействие застало их в момент возвращения с прогулки. Они не выглядят встревоженными. На сохранившихся фрагментах лиц читается обыденная расслабленность. Они не знали, с чем столкнутся. Это был обычный день.

Вахтёрское место также не пустует. За столом, чуть в стороне от входа, сидит плотная женщина. В проволоке её волос блестит металлическая заколка. За ней второй силуэт — мужской, — и он смотрит вдаль, куда-то вглубь коридора. Отчего-то Рейст уверен, что Воздействие пришло оттуда. Кажется, даже субстрат там темнее — мыльные разводы не отмоют этот пол.

Напротив раздевалок висит эвакуационный план здания. Подойдя к нему, посредник сверяет его с картой Фройда: один из ходов находится где-то под зданием. После аварии местное подразделение Красмор заварило главный вход, расположенный на предприятии, но осталось не меньше десятка резервных. Неуклонно растущие показатели элегии указывают на наличие одного такого поблизости — прежде, чем ВААРП сработает, он притянет к себе столько токсина, сколько позволит его мощность. Посему обход этажа Корвин начинает со включённым дозиметром.

Тлеет пепел. Тревожно дрожит пыль. Под ногами скрипят куски обугленных парт. Повсюду разбросаны подгнившие тетрадные листы, расплывшиеся почерками мёртвых учеников. Лидочка не проведёт больше лето… На настенной доске ещё сохранились выведенные мелом варианты контрольной работы вместе с датой: следующий день после аварии.

Шипят сломанные динамики, пуская в эфир знакомую мантру: «Наступает наш Парад». Слова расходятся эхом по опустевшим помещениям, становясь предвестием зловещего будущего.

В центре класса зияет дыра: иссушенные доски не справились с оказываемым весом, и часть пола обвалилась. Глядя в бездну, Корвин жалеет, что не припас на такой случай прибор ночного видения. Посредник подбирает деревянную ножку парты и бросает вниз. Вскоре раздаётся удар. Неглубоко.

Внезапно коридор наполняется гулкими шагами и смехом. Мимо дверного проёма проносится пара силуэтов. Корвин, дёрнувшись от неожиданности, оборачивается — половицы не выдерживают столь резкого движения и ломаются, утягивая мужчину вниз.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

парк культуры и отдыха «Город Будущего»

12-31/994

Смерть незримой паутиной оплетает город. Грозовые тучи дымом затягивают небосклон. Тел на улицах становится всё больше: роботарии продолжают стаскивать их к крематорию, растущему из сердца «Адеолы».

— Значит, — нерешительно заговаривает Элиот, когда они проезжают мимо таблички о выезде из Линейной, — он решил остаться? Но [зачем]?

— Потому что… — Анастази осекается, когда вспоминает о роковом диагнозе. Тяжело вздыхает. — Он хочет увидеть запуск ВААРП-генератора.

— Серьёзно? Один из тех фанатиков «Протополиса»? — с усмешкой недоумевает брат. Девушка сдержанно кивает. — Ну дела… Неужели кто-то реально верит, что там стоит этот вот огромный шар, и всё типа так красиво?

— У каждого… свои недостатки?

— Это как-то странно… Я в жизни бы не пустил девушку, с которой у меня отношения, в подобное… место, — брат пытается продолжить этот неловки разговор. Анастази удивлённо на него смотрит. — Погоди… Вы типа не вместе?

— А-а… Нет? Мы вообще познакомились неделю назад, так что… нет, — без смущения признаётся девушка и ловко меняет тему: — А что твоя бывшая?

— Ева? — неуверенно уточняет парень и шумно выдыхает. — Да уехала несколько лет назад: выбила себе бюджет в каком-то универе, ну, и всё.

— И вы даже ни разу не…? — с надеждой интересуется она. Брюнет кивает. — Тогда почему ты всё ещё один? Жил с немёртвой, вот это вот всё… Неужели это всё из-за неё?

— Да причём здесь она? — искренне удивляется Элиот. — Такая история вышла бы с любой девушкой, а она, ну, она всё сделала вовремя. Люди сходятся и расходятся, а я не хочу становиться обузой… для кого-то живого, что ли. Она не виновата, что стала последней… Никто не виноват.

Мощности фар не хватает, чтобы разглядеть дорогу больше, чем на метр вперёд. По мере отдаления от очага дальность несущественно, но увеличивается. Внезапно среди завихрений пыльного снега появляется женская фигура. Она спокойно останавливается на пути и смотрит на броневик.

— Да твою ж! — восклицает Анастази и, выкручивая руль, бьёт по тормозам. — Держись крепче!

«Грача» заносит. Броневик с грохотом разворачивается в сторону парка развлечений. Сносит запечатанные ворота. Предупреждающие знаки закрывают лобовое стекло. Наконец — столкновение. Настолько неожиданное, что близнецы едва не теряют сознание. Подушки безопасности срабатывают с запозданием. Благо, не подвели ремни.

— Что это было? — наконец спрашивает Элиот.

В нависшей тишине его голос звучит настолько чуждо, что, услышав его, блондинка вздрагивает.

— Ты уверен, — с вопросом поворачивается она к нему, — что хочешь знать? Лично я, кажется, не очень…

Внезапно приборная панель начинает мерцать. Несмолкаемый ужас обволакивает салон. Десятки голосов, перекликаясь между собой, сливаются с треском радиоприёмника: магнитофон хрипит о бесконечной истории.

— Почему ты не могла просто прямо проехать? — возясь с ремнём, ворчит Элиот. — В броневике мы бы запросто проехали без вреда… для обеих сторон.

— Прости… Я не знала, — честно признаётся Анастази.

— Ну, если что-то со спокойным [лицом] прёт прямо на тебя из токсичного тумана, — пытаясь улыбнуться, рассуждает брат, — живым оно точно быть не может. Что ты там говорила на тему того, чтобы выбраться отсюда?..

Блондинка только вздыхает. Памятуя о прошлом споре, тему не продолжает. Вместо этого она забирает с заднего сидения винтовку и говорит:

— Пошли отсюда.

Они оставляют броневик. Снаружи их застигают шаркающие шаги, однако никого поблизости невидно.

«Город Будущего», непривычно тёмный и безрадостный, встречает гостей всепоглощающей тьмой. В воздухе парят огромные чёрные хлопья. Впереди — плотная стена элегии. Дозиметр надрывно трещит.

— Куда теперь? — озираясь, спрашивает Элиот. — Зи?

С горы доносится скрежет. Анастази включает фонарик и направляет луч света в вышину. Тогда они с близнецом видят накренившуюся ракету. Как и двадцать лет, она висит в нескольких метрах от финиша. Однако краска её давно выцвела, а колючие ветра исцарапали корпус. Проржавевшие дождём крепления скрипят. Рельсы, утерявшие силу поддерживающих конструкций, протяжно завывают.

Внезапно один из крепежей слетает. Нос ракеты поворачивается на 90 градусов и клюёт. Несколько секунд бездействия, и космический корабль отправляется в свой последний полёт. Гравитация прибивает его к горному склону — из-под днища вылетают столпы искр и осколки сломанных звёзд.

— Так мы и покорили космос, — с иронией отмечает Анастази и прибавляет шаг. — Пошли. Не хочется погибнуть под этим символизмом.

Ракета летит в сторону броневика. Её нос пробивает двигатель «Грача», и ослепительная вспышка света озаряет парковые угодья. Близнецы ошеломлённо останавливаются и оборачиваются.

– [Жесть]… — молвит Элиот. — Мы же могли типа… там… ну, ты поняла.

Со смертью радиоприёмника наконец становится тихо.

Комья элегии слетаются на разгорающийся пожар — субстрата столько, что вскорости очаг возгорания оказывается потушен. О произошедшем взрыве напоминают лишь оплавленные взрывом карусель по соседству да будка со снедью. Разросшаяся от жара элегия тем временем вновь растягивается по всему периметру «Города Будущего». Пепельным снегопадом она устилает аттракционы и землю.

На краткие мгновения тела брошенных роботариев озаряет импульс жизни. Они успевают только выправиться: за годы бездействия механизмы пришли в негодность. Нечто незримое, что способно пробудить машины, неумолимо приближается.

Постепенно близнецы отходят к выходу. Пятясь, поочерёдно оглядываются. Протофонные фонарики с периодичностью гаснут. Вскоре — не включаются вовсе. Холод тем временем становится нестерпимым: не надо быть полнотелым, чтобы вообразить число андеров здесь.

Немёртвый дух не останавливают ни одежда, ни броня. До ворот остаётся всего несколько метров, когда что-то хватает Элиота за ногу. Он падает. Выпускает ракетницу из руки. Тогда в порыве отчаяния парень снимает с фотоаппарата крышку и делает снимок. Вспышка. На крохотном дисплее высвечивается сгрудившаяся вокруг толпа немёртвых. Столько, сколько не было в Линейной.

Он видит детей, что так и не выросли: ровесников, погибших в парке из-за аварии. Их лица подёрнуты мороком; идут они в первых рядах. За ними следуют посетители старше, немногочисленные работники развлекательного центра. Среди них также стоят и утопленники — жители затонувшего посёлка. Поросшие водорослями и речными паразитами, они пылающими глазами смотрят на живых.

Элиот дёргает ногой, пытаясь отбиться. Сестра хватается за винтовку. Вслепую целится. Стреляет. Тогда камеру активируют повторно. Мгновение вспышки позволяют прицелиться точнее. Чудом Анастази отстреливает захватившего брата андера, и близнец успевает подняться.

Покадровая съёмка сменяется серийной. Висящий на шее фотоаппарат предельно накаляется. Элиот впервые стреляет — Анастази по наитию раскладывает косу. Близнецы не уничтожают, но замедляют. Если брюнет метит по ногам, то блондинка отрубает руки. Дистанция неуверенно устанавливается. Однако повреждение конечностей слишком незначительно, чтобы пустить ситуацию на самотёк и просто сбежать.

Турбинный рёв оглушает край. Прямо над парком пролетает эскадрон «Снегирей». Птицы военных лет наполняют тишину характерным свистом скорости. Одна из них резко отклоняется от строя и, кружась в утраченном контроле, падает в озеро. Вода смягчает удар и не позволяет бомбардировщику взорваться. Остальные продолжают рвать мглистые облака, и падающая с их крыльев элегия орошает землю. Она перьями прокладывает птичий путь, и вот уже стая скрывается в городе.

Последняя вспышка озаряет немёртвых. Камера перегревается и выключается. «Город Будущего» погружается во тьму.

Смертельный холод подступает всё ближе. Барабан револьвера пуст. Прикрываясь лезвием косы, Анастази отступает к брату. Тот уже затылком чувствует оплетающий их лёд.

— Вот и всё, — молвит почитатель. — Мы сделали всё, что могли.

Внезапно на протофон Лайне приходит сообщение. Яркости дисплея недостаточно, чтобы его прочитать, но всё встаёт по местам, когда вдали слышится автомобильный гудок.

Фары ослепительной вспышкой загораются за их спинами — «Макада» резко останавливается на месте ворот. Поначалу непривычно яркий свет ошеломляет андеров. Воспользовавшись их замешательством, Лайны садятся в машину — на водительском кресле Анастази обнаруживает сидящую роботарию. Вестница спихивает её в кузов, и сама садится за руль.

К тому моменту пограничные приходят в себя. Тянутся к лучащемуся теплом двигателю. В последний момент Лайне даёт задний ход, и фургон выезжает на дорогу.

Дюжина взрывов накрывает поражённые Воздействием земли. Ослепительными вспышками расцветает Синекам. Стрелки дозиметров сходят с ума; за считанные секунды вокзал и вся юго-западная низменность обращаются руинами. Ударная волна проносится до Прайрисн. Линейная становится безжизненной; остаются лишь немногочисленные прототипы и им подобные — сновать по улицам и выполнять уже бессмысленную работу.

— Вы покинули Синекамский край, — слышится механический голос роботарии. Её аккумулятор на исходе, и к концу фразы мультяшный голос опускается до грохочущего баса: — Если вас не затруднит, оставьте отзыв на сайте синекам-дот-ео и выставьте оцен…ку.

На экране протофона Анастази высвечивается входящий звонок.

— Поздравляем, — звучит в динамиках роботизированный голос, — вы вновь существуете.

За пределами Синекама глубокая ночь. Впервые за долгое время близнецы видят её во всей красе. До Родополиса остаётся около ста километров.

— Даже не знаю, — криво усмехается блондинка, сбрасывая вызов, — радоваться или плакать.

Элиот тоскливо вздыхает. На протяжении всего пути он смотрит в окно, и только спустя полчаса дороги говорит:

— Знаешь, ещё до всего этого, — неуверенно делится он, — мне постоянно намекали, что лучше бы я свалил из города… но на такой [пинок] я точно не рассчитывал. [Ужас], я даже не знаю, что теперь делать… Я никогда не был за пределами края.

— Значит, пришло время это исправить, — пытается приободрить его сестра и ухмыляется. — Не волнуйся. Вместе мы что-нибудь придумаем.

— Если так и будет, то… Это неплохо. Только… Как же ребята? Все они? Никто из них не выбрался… а мы живы. Мы по итогу здесь, и это… ну, типа неправильно как-то. В смысле… Я не знаю, что мне теперь делать с этим.

— Мы можем помнить их… Конечно, это не то, что ты хотел услышать… наверное. Но именно этому нас учили с детства — нас, то есть, Детей Стагета. Мы будем помнить, а значит, в какой мере они будут жить, верно? — с надеждой рассуждает вестница и смотрит в зеркало заднего вида. На горе мерцает слабый свет. — Фонари будут гореть, покуда живёт память… Мы справимся.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Прайрисн соты

12-31/994

Всюду. Отовсюду этот шум. Шелест шестерёнок. Рёв изношенных генераторов… и вспышки умирающего света. «Наступает наш Парад», — шепчут соты. Неисправная аудиосистема транслирует зацикленное сообщение по всему комплексу: эхо заполняет многочисленные коридоры, и это больше не похоже на песню.

Цепляясь застену, Корвин поднимается. Под ногами хрустят металлические листы. Поражённые нагноениями ржавчины, они трескаются, впитывая в себя отпечатки человеческих следов.

Откашлявшись, мужчина взволнованно идёт вперёд. Коридор меж тем разветвляется: Рейст останавливается на перекрёстке. Аварийного плана нет — на месте планировки уровня висит обугленная панель. Тогда Корвин достаёт найденную у Фройда карту. По ней строит дальнейший маршрут.

Неожиданно слух поражает протяжный писк — настолько неприятный, что мужчина морщится и руками закрывает уши. Поступает сигнал тревоги. Датчики улавливают присутствие постороннего объекта. Холодный свет сменяется красным; где-то вдали начинает мигать лампа сирены. Начинаются перебои с электричеством. Без того тусклое освещение слабеет.

Коридор переходит в зал. Света становится больше. Вдоль плесневелых стен стоят ряды стеклянных контейнеров. В подсвеченных растворах погружённые в анабиоз женщины. Каждая из них беременна — сроки у всех разные, — но ни одна из них больше не очнётся: тела поражены терминальным манифестом.

Герметичность большинства капсул нарушена; налицо неисправность системы жизнеобеспечения. Посредник подходит к одному из контейнеров и находит истлевшую распечатку. Подчёркнутым параграфом написано «ПРОЕКТ-28». Едва мужчина начинает читать, как откуда-то сверху доносится оглушительный грохот; из коридора, по которому путник пришёл, тянется пыль. Проход заваливают обломки. Отзвучавшие на поверхности взрывы сотрясают нутро сот.

Корвин только надеется, что близнецы успели покинуть город до прибытия «Снегирей».

Благодаря карте некрочтец выбирается в главный зал. Именно тогда мужчина видит нечто по-настоящему страшное: буквально в паре метров от него — центральный пульт управления, рядом с которым стоит Царевна. Как и когда-то, она заворожённо смотрит вперёд. Демиургический токсин не душит её.

Перед ней, за рамами разбитых окон, ВААРП-генератор. Чудовищная карусель центрифуги, что пылает огненным светом, разгоняется. Охваченный ржавчиной корпус хрипит. Вокруг витают облака дыма: клубы элегии ещё пару мгновений парят в воздухе, а затем яростным вихрем обрушиваются на незваного гостя. Корвин теряет равновесие и, захлёбываясь кашлем, падает.

Царевна оборачивается. Взгляд пустых глазниц касается Рейста вскользь. Он морщится, когда сердцебиение учащается. Элегия ядом выжигает нутро. На лбу проступают вены. Кровь делает несколько оборотов. Испуская вздох, мужчина жмурится. Боль постепенно отступает. Корвин поднимает голову и видит, как Царевна растворяется в потоках отравляющего вещества.

Слышится приглушённый смешок. Высокая тень останавливается неподалёку от Корвина и достаёт портсигар. На крышке его сверкает царских герб. Под ней ожидают своего часа папиросы, набитые сердечной трухой.

— Вот мы и встретились вновь, Корвин, — приветствует его скрипучий голос. Посредник приподнимается и поворачивает голову. Чиркает спичка. Химический дым оплетает всё вокруг. Некрочтец закашливается. — Я вернулся… Твоё время вышло.

— Как… как ты можешь быть жив? — давится словами Рейст.

— Болезнь и есть лекарство, — вкрадчивым шёпотом отвечает недруг. — В том числе и от смерти… Ты и правда полагал, что сможешь меня убить? У тебя был шанс, Корвин. У вас всех он был, но вместо этого ты… испортил мою маску. Я пришёл забрать всё, что от тебя осталось.

Из тьмы перед ним возникает перекошенное яростью лицо.

Кожа капитана покрыта трупными пятнами — во лбу зияет дыра. Заплывшие гифемой глаза пылают красными огнями.

Папироса отлетает в сторону.

— Ты больной ублюдок, Антон.

— И что с того? — абсолютно спокойно спрашивает капитан и заходится удивлённым смехом. Хватает посредника за грудки. Поднимает над полом и заглядывает в уставшее лицо. — Ты был готов рисковать этими детьми, и больной ублюдок после этого я?

Выхлоп случайного взгляда неподъёмным грузом ложится на плечи. Корвин дезориентирован. Он пытается стряхнуть с себя оковы оцепенения, но сердце, что не успело остыть, тянет к земле. Руки ослаблены. Мышцы парализованы вековой усталостью. Сколько будет длиться этот эффект — Рейст не знает, но уверен, что в таком положении он наиболее уязвим.

— Детьми? — на мгновение выпадает в осадок красморовец. В том, что близнецы давно перешли черту совершеннолетия, сомнений у него точно не было. — Я не просил её спасать меня.

— Аналогично, — рычит Кемром и швыряет некрочтеца в колонну. Тот падает в метре от пульта управления. Пытается приподняться. Ослабленные манифестом кости едва позволяют это сделать. Рот капитана растекается в широкой улыбке. — Ты прожил дольше других, Рейст. Пора это исправлять.

— Ты опоздал, — мрачно отвечает тот, украдкой сверяясь с наручными часами. Откалиброваны с точностью часовщика. Запуск ВААРП-генератора через десять минут, — я уже умираю. На твоём месте я бы убрался отсюда, Кемром. Скоро здесь будет не… безопасно.

— Ты об активации ВААРП? — глянув в сторону центрифуги, капитан сипло посмеивается. — Как любезно с твоей стороны позаботиться о моей сохранности. Не волнуйся, мой друг, со мной ничего не станется, а вот тебе… Да, пожалуй, тебе стоило держаться подальше отсюда. Я не успокоюсь, пока собственными глазами не увижу твой труп, Рейст.

С каждым произнесённым словом лицо Кемрома всё больше искажает злоба. Капитан со всей силы наступает на Корвина, сдавливая грудную клетку того. Рейст морщится, не в силах шевельнуться лишний раз.

И вот в руках прежнего демиборца оказывается демиган. Корвин не замечает, как перчатка трансформируется в меч.

Острие замирает в опасной близости от сонной артерии посредника — в последний момент перед лезвием возникает препятствие. Рейст с изумлением поднимает взгляд на замершие над ним клинки. Смотрит по направлению второго.

Царевна.

Впервые Корвин видит её так близко.

Не каждый день в одном лице встретишь столь ошеломительное сочетание могущества и величия. Покой, стывший мрамором прежде, сменяется презрением. Брови Царевны нахмурены, отчего провалы, что когда-то хранили всё богатство Карпеи, пылают праведным гневом.

— Помогаешь ему?! — ядом вскипает Кемром и пальцем тычет себе в грудь. — Но это же они подписали мне приговор! Они пробудили Бездну!

— Тебя принёс гром, — отчётливо произносит Она. Её речь звучит слишком по-человечески, но затем голос раздваивается и становится обезличенным, — но золото погубит, и больше гром не найдёт отзвука в твоём сердце.

Слух болезненно воспринимает её; Корвин замечает, что его уши сочатся кровью.

Их клинки скрещиваются. Кислотные искры льются на пол. Едкий дым стремится ввысь. Кемром решительно подаётся вперёд, сокращая расстояние между ними. Внезапно лицо немёртвой разглаживается, и она поднимает на капитана полный пустоты взгляд. Едва мужчина успевает бесчувственно усмехнуться, как его рука начинает дрожать. Он изумлённо смотрит на неё — поддерживает рукоять второй, и волна боли разливается по телу. Напор становится сложнее выдерживать. Кемром оступается. Клинок Царевны вспарывает сцепленные руки. Из открывшихся ран лезут черви.

Часы пробивают пять. Скорость генератора становится запредельный. Следует яркая вспышка. Незримая ультразвуковая волна вырывается наружу. Мужчин отбрасывает в разные стороны. После от генератора исходит энергетическое поле. В считанные секунды оно поглощает соты. Собственными глазами посредник видит, как плоть Кемрома начинает растворяться.

Системы сот перегружены. Запуск ВААРП провоцирует ряд критических ошибок: центрифуга продолжает набирать обороты, охлаждение выходит из строя, а вентиляция не справляется с фильтрацией воздуха. Корвина отбрасывает к спасительному коридору, когда исходящая от генератора волна бьёт по залу. Некрочтец пятится. Едва не путается в ступенях, но чудом остаётся на ногах.

ВААРП искажает явление Царевны. Её реальность нестабильна; подобно мерцающей она теряется во вспышках света. Вот немёртвая сочувственно протягивает руки к поверженному противнику, а вот — смотрит прямо на Рейста и указывает на выход. Когда свет безвозвратно покидает зал, в багряной мгле слышатся лишь завывания генератора и прерывистые хрипы.

Несущая стена лопается. Соты затапливает лазурная вода; обшивка и металлические панели отваливаются одна за другой. Зал неминуемо погружается в омут. Огненные вспышки исчезают за водопадами. Комплекс разрушается.

Не успевает Корвин сдвинуться с места, как его выносит прочь. Тысячи невидимых рук хватают его и тянут вниз. Давление понижается. Вода становится мутнее: видимость ухудшается.

Внезапно его выбрасывает на берег. Позади, чуть накренившись, всё также стоит одинокая башня. Только вода — некогда чистая с синеватым отливом — затягивается мутью. На мгновение со дна всплывают всякие черепки да осколки, но после озёрная гладь выравнивается и сливается с горизонтом.

Вгрызаясь руками в глинистую землю, Корвин откашливается и силится подняться. Сквозь пальцы сочится склизкая грязь. Слипшиеся золой веки не открываются. Раздаётся тихий скрип — переламывается голень. Мужчина припадает на колено. Ветер подхватывает осколки костей и уносит прочь. В грудине становится тесно, душно. Наружу вырывается кашель. Тот, что сгибает в три погибели: с хрипами и свистами, с ладонями отравленной крови.

Некрочтец хрипло вздыхает. Напряжение оставляет его тело; затылок соприкасается с землёй. В грудине сдавленно трещит. Изо рта бежит тонкая струйка крови.

— Я… — свистящим шёпотом молвит посредник, и лицо его разглаживается под тяжестью смерти. — Я просыпаюсь…

Отчаянный вдох. Озеро равнодушно, когда из синевы выныривает второй человек. В его теле нет былой твёрдости. Приправленная кровью вода щедрыми ручьями стекает по плащу. Мокрые волосы закрывают обожжённое лицо. Горит, вздуваясь волдырями, пепельная кожа. В открытых ранах копошатся чёрные черви. Образуя колонии, они сливаются воедино и защитным барьером покрывают многочисленные раны.

Кемром выходит на берег и едва не падает. Конечности его парализованы дрожью. Переводя дыхание, капитан руками упирается в колени. Поднимает усталый взгляд. Видит распластанное тело в нескольких метрах от себя.

Карпеец решительно выпрямляется. Смахивает с плеча налипшую тину. Приближается к трупу. Переворачивает ногой. Усмехается, глядя в поражённое манифестом лицо. Заглядывая в выжженные глаза. От шеи умершего отваливается апейроновая помпа. Проводящая лекарство трубка расходится трещинами — резервуар с веществом отсоединён.

— Я же сказал, — шепчет капитан и с корнем вырывает канюлю. Вдоль позвоночника множество следов от игл, — один из вас должен остаться.

Кемром выбрасывает устройство в воду. Уходя, он не оборачивается, когда Синекамский колокол звонит во второй раз.

Глава пятнадцатая. Живым

«Современная этика обязывает всякого, кто столкнулся со смертью другого человека, хранить по этому поводу молчание. Любое упоминание усопших всуе есть толчок к формированию немёртвого его образа, в просторечии именуемого андером. Исключения составляют лишь те, чьи останки были кремированы, и известные персоны — исторические или публичные личности: за проявлениями последних ведётся флатлайнерский надзор. В случае с гражданскими лицами, непрославленными той или иной деятельностью, дозволяется прощальная церемония (непосредственно, в крематории или ином другом общественном месте); последующие прилюдные проявления памяти порицаемы»,

— автор неизвестен, «Флатлайнеры: общение с немёртвыми».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Ландовский край

контрольно-пропускной пункт Единой Высоты

1-2/995

Официальные рапорты гласят, что эвакуация прошла успешна, и в Линейной остались только военнослужащие. Пресса пестрит заголовками о своевременном спасении сотни жителей, звучат хвалебные оды армии. По неофициальным данным — на уровне разговоров и сплетен в комментариях — ситуация чуть менее радужная: операция сорвалась по причине вмешательства третьей стороны. Вышестоящие органы пока не делают никаких заявлений. Все материалы, ставящие под сомнение успех предприятия, изъяты из свободного доступа или заблокированы.

Двадцать лет.

Во столько оценили судьбу Линейной. Цепь роковых событий, что привела к невероятной катастрофе… Краем уха Анастази слышит, что во всём обвинили координатора города, господина Фройда. Дескать, тот не спешил начинать эвакуацию и даже не посодействовал отмене общественных мероприятий после падения «Снегиря».

С мертвецов спрос невелик, но именно это имя в итоге звучит на слёте Высшего Совета Сателлитов Единой Высоты. Об инциденте в Линейной отчитывается президент Балтии — в отличие от основателей собрания, редкий гость на их мероприятиях.

Двадцать лет.

Как и многие другие беженцы второй волны, Анастази и Элиот Лайны вынуждены подписать документ о неразглашении произошедшего с ними.

Если инцидент в «Канкане» не удалось скрыть от мировой общественности, то раскрытие обстоятельств отчуждения целого края правительство и, в частности, Красмор берут под свою ответственность. В их представлении новости должны подаваться дозированно, смягчаться иной раз, и всё для того, чтобы иные реакции не спровоцировали новое Восхождение. Любая информация, не признанная официальной, будет подвергаться цензурированию с последующим принятием мер к распространителю данных.

Двадцать лет.

— Вы же вестница, госпожа Лайне, — обращается к ней ландовский златоклюв, и Анастази поднимает на него осоловелый взгляд. — Мы не можем допустить интереса общественности к Синекаму.

Анастази кивает.

Она с завидной лёгкостью подписью даёт согласие.

В конце концов, для неё это не самый страшный документ.

***

Линейная.

Последний живой город погостного края разрушен — отныне земли Синекама нежелательны к посещению, и территория проходит процедуру полного отчуждения.

Выходцам из поражённых зон непринято сохранять одежду — не существует ещё такой чистки, что избавит её от химикатов. Особенно от Воздействия страдают натуральные ткани и материалы: от них избавляются в первую очередь. Синтетика обладает лучшей резистентностью, не допускает отраву до кожи, однако панацеей не является. Исключение составляют некоторые виды амуниции, в число которых, например, входят крематорские доспехи.

Сами выжившие вынуждены проходить депылизацию, заключающуюся в очищении кожи от тлетворных соединений. Обычно процедура реализуется посредством контраста температур, чередуемых следующим образом: холод — тепло — холод. Проводится в душе: ледяной водой смывают налипшую грязь, горячей — расширяют поры, а затем прохладной вымывают оставшееся.

Элиот проходит депылизацию за сестрой. После душа обламываются волосы: укорачиваются, редеют. Парень потрясённо смотрит в зеркало и не узнаёт себя. Под глазами цветут иссиня-красные синяки, а шея и грудь усыпаны тёмными пятнами. Манифест сухой коркой ползёт вверх от ключиц и практически чернеет к кадыку. В горле комом тупая боль.

Почитатель достаёт из предоставленной аптечки апейрон и вдыхает аэрозоль. Отметины едва заметно светлеют. Кожа смягчается.

Но дышать не становится легче.

Следом идут мотуссупрессоры.

Элиот не помнит, какие должен пить — Шарлотта не напомнит ему об этом. Впрочем, в аптечке только «Каредит» да «Локмипан». Брюнет наугад берёт первый и вытряхивает из пузырька на ладонь пару синеватых пилюль. Проглатывает. Открывает кран и наклоняется к бьющей струе.

Хлорированная вода обжигает горло. Боль сменяется першением.

Терпимо.

Элиот устало выдыхает. Облокачивается на раковину, пятернёй зачёсывает волосы назад. Среди мокрых прядей виднеется грязная проседь.

Чистую одежду им выделили. Не новую, но добротную и, главное, тёплую. Элиот одевается и наконец покидает санитарную зону.

Когда он выходит в вестибюль, Анастази ещё у коменданта — именно он, златоклюв Бриль, зачитывает выжившим все нюансы их дальнейшего существования и подаёт документы на подпись. Элиот не знает, чем чреват отказ, но уверен, ответ ему не понравится: на заднем дворе валяются гильзы.

Отголосками горя полнится весь холл административного здания. Впервые за долго время Элиоту удаётся осмыслить всё, что произошло с ним и его миром за последний месяц. Парень смотрит на сданные добровольцами фотографии — находит на них себя и своих умерших друзей. Ему кажется, он на пороге потери сознания, когда осознаёт число погибших.

Приблизительное.

Точные цифры никогда не огласят.

Когда погибших становится больше, чем выживших, мир сходит с ума: на памятниках вместо имён умерших пишут имена живых. Считается, что это не будет бередить раны, и чувство вины не постигнет спасшихся.

Только это так не работает.

Элиот сгорает от гнева и стыда, когда смотрит на собственное имя в конце рукописного списка, вывешенного при входе. Те, кто выбрался из города после прибытия «Осколы». Они с сестрой стали сто сорок третьим и сто сорок четвёртой, соответственно. После них — больше никого.

Хочется себя вычеркнуть, выкинуть, стереть. Едва рука тянется за маркером, как взгляд случайно цепляется за одну из фотографий. В нижнем углу висит снимок с прошлогоднего корпоратива. На него даже попали Фриц с Даналией. Не веря своему зрению, Элиот дрожащей рукой отрывает фотографию и подносит к самому лицу.

— Эл? — внезапно слышит он знакомый голос.

Вздрагивает от неожиданности и оборачивается.

У самого входа стоит Вельпутар.

— Гео? — удивляется брюнет.

— Рад тебя видеть, чел, — радуется тот и обнимает старого знакомого. Похлопывает по плечу и сразу отстраняется. — Я боялся, что никто не выжил. Меня сразу вызвонили, как вы приехали. Знаешь, я-я… мне так стыдно, что ты из-за меня оказался там в ту ночь, не твоя смена даже…

— Забей. Ты же знаешь, я бы и так припёрся, — пытается успокоить приятеля Лайн. Он сам не знает, насколько его слова являются правдой, но это срабатывает:

— Наверное… — утешается Вельпутар и, смущаясь, чешет затылок. — Наверное, мне просто нужно было услышать это от тебя.

Внезапно в здание залетает собака. Та самая, что ещё недавно бессильно лежала у крыльца «Канкана». Псина радостно скулит и мечется меж старыми знакомыми. Сначала она трётся о колени Вельпутара, а затем ластится к Элиоту. Последний, несколько опешив, наклоняется и нерешительно гладит ту по голове.

— Дана была права: здесь хорошая ветеринарка, — со слабой улыбкой делится приятель и, присев, подзывает собаку к себе. — Я назвал её Шавой.

— Типа шавермой что ли? — Впервые за несколько дней Элиот улыбается. Георгий слабо кивает. — Что-то я сомневаюсь, что для собаки это хорошее имя.

Вельпутар невозмутимо пожимает плечами.

Занимается рассвет, когда пережившие Линейную выходят из административного здания и устраиваются на крыльце. Они больше молчат, чем говорят. Провожают современные бронетранспортёры серии «Ворон», военные поезда и крематорские фуры…

— Здесь были и другие, — уже после рассказывает Вельпутар, — из «Канкана». Я застал только сестру Ранайне с мужем — они сказали, что ты спас их.

— Да какой спас? — вяло отмахивается Элиот. — Просто сказал банкетным, что надо валить — ну, и подождал, пока все спустятся. Я бы сам там отсох, если бы не Алиса — она оттащила меня от лестницы и одела маску.

Вельпутар кивает. Мельком глянув на собеседника, уточняет:

— Терминальная?

— Не, вторая. Была третья, на самой границе, но в больнице откачали.

— Хорошо… Во всяком случае, лучше, чем могло бы быть. А что с Алисой?

Внутри всё замирает.

— Нет, — только отвечает почитатель. Качнув головой, добавляет тише: — Дана тоже. Они так и остались в «Адеоле».

Мимо них проезжает вереница из четырёх машин. Возглавляет ряд «Ворон», за ним следуют автобетономешалка и грузовик. Заключительной едет крематорская машина — «коптильня» в народе. Бригады, разъезжающие на таких, не тушат, а поджигают.

— Они готовят землю, — меланхолично комментирует отъезжающий транспорт Георгий, — чтобы оградить очаг.

— А как же эти, ну, спасательные операции? — удивляется Элиот. — Там же ещё могли остаться люди…

— После бомбардировки? — тоскливо усмехается Вельпутар и, подобрав с земли палку, бросает собаки. Та радостно несётся за ней. — Что-то я сомневаюсь. Если запуск ВААРП ещё можно пережить где-то под водой, то взрывы… Не, в городе таких подвалов не было.

— В Церупилсе было бомбоубежище… вроде бы.

— Оттуда вызволили Сениных и Кривых… Ирина, правда, не выжила. Причину, как я понял, так и не смогли установить.

— Она вакцинировалась?

— Говорят, да. Дайомисс успел передать дело о смерти Ранайне и свои подозрения… о подмене. В Родополис. Когда прибытие «Осколы» подтвердилось, я слышал, КОЗ заявили о начале разработки специальной маркировки для «Миротворца», — рассказывает Вельпутар, то и дело вздрагивая от проходящего мимо транспорта. — Я сразу понял, что что-то не так, когда в Ландо приехал этот… один из коллекционеров трагедий.

— Это ещё кто?

— Ты реально не знаешь? — удивлённо. Элиот пожимает плечами. — Он… Кто-то типа журналиста, я не знаю. Этот тип проводит всякие независимые расследования, снимает что-то типа документальных фильмах о… катастрофах и всём таком. Он приехал сюда, как появилась информация о «Канкане». Нашёл меня. Поспрашивал там всякое. А потом… Ну, думаю, ты догадываешься, что работы у него прибавилось.

— Что-то не припомню, чтобы в сети было что-то о «Канкане»…

— Я тоже удивился, но он сказал, мол, у них свои источники.

— Мне всегда казалось, что, ну, создание такой, э, информации, оно как бы регулируется флатлайнерами, — припоминает брюнет. — Что-то я не припомню, чтобы об аварии 75-го года хоть что-то рассказывали…

— А она есть. В смысле, документалка об аварии. Я, честно говоря, сначала тоже удивился, но потом… В общем, мне показали пару кадров. Она существует, — со странным воодушевлением произносит Вельпутар. — Создание такого контента не запрещено, но… нежелательно к распространению, как мне объяснили. Но они всё равно делают. Ждут, когда общество будет готово к освещению трагедий прошлого.

***

Корвина Рейста нет в социальных сетях.

Есть только удалённая страница.

Упоминание того самого — красморовца-посредника — встречается единожды: в краеведческой группе Синекамского края, в посте Фрица о дружбе народов. Ни ссылок, ни фотографий. Ничего. Лишь краткая история знакомства, произошедшая на фоне интереса к Стагету.

— Ты кого-то потеряла там? — замечая у окна потрёпанную девушку, вежливо осведомляется проходящая мимо охотница. На плече её нашивка с флагом Российской Империи. — Прости, если это не моё дело.

— Всё в порядке, — спокойно отвечает Анастази, отворачивая от себя экран протофона. — Все мы… потеряли там кого-то. Скажите, а будут ли списки погибших? Хотя бы… однажды.

— Надеюсь, — только отвечает красморовица и, поклонившись, скрывается в кабинете коменданта.

— Я тоже, — шёпотом вторит Лайне.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Ландо

Авелионская улица

1-3/995

— Ну, всё не так уж и плохо, — рассуждает Элиот, ставя пару стаканчиков с кофе на стол. Анастази поднимает на брата сонный взгляд и тихо вздыхает. Тот продолжает: — Ну, если бы всё было плохо, на КПП мы бы увидели ящики с «Осколы»… Кстати, а как они вообще выглядели?

Синекамский край позади. Контрольно-пропускной пункт со множеством документов и хмурыми красморовцами тоже. Теперь близнецы в Ландо — небольшом курортном городке, расположенном в тридцати километрах от погоста. Воздействие не добралось сюда, и жизнь в поселении, несмотря на увеличившееся число военных, продолжает течь в привычном ритме.

— Да-а… и это ты называешь «неплохо»? Серьёзно? — Анастази хмуро оглядывает парковую зону со столиками, за одним из которых они встречают рассвет. — Не помню я, как они выглядели. Надеюсь, всю «Панацею» стёрло вместе с этим проклятым поездом… Чтоб его.

— Хотелось бы… — квёло соглашается близнец, — но я не очень верю в это. Типа знаешь, перед тем, как спрятаться в «Витязе», я видел с той… той отречённой кучу падальщиков. Они тащили эти, ну, думаю, самые ящики на себе, и как-то, ну, не знаю… Сами-то они, наверное, не выбрались бы, с такой-то [ношей] на спинах, но что-то стрёмно мне…

— Мне тоже, — соглашается Анастази и, сделав глоток обжигающего кофе, морщится. — Попали они в город не сами. Кто-то привёз их — у них был транспорт, если… если я правильно поняла.

— Ну, а… Я не знаю, ну, эти двое, получается, всё делали сами, да-нет?

— Вероятно… В принципе, я знаю не больше твоего. Разве что…

— Что?

— В этом всём может быть замешана одна из карпейских вестниц, — неохотно делится подозрениями блондинка. Элиот изумлённо приподнимает бровь. Прочитав в его взгляде вопрос, близняшка отвечает: — Я не знаю, кто. У меня не получилось узнать… да и что бы это дало? Мы всё равно подписались под неразглашением.

— И то верно, — печально вздыхает парень. — Неужели… типа всё? Всё так и закончится?

— А как ещё? — удивляется Анастази. — Без обид, но мы не очень-то с тобой похожи на тех, от кого зависит судьба мира.

Едва солнце становится единоличным правителем небес, а перед кофейными автоматами выстраиваются очереди работающих ландовцев, Лайны покидают парк и движутся по улицам просыпающегося города. Не в пример Линейной здесь оказывается оживлённо даже в столь ранний час.

Автомобили, общественный транспорт — всё без следов поражения. Пусть сама техника не лучше синекамской, но выглядит она значительно новее. Дома, преимущественно простые и деревенские, поддерживаются в должном состоянии; замечая всё это, Элиот осознаёт, насколько убийственна жизнь в очаге Воздействия, пусть даже спящем.

Почитатель неожиданно останавливается. Тоскливо смотрит в сторону. Анастази успевает пройти пару метров, прежде чем замечает отсутствие брата. Возвращается за ним.

Тот неуверенно показывает вперёд.

Перед ними кинотеатр «Олимпик». Скромнее, чем в Линейной: вместо трёх залов здесь один. Однако вывеска, положение и содержание афиш — всё в точности так, как там в последние дни.

— Я не знал, что он был сетевым, — только произносит Элиот и печально опускает взгляд.

— Нам пора ехать, — мягко напоминает Анастази.

Очищенная «Макада» ждёт их неподалёку от выезда из города.

Поездка проходит спокойно: радио тактично молчит, на дороге только белоснежный фургон. До поворота остаётся несколько километров, когда сзади слышится оглушительный рёв, и небо темнеет в выхлопах.

От неожиданности Анастази выдавливает тормоз. По инерции «Макада» проезжает ещё несколько метров, прежде чем останавливается.

С протяжным гулом мимо проносится поезд. Среди крытых вагонов мелькают платформы со скрытым полотнищем грузом. Затем — последний вагон. На краю платформы сидит человек в плаще. Рядом с ним лежит белоснежная маска. За спиной стоит несколько ящиков.

Оглавление

Предисловие

Глава первая. Немёртвая Царевна

Глава вторая. Один плохой день

Глава третья. Однажды в октябре

Глава четвёртая. Радиоактивный Кардинал

Глава пятая. Зола на Заре

Глава шестая. Город нереализованных возможностей

Глава седьмая. Иллюзорная стена

Глава восьмая. В объятиях Стикса

Глава девятая. Ласточка

Глава десятая. Минимальная валентность

Глава одиннадцатая. Неполный вдох

Глава двенадцатая. Призрачный час

Глава тринадцатая. На шаг впереди

Глава четырнадцатая. Точка росы

Глава пятнадцатая. Живым