Мама ама криминал (СИ) [Mildimori] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1, где восемь раз повторяется слово «Сигонелла» ==========

— Значит, ты нанял меня за… Мей?

— Полмиллиона долларов минус твоя личная скидка для стран с вкусными сладостями. Итого: четыреста шестьдесят пять тысяч долларов. Американских.

— Ты нанял меня за четыреста с хером тысяч долларов, чтобы я вернул твоего сына?

В этом маленьком сицилийском кафе, спрятанном среди улочек сказочного белокаменного Ното, делают лучшие канноли во всей Италии. Гениальное просто: хрустящие трубочки наполняют кремом — на выбор фисташковый или традиционный с рикоттой. После этого есть пять минут, пока крем не размочит румяное тесто изнутри. Десерт нужно жадно кусать, лопая зубами пузырьки, вдавливая сладкие осколки в нежную взбитую начинку. Можно добавить шоколадную стружку или дроблёную фисташку, можно не добавлять — хуже не станет.

Годжо облизывает пальцы; тонкая корочка треснула после очередного укуса, трубочка буквально взорвалась в руке. На грани другого взрыва — пострашнее: не из сладкого творога, а из высвобожденной тепловой и лучистой энергии — балансирует занявший стул напротив Тоджи Фушигуро. Дон сицилийской мафии Тоджи Фушигуро.

— Именно, — скалится он, беззвучно возвращая на блюдце крошечную чашку с эспрессо. Если приглядеться (а Годжо приглядывается, такая уж у него работа), заметно, что на тонкой ручке остаётся вязь трещин. До взрыва есть ещё пара минут. Или пара фраз, если Сатору постарается.

— Напомни, Тоджи, как зовут твоего сына?

— Маттиас, — нехотя отвечает дон.

— Нет же, это имя, чтобы его не дразнили в здешней школе. Мне нужно его настоящее, японское.

В креме ни капли масла, поэтому на коже нет ничего липкого, поэтому Годжо лезет той же рукой в общее блюдо с печеньем, выуживая вон то, шоколадное, с самого дна. Неженка Нанами Кенто шумно сглатывает, будто его тошнит.

Один из двух совершенно неотличимых друг от друга парней наклоняется к уху Фушигуро. Бьётся носом о выставленную в скупом жесте ладонь. И Годжо начинает новый отсчёт: пять секунд до того, как Тоджи об этом пожалеет.

— Он — Фушигуро.

Четыре секунды до того, как Тоджи об этом пожалеет.

— Имя, мне нужно имя, — сладко тянет Сатору.

Две. Одна. Ба-бах!

Оба фитиля догорают одновременно, Фушигуро Тоджи улыбается совсем уж безумно, подаётся вперёд, впечатывает свои мясистые ладони в крышку столика — бедняжка едва ли толще мизинца своего мучителя. Посуда летит вверх, Сатору ловит стакан фраппе; он не любит, когда взбитые сливки смешиваются с кофе, поэтому, пожалуйста, не взбалтывайте. Не то скидку за хорошие сладости придётся аннулировать.

— Говори! — рявкает Тоджи на болванчика в шляпе, и тот на ухо шлёпает губами итальянскую скороговорку.

— Серьёзно?

Дон Фушигуро озадачен. Снова какой-то лепет, слишком длинный для «да». Ох уж эти итальянцы…

— Это она так его назвала?

— У них-то зачем спрашивать, — Годжо не выдерживает, потому что отлично знает простую драматургию этого диалога; как и имя единственного сына Тоджи Фушигуро. — Ты сам выбрал «Мегуми». Если вдруг забыл: по-японски это «благословение».

Два чудака в чёрных федóрах вновь обращаются истуканами на соседних с Тоджи стульях. Они ближе всех к эпицентру взрыва, щёки красные от марева чужого гнева. Для Годжо это тёплый бриз, обещающий прекрасную погоду в круизе. Сатору давно знает, что чем злее старина Фушигуро, тем легче идёт дело. Все эти ужимки, которых он набрался у мафиози, совсем ему не к лицу — жуткой, звериной, вырубленной из японской вулканической породы морде. Здесь, в Италии, он всадник без головы, потому что она, ей-богу, существует отдельно от воротника шёлковой рубашки, галстука бриони и плеч двубортного пиджака армани.

Итак… Годжо прочищает замёрзшее горло.

— Итак, ты платишь пол-ляма долларов, — фраппе всё-таки перемешался, поэтому скидке не бывать, — чтобы я нашёл мальчишку, имя которого не помнишь?

Тёмно-синий бриони трещит под мозолистыми пальцами Фушигуро. Просто здесь жарко. Дело вовсе не в том, что Годжо схватил огромного медведя за яйца и крутит их в руке, как бильярдные шары.

— Или ты выкладываешь всё начистоту, или я уезжаю. Вот такие вот… канноли, старина, — Годжо подбирает пальцами сладкую труху, смешанную с кремом, и отправляет в рот.

— Годжо, это приказ Масамичи, — Нанами умеет говорить не размыкая губ, а вот убеждать — нет. Сатору плевал с Пизанской башни на все поручения, просьбы и приказы. И на пять тысяч хрустящих зелёных купюр тоже. В маленькую Сицилию набилось столько знакомых, что каждая секунда пребывания здесь грозит обернуться катастрофой. А дома ждёт некормленый кайман. Он может обходиться без еды где-то год, но стоит Сатору влипнуть, и несчастная рептилия умрёт голодной смертью. Ну или её накормят тем, что останется от хозяина, если Кенто добьётся репатриации. И дело не в том, что кто-то убьёт Годжо — ха и ещё раз ха. Нет, десятки жаждущих помощи людишек разорвут его на мелкие кусочки, пытаясь поделить.

— За неполные сведения о задании — денежный штраф, — Годжо сидит к Мей Мей спиной, но знает, что она гаденько улыбается алыми губами.

Вставать не хочется, а тем более возвращаться в сицилийскую слякоть. Поэтому у Фушигуро есть ещё секунд десять.

— Отошли своих людей и выкладывай, — повторяет Годжо, окидывая взглядом всех присутствующих в кафе; метафорические яйца в руке поджимаются, медведя загнали в угол и собираются нагнуть.

Тоджи — теперь Сатору точно уверен: этой встречей и конкретно следующей фразой старина спасает свою задницу во всех возможных иносказательных и прямых смыслах — падает обратно на стул со словами: «Оставьте нас». Со своих мест встают два болванчика, поднимается старушка в шляпе за соседним столиком, женщина за руку уводит близнецов от прилавка, из соседнего зала выходит молодая пара. «Кафе Сицилия» с лучшими канноли и опаснейшими мафиози во всей Италии пустеет.

— Вау, прям как в кино, — Годжо салютует бородатому кондитеру, который покидает своё заведение последним.

Остаются четверо: Мей Мей подпирает стену вместе с неизменным пулемётом M249 SAW, в народе «пилой», Нанами Кенто (он, верный хорошим манерам, не стал выкладывать свою беретту на стол), Годжо Сатору и Фушигуро Тоджи. Обычное сицилийское утро. Никто не знает, кому и когда прострелят бедро, но все вместе верят в лучшее: сохранность своих шкур, целостность старейшей итальянской кондитерской. Прилагать к этому усилия ни один из четверых, конечно, не собирается.

— Ну? В чём дело?

Фушигуро складывает руки на груди и откидывается на плетёную спинку стула. Тот молит о пощаде протяжным скрипом. Центнер мускулов и концентрированного раздражения испытывает на прочность старенькую мебель.

— Шестьдесят автоматов, три тысячи патронов, двадцать ручных пулемётов, два из них станковые, четыре миномёта восемьдесят второго калибра, десять гранатомётов АГС «Пламя», сотня снарядов к ним, столько же мин и ручных гранат, вертолёт М8, два бронетранспортёра и три блядских бронированных в круг хаммера. Ну и по мелочи: пистолеты, аптечки, рации… Чёрт всё это дерьмо разберёт.

Годжо отлично знает, кто и в какой магазин ходит с таким списком. И блядские в нём не только бронированные тачки. В зависимости от того, зачем Тоджи озвучил это — блядским, ебаным и крайне хуёвым становится всё, до последнего, мать его, патрона.

— Мей, сколько?

— Плюс-минус семь миллионов долларов.

Лицо Тоджи меняет цвет, сливается с серым пиджаком армани. Он, кстати, не дороже трёх тысяч долларов. Не считая того, что краденый — Годжо готов поклясться, слишком уж узкий в плечах. Точно снят с какого-нибудь загулявшего в подпольном казино бедняги, решившего не тратить время на дорогу до Палермо, а сорвать джекпот прямо в Сиракузах. Грустная история, но не грустнее той, в которой фигурируют десять гранатомётов.

— Дон Фушигуро? — Кенто наполняет гранёный стакан водой из кувшина и ловким движением посылает его к Тоджи по гладкому столу. Хотя все здесь предпочли бы водку. Кроме, разве что, Мей. Она вразвалочку, как разбуженная сова, обходит посеревшего Фушигуро. По цвету лица заметно, что семь миллионов ни в каком виде не у него, а значит, чисто теоретически, гипотетически и образно, они могут оказаться у Мей. Этого ей достаточно, чтобы в предвкушении облизываться.

— Дальше-дальше, — Годжо крутит указательным пальцем в воздухе; этот коктейль нужно хорошенько встряхнуть, как и старину Фушигуро.

— Лучше тебе меня не торопить, сопляк, — и, разумеется, Тоджи хватается за пистолет. Болванчик оставил на столе свой кольт. Заряженный; ноль внимания на затвор. Старый хрен даже не целится — с полуметра он точно куда-нибудь попадёт. А зная Фушигуро, с вероятностью, близкой к абсолютной, это будет то место, где индусы рисуют себе красную точку.

— Опустите оружие, дон Фушигуро.

Щелчок. Дуло беретты с леопардовой рукоятью упирается в висок Тоджи.

— Профессиональная этика нашей организации не допускает подобного ведения переговоров.

— Не опустишь, и Кенто вышибет тебе мозги, пау-пау, — Годжо складывает пальцы пистолетиком, бесстрашно посылая невидимые пули. Но больше беретты у виска успокаивает прозвучавший список из десяти с лишним позиций, профессионально оценённый Мей в ту сумму, которая доставит проблемы даже итальянской «Коза Ностре». Яйца Тоджи скручены в тугой жгут и подвешены на мишень; реши он нажать на спусковой крючок — отстрелит в первую очередь их.

Фушигуро вскидывает руку с пистолетом. У Годжо закладывает уши: в маленьком кафе низкие потолки и прекрасная акустика. Белыми хлопьями летит штукатурка.

Дверь с ноги вышибает болванчик номер один. За его спиной тенью маячит болванчик номер два. От их рвения, тяжёлых шагов и удара резной ручки о стену хлопья побелки сыпятся с новой силой.

— Вон, — шипит на подчинённых дон и трясёт головой, как старый шелудивый пёс; чудаки пристыженно пятятся и переругиваются вполголоса, пытаясь приладить дверь к петлям, а бородатый кондитер, напротив, не стесняет себя в выражениях. Его слова Годжо ловит краем уха — никогда не знаешь, когда придётся обругать кого-то по-итальянски. Он протирает тёмные очки рукавом водолазки, убирая со стёкол мелкую пыль.

Головы пеплом посыпаны, теперь остаётся выяснить, что довело старину Тоджи до ручки.

— Сука, сука, сука, — Фушигуро выдаёт каждое слово отдельным плевком. — Эти пушки мне прислали русские и китайцы на хранение. Они собрались восстанавливать позиции в Африке…

— Затеяли маленький победоносный политический переворот где-то в Руанде? — подсказывает Мей, стряхивая с волос пыль.

— Наняли «самураев»? — продолжает Кенто. Он прикидывает количество наёмников, которых можно снарядить десятком тонн вооружения — за исключением организации, чьи представители собраны здесь и никогда не получали задание устроить политический переворот в Африке, остаются только одни ребята.

«Вот ведь подсоски», — в мыслях резюмирует Годжо. Стучит по карманам джинсов, выуживает помятую пачку из заднего, достаёт сигарету, поджигает, давит зубами кнопку, затягивается. Хочется засунуть в рот сразу две: сложно придумать что-то хуже, чем упоминание в соседних предложениях шестидесяти русско-китайских автоматов и подстилок-«самураев».

— В Мозамбике, там ископаемые, — Тоджи достаёт портсигар, и в него сразу ныряют тонкие пальчики Мей; её энтузиазма как не бывало — семь миллионов давно поделили и она первая с конца в этой очереди. — Наняли «самураев».

Нанами брезгливо прикрывает нос платком, и Годжо специально выпускает тугую струю дыма в стол, чтобы она красивой волной разбилась о чашку Кенто. Тот дёргает бровью, обещая Сатору долгую и мучительную смерть.

— «Самураи» прибудут сюда через пару недель, — Тоджи заканчивает фразу закономерным «блять». — Ещё через какое-то время здесь будет правительственный агент, который должен следить за транспортировкой наёмников и оружия.

— Оружия, которого нет?

В голове Годжо легко перекидываются мостики между рассказом Тоджи, его трясущимися руками и готовностью заплатить почти полмиллиона за задание. Оказывается, яйца Фушигуро в тисках настолько давно, что уже успели посинеть.

— Да, сопляк, ты прав, пушек у меня нет.

Похоже на исповедь. Годжо готов перекрестить дона Фушигуро и отпустить с миром, но русские, китайцы и «самураи» вряд ли разделят столь благородный порыв.

— Они исчезли с моего личного, особо охраняемого склада ровно тогда, когда сосунок дал дёру.

Сатору помнит Мегуми угрюмым засранцем, который при своём метре с кепкой умудрялся смотреть сверху вниз с выражением «отвали, дядя» и «ты что, дурак?». Представить Мегуми, лихо крутящего баранку очевидно огромного грузовика с разобранным вертолётом внутри, Годжо может, а вот сдержать смешок после этого — нет.

Тоджи снова хватается за пистолет. Но вяло, без огонька. Так, будто решает: пустить пулю в Годжо или себе в висок.

— Если я не верну оружие до того, как все эти черти соберутся здесь, окажусь в полном дерьме.

— Ты уже в полном дерьме, — пожимает плечами Годжо, бросая окурок в стакан с подтаявшей молочно-ледяной крошкой.

Мей возвращается к стене и «пиле», прицельно отправляя свою сигарету в тот же стакан; Тоджи тушит об стол.

— Если вы берётесь за дело, то нет.

Годжо хочет переспросить «что-что?», потому что слова дона больше похожи на рык и зубной скрежет.

— Нам нужно обсудить это с командиром Масамичи… — начинает Кенто, бросая взгляд на наручные часы: в Италии шесть утра, значит, Яга в Атланте, скорее всего, уже спит. — После полудня мы решим этот вопрос и…

— Мы в деле! — Годжо щёлкает пальцами и, качнувшись, бодро встаёт на ноги.

Сатору в бедро упирается что-то твёрдое. Обычно он не против такого, но тут дело в правильной обстановке: музыка, свечи, бутылка вина… Но от подобной неожиданности становится не по себе в маленьком сицилийском кафе, где оружия на квадратный метр столько же, сколько реквизита в голливудском боевике.

Нанами ощутимее вдавливает дуло беретты — чёрт, затвор-то снят! — в плотные джинсы. Конечно, Кенто, хренов фанат анатомии, тычет своей пушкой прямо в бедренную артерию. Если выстрелит, то у Годжо будет всего шестьдесят секунд, чтобы извиниться за слюни в печенье, дым в кружке и оборванную на половине фразу. Ещё минуту Нанами оставит себе для раздумий, а следующую, разделяющую Сатору и смерть от невосполнимой потери крови, в лучшем случае использует для оказания первой помощи.

— Сядь, — говорит Кенто, и Годжо садится.

— Не перебивай, — добавляет Нанами, и Годжо больше не будет.

— Так вот, мы обсудим всё с командиром Масамичи, доложим ему об изменениях в задании и, если он даст добро, приступим к исполнению, — Нанами как ни в чём не бывало приглаживает зачёсанные волосы и стряхивает остатки штукатурки с воротника светлого пиджака.

Между прочим, Годжо попросили всего лишь не перебивать, это совсем не то же самое, что заткнуться.

— Старина, мы в деле! — наученный горьким опытом Сатору теперь вскакивает со стула в два раза проворнее, оказывается рядом с Тоджи и хлопает того по плечу.

— Годжо, — выдыхает Нанами, но слышится почему-то «дерьмо».

Мей подхватывает свою «пилу» и перекидывает ремень через голову. Похоже на молчаливое согласие принять задание.

Нанами, Мей, а с ними Сёко, Юй и Ино — полный состав элитного отряда частной военной организации «KLD» (Сатору давно устал ломать язык этой аббревиатурой, расшифровку которой вряд ли помнит сам Масамичи, и говорит просто «Колледж») — наслаждаются итальянским солнышком и достопримечательностями Сиракуз уже пару дней. Изначально работа с «Коза Нострой» и доном Фушигуро была их миссией. Годжо долго ломался: рассказывал Яге, что боится летать на самолёте (парашютное десантирование не в счёт — это весело!), загибается без сигарет (ну и что, что лететь четыре часа с пересадкой?) и от скуки всегда лезет под юбки стюардессам (они не могут устоять, а за секс в туалете отправляют на исправительные работы). Сатору сдался, когда узнал, что наниматель — его давний приятель, с которым они однажды три часа простояли у буддистского храма в Кавасаки, держа друг друга на мушке. Местные монахи приняли это за современную вариацию медитации и почтительно обходили стороной двух идиотов. Оба оказались на соседних койках с солнечным ударом, где и завязалось странное знакомство — оттого, что пистолеты у них забрали.

— Масамичи в курсе, — снова загробный рык раненого медведя. — Ему я предоставил всю информацию.

Теперь и Нанами поднимается со стула.

— Обсудим детали в доме, — Тоджи возвращает себе способность говорить по-человечески и жестом указывает на дверь.

— Есть что-то ещё? — скептически поднимает бровь Мей; ей не нужны никакие подробности: если в деле замешаны семь миллионов долларов, она найдёт чёртовы пушки по запаху.

— Ещё очень много всего.

Фушигуро усталым жестом проводит по лицу и подхватывает кольт со стола. Теперь на нём только набитая бычками посуда, пепел, две мятые купюры и штукатурка, которая всё продолжает бессовестно сыпаться из дыры в потолке.

Первое утро Сатору в Сицилии складывается славно.

***

Если поддаться атеистическим настроениям и поверить в то, что Бога нет, тогда придётся усомниться и в существовании Ното. Человеческой фантазии попросту не хватило бы на то великолепие, что встречает решивших прогуляться по Корсо Витторио Эмануэле к церкви Сан Франциско Иммаколата. Годжо думает о том, что выражение «язык без костей» придумали итальянцы, на собственном опыте в этом убедившись.

Сатору признаёт искусство силой, Нанами ценит его, а Мей нравится, когда его оценивают другие — чем больше нулей в итоговой сумме, тем лучше. Но все трое замирают, увидев перед собой Кафедральный Собор, в лучах рассеянного тучами утреннего света похожий на бархатное золото.

— А мы тут с пулемётом… — рушит идиллию Годжо, услышав, как звякнула громоздкая игрушка на груди Мей.

Мей в ответ шипит и ближе прижимает к себе любимую «пилу».

— Это всё, что тебя смущает? — отстранённо отзывается Нанами, пока Фушигуро передаёт своим болванчикам ключи от машины, на которой приехали Мей с Кенто, и рассказывает, в какой именно прокат её нужно сдать.

— Ты про то, что мы не взяли десерты с собой?

— Про то, что на улице туман, а ты в тёмных очках. Про то, что нас сопровождают два мафиози, — Сатору следит за взглядом Кенто и понимает: да, двух амбалов в костюмах-тройках и чёрных шляпах ни с кем не спутать. — Про то, что тонированный в ноль хаммер припаркован на газоне…

Какой-то ранний турист как раз присаживается на корточки, чтобы сделать снимок чёрной машины на фоне белого Кафедрального Собора. Открыв водительскую дверь, выходит мужчина в голубой рубашке. Вырывает из рук иностранца телефон и кидает его далеко в кусты. Судя по равнодушному выражению лица, он повторяет это уже не первый — да даже не десятый — раз.

— Дон Фушигуро, пора ехать, — бурчит он, взглядом запугивая бедолагу-фотографа окончательно.

Годжо решает взять всё в свои руки, потому что языки двух итальянских болванчиков уже срослись в один длиннющий канат, скрутивший Тоджи по рукам и ногам. Сатору может разобрать некоторые фразы: «Как здоровье вашей матушки?», «Смотрели матч «Палермо» — «Катания»?», «Что будет сегодня на обед?» и бесконечно сменяющие друг друга «феттуччини», «фарфале», «спагетти», «равиоли».

— Старина, заканчивай, — лениво тянет Сатору, собираясь уложить длинную руку на плечо Фушигуро. Тот коротким шагом разрывает дистанцию, уходя от прикосновения. Годжо с недоумением смотрит на свою ладонь: ни творожного крема, ни слюней. Даже ногти — и те аккуратно подстрижены.

— Никто не может трогать дона, — сквозь зубы объясняет Тоджи.

Годжо хмыкает. Ловко изворачивается и «сливой» хватается за нос главы сицилийской мафии. Минута оторопи. Почти касаясь мостика между тёмными линзами очков, прямо промеж глаз Сатору смотрят два чернеющих тоннеля: короткое дуло танфолио и то, что подлиннее, — томсона. Опять.

— А чего не сам? — Сатору глазами указывает на то место, где, как он прикинул, полы пиджака Тоджи должны скрывать кобуру; удивительно — никаких выпуклостей, но чего ещё ожидать от кашемирового джерси, который выгуливали по подиуму на прошлом показе.

— Дон никого не убивает сам.

От короткого смешка Годжо клюёт носом край томсона, металл неприятно мажет по холодной коже. Надо же, Фушигуро Тоджи теперь никого не убивает сам.

— Опустите пушки, — раздражённо отмахивается он. — Будем считать, на меня нагадила птица.

«Птица» довольно ухает, когда обзор перестают закрывать две бесполезные железяки. Ни у кого здесь не хватит духу выстрелить в лицо Сатору Годжо; за исключением, может быть, Кенто.

Фушигуро жестом отсылает болванчиков и следом за Годжо идёт к машине.

— Какие ещё есть правила? Дон хоть зад сам себе подтирает?

Годжо немножко обидно — никто не смеётся. Если шрам на губах Тоджи и дёргается, то только для того, чтобы искривить лицо гримасой отвращения. Оно возникает от мысли, что он не может по пути домой закопать беловолосого мудилу. Или от другой: вообще никто не может закопать беловолосого мудилу, потому что он — единственный ключ к грузовику, доверху набитому русско-китайскими пушками. Который он, Тоджи Фушигуро, проморгал. Общая солидарность по поводу его исключительной полезности развязывает Сатору язык и напрочь лишает манер. Этим серьёзным мужикам в костюмах с наискось болтающимися автоматами Годжо нужен как глоток воды в пустыне. Как нормальная реакция помощника капитана всем, кто находился в роковой день на Титанике. Только Сатору Годжо — великий, блистательный, неповторимый — в силах спасти главе сицилийской мафии зад. Поэтому-то он и имеет право знать, кто его подтирает.

— Не путаться с полицейскими, не красть у своих. В семью не принимают тех, кто ведёт себя дурно. Наши люди должны всегда приходить вовремя, гладко бриться, обходить стороной клубы…

— Эти правила, что, придумала чья-то бабушка?

— …Не изменять своим жёнам и уважительно с ними обращаться, не заглядываться на подружек членов семьи…

— Видно, чья-то девчонка неплохо повеселилась перед тем, как эти пункты утвердили.

— Годжо, — голос Нанами режет без ножа, обещает настучать командиру Масамичи и оставить вечером без сладкого. — Дон Фушигуро, не обращайте внимания. Его поведение — единственное непрофессиональное, что есть в «KLD».

Сатору думает передразнить, но свой затылок дороже. Кенто всегда выбирает себе оружие по принципу: «если и осечка, то вышибу мозги ударом рукояти».

— Когда-нибудь он ведь заткнётся, — Тоджи сплёвывает вправо, прямо в центр звезды на диске хаммера, и косит узким злобным глазом на Годжо.

— Когда-нибудь… — эхом отзывается Кенто и разглаживает пиджак в опасной близости от леопардовой кобуры беретты.

В машине пятеро помещаются с трудом. Вернее, так: водитель, он же консильери Кон Сиу, чувствует себя отлично; Годжо, успевший запрыгнуть на переднее пассажирское, курит, вальяжно закинув локоть на бархотку окна, и наслаждается потоками прохладного воздуха, ласково обдувающими лицо; Мей, Тоджи и Нанами сидят сзади как канарейки на жёрдочке. Бугай Фушигуро, которого в собственной машине усадили посередине заднего ряда, скорбно и униженно обнимает колени руками, подавшись вперёд внушительным плечевым поясом. На кочках компанию из двух элитных наёмников и главы мафии встряхивает так, что обивка на потолке натягивается под ударами трёх твёрдых лбов.

— Женщина, убери пулемёт!

— Может, лучше убрать им тебя?

— Дон Фушигуро, вы поставили кольт на предохранитель?

— Вот дерьмо!

Сзади щелчок, потом шипение и возня. Годжо из окошка машет рукой парнише-пастушку, чьё овечье стадо разбрелось по краю трассы.

— Какого чёрта твоя тощая задница вообще впереди? — хрипит на ухо Фушигуро, которому по голени бьёт выпавший из сидения подстаканник.

По-честному, Сатору праведно опасается сорока минут близкого соседства с Нанами и его тяжёлой береттой. Не говоря уже о том, что Мей, насколько Годжо помнит, имеет дурную привычку разводить колени, укачивая между ними свою «пилу».

— Рассчитывал на твоё гостеприимство, старина.

— Кон Сиу, твою мать, езжай аккуратнее! — орёт Тоджи, придерживая рукой подстаканник. — Что за херь с этой машиной?

— Ты сам решил не выделять средства на техобслуживание, — пожимает плечами водитель, но позволяет обогнать себя ржавому фиату.

— Кто-нибудь здесь вообще будет разговаривать уважительно?..

— Дон Фушигуро, пожалуйста, уберите с моего ботинка ногу, — тон Кенто явно намекает на то, что иначе он её прострелит.

Годжо прибавляет громкость радио: Челентано надрывно сетует о том, что любовь красавицы — не для него. Время на часах: шесть часов пятнадцать минут. Рассчитанное навигатором время прибытия: шесть пятьдесят пять.

***

Дом в окрестностях Ортиджии Фушигуро, очевидно, достался в придачу к полномочиям управлять сицилийской мафией. Годжо и в самом страшном кошмаре не могло бы присниться то, как Тоджи останавливает свой выбор на камине с украшением в виде голопопого ангелочка, задумчиво читающего книгу, или приказывает повесить плазму над вылитой из чистого золота тумбой. Нет, старик никогда не отличался изысканным вкусом, но его стиль скорее «кошмар таксидермиста» — чучела медведей, их шкуры и головы, ружья, из которых этих самых медведей застрелили. А то украшенное стразами ведёрко для шампанского, в котором гостям подают пиво, Тоджи скорее бы надел на голову консультанту, решившему это посоветовать.

Фушигуро открывает мокрую бутылку о край стола — ужасного стола с вензелями, позолоченными сосульками свисающими по краям. Пена капает на красный бархат дивана, Тоджи следом вытирает об него руки.

Годжо сладко потягивается, задевая пальцами хрусталь люстры — потолки достаточно высокие даже для его роста, но эти висюльки такие длинные, будто целью дизайнера было разорить ювелирный дом сваровски. Сатору отлично чувствует себя после поездки с ветерком: Челентано радовал слух, сицилийские пейзажи — глаз, а кожаное кресло с подогревом — задницу. Но он из одной только вредности занимает второй диван, растянувшись на нём всем долговязым телом. Нанами садится прямо на голени. Попытки выдернуть их из-под крепких ягодиц заканчиваются стыдливым смирением и тихим «ну пожалуйста». Кенто беспощаден.

— Нанами, ты не с той ноги встал? — икры покалывает первыми иголочками близкой судороги. — Продолжишь это, и я завтра вообще ни с какой не встану.

— Семья Фушигуро любезно предоставит тебе инвалидную коляску, — невозмутимо отвечает Нанами, для убедительности поёрзав на ногах Сатору. — Так твоё лицо окажется на одном уровне с твоими шуточками.

— Хватит, — если есть кто-то несчастнее Нанами в зале, то это дон Фушигуро, которому кроме выходок Сатору приходится мириться с тем, что где-то по дорогам Сицилии катается грузовик с русско-китайским оружием.

Кстати о нём.

— Так что с пушками? Ты знаешь, где они могут быть?

Кенто, одобряя деловой подход, смещает центр тяжести так, что колени Годжо перестают выгибаться в обратную сторону.

— В этом главная проблема, — отпивая одним глотком половину бутылки, произносит Тоджи. — Сосунок последний год путался с братом главы калабрийского наркокартеля…

Фушигуро уже открывает следующее пиво, на этот раз зубами.

— Итадори Юджи, если правильно помню имя этого мелкого хмыря.

— Нет повести печальнее на свете… — начинает Годжо, но обрывает себя резким «понял-понял» после того, как Кенто привстаёт и с новой силой наваливается на голени.

— Да всё он правильно сказал, — Фушигуро снисходительно машет рукой. — Мои люди регулярно докладывали об их «тайных» свиданиях в Мессине. Я читал его переписку с этим Юджи: одни сопли. Понять не могу, в кого он такой? Одно обсуждение того, кто принесёт резинки, затянулось на полчаса — ходили вокруг да около, как…

— Старик, ты ужасный отец. Кенто?

— Ты прав.

— Может, тогда встанешь?

— Нет, благодарю, мне удобно.

— А мне не…

— Заткнитесь, — Фушигуро с тихой ненавистью, вылившейся в очень громкий звук удара бутылочного стекла о дерево, ставит пиво на стол.

— Продолжайте, дон, — всё так же невозмутимо откликается Нанами; Сатору тем временем прощается с большими пальцами ног.

— О чём я вообще говорил…

— Ваш сын крутит роман с братом наркобарона, — любезно подсказывает Кенто.

Годжо снова вспоминает мелкого и не по годам серьёзного пацана, который даже песок ел с крайне вдумчивым выражением лица. В умной, талантливой и ослепительно красивой головушке Сатору никак не укладывается то, что Фушигуро-младший смог заманить кого-то в любовные сети. Тем более, парня. Тем более, связанного с европейским наркотрафиком. Тем более, в свои нежные девятнадцать лет. Как же быстро растут дети.

— Да, — Тоджи вливает в себя вторую бутылку; всё очевиднее становится, почему прислуга принесла именно пиво: расстроенный дон успел вылакать все крепкие напитки из своего бара подчистую. — В последней переписке, которую мои ребята смогли вытащить из его телефона, сосунок обсуждал свой побег с Юджи. Калабрийский сопляк и его брат сейчас в Сицилии. Американцы прижали наркокартели в Мексике, собираются объявить их террористическими группировками. Поэтому брат Итадори зашевелился, подтянул свой зад сюда, чтобы договориться с американцами о взаимном нейтралитете. Его ребята не везут кокаин в Штаты, а американцы закрывают глаза на то, что он творит в Европе.

— Мей, у тебя есть информация по этим переговорам?

Стоп.

Мей?

У Годжо, конечно, темнеет перед глазами, но высокую фигуру женщины с белоснежной косой он не видел с тех пор, как они впятером вошли в дом.

Нанами оказывается более проницательным.

— Мей, хватит ходить вокруг пейзажа Локателли. Это всё равно подделка.

Где-то сбоку от Годжо длинный поток ругательств и лязг задвигаемого лезвия швейцарского ножа.

— Откуда ты знаешь? — удивлённо спрашивает Тоджи.

— Не знаю, но дело ведь в том, что она — тоже, — на пару тонов тише отвечает Кенто; страшный, мать его, человек.

— Мей, сколько?

На это слово неудавшаяся воровка отзывается моментально, выныривая откуда-то справа и пристраиваясь на бёдрах Сатору. Очень больно, но, кажется, тут действует тот же принцип, что и при повреждении рёбер — если они сломаны с обеих сторон, то дышится легче.

— Сколько чего?

— Сколько у тебя информации на калабрийский наркокартель и их связи с американцами?

Мей зевком рискует вывихнуть себе челюсть.

— Ну в преступных кругах их главного зовут Двуликим, иногда Сукуной, кажется, это и есть его имя, — откидываясь на спинку дивана, безэмоционально вещает Мей. — Он важная шишка в Европе, предположительно, как раз-таки из-за своих связей с Америкой. Он отстёгивает им кучу денег… Сорок процентов с каждой крупной сделки. В общем, вносит свой вклад в банковскую систему США. Поэтому, а ещё из-за того, что он конченый псих, его никто не трогает. Но раз началась заварушка в Мексике, то логично, что он тоже заволновался…

Годжо хочет сказать Мей, что она просто повторила слова Фушигуро, но в любой момент могильным камнем ему на грудь могут уложить семикилограммовую «пилу». Остаётся только слушать. Сатору смутно припоминает человека с именем «Сукуна». Кажется, там ещё было вино, с десяток трупов и… чуррос! Бинго, прошлое лето в Каталонии!

— У него уродские татуировки.

— Что? — все трое разом поворачиваются к Годжо.

— У него на лице дебильные полосы. Волосы розовые, линзы красные. Странный тип.

Выражение всех трёх лиц сводится к единому знаменателю: если Годжо Сатору говорит, что кто-то странный, то это тревожный звоночек.

— Ты его знаешь? — сдвигая брови к переносице, спрашивает Фушигуро.

— Было дело, — Сатору закидывает руки за голову, наслаждаясь вниманием. — Приезжаю я, значит, в Барселону, чтобы оттуда двинуть в Калелью, на ходу цепляю поезд прямо посреди полузаброшенной станции, а внутри человек двадцать, вооружённые до зубов…

— Дон Фушигуро, продолжайте, пожалуйста.

— Эй, это отличная история!

— Мой сын, а вместе с ним и оружие, сейчас у Сукуны. В Сигонелле.

Годжо послышалось. Та кровь, что должна приливать к ногам, потекла обратно к голове, остановленная филейной частью Мей — в Италии грех не отъесться, но в памяти Сатору его коллега выглядела худее килограмм на пять, а по ощущениям в отнимающихся бёдрах — на все пятнадцать.

— Где? — Сатору беззаботно переспрашивает, мысленно играя с Тоджи в города; что там есть в Сицилии на «С»? Сиракузы? Они совсем рядом, пятнадцать минут на дорогу, и пушки на месте. Но тогда Тоджи мог бы смотаться сам, а не выкладывать полмиллиона из своего кармана, нанимая элитный отряд. А, может, Сардиния? «Сиг» в слове «Сигонелла» и «сардина» — в «Сардинии». Дурнопахнущий каламбур, но можно списать всё на акклиматизацию, нарушение кровоснабжения и ошибку самого, немного захмелевшего, Фушигуро.

— В Сигонелле. Сукуна, его брат, мой сын и шестьдесят тонн русско-китайского оружия в Сигонелле.

Годжо заливается весёлым смехом. Давит ладонями в мягкую обивку дивана, чтобы перенести на них центр тяжести, скользит тазом назад и выдёргивает ноги из-под задниц своих товарищей. Тут же ставит локти на бёдра и складывает ладони в замок у лица, опуская на него подбородок.

Можно переспросить ещё раз, чтобы в четвёртый раз услышать «Сигонелла». А можно поверить в то, что чокнутого наркоторговца американцы для переговоров позвали на свою военную базу. Годжо требуется время, чтобы взвесить, какой вариант поставит его в более нелепое положение. Но чёртовы чаши внутренних весов замирают в точке идеального баланса. Как ни посмотри, Сатору сейчас дурак. К счастью, он любит им быть. Дуракам везёт в картах, любви и кровавых банях, где тот, кто не хочет вышибить тебе мозги, просто-напросто целится в живот. И спроси кто-нибудь Годжо: «Мужик, скажи, кому под силу грабануть американскую военную базу?», он бы, ни секунды не думая, ответил: «Последнему дураку».

Но это худший из возможных вариантов. Учитывая в том числе тот, где из Мей сейчас вылезает Чужой и разрывает всех присутствующих на крошечные части, размазывая кровь по золотым вензелям и ангелам на камине. Поэтому Сатору переспрашивает:

— Сигонелла? Та самая военно-морская авиабаза Сигонелла, в паре часов езды отсюда? Рядом с Катанией?

Фушигуро кивает.

— Да брось.

— Они там.

— Не знал, что ты такой шутник.

— Это не шутка. В Сигонелле.

— Нет.

— Да.

— Не…

— Годжо, — одёргивает Кенто.

Значит, Сигонелла. Центр воздушных операций США в Средиземном море, плюс-минус сорок подразделений, около четырёх тысяч военных внутри. А ещё глава наркокартеля, его братец со своим любовником и блядский грузовик с шестьюдесятью тоннами русско-китайского вооружения, который стоит в одном из ангаров и ждёт своего часа быть обменённым у американского агента на свободу наркотрафика в Европе. И он — Сатору, Годжо Сатору — должен… Должен что?

— И что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты пробрался туда, а потом увёз пушки и сосунка.

— Дон Фушигуро, вы должны понимать, что это задание требует особой осторожности и специальной подготовки. Боюсь, нам всё-таки придётся связаться с командиром Масамичи для уточнения…

— Старина, я в деле!

========== Глава 2, где всё катится к чертям на скании r730 ==========

Кон Сиу появляется в зале, чтобы положить на стол ноутбук и толстые стопки листов. На них напечатанные десятым кеглем буквы липнут друг к другу и смешиваются в чёрную кашу. Годжо держится стоически — щурится, ходит вокруг торшера, садится на подоконник, но тёмных очков не снимает. К счастью, Кенто зачитывает особо важные моменты вслух.

«Сукуна (Двуликий), возраст: 38 лет, холост, есть младший брат: Юджи Итадори.

Род деятельности: глава калабрийского наркокартеля, контролирует значительную часть европейского трафика.

Известен своей жестокостью. По слухам, сдирает кожу с конкурентов и держит при себе мастера, который обшивает ей мебель».

Ага, значит, где-то в Сицилии есть интерьер хуже, чем в доме Фушигуро Тоджи. Ему Годжо весело подмигивает, поднимая вверх золотой кубок — назвать это бокалом не поворачивается язык.

«Пытает заложников. Возможно, каннибал. В сексе предпочитает…».

— Кенто, ты уверен, что читаешь самое важное? — с напором произносит Мей, закрывая ладонями уши Юй Юй.

Он и Ино задержались, потому что перевозили в дом Фушигуро своё оборудование: громадные шпионские чемоданы с тем, что Сатору называет «жучками» и «суперкомпьютерами». Такума поправляет: «Там программные модули, дроны, глушилки, адаптеры, одноплатные компьютеры, логические анализаторы…». Здесь Годжо обычно зевает и спрашивает, на чём из этого можно зарубиться в фифу.

Сейчас Ино натягивает шапку на лицо, пытаясь спрятать пылающие щёки. Для мальчишки упоминание каннибализма и секса в соседних предложениях — психологическая травма. А вот Сатору не прочь поговорить о том, как и кого трахает Сукуна; мало ли, вдруг сгодится для дела.

— Кенто, продолжай.

— Не указывай мне. «Сексуальные предпочтения: игры с удушением, пирофилия…».

— Достаточно.

Нет, это никак не поможет; «сгореть на работе» — точно не про Годжо.

— Не указывай мне, — повторяет Кенто и с достоинством заканчивает: — «Некрофилия».

Сатору приглядывается к Ино. Если прямо сейчас отправить пацана к Двуликому, то что-нибудь да получится: Такума задыхается, пылает огнём и медленно, но верно умирает от смущения.

— К-кому-то реально такое нравится?

— Ага, больному ублюдку, к которому мы вот-вот поедем в гости, — Сатору похлопывает Такуму по плечу.

— Для этого вам нужен план, — в десятый раз повторяет дон Фушигуро. Старина успел послать одного из своих людей за крепкой выпивкой и теперь крутит в руке стакан скотча.

— Мне хватит информации, можем начинать. — Сатору забирает у Тоджи напиток и делает небольшой глоток, тут же морщится от горечи, высунув кончик языка. Всем своим видом Фушигуро говорит: «раз не можешь нормально пить виски, то намешай сауэр, сопляк», но рот держит на замке; ключ от него припрятан где-то в Сигонелле, между ящиками со снарядами гранатомёта АГС «Пламя».

— Нет уж, я не хочу снова через это проходить, — Мей встаёт с дивана, тянется одной рукой к «пиле», а другой к плечам Юй. — Мы вернёмся через полчаса. Тоджи, нас проводят в комнату?

Фушигуро лениво перекатывает затылок по спинке дивана, взглядом указывая одному из своих людей на Мей.

— Синьорина, ваша комната на втором этаже. Синьор, вас отведут в спальню на первом, — с учтивым кивком произносит седой мужчина.

— Нам нужна одна комната.

Годжо, как и Нанами с Ино, давно привык к этой маленькой причуде, а вот Фушигуро с недоумением отрывает голову от красного бархата, глазами провожая высокую Мей и едва поспевающего за ней Юй.

— Они разве не?..

— Старина, возможно, пока твой сын чистит зубы, за стеной брат его парня трахает трупы. Тебя правда смущает Мей?

— Годжо, — Кенто, как бусины в чётках, перебирает буквы, но снова не придумывает продолжение. «Годжо, я напишу об этом в рапорте Масамичи» не работает с тех пор, как Нанами узнал, что командир клеит коллаж из лучших выходок Сатору; «Годжо, я отстрелю тебе башку» теряет актуальность, когда повторяется больше трёх раз за час; а для «Годжо, умоляю, перестань» Кенто ещё не созрел.

— Если подумать, — Тоджи снова упирается взглядом в потолок, — какого чёрта они не стали слушать? Вы ведь собрались обсуждать план.

Нанами отрывается от бумаг, поправляет леопардовый галстук и коротко кашляет, прочищая горло. Сатору готов купаться в лучах славы, но Кенто портит всё своей кислой миной и тоном офисного работника в десятом поколении:

— Дон Фушигуро, я расскажу вам о специфике работы элитного отряда организации «KLD». Нам с вами предстоит пройти несколько стадий…

— Вроде девяти кругов ада? — усмехается Фушигуро, отчего шрам в уголке губ криво ломается.

— Нет, их будет пять. Пять этапов принятия того, что нампридётся иметь дело с Сатору Годжо.

Этап первый. Отрицание безумных идей Сатору Годжо.

— Нет, нет, нет, — с ошалелым взглядом твердит дон Фушигуро и из пустого графина подливает виски в полный до краёв стакан.

— А вот и да! Так, на чём я остановился? Точно, кроты… Когда гигантские кроты прокопают туннель, мы пройдём через него и окажемся в самом центре Сигонеллы!

Годжо рисует синим маркером на обратной стороне листа с досье: в центре прямоугольник с надписью «Сигонелла», со всех сторон к нему приближаются неровные кружочки — батальон кротов, который пророет ход, минуя пропускные пункты и колючую проволоку.

— Нет, — на последнем издыхании шепчет Фушигуро.

— Годжо, мы не сможем найти столько кротов, — Нанами терпеливо и последовательно отвергает идею за идеей.

Нет, не вариант подключить к штурму гражданских, пустив утку о том, что в Сигонелле ставят опыты над инопланетянами.

Нет, просто приехать туда в сиесту не выйдет, не все в Италии пьяны в это время.

Нет, нельзя сказать охране, что там работает твоя мама.

Нет, нет, нет.

У Годжо звенит в ушах от этого слова, бумага исчерчена вдоль и поперёк, маркер приходится смачивать слюной, чтобы выжать из него остатки цвета.

— Нет, — грохочет дон Фушигуро и с размаху отправляет единственный не золотой стакан в стену. — И за это я плачу деньги?

Этап второй. Гнев, вызванный выходками Сатору Годжо.

У Сатору прекрасные длинные ноги, поэтому он легко перепрыгивает спинку дивана, а потом перемахивает через кожаное кресло. Его обивка разлетается ошмётками по залу, из нутра лезут белые кишки пенополиуретана. Фушигуро стреляет ещё и ещё. Берёт выше, чтобы выцепить светлую макушку — место, в котором рождается весь бред — но мажет и сбивает висюльку с люстры. Та падает в чашку кофе Нанами; Годжо во время крутого виража вокруг дивана успевает заметить тёмные капли на бежевой ткани пиджака и лице, которое обещает страдания теперь уже всем присутствующим.

Сатору прячется за колонну и, выглядывая, показывает Тоджи язык; пули врезаются в мрамор, осколки летят во все стороны. Где-то под столом ойкает Ино — он ненавидит пальбу.

— Разве дон может так стрелять? — веселится Годжо, единственный человек без пушки во всём этом гигантском доме. — Позвать твоих дружков?

— Я прикончу тебя сам, сопляк! — скрипит зубами дон и меняет магазин кольта; пустой гулко бьётся об пол.

— Сначала попади, старик!

Очередная пуля рикошетом отскакивает от золотой тумбы и на излёте разбивает блюдце, которое Нанами держит в руке, аккуратно пытаясь примостить чашку в его центр.

Верх ушной раковины режет до крови. Сатору инстинктивно тянет руку к пульсирующей ранке. Смотрит на Фушигуро, но тот тоже растерянно ощупывает кончик носа, с выступившей на нём алой каплей. Ювелирная работа. Значит, работает Нанами Кенто. Значит, пора поднимать белый флаг и сдаваться.

У Нанами две беретты — по одной в каждой вытянутой руке. Левой держит на мушке Тоджи, правой целится в Сатору. Лицо настолько злое, что будь у него ещё один пистолет, сжал бы спусковой крючок зубами, чтобы вместо слов стрелять и стрелять.

Этап третий. Торг с Сатору Годжо.

Сатору и Тоджи сидят плечом к плечу. Они раскладывают раскиданные во время беготни и перестрелки бумаги на две стопки: те, что о Сигонелле, налево; те, в которых информация о Сукуне, направо. Воспитатель в этом детском саду — Нанами Кенто, перед ним на столе лежат два пистолета. Если Фушигуро рычит, соприкасаясь пальцами с Годжо, то Нанами глухо покашливает и выразительно опускает чашку на новое блюдце. Если Сатору специально ловит движения Тоджи и подставляет руку, то Кенто кладет свою на рукоять беретты. Ино копается в компьютере, прощупывая слабые места в системе безопасности Сигонеллы. В зале царит идиллия и покой. Пока что. Нанами, может, и мастер наводить порядок, но точно не знаток человеческих душ. А вот Годжо ещё по Кавасаки помнит скверный характер нынешнего дона сицилийской мафии. Пусть он сейчас в расстроенных чувствах и спонтанном запое, звериный нрав всё ещё при нём.

Тоджи влезает краем рукава в лужу разлитого кофе и матерится. «Оставаться спокойным в ваших же интересах, дон», — отстранённо отчитывает его Нанами.

Тоджи неаккуратно сшибает локтем уже сложенную стопку, специально кидает следом за ней соседнюю. «Вам стоит взять себя в руки», — снова холодный тон Кенто.

Единственный, кто успевает уследить за движениями Фушигуро — Сатору. Он подбирается и отодвигается в угол дивана, наблюдая за тем, как в мгновение ока обе беретты меняют владельца. Тоджи почти не прикладывает усилий: с неожиданной для его габаритов скоростью хватает один пистолет, а второй, вместе с ладонью успевшего дотянуться до него Кенто, прижимает свободной рукой к столу.

— А сейчас слушайте сюда, ублюдки, — басит дон, всем центнером веса налегая на запястье Нанами. Тот отпускает беретту и выпрямляется, прощупывая сустав. На лице читается однозначное: «Чтоб я ещё раз обсуждал планы Годжо».

Но сам Сатору не согласен. Что угодно подошло бы лучше. Например, «чтоб я ещё раз решил покомандовать грозным мужланом», «чтобы я ещё раз считал ворон, пока мои пушки лежат рядом» или, самое очевидное и прозаичное, «чтоб я ещё раз связался с сицилийской мафией». Сатору здесь совершенно ни при чём — вот он, сидит на краешке дивана и болтает закинутой на колено ногой.

— Вы будете делать то, что я вам скажу, и вернёте мне оружие, поняли? — Фушигуро, чувствуя приятное тепло металла, зажатого в ладонях, расцветает на глазах. — Я отправлю с вами своих ребят. Пока вы будете штурмовать базу, они проберутся туда и выкрадут грузовик.

Нанами устало поправляет очки:

— Отряд из трёх человек не может штурмовать военную базу.

— Тогда лучше перестрелять вас всех. Это сбережёт мне и деньги, и нервы, — скалится Тоджи.

Ни рычание Фушигуро, ни Кенто в амплуа дрессировщика не интересуют Годжо. А вот лист бумаги с чёрно-белой фотографией грузовика под крупным заголовком «Компания “N&M”» кажется занятным.

— Старина, посмотри, — Годжо указывает Тоджи на эту находку.

— Играть со мной вздумал, сопляк? — Фушигуро недоверчиво кривит рот.

— Да нет, правда глянь, — длинный палец настойчиво тычет вниз.

Сатору бы разочаровался в Тоджи окончательно, если бы тот после секунды раздумий всё-таки не покосился на лист. Конечно, дон возвращает взгляд на Годжо раньше, чем успевает прочувствовать ту гениальную мысль, которая покалывает кожу белобрысой головы, но и этого достаточно.

— Грузовик?

— Он самый. Судя по подписи, принадлежит той компании, которая снабжает Сигонеллу едой. Как вы там говорили? Фузилли, равиоли, фарфалле?

— И?

Иногда Сатору Годжо очень тяжело жить в мире, где все, кроме него, непроходимые идиоты. В другое время его это веселит.

— Я задал вопрос, — Тоджи поигрывает пистолетами, явно ощущая себя хозяином положения.

Сегодня Сатору напрягает чужая тупость. Он устал с дороги, выпил невкусный кофе и почти час трясся в машине под склочное шипение уважаемого мафиози и дамы с большой пушкой. В него не тыкал своей огнестрельной цацкой только ленивый. Видимо, он так давно не выбирался в свет из своего уютного домика в Рейкьявике, что криминальный мир успел забыть, на ком он, мать его, держится.

Сатору опускает подбородок; очки, повинуясь движению, ползут вниз.

— Опусти оружие и подумай, — просит Годжо, моментально выигрывая битву взглядов. — Я тебе помогу.

В UFC после стердауна следует сам поединок, но с Годжо такое не прокатывает: тот, кто не выдерживает его пристальный взгляд, заведомо проигрывает. Нанами отлично знает об этом, поэтому протягивает руку, и Тоджи кладёт в неё оба пистолета.

Этап четвёртый, в ходе которого гениальность Сатору Годжо вгоняет всех в депрессию.

— Этот грузовик, смотри, реально большой грузовик, — Сатору поднимает фотографию и обводит ногтем каждую из трёх сцепок, — может беспрепятственно проезжать на территорию и выезжать из неё. Понимаешь?

— Понимаю, что ты имбецил, — снова заводится Тоджи, но всё же падает обратно на диван. — Даже если мы приедем туда на этом, — Фушигуро едва не рвёт бумагу ударом пальца, — то всё равно не сможем незаметно перегрузить шестьдесят блядских тонн пушек и спокойно уехать.

— Мы не будем ничего перегружать, — расплывается в широченной улыбке Годжо. — Мы подменим машины. Сукуна не может выставить свою охрану у грузовика с оружием, если не хочет привлечь к нему лишнее внимание до того, как прибудут переговорщики. Мегуми наверняка использовал все своё обаяние, чтобы незаметно провезти машину. Стоит воякам узнать, что на их базе русско-китайские пушки, они быстро присвоят их, и план Двуликого подмазаться к американцам сорвётся. Поэтому он надеется только на неприступность Сигонеллы и на то, что во всей Сицилии не найдётся того, кто рискнул бы туда сунуться.

Перед тем, как согласиться взять задание и покинуть Рейкьявик, Сатору выдвинул одно обязательное условие: ни одна живая душа, кроме Фушигуро и нескольких верных ему людей, не должна знать о том, что Годжо в Италии. Поэтому в аэропорт Катании он прилетел эконом-классом обычного чартера по поддельным документам, там поймал бомбилу, согласившегося за две сотни долларов наличными отвезти его в Ното, и доверил своё инкогнито Фушигуро, который пообещал, что в паре километров от «Кафе Сицилия» не будет никого, кроме его людей и, может быть, десятка вездесущих туристов, принявших парней с автоматами за массовку нового боевика.

Поэтому у Сатору с собой нет даже двенадцатисантиметрового даблтапа в кармане, даже ножа-кастета. Он вооружён только своей неповторимой харизмой и невозможной притягательностью, всё остальное должна привезти Сёко, которая прибудет в дом Фушигуро после обеда. Не брать оружие и проходить паспортный контроль наряду с гражданскими, решившими устроить себе сицилийские каникулы, это единственный способ остаться незамеченным. Так даже самая проворная крыска не сможет пронюхать, что Сатору Годжо в Сицилии. А никто другой ни за какие деньги не согласиться ехать в фургоне, набитом хлебом, пастой и овощами, в лапы к военным и безумному Двуликому.

— Нам не подойдёт любой грузовик, — всё ещё мрачно откликается Тоджи. — Пушки мне передали в чёрной скании r730 с тремя фургонами.

— В такой? — Годжо, расплываясь в улыбке, трясёт фотографией перед лицом дона. Тот срывается цепным псом и хватает лист, сминая бумагу по краям.

— Что за?..

— Те, кто отправлял пушки, наверняка позаботились о том, чтобы машина не выделялась на дорогах. Взяли ту, которая в ходу у крупных компаний, — растирая переносицу, поясняет Нанами.

Сатору кивает и добавляет:

— Но заняться благотворительностью тебе все равно придётся, старина. Подаришь им ещё пару чёрных грузовиков на всякий случай.

— Сначала подарить, а потом угнать? Где гарантии, что они повезут следующую поставку именно в скании?

Нет, Фушигуро точно пьян, ничем другим объяснить его несообразительность Годжо не может.

— Не нужно угонять. Мы провернём дело с компанией «N&M» под прикрытием, — Сатору подаётся вперёд, поворачивает голову и, игнорируя Фушигуро, смотрит прямо в глаза Кенто. — Как думаешь, получится?

Нанами меняется в лице. Хватает распечатку и напряжённо вглядывается в фотографию.

— Откуда ты…

— Кенто, дружище, мы ведь давно работаем вместе. Разве я могу не знать о твоих маленьких инвестициях?

— Такума, — тот оглядывается на Ино и с негодованием поправляет галстук. — Ты ему сказал?

— Господин Нанами, нет! — отрывая глаза от экрана ноутбука, обиженно восклицает пацан.

— Тише-тише, я сам всё узнал.

— Да что здесь вообще происходит? — Фушигуро так часто теряет терпение, что пора на резинке продеть его через пиджак, как варежки первоклассника.

— «N&M» — международная компания с филиалом в Италии. Они занимаются в том числе поставками продуктов в булочные. Кенто хорошо их знает, потому что у него на юге Франции есть…

— Годжо.

— Всё-всё. Это я к тому, что Кенто запросто с ними договорится. Да?

Нанами прилагает немыслимое усилие, чтобы его лицо выглядело спокойным. Почти получается: только правый уголок губ дёргается, выдавая нервный тик.

— Я договорюсь.

— Вот и славно, — хлопает в ладоши Сатору, складывает лист бумаги самолётиком и запускает в другой конец зала. — План готов: на чёрном грузовике скания r730, любезно подаренном компании «N&M» доном Фушигуро, я приезжаю на базу Сигонелла. Такума и Юй отслеживают местоположение Мегуми, добывают мне карту и немного колдуют над камерами. Ино, сможете?

— Не уверен… — начинает пацан, но, взглянув на Кенто, вздыхает и выдаёт тихое: «Сможем».

— Я меняю один грузовик на другой, хватаю под мышку крошку Мегуми и спокойно еду к вам. На всякий случай где-то у Лентини ждут Мей с Кенто, страховка на случай погони.

Этап пятый. Принятие плана Сатору Годжо за неимением альтернатив.

— Принято?

— Принято.

***

Нанами, как и ожидалось, быстро решил все вопросы. Он связался со своим помощником во Франции и попросил организовать встречу с владельцами итальянского филиала «N&M». Явился в строгом костюме с кожаным портфелем берлути в руках; коротко и ёмко рассказал о том, что планирует масштабировать свой бизнес для выхода на итальянский рынок и надеется на расширение делового сотрудничества. Годжо отказался покидать дом Тоджи, поэтому слушал разговоры через «жучок», который Такума прикрепил к леопардовому галстуку Кенто. Нанами врал виртуозно: сам Сатору готов был пожать ему руку, показать всё, что тот попросит, разбить свинью-копилку и раздвинуть ноги. Местное руководство «N&M» тоже легко попало под чары безукоризненно вежливого и холодного, как айсберг в океане, красавца-мужчины. Нанами в тот же день пригласили посмотреть, как работает предприятие. Сначала решили показать новейшую технику. Тогда-то Кенто и должен был ввернуть, что в честь хорошей сделки подарит компании мощный грузовик скания r730. Накануне Фушигуро Тоджи скрежетал зубами, оформляя заказ на такую машину. Изначально в плане их было две, но, когда выяснилось, что это стоит как покупка руки Сатору Годжо (причём ценной, той, которая держит пистолет), Тоджи встал на дыбы и заявил, что лучше умрёт от пуль русских спецагентов, чем расстанется с такими деньгами. Годжо сжалился над скупым стариком и разрешил заказать одну машину.

Но оказалось, что Фушигуро Тоджи, а вместе с ним и всему элитному отряду «Колледжа», повезло так, как не везёт обычным людям. Это как первый раз прийти в казино, поставить всю зарплату менеджера среднего звена на зеро и увидеть, что шарик влетает в ячейку напротив зелёного нуля. Как вслед за улыбающейся из телевизора девушкой зачеркнуть — одно за другим — все пятнадцать чисел.

Когда Кенто приехал в логистический центр «N&M», там его уже ждала целая шеренга грузовиков скания r730 — блестящие бамперы, белые, красные, чёрные кабины и однотонные кузова. Это значило, что подушка безопасности в виде ещё одной машины не нужна. Фушигуро восторженно рвал подготовленную накладную на куски. Хотя Годжо предлагал ему оставить грузовик себе; смотрелся бы солиднее, чем потрёпанный хаммер.

Сейчас Сатору может лично убедиться: скания и вправду хороша. Он стоит в последнем из трёх фургонов, зажатый с одной стороны ящиками яблок, а с другой — пакетами молока.

Пробраться сюда не составило труда. Благодаря Кенто, который, как и подобает примерному мальчику, внимательно слушал экскурсию по «N&M», Годжо знал, когда и откуда отходят машины, имел при себе карту логистического центра и пропуск, сделанный Юй на основе того временного, который выдали Кенто. Нанами даже задал пару вопросов про Сигонеллу, будто бы невзначай выяснив, что следующая поставка туда намечена на пятницу. Дальше дело техники: незаметно проникнуть на склад, запрыгнуть в загруженный фургон, убедиться, что его двери можно открыть изнутри. И — вуаля — ранним утром обычной сицилийской пятницы Годжо, чудом втиснув свои два метра роста между ровными рядами коробок с продуктами, зайцем едет на военную базу.

В наушник шумно дышит Такума — пацан, по ощущениям, волнуется больше, чем сам Годжо.

— Вы почти на месте. Через две минуты будет пропускной пункт, — шепчет Ино.

— Говори громче, тебя всё равно слышу только я, — Годжо всё-таки прикладывается виском к неприятно холодному пакету молока. Будь Сатору компактным, как тот же Такума, этот путь сошёл бы за поездку комфорт-класса. Но расстояние между ящиками смехотворное для подкаченного наёмника в бронежилете, а протиснуться нужно как можно дальше от дверей, на случай, если охрана решит проверить фургон. Приходится дышать через раз и держать стопы расставленными в первой балетной позиции. Очень хочется выйти и пострелять из глока, который три дня назад привезла Сёко. Ещё одна маленькая удача: «N&M» поставляет продукты на этой неделе.

— Вам плохо слышно? Я сейчас подкручу тут, — суетится Такума, и от следующих слов у Сатору закладывает уши: — А так?

— Верни, как было, и просто перестань говорить шёпотом.

Сатору хочет потереть ушную раковину, но чтобы дотянуться до неё хотя бы плечом, нужно быть чемпионом мира по художественной гимнастике.

— Понял, — отзывается Такума на приемлемой громкости. — Вы взъезжаете на территорию Сигонеллы. Машина остановится у ангара, где нам с Юй удалось засечь сигнал с телефона Мегуми в последний раз. Скорее всего, нужный грузовик будет там.

Нет нужды это повторять, Сатору и сам прекрасно знает весь план: ведь это он его придумал, он в нём единственный исполнитель, на его плечах лежит полная ответственность за результат. Сердце неприятно ухает, разгоняя тепло по грудной клетке. Годжо списывает это на неудобную позу — причин для волнения нет. Никто не смеет волноваться, когда за дело берётся Сатору Годжо. Это один из столпов, на которых держится репутация капитана Масамичи, частной военной организации «KLD» и самого востребованного наёмника во всём мире. Джон Кеннеди умер только лишь потому, что, когда преступник-одиночка вынашивал свой план, Сатору Годжо ещё не родился. Бен Ладен прожил так долго, потому что Годжо тогда был зелёным юнцом, едва вступившим в подразделение «Дельта», откуда, дослужившись до капитана, дезертировал, найдя приют под крылышком Масамичи. Сатору Годжо — мировая панацея, таблетка от проблем с чем угодно, которую теперь может купить любой желающий. Одно правило: Годжо не работает по госзаказам. Пусть этим занимаются подстилки-«самураи».

Вдохновлённый внутренним дифирамбом собственной охуенности, Сатору пропускает момент, когда грузовик подъезжает к шлагбауму и водитель выходит из кабины, чтобы вместе с дежурным подойти к последней сцепке. Ино начинает спешно переводить диалог, начало которого Сатору тоже не слышит:

— …Мой дорогой, ты же знаешь процедуру, мне нужно обязательно заглянуть хотя бы в один фургон, — снова переходит на шёпот Такума. — Это так утомляет. Уже почти полдень, Эсо ушёл обедать, а я должен торчать тут… В общем, мужчина на посту жалуется.

Это Сатору понимает и по тону беседы. Ему и раньше приходилось проникать на военные базы, но такого разговорчивого военного он видит (лучше всё-таки слышит, видит Сатору только угол деревянного ящика и надпись «latte» на термопаке) впервые. Видимо, рискованное задание окажется приятной прогулкой — служака давно знает водителя и сейчас обходит машину, чтобы открыть двери фургона, ради приличия. Он даже не заглядывает внутрь, Сатору зря отодвигался в самый край.

— Парень, ты же не против, если я тоже пойду на обед, когда ты будешь уезжать? Распишешься, как обычно, в журнале. Я посмотрю по камерам. И зачем вообще охранять военную базу? Если сюда кто и сунется — нашпигуют… Думаю, вы и сами поняли, — Такума на другом конце шумно сглатывает.

Годжо ликует. Он и не собирался останавливаться на обратном пути, но официальное разрешение утомлённого солнечным днём дежурного заставляет любить эту жизнь и странных итальянцев с новой силой. Зря Кенто так категорично отмёл тот вариант, где Сатору на своих двоих проходит пропускной пункт во время сиесты.

Закончив с заданием и получив свои деньги, Сатору обязательно пойдёт в казино. Нельзя тормозить эту череду фантастического везения какой-то мелкой кражей оружия с американской военной базы.

— Да, синьор Кечизу, удачного дня, — непонятно зачем продолжает переводить Такума; как же переживает этот пацан! Стоит попросить Кенто, на которого Ино смотрит с щенячьей преданностью, сделать ему выговор.

— Через две минуты машина остановится, — сиплым от напряжения голосом шепчет Такума. Чёрт, да передайте кто-нибудь микрофон Нанами! Этот мандраж действует на нервы.

Дружище Кенто, будто бы прочитав мысли Сатору, спокойно и холодно произносит:

— Мы с Мей в двух километрах от базы. У тебя десять минут. Если через пятнадцать не доложишь о том, что покинул территорию, мы уезжаем и объявляем миссию проваленной. Масамичи позже отправит официальный запрос на твой труп. Если от тебя что-то останется.

— Не медлите с этим, я не хочу вернуться домой в виде кресла, — шепчет Сатору.

— Г-годжо! — до икоты пугается Такума. — Не разговаривайте!

— Малыш, прекрати паниковать, — сладкий голосок Мей. — Лучше настрой нам камеры в том ангаре, где будет Сатору. Хочу посмотреть, как его пристрелят.

— Мей Мей! — едва не плачет Ино.

— Кенто, давай ставить на то, скольких он успеет завалить?

— Нет.

— Десятерых?

— Не больше пяти, там всё-таки военные.

— Хорошо, тогда я говорю семь. Ино, участвуешь? По три тысячи, победитель забирает всё. Юй сказал: двоих.

— Он же не ты, сестрица Мей. Из его пушки только полицейских в Венесуэле стрелять…

— Я вообще-то всё слышу! Ставлю на то, что не меньше двадцати, — снова хрипит Сатору.

— Годжо, — голос Нанами. — Ты должен выстрелить ровно ноль раз. Сделай всё чисто.

— Так, — Ино пытается перебить болтовню, но в итоге просто отключает всех, кроме себя. — Вы приехали.

Годжо слышит, как глохнет машина и открывается дверь. Теперь у него есть пятнадцать минут. То время, за которое водитель дойдёт до ответственных за поставки еды, подпишет нужные бумаги и вернётся к грузовику компании «N&M».

Двери фургона легко открываются с помощью пульта управления, настроенного накануне Такумой. Сатору напрягает онемевшее тело и с трудом скользит к свету. Бьётся локтем о край ящика с яблоками, клянётся больше никогда не есть эти гадкие фрукты, но берёт себя в руки и выглядывает из открытых дверей. На улице пусто. Ни одного человека. Все действительно ушли обедать.

— Ино, Юй, камеры?

— Работают, но с помехами, — отзывается Мей вместо брата.

— Делайте всё быстро, — советует Такума; будто бы Годжо собрался гулять по округе и рассматривать достопримечательности. — По нашим данным, грузовик в ангаре справа.

Армейские ботинки поднимают пыль ударом толстых подошв о землю. Сатору выпрямляется и потягивается. Больше нельзя оглядываться по сторонам. Лучший способ чужаку остаться незамеченным на военной базе: вести себя так, будто он из тех, кто ходит сюда каждый день на работу. Камуфляж, бронежилет и кобура глока на поясе помогут, в случае чего, слиться с толпой. С проходящими мимо военным стоит приветливо здороваться, по открытым пространствам между ангарами идти спокойным шагом, а к грузовику подходить вразвалочку и ворчать о том, что какая-то важная шишка отдала приказ перегнать его подальше.

Сатору вживается в роль и напевает себе под нос американский гимн. Все постройки на базе абсолютно неотличимы друг от друга. К счастью, справа только один ангар — синий с огромными пятнами ржавчины на боках. Годжо прислушивается, но кроме шума ветра и негромкой мелодии из радиоприёмника рядом ни единого звука. Сигонелла будто бы вымерла. И Сатору неимоверно этим доволен — он подходит к гаражу расслабленно, сердце давно не торопится и позволяет наслаждаться везением.

Приоткрытая дверь легко поддаётся. Внутри помещения стоит чёрный грузовик скания r730 — без номеров, с тремя сцепками. Годжо пританцовывает от радости. Да что уж тут, он готов сплясать тарантеллу прямо у бампера машины. Оставшихся двенадцати минут как раз хватит на страстный танец и незаметный побег с базы.

Скания — навороченная шведская тачка, в которой шестьдесят тонн русско-китайского вооружения, полмиллиона баксов самого Годжо и платочек, чтобы утереть нос старику Фушигуро — стоит и ждёт, пока лучший наёмник в мире прыгнет за руль, заведёт её ключом, подготовленным Ино, и украдёт прямо из-под носа калабрийцев и военных.

Но сначала нужно найти крошку Мегуми.

— Грузовик на месте, — нараспев произносит Сатору, последнее слово теряется в громком выдохе облегчения Такумы. — Есть информация по Мегуми?

— Юй удалось вычислить, каким номером он пользуется сейчас. С телефона Цумики отправили ему сообщение с просьбой прийти в нужный ангар, — отвечает Кенто, и даже через помехи Годжо слышит то, насколько он недоволен этой частью плана.

Это и правда звучит рискованно: сыграть на братских чувствах и понадеяться, что мелкий поганец не приведёт за собой хвост. Но Сатору знает Мегуми — если дело касается его сестры, парень становится настолько же безрассудным, насколько решительным. И если для кого-то побег Фушигуро-младшего выглядит как юношеский максимализм с верой в любовь посреди зверств калабрийского наркокартеля, то Годжо уверен: малой сделал это для того, чтобы отец не навредил Цумики. В своих традициях наследования сицилийская мафия застряла где-то между беспросветной тупостью и феодальной Европой. Дон передаёт полномочия старшему ребёнку, и приоритет редко отдаётся сыну, если первой родилась дочь. Тоджи, который всегда предпочитал не заморачиваться нравственными дилеммами, может запросто избавиться от Цумики, чтобы ничего не помешало Мегуми возглавить «Коза Ностру». Каким способом? На выбор: отвратительно-патриархальный — выдать замуж за мерзкого старика из другой мафиозной семьи; драматичный — утопить в пруду за домом; самый маловероятный — дать денег и отправить в Японию с условием, что девчонка никогда не появится в Италии. Глупо думать, что хоть какой-то из этих вариантов устраивает Мегуми. Вот пацан и решил поиграть в Ромео, сбежав к своей Джульетте и её безумному Тибальту.

Скрипит дверь ангара. Звук пробирает до костей — это какой-то ёбаный фильм ужасов про зомби-апокалипсис, где весь персонал военной базы вместо чужих мозгов отправился жрать булки и пить вино.

— Дядя Сатору!

Вскидывая глок, Годжо цепляет взглядом глушитель. Важная штука, если хочешь пострелять рядом с парой сотен американских солдат.

— Привет, малыш. Хочешь домой?

Мегуми изменился: подрос, возмужал и… Боже, какой же кошмар у него на голове. В мыслях возникает зефирно-розовая шевелюра Сукуны, которую цепкий глаз наёмника приметил посреди кровавой бани в поезде Барселона-Калелья. Калабрийцам нужно взашей гнать своего парикмахера.

— Что вы тут делаете? — закономерный вопрос. — Где Цумики? — дважды закономерный вопрос.

— Дома, как и твой старик, — отвечает Сатору, следя за тем, чтобы бугорок целика смотрел прямо в плечо Мегуми. — Залезай в грузовик и поехали. Тебя ждут к обеду.

Мегуми — угрюмая, пресная рожа, которая глядит на пистолет так же, как на конфету, предложенную в их первую встречу — стоит неподвижно.

— Не знаю, к чему это всё, но лучше вам сейчас же уйти, — Фушигуро оглядывается; нервно крутит головой, будто что-то может волновать больше, чем дуло пистолета, направленного в плечо.

Вдруг парень резко вдыхает через нос, дёргается, о чём-то вспомнив. Понижает голос и скороговоркой кидает Сатору:

— Справа от этого ангара мотоцикл, ключ в замке. Уезжайте!

— Годжо, девять минут, — в голосе Нанами напряжение.

— Ты не понял, мы уезжаем на этой тачке, — Сатору ведёт плечом в сторону скании r730. — Её тоже нужно вернуть.

— Вернуть? — Мегуми удивлённо сводит брови к переносице.

Сатору всё это чертовски не нравится. Сопляк стоит на месте, время течёт так же ощутимо, как если бы Годжо смотрел на тонкую струйку песка внутри часов. Нужно уезжать прямо сейчас. Немедленно. Или пора гадать, что Сукуна натянет на сидение стула: прекрасное лицо Сатору или его не менее красивый зад.

— Иди сюда, не то я прострелю тебе плечо и запихну в кабину сам.

— Семь минут, — сука, Такума, лучше бы отключил их всех, только мешают.

Мегуми неуверенно делает пару шагов в сторону Годжо и грузовика. Ещё один, и Сатору схватит его за предплечье, затащит внутрь машины и уедет отсюда к чёртовой матери. К отцу, чёртовому отцу этого патлатого тормоза.

— Дядя, пожалуйста, уезжайте, — сквозь стиснутые зубы Мегуми вырывается отчаянное шипение. — У меня всё под контролем. Я сам свяжусь с доном, я…

Сатору не выдерживает и подаётся вперёд, чтобы обхватить пацана за шею, к которой крепится — очевидно, для украшения — тупая башка. Ладонь ложится на затылок, сминая торчащие жёсткие волосы.

Выстрел.

Без глушителя: в металлическом ангаре звук громкий, как звон вил, которыми черти заталкивают грешников обратно в их котлы. Сатору плюшевой игрушкой опрокидывает Мегуми на пол.

Ещё один.

Слои кевлара в лёгком бронежилете выдерживают, но Сатору всё равно чувствует, как трещат его рёбра. Блять, Кенто был прав, когда совал ему в руки тот жилет, где одна на другую накладываются защитные пластины.

— Годжо?

— Живой.

В воротах ангара стоит человек — пацан или девка, у Сатору нет времени выяснять. Главное: в руках пистолет без глушителя. Он направлен прямо в грудь Годжо и сейчас выдаст ещё одну пулю. Теперь у нежданного гостя есть время прицелиться — в голову, в чёрные линзы очков, в ногу, чтобы точно не убежал.

Сатору стреляет на опережение. Вырвавшаяся с тихим пшиком пуля застревает в тех самых слоях кевлара, которые надевают все нормальные люди, когда дело пахнет жареным. Следующий выстрел мажет по ключице и задевает незащищённую плоть. Раненый хватается за плечо, но продолжает целится. У Годжо уже не остаётся времени на выстрел в голову. Он срывается с места. Жалобно взвизгивает простреленный в сантиметре от его бедра бампер скании.

— Хватит! — это кричит Фушигуро, выскакивая наперерез стреляющей суке.

— Мегуми, откуда здесь этот мусор?

У Годжо тот же вопрос. Что это за работник месяца, решивший бдеть в сиесту ради проверки стоящего в отдалении ангара — ведь, судя по удивлённому тону Мегуми, это не он привёл хвост.

Сатору хочет запрыгнуть в кабину и раздавить колёсами наглеца — небось мама в детстве говорила ему, что нельзя пропускать обед.

Пуля бьёт прямо в ручку двери. Сатору запоздало одёргивает пальцы. Окровавленные.

— Годжо! — Мей, Нанами, Ино или все вместе; да пошли они на хер. — Четыре минуты, — дважды пошли они на хер.

Глухой звук — это Мегуми снова опрокидывают на пол. Сатору нужно бежать. Забираться в машину и заводить её поздно. Он, прижимая раненую руку к груди, скользит вдоль стен фургонов. Хочет обогнуть грузовик и выскочить через дверь ангара до того, как сучёныш успеет остановить его выстрелом в спину.

— Не смей от меня убегать, — шипит тот. Годжо почему-то думает: какого же он всё-таки пола? Причёска-горшок, длинная чёлка — ещё одно извращение калабрийского парикмахера. Мешковатая одежда. И абсолютное отсутствие сомнений. Пожалуй, просто выблядок. Выблядок, который палит в спину. На звуки сюда вот-вот сбегутся военные. Тогда со своими ставками обосрутся все члены элитного отряда «Колледжа»: Сатору не убьёт никого, его нафаршируют пулями, как индейку на Рождество, раньше, чем он успеет поднять руку.

Сатору сворачивает за последнюю сцепку грузовика. У ангара есть выход и с этой стороны, но первоначальный план лучше — обойти машину и кинуться к мотоциклу, о котором обмолвился Мегуми. Выблядок отстаёт на пару шагов. Сейчас рвануть дверь фургона, создавая ей препятствие между собой и чужим пистолетом, перейти на бег и — всё — шкура спасена.

Но Сатору, потянув приоткрытую створку, замирает как вкопанный. Как те придурки, над которыми он смеётся в кино — на них по рельсам несётся поезд, а они стоят и тупо смотрят ему промеж фар.

Фургон грузовика скании r730 — чёрной, с тремя сцепками, той, что в гараже на базе Сигонелла — открыт. Внутри лежат мешки. Прозрачные, поэтому отлично видно, что внутри. Доллары.

Такие галлюцинации в стиле Мей: смотреть на то, что можно продать, и заранее видеть купюры. Но Сатору, если только шальная пуля не отскочила ему в голову, не может так ошибаться. Внутри фургона совершенно точно нет никаких пулемётов, патронов, машин и частей вертолёта.

— Годжо, если сейчас же не уедешь, ты — мертвец.

— Вот ты где, мусор.

— Бегите!

А Сатору стоит и смотрит в тёмную пасть фургона. Живот разбирает спазмом зарождающийся смех. Здесь нет никаких пушек.

Выблядок показывается из-за угла. Стреляет.

Больно до чёртиков. Мышцы плеча пропускают пулю. А мозг всё никак не хочет принимать картинку — тугие свёртки денег в фургоне грузовика.

Годжо нужно бежать. Он потерял всякое преимущество, он заяц, на которого натравили гончих, он грёбаный клоун, ему в лицо летят помидоры.

Рукав куртки мокрый от крови. Рана чуть выше локтя, по ощущениям ничего важного не задето. Перед глазами всё равно темнеет. Бежать. Следующий выстрел — последний.

— Ураюме, его нельзя не убивать.

Голос незнакомый, но Сатору не смотрит, потому что вместо него это делает тот выблядок — Ураюме.

Годжо бежит.

Позади остаётся чужой разговор на повышенных тонах, Мегуми, лежащий на полу, скания r730 без русско-китайских пушек.

Впереди — мотоцикл с ключом в замке и шанс уйти с Сигонеллы живым.

========== Глава 3, где появляется красавица ==========

— Могу йодом помазать, — говорит Сёко, рассматривая плечо Сатору. — Можешь сам помазать, — пододвигает бутылёк и марлевые спонжи. — Можешь не мазать вообще, — выдыхает кольцо сигаретного дыма прямо в рану.

Благодаря Иери Годжо знает, что первый выстрел выблядка ушиб указательный и средний пальцы, а второй прошил мягкие ткани плеча. Сатору легко отделался. Это до сих пор так только потому, что Нанами стоит за дверью и не впускает в комнату дона Фушигуро. Тот матерится по-японски, потом по-итальянски и заправляет всё вездесущим английским «блять». Он стреляет и, судя по звукам, пытается выбить дверь ногой. Ну или лбом. Удары ритмичные и глухие. Годжо готов присоединиться к Тоджи — может, если с десяток раз приложиться башкой, в ней всё встанет на места. И лучше бы это случилось до того, как дон её отстрелит.

— Ну я пошла, — закончив накладывать повязку, вздыхает Сёко и поднимается с кровати.

Чтобы выйти, нужно открыть дверь, а за ней…

«Годжо, сучий потрох, впусти меня, или ты труп!».

Сатору живет на свете три с половиной десятка лет, поэтому знает, как коварно ведёт себя союз «или» в устах мафиози, бандитов и копов. «Опусти оружие, или я выстрелю», — значит, в тебе сделают пару дыр ровно после того, как ты направишь дуло пистолета в пол. «Сдавайтесь, или мы будем стрелять», «отдай бабки, или я стреляю», «или ты уходишь, или я стреляю» — неважно, о чём речь сначала, в конце всегда стреляют. А если и есть какой-то хитрый способ избежать побоища после этих слов, то Сатору он неизвестен.

Поэтому он хватает Сёко за рукав халата и говорит, что у него кружится голова. «Полежи», — советует Иери. «Встань и открой дверь, мудила», — настаивает Фушигуро.

— Не хочешь выйти через окно? — нарочито беззаботно спрашивает Годжо, пока Иери по одному разжимает его пальцы. — Тут всего-то второй этаж.

Сёко качает головой:

— Тебе всё равно придётся с ним поговорить, — она идёт к двери и открывает её с решительностью, свойственной хирургам; а может, она соскучилась по практике и предвкушает то, из каких мелких лоскутов ей придётся собирать Сатору.

— Тогда не уходи далеко… — Годжо едва успевает договорить, как на него рушится потолок. По ощущениям. На деле это всего лишь кулак Фушигуро. От следующего удара Сатору уходит, вскочив с противоположного края кровати. Дон, очевидно, бьёт лежачих, если дело касается русско-китайских пушек, поэтому смысла валяться нет.

— Что за херня, Годжо?

Разлетается на осколки разбитое пулей окно за спиной Сатору. Он чувствует себя героем итальянской драмы, по сюжету которой ревнивый муж застаёт свою жену в объятиях любовника.

— Старина, подожди, я объясню! — вживается в роль Сатору, даже подхватывает с постели покрывало, прикрывая грудь.

Фушигуро не чувствует подвоха и продолжает выть:

— Что ты мне, блять, объяснишь? Где пушки?

Выстрел снимает краску с оконной рамы. Годжо ойкает, как и подобает неверной итальянской синьоре. Не подставляться под пули разъярённого дона оказывается легче, чем Сатору предполагал, поэтому хорошее настроение возвращается. Он хочет подразнить Тоджи ещё немного: ну а вдруг подскочивший адреналин поможет думать лучше?

— Тоджи, не будь таким! Дай мне всё объяснить! — драматично заламывает руки Годжо.

Фушигуро разбивает вазу, ломает картинную раму, оставляет пару дыр в стене. Сатору подпрыгивает, пригибается, меняет траекторию движения и с каждым новым промахом дона чувствует себя лучше и лучше. Каждая пуля, пролетающая мимо, подтверждает: случившееся на Сигонелле — случайность. Или вообще кошмарный сон. Тот выблядок, появившийся непонятно откуда и дважды попавший в Сатору. Тот грузовик…

— Годжо, — юлу, в которую он успел превратиться, останавливает усталый голос Нанами.

Фушигуро плевать хотел на интонации Кенто, но, к счастью, именно сейчас кончаются патроны в его кольте.

— Нам действительно нужно обсудить то, что произошло на Сигонелле.

Тоджи нажимает на защёлку магазина. Тянется к сменному.

Ну же, Кенто, убедительнее.

— Там нет тех пушек, которые у вас украли, дон Фушигуро.

Новый магазин падает на пол рядом с пустым. Тоджи поднимает взгляд на Нанами, застывшего в дверном проёме.

— Хочешь, чтобы я в это поверил?

Ой-ой, как всё запущенно. Дон, который злится из-за того, что его обвели вокруг пальца конкуренты, это плохо. Но дон, считающий, что за нос его водят сами наёмники из «Колледжа», — сущая катастрофа.

Выбравшись с Сигонеллы — про себя Сатору называет это чудесным спасением, потому что без божественной помощи невозможно невредимым проскочить на мотоцикле через пропускной пункт военной базы — Годжо успел поговорить с Мей и Кенто, пока они вместе ехали к дому Фушигуро. Суть диалога была максимально простой: у Сукуны есть грузовик скания r730 в ангаре, но внутри него нет ни одного патрона. Только деньги.

— Вам не нужно верить нам, дон Фушигуро, — отвечает Нанами, и Годжо становится спокойнее на душе; раз Кенто так говорит, то всё под контролем. — Вы можете сами посмотреть. В бронежилете стояла камера, которая записывала всё происходящее. Ино сейчас принесёт ноутбук.

Такума выглядывает из дверного проема и, убедившись, что никто не стреляет, заносит в комнату компьютер. Там на паузе стоит видео: ровно та секунда, когда в ангар входит выблядок с белым горшком на голове.

— Мы можем перемотать немного вперёд? — Годжо тянется к стрелкам на клавиатуре, но Кенто бьёт его по пальцам; они отзываются тупой болью. — Там же ничего интересного…

Но всем, кроме Сатору, интересно смотреть на то, как он зайцем петляет, убегая от выстрелов. Камера на жилете трясётся, размывая картинку и выдавая лихое сердцебиение Годжо.

— Я не бежал, я выигрывал время, — на всякий случай поясняет Сатору. Кенто тихо цыкает.

— Маленький ублюдок, — на лице Фушигуро мало радости от вида живого и здорового сына. Волнения, в момент когда Мегуми кидается наперерез выблядку, ещё меньше.

Кульминация: Годжо хватается за приоткрытую створку дверей фургона.

— Вот! Видите! Деньги! — радуется Сатору, пальцем закрывая всю картинку.

— Где? — в дверях показывается Мей.

Тоджи подхватывает ноутбук и подносит его к лицу, как дед без очков. Сатору тоже лезет к экрану, пытаясь поточнее указать Фушигуро на контуры полиэтиленовых пакетов внутри фургона.

— Кенто, это деньги?

— Деньги, — отвечает Нанами, и все в комнате выдыхают. У дона могут быть пьяные галлюцинации, Сатору всё ещё волнуется, не повредил ли свою светлую голову, Мей всегда и везде чудятся доллары, Такума никогдани в чём не уверен. Но если Кенто сказал, что на видео мешки с банкнотами, а не пушки, то сомнений быть не может.

— Сукуна успел всё продать?

— Исключено, нельзя так быстро продать шестьдесят тонн оружия с иностранной маркировкой, находясь на американской базе.

— Перенёс их в другое место?

— Годжо, — Кенто вроде как поправляет очки, но на деле просто хватается за голову, — он ничего не может сделать с оружием, пока находится внутри Сигонеллы и ждёт тех, с кем должен обсудить дела.

— Почему это? — вопрос задаёт Мей, решившая задержаться в комнате. В её картине мира не существует условий, которые способны помешать продаже чего-либо.

Объясняет Сатору — он внезапно всё понял сам:

— Единственное, зачем Сукуне мог понадобиться грузовик оружия — предоставить его в виде доказательства переворота, который Россия и Китай собираются провернуть в Африке.

— Вот он и отдал его начальству Сигонеллы, получив за это деньги, — вклинивается Мей, но тут же замолкает под тяжёлыми взглядами трёх мужчин; Ино отошёл к двери на случай, если снова начнут стрелять.

— Нет, начальство Сигонеллы — военные. Они никаких дел с Сукуной не ведут. Просто присматривают за ним до тех пор, пока не приедут правительственные агенты, с которыми Двуликий и должен обсудить своё шаткое положение. Он ведь хочет, чтобы разборки с наркокартелями в Мексике никак его не коснулись. Боится, что «охота на ведьм» перекинется и на территорию Европы, заденет его пути сбыта. Поэтому сидит в Сигонелле и растягивает свой зад, чтобы американцы смогли долбить его без смазки…

— Годжо.

— Что? Так оно и есть! Тут вообще-то продуманная метафора, — возмущается Сатору. — Грузовик с русско-китайскими пушками мог стать той самой смазкой. Сукуна, получив его, дождался бы правительственного агента и показал ему оружие, добавив от себя, что в Сицилии ошиваются «самураи». Вуаля — США раскрывают планы России и Китая в Мозамбике благодаря Сукуне. А он вместо жёсткой ебли получает нежный секс…

— Его бизнесу не чинят дополнительных препятствий в Европе, — всё-таки поправляет Нанами.

— Суть одна: продавать оружие или раньше времени светить им перед военными Сукуне не выгодно, — Фушигуро садится на пол у кровати и откидывается на неё спиной. Сейчас он выглядит ровно на свои сорок семь. Усталый мужчина в мятой рубашке, у которого долго не выходит подкурить сигарету. Такому хочется задать вопрос про давление и сахар в крови, но никак не мучить разговорами о пиздеце, который неминуемо придёт всей сицилийской мафии, если через полторы недели — крайний срок — не найдётся правильная скания r730. — Значит, у Двуликого никогда и не было этих пушек. Мелкий говнюк увёз их чёрт знает куда…

Тоджи роняет затылок на клавиатуру ноутбука на кровати. Видео снова запускается, перебивает начавшего распаляться дона:

— Ураюме, его нельзя убивать.

— А это кто такой? — вопрос задаёт Мей, пока Фушигуро пытается повернуться так, чтобы посмотреть в экран.

— Точно, — тут же приободряется Годжо. — Он остановил выблядка, который в меня стрелял.

На видео только стена ангара и край третьего фургона грузовика. Сатору перематывает назад, но таинственный спаситель нигде не попадает в кадр.

— Это ёбырь моего мелкого. Блядский Итадори Юджи. Сучёныши что-то затеяли и увели мои пушки,— отцовская любовь Тоджи, вложенная в слова, вызывает умиление. — Но голос слышно херово… Вот если бы ты не дышал, как после бега с препятствиями, можно было бы сказать наверняка.

— Это и был бег с препятствиями. В виде пуль, летящих мне голову, — внутри Годжо что-то неприятно натягивается от мысли: если бы не слова незнакомца — сухие и конкретные, как команда собаке — на месте финишной ленты ждал бы гроб.

И Сатору, как ни старается, не может придумать ни одного человека, который способен так уверенно заявить, что «Годжо убивать нельзя». Тут кто угодно задумается, взвесит все «за» и «против», причмокнет губами и поинтересуется, точно ли Сатору умрёт после убийства? Если есть шанс, что выживет, то убивать точно нельзя, потом не оберёшься проблем: на эти грабли частенько наступают самоуверенные индюки преступного мира. Поверив в себя, убивают Сатору Годжо, но не до конца — оставляют лазейку в виде способности двигать указательным пальцем левой руки, присутствия Сёко в радиусе трёх километров или зажигалки с фонариком в кармане. А потом их жёны и дети плачут на похоронах, пока Сатору заедает стресс в кондитерской.

Но ангар на военной базе, куда вот-вот сбегутся человек двадцать с автоматами, явно не то место, где Годжо проблематично добить. Значит, убивать его нельзя по какой-то другой причине.

Звучит приятно. Сатору хочет взять себе на вооружение эту фразу. Будет говорить её Кенто, когда тот в следующий раз примется тыкать дулом беретты в бедренную артерию. Озвучит прямо сейчас Тоджи — он достал своими вспышками ярости. Сатору Годжо нельзя убивать. Так сказал странный человек, и выблядок с причёской-горшком его послушался.

— Точно Юджи? Не Сукуна? — уточняет Мей, снова запуская последний фрагмент видео.

— «Его нельзя убивать, потому что кожу лучше сдирать живьём» — Сукуна сказал бы так, — Годжо подмигивает напарнице и захлопывает ноутбук. Больше нет ничего полезного в двухминутном позоре одного очень известного наёмника.

— Раз оружие не у Сукуны, а Фушигуро Мегуми не хочет домой, мы возвращаемся? — это подаёт голос Ино.

— Нет.

Такума, не ожидавший, что ему ответит сам Тоджи, сразу принимается что-то невнятно мямлить, но дон уже переключает своё внимание на Годжо и Нанами:

— Ваше задание — найти и вернуть мне оружие. Меня не волнует, где вы будете его искать. Хоть снова едьте навещать засранца на военной базе или вызванивайте его через Цумики. Но через полторы недели скания должна быть в этом доме. Иначе я не заплачу, — Мей вздрагивает, — устрою проблемы вашему дорогому командиру, — Кенто поджимает губы, — и приложу все усилия, чтобы в международный скандал затянуло не только меня, — Годжо тяжело вздыхает.

— С возрастом твой характер только хуже, — Сатору подходит к шкафу, чтобы найти в нём чистую одежду. — Но не волнуйся, теперь, когда всё целиком в моих руках, ошибок больше не будет. Твои деловые партнёры и «самураи» останутся довольны, а ты получишь свою косточку.

— Сопляк, ты в моём доме, — в тоне Фушигуро зловещее предупреждение.

— Ага, в том самом, где совсем нет доверенных хозяину шестидесяти тонн оружия, — выбор падает на голубую рубашку в очень мелкий рубчик. Сатору достаёт вешалку с ней, придирчиво осматривая на предмет пятен и складок. — Поэтому лучше тебе не путаться под ногами.

Чтобы попасть левой рукой в рукав, приходится постараться. Сёко наложила тугую повязку чуть выше локтя, но движения всё равно отдают саднящей болью. Терпеть можно, получается даже не морщиться, но, если завтра придётся с кем-то драться, могут возникнуть проблемы.

— Так, крошку Мегуми мы достать уже не сможем. Вряд ли он снова поднимет трубку или придёт на тет-а-тет у военных ангаров. А узнать, где пушки, всё-таки нужно… — задумчиво рассуждает Сатору и вдруг, будто вспомнив о чём-то, оглядывается на дона. — Старина, сведёшь нас с хорошим информатором? Слышал, у вас тут есть такой. Знает всё про всех и за деньги заложит кого угодно.

— У «Коза Ностры» есть свои люди, занимающиеся информацией, — цедит Тоджи.

Проблемы с рукопашным боем решаются просто: Сатору заправляет рубашку в брюки и вешает на ремень кобуру глока. Лучше бы прикрыть её пиджаком, но можно обойтись и без этого: в ближайшее время Годжо не планирует посещать экскурсии и музеи, да и вообще те места, где есть хоть один человек без демонстративно выставленного на всеобщее обозрение ствола.

— А, те самые ребята, которые сказали, что Мегуми пригнал грузовик с оружием на Сигонеллу? — Сатору поднимает к лицу кулак с содранными костяшками; если бы ручка на двери скании оказалась менее крепкой, пальцы бы раздробило в мясо. — С ними я тоже хочу поговорить.

Фушигуро рычит, но спорить не пытается. Совместными усилиями дуэта дрессировщиков из «Колледжа» дикий зверь укрощён.

— Я свяжусь с человеком, о котором ты говоришь.

***

Годжо больше не верит в свою удачу, но, тем не менее, он в казино. Оно совершенно не похоже на то, в котором наёмник однажды оставил всё вознаграждение за успешно устранённого сталкера, шантажировавшего бизнесмена из Монте-Карло. Здесь, в переоборудованном подвале одного из сиракузских баров, от роскоши только позолоченная вывеска у стены. Сатору всё ещё не знает итальянского, поэтому видит одну аляповатую бессмыслицу, непонятно зачем брошенную кем-то рядом с игровыми автоматами. Недалеко от них, в центре зала, несколько покерных столов, у другой стены стойка, где играют в рулетку.

Могло быть и хуже. Когда Фушигуро сказал, что информатор назначил встречу в подпольном казино «Куколки» — Сатору подумал о зловонном борделе в какой-нибудь дыре. Оплёванный пол, к которому липнут подошвы ботинок, очагами вспыхивающие по углам драки, раскрашенные девки, ругань, клубы дыма, делающие нормальное дыхание невозможным.

Но в «Куколках» вполне прилично. Хотя всё равно недостаточно прилично для Нанами Кенто. Он сидит в ВИП-зоне и явно нервничает — платок, которым он протёр искусственную кожу дивана, буро-коричневый. А неизменный костюм Нанами — светло-бежевый.

— Кенто, принеси мне выпить, — Сатору похлопывает ладонью по бедру. В этом подвале, забитом людьми до смутных аналогий с банкой шпрот, он кожей чувствует, как его инкогнито летит к чертям. На нём тёмные очки, но это отличительный признак, а не маскировка. Белые волосы Годжо прячет под жёлтой бейсболкой версаче — каждый проходящий мимо мужчина в шляпе недоверчиво косится на вышитую красными нитями голову Горгоны. Ещё один внимательный взгляд, и на всё казино рванёт бомба под названием «здесь Сатору Годжо». А дальше полная вакханалия: выстрелы в потолок, спешно вынутые из портфелей бумаги с шаблонами контрактов, кто-нибудь обязательно упадёт на колени или в обморок. Годжо нужен абсолютно всем в этом мире, потому что ходит легенда: у него получается всё, за что бы он ни взялся. Спасти фирму на грани банкротства? Легко! Навалять школьным хулиганам, которые обижают вашего отпрыска? Без вопросов! Украсть у цыган собаку, проглотившую бриллиант? Как два пальца об асфальт. Разоблачить банду преступников-ютьюберов? Это сущий пустяк. Годжо разбирается с таким не моргнув и глазом.

Сам Сатору до сих пор не знает, имеют ли эти россказни отношение к реальности. С одной стороны, то, что он жив и цел в свои тридцать шесть — иначе как чудом не назовёшь. Прямое доказательство того, что ему по силам всё что угодно. Но с другой, Годжо не горит желанием лишний раз это проверять. Пока ему хорошо платят, он работает: убивает, лезет в самое пекло и по возможности выбирается из него живым. Это даётся ему не так просто, как рисует народная молва. Да и «хорошо платить» в понимании Сатору способны очень немногие. Вероятно, даже дон Фушигуро и те полмиллиона, которые он отрывает от сердца, не удостоились бы внимания Годжо, не будь они с Тоджи старыми приятелями.

Внимательные взгляды посетителей подпольного казино раздражают Сатору. Он напряжён. Поглаживает кобуру глока. Нужно успеть выстрелить в гортань тому, кто первым закричит: «О, здесь…». И желательно не перепутать с счастливчиком, сорвавшим джекпот.

— Я тебе не официант, — отрезает Нанами, стараясь не делать лишних движений. Спина болезненно прямая, чтобы уменьшить площадь соприкосновения светлого костюма и пыльного дивана. А вот брюки уже не спасти, грязь точно обозначила упругие ягодицы миленьким сердечком на ткани.

— Здесь нет официантов. Нужно идти к бару.

Можно было бы изобразить адекватного человека и отказаться от желания выпить. Но Годжо упрямый. Он предупреждал Кенто, что не любит ждать, а тот всё равно притащил его в казино на полчаса раньше оговорённого времени встречи.

— Давай на «камень-ножницы-бумага», — предлагает Годжо; они всё-таки в казино, как тут без азарта.

Нанами выставляет вперёд руку.

— Раз, два, три, — тихо скрипит зубами.

Сатору успевает только подставить свой кулак — «камень». Кенто с деловитой лёгкостью профессионального мошенника накрывает его «бумагой». Нужно было сделать выводы об этом человеке ещё по тому, как ловко он развесил лингвини на уши сотрудницам компании «N&M».

— Нечестно.

— Плевать. Лучше вообще сиди на месте. Будет плохо, если кто-нибудь тебя узнает.

Сатору решает не уточнять, что будет не просто плохо, а воистину хуёво. Кенто давно не работал с ним в паре, и наверно поэтому успел забыть, что случается, когда в людных местах кто-то сопоставляет два метра роста, белые волосы, тёмные очки и те фотороботы, которые во многих странах раздают вместо листовок или продают у церквей рядом с ликами святых.

— Тебе что-нибудь взять? — Годжо убеждает себя в том, что сегодня он тень, тихая мышка в зерновом амбаре, Солид Снейк из Метал Гира; он неуловим, скрытен и ради бокала шампанского готов на всё. Никакого Сатору Годжо нет, только лёгкий сквозняк и смутный силуэт.

— Водки, — прикрывая глаза и всё-таки облокачиваясь на спинку дивана, просит Нанами.

Всё, что нужно Годжо, аккуратно сделать круг по помещению. Бар находится у противоположной стены, от которой ВИП-зону отделяют игровые автоматы, игральные столы и стойка с рулеткой. Больше сотни пьяных от азарта и разбавленного пойла посетителей. Всего-то.

— И не задерживайся. Фушигуро сказал, что информатор найдёт нас ровно в девять.

— А сейчас восемь сорок.

— Годжо.

— Понял, я быстро.

Жёлтую бейсболку Сатору надевает на голову Кенто, в полутьме зала она выглядит брюшком светлячка. Очки тоже стоит снять. Хотя бы потому, что в них ни черта не видно. Но из вредности Сатору только плотнее прижимает их к переносице.

Игроки в покер слишком увлечены, чтобы смотреть на Годжо, на цыпочках пробирающегося мимо них. Те, что дёргают за ручки автоматов, вообще не видят ничего, кроме ярких ракушек и рыбок на экране перед собой. А вот господа, решившие попытать удачу в рулетке, оглядываются по сторонам — ищут благодарную публику, чтобы сорвать вместе с кушем аплодисменты. Хорошо, что их Сатору предстоит проходить на обратном пути, когда он обзаведётся бокалом шампанского и шотом водки. Иначе велик риск быть пойманным в сети под предлогом «как это такой красавчик да без выпивки, непорядок, присаживайтесь к нам», что обязательно закончится тем самым «это же Сатору Годжо».

Снова везение: у бара никого. Он в самом тёмном углу подвала, чтобы бармен не видел слёзы тех, кто приходит к нему заливать проигранные деньги. Годжо движется практически на ощупь. Бьётся носком о ножку стула, тихо шипит и случайно кладёт ладонь на чью-то шляпу. Этот кто-то ругается, Годжо шлёт его на хер. Уже близко. Ещё метра три, брошенная на стол купюра, быстро схваченная выпивка, и всё, можно пройти мимо рулетки, чтобы вернуться к Нанами.

Но по доброй сицилийской традиции подарок фортуны оказывается умело завёрнутым в слои цветной бумаги дерьмом: за барной стойкой сидит девушка. То, что Сатору поначалу принял за участок, лишённый и без того скудной подсветки, — растрёпанная грива её чёрных волос. Атласный пиджак со слабо переливающейся вышивкой накинут на декоративную спинку стула.

Всё, что может разглядеть Годжо через тёмные линзы очков: фарфорово-белая кожа руки, цепляющей бокал за длинную ножку. Выглядит жутко. Но отчего-то Сатору становится весело. Это болезненное, ненормальное веселье, накрывающее с головой, когда к ногами привязан резиновый канат, а впереди струи водопада Виктория и стелющийся по земле туман из мелких брызг. Нанами убьёт Сатору — без шуток и преувеличений всадит пулю в висок — если он притащит с собой девчонку в шёлковом костюме. Но чем дольше Годжо смотрит на то, как пальцы гладят тонкое стекло, тем яснее понимает, что встреча с лучшим сицилийским информатором значительно уступает перспективе ощутить прикосновение этих ловких пальчиков к своему члену.

Сатору слишком хорош собой, чтобы знакомиться изобретательно. Что уж там, с его внешностью можно вообще не заморачиваться, и поэтому:

— Привет, красавица. Переспим?

Сейчас девушка повернёт голову, увидит перед собой то, что до этого встречала только на экскурсиях по античным развалинам — идеальный божественный лик — и, конечно, «да» у неё вырвется быстрее, чем она успеет потерять дар речи от наглости. Дальше останется только помахать издалека Кенто ручкой, затерявшись среди посетителей казино, чтобы тот не смог прицелиться; добраться до отеля и отправить белоснежные ладони себе под рубашку.

Но всё идёт не так с самого начала: девушка не оборачивается.

— Может быть, потом. Сегодня у меня работа.

Голос едва слышно в переливах рвущегося из колонок джаза. Но Сатору может поклясться: девчонка улыбается! Говорит так, будто мурлычет. Если это не заигрывания, то Годжо, мать его, девственник.

Нужно немного надавить, настоять на своём, выдать что-то тупое и искромётное из беспроигрышного арсенала, заставляющего дам раздвигать ноги, будто Сатору жмёт на кнопку электронного пульта, открывающего ворота на въезде.

— О чёрт, это же Сатору Годжо!

Бармен роняет бокал вместе с полотенцем, которым натирал его, и указывает пальцем прямо в мостик между тёмными стёклами очков.

Начинается…

— Здесь Сатору Годжо?

— Где Сатору Годжо?

— Тот самый Сатору Годжо?

Кто-то, особо тактичный, говорит шёпотом, а кто-то срывается на крик. Отвлекается даже крупье, останавливая на полпути руку, гребущую к краю стола жетоны. Посланный на хер мужчина в помятой шляпе хватает Сатору за рукав.

— Синьор Годжо, это вы! — он переходит на итальянский и лепечет что-то про свою смертельно больную мать; хочет, чтобы наёмник немедленно изобрёл лекарство от рака.

— Я не говорю по-французски, — на чистом японском отвечает Годжо и пытается стряхнуть потную ладошку.

Мужчина надувает толстые щёки. На оплывшем жиром лице не так-то просто рассмотреть мутные глазки, поэтому Сатору только сейчас понимает, насколько синьор в шляпе пьян. Зрачки косят к носу и собираются в кучку, мозг мужичка не справляется с нагрузкой и делает вывод по тону сказанного. Годжо не знаток физиогномики, но легко понимает: поросячья рожа пылает от ярости.

— Да как ты… Хренов мудила… — гнусавит мужик.

Сатору бы посоветовал ему медитацию или дыхательную гимнастику, но новость о том, что лучший-наёмник-Годжо здесь, продолжает волной нестись по подвалу, затягивая в себя всё больше людей. Они крутят головами, высматривают белую макушку, встают из-за столов, забывая про свои карты и фишки. Шум нарастает, как снежный ком — чем дольше катится, тем больше становится. Наконец Сатору избавляется от пальцев-сарделек на своём запястье, собирается — тихо, по стеночке — пробираться к Кенто.

Но боров засовывает руку под борт своего твидового пиджака. Достаёт — не флягу, не ручку и даже не блядского кролика — пистолет. На удивление быстро справляется с затвором. Стреляет.

Уйти с траектории выстрела ничего не стоит: мужик не целится, хоть и щурит один глаз, а сам Сатору уже начинает движение к спасительной ВИП-зоне. Но глупый кусок свинца, который и не подозревает о том, как Годжо не хочет, чтобы вокруг поднялась шумиха, всё равно попадает в человеческую плоть. Удар принимает на себя юноша с крашеными волосами, стоящий у стойки с рулеткой.

Единственное, что успевает подумать Годжо: «Пиздец». И он действительно происходит.

Мальчишка орёт, зажимая ладонью простреленную ключицу. Его компания — человек пять таких же молодых-горячих — достаёт свои пушки. Пьяный синьор пятится, за его спиной тянутся к пистолетам и ножам трое дружков.

Годжо змеиным броском подаётся вперёд, чтобы уйти подальше от места, которое обещает стать эпицентром катастрофы. Но кто-то впереди, услышав выстрел, решает, что это началась делёжка нужного-абсолютно-всем Сатору Годжо. Палит в потолок. И это сигнальная ракета. Все срываются со своих мест: кто-то, спутавший подпольное казино с институтом благородных девиц, бежит к выходу, другие гребут к себе разноцветные жетоны фишек, смешивая их в одну кучу, остальные сканируют глазами помещение, высматривая двухметрового блондина. Две компании, собравшиеся стреляться в духе дешёвых вестернов, задевают кого-то из третьей. Казино, где пистолет такой же элемент костюма, как галстук, минуя преисподнюю, опускается до уровня ада.

Второй раз за пару дней у Годжо не остаётся иного выхода, кроме как делать ноги. Вдалеке раздаются звуки выстрелов и итальянские ругательства, которые Сатору понимает гораздо лучше, чем хотелось бы.

Разборки пострадавших с виновными, охота за чужими жетонами и поиски того-самого-легендарного Сатору Годжо в небольшом подвальном помещении, где его в лицо может узнать большая половина посетителей, превращаются в обычную перестрелку.

Уворачиваясь от летящего ему в голову стула, Годжо думает, доволен ли сейчас Кенто — теперь на костюме будет не только грязь, но и кровавые разводы, которые отстирываются не в пример сложнее. Игроки переворачивают столы, палят по ним из пистолетов, летят в воздух карты и цветные фишки. Сатору перестаёт оборачиваться на «Годжо», потому что это кричат все кому не лень, и ни один из них не похож на офисного работника с хроническим недосыпом, которого-то и нужно отыскать в этом пекле.

Навстречу выскакивает амбал с красными глазищами навыкате и недолго думая — думать вообще не его — по косой траектории опускает на шею Сатору отломанную ножку стула. Годжо уходит не красивым танцевальным па, которое невозможно исполнить в тесноте и давке, а рваным, почти пьяным шагом в сторону. Влетает в низкого мужичка с очень странными усами. Врезавшись, пружинит, словно наэлектризованный. Тот упускает из виду юркого Сатору, но замечает качка с импровизированной битой и кидается на него с ножом. Годжо достаёт из кобуры глок, продолжает искать глазами Кенто.

В ёбаном казино все в ёбаных костюмах. Многие в светлых, потому что на улице весна и ёбаные итальянские дизайнеры конвейером шьют свои одинаковые песочно-бежевые коллекции. Тот светлый костюм, что забрался на стол и палит из травмата над головами дерущихся, слишком низкий для Нанами. Этот — пинающий кого-то ногами в живот — чересчур чисто и громко ругается на итальянском. Другой, последняя надежда, прижимает заточку к шее Сатору, когда тот рывком разворачивает его к себе. И Годжо готов поверить, что это его, родненький, Нанами, но черты лица слишком детские, а из-под слетевшей шляпы вырывается длинный светлый хвост. Ловким движением Сатору выбивает тонкое лезвие из подрагивающей руки и движется дальше. Всаживает пулю в плечо кому-то особо буйному. Теперь не видно ни зги — стёкла очков заляпали капли крови. Но чёрта с два Сатору снимет их.

Люди, пушки, ножи и сломанная мебель слипаются в один ком; единственное, что может Годжо — выдёргивать светлые воротники по одному и отбрасывать обратно, убедившись, что это не Кенто. Чей-то острый локоть с силой бьёт по рёбрам. У Годжо сначала темнеет, а потом краснеет перед глазами. Как он сразу не додумался: если отстреливать всех «не-Кенто», то поиски будут продвигаться куда быстрее…

Шум разрывает череда выстрелов.

Плотность огня такая, что сомнений нет: стреляют из пулемёта.

— Что вы тут устроили, идиоты?

Все, как один, поднимают глаза на лестницу, ведущую к бару на первом этаже. Собираются вернуться к драке, но девушка, стоящая на последних ступенях, снова выдаёт громогласную очередь в потолок.

— Разошлись по углам, — ревёт она и направляет короткий пистолет-пулемёт в толпу.

Годжо краем глаза видит, как подскакивает один особо пылкий итальянец — тот самый, с длинными волосами и детским лицом. Он стоит ближе к стене и думает, что девушка его не замечает. Теперь вместо заточки у него в руках пистолет. Сатору кривится. Лучше бы мелкому хорошо прицелиться; наблюдать за тем, как корчится от боли раненная в живот девчонка, совсем не хочется. Но как только пацан вскидывает руку с пушкой, на его запястье прыгает крошечная красная точка. Тихий щелчок, сливающийся с тактом джаза в колонках. Псих выпускает оружие, падает и ползёт вниз по стене, вереща и прижимая к себе простреленную руку.

Годжо инстинктивно поднимает голову, приблизительно рассчитав, откуда может стрелять снайпер. Абсолютно бесполезное движение, потому что кровь и тёмные линзы не дают рассмотреть даже ближайших соседей по заварушке, не то что чёрное дуло винтовки в окошке где-нибудь под потолком. Но Сатору ставит очередную галочку в сицилийском «пиздец-бинго». Один из рядов точно зачёркнут полностью: упущенный информатор, пропавший Кенто, девка с пулемётом у выхода и притаившийся снайпер. Бинго! Вероятность выбраться живым стремительно близится к отрицательному значению, делая простую математику работы наёмника — квантовой физикой.

— Что здесь происходит? — орёт девушка с пулемётом. — Какого чёрта вы творите в моём казино?

По лестнице тяжёлыми шагами грохочут запоздавшие секьюрити. И только после того, как они спускаются в зал, девчонка прячет оружие и упирает руки в бока.

— Синьорина Зенин, здесь Сатору Годжо, — канючит какой-то мелочный говнюк. Ну что за детский сад… А Годжо надеялся, что взрослые люди выше того, чтобы тыкать пальцем. Но к нему обращается с десяток указательных. А следом за ними подтягивается и точка лазерного прицела. Остаётся только приветливо помахать рукой синьорине на лестнице.

— Вы, тут, быстро навели порядок. А ты, — Зенин кивает острым подбородком на виновника заварушки, — за мной.

***

Хозяйка казино, закинув ноги на стол, сидит напротив Годжо. Руки сложены на груди. У двери другая девушка — Сатору догадывается, что она тот самый снайпер, быстро приструнивший малыша с пистолетом. Кобура глока лежит рядом со стопкой бумаг. Вроде можно дотянуться, но это обманчивая возможность: ботинки на толстой подошве скинут оружие на пол быстрее, чем Годжо успеет. Да и он не дурак. В руках у рыжей девчонки автомат.

— Приятно познакомиться, я Сатору Годжо. У вас очень милое заведение… было. К сожалению, задерживаться мне некогда. Дела зовут.

Сатору встаёт со стула, решив оставить девушкам пистолет в виде моральной компенсации, но тотчас же ему между лопаток упирается дуло автомата.

— Маки, застрелим его? — голос рыжей скучающий и напевный.

— Меня нельзя убивать, — понимая, откуда в его голове взялась эта фраза, Сатору не может сдержать улыбки.

— Маки, проверим?

— Нельзя убивать и нельзя убить — разные вещи, — хищно скалится Зенин. Дело принимает опасный оборот. Но волноваться рано. Помещение небольшое, противников всего двое, пистолет в зоне досягаемости, а кровь на очках и одежде — чужая. Всё куда лучше, чем в зале казино, где фатальной могла стать чья-то случайная пуля. — Но я хотела просто поговорить. И получить компенсацию за погром.

Сатору возмущён. На его счету ноль сломанных стульев и перевёрнутых столов, он тоже жертва вандалов.

— Можете выписать чек на имя Фушигуро Тоджи, — пожимает плечами Годжо. Где-то в окрестностях Ортиджии старик икает и косится на сейф.

— Дон Фушигуро? Этот дед скорее сам придёт чинить мебель, чем заплатит, — Маки закатывает глаза.

— Ему нельзя в бар, поэтому придётся раскошелиться, — хмыкает Сатору и слышит позади сдавленный смешок. Но автомат продолжает мять рубашку на спине.

— Поверь, ему это никогда не мешало, — дёрнув уголком губ, отвечает Зенин. — Ты здесь по его поручению?

Есть два варианта. Первый: Годжо здесь для того, чтобы тихо, не привлекая лишнего внимания, встретиться с человеком, торгующим информацией, поговорить про возможное местоположение русско-китайского оружия и со спокойным сердцем уехать спать. Второй: найти ту фарфоровую дамочку и увезти в отель. Но информатор, скорее всего, смылся под шум перестрелки, а девушка лежит у бара с простреленной ногой. Поэтому:

— Нет, просто зашёл поиграть.

— Лжёшь, — шипит на ухо рыжая.

— Немного недоговариваю, — парирует Сатору.

— Ты слишком смелый для того, кому вот-вот пробьют грудную клетку…

— Нобара, хватит, — Зенин останавливает подружку. — Нам всё равно нечего с него взять. Хотя поговаривают, Сукуна зачем-то ищет Сатору Годжо. Обещает хорошо заплатить тому, кто приведёт его живым.

А вот это скверно. Нет ничего удивительного в том, что Сукуна в курсе, кто заходил к нему в гости. Но то, что он объявляет охоту, сидя на военной базе, — неожиданный поворот событий. Годжо хорошо знает расценки на свою голову и не питает иллюзий по поводу того, что две хозяйки небольшого казино откажутся от таких лёгких денег.

— Хочешь продать его Двуликому?

Один из главных принципов выживания в преступном мире: не делите шкуру неубитого Сатору Годжо.

Дуло автомата теперь смотрит в стену: Годжо скручивается, коротко скользнув лопатками по стволу, и оказывается лицом к Нобаре. Бьёт ребром ладони по сгибу локтя так быстро, что запоздалый выстрел приходится в ножку стола. Он кренится, глок катится вниз, ускользая от Зенин. Следующий удар — в шею, рыжая девушка обмякает в руках. А Маки тем временем только поднимает к плечу пулемёт, который так глупо и неосмотрительно оставила за спиной. Но у Сатору есть очаровательный живой щит. Нобара не потеряла сознание, она змеёй извивается в руках, стараясь заехать каблуком по коленной чашечке Годжо. Тот успокаивает её нежно приставленным к горлу автоматом, который успел выхватить из ослабших рук. Им же он прижимает девчонку к себе, чтобы не дёргалась.

— Мудак, — хрипит рыжая, после очередного рывка получая дулом по трахее. — Маки, застрели его.

— Не советую. Мы уже убедились, что реакция у меня получше вашей.

Зенин от бессильной ярости ударом ноги переворачивает стол. Ей не тягаться с профессиональным наёмником, а все бравые ребята из охраны заняты внизу: следят за тем, чтобы провинившиеся навели порядок.

— Приятно было познакомиться, — Сатору спиной пятится к двери, крепко прижимая к себе Нобару. — И счастливо оставаться.

Дверь аккуратно открывает правой рукой. Автомат держит левой, чувствуя под пальцем напряжение спускового крючка. Важен баланс: чуть-чуть расслабишься, и тяжёлое дуло клюнет вниз, чем не преминет воспользоваться вздорная девчонка. Круглая ручка легко проворачивается. Ещё шаг назад, и можно отпустить Нобару, а потом пойти к барной стойке на верхнем этаже, чтобы заказать себе манхэттен с тремя десертными вишенками. Вряд ли бармен откажет человеку с автоматом.

Но дальше — когда-нибудь Сатору перестанет этому удивляться — происходит то, что может случиться только в блядской Сицилии. Делая последний шаг из кабинета Зенин, Годжо спиной влетает в кого-то. Одновременно с этим, воспользовавшись секундным замешательством и зарождающейся готовностью ослабить хватку, Нобара втыкает что-то острое в бедро Сатору. Он невольно переводит взгляд на место, полыхнувшее резкой болью. Из штанины торчит шляпка гвоздя. Думать о том, какой это сюр, некогда, равно как и стрелять, поэтому Годжо без замаха бьёт Нобару стволом в корпус. Она сгибается пополам — удар приходится по солнечному сплетению. Шаг вперёд, чтобы обернуться и посмотреть, кто за спиной. Лучше сразу выстрелить ему в голову.

Фарфоровая кожа и растрёпанные чёрные волосы. В полутьме блестят нити вышивки на воротнике атласного пиджака.

Годжо стреляет. Почти.

За секунду до того, как палец находит крючок, справляясь с центром тяжести автомата, разряд тока прошибает правый бок.

Колени с треском бьются об пол. Годжо поднимает голову, но не успевает ничего увидеть. Рыжая Нобара, оставшаяся за спиной, заряжает ему ногой в затылок. Мир качается и гаснет, как экран старого телевизора.

— Так что, переспим?

— Может быть, потом… — успевает выдавить из себя Сатору, прежде чем отключиться.

========== Глава 4, где важно не потерять голову ==========

Короткий разряд электрошокера — это неприятно. Но не смертельно.

Чтобы резвый парень отключился от двухсекундного электрического удара, нужен пятый класс мощности, то есть двенадцать ватт напряжения. Чтобы застрелить молодца из пистолета — достаточно всего-навсего одной пули и того же числа секунд. Вывод напрашивается сам собой: Сатору не собирались убивать. Годжо знает три места, где живым он ценится больше, чем мёртвым. Это домик в Лунде, куда лет пятнадцать назад переехала его матушка, кондитерская в Рейкьявике рядом с лютеранской церковью и — как выяснилось совсем недавно — логово Сукуны на Сигонелле. В последнем за лучшего наёмника назначена награда. Сатору не слышит ворчания матушки и не чувствует запаха выпечки, значит, вариант остаётся один.

Прежде, чем открыть глаза, Годжо осторожно напрягает мышцы. Тело отзывается тупой ломотой. Но резкой боли, какая бывает, когда из локтя торчит обломок кости или нога кончается на голень раньше положенного, нет. Всё по-прежнему: зуд в заживающей ране на плече, пульсация свежего прокола от гвоздя в бедре и саднящие пальцы. Сатору едва удерживает себя от вздоха облегчения. Он прекрасно знает, что, если перед тем, как тебя вырубили, ты видел электрошокер, это не исключает появления после него шприца с наркотиком. А дальше: скальпели, пилы, топоры, ножи, да хоть, мать их, катаны, на которые Годжо вдоволь насмотрелся в Кавасаки. Но сейчас конечности целы.

Маленький повод для радости среди ада кромешного.

Ещё один: в помещении никого нет. Вокруг абсолютная тишина. Так не бывает, если рядом дремлет какой-нибудь амбал. Но глаза Годжо решает пока не открывать. Вдруг ему в лицо смотрит объектив камеры, передающей картинку прямо на монитор, перед которым сидит Сукуна.

Омрачает положение то, что руки крепко зафиксированы за спиной, а щиколотки привязаны к ножкам стула. Хотя… Сатору проверяет, что по мнению его похитителей «крепко».

Способ выбран настолько странный, что Годжо готов снова поверить в сицилийскую удачу — он очнулся именно тогда, когда присматривающему за ним головорезу смертельно приспичило в туалет. Может, бедолага вчера наелся устриц, которых хранили не в морской, а просто в подсоленной воде; может, перепутал ликёр с абсентом; или запил молоком пасту с анчоусами. Чтобы оставить пленника, обездвиженного таким образом, одного, должна быть очень веская причина. Вспомнив Сигонеллу, Сатору внутренне смеётся: пожалуй, всё куда проще — его всё-таки накачали чем-то, он пробыл в отключке ночь и утро, а сейчас полдень, время сиесты. Охрана пьёт вино.

С наручниками, которые болтаются на запястьях, Годжо разбирается в два счёта. Выуживает из заднего кармана брюк спичечный коробок. Уверяет себя в том, что хранит его там именно для таких случаев, а не потому что забыл вытащить, когда купил новую зажигалку. Достаёт спичку. Раненые пальцы отлично справляются, хоть жилы на запястьях и тянет от амплитудных движений. Дальше в ход идёт схема, которую хорошие американские мальчики-кадеты учат ещё в средней школе: a) помолиться, чтобы это оказались простенькие наручники БОС-1; b) обрадоваться до скулежа, что это правда они; c) засунуть конец спички в замочную скважину, сжать один из браслетов, протолкнуть «отмычку», услышать тихий щелчок и почувствовать вкус свободы.

Годжо не спешит сбрасывать с себя наручники и прощаться с верёвками на ногах. Освободиться при желании может каждый дурак, а вот придумать, что делать с этим дальше — куда сложнее. Вот теперь самое время открывать глаза.

Никакой камеры нет. Обстановка типичная настолько, что сводит зубы. Сатору рассчитывал увидеть перед собой операционный стол, щедро политый кровью. Или хотя бы металлические прутья решётки впереди, которые объясняют безнадёжно устаревшие наручники и хлипкий стул. Но перед глазами Сатору обычная комната. Чулан, где в самый раз запирать провинившихся детишек, но никак не профессиональных наёмников. Дверь деревянная — на один удар ноги. Под потолком дурацкая лампочка, привлекающая к себе мух-самоубийц так же, как бандитов манит награда за Годжо.

Сатору с трудом подавляет зевок.

Но он умён. Знает, что нельзя расслабляться. За дверью может ждать Сукуна собственной персоной. Он может дать своей жертве надежду на побег, чтобы потом с особым удовольствием садиста отобрать её выстрелом в голову. Говорят, мясо животных сочнее, если они умирают моментально, без агонии и мучений. Может, с кожей то же самое? Если Сатору будет окрылён возможностью сбежать, обивка для кресла из него выйдет мягче. Сатору сглатывает от отвращения. Нет, ему даже нравится, когда сидят на его лице (воспоминание о девушке за баром отдаёт внезапным теплом в паху), но это явно не относится к безумному наркобарону и его фетишу на мебель из человеческой кожи.

Годжо нужен план. Простой и гениальный, такой, который сработает даже в ёбаной Сицилии, где всё почему-то переворачивается с ног на голову.

Достаточно. Хватит. Годжо должен вернуть своё доброе имя и сделать всё красиво. Пусть то, как он выберется из ловушки Двуликого, занесут в учебники начинающих убийц. Больше никаких бесполых выблядков, свиней с пистолетами и маленьких безумных хозяек казино. Только брутальные самцы, тестостерон и хитрые планы. Например, такие: ослабить верёвки на ногах, дождаться, пока в чулан кто-нибудь зайдёт, узнать необходимый минимум информации, задушить наручниками, забрать оружие и сбежать. Просто, гениально, работает как часы.

Волокна верёвки режут ладони, но поддаются усилиям. Тот, кто вязал узлы, явно халтурил. Сатору разбирается с ними механически, прокручивая в голове свой план снова и снова. Самое главное в нём — приманить надзирателя как можно ближе, чтобы ненароком не запутаться в упавших на пол верёвках. Но даже если в лучших сицилийских традициях всё пойдёт не так, ничего страшного. И с привязанным к ногам стулом Сатору лучше любого, кого могли приставить к нему в качестве охраны. Явись сюда сам Сукуна в компании своих прихвостней, Годжо уклонится от пары выстрелов и доберётся до одного из ублюдков, чтобы забрать оружие в рукопашном бою. В этой маленькой комнатке всё равно не поместится больше трёх человек, а когда на звуки стрельбы сбегутся остальные — Сатору уже будет вооружён до зубов.

Опыт подсказывает Годжо, что всё пройдёт отлично. Но тихий внутренний голос лепечет на итальянском, что площади кожи двухметрового человека хватит на неплохую тахту. Сатору отмахивается от него и, заведя руки за спинку стула, сжимает в них наручники.

Долго ждать не приходится. Дверные петли пронзительно скрипят, и в комнату входит тот самый надзиратель.

«Твою ж мать», — думает Годжо. Чью именно, он не знает: свою собственную, которая живёт в маленьком Линде и не подозревает, каким болваном вырос её сын; мать Сукуны — она виновата больше всех, ей стоило вовремя заметить, что отпрыск потрошит плюшевых зайцев; или мать того самого, вошедшего, которая на кой-то чёрт родила его мужиком.

Света лампочки под потолком издевательски мало, но и тёмных очков на Сатору больше нет. Он видит длинные чёрные волосы, высокий ворот водолазки, нити вышивки на широких лацканах пиджака, складывающиеся в журавлей и цветы сливы, брюки — их шёлк такой тонкий, что кажется влажным. Он обтекает худые ноги поблёскивающими волнами. И теперь Годжо знает маленький секрет: под всеми этими сибаритскими шмотками — крепкий торс, дорожка волос от паха к пупку и член. Та девушка за баром на деле — удивительно смазливый парень. И на эту маленькую деталь Сатору готов закрыть глаза — он поминает мать ублюдка, потому что тот какого-то хрена стоит перед ним сейчас, а значит, связан с Сукуной.

— Привет, красавица, — Годжо улыбается и подмигивает юноше.

— Уже очнулся? — тот прислоняется к стене у двери и складывает руки на груди. — Прости, мне пришлось тебя вырубить.

Хриплые нотки в расслабленном голосе режут слух. Годжо — он всё ещё в опасности и отлично это понимает — засматривается на своего надзирателя, будто сопливая девчонка на вампира. Ну нельзя быть таким красивым! Сатору запрещает. Во-первых, он не хочет делиться своим местом на пьедестале красавчиков, во-вторых, сомневается, что сможет проломить череп настолько идеальному существу.

— Раз уж ты раскаиваешься, то, может, освободишь меня и проводишь до дома? — попытка не пытка; пытки будут потом, если Сатору так и не придумает, что делать с этим ослепительным великолепием.

Парень медленно проводит рукой по шее, путаясь пальцами в чёрных волосах. Ах, если бы не Сукуна поблизости — можно было бы расслабиться и представить, что это стриптиз.

— Он попросил подержать тебя здесь, — похититель пожимает плечами, будто оправдывается. — Ты натворил дел.

Не стоило и рассчитывать на другой ответ. После того, как Годжо засветился на военной базе рядом с Мегуми, Сукуна не отпустит его, пока не выяснитвсе подробности визита. Сатору мысленно прощается с лисьей мордашкой парня — придётся приводить в действие первоначальный план. Но Годжо не может отказать себе в маленькой шалости.

— Только подержать? Как насчёт развлечений, красавица? Они входят в мою путёвку?

— Неужели до сих пор не заметил, что я не «красавица»? — тонкие брови вопросительно приподнимаются.

— Тц, — прищёлкивает языком Годжо. — Ещё толком не познакомились, а ты уже напрашиваешься на комплименты. Но я не против: ты — настоящая красавица, котёнок.

Парень закатывает глаза. Они у него накрашены и в свете одинокой лампы накаливания под потолком кажутся ещё чернее, чем волосы. Он весь градация чёрного: сероватый костюм, графитовая водолазка, тёмные волосы, на лице два уголька — это тени, ресницы, радужка и зрачок сливаются в единое целое. А ещё ненормально белая кожа. Сатору хочется, чтобы кровь тоже оказалась чёрной, потекла изо рта, заливая губы, разводами осталась на висках и высоких скулах. Это действует аура Сукуны: Годжо становится больным извращенцем, он думает о том, что застывшая фарфоровая статуэтка в чёрной вязкой луже будет выглядеть безумно сексуально.

— Ты даже хуже, чем мне рассказывали, — наконец отзывается юноша.

— Просто те, с кем ты про меня болтал, не знают ничего о том, как я хорош в некоторых вещах, — продолжает Годжо. — Например, я охуенно целуюсь.

На бледной щеке проступает красное пятнышко. Ладно, красное на белом — тоже здорово. Настолько здорово, что в брюках Сатору становится тесно.

— Я уже понял, что языком ты работаешь отлично, — всё тем же расслабленным тоном продолжает надзиратель, но, договорив, резко осекается и дёргает рукой так, будто хочет ударить себя по губам.

— Ммм… да-а, — тянет Годжо, разваливаясь на стуле и разводя колени; в последний момент вспоминает, что его ноги вообще-то связаны, хотя пареньку, кажется, не до этого. — Мой язык почти так же хорош, как мои пальцы. Смотри, какие.

Сатору кидает наручники на пол и вытягивает руки вперёд, красуясь своими массивными ладонями.

Годжо вскакивает со стула прежде, чем красавица успевает опомниться и понять, что значат вальяжно продемонстрированные руки. Сатору в два шага приближается к юноше, пользуясь недоумением, хватает за лацканы пиджака и разворачивает к себе спиной. Обхватывает спереди локтевым сгибом левой руки. А её надежно фиксирует правой за головой парня. Тот вздрагивает и ведёт ногтями по предплечью, сжимающему его горло, в попытке расцарапать. Годжо давит сильнее. Жертва хрипит.

— Тшш, — шепчет он прямо на ухо; волосы щекочут ноздри и пахнут чем-то до тошноты мускусным. — Объясни, как отсюда выбраться, и я отпущу.

От судорожных движений парня из-за тёмных прядей показывается белое ухо. Годжо тут же кусает его, а потом мокро оглаживает языком. Чувствует себя школьником со спермотоксикозом, но сдержаться не может. Узкие бёдра красавицы так близко к его паху, что хочется бесстыдно потереться. Сатору ещё не решил: шутки это, чтобы посильнее выбесить шестёрку Сукуны, или его правда настолько, блять, кроет.

— Я не… могу… — последние порции воздуха потрачены впустую, бедняга судорожно тянет кислород, но руки Годжо не пропускают его дальше.

— Постарайся. Подсказка: говорить не обязательно. Доставай ключи из кармана, показывай пальцем на дверь, если за ней нет засады.

Годжо прикусывает мочку уха. В ней чёрный гвоздик серьги. Сатору губами цепляет застёжку. Украшение падает ему на плечо. Впервые он, раздевая кого-то, начинает с этой детали, но ему нравится. Жаль, что на этом придётся остановиться.

— Давай, красавица, решайся. Душить тебя приятно, но вот доводить дело до конца не хочется.

Тело слабеет в руках. Годжо не видит лица парня, но, судя по всему, тот сдаётся. Пора немного ослабить хватку.

И ровно в эту секунду поганец опускает вниз подбородок, цепляется им за сгиб локтя. Он хватает Сатору за пальцы правой руки, на которой держится весь захват, оттягивает их, лишая левое предплечье опоры. Всем телом рвётся вперёд так, что ладони, которые Годжо не сжал в кулаки, проскальзывают по ткани его рубашки. Прыгает по полу серёжка. Парень уже вывернулся из захвата и теперь стоит напротив Сатору, пытаясь перевести дыхание.

— Хватит, — сипло стонет он, а сам напрягается, готовясь к бою.

Годжо ненавидит Сицилию. Здесь каждая крыса вытаскивает из-под хвоста тузы. Эта зверушка всё-таки мастер боевых искусств.

У Сатору слегка кружится голова, он вспоминает, что в неё не так давно впечатался каблук маленькой хозяйки казино. Ноет бедро — грёбаная царапина от гвоздя. От напряжения открылась рана на плече. Это тоже мелочь, на Годжо порезы заживают как на собаке. Но всё вместе заставляет его чувствовать себя не лучшим-во-всём-мире-наёмником, а жалким пацаном, впервые вляпавшимся в неприятности.

Ублюдок не двигается с места, поэтому Сатору бьёт первым. Простой удар, чтобы проверить способности оппонента. Тот уходит изящно, лёгким скользящим шагом. Так же, танцуя, уворачивается от хука — будто парня сдувает воздухом, который разгоняют движения Сатору. Гривой подлетают чёрные волосы. И Годжо хватается за них, сжимая пряди и накручивая на кулак.

— Блять, резинка, — шипит красавица.

— Без неё круче, — Сатору продолжает наматывать волосы себе на руку.

Парень толкает его в грудь, в голове вспыхивает красная лампочка — сигнал о том, что силы на исходе. Годжо падает на пол, больно бьётся локтями о бетон. Юноша сверху, брыкается, как лошадь в узде, но ничего не может сделать. Ему остаётся только гнуть свою лебединую шею и исподлобья пялиться на Сатору.

— Прекрати, — возмущённый и обиженный голос, будто Годжо не спасает свою жизнь, а отбирает у ребёнка леденец. — Он сейчас придёт за тобой!

Ага, сейчас. Стоит поторопиться.

Сатору обхватывает плечо парня другой рукой — боль ниточками онемения расходится от раны — и переворачивает, наваливаясь всем телом. Снова упирается предплечьем в шею, но на этот раз у строптивой красавицы нет и шанса выпутаться. Надо дать ему по лицу и бежать. Но Годжо снова останавливается: если его кулак опустится на тонкий нос, то фарфор точно треснет, все совершенные черты раскрошатся в труху.

— Где ж вас таких красивых делают… — бурчит Сатору и сильнее давит на шею; пусть лучше потеряет сознание от асфиксии.

— Годжо.

Знакомое обещание разгромного рапорта командиру в голосе.

— Что ты делаешь?

Сатору не может обернуться, потому что тогда чёрная крыса найдёт способ выскользнуть из захвата. Но дребезжащее раздражение не оставляет сомнений — милый, дорогой, родненький Кенто пришёл сюда спасать задницу своего коллеги. Наверняка прорывался с боем через охрану Сигонеллы, положил несколько десятков военных и бандитов, выпросил у Тоджи подкрепление и оставил Мей отстреливаться снаружи. Это так трогательно, что Сатору привезёт ему из следующей командировки целый чемодан сладостей. Значит, все его угрозы скормить Годжо акулам и обязательно бросить одного разбираться с проблемами — блеф. Сатору знал! Невозможно не любить такого прекрасного человека, как он.

— Кенто, у меня всё под контролем. Сейчас…

— Какого хера, — Нанами дробит каждое слово зубным скрежетом, — ты творишь?

До потери сознания красавице остаётся ещё секунды три. Годжо оглядывается на Кенто. Непонятно, кто бледнее: парень на полу или Нанами в дверях.

— Сейчас же отпусти нашего информатора!

— Что? Какого…

Три секунды истекают слишком быстро. У юноши закатываются глаза, он бьётся затылком об пол.

— Синьор Нанами, чай готов! — подозрительно знакомый девичий голос доносится откуда-то сверху. Оттуда же слышится звон посуды и второй голос, а за ним тихая джазовая мелодия.

Годжо смотрит на парня на полу. Потом на Нанами. Снова — на парня.

— Неловко вышло.

***

Никто не предлагает напитки Годжо. Он сидит в большом кресле, за его спиной — Нанами, исходящий ледяной яростью. Его будто только вытащили из морозильной камеры. Впереди, на диване, отделённый от Сатору журнальным столиком, пьёт чай черноволосый парень. За сегодняшнюю ночь он успел побывать в роли таинственной незнакомки, коварного похитителя и шестёрки Сукуны. Но сейчас перед Годжо — Гето Сугуру, лучший сицилийский торговец информацией.

— Почему мы здесь? — спрашивает Сатору и ведёт подбородком, указывая на Нобару и Маки. Те стоят у письменного стола в другом конце зала и о чём-то негромко разговаривают. — Они могут помешать нашим планам.

— Нашим планам… — в этот момент изморозь трескается и голос Кенто срывается, подскакивает до гремучего шипения. — Кхм, нашим планам мешает только твоя безалаберность.

— Кенто, ты уходишь от темы, сейчас ни к чему это обсуждать, — Сатору машет в воздухе рукой, словно отгоняет рой назойливых мух. — Нам нужно сосредоточиться на…

— Тебе нужно сосредоточиться, — бескомпромиссно отрезает Нанами. — Ты устроил перестрелку в казино…

Годжо готов возразить. Абсолютно очевидно: перестрелка устроилась сама. Возникла как грибной дождик, оставляя после себя раненых бандитов вместо подберёзовиков.

Кенто продолжает скороговоркой:

— Ты угрожал автоматом хозяйке…

Щёки Сатору надуваются от распирающего негодования: это она угрожала ему автоматом!

— Ты вырубил нашего информатора!

Забавно, но… Он первым вырубил Годжо!

Нанами ничего не хочет слышать. На все попытки объясниться отвечает: «непрофессионально», «недопустимо», «ребячество».

— Попробуй не улыбаться.

Сатору отвлекается от Кенто и поворачивает голову к внезапно заговорившему Сугуру.

Есть в этом Гето Сугуру что-то, не дающее Годжо покоя. То ли блуждающая улыбочка и хитрый прищур, то ли просто черты его лица — судя по всему, он наполовину японец. Сатору очень давно не спал с азиатами. В Рейкьявике не сталкивался даже с туристами, а на задания последний год выезжал в арабские страны. Японец Тоджи Фушигуро не в счёт. Горячая ночь с ним — это облитое бензином и подожжённое тело с дулом томпсона в заднице.

— Что? — переспрашивает Годжо, подаваясь вперёд. Наклоняет голову, чтобы очки красиво поползли вниз… Блять, нет никаких очков, они всё ещё у Кенто.

Гето смотрит на дёргающегося Сатору, выгнув тонкую бровь.

— Если будешь так улыбаться, он не поверит тебе, — всё-таки повторяет Сугуру. — Лучше расскажи серьёзно, как всё было.

— И как же? — Годжо заинтересован, он не думал, что кто-то встанет на его сторону. Ещё одна причина восхищаться черноволосой красавицей.

— Бардак в казино начался с бармена, — продолжает Гето. — Он разбил стакан и привлёк внимание к синьору Сатору.

— Именно, — тот самый синьор тянется к пачке сигарет на журнальном столике, чтобы достать одну. Чёрт знает, сколько он уже не курил.

— Но бармен посмотрел на него, потому что тот слишком громко предлагал мне переспать, — белые пальцы перехватывают пачку и достают из неё последнюю сигарету. Рука Сатору мажет по пустоте.

— Стрелять начал всё равно не я, — хмыкает Годжо и, не раздумывая, хватает Сугуру за запястье. Он курит только с кнопкой, значит, нужна именно эта — последняя, зажатая между средним и указательным воришки.

— Вместо того, чтобы предотвратить выстрел, ты решил сбежать, — Гето перекладывает сигарету в другую руку.

— Тактически отступить, — Сатору далеко тянуться через столик, поэтому он встает и подходит ближе, пытаясь, наконец, заполучить эту грёбаную сигарету. — А потом меня решили продать Сукуне.

— Мы не работаем с Сукуной! — хриплый голос с другого конца зала и злобный стук стопки бумаг об стол. — Ты недослушал.

Гето жестами фокусника обводит вокруг тела сигарету. Она перелетает из одной руки в другую, и Сатору никак не может её поймать. Только размахивает ладонями в воздухе.

— Вы заперли меня в подвале. Конечно, я решил, что это Сукуна, — Годжо не любит играть по чужим правилам, поэтому ставит своё колено между расставленных ног Гето, вжимает его плечо в мягкую спинку дивана и готовится триумфально отобрать свою дозу никотина с фруктовой отдушкой.

— Чтобы спокойно разобраться с приехавшей из-за тебя полицией. Синьорины Зенин и Кугисаки попросили это сделать, — цедит Кенто за спиной.

— Ты не стал меня слушать, сразу принялся махать кулаками, — Гето Сугуру, этот смазливый выродок с елейным голоском, ломает драгоценную сигарету. Всего секунды не хватает Годжо, чтобы успеть зафиксировать запястье и вернуть своё сокровище. — Здесь всё равно не курят.

Прессованный табак сыплется на диван из разорванной бумажной оболочки. Сугуру смотрит на Годжо снизу вверх.

— Но я хочу курить, — Сатору интересно, к чему же приведёт маленькая стычка. — Мне нужно чем-нибудь занять рот, а последнюю сигарету ты испортил. Предложишь альтернативу, красавица?

Годжо скалится так широко, что на носу собираются морщинки. Гето продолжает смотреть, но решимости во взгляде всё меньше, а красных отсветов на щеках — больше.

Как в романтическом кино — или фильме ужасов? — Сатору медленно опускается ниже, приближаясь к смазливому личику. Его надежды разбивает Кенто. Отвлекает стальным голосом:

— Ещё одна шутка про член, и ты едешь в Атланту.

Голову Годжо будто бы макнули в жидкий азот. Концентрированное раздражение льдом обтекает всё тело Кенто, как пламя — скелет Призрачного Гонщика. Эти пугающие тёмные волны чувствуются даже спиной.

— А что Атланта? Город членов? Да и при чём тут они? — Годжо не привыкать к взбесившемуся напарнику, он продолжает веселиться: — Может, у него в кармане чупа чупс?

— Ты облапал меня всего в чулане. Прекрасно знаешь, что для тебя нет никаких конфет, — стоит Годжо убрать колено и отойти подальше, как красавица возвращает насмешливую интонацию. Крутит на палец прядь и сверкает чёрными искорками. Вот только не на Сатору, а на Кенто.

Годжо, следуя за взглядом Сугуру, разворачивается. Нанами кажется выше и шире в плечах. Губы стянуты в гитарную струну, брови сведены к переносице. Сатору ищет седые волосинки в безупречно уложенных волосах, но тщетно. Дружище Кенто балансирует на грани нервного срыва, как опытный акробат.

— Ты лапал нашего информатора?

— Тогда для меня он был прихвостнем Сукуны.

— Ты, — Нанами трёт переносицу, приподнимая маленькие круглые очки, — лапал кого-то, кто, как ты думал, связан с Сукуной.

Сатору надеется, что это весь вопрос, но Кенто продолжает:

— Вместо того, чтобы быстро и тихо сбежать, ты полез обниматься…

— За ухо меня укусил, — гадкий-гадкий голосок со стороны дивана.

— …Укусил кого-то за ухо, подозревая, что ты в ловушке на военной базе? — Нанами вроде закончил, Годжо готовится уточнить детали, но Кенто набирает полную грудь воздуха и вместо кобуры беретты тянется к карману с мобильным. — Я звоню капитану Масамичи. С тобой невозможно работать.

Нанами уверенным шагом покидает комнату. Сатору кидается за ним. У Яги слабое сердце, ему не стоит знать подробности хода операции своих подчинённых. Главное ведь результат, и поэтому Годжо, прежде чем клещом повиснуть на руке Кенто, кивает лучшему сицилийскому информатору. Тот указывает глазами на массивную дверь — «жду вас на улице».

— Командир Масамичи, погодка здесь что надо! — орёт Сатору в трубку, заглушая попытки Кенто поздороваться.

***

Нобара Кугисаки сидит на краю стола и наблюдает, как Годжо, упираясь руками и ногами, всеми силами пытается отпихнуть Нанами от телефона. Нобара спускает алую туфлю с пятки и ловит её, сгибая пальцы. Покачивается высокий каблук.

— Что, думаешь, правда ли это тот самый охеренный Годжо Сатору? — Маки отрывает глаза от налоговой декларации и смотрит в направлении взгляда Кугисаки. — Похож на клоуна.

Нобара задумчиво прикусывает губу:

— Точно. Полный идиот.

***

Квартира Нобары и Маки — через стену от их бара. Вот, оказывается, как Годжо перетащили в чулан так быстро. Сейчас он стоит под окнами и курит самокрутку, которую выпросил у бармена. Хороший американ бленд, без добавок. Годжо кривится и сплёвывает под ноги — во рту эталонный сигаретный вкус. А он хотел манго или цитрус.

Собирается дождь. Первые капли уже стучат об козырёк, под которым стоят Годжо и Гето. От влажности вкус табака ещё навязчивей.

Сатору знает, что Нанами уже успел обсудить всё с информатором. Он встретил его за столиком на первом этаже бара, куда переместился, едва заслышав звуки стрельбы. В тот самый момент, когда Годжо рвал, метал и уворачивался от пуль, Кенто потягивал виски и махал пальчиками новому знакомому. Дело они обсуждали, пока Сатору был в кабинете Маки и сидел связанным в подвале. Выяснилось: Сугуру Гето в курсе того, что шестьдесят тонн русско-китайских пушек в грузовике скания r730 пропали. По словам Гето, слухи ещё не расползлись, поэтому из проверенных источников можно получить правдивые сведения. Он предложил начать искать с некого объединения, торгующего оружием. В их интересах отслеживать перемещения всех пушек на Сицилии.

— Они далеко? — Сатору не может перестать кривить лицо, но всё равно продолжает затягиваться.

— Ближе к Таормине, я объясню синьору Кенто, как их найти, — говорит Гето, но даже не смотрит в сторону Годжо; изучает носки своих пижонских ботинок.

— Объяснишь, значит? — Сатору выдыхает плотную струю дыма вверх, тут же жалеет об этом; жжением отзываются лёгкие и гланды. — Ты едешь с нами, красавица.

Если Годжо и следит за Сугуру, то самым краешком глаза. И то, не потому что интересно, а из-за того, что Кенто вернул очки — смотреть в них вперёд, на запутанный клубок ночных сицилийских улочек, слишком уныло. Почти нигде не горит свет. Переулок справа настолько узкий, что фонарь, тускло торчащий на стене одного дома, касается едва выступающего балкона напротив — он крошечный, на нём только бельё сушить.

Чёрная атласная крыса может нырнуть в подворотню и тут же потеряться. Годжо, как крючком, цепляет пальцем рукав его пиджака. Мысленно достаёт пистолет. Лучше сделать это несколько раз в голове, чтобы потом руки выхватили его автоматически.

Гето упрямо сводит брови, думает о чём-то своём. Кажется, не замечает ладони, поймавшей его за пиджак, и того, как внимательно Годжо оглядывает все подсвеченные углы развилки перед баром.

— Не упрямься, — Сатору продолжает придурковато тянуть слова, но невольно пропускает капельку стали в голос. — Переночуем в отеле неподалёку, а днём отведёшь нас к своим знакомым. Разве не хочешь провести со мной побольше времени?

За информатора поручился старик Фушигуро. Тот самый, который доверился горе-шпиону, рассказавшему про форсаж, устроенный Мегуми, и сканию r730 на военной базе. Рана, полученная там, заживёт на Сатору уже завтра, а вот повреждённое пулей выблядка самолюбие придётся выхаживать ещё долго. Поэтому Годжо не может позволить себе попасться в ещё одну ловушку, поэтому хочет, чтобы Сугуру тоже поехал по названному адресу. И если что, ответил своей красивой головой. В ней, кстати, до сих пор роятся мысли; это видно по опущенным тёмным ресницам и напряжённому изгибу бровей.

Гето явно сомневается.

Неужели парень решил, что слова Годжо — действительно вежливое предложение провести время вместе? Думает, что может сказать «нет»? Крутит в голове страстные ночные сцены, оценивая свою к ним готовность? Решает, отдавать Сатору розу или придержать для другого принца?

— Красавица, ты с нами, — Годжо приходится наклониться, чтобы прошептать это на ухо Сугуру. — Ломаться нельзя.

В атлас пиджака упирается дуло глока, который, слава всему римскому пантеону, вернули Маки и Нобара.

Если тот, сигонелльский, с белым горшком на голове — выблядок, то Гето Сугуру со всеми своими эпикурейскими пиджачками да штанишками — настоящая блядь. Он, не меняя выражения задумчивости на лице, скользит шёлком навстречу оружию, так, что бок пистолета проходит по животу. Отводит глок рукой. Замирает, словно сам только понял, что провернул. Моргает, как человек, резко выдернутый из сна. Годжо приятно: Сугуру точно воображал где, как, в каких позах и местах.

— Меня нельзя трогать.

Сатору знает, что это значит: Гето никому не подчиняется, но при этом находится под негласным протекторатом всех преступных группировок Сицилии. С ним не хотят иметь дел, но приходится. Бесятся оттого, сколько грязных тайн он разнюхивает, но не чинят расправу, потому что он в курсе секретов соседей и конкурентов. Гето помнит номер ячейки на вокзале, куда барыга из Аволы спрятал сбережения сторчавшегося бизнесмена. Но он же — вездесущий Сугуру — держит в голове информацию о том, что поставщик того самого барыги когда-то обчистил небольшой склад калабрийского наркокартеля Сукуны. Гето нельзя угрожать, потому что никто не знает, что и кому он может рассказать.

Но Сатору раздражает эта сицилийская эпидемия проказы — никого нельзя трогать. Дона защищает его омерта, маленькая хозяйка казино выворачивается из рук и бьёт каблуком по затылку, а информатор обходит пистолет, словно протянутую листовку.

— Расскажешь это местным, — Годжо убирает пушку, стрелять он передумал, а целиться просто так — невежливо. — Если чтобы побыстрее здесь закончить, придётся перетрогать всех, кого нельзя — я этим займусь.

Перед Гето как будто бы красная лента или толстое стекло с приклеенной к нему надписью «руки прочь!». Годжо не уверен, что формулировка такая, он давненько не был в музеях и галереях. Но сейчас рядом с ним явно произведение искусства. Досадливо морщит лицо и совершено не знает, как относиться к прозвучавшим словам. Наверно гадает: ему угрожают или снова пристают?

Годжо собирается сжать острый кончик носа в «сливе», чтобы развенчать сомнения. Фокус знакомый и отлично действует на сицилийских неприкасаемых-тире-прокажённых.

Но чёрная крыса опять выполняет свой странный финт. Вместо того, чтобы попятиться, подаётся навстречу руке и обтекает её, будто вода камешек на пути течения. Это навевает Сатору смутные воспоминания, и чтобы разобраться с ними — только ради этого, никаких драк! — он с разворота целит правой рукой в скулу Гето. Тот уходит вниз, легко сгибая колени. Подхватывает пролетающее над головой предплечье. Ловит его и прижимает к груди. Виснет на нём, как на канате. И сразу тянет назад, видимо, решив зафиксировать руку за спиной Годжо и согнуть его пополам. Сатору не так прост. Он выше, крупнее и сильнее Гето. И пока тот пытается отвести руку, зажав её сгибами своих острых локтей, Годжо делает вид, что поддаётся. И вдруг напрягается, резким рывком качает предплечье в сторону. Вместе с повисшим на нём Сугуру. Атласная спина бьётся о стену рядом с дверью. Но крыска не теряет концентрации, пытается подобраться к шее Сатору, чтобы вернуть ночной должок — придушить и лишить сознания. Драка быстро превращается в возню. Годжо устал и не хочет никого бить, Гето — блядская балерина, которая кружится и тонкой сосенкой припадает к земле. В итоге двое просто хватают другу друга за воротники — вышивка на шёлковом и пыль с кровью на голубом рубашечном — и рычат, заглушая треск ниток.

— Вас вообще нельзя оставлять вдвоём? — Нанами стоит в узком переулке, скрестив руки на груди. Сатору видит это периферическим зрением, потому что не сводит глаз с чёрных узких прорезей на белом лице Сугуру.

— Годжо, — говорит Кенто по слогам. Их всего два, но кажется, что десять, с таким чувством Нанами растягивает каждый. Он ненавидит всё, что начинается на «го» и заканчивается на «джо». Ненавидит даже созвучные слова: никогда не поедет в Комбоджо; не будет злиться, если в будущем сын невзлюбит сольфеджио; и, увидев на витрине банджо, обязательно перекрестится. Сатору Годжо — геноцид нейронных связей Нанами Кенто.

— Я убеждаю его ехать с нами, — не отрываясь от битвы взглядов, шипит тот самый геноцид. — Ещё чуть-чуть…

— Синьор Сугуру, не могли бы вы, пожалуйста, переночевать с нами в одном отеле и завтра сопроводить нас? Мы обеспечим безопасность и конфиденциальность.

— Договорились, синьор Кенто, — поворачивая патлатую голову и очаровательно улыбаясь, отвечает крысёныш.

— Годжо, — это на языке взбешённого Нанами может означать всё что угодно, но обязательно со словом «блять». Сейчас, скорее всего: «отпусти, блять, немедленно». Сатору слушается. Очевидно, что красавица за что-то успела его невзлюбить и назло ведёт себя так покорно с Кенто. Взять, например, эту милую улыбку — брови подлетают вверх, складываются домиком, а глаза сужаются до сплошных чёрных росчерков ресниц. Её Годжо не видел ни разу до этого.

Сатору искренне недоумевает, теряясь в догадках, чем же он мог не угодить Гето и почему ему так не улыбаются. Сугуру идёт к Нанами, и терзаемый сомнениями Годжо отвешивает удар по тощей шёлковой заднице, показавшейся впереди.

— Идиот.

— Нет. Все знают: я — гений.

— Хватит, — вмешивается Кенто. — Машина в квартале отсюда. Я предупредил дона и забронировал отель недалеко. Синьор Сугуру, на какое время нам рассчитывать?

— Завтра после двенадцати.

— Чудесно, — Годжо засовывает руки в карманы и широкими шагами догоняет Нанами и Гето. — Ещё много времени, поэтому давайте придумаем, чем его занять. Сыграем в бутылочку? Правда или действие? Я загадываю первым. Действие для Сугуру: улыбнись мне, красавица.

В этом районе нет пластиковых окон, поэтому на гогот Сатору с балкона выглядывает тучная сицилийка в белой ночнушке. Ругается зычно и громко. Годжо смеётся и показывает ей язык. Дама тянется за ведром с водой, выставленным рядом с цветочными горшками. Сатору успевает рвануть вперёд. Гето тенью растворяется в небольшой выемке между домами. Ведро переворачивается прямо на макушку Нанами Кенто.

========== Глава 5, где подводит память и пояс халата ==========

Годжо небрежно пинает стеклянную дверь небольшой гостиницы на окраине Сиракуз. Она не поддаётся. Кожаные туфли ни капли не защищают пальцы, их прошивает спазмом. Издевательски краснеет табличка «на себя». Сатору думает вдарить со всей силы, чтобы доказать глупому стеклу, что любое правило создано для того, чтобы быть нарушенным. Но это — груда осколков, крики хозяйки и ворчание Кенто. Приходится прогнуться под систему, потянув за ручку. Сатору входит в холл отеля, оставляя на светлом полу мокрые грязевые отпечатки. Трясёт головой, как пёс. Он и чувствует себя той ещё псиной: злобной, несчастной, оставленной без косточек и соседских котов.

Пока Кенто и Сугуру разбирались с номерами, Сатору пошёл за сигаретами — теми самыми, с фруктовой капсулой в фильтре. Ради этого он, словно ищейка, залезал в каждую подворотню, заглядывал во дворы и карабкался вверх по извилистым дорожкам — искал волшебника с большим чемоданом, набитым контрабандой. Он нашёлся одиноко стоящим на трассе, по которой совсем недавно Годжо возвращался из Сигонеллы. Это был усатый мужичок с облезло-голубым фиатом, на багажнике которого стоял кусок картона, обклеенный пустыми пачками. Эдакий самодельный каталог. Продавец дружелюбно улыбнулся, сверкнув дырой на месте переднего зуба, лихо согласился разменять пятьдесят евро и выслушал кривой заказ Годжо — «буанасера, пер фаворе, прего».

— Нет-нет, — мужичок ответил по-английски. — Нельзя.

Годжо поскрёб щетину на подбородке и посетовал на то, что не захватил с собой паспорт — дело же в нём, верно?

Решил снять очки, чтобы показать синяки под глазами тридцатишестилетнего повсеместно-очень-известного-наёмника. Был ещё вариант с демонстрацией глока, скрытого полами одолженного с барного стула пиджака. Нет, Годжо не собирался угрожать беззубому синьору. Ношение оружия обычно — исключая случаи, когда владелец совершенно вне закона — подразумевает лицензию, а значит, возраст от восемнадцати и старше. Но Сатору быстро понял, как это будет выглядеть и как отреагирует продавец. А Нанами точно поседеет, если к отелю подъедет чужой старенький фиат, гружённый контрабандными блоками сигарет.

— Паспорт дома забыл, — на английском произнёс Сатору.

— Не документы, — вдруг мотнул головой мужик. — Нет с кнопкой. С ментолом. С вкусом нет. Такое не везу.

Годжо понял две вещи. Первая: он и раньше слышал про новый закон, запрещающий ароматизированные табачные изделия на территории Евросоюза. Вторая: мужик охуел. Он, торгующий на трассе русскими сигаретами, занизил цену до смешных двух евро и наплевал на все миллиарды, которые его родина теряет из-за таких, как он. И именно те пачки, содержимое которых Сатору Годжо не может курить без рвотных позывов, мужичок выбрал из всех для плевка в лицо Италии и набивания своего кармана. Почему? Вспомнил, что, оказывается, есть закон, запрещающий продажу сигарет с кнопками. Как соотносится развалюха-фиат, аппликация на картоне и целый багажник контрабанды хоть с одним, мать его, законом, Годжо понять так и не смог.

Он измял купюру в руке до безобразия, в знак протеста выбрал самую дешёвую пачку — может, мышиное дерьмо и плесень заглушат вкус табака — плюнул мужичку «граци» и пошёл к отелю. На ходу раскурив крепкую и вонючую смесь, понял третью вещь: из Италии нужно срочно валить.

— Твоя карточка от номера у меня, — негромкий голос вырывает из мыслей. — Синьор Кенто уже поднялся в свой.

Сатору оглядывается и слева видит сидящего на диванчике Гето. Там что-то вроде лобби-бара — между этой зоной и ресепшеном нет стен или стеклянных дверей, но мягкая мебель развёрнута так, что создаётся ощущение отдельного пространства. Сугуру, откинувшись на кожаную спинку, цедит вино.

— Наша карточка у тебя? — вид крысёныша возвращает часть настроения.

Гето хорошо и без вышитого пиджака, который он, видимо, успел отнести в номер. Грудь пестрит от цепей, нитей ожерелий и ярусов подвесок. Атласные брюки прихвачены на талии широкой полосой ткани — какой-то модный эквивалент пояса; Сатору совсем не разбирается в этом, но признаёт, что выглядит красиво. Красиво — это вообще про Сугуру. Поставь его на площади Архимеда рядом со статуей Артемиды-охотницы, половина туристов ошибётся и забьёт память своих мобильников ладной фигуркой сицилийского торговца информацией.

Сатору идёт к дивану и раскручивает личное пространство Гето на оси своего детородного органа: садится так близко, что локтем и бедром буквально прилипает к Сугуру. Расставляет ноги. Задумчиво постукивает рукой по колену Гето.

— Ничего нашего, — сопит тот, отодвигаясь к подлокотнику. — Только моё и твоё.

— Ты — моё, а я — твоё? — лениво тянет Годжо; он устал, ему лень слушать, думать и понимать, душа требует разврата, мокрых прядей чёрных волос на подушке.

— Ты — своё, — неожиданно поддерживает игру Сугуру. — Никакого моего и близко к твоему не будет.

Годжо сначала хмурится, запутавшись, а потом смеётся и щёлкает пальцами по кончику белого крысиного носа. Но там как будто бы переключатель — клац, и Гето снова раздражён и серьёзен. Он берёт свой бокал и пересаживается на диван напротив. Годжо, словно того и добивался, валится всеми двумя метрами на кожаную обивку, голову подпирает рукой, а ноги оставляет за противоположным подлокотником. На пол капает сицилийская слякоть.

— Сатору, — красавица отпивает из бокала, опустив глаза. В холле отеля освещение лучше, чем в подвале, и тёмные блёстки на веках Сугуру переливаются ярче. — Заканчивай этот цирк. Нам ещё работать вместе.

— Цирк? — переспрашивает Годжо, выгнув бровь.

Гето коротко и глухо кашляет, поперхнувшись вином.

— Да, все эти… — поджимает губы, чтобы казаться серьёзнее, — шутки про секс… Твоё «красавица»…

Наёмник опирается на локоть и протягивает другую руку в сторону Сугуру. Манит его пальцем. Тот недоверчиво наклоняется; кажется, и правда собирается перегнуться через столик. Когда лицо Гето оказывается достаточно близко, Сатору выпадом кобры подаётся вперёд и сжимает между большим и указательным холодную щёку. От неожиданности Сугуру округляет глаза и хлопает ресницами, как кукла.

— Правда же красавица, — мягко и задумчиво произносит Годжо, щипая упругую кожу. — Вон как глазки накрасил.

Информатор вырывается уже в следующую секунду. С негодованием поправляет волосы, ворот рубашки, набирает в грудь воздух, открывает рот. Сатору жмурится от улыбки.

— Чёрт с тобой, — вдруг вместо возмущений выдаёт Сугуру. Удивительно спокойно возвращает в руку бокал и делает маленький глоток. — Я отлично знаю, что спать ты со мной не будешь.

Голос Гето подрагивает, но не от волнения, а от дребезжания стали в нём. Чёрные глаза с прищуром смотрят на наёмника.

— И откуда же ты это знаешь? — кривляется Сатору, растягивая слова.

— Я всё о тебе знаю, — Сугуру отвечает так же холодно. — С кем ты флиртуешь, а с кем спишь. Когда хочешь развлечься, а когда позлить синьора Кенто. И по моим данным, раздражать людей тебе нравится даже больше, чем трахаться.

Годжо цепляется за соломинку:

— По твоим данным? Под подушкой папка с моим именем?

— Как и у любого, кто работает с информацией. Не наводить справки о Сатору Годжо — глупо и опасно. Но дело в том, что моя — толще любой другой.

— Толще, говоришь… — щерится Сатору с явным намёком. — Покажешь?

Гето краснеет смешным маленьким пятном на скуле, но взгляд больше не отводит.

— Прекрати.

Справа, за панорамным стеклом, ветер гудит в пустом бассейне. Женщина на ресепшене, чтобы не уснуть, смотрит какое-то шоу на итальянском. Мерные, убаюкивающие звуки. Годжо, потеряв запал, зевает.

Он никак не может заставить себя интересоваться этим диалогом; ну досье и досье, какие проблемы. То, что крысёныш знает, когда и с кем в последний раз трахался Сатору — ничего не меняет. Годжо, вот, забыл пару своих пьяных и горячих ночей с незнакомцами, но хуже себя понимать не стал. Значит, и в обратную сторону такое не работает. Не даёт сицилийскому зверьку право рассуждать о том, кто такой Сатору Годжо.

— Прекрати всё это, — с нажимом повторяет Гето. — Это мешает работе.

— Ты прямо как дружище Кенто, — присвистывает Годжо. — Лучше скажи, что я не в твоём вкусе.

Сугуру понижает голос до гулких вибраций:

— Скажу другое: я слишком хорошо тебя понимаю.

Сатору на мгновение чудятся железо и огонь, но он моргает — перед ним лёгкая полуулыбка и дружелюбно приподнятые брови.

— Я так рад, так рад, — нараспев повторяет Годжо и отворачивает лицо к потолку; веки невольно ползут вниз, шум вокруг становится монотонным гулом. — Найти человека, который тебя понимает, это ведь мечта. Редкая удача. Может, тогда расскажешь что-нибудь интересное? Удиви меня.

Краем глаза Сатору видит, как проступают желваки на углах точёной челюсти информатора. Елейный и беззаботный тон Годжо плеснул масла в костёр: информатор разозлился.

— Сатору Годжо. Родился в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в Питтсбурге, в двенадцать лет родители отправили учиться в Вэлли Фордж. Там из элективов выбрал атлетику и конный спорт.

— Было дело.

Сатору хочет слушать дальше, наслаждаясь раздражением Гето, но веки тяжелеют и слипаются. Клонит в сон. Всё равно ничего интересного крысёныш не скажет. Грёбаная кадетская школа, где Годжо впервые отбили почки, осталась далеко в прошлом.

— Поступил в Вест-Пойнт… — отрывки фраз долетают сквозь дремоту. — Выдающиеся успехи… Гений… Лучший…

Годжо еле удерживает себя в сознании, трётся щекой о холодную кожу подлокотника. Итальянская болтовня телевизора и голос Сугуру укачивают как колыбельная.

— «Дельта»… Стал командиром…

Перед глазами смазанные картинки снов. Реальность впускает в себя странные сюжеты. Сатору будто теребят за плечо и зовут играть в карты, раз уж выдалась свободная минутка. «Сам же знаешь, сейчас начнётся», — улыбается паренёк. Как же его зовут? Годжо не может вспомнить, ему просто хочется спать, в карты можно сыграть потом, на обратном пути…

— Из «Дельты» ты дезертировал. Хочешь моё мнение? Зря. Для той девочки из Болгарии это ничего не изменило. Жаль её.

Сатору рывком поднимается на локтях. Так, словно кто-то беспощадно дёргает за цепь, обёрнутую вокруг его грудной клетки. Движение стряхивает сон, будто до этого он пылью лежал на теле.

— Ты… — Годжо начинает сразу с шипения.

Но Сугуру нет на соседнем диване. Нет в импровизированном лобби-баре, нет в холле, даже у лестницы. Он пропал. Осталась только карточка на коричневой обивке.

Годжо думает, что ему приснился домик недалеко от болгарского Солнечного берега, поломанная на безобразные куски девчонка и густой гогот, стоящий в комнате. Он думает о том, как же его достали кошмары. Думает, что нужно было всех убить.

Поднимает карточку и бредёт к себе в номер. Тридцать какой-то там. «Третий этаж и налево», — уточняет женщина перед телевизором.

— И богом прошу, не нужно стрелять, — кричит она вслед, но уже по-итальянски. За пять дней Сатору поднаторел в этом языке.

***

В мини-баре есть бутылка виски — тоже мини. Заёбанному здоровому мужику на один глоток. И Годжо, не раздумывая, делает его.

Тут же жалеет.

Он так и не привык ко вкусу чистого алкоголя. Даже сейчас, поморщившись от горечи, невольно пригибается. Уворачивается от фантомного подзатыльника. Такие он получал сначала в кадетской школе, а потом в «Дельте» от старших товарищей, которые могли выпить и ослиной мочи, если она удачно забродила. Окружение Сатору изменилось, а привычки нет: и теперь Нанами Кенто обречён с презрением смотреть на то, как напарник разводит бурбон ванильной кока-колой.

Градусы виски сразу же нагревают и тело, и голову. Нужно в душ.

Одежда летит на пол гостиной. В руках остаётся только пистолет, его Годжо берёт с собой в ванную — так, на всякий. Рубашка и брюки комом сереют на ковре комнаты. Сатору думает о том, что запасных с собой нет, что завтра придётся идти в грязных или надеяться на одну из причуд Нанами. Ту, которая переключит его в режим «мамочки»: отправит искать по отелю горничных, а потом объяснять им на пальцах, что вещи нужны срочно — чистые, сухие, выглаженные. Та же проблема заставляет его стучать в дверь строго два раза, двигать салфетки на столе до тех пор, пока из просветов между ними не образуется крест с идеально прямыми углами. Нанами не может даже смотреть на напарника, пока тот в неопрятной одежде, что уж говорить о совместной поездке на дело.

Годжо кидает глок на край раковины и подмигивает своему отражению. Обессилен, избит, слегка пьян, но всё-таки чертовски красив. Идеальный, совершенный, божественный Сатору Годжо. Устоять перед ним так же сложно, как пройти мимо дегустации у дверей французской пекарни. Как не зажмуриться, взглянув на солнце. Как не подпеть Курту Кобейну, орущему о молодости из динамика душевой кабины.

Годжо подпевает.

Проводит широкими ладонями по лицу, смахивая воду с бровей и ресниц. Они тут же снова намокают, потому что Сатору задирает голову. Жмурится, фыркает, морщит переносицу.

Перебор припева, и Сатору трясёт мокрыми волосами в такт. Узкое зеркало внутри душевой кабины покрывается россыпью капель, теперь отражение не рассмотреть. Даже яркие голубые глаза теряются в дымке конденсата и стремительных дорожках на стекле.

Запускает пятерню в мокрые волосы, сильным движением зачёсывая их назад. Надоедливая, давно приевшаяся песня течёт по телу вместе с кровью и алкоголем в ней. Годжо не понимает, почему вода не шипит и не испаряется, касаясь его плеч и торса. Должна же. Его, как солнце накаляет камни на пляже, весь день нагревали досадные мелочи: нелепая драка в казино, женщины с пушками, красавица с сюрпризом, пятьдесят грамм виски, тёплый душ, дурацкая песня. Ёбаный разговор с Сугуру. Мерзкое «я слишком хорошо тебя понимаю».

Струи бьют по затёкшим плечам. Годжо упирается головой в пластик кабины, нажимает лбом на кнопку радио, и музыка выключается.

Сицилийская крыса играет с огнём. Расслабленно отъедает пузо, потому что никто не гоняет её по вонючим сточным трубам. Скалит острую морду в лицо хищнику, который не для её жёлтых зубок. И при этом успевает флиртовать. Годжо не может перестать прокручивать в голове весь диалог.

— Я отлично знаю, что спать ты со мной не будешь.

Крысёныш решил взять Годжо на слабо.

«Вот он я, трахни меня, раз весь день чесал об этом языком».

Думает, зацепил своим нелепым досье. Там было про школу и университет. Что-то скучное. Точно ни слова о Болгарии. Это докрутил сонный разум самого Годжо, подставил нужный эпизод в выстроенный крыской хронологический порядок. Значит, нет смысла искать сейчас Гето и о чём-то расспрашивать.

Сатору коротко бьётся лбом о пластик. Он слишкомумный и уравновешенный, чтобы вестись на провокации. Он не пойдёт устраивать перед Гето Сугуру адреналиновые игрища. Ему всё равно на то, что знает о нём этот узкоглазый говнюк. Никто сегодня не станет одним махом рвать цепи на его шее, перевязывать толстую ленту с пояса на предплечья и наматывать на кулак волосы. Кусать и всасывать белую кожу у плеча. Закрывать рукой громкий рот. Никто не будет…

Годжо смотрит на свой стояк. Задумчиво оттягивает член в сторону. Тот пружинит обратно к паху.

На стене висит халат, под ним металлическая стойка с одноразовыми тапочками.

…

— Чао! — Годжо локтем опирается на ресепшн.

Женщина нехотя отрывает глаза от телевизора и исподлобья смотрит на Сатору. Вроде бы слушает.

— Мне нужна карточка от номера черноволосой красавицы.

Сатору готов долго и убедительно врать. Рассказывать, что бедняжка Гето страдает от астмы, а единственный ингалятор лежит в сумке Годжо. А ещё у него день рождения: нужно надуть шары и развесить гирлянды, пока он спит. Вообще, он просто забыл отдать карточку, но на деле они уже лет пять как счастливы в браке.

— Вот. Только не стреляйте, — женщина будто чует, как через махровую ткань бедро Сатору холодит глок с прикрученным глушителем. — Двадцать один, второй этаж, налево.

Длинные красные ногти двигают к Годжо карточку.

— И скажи там, — администратор переходит на английский, звуки вибрируют и смешиваются, но Сатору понимает, — что это последняя. Больше нет.

…Или не понимает. Но всё равно благодарно улыбается, засовывая карточку в карман.

Уже идёт к лестнице, но резко разворачивается и возвращается к даме.

— Бутылку вина.

Женщина смотрит на бар в противоположном углу холла, потом на часы, вздыхает, но всё-таки поднимается со стула. Неторопливо идёт к стойке, за которой стеллаж с алкоголем. Непонятно, хочет она побольше заработать или опять переживает о стрельбе.

— Белое, красное?

Сатору двигает тёмные очки ближе к переносице, задумчиво скребёт короткие волоски на затылке.

— Виски.

Женщина пожимает плечами и, нагнувшись, достаёт начатую бутылку с полки барной стойки. С невозмутимым видом ставит её перед Годжо. Кажется, синьору вообще не волнует, что треть внутри отсутствует. Она поворачивается к витрине сзади, достаёт с неё ещё, на этот раз крышка закрыта, а алкоголя положенное количество.

— Одной мало, — вдруг с чувством подмигивает.

Сатору сомневается. На часах два ночи, завтра важное дело, да и Сугуру не выглядит как тот, кто пьёт виски из горла.

— Давай-давай. Я знаю, о чём говорю.

Бутылки скользят по лакированному дереву к Годжо. Женщина складывает худые руки на стойке и со знанием дела улыбается. От неё исходит аура, убеждающая, что без алкоголя именно в этом количестве не обойтись. Она без слов рассказывает Сатору, в котором ощущает слабину не часто пьющего человека, о преимуществах двух бутылок перед одной. Главное, оно же единственное: две больше, чем одна.

— Запишите на счёт, — Годжо сдаётся. Закрытую бутылку зажимает подмышкой, а вторую хватает за горлышко. Синьора кивает с чувством выполненного долга.

***

У двери в номер Сатору откручивает крышку с начатого виски и делает небольшой глоток. Не то что бы он волнуется. Скорее, предвкушает волнение Гето. Он точно из тех, кто привык, что всё идёт по его безупречному плану. И согласно ему, Сатору, разуверенный в своих силах и намерениях, смущённый провокацией, должен спать и видеть десятый сон.

«Я слишком хорошо тебя понимаю».

Выкуси, Сугуру Гето. И готовь свой зад.

Годжо прикладывает карточку к замку, тот загорается зелёным. Аккуратно открытая дверь, два шага вперёд по крошечной прихожей.

— Ну что, красавица…

Закрыть глаза. Открыть их снова.

Ёбаная Сицилия.

Здесь точно какая-то херня с магнитными полями. Феномен наподобие Бермудского треугольника. Но если тот засасывает в себя предметы так, что они исчезают со всех радаров, то маленький остров в Средиземном море, напротив, вытаскивает из недр земли весь природно заложенный в неё пиздец и исторгает на поверхность.

Сатору швыряет бутылку виски. Потому что она тяжёлая, потому что нужно освободить руки, потому что люди в комнате так же растеряны, как он сам.

— Эй, принимай! — Годжо подмигивает.

Засада. В номере трое: мужчина и две женщины. Пушки у них тоже три. На всех глушители. Раз — пистолет рядом с той, что сидит на диване; два — в руке, направлен на Годжо; три — в кобуре подмышкой, сейчас его достанут. Провернуть последнее мешает виски: мужик, тянущийся за огнестрелом, выставляет руки и правда ловит бутылку. Он замер в шаге от Сатору, хлопает глазами.

— Ха-ха, умничка, — Годжо честно хвалит его и бьёт по голове второй.

Повезло, парень стоит — уже лежит — ближе всех к двери. Воздух режут осколки. Хорошо бы убедиться, что все они в крови, а тело на полу хотя бы пять минут пробудет в отключке. Но раздаются сдавленные щелчки. Синьоры в другом конце номера стреляют.

— Это Сатору Годжо, — говорит одна другой.

Годжо давится своим «к вашим услугами», потому что приходится упасть на колени и проползти за ближайшее кресло. Это получилось бы сделать за секунду, но на полу чьи-то ебучие сумки, которые Сатору приходится отталкивать, чтобы добраться до укрытия. Пули бьют в стену в считанных сантиметрах от спины наёмника. Махровый халат весь в штукатурке и обойной пыли.

— Нахера он здесь?

Этот номер не в пример больше того, который забронировал Нанами. Целый президентский люкс по меркам сиракузских окраин. Годжо прячется за креслом у прихожей; и до сумасшедших сучек с пушками от него шагов десять.

Бедняга-парень, видимо, собирался в туалет, дверь в который как раз у входной. Всё-таки хорошо, что Годжо взял на баре виски, а не белое вино. Даже если с бессознательной тушей случится казус — ну а вдруг он долго терпел! — то это будет не так заметно в луже янтарной жидкости.

— Вылезай, отброс.

— Попроси вежливо.

Девка точно родственница выблядка с Сигонеллы. Тот орал «не смей от меня бегать, мусор», а эта хочет, чтобы Сатору облегчил ей работу и покинул укрытие сам, но при этом никакого уважения — «отброс» не похоже на «о величайший мастер Годжо».

— Я достану его, он без оружия, — тот самый бескомпромиссный тон.

Сатору поплотнее затягивает пояс на халате и, выглянув из-за кресла, стреляет.

— Твою мать! — орёт сука, которая уже успела отойти от межкомнатной двери и двинуться к укрытию.

— Лучше вам сдаться, — предлагает Сатору. — Если извинитесь и купите выпивку, то я подумаю, что с вами делать.

Он не хочет долго сидеть на полу. Переживает, что осколки бутылки и бетонная пыль порежут чувствительные места. На встречу с Гето он, разумеется, пришёл в чём мать родила, накинув сверху отельный халат. И это основная причина, почему он до сих пор прячется за креслом, а не палит, скользя вдоль стен, как шпион из боевиков. Годжо ощущает себя уязвимым. Обманутым. Его романтическое настроение разбилось о сицилийскую прозу.

Свинец превращает вазу на подоконнике в дребезжащую груду осколков.

— Что ты здесь забыл, отброс?

— Ни за что не поверишь, — откликается Сатору, придумывая план отступления.

Есть один простой и гениальный: прострелить головы двум женщинам, разбудить Нанами, Гето и позвонить Фушигуро. Хоть это и не его территория, он быстро решит вопрос.

— Парня своего шёл навестить, — продолжает Годжо.

— Что за чушь? — этот голос чуть выше и мягче.

— Говорил же, не поверишь.

— Ты, блять, Сатору Годжо, — второй булькает от ярости. — Приехал сюда мешаться под ногами? Хотел перестрелять нас ночью? Допросить? Пытать?

— Где вариант с пенной вечеринкой? — Годжо наугад палит над спинкой. — Я пришёл с выпивкой и в халате!

— И с пистолетом!

— Вы первые начали, — для Годжо это всё ещё аргумент.

— Ты вломился к нам!

— Да нужны вы мне… Я к парню. Чёрненький такой. Азиат.

— К Норитоши, что ли?

Норитоши? Видимо, это то тело у двери. Сатору лишь слегка задевает его взглядом, имя ведь не сходится. Вдруг замирает, пристально вглядывается. На секунду сердце останавливается: бледная кожа, чёрная чёлка закрывает лицо, узкие глаза. Да неужели?

К счастью, мужик дёргается и стонет. Приподнимает голову.

— Ну почти, только мой симпатичный, — хмыкает Годжо.

Да, слава богу, теперь очевидно, что кровью из пробитой башки пачкает пол номера не Сугуру Гето. Какой-то другой, страшненький, азиат пытается приподняться, согнув дрожащие руки.

Годжо спятил. Какое «к счастью»? Слава какому «богу»? Тому, который хочет получить лучшего наёмника в свою армию мёртвых? То, что парень приходит в себя так быстро, очень плохо. Вряд ли он решит сбегать в туалет перед тем, как помочь подружкам прикончить Сатору.

Нужно действовать наверняка.

Парень уже на локтях, хрипит и шатается. Годжо до него куда ближе, чем женщинам, а это значит, что можно попробовать:

— Медленно бросьте пушки на пол в моём направлении и сделайте два шага ко мне. Или я застрелю вашего не очень красивого друга.

— Ты всё равно нас всех перебьешь, так с хрена ли…

— Май! Чёрт, хорошо, мы…

— Нет, — отчаянное шипение; вторая, кажется, тоже знает про правило фраз, заканчивающихся на «или я буду стрелять».

— Это приказ!

Пока двое переругиваются, Сатору держит азиата на мушке. Он покачивается в коленно-локтевой, но вместо того, чтобы пытаться подняться, переносит вес на правую руку и тянется вперёд левой. У стены лежит сумка — та самая, ебучая, что мешала ползти. Из расстёгнутой пасти торчит край тёмно-зелёного цилиндра. Вдруг безвыходная ситуация становится похожей на развилку в новенькой компьютерной рпг — у Сатору столько вариантов, что требуется время на размышление.

Убить всех и сбежать — плохо, Нанами точно разозлится. Убить азиата и сбежать — разозлятся все: и Нанами, и оставшиеся в живых сучки. Дождаться, пока эти две сдадутся — нереально, они спорят до хрипоты. Незаметно зацепить тапкой сумку, подвинуть к себе, достать содержимое, использовать и сбежать — быстро, действенно, эффектно.

— Май, это неповиновение приказу, я доложу…

В центр комнаты приземляется дымовая граната. Кольцо от неё на пальце Годжо, который стремительно кидается к выходу. Полы халата разлетаются. Оголяются ноги, ветерок обдувает всё ещё влажные волосы в паху. За его спиной плотное белое облако. Снова повезло: из сумки торчала разрывная граната, которой не требуется полминуты бесполезно кататься по полу, чтобы выпустить достаточно дыма. Всё происходит мгновенно.

Сатору вылетает в коридор и хлопает дверью, за ней — дымовая завеса, несколько запоздалых выстрелов, злобное «ах ты пидорас» и сразу надрывный кашель. Годжо спешит, дым не задержит тех сумасшедших надолго.

Впереди призывно горит приглушённая подсветка на лестнице. Так и манит: вперёд, Сатору, беги к Кенто, вводи в курс дела, вкладывай в его руку беретту и возвращайся с ним обратно — легитимно отстреливать зарвавшихся сук.

Но Годжо знает, что нет ничего коварнее лестниц в вопросах засад. Сбегаешь от преследователей, делаешь шаг на ступеньку, а с верхнего пролёта в твою макушку разряжают всю обойму. Нельзя так рисковать, нужно выбрать один из номеров и вылезти наружу через окно; заставить засранцев искать его на улице, чтобы разобраться с тем, сколько их и каковы шансы.

Путая следы, Сатору выбирает не ту комнату, что напротив, а через одну.

— Тащи Норитоши, — закрытая дверь делает звуки глухими и далёкими, но Годжо понимает: всё происходит быстрее, чем он ожидал.

Женщины вот-вот покажутся в коридоре, а магнитный замок выбранного номера всё никак не поддаётся. Его нужно слегка повредить ударом пистолетной рукояти, иначе потом не выйдет незаметно закрыть за собой дверь. Сатору пробует ещё и ещё.

Никак. Придётся выносить ногой и с ходу прыгать в окно.

Вдруг — почти синхронно с тем, как в коридор вместе с клубами дыма вываливаются трое — распахивается дверь перед Годжо. Он ужом проскальзывает внутрь.

— Кх-кх, где эта тварь? — долетает до него хриплый голос одной из грубиянок.

— Синьор…

Сатору смотрит на своего спасителя, в последний момент открывшего дверь. Спасителей: в номере та самая женщина с ресепшена и похожий на неё долговязый парень лет двадцати.

— П-почему вы…

Годжо понимает: к нему может возникнуть сразу несколько вопросов.

Почему вы весь в штукатурке? — Лучше в ней, чем в собственной крови.

Почему вы светите своим членом перед посторонними людьми? — Ой, пояс халата развязался, когда я перепрыгивал распластавшегося по полу раненого мужика.

Почему у вас в руках пистолет? — Это не считается, он ведь с глушителем!

Но пацан не успевает сформулировать ни один из вопросов. Вперёд, закрывая его собой, решительно шагает женщина.

— Джунпей, стой здесь. Мы с синьором спустимся вниз. Я позвоню в полицию, — она говорит простыми предложениями на английском, специально, чтобы Годжо понимал. — Он извращенец и устроил перестрелку. Его посадят в тюрьму.

За дверью шорох и ругань: судя по всему, те бешеные оставили азиата приходить в себя у стены и теперь ищут Сатору.

— Он на лестнице?

— Я проверю её, а ты — все номера по очереди.

Годжо примирительно поправляет распахнувшийся халат, удерживая края вместе одной рукой, и поднимает дуло пистолета вверх.

— Давайте я зайду к вам завтра: вместе поболтаем с полицией, попробуем выбить мне выходные в тюрьме, а я заодно возьму книгу жалоб.

В коридоре — едва различимые щелчки. Девчонка с пистолетом дёргает дверную ручку соседнего номера. Сатору напрягается, но звук прерывается, и его заменяют удаляющиеся шаги — бешеная идёт по коридору в другую сторону.

— Книгу жалоб? — переспрашивает женщина с ресепшена; Сатору отчего-то только сейчас замечает бейдж на блузке: «Йошино Наги».

— Да, я просил карточку от номера красавицы, а внутри меня ждали две вооружённые стервы и страшненький азиат.

— Я не… — смущается женщина и оглядывается на сына; наверно, думает, что проблема в английском, но Джунпей в ответ пожимает плечами.

— Ничего-ничего, — успокаивает их Сатору. — Этот вопрос может подождать. Сейчас отойдите, мне нужно окно.

— Окно?

Ещё раз «окно», но уже по-итальянски.

Коридор отеля не такой длинный, как хотелось бы Годжо. Обнаружив, что закрыты все номера, страшная женщина с пушкой начнёт выбивать двери одну за другой. И вряд ли на это уйдёт много времени.

— Синьор, окна не открываются. Они сломаны. Мы как раз собирались чинить.

Годжо отмахивается, подходит к подоконнику, переступая чемоданчик с инструментами. Ох уж эти бедные владельцы востребованной среди бандитов гостиницы, только поздней ночью у них есть время на то, чтобы что-то убрать или отремонтировать.

На всякий случай Сатору дёргает створку вверх, пытаясь открыть. Малой не соврал — сломано. Где-то в коридоре с петель слетает первая дверь, и раздаётся злобное шипение: «Покажись, отброс».

У Годжо всё под контролем. Он примеряется и с хорошим размахом бьёт по стеклу рукоятью глока. Вот и всё: свобода, радость и…

Пиздец.

Ничего не происходит. Крошечная трещина на внешнем слое, будто Сатору носит с собой пластиковый пистолет из детского магазина.

— Стёкла бронированные.

— Какого?… — сквозь зубы цедит Годжо и, вскинув руку, палит в окно — просто так, чтобы снять напряжение. Глок с глушителем тихо пшикает, пули застревают в стекле.

— Как раз поэтому… — тихонько вздыхает Джунпей.

Как же всё-таки ебано в этой Сицилии.

Сатору разбирает смех. Шаги в коридоре все отчётливее.

Годжо подходит к Наги и Джунпею, встаёт между ними и, чуть пригнувшись, кладёт руки им на плечи. Подводит к выходу из номера.

— Что ж, у нас всё-таки будет время поговорить. Рассказывайте, почему вместо объятий красавицы я чуть не получил пулю в лоб?

Шорох в паре метров. Между Сатору и той, кто хочет прострелить ему висок, два шага и четыре сантиметра древесины.

— Синьор, — лепечет Наги бледнея.

— Громко! — весело командует Годжо.

Дальше бодрое бла-бла-бла на итальянском. Джунпей пробует синхронный перевод:

— Мама думала, вы имеете в виду девушку. Сегодня как раз заселились две черноволосых…

— Эй, ты там, — перебивает Сатору, обращаясь к женщине за дверью, — слышишь, здесь гражданские. Стрелять нельзя, а-а, — грозит пальчиком, забывая, что она не может посмотреть в дверной глазок с обратной стороны.

— Здесь вообще нельзя стрелять, — тихо и обречённо вздыхает синьора Наги.

— С глушителем не считается, — шепчет ей на ухо Сатору.

Та краснеет, пацан слева заметно нервничает. Чёрт, халат. Теперь рука, не дававшая полам распадаться, лежит на плече у Джунпея, и махровая ткань прижимается к телу не в центре, а по бокам. Годжо не видит в этом ничего плохого — только замечательное, выдающееся и завидное.

Женщина за дверью, наконец, говорит:

— Думаешь, мне не плевать?

— Специально так тихо, чтобы та командирша не услышала? Она, вот, точно расстроится, если заденет гражданских.

— Я по звуку попаду прямо в твой грязный рот.

— Так почему не стреляешь?

Сатору одними губами просит Наги и Джунпея не двигаться. Отпускает их и направляет дуло в дверь. Не в центр, а в правый край — судя по тому, откуда раздаётся голос, женщина прижимается к стене именно с этой стороны. Если она всё же наплюёт на гражданских, то нужно успеть прострелить ей кисть до того, как её палец нажмёт на крючок.

— Отброс, — раздражённое шипение, потом громкий окрик: — Утахиме, он здесь!

Значит, всё-таки убивать обычных людей на нейтральной территории эти сумасшедшие не рискуют. Замечательная новость для Годжо. И не такая уж хорошая, как может показаться, для малыша Джунпея и его всё ещё смущённой мамы.

— Парень, сейчас я открою дверь, и мы с тобой выйдем в коридор, — Сатору, продолжая целиться в наличник, обходит Йошино. — Сам слышал, в тебя стрелять не будут.

— Она этого н-не говорила, — дрожит Джунпей.

— Нет-нет-нет, — стонет его мать жалобно.

— Утахиме! Вы где? Быстрее! — сука нарочито громко торопит своё подкрепление.

— А что «да»? — терпеливо улыбается Годжо. — Умрём здесь все втроём, когда они посовещаются с заказчиком и получат разрешение стрелять по всем, кто рядом со мной?

Наги зажимает рот рукой и коротко мотает головой.

В коридоре что-то глухо грохочет. Номер второй от лестницы, но даже эта близость не могла превратить шаги той самой Утахиме в громогласные раскаты. Если, конечно, она не прихватила с собой танк.

Сатору прижимает Джунпея к себе спиной, обхватывает рукой под рёбра.

— Синьор, вы не могли бы… — лепечет пацан, — чуть подальше… в меня упирается ваш…

— Расслабься, я не выстрелю.

— Н-нет, ниже.

— Блять, — Сатору опять забыл про халат, но времени что-то поправлять уже нет; он тянется к ручке и открывает дверь.

— Вы не стреляете, я не стреляю, всё просто, — бодро объясняет Годжо, подталкивая Йошино вперёд.

— Тодо, это он, — Утахиме сворачивает с лестницы и машет пушкой в сторону открывшейся двери. — Хватай его.

— Тодо? — тупо переспрашивает Сатору, не обращая внимания на то, как ощетинивается вторая сучка у стены.

— Сатору? — гулкий бас в ответ.

В коридоре становится тесно от внушительной фигуры Тодо Аой. Он — это почти полтора центнера туго сбитых мышц, вечно обнажённый пресс и собранные в хвост дреды. Всё то, что Годжо меньше всего ожидает видеть рядом с подпрыгивающей от нетерпения Утахиме.

Хотя к чему удивление, всё в Сицилии появляется примерно таким образом: нарушая всевозможные законы логики, возникает из ниоткуда. Выстреливает конфетти. Валится как из пиньяты. А в ней вместо сладостей ворох дерьма.

В ангаре Сигонеллы оказался беловолосый выблядок. В казино — андрогинный Гето, сволочь-бармен и пьяный свин. В номере захолустного отеля — трое с пушками, не считая дымовой гранаты. А теперь ещё и Тодо Аой. Опасный громила из «Самураев». Синоним неприятностей для всех, кто кажется ему скучным.

— Сатору Годжо, — уже утвердительно произносит мужчина, — что привело тебя сюда?

— Тодо, быстрее, вяжи его! — это рычит Утахиме, тыкая стволом едва ли не в живот Джунпея. — Он мерзавец, у него заложник!

Годжо с подозрением смотрит на троицу из номера. Все они — даже азиат у стены — повернули лица к Аой, словно он мессия, который немедленно восстановит справедливость.

Так.

Секунду.

Женщина со шрамом. Агрессивная дамочка, отлично владеющая огнестрелом. Азиат с мешками под глазами. Дымовая граната не самодельная, а с маркировкой. Это выглядит, как…

— «Самураи»?

У первого на этаже номера, конечно же, стоит Нанами. Телепортировался, материализовался или незаметно спустился по лестнице — не важно. Наконец-то, он, скрипя зубами, произносит не приевшееся «Годжо», а что-то новое. Но Сатору этому совсем не рад.

Как ни в чём не бывало спускается Сугуру. Здоровается с «самураями», подплывает к выскочившей в коридор сицилийке и её сыну.

— Скузами, синьора Йошино… — нараспев начинает он, подмигивая Нанами.

— Кенто? И ты тут? — поражается Аой; он не сразу узнаёт коллегу без костюма и идеальной укладки. Нанами устало трёт глаза. Шаркает мягкими тапочками и кутается в вязаный кардиган. В отличие от Сатору, он подумал о возможных рисках и ещё днём кинул в багажник машины сумку с одеждой.

— Тодо, ну же! — Утахиме торопит мужчину. Тот поднятой ладонью заставляет её замолчать.

— Май, ты тоже опусти пистолет, — приказывает он, и бешеная сука на этот раз подчиняется.

Гето втолковывает что-то синьоре Йошино и уводит её чуть ли не за руку. Требовательно смотрит на Сатору. Он нехотя отпускает мальчишку и остаётся без прикрытия. Теперь в него легко можно стрелять, но те, кто хотят этого больше всех, вспышками краснеют и отворачиваются. Годжо не утруждает себя тем, чтобы запахнуть халат.

— Эй, ты не сказал, что здесь «Самураи», — кричит он в спину Сугуру.

— Ты не спрашивал, идиот, — отвечает тот и вместе с семьёй Йошино спускается вниз.

— Гений! — поправляет Сатору.

— Что? Разве ты здесь, не чтобы нас убрать? — спрашивает Май; она до рези в глазах кого-то напоминает, но кого именно, вспомнить не выходит. Женщину за стойкой регистрации в аэропорту? Домработницу у Фушигуро? Всё не то.

— Годжо? — Нанами подходит ближе и вопросительно поднимает брови. — И запахнись, будь добр.

В отличие от женщин и азиата, Кенто не краснеет от вида своего напарника. Может, потому что тот не так давно перепутал в контактах «Натали» и «Нанами» и отправил фотографию стояка не по адресу? Какой это был раз? Сатору затрудняется ответить: что-то между пятью и пятнадцатью.

Годжо тем движением, каким дворецкие поправляют фалды сюртука, откидывает подальше от тела полы халата. Если его нагота прекращает нелепейшую перестрелку, то Сатору готов, представив себя леди Годивой, демонстрировать своё божественное тело бесплатно.

— Я шёл по своим ночным делам, — начинает Сатору рассказ, который внимательно слушают все. — Но мне дали не ту карточку. И прежде, чем я успел что-то объяснить, эти ребята направили на меня стволы.

— На этом ты оставил объяснения и принялся палить? — Нанами откидывает лохматую голову назад, упираясь затылком в стену.

— Нет, конечно, — Сатору возмущён. — Я вырубил страшненького бутылкой. А стрелять начали эти две, — он неопределённо машет рукой в сторону женщин. — Я даже не знал, что они из «самураев».

— Какой бред, — Утахиме закатывает глаза, но натыкается взглядом на Годжо и тут же вскидывает голову, чтобы не смотреть. — Да прикройся ты, наконец! Мы уже виделись с тобой раз пять, ты не мог меня не вспомнить, мерзавец.

— Точно, мы тогда были вместе с Тодо, — кивает вторая женщина. — Его же ты узнал.

— Хм, — Сатору ещё раз внимательно всматривается в женские лица. — Дело в том, что я запоминаю только тех, кто крут. А вы слабачки, разве нет?

— Подонок!

— А ну иди сюда, я научу тебя манерам!

— Май, Утахиме, — Тодо окликает коллег, останавливает их порыв пнуть Годжо под зад, — так что же здесь произошло?

— Он открыл дверь номера и вошёл, — неохотно объясняет Утахиме. — Норитоши только что принёс нам оружие. А тут этот… — досадливо щёлкает языком. — Я сразу поняла, что это Сатору Годжо.

— Как приятно, — подмигивает ей он; если не срастётся с сицилийской крыской, то можно будет подразнить эту вспыльчивую мадам.

— Не перебивай, мерзавец! — тут же вскидывается она. — Мы решили, что ты здесь, чтобы нас убрать.

Утахиме замолкает и нерешительно постукивает кулаком по бедру. Теперь Годжо припоминает: он что-то слышал о ней. В «Самураях» она координатор и сопровождающий элитного отряда, который возглавляет Тодо. Близка с командиром Гакуганджи и имеет хорошую репутацию среди наёмников. Ответственна, пунктуальна, аккуратна. Скука смертная.

— Кстати, вы ведь должны были приехать на неделю позже, — беззаботно нарушает молчание Годжо.

Тут же все взгляды обращаются к нему. Поражённые от Утахиме, Май и узкоглазого мужика, имя которого Сатору так и не запомнил. Недоверчивый от Тодо. И последний, абсолютно ошалело-шокированный, принадлежит Кенто. Он, конечно, всегда ждёт от напарника подложенной свиньи, но это — самая худшая из возможных выходок. То же самое, что нарисовать на лбах всех членов «KLD» жирную мишень.

— Откуда вы знаете?.. — начинает Утахиме и снова тянется к пистолету, который уже успела заправить за пояс красных спортивных штанов.

— Мы знаем всё, — говорит Сатору. Кенто молчит, по его взгляду ясно: он думает, что напарник окончательно сошёл с ума.

Бесследно пропавшая, как купюра из заднего кармана простака, скания r730, доверху набитая русско-китайским оружием, предназначалась именно «Самураям». Она должна была ждать этих героев и курирующего их правительственного агента у дона Фушигуро. Но вот: скании нет, «самураи» есть. В зависимости от того, какой знак — положительный или отрицательный — у части уравнения «правительственный куратор», можно судить: ситуация хреновая или это не ситуация вовсе, а полный пиздец.

Но, как бы то ни было, лучшее решение для «Колледжа» — бежать паковать вещи и сматываться с Сицилии, наплевав на все неустойки и последствия. Как только о пропаже оружия узнают Россия и Китай, горстка наёмников уже ничего не сможет сделать. Внешнеполитическая машина раздавит их вместе с Тоджи.

Но в голове Сатору есть одна отвратительная и блестящая идея. Такая может сработать только в Сицилии.

— Грузовик с оружием пропал. Мы его ищем. А вы нам поможете.

========== Глава 6, где пьют и вкусно едят ==========

— Тёплое филе тунца, пожалуйста, — заказывает Гето.

Официант быстро записывает в блокнот и кивает, показывая, что готов выслушать следующего гостя.

— Э-э… — теряется Утахиме; она сидит рядом с Сугуру, поэтому подаётся вправо и на ухо просит его: — Передайте, что я буду равиоли.

— Не волнуйтесь, здесь говорят по-английски, — успокаивает её Гето.

— А, да… Мне равиоли с картофелем… Которые с рагу из говядины и фондю с сицилийским сыром, — она смущённо читает по меню.

— Скажи, чтобы приготовили мне мясо, — кидает здоровяк Тодо, тоже почему-то обращаясь к Сугуру.

Да, он единственный здесь говорит по-итальянски. Ещё может на английском, испанском, французском, японском, китайском, русском и немного на баскском. Но официант в мишленовском ресторане, который стоит с вышколенной улыбкой у их столика, и сам знает слово «мясо» на любом из этих языков.

— В меню есть жареный ягнёнок с соусом Марко де Бартоли. Он придаёт изысканный терпкий аромат…

— Сойдёт, — перебивает Аой.

Нанами, окружённый листами меню и винной карты, хищником вскидывает голову. Он сидит напротив Гето, и тот поражён переменой в Кенто, которого привык видеть уравновешенным и отстранённым.

— Рыбное плато; тальятелле с кальмаром, морским ежом и гренками; креветки с кунжутной корочкой в соусе из кедровых орехов и маринованных овощей; дорада с фенхелем, картофельным муссом и фермерскими овощами, — Нанами произносит весь список на одном дыхании, закрывает глаза, поправляет леопардовый шарф и уже спокойнее добавляет: — Десерт выберет шеф, я прав?

Официант со смешными кустами бакенбардов покачивается, не в силах сдержать восторг. Выражает его тихим «брависсимо» с томным вздохом в конце.

— Конечно. Вино?

— Я не буду, — отказывается Тодо громогласно. Гето пытается сделать что-то с извиняющейся улыбкой, которая невольно появляется на лице. Он знает, что официанту, метрдотелю и в общем-то всем посетителям плевать на то, что Аой сидит в расстёгнутой рубашке и орёт на всю веранду, но ничего не может с собой сделать. Громила такой решительный и бескомпромиссный, что Сугуру будто просит прощения за потенциально разбитую о край стола бутылку. Ну а вдруг «я не буду» — ультиматум, запрещающий употреблять алкоголь всем в радиусе десяти метров.

— Какое-нибудь полусладкое? — спрашивает Утахиме. У Гето горят кончики ушей. Стереотипы — это ужасно, но вкусы иностранцев всё же чуточку хуже.

— Десертное? Марсалу? Розовый мускат? — помогает официант; он, как и Сугуру, ощущает шаткость положения, но старается балансировать. Есть же один крошечный шанс, что Утахиме сейчас уверенно скажет, мол, с самого утра мечтала о сладком креплёном полубренди и нежном муссе из рикотты к нему.

— Любое, просто не кислое, — Утахиме хоронит надежды. От улыбки сводит скулы, но Гето винит только себя в том, что зажрался в своей Сицилии, привык к людям с утончённым вкусом, погряз в мелочном гедонизме… Но блять, эта женщина действительно хочет полусладкое!

Катастрофа ложится на плечи троих: официанта, Сугуру и Кенто. Последний спасает положение изящно и категорично.

— Белое сухое, Планета, четырнадцатый год урожая.

— Сухое? Оно разве не?..

— Отнюдь. Это шардоне.

— Не переживайте, синьорина. Если вам не понравится, я принесу бокал марсалы.

— Это всё, — отпускает официанта Гето.

Тот перечитывает заказ, получает подтверждение и уходит, скользя между плетёными стульями полупустой террасы.

Четверо замирают в молчании. Гето краем глаза видит, как Утахиме расправляет плечи. Теперь, когда не нужно выбирать из двадцати позиций с видами пасты и непроизносимыми названиями соусов, она чувствует себя уверенно.

Сейчас начнётся.

— Мы должны связаться с командиром Гакуганджи, — говорит она, постукивая указательным пальцем по скатерти.

Тодо качает головой, Нанами отстранённо смотрит через ограду веранды на тихую улочку. Сегодня прохладно и пасмурно, лучше было бы сесть в зале, но там слишком много лишних ушей.

— Мы доложим ему о том, что оружие пропало.

Есть вещь, которую Гето ненавидит больше стереотипов и дурного вкуса. Хотя это скорее явление. С бардаком белых волос, неуместной улыбкой, тёмными очками на наглой роже и, как выяснилось сегодня утром, полным пренебрежением к будильникам. Сатору Годжо.

И этот катаклизм сейчас трясётся в электричке Сиракузы–Таормина, вместо того чтобы сидеть за столом и убеждать недовольных «самураев» участвовать в его авантюре.

— Постойте, вы ведь обсудили всё ночью, — Гето клянётся себе, что спасает задницу Сатору в последний раз. Он не нанимался ангелом-хранителем для идиотов.

— Я должна отчитаться начальству, — упрямится Утахиме.

Вчера ночью они действительно говорили о делах. В перерывах между криками, угрозами и попытками запугать друг друга.

Договариваться стало немного легче после того, как Май отправили обрабатывать рану на затылке Норитоши. Пока женщина была в номере, общаться не получалось совсем, потому что на каждое слово Годжо у неё находился десяток изощрённых ругательств. Она шипела их себе под нос жутким проклятием, расхаживая по комнате кругами.

Зато Тодо был настроен мирно.

— Наше оружие должно храниться у Тоджи Фушигуро, — произнёс он, скрестив руки на груди. Таким тоном, что Гето невольно заволновался и захотел лично проверить поместье в Ортиджии. Может, грузовик правда там, а они тут все сошли с ума.

— Как оказалось, оно никому ничего не должно, — пожал плечами Сатору. — Его украли. И нам надо найти его до приезда вашей няньки.

— При чём здесь мы? — Утахиме сидела в кресле и раздражённо дёргала ногой, отбивая сбивчивый ритм. — Это проблемы Фушигуро.

— Да? — Годжо улыбнулся и потушил сигарету о край пепельницы. — Значит, перевороты в Африке это ваше хобби? Работаете за идею? Собираете портфолио?

— Что ты несёшь?

— Подумай сама…

— Мы не переходили на «ты»!

— Она всегда такая ворч…

— Годжо, — Нанами снова регулировщик на трассе, где все машины вместо «прямо и налево» выбирают катиться в пизду.

— Да-да, я о том, что если вы доложите начальству о пропаже оружия, вас в лучшем случае вернут обратно. Никаких денег, — Годжо потёр средний и указательный пальцы о большой; потом оглянулся на Гето и показал «окей». Сугуру решил, что позже объяснит ему: он живёт в Сицилии всю жизнь, как и его мать с отцом, и прекрасно понимает международные жесты. — Ещё с вас потребуют вернуть аванс и заплатить неустойку.

— С чего бы? — скривила лицо Утахиме.

— Дай угадаю: по договору оружие, покинув пределы Китая или России, перешло в ваше распоряжение? Это вы хранили его у Фушигуро, вы должны были его забрать и по своим каналам незаметно переправить в Мозамбик, так?

Аой насупил брови и повернулся к своей коллеге.

— Иори, это правда?

— Чёрт, — женщина качнулась назад, откидываясь на спинку кресла, — вроде бы.

— Значит, вы виноваты точно так же, как и старина Тоджи. Кстати, про худший сценарий: вас втянут во все эти разборки как полноценных участников. Международные скандалы, суды, из наёмников станете террористами… Будто ты сама не знаешь, как это бывает.

Утахиме, видимо, знала. Прикрыла глаза и шумно выдохнула.

— Но Гакуганджи…

— Дед заложит вас с потрохами, чтобы спасти свою репутацию. Насушит вам сухарей и отправит в Гаагу, а через пару лет соберёт новый элитный отряд.

— В Гаагу?

— Даже не интересовалась?..

— Там тюрьма ООН для международных преступников, — ответил вместо Сатору Гето.

— Ты ошибаешься насчёт нашего командира, — произнесла Утахиме, но глаз так и не открыла; весь её пыл куда-то улетучился, на мгновение Сугуру стало жаль её. Просто уставшая женщина, которая в три часа ночи хочет спать, а не думать, как избежать последствий того, к чему совсем непричастна.

— Ёшинобу Гакуганджи. Глава частной военной организации «Самураи». Раньше подозревался в мошенничестве и связях с террористическими группировками. Потом начал сотрудничать с правительственными службами Китая. Вскоре после этого с него сняли все обвинения, а те, с кем он предположительно работал раньше, отправились на смертную казнь. Каждый человек, чьё имя хоть раз встречалось в личном деле Гакуганджи, — Гето говорил в полной тишине, Тодо замер каменным изваянием, а Утахиме, казалось, перестала даже дышать.

— Спасибо, кра… — Сатору вдруг осёкся, подумал мгновение, продолжил: — Сугуру.

Гето окинул взглядом номер «самураев». Пара дыр в стене рядом с телевизором, осколки вазы на подоконнике, пятна гари по ковру, а у двери в туалет — кровь и липкая желтоватая лужа. Вот, оказывается, что нужно было устроить, чтобы идиот перестал звать его «красавицей».

— Но мы всё равно должны…

— Правительственный агент приезжает через неделю, — вдруг пробасил Тодо. — У тебя есть план, Сатору? И, скажи мне честно, друг, оно того стоит?

Тепло волной прошло по напряжённому телу Гето. Словно он дошёл по канату до устойчивой платформы и теперь может перевести дыхание. Если заговорил Тодо, то «самураи» согласны работать с «Колледжем».

— Не знаю, но мне пока что весело, — улыбнулся Сатору и поплотнее запахнул халат. — Детали расскажу завтра.

— Выезжаем в Таормину в десять утра, —закончил разговор Нанами. — Там всё обсудим.

Сугуру незаметным движением отодвигает край шерстяной накидки и смотрит на часы. Обе стрелки указывают ровно вверх. Полдень.

— Этот, — выдавливает сквозь сжатые зубы Иори, — обещал рассказать свой план сегодня. Где он? Почему не поехал с нами?

— У синьора Сатору возникли срочные дела, — Гето шаг за шагом приближается к осознанию, что ненависти заслуживает только он сам. Не прошло и пяти минут, как он нарушил обещание не спасать вёрткий зад Годжо.

— Он проспал, — Нанами снимает очки и потирает переносицу. — Я заходил будить его, но он сказал, что доберётся сам.

— Это абсолютно безответственно, — возмущается Утахиме.

Официант приносит вино и стойку для ведёрка со льдом. Все замолкают, пока он на полотенце поворачивает бутылку к Нанами, демонстрируя этикетку. Открывает мастерским движением, предлагает продегустировать. Кенто держит бокал за тонкую ножку, чуть раскручивает, нюхает, потом мочит губы.

— Хорошо.

Мужчина наливает вино по самую широкую часть чаши. Обходит Гето со спины, повторяет. То же самое с Утахиме. Кладёт бутылку в ведёрко и, кивнув, уходит.

— Есть вещи, с которыми приходится мириться, — неожиданно продолжает Кенто спокойно и тихо, — если хочешь работать с лучшим наёмником.

— Только не повторяйте это при нём, — просит Сугуру, отпивая из бокала.

Нанами поднимает усталый взгляд и в нём ясно читается, что он скорее умрёт, чем похвалит Сатору в его присутствии. Если это само по себе не означает смерть: вряд ли хоть кто-то на земле сможет выжить в том потоке самовлюблённости, который вырвется из лучшего наёмника в этот момент.

— Если он не объявится через полчаса, я свяжусь с командиром Гакуганджи, — предупреждает Иори и делает основательный глоток. — Бе, оно же как дёготь!

Сугуру смотрит на бутылку прекрасного сицилийского вина. Лучше бы Тодо всё-таки разбил её об стол.

— Я попрошу для вас марсалу, — улыбается Гето, вновь поворачиваясь к Утахиме. — Или кока-колу?

Иори бурчит себе что-то под нос и неохотно цедит шардоне. Говорить снова не о чем. Из динамиков льётся негромкая инструментальная музыка. Ветер катает по узкой улочке пыль и опавшие после дождя зелёные листья. Весна в этом году задерживается. Гето зябко кутается в свою накидку, золотая вышивка царапает костяшки пальцев. Ему холодно смотреть на Тодо, который в одной лёгкой, застёгнутой едва ли до груди рубашке пьёт из стакана холодную воду. Аой сидит у края веранды и напряжённо буравит глазами уходящую вдаль улицу.

— О, вот это я понимаю, байк, — вдруг присвистывает он.

Сугуру оглядывается. То, что он принял за нарастающее напряжение в музыке, оказывается шумом мотоцикла, несущегося по брусчатке. Той самой, по которой Гето даже ходит с трудом, столько на ней выбоин и неровностей. Но лихой водитель берёт скоростью и азартом. Во все стороны летят пыль и камни. Мотоцикл брыкается, скользит, но едет вперёд, просто потому что ему не дают остановиться. Ничего нелепее и опаснее Сугуру в жизни не видел. Он приподнимает бокал со стола; в любой момент железная махина может влететь в край веранды, и её, судя по всему, это не застопорит.

Водитель тормозит тем же удивительным образом, которым и проехал все хитросплетения сицилийских улочек. Мотоцикл встаёт как вкопанный.

— Отлично сработал задним тормозом, — Тодо теперь восхищается и умениями человека за рулём. — И боком не стал класть, вот так картина!

Гето недоверчиво косится на Аой. Будто они наблюдают две совершенно разные сцены. Для Сугуру это чудо, вроде разделения Моисеем вод Чермного моря, а Тодо видит профессиональный байкерский трюк.

Рядом раздаётся резкое ругательство. Шведский или датский — Гето не успевает разобрать. Гадает: это шёпот Нанами или слуховая иллюзия.

Водительслезает с сидения и снимает шлем. Сомнений не остаётся: не было никаких галлюцинаций, Кенто всё-таки выругался. Просто он понял всё первым. Рядом с верандой стоит Годжо. Пытается пригладить волосы, достаёт из багажника солнцезащитные очки, машет рукой, подняв её над головой. Тодо салютует в ответ. Гето — это становится привычкой в обществе Сатору — думает сразу о десятке вещей.

Откуда мотоцикл? Сколько же километров в час выжимал Годжо, если, по словам Нанами, проснулся только в половину одиннадцатого? Какого чёрта он всегда цепляет на нос эти дурацкие очки? Почему у него, пресвятая божья матерь, глок в набедренной кобуре?

— Здесь просто отвратительные дороги, — жалуется Сатору, пока прислоняет байк к стене и устраивает шлем на сиденье. — Не думал, что потрачу столько времени.

— Годжо… — голос Нанами звенит и крошится осколками; или это трещит ножка бокала?

— Мотоцикл… Я видела, как его вчера парковал какой-то мужик, — растерянно произносит Утахиме.

— …Пистолет.

— Этот? — Сатору достаёт пушку.

— Мы без оружия. В багажник. Быстрее, — Кенто говорит вежливо, но взглядом уже пару раз приложил напарника головой о декоративные камни на стене.

— Брось, он же как пластиковый. Игрушечный, — идиот приставляет дуло к виску и делает вид, что стреляет.

Официант, незаметно подкравшийся к компании, ставит тарелку перед Гето гораздо громче, чем это предписывает этикет.

— Подождите меня, — машет ему Сатору, не выпуская глок из руки, — я сделаю заказ.

— Купил в подарок сыну. Прелесть, да? — Сугуру во второй раз нарушает данное себе слово: помогает бессовестному куску дерьма. — Совсем как настоящий.

— Да, синьор, выглядит… опасным, — отзывается официант.

Годжо всё-таки прячет пистолет в багажник. Поднимается на веранду, по пути хватает свободный стул. Ставит его к свободному краю прямоугольного стола, рядом со стойкой для вина, которую небрежно толкает ближе к Нанами.

— Это паста? — Сатору с интересом смотрит на одно из блюд Кенто; стремительно подхватывает вилку, накалывает на неё кусочек кальмара и отправляет себе в рот. — Вкуфно.

— Желаете сделать заказ сразу, или принести меню? — вежливо интересуется официант.

— Можно сразу. Мак-н-чиз, пожалуйста.

— Простите…

— Здесь итальянская кухня, — подсказывает Гето просто для того, чтобы избежать кровопролития, которое собирается устроить Нанами. Вслед за кальмаром, украденным из его тарелки, потянулась полоса тальятелле; испачкала салфетку, скатерть, осталась лежать мёртвым ленточным червём.

— Да, и я хочу макароны с сырным соусом, — пожимает плечами Годжо, откидываясь на плетёную спинку.

— Могу предложить вам то же блюдо, что и у синьорины: равиоли с картофелем, рагу из говядины и сырным фондю, — официант пытается сделать хоть что-нибудь. — Или принести вам меню?

Сатору привстаёт со стула, чтобы посмотреть на то, что в тарелке Утахиме. Гето в нос ударяет запах отельного геля для душа с едва ощутимой примесью пота. Для человека, который час гнал на байке, Годжо слишком хорошо пахнет.

— Это не похоже на мак-н-чиз, — сомневается он.

— Быть может, меню?

— Быть может, посыпете спагетти сыром? — Сатору дразнит, но беззлобно.

Официанту обещает уточнить у шефа.

— Напитки?

— Кола-колу, пожалуйста.

Гето прыскает и едва не давится перечным соусом. По спине его заботливо похлопывает Годжо. Одним своим появлением он заполняет всё пространство веранды, лишая всех малейшего шанса на неловкость и тишину.

— Утахиме, поменяемся местами?

— Зачем это?

— Я хочу сидеть рядом с Сугуру.

— Детский сад. Ты и так сидишь рядом.

— На другом конце стола! Хочу ближе.

Сатору достаточно близко. Локтем задевает, когда тянется к пепельнице, коленом — просто так, потому что может. Его нога горячая, Гето чувствует это через ткань своих шерстяных брюк.

— Подвинься к нему, я не мешаю.

— Помешала вчера, — не глядя на неё, произносит Годжо и вставляет в рот сигарету, обхватывая губами фильтр.

Сугуру с утра узнал от синьоры Йошино, к кому хотел зайти посреди ночи виновник перестрелки. В одном только халате, зато с двумя бутылками виски. Эта новость отдалась неприятным скрипом в грудной клетке, будто кто-то вовремя не смазал ржавые петли старой двери. Гето не хотел, но всё равно принялся гадать: чем бы закончился этот визит? Разговором про Болгарию, от упоминания которой он не удержался вечером, или…

— Утахиме, будьте любезны, поменяйтесь с ним местами. Он собирается курить, а я не терплю сигаретный дым, когда ем, — голос Кенто отвлекает от странных мыслей.

— Ну если вы просите… — Иори встаёт, громко проезжается ножками стула по деревянному полу.

Гето и сам хочет закурить. Но он сидит прямо напротив Нанами, который как раз двигает к себе первое основное блюдо — крупные креветки в кунжутной корочке.

Пропустив Утахиме к Годжо, Сугуру отходит от стола.

— Я покурю на улице, — кидает он и нащупывает в кармане пачку сигарет.

— Я с тобой, — кто бы сомневался: Сатору идёт следом.

— Правильно, — Тодо отвлекается от своего ягнёнка, одобрительно поднимая вверх большой палец.

Гето не хочет оборачиваться, чтобы лишний раз не встречаться взглядом с Годжо. Спускается по небольшой лестнице, сворачивает налево, огибая веранду, и останавливается у урны в тупике. Он не слышит шагов, поэтому решает, что надоедливый идиот остался дымить у своего — а, нет, чужого — мотоцикла. Но развернувшись, Сугуру едва не врезается носом в подбородок Сатору.

— И жесты японские, — Гето делает шаг назад и спиной чувствует ветки лианы на стене, — и отношение к личному пространству?

Годжо будто не слышит. Не двигается с места, только, наклонив голову, поджигает сигарету, закрыв её рукой от ветра. Тянет огонь зажигалки к Сугуру. Ничего не остаётся, кроме как позволить прикурить.

Непривычно тихий и серьёзный, Сатору плечом облокачивается на стену. Опирается на неё же виском. Смотрит на Гето так внимательно, что тот невольно передёргивает плечами, словно пытается скинуть с них руку, нагло лезущую в острый вырез его свитера.

Курят молча. У Годжо длинные и крупные пальцы, сигарета выглядит в них несуразным обрубком. Он подносит её к губам, тянет, отрывает, только потом вдыхает глубже и выпускает из лёгких дым. Из-за тёмных очков Сугуру не видит глаз, но готов поклясться, что его рассматривают. Дотошно, как под микроскопом, изучают.

— Где ты взял эту одежду?

Гето готов ударить себя за то, как глупо вздрагивает от низких ноток голоса.

— Это местный дизайнер…

— Нет. В отель ты приехал в кофте и пиджаке, а сейчас на тебе это. Откуда?

На этот раз рука непроизвольно дёргается, чтобы всё-таки хлопком приземлиться на лоб. Но Сугуру останавливает себя. Он слишком привык к вопросам о стиле, поэтому автоматически начал высокомерно отвечать, где купил плащ с золотым восточным орнаментом на подоле. Ещё немного, и предложил бы поделиться контактами бутика.

— Я попросил, мне привезли. А ты?

На Сатору джинсы и чёрная водолазка. Рукава, видимо, коротки, поэтому он поднял их до середины предплечий. На белой коже — гребни синеватых вен.

— Купил по дороге. Ты помял мою рубашку вчера.

Если он успел заглянуть в магазин, то предполагаемая скорость езды по трассе переваливает за сотню. Да он, чёрт возьми, летел. Обгонял феррари и ламборгини.

— Понятно.

Пусть не надеется, Сугуру не предложит купить новую. Он последним рывком дотягивает сигарету до фильтра, кидает в урну и собирается уходить. Годжо не двигается с места. Занимает весь узкий переулок. Невозмутимо вытаскивает мятую пачку из заднего кармана и закуривает снова. У Гето начинает кружиться голова от плотного дыма во влажном воздухе.

— Знаешь, мне вчера сон приснился, — сначала Сатору приподнимает один уголок губ, следом — второй, возвращает наглую ухмылку. — Будто одна мышка пищала о том, чего знать не должна.

Хочется попятиться. Сугуру всё-таки подался вперёд, когда решил, что сможет сбежать, поэтому до стены позади ещё пара шагов. Но сделать хоть один из них значит проиграть. Признать давящую ауру и уступить ей. Поэтому Гето только прикрывает глаза, когда Годжо выдыхает дым прямо ему в лицо.

— Стоило выбрать гостиницу получше, в той и правда полно грызунов, — улыбается Сугуру в ответ.

— Ага, не люблю их, — вдруг равнодушно отзывается Сатору и натягивает улыбку. Напряжения как не бывало. Словно кто-то щёлкнул переключатель.

Сугуру набирается смелости:

— Я пойду, пропусти.

Годжо опускает подбородок, и тёмные очки сползают на край переносицы.

У него поразительно голубые глаза.

— Я думал, мы болтаем.

— Уже поболтали.

— Спроси ещё что-нибудь. Тут осталась пара затяжек, — Сатору крутит в пальцах догорающую сигарету.

Один вопрос так и вертится на языке. И Гето не успевает его поймать.

— Зачем тебе очки?

— Чтобы у красавиц находились темы для разговора со мной.

Теперь Сугуру хочется ударить этого идиота. Сшибить с него эти самые очки и поставить под глазом фингал. Да какая, к чёрту, серьёзность? Как он вообще мог на это купиться? Сатору Годжо — ходячий балаган, музыкальная группа, в репертуаре которой похабщина, вроде частушек про члены.

— С такими подкатами они — твоя единственная надежда, — Гето готов толкнуть плечом двухметровую сволочь.

— Ещё глаза. Я снимаю очки, и все тают от того, как я хорош.

— Если не сбегают раньше от того, какой идиот.

— Ты не сбежал.

— Как раз пытаюсь, — Сугуру уже настолько близко, что снова чувствует навязчивый отельный шампунь; обычный сицилийский цитрусовый запах, который почему-то въелся в бледную кожу селективным парфюмом.

— А-а, — вроде как понимающе тянет Сатору. Но с места не двигается.

Вдруг поднимает руку, и Гето в ответ вздрагивает, готовый отразить удар. Но те самые — крупные и длинные — пальцы цепляют прядь челки. Заправляют за ухо. Проходятся по виску, щекотно касаются уха.

— Не трогай, — Сугуру шлепком бьёт по руке.

— Тц, — щёлкает Годжо языком и, наконец, отодвигается к стене, освобождая проход. — Иди.

Гето как будто заново учится дышать. Свежий воздух рушится на него каменной плитой. С трудом замещает табачный дым и противный аромат лимона в лёгких. Ноги ватные, предательски подрагивают. Но нужно найти в себе силы улыбнуться и, оглянувшись, бросить привычное: «Идиот». Конечно, ни черта не выходит, Сугуру давится этим словом, закашливается и сам — блять, как же стыдно — выглядит дураком. Но успокаивает себя тем, что имеет право на эти эмоции: реши Годжо добиться правды о Болгарии, труп Гето не скоро нашли бы в этой подворотне.

За стол Сатору возвращается вместе с Сугуру. Как и хотел, садится рядом. Тут же подходит официант, ставит перед наёмником тарелку со спагетти, щедро посыпанными сыром, и стеклянную бутылку колы.

— Вот так бы сразу, — улыбается Годжо. — Передайте шефу спасибо!

Гето без аппетита режет кусок тунца. Ему в бокал подливают вино, которое он тут же вливает в себя одним глотком. Вместо хорошего шардоне с дубом и ванилью чувствует только терпкий масляный вкус.

— Ну, друг, рассказывай, — Тодо уже доел; крошечные ресторанные порции точно не для этого здоровяка.

Сатору всасывает в себя спагетти, запивает колой и произносит:

— Как видишь, подвижки есть. Например, в этот раз мы не подрались, хотя…

— План. Он имеет в виду твой план, — останавливает поток бреда Гето. Нанами так увлечён едой, что не может сейчас выдать своё универсальное «Годжо».

— Нет, Сатору всё понял правильно, — орудуя во рту зубочисткой, хмурится Аой. — Я сразу понял, что ты для моего друга — тот самый типаж.

Брови Сугуру взлетают так высоко, а уголки губ растягиваются так сильно, что он всерьёз переживает о своей коже. Она вот-вот треснет.

— Типаж?

— Не обращай внимания, — советует Утахиме, подобревшая от вина. — Лучше давайте про план. Годжо?

— А-а, план… — Сатору моментально становится скучно. — Здесь всё куда проще.

Он внезапно притягивает Гето к себе, положив руку на плечо. Тыкает пальцем в его грудь.

— Это мой план. Он находит оружие, мы его забираем. Все получают свои деньги, избегают проблем и припеваючи живут дальше.

***

— Для начала нам нужно выйти на панду.

Все доели, и теперь Сугуру может курить за столом. Рядом с Нанами новое ведёрко с крепким льдом, а в нём вторая бутылка вина. До встречи с торговцами оружием пара часов.

— «Панду»? — Утахиме пробует слово на вкус. — Здесь есть зоопарк?

— Синьоре хватит, — обращается Гето к подошедшему официанту.

Тот разливает шардоне на три бокала, потому что Годжо тоже хочет попробовать.

— «Панда» — это кодовое название группировки, торгующей оружием в Италии, — на тон ниже объясняет Сугуру после того, как официант возвращается в зал.

— «Куколки», «Панда»… Как-то всё несерьёзно.

Гето косится на Годжо. Он, рассуждающий о серьёзности с бокалом вина в руке, исключительное зрелище. Судя по удивлённо прищуренным глазам Нанами, такое случается раз в жизни.

— Кстати, в том казино не было никаких «куколок», — тут же реабилитируется Сатору. — Кроме тебя, — пихает Сугуру в бок.

— «Куколки», потому что синьора Нобара занимается магией вуду. Делает куклы с нитками из одежды мудаков и протыкает им яйца, — в тон отвечает Гето.

— Интересное хобби. А что с «Пандой»? Ребят мучает бессонница?

— Нет, здесь всё проще. Чтобы попасть в их штаб-квартиру нужно получить флаер у панды. Этим займётся Иори.

Утахиме немного ведёт, она перебрала этого гадкого маслянистого вина. Главная улица в Таормине одна, по ней непрекращающимся потоком идут люди. От неё в разные стороны петляют узкие подворотни, мощёные дорожки и крутые лестницы. Где-то темно и жутко, будто можно свернуть с оживлённого проспекта и сразу получить дозу героина в вену от тех самых ребят, про которых рассказывала мама — «они будут предлагать наркотики, а ты отказывайся!». С другой стороны — фрески, цветочные горшки, прилавки с сувенирами и огромными бугристыми лимонами. Туристов весной немного, поэтому торговцы не сильно усердствуют. Сидят, уткнувшись в телефоны, или голосисто обмениваются шутками.

Иори сказано свернуть направо сразу после дома с пальмами. Она проходит уже третий такой. Второй ориентир: лестница, на ступенях которой стоят горшки с кактусами. Два наверху слева, два на первых ступеньках справа. Расписная керамика плывёт перед глазами, вазы никак не сосчитать, потому что их то две, то сразу десять.

— Мерзавцы, — ругается Иори и прислоняется к стене, чтобы перевести дух.

— Синьора Утахиме лучше всех подойдёт для этого дела.

На самом деле, Гето не уверен в своём выборе. То ли это всё шардоне, то ли акклиматизация после перелёта, но та самая синьорина Утахиме пьяна. Прикрыв глаза, покачивается на стуле и реагирует на своё имя через подозрительные две секунды.

— А? Что? Я?

— Вы, — Сугуру убеждает сам себя.

— Почему? — для Годжо это наверняка личное оскорбление; и этот факт одна из причин выбора Иори. Другие Гето перечисляет, загибая пальцы:

— Мне там не обрадуются. Синьор Тодо слишком… — сначала Сугуру думает выразиться помягче, но потом смотрит на Аой и решает, что тот не обидится, — слишком угрожающий.

— А я?

— Тебя они знают, — отвечает Гето, хотя уверен, что Годжо спросил именно ради этого ответа.

— Кенто?

— И его.

— Откуда?

— Они знают о том, что дон Фушигуро принимает гостей.

— Много заплатили?

— Могли бы и больше.

Гето сначала говорит, а потом почти до крови кусает себя за губу. Не одна Утахиме охмелела от вина. Выдыхает тихое «блять».

— Не волнуйся, никто не питает иллюзий по поводу твоей преданности, — Сатору усмехается, видимо, безумно довольный своей выходкой.

— Зачем им приглашать Утахиме?

— Она назовёт имя поручителя.

Иори давно работает в частной военной организации «Самураи». Она прекрасно знает стандартный план политического переворота в маленькой африканской стране: захватить международный аэропорт, дальше — центробанк, потом — убрать ключевых чиновников. Она может вести переговоры с правительственными агентами, составлять смету, где все позиции стреляют или взрываются, из люка рендж ровера палить по колёсам преследователей на полном ходу. Но никогда, ни разу в жизни она ещё не чувствовала себя настолько похожей на героиню шпионского боевика, как сейчас.

Едва не повалив на землю вазу с кактусом, она сворачивает направо, отодвигает рукой чью-то добела выстиранную простынь, проходит между двумя домам. Перед ней улица с местными туристическими агентствами. Здесь людей ещё меньше, но зазывалы всё равно стоят у дверей. Среди них панда. Человек в огромном плюшевом костюме чёрно-белого медведя. «Лапы» сложены на выпирающем пузе, в них зажата пачка листовок.

— Кхм, — Утахиме кашлем прочищает горло и привлекает к себе внимание; панда поворачивает круглую голову с большими пуговицами на месте глаз.

— Я слышала о ваших экскурсиях на остров Изола Белла от Мигеля, — нужно говорить уверенно, но Иори никак не может отделаться от мысли, что разговаривает с плюшевой пандой. — Мигель сказал, что они самые интересные.

Утахиме не знает, кто такой Мигель. И не представляет, где вообще находится названное ею место.

— Мигель? Как его здоровье? Давненько он к нам не заходил, — голос из недр костюма звучит пугающе бодро.

— Услышав имя поручителя, панда отдаст флаер, где будет написано время и место встречи.

— Так просто? Никаких проверок?

— Никаких. Это пустая формальность.

Плюшевые лапы перебирают листовки, как колоду карт. Иори думает выхватить одну и побежать прочь, петляя по паутине улочек.

— Он… Ну… Мы не так близки, но, думаю, он в порядке. Мигель советовал вас.

Утахиме уверена, что человек внутри панды улыбается. Лапа протягивает ей флаер.

— И это всё?

— Да, мы будем ждать где-то неподалёку.

Иори довольна собой. Остаётся только пройти пару дворов и встретиться с Годжо и Гето. По плану они стоят у парка, а Аой и Нанами подгоняют машину. Утахиме достаёт телефон и сверяется с картой. Поворачивает направо, неторопливо бредёт, рассматривая тринакрии на фасадах белокаменных домов.

Выпитое вино делает погоду лучше, а спальные районы Таормины краше. Листовка греет ладонь. Иори как всегда молодец. Никакая не слабачка. Сработала быстро и чисто.

Чтобы выйти к парку, нужно обогнуть ресторан с небольшим садом. Утахиме засматривается на первые яркие цветочки, распустившиеся на чёрной влажной земле. Жёлтые, белые, фиолетовые — собраны по углам и вокруг зелёных кустов стайками, как разноцветные птички. Такие милые.

На плечо опускается чья-то холодная ладонь. Пистолет — в спину, голос — совсем близко к уху:

— Листовку.

========== Глава 7, где можно узнать что-то новое о богомолах ==========

Комментарий к Глава 7, где можно узнать что-то новое о богомолах

это не ошибка: вы добили 50 ждущих и глава выходит раньше

Я с утра пообещала это в твиттере :з

Сатору думает, что они на экскурсии — еле перебирает своими несуразно длинными ногами, вертит головой и глазеет по сторонам. Останавливается у каждого торговца, который кричит ему «синьор». Вот сейчас крутит в руке гигантский лимон: водит пальцами по буграм, нюхает, недоверчиво скребёт ногтем. Гето тенью стоит за спиной.

— Нам пора.

— Ты посмотри на то, какой он в разрезе. Это же одна кожура! От самого лимона только точка в середине, — Годжо возмущён.

— Утахиме идёт по параллельной улице, она уже скоро будет на месте.

— Ла-адно, — Сатору улыбается, когда Сугуру оттаскивает его от лавки за рукав.

Но настоящее препятствие ждёт впереди. Гето надеется на тёмные очки, пасмурный день, снующих по проспекту людей. Думает на всякий случай подстраховаться и закричать «смотри, там утконос!», когда они будут проходить мимо. В крайнем случае сымитировать внезапную страсть и затащить в подворотню. Любые жертвы. Потому что на их пути — магазинчик, где за стеклом палочками вверх разложены сицилийские эскимо. Десяток разноцветных видов. Это не пломбир и не джелато, а насыщенная замороженная ореховая паста или плотно спрессованная кремовая масса из фруктового пюре.

Сатору нельзя это видеть. В папочке с личным досье, которое по крупицам собирал Сугуру, жирными буквами на всю страницу надпись: «не может устоять перед сладким».

У Гето целый план: тронуть за локоть, указать пальцем на античную развалину слева, ускорить шаг.

— Если подняться выше, то можно выйти к Греческому театру, — говорит Сугуру. Протягивает пальцы к рукаву водолазки, но на его месте — воздух.

— Иди сюда!

В голосе столько восторга, что Гето не сомневается: идиот уже прилип к витрине с мороженым.

— У нас нет времени, мы должны ждать Утахиме у парка, — Сугуру самому тошно от того, какой он нудный.

— Тогда давай сделаем всё быстро.

Сатору наклоняется к стеклу, и Гето видит ёжик платиновых волос на затылке. Волоски жёсткие, короткие, глупо блестят на белой шее — как просыпанные блёстки. Хочется дать подзатыльник. Так, чтобы аккуратный нос впечатался в стекло.

— Какое тебе нравится? — Годжо нелепо поворачивает голову, словно она, как у совы, крутится на триста шестьдесят.

Сугуру видит голубой глаз, разрезанный дужкой пополам. Вопросительно поднятую бровь.

Какое мороженое нравится ему?

Это неожиданно. Гето не очень любит сладкое. Но принцип «бьют — беги, дают — бери» никто не отменял. Раз Годжо предлагает что-то кроме шлепков по заднице, флирта на грани угроз и мерзкого «красавица», надо пользоваться.

— Малиновое.

— Дайте малиновое.

Сугуру решает тоже побыть хорошим мальчиком:

— А фисташку лучше возьми се…

— Тут без сдачи. Граци, чао! — Годжо расплачивается и запихивает эскимо в рот. То самое, малиновое. Которое любит Гето. — М? Что?

— …себе.

Сугуру нужно буквально полсекунды, чтобы понять: он опять проебался, поверив в серьёзность и добрые намерения идиота. Но и за это время окончание фразы успевает слететь с губ. Гето спешно отходит от прилавка.

— Себе? — Годжо со своими дурацкими ногами догоняет его в два счёта. — Что значит себе? А это тогда кому?

Он отодвигает мороженое на вытянутой руке и задумчиво пялится. Сугуру наблюдает краем глаза. Нет, ну блять, он серьезно думал, что придурок его угостит! Поверил: сволочь спрашивает, что нравится ему, хочет узнать получше. Ёбаный стыд.

— А оно кислое, — Сатору щурится и недоверчиво причмокивает губами. — Подожди…

Гето почти бежит. Нужно оказаться быстрее осознания, преследующего Годжо.

— Ты хотел, чтобы я взял мороженое тебе?

Блять, блять, блять. Один раз по-итальянски, потом по-английски и последнее на баскском.

— Эй!

При очередном рывке, которым Сугуру силится оторваться от идиота, тот хватает его за накидку. Гето, отдёрнув край своей рукой, вырывает его из пальцев Годжо и разворачивается, хочет уверенно и едко ответить, что в состоянии купить себе мороженое сам.

Но липкое розовое эскимо оказывается у губ Сугуру быстрее, чем на них появляется сдержанная улыбка.

— Забирай, это тебе.

Конечно, Годжо скалится. Но Гето ждал прорыва канализации издевательств, с последствиями в виде растекающихся под накидкой рук и всплывающих сальных шуточек. А получил мороженое, которое теперь оторопело держит за палочку.

— Для меня всё равно слишком кисло.

— Спасибо, — с этими словами Гето отправляет эскимо в ближайшую урну. — Негигиенично.

— Ты не даёшь мне и шанса, — констатирует Сатору, прослеживая траекторию полёта своего подарка.

Гето, напротив, считает, что слишком мягок. То и дело ведётся на смазливую мордашку и подтянутое тело, иногда в кулак смеётся из-за поведения этого дурака, смотрит на него дольше положенного.

— Мы на работе.

— И когда у тебя выходной?

— Как только заработаю все деньги, какие только есть на этом острове, — неожиданно честно отвечает Сугуру.

— Здесь их нет. Дефицит бюджета, госдолг, все дела, — кривляется Сатору, переиначивая экономические термины на свой лад.

— И как же быть? — Гето готов поддерживать бессмысленный разговор, если он помогает Годжо не отвлекаться на магазины и идти вперёд.

— Перебираться в Норвегию. У меня там дом.

— Врёшь.

Дом в Исландии, квартира в Штатах, участок земли на Кипре, остров недалеко от Шотландии.

— Один звонок, и не вру.

— Меня от тебя тошнит.

— Врёшь.

***

Гето не нравится парк в Таормине. Там собрано всё, что человек с хорошим вкусом не может представить рядом: пальмы, готические беседки, огромный якорь, бюст Николая II и многоярусный верёвочный городок. Поэтому Сугуру считает, что Годжо будет в восторге. Но тот осматривается скептически, тушит окурок о корпус алюминиевого макета подлодки и идёт к выходу.

По пути поправляет на голове бейсболку — он стащил её с какого-то стенда. Зачем? Гето старается не задавать себе этот вопрос, когда дело касается Сатору. Ответа на него либо нет, либо он выходит далеко за грань адекватности. Но в этот раз Годжо начинает первым:

— Ты часто видишь людей с белыми волосами?

— Чаще, чем хотелось бы, — усмехается Гето.

— Такие сразу привлекают внимание, — Сатору делает вид, что не слышит и менторски поднимает указательный палец вверх. — Наёмникам, мошенникам и бандитам не стоит краситься в такие яркие цвета. Тот же Сукуна: у него розовые волосы, поэтому его легко узнать.

Сугуру смотрит на белую прядь у уха. Она выбилась из-под бейсболки и лежит на бледной коже напоминанием о том, что Годжо — чокнутый. Сбежавший со страниц «Алисы в Стране Чудес» Шляпник, прихвативший оттуда же улыбку Чеширского кота.

— Куда ты идёшь?

Годжо переходит дорогу от парка и зачем-то направляется к небольшому ресторанчику с садом за витой оградой.

— Не спросишь, почему у меня такие волосы?

— Нет.

— Потому что…

— Я не спросил.

— Зря, это крутая история.

Сатору замедляет шаг, рукой останавливает Сугуру, мешая ему продолжать идти вперёд.

— А знаешь, у кого ещё в Сицилии такие волосы?

Гето прикладывает усилие, чтобы оставить на губах лёгкую, ничего не значащую улыбку. Старается, чтобы тело не среагировало на эти слова неуместным напряжением. В голове много вариантов ответа, но озвучить лучше только три:

— Синьорина Мей Мей, её брат, а ещё человек из «Панды» — Инумаки Тоге, — осторожно перечисляет Сугуру и делает паузу, словно собирается продолжить.

— Есть ещё один, — Годжо тянется к голенищу сапога; их — высокие, со шнуровкой и массивной подошвой — он тоже, видимо, успел купить. — Жертва калабрийского парикмахера. Выблядок с белым горшком на башке. Блядаюме.

Смешок Гето глушит в кулаке. Точнее эту сволочь и не опишешь.

— Вы знакомы?

Сатору достаёт финский нож. Не очень длинный, сантиметров двадцать, зато тонкий и острый. Сугуру не по себе от одного взгляда на тёмную углеродистую сталь. Хочется прикоснуться к шее, чтобы убедиться: на ней нет кровоточащей полосы.

— Ага, крошка Мегуми организовал встречу, — Годжо отзывается неохотно, его мысли явно заняты другим. — Красавица, если хочешь получить свои деньги быстрее, то делай, как я скажу.

— Как это…

— Цыц, — Сатору прикладывает палец к губам Гето и улыбается совсем безумно. Будто во рту ряд клыков, таких же острых, как и нож в руке. — Ты обойдёшь этот ресторанчик справа и будешь ждать. Когда в твою сторону побежит шустрый выблядок, ты постараешься его задержать. Хотя бы на полсекунды. Ты ведь способный. Выдашь какой-нибудь финт: подножка, захват, да хоть закричи, что здесь копы. Понял?

— Попробую, — Сугуру сжимает челюсть и надеется, что Годжо через алую пелену перед глазами не заметит выступивших желваков.

— Это тебе, — второй нож Сатору достаёт быстрее; подкидывает в руке так, что лезвие ложится на широкую ладонь, и рукоятью вперёд подаёт Гето. — Если будешь кидать, то держи ближе к острию.

Сугуру и сам чувствует, что игрушка в его руках тяжелее, чем обычный метательный. Хорошая сталь и литая резина. Взгляд невольно скользит по чёрной водолазке, тёмным джинсам, высоким ботинкам. Сколько там ещё оружия? Можно ли незаметно спрятать пистолет? Кастет? Телескопическую дубинку? Или Сатору Годжо достаточно одного ножа, чтобы выглядеть таким опасным?

— Не волнуйся, если тронет мою красавицу, я выпущу ему кишки.

С этими словами наёмник разворачивается и уверенной поступью направляется к ограждённому саду. Сугуру приходится помотать головой, чтобы отогнать видение бьющего по длинным накаченным ногам хвоста — белого с пятнами, как у снежного барса.

По большому пальцу стекает капля крови: Сугуру, как зелёный хулиган из подворотни, забыл, что у ножа нет гарды и коснулся подушечкой лезвия. Приходится вытирать руку о жёсткую ткань накидки.

***

После каждого шага остаются помятые, вдавленные в землю цветы. Хорошо, что недавно прошёл дождь. Влажная почва с мягким ковром молодой травы беззвучно пружинит под ногами.

У Годжо в голове трёхмерный макет ситуации. Он полностью построен на его предположениях, но Сатору не был бы лучшим наёмником, если бы допускал ошибки. Или его бы наградили этим званием посмертно.

Утахиме спускается к парку с главного проспекта, петляя по переулкам между жилыми домами. Ураюме, чей белый горшок Годжо засёк совершенно случайно где-то между торговых палаток, ждёт, пока она свернёт и окажется там, где людей нет совсем.

«Думай, как охуевший выблядок», — заклинает себя Сатору. Он понимает, что случайности случайны только для тех, кто не знает ничего о законе всеобщей взаимосвязи, когнитивных исследованиях и вообще прозе жизни. А Годжо, промотавший на свете тридцать шесть лет, в курсе, что если среди лавочек мелькает белая макушка сволочи, которая палила в тебя несколько дней назад — жди беды. Перечень бед строго ограничен рядом условий: в них должны фигурировать огнестрельное оружие, блядские хитрые планы, безлюдные подворотни и беззащитные женщины. Все переменные сходятся в одну ровно за небольшим рестораном напротив парка. Там проходит Утахиме с листовкой от «Панды», там нет ни одной живой души, только техническая зона кафе, которое закрыто до летнего туристического сезона.

Пешеход «У» встречается с пешеходом «В» в точке, которая не просматривается ни с трассы, ни с окон ближайших домов. Годжо раскручивает макет в голове, чтобы понять, как эти двое располагаются относительно друг друга. Иори пьяна и довольна собой: она смотрит вперёд или крутит головой, разглядывая цветы под ногами и орнаменты на стенах. Выблядок сложен как ребёнок: крадётся следом, потом одним шагом сокращает расстояние и вжимает дуло пистолета между женских лопаток. Как раз в этот момент пешеход-ассасин «Л» (от слова «лучший») должен оказаться в кустах палисадника и метнуть оттуда нож прямо в запястье вытянутой руки, сжимающей пушку.

Почти.

Блядаюме стоит к Утахиме ближе, чем в воображаемом макете. Но — Годжо забывает все неудачи и радуется везению — он держит пистолет в левой руке.

Нож пробивает основание ладони насквозь. Острие со звоном бьётся о сталь. Пальцы выблядка разжимаются, оружие летит вправо, катится к стене.

— Хватай, — кричит Сатору, обращаясь к Утахиме.

Та оборачивается. Слишком медленно.

Ураюме уже срывается с места, прижимая к груди окровавленную ладонь. Бежит. Годжо за ним. Но выблядок ловкий, маленький и шустрый. Живёт инстинктом, который в Иори заглушает вино.

Сатору — умный и опытный. Он не старается догнать, а, как охотничий пёс, загоняет жертву, ведёт в нужном направлении. Вместо решительного скачка вперёд, подаётся влево, перекрывая путь наверх, к главной людной улице. Ураюме остаётся мчаться вдоль сада и ресторана, ровно к той точке, где ждёт с ножом Сугуру. На красавицу сделана крупная ставка, и Годжо ловит себя на неправдоподобной, почти отеческой гордости: Гето сможет, он сделает всё так красиво, что даже во время пыток выблядок будет отвлекаться на ненависть к нему.

— Быстрее, а то догоню, — кричит Сатору и, задыхаясь от предвкушения, бежит следом за Ураюме.

— Катись на хуй, мусор, — тот не бережёт дыхание; зря.

Впереди та самая развилка. Лестница вверх, где начинаются плотные ряды жилых домов. Трасса вдоль парка и поворот вниз — к подлодкам и Николаю II.

Ураюме белой гадюкой виляет влево. У Годжо в груди жжёт от предвкушения. Он забывает про кастет в заднем кармане, телескопическую дубинку, привязанную к голени под джинсами. Он догонит и растерзает голыми руками. Будет бить долго, с упоением замешивать кровавую кашу на месте лица. Он шипит и давится подступающих хохотом.

Давай, Сугуру Гето, не подведи.

Сатору хватается рукой за угол стены, чтобы затормозить. Перед ним должна появиться его красавица, уложившая беглеца на лопатки. Вряд ли Гето стал бы использовать нож и марать свою выебистую накидку кровью.

— Сука, — качает головой Годжо, — сука, сука, сука!

Он продолжает улыбаться, потому что не верит глазам. Белый горшок с чёрной прокрашенной полосой в середине взлетает по лестнице и ныряет в узкие дворы, из которых его теперь не достать.

Кулак крошит пористый камень стены.

— Прости, я не думал…

Голос за спиной. Сатору кидается на него, как бык на красную тряпку. Знакомый треск ниток, только сейчас это не шёлк, а хлопок.

— Где ты был?

Лицо Сугуру, которого Годжо трясёт за грудки так, что ноги отрываются от земли, бледнее обычного.

— Я ждал внизу.

— Нахера?

— Думал, он повернёт к парку.

Сатору отпускает. Прислоняет ладонь ко лбу, пригоршней накрывает чёлку, оттягивая её к макушке. Губы дрожат от тупой улыбки и остатков животного предвкушения.

— Кинуть нож?

— Не умею.

— Побежать следом?

— Не успел. Я не наёмник, я работаю с инфор…

— Заткнись, — Сатору наклоняется к лицу Сугуру. От него пахнет всё теми же бинтами, а ещё алкоголем и страхом. Зрачки дрожат в чёрной радужке, и Годжо видит своё трепещущее отражение. — У меня чешутся руки. Заткнись, пока я что-нибудь не сделал.

А сделать хочется. Много разных вещей. Для чего-то нужен кастет и дубинка, для остального хватит рук, губ и члена.

— Попробуй, — Гето ходит по охуенно тонкому льду, а под ним жёсткий секс в таорминской подворотне или пара ударов ботинком в печень. Сатору ещё не решил. — Влезать из-за тебя в разборки с людьми Сукуны — это слишком…

— Годжо! — Утахиме задыхается и срывает голос.

— Мы его упустили, — наёмник и сам удивлён этому глупому «мы». Его упустила чёрная сицилийская крыса, грёбаный Сугуру Гето.

— Отойди от него, мерзавец! — Иори подлетает ураганом и толкает Сатору в плечо. — Он не твой подчиненный, а наш информатор. Как ты вообще обращаешься со своим парнем?

Годжо бросает быстрый взгляд на Гето. Тот ошалело таращится на Иори. Длинные волосы, тонкая шея, неуместные шмотки. Не боец — просто маленькая крыса, которая в последний момент испугалась впутаться в разборки с Сукуной. Это видно по испарине на шее и лихорадочным красным пятнам. Как бы Сугуру Гето ни махал кулаками, у него кишка тонка для планов гениального Сатору Годжо. Нельзя на него злиться. Пусть лучше гнев, как обычно, плещется внутри.

И Сатору натяжно напрягает щёки. Сжимает губы ниточкой. Готовится громко смеяться.

— Со своим… кем?

Этот вопрос Гето — сигнальный выстрел. Наигранный смех вырывается из Годжо с громким пшиком. Он хохочет, откинув голову; делает вид, что не было никакой вспышки ярости.

— Что? Ты сам вчера сказал, что шёл к парню! — Утахиме раздражена реакцией на свои слова.

Сатору на всякий случай отходит от Сугуру. Всё-таки у того есть нож. Но Гето — Годжо с трудом верит своим ушам и глазам — сам хихикает, прикрывая рот кулаком.

— Синьорина Утахиме, он просто идиот, — Сугуру позволяет улыбке остаться на тонких губах. — А я не встречаюсь с идиотами.

Годжо думает, что лучше бы красавице не зарекаться. Отношения — это, конечно, слишком, но в одной постели они точно окажутся.

***

Сатору и представить не мог, что это произойдёт так быстро.

Он стоит в одной комнате с Сугуру Гето. Перед ними кровать. Полутороспальная. На ней взбитые подушки в светлых наволочках и старенький плюшевый медведь.

— Ты спишь на полу, — Гето расстёгивает накидку, идёт к шкафу, чтобы повесить на вешалку.

Годжо в это время забирается на мягкий матрас. Лечь нормально не получается, поэтому он полусидит, вытянув длинные ноги. Размышляет о том, как же оно так получилось и что теперь с этим делать.

Ни Нанами, ни Аой не разделили страданий Годжо по поводу упущенного Ураюме. Первый пожал плечами и сказал всем побыстрее забраться в машину. Второй вообще решил не вникать в детали. Тодо взял у Иори листовку и вслух прочитал:

— Двадцать пятое апреля, два часа дня.

Передал Гето, чтобы тот рассказал подробнее про место встречи.

— Изола Белла. Это остров. Он в ста метрах от берега. Нужно просто спуститься к морю, немного пройтись, и мы будем на месте.

— Мы успеваем? — поинтересовался Годжо; руки у него были заняты сигаретой и ножом, достать телефон он не мог.

— Двадцать пятое апреля завтра, — отозвался Кенто, и Сатору, кажется, услышал в конце «придурок».

— Возвращаемся в отель, — Тодо сказал это, забираясь на заднее сидение фольксвагена. Маленький гольф опасно дрогнул под его весом.

— Лучше не стоит, — отправляя сигарету в кусты, произнёс Сугуру.

— Там Май и Норитоши. На днях приедут остальные, — Утахиме задумчиво крутила в руках вернувшийся к ней флаер. — Почему не туда?

— Вы с Тодо можете ехать. А Кенто и Сатору, — Гето наконец избавился от раздражающих Годжо «синьоров» и «синьорин», — не стоит там показываться. Слишком много шума после вчерашней перестрелки. Туда могут подтянуться незваные гости…

— Тогда найти другой отель? — Кенто достал мобильный и приготовился искать подходящие варианты.

— Почему бы вам не вернуться к дону Фушигуро? — спросила Утахиме; Тоджи остался единственным, кому она ещё не угрожала звонком Гакуганджи, и наверняка ей хотелось это исправить.

— Мне нельзя останавливаться у местной мафии. Я дорожу своей репутацией независимого информатора, — ответил Гето, выгнув тонкую бровь.

Годжо улыбнулся шире: на этот раз он даже не успел попросить, а Сугуру сам вызывался ехать вместе.

— Тогда рассказывай, куда тебе можно, — предложил Сатору, опираясь бёдрами на капот фольксвагена. — Другой отель? Без грызунов?

— Тоже опасно, — Нанами сбил настроение игривой беседы своей серьёзностью. — Если нас кто-то ищет, то может пробивать все места, которые не контролирует Фушигуро. Лучше нам разойтись и встретиться с Сугуру завтра…

— Нет, — в унисон произнесли Гето и Годжо. Тут же обменялись взглядами: чёрные глаза были недовольны, а голубые дразнили и смеялись.

— А говорят, не встречаются, — буркнула себе под нос Утахиме, занимая водительское место. — Всё, мы поехали. Будьте на связи. До завтра.

— Передай мужику из десятого номера, чтоб забрал байк у ресторана! — запоздало вспомнил Годжо, но не успел: гольф уже покатился вниз по трассе.

— И? Куда мы едем?

Нанами успел взять из машины чемодан с вещами. Судя по размерам — там всё первой необходимости. Годжо не понаслышке знал, что для долгих командировок Кенто выкупает три багажных места.

— Есть один вариант, — Гето задумчиво прикусил губу и нахмурил брови. — Это место связано с доном Фушигуро, но о нём никто не знает. Если останемся там, вас не тронут, а моярепутация не пострадает.

— Тогда ловим такси и туда, — легко согласился Годжо. — Только давайте вернёмся к ресторану… Мне нужно забрать кое-что из багажника мотоцикла.

Кенто распахнул тонкий плащ. К леопардовой подкладке крепилась кобура с глоком. Сатору потянул к ней руки, но Нанами решительно отстранился. Снова послышалось тихое «придурок».

— Я закажу такси. Адрес.

— Сначала нужно связаться с доном и предупредить. Мы поедем в квартиру его дочери. Фушигуро Цумики.

Цумики стучит прежде, чем открыть дверь.

— Заходи, мы тут ничем таким не занимаемся, — лениво отвечает на стук Сатору.

Добавляет: «Пока что».

Сугуру одновременно: «И не будем».

— Дядя Сатору, я сделала пасту, — девушка входит в комнату и прислоняется к стене, спрятав руки за спину. — Синьор Гето, вы тоже присоединяйтесь.

Годжо не видел дочь Тоджи очень давно. Кажется, в последний раз они втроём с Мегуми ходили в токийский Диснейленд. Тогда Сатору — двадцатисемилетний пацан и по совместительству капитан «Дельты» — как раз разобрался со своими непростыми взаимоотношениями с Фушигуро и делами в Кавасаки. После успешного выполнения миссии Годжо на полгода оставили отдыхать в Японии, где он от нечего делать и сдружился со странным наёмником-одиночкой, каждая встреча с которым становилась попыткой закурить на пороховой бочке. Они стреляли друг в друга, катались по полу в смертельных драках, а потом Сатору шёл к Тоджи домой возиться с Мегуми и слушать: «Да когда ты уже съебёшься отсюда, сопляк». Но несмотря на всё ворчание, Фушигуро терпел то, что вместо пива Годжо пил на его кухне сидр. А ещё мужик постоянно говорил, что из «Дельты» надо валить. Сатору смеялся и пропускал это мимо ушей. Он ведь уже капитан. Блестящая карьерная лестница и потрясающие перспективы.

Потом пролетело три года. Тоджи был первым, кому Годжо позвонил, когда вышел из отеля в Болгарии. Трясущимися руками набрал номер по памяти. Услышал знакомое: «Это, блять, кто?» и выдал всё как на духу. Фушигуро, не задавая лишних вопросов, связал его с Масамичи, который помог капитану «Дельты» дезертировать и начать новую жизнь.

— Да, идём ужинать, — с улыбкой отвечает Годжо Цумики.

Вспоминает, какой милой она была, когда он в Диснейленде надел ей на голову ободок с ушами Микки Мауса. Ругает себя за то, что не привёз гостинцы. Подарить ей телескопическую дубинку точно не разрешит Нанами.

На небольшом круглом столе четыре тарелки с пастой. Стула всего три, один заменяет пуфик из прихожей.

— Тоджи поздно предупредил, что вы зайдёте, поэтому я не успела ничего приготовить, — девушка смущённо обходит нормальные стулья и садится на низкий пуф. Край стола оказывается на уровне её ключиц.

— Да брось, — Годжо поднимает Цумики за подмышки и, пока она напрягается, как маленький зверёк в силках, переносит её на соседнее место. — Здесь посижу я.

Гето устраивается напротив и опускает голову, но Сатору успевает заметить странную улыбку на его губах. Ту, от которой тонкие брови складываются домиком.

Бред. Показалось. В глаза надуло песка из-под ног удирающего Блядаюме.

— Вы до сих пор носите очки, дядя Сатору? Светобоязнь так и не прошла?

Годжо кривится, замечая заинтересованный взгляд Сугуру. Теперь его папка с информацией пополнится ещё и этим фактом.

— Мне они просто нравятся. Я привык, — отвечает Сатору.

— Они вам идут, — Цумики всегда была замечательной, доброй и вежливой девочкой; видимо, все эти гены передаются в семье Фушигуро исключительно по женской линии.

Из комнаты выходит Нанами. Случайно задевает кресло, с того соскальзывает мелованный лист бумаги. Кенто собирается поднять, но Цумики оказывается быстрее: возвращает обратно и накрывает подушкой. Сатору настораживает это движение, и он обводит взглядом совмещённую с кухней гостиную. Такой беспорядок обычно называют творческим. Мебель дорогая, пространства много, но всё занимают вещи, находящиеся не на своих местах. Рядом с кухонной стойкой — меховой плед; его будто скинули с плеч, пока утром зевали у кофемашины. На креслах и диване подушки раскиданы так, словно закрывают что-то. Шторы широко распахнуты, к окну придвинут ещё один пуфик. Двери в комнату Цумики и другую, рядом с ней, плотно закрыты.

— Синьорина Цумики, — начинает Гето, пока крутит на вилку скользкие спагетти, — может, вопрос немного бестактный… Но ведь здесь четыре комнаты. Я уточняю на случай, если вы вдруг подумали, что мы с Сатору…

Годжо гадает, какое же продолжение выберет Сугуру. Не замолчит же вот так вот, сбившись на половине фразы. «Любовники»? Нет, на такое нужна смелость. «Пара»? Это ещё серьёзнее. Нейтральное «вместе»?

— Нет-нет, — Фушигуро отвечает слишком поспешно. — В другой ремонт. Туда нельзя.

Наконец Сатору замечает: у штор валяется кисточка. Пазл нелёгкой жизни старшей дочери в семье главы сицилийской мафии складывается окончательно.

— Не переживай, с Сугуру ничего не случится, если он одну ночь поспит со мной.

— Кенто, может, вы…

— Нет. Он пинается и храпит.

— Поэтому лучше не дай мне заснуть, — Сатору хочет произнести это тихо, так, чтобы не услышала Цумики, но она всё равно краснеет и громко втягивает воздух через нос. Кенто разминает пальцами брови и всем видом являет немой вопрос: «Насколько же далеко может зайти Сатору Годжо в своей пошлости?».

— Разрешите мне постелить на диване? — крыска не сдаётся и от вежливой улыбки щурит глаза.

— Они… — Цумики неловко, она через плечо смотрит на изящную мебель с очень тонкими ножками. — Они арт-деко. Очень узкие. Боюсь, вам будет неудобно.

На бирюзовые бархатные диваны, и правда, взрослому мужчине лечь получится только боком. Да и по длине они больше похожи на кресла.

— Тогда я пойду спать к Кенто, — упорство Гето заслуживает аплодисментов.

— Синьор Сугуру, — с давлением произносит Нанами, и Сатору к своему удивлению узнаёт интонацию. Очень похоже на неизменное «Годжо». Те же раскаты грома и всполохи грозы. — Я очень чутко сплю. Если вас что-то беспокоит, просто положите под подушку нож.

Только Кенто умеет говорить так, что следующее предложение достраивается само, без участия его голоса. «А потом этим ножом отрежьте то самое, что решит беспокоить вас ночью». Годжо вспоминает, почему никогда не пытался склеить Нанами. Его методы чересчур радикальны.

— Боюсь, это может мешать не только мне, — тем же тоном отвечает Гето, решительно протыкая вилкой креветку. — На вашем сне наше соседство скажется тоже.

— На этот случай я оставлю на тумбе у двери пистолет, — в вопросах равнодушия к выходкам напарника Кенто непобедим. Сугуру только зря тратит время.

— Простите, — тихо, но решительно вклинивается Цумики. — Я хотела спросить про Мегуми.

Годжо вздыхает и хочет откинуться на спинку стула, но вовремя — почти — вспоминает, что сидит на пуфе. Хватается за края сидения позади двумя руками, пытаясь удержать равновесие. И если в физическом значении этого слова — всё получается, то с душевным равновесием дела обстоят сложнее.

— Он сбежал со своим парнем.

— Я знаю. А ещё знаю, что брат его возлюбленного нехороший человек.

Переглядываются два наёмника, отводит глаза сицилийский торговец информацией. Дочь главы мафии говорит серьёзно и ждёт ответа. Сатору может пуститься в рассуждения о том, что всё относительно, но, честно, и сам считает: Сукуна — дьявол во плоти и паршивый кусок дерьма.

— Когда я видел Мегуми, с ним всё было в порядке.

Цумики поворачивает голову к Годжо, хочет сказать что-то ещё, но устало роняет плечи и опускает подбородок к груди. Сатору замечает на стене книжную полку, где все английские названия крутятся вокруг слова «живопись».

— Вам не о чем волноваться, Сукуна не обидит вашего брата, — вдруг произносит Гето.

— Вы что-то знаете? — оживает Фушигуро.

— Все его слова стоят денег, поэтому аккуратнее, — едва размыкая губы, предупреждает Годжо; в ответной улыбке Сугуру ясно читается пренебрежение.

— Я могу заплатить… У меня есть мои деньги. Я… — девушка обращает к Сатору умоляющий взгляд.

Годжо больше не может выносить эту драму. Он более чем уверен: Гето давно знает о том, что сам наёмник только что разглядел в интерьере квартиры. Кенто же на это плевать. В хорошем смысле. Нанами, мать его, добрый и честный до одури. Будто в него каким-то немыслимым образом попали те самые гены женской линии семьи Фушигуро.

— Цумики, выдохни, — просит Сатору и кладёт руку на её дрожащую спину. — Никто не заложит тебя отцу. Давай я начну, а ты продолжишь. Как старшему ребёнку в семье тебе положено унаследовать «Коза Ностру», так?

Девушка коротко кивает.

— Но старый хрыч Тоджи решил, что для этого лучше подойдёт Мегуми.

— Да.

— Но… — тут Годжо задумывается на секунду, перебирает возможные варианты, останавливается на самом правдоподобном. — Но он и так с трудом усидел на месте дона, поэтому боится наводить порядки и менять правила наследования, да?

Фушигуро набирает побольше воздуха и тараторит:

— Когда отец стал главой «Коза Ностры», нашлось огромное число тех, кто был недоволен тем, что он японец. Началась настоящая резня. Больше половины людей отказались признавать его и…

— Старик перебил их всех, ничего удивительного, — продолжает за Цумики Годжо.

— Да. Все успокоились буквально пару лет назад. А недавно главы других семей подняли вопрос о наследнике. Они хотят, чтобы отец представил им меня в ближайшее время.

— «Коза Ностра» — самый влиятельный, но не единственный клан в Италии, — добавляет Гето.

— Я уже давно живу здесь, в этой квартире, потому что отец позволил. Он думал, что получится незаметно отстранить меня от дел и сделать Мегуми следующим доном. Но сейчас вопрос встал так остро… Думаю, скоро Тоджи придумает что-нибудь, чтобы от меня избавиться.

— Поэтому ты решила заработать себе на жизнь рисованием и сбежать?

Цумики затравленно косится в сторону закрытой комнаты. Сатору предполагает, что её она обустроила под мастерскую.

— Да. Я хотела это сделать. Но вмешался Мегуми. Сказал, что всё уладит… А через месяц сам сбежал к Юджи.

— Ох уж этот Мегуми, — качает головой Годжо. — Кажется, он забыл спросить, хочешь ли ты становится главой мафии. Он ничего не говорил о своих планах?

— Вы же знаете его, дядя Сатору, — Цумики снова угасает на глазах; ловит вилкой черри, который катается по тарелке и никак не даётся. — Он ничего мне не говорил. Даже не познакомил меня со своим возлюбленным. Просто исчез.

— Нет, если бы он исчез просто, я бы просто за ухо притащил его обратно и просто устроил вам вечер семейных откровений, — прикрыв глаза, говорит Годжо. — Но он сделал всё очень сложно. Это создало некоторые проблемы. Но не переживай. Дядя Сатору всё уладит. А потом на деньги твоего же отца купит тебе здесь картинную галерею. Где-нибудь в Ортиджии, чтобы пердун Тоджи видел её прямо из окна своего особняка. А мафию пусть возвращает туда, откуда взял.

Цумики тихо смеётся и наклоняется к плечу Годжо, укладывая на него голову. В детстве она делала так же: свешивалась с дивана и устраивала подбородок прямо на ключицу Сатору, чтобы получше рассмотреть картинки в комиксах про «Чудо-женщину», которые тот читал им с Мегуми вместо сказок на ночь.

— Спасибо, дядя, — произносит Фушигуро. — Я рада, что вы приехали.

Хоть кто-то этому рад.

— Можете ложиться спать. Я уберу на кухне, — Цумики встаёт, заметив, как Сатору зевает.

— Я помогу, — предлагает Кенто.

Сугуру встаёт из-за стола и, проговорив невнятное «спасибо», идёт в комнату. Годжо не успевает увидеть его выражение лица, но почему-то чувствует, что тот остался под впечатлением от разговора.

***

В телефоне куча фотографий с сегодняшнего дня: со смотровой площадки Таормины, у фонтана в центре города и рядом с лестницей, которая к нему ведёт. На одной Сатору обнимает расписную керамическую вазу, на другой — пытается притянуть к себе Сугуру, который отвратительно получается на фотографиях и знает об этом. Годжо делает вид, что держит на ладошке Этну, пока Гето что-то говорит и всё его лицо размывается в один белый блин с чёрными разводами бровей и глаз. На большинстве снимков — крупный план той достопримечательности, на фоне которой просил сфотографировать его Сатору. Это Нанами устал от просьб и нащёлкал двадцать кадров крыши церкви и креста на горе. Сам Кенто везде либо спиной, либо средним пальцем поправляет очки. Есть только одна удачная: высокая блондинка — её Годжо поймал за локоть и попросил снять их втроём — не отпускала никого, пока фотография не вышла сносной. Нанами на ней скрещивает руки на груди, но смотрит в камеру. Гето улыбается, потому что девушка сказала, что он красивый. А Сатору прижимает этих двоих к себе и показывает язык. Годжо приближает снимок, внимательно рассматривает и добавляет в избранное. День вышел что надо. Хорошо, что Тоджи был занят и с ним не получилось связаться сразу — именно поэтому они до вечера гуляли по Таормине.

Сугуру крадётся из душа. Не крыса — тихая мышка. Приоткрывает дверь, протискивается в щель, прижимая ком вещей к груди. Кто-то снова привёз ему сумку с новой одеждой. Гето после ужина выходил, чтобы забрать вещи подальше от дома Цумики, но Сатору следил за ним с общего балкона и видел мускулистого мужика со светлым каре и опахалом накладных ресниц.

Ничего подозрительного, так Годжо и представляет итальянских дизайнеров.

Сейчас Гето в шёлковых домашних штанах — у него вообще есть что-то не соблазнительное? — кладёт уличные вещи на кресло. Так торопится, что не складывает их, а сваливает кучей. Освободив руки, нагибается, опускает голову вниз — кончики чёрных волос качаются в паре сантиметров от ковра. Помогает себе предплечьем, поддевая им пряди, а потом обхватывает их пальцами другой руки. Перекладывает обратно в левую руку, на которой браслетом болтается пластиковая резинка. Стаскивает её правой, собирает хвост. Распрямляется, ведёт острыми белыми плечами. Чуть наклоняет голову. Накручивает волосы в несколько витков вокруг резинки. Получается высокий неаккуратный пучок. Гето доволен, Годжо тоже. Он видит жилу на высокой шее, круто очерченную линию челюсти и чёрные блики пирсинга в ушах.

Всё так же тихо Сугуру подходит к кровати. Он выпросил у Цумики второе одеяло, поэтому прежде, чем лечь, оттягивает его дальше от Сатору. Красавица уверена, что её чудовище спит.

Штор в комнате нет, поэтому Годжо в лунном свете отлично видит белую грудь и плоский рельеф пресса. На животе самого Сатору можно стирать и полоскать бельё, настолько выпуклые и крепкие кубики. У Гето даже линии, уходящие к резинке пижамных штанов, будто вдавлены внутрь, а не образованы подкаченной косой мышцей. Мазок тёмной краски на фарфоре.

Сугуру очень старается не разбудить Годжо. Садится на кровати, перекидывает на матрас ноги одну за другой и ложится, отодвигаясь на самый край.

— Выбирай, — Сатору переворачивается на спину; для тишины, которую так старался сохранить Гето, голос слишком громкий. — Сам выбирай, чем мы будем заниматься. Или поговорим про туризм в Болгарии, или развлечёмся.

— Не понимаю, о чём ты, — не оборачиваясь, отвечает Гето.

Годжо повторяет на японском. Берёт в руки телефон и быстро печатает это же предложение в переводчике. Бодрый мужской голос выдаёт отрывистые звенящие итальянские слова.

— Если сон это развлечение, то второе, — наконец произносит Сугуру.

— Так и знал, что ты ни черта не понимаешь в развлечениях, — шепчет Годжо.

Прислоняет губы к белой полоске шеи на пару сантиметров ниже линии роста волос. Тело Гето отвечает короткой судорогой — как если закинуть за шиворот снежок, прислонить холодную бутылку колы, обжечь нагретым камнем на пляже, поставить клеймо. Годжо аккуратно сжимает зубы, будто держит котёнка за шкирку.

— Пусти, — шипит Сугуру.

— Повернись.

— Я уйду спать на диван, — угрожает Гето, но остаётся на месте.

Руки отодвигают дурацкое второе — лишнее — одеяло. Сугуру каменеет. Напряжены бугры мышц на предплечьях, ровной линией вытянут позвоночник — его Годжо гладит, чувствуя деления острых позвонков под подушечками пальцев.

— Повернись, — повторяет Сатору и языком очерчивает крутой скат плеча, останавливаясь на выпирающей косточке. Её прикусывает тоже. Захлёбывается ударившим по вискам адреналином, когда Гето со свистом выдыхает сквозь сомкнутые губы.

— …На диван, — упрямо твердит Гето и, мать его, остаётся на месте. Даже после душа его кожа остаётся горячей и мускусной, будто это не парфюм, а продукт звериных желез, выделяемый ими специально, чтобы с корнями отрывать Сатору крышу.

— Иди, — Годжо меняет тактику, потому что едва держит себя в руках. Вернее, в них он сжимает рёбра Сугуру, пересчитывая большими пальцами каждый ощутимый сквозь тонкую кожу гребень. Но ещё чуть-чуть, и ладони рванут вниз, прощупывать, что же всё-таки там за полосы — разводы акварели или мышцы живого человека.

Язык находит застёжку серёжки на мочке уха. Металл быстро перенимает жар. Кажется, он раскаляется докрасна. Кажется, Годжо больно. То ли сгорают губы, то ли острый кончик штифта до крови втыкается в язык. Тупой до невозможности Гето стонет. Будто не понимает, что это почти «да».

— Или соглашайся, или уходи, — Сатору вырывает эти слова у своего сознания, которое мигает слабой точкой в отдалении. Он уже почти животное. Почти трётся о бёдра Сугуру стояком.

…Вдруг громкий кашель. Какая-то возня. Щелчок ногтя по экрану мобильного.

«Данное видео создано в научных целях, в видео присутствуют сцены размножения богомолов. После того, как самец находит самку, он с медленными остановками, покачиваясь, подкрадывается к ней со спины…»

И Сатору, и Сугуру замирают. Слушают. Звук — за стеной. Но такой чёткий и громкий, что можно подумать, кто-то третий на кровати включил эту муть в ютубе.

«В нашем случае, самец сделал героический бросок, чтобы попасть на верх самки».

Слышно даже дыхание человека за стеной. Как поправляют подушку и натягивают на нос одеяло. Соседняя комната — это спальня Цумики.

— Новый дом, здесь картонные стены, — шепчет Гето.

— Настолько?

— Ага, — отвечает Фушигуро из-за стены.

Годжо сам подбивает «лишнее» одеяло под бок Сугуру. Отворачивается и думает, что римские боги его ненавидят.

Комментарий к Глава 7, где можно узнать что-то новое о богомолах

я к вам с криминал-апдейтом:

- у нас сменилась бета. Давайте скажем привет Cherry Ghost и пожелаем Голди хорошего отдыха (если вы напишите бетам пару тёплых слов благодарности, я вас расцелую!);

- смотрите: на этой главе счётчик ждущих. Щито это значит? Жамкаем, отмечаемся, и как только так же сделают ещё 54 человека — будет следующая глава;

- я вас люблю 🤍

========== Глава 8, где все очень мокрые ==========

Три вещи нужны для отличного морского круиза: солнечный тёплый денёк, комфортабельный катер и компания друзей. На востоке Сицилии сегодня по-летнему жарко. Белый камень построек и галька на берегу Ионического моря отражают лучи, накаляя воздух. Катер, пришвартованный у острова Изола Белла, — чудо французской технической мысли. Современный, быстрый, с мини-баром на борту. А вот компания…

Утахиме обмахивается бейсболкой и поправляет лямки комбинезона. Она раздражена ровно с тех пор, как увидела вылезающего из машины Сатору. Тодо в распахнутой рубашке и бермудах невозмутимо мажет на мускулистые руки крем от загара. Кенто стоит в стороне и разговаривает по телефону с Мей Мей, которая предпочла остаться в особняке дона Фушигуро. Нанами то и дело кидает короткие косые взгляды на Годжо, тот ищет что-то среди гальки.

— Нашёл! — он поднимается, сжимая между пальцами камешек. — Сугуру, это «змеиное яйцо».

Гето и не сомневался, что именно к нему попадут все найденные цветные стёклышки, ракушки и красивые, по мнению восторженного идиота, камни.

— Оно защищает от злых сил. Ты же вчера поцапался с Кенто, поэтому — лови, — Годжо ловко подкидывает находку, отправляя её прямо в руки Сугуру.

Камешек прохладный. Сбоку сквозное отверстие. Гето невольно сжимает эту бесполезную штуку в кулаке. Ему действительно нужен оберёг от демонов. В особенности от этого — чертовски красивого, дурного и беловолосого, который продолжает корягой рыть пляжную гальку. При взгляде на него у Сугуру горит шея. С утра он долго вертелся у зеркала в ванной, пытаясь найти тёмное пятно засоса на затылке. Высоко поднял волосы, достал с полки пудреницу, чтобы в отражении на обратной стороне крышки увидеть свою спину. На ней — ничего. Кожа осталась белой и гладкой. Но продолжила гореть так, словно ночью её касались не губы придурка, а раскалённое тавро.

— Нам пора идти, — Гето прячет камень в карман и оглядывается на Нанами.

— Идти куда? — спрашивает Иори, надевая бейсболку.

Они недавно приехали на пляж. «Самураи» свернули с трассы Сиракузы-Катания, а Гето и наёмники «Колледжа» спустились по серпантину, ведущему от Таормины к побережью. Сейчас впереди зеленеет небольшой остров, его и береговую линию разделяет метров сто морской воды. Сугуру тяжело вздыхает. Он надеялся на отлив.

— Нам нужно дойти до Изола Белла, а там сесть на катер. Он отвезёт нас к Оккоцу.

— Дойти? — Сатору уже сидит на корточках и щупает пальцами белые барашки волн. — Хочешь сказать доплыть?

— На всём пути воды максимум по пояс, — поясняет Гето, но смотрит упорно в сторону. Дома у Цумики он полчаса простоял под холодным душем, чтобы отогнать глупые мысли о глупых поцелуях. Сейчас они возвращаются с новой силой. Солнце печёт голову, из-за этого перед глазами миражи: Годжо будто в сотню раз красивее, чем обычно. Сейчас его тёмные очки к месту, а белый цвет мешковатого лонгслива делает платину волос не такой броской. — Но ноги придётся намочить.

Сатору первым стягивает шнурованные ботинки. Движением фокусника подхватывает ножи и прячет в рюкзак за спиной. Заходит в воду. Фыркает — она очень холодная.

— Мы заболеем, — ворчит Иори, подкатывая джинсовые штанины комбинезона. — Сейчас даже не май.

— Понести тебя на руках? — предлагает Годжо. Он уже зашёл в воду; вокруг брызги и искры солнечного света. Гето ловит себя на том, что смотрит не отрываясь. И ещё: в груди неприятно кольнуло.

— Пусть этим займётся Тодо. Ты не удержишь, — хоть Сугуру и говорит с улыбкой, слова всё равно звучат язвительно.

Сатору смеётся, продолжая шагать к острову. Утахиме оторопело оборачивается на Гето.

— Без проблем, — Аой подхватывает её на руки и перекидывает через плечо.

— Эй! Я сама! Поставь! — возмущается Иори. — Опусти на землю!

— Дойдём до земли, и опущу.

— Сугуру, что бы ни происходило, не забывайте, что вы работаете на нас, — Кенто незаметно подкрадывается со спины. — Надеюсь на ваш профессионализм.

Гето смотрит на отдаляющееся белое пятно лонгслива. Думает, что со своим профессионализмом он попрощался ещё с утра — пока позорно дрочил в душе, проклиная себя, хриплый голос возбуждённого Сатору и все видео с богомолами, какие только можно найти на ютубе. За завтраком Цумики показала гостям свои картины: она рисует растения, животных и насекомых. Поэтому перед сном смотрит программы о дикой природе.

— Не волнуйтесь, — рука непроизвольно сжимает камень в кармане. Если бы талисман работал, то двухметровое недоразумение тотчас же с пшиком рассеялось, обернувшись морской пеной. Но Годжо продолжает путь к острову, а у Гето горят уши.

Вода ледяная. Тонкие брюки моментально прилипают к голеням. Идти гадко и трудно. Для медуз ещё рано, вместо них нежную кожу жжёт соль и ранит острая галька.

Утахиме притихла на плече Аой и рассматривает шустрых блестящих рыбок. Кенто снова говорит по телефону, на этот раз с Масамичи. Сатору замедляет шаг, чтобы поравняться с Гето.

— Здесь красиво, да?

«Здесь» — один из лучших курортов Италии, наравне с Амальфи и Капри. Чистейшая вода, райский остров в десяти минутах от пляжа, вид на Этну, возвышающаяся над морем Таормина. А Годжо спрашивает так, будто видел что-то лучше.

— Не знаю. Я привык, — нехотя отвечает Сугуру.

Сатору насвистывает под нос песенку и не собирается продолжать разговор. Можно ускориться, чтобы разорвать дистанцию, и обсудить дела с Кенто, который как раз закончил отчитываться перед Масамичи. Или попробовать невзначай узнать что-то новое о «Самураях» у расслабленного Тодо. Но Гето идёт вровень с Годжо и думает, что к нему за пару дней он тоже привык.

— Слушай, Сатору…

Есть одна вещь, которую нужно объяснить лучшему наёмнику. Причём так деликатно, чтобы тот и подумать не мог сделать всё наоборот.

— М? — Годжо, подняв брови, смотрит на Сугуру. — Если ты о вчерашнем…

Ответ поспешный и чересчур громкий:

— Нет.

Иори поднимает голову, отрывая взгляд от стайки рыб.

— Нет, — тише и спокойнее повторяет Гето.

— Расслабься, — Сатору приобнимает, кладёт руку на плечо и притягивает к себе; говорит развязно, глядя вперёд, на остров, поверх очков. — Если ты против, я перестану.

Внутри у Сугуру клокочет ядовитая ярость. Что ему теперь отвечать? «Я не против, но ты перестань»? Или «я против, но, пожалуйста, не переставай»?

— Мне всё равно, — Сугуру от злости цепляет на лицо равнодушно-доброжелательную улыбку, подражая идиоту. — Я хотел поговорить о делах.

— Чёрт, я всё время тем и занимаюсь, что делаю эти дела, — Годжо вздыхает и закидывает руки за голову, задевая белый воротник подошвами ботинок. — Рыскаю по всему острову, как собака.

— Да? — брови Гето взлетают выше. — А я думал, что у тебя здесь тур со стендапом. Вместо аплодисментов — выстрелы в твою… голову, — слово «тупую» Сугуру произносит про себя.

— Это значит, я забавный?

— Значит, пора заканчивать. Это как раз то, что я хотел обсудить. С Ютой Оккоцу опасно шутить. Лучше оставь переговоры Кенто. Иначе они плохо для тебя закончатся.

— Будешь грустить, если меня пристрелят?

— Буду, если это случится в Сицилии. Сюда набежит столько народа, что мой бизнес отправится к чертям. Если здесь умрёт Сатору Годжо — весь остров перевёрнут.

— Приму это за «конечно, милый».

Гето жарко. Чёрный пучок на макушке нагрелся, от него по телу расходятся волны тошнотворного зноя. Не спасает ни лёгкая блуза с вырезом на спине, ни окоченевшие ноги. Всё портит рука Сатору, которую тот вернул на обнажённые лопатки. Годжо — огромная батарея, печь и жаровня; рядом с ним не получается нормально дышать. Гето смутно припоминает, что так выглядит один из кругов ада у Данте: грешники обречены одновременно страдать от палящего солнца и ледяного дождя.

— Отпусти, — раздражение не получается сдержать, Сугуру нервно смахивает горячую руку с плеча. — Мне жарко.

Надо бы заткнуть уши, пока они не свернулись от очередной пошлой шутки.

— Жарко?

Так они все и начинаются. «Конечно, я ведь чертовски горяч», «ты плавишься рядом со мной, как пломбир, детка» и ещё сотня способов заставить Гето пожалеть, что он сегодня завтракал.

Ледяные капли иглами втыкаются в кожу. Шифон блузки легко поддаётся: сразу промокает, никак не защищает кожу от холода. Годжо набирает в свободную ладонь новую порцию солёной воды и рывком отправляет её к Сугуру. Мороз достаёт до разогретой шеи.

— Ты совсем…

Гето не успевает договорить, потому что идиот снова колотит по воде. В этом месте её до середины бедра, поэтому брызги легко взлетают к самому лбу Сугуру.

— Конченый! — рычит Гето и диагональю зачерпывает ледяную воду, посылая струи к гогочущему придурку.

Тот с готовностью подставляется под холодный фонтан. Трясёт пустой башкой, снова тянется вниз.

— Что вы устроили? — долетают слова Нанами. Обречённые нотки в них слышны как сквозь подушку, потому что капли затекают в ушные раковины.

И Гето с готовностью поворачивается на голос разума. Сугуру готов прекратить и остаток пути пройти мокрым и злобным, стараясь держаться подальше от идиота, у которого вместо мозгов желе — вроде тех медуз, что появятся у берега через пару месяцев. Гето делает шаг к Кенто, преодолевая сопротивление воды. Но другая сила — бестолковая и беспощадная — тянет его назад. Цепкая рука, схватив за плечо, заставляет обернуться, а потом и потерять равновесие. Гето летит вниз. Перед ним — ублюдская и абсолютно счастливая улыбка. Годжо спиной падает в море и тащит за собой Сугуру, крепко прижимая к себе.

Вода холодная до конвульсий. Все ёбаные пятнадцать градусов. Сердце сокращается, решив за секунду отмерить удары лет на пятьдесят вперёд. Тело прошибает дрожью, лёгкие просят воздуха, и Гето чудом избегает судорожного вдоха.

Надо срочно выныривать. Об этом трубят инстинкты, этого требуют рефлексы и банальный здравый смысл. Но перед Сугуру широко распахнутые восторженные глаза нашалившего ребёнка. Такие голубые, что по коже повторно проходит разряд мурашек. Лазурнее воды на побережье лучшего курорта Италии. Аквамариновее, блять, аквамарина.

— Вы больные. Оба, — это первое, что слышит Гето, когда Сатору выталкивает его на поверхность. Они распугали всех рыбок Утахиме.

— Пока нет. Но, кажется, будем, — у Годжо зуб на зуб не попадает, но он скалится, растягивая посиневшие губы. — Чего сидишь? Побежали!

За руку дёргает Сугуру, поднимая его с колен. Хватает покачивающиеся на волнах очки и ботинки. Тянет Гето с силой и напором паровоза, заставляя бежать к острову. Перед глазами всё плывёт. Кислорода мало, ноги заплетаются, впереди мельтешит белый затылок. Вырвать ладонь невозможно, её будто сжимают клещами.

— Ты чокнутый, — Сугуру тратит последний воздух на ругательства. — Абсолютный идиот. Придурок. Безмозглый кусок дерьма.

— Есть те, что с мозгами?

— А?

— Есть дерьмо с мозгами?

Наконец, под ногами нагретый солнцем песок. Гето тут же пользуется этим и пинает Сатору под зад. Онемевшие конечности не слушаются, Сугуру валится на землю. Пытается отдышаться.

— Нет времени лежать, раздевайся.

— Иди к чёрту, — отмахивается Гето из последних сил; пытается удержать брюки, из которых деятельная сволочь его вытряхивает. Тот вместо них принимается за верх: распускает шнурованные ленты на спине и тянет мокрый шифон.

— Ты простудишься, если не снять одежду, — не унимается ублюдок.

— Займись собой.

— У меня крепкий иммунитет. Я давно живу в Исландии, — сукин сын всё-таки стаскивает блузку и продолжает болтать, будто рассказывает сказку. — У нас там холодно. Как-нибудь слетаем. С мамой познакомлю. Она сразу тебе всучит тёплые свитера, шарф и шапку. Потому что тощий и бледный. Точно мерзляк.

Сугуру сопротивляется вяло. Мозгами он понимает, что одежду нужно снять, но остатки достоинства советуют ему биться на смерть. Задушить лентами несносного Годжо, который деловито спасает того, кого сам же чуть не утопил.

— Господи, катись к чертям, — стонет Гето.

Сатору раскладывает по груди тёплые камни. Точно как в методичке по оказанию первой помощи при переохлаждении.

— Я вчера не заметил пирсинг, — палец поддевает серёжку на соске.

— Блять, кто-нибудь, уберите его, — шепчет Гето.

Он разлепляет веки и видит нависшую над ним тварь. От асфиксии и озноба галлюцинации усиливаются: Годжо с мокрыми сосульками белых волос ангельски прекрасен. Но Сугуру эрудированный. Знает, что самым красивым ангелом был Люцифер.

Нагретые солнцем камни распространяют по телу приятное тепло. Оно быстро справляется с последствиями минутного погружения в холодную воду. Мешают только прилипшие ледяной тряпкой к ногам брюки и влажный пучок на голове. Сугуру садится на песке, распускает волосы: по плечам бьёт противная мокрая тяжесть.

— Годжо.

Кенто и Тодо с Иори добираются до берега. Тень Нанами падает прямо на торс Гето, с которого все камни сползли вниз. Грудь снова пробирает гаденький холодок.

— И синьор Сугуру.

— Всё в порядке, мы быстро высохнем на солнце, — отвечает тот самый синьор. Синьор-помидор, потому что краска вспыхивает на щеках от взгляда Кенто: сверлящего, жуткого и ледяного, как морская вода в конце апреля. Перед таким Нанами кто угодно почувствует себя нашкодившим первоклассником.

— Где флаер? — спрашивает Кенто, и в голове Гето само собой всплывет продолжение: «сука, нахуй, блять».

— Разве он не у Утахиме? — отзывается Сатору, расслабленно усевшийся на одном из валунов.

Иори, которую Аой поставил на землю, складывает руки на груди.

— Я вчера отдала его тебе, — кивает на Годжо.

— Он лежит в рюкзаке, — произносит Кенто, показывая, что первый вопрос был риторическим и требовал не ответа, а раскаяния. — Внешний карман.

Сугуру переводит взгляд на бесформенную потемневшую массу синтетики. Рюкзак валяется на берегу вздувшимся утопленником. Под ним растекается лужа морской воды, её быстро впитывает песок, но пятно всё равно выдаёт то, насколько вещь мокрая.

— Точно, — Годжо как ни в чём не бывало ногой пододвигает рюкзак к себе. Открывает замок наружного кармана, вытаскивает листовку. От влаги она волнистая и мягкая. — Вот, с ней всё отлично.

— Там на обратной стороне печать, — Сугуру очень не хочется это говорить, но по-другому не выйдет. — На катер пускают только с ней.

Сатору без колебаний переворачивает флаер. Его спокойствию можно позавидовать. Рядом с Нанами, от которого фонит гневом, как радиацией от повреждённого атомного реактора, такое присутствие духа — подвиг.

— Ну… Видно, что печать здесь была.

— Годжо.

Кенто забирает листовку.

— Что там? — приглядывается подошедшая Утахиме. Тодо с интересом смотрит из-за спины.

— Сугуру, проверьте.

На песок падают камни. Гето, поднимаясь, скручивает волосы в жгут и укладывает его себе на плечо. Пряди слипаются от морской соли, становятся жёсткими и шершавыми. Думать об этом некогда. Кенто стоит в двух шагах, протягивая листовку. Сугуру берёт её в руку и видит то, о чём снова очень не хочет говорить. Рядом тут же оказывается Сатору. Тыкается своим острым подбородком прямо в ключицу Гето, специально пригнувшись, чтобы это провернуть.

— Да всё с ней хорошо.

Сугуру сглатывает.

— Нет. Чернила печати поплыли. Нас могут не пустить.

— Серьёзно? — Иори плюхается на землю. — Эй ты! Ты правда лучший? Почему тогда вечно творишь такую дичь?

Рядом с ней на песок опускается Нанами.

— После этой миссии я уйду в отставку…

Впервые его тон мечтательный. Но почему-то это пугает только больше.

— Дружище, что будешь делать? — спрашивает Тодо, ясно обозначая, что и с мокрой листовкой, и с потенциально сорванной встречей «делать что-то» придётся именно Годжо.

— Ой да прекратите, — отмахивается тот. — У нас есть ещё десять минут. Бумага высохнет, и мы без проблем сядем на катер.

Гето рассматривает тёмное пятно на месте печати. Ему бы хоть каплю того оптимизма, которым лучится Сатору.

***

— Нет.

Ацуя Кусакабе опирается на перила причала и качает головой.

— С этим я вас на борт не пущу.

За спиной мужчины тот самый прекрасный белый катер: французский, с мини-баром на борту. Сбоку надпись «Панда». Он стоит неподвижно. Погода безветренная, поэтому по воде не проходит даже лёгкая рябь.

— Мужик, — Аой хмурится, — ты разве не понял? Нам надо на встречу. Вот приглашение, вот мы. Какие проблемы?

Гето точно знает, что у Ацуи нет никаких проблем. Здесь, на Изола Белла, рядом со штабом Оккоцу, их ему не может устроить никто. Разве что сам Юта, если к нему по вине Кусакабе наведаются незваные гости.

— Вам так сложно сходить за новым флаером? — Ацуя закатывает глаза. — Панда на том же месте каждый понедельник. Приходите через неделю.

— Синьор, у нас срочное дело. Нужно отправляться сейчас, — вступает Кенто.

— Посмотрите, флаер просто промок! — раздражается Утахиме и трясёт листовкой перед носом мужчины.

Он надвигает на лоб капитанскую фуражку. Мерно сопит и делает вид, что не слышит. Тихо бурчит, обращаясь к Гето:

— Скажи им. Знаешь же правила.

Все оборачиваются к Сугуру. Его одежда успела подсохнуть, но от внимательных взглядов Кенто, Иори и Тодо он снова чувствует себя холодным и мокрым.

— Ацуя, это действительно важно. Я готов поручиться за то, что листовка та самая, — Гето и сам не верит в свой успех.

— Ты? — Кусакабе тычком указательного пальца возвращает фуражку на место. — Тебя я не повезу в любом случае. Юту от одного твоего имени воротит. Давайте, разворачивайтесь и уходите, пока я не доложил о вас.

— Мы с Кенто останемся и попробуем убедить синьора Кусакабе, а вы лучше подождите на берегу, — развернувшись к Аой, Утахиме и, в первую очередь, к Годжо, который чудом ещё ничего не натворил, на полтона ниже говорит Сугуру.

— Мне показалось, тебя не очень-то хотят слушать, — пряча руки в мокрые карманы, упрямо поджимает губы Сатору. Он со спутанными пересушенными морской водой волосами похож на огромный одуванчик. И Гето, глядя на него, загадывает одно-единственное желание: «Пусть у Годжо на пять минут пропадёт голос». Но тот уже открывает рот, поверх очков надменно рассматривая Кусакабе.

К счастью, вмешивается Нанами:

— Идите, мы всё уладим.

Кусакабе снова изображает спящего. Сатору — вдруг — послушно разводит руками и пасами ладоней указывает «самураям» на дорожку от причала к берегу.

— Ты что творишь? — шипит Иори. — Ты обещал разобраться.

— Друг… — с угрозой щурится Тодо.

Невозмутимыми толчками в спину Сатору двигает всех дальше от катера. Гето смотрит вслед идиоту и не верит своим глазам — Годжо кого-то послушался.

— Ацуя, дело такое: мои клиенты не местные. Они не могут ждать ещё неделю, — Сугуру начинает со страстью и напором; покорность Сатору его вдохновила. — Им скоро уезжать.

— Мы можем назвать вам имя поручителя. То, которое нужно для получения листовки, — поддерживает Кенто.

— При нём? — Кусакабе приоткрывает один глаз и ведёт подбородком в сторону Гето. — После такого точно начнутся проблемы.

У Нанами — самого сдержанного, понимающего и восхитительного человека во всей Сицилии — на лице не дёргается ни один мускул. Ни единым движением он не показывает, что имя поручителя узнал как раз-таки от Гето, который сейчас тоже очень старается сделать безучастное выражение лица.

— Тогда свяжите нас с синьором Оккоцу. Мы ему всё объясним, — не сдаётся Кенто.

— Нет.

— Скажите, где найти панду сегодня.

— Нигде.

— Мы можем заплатить.

— Хорошая попытка, но нет. Вам что, больше нечем заняться в Италии? Гето, своди своих клиентов в тратторию, — ворчит Ацуя и поворачивается боком, всем видом показывая, что разговор окончен.

— Синьор, я понимаю, это ваша работа…

Слова Кенто теряются в громком топоте.

Вдруг ноги Гето отрываются от земли. Он не успевает понять ничего. Секунда — и мир переворачивается перед глазами. Сугуру поднимают, хватают, перекидают через плечо, тащат. Нагло и грубо. Знакомый почерк.

Бег, прыжки, скачущие перед глазами доски пристани. Потом раздосадованный стон Кусакабе и самое жуткое «Годжо» из всех, что Гето слышал. Синева неба сливается с морем. Вдруг всё становится белым. И Сугуру осознаёт: он на катере. Том самом — французском, современном, с мини-баром. Рядом Тодо и — в голову приходит слово «пиздец» сразу на пяти языках — Сатору.

— Давай же, заводи! — кричит Аой.

— Ещё не поздно передумать, — советует Ацуя, не двигаясь с места. Наверняка решил, что если полезет — бешеные придурки прострелят ему ногу и скинут за борт. Краем глаза Гето замечает блестящий на солнце металл пистолета в руках Тодо.

— Вы серьёзно? — орёт Иори, вцепившись в перила на пристани. Она осталась там вместе с Нанами. Или с исчадием ада, зловещим демоном, ужасающим чудовищем, которое заняло место Кенто, стоило Годжо, подхватив Сугуру, вскочить на борт судна.

Катер срывается с места.

Сугуру думает о равновесии в последнюю очередь. Перед этим ему нужно успеть оценить, в какую же задницу затащил их ублюдочный Сатору Годжо и что с этим делать. Гето разворачивается и видит, чтоидиот у штурвала. Выжимает рычагом газ, заставляя судно носом вспарывать волны.

— Красавица, ты штурман! — перекрикивает он шум мотора. — Говори, куда нам?

Аой — Гето отказывается понимать, как он может в этом участвовать — стоит у правого борта, сжимая в руках пистолет.

— Нам надо возвращаться! — Гето близок к нервному срыву.

Катер несётся вперёд на космической скорости. Такая удивила бы самих инженеров. Но Сатору за штурвалом каким-то невероятным образом выжимает из посудины сотню километров в час. Тёмным пятном отдаляется лицо Кенто, обещающее всем страшные мучения. Иори, кажется, снова кому-то звонит. Кусакабе тоже. И от этого Сугуру мутит. Так страшно ему не было давно.

— Куда? — Годжо орёт, как ненормальный вращая штурвал.

— На берег! — срывается Гето.

Поздно.

— Катер «Панда», немедленно вернитесь к пристани! — доносится через грохот волн и гребных винтов механический голос. — Повторяю: вернитесь к пристани!

Гето оглядывается: справа к ним на той же поразительной скорости приближается другое судно. От ужаса предательски поджимается живот. Сугуру не видит название на белом боку, но и без него ясно: никакая это не береговая охрана. Ацуя дозвонился.

— Мужик, говори, куда плыть! — весело кричит Тодо, расправляя крупные плечи; он окрылён погоней.

— Повторяю: «Панда» на берег!

— Эй! — торопит Годжо.

— Пока он тормозит, оторвись от морских копов, — бодро советует Аой.

— Это не они, — упавшим голосом объясняет Гето. — Это Хакари и Инумаки из «Панды». Срочно возвращаемся.

Белое судно, которое, если Сугуру помнит правильно, называется «Горилла», ускоряется и едет прямо наперерез их маленькому прогулочному катеру. Сатору выдаёт крутой вираж, поднимая целую стену брызг.

— Скажи, где штаб, и я оторвусь, — налегая на колесо штурвала всем телом, обещает Годжо. — Приедем и всё объясним.

— «Панда», по вам будет открыт огонь, — голос из громкоговорителя Гето слышит и через ревущую в ушах кровь.

— Они будут стрелять! — он из последних сил пытается вразумить Сатору, придвигаясь к носовой части и надстройке.

— Мы тоже, — смеётся Годжо и через плечо оглядывается на Аой. — Тодо?

— Будем, — с азартом отвечает тот. — Только веди ровнее.

Гето весь мокрый. От солёной воды и от проступившего холодного пота. Хватается за локоть Сатору, пытаясь оттянуть его руку. Хоть как-то заставить повернуть к берегу. Но под пальцами стальные мышцы — проще раздробить алмазную плиту, чем сдвинуть их с места.

— Ты не понимаешь… — лихорадочно шепчет Сугуру. — У них другой калибр.

— Красавица, не ссы, — улыбается Годжо безумно и, отняв ладонь от штурвала, притягивает к себе Гето. Пальцы, жёсткие и горячие от напряжения, залезают в вырез блузки на спине. — У них же там не ракетная установка.

Жутким рёвом Аой сотрясает палубу:

— Вправо!

Гето прощается с жизнью. Но самый-блядский-на-свете-наёмник рвёт рычаг газа, выкручивает штурвал и делает невозможное. Рядом воду столбом поднимает взрыв. Катер относит вправо ударной волной. Но он цел, как и все люди в нём. Тодо успевает пригнуться к борту и закрыть лицо предплечьем. Годжо отворачивает голову. Гето утыкается в его грудь. Все мокрые, охуевшие, живые.

— У них ручной гранатомёт, — сглатывает Сугуру в тишине. — «Бур».

— Так близко к берегу? — басит Тодо. — Откуда?

— Они торгуют оружием, конечно, у них есть гранатомёт! — орёт в ответ Сугуру и пытается вырваться из хватки Годжо. Если все здесь сошли с ума, то легче выпрыгнуть и доплыть до пристани самостоятельно. У Гето нет времени объяснять, насколько сильный и влиятельный Юта Оккоцу. До того, как Тоге перезарядит «бур», остаётся ещё минута. Или меньше.

Сугуру напряжённо всматривается в горизонт, чтобы разглядеть точку искусственно созданного острова, на котором располагается штаб «Панды». Сдвинуть руку наёмника с рёбер не получается. Остаётся довериться Годжо, который решительными движениями заставляет катер петлять по воде, мешая Инумаки снова прицелиться.

— Тодо, прикрывай меня, — у Сатору над мостиком очков две глубокие поперечные морщины, он серьёзен и собран.

— Лучше вернуться, — тихо выдыхает Гето, но тянется к приборной панели и ставит отметку на интерактивной карте, указывая маршрут к нужному острову.

— Аой? — голос Годжо низкий и грудной.

— Работаю.

Череда выстрелов. Сугуру не хочет оглядываться, чтобы случайно ни увидеть приближающуюся к катеру гранату. Но, судя по всему, здоровяк встал посредине палубы и отстреливается на ходу.

— Не выходит, — долетает рычание Тодо сквозь грохот волн о корпус судна. — Боюсь пробить голову.

И тут же он рявкает, не щадя голосовые связки:

— Влево!

Гето кажется, что у него на пальцах отросли кошачьи когти. Он впивается в белую ткань на груди Сатору так, что её треск слышен даже в происходящем хаосе. Уши закладывает от очередного взрыва. Воды столько, словно кто-то переворачивает над головой бочку. Она везде — под одеждой, в глазах, в лёгких. Но Годжо — господь, Сугуру готов расцеловать его — снова уходит с траектории обстрела крутым виражом.

— Годжо, меняемся, — за спиной басит Аой. — Отдавай штурвал, иди на корму.

Это единственный выход. Только Сатору, мать его, Годжо может выстрелить и попасть в цель, стоя на палубе катера, виляющего безумными поворотами и кругами. Только этот идиот пробьёт плечо Инумаки, который наверняка опять вкладывает гранату в свой ебучий «бур». Но Гето до онемения и первых иголок судороги сжимает пальцы на лонгсливе. Потому что только рядом с Сатору Годжо ему будет спокойно в этом аду.

— Тш-ш, — говорит ублюдок прежде, чем спуститься с надстройки. — Это же я. Я всех спасу.

Крупные ладони накрывают скрученные конвульсией руки, быстро, но бережно разжимают палец за пальцем. В идиотских глазах самоуверенность смешивается со смехом, а в итоге почему-то получается нежность. Сугуру не знает такой формулы, но это явно лекарство от панического страха. Годжо гладит по щеке, и Гето становится легче.

— Всех убью, — эхом вторит своим словам Сатору, занимая позицию.

— «Панда», повторяю: вернитесь к берегу.

Сугуру остаётся рядом с Аой. Тот тоже ловко управляется со штурвалом, вовремя сверяясь с картой. Но он не Сатору Годжо, поэтому следующая выпущенная граната может стать последней.

— Тодо, крутой разворот. Влево на девяносто, резко вперёд, — гаркает Годжо.

Здоровяк исполняет быстро и чисто. Гето, которому теперь приходится держаться за перила сбоку от приборной панели, с ужасом понимает, что этим манёвром они сближаются с «Гориллой». Объезжают боком торговцев оружием. Сменой кадров перед Гето: белый корпус чужого катера, шок на смуглом лице Хакари, татуировки на щеках Тоге. Это всё метрах в пяти, но Гето видит так чётко, словно ему показывают фотографии. «Панда» продолжает круговое движение. Годжо стреляет. Первая пуля — она для Тоге — царапает «бур», который тот прижимает к плечу; вторая срезает прядь волос на макушке; третья лопает обивку стула; четвёртая — Гето молится на неё — попадает прямо в подвесной мотор, чуть ниже транца. Пятая, шестая, седьмая… Сатору со скоростью пулемёта — абсолютно невозможной для простого глока — разряжает в двигательную установку всю обойму. «Горилла» замедляется. «Панда» несётся дальше, пружиня и подпрыгивая на волнах.

— Это безумие, — Гето невольно переходит на итальянский. Ищет рукой нательный крест и сжимает до боли в суставах.

Сломанный катер Инумаки и Хакари остаётся позади. Годжо, пошатываясь, подходит к штурвалу, рукой отстраняя от него Тодо.

— Папочка вернулся, — поддерживая на губах остатки безумного оскала, цедит он. — Аой, отходи. Вдруг снова будут стрелять.

Сатору, как и все на катере, мокрый с ног до головы. Сейчас — после отступившей волны ужаса — Гето замечает, что ногтями разорвал его кофту на груди. Капельками на белом проступает кровь. Годжо тяжело дышит, но берётся за дело уверенно: отслеживает точку на карте, сжимает рычаг, крутит штурвал. Сугуру не может объяснить почему, но он уверен: Сатору чертовски устал.

— Они не стреляют, — говорит Аой. — Просто стоят на месте. Видимо, Кенто договорился, и их главный приказал нас пропустить. Славно.

— Проверим, насколько славно, когда доберёмся, — негромко произносит Годжо и улыбается. Странной и совсем не весёлой улыбкой.

***

Юта Оккоцу ждёт на пирсе. Помогает швартовать катер. Дружелюбно здоровается. Выглядит как и обычно: хорошим парнем, который сто процентов понравится маме. Но Гето уверен, что будь его собственная мать жива — точно невзлюбила бы Оккоцу. Ей никогда не нравились те, кто пытался убить её сына.

— Со мной связался Кусакабе, — Юта задумчиво чешет затылок. — Сказал, что двухметровый блондин угнал наш катер. Знаете, Ацуя не особо интересуется криминальным миром. Хорошо, что с ним оказался ваш друг, который объяснил, кто вы такие… — Оккоцу замолкает, но все и так понимают, кого конкретно тот имеет в виду; Годжо улыбается блаженно и беззаботно, пока поправляет кобуру глока.

— И про Гето упомянул, — Юта тяжёлым взглядом окидывает Сугуру. — Не думал, что ты сюда сунешься.

— Я на работе, ничего личного, — доброжелательно отвечает тот, вскинув брови. — Сопровождаю своих клиентов.

— Ах да, клиенты, — смеётся Оккоцу, и от этого по спине Гето проходит гадкий холодок.

— Ага, — Тодо стягивает с себя насквозь мокрую рубашку и выжимает её почти досуха одним решительным движением. — Мы к тебе по делу. Думали, быстро проскочим, и всё.

Гето сокрушается, что не предупредил и здоровяка о том, каким опасным может быть торговец оружием.

— В следующий раз вместо водной баталии просто принесите приглашение, — разводит руками Оккоцу.

Сугуру гневно оглядывается на Сатору, который пытается поджечь абсолютно мокрую сигарету.

— Да ладно, это было весело, — подмигивает он. — Юта, у тебя не найдётся покурить? Твои парни превратили мой табак в слизь.

А могли превратить в слизь — красную, растекающуюся по солёной воде — всех на борту «Панды». И, судя по всему, это волнует только Сугуру, который до сих пор пытается успокоить подрагивающие пальцы. Или — Гето не исключает этой возможности — нервное напряжение возвращается из-за того, что Годжо уже в первые пять минут рядом с Ютой успел открыть рот. Если он заговорил сейчас, то вряд ли заткнётся и просидит все переговоры молча. А каждое его неосторожное слово — щедрая струя бензина на всех присутствующих. И стоит где-то вспыхнуть маленькой спичке, как весёлая компания наёмников, а вместе с ней и Сугуру, взлетит на воздух.

— Пойдёмте в дом. Вроде я видел на столе пачку Ацуи, — пока что благосклонно кивает Юта в сторону мощеной дорожки.

— Хороший парень, — шепчет Сатору, внезапно возникший совсем рядом с Гето.

— Парень-то да… — выдыхает Сугуру.

Теперь, когда вся одежда снова мокрая, солнечные лучи не спасают от озноба. На коже чувствуется малейший ветерок, в туфлях хлюпает морская вода, а под блузкой паутиной расползаются водоросли. Волосы из-за соли шлемом застыли на голове. Гето чувствует себя самым уродливым созданием на земле. Но успокаивает то, что всё-таки на земле, а не на морском дне с оторванными взрывом конечностями.

— Если вам нужен душ, полотенца и сухая одежда, я попробую поискать, — Юта продолжает играть роль «своего парня»; но Сугуру знает, что за скобками остаётся маленькое уточнение: «всем, кроме Гето». Для него в доме Оккоцу есть только внушительный арсенал огнестрельного оружия. Если информатор хочет согреться, то может поплясать, пока ему палят под ноги.

— А выпить предложишь? Я бы пропустил по стаканчику виски, — расцветает Тодо.

— Я попрошу жену поискать, — обещает Оккоцу.

— Насчёт ваших друзей не волнуйтесь. Кусакабе привезёт их через пятнадцать минут. Ему всё равно нужно отбуксировать «Гориллу» сюда. Тоге точно захочет посмотреть, какой ловкач смог увернуться от его гранат. Вы отлично управлялись с судном, Сатору.

— Для первого раза за штурвалом — сойдёт, — с абсолютно ложной скромностью поджимает губы наёмник.

— О, впечатляет! — подыгрывает Юта. — Вы — потрясающий, как и рассказывают.

Если бы у Годжо был павлиний хвост, то Гето в лицо ткнулись бы распушённые перья. Сатору шаром надувается от собственной важности. Бросает короткий косой взгляд на Сугуру. «Ты слышишь, да? Это про меня. Посмотри, какой я молодец», — ясно читается по выражению лица. От этого ребячества у Гето дёргается край губ. Невозможно не улыбнуться. Но он тут же одёргивает себя, вспоминая, что если бы идиот не решил искупаться, то всех проблем получилось бы избежать. Нельзя хвалить людей за то, что они блистательно нейтрализуют тот пиздец, который сами же устраивают.

Дом Юты небольшой и скромный. Доски крыльца скрипят от шагов. Дверь открывается не сразу, сначала Оккоцу приходится ударить в неё плечом, чтобы задвижка поддалась. Очаровательная сельская романтика, если не брать в расчёт то, что строение стоит на насыпанном по заказу хозяина острове посреди Ионического моря.

— Рика, я привёл гостей! Поищи в баре бурбон.

— Как насчёт чего-нибудь послаще? — спрашивает Сатору, которому, в отличие от Аой, было велено молчать.

— Без проблем, — охотно отвечает Оккоцу и, оставив кроссовки в прихожей, проходит в гостиную. — Милая, и ликёр. Тот, фисташковый.

Замёрзшие, мокрые и уставшие мужчины выдыхают, наслаждаясь неожиданным гостеприимством.

— Если нужно принять душ, то проходите дальше по коридору, там — крайняя дверь справа. Другая ванная на втором этаже. Ей тоже можно воспользоваться. Сразу направо от лестницы.

— Сугуру, иди высуши волосы, — кивает Годжо. — У тебя на голове кошмар. Мы с Тодо просто переоденемся.

— Он будет здесь, пока мы разговариваем? — остановившись у камина, спрашивает Юта. Разворачивается и смотрит прямо на Гето: — Если хочешь домой, только скажи. Кусакабе тебя отвезёт.

Это не предложение, поэтому и отказаться нельзя. Глупо было ожидать от Оккоцу чего-то другого. Он не из тех людей, которые легко забывают прошлые обиды. И бесполезно рассказывать ему, что для Гето продажа информации — работа. Ему платят — он делится сведениями. И если из-за них беловолосому пареньку отрезают язык — вины Сугуру нет никакой.

Это повторяет себе Гето. Пытается убедить. Но всё равно чувствует скверное давление в груди. Он тогда был ещё совсем сопляком. Только разбирался со связями, которые остались после смерти отца. Разгребал архивы, листал блокноты и бесконечные телефонные книги. Ночами сидел перед экраном компьютера, систематизируя для себя информацию по преступным группировкам Италии. Вдруг наткнулся на свежий заказ. Решил, что отец просто не успел послать нужные файлы. Некая банда, занимавшаяся сбытом огнестрела, платила хорошие деньги за сведения о мальчишках, решивших разрушить монополию. В архивах нашлось досье Инумаки Тоге — двадцать пять лет, закончил престижный университет, получил наследство и, видимо, решил попробовать свои силы в криминальном мире. Сугуру просто нажал «отправить». Через месяц узнал, что парню отрезали язык. Юта Оккоцу, на которого работал Инумаки, чудом успел его спасти. А ещё через какое-то время Гето понял, почему отец не взялся за этот заказ. Парни, основавшие торговую сеть «Панда», оказались способными и целеустремленными. Разделались с конкурентами и установили на рынке такие порядки, которые стали выгодны всем. С ними в Сицилии стало спокойнее. Меньше враждующих банд, меньше недовольства крупных мафиози, меньше охотников за головой самого Гето. Но из-за своей недальновидности Сугуру навсегда потерял Юту как клиента.

— Я подожду на пирсе, — со вздохом соглашается Гето. Извиняться и ворошить прошлое бесполезно. Прошло почти десять лет.

— Так не пойдёт, — Годжо упирается рукой в дверную раму, не позволяя выйти. — Красавица отправляется мыться, переодевается в сухое, а потом мы все вместе пьём горячий чай с ликёром.

— Вы не в том положении, чтобы диктовать условия, — с холодной вежливостью отвечает Юта.

— Да?

Если тон Оккоцу — ноль градусов по Цельсию, то улыбка Годжо жидким азотом жжёт кожу.

— Кто красавицу ужинает, тот её и танцует, — скалится Сатору. — Гето нами нанят, вам за сотрудничество мы заплатим. Вопросы?

Юта вздыхает и устало прикрывает глаза.

— Тогда советую не позволять ему ни на шаг от тебя отходить. Стоит кому-то предложить больше, и он…

— На том и решили, — перебивает Годжо, снова превращаясь в привычную версию себя; хлопает Сугуру по спине, подталкивая к лестнице на второй этаж.— Дуй в ванну, крысёныш.

Пусть Гето и замёрз, но всё равно включит в душе холодную воду. У него в голове вулкан, раскалёнными лавовыми плевками рождающий мысли. Хочется кривиться и морщиться от каждой новой. Этот несносный, пошлый и наглый Сатору Годжо творит, что хочет. Ураганом — одним из тех, которым потом придумывают милые имена — сметает идиллический быт Гето. Разрушает всё, к чему прикасается. И на спине Сугуру — его шее, лопатках, рёбрах — горят отпечатки крупных ладоней.

Комментарий к Глава 8, где все очень мокрые

Вау-вау, ребята, вы собрали «ждущих» всего за пару дней :D отлично жамкаете по кнопке!

Это была разовая акция, теперь вернёмся к выходу глав раз в неделю по пятницам.

Потому что мы близимся к финалу, а последние части мы хотим вылизать до идеала. На это нужно время.

Наша команда любит вас <з

========== Глава 9, где Нанами Кенто ругается матом ==========

Легче не стало. Не помог холодный душ, а вместе с ним горячий, едва тёплый, их чередование и даже режим гидромассажа. Гето до сих пор хреново. Будто голову обмотали пищевой плёнкой, накрутив такое количество слоёв, что их никак не получается разорвать. Дёргаешь за один — он растягивается липкими надоедливыми нитями, а следом — новый. Воздух кончается, кровь колотит по вискам, движения нервные, на пальцах всё больше обрывков плёнки. Пытаешься вдохнуть, но в рот вместо кислорода лезет плотный полиэтилен.

У Сугуру учащённый пульс, сбивчивое дыхание и тремор. Ему не нравится халат, который пришлось снять с крючка в ванной и надеть, потому что о сухой одежде Юта, конечно, не позаботился. Не нравится запах геля для душа — что-то дешёвое, с мятой. Не нравятся до сих пор мокрые волосы: фена не было, а полотенце не справилось. Не нравится, что в таком виде нужно спускаться вниз и сохранять достоинство рядом с идиотом Годжо и злобной псиной, которую Оккоцу обязательно притащит на переговоры. Ещё скоро приедут Кенто и Инумаки. Сугуру проводит по лицу, словно действительно хочет сорвать с него плёнку.

Сатору стоит у камина и разглядывает фигурки на нём. Сначала вертит в руках бутылку с корабликом, потом пожимает лапку коту манэки и гладит по голове жабу с монеткой в пасти. Юта с Рикой и Тодо на втором этаже, Гето слышал их голоса, когда выходил из душа.

— Ещё одна такая выходка — и я прекращаю сотрудничество, — Сугуру говорит первым, чтобы Годжо не успел выдать что-то из своего отвратительного репертуара. — Ты притащил меня сюда силой, в нас стреляли…

Голос выше и сбивчивей, чем того хочет Гето. Дрожит, выдавая близкую истерику.

— Брось, — выдыхает Сатору лениво и без азарта.

— Нет, послушай, — настаивает Сугуру, подходя ближе, — то, что ты творишь, не укладывается в голове. Тут нас — особенно меня — могут пристрелить и выбросить в море. Поэтому молчи. Жди Кенто.

— И что мне за это будет?

Гето не нравится тон. Сатору рассматривает монетку в пасти жабы, его лица не видно. Но в простом вопросе — всё напряжение последних дней.

— О чём ты?

— Поцелуй, — всё так же небрежно и спокойно отвечает Годжо. — Я хочу хотя бы поцелуй. Мне нужно на что-то отвлечься, пока я сам здесь всех не перебил.

Сердце Сугуру становится таким тяжёлым, что рвёт сетку вен и артерий, падает куда-то вниз, дробит кости и грохочет в пятках стальным шаром. Он хочет услышать в словах Сатору шутку, но они сказаны серьёзно — это чувствуется буквально кожей. Как будто Гето приподнял тёмные очки и на него взглянула жуткая мгла.

— По рукам? — Годжо разворачивается, и всё меняется: интонация снова беззаботная, на губах улыбка, поза расслабленная.

— Нет, — кривится Сугуру.

— Вот как? Думаешь, я не знаю, почему с утра ты так долго торчал в душе?

— А сам? Не забывай, у Цумики картонные стены.

Эти слова должны смутить Сатору, но он улыбается только шире. Зато Гето едва не захлебывается, забывая, как дышать, от мысли о глухом стоне, который случайно услышал.

— Хватит. У нас всего пять минут, — негромко и снисходительно произносит Годжо. Он приближается на критическое расстояние, тянет руку к щеке.

Никого красивее Сугуру в жизни не видел. Ни на картинах в галерее Боргезе, ни среди статуй в музее Ватикана. Когда природа создавала Сатору — выложилась на сто процентов. Он вырезан из мрамора, написан маслом, вышит серебряными нитями. Поэтому Гето на мгновение замирает. Позволяет пальцам лечь на холодную кожу. По телу проходит разряд, заставляя сделать глубокий рваный вдох.

— Вот так, — бархатно шепчет Годжо, почти накрывая губы своими.

И за оставшиеся до поцелуя тысячные доли секунды Гето успевает подумать о том, что этот ублюдок затащил его на катер, в который стреляли из гранатомёта, привёз на нём к Юте. О том, что пути информатора и наёмника вот-вот разойдутся. И о том, как именно это произойдёт.

Сугуру делает шаг назад. Пальцы соскальзывают с щеки.

— Да блять.

Годжо протягивает руку, хочет дотянуться до ворота халата и рвануть на себя. На его лице сквозь улыбку проступает звериная холодная ярость. Сугуру, минуя ладонь, легко подаётся навстречу и оказывается сбоку.

— Сейчас не до игр.

Наёмник резко толкает Гето плечом. Удар несильный, но неожиданный. Спина врезается в перила лестницы. Рядом тут же возникает Годжо, руками хватается за поручень по обе стороны от Сугуру. Дышит тяжело, сбивчиво.

— Тебе тоже это нужно.

Звучит убедительно. Тело Гето отвечает «да». В нём, как и в Годжо, вместе с кровью по венами бурлит адреналин. Напряжение, узлом затянутое в груди, ищет выход.

— Отвали, — шипит Сугуру, заряжает локтем в сгиб руки Сатору. Тот на секунду ослабляет хватку. Этого достаточно, чтобы вывернуться и оказаться за спиной.

Годжо свирепый и импульсивный, даже тёмные очки не мешают считывать предвкушение хищника с его лица. Он прыжком кидается к Сугуру, хватает за запястье. Гето бьёт ребром другой ладони по сухожилиям камнем застывшего кулака. Бежит. За спиной низкое рычание. Теперь рука цепляет плечо, тянет в сторону, отбрасывая к камину. Острая каменная грань поверхности, на которой стоят статуэтки, врезается между рёбер. У Гето на миг темнеет перед глазами. Но он успевает подхватить бутылку с корабликом, полетевшую вниз из-за удара. Это промедление стоит того, что Сатору опять оказывается на недопустимо близком расстоянии. Икры Сугуру обдаёт теплом электрический огонь в камине, а лицо, шея, грудь, живот, бёдра — всё это плавится от одичавшего Годжо рядом. Гето вдруг с предельной ясностью понимает, что поцелуем они не ограничатся. Дорвавшись, наконец, друг до друга, они наплюют на то, что вот-вот спустится Юта, приедут Кенто с Инумаки. Стоит соприкоснуться губам, как всё потеряет значение. И Годжо — его глаза горят через затемнённые стёкла — идёт на этот шаг. Обхватывает руками, комкая ткань халата, вжимается бёдрами, позволяя почувствовать твёрдый член, наклоняет голову, чтобы сначала растерзать поцелуем шею.

Гето пожалеет. Возможно, посмертно.

Он, уже чувствуя раскалённое дыхание у ключицы, замахивается и разбивает бутылку о голову Годжо. Стекло тонкое, но режет кожу на виске, заставляя наёмника отшатнулся.

— Блять, — сдавленно шепчет Гето, потому что за это его убьют и Сатору, и Юта. Но смерть проще поцелуя с Годжо. Смерть — пустота и холод, а поцелуй — кипящая неизвестность, взгляд вниз с края пропасти и непреодолимое желание сделать шаг.

— Тебе пиздец, — улыбается наёмник, пальцем смазывая к губам стекающую кровь.

У Сугуру несколько секунд, чтобы взлететь по лестнице и добраться до самой дальней комнаты второго этажа, где сейчас Оккоцу и Аой. При них Сатору придётся вернуть маску дурачка. Надоедливую, но не такую опасную, как та личина, что сейчас лезет наружу.

И Гето срывается с места. Два шага до лестницы, пара отчаянных прыжков, секунда бега по коридору — и он у цели. Но у Сатору другие планы. Он вдруг становится чертовски быстрым. Настигает Сугуру раньше, чем тот успевает просчитать траекторию и уйти с неё. Годжо больше не дерётся, он охотится. Вдвоём они летят на диван, переваливаясь по инерции через его низкую спинку.

— Я понял, что у тебя за приёмчики, — Сатору тяжело дышит, нависая над Гето. Подминает его под себя, фиксирует руки на уровне головы. — Что-то из русского, да? Двигаться, расслабляться, сохранять позицию…

Гето мечется, как мышь в ловушке. Сейчас ни о какой правильной позиции не может идти и речи. Он обездвижен, прижат к холодной коже дивана, пойман и лишён всякой надежды вырваться. Его запястья, прижатые руками Сатору, болезненно натягивают растрёпанные мокрые волосы. Холодок трогает влажные бёдра — видимо, распахнулись полы халата. В паху омерзительный горячий ком; он заставляет дрожать колени и вызывает идиотское желание потереться стояком о ногу Сатору.

— Пиздец, — со свистом тянет Годжо, и Гето не хочет знать, о чём он сейчас думает. Если о том же, что в мыслях у самого Сугуру, то пиздец им обоим. Они потрахаются прямо на этом диване. Надежда только на то, что вежливый Юта, услышав крики, решит остаться на втором этаже. А Нанами не сможет открыть заклинившую дверь. Или провалится пол, и всё рухнет в преисподнюю. Легче представить себе это, чем хороший конец поцелуя с наёмником.

Сатору наклоняется, останавливается на мгновение в сантиметрах от лица Гето. И если это проверка: подастся ли тот навстречу сам, то Сугуру её не пройдёт. Все стены протаранены напором идиота: больше не получается подавлять желание. Остатки страха, раздражение, гнев — всё вместе от критической близости Сатору становится возбуждением. Гето сдаётся; теперь со смехом думает, как Юта будет оттаскивать их друг от друга.

И ровно в тот момент, когда Сугуру, выдохнув, тянется к губам, Годжо — блядский-блядский Годжо — бьёт лбом ему в нос. Боли почти нет. Зато есть кровь. Удивительно, но она не вздувается пузырями от жара. Просто течёт, пачкая губы. Сатору слизывает её кончиком языка, мешая Гето запоздало вскрикнуть.

— Теперь квиты, — улыбается негодяй.

И целует.

Все мысли Сугуру лопаются, как воздушный шар. Внутри него лава. Она растекается по телу, парализует и сжигает изнутри. Годжо целуется даже лучше, чем водит катер. Напористо сминает губы, забирает весь воздух, меняет его на свой язык, который гладит нёбо и проходится по зубам. Во рту соль и металл. Это всё кровь из разбитого носа. Гето давится ей, но понимает, что поцелуи с Сатору Годжо могут быть только такими.

Наёмник отпускает руки Сугуру, и тот хватается за шею, притягивая ближе. Разбитым носом вжимается в щёку, на которой алые разводы наспех вытертой крови. Больно и горячо — две оставшиеся у Гето мысли, переплетающиеся во всех возможных вариациях. До боли горячо. Раскалённо больно.

Годжо кусает губу. Металлический привкус усиливается, и Сугуру не знает: это всё ещё нос или слизистая тоже лопнула. Рука Сатору трогает оголённое бедро — на его месте один сплошной нерв, поэтому тело подбрасывает на диване. Гето стонет в рот. За это — новый укус. Пальцы мнут кожу, наверняка, чтобы не двигаться выше, туда, где сочится смазкой член.

— Давай быстро? — оторвавшись на секунду, в полубреду предлагает Гето. У него перед глазами мыльная пелена. Чётким остаётся только лицо Годжо. Перекошенное от возбуждения, с алыми кровавыми губами и глазами, чей лихорадочный блеск пробивается сквозь тёмные стёкла.

— Не хочу быстро, — мурлычет Годжо. Сугуру угадывает слова, потому что шум крови в ушах громче. — Потом…

Делает наёмник ровно противоположное. Гладит ногу, продвигаясь ладонью к внутренней стороне бедра, сжимает и тут же нежно растирает. Внутри Сугуру взрываются фейерверки: всполохами горят огни, давит на виски оглушительный рёв. Гето, привстав на локтях, снова целует Годжо. От страсти все движения неумелые и спешные: от них страдает зубная эмаль, распухают губы, кровь сильнее пачкает божественно красивое лицо. Теперь сквозь поцелуй стонет Сатору. Его рука уже настолько близко к члену, что Гето готов кончить просто от предчувствия прикосновения.

Хлопает дверь.

Оба понимают, что это значит.

Гето трезвеет спустя позорные секунды, в которые он продолжает оттягивать и кусать губу Сатору. По коже проносится дрожь. Сугуру отрывается от Годжо и поворачивает голову. Он знает, кто стоит на пороге, и со злостью думает о том, почему бы там не оказаться заодно его бабушке, паре полицейских и самому, блять, Сукуне.

Нанами неподвижен. Смотрит прямо перед собой и, кажется, даже не дышит. Гето хочет поймать его взгляд, но тот расфокусирован и направлен в пустоту. Годжо, который, конечно, тоже услышал звук и успел краем глаза увидеть напарника, не слезает с дивана. Продолжает прижимать к нему Гето. Тот барахтается, как котёнок в воде.

— О, Кенто, — с обезоруживающей улыбкой произносит Сатору. — Не сходишь к Юте за аптечкой? Он на втором этаже. Потусуйтесь там минут десять.

От такой наглости дыхание спирает и у Гето. Кенто прикрывает глаза, вдыхает полной грудью, медленно выпускает из себя воздух. Негромко, спокойно, с эталонным самообладанием произносит:

— Ты охуевший долбоёб.

Тут же Сугуру с помощью колена сбрасывает с себя Годжо. Потому что ругательства из уст Нанами звучат страшнее угроз расправы. Потому что это первый раз, когда он внятно матерится вслух. Потому что дальше — Гето уверен на девяносто процентов — он будет стрелять.

— И вы, синьор Сугуру, тоже, — продолжает Кенто устало. Наклоняется вниз — Гето вздрагивает, потому что в кобуре на поясе беретта, но Нанами всего лишь снимает обувь.

Годжо, продолжая ослепительно улыбаться, разваливается на краю дивана. Закидывает ногу на ногу и выглядит потрясающе довольным. Подмигивает Гето, тихо шепчет: «Прикройся». Сам тянется поправлять халат, но Сугуру с ненавистью бьёт его по руке. Здравый смысл возвращается, и теперь Гето действительно чувствует себя охуевшим долбоёбом. Который, к тому же, понятия не имеет, что делать со стояком, очевидным через махровую ткань.

— Синьор Сугуру, идите в ванну и отмойте кровь, — приближаясь к дивану, говорит Нанами. — Постарайтесь отдышаться до того, как сюда вернётся Юта.

А вот теперь любимый приём Кенто работает. Продолжение он не произносит вслух, но Гето понимает и так: «Иначе я отстрелю член сначала вам, а потом и белобрысому ублюдку».

— Сатору, — «охуевший долбоёб» слышится по интонации, — пойдёт после того, как вы вернётесь. А пока уберёт осколки.

— Кенто, не будь занудой, — хихикает тот, кто, разумеется, не будет убирать никакие осколки. — Тебе тоже просто нужно расслабиться.

— Я расслаблюсь, когда окажусь в десяти тысячах километров от тебя, — тихо цедит Нанами, сбрасывая со своего плеча руку Годжо. — Разорву контракт с Ягой, сяду в тюрьму и там выдохну. А пока не смей со мной говорить.

— Кстати, а как ты сделал так, что парни Юты перестали стрелять?

— Просто молчи.

Гето бредёт к двери, слушая бессмысленный разговор. Надеется, что здесь — в отличие от второго этажа — будет не душевая, а ванна. Чтобы он смог в ней утопиться.

***

Ещё никогда Гето не чувствовал себя так неуютно. Даже в тот день, когда один безмозглый головорез подвесил его за ноги над бассейном с пираньями — ну что за безвкусица? — было легче. Мысли в рыбьих головах хотя бы получалось предсказать. Они незамысловато крутились вокруг «сожрать», «обглодать», «растерзать».

Мысли же людей в гостиной Оккоцу могут выбирать самые неожиданные направления. Сугуру сидит перед всеми этими головорезами и наёмниками в одном халате, с мокрыми волосами и всё ещё временами дёргающимся членом. Хуже не придумаешь.

Будто услышав мысли, провидение тут же отвечает Гето: «Как это не придумаешь? Легко!».

— Снимай халат, — говорит Юта, расставляя на низкий стол бокалы.

— Прямо здесь? — язвительно уточняет Сугуру.

— Да. И иди за своей одеждой, — Оккоцу доброжелателен и невозмутим.

Хакари давится смешком, прислоняя кулак ко рту.

— Это я решаю, когда ему раздеваться, — подливает масла в огонь Сатору. Гето готов кинуться на него и задушить, потому что теперь хихикают все. Кроме Кенто. Он мрачным истуканом сидит на диване между Годжо и Сугуру, всем своим видом предупреждая, что сейчас им нельзя даже смотреть друг на друга.

— Ты мерзавец, — цедит Утахиме, помогая Рике разливать ликёр. — С тобой невозможно работать… Что вообще здесь случилось?

Гето невольно дотрагивается до ватного диска, который ему пришлось порвать пополам, чтобы заткнуть кровоточащие ноздри. Слева Годжо щупает разбитый висок. Кенто ногой двигает под диван, поближе к остальным, осколок бутылочного стекла.

— У него слабые сосуды, а я не рассчитал сил, когда чесал ухо, — невозмутимо отвечает Сатору, поднося ко рту бокал с нежно-зелёным напитком.

— А когда угонял катер — не рассчитал мозгов? — Иори шипит. Наверно, она бы предпочла кричать, но рядом стоит Юта, а у стены справа — Инумаки: им не хочется лишний раз напоминать о произошедшем.

— Тогда я всё идеально рассчитал. Мы ведь здесь, — громко говорит Годжо, и, конечно, все члены «Панды» понимают, о чём речь.

— Классно стреляешь, чувак, — салютуют ему Хакари. Тоге поднимает вверх большой палец. Только Юта недовольно поджимает губы, опускаясь в кресло. Ему не нравится, когда кто-то целится в его друзей. И Годжо очень повезло, что он самый меткий наёмник в мире. Будь он просто самым тупым и наглым, то стал бы ещё и самым мёртвым. Оккоцу такого не прощает.

— А вы, вот, так себе. На троечку, — не остаётся в долгу Сатору, и Гето очень жалеет, что сидит не рядом. Потому что сейчас обязательно нужно наступить на ногу, ущипнуть за бедро или просто дать подзатыльник. Иначе роль мстителя возьмёт на себя Оккоцу.

— И это хорошо, ребята! — громогласно хохочет Тодо, одним глотком осушая бокал виски. — Мы славно схлестнулись, и я рад, что все живы.

Его Юта переодел в тёмный спортивный костюм Кинджи. Годжо тоже принесли сухие вещи — футболку и джинсы. Они ему коротки, не закрывают и половину голени с забавными светлыми завитками волос.

— Звучит как тост, — поддерживает Хакари.

Все чокаются. Стакан Гето «Панда» игнорирует, словно от прикосновения к нему алкоголь может стать мочой. И это было бы забавным, если бы Сугуру не чувствовал давящего напряжения. Мерзкое, липкое ощущение: его — безоружного, в одном тонком халате и с разбитым носом — здесь хотят пристрелить, как поганую крысу.

— Теперь можем перейти к делу, — сухо начинает Нанами.

— Подождите, — Оккоцу жестом останавливает его и обращается к Рике, тенью замершей у стены. — Милая, если не хочешь здесь находиться, можешь подняться наверх. Мы быстро.

Девушка мотает головой. С последней их с Сугуру встречи она стала ещё тоньше и меньше. В свои почти тридцать выглядит совсем ребёнком. Низкая, хрупкая, с большими глазами и чёрными гладкими волосами, она среди хлещущих виски мужчин кажется недоразумением, случайно спутавшим детскую площадку с футбольной.

— Тогда начнём, — улыбается Юта. — Рассказывайте, зачем вы здесь.

Рты одновременно открывают трое — Утахиме, Кенто и Сатору. Нанами замолкает из вежливости, уступая место Иори, но ей приходится остановиться, потому что Годжо говорит громче и веселее.

— Нам сказали, что ты здесь главный по части пушек, — Гето не видит Годжо, но уверен, что тот сейчас лучится своей аурой клоуна. — И мы щедро платим за информацию о том, не было ли за последнюю пару недель крупной сделки с десятками тонн оружия. Или, может, много мелких. Любые подозрительные движения, новые люди, скандалы, интриги…

— Годжо, — Нанами разве что огнём не дышит.

— Ах да, я — Сатору Годжо, если вы вдруг не знали, — идиот, видимо, обращается к Инумаки и Хакари.

— Они знают, это Ацуя был не в курсе, — щурясь от улыбки, отвечает Юта. — Он поехал обратно к Изола Белла, надо отремонтировать «Гориллу».

— Это второй катер? Что с ним? — невпопад спрашивает Иори.

— Мы пробили ему мотор, — довольно скалится в ответ Тодо. — Хорошая история, потом расскажу.

— Синьор Юта, есть ли у вас какие-то сведения? — напоминает о предмете разговора Кенто.

Оккоцу задумчиво смотрит поверх головы Утахиме на Хакари и Инумаки. Сугуру поворачивается, чтобы увидеть, как Тоге быстро показывает пальцами несколько жестов.

— Крупная партия оружия здесь, в Сицилии? — задумчиво переспрашивает Юта. — Её пытались продать?

— Не обязательно. Она просто у кого-то есть, — произносит Сатору. — Со всеми вытекающими.

— Хакари, знаешь что-нибудь? — напрямую задаёт вопрос Оккоцу.

Сугуру внимательно следит за выражениями лиц «Панды». Ему очень важен ответ.

— Я контролирую все сделки на острове, — запуская пятерню в волосы, отзывается Кинджи. — Странных новых закупок не было. Все продолжают сотрудничать с нами.

Инумаки дёргает Хакари за рукав. Показывает что-то. Гето в который раз клянёт себя за то, что не знает языка жестов. Может, это знак для вспыльчивого Кинджи: раз информации нет и денег не заплатят, то пора топить крысу. Опасения Гето запивает виски.

— Тоге сказал, что есть одна подозрительная отмена…

— А, помню, — кивает Юта. — От Махито.

Сугуру вздрагивает. Он ожидал услышать это имя и надеялся на него, но лучше было бы прочитать его в СМС-сообщении, отплыв на достаточное расстояние от насыпного острова и дома Оккоцу.

— Можно подробнее? — просит Нанами.

— Конечно. Махито и его «Проклятья» — долгое время наши постоянные клиенты. Но недавно, буквально неделю назад, они решил отказаться от наших услуг. Мы связали это с тем, что они сблизились с Сукуной…

— Вот так поворот, — с наигранным придыханием произносит Годжо. — А при чём здесь он?

— У этого больного свои каналы поставки оружия, — Хакари говорит сквозь зубы. — С ним никто здесь не работает. Слишком большие риски.

— Риски? — спрашивает Утахиме.

— Риски стать обивкой для мебели, — подмигивает Сатору, но никто не смеётся. Гето, как и «Панда», прекрасно знает, что дела обстоят именно так. Двуликого не любят в Италии; только самые отчаянные бандиты и мафиози согласны с его методами ведения дел.

— Или недосчитаться кишок, — добавляет Юта. — Махито давно пытается наладить с ним связи и, видимо, в этот раз получилось. Теперь «Проклятья» будут работать с его партнёрами.

— Занятно, — растягивает слово Годжо и, нагнувшись вперёд, поворачивает голову к Нанами и Гето. — Что думаете?

— Потом обсудим, — обрывает Кенто. — Стоит проверить его.

Теперь пора уходить. Сугуру ждёт спасительных слов: «Спасибо, синьор Юта, выпишите нам чек», но всё снова катится к чертям.

— Не знаешь, как нам с ним связаться? С этим Махито, — зачем-то — господь, какой же идиот — спрашивает Сатору у Юты.

Тот только и ждёт этого вопроса. Снова жмурится, растягивая губы улыбкой.

— Лучше спросите у Гето. Махито ведь его парень.

Тупоголовый Хакари гогочет. Все остальные с интересом обращают взгляды на Сугуру. Тот отвечает кривой усмешкой, пытаясь сделать её максимально безразличной.

— Ой, прекрати, — смеётся в ответ Сатору и пускается в рассуждения, помогая себе вальяжными жестами: — По нему не похоже. Нет, конечно, измена со мной не считается за измену. Это приобщение к прекрасному. Как вместо мазни сходить посмотреть на Рафаэля.

Гето очень не хватает категоричного «Годжо» от Нанами, но тот в отместку за увиденное недавно решил никак не участвовать в обсуждении личной жизни информатора. Спокойно потягивает виски, наверняка прокручивая в голове шаблон заявления на увольнение.

— Мы расстались, — со вздохом отвечает Сугуру; он понимает, что от него не отстанут, пока тема себя не исчерпает. С одной стороны — придурок Сатору, которому явно нравится обсуждать то, что нормальные люди не выносят за пределы спальни, с другой — Юта, решивший убить врага морально. Иори и Тодо просто синтересом слушают сплетни.

— Расстались? — деланно удивляется Хакари. — Ты вроде подставлял зад за деньги. Разве в этом случае говорят «расстались»?

Гето с улыбкой сносит эту пощёчину. Думает, кому подороже толкнуть информацию о том, что у Кинджи встаёт, только если у грудастой девчонки между ног болтается член.

— Что ж ты раньше не сказал, — снова скалится Годжо; и Сугуру кажется, что ненавидеть его сильнее просто невозможно. — Денег у меня ой как много.

— Вряд ли столько, сколько у Махито, — небрежно спорит Юта. — Он продаёт людей и их органы на чёрном рынке. Торгует женщинами и даже детьми…

— Эту девочку ты у него купил?

От вопроса Сатору у Гето немеет всё тело.

Годжо говорит про Рику.

Сугуру невольно подаётся вперёд, чтобы посмотреть на придурка. Из всех мыслимых и немыслимых вариантов диалога он — кто бы сомневался — выбирает худший.

— О вкусах не спорят. Но у тебя они хуже некуда, — продолжает идиот. Тон невинный и расслабленный, но Сугуру знает, что это не спасёт. — Настоящий извращ…

Всё происходит быстро. Слишком быстро для глаз Гето.

Сатору Годжо невозмутимо, как ленивый большой кот, переносит вес тела на левую руку, упираясь локтем в подлокотник дивана. Миг — то место, где находилось его лицо, вспарывает металлическая молния. За диваном, лязгнув, приземляется на пол метательный нож. Рядом с камином разочарованно фыркает Рика.

Это не случайность и не совпадение, читает Гето по самодовольной улыбке Сатору. Он увидел движение тонких девичьих рук, увернулся от ножа так, словно ему послали воздушный шарик.

— Не смей говорить плохо о Юте, — захлёбываясь гневом, шипит женщина. Кладёт руку на пояс, чтобы достать очередное лезвие.

Когда Гето говорил про поджидающие в доме Оккоцу опасности, то имел в виду не громилу Хакари, не Инумаки с его арсеналом крупнокалиберных пушек, не самого Юту, а вот эту миниатюрную тихоню. Дикую, свихнувшуюся суку.

— Не то проткнёшь меня зубочисткой? — зевает Годжо.

— Эй! Успокойся! — вскакивает с места Утахиме.

— Давай, Рика, задай ему, — Хакари по другую сторону баррикад.

Женщина, вооружившись ножом побольше, приближается к дивану. И Гето, привыкший работать с бандитами, понимает общее настроение: Тодо стоит со скрещёнными на груди руками и усмехается уголком губ, Кинджи шепчет что-то Тоге, и тот довольно кивает, Иори тянется за пазуху, чтобы вытащить ствол. Гостиная, где только закончились переговоры, превращается в арену для боя без правил. Сейчас двухметровый безумный наёмник будет избивать тощую девчонку, дышащую ему в пупок. Или она его. О Рике ходит много странных слухов.

Слева чувствуется напряжение Нанами. Он покачивает бокал с виски в руке и внимательно следит за движениями жены Оккоцу. Не спешит вмешиваться, но его сосредоточенное лицо выдаёт то, что побоища он не допустит.

Годжо поднимается с дивана, разводя руки в стороны, как профессиональный боксёр, ожидающий аплодисменты перед боем. Сугуру вдруг отчётливо понимает: придурок действительно ударит Рику. Каким-то причудливым образом Гето, как собственный, ощущает адреналин в крови Сатору. Все его ужимки и шуточки теперь кажутся шелухой, которую легко соскрести ногтем, чтобы под ней увидеть настоящую личность наёмника. Она пугает. А все смеются, потому что Годжо шутовски кланяется и поигрывает мускулами.

Но Оккоцу не глупец. Он берёт жену за руку, когда она равняется с креслом, и усаживает себе на колени. Кладёт свою ладонь на рукоять ножа, а другой обхватывает Рику за талию.

— Вам пора, — сохраняя благоразумное спокойствие, произносит Юта. — Деньги — переводом на счёт нашей турфирмы.

Первым с дивана поднимается Нанами. Кивает и, огибая стол, идёт к дверям. За ним следует Утахиме, утаскивая Тодо за рукав костюма.

— Громила, шмотки можешь оставить себе, — вслед бросает Хакари; Аой салютует ему у дверей.

Годжо уходит тоже. Треплет Рику по голове, из-за чего она снова тянется к ножу. Сатору посмеивается.

— Не забудь собрать игрушки, — подмигивает женщине.

В гостиной остаётся только Гето. Он думает: ехать к Изола Белла в халате или идти наверх и натягивать на себя мокрые вещи. Нерешительно топчется у лестницы, пока наёмники надевают обувь. Сомнения разрешает Рика, подкравшаяся со спины. Она приставляет нож к пояснице.

— Вали отсюда и не возвращайся. Одежду завтра поищешь у берега, может, её прибьёт течением, — едва слышно шелестит она, протыкая остриём ткань.

— Тоже рад был повидаться, — бурчит Гето под нос и идёт к дверям, где стоят его туфли. Сугуру немного жаль своей блузы и кошелька в заднем кармане брюк, который он почему-то решил не перекладывать в халат. Но радует, что хотя бы его, белый и махровый, чокнутые Оккоцу не приказали оставить на крючке в прихожей.

— Будьте осторожнее с Махито, — советует Юта, допивая последний глоток ликёра. — Он опасен, Гето не даст соврать.

Сугуру, наклонившийся, чтобы надеть туфли, тянется к шее. Ловит себя на этом движении и делает вид, что хочет поправить мокрые волосы. Но когда поднимается — видит перед собой лицо Годжо с выступившими на углах челюсти желваками. Через секунду на губах снова улыбка. Гето растягивает её в ответ; лучше сделать вид, что ничего не заметил.

— Спасибо за информацию, чек оплатим в течение дня, — чопорно произносит Кенто, открывая дверь.

— Погоди, дружище, — Годжо стукает себя по лбу костяшками пальцев и тут же срывается с места, сворачивая на лестницу. — Я забыл кое-что здесь, — кричит он сверху.

Гето улыбается. Он, в отличие от Кенто, знает, что Сатору не поднимался на второй этаж.

***

До Изола Белла компания добралась в тишине и спокойствии. Ацуя приехал к пристани на третьем катере «Сестрёнка», чтобы отвезти наёмников и Гето на берег. Сугуру переоделся в каюте; решил, что во влажных вещах всё-таки лучше, чем в коротком халате с туфлями.

Сейчас, на пляже, Иори и Тодо разговаривают по телефону с прибывшим в Сицилию вторым отрядом «Самураев». Сугуру, Кенто и Сатору неподалёку — они встали у урны, чтобы покурить. Белобрысый придурок успел стащить со стола Юты пачку сигарет. Нанами отходит чуть в сторону и отмахивается рукой от едкого сигаретного дыма.

— Значит, дальше к твоему парню? — спрашивает Годжо, выпуская колечки дыма.

— Он не мой парень, — Гето упрямо смотрит прямо в тёмные стёкла очков.

— Просто хотел ещё раз это услышать, — улыбается идиот.

— Туда мы поедем одни, — говорит Кенто. — Без вас, синьор Сугуру.

— Как скажете, — соглашается тот легко. — Думаю, вы почти у цели. Если Махито начал работать с Сукуной, то, скорее всего, сын Фушигуро доставил оружие на базу «Проклятий», чтобы не придумывать, как провезти его в Сигонеллу.

Гето затягивается так сильно, что начинает кашлять. Из лёгких выходит беловатый дым. Он режет глаза, но тут же испаряется в прогретом воздухе. Сугуру берёт себя в руки и продолжает:

— И правительственный агент «Самураев», и американский переговорщик Сукуны приезжают примерно в одно время. Тогда-то Двуликий и собирается раскрыть местоположение пушек. Чтобы выслужиться, сразу передаст их тому, с кем будет вести дела насчёт наркотрафика. Будьте аккуратнее. Сам Сукуна и его брат не покидают Сигонеллу, но раз за вами следит Ураюме, значит, на базе Махито может ждать ловушка…

Сигарета догорает слишком быстро. Сугуру достаёт из пачки следующую. Её не получается поджечь с первого раза, и Гето нервничает. Трясёт зажигалку, теребит колёсико. Тогда свою подносит Годжо. Табак сразу же берётся, во рту расползается горький вкус.

— Хорошо проработайте план. Больше на Сицилии нет места, где получилось бы спрятать шестьдесят тонн оружия.

Кенто соглашается:

— Это хорошая мысль…

— Я пойду один завтра, — перебивает его Годжо. — Сработаем так же, как в Сигонелле. Вы страхуете, а я забираю грузовик.

Улыбка Сугуру прилипает к лицу комком грязи. Дым снова попадает в нос, в котором всё ещё чувствуются кровавые корки. Внутри всё полыхает жутким пламенем.

— Это не то же самое, — Гето говорит громко, но всё равно не слышит себя из-за заходящегося в лихорадке сердца. — Махито наверняка ждёт вас. Не будет элемента неожиданности.

— Он прав, — кивает Нанами. — Здесь нужна полномасштабная военная операция. И раз синьор Сугуру говорит, что оружие может быть только там, то нужно сделать всё идеально.

Сейчас между строк в словах Кенто: «И тогда я наконец смогу вернуться домой».

— Ты же не продашь нас своему парню? — Сатору блистательно пропускает всё мимо ушей. — Конечно, точное время мы не скажем, но лучше бы тебе молчать и о том, что ты уже слышал, красавица.

— Он не мой парень, — с напором отвечает Гето. — Махито теперь один из людей Сукуны, а с ними никто не работает. И вы заплатили первыми.

— Вот и чудно, — Сатору расслабленно перекатывается с носка на пятку, поднимая глаза к безоблачному небу. Он выглядит таким спокойным, будто впереди экскурсия к подножию Этны, а не проникновение на один из самых охраняемых нелегальных объектов в Сицилии. Сдувает со лба вьющуюся от морской соли прядь, прикусывает губу. — Не поужинаешь со мной?

Гето косится на Нанами, но тот только поворачивает запястье, чтобы взглянуть на циферблат часов.

— Жду тебя у дона Фушигуро в девять. Ни часом позже, — Кенто идёт к Утахиме и Тодо, которые стоят у своей машины.

— Заедем переодеться, — Годжо насмешливо тянет слова. — И пойдём куда-нибудь ужинать. Слышал же, у меня есть время аж до девяти. Потом мамочка ждёт дома.

Грудь Сугуру простреливает внезапным спазмом. Как межрёберная невралгия: вспыхивает в центре, рядом с солнечным сплетением, и расходится тугой, жгучей болью к бокам. Годжо стоит, засунув руки в карманы. Наклоняет голову набок и опять становится похожим на крупную дикую кошку.

Гето гладит против шерсти:

— Нет. У меня дела. Прости.

Улыбка дёргается, мигает, потом разгорается с новой силой. Но Сугуру больше ей не обманешь.

— Как жаль. Тогда освободи для меня следующие выходные. Нянька «самураев» приезжает тридцатого апреля, я отдам их блядские пушки и буду свободен, — Сатору потягивается, разминая плечи.

— Звучит заманчиво, — выдаёт Гето, не зная, куда деть свои руки. Кончики пальцев мелко потряхивает.

Годжо целует. Неожиданно до новой волны дрожи — на этот раз по всему телу. Теперь крови нет, и Сугуру чувствует, насколько мягкие и тёплые у наёмника губы. Как нежно они обхватывает его собственные, требовательно оттягивают, убеждая открыть рот. Руки сами ложатся на плечи. Гето хочет оттолкнуть, но притягивает ближе. В мыслях одно и то же лицо, но с десятком разных масок: Годжо смеётся и шутит, Годжо рычит, стреляет, скалится, он же терпеливо объясняет что-то Цумики, он спорит с Ютой, он тянет дурацкое, ненавистное, омерзительное «красавица». Он целует. Сугуру проклинает всё на свете, посылает к чертям и обещает собственноручно спихнуть в адское пекло. Он не любит Сатору, не хочет ехать в Исландию и знакомиться с мамой, ему не нравятся плохие манеры, тёмные водолазки и кока-кола в ресторанных чеках. Но он отвечает на поцелуй так, что до боли натягиваются уголки губ. Горстью набирает в кулак белые волосы на затылке, тащит к себе, заставляя нагнуться, сам вытягивается, напрягается, чтобы быть ближе.

— До выходных, — улыбается Годжо, когда Гето наконец позволяет ему отстраниться.

— До выходных, — отвечает Сугуру и вытаскивает из пачки третью сигарету.

========== Глава 10, где всё становится на места ==========

В армейском автобусе сидения расположены друг напротив друга. За ними окна, там мелькают унылые пейзажи: серо-бежевая пустошь и редкие лысые стволы пальм. Вдалеке собирается в конус тёмный горизонт — будто кто-то ущипнул его, заставив принять форму огромной горы. Над её верхушкой синим рыхлым столбом поднимается дым. Он не стелется и не клубится, а стоит восковой свечой. Годжо присматривается, надеясь разглядеть тлеющий красным фитиль. Одна маленькая искра, и беспокойный вулкан Этна начнёт извержение.

— Хера ли ты пялишься?

Сатору думает о том, как лавовые волны сметают все придорожные кафе, страшными взрывами рвут заправки, превращают в пепел зелёные макушки пальм. Рыхлым потоком доползают до Катании и ровняют её с землёй. Ещё в мыслях план, который вот-вот предстоит воплотить в жизнь. И — совсем капельку — Гето. Наглый крысёныш уже третий день игнорирует сообщения. Но мужчина на противоположном сидении с чего-то решает, что Годжо рассматривает его. Сидит, насупившись, и ждёт ответа на свой идиотский вопрос.

— Нарываешься? — с явным удовольствием провоцирует мужик.

Приходится перевести взгляд на него. Странный малый: разложил локти по подголовникам соседних кресел, выпятил грудь и расставил ноги. Башка почти лысая, но посередине зачем-то клок тёмных волос. На роже повязка, закрывающая один глаз; второй — навыкате, с тяжёлым верхним веком — блестит от предвкушения драки в тесном автобусе.

Годжо зевает, до хруста в челюсти.

— А? Ты мне?

Никого другого рядом нет — водитель сидит слишком далеко, да ещё и за плотной перегородкой — но Сатору всё равно уточняет. Потому что в кои-то веки он ни на кого не нарывается. Даже не пытается завести разговор, просто смотрит в окно, размышляя о том, как чудно было бы, упокойся этот проклятый остров под тоннами лавы. Тогда у Гето не останется выбора: придётся переехать в Исландию.

— Шутить со мной будешь? — с полуоборота заводится одноглазый, выставляя вперёд грудь с перекрещенными на ней патронными лентами. — Ты и представить не можешь, в какой жопе. Глупо было заявляться сюда, Годжо Сатору, — имя наёмника мужик произносит с безумной ухмылкой. Виниры у него во рту чёрные и блестящие, будто вымазанные дёгтем.

— Да ты что, — легко отвечает наёмник. — То есть надо было позвать твоего босса к себе?

Лицо мужика моментально наливается кровью. Единственный глаз расчерчивает сеточка сосудов.

— Он мне не босс, — поперхнувшись от ярости, выдаёт этот странный тип.

— Как скажешь, — запросто идёт навстречу Годжо.

— Такой послушный. А говорят, у тебя скверный характер, — сквозь свои чёрные зубы продолжает цедить одноглазый. — Врут, значит? Как и про то, что ты сильнейший?

— Может быть, — Сатору наклоняет голову к плечу, рассматривая сухие чёрные волосы на башке сопровождающего. — А может быть, и нет.

Годжо ничего не стоит подхватить винтовку, которую мужик поставил рядом с соседним сиденьем. Или достать из кобуры собственный глок. Немного пострелять, помахать кулаками, попинать грубияна ногами. Но, во-первых, Сатору не задевают провокации. А во-вторых, план этого не предусматривает.

***

Вечер вчерашнего дня

В гостиной особняка Тоджи Фушигуро одновременно закончились бокалы, поверхности, на которых можно сидеть, и терпение самого дона. Он курил, стряхивая пепел в вазу из богемского хрусталя и матерился одним непрекращающимся потоком. Когда Тоджи, затягиваясь, замолкал, вступала Май. Остальные «самураи» вели себя скромнее.

— И? Какой у нас всё-таки план? — спросила Утахиме, подливая себе ликёр в уже смешанный с энергетиком кофе.

Шли вторые сутки непрерывных обсуждений. Задача была простой: проникнуть на базу «Проклятий» и забрать пушки. Для этого имелись все средства: наёмники, оружие, поддержка главы мафиозной семьи, мотивация в виде кругленькой суммы денег и желания сохранить целыми свои задницы. Но подходил к концу второй день, а утверждённых пунктов не прибавлялось. Пока что все единодушно согласились со следующими:

1. Годжо Сатору — идиот.

2. Годжо Сатору — исключительно деятельный, опасный для общества идиот.

3. Годжо Сатору — исключительно деятельный, опасный для общества идиот, который очень плохо понимает принципы работы ракетных двигателей.

— Мы используем флакон девять, выйдем на орбиту, а потом сядем в самом центре той самой базы этого вашего Махито, — слизывая крем с пальцев, произнёс Годжо. — Так нас не смогут засечь с воздуха.

По залу прокатился тяжёлый вздох.

— Почему мы не можем обсудить всё без него? — в который раз спросил Норитоши.

— Потому что я мозг нашей компании, — менторски подняв палец в воздух, в который раз ответил Годжо.

— Лучше тогда быть безмозглыми, — прошипела под нос Утахиме, но Сатору услышал.

— Это у вас выходит прекрасно.

— Ах ты мерзавец!

— Иори, просто не разговаривайте с ним, — посоветовала миниатюрная блондинка; вроде как снайпер в отряде «самураев». — Он не стоит вашего внимания…

— Нишимия! — та девчонка с голубыми волосами, что сидела рядом с ней, толкнула соседку локтем. — Это же Сатору Годжо!

— Сатору — бесполезные идеи — Годжо, — передразнила Нишимия.

— Ёбаный детский сад, — Фушигуро взорвался, потушив окурок о край вазы так, что хрусталь пошёл трещинами. — Или, блять, говорите, как вы будете доставать пушки, или валите отсюда нахуй!

— Так, ну, чтобы получить флакон девять, надо связаться с Маском. Направить запрос в спейс…

— Годжо, — выдохнул Нанами. Это двадцать седьмое «Годжо» за последние два дня.

— Тогда просто дайте мне поехать туда одному, — вдруг с хитрой улыбкой сказал Сатору. Потянулся за ещё одним пирожным.

— Хочешь, чтобы на этот раз тебе отстрелили руку? Калекам платят меньше, — промурлыкала Мей, отодвигая от наёмника блюдо с десертами.

— Вы едете все вместе, уёбки, —слова Тоджи подкрепил убедительным ударом по золочёной столешнице. — Чтоб ни один из вас и не думал остаться в моём доме.

Ино и девушка с голубыми волосами переглянулись с одинаковым ужасом в глазах. У них в особняке вся аппаратура, им нельзя в поле.

— Сестрица Мей наконец возьмёт меня с собой, — заулыбался Юй; его, в отличие от коллег, нисколько не волновали километры проводов и килограммы техники.

— Нет, ты и Такума остаётесь здесь, — сказал Кенто и откинул голову на спинку кресла.

— С вашим темпом обсуждений мы все остаёмся здесь. А потом приезжает Наоя, стучит на нас ответственным за военную операцию, и мы, взявшись за ручки, идём на электрический стул, — ядовито прошипела Май.

— К вам приставили этого говнюка? — Годжо очень удивился.

— Да, Наоя — агент, курирующий миссию. Приедет сюда…

— Через три дня.

Срок озвучил Тодо. Всего три дня, чтобы пробраться на базу, обвести вокруг пальца опасных преступников и вернуть оружие. И главное — чтобы придумать план, как это сделать.

— Нам нужно срочно доложить обо всём… — начал Норитоши, но Годжо сразу же перебил:

— Цыц, помолчи, ты сбиваешь мне настрой.

— Чем это?

— Своим лицом.

Мей, захихикав, вмешалась:

— Твой любовничек так тебе и не отвечает?

— Кенто, ты ей рассказал?

Нанами тихо простонал что-то о положенном отпуске и пенсии за выслугу лет.

— Юй хакнул твой телефон.

— И как вам? Есть к чему стремиться, малыш?

— Это просто удачный ракурс, — пробубнил Юй, поджав губы.

— Что за хуйню вы вообще обсуждаете? — дон Фушигуро не сдержал звериного рыка.

— О да, хуйня — это то слово, — Мей тихо засмеялась. — Чтобы не увидеть случайно такое у себя в сообщениях, я тебя и заблокировала, Сатору.

— Зря, могла бы продать и разбогатеть.

— Блять, — сплюнул Фушигуро и потянулся к пистолету. Он лежал на столе в общей куче оружия. Сверху бумажка: «Кто хватается за пушку — платит тысячу баксов».

Шёл второй день переговоров. В общем банке лежало двадцать семь тысяч долларов.

***

Металлодетекторы воют пронзительной трелью. Здесь, недалеко от Этны, в укромном лесу, этот звук слышат только трое: одноглазый мужик, его напарник, который вёл армейский автобус, и сам виновник музыкальной паузы — несравненный Сатору Годжо, решивший, что сможет протащить на базу работорговцев два пистолета, нож, телескопическую дубинку, кастет и гранату. Он и бровью не ведёт. Проходит через рамку, останавливается у каштана, задумчиво рассматривает его кору.

— Надо же, у шоссе одни пальмы, а здесь такие деревья, — произносит он, перебивая противный звук металлодетектора.

— Ta drevesa rastejo le na gorskih pobočjih, — с готовностью отвечает водитель автобуса: высокий, крепко сложенный парень с лысым черепом и крючковатыми линиями татуировок на нём.

— Чего?

— Хрен знает, опять что-то про деревья, — поясняет одноглазый, тоже приближаясь к каштану. — Ханами — словак, только на своём бормочет.

— Sem Slovenka.

— Захлопнись, — мужик цыкает на бледного, как пар над Этной, парня. — А ты, Годжо, шуруй вперёд.

Сатору слишком хорош в своём деле, чтобы сейчас потянуться к спрятанной под объёмным кардиганом плечевой кобуре и проверить, на месте ли пистолет. Но эта мысль предательски вспыхивает. Легче поверить в то, что он забыл вставить в крепление глок, чем в то, что постороннего с оружием так легко пропускают на базу.

Любопытство — одна из тех черт, которые многократно спасали Годжо жизнь. Так, в Канпуре он долго мучил индуса, заставляя на пальцах и школьном английском объяснять, как правильно «водить» слона. Позже на том самом слоне лучший наёмник давил проблемных клиентов, решивших наебать «Колледж» и вместо положенных денег заплатить свинцом. Но иногда — преимущественно в отсутствие Нанами — любопытство играет с Годжо дурную шутку.

Как сейчас.

— А металлодетектор у вас сломанный? — расслабленно закидывая руки за голову, спрашивает Сатору. — Для красоты поставили?

— Мне всё равно, — краем глаза наёмник подмечает кровожадную улыбку, с которой это говорит одноглазый. — Будь ты хоть весь обвешан пушками, я убью тебя быстрее, чем ты успеешь их достать.

Годжо поворачивает голову к Ханами — они почти одного роста, поэтому взгляд встречается с невыразительными карими глазами. Лицо парня выглядит так, словно его свела судорога. Ещё пара совместных миссий, и Кенто заработает себе такой же спазм.

— А ты что скажешь? — спрашивает Годжо.

— Mahito ne bo zadovoljen.

— Махито мне не приказывает, идиот, — сплёвывает одноглазый; но потом, после секундного промедления, добавляет: — И он не узнаёт. Говорю же, я пристрелю Годжо раньше, чем кто-то увидит, что он притащил.

Сатору улыбается своим мыслям. Плотнее запахивает оранжевый кардиган, через ткань прощупывая пистолетную рукоять. Если бы Годжо был ковбоем, ему бы дали прозвище «самая быстрая рука на Диком Западе». Причём с личной жизнью у него всё было бы в порядке.

— Куда идти-то? Тут кругом одни деревья, — всматриваясь в низкую зелёную листву, спрашивает Сатору.

Сопровождающие молчат, Ханами отодвигает раскидистую ветвь каштана рукой и пропадает из виду. Одноглазый тычком винтовки в спину подсказывает Годжо, что им тоже туда.

Плодородная вулканическая почва в своё время постаралась на славу. Лес густой и дикий. Сложно уследить даже за гранитно-белой спиной высоченного Ханами, который двигается уверенно, словно знает здесь каждую травинку. Металлодетектор и стена колючей проволоки быстро остаются позади. Бандиты идут молча, и Годжо скучает. Он достаёт телефон, снимает блокировку и проверяет новые уведомления. Пусто. Заходит в чат с Гето. «Привет :) Как дела?» на английском, то же самое на итальянском, фотография, стикер грустного кота в очках и десять голосовых сообщений. Все прослушаны. Последнее текстом: «Завтра с утра едем к твоему бывшему. Дашь пару советов, как это пережить?». Ответа нет.

Уголок губ Сатору досадливо дёргается. Сам по себе, потому что Годжо в это время мысленно твердит: «Меня не ебёт». Сугуру — новый способ побесить Кенто, небольшое итальянское развлечение, вроде посещения оперы или покупки шоколада из Модики. Гето красивый, у него краснеют уши, а от улыбки брови складываются домиком. Но только когда он радуется искренне, в других случаях — вежливая доброжелательность, издевательский оскал — они просто взлетают вверх, прокладывая морщины на высоком лбу. И это всё неважно. На месте Сугуру мог быть кто угодно. Да хоть тот страшненький азиат, подвернись он раньше. А кривится, глядя на неотвеченные сообщения, Годжо, потому что не любит, когда его игнорируют. Только и всего.

— Долго нам ещё идти? Тут грязно и куча мошек, — раздражённее, чем хотелось бы, спрашивает Сатору.

— Tukaj smo, — отвечает Ханами, и наёмник понимает без перевода. Пришли. Стволы деревьев расступаются, впереди появляется небольшой ангар. Будь Годжо не таким внимательным, решил бы, что работорговцы живут аскетически скромно. Но наёмник отлично видит цветные пятна справа и слева, металлический блик чуть дальше, скрытые зеленью крыши и бока ещё как минимум пяти построек.

— Махито ждёт внутри, я провожу, — одноглазый поправляет ремень винтовки, чтобы её было удобнее держать.

— А Ханами? Он мне понравился больше, — улыбается Сатору, подмигивая рослому парню. Тот хмурится и шепчет что-то на своём тарахтящем словенском.

— Он остаётся со своими кустами. Я и сам с тобой справлюсь.

Годжо кивком соглашается. С ним, может быть, если одноглазому очень сильно повезёт, он и справится. Конечно, для этого придётся взять удачу в долг у Фортуны, попросить мозги у Минервы и отдать винтовку в руки Марсу, но такой вариант возможен. Вопрос в том, что этот мужик будет делать с до зубов вооружённым отрядом наёмников, который уже должен был занять свои места.

***

Вечер вчерашнего дня

Самое гениальное оказалось самым простым. Настолько простым, что предложила это девчонка с голубыми волосами, прерывая свой монолог глотками молочного коктейля.

— Если господин Годжо так хочет пойти один, то пусть идёт. Он будет приманкой. «Проклятия» переключат всё своё внимание на него и не будут ждать подвоха. А наши отряды тем временем окружат базу и по сигналу начнут операцию.

На веранде — под конец дня все переместились туда — повисла бы гробовая тишина, если бы там уже не было тихо как на кладбище. Долгие разговоры измотали наёмников настолько, что когда Годжо снова сказал Норитоши про слишком узкие глаза — тот промолчал. Затихла даже Май, исчерпав запас ругательств. Тоджи опустил голову на сложенные в замок руки и периодически надрывно всхрапывал, пугая всех, кто ещё в состоянии был пугаться.

— И с чего вдруг им не ждать подвоха? — Утахиме растягивала слова, как жвачку; в доме Фушигуро кончился и кофе, и энергетики. — К ним ломится самый известный военный… Это очевидно плохой знак.

— Почему ломится? — удивилась девочка. Сатору попытался выудить из сознания её имя, но в мысли лезли только волнистые попугайчики, такие же голубые, как волосы этой бодрой птички. — Мы же все… Ну… Работаем не очень легально.

— Милая, мы устраиваем государственные перевороты и убиваем людей на заказ. Это совсем нелегально, — поправила Мей Мей, уперевшись ладонью в щёку; на её коленях сопел Юй.

— Вот! — птичка взбодрилась ещё больше. — А Махито продаёт людей! И их органы…

— Неплохое умозаключение для вечера второго дня, — одобрительно кивнул Сатору, его собственный неистощимый мозг на тот момент уже готовился сдаться.

— Это не всё, господин Годжо, — смутился попугайчик. — Я хотела сказать, что если Махито не знает, что мы знаем…

— Слишком сложно, — с закрытыми глазами резюмировала Утахиме. — Следующий вариант.

— Пусть говорит, — сипло выдохнул Кенто. — Она хотя бы может это делать.

— Ты бы не посадил голос, если бы…

— Махито наверняка не знает, что мы в курсе местоположения пушек! — выпалила девчонка. — Он с радостью примет у себя Сатору.

Птичка щебетала уверенно, но в её словах сомневался и сам Годжо.

— Его? С радостью? — приоткрыв один глаз, переспросила Май.

— Ну конечно! Ведь за него Сукуна обещал награду.

— Мива, Нишимия спит в зале, иди к ней, — махнула рукой на девчонку Иори. — Ты бредишь. Махито сразу поймёт, что мы знаем о грузовике, стоит этому, — кивнула на Сатору, — с ним связаться.

— Ну нет же, — смущённо запротестовала Мива. — Господин Годжо уже вторую неделю ездит с визитами по всей Сицилии. Он был у Зенин и Кугисаки, встречался с Оккоцу, говорил с Сугуру…

— Вот именно, с Сугуру, — встрял Сатору, разжёвывая последнее слово. — Значит, Махито с Сукуной в курсе, что я купил всю информацию про пушки у местного крысёныша.

— Один момент, господин Годжо: Сугуру не знал ничего о сделке «Проклятий» с наркокартелем до вашего визита к Оккоцу. Это совсем свежая информация.

— Откуда ты?..

— Он сам подтвердил. Я связывалась с синьором Сугуру днём.

— Он ответил?

— Ну конечно. Это же его работа.

— Звонила или сообщение?

— Эм… Звонила…

— Годжо, — из последних сил прохрипел Нанами. — Заберите кто-нибудь у него телефон.

К креслу Сатору двинулся Тодо. Наёмник со вздохом спрятал мобильный и поднял руки.

— Ладно-ладно.

— Так вот, смотрите: Махито думает, что о его сделке с Сукуной никому не известно. Но он знает, что господин Годжо заглядывает ко всем, кто связан с криминальными миром, чтобы узнать о грузовике. Поэтому он не заподозрит ловушки, если мы сами обратимся к нему и попросим о встрече.

— Чушь. Он всё равно выставит охрану у пушек, — качает головой Аой. — Лучше нам будет запросить подкрепление и идти в лоб. Устроить настоящую битву, достойное сражение, — Тодо второй после Мивы, у кого ещё осталась энергия.

— Конечно, охрана будет. Но, так как сам Сукуна и его люди не могут покидать Сигонеллу, пока не дождутся переговорщиков, Махито бросит большую часть сил на то, чтобы схватить господина Годжо. Вы, — Мива посмотрела на Сатору и вспышкой покраснела, — станете отличным подарком к заключению сделки между «Проклятиями» и калабрийцами.

Годжо обдумывал план на две секунды дольше обычного. То есть ровно через две секунды он поднялся с места и подошёл к глянцевой доске у ограды веранды. Взял маркер и принялся размашисто чертить:

— Я связываюсь с Махито, — на доске появились два человечка.

— Приезжаю на его базу, — рамка вокруг них.

— Говорю: «Махито, я пришёл договориться», — губка стёрла человечка, на его месте возникло крылато-хвостатое существо; шутки никто не оценил, разве что хихикнул где-то вдалеке Ино.

— В общем, говорю, что пришёл спросить про возможное местоположение оружия. Махито принимает это за чистую монету, потому что о его связи с Сукуной не знает даже Сугуру Гето, — зачем-то на краю доски оказалась фигурка с длинными развевающимися волосами. — И Махито, решив протолкнуть свой язык глубже в зад Двуликого, решает меня поймать.

— Не смей это иллюстрировать, — предсмертным сипением отозвался Кенто.

— И не планировал, дружище, — Сатору быстро стёр перевёрнутое сердечко с доски. — Дальше Махито стягивает людей поближе ко мне. Если он не тупой, то соберёт почти всех.

— Именно, — захлопал в ладоши голубой попугайчик; имя опять вылетело из головы. — А ещё, — девчонка от переполняющей энергии предвосхищала вопросы, — он не сможет доложить о вашем визите Сукуне. Нельзя установить связь с Сигонеллой на таком расстоянии. А мы будем следить за всеми, кто покидает базу.

— Чудненько, — указывает маркером в сторону попугайчика Годжо. — Значит, Сукуна ни о чём не узнает раньше времени. И пока я буду разговаривать с Махито, «Самураи» и «Колледж»…

— «KLD», не позорься, — голос Кенто становился всё скрипучей.

—…Тихо проберутся на базу и увезут грузовик.

— Ещё мы спасём твою шкуру, — с хитрой улыбкой произнесла Мей.

— Я знаю твои расценки, поэтому о себе позабочусь сам. Отвлеку внимание, пока вы будете разбираться с оружием.

— Не глупи, друг, — пробасил Тодо и, взяв другой маркер, поделил кружочки «Самураев» и «Колледжа» напополам. — Одна группа угоняет оружие, вторая идёт к тебе на подмогу. Уезжаем вместе.

— Я работаю один, — скривился Сатору в ответ.

— Работать можешь один, а драть когти будем все вместе, — отведя взгляд, проговорила Утахиме.

— Мы вас не бросим, господин Годжо!

— Если сдохнешь, «Колледж» лишиться части заказов. А с ними — денег.

— Мей, «KLD»… — Кенто поднял голову со спинки плетёного стула. — Хватит быть таким легкомысленным, Сатору. Пора научиться работать в команде.

— Ты должен денег моей сестре, поэтому не думай сдохнуть раньше, чем отдашь, — нехотя проскрипела Май.

— Опасно оставлять вас там! — на удивление решительно поддержал всех Такума.

— Опасно для «Проклятий», они с тобой долго не выдержат, — Камо растёр руками опухшие от недосыпа глаза.

— И любовничек расстроится, — пропел проснувшийся Юй.

Последним оторвал голову от скрещённых рук Фушигуро. Тяжёлым взглядом посмотрел на Годжо и тихо буркнул:

— Если умрёшь, я тебя убью.

Сатору вдохнул полной грудью. Окинул взглядом всех на веранде. Они смотрели на него. Кто-то упрямо, другие с открытой неприязнью. Утахиме до сих пор тупила глаза, Тодо высоко вскинул мощный подбородок, лицо Кенто удивительно смягчилось — наверно потому, что он снял очки. У Годжо странно закололо в груди.

— Хорошо. Часть отряда отделится, чтобы забрать меня. Но только после того, как пушки будут у нас.

— Решено, — получилось почти хором. И через минуту так же единодушно все разошлись спать.

***

Сатору не утруждал себя тем, чтобы заранее представить внешность Махито. Он видел достаточно больных садистов, выбравших в качестве дела жизни работорговлю. Они все редко ограничивались только трудовой эксплуатацией, чаще имели каналы сбыта, связанные с проституцией и порнографией. Мерзкие пузатые мужики, худощавые щеглы в костюмах, обрюзгшие старики — для Годжо они были на одно лицо. Поехавшие ублюдки. Те, кого он готов отстреливать бесплатно.

Но какого-то чёрта с этим Махито встречался Гето. Годжо слышит металлический лязг, которым в мыслях сопровождается слово «встречался». Это не «перепихнулся пару раз», не «тусил вместе», не «строил глазки». Это — «ходил на свидания», «смотрел влюблённым взглядом», «ел с рук» и «целовал по утрам». Волосы на затылке Сатору встают дыбом.

В центре пустого ангара ждёт молодой мужчина. Смазливый как баба. Жеманный — это сразу видно по улыбке, которой он встречает вошедших. На лице и руках темнеют татуированные швы. Сатору думает, что это ужасная безвкусица. А ещё: кто из них с Гето был сверху? Ненавидит себя за эту мысль и за то, как сильно хочется выстрелить в живот сраному Махито.

— Я привёл его, — кивает одноглазый, делая шаг вперёд, чтобы поравняться с Сатору.

— Великолепно, Джого, — Махито улыбается шире, и нити татуировок поднимаются почти до нижних век. — Привет, Сатору!

Сволочь подходит ближе, тянется к тёмным очкам и, поддев мостик указательным пальцем, опускает их до крыльев носа. Сатору с лёгкой улыбкой позволяет Махито это. Потому что, если он сейчас, в первую же секунду встречи, вдарит по тонкому запястью, то уже не остановится — сломает и разворотит все кости, выпотрошит, а потом отрежет голову с длинным хвостом пепельных волос.

— Знаешь же, что глаза это зеркало души? — говорит Махито, с прищуром вглядываясь в лицо Сатору. Он кивает, продолжает улыбаться. — Это потому что глаза изливают горящий внутри нас огонь. А зрачок — уплотнённая глазная ткань — запирает всё остальное, грубое и жуткое, оставляя только этот свет…

— Платон — это очень старомодно, — сочувственно тянет Сатору.

Махито всё равно продолжает:

— А когда веки смыкаются, огонь расходится по телу, принося нам покой. Ты ведь хочешь покоя, да?

— Пытаешься выторговать мои глаза?

Мужчина заливается смехом, ладонями прижав чёрный балахон к животу.

— Ты догадливый! Прямо как я представлял!

— Ебанутый, — очень тихо шелестит Джого, убирая винтовку за спину. Вместо неё достаёт из кобуры хеклер и сразу взводит курок.

— Разве глаза можно продать? — засовывая руки в мягкие карманы кардигана, спрашивает Сатору.

Периферийное зрение ловит детали окружения. Ангар пустой, стены из листов профнастила тонкие и совершенно не прочные. Такие Аой вынесет плечом. Если у них с Кенто получится запрыгнуть в машину, то её кузов с лёгкостью разорвёт обшивку, и Сатору останется только на ходу запрыгнуть на пассажирское.

— Продать? — удивляется Махито. — Я хотел их себе в коллекцию. Такой многогранный голубой редко встретишь.

— Ах, в коллекцию, — присвистывает Годжо. — Типа анатомический раздел русской Кунсткамеры?

Махито воодушевлённо кивает. Подлетают рваные пряди чёлки, безумным блеском горят светлые глаза.

— Да, мне там понравилось. Но всё же моё собрание немного лучше. Хочешь посмотреть?

— Ну если только не с обратной стороны баночного стекла, — ухмыляется Годжо. Ему хотелось бы захихикать, продолжить шутку, но что-то в Махито раздражает его так сильно, что привычная маска никак не хочет становиться на место. — Может, перейдём к делу?

Сатору произносит это таким тоном, что и полному идиоту ясно: никакого «дела» нет. Махито в ответ масляно улыбается. Весь их предыдущий ленивый разговор к этому и вёл — ловушки расставлены, остаётся только ждать, кто попадётся первым.

«Годжо, — крошечный наушник, лежащий на барабанной перепонке, передаёт звук с раздражающим эхом. — Люди Махито окружают ангар. Кенто сообщает, что наши на позициях».

— К делу? Я думал, ты просто заехал поздороваться, — Махито потягивается, поднимая руки над головой. Балахон задирается, и Сатору видит пояс с пистолетом. — Хотел предложить дойти до домика и выпить чай.

Одноглазый так напряжен, что Сатору чувствует кожей волны его предвкушения. «Проклятия» подают к чаепитию засаду и десятки разряженных обойм. Стоит шаг ступить за ворота пустого ангара, как придётся лавировать между пуль и ножей. Годжо улыбается и достаёт руки из карманов.

— Да у меня такое дело: раз плюнуть, — вальяжно начинает он. — Просто спросить, — будто невзначай отводит назад тяжёлую плетёную ткань кардигана, упирает кулаки в бока, щёлкая суставами.

— Мне напели птички, что ты уже заезжал к Юте с вопросом, — продолжает Махито. — Давай всё-таки дойдём до дома? Там чай, печеньки.

Одноглазый на шаг отходит назад, сосредоточенный, готовый в любой момент приставить дуло хеклера к спине.

— Чай и печеньки? Как будто в стартап зовёшь работать, — Сатору беззаботно кривит лицо.

«Годжо, скоро начнётся», — подтверждает Ино то, что давно уловили инстинкты наёмника.

— Что ж, делать нечего, — Махито снова разводит руками, манерно проворачивая длинные кисти. — Спрашивай.

Так чувствует себя грид-гёрл на старте Формулы-1. Взмахнёт чёрно-белыми флажками — и завизжат шины, в воздух поднимется пыль, трескучим залпом взорвутся искры. Годжо задаст вопрос — и одноглазый чёрт за спиной ткнёт хеклером промеж лопаток, Махито наведёт ствол на лоб.

— Вопрос такой, — Сатору намеренно растягивает слова, наслаждаясь тем, как кровь наполняется адреналином. Он шипучий, словно только что открытая газировка. От него бешено сокращается сердечная мышца, колет кончики пальцев. — Очень важный вопрос. — Контролировать это состояние почти невозможно, но Годжо справляется. Это отдельный кайф. Группироваться в падении, за волосы вытягивать себя из бездны. — Не представляешь насколько…

— Не томи, — улыбается Махито, и уголки его глаз опускаются.

— Гето Сугуру. Ты обидел его, верно?

— Что? — оторопь сволочи длится мгновение, а дальше приказ: — Джого!

Пистолеты взлетают одновременно. Хеклер — у седьмого позвонка, пушка Махито смотрит точно в переносицу. Сердце скручивается жгутом.

«Годжо!..» — начинает Такума, следующие слова растворяются в скрежете помех.

— Не вздумай тянуться к своим цацкам, — теперь Махито не скрывает безобразный оскал.

— Говорил же, ничего в нём особенного, — бурчит одноглазый за спиной.

— Руки вверх и идёшь за нами.

Годжо уже кривит губы, чтобы рассмеяться в красное от напряжения и гордости лицо Махито, как вдруг:

— Стойте!

Голос со стороны дверей в ангар. Знакомый настолько, что на спине Сатору каплями вспухает ледяной пот. Годжо не может отвлечься, чтобы посмотреть, но знает, кто там стоит, и без этого.

— Махито, что ты?.. Джого! Опустите пушки.

Длинные чёрные волосы, ужасныйнаряд, невозможно красивое лицо с чертами тонкими, как линии туши на древнем холсте. Годжо тупеет просто оттого, что Гето подходит и оказывается на расстоянии вытянутой руки. Наёмник теряет всякую бдительность, поворачивает голову так, что дуло пистолета Махито царапает ему висок.

— Ты!.. — разбуженной змеёй шипит работорговец, но быстро возвращает лицо, елейно произносит: — Опять здесь командуешь?

Годжо не слушает, что там несёт Махито. После всех проигнорированных звонков и сообщений — увидев Гето сейчас — он теряет ощущение реальности. Хочется хотя бы минутку поговорить. Ино в наушнике молчит, значит эта минутка есть.

— Как раз тебя вспоминали, — смеётся Сатору, разглядывая отвратительные широкие бордовые брюки в полоску. — Моя красавица соскучилась?

— Ты ничего не путаешь? — рычит Джого и тычком пистолета напоминает, что он всё ещё между лопаток. Одноглазый единственный остаётся сосредоточенным и не пялится на подошедшего Гето. — Крыса, вон отсюда! Мы сами разберёмся!

— Эй! — Сугуру дёргается, поднимает руку, словно хочет отвести хеклер подальше от Сатору. Но что взять с крысёныша: он одёргивает кисть, стоит Джого оторвать ствол от лопаток Годжо и махнуть им в сторону.

— Тш-ш, — Махито тоже замечает это движение и округляет свои безумные глаза, через плечо наёмника обращаясь к вспылившему подчиненному.

Сатору пользуется тем, что Махито отвлёкся, — хлопает по его ладоням. Тот инстинктивно ослабляет хватку. Годжо достаточно этого мгновения, чтобы перехватить пушку. Молниеносно вырвать её из дрогнувших пальцев. Ещё тысячная секунды — стремительный поворот. Пистолет в правой руке, левая — рывком опускает хеклер Джого и удерживает его сбоку. Короткое дуло тонет в объёмных полах кардигана. Единственный глаз мужика смотрит с суеверным ужасом. В нём отражается безумное лицо Сатору Годжо. Пальцы Джого тоже слабеют от страха — наёмник забирает и его пушку.

Махито отмирает — прошло не больше секунды — хочет ударить Годжо в шею, но тот легко отводит левую руку назад, целясь пистолетом в его же бывшего владельца. Дуло только что отобранного хеклера жжёт ключицу Джого.

— Опасно меня недооценивать, — выдохнув, чтобы снова стать собой, произносит Сатору.

— Что ты… — Гето последним понимает, что произошло. В растерянности делает шаг назад, переводя взгляд с одной руки Сатору и хеклера в ней на другую — с пистолетом, который ещё секунду назад принадлежал Махито. — Сатору, боже, блять…

— Он угрожал тебе, — пожимает плечами Годжо. — Так могу делать только я.

— Мне обязательно это слушать? — брезгливо спрашивает Джого.

— Ну если ты против… — Сатору направляет целик в лоб, сильнее прижимая палец к спусковому крючку. Одноглазый, икая, трясёт башкой.

Махито скалится, но не решается хоть что-то предпринимать. Он понимает, что в реакции проигрывает Годжо так же, как хомяк — кобре. Джого хрипит, недоверчиво осматривая то свои руки, то тонкие пальцы босса.

— Вообще ты вовремя, — Сатору, довольный тем, как притихли работорговцы, с улыбкой обращается к Гето. — Я как раз выяснял, как обидел тебя этот…

Махито перекрикивает, разбрызгивая слюну:

— Мы просто трахались! Ничего больше! Он сам просил!

— Что? — щурится наёмник.

— Сатору, хватит, — Сугуру холоден и зол, Годжо смущается этой реакции всего на мгновение, потом продолжает:

— Цыц. Просил что?

Светлые глаза Махито бегают от Гето к Сатору. Напуганный, он выглядит безумнее прежнего.

— Это всё его инициатива. Ты сам поймёшь. Он даже сейчас…

— Ты меня заебал, скучный, слизкий гад, — равнодушно качая головой в такт словам, произносит Сатору. — Если не скажешь, что ты сделал Сугуру, я выстрелю тебе в живот и оставлю умирать. А если выживешь, до конца жизни будешь и есть, и срать через трубочку.

В тишине шумно сглатывает Джого. Махито бьёт дрожь.

— Достаточно, — Гето наконец делает шаг вперёд. Кладёт ладонь на вытянутую руку Годжо и упрямо давит, пытаясь опустить. — Сатору, иди за мной.

Годжо убирает пистолет. Потом второй. Голос Гето имеет необъяснимую власть над ним.

Схватившись за живот, пытается отдышаться Махито. Джого матерится и никак не может нащупать винтовку.

Информатор разворачивается к дверям, зацепив пальцами рукав кардигана Годжо. Сатору не отстает, делает шаг почти одновременно с Гето, но почему-то ощущает: между ними раскалывается земля. Расходится пропастью. Даже движения Сугуру медленные и отрывистые, как у механической куклы. Спина прямая до сведённых друг к другу лопаток, голова неподвижно венчает шею.

Что-то не так.

Чтобы развеять сомнения, Сатору обвивает рукой торс Сугуру, притягивает к себе. Давится густым запахом парфюма. Годжо соскучился. И пусть Гето, как всегда, непонятный и совершенно неуместный. Таинственный, загадочный, колкий, как далёкая звезда. Говорят, когда видишь её летящей вниз, на деле она уже давно мертва. Сгорела дотла, продираясь через слои атмосферы. Может, Сугуру ночью отравил Сукуну. Или через своих людей без шума увёз грузовик с базы Махито. Придумал новый план. Сошёл с ума. И каким бы ни был ответ, Годжо пожимает плечами. Соглашается идти за Гето туда, куда он скажет.

— Давай я отстрелю ему ухо напоследок? — предлагает Сатору, кивком указывая на Махито.

— За мной, — заевшей пластинкой повторяет Гето.

— Мы их отпустим? — голос Джого.

— Подождём, — осторожно отвечает работорговец.

— Махито, тебе не простят, если ты вмешаешься, — чеканит Гето.

— Ну раз так… — мужчина поднимает руки к лицу, отступая на шаг в сторону. — Идите.

Наёмник теряет суть разговора. Он ждёт, что сейчас в наушнике заговорит Такума и объяснит новый план. Гето ведь наверняка связался сначала с ним. Гето точно позаботился о том, чтобы отряды Кенто и Тодо тоже ушли с базы. Гето обязательно…

Годжо останавливается. Спина Сугуру до сих пор гипнотический клубок Ариадны, убеждающий идти за ним. Но интуиция парализует ноги наёмника.

Снова, уже гораздо громче раздаётся в голове: что-то не так.

— Как ты вообще здесь?.. — начинает Сатору, но обрывает себя, потому что Гето оборачивается. Хочется попятится. Красивое лицо изуродовано решимостью: в нитку сжаты губы, сведены к переносице брови, лоб изрезан морщинами. Сугуру молчит.

И снова открывается дверь ангара.

Годжо рефлекторно хватается за пистолетную рукоять. Думает, что готов увидеть перед собой что угодно. Десяток вооружённых работорговцев. Полицейских. Военных. Да хоть пришельцев — зелёных и лупоглазых.

Но от представшего зрелища кишки скручиваются в узел.

Идеальная джентльменская укладка. Чёрные пряди, убранные от лица и закреплённые на затылке. Дреды в хвосте на макушке. Пепельная коса. Тупое белое каре-горшок. Розовые волосы и чёрные виски.

Кенто, Утахиме, Мей, Тодо, Ураюме и Сукуна.

Двуликий ведёт Нанами перед собой. Расслабленно, с лёгким наклоном вбок выцеливает дулом кольта сонную артерию за воротником безукоризненно выглаженной рубашки. Мей без своей «пилы». Ураюме держит её руки за спиной, тычет в поясницу своей пушкой. Вокруг «самураев» толпа незнакомых людей. Все вооружены. Пулемёты, винтовки, пистолеты — целый арсенал. В ангаре становится тесно.

Годжо хочет вдохнуть, но воздух не идёт дальше горла. Сзади копошатся Махито и Джого, достают своё оружие.

— Так и знал, что испортит сюрприз, — ложно-раздосадованный шёпот работорговца звенит по ангару.

Годжо не до него. Он оценивает шансы. Делает шаг к информатору, освобождает вторую руку из его хватки.

— Сугуру, — произносит наёмник очень тихо, стараясь не шевелить губами. — Когда начнётся — уходи отсюда. Беги, ползи…

— Крыса, — голос Двуликого низкий и гортанный, алые глаза останавливаются на Гето.

Сатору группируется, словно большая кошка перед прыжком. Закрывает собой красавицу.

— Твоя работа окончена. Вали. Машину найдёшь у ангара.

Сатору вздрагивает от щелчка. Это сустав пальца. Рука, стиснутая в кулак, сдавила его слишком сильно.

— Что? Ах ты!.. — Утахиме первой вскрикивает, кидается вперёд, забывает про то, что её держат. Грязная рука зажимает рот.

— Ха-ха, — вырывается у Годжо. Он поворачивает голову к Сугуру. Замирает.

Информатор не отрывает взгляда от Сукуны. Слышен тихий звук, с которым отрываются друг от друга пересохшие губы. Голос ещё тише:

— Убьёте его здесь? — Сугуру говорит с Двуликим.

Сзади хохочет Махито.

Сатору — рыбка в аквариуме. Все голоса — через слой стекла. В ушах давление, какое бывает под толщей воды. Рвутся барабанные перепонки. Трещит грудная клетка.

— Попроси хорошенько, и босс оставит тебе игруш… — далеко-далеко веселится Махито.

— Завали ебало, — Сукуна обрывает громче, стекло перед Годжо даёт трещину. Сугуру рядом вздрагивает, хотя слова брошены не ему. — Крыса, что-то не так?

Годжо близоруко щурится, чтобы разглядеть лицо наркобарона. Вместе со слухом подводит зрение. Участливый оскал на татуированном лице двоится, оправдывая прозвище Сукуны. Сатору давит ладонью на висок — вытеснить бы этот гул, он мешает, от него всё путается.

— Ты объяснил, почему его, — Двуликий небрежно указывает кольтом на Годжо, — нельзя было трогать на Сигонелле. А сейчас? Скажешь мне, — акцент на этом слове электризует воздух, — что «его нельзя убивать»?

У Годжо вспышкой чернеет перед глазами. Аквариумное стекло лопается. Осколками внутрь. Слабеют колени. Тошнит до кислого жжения в глотке. Сатору узнает слова. Вспоминает голос, который слышал на Сигонелле. Запись, прокрученную десяток раз. Там мешали помехи и стучащее сердце. Но теперь, после слов Сукуны, Годжо узнает фразу — она принадлежит Гето. Сугуру был там, на военной базе, в логове Двуликого. Сейчас он здесь, а вместе с ним Сукуна и взятые в заложники Кенто, Мей, Аой и Утахиме. Где остальные — вспыльчивая Май, страшненький Камо, девчонка с белыми хвостиками — Сатору не хочет думать.

— Хочешь сохранить своё место — вон, — не дожидаясь ответа, продолжает Сукуна. — Убирайся.

— Господин Сукуна свяжется с тобой позже, — добавляет Ураюме.

Сатору всё ещё смотрит на Сугуру. Его друзья в заложниках, у них кровь на лицах и пушки под рёбрами, а наёмник, как полнейший идиот, продолжает пялиться на Гето. Ждёт объяснений. Оправданий. Смеха над словами Сукуны.

Но Сугуру Гето кивает.

«Вот, значит, почему он тогда не схватил Ураюме», — отложено и сдавлено, будто это чужие мысли, всплывает воспоминание о беготне по улицам Таормины.

Рвано дышит Кенто, он тяжело ранен. Нанами никогда не даётся в руки врага без боя. Пособники Сукуны висят на мускулистом Тодо как гиены на льве. Мей без любимого оружия выглядит жалкой и уставшей. Белая коса перепачкана кровью.

— Ты, — со свистом втягивает воздух Годжо, обращаясь к Гето. Тот отступает на шаг назад, путаясь в широких длинных штанинах. Выставляет руки вперёд, будто может закрыться от пули.

Звук выстрела заставляет дребезжать тонкие стены ангара.

Глухо стонет Кенто. Годжо возвращает взгляд на него ровно в тот момент, когда пуля, выпущенная Сукуной, дробит плечо Нанами. Под бронежилетом тёмным мокрым пятном расползается кровь. Сатору делает неосознанный шаг вперёд. За спиной взводит курок Махито, грузно укладывает на плечо винтовку Джого. Убегает Сугуру Гето. За ним хлопает жестяная дверь ангара. Его провожают слова Махито: «Отличная работа!»

— Не отвлекайся, выродок, — обращается Сукуна к Сатору, придерживая ослабшего Кенто под мышку.

Мей и Тодо упрямо смотрят в пол. У Иори от слёз блестят глаза.

— Как видишь, твои друзья у меня, — спокойно продолжает Двуликий; но безумие выдают дрожащие в уголках губ линии татуировок.

— Что ты хочешь? — Годжо не узнаёт свой голос, он сухой и скрипучий, как та самая дверь, за которой только что скрылся Сугуру. Думать о нём опасно. Красная пелена становится гуще, очки не спасают. Перед глазами всё кружится и плывёт, в ушах стучит навязчивое: «убивать».

— Я? — оскал Сукуны сдвигает татуировки ближе к горящим глазам. Он отпускает Кенто, и тот беспомощно оседает на пол, зажимая рукой рану. Хрипит, пытаясь контролировать дыхание. — Всего ничего: найди грузовик с оружием и привези его мне. Тогда я отпущу твоих друзей.

Годжо ждёт безумной шутки. Какой-нибудь сумасшедшей выходки, уверяющей, что это условие — насмешка. Ведь скания здесь, у Махито. Но Сукуна смотрит прямо на Годжо. Ставит ногу в армейском ботинке на плечо Кенто, заставляя его согнуться и выплюнуть на пол ком густой крови.

— Если оружия не будет у меня послезавтра, я пришлю тебе их головы. А потом выпотрошу тебя. Понял?

Люди вокруг Двуликого одобрительно шумят. Человек двадцать пять. Ещё работорговцы снаружи. Сатору кожей ощущает безысходность. Он ничего не может сделать. Только тупо, бездумно и покорно спросить:

— Разве оно не у тебя?

— Я не разрешал задавать вопросов, выродок, — вмиг становится серьёзным Сукуна. — Теперь девка.

Двуликий кивает в сторону Утахиме. Мужчина рядом с тем, что держит её, с замахом бьёт прикладом своего автомата по лицу Иори. Трещат кости, дёргается Аой, но тут же останавливается, влетев животом в дуло винтовки. Утахиме теряет сознание.

— Ещё вопросы? — скалится Двуликий.

Годжо одними губами произносит «нет».

— Тогда просто принеси мне пушки.

— Хорошо, — отзывается Годжо и закрывает глаза. Он видел достаточно. Он никому этого не простит. Ни Сукуне, ни Гето, ни самому себе.

========== Глава 11, где самое время вспомнить о Болгарии ==========

Телефон разрывается от звонков. Из-за вибрации скользит к краю кровати, угрожает упасть во второй раз. Первый удар об пол уже оставил сетку трещин на экране. Вокруг них изображение дрожит и светится радужными помехами. Новый вызов — мобильник летит вниз.

Годжо ловит его. Отправляет в стену. Глухой грохот и снова ненавистная вибрация.

В ответ из соседнего номера брань. Дешёвая гостиница в пригороде Таормины пользуется спросом. Сатору не помнит, как добрался сюда. В бреду расплатился картой, забыв об осторожности, еле дошёл до второго этажа и упал на грязный пол рядом с кроватью. Обхватил голову руками и попытался собрать воедино разлетевшиеся осколки.

Сидит так до сих пор. Смотрит в стену и подкидывает зажигалку. Вдруг та отскакивает от ладони и падает. Годжо дёргается как от удара. Скручивается и утыкается лицом в безобразное гостиничное покрывало. Оно пахнет пылью и сыростью. Сатору хватает его зубами и зверем ревёт. Тупой болью по дёснам расходится напряжение. Ноют резцы. Годжо дёргает головой, хлипкая ткань трещит, на пододеяльнике расползается дыра.

Сукуна уехал с базы Махито и забрал с собой Кенто, Мей, Иори и Тодо. Сатору стоял в толпе вооружённых калабрийцев и работорговцев, смотрел на это как на шествие приговорённых к смертной казни. За Нанами тянулась кровавая дорожка. Ураюме тащил за собой оглушённую ударом Утахиме. К Годжо подогнали мотоцикл. Дали телефон, с которого нужно связаться с Двуликим, когда грузовик с оружием найдётся. Сказали: если этого не случится, на номер пришлют видео. Ждали, пока Сатору спросит, что за видео. Но он понял и так.

Можно было поехать к Тоджи. Там ждали Юй, Ино и девочка-попугайчик. Но Сатору гнал мимо названия «Ортиджия» на дорожных знаках. Произошедшее убедило его, что работать в одиночку, — единственное правильное решение.

Снова звонит мобильник. Не тот, что дал Сукуна, а личный. Там уже тридцать пропущенных от Фушигуро и Юй. Ещё два от командира Масамичи. Случившееся — критично для «KLD». Согласно протоколу, Сатору должен немедленно предоставить отчёт и запросить подкрепление. Он криво усмехается этой мысли. Кого могут отправить помогать сильнейшему? Батальон тупых плюшевых игрушек — новичков, которых сотнями вербует Яга? Может, Масамичи приедет сам? Или обратится к Гакуганджи, чтобы тот поднял свои правительственные связи? Это все смешно и нелепо. Если раздуть международный скандал сейчас — умрут все. Годжо закрывает глаза и вместо темноты видит обескровленные тела товарищей. Он жмурится, чтобы отогнать картинку. На её место приходит новая — худая девчонка на полу. Её холодное тело конвульсивно дрожит, одежды нет, на тонких лодыжках синеют отчетливые следы пальцев.

Сатору цепляется за волосы, оттягивая их назад. Хочет вытянуть из себя это воспоминание.

Повторяет, что тогда был глупым и молодым. Сейчас он такого не допустит.

Безумно смеётся, запрокинув затылок на порванное одеяло. Ни черта не поменялось. Он поверил ёбаному Сугуру Гето.

Одна мысль о сицилийской крысе кипятит кровь.

— Чёрт, чёрт, — повторяет Годжо, чтобы слышать свой голос и держаться на грани рассудка. — Долбаный пиздец. Надо же быть таким идиотом.

Это почти смешно. Не догадаться обо всём сразу после того, как в Таормине Гето упустил раненого выблядка. Нет. Раньше. Не догадаться обо всём, как только информатор заговорил. Бархатным, мурлычущим голосом спросил: «Так что, переспим?». Нужна была всего капля здравого смысла, чтобы сопоставить эту интонацию с той, которую Сатору услышал на Сигонелле. Одна капля. Но чёртово фарфоровое лицо и скользкий атлас пиджака не оставили даже её. Годжо, как сопливый пацан, втюрился в тяжёлый запах отвратительных духов, хитрый прищур, крутую линию челюсти. Сугуру Гето — наркотик, на который наёмник добровольно подсел. Таскал его с собой, выкладывал перед ним все карты, посвящал в планы, играл во влюблённость, но — боже, как нелепо — действительно хотел познакомить с мамой. Зато теперь ясно, как нашёл их Ураюме и почему они почти две недели разъезжали по крошечному острову в поисках огромного грузовика с десятками тонн оружия. Гето специально водил кругами, чтобы Сукуна договорился с американцами и в нужный момент покинул Сигонеллу.

Теперь Годжо нужно достать из-под земли чёртовы пушки. Как это сделать — такая же тайна, как круги на полях и Стоунхендж. Блядской машины нет. Про неё ничего не знает сам Сукуна. Все планы и догадки, которые последние две недели строила компания наёмников и Тоджи, развалились, как башня в дженге. Пришёл Двуликий, небрежно вытянул из нижнего ряда брусок со своим именем, и вся конструкция с грохотом рассыпалась.

Сатору, пошатываясь, встаёт. С колен падает пустая пачка сигарет и штук десять чёрных от гари фильтров. Колючий ком блевотины толкается в стенки гортани. Годжо сглатывает. Ему нужно что-то делать.

Сначала он ударом ботинка доламывает телефон. Связаться с Юй стоит, но потом — уже с хорошими новостями.

Идёт в ванную; глядя в крошечное грязное зеркало над раковиной растягивает губы. Улыбка на месте, а вот глаза точь-в-точь как у побитого пса. Сатору опускает с макушки тёмные очки. Теперь лучше. Немного криво, но если не приглядываться, то почти не похоже на оскал человека, в мыслях которого только одно — найти крысу и выпустить ей кишки.

Глок, кастет, дубинка, даже идиотская граната, — всё на месте. Сатору тянется к заднему карману джинсов, чтобы достать телефон и вызвать такси. Мобильника там нет, потому что он, развороченный, валяется на полу у стены. И это — последняя капля. Годжо с чувством бьёт лбом в зеркало. То трескается, осколки крошатся на фаянс раковины. На них только пара капелек крови.

— Сука, — шипит Сатору, размазывая красную жижу по лбу. — Да ебись оно всё…

Почти не больно. Как комарик укусил. А Годжо, чтобы прийти в себя, сейчас нужны челюсти аллигатора, сомкнутые на голени. Иначе он не сможет успокоить внутренний шторм, из-за которого привычная маска так плохо ложится на лицо.

Холодная вода течёт из крана желтоватой струёй, но Сатору все равно набирает её в руки и плещет себе на шею и щеки. Капли попадают на стёкла очков. Двоятся острые куски зеркала в раме и раздроблённое в них отражение.

Такси приходится ловить самому. На пальцах объяснять водителю адрес. Итальянец косит на пассажира своим чёрным глазом и никак не хочет давать в руки телефон, хотя Сатору всего-то нужно поставить отметку на карте. Годжо понимает, что ему окончательный пиздец, когда ловит себя на мысли: «Если ткнуть глоком в затылок водилы, то поездка пройдёт быстрее».

Таксист включает радио, чтобы не разговаривать со странным иностранцем. Выбирает станцию, где говорят на английском. Бодрый голос ведущего тараторит: «А теперь к международным новостям. В Бургасе состоятся учения армий одиннадцати стран. Власти Болгарии…»

Годжо стонет сквозь сомкнутые зубы. Чертова Болгария. Новым ударом по голове бьёт мысль о том, что эту блядскую страну вспоминал в своей болтовне Гето. Сатору достаёт из-за уха сигарету, которую стрельнул у прохожего перед мотелем. Дым в душном салоне фольксвагена кажется едким, как кислота. От него слезятся глаза и толчками подступает ко рту кашель. Вопреки этому Сатору затягивается глубже.

Наёмник ненавидит себя так, что готов выжечь раскалённым концом сигареты голубой глаз. Сугуру Гето при нем говорил о Болгарии, а Годжо, вместо того чтобы прижать к стене и с пристрастием допросить, прижал к стене и почти трахнул.

Сам виноват. Всегда виноват сам.

***

Шесть лет назад. Солнечный Берег, Болгария. 4 июня, 14:30 по местному времени.

Девчонка разулась и побрела к белой морской пене. Годжо знал, что будет дальше: кончиками пальцев она коснётся воды, ойкнет и отойдёт, сделав вид, что не так уж и хотелось. Это повторяется уже неделю. Аманаи Рико с утра говорит, что хочет на пляж и обязательно будет купаться, но пробует воду и оставляет эту затею.

— Сегодня она теплее, — вдруг прокричала девочка, через плечо оглянувшись на Сатору. — Завтра я точно искупаюсь!

Упрямая и резкая, будто ей не шестнадцать, а шестьдесят шесть, Рика всегда разговаривала так, словно раздавала приказы. Вот и сейчас Годжо почувствовал, что лучше бы ему придумать способ нагреть воду до завтрашнего утра. Не то Аманаи постарается и в прыжке отвесит ему подзатыльник.

— Можем сходить в бассейн, — ответил Сатору. — Там вода теплее.

Рика вернулась к расстеленному на песке полотенцу. Встала перед Годжо, уперев кулаки в бока.

— Бассейн у меня и дома есть. Море — это другое!

Мужчине нечего было возразить. Он и сам так чувствовал. Море пахло йодом и водорослями, шумело, словно хотело что-то сказать, с ветром посылало на кожу солёную пыль ледяных брызг.

— Тогда давай купим гидрокостюм, — распластавшись на полотенце, предложил Сатору. — В нем сможешь хоть сейчас поплавать.

Годжо говорил слишком лениво и Медленно. Рико села рядом и, всмотревшись в бирюзовый горизонт, задумалась о другом.

— Если папа вернётся, меня отпустят? — в тоне Аманаи не было ни капли жалости к себе.

— Тебе так со мной плохо? — засмеялся Годжо, толкая её в бок. — Разве родители покупали тебе столько мороженого?

— Ты всё равно всё съедаешь сам! — вроде как развеселилась девчонка, возвращая толчок хлопком по его бедру. — Мне ничего не достаётся!

— На флоте бабочек не ловят.

— Мы не на флоте…

— Я военный.

— В сухопутных войсках!

— Ну всё, ты знаешь слишком много, маленькая шпионка, — очень серьёзно ответил Годжо. — Это государственная тайна, и мне придётся тебя закопать здесь.

Он сел на полотенце, толкнул девчонку и решительно кинул в неё первую горсть песка. Рико пыталась отбиться: сначала раздражённо, потом с хохотом. Но двухметровый военный явно был сильнее. Он держал Аманаи одной рукой, а второй двигал к ней высокие горки липкого песка. Утрамбовывал их вокруг тонких ног, насыпал на руки и комками кидал на грудь. Через пять минут Рико оказалась в песочном саркофаге, из которого торчала только голова. Девчонка никак не могла прекратить улыбаться, отчего в уголках глаз выступили крошечные слезинки. Годжо поймал себя на том, что тоже смеётся искренне.

— Наплавайся завтра хорошенько, — посоветовал Сатору, возвращаясь на полотенце. — Думаю, тебе скоро домой.

Годжо не врал. Такие дела, как то, что связало вместе его, Рико и Болгарию, решались либо быстро, либо никак. Но в обоих случаях результат должен быть один: девочке дадут спокойно улететь к маме.

Отец Рико — бывший правительственный чиновник в Китае и нынешний международный преступник. Он разгласил нехилый перечень государственных тайн, продав их Америке. Как и любой самоуверенный идиот, думал, что никогда не попадётся. Но попался. За мужчиной охотились китайские спецслужбы, а один из немногих способов выйти на него — маленькая Аманаи Рико, застрявшая в Болгарии. Отсюда она должна была улететь к своей матери, которую новости об обвинениях в сторону мужа застали посреди отдыха где-то в Средиземном море. Женщина — Сатору она заочно симпатична — первым делом подняла все свои связи, чтобы вывезти дочь из Китая. На руках Рико оказались билеты с четырьмя пересадками. Одна из них — в болгарском аэропорту Бургас, в двадцати девяти километрах от Солнечного берега. Там Годжо неделю назад и перехватил Аманаи Рико.

Для него — капитана американского специального подразделения «Дельта» — задание выглядело странным: найти девочку и присмотреть за ней на нейтральной территории, пока конфликт между ее отцом, Китаем и Америкой не будет решён. Но Сатору Годжо не имел права задавать вопросов. Если бы ему приказали каждый день плести для девчонки венки — он бы занялся и этим.

Но вот думать о происходящем ему запретить не могли. Так же как политические лидеры были не в силах контролировать почти отеческую симпатию, которой капитан проникся к мелкой и вредной Аманаи. Сатору, проанализировав известные ему факты, решил, что есть два варианта развития событий. Первый: Рико и её родителей включат в программу защиты свидетелей. Тогда их поселят в каком-нибудь маленьком американском городке, сделают документы, помогут найти работу и новую школу. Может, Годжо воспользуется своим положением и разочек приедет навестить девчонку. Например, заявится на её выпускной, чтобы одноклассницы обзавидовались.

Второй вариант чуть хуже. Америка выдаст Китаю отца Аманаи. Его казнят, но семью оставят в покое. Сатору останется довезти Рико до аэропорта и посадить на ближайший самолёт до Италии. Она вернётся к матери, и они вместе будут решать, как жить дальше.

Аманаи притихла под слоем песка. Заворожённо смотрела на крошечного краба, остановившегося прямо у её носа. Существо шевелило клешнями и пододвигалось ближе. Почти коснулось чёрных прядей волос, разметавшихся по песку.

— Бу, — незаметно наклонившись, выдохнул Годжо. Рико дёрнулась, спугнула краба и трещинами разбила свой песчаный саркофаг.

— Эй! — сразу же возмутилась девочка. — Теперь поймай мне нового!

Годжо привык исполнять приказы, поэтому поднялся и пошёл к крупному валуну на границе с морем. Там точно целая стайка зеленоватых крабов.

Пока Сатору искал самого крупного, зазвонил телефон. Годжо, лениво выудив мобильник из кармана шорт, ответил:

— На связи.

— Капитан Годжо, новый приказ: в шесть часов вечера вам нужно доставить Аманаи Рико по адресу, который я пришлю на вашу рабочую почту. На этом ваша миссия закончится. Билеты Бургас — Шарлот/Дуглас на почте.

— Ох, — Годжо вздохнул, потому что краб внезапно вцепился крошечной клешней в его палец. — А девочку не надо подвезти до аэропорта потом?

— Протокол не предусматривает вопросов.

— Ну надо же, — совсем не удивился Сатору. — Ладно, пока-пока!

— Отвечайте по протоколу, капитан Годжо.

— Задание принял. До связи, — выдавил из себя он, скривив лицо.

— До связи.

— Ты долго будешь копаться? — прокричала с берега Рико.

— Они не сдаются без боя, — ответил ей Годжо, проверяя почту на телефоне. Там, как и было сказано, ждали два письма. Одно со вложенными билетами, второе с коротким адресом. Загородная вилла на побережье.

Сатору нахмурился. Он ожидал координаты посольства. Китайского или американского — без разницы. А чья-то болгарская вилла — это странно. Хотя если подумать, встреча в неформальной обстановке больше подходит для обсуждения программы защиты свидетелей, чем официальный визит. Наверняка в домик прибыл Иджичи, чтобы обсудить с Рико формальности и помочь связаться с родителями. Послезавтра девчонка будет уже в Торонто или Массачусетсе. Хорошо, если её семье выделят небольшую ферму. Упрямая Аманаи отлично поладит с баранами и быками.

— Я иду за мороженым! — оповестила Рико и, судя по звукам шагов, правда пошла к палатке на набережной.

— Подожди меня, — Годжо зацепил за панцирь первого попавшегося краба и двинулся следом.

Болгария, Солнечный берег. 4 июня, 17:58 по местному времени.

В багажнике машины лежал чемодан Рико. Совсем маленький, такой можно везти в ручной клади. Те вещи, которые Аманаи определила как самые важные, она сложила в плюшевый рюкзак. Годжо как взрослый мужчина старался не подглядывать, но всё равно заметил, что туда Рико положила косметичку, документы и браслетик из ракушек, который Сатору купил ей в одну из вечерних прогулок на набережной. Себе он взял такой же. На крупном запястье он не застёгивался, но Годжо пообещал что-нибудь придумать: повесить на цепочку или продеть в серьгу на ухе. Рико сказала, что это бред и парные браслеты носят только лучшие подружки. Сатору оскорбился, он-то думал, что они с Аманаи ещё дня три назад стали лучшими подружками. Она даже ногти ему накрасила, не пожалев нового розового лака с блёстками.

— Пошли, я провожу тебя к Иджичи, — потянувшись на водительском сидении, сказал Годжо. — Скажу, что ты не такая грубиянка, какой кажешься. А то он может передумать оформлять тебя в программу защиты.

— Перестань, — вдруг серьёзно отозвалась Рико; Сатору заметил, что её пальцы напряжённо теребили брелок на кармане рюкзака. — Всё ведь будет хорошо?

— Посмотрим, — не смог удержаться и поддразнил Годжо. — Я заеду за тобой через час, и ты сама мне расскажешь.

— Ты же говорил, что не положе…

— Цыц, — остановил девочку Сатору. — Это, вообще-то, тоже конфиденциальная информация. Да и меня не волнуют такие приказы. Отпрошу тебя у Иджичи, и пойдём отмечать окончание всей этой истории.

Он уже забронировал столик в их любимой кофейне. Это, конечно, грубое нарушение протоколов, которые так любят в Дельте и в правительстве. Но Годжо плевать на них хотел.

— Ну все, пойдём, — кивнул он, выходя из машины.

— Честно, мне немного не по себе, — ответила девочка, опустив голову. — Ты не можешь остаться там со мной?

Сатору наклонился, заглянув в салон автомобиля.

— Дурёха, ты радоваться должна, что всё так хорошо кончилось, — протянув руку, он щёлкнул пальцами по носу Рико. — Если бы они хотели что-то с тобой сделать, то приказали бы мне.

— И ты бы сделал? — с вызовом повернулась к нему Аманаи.

— Конечно, это ведь приказ. Упаковал бы твою голову в пакет и прислал в качестве доказательства, — рассмеялся Годжо. И быстро отвернулся, чтобы девочка не заметила пробежавшую по его телу дрожь.

На входе в виллу стояли два мужика в строгих костюмах. У обоих оружие на поясе и абсолютное безразличие на лице.

— Я провожу девочку, — кивнул им Сатору.

Мужчина справа поднял руку, преграждая ему путь.

— Не было такого приказа.

Аманаи нерешительно топталась на месте, прижимая к себе свой пушистый рюкзак.

— Да брось, — закатил глаза Сатору. — Дай пройти.

Охранник не опустил руку. Годжо потянулся к ней сам, чтобы резким рывком убрать с дороги.

— У вас будут проблемы, капитан Годжо, — предупредил второй мужик, заметив намерение Сатору.

— Сначала — у вас, — со сладкой улыбкой ответил он.

— Сатору, ну хватит, — привстав на носочки, шёпотом попросила Рико. — Я пойду одна, все нормально. Заберёшь меня через час?

— Через пятьдесят пять минут, — подмигнул ей Годжо, опустив тёмные очки.

— Хорошо, — шмыгнула носом Аманаи и на прощание сильнее сжала его ладонь своими пальцами.

Годжо видел, как перед ней открыли дверь виллы, как пропал из виду пушистый рюкзак, как Рико в последний момент быстро оглянулась. Сатору развернулся и пошёл к машине. Закурил на ходу, стараясь заглушить странную тревогу.

Болгария. Солнечный берег. 4 июля, 18:45.

Грёбанные часы будто издевались над Годжо. Время ползло так медленно, словно стрелки кто-то приклеил. Сатору успевал посчитать до ста, а на деле не проходило даже минуты.

Он сидел в машине рядом с виллой, куда сорок пять минут назад отвёз Рико. Слушал радио, разгребал старые отчеты на почте. Ему было чем заняться, но сосредоточиться не получалось. Мысли резвыми жуками разбегались по сторонам, и Сатору никак не мог собрать их в кучу. Хотелось что-то делать: стучать пальцами по рулю, курить, как чётки перебирать ракушки на браслете, отковыривать с ногтей розовый лак.

— Блять, — выдохнул Годжо, снова взглянув на часы. По ощущениям прошло пятнадцать минут, на деле — ни одной.

— К чёрту, — Сатору махнул рукой и открыл дверь машины. Пока он пешком дойдёт до виллы, будет как раз семь часов.

Когда Годжо встал у дверей и поднял руку, чтобы взглянуть на циферблат, грёбаные стрелки показывали ровно шесть пятьдесят.

Удивительно, мужики на входе куда-то пропали. Вилла казалась безжизненной и тихой.

Сатору ускорил шаг. Толкнул плечом дверь, оказался посреди просторной гостиной. Растерялся на секунду, но потом вспомнил, что видел, как Рико, прежде чем оглянуться, слегка подалась вправо.

— Эй, есть тут кто? — заговорил Годжо, чтобы немного успокоиться. Тишина вокруг давила на нервы.

В правом крыле виллы оказалась застеклённая терраса и ещё три двери.

— Рико? Иджичи? Ау! — Сатору не сдавался. Он держал руки в карманах и намеренно не позволял себе бежать. Будет выглядеть настоящим идиотом, если с ноги выломает дверь, за которой Аманаи с Киётакой пьют чай. Потом это дойдёт до парней из «Дельты», и те поднимут капитана на смех.

Годжо он всё равно открыл первую дверь слишком резко. За ней — никого.

Когда Сатору подошел к другой комнате, выскользнул из кармана и упал на пол браслет из ракушек. Мужчина присел на корточки, чтобы поднять его. Вдруг порыв ветра, ворвавшийся в дом через открытые окна террасы, толкнул дверь. Она со скрипом открылась. Годжо встретился взглядом с пустыми и стеклянными глазами Рико. Девочка лежала на полу: шея согнулась неестественно, посеревшие зрачки безучастно смотрели вперёд.

***

— Выруби радио, — кричит на водилу Годжо, задыхаясь от стянувшей грудь паники. Он словно вдохнул её с очередной порцией дыма.

Таксист не понимает по-английски. Делает громче.

«Этим вечером в Болгарию…»

— Выключи, блять! — срывается Сатору, тянется к панели сам, цепляет ручник тлеющей сигаретой. Итальянец отшатывается, неловко выкручивает руль, машина едва не вылетает на встречку.

Радио замолкает.

Годжо откидывается на кожаное сидение. Где-то далеко-далеко матерится таксист.

В той комнате кроме Рико сидели двое охранников, которых Сатору видел, когда отвозил девочку на виллу. Они, полуголые и довольные, курили, смеялись. На штативе у стены стояла камера. Рядом с ней ноутбук с открытым почтовым ящиком.

Годжо быстро выяснил, что произошло. Зверьё, перебивая друг друга, кричало, вспоминая мельчайшие подробности. Отец Рико наебал и китайцев, и американцев. Сбежал, забрав с собой похищенные у обеих стран секретные файлы. Пару дней чиновники пытались организовать переговоры, потом плюнули и выбрали шантаж. Отцу Аманаи сообщили, что если он не явится с повинной, его дочь убьют. Мужчина проигнорировал сообщения. Тогда-то Годжо и получил приказ привезти Рико на виллу.

Наёмник смотрит на свои руки. Вспоминает, что Рико нервничала и хваталась тонкими пальцами за ладони. Будто бы чувствовала неладное.

Все данные о том дне засекречены. Достаточным уровнем доступа обладает от силы десять человек во всем мире. То, что капитан «Дельты» Сатору Годжо 4 июня 2015 года жестоко убил двух агентов при исполнении и дезертировал — страшная тайна, раскрытие которой обещает крах репутации военных структур США.

А Сугуру Гето — маленькая сицилийская крыса — говорил об этом так просто и буднично, словно это не самая ценная информация, которой он владеет.

От этой мысли тело Сатору вибрирует, набухают вены на кулаках, лопнувшие сосуды выпрыскивают кровь в белки глаз. Контролировать себя всё сложнее.

***

Цумики нет дома. Наёмник прислоняется разбитым лбом к кожаной обивке двери и снова думает о том, какой же идиот. Если бы он не разломал пополам свой телефон, то смог бы сейчас позвонить Фушигуро. Вежливо попросить побыстрее закончить с делами и вернуться в квартиру. Эта вынужденная любезность успокоила бы и самого Годжо. Но теперь ему придётся ждать.

Сатору говорит себе, что совсем не нервничает. Отковыривает штукатурку от стены просто потому, что она там лишняя. В десятый раз жмёт на кнопку звонка, потому что — ну а вдруг Цумики не слышит. Вздрагивает, когда из соседней двери выходит старушка с болонкой, потому что эти итальянские женщины — настоящий кошмар: взбитые начёсом кудри, слой алой помады, амбре тяжёлых, совсем не летних духов, и верещащая псина подмышкой. Соседка кивает Сатору, не обращая внимания на истерику своей собаки, проворно приседает и прячет ключ под коврик. Годжо не верит своим глазам. Стоит женщине скрыться за поворотом лестничного проема, как он тоже наклоняется и отодвигает рукой коврик у двери Фушигуро.

Нет, нет, нет. Девчонка практически сбежала от мафии, она не может вот так прятать ключ.

Но Цумики слишком долго живёт в Италии. Беззаботность с вином впиталась в кровь. Под ковриком лежит ключ.

Сатору открывает дверь и пьяно заваливается в квартиру. Ему нужна только одна вещь: записанный на клочке бумаги номер Мегуми, который Цумики две недели назад сообщил Такума. Конечно, своенравный крошка Мегуми возьмёт трубку, только если звонок поступит с телефона сестры. И то после случившегося на Сигонелле дважды подумает. Но Годжо станет спокойнее, когда он найдёт этот чёртов листок. На пол летят книги с полок, руки сметают со стола тетради и кисти. Сатору нужно делать хоть что-то. Если на секунду прекратить двигаться, то нарастающая внутри энтропия разорвёт тело на куски.

Наёмник стягивает с верхней полки альбом, бегло перелистывает и отправляет на кресло. Схватив за корешок, трясёт толстую энциклопедию. Листка с номером нигде нет. Годжо уверен, что Цумики записала его вручную. Слишком рискованно вбивать такое в телефон.

Хлопают кухонные шкафы и ящики стола. Годжо мечется по залу, оставляя после себя хаос. Подкидывает в воздух покрывало с дивана. Заглядывает под него, чувствуя, как в таком положении кровь болезненно приливает к вискам. Оказывается, всё это время у Сатору дико трещит голова.

За спиной с тихим скрипом открывается дверь.

— Цумики, мне нужен… — начинает Сатору, оборачиваясь.

Так и замирает. С открытым ртом и поднесённой к затылку ладонью.

На пороге стоит Гето Суругу. Сначала это кажется галлюцинацией — мало ли какие дела могло натворить подскочившее давление. Но проходит секунда, а контур высокого мужчины остаётся на месте. Сатору жадно впивается в него взглядом. Чёрный костюм, чёрный пучок волос, подведённые чёрным глаза. Блять, эта сука успела сгонять домой и накраситься.

— К стене, — говорит, нет, рычит Сатору. Он сам не знает, как в его вытянутой руке оказывается пистолет. Но металл вибрирует, соглашаясь с намерением своего владельца как можно скорее пробить белый лоб крысы.

— Сатору, подожди… — Гето смеет разговаривать.

От первой пули Сугуру спасает хорошая реакция и дрожь, которая в последний момент простреливает суставы наёмника.

Гето рвётся к кухне. Спотыкается о разбросанные книги. Так нелепо, будто он просто парень, испугавшийся перестрелки, а не тот, кто заложил вчерашних товарищей Сукуне.

— Годжо! — восклицает Сугуру с укором, словно Сатору не прав и напрасно снова целится.

— Ты работал с Сукуной?

— Да, но…

Следующий выстрел вышибает сноп опилок из столешницы.

— Ты привёл его на базу Махито?

— Я, но…

Сатору опускает глок и идёт к кухне, где прячется Сугуру. Лучше придушить его собственными руками.

Крыса, услышав шаги, срывается с места, перелетает через стойку и собирается мимо Годжо улизнуть в середину зала. Но тупой трусливый Гето не понимает, что до этого все их драки были детской забавой. Сатору развлекался, позволяя Сугуруиспользовать красивые приёмы из редкой русской системы единоборств. Теперь наёмником движет четкая цель — любым способом отделить длинноволосую голову от шеи, а душу — от тела.

Сатору хватается за рукав пиджака, тот съезжает по телу Гето. Сугуру активнее подаётся вперед, чтобы ткань соскользнула с плеч. Годжо рушит его планы пинком — заряжает подошвой тяжёлого ботинка в спину, оттягивая пиджак на себя. Крыса, теряя равновесие, летит лицом в диван. Ойкает и шипит, когда разбитым носом приземляется на жёсткую спинку. Нервно натягивает пиджак обратно на плечи.

— Да послушай же! — голос Сугуру дрожит как перед истерикой.

— Я уже слушал, — с улыбкой отрезает Годжо и неспешно движется к информатору.

Гето некуда бежать. До входной двери целых десять шагов по прямой. Сатору всадит пулю в спину быстрее, чем Сугуру успеет сделать хотя бы три.

Наёмник при любом раскладе пристрелит Гето. Медлит, потому что…

Об это «потому что» разбивается здравый смысл. Потому что Сугуру больно красиво размазал чёрную краску по векам? Потому что смотрит с животным страхом в глазах? Потому что так упорно пытается что-то сказать?

— Сатору, мы должны вместе… — пробует произнести Гето, но Сатору затыкает его новым пинком. На этот раз прямо в солнечное сплетение. Маленький диван кренится, едва не переворачиваясь. Трещат рёбра, с хрипом из крысиной груди выходит воздух.

Годжо ищет слова. Вроде «Из-за тебя я проебался, а я жуть как не люблю проебываться» или «Умоляй, и тогда я, может, тебя пощажу». Но горло сводит спазмом. Сатору боится слушать Гето, потому что стоит тому придумать что-то изобретательнее, чем «Я не виноват, меня заставили, прости», и Годжо рискует поверить. Это так тупо и драматично, что наёмник подумывает пустить пулю сначала себе в бедро — немного остудить пыл.

Заворожённый его приближением, Гето не двигается. Вжимается в спинку и тяжело дышит.

— Я могу объяснить, — пытается говорить тише и осторожнее, таким тоном успокаивают диких зверей.

У Годжо в голове залпом искр взрываются мысли. Объяснить: почему всех подставил? почему притащил Сукуну, который увёз с собой Кенто, Иори и Тодо? почему оказался подлецом?

Гето — доказательство того, что Сатору сентиментальный идиот. Любой наёмник должен мало-мальски разбираться в криминальном мире. Знать, что снайперы неожиданно стреляют с далёких крыш, мошенники пытаются запудрить мозги, а информаторы — продают информацию. Всем. Без разбора. Любому, кто предложит за неё деньги. Их можно за это убивать. Но сейчас Сатору хочет застрелить не какого-то там информатора, а конкретно Сугуру Гето. Красивого до невозможности предателя, которого ещё пару дней назад прижимал к себе и жадно целовал.

— Сатору! — хрипит Сугуру, бледнея.

Как опустить молот на статую Давида, плеснуть бензин на портрет Джоконды, закрепить динамит на дубовом каркасе Собора Парижской Богоматери. За такое горят в аду. И Сатору будет — в своём личном. Навсегда запомнит застывшее посмертной маской лицо Гето. Отдаст этому видению душу, каждую ночь в кошмарах вымаливая прощение. Но поступить по-другому не может.

Дуло глока у лба. Сатору жмёт на спусковой крючок.

========== Глава 12, где пистолет стреляет ==========

Комментарий к Глава 12, где пистолет стреляет

Напоминаю: события предыдущих двух глав происходят **28 апреля 2021**

Из ежедневника сицилийского торговца информацией Гето Сугуру

26 марта 2021 года

— Заехать в супермаркет (за продуктами! продукты ≠ сигареты и вино);

— Встреча с Ю. Совершенно секретно.

Гето ждал парня в квартире. Такие информатор снимал, когда опасался даже тех ушей, что есть у стен. Когда сделка требовала абсолютной тайны. Дом в центре Катании, по проспекту под окнами непрекращающимся потоком движутся люди, в подъезд можно зайти и с улицы, и через арку, и подняться по пожарной лестнице. За стеной, в соседней квартире, шумная соседка, этажом ниже — приезжий искусствовед, который хотел сделать дом достопримечательностью, даже начал водить экскурсии. Постоянный гомон, топот, громкая итальянская брань и десятки людей, шляющихся по лестничным пролётам. Лучшего места, чтобы остаться незамеченным, не существовало.

Но Юджи Итадори всё испортил. Пришёл, закутавшись в жуткий тёмный плащ, который так и кричал «Смотрите, я крадусь на совершенно тайную встречу!». И пацан был не один. С ним — Гето хватило одного взгляда, чтобы узнать пресное выражение лица и чёрный взрыв на голове — Мегуми Фушигуро.

— Привет, — улыбнулся Сугуру и кивнул парням на диван напротив. Они сели как нахохлившиеся птички. — У вас ко мне дело?

Юджи — брат Сукуны. Мегуми — сын Тоджи. Гето было не по себе от одной мысли, зачем он мог понадобиться этим ребятам.

Итадори толкнул Фушигуро в бок и прошептал: «Ну давай, ты же хотел…». Выждал меньше секунды, потом сам повернулся к Сугуру и открыл рот. Но Мегуми перебил его, тяжело вздохнув:

— Мы хотим уничтожить картель Двуликого.

Гето участливо наклонил голову. А он хотел изобрести лекарство от рака и решить проблему глобального потепления. И увидеть результат этих желаний намного вероятнее, чем того, что озвучил Фушигуро.

— Мегуми! — Юджи приобнял парня и встряхнул его за плечи. — Давай, выкладывай всё.

Хмурые серые глаза недоверчиво скользили по лицу Сугуру. Спрашивали: точно ли ему можно доверять? Итадори понимал без слов:

— Ты же помнишь, синьор Гето ненавидит моего брата. Сукуна ведь…

— Убил моего отца, — продолжил за пацана Сугуру. — И мою мать.

Информатор мог бы продолжить, что дело не только в этом. Сукуна плох тем, что совершенно не умеет вести дела. Ценит только грубую силу, водится с иностранцами, не признаёт правила и плюет на сложившуюся в преступном мире Сицилии экосистему. Двуликий сам по себе — и это главная причина, почему его нужно убрать. Но Гето молчал. Перед ним всего лишь мальчишки.

— Но вы всё равно работаете с ним, — упрямо произнёс Фушигуро.

— Он платит хорошие деньги, — пожал плечами Гето. — И здесь важен баланс. С твоим братом, — Сугуру перевёл взгляд на Юджи, — нельзя заигрываться.

— И вы готовы помочь его подставить? — сквозь зубы требовательно процедил Мегуми. Он напряжённо разминал пальцами ладони, никак не реагировал на попытки Юджи потереть его плечи или успокоить отбивающую ритм ногу.

— Говорите прямо.

Итадори с Фушигуро переглянулись. Гето их понимал: выдать свой план, понадеявшись на помощь торговца информацией, значит рискнуть всем.

— Эй, не волнуйся, — снова тихо, но настойчиво сказал Юджи, продолжил громче, обращаясь к Сугуру: — Мы подставим моего брата. Через месяц сюда, в Сицилию, приедут американцы, которые покрывают картель. США решили убрать крупных наркоторговцев. Уже начали гонять парней в Мексике, теперь хотят отследить поставки из Европы. Брат думает договориться, чтобы его не трогали.

— Да, я знаю, — безразлично отозвался Гето. То, что у Сукуны поджимались яйца от страха потерять своих покровителей, — не новость.

— Если американцам что-то не понравится, они перекроют брату кислород.

— О, я уверен, им всё понравится, — отозвался Сугуру и бросил взгляд на наручные часы. Разговор отнимал время и заходил в тупик.

Юджи почесал свой розовый затылок. Гето никогда не понимал, зачем им с Сукуной одинаковые причёски.

— Мы сделаем так, что не понравится.

— Окей, удачи, — улыбнулся информатор и принялся поправлять брюки, перед тем как подняться и уйти.

— У нас будет грузовик с шестьюдесятью тоннами оружия. С российской и китайской маркировкой, — Мегуми произнёс это и вцепился своими холодными злыми глазами в Гето. Тот хотел сохранить лёгкую полуулыбку на лице, но не смог. Сглотнул и выгнул бровь. Иностранное вооружение в таком количестве — явный признак двойной игры. Если американцы найдут что-то такое у Двуликого, его картелю — конец.

— И откуда это у вас возьмётся? Мастерили на уроках дизайна? — усмехнулся Гето; нельзя было показывать мальчишкам свой интерес, вставать в позу борзой, напавшей на след, сверкать глазами и хищно скалиться. Лучше всего вытянуть побольше информации, а затем решить, нельзя ли убрать Сукуну самому, не сотрудничая с двумя сопляками.

— Военная организация «Самураи» через десять дней передаст моему отцу шестьдесят тонн оружия. Он должен держать их у себя до начала мая. Примерно тогда сюда приедут «Самураи» и их куратор из Китая, — Мегуми тяжело давались слова. Он будто взвешивал каждый факт, оценивая то, насколько Гето необходимо его знать.

— Да! Мегуми увезёт этот грузовик. Спрячет где-нибудь. Сам переберётся ко мне — мы с братом в это время уже будем на Сигонелле. А потом, ближе к маю, мы подкинем оружие в резиденцию картеля в Калабрии, — Юджи торопился и явно болтал лишнее. Фушигуро не останавливал его, хоть и кривил губы.

Сугуру задумался. Расстановка сил ясна: есть Сукуна, который будет сидеть на военной базе и ждать переговоров; есть его резиденция в Калабрии, где не будет ни хозяина, ни его шестёрок; есть грузовик с оружием — его стащит у своего отца малыш Мегуми. Гето двигал фигуры друг к другу, как на шахматной доске.

— У меня три вопроса, — Сугуру показал жест в западноевропейском стиле: начав отсчёт с большого пальца.

Юджи удивился: вскинулся, моргнув пару раз, уставился на информатора. Мегуми же, стиснув зубы ещё сильнее, кивнул.

— Первый, — Гето посмотрел на Итадори. — Ты готов к тому, что вместе с картелем пришьют твоего брата? — информатор выбрал слово, от которого мордашку с пухлыми щеками перекосило.

— Я… — пацан замялся, и Сугуру снова оправил одежду, собираясь уходить. Малыши явно не в курсе правил игры.

— Я знаю, — вдруг упрямо и уверенно выдал Юджи. — И так будет лучше для всех. Вы ведь, наверняка, знаете…

В отношении торговца информацией такой вопрос — кощунство. Конечно, Гето знает. Убивать родителей — маленькое хобби Двуликого. Или лучше: убивать — маленькое хобби Двуликого.

— Мой брат давно перестал быть человеком…

— Да-да, — Сугуру перебил, чтобы не слушать семейную драму. — Второй вопрос для Мегуми: а ты готов к тому, что твоего отца уберут?

В тишине часто-часто задышал Итадори, перебирая сведенные судорогой пальцы своего парня. Фушигуро побледнел и едва разомкнул окаменевшую челюсть:

— Отец уедет в Японию.

Гето выгнул бровь:

— Неужели?

— У него не останется выбора, — Мегуми не выдержал и сам переплел пальцы Юджи со своими. — С этим тоже нужна ваша помощь. В последний момент мы отдадим отцу и Цумики билеты в Токио. С вашими связями они легко смогут покинуть Сицилию незамеченными. Отец начнёт новую жизнь…

Сугуру сдавленно рассмеялся, прикрыв рот кулаком.

— Дона Фушигуро устраивает старая жизнь. Он так долго шёл к тому, чтобы утвердить положение в мафии…

— Убивал людей! — выкрикнул Юджи. — С ним происходит то же самое, что с Сукуной!

— До этого он убивал их как наёмник, — лениво наклонив голову, поспорил Гето. — И, вернувшись в Японию, продолжит это делать. Он не умеет ничего…

— Отцу лучше будет там, — резко и решительно заявил Мегуми. — И Цумики. Им нельзя здесь оставаться.

Информатор задумчиво прикусил губу. Что-то странное. Фушигуро — не образцовая семья из рекламы консервированных томатов. Но такое — слишком даже для них. Должно быть что-то ещё, из-за чего тихоня Мегуми решился на такой план.

— Подождите-ка, — откинувшись на спинку дивана, потянул Сугуру. — Я что-то слышал…

— Да, — Фушигуро раздражённо оборвал, но Гето всё равно продолжил:

— Сукуна устал быть просто наркобароном…

— Он хочет себе «Коза Ностру». Он убьёт и отца, и Цумики.

— И тебя, — подсказал Юджи, отведя взгляд.

Гето удовлетворенно кивнул. Теперь пазл сложился. Месяц назад он сам оформлял анонимный заказ: некто, пожелавший остаться инкогнито, просил узнать всё о планах Двуликого. Информатор повелся на пять нулей в сумме и сделал почти невозможное: вынюхал, что глава калабрийского наркокартеля решил, заручившись поддержкой Америки, подвинуть дона мафии и занять его место.

— Может, американцы и приедут сюда, чтобы обсудить захват «Коза Ностры», — осознание застало Сугуру врасплох. Встреча Сукуны и агентов США в Сигонелле из показательной порки с помилованием превратилась в равный договор. Двуликий, как и всегда, поражал.

— Да, — сухо согласился Мегуми.

Юджи добавил, взволнованно и поспешно:

— Брат об этом не говорил, но, думаю, так будет. Они хотят поставить на место дона мафии своего человека, это выгодно…

Итадори говорил что-то ещё. Но Гето напряжённо думал о своём: если Двуликий вдобавок к наркокартелю приберёт к рукам «Коза Ностру» — Сицилия станет адом на земле. Все отлаженные преступные сети, все связи и договорённости пойдут прахом. Мир, в котором Сугуру родился и вырос, рассыплется. А безумный Двуликий спляшет на пепелище.

— Хорошо, — согласие далось информатору с трудом. Работать с двумя сопляками всё ещё не лучшая идея. — Но зачем вам я? — спросил Сугуру, хотя знал, о чём пойдёт речь.

— Вы один из немногих, кто хоть изредка работает с Сукуной, — ответил Фушигуро. — Сделайте так, чтобы он ничего не знал о грузовике.

— Вотритесь в доверии к брату. Ну там не знаю: выдавайте ему бонусные факты после каждого заказа, — поддакнул Итадори. — И помогите нам спрятать оружие, пока мы с Мегуми будем на Сигонелле.

— Что мне за это будет? — задал последний вопрос Сугуру. Возможность отомстить Сукуне и избавиться от него — это неплохо. Но Гето, в отличие от мальчишек, уже не семнадцать, он не работает за идею.

— Вы можете забрать себе то, что останется от наркокартеля после того, как американцы избавятся от брата, — с неожиданной серьёзностью произнёс Юджи. Добрые карие глаза показались тёмными льдинками.

— Идёт. По рукам.

3 апреля 2021 года.

— Связаться с Сукуной;

— Заехать к девочкам;

— Оставить сообщение Ю и М.

За неделю Гето успел дважды встретиться с Сукуной. Первый раз подарил сведения о том, что один из членов калабрийского картеля отсыпает себе куда больше кокаина, чем то позволяет памятка для новеньких. Во вторую встречу они играли в покер. Сукуна предложил — в своей манере, с помощью оборота речи «если не хочешь сдохнуть» — укреплять сотрудничество. Гето улыбнулся и несколько раз разгромно проиграл, позволяя Двуликому почувствовать себя хозяином положения.

Через пять дней Тоджи Фушигуро получит грузовик с шестьюдесятью тоннами оружия. Той же ночью Мегуми сядет за руль и увезёт все пистолеты, гранаты и части вертолёта из семейного особняка. С этим парнем и с Юджи Сугуру тоже связывался. Ребята неплохо держались для тех, кто решил отправить на дно целую наркоимперию.

Сугуру кивнул Мигелю и удобнее устроился на пассажирском сидении альфа ромео. Кроссовер сорвался с места, будто в душе был спортивным болидом Формулы-1.

— К девочкам? — спросил Мигель, Гето устало выдохнул: «Да».

Информатор посидел пару минут с закрытыми глазами, потом достал мобильный и выбрал в списке контактов номер Сукуны.

— Здравствуйте, — произнёс Гето. — Это Сугуру.

— И? — на другом конце.

— Вы завтра едете на Сигонеллу? Пробудете там до начала мая, как и планировалось?

— Да.

— Наш контракт в силе?

Гето слышал скрежет, возню и глухие удары. Сукуна определённо был чем-то занят.

— Блять, да.

— Вы мне?

Снова грохот и шипение.

— Синьор Сукуна?

— Слушай, — теперь голос громче, чётче и злее, — мы уже все обсудили. Ты держишь меня в курсе всех дел на острове, пока я сижу на военной базе. Соображай быстрее, крыса.

Гудки.

— Как прошло? — спросил Мигель, поправив свой неизменный белый берет.

Гето промолчал.

— Ты сам виноват. Мы все сказали тебе, что работать с Сукуной — плохая идея.

Сугуру прислонился виском к окну. Когда всё закончится, два влюблённых мальчишки свалят в романтическое путешествие и оставят ему активы калабрийского наркокартеля — Гето обо всем расскажет Мигелю и Лару. Пока в курсе только девочки.

Нанако и Мимико стояли у входа в логистический центр компании «N&M». Гето вышел из машины и обнял этих серьезных синьорин в деловых костюмах. Им чуть больше двадцати, а у них уже международная торговая сеть. Не без помощи Гето, конечно. Но все равно есть чем гордиться.

— Я всё узнал, — начал информатор; Нанако уже потянулась к его руке, чтобы повести в тратторию обедать, но Сугуру остановил, аккуратно перехватив запястье.

— Давай хотя бы кофе выпьем, — надула губы Мимико.

— Как только машина будет на стоянке, мы пойдём пить вино, — улыбнулся Гето и потрепал девушку по голове. — А сейчас слушайте: дон Фушигуро получит оружие в грузовике скания r730. Это случится через пять дней. Задним числом я уже заказал на адрес этого филиала двенадцать таких же машин.

— Их привезут сегодня? — спрашивает Нанако, сверяясь с документом на планшете.

— Да. Фушигуро Мегуми приедет сюда аж пятнадцатого апреля. Вы должны встретить его, забрать нужный грузовик и передать ему другой.

— Внутри второго должно что-то быть?

Гето задумался.

— Да нет. Мегуми соврёт Сукуне, что угнал такую крупную машину, потому что в особняке дона за ними хуже смотрят. И кажется, Двуликий говорил с Юджи о том, что Фушигуро должен быть чем-то полезен…

— А в большой тачке они смогут прятать свои бандитские секреты на базе? — хихикнула Нанако.

— Да и пропустят на ней легче, чем на мафиозной ламборгини, — поддакнула Мимико.

Сугуру приобнял девушек за плечи. Тихонько протянул: «Т-с-с!» — заговорщически поглядывая по сторонам. Разговор заходил слишком далеко, посторонним не стоило знать так много деталей — для их же блага. Уже потом, когда всё кончится и сицилийцы забудут Сукуну, как кошмар в душную августовскую ночь, Гето расскажет девочкам, что машина, на которой приехал Мегуми на Сигонеллу, её содержимое, сам мальчишка, что он надел и чем позавтракал, — на всё это Двуликому плевать. Он разрешил Юджи разделить досуг на военном объекте с другом только потому, что его фамилия «Фушигуро». Наркобарон окончательно сошёл с ума от радости, когда его мелкий братец сказал, что притащит в логово на экскурсию одного из членов семьи, которую Сукуна собирался вырезать в ближайшем будущем.

Задумавшись, Сугуру не заметил, что Нанако и Мимико смотрят на него, ожидая объяснений.

— Лучше быть осторожнее. Никто не должен знать о машинах и Мегуми, — мягко отвечает на немой вопрос Гето. — Я заберу у вас грузовик в конце апреля.

— Всё будет хорошо, не волнуйся. Мы тебя не подведём, — Нанако так и не отпустила ладонь Сугуру, только крепче сжала её своими пальцами.

15 апреля 2021 года.

— Купить и выпить золофт —> Если не поможет, выпить вина.

Или виски.

Виски с вином.

— Встретить грузовик на складе «N&M».

В тот день Сугуру всё-таки поехал в «N&M» проверять исполнение плана. Из высокой кабины скании r730 вывалился взмыленный Мегуми.

— Никто не заметил? — Гето тоже нервничал.

— Чёрт, ну конечно заметили, — огрызнулся парень. — Я сказал, что отец попросил перегнать машину.

— Хвоста нет? — деловито уточнила Мимико, всматриваясь в ворота стоянки логистического центра.

— Да я не… — снова зарычал Мегуми.

— Я проверила по камерам, всё чисто, — ответила Нанако вместо парня. — Давай, малыш, забирайся в новый грузовик и быстрее уезжай отсюда.

Встревоженного Фушигуро обидело пренебрежительное «малыш». Началась перепалка. Гето тем временем обошёл сканию. С помощью универсального пульта открыл двери последней сцепки.

Оружие. Очень много оружия. В темноте это выглядело огромной змеёй из составных частей ракетных установок и вертолёта, обвившей башни из ящиков. В них пушки поменьше. Гето сощурился, наклонился вперёд, подцепив крышку одного. Там лежали гранаты, у каждой на боку своя маркировка: иероглифы и кириллица. Информатор шумно сглотнул. Как только это окажется в Калабрии, в резиденции Сукуны, и будет обнаружено американским переговорщиком — картель рассыплется. Покатится по полу голова Двуликого.

Сугуру закрыл двери, оперся на них спиной и перекрестился. Попросил у своего бога немного снисхождения. Пусть этот грузовик спокойно простоит ещё пару недель в логистическом центре «N&M», пусть дон Фушигуро побоится сунуться к Сукуне, пусть сам Двуликий ничего не узнает об оружии. Пусть хоть раз в жизни Гето всё сложится хорошо.

20 апреля 2021 года.

— Воспользоваться приглашением Сукуны, приехать на Сигонеллу;

— С Лару по магазинам: больше не покупать то, что нравится Лару! Дома некуда складывать блестящие сетки!

— Парикмахер. Подровнять кончики.

Гето недоверчиво тянул за прядь, лежащую на груди. Ещё вчера его прекрасные волосы доставали до бёдер. Теперь — едва ли до талии. Сугуру подумал, что ещё вернётся в этот блядский салон и потребует при нём десять раз вдарить линейкой по кривым рукам парикмахера.

— Идём, Сукуна сказал проводить тебя, — произнесла Ураюме и, не дожидаясь Гето, пошла к машине.

Двуликий договорился о том, чтобы Сугуру пропустили. Тогда, тем более, был какой-то суетной день: на Сигонелле ждали поставку продуктов от Нанако и Мимико, много гражданских из военного городка собирались на фестиваль в Катанию. Маленький фиат Гето остался незамеченным.

Ураюме провожала как раз к нему. Разговор с Сукуной был бессмысленным, но долгим. Наркобарон, заскучавший на военной базе, будто специально мучал Гето. Расспрашивал его чуть ли не о погоде. Вспомнил с десяток мелких воришек и мошенников, чтобы поинтересоваться у Сугуру, как у каждого из них дела. Задавал вопросы с надменным выражением лица и мерзкой ухмылкой. Гето терпеливо отвечал. Ему ни в коем случае нельзя было терять доверие Сукуны. Грузовик с оружием уже украли и спрятали на стоянке «N&M», дон Фушигуро рвал и метал, вёл себя куда хуже, чем мог предположить Гето. Информатор знал, что в Сицилию несколько дней назад прибыли члены частной военной организации «KLD». Это плохо. И, вспомнив об этом, Сугуру сильнее дёрнул себя за чёрный локон. Но потом, осмотрев огромные ангары вокруг, выдохнул. Все следы, оставленные Мегуми, ведут сюда. Наёмники точно решат, что Фушигуро привёз сканию к Сукуне. И нет такого сумасшедшего идиота, который бы решился лезть на военную базу, чтобы выкрасть грузовик с оружием из под носа опаснейшего наркоторговца. Сугуру слышал, какие слухи распускают про Сукуну: обивка для мебели из человеческой кожи, каннибализм… Гадость.

— Что за?.. — голос Ураюме.

Гето вскинул голову, посмотрел в направлении взгляда девушки. Там, рядом с одним из ангаров, с мотоцикла слезал Мегуми Фушигуро. Сугуру напрягся. Ни Юджи, ни его любовнику нельзя было свободно перемещаться по территории базы. Им выделили две квартиры в военном городке, предупредив, чтобы не вздумали покидать его пределы. Сам Двуликий больше времени проводил в офисных помещениях на Сигонелле, так военным было проще за ним присматривать. Или ему за ними.

— Держи, — Ураюме, не поворачиваясь, кинула Гето ключ от машины. То же самое, что «до свидания, счастливой дороги».

Помощница Сукуны, положив руку на кобуру, шла к ангару, в который только что проскользнул Мегуми. Сугуру сделал два шага к своему фиату. Но Гето не стал бы хорошим торговцем информацией — раз живой, значит хороший — если бы не прислушивался к интуиции. Та трубила тревогу. Отдав сомнениям ещё минуту, Гето развернулся на каблуках ботинок и пошёл к ангару.

20 апреля 2021 года.

— Воспользоваться приглашением Сукуны, приехать на Сигонеллу;

— С Лару по магазинам: больше не покупать то, что нравится Лару! Дома уже некуда складывать блестящие сетки!

— Парикмахер. Подровнять кончики.

ПРИДУМАТЬ НОВЫЙ ПЛАН

За рулём фиата Сугуру трясло так, что маленькая машина виляла по полосе. Сигналили водители на встречной, кричали те, кто ехал сзади. Гето свернул на обочину сразу же, как только отъехал от Сигонеллы на десять километров.

Информатор открыл бардачок, тот жутко загрохотал. Полетели листы бумаги, аккуратно сложенные галстуки и платки, посыпалась на пол косметика. Гето трясущимися руками вытащил пачку сигарет, достал одну, поджег — пять раз промазал мимо колесика зажигалки — и закурил. Никотин не помог.

На ебаной военной базе был Сатору Годжо. Тот легендарный Сатору Годжо. То, что слышал о нём Сугуру, скатывалось в один огромный шар: ограбил королевского слона? раздавил террористов арабским шейхом? со ста метров выбивает белке раковую опухоль? изобрёл лекарство для глаз?

Гето бы смеялся от этой каши, но хотелось биться головой о приборную панель и выть.

Сугуру едва успел предотвратить катастрофу: ворвался в ангар, как раз когда тупая Ураюме собиралась выстрелить на поражение. Наёмник, к счастью, не увидел Гето. Он — со своей-то хваленой реакцией — сбежал слишком быстро.

Помощница Сукуны долго с подозрением шипела. Сугуру объяснял ей снова и снова: убивать Сатору Годжо на Сигонелле нельзя. Это вызовет резонанс, сюда съедутся агенты всех спецслужб, здесь будут работать лучшие детективы. Весь мир узнает о том, что на Сигонелле Сукуна ждал американского переговорщика. Ураюме поверила. Буркнула, что всё равно доложит Двуликому и за локоть увела Мегуми.

Гето остался стоять в ангаре, больно закусив кожу на кулаке, чтобы не кричать. Теперь Сатору Годжо узнал, что на военной базе, а значит, у Сукуны, есть грузовик, но нет оружия. Эта маленькая деталь смешивала все карты Гето. Наёмник непредсказуем и жутко опасен. Его действительно нельзя было убивать на Сигонелле. Если бы Ураюме всё-таки выстрелила, размазав мозги Годжо по дверям грузовика, — Сукуна успел бы ускользнуть и замести следы. Скорее всего, убийство самого разыскиваемого дезертира приписали бы себе итальянские военные. Все остальные данные бы навсегда засекретили в архивах. А Двуликий, вместе с Ураюме, Юджи и Мегуми, вернулся бы в Калабрию. Возможность подставить главу наркокартеля, подкинув грузовик, умерла бы вместе с Сатору Годжо. Второго такого шанса не подвернулось бы никогда, потому что умный и расчетливый Двуликий залёг бы на дно до тех пор, пока скандал с убийством Годжо не утих. Нанако и Мимико — грузовик остался бы на складе их фирмы — оказались бы в полной заднице. Или сотрудники «KLD», или сам дон Фушигуро когда-нибудь добрались бы до машины. И тогда девочки…

Гето замотал головой, отгоняя от себя плохие мысли. Всё обошлось. Годжо жив. Осталось найти способ помешать ему выйти на след настоящей скании.

22 апреля 2021 года.

— ВСТРЕЧА С САТОРУ ГОДЖО.

Чек-лист:

- произвести хорошее впечатление;

- построить доверительные отношения;

- убедить, что могу помочь с поисками;

- вести себя как деловой и респектабельный мужчина.

«Лару сказал надеть ту блестящую сетку, которую мы купили позавчера. По моим данным, Годжо не любит формальностей, но не настолько же… Надену пиджак с вышивкой. Он строже».

23 апреля 2021 года.

Не убить Сатору Годжо.

24 апреля 2021 года.

Не влюбляться в Сатору Годжо!

И не убить его.

«Сегодня на нас вышла Ураюме. Сука, бешеная сука. Годжо сказал мне задержать её. Пришлось притвориться трусливым и тупым, чтобы эта тварь меня не увидела. Если Сукуна узнает, что я катаюсь по острову в компании Годжо, — он начнёт что-то подозревать».

28 апреля 2021 года.

— ждать новостей от Годжо.

Способы расслабиться:

- заварить зелёный чай;

- отложить телефон и включить медитацию на смарт ТВ;

- благовония;

- не думать ни о ком.

Гето с ненавистью пялился в экран телефона. Палец сам который раз нажимал на треугольник проигрывателя — звучал низкий, наигранно сексуальный и хриплый, голос Сатору Годжо. Сугуру не разбирал слов. Какая разница, что там спрашивает наёмник, если в итоге больной испорченный мозг преломляет это в «давай трахаться». Палец — тот самый предатель, бесконечно проигрывающий голосовое сообщение — потянул экран чата вниз. Остановился прямо на фотографии и открыл её. Годжо первый мужчина на памяти Сугуру, который действительно красиво сфотографировал свой член.

— Да блять, — простонал Гето, уронив голову на сложённые на столе руки. Он сидел за барной стойкой у себя на кухне, уже час никак не мог выбрать между кофе и вином. В этот день Годжо и все остальные должны были поехать на базу к Махито.

Сугуру гордился собой. Он превосходно отыграл роль. Привёл наёмников к Юте, зная, что тот обязательно так или иначе укажет на Махито. Оккоцу и его жена не любили работорговцев, поэтому, даже если бы и не знали о договоре между «Проклятиями» и Сукуной — это, кстати, стало неожиданностью для Гето — всё равно бы нашли способ отправить к ним Годжо. Как игра в «горячую картошку». Юта не мог упустить шанса обжечь руки Махито. Годжо, хоть и просился в гости с мирным вопросом, оставался бешеным наёмником.

И Сатору повелся на слова Оккоцу. Решил, что грузовик может быть только на базе «Проклятий». Интуитивно информатор чувствовал, что это всё-таки заслуга не Юты, а его собственная. Годжо доверился ему. Положился.

Гето схватил бокал вина за тонкую ножку. Опрокинул в себя. Снова скосил глаза на телефон, но вместо фотографии увидел чёрный экран и три звёздочки наверху.

— Алло…

— Будь на Сигонелле через полчаса. Я оставила твой пропуск на въезде.

— Что? Ураюме, о чём…

— Быстрее.

Гето не понравился разговор. Зарябили мысли: Сукуна узнал про предательство брата и Мегуми? разнюхал про грузовик? Махито сказал ему, что сегодня видится с Годжо? Встреча, так срочно назначенная через Ураюме, не предвещала ничего хорошего.

28 апреля 2021 года.

— ждать новостей от Годжо.

Способы расслабиться:

- заварить зелёный чай;

- отложить телефон и включить медитацию на смарт ТВ;

- благовония;

- не думать ни о ком.

??? срочная встреча с Сукуной ???

В контрольно-пропускном на месте охранника сидел не высокий манерный Эзо и не крепыш Кечизу, а ещё один их сменщик — Чосо. Он бросил взгляд на пропуск, потом на самого Гето.

— Нет. Разворачивайте машину, — сказано было настолько равнодушно, будто слова выдавал компьютер, перед которым сидел мужчина.

— Простите, — Сугуру не спешил включать заднюю передачу. — У вас на столе мой пропуск. В чем дело?

— Это военная база, — сказал Чосо. Замолчал, уставившись в экран, где в квадратах рябили кадры с камер видеонаблюдения.

Гето ждал объяснений, но мужчина, казалось, забыл о существовании гостя и его альфа ромео.

— Эй, Чосо, пропусти его! — с первого же слова Сугуру понял, что к пункту подошёл Юджи. — Пожалуйста, это последний раз. Он к нам.

Итадори зашел в будку и начал тормошить Чосо за руку. Тот удивлённо заморгал, будто отошёл ото сна. Информатор знал, что между этими двумя завязалась странная дружба, и пару дней назад Чосо даже выпустил Юджи с Мегуми погулять в Лентини.

— Проезжай.

Шлагбаум поднялся. Альфа ромео проехала пару метров, и к ней тут же подбежал Итадори. Дёрнул за ручку двери, запрыгнул на заднее сиденье, вытер пот со лба тыльной стороной руки, выдохнул, вдохнул опять, начал ёрзать, пытаясь устроиться удобнее. У Гето сразу заболела голова. Кого-то этот пацан напоминал…

— Сукуна послал встретить? — спросил Сугуру, глядя через зеркало в глаза Юджи.

Стоило им отъехать от Чосо, как взгляд Итадори изменился: стал тяжелее и жёстче.

— Нет, — Юджи сцепил руки замком и поставил локти на колени. — Я пришёл предупредить.

Гето крепче сжал кожаную обивку руля. Это не то, что хотелось услышать, приехав на Сигонеллу.

— Брат, кажется, разнюхал о чём-то, — Итадори понизил голос до шёпота.

— Синьор Юджи, — звонко перебил Сугуру, — я вас понял.

Безмозглый пацан. Наивный, зелёный, тупой, бессмертный. Говорить об этом вот так! Не шифровать, не писать на бумаге, не выстукивать азбукой морзе. Говорить! Гето до крови прокусил губу. Если Сукуна о чём-то узнал, то приближена к абсолютной вероятность, что жучки на Юджи, на Гето, на блядском руле и на всей дороге от Таормины до Сигонеллы.

— Идите, прогуляйтесь, — Гето хотел плавно затормозить, но машина все равно истерично дёрнулась.

— Я же как лучше хотел, — пристыжено пожал плечам Юджи и вылез из тачки.

Гето не понял, как доехал до административных зданий и как прошёл в конференц-зал с панорамными окнами, который отдали в распоряжение Сукуны. Тот стоял, задумчиво поигрывая бокалом виски в руках. На диване сидела Ураюме — она сразу подалась вперёд и вцепилась взглядом в вошедшего, стоило хлопнуть двери.

— Крыса, — констатировал Двуликий, кидая на Гето ленивый косой взгляд.

По спине под рубашкой пробежал холодок. Сугуру дёрнул уголком рта, собираясь растянуть губы в приветственной улыбке. Вышла жалкая гримаса. С потрохами выдала то, как же блядски страшно стоять в одной комнате с Двуликим.

То, что Сукуна снимает с людей кожу и делает из неё мебель — враньё. Правда в том, что он просто снимает кожу. Оттягивает за волосы и одним круговым движением охотничьего ножа отделяет скальп.

Двуликий подошел к креслу, сел, поставив руку на подлокотник, и кулаком подпер щеку. Исподлобья посмотрел на Гето.

— Расскажешь что-нибудь? — наркобарон казался спокойным.

— Спрашивайте, — Сугуру ответил, контролируя дрожь в голосе. Сукуна не первое зверьё в человеческом обличье, которое встречает информатор. Показывать свои трясущиеся поджилки — непрофессионально.

Двуликий рассмеялся тихим грудным смехом. Но когда снова перевёл глаза на Гето, в них не было и капли веселья.

— Ты умрешь, — вдруг расслабленно и устало произнёс Сукуна, откинулся на спинку кресла, пальцами отодвигая ворот расстёгнутой рубашки. — Сдохнешь так же, как твой папаша. И как шлюха-мать.

Гето не отводил взгляда от наркобарона, из последних сил противостоял огненному давлению его красновато-карих глаз. Сугуру не моргал, чтобы на обратной стороне век случайно ни увидеть белые простыни, которыми в морге накрыли тела родителей.

— Можешь выбрать: прямо сейчас, — от слов своего босса Ураюме напряглась, скрестила руки на спинке дивана, — или когда перестанешь быть полезным.

— Вы не убьете меня на Сигонелле, — сказал Сугуру и ощутил себя одним из тех придурков на ютубе, которые засовывают головы в пасти крокодилов.

— Ага, закрою в одном из ангаров и буду пытать. Вырву ногти, срежу веки, по одному достану зубы изо рта. Умрешь ты сам, крыса, — улыбка Двуликого превратилась в оскал; поплыли линии татуировок, сложились в две щёлки глаза, затрещало стекло бокала в руках. Гето невольно сделал шаг назад. Сукуна может.

— Что рассказывать?

— Всё, что ты знаешь о машине, набитой иностранным оружием.

Сердце Сугуру громыхнуло, как игральная кость в пластиковом стакане. Двуликий бросил свою на стол — там была шестёрка. Гето оставалось только победить здравый смысл и реальность — выбросить семь. Иначе сицилийский торговец информацией — труп.

— И о Сатору Годжо.

Ноги подвели Гето. Он качнулся, цепляясь рукой за спинку дивана, на которую упиралась локтями Ураюме. Она холодной ладонью, как змеиной пастью, вцепилась в плечо информатора, будто бы хотела придержать. Сугуру начал задыхаться. Он в клетке. Не сбежит из этого проклятого конференц-зала, с этой ёбаной базы, которую безумная жуткая тварь подмяла под себя. Сукуне не нужны пистолеты и ножи, чтобы быть самым страшным кошмаром. Гето хватает мысли о родителях.

После того как Сатору проник на Сигонеллу и едва не умер от рук бешеной суки, Гето уверил Сукуну, что наёмник просто разнюхивал информацию о вооружении американцев на итальянской базе, но свернул не туда. Мегуми подтвердил. Двуликий все равно назначил награду за поимку наёмника, но много внимания этому уделять не стал. Не подключал свои связи.

— Полторы недели назад в Сицилию передали машину с оружием. Но она исчезла. Никто не знает о том, где она. Даже я, — ответил Гето, подбирая каждое слово так, будто играл в бисер. — Сатору Годжо приехал сюда, чтобы найти её.

— М-м, — потянул Сукуна. — Как же так вышло, — он поставил бокал на стол и снова оперся щекой на кисть, — что я уже всё знаю? А ты, информатор, с которым я сотрудничаю, говоришь об этом впервые. Как, Гето?

— Послушайте, — Сугуру не собирался проигрывать. — Какой вам толк от этой информации?

Пальцы Ураюме сжались на руке сильнее. Гето на пробу попытался дёрнуться — впереди, у панорамного окна, призывно блеснул бок бутылки шампанского. Лучше всего было бы опрокинуть её в себя и захлебнуться в острых пузырьках, но бокал тоже сойдёт. Ураюме не отпустила. Сдавленно рассмеялась, вдавливая острые ногти в тонкую ткань рукава.

Сугуру сглотнул, но продолжил говорить:

— Вы не можете покидать Сигонеллу, связаться с вами здесь — огромная проблема, — Гето улыбался, сам понимая, какой жалкой маской это выглядит на лице. — Машина пропала, её нет на острове. Её не могут найти ни мафиози, ни лучшие наёмники, ни даже Юта Оккоцу и его зверята. Может, никакой машины и нет, иностранцы просто хотят отвлечь этим внимание от чего-то важного. Зачем мне тревожить вас этой информацией?

Сукуна кивнул Ураюме, и та разжала пальцы. Гето споткнулся о собственный ботинок, делая долгожданный шаг вперёд. В повисшей тишине — Двуликий молчал и следил за каждым движением своими алыми глазами — информатор налил шампанское в бокал. Сразу приложил к губам. Стекло громко стукнулось о зубы.

— Сядь напротив, — голос Двуликого прозвучал сбоку. Сугуру исполнил приказ.

Сидеть в паре метров от Сукуны — пытка. У Сугуру от ледяного пота вымокла рубашка на спине. Прилипли к шее пряди волос. Он отпивал и отпивал шампанское, пока наркобарон с блуждающей полуулыбкой молча смотрел. Так можно было сидеть и десять минут, и час. Двуликий сам решал сколько.

Наконец, когда в игристого осталось на один глоток, Сукуна сказал:

— Я тебя купил, крыса, — он провёл пальцем по краю своего бокала — звук неприятный и резкий. — Ты должен приносить мне в своих ёбаных жёлтых зубках всё. Вплоть до того, что ел на ужин.

— Вы забываете, я независимый… — решился Сугуру.

Кольт уткнулся ему промеж глаз. Так быстро, что даже реакции мастера единоборств не хватило, чтобы увернуться. Сукуна продолжал скучающе смотреть на свой виски.

— Слушай сюда, падаль, — негромко, доверительно произнёс наркобарон. — Я уже отправил своих людей найти Годжо и убить его. Будь он хоть дьяволом, мне принесут его голову через два дня.

У ёбаного бокала слишком тонкая ножка. Она прокатилась между пальцами; Гето попытался поймать другой рукой, но поздно: бокал с шампанским полетел на блестящий пол. Зашипели пузырьки среди осколков. Сугуру смотрел не моргая на них пару секунд и только потом понял, что ещё сильнее прижался лбом к кольту. Сукуна отвратительно скалился.

— Приезжай посмотреть на то, что останется от Годжо. Ураюме сказала, вы успели сблизиться.

У Сугуру защипало уголки глаз.

— И привози информацию об оружие. Мне нужно знать, где оно. Иначе я сложу ваши с Годжо головы рядом.

Вытянутая рука Сукуны поплыла перед глазами Гето. Он перестал видеть светлый конференц-зал, бархатные диваны, посадочную полосу за окнами. В голове каруселью вращались варианты развития событий. Сугуру хватался за каждый, рассматривал меньше мгновения, перебирал дальше.

Годжо надо спасать.

Это то единственное, что пришло на ум сразу и никак не желало уходить. Гето продолжал чувствовать холод от прикосновения металла к коже. Никуда не исчезло и осознание того, что Сукуна может передумать: выстрелить прямо сейчас. Но почему-то в голове тревожным сигналом мигал образ беловолосого идиота.

Сейчас Сатору у Махито. Работорговец не мог связаться напрямую с Сукуной, потому что маленький хакер из «Колледжа» и девчонка-«самурай» уже поставили заглушки. Но Махито мог сообщить обо всем тем людям Сукуны, которые остались в резиденции в Калабрии. А если этого не сделал сам босс «Проклятий», то провернул Джого — он больше всех хотел сотрудничать с наркокартелем.

Если Сукуна успел отдать приказ своим людям, то они уже знают о том, чтоСатору Годжо нужно убить. А лучше места, чем база работорговцев в глухих зарослях под Этной, не найти. Маленького отряда наёмников не хватит, чтобы справиться с объединёнными силами «Проклятий» и калабрийцев.

Гето дёрнулся в кресле — собирался встать, забыл про кольт. Ужас перед Сукуной и страх за Годжо лишили рассудка. Сугуру перестал соображать, где он находится — перед глазами остались мутные силуэты и цветные пятна.

— Да, хорошо, — произнёс он сдавленно и хрипло.

— Ты не понял, — Двуликий почти ласково провёл дулом пистолета по щеке Гето. — Если ты не придёшь ко мне сам и не скажешь, где эта ёбаная машина, я выпотрошу тебя живьём.

«После того как закончу переговоры», — мысленно договорил за наркобарона Сугуру, успокаивая себя. А переговоры Сукуна не закончит никогда. Пока Цукумо Юки, тот самый американский агент, назначенный обсуждать наркотрафик в Европе с Двуликим, будет на Сигонелле, ее помощники заглянут в резиденцию картеля в Калабрии и найдут там сканию r730 с русско-китайскими пушками внутри. Один звонок начальству — в голове Сукуны станет на одну дыру больше.

Об этом думал Гето, когда садился в альфа ромео, когда не мог найти сигареты в бардачке, когда дрожащей рукой набирал номер Годжо и из-за этого едва не сбил шлагбаум. В телефоне серия коротких гудков — абонент вне зоны доступа.

Сугуру вжал педаль в пол, кроссовер зарычал и мягко заскользил по ровным сицилийским дорогам. Гето казалось, что это слишком медленно. Он не верил красным цифрам на приборной панели, не думал о том, почему дорожные знаки размазываются в белую полосу. Сугуру ориентировался на синеватую Этну на горизонте.

Надо срочно вытаскивать Годжо с базы Махито.

***

Хлопает дверь ангара. В нём остаются «Самураи», «Колледж», «Проклятия», Сукуна, Годжо…

Гето идёт к машине. Ему машет Ханами — прощается. Сугуру не рискует поднимать руку в ответ, потому что от любого движения его разорвёт изнутри. Органы, мышцы, кости — все собрано в тугой ком напряжения. Будто под прессом. Надавить чуть сильнее, и ошмётки разлетятся по сторонам.

Сугуру медленно открывает дверь машины. Садится, пристёгивается, поправляет зеркало и кладёт обе руки на руль. Ханами на всякий случай показывает пальцем на спрятанный в зарослях путь «для своих» — дорогу, по которой на базу «Проклятий» можно добраться на машине.

Альфа ромео сворачивает, отъезжает на пару метров.

Выстрел. Трясутся и грохочут стены ангара. Там остался Годжо.

Гето сжимает зубы, но изо рта все равно вырывается стон.

Чертовы джунгли никак не хотят кончаться. Блядская машина петляет, проваливается в ямы, норовит врезаться в стволы деревьев. У Гето не получается крепко схватить руль — он трясётся, старая итальянская развалюха трясётся, а может, трясётся земля и Этна готовится к извержению. Гето понимает в чём дело, только когда пытается и не может запихнуть сигарету в рот: трясутся его собственные руки. Мелкий тремор ломает фаланги, мурашки разбегаются под кожей.

Выехав с базы «Проклятий», Сугуру сворачивает к первому попавшемуся придорожному кафе. Кидает на стойку несколько центов и бежит в туалет. Гето рвёт. Кислота разъедает горло, волосы, которые некому придержать, пачкаются, ложатся на ободок унитаза и затоптанный пол.

Сукуна выбрался с Сигонеллы.

Сукуна не знал, где Годжо. Махито не смог связаться ни с ним, ни с его людьми в Калабрии.

Сукуна нашёл Сатору Годжо, потому что следил за Гето. Наверняка даже без жучков — просто ехал следом по трассе, пользуясь тем, что Сугуру так спешит спасать наёмника, что не замечает ничего вокруг.

Для Гето это теперь ясно как божий день. Он сам привёл Двуликого к тем, кого хотел защитить. За что и получил снисходительную благодарность.

Годжо теперь уверен, что Сугуру предатель.

Снова рвотные позывы. Гето плюет на то, как отвратительно выглядит фаянс, и крепче сжимает его пальцами, пуская вниз вязкие струи слюны. Тело горит, жжёт воспалённые глаза, от горького вкуса во рту становится хуже. Информатор сухо кашляет, замечая поверх грязи капельки крови.

Нужно думать.

Гето приваливается плечом к картонной стене кабинки. Прикрывает глаза.

Сукуна взял в заложники «Колледж» и «Самураев». Отправил Годжо искать грузовик.

Сугуру бьётся затылком о гипсокартон.

Тот самый блядский шведский грузовик, который сейчас стоит в логистическом центре «N&M». Тот самый, который информатор вот-вот должен был подкинуть в калабрийскую резиденцию Сукуны.

Видимо, Двуликий понимает, какую опасность представляют для него любые иностранные пушки, пока их местоположение неясно. Или просто сумасшедший уебок захотел отвлечь Сатору, пока сам занят переговорами.

Но как бы то ни было, если из-за скании r730 убьют Кенто, Мей, Иори, Тодо и остальных, — наёмник не простит. Он избавится от Гето, от Нанако с Мимико, найдёт малышей Фушигуро и Юджи. Устроит в Сицилии кровавую баню.

Значит, единственный способ — работать вместе.

Сугуру кривит от смеха окровавленные губы. Звучит отлично: посвятить лучшего наёмника с свой план, убедить помочь. Для Сатору это сплошные плюсы: возможность отомстить Двуликому, козырь в виде настоящего грузовика, люди Гето в качестве союзников. Больше, чем то, на что загнанный в угол Сильнейший может рассчитывать.

Гето остаётся только доказать Сатору, что он не предатель.

Нужно домой. Принять душ и переодеться.

А потом поехать прямиком к единственному человеку, которого Сатору выслушает в любом случае. Гето объяснит всё Фушигуро Цумики, а она поможет вразумить своего озверевшего дядюшку.

***

Дуло глока у лба. Сатору жмёт на спусковой крючок.

Тихий щелчок.

Осечка.

Сердце Годжо летит вниз. Он сам — весь, целиком — падает. Так бывает когда засыпаешь. Под тобой кровать, но ты все равно в невесомости. И для Сатору этот космос, отменивший гравитацию в квартире на окраине Таормины, — глаза Гето. Зрачки от ужаса расползлись по чёрной радужке. Дрожат, словно сейчас темнота польётся дальше. Затянет белок, каплями смолы проявится на ресницах.

— Блять, — шепчет Годжо.

Пистолет плотно прижат к лицу Гето. И он будто источник вибрации —передаёт дрожь в руку наёмника, заставляет стучать зубы информатора.

— Блять, блять, блять, — кричит Годжо, передёргивает затвор, стреляет. В стену. Пули громогласно бьют картинные рамы, лепнину, наличники дверей. Сатору этого недостаточно. Он бросает глок следом так, что звонко трещит пластиковый корпус.

Годжо опускается на колени и обхватывает двумя руками лицо Сугуру. Тот мертвенно бледный и ледяной. Не дышит.

— Не смогу ещё раз, — стонет Сатору ему в губы. Тело плавится, напряжение стекает с мышц тяжёлыми потоками воска. Годжо оседает, выгибает спину, до судороги кривит губы. Этот неслучившийся выстрел, о котором он жалел бы каждую секунду своей жизни, прибивает к земле. — Не хочу.

Гето оживает. Запоздало пугается, вздрагивает коротко и крупно. Сатору очень близко к его лицу, поэтому кожей чувствует первый вдох — рваный и несмелый. Будто Сугуру нужно разрешение, чтобы начать дышать.

— Господи, блять, — гортанно стонет Годжо и трётся щекой о разбитый нос.

Простой, совершенно невозможный, ошибочный, случайный, фатальный факт — Гето жив — вдруг становится детонатором. Кровь взрывается в венах. Сатору распирает изнутри. Он гладит прекрасное лицо Гето, зарывается пальцами в волосы, своими губами подносит к его рту воздух, с восторгом смотрит на первые эмоции, проступающие на лице.

— Хорошо, ты всё объяснишь, — нашептывает Сатору, хотя Сугуру больше ни о чем не просит. — Я выслушаю, обещаю.

— Ты больной, — это первое, что произносит Гето. Его слова скрипучие и тихие.

— Ты больной, — повторяет он громче и толкает Сатору в плечо.

— Больной, пиздец какой больной, — твердит Гето и остервенело пытается сдвинуть Сатору с места.

— Знаю, знаю, — спешно соглашается Годжо.

Он ловит ладонь Гето и сплетает пальцы со своими. Так же поступает с другой рукой. Придавливает соединённые в замок кисти к жесткому дивану. Тянется вперёд. Целует.

Конечно, Сугуру сопротивляется. В него же только что выстрелили.

И Годжо терпеливо лижет его губы. Сцеловывает корочки с уголков. Упруго толкается языком в попытке разомкнуть. Сугуру не поддаётся, но и не отворачивает лицо. Втягивает воздух ртом, отчего влажную слизистую Сатору обдаёт холодом.

— Мне прекратить?

Этот вопрос стоит усилий, которых хватило бы на ремонт всей развороченной квартиры Цумики — переклеить обои, поменять двери и заделать дыры в стенах. Но Годжо так внезапно и ясно ценит живого Гето, что не может не спросить.

Сугуру отдаляется на мгновение, чтобы шепнуть «нет», и сам соединяет губы.

Сатору отпускает его руки, чтобы залезть своими ладонями под пиджак. Выдернуть белую майку из брюк, бегло пересчитать рёбра. Все на месте.

Гето восхитительно живой.

Он целуется с непривычным напором. Кусает Годжо за нижнюю губу, оттягивая её острыми резцами. Залезает языком в рот, толкается им в нёбо. И только скользнув пальцами выше — на уровень груди — Сатору понимает причину: сердце Гето стучит так же неровно и спешно, как его собственное.

Ёбаное сумасшествие.

От Сугуру невозможно оторваться: у него прохладная кожа, маленькие соски с большими серёжками в них. Влажные податливые губы. Румянец на щеках. И чёрная краска на веках и ресницах.

— Такой красивый, — успевает прошептать Сатору, когда они вдвоём переводят дыхание между поцелуями. Теряется начало фразы, потому что должно быть «Нахуя ты такой красивый».

Гето, чтобы продолжать целовать наёмника, приходится наклоняться. Из пучка выбивается длинный локон, щекочет щеку. Сатору ловит эту прядь зубами, оттягивает, заставляя красавицу нагнуться ниже. Тот как загипнотизированный ведётся, почти укладывая голову на грудь. От этого открывается вся левая сторона шеи. Толчками бьётся кровь. И Годжо — пока Сугуру плохо соображает — прижимается губами к пульсирующей точке. Всасывает кожу, прикусывает зубами, очерчивает языком. Гето стонет.

Пальцами Годжо выкручивает серёжку на соске. Ещё стон. Царапает короткими ногтями, проводя полосы от груди к подвздошной кости. Приторно-сладкий звук.

Все мысли сводятся к банальному: что ещё заставит Гето стонать? Сатору наугад всасывает мочку уха, режет язык о штифт пирсинга. Кусает за угол челюсти. Вылизывает укус. Ощупывает рукой лопатку, гладит позвоночник. Крайняя мера: другую руку кладёт на выступающий сквозь ткань брюк член. Сугуру захлебывается и скулит. Если Гето музыкальный инструмент, то Годжо хочет быть виртуозом. Измучить струны гаммами, арпеджио и октавами. Услышать нарастающие, срывающиеся звуки.

Сатору отодвигается, чтобы посмотреть в глаза Гето. Тот запускает пальцы в волосы наёмника. Перебирает пряди, массирует кожу головы. Годжо не может оторваться от затянутых поволокой чёрных глаз красавицы. Ему нравится вот так стоять на коленях и получать такую абсурдную сейчас ласку. И когда Сатору расслабляется окончательно, жмурится и мурчит сытым котом, Сугуру сжимает волосы и наотмашь бьёт наёмника по щеке. Пощёчина тяжёлая. Удар запястьем, а не ладонью.

— Что за…

— Ты выстрелил в меня, — говорит Гето, но тут же легко оглаживает ушибленное место.

— Ага, — соглашается Сатору, ловит руку и облизывает мизинец Гето. — А ты продал всех Сукуне.

— Я не…

Наёмник цепляет палец Сугуру зубами, крепко сжимает челюсть. Так, что слышит хруст сустава. Гето отдёргивает кисть.

— Молчи. У меня есть второй пистолет, — предупреждает Сатору, но видит страх на лице Сугуру и смягчается: — Я извинюсь. Глубоко.

Слова не расходятся с делом. Годжо быстро справляется с ремнём брюк. Ртом расстёгивает молнию, тут же влажно, прямо через белье, облизывает член. Гето икает, подавившись воздухом.

— Спокойно, красавица, — посмеивается Сатору, хотя его собственные пальцы дрожат, опуская резинку белья.

— Не называй… так, — сглатывает Сугуру.

— А как? — Годжо тонкой струйкой воздуха обдувает член Гето; кто бы сомневался: он прямой, точёный, слишком, блять, красивый для пениса. Будто Сатору вот-вот по гланды вгонит себе в рот выставочный экспонат. — Малыш? Детка?

— Помолчи… — Сугуру шипит, потому что язык наёмника оставляет мокрое пятно на набухшей головке.

— Сучка? — Сатору сходит с ума от солоноватого привкуса во рту; Гето течёт, как самая настоящая сучка. — Шлюшка?

— Да… — выдыхает Сугуру, и давление крови в висках Годжо приближается к смертельно опасному. Но крысёныш набирает воздух и продолжает фразу: — Да займи ты свой рот…

Просить Годжо дважды не нужно. Он с удовольствием заглатывает глубже. Расслабляет горло, чтобы член, скользя по нёбу, проник в глотку. Гето бесстыдно подмахивает бёдрами, конвульсивно поджимает ягодицы. Сатору знает, что чертовски хорошо сосёт. Как оказалось, лучше, чем стреляет.

Сугуру давится тихими скулящими звуками. Пальцами наводит страшный хаос на белой и глупой голове Годжо. То терзает ногтями виски, то, схватившись за волосы на макушке, оттягивает от себя.

— Я сейчас… — пытается предупредить он, и в этот момент Сатору прочерчивает линию по мошонке пальцем и останавливает его у входа. Диван под Сугуру мокрый — пот, слюна, естественная смазка. Палец движется легко, но Гето кричит и выгибается так, словно даже это для него чересчур.

— Что ты?..

Сатору втягивает щеки, создавая больше напряжения вокруг члена Гето. С громким, безумно пошлым и гадким — прямо как сам Годжо — звуком выпускает его изо рта.

— Я собираюсь трахнуть тебя, — доверительно шепчет Сатору. — Сначала растяну. Не знаю как насчёт твоих бывших, но у меня большой… А, ты же видел.

Гето захлебывается: то ли от негодования, то ли от того, что Сатору толкается глубже, сгибает костяшки внутри.

— Душ, — почти плачет Сугуру. Наёмник свободной рукой ласкает его член. Медленно размазывает слюну, покручивающими движениями отодвигает крайнюю плоть и давит большим пальцем на головку.

— Не пизди, — Годжо сам хочет дать себе по лицу за то, насколько это грубо. Но вид Гето, который гнёт поясницу так, что хребет вот-вот треснет, сносит крышу. — Ты перед каждой нашей встречей себя готовишь.

— Что?.. — говорить у Сугуру получается отвратительно, но Годжо нравится, ведь теперь он понимает свою красавицу с полуслова.

— Насквозь вижу маленьких шлюшек, — смеётся Сатору.

Гето вдруг хватает его за руку — ту, которая гладит член — и решительно отталкивает её. Лицо красавицы вмиг становится серьёзным и сосредоточенным.

— Хватит, — говорит Сугуру так, будто у него совсем не дрожит голос.

Сатору слушается. Если бы Гето сказал ему выпрыгнуть в окно — он бы подчинился. И это далось бы ему легче, чем вытащить палец из тугой задницы и перестать ласкать подрагивающий член. Годжо сглатывает, умоляя себя о терпении. Крысёныш наклоняется, пытаясь дотянуться до своего съехавшего на пол белья.

— Обиделся на шлюшку? — шепчет ему Годжо, задевая горячими мокрыми губами ухо. Для следующего слова приходится собраться с духом: — Прости.

— Я больше не буду? — нервно передразнивает Гето, но надевать белье и брюки не спешит.

Тело мужчины подрагивает, суетливо бегают по резинке боксеров пальцы, зубы мучают бледные губы и кусают внутреннюю сторону щеки. Сугуру ведёт себя странно. И этому есть объяснение: в него выстрелили десять минут назад.

— Буду по-другому, — говорит Сатору, вкладывая в эти слова всю нежность, на какую способен.

— Мы всё равно не сможем. Смазка, презервативы, — ломается Гето.

Наёмник поднимает край кардигана, чтобы залезть в задний карман джинсов. Кладёт на диван — резче, чем следует — серебряную ленту из трёх квадратиков и одну круглую мягкую упаковку с лубрикантом.

— Я тоже ждал, — шепчет Сатору в шею Гето. От жара запах парфюма —гноя и бинтов — ещё сильнее, словно двое решили трахаться посреди перевязочной.

Дёргается крысиный кадык. Сугуру кончиками пальцев придавливает одежду к полу, приподнимает ноги и отодвигает ненужное в сторону. Годжо оглаживает плечи, красными бороздами разлиновывая кожу до острых углов лопаток. Этим движением он спускает пиджак. Потом держит за рукава, помогая Сугуру снять его и оставить на спинке дивана. Теперь на красавице только белая майка. Она ни черта не скрывает. Ни пирсинг в сосках, ни вибрацию дыхания, расходящуюся от грудной клетки к животу, ни тонких контуров, которые отделяют друг от друга мышцы. Сатору трогает, но до сих пор не верит — Гето живой, не нарисованный, не убитый сгоряча выстрелом в лоб. От воспоминания о том, как охотно дёрнулся спусковой крючок под пальцами, спирает дыхание.

Сугуру сидит широко раздвинув ноги, облокотившись на спинку игрушечно-узкого дивана ар-деко и запрокинув голову. Годжо видит острый клин подбородка. Руки наёмника начинают всё сначала: перебирают пороги ребёр; минуя пах, сжимают и царапают внутреннюю сторону бёдер. Каждый вдох Гето — полустон. Его член дрожит и размазывает смазку по гладкой коже внизу живота. Сугуру — каким бы ни решил Годжо быть нежным, этот длинноволосый самая настоящая сука — пододвигается на край дивана так, чтобы наёмник легко мог продолжить начатое.

Сатору хочет немного повременить. Подольше насладиться похотью, которая сейчас в каждом движении Сугуру. Крысёныш мнёт бархат обивки, напрягая мышцы на предплечьях. Виляет своим задом, стараясь поразвратнее выставить член. Наклоняет голову и косит на Годжо накрашенными глазами.

Сатору хочет немного повременить, но его стояк плохо совместим с жизнью.

Годжо хватает пробник со смазкой, неаккуратно разрывает посередине. Грёбаный гель, конечно, сразу почти весь вытекает на пальцы. Гето видит всё это и по-сучьи ухмыляется. Сатору думает, что скалиться ему осталось недолго. Резко, по нижние костяшки, загоняет два пальца в задницу Сугуру. Тот вздрагивает от собственного стона.

— Блять, да я с ума сойду, — случайно произносит вслух Годжо. Первый звоночек того, что уже сходит. Насаживающийся на пальцы Гето, тихо выстанывающий имя своего мучителя, не оставляет шансов сохранить рассудок.

Третий палец оказывается внутри быстрее, чем рассчитывает Сатору. И ему нечем оправдать поспешность подростка, который трахается впервые. Даже в пятнадцать Годжо так не трясся.

— Можно? — спрашивает он у Гето.

— На кровать, — так же рвано отвечает тот.

Чтобы отнести Сугуру на кровать, его нужно обхватить под бёдра, поднять, притянув к себе, и — обязательно! — поцеловать. Напряжённый член прижимается к паху Годжо. Сатору думает, что умрёт прямо сейчас. Его джинсы трещат от того, с какой силой давит на них стояк. Это больно. Но ещё больнее осознавать: прежде чем трахнуть Гето, нужно пройти десять ёбаных шагов до комнаты с кроватью.

Сейчас Сугуру целуется так развязно, словно до этого играл роль монашки. Годжо не узнаёт его. Беспокойные руки царапают шею, рот лижет, кусает, всасывает, остервенело хватает всё, до чего может дотянуться: нос, щеки, уши, потом вдруг — неожиданно, до дрожи — губы.

— Боже, блять, — стонет Сатору, которому приходится отклониться от курса и вжать Гето спиной в стену. — Я прямо здесь тебя трахну.

У Сугуру ни единой мысли в глазах. Они тупые и тёмные. И это неудивительно, потому что красавица умудряется даже на весу тереться членом о живот Годжо. Наёмник плотнее обхватывает ягодицы, чувствует следы смазки и то, как нетерпеливо сокращаются мышцы.

— Расстегни ширинку и достань мой член, — приказывает Сатору. Идти до кровати нет смысла. Презервативы всё равно остались на диване. Поражённый возбуждением мозг Годжо решает, что даже со СПИДом он какое-то время проживет, а вот если не вставит Гето — умрёт на месте, на полу в квартире Цумики.

Сугуру — послушный котёнок. Он продолжает держаться одной рукой за шею наёмника, а второй расстёгивает пуговицу на джинсах, ведёт вниз собачку молнии и тянет плотную ткань. На серых боксерах мокрое пятно, головка выглядывает через резинку, которая неприятно давит на неё. Гето не может оторвать свои бездумные глаза от члена Годжо. И Сатору готов поклясться — это лучше всех отсосов на его памяти.

Сугуру тяжёлый, горячий и неповоротливый из-за того, что все его мысли сосредоточены на стояке Годжо и на том, как бы побыстрее почувствовать его своим задом. Поэтому Гето ёрзает, виляет бёдрами. Он скулит, кусает губы, что-то шепчет. Годжо хочет поиграть и попросить его сказать «Трахни меня, пожалуйста». Но от одной фантазии об этом наёмник готов обкончаться как подросток во сне.

— Держись, — просит Сатору, но Гето плевать. Он даже не слышит. Возится и — какая же сука — тянется к собственному члену. Пока Сатору соображает, как обхватить тупое тело самого горячего мужчины на свете так, чтобы тот не разбил затылок о стену, этот самый горячий мужчина на свете подтверждает своё звание. И если раньше Годжо думал, что они с Сугуру делят пьедестал на двоих, то сейчас сдаётся: итальянский торговец информацией — безусловный триумфатор. Эта сучка своими тонкими пальцами обхватывает не только собственный член. Оба сразу. Прижимает сочащийся смазкой стояк Годжо к своему, всё ещё влажному от слюны, и ведёт ладонью вверх-вниз. Кто-то рычит. Секунда — и Сатору понимает: это не кто-то, это он рычит. Ревёт, гортанно стонет, лбом таранит холодную стену чуть правее скулы Гето, который откинул свой затылок на холодную поверхность.

— Я хочу кончить, — то ли просит, то ли командует Сугуру. Его глаза прикрыты: Сатору думает слизать блядские чёрные блёстки с век.

— Подожди, мой хороший, — с рычания переходит на срывающийся ласковый шёпот Годжо. — Чуть-чуть потерпи, котёнок.

Чтобы приподнять Гето, приходится постараться. Но это того стоит: Годжо толкается в растянутый и раскрытый из-за позы вход. Сугуру вскрикивает, скребёт ногтями шею наёмника. Из-за смазки сопротивления почти нет.

Гето выгибается, бьётся затылком о стену. Вдруг — неосознанно, в бреду — сильнее скрещивает ноги на пояснице Годжо, притягивая к себе. Член входит до конца. Узко, горячо — блять, господи, в жерле Этны холоднее — мягко и туго.

— Сатору, — плачет прижатый к стене Гето. — Ещё. Мне нравится.

Красавица тыкается носом в щёку Годжо, мажет мокрыми губами по скуле. Хнычет, просит и вдруг:

— Ты мне… — слова почти не разобрать, каждое из них что-то между стоном и вздохом, но Гето продолжает: — Ты мне нравишься.

Сатору замирает. Потому что задыхается от оргазма. Сугуру, чувствуя пульсацию, кусает свои опухшие губы, лопатками бьётся о стену, но потом — поняв, что и с какой скоростью произошло — отстраняется и недоуменно поднимает брови. Часто моргает, разгоняя пелену перед глазами. Переводит дыхание куда быстрее положенного и ухмыляясь спрашивает:

— Тридцать секунд? На это ты уламывал неделю?

— Тш-ш, — прикладывает палец к его губам Годжо.

Но крысёныш понимает — чувствует — и сам.

Комментарий к Глава 12, где пистолет стреляет

Следующая глава будет последней~

========== Глава 13 ==========

Пепел с сигареты падает на кровать. Распадается на пятно бело-чёрных песчинок. Годжо небрежно растирает его пальцем и — конечно, ну разумеется — делает только хуже. Простынь Цумики испорчена.

Гето не говорит об этом вслух, потому что негодяй подавится хохотом. Простынь испорчена слишком давно: от неё воняет потом, спермой и стершимися с тела духами.

— Получается, — Сатору лежит на боку, подпирая одной рукой голову, и смотрит на Гето, — всё это время пушки были у тебя?

Для того, чтобы рассказать историю от начала — появления Юджи и Мегуми в секретной квартире — до конца — выблеванных кишок в туалете заправки — ушло полчаса. Наёмник не перебил ни разу. Моментами казалось, что он не слушал. Играл с прядями волос Сугуру, лез целовать потную шею или отходил к окну, чтобы выкинуть скопившиеся на тумбе окурки. Но Гето не мог остановиться. Он рассказывал, слушая, как собственный голос хрипит и срывается. Сипел о том, что собирался просто тянуть время. Кашлял и задыхался, когда уверял, что не знает, как Сукуна выбрался с военной базы. Замечал за собой — он заискивающе ищет глаза Годжо: хочет увидеть там мягкость и одобрение. Но в кристально-голубой радужке нельзя было различить хоть что-то. Сатору — даже когда целовал, дурачился, терся носом о запястье — выглядел далеким и жутким.

— Ты спрятал грузовик и хотел подкинуть его в резиденцию Сукуны, когда приедут люди из Америки? — ровным голосом продолжает Годжо. — Они должны были найти его, решить, что Двуликий ведёт двойную игру… Ой, вот так каламбур, да?

Гето сглатывает и кивает. Он не уловил шутки, ему не смешно. Сатору улыбается, но в воздухе густое напряжение — хоть ножом режь.

— …И тогда Сукуну убирают как потенциально опасную пешку, Мегуми спасает отца и сестру, уезжает в закат с Юджи, а ты получаешь деньги и активы? Да?

На кровати нет ни пистолетов, ни холодного оружия. Но если Годжо захочет, он задушит Сугуру голыми руками. Раздробит шейные позвонки.

— Да, — всё-таки отвечает Гето.

Сатору хмурится. Затягивается сигаретой, которая послушно сгорает до фильтра.

Сугуру начинает считать про себя. Решает, что на десять кинется к окну и попытается выпрыгнуть. Так шансов выжить больше. Единственная проблема: онемевшая поясница и ватные ноги. Годжо даже трахался так, чтобы Гето не смог сбежать.

— Это…

Сатору задумчиво закусывает губу, Гето молится.

— Это, блять, гениально!

Сигарета летит на пол, а Годжо игривым щенком наваливается на Сугуру и тянет пальцами за покрасневшие щёки.

— Крысёныш, ты всех наебал, — в голосе абсолютный восторг. — Всех-всех! Даже меня!

Выдох такой тяжёлый, что рёбра складываются гармошкой. Годжо не убьёт его. Он не злится.

— Все полетело к чертям, когда Сукуна смог выбраться с Сигонеллы, — хрипло цедит Гето, убирая руки наёмника от своего лица. — Этого не должно было случиться…

— Но это случилось, — Сатору кулаками упирается в простынь по обе стороны от головы Сугуру. Снова липкой волной накатывает страх. Голубые глаза опасные, как огоньки вокруг газовой конфорки. Гето не дышит, потому что одно неосторожное движение — и всё взлетит на воздух.

— Это случилось, красавица, — повторяет Годжо и наклоняется ниже.

Сумасшедший наёмник может прокусить сонную артерию. Разодрать её зубами и оставить Сугуру умирать в луже крови и спермы. Может дернуться и лбом раздробить нос. Бить ещё и ещё, пока осколки костей не воткнутся в гортань. Может всё что угодно. Он ведь уже стрелял.

— Теперь у Сукуны Кенто, Утахиме, Тодо и Мей. Представляешь?

— Он их не…

Годжо перебивает:

— За них он хочет грузовик с пушками. Но если я отдам его, то к старику Тоджи отправят русскую шпионку, которая ночью выпустит ему кишки и бесследно исчезнет. Крошка Мегуми и Цумики останутся без отца.

— Сатору, послушай…

— Малыш, ты проебался, — сочувственно улыбается Годжо. — И я вместе с тобой. У нас день, чтобы это исправить.

Сатору наклоняется. Целует в кончик носа. Гето вдруг понимает, что никакого напряжения нет: ни угрозы в словах, ни предостережения в позе, ни обещаний расправы во взгляде. Он сам всё это придумал. Годжо смотрит спокойно и мягко, говорит ровно то, что думает. Он действительно хочет работать вместе.

— У нас? — переспрашивает Гето.

— Верно, — кивает наёмник и губами касается скулы, будто убирая что-то. — У кого ещё? Хотел опять кинуть меня? Чтобы я один всё расхлёбывал?

Сначала Сугуру улыбается несмело. Потом шире и шире, наконец, смеётся. Давится этим звуком, царапает горло, выжимает из себя.

— Ты с ума сошёл? — спрашивает Годжо. Тот самый — отбитый, спятивший, ну в край безумный — Сатору Годжо. — Затылок о стену расшиб?

Гето фыркает от смеха даже после этой неловкой шутки.

— Ты не убьешь меня?

Годжо по-совиному наклоняет голову на бок.

— Не раньше, чем мы придумаем план. Ну и трахну тебя разочек напоследок.

Сугуру хватает соседнюю подушку и отправляет её в тупую белобрысую голову. Он всей душой ненавидит этого идиота.

***

Если Цумики и поняла, что происходило в её квартире, то сделала вид, что не заметила. Спокойно собрала разбросанные вещи и села за стол вместе с Гето и Годжо.

Ей Сугуру рассказал всю историю за десять минут.

— Значит, Мегуми тоже в опасности? — Фушигуро комкает салфетку тонкими пальцами и не сводит с неё глаз.

— Почему? — удивляется Сугуру. Он старается не выдавать, как больно ему сидеть, но из-за этого думает медленнее, чем обычно.

— Если Сукуна знает про грузовик, то должен задаться вопросом, почему Мегуми о нём молчал и куда вообще его дел… — голос девушки срывается, салфетка падает на стол, и Цумики этого не замечает, продолжая механически шевелить пальцами.

— Нет-нет, — торопится Гето. — Двуликий не знает, что оружие было у дона!

— Уверен? — хмуро спрашивает Сатору. После слов Фушигуро он тоже сомневается.

— Подумайте сами: если бы он знал про Мегуми, сканию и миссию в Мозамбике, то не стал бы рисковать, чтобы схватить «Колледж» и «Самураев». Он бы просто пытал мальчишку…

— Окей, — обрывает Годжо и пихает Сугуру коленом в бедро. Цумики всхлипывает. — Малышка, он прав. Если бы информацию можно было получить от Мегуми, Двуликий не стал бы дёргаться. А вообще, у тебя есть шанс самой проверить. Давай позвоним Мегуми?

Цумики поднимает успевшие покраснеть глаза. От их выражения у Гето неприятно колет в груди.

— Вы же говорили, что нельзя…

Годжо цокает и своими крупными ладонями накрывает руки девушки.

— Как видишь, план полетел к чертям, — пожимает плечами он. — Теперь инструкции Кенто не действуют. Чтобы спасти его зад, нам придётся нарушить их все. Поэтому бери телефон и звони.

Когда Фушигуро отходит от стола, чтобы найти мобильный, Сугуру разворачивается и шепчет на ухо Годжо:

— Звонить? У неё есть номер?

— Да, мы уже писали Мегуми, когда я был на базе, — объясняет наёмник. — Но Нанами запретил Цумики связываться с братом после этого. Военные или люди Сукуны могли засечь сигнал.

— Это глупо, Сатору, — шипит Гето. Теперь он понимает, зачем Годжо пришёл в квартиру Фушигуро. Но это выглядит таким наивным и абсурдным, что поверить сложно. — Сын Тоджи не дурак. Он давно избавился от того телефона.

— О нет, когда дело касается сестры — он полный идиот, — отмахивается Сатору. Сугуру хочет продолжить, но Цумики возвращается, плечом придерживая трубку.

— На громкую, — одними губами произносит наёмник.

С замершим сердцем Гето ждёт механической итальянской болтовни о том, что абонент не абонент. Крутит в голове возможные варианты: связаться с Мигелем и попросить узнать, где сейчас Сукуна? Попытаться выйти на контакт с подкупленными людьми в калабрийском картеле? Или…

— Цумики! — голос механический, но он определённо принадлежит Мегуми. — Быстрее собирай вещи, срочно свяжись с отцом…

Пацан тараторит, глотая слова, а Сугуру захлёбывается вырвавшимся «блять». Малолетний идиот оставил себе телефон. Тот самый телефон. На него пришло сообщение от Цумики за полчаса до того, как Сатору Годжо ворвался в ангар на военной базе. У Гето трясутся руки от мыслей о том, что было бы, доберись Сукуна до этого мобильного. У Юджи не вышло бы спасти любовника от гнева. Мегуми бы за рёбра подвесили на колючей проволоке военной базы. План бы пошёл прахом…

Хотя — останавливает себя Сугуру — он и так пошёл прахом. Какая к чёрту разница.

— Ничего не спрашивай. Слышишь, Цумики? — шепчет Мегуми в трубку, разбавляя фразу тяжёлым дыханием.

— Не только Цумики, но и дядя Сатору, — бодро отзывается Годжо, подмигивая Гето.

Из телефона доносится растерянное «А?»

— Крошка Ме… — нараспев начинает наёмник, но его перебивает хриплый от удивления тон пацана:

— Что вы там делаете? Вы разве не?..

— Не где? — хватается за ниточку Гето, наклоняясь ближе к мобильному. Цумики отшатывается, испугавшись резкого движения. Она будто в трансе: не верит, что слышит голос брата — живого и здорового.

Фушигуро в телефоне громко выдыхает, вместо ответа на вопрос нерешительно задаёт собственный:

— С вами ещё?..

— Да, это Гето Сугуру, — обрывает информатор. — Я потом всё тебе объясню. Если хочешь выжить, то рассказывай всё, что знаешь.

Пацан быстро собирается, больше не тупит, не тратит время:

— С нами Ураюме, — говорит Мегуми, и Сугуру приходится рукой закрыть рот Годжо, чтобы тот не вздумал вставить шуточку. — Она вся светится и говорит, что Сукуна уехал развлекаться с незваными гостями. Мы с Юджи думали, это про Сатору. Хотели сами связаться с ним или Цумики по этому номеру, но срабатывала переадресация. Чёрт, это всё…

— Какой-то пиздец, — безрадостно помогает Сатору, сдвинув ладонь Сугуру со своего рта.

У Цумики, которая держит телефон, начинают мелко дрожать руки.

— Юджи не знает, где точно сейчас Сукуна? В Калабрии? — спрашивает Гето.

— Ураюме говорила про дом там. Но не думаю, что он поехал бы в Сан-Лоренцо, скорее речь о том, что рядом с Мессиной.

Сугуру бурчит под нос: «Так и знал». Сатору всё ещё сжимает его кисть своими горячими пальцами, удерживая на уровне подбородка. И Гето вздрагивает от низкого голоса — он через ладонь посылает волну вибрации по всему телу.

— Мегуми, — говорит Годжо, — у Сукуны действительно заложники. Он держит их у себя и хочет взамен сканию с пушками. Гето всё мне рассказал. И у нас есть план, — на этих словах Сугуру хочется перекреститься, — но вам с Юджи нужно быть на связи и приготовиться валить с Сигонеллы по звонку. Понял?

— Хорошо, — глухо откликается Фушигуро.

— С кем это ты там? — в трубке невнятный вопрос откуда-то издалека.

Цумики, поняв, что разговор вот-вот кончится, крепче сжимает мобильный, отчего дрожь передаётся предплечьям.

— М-мегуми, с тобой всё хорошо? — сдерживая слёзы, торопливо спрашивает она.

— Я в норме, — коротко, но тепло отвечает Мегуми. Через телефон слышно, как кто-то рядом с пацаном шумит, будто дёргает дверь. — Блять, отключаюсь, — шепчет Фушигуро и сбрасывает.

— Он так… Выражается, — вздыхает Цумики, растерянно опуская мобильный на стол.

— Потому что он сидит в логове Сукуны и болтает с Сатору Годжо по мобильнику, — стонет Сугуру, зарываясь пальцами в мокрые волосы. Он успел принять душ, но снова чувствует себя потным и грязным. Происходящее сводит с ума.

— Брось, Двуликому некогда сейчас заниматься разговорчиками мальчишек, — откидываясь на спинку стула, отмахивается Годжо. — У него полно дел. Пытать Кенто, например.

— Он не?..

— Никогда, — отвечает Сатору и судорога проходит по его лицу. Он тут же прячет её за широкой улыбкой, обращаясь к Цумики: — Видишь, твой братик цел. Теперь пора позвонить отцу.

Сугуру хватает наёмника за локоть. Тянет на себя, чтобы заглянуть в бесстыжие тупые глазёнки. Звонить дону сейчас? Чтобы послушать вопли, от которых из ушей польётся кровь?

— Годжо, ты…

— Уверен, — прищёлкнув языком, с полуслова понимает наёмник. Вернее, ему кажется, что понимает. Потому что следующим Гето хотел сказать не «уверен», а «конченый». — У меня есть одна идея. Вот только тебе, крыска, она вряд ли понравится.

***

Уши до сих пор заложены. То ли от рёва Фушигуро, который, даже успокоившись, продолжал говорить на три тона выше, чем способен обычный человек. То ли от того, что Годжо выжимает сто пятьдесят на альфа ромео. Сигналы темпераментных итальянских водителей, которых наёмник подрезает и обгоняет по встречке, сливаются в один непрерывный гул.

— Если нас остановит полиция…

— Как, по-твоему, она это сделает? — смеётся Сатору, сворачивая на свою полосу за секунду до столкновения с фордом. Гето было тянется к ремню безопасности, но убирает руки. На такой скорости он просто разрубит тело пополам, а голова всё равно влетит в подушку и треснет, как переспевший арбуз.

— Тебя лишат прав, — снова пытается остановить безумие Сугуру.

— Серьёзно? Зачем они вообще? — Годжо не сбавляет скорость на повороте и вписывается в него чудом. Не иначе постаралась иконка святого Франциска на бардачке. Он покровительствует не только Италии, но и безбилетным пассажирам. Гето билет на эту поездку не взял бы и даром, поэтому — считается.

— Чтобы водить машину, — сквозь зубы цедит Сугуру. — Они нужны для этого.

— Смотри, как круто у меня получается без них, — парирует Годжо и сдаёт назад, потому что свернул не туда на перекрёстке.

Навигатор такой манёвр не понимает, путается и после совета ехать прямо, сразу просит держаться левее, развернуться и потом — направо. Сатору свободной рукой выключает телефон. Гето с ужасом смотрит на ту самую свободную руку. Оказывается, наёмник всё время держал руль только одной.

— Сбавь немного! — взглянув на дорогу, паникует Сугуру. — Ты снесешь шлагбаум!

Годжо смеётся.

Гето косится на него, цепляя безумную улыбку и сверкающие под стёклами очков глаза. Уверенности в том, что Годжо смирился с ситуацией, всё ещё нет. Может, он притворялся у Цумики, а сейчас, вдавив педаль, отправит альфа ромео прямиком в опущенный шлагбаум. Машине снесет крышу вместе с головами водителя и пассажира. И никакой святой Франциск не сможет прирастить их обратно.

— Ангел Господень… — беззвучно начинает Гето.

Визжат тормоза, тачку заносит, кружит, но она останавливается в полуметре от ворот. От выдоха у Сугуру ноют рёбра.

— Эй! — звонкий женский голос слышно и через закрытые двери. — Ты что творишь?!

Гето выходит вслед за Годжо и видит, что за шлагбаумом уже ждут Нанако и Мимико.

— Ты покалечишь Сугуру! — продолжает кричать Нанако, фотографируя Сатору рядом с машиной. — Я отправлю тебя и номера в полицию!

— Все хорошо, — примирительно поднимает руки информатор. — Нам надо было приехать быстро. Я сам…

— Попросил, — подхватывает Годжо, но снова не угадывает. Там было бы «виноват».

— Это Нанако, — кивает Гето на блондинку. — И Мимико, — на брюнетку. — Владелицы «N&M».

— Эн энд эм, — задумчиво тянет Сатору. Сугуру ждёт шуток про эмемдемс, но наёмник странно серьёзен. Он поправляет очки и поворачивается к Нанако. — Вы занимаетесь поставками еды в Сигонеллу, так?

— Именно, — девушка задирает нос, пренебрежительно глядя на Годжо.

— И к вам дней десять назад приходил Нанами Кенто? Нудный тип, который любит булочки.

— Синьор Кенто, — тихо откликается Мимико. — Да, он хотел открыть свою сеть в Сицилии.

— Что? — Гето бросает вопросительный взгляд на наёмника.

— Надо же, — поджимает губы тот и запускает руки в карманы. — Вот я и нашёл то, чего ты не знаешь, крысёныш. Пусть будет секретом.

Конечно, Годжо улыбается. Но Сугуру — он удивлён этим сам — замечает, что за привычной гримасой есть что-то ещё. Озадаченность, раздражение, досада?

Сугуру сопоставляет то, что ему известно. Вряд ли Кенто ездил к Нанако и Мимико, после того, как встретился с информатором в казино. Значит, до этого. А до этого…

— Стой, ты же не хочешь сказать, что…

Сатору отворачивается, будто не слышит вопроса.

— Ты въехал на территорию Сигонеллы на скании «N&M»? — Гето говорит и сам не верит своим словам.

— Так жарко, пойдёмте внутрь, — обмахивается ладонью Годжо.

— Ты был на стоянке, да? Там пробрался в грузовик? — никак не может остановиться информатор.

— Сугуру, вы?.. — обеспокоено начинает Мимико.

— Я — замечательно, — смеётся Гето. У него колит живот и слезятся глаза. Красное лицо Сатору, которое тот старательно отворачивает, делает только хуже. Если умереть от смеха реально — Сугуру сейчас умрёт.

— Ваша Сицилия — полное говно, — безрадостно сплёвывает наёмник. — В нормальной стране такого бы не случилось.

— Но это случилось, — передразнивает Гето, обходя Сатору так, чтобы видеть его недовольнее лицо.

— Красавица, нарываешься, — Годжо разворачивается сам и разминает кулаки. Развеселившийся Сугуру рукой растирает плечо. Но с места срывается Нанако и кидается на шею Гето. Её сестра подходит тоже, закрывает обоих собой.

— Нетрогай его! — нервно тараторит Нанако. — Не подходи!

Что-то есть в её голосе, отчего Сатору останавливается. Отказывается от идеи шутливой потасовки. Поднимает руки и пожимает плечами.

— Синьорины, я пошутил. Я тоже люблю эту крыску, не волнуйтесь.

Но, кажется, это беспокоит Нанако и Мимико ещё больше. Они исподлобья смотрят на двухметрового мужика, безошибочно останавливая глаза на кобуре пистолета и ноже в голенище сапога.

— Сугуру?

— Да, девочки, он правда… Говорит правду, — вздыхает Гето, высвобождаясь из объятий Нанако. — Проводите нас к машинам, нам кое-что нужно.

Сёстры подхватывают Сугуру за руки с обеих сторон. Быстрыми шагами спешат ко входу в логистический центр. Дорожка узкая, и Годжо приходится плестись следом. Гето рад этому. В ушах звенит случайно брошенное «люблю».

***

Годжо вытягивает ноги и укладывает их на низкий стеклянный столик. Отодвинутая к краю пепельница опасно качается, но подоспевший Сугуру поправляет её коленом. Ставит рядом два бокала с тонкими ножками, задумчиво смотрит на большие ступни и скрещённые лодыжки, но — это отлично читается по лицу — думает «Хрен с тобой, Сатору Годжо» и не просит убрать ноги со стола.

— Белое, красное? — Гето спрашивает, возвращаясь на кухню к высоченному винному шкафу.

— Кислятина или компот? — передразнивает Сатору. — На твой вкус.

Лоджия, на которой двухметровый наёмник, столик и два стула еле помещаются, по итальянской традиции выходит на рыжеватую стену другого дома. За ним смотровая площадка, дальше — чтобы увидеть, нужно привстать и прищуриться — изогнутая полоска береговой линии и оранжевый закат. Сатору, как страус, вытягивает шею, чтобы краем глаза зацепить ту часть неба, где голубой переходит в жёлтый и красный. От этого вида дышится легче.

— В Исландии у меня огромная крытая лоджия. Там можно в футбол играть, — будто невзначай бубнит себе под нос Сатору, когда Гето возвращается с открытой бутылкой вина.

Чтобы пройти к своему плетёному стульчику, красавице приходится вытянуться по струнке, задержать дыхание и боком протиснуться между стеной, столиком и Годжо. Зато и сидит Сугуру близко. Всё ещё тёплый от первого весеннего зноя ветерок доносит до Годжо привычный шлейф тяжёлого парфюма — бинты и сладковатый гной. Гето небрежно поправляет волосы, укладывая их поверх спинки стула, — и запах усиливается. Он мерзкий и интимный, будто позвали смотреть на вскрытие.

— Конечно, в Исландии нужна крытая веранда. Там же постоянно холодно, — отстранённо отвечает Сугуру, пока подрагивающими руками опрокидывает бутылку над бокалом.

Годжо тянется вперёд и придерживает белую ладонь — помогает непутевому хозяину не пролить вино.

— Со мной не замёрзнешь.

Чёрные глаза выдают улыбку. Растянуть её на губах уставший за день информатор уже не может. Он просто искоса, из-под опущенных ресниц, смотрит на Сатору. Свет падает на Гето неудачно, он выглядит старше и бледнее, чем обычно. Красивое лицо расчерчивают глубокие синие тени, черты кажутся острее и жёстче.

— Я куплю обогреватель. И подумаю, нельзя ли как-нибудь ускорить глобальное потепление… — болтает Сатору, пока Сугуру цедит вино.

— Волнуешься? — информатор перебивает, откидывая голову на спинку стула.

Годжо мысленно возвращается к их плану.

— Нет, — всё настолько плохо, что волноваться об этой чуши не получается. — А ты?

— Мы недооцениваем Сукуну, — тихо говорит Гето и переводит взгляд на кусочек горизонта. Оранжевый превращается в алый.

— Он обычный человек, — лениво фыркает Сатору. — Все его переоценивают.

— Будь аккуратнее завтра, — Сугуру опускает руку вниз, открытой ладонью к Годжо. Тот тянется пальцами, чтобы обхватить, сжать и унять чужую дрожь, но в последний момент останавливается. Похлопывает по ножке стула, делая вид, что не замечает того, как сильно Гето ждёт прикосновения. Закат вдалеке становится всё ярче. Он красит белые дома в рыжий, широкими мазками раскидывает по ним тени, оставляя только электрический свет в чужих окнах. Шторы у сицилийцев не в ходу. Девушка в тонкой майке открывает окно, вставляет сигарету в губы и, уложив грудь на скрещённые руки, выдыхает дым в посвежевший вечерний воздух. Она далеко — не дом напротив, а тот что правее и ближе к набережной — поэтому Годжо не видит выражения лица. Но почему-то кажется, что сицилийка счастлива. Сзади к ней подкрадывается парень, выхватывает сигарету. Сатору будто бы может слышать, как звонко девушка заряжает ладонью по голой спине вора, как смеётся, когда он разворачивает фильтр к ней и предлагает затянуться с его рук. Простое, но недоступное счастье.

Годжо вздрагивает — идиллическую картину раскалывает телефонный звонок. Постукивает себя по бёдрам, чтобы найти мобильный, делает это так неаккуратно и нервно, что ногой всё-таки сбивает пепельницу. Ждёт, что сейчас Сугуру тяжело вздохнёт и отправит его за тряпкой. Но Гето занят. Отвечает на тот самый звонок.

— Что? — он хмурится, тени ползут по лицу, делая его ещё более отталкивающим. — Подо…

Сугуру ставит бокал на столик, весь подаётся вперёд, вытирая вспотевшую ладонь о колено.

— Зачем?.. — крысёныш не договаривает ни одной фразы, на другом конце его грубо обрывают снова и снова. Годжо вслушивается, но толку — говорят-то на итальянском.

— Да, — Гето сглатывает, толкает из себя это слово, будто оно строительной пеной царапает ему горло. — Я понял.

Вниз летит бокал из тонкого стекла. На полу куча осколков, которые размывает и разносит по углам разлитое белое вино. Сугуру будто бы не замечает — он на ощупь, как слепой, ищет на столике сигареты. Те самые, что остались на кухонном подоконнике.

Годжо вытаскивает свою пачку и кидает её информатору. Пока тот пытается справиться с мятой упаковкой и вытащить одну сигарету, а не сразу десять — Сатору достаёт зажигалку. Не даёт её в руки Гето, а бьёт по колёсику сам и подносит огонь. Тут же вечерняя свежесть пропадает под напором едкого дыма дешёвого табака.

Губы информатора дрожат. Мягкие тапочки мокрые от вина, которое никто не торопится вытирать. Сатору одним прицельным движением отправляет на пол и саму бутылку, и второй бокал. От грохота стекла Гето дёргается, как от разряда тока. Непонимающе утыкается взглядом в лицо наёмника.

— Положи ноги на столик, — просто отвечает тот, двигая свои ступни дальше. — Тапки промокли. И там осколки.

Красавица слишком резко опускает голову, длинные пряди волос падают и закрывают обзор. Гето неловко заправляет их за уши, ойкает, когда замечает, наконец, что весь пол балкона залит алкоголем и усеян стеклом. Он оставляет тапки внизу, а сам поднимает ноги и, согнув колени, упирается стопами в край столика. Снова залипает, разглядывая узоры на своих пижамных штанах. Годжо ждёт.

Парочка у окна докурила сигарету — всё-таки одну на двоих — и ушла. Забыли выключить свет. Сатору продолжает смотреть туда, чтобы выхватить, украсть ещё один кусочек обычной жизни.

— Завтра Сукуна ждёт меня, — Сугуру говорит глухо и тихо.

Девушка возвращается и щёлкает выключателем. Свет в окне мигает и гаснет.

— Что ж, — Годжо закидывает руки за голову, заставляя стул со скрипом отклониться назад. — Он ведь ещё у Махито говорил, что свяжется с тобой. Не сказал, чего именно хочет?

Гето отрицательно качает головой.

— Передал через Ураюме, что завтра я должен быть в доме. Сказал, могу поехать с тобой вместе, — Сугуру сглатывает и изо всех сил пытается не выдать дрожь в голосе. Храбрится и хохлится, как маленькая птица холодной зимой.

— Получается, поедем вместе, — тянет Сатору и тоже делает вид, что спокоен. — Домчу тебя с ветерком.

Тихий смешок, и Гето поворачивает голову. Сатору хочется выть: лицо красавицы белое и бескровное, от нижнего века к скуле тянется дрожащая венка, губы — красное пятно, он успел до крови прокусить себе нижнюю.

— Он убьёт меня, — беззвучно произносит Гето. — Чтобы он ни хотел сначала — в конце убьёт. Он знает, что я его наебал.

Собственная растерянность злит наёмника. От вида испуганного Сугуру — этой всегда надменной и бесстрашной красавицы — в груди горит. Хохочут и перекидываются громкими итальянскими фразами соседи на балконе сверху. Внизу кто-то разговаривает по телефону. Проносится мимо мотоцикл с привязанными к багажнику коробками пиццы. Лают собаки, шумит море вдалеке, ветер шуршит пакетами у свалки. Какие-то блядские дети целой сворой бегут прямо по дороге, наплевав на то, что поздно, что им сигналят, что у одного из них звонит мобильный… Жизнь — в ней нет торговцев наркотиками, десятков тонн оружия, убийств и смертей — нещадно подступает со всех сторон. И только на балконе четвёртого этажа Годжо заперт с беззвучно плачущим Гето в своём мирке, где волноваться приходится не о том, что накричал начальник или пригорел ужин, а о безумном Сукуне, пытках и гибели.

Сатору ставит голые стопы прямо в лужу вина и осколков, подходит к Сугуру, опускается на колени. Сразу становится мокро и противно. Щиплет кожу — значит, стекло всё-таки порезало ноги. Наёмник кладёт голову на бёдра Гето, обхватывает вместе со стулом.

— Не едь, — говорит Сатору буднично и устало. — Скания будет у Сукуны, он про тебя и не вспомнит.

— Нет, — Гето дрожащими пальцами перебирает волосы, гладит ухо, массирует закостеневшую шею. Хочется расслабиться, но в каждом движении крысёныша — отголоски истерики. — Если я не приеду, он что-нибудь выкинет.

— Параноик, — хмыкает Годжо, но внутри соглашается со словами информатора. Ему уже больно стоять коленями на мокром полу, но подниматься не хочется.

— Давай ещё поговорим? — вдруг с отчаянием просит Сугуру. — Вставай, я сейчас уберу и принесу вина…

Годжо приходится делать то, о чём говорит Гето, потому что тот сам вскакивает с места. Со второго раза попадает ногами в тапки, тут же ими пытается сдвинуть осколки к краю балкона.

— Сейчас-сейчас… — приговаривает он и тянется к большому куску стекла. Сатору так ошарашен чередой этих судорожных движений, что не успевает остановить руку. Она хватает осколок, но пальцы тут же разжимаются. На них кровь.

— Достаточно, — Годжо зол. — Оставь всё, идём спать.

— Нет, — Гето одёргивает кисть, когда наёмник тянется к ней. — Нужно выпить. Посиди со мной.

— Сугуру, ты не в себе, — Сатору пытается быть мягким. — Пожалуйста, пойдём. Я промою рану и уложу тебя спать.

Красавица пятится, от каждого шага громче и громче чавкают насквозь вымокшие тапки. Тени продолжают уродовать лицо. Гето бледный, одичавший, испуганный.

— Я расскажу тебе про Болгарию и Рико, только давай ещё…

— Потом расскажешь, — обрывает Годжо и в два шага приближается к информатору вплотную; несмотря на протест, прижимает к себе обеими руками. Сердце Сугуру бьётся так, словно куда-то опаздывает. Череда лёгких толчков — таких быстрых, что сливаются в сплошной стрекот. Сатору прикрывает глаза и делает глубокий вдох, поглаживая по затылку. Пытается успокоить своё сердцебиение, чтобы оно передалось Гето. — Мы завтра вернёмся от Сукуны. И тогда ты всё расскажешь.

Годжо смотрит через плечо Сугуру, ловит глазами ту самую минуту, когда сияющий красным солнечный диск закатывается за горизонт. Следит за ним сквозь резь в чувствительных глазах — очки остались на полке в прихожей.

***

Во второй раз за две недели на Сицилии Годжо убеждается, что скания r730 — крутая тачка. Тихая, быстрая, мощная. Сидя в ней, наёмник думает, что всё в своей жизни сделал неправильно. Нужно было бросать Вэлли Фордж и идти дальнобойщиком крутить баранку.

И сейчас можно проехать съезд в Мессину, чтобы развернуться, рвануть на запад к Чефалу и Палермо — колесить по острову, не думая о шестидесяти тоннах оружия в трёх сцепках. Но Годжо притормаживает у поворота, быстро справляется с управлением и едет ровно туда, куда говорит навигатор.

— Нам нужно на паром? — уточняет у Гето.

— Нет, дом Сукуны только на словах относится к Калабрии. На деле он в предместье Мессины, — скороговоркой отвечает Сугуру, продолжая выстукивать что-то ногтями на экране мобильного. — Вообще, конечно, есть дом и в Калабрии, в Сан-Лоренцо, но сейчас речь шла точно не о нём, ведь…

— Красавица, тш-ш, — посмеивается Годжо и хлопает информатора по бедру. — Не волнуйся.

Гето не отвечает. Кладёт телефон на колени и, подперев рукой подбородок, смотрит в противоположное окно. Музыка играет тихо, поэтому Сатору слышит, как щёлкают друг об друга ногти, как нога отбивает неровный ритм.

— Если станет плохо — говори, — серьезно предупреждает наёмник, но Сугуру раздраженно цыкает.

— Как со временем? — Годжо задаёт вопрос, потому что видит, как информатор читает сообщение на экране своего мобильного.

— Сложно рассчитать, — вздыхает Гето. — Но, думаю, всё должно получиться.

Въезд в поместье Сукуны похож на декорации боевика. По обе стороны от кованых ворот — крупные ребята с автоматами, на дороге к дому ждёт чёрный седан без номеров. Он пропускает сканию, пристраиваясь в хвосте, а впереди из-за поворота выруливает джип — такой же чёрный, тонированный в круг.

— Ужасная бесвку…

— Помолчи, — нервно обрывает Сугуру,

— Если переживаешь, можешь пригнуться заранее, — Годжо хихикает, заметив, каким взглядом крыска пялится в лобовое стекло. Явно пытается рассмотреть — не выглядывает ли дуло автомата из окна машины впереди.

Вместо пререканий Гето сползает по пассажирскому креслу вниз. Огромная кабина скании, обитая бежевой кожей, позволяет ему сделать это без труда: колени отлично помещаются под бардачком, лицо на несколько сантиметров ниже уровня лобового стекла.

— Вот умничка, — улыбается Сатору и треплет чёрную макушку.

— А ты? — бурчит Сугуру.

— А я, если что, постараюсь не заляпать твой плащ кровью.

— Сомневаюсь, что кровь сукуновских шестёрок сюда попадёт, — вяло и натужно, но всё-таки отшучивается Гето. Сатору смеётся громче положенного.

Машина впереди останавливается. Из неё выходит тот лысый придурок Джого с автоматом — Сугуру громко икает — и повелительно машет рукой, указывая на то, что пора вылезать из грузовика.

Годжо осматривает двор перед домом. Впереди большое здание — всё, как в мечтах о богатой жизни среднестатистического европейца: мрамор, белые колонны, лепнина и позолота. По бокам расходятся клумбы и ровно выстриженные кусты. Всё остальное пространство пустое, будто специально создано для того, чтобы огромная скания легко могла подъехать к самому крыльцу. Но Сатору понимает, какую идею преследовал наркобарон, когда обустраивал двор так — лимузины из-за устройства большого двора перед поместьем могут делать круг, чтобы высаживать именитых персон у входа и сразу же ехать дальше. Сукуна явно рассчитывал, что сливки общества будут съезжаться к нему на светские приёмы. Мысли о трогательном эго Двуликого выбивают из Сатору смешок.

Дверь грузовика легко открывается. Тяжёлые ботинки грузно бьют по плитке двора. Годжо потягивается, белый лонгслив поднимается, открывая Джого и Ханами, который тоже вышёл из тачки, кобуру глока на поясе. Никаких дополнительных указаний про оружие не было. Одноглазый — он знает, как опасен Годжо с огнестрелом — раздувает ноздри и плотнее прижимает к себе автомат.

Сатору оглядывается в поисках Сукуны, но его отвлекает шум мотоцикла. Байк показывается слева от скании, отлично вписываясь в небольшое расстояние между грузовиком и зелёной оградой. Годжо средним пальцем опускает очки — хочет внимательнее рассмотреть водителя. Тот в шлеме, по комплекции не дотягивает до крупного и мощного Сукуны.

Да, определённо не Двуликий.

Слишком уж жеманно он тормозит мотоцикл, слишком изящно выставляет вперёд ногу, обтянутую узкой штаниной чёрных джинсов.

Шлём ложится на сидение. Вниз падает тонкий пепельный хвост. Махито.

Его появление — неожиданность. Но Годжо догадывается, зачем он здесь, и слова работорговца тут же подтверждают эту мысль:

— Чего пялишься? — крысится он, сморщив свой узкий нос. — Я приехал забрать свою вещь.

Чтобы улыбнуться, нужно приложить усилия. Проконтролировать лицевые мышцы, строго запретив им изображать такой желанный и уместный оскал. Сатору понимает, о ком говорит Махито. И это бесит.

— Где крыса?

Обмениваясь взглядами с работорговцем, Годжо пропустил появлением Сукуны. Он стоит у лестницы, ведущей от входной двери и крыльца к двору со сканией. Спускается на несколько ступеней, но всё-равно остаётся на уровень выше всех присутствующих.

— Вытащи его, — отдаёт приказ Двуликий и неопределенно машет рукой, показывая, что ему всё равно, кто этим займётся. Первым реагирует Махито — делает шаг к грузовику. Но Сатору опережает его: обходит кабину прямо перед носом работорговца и открывает дверь.

— Вылезай, — говорит он Гето. У того, кажется, онемели ноги. Он пытается оттолкнуться руками от края кресла, но дрожащие пальцы соскальзывают. Обкусанные ногти царапают кожу сидения. Сугуру смотрит на Годжо затравлено. Хоть и сидит на возвышении — взгляд всё равно снизу вверх.

Сатору обхватывает его за предплечье и тянет на себя. От такого напора крысёныш пугается ещё сильнее, не сразу ориентируется и спотыкается о край кабины. Вываливается из неё, падая на колени. Годжо продолжает безучастно сжимать руку. Слева прыскает Махито.

— Привёз и крысу, — говорит наёмник, глядя прямо на Сукуну. Тот не отвечает на взгляд. С отвращением рассматривает Гето; он неловко поднимается и отряхивает плащ. Одной рукой это делать неудобно, а Сатору не отпускает вторую. Сугуру дёргает ей, думая, что это шутка. Пальцы наёмника не разжимаются. Под ними напрягаются мышцы и тут же расслабляются, превращаясь в желе. Гето с ужасом смотрит на Сатору. И пусть это выражение поймано периферийным зрением — оно выбивает на шее капли ледяного пота. Гето испуган так сильно, что его зубы бьются друг о друга в плотно закрытом рту.

— Приведи его, — кивает Сукуна.

Сатору отпускает предплечье и подталкивает в спину:

— Иди.

Гето делает шаг — словно по канату. Нога неустойчиво становится на плитку, подгибается щиколотка, отчего дрожь проходит по всему телу. Сугуру разворачивается к Сатору, одними губами произносит: «Махито».

Пот змейками ползёт по спине. Сатору хочется завыть и вытащить глок. Он не думал, что Гето — тот самый, который пару дней назад ворвался на базу работорговцев — так сильно боится своего бывшего. Но наёмник только выше поднимает подбородок, говорит:

— Иди.

Любая попытка заступиться за Сугуру сделает хуже.

— Малыш, я свожу тебя в кино на мелодраму, — тягуче, самодовольно и громко начинает Махито, словно понимает, что речь о нём. — Раз тебе нравятся невозможные истории любви.

Сукуна улыбается так, будто слова работорговца его веселят. Махито заискивающим взглядом выхватывает это выражение и, заручившись поддержкой, продолжает шоу. Отходит от грузовика, приближается к Гето и галантно подаёт ему руку.

— Синьор наёмник приехал сюда работать, — кривляется Махито. — Не мешайся под ногами. Помни, что орлы — в небе, а лягушки — в болоте, — работорговец звонко смеётся, щёлкает Гето по носу и всё-таки хватает за трясущуюся руку. Наклоняется к уху, отодвигает прядь кончиками пальцев, стреляет глазами в сторону Сатору и шепчет, чтобы тот услышал: — А я цапля, мой лягушонок.

Сатору опускает глаза, чтобы не видеть, как зубы обхватывают край ушной раковины, как вздрагивает Сугуру и, наплевав на здравый смысл, рывком оглядывается, беспомощно пытается стряхнуть с себя руку Махито. Тот хохочет, сжимает крепче, подводит информатора ближе к Двуликому.

— Доволен? — Сукуна обращается к работорговцу, который теперь по-свойски прижимает к себе Сугуру, плотно фиксируя объятиями его руки вдоль тела. Махито хочет ответить, но Двуликий обрывает: — Тогда заткнись. Бери этих, — наркобарон кивает на Джого и Ханами. — И проверяйте грузовик.

— Ключ, — бросает Сукуна в сторону Годжо. Тот послушно залезает в задний карман джинсов и протягивает проходящему мимо Махито брелок. Ублюдок накрутил волосы Гето на кулак и теперь тащит его за собой, заставляя боком кренится к земле. Чёрные глаза, вокруг которых синевой расползлись лопнувшие сосуды, с мольбой цепляются за Сатору. Годжо стискивает кулаки и вновь невидящим взглядом упирается в землю.

— Лягушонок, будешь помогать проверять, — вдалеке, где-то у третьего фургона, поёт Махито и нажимает на кнопку, открывающую дверь. — Внимательно. Накосячишь — и я накажу тебя дома.

— Pusti ga, — раздраженно гаркает Ханами, но тут же его прерывает бас Джого:

— Харе его защищать!

— Идиоты, — себе под нос говорит Двуликий, привлекая внимание Сатору. — Ненавижу идиотов, — повторяет он громче, глядя прямо на Годжо. — Особенно упрямых идиотов.

Наёмник понимает отсылку без объяснений. Короткие толстые ногти впиваются в кожу ладони так сильно, что вот-вот на плитку польётся кровь. Но это стоит того, потому что помогает держать лицо расслабленным. А дикий блеск в глазах… Сатору надеется, что его скрывают очки.

— Если бы твои друзья не были упрямыми идиотами, не пришлось бы тащить сюда крысу, — расслабленно и монотонно продолжает Двуликий. Вдалеке продолжают хлопать крышки ящиков и двери фургонов, но Сатору всё равно слышит звон, с которым бьются друг об друга кольца на пальцах наркобарона. Он поправляет белый пиджак, ровнее укладывая его на красный атлас рубашки. Выглядит настолько спокойным, что Годжо чувствует себя шавкой, вздумавшей лаять и рычать на океан.

— Скучная болтовня, — перебивает Годжо гораздо агрессивнее, чем собирался. — Отпускай заложников и расходимся.

Сукуна движется так, что наёмник не успевает уследить. Дело не в скорости, а в неожиданности. Ни один мускул на лице наркобарона не дрожит, когда он молниеносно достаёт из-за пазухи пистолет. Он не меняется в лице, когда жмёт пальцем на спусковой крючок. Не задерживает дыхание, пока пуля летит к ногам Сатору. Годжо чудом успевает сделать шаг назад и спасти свою стопу. Иначе свинец бы прошёл сквозь ботинок, пробил кожу и мышцы, чтобы застрять в кости. От этого не по себе, и Сатору другими глазами смотрит на титанически спокойного Двуликого.

— Думай, с кем говоришь, — цедит тот по слогам.

Открывается ближайший к кабине фургон. Годжо слышит, как Махито заталкивает туда Гето и заставляет открыть одну из коробок.

— Всё на месте, — после сигнала кричит Джого.

— Сугуру Гето говорит, что всё на месте, — мерзким голосом добавляет Махито и хохочет.

Годжо не спускает глаз с Сукуны. Ненавидит себя за то, как дёргается, когда рука Двуликого снова тянется туда, откуда он до этого достал пушку. Но в этот раз у наркобарона ключ. Он кидает его под ноги Годжо. Очень близко к той дыре в плитке, которую оставила пуля.

— Я спешу, — татуировки на щеках Двуликого ломаются кривыми линиями от звериной ухмылки. Всё его лицо — до этого равнодушное и неподвижное — плывёт, оправдывая прозвище. Сатору мутит от гримасы. Безумная, кровожадная, уродливая рожа смотрит на него и кивком указывает на ключ. — Ищи своих друзей сам.

— Я бы поторопился, — голос Махито перебивает звук закрывающейся двери фургона. — Говорят, блондинчик уже минут сорок без сознания.

У Сатору темнеет перед глазами. Размываются фигуры Джого, Ханами и Махито с Гето, свернувших обратно ко входу. Теряет чёткость силуэт Сукуны — он демонически хохочет, схватившись за живот, и из-за алого шёлка рубашки Сатору кажется, что его руки по локоть в крови.

Нужно наклониться и поднять ключ.

Годжо сделает это, и Двуликий прыгнет за руль скании, чтобы уехать на Сигонеллу. Уедет и Махито со своими людьми, заберёт Гето — испуганного, бледного, с чёрными кругами под глазами. Но ненадолго, потому что уже сегодня Годжо вернёт Сугуру и прострелит серую башку. Сначала спасёт Кенто и остальных наёмников, потом красавицу. И чем упорнее Сатору оттягивает момент, когда придётся наклониться за ключом, тем дольше Гето будет рядом с Махито.

Но Сатору отвратительно страшно. Сукуна стоит перед ним, не скрывая пистолета в руке. А чтобы поднять ключ, наёмник должен нагнуться, опустить глаза к земле и протянуть руку.

Ему вышибут мозги.

Годжо видит это в алых глазах Двуликого, слышит в хриплых, как у гиены, выдохах Махито, нетерпеливом стуке толстых пальцев Джого по рукояти автомата.

Он — Сатору Годжо — сдохнет как пёс, бесславно и глупо, если потянется за ключом.

— Передумал? — качнув головой вбок, с улыбкой спрашивает Двуликий. В его глазах — почти сочувствие, в сложённых на груди руках — пистолет.

— А ты забавный, — отвечает Годжо. И наклоняется.

От движения темнеет перед глазами. Кровь, которую сердце за долю секунды разогнало во внутривенный шторм, бьёт по глазам и ушам. Годжо ослеплён и оглушён. Только металлический блеск ключа — ответ на вопрос, жив ли он ещё. Грёбаный кусок железки не даётся в мокрую ладонь. Выскальзывает, прыгает по земле. Сатору хватает крепче.

Наёмник видит слева белые штанины и чёрные лакированные туфли. Сукуна не стреляет, а проходит мимо.

— Живи пока, — снисходительно бросает он и хлопает рукой по согнутой спине Сатору. — Мне нравится, как ты кланяешься.

Годжо выпрямляется, пошатываясь от головокружения. Люди Махито и он сам стоят у кабины, Двуликий медленно идёт к ним. Или Сатору кажется, что медленно, потому что он, не давая себе выдохнуть, срывается с места и несётся ко входу в дом.

Позади, во дворе, остаётся Гето. И Годжо пытается не думать об этом. Крутит в голове заевшей пластинкой «Махито не убьёт Сугуру». Верит в это ровно настолько, чтобы не оглянуться назад — ни на грамм больше.

Этот страх затравленного зайца перед пастью борзой, который так ясно читался в каждом движении Гето, — открытие для наёмника. Он не ожидал. Не придумал, как помочь, и не успевает придумать сейчас. Отворачивается и оставляет Сугуру одного с чудовищем, телепатически посылая мысли о том, что обязательно вернётся и спасёт. Но сначала нужно помочь Кенто.

Помочь — ещё одно слово, в которое Годжо не верит. На деле он торопится проверить, жив ли Кенто и остальные.

Тяжёлая дверь поддаётся не сразу. Годжо влетает в неё плечом, толкает снова и снова. Потом вспоминает, что, когда выходил Сукуна, она открывалась в другую сторону. Под хохот Джого и Махито наёмник тянет ручку на себя.

Дом внутри огромный. Лестница наверх, ряд комнат справа и точно такой же слева. Сатору замирает на распутье. Голова до сих пор кружится, предметы меняют свою форму и цвет. Белый мрамор темнеет, текстурой напоминает дерево. Вместо золотых орнаментов под ногами ковры. В нос бьёт солёный запах моря. Он стоит в помещении, будто кто-то вывесил сушиться пляжные полотенца посреди гостиной. Сатору крутит головой, потому что там — да, где-то в глубине коридора справа — мелькает пушистый рюкзак. Звенят ракушки на браслете. Девичий смех.

Годжо кидается вперёд, влетает голенью в напольную вазу с цветком. Она трескается, чёрная земля расползается по полу. Сатору падает, но до жути медленно — он успевает увидеть тяжёлые и острые осколки, в которые вот-вот угодит раскрытой ладонью. Боль тоже прошибает тело с опозданием. Сначала — кровь. Красное течёт, и чтобы понять откуда, Сатору приходится привстать, растерянно усесться на грязном из-за земли полу и уставиться на свою руку. Из неё торчит осколок.

Да? Правда ведь торчит?

Годжо мотает головой.

Никакой разбитой вазы нет. Нет острых граней расколотой керамики. Это вообще чужая кровь. Она с бёдер и ключиц девочки, которую наёмник прижимает к себе, пытаясь согреть. На её глазах мутная корочка — хрупкая, как лёд на неглубокой луже. Его всего-то нужно растопить, чтобы Рико, как обычно, часто-часто заморгала, расплакалась от досады и попросилась к маме…

Сатору снова смотрит на свои руки. Большие, тёплые, покрытые кровью и грязью. В левую ладонь воткнут осколок, в правой крепко зажат ключ.

Годжо стискивает челюсти и, не выпуская ключ, достает из ладони керамический осколок. В этот раз боль отрезвляет. Перед наёмником снова белый мрамор, металлический запах крови вытесняет иллюзорный аромат моря, чутьё Сатору теперь однозначно говорит, что в коридорах дома он один.

Нужно торопиться.

Годжо, чувствуя, что остро нуждается в поддержке, твердит себе сам: «Всё получилось, скания у Сукуны, ключ у меня, Гето рядом». Но и эти мысли портит воспоминание о том, какое лицо было у Сугуру, когда Махито за волосы тащил его к фургонам грузовика.

Двери открываются одна за другой. Все они не заперты, поэтому дело идёт быстро. Сатору специально громко хлопает ручками о стены, зовёт: «Кенто! Мей! Утахиме! Тодо!». Тишина. Наёмник разворачивается и бежит в противоположный коридор. Слышит, как грузовик отъезжает от дома. Звука мотоцикла нет, значит Махито и Сугуру ещё во дворе. Значит, можно попробовать успеть — не дать длинноволосой гниде увезти Гето.

Годжо достаёт мобильный и, продолжая плечом выбивать двери, набирает номер Мегуми. Мальчишка, как его и просили вчера, сразу поднимает трубку.

— Сукуна возвращается на Сигонеллу, — хрипит Сатору. — Срочно сматывайтесь оттуда. Только не по главной трассе.

Короткое «да» — и Фушигуро бросает трубку. Это тоже успокаивает Годжо. Такая серьёзность показатель того, что пацан понимает, насколько мало у них времени. Агент прибудет на военную базу через три-четыре часа. Как раз столько ехать от Мессины до Катании…

Наконец-то запертая дверь.

Она в самом конце левого коридора, спрятана за раскидистой пальмой в горшке. Сатору едва не пропускает её, но в последний момент разворачивается и замечает, как сверкает позолота на ручке.

Ключ входит в замок легко. И ещё до того, как дверь открывается, Годжо слышит за ней шум и возню. Он торопится, пытается быстрее провернуть блядский кусок металла в замке. Ручку нервно дёргают с другой стороны. Опять волной тошноты накатывают видения: Сатору кажется, что за дверью он увидит покрытые ледяной корочкой глаза. От крови ладони скользкие, гладкая поверхность ручки никак не поддаётся.

— Отойдите, — не выдерживает Годжо и вышибает дверь пинком.

Проходит секунда прежде, чем он понимает, что крепко зажмурился. Ещё одна нужна, чтобы отважиться открыть глаза.

— Чего замер, мерзавец? — голос Утахиме.

— Уходим, — бас Тодо.

Сатору дышит часто и глубоко — от переизбытка кислорода кружится голова и плывёт перед глазами. Но наёмник видит, что все живы. Ближе всех к двери стоит Мей. Длинные волосы вместо косы собраны в небрежный пучок на затылке, лицо красное из-за свежих гематом. Дальше Тодо и тот азиат из «Самураев», они придерживают с двух сторон Кенто. Он в сознании — мысль об этом теплом расходится по телу Сатору. Рядом Утахиме — упирается плечом в стену, но стоит. Иори держит за руку ещё одну свою коллегу, уговаривая встать с узкой койки. Та сидит расставив ноги, а изо рта на пол тонкой струйкой льётся кровь.

— Идти сможете? — спрашивает Годжо, ему не терпится вернуться во двор, к Гето. Настолько, что он готов кинуть друзей в этой ужасной комнате, насквозь пропахшей кровью и затхлым потом, чтобы успеть кинуться под уезжающий мотоцикл.

— Вон из прохода, — шипит Мей и, плотно обхватив руками рёбра с правой стороны, выходит. — Иори, как Май?

— Я в норме, — глухо отвечает девушка из «Самураев» и встаёт с кровати.

— Сукуна уехал, в особняке чисто. Выходите во двор, дон Фушигуро отправит сюда машину, — говорит Сатору.

— Можешь же когда хочешь… — Годжо сначала не понимает, чей это голос, настолько он скрипучий и тихий. — Можешь быть собранным.

Сатору уже в дверях оглядывается на Нанами. Он поднимает голову и смотрит прямо на своего напарника. На месте одного глаза — бесформенное месиво, кровь чёрными корками засохла на костях.

— Вот блять, — стонет Годжо, бьёт кулаком по грёбаной мраморной стене. Из раны на ладони выдавливается сгусток крови, размазывается по пальцам. — Во двор и в больницу. Все. Срочно.

По пути к дверям Сатору ищет номер Сёко. Отправляет сообщение: «Приготовься».

Последняя сцепка отъезжающей скании виднеется вдалеке, у ворот. Неудивительно, что это происходит так медленно — для управления огромной машиной нужна привычка. Сатору смотрит на заблокированный экран телефона. Одиннадцать сорок пять.

— Сугуру! — окликает Годжо, всматриваясь в повороты на дороге к воротам, откуда может вырулить машина.

Но что-то не так.

Соображать тяжело, потому что видения болгарской виллы всё ещё мерцают перед глазами. Превращают ровную зелень ограды в большие кадки с пальмами. Мрамор — в дерево. Плитку — в песок и гравий. Гудит голова, в носу запах крови смешался с морским бризом. Сатору сходит с ума.

Первое, что он понимает: во дворе нет Махито. Взгляд Годжо выискивает всё серое: чаша фонтана, каменные фигуры у ограды, ступени лестницы. Только так — по цветам — Сатору сейчас способен различать людей и предметы.

Второе осознание: мотоцикл на месте. Две машины — седан и джип — тоже.

Они стоят там же, где были. Шлем лежит на сидении байка, ключ зажигания торчит в замке.

Мысль о том, что произошло, прибивает Сатору к земле ударом молнии.

— Блять, — выдыхает он, оглядывается в сторону ворот и повторяет: — Блять.

Достаёт мобильный и сверяется со временем — блять, блять, блять.

Из дверей дома показывается Мей. Она помогает Утахиме тащить девчонку из «Самураев».

— Возьмите машины, уезжайте, — Годжо говорит это женщинам, пока сбрасывает вниз шлем, чтобы сесть на мотоцикл.

— У нас нет ключей!

Годжо разворачивается и кидает свой телефон через весь двор. Мей вскрикивает, неловко шатается, но всё-таки успевает подставить руку и поймать мобильный.

— Тогда вызови, блять, такси, — кричит Сатору. Голос от бессильного гнева срывается, почти пропадает на последних словах.

— Ты ёбнулся? — орёт в ответ Утахиме. — Это дом наркобарона!

Годжо из-за давления крови в ушах с трудом разбирает слова. Трясущимися руками, размазывая кровь по приборной панели, он пытается завести байк. Повернуть ключ в замке, нажать на кнопку… Скользкий от красной жижи палец не попадает.

— Все уехали отсюда вместе с Сукуной, — всё-таки заставляет себя ответить Годжо. — Позвоните дону, пусть пошлёт сюда людей. Чёрт, да я и сам вернусь через пятнадцать минут…

Наконец-то мотоцикл заводится. Сатору не знает, слышали Утахиме с Мей то, что он говорил или нет. Может, он молчал вовсе и всего лишь крутил в голове эти мысли. Он с трудом отделяет реальность от вымысла. Знает только — запомнил за короткий миг просветления — что кровь на ладони настоящая и боль, связанная с раной, тоже. А ещё Сугуру сейчас едет с Сукуной в одной машине. В той самой машине.

Байк ревёт, визжат колёса. Наёмнику нужно сразу сто километров в час — с места, без разгона. И мотоцикл слушается.

***

В кабине скании за сидениями есть широкая откидная койка с мягким матрасом. На ней, закинув ногу на ногу, полулежит Сукуна, скучающе вращая в руке пистолет. Махито за рулём. Джого и Ханами в первом фургоне — где ящики с оружием.

Гето прислоняется лбом к стеклу и смотрит вниз. Кабина высокая, разметка трассы мелькает до тошноты быстро. Если открыть дверь сейчас, сгруппироваться…

Рука Махито ложится на бедро.

— Лягушонок, решишь сбежать — пришибу, — ублюдок говорит почти неслышно и смотрит на дорогу перед собой. — Так дрожишь…

Сугуру не дрожит — его колотит жуткой судорогой, от которой раскалённые иглы входят в пальцы, мороз взбирается по позвоночнику и зубы сбивают друг с друга эмаль. Гето заклинает себя думать, но мысли собираются в мерзкие комочки, будто кто-то кинул муку в холодную воду. Они плавают безжизненными шариками, и когда Сугуру пытается зацепить какую-то — она слизью растекается по пальцам. Остаётся только не давать себе терять сознание.

— Будешь хорошо себя вести, — это добавляет Сукуна. Он садится на лежанке за креслами так, что его колени оказываются между Сугуру и Махито. Дулом пистолета проводит от уха Гето к ключице, — не сдохнешь.

На секунду замолкает, чтобы затянуться сигарой, и продолжает, со словами выпуская ароматный дым:

— Или сдохнешь быстро.

Нервный смешок вырывается сам. Бандиты принимают это за внушённый ими страх и довольно улыбаются — оскал Сукуны Гето видит в отражении на блестящем стекле счётчика, а гримасу Махито ловит краем глаза.

Увидев эти мерзкие рожи — самодовольные, сальные и кривые от выдолбленных за жизнь наркотиков — Сугуру принимает окончательное решение: сидеть и не рыпаться.

Он не станет рыдать и просить остановить машину. Не скажет, что под всеми сцепками и кабиной, в каждом фургоне, даже здесь, под этой злоебучей раскладной койкой — килограммы тротила. Не скажет, что Юй и Ино потратили на настройку этого механизма минут пять, посмеявшись, что занимались таким ещё в детском саду. Бомба простая как дважды два. Ровно в двенадцать часов дня — взрыв.

Это план, который придумал Сатору Годжо, когда узнал, что в логистическом центре компании «N&M» есть ещё куча ненужных сканий r730, которые принадлежат подопечным Гето. Для успеха достаточно двух факторов: «Сукуна спешит вернуться на Сигонеллу до приезда туда американского агента» и «Сукуна доподлинно не знает о содержимом настоящего грузовика с оружием». Всё удалось. Двуликий расслаблено сидит сзади и не обращает внимания ни на что, кроме пистолета, который раскручивает на пальце. Наверняка репетирует речь для агента.

Все экраны на приборной панели грузовика засвечены и бликуют. С пассажирского сидения их почти не видно. Но Гето крутит головой и щурит глаза — от цифр там зависит его жизнь. Ладонь Махито до сих пор лежит на бедре, а значит незаметно достать телефон не выйдет.

— Не переживай, едем не больше шестидесяти, — посмеивается Махито, решив, что Гето интересует скорость. — Теперь я буду обращаться с тобой бережно.

Он сжимает свои цепкие пальцы с острыми ногтями. И — как всегда и делал — продолжает до тех пор, пока Сугуру не вскрикивает от боли. Рука сдавливает и сплющивает кожу, несмотря на то, что она уже собралась в плотную ноющую складку. Гето пытается сопротивляться, но садиста это только веселит — он выкручивает зажатую кожу так, словно собирается порвать её вместе с тканью брюк.

— Махито, — от одного слова Сукуны больной ублюдок убирает руку.

Наркобарон наклоняется чуть вперёд и кладёт локоть на подголовник сидения Сугуру. Тяжестью на грудь ложится пистолет.

— Ты расскажешь этой девке из Америки, что это за машина и почему она так важна для их политики, понял? — на ухо шепчет Двуликий. Но Гето не до его угроз: из-за тени, которую торс Сукуны отбрасывает на приборную панель, Сугуру наконец видит время на дисплее. Одиннадцать пятьдесят три.

Злость набатом гудит в теле. Последние семь минут жизни Гето проведёт в компании вонючих отбросов, с которыми вынужденно водился всю жизнь. Будет кривится от горячего дыхания Сукуны, который думает, что охуеть какой опасный. Сугуру готов рассмеяться: опасность — это десять килограмм тротила под тачкой, всё остальное — мелочи. Эти скользкие ручонки Махито — их Гето боялся и от них сбежал, эта самоуверенность наркобарона, которая держится только на количестве пуль в магазине его пушки, — всё это смешно.

И Сугуру открывает рот — впервые не для того, чтобы вылизать чей-то зад за деньги и информацию, а чтобы высказать как на духу всё, что думает. Послать на хуй Сукуну и отправить Махито следом. Первому сказать, что Сатору Годжо гораздо круче стреляет, второму — что Сатору Годжо куда лучше трахается. А после этой истерики сгореть в адском пламени. Гето находит под плащом и сжимает нож. До взрыва он успеет воткнуть его в глотку Махито.

От дрожи голос не слушается, приходится собираться с силами, прочищая связки. За шесть минут до смерти тело трусит так, что локоть бьётся о дверь грузовика с неправдоподобно громким звоном. Будто она вовсе не обита мягкой кожей, будто это стучат снаружи.

— Вы выйдете в Лентини, дальше я поведу сам, — Сукуна раздаёт Махито приказы, поэтому оба не слышат странного звука.

А он — звук — точно есть. Или у Сугуру галлюцинации за пять минут до смерти.

Незаметно, пользуясь тем, что Сукуна и Махито заняты друг другом, Гето поворачивается и смотрит в окно.

В голове словосочетание «ёбаный пиздец» проносится сразу на всех известных языках.

За сканией, почти касаясь мускулистым бедром колеса, на байке Махито едет Сатору Годжо. Он похож набезумного демона из-за горящих голубым огнём глаз и белых волос, которые терзает ветер. Его светлый лонгслив в крови, его лицо в крови, кровь течёт по ручке мотоцикла, каплями срывается с неё и распыляется на брызги в воздухе. Но несмотря на обилие алого, самое красное — воспалившиеся белки глаз, в которых лопнули абсолютно все сосуды. Сатору в лихорадке, в смертельной агонии. Не отводит пугающего взгляда от Гето. Совершенно не смотрит на дорогу. Отнимает ладонь от ручки — байк виляет, подпрыгивает, но одно яростное движение возвращает его на место — палец указывает вниз. Сугуру по губам читает: «Прыгай!».

На часах одиннадцать пятьдесят шесть. У Гето есть четыре минуты, чтобы заставить идиота развернуться и уехать как можно дальше от заминированного грузовика. Или чтобы открыть дверь и прыгнуть.

Годжо сошёл с ума окончательно — он сближается со сканией вплотную, привстает на мотоцикле, тянется к двери. Сугуру не может оторвать взгляда от скользких красных пальцев, которые царапают чёрную эмаль в десятке сантиметров от ручки.

Три минуты. Открыть дверь. Прыгнуть. А между этими действиями — мгновенная реакция Сукуны, который точно будет стрелять, и цепкая рука Махито — она всё ещё рядом с бедром. И Гето проще умереть, чем рискнуть и попытаться вырваться из клетки. Но как бы он ни мотал головой, как бы ни складывал брови — Сатору не разворачивается. Байк накреняется в сторону грузовика, наёмник сильнее вытягивает руку, чтобы открыть проклятую дверь.

«Не смей меня не поймать», — Гето уверен, что его мысль эхом звучит и в безумной белой башке.

Сугуру дёргает дверь. Разогретый воздух бьёт в лицо, сдувает волосы назад.

Прыгать надо в первую же секунду.

Надо было в первую же секунду.

Гето замешкался, струсил из-за мельтешащей внизу разметки.

Он всем телом подаётся вперёд. Но слишком медленно. Корни волос натягиваются, по коже головы разрядом расходится боль, на глазах выступают слёзы. Гето не поворачивается, не слышит голоса из-за шума, но знает, что Махито схватил его.

— Сугуру! — это воет Годжо. Гето нравится, когда он зовёт его по имени.

Рука сжимает нож. Махито тянет волосы назад. Есть только одна попытка. И Гето наклоняется вперёд так, чтобы пряди натянулись в струны. Наугад заводит руку с ножом назад и режет одним движением — через рёв колёс, шум мотоцикла и свист ветра слышит, как рвутся тонкие волосы под острым лезвием. Достаётся и ладони Махито. Он взвизгивает, разжимает пальцы. Следом выстрел — его Гето тоже предчувствовал. У Сукуны отменная реакция. Натяжение у корней волос исчезает вместе с болью, зато она ядовитым цветком распускается в плече. Теперь траекторию прыжка невозможно рассчитать. Но Гето смотрит вниз — в голубые глаза, которые сияют, как целых два блядских маяка, и верит, что его поймают.

Сугуру из последних сил отталкивается рукой от края кресла и переваливается вниз. В глазах темнеет.

Эпилог

— Старик, не подглядывай!

Годжо бодро прыгает на костылях. Без труда обгоняет дона Фушигуро и поправляет чёрную повязку на его глазах. Тоджи нервничает, тут же тянет её обратно вверх. Но Сатору не сдаётся. Кенто и Сугуру ждут в конце аркады, на заднем дворе. Гето то ли придерживает инвалидную коляску, в которой сидит Нанами, то ли сам опирается на неё.

— Давай-давай, вперёд! — торопит старика Фушигуро Годжо. Он же, проходя мимо Сугуру, посылает ему воздушный поцелуй. Крысенышу так хорошо с каре, что у Сатору никогда не получается сдержать чувств.

— Я знаю, что там будет грузовик с оружием и мой сын, — огрызается Тоджи. Наёмник тянет за повязку. Ткань падает с лица дона.

— А ещё его парень! — радостно восклицает Годжо и хлопает в ладоши, придерживая костыли локтями. — Знакомься, это Юджи. Он теперь будет жить с вами.

Итадори стоит рядом с Мегуми у фонтана. Сзади — огромная чёрная скания. Та самая, r730. Её несколько часов назад привезли сюда Нанако и Мимико. Годжо так и не понял, чем девушки были недовольны больше: тем, что пришлось далеко ехать на огромной машине с оружием или тем, что их любимый Гето лишился длинных волос. Но владелицы «N&M» змеями шипели на Сатору и настойчиво предлагали позаботиться о билетах домой заранее.

Юджи переминается с ноги на ногу. Машет дону Фушигуро, но тут же неуверенно сжимает ладонь. Мальчишка совершенно неиспорченный — видно, что до обморока трусит перед отцом возлюбленного.

— А-а… — тянет Тоджи и честно пытается улыбнуться в ответ пареньку. Выходит оскал разбуженного медведя.

— Привет… Папа, — отвечает той же гримасой Мегуми.

— Невероятно трогательно, — всхлипывает Сатору и скачет к кабине скании. Юджи, который стоит рядом, пытается придержать наёмника за локоть, но тот решительно убирает его руку. — Из-за того, что «Самураев» покалечил Сукуна, им дали отсрочку. Их куратор приедет сюда только через пару дней. Постарайся не просрать грузовик за это время, старина…

— Слушай, ты… — сжимает кулаки Тоджи. Итадори хохотом разряжает обстановку. Улыбается даже Кенто, откидываясь на спинку своей коляски.

— Идёмте, — перерывает веселье Мегуми. — Цумики ждёт к ужину.

— Мы с Сугуру задержимся, идите без нас, — кивает Годжо и машет рукой в сторону дверей в дом. Оборачивается к Юджи и с улыбкой просит: — Парень, помоги Кенто с коляской.

Итадори только рад быть полезным. Под тяжёлым взглядом Тоджи он чувствует себя неуютно и совершенно не знает, куда деться. Переступает с ноги на ногу, дёргает раздражённого Мегуми за рукав рубашки и бегает глазами по статуям во дворе.

— Можете вообще не приходить, — ворчит дон, подкуривая сигарету. — Превращаете мои семейные ужины в свои пидорские посиделки, — от этой шпильки Итадори всполохом краснеет, хоть Тоджи и делает вид, что говорит только о Гето и Годжо. — Кенто, друг, как ты их терпишь?

Пока Нанами только открывает рот, Сатору громко продолжает, обращаясь к Юджи.

— Скоро катать Кенто будет его жених, приедет специально для этого. Он звонил утром, — на последний словах Годжо с гаденькой улыбочкой разворачивается к Фушигуро-старшему. — Старик, найдёшь для них комнату с двуспальной кроватью?

— Годжо, — потирая переносицу под очками, уставшим и смущённым голосом тянет Кенто. Тоджи с застывшим лицом цыкает, щелчком отправляя сигарету в мусорку.

— Вот оно как, — бурчит себе под нос и идёт к дверям. — Чего-то я не понимаю…

Мегуми следует за отцом, недоверчиво вглядываясь в его широкую спину. Итадори подхватывает ручки коляски Кенто и катит её вперёд. Наклоняется к Нанами, о чём-то негромко спрашивает. Мей с Юй в гостиной, никак не могут оторваться друг от друга, пока Цумики и прислуга накрывают на стол. Сёко курит на веранде. Тот отдых, который она устроила себе, пока наёмники «Колледжа» разъезжали по острову в поисках оружия, кончился. За последние дни женщина сделала столько, что полностью оправдала своё жалование. Она же помогла «Самураям». Они тоже приедут отметить удачное завершение миссии.

— Ты же говорил, что парень Кенто хочет устроить сюрприз? — тихий голос Гето возвращает в реальность заднего дворика поместья дона. — Но Нанами не выглядел удивлённым.

— А, — отмахивается Годжо и подходит к Сугуру так, чтобы он тоже мог опереться здоровой рукой на костыль. — Так он сам всё разболтал. Слишком любит Кенто. Ты будешь в восторге от этого солнышка…

— Ему будет больно видеть Нанами в таком состоянии, — задумчиво прикусывает губу крысёныш.

— Зато он сможет посмотреть, как Кенто встанет из коляски и вернётся к нормальной жизни, — пожимает плечами Сатору; он не шутит и не смеётся — в этом нет смысла, потому что Гето точно знает, каково ему на самом деле.

Сукуна действительно пытал и Кенто, и Мей Мей, и Тодо с Утахиме, чтобы выяснить, что именно лежит в скании. Сломанные кости и перебитые жилы срастаются не так хорошо, как хотелось бы. Вот уже четыре дня Нанами на коляске. Сёко не смогла спасти его глаз, и сейчас на месте пустой глазницы плотная повязка. Мей Мей каждое утро ходит на перевязки. Гето вместе с ней — его рана в плече и ожоги от ударной волны взрыва оказались тяжёлыми. Два дня он лежал в лихорадке, и только сегодня смог наконец подняться на ноги. Сам Годжо считает, что отделался легче остальных: сломал бедро, когда, поймав свою красавицу, слетел с мотоцикла.

— Мне звонил Мигель, сказал, что Ураюме сбежала, — устало выдыхает Сугуру. — Но Юджи сработал чисто, когда разговаривал с американским агентом.

— Той женщиной? Юки, кажется?

— Да. Он объяснил, что картеля и Двуликого больше нет. Выплатил неустойку. Осталась пара проверок — и Итадори с Мегуми передадут мне обещанную часть денег и активов.

— Ой, мой парень станет наркобароном.

— Я не… — вскидывает голову Сугуру, но, столкнувшись взглядом с Годжо, продолжает спокойнее: — Я не наркобарон. Ты же помнишь наш уговор с Ютой.

Годжо смеётся, притягивая Сугуру к своей груди. Кладёт подбородок на его макушку. Теперь от информатора пахнет настоящими бинтами — он с утра ходил на перевязку.

— Да-да, он нам тротил и все списанные пушки, какие только есть на его складах, а ты навсегда покидаешь остров.

Плечи Гето вздрагивают и опускаются. Сатору не видит лица, но уверен, что информатор состроил самую понурую крысиную морду из всех возможных. Вчера вечером Годжо уже наблюдал стихийную истерику, начавшуюся тогда, когда у Сугуру не вышло собрать волосы в пучок. После того, как он срезал часть прядей ножом, пришлось убрать длину до плеч. Из-за этого короткие волосы на затылке падали вниз и не хотели фиксироваться резинкой. Годжо помог, завязав пучок чуть ниже. Потом долго гладил Гето по спине и молчал. Понимал, что причина раздражения вовсе не причёска.

— В Исландии очень холодно? — глухо спрашивает красавица, плотнее прижимаясь носом к плечу Сатору.

— Зато мы купим тебе кучу новых свитеров. Выберем самые жуткие: с блёстками и бахромой, — улыбается Годжо, покачиваясь из стороны в сторону, чтобы успокоить.

— Ладно, — со вздохом соглашается Сугуру. — Завтра начну собирать вещи. Иди первый к Тоджи, я покурю.

Он мягко толкает Сатору в грудь. Слои одежды скрывают бинты, за которыми наполненные жидкостью волдыри. Гето больно. Ночью он комкал одеяло, прижимая к животу, и скулил. Годжо едва нащупал свои костыли, чтобы добраться до кухни, а потом держать Сугуру за непривычно голую и холодную шею, пока он мелкими глотками пил воду.

Гето достаёт пачку неловко. В ней уже лежит зажигалка.

— Иди, — снова бросает он, онемевшими пальцами цепляясь за сигарету. Сугуру тяжело сгибать перевязанную руку, поэтому он поворачивается полубоком — не хочет, чтобы наёмник видел, как трясётся кисть, как приходится тянуться к фильтру губами. Годжо, дождавшись, пока он подкурит, подкрадывается со спины, забирает сигарету. Ловко хватает её и со смехом вставляет в свои губы.

— Эй ты!.. — Гето возмущён. Оборачивается и мажет рукой по воздуху, пытаясь отобрать.

— Ну же, — Сатору отпрыгивает на костылях. Сугуру, как зомби, шагает следом.

— Идиот, — говорит крысёныш и прыскает со смеху, когда Годжо пытается отбиться от него костылём, но качается, почти теряя равновесие. Гето вовремя подхватывает его за руку. Сатору кривится от боли — у него на предплечьях ожоги; та же гримаса у Сугуру — ему больно сгибать локоть. Непонятно, кто улыбается этому первый, но через секунду смеются оба. Годжо выцеловывает на лице красавицы пунктиры ссадин, которые уже схватились корочками. Разворачивает сигарету фильтром к Гето, подносит к губам. Бывший сицилийский информатор, а в скором будущем — любимый гость домика в Лунде, затягивается, снова опираясь на костыль того самого гостеприимного хозяина.

— Ничего не хочешь у меня спросить? — говорит Сугуру, выдыхая дым.

— Нет-нет, для свадьбы рановато, понимаешь ли…

— Идиот! — Гето пихает в бок, и Сатору ойкает, потому что рёбра болят тоже. — Спроси, откуда я знаю про Болгарию и Рико.

— А-а, — тянет Годжо, смотрит мимо скании на красный закат за деревьями сада. Рассеянно чмокает Сугуру в висок, старается не замечать, как кончики чёрных волос щекочут шею. — Потом. Как-нибудь потом.