Ещё одно зло во благо (СИ) [Ungoliant] (fb2) читать онлайн

========== 1. ==========

С каждым толчком крови жизнь покидала солдата — Лир почувствовала поток через связующие нити и снова воззвала к Всевышнему. Слабое свечение окутало ладони, а затем устремилось к ранам. Кровь не останавливалась: расползалась по белой рубахе и капала с койки на её сапоги.

Способностей Лир хватало лишь на мелкие раны — лёгкие порезы, укусы да царапины, — но сейчас, пока город осаждали, помощь каждого целителя ценилась на вес золота. Настоящие жрицы ушли к защитникам, поддержать их в бою, а Лир оставили в тылу — наедине со смертью. Далеко не сразу стало ясно, что клинки убийц отравлены, и те, кто вышел из битвы почти невредимым, через пару часов падали замертво.

Второй солдат на соседней койке словно сгорал заживо, и Лир ничем не могла помочь ему — только оттягивать неизбежный конец, выбиваясь из сил. Пока она разрывалась между двоими, за ширмой ожидали помощи другие — хотя бы в сознании, чтобы позвать на помощь. Прислуга и крестьянские жёны, успевшие укрыться в городе, промывали раны и меняли повязки; зелья лечения кончились в первый же день, а осада длилась почти неделю.

Лир срезала пропитанную кровью рубаху и осмотрела раны: следов яда она не обнаружила, но кожа стремительно бледнела, что говорило о критической кровопотере. Грудь солдата была страшно изувечена, некоторые раны успели затянуться, но самые страшные, от алебарды, углублялись до костей и чернели от извергающейся крови. Лир словно перетягивала канат, в центре которого теплилась жизнь, и потратила слишком много сил, чтобы бросить свой конец и сдаться смерти.

Воззвание к Всевышнему слетало с пересохших губ бессознательно; Лир почти бредила без сна и отдыха, но хотя бы еды на всех пока хватало. Портовый город потому и стал лакомым кусочком для бандитов. Кто-то шепнул, что на простой разбой не похоже — скорее на работу наёмников, — но Лир было всё равно, кто их убьёт. Её меч всегда лежал рядом — на случай, если ловкий лазутчик ворвётся в лазарет добить раненых и лекарей. В этом было преимущество и недостаток образования аристократа: Лир знала многое из разных областей, но без должной глубины.

Сонный разум мгновенно пробудился, когда она подумала о Великой Имперской библиотеке в столице, где почти всю жизнь работала — конкретно о старых книгах по целительству времён императора Демосфена. Тогда некоторые утверждения показались странными, но сейчас Лир не приходилось выбирать.

Убедившись, что её навыков исцеления не хватает даже на двоих, Лир взглянула на умирающего от яда солдата, закусив нижнюю губу: он всё равно обречён — и тянет за собой того, кого ещё можно спасти. Лир уверяла себя, что это простой прагматизм; сердце настолько устало страдать, что никак не отреагировало на решение фактически убить кого-то.

Нет — спасти.

Нити магии Жизни окутывали тело, удерживая в нём душу. Лир чувствовала через поток, как яд забирал своё по капле, с каждым биением сердца, распределяющим кровь по органам — и потянула обратно. Однако ничего не произошло. Лир безрезультатно пробовала снова и снова, чередуя попытку убийства с лечением, чтобы не потерять обоих солдат раньше времени. Щёки горели, а сердце билось так, что становилось больно; она осматривалась как преступница, чтобы никто не поднял крик. Их жёны сейчас наверняка перевязывали других солдат, не зная, что происходит в паре шагах за ширмой.

Лир перестала тянуть и прислушалась к ощущениям — к потоку и пронизывающим нитям, пока не услышала слабый стук измученного сердца. Сначала звук показался обманом измождённого рассудка, но он равномерно повторялся — и Лир снова потянула: медленно, на одном дыхании.

Жизнь полилась к ней по рукам, но свечение оказалось как кровь красным. Лир оцепенела на миг, а затем — больше от страха, пытаясь сбросить что-то чуждое, — потянулась ко второму солдату. Её тело стало мостом для потока между двумя душами; точно морская волна в шторм, ощущение власти над жизнью захлестнуло и бросило на камни, выбивая из груди воздух. Лир согнулась, но не разжала хватку — не могла: поток хлынул бесконтрольно, едва не высушив её саму. Энергия живого тела в сотни раз превосходила целительские умения.

Смерть оборвала этот удушающий кошмар — словно ножницами нити обрезала, — и Лир смогла отнять руки. Солдат, которому досталась вся магия, дышал ровно, его щёки порозовели, а раны затянулись — только шрамы остались. Выходить его будет просто.

Лир перевела взгляд налево и подавила крик, закрыв рот ладонью. Второй солдат умер в агонии: его широко распахнутые глаза закатились точно в припадке, перекошенный рот замер в немом крике, по губам медленно растекалась кровавая пена; кожа посерела, избороздилась глубокими морщинами; в светлых всклокоченных волосах серебрились седые пряди. Лир смотрела на него, не в силах отвести взгляд, пока не пришла в себя.

Влага на щеках и губах оказалась не слезами — кровью с ладоней; она в прямом смысле вытянула её магией. Пальцы мелко тряслись. Лир вытерла их о край короткой мантии и накрыла труп простынёй — потом его сожгут во дворе вместе с остальными, чтобы не отдавать Мортис, и похоронят прах в общей могиле.

Спасённый солдат мирно спал, и Лир, выполнив свой долг, наконец смогла немного выспаться без кошмаров. Мысли одолевали то сомнения, то любопытство. Очевидно, почему церковь не приняла такое целительство — ценой другой жизни, — в нём не было смысла в обычное время, но в тёмный век Демосфена любые средства могли пригодиться. Лир продолжала помогать раненым, мечтая вернуться в столицу и узнать больше; к «переливанию» жизни ещё раз не пришлось прибегать.

Однако к вечеру она вернулась к той койке, где дремал солдат. Прислуга говорила, что он приходил в сознание, выпил две чашки воды залпом, съел немного хлеба и снова уснул. Лир таращилась на пустую койку рядом, не понимая, о чём вообще думала. Кто-то заботливо убрал окровавленные простыни, чтобы ничто не напоминало о недавней смерти.

Грохот в зале, где в мирное время проводили богослужения, заставил Лир вздрогнуть; раздались лязг металла и крики — мужские и женские, испуганные; топот приближался. Дверь распахнулась, но на пороге стоял не имперский солдат, а головорез с двумя окровавленными мечами в руках. Лир сидела ближе, но благодаря ширме её не заметили. Головорез кинулся вглубь лазарета, и монахини бросились от него врассыпную. Те солдаты, кто был в сознании, попытались дать отпор врукопашную.

Лир схватилась за меч и выскочила из укрытия наперерез следующему бандиту — к счастью, тот тоже был без тяжёлой брони, чтобы быстро проскочить в тыл. Она рубанула сверху вниз по диагонали — от шеи к бедру. Лёгкий длинный меч от лучшего столичного кузнеца играючи рассёк мышцы, и кровь хлынула на кожаный нагрудник. В уме Лир молитвой повторяла уроки фехтования: как парировать атаки двух кинжалов и не подставить уязвимые места на бедре и шее.

Спрятавшись за дверью, Лир смогла застать другого убийцу врасплох, но следовавший за ним её видел. Низкорослый, одноглазый бандит в нелепой куртке с меховым воротом усмехнулся и облизал губы, словно собирался её съесть. Сердце ухнуло в пятки, когда Лир увидела зеленоватый отблеск на клинках — яд!

Он извернулся и взмахнул снизу вверх двумя мечами сразу, но Лир успела отскочить. Умом она понимала, что нужно действовать, атаковать, а то её загонят к стене, но страх словно парализовал мышцы, вынуждая только защищаться. Лир сделала ещё несколько шагов назад. Пахло кровью и — в отдалении — гарью. Где-то начался пожар.

Убийца рыкнул как зверь, замахнулся — и дёрнулся в сторону, когда полуголый солдат кинулся ему на спину и схватил за шею. Будто сон сбросив, Лир тоже атаковала, тесно прижавшись к противнику, как учили — так, удерживая его в тисках, она могла контролировать удары.

Имперский солдат отобрал один из отравленных мечей и вонзил во второго бандита; Лир добила его. Они уставились друг на друга, тяжело дыша.

— О, леди Лир, давно мечтал познакомиться с вами!

Сухом ком перекрыл горло, мешая продохнуть: это был он — спасённый за счёт чужой жизни солдат. Широкие красные полосы испещряли его грудь и живот, словно ещё вчера и не было жутких рубленых ран. Возможно, никто, даже он, не понял, насколько близко подкралась смерть.

— Я тоже… — промолвила Лир кое-как, но искренне.

— Годрик, моя леди, сквайр.

Он улыбался, не обращая внимание на кошмар вокруг — такой молодой и пылкий, не старше самой Лир; жизнь кипела в нём как в котле — две жизни, если точнее.

— Отлично, Годрик, помоги выгнать захватчиков из моего лазарета.

Накинувшись толпой, раненые сами убили первого ворвавшегося бандита и под руководством Лир баррикадировали двери шкафами, сундуками и койками, вооружались всем, что находилось под рукой. Они ждали, прислушиваясь к звукам боя; женщины тихо молились Всевышнему — и он услышал их.

— Да здравствует Империя! — кричали солдаты во дворе под окнами. — Враг бежит в гавань!

Лир же ждала до последнего, пока не услышала звон доспехов в зале, и вздохнула с облегчением. Тело тут же переполнила невыносимая усталость, отчего пришлось присесть на ближайшую койку.

— Мы спасены.

Подкрепление прибыло как раз вовремя — защитники города держали последний рубеж обороны и едва ли контролировали все входы в церковь, где укрылись выжившие крестьяне и монахини. Имперская жрица, прибывшая с отрядом, взялась за раненых и мастерски поставила всех на ноги за пару часов.

— Вы неплохо справились, — жеманно похвалила она, узнав, что Лир осталась одна в лазарете, и гнев вскипел в одночасье. Церковников не волновали ранги и титулы — их вёл сам Верховный Отец, и власть над жизнью отражалась в старших жрицах самодовольством. О да, Лир знала это чувство не понаслышке! Однако стоило рот открыть для колкости, как в разговор вмешался Годрик.

— Только благодаря леди Лир я ещё жив. Она не просто справилась: она спасла нас всех!

Солдаты поддержали его нестройным ропотом. Кровь ударила в лицо, когда жрица опустила взгляд и увидела зарубцевавшиеся раны, наспех прикрытые рубахой не по размеру. Конечно, она всё поняла. Лир с силой вонзила ногти в ладони, чтобы не закричать: «Замолчи! Замолчи!»

Солёный воздух с примесью гари пошёл ей на пользу: после душного, пропитанного запахами испражнений и крови лазарета Лир словно начала жизнь заново. Одолевали гнетущие мысли, вопросы без ответа, — а смогла бы она продержаться чуть дольше и дождаться спасения? — но не чувство вины. Нет, тому человеку нельзя было помочь, но облегчить муки следовало. Лир виновата лишь в том, что воспользовалась магией как дилетант и сама едва не погибла.

Зябко обхватив ладонями плечи, она наблюдала за крестьянами, таскающими воду в вёдрах, чтобы потушить последние очаги пламени. Видно, узнав о наступлении Империи и отчаявшись, бандиты пытались избавиться от города. Теперь их гнали конные рыцари, чтобы допросить и добить оставшихся.

Как подобало знатной леди, Лир встретила отряд спасителей на парадной лестнице. Взгляд зацепился за подсохшие капли крови на граните, отпечаток чьей-то руки на стене. Сил не осталось пугаться и горевать — это и значило быть подданным Империи.

Однако когда Лир увидела командующего, то едва не разрыдалась от счастья; колени дрожали. Заметив её, Ламберт соскочил с коня, передал поводья оруженосцу, быстрым шагом направился к ней и заключил в крепкие объятья. Лир уткнулась в рукав камзола, под которым серебрилась кольчуга.

— Моя дорогая кузина, вы всегда там, где опасно и трудно. Хотите поплакать? — Она покачала головой. — Нет? Ну смотрите, я рядом.

Его голос звучал с горечью, но полнился невыносимой теплотой. Так умел только он — быть добрым, несмотря ни на что, видеть в людях только хорошее и забывать зло. Многие посмеивались, называли Ламберта Вайнрайта наивным дураком, которого легко обмануть, но Лир с юности всегда защищала его, часто до драки.

Только из-за приличий она нехотя отстранилась и обратилась к рыцарям, поблагодарив за спасение города. Мысли тут же заполонили мирские дела: как накормить всех, разместить, вернуть крестьян по домам и компенсировать убытки, затем следовало написать отцу о непростой ситуации и дождаться поддержки — ведь все целители, отправившиеся на защиту города, погибли.…

Лир удавалось держаться, изображая хозяйку — герцогиню, а не самозванку, — когда Ламберт находился рядом. Ополченцы обожали его открытость и простоту, безоговорочно слушались и ходили за советом. Казалось, вокруг него рассеивалась любая тьма. Годрика посвятили в рыцари, как ещё нескольких отличившихся сквайров, и Лир следила за его успехом с какой-то материнской гордостью. Только теперь она поняла, как тот похож на Ламберта внутренним светом.

Вместе они разобрались со всеми проблемами, успели и по душам поговорить, и вина за ужином выпить, а через пару дней Ламберт забрал Лир с собой в столицу, посчитав, видимо, что там она будет в безопасности. За спасение дохода кучки торговцев Вайнрайты получили похвалу от самого императора Мередора. Лир нервничала и огрызалась на каждое поздравление, но то связывали с пережитым сражением. Давно прошли те времена, когда боевым подвигам аристократок удивлялись — теперь каждая могла постоять за себя.

Ламберт, очаровательно поклонившись, удалился по своим делам, а Лир наконец вернулась в башню магии, ставшей роднее семейного замка. Великая библиотека Империи, позабытая всеми сокровищница, хранила в себе древнейшие книги и манускрипты — старьё в глазах советников и средство пыток подрастающих аристократов. Благодаря поддержке Лир, башню спасли от разрушений временем, достроили новые секции и починили старый телескоп — чудесное изобретение нищего, но талантливого зачарователя.

Сколько себя помнила, Лир тянулась к знаниям. С детства придворный маг вбивал детям знати в головы, что факты нужно не воспринимать на веру — если те не касаются самой веры в принципе, как ни странно, — а проверять, даже если ни в чём не сомневаешься. «История пишется победителями, как им удобно… как приказали помнить», — говорил он, и столь наглый обман, у всех на виду, жутко напугал юную Лир.

Пока старшие кузены проходили одну веху истории и со скрипом переходили к следующей, она чуть ли не вгрызалась в манускрипты, мемуары и пергаменты в поисках истины, но не находила особых различий с имперской летописью. Возможно, в детстве она приняла урок чересчур близко к сердцу, отчего никому не могла поверить на слово. Разве что только Ламберту, который врать не умел в принципе.

Однако те записи, так удачно всплывшие в памяти, оказались правдивы.

Лир провела почти всю ночь за поисками нужной книги. Чихая от поднявшейся пыли, она аккуратно доставала ветхие фолианты и не дыша листала пожелтевшие страницы в поисках нужных рисунков. Если попадались отдельные записи, сложенные или распиханные между других страниц, Лир бережно разворачивала их и оставляла распрямляться.

За почерком давно умерших людей скрывались свои трагедии, альянсы и предательства, победы и поражения, и Лир просто не могла проигнорировать чужой горький опыт. Правление Демосфена едва не разрушило Империю семьдесят лет назад, но беда пришла задолго до возвращения одержимого наследника Утера: из-за внутренних распрей знати, интриг и погонь за еретиками подданные остались сами по себе и не поддержали своих правителей.

Разве что-то изменилось?

Холодок пробежал по коже, когда Лир увидела тот самый рисунок: силуэт человека в центре, нити, словно растущие из его рук, и символ с волной — потока жизни. Она увидела описание ритуала будучи ещё девчонкой, глотавшей знания огромными кусками, обрывочно, поспешно, и осталась под таким впечатлением, что не прочитала чересчур заумную книгу до конца. Тогда она самонадеянно думала, будто поняла всё — в принципе, частично так оно и было.

Она провела пальцем по нарисованным линиям — чернила растрескались, но вгрызались в бумагу, — повторила символ потока и опустилась к имени в правом нижнем углу: «Эрхог Светлая, прорицательница Его Императорского Величества Демосфена».

Лир вздрогнула от шороха во тьме башни, но так скрипели потревоженные ветром ставни. Когда сердце чуть успокоилось, она глубоко вдохнула и подвинула свечу поближе, чтобы продолжить чтение. В книге описывалось, как перенаправить магию Жизни и преобразовать в магию Смерти, чтобы питать другое существо.

«Перенаправление жизни проходит как в сообщающихся сосудах, — писала Эрхог. — Сильное существо не почувствует серьёзный урон, но слабое — больное или раненое — обречено умереть».

Лир вспомнила ощущение потока, проносящегося через её тело, и сглотнула.

Так чувствовалась некромантия.

========== 2. ==========

— Не может быть, перепроверь!

Лир устало потёрла глаза, борясь со сном и головной болью. В свете одинокой свечи лицо матери казалось застывшей маской ужаса, с глубокими тенями под глазами, точно у давно больного человека. Пьянство оставило свои следы, особенно с возрастом, пусть придворные дамы и не считали пристрастие к вину тяжёлой зависимостью — благородный напиток же. Бокал в день рекомендуют лекари, а пара бокалов точно не навредит. Мать и сейчас была пьяна — судя по истеричным ноткам в голосе и эмоциональной жестикуляции.

Спрятав взгляд, чтобы не выдать презрение, Лир пододвинула бумаги с огромной бордовой печатью.

— Ошибки нет: глава инквизиции Иоганн IV повысил церковные налоги для всей знати, не только нам. Вот приказ, вот печать.

— Но… как же нам выжить? Они отберут почти половину нашего дохода!

На самом деле обычный солдат, рискующий жизнью, получал куда меньше за год, чем бесполезная герцогиня Мария Вайнрайт за день. Лир и собственную работу считала бестолковой по меркам Империи, но матушке не было равных в праздности.

— Значит, научишься жить скромнее. Война идёт, помнишь?

— Она никогда не заканчивалась, — парировала матушка, и Лир про себя невольно согласилась. — Будто я не знаю, что на самом деле происходит: инквизиция попирает наши исконные права, прикрываясь войной. Помяни моё слово, они прогрызают дорогу к императору.

Лир промолчала, что священники всегда лили воду в уши — и правителям, и знати, и простым людям, падким на надежду. Инквизиция неразрывно существовала рядом с церковью, рьяно выпалывая ростки ереси, но сейчас, стоило признать, голоса её представителей звучали чересчур громко. Из слуг народа они превратились в надзирателей, как всегда поступали в сложные времена.

Не обращая внимание на гневные причитания матери, Лир закончила приводить бумаги в порядок — доверять настолько личное дело посторонним она не собиралась, — затем заперла их в тайнике за картиной. Делами родных земель занимался отец, Лир же помогала ему по мелочам, постепенно вникая в нюансы управления. Конечно, она никогда не унаследует их единолично, пока живы более успешные старшие кузены, но останется вести дела за управляющую, а в чьих руках деньги — у того и реальная власть.

Всю жизнь Лир думала, что её путь в Империи распланирован, а место нагрето до рождения; что юность пройдёт в забавах и органично перейдёт в чинную зрелость: она выйдет замуж за какого-нибудь шального графа, которому хватит ума не умереть от собственных интриг, нарожает детей и станет… чем-то вроде её матери? Представлялась жизнь ничем не примечательная и одинокая — Лир даже заранее расстроилась.

Кусок в горло не лез; стук приборов по тарелке мерзким скрипом разносило эхо, отчего матушка, мучимая благородным похмельем, хмурилась и награждала Лир немым укором. Отец, Ламберт и другие кузены к ужину не явились, а значит, задержались на совете: решение увеличить налоги никому не пришлось по вкусу. Правда, Ламберт, как капитан Императорской Гвардии, права голоса в этом вопросе не имел и разрывался между дружбой с императором и кровным долгом.

Семейное древо Вайнрайтов раскидывалось так запутанно, что каждый аристократ мог приходиться Лир дальним родственником, но только Ламберт и его младший брат Грэгор роднились с императором по материнской линии — однако недостаточно, чтобы претендовать на трон. Их отец перед смертью распределил земли на каждого сына, никого не обидев, что многим казалось благородной глупостью: однажды кому-то всегда оказывается мало. Чтобы Лир не задохнулась под грузом семейного древа, ей дали лучшее образование и все навыки для боя, но фехтованием определённо следовало заняться больше.

Распрощавшись с матерью, Лир, как обычно, отправилась в библиотеку. Хранители и маги-послушники здоровались с ней как с хозяйкой, хотя знания Империи принадлежали всем. Впрочем, некоторые — не должны были. Лир понятия не имела, как книга прорицательницы Эрхог сохранилась: возможно, её высокий статус в церкви внушал доверие, или же никто внимательно не читал. Любой инквизитор счёл бы одно упоминание магии Смерти ересью.

Как и сто лет назад, прорицательницы мастерски владели магией Жизни и единолично поддерживали целые армии, снимали эффекты ядов и проклятий одним заклинанием. Лир представила такую мощь и вздохнула: сидя в библиотеке, подобное можно лишь представить по мемуарам полководцев.

Копнув глубже, она поняла, что правильно поступила, не отправившись к магам за разъяснениями: своими взглядами Эрхог вдохновила многих имперцев отвернуться от Всевышнего и основала новый культ, затем отравила императора Демосфена и погибла от мечей гвардейцев. В летописи указывались сухие факты без разъяснений, а Лир сжирало любопытство: как обычно, победители не упоминали, как культы привлекли столько церковников и насколько глубоко проникла ересь Эрхог.

«Ересь есть ересь — что в ней разбираться?» — сказал бы любой инквизитор.

Спрятав книгу там, где её искать не станут — на своём месте в библиотеке, — Лир вернулась к обязанностям, но мыслями пребывала в крепких раздумьях. Факт одного существования записей говорил о том, что в начале пути Эрхог не касалась некромантии и изучала исцеление из добрых побуждений, из жажды знаний, затем её могли объявить еретичкой и выгнать, бросить на произвол судьбы, а там и до мести с культами недалеко. Так бывало, когда людей загоняли в угол и лишали всего; неудивительно, что Эрхог демонизировали. Лир не собиралась обелять её — за отравление императора она заслуживала казни, — но и не связывала чистые знания с личностью исследователя.

Идея сообщающихся сосудов подтвердилась на практике: если бы не отрава, то жизненной силы хватило для баланса обоим солдатам, поровну, и никому бы умереть не пришлось. Лир ворочалась в постели без сна, зная, что могла исправить ошибку, а если никто не умирает, то и ритуал к некромантии не относится, ведь так? Грехи одного человека не должны перечёркивать целое направление в исследованиях, тем более в исцелении.

Инквизиция, наперво, не имела права выбирать, какие знания полезны, а какие — нет. Империя и так потеряла кучу сильных заклинаний после смутного времени! Уверенная в успехе, Лир решилась продолжить то, что так бездарно начала…

— Кузина? Гляжу, вы, как всегда, вся в делах.

Лир подняла взгляд с бумаг, которые даже не читала — что-то об увеличении пахотных земель, кажется, — и улыбнулась Ламберту, вздохнула с облегчением. Родные голубые глаза лучились нежностью.

— Я задумалась, — честно призналась Лир и поднялась из-за стола.

Сцепив за спиной руки, Ламберт медленно повёл её к саду, где так любил отдыхать в юности после тренировок. Лир тогда была совсем малышкой — бойкой и задиристой; она обожала ходить за ним хвостом и делать вид, что палка — это меч, как у него. Ох, и доставалось же нянькам, которые пытались её остановить! Зато родители быстро отправили на тренировки — пар выпускать.

— Понимаю, ваш отец тоже встревожен, но вместе вы справитесь, — Лир нахмурилась, ведь говорил он так, словно прощался — и не ошиблась: — Долг зовёт, пора возвращаться в гарнизон. Вы сами знаете: ситуация неспокойная, невинные страдают.

Капитан Императорской Гвардии не мог говорить иначе — пафосно, одухотворённо, от чистого сердца.

— Да, людям нужен герой.

Повоевав с собой, Лир признала, что в столице Ламберт лишний. Она выросла ничем не примечательной придворной дамой, острой на язык и подкованной в истории; он же лучился светом и грезил подвигами, помогал нуждающимся, не выделяя кого-то из толпы, и чётко разделял добро со злом. Лир закусила губу, лишь подумав, что бы он сказал о её поступке в лазарете, как посмотрели бы на неё эти пронзительные голубые глаза.

Любая женщина отдалась бы ему по первой просьбе — коренастому, статному, бесконечно верному, пусть и уже не юному, — но сердце Ламберта давно отдано Империи — стервозной и ненасытной мегере. Когда-нибудь она высосет его без остатка и выбросит на задворки истории. «Вот был славный рыцарь — таких уж нет», — скажут однажды про Ламберта Вайнрайта, герцога Триэльского.

Тело словно налилось стылым железом; Лир теребила в руках длинный край накидки, не зная, что сказать — как заговорить. Дурное предчувствие сдавило горло, а отпущенное время меж тем утекало сквозь пальцы. Ламберт глядел только вперёд, пока Лир плелась на шаг позади; когда прогулка из вежливости подошла к концу, он наконец остановился и попросил:

— Благословите меня, кузина, чтобы я точно вернулся.

Так он говорил давным-давно, вгоняя в краску маленькую Лир. Тогда она чувствовала себя необычайно важной, взрослой — нужной. Как жаль, что для Ламберта эта игра — попытка вернуть давно утраченное с возрастом, но Лир подыграла: выпрямилась, изобразила строгость преподобной матери. Раньше она давилась от смеха, а теперь — от едва сдерживаемой ревности ко всему на свете, что ему дорого — к армии, незнакомым людям и самому императору.

Конечно, Ламберт слишком добр и наивен, чтобы обидеть хоть кого-то умышленно, даже врага. В его глазах Лир просто-напросто осталась всё той же неугомонной девочкой с косичками, чьё взросление он не заметил. Она не хотела чего-то большего — кровь слишком уж тесно роднила, хотя для многих семей связь не была запретной, — хватило бы одного осмысленного взгляда, ласкающего женское самодовольство.

Ламберт встал на одно колено, склонил голову, и Лир коснулась коротких светлых волос, не удержалась и чуть погладила пальцами. Душа выла, кричала, но с губ слетала заученная молитва Всевышнему.

— Я обязательно напишу вам с дядюшкой, когда доберусь. До встречи, кузина!

Лир смотрела Ламберту вслед, пытаясь держать лицо и не разреветься при возможных свидетелях. Он же ни разу не обернулся.

Империя перманентно находилась в состоянии войны, и сыновья знати разъезжались по миру, возглавляя отряды, города и экспедиции. Женщины ждали братьев и мужей в столице, предаваясь утехам с рыцарями и напиваясь вином до безобразного вида, за редким исключением — когда присоединялись к походу. Возможно, Лир поняла бы их скуку, если бы не интересовалась жизнью за стенами дворца.

Парадный лик Империи лучился бледным серебристым светом, ангелы спускались с небес, чтобы покарать её врагов; плодородные земли покрывала насыщенно-зелёная трава, а в умах людей царила священная чистота. Пусть и прогнившая изнутри, столица поражала богатством и красотой, внушая опасное спокойствие.

Возможно, отец был единственным, кто видел тяжёлые тучи надвигающейся бури. Он рисковал, объединяя знатные семьи в союзы против инквизиции, а Лир пока не могла сделать серьёзный шаг в исследованиях: вызубрив записи Эрхог и как следует всё обдумав, она решила, что смогла отсеять зёрна от плевел. Пришлось сходить на несколько открытых занятий по алхимии, чтобы воочию увидеть опыт на так называемых сообщающихся сосудах.

Предполагалось, что гномы использовали те же трюки, чтобы мастерить бомбы и воспламеняющиеся смеси, но состав ревностно охранялся, так что в Империи его аналогом веселили зевак, окрашивая жидкости в разные цвета. Лир вместе с другими придворными дамами наблюдала, как через тонкий мостик две колбы всегда находили идеальный баланс, и представляла то же в виде потока с собой в центре.

В другом опыте разные жидкости выталкивали друг друга, словно захватывали слабого — и это больше походило на реальную жизнь.

Чтобы проверить, возможен ли баланс по теории Эрхог, Лир заплатила несколько золотых мальчишкам — детям прислуги, — чтобы те наловили мышей в хлеву. Однако, уже сидя перед клеткой, Лир столкнулась с неожиданной проблемой: все мыши были здоровы и бодры, а значит, ей следовало это исправить.

Обливаясь потом, она бродила по комнатам, пытаясь найти для себя приемлемые варианты — растягивая время, по сути, — пока взгляд не остановился на иголках, воткнутых в едва начатое вышивание — так матушка пыталась бороться с тревожными состояниями, но чаще швыряла пяльцы в стену и уходила к подругам. Лир вытянула одну и замерла уже перед клеткой, будто только сейчас поняла, что собиралась сделать.

— Это во благо, — увещевала она саму себя. Всё нутро противилось, когда Лир подносила иглу между прутьями, где в ужасе носились маленькие мышки. Не работала даже мысль, что они — вредители, пожирающие зерно и сено. Наверное, стоило ещё приплатить мальчишкам: детям жестокость давалась куда легче.

В то же время убить бандита за дело, чтобы выжить самой, оказалось очень просто, даже совесть не мучила. Вряд ли и Ламберт отмаливал каждое убийство, считая деяние праведным.

Наконец Лир собралась с силами, тыкнула самую неудачливую мышку в бок — неглубоко — и тут же отдёрнула руку, услышав тихий писк. Капля крови выступила на шёрстке. Лир закрыла глаза и обратилась к потоку, потянулась к двум маленьким жизням. Рана едва ли могла навредить мыши, но для эксперимента этого было достаточно. Аккуратно, перебирая каждую нить, Лир соединила их и отправила немного энергии от здоровой мыши к раненой.

Кровь исчезла. Первая мышь продолжала бегать по клетке в панике, а вторая выглядела немного квёлой. После трапезы хлебной коркой обе пришли в норму.

Конечно, маленькая рана не могла ни подтвердить, ни опровергнуть теорию, но Лир, поверив в себя — и что никого не убьёт, — мгновенно осмелела. Рука окрепла, как и уверенность в правоте. Мыши отказывались умирать, пока одна из них не получила глубокую рану от ножа для писем, и вторая не погибла, отдав жизнь, как тот отравленный солдат. Лир уже не расстраивалась — и мысленно делала заметки на будущее.

Пока она не понимала, как могла применить новые знания, кроме экстренных случаев, ведь скромных навыков целительства вполне хватало для лечения несмертельных ран. Однако сам факт, что Лир знала чуть больше, чем верховная жрица, тешил самодовольство. Утолив любопытство, какую-то жажду быть правой, она чуть успокоилась и вернулась к семейным делам, тем не менее, поглядывая по сторонам.

Через неделю от Ламберта пришло письмо — лаконичное, описывающее весь пройденный путь до гарнизона, по делу, без эмоций, в самом конце с вежливым пожеланием родне здравствовать. Матушка одобрительно кивнула, а Лир, краснея за косноязычие кузена, хихикнула.

Затем удачно попалась подранная сторожевыми псами кошка, которую удалось вылечить за счёт одного из преступников, — огромного волкодава с дурным характером, — а через пару дней к Лир заявились инквизиторы.

Двое мужчин в красных мантиях не предъявляли обвинения и вывели её из дома словно в тайне. Лир не сопротивлялась и вела себя спокойно: она знала, что хорошо пряталась и предъявить ей нечего. Однако на территории инквизиции уверенность улетучилась. Эхо доносило стоны из пыточных, пока Лир вели по пустым тёмным коридорам — к счастью, в башню, а не в подземелья. Когда раскрылись двери допросной, сердце упало: жрица, которую привёз с собой Ламберт в портовый город, повернула к ней голову как коршун.

Немолодой инквизитор с острым носом и взглядом ворона брезгливо посмотрел на неё и предложил сесть. Лир, пошатываясь, упала на шаткую деревянную табуретку и дёрнулась, когда подол платья зацепился за что-то острое. Сопровождавшие её инквизиторы нарочито громко захлопнули дверь и замерли за спиной.

— Миледи, спасибо, что пришли, — с издёвкой произнёс человек с чёрными глазами, — мы рассчитывали на вашу сознательность и бдительность, но вы почему-то отмалчивались. — Не увидев на лице Лир понимания, он сам изобразил удивление: — Представляете, в городе, где вы отвечали за раненых, кто-то применил еретические практики и замучил до смерти невинного человека! Что вы можете сказать на обвинения?

Даже Лир, привыкшая к хитросплетениям речей аристократов и писарей, не нашлась с мгновенным ответом: инквизитор сходу разложил подводные камни, пытаясь поймать на каждом неудачном слове; к тому же обвинил без обвинения, чтобы жертва запуталась и сама себя похоронила.

Облизнув губы и по движениям бровей собеседника осознав, что выдала волнение, Лир отчеканила:

— Я не буду говорить без своего представителя. Мой отец в курсе, что я здесь?

— Подозреваю, что герцог занят плетением заговора против инквизиции и церкви, но я могу его вызвать, если вы так настаиваете. Нет? Тогда, с вашего позволения, я расскажу об итогах расследования.

Инквизитор деловито шуршал исписанными бумагами, а жрица, поджав губы, не сводила с Лир взгляда. Они опросили всех раненых, установив, что Лир единственной касалась Годрика и Ларсона — погибшего солдата, имя которого она даже не потрудилась выяснить. Она не справлялась и долго возилась с безнадёжными пациентами, один из которых чудесным образом восстановился за день. Жрица оценила способности леди Лир как «весьма скромные», а оказанную Годрику помощь — как «подозрительно безупречную».

Главным козырем инквизитора легло тело Ларсона, которого не успели сжечь.

— Вы знали, что в трупе почти не осталось крови? Поэтому он так страшно выглядел, леди Лир. Конечно, вы знали — вы видели его.

Ровная речь инквизитора выматывала хуже криков — лучше бы он вскочил и, брызгая слюной, орал на неё: «Ересь! Ересь!» Лир глубоко вздохнула; сердце гулко стучало о рёбра, и все это прекрасно слышали.

— Он умер из-за яда.

— Да, поэтому мы не можем обвинить вас в убийстве, не напрямую, — инквизитор опустил бумаги и чуть придвинулся корпусом. Между ним и Лир оставался целый стол, но казалось, что он дышал ей в лицо. — За вами наблюдали, леди Лир. Мы всё знаем: про эксперименты, про животных. Дети прислуги так падки на золотые монеты, их верность ничего не стоит…

Лир сглотнула, подавив приступ дурноты. Если бы он был уверен, то уже отправил её в подземелье; пока что она ходила по краю. Лишь из упрямства и вбитого урока всё отрицать, даже если вина доказана, Лир медленно покачала головой, уставившись на сцепленные руки. Инквизиторов учили противиться любому обману разума — да и сами они мастерски лезли в мысли, научившись у своих врагов.

— Я не признаю вину.

Жрица фыркнула, но ничего не сказала. Инквизитор постучал костяшками пальцев по столу, о чём-то размышляя, затем стул под ним заскрипел. Лир вздрогнула, почувствовав рядом резкий запах застоявшегося мужского пота и гнилых зубов.

— Понимаю. Вы думаете, что отлично замели следы, но не подумали о старике герцоге и своём героическом кузене, о слабом сердце матери: какой удар ждёт репутацию Вайнрайтов при публичном разбирательстве? Мне плевать на недовольства мелкой знати, но ваш отец будет огорчён, узнав, что юношеской глупостью вы перечеркнули все его старания. Чем он там занимается?

— Составляет официальное прошение Его Императорскому Величеству о реформировании инквизиции, — подсказал один из её сопровождающих с нескрываемой насмешкой.

— Точно. Нужно тщательно проследить за намерениями всех участников. Найдётся один преступник против веры — можно привлечь их всех.

— Чего вы от меня хотите? — сквозь зубы выдавила Лир, вскипев от незавуалированных угроз, и взглянула на инквизитора снизу вверх. Тот выглядел омерзительно довольным.

— Скажу прямо: ваше дело — мелкая пыль для церкви. Заморачиваться противно. Но ради безопасности нашей любимой столицы и Его Императорского Величества я обязан сослать вас подальше, леди Лир; туда, где вы будете набираться ума и здравствовать в безопасности, как желал ваш героический кузен. Уверяю, всех устроит такое решение.

Лир почему-то покраснела от стыда, услышав слова Ламберта из письма, и не знала, как реагировать — проиграла она или легко отвертелась от умышленного убийства. «В теле почти не осталось крови», — повторялись слова инквизитора в её голове, заместив все остальные мысли. Жрица выглядела недовольной решением, но возражать не стала и быстро удалилась после оглашения вердикта. Инквизитор придвинул бумагу без кроваво-красной печати, какие Лир часто находила среди документов отца, и дождался, пока она внимательно всё прочитает.

Её отсылали в Бергольд — «по срочному решению инквизитора Ферре, уполномоченного дознавателя Святой Церкви», — и Лир понятия не имела, в какой стороне света этот город находился.

========== 3. ==========

Впервые в жизни Лир подумала, что отец её ударит: он был не просто зол, а раздавлен новостью, хотя подробностей никто так и не узнал. Инквизитор назвал её «подозреваемой в ереси», но под это описание каждый день подходили сотни человек, неудачно высказавшиеся или по дурости натворившие что-то подозрительное. Однако благородных давно не обвиняли — слово «измена» практически крутилось на языках злорадных горожан, которым не так повезло в жизни, как аристократам.

Отец прекрасно понимал, что инквизиция нашла новый рычаг давления — за дело или нет, но Лир потеряла бдительность. Ей хотелось сказать об угрозах их семье, но она задумалась: не уловкой ли были слова инквизитора, чтобы она взяла вину на себя?

Как бы там ни было, изгнание честно заслужено — неужели и Эрхог попалась так же, осмелев от дозволенности? Собирая в путь необходимые вещи, Лир тихо смеялась сквозь слёзы от злополучной иронии, затем — направилась в библиотеку, чтобы официально попрощаться с хранителями и друзьями, а неофициально — уничтожить роковые записи Эрхог. За спиной слышались шаги, но когда Лир оборачивалась, то никого не находила. Люди смотрели на неё с опаской и быстро находили какие-то дела; взгляды шпионов инквизиции жгли затылок до старой секции библиотеки, где Лир могла точно укрыться от наблюдения на несколько минут и спрятать книгу под пышной юбкой.

Больше никто не должен был чувствовать власть над жизнью, держать её в руках — Лир и в первый раз понимала, что ответственность велика, но не задумывалась, каким людям могло попасть это знание. Пусть оно останется только в её голове. Сокрушаясь о наказании, она чувствовала вину — но какую-то неправильную: наверное, так и случалось с нераскаявшимися преступниками.

С громогласным треском Лир вырывала страницы из книги и бросала в печь, проклиная каждое написанное слово. Стук в дверь гостиной выбил её из колеи — с уликами в руках. Лир поспешно закинула книгу в огонь и прикрыла кочергой створку.

— Входите!

Светлая макушка Годрика мелькнула в проёме. Неуверенно помявшись, он решился войти, низко поклонился и затараторил:

— Леди Лир, я поспешил сюда, как только узнал о несправедливом решении инквизиции. Простите, они спрашивали о том дне… когда вы спасли меня. Я честно ответил, что ничего не помню… и всё равно чувствую, что виноват! Позвольте отплатить вам за самопожертвование, возьмите меня с собой!

Лир молча выслушала поток бойкой речи и едва не рассмеялась с «самопожертвования», затем переспросила:

— Ты хочешь покинуть Имперскую армию, чтобы отправиться со мной на край света, в горы? Бергольд стоит на краю известного нам мира, посреди нигде — знаешь ли ты об этом?

Годрик не растерялся — видимо, заранее обдумал своё решение.

— Я не покидаю армию, пока защищаю вас, и продолжаю выполнять свой долг, не страшась трудностей. Быть может, Всевышний подарил мне второй шанс ради этого.

Лир скептически оглядела его — молодого, полного сил и горячей крови — и со вздохом признала, что не хотела бы путешествовать через всю Империю без знакомого лица в сопровождении. Годрик мог тешить себя любыми иллюзиями, это его выбор.

Проститься с нажитыми вещами оказалось слишком просто. Лир забрала с собой только самую тёплую одежду, проигнорировав платья, и сильно удивилась прощальному подарку отца — комплекту доспехов по её меркам, невероятно удобному; такие могли стоить целое состояние. Герцог был зол на свою дочь, но не желал ей смерти.

Они обнялись на прощание — наверное, впервые в жизни проявив искренние чувства. Матушка утёрла слёзы платком и тоже заключила Лир в неуверенные объятия, затем сообщила с трагичным тоном:

— Я распустила слух, что ты на самом деле беременна не пойми от кого. Год посидишь, вернёшься одна — скажешь, что ребёнка потеряла. Все быстро забудут твой позор.

— Благодарю, матушка, — сквозь зубы проговорила Лир и поспешно покинула отчий дом.

Во дворе ждал Годрик, придерживая за поводья двух вьючных лошадей. Обернувшись, Лир увидела в окнах лица прислуги и тут же, поджавгубы, отвернулась.

— Тяжело уезжать? Не переживайте, вас быстро призовут, — решил подбодрить её Годрик, но Лир покачала головой: в приказе инквизитора не указывалась дата окончания наказания. Видимо, так он надеялся выдавить последний секрет — или же ухватить старого герцога за горло.

За воротами их окружили всадники из сопровождения — безродные рыцари, которые составляли подавляющую часть армии. Лир мысленно распрощалась с белоснежной столицей — её мощёными улицами, базиликами, башнями, развевающимися флагами и синими черепичными крышами — и отправилась в путь с тяжёлым сердцем. Ей не впервые пришлось держаться в седле целыми днями, но впервые — в доспехах. Сжалившись над ней или заскучав, рыцари давали советы и тренировали Лир на привалах: даже опытным солдатам отчаянно хотелось размять ноги, как и лошадям — сбросить их с себя и спокойно пожевать траву.

Они останавливались в тавернах и постоялых дворах, в крупных городах и деревнях, торговых постах и оживлённых лагерях пилигримов. У Лир не было желания подходить к незнакомцам и злить сопровождающих, так что течение чужих, абсолютно разных жизней проходило мимо неё. Годрик пытался составить компанию, но тушевался и краснел под взглядом Лир: его произвели в рыцари чуть больше месяца назад, так что не только она привыкала к новой роли. Старые вояки посмеивались, но с энтузиазмом вспоминали своё посвящение.

Чем дальше они удалялись от сердца Империи, тем захолустнее становились земли. Люди здесь едва ли знали, что происходило в мире, и сосредотачивались на собственном выживании. Несколько раз Лир требовала остановиться и помочь какой-нибудь деревне изгнать разбойников или стаю волков, но этого всегда оказывалось недостаточно — их провожали проклятиями. Затем к конвою присоединился крестьянин на повозке, набитой сеном, и с ближайших деревень, сделав крюк, рыцари собрали мешки с зерном, грозя какой-то бумажкой с печатью.

Время смешалось в однообразный ком из рассветов и закатов, но по ощущениям они точно ехали больше месяца. Однажды пошёл снег — и больше не заканчивался. Впереди мрачной тенью на горизонте выстроились горы, проткнув вершинами тёмно-серые тучи. Где-то в их сердце ждал Бергольд. Неделями они продвигались по горным тропам, минуя разрушенные крепости гномов, и ночевали в захолустных постоялых дворах. Между ними словно никакой жизни не было.

Город-крепость Бергольд действительно стоял посреди нигде — в заснеженной пустоши, обдуваемой ветрами; так высоко, что снег здесь никогда не таял. Годрик предположил, что деревья вокруг давно вырубили под строительство и растопку. Свежая колея в сторону прореженного леса внушала надежду, что Лир не замёрзнет насмерть во сне. Крестьянин затормозил у одинокой фермы за стенами, где уже ждали свежее сено; остальные припасы отправили в крепость.

Лир чуть не выпала из седла, пока рассматривала древние стены, возведённые на совесть, огромные ворота и небольшие башни, где прогуливались лучники, чтобы не замёрзнуть. По сочетанию разных стилей она поняла, что Империя, скорее всего, завоевала Бергольд у гномов или же заселила брошенную или опустошённую крепость — судя по качеству древесины, дома стояли новые. Цепкий взгляд хватался за каждую мелочь, словно в утешение — что же ей досталось взамен родных земель, — но не находил ничего примечательного: вся история Невендаара строилась на завоеваниях. Взять, например, нынешнюю войну с эльфами: семьдесят лет назад вернулся их бог Галлеан и погнал эльфов вглубь Имперских земель, где они основали новую столицу, а ныне здравствующий император Мередор на закате жизни решил отвоевать их часть.

Рыцари криками отгоняли жителей Бергольда от повозки, пока рабочие перетаскивали мешки в амбар. Они пытались предотвратить давку и разграбление, но Лир уже понимала, что честного деления не предвидится, и вышла вперёд.

— По статусу теперь я могу считаться хозяйкой Бергольда, поэтому беру управление крепостью под свой контроль, — сказала она рыцарю, которого остальные считали за лидера.

— Да как хотите, — буркнул тот с выражением величайшего облегчения. — У меня нет ни малейшего желания здесь задерживаться.

Он сделал жест своим людям и отправился в конюшню. Голодные взгляды уставились на Лир, и она тут же поняла, какую ошибку совершила. Однако как только несколько мужчин сделали шаг вперёд, Годрик пришпорил коня и преградил им путь.

— Не делайте глупостей. Уверяю, еда будет разделена честно.

— Да её едва ли хватит на пару месяцев! — возразили из толпы. — Если зверьё уйдёт, то помрём!

— И тем не менее организованно мы сможем всё пережить! — вступила Лир, чтобы заговорить людей до появления стражников и сквайров. — Обещаю, что я, леди Лир Вайнрайт, позабочусь о Бергольде!

Она говорила как Ламберт — громко, уверенно, до скрипа на зубах наивно — и сама себе не верила, но на людей обещания подействовали. Лир скормила с рук надежду, хотя понятия не имела, что предстояло пережить.

Когда амбар закрыли на замок, она отправилась изучать новые владения. Двухэтажный дом в центре крепости напоминал бледную тень резиденции Вайнрайтов в столице, но Лир не стремилась к излишествам: лучше жить в деревянной хибаре, чем дрожать в ледяном каменном гробу. От служанки она отказалась, припомнив опыт, из-за которого здесь оказалась, только велела греть воду и оставлять кадку у двери раз в неделю.

Сенешаль Миваль был слишком стар, чтобы везде поспеть, но Лир пригодилась его мудрость, пусть и помноженная на типичную для суровых краёв суеверность. В церкви служил старый патриарх, который должен был застать в живых императора Демосфена. Он недобро поглядывал на Лир и наверняка знал причину, по которой её сослали в Бергольд, но тактично молчал или недовольно кряхтел, когда она тянула руки к церковным книгам — кладези местной истории.

Местные вели календарь, опираясь на погодные циклы и совпадения: например, если стада оленей уходили от гор, значит, скоро оттуда спустится великая буря, а если птицы улетали раньше срока, жди долгой зимы. Лир не собиралась спорить с приметами и, как обещала, погрузилась в подсчёты: золота в скромной казне, провианта в амбаре, сколько нужно заготавливать дров, сколько мяса засолить. Она позволяла говорить всем, кто желал дать совет; поощряла инициативу, чаще хвалила и строго обращалась с нарушителями. Ламберт многому её научил — и помог советами закрепиться на новом месте, не подозревая об этом.

Время здесь словно сквозь пальцы уходило: короткие солнечные дни сменялись долгими ночами, как смоль тёмными, словно весь свет Всевышнего иссякал. Ветер приносил волчий вой с гор. Лир поглотила рутина, но всё же они с Годриком выезжали за стены, чтобы развеяться и внести свою лепту в подготовку к зиме.

Как только вставал крепкий лёд, — это в начале осени-то! — рыбаки выходили к реке и строили круглые крытые хижины прямо над лунками, чтобы не замёрзнуть. Охотники отправлялись за дичью, а в опустевшем участке леса работали лесорубы; ополченцы и сквайры охраняли их от заблудшей нежити. Бергольд выживал и без участия Лир, что, конечно, подкупало и расслабляло.

Теперь она понимала, почему охота стала королевской забавой: преследование добычи будоражило сердце, а лук в руках становился словно продолжением её устремлённого взгляда. Годрик стрелял куда лучше, но не кичился успехами: он говорил, что вырос в похожей деревне на окраине Империи и не понаслышке знал о голоде, страхе и самосуде за воровство еды — поэтому и вмешался в первый день. После перенесённой в первую же неделю болезни Годрик стал куда меньше болтать на морозе, и Лир наконец оценила его по достоинству, без напускной бравады: слишком уж многое напоминало в нём молодого Ламберта.

Вдали от крепости мысли словно очищались от проблем с дичью, нерешённых с сенешалем вопросов и тоски по дому. Последние дни осени выдались солнечными, но обманчиво спокойными: мороз щипал за щёки, и Лир надвинула капюшон почти до подбородка. Следопыт рассказал многое об этих землях, но ей, как самопровозглашённой хозяйке, хотелось осмотреть всё лично. Кони не спеша преодолевали высокий снег; столбы с разметкой помогали не затеряться.

На белом полотне снега любая странность издалека бросалась в глаза, поэтому Лир тут же выхватила меч и потянула за поводья, заметив высокий силуэт между деревьями. Годрик выехал вперёд, прикрывая её. Нехорошее предчувствие отдавало зудом в затылке, под волосами, да и кони испуганно ржали, вертели мордами, словно учуяли волка.

— Вам нужна помощь? — донёсся голос Годрика.

Старик не выглядел потерянным или больным — широкоплечий, с густой бородой, отдающей синевой, он неподвижно стоял возле камня с вырезанными рунами, каких было полно вокруг, но Лир понятия не имела, что на них написано. Он посмотрел на неё — и казалось, синева промелькнула на белках глаз.

— Как хорошо, что я нашёл вас! Моя внучка в беду попала, совсем малая, глупая: пошла в лес одна и дорогу назад потеряла.

Для горюющего старика он был подозрительно весел и беспечен, к тому же стоял в ожидании помощи, которая могла не заявиться. Лир поймала недоверчивый взгляд Годрика и спросила:

— В какую сторону она пошла, ты знаешь? — он указал на юго-восток, и Лир почувствовала тошноту. Меч показался бесполезной палкой, зажатой в руке, как в детстве. — Хорошо, я найду её. Возвращайся домой.

— Ох, прекрасно, милая госпожа! Буду с нетерпением ждать!

Годрик нахмурился, попытался что-то сказать, но Лир резко дёрнула поводья, и конь, казалось, повиновался с особой радостью. Она обернулась — старик стоял на том же месте, хотя и неясно было, глядел ли им вслед. Все чувства били в колокол тревоги. Как рыцарь, который не мог оставить в беде страждущего, Годрик до последнего торговался с совестью.

— Ох, Всевышний, на юго-востоке же…

— Да. Лучше побыстрее уехать отсюда. Смотри по сторонам.

— Слушаюсь, госпожа.

На юго-востоке покоилось древнее городище мёртвых, но сонное, словно ожидающее приказа своей не-живой богини. Обмороженные трупы иногда захаживали в Бергольд, но проверять, что там творилось, никто не рисковал — точнее, ещё никто не возвращался, чтобы рассказать. Бежать за мифической внучкой было сродни самоубийству, хотя Годрик, судя по выражению лица, мучился от сомнений.

— Этот старик — не человек, я уверена, — попыталась его успокоить Лир. — Настоящий бы побежал в город за помощью и места бы себе не находил.

— И вокруг снег не вытоптан, словно старик появился из ниоткуда. Странно, что я только сейчас это понял — видимо, морок какой-то.

— Просто ты очень добрый.

— Благодарю, моя леди, но я не уверен, что в данном случае это комплимент.

Они обменялись неловкими улыбками и тут же отвернулись. Лир тоже не могла забыть старика, поэтому наперво пошла в церковную библиотеку — изучать свитки, — однако ничего дельного не нашлось. Чтобы не попасться в возможную ловушку с очередной ересью, Лир попросила Годрика рассказать о встрече патриарху, но тот смерил обоих недобрым взглядом и выгнал на мороз.

Словно в насмешку, на головы посыпался снег — крупный, как тополиный пух. Лир подставила ладонь, поймала целый ворох снежинок и тяжело вздохнула: только этого ещё не хватало! Годрик втянул голову в намотанный вокруг шеи шарф и зябко поёжился, затем сказал:

— Знаете, я подумал, что вам не помешают дополнительные уроки фехтования. Не поймите неправильно, но после сегодняшнего дня я не уверен, что смогу защитить вас от всего на свете…

Лир вздохнула, припомнив нелепый бой с бандитами, и согласилась. Внутренний голос подсказывал, что будущее готовило только больше испытаний.

За уроками и подсчётами, разрешая конфликты и врачуя больных, кутаясь по ночам в волчьи шкуры и маясь то от жары, то от холода, когда их сбрасывала во сне, Лир прожила первые зимние дни. Тревожной новостью стало исчезновение дичи в лесах, а затем, как обещали приметы, с гор спустилась великая беспросветная буря, укрывшая Бергольд саваном.

========== 4. ==========

Патриарх умер первым, несмотря на трогательную жертвенность прихожан: глубокая старость не оставила ему шансов выжить. Горожане понимали, что это — не единственная жертва зимы, и лучше не станет. Буря не утихала ни на минуту, словно пыталась сдуть Бергольд с лица земли; улицы заволокло снегом по горло, отчего приходилось вычищать узкие дорожки и не тратить силы попусту.

Те, кто отважился выйти на лёд, не вернулись — следопыты говорили о веренице волчьих следов и разорванных останках. Порой трупы находили недалеко от крепости, но горожане при этом не убывали. Однажды дозорный на башне увидел бредущего мертвеца, а следом на него налетела волчья стая и растащила кости.

— Плохо дело: заражённые волки куда опаснее голодных, — говорил сенешаль, но Лир не обращала внимания на эту проблему: голод волновал больше — и зря.

Выставленная у фермы охрана из-за снегопада поздно заметила опасность — или же не восприняла всерьёз. Сенешаль был уверен, что они напились на посту, пытаясь так согреться, за что поплатились. В то время как заражённые волки наводили хаос, подошли медлительные, но сильные зомби; и пока скромный гарнизон во главе с Лир добирался по высокому снегу, стало уже поздно.

Она срубила голову оскалившемуся мертвецу и первой пробралась в хлев, чтобы спасти последний скот. На соломе лежали растерзанные тела фермеров; гнилостный смрад выбивал слёзы из глаз. Лир сделала мгновенный выпад в сторону волчьего рыка и разрубила оскалившуюся морду до кости. Шкура отливала болезненной зеленью — самой яркой меткой проклятья Мортис, — с неё свисали клочья шерсти, куски плоти и комки слизи; тёмная жижа капала из пасти.

Когда подоспел Годрик, Лир утешала раненых коров: только безумному животному придёт в голову покусать всё живое, а не убить одну жертву для пропитания. Ополченцы молча наблюдали, как она положила ладонь между рогами, прошептала извинения и вонзила клинок в горло. Вокруг ран над копытами стремительно распространялась метка болезни.

— Всё сжечь — и проследите, чтобы никто не растащил мясо: только вспышки моровой болезни нам не хватало.

— Я прослежу лично, госпожа, — мрачно добавил Годрик и помог солдатам вытащить тушу за порог.

Пришлось выделить больше дров на кострище, но только так можно было остановить возможную эпидемию. Лир велела оставшимся фермерам забрать последних кур, укрыться за стенами и не испытывать судьбу. С надеждой она следила за календарём, но прогнозы не совпадали, солнце не прорывалось за плотные серые тучи, а снег норовил заполонить каждый угол в брошенных оледеневших домах. Все сроки, которые отводились на скромные запасы, подходили к концу: к весне без коров не восстановить хозяйство, придётся гнать новое стадо, искать средства. Планы на будущее вселяли хоть какую-то уверенность, что оно настанет.

Люди молились Всевышнему целыми днями, чтобы не вцепиться друг другу в глотки, и не спорили с решениями ещё чуть-чуть урезать суточную норму. Хотя бы дров они запасли с избытком. К исходу зимы, когда крепчали морозы, ветер всё чаще давал передышку, но Бергольд оказался отрезан от мира непроходимым снегом. В ясную погоду несколько смельчаков отважились уйти на юг за помощью, но Лир сомневалась, что у ближайших деревень в днях пути отсюда дела обстояли лучше. В суровую пору каждый отвечал только за себя.

Из-за вечной усталости пришлось приостановить тренировки. Годрик выглядел неважно, но не терял извечный оптимизм и пёкся о самочувствии Лир сильнее её самой. Днём они помогали монахиням в церкви, но целительство было бессильно перед разрушительной силой голода, когда организм пожирал сам себя в надежде отсрочить неизбежное. К началу весны, скрепя сердце, Лир разрешила забивать лошадей по одной и первой отдала свою.

Стены из налетевшего снега чуть подтаяли, и охотники выдвинулись на поиски дичи; вместе с охраной вышли рыбаки, но все возвращались почти пустыми. Мор прошёлся по лесам, и заражённые звери отгоняли здоровых. Нежить словно взбесилась, почуяла слабость и чаще навещала живых. К тому времени в крепости варили кожаные ремни и ненужные уже уздечки. Люди таяли на глазах и часто болели — кашляли так, словно пытались выплюнуть свои лёгкие. Годрик снова слёг, и Лир велела ему поселиться рядом. К счастью, волчьих шкур для обогрева на всех хватало.

Она читала вслух книги из перенесённой из церкви библиотеки, пока не саднило горло, а он лежал, почти не шевелясь и лишь изредка что-то остроумно комментируя. Молодой и сильный организм быстро переборол недуг, но так повезло далеко не всем: лёгочная хворь прошлась по Бергольду новым вихрем и унесла ослабевшие жизни. Лир с какой-то отчуждённостью поняла, что устала переживать о смерти; апатия захватила её и утянула в серый омут. Если бы не более приспособленные жители города, она бы давно умерла. После болезни Годрик продолжал сидеть в её комнате допоздна и с отстранённым видом начищал их доспехи, но Лир его не выгоняла, даже когда ложилась спать.

С телом слабел и разум: прочитанное едва укладывалось в памяти, и Лир без стеснения перешла к сказкам, надеясь найти утешение. Впрочем, на страницах разворачивались ужасы, не уступающие реальности: чего стоила история о старике, столкнувшем жену в яму, где жил демон — Лир так и не поняла, в чём мораль обмана и убийства.

Снег не спешил таять, как и имперские посланники не торопились навещать Бергольд. Лир чувствовала, что творилось неладное: возможно, тяжёлая зима отразилась на всех северных землях, и до самой окраины помощь дойдёт не скоро, а значит, придётся полагаться только на себя. Подсчитав запасы снадобий, Лир поняла, что их тоже на всех не хватит, и стала больше уделять времени целительству. Навыки росли, как и количество пациентов.

Волчья стая напала на следопыта, но ему удалось добраться до города — почерневшую ногу пришлось ампутировать. Пока Годрик держал его за плечи, а самый крепкий из ополченцев примерялся топором, на соседней койке без интереса за ними наблюдала сухонькая старушка. Когда нога шлёпнулась на пол, она проследила за той взглядом и осталась сидеть со странным выражением на лице. К ночи кашель у больных усиливался, и один мальчишка не мог остановиться — хрипел, втягивал воздух ртом как утопающий, и Лир помогла ему сесть, облокотиться спиной на себя. Поток жизни тихо струился, хотя должен был бушевать; она коснулась его и почувствовала, что могла отдать немного своего — но тогда рискнула бы убить их обоих: в двух пересохших сосудах не бывает равновесия. Точнее, лишь одно равновесие, к котору придёт любая жизнь…

Лир не помнила, когда пришёл Годрик и, не зная об этом, разорвал нити, мягко обняв её за плечи.

— Моя леди, — тихо сказал он, — вам пора отдохнуть.

Она посмотрела на тихо лежащего ребёнка, не понимая, жив ли он, — жива ли до сих пор сама? — и позволила себя проводить. В голове было пусто, словно цветущий сад заволокло снегом. Её усадили на кровать; холодные пальцы коснулись щёк, шеи, прощупали запястья и растёрли ладони. Лир опустила взгляд и увидела, насколько тонкой казалась обтянутая кожей кость — Годрик мог обхватить её двумя пальцами.

— Моя леди… — повторял он с теплотой, которой Лир давно не помнила; его голос разливался в груди солнечным светом — так улыбался ей Ламберт, пытавшийся подбодрить в час скорби, когда умер во младенчестве её младший брат; так он провожал её в последний день. По крайней мере, Лир хотелось так думать.

О, Всевышний, почему её рыцарь не пришёл на помощь?

— Какой нынче день? — рассеянно пробормотала она, отчего-то решив, что уже выспалась, а Годрик пришёл забрать её перед обходом. Он грустно улыбнулся и лишь крепче обхватил её маленькие ладони. Теперь под его пристальным взглядом тепло спускалось ниже и оседало между бёдер. Лир невольно поёрзала.

— Хотите вспомнить, когда последний раз ели? — он вздохнул, не получив ответа, поцеловал её руку и заговорил — тихо, обжигая дыханием кожу: — Моя леди, вы не исправите неизбежное, погубив себя. Люди нуждаются в вашем свете. Только вам по силам трудные решения. Я просто не позволю вам умереть! Если придётся, будете пить мою кровь… и не смейтесь!

Лир покачала головой, не в силах донести, что же именно её позабавило. Знал бы он, сколько света на самом деле осталось — и был ли он когда-либо? Возможно, это по её вине Бергольд падёт — пока Всевышний не получит в жертву еретичку. Глупость, конечно, — какое Ему дело до неё? — но внутреннее чутьё подсказывало, что легче выйти за ворота и упасть в снегу посреди мёртвого поля, чем заслужить прощение…

Однако Годрик смотрел на Лир снизу вверх, стоя на одном колене, кристально чистым взглядом, не готовым принять истину, отличную от его выдумки. Он — её триумф и главная ошибка — понятия не имел, насколько крепко повязан на самом деле. Лир коснулась его небритой щеки, провела кончиками пальцев под линией чуть раскрытых тонких губ и сама невольно облизнулась, заметив изменения в его взгляде. Кровь обдала сердце жаром.

Лир чуть наклонилась, и Годрик, расценив это как согласие, быстро поцеловал её — коротко, словно пробуя на вкус, — а затем по-хозяйски обхватил талию, приподнялся с колена и навис сверху. Пламя в его голубых глазах чуть отступило — вернулся её прежний замкнутый рыцарь.

— Моя леди, вы не…

Лир понятия не имела, что он пытался спросить или сказать, и просто кивала, разрешая всё на свете — лишь бы избежать разговоров о внутреннем свете и храбрости. Пока Годрик избавлялся от слоёв одежды, её мысли были заняты далеко не страстным порывом: перед глазами всплывали образы погребальных костров, вьюги, крови на сене; слышались прощальные слова матери — что ж, по крайней мере, истощённое тело не сможет зачать в таком состоянии.

Щетина неприятно царапала растрескавшуюся кожу вокруг губ; от них обоих пахло немытым телом, зельями и кислым лазаретным душком близкой смерти. Пальцы едва слушались и не справлялись с пуговицами, но Годрик пришёл на помощь и целовал, словно в извинение, за каждую снятую вещь. Наконец Лир упала обнажённой спиной на шкуры, словно варварская шаманка, но та ходила бы полуголой всю свою жизнь и не стеснялась внимания. Годрик же словно пожирал Лир взглядом — и когда ласкал кожу, прикусывая грудь, пугал на самом деле. В памяти тут же вспыхнул образ зомби, которому она отрубила исклёванную птицами голову.

К счастью, Годрику не хватало терпения или сил на долгие ласки, и когда он навис сверху, лицом к лицу, Лир с готовностью обхватила его бёдра ногами, позволила войти в себя и, чуть откинувшись, прикрыла глаза. Однако нарастающего жара не хватало, чтобы выжечь притаившуюся гниль. Лир старалась то отвлечься, то сконцентрироваться на недостаточно быстрых движениях внутри, подначивала Годрика, впиваясь ногтями в исхудавшие бока и чувствуя под пальцами выпирающие рёбра; кожа отдавала желтизной, но главное — на ней остались шрамы от смертельных ран.

Лир коснулась самого широкого розового рубца и наконец что-то почувствовала — как сладко трепетала плоть. Годрик громко застонал в унисон и выпрямился, чтобы видеть её во всём несовершенстве, приподнял бёдра и ухватился под коленями. Уставившись в потолок, Лир видела застывшую маску смерти — перекошенное лицо солдата, чьего имени она не запомнила, серую кожу с бороздой морщин, вздувшиеся вены и сведённые судорогой мышцы… Она вскрикнула, когда Годрик вошёл так глубоко и резко, что выбил из глаз слёзы.

— Вам больно? Простите…

Лир молча приподнялась на локтях и прильнула губами к длинному шраму от косого удара алебарды. Она помнила, как кровь струилась по груди, окропляя простыни; как теплилась его жизнь в её руках через нити. Словно увидев то же, Годрик судорожно выдохнул, положил ладонь ей на затылок и нерешительно пропустил пальцы под тугой пучок. Боль словно отрезвляла с каждым рывком, ступни успели окоченеть; её лоно почти высохло, когда всё резко кончилось: Годрик опёрся на руку и содрогнулся, глядя вниз, где они соединялись.

Холод накинулся на обнажённую кожу, и Лир поспешила завернуться в сшитые в одеяло шкуры; между ног неприятно холодила влага, и сил не осталось, чтобы как-то это исправить. Годрик выглядел опустошённым и потерянным, словно, как и Лир, успел пожалеть о содеянном. Сквозь морок нахлынувшего сна она почувствовала его заботливые прикосновения, до смешного целомудренный поцелуй в щёку, а затем он просто ушёл, когда собрал вещи.

К счастью для них обоих, на следующее утро Годрик делал вид, что ничего не случилось. Если бы он ползал на коленях, моля о прощении, Лир бы точно его отстранила. Что-то переломилось в нём, взгляд потускнел, и обращение «моя леди» щемило сожалением от тоскливой нежности. Годрик дураком не был — он что-то понял, увидел, и Лир не собиралась возвращать то, чего никогда не существовало.

Она предупреждала, что они сгниют вместе в проклятом Бергольде.

Дни снова потекли в суете и не особо отличались от вечеров: тучи заволокли небо, но хотя бы не изрыгали горы снега. Все здоровые люди, объединяясь в пары и группы, разбредались в поисках любой пищи. Лир с Годриком не собирались отсиживаться и выбрали южную дорогу, чтобы помочь с новой разметкой — старую снесло ветром. Следопыты сообщили о странных следах с глубокой бороздой, так что на сей раз солдаты были настороже. Казалось, что жизнь вот-вот пойдёт своим чередом, и всё наладится.

Годрик заметил птицу и дал знак не шевелиться, затем выстрелил. Снег отражал свет до рези в глазах, но Лир заметила, как с ветки упала маленькая бурая тушка, и возликовала.

— Я ближе, достану! — крикнула она. — Прекрасный выстрел!

Кланяясь и улыбаясь словно на императорской охоте, Годрик махнул ей рукой, а Лир, широко шагая, чтобы успеть до появления какой-нибудь хитрой лисы, по пояс увязла в снегу. Побыть одной оказалось сродни первому вдоху после душной комнаты. Она сопела и загребала руками, едва справляясь с равновесием, и чуть не падала в скрытые ямы. Тушка лежала словно на белом полотне в двух шагах, а выше краем зрения Лир заметила тёмно-синий силуэт и до смерти напугалась — только что в той стороне ничего не было.

Так и замерев в снегу, она перевела взгляд на высокого старика в громоздкой мантии, моргнула, но тот не собирался исчезать. Казалось, он стоял над снегом, но в действительности — на рунном камне, торчащем из сугроба. Что-то в этом совпадении показалось Лир важным, но мысль тут же выместил ужас. Старик покачал головой и заговорил так, словно отчитывал её:

— Ай-яй-яй, госпожа, как же вы так кроху оставили без помощи? Нет у вас сердца…

— Ты! Что ты такое? — Лир сама подивилась своей наглости, хотя убежать она всё равно не сумела бы.

— Просто старик, который попросил помощи, а вы — согласились её оказать. Разговор завязать можно, а развязать нельзя — это каждый ребёнок знает. Дали вы обещание — выполнять нужно, значится.

Лир почти не чувствовала ног от холода, но и сердца — от ледяного укола.

— Так ты демон? Я не собиралась заключать с тобой сделку!

— Ох, как грубо! Сил моих нет. Раньше молодёжь почтительнее была. Смотрите сама, госпожа, что вам важнее: жизни спасти или помереть в упрямстве. Вы-то знаете, как оно в жизни бывает… непросто.

Крик Годрика вывел Лир из оцепенения:

— Леди Лир, отойдите!

Он натянул лук, целясь в старика, но ещё не стрелял — ждал команды или повода; всё ещё сомневался. Однако угрозы не подействовали.

— Прибереги эту стрелу для дракона, мальчик, пригодится, — заметив, как они с Годриком переглянулись, старик хитро усмехнулся. — А то ж, каждый переживает зиму как может. Удачи!

Он испарился в столбе светло-синего света, оставив Лир и Годрика гадать — предупреждение ли оставил или жестоко пошутил. Только местные могли знать, водились ли в горах драконы, да и те вряд ли: на востоке таился перевал, который крестьяне периодически пытались засыпать обвалом, а за ним — покинутый эльфийский храм и портал. В далёком прошлом эльфы могли повелевать драконами, а значит, их появление не исключено.

Лир же посмотрела в противоположную сторону, на юг, борясь с желанием сбежать прямо сейчас, и сама рассмеялась: куда ей, без еды и коня? Только Мортис на потеху. Поэтому она схватила убитую птицу за хвост, выдрала стрелу и спокойно повторила:

— Отличный выстрел, сэр Годрик. Уверена, вы и дракону в глаз попадёте.

Тот поджал губы, выразив глубокое сомнение.

— Кажется, я начинаю ненавидеть здешнюю зиму.

========== 5. ==========

Первым Лир услышала колокол: в крепости уже поняли, с чем столкнулись; значит, горожане укроются в домах. Годрик указал на стены, где лучники вставали на позиции и стреляли вниз. Лишь присмотревшись, Лир заметила движения в снегу — чего-то тёмного и для дракона довольно мелкого. От сердца мгновенно отлегло: старик над ними посмеялся.

Те, кто не успел укрыться за стенами, отходили на запад; следопыты следили за перемещениями твари. Когда подоспела Лир, один из них вздохнул с облегчением.

— Слава Всевышнему, вы живы, госпожа. Отступите к лесу, там точно безопасно.

— И не подумаю, — упрямо заявила она. Годрик поджал губы, чтобы скрыть одобрительную улыбку. — Докладывайте, что произошло.

По меркам драконов тварь была мелковата, но всё же гораздо крупнее человека; она копалась в снегу, что-то разыскивая. Лир наконец увидела длинный гибкий хвост, вынырнувший из снежной массы — тощий и тёмный, — затем задумалась, что же находилось в той части пустошей, вдали от ферм и пустующих хижин.

Кладбище. Эта тварь разоряла могилы. Точнее, из-за бури и усталости жители с недавних пор вкапывали трупы глубже в снег, к земле, чтобы захоронить по весне. Обычно охраны хватало, чтобы отпугнуть волков и медведей, но не на сей раз. Церковники разрешали сжигать только заражённые туши животных, однако людей, подданных Империи — ни за что. Сжигают ведьм, чтобы очистить их пламенем и развеять прах по ветру.

Лир велела построиться всем, кто мог сражаться. Лучники не видели цель, пока та глубоко закопалась, но если её выманить, отогнать — можно будет ударить всем гарнизоном. Возражений не нашлось, и, разделившись на пары, охотники и лесорубы разошлись в разные стороны; поднялся шум — звон щитов, свист, выкрики, — чтобы отвлечь тварь, но та приготовилась защищаться.

Высокий сугроб пошёл рябью и словно взорвался. Лир услышала не рёв — громкий скрежет, словно ржавым гвоздём вели по железу, — затем в нос ударил чудовищный смрад гниения. Так пахли запущенные гнойные раны, отказывающиеся заживать, промороженные до черноты ступни, когда мясо соскальзывает с кости. Если бы нашлась в желудке пища, Лир обязательно бы от неё избавилась, а потому — давилась собственным дыханием.

Через тёмную, сочащуюся гноем плоть прорезались кости, крылья облезли и сложились за спиной дополнительной защитой. Маленькие изумрудные глаза, глубоко посаженные на вытянутой змеиной морде, искали жертву попроще. Тварь нырнула в снег, ударив пару нерасторопных лесорубов костяным хвостом, словно плетью, проползла к столпившимся у стены людям, высунула морду и с тем же утробным скрежетом гвоздём по металлу изрыгнула не пламя или кипяток, а фиолетовую кислоту.

В то же мгновение десятки стрел вонзились в тушу, и парочка разодрала челюсти, оголив прекрасно сохранившиеся зубы. Мёртвая плоть не чувствовала боль, но кожа лопалась, выпуская зловонные телесные соки. Люди срывали голоса в криках, хватались за лица и ползали по снегу, пытаясь потушить жжение, и Лир, повинуясь вспыхнувшей ярости, в несколько прыжков оказалась на расстоянии удара; за ней, словно стряхнув магический паралич, побежали остальные.

Зачарованная сталь прекрасно рассекала гнилую плоть; кожа расступалась лоскутами, выпуская зловонные миазмы. Лир прикрыла лицо свободной рукой и задержала дыхание, ударила снова, наотмашь, чувствуя кистью, как отразили выпад крепкие кости. Тварь обратила к Лир змеиную морду, заскрежетала так громко, что в ушах зазвенело, и вцепилась в клинок. Тот вонзился в нёбо и застрял в кости. С такой силой Лир справиться не могла и потому отлетела в сторону, когда тварь мотнула головой.

Откатившись от когтистой лапы, Лир привстала, закашлялась и вдруг почувствовала поток: тварь не была живой, это другая магия заставляла мёртвую плоть шевелиться, иной голод подгонял сгнивший мозг — и с ней уже приходилось сталкиваться. Без единой мысли о безопасности Лир потянула за нити с воплем злости, и тварь ответила протяжным скрежетом. Она не могла испугаться, но продолжать не-жизнь, пожирая трупы и защищаясь, велел древний инстинкт; вряд ли она вообще понимала, что умерла.

Годрик упал рядом и прикрыл их своим щитом от падающих, точно град, стрел.

— У неё в пасти мой меч! — воскликнула Лир и попыталась отползти туда, где тварь топтала охотников и махала своим хвостом-плетью. Хоть кислотой не плевалась — видимо, запас её не безграничен.

— Мы вернём его попозже, моя леди, — даже в сложной ситуации Годрик пытался подшучивать.

Лир чувствовала его горячее дыхание над ухом, вес тела в латах, но почему-то не прогибалась, несмотря на недоедание и вечную усталость. Часть магии, питающей не-живое существо, перешла к ней с изящностью целительства.

Годрик обернулся на скрежет из мёртвой глотки и вопли людей, разбегающихся от греха подальше. Опёршись на меч, он резко поднялся и потянул Лир за собой, но вместо того, чтобы убежать, она вырвалась из хватки, потеряв латную перчатку. Тварь отметила её — воришку чужой энергии — и сама быстро подползла, извиваясь на распухшем брюхе и перебирая лапами точно ящерица, мотнула мордой. Клинок качнулся в сторону Лир, однако в пасти уже формировалось фиолетовое свечение; куски гнилой плоти перемешивались с ядом.

Деваться было некуда, и Лир поймала рукоять меча, тем самым притянув тварь ближе. Та взвыла, заскрежетала; кислота расплескалась на доспехи, которые словно жаром опалило. Годрик обхватил Лир за запястье и помог воткнуть меч сквозь толстую кость, по самую рукоять, затем потянул за плащ, когда кислота полилась им под ноги. Снег задымился.

— Миледи, вы ранены!

Несколько рук, сталкиваясь друг с другом, принялись расстёгивать нагрудник; Лир им не мешала, боясь зацепить кислоту голой рукой. Правда, повреждения были не опасные — тяжёлая рыцарская броня выдержала бы и полноценный плевок. Поблагодарив своих помощников, Лир подошла к неподвижной туше, где собирались зеваки, и наконец рассмотрела её.

Дракон и правда для своего вида не выделялся размерами: чтобы стать легендарным чудовищем, нужно прожить не одну тысячу лет, а этот был молод, возможно, ещё детёныш. Отчаявшись найти пищу, он перешёл к падали, но вместо короткого насыщения он подхватил чудовищный голод до мёртвой плоти, который невозможно утолить, и Мортис забрала его душу.

— Грустное зрелище, — искренне посочувствовал один из следопытов. — Даже самым древним существам тяжело даются лютые зимы в горах.

— В этом и кроется суть выживания, — ответ ему охотник. — Один умирает — другой выживает. Здесь иначе нельзя.

Власть императора в такой глуши бессильна, да и мало кто из подданных вообще знал о существовании Бергольда. Его жителей не волновала ни судьба Империи, ни козни инквизиции — и Лир нравилось это чувство заработанной страданиями свободы. Ещё пару месяцев назад такая мысль показалась бы ей чудовищной, но сейчас она стояла возле трупа убитого врага, вдыхая тяжёлый воздух, и не желала возвращаться к прежней жизни.

Возможно, это часть не-живого в потоке горела в крови, и голод, который невозможно утолить, уже втыкал в душу чёрные иглы, ведь Годрик не разделял те же мысли. Позже он отдал Лир латную перчатку и попросил прощения за трусость — что пора выбросить образ дамы в беде из своей фантазии. Хотя бы в тот вечер у них был ужин из подбитой им птицы.

Местные заметно зауважали Лир после сражения с мёртвым драконом: раньше они исполняли приказы, но придирчиво взвешивали каждое слово, будто волчья стая следила за успехами нового вожака; теперь же они приняли её как равную. Лир казалось, что она прошла некий обряд посвящения, но больше волновалась о том, видел ли кто некротическое вмешательство.

Через пару дней переживания отошли на дальний план: один посланник вернулся из соседней деревни, но с плохой новостью, которая Лир, впрочем, не удивила. Она собрала горожан в церкви, чтобы честно рассказать обо всём, но заготовленная с ночи речь застряла в глотке. Возвышенные слова Ламберта попросту не работали в Бергольде.

В гробовой тишине, подгоняемая эхом, она сообщила, что Империя им больше не поможет: все силы и ресурсы собирают для очередной войны, но на сей раз сама инквизиция восстала против императора Мередора.

— И что нам с того? — равнодушно вопрошали фермеры, лишившиеся скота.

— Из благородных вы тут первая: им до нас никогда дела нет, — вторили грозные ополченцы.

— Не первый раз голодаем — сами прокормимся, — уверили охотники.

Наконец, когда гул утих, Лир высказала то, что давно мучило каждого:

— Я предлагаю всем желающим покинуть город. Возможно, южнее будет больше шансов выжить.

Люди переглядывались в тишине, словно ждали того, кто первым струсит. Однако сенешаль пояснил, почему идея не приживётся в головах:

— Посланник сказал, что все северные земли пострадали. Может так статься, что идти некуда: сколько беженцев готовы принять наши соседи? Скольких мы бы сами приняли? В трудный час люди объединяются под одной крышей против всего мира, чтобы выжить: прокормить бы своих, а чужие — это непредсказуемая обуза.

Некоторые кивнули, но большинство молча сидели на скамьях, разглядывая витражи и кресты с безразличными выражениями на лицах. Даже дух Небесного Отца не взращивал надежду. Лир перестала что-либо обещать, но распорядилась отправиться на юг за домашним скотом — если для его охраны понадобится армия, они все соберутся. Следопыт рассказал, что иногда торговал с гномьим кланом — осколком древнего королевства — и эльфами-пилигримами, и Лир ухватилась за эти нити.

Однако её мысли всё чаще обращались на юго-восток, к городищу нежити, которое преграждало Бергольду короткий путь к цивилизации. Для масштабного нападения не было сил, но, возможно, существовали альтернативные пути? Это же горы — всегда может случиться лавина или оползень.

За мыслями о благополучии города Лир не заметила, что не обеспокоилась судьбой родных в столице, словно она осиротела. Должно быть, противостояние отца вышло из тени, позиции бездетного императора давно шатались, поэтому инквизиция перестала сдерживать свои аппетиты. Лир впервые за долгое время помолилась Всевышнему за душу Ламберта, и наивная девочка в ней напомнила о благословении — обещании вернуться.

В Бергольде и весной держался снег, хотя к лету, как говорили рыбаки, лёд на реке иногда приходил в движение. В лучшие месяцы земля оголялась, но оставалась твёрдой как камень, а горные вершины никогда себе не изменяли. В фантазиях о видах без снега пролетел следующий месяц — хмурый, тёмный, с яркими зелёными вспышками в небесах, что всем показалось плохим знаком. Зелёный — цвет проклятия Мортис. Однако мертвецы и так не давали передышек.

Когда люди начали падать в голодный обморок прямо на улицах, Лир поняла, что ни одно чудом подоспевшее стадо или внезапно наплодившаяся дичь их уже не спасут, да и ловить её будет некому. Выводку нужно вырасти, рыбе — вернуться на нерест. Зимой, когда казалось, что хуже быть не может, Годрик сказал, что только Лир способна принять трудное решение — и весь город словно замер, ожидая последнего слова, её решительности. Кому, как не ей, идти против догматов церкви? Возможно, именно поэтому она здесь?

После нападения мёртвого дракона покойников перестали выносить за стены, а прикапывали в самом дальнем уголке, под сторожевой башней. К счастью, их было всего трое — пока что трое. Монахини отпевали усопших, чтобы Мортис не возвращала их посреди города, и Лир, раскопав снег, не обнаружила следов расползающейся скверны. Поток высох, а значит, души упокоились на небесах, подле Всевышнего. Часовые молча наблюдали за ней, сидя на парапете — чтобы стоять, нужны лишние силы.

— Перенесите их в хлев, — тихо, но твёрдо приказала Лир первым попавшимся сквайрам. Один, всё сразу поняв, отказался, но остальные подчинились. Годрик шёл за ними, глядя себе под ноги потерянным взглядом — снова примирялся с совестью.

Все они однажды утешатся мыслью, что просто выполняли приказы. Лир не собиралась перекладывать ответственность, и когда сквайры положили одно тело на разделочный стол и побыстрее ушли, она не стала кого-то останавливать. Годрик застыл за спиной мрачной тенью, — как бы чувство долга его не придушило! — но и над ним Лир сжалилась:

— Сегодня вы свободны от своей клятвы, сэр Годрик.

Лишь когда он ушёл, она смогла собраться с мыслями; в одиночестве всегда лучше думалось — правда, не всегда со счастливым итогом. Когда-то Лир не могла кольнуть мышь иголкой, а теперь — с безразличием срезала промёрзшую одежду с мертвецов и примерялась, каким инструментом легче воспользоваться — пилой или тесаком? Студенистая плоть проморозиласьдо кости, так что выбор пал на пилу.

Лир ещё раз прислушалась к потоку и лишь затем, придержав мертвеца за плечо, начала пилить. Кровь скупо сочилась из надрезов, ведь большая её часть давно отлила вниз, к спине и затылку. С костью пришлось повозиться: руку не удавалось зафиксировать, да и сил не хватало, но Лир справилась, затем перешла выше, к предплечью.

Стук в дверь и скрип половиц не всколыхнули ни одну эмоцию, кроме раздражения.

— Госпожа, меня прислали вам в помощь. Я мясник… точнее, я был мясником.

Лир обернулась, продемонстрировала лежащего на столе человека, но мясник тихо закрыл за собой дверь, подошёл вплотную и наперво протянул ей замызганный передник, затем довольно уверенно выбрал тесак и без лишних слов пустил его в дело. Невольно Лир засмотрелась на длинные мускулистые руки, как филигранно наносились удары, без лишних движений. Он знал, как разрубить плоть так, чтобы её природа не бросалась в глаза, хотя с тощего мужчины на столе особо нечего было взять. На впалых щеках мясника Лир приметила очаровательные ямочки; теперь за такой работой хмурая отчуждённость вселила бы любому ужас.

Годрик вернулся с группой молчаливых молодых людей, которые заворачивали в мешки всё, что отделял мясник. Лир помогала ему в самом чёрном деле, когда тело преобразилось до неузнаваемости и лишь чертами напоминало что-то человеческое. Голос подрагивал, но мясник коротко объяснил, какие органы и как можно приготовить, сколько вываривать кости. Бульон — для самых слабых людей, ведь жирная пища могла быстро убить долго голодавшего, печень — для тех, кто постоянно болел, чьи зубы крошились и кожа желтела. Стянув грязные перчатки, Лир всё записала и подсчитала: один мужчина мог прокормить собой примерно шестьдесят человек за день — безумно мало, но это лучше, чем отдать его Мортис или закопать в землю.

Все три тела моментально разобрали на части, словно птичья стая налетела на куст смородины. Когда ушёл мясник, появились женщины с вёдрами и швабрами — они тоже боялись поднять взгляд, словно ждали грома, светящегося ангела, который спустится с небес и метнёт молнию. Однако ничего не произошло. Если бы Всевышний видел их, то давно бы помог.

Лир же, чуть не падая от усталости, думала лишь о том, чтобы помыться не по расписанию, однако Годрик и здесь опередил её, распорядился заранее. Когда она вернулась в комнату, то почуяла аромат бульона, и слюна тут же наполнила рот. Воспоминания о том, как руки в перчатках разбирали органы, словно сладости в столичной пекарне, вспыхнули и тут же исчезли. Лир села за стол в одиночестве и ложкой помешала бульон — настолько прозрачный, разваренный, что вряд ли бы тот утолил зверский голод.

Разглядывая разваристые серые кусочки мяса, она вспомнила о словах охотника над мёртвым драконом-трупоедом: «Один умирает — другой выживает. Здесь иначе нельзя». Аромат пробуждал воспоминания о далёких временах — дома, где лето существует, манящих запахах с кухни; мать просит не чавкать и есть как человек, а не животное, но впереди так много дел, что на еду просто нет времени…

С первой же ложкой по телу разошлось благое тепло; поток в Лир заливался энергией и требовал большего. Так и нити тянули жизнь из тела, даря второй шанс тем, кто ещё не обречён. Постукивая каблуком по полу, отбивая ритм какой-то мелодии, Лир в задумчивости допила бульон и жадно облизала тарелку.

Она собиралась выжить любой ценой.

========== 6. ==========

Снег не растаял и поздней весной, но утрамбовался достаточно, чтобы лошади и повозки могли спокойно проехать в горы и на радость голодным хищникам не застрять на подъёме. Лир удалось купить стадо и пару десятков кур, но ради них пришлось в прямом смысле повоевать с соседними деревнями. Однако благодаря частым стычкам с нежитью, волками и медведями ополченцы Бергольда не теряли ни форму, ни боевой настрой, в отличие от запуганных жизнью крестьян южнее. Крепость принимала первый удар, и если она падёт — все знали, — северные земли сметут полчища оживших мертвецов. Так что переговоры быстро увенчались успехом. В столице такую практику назвали бы вымогательством, но Лир считала её справедливой платой за безопасность.

Гномов осталось так мало, что налаживать с ними торговые отношения оказалось невыгодно. В основном ей попадались отшельники, которые приручали волков и облачали белых медведей в боевую броню — но хотя бы с ними удалось поддержать перемирие. С сожалением Лир думала о судьбе их некогда гордой расы и с удовольствием слушала истории о былых временах, боге Вотане, его божественном наместнике Видаре, который до сих пор ждал возвращения кланов в разрушенной столице, и павшей от рук эльфов последней королеве.

— Не знал, что эльфы были настолько… кровожадными, — растерянно прокомментировал Годрик, когда старый гном-отшельник настолько разошёлся, что перешёл на крики и брань на родном языке.

— Только дай им волю, я говорю! Это ваша братия любит их стишки про листву, а я своими глазами видел, какая резня здесь произошла!

В голове у Лир будто что-то щёлкнуло, и она указала на юго-восток.

— Их город не там находился?

— Вроде бы, не помню, — гнома будто вдруг поразила старческая забывчивость, он отвёл взгляд. — Храм их божка выше на горе, где и портал. Только место то странное, гиблое.

Годрик прищурился, тоже почувствовав смену настроения.

— Уж не потому пилигримы пропадали, что ты былое им припоминаешь?

— Больно нужны они мне, — пропыхтел гном, и Лир почему-то ему поверила: тот больше причитал, а сам боялся чего-то — это читалось во взгляде, когда речь зашла о городище нежити.

Лир продолжала мучить загадка старика и его «внучки», но лишь сейчас она получила ощутимую зацепку: давнюю резню, связанную с эльфами и — очевидно — гномами. Она снова просмотрела все старые свитки и краткую летопись Бергольда, однако, видимо, люди наведались так далеко на север позже и не застали те времена.

Уткнувшись в тупик, Лир вернулась к сказкам, которые забросила из-за вечной занятости: теперь она совала нос во все дела, в каждый угол, познакомилась практически с каждым жителем крепости, услышала сотни историй и прониклась духом хранителей севера. Это не столичные маги, оберегающие пыльные полки с разлагающимися книгами — местные одной волей могли раскалывать камни и прореживать леса, они читали ветер и знали сотни видов снега, ночевали в пустоши, застигнутые непогодой, и мастерили из шкур прекрасные изделия. К слову, торговля мехом стала весомой строкой доходов Бергольда — жаль лишь, что сезон для неё быстро кончался, с первыми осенними бурями, когда караваны возвращались в центральные земли.

Раньше, взяв в руки книгу, Лир терялась для остального мира, но теперь — едва могла сконцентрироваться на прочитанном, пока фоном размышляла о делах. Наверное, это и значило наконец вырасти. Она тяжело вздохнула, и Годрик поднял голову от карты, в которую постоянно вносил какие-то пометки после очередной экспедиции.

— Не идёт? — он понимающе усмехнулся. — А чем закончилась та легенда о старике, который столкнул жену в яму к демону? Хотя в действительности на том бы всё и кончилось…

Лир напрягла память и вдруг рассмеялась.

— Это очень странная история: демон вылез из ямы и предложил старику работать вместе. Первый насылал болезни, а второй лечил и брал за это золото — и так продолжалось, пока демон не решил заразить дочь местного барона и не зажить красиво. Старик долго покрывал подельника, но после сжалился над бароном и вылечил его дочь, затем обманул демона, сказав, что жена вылезла из ямы, и тот может возвращаться домой. Никого не сожгли, старик и внезапно вернувшаяся жена жили долго и счастливо.*

Годрик озадаченно смотрел куда-то в сторону, явно желая выругаться, и Лир невольно расхохоталась. Фыркнув, он вернулся к карте.

— Ох уж эти тёмные времена.

— Да уж. Интересно, насколько тёмными они были здесь. — Настала очередь Лир задуматься, и новая безумная идея вдруг захватила её неугомонный разум. — У меня есть одна мысль, но тебе она не понравится. — Годрик глянул на неё исподлобья, но промолчал. — Мне нужно отправиться в лес. В одиночку.

— Вы, как всегда, правы: мне не нравится.

Если бы Лир спрашивала хоть у кого-то разрешение, то никуда бы не продвинулась за эти долгие месяцы, однако Годрик был исключением: рыцарь заслуживал знать, в какую беду на сей раз собиралась ввязаться его леди. Она слишком многим была ему обязана.

В один из ясных дней Лир решилась уйти, и Годрик проводил её до кромки леса. Он не отговаривал, но поглядывая с тоской и такой нежностью, что сердце съёживалось. Они никогда не обсуждали и даже не намекали на единственную проведённую вместе ночь, зная, что далеко не взаимная симпатия их тогда столкнула вместе, а нечто тёмное — дух близкой смерти. Вспоминать о нём — значит привлекать его внимание.

На самом деле Лир до сих пор боялась правды: что старик действительно знал слишком много и мог стравить их специально, на потеху; эта тьма — её личное дело. Долго искать не пришлось — Лир направилась к кругу из рунных камней, где видела старика последний раз. Теперь она могла рассмотреть светящиеся синие письмена, притронуться к древности и задать вопросы, которые давно её грызли.

Старик поглаживал бороду и с высоты разглядывал Лир, словно малое дитя. Доспехи совершенно не внушали чувство защищённости перед ним.

— Так кто ты на самом деле?

— А вы, госпожа?

— Герцогиня Лир Вайнрайт, — отчеканила она, и старик снисходительно улыбнулся.

— Хорошо, тогда я Шлаахши — так прозвали меня эльфы. — Лир тяжело вздохнула, без слов признав своё поражение на первом же вопросе. — Имя — пустой звук, форма ветра, образ в чужой голове. Так кто вы, госпожа, на самом деле?

Озноб пробил до костей; Лир понимала, какого ответа он добивался, но не собиралась подыгрывать и попадаться в ловушку сожалений.

— Я — та, кто хочет спасти свой город от нежити, вот и всё. Второй подобной зимы мы не переживём.

— Да, они как зуд под кожей — не дают покоя, — с удовольствием подхватил старик. — А зуд этот вызывает особо мерзкий клещ — вот от него вы и должны избавиться!

Теперь Лир понимала правила извращённой игры: что бы ни требовалось для возвращения справедливости, божественные сущности передадут эту честь смертным.

— Я? Разве не ты здесь всеведущее существо?

— Всеведущее, а не всесильное. К счастью для вас, госпожа, Мортис служат и живые — так сказать, это временный для них этап. Есть некоторые… уловки для перевоплощения — ритуал очищения перед богиней: некромант должен принести в жертву невинного на священной земле и вкусить человеческую плоть. Как видите, большинство условий вами уже соблюдено.

Лир моргнула, совершенно не понимая, как реагировать — чего старик от неё ждал? Неужто энтузиазма? Желудок скрутило, хотя с каннибализмом в Бергольде давно покончено, а вываренные кости сожжены, чтобы Мортис никак не смогла их поднять. Впрочем, Лир понимала, что деяния достаточно — семя зла уже посеяно, но взрастить его можно только целенаправленно. Она говорила с каждым жителем Бергольда, заглядывала в глаза и следила, чтобы никто не понял, насколько черта близко.

Лир невольно усмехнулась про себя, осознав наконец помыслы инквизиторов. Те, кто тесно связан с ересью, давно приняли её в себя и оценивали других по своим меркам.

— Я не собираюсь служить Мортис, ни за что, — твёрдо заявила Лир, — и никогда не собиралась: от нас что-то скрывали, а я пыталась добраться до истины.

— Понимаю, ведь даже нежить пользуется магией Жизни, как и люди — ядами, Смертью. Грань настолько тонка, что практически не существует. Да, госпожа, я в вас не ошибся. Будет ужасно весело!

Старик повернулся, обозначая, что разговор окончен на его условиях, но Лир воскликнула вслед:

— Нет, ты не понял: я не собираюсь плясать ни под чью дудку и тем более приносить жертвы!

Её крик ушёл в пустоту — старик растворился в столбе света. Злая, как медведь-шатун, Лир быстрым шагом вышла из леса; Годрик помахал рукой, но, заметив её настроение, вытянулся как на построении.

— Всё так плохо, моя леди?

Он знал, какое обращение могло растопить её сердце, и Лир немного успокоилась. Дрожь всё ещё колотила, разгоняла кровь, но никто и не обещал, что знание окажется лёгким.

— А бывало иначе? — вздохнула она, и в тягостном молчании они направились домой.

Лир знала, что за полосой везения в Бергольде всегда следовала полоса внезапных трудностей, которые невозможно предсказать — для самого северного края Империи здесь происходило на удивление много событий. Первой весточкой цивилизации стало письмо от отца, посланное ещё зимой. Лир долго разглядывала запечатанный конверт, чувствуя необъяснимую тревогу, и Годрик вызвался зачитать его первым и принять первый удар.

Императора Мередора отравили, и, к своему ужасу, Лир распознала в описаниях болезни схожие признаки с отравлением Эрхог императора Демосфена: видимо, инквизиция всё-таки кое-что понимала и не гнушалась методами противника. Если, конечно, Лир сама не привела их к формуле во время расследования.

— Возможно, оставшись в столице, я смогла бы его спасти, — упавшим голосом произнесла она, шагая по комнате от стены к стене. Годрик нахмурился.

— Думаете, он уже мёртв? Полгода прошло. — Она кивнула и спрятала лицо в ладони: если это правда, тогда Империя уже раскололась, а её семья либо убита, либо в бегах. После паузы Годрик прокашлялся и продолжил: — «Я счастлив знать, что ты далеко отсюда, Лир, и молю тебя не возвращаться. После твоего изгнания гнев инквизиции пал на дочь графа Марка, Одель — ей приписывают связи с демонами, а их город взяли в осаду…»

Наконец Лир упала в кресло, где обычно по вечерам сидел Годрик.

— Одель… Она же чистая монашка — скучная, как палка… Хотя знаешь, я не могу не восхититься стратегией инквизиции. Потрясающее злодейство! Интересно, что бы они сделали со мной чуть позже?

Взгляд Годрика излучал просто божественное негодование; казалось, надели его Всевышний хоть каплей магии, и молнии вылетят из глаз. Всё это время он, конечно, размышлял, почему Лир отослали, — но теперь уверился, что обвинения надуманы. Как бы Годрик ни злился, он был рад всё это увидеть.

Далее отец упомянул, что Ламберта отправили с особой миссией подальше, ещё до отравления императора, но подробности опустил — видимо, письмо могли перехватить.

— Значит, капитана Императорской Гвардии тоже нет в столице, — подытожил Годрик. — Не могу поверить, что инквизиции так просто далась победа!

Они оба перестали предполагать и говорили о падении власти императора как о чём-то свершившемся. Богобоязненные подданные Империи с готовностью поддержат инквизицию — а значит, и саму веру. Это конец всему, что Лир держало за прошлое — теперь путы разрублены окончательно.

Мысли о судьбе родителей и кузенов тяготили, но отец прав: бежать на помощь сейчас, вслепую, бессмысленно. В их силах только молиться, ждать и сражаться. Лир на дух не переносила матушкины похмельные мигрени и причитания, но теперь отдала бы всё, лишь бы только узнать, жива ли она.

Лир поудобнее расположилась в кресле, перекинув ногу на ногу, и уточнила:

— Для Бергольда ничего не поменялось. Если Империя падёт, мы об этом даже не узнаем.

Годрик понял, о чём она говорила, но повода для шуток не нашёл:

— Вы бы остереглись такое пророчить: беда никогда не приходит одна.

В тот вечер Лир посмеялась над его суеверностью, перенятой от жителей Бергольда, но вскоре пожалела об этом: когда охотник с очередной вылазки принёс не подбитых куропаток, а голову демона.

— Он что-нибудь сказал перед смертью? — уточнила Лир, зная, что её люди стреляли метко, но понимали, в каких — особых — случаях жертве можно помучиться.

— Что орда направляется сюда.

Уже через неделю демоны отрезали последний лёгкий путь на юг, и что случилось с тамошними деревнями, никто не знал. Посреди леса день за днём рос их обугленный город, похожий на гигантское гнездо, и земля вокруг него покрылась не снегом, а пеплом. Огню не прижиться в горах, но только не адскому пламени Бетрезена.

Никто не знал горы так, как жители Бергольда. Лир, облачённая в шубу разведчика из белых волчьих шкур, своими глазами увидела полчища демонов и осталась незамеченной. Демоны копили силы после непростого перехода и к чему-то готовились, но люди не собирались просто сидеть и ждать: шпионов безжалостно убивали, а их трупы оставляли на съедение волкам — пусть привыкнут к горячей плоти. Нежить тоже обратила внимание на новых соседей, хотя их городище демоны брезговали трогать.

Старика в лесу видели всё чаще, и Лир велела держаться от него подальше: наверняка тот решил найти другого безумца для своих целей. К счастью, его появление связали с демонами, и монахини как следует запугали прихожан. Старик всё ещё говорил о внучке, но истории менялись, как и просьбы — то он просил воды из отдалённого родника, чтобы жертва ушла в лес себе на погибель, то предупреждал о конце света; охотники рассказывали, что он блокировал тропы каменными глыбами и пробуждал элементалей.

Казалось, весь мир сошёл с ума в одночасье, а Лир пыталась сохранить баланс в центре бури, где пока ещё спокойно. Город-крепость Бергольд продолжал стоять посреди снежных пустошей невозмутимой глыбой, и его жители, как обычно, адаптировались к изменяющимся условиям. Можно сказать, жизнь практически не изменилась.

Через пару недель после явления демонов, услышав колокол, Лир приготовилась к очередному бою, но, выйдя во всеоружии на стену, она увидела сине-серебряные стяги Императорской Гвардии на горизонте. Тяжеловооружённый конный отряд тонким ручьём поднимался с юго-запада, огибая лес и обвалы. Лир скомандовала поднять ворота, но на душе вместе пламенного восторга трупным червём извивалась тревога. Спустившись по ступеням, словно во сне, не чувствуя ног, она услышала родной голос, раздающий указания её людям:

— Разгрузите припасы, отведите лошадей в стойла и напоите, а также выделите комнату для леди — ей требуется отдых… И приведите проводника срочно!

Ламберт всё ещё внушал трепет даже незнакомцам, подгонял их своей уверенностью, статью и строгим взглядом. Конюх, увидев столько лошадей впервые за год, растерялся и не сразу вспомнил, что мог с ними управляться. Он схватил за поводья тощую белую клячу и помог слезть миниатюрной девушке: когда её босые ноги коснулись замёрзшей грязи, Лир вздрогнула. Рыцарь подле Ламберта тут же выделил её в толпе и нахмурился.

Тугой узел где-то в грудной клетке продолжал затягиваться, мешая вдохнуть, злость на незваных гостей струилась по венам, а в голове вовсю строились подсчёты неожиданных расходов, но Лир выпрямила спину, как подобало хозяйке, и дождалась, когда Ламберт спешится.

— Приветствую вас в Бергольде, дорогой кузен.

Лир понятия не имела, как изменилась за год изгнания, но Ламберта она едва узнала: светлый взгляд потускнел, как и волосы — впрочем, седина всё равно ему шла. Прошлое казалось таким далёким, идеальным, и образ Ламберта в памяти, к разочарованию Лир, сохранился иным. Ведь он вдвое старше её и давно начал седеть — почему же она раньше этого не замечала?

Он тоже не сразу признал родню — не ожидал увидеть, — хотя быстро нашёл, что подметить:

— Вы снова там, где опасно и трудно, — всего на миг Лир показалось, что вот он, рыцарь из её юности, тепло улыбался знакомой истории, однако следующим жестом мгновенно разбил иллюзию: — Пожалуй, вы мне здесь пригодитесь. Я оставлю вам письмо с распоряжениями. А теперь скажите мне, не хранит ли церковь записи о разрушенном храме Галлеана и портале?

— Я и без церкви смогу вам ответить, — Лир улыбнулась так, что испугались бы снежные волки, но Ламберт словно ничего не заметил — он никогда в самом деле не смотрел на неё, не видел.

— Чудно. Обсудим это в тепле. Леди Иноэль, запахните плащ, иначе простынете.

Босая девушка улыбнулась как блаженная, и Ламберт — Лир могла поклясться — чуть не растаял на морозе. Тугой узел в груди зашипел комком змей, но, к счастью, их никто не услышал. Лир распорядилась накрыть стол, пока кузен не принялся хозяйничать; остальные рыцари ужинали в хлеву, не подозревая, что там творилось несколько месяцев назад.

Однако раздражение вмиг улетучилось, когда Ламберт начал свой рассказ: об упавшей с небес звезде — Иноэль, — оказавшейся посланницей Всевышнего; о миссии, возложенной императором, сопроводить её, куда потребуется; что инквизиция не поверила в чудо и — какая неожиданность! — приговорила Иноэль к смерти, проявив в погоне невероятную расторопность. Лир не сомневалась, что они найдут способ пробиться даже через орды демонов: только красных стягов и не хватало под стенами! Ламберт уже обезглавил Иоганна IV, подарив пост Верховного инквизитора Ферре, и Лир тут же вспомнила его тёмный птичий взгляд в допросной.

— Я с ним сталкивалась — более скользкого типа ещё поискать.

— Не понимаю, откуда в этом человеке столько беспричинной ненависти, — искренне расстроилась Иноэль, словно надеялась подружиться со всеми существами на свете. Лир скептически пожала плечами.

— Не пытайтесь понять: все люди судят предвзято. Во времена смуты в Империи объявлялись десятки мессий, а один — как казалось, настоящий — чуть не стал её погибелью.

Лир искоса смотрела, как менялось лицо Иноэль — слишком наивной, чтобы профессионально прятать эмоции, — и мысленно торжествовала: посланница Всевышнего испугалась! Однако не мрачного прошлого — а чего? Возможности его повторить? Лир перевела взгляд на Ламберта, но тот пребывал в какой-то другой реальности, в которой его госпожа была чиста и невинна. Впрочем, здесь Лир тоже спорить не стала бы: самый разрушительный урон всегда наносили идеалисты — взять ту же инквизицию.

— На что вы намекаете? — вдруг подал голос оруженосец Стаффорд, который не сидел за одним столом с благородными и мессией, но определённо чувствовал вседозволенность. Его цепкий взгляд вновь, как недавно перед воротами, остановился на Лир.

— Это история, Стаффорд, а кузина просто обожает книги: столичная библиотека наверняка бы сгинула без её поддержки.

Бедный Ламберт не изменял себе: всё ещё видел в людях только добро, упорно в него верил — однако и разочаровывался наверняка так же бурно, с одного толчка. Лир пригубила привезённое с припасами вино и выразительно ответила взглядом хмурому оруженосцу.

Как оказалось, император призвал Ламберта вскоре после отъезда Лир — о котором он, впрочем, даже не слышал, как и о Бергольде: шутки местных о том, что Императорская Гвардия дальше тёплого места в столице не вылезала, почти отвечали действительности. Его удивляло всё: южные зубчатые горы, покинутые гномами более семидесяти лет назад, разруха дальних имперских деревень и малых городов, дикие эльфийские леса и негостеприимность их жителей.

— Здесь довольно скучно, кузен, поэтому всё примечательное бросается в глаза. Храм Галлеана находится на востоке, но на тропе пилигримов пропадали люди и эльфы, так что будьте осторожны. Нежить доставляет хлопоты, но мы справляемся. Недавно появились демоны — и это меня больше беспокоит…

Стаффорд многозначительно прокашлялся и слился с тенями в углу; Иноэль всколыхнулась, только рот открыла, чтобы выложить всё, но Ламберт взмахнул рукой. Его взгляд снова отливал сталью.

— Отдохните с дороги, госпожа, я всё улажу. Дорогая кузина, боюсь, демоны пришли за нами, и как только мы выдвинемся к порталу, они нанесут удар. Поэтому-то мне и нужна ваша помощь, чтобы завершить великую миссию, возложенную на меня императором. От неё зависит судьба всего мира, я чувствую.

Лир моргнула, сбросив морок пафосных речей Ламберта — больше они не имели над ней власти. Он просил стать для гвардейцев живым щитом, принять удар орды, отвлечь, ударить им в тыл на склоне горы — и ради чего? Лир перевела взгляд на покрасневшую до ушей Иноэль.

Хотя бы она поняла, по какой причине мир вдруг сошёл с ума. Как любой житель севера, Лир не могла игнорировать послания свыше и полагаться только на личные прихоти; да и демонам нет дела до лже-мессий.

— Я передам вам подробную карту… и, кузен, нам нужно поговорить наедине, если вы не против.

— Боюсь, это вопрос решённый. У нас попросту нет выбора: времени мало.

— Хорошо, тогда я отдам карту прямо сейчас, — бросила Лир и резко поднялась из-за стола; стул проехал по доскам с громким скрипом. Ламберт за ней не последовал, словно опасался разбивать трио единства со своими спутниками и слушать голос разума.

Годрик был единственным, кого появление капитана гвардии привело в восторг, и когда они остались вдвоём в её комнате, Лир не удержалась от колкости:

— У тебя нет шансов: кузен слишком увлёкся своей дамой в беде.

Однако Годрик парировал и тут же нанёс удар в сердце:

— Вы ведь любите его, да?

Лир выдохнула, чтобы стыд наконец перестал раскалять щёки, и побоялась встречаться с Годриком взглядом, как застигнутая врасплох воровка. Только что она вогнала в краску мессию, а теперь сама попала в ту же ловушку.

— Почему ты так решил?

— Мне знакомо это чувство. Уверен, я так же смотрю на вас, моя леди. Потребуется много времени, но… однажды вы смиритесь с неизбежным фактом: сердцу не прикажешь.

Годрик бесстрастно свернул свою любимую карту в рулон и бережно протолкнул в чехол, чтобы отдать оруженосцу Ламберта Стаффорду — должно быть, они нашли много общего. Лир же, держа в голове его слова, весь вечер наблюдала за добрым, но стылым к Ламберту взглядом Иноэль и задавалась вопросом: почему же в этом бренном мире только вражда могла быть взаимной?

Комментарий к 6.

* “Как старик был лекарем”, из сборника “Легенды и мифы севера”, 1985 г.

========== 7. ==========

Жители Бергольда, сплочённые общими тайнами, с подозрением отнеслись к чужакам, в особенности столичным: все понимали, что гвардейцы не помогать пришли. Стражники часто докладывали о ссорах и драках, спровоцированных крестьянами, ополченцами и бывшими солдатами; кто-то думал, что ограбить рыцарей будет отличной идеей, а кто-то просто напивался и нарывался, чтобы выпустить пар. Для оруженосца Стаффорд задавал слишком много лишних вопросов, однако Годрик уводил его внимание туда, где врать не приходилось. Поэтому на третий день Лир искренне обрадовалась, что гвардейцы собрались в путь.

В отряде Ламберта служили лучшие из лучших: паладины, которым хватило ума и опыта дожить до седин, искусные ассасины, скрывавшие лица за жуткими железными масками, почтенные маги, а также иерофант в роскошных по меркам церкви одеждах, расшитых золотом. С последней Лир пыталась не пересекаться даже взглядом, помня о въедливой подозрительности предыдущей целительницы на службе. Лишь затем она задумалась, куда та подевалась: может, выбрала сторону инквизиции или же пала в битве?

Её более мудрая сменщица не покидала церковь Бергольда, в дела знати не лезла, а проводила службы и лечила всех желающих: одним касанием сращивала глубокие раны и восстанавливала даже мёртвые ткани, поражённые гангреной. На поле боя иерофанты могли вернуть к жизни павших воинов, чьи души ещё не успели присоединиться к Всевышнему, и Лир испытывала настоящую профессиональную ревность, украдкой наблюдая за работой преподобной матери.

— Они всю жизнь проводят в молитвах и самопожертвовании: нет смысла им завидовать, — уверил Годрик. — Вы же более… разносторонняя личность, моя леди.

Он даже не представлял, насколько её интересы выходили за рамки нормы, но, как показал опыт, все средства хороши для выживания.

Требовалась целая жизнь, чтобы познать высшее искусство целительства — научиться чувствовать дыхание Всевышнего и поток, пронизывающий весь Невендаар. Иноэль также обладала этим даром, но давался он ей просто, как дыхание; гвардейцы обмолвились, что её молнии не знали промахов и достигали цели даже в укрытии — впрочем, чего ещё ожидать от небесного создания? Из любопытства Лир напоследок потянулась к её потоку и чуть не ослепла от восхитительного, чужеродного света.

Впрочем, энергия постепенно, каплей за каплей, покидала смертное тело, и время, подаренное Иноэль, подходило к концу. В конце пути она неизбежно умрёт, и Ламберт явно гнал эту мысль подальше. Оставалось лишь восхититься жестокости высших сил, практичности их подхода к своему инструменту.

— Наша гостья тоже таит множество сюрпризов. Ламберт ведь так и не сказал, в чём её миссия, куда Иноэль направляется и зачем? — Годрик, поразмыслив, отрицательно покачал головой, и Лир задумалась. — Ты же нашёл общий язык с оруженосцем кузена, Стаффордом?

— Он сказал, что Иноэль послана Всевышним, но пути его не…

— То есть он не знает?

Годрик кивнул. С некоторых пор Лир терпеть не могла громоздкую манеру общения благородных, в которой можно было спрятать как смысл ответа, так и его отсутствие. На севере тот, кто много болтал, быстро лишался голоса.

Бряцанье рыцарских доспехов разносилось на всю крепость, так что Лир и Годрик понизили голоса до шёпота, когда кто-то прошёл под обзорной площадкой для стрелков, где они стояли.

— К слову, Стаффорд упомянул о встрече с неким старцем в лесу. Тот вынудил их набрать для внучки воды из целительного родника, который охраняли элементали земли, и сильно удивился, что они вернулись, можете себе представить?

— Какой тёплый приём, — Лир ответила желчным тоном и задумчиво проводила взглядом удаляющийся отряд: гвардейцы спешно собирались в дорогу. — Как думаешь, дело в Иноэль?

Годрик протяжно выдохнул, собираясь с мыслями.

— Старик никогда не действовал грубо, если вы об этом. Скорее, играл с нами, забавлялся? Иноэль, возможно, представляла для него угрозу, или же он тоже хочет завладеть силой ангела.

Не зная, что ещё сказать, — да и нужно ли было? — Лир промолчала о подробностях их последнего разговора, о которых Годрик никогда не спрашивал, и вернулась к более насущным делам. Пока что орда разбивалась о стены Бергольда как волны о скалы, но сколько они могли продержаться без помощи гвардейцев? Ламберт собирался идти глубже в горы, в неизвестность, а за ним по пятам хлынут демоны, пока не загонят в ловушку. В своей вере в высшее благо он не думал, что предстоящая битва могла превратиться в бойню.

Ламберт не знал — или не хотел знать, — что творилось в столице, не подозревал о судьбе их семьи и не интересовался, почему инквизиция упрятала Лир так далеко от мира. Она долго выстраивала в уме возможную преемственность и пришла к выводу, что лучшего императора на смену Мередору Империи не найти: Ламберт — герой войны, защитник людей, ему доверили, возможно, важнейшую миссию в истории, да и по крови он близок к правящей династии. Однако думал ли он об ответственности перед расколотой отчизной или хотя бы о родном Триэле? Все его мысли занимала девушка, которая не раскрывала своих тайн, но попросила довериться ей на слово!

Ярость полыхала в сердце так ярко, что впечатлила бы любого демона. Лир предстояло не только выжить, но и проследить, чтобы старший кузен, ослеплённый светом ангела, не принёс бед и не убился с именем прекрасной дамы на устах как в рыцарских романах.

Лир сжала руки в кулаки, чтобы хоть немного успокоиться и решить, как поступить дальше. Бряцанье доспехов приблизилось: кто-то из рыцарей поднимался к ним по лестнице.

— Нет, нам больше нечего отдать, езжайте с богом, — сквозь зубы бросила она далеко не гостеприимно. Годрик странно прокашлялся, словно давился смехом.

— Боюсь, я попрошу ещё кое о чём, дорогая кузина, — совершенно спокойно произнёс Ламберт. Когда Лир обернулась, то увидела виноватую улыбку на измождённом лице — успел ли он поспать хоть одну ночь спокойно? — Ваше благословение всегда меня спасало, и сейчас я особо в нём нуждаюсь.

Значило ли это, что Ламберт не забывал свои корни? Лир очень хотелось так думать: и когда безумие вокруг упавшей звезды иссякнет, он вернётся к реальным проблемам в сердце Империи и поставит инквизицию на место, срубив пару десятков горячих голов. В его глазах читалась усталость не только из-за долгого пути, но и от увиденного за пределами столицы; стойкая, как скала, вера в людей постепенно истончалась, и Лир постыдилась своего гнева: если Ламберт разочаруется в них, то и Всевышнему незачем заступаться.

Годрик тактично отошёл в сторону, оставив Лир наедине со своими смешанными чувствами. Она кивнула, и Ламберт опустился на одно колено, смиренно преклонив голову. Что бы ни задумала Иноэль, он не позволит сотворить зло — в этом Лир была уверена, поэтому с чистым сердцем прочитала молитву.

— Вы отправляетесь в дикие земли, где не действуют законы Империи, а природа — наш главный друг и враг. Прошу вас, будьте осторожны и не доверяйте всецело своей чести, а если вновь увидите старика в лесу, не отвечайте ему, молчите.

— Стаффорд до сих пор ворчит, что я воспринял его беду всерьёз. Но такие истории случаются тут и там, разве нет? Нужно помогать ближнему.

Лир улыбнулась, кивнула; сердце каменной скорлупой охватило дурное предчувствие.

— Согласна, но давайте для него сделаем исключение, дорогой кузен. Впрочем, здесь куда больше привычных опасностей, чем вам кажется. Пройти к порталу можно лишь через земли нежити, и это тревожит меня больше всего.

Ламберт поднялся и вдруг заключил Лир в крепкие объятия. Она чувствовала на плечах тяжесть его кольчуги под кафтаном, далеко не благородный запах тела; борода щекотала кожу. В следующий миг он отступил, словно устыдился порыва, и взглянул на неё уже без тени улыбки.

— Вот поэтому у меня была ещё одна просьба: едем с нами, Лир? Вы как никто знаете эти места. Я защищу вас, даю слово.

Сердце встрепенулось, сбросило наледь — как бы ей хотелось услышать эти слова раньше! Однако ещё год назад Лир была совсем другим человеком, ненужным Ламберту, а теперь всё вдруг в одночасье поменялось. У неё не было мысли мучить его, пользоваться своей мнимой крошечной властью на этих богом забытых горах, но на душе горьким осадком оседала злость — в основном на себя, за глупые незрелые мысли.

Не зная, как выразить скопившуюся за долгие годы нежность, Лир неловко покачала головой, чувствуя, как горят щёки. Мысль, что рискует он ради своей звезды, быстро отрезвила; голос предательски подрагивал, но с каждым словом крепчал и насыщался уверенностью:

— Не могу. Я понимаю ваше рвение, но Бергольд спас мне жизнь, здесь я нашла новый дом и не могу его бросить на растерзание демонам. Мы прикроем ваш отход, как было оговорено, и да хранит нас всех Всевышний.

Ламберт понимающе кивнул, затем снова улыбнулся.

— Вы сильно изменились, кузина.

В один миг пережитые ужасы зимы словно ледяной волной окатили; Лир выждала один вдох и ответила:

— А вы остались прежним, кузен.

— Буду считать это за комплимент.

Влюблённость окрыляла его без касания Всевышнего, молодила — в ярком свете дня седина почти не бросалась в глаза, словно волосы выцвели от солнца в долгом пути. Таким Лир его и видела в последний раз — благословляя своим восхищением.

Она проводила Ламберта взглядом до лестницы и облокотилась о стену, ожидая очередной мудрости от Годрика: хоть он и отошёл для вида, но всё слышал.

— Я горжусь вами, моя леди. Вы сделали верный выбор.

— И всё ещё не высказала всего, что думала, но кто я такая, чтобы указывать на грехи? Обвиняют обычно после победы, когда бросаться уже не на кого.

— Не волнуйтесь, капитан Императорской Гвардии точно знает, что делает.

Однако Лир волновалась — когда муштровала ополченцев и сквайров, наведывалась в церковь и на позиции лучников, ждала, пока охотники расставят ловушки в снегу и сама спрашивала, кто в чём нуждался для серьёзного боя — и даже не сомневалась, что Ламберт полезет не в своё дело из искреннего желания помочь. Она понятия не имела, какие опасности могли ждать в дикой местности, где даже эльфы и гномы сгинули, до смерти боялась лезть туда, но предполагала, что это неизбежно.

Демоны не заставили себя долго ждать и напали тем же днём; Лир встретила их на стене вместе с лучниками и магами. Годрик, как всегда, стоял подле неё и сосредоточенно следил за горизонтом. Первыми они увидели огромные силуэты высших демонов, пожирателей людских душ — самых чудовищных созданий, которых Бетрезен призывал в случае крайней нужды. Часть орды, проигнорировав крепость, направилась вслед за гвардейцами, а неповоротливые гиганты продолжили наступление.

Ополченцы молчали, словно давно смирились со своей участью, но в душе Лир с каждым мигом закипала злость: её люди страдали и выживали зря, если конец таков… Если бы не Ламберт со своей святой миссией! Лир сжала кулаки и взглянула в глаза людям, по чьи души привёл демонов её кузен.

— Готовьтесь, славные сыны и дочери Бергольда. Ничто не может сломить нас! — громко воскликнула она, оглядываясь по сторонам и пытаясь подбодрить каждого. — Да, время рыцарей на пегасах и архангелов прошло, но нам не нужны высшие силы, чтобы отстоять свой дом. Мы всегда были сильными…

Сенешаль подле неё кивнул и жестом дал команду лучникам готовиться. Демонам не было равных в ближнем бою и огненной магии, поэтому преимущество крылось только в расстоянии. Мелкие импы и обугленные проклятием люди первыми бежали к стенам со звериной целеустремлённостью, проваливались во рвы и наступали в капканы, освобождая дорогу сильным собратьям. Их кровь окропила снег, и Лир подняла взгляд к лесу, ожидая, когда хищники учуют пир: с первого дня вторжения охотники подкармливали их демонической плотью, приучая к лёгкой добыче.

Со стен полетели копья, стрелы, камни и молнии. Лир до сих пор стреляла медленно, но зато почти не промахивалась, если цель была крупной. Увёртливые мелкие импы шныряли у ворот и больше отвлекали, но когда их собратья попадали в ловушки, то бежали на помощь. Лир привыкла думать о демонах как о хаотичной силе, но в действиях орды чувствовался расчёт. Годрик тоже это заметил и велел сенешалю с частью людей проверить противоположную сторону крепости.

Среди мелких демонов Лир заметила высокую худосочную фигуру то ли с длинным костяным носом, то ли в маске; маг поднял голову, взглянул прямо на неё и поднял посох. Тени, похожие на гарь, окутали его и устремились вверх, сформировались в шары и вспыхнули.

— Ложись! — закричали все вокруг, и Лир инстинктивно упала на живот, прикрыв руками разрезы в шлеме.

Огненные камни влетели через стену в город, посыпались на крыши и на головы людей. Доспехи спасли Лир, но многим повезло куда меньше; их охватила паника. Она подползла к лежащему рядом лучнику, чья кожа на руках словно растеклась воском, оголив мясо, и призвала целительную силу. К ним спешили монахини, чтобы поставить бойцов на ноги.

Огненные камни продолжали сыпаться, и Лир, не сдерживая эмоции, требовала поскорее пристрелить тварь, затем сама пристроилась за укрытием и попыталась прицелиться — безуспешно: младшие демоны умело прикрывали своих господ. Годрик выглядывал из-за соседней балки, чтобы скорректировать огонь. Однако пока они нашпиговывали стрелами тощего мага, огромный демон без помех подошёл к воротам и начал рубить по ним секирой. Копейщики с противоположной стороны протыкали его через решётку и злили только больше. От могучих ударов ворота шатались, лязгали, но держались.

Лир оставила стену и побежала по лестнице вниз, но, не успев спрыгнуть на землю, увидела, как море огня растеклось через ворота, поглотило копейщиков и остановилось во внутреннем дворе. Люди разбегались подальше, а высший демон продолжал прорываться. Смрад горелой плоти заполонил крепость, и в шлеме от него не было спасения. Годрик привалил Лир к стене, мешая выйти во двор.

— Нужно добить всех магов. Вернись наверх и заставь людей сражаться, если потребуется, — скомандовала она. — В пламя я не полезу, не бойся.

Годрик облизнул губы и метнул нервный взгляд в сторону содрогнувшихся ворот; его волосы выбились из короткого хвостика на затылке, прилипнув ко лбу и высоким скулам. Когда-то Лир считала его копией Ламберта, а теперь понятия не имела, почему так решила. Должно быть, рыцарская честь и бравада уравнивали всех, мешая разглядеть личность, а Лир тошнило от напыщенных лозунгов и клятв.

Он улыбнулся, взглянув на неё, и скептически произнёс:

— Вы — и не полезете? Разве вы не помните нашу первую встречу? Увидимся на передовой, моя леди.

Кивнув в знак почтения, Годрик взбежал по лестнице, оставив Лир улыбаться сущей глупости. Она проводила его взглядом и побежала к кучкующимся во дворе ополченцам, взмахнула руками и заорала, призывая к порядку. Столб огня и дыма разверзся где-то за её спиной, отчего обугленный плащ взметнулся над головой.

— Занять позиции с двух сторон от ворот! Пейте все зелья, которые выдали в церкви — времяподошло. Лучники нас прикроют сверху!

Её голос чуть дрожал, как и колени, но мысли не заволокло паникой. Лир черпала силы в злости, в страхе, но больше — в ответственности перед этими людьми. Внезапно она ясно и чётко осознала, что легко отдаст жизнь, если так спасёт Бергольд — с радостью, не сомневаясь, — и Лир вдохнула смерть с небывалой лёгкостью. Единственным камнем на сердце осталась ложь, приведшая её сюда и пустившая корни так глубоко, что не выдернуть без боли.

Защитники на стенах кричали и бросались в стороны, когда пламя взметалось волнами, но продолжали стрелять. Чудовище у ворот ревело, насыщаясь яростью, и распускало огненные вспышки вокруг себя — подойти к такому уже непросто, а завалить вовсе не казалось возможным. Лир велела двум молодым магам выпускать молнии по мере сил, охотники же подняли заграждения из кольев, которые теперь казались до смешного бесполезными.

Когда перестали сыпаться огненные камни, копейщики выбежали из-за укрытий и подняли высокие щиты, оградив тылы от волн огня впереди. Ворота накренились, когда развалились крепления, и первыми в крепость ворвались вездесущие импы, сея хаос: мелкие ушастые твари запрыгивали в окна, лезли на крыши и падали на головы ополченцев. Однако с ними мог справиться даже пугливый крестьянин, а Лир ждали обугленные Бездной монстры.

Душа ушла в пятки, несмотря на недавнее смирение перед смертью; бой развернулся слишком быстро. Разъярённые берсерки не особо собирались защищаться, а вливали всю ярость в замахи топорами и мечами. Лир дождалась, пока до неё добежит проклятый с огромной красной язвой на груди, легко увернулась от его выпада и распорола ему бок снизу вверх. На копейщика рядом прыгнул имп, обхватил ногами шею и принялся грызть его шлем. Когда она кинулась на выручку, сверху их накрыло горячим порывом и бросило на землю.

Лир пнула демона с пастью наподобие волчьей, рубанула по сухожилиям, откатилась и с трудом поднялась под прикрытием старика с алебардой. Пошарив взглядом, она нашла мага в красном балахоне, из-под которого торчали вывернутые звериные лапы; он поднял окровавленную руку с зажатым сердцем и призвал новую огненную вспышку. Лир кинулась вправо, стараясь удерживать цель взглядом и не пропускать взбесившихся берсерков, кидающихся на щиты.

Она прижалась к стене, откуда лучники прикрывали копейщиков, но едва сделала шаг к магу, как перед ней воткнулась массивная секира с человеческий рост и застряла в земле. Высший демон почти пролез в ворота и попытался достать её лапой, но промазал. Лир пробежала мимо под его рёв, не стала тратить силы и время на замах, выставив меч перед собой, и тогда маг обернулся. Огромный глаз на его груди распахнулся, а мир словно взорвался пламенем.

Лир схватилась за голову, но ей мешал шлем; инстинкты требовали сбросить его и подставить лицо свету. Однако в ответ она вцепилась в нити и потянула мага за собой, сбрасывая морок. Пот заливал глаза, несмотря на ледяной ветер; сама Бездна словно дохнула на Лир. Пепельная кожа с рытвинами на перекошенном лице мага больше роднила его с ходячими трупами. Он что-то пробормотал, снова сжал сердце в кулаке, и Лир в тот же миг наконец воткнула меч в огромный глаз на груди. Горячей вспышкой её отбросило обратно к воротам, где уже шарила когтистая лапа; воздух выбило из груди, и Лир закашлялась от смога и вони.

Силы быстро покидали её, но бурный источник энергии будто сам потребовал к нему потянуться, инстинктивно. Взгляд прояснился, Лир почувствовала прилив бодрости и успела закрыться руками от острых когтей. Ополченцы пришли ей на помощь: воинственные крики людей отвлекли едва подоспевших демонов, раздался громовой раскат, и Лир оглушило разрядом. Кто-то оттащил её за руки подальше от битвы, но она смогла подать знак, что ещё в строю. Раздался смех — внезапно чересчур радостный для кипевшей бойни:

— Смотрите, неубиваемая наша герцогиня!

Лир не смогла встать на ноги без помощи, но в целом она чувствовала себя неплохо: казалось, болела каждая мышца в теле, в голове звенело, но если забрать ещё немного чужого потока, то даже переломы перестанут волновать; никто не сможет убить её. Жажда оказалась настолько сильна, что Лир забыла о своих людях. Растерзанные, обгоревшие тела валялись под ногами мусором — пустые, угасшие и бесполезные. Демоны припадали к ещё живым и вгрызались в глотки, обгладывали лица, вскрывали брюшину, раскидывая внутренности и стремясь найти сердце.

Человеческая плоть не создана для спасения — лишь для питания тех, кто стоит выше и лишён страха смерти. Демоны черпают в жертвах своё бессмертие, но то — мука под гнётом их господина; куда легче под костлявым крылом Мортис — ласковой матери нежити. Все рождаются, чтобы умереть. Смерть — это любовь.

Копейщики перекрыли обзор спинами, и Лир, чувствуя только раздражение, подняла руку, чтобы впиться им в души. Однако Годрик перехватил её и притянул к себе; дохнуло кровью из расшибленного лба.

— Я знал, что вы выстоите, моя леди!

— Нет, нет… я не…

Лир глотала воздух ртом, точно выброшенная на лёд рыба, и попыталась снова стянуть шлем, чтобы избавиться от навязчивого шёпота, — «забери, поглоти, убей!» — но Годрик перехватил её руки, лязгнув металлом.

— Посмотрите на меня, — вкрадчиво, требовательно, но с нежностью сказал он и бросил взгляд за спину, где копейщики теснили демонов. — Вы справитесь. Я всегда буду рядом.

Она лихорадочно закивала, чувствуя, как слёзы ручьями текли под шлемом, мешая увидеть его лицо, и когда Годрик развернулся навстречу опасности, Лир кинулась следом, уже крепко обхватив рукоять меча. Высшие демоны разнесли ворота, отбросили покорёженный металл через всё поле боя, размазав неудачливого импа, и чуть не застряли вдвоём в узком проходе. Лир тут же поняла, что пришло время для контратаки.

— За Бергольд! — взревели люди и побежали к воротам.

Демоны, неспособные к защитной тактике, быстро дрогнули под натиском. Копья рвали изъеденные проклятием тела, щиты оглушали и отбрасывали, стрелы впивались иглами, а молнии обугливали почище пламени. Целительная сила монахинь окутывала их с тыла. Лир била мечом, не соображая, куда целилась, доверившись инстинктам и тренировкам. Годрик, как обещал, сражался с ней бок о бок, прикрывал щитом и подбадривал. Вместе все люди превращались в необузданную силу.

Демон с огромной секирой успел проредить копейщиков, но лучники сумели завалить его. Когда монструозная туша упала, испуская волны пламени, в ней можно было насчитать сотни стрел. Второй высший демон оказался слабее, но всё равно выносливым и злым. Уворачиваясь от двуручного меча с зазубринами, Лир боролась с тягой вытянуть немного из его бурного потока — не для себя, а чтобы помочь раненым, — но боялась снова сорваться.

Она стояла в строю до последнего, и когда демоны побежали прочь, провозгласила победу. Казалось, весь Бергольд ответил ей кличем, а затем смолк в знак траура. Лир прошлась по двору, где этим же утром отбывали гвардейцы, в бессильной злости осматривая тела: она искала теплящуюся жизнь и помогала монахиням вытаскивать бойцов с края смерти. К закату все украденные у демонов силы ушли на целительство, благое дело.

Лир снова оказалась в церковном лазарете посреди стонов раненых — разбитой и растерянной. Вдыхая запахи зелий и масел, закрыв глаза, можно было решить, что Всевышний вернул её к началу, чтобы исправить ошибки. Только Годрика в этот раз не было рядом: после осады ополченцы, а в особенности лучники, возлюбили его пуще прежнего и видели в нём своего нового командира.

Спрятав лицо в ладонях, Лир готовилась к следующему шагу. Теперь казалось очевидным, что ложь привела её сюда и принесла одно горе, а умирать с этим грузом она не хотела. Видимо, поэтому рыцари в балладах и романах исповедовались перед битвой, чтобы уйти с чистой совестью. Наконец собрав остатки чести, Лир покинула церковь и застыла за порогом, наблюдая, как люди разбрасывали снег по мостовой, счищая реки крови и фрагменты тел. Неподалёку охотники смеялись, как волки загнали остатки орды почти на подходе к их проклятой крепости.

Ещё пара дней, и жизнь вернётся в своё русло. Бергольду привычны испытания, а в отсутствии Лир и её вездесущего проклятия точно станет лучше.

Без доспехов и щита Годрик казался более открытым, простым — живым, — и Лир не сразу осмелилась позвать его: просто смотрела издалека, как он общался с ополченцами, разгружая её обязанности. Другого аристократа бы возмутило подобное рвение, но Лир искренне радовалась за него: прекрасно, когда добрый человек находил своё место. Однако когда один из мужчин кивнул в её сторону, Годрик обернулся, улыбнулся ей и, заложив руки за спину, чуть склонил голову в поклоне.

— Как вы себя чувствуете, леди Лир? — остальные, казалось, тоже беспокоились о её здравии.

— Прекрасно, — соврала она, — целители постарались на славу.

На самом деле Лир сама себя осмотрела в уединении, чтобы убедиться, что ожоги и шрамы прекрасно затянулись и просто немного ныли. С её рвением в бою любой давно бы скончался, и все прекрасно понимали это: в Бергольде хватало тайн, из-за которых инквизиция просто молча подожгла бы город со всеми еретиками.

Вдвоём они подошли к воротам, где вовсю кипел ремонт; за стенами полыхал костёр с останками демонов. Годрик хорошо знал Лир и чувствовал, что разговор предстоял непростой, о чём сказал напрямую. Сердце колотилось до боли, отчего дышать становилось тяжело. Она столько раз репетировала своё признание, а теперь думала, какой же трусостью от него веяло.

— Да, мне снова нужно уйти, но просто так сбежать не могу. Не после того, что я навлекла на этих людей, — Лир искоса посмотрела на кузнеца, беззлобно бранящего усатого каменщика. Стражники следили за руганью со стен, и даже молодой маг усиленно делал вид, что читал, а не подслушивал. Прилив нежности к каждому затопил сердце, и Лир не смогла закончить.

Годрик встал ближе, чтобы их никто не услышал, и с непониманием пронзил её взглядом.

— Из всего, что произошло за год, вашей вины нет. Такого не бывает…

— Помнишь портовый город? — резко перебила Лир и нервно сцепила похолодевшие пальцы в замок. — Осада длилась так долго, мне не хватало сил, но нас учили спасать каждого, поэтому я не отходила от раненых больше суток, — лицо Годрика окаменело, когда он понял, что речь шла о нём. — Двое должны были погибнуть, если бы я продолжила бессмысленную борьбу, поэтому я решила принести в жертву умирающего от яда солдата, чтобы спасти другого, у кого осталось больше сил выкарабкаться.

Продолжая тараторить, Лир мысленно запнулась, услышав свой голос: тогда она принесла жертву… в церкви — на священной земле. Проклятый старик не знал этого? Или же скорее обманом вынуждал пойти на новое преступление, чтобы позабавиться, когда Лир упала бы на самое дно и с радостью приняла тьму? Внезапное озарение выбило слёзы, а следом пришла всепоглощающая ярость, однако Годрик снова воспринял всё не так.

Он молчал, глядя сквозь неё, пытаясь принять тот факт, что жил за счёт кого-то другого — возможно, если они не дружили, то наверняка тесно общались, и его лицо преследовало Годрика в кошмарах. Пытаясь сбросить ответственность, Лир, как всегда, погребла под ней невинного человека.

— Но… как? — только и пробормотал он.

— Инквизиторы тоже хотели знать. Это воровство жизни, Годрик, область некромантии, которая вышла из целительства. Я хотела помочь людям, но переоценила свои силы и едва не погубила душу. Ты спас меня в бою, даже не подозревая об этом. Я была беспечна и глупа, так что инквизитор сделал мне одолжение, сослав сюда.

Она нервно рассмеялась и посмотрела на юг, где Ламберт в этот момент наверняка думал, как преодолеет город мёртвых. Их семейка несла разрушения и хаос ради собственных слепых целей, не обращая внимание на бессмысленную войну и мутные планы высших сил.

— Что вы собираетесь делать?

Голос Годрика стал бесцветным, но Лир уже устала разочаровываться сама в себе.

— Сделаю что-то хорошее. Может, ты прав, и я здесь не случайно.

Словно в подтверждение её слов, стражи на стенах оживились и прокричали: «Смотрите!» Лир выбежала через пустую арку ворот и увидела приближающегося коня без всадника.

========== 8. ==========

Интуиция подсказывала, что доспехи ещё пригодятся, и Лир, не успев очистить от крови демонов и копоти, облачилась в них снова, словно брала передышку, а теперь продолжала затяжной бой. Кузнец предложил заточить меч и приступил к работе в мрачном молчании. Конюх угощал испуганного коня сеном; на попоне виднелись длинные кровавые полосы, словно наездник пытался цепляться за седло. Годрик маячил за спиной и отваживал зевак, сообщая, что миледи поедет вслед за кузеном и не нуждается в сопровождении.

— Вы же вернётесь, не отправитесь с ним в столицу? Нет, дело благое, раз там бардак такой, но нам вы уже как родная. Берегите себя, — бормотал кузнец, пока осматривал лезвие на уровне глаз. Лир искренне улыбнулась.

— Спасибо за помощь.

Сердобольная служанка, которая знала, что Лир сама бы о себе не позаботилась, принесла с собой снеди в дорогу. Егерь по второму разу объяснил, как лучше догнать гвардию, сторонясь дорог и засад, однако предупредил: путь всё равно займёт больше суток. Он был уверен, что Ламберт привлёк внимание лидера демонов, и на Лир никто не обратит внимание; впрочем, в далёких от города землях оставались другие опасности.

Годрик перехватил поводья и повёл коня к воротам, почёсывая ему ноздри с каким-то потерянным видом. Лир поняла, что от прощального разговора так просто не отделается. Она закрепила шлем и меч у седла, положила в боковую сумку свёрток, и рука Годрика в меховой перчатке накрыла её — в засохших подтёках крови. Лир вздрогнула.

— Вы хороший человек, миледи. Всевышний не оставит вас в трудную минуту.

— Если только я сама его не оставлю.

— Вот именно. Люди несовершенны, но в этом наша суть. — Годрик сделал шаг назад, словно заставляя себя отпустить её. — Только падшие не переживают о своей грешности… а ещё инквизиторы, — добавил он, забавно скосив взгляд вверх. Лир прыснула от смеха, не успев сдержаться.

Страх отступил, и нежность затопила кровоточащее сердце. То же наверняка чувствовал он: признательность за спасение пополам со стыдом. Прошлого и чужого решения не вернуть, да и свою жизнь отдавать обратно на его месте вряд ли бы кто-то захотел. Годрик видел в ней только хорошее, и Лир черпала силы в его вере весь этот год. Он спасал её куда чаще — одним присутствием — и не оставил сейчас.

Улыбка Годрика померкла, когда он наконец выпустил своего внутреннего демона:

— Не могу вас судить, потому что сам грешен: я воспользовался любимой женщиной в сложный час, хотя поклялся её защитить. Я мог остановиться, но не захотел. Разве это можно исправить?

— Ночь была жуткой, и мы оба не хотели провести её в одиночестве. Она до сих пор длится. — Поэтому Лир должна была спешить, хоть и тянуло остаться — продлить мучения. — Когда всё закончится, начнём сначала?

Годрик обратил к ней лицо, не веря собственным ушам, и робко улыбнулся; им обоим хотелось верить, что будущее наступит. Лир быстро поцеловала его и сама смутилась своей наглости, однако Годрик не позволил отстраниться, прижал к себе за плечи, пачкая руки и рубаху сажей и демонической кровью. Он отвечал на поцелуй с такой страстью и любовью, что Лир с лёгким головокружением ощущала, как в ней пробуждаются лихорадочный жар, трепет и восторг. Ополченцы на стенах подбадривали их радостными восклицаниями и хлопками.

Когда Годрик наконец чуть отстранился и провёл пальцами по её лицу, Лир уже сомневалась в первоначальном самоубийственном плане. В это короткое лето посреди снегов и холодного ветра ей впервые так хотелось жить: даже на краю смерти в ней не просыпалось столько воли, страха и желания осчастливить другого. Люди вокруг улыбались, радуясь доброму событию.

— Согласен, но для начала вы должны вспомнить, что сражаетесь не в одиночку.

Лир покидала Бергольд как в тумане: руки тряслись, а разум словно поплыл в небытие, но боевой конь без неё знал, что делать. Если бы не Годрик, она наверняка что-нибудь бы забыла. Фигуры у ворот и на стенах провожали взглядами, напоминая, что дома её ждали. Вдохнув холодный воздух и наконец собравшись с мыслями, Лир пришпорила коня.

Как и рекомендовал егерь, она держалась в стороне от старых эльфийских дорог, потратила больше времени, но не встретила ни разбойников, ни зеленокожих. Только гоблины пытались достать её стрелами и камнями, но те отлетали от брони и деревьев. Иногда ей мерещилась фигура старика с посохом в руке, и внимательный взгляд пробирал до костей ожиданием.

К ночи Лир вышла на заброшенную деревню, где, впрочем, остались свежие следы битвы; императорский стяг украшал ворота. Костры, палатки и тотемы были разбросаны и растоптаны. Непередаваемая вонь зеленокожих выбивала слёзы, отчего и конь недовольно взбрыкивал. Трупы оставили на съедение животным или нежити, но разложение пока не успело их затронуть.

Недовольно побурчав сама себе под нос, Лир наперво избавилась от доспехов, затем собрала все трухлявые, изъеденные мышами шкуры и покрывала — одним накрыла коня, во второе укуталась сама. К вони оба уже привыкли. Костёр пришлось разобрать и перенести между домами, чтобы не привлекать внимание, однако после налёта Императорской Гвардии вряд ли зеленокожие скоро рискнут сюда сунуться. Лир растопила немного воды, отогрелась, напоила коня и покормила хлебцами, закрыла его в прохудившемся амбаре, заперев дверь на засов, и отправилась искать себе ночлег. В одном из уцелевших домов она устроила себе из шкур и пледов нечто вроде гнезда.

Раньше Лир думала, что в Бергольде по ночам тихо, но теперь нутром ощущала, что такое настоящее одиночество. Инстинкты обострились; точно ожидающая нападения волчица, она пробуждалась с каждым странным звуком и, глядя на тьму под потолком, прислушивалась к стонам старых досок, уханью совы и завываниям ветра. К этим ощущениям можно было даже пристраститься, не меньше чем к алкоголю или азартным играм.

Лир думала о родителях — может, они точно так же ночевали в руинах, таясь от агентов инквизиции и собирая силы для борьбы по всей Империи, как их предок семьдесят лет назад? Отца уж точно не смутили бы трупы орков под боком и голод, но матушка к таким переменам вряд ли готова. Впрочем, был ли у них всех выбор? Возможно, их обоих казнили за измену, как только дал слабину император, и Лир фантазировала напрасно.

Словом, выспаться она не смогла и успокоилась, только когда надела доспехи, да и конь был явно рад покинуть зловонную деревню. Ближе к полудню Лир заметила чуть подмёрзшие беспорядочные следы от копыт, уходящие на запад: строй так не шёл, а значит, лошади понесли. Она рванула следом, наплевав на опасности, и обнаружила то, чего и ожидала.

Другие лошади без седоков мирно паслись на открытой поляне, где сошедший снег оголил старую пожухлую траву с тоненькими зелёными ростками. Природа здесь жила словно по собственным правилам, в своём собственном маленьком мире, и Лир, спрыгнув с коня, невольно засмотрелась на это великолепие.

Сложно было представить, что городище нежити всего в нескольких часах езды отсюда ожидало очередных гостей, а где-то в сердце отравленной земли зияла гнилостная рана — она чувствовалась даже отсюда, когда Лир приникала ладонями к траве и вслушивалась в великий поток. Ей не хватало опыта следопытов и уж тем более слуха эльфов, однако отголоски смерти разносились оглушительно, словно колокола, пугая всё живое одним поветрием.

Лир сняла перчатки и приблизилась к лошадям, позволяя понюхать ладони, затем погладила самого спокойного жеребца. В сумках нашлось много припасов, эликсиров и личных вещей, которые Лир не решилась трогать. Очевидно, что их хозяева мертвы, однако сердце не всколыхнулось в ответ. Она взглянула на своего верного коня, прикусив нижнюю губу, вернулась к своим вещам, чтобы забрать сумку с собой, накормила его и отпустила в сторону Бергольда — благо путь он уже знал, — и остальные трусцой отправились следом.

Лир помнила, что сражалась не в одиночку, но это была её опрометчивая сделка. Как только цепи разорвутся, Годрик и остальные смогут пройти невредимыми — если план сработает, конечно же. Она сконцентрировалась на магии внутри и распустила сплетённые нити Жизни и Смерти, оставив на руках последние, и чёрно-зелёный свет окутал ладони. Это оказалось так просто, что Лир окатило ледяной волной ужаса. Она накинула магию словно плащ, чтобы каждая нечестивая тварь могла учуять этот смрад.

Пешком несколько часов превратились почти в целый день. Лир выбилась из сил, а мрак неумолимо приближался с каждым шагом. Тишина объяла саваном, словно даже деревья боялись шевелиться на ветру. Граница нежити была очерчена в прямом смысле: земля впереди почернела и растрескалась как после пожара, и всё растущее на ней погибло. Лир поддела её сапогом и подняла облачко праха.

— Ваш кузен настырен, — она подпрыгнула от неожиданности, услышав ворчливый голос старика, и развернулась, держа руку на рукояти бесполезного меча. — …Пришли ко мне в гости без приглашения — как невежливо! Впрочем, я впервые по-настоящему впечатлён. Даже жаль, что ваше овечье племя больше мне не поклоняется.

Холодный пот прошиб тело; замерев на месте, Лир глядела на старца со светящимися синими глазами, который только прикидывался призывателем стихий. Теперь она понимала, что перед ней сам дух гор — обезумевшая душа проклятого края. Иначе просто не могло быть. Лир смогла разжать одеревеневшие пальцы и отпустить оружие, чтобы не провоцировать его, но не унять свой гнев.

— Что ты с ними сделал?

— Преподал урок, как заслуживала невоспитанная молодёжь. Поганец дерзнул назвать меня по имени и вызвать на бой! «Я не алчен, не завистлив: у тебя нет надо мной власти, Шлаахши!» — старик рассмеялся, передразнив пафосные речи Ламберта, но Лир не шевелилась даже после этой пощёчины. — Конечно, не вы его натравили, молодая госпожа, потому что не настолько глупы. К тому же вы — одна из нас.

Она так криво улыбнулась, что разболелись скулы. Вряд ли стоило ожидать от него прямого ответа, но если бы Ламберт умер, то старик не ворчал бы, а хвастался подробностями. Очевидно, что битва далась ему непросто, однако Лир не рискнула тянуть за нити; иллюзия поддерживала его обычный беззаботный вид.

— Наш род — само разочарование, — Лир отвесила издевательский поклон и сделала шаг назад, ступив на усыпанную прахом землю.

Старик не преследовал её, но обхватил посох обеими руками, словно раздумывал над этим; он нахмурился, оглядел её, что-то проворчал и исчез в столбе синего света. Лир наконец выдохнула и побрела по тропе, узнавая даже здесь эльфийские указатели. Пытаясь отвлечься от сковывающего ужаса, она представляла, как много лет назад здесь бродили живые, прокладывали торговые пути, строили города, заводили семьи и сочиняли песни.

Когда Лир заметила сгорбившуюся фигуру под деревом, то остановилась и вытащила из ножен меч; подошла ближе, готовясь блокировать удар, однако скелет в доспехах без интереса повернул к ней череп с горящим зелёным светом в глазницах и отвернулся. Лучшего знака не могло быть, и Лир, спрятав оружие, продолжила путь.

Мертвецы бесцельно слонялись, гремя ржавыми доспехами и подвывая. Чаще попадались древние скелеты без плоти, горбящиеся под весом собственной одежды, какой Лир не приходилось встречать прежде. Чтобы так истлеть в холодном климате, требовались сотни лет — или же стаи голодных птиц. Чуть реже встречались зомби, с которых не успело сползти мясо, в доспехах с имперскими символами — дезертиры, преступники и мародёры, нашедшие расплату. Обычно едва восставшие по памяти возвращались домой и зазывали живых родственников присоединиться к ним или мстили своим убийцам — если, конечно, было куда идти. Смерть стёрла вместе с плотью расовые различия, сплотила эльфов, гномов и людей, подарив последний приют каждому.

Лир шла на плач призраков; женские и детские голоса переливались какофонией из надрывного воя, рыданий, истеричного смеха и угрожающих выкриков. Белоснежные силуэты, словно сплетённые из паутины, метались в воздухе то в приступе горя, то в гневе. Когда призраки изучали Лир пустыми глазами, мышцы сковывало ледяным параличом.

Она обратилась к неповоротливому течению Смерти, напоминавшему патоку, и вздрогнула от нахлынувшего могильного хлада, терпеливо ожидающего гостей, а где-то неподалёку зияла открытая рана — исток кошмара. Старик сравнивал его с клещом, которого нужно выдернуть, но Лир увидела нечто другое.

Древний эльфийский город разросся по вкусу Мортис: из улиц торчали кости, словно рёбра гигантского монстра, что склонялись над почерневшими, обросшими прахом и паутиной домами; на камне росли странные полипы, сочащиеся гноем и чёрной жижей. Миазмы летали в воздухе, выбивая дыхание. Лир закашлялась, и призраки одновременно развернули к ней лица.

— Ты ещё не умерла, — детский голос искренне обрадовался, — но это ненадолго!

Паутина сплелась в маленький силуэт девочки в оборванном платье. Лир прикрыла ладонью рот и нос, чтобы хоть немного защититься от ядовитых испарений.

— Мортис служат и живые, — повторила она слова старика. Эрхог тоже признали нежитью ещё при жизни, но когда она действительно умерла, то обрела небывалую силу.

Девочка вспорхнула на порыве ветра и рассмеялась.

— Миазмы разрушат плоть, проникнут в кровь, пока ты не заболеешь и не присоединишься к нам навсегда. Так со всеми бывает.

Лир отмахнулась, когда ледяной обрывок платья коснулся головы, и указала в сторону истока.

— Я пришла посмотреть, что там. Ты знаешь?

Девочка издала странный неприятный звук, похожий на трель сверчков. Смешливые нотки в её голосе звучали одновременно с высоким криком, словно наслаивающееся эхо:

— Там гниёт обманщица! Ложный оракул!

Лир тут же пошла дальше, но девочка увязалась следом, отпуская оскорбления в адрес мёртвой женщины. Тонкие и невесомые, как солнечные лучи, нити Жизни сами потянулись к Лир. Словно воочию город сбросил призрачный лик, оголив на миг каменные стены высоких башен и переплетённые корни великого древа; она шла к поляне с рунными камнями, где толпились эльфы, выкрикивая такие же проклятия. В центре стояла девушка с поникшей головой; из её растрёпанных светлых волос сочилась кровь.

Они потребовали донести слова Галлеана, которых она не услышала, а когда время вышло, привели её в Круг спригганов под очи архонтов. Защитник города уже был мёртв, и его голову насадили на пики горные великаны. Лесной пожар подходил к границам, и горячий дым простирался перед ним стеной до небес.

Они не хотели слышать, что их бог мёртв — разорван в клочья, а его сердце летело к солнцу, — и велели деве лечь на священную землю, чтобы смиренно ждать спасителя. Удушливый дым накрыл город, а Галлеан так и не пришёл.

Они говорили, что спаситель появляется лишь тогда, когда он действительно нужен — значит, дева недостаточно страдала. Тогда они собрались вновь и взяли в руки камни. Как и было велено, дева смиренно лежала, терпеливо принимая удары, плевки и оскорбления во имя всеобщего спасения, пока её мысли не упали к молчаливому небу. Только старый дракон, ровесник всего сущего, услышал её последний вздох и обезумел, увидев, что они натворили. Корни их злобы проросли в землю сквозь её тело и отравили хранителя гор, а с ним — обречённый город, что переродился с новой богиней, возлюбленной женой Галлеана.

Едва чувствуя своё тело, Лир вынырнула из чужих воспоминаний и оперлась о рунный камень; глаза слипались, так что пришлось ударить себя по щекам, чтобы не уснуть стоя вечным сном. Страшные сказки, с которыми Лир коротала вечера, ожили на её глазах. Дева до сих пор лежала на том же месте, ожидая спасителя — белый силуэт на чёрной земле со сложенными на груди руками, от которого ползли чёрные, жирные нити не-жизни, их проклятия.

Отмахнувшись от призраков, назойливо витавших вокруг, Лир упала на колени перед ней, понятия не имея, сработают ли молитвы на представителя другой расы. Лицо девы расплылось дымкой, словно перед смертью его разорвали в лоскуты. Оракулы отличались талантом к целительству и отлично слышали лес, а значит, тоже могли повернуть поток вспять: вместо того, чтобы спасти себя, она отравила своих мучителей, используя энергию природы. Лир тяжело вздохнула, прекрасно представив себя на её месте.

Живые и мёртвые устали от проклятия, однако не было никого, кто подарил бы им благословение — направил взор Всевышнего во тьму и вернул забытым душам свет. Ламберт говорил, что молитвы возвращали его домой невредимым, ведь Лир желала этого всем сердцем. Теперь она просила спасения для целого города, словно сама стала нитью между богом и миром:

— Всевышний, Верховный Отец, ты видишь эти измученные души? Мы все равны перед тобой в своём смертном несовершенстве. Прости нас и принеси покой…

Лир говорила всё, что приходило в голову, наверное, больше имея в виду себя, чем мёртвую измученную женщину; и когда сил не осталось, чтобы и на коленях стоять, её руки охватил серебристый целительный свет. Опёршись на локоть, Лир скатилась на то же место, где лежала оракул, и посмотрела на безразличное небо её глазами. Здесь она молила о помощи, и мёртвый, сошедший с ума дух до сих пор не мог забыть её.

Поток словно вскипел, вырвался из-под земли, затопив разум. Ветер разрывал призраков, вытряхивал из доспехов трухлявые останки. Где-то далеко с рёвом рассыпался в прах костяной дракон — мёртвый дух с отравленной памятью. Город из костей и миазмов рухнул, утратив свою силу. Лир пыталась дышать в центре развернувшегося вихря, однако усталость навалилась толщей земли.

Она проснулась на том же месте, когда солнце коснулось лица, подскочила и тут же скрючилась от боли в спине и мышцах. Наверное, Лир чудом не умерла от переохлаждения. Вокруг было подозрительно тихо: ни стонов, ни криков. Кряхтя, она поднялась, опираясь на руки, выпрямилась, размяла спину и осмотрелась. Земля и деревья не изменились, но город вокруг словно в один миг обветшал, обуглился как после пожара; миазмы исчезли, однако Лир всё равно чувствовала себя паршиво и призвала целительную силу. Магия Жизни легко отозвалась и окутала руки свечением.

Повсюду Лир натыкалась на гниющие тела, скелеты и присыпанные прахом доспехи — словно выброшенные кукольником марионетки. Мертвецы наконец упокоились. Однако радость быстро омрачилась урчанием в животе, и Лир чуть не выругалась, вспомнив, что отпустила коня, а значит, придётся добираться до храма Галлеана пешком и надеяться, что демоны её не заметят. Она подняла взгляд к пику, где в окружении снежного вихря ожидал портал.

Ламберт уже проехал освободившиеся от нежити земли, пока Лир лежала без сознания: истоптанная тропа пилигримов петляла и уходила вверх, как казалось, прямиком в небо. Оглядывая восхитительный пейзаж, Лир представляла, каким могло быть это место много лет назад: люди вырубили лес ради выживания, но когда-то он укрывал всю низину. Альянс пал и раскололся после смерти Галлеана, однако с его воскрешением война прокатилась по всему Невендаару. Эльфы маршировали с пустыми, одухотворёнными лицами и его именем на устах. Поговаривали, что их бог спятил после смерти, и Лир сразу вспомнила духа Шлаахши: возможно, быть смертным не так уж плохо, раз они могут хотя бы умереть спокойно.

Дышать становилось всё тяжелее, поэтому Лир периодически останавливалась на привалы в каком-нибудь живописном месте, подъедала хлебцы из сумки и осматривалась, пока однажды не заметила на тропе цепочку всадников без знамён. На радостях она подпрыгнула, размахивая руками, и строй развернулся в её сторону. От улыбки растрескались обветрившиеся губы, но Лир была так счастлива, что сплясала, чтобы разогреться.

Годрик спрыгнул с коня, не успев толком притормозить; монахиня, сидевшая за ним, взвизгнула, но успела перехватить поводья и приветливо помахала Лир. Та знала лицо каждого, кто приехал на помощь, и благодарность затопила сердце. Годрик подошёл ближе, и Лир, столкнувшись с ним доспехами, поцеловала его в небритую щёку.

— От меня ещё несёт орками? — сконфуженно спросила она, и Годрик, смешно поджав губы, кивнул.

— И не только. Непередаваемый букет, моя леди. — Он положил руку ей на плечо и чуть склонил голову. — Вы это сделали. Обязательно хочу услышать подробности, но нам пора двигаться дальше.

Годрик поцеловал Лир и нехотя отпустил. Обойдя их, строй поднялся выше по тропе. Один из всадников привёл её коня, и Лир, потрепав по холке, поделилась с ним последним хлебцем. Годрик помог забраться в седло.

Верхом они быстро добрались до плато — заснеженной пустой площадки на самой вершине. Ветер задувал снег за шиворот и стыки брони, так что всем приходилось сгруппироваться. Лир едва видела протоптанную дорогу впереди, а затем из белого марева возник разрушенный храм, подле которого лежали ярко-красные трупы демонов — видимо, они устроили засаду.

Её спутники спрыгнули с коней, чтобы осмотреть тела, но не нашли среди них людей. Лир без толку всматривалась и вслушивалась: ветер словно поймал их в ловушку. Егерь молча указал вперёд, где стоял портал. Дыхание перехватило, когда снег впереди окрасился красным; теперь даже она видела, что среди тел было много имперцев. Снег потихоньку заметал следы бойни.

Лир спешилась и подняла голову к массивной арке с переломанными каменными крыльями, от которой спускались ступени; она сама не понимала, что ожидала увидеть. Если портал открылся, то его сила ушла. Если же у них не получилось, то все эти люди погибли напрасно. Монахиня побежала к телам, но, как и Лир, не услышала отзвуки потока.

Обогнув огромную исколотую тушу высшего демона, Лир оказалась у подножия арки, где полулежал раненый рыцарь — это был Стаффорд.

— Он ещё жив, — верный оруженосец отбросил плащ, которым укрыл бездыханного Ламберта. Лир чуть не вскрикнула, увидев длинную глубокую борозду от меча — удар был настолько сильный, что разбил нагрудник, и его фрагменты торчали из груди.

Ламберт казался мёртвым, но, потянувшись к нитям, Лир почувствовала слабое биение сердца. Упрямый герой не мог так просто умереть. Подоспевшая монахиня упала рядом и тоже призвала целительную силу, однако свечение на её руках быстро померкло.

— Мне очень жаль, госпожа, — пролепетала она. — Такие серьёзные раны мне не вылечить.

— С ними была иерофант, где она? — вскрикнула Лир, бесполезно осматриваясь по сторонам. Стаффорд выпустил облако пара на выдохе.

— Мертва. Мы потеряли её в числе первых.

— Да что с вами не так? Что случилось?

Лир не отдавала себе отчёт, что орала на Стаффорда, словно это он отдавал безрассудные приказы. Тот, кто был всему виной, умирал на её руках.

— Иноэль забежала в портал, мы прикрывали её, но демон поборол нас и успел прыгнуть за ней.

— Значит, она вас бросила, — констатировала Лир без всякой жалости. Если бы не появление Годрика, она бы точно наговорила ещё много чего. Стаффорд молчал и смотрел только на Ламберта.

— Моя леди, криками ему не помочь. — Когда монахиня, извинившись, встала, Годрик схватил Лир за плечи и прошептал: — Вы можете сделать для него то же, что и для меня. Соберитесь!

— Ты спятил! — выплюнула она сквозь слёзы и отвернулась, чтобы не видеть его упрямый взгляд.

Поток затихал, и ветер выл над её головой словно в насмешку. Годрик не отпускал попыток достучаться:

— Помните, о чём мы говорили? Что мы оба здесь не случайно. Империи нужен император.

Лир резко мотнула головой, — нет, больше никаких жертв! — отказываясь слушать, но червоточина прагматичности, которая не раз их спасала, соглашалась с его словами. Так легко прямо сейчас вцепиться в его жизненную энергию и передать её Ламберту — возможно, он сможет и с горы своим ходом спуститься, и добежать до Бергольда, чтобы продолжить свою миссию. Однако тогда из жизни Лир исчезнет Годрик, а его смерть окажется на её руках. Все надежды на нормальную жизнь испарятся, и порочный круг вновь раскрутится.

Поддержит ли сам Ламберт такое спасение, когда очнётся? Вряд ли. Стаффорд, услышав их спор, потребовал объяснений, но не смог подняться. На помощь пришла монахиня: его жизни уже ничего не угрожало. Раны заживали на нём подозрительно быстро, как на собаке, однако Лир было не до подозрительного происхождения Стаффорда.

Она утёрла слёзы ледяной перчаткой и вспомнила себя в библиотеке — как же давно это было! — за чтением запретной рукописи. Лир так зацепилась за соотношение энергии в телах, что упустила главный принцип сообщающихся сосудов: да, если их всего два, то разделённый урон колоссальный, однако если сосудов больше?

— У меня есть идея, но понадобится не только твоя помощь.

Годрик вновь поверил в неё: кивнул и решительным шагом направился к их спутникам. Лир призвала целительную магию, чтобы поддержать крохи жизни в Ламберте, и, прикрыв глаза, попыталась подобрать нужные слова: «Позвольте украсть часть вашей силы ради моего кузена»? Она понятия не имела, как вообще всё это объяснить и не угодить на костёр.

Когда люди окружили их, встав плечом к плечу, то не задавали вопросов.

— Говорите, как мы можем помочь.

Лир моргнула и тут же сконцентрировалась на потоке, кивнула.

— Держитесь друг друга, что бы ни случилось.

— Что вы творите? — снова потребовал объяснений Стаффорд, однако монахиня хлопнула его по плечу.

— Прошу вас отойти, сэр рыцарь. Давайте я помогу.

Лир выдержала его взгляд и пообещала:

— Я его верну, клянусь. Ламберт — моя семья.

Стаффорда подняли на ноги и посадили на залитые кровью ступени. Годрик опустился подле Лир и взял её за руку, выдохнул и успокоил скорее самого себя:

— Всё получится. Вы изгнали нежить, а уж это — плёвое дело, да?

Она поспешила уйти от ответа и закрыть глаза, сконцентрировавшись на потоке, и ощутила двенадцать сосудов, один из которых почти опустел: если залить в него всего одну жизнь, то она будет потеряна, но если разделить урон поровну…

Следуя за своими мыслями, Лир не торопясь протянула десятки нитей от человека к человеку, роднясь с каждым, забирая то, что было отдано с согласия, и подалась сама, направляя поток. Энергия лилась звонким ручьём, восполняя силы в измождённом теле Ламберта. Лир латала рану, наполняла сосуды кровью, насыщала мышцы и кости, а когда сердце ответило мерным биением, тут же разорвала связь. Годрик сильно сжал её ладонь и чуть расслабился.

— Получилось, — тихо произнёс он, не веря собственным глазам. Лир огляделась по сторонам и обнаружила таких же ошеломлённых ополченцев. Казалось, никто не пострадал — максимум чувствовал усталость.

Грудь Ламберта вздымалась, щёки порозовели; его рана затянулась. Монахиня подняла над ним руки, застыла на миг, словно боясь коснуться, и начала вытаскивать осколки нагрудника из плоти, сразу залечивая мелкие раны. Почувствовав боль, Ламберт нахмурился, распахнул глаза и застонал.

— Боже мой, я умер? Казалось, смерть так близко…

— Вам повезло, — монахиня не позволила ему приподняться, чтобы посмотреть на зарубцевавшуюся рану. — Только шрам останется.

Он откинулся на снег, перевёл взгляд на Лир и протянул к ней руку.

— Дорогая кузина, вы целы… Иноэль поймали. Я проиграл, подвёл её и своего императора.

Трупы устилали плато и подножие портала — если безумный Галлеан их видел, то должен был радоваться жертвам. От великой Императорской Гвардии остались лишь разбитый капитан и его оруженосец.

Оплакать столько жизней не хватило бы слёз, и Лир решила не растрачивать силы, а выпустила давно копящийся гнев на свободу. Ламберт выжил — значит, уже не мог отвертеться от серьёзного разговора.

Она стянула перчатку и отвесила ему звонкую пощёчину. Стаффорд тут же подскочил, как здоровый, а Ламберт уставился на неё затуманенным взглядом.

— Ты идиот, кузен! Эти люди верили своему капитану, но ты решил защитить всего одну женщину, которая не ответила вам той же заботой и сбежала. Разве так следует поступать лидеру, будущему императору — бросать верных ему людей на смерть без объяснений? Ты хоть знаешь, ради чего чуть не умер?

— Леди Лир, я вас предупреждаю, — пытался встрять Стаффорд, однако её люди молча обступили его.

— Наши жизни нам не принадлежат. Твоя миссия важна, но в спешке и влюблённости ты забыл о подданных Империи, которые уже год ждут мира. Как же наши родные, Ламберт? Кто их теперь защитит? — Лир поднялась на ноги и, не разрывая взгляда, взялась за оружие. — Если мы спасли тебя зря, то лучше покончить со всем здесь и сейчас. Никто не узнает. Это будет на моей совести, но я не позволю тебе и дальше принимать идиотские решения. Хватит напрасных жертв.

Горло саднило от криков — а ведь Лир дала себе клятву не сотрясать воздух попусту. Её люди ожидали в молчании, как и Стаффорд, который явно понимал, что его капитан натворил, но не решался оспариватьрешения — во имя высшего блага. Годрик следил за ним, крепко сцепив руки за спиной.

Всё, что происходило в Бергольде, оставалось в Бергольде — все тайны, поражения и горе. Лучше жителям Империи не знать, как распоряжался своими людьми их любимый герой; ценой скольких жизней рыцарь защитил свою даму сердца. Ветер укроет снегом все следы, и ни одно слово правды не окажется в летописях: на бумаге Ламберт Вайнрайт будет чистым и безупречным. Империи не нужно больше крови и грязи, только символ для борьбы.

Приняв её руку, Ламберт согласился с правилами молчания.