Праздник на перекрестке миров (СИ) [Ungoliant] (fb2) читать онлайн

========== Mad Scrolls ==========

Меха-страйдер бежит, почти летит вперёд, прихрамывая на все ноги, и только этим спасается - рулящая им данмерка проявляет чудеса эквилибристики и скоростного вождения.

- Мы не успеваем, - Шеба выжимает из двигателя всё, на что он способен, но ворота со всей очевидностью закрываются.

Атерас молча меняет обойму и высовывается в окно по пояс, паля по преследователям.

Слова не выколотишь из него! Но этот мер, буквально свалившийся на Цитадель с неба неделю назад, всё еще остаётся единственным ключом к спасению, если оно вообще возможно.

Несмертный Бал не отпустит ни одну душу просто так.

Меха-страйдера, в чьём брюхе несколько цистерн бензина, не выпустит тем более. Хладная Цитадель собрала всю воду, всю плодородную почву и почти всё трудоспособное население. Конечно, кое-где разношёрстные байкеры ещё ютятся по хлипким оазисам, но Несмертный Бал и туда забросит якоря своего влияния.

Ходят слухи - он со своими воинами полураспада добрался даже до Центрального Города, где теперь живут мутанты и чудовища. Затарился там бензином. Даже никому не продаёт награбленное - сохраняет себе, и только так его воины держат в страхе всю округу. Высасывают её, как паук - муху; вдавливают из мужчин - кровь и силу, из женщин - само дыхание, молоко и уродцев, которые пополняют ряды пушечного мяса.

Шебе, пробывшей полевым генералом Несмертного около пяти лет, это надоело.

Шеба слышала о Зеленых Землях и о Тысяче Темных Матерей. Может, даже родилась там, если ей не соврали - а так она много что слышала… хотя бы то, что жизнь ещё где-то теплится помимо Цитадели. И Атерас, откуда бы он ни явился, этому подтверждение - ни такой экипировки, ни такого здоровья здесь ни у кого нет. Жаль, конечно, что его по голове приложили, и помнит он совершенно что ничего…

Вспомнит.

А не вспомнит - поможет найти забытое.

- Ну-ка держись, - командует Шеба, и металлической рукой вдавливает в пол рычаг прыжка. Атерас покладисто вцепляется в поручень, приседает…

Меха-страйдер скрипит, скрежещет, но пружинисто отталкивается от почвы, успевая проскочить между захлопывающимися створками и даже не застрять.

Приземляется на все конечности, едва не разлетаясь на запчасти, и продолжает бежать. Шеба утирает живой рукой пот, оставляя на лице черную полосу, и тут чуть не подскакивает - в страйдере ещё кто-то есть помимо них с Атерасом.

Одичавший маленький босмер. Кто-то бы сказал, гадость какая, Шеба сперва так и думает (суровая жизнь, суровые нравы).

Атераса он вроде не интересует, но к удивлению Шебы, Атерас эту пакость и не прогоняет. “Пакость” забирается куда-то на самый верх, под крышу, и сидит тихо. Альтернатива - всё равно полететь вниз, в пыль и солончак, с десятиметровой высоты.

Погоня не заставляет себя ждать: вновь распахнувшиеся ворота изрыгают целую армию жужжащих мото-никсов, квамоциклов и автокагути, утыканных шипами и оружием.

Солнце шпарит так, что обшивка меха-страйдера раскаляется, и к ней невозможно прикоснуться. Босмер - ребёнок ещё, и что вот он тут забыл - находит ящик с никсад-люро-гранатами и довольно ловко отправляет их назад из самодельной пращи.

У них меткость в крови, это точно.

А вот у данмеров в крови - ярость, и Атерас это демонстрирует, перепрыгивая на первую же машину, что пытается подбить ноги страйдеру. Ударяет ботинками в крышу, окатывает всё пламенем, буквально выкуривает водителя из дымящейся кабины и залезает сам внутрь - почему он совершенно равнодушен к высокой температуре, загадка. То есть, ЕЩЕ более равнодушен, чем все данмеры.

Захваченный кар - переделанный Shalk-2394, с длинными закрылками, на которых теперь размещены пулеметы, - отстаёт немного, Атерас заклинивает руль и высовывается, чтобы развернуть пулеметы назад.

Под ноги меха-страйдеру прилетает граната, но Шеба снова отжимает прыжок - дерьмо, полное дерьмо, ещё парочка, и страйдер этого ТОЧНО не вынесет. Всё разболтано… ленивые и обдолбанные норды-траллы, что его обслуживали, мечтают только о Совнгарде, где будут якобы разъезжать с Несмертным Балом туда-сюда по просторам, только вот ничего они не понимают ни в просторах, ни в Совнгарде.

Босмеру удаётся подорвать уже две машины; Атерас выводит из строя ещё несколько. Может, и получится прорваться. Двигатель барахлит. Всё барахлит!

Шеба знает, что украла слишком много - в брюхе страйдера, помимо бензина, ещё и живые души. Те, которых Инженер Бала, длинный хитрожопый альтмер, больше похожий на труп, ещё не успел никак использовать и перевести на топливо.

Бензин, вода и чёрные камни душ - вот сокровища Цитадели.

Шеба попаслась на всех трёх лужайках и заглянула на многие другие. Того, что она прикарманила, хватит надолго. Может, чтобы пересечь весь солончак. Где-то же должны быть Зеленые Земли?..

Откуда-то же Атерас пришёл.

Он, кстати, что-то кричит, но из-за лязганья ног страйдера нихрена не слышно.

- Сбрасывай бочку!

- Что?

Атерас показывает руками на грузовой люк. Шеба ругается, но, кажется, делать и правда нечего.

Нажимает кнопку сброса.

Одной бочкой меньше - чувствительно, но жить можно. Хотя это несколько дней пути…

Атерас ловит цистерну телекинезом - ну и хреново же ему наверное удерживать такой вес - и заставляет её взорваться прямо посередине строя погони.

Шеба видит в зеркале заднего вида, как мото-грифон Инженера горит, а сам он вылетает из седла.

Инженер Марко уже успел побывать трупом. Он воскреснет. Но ему потребуется время.

Пока что - оторвались, и слава всем даэдра.

*

Ночь темна и холодна.

Меха-страйдер бредет сквозь странную болотистую местность - чистой воды в ней нет, только глубокая грязь, и требуется постоянный контроль, чтобы ни одна из длинных ног не увязла.

Атерас перебинтовывает себе ногу. Он осунулся и устал.

Шеба разрешила мерам в “брюхе” открыть иллюминаторы, и теперь слышит, как кто-то негромко поёт, а кто-то, судя по ударам и нуль-колебаниям, чинит метафизическую пушку.

Не починит. Сломано всё. Из-за этого оружия и получилась война.

Шеба утомлённо прикрывает глаза.

Увязавшийся за ними мальчишка-босмер выбирается из-под крыши, внимательно смотрит большими черными глазами.

- Атерас, - голос Шебы звучит хрипло. - Тебя зовут-то хоть как?

Молчит. Поворачивает голову. Рассматривает.

- Ллеран.

- Откуда взялся?

- Не помню. Голова ноет.

- Плохо. Знаешь, куда ехать?

Пожимает плечами.

- Я не вернусь в Цитадель, - поясняет Шеба. - Несмертного Бала мы не уделаем. Другой бы пустился за нами в погоню сам, а этот не такой дурак. Инженер его подсидит когда-нибудь, конечно.

Атерас молчит.

Закопченный, грязный. Мощный. Хороший чародей. Тут таких нет.

- Можешь как-нибудь поискать своей магией? Где-то должна быть земля, а не песок. Не всё же выжгло.

Молчит.

Босмер потихоньку подкрадывается к его пайку. Атерас переводит на него косой взгляд, и ребёнок снова прячется.

Данмер же достаёт увесистый складной нож, начинает нарезать из ветоши бинты.

- Далеко за запад - Бартертаун. Туда съезжается вся шваль с пустошей, чтобы торговать. Меняться. Центральный ты знаешь где.

- А ты пришел с востока.

- Не поведу я вас на восток. Там смерть. Всё, что помню - её.

Опять тишина и только скрип, лязг, позвякивание механизмов.

Атерас вскрывает ножом банку, съедает половину мясного пайка - скрибятина, кажется, в соусе, - подталкивает остатки босмеру. Мальчишка опустошает консерву за мгновения, вылизывает пальцы.

Насторожено смотрит.

- Зачем он тебе? - спрашивает Шеба.

- Лишний рот никому не нужен. А вот руки пригодятся. Он хорошо стреляет. Вышвырнуть всегда можно.

- М-мм…

- Не разговаривает. Сидел со мной в подвале, ждал, когда и его на кровь пустят. Дикий. Пытался перекинуться, но не умеет, для ритуала вода нужна.

Шеба гладит мальчишку по спутанным, превратившимся в дреды и колтуны волосам. Тот почти урчит, как кот.

Будет помогать, что поделать.

Может, когда-нибудь выучится и речи.

Страйдер продолжает двигаться; впереди рассвет - и длинная вереница высоких барханов.

*

Матерей вовсе не тысяча, и темны они только от загара, который покрывает сам песок в этой пустоши.

Трое данмерок, одна альтмерка, несколько босмерок и старые, как мир, редгардка и нордка - вот и всё. Стоят на бархане, приветствуют скупо - парой пуль в песок. Но это просто предупреждение: не делай зла - не получишь зла.

Одна из данмерок узнаёт Шебу; потом узнают все.

Пока женщины из похищенных общаются с Матерями, а мужчины пополняют запасы воды, Атерас сидит на самом солнцепеке.

Входит в транс.

Нужно понимать, куда двигаться. Если этот жалкий оазис и есть Зеленые Земли, то всё ложь.

Его дух поднимается над пустыней и видит вокруг только смерть - на многие дни пути иссушающее ничто, которое даже Инженер Марко бы не смог заставить ожить. Отчасти это он вытянул из земли всю силу.

Поговаривают, именно они с Несмертным Балом - часть тех, кто участвовал в Последней Войне. Может, даже ее зачинщики. Метафизические пушки придумал Безумный Сил, чтобы возвращать души в тела через темпоральный захват, но что-то с ними не так.

Со всем миром что-то не так.

Хладная Цитадель проклята. Центральный Город захвачен чудищами и поглотит любого, кто приблизится. Бартертаун в сетях у Тетушки Прядильщицы, несколько поселений еще подальше - малы и постоянно разграбляемы мародёрами.

Ллеран Атерас никак не может понять, что он сам такое.

Он словно взялся из прошлого. Он сильнее пустыни. Здесь так не бывает.

*

Отдыхают два дня, потом нужно сниматься с места - и Матерям, и отряду Шебы.

Атерас не хочет ни с кем разговаривать. Вообще не понимает до конца, не стоит ли просто взять машину, которую захватил, и укатить - да хоть к Бартертауну. Куда-нибудь подальше.

Не его эти проблемы - с беглецами, с гражданскими, с поселениями, что все равно не выживут…

Шеба приходит к нему сама. Отодвигает полог палатки без приглашения, садится у очага, рядом с Атерасом. Убирает ему упавшие на лоб волосы. Не встречает сопротивления, хотя прежде он перехватывал любые попытки до себя дотронуться.

То ли ночь холоднее обычного, то ли ещё что…

- Зеленых Земель нет. Они иссохли, и идти некуда. Скажи мне, ты что-нибудь видел?

Атерас отрицательно качает головой. Уставший.

Значит, не видел…

Говорить не о чем.

Немного удивляясь, что вообще вспомнила о подобных вещах, Шеба тянется к нему - гадая, не очутится ли на песке.

И… да, на песке и оказывается. Но не так, как боялась.

Может, там, в Цитадели, она была только генералом, но в оазисе есть время - между двумя вздохами, между полночью и рассветом - вспомнить о чем-то ещё. Жаль - мало. Но ресурсы в этом мире всегда в обрез.

Свою прошлую жизнь Атерас вспомнить не может, но зато не даёт Шебе забыть, что она жива здесь и сейчас.

*

- Мы вернемся в Цитадель, - говорит он утром.

Шеба, ещё не успевшая натянуть одежду, но уже проснувшаяся, кивает. Она догадывалась, что иного пути не осталось.

Ехать через солончак - можно, конечно. Месяц, два. А потом в нём же и умереть. Ни одна из Матерей не чувствует там ничего живого, и если Атерас с его более сильной магией тоже… что ж.

Они разворачиваются и готовятся к бою.

Чтобы выкурить Несмертного Бала из его обители, потребуется всё мужество и вся сила, которая у них есть.

Остатки Темных Матерей присоединяются - и только тут Атерас понимает, почему именно они назывались Тёмными. Мефала благословила этих женщин, и Боэта благословил - хрупкие с виду, они умеют убивать почти так же эффективно, как он сам.

И всем им нужна Шеба - дочь кочевницы, дочь Тысячи Воинов, та, чья храбрость позволит прорваться через железо и гарь.

Транспорта мало.

Топлива - достаточно.

Несмертный Бал явно не ожидает дерзости, и потому возвращающийся отряд, везущий останки Инженера, Шеба сравнивает с землёй, топит в болоте, вбивает в саму пустыню, кормит песок кровью - о да, ей нравится то, что выходит. Воины полураспада отправляются в своей искажённый Совнгард - туда, где выродкам и место.

*

В Цитадель приходится проникнуть через канализацию.

Атерас не умеет драться тихо, потому ждёт со всеми мужчинами, способными держать оружие, снаружи - когда откроют ворота.

Шеба пробирается известными ей тропами, и кое-кто из встреченной стражи лишается жизни, а кое-кто встаёт на её сторону.

Шебу знают в бою; в неё верят; Несмертный же Бал может приказать каждому умереть в любую секунду и пополнить камень душ для подзарядки своего мотокагути.

Шеба прокрадывается в его апартаменты и убивает его взрослых детей - иных уже давно нет.

Шеба впускает Атераса, как никс-гончую - в бентам-гуарник, и они вместе встречают самого Бала - чтобы высушить воду в его жилах, сорвать с него респиратор, ослепить мета-взрывом, выдернуть хребет из плоти и продемонстрировать всем с балкона.

Хладная Цитадель, конечно, когда-нибудь вернёт его - на то он и Несмертный. Живой почти-бог. Но пока он будет собирать своё воплощённое тело, они здесь успеют подготовиться. Дать бой.

Иного места для жизни все равно не осталось, и если ради продолжения существования придётся раз в дюжину лет потрошить полубога - они сделают это.

А потом Шеба решает проверить зал, в которой когда-то Несмертный не пускал даже её, только Инженера, и позволив Атерасу вышибить дверь, замирает.

Рассматривает огромный пульсирующий механизм.

- Починили темпоральную пушку, - выдыхает Шеба.

Инженер всё-таки смог. И, видимо, себя первого отправил то ли в прошлое, то ли в будущее… потому и не огорчился, когда его останки сжигали. Шеба помнит усмешку на лице некроманта - слишком живую для того, чья голова отделена от тела.

Наверное, из-за эксперимента с перемещением Атераса выбило из потока, как в старых легендах кочевников неудачный бросок копья выбивает из неба плохо закрепленную звезду (хотя всем известно что звезды - не объекты, а дырки в небосводе).

Придётся разобраться, как всё работает. Но с темпоральной пушкой и возможностью квазипространственного прыжка у колонии есть шанс. На воду, на лечение, на новую землю. На здоровое потомство, а не на бесконечный цирк уродцев, которым требуется чужая плазма. На избавление от Бала. От этого места и мира.

У них есть те, кто поклоняется Сехту, уж как могут. Починят, освоят.

Атераса, кажется, механизм не интересует.

Он набивает походную сумку патронами и консервами…

- Ты с нами? - спрашивает Шеба.

Ллеран смотрит на неё - на всех, кто за её спиной - долго, и конечно же, молчит.

Он всегда уходил.

Всегда.

Люди и меры ненадёжны, ничто не надёжно, кроме бензина и колёс, и даже те иногда приходят в негодность.

Сомнения кажутся нелепыми, и всё же… Может, в этот раз стоит попробовать - хотя бы ненадолго. Сделать нечто самому, тем более, что Шеба не из тех, что разбрасываются словами или поступками.

Атерас колеблется.

Мальчишка босмер подходит и дергает его за свисающую лямку от автомата.

Ллеран молчит очень долго, но потом всё-таки делает шаг вперед.

Прикроет этого пацана, эту женщину и её дело. А потом подумает. Не исключено, что когда даэдрическую машину запустят, как надо, женщина уйдёт с ним вместе - по ту или эту сторону известного пространства. Он сам может только сделать то лучшее, на что способен, а там…

Кисмет.

========== Чужая кожа, древние кости ==========

Брелине казалось, что Дурмстранг станет для неё идеальным прибежищем: никто не знал, где стоит загадочная северная школа, никто не подумал бы искать её здесь, в обители тёмных искусств.

Брелине казалось — холод даст ей крупицы покоя. Но здешний лёд слишком хорошо отзеркаливал былое: древний замок у озера, горделивая обитель магии и науки, тёмное прошлое, отзвуки бури… Дурмстранг, вопреки всему, пустил жар по её венам, заново вдохнул жизнь и возродил чахнувшую надежду.

Было и тяжело, и невозможно, но тяжесть, которая легла на её плечи теперь, не шла ни в какое сравнение с тем грузом, который Брелина Марион таскала с собой уже очень, очень долгое время.

Ей пришлось бежать из дома в спешке, и путать следы, и менять личины, и собирать себя из тех осколков, что злобная и лживая судьба не перемолола в стеклянную пыль, пока боль и горечь день ото дня, с каждой крупицей новостей с Британских островов, становились сильнее.

Они казались ей неподъемными и огромными, они могли раздавить её, похоронить под собой, как сотни и сотни таких же до неё, но Брелина — истинная дочь своих родителей, истинная наследница своего рода — выстояла, хоть стальной стержень, не дававший ей пасть, изрядно износился за годы пряток и ухищрений.

Брелина запретила себе вспоминать, но забыть не могла — забвение есть подлинная смерть, и второй раз позволить им всем умереть было выше её сил. Скорбь, гнев и нежелание мириться с чудовищной несправедливостью, постигшей её семью, тугим вязким комом скручивались у сердца и порождали надежду. Слабую и тёмную, жестокую, но сладкую — надежду на то, что однажды диктатура Того-Кого-Нельзя-Называть рухнет, а все те ублюдки, не достойные даже права называться британской аристократией и гордо именующие себя Пожирателями Смерти, будто одно название может скрыть, что они смертны и боятся этого больше прочих, захлебнутся в собственной крови.

Но что она — Брелина Марион, призрак в чужой коже — может сделать против больных чудовищ, порождённых вырождением? Только держаться подальше и хранить в себе то, что осталось от её семьи и от её рода. И отец, и мама, и Горантир жили в ней. Их кровь, тёмная, поющая древней магией, очищенная свежей, сверкающей новизной, чтобы избежать застоя, вызывающего душевные уродства, характерные для большинства безукоризненно чистокровных, текла в её жилах, и эту кровь Брелина не собиралась отдавать без боя.

Она не из тех простецов, кто умирает.

Брелина отправилась в Дурмстранг не случайно: предок тамошнего директора когда-то задолжал её прабабке, а волшебники не забывали об услугах — обеты иной раз связывали на крови и долги тянулись сквозь века и поколения. Она не стеснялась этим пользоваться. Её маленькую тайну знал только он, а для всех прочих она была Брелиной Марион, волшебницей из старого магического клана, стоявшего у истоков колониальной Америки. Не самая прочная легенда — но клан Марионов большой, Америка далеко что географически, что идеологически, потому проблем не возникло.

Представители её рода славились долголетием и дольше сохраняли молодость, потому личина аспирантки, что перевелась из Ильверморни по обмену опытом, пришлась впору. Брелина даже нашла подругу из ещё более далёких и более холодных земель: светловолосая и голубоглазая Мэва, единственная наследница древнего, как сами льды, норвежского клана драконьих наездников, очаровывала всех внимательностью, участливостью и чудодейственной силой своего голоса. Говорили, что именно в этом — в магии, зарождавшейся в где-то в груди и глубже, в самой душе, — таилась её подлинная мощь. Её предки голосами подчинили ледяных драконов! Мэва же легко очаровывала чародеев, и Брелина не была исключением.

И всё было нормально.

Пока не объявился Анкано, в котором по одному только вытянутому лицу, по белёсым волосам, по надрывной, показной и по сути своей жалкой надменности угадывался родич Малфоев. Безукоризненно чистокровный британский маг, ничем не лучше десятков таких же чистокровно и безукоризненно бесполезных отпрысков младших ветвей старых родов. Вот его порода, вот его родословная — а большего в нём нет и не было никогда. А большего больным вырожденцам, захватившим власть в Британии, и не нужно.

Брелина ненавидела его. Она, взрастившая в себе спокойствие и непоколебимость, ненавидела этого нервозного, среднестатистического, удобного режиму чистокровку, которого — это же последнему идиоту очевидно! — заслали сюда вынюхивать и вызнавать. Многие в Дурмстранге были недовольны тем, что директор согласился на такое, но все понимали, что не от Арена это зависело, что решение “по обмену” было принято на более высоком уровне: больного ублюдка и его не менее больных прихвостней лучше не злить отказом. Всё равно память о местоположении школы сотрут, всё равно ему будет закрыт доступ ко всему, что может быть действительно интересным, всё равно один бездарный Анкано не сделает ничего плохого… Вот только Брелина нутром чуяла — а она за годы в бегах научилась доверять интуиции, — что катастрофа случится. И она случилась.

Несчастный случай, произошедший из-за глупости и самоуверенности одного кретина, повлёк за собой смерть и директора, и его заместительницы Эрвин, и слишком много потрясений, чтобы всерьёз считать это “случаем”. Сработали защитные чары на нижних уровнях замка, но щит вышел из-под контроля и мог бы разнести полшколы, если бы не Арен и Мирабелла. Но не могла же защита сработать сама по себе? Конечно, нет: кто-то полез куда не следовало, кто-то пробудил древние чары, кто-то… Анкано, глупому, мерзкому червяку, тоже не удалось избежать последствий: высвободившаяся энергия выжгла его дотла, оставив пустую, но живую оболочку. Надежды на то, что он очнётся, почти не было, но магомедики не спешили отключать его от магической поддержки: если есть способ вытянуть из него хоть какие-то воспоминания и понять, что именно тогда произошло и насколько к случившемуся причастен сам Анкано и Тот-Кого-Нельзя-Называть, тело нужно сохранить.

Брелина предпочла бы, чтобы он издох, но смотреть на то, как Анкано — тело Анкано — медленно угасает, оказалось небольшой отдушиной. Пока он не очнулся.

О, Брелина сразу почувствовала, что что-то в нём не так, и её не обмануло ни то, что он якобы полностью потерял память, ни мастерство, с которым он это изображал. Затаилось в нём нечто тёмное, мощное и неукротимое — притягательное как огонь для мотылька и такое же губительное. В присутствии других, особенно Мэвы и представителей её клана, прибывших по зову наследницы — о, драконьи наездники, будучи влиятельной политической группой Скандинавии, не могли не принимать во всём деятельного участия; с ними здесь считались и потому, что недавно они вновь возродили “славную” традицию объезжать тварей, — он становился растерянным и настороженным настолько, что можно было бы и поверить в амнезию, но никто верить не спешил. Брелина, пользуясь дружбой с Мэвой, присутствовала на большей части безуспешных допросов и слушала “обмены мнениями” после них, а потому знала это наверняка. Пока что целители настоятельно рекомендовали не использовать сыворотку правды на неокрепшем после истощения и комы организме, и все терпеливо ждали. Выжидал и “Анкано”.

Только с Брелиной он позволял внутренней, подлинной личине проступить сквозь напускное. Чего он добивался этой провокацией? И зачем?

“Анкано” раскрыл карты неожиданно, единым ударом под дых и, конечно же, управляя ситуацией подобно искусному дирижеру. Острыми словами содрал с неё чужую кожу, всматриваясь глубже, чем смертное мясо, вырвал на поверхность давно погребённое и настоящее — вырвал вместе с признанием принадлежности к древнему и некогда могущественному роду Карудилов, а взамен обнажил свои кости и дал надежде, тлеющей в груди слабым, но чертовски живущим огоньком, разгореться синими сполохами Адского Пламени.

Он спрашивал, не мечтала ли она вычистить всех этих больных чистокровных вырожденцев, причинивших столько страданий ей и сотням таких же ни в чём не повинных магов. Он ещё спрашивал! Брелина — Риннала, раз уж маски были сняты — только нервно рассмеялась.

— Но какой тебе прок от Британии?

— С чего начинать, как не с малого? Здесь развернуться было бы проблематично, слишком много совпадений, — улыбка у него была сухая и опасная, обнажавшая безупречно ровные зубы. — А с тобой, наследницей древнего британского рода и подругой наследницы ещё более древнего скандинавского рода, получить поддержку в Магической Британии не составит труда. Они всегда были падки на доблестных героев и освободителей. К тому же… пятьдесят лет в одиночной камере кого угодно научат строить правильные планы, и, уж поверь, нынешний план куда надёжней предыдущей моей попытки.

— Ты хочешь заручиться поддержкой аристократии? Клан за кланом, род за родом…

“Клин клином вышибают”, так говорят магглы? Убрать тёмного мага, обманувшего саму смерть, имея на своей стороне ещё более тёмного мага, ещё более изящно обманувшего смерть — чем не отличный план? Особенно если другого уже очень давно не было.

— В таком случае, я согласна, Гриндевальд, — Риннала улыбалась, принимая предложение, уверенная, что правильно разгадала намёки.

А что делать с таким партнёром дальше, она решит, когда вернёт то, что принадлежит ей по праву.

Комментарий к Чужая кожа, древние кости

Брелина Марион и “Анкано” из “Кожи, в которой мы прячем правду” — https://ficbook.net/readfic/8687635 .

========== “Кибернетическая рапсодия” ==========

Всё началось с того, что Лларену Тирано в очередной раз решили подправить физиономию. Такой поворот событий его ни сколько не удивил — чуял же, что магичка Халльфрид недоброе замыслила, а Кериан-то отнекивался! Однако на этот раз на него напали не из-за карточного долга или чересчур длинного языка, а потому, что оказался не в том месте и не в то время — в каком-то подвале посреди ритуалов подпольной шайки-лейки Хирсина, которая вдруг захотела перебежать к Молагу Балу по семейным обстоятельствам. Смена шила на мыло казался Лларену дичью, но вслух он не осудил бы людей за их взгляды — всё-таки в просвещённый век жили, — если бы не стал овцой на заклание.

В прошлом он уже перебегал дорогу корпорациям и едва успевал унести ноги — в последний раз единственным выжил, — поэтому выработал нечто вроде нюха на неприятности и зарёкся воровать для непроверенного нанимателя. Тем более связываться с мафией, оккультизмом и жертвоприношениями он и подавно не собирался. К счастью, Кериан тоже не согласился ни жертвой стать, ни палачом.

Лларен почти ничего не знал о Соратниках, но их бойцы дали прикурить с первых же секунд боя: отчаявшиеся люди, добровольно испившие проклятую кровь, куда хуже купленных громил. К тому же они собирались заплатить дань Молагу Балу — главному садисту среди всех мафиозных глав. Если бы не полуживой Харальд, цепляющийся за плечо, Лларен бежал бы прочь, сверкая пятками. Не впервой подделывать SIN и давать по съёбам за бугор…

Да кого он обманывал? Кер же никуда не уйдёт, пока не закончит здесь с каждым!

В своё время он насмотрелся на головорезов в идеально чистых кожаных куртках, которые гордо называли себя «уличными самураями», но жили лишь до первого дела, где подыхали в луже дерьма с кишками на шее. Кериан порой блистал тем же пафосом, но в бою мог дать фору и опытному наёмнику. Из-за нескольких имплантов — глаз точно был не родным и порой сверкал из темноты красным зрачком — Кериан не мог стать полноценным магом, но с толком использовал заклинания в поединке, а призванный кинжал так и вовсе спас их с Индри задницы.

Далеко не каждый день встречались воины-поэты с чутким сердцем и фамилией, которую её обладатель не стремился кинуть в лицо всякой швали. За это Лларен был и благодарен своему другу, и зол за потенциально упущенные возможности — практичный делец не замолкал в его голове ни на минуту. Впрочем, Кер был прав, когда назвал «Индри» мелкой компанией в составе корпорации «Индорил», чей ранг за последние годы стремительно падал. Конкуренты скупали акции и фактически разбирали её на части, планируя лишить твердолобых советников влияния в родном Морровинде.

Песни — это, конечно, блядь, прекрасно, но лучше бы Кериан таскал вместо гитары огнестрелы — тогда баба бы его не поимела. Впрочем, с таким широким набором талантов и умений Кериан мог неплохо стрелять — просто не хотел, наверное. Религия не позволяла.

Сжав покрепче зубы, точно перед поркой, а не расстрелом, Лларен выпустил в громил очередь из серебряного пистолета-пулемёта и снова спрятался за укрытием, отчаянно понося Халльфрид, её братца и всех причастных. В подвале звуки оглушали, а эхо обманывало, однако он чётко услышал ровный, спокойный голос Кера, который посоветовал не поминать хотя бы святых в столь непристойных выражениях и позах, а затем добавил:

— Я их задержу, а ты беги к пленникам.

— «Задержу»?! — чуть не завопил Лларен и тут же пригнулся, когда пуля выбила кусок штукатурки над головой. — Слыш, Индорил, так только киношные романтичные придурки прощаются, когда хотят сдохнуть!

Тот молчал три секунды, а затем внезапно рассмеялся. Протез хоть и повторял движения родного глаза, но всё же немного отставал, попутно считывая из окружения нужную информацию. Хотелось верить, что у Кера уже сформировался какой-то план.

Лларен не выпендривался, да и денег на такой визор не накопил бы без богатого папки, поэтому протез вставил, лишь когда собственные передние зубы остались в грязном переулке за очередным игровым залом. К следующей игре он поднабрался опыта и выигрыш отнёс хорошему дантисту: теперь о его челюсть можно сломать пальцы, а модная позолота стала личной визитной карточкой.

Так что за зубы он не переживал, в отличие от шкуры.

Осмотревшись, он понял, что держали их не в подвале, а в старом бункере с длинными коридорами. Старые лампы едва освещали путь, краска облупилась со стен, мелкий мусор предательски хрустел под ногами. Лларен нырнул за резкий поворот, опёрся спиной о ледяной бетон, чтобы перевести дух, но взгляд вдруг зацепился за рыжее пятно, непонятно откуда взявшееся. Сердце кольнуло первобытным страхом, Лларен и про злых культистов забыл, лишь сквозь зубы процедил:

— Что здесь делает курица?! Тьфу, — он в сердцах сплюнул, однако адская бестия только тряхнула красным гребнем на макушке. — Поди прочь, курва, не до тебя! Ну!

Для устрашения он резко дёрнулся, взмахнул руками, как безумный, но курица никуда не торопилась и продолжала пялиться снизу вверх одним жёлтым глазом, чуть наклонив крошечную голову. Неустрашимая скотина — сразу видно, что скайримской породы. Однако она подкинула одну идею.

Лларен спрятал за пояс оружие, тем самым показав курице добрые намерения, медленно вытянул руки и, словно охотясь на кобру, резким движением схватил её за жопу. Перья на ощупь оказались шелковистыми и тёплыми. Если бы не внимательный взгляд, который будто говорил: «Я слежу за тобой, смертный!», Лларен помял её телеса подольше.

— Так, — серьёзным тоном сообщил он, — я не нравлюсь тебе, а ты не нравишься мне, поэтому я сделаю всё быстро.

Ответом послужило молчание. Курица на его вытянутых руках покачивалась в такт быстрому шагу, но её голова оставалась неподвижной. В помещении, где своей участи ожидали пленники, Лларен притормозил, прошёл на цыпочках в тенях, бережно поставил курицу и подтолкнул вперёд. К счастью, громила-охранник тоже быстро заметил подозрительное рыжее пятно и приблизился.

Лларен выпустил в Соратника очередь из пистолета-пулемёта, убедился, что тот не встанет, и побежал развязывать пленников. Он успел только раздать им указания, когда прибежала Халльфрид и метнулась к покойнику. Сердце ушло в пятки, когда Лларен понял, что та прошла через Кера. Что с ним, жив ли болван — видимо, они думали об одном и том же, но человек перед Халльфрид был однозначно мёртв.

Магичка вскрикнула и без промедления кинула шар огня. Лларен успел отскочить, а старый ящик, за которым он прятался, точно испарился. Так он и прыгал блохой, иногда вяло отстреливаясь: ни одному магику от пули не увернуться, только если какая-нибудь призванная шаманская зверушка её зубами поймает, однако у пистолета-пулемёта была отвратительная точность на расстоянии.

Огонь был повсюду, и когда мест для пряток не осталось, магичка загнала Лларена на открытое пространство, взмахнула рукой, однако зарождающееся пламя внезапно погасло. Халльфрид открыла рот, сплюнула сгусток крови, покачнулась и с какой-то детской обидой уставилась торчащий из её груди длинный клинок. Она вновь подняла руку — на этот раз, чтобы просто коснуться, — но Кериан подался назад. Тени скрывали его лицо.

Не верилось, что всё кончилось благополучно… относительно всего недавнего пиздеца. Кер осел на пол, крепко придерживая меч за рукоять, словно боялся, что отнимут, а Лларен быстро осмотрел его, полез в аптечку, судорожно размышляя, чем бы остановить кровотечение — с тем же успехом он мог приложить к разбитому затылку подорожник, — и рассмеялся, когда заметил уцелевшую гитару за спиной.

— Ничего-ничего, поднимем немного ньюйенов, купим тебе меч, какой захочешь. Кстати, я убил одного подонка — настоящий здоровяк!..

— А это… — Кериан перебил его, с трудом поднял руку и указал на прогуливающуюся среди трупов курицу. Глазной протез уставился на неё и не по-доброму сверкнул красным огоньком.

— Что? Ты о чём? — Лларен знал, что шутил гнусно, но ничего не мог с собой поделать из-за стресса и ужаса. Его друг выглядел паршиво, хоть и говорил привычно серьёзно.

— Слуги Хирсина могут принимать форму животных.

Словно услышав их разговор, бестия снова наклонила голову и уставилась одним глазом прямо в их души. Хоть он и не собирался соглашаться вслух, Лларен тут же засобирался на выход, помог Керу встать, и вдвоём, сложившись друг на друга «домиком», они поплелись на звуки зубодробительного скрипа изношенных тормозных колодок — Харальд всё-таки не бросил их в беде.

Комментарий к “Кибернетическая рапсодия”

С любовью к “Скайримской рапсодии”: https://ficbook.net/readfic/4284927

Сборник со всеми приключениями Кериана и Лларена: https://ficbook.net/collections/7693743

========== Имперский хоббит: туда без обратно ==========

На Острове-посреди-Озера жил-был хоббит. О, не думайте, что раз он жил на острове, то был каким-то водоплавающим, вроде аргонианского ящера: это был настоящий имперский хоббит! А значит, он никогда бы не позволил себе таких нереспектабельных вещей, как окунание своего не совсем одетого тела в не очень-то и чистую, да ещё и холодную воду!

Вы наверняка слышали, что хоббиты предпочитают норы. Возможно, вам даже живописали всю прелесть круглых, как иллюминатор, дверей, длинных коридоров, наполненных кладовых и бесчисленных спален для гостей. Позвольте вас уверить: тот, кто рассказал это, общался с какими-нибудь милыми, но простоватыми провинциалами: возможно, он гостил в Шире или ещё в каком-нибудь тихом и — это важно! — сухом местечке. С ним, этим рассказчиком, наверняка вели долгие беседы за трубочкой недурственного табака, пили чай не реже раза в час и уверяли в исключительном хоббитском гостеприимстве.

Мы не будем оговаривать рассказчика: он правдиво поведал то, что видел. Просто видел он других хоббитов. Наш же хоббит был несколько иного склада.

Норе он предпочитал вполне благоустроенный дом; терпеть не мог копаться в саду (да у него, скажем прямо, и сада-то не было); завтракал, обедал и ужинал по расписанию, а перерывы на чай не особо жаловал. Страшно сказать, он даже не курил трубку!

Но куда больше отказа от курения и других модных тенденций здорового образа жизни провинциальных сородичей удивило бы — и даже возмутило! — в нашем хоббите его полное отсутствие традиционного гостеприимства.

Впрочем, Верилия Страбона — а именно так звали нашего хоббита — ни в коей мере не интересовало мнение о нём других хоббитов (да и не только их). А интересовали его — в первую и основную очередь — карты. Географические, топографические, гидрологические (последние — в меньшей степени, но куда деваться, если вы живёте посреди озера?). Картография была семейным ремеслом Страбонов: папенька нашего хоббита был отличным картографом, хоть и не питал горячей любви к своей работе. Верилий же, унаследовав отцовское дело, знания и мастерство, притом ещё и любил картографию со всем пылом своего нежного и большого сердца.

К числу немногих вещей, которые не менее горячо любил Верилий Страбон, относились: его сестра Августа, а также её дети, в особенности младший племянник, Аттий; лагер с пивоварни сестры, эль, стаут и портер оттуда же, и непременные лёгкие закуски к ним; деловая переписка с избранным кругом коллег-учёных, которой Верилий весьма дорожил, а корреспондентов считал своими друзьями (и то, что с большинством из них он никогда не виделся лично, лишь добавляло в глазах Верилия ценности их дружбе)…

Ну и следовало бы упомянуть о ещё одной любви Верилия — увы, совсем не такой респектабельной и, до определённого времени, пожалуй что, несчастной. Верилий Страбон безнадёжно и неисправимо любил мужчин. Не каких-то конкретных (единственные его серьёзные отношения закончились, да и развивались, весьма скверно); просто он совершенно не желал женщин. Такие склонности, конечно, весьма неодобрительно принимались в хоббичьем обществе — впрочем, чуть менее неодобрительно, чем нелюдимость и отсутствие гостеприимства. С чисто хоббичьим прагматизмом подойдя к решению проблемы, Верилий Страбон выбрал подходящий — не сомневайтесь, вполне респектабельный — бордель, где регулярно и без романтических терзаний поддерживал здоровье и тонус организма за вполне умеренную плату.

Таким образом, Верилий Страбон заполнил свою жизнь распорядком и теми вещами, любовь с которыми была взаимной, и искренне считал, что устроился вполне сносно. Он почитал себя если не счастливым, то вполне довольным; отказавшись от мысли завести собственную семью, усыновил племянника, смышлёного и лёгкого на подъём Аттия; и, разменяв пятый десяток — далеко не бессильная дряхлость, но уже и не юность для хоббита, — приготовился тихо стареть, почивая на лаврах и занимаясь любимым делом.

Но, раз уж настоящие имперские хоббиты в наши дни встречаются нечасто, позвольте описать вам Верилия Страбона. Он, пожалуй, был типичным представителем своего народца: среднего роста, изящно (в молодости, к сорока годам уместнее было бы сказать — гармонично) сложён, с кудрявыми каштановыми волосами и умными большими глазами. Возможно, вам доводилось слышать забавные стереотипы о хоббитах, вроде волосатых ног или привычки ходить босиком. Ни в коей мере не желая дискредитировать источник этих сведений, всё-таки отметим — и в этом столичные хоббиты отличались от своих провинциальных собратьев. Воск Верилий Страбон искренне считал необходимым предметом гигиены — как, должно быть, в каком-нибудь Шире таковым считали расчёску для ног. А городская жизнь не располагала к слиянию с природой посредством голых пяток — если, конечно, вы не хотели сливаться с содержимым чьего-то ночного горшка, ржавым гвоздём или тому подобными, малоприятными для любого разумного существа, вещами.

Как вы уже наверняка догадались, из всего этого должен следовать вывод. Вот и он: традиционным приключениям, которые обязаны настигнуть любого порядочного хоббита, якобы довольного своей скучной жизнью, пришлось потрудиться, чтобы добраться до Верилия Страбона (возможно, тут даже уместно сказать «совершить ребрендинг», и мы именно так и скажем — в конце концов, приключения добирались до весьма прогрессивного, эрудированного и современного хоббита).

Приключения сперва деликатно постучались к Верилию Страбону по переписке: мутсэра Савос Верано, чистокровный морнхолдский тёмный эльф, на протяжении нескольких лет писал преотменные письма; и, хоть Верилий, в силу собственной скромности, так не считал, отправлял в ответ не менее замечательные, глубокие и остроумные. Со свойственным всем приключениям коварством, вымостив себе дорогу письмами о картографии (а не какими-то вульгарными фейерверками или историями про драконов — таким разве что ширских провинциалов можно удивить), они наконец соизволили явиться Верилию Страбону лично.

Приключения радикально сменили облик: плащи, седые бороды и посохи остались в дремучем прошлом (но, справедливости ради, «посох» таки имелся, но мы стыдливо спрячем его в кавычки). Сэра Верано был серокож, остроух и весьма хорош собой, а его глаза в первую же встречу удостоились от Верилия весьмалестного (хоть и невысказанного вслух) сравнения с чистой киноварью самой дорогой и качественной минеральной краски… Приключения отчаянно флиртовали, Верилий старательно (и, отметим, ужасно мило) не понимал намёков, смущался, переживал и не доверял…

В общем, между первой встречей с мутсэрой Верано и тем трогательным моментом, когда за кружечкой лагера Верилий из собственного опыта поведал сестре о ритуально-гигиенических традициях тёмных эльфов в уходе за «посохами», прошло изрядное время.

Однако, пройдя такой непростой путь — без карт, двигаясь практически наугад — приключения, конечно, уже не могли оставить Верилия в покое. Но и тут им пришлось пересмотреть привычную стратегию: приглашение прогуляться под Гору за сокровищем (представшим в виде крупного и весьма интересного заказа на обновление морровиндских карт) пришло к Верилию по почте. Учитывая, что пришло оно между страстными искренними признаниями в любви и описанием (мы снова прибегнем к благопристойным кавычкам) «поцелуя Боэты» — приглашение было принято даже без участия гномов, разгрома в доме и прочих прелестей традиционных хоббичьих историй.

Отметим, что гномы всё-таки имелись; правда, соответствуя духу новаторства и общему курсу на сексапильность, предстали Верилию уже под Горой — в виде пугающего, но весьма галантного Грандмастера Индорил (без дубовых щитов и даже без бороды, но в остальном вполне аристократичного и величественного), а также в виде его друзей и домочадцев.

Ещё одна оптимизация, постигшая приключения на пути к Верилию Страбону, касалась Аттия. Видимо, поняв, что и тут фейерверками не отделаешься, приключения увели в далёкий Морровинд сразу и дядю, и племянника. И, хоть в истории Аттия мутсэра Верано играл исключительно родственную роль, ему таки довелось косвенно… Впрочем, тут не спасут никакие кавычки, и потому оставим приключения Аттия исключительно на его (и некоторых членов дома Индорил) совести и вернёмся к Верилию.

Мы с прискорбием (на самом деле с глубокой и искренней радостью, но традиция обязывает) вынуждены сообщить: эпической экранизации из приключений Верилия Страбона не выйдет. Конечно, «туда и обратно» имелись много, часто и ко взаимному удовольствию; кольцо, мы предполагаем, тоже случилось, и, пожалуй, даже два, и никто не мечтал сбросить их в жерло вулкана; вид на Тамриэль с высоты орлиного полёта Верилий созерцал ежедневно — изучая карты. Эльфов — как королей, так и ребят попроще — на пути нашего хоббита хватало (что, конечно, неудивительно — в Морровинде-то). Но самой серьёзной неприятностью оказалась встреча с данмерской квашеной капустой — не особо дружелюбной к хоббичьему нежному желудку, да ещё кое-какие столь же кошмарные мелочи.

А что до сокровища… Мутсэра Савос Верано своё нашёл точно, как и мессир Верилий Страбон — и никакого совпадения в этом нет. А вот чудо… Чудо, пожалуй, имеется.

Комментарий к Имперский хоббит: туда без обратно

Верилий Страбон и Савос Верано (с искренней, глубокой и давней к ним любовью): тут https://ficbook.net/readfic/6423101

Оставленное на совести племянника Аттия тут: https://ficbook.net/readfic/5323268/13711684

(и цикл драбблов на английском: https://archiveofourown.org/works/11792454/chapters/26595480)

========== Изысканный вкус в сердце пустошей ==========

Отель «Ультра-Люкс» сияет жемчужиной в сердце Нью-Вегаса и манит гостей изысканной таинственностью, роскошным фонтаном — будто не существует за стенами пустыня Мохаве — и, конечно же, фирменными мясными блюдами. Члены семьи «Белая Перчатка» всегда появляются на публике при параде и в неизменных масках; только метрдотель Маробет открыто улыбается с порога, чуть приподнимает цилиндр в приветствии и считает своим долгом пожать руку каждому довольному посетителю.

За годы охоты он превратился в идеального хищника, что прячется на виду у наивной, доверчивой дичи.

Новоприбывший гость с желтоватым оттенком кожи как бы невзначай спрашивает о мисс Лувии — учёной, некогда направленной из лагеря Маккарран для исследования неизвестной болезни, вспыхнувшей в городе. Маробет легко вспоминает имя, однако не через лицо или голос, а по вкусу — да такому, что во рту копится слюна. Шеф-повар семьи творит чудеса с простыми специями и овощами, однако у бессменного метрдотеля специфические предпочтения.

Несмотря на желчную натуру, барышня обладала острым умом и чутьём на опасность, поэтому Маробет с удовольствием вкусил её мозг в кляре под бесценное довоенное кьянти.

По мимике, каждому резкому движению глаз или рук он распознаёт подставных гостей среди нервных и неуверенных в себе, но господин Лиралис либо очень плохой актёр, либо не воспринимает опасность всерьёз. Маробет прикидывается добряком, угождает ему и зазывает за накрытый стол, чтобы внушить контроль, разозлить гостя и вскрыть истинную натуру; ковыряет душу, пока не чует между оброненных слов гнилостный дух бюрократа, высокомерного правительственного сторонника.

Маробет и сам не без греха гордыни, «Белая Перчатка» для него — всё на свете. До появления НКР и мистера Хауса они были свободным и прекрасным племенем, жили в мире с пустошами, поклонялись своему богу И’ффре — хранителю природы — и соблюдали Мясной Мандат, поедая поверженного врага. Страх заковал их в железную клеть порядка и мнимой цивилизованности, однако завоевателям удалось разрушить далеко не все традиции: «Ультра-Люкс» скупает туши браминов сотнями в месяц.

Нет лучшего орудия мести, чем старые, проверенные традиции, и вместе с ними об руку идёт древнее проклятие — редкая, но странно протекающая болезнь, к которой чистокровные потомки племени имеют иммунитет. Мисс Лувия почти докопалась до ответов под пристальным присмотром её, как она думала, коллеги Травеллона. Защита кормушки — приоритет Новой Калифорнийской Республики, и Маробет даже благодарен военным за настойчивость: зачем шевелиться, если желанная добыча сама идёт в руки?

Маробет порядком устал от мелких сошек, и офицер Лиралис как никогда кстати поспевает к банкету, наращивает жирок — а если откажется есть самостоятельно, то получит пищу внутривенно — и ждёт убоя в холодильной камере среди туш браминов. Посчитав, что им нужны какие-то сведения, Лиралис поёт певчей птицей о расследовании и связи с Лувией, рыдает, а затем переходит к войне, до которой Маробету нет никакого дела — он и присутствует только, чтобы поглядеть на работу кузена Травеллона.

Жгуты и ремни надёжно удерживают Лиралиса на разделочном столе. Рядом — начищенные до зеркального блеска — разложены медицинские инструменты. Опыт показывает, что внутривенные инъекции оставляют неприятный привкус, поэтому приходится довольствоваться «винтом» и нашатырём. Как хирург, Травеллон знает, каким образом следует отнимать части тел и сохранять человека в живых.

Как сын охотника, он знает, что страх перед смертью придаёт мясу характерную, ни с чем не сравнимую пикантность.

Белая жилетка под смокингом едва сходится на животе, однако Маробет умеет правильно маскировать последствия питательной диеты хитростями и утяжками. Приходится идти на жертвы ради изысканного вкуса. Что поделать, если их шеф-повар творит чудеса с простыми специями и овощами, так что офицер Лиралис определённо станет главным блюдом вечера.

Из остальных же, не столь аппетитных частей, они приготовят и тайно отправят пайки для солдат НКР.

Комментарий к Изысканный вкус в сердце пустошей

Сюжет и герои принадлежат работе “Три перемены блюд”: https://ficbook.net/readfic/8033025

========== Волчьи игры ==========

Солас чувствует Лавеллан задолго до того, как может увидеть или услышать. Она без труда обходит выставленные им магические маячки, но ему и не нужны их запоздалые предупреждения: её присутствие — присутствие Якоря — тревожит структуру Тени. И он, привыкший всегда быть немного и тут, и там, ощущает это, словно лёгкую рябь на воде, словно внезапное прикосновение холодного ветра к обнаженной коже — одновременно освежающее и заставляющее поёжиться.

Она идёт через лес, выискивая его следы и обходя ловушки, игривая, словно молодая волчица…

И такая же глупая, хочется добавить Соласу, но это не так. Будь она глупа, не выжила бы. О, нет! Она умна, она наблюдательна, она любопытна, она учится, каждый день, каждый час, напряжённо и сосредоточенно. И не её вина, что он видит её (практически) насквозь, что он кормит её любопытство, как кормят пламя, превращая в пожар тлеющие угли: рассказами, оставляющими больше вопросов, чем ответов, молчанием, вежливой улыбкой. Что он разжигает её азарт, заставляет себя искать, расставляя на её пути препятствия, что она может преодолеть.

Лавеллан появляется на поляне, где медитирует Солас, садится у подножия раскидистого ясеня и принимается перебирать стрелы не глядя на него, делая вид, что его здесь нет, что она пришла сюда не ради него.

Ей кажется, что это игра. Лавеллан любит играть. Он знает, что она может просидеть так довольно долго, а затем молча подняться и уйти, так и не произнеся не слова.

В тот момент, кода Лавеллан стягивает с рук плотные перчатки, Солас наконец открывает глаза. Метка притягивает его взгляд. Она знает это и делает это намеренно. Она тоже играет с ним.

Когда Солас переводит взгляд с руки на лицо, Лавеллан поднимает глаза в ответ. Она чувствует его… интерес?

Метка.

Его ошибка, его слабость, его просчёт.

Его вина.

Некоторые духи говорят, что после смерти носителя он смог бы вернуть её силу себе, проведя необходимые ритуалы, и это тревожит его, соблазняет возможностями, но… Но в прошлый раз Солас слишком поторопился, переоценил свои силы и недооценил Старшего. Он не повторит своих ошибок. Он будет рядом, он будет наблюдать. Направлять. Оберегать. Советовать. Учить. Пока Инквизиция и Инквизитор идут путём, что нужен Ужасному волку, торопиться нет нужды.

— Ты искала меня? — спрашивает Солас.

— Хочу лучше «видеть» магию. Потренируй меня, — говорит Лавеллан и улыбается. По-волчьи зубасто и по-детски открыто. — А потом расскажи историю.

Тонкие, плотно сжатые губы Соласа растягиваются в ответной улыбке.

— Про героев и битвы? Про дружбу и предательство? Или про ревность и любовь?

— Про древних элвен.

Он растит её доверие, её интерес, словно молодое деревце. Невидимые нити, что связывают их, всё крепче.

И временами Соласу начинает казаться, что, когда придёт время, некоторые из этих узлов ему будет совсем непросто развязать.

Комментарий к Волчьи игры

Лавеллан участвует в серии “Волчье время”: https://ficbook.net/readfic/5083226

========== Тавис, Лорд Подземелья ==========

Небо над Бодрумом сияет насыщенной индорильской лазурью — почти неприличной для редоранского замка. Солнце — ясное, чистое, щедро льющее лёгкое звонкое золото. Алые флаги над магистратом тщетно силятся придать городу строгости и достоинства: весна вступила в свои права — по крайней мере над землёй. Стрекочут полупрозрачные самцы нетчей, увиваясь вокруг величественной, как двемерский летающий корабль, самки; белокрылые грифоны, не обращая внимания на вездесущих скальников, уходят, красуясь друг перед другом, в крутые пике; даже бесстрастный автоматон-ангел, левитирующий над ними, бросил следить за порядком и просто наслаждается весной.

Капрал Ормейн, Чемпион бодрумской стражи, опускает взгляд. Земля — строже, дисциплинированней и скромней: от казарм доносятся простые, привычные звуки — звон мечей, топот, скрежет доспехов, резкие окрики инструктора. Мечники по праву считаются гордостью Дома Редоран; Ормейн и сам когда-то был одним из них. Несмотря на некоторые способности к магии, от предложения священников он отказался наотрез: истовый трибуналит, он считал веру чем-то слишком сокровенным, личным. Да и знал за собой скрытое под внешней невозмутимостью пылающее море страстей, и потому не был уверен, что выдержит строгую — телесную и духовную — аскезу фанатиков.

А вот Нелосу Ратриону, капитану бодрумской стражи, Ведам Ормейн не отказал: путь защиты закона отвечал зову его сердца и позволял раскрыть все данные волей Трибунала способности. Да и сам капитан, принципиальный, но гибкий, умеющий мыслить нестандартно, видеть любые средства — не изменяя при этом цели, — Ведаму нравился.

Когда капитан Ратрион задумал почти немыслимое — капрал Ормейн вызвался добровольцем сам. И не пожалел ни на миг.

В бодрумском небе правит весна; на земле — выучка и дисциплина. Ведам Ормейн оставляет и то, и другое без сожалений — его путь лежит в Подземелья.

Магистрат предпочитал не замечать город-под-городом; простые жители брезгливо отводили глаза, встретившись с обитателями подземелий; предыдущий капитан стражи любил списывать на них все преступления, но и не гнушался брать дань. Порой устраивали облавы — больше для тренировки бойцов, чем по необходимости: бодрумское дно было тихим омутом, и скампы, водившиеся в нём, не рисковали показываться на глаза Надземью.

Нелос Ратрион впервые попытался заговорить с Подземельем.

Ведам прекрасно осознавал, что едва ли у него бы вышло преодолеть вековую пропасть в одиночку, двигаясь навстречу лишь с одной стороны. Даже Ратрион был не настолько гибок, чтобы признать троглодитов или минотавров равными себе и допустить мысль о союзе с ними. Подземелью позволено было существовать — но не более: слепым, немым и невидимым.

Пока не появился он. Лорд — или хан, как звали его обитатели городского дна. Глаза — глаз — слепых и голос молчащих.

Тай.

«Тавис Отрелет», перекатывает на языке Ведам, спускаясь по извилистой тропе, начинающейся за рынком верхнего Бодрума. «Тавис», — думает Ведам, и в тысячный раз благодарит неведомого создателя стражницкого доспеха за то, что глухой шлем скрывает сейчас его лицо от досужих взглядов.

Не может мер из верхнего Бодрума излучать такое чистое, откровенное, жадное счастье, спускаясь под землю. Не может — но излучает, чувствует, почти кричит о нём.

Потому что — Тай.

Весна и индорильская лазурь неба остаются за спиной. Подземелье не видит солнца и не нуждается в нём. Тут дымно чадят факелы, дробясь на осколки света в мутной глади сточных вод. Пахнет канализацией и влажной землёй. Но ещё сильнее — грибами и недоброй, тяжёлой магией — неистребимо-телваннийский дух.

Ведам проходит мимо стайки троглодитов — они ворчат что-то на своём дикарском языке, чутко ведут слепыми мордами ему вслед. Медузы отводят глаза, лишь их змеи-косы недобро шипят; минотавры настороженно сжимают древки топоров, но молчат. Гость хана тут — неприкосновенен. Воля хана тут — высший закон.

У неприметной пещеры — природной, но бережно обработанной, почти уютной внутри — Ведама встречает гарпия. Её некрасивое лицо насмешливо кривится.

— Добрый день, сэра Ворона, — бесстрастно приветствует её Ведам.

Гарпия хрипло смеётся:

— День — это у вас. У нас всегда ночь, и обычно совсем недобрая.

Ведаму она нравится. Нравятся её ум, её незлобливость и ироничность — назваться Вороной, если ты полуптица, и носить это имя с гордостью сможет не каждый. Но даже будь она злобной дурой без чувства юмора — Ведам всё равно ценил бы её за слепую преданность своему хану.

— Он ждёт тебя в Норе, — сообщает Ворона.

Ведам благодарно кивает и заходит в пещеру.

Неудивительно, что бодрумское дно приняло Тая как своего: тут все искалечены магией, тут все лишь отчасти меры… И он — тоже.

Левой половины лица у хана словно бы не было: пустая глазница тонет в белёсом сплетении шрамов; волосы, связанные косицей, не скрывают отсутствия левого же уха; кривая, навечно застывшая гримаса добавляет жутковатого веселья… Под одеждой, Ведам знает, всё ничуть не лучше.

И смотрит с восхищением.

Тай поднимает глаз от бумаг. Он до сих пор чуть насторожен в первые минуты, глядит с вызовом — будто всё ещё не может поверить, что не отпугивает своим видом посланца сверху. Будто всё пытается уловить насмешку, презрение, отвращение. Ведам молча снимает шлем — пусть ищет, если хочет. Тай слишком умён, чтобы разглядеть то, чего нет и не было никогда.

— Передай Ратриону, что мои троглодиты взяли скуумный след, — говорит Тай. — Шати довела их до Ратуши, но там ей пришлось скрыться.

Голос у него бесстрастен, но глаз… Алые искры так и пляшут вокруг зрачка. Ведам — капрал Ормейн — кивает в ответ, запоминает подробности: дорожка контрабанды тянется высоко, от подземных пещер до шпилей магистрата. Тай и его подопечные вели след так далеко, как могли; дальше уже дело капитана стражи.

Ведаму легко представить Лорда Подземелья совсем иным: с горделивой осанкой, с презрением во взгляде, верхом на белом жеребце посреди битвы… Или на высоком балконе бракадской Башни, рядом с такими же надменными Телванни.

Знал бы тот Тай по имени вождя троглодитов? Говорил бы тот Тай с простым капралом стражи как с равным? Думал ли тот Тай об общем благе?

Два черепа-шкатулки скалятся с маленькой полки на стене пещеры — вряд ли, Ведам Ормейн, ой как вряд ли.

— Ты… надолго? — вдруг спрашивает Тай, отвлекшись от наверняка важных подробностей. Спрашивает совсем иначе — и иначе улыбается ему Ведам.

«Так долго, как позволишь. Так долго, как захочешь. Навсегда»

— Капитан не ждёт меня до завтра.

Тай встаёт, неловко дёрнувшись всем искалеченным телом. Его плечи ассиметричны, но он подвижен, как ртуть — научился избегать боли, жить вопреки боли и назло ей. Жить — светить — солнцем Подземелья, и Ведам, не стесняясь, любуется им.

— Ещё бы чуть больше порезали — и троглодиты приняли бы меня за своего, — неловко усмехается Тай, встретив взгляд Ведама.

Тот молча ловит ладонь хана — великолепную, длиннопалую, сильную ладонь, пахнущую магией и чернилами. Касается губами сперва запястья — губы обжигает, будто разрядом молнии. Не торопясь, выцеловывает пальцы один за другим. Отрывается, чтобы поймать горячий взгляд и шепнуть, пряча в чужой ладони улыбку:

— Вряд ли. При всём моём уважении к троглодитам — вряд ли.

Тай хрипло смеётся. Упирается руками Ведаму в плечи — всё ещё укрытые сталью доспеха. Выдыхает нетерпеливо, пропускает пальцы в волосы, тянет на себя. Ведам всегда рад следовать этому безмолвному приказу — подставляет лицо, жадно ловит чужие настойчивые губы. Тай сегодня явно хочет вести, и сладкое предвкушение разливается у Ведама в животе.

— Раздевайся, — командует — не Тай, а Лорд Подземелья.

Ведам подчиняется, зная, как заводит Тая его покорность. Неторопливо снимает доспехи, наклоняется, стягивая тяжёлые сапоги… Тай застывает на постели, смотрит жадно — и под его взглядом Ведаму жарко, как под палящим летним солнцем.

— Там, в Бракаде, я бы сделал тебя моделью для титана, — шепчет Тай. — Совершенного. Идеального.

Ведаму неловко, лицо горит: ну в самом деле, нет в нём ничего особенного. Мер как мер… В отличие от самого Тая, словно сияющего ослепительным внутренним светом…

— Но живым ты мне нравишься больше, — признаётся хан, когда Ведам опускается с ним рядом на постель. — Живым и только моим.

Ведам рад доказывать делом — со словами он не особо ловок, — что жив. И только его, Тая — тут и говорить нечего, он давно уже очарован, опьянён, влюблён… Любит. И любим.

Солнце Ведама Ормейна восходит для него в Подземелье.