Осторожно! Двери закрываются (СИ) [Violetblackish] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Рубашка. Возможно, все дело в рубашке. С короткими рукавами и в дурацкую клеточку. Она оттягивает внимание и не дает Оливеру сосредоточиться на голосе психотерапевта. Ну кто в здравом рассудке напялит на себя такую фигню? Джейсон никогда бы такое не надел. Наверняка какой-нибудь психологический приемчик, для того чтобы прощупать или дезориентировать. Но выглядит все это… какое бы слово подобрать? Дешево. И сам психотерапевт, и его рубашка, и кабинет для приема клиентов, заставленный мебелью из семидесятых, и шум трафика, доносящийся сквозь стеклопакет, в котором что-то жалобно вздрагивает, стоит по улице проехать чему-то тяжелее легкового автомобиля. Оливер чувствует себя слегка разочарованным и обманутым. За те деньги, которые платит за сеанс, он ожидал получить более индивидуальный подход и почувствовать себя… как это? Poshy?

— Итак, как у вас дела сегодня?

— Все отлично, — тут же отзывается Оливер. А какой у него должен быть ответ? Он же англичанин. Это рефлекс. Он бы сказал, что все отлично, даже если бы ему крокодил ногу откусил. Ибо одно из первых правил выживания в этом мире, всосанное с молоком матери, это «Всем плевать на твои проблемы». Людям интересно общаться только с успешными, до корней волос позитивными людьми. Или хотя бы с теми, кто по крайней мере в состоянии «держать лицо». У Оливера вот оно не держится. Оплывает с черепа, словно кожа плохо подогнана, и норовит сползти: уголки губ все время стремятся вниз, кончик носа уныло опускается за ними, даже глаза Оливеру трудно поднимать выше пола. Он уже стал экспертом по обуви и точно знает, что в современном мире невозможно отличить женщину и мужчину исключительно по ногам. Но это никому не интересно, кроме него, потому что если у тебя есть проблемы, то будь любезен не валить их на других. Иди к специалисту. Он и пошел. Так что вроде как получается, кресло психотерапевта — это как раз то место, где уже можно рассказывать о том, что ты чувствуешь на самом деле. Или расхожее «Как дела?» — это все же дань социальным нормам, а про проблемы потом? Оливер путается. Впрочем, в последнее время он путается постоянно. Потому что, положа на все социальные нормы, у Оливера в последнее время все очень и очень дерьмово.

***

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Сент-Джеймс парк.

От Вестминстера до Сент-Джеймс парка минута и восемнадцать секунд чистого времени. Оливер прикрывает глаза и упирается затылком в холодное стекло. В поездах Дистрикт-лайн места чуть ли не в два раза больше, в отличие от вагонов старых веток метро. Не мучит клаустрофобия и нет ощущения, что тебе вот-вот прищемит голову закрывающейся дверью, если ты по стечению обстоятельств оказался у входа. Даже публика здесь кажется поприличнее, хотя от бездомных и тут отбоя нет. Здесь почти ничего не мешает и не отвлекает. Оливер обычно заходит в поезд после десяти, когда основная масса людского планктона уже осела в своих офисах до ланча и нет сопливых школьников и женщин, рисующих себе новые лица по дороге на работу. Садится сразу у двери, в отсек, где всего два места и есть вероятность, что никто не подсядет и не будет отвлекать раздражающими звуками, колебаниями и запахами. Хотя даже если такое и случится, Оливер всегда может выйти и поменять ветку.

— Сент-Джеймс парк. Помните о зазоре между вагоном и платформой!

Голос объявляющего строгий, но спокойный. Своим ровным тоном он словно подчеркивает, что беспокоиться не о чем, если, конечно, соблюдать правила и делать все так как надо. Но Оливер в курсе, что это так не работает. Даже если ты будешь делать все правильно, нет никаких гарантий, что с тобой ничего не случится. Джейсон был идеальным. И к чему это их привело?

— Осторожно… — просит Джейсон, и Оливер вздрагивает. — Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Виктория.

Двери с грохотом захлопываются. Вагон плавно трогается с места. Слишком плавно. Оливер чувствует головокружение. Это от таблеток, напоминает он себе. Они разноцветные, как сиденья в вагоне, и их много. Оливеру даже пришлось купить специальный контейнер, чтобы не путать, когда и какие принимать. Таблетки сильно влияют на память и концентрацию. Как результат, Оливер все равно не помнит, принимал лекарства сегодня или нет. И на всякий случай снова кидает в рот таблетки и запивает водой. Между Сент-Джеймс парком и Викторией одна минута тринадцать секунд. По дороге Джейсон напоминает, что Оливера несет в ад поезд Дистрикт-лайн и состав проследует до Ричмонда. От Виктории до Ричмонда одиннадцать остановок, а от Виктории до Уимблдона двенадцать. До Илинг Бродвея тоже двенадцать. Это на одну остановку больше. Оливер может выйти на Ерсл-Корт и поменять поезд. Но на Ерсл-Корте всегда такая толкучка, да и покидать теплое сиденье нет сил. То и дело наплывает дрема, сквозь которую голос Джейсона отчужденным официальным тоном напоминает название следующей станции.

— Виктория. Следующая станция Слоун-сквер.

Между Викторией и Слоун-сквер одна минута и сорок семь секунд. Поезд застревает в тоннеле и ждет зеленого сигнала на станции. В голосе Джейсона слышится недовольство и тревога за пассажиров. С Оливером Джейсон говорил совсем другим тоном. Говорил так, что у Оливера все плавилось в груди и он становился безвольной, лишенной костей, тряпкой. Тряпкой, не способной собраться, он себя чувствует и сейчас. Даже на работу так и не смог выйти. Слава богу, денег пока хватает. Сначала он сидел дома у телевизора, запивая таблетки чаем, в котором молока было больше заварки. Он выучил расписание программ наизусть. А однажды утром не смог вспомнить, сколько дней назад надел пижаму, которая на нем. И где ее покупал, тоже не помнил. На пижаме олени. Может быть, пижама была подарком на Рождество от Джейсона?

Однажды утром Оливер обнаружил, что в холодильнике закончилось молоко. Нашел свитер, джинсы, вышел из дома, перешел дорогу, прошел мимо адвокатской конторы и зашел в метро. Поздороваться с Джейсоном. Джейсон попросил быть аккуратней, покидая вагон, потому что между поездом и платформой зазор. Это логично. Поезда в лондонском метро разных модификаций, и порой остается расстояние в добрые двадцать сантиметров… Когда об этом предупреждает Джейсон, Оливеру легче дышать.

— Слоун-сквер. Помните о зазоре между вагоном и платформой!

Об этом зазоре Джейсон напоминает по сто раз на дню. Между Слоун-сквер и Южным Кенсингтоном две минуты сорок секунд. Поезд движется от центра, и перегоны становятся длиннее. Можно вздремнуть. Свою станцию он все равно не пропустит. Ему нужно было выходить еще на Виктории. Но он поедет до Ричмонда.

***

— Как вы добирались до моего кабинета сегодня? — спрашивает доктор.

Доктор Робертс, вспоминает Оливер. Так он велел себя называть. В его голосе нет осуждения. Это просто вопрос. Оливер ерзает в кресле. От его дома до кабинета доктора Робертса восемнадцать минут езды. Три минуты шагом до станции. Потом от Виктории до Оксфорд Серкус — всего пять минут в подземке, а потом еще десять минут пешком, но Оливер проехал до Брикстона, потом обратно до Севен Систерс и только потом снова до Оксфорд Серкус, но там не вышел, а перешел на центральную ветку и проехал до Иппинга, чтобы снова вернуться. Сколько у него это заняло времени? Разве важно? Но доктору надо отвечать. Он здесь для того, чтобы помочь, снова напоминает себе Оливер. И потом на приеме у психотерапевта полагается говорить. Смешно, что ты платишь деньги и целый час говоришь за свои кровные, а доктор только и делает, что слушает и ставит закорючки в блокноте.

— На такси? Пешком? На метро? — доктор меняет ногу и подпирает висок указательным пальцем. Он весь внимание. Но он и так все знает. Сегодня они опять будут говорить об одном и том же. Зачем Оливеру отвечать?

— Сколько времени вы проводите в подземке? — продолжает давить в том же направлении доктор Робертс. — Я имею в виду в день.

Оливер зажимает ладони между коленей. В кабинете у психотерапевта холодно. В подземке жарко. Особенно на старых ветках типа той же Виктории. Оливер чувствует сонливость. Сегодня ночью он почти не спал. Ему хочется прислониться виском к поручню и еще немного подремать под голос Джейсона. А вместо этого он вынужден отвечать на неприятные вопросы доктора. Но ведь это должно помочь? Но как ответить на последний вопрос? Ведь проще подсчитать, сколько времени Оливер проводит вне метро.

— Вы не боитесь, что ваше поведение привлечет внимание полиции? На станциях полно камер, и тот факт, что вы бесцельно катаетесь на поездах, может показаться странным.

Оливер усмехается и наконец разлепляет губы:

— Я часто меняю линии… иногда даже поднимаюсь наверх, но пока никто меня ни о чем не спрашивал.

Всем плевать, думает он про себя. Даже если совсем рядом кто-то загибается от горя.

— Вы что-нибудь едите в течение дня?

— О, с этим просто, — радуется вопросу, на который есть ответ, Оливер. — На платформах продают все что угодно: от кофе до бутербродов.

Но он их не ест. Аппетита нет абсолютно. Об этом Оливер не говорит. Об этом его не спрашивают. Доктор Робертс стучит ручкой по толстому блокноту в руках. Время от времени он делает там пометки, и Оливеру интересно, что именно там пишет психотерапевт, но на сегодня это его третий визит, а заглянуть в блокнот так и не удалось.

— Вот что, — решает доктор Робертс, — я дам вам домашнее задание. В следующий раз вы должны приехать ко мне на такси. Не садитесь за руль. При приеме тех лекарств, которые я вам выписал, это исключено. Посмотрим, что из этого выйдет.

— У меня закончился рецепт на валиум, — отвечает Оливер невпопад.

***

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Южный Кенсингтон.

Жаль, что Джейсон никогда не снится Оливеру. Ни злой, ни веселый, ни равнодушный. Всего год прошел, а его лицо почти стерлось из памяти. Хотя сегодня ему приснился его запах. Как может присниться запах? Может. Оливер проснулся и вспомнил так ясно, словно Джейсон снова рядом. Пахло теплом, чистым вымытым телом и резкой, тревожной ноткой высыхающего на коже пота. Оливер уткнулся в подушку и попытался уснуть. Не вышло. На улице еще было темно. Но метро, слава богу, уже открылось. До Южного Кенсингтона минута тридцать секунд, и поезд, качаясь, выбирается на поверхность. Шум, отскакивающий, дробящийся от стен туннеля, стихает, и свет заливает вагон. Режет глаза.

— Станция Южный Кенсингтон. Переход на линию Пикадилли. Выход к музеям Виктории и Альберта, Науки и Национальному историческому музею. Помните о зазоре между вагоном и платформой!

На платформе пусто, и из открытых дверей тянет холодом. Оливер ежится. Еще одна побочка лекарств — ему постоянно холодно. Наконец сигнал тревожно пищит, предупреждая, что двери вот-вот закроются, и, естественно, именно в этот момент в поезд влетает бездомный. За ним в вагон заскакивает лохматая черная собака. Бездомный с вызовом оглядывается по сторонам, и люди прячут глаза. Тем, у кого все хорошо в жизни, всегда чуток стыдно перед теми, кому повезло меньше. Хотя перед Оливером совершенно молодой парень. Практически ровесник, только одежда погрязнее и запах такой, что тошнота накатывает с новой силой. Оливер прячет нос в воротник свитера и опускает глаза вниз. И, разумеется, видит огромную, раздутую, неестественно розовую ногу бомжа, покрытую язвами.

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…

— Дамы и господа! — прерывает Джейсона громкий голос бездомного. Оливер вздрагивает. Джейсон продолжает что-то говорить, но бомжу решительно наплевать. — Прощу прощения за это обращение, но мне не хватает буквально несколько фунтов для того, чтобы заплатить за место в хостеле сегодня, а ночи сейчас невероятно холодные.

Из-за его голоса решительно ничего не слышно. Ни название следующей станции, ни название линии, ни конечную остановку. Оливера накрывает алая пелена ярости. Он поднимает голову и смотрит на бомжа, который все никак не может заткнуться. Его черная собака зевает и показывает Оливеру язык. Голос Джейсона все же вклинивается, стоит бездомному замолкнуть.

— Напоминаем, что сегодня линия Пикадилли не обслуживается между станциями Грин-парк и…

— Позвольте прочитать вам отрывок из стихотворения Джона Китса «Ода соловью», — все снова заглушает голос чертова бомжа.

«От боли сердце замереть готово,

И разум — на пороге забытья,

Как будто пью настой болиголова.

Как будто в Лету погружаюсь я…»

Оливер знает это стихотворение. Он учил его в школе. Оно ужасно длинное. Особенно сейчас. А голос у бомжа на удивление громкий и звонкий, что странно при его образе жизни и наверняка слабых легких. Ярость уходит так же быстро, как накатила, но вместо нее накрывает паника. Оливер решительно ничего не слышит из того, о чем говорит Джейсон. Рубашка под свитером моментально липнет к спине. Он смотрит на вонючего бомжа и мечтает о том, как сунет его патлатую грязную голову, с тусклыми свалявшимися волосами между тяжелыми, закрывающимися дверями вагона и будет держать, пока та не треснет, как переспелая дыня.

Поезд снижает скорость, перегон небольшой, всего минута двадцать восемь. Бомж наконец снимается с места и двигается по проходу, призывно звеня монетами в картонном стаканчике из-под кофе.

— Глостер-роуд, — объявляет Джейсон, и в его тоне Оливеру слышится нотка раздражения. — Будьте внимательны, покидая поезд. Не забывайте свои вещи.

Двери с грохотом разъезжаются, и Оливер выскакивает на платформу. Дико озирается по сторонам и бросается к мусорной урне, куда его долго и горько рвет желчью, — в желудке пусто. Он утирает рот рукавом и бессильно опускается на скамейку. На платформе пусто и тихо. Только бомж с собакой направляется к вестибюлю в дальнем конце платформы. Уже у лестницы он останавливается и кидает на Оливера быстрый цепкий взгляд. Оливер опускает голову пониже и ждет, когда стихнет гулкое эхо шагов. Поезда нет. Он уже уехал. Но это не страшно, уговаривает себя Оливер. Он подождет следующий. В конце концов, в его распоряжении вся лондонская подземка. Никто не собирается менять запись информации в поездах метро лишь потому, что объявляющего ее уже год как нет в живых.

***

— Оливер, вы можете сформулировать, почему метро? Ведь есть же другие записи Джейсона? Фотографии, совместные видео. Не что-то обезличенное, а то, что касалось именно вас двоих? Домашний архив?

Оливер надолго задумывается. Каждый раз, когда нужно переключиться, мозг спотыкается и тормозит, словно поезд в темном тоннеле. Только злой красный глаз семафора впереди. Вот миг назад Оливер испытал облегчение оттого, что доктор Робертс не стал оценивать тот факт, что Оливер снова приехал на метро. Хотя Оливер не ездит на метро. Оливер в нем живет. Так вернее. В мозгу Оливера зажигается зеленый сигнал. Можно ехать. Но куда?

— Джейсон не любил фотографироваться или уж тем более сниматься, — говорит он медленно. Сегодня голова соображает хуже обычного. — Никто же не предупреждает тебя о том, что завтра человека не станет и нужно пытаться сохранить как можно больше. Всегда думаешь, что есть время…

Он замолкает, устав от такой короткой фразы, и понимает, что только что нашел логическое обоснование, а не привел факты. Да и при чем тут домашний архив? По сути там, в подземке, Оливер позволяет себе забыться и отдаться иллюзии, что Джейсон все еще жив. Что Оливер слышит не механическую запись, которую включают в нужный момент, а что это Джейсон, живой и здоровый, сидит в наушниках, с кружкой недопитого кофе и, слегка нахмурившись, словно это поможет сделать голос еще более официальным, объявляет станции и все, что связано с подземным миром. Ведь фраза о том, что сообщение между двумя станциями экстренно закрыто, выглядит таким актуальным. Неважно, что записано оно несколько лет назад. Пути перекрыли сегодня. И сегодня Джейсон об этом скажет.

— Джейсон, а дальше? — доктор Робертс заносит остро заточенный карандаш и смотрит на Оливера. Вопреки ожиданиям Оливера, сегодня он не в дурацкой рубашке, а в классическом синем пуловере. Это делает его старше, строже и даже элегантнее. Легкая седина в густых волосах и почти классический профиль. Нос тонковат на вкус Оливера, но, возможно, пора, как это он сам говорил? «Заводить новые социальные привязанности»? Но не с психотерапевтом же, господи прости? Это же самый дешевый штамп и подмена. Оливер читал книги о психиатрии, и это в силах понять. Но после Джейсона все будут «так себе». Разве хоть кто-то может с ним сравниться?

— Одли… — отмирает Оливер. — Джейсон Одли.

Доктор Робертс делает пометку в блокноте и просит:

— Расскажите о нем.

Оливер продирается сквозь туман и вату в своей памяти. Пытается смести слой песка и пыли с оглохшего от лекарств мозга и вспомнить, каким же был Джейсон. Но в голове лишь обрывки воспоминаний. Они торопливо шарахаются от него, словно солнечные зайчики. Лишь ощущение тепла и спокойствия он помнит предельно точно, а все остальное… Темные волосы. Высокий рост. Упрямая складка губ. Подбородок. Какой у Джейсона был подбородок? Волевой? Упрямый? Определенно колючий по утрам, когда Джейсон торопливо целовал его. Или нет?

— Боль нужно проговаривать, Оливер, — будит его мягкий голос доктора Робертса. — Ваш мозг пытается исказить реальность, чтобы снизить тревогу. Факт потери близкого человека необходимо признать и пережить. У вас же включился защитный механизм, который мешает адекватно воспринимать аспекты внешнего мира. Запустился он неосознанно, но если мы не блокируем это состояние, то боль прорвется в другой форме и, поверьте, так будет еще хуже.

Оливер смотрит на психотерапевта и понимает каждое его слово. Оливер не псих. Он же сам пришел за помощью.

— Вам нужно признать факт потери и пережить ее. А возможно это, если организовать окружение, в котором ощущается отсутствие усопшего.

— Как вы себе это представляете? — криво улыбается Оливер. — Перестать пользоваться метро? В Лондоне?

— До тех пор, пока вы не выстроите новое отношение к умершему и не начнете жить заново, — да, — подтверждает психотерапевт. — На данный момент задача не решается. У вас есть кто-то, кто мог бы присмотреть за вами? Повозить вас на машине, пока ваше состояние не стабилизируется? — Доктор Робертс бросает быстрый взгляд из-под очков и, так и, не дождавшись ответа, делает еще одну пометку в блокноте.

***

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Лестер-сквер.

Оливер прикрывает глаза и упирается виском в холодный поручень. Между Ковент Гарден и Лестер-сквер минута и пятнадцать секунд. Потом надо выйти. Хотя лучше вернуться до Грин-парка, пересесть на Викторию и добраться до дома. Только вопрос вопросов в том, что он будет там делать. Но ведь доктор Робертс хочет помочь. Это лечение и лекарство. Оно горькое, но он же не хочет всю жизнь прокататься на метро. Хоть нет. Он как раз таки хочет. Доктор Робертс в прошлый раз сказал, что Оливер-де Джейсона идеализирует. Еще одно проявление как его там? «Охранительного поведения». Мозги Оливера смошенничали и подменили образ. Выдают улучшенную версию. Нужно вспомнить правду. Нужно отыскать в мозгах настоящего Джейсона, принять тот факт, что его больше нет, и отпустить. Но как это возможно, если голос Джейсона отделили от самого Джейсона и пустили по кругу кольцевой линии. Растиражировали, разнесли эхом по каменным трубам и раздробили по вагонам. Сотни, тысячи людей ежедневно слушают Джейсона вполуха и знать не знают, что жизнь может оборваться и ничего не задержит на поверхности. Но Джейсон умудрился как-то зацепиться в этом мире, потому что его голос будут слушать сегодня, завтра и послезавтра. Попробуй не послушать Джейсона. А вот когда уйдет Оливер, не останется ничего. Оливер, увы и ах, совсем один.

— Станция Лестер-сквер. Переход на Северную линию.

Оливер замирает как заяц. Внезапно снова накрывает приступ паники. Словно кто-то из пассажиров может догадаться, что Оливер не просто так по делам едет, как они все, а находится тут вроде незаконно. И потом он же обещал доктору Робертсу. Но, с другой стороны, он обещал «попробовать». Он и попробовал. Не получилось. Теперь доктор Робертс будет рассказывать про «отложенный стресс» и снова примется бросаться умными словечками. Но ведь тогда можно прекратить лечение? Ведь как можно вылечить того, кто отказывается проходить терапию.

Поезд стоит на станции. Даже мотор заглушили. Двери вагона открыты нараспашку. Можно выйти прямо сейчас. У Оливера руки ходят ходуном. Он сжимает зубы и нечаянно прикусывает язык. Боль прошивает яркой вспышкой и мелькает зелеными кругами под веками. Даже слезы на глаза набегают. Оливер забывает как дышать и сидит, пережидая этот неожиданный коллапс. Во рту железный привкус крови. Железный стук врывается в уши. Поезд тронулся. Следующая станция Пикадилли Серкус. Еще одна минута и двадцать три секунды… Потом Оливер выходит. Это точно. Потом…

***

— Я не смог, — говорит Оливер твердо и смотрит доктору Робертсу прямо в глаза. Какой смысл врать себе. Однако доктор Робертс, кажется, даже не слышит эту информацию. Он хмурится, рассеянно крутит ручку в пальцах.

— Оливер, еще раз. Пожалуйста, опишите как можно подробнее внешность Джейсона.

Оливер в замешательстве.

— Мы вроде говорили на эту тему? — пожимает он плечами и смотрит в пол. В голове снова калейдоскоп разлетевшихся на осколки воспоминаний. Синяя рубашка, черные волосы, голос… стоп! голос это не внешность. А внешность… как выглядел Джейсон? Оливера накрывает новый приступ паники. Доктор Робертс открывает и закрывает блокнот.

— Джейсона Одли не существует, не так ли?

В кабинете нереально тихо. Краем глаза Оливер цепляет пухлую папку, которая как бы невзначай лежит совсем рядом на журнальном столике.

— Джейсон Одли — это название адвокатской конторы, мимо которой вы каждый день проходите по дороге к метро.

Это не вопрос. Доктор Робертс пододвигает к себе папку и барабанит по ней пальцами. Судя по тому, что он не открывает ее, он уже ознакомился с содержанием.

— Вы ведь ранее наблюдались у доктора О’Донелла, не так ли? — папка все же раскрывается на первой странице. Там фотография Оливера. Оливеру на ней лет на десять меньше. Пожалуй что Оливер не изменился. В прямом и переносном смысле. — У вас много чего в анамнезе, Оливер. Неблагополучное детство, алкоголизм матери, насилие со стороны отчима. Плюс плохая наследственность.

Доктор Робертс цепляет на нос тонкие бутафорские очки и пробегает глазами несколько страниц, края которых только что не махрятся от ветхости, и продолжает вбивать слова-гвозди.

— В школе вас, естественно, выбрали на роль жертвы и вы снова подвергались насилию, только на этот раз уже со стороны одноклассников. Что еще?.. — глаза скользят по строчками. — Подавление своей гомосексуальности. Постепенно ваш мозг осознал, что обычные социальные связи у вас завязывать не получается, тогда-то он и создал вымышленного друга. Думаю, вы много времени проводили в метро, не желая возвращаться домой, где вас не ждало ничего хорошего. Голос в метро тесно связался с ощущением спокойствия. Одно наложилось на другое. Однако чтобы объяснить физическое отсутствие Джейсона, в дальнейшем ваше сознание подкинуло объяснение — его смерть. И вашей проблеме не год и не два. Вы разъезжаете в метро с восемнадцати лет, то есть уже лет десять как… Фактически десять лет под землей.

Оливер молчит. Ему кажется, стоит открыть рот — и все полетит к чертям. Он даже губы сжимает для верности поплотнее. И обе руки снова сжимает между коленями. Это закрытая поза. Он читал. Доктор Робертс наклоняется вперед, демонстрируя высшую степень открытости и участия. Оливеру даже кажется, что доктор вот-вот возьмет его за руку. Но это иллюзия. Ему, как и всем другим, плевать на Оливера.

— Я хочу помочь, Оливер, — мягко произносит доктор Робертс. — У меня богатая практика, и я сталкивался с такими случаями. Не в такой форме, но имел дело. Мы справимся, но мне нужно, чтобы вы мне помогли. Доверились. Проще говоря, помогите мне помочь вам.

Он бросает короткий взгляд на часы, откидывается обратно на спинку кресла. Берет блокнот и делает короткую пометку.

— На сегодня наше время вышло. Я вызову вам такси. Езжайте прямо домой. В метро не заходите. Жду вас, как обычно, во вторник. Думаю, начинать нужно с вашего детства и с взаимоотношений с матерью. Хороших вам выходных.

Хороших. Вам. Выходных.

Оливер больше чем уверен, что выходные у доктора Робертса будут отличные. Уж он-то отлично знает, что делать со своей жизнью. Да и с жизнью Оливера тоже. Оливер выходит на крыльцо и утыкается в лакированный бок черного кэба. Малодушно думает обойти его и направиться к метро, но потом ему приходит в голову мысль, что доктор Робертс смотрит в окно, проверяя Оливера, и он открывает-таки тяжелую неудобную дверь такси влажной вялой рукой. И только когда забирается в пахнущий бензином салон, понимает, что никакой доктор Робертс на него не смотрит. Плевать ему на Оливера вне рамок сеанса. Да и во время сеанса тоже. Как и всем другим.

— Куда ехать, сэр? Сэр?.. Вам плохо? — долетает голос водителя из-за пластиковой перегородки. Обычный, пожилой мужик, с носом в красных прожилках, но глаза добрые. Красные от недосыпа, но добрые. Двигатель заводится, и Оливер вздрагивает. Приходит наконец в себя. Трет рукой лицо, вспоминая свой адрес, и лезет в карман проверить бумажник. Простые движения даются ему с трудом. А еще большим трудом для него является общение с кем-то, кроме психотерапевта. Но таксист смотрит так участливо, что слова вылетают сами собой.

— Простите… Это от лекарств. У меня друг погиб год назад. Точнее партнер. Никак не получается побороть депрессию. Пробовал к психотерапевту обращаться. Вот уже который не помогает. Придется сменить… Высадите меня у ближайшей станции метро, пожалуйста.