Обрушившая мир [Каролина Инесса Лирийская] (fb2) читать онлайн

Пролог. Исповедь

Sofia Karlberg — Take me to the church

Небеса хмурятся и тихо ворчат — на пределе слуха, но сверху будто бы исходит незаметная всем остальным вибрация, утробный рев. Я кусаю обветренные сухие губы, ощущая железный привкус собственной крови во рту, и медленно поднимаю голову. По лицу ударяет резкий порыв ветра, на мгновение оглушивший меня. Сжав кулаки и впившись ногтями в ладони, я иду дальше, по-военному чеканя шаг, вслушиваясь в грохот ботинок по растрескавшемуся асфальту. Небо рычит угрожающе, с липких пальцев вязко капает кровь — алая, почти человеческая. Я иду вперед, не оглядываясь, на подкашивающихся ногах.

В глубине души все переворачивается, надрывно воет и пытается утащить меня как можно дальше от этого места, намоленного, освященного задолго до того, как я решила перевернуть миры. Стараясь не сбиться с шага, я иду дальше, неловко схватившись за ограду, привалившись к ней плечом тяжело: не держит, колени дрожат, ноги, блядь, подламываются. Железо не обжигает, но вызывает нервную дрожь, и, даже когда я отнимаю руку, эта пульсация не угасает.

Передо мной церковь: темная, старая, обветшалая, но хранящая в себе такой ослепительный свет, какого не видели Небеса много столетий — не увидят и теперь уже никогда. Но от маленького покосившегося строения разит такой истинной и светлой верой, что я невольно щурюсь, не в силах смотреть. Спина словно огнем объята, лопатки колет, и мне до боли хочется обернуться и поглядеть, не пылают ли мои крылья.

«Крылья давно уже обгорели, глупая, — шепчет сладкий голос, такой знакомый, но неразличимый. — Больше некуда».

И все равно мне чудится, что они пылают. Ярко, вспыхивая, что сноп соломы, раз за разом. Такие необходимые, они опять сгорают, оставляя меня внизу, на земле — на отвоеванной многими жизнями земле. Кажется, теперь уже навсегда.

Нетвердым шагом я ступаю в церковь, прерывисто дыша. Здесь пахнет ладаном и чем-то неуловимым, и это призвано успокаивать. Меня запах почему-то, наоборот, тревожит, ассоциируясь с угрозой и предательством. Я пытаюсь идти, подняв голову, но, победившая и взявшая свою победу, терплю поражение.

Опять. Не лавровый венок, но терновый венец, и кровь заливает глаза, и впиваются шипы в виски, стискивая, клеймя. На меня в упор смотрит невидящими каменными глазами без зрачков Христос. Улыбаюсь ему устало, как старому врагу.

Падаю на скамью, не обращая внимания на боль, на шепотки вокруг. Я украдкой оглядываюсь, задерживаю взгляд на нескольких прихожанах. Сцепив пальцы, одна из них молится — губы шевелятся, она задыхается, но выталкивает из глотки такие колкие, такие ставшие бесполезными слова. Вторая сидит, словно окаменев, что их идол на кресте, уставившись в стену. Мужчина рядом с ней толком не знает, о чем думает жена, но тоже пришел, нервно оглядывается.

Стоит немного подтолкнуть их — и они полетят в Ад, уповая на своего ушедшего Бога. Просто рухнут вниз, не заметив этого. Нужен лишь маленький неверный шажок, и там, внизу, станет на несколько душ больше. Падение неизбежно, но мне не хочется марать руки, да и нет теперь нужды отвоевывать души Аду: они все ему принадлежат.

Это все равно случится. Не сегодня, быть может, но это произойдет; их судьба предрешена. Как и мира, в общем-то; все миры рано или поздно поглотит жаркий огонь разрушения, вопрос лишь в том, кто высечет его первоначальную маленькую искорку. У кого хватит смелости и безумия повергнуть в прах самое великое и святое, непогрешимое и недоступное…

Я незаметно для себя тихо смеюсь, всхлипывая. Потертые крылья ноют — как же больно, как же невыносимо… как… Христос смотрит на меня и будто бы тоже улыбается грустно и устало; нет нужды спорить, чья боль сильнее. Тех, кто хотел спасти, всегда распинают.

— Ваша очередь, — звучит совсем близко голос.

Порывисто оглядываясь, я вижу молодого человека, с интересом следящего за мной. Он смущенно отводит взгляд, но прежде я замечаю интерес в его глазах. Он чувствует, что со мной что-то не так, хоть и нет у меня сейчас рогов и крыльев, не туманятся мраком глаза, а на глубине зрачка не пляшут искорки пожара; нет, я просто здесь, обессиленная, распятая и казненная. Кривлю губы в ухмылке и киваю.

Моя очередь.

В исповедальне темно и терпко пахнет деревом, и оттого я не могу сосредоточиться, продолжая кусать губы. Потребность во вкусе крови стала непреодолимой, и я ничего не могу с этим поделать, нет сил даже смеяться над собой и этим нездоровым вампиризмом.

С чего начать? За всю жизнь я сотворила столько грехов, что не хватит и тысячи лет для их описания, а мне слишком страшно оставаться здесь надолго. Так мало во мне искорок света, что их не хватит на отмеренную суровым Богом вечность.

На мне много грехов, и душа не просто черна — ее нет, она продана, заложена Аду. Только всепоглощающая жадная дыра в груди, туманящая разум, толкающая на убийства. Я дала ей волю и потеряла — уж лучше бы себя, чем…

От запаха ладана и сосны першит горло. Я, понимая, что вот-вот начну глухо, отчаянно, по-собачьи как-то кашлять, кошусь на закрытую тканью решетку. По ту сторону человек — я слышу биение его сердца, — но ему просто безразличны чужие проблемы. Работа, в конце концов, есть работа.

Сцепляя пальцы, я все же решаю начать. Сквозь туман, застлавший сознание при приближении к церкви, я чувствую нереальный холод своих полумертвых рук.

Я мерзну, а ослабшие крылья горят.

Ходячий парадокс.

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила. — Голос хриплый, словно неделю я провела в пустыне. Сглатывая почему-то вязкую слюну, я дрожу.

Со стороны — прежнее безразличие. И плевать.

Мне нужно кому-то выговориться, пусть даже меня не услышат. Только бы не держать в себе ужасающую правду, вымораживающую все чувства.

Еще немного — и я начала бы кричать в небо, настолько нестерпимыми стали голоса. Такой жестокой была истина.

Так вот почему я пришла, вспоминаю я, улыбаясь саднящими губами.

Единственное желание — рассказать все без утайки.

— Я начала Апокалипсис, — вырывается у меня.

Я расскажу все, даже если умру здесь, не вынеся силы этого места. Это лучше, чем одной просыпаться в пустой квартире, подскакивая на постели, и не спать полночи, ощущая не отпускающий жар Преисподней. Лучше, чем в попытке молитвы или проклятия Богу — теперь все одно — глотать алый песок, раздирающий глотку.

Я расскажу. Это нетрудно: каждая картинка до сих пор стоит перед глазами, не желая исчезать. Каждый миг надежно отпечатался в памяти, предательски всплывая каждую ночь.

Сплевывая кровь, я начинаю…

Глава 1. Пепел

С неба падает пепел. Медленно кружится в холодном, заледеневшем, хрустальном воздухе — ни малейшего ветерка, а потом все так же осторожно опускается вниз, покрывая землю, путаясь у меня в крыльях и волосах. Чувствуя оттого холод на лице, я вздрагиваю, нервно провожу пальцами по оголенной шее, ощущая мелкие обжигающие укусы.

Мне нужно пять долгих минут, чтобы осознать, что никакой это не пепел, а самый заурядный снег, но первоначальная мысль мне нравится как-то больше, распаляет, воскрешает самые смелые мечты. Прикрыв глаза, я с удовольствием представляю пылающие райские кущи, погибающие города, одетые в мрамор и золото, и ангелов с обгоревшими остовами крыльев — их легкое перо удивительно красиво и быстро горит. Если б горели Небеса, я бы, возможно, смогла увидеть далекое зарево пожара в вышине, но там всего лишь тяжелые серые тучи, извергающие снег. Скука, блять, какая же скука. Давайте бурю, давайте рев ветра и вой озлобленной метели, пусть ударит — я буду готова. Пусть уже разразится буря, пусть не будет ебаного бездействия. Не будет ничего…

На меня безмолвно взирает Париж, подо мной спешат по своим неизмеримо важным делам люди, текут единым живым потоком, поражающим своей режущей глаз пестротой, прорывая холодный студень воздуха. Сам Дьявол не знает, наверное, почему я решила сегодня быть в этом городе; хотя, эй, Дьяволу ведь полагается знать абсолютно все?

Дело во вновь начавшейся войне с ангелами и закрытии Чистилища — той самой пограничной зоны, где я подрабатывала Привратником Ада. Находиться там — самоубийство, сейчас на месте моего поста окопы, сейчас светлая магия рвет демонов на части, а иногда падает подбитый ангел, громыхая смертельно сияющей небесной сталью. Раз за разом, круг за кругом, бесконечная шахматная партия меж Светом и Тьмой. Партия, в которой безликими пешками гибнут тысячи…

Лишившись чего-то, понимаешь, как оно, оказывается, было необходимо. Теперь у меня нет работы, в которую можно рухнуть, забить мысли, успокоиться чередой рутины, отчетов, подсчетов и еще хер пойми чего. Нет работы, но есть куча свободного времени. Ходить только, гулять по узким улочкам Столицы Ада, живущей обычно: жарким восточным базаром, криками торговцев, опахалами, гоняющими тяжелый, пропитанный болью и кровью воздух, тошнотворной сладостью лакомств и остротой специй. Да все к чертям; все маски, декорации, под которыми обессмысленные взгляды тех, кто не живет, но выживает.

От Судьбы никуда не денешься — однажды она тебя достанет, выцарапает из самых темных закоулков Ада и, встряхнув, отправит на передовую. Я хотела бы на передовую, рвалась бы, если б битва не была бесконечной, без победителя и проигравшего. Война ради войны. Нет, не та война, в которой я хотела биться до последней капли крови, до последнего звериного рыка, рева, отчаянного крика. Та война еще не начата.

Я избрала самый ненадежный способ прятаться от смертельных игр: сижу на крыше с давно знакомой и очень милой, иногда трогательно наивной демоницей Ишим и лениво разглядываю бегущих внизу людей, улыбаюсь их неведению. Кто бы из них увидел меня, надежным заклинанием, как теплым плащом, укрытую. Кто бы рассказал им, что в других мирах за власть над ними бьются и погибают. И это — верх безумия, учитывая военное положение, зная, что на меня сверху могут налететь ангелы и коршуном растерзать. Но такое безумие мне нравится.

Люблю Париж, что уж скрывать, хотя последний раз была тут еще при Великой революции, первой революции, что зажгла мне взгляд, зажгла что-то глубоко внутри, неугасимое и звериное. Я как сейчас помню запах пороха и крови — ей смердел потом весь город, липкие темные лужи растекались под ногами — и поющее лезвие гильотины, начищенное до блеска. Помню толпы людей, помню свой-чужой-общий крик, уже утративший слова и красивые фразы, но по-настоящему честный, потрясающий основы мироздания. Гремели выстрелы, звенели разбитые стекла, кричали люди на сотни глоток, а брусчатка под ногами мокрела. Я жила там — истинно жила те безумные несколько лет, на кладбище похороненных ценностей и утерянных смыслов.

Родина революции, родина анархии, моя родина, воскресившая уставшего наемника. А ныне — красивый, по их словам, город, немного вычурный и показной, ухоженный, причесанный, правильный, но разве этим определяется красота? Ничего родного в столице Франции, ничего святого — а тогда их слова казались мне молитвой, их борьба — моей борьбой, а люди вокруг братьями и сестрами — и в те же дни я осиротела вновь. Но запомнила каждый час навсегда.

А теперь просто искала место, где можно посидеть. Таких во всех мирах было мало; еще меньше было демонов, с кем я отважилась бы просто молчать, но Ишим сидит рядом тихо, мирно, ласково глядя, и есть в ней что-то успокаивающее и родное, что всегда ищут мятежные души, вроде моей. Всегда ищут и всегда теряют.

Пепел — все же пепел — сыплется с неба, как кровь из страшной раны. Из самого брюха, словно его пронзил кто-то острым клинком, выпотрошил.

— Крылья не лапай, мелкая, — выдыхаю в морозный воздух, когда Ишим начинает с интересом ворошить мои перья, тонкими пальчиками зарываясь в пух.

Она самый обычный демон, каких в Аду сотни и тысячи: хрупкая девушка с рогами, хвостом и упрямым характером. У нее светлые волосы и глаза, и это, пожалуй, необычно для чернявого адского племени. И она вцепляется в крылья так, что у меня темнеет в глазах. Пальцы у нее тонкие и холодные, а еще до ужаса нежные. Мысли сами растворяются во вдруг навалившемся тепле. Я хмурюсь, понимая, что дрожат не только крылья, но и я сама.

— Руки убери, — меня хватает на эти слова; не хочется показывать слабость.

Ишим со вздохом отступает, зная, что к крыльям я отношусь очень ревностно и трогать никому не позволяю. А я невольно задумываюсь, почему терплю ее странную привычку перебирать черные перья. Крылья я едва не потеряла, когда меня выкинули с Небес, когда вырвали перышки по очереди, с особым удовольствием смакуя каждый мой крик, и теперь ощущаю их как-то острее и нужнее, ближе.

Я кошусь на нее. Она с живым интересом рассматривает людей, радостно дергая пушистой кисточкой хвоста, а я совершенно не понимаю, откуда в ней столько радости и света. Будто и не демон вовсе, честное слово.

Она кого-то мне напоминает, но этот «кто-то» надежно упрятан в самые недра памяти, и вытаскивать его оттуда нет никакого желания. Да и другая Ишим совсем, какая-то очень маленькая и тоненькая, защищать ее хочется.

— А ты Рай помнишь? — вдруг спрашивает она.

— Что? — Я от неожиданности вздрагиваю.

Рай был так давно, что потихоньку начал исчезать из памяти, стираться первыми стали детские воспоминания, и вот я не помню уже лиц и имен своих родителей, зато необычно ярко и подробно могу вспомнить их золотую кровь, стекающую с помоста, где они были казнены. Я сама хочу забыть полностью, но никак не выходит.

Я — удивительно — помнила, например, каждое дерево в Саду, даже злополучную яблоню, гордо торчащую посередине, помнила сияющие небеса и великолепный дворец, куда пускали лишь архангелов. Все это тогда казалось чудесной и недостижимой мечтой. Теперь же, если подумать, я нахожу деревья кривыми и старыми, отжившими свой век, небо с сотнями солнц — режущим глаза, пропуск во дворец — несправедливым, а улыбки ангелов — натянутыми.

Ад не любили за то, что там все без прикрас. Для понимания этого надо было побыть в Раю и устать от показного Света.

— Ебала я ваш Рай, — говорю я, понимая, что достаточно долго молчу. — Ничего хорошего там нет, только все притворяются святыми и прекрасными.

Ишим почти расстроена: она, по правде говоря, хочет попасть на Небеса, только чтобы посмотреть на их величие, которое воспевают в своих сказаниях даже демоны. Золотая мечта. Как-то раз ей даже удалось просочиться к райским вратам на минуточку, увидеть краем глаза, но она была успешно возвращена.

Я бы смотрела. Смотрела, как Рай исходит жаром, плавится, ложится пеплом к ногам. Но глазеть на закрытые ворота — как по мне, глупость.

— А летать тебе не страшно? — интересуется Ишим.

Сдерживая раздраженное шипение, смотрю наверх. День расспросов какой-то, а ведь я собиралась отдохнуть.

— Не страшно, — с показной небрежностью, отчасти желая успокоить, говорю я. — Встречаюсь иногда с ангелами, но от них легко отбиться.

— Ты тоже ангел, — не унимается Ишим.

Я сразу собираюсь, серьезнею. Пусть у меня крылья за спиной, но светоносных я ненавижу чистой и лютой ненавистью — за казненных родителей, за оборванные крылья, за растоптанную жизнь. Каждый, кто вспоминал о моем прошлом, долго об этом жалел и трижды думал потом, прежде чем опять называть меня ангелом. А на Ишим рука не поднимается.

— Я далеко не ангел, — ухмыляюсь я.

— Врешь, — честно заявляет та. — А летать — это здорово!

Мы и летали однажды: я подхватила, утащила забавно кричащую и слабо сопротивляющуюся демоницу в адское красноватое небо, и она округленными от ужаса и восторга глазами смотрела вокруг, цепляясь за мою шею. Да вот руки устают, нести тяжело, и не видать ей никогда неба, не чувствовать наслаждение, с которым ввинчиваешься ввысь, взбивая крыльями упругий воздух. Но с ее чистой детской мечтой не хочется спорить, и я молчу. Ишим, не дождавшись ответа, снова уставилась на асфальтированную дорожку, но более угрюмым взглядом, чем раньше. Пожав плечами, я встаю и убираю крылья: если долго держать их на холоде, потом будет трудно лететь.

Я отряхиваюсь от пепла.

— Кара! — раздается громогласное позади.

Ничуть на него не реагирую, Ишим же едва не падает вниз от неожиданности, но я успеваю подхватить ее за ворот свободной рубашки. Сообразив, кто именно явил свой темный лик, она испуганно приглаживает волосы и отряхивает одежду от незримой пыли. Самаэль — Антихрист, сын Люцифера и первой из человеческих женщин, еще сущий мальчишка и бездельник — с легкой улыбкой следит за ее попытками выглядеть достойно звания демона. Я удрученно качаю головой.

— Чем обязаны? — кривлюсь напоказ, самой неприятно.

— Меня больше интересует, почему я обязан вас искать, когда вы прохлаждаетесь.

Спорить с Антихристом никто бы не решился. Но у меня, все по его же формулировке, мозгов и совести нет совершенно. И если насчет первого он сильно ошибался, то отсутствие второго — тут не поспорить, это врожденное.

Догадываюсь, отчего он здесь на самом деле: знает о том, как я гуляю по улицам, как смотрю в лица демонов и что им говорю. Что война неостановима и окончить ее может только Апокалипсис — генеральное сражение, которое так воспевают все, так пугают детей с колыбели, но никто пока не отваживается начать. Если Антихристу поручат меня заткнуть, судьба моя решена, но пока что он только осыпает меня укоризненными речами и взглядами, явно тщательно отрепетированными у зеркала, и убеждает отправиться на передовую. Люцифер посылает Самаэля за мной.

— Я не буду участвовать в вашей глупой войне, — устало повторяю я в сотый раз. — Она ни к чему не приведет, только к гибели солдат. Ты знаешь, я свою жизнь ценю и не отдам ее в битве, которая ровно ничего не изменит.

Заполучить в адскую армию Падшего ангела, способного держать оружие в руках, Сатана хочет, даже сына за мной послал. Или же он надеется, что я сгину в череде сражений на границе, буду похоронена под алым песком, как тысячи иных бойцов? И никто вечерами не будет рассказывать демонам в тавернах о том, как они могли бы жить.

— Мне казалось, ты любишь сражения. — Пытается взять меня на слабо, но гонора не хватает, а голос по-юношески дрожит и запинается. Смешно до слез за ним наблюдать: что ж мы за Ад такой, без Антихриста, без решимости, без надежды.

— Я не люблю бессмысленных сражений! — злюсь я, продолжая старый спор. Ишим испуганно хлещет хвостом по бокам, жмурится, хватает меня за локоть, но тут же и отпускает, поникшая под моим страшным взглядом. — Да эти ваши войны каждый год заново начинаются! — рычу я. — Видимо, до тех пор будут, пока мы друг друга не перебьем. До бесконечности! До бесконечности станут погибать те, кому нет смысла и сражаться!

Антихрист мрачнеет; видимо, подобные мысли и его посещали. Что бы там ни кричал Люцифер перед солдатами, идущими на бойню, никакая это не Святая война, а просто битвы против ангелов, без которых мироздание отлично обошлось бы. Демоны хотят остановиться, но не могут — это я слышу каждый день, прогуливаясь по Столице. Генералы боятся за свои владения, боятся, что ангелы прорвутся через границу и ударят, разорят… Да они готовы положить всех простых солдат, лишь бы сберечь свои замки.

Самаэль все молчит, и я с обреченной гордостью думаю, что умудрилась парой предложений надломить что-то в сыне Сатаны.

— И что ты предлагаешь? — интересуется он наконец.

— Какой, по-твоему, сейчас год?

Вместо Антихриста отвечает Ишим дрожащим голоском:

— Две тысячи от рождения Христа. — Последнее слово — зло, сквозь зубы, обжигаясь.

— Две тысячи тринадцать, — поправляю я. — И?

Два совершенно не омраченных мысленной деятельностью лица смотрят на меня. Забывший о яростных сражениях изначалья молодняк, забывший про те громогласные битвы, отзывавшиеся и в мире людей, и обещания однажды уничтожить друг друга, вырезать подчистую. Сейчас это превратилось в рутинную войнушку…

— А конец Света обещали в том году! И за год до этого! И в начале двадцать первого века!

Самаэль эту тему не любит. Никогда ему не нравилась идея того, что именно он должен уничтожить человеческий мир, впустив в него орды демонов, поэтому наш Антихрист усиленно занимался всякой ерундой: искушением монашек, сбиванием праведников с пути истинного, подталкиванием ангелов к убийствам и прочим мелким вредительством. Чушь, какая же чушь… Он любит людей и не желает им гибели; да что уж там, все мы в чем-то такие: сроднились со смертными, привыкли к ним.

— Не пора ли уже? — требовательно спрашиваю, не останавливаясь на достигнутом.

— В смысле? — Антихрист быстро делает вид, будто понятия не имеет, что я там несу. — И какого черта ты мне приказываешь?

— Я не приказываю. Занимаюсь тем, что положено демонам, — толкаю на преступления.

Ишим пытается хоть слово вставить, но никак не отваживается.

— И зачем сейчас? — недоумевает Самаэль.

— А ты оглянись, — советую я. — Видишь же, что они все обречены. Они уже не верят ни в кого: ни в нас, ни в пернатых, забывают сами себя. Люди стали самостоятельны, да и пусть. Я говорю про ангелов, про их блистательную обитель, и пусть она горит, а не этот симпатичный мирок, вросший нам всем в сердце.

Антихрист снова долго молчит, я победно улыбаюсь, а с неба снег-пепел валит все крупнее и чаще, застилая улицы, заметая крыши. Горел бы Рай, я была бы счастлива. Скинутая давным-давно, но не забывшая предательства и несправедливости, я мечтала о том, как сама по камушку разнесу город Архангелов, взращивала в себе кипучую и крапивно-колючую ненависть, накаляла злобу до предела. Они заслужили.

Эта война наскучила всем, но ни у кого рука не поднимается дать отмашку Апокалипсису.

У меня поднимается. Очень даже легко.

Самаэль шипит совершенно по-демонски и хватает нас с Ишим за руки, вспомнив про приказ доставить в Ад, тянет на себя, словно бы ждет сопротивления и шанса выместить злость и досаду, но я поддаюсь, как покорнейшая, пусть и едко ухмыляющаяся марионетка. Закрываю глаза, зная, что иначе придется долго смаргивать пыль и песок, и открываю их только в Преисподней, в которую мы окунаемся, как в кипящую лаву. Ишим, пошатываясь, цепляется за мое плечо, ища опоры, а Самаэль куда-то исчез, растворился.

Но я отчего-то знаю, что мои слова надолго ему запомнятся.

***

Иногда мне кажется, что у Нат где-то припрятан будильник, возвещающий ей о том, что пора меня навестить. Я очень живо его представляю: старый, потертый и поцарапанный корпус и обязательно противный дребезжащий звонок, разъедающий уши, — и мне неизбежно хочется как следует шандарахнуть часы о тумбочку и сбросить в Тартар обломки. Потому что бедолага Нат, какой бы доброй она ни была, зачастую является просто надоедливой и приходит не к месту; хочет успокоить и поддержать, но лишь разжигает еще большую ненависть ко всем светлокрылым.

Она никак не могла осознать, что теперь Падшая, и упорно следовала привычке «помогать ближнему своему», то бишь лезла, куда не просили, и с упоением выносила всем мозг своей добротой. При этом, она совершенно не понимала, почему большая часть демонов ее сторонится и в спину плюется ядом; не понимала моих кривых вымученных ухмылок и просьбы оставить ненадолго.

— Как жизнь? — преувеличенно весело улыбается Нат. Или не преувеличенно: у нее всегда такой вид.

Я неумело кривлю губы в ответ. Улыбаться здесь все разучились, разве что оскал Ишим походит на выражение радости, и на этом все заканчивается. Просто не место и не время.

Мы одни в моей небольшой квартирке, что на последнем этаже невысокой пятиэтажки. Не знаю, когда спальные районы Столицы Ада стали так похожи на человеческий мир, припорошенный красным песком со стороны немыслимых величин пустыни.

В квартире мало мебели, мало вещей, и иногда я ловлю себя на мысли, что она так и не стала мне домом, сюда не хочется возвращаться. Дело в пустоте ее, в угнетающих темных обоях, в задувающем в щели ветре, в том, что дом давно требует ремонта, или просто в том, что я не умею жить, мирно существовать.

— Да, живая пока, — отмахиваюсь я от Нат, усиленно изображая деятельность. Мы сидим на кухоньке, и я старательно переставляю вымытые старые тарелки с обколотыми краями со стола в кухонный шкафчик. — По дому вот занимаюсь всяким, цветочки поливаю… — вру я вдохновенно.

«Цветочки» — это такое громкое название одинокого кактуса на подоконнике, невесть зачем притащенного Ройсом — духом, мертвым человеком, с которым мы одно время работали вместе на границе, у ныне снесенных адских врат. Растение же умудрилось приспособиться к адским пустыням и неплохо себя чувствовало под порывами ветра, смешанного с песком, — жила я на самой окраине Столицы.

— А чая не найдется? — Все пытается не дать себя выгнать Падшая.

Со вздохом я лезу в едва закрытый шкафчик и с трудом вылавливаю из вороха всякой всячины банку белого китайского чая. Нат и Ишим его одинаково любят, и потому у меня всегда есть маленький запас на тот случай, если кто-то из них решит зайти в гости. Себе я выбираю дешевый растворимый кофе, а щепотку чайных листьев бросаю в чайничек.

Пока занимаюсь этим, краем глаза смотрю на смирно сидящую за столом Нат — светловолосая, кудрявая девица с трогательным щенячьим взглядом. Стыдно: я все ожидаю удара в спину, хотя она желает мне только добра, иначе не сидела бы тут, не беседовала со мной. Да только в голосе ее то выражение, которые свойственно людям и нелюдям, говорящим со смертельно больным.

— Прошу, — церемонно киваю я на чашку чая, поставленную на стол перед Нат. А сама с удовольствием прихлебываю кофе, от которого любого человека наизнанку вывернуло бы, да и демона, признаться, тоже.

Нат блаженно щурится, отпивая немного из чашки, а я с усмешкой за ней наблюдаю. Такими темпами она забудет, зачем явилась, и мне это на руку; мне не хочется сейчас ворочать языком и что-то кому-то доказывать: красноречие лучше приберечь на потом, для моих ночных прогулок, ставших традицией.

Но Нат приходит в себя, когда чашка пустеет наполовину.

— Я слышала, ты опять удрала из Ада вчера?

— Прогулялась немного, — киваю я. — Что, это запрещено законом?

— Но война… — пытается возразить Нат. — Тебя могли заметить.

Сама она знает, что аргумент не лучший: убить меня не то чтобы проблематично, но у светоносных дел много, и никто не будет гоняться за давно забытой Падшей. Ладно, найдутся идиоты, но и они трижды подумают, прежде чем вступать в драку.

— А еще все обсуждают твои идеи Армагеддона, — продолжает Нат. — Куда ни пойди, говорят, шепчутся, тихо-тихо, как мыши: боятся, что Люцифер услышит. Но это все глупости: он наверняка давно узнал, раз посылает за тобой приглядывать самого Самаэля…

Она боится его больше, чем мальчик заслуживает по правде. Но я заметно хмурюсь, глядя на Нат, старым, еще наемничьим чутьем подмечая: слишком много она знает.

— Ишим все рассказала, — подсказывает Нат, угадывая ход моих мыслей. — Ты действительно хочешь уничтожить Рай?

Отпираться бесполезно.

— Почему нет? — Я отставляю в сторону кружку. — Этот мир отверг нас всех, так почему бы просто не уничтожить его?

— Но так нельзя… — робко встревает правильная девочка Нат, не забывшая милости Небес, не растерявшая в них истовую веру: сброшена недавно совсем, за какую-то мелочь, совсем незначительный проступок. Я слышала, ей и перья не выдирали, а опалили, сделав черными.

Вот только во мне веры давно нет, а злость плещет через край, заставляя лающе выговаривать сейчас, перегнувшись через стол к зажавшейся в угол Нат, бешено скалясь и срываясь на рык:

— Уверена? Думаешь, все смерти, все несправедливости — это замысел вашего блядского Бога, заранее предопределенный? Очнись, Натаниэль, мы просто месим друг друга в кровавую кашу по традиции. Потому что нам когда-то приказали на заре времен: идите и уебите Тьму! Да разве ж мы были Светом? Разве Свет посылает своих верных слуг, громыхающих железом, чтобы рубить на границе беспомощных демонят? Губит, уничтожает, втаптывает в песок, видит смысл своего существования в непрекращающейся битве? И разве Свет не выкидывал нас на свалку, когда мы сделали неверный шаг — пытал, выдергивал по перышку из широких белоснежных крыльев, а потом швырял нас, рыдающих от боли и ненависти, в пучины Ада?! — Вдруг я задыхаюсь: говорила на одном дыхании, и теперь в глотке глухо клокочет кашель, когда я урывками глотаю воздух. Мутным взглядом нашариваю испуганное лицо Нат, говорю тише, почти шепотом: — Какой смысл во всем этом: в сражениях, в борьбе за души смертных? Какое предопределение?..

Нат со стуком ставит пустую чашку на стол, трет виски. Я не демон, не умею искушать и сыпать зерна сомнения в благодатную почву, чтобы они потом проросли пышными шапками ядовитых цветов; я воин, я умею лишь кричать, ломать и разрушать. Не стоило и пытаться ее согнуть…

— Мало кому из владык Ада понравятся твои идеи, — тихо говорит Нат. — Все привыкли к такой жизни.

Смеюсь, обреченно и хрипато, отпиваю горький кофе, от которого сводит горло.

— В этом и есть наша беда: мы привыкли! Так не пора ли что-то менять? — предлагаю я. — Мир — миры — давно прогнили насквозь. Создадим свой собственный, в котором ангелов не скидывают с небес за малейшие проступки.

— Ты хочешь переиначить всю Вселенную. Добром это не кончится.

— А мне и не нужно добро. Я с самого начала не была на его стороне.

В конце концов Нат устает спорить и вежливо прощается, прежде чем уйти. Я хмуро ставлю чашку обратно в шкаф, не заботясь о том, чтобы ее помыть. К чертям это все. Да я и так здесь, у чертей — у демонов, точнее, а чертей суеверные людишки выдумали. Вон они, рогатые, под окном носятся и кричат, играют детишки, которых тоже заберут однажды на бесконечную войну, на скотобойню.

Есть желание выпить чего-нибудь покрепче кофе, но что-то меня останавливает. Глядя через тонкое стекло окна на заходящее ненастоящее солнце, я решаю, что с меня хватит. Довольно всего этого. С каких пор в Аду мне надоедает участие друзей и улыбки?

С каких пор у меня вообще есть друзья? Нельзя, нельзя привязываться, их всех растопчет, размажет по земле война.

Вслед за Нат я выхожу из дома, тщательно запираю дверь и прячу ключи в карман штанов из темной ткани, похожей на джинсу. Мне вежливо улыбается соседский ребенок, с которым я сталкиваюсь, пока спускаюсь по старой лестнице, где-то рядом воет и скребется в дверь адская гончая. Путь у меня знакомый, как и всегда, проложенный за многие месяцы, и я медленно иду, поглядывая на темнеющее небо, раскланиваясь со знакомыми.

Бар все такой же: темный, страдающий от недостачи осветительных кристаллов, переполненный всякой пьянью из самых бедных районов. Я, расплачиваясь старой монетой, найденной в кармане, беру себе бутылку крепкой мути, которую кто-то по ошибке обозвал виски, забиваюсь в особо темный угол и там могу позволить себе сорваться на смех: да я такая же, как они, я тоже топлю бездействие алкоголем, прячусь тут, вместо того, чтобы попытаться отбить Ад от ангелов. Вокруг успокаивающим морским прибоем шумят голоса, и я пью, не замечая этого, все больше и больше. Пьянею и смелею, и тоже вклиниваюсь в спор, лаюсь с кем-то, лезу давать по наглой харе, и все мешается в алкогольном помутнении.

В какой-то момент я обнаруживаю себя в центре зала, забравшуюся на стол, горланящую что-то злое и бессильное, размахивающую пустой почти бутылкой. Скалюсь во внимательные лица.

— Смотрите, сукины дети, — кричу я, не отделяя себя от демонья, — смотрите, до чего мы опустились, как мы не можем защитить свой дом от бесконечных нападений. Наши родные, наши дети гибнут на границе, а мы только и можем, что отправлять еще и еще. Навстречу недостижимой победе. Бросьте, мы и тысячу лет назад знали, что этой битве нет конца, знаем и сейчас, а по-прежнему с ебаной христианской покорностью подставляем щеки под их хлесткие пощечины! Ну, кто скажет, что это не так?! У кого тут не гибла семья, неясно, ради чего?! — Я останавливаюсь, я слушаю блаженную тишину, слышу общий вздох, вижу дикий свет в их глазах. — Мы все боимся этих светлокрылых, дрожим в норах! — продолжаю страшно. — Боимся наконец посмотреть правде в глаза: их Бог ушел, оставил нас грызться одних. Мы можем их победить. Можем положить конец войнам и смертям. Вместе. В последней, Святой войне. Повергнуть их в прах раз и навсегда. Хватит бояться страшного слова «Апокалипсис», может, мы и были созданы ради того, чтобы его начать.

Мои слушатели разражаются сотней голосов, стоит мне умолкнуть, и я тону в их шуме. Тону, но в последний момент замечаю нескольких демонов, стоящих у стен. У них слишком лощеные и умные лица, слишком проницательные. Слуги Сатаны неотрывно следуют за мной, и я дала им достойный концерт.

Завтра я могу не проснуться или же проснуться в тюрьме; все не важно. Не важно, как я, пьяно шатаясь, добредаю до дома, как мучаюсь с заклинивающим замком и бессильно пинаю ногой стену. Как дико вою, точно обезумевшая тартарская гарпия, а мне вторит тоскливым голосом соседская собака.

Я, не раздеваясь, падаю на кровать и закрываю глаза. В голове все мысли о последних днях, об Апокалипсисе, о его притягательной неизбежности, о том, как можно уничтожить Небеса, и я усиленно пытаюсь их отогнать, чтобы поспать спокойно. А потом все же проваливаюсь в забытье.

Сны — липкие, как клочья старой паутины, и темные, пачкающие меня, словно чернила. Просыпаюсь я несколько раз, но все равно упрямо пытаюсь заснуть. Сны не отступают, все набирая обороты. В какой-то миг мне чудится, что я, потеряв крылья, падаю во тьму, скованная страхом, оттого что больше не могу летать.

Я открываю глаза и понимаю, что меня колотит дрожь. С трудом встав с кровати, я ползу на кухню, где залпом опрокидываю в себя две кружки воды. Почувствовав себя немного получше, оборачиваюсь к окну.

В стекло ветер бросает пригоршню алого песка. Хочется думать, что он сам по себе такого цвета, а не из-за впитанной крови. Где-то вдалеке гремит битва, отзвуки которой отлично доносятся до окраин города, прилежащих к пустыне.

Там может быть Ишим или Нат, быть может, Рахаб — наша общая подруга, и Ройс, хоть и дух, мог ввязаться в битву. Они сражаются с ангелами, пытаясь отвоевать свой дом. Наш дом.

Я неимоверно злюсь на себя за бездействие, за упрямство, не дающее кинуться в битву, а ждущее Апокалипсиса и уничтожения, тотального геноцида ангелов, но ничего не могу поделать. Именно это кажется мне правильным. Не игра с ними, не попытки договориться и ненадолго заключить мир, а только бешеная и последняя резня. Не мир, но меч, — так они говорили?.. С этой мыслью я вырубаюсь прямо на столе и спокойно сплю до рассвета.

Наутро за мной посылает пристава сам Люцифер. Наплевав на все, я достаю бутылку коньяка и не выхожу из квартиры, пока обозленный демон не выносит дверь.

Глава 2. Начало игры

Когда дверь распахивается, я уже стою с раскинутыми руками — крестом, как распятая. Стою ровно, ничуть не горбясь: те, кто носит крылья, знают, что они вынуждают следить за осанкой и всегда держать спину ровно. На мне нет оружия, ржавый меч валяется где-то под хламом в спальне, короткий нож я выкинула минуту назад. Я напоказ безоружна, рубашка расстегнутая, расхристанная. Демон долго стоит в дверях, неловко говорит что-то уставно-безликое. Я позволяю вывести себя из квартиры, не сопротивляюсь, следую вперед конвоя по знакомым улицам.

Ад с утра встречает сонными лицами, расслабленными разговорами и пряными запахами. Солнце шпарит в спину, я проклинаю себя за то, что напялила черную рубаху — ткань тонкая, неприятно липнет к мокрой от пота спине. Я шиплю сквозь зубы, сбиваюсь с выверенного шага, но демон позади даже ничего не говорит, просто ждет, когда я пойду дальше ко Дворцу.

У Дворца и имени-то как такового нет, как и у Столицы, и хотя некогда и замку, и городу пытались давать какие-то названия на гортанно-резком языке древних демонов, ныне существующем только для заклинаний, все они не прижились, распались пылью во времени. Когда кто-то говорит о Дворце, всем сразу понятно, что имеется в виду, и так правда удобнее; не знать же грандиозное сооружение в псевдоготическом стиле посреди верхнего демонического города мог бы разве что глухонемой парализованный слепец. Блистательное здание из черного мрамора возвышается над городом, откуда ни глянь, пронзает красноватое небо остро отточенными шпилями, на которых сияют прозрачные кристаллы, обеспечивающие город магией. Восьмое чудо света — первое достояние Ада. Единственная резиденция Люцифера, вокруг которой и разросся за тысячелетия город.

Все эти экскурсоводческие темы я обдумываю, проходя хитрыми маршрутами и раскланиваясь со знакомыми к явному неудовольствию пристава за спиной: он сквозь зубы цедит угрозы, один раз ощутимо подгоняет меня тычком в спину. Улыбаюсь расслабленно, почти весело, киваю, не слушая его болтовни. Вслед нам слышится свист — демонята радостно так смотрят и шепчутся: узнали меня, поняли, что во Дворец меня не на чашечку кофе пригласили. В руках у одного мелкого с выбитым прямо впереди клыком оказывается нехитрая рогатка — я ускоряю шаг.

Когда мимо уха пролетает уголек, я едва удерживаюсь от собачьего грозного рыка, хочу обернуться и выскалиться прямо в их озаренные азартом лица, чтобы сорванцы порскнули в разные стороны напуганными мышатами. Притормозив, пристав кричит им что-то, рот искажается страшной гримасой.

Сопротивляться бесполезно, потому я и иду так мирно и спокойно, покорно снося сердитые окрики своего проводника — впрочем, это я сама уверенно выбираю дорогу, ведущую в центральный квартал, а он только следит цепким строгим взглядом, чтобы я не сбежала. Бежать не хочется: догонят, деваться мне некуда. Зачем я понадобилась правителю Преисподней, я даже не сомневаюсь. Весь Ад знает, что я пыталась отправить Самаэля уничтожать мир, многие по ночам слышали мои пафосные и бессильные крики в барах — и многие согласны с ними. Почему Люцифер сам так против Апокалипсиса, я не знаю и, видимо, не узнаю никогда.

С нарушителями правопорядка у нас разговор короткий, тут не щадят, казни разрешены и даже поощряются. Воображаю, какая толпа соберется, чтобы поглядеть, как отсекают мою бедовую голову, но вряд ли Люцифер предоставит им такое блистательное зрелище. Скорее уж, бросит загнивать в тюрьму. Скучно, тривиально, век назад меня бы просто отправили в адский огонь, жаркий и все пожирающий — такой сразу обращает в пепел.

Для меня Люцифер наверняка способен сделать исключение. От понимания, что в серый пепел я вскорости могу переродиться сама, пробирает неприятная дрожь — почти страх. Умирать я однозначно не хочу, как бы хуево мне ни было. Я привыкла выживать всем назло.

За размышлениями я не замечаю, как мы оказываемся на просторной площади, простирающейся перед Дворцом. Кованые ворота приглашающе приоткрыты.

— Пришли, дальше сама, — усмехается демон, указывая на приоткрытые специально для меня створки: в железе что-то натужно поскрипывает, зловеще ноет. — Я надеюсь, не сбежишь?

Я запрокидываю голову до хруста шейных позвонков, хмуро разглядываю Дворец во всем его мрачном великолепии и качаю головой:

— Надо оно мне? Меня ж, блять, адскими гончими травить станут, не так ли?

— И то верно, — кивает пристав, слегка смягчается, видя растерянность на моем лице. — Надеюсь, тебя не сожрут. Я… то есть, многие… Многие согласны с тем, что ты говоришь, многие готовы идти… за тобой, — неловко заканчивает он. — Удачи там.

Не зная, что ответить, благодарить или рассмеяться ему в лицо, в небо, в ворота, я молчу. Когда оборачиваюсь, обнаруживаю, что демон уже бросил меня на произвол судьбы. Я могу бежать, но смысла нет: если я нужна Люциферу, он выроет меня из-под земли, отряхнет и поставит пред собой. Да и не отказываться же от щедрого приглашения во Дворец…

Заходя в ворота, я не оглядываюсь, не позволяю себе сомневаться, чеканю шаг по брусчатке, занесенной красным песком из пустыни. Дальше поднимает хребет лестница, ведущая к тяжелым дверям; я начинаю бодро взбираться по ней, надеясь, что доживу до заката. Алое солнце, находящееся далеко от центра неба, словно издевательски светит прямо в глаза.

Понятия не имею, что там за комплексы у архитектора были, но дворец Люцифера оказывается не просто большим — огромным; двери ему под стать. Пытаюсь открыть, несмело стучу, чуть прижигая ладонь, — двери натужно скрипят, загораются по контуру черным огнем, раскрывают беззубую пасть. Высоко у меня над головой где-то глухо скрипит-рычит. Делаю шаг, оглядываю удивительно светлое помещение с черными стенами. Прямой коридор, высокие потолки, купольные своды, античные колонны — тоже черные, все тут черное, дышащее злобой изнутри. Неуютно давит на плечи, стискивает ребра невидимо — дышать мешает.

Но коридор с высокими окнами — почти галерея искусств, надо сказать, кругом суровые демонские лица на портретах — герои войны, полководцы Ада; я смотрю в них, неловко усмехаюсь — извиняюсь, что осмелилась потревожить. Периодически останавливаясь, я медленно продвигаюсь вперед. По стенам висят фрески, красочно изображающие жизнь всех кругов Ада. Я предпочитаю держаться в Столице, а то и вообще в человеческом мире, и поэтому слабо представляю себе жизнь внизу. Не грешница же, так что нечего на девять этажей вниз шляться, не заслуживаю ледяных объятий Девятого круга, не хочу окунаться в его грязь и нищету.

— Кара? — зовет меня кто-то по имени, отвлекая.

Я отдергиваюсь от разглядываемой фрески, настороженная голосом внезапно появившегося демона, незаметно для себя хищно подбираюсь, пока не узнаю его. Князь Фурфур, один из Высших — сильных мира сего. Он улыбается мне, показывает клыки. Выглядит он издали обычным, заурядным человеком, только с точеными козьими рогами, с длинной лоснящейся косой, переброшенной через плечо, — местная адская мода. Я неловко приглаживаю свои непричесанные волосы, свалявшиеся в черную паклю, и мне впервые за долгое время стыдно за свой вид.

— Совсем не скучал по тебе! — клятвенно сообщает Фурфур, сверкая адским пламенем глаз, обнимает крепко, едва не выдавливая из меня вскрик.

— Ага, конечно.

Тихо, понимающе смеюсь, похлопываю его по широкой спине. Мы недолго сражались вместе на передовой, там и познакомились; теперь Фурфур разодет в шелка, а не в доспехи, даже не в парадный мундир, и мне незнакомо видеть его таким: приглаженным, пахнущим чем-то сладковатым и пряным. Все мелочи: он мой товарищ, испытанный боем, Фурфуру я верю. И все бы ничего, но есть у него странная привычка: врет все время, не способен не врать, на пограничье, где мы стояли, ходилслух, что его родители прогневали сильного мага и навлекли на князя проклятие. В остальном же, довольно приятный собеседник…

— Прогуливаюсь тут и вдруг вижу знакомое лицо… — продолжает он, сияя оскалом все ярче.

— Люцифер вызывал? Я надеюсь, за тот наш бой на границе? О, помню, ты сбил пару ангелов не из последних рядов… — Я улыбаюсь, вспоминая нашу маленькую победу. — Да где же орден?

Я угадываю, и Фурфур немного смущается, как каждый раз, когда его ловят на лжи, но улыбается, разводит руками и говорит на удивление честно и прямо, с сожалением вздыхает:

— Ну, какой орден, просто повышение, премия, небольшая благодарность от Сатаны лично. Глупый, мелочный бой на самом деле, пусть и победа. До переломных баталий нам еще долго. — Он смутно смотрит на меня, как будто спохватывается: — Ты потому и ушла? Не хотел вспоминать. Тебе к Люциферу тоже?

— Да. Проводишь? — улыбаюсь я. — Тут такие лабиринты, а мне надо лично… Ты ведь только от него?

Фурфур не говорит ни слова: не хочет врать лишний раз, зато сам тащит в сторону следующей двери. Я покорно позволяю князю вести меня в нужном направлении и болтать всякие столичные новости, которые я не слушала: правды в них нет ни грамма, так чего зря мысли засорять? Да и слишком я не люблю общество Высших, чтобы им интересоваться. Фурфур ничуть не огорчается и замолчать не спешит. Давящая тишина Дворца потихоньку исчезает, и я в какой-то степени благодарна ему.

Та часть Дворца, куда он меня привел, оказывается просторными залами — куда оживленней, тут я наконец замечаю стражу, отсутствие которой угнетало меня еще с самого начала, вижу нескольких демонов в богатых одеждах, пару молодых лиц — чьих-то посыльных. Похоже, я вошла через черный ход — это многое объясняет. Мы идем, медленно оглядываясь, кивая случайным знакомым. В Фурфура тут едва не врезается растрепанная рыжеволосая демоница, спешно дробящая каблуками по полу. Избежав столкновения, она, однако, останавливается, ласково глядя на меня.

— Лилит? — удивляюсь, разглядев красивое лицо демоницы. — Ты что здесь делаешь?

Она крутит на пальчике огненно-рыжую прядь волос, улыбается, вздергивает верхнюю губу, обнажая аккуратные клычки. Долго гляжу на нее, проходясь по рогам, по обнаженным острым ключицам, по тонкому платью…

— Работа идет полным ходом, — подает голос Фурфур. — Почти все сделано, свободного времени навалом, вот Лилит и решила заняться прогулками по Дворцу…

Демоница кивает князю, привыкшая к его манере:

— Да-да. Конец квартала, загибаемся все, совершенно ничего не успеваем, отчеты писать нужно… А ты… — Она глядит на меня бархатно, зелеными глубокими глазищами, — о, точно, прости. Уволили же, верно?

Сил заявлять, что я и без того прекрасно живу, нет, потому я просто киваю. На самом деле я немного скучаю по работе. Скучаю по жаркому воздуху Чистилища, по натужно поскрипывающим Вратам. И по другой — той, где надо было брать в руки меч и рваться ввысь, против светлокрылых, — тоже скучаю.

— Этот твой… — Лилит щелкает пальцами, пытаясь вспомнить. — Ройс! Тоже где-то ошивается, его Люцифер вытащил. Ну ты и выкинула, подруга! Бодрые речи толкаешь, красивые, вдохновляющие… Не моргай, я была раз, слушала: затаилась в уголке, нацепила капюшон поглубже, никто и не узнал…

Скажи хоть слово против Сатаны — и через час об этом будут знать все, включая последних людей-грешников. И ничего с этим не поделать. Киваю, пожимаю плечами: Ройс взрослый мальчик, сам способен выкрутиться…

— Я на самом деле не из-за отчетов, меня Люцифер вызывал, — понизив голос до шепота, признается Лилит. — Ты двигаешь силы, которые тревожить не стоит, Кара. Сама подумай, готов ли истощенный Ад к последней войне?

— Предлагаешь подождать еще пару столетий, чтобы мы истощились полностью? — зло прищуриваюсь.

— Скоро собирались заключать временное перемирие с ангелами…

— А потом снова война и снова перемирие. Снова смерти, — хрипло выговариваю я. — Надоело. Заебало. Мы сидим тут, как перепуганные крысы. Если Люцифер не согласен, я сама пойду, одна против Света.

Она понимает — я же вижу, что понимает. Лилит одна из тех, кто умел мыслить своей головой с самого начала и идти наперекор всемогущему Богу, — а именно это я своим Апокалипсисом, похоже, и собираюсь сделать. Ласково улыбнувшись, похлопав меня по плечу, Лилит уходит.

Шепот в приемной Сатаны шуршит мне прямо в уши, мне смотрят в спину, впиваются совершенно прямо и беззастенчиво. Смущенный таким пристальным вниманием, Фурфур уже тащит меня дальше, поднимает по лестнице, вводит в новый коридор. Я оглядываюсь, поражаясь белой лепнине на черных обсидиановых стенах. От камня разит холодом.

— Долго стоять собираешься? — грубовато уточняет Фурфур. — Правая дверь.

Очнувшись, я смотрю на двери перед собой. Значит, левая, — сложно иногда не забыться и помнить причуды товарища. Благо, выбор дверей ограничен — их всего две, — а то неудобно было бы заглядывать в каждую по очереди. Оглянувшись и найдя желанную поддержку в выражении лица Фурфура, я решительно отворяю тяжелую дверь едва ли не пинком. Так выходит случайно: дверь слишком тяжелая, а Фурфур не спешит помогать…

Я, к громадному своему удивлению, оказываюсь в отнюдь не тронном зале — в скромном по адским меркам рабочем кабинете: массивный стол, застланный бумагами и пергаментами, за ним кресло с черной бархатной обивкой, в углу еще парочка таких же изгибает ножки, стены полностью скрыты книжными полками, хранящими крупные тяжеловесные тома. Здесь странно душно, нечем дышать — может, из-за книжной пыли, может, из-за темной силы, овевающей это место. Я нахожу Сатану у высокого окна, стоящим возле вышитой золотом черной шторы; он смотрит вдаль, расслабленно поводит плечами — привычка, известная любому Падшему, когда сложенные, не материализованные крылья зудом отзываются. В руках зажимает простенький амулет связи — судя по обрывочным фразам, доносящимся от него, говорит с сыном.

— Здравствуй, Люцифер, — немного путаюсь я, но стою прямо, пусть и скосив глаза, не впериваясь ему в лицо. Но склониться — ни за что, крылья требуют держать спину идеально ровно.

Он полуоборачивается, легонько улыбается, наблюдая за тем, как я переминаюсь с ноги на ногу. Я не знаю их этикета, никогда не бывала во Дворце не по делу — его забавляет моя дикость. Вообще-то, даме полагается сделать что-то вроде книксена, как секундой позже вспоминаю я из прошлой ангельской жизни, но Люцифера это мало заботит. Он торопливо кивает и вновь возвращается к разговору с Самаэлем, словно не звал меня.

Дожидаясь своей очереди, я незаметно парадно вытягиваюсь — не вытравить эту военную привычку. «Вольно», — мысленно рычу я, расслабляя мышцы. И краем глаза наблюдаю за Люцифером. В который раз вижу, как демоны любят принимать людской облик, и даже сам Сатана не исключение. Есть в этом какая-то ирония, ведь он мог бы прикинуться хоть огнедышащим драконом, хоть даже ненадолго принять форму светоносного архангела, которым некогда был, а выбрал слабое человеческое тело.

Он сжимает амулет крепче, гася его, но в кабинете тут же появляется Самаэль лично — медленно, вдумчиво телепортируется; по плечам у него пляшут опавшие за рывок магические искорки — колют глаза. Я мимоходом отмечаю, что Самаэль на отца похож сильнее, когда они стоят рядом: длинные вороновые волосы, глаза одного цвета — глубокого синего, небесного, худощавое телосложение, изящные пальцы, но у Люцифера острые обсидиановые рога и — я знаю точно — две пары крыльев за спиной, его сын же — сущий человек, мальчишка.

— Я так и думал, что ты опоздаешь, — усмехается Самаэль, которому тоже неведомы местные условности. Я расслабляюсь немного, выдыхаю.

Я ожидала страшного рыка, но ничего не происходит, меня не трогают по-прежнему: отец и сын безмолвно смотрят друг на друга, продолжая разговор; искры магии снова колюче загораются, но в этот раз в глубине синих глаз. Я засматриваюсь на них — Люцифер ледяно косится, ставя на место. Встряхивается, как крупный мокрый пес, обрывая связь, садится за стол.

— Тоже присаживайся, — просто говорит он мне; улыбка чуть обнажает клыки. Движение глаз — и кресло само оказывается у меня за спиной.

Стараясь не показывать вновь накатившего волнения, я сажусь, внимательно гляжу на Люцифера. На мгновение он отвлекается на какой-то документ, смотрит на него внимательно, словно не может понять, как это попало к нему на стол. Пока лист бумаги истлевает черным огнем у него в руках, я успеваю взглянуть на Самаэля, стоящего за отцом по левое плечо. Он разводит руками.

— А ты многих завлекла своими речами, — признается Люцифер отстраненно. — Удивительно, никогда Ад не желал войны, как сейчас, — обычно мы выбивали себе мир, передышку. Ты попала в нужное время, Кариэль.

Я морщусь, как от зубной боли, не в силах сдержаться и сохранить лицо. Старое имя причиняет почти физические страдания, и я давно отказалась от него, меня его лишили, но Люцифер — он потому и Сатана, что не забудет напомнить, ужалить побольнее, впрыснуть змеиный яд. Он любит играть с именами — чего стоил скандал с Небесами, когда он выбрал родившемуся Антихристу ангельское имя.

— Все взбудоражены, это точно. — Самаэль говорит проще, приземленнее, не чеканит так страшно слова. — Даже моя мать пришла узнать, что происходит, ты наверняка с ней встретилась.

— Лилит против войны, она сказала, Ада на нее не хватит, — смелея понемногу, говорю я, испытующе прищуриваюсь. — Вы тоже так думаете? Полагаете, у нас нет шанса рискнуть? Ангелы сейчас ожидают того, что скоро мы сдадимся. Ослабили нападения, стали реже прорываться в пустыню, потому переход в наступление будет неожиданным и, вполне возможно, переломным!..

Я спотыкаюсь на снисходительном взгляде Люцифера, перестаю частить, захлебываясь словами.

— Хотя я не хотела оспорить ваши решения касательно Апокалипсиса, — говорю я, нервно обкусывая губы. — Всего лишь высказала свои мысли.

— В наше время опасно высказывать мысли. Каждый подумает что-то не то, и в итоге… — с явным намеком произносит Люцифер. — Против меня ты действительно не говорила ничего, ты обвиняла в трусости сам Ад. Взгляни, пара моих посланников запротоколировала твои самые яркие выступления.

В руках у меня появляется сшитая стопка плотных листов. Каллиграфический почерк, ровные строки, завитушки у букв слегка угловаты. Я не помню, что кричала со стола вчера, что — неделю назад, я все время была слишком уж пьяна. Пробегаюсь по тексту, узнаю свою манеру речи, узнаю выкрики, резкие фразы. А я, блядь, была хороша — жаль, что не помню.

— По-хорошему, такое нельзя оставлять без внимания. Ты не сделала ничего особо ужасного, действительно не поднимала никого на революцию — свергать меня, — устало размышляет вслух Люцифер. — Но ты удивительно всколыхнула народ. Если завтра площадь будет заполнена теми, кто хочет Последней Войны, я не удивлюсь. И тогда придется принимать некоторые меры…

Люцифер делает многозначительную паузу, предоставляя мне придумать продолжение. А меня внезапно разбирает злость. По горло уже сыта пустыми обещаниями. Я и в Ад подалась, потому что хотела уничтожить ангелов, хотела охотиться на светлокрылых, но мы сидим на одном месте.

Встреченный в грозовой вечер человек пообещал, что мы вместе обрушим этот мир. Я знала, кто он, и все же пошла следом. Не знала, что Люцифер может лгать. Смешно даже. И вот я который век гнию в Преисподней, а мир — хоть какой — как-то не спешит кончаться, а ангелы живы-здоровы.

— Вы ведь хотели все это прекратить! — вырывается у меня. — Антихрист, масштабная кампания против Рая, вот только после того, как Избранная Сотня нас разбила, вы забросили эту идею. Я сама была на той битве, чудом выжила. Но меня этот проигрыш только злит, он толкает меня вперед, я хочу отомстить им, доказать, что мы не рабы, готовые умолять о помиловании, выбивающие себе мир. Я это понимаю, Ад это понимает, но мы не готовы идти дальше!

Я задыхаюсь, не знаю, что еще сказать. Если это последние мои слова, мне не жаль говорить про Ад, ставший мне родным. Ад, загнивающий, задыхающийся от войны, стоящий на пороге смерти.

— Ад не готов к концу Света, — как ни странно, пытается объяснить Люцифер. — У нас есть войско, но… Все мы понимаем, что с ангелами тягаться мы способны едва-едва. У них есть крылья, есть небесная сталь. Я рассказываю то, что тебе известно.

Он молчит, долго думает.

— Твоя задумка — это очень смело, Кара, это по-юношески максималистично. В какой-нибудь другой вселенной, в ответвлении мира тебе бы нести крест Антихриста.

— Мы можем подсобрать силы, потянуть время, — вспыхиваю я. — Нужен мобильный отряд, который способен переломить ход войны. У Рая есть Избранная Сотня, а у нас что, бесконечные легионы живого мяса?

— А из Высших песок сыплется, — тихонько вмешивается Самаэль.

Мы улыбаемся все трое. Удивительно, тут я ощущаю себя больше на своем месте, здесь нет Высших демонов, хлещущих во все стороны самомнением, а Люцифер, сброшенный за гордыню, вежливо слушает меня, чуть склоняет голову набок. Я знаю: он видит во мне себя. Молодого Падшего с невъебенными амбициями, который хотел бы уничтожить Небеса. Втоптать в землю, растерзать налетевшим коршуном.

— Это личное, верно? — произносит он. — Мы оба знаем, что желание обрушить Небеса рождается тогда, когда у тебя выдирают первое перо. Нет тех, кто смог бы перенести ту боль и не научился бы ненавидеть — это ведь ангелам не проповедуют. Это мы постигали сами. Скажи мне, Кариэль, ты готова идти до конца? Готова стать не рукой Господней, но моей?

Правая рука Дьявола. Или левая? Я некрасиво скалюсь в усмешке. Даруй мне любые титулы, только дай испить золотой крови, дай поглядеть в глаза перепуганным маленьким ангелочкам. Я умру только ради этого.

— Мобильный отряд, — ухмыляется Люцифер. — Ты его и поведешь. Поведешь однажды, когда мы сможем отомкнуть Врата Рая. Я знаю, что у нас получится: это предрешено. Мне нужно твое безумие и самопожертвование.

Он подвигает мне еще один лист. Кладет медленно небольшой ножичек, которым вскрывают письма. Я смотрю на сигил Люцифера внизу страницы, в глазах рябит от неровных букв архидемонского языка. Неприятно колет лопатки.

— Я продаю душу?

— У нас нет душ. Это удел смертных. Ты продаешь себя целиком, свой меч, свою голову, которую сложишь за Ад. Ты пойдешь по моему приказу куда угодно, станешь карать и миловать. Ты когда-то была наемником — все то же самое ждет тебя. Выполнять точно, беспрекословно. Нам надо сначала поработать на Земле, ослабить ангелов, вернуть былую мощь, прежде чем перейти в наступление. Ты знаешь мир людей лучше многих, даже, не боюсь признаться, лучше меня. Ты нужна Аду, Кара.

Красивые речи, Искуситель. Я впервые чуть склоняю голову, признавая свое поражение. Провалилась с крахом. Я хочу этого — хочу не покровительства Люцифера, не быть его собачонкой, которая сорвется в погоню за теми, на кого он укажет. Сражаться — не сидеть без дела, не мучиться в клетке-квартирке, слыша отдаленно, как моих знакомых убивают.

Нож режет глубоко, остро, больно, а красная, такая человеческая кровь заливает сигил. Он голодно вспыхивает, впитывает ее, слизывает со страницы. Поднимая взгляд на Люцифера, я вижу, как глаза его темнеют, становятся полностью черными на пару долгих мгновений, и я сижу, завороженная. Он медленно забирает бумагу у меня из рук.

— И что, Конец Света начнется с этого? — уточняю я. — С моей крови?

Мне не спешат отвечать: он сначала аккуратно надрезает свою ладонь, я внимательно смотрю, как сигил снова нажирается кровью. В ушах надрывно воет магия.

— И с моей тоже, — говорит Люцифер. — Иди, Кара. Война еще не начата, но мы стоим на ее пороге. И, возможно, преодолеем его именно благодаря тебе.

***

На площади слишком много народа, слишком много шума. Я забиваюсь в угол, прижимаюсь боком к раскаленной стене какой-то городской администрации. Не знаю, что заставило меня остаться рядом с Дворцом, а не сбежать.

Лилит говорила про Ройса — моего приятеля, с которым я служила на границе. Не знаю, что с ним стряслось, но я решаю подождать его, пристально слежу за всеми, кто выходит из Дворца. Толпа медленно прибывает, я расслабленно вздыхаю, когда вижу вставших перед воротами нерушимой цепью легионеров. Если революция в Аду и случится, то не сегодня: собравшихся пугают их доспехи и страшные рожи на шлемах.

— Кара! — слышу я знакомый голосок. — Кара!

Сквозь толпу ко мне пробивается невысокая Ишимка, радостно размахивает руками, приветствуя меня. На лице у меня расплывается глупая совершенно улыбка. За ее спиной я замечаю хмурого бледного парня — Ройс собственной персоной.

— Нас легионеры допрашивали, — говорит он, подойдя ближе. — Меня — потому что работал с тобой, Ишим — потому что слышала, как ты задираешься с Самаэлем. Нет, нас не трогали, просто говорили! — поспешно мотает лохматой кудрявой головой Ройс, видя, как меняется мое лицо: перекашиваюсь, показываю зубы, как сердитый пес.

Я снова пристально оглядываю Ишим — ей, конечно, неловко, но она молчит, уткнувшись взглядом в брусчатку.

— Ты уже успела во что-то ввязаться! — возмущается она. — На что ты подписалась?

Ладонь каплет кровью, а я и не замечаю.

— Ладно вам, — пытаюсь успокоить друзей — жалко, нелепо, ни капли не убедительно. — Все не так плохо. Я справлюсь — мы справимся… Это моя война, я готова на ней погибнуть.

— Но… — всхлипывает Ишим.

Особо не размышляя над тем, что я делаю, я кладу руку ей на плечо и шепчу что-то успокаивающее. Ишим вздрагивает и жмется ближе, красная кровь пропитывает плечо ее светлого сарафана. Я оттого теряюсь и медлю.

— Кара справится, конечно, справится, — уверенно заявляет Ройс, не в силах смотреть на всхлипывающую Ишим.

Я ухмыляюсь:

— Конец Света — не самое страшное, что могло произойти.

Наконец-то! Еще немного, и Рай умоется золотой кровью перед окончательной гибелью. Я хочу отомстить, зная, что этим ничего не добьюсь, но все же заветное желание не отпускает до сих пор. Мне нужен этот конец Света, просто необходим, иначе я сойду с ума.

Я думала, что успокоилась, несколько раз. Оставалась в мире людей, но меня оттуда выдернул Люцифер. После, думая, что сполна насладилась убийствами, я ушла из наемников, но теперь понимаю, как я лгала самой себе. От жажды убийства невозможно избавиться, я ведь помню, какова на вкус кровь светлокрылых, и видения мучают меня во снах. Но я отчаянно верила, что справилась с этим. Даже работу себе нашла — Привратником Ада стала.

Все это не могло изменить того факта, что при виде ангела я хочу впиться ему зубами в глотку, и с каждым разом желание становится труднее побороть. Мне нужна эта месть, необходима, как глоток свежего воздуха.

И она свершится.

Руки дрожат, но в груди ворочается забытое чувство триумфа.

Глава 3. Ainoo Daarkha

Я со стоном сползаю с кровати утром, когда слышу неприятный пронзительный звук совсем близко от себя. Голова со сна словно потяжелевшая, и оттого я некоторое время сижу на кровати, тупо глядя перед собой, прежде чем собираюсь и обнаруживаю источник звуков. Для начала я хватаю пульсирующий черным огнем амулет связи, валяющийся на полу, и сжимаю горячее стекло в ладони. Тотчас же мою квартиру сотрясает до неприличия бодрый голос Антихриста:

— Кара, ты проснулась?

Будто я могу ему отвечать, не проснувшись. Чувствуя закипающее раздражение, я киваю, пытаясь подавить сводящий челюсти зевок, пятерней причесать волосы и нашарить на холодном полу рядом свои тапки. Самаэль напряженно молчит, и я вспоминаю, что мой старенький амулет не передает изображение — с другой стороны, и хорошо, что он не видит моего измученного сонного лица. Поэтому я собираюсь и начинаю сипло разговаривать вслух:

— Проснулась. Ты что-то хотел?

— Кого ты там пытаешь? — интересуется Антихрист.

Не понимая, что он имеет в виду, я оглядываюсь по сторонам и чересчур медленно осознаю, что противный дребезжащий звук, меня разбудивший, не был вызовом через кристалл. Привстав и внимательно разглядев полку, я понимаю, в чем дело.

— Будильник воскрес, — поясняю я Самаэлю. — Надо же, полгода не работал, а сейчас… Не затыкается. Блядь.

— Так упокой его обратно! — злится он.

Кнопка выключения тихо щелкает, и я наконец могу вздохнуть спокойно — тишина. Подумав, я решаю позже избавиться от будильника, невесть отчего вновь заработавшего, а пока возвращаюсь к разговору с Антихристом. Просто так он не стал бы меня будить ни свет ни заря — часы услужливо подсказали, что по времени Преисподней сейчас около пяти утра. Подозрительно покосившись на амулет, я размышляю, мог ли он неосознанно включить будильник. Возможно, силы его хватит на простой трюк. На простой трюк, но не на то, чтобы повергнуть ангелов легким мановением, конечно, — а ведь так хотелось… Я тоскливо вздыхаю.

— Ты меня слышишь? — Я киваю и неразборчиво, но утвердительно мычу. — Хорошо. Отец просил передать, что у него есть задание для тебя.

С того момента, как я заключила с Сатаной контракт, прошла неделя, а дело так и не двигается с места. Иногда мне кажется, что про меня вовсе забыли, успокоили обещаниями, накормили мечтами сполна. И вот что-то происходит. Сон забывается быстро: я подбираюсь, встаю с кровати, тянусь.

Самаэль ждет; он явно не в восторге от того, что выступает связистом между нами, но я благодарна Сатане за такое решение. Если бы он решил разбудить меня сам, одним будильником дело бы не обошлось, а мне, скорее всего, пришлось бы выпрыгивать в окно из горящего здания. А я как раз привыкла к этой небольшой квартирке.

— Что нужно от меня? — собранно интересуюсь я.

— Собрать несколько душ.

Я, протирая заспанные глаза, хмурюсь:

— Это работа приставов, если не ошибаюсь. Это они должны ходить по тем, кто продался нам, и выколачивать долг. А я…

Запинаюсь, потому что сама не знаю, что сказать. Не Привратник уже — уволена, просто Падшей тоже не назовешься, а у моей нынешней работы — устраивать конец Света — пока нет названия. Но все равно я не настолько низко пала, чтобы выколачивать души из должников.

— Я воин, — угрюмо говорю я, обида плещет через край. — И рассчитывала, что меня отправят в бой…

— Ты наемник Люцифера — снова. Это не должники, — насладившись паузой, говорит Самаэль. — Несколько людей, которые могли бы изменить ход войны, будущие пророки, святые, и поэтому их необходимо убрать. Приставы сделали несколько послаблений для нас, занесли их в списки, но сами выходить на работу боятся: вдруг на ангелов напорются, а этих душ в списках нет. Для этого нам как раз и нужен воин.

— Потрошить людей — не совсем то, что я хотела.

— Не людей. Души.

И без каких-либо пояснений он обрывает связь. Прошипев пару нелестных слов в его адрес, я падаю обратно на жалобно скрипнувшую кровать и кусаю губы. Я ведь хотела действовать и не сидеть сложа руки — пожалуйста, Люцифер придумал задание, но оно не воодушевляет. Но все-таки это поручили мне, а у Сатаны ничего не происходит просто так. Я думаю о том, какой здесь подвох, глядя в потолок. Старательно изучаю трещины в старом бетоне.

Внезапный стук в дверь заставляет меня вздрогнуть и приподняться на локтях, изучающе следя за коридором. Гостей я не жду, и потому чувство тревоги, никак не способное угомониться, начинает ворочаться в душе все сильнее и сильнее. Решительно встав, я направляюсь к двери.

— Кого там черт принес?

Но это оказывается не мифический черт, а скромно улыбающаяся Ишим, прижимающая к груди плотно упакованный длинный сверток, в котором я наметанным глазом определяю оружие. Она переминается с ноги на ногу и никак не может спросить разрешения войти.

— Что вам всем надо, а? — возможно, слишком грубо спрашиваю я. Устало вздыхаю, тру лицо руками: — Ох, сука… Прости, я это так, слегка на взводе с утра. Знаешь, что этот Люцифер придумал?

Ишим колеблется, тревожно вертит хвостиком. Пока она молчит, я, внутри ругая себя за такое обращение последними словами, хватаю ее за руку и втаскиваю в квартиру, захлопнув дверь с громким стуком. Ключ проворачивается пару раз со скрипом. Ишим растерянно поглаживает запястье, и я почти готова извиниться за причиненную ей боль — наверное, сильно сжала пальцы, — но она заговаривает первой:

— Вообще-то, я на минутку…

— Задержись, мне надо кому-то пожаловаться на жизнь, — настаиваю я и первая иду на кухню.

Я исподтишка разглядываю сверток в ее руках, а в голове роится множество вопросов, которые можно задать ей за чаем. К тому же я нуждаюсь в кружке крепкого кофе, иначе так и прохожу весь день с полузакрытыми глазами. На кухне я первым делом лезу к раковине, врубаю ледяную воду, умываюсь долго и со вкусом, под конец уже не чувствую кожи.

Чайник вскипает, вспыхивая магией, заменяющей нам все электричество. Ишим садится за стол и нервно подметает пол кисточкой хвоста, пока я вожусь с чаем: лезу на табуретке наверх, к кухонным шкафчикам, грохочу в них пустыми банками, пока не отыскиваю нужную. Чая совсем мало осталось, но я не отваживаюсь предлагать ей кофе, зная, что растворимый Ишим на дух не переносит. Ишимка терпеливо ждет, пока ее напиток заварится, и я понимаю, что нам обеим нужно это время. Я все чаще возвращаюсь взглядом к таинственному свертку.

— Т-так вот, — заикнувшись, начинает Ишим. — Мне приказано передать тебе оружие для сбора душ. Самаэль явился и сказал, что я должна тебе помогать, поэтому и перекинул на меня доставку. А сам он куда-то спешил — мне так показалось… — Она пододвигает предположительный меч к моей стороне стола.

Я задумчиво касаюсь белой ткани пальцами, прислушиваясь к ощущениям. Опасности для меня оружие не несет — это точно, иначе бы все инстинкты взвыли во весь голос, а я ошпаренной кошкой взвилась бы прочь, но я все равно медлю и не вскрываю сверток. Ишим ерзает на стуле, чем немного отвлекает, и я недовольно повожу плечами.

— Что-то случилось? — напрямик спрашиваю я.

Она вертит головой, словно на кухне есть еще кто-то, к кому я могла обратиться, но понимает, что отвечать так или иначе ей придется. Вздыхает тихонечко.

— Ты правда этого хочешь?

— Чего?

— Ну, конца Рая, — поежившись, уточняет Ишим. — Это же… ужасно! Есть ведь и ни в чем не повинные ангелы, которые никогда на нас не нападали. Там же не все воины, как и у нас. Я знаю многих демонов, не способных взять оружие в руки, и среди ангелов наверняка много таких. А ты готова уничтожить их всех без разбора! Кара, это… это неправильно.

Я медлю с ответом, хотя сама отлично знаю его. Ишим вымученно улыбается и встает к утихшему чайнику, наливает себе чай, чтобы успокоиться. Пытаясь ответить, я вдруг понимаю, что не могу сказать ни слова. Не для нее.

— Последняя битва была предрешена. Это должно случиться рано или поздно. Какая разница, начну я это сейчас или через сотни лет придет кто-то еще, такой же ебанутый на всю голову. Это война, Ишим. Вечная война. Или они нас, или мы их, третьего не дано. Мы не сможем жить в мире, станем опять грызться за людей, которым стали нахуй не нужны.

— Ты не похожа ни на одного из нас, Кара. Я так никогда тебя и не пойму.

В ее голосе слышится застарелая и хроническая уже грусть, и я растерянно думаю, что зря мы начали этот разговор. Ничем хорошим он закончиться не мог точно. Чтобы отвлечься, я расшнуровываю ткань на мече. И пораженно выдыхаю.

— Это мой меч?

Ишим на самом деле рада, что я сменила тему. По крайней мере, я надеюсь.

— Как я поняла, копия. Твой старый меч поражал на физическом уровне, этот способен рассекать души. Специально для задания. Это неиспытанный аналог небесной стали.

Я нерешительно провожу пальцами по поверхности лезвия, осторожно касаюсь острия. Короткая и внезапная вспышка боли заставляет пропустить пару вдохов, а кровь пачкает столешницу. Ишим закатывает глаза и осторожно отбирает у меня меч, как у неразумного ребенка.

— Аккуратней быть надо, — ворчит она, разглядывая короткий порез у меня на ладони. Совсем рядом с прошлым — от контракта. — Не будет мешать? Может, сбегать в аптеку за лечебными амулетами?

Отстраняясь, я небрежно вытираю кровь о свободную домашнюю рубашку. Красное на черном не видно, и это подсознательно успокаивает.

— Мне пора, к сожалению, — напоминаю я. — Прости, сама не в восторге. Ты заглядывай в любое время, если хочешь о чем-то поговорить, я…

Я так и не знаю, что хочу ей донести, потому удрученно замолкаю. Ишим внимательно следит, но не идет за мной, когда я прохожу мимо нее в свою комнату и открываю шкаф. Защита в этом деле вряд ли понадобится, но на всякий случай я достаю из глубин тяжеловатую куртку из черной кожи какого-то местного зверя — мечом такое не прорубить, а на ней еще и защитные пластины с рунными насечками. Я быстро скидываю одежду, слыша шорох на кухне, и поспешно достаю рубаху и штаны поприличнее, чем то домашнее тряпье, в котором я сплю. Ишим допивает чай, а я застегиваю пояс ножен. Меч подходит идеально.

— Ничего себе! — Ишим стоит в дверном проеме и рассматривает меня. — Я давно тебя в этой куртке не видела. Классная…

— И дорогущая, — вполголоса говорю я, добавляю громче: — Мне пора.

Я почти выбегаю из квартиры, но вдруг меня настигает ее крик:

— Береги себя!

Крылья немыслимо дерут спину, а я все набираю высоту. Здесь это делать легче, чем в мире людей, потому что облака не мешаются и я отлично вижу Столицу сверху. Каждая крыша, каждая улочка, каждое кривое дерево без листьев, шпили Дворца, купола строений, мощные арки, соседствующие с ровными блоками пятиэтажек спальных районов… Это все настолько обыденно, настолько по-человечески, что аж тошно немного.

Мне надо вырваться в небо, подальше от удушающей тяжести Ада, но там ждут ангелы, которых я ненавижу. Там ждут и люди, от которых я иногда безмерно далека: понять их сложнее, чем тысячелетних владык Ада. Смешно наблюдать, как смертные грызутся между собой, уничтожая и мир, и себя, но становится не так забавно, когда понимаешь, что рано или поздно они могут добраться и до нас. Они ведь устраивают всякие исследования паранормального, ходят в церковь и истово верят в своего Бога. И если им придет в голову, что где-то внизу действительно есть Ад…

А это мой дом. Мои друзья. И мое решение положить конец непримиримой войне с ангелами. Пусть так и будет, пока не стало слишком поздно, пока у нас есть шанс обрушить Небеса…

Я решительно стискиваю амулет перехода, ввинчиваюсь в красноватое небо и оказываюсь в мире людей. Оглушающие звуки сразу валятся на меня, и я, пользуясь тем, что смертные не могут меня видеть — укрылась, укуталась надежно заклинанием невидимости, — просто стою на месте, тяжело дыша, с расправленными крыльями. Незнакомый город, в который меня швырнуло иногда такой непокорной магией. Я оглядываюсь. Везде бетон, асфальт, отражающее солнце стекло, ревущие машины, яркие вывески. Живой, дышащий загнанно мегаполис, каких тысячи… Потом, опомнившись, взлетаю на крышу и склоняюсь над ее краем, вглядываясь в людской поток.

Кого мне нужно забрать? Сердце стучит, как будто предвещая охоту. Гончий пес Люцифера — титул или оскорбление?

На эфесе услужливо проступает надпись. Имя и фамилия, год рождения и город. Этого всего не нужно, хватит лишь имени. Остальное я пойму сама, по душе. Но спорить с руководством я не могу и просто закрываю глаза, фокусируюсь на образе этого человека. Крылья сами несут в нужную точку мира — магия ревет, мечет меня из одного места в другое.

Шрифт забористый, неразборчивый, а сталь темно сияет на солнце. Я щурюсь слегка подслеповато, различаю: Ингрид Сарас. Вот и она: улыбчивая блондинка лет двадцати, остановившаяся возле киоска с мороженым, выбирающая меж эскимо и пломбиром. Сложный выбор ей выпал — ничего не скажешь. Я же не чувствую колебаний, я снова леденею, закрываюсь, подчиняюсь приказу. И заношу меч, собираясь разделаться с работой поскорее.

— Милая? — зовет ее кто-то, и она оборачивается с сияющей, солнечной улыбкой. Я замираю заинтересованно.

Девушка машет рукой спешащему к ней парню, счастливо крича что-то в ответ, громко, звонко. Я вижу ее душу насквозь и отчетливо понимаю, что она может перевернуть мир ради своего любимого, одной лишь улыбкой. Сила странная, такой я никогда не видела, пылает в глубине груди, вспыхивает, солнечным зайчиком поблескивает на моем клинке. Меч тяжелит руки.

Я опускаю меч, рассекая душу напополам. Девушка падает без дыхания, выронив мелочь, и блестящие монетки, звеня, рассыпаются по асфальту. Звон въедается в уши, а я стремительно исчезаю, поспешно сбегаю.

Она могла перейти на сторону ангелов в этой войне. Такое объяснение не кажется надежным и правильным, а я уже в другой части мира, подхваченная течением магии. Сожаления нет, только легкое беспокойство.

Старушка, сидящая дома одна. Со спокойным сердцем я взмахиваю мечом. Парнишка, распивающий пиво в компании друзей за гаражами. Беспокойно вглядываясь в небо, я забираю и его душу. Все эти люди — частицы грядущих событий, грозящих поражением Аду, я это вижу, слышу, чувствую.

На мгновение настораживает отсутствие ангельской охраны возле них. Хоть пернатых я не люблю и без них легче, я не могла упустить это из виду. Слишком подозрительно, думаю я, впиваясь острием меча в сердце какой-то девушки, щебечущей с подругой по телефону. Слишком просто мне позволяют убивать.

В больнице девочка с переломом руки — упала, бедолага, с новенького велосипеда. Родители пытаются успокоить ее, протягивают какие-то сладости, гладят по волосам. Я, сплевывая, понимаю, что душа моя черней некуда, потому что пульс ни на такт не сбивается, когда девочка внезапно замирает на середине фразы и падает на подушку. Небеса молчат.

Спускается ночь, когда я уношу очередную жизнь. На эфесе загорается еще одно имя. Устало вздохнув, я переношусь к следующей душе.

Темный переулок, дешевая проститутка, курящая сигарету, в которой, как я видела, табаком и не пахло. Какие-то дешевые тряпки, открывающие полосы кожи, бижутерное колье на шее, больше напоминающее тяжелый ошейник… Какая же мерзость. Не тратя времени на разглядывание девушки, я вынимаю меч из ножен.

— Стой, исчадие Ада! — дрожащим голосом требуют у меня.

Меня не к месту разбирает громкий визгливый смех. Серьезно, блядь, сейчас? Именно на ней? Срываясь на скулеж, я сползаю по стене, пока спустившийся с небес ангелок растерянно рассматривает меня, кусает нижнюю губу. Дрожит сам осиновым листом, вцепляется в рукоять спасительного клинка.

— Именем небес требую остановиться, Антихрист!

Мой хохот просто достигает апогея, и мне плевать, что сумасшедшую Падшую может убить даже такой вот неудачник. Будь я человеком, решила бы, что нервный срыв.

— Нихуево меня повысили! — криво ухмыляюсь я. — Эй, мотылек белобрысый, ты чего один против меня поперся, подкрепления не дождался? Господи…

Ангел свирепеет, слыша, как легко я произношу Его имя, и выхватывает меч. Острие пляшет, руки у него дрожат. Я мельком определяю, что это у него первый бой: ни толком держать оружие не может, ни боевую небесную стойку он не знает — а я еще помню, мышцы помнят, и я надменно зеркалю его изломанную нервную позу.

— Отойди от этой души!

Я кошусь на невозмутимую девушку, не подозревающую, какой спор развернулся из-за ее никчемной душонки. Она бросает сигарету на землю, гасит каблуком и удаляется вглубь дома.

Слов просто нет, насколько это мерзко и несправедливо. Это Небеса, напоминаю я себе. Там всегда так.

— Ты серьезно пришел ее защитить?

Ангел, принявший меня за Самаэля, явно сомневается, можно ли вести беседы с врагом. Обдумывает приказ, вертит в голове уставы. У них всегда так: четкая инструкция, ничего больше. Но, видя, что я не пытаюсь убить его или девушку — черт с ней, пусть проваливает пока, — немного расслабляется.

— Пути Господни…

— Скажешь «неисповедимы», прирежу, — скалюсь безумно. — Чем она лучше других? Чем?!

Парень бледнеет, беззвучно шевелит губами. Отступает на шажочек назад, смущенный и спутанный.

— Не слышу! — срываюсь я. — Я убивала и других, светоносный, многих хороших людей, детей и стариков, тех, у кого все впереди, тех, кто уже сделал многое. Чем лучше них этот сосуд порока? — Он тщетно пытается спрятать глаза. — Я просто пытаюсь понять. Почему Небеса схватили меня за руку, только когда я занесла ее над этой головой?!

— Она молилась о спасении.

Да мать вашу! Так просто, так страшно, так… по-райски привычно, что снова разбирает, раздирает смех изнутри, вскрывает ноющую от предыдущей вспышки глотку. Я сжимаю пальцы на рукояти меча — лезвие темнеет, просит крови.

— Я тоже…

— Что? — Ангел недоверчиво склоняет голову.

Черт знает, зачем я сказала. Но я правда молилась, там, в главном зале Небесного дворца, когда стража грубо швырнула меня, отступницу, к ногам архангелов. Я молилась, срывая голос, потому что была по-настоящему напугана, разрывая в клочья собственное сердце. Потом я предпочла забыть. Но перед концом Рая как-то само вспоминается, ностальгически накатывает.

А я до сих пор не понимаю, чем некоторые заслуживают прощение.

— Свали отсюда, парень, — охрипшим голосом прошу я. — Не твоя это война.

— Твоя, что ли? — смелеет он слегка.

— Моя. Против всего вашего ебаного мира, раз уж на то пошло. Уйди, пока твоя душа не отпечаталась на моем клинке. Не знаю, есть ли она у ангелов. У меня вот точно уже ни грамма ее не осталось.

Исходя ядом, я выплевываю слова. Ангел со светлыми крыльями за спиной — пустяк на моем пути, один точный удар — и его здесь не будет.

— Почему? — спрашивает он. — Ты ведь почти раскаялась тогда. Я чувствую это по голосу…

— Не нужна мне ваша надежда, я и без нее проживу. Разве не такими должны быть ангелы, парень? Без сомнений, руки по локоть в крови, но одни против всех. Я была лучшей, кого они воспитали, я была их гордостью — а сама-то тешила свою гордыню, теперь понимаю.

— Ты не ангел, — растерянно бормочет он.

Мальчишка ожидал увидеть чудовище, отвратительную, животную адскую тварь, которую так просто будет поднять на клинок, но наталкивается на меня — как же несправедлив твой Господь! Мне охота уже кинуться на него, испить крови, но пока мы только стоим, забыв про девицу, забыв про все, — мы перекидываемся фразами, как будто фехтуя.

— Если мерить по крыльям, я просто преступница. А ты тогда кто? Ты ведь тоже не ангел, так, Его шутка, воплощение всего Небесного воинства. Дрожишь, но стоишь на месте. Как это благородно, как воодушевляет!

— Таков приказ.

— С каких пор ангелы слушаются приказов? Мы ведь были воинами без страха и упрека! Или как там в песне поется? Светлые, непоколебимые, защитники человечества. А у нас внизу один демон достойней крыльев, чем сотня ваших, хотя бы потому что он настоящий, а не созданный из человеческих верований.

Им говорят, кого ненавидеть, а кого боготворить. Жить так легче, верно.

Но какая это жизнь — во лжи?

Ангел терпеливо выслушивает меня, устремив взгляд куда-то мне за спину, и в глазах его твердая уверенность, что он-то точно уйдет отсюда живым. Что я упустила?

— Ты ничуть не поумнела. Думала, тебе позволят творить все, что вздумается.

Сердце застывает, леденеет от звука этого голоса. А потом с треском рассыпается осколками. В горле зреет рык, и я правда должна напоминать взбесившуюся нежить больше всего: адская гончая, отправленная на охоту, бешеный пес. Безумно хочется кусать и чувствовать рвущиеся ткани клыками. Глубже, сильнее, яростнее…

Я разворачиваюсь, взмахивая мечом. Мы застываем друг напротив друга, прижав клинок каждая к горлу другой; усмешки на губах — отражения, взгляды — пылающие яростью бездны. Я когда-то могла бы убить и умереть за тебя, а теперь твой меч холодит мою шею. Как иронично.

— Избранная Сотня Михаила? — кривлюсь я, замечая золотые метины на ее подрагивающих крыльях. — Сколько коек ты прошла, чтобы носить такое золото?

— Наемница Люцифера? — в тон мне откликается Нираэль. — Ты до сих пор жива. Не сгорела в огне Преисподней. Какая жалость.

Она властно взмахивает рукой, и парень тут же взлетает. А моего приказа он не послушался, вот ведь обидно…

— Ну, вот мы опять вдвоем, — развожу руками я. Меч черкает по шее Нираэль, тонкая струйка крови стекает за ворот светлой кожаной куртки. — Возбуждает, не правда ли?

Ангел с едва различимой за яростью грустью смотрит на меня. Я впиваюсь взглядом в ответ, бесцеремонно осматриваю платину волос, порывистые крылья, стройную тонкую фигурку и светлые глаза.

— Что же с тобой стало? — отчасти грустно выдыхает Нираэль.

— Ты меня этим сделала. Ты и никто другой.

Ухмыляюсь: на, смотри на клыки, смотри на темнеющие, вбирающие мрак ночи глаза.

— Это ведь ты начала Апокалипсис.

— О, слава так и бежит! — Оскал все шире и шире становится. — Ты зря пришла, Нираэль. Но если уж пришла, то бери меч и дерись со мной, а не болтай!

— Ainoo Daarkha, — кивает себе Нираэль.

— А я помню, ты часто на енохианском кричала. Особенно по ночам.

Мы скрещиваем мечи, рассыпая в разные стороны искры. Нираэль сосредоточенно просчитывает каждый ход, отступает в защиту, чтобы прогадать мою тактику. Я с легкостью принимаю игру, вертя клинок излюбленной «мельницей», скорее зрелища ради. Она пытается меня достать, но я блокирую удары. Я представляла эту битву сотни — сотни тысяч раз! И проигрывать не намерена! Не ей, не сейчас — никогда!

Короткий укол в бедро выбивает вскрик. Куда больнее бьют воспоминания.

Нираэль не успевает уклониться и теряет несколько перьев. Она отлетает в сторону, шипя на меня, как рассерженный кот, угрожающе глядя прищуренными глазами. Я устремляюсь вперед, выбивая меч из ее рук.

— Кариэль! — слышу я знакомый голос в своей голове. Будь проклят Люцифер — лично рвет мой мозг изнутри! — В Чистилище засекли отряд ангелов из Сотни, они почти перешли в мир людей, скоро будут рядом с тобой…

— Я немного занята! — рычу разъяренно.

— Это приказ. Ты нужна нам, нельзя так рисковать.

Я с криком вонзаю внезапно потяжелевший меч в землю. Нираэль обеспокоенно смотрит на небо, выдавая свои планы. Я готова убить Сатану собственноручно, и он, зная это, тихо смеется.

— Я ведь вернусь, — шепчу я, склоняясь к уху замершей Нираэль. — Как всегда. Вернусь со своим войском.

Нираэль улыбается, но эта улыбка самая фальшивая из виденных мной.

Подобрав ее и свой мечи, я взмываю вверх, перемещаясь в свой мир на лету.

Ainoo Daarkha — Ангел Тьмы, да? У Нираэль всегда было отменное чувство вкуса. Я с радостью приму брошенное ей прозвище. Ведь в голосе ангела,произносившей эти два слова, был страх.

Глава 4. Город Царицы Ангелов

Терпения не хватает, я клокочу от ярости, врываясь во Дворец. Навстречу кидается пара стражей, но их лица на несколько мгновений обессмысливаются, мертвеют: по загоревшимся на шеях амулетах страже передают приказ. Меня пропускают, а мне жаль, до ужаса жаль, что не удалось подраться как следует: до крови, до крика, до ноющих мышц.

— Ты знал, что там будет Нираэль! — кричу я, ударяя кулаком по столу Люцифера. — Знал и специально отправил именно меня!

В ответ на требовательный вопль и грохот Сатана и бровью не поводит, а лишь невозмутимо поправляет покосившуюся стопку бумаг, перекладывает аккуратно перьевую ручку в другую ладонь. Я же сама понимаю, что окончательно сошла с ума, раз так веду себя, но неожиданная злость будоражит и не позволяет оставаться в стороне. Я не позволю играть с собой, не позволю дергать за ниточки…

— Я понятия не имел, что она туда заявится.

Зная, что он нагло лжет, я злюсь еще больше, испытывая странное желание схватить Люцифера за волосы и приложить о проклятый стол несколько раз, с хрустом сломать правильный нос, залить кровью ценные бумажки, хоть бы это и стало последним, что я сделаю. И, клянусь, я бы так поступила, но Сатана наконец отложил в сторону ручку и оторвался от заполнения бланка.

Холодный взгляд синих глаз неожиданно отрезвляет, будто на меня ведро холодной воды опрокинули. Хотя, какое там ведро? Весь Мировой океан. И я стою, трясусь, от ярости или от ужаса — не разобрать, — сама себе напоминаю мокрую взъерошенную галку.

— Это была проверка, верно? — пытливо спрашиваю я. — Вы хотели посмотреть…

— Можешь ли ты подчиняться приказам, — подтверждает Люцифер. — И ты ее не прошла, поддалась чувствам. И примчалась выяснять отношения в столь грубой форме, как я и ожидал.

Пристыженно разглядываю дорогой паркет на полу рабочего кабинета Сатаны, вглядываюсь в мелкие-мелкие руны. А еще необычайно обострившимся зрением я выхватываю длинные царапины и затертые темные пятна, и становится еще тяжелее, сложнее дышать.

Голос Люцифера звучит громко и хлестко, словно меня ударяют плетью при каждом его слове. Кажется, эти слова даже шрамы оставляют, глубокие и жутко ноющие. Я сжимаю руки в кулаки, и ногти впиваются в кожу, но я не обращаю внимания на то, что сама себя раню.

Сатана пронзает меня взглядом, метя в самое сердце. Понимая, что задыхаюсь, я хватаюсь за горло, пачкая его окровавленными пальцами. Сама виновата. Сама виновата, что кинулась лаять на правителя Ада, глупая псина. И вот — указывают место.

Внезапно, когда я уже закатываю глаза и готовлюсь к смерти, меня отпускает, и я, прерывисто дыша, оглушенная стою перед привставшим с кресла Люцифером. Мысли путаются. Я прощена за крики и неожиданный ночной визит? Он не прощает, упрямо напоминаю я себе, никогда, не способен просто.

— Мне нужен такой воин, — задумчиво выдает Люцифер, понимая, что я уже могу воспринимать слова. — Ты импульсивна, но этот недостаток компенсируется отвагой и хорошей выучкой. Никого другого, подходящего для этой миссии, я не найду.

— Так это была тренировка?

Все еще памятуя о случившемся, я пытаюсь говорить почтительно, но как-то откровенно хреново выходит.

— Ты права. А теперь пора за настоящую работу. — Люцифер протягивает мне одну папку со своего стола, в которой я мельком вижу чье-то личное дело. — Бери демоницу и духа — и вперед! Да, тех, которых задержали вместе с тобой. Мало ли, понадобятся лишние руки… Сама понимаешь, легионеров своих я тебе не могу дать. А вот меч забирай, пожалуйста… — Он снисходительно кивает на оружие, унесшее сегодня столько душ, закаленное ими и сытое страданием.

Меня дергает, и я едва не роняю папку из рук, когда вдруг оказываюсь у себя дома. Люциферу для такого фокуса не требуются ни щелчок пальцев, ни магические слова, я даже по глазам его не успела сообразить, что Сатана колдует телепорт. Я бросаю папку на стол, ежусь от холода и направляюсь в спальню — сбросить опостылевшую кожаную куртку и найти брошенную на полу рубашку и темные широкие штаны. Почувствовав себя несколько лучше в привычной одежде, я возвращаюсь на кухню, к папке.

Наверное, больше всего я боюсь увидеть внутри фотографию Нираэль — узкое лицо с глубокими синими глазами, в обрамлении платиновых волос. Но, к счастью, там оказывается всего лишь Амаимон. Молодой мужчина с изящными рожками, которого многие назвали бы красивым.

Всего лишь полководец Ада и Король. Потирая виски, я тянусь к полке с алкоголем, чувствуя необходимость выпить. Виски идет не в то горло, и я надрывно кашляю, роняя и разбивая стакан. Сегодня не мой день — или уже наступило завтра?.. Осколки зло впиваются в голые ноги, и я шиплю от боли, отходя в сторону и оставляя на полу кровавые следы. Все определенно идет наперекосяк, и у меня проскальзывает мысль проверить календарь — вдруг пятница тринадцатое? Но нет, до пятницы далеко, а неудачи у меня по жизни, не зависят ни от даты в календаре, ни от лунного цикла.

Флегматично беру новый стакан и наливаю еще, незамедлительно выпиваю. Ангелы не пьянеют даже от такой дряни, но мне глубоко плевать, мне надо успокоиться той толикой пьяной безмятежности, что я могу добиться. Понимаю, что перенимаю все больше человеческих привычек, а остановиться не могу. До чего же жалкое зрелище.

Ночь я провожу без сна, осознавая, что виски все ж лучше кошмаров. В окно опять завывает ветер, хотя то могут быть и оголодавшие адские псы, но песок неизменно наметает на подоконник. Закрывая окно, я пачкаю в нем руки, и в тусклом свете мигающей лампочки кажется, что пальцы все изрезаны, будто меня пытали. Зачарованно глядя на собственные руки, я снова вспоминаю об Амаимоне.

Он наш полководец, один из тех, что бросает адские легионы в бой, а молодых демонов, бьющих во все стороны неоправданной отвагой, — на убой. Такая работа, что уж поделать. Я перелистываю несколько страниц, ломаю глаза от недостатка света, подслеповато прищуриваюсь. Если все то, что здесь написано, правда, то блистательный полководец не был в Аду уже несколько лет? Кто же тогда командует и отсылает легионы? Сам Люцифер?

Его надо вернуть, понимаю я, вглядываясь в доклады разных лиц. Они все это время знали, где отдыхает от войны Амаимон, но не осмеливались напомнить ему о долге перед Адом? Или просто не видели в том необходимости, считая все битвы заранее проигранными? Теперь он нужен, если мы и впрямь, по моим же планам, хотим перейти в неожиданное наступление. Вернуть: поговорить, обмануть, силой заломить руки за спину и ткнуть носом в портал… Что угодно, только в этот раз выполнить доверенное мне лучше. Да, это уже завтра — или все же сегодня?..

Кажется, виски пьянит ангелов, отмечаю я, отряхиваясь. Или это меня конкретно так приложил отходняк от встречи с Нираэль.

Каждый раз, когда я вспоминаю ее, в душе просыпается застарелая боль. Многое было между нами, но теперь от него ничего не осталось, и мне это даже нравится. Чувства не нужны, когда дело касается войн, а вся моя жизнь — сплошная борьба. Легче вырвать сердце из груди, чем опять полюбить. Сомневаюсь, что еще помню значение этого слова.

Я привязалась ко многим здесь, и из-за этого могу проиграть. Сколько раз я пыталась отгородиться от них, но барьер вновь и вновь разбивался об улыбку Ишим или Нат и бесконечное ворчание Ройса. Смирившись, что ничего не могу поделать с глупыми сантиментами, я приняла решение защищать их ценой жизни.

Завтра мы можем все погибнуть, если сунемся к Амаимону, ведь демон ясно дал понять, что не желает возвращаться в Ад, не хочет видеть занесенный песком город. Для его возвращения Люциферу была необходима наша компания смертников. Ну, то есть, он думает, что мы каким-то чудом выживем.

Как же я устала от бесконечных игр Ада и Рая. Даже не обычной шахматной партии, как часто говорят в клишированных романах: нет, это какая-то очень сложная и изощренная игра, выматывающая всех игроков разом, выпивающая их кровь. В моей природе тяга к обеим сторонам. Пора ее уже окончательно искоренять. Я залпом допиваю виски, ненадолго теряясь.

Утро начинается с алого луча, скользящего по моей щеке, и стука в дверь. Осознавая эти два факта, я внезапно понимаю, что заснула, лежа на столе. Все тело ломит — каждая кость затекла настолько, что невозможно шевельнуться. Пытаясь контролировать себя, я встаю, покачиваюсь, едва не наступаю на разбросанные осколки, ругаюсь и стою только благодаря спешно расправленным крыльям.

Утро сопровождается головной болью и является, в целом, худшим за последнюю сотню лет. Держась рукой за голову, я плетусь к двери, сотрясающейся от ударов, которые вызывают острые вспышки боли. Кто-то пришел по мою душу — так принято говорить? Хах, была бы душа…

— О, с добрым утром! — с наслаждением орет Ройс, вваливаясь в квартиру. Я тихо рычу, жалея, что не могу убить скотину: жалко пацана, не заслужил он второй смерти.

Ишим со всей присущей ей деликатностью пытается придержать его, научить уму-разуму, и Ройс пару секунд даже молчит, лыбится, сдергивает с ног старые кроссовки, какой-то контрабандой протащенные из мира людей. Секунду я наблюдаю за этой парочкой, колеблясь, не захлопнуть ли дверь перед их носами.

— Вы зачем пришли? — устало говорю я.

— Нам Самаэль с утра уже все рассказал, — воодушевленно отвечает Ишим. — Мы должны сопровождать тебя и оказывать посильную помощь. Можешь на нас… — Она косится сердито на Ройса, оправляющего великоватую ему футболку, ворчит: — На меня рассчитывать.

Я отнюдь не так оптимистична, как эта парочка, привносящая жизнь и немножко хаоса в мою берлогу. Пока Ишим раскрывает окно пошире, впуская свежий воздух и немного песка, я поспешно убираю с пола осколки, пока никто не поранился.

— У Амаимона нас ждет смерть — в лучшем случае, — пытаюсь убедить я. — Справлюсь сама…

— За неподчинение приказам Люцифера нас тоже могут убить, — пожимает плечами Ишим. — Я предпочту погибнуть в бою. Рядом с тобой.

— Так поступают настоящие друзья, да? — кривлюсь я. — К чему мне ваши бессмысленные жертвы?

— Ты нас все равно не остановишь, — оптимистично отмахивается от моих протестов Ройс. — Так что, как насчет отправиться к Королю Ада? Не такой уж плохой день, чтобы умереть!

Расслабившись на мгновение, даже позволяю себе рассмеяться. Но на душе совсем не радостно.

Я тщетно пытаюсь спорить, но мы быстро собираемся и втроем покидаем Ад. Ощущая тяжесть меча на боку, я так же чувствую и неотвратимое ожидание смерти, навалившееся на меня неподъемной глыбой. Почему-то мне кажется, что Люцифер ни моей вспышки, ни драки с ангелом не простил, вот и решил избавиться от глупой наемницы, послав ее прямо к Амаимону с самоубийственным предложением вернуться. Все казалось гораздо проще, когда я, пьяная и усталая, рассматривала бумажки на кухне.

Пока я думаю, мы уже оказываемся на улице одного из человеческих городов. Тут ночь — в который раз поражаюсь различием адского и человеческого времени. Я оглядываюсь, пытаясь понять, куда это нас занесло, но по ярким неоновым вывескам, режущим привыкшие к адскому полумраку глаза, только осознаю, что мы где-то в Соединенных Штатах.

— Лос-Анджелес, — информирует Ишим, доставшая из кармана какой-то амулетик. — Занесло же нас…

— Охуеть название, — радуюсь я.

Как-то не обратила на это внимание, пока вчитывалась в документы… Или просто забыла спьяну, с кем не бывает. Эта часть страны, насколько я помню по кратким военным сводкам, по праву принадлежит пернатым, и наши даже не возникают пока. Хотя, на месте ангелов, я бы озаботилась тем, что в святом месте творится. Впрочем, я могла многое упустить, пока дралась на границе или пила у себя дома.

Куда же тут мог податься демон? Ради психологического эксперимента можно спросить у Ишим, но она немного не в состоянии отвечать: рассматривает улицу и людей. Я решаю привести в себя хотя бы Ройса. Он стоит, потерянно глядя в небо, рассматривает свои руки, кажущиеся полупрозрачными.

— Ты как? — сочувственно спрашиваю я.

Ройс вздрагивает, словно внезапно проснувшись. Я внимательно за ним слежу: на лице блуждает счастливая улыбка, зрачки расфокусированные, глаза прям светятся. Скорее всего, это его свежий воздух так приложил, он же черт знает сколько времени у нас в Аду провел. Поэтому духов и не выпускают: они дуреют и способны на любую глупость, вроде становления мстительным призраком. Я жалею, что его не получится встряхнуть.

— Ты когда умер? — уточняет Ишим.

Это немного приводит его в чувство, и Ройс уже совершенно спокойно подсчитывает, загибая последовательно пальцы.

— В восьмидесятых примерно. Никогда не был в Америке, но это… — Он смотрит на толпу, на машины, на блеск, сияние огней и вывесок, выдыхает, не найдя иного слова: — Это поразительно!

— Ты ничему не удивляйся, — советую я.

Как никогда прекрасно его понимаю: люди развиваются куда быстрее нашего Ада, в чем-то подзастрявшего в Средневековье. Кажется, что еще вчера я вскачь неслась по полю, в лучших их ковбойских традициях, а сегодня смотрю удивленно на неон, громадные экраны на домах и высотные здания казино.

— И не проявляйся на людях, — вспоминаю я, снова обращаясь к завороженному Ройсу.

— Вам можно, а мне нет?

— А ты попробуй потом объясни, почему через тебя предметы проходят, — хихикает Ишим.

Это в Аду он выглядит вполне живым, а в мире людей становится чем-то вроде бесплотного духа со всеми последствиями. Я с усмешкой иду туда, куда меня тянут прикрепленные к личному делу Амаимона поисковые чары, активированные парой нашептанных слов, не обращая внимания на сигналящие машины. Нахуй, убить ангела даже полутонной куче железа крайне проблематично. Ишим спешит за мной, стараясь не отставать, за нами тащится собачкой невидимый для всех остальных Ройс.

— Уверена, что нам сюда? — хмурится Ишим, вглядываясь в некогда горящую вывеску над входом в ночной клуб. — Думаю, Высший демон побрезговал бы заявиться…

Из ее тона было ясно, что и она тоже, но особого выбора у нас нет: меня тянет туда, а это значит, что нужно проверить. Бросив адский серебряник, поспешно отрытый в кармане, «вышибале» у дверей, обеспечиваю нам беспрепятственный вход внутрь — как я и надеялась, парень оказывается из наших и принимает адскую валюту, иначе получилось бы неудобно.

— Я так понимаю, клуб принадлежит Амаимону, — решает Ишим, продолжая считывать что-то своим амулетом — я запоздало соображаю, что это Самаэль ей его мог вручить, когда посылал ко мне. — Слушай, это же натуральный пункт сбора душ! — возмущается она. — Глянь, вон демоница как к парню присосалась!

Внутри оказывается весьма приятный интерьер в адских же стилях: темно, но тьма неполноценная, с редкими проблесками огней. Просторно, но все равно остается ощущение, что тебя в клетку загнали; яркие огни в центре, где у шеста изгибается девушка. Я, проходя мимо и снисходительно ей улыбаясь, замечаю изящно изогнутый хвост, скольжу взглядом по податливому телу. Ишим тихо шипит и дергает своим хвостиком.

— Это унизительно, — строго заявляет она.

— А мне нравится, — тихо откликается Ройс, но его никто не слушает.

Пахнет дешевым пойлом и не менее дешевыми сигаретами. Я осматриваюсь, отмечая, что большинство посетителей тут все же люди, а не демоны, хотя последние быстренько вытаскивают из всех души. Как заметила Ишим, демоница довольно облизывает узкие губы раздвоенным языком, отрываясь от бесчувственного мужчины. И проверять не надо: его душа уже заложена Аду.

— Мне не нравится, как на нас смотрят, — замечает Ройс, наоборот, начиная плотнее прижиматься к Ишим. — Кара?

Спихивая в стельку пьяного мужика со стула возле барной стойки, я легко взлетаю на его место сама, обворожительно улыбаясь барменше. Тоже демон, я не сомневаюсь. Под моим взглядом медленно начинают проявляться рога и татуировки на белой коже.

— Нальешь выпить? — наклонившись, прошу я, прислушиваясь к повисшей тишине.

Даже терзавший уши всех присутствующих хеви-метал внезапно затихает, как и разговоры присутствующих. Люди, по всей видимости, не понимающие, кто мы такие, тоже замолкают, поддаваясь всеобщему любопытству. На стенах пляшут тени, со спины кто-то загораживает вход.

— Выпить? — повторяет барменша и медленно опускает руку вниз.

Легчайший шорох, неуловимый ухом человека, тихий металлический щелчок. Моя улыбка становится еще шире, осклабистее, когда демоница быстрым движением выхватывает пистолет и наставляет его на меня.

— Пули освященные, дрянь, — выплевывает она. — Дернешься, и у тебя в башке будет пара несимпатичных дыр.

Ишим замирает, схватившись за мое плечо, умоляюще смотря на меня и взглядом упрашивая не делать глупостей. Я безразлично гляжу на оружие и холодно прищуренные глаза демоницы. А у нее печать отступницы на все лицо, еще бы ей не нравился наш визит.

— Забыла представиться, — расслабленно говорю я. — Кара. — Чуть сомневаюсь, но продолжаю: — Наемница Люцифера. — В подтверждение я медленно поднимаю ладонь, чтобы ее видели все, столь же размеренно и аккуратно достаю нож, надрезаю кожу и громко произношу несколько слов на жгущем язык архидемонском. Если бы я соврала, тут же обратилась бы в пепел. Потому я торжествующе гляжу на барменшу: — Стреляй. А потом будешь разгребать все проблемы, которые свалятся на вас после визита легионеров. Я здесь по поручению Сатаны, лучше не надо вставать на пути.

Барменша с сомнением смотрит на нас. Руки у нее дрожат, словно она борется с желанием опустить пистолет. Позади раздаются приглушенный шепотки — видимо, здесь знают мое имя и понимают смысл сказанных слов. Уже неплохо.

— Мы не по вашу душу, — говорит внезапно осмелевший Ройс. — Где хозяин?

Демоница щерится, когда понимает, что перед ней свободная от вечного Ада душа, а Ройс явно жалеет, что открыл рот, видя бездну ярости в ее глазах. Я бы точно пожалела… По реакции барменши я могу понять, что Амаимона тут нет. Меня разбирает досада от того, что мы зря сюда сунулись и потратили время. Меня сюда притянуло, потому что демон часто тут появлялся — наверняка ведь других наших баров в городе нет.

Она сомневается, можно ли нам доверять. Я вижу, как она хочет выстрелить, ее аж трясет от искушения проверить мое бессмертие. А мне тоже интересно. Я касаюсь рукояти меча.

Давай, стреляй, мы обе этого хотим. Но я желаю не погибнуть, а убивать, и шанс появится, только если она нажмет на спусковой крючок. Демоница видит мои глаза и все больше дрожит, зная, что сама оборвет свою жизнь.

— Нам нужен его адрес, — замечает Ишим. — И мы уйдем, клянемся. Никто вас не побеспокоит.

Слова ее, к моему удивлению, действуют. Чуть посомневавшись, барменша опускает оружие, и я сдерживаю разочарованный вздох. Она медленно называет адрес, а Ишим торопливо записывает его на салфетке, вырванной из рук какого-то онемевшего человека, хлестнув его хвостом по лицу. Он осоловело хлопает глазами.

Умирать никому не хочется, а за подпольный бар никто не похвалит. Тем более, если в нем работают изгнанные демоны.

Мы уходим, и только оказавшись на улице, я долго думаю, где бы найти здесь телефонную будку и дозвониться до Самаэля: на амулеты он обычно не отвечает, бережет свою душу, чтобы никто не оторвал от нее кусок. Пора бы обзавестись по примеру Антихриста телефоном… К моему удивлению, небольшой смартфон мне скромно протягивает Ишим, пожимает плечами: «А что тут такого, надо идти в ногу с людьми». После минуты выслушивания воплей какой-то песни и визгов гитары я имею счастье обращаться к самому Антихристу.

— Самаэль, я тебя умоляю, смени мелодию, — вздыхаю я вместо приветствия. — И да, у меня для тебя подарочек. Хочешь иметь счастье раньше ангельского спецназа разнести подпольный демонский бар, не учрежденный руководством? Вот и умничка. Пиши адрес…

Мы обещали, но больно уж нагло та девица тыкала в меня пистолетом — я такое ой как не люблю… С чувством выполненного долга я возвращаю мобильник Ишим. С опаской посмотрев, словно надеясь на экране увидеть самого Антихриста, она убирает его в карман. А нам стоит уйти подальше от бара: Самаэль любит карать виновных и испытывает прямо-таки нежную любовь к взрывам целых домов, и нельзя исключить, что он увлечется и нас тоже заденет.

— Куда там? — Я вырываю салфетку у Ишим. — Еще непонятней могли написать, умники?

Ройс закатывает глаза и предлагает мне самой в следующий раз писать адрес, а не пугать честных демонов. Ну, насчет честных — это он хватил…

— Так, дружно взялись за ручки и…

— И вскричали «Ave Satan»? — предполагает Ройс, за что непременно получил бы подзатыльник, будь чуть более живым.

Я, убедившись, что людей вокруг нет, достаю рабочий амулет-телепорт и мощным рывком в пространстве переношу нас, ориентируясь только на адрес. Повезло — в стену не впаяло, оказываемся мы возле высотного здания, горящего сотней огней, в центре города.

— Богато живет, — признает Ройс, разглядывая небоскреб. — И что, все его?

— Если не ошибаюсь, верхние два этажа, там вроде студии, — вчитывается в собственный забористый почерк Ишим, прикусывая от усердия нижнюю губу.

— Идем? — говорит несмело Ройс.

Едва он успевает это сказать, вдруг окно последнего этажа осыпается осколками и прямо перед нами падает человек в черной рубашке и джинсах. Кажется, я слышу вскрик и явный треск костей, инстинктивно выхватываю меч, хотя несчастного действительно милосердней было бы добить.

— Надо же, живой, — искренне удивляется Ишим, когда незнакомец перед нами медленно отскребается от асфальта.

— Так демон, что ему будет? — откуда-то у меня из-за спины шепчет Ройс, убравшийся подальше.

Амаимон, покачиваясь, встает, и я наконец различаю его холеное молодое лицо. Я видела его пару раз, еще когда служила на границе несколько десятилетий назад: а ведь не изменился, разве что глаза почернели от ярости. Попадаться на его пути, когда демон в таком состоянии, — натуральное самоубийство, и даже я испытываю малодушное желание сбежать.

— Вы еще нахуй кто? — хрипло интересуется Амаимон.

— Так это… — путается Ишим. — Мы от Люцифера.

Демон мельком осматривает нас.

— Что еще за Святая Троица? Люцифер снова решил убедить меня вернуться?.. А, неважно. Сейчас есть и более насущные проблемы.

Мы задираем головы, шея чуть ноет: вот тебе и наука, Кара, что не надо спать за столом. Все это мелочи, но только они и лезут в голову, заслоняя страх. Я подозревала, что Амаимон не сам решил из окна выпрыгнуть забавы ради, но такое… Расправив четыре крыла, над нами парит архангел, при этом излучая такой свет, что глаза болят. Я щурюсь, но потом решаю, что прикрыться рукой надежней будет.

Ройс матерится в голос, понимая, что бояться тут не Амаимона нужно. Я ловлю себя на мысли, что впервые действительно искренне согласна с ним. Архангел способен снести нас четверых одним ударом. Ну, ладно, Амаимон, может выжить, но я точно нет.

Мириться с этим я уж точно не собираюсь и, не думая, выхватываю меч, заткнув куда поглубже глас разума.

Глава 5. Демоны не летают

Архангел — отсюда не разглядеть его лица, но знакомый доспех мне подсказывает, что по душу демона явился сам Уриил, — выхватывает сияющий меч, и ничего хорошего сей жест не предвещает. Даже мне больно смотреть на излучающий свет клинок, а Амаимон с Ишим так вообще закрывают глаза. Их я едва успеваю оттолкнуть в сторону, прежде чем архангел обрушивает на нас меч. Земля идет трещинами в том месте, где пару секунд до этого мы стояли, Амаимон ругается, Ройс, кажется, тоже, а Ишим, наивно полагая, что это ее спасет, выхватывает из ножен кинжал.

Я понимаю, что мы отнюдь не в выигрышном положении: низший демон и дух ничего противопоставить Уриилу не смогут, а адский полководец еще не пришёл в себя после падения. Выходит, спасать жизни опять придется мне, но я, увидев мощь этого архангела, начинаю как-то сомневаться в своих силах. Давно я не сражалась с ангелами в небе, но внутри от предвкушения что-то дрожит, пьянит.

Не тратя времени, я отрываюсь от земли, и тут же приходится упасть на одно крыло, уворачиваясь от архангела. Обманным рывком ухожу в сторону, сама прогадывая его движения и стиль атаки. Он использует не классические небесные стойки, да и крыльями машет слишком небрежно, и все это в который раз наталкивает на мысль, что архангелы проходят дополнительную подготовку. Я была рядовым, и ничего подобного не видела, а Варахиила, другого архангела, когда-то победила лишь из-за везения. Впрочем, сумела это красиво представить и прослыть одной из лучших наемников.

Пора, блядь, оправдывать репутацию!

Уриил снисходительно улыбается, когда я пытаюсь отвлечь его от друзей в надежде, что Амаимон догадается помочь. Но демон медлит, а я не перехожу в атаку, сосредоточившись исключительно на защите. Клинок Света сталкивается с моим, вызывая дрожь по всему телу, но мой меч выдерживает удар и не ломается. Стараясь не думать, насколько его так хватит, я опять ныряю вниз. Архангел практически смеется над тщетными уловками.

Мы обмениваемся еще несколькими ударами, а свое падение от толчка в грудь я успешно маскирую под пируэт. Уриил пикирует на меня сверху, и я выставляю меч вперед. Его клинок задевает бок; я проваливаюсь на полметра вниз от внезапной вспышки боли. У архангела на руке маленькая царапина.

Смертоносный меч прошивает воздух в паре сантиметров от моей шеи, я делаю неуклюжий выпад. Разумеется, подготовка у Уриила лучше, физически он сильнее, но я не собираюсь сдаваться, вновь и вновь стремительно налетая на него, пытаясь пробить защиту. Архангелу это быстро надоедает.

Бросает меня и устремляется к земле. Я оглядываюсь, ища его цель, и в ужасе застываю. Ишим пытается заслонить Ройса, ведь дух безоружен, а Уриил нацелил меч прямо на побледневшую демоницу. Страшно выругавшись на енохианском, я падаю на архангела сверху, вцепляясь в перья дикой кошкой. Его немного заносит, но крыльев у него четыре, и он только замедляется, пытаясь стряхнуть меня, как надоедливое насекомое.

Мой меч летит вниз, вонзаясь в асфальт прямо перед Амаимоном. Он несмело берется за рукоять, и, к счастью, мое оружие не обладает привычкой бросаться на каждого чужака. Я повисаю на архангеле, пытаясь ударом ноги выбить светящийся меч, но Уриил держит его крепко.

Архангел сосредоточенно молчит все время схватки, я шиплю и рычу, как озлобленный демон. Понимая, что я осталась без оружия, он намеревается сначала прирезать меня, а после вернуться к Ишим. Я зависаю в воздухе, наивно думая, что все обойдется.

Уриила с курса сбивает закрутившаяся штопором огненная магия, он пролетает мимо, едва задев мое плечо. Зажимая мокрую рану ладонью, я вслепую шарю рукой по поясу, но не нахожу кинжала. Блядство.

Амаимон что-то кричит и жестикулирует, что должно означать, что Уриила надо сдернуть вниз, где он помог бы с ним расправиться. Я знаю, что ангелу можно подрезать сухожилия на крыльях, из-за чего он больше не сможет летать, но под рукой у меня нет оружия, да и бездумно подставляться под меч Света я не хочу. Жаль, что даже Высшие демоны бескрылы и от Амаимона помощи не дождешься.

Я решаюсь на самую сумасшедшую атаку в моей жизни, но отчетливо вижу нож на поясе Уриила, который могла бы достать. Зря я бросила меч, но с ним в руках не смогла бы оттащить архангела от Ишим. Выставляю вперед остро заточенные ногти, целясь в глаза пернатого. Он широким ударом отмахивается, тем не менее, я врезаюсь в архангела, заламываю ему руку с мечом и стремительно отбираю нож, к которому он тянется второй рукой. Отбив им меч, я ускользаю за спину Уриила, уворачиваюсь от хлестких перьев, при этом все же получая несколько порезов на лице и руках, но рассекаю сухожилия крыльев, а из одного крыла удачно выдираю клок маховых перьев. Архангел кричит как обычный пернатый, и я с наслаждением понимаю, что убивать их довольно легко.

Теряя перья, он падает вниз, где уже поджидает Амаимон. Все равно даже бескрылый Уриил довольно опасен, потому я тоже приземляюсь и складываю крылья, мешающие здесь. Пинком Амаимон отбрасывает в сторону оружие архангела, и, приказав Ишим держать Уриила, хватается за мой меч. Он слишком легкий для демона, и Амаимон неопределенно хмыкает, взвешивая его в руке, но взмахивает им, рассекая вены Уриила, и для надежности ранит в живот. Золотая кровь пачкает асфальт, а я, зачарованная, смотрю на нее.

У меня же тоже такая была, а я никогда не думала, почему она после проклятия потемнела, став вишневого цвета. Архангел, скованный печатью Амаимона, хрипит на земле передо мной, потрепанный и сверженный, а я о таких глупостях думаю. И все же интересно. Я перевожу взгляд на испачканную ладонь, которой я касалась плеча, но она бордовая. Не черная, как у демонов, не золотая, как у ангелов, даже не красная, как у людей.

Я вытираю руку о штаны. Что ж я за существо такое?

— Почему? — раздается голос Уриила. Не хриплый, как у нормального умирающего, а, как обычно, чистый и звонкий. — Ты не должна летать. Демоны не летают.

— Ты за кого меня принимаешь, уебок? — рычу я.

Архангел смеется, пачкая золотом губы.

— Так кто же ты тогда? Не ангел, это точно, да и на Падшую ты походишь лишь обликом.

Я беру его слова на заметку, но ничего не отвечаю, стою, смотря на небо. Среди темных туч проглядывает алая пелена, значит, там уже знают об умирающем. Не хочется встречаться с новым отрядом пернатых.

— Почему ты защищаешь этого демона?

Оборачиваясь к Ишим, я вижу сосредоточенное лицо и недетские глаза. Она холодно разглядывает архангела, но в глубине я ощущаю страх. И благодарность мне за то, что я не отвечаю Уриилу.

Я ее почти потеряла однажды, но знать об этом архангелу не нужно, и я не стремлюсь открывать ему душу. Мой демон, хочу и защищаю. Звучит это немного собственнически, и я рада, что Ишим не может читать чужие мысли.

— За него мстить придут? — беспокоится Ройс. — Наверное, лучше уйти.

Амаимон кивает и предлагает нам свою квартиру. Усмехнувшись, я отнимаю у демона свой меч, а у Ишим мобильник. Оставлять Уриила нельзя, да и Люцифер будет рад хоть какому-нибудь пленному, из которого можно вытянуть что-то о планах Рая. Если архангел не помрет, пока Антихрист на звонки не отвечает, конечно. Еще не остывшая после драки, я быстро раздражаюсь, готовая придушить Самаэля.

— Что опять? — зло спрашивает он. На фоне я слышу чьи-то крики. — Я бы лучше сам пошел, а то ты звонишь каждые пять минут.

— Полудохлый архангел интересует?

Антихрист определенно чем-то давится и долго и со вкусом кашляет.

— Ни минуты спокойно не можете… Амаимон жив?

— Весьма. Все в порядке, кроме, собственно, Уриила. Так что, добивать или ты его заберешь? — Меня трясет от нездорового смеха.

Самаэль думает недолго. Архангел в плену — это большая удача. Эти сукины дети чаще всего безмятежно царствуют в своем заоблачном городе, не выбираясь из него, и нам выпала большая удача, если так подумать. Так что от моего предложения Самаэль не отказывается и обещает непременно прислать кого-нибудь из своих за пленником. Я обрываю звонок и протягиваю телефон Ишим.

— Давайте ко мне, — устало говорит Амаимон. — Поговорить надо.

Я киваю, Ройс соглашается. Ишим неотрывно следит за Уриилом, словно в страхе, что он вот-вот вскочит и нападет с новой ярость. Нет, слишком слаб он, чтобы двигаться или говорить, только грозно сверлит меня взглядом.

— Бестолочь, — беззлобно улыбаюсь я, трепля Ишимку по волосам и чуть не укалывая ладонь об рожки. — Все нормально, идем.

Это Ишим будто бы немного успокаивает, и она облегченно вздыхает, отрывая взгляд от архангела. Я прикидываю, сколько времени нужно нашим, чтобы добраться сюда. На улице оставаться слишком опасно: город принадлежит ангелам, и они могли выставить патрули. Но, с пробитым боком, накрытый наскоро сплетенным заклинанием от адского Короля, Уриил не сможет никуда уползти.

Амаимону надоедает ждать, и он щелкает пальцами, перенося нас в свои апартаменты. Немного ошарашенная внезапным переходом, я оглядываюсь по сторонам. Несомненно, это квартира демона: просторная, дорогая, обставленная в темных тонах, еще это большое окно, сейчас разбитое, открывает прекрасный вид на сияющий город. Но по комнатам как ураган прошелся: все изломано и разбито, перевернуто, ободрано, на полу большая хрустальная люстра, а пятна демонской крови на полу показывают, что Амаимону пришлось нелегко. Но никаких серьезных ран я у него не вижу: залечил уже.

Адский полководец с сожалением разглядывает оставшееся от минибара, Ройс заинтересованно вертится рядом с дорогим алкоголем. Дух все равно пить не может, вспоминаю я, так что пусть хоть посмотрит, не жалко. Я сажусь на сравнительно целый кожаный диванчик рядом с Ишим и терпеливо жду, пока Амаимон разливает шотландский виски. Попробовав, я с наслаждением откидываюсь назад. Да, куда уж мне с моим дешевым пойлом. Посомневавшись и увидев, что ни со мной, ни с демоном ничего страшного не произошло, Ишим тоже решает взять свою рюмку, бросив извиняющийся взгляд на Ройса.

— Я должен поблагодарить вас за спасение моей жизни, верно? — фальшиво улыбается Амаимон. — Теперь понимаю Люцифера: ты, Кара, и правда многого стоишь.

Я киваю в ответ на лесть, зная, что надо показать демону, будто я на его стороне. Вряд ли он всерьез благодарил меня — сам бы мог справиться с архангелом, если бы повезло, — но я могла бы упомянуть при Сатане, что решающий удар нанес именно он, и Амаимону простили бы многое. А уж прощать там есть что, я уверена.

— Предлагаю сделку.

Рассмеявшись, Амаимон кивает. Ройс убито качает головой, шепча себе под нос что-то вроде: «Жаль, неплохой мужик был», видимо, ожидая, что больше минуты полководец уже не проживет. Но мне после схватки не хочется меч доставать.

— Сделка… А ведь прав Уриил — замашки у тебя демонские. — Я зло щурюсь в ответ. — Так что там за сделка?

— Мы спасли твою жизнь, и ты теперь вернешься в Ад. Это серьезный долг, Амаимон.

Задумавшийся Амаимон молчит, и я его в какой-то степени понимаю. За побег из Ада можно получить неслабое наказание, но Люцифер его не убьет: ценный кадр и все такое. А вот ангелы легко уничтожат зло, при этом радостно и всепрощающе улыбаясь.

— Почему ебаные светлые на тебя вообще накинулись?

Все же я могу понять отряд довольно сильных воинов, но целый архангел — это даже для Короля Ада слишком. То есть бить собирались наверняка и без шансов на спасение. Чем же Амаимон так светоносным насолил?

— Долгая история, — не торопится рассказывать демон, но нам троим интересно, и отступать мы не намерены. — В общем, дело в человеке с необычайно сильным даром провидения.

— Женщина? — Ройс угадывает, и Амаимон соглашается.

— Она продала мне душу некоторое время назад, а я увидел ее дар. И ведь продала за какую-то ерунду — брат умирал, что ли…

Ишим ерзает на диване: ей это вовсе не кажется ерундой, но она дальновидно не открывает рот. Я дергаю ее за рукав, чтобы не привлекала внимания, и демоница тихо шипит на меня. Ну ничего себе…

— Значит, в итоге вы переспали, и она тебе не надоела? — уточняет Ройс. — Я не думал, что демоны могут любить.

— Да какая там любовь… Просто привязанность, необходимость поговорить с человеком. А потом она полетела в отпуск куда-то в Европу и упала там с крыши во время какого-то блядского экстремального восхождения, пока я не видел. Говорят, несчастный случай, а я ничем не мог помочь.

Я киваю. У него ведь нет крыльев, как у большинства остальных демонов. К своим я привыкла относиться как к чему-то обыденному и привычному, ведь никогда их не лишалась. Странно думать, что остальные вокруг не могут взлететь, когда для меня это легче, чем дышать.

— И поэтому вы ушли из Преисподней? — робко спрашивает Ишим.

— Хотел разобраться, что там произошло, но ничего не нашел. Наверное, правда несчастный случай. Люди ведь… довольно хрупкие и очень неудачливые существа.

Ройс то ли оскорбленно, то ли соглашаясь, вздыхает. Амаимон же не выглядит лжецом, и я готова поверить в его историю, которая не нова для Ада. Смертные для демонов — не более чем интересные игрушки, но бывают и исключения из правил, тянущие на сюжет для какого-нибудь остросюжетного любовного романа. Мне не хочется расспрашивать еще больше, потому что это явно причиняет Амаимону сильную боль; была девушка ему любовницей или понимающим другом, это уже не так важно. Все равно ее не вернуть.

— Теперь ты пойдешь в Ад? — Невольно я возвращаюсь мыслями к заданию. — Раз ничего не можешь сделать, а Небеса посылают лучших бойцов.

— Я мог бы платить тебе за охрану.

Презрительно усмехаюсь:

— Я не продаюсь, Амаимон. Запомни это получше.

Он не спорит — молча вытаскивает сигареты и курит. Я взмахом ладони отгоняю от себя дым, встаю. Я смогла заинтересовать его, и теперь Амаимона волнует множество вопросов: об ангелах, Падших и не очень, о демонах и Апокалипсисе. Вряд ли слухи о нем прошли мимо, и он знает, что Люцифер собирает войска, и ему нужен кто-то, кто может вести их.

Он вернется, я чувствую. Иногда всем нам нужен небольшой отпуск, но конец Света — это интересней, чем Лос-Анджелес. Хотя что-то схожее в этих двух понятиях все же есть.

— А как девушку звали? — спрашивает Ройс. — Я могу поискать ее среди духов.

— Эделия Мелтон. Вряд ли ты ее найдешь.

— Он постарается, — обещаю я. — До встречи в Аду.

Амаимон понимающе кривится, ведь фраза звучит как обычная угроза, а не дружеское пожелание, которым является. Игнорируя существование двери, я хватаю не успевших попрощаться Ройса и Ишим и взмахиваю крыльями. Спустя секунду они уже под окном, на земле, откуда забрали архангела. О битве напоминают только замазанные пятна крови на асфальте.

— Домой? — спрашивает Ишим.

Я не против.

***

Дома пахнет серой, кровью, похлебкой из какой-то дряни и безнадежностью. Не знаю, как она вообще ощущается обонянием, но без этого слова определение не было бы полным. Безнадежность — это как болезнь, передающаяся от демона к демону, и от нее несет чем-то гнилостным. Я втягиваю стоячий воздух и ежусь не от холода, но от понимания, что болезнь такими темпами и до меня однажды доползет.

Не знаю, как оказалась на передовой, — не была тут с тех пор, как отказалась сражаться. А ровным счетом ничего и не изменилось, смешно даже.

— Сражаться? — Рахаб с пониманием косится на меня, пока я, не щадя глаз, гляжу на противоположный лагерь ангелов.

— Ага, сражаться. С собой.

Демоница — командир восьмого отряда — смеется, срываясь на кашель. Не делая никаких замечаний, я слежу за тем, как она пытается незаметно вытереть окровавленные губы, содрогаясь всем телом, будто выплевывая легкие.

Адский песок здесь забивает глотку, и оттого у каждого воина голос рано или поздно ломается. Рахаб уже вся в этом песке, сама стала им — столько своей крови в него пролила, но упрямо не хочет уходить с передовой. Помня, что сама такой же была когда-то давно, я не спорю.

Она не уйдет, пока мы не победим. Если бы не Апокалипсис, Рахаб бы похоронили тут через пару столетий, как многих таких же демонов. Отпускать ее не хочется. Кто знает, что ждет демонов Там.

— Вы разве верите, что мы победим?

Верить демонам крайне противопоказано, но они верят, подтверждает Рахаб, верят иногда до беспамятства, но кого б это остановило. Ангелы так или иначе не перестанут, и бой опять закипит с новой силой. Во что верят пернатые, тут никто особо не задумывался.

— А я не верю, — шепчу я, чувствуя на кончике языка кровавый вкус ветра. «Ни во что» и добавлять не надо, демоница сама понимает.

— Можно верить и в отсутствие веры, — замечает Рахаб. — Ты вроде сама говорила.

— Да так, песенка есть…

Но согласно киваю. Жить без веры легче, но страшней.

— Ну, и кто же я?

Демоница фыркает, хватается за горло и долго и с надрывом кашляет, отплевываясь кровью.

— Ты Кара, — охрипшим голосом выдавливает она. — Этого всегда было достаточно.

Я явилась сюда для получения этого ответа, осознаю я. Непонятный Падший то ли ангел, то ли демон с клочками души. Сама оригинальность, не спорю.

— Уходи ты отсюда, — искренне советую я. — А то так все легкие выхаркаешь.

— Ерунда. Должен же кто-то…

Рахаб опять срывается на кашель. Я делаю себе заметку: в следующий раз потребовать у Сатаны в награду за задание ее отправления на отдых, а то ж загнется тут. Ради никому не нужного долга.

— Ты не за меня волнуйся.

— О себе как-нибудь сама позабочусь, — я прекрасно улавливаю намек. — Ты только не помри раньше времени.

— Я еще увижу конец Всего, — храбрится Рахаб. — И смерть Михаила, и пылающий Небесный Дворец. Увижу.

А я все сделаю для этого. Ты только не сдавайся.

Я, наверное, впервые так искренне в кого-то верю.

Глава 6. Иренка

Я ожидала увидеть на месте клуба развалины и пепел, но он, к громадному удивлению моему, стоит на месте, работает и принимает меня с распростертыми жаркими объятиями, в которых видится что-то знойное и пошлое, почти блядское. На входе другой демон; когда я лезу в карман за монетой, он только отмахивается. Хозяин пригласил, проходите, как же… Из прохлады ночи ступаю в жар Преисподней.

Клуб продолжает тихо существовать, заманивая все больше душ. Странно, что раньше в одном из самых порочных городов мира не было подобного предприятия. Ангелы чаще всего патрулируют с неба, внимательно осматривая владения, как пастырь — стадо, а внизу, у самого дна, мы можем скромно покупать души у тех, кто запросто их отдает, даже упрашивать не приходится. Люди слабы; они любят этот клуб с неплохой (в адском, разумеется, смысле) музыкой и выпивкой. Кто только не соблазняется на вечер в этом заведении, которое обнаглевший Самаэль назвал своим именем.

Словом, я беспрепятственно оказываюсь там, где ощущается дух самого Антихриста: не то Преисподняя, не то человеческий мир, а людей и демонов в клубе поровну. Я осторожно прохожу сквозь толпу, стараясь ни с кем не столкнуться, но на меня оглядываются — я не скрываюсь и гордо поднимаю голову, но крылья в тесноте не расправляю, боясь помять перья. Ненадолго сосредотачиваюсь и позволяю себе немного сбросить человеческий облик, посыпаться ему, как старенькой штукатурке, обнажая клыки и черно-красные глаза. Магия тут густая, топкая, легко подхватывает.

У шеста танцует не демоница, как было в прошлый раз, а обычная смертная, и я в изумлении нахожу ее тело не таким уж плохим. Девушка худа, но фигуриста, старается произвести впечатление пластикой, и ей это почти удается. Я слежу, как онавыгибается в спине так, что, кажется, кости в позвоночнике трещат. Морщусь от слишком живого представления сломанной танцовщицы и сажусь перед платформой с шестом, снизу вверх лениво наблюдаю за мелькающими стройными ногами. Давай, детка, покажи, что ты можешь.

— Хорошее зрелище? — Самаэль весело улыбается, покачивая рюмкой с какой-то темной дрянью. Я принюхиваюсь, пытаясь опознать.

— Зрелище и правда восхитительное, а ты сидишь спокойно и пьешь, — замечаю я ему снисходительно. — Поражаюсь твоей выдержке, Сэмми.

Он ухмыляется, глядя куда-то сквозь танцовщицу, из-за чего та нервничает и почти сбивается. Я со своего места мягко улыбаюсь напуганной девочке, показывая, что нас все устраивает. Она незаметно подмигивает мне и продолжает свои извивания, но я вижу, что грудь у нее ходуном ходит от прерывистого дыхания.

— Значит, тебе демоницы больше нравятся? — продолжаю небрежно ухмыляться я.

Самаэль нагло щурится — ему можно.

— А тебе?

Я многозначительно молчу и ловко отбираю у парня рюмку. Оказывается, это коньяк. Неплохо…

Начинающий ненавидеть меня Самаэль зло сверлит глазами, и у меня кружится голова. Опомнившись, он сосредотачивает внимание на стоящем на барной стойке стакане. Тот разлетается на мелкие осколки, но та самая демоница, целившаяся в меня из пистолета, покорно убирает стекло. Я радуюсь, что вытирает она воду, а не мою кровь.

— Не хочешь отдохнуть? — предлагаю я. — Нервный ты в последнее время какой-то…

— Под отдохнуть, подозреваю, ты предлагаешь вот эту девчонку? Плохо пользоваться людьми.

Думая, что ослышалась, я дергаю себя за мочку уха, но это ничего не меняет. Я пытаюсь вспомнить, когда это Антихриста стали волновать смертные.

— Кто ты такой и куда дел Самаэля? — удивляюсь я.

— Просто… У меня впечатление, что все разваливается у меня на глазах. Мы хотели начать Последнюю Войну, а сами топчемся на одном месте. Ад разрушен, разорен войнами, у нас ничего не готово…

Девушка у шеста вздрагивает, потому что Самаэль говорит достаточно громко, отчаянно и зло. Надеюсь, она не станет болтать о конце Света каждому встречному, иначе упекут в «дурку», а танцует она неплохо, для человека, разумеется. Было бы жаль потерять такой прекрасный персонал. Я дарю ей еще одну улыбку, прикрываю глаза. Почти чувствую запах ее кожи. Ее вкус.

После согласного кивка Самаэля она соскальзывает ко мне на колени, ерзает, чувствуя шершавую ткань брюк. Я не снимаю ремень с откровенно мешающимся клинком, даже сейчас боясь остаться безоружной и беззащитной, но зато жадно лезу пальцами к ее горячему телу, касаясь аккуратной груди; проскальзываю по спине.

— Кстати, у нас для тебя опять задание, — напоминает нервно Самаэль, возвращая меня в реальность. Девчонка всхлипывает, когда я неаккуратно дергаю пальцами у нее внутри; я успокаивающе глажу ее по дрожащему бедру. — Надо найти кое-кого и вернуть в Ад. Снова… — мрачно продолжает Самаэль.

— Я вам собака-ищейка? — огрызаюсь я. Девчонка на моих коленях извивается и поскуливает. — Бросили мне косточку поглодать, да?

Ухмылка Антихриста явно неспроста, и я уже заранее чую грандиозную подставу.

***

Лай и собачий визг впиваются в уши, мучают, отвлекают, не дают сосредоточиться на своих размышлениях.

— Тебе не кажется это унизительным? — праведно возмущается Ишим, пытаясь удержать адскую гончую на поводке. Задача это сложная и для хрупкой девушки почти непосильная, но она пока стоит. Ройс хочет помочь, но после того как он видит оскал песика, желание это стремительно угасает. Да и не может он, бесплотный, совсем неощутимый.

Так и стоим втроем посреди пустынной улицы, удерживая перелаивающихся и взбешенных псов, не позволяя им разбежаться в разные стороны, а то придется заново их всех долго отлавливать. Лучшие гончие в Аду обычно находятся под неусыпным контролем специально обученных демонов, но после внезапной атаки ангелов псарни оказались разрушены, и ни сторожей, ни псов утром на месте не обнаружили. Только трупы. Недолго думая, Сатана отправил нас, решив не загружать лишний раз легионеров, сражающихся на границе.

Поиск адских гончих труда не составил: они совершенно безумны и заметать следы не умеют, живут одной жаждой убийства. За время, которое они провели на свободе, были разорваны полсотни людей, и правительство начало отстрел диких собак. Портал, разлом меж мирами, вышвырнул их в Польшу и отправил к какому-то небольшому городку с забористым названием.

Ройс все нервно косится на громадного черного вожака, хлещущего направо и налево хвостом-плетью, и худого пса поменьше. Я никогда не спрашивала, как он выживал в Аду, пока его не притащили на пост Стража Врат, но, видимо, в той истории любви к адским гончим было мало. Духи вообще не любят демонов и их слуг, так что в его страхе нет ничего удивительного.

Ишим удерживает сразу пять гончих, и у нее они ведут себя куда лучше: скалятся, но исподтишка. Не знаю, кто придумал этих тварей, но создатель надежно заложил им в голову основу: слушаться хозяина во всем. И пока эти семь псов признают в нас хозяев, бояться нечего. Иначе…

Я наклоняюсь над случайным путником, которому пришла в голову неосторожная идея идти домой через парк. В целом, останки разбросаны метров на десять вокруг: гончие аккуратностью не отличаются, но меня привлекает серебряный блеск среди кровавого месива. Покопавшись, я извлекаю цепочку с подвеской-мечом. Выходит, это была девушка, о чем можно было догадаться и по откинутой на газон и порядком изодранной сумочке. Я пытаюсь оттереть кулон от крови, но никакой тряпки под рукой нет. Ишим брезгливо морщится: ей бы и в голову не пришло забрать вещь мертвеца.

— Ты правда собираешься оставить это себе? — удивляется Ройс, когда я вешаю украшение на шею прямо так, пачкая красным футболку. — Ну, то есть, существуют приметы разные…

— Для духа ты слишком суеверен.

Улыбка Ройса быстро угасает, как всегда, когда ему напоминают, что где-то должна быть его могила и его кости в ней. Я на его месте не волновалась бы так, но это и не мое дело. Убрав маленький серебряный меч за ворот, я непривычно качаю головой. Кровь девушки липнет к шее, но ее можно отмыть, гораздо больше меня беспокоит холод, исходящий от цепочки.

— Что это, неужели сантименты? — с легкой улыбкой спрашивает Ишим.

— Нет, боюсь, это банальное воровство. Люди же предпочитают воровать у мертвых, так чем мы лучше? Там, кстати, в сумочке деньги должны быть. Чай тебе купим, возьми.

Слова истекают ядом. Ишим не соглашается, а я не настаиваю. Где-то далеко визжит кот — их я тут слишком много видела, разных мастей и размеров. Адские псы, как и любые самые обычные собаки, настораживаются, острые уши дрожат, ища источник крика, а полные пламени глаза недобро щурятся. Я чувствую, что стая вот-вот сорвется с места, и тихо насвистываю случайный мотив, отвлекая их от кота. Гончие ворчат, но остаются на месте.

— В псарню их надо как можно скорее. Идите, я догоню.

Кивнув, Ишим растворяется в воздухе вместе с Ройсом, который, кажется, пытался что-то сказать. Я опять остаюсь одна, разодранный труп не считается. Скоро приедет полиция, и даже учитывая, что они меня не увидят, я не хочу оставаться в парке. Тем более, есть одно дело.

Я взлетаю, направляясь к городу — серому, приземистому, не чета Варшаве, в которой я была ненадолго пару лет назад, хотя вроде бы этот находится недалеко, в нескольких часах езды. Тут улицы словно вымерли, превратились в пустые коридоры разрушенного лабиринта. Это ясно — люди боятся псов, а слухи об ужасах, творимых гончими, словно зараза, яд, проникли в каждый дом. Пробуя воздух на вкус, я ощущаю не только привычный дым и бетон, но и кровь. Этот запах тут буквально висит, колет тонкими иголками легкие изнутри, грудь распирает. Колет и губы, когда я довольно ухмыляюсь.

Мало кто знает, что Цербера держали в той же псарне после закрытия Чистилища, еще меньшее количество демонов знало, что легендарный трехглавый пес находится в небольшом польском городке. Как-то так вышло, что мне нужно было вернуть именно Цербера, а гончие оказались удачным прикрытием. Никто не должен знать, насколько просто сбежать из Ада…

Искать его уже сложнее, и Ройс с Ишим мне тут не помогут; Самаэль неоднозначно намекнул, что это дело только для меня одной. Я осматриваюсь, думая, куда бы подалась на месте пса. Во всем этом задыхающемся городке вряд ли найдется место, интересное трехглавому монстру, но я хочу попытать удачу. Сегодня, скорее всего, какой-то необычный день, потому что мне это удается. Пролетая низко над крышами, я вижу трехэтажный дом на отшибе, поле вокруг и человека, сидящего возле большого, под метр в холке, пса. Приглядевшись, я вижу, что это, оказывается, ребенок. Любопытно. Сжимая амулет невидимости в руке и медленно сбрасывая заклинание, я спускаюсь на землю.

Девочке лет десять, у нее давно спутанные рыжие волосы, а по лицу рассыпались веснушки. Маленькая, неуклюжая, но похожа на задорного котенка. Я права ведь: тут везде кошки. Возле нее — громадный страшный пес, глядя на которого, я чуть вздрагиваю.

— Ты местный Дьявол, что ли? — вдруг спрашиваю я помимо воли. На моей памяти пес только Люциферу одну из голов на колени клал — он ему нравился, что Цербер, извращенное магическое создание, порожденное придворными колдунами, позволял себя гладить.

Девочка, не ожидавшая меня, вздрагивает всем телом, и Цербер приоткрывает один глаз, изучая меня. Помнит ведь, он тоже какое-то время хранил Врата Ада вместе со мной, поэтому не бросается, но издает тихий гортанный рык, от которого внутри все узлом перекручивается.

— Я не Дьявол, — отвечает девочка ровно и спокойно. — Я монстр.

Вот как. Я аж давлюсь подготовленной речью о том, что надо отпустить чужого песика, а она смотрит на меня наивными голубыми глазищами. Как безоблачное небо. Как у Ишим. Что-то страшное есть для меня в этой светлой чистоте, что хочется бросить все и пойти прочь. Я уже тогда знаю, что пса она мне не уступит — или он сам за мной не пойдет.

— Значит, монстр, — киваю я. — И кто же тебя так назвал? Ладно, не важно. Пес тоже монстр, вот вы и спелись, теперь понимаю. И все же, я должна его забрать…

— А ты?

— Я? Я самый большой монстр.

Девочка заливисто смеется, Цербер согласно скулит. Я присаживаюсь рядом с ней на сухую траву, чтобы удобнее было разговаривать, и кладу ладонь на лоб одной из песьих голов. Цербер рычит громче, и мне приходится ее убрать. Не уйдет.

— Как ты его нашла?

— Он оттуда выпрыгнул, — охотно делится ребенок, указывая пальчиком на землю. — А ты с неба упала, я видела.

— Приземлилась.

— Упала! — настаивает на своем она, хмурясь.

Решив не спорить, я киваю, поражаясь, как многое она, сама того не зная, понимает. Ребенок не замолкает, найдя во мне благодарного собеседника — молчаливого и погруженного в свои собственные проблемы и планы, она пересказывает мне что-то, писклявый голосок не замолкает ни на миг, но до меня не долетают слова — только звуки. Я гляжу в глубокие глаза Цербера, упрашивая его идти в Ад, но он не двигается с места, только постукивает по земле хвостом сердито. Я берусь за ошейник, но пес утробным урчанием одергивает меня. Один пес Люцифера рычит на другого — смешно.

Я сначала решаю выждать немножко перед новой попыткой. А потом незаметно остаюсь еще на полчаса, постепенно забывая о том, что надо вернуть Цербера в Ад. Но что ж с ним делать, если не идет? Я решаю приручить его сначала, дать привыкнуть.

Девчонку звать Иренка, она живет в том самом кривом доме возле поля вместе с матерью, к которой наведываются злые кредиторы. Как оказалось, друзей у нее нет, да тут дружить не с кем: все такие же серые, как и сам город. Я рычу и скалюсь, а она не боится, улыбается; слава Деннице, хоть за ухом меня не чешет, как поселившегося тут Цербера. Он все грозно смотрит на меня и не дает увести, цепляется за свою маленькую хозяйку.

Самаэль передает приказ тащить в Преисподнюю саму девчонку, чтобы пес следовал за ней, но у нас нет права на ее душу. Я злым коршуном кружу над Иренкой, не зная, как подступиться и с чего начать. Медленно проходят дни.

Наведываясь к ней в третий раз, я замечаю на щеке Иренки наливающийся синяк. Мать ее бьет, и девочка сбегает к громадному псу, с которым чувствует себя защищенной, обогретой и успокоенной. Цербер неделю проводит здесь, невидимый для всех людей, а я, срываясь на такой же собачий взрык, опять прошу у Люцифера отсрочки.

— А почему ты — монстр? — спрашивает однажды Иренка.

Ее не пугает трехглавый пес, не пугают мои крылья. Странный ребенок. К тому же еще и любопытный.

— Я убиваю людей. И не только их, всех подряд. Ангелов и демоном.

Она и тут не пугается, лишь задумчиво чешет затылок. С ней так сложно говорить: она не понимает значения большинства моих слов, потому я намеренно упрощаю и коверкаю свою речь.

— Мой папа был полицейским и тоже убивал. Но он ведь хороший.

— Он убивал плохих людей. Я — всех.

Снова пауза, снова Иренка думает.

— Так ты преступница? — Я киваю. — И тебя ищут?

— А я сама себя ищу.

На следующий день Иренка не приходит. Я радуюсь и пытаюсь стащить с места лениво ворчащего Цербера, но он снова упирается, клацает на меня зубами. Рыча не хуже него, я ничком падаю на сухую осеннюю траву, всем телом ощущая холод земли. Скоро окончательно придет зима, а пес, похоже, решил поселиться на этом поле. Я не могу потерять столько времени.

— Врач говорит, я горячая, как котлы в Аду, — радостно трещит Иренка, лежа на кровати. Я сижу на подоконнике и уже жалею, что решила проверить, жива ли она.

— В Аду нет никаких котлов, — хмуро поправляю я. — А на Девятом холодно. Пиздец дубак.

— Ты откуда знаешь?

— Живу я там! — срываюсь на крик я. Девочка с головой залезает под одеяло — только глаза и сверкают.

Что он в ней нашел, Цербер? Обычный человек, слабый, ее же обижают все, кому не лень, а она терпит. И в сказку верит, хронически, меня ее частью считает и его — осколок первородной тьмы. Я облизываю сухие губы, думая, как же она могла привлечь внимание пса. В мире миллионы таких детей, наивных, добродушных… светлых?

Он к свету тянется, как многие из нас. Обжигаясь, глядя на ослепляющее сияние пустыми глазницами, умирая, но не позволяя себе отойти. Я тяжело приваливаюсь спиной к холодному стеклу. Страшно подумать, но когда-нибудь и на меня найдется этот самый Свет. Страшно подумать, что он со мной сделает.

Глядя в небо, я вижу глаза Ишим. Могут ли у демона они быть такого чистого цвета?

— Кара, а как ты убиваешь? — говорит она, толкая меня острым локотком в бок, когда мы снова встречаемся у Цербера. Иренке немного легче.

— Беру и убиваю… — У меня вовсе нет настроения болтать. — А тебе, собственно, зачем?

Иренка мнется, но все же выдает:

— Те… ну, люди, как ты их зовешь, кредиторы? Опять приходят к маме, она теперь в синяках вся. Это же несправедливо…

Вот так и заканчивается свет. Они ведь рядом со мной пачкаются все, увязают в болоте жестокости, а потом им начинает нравиться убивать. А Ад радостно хохочет, бьется, плещется рядом, протягивает свои руки к сомневающейся девчонке. Мне говорили ее увести — она уходит сама. И никакой ангел не заглянет в такую глушь, чтобы ее спасти.

— Мать сама тебя бьет, что такого? — огрызаюсь я, единственной попыткой тащу ее прочь от Ада, отталкиваю от края. Пес грустно глядит своими безднами глаз.

Девочка серьезнеет, в ее глазах мне чудится небывалая взрослость.

— Мама — это мама! Ее бить нельзя!

В кармане пульсирует светом амулет — это Самаэль уже чует в ней червоточину мрака, спешит напомнить мне, что девочка должна оказаться в Аду вместе со своенравным псом. Я только выполняю приказ — кто обвинит палача в приговоре?

— Ладно, ладно, поняла. — Я щелкаю пальцами, будто озаренная внезапной идеей; актер из меня никакой. — На, вот, держи.

В детских руках кулон-меч выглядит совсем невинно, пропадает хищный блеск серебра, острие не так взрезает воздух. Я не хочу давать ей нож, но это пожертвую с радостью — цепочка все же давит шею, как пеньковая веревка. Ребенок в ужасе смотрит на меч, словно на руке у нее свернулась ядовитая змея.

— Это же… Галкин, — шепчет она, потерянно глядя на кулон.

Чувствуя досаду, я отворачиваюсь. Городок маленький, все друг друга знают в лицо. Но теперь отбирать кулон уже поздно, и я с интересом жду следующих, решающих, слов.

— Так это… ты ее? — она давится плачем.

— Я монстр, Иренка, — припечатываю я, ничего не отрицая, как и не подтверждая. Мне — Аду — нужно, чтобы она скатилась к нам вниз.

Взгляд у нее такой, будто ее только что жестоко предали. Я не чувствую решительно ничего, глядя на худенькую дрожащую фигурку.

— Ну, беги домой, — подсказываю я.

Она бежит, прижимая к груди страшное украшение. Мы с псом смотрим ей вслед, и взгляд у Цербера усталый и укоряющий. Он уже не виляет хвостом Иренке, не блестит глазами: света в ней все меньше, греться нечем.

На поле девочка долго потом не приходит, мне в конце концов надоедает ждать, и я провожу время внизу. Пес из раза в раз отказывается уходить, рычит, скалится. В итоге скулит, пряча морды в траве, как потерянный щенок, дрожит от холода, пробирающего насквозь редкую облезлую шерсть. Люцифер, теряя терпение, готов наплевать на него, и Цербер, понимая это, пробует жить дальше. Не выходит.

Он привык к этой девочке, для него на ней весь мир клином сошелся, потому ему так больно. Привыкать нельзя. Это смертельная ошибка, которую совершают все. Со временем я научилась чувствовать грань.

А она все же приходит, рыдающая, встрепанная, уже не светлая, а мутная какая-то, похожая на солнце, скрытое за туманом. Цербер с визгом срывается с места, и я, увидев блеск амулета и извинившись, взлетаю в мир людей, оставив Нат в смятении смотреть вслед. Пес облизывает девчонке руки, и я отрешенно замечаю, что они перепачканы в крови.

— Ты его убила, — усмехаюсь я. Радости же не чувствую никакой.

— Он хотел меня обидеть, — выдает Иренка. — Там было темно, я испугалась…

— Теперь понимаешь? Все мы преступники, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.

— Забери! — Она протягивает окровавленный кулон.

— Нет уж. Это твое оружие.

Мне остается только надеяться, что теперь Цербер перестанет боготворить эту девочку. А ей вновь придется убить. Я не сильна в чтении души, но это вижу отчетливо. Иренкин ангел-хранитель висит за правым плечом девочки призрачным упреком. Я с улыбкой кладу руку ей на левое плечо.

Все мы монстры. Надоело мне так жить, так что ж поделать? Многим надоело. Иренке вон, тоже.

Девочка не приходит неделю, и я наконец решаюсь глянуть, как она там. В квартире натыкаюсь на пьяную рыдающую мать, которую уже не заботит, кто я и как вообще сюда попала. Она же сбивчиво говорит, что дочка упала с дерева. Шею свернула. Раз — и все.

На душе как-то пусто. И холодно, как на Девятом, как в Аду, куда девочка и попадет.

Люцифер треплет по холке Цербера, что-то вполголоса шепча ему на ухо. Я скромно отхожу в сторону, не мешая им. Награду я получила — деньги и отпуск Рахаб, и по-хорошему, уйти бы пора, но что-то меня держит. Интерес к судьбе Иренки, наверное, хотя я старательно пытаюсь забыть ее.

— Долго будешь стоять? — слышится ехидный голос. Я по традиции испытываю желание врезать Самаэлю, но я все же не самоубийца.

— Ты здесь что делаешь?

— Пришел поприветствовать любимого питомца, — выкручивается Антихрист. Цербер сердито рычит в ответ и пытается укусить — чувствуется любовь аж за километр. — Ты проводишь блестящую работу с населением?

Я перевожу на него непонимающий взгляд.

— Одиннадцатилетняя девочка зарезала кухонным ножом двоих людей, пытавшихся ночью вломиться в квартиру. На следующий день этот несчастный случай.

Самаэль хитро косится на меня — видимо, ждет, что я опрометчиво помчусь мстить за Иренку. Я показательно засовываю руки в карманы джинсов. Нет смысла.

— А я надеялся на занятное зрелище, — разочарованно говорит Антихрист.

— Боевик себе какой-нибудь скачай и наслаждайся, — огрызаюсь я. — Правда, Самаэль, уйди. Мне очень паршиво.

Он правда уходит, понимая, что лучше пока оставить меня в покое.

Я несмело оглядываюсь по сторонам, словно надеясь увидеть призрак Иренки. Надеяться так же глупо, как и привыкать.

Глава 7. Звезды

В комнате душно настолько, что я прерывисто выдыхаю, умоляя себя не хвататься за горло, показывая свою беспомощность. Кислород вокруг словно выжгло — безграничной ненавистью, волнами окатывающей нас и едва ли не сбивающей с ног своей остротой и реальностью.

Душно так, что глаза слезятся, и я беспрестанно моргаю. Вокруг все шипит — тихо, угрожающе, словно угли водой окатили, но существо, прижавшееся к стене, гораздо опаснее каких-то там тлеющих головешек. Я внимательно слежу за ним, просчитывая все возможные варианты развития событий, как учили на Небесах. До сих пор не могу отделаться от этой привычки. Вздрагиваю, сбиваюсь.

Тварь незамедлительно бросается вперед, оттолкнувшись от стены. Ишим кричит что-то предупреждающее, пока Ройс всеми силами убеждает упирающуюся демоницу отойти в безопасное место. Теперь, когда я понимаю, что они не могут пострадать, я вполне могу немного разойтись.

От удара в живот противник кричит, и в вопле слышится изумление. Я отвечаю ему усмешкой и выхватываю из ножен меч, ослепляя тварь стальной вспышкой. Прижимая ладони к глазам, она шарахается в сторону, скрипуче взвизгивая. Я не пытаюсь убить, только небрежно взмахиваю мечом, легко взрезающим шелк тьмы, окутывающий исхудавшую фигурку.

У парня трясутся руки, а глаза полубезумны, но губы кривятся в улыбке, такой отвратительной, что я не могу не сверкнуть мечом перед его лицом, хотя и не планировала это делать. В глазах сплошная чернота, всепоглощающая. Дыхание хриплое до ужаса.

А взгляд ничуть не торжествующий. На меня смотрит забившаяся в угол жертва. Он понимает, что обречен, понимает, что сыграл на слишком высоких ставках и с треском провалился. Понимает, но все равно огрызается, плюется ядом, вцепляясь когтями в надежду, одновременно и убивая ее.

— Ты знаешь, что с тобой будет?

Он щерится в ответ, немыслимым образом изгибаясь в позвоночнике. Я морщусь: не люблю все эти фокусы, но на самом деле выигрываю нам обоим время. Представить не могу, что делать со сбежавшим из Ада злым духом. Демона бы надлежало сдать кому-нибудь из Высших, но вот обычного грешника…

Ройс предлагает убить. Ройс сам, в общем-то, понимает, что, если бы не работа, он тоже дошел бы до ручки и вырвался из Преисподней однажды. Потому и не хочет видеть эту неудачную, искаженную пародию.

Я оглядываюсь на Ишим. Она, пусть и являясь демоном, не любит насилия, не любит, когда я его творю. Как-то она сказала, что боится меня такую — с мечом, сверкающими глазами и дрожащими за спиной крыльями. Я иногда сама ненавижу себя такую, но измениться не могу — иначе ничего у меня не останется.

Парень закрывает глаза. Кто сказал, что в темноте легче умирать? Но ему, наверное, виднее, ведь второй раз, только теперь не будет Ада, демонов и въевшегося в кожу серного запаха. Там вообще ничего не будет.

Эта мысль меня останавливает, и я резко убираю меч в ножны. Одержимый настороженно смотрит, думая, что я затеяла нечто худшее. Ишим уже поняла план.

— Быстрее, у нас еще дела, — тороплю я, а сама отворачиваюсь.

Ей так легче. Я знаю, что демоница запускает когти в самую душу человека, выцарапывая из него адского духа. Это требует сильнейшей концентрации, но мысль поддержать Ишим словами или каким-нибудь дружеским жестом не кажется мне удачной. Чтобы отвлечься, я представляю, как швырну сбежавшего грешника к подножию трона Люцифера и уйду, стараюсь не воображать, что будет с ним после. Милосердием Сатана не отличается, так что дух вряд ли выживет, но я свою работу выполню.

Ишим незаметно исчезает вместе с духом, покорно идущим за ней, и я понимаю, что мечты мечтами и останутся, и мне не доведется с ноги распахнуть дверь в главный зал Дворца. Что же, оно и к лучшему, наверное.

Мы с Ройсом рассматриваем бессознательного человека. Кажется, тело к нему уже вернулось, а воспоминаний о духе не осталось. Я первой выхожу из комнаты, в которой стало заметно светлее, и тут же сталкиваюсь с полноватой девушкой. Она нас явно видит — ведьма, значит. Скорее всего, духа магия привлекла, а пострадал ее этот… парень.

— Демон ушел? — испуганно спрашивает она.

— Это человек был. Призрак, если так легче.

Ведьма испуганно пятится от Ройса. Тот устало вздыхает, но молчит: привык уже. Мне же остается лишь молчаливо сочувствовать ему.

— А вы тогда кто? — недоверчиво спрашивает она. Несколько запоздало, ведь мы втроем без проблем просто вломились в квартиру, указанную Самаэлем.

— Ангел Божий я.

В доказательство я любезно предъявляю обожженные крылья: при переходе достал какой-то ангел с огненным мечом. Девушка тут же падает на колени, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Ройса не воротит, значит, не молитва, а скорее проклятие. Прислушиваться у меня настроения нет.

Мы быстро оказываемся на улице, практически убегая из тесной квартирки. Дух тяжело дышит, имитируя жизнь старой привычкой, и, я уверена, у него лицо не покалывает от холода.

— Почему они такие, а?

Я не сразу понимаю, о ком именно спрашивает Ройс.

— Эти духи. Вроде бы нормальные люди, если забыть, что мертвые, а так хотят получить чужое тело, урвать немножко еще жизни. И как получат тело… Хрипы эти, безумный взгляд, пена у рта… Как будто «Изгоняющего Дьявола» насмотрелись.

— А сам никогда не хотел попробовать? — спрашиваю я небрежно, но сама нетерпеливо жду ответа.

Ройс медлит, но отрицательно качает головой в конце концов. Я устало вздыхаю: все с ним понятно. Дай Ройсу волю, и в следующий раз придется вытаскивать из смертного не какого-то там грешника, а моего старого друга. Почему их так тянет к смертным, не может объяснить никто, но мне почти больно смотреть, как Ройс всегда отходит подальше от смертных, чтобы не поддаться ненароком соблазну.

— Ничего такого с тобой не случится, — зачем-то утверждаю я. Ройс усмехается.

— Тебе хорошо говорить. Ты самому Люциферу служишь, а я кто? Так, никому не нужный дух на побегушках.

— Ты нам нужен. Мне, Ишим, Нат, Рахаб, Самаэлю даже, мы ж его работу выполняем, все подбираем для Последней Войны. А тело — не такая уж большая потеря.

Люди имеют достаточно богатое воображение и считают, что демоны могут вселяться в людей. У них, как и у ангелов, есть свои собственные тела, и необходимости занимать чужое нет. А вот духи как раз любят подселиться к кому-нибудь, но мало кто может сохранять рассудок в чужом теле. Им сразу же сносит крышу.

Мне нет до этого дела, но я понимаю, что Ройс уже не стоит на грани, но вытворяет там такие акробатические фокусы, что у всех дух захватывает. Он каждый день среди людей шатается вместе с нами по глупым заданиям Сатаны. Чего это ему стоит, даже я не представляю.

Я готова душу за него продать — если бы была. Кому будет хуже, если в Аду появится еще один бес вместо духа чуть раньше, чем заслужит это каким-нибудь значимым поступком? Нет, мы же и так делаем нужное дело, беспрекословно подчиняясь приказам Сатаны! Но Ройс об этой возможности даже говорить не хочет: подлизываться не хочет, да и к Люциферу вообще идти не отважится.

— Я что-нибудь придумаю, — обещаю я.

Мы идем дальше медленно, размеренно, пользуясь небольшим отдыхом в череде беспокойных дней. Я узнаю какой-то тихий уголок Англии, кутаюсь в куртку плотнее. Рассказывая очередную историю, Ройс вдруг осекается, потерянно глядя вслед прохожему. Он удивленно таращится на рыжеватого мужчину со стаканчиком кофе в руке, которым тот пытается согреться в этот промозглый день.

— Ты чего? — участливо спрашиваю я.

— Это же Чарли. Друг мой… ну, из той, прошлой, жизни.

Вспоминая, что вообще Ройс говорил про себя, я пытаюсь подсчитать, сколько он этого Чарли не видел, — лет тридцать выходит. Собираясь спросить его насчет этого, Ройса я рядом не нахожу: он уже увязался за приятелем. От всей души надеясь, что ему не придет в голову проявиться посреди улицы, я спешу за ним.

Рыжий мужчина останавливается, выцарапывает из кармана мобильник и вполголоса с кем-то ругается — кажется, с женщиной. Ройс в паре метров стоит, изучая Чарли как экспонат на выставке, но глупостей совершать не собирается. Он удивительно спокоен, но лицо отражает какой-то странный испуг, как будто Ройс не может поверить, что все это происходит в реальности, — после всего, что он пережил за последние десятилетия.

— Ужас, — искренне говорит он, когда я приближаюсь. — Постарел-то как… седина вон уже на висках. Еще и женился, наверняка и дети есть. Не был бы духом, ни за что бы не узнал.

Для Ройса, уже четверть века болтающегося двадцатилетним призраком, это дикость: дети, жена, работа и прочее. Я наблюдаю за ним, ожидая какой-нибудь еще реакции, но Ройс позволяет Чарли уйти и продолжить свой бессмысленный путь. Все оставшееся время он молчит, хмурой тенью следуя за мной. Думает о чем-то своем, и я не хочу ему мешать. Он и забыл про тех, кого оставил в мире людей, а они, оказывается, живы. И не помнят о нем, наверное.

Людская память коротка, они стараются забыть все страшное и печальное, унять боль по близким, но в конце все сводится к одному: они предаются забвению. Некоторые считают это преступлением, я называю это неотъемлемой частью сущности — предательством. Иногда так просто легче жить дальше, но нельзя их оправдывать. Предательство — оно в любом случае таковым быть не перестанет.

А Судьба все-таки — подлая скотина. Совпадений не бывает — этому учили меня сначала в Раю, потом в Аду, а если такое случается, нужно сразу готовиться к худшему. Ибо Судьба наточила на тебя зуб и идет в лобовую.

Это может помешать работе, понимаю я, глядя на Ройса. Он глубоко уходит в свои мысли, поэтому я могу беззастенчиво разглядывать его. Он будто бледнеет еще больше, глаза темные, — но, возможно, всему виной наползающий сумрак, — идет он чисто автоматически. Тут же одергиваю себя: о каких же формальных глупостях я думаю, когда моему другу плохо.

Я ведь и не знаю на самом деле, с чего он решил покончить с собой. Ройс всегда широко улыбается и говорит, что просто рискнуть хотел, жажда адреналина и все такое. Врет он, по истечению первого года поняла я. Врет, точно, ведь можно же было с парашютом прыгнуть, в подземку залезть или еще что-нибудь такое, но он выбрал вены резать. Ничего приятного и красивого в этом нет, я знаю, есть только слабость, с противным звуком капающая на кафель кровь и пустота в голове. Да и резал он наверняка — глубоко, вдоль. Я не любитель лезть в чужие дела, но теперь, спустя столько времени, мне вдруг становится интересно, что тогда произошло, тридцать лет назад, что даже на фоне ужасов Преисподней он помнит.

Ничего не объяснив, спустя какое-то время Ройс уходит. Я прохожу по улицам снова, останавливаюсь у фонаря, выискиваю в кармане куртки амулет, чтобы отправиться домой. Хоть бы с ним не случилось чего…

***

Не знаю, что там насчет Дьявола, но его любовницы «Prada» определенно носят. Я задумчиво наблюдаю за Лилит, надевающей туфли с каблуками такой высоты, что она тут же становится выше меня на полголовы. Я смотрю на нее долго, снизу вверх, запутываясь взглядом. Пока она причесывается — шикарные рыжие волосы рассыпаются по плечам, — я думаю, могу ли спросить, куда она направляется, не военная ли это тайна. В таком виде разве что туда — ангелов совращать.

Я стараюсь, чтобы она не заметила моих беззастенчивых взглядов, иначе все может стать слишком неловким и неправильным. Я уж точно не собираюсь впутываться в ее сложные отношения с Сатаной, о которых судачит вся верхушка Ада. Вместо этого я представляю одну из девочек из клуба Самаэля, и отвлечься становится немного проще.

— Пока война с ангелами ненадолго утихла, мы не можем упускать время. Устраиваем небольшой вечер для своих, можно сказать, — отвечает она открыто и спокойно. — Могу провести, если хочешь немного отдохнуть от того, что тебе постоянно поручает Люцифер. А вообще-то я слышала, что он не прочь с тобой поговорить об уже достигнутом.

— Бал у Сатаны, что ли? — предполагаю я, незаметно язвлю, блистая знанием человеческой литературы: — Не желаешь сменить имя на «Маргарита»?

Демоны празднуют — мы отбросили ангелов благодаря информации, выбитой из Уриила, — но я считаю это как минимум небезопасным: шумная вечеринка привлечет светлокрылых. Из Чистилища мы можем их выкинуть, но мир людей большей частью принадлежит им. Кто-то из Высших решил пройти по самой грани.

— Тебе дать одежду? — вежливо уточняет Лилит, ласково, почти покровительственно улыбаясь. — У меня есть несколько симпатичных платьев. Достаточно закрытых, не бойся.

— Нет, не нужно. Предпочитаю одежду, в которой мне удобно, а не ту, в которой можно запутаться в подоле и рухнуть носом в землю.

Лилит спокойно поправляет лиф платья из полупрозрачной ткани, краем глаза наблюдает за мной: не может отказать себе в удовольствии посмотреть на то, как я зависаю на ней взглядом. Да кто бы не завис на первой женщине, сотворенной Им. Она вдруг вздыхает:

— Мне на самом деле не хочется туда идти, — честно признается Лилит. — Снова танцевать с Высшими, с которыми толком не поговоришь: все только провожают жадными глазами. И за ангелов тревожно очень. Я просила Люцифера просто тихо отметить здесь, а он только смеется. Я ничего не значу, Кара… Я ужасная женщина и ужасная мать. Теперь, перед Концом, я вдруг поняла…

Я не знаю, что ей ответить, потому застываю в нерешительности. Странно осознавать, что даже мое мнение значит для Сатаны больше, чем слова этой роскошной женщины, которую он когда-то любил. Она заканчивает свою речь сама, смущенная и раздосадованная:

— Прости, совсем расклеилась. И… Ладно, думаю, тебе как наемнице можно и не наряжаться, — решает Лилит. — Идем? Там уже все скоро начнется.

Я совершенно не готова морально после ее слов, что-то глубоко задевших, но киваю. Мне нужно поговорить с Люцифером про Ройса, а в ближайшее время такого шанса больше может не представиться, он вечно занят. Позже меня догоняет мысль, что стоило предупредить друзей, но уже поздно: я стою на улице города. Удивленно оглядываясь, я успеваю только заметить, что где-то в Европе.

— Париж, — радостно объявляет Лилит, вновь щелкая пальцами с изящными наманикюренными коготками. Снова — вот ведь совпадения…

Нас швыряет еще куда-то, и я открываю глаза уже перед тяжелыми дверями. Лилит чуть медлит, поправляя волосы, потом открывает легким взмахом руки. Мы шагаем внутрь вместе, поражающе непохожие. Она в алом полупрозрачном платье, но практически обнаженная, с тяжелыми золотыми серьгами и кольцами. Каблуки дробно ударяются о блестящий пол, Лилит гордо поднимает голову. Я в такой одежде, что в ней лучше в бой: кожанка, джинсы, берцы; но меч остался в квартире. Крылья, раскрывшиеся в момент перехода, действуют на демонов как красная тряпка на быка. Я сжимаю в ладони иренкин кулон, и железо царапает кожу.

Все смотрят на нас, словно к ним с небес сам Михаил спустился. Я понимаю причину интереса к Лилит, но меня тут просто не ожидали увидеть. Выискивая Люцифера, я оглядываюсь.

— Кара? — ко мне подлетает Самаэль, сам не свой. — Зачем ты здесь?

— Мне нужен твой отец, — понизив голос, отвечаю я. — Он где-то тут, я знаю. Не подскажешь?

Антихрист озирается, и мне еще больше кажется, что я здесь не к месту. Такие торжества не по мне, я не люблю места, где собирается много демонов или ангелов.

Про нас быстро забывают: демоны не беспокоятся о мелочах, особенно когда звучит оглушающая музыка, ввинчивающаяся в уши, как плач грешников в ночи, что-то специально для жителей Преисподней.

— Потанцуем? — Самаэль протягивает руку.

Я задумчиво прислушиваюсь к музыке. Играет танго, Лилит выгибается под Амаимоном, в такт взмахивает хвостом Прозерпина, когда ее кружит в танце Король Баел. Я вижу еще несколько знакомых и понимаю, что я не впишусь в картину адского праздника. Поэтому пытаюсь максимально вежливо отказать Самаэлю, ускользнуть.

— Ладно, — легко отступается он. — Тебе ведь отец нужен?

Он с радостью рассказывает мне, как пройти к Люциферу, и я даже задумываюсь, не обманывают ли меня. Зачем?.. Становлюсь слишком подозрительной, с этим надо что-то делать. По словам Самаэля, Люцифер на крыше. Весьма странное место для Сатаны, как кажется на первый взгляд, но я не удивляюсь: как Падшая я знаю, как непреодолимо тянет к небу, к сладкой свободе.

Люцифер стоит, расправив крылья, и я не отваживаюсь сказать хоть слово, боясь нарушить хрупкую тишину. Хотя мы были в городе, где-то внизу шумела и кипела жизнь, но здесь, очень высоко над миром, не было слышно ни звука.

— Я слышу, как бьется твое сердце, Кариэль.

— Уверен, что у меня есть сердце? — Люцифер кивает. — А у тебя?

— Я Владыка Ада. У меня его и не должно быть.

— Тогда что ты здесь делаешь?

Люцифер смотрит наверх. На краткий миг, подняв голову, я думаю, что вижу блеснувшую в вышине небесную сталь. На севере, среди падающего снега, что-то сверкает.

— Это ангел? — Я обеспокоенно хватаюсь за кулон — единственное свое оружие. — Нужно уходить…

Единственная моя цель — защищать Люцифера, и я не должна проиграть какому-то пернатому уебку. Но с его стороны было очень самонадеянно стоять на крыше без охраны, и это только усиливает мое беспокойство.

— Успокойся. Звезда падает.

Я пораженно смотрю на север. Действительно, звезда. Не ангел, не сражение, обычная звезда. Разучившись видеть обыденность, я потеряла что-то важное.

— Помнишь, меня называют Денницей? Утренней звездой? Как бы я ни пытался убедить демонов, что все в прошлом, что сейчас во мне больше мрака, чем света, все до сих пор зовут меня этим именем.

— Ты был самым прекрасным ангелом, — ухмыляясь, напоминаю я. — Но мы те, кто мы есть, и мы на своем месте. Свет и тьма — это все такие условности…

Мы молчим недолго, стоим бок о бок в странном уединении.

— Интересно, почему звезды падают? — задумывается Люцифер вдруг.

— У людей есть целые теории на этот счет. Они осваивают свое, человеческое, небо.

Неужели Владыку Преисподней волнуют такие мелочи? Я не могу понять Великих, как ни пытаюсь. Звезды падают, потому что так заведено, Люцифер. Тебе ли не знать.

— Я могу менять этот мир, людей, погоду. А вот звезды — нет.

— Может, потому что они настоящие? Люди лживы, погода изменчива, а мир тихонько рушится, пока никто не видит. Но звезды горят все так же искренне, как и тысячи лет назад.

Эти звезды видели многих людей, видели мою историю, мое поднятие и мое падение. Они, может, и Люцифера видели, а теперь падают, теряя бесценную память. Все рано или поздно умирают, даже они.

В Конце они все падут. Потому что так было задумано. Звезды светят остро, колюче, словно злятся на нас за свою будущую смерть. Я вдруг понимаю, что стала говорить «мы» вместо привычного отчужденного «они». Я часть Ада, часть Рая.

— Почему ты пришла? — отвлекается от своих мыслей Сатана. — Я думал, не соберешься на бал, слишком чуждое тебе место.

— Ройс. Ему плохо рядом с людьми. Ты способен проклинать, превращать духов в бесов, дарить им новую жизнь, если они заслужат. Неужели Ройс, помогая мне, не доказал право на еще один шанс?

— Бесы не могут чувствовать так, как чувствуют духи, — понимает все Люцифер. — Сейчас он тонко улавливает любую магию, предупредит тебя о приближении врага, почует цель. Но его ждет награда, когда все закончится. Считай испытанием, если тебе так удобней.

У него глаза сияют ярче звезд, понимаю я, спокойным равномерным светом. Не такой взгляд видят все эти демоны, отплясывающие несколькими этажами ниже. Мне он почему-то не боится подставить спину, показав, что в нем осталось что-то светлое.

Никто не может быть воплощением Тьмы, даже Сатана, даже Дьявол.

Он пытался. Я пыталась.

— Ты ведь назвал сына своим ангельским именем, — не к месту шепчу я. — Это же не просто бунт?

— Мое имя еще помнили на Небесах, когда ты была ангелом? — удивленно поднимает бровь Люцифер. — Правильно, наверное, что они помнят. И тебя, и меня.

Полярная звезда все же ярче его глаз, понимаю я, отводя взгляд от Люцифера. Найдя сверкающую точку в небе, я смотрю на вьющийся вокруг снег, заметающий понемногу город. Падает он сплошной стеной, крупными хлопьями, стирая грань между небом и землей.

— Знаешь, сложись все иначе, ты бы могла занять мое место, — замечает с легкой улыбкой Люцифер.

— Я только родилась, а о тебе уже начинали утихать разговоры, а это при памяти-то Небес! Нет, я не могла. Сил бы не хватило.

— На что?

— На Ад. На Апокалипсис. На все это.

Он молчит, чему-то своему улыбаясь. Он знает, что его Ад мне не страшен. Его Ад стал моей личной конурой, в которой можно зализать раны или, давясь плачем, рассматривать старые шрамы. Ад был и его конурой когда-то.

— Почему я, Люцифер? Почему мне ты позволил начать Конец?

Сатана отвечает, не сомневаясь. Это как-то подкупает.

— Потому что ты этого хочешь. Не из-за долга, предназначения или подобной ереси, а потому что у тебя есть желания. Потому что ты еще живая.

— Я и не собиралась умирать. — Я неуверенно касаюсь кулона. Это стало уже привычкой.

— И правильно, что не собираешься. Я знаю, что ты всегда будешь на моей стороне, стоять плечом к плечу. Самаэль не был ангелом, он не может понять, что в одном существе может быть что-то от всех трех миров. Ты лучшая из всех Падших, которые мне служили.

Он мне верит. Я знаю, что это губительно — вера. Но Сатана, наверное, знает, что творит. Я правда на это надеюсь.

— Если завтра будет битва с архангелами, мне нужен кто-то, кто поможет Самаэлю, если меня убьют.

— Дьявол бессмертен.

— Дьявол — весьма условное понятие, — грустно усмехается Люцифер. — Это титул. Иногда в последнее время мне кажется, что я просто Падший. Пусть и… первый… — Он неясно прерывается. — Цифры значения не имеют.

Впервые за долгое время он кажется мне человечным. Мы так и не придумали иного слова, чтобы обозначить все самое ценное. Оно и не нужно.

— Я передам Ройсу, что ты… — я сбиваюсь. — Спасибо.

Ройс будет рад, и я, может, даже увижу его улыбку. Но самой улыбаться после этого разговора как-то не хочется.

— Ты спрашивала почему? — окликает меня Люцифер. — Звезды, Кариэль. Если я Денница, то ты Полярная звезда. Ты горишь, указывая путь другим.

***

Ишим по амулету дрожащим голосом сообщает, что не может найтиРойса, а у меня слишком болит голова для всего этого. Тем не менее, я рывком заставляю себя подняться, спрашивать у Самаэля что-то и лететь вперед — все это я делаю безмысленно и бесчувственно, сама не замечая, как перешла из жары Столицы в морозный воздух над Англией.

Что-то зачастила я в заметаемый снегом мир людей, и лишь бы только никого из Сотни не занесло в это укромное место, думаю я, подлетая по указанной Самаэлем точке. Небольшое католическое кладбище на окраине города ничем таким не примечательно, но я не на это обращаю внимание, а на сидящую на оградке фигуру. Ройс вполне цел, и этого достаточно для радостного вздоха.

— Чего ты пришла-то? — лениво спрашивает он. — Я бы вернулся.

— Хотела убедиться… — Он смотрит на меня, выражая немой вопрос. — Не хочу, чтобы следующим духом, которого мне придется изгонять, был ты!

Ройс бы так не поступил, я уговариваю себя, мы ведь… Только сейчас я осознаю, что на деле мы ничего друг о друге не знаем.

— Я еще не настолько поехавший, — криво улыбается Ройс.

Не зная, что еще сказать, я присаживаюсь рядом, чтобы увидеть, что так пристально сверлит взглядом Ройс. Оказывается — могильный памятник из черного мрамора, из-за налипшего снега на нем не удается сразу прочесть надпись. Неясные имя, фамилия, две цифры.

— Креста нет, — вдруг понимаю я.

Ройс смеется преувеличенно громко.

— Конечно. Это же моя могила, откуда тут крест.

Я вспоминаю, что самоубийц суеверные люди как-то не так хоронят, но не сказать, что раньше меня это волновало. Интересно, каково Ройсу?.. Он излишне спокоен, словно это не его кости лежат под землей. Если бы со мной приключилось что-то такое, я бы не беззаботно сидела на оградке, а рвала и метала, но он поразительно холоден.

— Ты когда-нибудь умирала?

Глупый вопрос, раз я здесь, рядом с ним. Но на самом деле меня так и подмывает ответить — да. Потому что это правда. Я умирала в первый раз, когда вкусила человеческой крови, которая невыносимо жгла глотку еще весь день. Я умирала, когда мне вырывали перья, умирала с каждым вырванным клочком, с каждой каплей крови на пустых, словно из сухих веток сделанных, крыльях. А потом я горела в Аду, долго, ежесекундно переживая страдания, чувствуя себя так, словно все тело — одна рана. Оказавшись вне этого невидимого огня, я поняла, что раной была душа. Я умирала, каждый раз чувствуя обрывающуюся жизнь, каждый раз, когда Люцифер бросал мне туго набитый деньгами мешочек за очередную голову. А после та Кара тоже исчезла, выгорела, успокоилась.

Умирала я столько раз, что и сосчитать нельзя. Даже теперь я не знаю, какая из жизней была лучше, а какая из смертей милосердней и быстрей. Сейчас я сама не знаю, живу ли я.

— Я помню, ты называлась как-то на одном из поручений. Каролина Инесса… — Ройс смотрит на камень, произносит имя напевно. — Я никогда не спрашивал, откуда взялось второе имя.

— От дорогого мне человека, который погиб. А ты?.. — Я наклоняюсь над памятником. — Ройс Джонатан Браун. Занятно звучит.

Снег начинает падать, валит сквозь Ройса, странно искажая лицо.

— На самом деле, умирать и не больно даже, — замечает он, разглядывая свои запястья. Я насмешливо хмыкаю. Вот крылья выдирать по перышку — это страшно, лучше бы сразу голову рубили. Ройс поднимает на меня взгляд: — Как ты думаешь, стоит оно все этого? Ну, сражаться, несмотря ни на что и прочая херня. Это же бред чистой воды, даже ангелы отступают с поля битвы. А мы вот сражаемся, чтобы уничтожить Рай.

— Потому что мы можем победить, — уверенно говорю я.

— Ага, когда-нибудь, — устало отвечает Ройс. — Я вот не верил в Него, не верил в Ад и Рай, я просто сбежать хотел. А потом оказался перед большими такими раскаленными вратами в толпе кричащих людей. Они ведь все понимали, что их ждет, а я стоял, пытаясь осознать, что вся эта хуйня, которой пичкает нас церковь, на самом деле реальна. Потом подошла моя очередь, и я думал, что уже вижу Дьявола.

— Что, так похожа?

— Нет, ты-то ничего. — Я тихонько пытаюсь спихнуть Ройса вниз, пусть и обжигаюсь холодом. — Я про Цербера — злющая псина с тремя головами. До сих пор страшно представить, чем вы его кормите.

Пытаясь представить, я срываюсь на смех. И правда ведь, чем?

— Сидим на кладбище у моей могилы, обсуждаем рацион трехголового пса, — ворчит Ройс. — Скажешь кому, не поверят.

— Ради этого и жить надо, понимаешь? Ради ерунды, болтовни с товарищем, а не ради там победы Ада и уничтожения Рая, — отчасти сама себе говорю я. — Мы за свою свободу сражаемся, за право жить, а не выживать в занесенном песком мире.

— Где ж ты была со своими душеспасительными беседами, когда я?..

— Там, где и всегда, в Преисподней.

И ведь ему правда большего и не нужно, у нас запросы поскромней, чем у Высших демонов. Пусть Люцифер получает славу и победы, а нам бы немного спокойствия. Маленькую передышку среди этой вечной бойни.

— Пошли домой, а? — прошу я. — Ищут уже, наверное. Ишимка всех на уши поднимет.

— Идем, — соглашается он.

Улыбка у него заразительная, это точно, а глаза звездами сверкают. Впервые я улыбаюсь в ответ без затаенной боли.

Глава 8. Начало Конца

Я не знаю ни имени, ни возраста мертвеца, распластанного передо мной, вообще ничего, хотя могла бы выяснить за пару секунд, позвонив с новенькой трубки Самаэлю — он всегда на связи. Но взгляд цепляется за бездыханное тело, распятое на столбе электропередачи, и я забываю обо всем, не хочу ничего спрашивать или уточнять. Молоденькая симпатичная девушка; ее за руки примотали проводами, и я вижу, как они врезались в плоть, оставляя алые полосы на запястьях. Тревожно ноют лопатки, тянет курить — недавно воскресшая привычка.

Девушку нашли скоро: люди выглянули из своих нор, чтобы выяснить, почему вдруг свет погас, а все розетки перестали работать. Черт знает, сколько бы она пролежала, если бы убийца свалил ее в глубокий сугроб под столбом; снег валит и валит из вскрытого живота неба, заносит все. Я проваливаюсь в него глубоко, пригоршни снега оказываются у меня в ботинках, ногам страшно холодно. Я готова сорваться на кого угодно, свирепо оглядываюсь по сторонам. По пути увязался и Ройс — кажется, при жизни он снимал квартиру где-то неподалеку и решил проведать родные места.

О погоде Лондона даже в Преисподней ходят легенды: говорят, ей некогда занимались лучшие, а я лично встречала одного перспективного молодого демона, отвечавшего за окружную трассу, а потом все вышло из-под контроля: с неба посыпались ангелы, вытеснили нас с островов. Тем не менее, все демонские начинания прекрасно развились сами собой. Только оказавшись в городе, я охотно готова в это верить. Снег падает уже беспрестанно, налипая на лицо и волосы, отчего я ежеминутно отряхиваюсь, словно выбравшийся из воды пес. Снег же не только холодный, но еще и мокрый, и я всерьез завидую Ройсу, сквозь которого осадки просто падают на землю.

Снег кружится в небе, словно рой белых мух. Как перья — белые такие, легкие, невесомые почти. У меня тоже такие были, и их тоже вырвали с корнем, сбросив на землю. Я вспоминаю свои старые крылья, широкие маховые перья, невесомость за спиной, а не нынешнюю ноющую боль. Кровяной привкус на губах отрезвляет. Из прокушенной губы, застывая на морозе, бежит теплая красная струйка.

Помотав головой и осыпав вниз снег, я возвращаюсь к мертвой девушке. С первого взгляда это обычное убийство, если бы не тот факт, что тело жертвы подвесили немыслимым образом — без лестницы или какой-нибудь опоры. Полиция, которой потребовалась пожарная машина, чтобы снять девушку вниз, недоумевает, как преступнику это удалось.

Я скромно стою в стороне, дожидаясь, когда же публика разойдется. А пока перебираю в голове имена знакомых ангелов, способных на убийство. Это не мог быть Падший: Самаэль как-то случайно, но с явным намеком на угрозу обмолвился, что за всеми нами ведется учет и пристальное наблюдение; Большой Брат следит за нами — буквально. Однако посылая меня сюда, они уверены, что придется столкнуться с каким-то ополоумевшим ангелом, потому приходится оставаться начеку.

Задумавшись, я не замечаю, как ко мне подлетает растрепанная девица с планшетом в одной руке и шариковой ручкой в другой. Промчавшись сквозь тревожно вьющегося вокруг трупа Ройса, она устремляется прямо ко мне, а я проклинаю свою лень, не позволившую нацепить невидимость. Обнаружив, что осталась с журналисткой один на один, я устало вздыхаю и оглядываюсь в поисках помощи. Полицейские нарочно сторонятся меня: человек я незнакомый, и лезть ближе никто не спешит.

— Вы кто? — первым делом интересуется девица, ловко включая диктофон на планшете. — Сотрудник полиции? Просто прохожий? Что делаете на месте преступления? Можете показать документы?

Я прекрасно понимаю, к чему она клонит: хочет привязать какое-то там нарушение полиции. Перехватив умоляющий взгляд одного светловолосого стажера, я, подслеповато прищурившись, быстро просматриваю ауру журналистки. Наша, с потрохами, хоть сейчас забирай. Кстати, неплохая идея… Я незаметно зажигаю один из чудесных амулетов Самаэля, и от вспышки становится ненадолго тепло пальцам.

— Знаешь, Кейт… — задумчиво говорю я. — Если закончишь принимать наркоту, можешь еще попасть в Рай — спишут на плохую компанию. Хотя, стой, погоди, доведение до самоубийства — это вроде грех? Далее зависть, похоть, гнев… Тогда, извини, но ты к нам. — Я ненадолго сверкаю острыми клыками и показываю черные глаза. — А будешь брата бить, раньше срока заберем.

Кейт страшно бледнеет, роняет дорогой планшет, по экрану которого быстро расползается сетка трещин. Я обворожительно улыбаюсь, пока журналистка задушенно хрипит и быстро отходит прочь. Ройс в задумчивости смотрит ей вслед.

— Да ты круче Шерлока, — восхищенно выдает он.

— Ищи ангела, моя собака Баскервилей, — злюсь я. Ройс если и обижается, — а он надеялся на роль получше, как минимум моего незаменимого Ватсона, — виду все равно не показывает и обводит взглядом улицу. Он, что, думает, ангел еще здесь?

— Как девчонку-то звали? — сочувственно разглядывая убитую, спрашивает Ройс.

— Да похуй. Мне не труп, мне бы ангела. Желательно живого. Люцифер настаивает, хотя я понять не могу, на что он ему вдруг понадобился, но его прямо-таки осенило с утра: приволочь, говорит, обязательно светлокрылого.

Я честно не понимаю, зачем он сдался Люциферу, ведь где-то в темницах до сих пор был заточен пленный Уриил, и необходимости в еще одном «языке» у нас не было. Но расспрашивать начальство я не стала, да и не успела бы: выкинули в портал, ничего не дав возразить.

— Предлагаю найти похожие преступления, может, там следов будет побольше, — с сомнением раскачиваюсь я, продолжая нервно отряхиваться от снега.

— Ангел-маньяк? Не, ну шикарно, если вдуматься, — оживляется Ройс. — Я только «за».

Вот пусть и справляется. Дух с помощью своего чутья на сверхъестественное, присущее каждому мертвецу, должен найти ангела, а дальше дело за мной: схватить его или убить. Высказав это Ройсу, я отхожу в сторону, стягиваю на себя колдовство невидимости и взлетаю, устав от мельтешащих людей и их проблем. Девушку распяли на столбе, и это как-то душит, наваливаясь старыми воспоминании.

Лондонское небо словно клетка: прутья тонкие, но ощутимые, и ударяться о них больно. Я расправляю крылья, позволяя ветру нести меня вперед, и лишь изредка взмахиваю ими, чтобы окончательно не заледенеть и не ухнуть осколком льда вниз. Снег вперемешку с ветром ударяет по лицу, жаля тысячами иголочек. Перья потихоньку покрываются белой коркой, иневеют, и я серьезно рискую встретиться с асфальтом.

Это меня даже забавляет — будто игра такая. Вот этот порыв ветра может сбить меня? Ударить под дых, стиснуть холодными пальцами сердце, словно острым мечом отсекая мысли и чувства? Я представляю, что падаю вниз, не в силах двинуться, так живо, что инстинктивно взмываю на пару метров выше, заполошно взмахивая крыльями. Порыв обжигает холодом лицо, но проносится мимо. Я выдыхаю.

С высоты город кажется серым и скучным, как множество других крупных столиц. Глядя на Лондон отсюда, я вижу дома, реку, змеящуюся под мостами, покрывший все это снег. Я ненадолго зависаю на месте, наслаждаясь видом. Да, пейзаж уныл и в нем всего пара цветов гаммы — черный и белый, но это чертовски напоминает мне мою жизнь. Догадка приходит внезапно, ослепляя.

Говорят, у каждого города есть душа. Будь этой правдой, я бы, может, стала ангелом-хранителем английской столицы. Все люди ищут в нем нечто особенное, быть может, мистическое. Некоторые находят, не спорю, но большинство просто уходит, не в силах докопаться до истинных сокровищ души. Чтобы докопаться, нужно переломать ногти, до мяса процарапать пальцы, чтобы в итоге осколок чистейшего горного хрусталя впился тебе в искалеченную руку. Я готова терпеть, только вот я сама не хрусталь. Обсидиан. Рожденный в огне и буре, хрупкий, но блестящий, острый, черный… Черный с маленькими белыми вкраплениями.

Последний раз я была в Лондоне несколько веков назад. Тогда город полыхал сотнями костров, яркости которых завидовали даже у нас внизу. Великий пожар длился несколько дней, и демоны были весьма счастливы — приток душ был постоянный, Ад наелся сполна.

Сейчас правда скучновато: ни чумы, ни пожара, ни Инквизиции — не той, что жгла, нынешней, зеркального отражения полиции, таящейся в ночи и охраняющей людей… Только разгулявшийся ангел, который вполне может быть уже в другой части света.

— А может, он все еще тут, — самой себе шепчу я.

Найти Ройса довольно просто: к духу тянется призрачная нить, позволяющая мне отследить его. Я, невидимая, опускаюсь на землю прямо посреди толпы, случайно столкнувшись с какой-то женщиной. Она вздрагивает, оглядывается, но вместо незримой меня нападает на бледного парнишку. Он извиняется, хотя просто шел мимо.

— Кара! — Ройс машет мне рукой с другой стороны дороги. Я оказываюсь рядом, взмахнув крыльями.

Возле него к витрине жмется девушка, выглядящая весьма странно для мороза: в летней футболке и джинсах. Я мыслями еще в небе, потому с трудом понимаю, что это тоже призрак умершего. Как ни странно, она спокойно улыбается мне, а вот духи из Ада по большей части стараются держаться подальше от демонов. Значит, в Преисподней она не была, застряла тут…

— Удивительно, как ты не стала мстительным духом, шатаясь по городу столько времени, — замечаю я.

Сколько — и сама не знаю, но почему-то уверена, что прилично. Месяц, как минимум, ведь вокруг девушки еще висит слабое посмертное свечение.

— Я не обижаю людей! — заявляет девчонка, сжимая кулаки.

И не мне с ней спорить, я ведь вижу, что ее душа чиста. Кто убивает, у того она рано или поздно портится, покрывается темными, будто мазутными пятнами. Я кошусь на Ройса. Он за время пребывания в Аду покрылся угольной пылью и уже наплевал на это.

— Ты не представляешь, чего мне стоило ее найти! — улыбается Ройс. — Ее тоже убил ангел, от нее… пахнет так же, как от того трупа. Сложно объяснить… Кому там благодарственную обещали?

— Ангела мне найди, балбес, — напоминаю я. Девушка явно чувствует себя ненужной и нервно оглядывается. — Но, в принципе, путь верный. Как тебя, говоришь, звать?

Призрак вздрагивает, испуганно тараща зеленые глаза.

— Меня? Э-э, Сара. Сара Мейнлин. Я умерла почти месяц назад…

— Отлично! — не подумав, говорю я. Ройс пытается наступить мне на ногу, но проходит сквозь нее, окатывает холодом, чего я на морозе вовсе и не замечаю. — В смысле, соболезную, но ты не могла бы нам немного помочь?

Подумав, девушка кивает. От нее всего-то требуется рассказать, кто и как ее убил. С последним проблем нет: призрак четко помнит, что ее огрели чем-то тяжелым по голове, приковали к фонарному столбу, пока она была в полубессознательном состоянии, и пронзили чем-то острым. Я задумчиво рассматриваю рану у нее на груди: похоже на ангельский меч. Сара заметно нервничает, когда я заставляю ее снять футболку, и я, закатив глаза, убеждаю Ройса отвернуться. Мертвая, забыв, что ее не видят, смущается, трогательно заливается краской, но все же задирает футболку. Ее тело мне неинтересно, хотя я чувствую, что она дрожит — бесполезная имитация жизни, она еще не может смириться с тем, что умерла. Тратит силы на весь этот спектакль. Мне нужно лишь опознать тип оружия и понять, с каким ангелом мы имеем дело. Насквозь ее не проткнули, значит, меч короткий, я бы даже поставила на кинжал. Но кинжалами светлокрылые не пользуются, и рана широкая, значит, меч. Не обычный, шире, наверное, моего клинка. Я пытаюсь вспомнить иерархию солдат и отряд, в котором воины вооружены… ну, скажем «бастардами». Кажется, знаю одну…

Совсем недавно похожий полутораручный меч был приставлен к моему горлу. Нехорошая ухмылка, скользнувшая по моим губам, еще больше пугает Сару.

— Ройс, мы можем связаться с Люцифером?

Он неуверенно пожимает плечами.

— С Самаэлем, разве что. У тебя же телефон теперь…

— Точно! — спохватываюсь я. — Никогда не любила эту людскую технику, все время про нее забываю…

***

Позже я узнаю, что ангела зовут Дэраэль, и он решил творить правосудие, не спросив у начальства. Сверху рядовые только узнали о творящемся — готовящемся, грустно ухмыляюсь я — Апокалипсисе, и все дружно впали в ужас. Дэраэль из отряда моей обожаемой Нираэль решил устроить свой суд над грешниками, поняв, что больше никаких шансов не будет.

Как я уже заметила, людей без грехов просто быть не может: устроены они так. Та же журналистка Кейт на самом деле была бы неплохим человеком, если бы не связалась с компанией наркоманов. Сара, как сказали в полиции, немного воровала по магазинам, чтобы прокормить младшую сестру, оставшись без родителей. По меркам Ада все это считается за мелкие проступки, но Дэраэль решил иначе — уничтожить всех грешников. Иронично, что мы даже великодушнее Рая…

Так ему пришлось бы истребить весь человеческий род. Может, в Аду это кому-нибудь и показалось бы неплохой перспективой, но приказ Люцифера предельно ясен: поймать крылатого уебка прежде, чем это произойдет. Поймать и отдать ему, что настораживало еще сильнее.

Сделать это было довольно просто: узнать, кто из отряда Нираэль последнее время пропадал в мире людей. Как потом рассказывал Ройс, за ним чуть ли не Антихрист собственной персоной появился, застав ангела правосудия за очередным убийством.

Что было дальше, знали все.

***

Это прямое объявление войны в стиле Сатаны: наглое, дерзкое, напоказ. Все, разумеется, знают, что мы находимся в состоянии Последней войны, но признавать это никто не хочет, боевые действия по-прежнему то вспыхивают, то затухают, лениво дерутся на границе. Пока Люцифер не показывает всем серьезность своих намерений, устроив прилюдную казнь в небе над Лондоном.

Всех свободных от Ада демонов переносит туда, как и Падших, и мы с Ишим, секунду назад находившиеся на знакомых парижских улочках, тоже стоим на Тауэрском мосту, среди сотен других ничего не понимающих жителей Преисподней. Кто-то поднимает голову к небу, истошно визжит, и Ишим испуганно роняет стаканчик с кофе, прижимаясь ко мне.

Небо сплошь сияет белыми крыльями: там ангелы, все, разом, кажется мне, хотя здравый смысл нашептывает, что это лишь те, кто болтался, как и мы, по миру людей. Золотом сверкают несколько фигур на востоке: архангелы тоже явились посмотреть на представление. Демоны рядом кричат, толкаются, пытаясь построиться для отражения атаки. Все понимают, что мост крылатые легко обрушат, и пытаются переправить куда-нибудь многих женщин и кричащих демонят. Остальные хватаются за оружие.

Вокруг на удивление пусто — ни одного человека. Я одной из первых понимаю, что это неспроста.

— Смотрите! — Рахаб тревожно указывает наверх. А я и не успела заметить, когда она пробилась к нам сквозь толпу.

К скоплению белого света поднимается кажущаяся маленькой черная точка, но благодаря нечеловеческому зрению я понимаю, кто это. Приглядевшись, демоны замирают, видя Люцифера, уверенными взмахами четырех крыл утаскивающего все выше сопротивляющегося рядового ангела.

— Отец любит представления.

Пробирающий насквозь шепот заставляет меня вздрогнуть. Все мои инстинкты буквально кричат, что сейчас произойдет нечто такое, что лучше уже бежать. Нечто грандиозное, важное и настолько противоречащее устройству этого мира. Объявление Последней Войны — теперь о ней будут не только шептаться, теперь начнется Апокалипсис.

Все понимают, что даже Люциферу не справиться с таким количеством врагов. Все понимают и тихонько надеются, что он не полезет в драку, ведь если погибнет, Ад просто сметут. Сатана — единственный лидер, которого мы признали, и, лишившись его, мы проиграем.

Надеяться в Аду запрещено. Тем не менее я слышу шепот Ишим — не молитва, молитв не знают там, откуда она родом, но просьба Люциферу выжить. Я, щурясь, смотрю на одинокую черную фигуру среди божественного света. Выживи, шепчу я вслед за остальными. Как же мы без тебя?

Словно в извращенно замедленной съемке я вижу, как Сатана поднимает руку. Ангелы стоят каменными статуями, но я лучше других осознаю, что они готовы броситься на Люцифера в любой момент. Самаэль неотрывно следит за отцом, и немногие замечают, что его колотит дрожь. Мне хочется успокоить мальчишку.

Люцифер поднимает руку. Только тогда я обращаю внимание, что у него в руках колотится какое-то беспомощное изломанное существо. В эту же секунду слышится дикий захлебывающийся крик, переходящий в глухой вой обреченного загнанного зверя. С неба, кружась, падает одинокая снежинка. Нет: короткое ангельское перо, окровавленное и вырванное с клочьями.

Падшим не отрубают крыльев, как любят воображать люди. Им вырывают перья. Одно за одним, потихоньку, с явным наслаждением это делает специальный палач. Крылья у несчастного большие, широкие, и обычно пытка длится часами. К концу ты устаешь кричать и просто давишься слезами, ощущая короткие вспышки боли меж лопаток. Неизменно по одному перышку падает на мраморный пол Дворца Архангелов.

Дэраэль захлебывается криком, и в какой-то миг мне кажется, что я вторю ему. Хватаюсь за горло, желая проверить страшную догадку, но Ишим останавливает меня, крепко схватив за руку. В отличие от многих, почти с наслаждением наблюдавших за действиями Люцифера, я лихорадочно трясусь, охваченная воспоминаниями.

В стылом воздухе издевательски медленно парят белые перья.

Перья отрастают потом, неудобные, жесткие, и ты заново учишься летать на них, все время падая. Но больнее падений бьют воспоминания. О каждом вырванном пере, словно о каждой прожитой жизни. Несколько дней назад я сравнивала снег с перьями ангела. Но совершенно не была готова к тому, что увижу.

Дэраэль скулит на весь город. Ангелы не трогаются с мест, не знают, как реагировать. Фактически Люцифер выполняет их работу, лишая перьев Падшего, но ведь суда не было, и его могли оставить на Небесах. В таком случае это просто убийство.

Я буквально чувствую ликование Сатаны. Ликование и что-то еще, терпко-горькое, застарелое.

Он ведь тоже Падший. Архангел, с двумя парами крыльев, которые выдирать наверняка гораздо сложней. Я не хочу представлять, каково ему сейчас.

— А тебе больно было? — спрашивает Ишим, когда одно перо запутывается у нее в волосах. Она брезгливо его смахивает. — Ты плакала? Кричала?

Я честно пытаюсь вспомнить, память поддается со скрипом.

— Я проклинала их, Ишим. На старом языке ангелов, енохианском. Пока мне выдирали перья, я назвала полтысячи имен и поклялась их убить.

— Кто они?

— Архангелы, серафимы, ангельская знать. Нираэль.

Дэраэля я не знала и сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю.

Ветер треплет волосы демонов, пораженно смотрящих наверх. Люцифер торопится, выдергивая перья целыми клоками, но все равно уходит около получаса. Все стоят на месте, не думая уходить, ожидают финала.

Ангелы ждут, что Сатана вручит им Дэраэля или хотя бы сбросит вниз отступника, как обычно делают с Падшими. Демоны ждут, что Люцифер бросит это бесполезное занятие и поразит Михаила, зависшего в опасной близости.

Вместо этого Люцифер с громким хрустом ломает Дэраэлю крылья и сбрасывает вниз, прямо на острый шпиль моста. Город молчаливо принимает кровавую жертву, урчит по-кошачьи магия, вылакивая льющуюся кровь — еще золотую.

Это конец, понимаю я. После такого ангелы просто обязаны нас всех убить, а Сатана будто нарочно дразнит их. Но вместо этого он начинает говорить — тоже на енохианском, но я не понимаю и половины высказанного им. Это не проклятие, это провозглашение, угроза, обещание повергнуть Рай навсегда.

Все понимают, что теперь все будет иначе. Даже то, что мы называли войной, покажется тренировочной битвой вполсилы. Я судорожно вздыхаю, ища поддержки у мира людей — старого друга, помнящего меня разной. Все меняется.

Неизменной остается только вечная угроза смерти.

И теплая ладонь Ишим в моей руке.

Глава 9. Пока мы живы

Впереди полыхает зарево, ночь сотрясается от боли и воя, доносящегося совсем близко. Темнота часто вспыхивает Светом, губительным для демонов, и я привычно отвожу глаза от окна, стараясь не думать обо всех жертвах с нашей стороны.

На кухне погашен свет, но занавески отдернуты, поэтому я с предельной четкостью вижу все, что творится за окном. Будь я человеком, я бы нашла для этого слова — Ад, Апокалипсис, Армагеддон, но, увы, я Падшая, и слов мне не надо. Я просто чувствую, что ангелы медленно, но верно точат наш строй, сметая всех на своем пути. И это обещанный перелом? Это война, которую мы хотели? Ничего не изменилось, все стало только хуже…

Стекло мелко вибрирует, трясется, издавая давящее жужжание, эхом отдающееся в голове. Я стискиваю зубы, подавляя беспомощный рык, клокочущий в глотке. Я не могу им помочь: личное распоряжение Люцифера. Слишком ценный солдат, чтобы бросать его на передовую, слишком важно ему давать мне бессмысленные поручения. За дверью квартиры и под окнами стоят посланные им демоны, которые не позволят мне выйти, пока бой не закончится. Смешно: когда-то Самаэль бегал за мной, упрашивая вернуться обратно на границу, а теперь кричит, что я нужна живой.

Меч, прислоненный к стене, тускло светится: кровь чует. Куда бы я ни смотрела, все равно возвращаюсь к нему. Клинок магнитом притягивает взгляд, зовет, и мне слышится его сладострастный шепот, упрашивающий напоить демоническую сталь. Я, стараясь заглушить его голос, выпиваю рюмку рома, спешно отрытого в шкафу. Понимаю, что это вообще не поможет, но так как-то легче. Я не человек, могу в любой момент бросить. Если захочу, конечно же.

От мысли, что где-то там сейчас может умирать мой знакомый, внутри все холодеет, да так, что Девятому кругу и не снилось. Эта мысль режет душу, колет. Шепот в голове от того слышится еще громче, перекрывая все адекватные мысли. Это я хотела Последней Войны, поднимала народ в барах, кричала им в лица, провоцировала, а сама и подумать не могла, что все обернется только новыми проигрышами.

С чего я взяла, что в Последней Войне победу одержим именно мы? Шансы ведь равные… Нет, даже не равные, даже на стороне ебаных светлокрылых громадный перевес: в силе, в маневренности, в выучке солдат. О чем я думала…

Я падаю лицом на стол, ощутимо прикладываясь лбом о холодную поверхность. Это немного отрезвляет, я вдыхаю древесный запах, въевшийся в стол алкогольный дух: столько раз я на него что-то проливала уже в забытье. Как же я устала от этого всего…

Казалось бы, как легко уничтожить ангелов. Для Сатаны, как я наивно полагала, всего лишь нужно щелкнуть пальцами, и перед проклятыми святошами встанет Преисподняя, встанет вечное пламя. А он продолжает снаряжать легион за легионом бесполезных бойцов. Амаимон принял командование — и мы продолжили отступать, пусть и с меньшими потерями; Цербера спустили на отряд ангелов, но это только десяток светлокрылых, маленькая толика всего их вечного воинства. Значит ли что-то то, что я делаю по указаниям Люцифера? Приблизила ли я победу хоть на миг?

Крики доносятся и до моего окна. Я прижимаю ладони к ушам, исторгая слабый хриплый вой. Находясь взаперти, я тихонько схожу с ума. Найдя под кроватью припрятанную пачку сигарет, уже выкурила их все, и теперь горло раздирает изнутри. Обычно это все помогало ненадолго отвлечься, но желаемого облегчения не последовало совсем. Напротив, тревожность никуда не делась, только возросла.

Столешницу я глубоко процарапываю, не прилагая особых усилий, но, отняв от нее руку, вижу окровавленные пальцы. Несчастный стол, который и не такое переживал, молчаливо терпит.

Я пью, запивая собственной кровью, капающей на пол. Смеюсь прокуренным голосом. Схожу с ума.

Ночь провожу без сна, не прилагая к этому никаких усилий: глаза и не думают закрываться, обращенные к всплескам огня на горизонте. Таящееся внутри безумие не дает спокойно дышать, сидеть, жить. Всю ночь я, подобно раненому зверю, мечусь по квартире, пачкая кровавыми следами пол.

Утром я все же не выдерживаю, мне уже плевать на Люцифера, приказы и стражу. Я отхожу подальше, к самой стене, подхватываю меч, цепляя его к поясу, и как следует разгоняюсь. Стекло разбивается, полуживой кактус сносит вниз, прямо на голову одного из стражей. Я в прыжке расправляю крылья и несколькими взмахами поднимаюсь выше. Снизу мне гневно что-то кричат, но я не замедляюсь, лечу к границе города, туда, где словить светлое боевое заклинание или же сразу арбалетный болт в голову проще простого.

Город я пересекаю просто как на сумасшедшей гонке с самой собой, загоняю себя безжалостно, как лошадь, бросаюсь в пустыню, сосредотачиваюсь на силе амулета, нашаренного в кармане. Бросок телепорта выбивает из меня дыхание и все мысли. Подлетая ближе, сквозь некоторую отупелость из-за похмелья понимаю, что битва окончена и все покинули этот выжженный участок земли. Сверху видно наше знамя с падающей звездой, воткнутое точно посреди поля битвы, но оно порядком потрепано и пожжено, так что победным уж точно не кажется. Стараясь выбрать для приземления место, где нет трупов, я описываю круг, громко хлопая крыльями. Здесь уже пусто: ангелы или отступили, или двинулись дальше.

Оглядевшись, я пытаюсь пройти пару метров вперед, вглядываясь в лица погибших. Воздуха, однако, хватает ненадолго, и я падаю на колени, раня выставленные вперед ладони. Пахнет чем-то удушливым до невозможности, аура смерти над этим местом настолько яркая, что меня в буквальном смысле сбивает с ног. Заходясь кашлем, ощупываю шею, слепо ища там удавку и не находя. Расцарапываю сама себя в кровь, но это встряхивает меня.

Царапины кровоточат, отдельные капли падают на землю, смешиваясь с кровью многих других. Опираясь на поломанное копье, я встаю, меня шатает. Все же я нахожу в себе силы смириться с тем, что эта битва — моя вина. Апокалипсис придумала начать я, считая, что принесу гибель ангелам, но в итоге больше страдают демоны. Люцифер смеется и уверяет, что все наладится. Но я же не ебанулась окончательно — Сатане верить…

Вокруг обезображенные до неузнаваемости тела, но демонов от ангелов я отличаю по цвету крови и наличию крыльев. Некстати поднявшийся ветер, зачерпывающий все больше песка, мешает, и я не вижу дальше протянутой руки. Эта полуслепота нервирует, но я стараюсь не думать о том, что задержавшийся тут враг может стоять в нескольких метрах.

Я наклоняюсь над одной из демониц. Девочка еще совсем, даже на Ишим не похожа — у той нет маленьких кожистых крыльев за спиной и волосы темного цвета. Редкость какая. Мутация. Не помогли тебе крылышки, девочка. Закрывая ей глаза, я вдыхаю кисловатый запах, нервно ухмыляюсь: у девчонки прямо в сердце торчит стрела. Схватившись за древко, я выдергиваю и отбрасываю ее в сторону. Так правильней.

На месте сражения царит тишина, и тут как нельзя кстати подходит определение «мертвая». Какая разница, кто ты, демон или ангел, если после смерти ты будешь гнить в общей могиле? В Эдемском саду нет кладбищ. В Аду хоронить даже и негде.

Пахнет ужасно. Я закрываю глаза.

Я вспоминаю старые битвы из прошлого. Тогда я любила воронов — черных птиц, ходивших за войсками в ожидании своей доли. Они всегда собирали свою дань, эти прислужники Смерти, никогда прежде я не видела ворона с не окровавленным клювом. Птицы внушали чувство, сходное со страхом, но сейчас мне их не хватает.

— Помоги! — краем уха я слышу слабый крик умирающего.

Среди трупов теплится жизнь. Такое часто бывает, кто-то, кого забыли или просто решили не тащить на себе, остается умирать, лежа под холодными телами. Я склоняюсь над светловолосым парнем. Вроде бы наш? Рогов нет, может, полудемон, человеческое отродье? Или дух? Смерть заглушает все инстинкты, но крыльев у раненого я не вижу. Он весь в крови — и черной, и золотой.

— Помоги, умоляю, — скулит он.

— Имя, — непреклонно требую я.

Раненый на миг прикрывает глаза и, кажется, едва не теряет сознание. По трясущимся губам я понимаю, что его терзает мучительная боль, но ран никаких не вижу. Нагрудник всего лишь перепачкан, нигде не пробит. Мне действительно интересно, что же с ним.

— Меня зовут Татрасиэль.

Я усмехаюсь.

— Сочувствую.

Меч почти неслышно выскальзывает из ножен, роняет на него страшную тень.

— Нет, стой, пожалуйста! — кричит ангел, шарахаясь в сторону. — Ты ведь понимаешь меня! Крылья…

Да, я понимаю, что он хочет мне сказать. Понимаю, хотя боюсь представить, каково это — потерять крылья и возможность летать. Они не убили его, бросили, но на самом деле Татрасиэль мертв внутри. Вместо красивых белых перьев за его спиной два жалких обрубка, из которых сочится золотая кровь.

— Что, ангелок, подрезали крылышки? — смеюсь я.

Это довольно частая тактика демонов: подрезать ангелов, свалив их на землю. Обычно режут сухожилия, кому-то, как мне несколько раз, удается обрубить наполовину крыло — там сила нужна, отвага и безрассудство. Этот ангел потерял оба крыла полностью. Я вздрагиваю, боясь представить, как их отрубали.

— Возьми меня с собой, — хрипит он.

— В Ад? — вопросительно поднимаю бровь я.

Татрасиэль кивает столь уверенно, что это сбивает с толку. Возможно, у него бред. Или что-то того хуже.

— Кому нужен ангел без крыльев? — кривится он. — Я слышал, вам не хватает воинов. Я могу сражаться! И знаю дальнейшие планы наступлений! — добавляет он, видя, что не заинтересовал меня. — Я был князем на Небесах.

Это многое объясняет. Но все-таки мне несколько не по себе от того, как легко ангелы меняют сторону.

Хриплый смех является для меня совершеннейшей неожиданностью, как и для Татрасиэля. Он испуганно дергается, причиняя себе еще большую боль, кричит. Я, выставив меч вперед, кружу на месте.

— Кара, — шепчет голос.

Наконец я понимаю, откуда звук. Меч легко входит в землю, дрожит, я бросаюсь вперед, ногой отпихивая тело крылатой девушки в сторону от демона. Он щурится, пытается вытереть кровь, текущую по лицу. Я смахиваю капли с его лица, слабо улыбаясь.

— Уйди, — шепчет он.

— Конечно, я останусь, — тоже понижаю голос я. — Фурфур, не смей умирать! Тебе же… орден еще обещали… Ты не должен погибнуть вот тут, в каком-то рядовом сражении, ты достоин большего!

Князь упрямо мотает головой. Я хватаю его за руку, подчиняясь мимолетному чувству, стискиваю в своей в нелепом, таком не адском, но зато искреннем жесте. Ладонь у него холодная, но сильная, и я отчасти понимаю, почему меня колотит дрожь.

Мы сражались вместе. Мы бы никогда не были друзьями, учитывая мою искреннюю неприязнь к Высшим, но битвы сделали нас товарищами — по крови, по духу. Я и представить не могла, что когда-нибудь буду стоять над демоном, зная, что не могу помочь. С такими ранами не живут; Фурфур сам это знает, но улыбается мне из последних сил.

— Зачем ты пошел в этот бой? — вздыхаю я. — Ты ведь мог отказаться? Я слышала, Люциферу нужны все Высшие во Дворце, советники, тактики… Зачем, зачем ты пошел драться?..

Фурфур молчит, не тратя силы на слова. Но нечто кажется ему слишком важным:

— Кара… Эта твоя… Ишимка… она в лазарете.

Князь спокойно выдыхает и закрывает глаза. Правду он говорит первый и последний раз в жизни.

Я потерянно разглядываю демона. Это было ожидаемо — в войнах гибнут. Но я не думала, что удар будет таким болезненным. Глаза почему-то горят, словно в лицо мне бросили горсть песка. Я не сразу понимаю, что по щекам катятся слезы. Рукав рубашки намокает, когда я вытираю лицо.

— Мне жаль, — признается Татрасиэль, подобравшийся, привалившийся спиной к чьему-то телу. — Правда жаль. Он был достойным противником, я видел.

Слабо кивнув, я соглашаюсь с врагом. С будущим союзником? Как тонка грань, оказывается, я никогда и не задумывалась.

— Кара, отведи меня в Преисподнюю. Наверх мне путь закрыт, тратить жизнь на мир людей я не стану. Я только сражаться и умею, больше ничего…

Эта идея внезапно кажется мне интересной. Все еще вытирая слезы, я возвращаю меч в ножны.

— Ты клянешься служить интересам Ада? — Ангел твердо кивает. — Светоносные ведь не врут, да? Я верю тебе. Наверное, если бы меня, бескрылую, бросили в братской могиле, я бы тоже хотела отомстить. Или хотя бы ухватиться за второй шанс…

Татрасиэль недоверчиво смотрит на протянутую ему руку, будто ожидая, что я ядовита, но быстро бросает сомнения и с явным трудом встает, облокачиваясь на меня. Весит он немало в своих доспехах, но я угодливо подставляю ангелу плечо. В конце концов, я могу сама же его прикончить, если Люцифер прикажет. Но пока будь что будет.

— Похоже, я заключил сделку с Дьяволом, — шепчет Татрасиэль, когда мы медленно проходим пару шагов, а он едва сдерживает крики. — Ты была ведь готова убить меня.

— У Дьявола тоже есть сердце, Тат, — подумав, отвечаю я. — Иногда он о нем вспоминает. Иди аккуратнее, мы безумно далеко от Столицы.

***

Спустя полторы недели все меняется так стремительно и поспешно, что я едва успеваю за устроившим мне гонку миром. Ишим правда оказалась в лазарете, сквозь притупляющие боль наркотики улыбающаяся. Ранена в плечо, так что правой рукой с трудом двигает, но от врачей сбегает сразу же. Мы все силой возвращаем ее обратно — на лечение. За пару недель ее успевают подлатать, а линия фронта тем временем слегка отползает назад: мы давим ангелов упрямым напором, я шатаюсь по улицам города счастливая и слегка пьяная.

В моей квартире запах алкоголя сменяется ароматом свежей выпечки: Нат готовит печенье в честь выздоровления Ишим. Я рядом с Ройсом сижу на подоконнике и в смятении наблюдаю, как у обычно бездействующей духовки суетится Нат, вытаскивая на стол противень с печеньем. Ишим радостно взвизгивает и хватается за угощение, обжигается и обиженно и совершенно по-детски дует на пальцы. Она вкусно готовит сама, мне приходилось пробовать, но сегодня у нее праздник, почти второе рождение, и мы стараемся сделать Ишимке приятно.

— Балбеска, — тихо шипит Рахаб, явно пародируя меня, и треплет по голове ее меж рогов. — Подожди пару минут.

И Ишим нехотя соглашается, но все равно не отрывает взгляда от печенья. Я искренне не понимаю такую тягу к сладостям, но готова с этим мириться, чего уж там. А вот с наличием стольких разнообразных личностей в квартире — как-то не очень: неуютно мне в теплой компании, странно. Нат возится с плитой, Татрасиэль неуклюже помогает, тихо переговариваясь с ней; Рахаб удерживает Ишим от поедания печенья. Ну, а мы с Ройсом все так же ютимся на подоконнике, едва не выпадая на улицу.

— Стой, а где Максимилиан? — вдруг дергается Ройс.

Вот тут я точно едва не выпадаю.

— Кто?

— Кактус, — хмурится Ройс. — Я тебе дарил.

Я загадочно улыбаюсь, задней мыслью прикидывая, где теперь достать новый, чтобы не обидеть друга. В это же время начинается обширная битва за печенье, ведь все знали, что никому не достанется, если отвернуться и дать Ишим две секунды. Ройс тоже присоединяется к всеобщему веселью. А вот я остаюсь на месте.

Память о смерти Фурфура еще лежит тяжким грузом на сердце. Благодаря моим воплям, Князя все же захоронили как подобает. И вроде бы все не так уж плохо, но… Последняя ли он жертва? Может ли статься так, что завтра кто-то из мирно галдящей компании падет от случайного ранения в организованной мной Последней Войне?..

— Кара, дверь! — с набитым ртом кричит Ройс.

Звонок я бы и не услышала из-за этого шума, но благодаря нему встаю и направляюсь в коридор. В дверь уже беззастенчиво колотят, кажется, ногами. Хмурясь, я вожусь с магической печатью на двери. На пороге стоит удивленный Антихрист.

— Изыди! — не подумав, выдаю я и закрываю дверь прямо перед носом Самаэля. В итоге получаю возмущенные крики и проклятия. Только не работа снова: не вынесу, дайте мне еще один небольшой выходной, а потом уже посылайте рыскать по следам ангелов, демонов, адских гончих — да хоть кого…

— Кто там? — выглядывает из кухни Рахаб, держа в руках печенье и осторожно надкусывая его.

Она решительно открывает дверь, даже не выслушав моего ответа, и застывает. Самаэль заинтересованно разглядывает жующего печенье командира восьмого отряда демонической армии, теряется в словах, и лицо его приобретает незабываемое удивленное выражение. Остальные тоже потихоньку подтягиваются в коридор, привлеченные гробовой тишиной.

— Самаэль, я тебя как нормального Антихриста прошу, изыди! — продолжаю увещевать онемевшего парня я. — Вы столько держали меня дома, дайте еще один вечер!

С выражением какой-то небывалой тоски он принюхивается. Из кухни тянет ароматом белого чая.

— Не угостите? — неуверенно просит Самаэль.

Мы переглядываемся, пряча ухмылки.

— Да что ж вы за демоны такие? — не выдерживает Татрасиэль, но к нему уже склоняется хищно Нат. Эта ему быстро объяснит, что к чему.

А нас пока и такая жизнь устраивает. Пусть возле города стоят ангелы, близится Апокалипсис, в битве гибнет сотня солдат, мы будем жить так, отбирать у близящегося рока несколько минуток, чтобы просто посидеть со своими родными, поговорить ни о чем. Всегда жили так; иначе и не умеем.

— Покойся с миром, Фурфур, Князь Ада, хозяин Лжи, — шепчу я, поднимая чашку с чаем.

Глава 10. Сжигая мосты

Как и в тот злосчастный день объявления Последней Войны, снег валит, не переставая, устилает все. Город натужно стонет, пестрит постоянно спешащими людьми, пытается пробиться сквозь стену снегопада огнями, блеском вывесок, фарами машин. Мне приятно думать, что где-то среди тяжелых пуховых туч могут насмерть замерзать ангелы.

Отряхнувшись от снега, я вхожу вмосковское отделение Ада. Тут зима выдалась слишком уж суровой: холод стоит такой, что слова в глотке замерзают, а щеки колет вихристая поземка, еще и ветер, пробирающий насквозь, забирается под одежду и мстительно впивается клыками в тело. В филиале Ада, к счастью, достаточно тепло, чтобы я вновь начала чувствовать пальцы и досаду на холод. После жара Столицы привыкать к нему так трудно…

Повесив пальто на вешалку, я подхожу к пораженно застывшей демонице в деловом костюме и с пластиковым стаканчиком с кофе в руках. Тат скромно стоит у меня за спиной, ничем не привлекая внимание, однако о Бескрылом знают даже здесь. Девушка прерывисто вдыхает, когда я демонстрирую выданную бумагу с каким-то разрешением и, что важнее, сигилом Люцифера, грозно пылающим мраком. Не ожидали нас тут; демоница разжимает руки. Кофе пачкает блестящие лакированные туфли.

— Вы… настоящие, да? — глупо уточняет она.

Апогеем всего этого становится матерящийся Ройс, влетающий в здание прямо сквозь дверь. Дух, как обнаружилось, не мерзнет, но снег ему не нравится: проходит сквозь тело неприятно. Как он заявляет, он совсем не против воцарения Преисподней на земле — там хотя бы зим не бывает. Да, это потом, однажды, после ангелов…

— Вы просили помощи с ангелами? — на всякий случай спрашиваю я, видя лицо охуевшей демоницы.

Пару дней назад поступил запрос на подкрепление из Москвы. Требовалась пара боеспособных демонов для разборок с ангелами и неким гримуаром, на который светлые и охотятся. Вот только все сейчас на войне, и Люцифер, недолго думая, отправил нас. Меня для предполагаемых сражений, Тата — чтобы проверить его силы, а Ройса всучили в качестве бесплатного приложения навроде компаса.

— Так в чем проблема? — мягко спрашивает Тат.

От голоса Бескрылого демоница буквально млеет — глаза щурит, как объевшаяся сметаной кошка, да еще и эта блаженная улыбочка… Ангел удивленно оборачивается к нам, и на лице его читается немой вопрос: что я сделал не так? Я усмехаюсь. Ангел для них — навроде чуда, а ангел, которого не нужно убивать, — так вообще нечто из ряда вон выходящее. Падшие — все же не то, мы демонам ближе по характеру и поступкам, мы пропитались их тьмой и начали меняться, обретать второй облик — демонские страшные лица, черные глаза, клыки. А этот… Светлый, что еще сказать.

Демоница пожирает Тата глазами, но после приходит в себя, вспомнив о работе.

— Я не думала, что пришлют… вас.

Ройс довольно улыбается — он уже готов раздавать автографы.

— Кого прислали, того прислали, — решаю взяться за дело я. — Хватит раздевать глазами штатного ангела, госпожа… — я сверяюсь с ее бейджиком, — госпожа Настасия. Проводите нас к начальнику.

Командирский тон возвращает ее с небес на землю, и демоница смотрит на меня разозленно. Она фыркает, поворачивается к нам спиной, бряцая украшениями на хвосте, и направляется к кабинету в конце коридора. Черные туфли цокают по полу, и я внезапно понимаю, что это копыта.

Прислушавшись к разговору моих спутников, я неопределенно хмыкаю. Похоже, Тат еще не привык к нравам демонов, а Ройс в открытую потешается над ангелом. Настасия хранит гордое молчание.

— Что с ней делать-то? — обескураженно шипит Бескрылый.

— Все тебе нужно объяснять! — невольно вмешиваюсь я; вижу кривую улыбочку Ройса. — Валить и трахать!

Тут я вижу трогательно покрасневшего Тата — честно, не вру, и такое бывает. Ангел затравленно косится на демоницу, боясь, что она слышит этот разговор. Кажется, Настасия все прекрасно различила и вроде как не против, но я решаю оставить свое мнение при себе. Тем более, мы оказываемся в кабинете местного главы. Едва открывается дверь, слышится приглушенный грохот — кто-то спешно собирается сделать вид, что трудится в поте лица. Я ловлю себя на мысли, что не помню имя московского управленца. Кажется, Сиире?

— Опять проверка? — ругается демон, роясь в ящике. — А, святые вас побери, как же меня все заебало…

Принц Сиире осекается, увидев меня, нервно поправляет галстук, преданно заглядывая в глаза. Он подчиненный Амаимона и лучше других знает, на что я способна, — у нашего полководца язык без костей, особенно после рюмки его обожаемого шотландского виски.

— Чем обязаны? — разом собирается Сиире, жестами указывая Настасии, что ее ждет за то, что не предупредила о посетителях. — О, понял! Вы за книгой Велеса!

— За этими дощечками? — не выдерживает Тат. — Они же бесполезны!

За то время, которое Сиире тратит на высверливание взглядом двух аккуратных дыр в Бескрылом, я пытаюсь осознать, насколько плачевно наше положение. Велесова книга, может, не настолько известна по сравнению с опусами Соломона или кого-то из средневековых демонологов-философов, однако является неслабым источником сил. То бишь сама книга — сильнейший источник энергии, а описываемые там обряды, хотя и славят древних ложных богов, могут использоваться с некоторыми поправками и Небесами. Магия есть магия. И Сиире догадался хранить его в офисе, где кроме него парочка демонов и один бес-охранник.

— Забираем книгу и валим, — подсказывает Ройс. — Не хватало еще ввязаться в драку с ангелами.

Я придерживаюсь того же мнения. Наша задача — ликвидировать светлокрылых, но если не будет гримуара, они сами перестанут нападать на демонов в этой области.

— Боюсь, не получится, — заявляет Сиире. — Вы должны вернуть нам наши законные территории, которые были отобраны. Сразиться с Сотней. Иначе они не отступят.

Не люблю слова «должны», особенно когда его произносят таким повелительным тоном. Раньше я бы запросто развернулась и ушла, но, связанная клятвой Люциферу, я не могу так поступить. Скрепя сердце, киваю и протягиваю руку Сиире. Если таков приказ, я уберу пару ангелов, ничего страшного не должно случиться.

***

Мне уже заранее не нравится этот город, отмечаю я, когда нам с любезной улыбочкой сообщают, сколько придется тащиться до места проведения ритуала — кладбища. Мало того, что летать нельзя, раз где-то ангелы ошиваются, так еще дороги замело. К счастью, Сиире отправил нас с Настасией, которая, как оказалось, отлично водила машину. Я ругаюсь на енохианском, заставляя Тата нервно вздрагивать.

Вместо ведьмы или кого там еще нам торжественно вручили потрепанную книжицу типа «Магии для чайников», в которой мельком упоминается ритуал сковывания ангела. Я мало что в этом понимаю, но вполне осознаю, что не удержу заклинание такой мощи, а если и удержу, сражаться не смогу. Ничего сложного в убийстве ангелов нет, я сотни раз с ними расправлялась в мире людей, но все те разы я работала одна, а теперь со мной и Бескрылый, и Ройс, которого светлые могут запросто развеять, и демоница. Это накладывает какую-никакую, но ответственность.

— Вы уверены, что это реально правильно прочитать? — веселится Ройс и пытается воспроизвести что-то из книжицы.

— Это древний язык ангелов! — пытается втолковать неразумному Бескрылый. — У тебя язык завяжется в морской узел, а глаза вытекут.

Ройс покорно ужасается, но все же посматривает в книгу — запоминает, видимо. Я знаю, что на самом-то деле друг не настолько глуп, чтобы его самостоятельно произносить, но осторожность не помешает.

На кладбище темно уже, ни зги не видно, а где-то в стороне клубится враждебная энергия. Меня передергивает от того, насколько она грязная, — никто кладбище, конечно, не чистил. Это может помешать, но подобные мелочи обычно оставляют без внимания.

— Вперед! — командую я. — Тат, черти руны, будешь удерживать сковывающее заклинание, я займусь сражением. Ройс, ты следишь за окружающей аурой, говоришь, когда мимо летят ангелы. Все понятно?

Они, не очень вдохновившиеся моим командным тоном, соглашаются и принимаются за работу, за чем я без интереса слежу. Ну, подумаешь, крючковатые руны намалевать, пусть и донорской кровью. Я выбираю себе место, с которого удобней взлетать, и где достаточно высокие памятники, за которыми можно спрятаться. В целом, моим требованиям кладбище удовлетворяет, сражаться худо-бедно, но можно.

Еще некоторое время уходит на выпевание заклинания — Тат сбивается, злится, в конце концов чертыхается, зло сверля глазами чью-то могилку. Такими темпами от неуверенного ангела ничего не останется, а Бескрылый потихоньку превратится в обычного Падшего. А крылья — не такая уж и важность.

— Готово, — решаю я, когда он уже начинает уставать.

Благодарно кивнув, он отходит в сторону, я наскоро перепроверяю активацию всех боевых и охранных рун, целостность круга и ориентацию на север. Или не на север? Я лезу в карман за амулетом.

— Ложись! — дурным голосом кричит Ройс, первым бросаясь в снег.

Тат изумленно оборачивается к внезапно сошедшему с ума духу, и так он лишился бы головы, но я вовремя выдергиваю его с линии атаки. Нечто с золото-белыми крыльями падает перед пытающимся раствориться Ройсом, еще два ангела неслышно опускаются позади, так заключая нас в некий круг. Ройс спешно проваливается в Ад, и я облегченно выдыхаю. Золотоватые крылья, длинные мечи, полные пафоса и молчаливого служения Господу лица… Тирада Бескрылого в адрес бывших братьев на девяносто процентов состоит из того самого древнего языка, от которого у Ройса должно было выжечь глаза, и цензурные там лишь предлоги.

Избранная сотня. Ну, то есть не всем составом, а всего лишь трое, но и они могут запросто оставить от всего города тонкий слой пепла.

— Что делать? — выставив вперед меч, настороженно спрашивает Тат. Мы оказались спина к спине, встав в ангельскую боевую стойку.

— Наплевать на оковы, пытайся не умереть! — кричу я.

Вот поэтому мне не доверяют новобранцев, понимаю я. Все вечно оканчивается дракой, из которой я выползаю полуживой, а учеников быстро оплакивают со всеми полагающимися почестями. Пытаясь отвлечь пернатых от Татрасиэля, я пересекаю границу из охранных рун.

Ангелы действуют слаженно, и втроем представляют весьма грозную силу. Взлетая, я пытаюсь их разделить, на земле страхует Тат. Мельком взглянув на его умение владеть мечом, я признаю, что он не безнадежен, как и на тренировках. Он искусно вертит клинком, парируя и быстрыми атаками выбивая искры из доспехов врага. При этом на нем легкая адская кожаная куртка, и малейшая ошибка может быть смертельной.

Вслед за мной в воздух взмывает самый молодой из отряда, несмотря на предупреждения старших. Я ликующе улыбаюсь: попался! Беспокойство о друзьях немедленно отходит на второй план, я поглощена битвой, упиваюсь ей, чуя еще не пролившуюся кровь врага. Противник неуверенно делает выпад, сбитый с толку улыбкой и смехом, мой меч с чистым звоном встречается с его. Меня сотрясает дрожь от отдачи, но я наоборот подаюсь вперед, напирая на меняющегося в лице ангела. Несколько точных ударов обезоруживают его, предательский удар кулаком под дых выбивает из ангела воздух. Я взмахиваю мечом, и грудь его заливает ихор. Крылья ангела складываются, и он теряет высоту.

Я следом за ним падаю вниз, к Тату, который чудом ухитряется удерживать двоих противников. Один из них настолько увлечен Бескрылым, что не замечает быстрой бесшумной тени у себя за спиной. Меч протыкает ангельское сердце насквозь, заставив его коротко взвыть от боли, и выходит из защитной пластины на груди. Он падает к моим ногам, я стряхиваю кровь с клинка на золотистые крылья.

Облегченно вздыхает Тат: ему не придется убивать их. Это едва не стоит ему жизни, но он уклоняется, и небесная сталь взрезает кожу на щеке. Прижимая руку к окровавленному лицу, Татрасиэль отлетает в сторону, уступая мне место. И ведь шрам останется, сочувственно думаю я, но всяких демониц это вряд ли остановит.

В воздухе сражаться сподручней, и я опять взлетаю. Ангел из Сотни не следует за мной, и, кажется, хочет избежать битвы. Но это лишь обманка: через секунду мне в ногу врезается хлыст из кожи и железа, я пораженно выдыхаю: такие запрещены в Раю. Недолго мы боремся — враг тянет вниз, я, истощая до предела крылья, рвусь к небесам.

Еще один хлыст врезается ошейником в горло. Выпустив меч, я испуганно вцепляюсь в него обеими руками, заполошно размахивая крыльями, как пойманная в силок птица. В конце концов он сдергивает меня на землю.

От сильного удара воздух выбивает из легких, а я едва успеваю убрать крылья, чтобы не поломать их. Слепо шаря руками по снегу, я пытаюсь найти выроненный меч, но пальцы загребают лишь снег. Удар сапогом по ребрам ненадолго лишает меня зрения.

Совершенно этого не замечая, я вдруг оказываюсь на волосок от смерти, и ангел поднимает меч для удара. Чего-то ждет, напряженно вглядываясь в мое лицо. Раскаяния? Я усмехаюсь. Страха? Я боюсь не за себя. Я боюсь себя. Ангел медлит, видя твердость в моих глазах. Знает, что не хочу умирать, ищет подвох, какую-то незначительную деталь, которую он упустил.

Находит. Голова ангела из Сотни катится по земле, оставляя на снегу золотой, под цвет крыльев, след. Тело его оседает, я уклоняюсь от него. Передо мной стоит дрожащий Тат. Меч выпадает из его руки.

Сплевывая кровь, я улыбаюсь разбитыми губами. На лице ангела виден почти что ужас, и я отлично понимаю его причину: я, изломанная, перепачканная в алом, опаленная сама, но смеющаяся в голос, срываясь на каркающий птичий крик. В горле поселяется боль, царапающая изнутри, впивающаяся острыми коготками с каждым вдохом все больней, но я не могу остановиться. Хохот безумным эхом звучит в голове.

— Добро пожаловать в Ад! — Я фамильярно хлопаю онемевшего Тата по плечу.

Он стоит, потерянно пытаясь вытереть золотую кровь со своих рук, словно она немыслимым образом жжет ему пальцы. Оглядывается на тело другого ангела, павшего именно от его руки, но недолго задерживает на нем взгляд. Видно, что его трясет.

Все еще улыбаясь, я вытираю стекающую по подбородку кровь, касаюсь раны кончиком языка. Будет долго заживать, определяю я, особенно если учесть мою привычку кусать саму себя, вновь открывая старые раны. Но оно того стоит.

Тат цел физически, но я вижу, что аура его идет крупными трещинами, как расколотый лед на озере. Теперь для него точно не будет никаких Небес, никакого прощения и «долго и счастливо». Собирайся он в последний момент отступить на сторону врага, теперь не сможет — последние пути отрезаны, а ихор с рук отмывается долго.

Теперь ему определенно придется решать. Бескрылый держится за голову, обессиленно привалившись к памятнику. Добро пожаловать, парень, я ведь не шучу. Теперь уж точно Ад, теперь уж точно с нами всеми.

Я издаю короткий лающий смешок, легкие прорезает болью. Люцифер никогда никого не заставляет. Тат сам решил спасти меня, спасти существо, которое принесло человечеству зла больше, чем, быть может, сам Антихрист. Он убил вчерашнего товарища ради меня. Вот такой вот Ад…

***

Возле здания московского филиала отчетливо пахнет табаком, а среди снежинок алеет огонек сигареты. Заранее не представляя, о чем говорить, я подхожу к Сиире, рассматривающему небо. А оно словно дырявое: все валит снег и валит, никак не останавливаясь. Сломанное какое-то.

— Не угостишь? — спрашиваю я.

Вместо ответа демон протягивает целую пачку, даже не посмотрев на меня. Прикуривая, я щурюсь. Небо, что ж они в тебе такого все находят, а? Ты же жалкое такое, побледневшее. А вот стремятся все ввысь, все, и Принц Ада, и ангел с отрубленными крыльями.

— Как тебе Москва? — неожиданно спрашивает Сиире. Книга в безопасности, все прошло хорошо, но он почему-то не хочет отвязаться от меня.

— Серое слишком, — отвечаю я первое, что приходит в голову. Потом понимаю — не о городе это, а о небе.

Серое. Было бы легче, будь оно черным или белым, а лучше всего в клетку, на манер шахматной доски. В монохромных двух цветах не запутаешься, разберешься как-нибудь, раз весь остальной мир четко раскрашен в них. А оно вот издевательски серое. Словно напоминающее, что кроме черного и белого есть что-то еще.

Я задумчиво верчу меж пальцев тлеющую сигарету, жестом уже привычным. Горло еще саднит — голос сорвала, и он и без курения хриплый до невозможности, пилящий чужой слух. С другой стороны, что мне еще остается? Горечь на губах и еще больше горечи на сердце.

Затаптывая сгоревший до фильтра окурок, я зло ударяю каблуком асфальт, словно там не сигарета, а горло моего худшего врага. Сиире молчаливо наблюдает, не вмешиваясь. Я для него почти что ручная зверушка Сатаны, забавная девчонка, на которую можно свалить грязную работу, а потом обнаружить, что — вот ведь чудо! — у нее тоже есть свои чувства. Так все в Аду и работает, и я бы не удивилась, если бы Люцифер думал обо мне подобным образом. Но наш разговор на крыше доказывал, что я нечто большее, чем просто очередная пешка. И поэтому я не позволяю Принцу откровенно насмешливо смотреть на меня.

Мне говорили, у меня глаза слишком холодные даже для Падшей, цвета серого неба, застывшего на зеркальной поверхности клинка. Сиире становится не по себе, когда я в него впиваюсь серым взглядом. Он неуверенно оглядывается на спешащих мимо прохожих, не представляющих о нашем существовании.

— Зачем ты это сделала?

Догадаться, что он имеет в виду Тата, несложно.

— Приказ, — спокойно объясняю я.

— Нет. Ты сама устроила испытание, решила проверить, к кому повернется наш бескрылый ангелок, когда Час пробьет. Люцифер не отдавал такого приказа, я уже связался с Амаимоном и все знаю. Ты действовала на свое усмотрение. Зная о Сотне, ты повела Татрасиэля в бой.

На свой страх и риск, ты хочешь сказать. Если бы что-то пошло не так, Люцифер запросто размазал бы меня по стенке щелчком пальцев, а Самаэль скромно пригласил бы кого-нибудь убраться. Наверное, Бескрылый не может быть ценнее моей собственной жизни, но мне было интересно, как поведет себя Тат в такой ситуации.

— Никто не понимает твоих целей, — небрежно замечает Сиире. — Некоторые говорят, ты строишь заговоры против Люцифера, другие считают, что он спит с тобой, поэтому терпит все выходки, и только третьи уверены, что ты действительно ведешь нас к Концу. К победе над ангелами.

— Дай мне имена первых и вторых, и больше они не скажут ни слова. И третьих заодно. Вера у нас худший грех.

Принц смеется, но не слишком радостно: чувствует, что я серьезна. Знает, что я без промедления убью любого, кто выскажет нечто подобное мне в лицо.

— Все же, странная ты. Говорят, Падшие долго не живут, или погибают в бою, или сходят с ума.

По губам опять бежит кровь, удивительно теплая на морозе — опять кривая ухмылка. Холод жадно тянется ко мне, я, стараясь не показать слабости, зализываю рану. Больно, блядь…

— Так я и сошла, если решила затеять это, разве нет?

— Удобная отговорка, — соглашается Сиире.

Я задумываюсь.

— Мосты надо сжигать, — доверительно сообщаю я, склоняясь к острому уху демона. — Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как ярко они горят. Я сожгу Рай.

Сиире легко выдерживает мой взгляд. Этот не из пугливых. Больше даже — он меня понимает.

— Если тебе все же понадобится помощь, обращайся.

Я легко соглашаюсь, хотя и не собираюсь возвращаться после в этот город. Зная, что нужно прощаться, поспешно вытаскиваю еще одну сигарету — она удобно ложится на губы, — благодарно принимаю зажигалку от Принца Ада и затягиваюсь. А потом киваю еще раз, шутливо прикладываю руку к голове, как делают солдаты демонической армии, и растворяюсь в потоке людей.

Мосты горят ярко, их жар я ощущаю спиной, кончиками крыльев. Скрип и грохот их, ломающихся, звучит для меня лучшей музыкой, наводя на лицо безумную улыбку.

Мосты горят у всех одинаково: у Падшей без веры, у ангела без крыльев, у призрака, у Владыки Ада. Вспыхивают, беснуются, стонут, но в конце все равно осыпаются серым тихим пеплом. Это неизбежно. И правильно в какой-то мере.

Глава 11. Прикосновение Тьмы

Мягко улыбаясь, я неотрывно слежу за стоящим возле призывного круга парнем, нерешительно выкрикивающим слова на древних языках. У него достаточно для этого сил и есть едва проглядывающийся потенциал способного мага, но все первоначальные впечатления от его ауры, сияющей тучным серым цветом, портятся, когда я вижу его трясущиеся руки и неуверенный взгляд. Поняв, что ловить тут особо нечего, я почти готова уйти, но все же для моих целей и этот послужит, а желания и сил искать мага получше нет.

В кармане мелко вибрирует кристалл связи, я быстро отменяю призыв и прошу оставить парня на меня. В Аду еще не знают о плане Люцифера, но вроде как рады такой активности и желанию служить на благо Преисподней. Направленного по адресу демона оперативно отзывают, и засиявший было потусторонним светом круг гаснет, как экран телевизора, выдернутого из розетки. Маг пораженно пялится на неудавшийся ритуал и начинает медленно отступать к двери. Сбежать вздумал? Я презрительно на него смотрю, взмахом руки с зажатым в ней амулетом придвигаю шкаф к двери, отрезая пути к отступлению. Парень сомневается, кричать ему или нет и поможет ли это.

Ступая в круг, я немного путаюсь и сначала забываю снять невидимость. От магии призыва, сконцентрированной вокруг, покалывает спину, я неловко морщусь. Маг беззастенчиво пялится на меня, принимая за демона. Я легко переступаю охранную линию, он бледнеет почти смертельно и хватается за сердце, поняв, что остался со мной один на один без шансов на внезапное спасение. Видимо, наслышан о других практиках, так сгинувших.

— Что я сделал неправильно? — слабеющим голосом интересуется он.

Не меняя довольный оскал, я начинаю перечислять:

— Круг правильно начертил, молодец, знаки вроде из книг, а не из интернета, текст древний откопал… Да вот незадача — ударение в одном месте явно не то.

Медленно, скользящими кошачьими шагами я приближаюсь к нему, смакуя распространяющийся по ауре пурпур ужаса. Давно меня так не боялись, и это немножко сбивает, крышу сносит напрочь, и я не сразу одергиваю себя: не за этим здесь. А как легко его дурить, пацан ведь и не подозревает, что все сделал идеально точно, да только Падшую такой круг не удержит.

— Но, ладно, мы готовы тебя помиловать, — задумчиво объявляю я, стараясь не переигрывать. Маг быстро-быстро кивает, согласный на все. — Чары привязки. Ну, контракт надо заключить, души связать, понимаешь?

Несмотря на страх, парень глядит на меня пораженно-недоверчиво, думая, зачем мне они вдруг понадобились. Я терпеливо жду, зная, что он все равно согласится.

— Как на фамилиара привязку, что ли? — спрашивает он. — Амулет? Сейчас…

Хмыкнув, я качаю головой и протягиваю ему кинжал лезвием вперед. Маг нерешительно его принимает.

— Привязку на кинжал, — любезно подсказываю я.

Он устало вздыхает.

Это оказывается куда дольше, чем я предполагала, поэтому я просто сижу, скрестив ноги, прямо на полу и наблюдаю за нашептывающим что-то свое над кинжалом магом. Не самое занимательное зрелище, но ничего более интересного не предвидится, видимо. Устраиваясь поудобнее, я зарабатываю еще один нервный взгляд.

— Расслабься ты, — смеюсь. — Никто тебя убивать не собирается, шутка юмора такая. Доплетешь заклятье, и я уйду. Закурить, кстати, не найдется?

Маг испуганно мотает головой, но ни слова так и не говорит. Язык, что ли, отнялся?

А про сигареты — это правильно. Я невольно вспоминаю подсказанную по пути сюда информацию на нашего клиента: он у нас хороший мальчик, не курит, не пьет, девушку себе нашел, верность хранит. Я усмехаюсь. Радость родителей, примерный ученик, будущий жених первой красотки захудалого города-поселка где-то на севере России. Ну подумаешь, черной магией увлекается. Кого это волнует?

— А зачем кинжал? — все же интересуется парень, возвращая мне оружие с полным комплектом заклятий.

Подбрасываю кинжал, ловко ловлю его. Пальцами за лезвие, не пролив ни единой капли крови. Скучный фокус, замечаю я как бы между прочим, но этого несчастного практика я точно поразила.

— На охоту иду, — лаконично сообщаю я.

И с интересом лезу в мысли парня, доверчиво распахнутые после сильного ритуала. Там слово «охота» ассоциируется с дедом из деревни, болотом, дикими утками и двустволкой. А вот от последнего бы не отказалась.

— Работа у меня такая, — объясняю я. — До встречи.

Его явно трясет от перспективы опять со мной столкнуться.

***

Поскольку у Ройса появляются все большие проблемы с человеческим миром, я вынуждена шататься по работе одна, иногда с Ишим или Татом. Все это, конечно, звучит не так уж страшно, как оно есть на самом деле. Но без духа мы не можем предугадать нахождение ангелов, и пару раз попадались в ловушки. После этого я хожу одна, убедив и друзей, и Люцифера, что так будет лучше.

Не знаю, почему Люцифер озаботился этим именно сейчас — времени-то у него полно было, с начала Всего. Сатана лишь сейчас вдруг понял, что гораздо легче не захватывать ангелов по одному, а переманить кого-нибудь к себе, получив ценного шпиона. Проблема заключалась в том, что архангелы якобы могут поверхностно читать мысли рядовых ангелов — Люцифер со скрипом подтвердил слух, — и найти предателя для них не составит труда. Поэтому в светлую голову Люцифера пришло, что переманивать лучше сразу архангела. Чтоб уж наверняка.

Я могу кричать, беситься и крайне громко выражать свое недовольство, но ничего это не изменит. Поэтому, прикусив губу до крови, я покорно киваю и отправляюсь на охоту: архангелов ловить.

Первое время никто понятия не имел, где вообще искать правящую верхушку ангелов, не на Небеса же сразу ломиться — оттуда нас быстро вышибут. По счастливому (для меня — не очень) стечению обстоятельств, как раз недавно в мир людей направили одного архангела, то ли чтобы он вправил мозги рядовым, никак не реагирующим на демонов, то ли для какой секретной миссии, так для меня и остается загадкой. Но я не очень-то и стремлюсь ее решить; мне легче просто знать, что цель в досягаемости и ее можно захватить. Татрасиэль подсказывает все необходимое, пользуясь тем, что на Небесах его считают за мертвеца и планов, очевидно, менять не собираются.

Наверное, я все же не лучший солдат для переманивания врага: как по мне, так этого врага следует убить, а не страдать ерундой, но черт с ним всем, я лишь исполнитель, покорный приказам Люцифера. Раньше я и близко не представляла, как такое провернуть, пока кто-то умный не вспомнил о чарах привязки. Я нестерпимо хотела прибить умника к Вратам, но сам факт, что это был Король Велиар, меня останавливал. Пока что.

Эти чары придумали маги, хотя я не берусь рассуждать, чем они руководствовались. Заклятие фактически объединяло две души, что с фамилиарами-то удобно: магический резерв близко, дергать нервного черного кота лишний раз не надо, — а вот с архангелом… Я ежусь не столько от промозглого холода и снега, заползающего за шиворот при полете, сколько от неприязни. Возненавидев ангелов, я решила больше никогда не возвращаться к ним и их образу жизни.

Я сверяюсь с записями демонов, отправленных на разведку, и еще раз убеждаюсь, что нашла верное место. Информация не должна устареть, но я сомневаюсь. Пока не замечаю золотистое сияние неподалеку.

Не медля, я бросаюсь прямо туда, выхватывая кинжал из ножен. Времени раздумывать или составлять план нет, у меня есть шанс выиграть эту схватку только внезапностью. Поэтому я убираю крылья еще в полете, по инерции камнем сваливаясь прямо на стоящего на земле ангела. Грубо подминая под себя сопротивляющегося светлого, почти ломая крылья, резко переворачиваю противника и вонзаю клинок прямо в тяжело вздымающуюся грудь. Кинжал входит слишком уж легко; еще заряженная адреналином, я тут же вытаскиваю его из раны. Ихор пачкает пальцы.

На меня поразительно спокойно смотрят глаза глубокого синего цвета. Я роняю кинжал из внезапно ослабевших пальцев, пытаясь выдавить хоть слово. В сердце мне будто загнали раскаленный прут, я падаю рядом с архангелом, вцепляясь пальцами в асфальт, выгибаюсь в страшной агонии, не чувствуя уже рук.

Твою мать, это больно. Очень больно.

Из горла вырывается недокрик, хриплый, подвизгивающий, словно наждаком по железу. Дробя себе пальцы, я мечусь, совершенно не заботясь о своем теле, рискуя сама себе все кости переломать. Внутренности скручиваются в узел, по подбородку течет теплая струйка крови, пятная белую рубашку, которую я в кои-то веки решила надеть. Крылья, инстинктивно выпущенные, бьются, будто я пытаюсь взлететь. Путая языки, я матерюсь в голос.

Потом наконец-то наступает блаженная темнота, убирающая лишнюю боль, скопившуюся в груди. Я могу спокойно вздохнуть, чувствуя тепло регенерации. Только вот душевные раны не рубцуются так быстро, ядовито усмехаюсь я в темноту. Язвы будут еще долго меня мучить.

***

С того момента проходит две недели, но боль не утихает: заклинание, должное накрепко связать души и сделать силу общей, бьет меня больнее и больнее; Габриэль тоже приходится несладко. Спаянные вместе Свет и Тьма пытаются всеми силами поглотить друг друга, выжрать изнутри. Остается только не разлучаться, мотаясь по человеческому миру, и ждать, пока кто-нибудь победит.

Я начинаю ненавидеть Кёльн только потому, что нахожусь тут не одна, а с кем-то. Стоя на шпиле, остром, вонзающемся предательским ножом в небо, в брюхо ангелам, я расправляю крылья, чувствуя каждым их миллиметром порывистый холодный ветер; я все же балансирую на шпиле, задиристо ухмыляясь архангелу.

— Упадешь, разобьешься, и я тоже умру, — устало напоминает она.

Габриэль и не сомневается, что такое у меня в планах, поэтому голос ее настороженно дрожит, она щурит глаза, глядя на меня, расположившись на крыше чуть поодаль. Кёльнский собор становится нашим излюбленным местом, вот только мнение о нем у нас разное.

— Не бойся, помирать пока не собираюсь. — Я легко спрыгиваю со шпиля, каблуки ботинок стучат громко.

Отворачиваясь, архангел следит за людьми внизу. Что-то шепчет себе под нос, могу душу поставить — молится Ему о терпении. Была б еще душа, точно бы поставила.

Она не может обратиться за помощью к другим ангелам, ведь я в любой момент могу ее убить. Сама при этом убьюсь, но она знает подчинение демонов и Падших Люциферу, знает, что я, не колеблясь, это сделаю. Потому терпит, на что-то молча надеясь.

Мы были немного знакомы в прошлой жизни, перемолвились парой слов, я теперь понимаю, что нихуя ее, оказывается, не знала. Габриэль была единственной, кто неплохо ко мне относился, на суде она пыталась оправдать меня, да и не была она такой уж убежденной святошей, не верила так бескорыстно в людей. Но она тоже смотрела, как мне рвут крылья, немо и безмятежно.

Смело заявить, что мы с ней были похожи, я не могу. Взгляды на жизнь и всю эту Святую войну у нас разные: столкнувшись с Габриэль и связав наши судьбы, я это осознаю. Она уже не та: глаза потускнели, крылья больше не кажутся легкой фатой на ее спине, а висят золотой бесполезной хламидой. У нее взгляд сломанной куклы.

Нас всех сломали когда-то, я проходила через это. Габриэль ломается сейчас, каждую секунду, находясь рядом со мной. Я медленно отравляю ее, не прикладывая к этому усилий, словно выжигаю в ней весь неугасимый свет, пылавший когда-то. Прикосновение зла губит архангела, моя душа скована с ее душой. Финал этим и предрешен. Мне доставляет извращенное удовольствие наблюдать, как Габриэль сначала смиряется с моим постоянным присутствием, потом привыкает, притирается, а потом час за часом меняется. Она просит меня не падать, не потому что боится смерти — потому что волнуется и за меня.

— Люди идут в церковь, — замечает архангел. — Пока их вера жива, мы будем бороться. Силы Тьмы потерпят поражение в Последней Войне, вы даже близко не сможете приблизиться к Раю.

— Люди идут в собор, построенный по проекту Сатаны, — излишне серьезно киваю я. — Забавно, не находишь? Это вечная игра, тысячи совпадений и иллюзий, рождающие большой обман. Этот собор принадлежит нам, Габриэль. Только поэтому я могу сидеть на шпиле.

— Здесь исповедуют веру в Господа.

— Посчитай количество грешников на квадратный метр. В церковь они и ходят, прогнившие люди, ищущие не второй, а сотый шанс. А теперь подумай, светлый ангел, почему ваши не пытаются отбить собор? Я верю, у тебя получится.

Стараясь не показать своей слабости, Габриэль раздраженно шипит совершенно не ангельским способом. Я заливисто смеюсь в ответ. С ней я могу быть настоящей: кричать, скалиться, панибратски приобнимать за плечи, нагло щурясь, с наслаждением выдыхая сигаретный дым в лицо архангела. Знаю, что все это сойдет мне с рук, я медленно опутываю ее душу, растворяю ее, будто кислотой. Проклинаю себя и ее разом.

— Если бы не было нас, милая Джибрил, людям не во что было бы верить. Представь, если бы мы были вами разбиты? Они бы начали задавать вопросы, это же люди, а? Узнав от вас, что Дьявола нет, что демоны мертвы, что Ад пуст, они начнут гадать, почему же тогда совершают грехи, почему убийца напал именно на их близких, почему пьяный водитель размазал по земле соседскую семью. Если не Дьявол их попутал, кто тогда? Они бы требовали у вас ответов, а вы что? Расстреляли бы, как расстреляли бунтовщиков на Небесах? Вырвали бы им перья? Ах да, рвать нечего…

Пытаясь отстранится, Габриэль подается назад. Царапая ее кожу сквозь тонкую рубашку, я вцепляюсь в ее плечи, резко притягивая к себе. Синева гневно сверкает, встретившись с отрезвляющим холодом моей души. Еще немного, и она сдастся, позволит себе усомниться.

— Если выиграете вы, воцарится мрак, — сипит она.

— Нет, Габриэль. Мы станем жить вместе, бок о бок, ни от кого не скрываясь. Не будет соборов, не будет молитв, все наконец-то начнут верить только в себя. Мы расскажем им, что Бога нет. Расскажем, что каждый ответственен за свои поступки. Это будет свобода, в которой никому не придется прятаться в песках Ада от этого бескрайнего мира. Ради такой жизни я готова сжечь Небеса, а ты… ты можешь еще сделать выбор и подумать, на чьей стороне ты хочешь стоять в Последней Битве.

Она упрямо мотает головой, прикладывает руки к вискам, пытается закрыть ладонями уши. Мой голос действует на нее уже слишком — я выбираю почти ласковый тембр, чуть мелодичный, запоминающийся, отпечатывающийся в памяти.

— Любопытство — не грех! — злится Габриэль. — Мы бы не наказали их из-за вопросов. Господь…

— Оставил нас. Помнишь, как на Небесах восстали, требуя у вас ответить, верно ли мы поступаем? Всех бунтовщиков казнили! — Она вздрагивает после моих выкриков: она помнит. — Там были мои родители, Габриэль, — признаюсь я. — Я помню, что Небеса не любят тех, кто задает вопросы. Вспомни свое руководство и подумай, могут ли твои братья так поступить, поработить оставшихся без нас, без тьмы, людей, оставшихся в одной их власти. Подумай!

Душа ее больше окрашивается в чернильный цвет, сияние тускнеет, как дешевая позолота. Я осторожно касаюсь ее чувств — это очень просто — и замечаю что-то новое. Страх. Она так боится, что меня даже пробирает.

— Ты зло, — шепчет одними губами она. — Ты искушаешь меня. Я не могу…

— Можешь. Люцифер никого не заставляет переходить на свою сторону. Решать тебе.

— Лучше я умру, чем стану предательницей!

Отпуская ее, я, посмеиваясь, отхожу в сторону, оставляя ее растерянно потирать шею, на которой синяками уже отпечатываются мои пальцы. Габриэль не может понять моего веселья, наслаждения этой грязной игрой, прикосновениями темноты к чистейшей душе. Странно видеть, как быстро она меняется — достаточно поставить одну маленькую точку, и та расползется, как раковая опухоль. Габриэль, если проводить аналогии, уже при смерти, задыхается, умирает, хватаясь за голову, наблюдая за рушащимся миром.

— Ты сумасшедшая! — кричит она, соревнуясь в громкости с ветром. — Зачем тебе я?

Сумасшедшая? Я вижу яснее, чем все архангелы вместе взятые, вижу мир без лживых прикрас Света, без этой глупой идеологии. Это они тронулись умом, если все еще верят в людей. А они верят, вечно. Люди раз за разом предают.

— Оглянись, Габриэль! Твоя вера мертвее всех покойников! Михаил сошел с ума, он хочет завоевать этот мир, уничтожить демонов. Ради войн и боли ты была создана?

— Вера не может умереть, она в нас, в наших сердцах, — бормочет она. — Такое время наоборот укрепит ее, поддержит в трудном выборе, укрепит дух. Верить истинно можно только перед Апокалипсисом.

Переубедить ее оказывается сложней. Пусть душа чернеет, ее разум держится на слепой вере, устранить которую куда трудней.

— Да твою же мать! — срываюсь я. — Ладно, ладно…

Делая вид, что ненадолго сдаюсь, я отступаю. А потом наношу мощный ментальный удар, выламывая ее последнюю защиту с треском. Габриэль сдавленно хрипит, падая на колени. Ей сейчас кажется, что она умирает, и это недалеко от правды — архангелом ей точно не быть.

Нам нужен осведомитель в Раю. Цель оправдывает средства.

— Пробуждайся уже от своих грез! — Я хватаю ее за волосы, грубо швыряю о крышу. Боль отзывается по всему телу, и я рада, что напилась каких-то анестетиков перед этим. — Габриэль!

— Гори в Аду, — хрипло выдыхает она.

Новая усмешка, более довольная, чем раньше. Она ломается, медленно. Это что камень водой точить по капле. Трудно, больно, теряя слишком много времени и сил. Но в конце это сработает.

Габриэль почти утратила веру и без моей помощи, но не задумывается об этом, привычно считая, что все по-прежнему. Вот что Он не включил в список грехов — подчинение привычкам.

— Вспомни, сколько раз тебе хотелось врезать как следует Михаилу. Он давно пошел не по тому пути, ни один демон не заслужил его крестовых походов, ни один человек не должен подчиняться ангелам. У них есть право выбора, а ангелы медленно отбирают его, завоевывают человеческий мир. Значит, это нам, их презренной Тьме, желающей мирной спокойной жизни, приходится выбирать. Так выбирай!

— Я служу Свету!

— Именно что служишь, рабски ему преклоняешься. Тьма дарит тебе свободу, не будь настолько глупой, чтобы отказаться! Новый мир, который мы завоюем — для нас, для смертных…

Внутри у нее что-то перемыкает, ломается с механическим треском. Так ли теряется вера? Пусть будет так, легче ведь ошибаться, чем искать правду. Габриэль встает, трясясь; я вынуждена выпустить ее. Синеве возвращается поразительная яркость. Последнее прикосновение, легкое касание, невесомое, как крыло летней бабочки, меняет все настолько, что я вижу уже совершенно другую личность. В чертах ее лица мелькает жесткость, уверенность, завоевывая тело архангела у страха.

— Наконец-то, — киваю я.

— Ты рада тому, что сотворила со мной? Искалечила…

— Я рада, что больше не придется смотреть на твое лицо целыми днями. Хочешь, провожу к Люциферу? Думаю, вам нужно многое обсудить. Он будет рад тебя видеть: наш Сатана ведь твой брат, все же…

Она отрицательно качает головой: и сама найдет дорогу, ей теперь они все только вниз ведут.

Габриэль ли это? Или кто-то другой, очень похожий? Тьма не меняет так сильно личность, она всего лишь стирает рамки дозволенного, делая мысли более свободными. Судя по медленно проявляющейся улыбке, ей начинает это нравиться, чувство будоражит, зовет.

Габриэль поправляет растрепанные золотистые волосы. Улыбка становится шире, пока она копается в себе, извлекая все больше тайных желаний. Моей душе уже не нужно находиться рядом, она сама все разберет, одна. Я касаюсь кинжала, висящего на поясе, не медля, выхватываю его и вонзаю в грудь архангела.

Связь рушится мгновенно. Умирает старая Габриэль. Почему-то остается чувство, что я убиваю и частичку себя.

Глава 12. Кровь

Почему-то мне не спится несколько ночей подряд, и это начинает злить. Пытаясь найти причину бессонницы, я перерываю в памяти последние события, размышляя, в чем же дело, что именно подточило и без того шаткий самоконтроль. На первый взгляд, все неизменно, но я чувствую, как нечто неуловимо меняется. Как приближается главная битва, которую я так хотела, — это и будоражит, и немного пугает.

Ночи я провожу, лежа на кровати и бесцельно пялясь в потолок. Даже глаза не закрываются, хотя усталость разливается по телу, и мне просто необходимо отдохнуть после долгого дня. Однако мысли сбивают со сна. Который день я совершенно вымотана по утрам, веки горят, будто воспаленные, а голова непривычно тяжела, как при затяжной болезни, сопровождаемой лихорадкой. С этим определенно надо что-то делать; как я ни пытаюсь, прийти в нормальное состояние не могу.

Начинается еще один день, и до меня доходит, что я лежала, слепо уставившись наверх, всю ночь. Голова раскалывается, я глушу боль алкоголем, и от этого мне плохеет еще больше. Рыча сама на себя, я отправляюсь прогуляться, проветриться немного, и теряюсь на улице среди шумной демонской толпы, бесцельно брожу, пока не сталкиваюсь с Самаэлем. Он радостно скалится на меня, и что-то мне подсказывает, что встреча эта не случайна. Из груди рвется тихий стон.

— Кара, ты меня слышишь или как? — орет на ухо Самаэль.

Мы устроились на крае глубокого старого колодца, находящегося напротив Дворца — вот он стоит, выше всех улиц, которые надо еще прошагать, чтобы оказаться на площади перед ним, но сидя здесь, я могу в полной мере наслаждаться черно-острой красотой резиденции Сатаны, витражными блестящими окнами и высотой шпилей. Точнее, я могла бы, если бы меня это хоть как-то интересовало.

— Дело в воспоминаниях, да? — пытается угадать Антихрист. — У отца есть какая-то магия… Короче, я не очень в этом разбираюсь, но он как-то притупляет память, выбрасывает ненужное. Тебе тоже стоит попробовать — выбросить все из головы.

— Это Габриэль, — убежденно говорю я. — Она же архангел, а мы связали души ненадолго, вот и меня задело ее Светом. Все со мной будет в порядке, переживу, это пройдет, как болезнь…

Самаэль долго смотрит на меня, и становится неуютно от этого пронизывающего взгляда. Он словно видит меня насквозь, но с его магией это, скорее всего, так и есть.

— Есть разговор, — напоминает Самаэль, легким взмахом руки материализуя мне в руки подшивку каких-то листов.

Задумчиво листаю материал, чисто для вида, поскольку на самом деле оно меня совсем не интересует. Самаэль должен это понимать, и он терпеливо ждет, пока я наиграюсь в вежливую наемницу, чтобы показать мне нужную страницу.

В меня черными глазами вцепляется фотография какой-то девушки. Черные волосы ниже пояса, темная одежда… Хуже всего глаза — несмотря на то, что это лишь снимок, мне кажется, что она меня видит. Стараясь отвлечься от ее лица, я переключаюсь на текст. Весьма скупая информация, хотели отметить только главное.

— Запрос на помощь от пражского отделения Инквизиции, — подсказывает Самаэль. —Мне казалось, тебе это будет интересно, у тебя там были знакомые когда-то. Кажется, это тот самый маг.

Я замираю, так и не перелистнув страницу. Они нацелились на Влада, в этом нет сомнений, вот только так просто я его им не отдам. Кошусь краем глаза на Самаэля, наблюдая за его реакцией; он на удивление спокоен. Я додумываю? Нет, Ад никогда не упустит своего, так просто не отступится от Высшего боевого мага, и даже я, такая далекая от колдовства, понимаю, что в этой войне он нам пригодится.

Не отдам им Влада, ни за что… Но Самаэль молчит, и я утыкаюсь носом обратно в бумаги. Еще одно задание на уничтожение — это становится традицией. Но на этот раз цель не ангел, не демон и даже не человек. Я просматриваю текст снова, словно боясь что-то упустить из этих от силы десяти строчек биографии. Высший вампир, значит.

Я встаю с бортика колодца в раздумьях. О нечисти мы мало что знаем в основном потому, что никогда ей не интересовались: они не обращают внимания на нас, мы — на них, и такое положение дел всех устраивает. Устраивало. Задание на убийство Высшего вампира просто так не выдали бы, сколько бы угодно ни просила о помощи Инквизиция — они вполне самостоятельны, чтобы справиться сами, а если не хватает сил, то это не наши проблемы. В Агнесс, этой самой вампирше, кто-то увидел угрозу — или все-таки история упирается во Влада, приславшего запрос. К чертям раздумья. Мне указали убить — я убью…

— Думаю, помощь тебе не помешает, — напоминает Самаэль.

— И к кому ты посоветуешь обратиться? — хмурясь, спрашиваю я.

На какой-то миг мне кажется, что Самаэль согласен сам немного помочь. Не скажу, что действительно интересуюсь этим, но любопытно было бы взглянуть на знаменитую силу, которая может сдернуть планету с орбиты.

— Не увиливай, ты знаешь, что я имею в виду Войцека. Он нам нужен. Нужен Аду.

Мастер намеков, твою мать! Я вовремя успеваю подавить раздраженное шипение, чтобы не огрести за неповиновение от самого Антихриста.

— Он продал душу Аду, — мягко напоминает Самаэль. — Самое время напомнить про долг и привлечь его к этой войне. Задание — удобный предлог вам встретиться и все обсудить…

Я сжимаю бумагу, не обращая внимание, что некрасиво мну ее — и Самаэль наверняка это видит. Пусть именно я заключала сделку с Владом, пусть за помощь по работе он обещал отплатить службой Аду, я надеялась, что все давно забыли об этой мелочи — почти формальности. Влад заслужил обычную, спокойную жизнь, насколько таковая вообще может быть у инквизитора, и я никогда не потащу его к нам вниз, в песок и боль.

— Ладно, ждите голову своей вампирши, — нехотя я соглашаюсь. Мне нужно увидеть Влада, поговорить, подумать…

Самаэль довольно кивает и растворяется куда-то по своим делам. Когда Антихрист исчезает, я могу насладиться досадой в полной мере, только вот ботинки у меня старые, а колодец каменный, так что некоторое время я не рискую наступать на отбитую ногу.

***

Страдающая от безделья Ишим отправляется за Агнесс со мной, и изгнать ее, отмахнуться или ускользнуть невозможно. Не хочется признавать, что я волнуюсь за нее еще больше; с компанией Ишимки приходится мириться. На самом деле я совсем не против: веселее как-то, и я даже рада ее непрерывной болтовне, мешающей мне упасть от усталости прямо здесь, но предпочла бы кого-то, кто больше смыслит в сражениях. Но Татрасиэля отправили на передовую, а Рахаб сама отказалась идти, тащить ее насильно я не могу.

Прага, на мой взгляд, не очень изменилась с моего последнего визита десяток лет назад, эта часть города — точно. Если крупные яркие столицы могут превратиться во что-то новое каждый день, то это место словно застыло во времени. Я сохранила в воспоминаниях все ту же каменную обшарпанную брусчатку, готические соборы, множество памятников каким-то там людям и ощущение средневековой старины. Вот только в прошлый раз я посещала город летом, и не приходилось зябко кутаться в пальто. Неспособная адекватно аргументировать это, я решила не мучиться с невидимостью, а прогуляться по Праге на виду у всех.

Встречу на Староместской площади Влад придумал явно не случайно: надеялся, что, если все пойдет не так, как задумывалось, никто его убивать на виду у туристов не будет. Или просто вспомнил, как мы ночами гуляли по центру города — не берусь утверждать.

Ишим площадь не нравится: слишком много людей, и все разговаривают, еще и часы набатом бьют. Последние, правда, не так громко, как было разрекламировано, но для острого слуха демона весьма ощутимо. Ишим хотела побыстрее сделать дело и свалить обратно в Ад — прогулка больше не кажется ей романтичной. В моей работе романтики вообще мало, но я благоразумно об этом умалчиваю.

Я узнаю Влада чуть раньше, чем он меня; он стоит спиной, рассматривая лица проходящих мимо людей. Такой же, как я его запомнила: высокий, худощавый, с растрепанными вихрами и клыкастой притягательной улыбкой; по-прежнему предпочитает темную одежду, сейчас стоит в черном расстегнутом пальто, из-под которого видно того же цвета рубашку.

— Кара! — оборачиваясь, радостно вскрикивает он, тотчас же оказываясь около нас. — Слушай, не изменилась! Сколько мы не виделись?

— Лет десять? — прикидываю я.

Влад радостно улыбается, дружески обнимая меня за плечи. Первой мыслью проскальзывает желание уклониться, воспитанное многолетними тренировками и тысячей опасных схваток, но Владу я доверяю, позволяю прижать себя покрепче, до ноющих ребер.

Ишим застывает на месте, подозрительно глядя то на меня, то на него.

— Священник? Кара, ты серьезно?

Влад почти обиженно косится на демоницу, но вполне мирно на нее смотрит, улыбается.

— Забыл представиться. — Он протягивает Ишим руку. — Владислав Войцек, Верховный Инквизитор, просто Влад, к чему церемониться. Нет, я вовсе не из служителей Господа Их, я совсем за другую команду играю, просто так сложилось, что опять задание в церкви. В прошлый раз с Карой мы встретились в этом заведении, впечатления самые пренеприятные, скажу я вам… А можно на ты?

— Можно, можно…

Влад тут же принимается рассказывать что-то еще, размахивая руками; Ишим смеется искренне, несмело глядя ему в глаза. Я знаю, о чем она думает: его глаза почти такие, как мои. Цвет немного светлее, серее, но они все те же — волчьи, глаза хищника.

— А Инквизиция разве за нас?

Ишим наивно переспрашивает, не зная, куда девать руки, и старательно избегая взгляда Войцека. Влад понимающе усмехается.

— Ты на историю в школе вообще не ходила? — вмешиваюсь я.

Ишим незаметно, но весьма ощутимо наступает мне на ногу, давит несильно, но ощутимо, женским аккуратным ботинком на низком каблучке. Подобные заминки Владу кажутся весьма подходящими — он ободряюще улыбается мне, полуустало, ласково, как будто не было долгих лет разлуки, за которые меня страшно выедает изнутри совесть. Но ему я до сих пор верю чуть больше остальных, поэтому расслабляюсь немного, шутливо приобнимаю Ишимку, чешу ее у основания рожек, извиняясь и добиваясь кошачьего мурлыканья.

Тихо ругаясь, Влад брезгливо сдирает с себя колоратку, небрежно откидывает куда-то в сторону, расстегивает воротник на несколько пуговиц, не боясь холода, и уже снова принимается говорить что-то Ишим. Но пусть не смущает мальчишеская улыбка и вечно встрепанные темные волосы — этот человек способен перерезать глотки ради тех, кого считает родными. Этим он мне и нравится: Влад, колючий характером, если проникается кем-то, то навсегда становится предан ему до гроба, до Ада, в котором купил себе теплое местечко после смерти собственной душой.

Я знала его сестру Агнешку, причем весьма близко, если в эти слова вообще способен уместиться сумасшедший роман — Владу тогда было лет шестнадцать, если не меньше. С ним же по-настоящему познакомились мы, когда я, посланная Люцифером по старой дружбе, брала в пригороде Праги демона-отступника, и Войцек появился как раз вовремя, иначе я бы просто сгорела в том пожаре. Влад живо обездвижил демона каким-то хитрым заклинанием, врезал скотине как следует и вытащил меня. Отступника мы, не сговариваясь, бросили в огне.

С этого и началась наша крепкая дружба. Я по доброте душевной сотрудничала с ним, помогала раскрывать дела.

— Как в городе? — идя по улице, я не перестаю засыпать Влада вопросами. Столько упущено — надо наверстать, перелететь пропасть, снова восстановить то хрупко-семейное, братское, что у нас когда-то было. Он, взрослый серьезный инквизитор, подчиняется так же просто, как и потерянный мальчишка когда-то; уже вспыхивает новой историей и блестит глазами оживленно:

— На той неделе наша мелочь из новобранцев ведьму одну поймала, — охотно делится свершениями он. — Порчу потихоньку на соседей наводила. Одну бабусю так зелеными пятнами осыпала, что она крестится до сих пор через слово — ты бы наверняка заценила. А ведьма — девчушка из третьего подъезда лет восьми, рыженькая такая, бодренькая, хотя не люблю, прости Денница, детей… Ей бабуся котенка напугала, чуть не потравила, она и колданула сдуру.

— Вы ее сожгли?..

На смущенную Ишим Влад смотрит как на полнейшую идиотку, почти что у виска крутит. Глупенькая маленькая демоница, которая толком не была в мире людей и не знает, что Инквизиция, подпольно работающая в большинстве стран наравне с полицией, решает проблемы с магией по закону. Эра пыток на дыбе прошла, костры давно остыли, на имя Торквемады они огрызаются и хлещут самоиронией, но все это заменили бесконечные ночные дежурства, формы, отчеты…

— Если всех сжигать, жить в городе некому будет, — наставительно, но не особо рассерженно объясняет Влад основы. — Провели воспитательную беседу, дали щелбан по лбу, приставили слежку. Она — кстати, на тебя похожа — обещала больше не проклинать кого не попадя. Видимо, делать это будет с умом… Ну, да все не без греха, что уж там.

Как я замечаю, живется инквизиторам по-прежнему весело, хотя и не так много стало опасных, будоражащих кровь дел, в которые ввязывались мы с Владом. Идя по городу, я не могу не обратить внимание на то, что прохожих как будто стало меньше — неудивительно, ведь надвигаются ранние зимние сумерки. Никогда не думала, что темнота так уж пугает людей: вместе с прогрессом пришло электричество, яркие блистающие витрины, блеск фар… Детские страхи разгоняет не тоненькая дрожащая лучинка, от которой поджилки трясутся еще больше, а ровный и столь же неестественный желтый свет. Нет, люди пережили страх темноты, не боятся нас, созданий ее, и Влад сейчас запросто идет по улице с Падшей и демоном.

— Это вампирша, — замечает он. — Глянь, там объявление от полицейских висит, вот все и спешат по домам разбрестись.

На угол дома и впрямь кто-то прилепил бумагу с мелким шрифтом набранным текстом. Если кратко, наскоро пробежаться глазами, в городе объявился маньяк, убивающий в основном молодых людей до двадцати лет. Тела находили в разных частях города полностью обескровленными, связи между жертвами нет. Похоже, Агнесс просто сбрендила и убивала без разбора, ринулась в кровавое безумие, подчинившись искусительному шебуршанию тьмы — звучит заманчиво…

— Есть шанс ее выследить?

Влад пожимает плечами: он сам не уверен, есть ли у них достаточно ресурсов («живого мяса», — сказала бы я в иной день, но совсем нет настроения чернить) для слежки за Высшим вампиром. Да и Агнесс живет на свете достаточно долго, чтобы научиться оставаться невидимкой в оживленных городах.

— Есть пара подконтрольных камер в разных районах города, подключим полицию. Дело серьезное: люди боятся из дома выходить, и они должны согласиться помочь.

Я киваю, оставляя все остальное на Влада, куда более опытного в подобных случаях. Мое дело — добить схваченную вампиршу и доложить об этом Самаэлю или его отцу, а потом снова испариться… Снова оставить Влада? Теперь чувствуется так, что он всегда был рядом, что десять лет человеческого мира, которые я провела в Аду, истончились, испарились и простились — они были вовсе не важны. Не хотелось уходить. Нет, только не снова бросать его, смешливо сверкающего глазами…

Время медленно тянется, смолой тягучей каплет, и Влад затягивает нас в знакомое кафе, поит меня кофе (самым дешевым и дрянным — помнит; на сердце приятно тепло) и угощает Ишим невесомыми пирожными. Здесь так хорошо и мирно, что я забиваюсь глубже в угол, расслабляюсь, оглядываюсь: помещение светлое, тихим прибоем шелестит разговор поздних посетителей, мимо порхают официантки. Мы, откровенно говоря, повеситься от скуки готовы, пока Инквизиция занимается поисками — мобильник Влада агонично воет через каждые минут пять, но он все так же хмурится и шипит ругательства сквозь зубы: ничего.

У кафе прозрачные витрины — улица просматривается. Я допиваю третью чашку кофе, наслаждаясь жуткой горечью, оседающей на языке и сводящей скулы, краем глаза слежу за Ишим, расположившейся за отдельным столиком чуть в стороне: она умненькая демоница, знает, что нам надо поговорить.

— Только не ври мне, — проникновенно говорит Влад, глядя на меня. — Я знаю, что затевается нечто крупное, и врожденное чутье подсказывает, что ты, Кара, играешь там самую грандиозную роль. И я даже разочаруюсь, если это окажется не так.

Владу так просто довериться и исповедаться, что я усмехаюсь, глотаю кофе, чуть не давясь, и уже говорю открыто, захлебываясь словами и радуясь, что наконец-то можно вылить это все кому-то… кому-то близкому.

— Я не могу уже жить без злости, понимаешь? Ненависть к ангелам вела меня долго, очень много лет на человеческий счет… Я ведь вечна, Влад, я не старею, я застыла во времени, ничего не меняю. Просто — плыла по течению вниз, у нас в Аду все так: живем по привычке, бьемся с ангелами по традиции… А теперь я вдруг решила все изменить! Апокалипсис, Последняя Война, никого не щадить, Свет на Тьму, баш на баш. Я боюсь, — признаюсь я впервые. — Боюсь, что мы все свернули не туда… Но ведь это лучше постоянной войны, правда? Что угодно ведь лучше.

Он мягко улыбается, берет меня за руку; ладони у него прохладные, как и всегда. Я робко пытаюсь скривить губы в ответ. Столько битв — я устала. Мне так хочется подольше побыть в этом кафе и поболтать с ним ни о чем, наверстывая упущенное время, расспросить о каждой мелочи, понять, чем он живет. Мальчишка, которого я оставляла, прекратив по приказу Люцифера сбегать в мир людей, вырос, стал главой Инквизиции… А меня так долго не было рядом.

— Прости, — глухо говорю я. — Я не хотела уходить. Сначала меня отозвали — помнишь, я черкнула записку… А потом я задержалась в Аду на пару лет, и я как-то была здесь, видела тебя краем глаза, но подумала, что ты уже сам такой… взрослый. Я тебе не нужна…

Голос странно дрожит. Влад хватает меня, тянет ближе, обнимает — в Аду так не умеют, тепло и по-родному. Я утыкаюсь ему в шею, от Влада пахнет чем-то терпко-горьким: полынью и ладаном. На нас никто не смотрит.

— Ты мне нужна, — шепчет он убежденно. — Не уходи больше, ладно? Не на десять лет. А то я, может, и не доживу.

— Помирать он тут вздумал! — Я ощутимо тычу его в бок кулаком. — А ну отставить!

Мы тихо смеемся, и жить как будто становится легче. Отодвигаясь на приличное расстояние, я снова возвращаюсь к тому, что цежу сквозь зубы кофе, внимательно слушая ободрившегося Влада, который, размахивая руками, повествует о своих инквизиторских буднях.

— Это все скука, я знаешь, когда последний раз не бумажки подписывал, а в бою был? — возмущается он, перехватывает заказанный для себя кофе. — Знаешь? Месяц назад на совещании какой-то долбоеб амулет активировал, пришлось прикрывать, чтоб не сгорели все вместе. А в остальное время все отчеты, отчеты и, блядь, отчеты. Ладно бы только по городу, это еще куда ни шло, но всю страну на меня свалили! Дело в деревне, в далеких ебенях, а все тоже мне несут. Нате, разбирайтесь.

— А почему, кстати, тебя Верховным припахали? — задумчиво переспрашиваю я. — На тебе же буквально написано, что ты в кабинете работать не способен.

— А у нас все не как у людей! — весело отмахивается Влад. — Как-то так получилось, не знаю, больше не на кого валить, наверное, было, вот я и огреб за всех… Помнишь моего старого знакомого, Вацлава? Я пытался его выдвинуть втихую, да куда там…

Его речь прерывает громкий вопль, заставляющий меня вскинуться и потянуться за ножом к поясу, но Влад только невозмутимо вынимает надрывающийся телефон из кармана и принимает звонок.

— Есть! — отключаясь, ликует Влад. — Засекли ее тут неподалеку.

— Теперь мы наконец пойдем ее убивать? — лениво язвлю я, потягиваюсь до хруста костей. В зимнюю ночь идти не хочется.

Влад, да и подошедшая к нам Ишим тоже, не очень вдохновлены этой идеей, но приходится покинуть кафе, громко хлопнув дверью. Мороз тут же вцепляется в горло, стискивая его железной ладонью, не давая нормально дышать. Я кашляю, тру ладони друг о друга, пытаясь отогреть хотя бы пальцы, иначе меч просто выпадет. Влад оказывается рядом, тут же, ежась, плотнее кутается в пальто. Ишим вполголоса отмечает, что в такую ночь лучше остаться в кафе с чашкой горячего шоколада, чем шататься по темным подворотням в поисках вампирши.

К счастью, долго искать нам не придется: у Влада есть примерный адрес, район, где была замечена Агнесс. Место в сердце города, где ночью определенно кто-нибудь да выйдет на улицу. Как мы рассчитываем, вампирша должна появиться после полуночи.

Патрулирую улицы в одиночестве, пока не сталкиваюсь с Владом. Он путано объясняет, что сам заблудился в этом хитросплетении улочек, снова бешено жестикулирует, улыбается, в темных волосах снежинки запутались. Вот ведь чучело радостное… Я обрываю его речь коротким взмахом руки. Кажется, в проулке мелькнула девушка…

— Нет, показалось, — с досадой признаю я. — Слушай, твои данные точно верные? Может, это не та… Вампиров вообще немало.

— Вернее не бывает, — серьезно подтверждает он. — Подожди, Агнесс объявится.

Мне бы его оптимизм. Если вампирша не придет, придется начинать поиски с нуля, и это непременно задержит нас в городе еще на пару дней — оно бы и к лучшему, и я бы хотела подольше побыть с Владом, но заново мучиться, собирая информацию на преступницу…

Город спит, блаженно вздыхая перед новым днем. Холод аж до костей, до осколков души, больно впивающихся в сердце.

— По той стороне еще не проверяли, — нарушает молчание Влад.

Почему-то в горле бьется эгоистичное и детское какое-то «стой!», но я усилием воли стискиваю челюсти, не позволяя ни одному звуку сорваться с губ. Он уже взрослый, справится сам — ему не нужна моя защита. Влад исчезает, следы его заметает колючая поземка. Я почти злюсь, глядя вслед высокой темной фигуре, так хорошо сжившейся с пражской ночью.

Будь проклято оно все, на самом деле. Я не хочу, чтобы Влад был всего лишь человеком, которым я немного попользуюсь и брошу.

В стальных глазах Влада сквозит жалость, и от нее в груди щемит. Во мне потихоньку отогреваются чувства, я хватаю ртом мерзлый воздух, аккуратно, не желая загасить их.

Мир всегда был слишком сложен для меня; странно, но я признаю это лишь сейчас, кусая губы. Я хочу уничтожить целый мир… и не хочу уничтожать Влада, не желаю калечить ему жизнь, втягивая в чужую войну. Уйти снова же я не смогу…

Чтобы не заснуть здесь и не замерзнуть окончательно, я выцарапываю из кармана сигареты и затягиваюсь. Закуривать любые проблемы — почему бы и нет? Вполне в моем стиле, как рассмеялся бы все тот же Влад.

Шорох за спиной я не сразу ловлю: вампиры двигаются быстро и бесшумно, не дышат, ничем не пахнут — если, конечно, не измазались в крови. По сути — восставшие мертвяки, духи, оставшиеся в мире людей в своем теле. Не люблю подобные извращения природы, ненавижу свое бессилие, — а эти хрупкие мертвые создания могут сравниться по силе с очеловеченным сверх меры Падшим ангелом.

Действуя интуитивно, я ухожу вбок и пытаюсь перебросить нападающего через плечо. Там вампирши нет, пальцы ловят тонкую ткань, раздается громкий в ночной тиши треск. Мы разлетаемся в разные стороны, скалясь, как две злые дикие кошки. В темноте тлеют две алые точки, я слышу хриплое дыхание и чувствую легкое удивление: я смогла поразить ее своей реакцией. Сплевывая под ноги сигарету, я проверяю клочок ткани, оставшийся в кулаке.

Агнесс, неслышно ступая, выходит из темноты, будто выплывает оттуда мягким движением. Выглядит восставшей из гроба покойницей: бледная, на лице алеет смазанное пятно губ, фигура тонкая, в длинном белом платье в пол. Один рукав оторван почти, солидный его клок я сжимаю в руке.

Я как минимум интересна вампирше, и, смею надеяться, она восхищена. Агнесс, будучи Высшей своего рода, нашла во мне более достойную противницу, чем во всех инквизиторах. Не позволю ей выиграть; она — ошибка природы, я была рождена на Небесах, и это многое определяет, помогает расставить приоритеты.

Не для нее.

Вампирша смотрит полубезумным взглядом, утробно рычит и отступать как будто не собирается. Это мне на руку; она не боится, можно рассчитывать на интересный бой.

— Потанцуем, красотка? — хрипло и нагло интересуюсь я.

Тихий угрожающий рык служит мне ответом, и меня это вполне устраивает. Я кручу меч в руке, наблюдая за реакцией Агнесс. Не боится стали; не боится заклинаний, вплетенных в сталь. Занятно.

Не растрачиваясь на крики или какие-либо реплики, мы бросаемся вперед. Одновременно, но она отстает на долю секунды: за моей спиной хищно трепещут крылья. Понимая, что в скорости ей не выиграть, Агнесс меняет тактику, переходя в защиту. Меч с обиженным звоном врезается в стену, когда она, изломившись в позвоночнике, ускользает от атаки. Я пытаюсь достать ее ударом ноги, пока высвобождаю меч из захвата кирпичной кладки.

Одинаково щуря глаза, мы опять отступаем. Агнесс никак не обеспокоена моими атаками, и у меня внутри закипает чистая, неподдельная ярость. Эта мертвячка просто играла со мной, в шутку отмахиваясь от бесполезных ударов.

Я сильнее, но вот кому нужна эта сила, если ты направить ее не можешь?

— Слушай, тварь, — говорю, медленно наступая, отвлекая ее игрой света на стали. — Знаешь, кто я такая?

Алые губы кривятся в кукольной улыбке — подобные фразы ее не пугают, за долгую жизнь Агнесс часто их слышала, и пока жива.

Люблю слово «пока».

— Пошла против Инквизиции и Люцифера, неужели ты рассчитывала выжить? — я говорю просто так, стараясь заболтать вампиршу. Она по-прежнему предельно спокойна. — Интересно было бы испытать твои силы, но, боюсь, у меня нет времени.

Она идет кругом; если прислушаться, я пойму, что ни одна снежинка не хрустит под босыми ногами. Выглядит опасно незащищенной и невинной, но я не обманываюсь.

— Извини, работа у меня такая, — улыбаюсь, вставая в стойку.

Лицо Агнесс темнеет — что-то изменилось. Я чувствую эту неявную перемену, и это уже что-то: глаза вампирши на тон темнее, пальцы впиваются в ладони, она дрожит.

Что?..

Я чуть меняю наклон головы, Агнесс едва заметно подается вперед, но силой удерживает себя от самоубийственного рывка. Ее внимание приковано ко мне, глаза неотрывно следят…

Облизываю пересохшие губы.

Не в силах больше терпеть, вампирша кидается, на этот раз действуя более бездумно и самонадеянно. С чем связана такая перемена, я до сих пор не пойму, но не замедляю воспользоваться слабостью противника. Она пытается закрыться, но я быстро черкаю мечом. На горле ее проступает тонкая неглубокая царапина. Черная мертвая кровь медленно сочится из раны, Агнесс прижимает руку к шее.

Кровь ударяет мне в голову, на краткий миг кажется, что я сама вцепилась клыками ей в горло, настолько реален железный привкус на языке.

Только ни черта это не ее кровь. Моя.

Я осознаю, что сводило Агнесс с ума.

Она видит мои окровавленные губы, которые я на морозе не почувствовала, и древняя кровь ангелов манит ее, притягивает, искушает. Теперь я понимаю, что читаю в алых глазах: жажду, неутолимую, дерущую наждаком глотку.

Совершенно сумасшедшая идея ударяет в голову лучше крови. Я, не прекращая улыбаться, отправляю меч в ножны, вместо него быстро выхватываю кинжал. Агнесс не успевает опомниться, а я глубоко вгоняю клинок в левую руку.

Это больно, наверное, но я слишком замерзла и ничего не чувствую.

Душераздирающий вой рвется из груди вампирши, ее худенькое тело трясет: от желания, от моих издевательских взглядов, от всего, что произошло с ней. Она боится Конца, ясно понимаю я, боится, зная, что выигравшие — ангелы или демоны, не важно — могут приняться за истребление ее рода, за расчищение мира людей под себя.

Она не боится смерти, она хочет попасть скорее в могилу.

— Хочешь, подарю тебе Ад? — я понижаю голос до искушающего шепота.

Я совсем близко — выкинь она руку, может вырвать мне сердце. Агнесс устала от всего этого, ей не нужна моя смерть, иначе кто же убьет ее? Однако она поднимает голову, в глазах плескается презрение.

— Себя жалей, — выплевывает она.

Не самый глупый совет, откровенно говоря, но я точно знаю: себя жалеть нельзя — сломаешься. Это страшней, чем если бы ломал кто-то другой, — ты сам затаскиваешь себя в могилу.

— Глупая девочка, — шепчу я, наклоняясь к уху вампирши. — Девочка хочет смерти?

Мышцы на ее шее напрягаются — вампирша изо всех сил старается не кивать. Я смеюсь над ее попытками совершенно искренне: ну сколько тебе лет уже, а никак не научишься! Это бесит ее похуже запаха моей крови, пятнающей снег.

В совершенно бессмысленном стремлении достать меня Агнесс кидается вперед, скаля клыки совсем близко от ключицы. Я ударяю, попадая в ребра, слышен противный хруст ломающихся тонких костей. Вампирша хрипит, хватается за грудь, валясь к моим ногам.

Рука с острыми когтями мелькает близко от моей лодыжки в первый раз, а во второй Агнесс валит меня на снег. Затылком я ударяюсь о камень, дергаясь, выдавая пару ругательств на себя — за рассеянность. Выставляю вперед меч, но новый рывок за ногу немного сбивает.

Вампирша отпихивает лезвие в сторону, наклоняясь надо мной. Губы хищно сжаты, не показывая раньше времени острых клыков, и она метит мне в шею. Я вырываюсь, путаясь в тактике, беспорядочно. С силой ударяю ее кулаком в живот, но удар получается слабым из-за потери крови, а правую руку Агнесс железной хваткой прижимает к земле. Я не могу вырваться; она же Высшая, как-никак…

В тусклом лунном свете лицо вампирши прозрачно, я вижу кость под тонкой кожей. Но она опасней многих тварей, которых я встречала. Клыки осторожно, на пробу будто, вонзаются мне в шею. Боли я не чувствую, но перестаю вырываться, чтобы она не разодрала рану.

Это, оказывается, приятно. Мысль эта вертится в голове, бьет в висок, и она мне честно-отвратительна, но ничего с собой поделать я не могу. Внутри растекается странное тепло, жгущее изнутри, шея горит огнем. Я не могу шевельнуться, но и не хочу — это чертовски волнующе и… я не желаю об этом думать.

Вампирша пьет голодными рывками, я всем телом чувствую ее движения. Сладостное чувство подкатывает к сердцу волнами, я едва сдерживаю полустон-полувопль.

Вампирша вдруг замирает, настораживаясь. Сквозь шум в ушах я слышу чей-то крик, кажущийся обманчиво далеким. Вся фраза не отпечатывается в памяти, остается только одно слово на латыни — «calefaco». Кажется, это заклинание, понимаю я сквозь слабость, что-то связанное с…

Кричащая Агнесс вскакивает, пытается сбежать, но вдруг вспыхивает — ярко так, будто на костре. Вампирша катается по снегу в попытке сбить огонь, но он не гаснет, разгорается еще ярче. Точно магия.

Меня подхватывают за плечи, громко кричат мое имя. Я пытаюсь сфокусировать зрение, но вместо лица вижу неясное пятно, голос дробится, как будто кричит не один, а сотня. Мужской голос, магия…

— Влад… — на пределе слышимости выдыхаю я. Каким-то чудом он слышит.

— Все хорошо, я рядом, ты только не закрывай глаза, слышишь, Кара? Все будет хорошо…

Он шепчет что-то успокаивающее, прижимает к моей шее тряпку, она неприятно дерет рану. Поздно проявившаяся боль помогает сосредоточиться. Я собираюсь о чем-то спросить Влада — об Ишим, кажется. Он вежливо меня затыкает, поднимает на руки — мир подозрительно переворачивается.

— Не смей вырубаться, — снова пробивается ко мне его голос. — Кара!

В глазах темнеет, как свет выключается. Тьма привычней него, родней, и она зовет сладкими речами, уговаривает закрыть глаза и провалиться в нее.

Торопливые шаги, крик, Ишим… Все это смешивается в единую череду событий, я вижу их в дымке, плотной, как ткань. Из реального остаются лишь руки Влада, но и они дрожат — как бы не уронил.

Они в два голоса уговаривают меня не закрывать глаза. Выдавливаю кривую болезненную улыбку: когда так просят, можно подумать, есть ради чего цепляться за жизнь.

Глава 13. Гарнизон

Открыв глаза, я первым делом вижу наклонившегося Самаэля, не с самым радостным выражением вглядывающегося в мое лицо. Не в силах больше оставаться на месте, я пытаюсь встать или хотя бы моргнуть, прервав контакт с холодными синими глазами, но внезапно обнаруживаю, что не могу это сделать: все тело отзывается тупой болью, сильнее пульсирующей в районе шеи, будто там засел кусок стали. При малейшей попытке двинуться надвигается такая агония, что меня просто приковывает к кровати.

— Что происходит? — возмущаюсь я, ненадолго овладев голосом.

Тревожный взгляд Антихриста становится мягче. Так сразу и не поймешь, но вроде бы он рад, что я жива. В какой-то степени приятно, что обо мне так заботятся. Неясно, правда, с чего я вообще должна помирать… Точно, шея. Вампир… И Влад, вцепившийся в меня мертвой хваткой, бледный и перепуганный, — бедный Влад, которому я в этот раз принесла одни только проблемы.

— Влад меня принес? — слабо спрашиваю я.

К глубочайшему моему удивлению, кивнув, Самаэль помогает мне сесть на кровати и быстро подсовывает стоящий на столике стеклянный стакан с подозрительно пахнущей травами жидкостью. На вкус оказывается чуть кисловато, я морщусь, прикусываю губу. Оставшийся во рту привкус и без того напоминает о крови.

— Как ты позволила себя поймать? — искренне недоумевает Антихрист.

— Сама не знаю.

Это я вру, конечно же. Все прекрасно знаю: усталость вкупе с остаточным влиянием архангела сделали свое дело и изрядно ослабили меня. В нормальном состоянии, имея все силы, я бы не позволила проклятой нечисти кусаться. Но сделанного уже не вернуть.

Больше всего я боюсь, что меня отправят в отпуск. Если это случится, я просто потеряюсь, с треском рухну в бездну. Сейчас от столь жалкой судьбы удерживает лишь работа и необходимость подниматься по утрам. Я не могу этого лишиться. Хоть что-то совершить, раз уж меня не посылают на передовую, я буду помогать Аду вот так…

— Не бойся, — немного пользуется телепатией Самаэль. — Никто тебя не увольняет, просто отдохнешь немного.

Из сорванной саднящей глотки рвется злой вопль, но меня никто не слушает. Бессильно падаю обратно на кровать, чувствуя болящие мышцы и кости. Хочется убить кого-нибудь.

У самой двери госпиталя Самаэль оборачивается, улыбается неприятным образом, и я буквально примерзаю к постели от одного взгляда.

— Кто сказал, что ты останешься без дела?

Он многого не произносит, но тон Антихриста прямо говорящий.

Примерно так я вновь оказываюсь на передовой.

***

Ничего тут не меняется, хмуро замечаю я, сплевывая алый песок. Он уже везде: в одежде, на коже осел, в волосах, на зубах даже. Меня воротит от одного противного хруста песчинок под ногами, оглушительного для ангельского слуха.

Где-то впереди — лагерь ангелов. Если принюхаться, ладаном пахнет, а золото их шатров отблеском видно в радиусе километра. Куда бедней все у нас: полусожженные палатки, держащиеся на честном слове, усталые раненые демоны, у которых на лбу крупными такими буквами написано, как их это заебало. Только что закончилась небольшая стычка, и в воздухе стоит тяжелый запах крови, и песок, кажется, поалел. Тревожно оглянувшись, я достаю из кармана пачку каких-то обезболивающих, всунутых в госпитале, царапаю пальцы о фольгу, но глотаю прямо так, без воды. Вроде как должно помогать. Обязано просто.

Из палатки прямо на меня вываливается Ройс, но вместо привычной улыбки на его лице можно заметить слишком обреченное выражение. Это ожидаемо: дух вовсе не в восторге от того, что его вытащили на передовую и всучили меч, о котором он знает в теории только, каким концом его держать.

— Наша служба и опасна и трудна? — иронически улыбаюсь я.

Ройс отмахивается: и не говори. Для него пребывание в гарнизоне сродни пыткам, практикуемым Сатаной, и теперь он готов согласиться и на работу в мире людей, да поздно уже.

Недоверчиво рассматривая выданное ему оружие, он словно не понимает, что все происходит в реальности. Меч, как ни странно, ему по руке подобрали, сбалансированный, — не чета заточенным стальным палкам, какими сражается большинство солдат демонической армии. Зло поправляя кожаную куртку — вот она не по размеру, — Ройс пытается приладить меч на пояс, по типу моего.

— На спину закинь, — подумав, советую я. — Удобней будет.

К моим словам Ройс прислушивается: я для него непревзойденный специалист в военном деле. На спине меч смотрится куда уместней, но к его тяжести еще надо привыкнуть. Я помогаю Ройсу с ремнем, укрепляя ножны надежней. Неуверенно поводя плечами, он пробует выхватить оружие и вернуть его на место. Наблюдая за мучениями, я отмечаю, что из этого может выйти что-нибудь годное: Ройс обманчиво худощавым выглядит, но сил ему не занимать, а если натренировать как следует…

Внимание внезапно привлекает свист с неба, пронзительный такой, будто… Тренировки мгновенно вылетают из головы.

— В сторону! — истошно кричу я.

И, не давая Ройсу опомниться, толкаю его вбок. Взвыв, он не удерживает равновесие и падает, взметая песок. Я отскакиваю в другую сторону, перекатываюсь, сообразив, что ошиблась немного, и напрочь отбиваю и без того ноющие ребра.

Но это меркнет и бледнеет перед тем фактом, что перед нами покачивается вонзенное в песок копье из небесной стали, излучающее режущее глаза сияние. Ройс, надо отдать ему должное, тут же вскакивает с обнаженным мечом, боясь следующего удара. В небе виден широкий клин ангелов — боевое построение третьего типа, бьют в центр… Эта годами вбитая в память информация за пару мгновений проносится в памяти.

Встревоженный моим криком, лагерь вскидывается; демоны вскакивают с мест, хватаются за оружие, забыв про недавние раны, но некоторым не хватает скорости: копья частоколом становятся в ряд, пригвождая многих к земле.

С неба сыплется золото, как капли дождя, никогда не существовавшего в Чистилище, словно небеса плачут. Скорее уж смеются навзрыд, видя нашу бесславную гибель, криво усмехаюсь я.

Толкаю Ройса в укрытие. Небо грохочет оружием, заходясь хохотом. Гарнизон медленно втаптывают в песок.

— Где командир? — я дергаю ближайшего демона в мундире.

— К-кажется, там, — парнишка указывает на пронзенного копьем демона. Небесная сталь попала прямо в сердце — бедняга умер на месте несколько секунд назад.

До всех не сразу доходит, что гарнизон, вообще-то, без главнокомандующего остался. Когда они это понимают, начинается полнейший хаос, который могут создать только перепуганные демоны, потерявшие половину товарищей за считанные секунды. Их слабо пытаются сдержать офицеры, но ни к чему хорошему это не приводит. Последняя Война во всем ее блеске, как же…

Мы — уставший гарнизон, потрепанный и вымученный прошлым боем, а они — свежее подкрепление в тысячу крыл. Исход, по-моему, очевиден для любого здравомыслящего существа. Поэтому я встряхиваю какого-то майора, судя по разноцветным полосам на рукаве. Демон щерится, скалит клыки, но потом осознает, что к светлым в небе я не имею никакого отношения.

— Стройте своих, — отрывисто приказываю я. — Живее!

— Ты же ангел, не пойдут…

— Да хоть Папа Римский! — истерично взвизгиваю я. — Нас всех прикончат, если не попытаемся контратаковать и сбежать!

Автоматически кивнув, майор растворяется в толпе, расталкивая демонов к их командирам. Ладно, дисциплина оставляет лучшего желать, но какой-никакой отряд у меня есть. Ряды сильно выкошены, многие ранены, однако это вроде как не главное, да?

— Клетки! — кричу я. — Отпирайте, пока они…

Ангелы идут на снижение. Насколько их знаю, есть еще немного времени, прежде чем крылатое воинство обрушится вниз с мечами наперевес.

— Это… — неуверенно блеет кто-то. — По приказу… нельзя. Только в самой крайней ситуации.

— Крайней некуда, ебанат! — рычу я так, что демон аж вздрагивает. — Давайте, прямой приказ Люцифера!

Разумеется, ничего такого Сатана никогда не поручал, но, думаю, можно немного соврать ради спасения. Половина солдат не знает, что в тех клетках, ночами перевозимых из Столицы. Я знаю: шанс уйти из этой битвы живыми и, может, не потерять позиции. Несколько демонов возятся с засовами; клетки, с которых сдернули плотную темную ткань, дрожат, и изнутри раздается пронзительный визг, от которого хочется заткнуть уши. Засовы старые — не поддаются. Потеряв терпение, кто-то сносит их ударом меча.

Когда ангелы закладывают вираж, клетки открываются, распахивая железные двери. Визг становится просто нестерпимым, поистине зубодробительным, и из темноты внезапно вырываются черные вихри из грубой кожи, перьев и еще чего-то там. Гарпии, заливаясь криком, налетают на идеальный строй светлокрылых, рассеивают их, разбрасывают по небу. Эти твари отличаются разумом меньшим, чем адские псы, но, в отличие от последних, способны летать и сдергивать на землю ангелов, хватая их за перья и камнем утягивая вниз, где ошеломленного светлокрылого ждут мечи демонов.

Я не питаю пустых надежд: надолго гарпии не задержат дисциплинированных ангелов, поэтому нужно спешить. Не церемонясь, приказываю сматываться, едва первая гарпия, проливая кровь, падает на песок. Командиры смотрят на меня так, будто не понимают слов. Разрубленная пополам гарпия обрушивается в метре от Ройса, он оторопело оттирает кровь с лица.

— Уходим! — еще раз кричу я, и меня определенно слышно на фоне визга и лязга оружия.

— Мы не можем отступить! — кричит надоедливый майор.

Кричит он, а у самого глаза бегают и руки трясутся от ужаса, и все равно демон не может избавиться от внушенного — не отступать. Ангелов так же учат, в этом мы похожи. Но, в отличие от многих, я знаю, что приказы на поле боя исполняются не все.

Светлые почти справились с гарпиями, и я спешно передаю командование знакомому по двору Люцифера демону, а сама, схватив Ройса, тащу к ошметкам его отряда — где-то тут должна быть Ишим. На крик демоница не откликается, и Ройс настороженно посматривает наверх, пока я ищу ее среди павших. Ройс тихо шепчет себе под нос — молитву невесть кому.

Гарнизон медленно уползает, теряя кровь, но хотя бы половина демонов уходит. Спасены, ну надо же. Но вот Ишим среди них нет, точно знаю. В душе что-то обрывается. Она не могла погибнуть так глупо, не могла…

— Кара! — Ройс крепко вцепляется в руку, отдергивая меня от незнакомой покойницы с пустыми глазами. — Смотри!

Указывает он куда-то наверх, и я тоже обращаюсь туда, где беспорядочно мечутся обезумевшие гарпии, падающие вниз с надрывным птичьим криком. Посреди этого темного мельтешения я вижу несколько белокрылых фигур, у которых не оружие в руках, а… Я на мгновение узнаю маленькую фигурку, которая вертится змейкой, пытается вывернуться: лучше смерть, чем ангельский плен.

— Они тоже пленных берут, — догадывается Ройс. — Им надо понять, что мы задумали! Кара…

В его голосе слышится беспокойство и попытка удержать; Ройс отлично меня знает и понимает, что я сделаю все, чтобы вернуть Ишим, и против полного боевого строя выступлю. Я оправдываю его ожидания: подрываюсь вверх, часто загребая крыльями и стремясь нагнать ангелов. У них большая фора, а я стремительней — выжимаю всю скорость, на которую способна. Перед глазами пляшут темные точки: еще слишком слаба для таких погонь, голова кружится.

Никто и не думал, что это будет легко, думаю я, парируя колющий удар ангела; я проваливаюсь вниз, вспарываю живот противника и отшвыриваю его на следующего приближающегося светлого. Со смехом я вспоминаю те времена, когда не могла сражаться с бывшими братьями. Почему, интересно? На душе легко так, сладко, когда кровь ангелов рекой течет.

Пытаясь выиграть время, я порхаю от одного воина к другому, постепенно поднимаясь и сберегая силы для последнего рывка. Белые перья, мелькающие перед глазами, начинают сильно раздражать. Широким взмахом я собираюсь снести голову пикирующего на меня ангела, но меч, как назло, застревает в броне, и, высвобождая его, я трачу драгоценные мгновения.

Разумеется, я не выхожу из такой переделки невредимой: ангелам удается меня ранить. Боль только раззадоривает меня, меч мелькает в бешеном ритме — удар вниз сверху-справа, поворот, вверх снизу-слева. Увлекшись, я обнаруживаю, что меня почти окружили, но прорываю оборону, выискивая слабейшее звено в цепи. Несколько ангелов падают вниз.

Среди тяжелого тумана сияет белым светом ангельская печать перехода, открывающая путь на Небеса. Грязно ругаясь, — не успела! — я лечу вверх, не обращая внимания на пытающихся достать меня светлых. Печать издевательски вспыхивает перед лицом, и все воинство вдруг исчезает.

Мой вопль оглашает округу, когда я понимаю, что Ишим осталась в руках врага.

***

Этот зал Дворца не имеет ничего общего с пыльным Адом передовой, но тема разговора здесь все та же: сражения, ангелы, потери. За круглым дубовым столом собралась верхушка демонического общества: Амаимон с Асмодеем, тихо совещающиеся, передающий слово Велиару Баел, еще несколько Высших командиров, Лилит, сидящая рядом с Самаэлем и неодобрительно поглядывающая на сына, совершенно не слушающего доклад, и, разумеется, сам Люцифер на внушительном троне во главе стола.

Среди богатых мундиров моя кожаная куртка с наскоро нашитой эмблемой Падших наемников кажется невзрачной, и оттого я чувствую себя не на своем месте. Я воин, а не политик, и я не привыкла к долгим собраниям, подсчетам ресурсов и планам наступлений, которым, вероятно, не суждено сбыться. Но я догадываюсь, зачем Сатана послал за мной.

— …А на этой диаграмме мы видим, как возросли наши успехи за последний месяц по человеческому исчислению, — Велиар выдает наверняка заученную фразочку, размахивая амулетом, проецирующим изображение на стену. — На следующем слайде график сокращения численности боеспособных единиц…

«Единицы» режут слухне только мне; Амаимон, обессиленно откинувшийся на спинку стула, тоже закатывает глаза и тихо шепчет что-то. Король Ада, распинающийся с докладом, прожигает полководца свирепым взглядом. Стараясь не влезать в их неслышный спор, я немного отпиваю из стоящего по правую руку граненого стакана. Точно не знаю, сколько собрание длится, но все начинают уставать.

— Мы потеряли северный опорный пункт, — продолжает Велиар, магича с проектором дальше. — Зато гарнизон вернулся с минимальными потерями. Расчет процента соотношения жертв с жертвами предыдущих нападений ангелов на шестой странице.

Демоны покорно шуршат листами выданного каждому материала, даже Самаэль интересуется. Я тоже гляжу на цифры… Цифры, совершенно бездушные такие значки, и не поймешь — это потери. Реальные, живые, демоны, Падшие и духи.

Засидевшийся Люцифер легко вскакивает с трона, кивает Велиару и сам занимает его место перед Советом. По лицу Сатаны пробегает легкая, только ему понятная улыбочка.

— Кариэль, — зычно объявляет он. Я настороженно поднимаюсь. — Это та Падшая, благодаря которой вернулся гарнизон. Хотя приказы были иными, и вы исчерпали ресурс гарпий, отловленных в Тартаре…

Амаимон деликатно покашливает.

— Выражаю личную благодарность за сохранение гарнизона. Проси, что хочешь, — щедро говорит Люцифер.

Это, на самом деле, первый случай спасения демонов, в основном потому что прежние командиры не собирались отступать и солдат своих не щадили.

— Вернуться на службу, — не задумываясь, выбираю я. — И свой отряд, выполняющий ваши приказы. Как вы и обещали мне.

Никому из своих друзей я не позволю больше вернуться на передовую. Люцифер не может не согласиться: тут уже в принципах дело, он вынужден позволить мне такое, чтобы я и дальше расчищала дорогу медленно катящемуся Апокалипсису. Мобильный боевой отряд — так я когда-то говорила…

Первое место я бы, разумеется, отдала Ишим. Вот только она сейчас у ангелов, и никто, похоже, не собирается это менять.

Глава 14. Шафран

Когда Самаэль бесцеремонно лапает мои перья, нараспев читая какое-то заклинание, я прикрываю глаза, вдыхаю поглубже и молча терплю. Кстати, хороший способ отвлечься — до десяти досчитать. Но он не прекращает свои шаманские танцы вокруг, и десяти явно недостаточно. Вновь убедившись, что я в порядке, а иллюзия нигде не просвечивает, Антихрист кивает себе и отходит, потягиваясь, будто невесть какую сложную работу делал. Я неприязненно кошусь на крылья.

Любому здравомыслящему Падшему ясно, что обратно белыми крылья никогда не станут, не бывает таких извращенных чудес. Прекрасно понимая, что Самаэль лишь наложил иллюзию, я все равно не могу спокойно реагировать на светлую тень за спиной. Перья остаются теми же: жесткими, негнущимися, будто выточенными искусной рукой из стали, но чернь с них слезает, как слезает простая грязь, показывая ослепительно белый свет.

Ройс улыбается, обходит меня кругом, тянет руку к крыльям, но, перехватив мой взгляд, резко меняет намерение и отдергивает пальцы, будто боясь обжечься. Шурша непривычно белыми крыльями, я встаю, прохожу вперед пару шагов, потом возвращаюсь на прежнее место. Пожалуй, это можно считать испытанием, да?

— Порядок! — кивает Антихрист. — Сейчас открою вам портал…

— Стой, вот так просто? — удивляется Ройс.

— А ты чего хотел, подробный инструктаж? Хм, ладно, минутку…

Самаэль опускается на колени, обшаривает пыльный пол, царапает какую-то доску. Я мало что знаю про эту квартиру, находящуюся в другом конце Столице по отношению к моей, но чувствую, что она не так проста. Подтверждает это Самаэль, вытаскивая из-под пола оружие.

— Это небесная сталь? — Я недоверчиво склоняюсь над ножом, сияющим довольно тускло по сравнению с виденными мной в битве. — Думаешь, я смогу?..

Металл этот губителен для демонов, способен одним прикосновением вызвать тяжелые ожоги, но в руках Падших он просто становится обычным, безболезненным. А светлокрылому такая зубочистка ничего не сделает, с тем же успехом я могла бы вооружиться обычным перочинным ножиком.

— Секретное оружие, — хвастается Антихрист, подкидывая короткий нож и ловко ловя его. — На, попробуй.

Он сует оружие не мне, как предполагалось, а Ройсу. Недоверчиво глядя на во все лицо улыбающегося Самаэля, дух испуганно пятится, желая оказаться как можно дальше от сверкающего ножичка.

— Развеять меня хочешь? — шипит он.

И тут же осекается, резко и пораженно замолкает, глядя на Самаэля. Антихрист совершенно по-человечески закатывает глаза, издает усталый вздох, но ни намека на ярость в его глазах мы не видим. На Ройса он смотрит, как на меня: совершенно спокойно.

Будь у нас Антихрист немного другим, бедный дух был бы тотчас уничтожен, развеян одним щелчком пальцев. Но Самаэль не злится, не бесится, только чуть улыбается, будто замыслив что-то.

— Просто возьми нож, — дружески советует он.

Растерянно пожав плечами, Ройс осторожно, будто ядовитой змеи, касается рукояти, испуганно жмурится… И ничего не происходит. Я изучаю его ладонь — ни следа, будто и не небесная сталь. Но это она, не иллюзия, точно.

— Новейшая разработка наших ученых, — замечает Антихрист. — Согласен, звучит как начало анекдота: эти дебилы с рогами отродясь ничего полезного не изобретали. Но эта штука — сплав небесной стали и металла, который добывают у нас на северных рудниках у Дита. Того, из которого сделан твой меч.

— Это не опасно?

— Честно? Без понятия! — радостно усмехается Самаэль. — Вы у нас первоиспытатели. Что еще сказать? Я б пожелал удачи, но удача — это миф. Постарайтесь выжить.

Мы понимающе ухмыляемся: затея с вылазкой в Рай неоправданно рисковая, поэтому ни с кого не убудет, если мы там помрем, и оружие подсунули заодно самое ненадежное. Я бы обошлась иллюзией на обычной стали — никого не убьешь, так хоть ударом по голове охрану вырубишь, а с этим не совсем понятно, что делать.

— На месте разберетесь, — решает Самаэль. Похоже, о его милосердии я слишком поторопилась рассуждать. — Вас могу перекинуть только двоих, раз уж хотите, сквозь маленькую щелочку в Райских Вратах. Амулет, который я дал, вернет обратно в эту квартиру.

Отойдя на пару метров, он поворачивается к стене, на которой намалеваны ярко-красные символы. К слову, это не кровь девственниц или что-то подобное, а обычная краска из баллончика, валяющегося все тут же. Самаэль, чертыхаясь, вытаскивает из кармана несколько раз свернутый листок с рунами, выпрошенный у Велиара, вертит его в руках, словно не в силах понять, какой стороной его вообще читать, но в конце концов разбирается и начинает произносить заклинание.

Этот язык мне смутно знаком по звучанию, но я никак не могу вспомнить названия, нарочно выскакивающего из памяти. Шумерский, вроде, — звуки такие же гортанные, рычащие, раскатистые, но тут все ритмичней, звучит стихом. Тщетно пытаюсь запомнить хотя бы пару фраз, чтобы потом полюбопытствовать у знакомых, но тут знаки на стене разгораются, вспыхивают, заставляют меня полностью забыть заклинание. Старые обшарпанные обои будто занимаются пламенем, пылают, но огонь какой-то странный: жидкий, как поверхность зеркала. В конце концов он стекленеет, застывает.

— Вперед, — командует Антихрист.

Первой я смело выступаю вперед, касаюсь рукой прохладной поверхности портала, теряя пыл. Меня настигает понимание того, что именно ждет по ту сторону.

Вдохнув поглубже, я шагаю, широко распахнув глаза, стараясь запомнить каждый миг. Тело обнимает ласковое тепло, накатывает сладкая полудрема, то самое состояние, появляющееся при сильной усталости. Я морщусь, стараюсь сохранить твердый рассудок.

Вокруг все плывет разными красками, сливается в яркую цветную полосу. Озадаченно трясу головой: это совсем не похоже на резкие скачки из Чистилища, ножом ударяющие в сердце.

Я с хриплым криком выдыхаю, оказавшись по ту сторону, тупо осознаю, что не дышала все это время. С трудом поднимаюсь с колен, ощупывая горящую глотку и грудь, прокашливаюсь, потом уже оглядываюсь. И с трудом сдерживаю ругательства.

Это точно Рай, такой, каким я его помню, будто и не пролетело столько лет, он неизменен, застывший на картинке. Такое же холодное и бездушное, как обычная фотография, сделанная на дешевую пленку, это место буквально кричит об идеальности, выпячивает ее вперед, как дикие звери выпускают в злобе когти.

— Ничего себе, — пораженно шепчет Ройс, появляясь за спиной и часто моргая.

Первое знакомство с Небесами производит на него неизгладимое впечатление: по лицу блуждает блаженная, полубезумная улыбка, глаза радостно горят. Все так реагируют на это место, поражаются, ахают, кидаются нюхать придорожные цветы. Чтобы полностью осознавать никчемность Рая, нужно немного задержаться на месте и раскрыть глаза пошире.

— Спокойно. — Я кладу руку на плечо Ройсу. — От меня не отходить, в глаза никому не смотреть, не разговаривать. Эта ебанина может быть ядовита для нас, кстати.

Дух испуганно отшатывается от цветущего крупными белыми цветами куста, привыкший к опасностям Преисподней, он, не задумываясь, верит мне на слово и больше не помышляет о местной флоре. Я едва заметно усмехаюсь — купился. При всей бесполезности, Рай, однако, не представляет опасности для жизни. Если вы не демон, конечно.

— Красиво, — по-детски наивно выдыхает Ройс.

— Ага. Охуеть как, всегда мечтала тут снова оказаться.

Я ловлю на себе очередной настороженный взгляд; Ройсу не понять, как при виде такого светлого неба, изумрудной травы и ярких цветов можно шипеть и плеваться.

Странное я существо, раз главной мечтой считаю давно стукнувшее по голове желание сжечь Рай. Сделаю это не колеблясь, выжгу все дотла, еще и посмеюсь, танцуя средь огня. Но позже — сейчас не время.

К переменам ангелы не склонны, поэтому на протяжении всего пути я вижу ровно то же самое, что было здесь с моего рождения. Кажется, ни одна травинка не исчезла, ни одна птица не перелетела на другую ветку. На Небесах все выстроено в один ряд, сияет, и происходящее не жизнь напоминает, а какой-нибудь военный парад: смотрите, у нас все хорошо, вокруг так светло и… Мне по нраву больше Ад с его расхристанностью и широкой ухмылкой — он более настоящий, живой.

— Долго еще идти? — вздыхает уставший Ройс, когда мы огибаем холм.

Посмотрев вниз, можно увидеть два города, стоящих в отдалении друг от друга и огороженных высокими стенами. Один отдан ангелам, другой духам, и все вроде бы честно. Да только город ангелов сияет во сто крат сильней, а шпили дворца Архангелов пронзают небо.

— Нам туда, — я безошибочно указываю на дворец. Самаэль навесил какое-то заклинание, поэтому Ишим я чувствую.

До города мы добираемся на последнем издыхании, но все же прокрадываемся, даже не попадаемся никому и минуем золотые ворота. Шумно вздыхая, я рискую обрушить на нас всю Избранную сотню, но все равно не могу сдержаться: вокруг слишком уж много ангелов. Рука инстинктивно тянется к мечу, но я вовремя останавливаюсь, напоминая себе, что за спиной у меня крылья белеют.

Мне улыбается кто-то просто автоматически, звенит ангельский смех. Я, мрачнея, вспоминаю наглотавшихся песка демонов, хохот которых срывается на хрип, дрожит, дробится, но зато он не поддельный, а улыбки не приклеены к лицам. Испытывая желание заткнуть уши, я продираюсь сквозь толпу, чуть ли не клочья перьев позади оставляя. Ройс следует за мной, стараясь не потерять в круговерти, затравленно косится на светлых.

Выдыхаем мы, оказавшись в тихой подворотне. Давясь воздухом, я пытаюсь успокоить дыхание, унять колотящееся ритуальным бубном сердце.

В комнате шафраном пахнет так ощутимо, что я теряюсь от приторной сладости, голова кружится, и я отчаянно пытаюсь что-то сказать. Нираэль небрежно сцеловывает слова с моих губ, прижимает к стене, царапающей крылья.

От ее волос тоже пахнет шафраном, а от кожи — страстью. Она закатывает глаза, цепляется негнущимися пальцами за простынь. В сладком воздухе кружатся перья — из разодранной подушки, из моих крыльев, из ее… Все смешивается воедино, мелькает перед затуманенным взором.

Рвано дыша, Нираэль шепчет что-то — мое имя, закусывает губу, пачкая простыню золотой вязкой кровью. Я выцеловываю каждую косточку изогнутого позвоночника, зарываюсь пальцами в перья, вслушиваясь в бессвязный хрипловатый шепот, услаждающий слух больше песен серафимов. Моя, запечатываю каждым поцелуем, навсегда.

Обессиленно падаю на кровать, перебираю разметавшиеся локоны и вслушиваюсь в ее размеренное дыхание. На лице Нираэль блаженная улыбка.

— Я тебя люблю, — шепотом делюсь я.

И никогда не замечаю, что в ответ она молчит.

— Кара? — голос Ройса выдергивает меня из воспоминаний. — Ты в порядке?

— В полнейшем, — я сглатываю вязкую слюну, сжимаю трясущиеся руки в кулаки, чтобы было не так заметно. — Идем.

Никто в Раю не запирается — кому оно в голову придет? На преступление способны единицы из ангелов, а дворец охраняют сильнейшие чары, так что можно и не бояться никого. Я осторожно вхожу, взмахиваю рукой Ройсу, показывая, что путь свободен. Наверняка Габриэль, знавшая о нашем замысле, постаралась увести всю охрану, надо будет поблагодарить ее в следующий раз, если увидимся, конечно.

Здесь прохладно, а вокруг один лишь белый мрамор. Забавно видеть его здесь: я больше привыкла к мраморным надгробиям. Ройс беспокойно оглядывается, ища врагов в тенях, и это могло бы выглядеть смешно, если бы я сама не искала краем глаза движение.

Не боюсь я ангелов. Боюсь увидеть лицо того, кто нас встретит.

У Него плохое чувство юмора. Это я поняла на себе уже давно.

Оказывается, заточение — это унизительно. Я хватаюсь за железные прутья, трясу их, выплевывая страшнейшие проклятия в адрес неподвижных, каменных будто, стражей. Я мечусь по камере диким зверем, кричу в пустоту, споря с кем-то невидимым. Я с ума схожу.

— Оставьте нас, — холодно приказывает Нираэль. Страж неохотно подчиняется.

Замерев в углу, я угрюмо смотрю на нее, изучая лицо с острыми скулами. Губы, кривящиеся в презрительной усмешке, почему-то хочется поцеловать, жестко, кусая до крови.

— Хоть бы умылась, — замечает Нираэль, подходя ближе.

Неуверенно провожу тыльной стороной ладони по лицу, ощущая засохшую человеческую кровь.

— Ты убила ее, — устало замечает ангел. — Представляешь, что тебя ждет?

Суд, что же еще. Им пугали всех ангелов в детстве, рассказывая про ужасных Падших, но никто из знакомых так и не побывал на нем. Мне предстояло опозорить все поколение ангелов.

— Ты же поможешь? — я в надежде вскидываю голову. — Они не сбросят меня… за такую ерунду?

Нираэль стискивает зубы и молчит.

И вновь этот зал суда, который я буду помнить всегда, но теперь он — лишь отблеск былого могущества. Свет, падающий сквозь пыльные витражи, слишком тусклый, не выхватывает и доли того, что должен бы. Он скользит по ступеням, не доходя до величественного белого трона из слоновой кости и кристаллов.

В зале пахнет шафраном, и в тиши внезапно резко слышится тихий женский смешок.

— Твою мать… — рычу я сквозь зубы.

Не таясь больше, я выхватываю меч, с легким шелестом выходящий из ножен. В темноте тихий звук удара каблуков о камень, сдавленный крик. Мне хватает секунды, чтобы узнать голос Ишим.

Меня ждали, зная, чем заманить. Она хотела сразиться со времен той случайной стычки в подворотне.

— Ройс, назад, — предельно четко и очень-очень тихо выговариваю я. — Не вмешивайся.

— Думаешь, я…

— В сторону, — змеей шиплю я.

Ройс озадаченно застывает, переваривая услышанное, недоверчиво смотрит на меня. Я на него — нет. Будто и неродные вовсе.

От настойчивого запаха шафрана меня мутит.

Нираэль вылетает из темноты, ударяя точным и сильным ударом под дых. От неожиданности я теряюсь и падаю, бьюсь ребрами об острые края ступеней. Мрамор из белого становится пятнисто-красным.

Меня швыряют на ступени, будто мешок, будто отребье какое-то, и мне нестерпимо хочется повернуться и врезать стражу, свернуть шею, рвануть белоснежные, ничем не запятнанные крылья, выдирая с костью, с сухожилиями. Хочется так, что аж в глазах темнеет, а живот сводит голодной судорогой.

— Поднимись, ангел, — слышится властный голос.

Прижимаясь к земле, я поднимаю голову, задумчиво лицезрю архангела Варахиила, удобно расположившегося на троне. Вставая, я не делаю ни намека на поклон, стою прямо, будто кол проглотила, будто и не ноет спина от болезненных тычков со стороны стражей.

— Признаешь ли ты, что убила человека, нарушив заповеди Небес?

Быстрым взглядом окидываю собравшихся на суде ангелов — знакомые и незнакомые лица, а в глазах одно осуждение. Они истово верят, что это я такая плохая, не думая, почему. Не останавливаюсь на них, ищу ту единственную пару глаз, в которых всегда теплится вера в меня и мягкая нежность. Она обязательно поможет, даст сил, и я смогу оправдаться.

Нираэль стоит у стены, глядя точно на меня.

Глаза все те же — синие. Только пустые совсем.

— Признаю, — шепчу я. В моих небесах ни тени участия. — Это я, я сделала, слышишь?!

Я срываюсь на визгливый безумный хохот, хватаясь за голову. И — улыбаюсь. Нет, не улыбаюсь уже, скалюсь диким зверем на белокрылых ангелов.

— Признание подтверждено, — выносит вердикт Варахиил. — Увести Падшую! — И уже тише он добавляет: — Нираэль, благодарю за содействие.

Хохот резко обрывается, я застываю на месте. Она донесла на меня? Я бы успела замести следы и отмыть руки от крови, если бы не…

— Я же люблю тебя, — жалко шепчу я.

Варахиил, да и все остальные, обращаются к Нираэль. Она стоит, не меняя позы, не смущаясь подобного внимания.

— Это правда? — спрашивает архангел.

Она молчит долю секунды, делая выбор между мной и своим миром и карьерой. Выбор слишком быстрый, поэтому я заранее предвижу его, закрываю глаза, лишь бы не видеть лица Нираэль в этот момент.

— Нет, — твердо говорит ангел. — Я не знаю имени этой… предательницы.

— Меня зовут Кариэль… — потерянно замечаю я. — Как ты могла меня предать?

— Уже нет, — безучастно замечает Варахиил. — Ты недостойна имени Кариэль. Увести!

Нираэль верят — она не связана с убийством, она не спала с Падшей, она ведь идеальный солдат, идеальный воин. А я — что я? Я лишь странный ангел, не водящийся ни с кем, выполняющий самые сложные задачи из скуки и водящий беседы с демонами. Разумеется, я виновна. Кто же еще?

Ноги словно ватные, поэтому меня, потрясенную, буквально выволакивают из зала. Я поднимаю голову, в последний раз глядя в синие глаза.

— Будь ты проклята…

Я могу клясться на крови, она это слышит.

Хлесткий удар, пощечина, от которой я не успеваю закрыться. В глазах Нираэль пылает зловещее торжество, и она вовсе не похожа на милосердного ангела сейчас, разъяренной фурией налетая на меня. От ударов золоченых перьев я с трудом уклоняюсь, перекатываюсь. С облегчением замечаю, что Ройса не видно.

— Я знала, что придешь! — торжествует Нираэль.

— Соскучилась? — несмотря на боль, я ухмыляюсь. — Могла бы место получше выбрать.

За наглость я получаю удар под ребра, выдох кажется сломанным каким-то. Я, будто лишь сейчас вспомнив о крыльях, отлетаю назад, угадывая тактику противника. Нираэль просто бьет чистой силой, ненавидя меня всей душой, желая убить меня не меньше, чем я хочу вырезать весь ангельский род.

Мы бросаемся друг другу наперерез, но я чудом оказываюсь быстрее, и Нираэль отлетает к стене, кричит, ударяясь спиной о холодный камень. Раздумывать некогда, я просто подхватываю ее за ворот куртки и тащу вверх, надеясь выломать крылья о стену, прикладываю всю силу. Нираэль пытается вырваться.

— Ты недостойна жизни! — хрипит она. — Ты опозорила меня! Как…

— Как я могла? — язвительно щурюсь.

Потом вдруг падаю вниз, обрушиваюсь на Нираэль сверху, припечатывая ее к полу с таким хрустом, с каким, я знаю, ломаются кости. За спиной у меня крылья, с которых медленно сползает белизна. Нираэль пытается казаться бесстрашной, но она боится — боится звериного оскала, черных полностью глаз и оскаленных клыков.

Не-на-ви-жу. Ненавижу ее, ненавижу Свет, ослепительно заливающий глаза, трепетно шепчущий свою правду, убеждающий, что вся кровь, тобой пролитая, что вся причиненная боль — во благо, во имя высшей цели. Свет меня душит. Ад честнее и искреннее, он без прикрас, без показной безгрешности.

Смотри, смотри, не отводи взгляд. На дикую, неприрученную тьму, на звериный оскал. Ломит кость, ноют лопатки, крылья дрожат с шорохом. В глазах черно — в глазах черное нутро бездны. Острые рога тяжелят голову, клыки разгрызают искривленные губы. Я, распятая и казненная, я, сжившаяся со своим терном и позволившая ему прорасти и уничтожить маленького ангелочка Кариэль. Демон, бес, адская гончая — как ни назови…

Нираэль отворачивается. Не-ет! Смотреть! Смотреть на отвратительную демонскую рожу, на искаженные, отравленные черты, на кровавую пасть!

— Смотри, Нираэль! — пьяно кричу, напарываясь на острые клыки, прихватывая ее за волосы — бьется, скулит, визжит — и дергая вверх. Над собой. Смотри — как ты любишь, свысока. — Мы обе знаем, — вкрадчиво шепчу я. — Я не ангел.

Сухие губы трогает легкая улыбка: усмехаюсь, наблюдая за попытками вырваться. Оставь, успокойся, взгляни на ту, кто раздерет тебе глотку.

— Я ведь демон, да, Нира?

Она выдает испепеляющий и ненавидящий взгляд.

— Самый худший.

Смех наполняет зал, я обвожу взглядом беспомощную Нираэль, распростершуюся подо мной. Такая беспомощная, раненая, и в кои-то веки она кажется живой. Я могу убить ее запросто. Но вот…

— Вон отсюда. — Я резко встаю.

— Что? — она хмурится.

— Катись к черту, Нираэль. Тебя все равно в конце ждет участь пострашнее смерти.

Не верит. Ладно, пусть так.

Я разворачиваюсь и просто ухожу из зала, оставив раненую. Там меня уже ждет Ройс с бесчувственной Ишим на руках. Он тоже не верит, что я оставила в живых давнюю противницу, но молчит, не встревая, пока я своей кровью вычерчиваю руны перехода на полу и активирую амулет.

Мы переступаем порог этого мира, но я все же слышу дикий вой из зала, жалкий такой, захлебывающийся.

Нираэль никогда не умела плакать.

Я чувствую ее взгляд между лопаток, но совсем не ощущаю крыльев, постоянно, живым надежным щитом, прикрывавших меня всю жизнь. Стою на краю, встрепанная и злая, отчаянно желающая шагнуть вниз — или вверх, там уж как повезет. Ветер бьет в спину, словно вонзает ножи, и я уже вся ими истыкана, между ребрами — сотни ледяных прозрачных клинков, мешающих дышать.

Лед растекается между костей и в костях, заполняет их полностью, превращает в хрустально-ломкий фарфор, я как драгоценная кукла, застывшая на краю, знающая, что меня могут разбить одним неосторожным движением. Хочется уже сигануть вниз и не продолжать эту заранее тотально проебанную пьесу в погорелом театре.

Меня уже разбивали. Раз за разом выдирая перья из трепещущих крыльев, меня уничтожали и втаптывали в светлый каррарский мрамор. А Нираэль стояла, смотрела тихо и безмолвно, она глядела на мое перекошенное от боли лицо, в дикие яростные глаза с невыразимым спокойствием, с безучастностью. С ангельским, блядь, всепрощением.

Она стоит напротив — все еще свет, играющий на платине волос, все еще легкая, неземная, выточенная из этого самого мрамора, который я захаркивала тогда золотой кровью. Нираэль снова смотрит и ничего не говорит, она вообще — непонятно зачем пришла. Я гляжу на нее и внезапно понимаю, горячо стучащее сердце сбивается, пропускает такт. От переполняющей, хлещущей через край злобы.

Хорошая девочка Нираэль пришла посмотреть на дела рук своих. Пожалеть убогую, бескрылую, жалкую… Я кривлюсь в злой усмешке, я чувствую клокочущий в горле звериный рык, и мне неожиданно легко и просто — я могу делать что угодно.

— Зачем ты обрезала волосы? — только и спрашивает Нираэль с легкой, снисходительной, насквозь промерзшей улыбкой. — У тебя была красивая коса.

Она не называет меня по имени, старается не смотреть в полностью черные от глухой ярости глаза, вежливо отворачивается, будто видит перед собой нечто неприятное. Дикую адскую гончую, щерящую в улыбке слюнявую пасть, полную острых белых клыков. Склизкую змею, выползшую из глубин Преисподней и пробующую воздух трепещущим раздвоенным язычком.

Я теперь одна из этих отвратительных тварей, обитающих в Аду. Бешеный бес в алой расхристанной рубахе.

— Я была красивой, да? Я была хор-рошей, — рычу; яду в голосе — как у аспида, как у Змия, предлагающего наливное красное яблоко. — Идеальной, послушной. Такой, с-сука, правильной. А я… ведь правда тебя любила. Честно. — И смеюсь горько. — А теперь я что? Давай, Нира, смотри на меня! Ты показала мне, кем еще я могу быть.

Я цепляюсь дрожащими руками за отвороты ее рубашки; от них еще пахнет шафраном, и я чувствую, как тянет к тонкой шее. Впиться клыками. Разорвать. Хлебнуть теплой золотистой крови. От Нираэль веет холодом, и меня трясет.

— Смотри на меня. Ты меня сломала, Нира, — хриплю близко-близко.

Я разворачиваю ободранные, освежеванные крылья, и колени едва не подламываются. Крылья — только кость и мышцы, но вопреки всему — живые. Я ощущаю их. Каждый миллиметр — чувствую боль, которая раздирает их, но упрямо, высоко, гордо задрав голову показываю Нираэль крылья, жалкие и полумертвые.

Скоро их покроет жесткое черное оперение, и я снова смогу взмыть в небо. Скоро.

— Ты сломала меня, — шепчу ей в лицо, серьезно, расчетливо, с осознанным, хорошо сдерживаемым безумием. — Теперь я сломаю тебя. Сожгу тебя и твой дом. Последним, что ты увидишь, будет яркое жаркое пламя, пожирающее небеса.

И — по глазам вижу, по испуганному прерывистому вздоху — Нираэль верит.

Глава 15. Верховный инквизитор

В Праге промозгло-холодно сегодня, липким снегом заносит улочки; на старом заброшенном складе еще хуже. Потирая руки друг о друга, я стою в стороне, пристально слежу за Владом — если быть точнее, за отловленным нами демоном. Скованный тяжелыми магическими кандалами преступник зло шипит, скалится на Влада, хладнокровно зачитывающего обвинения и приговор, но демон сам понимает, что деваться ему некуда, сквозь землю провалиться не удастся, хотя очень-очень хочется. Заклинание Влада пульсирует голодно, красным переливается — я даже засматриваюсь. Сбежать демоненок не может, ядом плюется, но уже бессильно совсем. А лицо его, искаженное страхом, мне странно знакомо.

Рядом со мной стоит Нат — упросила взять ее с собой в мир людей, добилась своего. Мне не жалко совсем ее выгуливать, а лишние руки не помешают, но среди поломанных коробок, среди мусора, грязи и пыли Нат выглядит до того непривычно и не к месту, что мне странно на нее смотреть. Отворачиваюсь, возвращаюсь к знакомому лицу.

— Можно на пару слов нашего заключенного? — я аккуратно дергаю Влада за рукав.

— Уверена, что… — предупреждающе начинает он.

— Ой, да ладно тебе! Как будто ты меня не знаешь, осторожность — мое второе имя! — Мне хочется быстрее с этим покончить. Я наклоняюсь ближе к демону, он дергается, подается вперед, с щелчком смыкая зубы там, где только что было мое горло. Чудом успела отстраниться, надо же… — А вот это было невежливо… Ты чей будешь, короля Вине, да? Эх, парень, знаешь, что он с тобой сделает?.. Что ты здесь делал, почему в неположенное время, почему без скрывающего амулета?

Должно быть, давлю слишком сильно. Поперхнувшись словами, демон дергается от меня в сторону, чуть ли не повисая на малость опешившем Владе. Тот ненавязчиво отпихивает демона, встряхивает руками, присыпая его колючими красными искрами.

— Кто тебя послал и зачем? — требую я, нависая над мальчишкой.

И правда — мальчишка. Мелкий еще совсем, зеленый, наверняка первый раз из Ада выглянул, потому и трясется сейчас так испуганно.

— Эй, мелочь, мы не звери, — вздыхаю я. — Есть не будем, надкусывать — тоже. Просто колись, зачем сюда заявился, и мы тебя отпустим. Честное слово.

— Демон какой-то предложил. Дал амулет, сказал походить просто, погулять, — частит он, цепляясь за шанс. — Я не знаю, кто он, лицо под маской было. Нашел меня у дворца Вине, я не задавал вопросов. Заплатить обещал… А амулет сам испарился еще до того, как вы меня нашли.

— Чего же ты остался? — спрашивает Влад.

— Город… хотел посмотреть, — растерянно вздыхает демоненок. — Боялся, что ангелы схватят, все наверх смотрел, а тут вы. Не убивайте, а? Я ведь… ничего плохого…

Бедный мальчик. Я взмахиваю рукой:

— Отпускай его. Обещания надо держать.

— Убежит же… — колеблется Влад.

Мы трое задумчиво наблюдаем за демоном. Если и убежит — то к себе домой, в Ад, забьется в нору и продолжит там трястись от страха и ненависти. Я в очередной раз напоминаю себе: победим ангелов — и ничего этого не будет. Выйдем из тени, предложим людям мир, и все демонята смогут тут спокойно гулять, не боясь за свои шкуры…

Осмыслив что-то свое, Влад тяжело вздыхает, вполголоса замечает, что его после такого просто вышвырнут на улицу, но небрежным движением снимает с паренька оковы. Тот тут же взвивается с места в угодливо распахнутый портал. Серой почти и не пахнет, если не принюхиваться, но Влад кривится, спешит уходить.

— Милосердие — лучшая черта человека! — счастливо щебечет Нат. — Влад, я рада, что не ошиблась в вас — хоть вы служите Люциферу, сразу видно — вы по-христиански…

— Иди со своим Богом куда подальше, — резко рычит на нее Влад. — Не лезь не в свое дело, Нат. У нас с Ним давние, очень давние счеты, и однажды я о них вспомню и доберусь… Вы вот собрались до Небес добраться, а я еще дальше пролезу, ты не сомневайся…

Я стою рядом, тихо улыбаюсь ему, хотя речи Влада и звучат на мгновение совершенно сумасшедше — виной тому перекосившееся лицо или ускорившийся темп речи, я не знаю. Есть в нем это звериное, хорошо удерживаемое безумие, которое он прячет за напускным весельем. Резко поведя плечами, как будто сбросив что-то с них, Влад идет вперед, быстро отрывается от нас.

— У него сестру фанатики убили, — шепчу я тихонько на ухо растерянной Нат, поблескивающей слезами в широко распахнутых глазищах. — Принесли в жертву вашему Богу, надеясь вернуть Его в этот мир. Безумцы. Бог нас оставил, ничто назад его не приведет…

— Я н-не знала, — всхлипывает она. — Я не хотела! Надо извиниться…

Она порывается вперед, но я ловко ухватываю ее за воротничок кашемирового пальто. Нат безвольно обвисает у меня в руках.

— Не надо. Влад хороший, очень хороший, — пытаюсь убедить ее я. — Просто это то самое больное, на что никогда не надо давить. Не вешай нос, — пытаюсь подбодрить. — Он скоро отойдет, не обидчивый.

По его же словам я знаю, что Владу Нат даже нравится своей наивностью и непосредственностью, присущей детям, психам и ангелам, и еще неясно, кому в большей мере. Я улыбаюсь тихонько, глядя ему в спину.

— Давай двигай за Владом, не сидеть же тут вечно среди коробок. Жрать хочу, Цербера бы съела! — радостно объявляю я. — Есть тут поблизости какая-нибудь приличная забегаловка? Эй, Влад!

В центре Праги все обустроено в угоду туристам, так что дешевое, но аппетитно пахнущее кафе мы обнаруживаем быстро и все накидываемся на принесенную еду. Оказывается, погоня за демоном изрядно изматывает, а горячие пирожки, ладно уж, неплохи по человеческим меркам.

— М-м, вкусно! — счастливо улыбается Нат, грея пальцы над чайником с зеленым чаем.

Кажется, спокойны и рады абсолютно все. Нечасто выдаются теперь такие моменты, когда можно посидеть в тепле с друзьями, обсуждая события минувшего дня. Я расслабленно вздыхаю, пятерней поправляю встрепанные волосы.

— Что-нибудь еще? — дежурно интересуется молоденькая официантка, подходя к нам. Влад лениво набрасывает заклинания, и мир подергивается мутью, туманом, издевательски коверкается. Девица в опрятном фартучке не видит ни оружия, ни наших лиц.

— Кофе, желательно самый дешевый, — говорю я.

— Мне тоже, — окликает ее Влад, ласково улыбается — девица тоже завороженно на него смотрит, расплывается в глупой улыбочке. — Только что-нибудь поприличнее. Эспрессо, без сахара…

Через некоторое время она возвращается, ставит перед нами поднос с чашками, низко склоняется к Владу. Он смотрит лениво, я — заинтересованно, она же отходит куда-то изящными шажочками.

— Она хорошая девушка! — шепчет Нат, беспардонная в своей детской наивности. — Влад, она вам нравится?

— Неохота связываться, — лениво отвечает он.

Я вижу: его что-то упрямо гложет изнутри. Может, причина в неосторожных словах Нат, которое мы все, казалось, позабыли, но мне почему-то теперь кажется, что дело не совсем в этом.

— Это как в книжке было какой-то… не, не помню, какой, — немного оживляется Влад, втолковывая что-то смущенной Нат. — Я люблю бабушку и котят. Правда, бабка — Катарина Войцек, потомственная Высшая колдунья — померла уже давно, сбагрив мне дар в наследство, а на котят у меня ебучая аллергия… Я отвратительный человек, Нат, любить я не способен, у меня сердца нет. То есть… не работает оно особо правильно.

Нат смущенно рассматривает чайничек, не привыкшая к самоуничтожительно-резким речам Влада. Он же, еще немного провернув ладонь и добавив что-то к укрывающему наш столик заклинанию, достает из внутреннего кармана косухи фляжку и спокойно доливает что-то в наполовину пустую чашку кофе.

— Нельзя же пить на работе, — вспыхивает Нат снова. — И здоровью вредно…

— Можно все, — поучительно замечает Влад. — Кто знает, когда нас не станет, а? Случайный кирпич на голову — и все, прощайте, наполеоновские планы, отправляйся себе в гробик, обрати жалобу к Господу Богу — только ее, блять, не примут, Он никого не принимает… Нет, в жизни надо все попробовать и рискнуть всем, иначе жаль потом будет встретить безвременную кончину под колесами случайно вылетевшей фуры. Это я так, для примера. И это же причина, по которой я не сижу в этом ебаном офисе, а с вами отлавливаю непослушных демонят. А там я мхом скоро покроюсь…

Слежу за ним краем глаза, неспешно помешиваю бурду в своей чашке, вздыхаю. Влад живет действием, живет вызовом всему миру, и самое неправильное и жестокое, что с ним можно сделать, это удерживать за бумажной работой. Он доказывает что-то, говорит, размахивая руками, повеселевший и немного опьяненный, быть может.

У меня в кармане куртки требовательно полыхает амулет, просвечивает и сквозь плотную кожу, а в голову деловым голосом вещает что-то один из главных легионеров Сатаны — Риз.

— Чего им всем надо, настроение испортили, уроды… — рычу я сквозь зубы, убирая амулет. — Лезут и лезут… Опять от Вине. Что-то неладное с ним творится в последнее время.

— А с чего это самое настроение у тебя такое хорошее? — спрашивает заинтригованный Влад, который не в курсе последних событий. — Что-то случилось? Кто-то умер?

— Да так, поколотила свою бывшую, сразу полегчало.

Нат убито смотрит на нас, немного давится остывшим чаем, и Влад растерянно похлопывает задыхающуюся по спине. Она, похоже, единственная, кто не интересовался моей личной жизнью и не знает про Нираэль.

— Значит, еще одно поручение, — напоминает Влад. — Проверить бы до полуночи. Я с вами! Ни за что не пойду отчеты принимать, лучше застрелиться сразу.

— Не успеем, — определяет Нат по часам, висящим на стене напротив нее. До двенадцати остается не больше получаса, а ровно в полночь придется нам отправляться назад и сдавать отчет о работе — сказка кончится.

— А мы быстренько, — оптимистично отмахивается от здравых доводов Влад.

***

Новое дело оказывается немного скучнее предыдущего, хотя, казалось бы, как такое может быть. Никаких беглых демонов, никаких погонь и сражений, просто открытый портал на задворках города, из которого лезут духи — пусть и снова из владений Вине. Большинство из них не представляет никакой опасности, выглядят грустными облачками дыма, только вот воют слишком противно. Влад криво малюет на стенах домов знаки баллончиком с краской, не рискуя переводить на такую мелочь кровь. Его можно понять.

— Кто же его открыл? — Нат обходит воронку в пространстве, задумчиво касается ее пальчиком. Я на всякий случай держу руку поближе к рукояти меча, зная, что безопасным приближение к порталам не бывает.

— Какая-то очень сильная скотина, — ругается Влад, пытаясь на стене начертать что-то, для чего в лучшем случае нужна кисточка. — Хер закроешь теперь… Похоже на Высшего мага — или демона.

Оставив его и дальше вандалить, я устраиваюсь на непонятного происхождения трубе. Ничем не помогу, пока из портала не вылезет какая-нибудь дрянь, которую требуется убить. До того, как это произойдет, я абсолютно бесполезна. Нат способна помочь Владу, ее по новому образцу учили, а в мое время все искренне считали, что ангел не должен быть причастен к чернокнижию — и я сама сейчас считаю, пусть и не в таких резких выражениях.

К слову, я абсолютно уверена, что в итоге придется сражаться: иначе у нас не бывает. Пока можно немного расслабиться, проверить наличие метательных ножей под курткой и небольшие амулеты. Все самое необходимое ношу с собой…

— А, проклятье. — Влад оборачивается на стремительно чернеющий портал, вздрагивает всем телом. — Кара, что там?

Покосившись на Нат, я решаю на всякий случай не озвучивать все, что думаю о гостях, а то Падшая, чего доброго, накатает жалобу на нецензурную брань. В управлении поржут, но нагоняй сделают ради собственного удовольствия.

— Две сущности, — рапортую я, держа перед собой сверкающий амулет. — Предположительно… они живые. Это не духи из владений Вине!

Так и думала, что здесь есть какая-то подстава! Портал распахивается шире, ярче, урчит злобно, вспыхивает. Меч уже у меня в руке, но разить пока некого. Я прерывисто вдыхаю, в горле першит от неприятного едкого запаха, идущего от портала.

— Нельзя никак побыстрее его закрыть?

— Нельзя, я и так тут зашиваюсь! — рычит Влад, колдуя двумя руками в разных направлениях. — Прикройте меня, пока заклинание читаю… Немного осталось…

Значит, работаем по прежней схеме. Да запросто!

— Так, ладно, Нат, заходишь с той стороны, Влад, если что, заканчиваешь свои шаманские танцы и бьешь ублюдков Высшим огненным. Их всего-то… — я осекаюсь и убито заканчиваю: — Их всего-то около десяти. Мои по центру, вы берете тех, что по флангам.

Боевой клич рвет глотку, проворот меча в руке — чтобы размяться, слегка напоказ. Я стою, загораживая их, ничуть не собираясь отступать. Первый человек уже ступает на нашу сторону из ставшего еще больше портала, и я сначала слышу железный щелчок, а потом до меня медленно доходит, что произошло.

— Ложи-ись! — протяжно орет Нат, кидаясь наперерез.

Пулеметная очередь прошивает ее, гремит, откалывая черепицу с окрестных домов, ревет, плюется смертью. Я успеваю заслонить Влада собой, в плечо злобно вгрызается свинец, но боли почти нет: пули самые обычные, даже не заговоренные; мне не навредят, я даже не пошатываюсь, стою так же ровно, но вот человека убьют. Влад во все глаза смотрит на нас, не потерявших ни капли крови, руки его дрожат.

— Беги отсюда, — чеканю я сосредоточенно. — Влад, слышишь меня? Оно того не стоит, не стоит умирать из-за такой ерунды, понимаешь?! Ты вообще в офисе должен быть!

— Да плевать. Надо закрыть воронку, — упрямо трясет головой он. — Прикроешь?

Куда я денусь? Я криво улыбаюсь — при виде такой улыбки любой за распятием потянется, да только бесполезно это, в крест еще верить надо. Мне — в первую очередь, но верю я в верный меч, в звон стали и хрипы умирающих врагов. Словно выпустив крылья, я резко кидаюсь вперед, воздев над головой клинок, сходу рублю по шее. Мужчина падает, роняя пистолет-пулемет. А вот это уже интересней.

Хотя я предпочитаю холодное оружие, нельзя не признать преимущество огнестрела: бьет далеко и быстро. У меня руки с непривычки пляшут, очередь снова впивается больше в дома, чем в людей. Второй я сношу трех человек, пока они пытаются меня достать, видимо, считая, что под тонкой футболкой у меня бронежилет. Нат с двумя кинжалами в две ладони длиной тоже неплохо справляется, мечется среди них, ловко уворачиваясь от прямых ударов и заскальзывая врагам за спины. Я снова дергаю спусковой крючок.

Но недостатки у подобного оружия тоже есть: его перезаряжать надо. В какой-то момент вместо пуль из дула вырывается сухой щелчок, и я теряю несколько мгновений, растерянно оглядываюсь, бросаю в сторону — выхватываю меч. Враги не замедляют этим воспользоваться, опять стреляют, бьют прямо в грудь. Вреда их пули не приносят, но заметно задерживают, заставляют дергаться и вздрагивать, не подпускают ближе. Их слишком много, такими темпами они прорвут нашу оборону и таки пристрелят Влада.

— Влад, давай скорее! — кричу я надрывно, почуяв, как неловко дрожат руки. — Влад! Влад?..

Я не слышу ответа, только бросаюсь вперед, выпускаю крылья, с ревом накидываюсь на них, сплеча рублю темным клинком. Шанс обернуться выдается только после того, как все люди оказываются на земле, мертвые или умирающие. Все десять, больше телепорт не темнеет, больше боевых отрядов не предвидится. Нат странным пассом и парой слов закрывает его, разлом пространства схлопывается. Почему Влад этого не сделал?

Обернувшись, я вспоминаю все известные ругательства. Нат тоже застывает, роняет ножи и выглядит до того растерянной, что мне становится безумно жаль ее, но времени нет.

— Черт, черт, черт… — как заклинание, шепчу я, кидаясь к Владу. Он, привалившись к стене, стонет сквозь зубы, а по темной рубашке на животе растекается кровавое пятно — незаметное почти, но липкое, страшное, неприятное. — Нет, не может быть… — вою я, чувствуя, как слезы жгут глаза. — Не смей!

Пальцами пытаюсь зажать рану, но крови слишком много, скользко, руки в красном по локоть. Только не Влад! Только не он — его я столько раз старалась спасти, он — то человеческое, обычное, живое, чего мне никогда не хватало…

— Рикошет, — слабо — успокаивающе — улыбается Влад. Хрипит, кровью плюется, но спокоен удивительно: — Так хотел портал закрыть, защиту не стал ставить, отвлекаться. Ты не виновата, Кара, не надо… Я рад, что умер так. В бою.

Я видела много ран, поэтому прекрасно знаю, что он умирает. Совсем. Вот так просто.

Убив столько людей, я не задумываюсь, как они легко уходят. Привыкла уже видеть смерть на каждом шагу, притерпелась, но самонадеянно верю, что те, кто мне важен, вывернутся, нарушат традицию. И каждый раз это еще больней.

— Почемуты? — шепчу я, утыкаясь носом в пропахшую кровью куртку. — Влад?

— Тише ты. Я же никуда не денусь. Ройс, вон, отлично живет и…

Он прерывается кашлем, пытается зажать рот ладонью, но между пальцами предательски стекает алая кровь. Я знаю, как духи живут в Аду, как пытаются выжить, дожить хотя бы эту минуту, не закончить существование из-за случайной голодной твари. Ройсу повезло, как не повезет больше никому, и я отчего-то знаю, что в той выжженной пустыне Влад не выживет.

Я слышу тихие шаги Нат, застывшей за спиной. Она говорит что-то, но смысл ее слов туманен, а глаза непривычно жжет.

— Не плачь ты, глупая, — щурится Влад, пытаясь удержать мой образ перед собой. Я зло вытираю непрошеные слезы. — Мы же увидимся. Обещаю.

— Спасибо. Я… Нет, ничего…

В угасающем взгляде — странная растерянность. Спасибо тебе, господин Верховный инквизитор, ты показал, что некоторые люди достойны жизни. И что некоторые Падшие достойны дружбы. Я в последний раз вдыхаю знакомый аромат табака, ладана и церковных свечей.

Прощай, Влад. До крови прикусив губу, я поднимаю голову к небу, туда, где ярко светят звезды — яркие, стальные, как волчьи глаза.

Вся Прага наверняка слышит, как где-то на окраинах города страшно воют — не то человек, не то ночная тварь.

***

Позже оказывается, что покушение на меня, на шавку Люцифера, готовилось аж самим Вине — мятежником, строившим заговоры за спиной Сатаны. Его демон выследил нас, прочел ауру Влада и вывел группу вооруженных людей через портал. Оказывается, и про разлом этот сообщил Король, так что подозрений у нас не остается.

Самаэль шипит, как взбешенный кот, хватается за оружие, а отец его спокойней скалы, но пугает почему-то больше. Люцифер собирает отряд из проверенных бойцов, и сияющий дворец Вине в считанные минуты превращается в развалины. Я с каким-то извращенным удовлетворением наблюдаю за этим, добивая кинжалом тех, кто избежал мечей. Меня не должно тут быть, но никто не осмеливается останавливать. Кинжал впивается в глотку кому-то — даже не вижу лица. За Влада Войцека — за моего друга и брата, которого я не смогла защитить.

Вине швыряют под ноги Самаэля, и Король имеет сомнительное удовольствие лицезреть тяжелые военные ботинки Антихриста — иногда мне кажется, что пацан напяливает их, подражая мне, но сейчас явно не время тешить свое эго. Ботинки тут же ударяют его под ребра, с хрустом ломая кости, — я мечтаю оказаться на месте Самаэля. Рыча от боли, демон перекидывается из человека в льва, пристыженно скулит, брюхом ерзая по земле. От удара по спине его бросает обратно — в демонское обличье.

— Полегче, — останавливает сына Люцифер. — Мы же не хотим, чтобы он умер, правда?

С надеждой вскидывая голову, Вине вцепляется в ногу Сатаны. Тот брезгливо отбирает сапог, который, похоже, собирались преданно вылизать — лишь бы вымолить прощение. Смотреть на это убожество как минимум противно.

— Не-ет, — гадко усмехается Антихрист, за длинные льняные волосы вздергивая Короля над землей. — Он будет мучиться перед смертью. Очень долго. Я прослежу.

Король жалобно, по-звериному, скулит, но раскаяния в его глазах нет, только страх и неотвратимое понимание того, что его ожидает в тюрьме под Дворцом. Оттуда не возвращаются, положение не позволяет Люциферу обходиться с ними мягче, да и, давайте называть вещи своими именами, он и не хочет. Вопли пленных часто достигают его кабинета.

— Забирайте, — приказывает Сатана. — Все свободны, дворец… можете разворовать, можете сжечь, мне все равно. Всех, замешанных в заговоре, казнить.

Повторять не требуется, демоны тут же кидаются исполнять. Вот так просто? Так же просто, как Вине убил Влада.

Растерянная, я возвращаюсь домой. Месть не приносит никакой радости, как это бывает обычно, может, оттого что Король жив? Но ослушаться Люцифера и прикончить его — значит подписать себе смертный приговор. Если бы Влад был последним, кто у меня остался, я, не задумываясь, поступила бы так, но сейчас просто не могу бросить остальных. Довольно смертей, и так слишком много. Меня дома ждет Ишимка…

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я раздумываю, зачем Вине напал. Я, похоже, важнее, чем сама считаю, а некоторые уже прозвали меня левой рукой Люцифера. Влад — случайная жертва, о которой я буду жалеть до конца своей вечной жизни. И где он сейчас? На каком круге из Девяти вынужден бороться за свое посмертие? У нас с адскими гончими лучше обращаются, чем с духами, это точно…

За этими мыслями я сама не замечаю, как оказываюсь у родной двери. Из квартиры заманчиво пахнет домашней стряпней и острыми адскими специями. Похоже, Ишим готовит обед.

Да, ее поселили ко мне, опасаясь за здоровье похищенной. Почти убитая ударом Нираэль, она провалялась без сознания пару дней, а когда очнулась, не помнила ничего, начиная с похищения. Может, оно и к лучшему. Но лекари опасались, что на ней осталось ангельское проклятие, и кто, как не Падшая, мог за ней лучше присмотреть?

— Ишим, я говорила не лазить в моих вещах? — отпирая дверь, сетую я. — Потравишь нас, там ведь и яды, и противоядия, и еще черт знает что, а ты их перцем считаешь! Чучело ты мое ненаглядное…

Ответа я не слышу, зато на кухне кто-то заливисто смеется. Гости? У нас? Да быть этого не может…

Держа наготове меч, я врываюсь в кухню, намеренная отвоевывать свою квартиру и Ишим, да так и застываю, растерянно разглядывая комнату. На плите варится нечто, напоминающее карри, жарко просто адски, а за столом мило беседуют Ишим и…

— Влад? — севшим голосом уточняю я. Сердце рвется из груди.

Он оборачивается, привычно улыбается, и я почти верю, что Влад просто заглянул в гости, каким-то чудом выведя портал на мою кухню. Но он определенно мертв — посмертное сияние еще не унялось, и он выглядит натуральным призраком, хотя и ощутим, и дышит…

— Цел! — смеюсь я, накидываясь на Влада, сжимая его в объятиях. — Вот прохвост, я же…

Беспокоилась? Места себе не находила? Это все ясно настолько, что даже не требует отдельного упоминания, я просто молчу, утыкаясь ему в плечо. Влад смущенно ерзает, гладит меня по спине, бормочет что-то успокаивающее.

От него больше не веет живым теплом, руки смертельно холодные, а дыхание какое-то слишком поверхностное, ненастоящее, но это Влад, точно он! Не подделка, не видение больного усталого разума, он здесь, выбрался из пустыни, нашел меня. Мы же одинаковые — упрямые до невозможности, он сам говорил…

— Больше никуда не уйду, с вами тут буду, — шепчет Влад мне, потерянный сам, сбитый с толку моими объятиями.

— Я тоже рада, что ты вернулся, — признается Ишим. — А то Кара ходила с таким видом, будто ей сердце вырезали.

— Ну не совсем уж вырезали… — шиплю я, но встретившись с веселыми искорками в ее глазах, тоже тихо смеюсь. — Лучше чай, что ли, приготовь. Пожалуйста.

Ишимка обстоятельно кивает, разливает по чашкам кипяток, магичит с заваркой, шепчет что-то. Потом вытаскивает из висящего на стуле пакета еще горячие пирожки с мясом — прямо из соседней булочной. Передо мной Ишим, хитро улыбаясь, ставит чашку кофе. Неохотно отцепляюсь от Влада, но оглядываюсь на него постоянно: а ну как снова исчезнет!

— Нат забыли позвать, — улыбается Влад. — Она-то еще не знает, что я не потерялся на Пятом — меня туда закинуло… Ну, я напомнил про контракт и вечное служение Аду, меня к вам и отвели.

— Еще успеем Нат позвать, — отвечает Ишим. — И Ройса, и Татрасиэля, и Рахаб… Давно мы не собирались.

Я улыбаюсь тоже: конечно, успеем. Куда денемся?

Глава 16. Та, кто идет следом

Проснувшись с первыми воплями адских тварей за чертой города, я некоторое время еще лежу на спине, глядя в обшарпанный бежевый потолок. Спина затекла, поясница странно болит, словно меня вскользь задели мечом. Причина этому мирно сопит за стеной в моей кровати на мягком матрасе, а я вынуждена ютиться на жесткой, зато длинной лавке на кухне. С жалким стоном я поднимаюсь, потягиваюсь, с неудовольствием слыша хруст костей. Наемница Люцифера, блядь, отважнейший воин Преисподней…

Соседство с Ишим имеет массу минусов: одна комната полностью переходит в ее владение, поэтому Ишимка с удобством разместилась, прибралась, заработав за это зубовный скрежет и шипение с моей стороны, притащила откуда-то цветастые шторы и завесила окна, чтобы алое солнце не будило ее рано утром. Я сама до этого не догадалась в свое время. Вторая комната — гостиная — совсем не пригодна для сна, хотя я и пыталась спать в кресле. В итоге переселилась на кухонную лавку.

Из некогда моей комнаты доносятся чертыханья, шорох, и в дверях возникает Ишим в мятой футболке и коротких шортах, сама заспанная, и один глаз только открыт. Не сдержав улыбки, я отворачиваюсь к окну, чтобы она этого не заметила. Ишим, будто подслушав мысли, усмехается, сладко зевает и потягивается.

— Как спалось? — стараюсь как можно вежливей спросить я.

— Чудесно, — заявляет Ишим. — Кстати, давно хотела спросить, почему у тебя двуспальная кровать?

Вопрос, казалось бы, совершенно обычный, но я не отвечаю, молчу слишком долго, и Ишим вся подбирается, как каждый раз, когда задевает какую-то не ту тему. Она смотрит на меня сожалеющим взглядом, извиняясь, что испортила утро, но вслух это высказать не отваживается. Мы обе молчим, каждая боясь нарушить тишину первой. А что я могу ей сказать, правду? Что с такой кровати сложней навернуться, а сплю я с кошмарами, часто обнаруживая себя на полу по утрам?

— Скидки были, вот и взяла, — говорю я. Это ложь, но Ишим, кажется, рада даже ей.

Оставив меня ненадолго, она разбирается с завтраком, медленно, со вкусом и полностью игнорируя мои голодные взгляды. Как для демона, такое поведение совершенно нормально, но обычно Ишим предельно вежлива и ничего такого не вытворяет, тем более сейчас, находясь у меня в гостях. Злится из-за чего-то.

— Что случилось? — лениво интересуюсь я, усевшись на стул и закинув ногу на ногу.

— Ты б хоть штаны надела, холодно же, — бесстрастно замечает Ишим. — В одном белье простудишься.

И правда холодно, но я упрямая, поэтому только скрещиваю руки на груди, пытаясь немного согреться. Проблема в том, что я не помню, где бросила вчера рубашку, вернувшись поздно ночью. К слову, одежда наверняка измарана въедливой ангельской кровью, и никуда больше не сгодится. А ведь последняя была…

Ишим наклоняется над плитой, хвост ее беспокойно мотается из стороны в сторону, вызывая странное желание дернуть за кисточку. Помотав головой, я отгоняю глупые мысли.

— Ты не берешь меня с собой, — замечает вдруг она. — Ты ходишь с Нат, Татрасиэлем, с Ройсом даже, хотя от него в битве нет толка.

— А от тебя, видимо, есть?

Я задумчиво разглядываю зло подбоченившуюся демоницу. Фигурой она не напоминает солдата: слишком худая, хрупкая, такое тело поможет в выживании здесь, среди порывистого ветра и песка, но силы в нем нет. Любой ангел одной пощечиной вырубит ее, а меч Ишим держать не в состоянии из-за его тяжести. Ройс хотя бы может по роже кому-нибудь врезать, хочется сказать мне, но это прозвучит слишком грубо.

— Тебя уже похитили один раз, — напоминаю я. — Больше не стоит лезть в битву.

И снова она молчит, сверкая глазами, только в них не ярость блестит, а будто бы слезы. Да глупости: демоны не могут плакать, смаргиваю я, это мне кажется.

— Ты же… — голос ее предательски дрожит. — Ты же являешься домой вся окровавленная, умирающая…

— Это не моя кровь, — поправляю я.

— Не только твоя, хочешь сказать. Я же не совсем глупая, я слышу, как ты шипишь и ругаешься, как в душе по часу сидишь. Там пол после тебя красный. — Она переводит дух, дрожа. — Кара, ты доводишь себя. Успокойся, иначе однажды нам — мне — придется тебя хоронить.

Ишим возбужденно взмахивает подвернувшимся под руку ножом, и это выглядело бы весьма забавно, если бы не ее слова, если бы не тон, которым она их говорит. Волнуется ведь, и за кого? За меня. Такое вдвойне обидно: я знаю, как закончится моя битва, умереть я готова с мечом в руке, но никак не дома, в тепле и уюте. Просто не могу иначе, хотя, да, глупо, самонадеянно, а с каждым месяцем шрамов все прибавляется, но я просто не могу остановиться. Что бы там ни говорили друзья, предать себя и свои крылья я не могу. Умру, но не брошу.

— Я же живая, — криво усмехаюсь я. — Да ладно тебе, мелкая, спокойно. Не помру просто так.

Поникшая Ишим медленно кивает. Вздохнув, я подхожу ближе, ерошу ей волосы, целую в лоб и, подумав, перехватываю кусочек бекона со скворчащей сковороды. Скулы Ишим почему-то краснеют, и я, облизывая пальцы, все-таки решаю порыться в шкафу в поисках чистой одежды.

— Пережарила, кстати, — я киваю на сковородку, кошусь на настенные часы. — А мне пора уже.

— Куда?

— Самаэль просил забежать. — Я вспоминаю, с каким волнением Антихрист говорил, и удрученно качаю головой. — Кажется, что-то серьезное.

Быстро собравшись, я, недолго думая, заимствую часть гардероба Ишим, ухватываю рубашку с длинными рукавами, хоть она и немного узковата мне в плечах. Выбирать не приходится: мое все в стирке.

— Вернусь поздно! — кричу я, запирая дверь. — Приготовь что-нибудь на ужин, ладно?

Вслед мне несется вопль, что она, вообще-то, не домработница мне, чтоб с такими просьбами приставать, но я спешно слетаю — буквально — по лестнице, сталкиваясь у самого низа с демоницей, ведущей в школу парочку рогатых сорванцов. Мать испуганно отлетает в сторону, прижимая чада к себе, демонята задорно свистят мне вслед. Вырвавшись на улицу, я рвусь вверх, громко хлопая крыльями, кругами набираю высоту.

Вдалеке сияют кристаллы на шпилях Дворца, я беру курс на них, не забывая оглядываться по сторонам, гадая, зачем понадобилась Самаэлю в столь ранний час. На передовой тихо, кажется; парочка отрядов чудом удерживает ту часть Чистилища, где стоял наш гарнизон. Я вздрагиваю: как давно это было.

Самаэль встречает меня обжигающей улыбкой, я замираю, будто ожидая удара — тяжелого такого, что после в ушах долго звенит. Антихрист не поднимает руку, даже пальцем не шевелит, но молчаливо — взглядом — требует идти за ним. И я иду, раздумывая, отвлекаясь на свои личные мысли, но все равно выходит, что шагаю след в след, натренированной собачонкой. Злясь больше на себя, чем на него, я сбиваюсь, чуть нагло отрываю взгляд от пыльного пола.

Творится что-то, замечаю я, поднимаясь по лестнице. Демоны, которым обычно только дай обсудить меня за спиной, говорят громко, почти кричат, сейчас прячут взгляд и как-то пришибленно молчат, не глядя мне в глаза. Ощущение такое, будто на них всех наорали и крепко ударили по шее — по крайней мере, такое объяснение приходит мне в голову. Но это не может быть правдой.

Дворца я почти не знаю, так, забегала пару раз в кабинет Люцифера, но никогда не пыталась побродить по подобным лабиринту коридорам, не испытывала желания узнать, что еще интересного таится здесь. Авантюристы вроде Ройса отдали бы жизнь второй раз, лишь бы краем глаза заглянуть сюда, но я иду, глядя в спину Самаэлю, а не по сторонам, на фрески и крепленое на стены оружие.

В этом крыле подозрительно тихо, каждый звук громом раздается, дыхание с пронзительным свистом вырывается из груди. Самаэль замедляет шаги, и я догадываюсь, что мы почти пришли. Чтобы увидеть хоть что-то, мне приходится обойти парня. И когда он стал таким высоким, интересно?

И зачем я здесь, когда у Люцифера столько дел? И война, и армия, и заговоры за спиной.

— Что с Вине? — рискую спросить я.

Ответа, как ожидалось, не получаю. Бесстрастный взгляд Антихриста не выражает ничего. Либо всё.

Мы застываем напротив тяжелых железных дверей с дюжиной замков. Я не знаю, что за ними, но инстинкты приказывают держаться как можно дальше. Как кажется, Самаэль тоже медлит. Боится? Эта мысль абсурдна: не может Антихрист бояться кого-нибудь, но заставляет задуматься: а вдруг? Кто же там, раз сын самого Сатаны опасается зайти?

Сглотнув, он протягивает руку к двери, невесомо касается ее кончиками пальцев. Железо отзывается тонким звуком, схожим со звоном хрусталя, и они медленно, без чьей-либо помощи, отворяются. Глубоко вдохнув, Самаэль резко шагает вперед, будто ничего важней в жизни не делал, и мне, немного обескураженной, остается вновь последовать за ним.

Оказавшись по ту сторону дверей, я понимаю, почему он набрал в грудь побольше воздуха. Здесь невыносимо душно, что я ощущаю, как на лбу выступают капельки пота, а в воздухе пахнет чем-то странным, не свойственным Дворцу. Кладбищенской землей, соображаю я.

Посреди широкой комнаты стоит высокая кровать с балдахином, у нее замерли три темные худые фигуры, несущие свою стражу. Несмело, осторожными скользящими шагами, Самаэль подходит к ним, кивает собравшимся, умирающему… Пораженная до глубины души, я смотрю на лежащего в кровати. На бледного Смерть, дышащего с хрипом. С таким скрежетом обычно двери склепов открываются.

Больше всего мне хочется оттащить Самаэля подальше и расспросить обо всем. Совсем не представляю, как можно было довести Смерть до такого состояния, он у нас старикашка довольно бодрый. Еще интересней, что тут делают остальные три Всадника. Хотя, нет, последнее ясно: собрались почтить память умирающего. Но не может же он…

Стараясь не вглядываться в пепельно-серое лицо, я смотрю на других.

Чума наконец заняла свое место, стоит тут, легко улыбается. Бледная, тонкая, полупрозрачная, как лепестки ее любимых белых роз, но платье на ней — черное, страшное, будто бы обгорелое, и сказочно-воздушные кружева тут никак не вяжутся. На лице — темная же шляпа с сеточкой, надежно скрывающая глаза ото всех, но взгляд у нее так или иначе очень тяжелый, как дыхание тяжело больного.

Война рядом с ней — небрежно рассыпавшиеся по плечам осенние волосы, горящий взгляд, полубезумная улыбка. Пальцы ее всегда запачканы в крови, обгорелые, незаживающими язвами покрытые, поэтому она прячет руки за спиной. Платье алое, в пол, но на ней бы лучше и уместней, а главное, спокойней, смотрелся бы доспех. На волосах — колючий терновый венок.

О Голоде и сказать нечего: худой парень с загнанным взглядом, с острыми скулами, он выглядит скучно на фоне двух дам. А глаза у него действительно страшные — темные дыры, голодные, жадные. Я спешно отворачиваюсь, едва ли не до хруста в шее. Почему-то я знаю, что Голод улыбается.

Эти трое — молодые, решительные, рвущиеся в бой и готовые драться до последней капли крови. Смерть, бессильно распростершийся на кровати, смотрится странно в такой компании.

— Зачем я здесь? — поборов тревогу, спрашиваю я.

Всадники смотрят странно: убеждаются, в своем ли я уме. Я не понимаю, что происходит. Или же отказываюсь понимать?

— Ты… подняла нас, — едва слышно шепчет Смерть, приподнимаясь на постели. — Ты, Ainoo Daarkha, поэтому… должна видеть…

Когда старик заходится хриплым кашлем, его тело жутко дергается, глаза закатываются, но никто не сдвигается с места, чтобы помочь ему. Ведут себя, словно это в порядке вещей, словно так и должно быть и ради этого мы все тут собрались.

Я подняла их — неосторожным словом, бунтуя против глупых правил. Догадывалась, конечно, какие бедствия это повлечет, но даже на передовой было не так тревожно, как сейчас. Самаэль тоже чувствует себя не в своей тарелке, но обязан быть рядом.

Смерть запрокидывает голову и вдруг замирает на полувздохе. И неслышно опадает на постель.

В этот же миг позади нас веет могильным холодом, кто-то ступает на мраморный пол босыми ногами. Я поворачиваюсь — позади худая девочка, ручки-палочки, распущенные по плечам волосы, упрямо поджатые губы. Самый обычный ребенок, каких миллионы, но глаза ее… В них пылает сам огонь Преисподней.

Смерти на кровати уже нет — исчез, растворился. Я беспомощно оглядываюсь — как же мы теперь? Неужели люди перестанут умирать? Вижу только Всадников, преклонивших колени. И перед кем, перед девчонкой?

В какой-то момент до меня доходит, что она и есть Смерть.

— Мой предшественник был слишком милосерден, — задумчиво замечает девочка. В голосе ее слышатся холодные ветра Севера. — Возможно, поэтому так скоро настала моя пора.

Смерть улыбается, и улыбка ее страшней всех виденных мной ужасов. Внутри все вымораживает, выжигает, и я определенно не знаю, что ответить. Никто не знает.

— Люциферу стоит скорее закончить этот фарс, — замечает девочка. — Пусть найдет меч и отправляется к Небесному дворцу. Я обязана быть лишь наблюдателем, но с радостью последую за ним. И мои сестры и брат — тоже.

— Это приказ? — уточняет Самаэль. — У отца свой план, и…

Самаэль испуганно замолкает, увидев в глазах Смерти нечто, неприметное для всех остальных. Она чуть заметно морщится, воздух сгущается еще сильней. Я незаметно заслоняю Самаэля собой.

— Это совет, — надменно говорит она.

Этой девочке на вид лет десять от роду, но слова совсем недетские, а взгляд старческий. Смерть — это не просто титул, как у нашего Дьявола, это сущность, которая для каждого великого дела выбирает новое тело, сотканное из тартарской тьмы. Она видела зарождения всех миров, и Антихрист правда кажется лишь глупым мальчишкой рядом с такой силой.

— Это наш мир, — неожиданно замечает кто-то.

Оказывается, я.

Терять мне уже и нечего, мимоходом замечаю. Каждый день и так чувствую затылком дыхание Смерти, она идет по пятам, пытаясь достать меня раз за разом, но почему-то терпя поражение. Везение не может продолжаться вечно.

Терять мне действительно нечего. Внезапно я вспоминаю усталый взгляд Ишим. Нет, не так: терять меня есть кому.

Подумав, Смерть кивает.

— Мир ваш, — соглашается она. — Но мы в итоге встретимся — с тобой, Кара, тоже. Потом, когда у меня будет своя воля. Я заберу всех, даже Творца, ибо я появилась сама, а не он создал меня. И, возможно, сама погибну от чьей-то случайной руки. Судьба непредсказуема.

Она медленно исчезает, истаивает вместе с остальными Всадниками. Самаэль выдыхает, думая, что опасность миновала. А я бы не была настолько уверена: слишком страшны обещания этой девочки.

***

После того, как Всадники истаивают, я не спешу тут же рваться прочь — домой. Нет, мне все еще жутко хочется выпить — упиться, — чтобы забыть эти кошмарные фигуры, провозглашающие грядущую Последнюю Битву, но я остаюсь на месте, всматриваюсь в окно. Что-то смущает меня, путает, мучает. Слова Смерти — запутанное предсказание, которое, быть может, сбудется через сотни лет, но было в них и еще что-то.

— Про какой меч она говорила? — спрашиваю я.

Я знаю только один клинок, который произносили с соответствующим уважением — это клинок Люцифера, оружие архангела, принесенное с Небес. Сильнейший клинок Ада, сила которого держит в узде всех мятежных Высших вроде Вине, скрепляет девять кругов в один нерушимый мир. Как она сказала, «найдет меч»?..

Самаэль смущенно отводит взгляд, становится рядом, касается прозрачного стекла, оставляя отпечатки пальцев. Он снова может молчать красноречивее слов, позволяя мне самой осознавать то отчаянное положение, в котором оказался Ад. Вот почему Люцифер с таким скрипом согласился на Армагеддон: у него нет козыря, существование которого я и не ставила под сомнение.

— Как давно? — лишь спрашиваю я. В голове не укладывается, как у Дьявола могли похитить меч.

— Незадолго до того, как ты начала свои речи, — признается Самаэль. — Отец некоторое время думал, что ты причастна, но я смог его убедить, что это слишком не в твоем стиле. Ты хочешь уничтожения Рая, к чему лишать нас единственного инструмента… Нет, это кто-то из Высших. Во Дворце зреет заговор, Вине — лишь самая малая его часть.

Я не позволю этим аристократишкам сорвать весь мой план своей глупой грызней, вот уж нет! Я не знаю, отчего пробудилась такая уверенность, но твердо говорю:

— Я найду меч. Если понадобится вырезать всех Высших, я сделаю это!

— Тебе ведь никто не приказывал, — изумляется Самаэль. Самоотверженность в Аду — и впрямь удивительно… Но я не могу скрыть ухмылки:

— Это моя работа, в конце концов: исполнять ваши гребаные задания и расчищать дорогу Апокалипсису.

***

И снова на Преисподнюю опускается ночь, по небу веером расходятся лучи тусклого заходящего солнца, красными полосами расчерчивая небо. В воздухе пахнет смертью, и теперь я точно знаю, о чем говорю.

— И долго ты тут сидишь? — спрашивает Ишим, вставая у подоконника, на котором я разместилась.

— Полпачки уже, — усмехаюсь я, выдыхая табачный дым ей в лицо.

Она тихо ругается, ворчит, вырывает из дрожащих пальцев сигарету и метко кидает ее в мусорную корзину. Туда же отправляется остальная пачка.

— Эй! — вяло возмущаюсь я. — Сначала алкоголь весь выгребла, теперь до сигарет дорвалась? Мелкая, да ты обнаглела!

Если она и обижается, то виду не подает. Вместо этого Ишим легко вскакивает на подоконник. Примостившись рядом, смотрит на меня и привычно сетует, вспоминая человеческие страшилки:

— Курение убивает.

— Я тоже. Мы просто созданы друг для друга, согласись?

Вместо продолжения разговора она отворачивается. Я молчу, вдруг понимая, что отчаянно хочется говорить хоть с кем-нибудь. Мне слишком хреново, а Ишим выглядит слишком светлой.

— Я ее видела, — сиплым шепотом делюсь я.

— Кого?

— Святую Марию! — я вскакиваю, едва не падаю, но все же ругаю себя за то, что открыла рот. Не нужно Ишим этого знать, просто не нужно.

Она неотрывно смотрит на меня, успокаивающе как-то и с немым укором. Да, я дохуя дерганая, поломанная и злая, но другой просто не существует. А Ишим согласна и так: с шипением, с кривыми усмешками, с дурацкими шуточками, лишь бы я была рядом.

Она нужна мне, необходима просто, и, наверное, неплохо, что есть, за кого цепляться. Когда она рядом, дышится спокойней, а руки понемногу перестают дрожать, нервы успокаиваются. Ишим обладает странным даром лечить мою душу, единственным таким на все три мира.

Неясно, кто первый целует, да это и неважно совсем. Ишим отскакивает, изумленно смотрит на меня, прижимая ладонь к губам. Меня трясет, я и сама без понятия, что это такое было.

— Почему сейчас? — поднимает голову Ишим.

Потому что стоны четырежды клятой Нираэль не вылетают из головы, потому что я видела саму Смерть, потому что мне нужно забыться, вцепиться хоть в кого-нибудь, не отпускать… Все эти оправдания мелькают в голове встревоженным роем, но я отмахиваюсь от них. Вместо этого прижимаю Ишим к стене, целуя, — изучаю, привыкаю, доказываю ей что-то. Больше — себе. Что могу еще что-то чувствовать; и правда: умиротворенное тепло растекается по телу, заставляет блаженно цепенеть.

Ишим вздрагивает с непривычки; возможно, она ожидала нежных объятий и целомудренных дружеских поцелуев для начала, но я вцепляюсь в нее дико и отчаянно, упрашивая не отпускать. Что же, похоже, завтра с утра она уйдет, оставит меня… Но это будет только завтра.

Она ожидала явно не этого, не рваных яростных поцелуев, граничащих с укусами, которыми я покрываю ее губы, потом шею. Прикусываю кожу клыками, заставляя ее извиваться, ударяясь локтями о холодную стену. Роль жертвы Ишим не слишком-то нравится, она протестующе мычит, но я вовремя накрываю ее губы своими.

— Я совсем не ангел, учти, — шепчу я, зарываясь пальцами в ее волосы, властно прижимая ее к себе.

— Я догадываюсь, — припухшими губами отвечает она. В глазах Ишим я вижу молчаливое согласие.

И только оно позволяет мне швырнуть нас к столу, попутно стаскивая одежду, путаясь в молниях и пуговицах. Ишим тоже, кажется, интересно, что из этого выйдет, — оставшись обнаженной, она игриво ударяет меня по губам кисточкой хвоста и сама падает на стол. Усмехнувшись, я наклоняюсь к ней.

Выгибаясь навстречу, она сама ищет прикосновений — обжигающих, расползающихся по коже огнем. Я медленно исследую ее тело, осторожно провожу кончиками острых ногтей по бокам, оставляя алые полосы. Ишим беспорядочно шарит руками по моей спине. Крыльев она не находит, лишь страшные шрамы, разорванную и заново сросшуюся плоть. Прикосновение к старым ранам дурманит голову еще сильней.

Когда я резко переворачиваю ее, Ишим удивленно выдыхает, но не сопротивляется. Я провожу ногтем по выступающему позвоночнику, резко повторяю тот же путь ребром ладони. Ишим изумленно всхлипывает, выламываясь в спине, проклятый хвост возбужденно колотит меня по внутренней стороне бедер. Укус в шею оказывается для нее неожиданно болезненным, я приникаю к коже, зализываю рану. От осторожных прикосновений языка Ишим запрокидывает голову, содрогается всем телом.

Выходит слишком грубо, понимаю я, резко слишком. Она шипит, чувствуя пальцы с острыми заточенными ногтями, призванными рвать врага. В следующий миг она уже издает слабый хриплый стон, не в силах сдержаться. По столу проходят новые царапины от демонских когтей.

Ничего такого, что было с Нираэль, нет приторной сладости, заполняющей легкие — от Ишим пахнет живо, по-настоящему: страстью, песком и солнцем. Она не улыбается, не шепчет ласковые слова, только стонет — неясно, от боли, наслаждения или всего сразу — и повторяет мое имя, как проклятие. И с ней мне нравится больше.

По венам будто пустили огонь вместо крови, пламя внутри распаляется все сильней, и я сама уже бесстыдно прижимаюсь к Ишим, чувствуя кожей идущий от нее головокружительный жар. Она не стонет — придушенно кричит, охваченная дрожью, ошеломленная и сбитая моим напором.

Когда Ишим не может уже и дышать, я сама отпускаю ее, падаю на лавку, краем глаза следя за жадно вздымающейся грудью — воздуха ей явно не хватает. Ишим тихо смеется, не вставая. Я улыбаюсь несмело.

Я не умею иначе, но думаю, что Ишим поняла все то, что не высказать словами. Поняла и приняла меня, поломанную и неправильную.

— Ты меня чуть не прикончила, — шепчет она. — А Ройс еще хотел поспорить, когда ты затащишь меня в постель…

— На стол, — весело поправляю я. — Не в постель, а на стол.

Ишим опять смеется, чуть более радостно. И мимоходом замечает, что завтракать тут однозначно не будет.

Глава 17. Предательство

Я впервые просыпаюсь в собственной постели не одна: Ишим пригрелась под боком, уткнулась носом в плечо и расположила хвост на моем бедре. Она все еще спит, несмотря на довольно поздний час, и, на удивление, не пробуждается, когда я осторожно высвобождаюсь из теплых объятий, выскальзываю из комнаты. Шаги по холодному, не покрытому ковром полу звучат неожиданно громко, и я воровато оборачиваюсь на Ишим. К счастью, мои движения до сих пор не потревожили ее сон, и она, вероятно, по-прежнему думает, что я лежу рядом. Вздохнув, я натягиваю одежду и ухожу на кухню.

Сожалею ли я о случившемся? Возможно. До этой ночи Ишим была мне верным другом, на которого можно положиться, теперь же… Она не забудет всего этого, а царапины по всему телу не заживут еще долго. Ишим не обидится — я все ж лучше тех, кто обычно проживает в Аду, но если она захочет продолжения…

У меня никогда не было серьезных отношений после Нираэль, я тогда уяснила, как больно они могут ранить. Любовь — страшное оружие, а женщина — определенно орудие Дьявола, вздыхаю я, заваривая кофе. Были многие, в Аду особого различия, с кем спать, не делают, но я никогда не боялась за свою судьбу рядом со случайными любовницами. Если их захватят в плен, плакать не буду, забирайте, не подавитесь, но рисковать жизнью ради них я не захочу. Ради Ишим я сделаю все, что угодно, и это наталкивает на странные мысли.

Люблю ли я ее? Этот вопрос сложнее, над ним долго думать надо, и на трезвую голову это не выйдет. А весь алкоголь Ишим убрала, будто назло. Порой кажется, что любовь и дружба не для меня совсем, я устала уже от постоянных предательств и вывертов судьбы, избирательно ударяющей с каждым разом все больней. Те слова Нираэль в зале суда безжалостно растоптали во мне намеки на какие-то светлые чувства, снова попадаться на слепой вере в любовь я не хочу.

Залпом прикончив кофе, я решаю, что разберусь со всем позже, а пока у меня есть работа и парочка дел, не терпящих отлагательств. Никто не умрет, если мы с Ишим поговорим позже, тем более будить ее сейчас не хочется. Бросив кружку в раковину и пообещав себе обязательно ее вымыть вечером, я незаметно прокрадываюсь в комнату за оружием, ненадолго задерживаюсь у зеркала, поправляя волосы.

— Куда-то собралась? — спрашивает Ишим. Я вздрагиваю от неожиданности, едва не хватаясь за меч, но усилием воли успокаивая себя.

— Есть дело, — лаконично говорю я. — Когда вернусь, будет поздно.

Она грустно кивает, улыбаясь уголками губ: понимает, что в самом деле там не «когда», а «если», а вернусь я непременно на рассвете, но молчит, понимая, что привычкам я не изменяю. Я не могу без наглых вылазок в мир людей, где непременно наведу переполох, я живу только ими, ловя кайф в расправах с ангелами и их слугами. Ей, домашней, по сути, демонице, этого не понять.

Я задумчиво киваю: не ту Падшую ты выбрала. Различия между нами столь же явны, как между тьмой и светом. И все же мы необходимы друг другу. Даже если забыть проведенную вместе ночь, мы всегда держались вместе, словно пытаясь согреться.

— Бывай! — я решительно надеваю кожаную куртку, высвобождаю отросшие волосы из-под ворота, встряхиваю головой. — Не скучай, мелкая.

— Мне уже давно восемнадцать! — рассерженный крик настигает у двери.

Усмехаясь, я понимаю, что нашла больную тему Ишим: ее маленький рост и детскую кое-где наивность. Почти сразу же я одергиваюсь; мне не нужно это знать, просто привычка запоминать слабости врага, совершенно не нужная здесь. Ишим — не враг, напоминаю я. Какая-то особо дикая и неприрученная часть души зло скалится и просит только подождать.

Габриэль ждет меня в условленном вчера вечером месте и, судя по недовольному выражению лица, ждет уже довольно долго. Архангел мрачнеет, заметив вспышку перехода, хватается за меч, но, увидев меня, облегченно вздыхает. Как же она боится, что ее предательство раскроют.

— Могла выбрать место получше? — недовольно спрашиваю я.

Ветер стоит ужасный, притом идет снег. Осмотревшись, я разнообразия пейзажа не обнаруживаю: нас окружают горы, закрывающие половину обзора темными грядами, но не спасающие от плохой погоды. Небо посерело от туч, не видно ни единого проблеска света, отчего и все остальное кажется слишком темным, даже белый снег. Пахнет гарью и мокрым камнем, я неприятно морщусь. Похоже, Габриэль слишком буквально поняла просьбу встретиться подальше от чужих глаз; тут не было ничего живого на километры вокруг.

— Где это мы? — обернувшись кругом, спрашиваю я.

— Чечня, — кратко информирует архангел. — Здесь, в горах, довольно красиво в другое время, нам просто не повезло.

— Разве? По-моему, вполне привычный пейзаж — это как ваш поддельный Рай, холодный, бездушный. Тебе не нравится, Джибрил?

Осматриваясь, она качает головой. Ей Небеса видятся другими в своем великолепии и сиянии, и ей не понять такого сравнения. Я глубже вдыхаю режущий грудь воздух, щурясь, вглядываюсь в пелену облаков. Рай — и моя родина, если так подумать, от его части я не смогу отделаться никогда, как ни пытаюсь. Но родина моей души, моего сознания — несомненно, Преисподняя.

— От тебя пахнет кофе, куревом и сексом, — недовольно морщится Габриэль. — Даже спрашивать не хочу, что творится в твоей жизни.

— И не спрашивай. Лучше рассказывай про меч Люцифера.

До сих пор трудно осознать, как подобный артефакт мог быть утерян. А вот ангелы знают все: она протягивает мне свернутый небольшой листок, на котором, вероятно, координаты написаны, но я не разворачиваю его, просто убираю в карман. Благодарности архангел тоже не дожидается, если не считать сухой кивок. Мне только интересно, отчего они сами не забрали меч? Не могут?..

Мне бы нужно возвращаться или сразу отправиться за мечом, но я почему-то остаюсь ненадолго, разглядывая в подробностях скалы. Красиво — темная твердь, на которой выбоины и царапины складываются в узор. Невероятным способом это место вызывает симпатию, оставляет осадок на душе.

— На твоих плечах судьба мира, — тихо говорит Габриэль.

Ветер выбивает из меня злую усмешку, глаза блестят.

— Мне безразлична судьба мира. Я устала от всего этого, я беспросветно одна в борьбе против всех. Скорей бы уже все закончилось.

Сейчас меня не видит никто из друзей, рядом безучастная и до ужаса правильная Габриэль, больше никого нет, а горы надежно скрывают от остального мира. Ненадолго, на краткую минуту, я могу показать душу. Хотя бы холодным камням.

— Ты бежишь, — мудро замечает Габриэль. — Среди битв ты ищешь успокоение, но находишь собственную слабость. Оставь это, посиди на месте, обдумай. Нельзя прожить всю жизнь сиюминутными решениями.

Вот ведь тоже — пытается учить жизни. Сама-то заплутала, обратилась к Дьяволу, светлый архангел. Меня вышвырнули с Неба, как провинившегося ребенка, как ненужную деталь, мешающую работе всего механизма, но я открыто призналась, а Габриэль скрывает предательство до последнего. Ее проступок куда страшней, но жизнь ее ничуть не изменилась, она не проходит пылающий Ад, как проходила я.

— Так что? — настаивает она. — Не хочешь ненадолго…

— Нет.

Я открываю портал широким взмахом руки, зло сжимаю амулет.

— И это, Габриэль. — Архангел заинтересованно кивает, я небрежно смотрю поверх плеча, даже не поворачиваясь к ней лицом. — Приставай с проповедями к кому-нибудь другому. Мне ими и так весь мозг проебали.

Ступая в межмировой разлом, я думаю, как все, оказывается, пытаются перекроить меня на свой лад, улучшить. Собственно, так же и я пыталась исправить мир когда-то, но в итоге все свелось к желанию расцарапать мироздание изнутри. Не такая плохая цель.

Координаты Габриэль отправляют меня в маленький городок где-то в районе Ньюкасла. Снова Англия, что ж меня все время сюда заносит, это судьба? Но жаловаться не приходится: всего-то и нужно, что забрать меч. Большая часть силы тянется с севера, там несколько заброшенных домов. Неблагоприятный какой-то райончик.

При попытке приблизиться меня шибает так, что аж в глазах темнеет. Но магия знакомая, демонская, вытащенная из нутра Преисподней: значит, Самаэль не обманул насчет заговора Высших. Попытавшись прорваться еще несколько раз и только добившись ноющей боли по всему телу, я возвращаюсь в Ад.

***

— Ты понимаешь, что от меня требуешь? — ругается Самаэль. — У меня куча дел, некогда таскаться с тобой…

— Меч твоего отца, — холодно напоминаю я. — Задача первостепенной важности, помнишь? Для наступления все готово, не хватает артефакта. Если мы заполучим его…

— Вот именно, что «если»! Нет никаких гарантий, что затея принесет хоть что-нибудь, а просто так тратить время ради призрачного шанса найти меч… Кара, мы смирились с тем, что он утерян, теперь надо быть начеку и готовиться к войне с ангелами и с собственными аристократами! — Самаэль выдыхает, объясняет чуточку спокойнее: — Отец запретил мне уходить в человеческий мир, время больно неспокойное. На меня объявлена охота, на тебя, кстати, тоже. Твой приятель Войцек уже пострадал из-за этого.

В груди закипает глухой рык, но я сдерживаюсь. На Антихриста нельзя шипеть, рычать и показывать клыки, иначе лишишься никчемной жизни — так, что ли? За время работы вместе я успела рассмотреть в нем обычного вздорного мальчишку, а не мистическую фигуру. Однако задача уговорить его кажется абсолютно провальной: не поможет лесть, а угрожать Самаэлю я не отважусь.

— Я, что, единственный маг на Ад? — зловеще щурится Самаэль. — А Влад как же? Он Высший боевой маг, вот и отправляйся с ним.

— Так он же… того, — я неуверенно провожу ребром ладони по горлу, что, по всей видимости, должно значить скоропостижную смерть Войцека. — Нельзя едва погибшего в мир людей, я видело, каково там им. Ройс едва держался, а ему полсотни лет!

— Ну, способности-то он не потерял, сможет удержаться за счет магии, — разумно замечает Антихрист. — Значит, берешь его и занимаешь барьером. Пусть проветрится, заскучал, наверное, в Аду. Людей там немного, если что, по затылку его приложишь своим мечом и обратно отволочишь. А теперь кыш отсюда!

Самаэль незаметно выталкивает меня из кабинета, который он занимает во Дворце, с грохотом захлопывает дверь, едва не врезав мне по пальцам. Обиженно пнув невинную, по сути, деревяшку, я понимаю, что делать нечего, — придется беспокоить Влада, едва успевшего обжиться в Аду. Хоть эта идея мне очень не нравится, а Ройс первый раз выбрался в мир людей четверть века спустя смерти, но Влад кажется разумней его, на людей вроде не кидается… И все же я хотела ни во что его не впутывать, хотела обеспечить ему безмятежное посмертие, а сама…

Такие мысли приводят меня к невысокому покосившемуся зданию на отшибе, адрес которого Войцек когда-то накарябал мне на салфетке. Жилище Влад себе выбрал странное, но, учитывая вечное перенаселение, ничего удивительного, что никакого иного не нашлось. В окне первого этажа барака — тусклый свет, значит, он дома. Я несмело стучу по хлипкой двери, боясь ее сломать одним прикосновением, настолько ненадежным все строение выглядит.

— Какого черта там еще принесло?! — раздается душераздирающий усталый вопль. Меня второй раз за день чуть не убивают дверью, но оно того стоит: на пороге возникает Влад, уставший, взъерошенный, какой-то очень запутавшийся. И смущенно кашляет, видимо, не ожидавший увидеть тут меня.

Привыкнув видеть его в строгих черных рубашках, к которым он питал какую-то нездоровую любовь, я ненадолго впадаю в ступор, рассматривая Влада в обычных джинсах и подозрительно знакомой зеленой футболке, которую я уже видела.

— Ты ограбил Ройса? — насмешливо усмехаюсь я.

— Ройса? — переспрашивает Влад. — А, да, одежда его, мне Нат что-то передала. Я тут пока не совсем освоился… И не разобрался, где можно достать что-нибудь более-менее привычное, а не все эти шелка, которые носят демоны.

— Ладно, ладно, — я нетерпеливо отмахиваюсь. — Нужна помощь.

Удивительно, но он соглашается сразу же; Войцек всегда готов был кидаться в самый опасный омут и браться за самоубийственные задания, после смерти ничуть не изменился. Еще и соскучился по мне, судя по тому, как спешно собирается, вертится вокруг, как счастливая адская гончая, и рассказывает что-то. На то, чтобы по-дилетантски обрисовать ситуацию с барьером, уходит несколько минут, но Влад уже готов сейчас же отправляться. Я пробираюсь в его жилище, мельком оглядываю старую мебель, наваленные вещи, связки амулетов тут и там и упрямо настаиваю на подробном инструктаже, из-за чего Влад вынужден выслушивать еще и лекцию на тему того, что к людям приближаться ни в коемслучае нельзя.

— Я понял! — не выдерживает он. — Кстати, я тут подумал, а мы не можем ненадолго заскочить в Прагу по пути? Мне интересно, кого эти кретины сделали новым Верховным!

— Тебе просто хочется довести их до инфаркта.

Влад шкодливо усмехается:

— Раскусила ведь… Ладно, шучу, не очень-то и нужно.

Мы смеемся, как смеются старые товарищи перед страшной битвой. А смеяться надо, иначе живот от страха сводит. Мне радостно снова сидеть с ним рядом и безумно стыдно за то, что исчезла, погрузившись в свои дела. Думала, ему будет лучше начать новую жизнь, устроиться как-то иначе…

Переход, однако, получается быстрым и немного неаккуратным, и мы оказываемся чуть дальше назначенного места. Влад сердито вертит пальцами, разочарованный своей ошибкой, набрасывает заклинание заново, прислушиваясь к откликающейся магии. Я успокаиваю его тем, что переноситься из мира в мир гораздо труднее; попутно мы попеременно оглядываемся в поисках ангелов, добираемся до магического барьера. Идти сквозь снег оказывается сложнее, чем представлялось раньше.

Влад обходит барьер кругом, не приближаясь к границе, неопределенно вздыхает, то ли обозначая плачевность положения, то ли легкость задачи. Я отхожу в сторону, предоставляя ему полную свободу.

— Что нужно? — дав время осмотреться, спрашиваю я.

— Кровь девственницы, сердце грешника… — вдохновенно перечисляет он, смешливо блестит глазами. Влад в своей стихии, увлечен магией, выделывает какие-то странные фигуры руками, и во взгляде его я читаю абсолютное опьянение от возвращения в родной мир.

— Влад! — рычу я. — Мы теряем время!

— Ладно, не кричи, — примирительно улыбается он. — Дай минуту, ничего не случится. Заклинания, знаешь ли, сами себя не прочтут.

Воспользовавшись моим мечом, Влад прямо на земле заставляет чертить гоэтический круг, весьма неразборчиво и криво из-за опускающегося вечера, и зрелище это скорее плачевное, чем внушающее ужас. Стараясь не озвучить подозрения, я терпеливо жду завершения ритуала, отхожу в сторону, чтобы не помешать ему. Встав перед кругом и воздев руки к небу, он наконец начинает нараспев читать нужное заклинание. Узнав текст из «Малого Ключа Соломона» и каких-то еще древних гримуаров, я многозначительно улыбаюсь. Размахнулся Влад на нечто грандиозное, и я не сомневаюсь, сил у него хватит, но не привлекут ли подобные песнопения нежелательного внимания со стороны ангелов?

Тем временем круг разгорается синим сиянием, заставляя землю мелко трястись, а затем и ощутимо вибрировать. Вырвавшись из круга, в небо ударяет столб света, я, закрыв глаза рукой, ругаюсь и отступаю назад, боясь сгореть так же, как сгорает сейчас надежный барьер. Но вот свет опять угасает, я по-прежнему невредима, а взгляд у Влада чуть усталый, но торжествующий.

— Кто молодец? — радостно спрашивает он, сверкая оскалом.

— Ты молодец, молодец, — успокаиваю я. — Ты моя умница…

Неизвестно, какие комплименты он бы из меня еще выбил, но тут уже, казалось бы, издохший магический круг вспыхивает вновь, используя оставшуюся силу. Просто так ничего не бывает, как научилась я, поэтому порыву выхватить оружие я подчиняюсь.

— Сменила меч на огнестрел? — косится на «скорпион» Влад, несколько пораженный тем, как ловко я вытянула его из ниоткуда.

— Боевой трофей. И ангелов удобно сшибать, почему нет?

Однако пистолет именно для сшибания врага оказывается не нужен: ангелы не появляются, просто сверху падает сеть. Падает совершенно неумолимо и странно, тяжело валится на нас, нависает потолком. Ангельской магии я по-прежнему не чувствую, только демонскую, вспоминаю слова Антихриста. Однажды нас уже пытались убрать…

— Блядь, крылья не помогут! — вслух выкрикиваю я, напуганная неожиданной несвободой. — Влад, можешь убрать?

Он оглядывается по сторонам, ведет руками, считывает накинутое сверху заклинание. Выводы неутешительные — эта херня еще и взрывоопасная. Чудесно, замечательно… Он все не прекращает двигать пальцами, но заклинания не отзываются, просто сыплются беспомощными с пальцев.

— Что делать будем? — шепчет Влад. — Я не могу кинуть нас в Ад.

— Э-э, сдаваться? — нервно предлагаю я.

Весьма странное предложение, совершенно не в моем стиле, но лишиться жизни вот так глупо, связанной магической сетью… Сейчас мне гораздо любопытнее узнать, кто все же стоит за похищением артефакта и этими бунтами среди Высших.

Сеть внезапно исчезает. То есть это поначалу нам кажется, что она исчезает, на самом деле преобразовывается в нечто, смахивающее на кандалы. Влад зло матерится: он снова пытался вырваться и сгинуть в Преисподнюю, но магией его неслабо прикладывает.

— Может, покажешься уже, скотина? — зычно спрашиваю я. — Или боишься?

Смысла брать демонов на «слабо» я не вижу, но как-то душа требует поиздеваться над пленителями. Однако злые слова внезапно пробирают их, и скрывающее заклинание сдергивают, демон показывается, сначала издали, потом подходит ближе, усмехаясь и явно наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Велиар? Серьезно? — не сдерживаюсь я. — Тебя-то как сюда занесло, ты же тоже бывший ангел!

Все вдруг складывается: кто поставит барьер против светлокрылых удачней? К тому же, большую часть времени Велиар проводит при дворе, на передовой почти не показывается; все поняли, что отсылать демона туда при его способностях — затея бесполезная. Никто бы и не подумал проверять его на верность: приелся глазам, стал чуть ли не декорацией, даром, что Король Ада.

— Не ожидала, девчонка? — щурится Велиар.

Мне бы его допросить как следует и сдать Люциферу, но там нужны другие обстоятельства, сейчас-то он меня допрашивает. И страшно подумать, чем это закончится, если быстро не приняться себя спасать.

— Меч сам догадался спереть? — устало интересуюсь я. — Или подсказал кто?

— Осознай свое положение и не дерзи, — почти по-отечески советует он. — В любом случае, знание не спасет тебя от смерти.

Как мне когда-то жаловался стоящий рядом Влад, насмотревшийся человеческих фильмов, все злодеи обожают рассказать жертве планы и их исполнение. Ничего подобного, оказывается, или это Велиар учится на чужих ошибках.

— Так и будем стоять на холоде? — Если б могла, я бы художественно раскинула руки. — Может, присядем куда, вином угостишь? Я даже на отраву согласна.

Влад закатывает глаза, наступает мне на ноги холодом и всячески пытается заткнуть. Как будто это когда-то меня останавливало!

— Велиар, ну, серьезно, тебя сапогом по башке шандарахнуло, чего ты вдруг схватил меня? Даже не будешь увещевать меня забыть, перейти на твою сторону и прочее?

— Строишь из себя идиотку? — вежливо интересуется демон. — Забавно выходит.

Ага, конечно, я прям вижу, как у тебя зубы скрипят от злости. Но ничего, главное — не переставать болтать всякий бред, а самой пытаться ослабить кандалы. Магию обмануть при должной сноровке бывает довольно легко, главное, принцип знать, нужный знак сложить, чудом не изломав себе пальцы, и высвободишь хотя бы одну руку. Все упирается в незаметность и сноровку, а я за жизнь много чего повидала, и тут выкарабкаюсь.

«Скорпион» я уже припрятала под куртку в кобуру, сейчас бы выхватить его… Отвлекая Велиара, я уже могу двигать правой рукой, что дает значительное преимущество. Король, кажется, что-то подозревает, но просто не может поверить, что я сопротивляюсь его магии.

Я рывком бросаюсь вперед, прямо на него, навстречу очевидной смерти. Короткая очередь его должна, по идее, скосить, но Велиар просто отряхивает рубашку, выхватывает у меня оружие, отшвыривает его в сторону. Рука страшно болит: оцарапал длинными когтями, напоминая мне место.

— Храбрая попытка, — говорит он. — Жаль, что бесполезная.

Король кивает почти уважительно, потом щелкает пальцами, и меня накрывает тьма. Последней мыслью оказывается надежда через какое-то время все же открыть глаза.

Глава 18. Пять алых полос

Когда открываю глаза, я не сразу понимаю, где нахожусь. От тошнотворного запаха запекшейся крови, стоящего в воздухе, горло стискивает спазм, меня тошнит, но в желудке пусто, поэтому остается только хватать беспомощно ртом кислород, ожидая, когда с глаз спадет белесая болезненная пелена. Я со стоном привстаю, отбрасываю с лица прилипшие волосы и растерянно оглядываюсь по сторонам. Вопреки распространенному мнению, не во всех темницах холодно и сыро: здесь царит ужасная всепоглощающая жара, создающая впечатление, что забросило нас как минимум в пустыню.

Во рту непривычная сухость, при попытке сглотнуть я чувствую, как по воспаленному горлу словно наждаком проводят. Ко всему прочему, перед глазами плывет, а затылок болит — бросили меня сюда наверняка очень грубо и неаккуратно, о чем свидетельствуют многочисленные ушибы и порезы. По руке идут пять длинных глубоких порезов — когтями Велиар хватанул во время последнего моего рывка, вспоминаю я, — и они странно саднят, будто руку облили какой-то кислотой. Осмотрев раны, я только надеюсь, что не отравлена, — это самое большее, на что я могу рассчитывать.

— Влад? — Запоздало, к своему стыду, я вспоминаю про него. Голос выходит слишком хриплым, я тщетно пытаюсь откашляться. — О, черт!

Последняя реплика уже не имеет отношения к Войцеку: я едва не падаю от стиснувшей голову, виски, да даже зубы мозговыносящей боли. Оказывается, мне куда хуже, чем представлялось ранее.

Пока я сомневаюсь, стоит ли повторять вопрос или Влад и так услышал, он внимательно наблюдает за мной из своего темного угла. Я судорожно моргаю, магический светильник на стене над нами слепит.

— Уже очнулась? — облегченно спрашивает он. — Я начинал волноваться…

Влад сидит в паре метров от меня, привалившись к стене. Кажется, расстроенным заточением он не выглядит, смирившимся — тоже. Небрежно водя кинжалом по начертанным по стене словам на енохианском языке, он пытается разобрать их первоначальное значение, стершееся за пару тысячелетий существования темницы. С трудом встав на ноги и опасно качнувшись, я подбираюсь ближе.

— Где мы?

Спрятав кинжал в ножны на поясе, Влад мученически вздыхает, возводя очи горе и поражаясь моей недогадливости.

— Где мы, по-твоему, можем быть? В тюрьме, разумеется. Если точнее, то она находится где-то под дворцом Велиара. Тебя вырубило, а вот я все видел: и как нас тащили, и как забрасывали сюда. На меня нацепили магические кандалы, так что сделать я ничего не мог. Маг без рук — хуевый маг…

Сказано это таким убитым голосом, что становится предельно ясно: шансов на спасение нет. Во-первых, я вспоминаю, что никто не в курсе о предательстве Короля, и, следовательно, они понятия не имеют, что нас нужно спасать; во-вторых, сами мы выбраться не можем. Это становится понятно, когда я внимательнее приглядываюсь к нашей темнице. Это небольшое помещение, стены из кирпича, что довольно странно для Ада, никаких предметов роскоши, если не считать двух коек друг напротив друга. Дверь тяжелая, железная. Такую штурмовать — бесполезное и очень глупое занятие. Окна нет, свет дает тусклый светильник, и понемногу я начинаю привыкать к полумраку.

— Нас хотя бы кормят? — обреченно спрашиваю я.

Многозначительно усмехаясь, Влад качает головой. Так я и думала. Нет, голодом Велиар нас морить не собирается: Падшие и Высшие демоны могут обходиться без всяких физических потребностей, выносливость выше — в этом наши тела удобнее человеческих. У духов же и тела как такового нет, они вечны. Поэтому, Велиар просто решил не усложнять себе жизнь периодическими визитами к пленникам.

Хотя в горле еще першит, я устраиваюсь на кровати Влада, пользуясь тем, что он не возражает, и задумчиво кошусь на брошенное оружие — кинжал, очень похожий на тот, каким Войцек пытался царапать стену.

— Они… — я прерываюсь на долгий лающий кашель, но Влад вежливо дожидается, когда я смогу говорить снова. — Они дают нам оружие?

— Может, надеются, что мы прикончим друг друга, — презрительно пожимает плечами он.

Все может быть, но озвучивать свои мысли я не рискую: опасаюсь за свое горло. Подозреваю, дело в том, что Велиар, не церемонясь, перенес нас из человеческого мира в Преисподнюю, вот я, находясь без сознания, и не успела перестроиться; путешествия между мирами всегда могут грозить чем-то таким. Ничего страшного, упрямо убеждаю саму себя, но все же лучше будет отдохнуть.

Расположившись на кровати и подложив под голову руки вместо подушки, я закрываю глаза. Спать не хочется, мне просто нужно подумать. Тихое дыхание Влада — скорее привычка, не нужная духу, — помогает сосредоточиться, поймать такт.

Мы зачем-то нужны Велиару — этим объясняется тот факт, что мы еще живы. Смешно — только бы не рассмеяться в голос, только бы Влад не слышал этих истерических завываний, прерываемых кашлем. Я все еще кому-то нужна. Пусть и мятежному Королю Ада, искренне мечтающему вырвать мое сердце руками.

Не хочется признавать, но это сводит с ума — понимание того, что всю вечность я проведу под замком, будто задвинутая нетерпеливой рукой куда подальше. От греха подальше, если говорить точнее. Я бы сражалась и умирала, я бы жила в блеске молний, мечей и костров, танцуя танец с девочкой с глазами дряхлой старухи. Я бы дала руку на отсечение, лишь бы не загнуться в тошнотворном полумраке темницы, в стены которой въелись запахи слез и крови.

Ожидание затягивается — палачей не видно, сбываются самые страшные опасения. Мы с Владом дружно помираем от скуки, все чаще возвращаясь к оставленным тюремщиками кинжалам, но так и не отваживаясь высказать предложение, даже в шутку. По примерным подсчетам, снаружи прошла всего пара дней, но заточение уже кажется вековым.

— Лучше бы пытки, — признается Влад после очередного прожитого дня.

— Ага, — поддерживаю его я. — Хоть повеселей бы было.

Влад перевел уже четверть написанных на стене надписей — в основном то предсмертные записки когда-то содержавшихся здесь ангелов, но попадаются и более свежие. Тюрьмы Велиара не используются уже давно — в основном предпочитают держать пленных поближе к Сатане, но мы нашли занятные записи, которым, самое большое, десяток лет. Выходит, до нас Король похищал других демонов. Интересно, где они сейчас?

— Понятно где, — реалистично смотрит на вещи Влад. — Казнены или замучены. Но нас почему-то не трогают.

Предположений у него несколько, и одно абсурдней другого. Но когда все темы для бесед исчерпаны, интересно послушать и теории Влада. Как по мне, он слишком превозносит демонов — те не так уж отличаются от людей, и вряд ли Велиар просто не хочет марать руки. Дело не в оскорбленной чести Короля, а в чем-то более приземленном.

— Слушай! — вдруг вскрикивает Влад, вызывая гулкое эхо в камере. — А Люцифер не накладывал на тебя никаких заклятий? Ну, типа слежки или вроде того? Вдруг найдут…

Я пожимаю плечами — кто же его, Сатану, поймет? И сколько раз мне нужно повторить, что я ничего не смыслю в магии, чтобы делать какие-нибудь выводы о поведении демонов во Дворце… Если бы им было что нужно, я бы не почувствовала ничего. Влад недолго размахивает возле меня руками, потом с сожалением отступает.

— Тогда я не знаю, — устало заявляет он, с расстроенной миной отходя в сторону.

Некоторое время мы опять молчим, я бездумно смотрю на стену, в миллионный раз перечитывая «Отче наш» на латыни. Чуть ниже — моление архангелу Михаилу. И кому понадобился экзорцизм в тюремной камере? Осмотрев выбитый текст чуть внимательней, я прихожу к мысли, что наш предшественник просто пытался сохранить рассудок, повторяя случайно вспомнившиеся тексты.

— Если ты такой маг, чего не освободишь нас? — в который раз спрашиваю я.

— Тут в кирпичи вбиты охранные руны, очень сильные. То, что я способен и с ними колдовать, дверь выдержит, зато отдачей может прибить нас, — я слышу один и тот же ответ, правда, сейчас он дополняется некоторыми подробностями. — А телепортацию я не осилю под давлением защиты.

От нечего делать Влад пытается объяснить, что ему нужно особое время (в идеале, полнолуние), магический круг и парочка гримуаров, большинство названий которых я пропускаю мимо ушей. Перечисление старых трудов выживших из ума магов никак не поможет.

— Все же магия бесполезна, — подвожу итог я.

— Как и твой меч, — подсказывает Влад.

С этим приходится согласиться. Мы еще некоторое время спорим о всякой ерунде, прекрасно осознавая, что с каждым днем ловушка словно захлопывается все сильней. Кирпичные стены приелись взгляду, в полумраке я вижу лучше любой кошки, но жизнь это не облегчает.

Потихоньку проходят все ушибы и ссадины, от кашля я тоже избавляюсь довольно быстро. Только вот царапины болят чуть ли не сильней с каждым днем, не думая заживать, они становятся ярче и ярче. Я прикрываю их рукавом, чтобы Влад не увидел.

Умереть от яда — такая перспектива не кажется ужасающей по сравнению с тем, что меня ждет, если я выживу. Конечно, есть способы и безболезненней, но я до последнего не хочу касаться искушающе блестящих кинжалов. Поэтому я молчу, нервно натягиваю рукав и готовлюсь к худшему.

Я еще могу шутить и зубоскалить, когда руку болезненно дергает. Прерывая дружескую перепалку с Владом, я прикусываю внутреннюю сторону щеки, аж до боли, до привкуса крови на языке, до темных пятен перед глазами. Не прекращая фальшиво улыбаться, я киваю, показываю мнимую заинтересованность в истории, которую рассказывает Влад. Там что-то про суккубов, инкубов и прочую их братию, но смысл слов не задерживается в мыслях — осыпается шелухой.

Это будто руками в ране ковыряют, больно так, вцепляясь когтями поглубже, словно надеясь парой рывков вытащить все сухожилия. Будто режут ножами, потом плюют на этикет и жадно вцепляются в плоть прямо зубами — неизменно стальными, зубами какого-то безумца, вбившего прямо в десны гвозди.

Только начало, напоминаю себе, чувствуя головокружение. Держись. Ты сильная. Была когда-то.

— Занятно, — подаю голос я, чтобы отвлечься. — Но, сдается мне…

Дальше следует долгая история, в которой причудливо и неожиданно сплетаются правда и вымысел, старые друзья и враги. Это помогает ненадолго забыться, сосредоточиться на чем-то, помимо боли.

Мыслями я все чаще возвращаюсь к Ишим — как она там, одна? Может, подумала, что я сбежала, обиделась наверняка. Или испугалась, ищет меня днями и ночами, не подозревая, что я так близко. Демоница храбрая, пусть маленькая и наивная, но даже она нас не найдет во владениях Велиара.

У нас всегда было слишком мало времени. Сейчас я пожертвую всем, лишь бы сказать Ишим пару слов. Но она даже не снится мне — я провожу ночи без сна, боясь заорать в голос, забывшись.

Стиснутые челюсти останутся основным воспоминанием о страшном заточении, байки Влада — всего лишь приятным дополнением, помогающим держаться. Сейчас я необычайно остро ощущаю его поддержку, хоть Влад и не знает, что творится у меня в душе. Помогает то, что он все же верит в меня и не боится назваться другом.

— Как ты вообще стал магом? — интересуюсь я между прочим. — Я когда уходила после смерти Агнешки, ты был обычным мальчишкой, а через пять лет — уже почти Высшим боевым…

Слова даются с трудом, но пока удается ровно выговаривать всю фразу, не вызывая подозрений.

— Да это же семейное, — пожимает плечами Влад. — Ну, родители мои были вполне нормальными, а вот бабка ворожила по-черному, к ней соседи лишний раз не подходили. Я, когда мальчишкой был, тоже боялся всего этого — трав там, заклинаний ее, а уж когда она жир некрещеного младенца доставала… Но потом приобщился.

— И что, много младенцев пострадало в ходе приобщения?

— Чтоб ты знала, этот ингредиент замечательно заменяется обычным маслом, — усмехается он. — Так что никого я не резал во славу древним богам. Правда, когда я в Инквизицию пошел…

Улыбнувшись, словно вспомнив какую-то забавную историю, он продолжает:

— Первое время бабка сильно доебывала: во снах являлась, выла про позор семьи. Это я потом сообразил вокруг кровати круг начертить, а недели две ходил злой, невыспавшийся, и все преступники сами сдавались, видимо, вообразив, что сделают с ними, если сам инквизитор так хуево выглядит.

— Весело, — выдыхаю я. На самом деле, мне далеко не весело, как легко можно догадаться по скрипу зубов. Я отчаянно пытаюсь выдать его за скрип кровати, ерзая на койке.

— Зато карьерный рост мне был обеспечен, — продолжает Влад. — Меня же в Инквизицию от Шабаша пражского направили, ведьмам демоны нашептали, что там затевается переворот, и нужен наш человек. Иначе жить бы мне в бабкином доме в окружении четырех кошек!

— У тебя же аллергия, — сонно припоминаю я.

— Да как будто это меня остановит. Люблю животных. С вами вот вожусь — у кого рога с крыльями, у кого хвост, у кого копыта…

Он замолкает, задумчиво косясь на меня, ожидая какой-нибудь реакции. Я бы и рада поспорить, но двинуться с места не могу: тело сковала страшная боль.

— Бледная ты какая-то, — замечает Влад. — Заболела, что ли?

— Падшие не болеют! — чуть заносчиво заявляю я.

На этом все разговоры заканчиваются, но Влад через раз обеспокоенно следит за мной. Приходится быть еще осторожней, не выдавать боли, но с каждым разом это становится труднее. Я почти не разговариваю, только слушаю.

Влад обладает поразительным талантом рассказчика: когда он начинает, я ненадолго успокаиваюсь, вникая в местами страшные, местами забавные истории о Чехии, магах, Инквизиции и всевозможной нечисти. Голос у него мягкий, низкий, таким лучше всего рассказывать истории у костра, как в былые времена, и я несколько раз чуть не проваливаюсь в сон. Спать нельзя, неизменно напоминаю я, но искушение слишком велико.

Я все же засыпаю пару раз, кажется, что ненадолго, но на самом деле на несколько часов. В разноцветном вихре сна чудятся глаза Ишим, ее сладкие стоны, бархатистая кожа и скользящий по оголенным бедрам хвост. Пахнет шафраном, демоница сменяется ангелом — изгиб спины, приоткрытые в наслаждении губы, разметавшиеся по простыням платиновые волосы. И опять — стол, кухня, сигаретный дым, дробящийся о голые стены крик. Они обе смешиваются в одну, обманывая меня, заставляя подаваться вперед, но не находить никого.

Сплю я беспокойным сном больного, сорванным голосом зовя то ангела, то демона, и Влад не может этого не заметить. Однако пока он молчит, изучая. Я исподтишка проверяю состояние пяти алеющих полос.

— У тебя точно жара нет? — пытливо спрашивает Влад.

Он пытается приложить тыльную сторону ладони к моему лбу, но я, несмотря на слабость, ловко ухожу от прикосновения, отлетаю к стене. Влад пожимает плечами: по его мнению, с температурой я бы так не попрыгала, и он оставляет меня в покое. Я восстанавливаю дыхание и пытаюсь не провалиться в дурманную темноту.

— Со мной все в порядке, — неразборчиво выдаю я. Только бы Влад не догадался внимательней присмотреться.

У всех нас есть свои маленькие тайны, и он великодушно не влезает в мои. Почти готовая благодарить за это, я затихаю у себя в углу, полностью погрузившись в мысли. Попытки развеселить меня я встречаю угрюмым молчанием, но не прерываю. Влад мается от скуки, пытается переправить ошибки на стене.

— Уверен, что так правильно? — я щурюсь, внимательнее рассматривая буквы.

— Не уверен, но проверить меня некому, верно?

От безнадежности становишься готов на все, по себе знаю. С грехом пополам он переиначивает фразу, смысл которой для меня останется тайной. К сожалению или к счастью, остальной текст написан верно, и энтузиазм Влада немедленно угасает.

— Если бы они только вошли сюда… — Влад многозначительно поигрывает кинжалом.

— Не войдут — не настолько идиоты.

Неразборчивую ругань в ответ можно считать за согласие.

— Это совершенно глупо и нелогично. Это бесчеловечно! Я понимаю держать стратегически важного пленника или приговоренного, но зачем заставлять страдать нас? Убили бы уже…

— Мы в Аду, — устало напоминаю я. — Тут все не шибко справедливо.

Мрачно зыркнув на меня, Влад продолжает проедать глазами ни в чем не повинную стену.

— Неужели нет желания выбраться? — негодует он. — Кара, вот скажи… Кара?

Чтобы увидеть тень в обеспокоенных глазах, мне приходится приподняться. И с изумлением обнаружить, что лежу на холодном полу, тяжело дыша. Момент, когда я соскользнула с кровати, не уловила, как не поняла, и почему это произошло. Рука привычно горит, и из-за этой боли я не улавливаю новую — где-то возле сердца.

— Эй, ты чего? — сбивчиво интересуется Влад, прикладывая все же ладонь ко лбу и мгновенно ее убирая. — Ты горячая, как котел в Аду. То есть, котлов тут нет… А, блядь! Кара, ты меня слышишь?

Слабо улыбаясь, я вздыхаю, ноздри щекочет запах шафрана, а Влад сменяется Ишим. Реальность и болезнь причудливо смешиваются, выдавая нечто невообразимое.

Я прекрасно осознаю, насколько плоха и сколь близка к смерти — та уже маячит за плечом.

Именно поэтому я облегченно закрываю глаза.

Глава 19. Новый Сатана

Едва привыкнув к темноте, я внезапно оказываюсь вне ее: меня грубо, чуть ли не за шиворот, выдергивают из забытья. В эту реальность я падаю с громким неразборчивым воплем и наугад, еще не открыв глаза, бью, по сути, неправильно совсем, и рискуя переломать все костяшки; но подобные мелочи не имеют значения. Мое запястье ловят, словно сжимают стальными тисками, и бережно укладывают меня на кровать. Койка не скрипит, как обычно, щекой я чувствую мягкую простыню, пропахшую травами. От осознания того, что больше не в тюрьме, я резко распахиваю глаза, не обращая внимания на сверлящую боль в области висков.

— Влад? — я изумленно разглядываю его, возящегося с какими-то склянками. — Мы где?

Привстав, я опять припадаю к кровати, оглушенная вспышкой перед глазами. Собственно, меня действительно этот вопрос волнует больше всего. На безумный миг кажется, что и сеть, и Велиар, и заточение были лишь кошмарным сном, и в это отчаянно хочется верить, но… Но таких подарков судьбы не бывает, да и на руке — пять воспаленных царапин. Значит, произошедшее вполне реально.

В комнате, где мы находимся, яркий свет, режущий привыкшие к темноте глаза, но он не от лампы или люстры; он попадает в просторное помещение через громадное окно, сквозь которое видны крыши домов. Мы все еще в Преисподней, судя по полосам прилипшего к стеклу алого песка, и мы во власти предателя Велиара. Но отношение к пленникам, как ни странно, изменилось: из тесной каморки в подземелье нас переместили в прямо-таки королевские апартаменты. Две широкие кровати, мягкий ворсистый ковер под ногами, на стене висит фреска — не самое приятное зрелище, эти пытаемые в глубинах Ада древние грешники, но наверняка оригинал. Комната поразительно сверкает чистотой… исключая ту часть, где стопками сложены книги, а по столу раскиданы сушеные пучки трав и какой-то иной дряни — это Влад уже расположился, похоже. Я с изумлением рассматриваю сие великолепие; приятно такое обращение, конечно, но с чего бы Велиару вдруг расщедриться?

— Сколько я спала? — уточняю, пытаясь определить время по солнцу. Небесное светило я не видела почти месяц, и теперь оно, адское, слишком тусклое и с оттенком в красноту, больное точно, кажется поразительно ярким и блистающим.

— Ты была без сознания примерно пару дней, — вздыхает Влад. — Когда ты упала, я пытался лечить, но болезнь оказалась запущенней, чем я думал, — ничего не получилось. Я уже было поверил, что ты умерла, но тут явился Велиар собственной персоной. — Влад молчит недолго. — Он был чем-то жутко обеспокоен, если не сказать напуган. Не спрашивай, почему, — сам не знаю. Перебросил нас сюда, лекаря прислал. Ну, его я быстро выгнал…

Раздумывая над действиями Велиара, я молчу. Эта история выглядит слишком уж подозрительно.

— Спасибо, — подумав, говорю я.

Влад с улыбкой кивает — рад, что получилось выходить, хотя он в лечащей магии достаточно плох, чтобы не подпускать его к раненым в обычное время. Как я понимаю, отпаивали меня травяными настоями по знаменитым рецептам бабки-ведьмы.

— Мы свободны? — интересуюсь я.

Будь мы свободны, я бы очнулась у себя дома или, к примеру, в госпитале при Дворце, как было уже много раз. Так что мысль довольно-таки глупая, но попытаться стоило из интереса.

Он качает головой и показательно задирает рукава рубашки: его правую руку оплетает сложная татуировка в виде околокитайского хищно изогнувшегося дракона. Рисунка я прежде не замечала, а подобное художество сложно пропустить мимо глаз. Охваченная внезапной догадкой, я поворачиваю голову и обнаруживаю точно такую же на своем теле. Ясно, сдерживающее заклинание: вздумаю дернуться — руки оторвет напрочь. Кандалы мне как-то больше нравились.

— Снять можно?

— Я в процессе, — уклончиво отвечает Влад.

Встав, я неторопливо обхожу комнату. На небольшом столике возле кровати стоит поднос с аппетитно пахнущим мясом и стаканом сока. Самого хренового томатного сока в этой Вселенной, но я с наслаждением обнюхиваю еду, блаженно щурясь. Живот сводит голодной судорогой, и я понимаю, что все же очень хочу есть.

— А ничего, что мясо серое? — вежливо интересуется Влад.

— Адские кролики, — невозмутимо отвечаю я. — В лесу Самоубийц водятся; жуткие твари, но вкусные. Попробуешь?

Задумчиво глянув на мясо, Влад решительно отказывается. Ну, дело его.

За завтраком, хотя вроде бы время уже обеденное, я прикидываю, что могло так напугать Велиара. Удобно устроившись на кровати с греющей пальцы чашкой отвара, слежу краем глаза за окном. Город ничуть не изменился, ведь месяц — ничтожно малый срок для Преисподней. В воздухе — какие-то Падшие, крики демонов доносятся сквозь тонкое стекло, но не те крики боли и отчаяния, а вполне себе повседневная болтовня. Столица выглядит слишком уж жизнерадостно. Разумеется, такой вывод я делаю отчасти из-за того, что провела много времени в тюрьме, все теперь кажется чересчур ярким; но, с другой стороны, я правда не чувствую никаких отголосков войны, обычно доносящихся и до Столицы: дым костров, раненые на улицах, вместе с песком ветер вырванные белые перья вьет.

Мы что, правда вышли из войны? Лишились всего достигнутого за это время, стоило мне исчезнуть? Я чувствую, как задыхаюсь, как обида встает в горле комом. Чем Люцифер думал?! Нам срочно нужно выбираться отсюда и добраться до Сатаны. Может, он объяснит, что за ересь тут происходит.

— Окно не разбить, я пробовал, — угадывает мои мысли Влад. — Велиар обо всем позаботился, не хочет, чтобы мы сбежали. С дверью та же история.

— Кто-то же должен войти, завтрак ведь принесли?

— Принесли. Но я не стал рисковать, пока ты была без сознания и не могла бежать.

Мы старательно смотрим в разные стороны, делая вид, что заняты чем-то исключительно важным. Никому не хочется признаваться: это пугает получше вечного заключения в тюрьме. Такое ощущение, что нас специально забрали из ада и отправили в искусственный рай. Но вот от вида чистой комнаты меня воротит.

— Ты бежать-то сможешь?

Опасения Влада обоснованы: хотя я быстро восстанавливаюсь, все еще слаба для побега. Лететь я сейчас, пожалуй, не смогу, но сбежать по земле… можно рискнуть. Я киваю: на последнем дыхании, но уползу отсюда.

Плана ни у кого нет, а лабиринты замка мы представляем весьма пространно, и потому побег наверняка провалится, но это не останавливает. Влад, пожалуй, всегда был единственным другом, кто отчасти даже понимал мои затеи с полуслова. В каком-то смысле повезло: Влада не надо прикрывать, да он сам может меня защитить, если что-то пойдет не так. Точнее, когда что-то пойдет не так.

Спустя несколько часов, когда солнце уже начинает клониться к закату, я все чаще оглядываюсь на дверь. Припрятав в рукав рубахи тупой короткий нож, который мне предоставили вместе с завтраком, и перьевую ручку, найденную под кроватью, я считаю, что вполне готова к встрече с Велиаром. Ручкой Высшего демона не убьешь, но я знаю, куда бить, чтобы он дольше регенерировал.

Мы весь день ожидаем, когда же дверь наконец откроется, но когда она резко распахивается, а на пороге появляется демон, я немного путаюсь, но решаю пока не нападать: у слуги явно какое-то послание нам.

— Что еще? — грубо обрываю я невразумительную речь демона.

— И-извольте повежливей! — рискует он, кладет что-то на кровать и медленно, словно от дикого зверя, готового в любой момент на него броситься, отступает назад.

Я с аналогичной опаской приближаюсь к свертку, ругая себя за глупость. Ну не ядовитые змеи там, в самом деле! Если бы Велиар хотел меня убить, он не стал бы меня лечить, так что бояться нечего.

Оказывается, есть чего.

— Это что такое? — я осторожно разглядываю нечто, отдаленно смахивающее на…

— Платье, — робко заявляет демон, пятясь. — Господин Велиар устраивает совет и хочет вас там видеть. Простите, ваша одежда испорчена, никаких других достойных женских одеяний у нас нет… А дело не терпит отлагательства.

Несмотря на абсурдность ситуации и нашу печальную участь, Влад ржет, безуспешно маскируя смех под кашель. Заметив мои горящие глаза, он, однако, честно пытается замолчать. Не выходит. Вот ведь скотина мертвая, никакого уважения к попавшему в беду товарищу!

— Я не могу надеть что-то более подходящее моему статусу? — уныло осведомляюсь я.

Да нет у меня никакого статуса, а наемники — по сути, не такая уж особая каста, чтобы меня как-то выделять. В прошлом мне все сходило с рук благодаря лояльности Самаэля, но, вообще-то, он прав: девушка в обществе Высших должна быть в платье. И чтоб до пят. Однако остальные детали типа прозрачности ткани или откровенности одежды не обсуждались, и демоницы обычно изощрялись как могли.

— Сожалею, но вам придется надеть платье, — настаивает слуга. — Пожалуйста, господин просил поторопиться.

Если я не надену, мне, может, ничего особенного не сделают, а вот бедного демона, пожалуй, накажут, если так прикинуть. С низшими никто не считается.

— Ладно, — киваю я.

Уж больно хочется поближе к Велиару подобраться. Я незаметно выкидываю нож и ручку себе под ноги, чтобы демон ничего не заподозрил.

И, недолго думая, скидываю одежду — раз просили побыстрее. Демон, кажется, немеет, наблюдая за моими манипуляциями; Влад понятливо молчит, старательно смотря куда-нибудь в сторону.

— Могли бы и отвернуться, — просвещаю я. И с поистине дьявольским удовольствием понимаю, что теперь они точно никуда не отвернутся. У слуги хватает совести удалиться, а мне только это и нужно, не то замерзну так голой стоять.

Одежда принадлежит какой-то демонице, и надеюсь, отбирали ее не силой. Я осознаю, что двигаться удобно, платье достаточно закрытое, а черный цвет не слишком выделяется — пойдет. Туфли на низком каблуке — сделано с учетом моего роста, чтобы я не оказалась выше Короля, но на самом деле это лучший подарок в данной ситуации: бегать удобно. А вот рукава короткие, так что оружие не спрячешь. Я задумчиво рассматриваю разрез на бедре.

— Ремень дай. — Я помахиваю рукой перед лицом Войцека. — Влад, отомри! Иначе я расскажу Ишим, что ты пялился на меня, и она тебе голову оторвет.

— Да было бы на что пялиться, — ворчит он, явно намекая на мою поджарую и абсолютно не соблазнительную фигуру. — Так, а ремень зачем?

Не слушая Влада, я вырываю у него из рук ремень, вынутый из брюк, и примериваюсь, как бы его прицепить на ногу. В итоге большую часть с грехом пополам приходится отпилить небольшим ножом, а пряжка царапает кожу, но оружие приладить удается.

— Еще бы узнать, где мой меч, — мечтательно делюсь планами я.

Нам бы ноги унести, но любимое оружие оставить не могу. Этот меч за последнее время стал чуть ли не продолжением руки; представить себя в битве без него я не могу.

— Вы готовы? — заглядывает в комнату демон. — Время…

— Да-да, готовы, веди, — торопливо киваю я, запихивая лишний кусок ремня под кровать.

Слуга ненадолго останавливается, раскачиваясь, и почти презрительно выдает:

— Касательно грешника распоряжений не поступало.

Не нужно даже оборачиваться, я отлично чувствую затылком взгляд Влада.

— Можно я ему врежу? — в самое ухо шепчет он.

— Пока нет.

Демон, думаю, чувствует себя как минимум неуютно, как максимум — проклинает свою работу и хочет сбежать в родной город на пару кругов ниже в Преисподнюю. Но ему приходится провожать нас до Велиара, стараясь не задерживаться в темных углах. Проходя, я думаю: хорошо, что мы не стали сбегать сразу, а то заблудились бы просто. Лестницы оказываются по правую и левую стороны; понять, какая из них куда ведет, невозможно. Первое время пытаясь запомнить дорогу, я вскоре решаю не заморачиваться и просто следую за слугой.

От комнаты до кабинета Велиара всего-то ничего — Король все это время был так близко. Я ненароком провожу рукой по бедру, ощущая сквозь тонкую ткань платья рукоять ножа, плотно прилегающую к ноге. Только бы получилось…

Демон открывает дверь, становясь по правую руку в проеме.

— Его Величество, Король Велиар…

Не дав ему закончить, я захожу в кабинет. Я, вообще-то, должна склониться и преданно заглянуть в глаза Высшему, но вместо этого я по-хозяйски устраиваюсь на стуле напротив Короля. Влад, не зная, как себя вести, просто остается у стены, издали наблюдая.

У Велиара темнеет в глазах от моей пренебрежительной ухмылки, но он держит себя в руках. К сожалению, у него получается. А я-то надеялась на хорошую битву… Конечно, я не в лучшей форме, да и демон — Король, но мы стоим друг друга: он сильней, но я выигрываю в скорости. Интересно, кто победит сейчас?

— И где же совет? — нагло интересуюсь я, не соблюдая никаких титулов.

— Ты играешь с огнем, девчонка, — высокомерно сообщает Король.

— Так убей меня, в чем проблема?

Вероятно, совет был лишь предлогом заманить меня сюда, но мог быть и правдой: на столе Велиара какие-то стопки документов, но разглядеть их содержание я не могу. Значит, рассчитывал на беседу со мной.

— Можно нарядить наемника в платье, но леди из него не сделать, — замечает демон.

— Думаешь, я буду пытаться тебе угодить? Весьма самонадеянно.

Прежде с Велиаром никто так не разговаривал, не отваживался просто. Поэтому он внимательно, словно экспонат в музее, разглядывает меня.

— Ты самый странный ангел, которого я встречал, — подумав, говорит он. — Не пытаешься играть в добродетель, в тебе ее ни капли нет. Сейчас ты представляешь, как убиваешь меня. Да ты вообще любого уничтожишь, если он помешает твоему плану свержения Небес.

— Я не ангел. — В доказательство я широко усмехаюсь, демонстрируя острые клыки. — Но ближе к делу. Время — деньги, как говорят наемники.

— Согласен. Итак, Кара, за время твоего заточения много что произошло…

Он многозначительно замолкает, предлагая вспомнить, кто все же меня схватил и кому я обязана жизнью. Но если Король думает, что ему за это что-то причитается, он жестоко обманывает себя.

— Зачем я нужна тебе сейчас?

Тонкие губы демона изгибаются в нехорошей усмешке.

— Перебиваешь, а это мне не нравится. Но, так уж и быть, для начала простим тебе. Дело в том, что Адом правит больше не Люцифер.

Кажется, я не могу сдержать эмоций, и в широко распахнутых глазах Велиар с удовольствием читает изумление. Я же просто не могу поверить… Демонам нельзя верить, но чувствуется, что он не врет, он просто горд государственным переворотом, устроенным с его легкой руки. Так просто? Стоило убрать меня и пробиться к Люциферу?..

— Да, не удивляйся так, — покровительственно, упиваясь своим триумфом, вещает Велиар. — Время Люцифера прошло, он и так слишком долго сидел на троне. Поначалу было неплохо, но со временем я начал понимать, что войны с ангелами и Апокалипсис ни к чему хорошему не приведут. Все знают пророчество о поражении сил Тьмы в Святой Войне, и хотя вы старательно пытаетесь исправить ситуацию, я не хочу умирать. Я люблю жизнь, знаешь ли, пусть и проходящую в беспрестанной войне. Да я ее ни разу не видел, признаться честно, а вот Война Последняя затронет всех. Но убедить Люцифера отступить теперь невозможно, он слишком упрям и заразился твоими сумасбродными идеями, начал верить… Тогда я решил просто убрать его. А недовольные его правлением быстро нашлись; мы выкрали его меч. Без этого оружия Люцифер все же сильнее Высшего демона, но мы смогли его схватить.

— Где Сатана? — шиплю я.

Король смотрит на меня сочувственно, устало вздыхает:

— Ты еще не поняла? Я — новый Сатана.

Идиот. Обычный напыщенный идиот, решивший поиграть с государством. Велиар хорош в дипломатии, но управлять Преисподней он не сможет, мир развалится у него в руках, как сложная игрушка, собрать которую способен лишь Люцифер. Пока он радуется победе, но уже через несколько месяцев падет от рук новых заговорщиков. Они утопят Ад в крови быстрее светлокрылых…

— Что ты успел наделать? — сдерживая испуг, спрашиваю я. Торопливо, уничтоженно, медленно осознавая крах своего мира — своей подлинной родины.

— Я подписал перемирие с ангелами. Последняя Война окончена, ты больше не нужна. К слову, прошу прощения за то, что тебе пришлось пережить. Я вовсе не хотел твоей смерти, царапина была случайной…

В горле клокочет злой рык. Как он может быть столь самонадеянным?! Да Небеса вскоре нападут, пользуясь тем, что мы расслабились и не готовы к отражению их атаки. Нас перережут в собственных постелях! Уничтожат, как я хотела уничтожить их…

— Зачем тебе я? — собираюсь с мыслями я.

— Архивы пусты, а Люцифера бесполезно пытать: он сам придумал пытки. Никто не знает его планов… Никто, кроме, возможно, тебя. — Велиар внимательно разглядывает мое меняющееся лицо. — Ты проводила много времени с ним и его сыном, ты должна знать все.

Только ли планы войны его интересуют? Или сила Люцифера, по слухам, состоявшая в количестве подконтрольных ему человеческих душ? Это все относят к выдумкам, даже я не знаю правды; но бралось же откуда-то могущество Сатаны…

— А что с Самаэлем?

— Мальчишку схватить не удалось, — неохотно говорит Велиар. — Сбежал.

Хотя бы он на свободе. Тогда у Люцифера еще есть шанс на спасение. Я сама его вытащу, обязательно. Только сначала выберусь…

— Итак, что ты предлагаешь? — уточняю я.

— Сообщаешь мне все секреты Люцифера, а я оставляю тебе жизнь.

— Если я не соглашусь, убьешь? — хитро щурюсь я.

— Как видишь, варианта два.

Он торжествует — чувствует, что я готова согласиться. Деваться-то некуда.

Я оглядываюсь на Влада, он молчит, позволяя мне самой решать. Предложение Велиара кажетсявесьма интересным, но я многим обязана Люциферу и предать его не могу. Говорила же: быстро привыкаю, а менять что-либо сейчас в своей жизни не хочу. Так что, простите, ваше величество…

— Есть третий выход, — с улыбкой сообщаю я.

И, не давая Велиару опомниться, резко выхватываю нож и пригвождаю его руку к столу, пробивая насквозь. От дикого вопля демона Влад дергается, ругается. По столу растекается кровь, бумаги пропитываются черным. Пересилив себя, Король выдергивает нож из руки, но не успевает замахнуться, как я точно бью его под дых. Демона отшвыривает к стене, он ударяется затылком.

Только бы стража не услышала шум: с несколькими противниками я не справлюсь. Да и Велиар уже встает, и мое преимущество в виде внезапности заканчивается. Оглушающий удар по лицу сбивает, я путаюсь в длинном платье и падаю на пол.

— Думала победить меня? — рычит Велиар, дергается от удара по рассеченному затылку и коротко выдыхает, шипя: — Чш-шеловек.

Влад не пугается, видя перекошенное лицо демона, отталкивает его от меня, наступает на обильно кровоточащую руку. Я быстро разрываю платье и с другой стороны до бедра, вскакиваю, расправляя крылья, и коршуном налетаю на Короля сверху. Влад заламывает ему руку за спину, я подсекаю демона, заставляя его упасть на пол. Некоторое время он пытается отбиваться от нас обоих, но раздвоиться не может.

— Где Люцифер? — допытываюсь я, прижимая Велиара к полу. — У тебя три секунды на раздумья…

Окно, такое же, как в нашей комнате, — зачарованное, небьющееся, разлетается на осколки, нечто пернатое врывается в кабинет Короля, разметав нас по комнате. В спину мне вонзаются небольшие куски стекла, поэтому я выпускаю Велиара. Освободившись, демон мгновенно растворяется, спасая свою жизнь.

— Уебок! — кричу я, кидаясь туда, где был Король. — Твою мать!

В ярости я оборачиваюсь на того, кто прервал нас. Растрепанные волосы, сверкающие глаза, две пары светлых крыльев за спиной. Архангел в Преисподней. Что же тут творилось, пока меня не было?

— Габриэль, я тебя убью, — честно объявляю я.

Узнав меня, она облегченно улыбается, а во взгляде ее появляется слабая надежда.

Глава 20. Желания и возможности

— Так ты тоже из заговорщиков?

Я недоверчиво рассматриваю Габриэль, возникшую подозрительно к месту, как раз в тот момент, когда я могла убить Велиара и закончить со всем этим. И убила бы, легко и замечательно, если бы не архангел. Однако, возвращаясь к ее виду, она выглядит слишком уж счастливой от встречи со мной, и я напоминаю себе, что второй раз предать она уже вряд ли способна, если мне пришлось потратить на ее непоколебимую волю столько времени. Но Габриэль мне все объяснит потом, обязательно.

— Уходим, — торопливо бросает она. — Сейчас открою ход в мир людей, и…

— Портал? — недоуменно переспрашивает Влад. Взмахивает руками, но морщится как от боли; татуировка с драконом светится черным.

Однако он осознает все происходящее быстрее меня — сообразительный, однако, — и внимательно так косится на помахивающую крылами Габриэль. Последняя шипит совсем не по-ангельски:

— Быстрее, в Аду теперь лучше не прятаться. Да и негде…

Открыть портал для ангела довольно просто, но будь все так элементарно, по Аду крылатые шастали бы постоянно. Тут умения подчистую компенсируются сопротивлением мира и нежеланием впускать и выпускать кого-либо; Преисподняя довольно ревностно относится к своему содержимому, не отпускает так просто и потом непременно приводит обратно, — а я и собираюсь скоро вернуться. Открытая щель возникает с подозрительным скрипом и выглядит не очень приглядно — словно кто-то с размаху рубанул мечом по ткани, но под конец скривил. Сильно скривил.

— А может, мы сами? — предлагаю я, вытирая кровь из разбитого носа. — Ну, ногами дойдем.

Вместо ответа архангел с присущими ей тактом и деликатностью толкает нас в портал. Готовясь к последующей головной боли, я зажмуриваюсь и стараюсь дышать не так часто, чтобы быстрее отойти от скачек по мирам. Кровь все течет из носа, не останавливается, и магия голодно подвывает, принимает жертву и запросто пропускает нас.

Уже оказавшись в мире людей, я внезапно вспоминаю, что забыла спросить, куда нас, вообще-то, занесет, но после беглого осмотра комнаты замечаю примерзшего к полу Самаэля с дымящейся чашкой кофе в руках и в старой футболке с ярко-алой кривой надписью «Metallica». В подобном состоянии Антихриста мне видеть еще не приходилось, и хотя Велиар говорил, что он скрывается, такого я не ожидала.

— Самаэль? — дергается Влад, появившийся следом за мной. — Мы, наверное, не вовремя…

— Не-не, вы как раз к месту, — оторопело кивает Антихрист. — А Габриэль по дороге потеряли?

Обернувшись, я обнаруживаю закрывшийся портал и ни намека на архангела. Может быть, она просто не захотела показаться на глаза Самаэлю или не успела перелететь. Хочется верить, она жива; мы все же обязаны жизнью за то, что она помогла сбежать: сами бы мы наверняка не выбрались так легко.

— Кто там еще заявился? — в коридоре недовольно звенит женский голосок.

Из предположительной кухни появляется Ишим, на ходу размешивающая что-то в большой кружке. Заметив нас, она тоже застывает, издает странный писк, словно ее кто-то душит, и роняет кружку. Оказывается, готовила она чай.

В горле что-то застревает, я не в силах вымолвить ни слова, позорно задыхаюсь, глядя в глаза маленькой взъерошенной, будто сердитый воробей, демонице. Во взгляде ее читается желание то ли врезать мне в челюсть, то ли поцеловать; и пока неясно, какой вариант она выберет.

— Тебя не было месяц, — тихо и угрожающе рычит Ишим, и в глазах ее пылает адский огонь. — Ничего не хочешь сказать в свое оправдание?

Вообще-то хотела, но все слова из головы вылетели. Напрочь, абсолютно; осталось только глупое и эгоистичное: «Денница, как же я по ней скучала»! Я слабо улыбаюсь — выходит криво и жалко.

— Прежде чем ты убьешь меня… — обретя голос, начинаю я.

Она не дает договорить и властно затыкает меня поцелуем, не стесняясь никого. Антихрист и Влад почти испуганно переглядываются, не представляя, как себя вести. Поежившись, Самаэль берет отставленную кружку и, глядя в никуда, отхлебывает кипяток.

***

Ишим сквозь стоны замечает, что я вконец одичала за этот месяц, а после удивленно охает, чувствуя острые зубы, сомкнувшиеся на ключице. Я не целую даже, но и не кусаю тоже, это действо вообще сложно описать. Мы обе дуреем от жарких прикосновений, от сплетения рук, ног и демонского хвоста, от горловых стонов друг друга.

Вцепляясь мне в спину, Ишим скулит, глаза ее восторженно распахнуты, а зацелованные губы жадно приоткрыты. Она изгибается, проводит по лицу руками, смахивая волосы, чтобы лучше видеть мои глаза. Я поглощаю ее взглядом, не веря еще, что она вот, здесь, вполне реальная, а не лихорадочная галлюцинация. Словно убеждая меня в своей правдивости, Ишим прижимается плотнее; я чувствую родной запах ее кожи — запах горячего песка.

Она изгибается, изумленно выдыхая, кровать скрипит, ударяясь о стену спинкой, а глаза у нее по-прежнему синие-синие, как то проклятое небо, как мой дом. Выбивая из нее стоны, я изнываю от желания сама, прохожусь дразнящими прикосновениями по разгоряченному телу. Ишим жадно тянется за крепким поцелуем, я ощущаю ее пряный привкус: губу она закусывает до крови.

Она подставляет шею, млея под волной полувампирских укусов, вцепляясь мне в плечи, обводя новоприобретенную потускневшую татуировку в виде дракона дрожащими пальцами. Такая доверчивая, такая беззащитная и такая светлая!

В какой-то миг я понимаю, что и правда мечтала о ней все это время.

***

— Все же жизнь шикарна! — блаженно улыбаюсь я, падая на стул под внимательными взглядами Самаэля и Влада. — А вот Ройс…

— Он тоже тут, заявится скоро, — обстоятельно кивает Самаэль. — На месте его все равно не удержишь, пусть проветрится.

Усмехаясь, я тянусь и едва слышно рычу от боли в затекших мышцах. Пожалуй, в ванне нужно было провести чуть меньше времени, но… Теплая вода, кофе, свежая одежда — все это после месячного заточения у Велиара кажется по меньшей мере чудом. Но расслабляться нельзя, и я уже мысленно прикидываю, чем заняться, чтобы отвлечься от того, что умудрилась пережить.

— У нас же есть план, как отвоевать Ад обратно? — с надеждой спрашиваю я.

Самаэль крайне заинтересованно рассматривает потертую скатерть, что она, кажется, уже готова поджечься под пристальным взглядом. Я не знаю точно, где мы находимся, только помню по его обрывочным объяснениям, что он просил защиты у Сиире и даже не пытался соваться в Ад.

Каким бы замечательным парнем ни был, Самаэль не воин. Это нужно помнить в первую очередь и полностью осознавать, что он не ринется очертя голову спасать всех и вся от гнета Велиара. Тем более там и гнета-то нет, обычные демоны как жили, так и живут — все довольно спокойно, насколько мне успели рассказать; какое им дело до перестановок в верхушке… И, разумеется, никому из нас не хочется признаваться, что они не просто спокойно — они чуть лучше прежнего живут. Велиар не отправляет их родных в мясорубку боя, не требует ничего взамен, да Королю просто-напросто наплевать на подданных. Некоторые Высшие бесятся, портят обычным, ничем не примечательным демонам жизнь, а этот просто увлечен своими планами. И от ангелов он не Преисподнюю спасал, а свою шкуру.

Люцифер хотел подарить демонам свободу, и у него могло бы получиться, но, как обычно бывает, это подлое и несправедливое «бы» все испортило. Многие недовольны порывистостью и сумасбродными решениями прежнего Сатаны, но никто не спорил, что в большинстве случаев риск оправдывался. И у нас было будущее. Теперь же Велиар окончательно загнал Преисподнюю в состояние вечного круга.

— Ты намерен так просто сдаться? — решительно вскакиваю я.

— А что я могу сделать? — вздыхает Самаэль. — Нам нужен отец, но он в плену у Велиара. Тот сказал, что ты погибла в бою с ангелами, а Люцифер отказался от трона и сбежал в мир людей.

— И они поверили?

Пытаясь успокоиться, я меряю небольшую кухоньку. Демоны наивны, как дети, если дело заходит о власти, — верят любому слову Высших, иначе бы давно устроили революцию и демократию по примеру людей. Нет, мы слишком далеки от этого, застрявшие в своем, как говорит Влад, ебаном Средневековье.

— Нам нужен меч Люцифера, — чешу затылок я. — Им вполне можно прирезать Велиара, заодно доказав, что Сатана жив, раз его артефакт до сих пор работает, а Король захватил трон.

План сам по себе неплохой, если с точки зрения теории рассматривать.

— И где бы взять этот меч? — возникает в комнате Ишим. Мы по очереди дежурим на крыше, вынужденные работать на два фронта сразу: защиту от ангелов править и отслеживать демонов Велиара.

Поправив растрепанные ветром волосы, она усаживается рядом со мной, со скрипом сдвинув стулья. Кажется, пока не может поверить, что я вернулась, постоянно хочет быть рядом, оглядывается, опасаясь, что я истаю прямо в воздухе.

— О, явилась, — радуюсь я. — Как там враги?

Ишим в ответ пожимает плечами. За окном медленно светает, а мы все сидим и молчим, каждый думая о своем. Пока лучше всего сосредоточиться на деле, а о себе размышлять потом. Так, собственно, я всегда поступаю, запихивая эмоции и желания куда подальше и просто выполняя работу. Ишим сидит рядом, я чувствую ее дыхание, вижу, как незаметно вздымается грудь; она пытается не смотреть на меня, нервно облизывает сухие губы, но молчит. Я не знаю, почему так сильно зла на себя.

Я просто нуждаюсь в ней, отчаянно, до потемнения в глазах и трясущихся пальцев. И сейчас я опять замечаю, как сбивается точный ритм сердца. Чтобы хоть как-то отвлечься, я рассматриваю брошенную мне Самаэлем пачку сигарет — «Парламент», мои любимые. Ишим морщится от едкого табачного запаха, и я сначала инстинктивно пытаюсь затушить сигарету и только потом останавливаюсь. Черт. У меня определенно едет крыша.

— Есть мысль, — тихо делюсь я странноватой, но подходящей идеей. — Велиар наверняка спрятал меч, и нам нужно знать где. Разведку Габриэль ждать слишком долго, мы теряем время.

А искать как-то надо. Для этого нужен как минимум ясновидящий, а таковых среди нас нет, все специализируются больше на боевой магии.

— Есть один человек, — вспоминаю я.

— А он поможет?

— Он мне должен, куда денется?

***

Через какое-то время Самаэль ловко проводит портал к указанному мной местечку на окраине Нью-Йорка. За что я ценю своих друзей, так это за то, что они не задают лишних вопросов. Они просто ненароком стараются держать поближе оружие и оглядываться почаще.

Решено было, что нас с Антихристом вполне хватит, а привлекать лишнее внимание не стоит, именно поэтому Влад и Ишим, к их большому огорчению, сидят дома. Однако, быстро все уладив, мы решаем не откладывать дело в долгий ящик и отправляемся прямо сейчас, рассчитав, что как раз застанем ясновидящего дома.

— А я у вас уже полчаса вьюсь! — радостно приветствует Ройс.

Судя по многозначительной паузе, он рассчитывал увидеть Самаэля, Ишим, да хоть саму Габриэль, но никак не меня. Не представляя, что сказать в свое оправдание, я переминаюсь с ноги на ногу, глядя куда-то в сторону, на парочку детей возле детской площадки и их сердобольных мамаш.

Только бы в глаза ему не смотреть, только бы… От Ройса несет таким поразительным холодом, что я вздрагиваю, сжимая кулаки. Именно когда я к этому совершенно не готова, он бросается ко мне резким порывистым движением; я понимаю, что блок выставить не успею уже, так хоть с достоинством получу в глаз. Холод пронзает насквозь.

— Эй, да я же… — растерянно говорю я.

— Я оторву тебе голову, если ты снова так пропадешь, — дрожа от ярости, шипит дух мне на ухо. — Слышишь меня? Никто не спасет тебя, потому что…

От этого страшного голоса аж до костей пробирает, я застываю.

— Может, потом это обсудите? — вмешивается Самаэль. — Я в другой раз обязательно дослушаю все пытки, которым ты ее подвергнешь, но сейчас у нас есть, чем заняться.

Немного возвращенный в реальность Ройс наконец-то отпускает меня, вдумчиво кивает Самаэлю, с которым еще даже не поздоровался. Вид у него при этом довольно смущенный, и он этой неловкостью пробивает на улыбку.

— Так, значит, — Ройс старательно отвлекает нас от своей персоны, — нужный нам человек живет там?

Собственно, дом съемный, и ясновидящему принадлежит ровно его половина с кое-какими ограничениями, но я не вдаюсь в подробности. Не слишком богато, но и не бедно — экстрасенсорные способности тоже могут прокормить, особенно в таком большом городе как Нью-Йорк. Криво скалясь радостно визжащим, гоняющимся друг за дружкой детям, осторожно миную детскую площадку. Жила бы тут — окончательно свихнулась от постоянного шума и крика, но дом не выбирают; у нас в Столице и того хуже. Кто-то из женщин неодобрительно косится на нас с Самаэлем и, сами того не зная, невидимого Ройса, тихо обсуждая наши движения и взгляды.

Звонок не работает, в чем я убеждаюсь только спустя полминуты бесплодного ожидания. Недолго думая, стучу в дверь — сначала по-человечески, потом, теряя терпение, ногой. От нападений, однако, дверь не страдает, но на меня странно косятся прохожие и Самаэль с Ройсом.

— Какого… — слышится негромкий голос.

Худой, измученный, под глазами темные пятна, а руки трясутся. Возникшее на пороге существо трудно было опознать как милого ботаника Лео, которого я лет пять назад спасла. Разумеется, никаких благородных целей не преследовала, просто вышло так, под руку подвернулся, и, по правде, он мешал моим разборкам с ангелами, вот и отпихнула его в сторону. Однако ясновидящий посчитал иначе и заявлял, что по гроб жизни мне обязан. Последний раз виделись мы несколько лет назад.

— Ох-хренеть, — не сдерживаюсь я. — Лео, ты?

Не реагирует никак, смотрит осоловелыми глазами куда-то сквозь нас, а упасть парню не дает только то, что он инстинктивно вцепился в дверной косяк. Ясновидящий с довольно мутным взглядом мотает головой, трясет отросшими высветленными волосами. Рыча сквозь зубы, я подхватываю его у самой земли, когда Лео хватает ума все ж отпустить руки, и тот слабо пытается отбивается. М-да, шарашит его знатно.

— Он одержимый, что ли? — хмурится Ройс, наблюдая за моими попытками отодрать блаженно улыбающегося парня от земли.

— Укуренный в хлам он. — Лео, слабо соображая и не опознавая меня совершенно, пытается врезать мне с силой не большей, чем у грудного ребенка. Зло щерюсь и встряхиваю парня. — Эй, подъем! В наркопритон сдам, ублюдок!

Разговор с любым неодушевленным предметом и тот принес бы больше пользы. С трудом затолкнув его в дом, я втаскиваю следом и Ройса с Самаэлем. Дверь с зубодробительным грохотом закрывается.

— Самаэль, приведи его в чувство.

Антихрист в шоке смотрит на меня, косится на совершенно неадекватного Лео. Ему, наверно, вообще не приходило в голову тратить силы на таких субъектов, и ни за что он не стал бы заниматься подобной ерундой, просто залезть в мысли ясновидящего было бы легче. Перевожу умоляющий взгляд на него, и Самаэль, закатив глаза, взмахивает рукой. Лео пробивает крупная дрожь, кайф мгновенно перебивается магией Антихриста, и парень, побледнев еще больше, пялится на нас. Не слишком приятное пробуждение.

Лео отплевывается, тяжело дышит и с удивлением рассматривает костлявые дрожащие руки, опасаясь поднимать взгляд на меня.

— Т-тебя не может здесь быть, — хрипло и устало замечает он. — Тебя нет.

Похоже, боится. Вон какие глазищи испуганные, а все тело колотит. Пытаясь встать, ясновидящий замучено стонет, царапая стену от скрутившей боли.

— А я есть, сукин ты сын, — рычу. — Какого черта?!

Помимо этого бесполезного «какого черта» я и придумать ничего не могу, слов просто нет, вылетели все под порывами резкого ветра. Мыслей тоже нет, я вообще дохуя уставшая и пустая, и оттого Лео кажется чуть ли не зеркальным отражением моей измотанной души. Я тоже дрожу — от нескрываемой, распирающей грудь злобы.

Как кто-то говорил, бью я совершенно не по-женски, на коротком замахе, на выдохе, с невысказанными словами на губах. Лео отлетает к стене; из разбитой губы на футболку капает неожиданно яркая, дурманящая кровь. Что-то шепчет, трясет головой, отмахивается от своих же волос, попавших в глаза.

— Кара… — пытается вразумить Самаэль.

Не без оснований он полагает, что парня я просто убью, но это было бы слишком просто и скучно. Презрительно усмехаясь, я поворачиваюсь ненадолго к Антихристу.

— Семьдесят секунд, — безошибочно определяю я. Чуть больше минуты — этого всегда хватало.

Сомневаясь, он кивает.

Семьдесят секунд на то, чтобы перевернуть человеческую жизнь. Семьдесят секунд на то, чтобы покончить с бешеной жаждой крови, с пульсирующим жаром внутри. Всего-то ничего.

Первый удар Лео выдерживает, остается на ногах. Кровь из разбитого носа пачкает ему лицо, искажая черты. Постепенно зверея, я наношу несколько ударов в корпус, слыша далекий хруст ребер. Подвывая на одной жалобной ноте, ясновидящий пытается сползти по стене или хотя бы закрыться от следующих ударов. Бью до истошных воплей, до адской боли в костяшках, методично и совершенно неосознанно.

Твою мать, да я вконец свихнулась! Ловя себя на этой мысли, я гляжу на искореженное лицо парня. И, не давая ему опомниться, валю на пол сильным ударом в ключицу. Лео из последних сил пытается вырваться, шипя и царапаясь, как мелкий перепуганный зверек. Извивается подо мной, сплевывает кровь на пол, а я нависаю сверху, встряхивая так, что затылком он бьется об пол. Из глаз у него разве что искры не сыплются.

— Ну, что? — мурлыкающим голосом осведомляюсь я. — Будешь еще колоться?

Ответом служит невнятный скулеж. Я хмурюсь, опускаю ногу на запястье, вызывая новый вопль. От запаха крови я окончательно дурею — перед глазами все скачет, дыхание прерывистое, хочется еще, еще, чтобы эта апатичная тварь выла от каждого удара. Зловеще улыбаясь, я опять возвращаюсь к съежившемуся на полу Лео. Доски в кровавых разводах; парень, балансируя на грани болевого шока, пялится в потолок.

А меня уже конкретно штырит. Не обращая внимание на общее состояние Лео, я сжимаю кулак. Добью же, выколочу из него не только дурь, но и жизнь.

В общем-то, все равно.

— Довольно! — Самаэль хватает меня за руку, и я с изумлением понимаю, что не могу высвободиться или хотя бы пошевелиться: от цепких пальцев парня исходит охлаждающая волна, прошедшаяся железным шагом по всему телу.

Самаэль осторожно помогает ясновидящему встать; Лео тихо воет, будто потерянный щенок, ну честное слово. При взгляде на него я снова начинаю свирепеть, так что стараюсь смотреть в сторону. Осуждения от Самаэля я не чувствую, скорее, досаду: теперь Лео нам вряд ли поможет.

А я вот иначе думаю: человека легче напугать, чем просто склонить на свою сторону.

— Идиот, — замечаю я. — Почему наркотики?

— Я устал, — неразборчиво отвечает медиум. — Заебался уже с этим даром, и…

— Все заебались, Лео. Но это не повод сваливать в нирвану, пока остальные пытаются исправить мир.

Я знаю его не так хорошо, чтобы что-то утверждать, но он впечатляется этими словами. Еще бы, после такой встряски, на все согласится, лишь бы по физиономии опять не получить.

Вот поэтому у меня нет никого, к кому можно обратиться за помощью. Я — неуравновешенный псих, и это отнюдь не самокритика, а жутчайшая правда.

Людей легче всего напугать.

— Что вам от меня нужно? — спрашивает Лео.

— Найти одну вещицу, — уклончиво отвечает Ройс, избегая уточнений. — Но ты, наверное, не в состоянии…

Но он торопливо кивает, морщится от боли. Ясновидящий готов на все что угодно, лишь бы выпроводить нас из своего дома. Я знаю, что для видений физическое состояние неважно, поэтому он в силах помочь нам и сейчас; скорее всего, Лео надеется, что на этом его долг закончится и меня он никогда больше не увидит.

Для выхода на изнанку и поиска меча нужно чуть больше получаса, но в конце концов парень вручает нам криво нацарапанную записку о том, где искать артефакт. Ройс по привычке рассыпается в благодарностях, мы с Самаэлем молчим. Лео шарахается от меня, как от чумной, чуть не падает. Не сказав ни слова, я ухожу, пользуясь переходом, сотворенным Антихристом. Ясновидящий смотрит в спину пристально и тяжело; я не оборачиваюсь.

Ненавижу таких людей, но их не исправить: пробовали, не работает. Вечером же Лео вколет себе еще большую дозу, и его, возможно, не откачают. И хер с ним, в общем-то, кто он мне? Такие мелкие смертные, задолжавшие Аду услугу или душу, рано или поздно идут в расход, их не считает никто.

Все мы идем в расход. Как бы ни старались корчить из себя важные фигуры, в итоге судьба для всех одна. Преисподней не нужны воины, ей нужны оловянные солдатики, безоговорочно подчиняющиеся приказам. Рано или поздно система ломает хребет каждому.

У ясновидящего и остались только наркотики. У меня — битвы. Вставляет нам совершенно одинаково.

Поэтому я зло скалюсь и сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, каждый раз, когда вижу пустых людей-оболочек. Поэтому я боюсь такой стать.

Глава 21. Шах и мат

Пока я томилась взаперти, здесь настал март. Это открытие неожиданно настигает меня, когда я короткими перебежками добираюсь до подъезда. Теплее не стало; люди все еще недоуменно косятся на меня, разгуливающую в кожаной куртке, и только пытаются согреть заледеневшие на поднявшемся морозе пальцы. Просто Москва вдруг из монотонно-серой становится ярче, новее, что ли, будто лучи солнца смыли с высоток грязную старую паутину, вернув им первоначальный бежевый цвет. Чувствуя нарастающее изумление, я заново исследую город, брожу в свободное время по таким закоулкам, куда здравомыслящий человек не сунется в жизни. Я с интересом разглядываю обновленные дома, повеселевших людей и посиневшее небо. Каким-то неведомом образом Москва, меняясь сама, меняет и меня, потихоньку успокаивая душу.

Сидя на лавочке в парке, я осторожно касаюсь татуировки на руке. Линии под пальцами чуть холодней остальной кожи; я аккуратно обвожу пальцем оскаленную пасть дракона. «Это смотрит закатно на нас дракон, и от взгляда внутри начинает ныть что-то древнее, дикое…» — что-то поэтичное, не помню точно и дословно, Влад когда-то читал, но ритм в память западал. Самаэль обещал снять на днях, он уже успел немного разобраться. Первой попыткой был Влад, ему татуировка — блок, как он сам сказал, — мешала колдовать, но дракон только побелел, выцвел и остался тяжело оттягивать руку Высшего мага, сковывая движения. Тоскливо вздыхая, я отвлекаюсь от этих мыслей.

Если вдумываться, я совершенно свободна, ведь в Аду объявили о моей смерти, никто нас не ищет, и я спокойно могла бы осесть где-нибудь в мире людей, прожить остаток жизни без битв, Апокалипсисов и вечных игр Преисподней и Небес. После длительных попыток влиться в ряд безликих демонов или людей не выходит. Для начала, прогибаться под толпу я не хочу, не способна просто. Пытаться можно, но в итоге все равно возвращаюсь на прежние позиции. И потом, без битв я не могу просто физически, у меня аж ломка начинается, и бедняга Лео, умудрившийся подвернуться под руку, это подтвердит. Я столько сражаюсь, что не могу представить себя вне войны.

Вот и выходит, что я свободна, а податься и некуда. Куда бы ни пошла, рядом будет все это, потусторонние миры; они не оставят в покое даже якобы покойника. Люди привыкли пользоваться другими, и они научились этому у нас.

Чисто теоретически я могу идти куда угодно: все пути открыты, никто не назовет предателем. Моя клятва Люциферу не обязывала спасать ему жизнь, только исполнять приказы — и, если вдуматься, это хороший шанс избавиться от привязи. Еще год назад я ушла бы, особо не задумываясь, но теперь вдруг осознаю, что привыкла к своим друзьям и не хочу оставлять начатое дело. Иначе для чего все это было?

Потому, даже сомневаясь и отыскивая постоянные причины остаться в мире людей подольше, я не могу избавиться от бессонницы, а когда засыпаю, мешаю другим, мечась по кровати и крича сквозь зубы. Я вижу кошмары поразительно детально, могу рассмотреть каждый волос на голове противника, каждую каплю крови на распоротом горле ангела, а крики умирающих громче обычного. Ишим вот кричит заливисто, я слышу вопль, смешанный со стоном, пытаюсь малодушно зажмуриться, лишь бы не видеть, но не могу. Бездыханное тело Ишим преследует меня во снах, хотя я отлично знаю, что она, уставшая и вполне живая, спит в той же комнате. И все же ночи становятся серьезным испытанием.

Вдохнув поглубже горьковатый воздух улицы напоследок, я взбегаю по лестнице, отпираю дверь и оказываюсь там, где положено сейчас быть. Сняв куртку, я вешаю ее на крючок, стараясь действовать как можно незаметнее и не выдавать пока возвращения. В квартире непривычно тихо, и, доходя до кухни, я на всякий случай прихватываю с собой кинжал.

К счастью, все достаточно мирно, если самонадеянно считать миром спорящих и злых Антихриста и Ройса. Поначалу, глянув на сложившуюся картинку, я думаю, что духа вот-вот развеют, но Самаэль философски вздыхает, подготавливая ему новые аргументы.

— О, Кара! — Так сильно мне Самаэль не радовался никогда, поэтому я инстинктивно отскакиваю подальше, чтобы он не мог меня достать. — Что ты думаешь о «Раммштайн»?

Они оба смотрят с такой надеждой, будто ожидают после окончательного вердикта чуда покруче воскрешения мертвых и прогулок по воде. Ну, с ними все ясно, эти двое нашли друг друга. Вчера, например, тоже какую-то группу обсуждали. Я сама музыку в принципе люблю, а немецкий язык по некоторым причинам — нет. Пожимаю плечами.

Черт знает, чем бы этот разговор закончился, вполне возможно, что даже дракой, но тут нам подло мешают. Погибшая, судя по внешнему облику, еще десяток лет назад микроволновка щелкает, трещит и начинает крутить сваленную в нее грязную посуду с бешеной скоростью. Газ на плите вспыхивает до потолка, оставляя черноту на белой краске, а холодильник трясет; самовольно открывшейся дверцей чуть не убивает Самаэля. Мы трое, обалдевшие немного от внезапно взбунтовавшейся техники, не сговариваясь падаем под стол. Как-то унизительно погибать не от рук ангела или демона, а от свихнувшегося холодильника.

Весь этот абсурд способен длиться еще довольно долго, но тут включается неисправное давным-давно радио: шнур его змеей доползает до розетки, в механизме щелкает. Мы слышим чуть хриплый из-за расстояния, но узнаваемый голос.

— Завтра состоится казнь предателей, — монотонно надиктовывает Велиар. — В полдень по времени Преисподней будет казнен государственный преступник.

Сейчас это звучит на всех радио, телевизорах и всплывает на экранах всех компьютеров, если поблизости есть демон, — так шепотом разъясняет Самаэль. Дешевый трюк. Королю нужны зрители, и это видят все, кто может. Похоже, чего-то такого Велиар добивается: абсолютной власти, владения всеми демонами, их вниманием.

Имени преступника благоразумно не называется, но мы почему-то сразу понимаем, что он о Люцифере говорит и ни о ком другом. Неясно пока, как он объяснит казнь, но если Король найдет нечто вроде прямых улик, Сатану придется судить по всем законам Преисподней. Хотя иногда мне кажется, что свод адских законов — это нечто мифическое или же давно утерянное.

Я наблюдаю за реакцией Самаэля. Он с каждым произносимым Велиаром словом мрачнеет больше, сжимает кулаки, и в комнате отчетливо пахнет озоном. Он неглуп, понимает, что Велиар специально пользуется всеми средствами информации, зная, что мы его услышим. Он готов к нашему визиту, он сам приглашает. Антихрист не может отказаться, и я его прекрасно понимаю: неразумно отвергать такой шанс покончить с правлением Короля.

— Меч у нас, — напоминаю я. — Мы можем попытаться…

— У него есть армия, — напоминает Самаэль. — На его стороне множество воинов, они искренне верят, что Люцифер предал Ад или нечто в этом роде. Мы не можем с ними всеми справиться.

— Если первым убьем Велиара, будет легче.

Они с Ройсом недоверчиво рассматривают меня, словно надеясь, что я рассмеюсь и заявлю, что это лишь шутка, разумеется. Но я более чем уверена в затее и готова рисковать. Убить Велиара не так сложно, если точно рассчитать удар. В открытой схватке шансов противостоять силе Высшего демона нет, но я планирую атаковать исподтишка. Убить можно каждого, кто не бессмертен, — это золотое правило наемника.

Отчасти я так быстро решаюсь из-за найденного с помощью Лео меча Люцифера. Велиар попытался одновременно скрыть его от ангелов и демонов, но, к счастью, забыл про обычных человеческих медиумов. Не стоило особого труда отправить по указанному адресу несколько должников Самаэля и уже спустя пару часов получить меч. Как заявил Ройс, все гениальное правда оказалось простым, надо было знать только точное место поисков. Вот так артефакт, меч первого Падшего, оказывается у нас. С виду клинок совершенно обычен и похож на мой, утерянный, но сила, скрывающаяся за сталью, поистине неизмерима, может обратить в прах любого.

Наша жизнь — сплошной риск, так почему бы не рискнуть напоследок? Завтра в Аду ровно в полдень или все закончится, или начнется нечто новое. Я до сих пор не знаю, чего жду больше.

От желания стереть Велиара темнеет в глазах. Отомстить бы этому ублюдку за все, что он совершил. И это не банальный геройский порыв или дело чести, мне просто хочется убить, искренней, чем когда-либо прежде.

***

Несмотря на перемену в правительстве, Преисподняя остается неизменной; нас встречают песок и жара, но это вызывает не глухое раздражение, а странную ностальгию. Однако некогда предаваться размышлениям: действо начинается, и все внимание сосредоточено на площади перед Дворцом. Я вдыхаю знакомо-пряный воздух, но помню, что медлить нельзя: где-то в мире людей держат нам портал Влад и Самаэль, чудом преодолевая навешанный Велиаром барьер.

Я снова обращаюсь к наблюдаемому спектаклю. Все демоны удивляются явно больше, чем Велиар предполагал, судя по его надменной улыбочке. Он ведь объявил, что Люцифер мертв, и ему безоговорочно верят: Высшие же не врут, просто смысла нет. Теперь толпа, надеявшаяся увидеть какого-нибудь мелкого демоненка или ангельского шпиона, замирает, в итоге разглядывает бывшего владыку. Первого Падшего в таком состоянии никто никогда не видел, от былого великолепия ничего не осталось: крылья растрепаны, будто ветром; один рог сколот, из-за чего кажется меньше по сравнению со вторым; а вместо запомнившихся мне доспехов или мундира — обычная белая рубашка и плотные штаны, одежда, похожая на ту, что выдавали нам с Владом. Однако свергнутому Сатане хватает гордости спокойно смотреть Велиару в глаза.

Его толкают навстречу палачу — высокому демону, держащему большой двуручник. Догадываюсь, что будет дальше: Сатану заставят преклонить колени и отрубят голову. Честных судов в Аду не бывает.

Люцифер мог бы разметать всю стражу остатками магических сил или броситься на Короля в безрезультатной попытке его победить. Это кажется глупым, и не выйдет ничего, но я бы попыталась. Удивительно, что Люцифер смирился. Просто поверить не могу, морщусь и презрительно усмехаюсь.

С крыши Дворца отлично проглядывается площадь полностью, я вижу Велиара, и если он догадается поднять голову и приглядеться внимательней, заметит меня даже сквозь невидимость, его магии хватит. Но Король слишком наслаждается победой, чтобы заботиться о защите. Весьма неосмотрительно для демона, занимавшегося большей частью дворцовых интриг, но Велиар, вероятно, считает, что я бросила дела в Преисподней, ведь пропала из поля зрения всех его подчиненных. Он ждет именно Самаэля, надеясь устроить какое-нибудь представление.

Стражники заменены демонами Самаэля, меня должен прикрывать из мира людей сам Антихрист, поэтому я так спокойна. Еще раз проверив, удобно ли кинжал выходит из ножен, я прыгаю. Ветер пронзительно свистит в ушах, сердце обрывается, когда я вижу стремительно приближающуюся землю. Не расправляю крылья, на секунду материализую их, для правильного приземления. Очень удачно я внизу оказываюсь — прямо перед Велиаром, степень удивления которого отлично прочитывается в его глазах. Ни один из стражников не пытается ему помочь.

— Рада видеть, Велиар. Рука не болит? — скалюсь я и, не медля, выкидываю вперед кинжал.

Слишком поспешно, не просчитав ничего, я действую на эмоциях, и поэтому Велиар успевает уклониться. Лезвие по самую рукоять вонзается не в сердце, а в плечо. По лицу видно, что это больно, но не смертельно. Я же, раздосадованная ошибкой, не отклоняюсь, а он уже переходит в нападение. Мы недооценили скорость Короля. Позади бьется крик, толпа волнуется, бежит. Им кажется, что по их души пришел ангел.

Ладно, к чертям это, мелькает в моих мыслях, и я бросаюсь к Люциферу, кидаю ему второй нож, которым можно перепилить веревку, связывающую ему руки; он ловит неловко, едва не роняет. Сам Сатана порядком удивлен моему появлению, но нет времени что-либо объяснять; я отталкиваю его в сторону от занесшего меч палача, а самому воину Велиара расцарапываю лицо, лишая зрения. Потеряв равновесие из-за четырех крыл за спиной, Люцифер падает в толпу, его едва не затаптывают паникующие демоны. Самаэль проводит портал, Ишим, прятавшаяся в толпе, помогает Люциферу уйти — все по плану, только я свою часть запорола. Нужно ненадолго отступить…

Портал ждет, Ишим уже толкает в межмировой разлом Сатану, бормоча ему извинения, а я спешно перелетаю ближе, видя медленно сдвигающиеся обратно края портала, будто трещина — рана на теле Вселенной — залечивается. Я чудом успеваю, касаюсь кончиками пальцев прохладной поверхности перехода, ощущая морозное покалывание…

Нас обеих сносит мощным ударом в одну сторону, прикладывает о стену Дворца. Затылок цел, но сильно болит спина, а в легких не хватает воздуха. Оглушенная Ишим со стоном сползает по стене, держась за голову. По шее ее стекает кровь, пачкая одежду.

Совершив грандиозную ошибку и потеряв взбешенного Короля из вида, мы фактически уже мертвы. А Велиара мы действительно не видим среди этой разбегающейся в разные стороны толпы. Демоны, почуяв драку, боятся, что их случайно заденет. Некоторые телепортируются, другие просто бегут, но на площади все еще много народа.

И именно сейчас Король ударяет. Я выпускаю крылья, выставляю их вперед, надеясь защититься, и размахиваю руками в попытке задеть противника. Щерюсь, жду его удара, но ничего не происходит.

А потом до меня доходит с изрядным опозданием. Он бьет в слабое звено, как всегда, как демоническая армия, действовавшая по его планам. Он целит в Ишим, которая не видит ничего из-за крови, залившей лицо. Раскрыть глаза не выходит, ресницы слиплись. Ишим ничего не видит, фактически ослепла, и поэтому не знает, что творится. Не подозревает даже, что на нее падает Высший.

Сама я ранена; хребет чуть ли не перебит, а в ушах звенит протяжно и долго, но я все равно с усилием вскакиваю и бросаюсь Велиару навстречу, наперерез. Отбрасываю Ишим в сторону, обхватив ее за талию и особо не церемонясь. Удар о землю выбивает из нее дыхание, но Велиар выбил бы из нее жизнь.

Король падает туда, где секунду назад была Ишимка, но вместо ее тела клинок прошивает пыль и песок. И частично меня — плечо кровит.

Его острый меч вырывается из песка, взметнув едкое облако пыли, от которого слезятся глаза. Не успев опомниться, я оказываюсь спиной к стене, а меч блестит напротив моего лба, опасно подрагивая. Рукам жутко больно: я вцепляюсь в лезвие. Лицо Велиара искажено гримасой злости, он прикладывает максимум усилий для того, чтобы я разжала пальцы и его меч ударил мне в голову. Я не сдаюсь, впиваюсь зубами во внутреннюю сторону щеки; чувствуя железный привкус крови, заполняющей рот, я едва удерживаюсь от крика.

Время замедляется, секунды, пробегающие сейчас, могут быть и часами, и днями, и даже тысячелетиями. Все остальное становится совершенно неважным, далеким; Вселенная сужается до нас двоих, до сияющего клинка, до стекающей по запястьям крови, до моего дыхания на стали, до сумасшедших глаз со змеиным зрачком напротив. Площадь пуста: все разбежались, остались только мы.

Это мой меч перед глазами дрожит, тот, который я всегда держала в руках другим концом. Лезвие его я знаю до миллиметра, до небольшой выщербины у гарды и едва заметной продольной царапины. Это оружие было моей жизнью, оно же становится моей смертью.

Не хочу!

Крыло изгибается до боли, до треска в тонких костях, оно выламывается, но жесткие перья бьют Велиара по лицу. Демон прикрывает глаза рукой, зная всю опасность ослепнуть, и я выскальзываю из-под меча. Отталкиваю, заламываю ему руку за спину и с силой швыряю в стену.

Кидаюсь к Ишим, встряхиваю ее, и она слабо вздрагивает и не открывает глаз. Нам нужно уходить, но я не могу тащить ее на себе.

— Вставай, ну же, — кричу я. — Ишим!

Она не отвечает, я в ужасе хватаю ее за руку, лихорадочно оглядываясь на приближающегося Велиара. Ишим молчит, Ишим… нет? Быть не может, невозможно, я не могу ее потерять! Только не так, только не сейчас, когда она так нужна мне.

Я замечаю, что она едва дышит. И почему я так перепугалась, ведь известно же, что демоны небывало живучи. Лишь бы Король посчитал ее мертвой…

Велиар настигает меня широким кошачьим прыжком, схватив за волосы, грубо оттаскивает меня от Ишим. Удар обжигает скулу, я выплевываю кровь ему под ноги. Пошатываясь, упрямо встаю…

— Ненавижу! — рычу я Королю в лицо. — Ур-рою!

Это просто глупо — на Высшего с голыми руками кидаться, он же меня убьет с первого удара. Странное желание отомстить двигает меня вперед. В таком состоянии я готова ему в горло зубами вцепиться, захлебываясь кровью.

Точным ударом я выбиваю меч из его рук. Он хватает оброненный кем-то клинок, а я наконец получаю назад свое оружие. Оно удобно ложится в руку. Велиар идет кругом, приближается, а под ногами его хрустит песок — неприятно для моего обострившегося слуха.

Я не выдерживаю первой, быстро приближаюсь, подрезаю его под ребра и тут же отскакиваю назад. Мне удается его задеть, но рана слишком несерьезна для Короля, и это никоим образом его не замедляет. Шансов нет, все, выбежало время, кончилось. Я одна напротив демона в полтора раза сильнее меня, за спиной умирает Ишим, а рука с оружием странно дрожит, и я запоздало вспоминаю, что плечо глубоко рассечено. Проклятье, я ведь проиграю так!..

С трудом отбив серию атак Велиара, я взлетаю, тяжело и загнанно дыша. Для передышки необходима пара секунд, и воздух — единственный выход, не взлетит же демон следом…

Взлетает. Страшные искореженные крылья рвутся из его спины, на них нет перьев, их словно у нетопыря вырвали. Страшно, когда вот так: каждая косточка видна, кожа обтрепанная и как обожженная, но крылья держат его на лету, а размах даже больше моих. Когда-то он был Падшим, как и я, как и Люцифер. Но мы еще не растворились в Аду, не отравились им до конца, хотя я уже называю этот мир своим. Велиара искорежила темная тягучая магия Преисподней. «Чудовище», — думаю я; во мне воет и царапается огрызок ангела, которым я когда-то была.

Мы врезаемся друг в друга на высоте, Король бросает меч и врезается в меня всем телом, сбивая вниз и вбивая в песок. Теряя равновесие, я тоже отказываюсь от оружия, грубо вцепляюсь ему когтями в плечи, рычу. У нас обоих в мыслях что-то ломается, исчезает, и мы уже впиваемся друг в друга с поистине животным остервенением, с каким дрались древние демоны.

Мне нужно выбесить его, вывести из себя, чтобы Король окончательно переступил черту и рухнул в бездну. Пусть лишится разума, пусть бросит цепляться за человеческий облик.

Падаем единым существом, сплетая руки и ноги, поднимаем ворох песка. Я оказываюсь сверху, подминаю под себя Велиара, и он сдавленно шипит от боли в крыльях. Несколько ударов по лицу, и вокруг глаза начинает наливаться синяк; ранения злят Короля еще больше, он сбрасывает меня, отталкивает на несколько метров. Ощущение будто меня машина сбила, ударом он ненадолго лишает меня дыхания. Вжимаясь в землю и зло дергая крыльями, я смотрю на Велиара с выражением усталой усмешки. Демон заносит руку с длинными когтями надо мной, собираясь вместе с трахеей вырвать жизнь.

— Pater noster qui est in caelis, — торопливо начинаю я, сокращая везде, где только можно, но не теряя смысл. — Аdveniat regnum tuum. Et ne nos inducas in teutationem. Quia tuum est regnum, et potestas, et gloria in saecula.

Велиар отлетает в сторону, зажимая уши руками и сдавленно подвывая. Будучи демоном, он не переносит молитв, не спасетдаже гордый статус Высшего: слова для всех одни. Я ликующе скалюсь, приподнимаясь на локтях.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen! — припечатываю я.

Обессиленно упав на колени, Велиар исподлобья смотрит, в зрачках пылает неподдельный огонь. Молитвой я ранила его больше, чем руками за все это время; он вцепляется в тлеющее лицо. Тошнотворно пахнет горелой плотью, кожа отходит полосами.

— Почему ты пользуешься Его словами? — хрипло спрашивает Велиар. — Ты не достойна…

— А ты, видать, достоин? — Я неторопливо подбираю меч, подхожу ближе. Все движения медленны и расслабленны, ведь адреналин битвы понемногу спадает.

Он видит свое отражение на лезвии меча, видит лицо, утратившее человеческие черты. Злится, бесится, но, обожженный святыми словами, не может встать и сопротивляться. Никогда в Преисподней не звучали молитвы, и сейчас они имеют силу больше силы Высшего.

— Твой план мог бы сработать, — подтверждаю я задумчиво. — Но ты кое-что не учел, Велиар. У нас уже есть правитель, потому что он — Люцифер, первый Падший. Единственный, кто может держать Ад. Его не убить парой слов на латыни.

— Я разбит, — соглашается Велиар. — Хорошая была игра.

Отвечаю коротким смешком — на большее не хватает.

— Шах и мат, ваше величество.

Меч опускается быстро, одной вспышкой, я слышу звук рассекаемой кости. Не отворачиваюсь, смотрю с изощренным вниманием.

Рогатая голова падает в песок.

Глава 22. На задворках мира

С каждым днем ситуация в Преисподней тихонько, шажок за шажком, выпрямляется, приходит практически туда же, откуда мы начали, но это уже лучше правления Велиара. Некоторые демоны поддерживают по-прежнему его революционные идеи, но не столь яро, как могли бы, и Люцифер просто вышвыривает их из Ада за неповиновение. Вернув меч и прежние силы, он становится прежним, каким я его и запомнила, — стоять рядом невозможно, чтобы не пробирал страшный могильный холод, а колени сами собой не начинали трястись. Глядя на будто бы возродившегося Сатану, веришь, что таким и должен быть правитель Преисподней.

Первым делом Люцифер показательно рвет мирное соглашение в присутствии парочки архангелов. Как утверждают после, одной из двух крылатых была сама Габриэль, и ее едва не разоблачили из-за довольной улыбки в адрес кружащихся перед лицами архангелов бумажек. Но, как бы там ни было, война возобновляется, демонов отрядами пересылают на фронт, отрывая от дома, когда они наконец поверили, что проект «Апокалипсис» свернут до лучших времен. Однако Сатана от планов своих не отступается, особенно теперь, имея возможность победить. Он строит стратегии, обсуждает наступление и отправляет верных ему демонов и Падших в разные концы Преисподней для удержания стратегически важных точек. Разумеется, когда дело касается войны, меня тоже не обходят стороной.

Мне достается не совсем уж безнадежный, но такой дикий отряд, что выть хочется. Мы с Ишим на востоке адских пустынь, где из плюсов имеются брошенный Высшей аристократией замок и, следовательно, крыша над головой, а из минусов — озлобленная солдатня, набранная из низших демонов, бури и пытающиеся прорваться через замковый портал ангелы. Первый раз прибыв на место, я пару секунд молчу, разглядывая лица разной степени небритости и исполосованности шрамами, а потом тихо, чтобы одна Ишим слышала, приказываю держаться ближе. Мужчины сплевывают и неразборчиво замечают что-то насчет «этих баб, святые б их побрали!». Чувствую, сработаемся.

Дальнейшие несколько дней пролетают в бешеном темпе, и однажды я с ужасом осознаю, что сплю по часу в день не от кошмаров, а потому что больше просто не удается. За прошедшее время, какое обычному гарнизону требовалось бы для подготовки к одному сражению, мы отбиваемся от обнаглевших пернатых раз пять, если не больше. Довольно смутно, словно в пьяной дымке, запоминаются мне кровь, сталь и песок. Мелькотня из перьев, крыльев, мечей и блеска доспехов не оставляет меня и ночью, когда я закрываю глаза.

Вот Ишим здесь неплохо устроилась: оружие выдает, клинки точит, даже кухней заведует — словом, хозяйством занимается. Она успокаивающе прижимается к боку и обещает, что это пройдет. Я молчаливо соглашаюсь: пройдет. Когда-нибудь.

После особо неудачной битвы меня вышвыривают на площадку перед замком пять демонов. Я слишком устала для сопротивления, поэтому позволяю им пока тащить меня. Во дворе собрался уже весь отряд, ждут чего-то, скалятся. Посчитав, что я достаточно впечатлена, из толпы выходит демон. Обходит меня, щурит желтые глаза — кошачьи зрачки сжимаются-расширяются.

— Таких потерь в отряде никогда не было! — притворно-горестно восклицает он. Его актерскому таланту я не верю ни на грош. — Мы потеряли наших друзей из-за тебя! Их смерти на твоей совести!

Собравшаяся толпа волнуется, но издает одобряющий гул. Среди лиц я вижу мелькнувшую Ишим. Она примерно представляет, что сейчас будет, и не спешит останавливать. Похоже, ей тоже надоел этот балаган. Я изучаю взглядом выступающего демона, немного сбавляя градус его уверенности презрительной усмешкой. Воин мешкает: что же он сделал неправильно? Почему глупая девица не посыпает голову пеплом и не молит прощения на коленях? Улыбаюсь неоправданно широко, чувствуя кровь на разбитых в битве губах.

— Командиром, значит, недовольны? — интересуюсь я будничным тоном.

Подумав, оратор кивает, пользуясь одобрительным ворчанием со стороны толпы. Я тоже зеркально киваю несколько раз, делая вид, что выслушиваю каждого, подхожу ближе к демону осторожными скользящими шагами… и точно бью в корпус, пользуясь тем, что он снял доспех и стоит в одной рубахе. Демон не ожидает удара. От внезапной острой боли он падает на колени и тут же получает следующий удар — по лицу. Трясу саднящей рукой с костяшками, сбитыми заново в который уже раз, но продолжаю методично бить. Глаза демона заливает черная кровь, он хватает воздух ртом, сплевывая выбитый клык, и в итоге валится в пыль, униженно воя. Я стою над ним, распаленная короткой стычкой, в которой противник даже и не сопротивлялся. Песок пропитывается кровью, демон отхаркивается черными сгустками, скребя рукой. Словно ставя точку, я каблуком наступаю на дрожащую кисть и, будто этого мало, поворачиваю несколько раз. Демон, теряя последние остатки гордости, визжит, царапая песок.

Маниакально усмехаясь, я поворачиваюсь лицом к остальному отряду. За спиной моей светит солнце, бьет им в глаза, с правой руки на землю каплет кровь, а белоснежная когда-то рубашка потемнела от потеков чужой крови на груди, будто меня убили в самое сердце точным ударом. А я почти истерично смеюсь, сотрясаясь всем телом.

— Ну, кого еще не устраивает командир?

Напряженно молчат, пряча глаза. Небольшое представление убедило их в том, что лучше слушаться — целее будешь. А демоны быстро учатся, им два раза повторять не нужно.

— Старый командир… — раздается дрожащий голосок из последнего ряда солдат. Я не вижу лицо этого демона, но он прекрасно различает меня, видит страшный полусумасшедший оскал.

— А старый командир мертв, — отрезаю я.

Хотелось бы верить, что никто из присутствующих не вонзал ему кинжал в спину.

С этого начинается искренняя вражда отряда. Меня такое положение действительно устраивает: врагов терять легче, а привязываться здесь я ни к кому не хочу.

По прошествии недели ничего не меняется в плане распорядка дня и в плане отношений с демонами. Они по-прежнему провожают такими взглядами, словно готовы живьем сожрать, и это, в общих чертах, правда. Останавливает их прошлый предводитель революции, у которого синяки с лица все не сходят. И мой оскал, явственно предвещающий любому неверному печальную кончину. Хотя ненавидят, боятся смертельно.

— Вконец эта Падшая обнаглела… — слышу я шепотки в коридорах холодного замка. После долгих битв мне сражаться еще и с ними не хочется.

Они видят и бесятся еще сильней. А поскольку устроить новую драку со мной не выходит — берегу силы для более серьезных противников, — солдаты умудряются отыгрываться на ком-нибудь другом, кто послабее и по зубам так лихо дать не может. Я только после об этом догадываюсь, становясь свидетелем удивительного действа.

Внутренний двор служит чем-то вроде места для отдыха, где можно размяться и к битве подготовиться. По большей части наши демоны слишком азартны, так что пари вроде «кто сильнее» — не редкость, и во дворе практически круглосуточно звенят сталью и раздаются распаленные дракой крики. Благодаря этому явлению я перестаю обращать внимание на то, что творится.

Если бы это был рядовой поединок, он бы уже завершился. Один из демонов падает, теряет меч, но это его противника не останавливает, он продолжает методично избивать. Быстрым взглядом я определяю, что несчастный — парнишка моложе Ишим, а кулак заносит закаленный в боях воин. Демоненок тщетно пытается отбить, но в итоге все равно получает сильный удар в корпус. Воет от боли.

— Что здесь происходит? — не выдерживаю я.

«Нет, мне абсолютно плевать на вас, отребье», — буквально кричу я всем своим видом. Но я не позволю вам убивать и калечить друг друга, пока на пороге стоят ангелы, готовые прорваться в Преисподнюю. Не хочу умирать из-за их развлечений, именно поэтому грубо расталкиваю солдат, не трудясь обернуться и посмотреть на оскорбленно шипящих. Кто-то из них запускает мне когти под рубашку, впивается в кожу. Я бью наугад локтем и с удовлетворением слышу вскрик.

— А ну, пшли отсюда! — я достаю меч, показывая, что не намерена шутить. Понятливо отходят демоны, я остаюсь лицом к лицу с высоким солдатом.

Наверное, это очень глупо со стороны выглядит. Он возвышается надо мной на две головы, глаза горят, на голове четыре бараньих рога, а руки испачканы чужой кровью; я расслабленно убираю меч, будто не замечая животной ярости в глазах демона. Я живу в Аду уже тысячу лет, и такие взгляды не смущают.

— Что за гладиаторские бои? — рычу я с той же интонацией, с которой говорят сами демоны, хотя голос ангела для этого малость неприспособлен. — Это что?

«Что» — это, кстати, невинная жертва армейского произвола, парень, которого я как-то замечала среди арбалетчиков. Правильно его туда направили: меча в руках держать не умеет, в рукопашную тоже не может. Словом, горе, а не демон, и откуда взялся такой на мою голову?..

На середине мысли я застываю. И правда, откуда? При внимательном осмотре демон не похож на остальных солдат: уступает и в росте, и в телосложении, а волосы у него редкого золотого цвета, сейчас не очень различимого из-за крови и пыли. Он хрипло кашляет, не вставая с земли, слабо дергается.

У демонов из низов есть негласное правило: не поднимешься — умрешь. А за жизнь они цепляются весьма твердо, так что этот явно воспитывался не на улицах нижних кругов, а где-нибудь поближе. Я наклоняюсь над ним, вглядываюсь в ярко-красные глаза, рассматриваю смуглую кожу, острые уши и точеные аккуратные рожки.

— Вот зар-раза, — выдыхаю я парнишке на самое ухо. — Представляешь, что папенька с маменькой скажут, когда тебя найдут?

Высший закатывает глаза и неразборчиво хрипит что-то в ответ. И ему так худо, что мне требуется пара минут, чтобы понять сказанное.

— Да, хуже уже не будет, — вынуждена согласиться я. — Хуже будет сейчас. Подъем, блядь, нечего тут разлеживаться!

— Мне дышать нечем, — сообщает он. — Я умираю?

— От пары синяков еще никто не помер, не переживай.

С таким ярко выраженным сомнением на меня еще никто не смотрел.

В мой якобы кабинет (а по сути, в кабинет бывшего владельца замка) демон протискивается боком, прижимая тряпку к глубоко рассеченной брови. Светлый кусок ткани пропитывается черным, я ищу в ящике стола иглы и нитки или хоть что-нибудь, чем можно заштопать рану. К счастью, все это быстро обнаруживается. Я указываю на стул, предлагая демону присесть.

— Как звать? — чисто ради формальности интересуюсь я, рассматривая иглу.

— Меня? А. Тэал.

Наверняка там что-то подлиньше и на древнем демонском языке, но я не настаиваю, и это трудновыговариваемо. Тэал нервно косится на мои манипуляции с нитками, отводит взгляд, но заметно, что руки у парнишки трясутся. Многие аристократы боятся боли.

Я наклоняюсь над ним, примериваюсь… и он шарахается в сторону, будто я распятием ему грожу.

— А дезинфекция? — со священным ужасом спрашивает демоненок.

Ишь ты, какие слова знает. Пожав плечами, я достаю из шкафчика бутылку хорошего коньяка. Рану промываю довольно быстро, подумав, еще протягиваю Тэалу рюмку. Демон вновь кривится — впервые вижу обитателя Преисподней, не страдающего хроническим алкоголизмом.

— Пей, — приказываю я. — Легче будет.

В итоге он все же соглашается, но долго кашляет, отплевывается, и я больше уверяюсь в своих подозрениях: точно сынок какого-нибудь Высшего, таких демонят до совершеннолетия в замке держат, чтобы, не приведи Сатана, не сотворили чего по юношеской глупости.

Я осторожно продеваю иглу, делаю первый стежок, стараясь действовать максимально аккуратно: мордашка у парня смазливая, не хотелось бы ее сильно портить. Несмотря на осторожность, Тэал закусывает губу, невнятно мычит, а под конец позорно всхлипывает.

— Терпи, — советую я. — Шрамы украшают мужчин.

— Ты ж по женщинам, — от боли наглеет Тэал.

Мстительно чуть дернув нить, я довожу беднягу буквально до припадка. Сквозь вой я слышу путаные извинения. Не мучая его больше, я спокойно продолжаю работу; Тэала колотит крупная дрожь. Не дожидаясь приглашения, он осушает следующую рюмку в попытке приглушить боль.

— Это откуда мы такие умные взялись? — хмуро интересуюсь я.

— Болтают… разное, — уклончиво говорит он. — А-а, Денница!

Я маленьким ножичком перерезаю нить. Готово, я же говорила, что все будет быстро и безболезненно? Тэал тянется к шву, но я ловко ударяю его по пальцам.

— Сиди тихо.

Он не привык подчиняться, но в этот раз слушается. Я устраиваюсь напротив, закинув ноги на стол и задумчиво изучая Тэала. Есть в нем что-то очень знакомое, но точно помню, что мы прежде не встречались. Следовало бы узнать его род, но он вряд ли ответит, боясь, что я решу отправить его домой.

— А разве можно пить? — нарушает молчание он. — Мы же на войне.

— Война — это самый лучший кабак, парень. Только наливать чаще всего приходится самому себе, но и с этим можно смириться.

Прекрасно понимаю: он не отвык еще от великолепия дворцов Столицы и мирной жизни знати, ему непонятны эти усталые шуточки в стиле «отвалите от меня все», он сегодня и вкус собственной крови впервые почувствовал.

Также прекрасно я понимаю, что на передовой парнишка не выживет. Тут такие, как я, и те не выживают.

— Как ты сюда попал-то? — устало спрашиваю я. Правда хочется узнать эту удивительную историю.

Вздохнув, Тэал начинает рассказ: деваться некуда, из кабинета не сбежишь, а под моим пристальным взглядом сидеть неуютно.

На самом деле, банально, как я и представляла. Он — сын Высшего, которому захотелось сделать что-то значительное в этой войне с ангелами. Эта история не единственная: молодые демоны здесь ищут приключений и славы, а находят свою кончину. Тэалу повезло сегодня, что я проходила мимо, иначе забили бы ногами те, кто должен ему подчиняться.

— Небольшой совет, — резюмирую я. — Беги отсюда со всех ног, пока тебе их не переломали.

— Никуда я не уйду.

Упрямец. Но не могу же я его выгнать, как я объясню пропажу солдата?

Мне его не жаль, просто обидно, что демон, который мог бы однажды сделать что-то важное для этой войны от лица своей семьи, поляжет в обычной схватке. А ведь у парня были шансы прожить безмятежную жизнь Высшего, но он променял их все на глупую мечту стать героем.

— Героев не бывает, — объясняю я в сотый раз. — Не существует. Вымерли.

Тэал смотрит в пол, беззвучно шевелит губами, и это начинает порядком надоедать, но он поднимает алые глаза на меня:

— А ты тогда кто?

Торжествующая улыбка медленно угасает, словно потухает свет. Я убираю ноги со стола, встаю, прохожу пару шагов и останавливаюсь, понимая, что дальше плана нет.

— Героев не существует, — сквозь зубы цежу я, выплевываю ему в лицо. — Надежды тоже нет. А тебя, щенок, прирежут в следующей же битве. Так что лучше не предавайся философии, а бери в зубы меч и тренируйся.

У него перехватывает дыхание, когда он смотрит мне в глаза. Должно быть, со всеми грубыми речами я сейчас напоминаю демона больше многих Высших, и беда в том, что я говорю абсолютно искренне. Я прожила это, парень, и просто поверь: этот мир слишком жесток.

— Ты спасла Преисподнюю, — сухими губами шепчет он. — Свергла Велиара, победила его.

— Мне хорошо заплатили за это, — киваю я. — Что же касается Короля… он хотел убить мою женщину, за что и получил.

Как забавно рушить чужие мечты. Если так вдуматься, я всю жизнь этим занимаюсь, но сейчас, говоря прямо в лицо, я испытываю ничем не объяснимую эйфорию.

— Видишь? Героев нет. Я всего лишь защищаю свое или действую ради выгоды.

Ему нечего ответить, Тэалу нужно подумать. А завтра он возьмется за меч и начнет учиться, если хочет сохранить жизнь в этом мире без правил.

— Вон, — тихо приказываю я, но лицо у парня такое, будто я на него накричала. Не двигается с места. — Пошел вон! — настойчивей повторяю я.

Старая, обычно скрипучая дверь закрывается за ним неслышно, удаляется он в гробовом молчании. Меня же не волнуют его переживания, я всего лишь прикидываю, вступятся ли за него родичи, если он вздумает дезертировать. В этом случае придется его убить, но мне не очень хочется это делать: недавно я уже была палачом.

Касаясь стоящего на столе кристалла связи, я сосредотачиваю мысли на Татрасиэле. Минуту мои призывы остаются безответными, но в итоге Тат соглашается поговорить. Спасибо тебе огромное, друг.

— Проверь молодого Высшего по имени Тэал, — без предисловий командую я. Он остался в Столице, помогает мне оставаться в курсе новостей — на случай, если еще кто-то захочет казнить Люцифера, а меня не окажется рядом. — Мне нужно знать абсолютно все… и быстро!

Он не обижается на отсутствие приветствия. Знает, что просить я не умею, а учиться в ближайшее время не собираюсь, но у ангелов альтруизм в крови, поэтому он дает согласие.

Оборвав связь, я еще долго сижу, глядя прямо перед собой и отстукивая случайный ритм ногтем по гладкой столешнице.

***

Вопреки многим причудам, я никогда не разговариваю после секса. Просто лежу, глядя в потолок, укрытая одеялом, Ишим мирно сопит в плечо, обдавая кожу теплым дыханием. Мне бы уснуть, ведь завтра опять придется разгонять скучающих диких демонов или отбиваться от светлокрылых — одно другого не легче. Но сон не идет, ускользает от меня, слегка коснувшись лица.

В пустыне темно, и из окон не видно ничего, поэтому создается впечатление, что мы с Ишим одни во всем мире, среди порывистого ветра, тьмы и далекого воя адских тварей. Приключение было бы забавным, ведь в таком не может быть никаких проблем. Они вообще возникают лишь с появлением людей, демонов или ангелов.

— О чем думаешь? — тихо интересуется Ишим.

Вздрогнув от неожиданности, я поворачиваюсь к ней. Думала, она спит, но Ишимка смотрит на меня, в темноте глаза блестят.

— Почему героев нет? — Она переворачивается на спину, устраивается удобнее. — Ты ведь…

— Ты подслушивала.

Звучит обвинительно, но она ничуть не смущается. Больше всего на свете ее интересует ответ на этот вопрос, но я его не знаю.

— Почему ты считаешь героем меня? — «Меня» выходит неожиданно горько, я вздрагиваю. Не хотела выдавать эмоций, но так уж получилось.

— Ты была готова пожертвовать всем ради меня. Ради всех нас.

— Не хотела, чтобы ты умерла…

Ей невозможно врать; по крайней мере, у меня не выходит.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Вздохнув, Ишим снова отворачивается к стене, между ее лицом и камнем несколько миллиметров.

— Ничего, — глухо выдает она. — Ты просто сама делаешь себя хуже, внушаешь всем, какая ты плохая и эгоистичная, но ты же…

— Я чертов псих с садистическими наклонностями, — весело отзываюсь я. — И как тебя угораздило в меня влюбиться?

Сразу же приходит осознание того, что сказанное было очень не к месту. Так и не разобравшись со своими отношениями, мы пришли к обоюдному решению: не использовать слово «любить» ни в каких случаях. Похоже, «влюбиться» тоже в эту категорию попадает.

Может, это и есть любовь. Изощренная, выраженная в «держи меня, когда я начну падать» и желании быть рядом с кем-то, чтобы душа не так болела от одиночества. Любовь в неповторимой, свойственной только мне манере.

Я не герой, но и злодей достоин своей собственной истории. Прекрасная влюбленная дева обязательно должна к ней прилагаться.

— Глупая ты… — обиженно сопит Ишим.

Я рывком разворачиваю ее к себе и долго целую. Она с готовностью отвечает, а меня окатывает каким-то незнакомым теплом, когда я вспоминаю, что в разговоре с Тэалом я неосознанно назвала ее именно «своей женщиной».

Мы заперты на отшибе вселенной, одни в этом черном мире. И хорошо, что есть это хрупкое «мы».

Глава 23. По кругу

С насмешливым удовольствием я слежу за сосредоточенным Тэалом, за нервно дрожащими пальцами, капельками пота на лбу, за взглядом горящих решимостью алых глаз. Не зная, как правильно напасть, он жалко мнется на одном месте, вызывая смешки собравшихся зрителей. А посмотреть на тренировочный бой весь отряд явился, отбросив рутинные занятия. Наблюдают они с каким-то извращенным удовольствием: предвещая валяние Высшего в песке, демоны делают ставки, сколько он продержится против меня. Мы оба отлично слышим, что больше пары секунд парнишке в любом случае не дают, и оттого Тэал злится еще сильней, трогательно краснея и зло сверкая глазами.

— Эй, шкет, долго мне тут стоять? — устало интересуюсь.

Это его коробит больше всего: неприкрытая наглость в голосе и откровенная насмешка. Воспитанный в семье Высших, он привык к раболепному поклонению, а я… А я стою, небрежно облокотившись на рукоять вбитого в землю меча, и успеваю щелкать зажигалкой и размахивать второй уже сигаретой, которые, вообще-то, дефицитные сейчас, но хер с ним, лишь бы мальчишку получше выбесить. Я скалюсь, и хотя стоит Тэал на отдалении, он прекрасно это видит.

Не хочется признавать, но мне очень, очень скучно здесь, ведь ангелы ослабили наступление, демоны, на которых я как следует рыкнула, не ввязываются в неприятности, а Ишим я, кажется, в прямом смысле слова затрахала. Поэтому я развлекаюсь тем, что довожу Тэала до белого каления.

Окончательно взбешенный мальчишка внезапно правильно хватается за меч, в несколько прыжков подлетает ко мне, осыпая песком с головы до ног. Ставя блок, я чувствую, что пыль хрустит на зубах. Да уж, сил ему не занимать. Ему б мозгов еще немного…

Безошибочно предугадывая направление удара, я блокирую, не даю Тэалу опомниться и плечом толкаю его на землю. Контратака, в которую я не вкладывала особых надежд, оказывается удачной: нелепо широко взмахнув руками, Тэал падает. Не хочу его калечить, но поучительный пинок по ребрам все ж получает. Не воет уже, терпит, упрямо стиснув зубы и провожая меня злющим взглядом. Однако грозные глаза тут не помогут, его победили — все, конец. Возвращаю меч в ножны, невозмутимо тушу сигарету.

— Нахуй безнадежен, — отчетливо раздается в тишине.

Осторожные смешки солдатни перерастают в полноценный гогот, от которого лично у меня аж голова начинает болеть. Без опаски повернувшись к поверженному Тэалу спиной, я покидаю импровизированную арену, образованную собравшимися в круг демонами. Кто-то одобрительно и пронзительно свистит; меня похлопывают по плечу. Каким-то образом за прошедшее время это сборище прониклось ко мне уважением.

Короткий хриплый смешок обрывает всю эту какофонию звуков, звучит неожиданно отрезвляюще. Каким-то шестым чувством ощутив стоящего за спиной, я мягко поворачиваюсь, выбрасывая клинок вперед. Лезвие трепещет у горла живо ухмыляющегося Ройса. Сдерживая ответную улыбку, я на пару секунд застываю, настойчиво проедая его глазами.

— Это ты так рада меня видеть? — смеется Ройс. — Совсем одичала.

На самом деле я готова на шею ему броситься и взлохматить и без того встрепанные темные кудри, но стою на месте, поддерживая репутацию пусть чуть сумасшедшего, но командира, за которого меня все здесь считают. Ройсу, кажется, ничуть не мешает меч у горла, и его оружие вообще не смущает, он продолжает скалиться в знакомой улыбке. Однако что-то в нем неисправимо меняется, замечаю я все тем же шестым чувством, и вроде глаза те же — карие, почти черные, насмешливые, и держится он все так же.

— Сколько мы не виделись? — задумчиво говорю я, продолжая размышлять.

— Месяц, пока ты тут в ссылке. — Опасно и тонко улыбаясь хмурым демонам, он отводит меч подальше от себя. — Даже не обнимешь? Че-ерт, а я уже надеялся, угостишь чем-нибудь покрепче, а то эти переходы страшно изматывают…

Разгадка явно на поверхности, но я ее упорно не вижу, что неизмеримо веселит Ройса. В который раз я окидываю его пристальным взглядом, почему-то цепляюсь за закатанные по локоть рукава темной рубашки. Ну да, логично: здесь же жарко, я сама в майке с открытыми плечами…

На запястьях Ройса я не вижу привычных белых полос, обычно просто кидавшихся в глаза, будто клеймо. Недоверчиво морщусь, моргаю пару раз, убеждаясь, что мне не кажется. Заметив мою обескураженность, Ройс даже радуется, головой трясет. Среди явно специально разлохмаченных волос блестят два коротких рога с фалангу пальца, какие бывают у совсем маленьких демонят… Или у бесов.

— Ну так что, я могу рассчитывать на рюмку твоего лучшего виски? — иронично интересуется он.

Мои воины просто шалеют от такой беспросветной наглости: еще бы, обычный бесенок у Падшей так панибратски интересуется. Некто из глубины толпы, по-змеиному шипя, замечает, что все, мол, в моей компании такие ненормальные. Разбираться с авторами сего замечательного высказывания руки чешутся, но времени нет. Бросив на солдат грозный взгляд, я медленно киваю другу.

— Пойдем. Думаю, нам нужно многое обсудить.

Почти отойдя на десяток метров от ничего не понимающих демонов, я оборачиваюсь и небрежно бросаю:

— И уберите… это.

Я наполовину слышу, наполовину угадываю тихий угрожающий рык распростершегося на земле Тэала. Демоны кружат вокруг, как падальщики у мертвого, но приблизиться к Высшему все же не осмеливаются. С чистой совестью оставляю их разбираться самим, догоняю ушедшего далеко вперед Ройса.

Хотя дух (бес, устало поправляю я саму себя) в первый раз в моем кабинете, он на редкость уверенно устраивается на стуле для посетителей и терпеливо ждет чего-то. Вероятно, обещанного алкоголя. Вздыхая, я лезу в шкафчик.

— И как так получилось, что спустя четверть века Сатана решил обратить внимание на твою скромную персону? — начинаю я, разливая виски, поставляемый Амаимоном, по рюмкам. Старательно делаю вид, что сама не упрашивала Люцифера на крыше.

— Я участвовал в его спасении. Разумеется, причитается награда.

Я усмехаюсь, устраиваюсь напротив, привычно закинув ноги на стол. Подумав, вынимаю из-за голенища сапога небольшой кинжал, чтобы не смущать Ройса блеском небесной стали, которая, насколько я знаю, неприятна для мелких адских созданий, к которым он теперь относится.

Подождав, пока он утолит жажду, я осторожно спрашиваю:

— Так зачем ты здесь?

Нет, я прекрасно знаю, как Ройс хотел снова почувствовать себя живым, а не бесплотной тенью, призраком, но сомневаюсь, что он явился бы ко мне первым делом. Скорей поверю, что он провел недельку в родном Лондоне, реализуя все смертные грехи. Да и небольшой чемоданчик, сначала укрывшийся от моего внимания, а теперь стоящий у ног Ройса, не может быть просто так. Он здесь с какой-то определенной целью.

— А где Ишим? — пытается улизнуть от разговора Ройс.

— Вероятно, в казармах. У нас война, знаешь ли. Еще выпить? — услужливо предлагаю я.

Он и так был малость пьян, когда возник за моей спиной, понимаю я. Но ничего, это пройдет. Спустя некоторое время Ройс наконец успокоится, привыкнет к давно забытым ощущениям. Возможно, уже начинает привыкать, потому что твердо отказывается от второй рюмки.

Перегнувшись через стол, я смотрю на небольшой черный кейс, по краям которого выбиты серебряные руны. Защита от сглаза, скрывающее заклинание, отражатель телекинеза… Это то, что я могу назвать с ходу, но не значит, что все. Ройс позволяет мне досконально рассмотреть загадочный чемоданчик, поставив его на стол передо мной. Опасаясь дотрагиваться, я кружу рядом.

— Что внутри? — Мне надоедает играть в гляделки.

Многозначительно улыбаясь, Ройс тянется к защелкам, осторожно открывает их все по очереди, выдерживая интригующую паузу. Устало откидываюсь на широкую спинку стула: это грозится затянуться очень надолго. Но наконец Ройс резко откидывает крышку, я хищно подаюсь вперед… Пару секунд изучаю содержимое чемоданчика, после чего чуть резко смеюсь.

— И это все?

Я так и этак верчу в руках револьвер примерно восемнадцатого столетия. Оружие, не спорю, красивое, но совершенно бесполезное, и дело даже не в том, что любые человеческие изобретения в Преисподней не работают. Этот револьвер нужно долго перезаряжать, насколько я помню. Итак, в любом случае у тебя шесть выстрелов, и неизвестно, попадешь ли вообще. Проблему отчасти решает парный пистолет, оставшийся в чемоданчике. Презрительно качнув головой, я возвращаю оружие на место.

— Оно работает только в мире людей. Магия не пропускает их поделки, ты же знаешь. Баланс, вся хуйня…

— Ну, я бы так не сказал, — пожимает плечами Ройс.

Не вмешиваясь, я скептически слежу за тем, как он выбирает один револьвер, старательно заряжает, осматривает кабинет в поисках какой-нибудь мишени. Но это все равно не имеет никакого смысла, хочется сказать мне, иначе мы сбивали бы ангелов противовоздушными ракетами. Мешать другу в его безумной затее я не хочу и в тот момент, когда он старательно целится в портрет бывшего хозяина замка. Покосившись на меня и убедившись, что я слежу, Ройс нажимает на спусковой крючок.

До последнего я ему не верю, поэтому вздрагиваю от громкого выстрела. Полотно маслом, изображающее демона в полном боевом облачении, безнадежно испорчено: пуля прошила его точно на месте головы Высшего. Я недоверчиво поднимаюсь со стула, обхожу картину. Так и есть, дыра, и это значит, что выстрел правда был.

— Но как? — пораженно спрашиваю я.

— Исключительно демоническое изобретение. Помнишь тот новый сплав? Работает на магии, как объяснил Самаэль, но принцип и поражение те же. Планируется массовое производство, потом хотят усовершенствовать модель. Но это пока в далеком будущем, пока довольствуемся этим. Все в Столице только об этом и говорят, а вы тут немного отстали от мира.

Согласно киваю, поглощенная своими мыслями. Итак, это какой-никакой, но прогресс, ведь раньше, после первых попыток протащить в Ад огнестрельное оружие, все разочаровались и взялись за проверенные мечи. Раньше хватало стали и магии как нам, так и ангелам, и такие перемены в вооружении означают лишь, что нечто меняется. Мы медленно, но верно переходим на новый уровень ведения войны, раньше сводящейся к безостановочной резне. Теперь мы строим изощренные планы, подкупаем врагов вроде Габриэль, устраиваем полноценный шпионаж. Времена меняются, как ни странно это говорить. И это я точным пинком направила их вперед.

— Действительно… полезное изобретение, — признаю я. — Это, как я понимаю, мне? Когда ждать вооружение для остальных?

Это довольно непривычно, но весьма действенно, и битвы с ангелами обещают стать легче даже с такими старыми револьверами. К сожалению, ничего другого нет, а выравнивать шансы на победу в этой войне нужно.

Ройс мнется и не отвечает сразу.

— Думаю, еще через месяц. Эти специально для тебя.

Недоверчиво смотрю на пистолеты. Теперь ясно, к чему все эти предосторожности, ведь узнай кто из солдат о существовании такого оружия, подняли бы бунт. Однако я не понимаю, сколько пользы принесу одна с этими двумя револьверами: для победы над ангелами как-то маловато.

— Люцифер просит об услуге. Разумеется, за определенную плату.

— Что там еще? — Я так и знала, что за показной щедростью скрывается обычный трезвый расчет. — Пусть он определится уже, я не могу бросить передовую.

— Всего день побудешь в Столице, ничего страшного не произойдет, — беспечно замечает Ройс. — Вельзевул устраивает гуляния по поводу… Ну, если честно, черт его знает, по какому, но нужна защита для Высших, если наши пернатые друзья решат объявиться. После Велиара барьер в плачевном состоянии, ангелы могут прорваться.

— Я не телохранитель.

Кем я только за последнее время только не побыла, но все никак не могу смириться с тем, что Сатана беззастенчиво меня использует. Ройс кивает — он вполне понимает мои чувства, — и называет плату за небольшой дозор. Ох, нихера себе, на эти деньги я могу безбедно прожить год; видимо, дело серьезное, а угроза нападения правда велика. Подумав, напоказ неохотно соглашаюсь.

— Мне и правда надоела эта пустыня, — признаюсь я. — Вот найду свой лучший мундир, и можем отправляться.

— Ишим тоже приглашена, кстати. И ты, когда искать будешь, заодно некого Тэала найди, его Сатана тоже требует.

Вот я чувствовала, что чем-то этот парнишка мне знаком, перебирала в памяти всех аристократов, но никак не могла вспомнить. И тут меня как осеняет: Вельзевул вылитый, только на несколько тысячелетий моложе и со светлыми волосами. Выходит, он сын одного из сильнейших аристократов…

— Так что, знаешь такого демона? — не отстает с расспросами Ройс.

— Знаю, — обреченно вздыхаю я. — Помнишь то недоразумение, которое я в песке изваляла?

Недвусмысленно замолкаю, предоставляя Ройса самому додумать эту поразительную мысль. Повисает неловкое молчание.

— Как мы объясним общую побитость Высшего демона?

***

— Упал.

Так уверенно заявляю я собирающимся задержать нас у входа во дворец Вельзевула стражникам. Два высоких демона переглядываются, тихо совещаясь. Видно, что им не внушает доверия приметная компания из беса, побитого наследника дворца, демоницы в вечернем платье и Падшей в мужском наряде и при мече и двух револьверах. Я устало роюсь в кармане, наконец выдаю приглашение.

— И все-таки…

— Да, упал! — словно одного раза недостаточно было, настаиваю я. Потом кошусь на Тэала и неуверенно замолкаю. — Э-э, раз пять, наверное, упал. И все с караульной вышки.

Демоненок закатывает глаза, скрипит клыками, но не говорит ни слова против. Ему тоже не хочется идти во дворец, ведь родитель наверняка не будет рад его побегу и бесславному возвращению, но приказу он подчиняется. Стражи удивленно переглядываются, наверняка не узнавая шумного и избалованного Тэала.

— Ладно, проходите, — дает отмашку первый. — Только бес тут останется, его и в приглашении нет, и затопчут парня Высшие. Хочешь, пока в покер сыграем, тут все равно скука смертная?

Последнее уже обращено исключительно к Ройсу, и мы фразу почти не слышим. Не дожидаясь, пока двое у ворот передумают и прицепятся к чему-нибудь еще, я спешно затаскиваю Тэала и Ишим во дворец. Вот теперь отступать действительно некуда.

Мы довольно быстро оказываемся в главном зале, где и идет все веселье. После темного замка на краю Преисподней этот бал кажется самым ярким, что ты видел в жизни, и меня накрывает волна смеха, музыки и звона бокалов. Мелькают яркие платья, шумит вода в фонтанах. Тэал пытается сползти в обморок.

— Совсем херово? — участливо спрашиваю я.

Он слабо кивает в ответ. На самом деле, спрашивать бессмысленно, все и так видно. Повезло еще, что на лице достаточно неплохо все, есть синяк на скуле и зашитая бровь. Не хочется представлять, что там с остальным телом, зная примерно его состояние. Таким демоненка отцу показывать нельзя.

— Может, стоило поменьше меня бить? — шипит Тэал.

— Благодари судьбу, что тебе не попался более суровый командир.

Справедливое, кстати, замечание, ведь парнишка кое-чему и научился за это время. Кроме того, он уже не падает после первого же удара в корпус, стал терпимей к боли и не боится сам идти в атаку. Быть может, из него выйдет что-то путное, в чем я, однако, сильно сомневаюсь, но не оставляю надежд.

Стоит мне отвлечься, как нас сразу окружают демоны. Сама эта фраза звучит зловеще, и ничуть не умаляет страха то, что мы на празднике, а не на поле битвы. Как по мне, легче было бы сразиться с ними всеми, чем принимать участие в светской беседе, во время которой каждый пытается уничтожить тебя словесно. Гвалт стоит ужасный, и если мы с Тэалом кое-как отвечаем на вопросы и успеваем вставить свои в непрекращающуюся трескотню, то Ишим совсем теряется, не может сказать ни слова.

Ишимке тепло улыбается хрупкая демоница — и что-то выдает в ней, насколько она древняя. Ишим заметно пугают острые зубы, чешуйчатые руки и длинный змеиный хвост, виднеющийся из-под полы платья.

— Вы здесь с кавалером, милая? — Голос скрипит, как старая оконная рама в грозу.

— Я… — Ишим мнется, кусает губы.

Ей не позволили бы находиться здесь, узнай, что она не из Высших, и Ишим очень боится выдать себя любым неосторожным словом. Больше всего она страшится, что ее просто с позором вышвырнут из зала, поэтому ее приводит в ужас любое слово, обращенное к ней. Я вздыхаю — вот горе мое…

— Она со мной, — уверенно заявляю я, приобнимая Ишим за талию. Та краснеет, но отчаянно цепляется за мою руку, переплетает пальцы с моими и безмолвно умоляет не отпускать ни за что на свете. Я мягко касаюсь ее лба губами.

Никто не обращает на это внимания, и это лишь подтверждает догадки о том, что им известно все обо мне. Убив узурпатора Велиара, я автоматически стала объектом их внимания. Эти демоны подмечают все, каждое наше движение, и я знаю, о чем завтра будет говорить вся Преисподняя. О синяке на лице Тэала, о револьверах у меня на поясе в двух разных кобурах под каждой рукой, об Ишим в платье с оголенными плечами и ее золотых кольцах в рогах. Я знаю это, но винить их не могу: такова природа демонов.

— Они уже отошли, — шепчет Ишим в отворот мундира, прижатая грудью ко мне.

— А по-моему, еще смотрят, — мурлыкающим тоном отзываюсь я. Хвост Ишим под платьем, и поэтому она не может мягко ударить кисточкой по рукам, свойски обнявшим ее за талию. Тэал старательно смотрит куда угодно, только не на нас.

— Ты неисправима.

Привычно усмехаюсь и отпускаю ее. Скоро, кстати, танцы, мимоходом замечаю я, Ишим хмурится в ответ. Да, это сейчас была прямая заявка на ее внимание по крайней мере в двух вальсах, но спорить времени нет, нам с Тэалом нужно найти Вельзевула среди всех гостей. Наказав Ишим не ввязываться в приключения, я уверенно тащу парнишку дальше, ища его отца.

«Это недоразумение» спотыкаться еще успевает, низко рычать и ругаться, что в устах Высшего выглядит ну совсем непривычно, — он от солдатни нашей понабрался. И я сама готова бы так же материть все, на чем свет стоит, да только дело есть, а дела я бросать не люблю.

Остановившись на секунду, Тэал уже отказывается идти дальше, тяжело приваливается к колонне и грозится на пол сползти по ней же. И взгляд при этом такой безучастный, что хочется как следует встряхнуть безразличную тушку, чтоб у него аж в ушах зазвенело.

— Не смей падать, — уже из принципа заявляю я.

— Странная ты. И чего пытаешься из меня сделать?

— Демона нормального, — не думая, отвечаю я.

Так безнадежно смеются только тяжелобольные, умирающие и смирившиеся. Я еще не в полной мере определила, к какой из перечисленных групп относится Тэал.

— Их ты уже вытащила, теперь меня пытаешься? И зачем, для добавления в послужной список спасенных и благодарных?

— Слишком разумные речи для несовершеннолетнего демоненка, — усмехаюсь я.

Мне почему-то очень хочется курить, но тут, к сожалению, нельзя.

Его бы просто запинали, не вступись я тогда, то есть я фактически спасла Тэала, но он не чувствует никакой благодарности. Это понятно, я бы на его месте тоже бесилась, но все равно обидно как-то.

— Я, может, сам помереть хотел, на войну заявился, — куда-то сквозь меня смотрит Тэал. — А ты меня вытащила. Почти.

— Помирай, только не в моем отряде, — зло говорю я. — Вот сейчас сдам тебя отцу — и на здоровье, валяй.

Где б найти еще пресловутого Вельзевула? На устроенный им праздник заявился, кажется, весь Ад, я периодически вижу знакомые лица в толпе, и лица эти обычно стоят рядом с Люцифером на совещаниях. В процессе поисков я замечаю Лилит, мягко отчитывающую кого-то из молодых демонов за незначительный проступок; потом оставшихся Королей: Баал, Балам и Пурсон, готова поклясться, где-то рядом и Асмодей. Отвлекшись на приветливо машущего рукой Сиире, я совсем не смотрю по сторонам и в итоге врезаюсь в кого-то. Вздрогнув и потянувшись к поясу, я готова защищаться, но этого не требуется.

— Ох, да это же Кара! — добродушно гремит Вельзевул. — Давно не виделись, девочка, как тебе праздник?

Расплывшись в широкой улыбке, я передумываю хвататься за меч. Демон всегда обращался со мной по-доброму, насколько это вообще возможно для жителя Ада, и считал меня кем-то наравне с любимой племянницей. Словом, наши отношения не портили ни мой характер, ни его высокое положение. Ровно до того момента, когда Тэал попал именно в мой отряд, я была уверена, что дружбу с Вельзевулом я сохраню до самой смерти.

Отпустив меня из крепких объятий, Вельзевул наконец замечает сына. Зная, что на него сейчас многие, если не все, смотрят, Тэал старается стоять и прямо глядеть отцу в глаза. Демон усмехается.

— Да-а уж.

Больше он ничего не говорит, приказывает следовать за ним. Ходит Вельзевул широко, размашисто, что нам чуть ли не бегом приходится его догонять, а уже потом раздумывать, куда он нас, собственно, так быстро и уверенно тащит. Определенно, подальше от любопытных ушей, но вот зачем…

— Люцифер тебя одну прислал? — требовательным и чуть приказным тоном спрашивает Вельзевул. — Как-то маловато будет.

— Смотря для чего.

Если против Сотни… Извините, ребята, но я жить хочу, даже очень, поэтому давайте сами. Но никакого присутствия ангелов до этого момента я не ощущала, хотя это не значит, что их нет, подлые светлокрылые твари тоже умеют скрываться. Тут творится нечто интересное, это подтверждает и тот факт, что ведет нас Вельзевул куда-то вниз.

Лестница довольно крутая, поэтому я на всякийслучай хватаюсь за перила. С такой если упадешь, все ноги переломаешь. Но Тэал довольно резво балансирует для своего состояния, и я понимаю, что дворец парнишка отлично знает. Что ж, это может пригодиться…

— Что у вас тут? — Я спрыгиваю, минуя последние ступени. — Сами схватили шпиона?

— Нет, — качает головой Вельзевул. — Ощутили присутствие под дворцом, и… сейчас сами все увидите.

За нашими спинами двое стражей закрывают кованые ворота. Интересно, на какой глубине мы под землей, если досюда не доносятся звуки праздника? Даже задействуя весь слух, я не могу уловить и вибрации в воздухе. Да уж, дворец — настоящая крепость.

Шаги Вельзевула гулко разносятся эхом, в стенах что-то капает. Водоснабжение, что ли? Я незаметно подбираюсь поближе, рассматриваю кладку, но она не слишком испорчена влагой, чтобы серьезно об этом задумываться. Гораздо больше интересует барельеф прямо передо мной — непонятное насекомое крайне устрашающего вида.

— Скарабей, — подсказывает сам хозяин дворца. — И никакая это не муха, не верь глупым слухам.

Пожимаю плечами, показывая, что у меня и в мыслях этого не было. Мне лично все равно, лишь бы он не обращал силы против меня. Не люблю насекомых, бр-р…

— Здесь. — Вельзевул сворачивает в один из едва заметных ходов, мимо которого я бы и прошла без его подсказок. — Быстрее, у нас мало времени.

Нам предстает небольшой зал, обычно, должно быть, служивший для черной магии. Я медленно обхожу его кругом, перепрыгиваю линии печатей, рискуя наступить хоть на одну. Ассирийская магия, ну кто бы сомневался. Пахнет кровью, жженой плотью и еще какой-то дрянью, но я уже привыкаю к отвратительным подробностям. Мое внимание привлекает алтарь, покрытый засохшей кровью, но вот предмет, стоящий на нем, не соответствует ни залу, ни Аду в общем. С опаской рассматриваю обычный магнитофон, внутри которого что-то электрически потрескивает.

— Что за ерунда? — осмотрев все и оставшись в недоумении, я обращаюсь к Вельзевулу.

— Помнишь, как ты убила Велиара?

— Ну разумеется. Снесла ему голову.

Вельзевул сокрушенно качает головой, темные волосы ненадолго скрывают усталые красные глаза. Я напрягаю память, стараясь воспроизводить все, что я тогда творила.

— Молитва, Кара. Подобное на территории Ада имеет сокрушительную силу, даже если ты не веришь, слова путаешь и вообще половину текста выкинул. А теперь угадай, что на записи. Даю подсказку: начинается с «Ego te exorciso».

Сам произнеся, Вельзевул страшно кривится. На три слова дворец отзывается совершенно непотребно, и я едва не падаю от тряски. Все печати в зале ярко вспыхивают, но, убедившись, что продолжать никто не будет, вновь угасают. Я с сомнением кошусь на эти проклятые символы и прикидываю, смогу ли задержать темные сущности, если те вырвутся.

— А теперь представь, что будет, если эта проклятая — в полном смысле слова — машинка воспроизведет все полностью! — в отчаянии восклицает Вельзевул. — Фундамент не выдержит, все обрушится, печати активируются, и удар накроет всю Столицу. И это еще не говоря о том, что демонов послабей просто развеет.

Задумчиво поглядываю на магнитофон. Наверняка энергию маги Вельзевула давно считали, иначе откуда им знать о содержимом? Если бы его можно было уничтожить, это уже сделали бы, и следовательно, я здесь не за этим. Хорошо бы еще знать, когда начнется воспроизведение.

— Они подкупили одного из слуг, — неохотно рассказывает Вельзевул. — Его уже допрашивали, но он молчит, и я… не знаю, что делать. Это место нашли уже после того, как большинство гостей прибыло, мы собираемся остановить праздник, но…

— М-да, экзорцизм в Преисподней — это они додумались. Готова выдать медаль за изощренность.

— Не время для шуток! Разве не понимаешь, что нам всем грозит смерть?

А у Вельзевула полноценный нервный срыв, ведь он правда не знает, как спастись. Никогда ангелы не выдавали ничего похожего, я же говорю, — времена меняются. И никто в полной мере не знает, как противостоять крылатым. Что ж…

— Отойдите. — Я достаю меч. — Дальше. Еще дальше. Тэал, не издевайся, я же сказала…

— Там защитный барьер, — неожиданно робко замечает Вельзевул, но отходит. — Потому унести и не можем.

Барьер… Как будто меня это когда-нибудь останавливало, скажете тоже. С коротким «и-иэх!» я обрушиваюсь на алтарь сверху с силой, с которой в идеале могу разрубить его пополам. Но меч застывает в воздухе в каком-то миллиметре от магнитофона, и меня, лихо закрутив, отшвыривает в стену. А больно ведь, с азартом замечаю я, прижимая ладонь к разбитым губам. Кровь капает на пол, печати одобрительно и утробно ворчат.

— Надеюсь, это не значит, что я принесена в жертву? — весело интересуюсь я у Вельзевула.

Он немного ошарашен моим поступком, но качает головой. Я задумчиво выцеливаю магнитофон из револьвера, стреляю, стараясь не попасть ни в кого. Итог тот же, вновь возникает барьер, и пуля рикошетом вгрызается в стену. Вот теперь точно все, ничем не могу помочь.

— Я предупреждал, — на всякий случай уточняет Вельзевул. — Работает на магии, подчиняется какому-то определенному ангелу, включается активируемой печатью.

— Умно. — Я присаживаюсь на алтарь рядом с магнитофоном. — Экзорцизм, значит. А что потом? Распятиями кидаться начнут? Дождик из святой воды устроят?..

Я неожиданно запинаюсь. Иногда бывает такое, что в своих же словах что-то смущает, а что, понять не можешь. И вроде и фраза не кривая, и мысль правильная, и… Меня с самого начала не тянуло к фонтанам, отпугнуло от капающей стены, но я не придавала этому значения.

— Еб вашу мать, — помимо воли вырывается у меня. — Вельзевул, вырубай водоснабжение, быстро.

— Что? — удивленно переспрашивает он. — Ты про фонтаны? Так ведь…

Договорить ему не даю, быстро подаюсь вперед и хватаю за ворот камзола, рывком притягивая к себе. Везет, что он не звереет, как поступил бы любой другой Высший. Вельзевул немного еще не осознает, что происходит.

— Вырубай свои фонтаны, иначе, когда все взорвется, нас еще и святой водой окатит хорошенько. Тэал, объясни ему все, по лицу вижу, что сам уже понял. А я попробую вычислить светлокрылого ублюдка, если он сюда умудрился пробраться с помощью слуги… Давайте, пока тут не стало совсем весело.

Не давая им опомниться, я сломя голову кидаюсь назад, к празднующим демонам. Почему-то я слишком живо представляю, что произойдет, если у ангелов все получится, а осознание того, что Ишим тоже там, подгоняет. Стражи удивленно оглядываются вслед, когда я вихрем проношусь мимо и взлетаю по лестнице в самом прямом смысле: расправляю крылья.

Вот фонтаны, пока весьма обычные, это я на глаз определяю по стоящей неподалеку группе молодых демонов. Брызги до них долетают, но метаться в агонии никто не спешит. Значит, заклинанием воду еще не освятили — это должен сделать все тот же засланный ангел. В поиске его я оглядываюсь по сторонам, обшариваю взглядом потолок и колонны. Пусто. Он не спрятался в тени, а затерялся в толпе.

— Кара? — справа вдруг оказывается Ишим. — Уже все уладила?

Не хочется говорить ей, в чем все дело, испугается ведь наверняка, и это может привлечь внимание нашего ангела. Поэтому я с трудом улыбаюсь и киваю. Ишим верит или делает вид, что верит.

— А я со столькими уже познакомилась! — счастливо щебечет она. — А ты знала, что скоро Абигор женится на какой-то демонице из низов? Ох, об этом все говорят! А еще про Татрасиэля и Настасью.

— Кого? — Я не слушаю ее, но вдруг выхватываю знакомое имя Бескрылого.

— Демоница из Московского филиала. Весьма занимательная история.

— Ага…

Судя по всему, за мое недолгое отсутствие Ишим узнала все последние сплетни. Ну, ей хотя бы нравится на празднике, чему я рада. Теперь, однако, спешащая поделиться всеми новостями Ишимка немного мешает рассматривать гостей, но я терпеливо слушаю, не давая ей повода усомниться в том, что все просто замечательно. Незаметно для самой Ишим мы передвигаемся по залу за одним демоном, от которого я чувствую странную ауру. Он, кажется, догадывается о слежке, поэтому постоянно оглядывается. Делая вид, что он мне совсем неинтересен, я беру с подноса прислуги высокий бокал с чем-то алым. Кровь, морщусь я, но делаю пару глотков.

Этот странный демон слишком нервничает для шпиона, удивительно, что его еще никто не раскрыл. Я незаметно подбираюсь все ближе, рассматриваю гостя Вельзевула внимательней. Часто моргает, дышит прерывисто, руки не знает куда деть. Все признаки налицо, можно было бы тут же брать его, но я медлю, думая, что в таком случае он магией включит запись и обрушит дворец. К тому же меня отвлекает Ишим.

— Ты что-то сказала?

— Танцы! — чуть обиженно повторяет она. — Пойдем, ты же обещала!

И она, уверенно схватив меня за руку, утаскивает все дальше от демона, за которым я слежу. Проклятие! Я пытаюсь что-то объяснить, предложить принести напитки, но Ишим непримирима. И я окончательно теряю предполагаемого шпиона из вида.

Играет какой-то медленный танец, я чисто автоматически обнимаю Ишим за талию, прижимаю к себе. Только бы с ритма не сбиться, только бы в такт попасть, а попутно еще не заработать косоглазие, рассматривая танцующих. Кажется, слева мелькает тот самый демон, но я не уверена — может, просто похож.

— Не знала, что ты правда умеешь танцевать, — шепчет Ишим.

— Я много чего умею.

Готова поклясться, она краснеет в этот момент. Я слегка поворачиваю голову, не в силах потом скрыть разочарования. Не тот.

Музыка как-то ускоряется, я почти сбиваюсь, но продолжаю уверенно вести. Оказавшись в центре зала, Ишим немного смущается, едва не путается в длинном платье. К ее облегчению, я перестаю отвлекаться на поиски ангела, полностью возвращаюсь в танец. Она доверчиво прижимается ко мне всем телом.

Ладонь в моей руке чуть прохладная, настоящая, ее теплое дыхание я ощущаю на шее. Музыка какая-то странная, чуть более резкая, пронзительная. Но ладно, пусть и так. Мы двигаемся по кругу, мы всегда движемся по кругу, не меняя положения. И это даже не к нам с Ишим относится, это весь Ад так идет, повинуясь традициям.

И именно тогда это происходит. Раз — демон вырывается из толпы, в руке его что-то блестит, и кажется, что это оружие. Два — я резко выхватываю из кобуры револьвер, никто не замечает движения, танец продолжается, все еще по кругу. Три — я резко наклоняю Ишим, она испуганно вскрикивает, выламываясь в спине, но я не медлю и стреляю.

Оркестр замолкает, наваливается тяжелая тишина, неожиданно громко слышны стоны умирающего демона. Да, это именно демон, ведь ни один ангел не смог бы держать маскировку при смерти, это самый обычный демон, и я почти готова поверить, что не угадала. Что выстрелила в невиновного.

Но он отплевывается кровью, пачкая блестящий пол, отражающий все громадным зеркалом, он хрипло стонет в последней агонии и внезапно смеется. Демоны расступаются подальше, женщины подбирают платья, потому что он пытается схватиться окровавленными пальцами за дорогие ткани. На груди его разгорается алым печать.

Я ошиблась только в одном: активировал запись не ангел, а проклятый светлыми демон, чья кровь дала силу магии. Они знали, что я его убью.

— Что происходит?! — Ишим вцепляется в мою руку коготками.

Пол трясется, внизу что-то гремит. Печать пока не полностью активирована, ведь демон все еще жив, но дело идет именно к тому, что мы все ожидали. Дворец, словно живое существо, стонет, пол идет трещинами, и демоны, наконец сообразившие всю опасность ситуации, бросаются прочь. Одну стену выносит взрывом, несколько гостей выпадают прямо вниз. Держится здание на честном слове, а где-то внизу медленно отвоевывает себе пространство древняя магия.

— Уходим!

Ишим упирается каблуками в пол.

— А как же они? Ведь все можно еще остановить…

Схватить бы ее и через пролом в стене вылететь, но… правда ведь, как же они? Нас для этого сюда послали, демонов защищать, а я готова их бросить. Приказ есть приказ, киваю я, и пока есть хоть шанс остановить разрушения, я обязана попытаться. Нужно всего лишь разрушить печать, только добраться до нее.

Раз — я ловко перепрыгиваю через обломки колонны. Дыхание сбивается, я не сразу нахожу умирающего демона у края, готового свалиться вниз. Если он сорвется, нам всем конец. Внизу уже гремят взрывы, слышны крики сбежавших Высших, хрупкое равновесие дворца вот-вот нарушится, и здание рухнет.

Два — я понимаю, что не успею. Даже если крылья выпустить, даже если не поскальзываться на разлившейся из разбитых фонтанов воде, я не успею. Это просто не в силах моих, просто так решила Вселенная.

Три — не пойми откуда (догадываюсь, что позади лестница в подвалы) выскакивает Тэал. Мальчишка трясется похуже умирающего, но он быстрее, он Высший. Он тоже должен, но не приказ исполнять, а защищать Ад, свой дом. Каким бы слабаком он ни был, защищать надо. И он бросается прямо к краю, хватается за демона, с треском вырывает из его руки что-то железное и покрытое каббалистическими рисунками. Печать вспыхивает, прямо как барьер над магнитофоном. Я догадываюсь, что дальше или она разгорится лучше, или ее уничтожат.

Тут особого ума не надо, магия ведь — лишь инструмент, а не хитрый противник. Нужна лишь грубая сила, которой можно эту магию вышвырнуть из печати. А Тэал все же сильный.

Он оглядывается ненадолго на меня, что-то ободряюще кричит и прыгает вниз с железной пластиной в руках. Вельзевул тоже оказывается у меня за спиной, но мы одинаково не успеваем. Он потерянно смотрит вниз, и я боюсь его дикого крика. Словно в полусне, я слышу громкий взрыв далеко внизу, огонь вспыхивает в воздухе и тут же гаснет, не найдя, на чем разгореться. На алтаре на полуслове замолкает запись, дворец перестает содрогаться.

Тэал, может, и правда помереть хотел. Но не просто так, а спасая чьи-то жизни, становясь значимым для многих демонов. Он не понял только, что война для этого не нужна была, Судьба все равно найдет его. Найдет и безжалостно уберет со своей дороги.

Все издевательски идет по кругу.

Глава 24. Новобранцы и дезертиры

После всего пережитого странно вновь оказываться в гарнизоне. На нас смотрят решительно все, пристально, так, что лопатки чешутся от сверлящих насквозь взглядов. Тихим шепотом проносится весть о том, что мы вернулись без молодого Высшего. Некоторые смеются, вслух высказывая предположение о том, что парнишка просто воспользовался шансом остаться в Столице, а не возвращаться в отряд. Зло хмурюсь, но молчу, не произнося ни слова. Пусть думают что угодно, мне все равно.

Такой опустошенной я чувствовала себя последний раз после смерти Фурфура. И то, Князя Лжи я знала весьма плохо, мы мало разговаривали о прошлом, по большей части встречаясь в битвах. Да, мой друг был довольно стар по местным меркам, и мы оба знали, что когда-нибудь мне придется его хоронить. Гибель Тэала стала полнейшей неожиданностью: я часто предрекала ему смерть, но всегда считала, что смогу защитить парнишку. Не смогла, не успела. Но он и не хотел защиты, Тэал жаждал совершить нечто важное, что перевернет представление Ада об изнеженных детях Высших. Он успешно доказал, что может сражаться, что они все могут, и поэтому меня встречает не только проверенный отряд, но и несколько новобранцев.

Они — скопление того, что я ненавидела в сыне Вельзевула. Глаза сияют решимостью, руки не дрожат, они стоят себе спокойно и гордо. Мальчишки, не видевшие ни одной битвы, но считающие себя воинами лишь потому, что могут твердо держать в руках меч. Когда мы приближаемся, они дружно отдают честь.

Ишим качает головой: она устала и совершенно вымоталась, ей сейчас больше всего на свете хочется завалиться в постель и проспать хотя бы пару часов. Ей нет дела до новобранцев, демоница и смотрит куда-то сквозь них. Подумав, я решаю, что это и есть наилучший способ избавиться от проблем — это просто закрыть на них глаза.

Однако уйти спокойно нам не позволяют, я с яростью кошусь на заступившего дорогу юнца. Темно-каштановые волосы, зеленые глаза, два широких рога и горделивая ухмылка в половину лица.

— Рядовой Вейл, — по-военному рапортует он. — Прибыл сегодня, жду приказаний.

— С дороги уйди, — отвечаю тихо, но уверенно. — Это приказ.

— А касательно наступления? Когда будет битва с ангелами? Я готов идти…

Он наглеет с каждой секундой все больше, бесстрастно отмечаю я. Злиться сил нет, магический переход окончательно меня вымотал, но и просто так уйти я не могу. Долго думать нельзя, иначе совсем потеряю контроль.

В битву он хочет, как же. Думает, помашет немного мечом, а потом будет хвастаться завистливым товарищам пройденным боевым путем? Он и минуты не продержится, Тэал и то сильнее!.. Был сильнее.

— А теперь слушай меня, парень. — В голосе слышится раскатистый рык, но говорю я спокойно, прямо глядя ему в лицо. — Ты — всего лишь пушечное мясо, которое охраняет границы, пока Высшие строят свои планы по завоеванию Рая. Мы задерживаем ангелов здесь, отдавая свои жизни, потому что иначе не можем: нас убьют за дезертирство. В этом нет почета, это такая же работа, как и все остальные. Только смертность более высокая.

Почему-то парнишка ожидал, что я буду кричать, поэтому он так озадачен внезапно вдумчивой тирадой. А потом до него доходит, что я только что сказала, и глаза его наливаются кровью. Друг, такой же новобранец, пытается остановить его, но рядовой Вейл явно собирается затеять ссору с командиром в первый же день. Не нравится ему правда, ну надо же. Не давая ему слова, ловко бью в живот, заставляя наглеца согнуться, ловя воздух ртом. Говорить не разрешалось, слушай.

— Ты, скорее всего, умрешь во второй битве, — отрешенно говорю я. — Самое большее — в третьей, но, если и из нее умудришься выкарабкаться, останешься калекой на всю жизнь. Твой дружок сдохнет, когда впервые увидит ангела вблизи. Итог все равно один. До конца войны не доживете. И ничем не поможете Преисподней своим вступлением в отряд, только увеличите процент потерь.

— В-вы серьезно? — пораженно шепчет приятель Вейла. У него мозгов явно побольше, хотя происхождением не вышел, судя по простенькой одежке.

— А похоже, что я шучу?

Приходится едва ли не с боем прорываться к моему кабинету, но после проповеди новобранцам нас не особо хотят задерживать. Где-то глубоко внутри они понимают, что я вполне права, что выживают тут разбойники из низов, которые с детства привыкли к дракам, и такие сумасшедшие, как я, способные выгрызть горло ангелу. Детишкам наших аристократов тут делать нечего. С другой стороны… Чем они провинились, что хотят отстоять свой мир? Нет, все правильно, все так, как и должно быть. Но гибнуть им я не позволю.

— В руководстве будут не очень рады, — вздыхает Ишим. — Ты же спугнула их, а нам необходимо подкрепление. Новобранцы не станут сражаться, и…

— Не станут сражаться — не помрут, — хмуро отвечаю я.

И обессиленно, успев стащить только мундир и ботинки, падаю на кровать, забываясь тяжелым и беспокойным сном. В полубреду мне видится зеленоглазый Вейл, которому широким взмахом меча какой-то ангел в форменном шлеме отрубает голову. Несколько раз просыпаюсь, чувствуя, как липкая кровь пачкает мне лицо, но потом вновь проваливаюсь в сон.

Утро как-то сразу не задается: едва проснувшись, я вижу в кресле Ройса. Он сидит, закинув ногу на ногу, и что-то увлеченно читает. Привстав, я понимаю, что в руках у него какой-то приказ, судя по алой печати в правом нижнем углу листа. Личный приказ Люцифера… Если Сатане что-то нужно от меня, он обычно не заморачивается официальными документами, так что я имею дело не с рядовым заданием. Нет, никакого человеческого мира мне теперь не видать, а так весело было по указке Люцифера гоняться за сбежавшими духами и демонами…

— Что там?

Со стороны Ройса было глупо до сих пор считать, что я сплю. Бес вздрагивает, едва не роняет приказ, но успевает схватить лист кончиками пальцев. Нервно посмеиваясь, он поворачивается, но решает ничего не говорить, протягивает приказ. Перед глазами все плывет, я с трудом вчитываюсь в текст. Первым делом обращаю внимание на слово «расформирован».

— Но… они…

— Слишком высокая смертность. — Ройс решает не мучить меня больше и вкратце рассказывает обо всем. — На вас уходит много средств, но прогресса нет. Было принято решение расформировать отряд и отступить. Отправят на запад, там дела получше идут, мы побеждаем…

Слепо глядя перед собой, откладываю лист подальше, словно он может меня укусить. Подобного можно было ожидать уже давно: мы несли многочисленные потери, но, блядь, так было всегда! Демоны всегда умирали, но отряды не распускали. Они ведь не отступают.

— Тебе приказано явиться в Столицу.

— Только оттуда.

— Не знаю, что там произошло, — пожимает плечами Ройс. — Но, видать, дело серьезное, раз собирают всех. Кажется, ночью ангелы…

Объяснения прерываются далеким грохотом где-то снаружи. Сквозь замыленное окно тщетно пытаюсь рассмотреть хоть что-нибудь, но улавливаю лишь неясные вспышки света и пронзительный, нечеловеческий вой. Что там опять произошло? Вечно случается что-то непоправимое, это вроде как правило такое.

Не обращая внимания на Ройса, выношу окно стулом и, не тратя времени на спуск по лестнице, прыгаю прямо вниз. Меч успеваю сдернуть со стола; крылья дерут спину; хлопает полами официальная рубашка, некогда белая, а сейчас вся в копоти и крови. Торопливо оглядываюсь, стараясь не размышлять, на кого я сейчас похожа такая: со встрепанными донельзя волосами и в расстегнутой от груди до низа рубашке. Блядь, холодно…

— Что опять! — приказным тоном кричу, почти срывая голос. — Как же вы меня заебали, идиоты херо… вы.

Все же договариваю, а потом понимаю, что орать-то особо не на кого. Демоны лежат в куче — в нелепых изломанных позах. Многие безоружны, некоторые и понять не успели, что произошло. Но они все мертвые — мои подчиненные, что были во дворе, занимались рутинной работой, чинили стену с прошлого налета. Все они, снесенные прицельным магическим ударом, а высоко в небе сияет портал, через который стройными рядами летит армия ангелов.

— Уходим, живо! — Ройс пытается оттащить меня в сторону. — Кара! Доложить нужно… ну же, давай, иначе нас тоже… Кара!

Он готов до бесконечности повторять мое имя, но будто это что-то изменит. Медленно вынимаю меч, разминаю почти деревянные от холода пальцы. Мороз растекается по алой пустыне от портала, его бы закрыть… Но это потом, все потом, сейчас…

Почти взмываю вверх, но Ройс успевает схватить меня за крыло, повисая мертвым грузом. Дернувшись пару раз, я теряю равновесие и падаю лицом вниз. Отплевываюсь уже песком напополам с кровью, разбитая губа нестерпимо болит.

— Ты охуел?! — хрипло выдаю я, отпихивая его в сторону.

— Это ты охуела. — Голос звучит неожиданно спокойно для того, кто стоит среди трупов. — Ты одна не справишься.

Упрямо пытаюсь высвободить руку из стальной хватки, но вскоре смиряюсь.

— Они убили мой отряд.

— Да кто они тебе? Убили — и хрен с ним… Уходим, пока следом не отправились, живее…

Издалека, за замком, слышны крики. Там еще сражаются, и я могла бы им помочь. Но Ройс не собирается отпускать, несмотря на все мои попытки его уговорить. Неясно, что говорит в нем — приказ или старая дружба, — все равно не собираюсь подчиняться.

— Прости.

Ройс заторможенно смотрит, словно не понимая, что я собираюсь сделать. Точный удар по затылку заставляет его пошатнуться и с удивленным вскриком осесть на землю. Почти заботливо отталкиваю его к стене: если примут за мертвого, всем нам будет лучше. В мои планы это изначально не входило, но что ж поделаешь.

Вражеский отряд немаленький, но в идеале мы могли бы задержать его. Причина столь скорого поражения в неожиданности нападения. Никогда бы не подумала, что светлокрылые решат напасть со спины: больно уж не их почерк. Но, утомленные долгими боевыми действиями, они решились на внезапную атаку.

Двоих убираю разом; в шею одному впивается меч, другой падает с простреленной головой. Грохот выстрела, конечно, привлекает нежелательное внимание, но хотя бы полудобитых демонов оставляют в покое. Одного ангела подстреливаю прямо в воздухе; он, как запнувшись, падает вниз, но рана далеко не смертельна. Добиваю широким ударом ноги — каблук врезается точно в висок.

Пару раз промахиваюсь, но следующим выстрелом заставляю ангела припасть на одно крыло. Белые крылья пачкаются кровью; лететь ему становится все тяжелей. Сдаваясь, падает на землю, где встречается с мечом. Снести голову одним махом не выходит, приходится делать два удара, из-за чего я оказываюсь с головы до ног в золотых потеках.

Несколько раненых из отряда догадываются убраться подальше; Ишим теснит к стене противник. Недолго думая, избавляюсь от него выстрелом и внезапно обнаруживаю, что пули в револьверах кончились. Двое набрасываются с разных сторон, думая, что я больше ничего не могу противопоставить. Ох, ребята, как же вы ошибаетесь… Ослепляю ударом одного, затем заученно парирую выпад. Отшвыриваю ничего не видящего противника вперед — прямо на меч его товарища. Пока ангел соображает, что произошло и почему его клинок поразил не меня, а другого светоносного, я успеваю полоснуть его по горлу.

— Остальные движутся в сторону Столицы! — размахивает руками Ишим. — Нужно предупредить…

Да что ж вы все — предупредить! Нет, я не надеюсь перебить такой большой отряд в одиночку, но стоит попробовать задержать их… Был бы хоть кто-нибудь боеспособный, но я вижу только раненых и трупы. Одна не справлюсь — шансы свои трезво оцениваю.

— Один живой! — вдруг ликующе кричит Ишим. — Кара, глянь.

Оказывается, нападавшего на нее ангела я подстрелила не совсем удачно. Пуля впилась в тело куда-то между ребер, и мужчина с хрипом, но дышит. Легкие доспехи, перстень-печатка на правой руке и позолоченные перья. Похоже, нам попался аристократ — он может знать планы. Зловеще усмехаюсь, глядя вслед удаляющемуся бело-золотому клину.

— Тащи его в мой кабинет, — командую я. — По дороге найдешь Ройса, он может быть… немного без сознания.

— Ранен? — деловито осведомляется Ишим.

— Ну да.

Проверенным ударом по голове вырубаю ангела и предоставляю его Ишим. Сама же я хочу оценить потери, которые видны, даже если не приглядываться. Большая часть убита, остались некоторые самые везучие, но они вряд ли в состоянии сражаться. Стонут, скулят, отползая к крепости. Да и не догоним мы летящих на приличной высоте ангелов. Следовало бы правда предупредить остальные гарнизоны.

Наклоняясь над очередным мертвецом, узнаю вчерашнего новобранца. Несколько секунд тупо стою над ним, пытаясь вспомнить имя, нарочно ускользающее из памяти. Вейл, точно. Мое предсказание оказывается неверным: парень не переживает первого сражения, лежит с распоротым брюхом, а вот его благоразумного приятеля я не вижу. Впрочем, быстро оказывается, что он лежит чуть поодаль. Я не сразу узнаю его: слипшиеся от крови волосы закрывают лицо.

Будьте вы прокляты, рычу я. Ангелы, методично уничтожающие все дорогое мне. Убью, чего бы это ни стоило. Всех убью, умою сталь в крови, вырежу Небеса до единого ангелочка с куцыми крылышками.

Но что пустые обещания, есть же и вполне реальный шанс отомстить. Вовремя вспоминаю про пленного, злорадно усмехаюсь. Лучше бы тебе помереть, ангел.

Закрываю широко распахнутые в испуге глаза Вейла и направляюсь к замку. Меч в ножны так и не убирается.

Сначала вижу Ройса, прижимающего руку к затылку. Кажется, он не злится — понимает, что иначе нельзя было. К тому же, он на удивление быстро очнулся, а это значит, что я достаточно слабо его ударила, пощадила, можно сказать. Но вот Ишим смотрит укоризненно, включая магический кристалл.

Пока они вдвоем рассказывают Самаэлю обо всем случившемся, я наклоняюсь к ангелу. Его догадались надежно привязать к стулу, поэтому мне нечего опасаться. Небрежно осматриваю его. Худой, жилистый, он скорее не сильный, а ловкий противник. Темные волосы, карие глаза… Пленник больше походит на демона — только с крыльями, подметающими сейчас грязный пол.

— Как звать?

Ангел невежливо молчит, зло, исподлобья глядя. Похоже, он до конца верит, что его спасут или я внезапно передумаю. А ведь идея сохранить ему жизнь неплоха: за аристократа можно получить награду, с этим у нас все честно. Но последние его надежды обрушивает легкая улыбка на моем лице.

— Знаешь, я ведь предпочитаю знать имя того, кого пытаю.

Все в комнате замирают; Ишим нервно поводит плечами. Она достаточно близко со мной знакома, чтобы понимать, на какие ужасы я способна. Поэтому Ишимка старательно отводит глаза, делая вид, что ее гораздо больше интересует кристалл.

— Может, сходишь к раненым? — предлагаю я, не в силах смотреть на ее мучения.

Благодарно кивая, Ишим выбегает из кабинета. Отчасти кажется, что Ройс готов последовать за ней, но все же остается на месте, сглотнув. Ангел представляет будущее весьма туманно, поэтому торопливо пытается выпутаться из веревки. Бесполезно.

— Может быть, мы договоримся? — вздыхаю, доставая из ящика стола кинжал. — Ты просто сообщишь все планы мне.

— Мечтай, — заносчиво отвечает он.

А никто и не говорил, что будет просто. Я обхожу вокруг стула, примериваясь. Сразу убивать нельзя, да и сильно калечить тоже не стоит. Достаточно ли будет немного напугать пленного? Не уверена, что так он быстро расколется, но попробовать стоит.

Жестами подзываю Ройса. Тот осторожно приближается, делая издевательски маленькие шаги. Приходится немного прикрикнуть, из-за чего вздрагивают все в комнате. Ройс — от неожиданности, пленник — от страха, а я… А я в последнее время дерганная какая-то.

Освобождаю руки ангела; подумав, точным пинком отправляю его поближе к столу. Ударом кинжала пригвождаю руку к поверхности, внезапно вспомнив беседу с Велиаром. Но в отличие от Короля, ангел, взвыв, дергается, причиняя себе еще большую боль.

— Еще не собираешься говорить? — участливо интересуюсь я.

Он, прикусывая губы до крови, держится. Ну надо же, какое трогательное желание защищать секреты Рая, нам бы такую преданность. Посмотрим дальше, как он запоет.

— Следи за ним, — прошу Ройса, отходя в другой конец комнаты.

Чувствуя запах крови, друг смертельно бледнеет, но не отходит в сторону. Боится, понимаю я. Боится меня.

Но уже настолько все равно, что я не замедляю поисков набора метательных ножей. Насколько помню, они где-то в сундуке были еще вчера. Нужно действовать быстрее, пока раненый ангел не истек кровью.

— Знаешь, а ведь я не такой плохой демон, — задумчиво поясняю. — Попадись ты Сатане, уже орал бы от боли.

Резко разрезаю кожаную куртку с кольчужными вставками, потом рубашку. Ангел тревожно застывает, но потом, поняв мои намерения, убирает ослабшие крылья. Так, подрезать их не получится. Жаль, я ведь отлично знаю, что ангелам это причинит наибольшую боль. Но можно и иначе.

— Татуировку никогда не хотел? — осведомляюсь я, наклоняя его к столу и проводя кончиком кинжала по спине.

— Что?

Не объясняя ничего, начинаю сосредоточенно выводить нечто на его спине. Скуля от боли, ангел пытается порвать веревки, за ноги привязывающие его к стулу. Он совершенно дуреет, не понимая, что боль причиняю не столько я, сколько рисунок на спине.

— Это что? — осмеливается спросить Ройс.

— Влад показал. Сигил какого-то Высшего, они все причиняют ангелам невыносимые страдания, — спокойно отвечаю и обращаюсь уже к пленнику: — Не передумал?

— Будь ты проклята, отродье! — воет он. — Будь ты…

Он захлебывается новым криком, когда я с размаху опускаю нож на ладонь. Лезвие легко режет плоть, немного запинается о кость, но потом слышится хруст, и нож стукается о стол. Ангел не сразу понимает, почему так больно, но когда понимает…

— Ой, да живут и с меньшим набором пальцев, — отмахиваюсь я. — Зачем тебе этот мизинец?

При виде отрубленного пальца Ройса явно мутит, он торопливо отворачивается, но уши заткнуть не может, потому продолжает слышать страдающего пленника. Кровотечение не останавливается, ихор с противным звуком капает на каменный пол. Бессильно уронив голову на грудь, ангел сдается.

— Я ничего не знаю.

— Не верю, — весело замечаю я. — Убеди меня.

В ответ пленник только сдавленно ругается на енохианском. Я вывожу на спине новые и новые знаки, какие только могу вспомнить, и это причиняет ему невыразимые страдания. Кровь пачкает мне ботинки, а руки уже по локоть золотые. Ногтями ангел впивается в стол, процарапывая длинные дорожки, выгибается. Демонические печати разрушают его изнутри, ломают кости; я слышу треск, с которым осколки пронзают плоть.

— Ладно… я… — неразборчиво выдает пленник. — Мы отвлекающий отряд! С другой стороны к Дворцу должна подойти Сотня, пока демоны сражаются с нами.

Такое же пушечное мясо, как и мы здесь? Ну, тогда ты должен был быть готов к такой участи. Я понимаю, что не в силах припомнить ни знака, но продолжаю выводить произвольные узоры. Какая-то часть меня хочет видеть, как страдает ангел.

— Пожалуйста… — шепчет он. — Я же сказал… Не надо, смилуйся…

— Ты, конечно, очень помог, — усмехаюсь. — Но в живых я тебя оставить не могу, сам понимаешь.

Умоляющий взгляд должен заставить подарить ему милосердную, быструю смерть. Но я качаю головой, выдергивая нож из окровавленной руки. Почему я должна быть справедлива, почему я должна держать слово? Отродье ведь, проклятое своим народом.

Только пленнику кажется, что он свободен, я налетаю вновь. Раню в запястья быстро, резко, разрезая до сухожилий. На пол льется кровь; я небрежно отряхиваю испачканный рукав рубашки. Ангел позорно всхлипывает, понимая, что с рассеченными венами он долго не протянет.

Он будет умирать долго, мучительно, чувствуя, как жизнь по капле покидает его тело. Довольно киваю своим мыслям, разглядывая сталь: она вся в ихоре. Не обращаю на стоны пленника внимания. Нет, я не помогу тебе, не надейся на проблеск чести. Мир жесток, но ангела это не должно волновать: скоро он уйдет.

В замке отвратительно смердит кровью. Наверное, поэтому мы спешим к кривому порталу, ведущему прямо в Столицу, на которую может обрушиться сама Сотня.

Глава 25. Праздник возрождения

— Как ты?

Я вздрагиваю от неожиданности, роняю пачку сигарет куда-то под стол. Представляя, какая там грязь, заглядывать туда ну очень не хочется, а уж тем более ползать по полу, надеясь найти утерянное… Легче раскошелиться на новые.

— Эй, Кара!

— Твою ж мать, Габриэль, — ругаюсь я. — Ты явилась в бар, полный демонов. Скажи, краса моя, у тебя как с мозгами? Ты ходишь по охуенно тонкому льду.

Заявившись в тот самый бар в Лос-Анжелесе, где мне когда-то давно угрожали, я уже подверглась риску, но, слава Деннице, меня достойно обслужили, даже не пытались подсыпать отраву в выпивку. Как только я подумала, что визит сюда пройдет гладко, является Габриэль.

— Разве мне запрещено появляться здесь? — удивленно спрашивает архангел.

Пожимаю плечами. Ничего такого оговорено правда не было, но кому ж могло прийти в голову, что златокрылую понесет в бар. Самое последнее место, где можно найти архангела, — еще минут пять назад с уверенностью заявила бы это. А если бы мне сказал кто, что Габриэль возникнет на соседнем стуле и по-хозяйски отберет бутылку, обсмеяла бы умника.

— Так как ты? — переспрашивает она.

— Разве не видно? — усмехаюсь.

— Ты переживаешь. И топишь свое горе в алкоголе. Что ж, у всех свои способы скрывать боль.

— Ну, вот ты и знаешь все обо мне.

Покосившись на меня, архангел кивает. Мол, видно мне, в каком ты восхитительном порядке и как чудесно выглядишь. Испытывая сильнейшее желание послать ее по известному адресу, дергаю за рукав проходящую мимо демоницу, которая разносит напитки. Вроде как элитное заведение, персонал, но на самом деле большинство присутствующих до барной стойки просто не доползут.

Они пьют за погибших и за тех, кто выжил, за своих братьев и сестер, отдавших жизни по приказу командиров. Столица осталась стоять, но улицы ее окрасились кровью. И теперь, когда все впали в горе и распивают алкоголь в честь павших товарищей, сюда является она. Архангел.

— Мне кажется, ты не слишком сожалеешь, — замечает Габриэль, принимая от разносчицы сок со льдом.

— Привыкла уже. А что, нужно было уйти в монастырь?

Представить меня где-то в церкви она не может — усмехается. Скорее вынужденно, чем искренне.

— Там, понимаешь ли, пить нельзя, курить тоже, разве что монашки симпатичные попадаются…

— Кариэль! — Она явно пришла не обсуждать мои фетиши.

Обе молчим, глядя в разные стороны. Прекрасно понимаю, о чем Габриэль хочется спросить, но помогать не собираюсь, пусть сама говорит. Прямо, не увиливая, как она любит.

В полутьме видны фигуры демонов, сидящих слева за сдвинутыми столами. Кто-то срывающимся, нервным голосом говорит тост, нечто о неоспоримой храбрости и вкладе в общее дело, но по дрожи понятно, что провозглашающий едва сдерживается, чтобы не разрыдаться. Его можно понять, это глупости все, что воины не плачут. Еще как рыдают среди пыли и трупов товарищей, но сейчас он старается держаться.

Они видели битву. Хотя битвой-то это назвать трудно, я бы сказала, это настоящая резня, каких не бывало с давних пор. Случалось, что ангелы бросали недобитых из-за спешки или остаточного милосердия, они также брали пленных для выкупа или информации, и мы, если честно, надеялись, что Сотня поступит тем же образом. Не вышло.

Они прокатились, вырезая всех, кого могли достать. Чисто уничтожительная миссия. Зачистка.

Там были не все, но многие. И большую часть сражавшихся смели сразу же, первым рядом ангелов в сверкающих доспехах. Я видела страшные смерти, но ничем не могла помочь, занятая лишь тем, чтобы сохранить жизнь.

Да, я боролась за Люцифера, за Преисподнюю и за моих товарищей, которые едва сдерживали натиск.

И за собственную шкуру.

— Как там все было? — осторожно спрашивает Габриэль.

Неожиданно понимаю, что ее там не было. Как архангел избежала масштабной битвы с адскими отродьями? Но разбираться некогда.

— Это был величайший проигрыш.

— Ваш?

Смеюсь, отбрасывая с лица отросшие пряди.

— И ваш, и наш.

Это правда. Ангелы не смогли захватить Столицу, но и мы потеряли слишком многих.

— Твой отряд… — Габриэль мнется, она ожидала пояснения слухов, но я ничего не говорю. — Мне жаль.

— Сборище откровенных ублюдков, не дезертировавших только под страхом казни. — Я залпом пью еще: слишком неприятные воспоминания. — Но я бы за них померла, понимаешь?

Грустно кивая, архангел соглашается. Ей не понять, наверное, такой привязанности с моей стороны: все на Небесах привыкли видеть Падших худшими созданиями на свете и совсем забывают, что у нас — сюрприз, блядь! — тоже могут быть чувства.

— Расскажи мне, — просит Габриэль. — Тебе легче станет.

Не уверена, Джибрил, ох, не уверена. Но поговорить об этом больше не с кем, все мои знакомые дружно решили забыть тот день. Мне отчаянно нужен был собеседник, не все ж виски глушить.

— Когда ваши… то есть ангелы… появились, все уже были предупреждены, мы с Ройсом и Ишим успели перенестись в Столицу по прямому порталу. Все гарнизоны стягивали ко Дворцу, мы едва отбились от отвлекающих отрядов. Нет, они не были так уж сильны, просто их оказалось слишком много. Но мы справились, уже обрадовались…

Понижаю голос, замечая внимание со стороны прочих посетителей бара. Они подсаживаются ближе, входят новые — время вечернее, скоро будет не протолкнуться. Но все молчат, та самая гробовая тишина, какая бывает на похоронах. Несколько десятков пар глаз внимательно следят за мной, резко замолкшей.

Удивительно, как демоны любят слушать о случившемся, хотя сами там были. Все там были, у всех уже неделю глаза мертвые. Пустые.

— Рассказывай дальше, девочка, — слабым голосом просит один демон, которого невесть каким ветром сюда занесло. Сгорбленный, с ломкими рогами и выступающими изо рта клыками. А глаза как у всех — неживые. Он тоже там кого-то потерял.

— Меня зовут Кара. Ainoo Daarkha. Сегодня вы пили бы за мой упокой, если б мне немного не повезло.

Не повезло Вейлу и его светловолосому приятелю из низов, не повезло всему моему отряду, вставшему на пути одержимых Божьих воинов. Не повезло Нат, которую мы нашли после битвы, обгоревшую. Она мучилась перед смертью, она превратилась в обугленную головешку, а мы не были рядом. Не повезло Сиире, его пришпилили святым копьем к двери, прибили мощным броском вместе с молодой демоницей, которую он пытался закрыть собой.

Но это слишком личное.

Удача отвернулась от многих достойных демонов. А я сижу здесь. Живая.

Вроде как.

Отрешенным голосом, словно книгу пересказывая, продолжаю:

— Они пришли — святое воинство, Сотня — в сверкающих доспехах и с лучшим оружием. Упали на нас сверху хищными птицами, они рухнули прямо из портала единым отрядом. Пятьдесят крыл, ну надо же, подумали мы. Нас больше, мы просто задавим их. Мы кричали. Сначала «Бей их!» и «За Люцифера!», потом просто — от боли. От ужаса.

Меня слушают, затаив дыхание. Свистящим шепотом кто-то просит барменшу подлить пива, и та выполняет просьбу не глядя. Пользуясь этим, я перевожу дыхание. И продолжаю, будто недостаточно больно.

— Я видела Сотню в полном составе один раз в жизни. Тогда я заработала вот это. — Закатываю рукава, и все подаются вперед, стараясь лучше рассмотреть вязь белых шрамов, покрывающую мои руки по локоть. — Иногда кажется, живого места уже нет. Есть. И болит.

— Т-так что с битвой? — спрашивает какой-то парень с блестящими на лице чешуйками.

Его пинают под столом так, что зубы клацают. Благодарно киваю.

— Битва… Как я говорила, мы все перепугались. То есть сначала удивились, что Сотня на полном ходу летит на нас: сумасшедшие же, кидаться на погибель, ведь ясно, что численный перевес на нашей стороне. Потом понятно стало, что это мы ненормальные. Ебнутые на всю голову. Потому что Сотня смела первые три ряда за несколько секунд. Скосили их, как траву.

Отступать не разрешали, да мы бы и не смогли. Когда впереди только сияние доспехов, когда один такой ангел успешно отбивается от десятка демонов, у тебя подгибаются ноги. Ты понимаешь, что шансов нет, ты вдруг отчетливо осознаешь, что тоже можешь умереть в любую секунду, стоит только ненадолго довериться судьбе. Да, я тоже испугалась. После всех битв, после заказных убийств и пыток, я испугалась. Что говорить об остальных?

У всех демонов легкие кожаные доспехи, помните же? Иначе ты сваришься живьем всобственной броне. Так вот когда на тебя падает ангел в золотых латах, в шлеме и с громадным двуручным мечом… Святое рыцарство, чтоб его… Они смяли нас, словно в первые ряды поставили не бывалых воинов, а малых детей. Мы не привыкли к таким битвам, светлокрылые никогда не сражались так ожесточенно. Это были полностью обученные и отлично вооруженные воины. Тогда стало ясно, почему они не участвовали во всех битвах. Их приберегли напоследок, когда мы уже поверили в свою силу и возможность победить Небеса. Тогда и только тогда явились.

Мы безнадежно проигрывали, теряя большинство сил. Улицы столицы замараны и по сей день, а тогда шага нельзя было ступить, чтобы не угодить в чью-то кровь. Дома рушились, все гремело, и нам казалось, что пришел конец. Левый фланг разметали к чертям собачьим, правый медленно разваливался, целым оставался только тыл, где прятались все Высшие. Вроде как для перелома ситуации в определенный момент, и мы поверили, что нас вдруг спасут, мы старались задержать ангелов. А потом я заметила, как Аим бежит с поля боя. Совершенно бесславно отступает, бросив всех остальных. Его добили копьем. Свои же.

Что-то произошло уже потом, когда вся Сотня почти в полном составе взмыла в воздух. Мы думали, они отступают: потрепали как следует и хватит. А потом я узнала боевое построение. И спустя секунду ангелы разметали нас сильным и слаженным ударом в самый центр.

Я потерялась в крови, она застилала глаза, она забивала глотку. Мне показалось, я была уже мертва, но боль вернула меня к жизни. Меня придавило развалившимся зданием. Ройс вытащил. Пальцы все расцарапал о плитку, но вытащил. Благодаря ему я еще здесь.

Плечо раздробило, для регенерации нужно было время, и я не могла сражаться. Могла наблюдать, как рушится все, чего мы добились.

Люцифер сам повел остатки сил в бой. Может быть, это немного смутило Сотню, но отряд Падших смог напасть сверху. Их не заметили сразу, и многие светлокрылые все же не спаслись. А потом Падших тоже отбросили, швырнули к горящим домам. Знаете, огонь очень быстро пожирает крылья. После добирается до всего остального. Так погибла Натаниэль, мой друг. Она должна была быть медиком, но пошла в боевой отряд, хотела что-то кому-то доказать. Доказала — что ангелы горят. Сгорают очень, очень быстро.

Мы думали, теперь-то устоим, после Падших, после половины вырезанных ангелов. Но они продолжали сражаться, но теперь их гнала еще и месть. Добрались до тыла, убили несколько Высших и подожгли уже весь город. Все горело: дома, демоны, небо… Из-за чадящего дыма не видно было даже своих рук.

Нас спас Люцифер. Самаэль заманил Сотню в одно место, пожертвовав несколькими отрядами, а Сатана уничтожил их. Не знаю как, видать, черной магией. Мы слышали только крики, видели вспышки и молнии, бьющие в землю, а потом нашли трупы ангелов. И Люцифера без сознания.

Он пролежал после день и встал, одержимый местью. Но тогда мы этого не знали, мы думали, что Сатана умер. Просто стояли и не могли поверить своим глазам. Так не должно было быть.

Антихрист выл — так ни демоны, ни люди не воют. Звонили колокола, оповещая всех о пожаре, который и так было отлично видно. Раненые и умирающие стонали, крики их сливались в единый хор. Все утонуло в шуме.

А ведь сегодня Пасха, вдруг вспомнил кто-то. Неожиданно громко.

Да, была Пасха. Святой праздник возрождения. А Столица… Столица горела, — неожиданно глухо заканчиваю я.

Никто не произносит ни слова, никто не смотрит на меня. Глаза странно горят, что ж с ними такое?.. Провожу тыльной стороной ладони по лицу. Дергаюсь: слезы. Горячие, что тот пожар. Но этого уже не видят, каждый думает о своем, многие просто сидят, уставившись в пустоту. Как Габриэль, беззвучно шевелящая губами.

— За умерших! — Я неожиданно для всех поднимаю рюмку.

— За умерших, — соглашаются, поднимая рюмки, кружки и стаканы. Один порыв овладевает всеми, мы едины в своем горе.

Это могли бы быть и мои поминки тоже.

***

Проходит две недели, и все медленно забывают о битве. Как известно, забвение немного, но лечит. Про мой рассказ в баре тоже немногие помнят, но я рада, что выговорилась тогда. Легче стало.

Руки Ишим тоже имеют странное свойство успокаивать. Я лежу у нее на коленях, она задумчиво перебирает мои волосы. Я их отрезала неровными прядями, сейчас прическа выглядит так, будто ее кто-то зло обкусал: по-мужски короткие, ершистые вихры. А мне нравится, хоть бы и растрепано до ужаса, зато в лицо не лезет.

— Хочешь, я завтрак приготовлю? — урчу я, разморенная исходящим от Ишимки теплом.

— А ты умеешь?

— Обижаешь! — смеюсь я. — Как, думаешь, я до этого жила? Так что насчет яичницы с беконом?

Утро уже не такое раннее, ближе к полудню, поэтому неудивительно, что Ишим соглашается довольно быстро. Но все же предупреждает, что будет следить, как бы я не разгромила кухню. Усмехаюсь, заглядывая в холодильник. Надеюсь, я не забыла, как готовить?

Пытаюсь отбросить волосы, но вовремя вспоминаю, что это больше не нужно. Ишим устраивается на любимом нами обеими подоконнике и, как было обещано, наблюдает с чуть шаловливой улыбкой. Ругаясь сквозь зубы, пытаюсь отрыть в шкафчике соль, но в руки все попадается перечница. Куда же мы ее?..

— М-да, никогда не думала, что можно нормально выглядеть в рубашке, которая больше нужного на два размера, — смеется Ишим.

— Она нужного размера, — кусая губы, я воюю с плитой. — Просто она немножко мужская.

— У кого стащила?

Сковородка наконец поддается, издаю ликующий вопль, какой обычно знаменует победу в бою. Ловко перебрасываю ее из руки в руку — ничего хитрого в этом нет, если привык сражаться на мечах. Так, что еще? Ветчина, но сойдет и просто мясо.

— Так тебе нравится рубашка?

— Мне нравится, как она выглядит на полу, — с хитрой улыбкой признается Ишим.

— Бестолочь ты моя…

Забывая о скворчащей на плите яичнице, подхватываю ее в объятия. Ишим урчит куда-то в ухо, сладко прикусывая кожу на шее острыми клычками. Поцелуи-укусы уже становятся привычными.

Тянусь к ее губам, но тут слышу тихое покашливание. У стены, скрестив руки на груди, стоит Ройс, улыбаясь так, будто наблюдает за интереснейшим представлением. И стоит он там, кажется, уже довольно давно.

— Стучать не учили? — вздыхаю я.

— Ой, да ладно, — отмахивается он. — Меня тут послали…

— Даже догадываюсь, почему и куда.

Шутки Ройс не оценивает.

— Приказ от Люцифера. Да, опять, я уже устал таскаться к вам с ними, но что делать? На этот раз тебе говорят возвращаться на улицы, а там посмотрим.

— Я думала, ответная атака на ангелов… — удивленно начинаю я.

— Все так думали. Но планы в разработке, а делать все равно нечего. Так что разберись для начала с повальным случаем одержимости и совсем распоясавшейся Инквизицией. И не смотри так. Больше некому.

Ага, ясно. Все остальные, значит, будут планировать и укреплять Столицу на случай следующих визитов ангелов, а мне в мире людей поработать. Неужели все заново?

Ройс протягивает мне две папки примерно одинаковой толщины. Руки у него по-прежнему в плотных кожаных перчатках, и я испытываю некое сожаление, ведь именно меня он полез спасать.

— Еще Влад просил передать вот это. — Он вытаскивает из той же сумки записную книжку. — Кажется, тут заклинания, но я не слушал.

— Спасибо, — киваю. Как бы Ройсу намекнуть, что он не вовремя?

— Ага, всегда… — он осекается. — Слушайте, а чем это у вас пахнет?

Вроде бы гарью, но пожара не чувствую. Оборачиваюсь на окно, проверяю на всякий случай. Нет, все спокойно, новые ангелы не напали…

— Завтрак! — доходит до меня.

Над всеми забытой сковородкой вспыхивает миниатюрное адское пламя.

***

Вечером того же дня я с явным сожалением выбираюсь из дома, из объятий теплой по-кошачьи Ишимки. Неспешно прогуливаюсь по городу, встречая знакомых и отвечая на их приветствия расслабленными улыбками. Ноги сами ведут меня на площадь, где уже ждет Влад, кинувший приглашение прогуляться после полудня.

— Тебе идет, — говорит он сразу, а я долго оглядываю себя, смотрю на военные ботинки, на джинсы, на рубаху, только лишь потом запоздало соображаю, что Войцек имел в виду мои подрезанные волосы, лохмато разметавшиеся на ветру. А я и забыла вовсе…

Я порывисто обнимаю его, осознавая, как скучала на пограничье, хоть Влад и умудрялся передавать короткие записки через навещавшего меня Ройса. Мы идем бок о бок по полуразрушенной Столице, с сожалением оглядываясь по сторонам. Шпили высоких дворцов сбиты, черепица посыпалась с крыш, брусчатка под ногами с выбоинами. Когда идешь, непременно надо смотреть вниз, чтобы не наткнуться на какой-нибудь боевой амулет — как по минному полю.

В какой-то лавочке Влад перехватывает для нас два стаканчика кофе. Абсолютно отвратительный — как я и люблю — напиток обжигает горло, заставляет блаженно прижмуриться. Я иду куда-то, не разбирая дороги, рядом Влад что-то рассказывает увлеченно, по-мальчишечьи счастливо блестя глазами.

— Пока тебя не было, Сатана пару заказов у меня брал, амулеты там боевые, печати нарисовать, — жизнерадостно рассказывает Влад. — Меня даже зачаровывать револьверы первые допустили — может, даже те, что у тебя. Так что живу потихоньку, хоть и пока квартиры поприличнее не нашел…

— Как блок, не мешает?

Влад смотрит на белую татуировку, пожимает плечами, как-то убито замолкает. Значит, мешает.

— Про квартиру напомни мне, я поспрашиваю у знакомых, может, кто сдает или продает, — киваю я. — Знаешь, я тут от соседей слышала, что народ уже планирует съезжать в человеческий мир, хотя мы и почти проиграли битву за Столицу. Они верят в то, что смогут победить…

Если закрыть глаза, если не видеть разваливающегося, спешно зализывающего глубокие раны города, можно представить, что уже наступил долгожданный мир: это ощущение витает в воздухе, сладкая близость победы.

— Мы до сих пор не знаем, каким заклинанием можно проломить Врата Рая, — вспоминаю я, смотрю на Влада, но тот лишь разводит руками.

— Отвлекись немного от битв и войн, просто расслабься, — устало просит он. — Мы заслужили небольшой отдых… Хотя, стой, я там слышал, к тебе приказ от Люцифера поступил? — перебивает сам себя Влад. — Мне тоже сказали, что там с Инквизицией моей родной какая-то беда, можешь меня взять? Давно там… Наверху не был, — с тоской признается он.

— Да легко, — поддавшись хорошему настроению, киваю я. — Через пару дней отправимся. А пока можешь еще стаканчик притащить, больно уж он хороший у них?..

Влад радостно кивает. Я останавливаюсь, жду его, вдыхаю поглубже. Мир на удивление близок — горящий мир ангелов.

Глава 26. Только небеса знают…

— Каролина Лирийская? — Немолодой инквизитор вздыхает, разглядывая поддельный рекомендационный лист. Чешет в затылке, вертит бумагу, на свет проверяет, будто подделку прямиком из Ада так легко различить. — Странная фамилия. Откуда вы?

Вроде бы обычный вопрос вгоняет меня в легкий ступор: в прошлых отделениях ничего такого не спрашивали, да я и не думала, что спросят. Кому какое дело до моего происхождения, если у меня есть бумага с подписью? Но мужчина упорно буравит меня недовольным взглядом неприятно-болотного цвета глаз.

— Польша, — подсказывает невидимый для живых Влад. Когда мы работали вместе в Праге, я называлась тем же именем, оно — дань традиции.

Послушно повторяю за ним, бездумно отвечаю вслед за Войцеком еще на пару вопросов, давлю улыбку, желая всей душой отмахнуться от этой проверки поскорее и пойти своей дорогой. Или фамилия правда смахивает на польскую, или вопрос был чисто из интереса, но инквизитор кивает. Отходит с дороги и даже руку с кобуры снимает. Судя по просиявшему лицу, меня действительно рады видеть.

— Проходите, пани Лирийская, только вас и ждем!

Оказывается, венгерское отделение Инквизиции не в подполье, а в честно (ну, может, не слишком) снятом помещении, где, как подсказывает встретивший нас, располагался офис какой-то мелкой компании, которую быстро выгнали взашей. Я вежливо улыбаюсь.

Это раньше сия организация наводила ужас на всю Европу, а сейчас занимается преимущественно тем, чем должна была с самого начала: вправлением мозгов обнаглевшим представителям потустороннего мира с редкими ликвидациями особо безнадежных. Действовала Инквизиция под руководством Преисподней последние несколько веков, и этот союз приносил пользу обеим сторонам.

Что здесь делает Падшая быстрого реагирования, как меня радостно окрестил Ройс? В последнее время нападения ангелов стали слишком уж точечными, они падают как снег на голову даже на торговые отряды, про которые никто не должен был знать, а уж обычным воинам приходится совсем несладко. Так что, разобравшись быстро с духами, меня перебросили на инквизиторов — искать ангельских шпионов.

Проверив почти всю нашу сеть в Европе, мы с Владом готовы прибить шпиона при первой же встрече. Это уже издевательство какое-то. Может быть, никакой утечки информации и не было. Когда вежливая улыбочка намертво приклеивается к лицу, а ты немножко забываешь, в каком отделении находишься сегодня, в это охотно верится. Люцифер мог бы послать несколько отрядов, тогда с делом бы справились быстрее, но все брошены на восстановление Столицы и реанимацию армии, а мне там делать нечего.

— Что с амулетом? — интересуется Влад, отвлекая меня.

Мужское кольцо-печатка на среднем пальце — это хитрый амулет, принцип работы которого прост до безобразия: нагревается, если поблизости есть ангел или ангельская аура. Поначалу я опасалась за свою руку, но в итоге не встретила пока ни одного светлокрылого. Или амулет не рабочий?

— Ничего, — тихо отвечаю я, стараясь, чтобы сопровождающий не услышал. — Следующие? Колдуй свой телепорт и прощаемся.

— Постой. Ты же им зачем-то нужна, давай хоть глянем.

Он умер совсем недавно, но держится на удивление бодро и безобидно, не кидается на людей, пытаясь занять чужую тушку, поэтому я понемногу успокаиваюсь. Сейчас Влад с интересом вертит головой по сторонам: соскучился, наверно, по инквизиторской работе, и теперь небольшой офис с постоянно спешащими куда-то людьми и нелюдьми кажется ему ностальгически знакомым.

Мельком проверяю, что там все-таки написано в рекомендации. «Независимый эксперт» — ясно, почему в прошлый раз меня за неожиданную проверку приняли. Но кто такой умный додумался приписать «оперативника-криминалиста»? Не очень хочется быть припаханной к работе, которую делать вовсе не обязана…

— Доброго дня. — Мне приветливо улыбается высокий светловолосый человек лет двадцати. — Приятно познакомиться, кардинал… хотя можете называть просто по имени — Янош. Вы Каролина, верно?

— Просто Кара, давайте тоже по-простому, — улыбаюсь я в ответ на удивление чисто и честно.

Молод, худощав, производит обманчивое впечатление неопытного мальчишки, но отнюдь не наивен, в нем чувствуется собранность и инквизиторская сталь. Молча протягиваю руку, чуть щурясь, заглядывая в светлые глаза. Костяшки у кардинала сбитые, давно уже зажили, но от частых ран следы остаются. Он чувствует шрамы у меня на ладони, усмехается чему-то своему, кивает. Даже немного уважительно. Янош не знает, кто я, да и ему самому наверняка есть, что скрывать, но пока он не расспрашивает. И — по взгляду заметно — он не очень верит представленной рекомендации.

— Не думал, что пражская Инквизиция пользуется услугами ведьм, — мягко произносит он. — Прошу прощения, просто слышал, что там работают исключительно люди…

— Маг.

— Что, простите? — хмурится кардинал.

— Моя профессия называется «маг». Магичка, если хотите, но я не очень люблю феминитивы.

— А, да, — смущается он. — Конечно.

Я вздыхаю: все же придется изображать колдовство, в котором я ничего не смыслю. С надеждой оборачиваюсь на нехорошо улыбающегося Влада. Ладно, выкрутимся, и не такое бывало. А все дело в том, что маг вызовет меньше вопросов, чем Падший ангел.

— Проблемы? — со вздохом спрашиваю я.

— Причем большие, — деловито кивает Янош. — Позволите показать?

На одном из столов расстелена подробная карта города, некоторые здания которого отмечены зеленым, некоторые — красным. Некоторые еще и заштрихованы черным. Чтобы лучше рассмотреть, приходится наклониться и даже взять увеличительное стекло.

— Зеленые церкви сотрудничают с нами, красные — с ангелами, — поясняет кардинал.

— А черные? — вслед за Владом повторяю я.

— Сгорели. Буквально пару месяцев назад начались внезапные возгорания, но полиция поджог и не подозревает, никаких улик. Мы сначала не обращали внимания, решили, несчастный случай.

Интересно, сколько церквей им понадобилось, чтобы понять? Если внимательно рассмотреть карту, можно заметить, что здания делятся по районам, а горят преимущественно наши. Может быть, Влад прав, и тут стоит задержаться.

— Так в чем причина возгораний? — уточняю, не отвлекаясь от карты.

— Магия… Какая — сами не можем понять. Поехали, сами увидите, возможно, сможете сказать чуть больше, чем мы.

С сомнением кошусь на Яноша. Не очень люблю, когда под ногами путается кто-то незнакомый, такое обычно ничем хорошим не оканчивается, но он, судя по всему, умен и знает свое дело. Однако он раскроет, что я на самом деле не маг. Ситуация, конечно…

— Сами нужное место не найдете, — говорит с едва заметной, очень легкой ехидцей кардинал. — А еще у меня машина — быстро доедем. Соглашайтесь.

— Учтите, я почти женатый человек.

Он не меняется в лице, неуловимо улыбается, и до меня медленно доходит, что он только пытался быть вежливым, а я отвыкла от такого. Соглашаюсь, так уж и быть, доехать до нужной церкви на его машине. Лететь было бы быстрее, но я тут инкогнито.

Машина и правда шикарная, даже я, почти ничего не понимающая, в восхищении. Влад, проходя сквозь дверь и вальяжно устраиваясь на заднем сидении, ворчит, что его так не спонсировали, а тут какой-то мелкий пацан… Возмущение его можно понять, но я предпочла бы проехаться в тишине.

— Скажите, а ценные бумаги в последнее время не пропадали? — невзначай спрашиваю я.

— Нет. Мы бы доложили.

Хотелось верить, но что-то в голосе инквизитора предостерегает от поспешных выводов. Наверное, слишком быстро и резко отвечает, хмурясь. Последнее уже оттого, что я отвлекаю его от дороги. Понимая, что ничего больше от него не добиться, рассматриваю городской пейзаж в окно.

— Приехали.

Сама вижу, не слепая, хочется ответить, но я сдерживаю саркастические комментарии. Если выйти из машины и пройти немного вперед, окажешься на огороженном пепелище. То, что раньше тут стояла церковь, угадывается только по чуть оплавленному кресту. Осторожно, стараясь не испачкаться в липком пепле, обхожу сгоревший участок. Влад предпочитает не соваться на пусть и выгоревшую, но святую землю, а Янош застывает где-то за спиной, ожидая, пока я насмотрюсь на обугленное дерево. Его люди уже затоптали все, что можно было затоптать, но ему кажется интересным понаблюдать за моими страданиями. Поэтому я останавливаюсь, повожу плечами и резко поворачиваюсь на каблуках, взметая облако пепла. Кольцо медленно нагревается, обжигая пальцы; на меня с аккуратной насмешкой смотрит кардинал.

— Что-то нашли?

— Это святой огонь, — зло замечаю я.

— Не понял?

В серо-голубых глазах Яноша видится недоумение и слабое подозрение к неумелой девчонке, которая решила назваться магом. Досадно, что моя легенда летит так скоро и запросто.

— Ангелы спалили церковь. Что тут было?

— Как обычно, — пожимает плечами кардинал. — Вели слежку за ангелами, немного переубеждали прихожан, что надо поменьше доверять Свету. Откуда вы взяли, что это святой огонь?

Чуть греет пальцы. Я чувствую, хоть и совсем не маг, но лопатки у меня ощутимо ноют. Горело слишком быстро и слишком хорошо, прямо как Столица после нападения Сотни. Как Нат.

Еще и запах этот.

Не могу сказать ему, откуда знаю запах этого пепла, иначе вся конспирация полетит к чертям. Нужно иначе доказать причастность крылатых, тогда я заручусь поддержкой Инквизиции и смогу пройти по следу ангелов. На слово не поверят, амулет раскрывать тоже не хочется…

— Кара! — размахивает руками Влад. — Есть идея!

Но пройти ко мне он не может. Жаль, сама я не справлюсь. Подумав, носком ботинка вывожу на пепле упрощенный сигил Люцифера — полный может использовать только он сам. Но пахнет серой, землю чуть трясет, да и Янош косится слишком неодобрительно, но первоначальной цели я добиваюсь: Влад легко оказывается рядом.

— Спасибо, — благодарит он. — Ловко ты.

— Что за идея? — отойдя подальше якобы для подробного изучения креста, шепотом интересуюсь у Влада.

— «Большой ключ Соломона» знаешь?

С трудом сдерживаю стон. Кто ж не знает один из самых знаменитых магических гримуаров? Я вот знаю и люто ненавижу: там для определенного ритуала нужна куча оговорок, иначе не сработает.

— Допустим. Что ты хочешь вытворить?

— Седьмой пентакль Марса. Спросим у местных огненных духов, что это было.

Задумчиво качаю головой. План годный, это может сработать, точнее могло, если бы не упомянутые оговорки. Я быстро припоминаю гримуар.

— Ладно, сегодня понедельник и сейчас около четырех — день и час Марса, но первая треть Овна прошла. Недавно совсем.

Влад смотрит с профессиональным уважением, что не может не вызвать довольную усмешку. Чего только за всю жизнь от магов не нахваталась.

— Может сработать, ты же ангел, у тебя связь с Небом лучше. Что мешает попробовать? Только ритуал придется вести тебе.

А он прав, и это наша единственная ниточка, по которой можно в конце концов прийти к ангельскому «кроту». Согласно киваю, отхожу от креста, по пути вытряхивая из кармана завалявшийся чек.

— Ручка есть?

— А вам зачем? — настороженно спрашивает Янош.

— При должной сноровке ей можно убить человека: горло там распороть или брюхо, — мило улыбаюсь и сообщаю я, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо кардинала. — Но сейчас мне нужно всего лишь написать список того, что понадобится для работы. Достаньте, пожалуйста.

Едва не задыхаясь от моей наглости, Янош обеспечивает меня ручкой, хмуро осматривает список, большее затруднение в котором должны вызывать редкие травы для благовоний, но их, на самом деле, можно заменить. Надеюсь, долго ждать не придется. Влад обещает проконтролировать и тоже исчезает.

Небо темнеет, собирается дождь, первый этой весной. С наслаждением поднимаю лицо вверх, чувствуя легкий ветерок. Криво обрезанные пряди нежно перебирают холодные невидимые пальцы, пепел кружится в воздухе, будто снег в новогодней сказке. Я теряюсь во времени.

— Oh Lord, tell us so we belong way down below [1], — мурлычу я, блаженно щурясь.

— Горе тем, которые зло называют добром, и добро — злом, тьму почитают светом, и свет — тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое — горьким [2], — отзываются у меня за спиной. Слава Люциферу, не Он. Всего лишь Габриэль. — Быть может, ты на пути вверх.

Она в своем репертуаре: сыплет пафосом и цитатами из обожаемой Библии и совершенно не приносит пользы.

— Чего явилась, помочь? — Глупый вопрос. Когда она мне помогала? — Может, скажешь, чем вам церковь не угодила?

— Ты смеешь называть этот оплот ереси домом Божьим? — презрительно морщится архангел.

— А кто вам рассказал про ересь?

— Не могу сказать, — с сожалением выдает Габриэль.

На кого она вообще работает, мне иногда интересно? Является, мешает мне или путает больше, так еще и успевает чуть ли не проповедь прочесть. Сборник цитат про Бога на все случаи жизни, тоже мне. Надо будет ей как-нибудь послание к Коринфянам зачитать [3].

— А ты решила воспользоваться магией?

— Там все в Его славу, — кривлюсь я. — Так что давай без претензий, ладно? Я, блядь, стараюсь.

Как-то к месту возникает и Янош на своей заметной машине, вручает мне готовый амулет с пентаграммой и все остальное с таким лицом, будто от сердца отрывает. Габриэль он тоже не видит, так что у сей забавной картины появляется аж два невидимых наблюдателя.

Я занята куда более интересными вещами вроде расставления свечей по частям света и поджиганием пучков сушеной травы. Характерный сладковатый запах почти перебивает гарь, кружит голову. Посередине очерченного круга амулет, все перепроверено уже по тысяче раз, и надо бы начинать, пока час не прошел.

— Давай, — командует Влад. Габриэль отступает на безопасное расстояние от разлитого мной горючего.

— Янош, для вас работа. Подожгите мне тут бензин.

Огонь вспыхивает так ярко, что тихо накрапывающий дождь уже никак не может ему повредить. Довольно странно смотреть на пламя из магического круга.

Запахи трав стоят в горле, кровь из пореза на запястье капает на пепел.

— Omnia funt in manu Jehova. Difperdet inimicos plebis fux.

Железный амулет в руках нагревается и тут же охлаждается до минусовой температуры. Сработало или нет? С трудом удерживаю его в руках, а из огня навстречу уже выступает фигура. Янош достает из кармана какой-то защитный артефакт. Дух стихии — это почти безвредное человекоподобное существо с достаточно хитрым сознанием, который ни за что не скажет правду без амулета. Остается надеяться только на ритуал.

— Дух, я приказываю тебе отвечать.

Треск пламени можно считать одобрением.

— Это здание спалили ангелы?

— Да, — рычит существо.

— Что произошло до того? Кто рассказал им о церкви?

Дух мнется и не хочет отвечать, но амулет работает достаточно сильно и верно. С неохотой он заговаривает снова:

— Священник рассказал. Не знаю имени. Пламя видит, но не ведает.

— Служитель этой церкви дал ее спалить?

— Нет. Чужой, пришлый. С другой стороны реки.

Больше дух ничего не скажет, он и так раскрыл слишком многое. Нечисть мира людей обычно не вмешивается в дела ангелов и демонов, зная, что в случае неудачи получит от обеих сторон. Такие действуют только по принуждению — и то недолго.

— Свободен.

Огонь гаснет, словно этого и дожидался. Все трое присутствующих заинтересованно разглядывают исчезнувшую канистру бензина.

— Итак, есть мысли, которая из церквей нам нужна?

— Может быть, — предполагает Янош.

***

Программа по взятию под контроль абсолютно всех церквей потерпела поражение отчасти из-за некоторых фанатиков, к коим относился и священник одной из небольших, но достаточно важных церквушек. Все попытки людей Яноша склонить святого отца на сторону Преисподней рухнули, да и устранить его по-тихому не вышло. Так на него и плюнули, решив подождать, пока мужик помрет сам, благо лет ему уже под восемьдесят. Однако оказывается, что он не только не отдал церковь Инквизиции, но и потихоньку вычисляет «оплоты ереси» и сдает ангелам.

День уже ползет к завершению, а я до сих пор сижу в церкви, исподтишка наблюдая за священником. Вечерняя служба окончена, но меня пока выгонять не спешат, это вроде бы хорошо. Или во мне заподозрили шпиона?

— Чего вы ищете здесь, дочь моя?

Едва не подпрыгиваю на лавке, слыша хриплый старческий голос так близко. Телепортируется он, что ли? Священник легко выдерживает полный подозрения взгляд. Может быть, все еще под контролем, и он ни о чем не догадывается? Вряд ли, нужно действовать быстрее.

— Спасите меня, святой отец! — падаю на колени.

В руку ложится короткий нож, я почти замахиваюсь, но старичок оказывается быстрее.

Я падаю на пол, хватаясь за грудь и чувствуя пробитое сердце и сломанные ребра. Проклятье! Из раны хлещет кровь, рот наполняет железный привкус, и я пытаюсь откашляться и не захлебнуться.

С легкой победоносной улыбкой за мной наблюдает старик, невозмутимо поправляющий колоратку и мягко отталкивающий окровавленные пальцы от своих ног. Мне нужно взяться за что-нибудь, чтобы встать, но не за что. Не за что…

Горло стискивает спазм, воздуха не хватает, а перед глазами темнеет. Я теряю сознание.

Глава 27. Освященные огнем

Спустя какое-то время я разлепляю глаза. Зрение еще не полностью пришло в норму — я моргаю пару раз, пытаясь определить, где я оказалась и почему адски болит в груди. Однако веки тяжелые, глаза горят, будто их песком присыпали, так что я различаю только пятна света. И какую-то склонившуюся надо мной темную фигуру. Ко всему прочему я не могу пошевелиться, но близоруко прищуриваюсь, проклиная ужасное освещение. Слава Деннице, узнаю: этот вежливый мальчик из Инквизиции…

— Янош, знаете, у меня были пробуждения и получше.

Кардинал вынужденно, натянуто улыбается, смущенно глядит на меня.

— И что вы такое?

Этот вопрос ненадолго приводит меня в ступор. Как он меня раскрыл? Неужели магия была слишком уж характерной для ангела или… Видимо, все мысли написаны у меня на лице.

— У вас, кхм, кол из сердца торчит, но вы живы, — рассеянно размышляет Янош. — Значит, не вампир однозначно.

— Ну, вампир меня кусал, — самодовольно почему-то ухмыляюсь. — Кстати, откуда тут осиновый кол, что за подпольная организация ванхельсингов? Кидаются на кого ни попадя.

— Не хочу расстраивать, но это заточенная табуретная ножка.

Господи, ну и тварь же ты, за что? Я со стоном пытаюсь дернуться, но понимаю, что привязали меня крепко и качественно, пилить ногтями такие веревки долго. Значит, без помощи Яноша не выберусь.

Интересный факт: меня привязали к кресту, что было довольно удобно. Кресты в принципе для этого и придумали. Спасибо хоть не в вертикальном положении. О, нет, до этого провидение — или дергающий за ниточки Господь — еще не докатилось.

Ох, как же больно. Регенерация уже началась, пусть и довольно медленно: в человеческом мире демонская магия работает немного слабей, а еще у меня импровизированный кол до сих пор между ребрами. Видимо, я отключилась из-за того, что он пробил сердце. Оно и сейчас не в лучшем состоянии, но живут же некоторые и бессердечными…

— Янош, развяжите меня! — срываясь, требую я.

— Чтобы вы перегрызли мне глотку? — искренне недоумевает он. — Ну нет. Сначала объясните.

— Да демон я, демон! — торопливо кричу я, в который раз пытаясь порвать веревки.

— Демон не пройдет в церковь.

Кто-то слишком хорошо знает теорию — наверняка был в школе отличником. Разумеется, существует множество уловок, с помощью которых жители Преисподней попадают на святую землю, но столь долгое нахождение тут добило бы даже Высшего. Из учета того, что за окном светло, можно сделать вывод, что я в церкви пробыла всю ночь.

— Падшая, — сообщаю я. — Крылья показать не могу: связана. А теперь будьте добры…

— И где гарантии, что я останусь в живых?

А он не промах: наверное, встречался с демонами, для которых обмануть тебя — милое дело. И никак заставить поверить я его не могу, это дело исключительно добровольное. Однако время не ждет, нужно догнать того изобретательного священника.

Веревки все не ослабевают, как ни дергаюсь, а от резких движений еще и темнеет в глазах, начинает идти кровь. Капающий звук и растекающееся подо мной кровавое пятно неимоверно раздражают. Ладно, план Б.

— Можете кое-что сделать?

На всякий случай кардинал отступает на пару шагов и тянется рукой за спину. Даже если у него там пистолет, несколько лишних пуль мне хуже не сделают. Хотя это может пригодиться…

— Вот, правильно! — Янош недоверчиво косится на мою кривую, но радостную улыбку. — Можете разбить витражи? Вон те, на которых эти ебаные ангелы…

— Зачем?

— Надо. Сложно, что ли?

Решив не спорить с ненормальными, кардинал пожимает плечами, достает оружие из кобуры. Несколько выстрелов мешаются со звоном стекла; разноцветные осколки рассыпаются по полу. Точности Яношу не занимать: на месте голов ангелов и святых виднеются дыры, сквозь которые бьет свет.

— Влад! — Кардинал дергается от моего крика. — Влад!

Разумеется, духи не могут попасть в церковь. С условием того, что место действительно святое, а здесь кровь на полу, витражи разбиты, да и священник, наверное, не такой уж праведный. По моим расчетам, этого должно вполне хватить, чтобы церковь считалась оскверненной.

С облегчением понимаю, что меня больше ничего не связывает. Руки страшно затекли за это время, поэтому с минуту я тщательно обдумываю план передвижений. Со стороны выглядит довольно странно, когда с тебя вдруг спадают веревки, поэтому Янош берет меня на прицел. Его опасения вполне понятны.

— Влад, будь добр, появись.

Янош в стылом ужасе смотрит куда-то за мое плечо, где из воздуха медленно возникает почивший глава пражской Инквизиции. Видимо, кардинал ожидал чего угодно, только не этого. Верно, их же учат, что духи не могут себя контролировать и опасны для любого человека.

— Влад? — нервно уточняет он, узнает: — Владислав Войцек, я читал… некролог. Но вы же… недавно.

— Умер, ага, — снисходительно замечает Влад. — И каждый считает своим долгом об этом напомнить.

— Извините, — пристыженно вздыхает Янош.

— Да ничего, — неожиданно мягко усмехнувшись, тут же отмахивается от кардинала Влад, отвлекается на меня, вьется рядом. Янош, больше обыкновенного похожий на мальчишку, вцепляется в пистолет и загнанно озирается по сторонам.

Я с трудом поднимаюсь с лежащего на алтаре железного креста, чуть не падаю, но вовремя цепляюсь за руку стоящего поблизости Яноша; несмотря на то, что у него наверняка голова от нас идет кругом, он подставляет мне плечо. На светлой рубашке кардинала четко отпечатывается моя окровавленная пятерня, но он и не думает возражать.

— А вы думали, от службы в Инквизиции избавляет смерть? — усмехаюсь, наваливаясь на Яноша. — Ну ладно, приходите в себя, это всего лишь дух. Ничего необычного.

Оскорбленно косясь на меня, Влад разглядывает обстановку.

— Ты сама-то как?

— В норме.

Тут я вру: болит абсолютно все, даже те части тела, о существовании которых я и не подозревала. Иначе как объяснить, что сердце не бьется, но все равно что-то гоняет кровь по жилам? Кое-как выпрямившись, обеими руками хватаюсь за кол в груди и с силой дергаю. Кровь брызжет во все стороны, на ладонях спешно регенерируют занозы. Окровавленное орудие убийства валяется под ногами в брызгах крови, я пытаюсь откашляться, но вместо звука выплевываю почти черные сгустки.

— В больницу нужно, — решает Янош. — Кара… я ведь правильно называю?

— Правильно. И давай уже на «ты», а то я тебя уже всего кровью оплевала, куда уж ближе знакомство? — Предложение слишком длинное, полминуты приходится переводить дыхание и сглатывать соленую кровь. — В больницу не надо. У меня регенерация, а оружие — обычная деревяшка. Что ж я за ангел тогда такой, если меня можно убить ножкой от табуретки?

С трудом кивая, кардинал осторожно, будто касаясь гремучей змеи, поддерживает меня за локоть. Чувствую слабое жжение в груди, значит, все идет нормально — примерно через час я опять буду готова сражаться. Не в порядке, но выпотрошить злосчастного старикашку сил хватит.

— Знаете, где найти этого ублюдка? — неразборчиво из-за зубовного скрежета выдавливаю я.

— Отдохни пока, — советует Влад.

— Не могу.

Потому что он, блядь, почти меня убил. Если бы это был небольшой нож из небесной стали, Янош нашел бы бездыханный труп в церкви. Что-то размякла я, совсем не смогла блокировать удар или хотя бы уклониться, а хуже всего: я и не предполагала, что придется сражаться. В Преисподней почти нет правил, но есть некое кредо всех: «Никому не верь».

— Найдите мне его, Янош.

— Это приказ? — кривится кардинал.

— Это вежливая просьба. Я ведь не сказала, что сделаю с вами, если не получу священника.

На какой-то миг я снова возвращаюсь в те времена, когда с ходу могла бы прирезать любого встречного. Тогда заработала немало шрамов, но дыр в сердце раньше не было. Проклятье. Все проблемы оттого, что я попыталась отказаться от своих старых методов и не привлекать внимания ангелов резней в церкви.

— Для нас всех будет лучше, если он найдется. Инквизиции меньше проблем, а нам… ну, Люцифер любит показательные пытки.

— Так ты не собираешься его убивать? — недоверчиво переспрашивает Янош.

— Духов тоже можно пытать, — усмехаюсь, наблюдая за кардиналом. — Ищите его.

Кивнув, он удаляется, на ходу набирая какой-то номер. Наверняка свяжется с штабом Инквизиции, а мне пока нужно прийти в себя. Отдыхать в церкви в планы не входит, так что я осторожно цепляюсь за любые выступы, подбираясь к выходу.

— Ни за что не поверю, что ты хочешь доставить Сатане ценного пленника, — тихо говорит Влад, поддерживая меня за локоть.

Он слишком хорошо меня знает, да и вообще любой, кто смотрел мне в глаза, мог прийти рано или поздно к тому же выводу. Отпираться бесполезно и будет выглядеть довольно нелепо, поэтому я покорно киваю; голова сильно кружится.

— Это банальная месть. Хотя кто знает, мы можем найти и что-нибудь поинтересней.

Дело наверняка не такое простое, как кажется на первый взгляд: знал же священник, что за ним придут. Не знал только кто, иначе не кидался бы с деревянным колом на ангела. Или же целью было не убить, а задержать? Но тогда зачем? Неужели у него есть какой-то план?

От мыслей голова только сильней болит, а в ушах звенит так, будто рядом со мной визжала банши, не иначе. В таком состоянии работать нельзя. Падая (не без помощи Влада) на заднее сидение машины, рассматриваю ярко-красное пятно на белой рубашке. И ведь не прикроешь его ничем…

Сквозь тонированные окна слежу за кардиналом. Лицо у него скорее удивленное, чем злое, так что новости могут быть хорошими. Осталось выяснить, для кого из нас. Янош устраивается на месте водителя, молчит с минуту, и я уже начинаю прикидывать план побега. Но все вроде бы нормально, он просто задумался.

— Как работает святой огонь?

Вопрос повергает нас в непродолжительный ступор, но тон у Яноша слишком расчетливый и серьезный для смеха.

— Как обычный огонь, только его не сбить ничем. Прожигает даже кости, — пожимаю плечами, забываясь, и тут же с воем прижимаю руки к груди. — А что?

— Просто сгорела еще одна церковь. Достаточно небольшая, меньше предыдущих, поэтому камеры смогли засечь момент взрыва.

— Что?

Небесный огонь могли призывать ангелы, но никогда он взрывами не сопровождался. Да даже нечто горючее сгорает без остатка за несколько секунд, не успевая ничему навредить. Это пламя пожирает все, а не разносит взрывами.

— Смотрите, — кардинал протягивает недешевый мобильник и нажимает на «Воспроизвести видео».

Небольшая аккуратная церквушка на экране в одну секунду вдруг сотрясается, а в следующий миг уже горит вплоть до самого шпиля. Изображение отсвечивает, из-за чего приходится сильно наклониться над мобильником, но на святой огонь это точно не похоже. По крайней мере, не сразу.

— Ваши версии, господа? — задумчиво перематываю запись я. — Лично я мало что понимаю.

Оба переглядываются, но замешательство на их лицах весьма похоже на мое. Да, гораздо легче было в Средневековье, когда церкви просто жгли, а не изощрялись со взрывчатыми веществами. И я точно не знаю ничего, что способно взорвать целое здание.

— У него есть сообщник-ангел, — замечает Влад. — Спросим у Габриэль?

Киваю, в очередной раз пересматривая видео. Может быть, дело в каком-то артефакте? Но его просто так не скрыть, Инквизиция должна была заметить столь большие выбросы магической энергии на местах поджогов.

— Габриэль? — Янош с опаской смотрит на духа. — Вы, надеюсь, не про архангела?

— Про нее самую. Но я предпочла бы пока поработать сама, а потом просить помощи.

Стараясь ничему не удивляться, кардинал соглашается. Телефон его периодически подпрыгивает от множества сообщений, которые приходят с интервалом в долю секунды, Янош пытается ответить хотя бы на несколько. Глаза болят от напряжения, но я успеваю уловить суть диалога. Через некоторое время нам должны переслать адрес этого священника, которого на самом деле зовут Криштианом Йесетом.

Когда до Яноша наконец доходит адрес, он ликующе ухмыляется, настраивая мудреный навигатор. Как говорилось в том же сообщении, дома его точно нет, как и в домах его родственников. Не столь близкие знакомства еще рассматривались сотрудниками Инквизиции. Медленно подключалась полиция.

— Напиши, пусть объявят его в розыск. Брать живым, ни в коем случае не стрелять, даже если он нападет, — дергаю Яноша за плечо. Он болезненно морщится, глядя на кровавые полосы.

— Причина розыска?

— Подозрение в терроризме, — предлагает Влад. — И убийство сотрудника при исполнении.

Хочется заметить, что я еще жива, но черт с ним, пусть плетут полиции что вздумается. Лишь бы был результат, а под результатом я подразумеваю целого отца Криштиана в моих руках. Впрочем, целым он пробудет не так долго.

— Поехали к нему, может, найдем что-нибудь интересное. — Янош откладывает телефон в сторону. — Точно не надо в больницу?

— Нет.

— Ей будет лучше в Аду, — добавляет Влад. — Так что надо как можно быстрее разобраться со всем этим.

Дыра в груди потихоньку затягивается, а сердце бьется с перерывом в несколько ударов, однако в целом уже лучше. Но от каждого биения пульса мне хочется взвыть — перспектива жизни без сердца больше не кажется такой уж плохой. Это довольно практично, в конце концов, если тебе не нужно тратить время на дыхание. Многие Высшие намеренно отказываются от всех физических потребностей, желая как можно меньше походить на людей.

Тем временем, презирая большинство правил движения, машина несется по утреннему Будапешту, почти задевая боками другие автомобили и порождая множество криков среди пешеходов: на светофоре Янош тоже не останавливается. Он очень спешит, как будто боится, что, пока мы будем медленно тащиться, квартира священника тоже может взлететь на воздух со всеми ответами. Меня снова бросает к окну на повороте. Как мы еще не попали в аварию? Влад предполагает, что дело в насмешливо скалящемся амулете в виде чертенка, который покачивается рядом с панелью. Магу, наверное, видней.

Пересекая мост, Янош ненадолго сбавляет скорость и что-то торопливо шепчет. Текучая вода не терпит магии, и эта машина и ее пассажиры точно раздражают древнюю стихию. С интересом слежу за движениями кардинала — это не магия, а всего лишь амулеты.

— Так ты не маг? — рискует спросить Влад.

— Ни капли дара, — как-то даже гордо отзывается кардинал.

Скорость машина набирает за секунду, мы все чуть не падаем. Пытаюсь вцепиться в кожаную спинку кресла, но только процарапываю обивку насквозь и больно ударяюсь щекой. Янош лихо выкручивает руль, идя на поворот так, что у меня клацает челюсть. Даже Владбледнеет, хотя он-то мертв, чего ему бояться? А мальчик, однако, неплох, умеет собраться в чрезвычайной ситуации и нарушать обожаемые законы.

Не таясь, кардинал паркуется прямо под окнами квартиры, принадлежащей священнику. И хотя мы отлично знаем, что того дома нет, все равно странно так заявляться. Это может быть ловушка.

— Боишься? — насмешливо спрашивает у меня Влад.

— Нет, идиот. Просто сейчас я не смогу вас защитить.

Хмыкнув, он продолжает подниматься по лестнице. В данный момент мне самой требуется помощь, он прав.

Квартира на пятом, последнем этаже, дверь надежная, стальная, дюйма три, не меньше. Просто так такую не выломать, поэтому Янош довольно профессионально возится с отмычками, пока мы с Владом следим за лестницей. Но вряд ли нам кто-нибудь осмелился бы помешать.

Замок громко щелкает; помедлив немного, Янош толкает дверь ногой: руки заняты пистолетом. Если вход защищен проклятием, я сильно сомневаюсь, что оружие ему поможет, но раз так спокойней… Оставляя тонкий кровавый след от еще не закрывшейся раны, я следую за кардиналом; сзади прикрывает Влад, готовый активировать на любого одно из убойных заклинаний.

— Осторожней, — шепотом советует Янош.

— Учить он меня будет, — рычит Влад рядом тихо-тихо, чтобы кардинал не услышал.

Под ногами хрустит разбитое стекло, пахнет чем-то травяным и горелым. Небольшую склянку с зельем уронили прямо перед дверью, но, к счастью, варево совершенно безвредно.

Жилище священника больше похоже на обиталище какого-то средневекового алхимика, понимаю я, проходя в большую комнату в конце коридора. На полках стоит множество колб, наполненных жидкостями разных цветов, а на столе дымит какое-то странное устройство. Ворох бумаг валяется прямо на полу, ветер, проникающий сквозь распахнутую форточку, перебирает страницы магических книг. Я наугад подбираю одну из них, и хотя перед глазами плывет, могу различить некоторые слова.

— Это арамейский, — сообщаю я. — Что-то про ангелов и демонов.

Наклоняясь над столом, Янош рассматривает медное устройство, перегоняющее что-то. Больше всего это похоже на глобус с несколькими соединенными между собой трубками. По крайней мере со стороны, о внутреннем устройстве я не знаю ничего.

— Занятно. — Влад листает небольшую записную книжку. — Куча формул, но я тут не пойму нихера. Нужно время и кто-нибудь, кто разбирается в алхимии. Что у вас?

Бросив бесполезный «глобус», кардинал переходит к выставленным на столе банкам. Открутив крышку, он принюхивается, кривится и отставляет подальше. Неприятный запах бензина растекается по комнате.

— Судя по всему, святой отец развлекается тем, что готовит дома банальные «коктейли Молотова».

— Могу ошибаться, но вряд ли такой разнесет целую церковь. Даже несколько не смогут.

К тому же это не объясняет святой огонь. Хотя поджигать взрывные смеси им никто прежде не догадывался: простой смертный не мог достать столько. И опять мы возвращаемся к ангелу-союзнику…

— Смотрите!

До этого я на минуту потеряла Влада из вида, но, оглядываясь, обнаруживаю его у сейфа. С легкой улыбкой дух шарит рукой прямо сквозь дверцу — и замок никакой не нужен. Он что-то делает с сейфом изнутри, и тот открывается, скрипя.

В небольшой шкатулке, которую никто и не догадался запечатать магическим или обычным способом, горит небольшой уголек. С первого взгляда я узнаю небесный огонь. Еще в сейфе находятся две колбы с черной и золотой жидкостью, ворох документов и пачка денег. Пока нас интересует только первое; я откупориваю одну пробирку.

— Ничего не понимаю, — пожимает плечами Влад. — Это кровь демона, а в другой — ихор. Но зачем, для заклинаний?

И правда, кровь демона, самая настоящая. А рядом ангельская. В этом что-то есть.

— Вы никогда не думали, почему нет детей ангела и демона?

— Ну… — Янош явно не размышлял об этом с такой стороны. — Это просто физически невозможно, разве нет? Размножение одних видов и все такое…

— Существуют же нефилимы и полудемоны, — усмехаюсь я. — Вид в принципе один, только демоны… они прокляты так или иначе, и их кровь — тоже. А ангелы все насквозь святые и праведные. Так что, если слить в одну емкость кровь того и того… неслабо так рванет.

— Достаточно, чтобы снести здание? — следит за мыслью Влад. — Значит, он подмешивает в «Молотова» и кровь, поэтому взрывная волна такая сильная — магия же. А поджигает небесным огнем… Вот блядь!

Немного заторможенно киваю. Никто прежде до такого не догадывался, но люди — довольно прогрессивные создания. Такой «коктейль» сметет что угодно, учитывая вражду крови и неугасимое пламя, а ведь можно использовать и другие типы взрывчатки: хоть бы и обычный динамит. Это изобретение способно перевернуть ход войны.

— Это логично, — после недолгого молчания объявляет Янош. — Ангелам выгодно вырвать церкви из лап демонов, поэтому они поставляют священнику искры небесного огня и кровь, а он отбирает Будапешт обратно. Когда те церкви отстроят, люди вряд ли опять поверят демонам, так что…

— Но они и не подозревают, какое оружие нам дали, — пораженно выдыхаю я. — Оно сожжет даже небесную сталь.

— Хочешь использовать в нападениях на светлокрылых? — Влад по привычке чешет затылок. — Может сработать, если убедить Люцифера…

— О нет, — ликующе ухмыляюсь, — это перевернет всю войну. Небеса сами создали свою погибель.

Я чувствую: от моей гримасы им обоим становится не по себе. И не зря.

***

— Задержали, минуту назад буквально. Пытался бежать из страны, — довольно сообщает молодой сержант из местных полицейских.

Не глядя на него, направляюсь туда, где, как подсказывает раскаленное кольцо на пальце, заключен священник. Если очень нужно будет, Янош все уладит, он обещал на прощание. Я только немного развлекусь тут напоследок.

У меня кровавое пятно на груди, а взгляд такой, что все живое в сторону шарахается, поэтому никто не становится на пути. Никто из смертных не видит меч, рукоять которого я сжимаю в руке, но они чуют что-то неладное и предпочитают обходить меня широкой дугой.

Я слышу частое биение сердца священника за тяжелой дверью, неосознанно отворяю ее силой мысли. Несмазанные петли надрывно, словно жалуясь на жизнь, скрипят, полоса света падает на грязный пол. Забившись в угол в дальней камере, отец Криштиан смотрит прямо мне в глаза.

Дробный стук по полу: подхожу на пару шагов, кривя губы в волчьей улыбке.

— Я убил тебя, — глухо замечает святой отец.

— Меня многие пытались убить. И все они мертвы, а я жива.

Лицо у него совершенно пустое, словно его уже пытали. Словно он ни капли не боится того, что его ждет. Нет, это не то, чего я ожидала, я хотела насладиться испуганными криками и мольбами о пощаде, как изысканным десертом. Но выбирать не приходится. В конце концов, месть — сама по себе сладчайшее блюдо. И я отомщу сполна.

— Твои ангелы от тебя отвернулись, верно? — Он болезненно вздыхает. — Они ушли, едва узнали, что их действия раскрыты и Люцифер может прислать в Будапешт своих лучших воинов. Сатана, знаешь ли, большой собственник, и ему крайне не нравится, когда кто-то трогает его церкви.

— Это неправильно. Это святая земля, и она не должна принадлежать отродьям Тьмы! — он срывается на фанатичный визг.

— Люди выбирают сами, мы не заставляем их. Быть может, твой бог не столь хорош, раз они решили повернуться к Дьяволу?

Нарочно пытаюсь выбесить его, но священник упорно сидит в своем углу, как запуганная серая мышь. Никакого удовольствия убивать такие жалкие обрывки человеческой души, с сожалением усмехаюсь я. Но я должна это сделать. Он почти убил меня, он спокойно наблюдал, как я захлебываюсь кровью у его ног. И еще вопрос, кто из нас праведней.

Где-то в коридоре тревожно переговариваются полицейские. Сами боятся соваться за мной, но скоро у них хватит на это храбрости, и поэтому времени все меньше. Я срубаю решетку коротким ударом и вступаю в получившийся проем. С тихим задушенным воем отец Криштиан сползает по стене, трясясь всем телом.

Вот он — страх. С наслаждением подхожу ближе.

— Твои ангелы покинули тебя, — нараспев повторяю я. — Но вместо них пришла я.

Черные обожженные крылья распахиваются за спиной, едва помещаются в тесной камере, я смахиваю остатки человеческого облика, ухожу дальше в магию, на изнанку. Сверкают гладкие и острые рога, темные провалы глазниц пугают его до смерти. С суеверным ужасом священник смотрит мне за спину, пытается перекреститься дрожащими руками, а на лице — ни кровинки. И глаза как у обычного грешника, за душой которого я явилась.

— Знаете, отче, а я ведь так и не исповедалась, — весело сообщаю я, наклоняясь к нему. — Я очень, — он вздрагивает вслед за каждым моим словом, — очень, очень плохая.

С леденящим кровь звоном меч вынимается из ножен. Я легко взмахиваю клинком, будто он ничего не весит, и отец Криштиан падает на пол с филигранно перерезанным горлом. Алые брызги кажутся черными на серых стенах, лужа подбирается к носкам моих ботинок.

Не меняя усмешки, я осторожно провожу пальцами по острию, пачкая их в каплях чужой крови.

Такие же ржаво-соленые, как и сотни других.

***

С трудом попадая в замочную скважину, я отпираю дверь, наваливаюсь на ручку и практически падаю в свою квартиру. С трудом удерживаясь на ногах, цепляюсь за вешалку, чувствуя, как сильно меня мутит. Отплевываясь кровью, я сдираю кожаную куртку и берцы. Грохот, с которым я это проделываю, способен перебудить всю Преисподнюю.

Здесь ночь, и я опять не успела вернуться к ужину. Вряд ли помогут оправдания о том, что меня чуть не убили старым, но действенным способом охотников на нечисть: колом в сердце. Ишим все равно обижена, она наверняка приготовила что-то вкусное. Надеюсь, на кухне меня ждет тарелка с едой. Дойти бы еще туда…

Переходить из мира в мир с не закрывшейся до конца раной было глупо, никто ведь точно не знает, что там обитает. Не то неприрученная магия, не то души, которые заблудились там, но оно успешно расковыряло начавшую зарубцовываться отметину напротив сердца. В итоге я дома, но не в лучшем состоянии.

— Кара? — Так и есть, я ее разбудила. Ишим появляется из спальни в ночной рубашке и с крайне недовольным выражением лица. — Что случилось?

— Ничего, милая, все нормально, — неуверенно и хрипло выдыхаю я. — Мне б только до кухни доползти…

В неясном красноватом свете она наконец различает кровавое пятно на рубашке и мои попытки идти, не прислоняясь к стене. С усталым стоном она помогает мне добраться до кухни и усаживает на лавку. Спустя полминуты передо мной оказывается полная бутылка.

— О, вискарь — это отлично! — преувеличенно бодро говорю я. — Да не бойся ты, со мной все будет нормально.

Ишим терпеливо кивает. Она уже привыкла и даже не пытается отучить: это бесполезно же. Так что встречает меня по ночам и перевязывает кровоточащие раны. Идеальная семейная жизнь.

Поднимаю наполненную до краев рюмку:

— За победу!

— За какую победу? — недоуменно хмурится Ишим.

— Нашу, конечно. — Наверное, Влад с Яношем правы, и улыбка у меня и впрямь сумасшедшая. — Мы нападем на ангелов в их мире. Мы просто взорвем Райские врата.

Глава 28. Жители дна

Ивиль был лучшим из подчиненных Люцифера, я не побоюсь этого слова; честно и преданно служил своему господину не только потому, что иначе рисковал лишиться жизни, а из убеждения. Служить Сатане на Девятом круге — чума, а не авантюра, но Ивиль легко управлял низами Преисподней — легендарным сбродом, которых мог прижать только лично Первый Падший. Явным наместником Ивиль не был, иначе давно получил бы нож под ребра, он всего лишь шпионил, собирал сведения и распускал слухи, выгодные Люциферу. Низы поражались всеведущей власти и не пытались корчить из себя самостоятельное государство, несмотря на все усилия местной «знати». Если происходило нечто совсем из ряда вон, на Девятый посылали карателей.

Словом, Ивиль был ценным кладезем информации. Почему я говорю о нем в прошедшем времени? Ну… как бы получше объяснить…

Стараясь не рассматривать темную каморку, по ошибке когда-то названную квартирой, Ройс дышит ртом, чтобы в нос не бил запах крови и отчасти гниения, только он забывает про тошнотворный вкус, наполняющий глотку. Отплевываясь, друг выглядит совсем уж несчастным, и я жалею, что потащила его за собой, а не оставила на Восьмом.

Каким бы изворотливым ты ни был, однажды придется платить по счетам: это обычный риск для таких, как Ивиль; демон знал, на что шел. В конечном итоге он, наверное, и не мыслил себе другой смерти. Я с сомнением поглядываю на привязанный к стулу труп — не тело, а шмат мяса, пару часов назад еще относительно живого. Почти успели.

— Что скажешь? — Я наклоняюсь ближе к тому, что осталось от Ивиля.

Чувство брезгливости атрофировалось еще на первом веке работы наемником, а вот Ройсу приходится плохо, он испуганно мотает головой и старается лишний раз не вдыхать. Как бы в обморок не грохнулся: бледный как труп.

Но единственного мертвеца в комнате вряд ли можно назвать белым: он весь в крови. Конечности, судя по неестественному углу, переломаны, а ногти вырваны с мясом. Проверив пасть демона и приведя Ройса в предынфарктное состояние, убеждаюсь, что такая же судьба постигла и клыки. Тело исполосовано небольшим, но острым ножом. Корка крови не дает различить ни миллиметра голой кожи.

Рядом с трупом полупустая бадья с водой. Местная, что ли? Принюхиваюсь, но обычного кислотного запаха не различаю. Придется попробовать… Ройса уже явно тошнит; я ударом локтя выношу небольшое окно, впуская в комнату свежий воздух. Дышит как выброшенная из воды рыба, укоризненно глядя на меня: раньше не могла так сделать?

— Морская вода, — я указываю на ведро. — Самая натуральная.

— Я даже не буду спрашивать, откуда она на Девятом. Я спрошу: зачем она тут?

Внимательно смотрю на него — не притворяется, правда не знает. Эх, Ройс, тебе бы в Рай попасть, тогда, может, все сложилось бы лучше. Потому что я точно понимаю: соленую воду выливают на изрезанных пленников с единственной целью — развязать им язык. У Ивиля пытались что-то узнать, и о результате допросов мы можем только догадываться.

Неужели тут побывали ангелы? Люцифер предупреждал меня о чем-то подобном.

— Что теперь? — спрашивает Ройс.

Ему о светлокрылых знать пока рано.

— Расспросим, кто развлекается пытками, потом сами с ним немного поговорим. Надо помнить: наше дело — найти здесь одну… нужную нам личность, а не ввязываться в проблемы местных.

Скрипит трухлявая дверь, слышится короткий смешок — это в проеме нарисовывается Влад. На Девятом дух выглядит оторопело, но никого больше я взять с собой не могла: не Ишим же тащить, Рахаб и Тат заняты в столице, а больше никого и нет. Тех, кому я могу доверять, становится все меньше.

— Я просила следить за улицей, — недовольно напоминаю я. — Что там?

— Опасность, — информирует Влад.

Он прекрасно знает, что беспокоить по пустякам не надо, но это место на кого угодно наведет ужас. Девятый круг — он даже для демонов Ад, самая дыра Преисподней. Здесь всегда холодно, народ предпочитает сначала бить, а потом спрашивать, а крики и кровь на улицах — это самое обыкновенное дело.

— Сколько и кто?

— Кто такие — не знаю, не спрашивал. Больше дюжины точно, но могут прятаться еще.

Задумчиво останавливаюсь, глядя сквозь тело несчастного Ивиля. Кто-то либо слишком хорошо осведомлен, либо рассчитывал встретить тут убийц демона. В любом случае я предпочла бы сначала поговорить, а не устраивать резню, едва прибыв в город, столицу Ленвис.

— Незаметно бежать не получится, — легко предугадывает мои мысли Влад. — Мы слишком не вписываемся в картину Девятого.

Раздраженно дергаю плечом; небрежно наброшенный кожаный плащ непривычно тянет спину, но он теперь и знак отличия, и единственное спасение от мороза. Тут, где население одевается в обноски, мы слишком выделяемся в идеально черной форме. Остается выйти и попытаться втолковать им, что мы не каратели: те всегда в алых цветах и с эмблемой падающей звезды на спине. Хотя до Низов медленно доходят новости, они могли посчитать нас реформированным отрядом.

— Сейчас разберемся, — вынуждена заявить я.

Быстро спускаюсь вниз по грозящейся рухнуть прямо сейчас лестнице, на ходу проверяя скрытый в рукаве кинжал. В последнее время я начала по-настоящему оценивать плюсы такого оружия: в схватках в подворотне, где для меча просто не хватит дистанции, кинжал мог спасти жизнь.

Итак, Влад не врал, их около пятнадцати. Столпились напротив дома довольно организованным строем, пятеро выцеливают окна из арбалетов, остальные вооружены мечами, булавами и ножами, у одного я примечаю кастет. Будь стрелков немного меньше, я могла бы снять их, но сейчас не стану рисковать, когда за спиной Влад и Ройс. Влад прикроет магией только одного из нас, и выбор явно в мою пользу, однако такое положение крайне нежелательно.

Вынимая меч из ножен, я обращаю внимание на напрягшиеся фигуры демонов. В меня целятся сразу трое, и такой удар я, скорее всего, не переживу. Проверять в любом случае не хочется.

Клинок ложится на грязную брусчатку; я отступаю на шаг, поднимая руки. Кожу холодит кинжал под наручем, но о нем никто не догадывается. Все идет по плану.

— Имя, — требует один из вояк, видимо, являющийся командиром. — И зачем пришли?

— Сначала предлагаю убрать оружие и поговорить как цивилизованные демоны.

Большинство зловеще ухмыляется: не такие уж они идиоты, чтобы следовать просьбе. Правила тут действуют немного иначе, нежели в других частях Ада, и звучат примерно как: «Во-первых, никому не верь; во-вторых, нападай первым».

Мое преимущество, как ни странно, в том, что я женщина. Демониц — а меня наверняка отнесли к таковой — тут ни во что не ставят, так что фактор внезапности не на их стороне. Они наверняка думают, что меч мне для красоты.

— Кто ты такая, шшш…

Понятия не имею, какое именно оскорбление он собирался выплюнуть, хотя воображение подкидывает множество вариантов, но тело реагирует само. За счет крыльев я преодолеваю расстояние в метров пять и точным ударом в челюсть заставляю демона заткнуться. Тишина обрушивается такая зловещая, что ей самой можно убивать. Прежде чем кто-то осознает произошедшее, я приставляю кинжал к горлу демона.

— Я капитан Черной Гвардии, — шиплю я. — А ты кто такой?

Демон старается не шевелиться, чтобы самому не наскочить на лезвие, острое настолько, что кровь течет по шее от одного прикосновения, хотя я и не стараюсь давить на кинжал. К счастью, его товарищи имеют некое представление о преданности: не делают глупостей, пока их командиру угрожает смерть.

— Что вам тут нужно? — требовательно спрашиваю я.

Медля с ответом, он здорово рискует. Или же испытывает меня, просчитывая, как далеко я готова зайти ради объяснений.

— Вы за Ивилем пришли, не так ли? — скалюсь, теряя терпение. — Отвечай.

Довольно неудобно допрашивать, сидя на нем верхом. Не очень-то многое можно узнать, а бить в таком положении крайне затруднительно, да и попросту опасно: вряд ли остальные спустят мне это с рук.

— Мы его не трогали, — неразборчиво говорит демон. — Пахан его мочканул наверняка, я не при делах!

Несколько секунд я привыкаю к бандитскому диалекту Девятого, потом осмысливаю. Насколько знаю, Ивиль подчинялся непосредственно Сатане; или же демон говорит про своего босса? Черт разберешь их, а влезать в дела банд из Низов я не хочу.

— Тогда какого вы тут третесь? — рявкаю, потихоньку скатываясь в тот же жаргон. — Разворовывать там нечего.

— Проверить хотели, — хрипит допрашиваемый. — Такие крики стояли ночью, что хоть воск в уши лей, вот мы и решили…

— Глянуть, не грозит ли вам то же.

Подумав, я отхожу, давая демону время подняться. Отряхивая одежду и неизменно держась за горло, он пятится, пока не натыкается на одного из своих. Мелкий демоненок испуганно подпрыгивает от дикого рыка главного и прячет глаза.

— Не слыхал я что-то про эту вашу Гвардию, — осмеливается сказать демон.

Не слушая его, сначала поднимаю меч и возвращаю его в ножны. За этим простым движением настороженно следят более десяти пар глаз, они явно опасаются, как бы я не передумала и не прирезала командира.

— Теперь слыхал, мои поздравления. Передай своим: если заметят черные плащи, пусть не нарываются.

Невольно проведя рукой по тонкому порезу на горле, он кивает. И — вот удача — ему хватает мозгов не сбежать тут же, демон рассчитывает услышать еще что-нибудь полезное. Насколько я помню, тут тебя может спасти не только скрытый клинок, но и информация.

— Редко сюда законники являются. Ивиль был одним из ваших?

Теперь я осматриваю его чуть внимательней. Вроде одет побогаче, в коже, а не тряпье, да и оружия у него побольше: и меч, и несколько метательных ножей. Демон на вид человеческих лет тридцати, темные волосы, как и у большинства жителей Преисподней, а глаза желтые с горизонтальным зрачком. Прилагаются еще острые рога, кожа загорелая, красноватого оттенка (чудо, учитывая погоду Девятого круга), черные когти и множество татуировок. Он моего роста, и в драке наверняка берет не силой, а ловкостью.

— Агалиарепт, — представляется он, протягивая руку. — Можно просто Эл.

— Кара, — в ответ представляюсь я. — Ты ведь генерал Люцифера. Что тут делаешь?

— Отбываю срок, — он явно с трудом возвращается к нормальному языку. — Девятый круг — место для предателей, слышали ведь? Разумеется, его перестроили со временем, как и остальные, но суть осталась прежней. Я тут именно в наказание.

— Что надо было такого сделать?

— Связаться с архангелом, вероятно.

Я медленно вспоминаю всю эту историю, о которой говорили некоторое время назад в Столице. Даже если не хочешь, светские сплетни слушать приходится, но я никогда всерьез не думала, что это сможет мне помочь. Оказывается, этот момент наступил гораздо скорее, чем я ожидала.

Генерал Ада тоже живой, а архангелы всегда считались самыми прекрасными существами, так что Эла я винить не могу. Случайно столкнулись с ангелом на поле боя после битвы — бывает. Никогда бы не подумала, но я даже сопереживаю этим двоим. Отчасти из-за того, что они со своей любовью пошли к Сатане.

Эла зашвырнули в эту дыру, надеясь, что он тут банально не выживет. Его возлюбленную кинули следом просто потому, что Небеса отказались от нее. Падший (наполовину: крылья у нее остались в сохранности) архангел — и такое бывает, на моей памяти это второй после самого Люцифера.

— Где она?

— Горюет по Раю. До сих пор.

С этой затяжной депрессией надо что-то делать: у нас война, каждый важен. Мы дошли до того, что собираем рекрутов даже в Низах. Любой демон может переломить ход войны, а архангел на нашей стороне — и подавно.

— Мне, скажу честно, не интересны ее чувства. Нам нужны воины, чтобы сломать Райские Врата. Она обязана принять этот бой.

Ему наверняка есть, что ответить, но Агалиарепт учтиво молчит, понимая, что сейчас он не имеет права мне приказывать. Он не имеет права даже вмешиваться, но желание защитить любимую от войны предельно ясно. Где они — и где Рай? На Девятом тоже можно жить тихо и счастливо.

Если б так можно было, я оставила бы Ишим где-нибудь в безопасном месте. Но война рано или поздно доберется и до них, и те, кто думают иначе, слишком оптимистичны. А оптимисты долго в Аду не живут.

Война не где-то там, наверху. Война в нас самих.

— Отведи нас к ней.

— Нет.

Да он готов ее собственной грудью защищать. Это похвально, равно как и совершенно глупо.

— Посмотри, что стало с Ивилем, — советую я. — До вас тоже доберутся.

Оглядываясь на его и своих подчиненных, вдыхаю поглубже и признаюсь, надеясь добить отвагу Эла одной короткой фразой:

— Сотня здесь.

Это уже теперь точно могу сказать, хотя подозрения были еще до того, как мы нашли Ивиля. И если местные ничего не знают, это точно ангелы.

Мелкий демоненок, стоящий позади главаря, издает странный мяукающий звук. Остальные неосознанно кладут руки на эфесы оружия, переглядываются, будто совещаясь, стоит ли мне верить. Влад с Ройсом реагируют легче, они это знали с самого начала, но я слышу участившееся дыхание беса.

— Они ищут вас, ей безопасней будет в Столице. А еще лучше — в Гвардии.

Подумав, Эл все же соглашается:

— Ангел с тобой, капитан. Отведу, но заставлять ее не буду.

— И не нужно.

Сделав несколько знаков своим, Агалиарепт отсылает их прочь, наказав проверить все посты и усилить охрану. Насколько я поняла, этим районом правил именно он, поэтому Ивиль и обосновался поближе к бывшему генералу, зная, что тот поможет. Но только не против Сотни.

— Нам повезло его встретить, — удивляется Влад.

— Ага, повезло, — недовольно кивает Ройс. — Как утопленникам.

И, разумеется, я примерно знала, чья это территория, иначе взяла бы с собой больше людей.

Выбрав направление, Эл молча ведет нас по известном ему одному пути. Кивнув Владу и Ройсу, я устремляюсь за ним, показывая, что демону можно верить.

— Вы ведь здесь не только из-за нее? — украдкой интересуется бывший генерал. — Слишком много чести.

— Мы собираем армию, Эл. Будем штурмовать Небеса, и нам нужен каждый, кто может стоять и рвать светлокрылых хоть бы просто когтями. Как правило, толкаем речь, зовем народ. Восемь кругов отработали.

— Здесь никто особо не горит патриотизмом. Им нужен весомый повод вступить в армию.

— Я была на Девятом прежде. Они вырвут глотки друг другу, но если дать общего врага, эффект будет потрясающий.

Ясное дело, Агалиарепт не верит. В штурм Врат, в то, что это принесет не только новые жертвы и слезы. До последнего круга наверняка едва-едва дошли слухи о разгроме Столицы Сотней. Сейчас, по прошествии времени, верхние круги горят желанием отомстить, воодушевленные поступком Люцифера. Он ведь помереть за них мог, демоны нескоро забудут это. Может, Сатана так и задумывал для поднятия духа армии; я не знаю, но, вероятней, он просто хотел защитить своих подданных.

Всем осточертела эта война. И с каждым днем эта злость перерождается во вполне осмысленную ненависть и желание оторвать крылья каждому ангелу. Достаточно просто напомнить, за что мы сражаемся.

— Удачи вам, — искренне советует Эл. — Но тут мало честных демонов. Для многих уже слишком поздно, но знаешь… Если вам нужны солдаты, я пойду. И мои ребята — тоже. Хватит с нас плесневеть в этой дыре и месить с грязью своих же.

С едва заметной улыбкой киваю. Агалиарепту нелегко далось это решение, Сатана ведь обрек его на жизнь тут, но теперь он готов сражаться за идеи Люцифера.

— Он хотел вас спрятать, — тихо говорю я.

— Что? — Эл от неожиданности чуть не спотыкается. — Что ты сказала?

— Ангел и демон — та еще парочка, сам понимаешь. В Столице смотрели бы косо, а тут… Тут каждый сам за себя.

Демон кивает — я вижу, ему надо дать время на обдумывание этой мысли. Наверное, так он не размышлял, легче было считать Люцифера бесчувственным тираном. Остальные так и должны думать — и думают, судя по слухам.

Вздыхаю, пользуясь заминкой в разговоре, оглядываюсь по сторонам. Это место ничуть не изменилось за прошедшее время, если только город приобрел более обшарпанный и разрушенный вид. Здания здесь не превышают этажа в высоту, построены преимущественно из кирпича, со временем вымываемого дождем. Улочки тут узкие, подворотни темные от грязи и крови, а жители этих покосившихся строений, в окнах которых чаще всего не хватает стекла, не очень разговорчивы. Если подойти к любому, ты быстрее получишь нож под ребра, чем вразумительный ответ. Поэтому нам нужен был осведомитель, чтобы найти тут архангела.

Пахнет какой-то гнилью, я стараюсь не дышать большую часть пути. Сверху постоянно сыплется снег, превращая улицу в заледеневшую тропу. Стараясь не поскользнуться, я подхватываю под локоть неосторожно ступившего Ройса. Благодарно кивая, тот пытается не увлечь меня за собой на землю.

— Вон там, — Эл указывает на сравнительно опрятный дом, возле которого мы останавливаемся. — На вашем месте я бы был осторожнее…

Тихим шипением прерываю его речь. Что-то тут не так, в пустынной улице и внезапной тишине. Еще и охраны не видно, а я сомневаюсь, что Агалиарепт додумался ее не выставить. Он был генералом достаточно долгое время, поэтому стража у дверей дома должна была стать просто привычкой.

Прислушиваясь, улавливаю позади дома какое-то шуршание. И тихий разговор на гортанном языке, который крайне редко встретишь в Преисподней.

Блядь.

— Нас опередили, — хищно принюхиваясь, шепчу я. — Сотня.

Последнее предупреждение не было нужно: все и так поняли, кто решил забрать с собой скрывающегося архангела. Отработанным движением задвинув Ройса себе за спину, Влад начинает плести боевое заклинание, кривясь из-за блока-татуировки, а мы с Элом успеваем схватиться за оружие.

— Сколько их? — уточняет Ройс, выглядывая из-за плеча Влада.

— Трое наверняка, стандартный отряд, — не думая, отвечаю я. — Во имя Отца, Сына и сами-знаете-кого.

Произносить «святого духа» на Девятом чревато непредсказуемыми последствиями.

Времени обегать дом вокруг нет, кто-то из нас должен напасть первым, чтобы отвлечь ангелов. Не совещаясь, я принимаю эту опасную роль на себя, расправляю крылья и перемахиваю прямиком через строение высоким прыжком. Падая возле черного хода, я оказываюсь прямо позади трех златокрылых.

Один из них поддерживает открытым портал, через который они намереваются оттащить архангела в Рай, а двое других тащат к сияющей дыре в пространстве рьяно сопротивляющуюся девицу, ругающуюся в лучших традициях Девятого.

Меня пока не замечают — архангел и портал занимают все внимание златокрылых, и это удачный момент для нападения. Притаившись за полусгнившим деревянным ящиком, разглядываю противников. Ох, знали бы вы, как я ненавижу доспехи — их же не пробьешь. Остается атаковать в голову или конечности, но их ангелы смогут защитить. Подумав, взвешиваю в руке кинжал. Им можно убрать одного, а с остальными придется сражаться по-честному.

Выбираю ангела у портала, прицеливаюсь и ненадолго оказываюсь вне своего укрытия. Оно того стоит — златокрылый валится с торчащей из горла рукоятью. Вырывающаяся девушка прекращает выть ровно на секунду для того, чтобы издать дичайший вопль, разглядев перед собой труп.

— Давай! — срывая голос, кричу я.

Боевое заклинание из человеческой школы магии не приносит ангелам большой вред, но отшвыривает их на стену противоположного дома. Пока они встают, мы с Элом успеваем преодолеть расстояние до них, однако добить не получается: воины Сотни вытаскивают мечи.

Удар стали о сталь едва не выбивает мое плечо из сустава, настолько сильна отдача. Пользуясь моей заминкой, ангел поднимается во весь рост, выставив вперед клинок; я немного отступаю, создавая приемлемую дистанцию для боя. Справа от меня скрещивают мечи собрат моего противника и Агалиарепт, а тем временем Ройс с Владом уводят девушку подальше от сражения. Может быть, стоит и нам отступать?

Разгневанный смертью друга ангел делает несколько выпадов в мою сторону, но они все легко блокируются. Пока я анализирую его слабые места, враг наступает. А ведь все этапы обучения златокрылых так и остались в тайне от обычных ангелов — я не знаю, чего ожидать. Вспоминать прошлую битву бесполезно: это бой один на один, а то была беспощадная резня.

Я получаю несколько весьма глубоких царапин на руках, а ангел остается невредимым. Раны горят и мешают сосредоточиться.

До этого мы лениво парировали атаки друг друга, теперь же мне правда интересно, на что он способен. Комбинируя мощные удары, пытаюсь заставить его открыться, но усилия проходят даром — противник остается все так же спокоен в плане фехтования. Блокирую, мечи сходятся совсем близко, гарды соприкасаются. В это же время нашариваю на поясе позабытый мушкет и успеваю его вынуть. Эх, хотела ведь напоследок приберечь…

Ангел из Сотни позволяет мне парировать и контратаковать, но не замечает второй взметнувшейся руки и огнестрела со взведенным курком. Короткий выстрел с близкого расстояния, и половину его головы сносит. На тот же выстрел оборачивается оставшийся златокрылый и смотрит на еще одного мертвого брата в немом ужасе. Замирает и Эл: он просто поражен мушкетом, его ведь изгнали задолго до того, как наши начали производство огнестрела, работающего в Аду.

Решив не выделываться и не стрелять второй раз, я мечом атакую ангела, целясь в сердце. Немного не пришедший в себя, он выставляет блок, не думая, что там его и так защищает нагрудник, а я подныриваю под меч и с силой вгоняю свой клинок в бедро, поворачивая его так, как обычно поступают демоны, дробя кость. Закричав, ангел падает на одно колено, но не успевает подняться, как его кончает Агалиарепт, срубая голову двумя ударами.

Перепачканные ихором, мы переглядываемся, нервно усмехаясь.

На Эла бросается еще кто-то, и я готова снова поднять меч, когда понимаю, что это всего лишь девушка повисает на его шее, счастливо крича что-то. Где-то позади Влад грозится проклясть Ройса за то, что тот ее не удержал.

За ее спиной сложены две пары крыльев, но девушка ничуть не боится демона. Она и есть искомый нами архангел — я узнаю ее и по восточным чертам лица, длинным волосам цвета ночи и кроваво-красным глазам.

Деликатно кашлянув, я подхожу ближе, и ей приходится ненадолго отпустить Агалиарепта.

— Кариэль, — узнает меня архангел. — То есть Кара. Спасибо вам за помощь, я боюсь представить, что было бы, не появись вы. Но почему за мной послали тройку из Сотни? Они ведь сами изгнали…

— Они пришли, потому что видят угрозу, — мягко киваю в ответ. — Потому что ты нужна нам, Азраэль.

Ангел с опаской смотрит на меня, будто боясь предательского удара в спину. Как могу улыбаюсь, несмотря на ноющие раны и липкую кровь на лице.

— Я предлагаю сделку. Вы вернетесь в Столицу, но вступите в демоническую армию.

— Согласны, — торопливо отвечает Эл, не обращая внимания на попытки Азраэль возразить.

Он знает, что под присмотром Гвардии ей будет лучше, и пусть работа предстоит опасная, даже безумная, но мы все прикрываем друг друга. Сражаться с ангелами в открытом бою или пытаться выжить на Девятом, прячась от шпионов Сотни, — тут выбор очевиден.

— Значит, поздравляю с зачислением в ряды Гвардии, Азраэль, — дружеским тоном говорю я. — Я твой командир, а эти двое, — кивок в сторону Влада и Ройса, — твои товарищи. Все понятно?

— Так точно! — по-военному рапортует Азраэль.

Я — капитан у архангела. Ну надо же.

— Теперь мы в Столицу? — интересуется Эл.

— Нет, есть еще дело.

Доставая меч из ножен, я наклоняюсь над телом мертвого ангела, быстро переворачиваю его на спину, поднимая снег потускневшими перьями. Косясь на собравшихся вокруг, аккуратно примериваюсь для удара.

Азраэль утыкается носом в плечо демона, не в силах наблюдать эту картину, а Ройс, побледнев, падает под ноги Владу, не успевшему его подхватить. Хмыкнув, возвращаюсь к своему занятию.

Хотя да, пожалуй, наблюдать, как я с костями и сухожилиями вырезаю золотые крылья, для них слишком.

***

Главная площадь на Девятом — это скорее даже не площадь, а большой перекресток в центре города. Хотя называть эту дыру городом у меня язык не поворачивается. Хуже только Тартар. Грязно, домишки ютятся друг к другу, а небо вот чистое — и снег идет. Самое проклятое местечко во всей Преисподней, и живут тут такие же — проклятые, которым податься больше некуда.

Увидев нас, несущих по улицам золотые крылья, население заинтересованно перешептывается и обсуждает черные плащи. Наверняка о нашем появлении не знает только мертвый, они неслышно следуют за мной, как крысы за дудочником из старой сказки — ночь во плоти, полузвериные лица и охрипшие голоса.

На это ты променяла Небеса, Кара?

В центре города статуя Люцифера, впрочем, весьма далекая от оригинала, истрепанная. Рога сколоты, правая рука куда-то делась, но вот крылья по-прежнему раскрыты за спиной. Перед статуей небольшой постамент, на который я легко взлетаю. Извалянные в пыли крылья ангела падают под ноги, я слышу хруст тонких костей.

Они собираются, но мало кто выступает из тени. Я бы тоже не вышла к той, у кого меч в руке и ихор на одежде. Но слабое золотое свечение манит их, как зверей зовет еще теплая кровь.

— Я говорю от имени Люцифера, Первого из Падших. Я говорю от имени Самаэля, ангела, вставшего против Него. Я говорю от имени Сатаны, правителя Преисподней.

Стандартная форма, которая их не впечатляет. Этот сброд уже забыл, кому поклялся служить всю свою жизнь, и на войну они не пойдут. Что ж, стоит им напомнить…

— Меня зовут Кара, я капитан Черной Гвардии. Я пришла, чтобы рассказать о штурме Райских Врат.

Кто-то смеется в голос: я не первая, кто задумал это провернуть, но небесная сталь Врат не поддавалась никому, а Люцифер как-то угробил целый свой легион, но только оставил на них царапину. Понятно, почему они не верят: просто устали бежать за Дьяволом по первому слову. Им нужны гарантии победы.

Не придумав ничего лучше, я раскрываю крылья. Выглядят немного жалко по сравнению с золотыми перьями или хотя бы каменными Люцифера, но я привлекаю внимание. Разговоры стихают; тихо настолько, что я слышу, как падает снег.

— Сегодня на Девятый пришли трое из Сотни, — в подтверждение своих слов я пинаю отрезанные крылья. — Разве вы смогли защитить себя? Хотя бы попытались?

Я не очень надеюсь на их совесть. Трудно надеяться на то, чего нет.

Некоторые ошибочно полагают, что купить верность нельзя. В действительности вопрос всегда в цене.

— Я убила их троих. Сама, своими руками. Я убила трех ангелов из Сотни и смогу убить еще, — надеюсь, Эл не очень обидится. — Нас целая Гвардия, несколько десятков отборных воинов, прошедших обучение. Наша задача в том, чтобы уничтожить всех архангелов. Мы можем это сделать и принести долгожданную победу Преисподней.

Они медленно осознают смысл моих слов.

— Но мы не можем в одиночку сразить все силы Рая. Поэтому нужны вы — те, кто прикроет нам спины во время наступления и даст разделаться с лучшими воинами врага. Взамен мы обещаем защиту — единственную опасность будут представлять только рядовые ангелы.

— Мы ведь умрем там! — кричит кто-то.

— Лучше подохнуть в этой канаве? Там вы умрете героями, вас запомнят как тех, кто взял Небеса — сделал то, что прежде никому не удавалось.

Кто-то неуверенно переглядывается, кто-то кивает. Похоже, заинтересовать их получилось.

— Вы же демоны! Те, кто выступает против Света, те, кого боятся люди! Хватит прятаться в тени других, пора уже подтвердить все слухи об исчадьях Ада! Мы просто придем и возьмем то, что нам нужно, — их жизни!

Они видят крылья у меня под ногами и слышат уверенность в моем голосе. И они присоединяются, поднимают руки в приветственном жесте.

— Мы обязаны победить — слишком уж долго мы позволяли ангелам считать нас ничтожествами. Настало новое время — наше время!

Я оглядываю пораженную толпу и вижу знакомые лица среди них. Демоны чувствуют ложь, а в моих словах ее нет. Ни капли.

— Восемь кругов объединятся и одной армией пойдут на Врата. Я предлагаю присоединиться к нам и творить историю вместе с остальными.

Так было уже семь раз. Во всех случаях это срабатывало, а ведь мне не приходилось даже демонстрировать трофеи в виде крыльев.

— Мы ударим их незащищенное брюхо, мы обратим на них гнев всего Ада! Мы не оставим камня на камне! Снесем Врата и спалим их крылья!

— Да здравствует Люцифер! — испуганно начинает кто-то, но его крик не замолкает. Ликующая фраза повторяется тысячами голосов и ввинчивается в небо. Азраэль кричит громче всех, и тонкий девичий голосок звенит.

— Да здравствует Черная Гвардия! — подхватывает Влад. — Чем ярче свет, тем гуще тень!

— Чем ярче свет, тем гуще тень! — охотно повторяю девиз Гвардии, поднимая меч к небу.

Я стою точной копией статуи Люцифера с расправленными крыльями и сияющим в тусклом свете мечом. Война медленно подходит к концу, и наша сумасшедшая миссия — поднять всю Преисподнюю и вложить ей в руки меч — завершается успехом.

Ждите нас, светлокрылые. Ждите и забивайтесь в норы.

Ликующая ухмылка в кои-то веки кажется действительно победной, а горло сводит от крика.

Девятый гремит от тысячу раз повторяемых слов.

Глава 29. Завтра будет война

К сожалению, день начинается немного не так, как ожидалось: вместо того чтобы заняться инструктированием новобранцев Гвардии, я вынуждена присутствовать на военном совете. Когда в одном месте собирается столько знати, ты чувствуешь себя как минимум неуютно. Но что поделать, с созданием Черной Гвардии я стала достаточно важной фигурой — уже не наемником, а капитаном той части войска, на которую возлагаются основные надежды в грядущей битве против Света. Именно поэтому Люцифер позволяет творить с Гвардией все, что вздумается, — он верит в меня, как бы странно это ни звучало.

Круглый стол (по слухам, когда-то бывший собственностью короля Артура) вновь собирает самых важных демонов Преисподней. Речь идет уже не о бесполезном выслушивании отчетов, а о настоящем планировании выступления. Вслед за Сатаной в успех этой затеи поверили и остальные. А ведь все началось с моих пьяных речей. Поразительно…

— Кара? — Самаэль толкает меня локтем в бок, вырывая из раздумий. С трудом удерживаясь от искушения дать сдачи, сердито кошусь на Антихриста — тот пытается сохранить серьезное лицо.

— Что?

— Тебя поблагодарили за успешную работу на Девятом, — одними губами сообщает Самаэль. — Улыбнись и сделай вид, что слышала.

Не придумав ничего оригинальнее, поступаю так, как он советует. К счастью, разговор вскоре уходит на обсуждение тактики. Здесь на меня не обращают внимание, да и я стараюсь его не привлекать: всегда работала одна и мало что смыслю в военном планировании.

— Да не беспокойся ты, — улучив момент, когда на нас не смотрят, шепчет Самаэль. — Я тоже иногда выпадаю из реальности на этих советах. Скука смертная, это ну просто терпеть невозможно. А у них всех такие важные лица…

Все-таки Антихрист еще сущий мальчишка с веселыми искрами в глазах. Это, наверное, и не так плохо, как кажется на первый взгляд. Он лучшее, на что Ад смел надеяться, он не стал чудовищем, повергнувшим в хаос наш мир или мир людей.

Мельком обращаю внимание на разложенную на столе карту, где разными цветами обозначено построениелегионов. Гвардии полагается идти во втором ряду, чуть справа по отношению к центру — это с расчетом на то, что первая линия пехоты отвлечет ангелов (а мы надеемся застать их врасплох) и задержит их на какое-то время, и тогда мы сможем прорваться вглубь Рая. В то же время с тыла нас прикроют, благо, солдат на это хватит. Я действительно не врала на Девятом, когда говорила, что война выигрывается усилиями каждого демона.

Наша задача — убрать архангелов. Разумеется, на смерть всех сразу рассчитывать глупо и безрассудно, но большинство — включая Михаила — мы хотим похоронить уж точно.

— Таким образом, — подытоживает Амаимон, — расчет идет из того, что мы сможем уничтожить Врата. А если этого не произойдет?

— Мы подготовим план отступления, — кивает Люцифер. — Еще предложения?..

— Но многие погибнут, и мы начисто убьем боевой дух армии. Больше они нам не поверят — это последний шанс.

Мы зашли слишком далеко, чтобы отступать. Я знаю, что останусь там, даже если все побегут. Унесу с собой ангелов побольше — единственное, чего я желаю.

— В случае отступления война будет проиграна, — я рискую подать голос, высказывая очевидное, и озвучиваю мысли остальных. — Впервые за все тысячелетия у нас есть такая большая армия, есть шанс пробить Врата и положить всему конец. Мы не должны колебаться.

Высшие тихо переговариваются между собой — наверняка перемывают мне косточки. Пусть судачат про безродную девицу, чудом поднявшуюся к ним — так невыразимо высоко. Я сижу с ними за столом на равных, потому что меня выбрал Люцифер, но мало кто способен мириться с этим молча.

— У нас нет гарантий, что это сработает, — тихо говорит Вельзевул.

Он до сих пор скорбит по Тэалу и неосознанно винит в смерти сына не только ангела-шпиона, но и меня. Стискиваю зубы, тихо шипя. Мы обязаны победить, чтобы жертвы его и многих других не были напрасными.

— Ну, тогда нам остается уповать исключительно на чудо, — замечаю я, на моем лице непроизвольно расцветает одна из тех улыбок, которые остальные называют ненормальными: — Нужно просто приготовить побольше этого магического напалма. Я лично видела, как он в пепел обращает здания за несколько секунд.

Совет заканчивается на этой яркой ноте, но расходиться никто не спешит. Некоторые еще спорят о мелочах наступления, но большинство просто старается как можно дольше задержаться среди остальных Высших — так не очень страшно.

Демоны не испытывают страха? Херня полная. Боятся все. За себя, за родных, за будущее всего этого мира в общем. Боюсь и я.

Герцог Абигор оказывается в центре внимания, все ждут пророчества, только Исход не может предречь никто, и Высший тоже. Пытаясь развернуться, демон сталкивается со мной плечом, торопливо оборачивается, да так и застывает подобно статуе. Зрачки светлых глаз на человеческом лице сужаются.

— Сирень, — не своим голосом выдает он. — Тебе больно, очень больно, а пахнет сигаретным дымом и сиренью.

— Ч-что?

Пророчество. Этого мне еще не хватало.

Однако Абигор крайне неосторожен в своих предсказаниях, чаще всего выбирает наименее вероятный исход. На его слова мало кто обращает внимание, но тут меня вдруг цепляют слова герцога. Сирень — это земное растение такое, оторопело припоминаю я…

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, — продолжает демон. — Я начала Апокалипсис.

Застываю на месте, слепо глядя на Абигора. Святой отец, исповедь, сигареты и сирень — что бы это значило? Что я однозначно переживу завтрашнюю битву в одном из вариантов будущего. Но какой ценой?

Тем временем герцог выходит из транса, ничего не помня о сказанном — побочное действие пророческого дара. А вот мне его слова намертво западают в память.

Кто-то кладет руку мне на плечо.

— Кара, — кивает мне Люцифер. — Поговорить надо.

Отказаться я все равно не могу. Полсотни демонов внимательно следят за тем, как я иду, несомненно, в личный кабинет Сатаны. Тихое шипение-шушуканье за спиной немного выводит из себя, но это ведь и не простая приземленная зависть, это нечто большее — почти ярость. Они поверить не могут, как Люцифер может доверять какой-то там Падшей с сомнительным прошлым.

Скорее всего, дело в том, что мы с ним мыслим похоже и одинаково злы на Небеса. Другие, как Нат — хотя думать о ней больно, — сожалеют об утерянном Рае, но мы не такие: от призраков прошлого лучше всего избавляют запах и сладкий вкус золотой крови.

Все как в тот, первый раз. Как будто я только вошла в кабинет Люцифера, как будто не лила кровь на контракт. Тяжелая дверь закрывается за моей спиной, в кабинете я различаю два силуэта у окна: парень с художественно встрепанными волосами — Самаэль — и женщина, даже без света выглядящая слишком искусительной, — Лилит. Меня приглашают на семейный ужин?

Позади Сатана хлопает в ладоши, и помещение заливает теплый желтый свет. Протирая глаза, Самаэль укоризненно смотрит на отца: человеческое зрение плохо переносит такие вспышки. Лилит же хватает ума не вмешиваться.

— Зачем я здесь? — подозрительно спрашиваю я.

Нет, я не думаю, что Люцифер собирается меня предать: кто я такая, чтобы делать это самому? Дело наверняка гораздо важнее и точно касается будущего наступления. Без меня оно не представлялось бы возможным — со всей скромностью заявляю. Так что любые поправки…

— Как там Гвардия? — уклончиво спрашивает Люцифер.

— Замечательно. Несколько мест еще свободно, но вот беда — записываться в смертники никто не хочет, кроме моих товарищей.

— Я могу выделить несколько воинов из личной охраны, — соглашается Сатана.

Вот уж спасибо большое, а то мне было мало контроля с твоей стороны. Но я выдавливаю благодарную улыбку.

— Я мог бы пойти, — намекает Самаэль.

— Нет! — хором рявкают Люцифер и Лилит, переглядываются, но потом старательно отводят взгляды друг от друга.

В такие моменты почему-то чувствуешь, что ты тут совсем не к месту. Об отношениях этих двоих ходили легенды, а Самаэль — общий сын — только добавил в них новые препятствия. Однако Антихриста они любят совершенно одинаково, а запрет вступить в Гвардию значит только одно…

— Мы ведь все умрем, да? — жизнерадостно спрашиваю я. — Вы кинете нас на сильнейших воинов Рая, а потом добьете их, измотанных. Вы прикажете нам умереть.

Лилит слишком человечна и поэтому не дает Люциферу ответить. Но все и так ясно. Было ясно с самого начала.

— Мы думали избавиться от Бога, — кивает Сатана. — Вы должны были…

— Стать жертвой.

Точнее и не скажешь. Но есть небольшая загвоздка:

— Только Его там нет. Богу наплевать на дела Рая и Ада, всегда было, он живет в мире обожаемых людей или еще где-то и не вмешивается в наши битвы. Поэтому на Небесном троне сидит Михаил.

— С ним должны сразиться вы. Задержать до моего прихода, чтобы он не смог присоединиться к основным силам. По пути к нему — да, лучше устранить остальных архангелов, но основные силы — я настаиваю — Гвардия должна кинуть на него. У тебя лучшие солдаты, Кара. Не из-за таланта, выучки или чего-то такого. Просто ради тебя и друг друга они готовы победить архангелов.

— Ты хочешь получить трон Михаила?

Впервые слышу, чтобы Сатана смеялся так жутко, по спине мурашки пробегают.

— Что? Нет, я, как и ты, хочу обрушить этот якобы святой мир, спалить его дотла и закрыть навсегда. Останемся только мы и люди — в итоге ведь должен кто-то остаться. Что думаешь?

— Я помогу. Я начала это, и мне это заканчивать.

— Отлично. Будь готова выводить войска в человеческий мир, если что-нибудь… пойдет не так, но окончить наше дело ты обязана. Так что я прошу тебя об одном — выживи, — мрачно говорит Люцифер. — Если надо, пожертвуй своим отрядом, но выберись оттуда. Ты больше других заслуживаешь увидеть новый мир без ангелов, и ты достойна быть моим воином.

— Это работа Антихриста.

Самаэль старательно изучает полку с пыльными книгами.

— Это твоя работа, всегда была ей. Ты лучшая, Кариэль.

— Меня зовут Кара, — поправляю я уже совсем без злости. — Но Небо я обрушу. Как прикажете.

И отдаю честь по-гвардейски, как у нас уже установилось: от виска.

***

Гвардии Люцифер отдал замок поверженного Велиара, но я все еще слишком неуютно себя чувствую в громадных комнатах и залах. Ремонт идет поспешно, грохот доносится с того места, где когда-нибудь будут казармы. Я не знаю, вернемся ли мы, но место, куда возвращаться, уже есть. Что ж, это уже что-то.

— Итак, все вы знаете, зачем мы нужны, — громко объявляю я ровным рядам Гвардии.

Кровавое солнце блестит на рукоятях их оружия, но еще ярче горят их взгляды. Я осматриваю их, лучших воинов — не элиту Преисподней, но тех, кто решил пойти за мной и со мной. Чернота с серебром, ощерившаяся сталью. Я не боюсь доверить им свою жизнь, зная, что между ребер не окажется кинжал.

Я знаю в лицо этих двадцать с лишним бойцов. Тут остатки моего отряда из пограничного замка: шесть демонов, которые пугают одними выражениями звериных морд, но за меня порвут даже самого Господа; улыбающийся Влад — Высший боевой маг; Рахаб, закаленная в боях до такой степени, что все лицо ее покрыто шрамами; Татрасиэль, небрежно разглядывающий небольшой кинжал в рукаве, который по моему настоянию полагается каждому гвардейцу; Габриэль и Азраэль, окончательно перешедшие на сторону Люцифера и оборвавшие все связи с небесами; Эл, отказавшийся покидать свою женщину и отправившийся за нами; Ройс, за плечом которого сияет рукоять меча; та самая девица-отступница из бара, на лице ее чернеют татуировки; пять демонов из охраны самого Люцифера, он выделил их в Гвардию; ну и, конечно же, Ишим.

Двадцать одна жизнь в Гвардии. Моя слишком обесценилась и не считается.

— Все вы знаете, зачем мы нужны, — охрипшим голосом повторяю я. — Мы идем убивать.

Мы идем умирать, господа. Унесем проклятых святош в Ад вслед за собой — только для нас не будет Ада, не будет совсем ничего, только пустота. Мы, может, и не все умрем, но выжившим будет намного больней, чем тем, кому лежать в цветах на главной площади Столицы. Или — среди пепла Рая.

Чтобы стать героем, нужно умереть. Только вот глупости это: не бывает героев, стерлись они, исчезли, растворились. Мы просто жертвы ради общего блага.

Но вы подумайте, скольких мы спасем? Целый Ад и, быть может, людей, которым такое избавление уж точно не сдалось, которые предпочли бы быть с Раем, дай им выбирать, потому что он светлее и надежнее. Мы всегда останемся Тьмой, скалящейся из-за угла, нападающей со спины и не знающей чести.

Если подумать, мы одинаковые. Тьма, Свет, люди — все мы живые, и все мы видим свою правду. И бьемся исключительно за нее.

Я в начале ведь лишь отомстить хотела за то, что меня вышвырнули, как вшивую шавку. Но со временем я поняла, что так будет правильнее, что так мы все станем сами за себя жить, а не ради вечных битв со Светом. Не нужно будет бояться, что тебя или твоих друзей убьют в любую секунду просто за то, что ты родился демоном. За прошедшее время я видела многое, видела честных демонов и ангелов-предателей, видела настоящие чувства у тех, у кого и сердца быть не должно, видела пресвятых грешников.

Теперь мы стоим на пороге чего-то нового. Осталось только сделать шаг и узнать, что там: победа или бездонная пропасть.

— Кара? — обеспокоенно зовет Ишим.

Я молчу слишком долго, а на лице у меня все мысли крупным таким шрифтом написаны. Ну, да они и сами знают, что нас ждет.

Мы знаем, где будут архангелы: Габриэль и Азраэль помнят многие битвы и их боевое построение, помнят расположение штаба, где соберутся все они. Ангелы не меняют традиций, даже я могу навскидку сказать, где можно найти наши цели.

И мы опять выполняем роль пушечного мяса, гарантии защиты для основных сил. Как с гарнизоном, как с моим отрядом. Очень не хочется, чтобы Гвардию постигла та же печальная судьба.

— На нас возложена самая важная миссия. Вы достойны считаться героями, вы прошли всю войну…

Ложь. Сладкая, мерзкая ложь, так похожая на одну из тех, которую демоны вливают в уши своим марионеткам. Те верят, и Гвардия… и мои товарищи также верят мне. А я их на бойню веду, я приказываю им умереть ради чужого блага.

Они сами на это идут, шепчет голос в моей голове, но что-то ему еще противится, наверное, то — остатки совести. Удивительно даже, как они до сих пор сохранились.

Я сделала непоправимое — поверила. Поверила, что у такой, как я, может быть семья, и я смогу ее защитить.

Да вот ни черта, блядь, подобного. Завтра все оборвется, но мне не жаль. Все удивительно правильно.

— Разойтись, — устало командую я.

Разойтись и не подходить ко мне все это время, пока не начнется завтра штурм, потому что мне больно, правда больно смотреть. Я могла бы сама этих проклятых ангелов убить, я могла бы Его за вас убить, ребята, но Люцифер выразился предельно ясно: я должна выжить. Вопреки и назло. Похоронив друзей, видимо.

Спасаясь от удушливой жары Преисподней, я влетаю в прохладные пустые залы замка, взвиваюсь по лестнице в свой новоявленный кабинет. Оставив меч на стене, на красивой подставке, прохожу в небольшую спальню.

Дожить бы до завтрашней атаки, а там видно будет. Пережить ее я обязана, а вот они…

Я могла бы обменять свою жизнь на жизнь одного из них. На кого-то другого, кто будет наблюдать за пылающими Небесами из мира людей и чувствовать терпкую радость. На кого-то, кто восстанет из пепла в мире, в котором нам не нужно будет прятаться и в котором мы будем жить. Покинем Преисподнюю и поселимся там — среди бескрайних океанов зелени, выберемся наконец из нашего личного Ада, с проклятых Девяти кругов, жизнь на каждом из которых невыносима.

Минуты идут неспешно — пожалуй, даже неспешнее обычного. Тихо щелкает что-то внутри настенных часов — те отсчитывают время наоборот, как принято в Аду.

— Гвардия… они идут за тобой сами.

Ишим неслышно подходит ко мне, сидящей на кровати, кладет голову на плечо и чуть морщится от въедливого запаха табака. Косится на пепельницу на тумбочке, понимая, что это уже не первая сигарета за сегодня и даже не десятая. Я бездумно щелкаю зажигалкой опять.

— Это верная смерть.

— Но кто-то же уцелеет. Это будет стоить победы.

Я и забываю, что она тоже демон. Она пойдет на все ради свержения ангелов, жизнь свою отдаст. Только я без нее не смогу — окончательно рухну вниз, крылья уже не держат.

— Завтра все закончится, — обещает Ишим. — В любом случае.

— Я знаю.

Прислонившись к моему плечу, она тоже смотрит в окно, на кровавый закат. Времени остается все меньше, как бы медленно оно ни текло. Для нас двоих его всего будет мало.

— Поклянись мне, что ты останешься в живых, — шепчу я. — Даже если меня будут убивать, ты не кинешься на помощь. Ты закроешь глаза и убежишь как можно дальше оттуда.

— Не могу.

Молчание становится каким-то неловким.

— Ишим, ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни. Ты достойна мира больше других.

Она выросла в жестокой Преисподней, но оказалась добрей некоторых ангелов небесных. И вот ведь насмешка судьбы: Ишим не предназначена для войны, однако мы оказались вместе именно в это время.

Поспешно расстегиваю цепочку, едва не роняя ее. Кулон-меч в палец длиной, дешевая бижутерия, лишенная блеска временем и кровью. Иренкино оружие.

Они похожи — обе чистый, незамутненный свет. И обе они заслуживают чего-то большего, чем обычная смерть на общее благо.

— Бери, милая, на удачу. И поклянись.

Дрожащими пальцами Ишим принимает меч, сжимает его в кулаке, пытаясь болью заглушить желание разрыдаться у меня на груди. Но демоны не плачут. Даже когда очень-очень хочется.

— Ту девочку он не слишком хорошо сберег, — хрипло напоминает она. — И я не могу…

— Можешь, — чуть жестоко говорю я. — Зря ты пошла в эту Гвардию. Мы с большей вероятностью не победим, а задержим сильнейших архангелов до перелома боя, а после с ними расправится Сатана. Я веду вас на смерть. Но это она, Последняя Битва, конец Святой Войны. Как бы я хотела быть с тобой, когда это закончится…

— Нет, нет! — Ишим утыкается мне в плечо, доверчиво прижимаясь всем лихорадочно дрожащим хрупким тельцем. — Я… Ты…

Все слова путаются в жалком, почти беспомощном скулеже. Ни в какую не соглашаясь меня отпускать, она вцепляется в мои плечи звериной хваткой, будто я намереваюсь погибнуть прямо сейчас.

— Я… ты нужна мне, Ишим, — с трудом выговариваю я. — Просто…

Последний шанс, последнее откровение.

Столько мы вместе прошли, столько пережили, да и сейчас она за меня умереть готова.

Слишком хорошая для меня. И для всего этого.

— Я тебя люблю, правда, милая, просто поклянись! — на одном дыхании выпаливаю я. — Если меня схватят, ты не будешь пытаться меня освободить, а если я погибну, ты не будешь меня оплакивать. Я должна была умереть много-много лет назад, но я рада, что мне дали отсрочку. Чтобы отомстить и чтобы встретить тебя. Всех вас.

— Я тоже… тебя люблю, — замирает Ишимка, моя ласковая трогательная девочка, — замирает, словно пробуя на вкус эти незнакомые для реалий Преисподней слова. — Поэтому я… ладно, ладно.

Она поднимает голову, глаза блестят будто бы от слез. Закатное солнце окрашивает ее светлые волосы в рыжеватый оттенок, золотые кольца на рогах отражают последние лучики.

— Я клянусь, архангел возьми, я клянусь! — с вызовом выкрикивает она. — Но ты же выживешь, правда? Это ведь на крайний случай…

— Конечно, — грустно киваю я. — На всякий.

Выживи. Наслаждайся тем миром, который мы завоюем для себя и для наших потомков.

И, не давая Ишим опомниться, целую в губы, пытаясь запомнить ее такой, впечатать стальным оттиском в память, чтоб Бездна или что бы там ни было, не смогла отобрать воспоминания о ней — пожалуй, самую важную и светлую часть моей жизни.

Когда у тебя руки уже не просто по локоть — по плечи в крови, приходит кто-то, кто тебя любит. Искренне и тоже вопреки. У тебя в таком случае остается лишь два пути: рискнуть или нет. Я всегда выбираю риск, выбираю ее.

Мы просто сидим оставшуюся часть ночи — молча, обнявшись, глядя через окно на небо, словно надеясь разглядеть там звезды.

Да, завтра все в любом случае закончится.

Завтра будет война.

Глава 30. Бьющееся в агонии сердце

Песок снова летит мне в глаза, мешает рассмотреть огромную армию Преисподней. Перед первым легионом, за которым расположилась Гвардия, остатки дворцовой стражи и личных телохранителей Сатаны, стоят рядом Люцифер с сыном. Если все же побороть ужасную резь в глазах и, прищурившись, приглядеться, можно увидеть доспехи из темной демонической стали, покрывающие почти все тело и щерящиеся острейшими выступами на плечах. Открыто выпустив четыре крыла, Люцифер легко показывает их всей армии. Даже для Падших крылья — это святое, но сегодня день особенный, и никто почти не обращает внимания на иссиня-черные перья; все взгляды устремлены к сияющим ярчайшим светом Вратам.

Эта массивная конструкция не идет ни в какое сравнение с нашей, Врата Ада рядом с таким блистающим великолепием кажутся не более чем проржавевшей старенькой калиткой. Сооружение Рая нацелено именно на защиту снаружи, а не изнутри — и правильно, кто в здравом уме попытается сбежать с Небес? Но вот штурмовать их нам приходилось часто, кроваво и бессильно: за всю свою жизнь я помню более сотни набегов, и точно в памяти отпечаталось одно: нас разгромили тут наголову. Это и не удивительно, ведь защита Рая надежна настолько, что способна сдержать силу самого Дьявола, по мощи равного Ему; я бы не удивилась, узнай, что и Бог не сможет снести Врата. Выкованные из небесной стали искуснейшими мастерами, они представляют поистине монументальное зрелище: громада цвета золота с узором из серебряных символов, называющих самые древние Его имена, должна остановить любого противника, в чьем сердце есть хоть капля Тьмы. Прикосновение к Вратам губительно для демона, который просто рассыплется в прах, а Падший получит тяжелые ожоги, так что о силовом прорыве речи не шло, да и о магическом тоже.

Никто никогда не мог взять Врата боем, хотя иногда и проскальзывали в щели по одному — как я сама, отправляясь за Ишим. Но слишком рискованно было бы отправлять таким путем целую армию: ангелы могли засечь нас, едва переправились бы несколько отрядов. Отчасти поэтому Люцифер не желал начинать Войну; он знал, что рано или поздно мы придем сюда. С мечом шансы увеличивались, но все же были недостаточно высоки, и эта атака закончилась бы поражением и братской могилой для нас. Сатана не мог так рисковать своими подданными (отчасти боясь бунта разочаровавшихся Высших, который, впрочем, и так случился). Так что затея была бы провальной в любом случае.

Ключевое слово, как всегда, именно «бы». Было бы, не появись на пути некого Падшего случайный венгерский священник, совершивший прорыв в алхимии и боевой тактике. И именно благодаря ему мы сегодня стоим здесь, ожидая сигнала, и — о, Дьявол! — надеемся. Вот и не верь после такого в Судьбу.

Люцифер что-то говорит сыну на ухо, тихо так, на пределе слуха, и делает небольшой шаг вперед. Щурясь, я вижу, как он задумчиво касается рукояти меча кончиками пальцев. Армия демонов застывает на полувздохе, только тонко воет какая-то дурная гончая и шипят в клетках гарпии. Боком чувствую колотящуюся от страха Ишим, она кусает губы почти до крови, в руке кулон; осторожно накрываю ее ладонь своей, хотя сама охвачена всеобщим беспокойством.

Все застывают, потому что они знают: сейчас творится история.

Потому что это мы ее творим.

С тихим шелестом, похожим на звук, издаваемый крыльями мотылька, меч выскальзывает из ножен; свет преломляется о черный голодный клинок. Помедлив несколько мгновений, Сатана легко, будто разминаясь перед битвой, крутит его в руке, и сталь поет, пронзая горячий воздух. Люцифер вскидывает меч высоко над головой, блик света пляшет на лезвии, словно пойманный в клетку Тьмой. Земля под ногами чуть ощутимо дрожит, откликаясь его силе.

Меч видно всем. Когда же Люцифер начинает говорить, его слышит тоже абсолютно каждый; у меня по спине ползут мурашки, там, где обычно раскрываются крылья. Его голос — рокот Преисподней; жуткий, выворачивающий душу, вой адского пламени; отчаянные крики грешников и сладкий шепот Искусителя одновременно.

— Сегодня удивительный день. Сегодня человечество лишится кого-то: кого они боялись или кому они благоволили, и это нам выбирать, кто окажется повержен и стерт из памяти миров. Мы в силах закончить многовековую борьбу, освободиться от цепей, сковавших нам руки и заперших нас в Пекле. Мы создадим новый мир, построим его на обломках Рая, мы выйдем из тени перед всеми и предъявим свои права на мир людей.

Сатана облизывает пересохшие губы: говорить тяжело из-за жара.

— Но сейчас мы должны выстоять. Не могу обещать, что защищу вас всех, вы должны сами бороться за выживание, как боролись все это время. Когда откроются Врата, каждый будет сам за себя. Когда Небеса разверзнутся и сгорят, мы все будем единым целым — победителем, но пока… пока выживите. Мы шли к этому долгие годы, за это сражались ваши предки. Мы можем стоять тут лишь благодаря славным деяниям предшественников.

Меч дрожит в его руке — не от страха, но от ярости.

— Вперед. Пусть этот день озарится яркой вспышкой, пусть она будет нашим провозглашением: мы сильны, и мы идем!

Широкой отмашкой Люцифер дает знак. Тысячи клинков выходят из ножен. Вперед, к отцу, осторожно выступает Самаэль, сжимая в руке большой дубовый лук. Тонкий звук натягивающейся тетивы звучит музыкой нашим ушам, и я жадно слежу за движениями Антихриста. Натягивая лук, он смотрит исключительно прямо, туда, где оставлена перед Вратами алхимическая смесь, ихор и черная демоническая кровь. Шелковая тетива легко касается щеки Самаэля, лук нетерпеливо дрожит от напряжения. Коротко вспыхивает кончик стрелы, на нем тлеет едва различимый огонек, маленькая, несмелая искра.

Этого хватит. Искра всегда порождает большой пожар, эта же станет концом Небес.

— Огонь! — коротко выкрикивает Люцифер.

Послушно срываясь с места, стрела взвивается в воздух, описывая широкую дугу, и на потрясающей ум скорости несется к приготовленной взрывчатке. Вся армия с замиранием сердца следит за небольшим огоньком.

Стрела вгрызается в песок в миллиметре от Врат. Точнехонько в пенящуюся лужу крови, в которой Тьма и Свет все еще пытаются уничтожить друг друга.

Искорка соскальзывает вниз за долю секунды.

Несколько мгновений ничего не происходит. Я не умею молиться, но скрещиваю пальцы, вкладывая все отчаяние, боль и надежду в этот жест.

И он срабатывает.

Во Врата ударяет мощь огня такой громадной силы, что небесная сталь не выдерживает. Она дрожит, по поверхности ее расползаются громадные трещины, будто укусы и следы когтей обезумевшего дикого зверя. Земля стонет и содрогается, трясется так сильно, что первый строй буквально падает.

Врата взрываются, разлетаясь горящими осколками во все стороны. Коротко взвыв, Влад пытается развернуть над нами защитный барьер по примеру магов-демонов, но ошметки небесной стали просто перелетают, врезаются в песок где-то позади. Пытаясь оттереть лицо от въедливой копоти, я оборачиваюсь к Вратам.

Из них будто кусок выдрали — края неровные и острые, но сквозь Врата виден свет Рая и кусочек окраин города Архангелов. Зрение Падшего позволяет во всей красе рассмотреть приземистые, но аккуратные домишки и далекие шпили золотого цвета. А еще там, кажется, панически кричат.

Люцифер резко поворачивается к нам лицом, взметая песок крыльями, бегло оглядывает ряды демонов, бесов и даже духов и решительно командует:

— В атаку!

Дополнительного приглашения не требуется, первый легион подрывается вперед сразу же, мы едва успеваем за ними. Пересекая границу миров, сзади спускают с цепей гончих и открывают клетки с тварями из Тартара, надеясь, что этот шерстисто-клыкастый вихрь посеет больше разрушений. Пока основных сил не видно, на пути стоят окраинные поселения тех праведников, которые предпочли жить поближе к ангелам.

Выдергивая из ножен клинок, я неприятно усмехаюсь. Приказа убивать людей не было, но, вероятно, ничто не сможет остановить демонов от желания разорвать парочку святош. Удерживать их Люцифер явно не собирается, закрывая глаза на все это. Пусть первый легион поразвлекается немного, пока Гвардия, пользуясь общей паникой, проберется в центральную часть.

— По возможности не ввязываемся в сражение, нам надо пробраться к центру. Не терять товарищей, страховать друг друга. Увидели архангела — прячемся и стреляем сигнальной ракетой. Все ясно?

Не тратя силы на слова, мои подчиненные кивают. Гвардия быстро продвигается вперед, не обращая внимание на людские крики. Знаком приказываю разбиться на боевые пары и разделиться, чтобы охватить больше территории. Надеюсь, им хватит ума не влезать в сражение.

Прежде чем разбежаться, хватаю за руку Рахаб.

— За Ишим головой отвечаешь, понятно?

Демоница молча отдает честь, кивая. Если не приглядываться, то плескающегося в глазах страха и не заметно совсем. У меня язык чешется сказать что-нибудь еще, но тут нас отвлекает жуткий грохот — обваливается одно из трехэтажных зданий. Несколько праведников пытаются выпрыгнуть в окно, но их на лету перехватывает гарпия, точными ударами когтей лишающая жизней. Дом падает, поднимая столп пыли и вызывая дикий вопль придавленных обломками.

Когда я оборачиваюсь, большинство гвардейцев уже устремляется дальше по узким улочкам. Рядом со мной остается Габриэль, хмуро оглядывающая беспорядочно носящихся по городу духов. Несколько из них с надеждой на лицах кидаются к стоящему на месте архангелу, но не успевает она как-то отреагировать, как я разряжаю револьвер. Нельзя, чтобы нас обнаружили стараниями каких-то недобитых праведников.

— Ты знаешь, кто наша цель.

Архангел кивает, беспокойно оглядываясь по сторонам:

— Да. Нужно дать знак Люциферу и задержать Михаила на это время. Но будь готова к тому, что так просто в главный дворец мы не пробьемся, а он вряд ли его покинет, едва узнает, что мы прорвались в Рай.

— Значит, займемся другими, пока будем продвигаться дальше, — решаю я, отточенным движением перезаряжая оружие. — Идем.

Взлететь было бы легче, но в то же время нас могли быстрее обнаружить, поэтому приходится передвигаться пешком, на бегу вынося наиболее наглых духов. Пытаясь не сбиться с пути, я ориентируюсь по поднимающемуся к небу черному дыму. Похоже, мы отклонились немного вправо…

Резко торможу, едва не врезаясь в какого-то человека, не глядя взмахиваю мечом, снося голову широким ударом. Следующий мужчина уже сам кидается на меня, сжимая в руках какой-то кривой железный обломок. Поднырнув под удар, я быстро вспарываю его горло, отталкиваю захлебывающегося кровью духа в сторону и блокирую удар следующего. Габриэль заходит с другой стороны и сначала поражает его в ногу, а потом добивает падающего ударом в голову.

Похоже, это будет не так быстро, как ожидалось. С помощью выработанного в Преисподней языка жестов приказываю двигаться дальше. Кивнув, Габриэль брезгливо вытирает тонкий, похожий на рапиру клинок об одежду убитого. Попеременно оглядываясь, мы перебегаем вперед.

Здесь крики становятся чуть тише, видимо, мы немного опережаем основные силы, как и ожидалось. Духов больше, над головами носятся ангелы, из-за чего приходится оставаться в тени переулков. Если бы не четкий приказ от Сатаны, я давно вмешалась бы в битву, но приходится сдерживаться.

Поворачивая за угол, я слышу предупреждающий крик Габриэль, но не успеваю уйти с небезопасного маршрута — на меня наступают трое ангелов. Тратить на них пули не хочется, поэтому я убираю мушкеты и удобнее берусь за меч. Не Сотня, но на них требуется чуть больше времени, чем на праведников. Один уже готовится нападать, тело автоматически принимает оборонную позу, но тут из переулка, разнося тонкие стены домов, рвутся несколько гончих. Выругавшись, отскакиваю в сторону, освобождая дорогу адским псам, на пути которых лучше не становиться. Молодой ангел немного медлит и за это оказывается сбит на землю поджарым телом громадной гончей. Черная тварь вгрызается в лицо парня, вырывая куски плоти. Ангел еще пытается вырваться, но чем больше становится рваных ран, тем меньше он судорожно дергает ногами. Его ошарашенные товарищи застывают на месте, в немом ужасе глядя на чудовищную расправу.

Оставляя их гончим, я буквально за рукав тащу смущенную зрелищем Габриэль дальше. Архангел не сопротивляется, она просто не в состоянии двигаться. Не вовремя вспоминается, что она довольно редко участвовала в битвах, а больше разносила Его волю людям. Не самый лучший напарник, но зато город ангелов как свои пять пальцев знает.

Оборачиваясь, я вижу, как в небе гарпии рвут на части попытавшихся взлететь ангелов — зрелище не из приятных, но в очередной раз напоминает, что не следует использовать крылья. У чудовищ из Тартара не слишком-то много мозгов, а в таком месиве они и подавно разбираться не будут.

К воплям и грохоту оружия примешивается еще какой-то резкий звук — выстрел. Над невысокими домами виден далекий красный дым, который должен означать появление архангела в той стороне. Едва заметив сигнал, Габриэль пытается броситься на помощь, но я успеваю ее остановить, ловко подсекая и практически заставляя упасть.

— У нас другая задача. Не отвлекайся.

Габриэль зло дергает крыльями, кусая губы, но не решаясь спорить — у нее все же есть представления о подчинении командиру. А сама бы рада помочь друзьям, но до них и добираться достаточно долго, и приказ нарушать не собираюсь. Спешно вспоминаю план, пытаясь понять, кто находится в той стороне. Вроде бы это ребята из моего приграничного отряда, а где-то рядом и Эл с Азраэль. Думаю, справятся.

— Вперед, я сказала, — подгоняю еще колеблющуюся Габриэль. — Это приказ, сержант!

Прошипев что-то, что совсем не приличествует архангелу, она подчиняется и едва не обгоняет меня. Впереди несколько врагов, которых мы легко сметаем. Выбивая дух из очередного ангела, который, может, и в армии не состоит, слышу еще один сигнал. Похоже, становится интереснее.

Еще два сигнала — справа и впереди. Тут я Габриэль удержать уже не успеваю — та несется на выручку, прямо расталкивая праведников. Похоже, придется и мне поучаствовать. Несколькими прыжками по крышам я догоняю ее и падаю прямо перед архангелом, заставляя ее вскрикнуть от неожиданности. Колени болят от резкого приземления, но в остальном я в порядке.

Высокий темноволосый архангел с явно восточными чертами лица небрежно держит за горло слабо пытающегося сопротивляться Влада. Каким бы крутым магом ты ни был, заклинания нужно произносить, что сделать довольно затруднительно, когда тебя душат. Войцек пытается что-то проскулить, но не получается.

Твою мать, не успеваю. В безумной попытке сократить расстояние я взмываю вверх, но все равно остается еще метров пять до Разиила, когда Влад закатывает глаза и бессильно повисает в воздухе.

Архангел, единственное, не учел, что хоть в Преисподней обитают те еще ублюдки, своих они не бросают. Так что Разиил только удивленно хватается за пронзенную насквозь грудь, глядя на испачканный в ихоре кончик лезвия. Он и забыл про второго, — а Ройс учился лично у меня. Пусть и бесчестно, зато действенно.

— Впервые вижу, чтобы бес убил архангела, — признается Габриэль.

Криво усмехаясь, киваю. Слегка опаленного магическим огнем и изрядно потрепанного архангела убил бы даже дух, только Влад решил взять на себя отвлекающую роль. Сработались, блядь. А я на какой-то миг поверила, что Влад при смерти.

Ройс задумчиво разглядывает меч архангела, колеблется несколько секунд, а потом легко меняется с мертвецом — забирать трофеи еще никто не запрещал. Со стоном держась за горло, Влад наконец пробирается к нам с Габриэль, брезгливо стараясь не наступать в лужи ангельской крови на брусчатке. Неужели это все они?.. Хотя глупый вопрос, видно же, что половину светлокрылых убили с помощью магии.

— Живы еще, — усмехаюсь, не желая показывать радости. — Я даже удивлена.

— Спасибо за то, что так хорошо о нас думаешь, — морщится Ройс. — Пока вы там прохлаждались, мы нашли арку.

Насколько я помню, город разделен между праведниками и самими ангелами, и сейчас мы все находимся на территории людей. Центр города обнесен чуть ли не крепостной стеной, которую сейчас и охраняют лично архангелы с отрядами. Если проследить за алыми сигналами в небе, можно очертить по ним круг, который и будет повторять защитную стену.

Я облегченно вздыхаю: пока все идет по плану, ангелы предсказуемы до безобразия.

— Дайте черный сигнал, пусть остальные знают, что тут зачищено, — командую я, следя за носящимися над головами ангелами, Падшими и визжащими гарпиями. — Влад, Ройс, остаетесь здесь, а мы с Габри идем дальше. Проход держать ценой своей жизни, приказ ясен?

— Так точно, — кривится Ройс. — Удачи там.

— Удача — это миф.

Теперь, когда в бой открыто вступили отряды Падших наемников, можно попытаться взлететь и так быстрее преодолеть расстояние до дворца Архангелов. Небрежно жестикулируя напарнице, я первая набираю высоту, двигаясь неровными кругами. За спиной слышны мерные взмахи четырех крыльев — Габриэль.

На нас кидаются с разных сторон сразу несколько ангелов, но незнакомые мне наемники отбивают удар и отшвыривают светлокрылых на десяток метров ниже, кто-то из них даже не удерживается в воздухе. Не оборачиваясь на крики, спешно ухожу дальше, пытаясь обогнать тех немногих, кому приходит в голову нас преследовать. Нескольких убирает Габриэль точными бросками ножей в голову — удар навскидку у нее поставлен хорошо.

Шпили дворца кажутся уже совсем близкими, и я наддаю скорости, отрываясь от Габриэль. Крылья Падшего предназначены больше для скорости, чем для высокого пилотажа, так что я легко обхожу даже архангела. Полузабытый, пахнущий цветами ветер треплет волосы, но город ангелов уже не кажется таким идеально чистеньким: дома разрушены, улицы в крови, а чадящий дым поднимается от обломков.

Мы это сделали! Мы смогли!

Ликование наполняет все мысли, и я едва не сбиваюсь, но все-таки сдерживаюсь и продолжаю лететь к дворцу над когда-то родными домами. Где-то позади в центральный город отовсюду просачиваются демоны, одуревшие от запаха чужой крови. Тут живут уже ангелы, и сверху прекрасно видно, как даже мирных жителей Рая выдергивают из домов и приканчивают прямо перед порогом.

Первый легион не берет пленных и не оставляет сирот. Не в этот раз. Это бойня, тут не до красивых приемов и блистающих мечей, тут просто… смерть. Просто огонь, который сожжет твой дом, и тошнотворный запах крови твоих родных. Ничего личного.

— Кара, впереди! — надрываясь, орет Габриэль.

С площади перед дворцом Архангелов снимаются ангелы в золотых доспехах — Сотня, от которой осталось чуть меньше половины, да и та явно набрана второпях и не обучена как следует. Надо бы уйти все-таки с дороги и затаиться: со всеми в воздухе я не справлюсь, там нужно и на лету держаться, и одновременно пытаться не умереть…

Мои размышления прерывает какой-то обезумевший ангел, врезающийся в меня на лету и толкающий меня вниз. Не успев сгруппироваться, я валюсь на крышу, снося черепицу и воя от неожиданной боли. Дыхание сбивается, и я не успеваю вскочить прежде, чем рядом приземляется ангел, заранее занесший меч над головой. Инстинктивно закрывая глаза и выставляя вперед руки, я внезапно цепенею, а в голове бьется всего одна мысль — о жуткой боли в ребрах.

Вдруг слышится грохот, и, распахивая глаза, я вижу только мелькающие перья сцепившихся ангелов. Только вот крыльев обоих всего два, да и Габриэль не успела бы так быстро нагнать. Тот самый мужчина, кто сбросил меня на крышу, отбивается от какой-то быстрой фигурки, уверенно наносящей удар за ударом. С трудом удерживаясь от болезненного шипения, пытаюсь отползти к краю крыши — лучше будет упасть, чем оставаться в бездействии. Где-то наверху Габриэль пытается отбиваться от троих противников, так что помощи от нее ждать не приходится.

Мужчина наконец оступается, из-под ног его валится черепица, и он с изумленным воем падает вниз. Слышен только короткий хруст — наверняка свернул шею, не успев взлететь. Но времени выяснять это нет, я, чувствуя пустоту за спиной, и готовая в любой момент спрыгнуть, изумленно разглядываю неожиданную спасительницу. Невысокая худая девушка, сжимающая в руках короткий меч, кажется странно знакомой, но я вдруг обнаруживаю, что не помню ее. Она медленно, как к дикому зверю, приближается, отбрасывая с лица растрепанные волосы… В изумлении застываю, глядя на нее. У нее волосы… правда розового цвета?..

Над нами проносится громадный огненный шар, созданный кем-то из магов, и на месте нескольких домов чуть впереди образуется кратер. От сильного толчка я едва не падаю с края, но ангел успевает схватить меня за руку и дернуть на себя, вызвав град ругательств.

— Ты ведь Привратник, да? — с какой-то странной надеждой спрашивает она.

До меня не сразу доходит, что от меня вообще хотят. А когда доходит, я могу выдавить из себя только рваные, нервные смешки, что, возможно, со стороны выглядит как помутнение рассудка. Вот где я видела эту девушку: она ж из бывшего приграничного гарнизона, который распустили уже, казалось бы, сотню лет назад.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает ангел.

— Я капитан вражеской Гвардии, который отдал приказ вырезать любого светлокрылого на пути, который вторгся в твой дом и снес квартал Праведников, а ты спасаешь мою шкуру. Надо спросить, в порядке ли ты… как звать, запамятовала?

— Кафриэль, — смущенно говорит она. — Я просто… никто же все равно не заметит, и я хотела спросить… где Нат?

Точно, они же служили вместе, с трудом вспоминаю я. Наверное, это логично, что Кафриэль переживает за старую подругу… только вот Нат это уже никак не поможет.

— Она мертва, — холодно произношу я. — Сгорела во время нападения Сотни.

Кафриэль каменеет, поджимая губы. С изумлением слежу за катящимися по ее щекам слезами — что, серьезно, плачущий ангел? Да уж, такой реакции я от нее не ожидала. Неужели не учили, что врагу слабость показывать нельзя?

— И она тоже… — всхлипывает Кафриэль. — Все они…

— Кара! — сверху кричит Габриэль. — Быстрее, пока не пришли их новые силы, мы можем пробиться!

— Уже лечу. Сейчас, секунду.

Кафриэль слепо смотрит, как я достаю мушкет.

Ничего личного, ангел, просто мы на разных сторонах. Просто ты расскажешь своим, что видела нас, расскажешь, даже если не хочешь, ведь эти святоши хорошо умеют убеждать. Спасибо за спасение, конечно, но я все-таки враг. И та еще тварь, которая ни капли не ценит чужие жизни. Мне правда жаль, что все сложилось так.

Нат бы поступила так же. Ты не знаешь, но она была сильной. Очень сильной.

Вслух я не произношу ни слова, глядя в заплаканное лицо ангела. И она тоже молчит, сжимая руки в кулаки, но не делая ни малейшей попытки спастись. Ей просто уже все равно, ей наплевать даже на револьвер, нацеленный ей точно в голову.

Коротко гремит выстрел. По красноватой черепице расползается золото и рассыпаются кудрявые волосы ярко-розового, закатного, цвета.

Не глядя на нее, я взмываю вверх и стремительно догоняю Габриэль.

Впереди нас ждет дворец Архангелов — бьющееся в агонии сердце Рая.

Пока еще бьющееся.

Глава 31. Жертвы

Горит мой родной квартал, горит место, которое я считала домом во время службы на Небесах. Он просто захлебывается неистовым пламенем, похожий на то, как люди представляют Преисподнюю. От жара плавится даже камень стен, кричат ангелы с пылающими крыльями. Этот огонь нельзя погасить — и они знают это.

Я не помню, кто отдал приказ поджигать мирные районы, может быть, это и вовсе было коллективное и внезапное решение, но оно оказалось верно: почти не встречая сопротивления, демоны шли по ангельскому городу. Им плевать на тех, кто корчится, сгорая заживо, они просто идут дальше с позолоченными ангельской кровью клинками.

Мы с Габриэль немного задерживаемся, обыскиваем территорию: согласно запомненным планам светлокрылых, здесь мы ожидали встретить одного из архангелов, Метатрона, и теперь пытаемся убедиться, сгорел он или его здесь не было. Возможно, после дезертирства Габриэль они все еще устроили небольшую чехарду в войсках.

— Что-то тихо здесь, — неловко признается Габриэль.

— Все или сгорели, или угорели, — усмехаюсь, глядя на пламя, гуляющее по крышам. — Третьего не дано.

— Тогда, наверное, идем дальше?

От нее я только отмахиваюсь — у меня тут свой интерес. В этом квартале жила не только я, но и Нираэль. Насколько я знала, она никуда не переехала. Пожалуй, теперь-то она точно для меня ничего не значит, но нужно убедиться, жива она или мертва. Не знаю зачем, считайте это последним желанием.

Осмотр зданий ничего не дает: тела ужасно обезображены, я могла просто не узнать ее, и я готова бросить поиски. В этой резне уцелеть невозможно; если она не погибла здесь, то могла умереть в другом месте. Везде идут бои, а Нираэль не из тех, кто будет прятаться.

— Смотри! — Габриэль дергает меня за рукав и указывает на одну из пока еще не пылающих крыш.

На верхних этажах сложно что-то заметить, но я по подсказке архангела присматриваюсь и, содрогаясь всем телом, вижу там ее: худую фигурку с горящими крыльями. Странный спазм стискивает горло, и только это не дает мне заорать ее имя.

— Нираэль, — узнает архангел. — Проклятье, ее крылья! И что она собралась делать?

Если попробует взлететь, святой огонь только разгорится еще больше, перекинется на остальные части тела, а сейчас просто пожирает крылья. Это больно — но живут же без них вовсе, как Татрасиэль. Я тревожно смотрю на Нираэль — в последнюю нашу встречу мы обещали убить друг друга, но сейчас она не вызывает никаких чувств, кроме жалости.

Она быстро подбегает к краю крыши, и я мгновенно понимаю, что Нираэль собирается сделать.

Нет, только не так! Только не ангел, презиравший самоубийц хуже демонов, только не Нираэль — этого просто не может быть. Как бы больно ей ни было, она всегда терпела, да она скорее выдрала бы из спины эти проклятые крылья!

— Кара, стой! — Я не оглядываюсь на кричащую мне вслед Габриэль. — Ты ведь сама можешь…

Мне плевать — я так нелепо свои крылья не подожгу, они еще пригодятся. В несколько аккуратных прыжков я оказываюсь на крыше; чувствую раскаленную черепицу под ботинками, не поплавить бы подошвы. Передо мной Нираэль — в ореоле племени.

— Опять мы встретились не в лучшее время, да?

— Нираэль… ты серьезно собралась это сделать?

Я мягкими шагами подбираюсь ближе, пользуясь тем, что она стоит ко мне спиной. Великолепные крылья похожи на обгоревшие, но еще тлеющие ветки дерева, и меня немного воротит от вида черных костей. Ей повезло, что святой огонь насытился перьями и ни одна искорка не соскользнула на одежду.

Ей повезло, но она до ужаса уверена в своем решении. Я отчасти понимаю: страшно думать, что ты больше никогда не сможешь взлететь, — ангелы не живут без неба, без ощущения ветра каждым перышком.

— Кариэль? — ее голос словно надломлен.

— Так ты все же помнишь мое имя.

Я чувствую, что она тоже улыбается сквозь слезы. Улыбается, глядя вниз, глядя на соседние здания, уже полностью охваченные огнем.

— Это не обязательно.

Не хочется ее отговаривать. Не потому что я желаю Нираэль смерти, а потому что из-за ее отказа я почувствую себя еще хуже. Я ведь знала, что увижу, как она уйдет, но никогда не думала, как это случится.

— Это обязательно, — она качает головой. — Я устала жить, а теперь я лишена даже крыльев. Я калека, я всегда ей была, только сейчас сообразила. Моя душа — она такая же обгорелая.

Она поворачивается ко мне, глядя заплаканными глазами.

— Прости меня, Кариэль.

— Ты ведь знаешь, что я не могу.

— Знаю. Но я должна была это сказать.

Ее мир разрушен, а эта битва — лишь предлог уйти красиво. Она совсем как я, она тоже отчаянно боится показаться слабой, но цепляться за старые убеждения уже не может. Она должна умереть: ее время, ее мир подошли к концу.

— Прости меня за все, — еще раз повторяет она. — И забудь меня, Кариэль. Я хочу, чтобы меня забыли, хоть это не исправит всего, что я натворила.

Поддаваясь неясному желанию, она в последний раз целует меня — у ее губ привкус пепла. В моей душе что-то переворачивается, что-то застарелое и желающие схватить ее и никуда не отпускать, не дать сделать… сделать то, что нужно.

Она быстро, словно боясь раздумать, подходит к краю.

Оборачивается последний раз, ободряюще, но криво улыбается.

И падает.

Я стою одна, прижимая ладонь к губам — то ли сдерживая рвущийся вопль, то ли желая сохранить тепло ее губ навсегда в памяти.

Когда я спускаюсь, Габриэль тактично молчит и ничего не спрашивает. Она даже не смотрит в сторону Нираэль — словно ничего и не было, словно ее все и правда вычеркнули из памяти. Ангелы не любят помнить такое.

Она следует за мной надежной защитой, когда я очертя голову вырываюсь в следующий квартал и натыкаюсь почти сразу на отряд ангелов, захвативший нескольких новобранцев. И она совсем не против того, что я с диким криком врываюсь в битву, вымещая весь гнев.

Парируя удар молодого ангела кривой саблей, я сильным пинком в колено заставляю его почти потерять равновесие и рухнуть на землю, но добиваю парня ударом в шею еще до того, как светлые вихры касаются утоптанной земли. Тут же я работаю крыльями, взмываю над головами дерущихся и несколькими выстрелами приканчиваю ангелов. Достается кому-то из демонов — в ушах стучит чей-то дикий вой, и я вижу прижимающегося к земле рогатого мальчишку с кровоточащим плечом. Стрелять по сцепившимся в визжащий клубок своим и чужим было плохой идеей, но ничего больше я сделать не могу. Видя, что волна противников на несколько мгновений прерывается, я приземляюсь и беру управление сбитым с толку отрядом в свои руки.

— Вы трое спрячьтесь где-нибудь, а то ангелы не будут брать грех на душу: не станут добивать, чтоб вы дальше страдали. Давайте живей. Остальные… ну вы слышали приказ, убивать всех. Ясно?

— Ясно, — кивнул немолодой демон из отряда. — Вы ведь…

— Я — ваш шанс тут не сдохнуть.

Слишком заносчиво это звучит, но это же правда. Да и на войне нет таких понятий, как «хвастовство» или «пафос», тут идет такая резня, что ты не можешь быть уверен в своем будущем даже в ближайшие пару секунд: вот-вот может обрушиться боевая тройка или святой огонь. А спасенные демоны будут мне должны по гроб, если выживут, а это уже неплохо.

Оставив их (не хочется признавать, но тут бы лучше подошло выражение «бросив»), взмываю вверх к Габриэль, висящей в воздухе на страже. Именно это отчасти спасает нам жизни: в дыму костров не различить лица, только четыре сверкающих крыла, а на архангела не отважится напасть никто с обеих сторон. Разве что кто-нибудь из нашей Гвардии мог бы, но глупцов я к себе в отряд вроде не брала.

— Как обстановка?

Видно, что отвечать сразу же Габриэль не собиралась — она внимательно осматривала разрушенный город под собой, как мне показалось, с болью в глазах. Но, даже прекрасно зная, что ей не доставит удовольствия убийство простых солдат, она пошла в Гвардию, так что отступать архангелу некуда. Вокруг нас разворачивается самый настоящий кошмар — агония Света, сопровождаемая дичайшими криками и звоном стали. При вдохе яркие запахи крови и гари разъедают легкие, а вся твоя одежда запачкана в крови — вот какова Последняя Битва.

Архангел намного старше меня и мудрее, и ее с этим городом связывает что-то гораздо большее, ведь он был ее домом все это время. Пылающие под ногами обломки камня когда-то были и моим домом тоже, но если Габриэль сейчас наверняка терзает совесть, то я не чувствую абсолютно ничего, глядя на панораму боя, на мертвые тела и на некогда красивые дома. В душе пусто, и небесный город мне безразличен, он лишь одна ступень на моем пути, и мы вот-вот перешагнем ее, осталось лишь сделать усилие над собой и своими принципами.

— Вздумаешь дезертировать или встать на сторону светлокрылых, и я буду первой, кто вонзит меч в твое сердце, — хладнокровно констатирую я, следя за Габриэль краем глаза.

Но она не двигается, только изредка помахивает крыльями, чтобы держаться на одной высоте, и смотрит, смотрит… Лучше бы тебе не смотреть, честно думаю я. Я ведь знаю, что ты там видишь: обычных ангелов-горожан, которые в жизни не брали в руки оружия и жили своей мирной жизнью, мальчишек с куцыми, неоперенными крылышками, защищающих свой дом, плачущих вдов. Лучше бы ты не видела. Лучше бы мы обе не видели.

Демонов невозможно сдержать, они одинаково вгрызутся в горло солдату Сотни и молодой девушке, только что лишившейся любимого и семьи. И мы не можем остановить их, сам Сатана закрывает на это глаза, хотя мог бы захватить пленных. Но нет, они хотят, чтобы ихор залил город подобно вышедшей из берегов реке, чтобы Свету наконец отомстилось за такие же бесчисленные убийства.

Все они чьи-то отцы, сыновья, братья. Каждый ангел, которого сметают сразу трое демонов и раздирают в клочья, может быть, и не хочет сражаться против них, но какое это сейчас имеет значение? Какое это имеет значение, если нужно обвинить кого-то во всех кровавых преступлениях? Демонам нужно отомстить.

Тому ли они мстят? Есть ли смысл складывать голову ради вырезанной семейки ангелов и ложиться там же от меткого броска кинжала кого-то из солдат? Нужно ли загромождать улицы трупами — невезучих своих и чужих, — задыхаясь от черного дыма?

Им не страшно умирать, уходя вслед за своими родными. Они падают на землю с блаженным оскалом на испачканном сажей лице, они верят, что заслужили отдых, пусть и в Бездне. Что там лучше, что там нет искаженных фанатичных лиц тех, кто прикрывается светлыми помыслами, откармливая чудовищ внутри.

Есть смысл. Потому что оно нам необходимо столь болезненно, что кажется, будто тебе петлю на шее затянули, и ослабится она после того, как твои руки сомкнутся на чьем-то горле. Для некоторых ангелов и людей это — сложная дилемма, но твари Преисподней легко делают выбор. Они карают Свет. Свет, что создал нас; они дали нам оружие в руки и бросили в жизнь. Не учли, что мы быстро учимся и становимся если не сильнее, то злее и отчаяннее точно.

Добро создает Зло. Все мы знали это, но высказывать не решались. Мы были марионетками ангелов, мы были пугалом, которое выставлялось напоказ людям, чтобы они не боялись их самих. Потому что одно без другого существовать не способно, и оно вполне может пожрать само себя. Ангелы и демоны слишком горды для такого признания. Но, стоя на перепутье, я вижу ситуацию чуть иначе.

Им нужно было чудовище, более страшное, чем они сами. Что-то, чем можно пугать людей и непокорных ангелов. И они его получили.

Чем ярче свет, тем гуще тень. И если они считают нас монстрами — мы ими будем.

— Я не говорю, что ты должна подумать, будто это правильно. — Габриэль странно смотрит на меня, потом переводит взгляд на стелющуюся по улицам стаю адских гончих. — Это ужасно. Так же ужасно, как и нападение Сотни. Как атаки на границе, где живут вот такие же беспомощные. Как ангел, настигающий демона в подворотне человеческого мира, который убивает того, кто просто решил подарить своей женщине земные цветы. Мы лишь платим той же монетой.

— Прежде это вы нападали на нас, хотели забрать души людей, затащить их к себе, заставить работать на Ад! Вы убивали любого ангела, встреченного на пути.

— Это было тысячу лет назад, Габриэль! Мы живем в двадцать первом веке, и мы можем мирно сотрудничать с людьми! Нет, конечно, мы те, кто мы есть, но мы учимся жить со смертными в мире, потому что это выгодно обеим сторонам. Только глаза ангелов этого не видят. Они видят лишь вред, который мы приносим, но забывают о том, что мы им помогаем.

Вспыхивая, архангел касается эфеса своего меча, словно думает, не броситься ли на меня за такие дерзкие речи. Но я верю в Габриэль, верю в ту, которая хотела уравновесить ангелов и демонов, а не видеть бойню. Она дважды переступила через свои убеждения, ее душа отравлена моей тьмой, но она все еще колеблется. Ангелы не умеют предавать.

— Вы забираете души этих несчастных с собой! — кричит она, сверкая глазами.

Нет, не глазами. Это слезы, катящиеся у нее по щекам. Она ведь не умеет предавать — даже меня. Привязалась, как потерявшийся и запутавшийся щенок, прибилась ко мне, медленно впитывая мои убеждения и мои сомнения. Я смотрю на нее, но себя не вижу — я была сильнее и решительнее, я не раздумывала бы над моралью, а неслась и убивала.

— Ты ведь знаешь, что там не так плохо. Никаких котлов и мучений. Просто второй шанс.

Ее рука дрожит возле меча. Похоже, последней каплей стало убийство Кафриэль и смерть Нираэль — она видит во мне только тьму, как тогда, как в первую нашу встречу, когда я рухнула на нее с кинжалом в руке.

— Я не чудовище, Габриэль, — горько усмехаюсь я. — Но у меня есть цель и убеждения, и если я добьюсь своего — пожалуйста, делай меня монстром, сколько тебе вздумается. Но сейчас просто послушай меня: я твой капитан, черт побери, и я приказываю тебе взять оружие и напасть на твоих — наших — братьев и сестер!

Она вздрагивает от моего крика, а я отрешенно думаю, что наглоталась пепла и как бы сейчас не сорваться на жалкий кашель. Только держаться. Быть сильной.

— Так точно, — в ее словах слышится скрип зубов. — Но не думай, что я делаю это ради того, чтобы меня не убили со всеми остальными.

Ага, точно. Она же справедливости все хотела, хотела помочь немощным бедным демонам подняться с колен, надеясь на разумность Сатаны, думая, что он не позволит своим подданным так разгуляться. Она просто забыла, что Люцифер Падший, и что я лучше других понимаю его чувства.

Ты или срываешься и останавливаешься на полпути, или ровняешь это место с землей. Третьего не дано.

А тем временем внизу умирают и сражаются, пока мы висим себе преспокойненько в воздухе — приманка для архангелов, волчья яма, замаскированная ветками. Пусть только рискнет кто-нибудь сунуться, и ловушка захлопнется.

Я не слышу, но вижу поднимающийся вверх дым на западе. Интересно, как там ребята справляются? Наверное, лучше сейчас сосредоточиться на горизонте, а не забивать голову ненужными мыслями. Если они достаточно сообразительны и ловки, то смогут выйти из этой резни живыми и заработать себе славу убийц архангелов.

Где-то там внизу и Ишим. И каждая секунда может стать для нее роковой, а я просто остаюсь на месте и жду, ровным счетом ничего не делаю. Нужно предпринять что-то и срочно, иначе это не имеет смысла.

План был таков, что мы собирались захватить одного из архангелов и выведать расположение Михаила — разумеется, догадки об этом у нас есть, но уверенность не помешает. Но на деле оказывается, что архангелы не спешат показываться на поле боя, или это нам с Габриэль так «везет», не знаю. В любом случае я уже разворачиваюсь и наддаю скорость в том направлении, где в последний раз видела столб сигнального дыма — он еще не успевает рассеяться.

— Это против плана! — напоминает Габриэль, но не отстает ни на пядь — с ее четырьмя крыльями это сделать легче легкого. — Мы бросили наши позиции, там должен был появиться Рагуил!

— Слишком долго.

Стоит битве продолжиться еще чуть больше, и обе стороны просто перебьют друг друга, и это все перестанет быть важным. К чертям план, если мы отстаем от него на добрый земной час из-за столь сильного сопротивления со стороны ангелов и медленного продвижения армии. Если я покажу им отрубленные крылья Михаила, это прекратится тут же. А я им их непременно покажу.

Приходится ненадолго остановиться: навстречу вылетают несколько вооруженных и сравнительно целых солдат. С секунду я размышляю, новоприбывшие силы это или просто везучие парни, которые избежали боя. Но какая разница? На лету я врезаюсь в одного из них, а когда подаюсь назад, выдергивая из его груди меч, сразу двое ангелов бросаются на меня. Ложась на правое крыло, я избегаю ранений, подсекаю одного из них под колено. Инстинкты делают свое дело, и ангел ненадолго забывает, что летит, а когда спохватывается, уже поздно что-то делать: он падает. К бою наконец подключается Габриэль, налетая на него сверху и добивая, и в это же время я могу спокойно разделаться с последним держащимся в воздухе ангелом. Забыв о чести, он пытается сбежать, но я за несколько мгновений нагоняю его и перерезаю глотку.

Дальше мы некоторое время двигаемся спокойно: схватки идут на улицах, откуда слышны звон бьющегося стекла и вопли о пощаде, а на небо мало кто обращает внимание. В этом квартале у ангелов нет дальнобойного оружия вроде арбалетов и луков — это высшее общество, выигрывавшее все битвы словами, политики, — и поэтому никто не обстреливает демонов сверху. Странно, что они не пытаются сбежать, — с другой стороны, им ведь и бежать некуда.

Наконец мы на том месте, откуда подавался сигнал. Рванувшись сразу в бой, Габриэль поступает очень самонадеянно, поэтому я дергаю ее за угол, откуда можно оценить ситуацию. На широком перекрестке звенит оружие, клинки ударяются друг о друга и высекают искры; звучат короткие боевые выкрики, похожие больше на вопли ярости. Присмотревшись лучше, я различаю быструю черную фигуру в форме Гвардии, выкидывающую странные, почти акробатические движения вокруг противника. Его — высокого мужчину с длинными волосами и белоснежными архангельскими крыльями — трудно не заметить, и это определенно Рагуил.

— Кто у нас здесь? — делаю вид, что пытаюсь вспомнить позиции бойцов, хотя на самом деле отлично знаю, что тут должны быть отступница и кто-то из ребят Люцифера.

Быстрая фигурка с двумя длинными кинжалами — или короткими мечами, с такого расстояния не разобрать — это определенно демоница из бара, но я нигде не вижу ее напарника. Не хочется признавать, но, похоже, подручные Сатаны оказались не так надежны, как он меня уверял.

Вмешаться нужно в определенный момент, когда ты не сможешь помешать своему же союзнику, так что я терпеливо жду, когда представится такая возможность. Демоница, хоть и мельтешит вокруг ангела, не может пробить его защиту, как ни пытается, а от его ударов старается уворачиваться. Вроде бы Рагуил не был воином на моей памяти, но видимо, при крайней нужде он берется за меч — и как берется! Не хотелось бы получить такой удар: убьет на месте. Чуть поодаль от сражающихся я рассматриваю тело демона, рассеченное пополам. Такая рана могла быть нанесена только двуручником в руках архангела, и мне становятся понятны пляски демоницы.

Наконец что-то случается — Рагуил сбивается из-за пепла, пригоршню которого демоница швыряет ему в глаза, и он тянется к ним рукой, ненадолго открываясь. В Аду редко сражаются по правилам, а уж от отступницы честности я и не ждала. Не тратя время на приказы Габриэль, я кидаюсь к нему из-за угла, надеясь нанести сразу если не смертельный, то уж точно тяжелый удар.

Каким-то чудом он парирует, и я срываюсь с боевого клича на возмущенный вой. Тут же бросаюсь в сторону, перекатываюсь, уходя от удара, нацеленного сверху мне на голову. Пользуясь тем, что я отвлекла архангела, сзади на него остервенело налетает отступница, за ее клинками невозможно уследить. Но Рагуил обходится легкими ранами и ничуть не слабеет.

Жестом показываю Габриэль, чтобы оставалась на месте и не вздумала лезть в схватку. Она наш единственный козырь, который нужно бросить к самому концу игры, а пока можно справиться, вытянуть и самим.

Нельзя. Он отшвыривает демоницу в стену, как заигравшегося котенка, и мгновенно переключается на меня, оставив ее глотать кровь позади. Не успеваю уйти в сторону, остается только парировать. В ушах гудит, когда наши мечи сталкиваются, и я благодарю Люцифера за отличное оружие: мой прежний меч не выдержал бы такого удара и сломался, но этот только чуть подрагивает. Рагуил не спешит расходиться, напряжение растет, вибрация из-за трения стали усиливается, и я яростно всматриваюсь ему в глаза, пытаясь заставить отступить. Если ошибусь и не вовремя отпрыгну назад, я буду мертва. Вцепляюсь в рукоять с дополнительной силой, подстегнутая ужасом.

В глазах архангела сияет один только праведный гнев. Он не моргает, держится расслабленно, тогда как я вкладываю всю силу в уже ноющие мышцы рук, чтобы продолжать держать меч. Надо решиться и рискнуть, и на это у меня смелости хватит, но когда? Глупо было бы умереть от руки какого-то случайного архангела, не дойдя до Михаила.

Пора. Стиснув зубы, я делаю глубокий вдох и одновременно распахиваю крылья, позволяя им отнести меня на метров пять назад. Лезвие мелькает там, где совсем недавно — долю секунды назад — было мое лицо. Рассерженный взгляд архангела находит меня у стены.

Успела! Обрадованная победой, я вновь охвачена азартом битвы. Но нужно действовать умнее. Итак, он мощнее меня, и в лобовую я идти не могу, уворачиваться же от его атак будет не так просто, учитывая, что я так быстро устану. Может, вытащить его в небо? Маневренней будут все же мои крылья.

Подумать еще дольше мне не дают; архангел налетает на меня с такой яростью, что я едва отбиваюсь от него широкими взмахами, ухватившись за меч обеими руками и лишая себя шанса сделать знак Габриэль. Проорать ее имя все еще возможно, но как донести до нее точный приказ?

Отступница встает, пошатываясь, и я каким-то боком зла на нее: лучше бы притворилась мертвой. Следующий удар или добьет ее, или оставит калекой на всю жизнь. Поэтому я не позволяю Рагуилу обернуться в ту сторону, перевожу все его внимание на себя. Фехтование затягивается, я спешно ищу бреши в его защите, но не нахожу. Не нахожу, так еще и ошибаюсь.

Удар эфесом заставляет неуклюже отпрыгнуть назад, но теперь, когда в глазах архангела не осталось пепла, он не медлит и наносит следующий удар. Весь мир сливается в стальную полосу, несущуюся на меня, и я сдерживаю порыв зажмуриться: не хочу встречать смерть вот так. Последняя попытка парировать проваливается. Уже поднимая меч, я чувствую, что не успею. Воображение весьма живо рисует то, что от меня сейчас останется.

Между нами вклинивается кто-то, принимая удар на себя, и падает на колени передо мной. Тело реагирует само — в руке оказывается револьвер, который раньше достать я бы ни за что не успела, и я быстро стреляю в голову архангела три раза. Этого хватает, и с грохотом доспехов Рагуил валится на землю.

Взглядом я натыкаюсь на демоницу, закрывшую меня собой, и на быстро расползающуюся вокруг лужу черной крови. Двуручник неслабо полоснул ее под грудью, не повезло бы еще чуть-чуть, и она оказалась бы рассечена надвое. Кусая губы, я смотрю на задыхающуюся отступницу, на искаженное страшной болью татуированное лицо.

На тот безумный миг мне казалось, что это Габриэль решила меня спасти — это было даже кое-как логично. Но та, кто никогда не высказывала абсолютной преданности Аду и со скрипом подчинялась приказам… отступница, которая сама ушла в мир людей, вдруг спасает мою жизнь.

— Почему? — хмуро спрашиваю я, глядя то на умирающую демоницу, то на тело архангела.

— Ты важнее нас, — хрипло отвечает она. — Я не могла позволить тебе так глупо умереть.

Твою мать. Нам нужны были сведения, но я только что убила шанс найти Михаила побыстрее. Не рассчитала силы и ринулась в бой, помня о Рагуиле лишь то, что он никогда не был хорошим воином. Но времена меняются, и я в очередной раз попалась в эту ловушку, пожертвовав двумя воинами и бесценной информацией.

— Ты не обязана была… — начинаю я, чувствуя себя очень странно: спорить с умирающей вроде бы не стоит.

— Рика, — тихо говорит отступница. — Меня зовут Рика.

Ее скручивает новый приступ боли — на этот раз от магических узоров на ее лице. Покинув Ад, она лишилась всего, даже имени, но сейчас, на смертном одре, ей плевать на все законы и запреты — в последние мгновения своей жизни она хочет побыть собой.

— Спасибо, Рика, — шепотом говорю я. — И прости меня.

Ее алые глаза медленно угасают, теряя блеск. Последний раз вздохнув, она замирает, а лицо ее расплывается в блаженной улыбке. Несколько секунд я неотрывно наблюдаю эту картину, отвлекаюсь только, слыша за спиной осторожные, тихие шаги Габриэль.

Еще одна жертва на моей совести. Это другое, это не Нираэль, но она поступила бы так же.

— Почему ты не позволила мне помочь? — неожиданно робко интересуется она.

— Три на одного — это уже свалка, а не битва. Так вероятность случайно помереть увеличивается вдвойне. Мы ведь не умеем работать в команде.

Помолчав еще, я разворачиваюсь к мертвому архангелу. У него ничего уже не узнаешь, а жаль. Нужно было выстрелить один раз: это его сразу не убило бы, но страдал бы он знатно, и за это время можно было бы выведать все, что нам необходимо знать.

Ругаясь вполголоса, я поднимаюсь в воздух. Ни одного столба сигнального дыма не видно, значит, поймать второго архангела не сможем, да и так рисковать снова я не хочу. И если мы так плохо справились с Рагуилом, что там с остальными? Влад может взять магией, Азраэль сама архангел, а Рахаб умелый воин, так что за них и их напарников волноваться не приходится. Но вот подручные Люцифера или ребята из моего приграничного отряда…

— Как думаешь, сколько целей уже убрали? — Габриэль нагоняет меня.

— Три как минимум.

Это учитывая, что одного убили на моих глазах, а второго я вынесла сама. Но есть шанс все исправить, если поспешим и измотаем Михаила до прибытия Сатаны, который сейчас по моим прикидкам находится где-то на центральной площади, где идет основное сражение: над тем местом носятся ангелы и Падшие.

— Габриэль, думай! — Я едва сдерживаюсь, чтобы не схватить ее за плечи и не встряхнуть как следует.

Конечно, я не надеялась, что вся битва пройдет по четко выверенному плану — так просто не бывает. Но я хочу закончить побыстрее, пока не так много бессмысленных жертв. Однако Михаил или забаррикадировался в дворце Архангелов, или сражается в тылу. С уверенностью можно было ставить на оба варианта: никто никогда не знал, чего ожидать от Михаила.

— Я… я не знаю, — неуверенно признается Габриэль. — Они сменили планы, когда я ушла.

— Так, ладно, — оглядываюсь, оценивая ситуацию. — Предлагаю действовать по уже уговоренной тактике — будем приманкой.

— Что?

Она не успевает сказать ничего больше, когда я хватаю ее за руку и уверенно тащу вверх; Габриэль остается только лететь следом, если она не хочет остаться без руки. Поднявшись на необходимую высоту, я отпускаю ее.

— Крылья, — кратко приказываю я.

Наверняка архангел догадывается, чего именно я от нее хочу, но пока делает вид, что не понимает задумки. Ла-адно.

— Ты же архистратиг, черт тебя дери! Так что расправила крылья по-настоящему, чтобы Михаил обратил на нас внимание.

С сомнением глядя вниз, она почти готова согласиться.

— Тебе лучше закрыть глаза.

— Не сдохну, но спасибо за заботу.

Прерывисто вздохнув, Габриэль резко дергает плечами, и в тот же миг мой мир на мгновение меркнет в яркой вспышке сверхновой — в свете ее крыльев. За спиной ее обычные — из костей и перьев, а за ними тенью — сотканные из света крылья в метров пятнадцать каждое. Легкие, сверкающие, они не предназначены для битв или устрашения врагов, они просто призваны знаменовать величие Небес.

Застываю, ощущая резь в глазах: трудно Падшей смотреть на такое. Окажись рядом демон, его бы развеяло. Габриэль обеспокоенно косится на меня, но я в порядке, в полном порядке, только близость света немного пьянит.

Лишь два архангела удостоились чести иметь такие крылья, и сейчас им предстоит встретиться в битве. Судьба любит такие парадоксы, как я заметила. Рядом с Габриэль мои собственные крылья выглядят жалкими и обтрепанными.

Долго ждать не приходится, а то я чувствую себя немного на виду, хотя на фоне Габриэль меня не увидел бы и самый зоркий.

Где-то вдалеке я вижу будто бы вспышку молнии, но не думаю особо о том, что это, прежде чем нырнуть вниз. Копье света пронзает левое крыло Габриэль, но не причиняет никакого вреда — она по-прежнему на стороне Добра, и мысли ее по-прежнему не желают смерти Раю. Я с удивлением наблюдаю, как копье возвращается туда же, откуда появилось, и потом на том же месте прорисовываются такие же громадные крылья, но не золотистые, как у Габриэль, а неоново-белые.

— Кажется, мы его разозлили, — усмехаюсь я.

Габриэль не до шуток — она правда испугана, видимо, зная, на что способен архангел Михаил. Я тоже знаю, я помню прилюдные казни с детства, и я помню, что однажды казнили моих родителей, — и нет, я не боюсь, я в чистой и беспощадной ярости, и кончик меча дрожит вместе с моей рукой.

Нас накрывает волной света, заполнившей полнеба, — он надеется не испепелить нас, а втоптать в землю, чтобы разрушить своими руками. Пытаться бежать и прятаться уже поздно, я просто усмехаюсь навстречу белому сверкающему потоку. А потом волчья ухмылка сменяется диким воплем, когда свет врезается в нас.

Словно удар по всему телу разом, по каждой его клетке. Мне кажется, что на секунду я теряю сознание, а прихожу в себя уже у самой земли, видя приближающиеся обломки домов. Из последних сил пытаюсь сгруппироваться и не переломать все кости от удара. Первой падает Габриэль, поднимая пыль, и я валюсь на камни следом, чувствуя каждый из них сквозь кожаную одежду.

Похоже, меня просто не заметили, а сшибить на землю хотели Габриэль, поэтому ей, как ни странно, досталось больше. Пошатываясь, я встаю, лицо покрывает корка крови, а все кости нестерпимо ноют, будто прошлись по каждой. Но я стою — я упрямая.

Архангел Михаил — правитель Небес — торжественно и торжествуя опускается чуть поодаль и с сомнением смотрит на лежащую среди камней Габриэль и на меня, взявшую в руки меч и пистолет. Извалянная в пыли и окровавленная, я явно не чета ему, сверкающему доспехами и щитом. Молодое лицо с глазами старца; кажущиеся седыми, но на самом деле чисто-белые волосы… С легкой улыбкой я смотрю ему прямо в глаза.

— Ol sonuf vaoresaji, gohu iad Balata, elanusaha caelazod: vonupeho sobra zod-ol Roray i ta nazodapesad, Giraa ta maelpereji, das hoel-qo qaa notahoa zodimezod, od comemahe ta nobeloha zodien [1], — рвано декламирую я.

— Ты смеешь говорить на святом языке, презренная изгнанница? — холодно спрашивает Михаил. — Ты не достойна стоять на этой земле…

— Я смею, Heleh [2], — нагло щурю глаза я. — Потому что кто-то должен его помнить, когда Небеса падут. Смотри, твой мир уже горит.

Его лицо не выражает ровно никаких эмоций.

— Они не падут. Это невозможно.

— До твоей смерти — конечно, нет. Но я намерена совершить то, чего никто никогда не делал: убить наместника Божьего. Как думаешь, моих сил хватит? Или я всего лишь наглая зарвавшаяся девчонка, которая не достойна твоего внимания? Но взгляни на меня, я здесь, и я стою на ногах.

Он намеревается просто испепелить меня своим светом, но я только начинаю распаляться. Весь страх улетучивается, сменяется странной мыслью: я смогла! Я дошла до конца, я стою напротив самого могущественного существа в трех мирах, и я осмеливаюсь дерзить ему в лицо.

А еще я осмеливаюсь встать ровней, потому что большая часть ран уже регенерировала и по венам снова течет чистый адреналин, и осмеливаюсь взять меч и направить его прямиком на Михаила. Такого никто не делал уже тысячи лет, и вот я, всего лишь один из многих Падших, готова сразиться с тем, кто равен Богу.

Я сошла с ума. Это совершенно точно.

Награждаю улыбкой спокойного, как каменная статуя, Михаила. Меня ждет самая важная битва моей жизни, и, возможно, она станет последней.

Но это, черт возьми, стоит всего пройденного пути!

Глава 32. Мене, текел, фарес

Говорят, в самые ужасные моменты перед глазами проносится вся твоя никчемная жизнь. Говорят, то, о чем ты думаешь перед несвоевременной кончиной, на деле является для тебя самым важным. Ну, любовь там, неоконченные дела, несбывшиеся мечты и прочее.

Стоя напротив архистратига с обнаженным мечом, я не думаю. Вот вообще — все мысли напрочь выметает бьющий в глаза яркий свет, зло щерящийся на мои черные крылья. Итак, впереди моя погибель, а я смеюсь в голос, срывая связки. Нет, не моя погибель — в лучшем случае она наша.

— Твоя неудавшаяся революция будет позором всех трех миров, — снисходительно говорит Михаил, поднимая копье высоко над головой — не чтобы бросить, но чтобы оно плавно перетекло в форму изящного, поющего клинка, нацеленного прямо на меня.

Gladio Domini, меч Господень. Мне с ним не тягаться: в нем больше святости, чем во всех убитых мной ангелах, я могу лишь попытаться не умереть в первую же секунду нашего поединка. Собраться, не сдаваться, не отступать ни на шаг — вроде бы все просто. На словах.

Тело инстинктивно принимает боевую стойку, вбитую мне в юности, — боевую стойку ангелов. Светлые глаза Михаила чуть щурятся — он то ли зол, то ли просто выбирает наиболее легкий способ, которым меня можно прихлопнуть: одним ударом, как надоедливое насекомое. В ответ я демонстрирую острые клыки и делаю несколько движений кистью — меч сливается в единое вращающееся колесо.

Где-то позади меня отплевывается кровью Габриэль, с трудом поднимаясь и облокачиваясь на неровный обломок. Еще дальше гремит бой, умирают ангелы и демоны, и там Люцифер — тот, ради кого я стою здесь, сдерживая архангела до прибытия кого-то, кто сможет его остановить.

Он нападает неожиданно, бросается вперед всем телом, тактикой напоминая какую-нибудь обезумевшую бестию. Я понимаю его: что-то похожее я испытывала, когда на меня бросался Тэал — парнишка, который и близко не стоял к моему уровню фехтования.

Как и демоненок, я оказываюсь вертлявой. Очень.

Меч опускается туда, где я была секунду назад, впивается не в тело, а в камень, но Михаил не произносит ни звука, просто разворачивается и смотрит на меня спокойно, вызывая этим неприятную дрожь в основании крыльев. Он держит тяжелый, смертоубийственный меч одной рукой, не прилагая к этому никаких усилий. На секунду я вижу свое перекошенное отражение на зеркале клинка — там нет ни капли ангельского, там только страшное лицо и темные провалы глаз. Михаил знает, что я зло, а зло нужно искоренять.

Я вновь бросаюсь в сторону — это больше походит не на битву, а на догонялки. Да к черту, вся моя жизнь больше походит на это! Сверкающий меч почти настигает, но я успеваю уклониться, почти падаю наземь. С той сосредоточенностью, с какой обычные смертные выкашивают траву, архангел вздымает меч вновь, ведь ему не нужно делать передышку, чтобы вздохнуть. Оступившись, я едва выравниваюсь, но уже вижу стремительно уменьшающийся разрыв между моей головой и острой кромкой лезвия. Еще немного, и она вопьется в шею, как дикий зверь, охочий до крови.

Его можно понять: я мелкая сошка, которая решила взобраться повыше, случайное стечение обстоятельств, убившее, однако, тысячи и тысячи ангелов всего парой слов: «Пора начинать». Это было неминуемо, Небеса лишь отсрочивали свою смерть, и у них это выходило довольно неплохо. Но вот мы здесь, а город лежит в руинах — и что должен сделать архистратиг? Конечно, убить меня. Это, в конце концов, его долг.

Только вот я против того, чтобы меня убивали. Да и остальные, видимо, тоже.

Движения Габриэль не замечает никто из нас, поглощенных этим сражением, она просто вдруг возникает где-то между, в том маленьком пространстве, отделяющем меня от смерти. Я уже вижу за крылатой спиной фигуру тоненькой девочки со страшными глазами — сама Всадница пришла засвидетельствовать мой провал. Только через секунду ее лицо мрачнеет — и я вижу Габриэль, с воем прижимающую руку к груди. Руку… отсутствующее запястье.

Она успела выставить передо мной только руку. Ради меня пожертвовала шансом сражаться и держать меч. Михаил изумленно останавливается, глядя на кривое от боли лицо и слыша ее отчаянный крик. Бьющий прямо по ушам.

Пользуясь моментом, я выхватываю из сапога заговоренный нож и быстрым движением отправляю его в шею архангела, но руки трясутся, и бросок выходит кривым. Острие врезается в руку Михаила, да и недостаточно глубоко, но все же так, чтобы доставить ему немного неудобств в обращении с оружием. Архангел резко вырывает нож, часто моргая от боли, но не позволяя себе морщиться.

Я готова умереть тысячу раз, чтобы еще раз увидеть это выражение его лица: когда слетает маска всемогущего архангела и проступает нечто живое, настоящее. На секунду в его глазах мелькает — нет, не страх — всего лишь легкое беспокойство, но это уже в какой-то степени победа.

Победа над убеждениями и устоями — моя кровавая революция, которую свершить нужно было давно, еще в далеком детстве. Потому что я отлично помню лицо архангела Михаила, помню, что он когда-то тоже был живым. Когда казнил восставших против Небес.

Нет Света. Нет Тьмы. Есть лишь мы сами. Есть три мира, три народа. И Вселенной пора бы уже избавиться от предрассудков и стереотипов: я видела великодушных демонов и ангелов, взмахивающих мечами над невинными. Я видела все изнанки миров, все грани ангелов, демонов и людей.

Габриэль прекращает выть, потому что отрубленное запястье это уже не вернет. Вероятно, в этот момент она окончательно отрекается от Рая и четырех золотых крыльев. Я не знаю — мне некогда об этом думать.

На мече Господнем кровь архангела. Не предательницы своих братьев и сестер, а той, кто сделал выбор в этой войне. Она выбрала меня, выбрала, потому что ее надежда не угасает, как и моя. И это срывает мне крышу.

Ошарашенный этим бессмысленным поступком, Михаил окончательно ломается. На миг кажется, что он отчаянно хочет что-то спросить у Габриэль, но перехватывает ее взгляд и осекается. Так смотрят демоны, так у них темнеют от ярости глаза — и так же они будут стоять твердо и ровно, будто на параде, несмотря на страшнейшие раны. Ни один демон не склонится перед врагом. Даже перед единовластным правителем небес.

Габриэль теряет сознание от боли — и вполне может умереть от кровопотери, но я точно знаю, что Михаил не берется ее добивать. Трудно винить во всех ошибках бывшую соратницу, когда рядом есть амбициозный Падший ангел.

Я бросаюсь вперед, выстреливая три раза и отбрасывая бесполезный разряженный мушкет в сторону. Мой удар блокируют, но не так уж и уверенно. В сверкающей броне три отвратительных дыры, и хотя для существа его уровня это только царапины, Михаил сбивается, понимая: его можно ранить. Его можно убить, как и любого из нас, из идущих в атаку очертя голову и приносящих себя в жертву новому миру.

— Ты безумна, — непослушными губами говорит архангел, пораженный моим рвением: я бросаюсь прямо на меч, как вырвавшаяся из глубин Тартара гарпия. — Ты безумна…

Это ни черта не молитва, но он повторяет это именно что с тем самым выражением священного ужаса. Лицо остается прежним, как у безучастной античной статуи, но голос — голос дрожит, словно его колотит лихорадка. Лихорадка понимания, что его правда могут победить сегодня, уничтожить на обломках того, что он построил и хранил две тысячи лет.

Эта мысль придает Михаилу сил, и он отшвыривает меня на пару метров назад, наседая. Коротко блокировав его удар, взлетаю невысоко и снова обрушиваюсь на архангела. Сталкиваясь, мечи высекают искры из друг друга, я вынуждена держать оружие одной рукой. Не сразу поняв подвох, Михаил выполняет финт, открываясь немного, но не особо беспокоясь об этом: мой меч так не изогнется, а для разворота потребуется слишком много времени, которым я не буду рисковать.

Он не учитывает только короткий клинок у меня в рукаве. Особым способом выворачивая ладонь, я чувствую, как срабатывает механизм, и мне руку плавно скользит нож. Не медля, я наношу удар в предплечье, пробивая легкий доспех, который защищен только панцирем и впаянными в кожу налокотниками. По всей видимости, громыхать железом Михаил не любил и, как и я, ценил быстроту. Зря.

Оставляя нож в его руке, я чуть отступаю, принимая оборонительную позу. Несколько ответных рубящих ударов я избегаю, уклоняясь, и буквально кожей ощущаю, как свирепеет архистратиг, допустивший уже несколько ошибок. По всей видимости, давно не брал меч в руки, проводя время на троне, а не на тренировочной площадке. А я вот с радостью рассказала бы ему, как провела эту тысячу лет.

Успешно комбинируя фехтование и замашки наемника, я отражаю его атаку без особого для себя вреда. Скользящий удар меча Господня достает меня, страдает, к счастью, лишь левая рука, которая мне не особо и нужна в этой схватке. Нет смысла дожидаться, пока Михаил устанет, этого просто не случится, нужно просто тянуть время, чего я с успехом добиваюсь, прибегая к наскоро вспомнившимся финтам и уклонениям. Чтобы не сковывали движений, я убираю крылья, чего архистратиг себе позволить не может. Несколько перекатов — ладони саднит от мелких камешков, врезавшихся в тело, но в целом я пока жива.

— Кара! — крик Влада должен был раздаться на весь город, но звучит всего лишь у меня в голове, заставив пропустить удар. Неглубокая, но неприятная царапина украшает мое бедро.

Ответить магу я не могу: битва не дает сосредоточиться для телепатического ответа, я банально не могу делать два дела одновременно. К счастью, Влад это понимает, и на меня налетает новый крик, к которому я теперь, слава Дьяволу, готова.

— Уходи оттуда, живо! Люцифер приказал убираться от Михаила.

Краем глаза я вглядываюсь в небо, но ни Антихриста, ни его отца вверху не вижу. Удаленный магический удар? Не так надежно, как если бы отправить геенну огненную прямо на светлые локоны Михаила, но это может сработать. Пока раненый архангел будет приходить в себя, с ним справится Сатана.

Мне нужно как можно скорее убираться отсюда. Была бы Габриэль в сознании…

Уходя от очередного удара, пригибаюсь к земле, отпрыгиваю вправо. До этого я переносила вес на левую ногу, таким образом выиграв немного времени, пока Михаил атаковал меня с другой стороны. Черт, сама я могу взлететь, но Габриэль без сознания, да и трогать ее сейчас — идея плохая.

— Кара, ты меня слышишь?! — взвывает в ухе. — Сейчас мы с Самаэлем откроем портал, живо туда, если не хочешь немножко расплавиться!

«Вообще-то, у меня есть проблемы поважней, например, как не утратить пару лишних конечностей!»

К моему удивлению, этот вопль пробивается к Владу, пока я прячусь от архангела за камнем, спешно осматривая свои раны и считая расстояние до Габриэль. Не могу я ее бросить, не после такого. Итак, у меня будет пара секунд, пока Михаил поймет, что я собираюсь сбежать.

«Чувствуешь меня? А Габри?» — Ответ приходит вроде утвердительный, но из-за торопливости и помех телепатической связи я не могу говорить точно. — «Молодец. Теперь ставь свой портал за Габриэль. Без вопросов, скорее!»

В нужное время Влад всегда слушается, и сейчас неполадок не выходит: сразу за бесчувственным архангелом потихоньку начинает сдвигаться пространство. Пока легонько, словно бы прозрачное стекло потихоньку начинает трескаться, но я вся подбираюсь, выпускаю крылья, готовясь к последнему рывку. Успеть бы…

Думать некогда, есть только приоткрытая Завеса прямо позади Габриэль, есть дрожащие от напряжения крылья, что кажется, их кости вот-вот сломаются. Есть шансспасти свою шкуру, вернуться к тем, кто меня ждет, кто правда ждет: вот даже выдергивает меня из-под обстрела, что в Аду — неслыханная привилегия.

Портал вспыхивает, на мгновение ослепляя и архангела, и меня. Но зрение мне и не нужно, я просто длинным прыжком устремляюсь вперед, вкладывая скорость в крылья. Проскакиваю прямо перед тем, как тяжело опускается меч, бьющий лишь землю, я врезаюсь прямо в Габриэль, и мы с ней вместе летим в портал, единым клубком рук, ног и крыльев.

Сбивая локти и колени, выплевывая кровь, я падаю на покосившуюся крышу где-то неподалеку от выжженной воронки. Боль пульсирует в районе поясницы, но я стараюсь не зацикливаться на ней: это просто царапины по сравнению с тем, чего мы избежали. Пришедшая в себя Габриэль болезненно стонет, стараясь не смотреть на обрубок руки, хотя кровь идти уже перестала: чертовы архангелы с их регенерацией.

Кажется, мы украли у этого мира пару секунд: такое случается. Вероятно, сейчас Михаил только догадывается, куда бы это мы могли исчезнуть и почему.

Как завороженная, я смотрю вверх.

Над архангелом разворачивается в небе магическая печать черного цвета: страшная магия, подвластная лишь Сатане, извращенное понимание древних заклинаний и ритуалов, повергнутое во вред всему живому. Тут не спасет ничто: ни регенерация, ни сила, ни молитвы. Оно просто грядет.

— Мене, текел, фарес, — шепчет Габриэль, прижимающая искалеченную руку к груди.

Нас обеих бьет словно бы озноб: об этом слишком страшно думать, не то что произносить. Всего три слова, и на Михаила сорвется вся ярость Дьявола и приспешников его, накопленная годами. Ярость, смешанная с беспросветным отчаянием, и оттого такая губительная.

Этот израненный, изорванный, почти спаленный мир не выдержит такого удара. Он умрет вместе с архистратигом, когда некому больше будет держать его.

— Исчислил Бог царство твое, — хрипло подтверждаю я, — и положил конец ему.

Раз.

Два.

Три.

Печать вспыхивает, и огромная, неизмеримая сила срывается вниз, полыхая всеми цветами разом и просто вбивая в землю Михаила. Непонятная дрожь охватывает все мое тело, дрожит и крыша под нами, и земля. Небеса содрогаются от основания и до конца.

Еще немного, и они просто падут.

Слабый стон издает и ослабевший Михаил, чьи раны не успевают залечиваться, и земля. Дрожь под ногами означает нечто ужасное, нечто настолько неправильное, что аж душа выворачивается. Не моя — моя ликует, но это все равно невозможно оставить без внимания.

Неясный порыв заставляет меня взлететь. Я должна быть там, должна видеть, как это все кончится. Должна слышать последний вздох архангела, должна услышать, что он скажет, поверженный теми, кого он презирал всю свою долгую жизнь.

За мной следует Габриэль, но я не пытаюсь остановить ее. За нами к воронке следуют осторожно легионы демонов, ангелы же остаются на местах, окоченевшие от ужаса. Вся Преисподняя тихо подползает к полумертвому врагу, к врагу, в которого каждый хотел бы вонзить свои клыки и рвать, рвать, рвать…

Сверху спускается Люцифер, как это совсем недавно делал сам архистратиг. Те же движения крыльями, та же презрительная неспешность. Только крылья у него антрацитово-черные, и силой от него не разит, она наоборот притягивает тебя, напевая песни о могуществе и всевластии.

Спускаясь на край воронки, я некоторое время не могу найти отвагу, чтобы сдвинуться хоть на шаг. Видя мои сомнения, Самаэль небрежно взмахивает крылом, призывая — нет, приказывая — подойти ближе. Лицо у него… неправильное какое-то. Будто маска застывшая. Хмурюсь, подходя ближе и пытаясь понять, почему у него глаза такие… пустые.

Рядом с ним — остатки Гвардии. Ройс, чуть кренящийся вбок из-за раны, бес изо всех сил пытается изображать героя и не хочет облокачиваться на Рахаб. Чуть справа — Влад, его все еще трясет от такого выброса силы. Жмутся друг к другу Азраэль и Эл, чудом выбравшиеся из мясорубки, тут же Татрасиэль.

Сердце пропускает удар, потому что меня обнимают сзади, потому что кто-то доверчиво утыкается носом мне в шею и счастливо урчит. Ишим.

Живые. Они живые — те, кто мне дорог. Израненные все, окровавленные и какие-то слегка дрожащие, но — живые.

Я ненадолго бросаю взгляд на Самаэля и на Люцифера потом. Их схожесть прочитывается даже лучше, чем обычно, их схожесть именно в этих страшных глазах цвета бушующего моря. Ногой Сатана прижимает к земле Михаила, хищно склоняясь над ним с мечом в руках. Целясь в крылья.

— Кто? — тихо спрашиваю я.

— Лилит, — тоже шепотом отвечает Ишим. — Она принесла себя в жертву. Отдала всю свою душу заклинанию.

Мене, текел, фарес.

Твою же ж мать.

Я в ужасе думаю, что было бы, произойди такое с Ишим. Наверное, у меня были бы такие же страшные глаза, такие же сверлящие душу омуты зрачков, сливающиеся с радужкой. И, наверное, у меня тоже дрожал бы голос от ярости. И руки вцеплялись бы в чужие ломкие перья, желая причинить как можно больше боли — но что может сравниться с той болью, что гложет тебя изнутри?

— Как хорошо, что мы обе живы, — всхлипывает Ишим. — Как хорошо…

— Теперь все будет иначе.

Осталось совсем немного, осталось лишь протянуть руку и оборвать тонкую нить-паутинку, скрепляющую готовые упасть Небеса. Совсем чуть-чуть, и мы будем дома, родная, в нашем новом мире, где ты сможешь спокойно спать по ночам и пить чай в кафе напротив дома, любуясь настоящим, не алым, солнцем.

Счастье так близко — рукой подать.

Еще миг, и…

Не слыша резких слов Люцифера, я смотрю на его искаженное гневом лицо. Меч его легко вгрызается в кость, лишая Михаила великолепных крыльев. На каждое — по два удара, чтоб было больней. Всего восемь. Восемь душераздирающих криков, знаменующих полную и безоговорочную победу Преисподней.

Архангел почти скулит от боли, но никто не делает и шага вперед. Каждый смотрит, широко раскрыв глаза, впитывая каждую черту искаженного мукой лица. Нет воплей «Ура!» и всеобщего ликования. Есть просто мы, запоминающие все до мельчайшей детали.

Крылья архангела словно тускнеют, оказавшись на земле. Люцифер осторожно складывает их и щелкает пальцами — не сжигает, как могло подуматься, а отправляет в Ад.

В конце концов мы все станем трофеями на чьей-то стене.

На Михаила смотрят все, но зрелище это довольно жалкое. Бескрылый, истекающий кровью, он молча готов принять смерть. Сломанный пополам меч Господень лежит неподалеку, от него осталась одна только рукоять и половина лезвия.

— Ты знал, что так будет, брат, — зло цедит Люцифер, воздевая меч над его шеей. — Знал с самого начала, но все равно рискнул взять роль Бога.

— Потому что Его нет, — глухо отвечает Михаил. — Потому что Он ушел, оставил нас. Потому что мы не достойны.

— Нет, брат. Не равняй всех на себя.

Архангел вздрагивает как от удара, словно меч Люцифера уже опустился вниз. Но Сатана отчего-то медлит, о чем-то думает, и я, стоя в первых рядах, вижу, как беззвучно шевелятся его губы.

«Прости, Лилит».

Я вздрагиваю. Казалось бы, уж Сатана не должен чувствовать ничего такого, он же абсолютное зло, погибель мира и так далее по списку, но нет, он тоже любит… любил.

Михаил не может винить его за это. Они всего лишь фигуры в большой игре, те, чьи роли были распределены еще в начале всех трех миров. Так должно было произойти, они все придерживались своих ролей.

Единственной марионеткой, которая умудрилась сорваться с нитей и пойти сама, была я. И теперь помутневший взгляд устремлен точно на меня. Даже на Люцифера Михаил не зол так, как на меня. На всего лишь Падшую.

Усмехаюсь, кладя ладонь на эфес меча. Попробуй сделать что-нибудь, и я не буду просто стоять и ждать своей участи, я преподам тебе хорошую трепку, теперь, когда наши силы равны.

Михаил хочет жить. Несмотря на кровавую расправу над ним, он все еще хочет жить. Но я по себе знаю, что желание жить часто смешивается с жаждой мести.

Но на меня он не бросится. Слишком рискованно, да и бессмысленно. Я расслабленно слежу за его движениями.

Потом до меня доходит, что архистратиг смотрит не на меня, а на Ишим, прижавшуюся к моему боку. Смотрит в гробовой тишине с такой ненавистью, что она невольно вздрагивает.

У него есть всего один шанс. Шанс отомстить мне.

Я осознаю это слишком поздно.

Змеей выворачиваясь из-под тяжелого сапога Люцифера, архангел мгновенно вскакивает на ноги. Его шатает, но это играет Михаилу на руку: его бросает вперед, будто бы подгоняет резким порывом ветра.

В руках его тускло сверкает обломок меча. Всего лишь кусок святой стали, всего лишь израненный, отчаявшийся архангел, и, быть может, никто из нас не успевает ничего сделать. Никому просто в голову это не приходит — так стремительно двигается Михаил.

Архангел взмахивает обломком у лица Ишим, демоница с визгом отпрыгивает в сторону, и у меня перехватывает дыхание. Кажется, жива. Испугана, дрожит под полубезумным взглядом архистратига, но жива.

Люцифер приканчивает его одним ударом в сердце. Я вижу кончик меча, легко вспоровший доспех Михаила, вижу гаснущие глаза и застывшую на лице умирающего улыбку. Торжествующую, словно он выиграл эту войну.

Михаил падает замертво.

Ишим тоже.

Мир замирает, вздрагивает и рушится.

На щеке Ишим — царапина, полоска черной демонической крови. Всего лишь царапина, но она не дышит, а живые искорки глаз гаснут.

Gladio Domini, блядь. Губительный для любого демона.

— Ишим!!!

Я вижу это все будто бы со стороны, до глубины души потрясенная и, быть может, не до конца понимающая, что сейчас произошло. Падаю на колени, слыша за спиной ропот, а то и крики, но не обращая на них внимания.

Мир сжимается до одной маленькой демоницы. До раны на ее щеке. До моего скорбного воя.

Мир рушится.

Такое уже было, но тогда Ишим спасли. Судьба не дает вторых шансов. Просто… нет.

Ее лицо спокойно, как восковая маска. Она выглядит просто спящей, но я ведь отлично знаю, что это не так. Я отлично знаю, что ее жизнь закончена — и моя тоже.

Маленькая девочка с печальными глазами старухи кривит губы в усмешке.

Мир осыпается у меня под ногами, кто-то хватает за плечи, пытается оттащить подальше. Небо сверху разверзается, потоком льет дождь, бьет по щекам… Или это кто-то пытается привести меня в сознание и разжать пальцы, тисками сомкнувшиеся на тонком запястье Ишим в поисках пульса.

Мироздание прорезает молния. Дождь заливает глаза — я давлюсь то ли водой, то ли рыданиями.

Только не она! Только не она!

Пожалуйста!

Мир рушится. Я кричу что-то, мешая древние языки, я слепым взглядом обвожу мечущихся демонов, содрогающиеся строения и горящие крыши. Горящие при бешеном ливне.

Он вот-вот развалится на куски. Просто распадется и погребет нас под обломками.

Еще миг, и…

— Кара, вставай! — кричит кто-то, пытаясь до меня достучаться. — Влад, да помоги же! Блядь! Все сейчас рухнет, нужно уходить.

Люцифер открыл портал, доносится до меня. Нужно бежать, пока Небеса не распались.

Оставьте меня здесь. Оставьте меня с ней.

Меня не слушают. Да и я не говорю ничего — если можно так сказать про жуткий, животный вой. Меня колотит, я не могу соображать, я вижу только застывшую Ишим с царапиной на щеке.

Я не помню, как меня дотаскивают до портала, открываю глаза уже в мире людей. Самаэль осторожно держит маленькую демоницу на руках, а я обнаруживаю себя стоящей на коленях.

Это не сон. И не бред.

Это моя жизнь. В который раз.

Мы где-то в Европе, подсказывает Ройс, помогающий мне подняться. Я не слышу и половины его слов, и не потому что еще не могу собраться с мыслями, просто… небо.

Небо горит. Полыхает так, что в человеческом мире видно, как все люди застывают, в онемении глядя не на армию демонов, а вверх, туда, где алеет величайший пожар в этой вселенной.

Мы смогли. Мы победили.

Но все продолжают молчать, почтительно глядя на небо.

Это конец. Апокалипсис. То, чего мы так давно хотели.

Но не так. Совсем не так я хотела закончить эту историю.

Я резким движением выхватываю меч из ножен, и, клянусь всем, я бы просто резанула им себе по горлу, если бы Влад не схватил меня за руки, заставляя выронить оружие.

— Не смей! — хлесткий удар по щеке заставляет меня на секунду вернуться в реальность. Передо мной Ройс с горящими злостью глазами. — Она бы этого не допустила! Ни за что!

В свете умирающих Небес мне видятся шрамы на его запястьях.

— Что же мне теперь делать? — слабо ворочая языком, спрашиваю я. — Что?

— Жить.

Я никогда прежде не рыдала. Не так.

Небеса горят. Демоны и люди стоят на одних улицах, в едином порыве подняв головы вверх и глядя на то, что считалось нерушимым.

Рая нет. Больше нет.

В свете пламени нам видится новая заря, новая эра, которую мы будем строить своими руками, не слушая ничьих приказов.

Раз.

Два.

Три.

Мене, текел, фарес.

Эпилог. Сирень

Enisa Nik — Take Me To Church

— Так значит, это были вы.

Впервые я слышу голос человека, которому рассказала больше, чем кому бы то ни было на всем белом свете. Прислушиваюсь к нему: тон обреченный, но наверняка не я ему причина и не мои бессмысленные откровения, просто этот человек устал от жизни, от того, во что она превращается.

— Я была началом. Я стала концом.

Пожалуй, так будет правильней. Потому что — нет, я не жалею ни о чем, так должно было произойти. Это было предрешено задолго до нас, я просто выбрала тернистый путь для достижения цели.

Это случилось бы рано или поздно. Стоило только сказать слово — нет, стоило лишь поднять взгляд в нужный момент, и механизм заработал бы, щелкая многочисленными шестеренками. Иногда нужен просто знак, и будущее начнется.

Другой вопрос, конечно, в том, что механизм в процессе завлечет и тебя, и твоих родных, и пропустит вас через себя, перемалывая в муку все кости и вытягивая жилы. Выжигая душу и оставляя глубокие борозды где-то на сердце.

— Главное, что вы продолжаете стойко идти вперед.

— У меня хорошо получается притворяться, падре, — усмехаюсь я. — Привыкаешь за свою долгую жизнь. Да и вы наверняка привыкли: сидите в своем святом уголке, зная, что не сегодня, так завтра вашу церквушку снесут за ненадобностью, и еще слушаете исповедь Падшего ангела. У самого-то голова кругом не идет?

Интересно, это странное ощущение, что мне улыбаются в ответ, — всего лишь игра усталого разума? Когда я спала в последний раз? Именно нормально отдыхала, а не задремывала стоя и не вырубалась, теряя сознание? И все-таки я здесь, и это не усталая смиренность привела меня сюда, а твердое намерение выговориться кому-нибудь.

— Мы все имеем странную способность приспосабливаться. Все мы: и ангелы, и демоны, и люди, были Его замыслом, и мы похожи во многом. Хорошо, что вы признаете все свои ошибки. Это уже путь к исправлению.

Подавляя нервный смешок, я сцепляю пальцы в замок.

— Меня уже не исправить. Поздно.

— Я вижу. Но вы можете исправить то, что разрушили. Пока у ваших друзей есть надежда на счастье.

— Знаю. Только… у нее ее нет.

Ишим. Ее имя больно говорить, даже мысленно озвучивать не хочется. Это слишком страшно, чтобы быть правдой, но реальность есть реальность, хоть я и пытаюсь сбежать от нее в последнее время. Ее просто нет, в памяти отпечатывается бледное лицо, шрам на щеке и смотрящие в никуда глаза. Но и забывать я не хочу.

— Что же мне делать?

— Попробуйте попросить Его. Вы ведь были ангелом, вы лучше меня знаете, что стоит делать в таких случаях.

Все это кажется одной большой насмешкой.

Не умею молиться. У меня просто не поворачивается язык, а слова наждаком проезжаются по горлу, заставляя сбиваться на жалкий, животный вой. Наверное, все упирается в то, что я совсем не умею просить — проявлять слабость и отдавать свою судьбу в чужие руки. Используя Его слова, я заявляю свои права на них, я провозглашаю свой ультиматум на весь мир.

Я знала нескольких людей и ангелов, которые и перед смертью не отступились от Господа. Они твердили молитвы до самого конца, и вот тогда ты начинаешь сомневаться: может, есть в этих простых словах что-то особенное и сокровенное?

Но у меня сводит горло. Каждый раз.

— Бога нет. Михаил признал это перед смертью.

— Он в каждом из нас, — твердо не соглашается священник. — В любом есть частица Его.

— Тогда ваш Бог не так уж хорош, если во мне есть Он. Уверяю, ни капли света в моей душе не осталось, особенно теперь. Я задыхаюсь. Не могу.

— Это придет само. Поверьте. Господь видит вас; Он наблюдает за вами! Наблюдает с неугасающим интересом, открывая для себя все новые стороны своих творений. Может быть, на таких личностях и держатся миры.

— Сомневаюсь.

Слышу шорох одежд и тихий скрип открываемой двери исповедальни. Застываю на месте. Что, просто уйдет и оставит меня? Я-то рассчитывала на попытки повернуть меня к своей вере, но тут встретила неожиданное… понимание даже.

Тихое «но спасибо» странный священник вряд ли слышит.

***

На Париж тяжело наваливается май. Совсем недавно был Исход, когда Небеса загорелись, а люди и демоны оказались в одном мире. До сих пор некоторые здания не восстановились после сильнейшего землетрясения, Эйфелева башня завалилась на бок и стоит лишь благодаря усилиям магов. Тем не менее май здесь, май завоевывает город, наполняет запахом каждую улочку Парижа, пьянит новыми обещаниями молодые головы.

Все началось здесь. И снова я вернулась в Париж, посмотрела на него с высоты полета, не боясь это сделать: ангелов нет. На нас больше не висит их хомут, и я могу делать что угодно.

Люди все еще шарахаются в сторону при встрече с рогатым демоном, а в воздухе витает тревога, утопающая в прочих настроениях мира. Париж таится, Париж щерится в ответ на любые попытки демонов повлиять на людей силой. Мир осторожно принимает нас в свои объятия, полный недоверия.

Кое-что остается неизменным.

В Париже до одури пахнет сиренью, умытой дождями. Идешь по улице, а по бокам от тебя — охапки цветов самых разных оттенков. Сирень шумит от легкого ветерка, и этот шорох навечно остается в моей памяти. Жутковато немного: оглядываешься, а вокруг тебя лишь бесконечное поле нежных цветов и сладковатый запах.

Три ветки светло-голубой сирени стоят в хрупкой белой вазе. Цветы сорваны совсем недавно, на лепестках блестят капли дождя: он все же разразился, с молниями и громом, устав пугать злым ворчанием в темных тучах. Утонченные цветы смотрятся чуждо здесь, а чудесный аромат, которым не могут похвастаться лучшие французские модницы, вытесняет из комнаты горьковатый запах лекарств.

Скромная обстановка: простая кровать, белые простыни, легкий тюль на окнах. Тихо попискивают какие-то электронные приборы, показывая биение пульса. Игла хищно вонзается в тонкое девичье запястье, прозрачные капли считают время, пахнет спиртом и еще чем-то неуловимым. Но больше всего — сиренью.

Ишим чудом выжила после удара меча архангела Михаила.

Ишим не открывает глаза с того самого момента, как нас вытащили из разваливающегося мира.

Каждый день я оставляю свежий букет сирени, говорю что-нибудь и ухожу прежде, чем меня замечают санитары. Сегодня я молчу, и в палате непривычно тихо.

— Прости меня, милая.

Каждый день одно и то же, аж больно. Но больше я не могу сказать ничего: все остальное не имеет значения.

Часы показывают полдень. Пора уходить, но я задерживаюсь еще на минуту, вглядываясь в родное лицо. Сегодня, после разговора с тем священником, я надеялась, что что-нибудь изменится, но все идет своей чередой.

Все начинается и заканчивается одинаково.

На выходе из больницы меня ловит Габриэль — в полном смысле слова ловит: я чувствую на плече хватку железной ладони. Запястье правой руки архангелу заменяет искусный протез из демонической и небесной стали и сложнейшей магии. За краткое время Габриэль разительно поменялась, оборвала перья и принесла присягу Преисподней. Стоит теперь, легко усмехается, отбрасывая золотистые пряди с лица и засунув руки в карманы кожаной куртки. Но в глазах у нее выражение все прежнее — это жалость.

— Не ходила бы ты сюда больше, — сочувственно советует она.

— Спасибо, сама разберусь.

Хмыкнув, архангел садится на скамейку, приглашающе кивает на место рядом с собой. Неохотно устраиваясь рядом, я с неудовольствием отмечаю, что над нашими головами раскинулись заросли сирени.

— Огоньку? — Габриэль протягивает мне пачку сигарет, зажав фильтр одной между зубами.

— Пожалуй.

Тишину нарушает только шум сирени и щелканье зажигалки.

— Подумать только, Габри. Сказали бы тебе год назад, что ты будешь сидеть здесь при таких обстоятельствах, ты бы поверила?

— Вероятно, нет, — улыбается она, окруженная дымом. — Никогда.

— Я тоже.

А ведь она все еще верит. Верит не в непогрешимость Небес, но в Господа нашего, дарующего прощение всем раскаявшимся и следующего какому-то своему плану. И она сидит рядом, под боком у меня, словно подтверждая все то, что сказали мне в церкви.

Может быть?..

Делая еще одну затяжку, я стараюсь отсрочить неизбежное. Пепел падает на брусчатку Парижа — как в тот роковой день.

«Я не умею молиться, Господи. Не умею. А Ты… Ты умеешь слушать?..

Я никогда не была прилежной слугой твоей, я не была ничьей слугой. Ты видел все мои поступки и знаешь, что я заслужила это, заслужила кары большей, чем эта. Я взяла себе новое имя и новую жизнь, поклялась больше никогда не обращаться к Тебе. Но времена меняются.

Я заслужила это. С лихвой.

Но не она. Только не Ишим…

Я прошу, Боже. Не ради себя, ради нее…

Прошу…»

Я бросаю окурок под ноги и припечатываю каблуком, словно вбиваю кого-то в землю. Надежда медленно угасает, как кончик сигареты сидящей рядом Габриэль.

***

Где-то неподалеку приборы заходятся надрывным воем.

Где-то неподалеку Ишим широко распахивает синие глаза.

fin.

Оглавление

Пролог. Исповедь

Глава 1. Пепел

Глава 2. Начало игры

Глава 3. Ainoo Daarkha

Глава 4. Город Царицы Ангелов

Глава 5. Демоны не летают

Глава 6. Иренка

Глава 7. Звезды

Глава 8. Начало Конца

Глава 9. Пока мы живы

Глава 10. Сжигая мосты

Глава 11. Прикосновение Тьмы

Глава 12. Кровь

Глава 13. Гарнизон

Глава 14. Шафран

Глава 15. Верховный инквизитор

Глава 16. Та, кто идет следом

Глава 17. Предательство

Глава 18. Пять алых полос

Глава 19. Новый Сатана

Глава 20. Желания и возможности

Глава 21. Шах и мат

Глава 22. На задворках мира

Глава 23. По кругу

Глава 24. Новобранцы и дезертиры

Глава 25. Праздник возрождения

Глава 26. Только небеса знают…

Глава 27. Освященные огнем

Глава 28. Жители дна

Глава 29. Завтра будет война

Глава 30. Бьющееся в агонии сердце

Глава 31. Жертвы

Глава 32. Мене, текел, фарес

Эпилог. Сирень