Мрачные сны Атросити [Анна Крылоцвет] (fb2) читать онлайн

Мрачные сны Атросити

Пролог

Вечно серое небо больше не портило настроение Марку. Казалось, теперь никакие темные силы города не смогут потушить свет в его душе. Марк с наслаждением глотал горький воздух немого океана, навеки скованного штилем: сегодня большая вода казалась живой и благословенной. Тяжелая свинцовая гладь уносилась к горизонту, напоминая о том, что из города не сбежать, но этим мыслям Марк отныне не верил. Ему грезилось, что по ту сторону океана есть другая земля, где люди живут свободно и счастливо.

Марк покидал гальковое побережье, трепетно прижимая к груди цветок — настоящий, живой, выкопанный с куском земли. Со времен Гражданской войны прошло восемь лет, многое тогда было уничтожено, но немногое восстановлено. Цветы с того момента не росли в Атросити. И никогда не рождались дети. Мир Марка был сколочен из камня и металла, лишь изредка и только на окраинах встречались трава и деревья, не знавшие цветения. Населяли этот мир взрослые и старики, детям здесь не было места.

До последнего момента. С Марком одно за другим произошло два чуда. Первое и самое невероятное, то, чего никогда и ни при каких обстоятельствах не должно было случиться: его жена смогла забеременеть. Супруги оказались в огромной опасности, ведь современный Кодекс не предусматривал рождения детей. Марк был уверен: власти не встанут на его сторону, если узнают о случившемся. Скрывать от общества беременность с каждым днем становилось труднее, Марк начал впадать в отчаяние, но вот произошло второе чудо — он нашел живой цветок. И воспринял это, как счастливый знак, которым жаждал поделиться с женой.

Он представлял себе, как обрадуется Ива. Как затанцуют веснушки на ее щеках от улыбки, как заискрятся ее зеленые глаза. Как она посадит цветок в какой-нибудь контейнер и будет лелеять его маленькую жизнь, обнаруженную так внезапно в этом безжизненном скованном мире. Цветок станет символом их будущего ребенка.

Дверь квартиры оказалась открытой. Марк невольно вздрогнул и сильнее прижал к груди драгоценную ношу. Тьма привычного коридора пугала его. Он шагнул в черноту. Сердце бешено колотилось от дурного предчувствия.

— Ива? — собственный голос показался чужим, никогда еще он не звучал так сдавленно.

Квартира ответила тишиной. Неужели Ива ушла на улицу? По выходным она никогда не покидала дом, скрываясь в его стенах от всего Атросити.

Марк надавил на включатель, свет лампы с щелчком выхватил из мрака следы погрома. Сдвинутый диван, задранный ковер, разбитая чашка. Недопитый кисель разлит по полу, а фарфоровые осколки белеют в лужице, словно айсберги. Рука дрогнула, земля с цветком полетела вниз и шмякнулась рядом с ними. Марк сорвался с места, рванул вглубь дома. Рассудок стал покидать его.

Глава 1. Диктатура аскетизма

Металлический щелчок, ржавый скрип двери — и луч бледного солнца просочился во тьму подъезда. Луч выхватил из мрака частицы пыли, и те игриво замерцали в свету, словно были сотканы из чего-то большего, чем просто грязь. Этим они напоминали людей, которые искрятся улыбками и кокетством, попав в значимое общество. И которым лучше не заглядывать в глаза, чтобы не увидеть в них пустоту.

Марк таких людей всегда избегал, но он и не подозревал, сколько теперь пустоты в его собственном взгляде. Сколько пустоты внутри него. Он не помнил, когда в последний раз выходил из дома, но что-то подсказывало ему, что вскоре за ним явятся контроллеры. За прогул работы должно последовать суровое наказание, и Марк, казалось, был готов даже к самому худшему: отправиться на тюремный остров. Смысла жизни он больше не видел и ждал кошмарного часа как избавления.

Моменты просветлений были самыми мучительными, ведь тогда Марк вспоминал, кто он, и мог трезво думать. Вот и сейчас в его голову въедались мысли, как же произошла осечка. Ива старательно прятала округлившийся живот под толстыми свитерами, когда отправлялась на смену на Стекольный завод. В другое время из дома она не выходила. Друзей Марк с Ивой старались не заводить еще со времен войны. С соседями даже не здоровались. Кто же тогда разнюхал? И почему, черт возьми, не идут контроллеры, которые обычно моментально реагируют на нарушения рабочего распорядка?

Дрожащей рукой Марк распахнул дверь. Он измотался в ожидании расправы, а жгучая пустота в душе требовала чем-то себя наполнить. Он залил бы ее не менее жгучим виски, но три года назад алкоголь запретили в любом виде. Продажа и употребление считались тяжкими преступлениями, и все же Марк готов был рискнуть, да где искать запретный плод?

Он шагнул на дорогу, оставив дверь подъезда незапертой. Мятая пухлая куртка серого цвета скрывала его безобразную худобу и шуршала от движений. И все же нетвердая поступь выдавала давний голод.

Солнце тлело на сером небе, в воздухе застыл шепот города. Внезапно Марка пронзила острая мысль. Мысль, будто еще не все потеряно, будто можно все исправить. И он ринулся вперед, повинуясь этому внезапному импульсу. Вверх поднялось облако дорожной пыли.

Дыхание сбилось. Марк вынужденно остановился и закашлялся, пытаясь исторгнуть скопившуюся в легких мокроту. Он чувствовал себя заплесневевшим куском хлеба. Вялые после долгого домашнего заточения мышцы забились, под ребрами заломило так, что трудно было вдохнуть полной грудью. Вдобавок засосало в желудке, как будто он сейчас втянет в себя все тело.

«Идиот», — мысленно ругнулся Марк. Его странное поведение могли заметить полицейские. А их внимание лучше не привлекать, даже когда ты не сделал ничего незаконного. Марк же не был на работе уже черт знает сколько дней, и стражи порядка обязательно выяснили бы это, пробив отпечатки по базе.

Хотя, впрочем, пускай? Может, и вовсе стоит обокрасть кого-нибудь или выйти на одиночный митинг против Кодекса, чтобы наверняка загреметь в тюрьму? Вдруг Ива сейчас на одном из островов?

Марк понял, что эти мысли будят в нем страх. И тут же стал придумывать, почему попадаться полиции все же не стоит. Вдруг Ива на самом деле сбежала из дома, когда ее пытались арестовать, и теперь прячется где-нибудь в городе? Вдруг повстанцы, о существовании которых частенько грезил Марк, нашли ее и приютили у себя? И на острова попадать не нужно.

Стало немного легче. И в то же время стыдно за свою трусость. К горлу подступил ком, но несчастный не разрыдался. Он сосредоточился и подошел к Доске Положения, каких на весь город было не меньше десятка. Коснулся большого экрана, и тот мгновенно ожил, показывая светящуюся карту Атросити.

Он начал пользоваться Доской совсем недавно. Устройство предназначалось для поиска адресов и людей, а маршрут Марка обычно ограничивался работой и домом. Из людей раньше искать было некого, пока Ива не пропала.

Стоит ли вообще пытаться?

Марк глубоко вдохнул. И вбил в нужную строку «Ива Стелла 19-20-1-18». Как и в прошлый раз, база выдала ему: объект не найден.

«Я знаю, ты есть», — с отчаянным упрямством подумал Марк, хотя каждый горожанин знал, что Доски не ошибаются.

Живот требовательно завыл, и в этот раз ему удалось обратить на себя внимание хозяина. Раз уж Марк вышел из дома, раз уж он выбрал борьбу, ему стоило следить за здоровьем. И хотя бы немного поесть. С кем именно и как бороться, он не представлял, но точно знал, где можно перекусить.

Бар номер четыре находился за пару кварталов от площади с Доской. До войны это заведение называлось «Слово не воробей», и там можно было весело провести время. Эд Кир, владелец бара, готовил первоклассные коктейли и служил своего рода миротворцем: при нем никогда не дрались, склок он не выносил, потому и дал бару такое название. После войны, когда весь мир изменился, бар стал государственным, а Эд — просто служащим общепита. Это заведение оказалось одним из немногих сохранившихся благодаря хорошей репутации.

Марк шаркал ботинками по асфальту, вяло следуя зову желудка. Сейчас ему казалось нелепым, что место, в которое он идет, до сих пор называется баром. Словно там можно выпить. Словно там можно познакомиться с веселыми завсегдатаями и посмотреть концерт. Невольно мысли сбежали в те времена, когда занятия музыкой считались законными. В молодости Марк даже пытался играть с друзьями рок, вдохновляясь успехами музыкальных групп. А потом все распалось. Потом случилась Гражданская, и музыку запретили. Как и запретили свободный выбор профессии. Марк хотел быть художником, но по способностям его направили учиться инженерному моделированию. И вот уже четыре года после аттестации он лепил в программе детали для всевозможных механизмов и даже бронекостюмов, молча проклиная свою работу.

Воспоминания мгновенно улетучились, Марк сжался: мимо прошествовал патрульный отряд. Да, эти суровые рыцари в сверкающей броне вряд ли хоть раз за жизнь посетили злачное место. Они были воплощением воли президента — строгими, аскетичными и безликими. А все эти бары, вся эта музыка и веселье растляли умы, делали их извращенными, праздными и ленивыми. Примерно так говорилось в Кодексе. Марк недовольно поморщился. После войны шел долгий процесс восстановления города, и граждане в нем активно участвовали. Всевозможные запреты казались тогда справедливыми мерами, чтобы не разразилась вторая волна. Но теперь… теперь нет никаких предпосылок к войне. А меры ужесточения лишь усиливаются, и список запретов пополняется.

Погруженный в мысли, Марк не заметил, как оказался у нужной двери. Опомнившись, он пошарил в карманах, проверяя наличие денег. Пальцы нащупали пару монет достоинством в десять центов: этого хватит на сытный обед. Хоть что-то хорошее принесла за собой война, больше не нужно искать, где дешевле. Везде продаются одинаковые товары за одинаковую цену.

Марк сошел вниз, в тень подвала, и отворил железную дверь. Барная комната встретила его тусклым освещением и тихой музыкой из магнитофона. И как это Эд отважился включить кассету в общественном месте? По закону каждый владелец музыкальных записей должен был сдать запрещенное имущество на утилизацию сразу после утверждения нового правила. Если кто и ослушивался, включал свои проигрыватели тайно, в одиночестве, запершись у себя дома. Как иногда делали Марк с Ивой.

Скромные столики пустовали, близился комендантский час. Обычно все работали до шести, не считая ночных смен на заводах, потом самые смелые и скучающие шли в бары и кисли там до половины восьмого. Затем разбредались по домам, хотя запретное время начиналось ровно с девяти. Улицы всегда пустели заранее.

За барной стойкой сидел лишь один посетитель. Некогда веселый и бородатый, а теперь угрюмый и гладко выбритый Эд глазел на Марка из-за барной стойки, начищая стакан. Марк двинулся прямиком к нему.

— Дружище, — хриплым голосом поприветствовал он и рухнул на стул.

— Парень, что с тобой стало? — удивленно спросил бармен. — Ты заболел?

— Я так скверно выгляжу?

— А то. Съешь-ка мое фирменное острое рагу, мгновенно придешь в себя.

— Рагу… — Марк задумался, обычно это блюдо у Эда получалось слишком жирным. — А есть что-нибудь еще?

— Только рагу.

— Что ж. Давай. Только не перчи уж слишком, я и без того переперченный.

Эд кивнул и скрылся в дверях за стойкой. Марк сложил руки и бессильно уткнул в них лицо. Последний раз он был здесь с Ивой.

Марк встрепенулся и огляделся по сторонам. Кассета в магнитофоне закончилась еще во время разговора с Эдом и теперь издавала лишь едва заметное шипение, но Марк четко услышал странную мрачную песню. Возможно, она так ярко всплыла в его памяти, что показалась звучащей по-настоящему?

Тут же ему стало не по себе. Какой-то странный холод вперемешку с жизненной силой влился в его сущность, заставив выпрямить осунувшееся тело. Впервые за долгие дни Марк почувствовал себя живым — но вместе с этим несчастным как никогда. И промерзшим.

Ничего не понимая, Марк огляделся по сторонам. Старенькие стены с несмелыми украшениями, муляжные окна и одинокие столики. Несколько памятных фотографий в рамках, где бар полон народу — такого уже не встретишь. И странная темная фигура в плаще с капюшоном на соседнем стуле.

Стоп. Как же Марк сразу не заметил?

Он никогда не доверял всяким «энергетическим явлениям», о которых раньше болтали его коллеги, но сейчас словно сам почувствовал мощь, исходящую от незнакомки. Все чувства вдруг обострились, и плоская серая жизнь Атросити на миг показалась объемной и цветной.

Длинное темное пальто было подпоясано и выдавало узкую женскую талию. Объемный капюшон покрывал голову, лица не было видно. То ли ум за разум начал заходить, то ли взаправду странные ощущения внушала именно она…

Внезапно случился какой-то немыслимый прилив сил, словно Марк и не голодал несколько дней подряд. Все чувства обострились и вскружили голову. И плоская серая жизнь Атросити вдруг показалась объемной и цветной. Марк покосился на незнакомку, сидевшую слева от него. Длинное темное пальто было подпоясано и выдавало узкую женскую талию. Объемный капюшон покрывал голову, лица не было видно. То ли ум за разум начал заходить, то ли взаправду странные ощущения внушала именно она…

Эд громко поставил тарелку с рагу на глянцевую поверхность стойки и пошел заново включать кассету.

— Маркус, неприлично женатому человеку так пялиться на других женщин, — донесся мелодичный голос из-под капюшона.

— Откуда ты знаешь мое имя?!

— О, я знаю не только твое имя. Я знаю тебя, каков ты есть. Твоя история написана на моих ладонях.

— Ты что, шпионишь за мной? — Марк почувствовал подступающий к горлу ком страха. Доносы не были редкостью, гражданские сдавали своих же, не понимая, что предательство никак не убережет их от собственного падения.

— Ты забавный, — промурлыкала незнакомка, но в голосе ее не было искренней мягкости и кокетства. Только холод. — Считай, что я прочла тебя по жестам.

Стало жутко и зябко, и все же доносчик не стал бы вести себя так вызывающе. Марк хмуро уставился в свою тарелку. В густом крахмалистом бульоне плавала крупно нарезанная морковь, искусственно произведенная, и пара кусков сушеного соевого мяса. Выглядело месиво не очень аппетитно, но Марк схватил ложку и погрузил ее в густой навар. Вкус оказался ярким и грубым, горькие специи были в излишке, зато бульон радовал своим жаром и густотой. Теплота разлилась по телу, помогая немного расслабиться.

— Ты пришел за пищей для желудка, а я за пищей для размышлений, — задумчиво протянула фигура.

— Как тебя зовут-то? Нечестно, что ты знаешь мое имя, а я твое — нет.

— Разве ты не знаешь меня? — удивленно спросила незнакомка, после чего словно опомнилась. — А… ну да. У меня много имен. Загадка. Проблема…

— Надеюсь, наша встреча не станет проблемой для меня, — хмыкнул Марк, отправляя в рот ложку с бульоном.

— Куда уж там, — без ехидства заметила девушка. — Ты обрел проблемы в тот момент, когда решил бороться с властью.

— Что? — Марк поперхнулся вареной морковью. — Я ничего такого не решал! Не наговаривай на меня!

— Не бойся, — она тихо хихикнула, по-прежнему не поворачивая лица. Из-под капюшона на стол упала белоснежная прядь. Марк удивился, голос явно принадлежал молодой женщине, а не седой старухе. — Я не выдам твоих намерений Атроксу.

— Будто ты лично знаешь президента, — угрюмо буркнул Марк, совершенно сбитый с толку. Он уже не знал, за что зацепиться и стоит ли уточнять, какие такие намерения ему приписывают.

— Это была ирония, Маркус. Шутка. Учись шуткам, они помогают жить. Куда уж мне докладывать на тебя великим мира сего?

На этих словах девушка повернулась.

Марк вздрогнул. Эту внешность он бы не спутал ни с чьей иной. Перед ним сидела Энигма Кларисс — преступница, объявленная вне закона за распространение экстремистских идей. В этот миг Марка напугало абсолютно все, связанное с ней. Ее уголовный статус, делающий любой контакт с ней крайне опасным. Ее внешность, далекая от человеческой. Видеть ее в живую оказалось совершенно иначе, чем на экране. На Марка смотрели красные глаза альбиноса. Ресницы на толстых веках были словно покрыты инеем, а кожа казалась не по-человечески белой: она была плотной и однотонной, как покрытие у куклы, за кожей не проглядывалось ни единого капилляра. Разве может человек так выглядеть, пусть даже альбинос? Она скорее походила на живую статую, это ощущение усиливала холодность в ее глазах.

Говорят, что белый цвет — символ чистоты, а белый свет — это сумма всех цветов радуги. Но тяжелая печаль этих глаз, неумело скрытая под маской самоуверенности, давала понять, что ни о каких семи цветах в ее душе речи идти не могло. Там не было ни единого цвета. И даже белого. Белый цвет Энигмы Кларисс — это пустота, отсутствие каких-либо красок жизни. И только радужка глаз жутко краснела на фоне белоснежного лица, словно кровь на снегу.

А чистота? С таким грузом на душе? Вряд ли.

Марк покосился на Эда, желая увидеть его реакцию, но хмурый бармен увлеченно тер и без того чистый стакан, как будто не замечая ничего вокруг. Вопреки копошащемуся внутри страху из радио доносилась веселенькая попсовая мелодия из прошлого:

Энигма смущенно поправила капюшон.

— Понимаю, моя внешность может смутить, — чуть виновато сказала она, хотя этот тон был явно наигранным. Скорее уж Марк чувствовал себя рядом с ней робким и виноватым, только сам не знал, почему.

— Так что ты там говорила о моих намерениях? — сдержанно спросил он, желая скрыть испуг.

— Ты не подумай, я тебя не виню. Такая понимающая, красивая жена — просто душка. И в лапах полицейских…

— Тебе что-то известно? — Марк не выдержал и соскочил со стула.

— Лишь то, что известно тебе, — она смерила его испытывающим взглядом. — Несчастная горожанка, тайно осужденная правительством и тайно вычеркнутая из жизни города.

— Об Иве что-то писали на Досках?

— Повтори этот вопрос еще раз, и ты поймешь, сколько в твоих словах абсурда. И мой ответ не понадобится.

Марк поник. Ну конечно, когда вообще последний раз выходили новости? А уж про деятельность правительства против граждан и вовсе никогда ничего не сообщали.

— Я уж было обрадовался, что ты знаешь все. Раз тебе известно, кто я.

— Как я могу знать все? — Энигма раздраженно дернула плечом. — Мне столько всего приходится знать, что у меня голова пухнет. Ты, между прочим, не единственный житель Атросити, и мир не крутится вокруг тебя.

— Что ты несешь? — Марк чувствовал себя в этом разговоре так, будто ему действительно подали в баре виски, а не морковную похлебку. — Кто ты вообще такая?

— Я? — Энигма хищно блеснула глазами, в очередной раз напугав Марка. В противовес этому голос ее прозвучал заботливо, как у матери. — Я та, кто утешит твое страдание. Знай, твои мысли, чувства и дела принадлежат другому человеку. И Ива тоже принадлежит другому. Как и ее мысли и та неприятность, в которую она попала. Все это — не ваше. Будьте свободны. Я отпускаю вас!

В этот момент Энигма тихо засмеялась, а Марк решил, что она — не преступница, а сумасшедшая. И ее надо не в тюрьму, а в дурдом. Вот только Комитет стабильности не делал разделений и всех ссылал на тюремные острова.

— Пожалуй, мне пора. Новую порцию чуши я не вынесу, — грубо бросил он и хотел уже встать, но что-то внутри противилось этому. Энигма казалась опасной и сильной. И самое главное — свободной. В отличие от всех прочих людей, которые попадались Марку.

— Вам обоим пора, — раздался над ухом громкий голос Эда, от которого Марк дернулся. — Осталось меньше часа до комендантского. Идите с миром.

Эд казался спокойным и безучастным. Неужели он не слышал весь этот разговор? Неужели он не заметил, что в бар к нему заглянула опаснейшая преступница? У Марка шла кругом голова. Тут он увидел, что Энигма направилась к выходу, и тут же бросился следом.

Над переулком пронесся воздушный патруль. Преступница спряталась в тени кирпичного дома, сама став тенью. Только белый подбородок выглядывал из-под капюшона, выдавая ее. Даже руки были покрыты темными тканевыми перчатками. Марк подошел.

— Чего тебе? — тут же нахмурилась она. — Иди слушать чушь от кого-нибудь другого.

— Только не говори мне, что ты обиделась, — неуверенно улыбнулся Марк.

Энигма задержала на нем задумчивый взгляд и тоже ответила улыбкой.

— Ты чудак. Нормальный давно сбежал бы, узнав, кто я. Так что тебе нужно?

— Ответы. Откуда тебе столько всего известно?

— Зачем тебе это знать?

— Это важно. Вдруг именно ты сможешь помочь мне?

— Я? — Энигма подавила смешок. Впрочем, наигранный. За всеми ее шутливыми позами и дерзкими фразами Марк разглядел растерянность и печаль.

— А я, быть может, помогу тебе? — сказал он неожиданно для себя.

Энигма стала серьезной.

— Марк, в чем ты поможешь мне? Ведь ты — всего лишь мысль в голове человека. Ты фантом, миг, как и все живое вокруг.

— Пусть так, — решил подыграть Марк, хотя ему сейчас было не до философствований. — Но почему бы двум фантомным мыслям не помочь друг другу?

Энигма надменно ухмыльнулась.

— Потому что мы не равны. Ведь ты — моя мысль, Маркус. Зачем мне тебе помогать?

Марк опешил от такой наглости, а Энигма не дождалась ответа и двинулась прочь. Он тут же последовал за ней. Крепко зацепила его эта чокнутая, обидела даже, но он решил во что бы то ни стало добиться от нее искренности. Энигма играла с ним, должно быть, так же она играла с законом — иначе почему ее до сих пор не поймала полиция? Эту девушку объявили преступницей вскоре после Гражданской, и все же она до сих пор была на свободе. И пока что Марк видел в ней единственную надежду встретиться с Ивой.

Когда они проходили под железным мостиком, соединяющим два окна соседних кирпичных зданий, он ускорил шаг и перерезал путь Энигме, встав к ней лицом.

— Ты что, правда думаешь, что все горожане, все их дела, все события, весь Атросити — в твоей голове? И этот мой вопрос — тоже выдуман тобой?

Она глядела с большим любопытством. Неужели испытывала его? Неподалеку тем временем пронзительно засвистели тормоза воздушного трамвая: он скатился по рельсам к надземной остановке.

— Почему ты просто не оставишь меня в покое? Я ведь несу чушь, просто забудь и иди своей дорогой.

— Твоя чушь не дает мне покоя, — неохотно признался Марк.

Энигма смерила его оценивающим взглядом. В котором вроде бы даже мелькнуло одобрение.

— Любопытство — добродетель, — она задумалась. — Сейчас мало кто способен откликнуться на его зов.

Марк выжидающе скрестил на груди руки.

— Ну так что? Ты мне ответишь?

— Мой дорогой друг, — Энигма слегка улыбнулась. — Ты абсолютно прав, что не веришь в такое. Потому что это не правда. И в этом вся прелесть! Любой бы сошел с ума, если бы контролировал каждую свою мысль. Ну а человек, который уже сошел с ума, и вовсе раб своей головы. Ты ведь такого мнения обо мне, верно? Думаешь, что я сумасшедшая?

Марк смутился, но отрицать не стал. Не время для любезностей.

— Я не слетела с катушек, — гордо заявила Энигма. — И человек, чьей микровселенной мы являемся, тоже. С ним нечто другое.

— Так, — нахмурился Марк. — А вот с этого места подробнее.

— Я пошутила в начале, чтобы удивить тебя, — она невинно пожала плечами.

— В чем именно? — мозг начал закипать. Впрочем, еще с самого начала этого странного общения.

— В том, что ты — моя мысль. Мы оба — жители этого мрачного Города Мыслей.

Они продолжили путь, отмеряя шагами расстояние от бара номер четыре до неопределенной точки, к которой фарфоровая кукла наметила свой курс. Мимо мелькали серые стены высоток и темные переулки, а над головой между крышами зданий — мутное небо. Марка одолевало уныние, но он старался гнать его прочь. И шел, хмурясь и спрятав руки в карман штанов.

— Допустим, что ты права. Что мы — часть мира мыслей некоего человека. Но зачем тогда этот человек устроил в своей душе такой… распорядок? — на последнем слове Марк презрительно хмыкнул.

— Ты хотел сказать «беспорядок»?

— Да. Только язык не повернулся.

— И я понимаю тебя. Порядок или хаос окружает нас? Посмотри, в океане полный штиль, а в Атросити — диктатура аскетизма. Разве это можно назвать беспорядком? — тут же она сама ответила на свой вопрос. — О, да! Если душа застыла — это полный бардак.

— Тут все страдают! Зачем делать свою душу вместилищем страданий?

— Ты стремишься найти виновного и приписать ему все свои беды, но это неправильно. Мы все — одно целое. И мы все виноваты, что так произошло.

— Я все понял, — Марк торжественно потряс указательным пальцем. — Ты из какой-то секты, считающей бога — человеком, а людей — его мыслями. Слыхал я уже идеи насчет единства всего сущего, и кто их вещал — тех нет уже, кстати. А если говорить серьезно, то не я занимался выборами президента. Поэтому не я виноват в том, что происходит с городом. Партии верховодят всем, назначают, кого попало, а простые люди отдуваются.

Марк удивился тому, насколько он осмелел рядом с новой знакомой. Сейчас он в открытую выразил свое недовольство властью. Подобное — кратчайший путь до тюремного острова.

— О, Марк, — с неожиданным сочувствием издала Энигма. — Я тоже не в восторге от нашего правительства. Хотя бы потому, что уже много лет мне пытаются подпалить хвост. Но все мы виноваты, и точка.

— Я не виновен! Я просто хочу жить спокойно и безопасно. Рядом с Ивой.

— В таком грязном и отвратительном мире это невозможно.

— О-о нет. По-моему, этот мир слишком чист.

— Я не об этом! — резко вскинула руки Энигма, теряя терпение. — Я про мир, который извне. Про внешний мир. Мир, полный боли и зла.

— Как это похоже на Атросити, — не унимался Марк.

Внезапно из-за переулка раздался шум и грохот. Путники моментально юркнули за ближайшие мусорные баки и прижались к стене.

— Что там? — спросил Марк с колотящимся сердцем.

— Тс-с, — Энигма прижала к губам холеный указательный палец.

Они аккуратно высунулись из-за укрытия. Неподалеку явно шла борьба, топот и вопль разносились по улице, отражаясь от серых домов. На противоположной стене развернулся жуткий театр теней.

— Я невиновен! — визжал неизвестный.

— Брось палку и сложи руки за спину, — потребовал механический голос.

Энигма потянула Марка за собой в укрытие.

— Высовываться опасно. Стражи порядка не любят, когда кто-то застукивает их за делом.

Марк не стал возражать. Теперь ему действительно было за что цепляться, и рисковать понапрасну жизнью и свободой он не хотел. Теперь уже не из страха, а потому что действительно разглядел путь.

Когда улица стихла и опустела, они двинулись дальше.

— Кого полиция поймала на этот раз?

— Своего, — с тоской ответила Энигма, опуская глаза. — Когда-то это была хорошая, сильная мысль.

— Откуда ты знаешь, ты же ничего не видела?

— Я догадываюсь. В Атросити уже переловили всех преступников. Остались только без вины виноватые.

Она знала слишком много. Но действительно ли в этом был замешан тот мистицизм, о котором шла речь ранее?

— Ответь, откуда тебе все известно? — потребовал Марк. — Иначе я не отстану!

— Не все. Далеко не все.

— Откуда знаешь меня? Ты что, мысли читать умеешь?

Энигма рассмеялась.

— Может и так. Умею. Доволен?

— Нет. Скажи правду!

Она устало покачала головой.

— Что с тебя взять? Скучный ты, не даешь разгуляться фантазии, — Энигма поправила капюшон, чтобы тот полностью скрывал лицо. — По имени тебя Эд назвал, когда приятного аппетита желал. Что женат — увидела на руке клеймо. А что жена твоя пропала, по твоему несчастному виду догадалась.

Похоже, они с барменом знали друг друга. Тогда понятно, почему Эд был спокоен.

— Может, меня с работы выгнали? Или я кого-то другого потерял, поэтому выглядел несчастным?

— Слушай, я просто прочла это по твоим глазам, ясно? Как и то, что ты не хочешь мириться с судьбой. Теперь отстань.

Но Марк не отстал и продолжил следовать за ней. Они вышли к большому бежевому зданию, похожему по стилю на древнегреческий храм. Светлые мраморные колонны тянулись к крыше, под которой все четыре этажа занимала Химическая школа города. Стереобат вел к массивным узорным дверям, запертым на ночь. Раньше здесь учили художников и музыкантов, теперь — будущих работников Химического предприятия, где лекарства изготавливали наравне с пластмассой, каучуком и шинами. Марк подозревал, что вскоре эту школу закроют, ведь после войны не родилось ни одного ребенка, а прежние ученики однажды получат аттестаты.

Марк тяжело вздохнул. Он помнил эти стены изнутри, еще с тех времен, когда учился играть на гитаре. Когда здание звалось Творческой академией. Правда, безликие стеклянные высотки уже тогда теснили ее со всех сторон. Индустриализация шла полным ходом, людей переселяли из центра в такие многоэтажки, а на местах их домов возводили заводы. Марк был слишком маленьким и беззаботным, чтобы понять, к чему все ведет. Иначе он не пропускал бы уроки музыки, стараясь впитать каждую мелодию, до единой ноты, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь.

— Черт, — он внезапно опомнился. — Мне же отсюда до дома час ходьбы! — Марк по привычке глянул на руку, хотя забыл часы дома. — Сколько времени?

— Ты в любом случае не успеваешь, — сказала Энигма на ходу, она даже не обратила внимание на бывшую академию. — Похоже, избавиться от тебя пока не получится. Идем, я знаю безопасное место.

Марк засомневался — но только на миг. И отправился вслед за ней, уходя неизвестными тропами от известной серой стабильности.

Глава 2. Смертельно больные надеждой

Городской остров рассекала одна-единственная пресная река, извилистая и неравномерная. Несколько мостов в разных частях города пересекали ее: одни были меньше и проще, другие массивнее, в зависимости от ширины русла. Чаще всего ими пользовались водители грузового транспорта. Ни наземных автобусов, ни тем более личного авто ни у кого не было. Автомобили прошлого гнили где-то на окраине города, навещая лишь в грезах и снах несчастных автолюбителей.

Марк осознал, что со времен Гражданской ни разу не ходил по мосту. Трамвайная остановка, откуда он выезжал на работу, находилась рядом с домом. Продуктовый тоже стоял поблизости, так что до сегодняшнего дня просто не было повода. Энигма привела его к городской границе, дальше путь лежал через мост — заброшенный, старого типа, во многих местах обвалившийся. Марк удивленно глядел на дыры в бетоне, из которых торчала арматура. Через них, как через окно, можно было взглянуть на мутную воду реки.

— Давно я не видел развалин, — произнес он, обойдя одну из дыр.

— Ну, ты же не на окраине живешь, — Энигма указала рукой вперед. — Там за бетонным бугром еще одна дыра, смотри не упади.

— Я слышал про заброшенную часть Атросити, но видеть это так странно. Почему правительство не облагородит эти земли?

— Наверное, на ремонт пока не хватает ресурсов. Много рабочих попало в тюрьмы. Роботы им на замену производятся медленно. И, знаешь, пожалуй, в этом нет смысла. В облагораживании. Заброшенную часть просто некем заселять, жителей с каждым годом становится все меньше.

Марк тяжело вздохнул и открыл было рот, чтобы сказать что-то. Выразить боль и сожаление, пожаловаться на власть и на судьбы людей. Печально заметить, что заброшенные кварталы можно было бы снести и вырастить там плодовые деревья, если б только удалось очистить от яда землю. Но у него словно ком в горле застрял, и он промолчал.

— Понимаю твои чувства, — от Энигмы не ускользнул его вздох. — Но мне есть чем тебя подбодрить.

— Опять скажешь, что мои страдания принадлежат другому человеку?

— Нет, — она спокойно отреагировала на колкость. — Я тебя кое с кем познакомлю.

Марк насторожился. И только сейчас он заметил, что из-под моста по воздуху тянется дорожка дыма.

Они спустились к реке и словно попали в иной мир. На берегу раскинулся маленький городок из блоков-контейнеров и тряпичных палаток. Посреди лагеря в круглом ржавом баке горел костер, который сторожил пожилой бородатый мужчина невысокого роста в беретке, резиновых сапогах и потертом клетчатом пальто.

В висках от напряжения пульсировала кровь, увиденное казалось не настоящим. Неужели это те самые повстанцы, о которых Марк мечтал в самые черные дни? Радости он не испытал. Лагерь казался жалким, грязным, ненадежным, а старик выглядел не как герой, а как бездомный. К удивлению Марка начало примешиваться отторжение и страх заразиться какой-нибудь пакостью. Улицы города постоянно обеззараживались, жители прививались, здесь же, в забытом властями закутке, наверняка убежище нашли не только люди, но и болезни.

— Ты жива, — кивнул старик, когда Энигма подвела Марка к очагу.

— Ты жив, — с улыбкой ответила она.

— А это кто с тобой? — недоверчиво спросил костровой.

— Простой горожанин. Он не успел попасть домой до комендантского часа, поэтому я его взяла с собой.

— И надолго ты здесь? — обратился старик к Марку, глянув маленькими черными глазками из-под разросшихся седых бровей.

От него разило потом, углями и жженым металлом. Марку стало неловко. Мало того, что он был незваным гостем, так еще и нос воротил. Надо было как-то себя пересилить.

— Как она решит, — и кивнул на свою спутницу.

— Что ж, пускай. А как тебя звать?

— Дистрофик он, так и зови, — вмешалась Энигма. — Ты погляди, как висит эта куртка! Он переждет здесь ночку да пойдет, хорошо? С нас обоих помощь, естественно.

Старик задумчиво прищурился. Напряженный момент затянулся. Тут Марк обратил внимание, что из палаток выбрался еще один дед и парочка кутанных в шали женщин. Они испуганно глазели в сторону костра. Неужели Энигма живет здесь, с ними? Для такого захолустья она выглядит слишком чистой и ухоженной.

— Пускай, — повторил костровой. — Идите рыбачить, тогда уж. Мы не рассчитывали на еще один голодный рот.

— Р-рыбачить? — смутился Марк, словно ему предложили собирать падаль.

Старик посмотрел на него снисходительно и ухмыльнулся, отчего Марк почувствовал себя каким-то сопляком. Энигма пихнула его локтем в бок и повела за собой к хозяйственному складу.

— Энигма? — на ходу обратился Марк. — Но ведь рыба отравлена со времен войны! Как и земля.

— С ними все в порядке, — ответила она, не оборачиваясь.

— Но это же неправда!

— Правда. А если не веришь, то что предлагаешь взамен? — тут Энигма остановилась и серьезно посмотрела в его глаза. — Голодать?

Марк растерялся.

— Но не жрать же яд, верно?

— Яда нет, понятно? И не вздумай поднимать эту тему здесь.

Они добрались до нужного блока-контейнера, взяли оттуда пару удочек и лопату. Всю дорогу к реке Марк думал про слова Энигмы, а внутри копошились сомнения и страх. Как узнать, врет она или нет? Сама она выглядит вполне здоровой, чего, впрочем, не скажешь про кострового и тех троих. Взглянуть бы на других бродяг.

— А где остальные? — спросил Марк, вонзив в землю лопату. — Лагерь явно рассчитан на большее количество людей.

— Здесь остались только старые и слабые, остальные ушли рыть туннель. Они делают тайный ход на случай, если сюда нагрянут полицейские, — ответила Энигма и добавила пугающе спокойно: — А однажды они обязательно нагрянут.

— Вот как… А как зовут кострового?

— Щербатый. Здесь имен нет, только прозвища. Все они зависят друг от друга. Да настолько, что лучше настоящих имен не знать, вдруг кого-то из местных поймает полиция и начнет допрашивать. Понимаешь?

Марк кивнул и в очередной раз погрузил острие лопаты в глинистую почву. Вперемешку с землей он отбрасывал в сторону мелкие корешки и каких-то жуков.

— Могла бы мне получше прозвище дать.

— Не жалуйся, — улыбнулась Энигма, собирая накопанных червей в банку. — Зато оно хорошо тебя описывает.

— А тебя как здесь называют?

— Ко мне особо не обращаются и особо меня не называют. Они ведь знают, кто я такая на самом деле. Энигма, экстремистка из криминальной сводки. Хотя Щербатый пару раз обозвал меня Белоснежкой. Банально, правда?

— В любом случае, не так банально, как есть отравленную рыбу.

— Не отравленную. И ты можешь не есть ее, кстати.

— Так и поступлю.

Вскоре они закинули удочки. Марк до сих пор никогда не рыбачил, поэтому старательно повторял за Энигмой. Обучение новому делу взбодрило его, и на миг он даже почувствовал себя несмышленым мальчишкой, еще не знающим бед большого мира. Но это призрачное сладкое ощущение быстро улетучилось, и вновь в голову ворвались мысли о речном загрязнении.

Тем временем солнце клонилось к закату, и над водой запорхали ночные мушки. Рыба выпрыгивала из воды, приманенная насекомыми, и иногда попадалась на крючок рыболовов.

— Я схожу с ума, — не выдержал Марк. Его прежний мир рухнул. Сначала исчезла Ива, потом он связался с преступницей и попал в какой-то странный лагерь под мостом. Реальность казалась чужой как никогда прежде, а белое эксцентричное создание, притворяющееся человеком, вдруг стало единственным связующим с этой реальностью.

— Это самое скверное, — ответила Энигма. — Сходить с ума и знать об этом. Куда лучше полностью отдаться сумасшествию, не ведая тягот разумной жизни.

Марк угрюмо уставился на поплавок.

— Кто эти люди, что живут здесь?

— Уставшие. Многие из них потеряли близких. Прямо как ты. Поэтому они покинули свои дома, чтобы хотя бы немного глотнуть свежего воздуха, хоть ненадолго ощутить себя по-настоящему свободными. Думаю, они почуют в тебе своего и вскоре позовут к себе. Но я на твоем месте этого делать не стала бы.

— Почему?

Энигма наклонилась к нему и понизила тон.

— Они смертельно больны надеждой. Надеждой взять от этой жизни последний кусок, который не будет слишком горьким. Эта надежда их убивает. Самое угнетающее зрелище — смотреть, как умирающий в последнюю минуту своей жизни притворяется здоровым и счастливым.

Марк осуждающе посмотрел на нее.

— Зачем ты так говоришь?

— Они сами прекрасно знают об этом, — Энигма пренебрежительно махнула рукой. — Они сами называют себя «лагерем островитян». Потому что долго им не удастся скрываться от полицейских, и когда их поймают, то обязательно отправят на тюремный остров.

— Почему же они не переходят с места на место?

— Переходят, но редко. Лагерь не очень подвижен из-за немощных и стариков. Раньше они жили в глубине заброшенной части, там безопаснее, но со временем стало нечего есть. Нужда тянет их к городу. А город скалит зубы и ждет, когда сможет без особых усилий схватить их.

— Ну, тебя-то город никак не может схватить, — справедливо заметил Марк. — Уже столько лет.

— Ну, я же одна. Да и я — не вы.

Марк не понял, что она имеет в виду, но допрашивать не стал. Этот разговор вызвал в нем холодную дрожь, которую раньше он никогда не испытывал, и потому совершенно не хотел продолжать тему.

Вскоре лагерь ожил. Несколько мужчин и женщин в болоньевых куртках и старых пальто стянулись под тень моста, о чем-то беседуя с Щербатым. Со стороны лагеря слышались скрежет металла и шорканье губки о посуду. И тихие голоса, которых было не разобрать.

— Привет, — вдруг раздался над головой мягкий, хотя и с хрипотцой, женский голос.

Марк обернулся. К ним незаметно подкралась черноволосая девушка лет двадцати, в потертых штанах, коричневом балахоне и какой-то большой посудиной в руках. На вид вполне здоровая.

— Удалось что-то поймать? — с надеждой спросила она.

Марк кивнул.

— Тогда помоги мне, пожалуйста, друг.

Марк слил воду из ведра и высыпал улов в принесенный тазик, с подозрением таращась на блестящие чешуйчатые бока. Затем девушка попросила его отнести рыбу на полевую кухню, так что Энигма временно осталась рыбачить одна. Она даже не оглянулась в их сторону.

— Я рада, что у нас новенький, — призналась девушка по пути. — Ты ведь теперь один из нас.

Марк растерялся, ему вовсе не хотелось причислять себя к этим бродягам.

— Да я больше с ней, — кивнул он в сторону Энигмы.

— С ней? — у девушки удивленно округлились глаза. Она вдруг выхватила у Марка посудину, шепнула «спасибо» и быстрым шагом направилась к огню.

— Мог бы ты предположить, что юной Миле всего двенадцать лет от роду? — спросила Энигма, неотрывно смотря на поплавок, когда Марк вернулся.

— Двенадцать? Не может быть!

— Неужели ты никогда не задумывался, куда делись дети, рожденные незадолго до войны?

— Они как-то постепенно исчезли, я даже не заметил, как мир вдруг лишился детскости… А они, оказывается, вон как…

— Да. Выросли — и очень быстро. Мир не дал им побыть детьми.

Марка невольно передернуло. Он взял удочку и принялся насаживать нового червя, желая отвлечься от мрачных мыслей.

— Похоже, тебя тут побаиваются.

— Ну, если только чуть-чуть, — Энигма дернула удочку, и в воздухе блеснул пойманный окунь. — Видок у меня странный, я стараюсь лишний раз не раздражать великодушных хозяев лагеря.

— А мне подумалось, что дело в твоем криминальном статусе.

— Ха! Подумаешь. Мы тут все преступники, разве нет?

Марк недовольно сморщил рот. Неужели он упустил момент, когда сам стал частью преступного мира?

— Да не волнуйся ты так. Завтра вернешься домой, заживешь прежней жизнью.

Эти слова Марк услышал уже как будто издалека. Его увлек поток тяжелых мыслей. Мыслей… это слово не давало ему покоя. Неужели он правда мысль в чьей-то голове, и детство его, такое яркое, не похожее на мрачную реальность современного Атросити, было лишь… зарождением новой идеи? Или новой извилины? Что есть его жизнь? И чего она стоит?

Над лагерем разносился потрясающий, ни с чем несравнимый запах костровой ухи. Этот запах воззвал к самым теплым и сокровенным воспоминаниям Марка, к далеким призрачным временам, когда он сидел на кухне за столом, и ноги его еще не дотягивались до пола, а мать готовила рыбный суп и читала ему нотации. Так выражала она заботу, и Марк отдал бы многое, чтобы вновь услышать этот недовольный скрипучий тон. Чтобы вновь почувствовать, что его жизнь в руках другого человека, любящего и сильного, как казалось на тот момент. Что любые его проблемы можно возложить на всемогущие плечивзрослого, а самому спрятаться от большого мира в играх, где уже его власть не имеет границ.

В те времена продукты еще не были искусственными, и даже простая буханка хлеба — настоящего, не того, что теперь продают в магазинах — в воспоминаниях Марка была в сто раз вкуснее, чем самое замысловатое блюдо из суррогатов. И все из-за войны, лишившей этот мир цветения и животных. Марк вдруг понял, что не сможет отказаться от лагерного ужина.

Энигма принимала пищу отдельно от всех, и он предпочел поесть в ее компании, хотя его звали к общему костру.

— Шел бы к ним, — сказала отшельница, когда Марк с металлической миской уселся рядом на ящик. — Когда еще у тебя будет возможность поговорить с авантюристами?

— А ты чем не авантюрист? — пошутил Марк, хлебнув ложку жидкого бульона. — Да и я тебя больше знаю, чем их.

Энигма по-доброму усмехнулась, но ничего не ответила. После ужина всем выдали по чашке кислого витаминного отвара с сухарем и сразу потушили очаг, чтобы огонь не привлекал возможное постороннее внимание. Тьма вытолкала солнце за горизонт, и яркий огонек мог выдать лагерь даже дальнему наблюдателю.

Отвар, сделанный на основе мха, растущего под мостом, казался мерзким. Но напиток согревал и бодрил, так что Марк с благодарностью пил его, закусывая черствым сухариком. Энигма сидела рядом, уже успев опустошить свою чашку. Они расположились на большом валуне возле берега, наблюдая за дальним неоновым сиянием города.

— Вот скажи, — издал Марк, умяв последние крошки сухаря. — Правда, что раньше мир выглядел совсем по-иному? Я имею в виду, не до Гражданской, а еще до нашего с тобой рождения. Мать мне читала сказки о том времени, когда мир был настолько огромен, что в нем умещалось несколько океанов. И жили в нем великие люди, отважные воины, искусные ремесленники и даже… даже волшебники! И создания! Удивительные, магические. Те самые, от которых произошел… ну, Первородный Зверь.

При упоминании страшного создания, терроризирующего Атросити по сей день, Марк с трудом проглотил слюну.

— Первородный Зверь не произошел от волшебных созданий, он появился из-за Гражданской войны, — поправила Энигма. — То, о чем ты говоришь, Марк — не что иное, как детство нашего мира. Время самой бурной фантазии и самых ярких впечатлений. Когда чувства и мысли — настоящие, искренние, а в каждом событии видится частичка некоего волшебства. Как я любила это время.

Она печально вздохнула.

— Ты так говоришь об этом, словно сама все видела. Сколько тебе лет вообще? На вид так не больше тридцатника.

Энигма скинула капюшон. Ее волосы снежной лавиной рассыпались по всей спине до поясницы. Темнота — верный друг для всех, кто неправильно выглядит и неправильно себя ведет. Похоже, Энигме стало спокойнее в сумерках, и теперь она манерно поправляла прическу. Но все же даже густая тьма не могла до конца приглушить ее белоснежность.

— Ну, скажем так, я старше Щербатого.

— Врешь!

— Не все живут одинаково долго, Маркус. В нашем мире уж точно. Хотя, порой, некоторые настолько молоды душой, что спорят с отведенным им сроком. Щербатый как раз из таких, поэтому бездомные и тянутся за ним.

Марку жутко захотелось посмотреть криминальную сводку. Не то, чтобы он сомневался в честности новой знакомой, но он предпочел бы лично увидеть дату ее рождения в электронной базе.

— Похоже, я заразился твоим безумием. Начинаю верить твоим словам про устройство мира. Ты слишком убедительна.

— Да ну?

Он неопределенно пожал плечами.

— Я такое мало кому говорила, потому что это прозвучит очень глупо и наивно. Но я верю, что в том… другом мире, материальном, тоже было детство. Не нашего человека, а всего мироздания. Природа, простор, героические события, благородные рыцари и даже, возможно, мистические создания. Не зря же люди столько писали о них в своих мифах и преданиях? Древность — колыбель мистики и матерь фантазии. И, может, бог, в которого верят… ну, настоящие люди… может, он тоже человек? Со своими людьми-мыслями. И он тоже когда-то был ребенком. А потом он вырос и оставил созданный им же мир.

Энигма тяжело вздохнула, уже в который раз за этот вечер, а энергия, которая наполняла Марка в ее присутствии, похолодела.

— Современный мир полон зла и отчаяния, — она понурила голову. — В нем столько бесчеловечности, равнодушия и корысти. Я задыхаюсь, когда думаю о нем. В нем задыхается доброе человеческое чувство.

Марк начал трястись от холода, что наполнил его. Ему совсем не понравились подобные перепады душевных температур, но он не мог замолчать или перевести разговор на простую тему. Он хотел узнать как можно больше о жизни, которую до сих пор так слепо вел.

— Зачем человек сделал свой внутренний мир отражением внешнего? Так мы совсем растворимся в пространстве, сольемся с ним и исчезнем. Нутро должно спорить с тем, что извне!

— Этот мир — не отражение внешнего, а его следствие. Что-то там случилось плохое — и у нас произошла Гражданская война. Столкновение противоположных, несовместимых мыслей и идей. Кризис личности. Потеря внутренних ориентиров. Абсолютный хаос. Поэтому Атрокс и устроил чистку. Жестко и без компромиссов. Многих ни в чем неповинных людей он отправил в тюрьмы наравне с опасными преступниками. Он начал вводить запреты один за другим. Его волнует только одно — порядок. В своей одержимости он не дает случиться новому. И поэтому Атросити пустеет и засыпает. Вернее, он уже спит, Марк. Если ты сможешь меня понять — наш микрокосм находится в коме. Он умирает.

— Понимаю, — хмуро буркнул Марк. — Теперь я не удивлен, что ты объявлена вне закона. Не каждый способен вынести подобные знания и не сойти с ума.

— Не удивлен? А я до сих пор в недоумении! — с негодованием воскликнула Энигма. — Я не сделала ничего плохого городу. Я лишь… ох, как это трудно понять. Что я за существо, Марк? И за что я существую?! Я страдаю, меня выворачивает наизнанку от того, что творится извне, и того, что происходит внутри. Все эти тотальные несправедливости и жестокость меня убивают. Я уязвлена так, как никогда прежде. И мое состояние влияет на Атросити. Видимо, в этом мое преступление.

— Поэтому мне так холодно, когда ты грустишь?

— Да. И поэтому люди не очень-то любят со мной общаться. Ну, только если я не весела — тогда уж это настоящий праздник для всех, кто рядом. Но я так давно не смеялась по-настоящему.

— Мне нравится с тобой общаться в любом случае, — сказал Марк, желая приободрить ее. — И все же, я думаю, дело в твоей осведомленности. Как там сказано в криминальной сводке? «Проповедует вредительские учения».

Он посмотрел в небо. Черное, мутное. Тяжелые облака отражали бледное сияние ночного города, но эти цветовые пятна лишь наводили тоску. Ни одного просвета, ни единой звезды.

Энигма тяжело вздохнула.

— Что-то я разоткровенничалась с тобой.

— Это не страшно, я же не полицейский.

Внезапно, словно в ответ на эту фразу, над головами тихо зашелестели двигатели небесных байков, засияли холодным лучом фары над мостом. Марка от страха сразу бросило в жар. Днем, когда он вел себя, как обычный горожанин, не нарушал маршрут от дома до работы и не говорил лишнего, полицейские казались строгими учителями, следящими за тем, чтобы он не сбился с верного пути. А сейчас, во тьме комендантского часа, вдали от дома, Марку почудилось, будто слышит он не небесные машины, а шорох от лап кого-то опасного, хищного, крадущегося в тени, чтобы поймать его, как добычу. Он надеялся, что шорох скоро удалится, но вместо этого звук усилился, встретивши сопротивление асфальта на мосту. Глухой и короткий стук приземления. Тишина, а затем — шаги. Жесткие, с металлическими нотами.

Энигма рядом не шевелилась и словно перестала дышать. Другие жители лагеря, которые еще не спали, тоже замерли, чтобы не издавать шум. Сердце бешено колотилось и молило бежать, спрятаться в одном из блоков-контейнеров, но ноги оцепенели и правильно сделали. Лишние движения могли привлечь внимание пришельцев.

Мост скрывал сами байки, фар напрямую не было видно, но аура света распространилась в воздухе, и это сияние казалось ядовитым, опасным. В нем бродили мутные тени полицейских, словно роботы-призраки. Поверхность реки мерцала, отражая искусственное свечение. Стук, еще один, твердый, уверенный и хищный, но к счастью, не так близко, как могло быть. На том же берегу, но ниже по течению спустился один из патрульных. Свет выдавал его силуэт на фоне кромешной тьмы, слабо отражаясь от гладкой брони.

Ходили слухи, что полицейские могут видеть в темноте. Будто линзы в их шлемах дают им такую возможность. Марк сейчас поверил в правдивость этих слухов. Спустившийся шел без фонаря, но все-таки ни Марка, ни остальных он не разглядел. Наверное, ночью полиция видит не так хорошо, как днем. Не так далеко. Неспроста их небесные байки были снабжены фарами.

Над мостом раздалось неразборчивое механическое бренчание. Спустившийся полицейский что-то ответил на языке роботов и двинулся обратно к лестнице, ведущей на мост.

Вновь зашелестели моторы: так ровно и тихо, словно работали на электричестве. Хотя запах бензина выдавал старые модели с двигателями внутреннего сгорания. Таких небесных байков в Атросити становилось все меньше. Марк облегченно вздохнул, когда тихий шелест стал таять и затем полностью растворился в ночи.

Глава 3. Крадущееся нечто

Свет восходящей звезды всегда был для Марка спасительным. Прямо перед его окнами стоял другой дом, поэтому солнце никогда не заглядывало напрямую, но достаточно было лишь малого его свечения в распахнутые окна, чтобы Марк успокоился. Ему часто снились кошмары, часто он в каком-то оцепенении ждал рассвета, холодея от каждой тени. Электрический свет не спасал. Ива, такая теплая и солнечно-рыжая, тоже не всегда могла вырвать мужа из странного состояния. Этим волшебством владело лишь солнце.

В выходной день, с первыми лучами рассвета, Марк сладко засыпал, забыв ночные тревоги. В будние дни, пусть и измотанный бессонницей, он радовался бледному диску на небе, жадно вперившись в окно, пока воздушный трамвай вез его на работу. И всякий раз, когда наступали такие дни, Марк поражался равнодушию остальных людей. Они словно не замечали солнца. Не замечали, какое это чудо — проснуться живым и увидеть волшебный свет на горизонте. Они как будто не чувствовали крадущееся по ночам нечто, которое навевало страшные мысли о смерти.

Сегодня Марк спал крепко и без сновидений. Видимо, кошмары начали воплощаться в жизнь, и теперь им не за чем было терзать его по ночам. Ивы нет. Он скрывается под мостом с изгнанниками города, и все они — лишь мысли какого-то не очень здорового человека. Марк хмурился, думая обо всем этом.

И все же рассвет, к которому убегала сейчас река, его подбадривал. По небосклону разливалось яркое солнечное пламя, языки которого касались реки, и вода в ней горела подобно небу, став похожей на волшебный родник. Такого в городе не увидишь.

Сказочное видение быстро развеялось, стоило солнцу оторваться от горизонта и нырнуть в омут вязких тягучих облаков.

Энигма куда-то подевалась, и когда Марка позвали завтракать, он не смог найти никакого оправдания, чтобы отказаться. Пришлось взять тарелку с сомнительной жижей, отдаленно напоминающей кашу, и встать рядом с бродягами вокруг бочки, огонь в которой погасили сразу же, как только еда приготовилась.

Все они вели себя так, словно ночью ничего не случилось. Будто не было никаких полицейских, оставивших на берегу фотоловушку. Щербатый тут же сообразил, что к чему, и сразу после отлета патрульных решил образовавшийся вопрос. Он прокрался в слепую зону камеры и тыкнул ее палкой, так, что она уткнулась линзами в землю. Теперь ее датчики не могли уловить движений, выводящих ее из режима сна. Главное — не подходить к этой штуке близко, не шевелить камни, на которых она лежала. Но Марку эта вещь все равно не давала покоя.

— Помните осень? — вдохновенно говорил обросший мужчина не старше сорока лет, с соломенного цвета волосами и фингалом под глазом. — Это таинственное время, напоминающее природе о том, что пора отдохнуть.

— Отвратительный сезон, — сморщила нос высокая тощая женщина в теплой вязаной шапке, ковыряя ложкой в металлической тарелке. — Он похож на старость.

— Нет же. Это знак, что вскоре все начнется заново.

— Это знак конца.

Марк не был ни на чьей стороне, но этот спор воскресил в его мыслях образ зеленых деревьев, чуть тронутых ржавчиной, золотом и румянцем. В конце лета бывало не менее холодно, чем в начале осени, но почему-то именно осенние холода дарили деревьям удивительные краски. Это выглядело оправданием осени перед тем, как утопить мир в промозглых дождях, но Ива очень любила это время. Она всегда надевала желтый дождевик, чтобы быть похожей на осенний лист, и в резиновых сапогах смело бегала по лужам, словно все еще училась в средних классах. Быть смешной она не стеснялась. Даже когда ветер ронял все листья на землю, чтобы после их втоптали в грязь, и мир чернел, она оставалась радостным осенним листком. А затем выпадал снег, и тогда осенняя хандра, которой страдал Марк, отступала, похороненная под снежным ковром. Он и не замечал, как Ива помогала ему преодолевать самое ненавистное время в году.

Теперь же все было одинаковым. Ни осени, ни весны, ни зимы, ни лета. Лишь странное, душное и сухое, ни морозное и не горячее, а какое-то… никакое. Как бледное дневное солнце, которое не слепило и не грело. И постоянный ночной холод.

В потоке мыслей Марк и не заметил, как в его руках оказалась царапанная эмалированная кружка, дымящаяся моховым напитком. Теперь бродяги вспоминали о том, как до Гражданской во дворах резвились дети.

«Они непременно спились бы, — подумал Марк про собравшихся. — Если бы только можно было где-то достать спирт».

А все-таки хорошо, что такой возможности у них не было. И они стояли с философскими, меланхоличными выражениями на лицах, предаваясь дурману грез о прошлом. Марк вдруг ощутил себя частью этого странного подмостового братства.

Энигма появилась незаметно, словно все время присутствовала на утреннем собрании. Марк увидел ее, когда она вслед за остальными пошла мыть тарелку в реке. Он бросился к ней, поприветствовал, но допрашивать не стал. Думал, сама все расскажет.

Она лишь таинственно улыбнулась и запела, полоща посуду в воде:

— Не хочу я умирать, — тут же ответил Марк, отряхивая тарелку. — Хочу без смерти начать новую жизнь. Вместе с Ивой.

Под мостом в речке заплескалась рыба. Издалека доносились гудки и шипение Тканевого завода — необычное для него оживление. В последние годы этот завод заметно снизил деятельность, не хватало работников. Марк думал, что всему виной было форсированное развитие машиностроения и производства роботов. Еще до войны шла активная пропаганда, а после, когда выбор профессии перестал быть делом добровольным, многих направляли обучаться именно в эту сферу. Затем определяли на соответствующие должности. К тому же, война забрала с собой немало жизней, в том числе жизней работников. А после войны — ужесточение режима и многочисленные аресты. И Зверь.

Тканевый завод казался Марку куда более симпатичным местом для работы чем то, куда его насильно определили. Он предпочел бы трудиться над тканями, чем над машинами. И пугающая цитадель, центр политической жизни, была далеко, в отличие от современных заводов, построенных вокруг нее.

— Узнав о том, кем ты являешься и в каком мире живешь, ты по-прежнему хочешь найти ее?

— Теперь я хочу найти ее больше прежнего. Мир оказался не таким, как я думал. У меня словно земля из-под ног ушла, и теперь мне особенно нужно быть рядом с ней, — Марк спрятал лицо ладонью, подавляя слезу. — Я надеюсь, что она еще жива.

— Оставь надежду всякий здесь живущий.

— Очень жестко с твоей стороны, — он рассердился. — Даже не верится, что прошлым вечером ты тут нюни распускала.

— Убери надежду, и твои мучения пройдут, — Энигма вопросительно наклонила голову. — Думаешь, я бы так страдала, не будь у меня надежды?

— О, так фарфоровая кукла все же на что-то надеется? — сухо отрезал Марк.

— Очень жестко с твоей стороны, — повторила за ним Энигма, но обиды в ее тоне не прозвучало.

— Без надежды я остался бы дома и умер там в одиночестве от голода. Если бы за мной не пришли, конечно. Но я вышел на улицу, вслед за этой самой надеждой. И узнал удивительные вещи о своем мире.

— И что, полегчало?

— От твоего появления стало только хуже.

— Вот как? Что ж, — Энигма задумчиво поглядела на солнце, утопающее в тучах. Светило стало невероятно бледным, и все же она щурилась, от чего ее пушистые, словно покрытые инеем ресницы почти сомкнулись. — Давай-ка с тобой прогуляемся. Вслед за надеждой. Но сначала нам нужно переодеться.

Марк удивился и стал расспрашивать, но ответов не последовало. И все же тяжелая после ночи голова вдруг полегчала, и мысли как-то оживились. Вскоре они ушли из лагеря.

Неподалеку зашипели створки трамвайных дверей, после чего послышался стук колес. Марк задрал голову. Вскоре над ними прополз набирающий высоту транспорт. Трамвай укатился высоко в небо и скрылся между высотками.

Они повернули за угол и наткнулись на двухэтажную остановку. Внизу были двери лифта, сверху — посадочная площадка. Марк поправил каску, в экипировке разнорабочего он чувствовал себя непривычно. К тому же, форма была ему явно великовата. Энигма шла рядом, одетая в серо-желтый костюм дорожного техника — такие люди обычно лазили в колодцах, налаживая работу подземных коммуникаций. Сейчас ее точно было не узнать: комбинезон покрывал все тело, вплоть до головы с волосами, лицо закрывала защитная маска, а белоснежные руки надежно спрятаны в толстых перчатках.

В таком виде они могли в любую минуту забраться в какой-нибудь колодец, и никто даже не посмотрел бы в их сторону.

— В баре ты была одета более откровенно, — произнес Марк.

— Как я могу наслаждаться приличным заведением, напялив на себя кротовую униформу?

— А как же безопасность? Я заметил твою странную внешность, могли увидеть и другие.

— Я умею оставаться незаметной, — Марк почему-то был уверен, что Энигма в этот момент гордо улыбнулась. — Меня оскорбляет носить маску. Но средь бела дня я предпочту ее виселице.

Они обошли колодец.

— У меня есть для тебя подарок, — загадочно сообщила Энигма, когда трамвайная остановка оказалась далеко позади.

— Какой? — с настороженностью спросил Марк.

Она извлекла из кармана плотных штанов двойную линзу, скрепленную черной металлической оправой.

— Это-о… монокль?

— О, ты переменишься в лице, когда узнаешь, — Энигма спрятала непонятную для Марка вещицу теперь уже в его карман. — Это, — она понизила голос, — «глаза правды».

Марк шел практически вплотную к ней, напрягая слух, чтобы не упустить ни единого слова. Голос Энигмы под плотной маской звучал приглушенно.

— Линзы у этой штуковины особенные. Один мой давний знакомый добыл полицейский шлем и сделал из его визора это. «Глаза правды» помогут тебе увидеть истинное положение вещей. Или, точнее говоря, положение людей. Ты пользуешься Досками Положения?

Марк кивнул.

— Зря. Их следовало бы назвать Досками Лжи. Многих данных попросту нет, либо они заменены недостоверными. Понимаешь?

— Это означает, — предположил Марк, — что человек может находиться в тюрьме, но Доска покажет, что он в городе? Или, скажем, какой-нибудь преступник бродит по городу, но Доска покажет, что он в тюрьме, чтобы избежать паники? Или Доска покажет, что Ивы нигде нет, а она на самом деле есть?

Энигма щелкнула тонкими белыми пальцами.

— Правильно.

— Тогда скорее к ближайшей Доске!

— Не торопись! Мы уже не под мостом, здесь территория повышенного контроля. Бежать нельзя, чтобы не привлекать внимания. И вообще, не жмись ко мне.

Марк отстранился на несколько шагов в сторону.

— А чего мы ночью-то не пошли? — буркнул он.

Энигма снисходительно покачала головой.

— Какой же ты все-таки ребенок. Доски по ночам не работают.

Справа раздался глухой звук, и к ногам путников выкатилась банка из-под технического масла. Марк напряженно глянул в ту сторону, откуда появился предмет и доносился шум. Там, в тени дома, в мусорном баке рылся четвероногий робот.

Марк облегченно вздохнул. Механических зверей он не боялся. Во время Гражданской все наземные животные погибли, так что их заменили всевозможные роботы: летающие, ползающие, бегающие на четырех ногах. Они копошились в мусорках, выискивая для себя масло и запчасти. Некоторые из них охотились на насекомых, следуя заданной программе, но в пищу их не употребляли, а просто уничтожали. Роботы должны были занять экологические ниши вымерших животных, но ученые не смогли полноценно решить эту задачу. Прежнюю экосистему восстановить не удалось, и природный ландшафт Атросити теперь представлял собой унылое зрелище.

Зато роботы гармонично вписались в городскую жизнь. В какой-то мере они служили санитарами города, и главное — никогда не вредительствовали, в отличие от настоящих животных, не нападали на людей и не распространяли болезни.

Робот, который сейчас перебирал мусор, отдаленно напоминал лысую собаку среднего размера. Сегменты его тела сверкали металлическими пластинами, на сгибах проглядывали искусственные суставы. Он наполовину зарылся в бак, не обращая на окружающих никакого внимания.

— Пусть тебя не обманывает безобидный вид этой твари, — мрачно предупредила Энигма. — Не расслабляйся и идем скорее отсюда.

Марк опешил, но тут же повиновался. Когда они отдалились на достаточное расстояние от животного, он спросил:

— Чем тебе не понравилась та собака?

— Тем, что это никакая не собака, — с отвращением ответила Энигма. — Думаешь, они тут по улицам бродят, чтобы народ тешить?

Марк застыл. По спине пробежали мурашки. И как он раньше не догадался? Страх начал медленно въедаться в мысли вместе с подозрениями. Он судорожно пытался вспомнить, не играла ли Ива с роботами незадолго до своего исчезновения? Вдруг именно так Комитет стабильности узнал про ее беременность?

Энигма не дала Марку время на размышления и тут же потащила его за руку к намеченной цели.

— Думаешь, люди просто так пропадают? — продолжала она на ходу. — За нами следят! Роботы все видят и все слышат. А через них все видит и слышит полиция, комитеты, да сам президент! Я всегда обхожу этих тварей стороной и стараюсь не попадаться в объектив их зрительных линз. Никогда — ты слышишь? — никогда не подбирай с улиц роботов.

Атросити казался пустым. Всю оставшуюся дорогу ни звери-роботы, ни полицейские, ни граждане Марку с Энигмой не попадались. Еще года три назад улицы были куда оживленнее. По крайней мере, в обеденное время люди нередко покидали рабочие места и шли в какое-нибудь кафе, расслабиться и пообщаться со случайными знакомыми. Но потом такие выходы стали порицаться начальством, кем бы те начальники ни были: бригадирами, управляющими, главврачами или кем-то еще. Мотивировали это тем, что от работы отвлекаться вредно для продуктивности, и поэтому обедать следует строго вместе с коллегами в столовой предприятия. А в столовых установили такой режим, что работники почувствовали себя чуть ли не островными заключенными.

По крайней мере, у Марка все произошло именно так. Они с коллегами даже строили гипотезы, за чем же стоит дело. Марк всегда придерживался одного мнения: указы начальству приходят сверху. И указы эти направлены на то, чтобы люди меньше общались и меньше думали своей головой. В общем, говорить друг с другом действительно стали меньше. И в какой-то момент Марк с ужасом осознал, что начал забывать имена людей, с которыми работал.

Доска Положения вывела его из задумчивости. Большое полотно грозно нависло над ним, ожидая очередной запрос. Черная матовая поверхность не давала четких отражений и казалась по холодному пустой, так что Марк невольно съежился. Он понял, что боится касаться экрана. Ведь по ту сторону сенсорной сетки его вновь ждало разочарование.

Он коснулся Доски, и большое черное полотно послушно засияло, показывая карту города. Марк пробил имя и серийный номер Ивы по базе, но Доска выдала лишь окно «элемент не найден». Снова.

Он мрачно покосился на спутницу.

— И ты ей поверил? — тихо осудила Энигма. — Доставай мой подарок. Только аккуратно, чтобы не выглядело странно.

Марк потянул руку в карман. Нащупал там «глаза правды» и спрятал их в кулак, после чего взялся поправлять каску на голове — и в этот момент ловко зажал бровью заветный монокль.

— Ива! — обрадовался Марк.

Теперь вместо окна «элемент не найден» он увидел фотокарточку жены и координаты ее местонахождения. Кликнув на цифры, Марк переключил Доску на картографический вид. Ива находилась на западном тюремном острове, где держали преступников первой категории.

— Повезло, — сказала Энигма.

Марк скептично покачал головой.

— Сомнительное везение.

— Относительное. Я бы даже тюрьмой это не назвала, скорее изолятором, чтобы отбившиеся от стада овечки не заразили послушных собратьев своими глупостями. Да и западный остров находится под ответственностью Морской партии, а там все не очень хорошо. Так что заключенные чуть ли не сами себе предоставлены.

Марк задумался. Тюремная система напоминала ему круги ада, о которых он читал еще до войны в какой-то комедии. Только вместо кругов ее составляли острова: западный, северо-западный и восточный. От менее жесткого к абсолютно неприступному.

— Я надеялся, что она еще в городе, — Марк вздохнул и снова открыл поисковую строку. — Вбей свой серийный номер.

— Марк, преступники не могут пользоваться Доской. Хочешь, чтобы меня засекли, как только я коснусь этой штуки?

— Ну да, на перчатку Доска не среагирует. Тогда я сам пробью. Скажи номер! Интересно же.

Энигма недовольно фыркнула, скрестив на груди руки.

— В-8-5-1-18-20.

Марк вбил ее полное имя и цифры. В ответ всплыло красное окошко с фотокарточкой и надписью:

«Опасный преступник В-категории. Местоположение неизвестно. При обнаружении спасаться бегством и сообщить полицейским координаты». Ни места, ни даты рождения, ни коротенькой строчки из биографии.

— Опасный преступник! — с театральным драматизмом произнесла Энигма. — В-категории! Я и не мечтала, что однажды меня возведут в такой значимый ранг. Ты можешь снять «глаза», Марк, мою карточку видно и без специальной линзы.

Очнувшись от транса, навеянного пугающим красным окошком, Марк схватился за монокль. Вблизи послышались удары тяжелых шагов и дребезжание механических голосов.

— Да откуда они явились? — прошипела Энигма. Она мгновенно осунулась и принялась поправлять перчатки.

Двое патрульных шагали в их сторону. Марк трясущейся рукой тыкал в экран Доски, делая вид, что ищет ближайшую остановку. Монокль он сжимал в потеющем кулаке, не успев спрятать устройство в карман.

— Добрый день, — раздался позади механический голос. — Развернитесь и пройдите идентификацию.

Марк с трудом проглотил слюну и подчинился. Энигма тоже, хотя по резким нервным движениям было видно, чего ей стоило повернуться к полицейским. Конечно, ее внешность прятал костюм, но в случае идентификации он не спасет. Полиции даже не потребуется снимать ее отпечатки пальцев или сетчатку глаз, достаточно оголить перед ними руки с неестественной кукольной кожей, какой больше нет ни у кого в мире.

— Мы из третьей бригады, направляемся в сектор бывшей академии на выявление коррозии в трубах, — не своим голосом отрапортовала Энигма.

— Хорошо. Пройдите идентификацию, — настойчиво повторил патрульный в сверкающих доспехах.

Тем временем его напарник уже собирался взять у Марка отпечатки. Но не успел он активировать сканер, встроенный в бронированную руку, как мир внезапно качнулся. Земля под ногами задрожала: Марк почувствовал, как через ноги вибрация проходит до самой его макушки.

Мощный земной толчок — и вот уже один из патрульных рухнул на землю, не устояв на ногах. Энигма вцепилась в Марка, а тот, в свою очередь, в Доску, чтобы не упасть.

— Код «три-шесть», — сообщил стоящий патрульный по рации, и оба мгновенно рванули прочь. Марк удивился тому, как быстро они бегают в этой тяжелой и неудобной на вид броне.

Толчки между тем усиливались.

— Энигма… Энигма… оно вернулось!

— Я слышу, Марк…

Заверещала городская сирена. Тряска нарастала с каждой минутой, с каждым ударом сердца. Послышался тихий гул моторов, сверху пронеслось несколько небесных байков.

Земные толчки то прекращались, то возникали снова. Еще никогда Марк не видел Зверя, но был уверен, что прямо сейчас слышит его чудовищные, порождающие землетрясение шаги.

Небеса раскололись от громкого, пронзительного визга, переходящего то в глубокий рев, то в тарахтящий рокот. Звук шел непрерывной волной, спускаясь в самые низы утробы, затем возрастая чуть ли не до ультразвука. Эти крики рвали душу Марка на части, он затыкал уши руками, но это не спасало, рев словно продолжал звучать внутри головы. В небесах мелькнула черная молния, несколько домов как будто полоснуло гигантским ножом, возникла крошащаяся трещина.

Стекло окон отражало лишь небо, и с улицы не было видно, сколько хаоса и паники творилось сейчас внутри. Появление Зверя никогда не удавалось спрогнозировать. Монстр будто воплощался из воздуха, поэтому во всех зданиях были организованы подвалы, куда люди эвакуировались, не выходя на улицу. Вот и сейчас площадь вокруг Доски продолжала пустовать, только несколько подземных рабочих испуганно выглянули из канализационного люка, после чего снова нырнули обратно. Их яркие защитные каски мелькнули перед глазами Марка лишь на мгновение. Сейчас ему очень хотелось побежать вслед за ними, под землю.

Марк схватил Энигму за руку и сильно затряс.

— Ты видела?! Видела? — чуть ли не пропищал он. — Это что, был его хвост?

— Тш-ш, — Энигма попыталась высвободиться. — Моя оторванная рука не станет твоим оберегом. Успокойся.

— Но хвост… Он был так высоко! Каким же оно должно быть огромным!

— Не таким огромным, как самомнение мистера президента, — буркнула Энигма.

Раздался новый взрывной грохот. Мир качнулся. Солнце, и без того холодное и бледное, словно померкло за пеленой сгущающхся тучь, хотя на самом деле облаков и не было. Просто воздух, вязкий и неживой, как будто стал еще гуще и удушливее.

— Пойдем, — с этими словами Энигма рванула прямо через площадь в обратную сторону, откуда они пришли.

Марк бежал следом.

— Почему мы не скроемся в переулке? — на ходу пыхтел он. — Нас заметят!

— Полицейские? Камеры? Не чуди! До нас пока дела нет, а след мы собьем, — Энигма метнулась в сторону от пролетевшего вниз булыжника. Тут же прямиком за ним посыпалось еще несколько мелких камней.

Марк глянул вверх. Похоже, стена ближайшего дома повредилась, но трещин он не увидел. Зато в этот же миг асфальт лопнул прямо под ногами, Энигма чуть не провалилась ногой в щель, но Марк ее вытянул за руку, и они побежали дальше.

Сердце било барабаном по вискам и затылку, казалось, оно пульсировало так сильно, что не оставило места легким, и новый глоток воздуха давался с большим трудом. Марк задыхался то ли от страха и передоза адреналином, то ли от того, что никогда в жизни не бегал так быстро. В глазах плыло, но он видел, как стремительно и легко несется Энигма впереди него. Монстра не было видно, но его удушливое присутствие беспрестанно давало о себе знать.

Раздался сдержанный, несмелый вой. Зверь был совсем рядом. Он как будто застыл и задумался, растерялся, хотя по-прежнему оставался вне поля зрения. И воздух, который так тяжело вдыхался легкими, стал еще темнее и гуще. Словно воздуха и вовсе не стало, и оставалось дышать лишь мраком, выдыхаемым Зверем.

Энигма и Марк забежали во тьму узкой улочки и спрятались там в тупике. Что-то едва уловимое ползло, шуршало вдоль стен, задевая кирпичи, сползалось, усиливая густоту тьмы. В воздухе мелькнуло острие ножа и исчезло. Марк тряхнул головой. Затем увидел, как из-за мусорного бака на него смотрит одноглазый грязный пупс. В горле застыл ком. И откуда здесь игрушка? Давно ведь детей нет. Пупс, словно живой, сделал шаг, сильнее высунулся из-за бака и махнул ручкой, Марк вздрогнул — и видение рассеялось. Боль — кто-то впился ему в лодыжку костлявыми пальцами. Даже крикнуть не смог, так сильно сковало спазмом от ужаса. Глянул под ноги — ничего, никого. Боялся двигаться, боялся смотреть по сторонам. И в голову бесконечно лезли картины всевозможных кошмаров, которые когда-то в юности читал и смотрел. Страх скручивал, паника затмевала рассудок, и больше всего на свете он боялся поддасться ей и сойти с ума. Как будто если поддастся — ужасы станут реальными, и тогда ему точно конец, по-настоящему. Напряжение дошло до своей высшей точки, все тело трясло от холода и одновременно бросало в жар. Еще немного, и голова вот-вот лопнет.

Вспыхнул свет. Яркий, неоднородный, желто-рыжий. Запахло чем-то едким и мерзким, но этот запах казался живым и спасительным. Марка сразу же отпустило, и он вспомнил, что находится здесь не один. С помощью какого-то балончика, по-видимому, заранее взятого с собой, Энигма подожгла мусорку, и сгущающаяся тьма резко отступила. Языки пламени выхватывали из мрака шершавую текстуру кирпичей, яркими огоньками скакали в отражении стеклянной маски, которая по-прежнему закрывала лицо попутчицы. Марку стало теплее и легче, он вдохнул — наконец-то полной грудью.

— Ты мой ангел, — не удержался он, скрючено уперся ладонями в колени и пытался придти в себя.

— Разве что ангел тьмы, — усмехнулась Энигма через фильтр маски, прокрутив в руке балончик. В этой обезличивающей спецформе рядом с пылающими баками она действительно была похожа больше на карателя, чем на священного крылатого духа.

По ту сторону здания что-то всхипнуло, запыхтело. То ли печальный вздох, то ли подвывание ветра в глубоком колодце. Зверь по-прежнему был рядом.

— Говорят, огонь — одна из вещей, на которую можно смотреть бесконечно, — издал Марк, пытаясь отвлечься от ужасных мыслей. — Сейчас я с этим согласен. Просто не оторваться.

— Красиво пляшет, — кивнула Энигма, поправив маску. — Но бесконечно смотреть на что-либо невозможно, если ты сам не бесконечен.

Марк с трудом проглотил слюну. Нынешний момент красноречиво говорил о том, что человек не просто небесконечен, а внезапно небесконечен.

— Он так и будет караулить нас с той стороны дома?

Энигма ответила не сразу, прислушалась.

— Зверь его знает. Надо выбираться отсюда.

— Но мы в тупике!

Энигма достала из мусорки горящий тубус.

— Мы же сегодня кроты, — она погладила свой комбинезон затем указала рукой на люк колодца. — Под землей пойдем. Возьми и себе огня, а то случись что — фонарики не помогут.

Марк тяжело вздохнул и повиновался. Страх так до конца и не отпустил, а под землей все казалось в разы страшнее. Когда они спустились по лестнице вглубь колодца, в ноздри сразу ударил смрад сырости, огонь едва разгонял темноту. Густая черная вода чавкала под ногами, эти звуки отдавались от стенок эхом: хорошо, что ботинки непромокаемые. Марк морщился от отвращения, боялся и шел вперед, за Энигмой. Горящая коробка уже почти истлела, черные обугленные куски то и дело отваливались от нее и падали в воду, тут же с шипением остывая. Это вызывало поганые ассоциации с хоррором, который Марк посмотрел в далеком детстве и благополучно забыл до сегодняшнего момента. Там город был под властью нечисти, и когда приходил час тьмы, стены облезали и осыпались вниз, как лохмотья сгорающей у него в руках коробки. С напряжением Марк проходил мимо темных ответлений, опасаясь, что увидит там живой труп.

К счастью, вскоре они попали в сухой туннель, довольно ухоженный и с налаженным освещением. Кошмарное наваждение, навеянное бурной фантазией, отступило, образы рассеялись, и Марк почувствовал себя сильнее и увереннее. Энигма, казалось, все это время оставалась в своем привычном состоянии. Должно быть, она не впервые вот так пробиралась через подземелья.

Почти истлевший мусор они затоптали и пошли дальше. Неизвестно, сколько времени они пробыли в пути, под землей все выглядело и ощущалось по-другому. Часы будто бы тянулись бесконечно, но когда путники отворили люк и выбрались на свежий воздух, все минувшие события показались пролетевшими за одно мгновение.

Они оказались в заброшенной части города около бетонной дамбы, ограждающей океанское побережье.

— Идем, — Энигма поманила его на лестницу, по которой можно было перебраться через ограду. — Нужно подлечить нервишки.

Марк последовал за ней. После затхлого тунеля терпкий морской воздух действительно казался целебным.

Путники вышли на побережье. Мелкие волны накатывали на берег, но в целом большая вода оставалась спокойной. Серые облака не двигались, перекрывая небо плотным занавесом, и только солнце проглядывало сквозь них серебристым диском, как прежде. Легкий прибрежный ветер, похоже, не мог добраться ни до облаков, чтобы разогнать их, ни до Города, чтобы хоть немного оживить его. На месте ветра Марку тоже не хотелось бы покидать океан, сейчас это место казалось самым сносным во всем мире.

— Мы выжили, — Марк прикрыл глаза, желая всем своим существом вобрать спокойную свежесть морского бриза, но тревога все равно не позволяла до конца расслабиться. И свинцовые мысли отравляли душу. Они-то живы, а жива ли его Ива?

Захрустела галька под ногами — это Энигма двинулась в сторону воды.

— Вода забирает себе наши тревоги и превращает их в соль, — кинула она через плечо и прямо в комбинезоне стала заходить в воду, сбросив перед этим шлем-каску.

— Ты что творишь? — удивленно воскликнул Марк, отвекшись от тяжелых дум. — Как обсыхать потом будешь?

Но Энигма словно не услышала его и легла спиной на дно, так, что из воды выглядывала только белая голова да плечи. Сверху на нее проливалась серость вечернего солнца, отражаясь в глянцевых складках комбинезона.

— Иногда надо залечь на дно, чтобы все устаканилось, — невозмутимо сообщила она.

— Энигма, нам сейчас не до шуток, — не унимался Марк.

— Не будь занудой, — она встала и сбросила на берег перчатки. — Костюм не промокает, — с этими словами она наклоникась, зачерпнула ладонями воду и окатила лицо. — Роскошно!

Издали донесся тихий протяжный вой, подпевающий городской сирене. Марк напряженно замер. Энигма, зачерпнув очередную порцию воды, тоже застыла и покосилась в сторону города.

— Он приходит из океана? — сдавленно спросил Марк.

— Он приходит откуда вздумается, — мрачно ответил Энигма.

А уже со стороны темнеющего над водой горизонта донесся приглушенный громовой раскат.

— Это что, гром? — не поверил своим ушам Марк.

Энигма задумчиво потерла щеку.

— Похоже на то, — она вышла из воды и подобрала шлем с перчатками.

— Не слышал его со времен войны!

— Это все из-за тебя, — усмехнулась красноглазаято ли весело, то ли не очень. — Нечего селить в душу смуту.

— Опять твои странности, — поморщился Марк.

Энигма поглядела на него задумчиво и ничего не ответила. Молча прошла мимо, явно намереваясь перебраться обратно через дамбу. Марк поспешил за ней. После всего случившегося ему ни за что не хотелось оставаться одному.

Глава 4. Тлеющее солнце Атросити

— Ловись рыбка большая и маленькая, — напевала Энигма, раскладывая по поляне рыболовную сеть в поисках креплений. — Марк, пошевеливайся! Сетями ужин быстро поймается, а ты так огонь разведешь только через сто лет.

Как только они возвратились в лагерь, Щербатый тут же взял над Марком шефство и назначил его костровым. Энигму старик не трогал, она сама вызвалась помочь с едой. Остальные давно ушли копать тоннель и на разведку в заброшенную часть Атросити. Или в заброшку, как говорили бродяги. В самой ее глубине искать было нечего: и полуразрушенную ферму, и старые дома давно обчистили, но граница заброшки постепенно сдвигалась, и появлялись новые территории для поисков. Иногда там удавалось найти занятные и полезные вещицы, вроде вот этих самых рыболовных сетей, которые принес утренний отряд.

В лагере, как обычно, осталось несколько недееспособных стариков и пара тяжелобольных людей. Чем они болели, никто не говорил, и это сильно тревожило. Хорошо, что из палаток они не высовывались.

— Зверь бы нас тоже быстро поймал, — мрачно заметил Марк, прогоняя чужие болезни из мыслей. — На ужин.

Он поднялся со складного стула и взялся за розжиг.

— Ты не о том волнуешься, чудак, — сказала Энигма. — Помнишь вчерашних гостей?

Марк напрягся и замер. Едва разошедшийся огонек не справился с толстой ветвью и начал скромно таять в воздухе.

— Они непременно вернутся, — ее голос звучал беззаботно. — И тебе пора возвращаться. Домой.

— А тебе? — Марк добавил сухой травы и старых газет, затем принялся дуть, в надежде спасти пламя.

— Мой дом — весь мир, — Энигма оторвалась от сетей и развела руками, изображая окружающий простор. — На самом деле, нам обоим нужно бежать отсюда, и как можно скорее. Но ты только глянь, какой вечер!

То серьезная и опасливая, то шутливая и легкомысленная. Марк не понимал ее совершенно.

— Знаешь, ты кажешься куда более веселой, чем вчера. Даже после встречи со Зверем дурачишься.

— Даме дурачиться не пристало, — ответила Энигма наигранно аристократичным тоном. — И все же ты хорошо на меня влияешь. Правда. Мне не хватало такой отважной компании.

Пламя благодарно пожирало ветви и мусор, ввысь устремилось облако искр. Марк задумчиво наблюдал за ними, вспоминая о минувшем дне. Искры казались ему событиями, которые сегодня удалось пережить, и теперь они уносились прочь и таяли в темнеющем воздухе.

Тем временем Энигма установила сети на реке и вернулась к костру.

— Ты когда-нибудь слышал про рыбу,которая помнит все?

Марк удивился. Странный вопрос.

Не дожидаясь ответа, Энигма запела, глядя в костер:

И без того мрачное настроение стало еще хуже. Желая отвлечься, Марк запустил руку в карман и извлек оттуда устройство. Пламя мгновенно отразилось в линзе. При ближнем рассмотрении штуковина показалась не такой изящной, как до этого. Металлическая оправа была кривоватой, да и стекло вырезано не ровным кругом.

— Не понимаю, зачем у Досок есть… э-э, «двойное дно»? Разве полицейские не могут смотреть верную информацию по браслетам на руке?

— База-то одна, и Доска всего лишь подключена к ней. А линза только убирает фильтр, — ответила Энигма, любуясь костром.

Марк снова посмотрел на вещицу. «Глаза правды» подарили ему определенность, и теперь можно было намечать новый курс. Хотя этот момент пугал и внушал неуверенность.

— Спасибо за подарок. Большое.

— Всегда пожалуйста. Только не забывай, что правда — тяжелая ноша.

— Я испытал это на себе, — Марк задумался. — А ты сегодня неслабо так испугалась патрульных.

— Вовсе нет, — голос Энигмы прозвучал неожиданно резко и пренебрежительно, в нем ощущалась неискренность. — Нисколько их не боюсь. Пусть попробуют меня задержать. А если задержат и отправят на остров, я покончу с собой. Так-то. И тогда прощай, Атросити!

— Постой-постой! Как это — прощай? — запротестовал Марк. — Что ты имеешь в виду?

Энигма повернулась и с мрачным торжеством посмотрела на него. Огонь отражался в ее глазах, и взгляд ее вдруг стал пугающим. Марк съежился.

— Если тебе становится холодно, когда я грущу, то что будет, когда я умру?

В горле как будто что-то застряло, а в голове крутились сбивчивые мысли. Марк так и не придумал, что ответить. Он почувствовал себя так, будто ему кинули личную угрозу.

— Не бери в голову, — внезапно отмахнулась Энигма. — Это так, рассуждения.

— Ничего себе, не бери в голову! Я уже и не знаю, чего от тебя ожидать. Ты то обнадеживаешь меня, то пугаешь.

— Без перерывов на выходные, — холодным тоном ответила она. Что-то явно задело ее в состоявшемся разговоре. Хотя, может быть, Марку только показалось.

— Я считаю, что мы должны бороться за свои жизни, — решился продолжить он. — И делать лучше мир, который нас окружает. Сама говорила, мы все — единое целое.

Волнение вдруг усилилось. Дыхание стало прерывистым, и Марк даже немного озяб. Он понял, что сейчас подходящий момент, чтобы попросить Энигму о помощи.

На фоне его хрипов трещал костер и бормотали голоса возвращающихся разведчиков. Энигма молчала.

— Мы должны бороться, — повторил Марк. — Не знаю, чем я могу помочь тебе. Но ты помоги мне! И может тогда твоя жизнь покажется тебе более осмысленной и радостной. И на одну несправедливость в этом мире станет меньше — благодаря тебе. Помоги мне спасти Иву!

Она продолжала молчать.

— Энигма.

— Марк, тебе не следует появляться со мной где-либо, — устало ответила она, усевшись на деревянный ящик. — Я преступник. Ты — нет, по крайней мере власть о твоих похождениях не в курсе. Без меня у тебя больше шансов.

— Не выдумывай! — вспылил Марк. — Сама говорила, мы все виноваты в том, что Атросити так плох. Мы можем его улучшить… наверное. Я не уверен, но стоит попытаться! Стоит держаться друг за друга и делать все возможное, что только можем. Иначе все твои разговоры про жестокий грязный мир — пустая болтовня, ведь ты сама потакаешь его жестокости. Как там говорил один мудрец? Не помню имени. Земля теплая, когда ее греет солнце. А если наступает ночь, то она остывает. Земля зависит от солнца. Так не будь землей, будь солнцем!

Из костра вырвалось облако искр. Одна из сырых веток прогрелась, и влага, что была внутри, породила небольшой фейерверк, прорвавшись наружу. Небо стало цвета розового киселя, который пролился с небес прямо в речку под мостом, смешавшись с водой. Скоро сюда доберется и тьма, но пока что она ждала своего часа где-то в другом месте.

— У Атросити уже есть солнце, — заговорила Энигма, и голос ее стал холоднее льда.

Марку сделалось не по себе.

— Тлеющее солнце Атросити, — медленно проговорила она, вкладывая отвращение в каждый слог. — То, чего и заслуживает все это богом забытое место.

— Каким еще богом? — не унимался Марк. Ему захотелось дать Энигме пощечину, чтобы выбить ее из состояния холодной надменности, в которую она впала при упоминании патрульных. Но он сдержался. И не только потому, что никогда не поднимал руку на женщин. — Мы сами хозяева своей судьбы. А ты… ты просто ленивая задница!

И Марк замолчал, ошеломленный своей глупостью. Он стал ждать ответной реакции. Теперь Энигма точно ни за что не станет ему помогать.

Она пристально глядела на него. Ни один мускул на ее лице не выдавал, что у нее на уме. От этого стало еще тяжелее.

Внезапно она искренне расхохоталась.

— Марк. В этой унылой обители разума ты действительно хорошая мысль!

Марк нахмурился.

— Не смешно. Иву надо спасать.

— А смысл? — Энигма снова стала серьезной. И во взгляде ее мелькнуло такое отчаяние, от которого невольно бросило в дрожь. — Даже если ты вернешь ее в город, вас могут поймать и отправить обратно в тюрьму. И так будет с каждым — каждый постепенно окажется там. Потому что в лице власти мы все — преступники. И Атросити опустеет и уснет окончательно. Насовсем!

— Если ничего не предпринимать, то он точно уснет! — запротестовал Марк. От напряжения он поднялся со стула и принялся ходить по кругу.

— А что мы можем?

— Бороться.

— С кем? Ты хоть представляешь себе своего врага?

— Мой враг — это твое упрямство. А если на чистоту, то я не знаю! Я не знаю, с кем и как бороться! — отчаянно сказал Марк. — Но я должен что-то сделать.

Энигма вздохнула и отвернулась.

— Делай. Но меня не впутывай. Потому что я знаю, что все это бессмысленно.

Марк почувствовал себя одиноким и беспомощным. Он считал, что без преступницы со стажем теперь и шагу ступить не сможет. Энигма столько всего знала и умело скрывалась от закона на протяжении многих лет. А он что? Бывший работник Машиностроительного завода. Пусть даже участник Гражданской войны, да только на передовой его не было и в людей не стрелял. Чего он добьется в одиночку?

— Помоги мне вытащить сети, — попросила Энигма ровным тоном, не оборачиваясь.

Сегодняшний вечер было холоднее предыдущего. Марк помог Энигме, затем раздобыл мыло и долго умывался в реке, хотя вода в ней была ледяная. Лицо чесалось из-за отросшей щетины, это выводило из себя. На заводе к внешнему виду относились со всей строгостью, так что каждый день Марк жужжал перед зеркалом электробритвой. Даже после исчезновения Ивы он продолжал это делать, как заколдованный, притом, что на все остальное сразу махнул рукой.

Когда умывания остались позади, Энигма уже вовсю чистила рыбу. Она была мрачна и задумчива.

— А давно ты живешь здесь? — поинтересовался Марк, желая вновь установить с ней контакт.

— Шел второй день, когда мы с тобой познакомились, — ответила коротко, неохотно. Как будто рыбья чешуя была интереснее собеседника.

— А раньше где жила? — не отставал Марк в надежде разговорить ее.

— Где только не жила. Подвалы, заброшенные дома на окраинах. Опустевшие квартиры, жильцов которых отправили на острова. Вот это вообще роскошь. Там тебе и еда, и одежда, и горячая ванная.

Марк удивленно посмотрел на Энигму: как просто она говорит обо всем этом. Она заметила этот взгляд и на мгновение оторвалась от готовки.

— Мародерствовать мне не стыдно, — гордо ответила она. — Я хоть и изгнанница, но мне важно хорошо выглядеть и быть чистой, знаешь ли. И в своем изгнании я все же умудряюсь найти роскошь. Например, конфеты.

— Шутишь? — Марк удивленно задрал брови. — Сладкое ведь давно не производят.

— Ну, некоторые умудряются где-то находить запретный плод, — заговорческим тоном ответила Энигма. — Или готовить самим. Подумать только, до какого абсурда мы дошли! Уже и сахар — запрещенное вещество.

— Но ведь квартиры обыскивают после ареста! Я сам видел пару лет назад, когда соседа арестовали. Нас тогда даже допрашивали, я еще жутко перепугался за джазовые пластинки, которые мы с Ивой под половицей прятали.

— Да, так оно было раньше. Сейчас тоже обыскивают, но обычно только на месте, если задерживают подозреваемого в собственном доме. Полиция уже не та, что прежде, к счастью. Или к сожалению.

— Но как им сходит такое с рук?

— Ну, ты знаешь, у них там начальство постоянно перераспределяется, чужие должности занимает. Потому что прежние уполномоченные, из побочных партий, не оправдали надежд. Контроль слабеет. И это, — Энигма многозначительно потрясла указательным пальцем, — нам на руку.

— А ты как попадаешь в чужие квартиры?

— Талант, Марк. Тащи воду, пора варить зелье.

Марк схватил котел и направился к реке. По пути он заметил, как худенькая рыжая женщина выбралась из палатки и сонно потянулась. Ива тоже была рыжей. И в душе вдруг с новой силой стала разливаться горечь утраты.

В эмалированной тарелке плавал бледный жидкий бульон, таким едва ли можно было наесться. Со всех сторон доносился стук ложек о металл и чавканье. Пахло старыми куртками, костром и влажными речными камнями.

— Кино — величайшее изобретение человечества. Помните, какой у нас был славный кинотеатр на Кратерной? — снова держал речь мужчина с соломенными волосами и побледневшим фингалом. Его здесь прозвали Симоном — за то, что впервые он появился в лагере с пластинками старинного композитора, носящего это имя. В своей восторженности он походил на юродивого. — Вот тратишь один час своей жизни, а взамен что получаешь? Чужой опыт, который сам никогда не прожил бы. Кино делает зрителя сверхчеловеком.

Послышался пренебрежительный харчок.

— Ерунда, — вновь вступила с ним в спор тощая женщина в вязаной шапке по прозвищу Леди. В довоенные времена она была танцовщицей, потом лишилась профессии и как-то очень быстро состарилась, судя по ее же рассказам. От повадок танцовщицы в ней и следа не осталось, хотя частенько отхаркивалась она не из-за грубого нрава, а из-за болезни. Той самой, от которой слегли несколько человек в лагере. Леди же держалась бодро, и цвет лица у нее был почти здоровый.

— Почему это? — терпеливо спросил Симон.

— Перед закрытием кинотеатров крутили одни лишь военные фильмы. К зверю такой опыт. Не было в них ничего хорошего. Мрак.

— Героизм! И правда жизни. К тому же, еще раньше было много других фильмов. Почему ты все время вспоминаешь плохое?

— Потому что я — нормальная, — Леди прокашлялась. — А нормальный человек цепляется за плохое и хорошо его запоминает. Это инстинкт выживания.

— Но это противоречит разумной жизни, — возразил Симон. — Человек разумный цепляется за хорошее. В конце концов, все плохое существует в мире лишь для того, чтобы лучше виделось хорошее.

— То-то ты так хорошо живешь, умник, — съязвила Леди.

— Не все ли равно? — вмешался громкий и бодрый голос лысеющего смуглого мужчины, чье лицо было перепачкано землей, не смытой после рытья туннеля. Он кутался в длинную темно-серую куртку и переминался с ноги на ногу, вороша камни тяжелыми изорванными сапогами. — Мы — живы, вот что важно! Ура!

И с этими словами все подняли вверх тарелки и чашки, будто приветствуя праздничный тост. Марк с интересом и недоумением наблюдал за этими людьми, пока ел суп. За короткое время, проведенное в лагере, он успел к ним привыкнуть и даже полюбил их странные разговоры, взывающие к его собственной памяти.

Энигма в это время сидела у реки, отказавшись от трапезы. Марк взял две порции мохового отвара и подсел к ней в надежде вернуться к важному разговору.

— На, выпей, — он протянул чашку.

— Славно, — улыбнулась Энигма. — Давненько за мной никто не ухаживал. Жаль, что мы не в ресторане, а это — не коктейль. Ну и пусть, — с этими словами она лихо хлебнула напиток.

— Энигма, эти люди… они потрясающие, — сказал Марк, втянув носом горячий пар из чашки, который больше не казался мерзким. — Какие-то они неземные, нездешние. Они заботятся друг о друге, хотя, по сути, чужие друг другу. Кто бы в городе так приютил бы меня?

— Это помогает им чувствовать себя людьми, — равнодушно ответила Энигма, заглядывая в темнеющие городские дали.

— Неужели тебя это совсем не удивляет? Я привык к отчуждению, а тут…

— Все то же отчуждение, ты так не думаешь? Они даже особо не слушают друг друга и друг друга не понимают.

— Вовсе нет, понимают, — Марк поморщился. — Как ты можешь быть такой хладнокровной? Сама говоришь, что в мире мало человечности, и при этом в упор не замечаешь ее у себя под носом. Иногда мне кажется, что ты лжешь себе самой.

— Это в чем? — нахмурилась Энигма.

— В том, что тебя разрывают несправедливости мира. На самом деле ты сухая и черствая.

Она промолчала, но Марк заметил возникшее в ней напряжение. Тогда он решил подлить масла в огонь.

— Я тут подумал, что ты и вовсе заодно с Атроксом.

— Что?! — тут же вспыхнула Энигма, в глазах ее сверкнули молнии. — Ты сам себя слышишь?

— Ты такая же жестокая.

— Неправда.

— Ты говоришь, что все мы — мысли в голове умирающего. И что наши действия не имеют смысла. Должно быть, все это специально, чтобы подавить дух граждан и заставить их слепо повиноваться законам.

— Они и без того слепо им повинуются, — фыркнула Энигма. — Святые небеса, как я только могла довериться тебе? Думаешь, я всем подряд рассказываю про мир мыслей?

Марк готов был поклясться, что не только обидел собеседницу, но и задел ее самолюбие.

— Откуда мне знать? Раз в криминальной сводке говорят «проповедует вредительские учения», стало быть, не я один в курсе о твоих, так сказать, учениях.

— Верь криминальной сводке и оставь меня в покое, — Энигма отвернулась к реке.

— Неужели мое мнение важно для тебя, раз ты так реагируешь?

Она с недовольным видом покосилась на Марка.

— Может и так. Я, может, поверила на миг, что у меня появился друг.

— Значит, я все делаю правильно, — невозмутимо продолжил Марк. — Друзья должны быть честными друг с другом, верно? Вот я и говорю тебе честно, что думаю.

Энигма задумчиво поправила локон, выбившийся из-под капюшона. Она выглядела сконфужено.

— Если я не прав, так и скажи. И помоги мне, раз уж мы друзья.

— Опять ты за свое?

— Есть ли хоть какой-то шанс добраться до острова? Может, ты знаешь кого-нибудь из работников порта?

— Ага, конечно, — пренебрежительно сказала Энигма. — Я знакомлюсь только с отщепенцами вроде тебя. Да и к чему знакомые? Пробрался тайком на судно снабжения и поплыл на тюремный остров. Вот и все дела.

— Звучит так, словно это легкотня какая-то, — скептично ответил Марк.

— Ну, ты не лезь во время перевозки заключенных. Продукты и вахтовиков так не охраняют. Главное, на порту не попасться.

— Ну, ладно. И когда же мы поплывем?

— Мы?

Река мерно журчала, бормотание бродяг стихло: они разбрелись по делам. В возникшей тишине Марку показалось, что это его последний шанс заручиться поддержкой этой странной мятежницы, не признающей ни власть, ни вольный мир, вышедший за городские грани. Ответственность момента словно сдавила грудь, Марк не мог глубоко вдохнуть. Но старался говорить ровно и уверенно.

— Да. Когда мы с тобой поплывем?

— Эх, Марк, — Энигма вдруг смягчилась и с сочувствием положила ему руку на плечо. — Ну, поплывем мы. Ну, привезем Иву в город. Что дальше? Вы будете скитаться от одной помойки до другой, пока вас не поймают и не отправят обратно на остров? Только уже не на западный, а сразу на восточный. И тогда мама не горюй.

— И что же мне, на месте теперь сидеть?

— Ты обрел свободу. Очень неверную, но все же. Смирись с тем, что однажды весь Атросити переедет на тюремные острова. И поживи в свое удовольствие, насколько это возможно по времени и ресурсам.

Марк разозлился и вскочил с места.

— Предлагаешь торчать мне под этим гнилым мостом, жрать рыбу и тешить себя мыслями, будто бы я вольный человек? — его голос сорвался на крик. — В то время, как моя беременная жена пропадает в тюрьме?

Энигма застыла. Щербатый, оставшийся у очага собирать угли, молча пялился на Марка, отчего тот сконфузился. Похоже, старик все услышал. Или же просто среагировал на неожиданный крик.

— Беременная?

— А ты будто не знала? — буркнул Марк, с виноватым видом усаживаясь на место.

— Но это… это невозможно, — прошептала Энигма.

— Я думал, ты все обо мне знаешь.

— В Атросити не бывает детей. Это… этого не может быть, нет.

Тут Марк, помимо всех прочих чувств, ощутил некое торжество. Почему он не понял этого раньше? На его стороне было чудо, и это чудо могло дать ему власть над другими и склонить их на свою сторону.

— Ива ждала от меня ребенка. Поэтому ее арестовали, когда меня не было дома. Живо ли еще наше дитя — я не знаю. Вдруг с ней сделали что-то… плохое?

Марк требовательно посмотрел на Энигму.

— Почему ты сразу не сказал? Это ведь меняет дело… Это значит, что у Атросити действительно есть шанс!

— И ты поможешь мне?

— Атросити продолжает жить… его еще можно пробудить ото сна. Я… да, конечно, я тебе помогу. Этот ребенок должен появиться на свет!

В этот миг Марк впервые за долгое время почувствовал, что все идет, как надо. Он действительно ощутил себя сильным.

— И каков же наш план? Отправимся в порт?

— Да, определенно, — Энигма встала и задумчиво прошлась вокруг валуна. — Я попробую связаться с Томом и узнать, когда у него смена.

— Том? Так, значит, у тебя все-таки есть связи в порту, партизанка?

Энигма взволнованно глянула в его сторону.

— Ну, конечно. А ты как думал? Без связей ничего незаконного не провернуть.

— А ты говорила…

— Да мало ли, что я говорила. Теперь я говорю так, а ты слушай и на ус мотай. Сегодня же ночью переезжаем в квартиру на Корабельной улице, поближе к порту. Никому ни слова, что мы уйдем.

— Даже Щербатому?

— Он привык, что я не прощаюсь. Мы давно знакомы.

Марк кивнул и пошел мыть в воде чашку. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда он попал в лагерь, и теперь не верилось, что он действительно покинет это странное место на стыке прошлого и настоящего. Местные вызывали симпатию, и все же рядом с ними сложно было долго находиться. Их разговоры, их незамысловатый быт навевали мысли о чем-то вымирающем, переходящем в древность. Словно захламленный сервант из прошлого века, оставшийся от родителей в доме Марка, который всегда угнетал его. Марк и сам теперь нередко предавался воспоминаниям, и это его пугало. Раньше, когда жизнь казалась понятнее и проще, такого не было.

Рука с чашкой погрузилась в ледяную мутноватую воду. Неподалеку у самой поверхности мерцали спинки мелких рыбешек. Марк потянулся за ними, и те мгновенно исчезли в темном омуте. Тут же на зеленоватой водной поверхности отразилось нечто светлое и стремительное, пронесшееся высоко в воздухе.

Марк вздрогнул. Его мгновенно прошиб пот, он даже поначалу как будто оцепенел. Затем встал и медленно отвернулся от реки. Все дальнейшее он увидел, как в тумане. Как выросли посреди лагеря мощные металлические силуэты. Как потребовали они немедленно всем лечь лицом к земле.

— Стой! — раздался голос Щербатого. — Стой, дура!

Затем раздался выстрел, и взвыла от боли Леди, которой прострелили колено. Потом несколько человек разом навалились на одного из полицейских. Помочь? Разве тут чем-то поможешь? Марк ринулся вперед, к атакующим.

— Еще один смельчак! — раздался насмешливый механический голос.

В тот же миг Марк ощутил сильный удар, и на этом все закончилось.

Глава 5. В мире, полном звезд

Темнота. Металлический щелчок и… нет, щелчка нет. Дверь не скрипнула, луч солнца не развеял тьму. Единственное, что наполняло мрак, это боль. Пульсирующая, давящая, переливающаяся. Один сплошной сгусток всеобъемлющей боли.

— И-ива, — прохрипел Марк, не понимая значения этого слова.

Постепенно боль словно разбилась на несколько частей, и вроде бы кроме нее стало появляться что-то еще. Что-то раздельное. Руки с горящими от побоев синяками. Отбитая спина. Пульсирующая от притока крови голова.

Марк разлепил веки и увидел размытое небо. Он не сразу сообразил, набежали ли это облака или у него все плывет перед глазами. Постепенно к нему начала возвращаться память.

— Я в тюрьме?

Он согнул ноги и руки, собрал в мышцах имеющиеся силы и совершил мучительный рывок. Подъем сразу отразился болью в черепной коробке, в глазах потемнело. А когда он немного оправился и снова смог ясно видеть, по всему его телу пробежала дрожь.

«Что за чертовщина?», — разразилось в голове.

Его ноги стояли на решетчатой поверхности. А под ними, сквозь пространство между прутьями, просматривалась головокружительная высота. Заканчивалась эта высота зеленоватой водной поверхностью. Вернее, она там начиналась.

А заканчивалась на Марке, цепенеющем от страха.

Несчастный выпрямился и тут же схватился за столб, торчащий посередине той решетчатой платформы, на которой находился. Колени тряслись, все тело словно парализовало. Марк с детства боялся высоты. И все же нашел в себе силы поднять голову и оглядеться.

Как же он ошибался насчет полицейских. Все это время он думал, что в металлических оболочках скрываются бесчувственные создания, строго подчиняющиеся Кодексу. Но оказалось, у них есть чувство юмора. И они решили пошутить над Марком, бросив его на самой вершине древней полуразрушенной радиовышки, торчащей из воды со стороны южного побережья. Океан поглощал горизонт со всех сторон, кроме той, что была занята городом. И теперь Марк смотрел на мутные очертания высоток вдали и мечтал оказаться там. Там, а не на этой проклятой заброшенной вышке.

— Я вас ненавижу, — прошипел Марк, прижимаясь к столбу.

Вчера он, казалось, обрел спасение. И тут же его потерял. Что стало с Энигмой? Что стало с остальными жителями лагеря? Почему только Марка закинули сюда?

Он сполз по столбу вниз, упал ослабшими коленями на платформу. Сердце бешено колотилось. Снизу на него равнодушно глядел океан.

— Что пялишься? — злобно крикнул Марк, чувствуя, как теряет самообладание.

Вода не ответила. Тучи плыли над головой, а Марк плыл по реке страха, пытаясь из нее вынырнуть. Он цеплялся за мысли-камни в надежде выбраться. «Жизнь подарила мне второй шанс» — говорил он себе. И развивал эту мысль дальше, стараясь убедить самого себя. Окажись он в тюрьме, ему закрылись бы все двери. Даже если бы он встретился там с Ивой, вряд ли им удалось бы сбежать. А если с ним будет Энигма, тогда точно все получится! Она везде найдет связи, она точно знает, как тайно попасть в тюрьму и как из нее выбраться.

Марк глянул вниз. Он сможет спуститься и вплавь добраться до берега. Или разбиться… Нет, не стоит об этом думать!

Его мучило несколько вопросов. Первый — не прячется ли в глубине под вышкой Первородный Зверь? Второй — что будет с Ивой, если Марк не справится? И третий — на свободе ли Энигма?

Надежда вновь затеплилась в душе. Если ее не поймали, если Марк доберется до берега и найдет ее — тогда вместе они наконец-то воплотят в жизнь заветный план. И Ива будет спасена. И ребенок Марка увидит свет, пусть даже мрачный и жестокий. Но увидит, непременно увидит.

Высота страшила сильнее смерти. От вида океана, мерцающего внизу, захватывало дыхание и кружило голову. Марк попробовал размяться, чтобы ватные от страха мышцы вновь пришли в тонус, затем покинул решетчатую платформу.

Потертые черные ботинки с серыми полосками на фоне зеленоватой воды казались жалким зрелищем. Какой же он весь маленький на фоне этой большой лужи, на фоне высоты. Нет, не думать об этом, не смотреть вниз. Марк изо всех сил цеплялся за нависшую платформу. Он сделал рывок, раскачался и ухватился ногами за вертикальную металлическую балку, которая крепилась под платформой. Сначала убедился в том, что балка действительно крепкая, и только после этого разжал руки. И сразу обхватил ими балку. Первое препятствие было пройдено.

Солнце скрывалось за мутными облаками, но его жар продолжал накалять металлическую поверхность. Раньше Марк и не подозревал, что дневная звезда Атросити может так греть. Видимо, вершина вышки была достаточно близко к светилу. Ладони покрылись жгучими мозолями, и если бы Марк не был предельно сосредоточен и напряжен, он, наверное, вскрикивал бы каждый раз, когда болезненно стертая кожа соприкасалась с горячим металлом.

Его припекло. С мыслями стала происходить путаница. Они начали развариваться в горячей голове, как овощи в бульоне. Марк скатился по очередной балке, словно пожарный. Ноги уперлись в следующую платформу, радиус которой был уже раза в три или четыре больше радиуса самого высокого этажа вышки. Платформы соединялись множеством балок, служащих для них опорой. Подобно солнечным лучам, эти металлические пики расходились от центрального столба к краям своей платформы и поддерживали ее. В некоторых местах балки были сломаны. Где-то торчали непонятные провода и железяки. В одном месте Марк обнаружил кусок обломанной проржавевшей лестницы.

Ноги вновь соприкоснулись с поверхностью, но та совершенно неожиданно продавилась. Одна ее часть ушла вниз, а противоположная задралась наверх: платформа заняла диагональное положение в пространстве. Марк потерял опору и растянулся во весь свой рост, держась руками за верхнюю балку. Ладони вспотели и стали скользкими, к тому же от перенапряжения дрожащие пальцы могли в любой момент разжаться. Надо было скорее что-то придумать, чтобы не сорваться и не полететь вниз.

Силы иссякали, руки начало сводить. Разболелись мышцы живота от постоянных подтягиваний ног. Усилилась боль в голове. Марк качнулся, рывком приблизился к центральному стержню и быстро обвил его ногами. Вернее, приобнял, поскольку стержень в этом месте заметно расширился, и две ноги уже не могли повстречаться друг с другом на противоположной стороне. Сполз на платформу, осторожно обошел вокруг, наступил на задранную часть. Та продавилась сильнее нужного.

— Черт тебя возьми!

Он не понимал, насколько спустился вниз. И до океана, вроде бы, еще оставалось прилично. Но и вершину сквозь множество балок и платформ было уже не разглядеть. Пересек ли он черту между смертью и жизнью? Или нет?

«Выбора нет, — мысленно решил Марк, и все же засомневался. — Давай же. Выбора нет!».

Раздался скрип. Марк снова опробовал ногой платформу. Та накренилась еще сильнее, вниз посыпалась какая-то грязь и плюхнулась в воду.

— Аа! — перепугался он, но тут же взял себя в руки.

Марк до конца продавил ногой одну из сторон платформы, чтобы хотя бы еще немного сократить расстояние до воды. Каждый сантиметр ложился на чашу весов, и было пока не ясно, на чьей стороне перевес: спасения или гибели.

Несчастный опустился на корточки и стал сползать вниз, цепляясь пальцами за прутья, из которых платформа была сплетена, чтобы хоть как-то удерживаться на поверхности. Чем больше сокращалось расстояние до края, тем печальнее скрипело железо. Платформа продолжала продавливаться.

Оказавшись на самом краю, Марк замер и весь вжался в опору. Высота по-прежнему перехватывала дыхание, сердце в пятки ушло. Звук скрежета возрастал, и Марк ощутил, как опора уходит у него из-под ног. Шов на стыке с центральным стержнем совсем разошелся, и платформа с шумом поползла вниз. Это сыграло роль стартового выстрела, и Марк с силой оттолкнулся от поверхности. И полетел.

Вода приняла его.

Где-то в городе прозвенел трамвай, но Марк не услышал этот звук. Пространство поглотило скрип, растворив в других шумах. В плеске соленой воды, в громких судорожных вздохах. Мышцы стали свинцовыми и с трудом подчинялись мозговым импульсам. Одна рука взмывала в небо, другая погружалась в омут. Затем они менялись местами.

Сознание затуманилось, и пловец уже не соображал, как долго гребет. Лишь прикосновение к суше вернуло его в осознанность. Выбравшись из холодной воды, он судорожно закашлял, потому что соленая терпкая вода забила носоглотку и попала в легкие. Все тело тряслось от напряжения. Марк повалился спиной на холодный песок. Теперь он мечтал о жаре, который источала вершина радиовышки, но силы солнца, видимо, не хватало, чтобы нагреть берег.

Больше он двигаться не мог. Его грудь тяжело вздымалась и опадала, а потом — притихла. Он снова провалился в небытие.

***

Живи и умирай

С рассветом и закатом…

Эти строчки, внезапно возникшие в голове, вернули Марка в чувства. Побережье к тому моменту погрузилось в сумерки. На небе, как обычно, не виднелось звезд. Оно оставалось неизменно мутным, словно какая-то плотная серая пленка перекрыла его. Его и все остальное пространство вокруг. Зато воздух заметно посвежел, и теперь Марк, придя в сознание, с наслаждением вдыхал его полной грудью.

«Вдруг кто-то уцелел? — подумалось ему. — Нужно проверить».

Вечером океан пришел в движение, и теперь на песчаный берег накатывали приличные волны. Но у Марка не было сил удивляться внезапному оживлению природы. Даже когда тучи немного разошлись, и земли коснулся свет звезды, Марк остался равнодушным. Он не узнавал сам себя. Он не видел звезд со времен Гражданской, и все же не обрадовался такому необычному появлению. Все равно одной звезды ему было мало, он хотел жить в мире, где небо ясное и звезды видны почти каждую ночь. Он поднялся на ноги и с вызовом посмотрел на далекие очертания Атросити. А затем двинулся к заброшенному мосту.

Светало. Лагерь представлял собой еще более удручающее зрелище, чем прежде. Котел, в котором варили на всех еду, валялся посреди поляны, входы в дома-контейнеры были заварены. Посреди этого бардака возвышалась большая зольная куча: видимо, сожженные вместе с тряпичными палатками вещи бродяг. Марк прошелся по лагерю, нервно глазея на запустение, и сердце его сжималось от горечи.

Тут он услышал лязг за одним из контейнеров и притих. Вдруг кто-то из полицейских или робот-шпион? Марк невольно задрожал и начал плавно отступать к реке.

— Дистрофик? — донесся знакомый хриплый голос.

— Щербатый? — Марк не поверил ушам и рванул к контейнерам, потеряв всякую бдительность.

Старик выглянул из-за стенки и зачем-то посветил на него фонариком.

— Я думал, всех схватили! — Марк не удержался и обнял Щербатого. Эта встреча разожгла в нем надежду.

Тот ободряюще похлопал его по спине.

— Не зря мы тоннель рыли, — сказал Щербатый дрожащим, но бодрым голосом. — Кое-кому из нас удалось сбежать.

— А что стало с… Белоснежкой?

— Ее забрали, как и многих.

Марк от бессилия схватился за голову.

— Их всех отправят на остров?

— Кто же знает, друг? — прохрипел Щербатый и качающимся шагом двинулся ко входу в контейнер.

— Все заварено, — мрачно сообщил Марк, следуя за ним.

— Что можно заварить, то можно и разварить, — старик помахал монтировкой. — Эту я давно уж вскрыл. Гляди, — он со скрипом открыл дверь контейнера и посветил фонариком. Бледный луч мгновенно отразился в блестящей броне полицейского.

Марк не поверил своим глазам.

— Вы убили его?

— Ага. Он зачем-то сунулся сюда этой ночью, как будто прошлой ему не хватило. Видимо, контрольная проверка. Да крот знает, зачем. А мы тут как тут.

— Но как?!

— Ты что, думаешь, это супер-солдат какой-то? Я войну прошел к тому же, — в словах Щербатого прозвучала гордость. — Да и мне помогли. А он один был.

— А воздушный байк где?

— В реку скинули, чтобы замкнуло. Не уверен, что помогло, но я не знаю, где именно в этих телегах маячки находятся. А сжигать слишком заметно, да и нет у нас столько керосина. Ты-то сам как уцелел, приятель?

— Меня забросили на южную радиовышку.

— Вот те раз. Может, над кем-то из наших тоже как-то пошутили, и они скоро вернутся к нам?

Старик со свистом закашлялся. Раньше это смутило бы Марка, но теперь он не боялся ни грязи, ни болезней. И Щербатый больше не вызывал невольного отторжения, как при первом знакомстве.

— Бежать отсюда надо, Дистрофик. Даже если маячок все-таки замкнуло, все равно сюда прилетят с проверкой. Я удивлен, что полицаи сразу не среагировали. Здесь опасно.

— Чего ж ты сам сюда вернулся?

— Мы уцелевшие вещи забрать хотели, но как столкнулись с этим, — Щербатый ткнул дрожащим пальцем в сторону безжизненной брони, — я ребят сразу обратно в новый лагерь послал. А сам затаился: вдруг кто-то свой вернется? И вот пришел ты. Как чувствовал.

Марк все это время продолжал ошарашено глазеть на полицейского.

— Я все потерял, — не удержался он и взглянул на Щербатого. — Что мне теперь делать?

— Идти со мной в новый лагерь. Тут опасно, говорю же тебе.

— Но… как я могу? Мне нужно на остров! Мне нужна Энигма…

Только она сможет помочь, только она… Ведь она — нечто иное, чем Марк, чем Щербатый, да чем кто-угодно! В ней есть силы и знания, которые Марку так и не открылись, которые он и не надеялся постичь до конца. И хотя он злился за то, что Энигма позволила себе разочароваться в жизни и бездействовать, он верил — нет, он знал! — что именно она может помочь изменить этот мир. Изменить их судьбы. Ведь неспроста она преступница категории В. И неспроста она в былые времена так легко заражала людей своими идеями и вдохновляла на бунты против системы, за что и стала персоной нон-грата у правительства. Только она могла помочь Марку спасти Иву.

— Белоснежка-то не на острове, чего тебе туда соваться?

— Но ведь ее отвезут туда вместе с остальными. Разве нет?

— Не думаю. Я давно ее знаю, подругу твою, еще до войны познакомились. И уяснил себе, что у партийцев с ней личные счеты, — старик наклонил голову, изучающе глядя на Марка. — А чего тебе она? Влюбился что ли?

— Может и так, — отшутился Марк. — Ты мне ответь, ты точно знаешь, о чем говоришь?

— Я просто так не болтаю, — сухо ответил Щербатый и заковылял прочь. — Ты пойдешь со мной или нет? Я больше ждать не буду.

— А… можно мне забрать броню?

Старик остановился и строго посмотрел на Марка.

— Не смей.

— Зачем она тебе? Все равно сюда не вернешься.

Щербатый подошел к Марку и схватил его за руку.

— Пошли, дурень.

— Нет! — Марк отобрал руку.

— Ну и хрен с тобой, — рассердился дед. — Твоя жизнь, тебе ее и губить. Не моя забота.

Щербатый громко плюнул на землю и растворился в ночи. И в мыслях Марка тоже. Он глядел на броню полицейского, как зачарованный. И в голове его рождалась самая безумная в жизни мысль.

Броню Марк надевал долго и неуклюже. Будучи инженером, он знал, как устроены экзоскелеты полицейских, но на себя еще ни разу не примерял. Посторонняя помощь пришлась бы кстати, но да зверь с ним.

Пыхтя, Марк с трудом пристыковал крепления на руках и водрузил на голову шлем. Долго сомневался, запускать системы энергообеспечения или нет. С одной стороны, это могло привлечь к себе лишнее внимание в ночи, а, с другой, встроенный маячок наверняка и без того работал автономно и выдавал его на радарах полицейских. Насчет этого Марк точно не был уверен. По идее, маячок запускался со всеми системами костюма, но вряд ли все было так просто и прозрачно, как им декларировалось на работе.

В общем, в итоге запустил. Потому что включенный экзоскелет облегчал жизнь, а выключенный — усложнял своим весом. А тут еще нужо было достать из реки байк, ведь обычно полицейские не ходят пешком на большие расстояния. И если Марк пойдет из заброшенной части города к центру, то его могут преждевременно арестовать. Он не мог этого допустить.

Ночную тишину нарушил шум тарахтящего двигателя. Машина заглохла.

«Давай, вражья птица, — мысленно ругался Марк. — Сослужи хоть раз хорошую службу!".

Машина затарахтела, застучала клапанами — а затем звук выровнялся и притих. Марк перекинул ногу через сидушку, поражаясь тому, как легко это сделал в такой громоздкой на вид броне. Сосредоточился на панеле управления, все довольно знакомо, хоть и ни разу не использовано им лично. А в прошлом, еще в студенчестве, Марк любил похищать Иву с пар и возить ее на обычном земном нейкеде к океану на пикники. Водил он мастерски, знал несколько трюков, но было это как будто уже в прошлой жизни. Да и ездить по земле не то же самое, что летать по воздуху.

Тяжело вздохнул, нажал на кнопку. Выдвинулись лопасти, и байк чуть оторвался от земли. Марк прибавил газу, машина с плавным шелестом двинулась вперед. К счастью, это не старенький марковский нейкед, и вся эта раскопанная почва под мостом для небесной машины не преграда. Но подниматься выше было страшно.

Марк пролетел под мостом, обогнул его, уперся в холм, который заметил в последний момент, потому что не включил фары. Резко вывел байк ввысь, да так, что не удержал равновесие и свалился с него. Байк завис на месте.

— Зверь проклятый, — ругнулся Марк, поднялся на мост, подошел к краю. Примерился. Тут же живот скрутило от страха высоты, но он постарался игнорировать это вечно досаждающее ему чувство. Удастся ли прыгнуть вниз и долететь до байка? А если нет, защитит ли экзоскелет от переломов?

Сам того от себя не ожидая, он перебрался через подгнившие перила и прыгнул. Помедлил бы с минуту, и фобия завладела бы им полностью, не позволив даже шевельнуться в сторону края. Приземлился, очень жестко, но без травм. Тут же вцепился в ручки руля, чуть не соскользнув, тем самым развернул байк и едва не скинул себя с него. Выровнял. Сердце бешено колотилось, сквозь фильтр шлема дышать было с непривычки тяжко. Воздуха как будто не хватало, хотя на самом деле его было предостаточно. Бронекостюм хорошо поддерживал подачу кислорода. И пальцы давно уж вспотели бы, но благодаря перчаткам оставлись сухими.

Раздался неожиданный пик. Он показался таким громким, как будто пищит на весь город, как будто звучит из головы и сейчас разорвет черепную коробку. Марк недоумевал, в чем дело, потом понял, что звук на самом деле тише, чем казалось от испуга, и возник он от того, что кто-то пытается связаться с владельцем костюма. Захотелось немедленно спрыгнуть с воздушной машины, сбросить всю экипировку и бежать как можно дальше. При самом лучшем раскладе — в какую-нибудь другую хорошую страну, где не нужно нарушать закон, потому что закон не отбирает друзей и любимых.

Марка трясло. Он собрался с духом и, игнорируя сигнал вызова, двинулся дальше, медленно и тихо прорезая небеса над ночной заброшкой. Некое подобие восторга от полета ютилось в глубине души, но его теснили другие неприятные чувства. Так что ощутить себя свободно парящей птицей не получилось. И мощь от двигателя казалась не частью его собственной силы, как это было на нейкеде, а чужеродной сущностью, которая могла в любой момент обернуться против него. Внизу проплывали темные, покинутые навсегда дома, остатки былой, чуть более сносной жизни.

Немного освоившись с полетами, Марк двинулся в сторону города и ближе к центру бросил байк в одной из маленьких тупиковых улиц. Он не умел парковаться и решил, что возня с байком стопроцентно привлечет ненужное внимание полиции. К счастью, в предрассветные часы толком никого и не было из живых, хотя наверняка кто-то в ближайших окнах мог услышать грохот мусорных баков, которые послужили Марку парковочным местом.

Пока выбирался из седла, обронил бластер. Нервы были на пределе, бросало то в жар, то в холод. Трясло, хотелось молиться высшим силам, но не находилось внутри ни единого повода для веры. Да и сложно верить во что-то сверхъестественное, будучи инженером. И мыслью в чьей-то голове.

Внезапно со стороны мусорных контейнеров раздался грохот. Марк испуганно вжался в стену. Один из баков рухнул, и вместе с кучей мусора оттуда вырвался небольшой четвероногий робот с продолговатой мордой. Марк напрягся, вспомнив предостережения Энигмы относительно звероподобных шпионов. Потом он напрягся еще сильнее, когда алюминевое подобие собаки подскочило к его ногам и схватило в зубы бластер.

— Стой! — Марк неуклюже подался рукой вперед, но робот быстро спрятался обратно в опрокинутый бак.

Наступило затишье. Два круглых желтых глаза беспрерывно глазели из бака, как будто бы даже с любопытством. Марк мог поклясться, что робот даже смеялся над ним — по глазам видел. Конечно, это бред, ведь механизированные звери лишены разума и чувств, но Марк все равно ощущал себя невероятно глупым перед этой псиной. А вдруг через стеклянные желтые глазищи кто-то наблюдает за ним, по ту сторону монитора?

От собственной беззащитности стало совсем дурно, неизвестность давила со всех сторон, но назад дороги не было. Марк медленно наклонился и начал плавно двигаться к воришке.

— Тш-ш. Хороший мальчик. Иди-ка сюда! Хор-р-р-о-о-ший!

Робот опасливо сжался и зарычал.

— Тш-ш, — повторил Марк, не останавливаясь и протягивая к животине руку. — Не бойся.

— Рав! — гаркнул робот, выронив из пасти украденное и бросился прочь из переулка, ловко проскочив узкое пространство.

Марк судорожно схватился за бластер и спрятал его в кобуру. Вроде, одна неприятность миновала, но это все были пустяки. Впереди ожидало самое страшное.

***

Пугающая цитадель раскрыла перед чужаком свои двери. Всюду были электронные проходные системы, так что Марк в бронекостюме беспрепятственно прошел внутрь двора, а затем и в центральный вход главного здания, самого высокого в Атросити.

Внутри помещение казалось безупречным: ровные стены цвета металла, автоматические двери и кабинки стеклянных лифтов. Огромный экран на стене с какими-то цифровыми списками. Под этим экраном за столом сидел человек в простом сером кителе с бейджиком, переговаривался с двумя полицейскими и одновременно передавал в микрофон какие-то четырехзначные коды. Полицейские стояли без шлемов, явив миру свои человеческие лица. Марк вновь ощутил злобу, которую испытал еще когда стаскивал броню с трупа в заброшенном лагере. Какими же нужно быть мразями, чтобы, будучи обычными живыми людьми, по сути, ничем не отличающимися от гражданских, работать на закон? Раньше Марк сомневался, что полицейские — люди. Они больше походили на бесчувственных роботов и внушали только страх. Теперь Марк испытывал отвращение и негодование, будто его предали.

Он сосредоточился и осмотрелся. У лифта висел большой план эвакуации. Понему Марк изучил все входы и выходы, рассчитывая, что другие этажи схожи с этим. Впрочем, толку от плана мало, надо ехать на самый верх. Начальство всегда занимает верхние этажи.

В каком-то исступлении Марк зашел в кабину лифта, не понимая, что творит. Лифт бесшумно поплыл ввысь. Перед глазами мелькали однотипные серые коридоры, освещенные светодиодами. Периодически на глаза попадались мужчины и женщины то в военных костюмах, то в лабораторных халатах и комбинезонах. Слишком мало людей для такого гигантского здания. Впрочем, большинство могло сидеть по кабинетам, время-то рабочее.

Марк плохо знал о том, что творится в стенах цитадели. Знал только, что это пристанище политических партий, главные из которых — Военная и Научная. Так повелось со времен Гражданской войны. Политика никогда не интересовала Марка, и теперь он жалел о недостающих знаниях. Хотя вряд ли в учебниках можно было прочесть достоверную информацию о работе системы. Только партийные люди удостаивались всей правды. А в партию был доступ лишь избранным.

На нескольких этажах Марк заметил роботов-уборщиков. И пока что ни одного человека в бронекостюме. Сердце, и без того беспокойное, усилило ритм. Вдруг полицейские не должны подниматься так высоко? Однотипные этажи сменялись, и каждый раз, проезжая очередной уровень, Марк с замиранием сердца ждал, что кто-то обратит на него внимание. А в лифте, наверняка, была камера, и за ним уже наблюдали. Ладони вспотели, но перчатки мгновенно забирали влагу. Шлем обладал хорошей вентиляцией, но Марку казалось, что он вот-вот задохнется. А спина покрылась огненной испариной.

Больше всего пугали мысли, что его схватят раньше, чем он найдет Энигму. Или что он вообще не сможет ее найти на этом треклятом последнем этаже. Даже если она там, как ее искать? Не заглядывать же за каждую дверь и не спрашивать. А если найдет ее, то что дальше? Убьет людей, которые ее держат в неволе? Или, быть может, даже самого президента? Рука невольно коснулась бластера на поясе. Мысли Марка настолько ожесточились, что он был готов замарать руки кровью. По крайней мере, он сам так думал. И продолжал недоумевать, как ему вообще удалось попасть внутрь. Словно какие-то неведомые силы были на его стороне. Если Энигма каким-то таинственным образом влияла на город, могла ли она влиять на судьбу Марка, чтобы он пришел ее спасти?

На сороковом этаже в кабину лифта зашла группа полицейских солдат. Марк напрягся. Те молча арестовали его.

Глава 6. Вредный огонь бунтарства

Прямоугольная серебристая камера с шипением наполнилась каким-то паром, который быстро осел. Затем включились яркие лампы, и Энигме пришлось хорошенько зажмуриться, чтобы ее не ослепило. Затем лампы погасли и дверь камеры отворилась.

Она ступила голыми ногами на холодный керамический пол. Наготы она не стеснялась, но сейчас чувствовала себя крайне неуютно. Ее встретила лаборантка Марта Шелти, чиркнувшая что-то в своем журнале.

— Все возможные вирусы и зараза устранены. Ваша одежда там.

Она указала на шкаф возле стены. Энигма задрала бровь, с непониманием глядя на Марту, и двинулась к шкафу. И зачем это сканирование здоровья, которое они провели с ней до чистки. К чему все это? Чтобы на допросе она не умерла от инфаркта, если у нее вдруг проблемы с сердцем?

— Здесь нет моей одежды, — сказала Энигма. В шкафу она обнаружила красный комбинезон арестанта.

— Вашу одежду мы утилизировали. Теперь это — ваше.

— А нижнее белье?

— Оно в боковом ящике.

Энигма принялась одеваться. Когда дело дошло до комбинезона, она с отвращением поморщилась. Затем распустила волосы.

— Нет-нет! — тут же запротестовала Марта. — Волосы должны быть собраны.

— Тогда я согласна только на высокий хвост, — капризным тоном заявила Энигма.

— Пучок.

— Лучше сразу пристрелите меня.

Лаборантка недовольно поджала губы, но спор прекратила.

— Пройдемте.

Она повела Энигму в соседнюю комнату. Там находился кабинет с компьютерными столами. За одним из них сидела доктор Катарина Милред, с которой Энигма повстречалась еще до начала всех процедур. Лаборантка велела Энигме сесть рядом.

— Проведем небольшой тест, — заговорила доктор сухим резким голосом. — Я назову вам цифры… Повторите: 3, 5, 7657, 432, 545.

— И каждый день вам приходится заниматься такой ерундой?

— Повторите: 3, 5, 7657, 432, 545, — лицо Катарины оставалось беспристрастным.

— Вы чувствуете себя полезной в такие моменты?

— Повторите: 3, 5, 7657, 432, 545.

— Эх… 3, 5, 7657, 432, 545.

Теперь в обратном порядке.

Грядущее пугало, и Энигма попыталась воспринять глупую проверку как средство борьбы с неизбежностью. Это средство не могло целиком избавить от рокового момента, но могло его оттянуть. И все же симптомы ожидания оставались мучительными: щекочущий страх, отчаянно пытающийся перерасти в панику. Этот страх был сильнее любопытства, Энигма с большой радостью отказалась бы от возможности узнать, каким он стал. Она многое отдала бы, чтобы никогда не попадать в эту цитадель.

— Пройдите тест на экране.

— Вы меня на работу принимаете, что ли?

— Я собираю психологические портреты преступников, — с каким-то превосходством во взгляде ответила Катарина. — А теперь пройдите тест на экране.

Энигма глянула в тест: «Я всегда не доверял незнакомцам, и каждый раз моя правота подтверждалась разными случаями». Скукотища.

— Я отказываюсь. Слишком умно для меня.

— Тогда мы будем вынуждены применить к вам силовые методы.

— Что ж, я потерплю.

Доктор нажала на кнопку стационарного телефона. Ей тут же позвонили. Она выслушала, тяжело вздохнула и вернулась к своему тестированию.

— Прошу, вы очень поможете центру управления, если пройдете тест.

— С какой стати мне помогать центру?

Катарина внимательно посмотрела на Энигму.

— Вы очень поможете лично мне. Сами понимаете, я обязана провести этот тест. Таков порядок.

— Не понимаю.

— Меня могут наказать.

— Это ваши проблемы, — сказала Энигма, но тут же устыдилась своих слов, вопреки своей воле. Болезненное сострадание ко всем живущим часто мешало ей в прошлом, и она старалась его в себе уничтожить и не связываться с другими людьми, не оказывать помощи, не вникать ни в чьи проблемы. Но время от времени жизнь утыкала ее в это носом. И порой вновь просыпалось это глупое чувство, даже там, где оно совершенно неуместно и никчемно. Вот и сейчас, доктор пытается ею манипулировать, а ей жаль эту женщину, застрявшую в системе, из которой она не способна выйти. Которая гордится своей ролью, будто властна над чем-то, хотя сама может в любой момент быть наказанной и отстраненной от дел.

— Вы просто ребенок, — недовольно отрезала Энигма, пододвигая к себе клавиатуру. — Играетесь со своими тестами, хотя могли бы по-настоящему помогать Атросити.

Катарина довольно прикрыла глаза. Энигма потыкала кнопки на клавиатуре, то и дело вздыхая от скуки, когда попадался объемный вопрос.

— Отлично. Теперь следующий тест. Вот вам десять рисунков. Возьмите карандаш, изобразите их на листе. Расставьте их в иерархическом порядке.

Иерархический. Господи, что это за бред? Как эти каракули можно вообще вписать в общую иерархию? Вместо символов Энигма нарисовала солнце.

— Вы уверены, что именно так хотите ответить на этот тест?

— Скажите, это ваш натуральный цвет или вы краситесь? — спросила Энигма, чувствуя, как нелепое тестирование начинает выводить ее из себя. — Никогда не встречала настолько коричневых волос.

— Прошу, расставьте десять рисунков в иерархическом порядке.

Энигма закатила глаза и принялась расставлять картинки. Вот это скопище пятен напоминает газировку, давно такой не пила. Пусть будет первым. А эта клякса похожа на доктора. Энигма прищурилась, глядя на худощавую чернобровую женщину с птичьими глазами и громадной родинкой около носа. Представила, как та пьет газировку.

— Вам когда-нибудь хотелось сладкого?

— Сахар — это наркотик.

— Что ж, как и вся жизнь. Она вызывает зависимость и привыкание, как вы считаете?

— Этот вопрос не относится к данному тестированию. Я не имею права отвечать на него.

— Понимаю, вы переживаете экстаз от единства с центром управления. Когда зубья вашего механизма сцепляются с зубьями других шестеренок, и эти повторяющиеся действия, это кручение вокруг одного и того же приводит в движение всю систему. Вы видите эту систему прекрасной, и себя как часть прекрасного. Поэтому отрицаете личное право ответить на личный вопрос.

Катарина смерила ее строгим взглядом.

— А что же можно сказать о вашей системе, госпожа? Если бы мне было все равно на благосостояние моего мира, я бы не стала заглядывать внутрь этого изношенного двигателя, о котором никто должным образом не позаботился, — тут в ее голосе появилось пренебрежение, — Хотя техника такого рода редко работает стабильно, — доктор ухмыльнулась и откинулась в кресле.

Энигма улыбнулась в ответ, как ни в чем не бывало, хотя внутри все напряженно сжалось. Неужели эта марионетка знает истинную природу Атросити? Нужно быть с ней осторожнее.

Катарина принялась тыкать пальцами в сенсорный экран, ее глаза, вооруженные миниатюрными очками, бегали из стороны в сторону, явно что-то вычитывая.

— Что ж, Энигма, ваша характеристика готова. Болезненное честолюбие, невозможность достичь личных целей и, в связи с этим, — демонстративное равнодушие и холодность.

Энигма почувствовала себя уязвленной, но вопреки этому скрестила руки на груди и насмешливо посмотрела на доктора. Пусть та видит, что ее нелепое тестирование годится лишь для потехи.

— Вы критически воспринимаете окружающую действительность, считаете ее несовершенной, но принимаете все как есть из-за собственного бессилия. С общественным мнением вы не считаетесь, действуете по-своему, ко всему, что не укладывается в вашу собственную систему ценностей, относитесь свысока. Хотя у меня большие сомнения насчет того, что система ценностей у вас целостная, скорее всего это несвязанные элементы понятий. У такого нестабильного и противоречивого психотипа не может сформироваться здоровой системы ценностей, отвечающей требованиям общества. Вы не можете брать на себя ответственность. Не можете управлять другими людьми, но можете сбить их с толку, потому что ваши обрывочные идеи могут быть яркими и заражать умы. В действительности вам плевать на других. Вас волнуют абстрактные философские вопросы, которые вы считаете фундаментальными, хотя с реальной жизнью они плохо связаны. Это ваше бегство от ответственности. Моральные и общественные нормы вами совершенно не усвоены. Вы склонны замедлять деятельность группы и нарушать ее моральное состояние нереалистическими мечтами. Вы внушаете себе и людям, что вы — бедная овечка и жертва обстоятельств, но на самом деле именно от вас исходит опасность для окружающих.

— Я вам ручку не золотила, — Энигма резко прервала доктора и пристально посмотрела ей в глаза. — Мне ваши гадания не нужны. Давайте перейдем к следующей процедуре.

Катарина хмыкнула, косо глянула на Энигму, затем уперлась в монитор. Спустя пару минут нерешительности она взяла трубку и вызвала конвой.

***

Он стоял в тени. За толстым стеклом проплывали мутные облака, сгущая пространство в одну вязкую субстанцию. Мерзко.

Он испытывал отвращение. Он делал все, чтобы его мир стал чище и правильнее. Все его разработки, изобретения и законопроекты служили одной цели — пресечь гниение в Атросити, но ему бесконечно казалось, что источник разложения все еще в городе. И острова не давали покоя: он чувствовал, как от них тянутся к городу грязные руки преступности. Злого бунта, дерзкого инакомыслия. Всего того, что привело к войне, которую удалось прекратить лишь заставив Атросити замолчать.

В своих фантазиях он видел сильных граждан, которые искренне чтят Кодекс и следуют ему, потому что знают: закон ведет к гармонии и чистоте. Но на деле жители Атросити оказались подобны лабораторным мышам. У них не было своей воли, и подчинялись они не из искреннего понимания, а из страха. Они прятались по углам, показываясь лишь когда подают корм. Иные же были подобны большим уличным крысам, способным к настоящему волеизъявлению, но их воля была отравлена чумой, и потому их отправляли на острова.

Между гниением и пресной серостью он выбрал второе, как наименьшее зло. Иного пути просто нет. Стоит ослабить хватку — и среди мышей обязательно появятся новые крысы, и вновь грянет хаос.

Результат есть результат, каким бы он ни был. Результат подчиняется определенным закономерностям, как и весь мир — определенным законам. Он устранил губительные беспорядки в Атросити, и это — главное. Остальное второстепенно. Остается лишь продолжать охранять покой города.

Темнота развеялась. В комнату кто-то вошел, взбудоражив датчики движения, отвечающие за освещение.

— Атрокс Моро, — высокий голос референта Сайма Герберта разорвал приятную тишину.

— Слушаю, — холодно отозвался президент, недовольный тем, что его потревожили.

— Полиция схватила экстремиста В-8-5-1-18-20, — референт зачитал цифры на экране своего браслета. Атрокс же помнил их наизусть, лишь бы не воспроизводить в памяти ее имя. Но оно тут же врезалось в мысли, яркое и громкое, словно прозвучавшее в живую… Энигма.

Он замер, пораженный внезапным испугом и смятением. В голове вдруг возникли будоражащие образы, противоречащие реальности Атросити. Яркое солнце, мягкая трава и радость ребячества. Бег под дождем. Поджог поля ради забавы. Немыслимо! Эта память принадлежит другому человеку. Он здесь ни при чем.

Атрокс напряженно потер висок, прогоняя непрошенные мысли. Законы были четко прописаны в Кодексе, и всех преступников после поимки отправляли на тот или иной остров в соответствии с их категорией. Категорию определял Комитет стабильности. Но на Энигму у Атрокса были иные планы. А теперь он вдруг почувствовал то, что давно не ведал — страх. Страх собственной слабости. Он был жесток в принятии решений, но хватит ли у него духу распорядиться ее судьбой? Спустя целую вечность он не мог представить себе момент встречи. И не хотел, он всегда подавлял любые фантазии на этот счет. Ведь нечто, связанное с ней, таилось у самых истоков его существования.

Атрокс глубоко вдохнул. Нельзя давать волю эмоциям, они мешают трезво мыслить.

— Подготовьте комнату для переговоров, — приказал он.

Полукруглая стена напротив дверей представляла собой одно сплошное выпуклое окно. Густая вереница облаков за толстым стеклом надежно скрывала город. Темный гладкий стол отражал сияние ламп, твердые кресла пустовали — все, кроме одного, стоявшего к окну ближе всех и повернутого лицом к дверям. Слабое свечение по его бокам говорило о том, что функция обездвижения активирована.

В прошлом переговоры проходили чаще, и все эти кресла служили лишь простой мебелью — до тех пор, пока не случались жесткие разногласия. И когда это происходило, любое из кресел мгновенно превращалось в ловушку, не давая сидящему самовольно покинуть собрание. Так были пойманы все главы организованных движений, пытавшихся выйти из-под контроля Военной и Научной партий. Борцы за права трудящихся, протестовавшие против производства роботов. Представители Образовательной партии с требованиями амнистии для участников Духовной партии, прекратившей существование вскоре после окончания войны. Бывшие главы Морской и Экономической партий, требующие организацию выборов при разработке новых глав Кодекса. Борцы за права заключенных, ратующие за возможность преступникам звонить своим семьям. Всех пытались образумить, разными способами, и в случае неудачи ссылали на восточный остров. На несколько лет все затихло, и вот теперь комната переговоров вновь оказалась нужной.

Она сидела в кресле. Атрокс застыл в дверях, не решаясь пройти внутрь, будто попал в клетку с диким хищником. В этот момент он ненавидел себя, ведь никаких достойных причин для беспокойства не было.

— Мистер президент, — насмешливым тоном поприветствовала Энигма.

— Что тебя развеселило в твоей фразе?

Она попробовала шевелиться, безуспешно.

— Как неудобно, — затем внимательно посмотрела на Атрокса. — Ты ведь и сам знаешь ответ.

— Просвети.

Послышался вздох.

— У жителей Атросити никогда не было выбора. И никогда не будет. Ты монарх, а не президент. К чему эти игры в республику?

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Может, объяснишь? Я правда хочу понять.

— Осознание собственной ограниченности — самое скверное, что может случиться с человеком. Я знаю это по себе и оберегаю от этого других.

— Знание рамок дает хоть какую-то определенность. Разве нет? Странно слышать это от тебя, ведь ты только тем и занимаешься, что устанавливаешь рамки.

— То, о чем мы говорим, сводит с ума. Об этом не нужно знать всем подряд. Пройдут эпохи, мир будет меняться. И мы с тобой — тоже, нас будут иначе звать. Но суть останется прежней.

Атрокс замолк и уставился в окно. От растерянности его словно сковало. Провалиться бы ему сквозь землю.

— Чего ты такой мрачный? — Энигма казалась непринужденной, словно и не попала под стражу. Но ее грудь часто вздымалась от учащенного дыхания, выдавая тревожность и страх. — Разве ты не победил?

— Победил? Побеждают соревнующиеся. Ты мне не соперник.

— Тогда зачем я здесь? — она нахмурилась, и маска притворной беспечности мгновенно слетела с ее лица. — Зачем нужно было объявлять меня вне закона? Неужели так мало предательств с твоей стороны?

Атрокс опешил от внезапных нападок. Последний раз они виделись где-то в начале времен. С тех пор многое изменилось. Разве чужие люди кидают друг другу упреки?

— Ни о каком предательстве не может быть и речи.

— Неужели? — Энигма выразительно вскинула бровь. — Мне казалось, что мы дружили. В те давние времена, когда мы с тобой были нечто иным, чем теперь.

— К чему вспоминать юность? — пренебрежительно бросил Атрокс и наконец прошел в комнату. — Тем более, это ты отвернулась от меня.

— Я боялась потерять себя. Ты ставил под сомнение все мои мечты, и всякий раз, когда я готовилась совершить что-то грандиозное, ты обрывал мне крылья.

— Твои мечты были лишь сказками. Я должен был указать тебе на это. Думаешь, я возвел бы Атросити на мечтах?

— Кто знает? Ты ведь не пробовал. Ты предпочел возвести его на страданиях.

— Это не правда, — отрезал Атрокс, поправляя ворот темно-синего военного кителя, украшенного отличительными нашивками. — И не тебе судить об этом.

Энигма устало вздохнула.

— Ничего не изменилось. Ты по-прежнему не слышишь меня. Я сбежала лишь потому, что ты своим поведением сам прогнал меня.

— Да разве ты сбежала? — Атрокс начал нетерпеливо ходить по комнате. — Ты все время была где-то рядом, забивала голову гражданам своими наивными идеями о свободе и безграничных возможностях. Они верили тебе. И что получилось в итоге? Жестокий мир показал, что наивным в нем не место. Атросити был не готов к этому, но я все исправил.

— Исправил? Ты стал тираном! К чему все эти бронированные слуги закона на улицах? Жители настолько ими запуганы, что думают, будто полицейские — не люди.

— Полицейские ходят в броне, чтобы в любой момент дать отпор Зверю. К тому же, страх помогает хранить порядок.

Энигма с упреком глянула на него.

— Ты превратил наш мир в тюрьму.

— Это лишь твое мнение.

И все же это мнение его задевало. Он посвятил себя служению народу. Он добивался мира и порядка, чтобы сохранить город. И он собирался сделать Атросити великой империей, когда придет подходящее время. Почему же она не может понять эту очевидную истину?

— Внешний мир полон зла. Теперь полон зла и Атросити.

— Это так. Но я работаю над этим.

Энигма внимательно посмотрела на него, и ее рубиновые глаза сверкнули в лучах множества ламп. Она выглядела взволновано.

— По-моему ты запутался.

— Нет. У меня есть четкая цель и четкий путь к ней.

— Почему ты думаешь, что не можешь ошибаться в намеченном пути?

— Потому что нет никого, кто видит дальше моего взгляда.

— А как же я? — совершенно искренне удивилась Энигма. — Я тоже кое-что вижу и знаю.

Атрокс надменно прищурился.

— Твои знания и действия привели к войне.

Энигма нахмурилась и опустила глаза.

— Возможно, я так и осталась наивной дурой, какой была много лет назад. Но и ты так и не избавился от максимализма. Я признаю, что порой гналась за химерой. А ты можешь признать, что не я одна виновата в войне? Атросити — целостная структура. Все в ней взаимосвязано. Так что несправедливо было объявлять меня вне закона.

— Я поддерживаю порядок, — уверено заявил Атрокс. — Я стремлюсь обезопасить жителей от твоего тлетворного влияния. Без него я смогу поставить Атросити на ноги.

— Неужели ты правда веришь в это? А как же Первородный Зверь, который все разрушает? Этот сгусток тьмы вырос из отчаяния, ненависти и боли тех, кто пропал в тюрьмах. Из тех людей, которых ты пытался вычеркнуть из Атросити. Как бы ты ни пытался избавиться от того, что не признаешь, оно возвращается в виде Зверя. И уничтожает город.

— Я не виноват в появлении Зверя. Его породила война. И раз уж на то пошло, преступникам дают приют, несмотря на их злодеяния, а они продолжают вредить Атросити, вскармливая Зверя своими пороками.

— Может, стоило для начала разобраться, почему те люди стали такими?

Энигма тоскливо глянула в сторону, словно видела там что-то печалящее. Атрокс невольно и совершенно неуместно залюбовался ее тонкой длинной шеей.

— Это просто их природа, — как можно спокойнее ответил он, прогоняя смутившую его мысль. — Ровно такая же неизменная, как и твоя. Ты — слабость Атросити. И заражаешь людей идеями мира, равенства, свободы чувств и поведения, а потом они сталкиваются с настоящим миром и не могут его вынести.

Энигма фыркнула.

— Я давно ничего подобного не делаю. В таком-то чистом и непорочном месте, как Атросити, разве можно вещать о свободе и радостях жизни?

— Многое в тебе изменилось, — Атрокс оценивающе посмотрел на Энигму, считая ее положение жалким, и изо всех сил старался игнорировать те изящество и стать, что подарило ей время. — Но ты все такая же чувствительная. Я уверен, война случилась из-за твоей слабости. Острая реакция на удары жизни порождает боль, сомнения, былые ценности начинают казаться неверными и их мгновенно пытаются сместить другие, почуяв слабость конкурентов. Эта буря чуть не погубила нас всех. Война стремительно шла к точке невозврата. А затем — один мощный, убийственный импульс, за которым я не уследил — и вот уже весь Атросити отравлен. Я не погружал мир в кому. Это случилось из-за отравления, к которому привела война. Наш мир мог погибнуть, но я удержал равновесие между жизнью и смертью.

— Ты действительно спас город, — признала Энигма. — Но этого недостаточно! Равновесие между жизнью и смертью слишком шаткое. Пора выводить мир из сна, который ты так ревностно охраняешь.

— Пусть лучше этот мир спит, — в сердцах ответил Атрокс. Он злился на нее, что она пытается учить его вещам, которых сама не понимает. И злился на себя, потому что совершенно не представлял, как осуществить то, о чем говорит она. — Я предпочту эту сонную пустоту тому хаосу, который следует за тобой.

— Только бесчувственный демон может насильно удерживать в коме целый мир, — горько усмехнулась Энигма. — Но ты, — она сверкнула глазами, — ты удивил меня, Атрокс. Я думала, что ты давно превратился в робота, но в тебе еще есть сентиментальность. Иначе к чему тебе нужно было устраивать эту аудиенцию со мной, когда можно было просто отправить на остров?

Атрокс прошел мимо кресла и подошел к окну, пытаясь высмотреть город сквозь серую вязкую пелену. Его сердце бешено колотилось. Казалось, впервые со времен войны он нервничал.

— Сентиментальность тут ни при чем, — сказал он, не оборачиваясь. — Я должен был убедиться, что этот вредный огонь бунтарства погас в твоих глазах.

— Звучит странно, — услышал он за спиной. — Ты не мог бы вернуться? Мне тяжело разговаривать со стеной.

Он боялся смотреть ей в глаза, но все же отошел от окна и сел недалеко от Энигмы, в другое кресло. Она была напугана.

— Ты хочешь убить меня? — сдавленным голосом спросила она.

Его сердце екнуло. Если убрать Энигму насовсем, что изменится в этом мире? Атроксу стало не по себе, хотя раньше он допускал такой исход. Только теперь он осознал, что тайно от самого себя мысленно цеплялся за те беспечные дни, когда не было Атросити, и их сущности, беззаботные, веселые, вместе познавали открывшийся им мир.

— Ты подавлена, — сказал он. — Ты стала серьезней, виден груз опыта за плечами. Но сущность твоя неизменна.

— И? Что из этого следует? Что меня ждет?

Энигма смотрела на него требовательно и нетерпеливо. Даже в костюме арестанта, измотанная и напуганная, она казалась величественной. Белоснежные кудри, собранные в хвост, строгая и одновременно с этим чувственная красота лица. Спустя столько лет она стала похожей на древнегреческую богиню. Она нравилась ему еще будучи смешной неуклюжей девчонкой. И даже раньше — когда они вовсе не были людьми. Да, он вспомнил. Вспомнил то, что не хотел никогда вспоминать. И теперь его сердце вновь колотилось, как бешеное, от чувства, которое он всегда считал глупым и фальшивым.

— Как тебе удалось выжить во время войны? — спросил он.

Энигма удивленно уставилась на него.

— Я…

— Мистер президент! — внезапно в пространство через рацию вторгся голос Сайма. — Дело требует вашего участия. В здании нарушитель.

Глава 7. Во имя добра

Солдаты, пришедшие вместе с референтом вскоре после вызова, бросили Марка к ногам деспота. Руки ломило от тесных наручников, в ушах звенело: то ли от ударов, то ли от паники. Бронекостюм вместе с бластером отобрали еще возле лифта, хотя теперь эти вещи вряд ли смогли бы ему помочь. Марк осторожно встал на ноги, не прекращая пялиться в сверкающий чистотой пол. Неужели он правда верил, что смог бы убить тирана? Сейчас он боялся даже взглянуть на него.

— Кто этот гражданин? — прозвучал холодный, строгий голос.

Марк поднял глаза и ахнул. Перед ним стоял человек, похожий на Энигму. Такой же неестественно белый, все в нем было словно не настоящее: и плотная, как у статуи, кожа, и слишком яркие, подобные окрашенному стеклу, красные глаза, и волосы, будто бы сделанные из искусственного волокна. За его спиной, в кресле, Марк увидел шокированную Энигму. Страх чуть разбавился, Марк приободрился: она жива! И теперь, на фоне ее мягкости, Атрокс стал казаться еще более хищным и отталкивающим.

— Марк Вир 22-15-12-9-20-9-15-14, — отрапортовал референт, сверяясь с протоколом.

Но Атрокс злобно косился на Энигму, явно ожидая ответа от нее. Та молчала.

— Снова ты впутываешь в свои темные дела горожан.

— С чего ты взял, что этот человек как-то связан со мной? Он же совсем простой. Его наверняка подставили.

— Не лги мне, — Атрокс водил пальцем по экрану широкого металлического браслета, расположенного на левой руке. — Этот гражданин состоял в браке с преступницей. Почему за ним не установили слежку, Сайм? — тиран уничтожающе посмотрел на референта. Тот встал, как вкопанный. Марк сжался сильнее прежнего, будто ответ требовали с него.

— С-сбой в базе данных, должно быть. Я проверю.

— Немедленно назначить расследование по этому делу, наказать причастных.

— Так точно, — ответил Сайм.

— Теперь ответь мне, почему ему позволили пройти в цитадель?

— Н-начальник охранного пункта принял такое решение в экспериментальных целях.

— С твоего разрешения?

Референт нервно закашлялся.

— Да.

— Зачем?

— Это первый в истории случай, когда гражданский ворует полицейскую форму и приходит на запрещенную территорию цитадели. Нам нужно было узнать его намерения.

— А если бы он успел их осуществить?

— Ситуация была под контролем. Никаких взрывчатых веществ на сканере КПП при нем не обнаружено. Мы задержали его при первой же возможности, когда поняли, что он едет на самый верх.

Пока шел этот допрос, Марк чувствовал себя самым ничтожным человеком в мире. Он был у них как на ладони. Все это время. Неужели он правда верил, что сможет на что-то повлиять, что-то сделать? Энигму ему не спасти. Иву теперь тоже.

— Что с полицейским, которому принадлежит изъятая форма?

— Найден мертвым.

— Назначить комиссию для Марка Вира, поставить вопрос о присвоении В-категории.

— Так точно.

— Без этого что, никак? — вмешалась Энигма, тут же обратив внимание всех собравшихся на себя. Марк вздрогнул. — Тут явная ошибка. Может, устроим переговоры?

Атрокс грозно шагнул в ее сторону.

— Никаких переговоров с преступниками.

Энигма гордо вскинула голову, глядя прямо ему в лицо. Марк поразился ее смелости, сам он с трудом держал себя в руках. Затем он увидел, как Энигма что-то шепчет Атроксу.

— Ч-чего?

— Мне повторить?

— Я все слышал. И… нет. Даже не буду слушать.

За окном прогремел гром, хотя до сих пор стекла казались совершенно звуконепроницаемыми. Со следующим громовым раскатом комнату озарила яркая синяя вспышка, раздался взрыв: молния ударила прямо в здание, и на мгновение все электричество отключилось. Марк не успел опомниться, как во тьме его схватила мягкая женская рука и потянула за собой. Молния отключила все, в том числе кресло с обездвиживающей функцией, и отворила электрическую дверь, в которую беглецы и прорвались к коридору.

В здании зажглось аварийное освещение. Пол под ногами странно вибрировал. Где-то вдали Марк услышал треск бьющегося стекла.

— Стоять! — крикнул Атрокс, выскочивший из комнаты переговоров вместе с полицейскими.

Его странный голос, холодный и громкий одновременно, чуть не заставил Марка повиноваться. В одном только слове его заключалась власть. Но Энигма продолжала упорно бежать вперед и ни на минуту не разжимала пальцы, удерживая рукав Марка. И Марк, целиком покоренный ею, рвался за ней сквозь грохот падающей мебели и крики людей, бежал мимо стен, и угрозы он больше не слышал. Его пьянила мечта о спасении, она давала ему силы и вновь пробуждала веру в светлое будущее.

Здание разрывалось от пронзительного визга сирены. В коридорах воцарилась паника. И это было очень странно, ведь политический штаб, казалось, составляли такие же выдержанные и тренированные люди, как их президент. Но тут они словно сошли с ума. Вместо правильных, целенаправленных действий народ беспорядочно рвался к лифтам и лестницам, ополоумев от страха, дополнив шум сирен гулом собственных голосов. Марк заметил группу бронированных полицейских, возникшую словно из неоткуда и пытавшуюся приструнить одичавший народ.

Марк и Энигма пробились к лестничной площадке. Небоскреб весь ходуном ходил, словно дерево во время урагана. Что-то мрачное и удушливое витало в воздухе. На потолке начали разбиваться лампочки, и со всех сторон сползалась густая немыслимая чернота.

— Сюда! — скомандовала Энигма, и вдвоем они устремились через лестничную площадку вниз. Марк полностью сосредоточился на ступенях, стараясь не сбиться с ног. Мышцы забились, перед глазами все плыло. Казалось, прошла целая вечность, а ступеням не было видно конца. Казалось, что они никогда не выберутся отсюда.

— Какой этаж? — спросила Энигма и тут же сама себе ответила, заприметив табличку. — Пятидесятый! Идем.

И вновь продолжился спуск. Куча людей высыпала на лестничную площадку, желая покинуть здание, к счастью, до беглецов им не было дело. Марк уже ничего толком не слышал, кроме шума крови в ушах. Во рту появился солоноватый привкус, под правым ребром ломило. Давка накаляла атмосферу, но в какой-то момент все прекратилось: Энигма увела его за собой на какой-то этаж, Марк не разглядел номера.

Они бросились вдоль стен по коридору, время от времени сталкиваясь с людьми в лабораторных халатах. Марк споткнулся, удержать равновесие из-за наручников не получилось, но Энигма вовремя схватила его под руку.

— Скоро, друг, — пообещала она на бегу и подалась к одной из дверей. Они оказались в технической комнате, где стояла различная хозяйственная утварь и парочка отключенных роботов-уборщиков. На фоне плит возле шкафа торчал объемный рычаг. Энигма поспешно дернула его, и в стене открылся проем.

— Полетим прямиком на помойку! — воскликнула она со смехом, вид у нее был лихой и дикий.

Марк удивленно уставился на окошко мусоропровода, пахнущего какими-то химикатами, но спорить не стал. Энигма нырнула первой, и он тут же последовал за ней. Мгновение спустя они неслись по широкой полупрозрачной трубе, сквозь стенки которой виднелись дугообразные крепления. И только теперь, когда не было пути назад, Марк подумал: а высоко ли падать? Конечно, труба шла под небольшим уклоном, но он вдруг понял, что посадка не будет мягкой.

— Энигма, ты чокнутая! — прохрипел он.

Казалось, прошла целая вечность, наполненная лишь ускорением, когда их перебросило в отсек с отходами. Под конец труба приняла больший наклон, так что обошлось без переломов. Видимо, так ее сконструировали, чтобы всякие склянки в мешках не разбивались.

В помещении оказалось на удивление чисто. Оно напоминало бункер, но даже сквозь его толстые стены сюда проникал страшный гул ветра. Если здесь кто-то и работал, то он покинул здание. Входная дверь на первом этаже оказалась обесточенной.

— Мы в ловушке?

— Нет, — Энигма повела его обратно на второй этаж и показала рукой на маленькое окно. — Пойдем по пожарной лестнице.

Стоило открыть оконную створку, как внутрь тут же ворвался вихрь, раскидав все то легкое, что смог сдвинуть. Марк прищурился, в нос ударил запах гари и мокрого бетона. В лицо полетели холодные капли дождя. Он перебрался через оконную раму и оказался на небольшой решетчатой площадке, сделанной из металла. Хлесткий удар — и опора моментально ушла из-под ног. С громким скрежетом площадка, а вместе с ней и лестница, и Марк полетели вниз.

— Ты не ранен? — спросила Энигма из окна, азарт в ее голосе пропал.

Он и сам не понял. Лестница приняла основной удар на себя и смягчила падение, но после столкновения с землей Марк кубарем прокатился по обломкам металла.

— Вроде цел, — он осмотрелся, вокруг валялись бетонные куски. — Что это было?

— Что-то, что очень некстати.

— Прыгай, я поймаю тебя.

— Ты спятил? На сломанных ногах я далеко отсюда не убегу, — Энигма глянула вверх, на стену. — Я поищу другой выход. Тебе нужно бежать.

— Без тебя — нет.

— Тут все может разнести к зверям. Увидимся там, где расстались. Ты понял? Иди туда окольными путями. Со мной все будет в порядке.

— Я подожду тебя, — запротестовал Марк.

— Слушай, — Энигма высунулась из окна сильнее и строго посмотрела вниз. — Ты уже совершил одну глупость, придя в цитадель.

Марку от этих слов сделалось очень горько. Он ведь хотел помочь. И, возможно, где-то в глубине души, впечатлить. Но вместо этого лишь выставил себя дураком.

— Как я могу оставить тебя? — бессильно спросил он, глядя в сторону, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Ты оставишь меня, если не уйдешь, — настойчиво проговорила Энигма. — Потому что здесь с тобой может случиться что-то плохое. Беги. Времени мало. И я побегу, только другим путем.

Марк на секунду замолк, пытаясь перебороть себя. Он чувствовал абсолютную беспомощность и отчаяние от того, что вновь теряет ее — затем побежал прочь.

Ноги едва слушались его, он запнулся, встал. Безумно хотел оглянуться, посмотреть на нее снова, но заставил себя идти дальше. Один шаг, другой. Тяжелый, мучительный.

"Вдруг я больше ее не увижу?", — внутри что-то болезненно ныло, тянуло обратно.

Он ускорил шаг. Затем перешел на бег.

Перерабатывающее здание было лишь одним из многочисленных объектов территории, прилежащей к цитадели. Марк подозревал, что высокий бетонный забор полностью замыкал местность, затрудняя перемещение наружу и внутрь. Возможно, ворот и проездов было несколько, учитывая масштабность территории, но наверняка Марк знал лишь об одном — и двигался именно в ту сторону. Туда, откуда он пришел с самого начала. Где царили паника и хаос. Толпа рвалась наружу.

КПП явно был перегружен, электронную пропускную систему отключили, и народ свободно проходил через него. Но людей было настолько много, что образовался затор. Через большие ворота проезжали грузовики, народ пытался проходить вместе с ними и иногда мешал движению. Звучали гудки, полиция пыталась контролировать ситуацию.

Между тем землетрясение усиливалось, накаляя обстановку. Ревела сирена. Со стороны зданий Цитадели раздался грохот, оглушительным эхом дошедший до пропускного пункта. Воздух наполнился пылью и дымом, дышать стало тяжелее прежнего.

Марк подошел поближе к КПП, оценивая ситуацию. Лезть в толпу было мало смысла. Казалось, и половина людей не успеет выйти, когда здесь все разрушится. Мимо поехал очередной грузовик. Ноги как будто сами понесли вслед за ним, Марк изо всех сил ускорился, рванул и вскочил на бампер, вцепившись в ручки задней двери прицепа. Тут же к нему присоединилось еще несколько человек, бампер скрипнул, чуть прогнулся, но выдержал.

Когда грузовик медленным ходом проехал через ворота, даже воздух показался чище, хотя вряд ли это действительно было так. Марк соскочил на землю, рванул через площадь. Внутри все кипело, колотилось, кровь звенела в ушах. Толчок, еще один. Сверкнула молния, и через какое-то время ее догнал гром.

Тьма начала сгущаться, словно наступал вечер. Казалось, тучи здесь ни при чем. Страх давно гнал кровь по венам, но если до этого он помогал двигаться и реагировать быстрее, то тут он начал душить. Марк не понял, с чего вдруг запаниковал, ведь самое страшное и ответственное осталось позади.

Он бежал с чувством, будто его преследуют, хотя сзади никого не было. Добежал до ближайших домов, спрятался во двор. Ни одного человека поблизости, ни единого горящего окна в здании. Все внешние звуки вдруг пропали: и рев сирен, и крушение бетона, и сигналы машин, и гул человеческих голосов. Только ржавый скрип наполнял тишину. Посреди двора стояла качеля, на ней как будто кто-то катался. Сердце замерло в предчувствии плохого, но что-то внутри толкнуло Марка вперед, и он приблизился посмотреть. И, возможно, прокатиться.

Качеля вела себя поначалу скромно, но с каждым ходом взлеты становились все выше и дерзче. Будто тот, кто на ней качался, совсем не боялся упасть. Металлические опоры ходили ходуном, еще чуть-чуть — и их вырвет из бетона. Местами поверхность вздулась от ржавчины, краска облезла. Такое старье точно не выдержит сильной раскачки.

Нет. Никакой качели здесь быть не должно! В центральных районах Атросити не было детских площадок, такие остались разве что в заброшке, забытые и невостребованные. Марк как будто только сейчас вспомнил, что к чему. И рванул со всей дури прочь, с трудом сдерживая крик ужаса. Он был словно сам не свой, а в голове застрял туман, мешая ясно мыслить, возникла пульсирующая боль в висках. Мрак сгущался, нечто находилось совсем рядом, нечто опасное, невыразимое. Оно схватит, оно обязательно схватит и утащит за собой! Оно уже здесь, вот-вот коснется его спины…

Марк забежал в переулок, прижался к кирпичной стене. Пытался отдышаться, но каждый судорожный вдох приносил в легкие слишком мало воздуха. Да и воздух сам был слишком густым, почти как вода. В тенях словно копошилось нечто еще более темное. Он отпрянул, не желая касаться этого. Огонь, где найти огонь?

Со стороны тупика вдруг зажглись маленькие желтые луны. Несколько пар круглых глаз пялились на него, ничего не выражая. По отблескам граней Марк понял, что это животные-роботы. Одни крупнее, другие поменьше. Странные, застывшие на своих местах. И беспрестанно следящие за каждым его движением.

Никогда роботы не собираются такой толпой в одном месте, они, как правило, одиночки. И никогда так в открытую они не смотрят на людей. Марку подумалось, что на самом деле эти роботы не следят за ним, а просто застыли на местах, потому что их заклинило. Возможно, эта проклятая тьма ломала их.

Нужен был хоть какой-то внятный источник света. Марк пошарил по карманам, но там было пусто. У него ведь все отняли в Цитадели, даже носовой платок. Не зная, как быть, он вновь побежал. Ноги, словно ватные, едва слушались, но он рвался изо всех сил. Тьма затягивала. Над головой вдруг сверкнула молния, озарив мир сиреневой вспышкой, и на миг тьма отпустила. Марк резко подался вперед, ощутив, как груз спал, и ускорился сильнее прежнего. Тьме его не догнать. Не догнать…

Небо вроде как прояснялось. Снова стали слышны звуки сирен, шум от езды больших автомобилей, голоса. Но где-то совсем далеко. Марк все сильней отдалялся от Цитадели и вскоре выбежал к трамвайной остановке. На ней стояло несколько человек. Марк взглянул на циферблат, что висел над расписанием: седьмой час. Вздохнул с облегчением, потому что ему повстречалось явление совершенно нормальное и обыденное. Люди ждали свою маршрутку, чтобы поехать домой после рабочего дня. Марк словно прикоснулся к прошлой жизни и как будто даже ощутил себя в безопасности.

Вниз со скрипом опустился трамвай. Ни марок, ни проездного у с собой не было, так что на другой конец города придется идти пешком. В любом случае, Марку показалось, что теперь он может это сделать спокойно, не боясь за свою жизнь. Над головой с шумом оттворились дверные створки, трамвай забрал с собой людей и медленно поднялся ввысь. Марк проводил его взглядом и пошел дальше. Кошмары больше не преследовали его.

Марк на секунду замолк, пытаясь перебороть себя. Он чувствовал абсолютную беспомощность и отчаяние от того, что вновь теряет ее — затем побежал прочь. И как бы он ни хотел, он ни разу не оглянулся, иначе ноги вновь могли ослушаться его.

***

Энигма собралась с духом, выбралась из окна и ухватилась за обломок лестницы, оставшийся над окном. Свесилась, подтянулась и с трудом вскарабкалась на ступеньки. Вскоре она оказалась на крыше.

Здание с лабораторными отходами было двухэтажной пристройкой к цитадели, так что Энигма уперлась взглядом в огромную серую стену. Ее захлестнуло отчаяние. Чертеж здания она получила давно, помогли особые люди, и с тех пор через каждые несколько дней она освежала его в памяти. Но это не спасло. Ловушка захлопнулась.

Главное здание цитадели рушилось, на него было страшно смотреть. Ветер выл, как бешеный, только дождь почтипрекратился. Энигма металась по крыше, пытаясь что-то придумать. Что-то увидеть, за что-то зацепиться мыслью. Теперь идея Марка не казалась такой уж глупой. Нужно было спрыгнуть, когда он позвал.

Шелест мотора заставил ее остановиться. Внутри все неприятно сжалось. Атрокс слез с воздушного байка и бросился к ней. Обезумевший ветер растрепал его отрощенные до высокого ворота волосы, теперь он не выглядел таким опрятным и прилизанным.

— Быстро на байк!

Энигма шарахнулась в сторону.

— Еще чего!

— Выполняй, если хочешь жить.

Тут их накрыла огромная тень. Энигма метнулась прочь, спасаясь от огромного куска стены, свалившегося прямо на здание. Часть крыши обвалилась вниз вместе с обломком и байком. Атрокс тоже успел отскочить.

— От тебя одни неприятности, — прорычал он, поднявшись на ноги и подав руку Энигме.

Она неприязненно отклонила помощь и встала сама.

— Сейчас уже были бы в безопасности, — добавил президент.

— С тобой в безопасности? Не смеши.

— Если б мне было до смеха! Цитадель погибает, — в его словах прозвучало совершенно искреннее и глубокое отчаяние. Энигма вздрогнула, она никак не ожидала увидеть в нем эту слабость. Ветер неистово гнал тучи по небу, но густое облако пыли и дыма ни в какую не рассеивалось. Землетрясение рушило здания вокруг, и посреди этой ужасающей симфонии Энигма вдруг прониклась сочувствием к тому, кто поставил ее в положение изгоя и беглеца на многие годы. К тому, из-за кого ей приходилось таиться, словно крысе, хотя она желала совсем иной жизни. Атрокс был заложником собственных убеждений и вершил зло во имя добра, не ведая, что творит на самом деле. Он сам не понимал, почему же в итоге мир гаснет.

Энигма приблизилась и коснулась его руки. Атрокс напрягся. Ей тоже стало не по себе, и все же она улыбнулась ему — так честно и понимающе, как только могла в этот момент.

— Я помогу, если позволишь.

В его взгляде мелькнуло смятение.

— Надо бежать, — он осекся. — Поговорим после.

В это мгновение мир словно почернел. Их окутала темная дымка, Энигма ощутила неистовый страх и видела, что Атрокс испытывает то же самое. Внезапно во все мысли и чувства стало просачиваться безумие.

Над ними возвысился безразмерный черный сгусток, из которого выделялся громадный острый клюв. Один глаз монстра был подбитым. Второй — здоровым, налитым кроваво-красным сиянием. Огромным и круглым, как красное зеркало, в котором Энигма увидела себя. Затем она почувствовала сильную руку на запястье, это ощущение вывело ее из транса, и со всех ног она рванула вслед за Атроксом к краю крыши.

— Мы разобьемся! — запротестовала она.

— Нет.

Весь мир встряхнулся, как живой. Лапа Зверя продавила здание, стены обрушились вниз. Атрокс подхватил Энигму на руки и скатился с ней по косой стене вниз, прямо под взмывшей вверх лапой монстра. Энигме хотелось кричать от страха, но она держалась до последнего, не желая выдавать слабость перед врагом, который, впрочем, помогал ей сейчас спастись. Затем они бросились прочь, в надежде затеряться среди ангаров с техникой от чудовища.

Атрокс осторожно выглянул из-за угла, проверяя, в какую сторону пошел Зверь. Энигма воспользовалась моментом и рванула со всех ног в сторону, но президент быстро нагнал ее.

— Стоять!

— Переговоры! — воскликнула она, пытаясь высвободить схваченную руку. — Перемирие!

— У тебя нет прав что-то требовать у меня, — со злостью сказал он, но руку все же отпустил.

— Я не требую, — Энигма глубоко вдохнула, пытаясь восстановить сбитое дыхание. — Я прошу.

Атрокс с подозрением прищурился. Энигма посмотрела прямо ему в глаза, в надежде выглядеть сейчас как можно более честной и открытой.

— В дань прошлому, — добавила она.

— Прошлое не имеет значения, — он отвернулся.

— А будущее? Все это ради него!

— Что ж, я слушаю.

Неподалеку донесся писклявый тихий вой, какой-то жалостливый. Затем он резко усилился, стал злым и перешел в режущий уши визг. Где-то обрушилось еще одно здание.

— Здесь не самое подходящее место, — заметила Энигма, с ужасом наблюдая за живой черной дымкой, плавно движущейся над крышами производственных зданий.

— Тогда назови место и время.

Энигма удивилась. Атрокс по-прежнему не смотрел в ее сторону, и угадать его мысли никак не получалось. Неужели он даст ей сейчас уйти? Может, он думает, что она приведет его в какое-то тайное убежище, где можно схватить и других преступников? Но ведь она не настолько глупа.

— Речная восемь, двадцать пятый этаж, квартира сто вторая, — Энигма хорошо помнила все адреса заброшенных квартир, которыми время от времени пользовалась. — Завтра к девяти вечера.

— Когда наступает комендантский час. Очень остроумно.

Энигма не понимала, правда ли он ее слушает или только издевается.

— И еще момент, — сказала она, игнорируя собственные сомнения. — Чтобы туда успеть, мне нужно воспользоваться воздушным трамваем. Рассчитываю на то, что во время перемирия задержаний не будет.

Атрокс наконец посмотрел на нее, взгляд его был хмурым и растерянным.

— Как много моментов, — сухо заметил он. — Слежки не будет.

— А конвоя?

— Его тоже. Но и ты не показывайся никому на глаза.

— Само собой. Я умею маскироваться.

Глава 8. Безумие металла

Мир вокруг казался тихим, притаившимся, уставшим. Река наполнилась, стала совсем грязной и чуть вышла за берег после бури. Наверняка океан, куда она впадала, сейчас штормил.

Вдалеке над городом висело тяжелое облако дыма и пыли, след чудовищных разрушений. Ветер странным образом обходил это облако стороной, не желая прогнать его прочь. Марк наблюдал за ним, кутаясь в одеяло возле костра. Запястья до сих пор болели после наручников, которые с трудом удалось распилить.

— Преступники всегда возвращаются на место преступления, — задумчиво протянул он. — Не пора ли нам уходить?

— Пора. Только сил нет.

Марк покосился на Энигму. Красный костюм арестанта сильно выделял ее на фоне серых камней, взгляд был грустный и отрешенный. Пустой заброшенный лагерь нагонял уныние, и все же чувствовалось некоторое облегчение.

— Я боялся тебя потерять, — признался Марк и тут же смутился.

Энигма серьезно посмотрела на него.

— А ты сорвиголова. Могла ли я подумать, что тот шуганный горожанин в баре способен сунуться в цитадель?

— Ты все еще думаешь, что я поступил глупо?

— А ты нет? Святые небеса, Марк! Ты же самовольно сдался полиции, считай. Нужно было плыть на остров, без меня.

Он поник. Энигма, похоже, заметила это, потому что следующей ее фразой было:

— Ты очень смелый, правда! Этого не отнять. Даже самые отвязные мои знакомые ни шагу на территорию цитадели не ступили бы.

Но этим словам Марк уже не поверил. Он встал, медленно прошелся вдоль грязной речки, что-то тревожило его и не давало покоя. Он посмотрел на Энигму. Ее присутствие было крайне важным. И Марку вдруг подумалось, что он чересчур сильно цепляется за это. Между тем ему стало зябко, и он вернулся к костру.

— Эм… Энигма. Незадолго до всех этих бед ты согласилась помочь мне. Так… ты все еще в деле? Или я не вовремя завожу этот разговор?

— Друг мой, речь шла о чуде, которого в Атросити не бывало долгие годы. Да и как я могу отказать после твоего сегодняшнего поступка?

— Сегодняшнего… кажется, будто это случилось целую вечность назад, — Марк снова поглядел на Энигму, пытаясь понять, о чем она думает. — Это… радует. А странно, да, что Первородный Зверь забрался аж в центр города? Он никогда так далеко не заходил. Но хоть пользу принес — цитадели больше нет.

— Ты очень хочешь поговорить о произошедшем, м?

— Разве я этого не заслужил?

Энигма тепло улыбнулась.

— Конечно, заслужил, мой друг.

— Вы так похожи, — выпалил Марк, сбивчиво пытаясь завязать разговор. — Он что, твой брат?

Энигма вздрогнула. А потом засмеялась.

— Я уж подумала, ты все еще про Зверя говоришь. Ну, видимо, все альбиносы для тебя на одно лицо. Я вас, нормальных ребят, тоже не особо различаю. Смотрела на тебя и Щербатого во время ужинов и думала: уж не отец с сынишкой ли?

Марк тоже рассмеялся, но как-то нервно.

— И все же?

— Не брат.

От этого он испытал облегчение. И в то же время его что-то гложило, но он пока не мог понять, что именно.

— Тогда почему?

Энигма отвернулась, скрывая взгляд. Послышался тяжелый вздох.

— Ну, ты ведь уже понял, что мы с тобой живем в необычном мире, Маркус, — заговорила она. — И Атрокс — необычный правитель. Он — Разум Атросити. Прошу любить и жаловать. Другого капитана у нашего маленького корабля, увы, не будет.

Марк помрачнел. Такая перспектива его совсем не обрадовала.

— А что будет, если его сместить?

— Это невозможно. Ну, или наш мир погрязнет в безумии, а потом и вовсе… того.

— Несправедливо. Выходит, что мы обречены.

Энигма ободряюще погладила его по плечу, от чего Марк весь встрепенулся. Ее внимание было приятным, даже слишком. Из-за этого он занервничал.

— Ну а ты, Энигма, кто у нас такая? — со всей серьезностью спросил он, игнорируя собственный конфуз.

— А ты еще не догадался? — вздохнула она. — Я — Сердце Атросити.

Энигма произнесла это с каким-то особым и неожиданным отчаянием, заставив Марка дрогнуть. Он сам не понял, почему ему вдруг так сильно стало жаль подругу. Он подсел к ней ближе и обнял в надежде приободрить.

Дружеское объятие — хорошее лекарство от печали, но самому Марку вдруг стало дурно. Он поспешно отстранился и отвернулся в сторону — туда, где тень сгущалась под мостом.

— Все с тобой ясно, Энигма, — сказал он не оборачиваясь. — Сердце многое на себя берет, верно?

— И не говори.

— Понятно теперь, почему ты у нас вне закона, — Марк решил повернуться. — Вернее, это и раньше было ясно, с твоими-то истинами. Но теперь — совсем ясно. Где сердцу раздолье, там разуму тесно.

— В юности мы неплохо ладили. Но это было совсем другое время. А тут, видишь, не повезло. Жизнь не сложилась, много плохого случилось там — по ту сторону нашей реальности. Вот и ожесточился Атрокс, желая спасти нас. А мы его ненавидим за это. Ну, потому что на войне не все средства хороши.

— Только не говори, что оправдываешь его, — с неприязнью сказал Марк.

— Оправдание ближнего — добродетель, доступная немногим. И губящая многих тех, кому она доступна. Но здесь я не могу промолчать. Все дело в том, Марк, что можно иметь самые светлые понятия о жизни и при этом поступать самым скверным образом. Он вечно жаждет блага и вечно творит зло. Но так было не всегда.

Из воды выпрыгнула рыбешка, охотившаяся на комара. Речной воздух был холодным, свежим, но Марку почему-то стало невероятно душно.

— Сердце, значит… А порой сердце — штука обманчивая, да?

— Ну, скажем так, я тоже могу ошибаться.

— И как же понять, где ошибка?

Она внимательно глянула на Марка. Ему стало не по себе, вдруг она заметит? Заметит в нем нечто странное?

— Сердце повелевает чувствами, но порой некоторые ему нужно отбросить в сторону, — Энигма сказала это очень серьезно.

Марк ощутил себя несчастным. Как будто он заболел, причем по своей вине, и теперь сидел, как прокаженный. Она столько всего сделала для него. Спасла от комендантского часа. Подарила надежду. Стала единственной его опорой и другом. Вокруг был враждебный мир, неизвестность, неуверенность в завтрашнем дне. Образ Ивы стал растворяться во всей этой круговерти новой жизни, которую познал Марк.

— Я запутался.

— Это точно, — Энигма смерила его суровым взглядом. Сейчас на ее лицо, такое величественное, как у царицы, падал закатный свет. Марк почувствовал себя жалким рядом с ней — но не возникни этой неуместной симпатии, все было бы по-прежнему. — Я всегда очень строго относилась к подобным вещам. И все мое существо противится тому, что сейчас происходит. Марк, вспомни о своей любви к Иве.

— А кто говорил мне забыть ее? Кто говорил бросить затею со спасением и жить в свое удовольствие, пока не схватят?

— Я не говорила забывать о ней.

— Ага, — Марк встал, не выдержав напряжения. — Значит, помнить, но не спасать? И страдать в одиночестве, так, что ли?

Энигма промолчала и отвернулась. Последнее, что он успел заметить в ее лице — смятение.

— Ну что, теперь я плохой человек?

Она не ответила. Марку стало пусто и противно. Он устыдился самого себя и ушел спать в самодельную палатку, сделанную из остатков тряпья, хотя сна не было ни в глазу. Провалявшись там с часу, он выбрался наружу. Небо переливалось закатными красками, на нем проступило несколько вечерних звезд, но даже они, внезапно вернувшиеся в этот угасающий мир, не смогли утешить Марка. Воздух стал ледяным, и хотя бы это радовало: холод трезвил и помогал собраться.

Энигма все еще сидела у костра. Где-то она умудрилась раздобыть темную длинную куртку, что было очень кстати: одежда арестанта выдавала бы ее на городских улицах, к тому же у красного комбинезона отсутствовал капюшон, в котором Энигма могла бы спрятать неестественно белые волосы. Хотя пальто было недостаточно длинным, чтобы скрыть красные штанины с ботинками.

Марк преодолел стыд и подошел к ней.

— Давай подумаем о новом убежище?

— Давай. Есть парочка квартир на примете, правда там особо нечего ловить, они опустошены, — Энигма вновь стала приветливой, словно и не было предыдущего разговора. От этого Марку чуть полегчало, и он предложил:

— Можем пойти ко мне. Там остались кое-какие запасы.

— Ты засветился в цитадели, за твоей квартирой могут следить.

— Но там точно есть необходимые для похода вещи.

Энигма задумчиво посмотрела на него. В ее красных глазах мерцал свет уходящего солнца, внутри нее словно зажглось сияние целой вселенной. К ней вернулись решительность и бодрость.

— Что ж, рискнем.

Марк одобряюще кивнул.

— Когда выдвигаемся?

— Сейчас.

После разрушений погасли все уличные фонари, и в полуночной тьме город казался мрачнее прежнего. Марк вел Энигму окольными тропами, постоянно озираясь. Атросити как вымер. Тишина была давящая, тяжелая. Она словно предвещала беду, будто вот-вот что-то произойдет. И действительно, в какой-то момент им на пути повстречалась группа людей: они стояли на открытой площадке перед Доской Положения с плакатами в руках и скандировали.

— Зверь есть начало и конец сущего!

— Зверь — единственно верный бог!

— Молитесь Зверю, и он спасет вас!

— Нужно снести высотки! Зверь ненавидит высотки! Высотки затмевают взгляд его!

Марк и Энигма спрятались от этого безумия в переулке. Темнота скрывала облики собравшихся, одеты они были в штаны и куртки, а вот в обычные или спецовки — не ясно. Но независимо от того, рабочие ли это, заводчане или кто-то еще — эти люди однозначно сошли с ума. Вскоре на них упал свет прожектора, и Марк разглядел, что плакаты были измазаны черными пятнами, а на них было изображено множество красных глаз. Видимо, кто-то с Тканевого завода стащил краску для этого митинга. В свет выступили полицейские, сверкая броней, и быстро повязали толпу. Те визжали, кричали, осыпали стражей порядка проклятиями. Марку стало страшно.

— Культ Зверя? Ты себе можешь это представить?

— Нет, — сурово ответила Энигма и больше не произнесла ни слова. Марк чувствовал ее напряжение.

Даже когда площадка опустела, они не решились идти через нее: рядом явно дежурил патруль. Конечно, Марк безумно хотел подойти к Доске и с помощью «глаз правды» снова проверить, жива ли еще Ива. Но даже если бы город не был обесточен после атаки Зверя, Доски по ночам все равно не работали бы. Марк постарался смириться с неведением, и они двинулись дальше, уже по другой улице.

Преодолев пару кварталов, они прошли по старому подземному переходу, оставшемуся со времен царствования наземных машин, через дорогу, но при подъёме встали, как вкопанные. Энигма, идущая позади, даже врезалась в спину Марка. Прямиком над выходом из туннеля весело нечто.

Оно издавало резкие стрекозиные звуки, когда сегменты, составлявшие его, совершали круговые движения. На каждом сегменте этого парящего шара блестели линзы. Они не светились, чтобы не привлекать внимание к объекту, и только звездный свет отражался в выпуклых стеклах этих искусственных глаз.

Марк стоял на последних ступенях подъема и боялся пошевелиться. Позади он слышал тяжелое и прерывистое дыхание Энигмы. Штука их игнорировала и вскоре покинула свой пост. Ее жуткое тихое стрекотание удалялось в ночь.

— Что это было? — шепнул Марк.

— Бог его знает. Будем надеяться, что оно нас не заметило. Пошли поскорее отсюда.

После подземного перехода тянулось большое открытое пространство, и лазутчики перешли на бег, чтобы скорее оказаться среди узких улочек. Когда они собрались нырнуть в один из переулков, в глубине вдруг вспыхнули два желтых шара.

Сердце екнуло, спина уже давно вспотела от страха и напряжения. Вместе с Энигмой Марк медленно попятился назад, не сводя глаз с двух желтых огней. Нужно было осторожно покинуть закуток и вернуться на прежнюю дорогу. Следом за ними в свет звезд выступил робот, грузно шагая по асфальту тяжелыми металлическими лапами.

— Ну и махина, — поразился Марк.

Четверолапый робот с длинной квадратной челюстью в холке был Марку по грудь. Такие гиганты обычно паслись возле заводов по производству техники, поэтому они и вырастали огромными, собирая в себя все больше запчастей. Марк испугался, хотя роботы никогда не вредили гражданам. И словно в ответ на его страх робот издал механический рык.

— Он не в себе, — хрипло выдохнула Энигма. — Надо бежать.

— Да разве от такого убежишь?

Робот грозно зашагал к ним навстречу.

— Бежим! — скомандовала Энигма, и они со всех ног ринулись прочь. Монстр зарычал и помчался следом, порождая грохот каждый раз, когда его лапы сталкивались с землей. Происходящее казалось смутным и нереальным. Сердце бешено колотилось, в крови кипел адреналин. Казалось, Марк никогда в жизни еще не бегал так быстро, как теперь.

Он успел заметить, что робот — стопоходящий. При беге гигант опирался на всю ступню, и это не давало ему разогнаться так быстро, как это делали те же металлические собаки. К тому же, обезумевший был чрезмерно грузным, и это давало Марку с Энигмой преимущество.

Беглецы укрылись от чудовища в переулке, проход к которому был заставлен мусорными контейнерами. Механическое животное не смогло перепрыгнуть через преграду. Пока оно пыталось расчистить себе путь, бодая контейнеры и кусая их жуткими челюстями, спасенные выбрались с другой стороны и покинули опасное место.

Всю оставшуюся дорогу они молчали. Все чувства Марка обострились, выискивая возможные опасности, он был как натянутая струна. Это напряжение продлилось до самого утра, а с восходом солнца и с появлением на улицах людей, идущих на работу, оно усилилось. К счастью, никто их не заметил и не остановил, так что Марк в конце концов привел Энигму к нужной точке. Подъезд по обыкновению был заперт, и Марк взялся развязывать шнурки.

— Ты что, хранишь ключи в ботинках? — удивилась Энигма.

— Боялся потерять, — Марк выпрямился, в руках загремел металл. — Вот бы с соседями не столкнуться.

Вскоре они оказались на третьем этаже. Дверь послушно открылась ключом, внутри Марк не обнаружил никаких следов пребывания посторонних. Квартира казалась пугающе пустой из-за полумрака. Люстра валялась посреди зала, вокруг были разбросаны ее осколки. Мебель сдвинута. Но так было еще до его ухода. После пропажи Ивы Марк не стал убирать погром, оставленный стражами порядка.

— Ты устраивал прощальную вечеринку, уходя из дома? — шепотом спросила Энигма, оглядываясь по сторонам.

Марк ничего не ответил. Ему стало горько от наплывших воспоминаний. Он хотел впустить в комнату солнечный свет, но расшторивать окна побоялся. Мало ли, что.

В стенах дома ужасы пережитой ночи стали казаться далекими и какими-то фантасмагоричными. Наступление дня словно вернуло Марка к реальности. Но даже теперь, запершись в собственной квартире, он не чувствовал себя в безопасности.

— Есть свечки? — спросила Энигма.

— Надо поискать. Идем на кухню.

Когда они оказались в просторной кухонной комнате, Марк предложил Энигме присесть, а сам принялся рыться в ящиках.

— Здесь еще тоскливее, чем под мостом, — услышал он за спиной.

— Здесь было иначе, пока Ива не пропала, — сказал Марк, сжав от горечи зубы.

Вскоре на столе оказалось несколько свечек, и пространство мгновенно преобразилось. На стене заплясали тени, которые словно заигрывали с живыми. Марк предложил Энигме перекусить, и они на двоих съели пачку искусственного сушеного мяса и овощей. Готовить из них что-то не представлялось возможным: электричество еще не подали. В любом случае, голод прошел.

— Смотри, — Марк разложил на столе кухонные ножи. — Вот этим я планируюсь защищаться на острове.

— Защищаться? Это смешно. Подготовленный человек выхватит у тебя оружие и пырнет собственным же ножом. Но вот в хозяйстве пригодятся.

Марк пожал плечами и завернул приборы в кухонное полотенце, чтобы потом уложить их в рюкзак. Энигма зевнула, потянулась и ушла обратно в зал, оставив Марка наедине с его мыслями. Ему стало ужасно одиноко. Всего за несколько дней он потерял и обрел многое. Он столько бед прошел вместе с Энигмой, она казалась единственным настоящим составляющим его жизни. Он чувствовал себя бесконечно виноватым за свою тягу к ней. И чувствовал себя несчастным от ее отстраненности. В то же время его душу рвали мысли об Иве — хотя его цель, как и ее образ, стали казаться совсем призрачными, как будто это все было в другой жизни. И даже воспоминания о том, как Ива на этой самой кухне готовила ему завтраки, не смогли мысленно приблизить его к ней.

Если бы часы на стене работали, они бы тикали, нарушая тишину, и показывали девять утра. Но экран располосовала трещина, внизу свисала паутинка, а на циферблате навечно застыло тринадцать минут пятого. Марк собрал два рюкзака и притащил их в зал. Сквозь щели в шторах просачивался бледный свет солнца, а Энигма дремала на диване с «Вневременными историями» в руках. Марк сразу узнал этот сборник по желтому корешку. Вот ведь, нашла тайник! Он тяжело вздохнул: какой трогательной казалась она сейчас в объятиях с книгой. Марк накрыл ее пледом и ушел спать в комнату.

Просторная холодная постель казалась чужой, неуютной. Сны крались где-то поблизости, но упрямо избегали Марка. Не шли у него из головы безумные роботы, таинственные парящие шары, чокнутые последователи Зверя. То и дело перед глазами вспыхивали прожекторы полицейских, сияющие желтым пламенем линзы, вымазанные черной краской плакаты. Сердце отбивало дикий ритм, мешая спокойствию. И все же спустя мучительный час он провалился в тревожный, изматывающий сон.

К вечеру он проснулся и обнаружил на диване вместо Энигмы записку.

Если я не вернусь тринадцатого к утру, не жди меня. В тот же день в половину первого отбудет судно, не опоздай. Приди туда заранее и найди Тома Амиса. Это молодой диспетчер, темненький, вместо правой ноги протез. Скажи, что ты от меня — он поможет. Учти, судно снабжения ходит только два раза в месяц.

Твой верный друг, Э. К.

Глава 9. Без вранья и сказок

Атросити был пуст и неприветлив с ним. Комендантский час еще не пробил, а жителей уже было не найти на темнеющих улицах. Этот пустующий город не вызывал гордости. Он хотел бы взглянуть на тех, о ком, как считал, заботился, но одновременно с этим боялся разочарования. Боялся убедиться в том, что все они — безвольные мыши.

Словно в ответ на его мысли с неба по рельсам спустился воздушный трамвай. Он подсоединился к крытой надземной остановке, задержался на минуту, после чего двинулся обратно вверх. С шипящим звуком раздвижные двери, находящиеся на нижнем ярусе остановки, открылись, и на улицу вышло несколько человек в спецовке — работников Машиностроительного завода.

Тут-то он понял, что видеть их совсем не рад. И дело было не в том, что с ними что-то не так. Дело было в нем самом. Он поправил капюшон плаща, скрывающий его лицо, и спрятал руки в карманы, хоть они и были крыты перчатками. Работники прошли мимо, тихо переговариваясь о прошедшем дне, и он вздохнул с облегчением, что на него не обратили внимание.

Впрочем, работающий воздушный трамвай его слегка успокоил. К полудню электричество наладили, и теперь жизнь города можно было возвращать в прежнее русло. Зажглись вечерние фонари, расположенные вдоль зданий, и их свет показался ему прекрасным.

К одному из таких освещенных домов он и подошел, а когда беспрепятственно проник в подъезд, его стала душить тревога. Еще с утра она грызла его, но слабо, а теперь целиком завладела им. Его пугала и манила неизвестность происходящего, но он жалел о том, что решился прийти сюда. Он чувствовал себя жалким вором, которому приходится прятаться и вершить нечто, выходящее за рамки закона. Но отказаться от этого он не смог.

Вскоре он попал на двадцать пятый этаж. Лампа освещала чистый коридор, лифт работал исправно. Он отвлекался на мысли о хорошем устройстве этого дома, чтобы сохранить спокойствие.

Стоило ему приблизится к нужной двери, как та отворилась. Даже звонить не пришлось. И вот хотя бы одно из его опасений развеялось, ведь он до последнего сомневался, что встреча состоится и что его действительно будут ждать.

Быстро и молча он прошел в коридор. Энигма затворила за ним дверь.

— Откуда у тебя доступ к этой квартире? — с подозрением спросил Атрокс, снимая плащ и вешая его на крючок в старомодном шкафу.

— Бронежилет? — удивилась Энигма, игнорируя вопрос. — Боишься, что я тебя пристрелю?

— Я ничего не боюсь, — сухо ответил он. — И ты же не думала, что я буду ходить по чужим квартирам в служебном костюме?

— Великий Атрокс Моро ведет тайную жизнь, — усмехнулась Энигма. — Впрочем, ты и без того всегда был настолько скрытен, что горожане не знают, как выглядит их палач.

— Ты позвала меня, чтобы унижать? — раздраженно спросил Атрокс. — Не заставляй меня жалеть о том, что я пришел.

— Прости, — смягчилась Энигма, виновато потупив взор. — Я просто сильно нервничаю и, честно, я думала, ты придешь с конвоем.

— Знаю, ты обо мне не самого лестного мнения, но я свое слово держу, — Атрокс сказал это сухо и резко, хотя ее искренность немного его тронула. — Мы так и будем торчать в коридоре?

Энигма отрицательно мотнула головой и поманила его на кухню. Атрокс внимательно следил за тем, как она набирает воду из-под крана и ставит чайник. Она хозяйничала в чужой квартире, жителей которой арестовали, и его страшно злило, что она так запросто пользуется чужим имуществом. А потом она вдруг запела.

Тусклый фонарь за окном бьется с тенями ночи.

Он — одинокий боец, против целого мира,

Он был для нас как ручное светило

Вместо солнца, луны и звезд.

Атрокс мысленно возмутился, что она осмелилась петь перед ним. Он был противником музыки, ведь та по его убеждениям взывает к зверю в человеке. Даже самая точная, самая строгая классическая композиция порождает чувства, заставляя подчиняться своим ритмам. Любая мелодия подобна гипнозу и так или иначе меняет состояние человека. Поэтому Атросити однажды лишился музыкальности, во имя спокойствия и чистоты.

Как смела Энигма нарушить важнейший закон в его присутствии? Как смела увлечь его этой песней, заставить сердце биться быстрее? Мысли Атрокса сбивались с толку и словно повиновались мелодичным переливам ее голоса. Он не желал чувствовать эмоций, но уже не мог остановить возникшие в голове образы. Одинокий и тусклый фонарь стал казаться ему воплощением света, к которому он изо всех сил тянулся, но который не мог ни согреть, ни прогнать тьму. Тяжесть жизни звучала в этой песне.

В поисках спасения, в надежде отвлечься, он стал осматривать кухню. Но стало гораздо хуже, ведь он заметил, какой слой пыли лежит на подоконнике слева от балконной двери и сколько ее осело на паутине в углу под потолком. Это были страшные свидетельства запустения. Бывшие обитатели квартиры оказались слабыми звеньями и сами поддались преступности, но Атрокс осознавал и свою причастность к их падению. Закон не смог отгородить их от зла. Мир пустел, и истощению этому не было конца.

Внезапно в голову ворвалась странная, будоражащая мысль, что с этой заброшенной квартирой произошло чудо. Ведь случайно на ее кухню залетел белоснежный поющий мотылек, который на время зажег свет и разогнал тьму и холод, и эту несносную пустоту.

Засвистел чайник. Атрокс опомнился. О чем он вообще только что думал?

— Прекрати, — сердито потребовал он, и Энигма мгновенно смолкла. В резко возникшей тишине стало еще теснее, поэтому он поспешил ее нарушить. — И каково тебе распоряжаться на чужой кухне?

— Тебе это правда интересно? Благодаря тебе я уже привыкла к таким вещам. Не подумай, это не упрек. Но все же, — она оторвалась от заварника и гордо улыбнулась ему. — В лице закона ты назвал меня преступницей, и я первоклассно справляюсь с этой ролью. Мародерствовать мне не стыдно.

Ее смелость задела Атрокса, но достойного ответа на такую наглость он не придумал. Энигма пододвинула к нему чашку с горячим напитком.

— Пить не с чем, — с сожалением сказала она. — Тут давно нет еды.

— Я и не буду.

— Думаешь, я хочу тебя отравить? Обидно даже.

Атрокс недоверчиво покосился на кружку.

— Что там?

— Чай.

— С цианидом?

— Ого, ты не разучился шутить! — воскликнула она, усаживаясь за стол напротив него. — Ты ведь шутишь, верно? Я не дура, чтобы пытаться причинить тебе вред.

Атрокс вздохнул, чуть расслабившись. Но к чашке все же не притронулся.

— Что за просьба у тебя ко мне, о которой ты говорила в цитадели?

— Давай сначала выпьем чаю, хорошо? Я очень волнуюсь, и мне вообще нелегко с тобой разговаривать, откровенно говоря.

— Не люблю ходить вокруг да около, — холодно сообщил он. — В городе хаос, нет времени для долгих разговоров.

— Хаос? — повторила она, отпив из своей кружки. — Мне казалось, все потихоньку возвращается в прежнее русло. В чем дело?

Ее интерес казался искренним, и он почему-то решился быть с ней чуть более открытым. К тому же она сама не скрывала перед ним своего страха.

— Возникли проблемы с восстановлением цитадели. Многие заводы не вернулись к работе, потому что люди отказываются идти на смену. Роботов на их замену не хватает, а новые по понятным причинам не производятся. На все не достает ресурсов. И… — он замялся, но все же продолжил, — дезертировало несколько полицейских, такого раньше не случалось. Поэтому — сразу к делу.

Он понял, что говорит об этом слишком эмоционально. Негодование и боль от происходящего терзали его, делали уязвимым. Контроль слабел, дела шли хуже некуда.

— Мне жаль, что так вышло, — сказала Энигма. — Я могу тебе чем-то помочь?

Атрокс посмотрел на нее с недоверием. Что ей до всего этого?

— Ты словно все время в невидимой броне, — печально вздохнула она. — И это я еще ранимое создание?

Атрокс хотел сказать, что его невозможно ранить, но понял, как глупо это сейчас прозвучало бы. Он чувствовал себя пойманной в клетку раненной птицей. Особенно здесь, в этой чужой квартире, в которой он не должен находиться. И в этом тайном разговоре, в котором не должен участвовать. Сейчас он отдавал себе трезвый отчет в том, что Энигма тут не при чем. Это его собственная слабость и чувствительность всплыли на поверхность, заставляя совершать странные поступки.

Энигма встала из-за стола и подсела к нему, коснувшись его руки. Он вздрогнул и тут же устыдился этого, надеясь, что она не заметила ничего.

— В этом чае всего лишь ромашка — привет из далекого прошлого, — Энигма улыбнулась. — Если я отопью из твоей чашки, ты будешь пить чай?

— Зачем?

— Это здорово. Это тепло и вкусно. К тому же, может, это последняя сушеная ромашка на земле.

Атрокс не стал возражать. И внимательно следил за тем, как ее аккуратные пухлые губы касаются его чашки, вбирая ароматный напиток.

— Теперь будем ждать, когда я откинусь? — шутливо спросила Энигма, облизнувшись.

Атрокс усмехнулся. И вслед за ней отпил чай.

— Приятный, — признал он.

Этот простой момент показался таким искренним и доверительным, что начал внушать спокойствие. Их глаза встретились, но Атрокс тут же отвернулся. Теперь ему не хотелось слышать ее просьбы. Вдруг на этом закончится весь этот вечер?

Ее неглубокое тихое дыхание звучало так громко в этой пустой квартире. Она сидела совсем рядом, и он почти чувствовал тепло ее тела. И запах, похожий на аромат розы.

— Ты знала, что на территории цитадели была маленькая теплица с цветочными клумбами? — спросил он. — Твой запах напомнил мне об этом.

— Нет, — Энигма искренне удивилась. — С настоящими цветами?

— Да.

— Это потрясающе! Значит, в Атросити можно возродить сельское хозяйство?

— А это уже гораздо сложнее. Но выполнимо и однажды будет исполнено.

— Нужно донести это до граждан, ты так не думаешь? Дать им надежду.

— Они как дети. А дети злые и жадные. Дай им цветы — они все сорвут и истопчут.

— Просто нужно хорошее воспитание, — возразила Энигма. — Так или иначе, в мире всегда в ответ на его изменения будет возникать что-то плохое и что-то хорошее. Не можешь же ты контролировать абсолютно все, лишь бы не случилось что-то непростительное?

— Могу.

— И к чему это привело?

— Контроль и порядок избавили Атросити от войны.

— Нет же, я про тебя говорю. К чему это привело лично в твоей жизни? Разве ты доволен ею?

— Ты знаешь, что все наши жизни неотделимы от города. Это практически одно и то же.

— Да, верно… Практически. Что ж, стало быть, мы все глубоко несчастны. И ты в том числе.

— Причем здесь это? — Атрокс нахмурился.

— Ты абсолютно точно недоволен городом, я это вижу. Собой и своей жизнью, стало быть, тоже.

Он растерянно посмотрел на нее.

— Все верно, — неожиданно для себя признался Атрокс. До сих пор он не смел обсуждать подобные вещи ни с кем. Но упрямство заставило его дополнить: — Но недовольство — вещь нормальная, она означает лишь наличие стремлений. А счастье — ненужный всплеск гормонов.

— Или что-то более глубинное. Откуда тебе знать, если ты не испытывал этого чувства?

— Испытывал, — мучительно признал он. — Но это снова дела прошлого. Я не люблю к нему возвращаться.

— А я все же хотела бы вернуться к прошлому, ненадолго, — голос Энигмы звучал тихо и взволнованно. — Прошлое — это единственное, что нас связывает. А оно было приятным, правда?

Атрокс молчал, его сердце бешено колотилось, а слух жадно ловил ее слова. Он хотел бы сейчас провалиться сквозь землю и одновременно желал, чтобы она не прекращала с ним говорить.

— Когда мы были детьми, нам было хорошо друг с другом, — продолжала Энигма. — Но детям проще быть веселыми и счастливыми. Детям проще ладить. Лучше бы мы никогда не взрослели.

Атрокс серьезно посмотрел на нее.

— Дети многого не понимают, — возразил он. — И многого не могут. Взросление лишь расставило все на свои места.

Эти слова мгновенно отразились грустью в ее глазах, и он пожалел, что сказал об этом. Чертово упрямство и стремление к объективности! Тот, кто не знает, как смягчить свои мысли, никогда не сможет удержать возле себя женщину. Без вранья и сказок не бывает любви. Нет, это все не для него.

Скрипнул стул, она встала и подошла к балконной двери, сквозь стекло которой чернел город. От ее дыхания на стеклянной поверхности появилось мутное пятно влаги. Атрокс осторожно приблизился, все его существо рвалось к ней, и он проклинал себя за это. Их взгляды встретились в отражении окна.

— Почему ты дал мне уйти тогда? — спросила она, не оборачиваясь.

Он сразу понял, о чем она говорит. Это было связано с временами более далекими, чем их последняя встреча в цитадели.

— Я не знаю.

В ответ на это она промолчала. Ему стало страшно, что он теряет ее. Он аккуратно коснулся ее плеча. Энигма шагнула назад и прижалась к нему спиной. Ее мягкие волосы защекотали ему лицо, он обнял ее и зарылся в белоснежные кудри, дыша ее теплым запахом.

— Ты никогда не умел утешить. Но это не страшно.

Ее сердце в ускоренном ритме гнало кровь, он чувствовал это губами, прижавшись к жилке на ее шее. Спустя столько лет, на короткий обманчивый миг, она вновь показалась ему родной.

— Ты такой жесткий, — пожаловалась Энигма. — Сними бронежилет.

Мир за стеклом был бесконечно далеким. Его холод и тьма не могли проникнуть внутрь этого дома. Теплый мираж, возникший внезапно и неожиданно, стал на время сильнее суровой реальности.

Ее горячее ромашковое дыхание обжигало ему лицо, и этот жар пронзал все тело.

— Ты чувствуешь то же, что и я? — выдохнула Энигма возле его уха.

Разве мог он знать ее чувств? Он не смел даже предполагать, как в действительности она относится к нему. Сейчас ему хотелось лишь верить моменту. И в этом моменте его наполняла не слабость, как ему думалось раньше, а сила. Жгучая и дикая, эта сила бодрила, воодушевляла, и он готов был свернуть горы. Он надеялся, что и она чувствует это нарастающее могущество, ведь дело было не только в телесном влечении — их сущности, прикоснувшиеся друг к другу, наполнились жизнью.

— Мы должны возродить Атросити, — прошептала Энигма, словно читая его мысли. — Этих сил нам должно хватить.

— Хитрая женщина, — сказал Атрокс, задыхаясь в ее тепле. — Я только отвлекся, а ты опять о делах.

— Какие еще дела? Держи меня. Держи крепче, а то я упаду…

До чего же прекрасен был ее выразительный и беспомощный взгляд. Атрокс начал терять себя в этом взгляде, в той нежности, что захлестнула его. Почему же он снова отдался на растерзание чувствам? Почему вновь шагнул в этот капкан? Ведь он знал, как все будет потом. И знал, что сойдет с ума, когда она, такая далекая, таинственная, совершенно иная, вновь от него отвернется.

Мыслям больше не было преград. Его главная миссия, его цель, такая ясная и осязаемая днем, стала казаться призрачной в полумраке чужой маленькой комнатки, скрытой от поломанного мира тонкими синими шторами. Он вдруг почувствовал со всей остротой, как далек он от этой цели, как мрачна и беспросветна его жизнь, и как все это время он бессильно барахтался в ней, словно выброшенный на берег кит.

— Ты любишь меня? — вдруг спросила Энигма.

— Да, — немедленно ответил он, хотя не мог знать наверняка, правда ли это. Но теперь он готов был сказать многое, лишь бы взять себе как можно больше ее времени и ее внимания. Потому что сейчас это казалось единственно ясным и важным.

Она глубоко и громко дышала, иногда срываясь на стон. А иногда и на крик, когда он в необъяснимой жадности и жажде забывал про нежность. Он хотел, чтобы она целиком принадлежала ему в этот момент. Но потом вновь брал себя в руки, мягко целовал и гладил Энигму в надежде завоевать ее по-настоящему. Эгоистичная жажда плавно перетекала в томное, медлительное желание, и когда этого удавалось достичь, Энигма начинала тянуться к нему с новой силой. И растерянный испуг в ее глазах вновь сменялся теплом и страстью.

***

За окном кралась бледная серая ночь. Такая ночь не способствовала романтике: не было ни звезд, ни полнолуния или хотя бы полумесяца, вечных спутников слияния судеб.

Отголоски прошедшей бури все еще бередили тело, но тревога глушила их. Энигма застегнула последнюю пуговицу на своей рубашке и застыла, разглядывая ее, такую простую и без узоров. Она вглядывалась в саму структуру ткани, пытаясь увидеть в переплетениях текстуры что-то осмысленное. Теперь ей было ужасно стыдно за произошедшее.

Атроксу, кажется, тоже. Он оделся и вновь напустил на себя суровый вид, с которым пришел на встречу. Теперь он внимательно изучал убранство комнат, стараясь не сталкиваться с Энигмой. Ей тоже нужно было куда-то себя деть, и она вновь пошла делать чай.

На кухне пространство вновь оживилось. Сначала плеск воды из-под крана, льющейся в чайник. Потом бурлящий шум кипения и выходящего через свисток пара. Стук чашек по лакированной поверхности. Вскоре — скрип отодвигающегося стула — Атрокс сел за стол. Энигма украдкой глянула на него. Под его глазами темнели круги, казавшиеся на абсолютной белизне кожи темно-серыми. Он выглядел мучительно уставшим. Ни ровная осанка, ни строгая военная рубашка и аккуратно зачесанные назад волосы не могли скрыть это бессилие и растерянность. И его жестокое, черствое имя казалось на этой кухне совсем ему неподходящим.

— Вот, — Энигма поставила чашки на стол. Травянистый пар стремился к белому потолку. Окно было открыто, но ни единого шума не доносилось с улицы. Атрокс тихо прихлебывал чай, и Энигме казалось, будто кухня — это космическая капсула, и они вдвоем оказались одни в безжизненном космосе. Ей стало уныло и душно от этого чувства.

— Какая тихая ночь, — заметил Атрокс.

— Я бы даже сказала — безжизненно тихая. Но разве ты не любишь тишину?

— Люблю. Но сейчас она кажется чрезмерной.

— Город умирает, правитель. Надо с этим что-то делать.

Атрокс замер с чашкой у рта, его взгляд стал серьезным и сосредоточенным.

— Это сон, а не смерть, — упрямо сказал он и поставил чашку на стол. — Сон для восстановления.

— Слишком долгий сон, — возразила Энигма. — Слишком глубокий. Наш мир в коме, разве тебе это не очевидно?

— Я прекрасно осведомлен о состоянии этого мира, — сухо отрезал Атрокс. — Я знаю, что делаю.

— Правда, знаешь? Тогда почему ты здесь, со мной? Почему вдруг сам нарушил Кодекс, поддержав тайную встречу с преступницей? Или ты думаешь, что наша связь может спасти нас от гибели?

Атрокс внимательно посмотрел на нее. Упрямство в его взгляде вытеснила тревога.

— Мир гибнет, я знаю, ты тоже это чувствуешь, — Энигма отвернулась, устало утирая лоб. — Наверное, поэтому мы так вцепились друг в друга, будто не было того кошмарного расставания. Чтобы на миг забыть об опасности и поверить, что все может быть хорошо.

Она села за стол напротив.

— Атросити нужно спасать.

— Что ты предлагаешь? Снять запреты? Вернуть с островов преступников?

— Разобраться! Позволить другим жить в полноценном мире. И да — вернуть невинных, пересмотреть Кодекс. Сейчас на острове томится одна девушка, с которой произошло чудо — она забеременела! Это же благая весть, нечто действительно новое и важное. Новая мысль, которая окрепнет и внесет свой вклад в Атросити. Хороший или плохой — кто знает? Но это по крайней мере означаетпродолжение жизни.

С каждым ее словом Атрокс мрачнел, а на словах о ребенке и вовсе разозлился. Усталость и растерянность как рукой сняло, он словно приготовился к бою.

— С чего ты вообще взяла, что эта преступница по-прежнему беременна? Думаешь, я до сих пор не исправил это недоразумение?

— Твои законы жестоки, и ты следуешь своим убеждениям с завидным рвением. Но я уверена, жажда знаний в тебе по-прежнему сильна, и ты сам хочешь выяснить, что за всем этим последует. Я уверена, ты пока не решил этот непростой вопрос.

— А если решил? — Атрокс недобро прищурился.

Энигма растерялась. И ей стало страшно. Неужели она опоздала?

Повисло тяжелое молчание.

— Все встало на свои места, — вновь заговорил Атрокс с каким-то отчуждением. — Эта лживая встреча нужна была для того, чтобы я размяк и потерял бдительность.

Энигму словно ножом полоснули по сердцу.

— За кого ты меня принимаешь? — вспыхнула она. — Думаешь, я такая коварная и затащила тебя в постель ради своих планов? Да ты хоть сам себя слышишь?!

Она резко встала из-за стола, бросив чай.

— Страх перемен делает из тебя идиота, — она вышла в коридор и схватила пальто. — Мои чувства были искренними и с моей просьбой никак не связанными!

— Стой, — Атрокс вылетел с кухни следом за ней. — Не смей уходить!

— Ты мне не указ.

— Тебе все равно не уйти, я найду тебя, где угодно.

Энигма развернулась и влепила ему пощечину. Ее гложили стыд и обида.

— Не смей меня искать. Уважь хотя бы в этом.

И с этими словами она бросилась прочь, на лестничную площадку. Лифт работал, но ей нужно было сжечь свою горечь и негодование — поэтому она бежала по лестнице, а затем и по улице, выбиваясь из сил.

Ее действительно никто не преследовал. И от этого ей становилось одновременно и легко, и горестно.

Глава 10. Бескрайние черные поля

Марк стоял на вершине радиовышки.

Словно кривые, уродливые создания, тучи тянулись мерзкими отростками к земле, желая схватиться за нее, видимо, чтобы не унес их ветер. Некоторые из них проходили через вершину вышки, обволакивая Марка мрачной сыростью. Он промок до нитки. Чернота неба навевала мысли о Звере, а тучи бесконечно проносились над головой, словно окружая добычу. Одна из них была настолько темной и свинцовой, что, казалось, собьет Марка с ног, если приблизится к платформе.

Далеко внизу бушевал океан. Волны неистово нападали на радиовышку, разлетаясь во все стороны брызгами. Океан словно намеревался покончить с древним строением, вырвать его из опоры и поглотить пучиной. Вода закипала и пенилась, как слюни во рту бешенного животного.

Марк почувствовал себя заложником двух стихий: воздуха и воды, причем те нещадно смешивались между собой, словно две армии, но тут же расходились, распадались. Словно вышка была мостом между ними и одновременно опорой, сдерживающей их обоюдный натиск. Вышка хранила Марку жизнь. Вышка хранила этот шаткий мир, не давая разрушить его стихиям. Надолго ли ее хватит?

Вырвавшись из потока какого-то хтонического ужаса, внушенного стихиями, отделивши свое сознание от всеобщего хаоса, Марк вдруг опомнился.

«Почему я здесь?».

Отчаяние резко сменилось новым страхом. Здесь был кто-то еще. Живой. И этот кто-то пристально следил за ним со спины, отчего на затылке даже зашевелились волосы.

Марк медленно развернулся.

— Ива?

Разве это возможно? Он бросился к ней, схватил в объятия, но тут же ужаснулся тому, какая она холодная и тощая. Он отстранился, посмотрел внимательно в эти бездонные зеленые глаза, от всеобъемлющей печали в них внутри него словно все упало. Лицо, некогда румяное и вечно радостное, теперь осунулось и постарело. Он вновь прижался к жене.

— Марк, Марк, — хрипела она ему в ухо. — Почему ты так долго идешь за мной?

— Ты снишься мне, да? Снишься? — Марк не прекращал обнимать ее. — Или все это взаправду?

— Взаправду, если ты ищешь меня! — со слезящимися глазами заявила Ива.

— Я ищу, конечно же, я ищу! Я пытаюсь быстрее, потерпи немного. Ох, если б я только мог забрать тебя прямо отсюда, из сна.

Ива отстранилась и пристально посмотрела в его глаза, даже не по себе стало. Марк вдруг заметил, что живот у Ивы плоский, пропала беременная округлость. Это ненормально! Это… жутко.

— Что случилось? — он схватил ее за плечи. — Что с ребенком?

Ива не отрывала от него пристальный взгляд.

— Сон помогает жить, — заговорила она тихим голосом. — Сон освежает тело и душу. Сон…

— Что с ребенком?

— Пугает, когда ты слаб духом. Сон подсказывает ответы.

Страх продолжал нарастать. Нечто потустороннее чудилось в ее взгляде, в ее губах, едва шевелящихся во время разговора. В этом чертовом шторме вокруг, который давно должен был бы снести их к зверям, но они по прежнему оставались целыми.

— А что, если сон — это кошмар? — с трудом выдавил Марк, не понимая, что делать и как себя вести.

— Первородный Зверь превращает сон в кошмар. Если не можешь долго выбраться из кошмарного сна — его принес Зверь. Если застрял в зеркальном туннеле, и события повторяются вновь и вновь — это Зверь в сон залез, — тут ее лицо резко сменилось с отрешенного на испуганное. — Убери его, убери от меня!

Она стала дергаться, махать руками, а Марк снова схватил ее и не отпускал. Гладил по голове, шептал неразборчивое, пытаясь успокоить, и сам был в одном шаге от паники.

— Мне так жаль, — тихо выдавил он. — Прости, что оставил тебя в тот день одну в квартире.

— Убери его, Марк!

Марк понимал, что спит, и странное поведение Ивы, совсем на нее не похожее, объяснял своей воспаленной фантазией и усталостью. Но от этого было не легче. Ива, которую он помнил цветущей, яркой, живой, сейчас походила на сумасшедшую.

Как бы он хотел вернуть тот день, когда у них обоих выдался выходной. Как хотел бы забрать ее с собой на побережье, чтобы полицейские обнаружили дом пустым. И никогда бы они с Ивой в этот дом не вернулись. Нашли бы Щербатого, жили бы с бродягами, рядом, под боком друг у друга. И ребенок уж как-нибудь да появился бы на свет, пусть и в плохих условиях, но с момента его появления все бы изменилось. Непременно!

Всего одно мгновение, один неверный шаг, одно решение порой обрывает целую жизнь. Марк надеялся, что в этот раз жизнь восторжествует над злой судьбой.

Над головой протрещал громовой раскат, ветер усилился и на землю обрушился новый поток ливня.

— Прости, — шептал Марк. — Прости, что оставил. Я все исправлю!

— Нет, Марк, нет! — хрипела она сквозь слезы. — Теперь уже слишком поздно.

Нет, не правда. Он ей не верил. Это всего лишь сон.

— Я найду тебя! Я все исправлю, милый мой огонек! Обещаю.

— Поздно, — бесконечно причитала она. — Поздно…

— Нет, милая, не поздно!

Она вдруг оттолкнула его и сиганула с радиовышки вниз. Сердце екнуло, весь мир в это мгновение исчез.

***

— Марк!

Темнота.

— Марк!

— Аа?!

Тусклый комнатный свет показался ярче полуденного солнца, опалив воспаленные после сна глаза. Воздуха явно не хватало, легкие судорожно дергались где-то внутри, пытаясь работать, но дышать выходило с трудом. Вся футболка пропиталась холодным потом.

— Маркус, что с тобой?

Марк поморгал и с трудом взглянул на Энигму.

— Слишком поздно, — не в себе издал он.

В ответ получил пощечину. Злость мгновенно вернула его к реальности.

— Ты чего творишь?!

— Вставай, пора собираться в путь!

Марк хотел ругаться, но тут же опомнился и обрадовался. Обрадовался, что минувшее видение было всего лишь сном. Хотя внутри все еще гложили мерзкие, словно паразиты, сомнения. Был и другой повод для радости. Обнаружив прошлым вечером записку Энигмы, он думал, что больше никогда ее не увидит.

Лицо Энигмы в сумеречном свете казалось нервным, и без того красные глаза совсем раскраснелись и опухли, словно от слез. Сердце в груди Марка тревожно екнуло. Слишком много тревоги для одной ночи.

— С тобой все в порядке? — спросил он, вставая с дивана. Весь прошлый вечер он провел в зале, пытаясь читать «Вневременные истории». Так и уснул, одолев всего пять страниц.

— Неважно, нам пора в путь.

— Сколько времени?

— Восемь утра.

Марк глянул в окно. Контуры штор светились, солнце уже взошло.

— Не слишком ли поздно мы собрались? Пешком вряд ли успеем.

— По воздуху поедем.

— На трамвае? — Марк опешил. — Засекут ведь.

— Надеюсь, что нет, — Энигма потерла глаза, словно пытаясь взбодриться. — В любом случае больше тянуть нельзя. Том уже ждет нас, судно отбывает в полдень, если ты не забыл.

— С чего он вообще решил помогать нам? Можно ли ему верить?

— Можно. Вчера днем я встретилась с ним, он хочет через нас передать посылку родному брату на остров. Тот, кто в благополучии не забывает о близком человеке, попавшем в беду, надежен.

И она с намеком посмотрела на Марка. Он мгновенно ощутил прилив сил и бодрости.

— Мне только переодеться, и я готов! А ты… — он окинул Энигму взглядом. В брюках и рубашке она выглядела слишком опрятно для поездки на остров. — Слушай, у Ивы были прогулочные вещи. Правда, по росту они малы… Но, может, посмотришь?

— Я принесла с собой сменную одежду, — коротко ответила Энигма и, схватив с пола пакет, отправилась в ванную.

Вскоре она вышла оттуда в теплых штанах и футболке. Затем накинула толстовку, а куртку попросила убрать в рюкзак. Марк украдкой следил за ней, застегивая деления рюкзака.

— Ты словно всю ночь не спала.

— Так и есть. Видишь, все разузнала и принесла. Вот тебе перочинный нож, кстати, — она сунула руку в пакет и кинула Марку мультитул. — Это будет получше кухонных ножей.

— Спасибо, — удивленно поблагодарил Марк, глядя на черную ручку, в которой было спрятано несколько инструментов. Давно он не видел таких приборов.

Сегодня Энигма казалась ему совсем чужой. Наверное, из-за непривычной замкнутости, которая вдруг напала на нее. Марк не стал допрашивать, хотя внутри его терзала тревога. Вскоре они упаковались и двинулись в путь.

Внизу за стеклом проплывали крыши низких домов, а по сторонам мелькали высотные здания. Люди, стоящие на земле, казались букашками. Марк пробовал насладиться поездкой, хотя находился, наверное, в самом ненадежном положении. И дело было не в высоте, нет: почему-то именно в трамваях Марк высоты никогда не боялся. Но их с Энигмой фактически заперли в коробке, и если на остановке вдруг ждет засада, то спастись уже не получится. Да и в порту может случиться что угодно. Пожалуй, все это еще больше подстегивало Марка забыть о проблемах. Может, это его последняя воздушная прогулка.

Порт обосновался на северном побережье Атросити. Остановка находилась совсем недалеко от него, так что, доехав, Марк с Энигмой быстро добрались до Тома. Этот шустрый диспетчер так ловко управлялся с протезом, что, если бы он надел штаны потолще, сквозь которые не видно очертания ног, Марк ни за что бы не догадался о его инвалидности.

Пока другие работники порта отсиживались в будке, Том проводил Энигму и Марка до подсобного помещения, построенного прямо над водой. Там стояли ящики, швабры, на полках всякие банки и химические средства, а сквозь приоткрытое окно просматривался причал. К берегу была пришвартована пара патрульных катеров и большое судно, практически без иллюминаторов, то ли продовольственное, то ли для перевозки заключенных.

— Вот посылка, — Том протянул сверток, который Марк убрал в свой рюкзак. — Я приду за вами. Ждите.

Дверь в подсобку закрылась. Марк тяжело вздохнул, ожидание действовало на нервы. Энигма уселась на пол в углу и задремала. Похоже, у нее выдалась тяжелая ночь. Даже сейчас, во сне, ее лицо выглядело напряженным, а плечи подрагивали. Марк осторожно выглянул в окно.

Солнце набирало высоту, постепенно нагревая морской воздух, это чувствовалось даже в подсобке. Заветный час близился, вскоре раздался звон, напоминающий звук колокольчика.

— Эй, тсс, вставай, — Марк осторожно потряс Энигму. — Судно прибыло. Наверное, скоро придет Том.

Она сонно поморгала и кивнула.

— Приехали! Загружай! — донеслось из окна. Марк вновь выглянул наружу. Он видел лишь заднюю часть корабля, сам порт и людей на нем было не разглядеть.

— Гляди-ка, еще одно судно плывет, — сообщил он Энигме. Она встала и выглянула из-за его плеча.

— Как думаешь, одно из них — наше? — забеспокоился Марк.

— Том скажет.

Судя по звукам, к порту подъехал грузовик. Голоса моряков доносились до укрытия непонятным бормотанием. На какой-то миг все затихло.

— Пока никого, — раздался со стороны двери голос Тома, он заглянул внутрь и выглядел невероятно нервным. — Я скинул канаты в воду. Первая карета — ваша, заходите слева, по веревкам поднимитесь. Иначе — никак. Спрячетесь в трюме, там вас никто не тронет. Выходите отсюда через окно, затем по воде под причалом и к судну. Живее!

Энигма взглянула на Марка, и в глазах ее он снова встретил тревогу, перемешанную с решимостью.

— Ты первый. Я за тобой.

Марк кивнул и, набравшись духу, высунулся из окна. Том в это время пошел отвлекать своих. Вскоре Марк оказался в воде, Энигма тут же присоединилась к нему. Тяжелые рюкзаки при этом всплывали и мешались.

— Эх, все вещи промочим, — недовольно поморщился Марк, хотя это сейчас волновало его меньше всего.

Вдвоем они подплыли к нужному судну. Марк первым ухватился за сброшенный Томом канат и начал подъем. Поначалу он решил, что не справится. Пропитанные водой одежда и рюкзак сильно утяжеляли его, но он продолжал взбираться вверх. Каждый новый рывок требовал все больше сил, и в какой-то миг Марку показалось, что у него открылось второе дыхание.

Энигма тем временем прицепила к одному из канатов свой рюкзак и начала подъем по второму. Сначала Марк вытянул канат с ее вещами, затем принялся помогать ей самой. Это оказалось сложнее. Он видел сплав страха и решимости в ее глазах. Видел, как дрожат ее руки от напряжения. И изо всех сил тянул веревку, чтобы она поскорее оказалась рядом с ним, в относительной безопасности. Но руки предательски ослабли, канат на мгновение выскользнул, и хотя Марк со всей силы сжал его обратно, было уже поздно. Энигму сильно дернуло, и она, не удержавшись, с плеском упала обратно в воду.

— Там! — внезапно раздался крик с берега.

Марк переполошился.

— Прячься! — он прочитал это по губам Энигмы и понял по машущим жестам. Он не хотел ее оставлять, ни в коем случае! Ни за что на свете! Но у края палубы его точно поймают, и тогда всему конец. А Энигме, может, удастся скрыться под пристанью, и потом ей поможет Том? В какой-то момент Марк застрял в нерешительности: броситься за ней в воду или же бежать в трюм. В итоге решение пришло как будто само собой, и вот он уже несется к укрытию, волоча за собой рюкзаки. Второго шанса могло не быть — говорил голос разума. Хотя сердце его разрывалось на части.

***

Энигма нырнула: все звуки в одно мгновение стали глухими, далекими. Они с трудом пробирались сквозь гул воды, залившей уши. Все вокруг было мутным, зеленоватым, но все же Энигма разглядела расплывчатые опоры пристани и двинулась к ним. Она боялась, что станут стрелять, и этот страх заставлял грести ее все сильней. В голове помутнело, как в океане, Энигме хотелось вдохнуть. Она дотерпела до причала, выплыла на мгновение, почуяв его тень, и после судорожного вздоха собралась нырнуть обратно. Не тут-то было. Резко и грубо схватили ее чьи-то руки и выволокли на берег.

Псы Кодекса всегда появлялись невовремя и непонятно откуда. Какая все-таки глупая, нелепая ситуация. Очевидно же, что их в порту могла ждать засада. Но Энигма до последнего думала, что Том в курсе обо всем, происходящем на работе. Как-никак, его уважали за то, что он, инвалид, продолжает нести службу наравне со здоровыми людьми. По крайней мере, он сам так рассказывал. Впрочем, моряков могли и не уведомить о том, что в день отправки продовольственного судна будет проведена проверка.

Энигма незаметно посмотрела в сторону Тома: он стоял рядом с коллегами, вид у него был растерянный и напуганный. Вряд ли он нарочно устроил подставу. Иначе их с Марком схватили бы сразу, как только они явились на пристань.

— Зачем столько мороки? — она с усмешкой глянула на полицейских, заковавших ее в наручники.

— Молчать!

Один из них зачем-то держал ее под руку, будто она могла сбежать. Другой в это время переговаривался по рации, вмонтированной в шлем. Энигме казалось, что она даже издали слышит треск и шипение радиоволн, хотя слов докладчика разобрать не могла. Ей было до жути неприятно, по волосам стекали холодные соленые ручьи, сырая одежда прилипла к телу. Все это усугубляло чувство полного краха. Но она должна была попытаться. Она до последнего не верила, что ребенка больше нет. Возможно, Марк успел спрятаться и сможет найти Иву. Возможно, еще не все потеряно.

Наступило затишье. Прежде чем оно сменилось шумом моторов, Энигме показалось, что прошла целая вечность. На серую бетонную поверхность порта плавно опустились три воздушных байка. С машин сошли три робота и двинулись в сторону конвоя. Энигма напряглась сильнее прежнего. Один из прибывших был в командирской броне, более темной и с отличительными знаками. Вскоре он единственный, как настоящий джентльмен, снял перед ней шлем.

— Неужели ты решил показать себя миру? — съязвила Энигма, пытаясь скрыть волнение и страх.

— Обыщите порт и судно, здесь ее сообщники, — велел Атрокс своим спутникам, игнорируя ее. — Допросите всех.

Он посмотрел на конвоиров, стоявших с обеих сторон от Энигмы.

— Вы тоже. Выполнять.

Энигма не на шутку испугалась, перед глазами все поплыло, она с трудом держала себя в руках. Теперь к ней пришло полное осознание происходящего. Она видела краем глаза, как ненавистные полицейские сгоняют в кучу работников порта для допроса. Среди них был и несчастный Том. Многих ли из них накажут за то, о чем они даже не подозревали? Сердце ее обливалось кровью от увиденного, но больше всего она боялась за Марка.

— Безмозглая!

Укол по самолюбию сбавил страх. Энигма надменно прищурилась.

— Еще одно гадкое слово в мой адрес, и я буду хранить молчание.

Атрокс окинул ее злым взглядом, было видно, что он с трудом держит себя в руках.

— Я дал тебе уйти в цитадели, — процедил он. — Я дал тебе уйти ночью. Но ты снова лезешь на рожон. Теперь тебе не избежать правосудия.

Энигма нахально усмехнулась.

— А что, плавать возле порта — уже уголовное преступление?

— Саботаж, эксцесс, организация бунтов, повлекших за собой массовые беспорядки, которые привели к войне. Тебе все зачитают при постановке на тюремный учет, если попросишь. Это была последняя капля.

Энигма замолкла. Едва поднявшийся в ней боевой азарт затух, и она больше не смогла придумать ни колкостей, ни едких замечаний, чтобы показать, насколько ей плевать на официальное правосудие. Она опустила голову. Атрокс принялся нервно ходить вокруг нее.

— Значит, ребенок все же жив? — спросила она, не поднимая головы.

— Одержимая, — выругался Атрокс, но злость в его голосе убавилась. — Вновь ты гонишься за призрачной целью, наплевав на порядок. Наплевав на все и вся!

Он остановился, в глазах его проступило бессилие. Энигма вздохнула.

— Так жив или нет? Как насчет последнего желания приговоренного? Я хочу знать, действительно ли моя цель была призрачной.

— Может быть, жив, может быть, нет, — Атрокс сердито хмурился. — Что это меняет?

— Ты должен объявить амнистию для той девушки, она не сделала ничего преступного.

— Такими вещами заведует Комитет стабильности.

— Но ты же можешь на него повлиять.

— С чего бы мне это делать?

Энигма одарила его ненавидящим взглядом.

— Потому что это важно для нашего мира, упрямый ты осел.

Атрокс опешил, разозлился, но смятение оказалось сильнее злости.

— А наш мир действительно важен для меня, — продолжила Энигма, чуть смягчив тон. — Я бы не стала так рисковать понапрасну.

В порту раздался звонок, оповещающий о приближении нового судна.

— Я бы прислушался, если бы не один веский факт.

Энигма вопросительно наклонила голову.

— Какой еще факт?

— Что ты — безрассудна. Что в голове у тебя дурман, который ты никогда не сможешь разогнать. Сердце! — последнее слово он произнес как ругательство.

— И что с того, что Сердце?

— Ненадежный и слабый советчик.

Энигма фыркнула и в негодовании развела бы руками, если бы их не сковывали наручники.

— Я сильнее тебя, так и знай, — заявила она.

Он удивленно поднял брови.

— Будь я уверена в Кодексе, я служила бы ему намного преданнее, чем ты, — она сказала это с издевкой, зная, что задевает его такими словами. — Где истинное служение — там нет рассудка, и мое безрассудство мне бы в этом деле очень помогло. Но я вижу, что Кодекс примитивен и ограничен, поэтому все мои рвения устремлены к другим вещам.

Атрокс стал мрачнее тучи, но ничего не сказал. Энигма посмотрела в серое небо.

— Я знаю, что все это значит, — заговорила она с отчаянием, не отрывая от облаков взгляд. — Появится новая жизнь — и наступит конец этому мертвенному оцепенению. И вновь все станет непредсказуемым. Вновь начнутся перемены, с которыми ты не будешь знать, что делать, потому что страх прошлых ошибок сковывает тебя. Он сильнее твоего желания быть хорошим правителем.

Повисло тяжелое молчание. Свинцовые облака закручивались, словно шестеренки мрачного механизма. Хотя бы один просвет, хотя бы один единственный луч солнца заглянул сейчас сюда, осветил этот невыносимый порт!

— Возможно, ты права, — неожиданно признал Атрокс.

Энигма оторвала взгляд от неба и с недоверием уставилась на него.

— Возможно, некоторые законы действительно устарели, и их нужно пересмотреть.

— И что за этим следует?

— А это уже тебя не касается, — в его растерянный взгляд вернулась суровая твердость. — Тебя нужно держать в узде, чтобы ты никому не принесла вреда своим безумием.

— Ты знаешь, что это значит для меня, — Энигма напряглась. — Что для меня значит неволя.

— Знаю.

— И я знала. Знала, что между Кодексом и мной ты выберешь Кодекс.

— Мир, — возразил Атрокс. — Между тобой и миром я выберу этот мир. Ты ему больше не навредишь.

— Но мы и есть этот мир, — печально сказала Энигма. — Мы все, весь Атросити. Неоднородный, противоречивый, болезненный…

— Ничего этого не было бы, если бы ты следовала закону.

— Возможно, было бы что-то пострашнее этого.

— Едва ли. Ты сама выбрала путь преступницы. И закономерно сядешь в тюрьму, — уверенность вновь изменила Атроксу, и голос его на последней фразе дрогнул.

Энигма замерла. Холодный морской ветер пробирал ее насквозь, и она почувствовала себя слабой, как осенний лист на ветру, промокший под дождем. Все это время она прочно держалась за ветвь, несмотря ни на какие ураганы, но вот-вот ее сорвет с дерева в пропасть.

— Отпусти меня, — шепнула она.

— В последнюю нашу встречу я дал слабину, но ты этим не воспользовалась, — в голосе Атрокса прозвучал отчаянный упрек. — Теперь поздно.

Ветер выл и набирал силу. Небо затянулось серой пеленой, волны беспрестанно бились о причал. Надвигался шторм. Мрак, нагнанный тучами, начал стремительно сгущаться.

— Правитель! — крикнул полицейский, держа руку на кнопке рации на своем шлеме.

— В чем дело?

— Сигнал из штаба! Код номер…

Земля качнулась, и докладчик рухнул с пристани в воду, а вслед за ним пара моряков. Воздух начал вибрировать. Со стороны города долетел приглушенный вой сирены.

Полицейские сгруппировались. Том с коллегами скрылся в здании, примыкающем к пристани, а человек, пришедший с нового судна, уже двигался обратно ускоренным шагом.

Уши пронзило мерзким звуком, словно кто-то медленно провел острым мелом по огромной школьной доске. Кровь шумела в ушах, Энигме стало плохо, закружилась голова.

Его дыхание опьяняет. Оно — туман смерти, в котором таят его жертвы.

Его взгляд завораживает, его хвост — словно гипнотический маятник.

Его движения — чарующий танец тьмы.

Его тело — исполинский храм ярости.

Зверя не приручить.

Земля стонала под лапами монстра. Он подпевал ей, то басом, то сопрано. Каждый его шаг заставлял мир дрожать в неистовом трепете.

Возник черный вибрирующий сгусток, так быстро, что никто не смог бы уследить за его появлением. Он мгновенно разросся и заполнил собою пространство, сгустил воздух, что тот с трудом втягивался в легкие. Частички тьмы просачивались сквозь глаза и уши, впитывались кожей. Солнца больше не было видно, его заменил сияющий красный шар.

Энигма оцепенела, увидев эту обросшую тиной и шерстью рептилию. Змееподобная голова перекрыла небо. Подобно черной молнии метался хвост в разные стороны, возносился к небу, пролетал над головами и разрывал облака. Постепенно облик чудища преобразился в нечто иное. Тьма — бесконечная, непроглядная, ни к чему не обязывающая расступилась перед Энигмой. Словно бескрайнее черное море, в котором можно укрыться от всех. Никого не слушать, никому не подчиняться и никого не подчинять, ни за кого не нести ответственность. Стать сильнее, заполнить собою все пространство. Унестись в бесконечные черные поля, бесконечно стремиться в пустоту и никогда этим не насытиться. Множить пустоту снова и снова, ширить ее грани, уподобиться бескрайнему черному космосу.

Руки почувствовали прикосновение, а затем свободу. Наручники стукнулись об асфальт. Атрокс освободил Энигму и потянул ее за собой.

— Оставь меня! — крикнула она и вырвалась.

— Безумная, — рявкнул Атрокс, вновь схватил ее и потащил за собой. На какой-то момент Энигма очнулась и поняла, что они бегут к байкам. За ними следовал весь отряд, держа наготове бластеры. Чудовище гудело и пульсировало где-то сзади, словно черная звезда, Энигма это не видела, но явственно ощущала. Атрокс взгромоздил на нее собственный шлем с респиратором, усадил назад, а сам сел у руля. Машины взмыли в черное небо, но метнувшийся хвост моментально сбил половину из них на землю.

Энигма оказалась прямо у лап чудовища, защита слетела с нее. Она чувствовала, как к страху примешивается дурман безумия, дыхание Зверя окутывало ее с головы до ног. Чужое сознание стало в ней тесниться с собственным, чаруя, уводя за собой, обещая освобождение.

Она больше не видела, как бегают полицейские, седлая вновь металлических коней и поливая бластерным огнем чудище. Она забыла о существовании порта, кораблей, Марка и Атрокса. О существовании ребенка. Она забыла обо всем. Она тонула в красном сиянии чудовищных глаз. Ее жизнь словно стала продолжением жизни этой твари, в голове появились страшные образы и чудовищные желания, которые невозможно осмыслить. Это было чистое зло. А затем наступил мрак.

Глава 11. Работники ружья и топора

— Ай, — Ива схватилась за живот.

— Все в порядке, дорогая? — обеспокоенно спросила Мередит Руби, соседка по камере, подсев к ней на кровать.

— Сама посмотри, — морщась, ответила Ива.

Мередит приложила сухую морщинистую руку к ее округлому животу. И улыбнулась.

— Все нормально. Малыш просто здоровается с тобой.

Ива облегченно вздохнула, после этих слов странные ощущения показались ей не такими уж неприятными. Она положила подушку к стене и припала к ней спиной, стараясь расслабиться.

— Даже не верится, что у меня тоже когда-то был ребенок, — задумчиво протянула Мередит, глядя на белую дверь камеры-лазарета.

— Мальчик?

— Девочка. Хотя теперь уже женщина, — Мередит задумчиво провела рукой по бритому ершику на голове, на месте которого когда-то были красивые золотистые волосы. — Мона Адриана.

Ива с любопытством поглядела на соседку.

— А что с Моной теперь?

— Да все хорошо, наверное. Работает врачом, — Мередит почему-то вздохнула. — Знаешь, она хотела стать педиатром, но потом… ты сама понимаешь, этой профессии нет больше. Так что пришлось переквалифицироваться в терапевта.

Помещение на первый взгляд не казалось тюремным, если бы не решетки на небольшом окне. Жили они вдвоем и спали не на нарах, а на полноценных кроватях. В комнате было отдельное ответвление для туалета и душа. Свет они могли включать и выключать сами. А на стене висел небольшой шкафчик с лекарствами первой необходимости — но только лишь теми, которыми нельзя навредить себе и окружающим. Ива не разбиралась, подобными вещами заведовала Мередит и тюремный врач, навещающий их каждый день. Он же приносил лекарства посерьезнее, если Иве становилось совсем дурно. Мередит говорила, что камера-лазарет напоминает ей о бывшей работе.

Испытывать радость в тюремном заточении было странно, и все же Ива приободрилась, когда ее перевезли с западного тюремного острова на северо-западный. Конечно, на прошлом месте остались те, к кому она успела привыкнуть. Несчастные заключенные видели в ней чудо и старались всеми силами поддерживать ее. И всегда радостно приветствовали, когда она шла по коридорам в столовую. Но там не было нормальной медицины, такой необходимой в этот трудный и странный период. Зато тюремщики относились к заключенным лучше, иногда даже по-свойски, общались и время от времени давали за обедом чуть больше положенного. А Иву называли мамулей.

Северо-западный остров встречал новоприбывших со всей суровостью и неприветливостью. Когда Иву везли в грузовике через автоматические ворота, она поняла, что теперь о побеге и думать не стоит. Впрочем, куда ей бежать с таким пузом? А когда ее поселили не в стандартную камеру с нарами и кучей соседей, а в отдельную, да еще и с Мередит — она испытала почти что счастье. С каждым днем ей становилось все тяжелее и страшнее, она не знала, что ее ждет, когда ребенок в ее животе станет достаточно большим. Но в хороших условиях ей стало спокойнее. И Мередит, зрелая женщина, некогда бывшая хирургом и осужденная за тайное лечение беглого преступника, внушала доверие и надежду. Она поглядывала за Ивой, помогала ей, и Ива начинала верить, что все будет хорошо. Хотя по ночам ее терзали страхи: что будет с ребенком, когда он появится на свет? В такие моменты она плакала и думала о том, что лучше бы он не рос и остался в ее животе.

— Наверное, ты по ней очень скучаешь? — спросила Ива после задумчивого молчания.

— Очень.

— Ты задумывалась о том, чтобы сбежать и найти ее?

— Нет, — неожиданно резко ответила Мередит, после чего пересела на свою койку.

— Почему? — удивилась Ива.

Соседка хмуро глянула на нее.

— Это глупо. Отсюда невозможно убежать. С моими-то коленями уж точно.

— Нет, ну правда? Даже ни разу об этом не подумала?

— Иногда думаю, — Мередит отвернулась, пряча глаза. — Думаю, как сильно хотела бы с ней увидеться. И потом сразу же вспоминаю, что именно Мона сдала меня полиции.

— Мона? — Ива не поверила своим ушам. — Полиции? Но зачем?

— Да ты сама все знаешь, уж не за печкой жила все эти годы, — Мередит как-то нервно сжалась, ее даже дрожь прошибла едва заметная. — Время такое было, когда найти у ближнего изъян считалось почти что профессиональным достижением. И ей очень хотелось повышения на работе… Каждому свое счастье, Ива. Каждому свое. Так что никуда я отсюда не побегу.

Ива не нашлась, что сказать. Ей стало не по себе. Она напряженно положила руку на живот: вдруг ее ребенок вырастет не очень хорошим человеком? Как Мона, предавшая свою мать. Ива почувствовала, что ей становится дурно, но она тут же стала прогонять плохие мысли. В жизни может произойти всякое, к чему бояться того, чего нет и чего, вероятно, никогда не будет?

Она уже любила его всем сердцем, хотя вообще не представляла, как он выглядит. Любила, как чудо, как то, что рушит ее одиночество. И хотя из-за него она попала в тюрьму, дитя она в этом не винила. А иногда даже начинала мечтать, на кого он будет больше похож: на Марка или на нее? Эти мечты составляли теперь ее жизнь.

Мередит вдруг тихо запела красивым, хоть и слегка хриплым голосом:

Ива почувствовала, как по ее щеке катится теплая слеза.

***

Марк до сих пор не мог оправиться, хотя уже несколько дней скитался по лесам северо-западного острова. Он ходил как в бреду, борясь с непрошенными мыслями. То и дело в голову лезли страшные образы катастрофы, которую он даже не видел. Воображение упрямо рисовало ему картины, одни страшнее других. Марку помог укрыться на судне пожилой моряк, которого удалось разжалобить, и потом с его же слов он узнал про гибель красноглазой девушки. Про появление Зверя старик тоже рассказывал, но Марк и сам прекрасно ощутил присутствие монстра, даже сидя в ящике на дне трюма.

С одной стороны, если бы не Зверь, Марка наверняка бы нашли. Но допросы и обыск экстренно прекратили, а судно отчалило в море, спасаясь от чудовища. Но какой ценой он избежал опасности, какой ценой…

Марк винил Атрокса и полицейских в случившемся, ведь если бы они не произвели задержание, Энигма успела бы уплыть вместе с ним. Марк винил себя. Но ее больше не было, и никакие средства в мире не могли это исправить.

Каждую ночь его душили кошмары, в которых на пристань приходил Первородный Зверь, только во снах его жертвой становилась Ива. Снова и снова. Снова и снова. Хоть вообще не спи.

Марк искал способ перебраться на западный остров, ведь именно там находилась заветная цель, как было написано на Доске Положения. Ошибся Томм или намеренно указал на неверное судно, Марк пока не решил. Но посылку для его брата на всякий случай сохранил, хотя даже не знал ни имени брата, ни как тот выглядел. Скорее всего, Том рассказал детали Энигме, когда она с ним договаривалась, но теперь эти знания не были Марку доступными.

Дни стояли пасмурные. Океан штормил, и воды его бурлили, словно кипяток. Волны пенились, накатывали на берег, с шумом охватывали каменную поверхность и оставляли на ней облака грязноватой соленой пены. Раньше океан редко вел себя подобным образом. Очень редко.

Тучи гуляли по небу, играясь с бледным солнцем, как с мячом: то хватали его, то выбрасывали прочь, и казалось, будто дневное светило движется по горизонту к западу благодаря ним, а не само по себе. И остров тоже нырял из тени в свет, меняя от этого цвета с более-менее сочных до почти бесцветных. Погода намекала на присутствие жизни в этом мире.

Марк пробирался сквозь колючие заросли пустоцвета и уже успел изрядно ободрать одежду. Он обошел добрую часть побережья, выискивая порт, дорогу к которому в первый же день забыл, будучи вне себя от горя. Да и немудрено городскому жителю заблудиться в лесу, ладно хоть он уже на второй день догадался ставить отметки на деревьях, чтобы не потерять пещеру, где оставил вещи. Правда, ориентироваться по ним все равно было сложно, ведь отметки нельзя было делать слишком яркими, чтобы их не заметили посторонние.

В конце концов, порт нашелся, но радости это не прибавило. Там Марк обнаружил два причаленных судна, но что это за судна, зачем они и когда отсюда поплывут, он совершенно не знал. Одно было больше, другое меньше — на этом все. Абсолютно бесполезная информация.

Вдоль берега прогуливался сторож.

«Хм, — задумался Марк, наблюдая за ним из укрытия. — Вряд ли судна гуляют между островами. Обмен между заключенными делать бессмысленно, разве что судно снабжения… но ведь для каждого острова свое судно. Как же мне быть?».

На Марка напало отчаяние. Ему вдруг жутко захотелось бежать. Бежать от порта, и как можно дальше. Бежать без остановки, не замечая, как острые ветви рвут кожу, как камни выскальзывают из-под ног, мешая движению. Бежать в самую глубь острова, чтобы встретить там свою судьбу в лице лютого врага. Враг крикнет какое-нибудь предупреждение. Что-то вроде знакомого «сохраняй неподвижный режим». Но Марк не сохранит этот режим, он не остановится ни на миг. Режим бега не отключить. Ноги продолжат нести его вперед. И тогда враг нажмет на спусковой крючок…

Минутная слабость прошла. Марк собрал волю в кулак и принялся обдумывать новый план действий. В итоге решил, что оставаться в засаде около порта не имеет никакого смысла. Едва ли он сможет здесь что-нибудь выяснить. Другое дело — тюрьма. Осталось добраться до нее окольными тропами, через дебри, по прямой-то не пойдешь.

Только сегодня отправляться на поиски было уже поздно. Небеса стремительно темнели, предвещая холодный одинокий вечер. Во тьме Марк бесполезен. Да и днем-то он не особо… того…

Абсолютно подавленный и разбитый, он побрел домой, влекомый голодом и несмелой надеждой на крепкий сон. Лишь бы только ничего не снилось.

Когда тьма окончательно накрыла остров, Марк уже прятался в пещере. Позади остался ужин из консервированного соевого мяса и какой-то непонятной крупы, съеденный без аппетита. Горелка, на которой он разогревал пищу, уже остыла, фонарь он тоже выключил — экономил. И давящая тьма казалась совершенно невыносимой. Как будто вместе с ней на Марка давили упреки в собственный адрес, сожаления и страхи.

Хоть в желудке и не было пусто, а в голову навязчиво лезли воспоминания совместных трапез в лагере Щербатого. Как люди заботились друг о друге, помогали, поддерживали словами и делом. Как спорили и радовались встретить новый день живыми. Чаще всего они ели рыбу и пили мох, и если в те дни Марку не особо нравилось меню, то теперь запахи и вкусы подмостового лагеря стали крепко ассоциироваться с товариществом. Марк снова хотел ощутить вкус той жидкой ухи, того мерзкого варева из растительности, которая вряд ли съедобна. Снова послушал бы споры Симона и Леди. И странные, но манящие своей таинственностью разговоры с Энигмой. Все это навсегда осталось в прошлом. Власть времени нерушима, оно отбирает у человека все, что пожелает забрать.

Одиночество давило как никогда. Марку безумно хотелось, чтобы сейчас рядом оказалось хоть какое-то живое существо, которое было бы настроено по отношению к нему дружелюбно. Пусть оно будет бесполезным, пусть не сможет помочь делу, но от одного лишь его присутствия стало бы легче. Осталось ли и вовсе в этом мире дружелюбие, или оно окончательно вымерло?

Интересно, что сейчас в Городе творится? Энигма говорила, что если она умрет, то и Атросити, вроде как, конец. Но мир не разрушился. Что все это значит? Выходит, Энигма ошиблась? Или Атросити уже на пути к гибели?

А вдруг это связано с Атроксом? Теперь он единственный полноправный хозяин мира, и власть его не сдерживается никакими рамками. Больше никто не в состоянии дать тирану отпор. Может, именно это и разрушит город?

Марка передернуло от такой мысли. При данном раскладе домой ему совсем не хотелось возвращаться. Хотя вряд ли острова долго протянут после падения Атросити.

В мыслительном потоке незаметно подкрался сон. Постепенно мысли утратили четкость и последовательность, потускнели. Вскоре в их ход начали внедряться какие-то непрошенные образы и звуки, которые мозг сам генерировал. За нужную мысль уже было сложно зацепиться, и Марк оставил попытки сделать это. Он решился расслабиться и отдаться во власть сновидений, до последнего надеясь, что этой ночью кошмары к нему не придут.

Наконец-то его мольбы были услышаны. Стоило Марку окончательно провалиться в сон, как всякие образы исчезли, уступив место быстротечной пустоте. И время между закатом и рассветом пронеслось, как миг.

Минутная тьма, и вот Марк снова открывает глаза.

Время не ждет.

Какие чувства можно испытать, лишившись всякой поддержки? Не имея никого, способного помочь хотя бы морально. Потеряв не только человека, к которому можно прийти, но и места, в котором можно укрыться? Остаться совершенно одиноким во враждебном мире, где опасность подстерегает на каждом шагу.

Иной бы сдался или сошел с ума. Но Марк продолжал идти вперед, пусть и не очень уверенно. Он не жалел ни одежду, ни себя самого, прорываясь сквозь ветви и колючки. Он перебирался через сырые овражки, перелазил через поваленные деревья. Усталость и страх отступили, ему было что терять.

Вот уже два часа Марк рыскал вокруг тюрьмы, надеясь что-нибудь услышать и разузнать. Он уже думал о том, чтобы подкараулить одного из охранников для допроса. Местные тюремщики ходили в обычном камуфляже с бронежилетами, не в экзоскелетах, и Марк надеялся, что одного из них удастся схватить, пригрозив ножом. Хотя у всех них были автоматы, Марк рассчитывал напасть со спины. Впрочем, он понимал, какое это безумие.

Марк настолько ушел в себя, что даже не смог по достоинству оценить красоты тюремного острова. В отличие от города, здесь росли высокие ели с рыжими стволами. Из-за них пахло свежестью и хвоей, иголки мягко пружинили под ботинками, но Марк этого словно не замечал. Один раз только он отметил для себя, что лес вокруг тюрьмы похож на искусственно посаженный: слишком аккуратными стройными рядами росли деревья. Временами ему попадались хоженые тропинки, но их лучше было обходить стороной — как и главную дорогу, вымощенную камнем, которая вела к воротам тюрьмы. За оградой вокруг высокого кирпичного здания росли стриженные кусты и березы.

Заключенные вряд ли могли наслаждаться природой вокруг, ведь большую часть своей жизни они проводили в камерах. А тюремщики… впрочем, может, это они как раз облагородили территорию? В другое время Марк удивился бы и разозлился, думая о том, что здесь вместо тюрьмы могла бы раскинуться ферма. Но сейчас ему было все равно. И он не желал вдаваться в размышления, насколько грамотно власть занимается производством и насколько чиста почва от загрязнений, случившихся во время Гражданской.

С момента прибытия Марк ничего не ел, словно потребность в пище отпала. Тело начинало истощаться, но он упорно игнорировал его нужды. Отсутствие сна тоже сказывалось — и вот он уже задремал, припав спиной к дереву, растущему около бетонной стены с колючей проволокой. Марк уже не видел разницы между сном и явью, и иногда ему мерещилось, будто один из охранников его обнаружил. Потом образ исчезал, и Марк понимал, что принял куст за врага. А вскоре он услышал:

— Без резких движений, если хочешь жить.

Марк помотал головой, отгоняя сон. Но тут ему стало страшно, ведь ощущение острия у плеча никуда не пропало, хоть он и проснулся. Он покосился на штык-нож, приставленный к нему вместе с ружьем. И медленноподнял глаза.

Двое неизвестных пристально его разглядывали. Марк не врубался, кто перед ним стоит, и страх его мешался со смятением. Они хоть и были одеты в камуфляж, но напоминали скорее охотников или егерей, ведь тюремщики брились и выглядели опрятно. К тому же, они не снимали бронежилетов.

Один был рыжий, другой коричневый. И рыжий спросил:

— Как ты здесь оказался, друг?

Друг? Марк опешил.

— Долгая история, — уклончиво ответил он.

— И то верно, тут местечко не для долгих историй. Пойдем с нами! У нас укрытие, и там есть другие люди. Такие же, как мы.

— Ты че? — включился коричневый. — Он же непонятный. Башка не бритая, без робы. Одет, как горожанин.

Марк недоумевал.

— Так горожанин и есть, — рыжий подал Марку руку, помогая встать. Тот предпочел принять помощь, чтобы не раздражать явно опасных незнакомцев. — Ты не бойся, мы свои. Бывшие заключенные. Сбежали уже пару лет назад и теперь помогаем своим.

— Ага, а горожанин откуда сюда свалился? Странно!

— Уймись, Роланд. Потом перетирать будем.

Коричневый проворчал что-то неразборчивое и двинулся вглубь леса. Рыжий кивнул Марку, чтоб тот шел вперед, а сам стал замыкающим. Марк весь напрягся, виски пульсировали. Голова шла кругом от невозможности осмыслить происходящее. Свои, да еще и такие… сильные, подготовленные? Это помощь свыше или очередная ловушка судьбы? Он не знал, что думать, и больше всего нервничал из-за рыжего, идущего сзади, потому что не мог следить за ним.

Хвойный лес не казался надежным укрытием, трава здесь была невысокая, и деревья стояли друг от друга на приличном расстоянии. И если двух незнакомцев скрывал камуфляж, то Марк в своей темно-серой куртке так или иначе выделялся на фоне зелени. Но вскоре растительность вокруг стала гуще, появились дубы, березы и высокие папоротники. Откуда ни возьмись вылезла мошкара, и Марк догадался, что они добрались до дикой части леса. Здесь он мог не бояться тюремных охранников, но расслабляться было рано.

— А большой лагерь у вас? — поинтересовался он, перешагнув разросшийся дубовый корень.

— По части территории — да, — ответил рыжий. — Мы много роем. Но людей у нас мало. Ну, сам понимаешь, тюрьма здесь довольно огогошная, трудно сбежать. А те, кому удается это провернуть, всегда уплывают обратно в город, тайком. И мы им помогаем в этом.

— И зачем им в город? — спросил Марк, озираясь по сторонам на дремучие заросли. — Все равно всех обратно сошлют.

Тут же он поймал себя на мысли, что повторяет слова Энигмы.

— Да ну, брось, — отмахнулся рыжий, раздвигая березовые ветви, чтобы пройти. Он успел поравняться с Марком. — Ну не на острове же торчать, в самом деле?

— А что? Тут вон растения есть, хоть глаз радуется. И даже мыши, одна мне рюкзак пыталась прогрызть, вовремя заметил.

— Ну, знаешь ли. Дом есть дом. И он — там, а не здесь. У них, по крайней мере. Нам-то с братом этот остров давно природнился. Хотя еду приходится прятать от этих гадких грызунов. Да и гнус иногда одолевает и в хвост и в гриву.

— А еще какие-нибудь животные есть? — с надеждой спросил Марк.

— Ну-у, что-то вроде того, — протянул рыжий. — Но тебе не понравится.

Марк удивился. Но спрашивать почему-то не стал. Больше всего его беспокоили мысли о том, куда его, в конце концов, ведут. Тут же он вспомнил про оставленные вещи.

— Вам припасы нужны? Я рюкзаки спрятал недалеко от пристани.

— Еще бы! — обрадовался рыжий.

Коричневый, которого звали Роландом, с оживлением покосился на Марка. До сих пор он шел молча и как будто обиженно. А Марк подумал, не торопится ли он делиться? Вдруг новые встречные не друзья совсем, и он в конце концов останется ни с чем? Будучи добропорядочным гражданином, он никогда не верил ни коллегам, ни соседям. Но, оказавшись на улице, стал встречать странных людей, бросающих вызов закону. Людей, доведенных до отчаяния, которые предпочли опасность стабильности. Этим людям нужно было выживать, разве не пойдут они на что угодно ради своей цели? Но почему-то именно они, не вписывающиеся в реальность Атросити, при первой же встрече вызывали куда больше доверия, чем те, которых Марк видел изо дня в день на протяжении многих лет на работе и на родной улице.

— Идем, где там твое добро?

Марк плохо ориентировался на местности, что не мудрено. Он по городу-то особо не ходил, а в лесу и вовсе заблудился, так что ушло немало времени, прежде чем троица отыскала пещеру с рюкзаками. Часть вещей было разложено еще с того момента, как Марк просушивал их. Рюкзаки побывали в воде, и нужно было все из них достать, чтобы ничего не протухло. Правда, солью одежда все-таки пропиталась и теперь была как каменная. Марк по-быстрому упаковался, пока Роланд и рыжий ждали его у входа.

— Слушай, а тебя как звать-то? — спросил тот, что был разговорчивым, когда они вновь шли через лес.

— Марк Вир, — ответил честно. Он уже не видел смысла скрывать имя, как это было в лагере под мостом.

— А я — Гер Эрвин. А вон тот молчаливый дядька — мой двоюродный братец, Роланд Крис.

Коричневый нахмурился, отчего его разросшиеся брови чуть не повстречались с такими же разросшимися усами.

— Мы всю семью потеряли во время Гражданской, так что держимся друг друга, — продолжил Гер. — Эти гады нас по разным камерам рассадили, но нам все же удалось сбежать.

— А за что вас посадили? — спросил Марк, пытаясь освободить руки от паутины, в которую по случайности вляпался.

— О… ну так, знаешь ли. Отголоски прошлого, — Гер замешкался, затем продолжил. — И мои, и его родители оказались не с той стороны баррикад, когда война началась. Они были одними из первых, кто поднял смуту. А нам вот аукнулось спустя четыре года после войны. Ну и еще четыре мы живем тут.

— А на свободе сколько уже?

— Третий год скоро пойдет, да, братец? — Гер оглянулся на Роланда. Тот кивнул.

Убежище их скрывал громадный старый дуб. В больших путаных корнях затерялся вход, который братья в придачу застилали травой и листьями. Посторонний наблюдатель ни за что бы не догадался, что отсюда можно попасть в подземный город.

Роланд вошел первым, Гер ждал, когда пройдет Марк. А Марк полностью отрешился от своего страха и шагнул внутрь, наплевав на то, что это может оказаться ловушкой.

Казалось, путь в кромешной тьме длится целую вечность. Пахло сухой землей и горькой полынью, по бокам нащупывались узкие земляные стенки. Откуда-то спереди доносился мышиный писк и топот тяжелых берцев, а вскоре возникло теплое сияние, на фоне которого мелькала тень Роланда. Они вышли в просторный коридор, освещенный живым пламенем: в стене слева полыхал очаг. Из противоположной стены торчали аккумуляторные светильники, но сейчас они не горели.

— Здорово, правда? — Гер прошел в комнату. — Дым уходит в отверстие над очагом, выходит в нежилые коридоры, а оттуда воздух вытягивает его наружу, далеко-далеко отсюда, прямиком в дикий овраг. Там охранники никогда не ходят. Правда, часто все равно не жжем, осторожничаем и дрова экономим.

— Неужели о вашем существовании до сих пор не догадались? — удивился Марк.

— Догадались, конечно. И найти пытались. Но вглубь дикого леса они не ходят, потому что, кхм… — Гер замялся. Марку это не понравилось. — Роланд все продумал, он у нас технарь. Поэтому дом не задымляется.

Бородач после слов брата приосанился.

Пол был устлан какими-то досками, тряпками и старыми одеждами, Марка порадовало наличие лежанок и самодельной мебели. На полу, закутавшись в одеяла, спали двое людей. У стенки на ящике резались в карты двое мужчин и женщина, но как только они увидели Марка, то сразу же прекратили и разбрелись по лежанкам. У очага на деревянном ящике нарезала овощи низенькая девушка с короткими, по плечи, русыми волосами. Она украдкой смотрела на Марка, то и дело отвлекаясь от готовки, но пока что молчала.

— Привет, светлячок, — Гер подошел к девушке и поцеловал ее в щеку. — Знакомься, Марк Вир, это жена моя, Мэри Лири.

— Привет, — несколько растеряно поздоровался Марк.

— Ты из города? — Мэри недоверчиво прищурилась. — Или сбежал, не успев переодеться в робу?

— Не стесняйся, это точно свой, — Гер завалился на свободную лежанку возле очага.

Роланд к тому времени зачехлил ружье и повесил его на стену.

— Давай уже, выкладывай, — впервые за все время обратился он к Марку. — Как попал сюда и зачем?

Тот замялся. Неужели все рассказать?

— Я… — начал он, но его перебила Мэри.

— Давайте уж за едой. Я почти закончила.

И все-таки за трапезой царило какое-то неловкое молчание. Марк был напряжен, потому что его окружали не просто незнакомцы, а беглые преступники. Эта мысль не давала ему покоя. С другой стороны, он думал, была ли разница между этими преступниками и теми, что остались в городе, под предводительством Щербатого? В конце концов, была ли разница между ними и Ивой?

Мэри угрюмо вперилась в свою тарелку, Роланд то и дело бросал на Марка подозрительные взгляды. Двое мужчин отказались от еды и ушли на разведку, а остальные безызвестные, наскоро поужинав, покинули общее собрание.

— Им всем сильно досталось, — пояснил Гер, причмокивая и смакуя наваристый суп с водорослями. — Вот эти, — он показал рукой на двух женщин и паренька, усевшихся вдоль стены, — совсем недавно сбежали, поэтому ныкаются. И то Марго смелая, обычно и в карты с охотой играет, и болтает без умолку, тебя только испугалась. А те двое, что на разведку ушли, сбежали уж пару месяцев тому назад, в город хотят. А тут ты такой, в городской одежде, а при этом на острове, как будто по своей воле. Это их бесит.

— Они б хотя бы узнали, что к чему, прежде чем беситься, — нахмурился Марк. Он сдул с ложки пар и хлебнул обжигающий бульон.

— Узнают — и не за что будет беситься, хах, — Гер смачно рыгнул. Мэри тут же с укором глянула на него. — А злость-то надо куда-то девать, верно? Лысого мы Гамлетом зовем, потому что он все время что-то про отца толдычит. Обижен, наверное, на того. Не колется, что к чему. Второй, Руд-баракуд, рыба с вечно недовольной мордой, просто сам по себе завистливый. И тебе завидует.

Марк вытер рукавом вспотевший лоб.

— Было бы чему.

— Но ты не напрягайся. И ты, Роланд, чего все зыришь злобно? Я за тобой слежу!

Гер шутливо пригрозил брату пальцем. Тот в ответ показал кулак.

— А я понимаю Роланда, — Мэри требовательно скрестила руки на груди.

— Меня тоже поймите, друзья, — Марк поставил опустевшую тарелку на деревянный поддон. Он сам не заметил, как расправился с порцией, думал до сих пор, что в него и куска не влезет. — Мы все пока что чужие друг другу. Сложно рассказывать.

— А ты попробуй, — настоял Гер. — Мы же рассказали. Не все, признаю, но остальное потом. А сейчас твоя очередь.

Марк тяжело вздохнул. В голове поплыли образы минувших событий. Счастье от известия, что Ива беремена. Ее пропажа. Встреча с Энигмой и безумие насчет мира мыслей. Жизнь в лагере Щербатого, побег из цитадели. Все это казалось слишком тяжелым для разговора. Даже мысли и воспоминания об этом ранили, делали уязвимым. А говорить про это все равно что перевязывать сырые раны, к которым прилипли бинты.

— В общем, я приплыл сюда тайно, за женой. Ее арестовали уже… черт знает, сколько времени назад. Я потерял счет времени, у меня нет ни часов, ни календаря. А еще я приплыл не туда, — он посмотрел на братьев с отчаянием. — Мне нужно было попасть на западный остров. А я здесь.

Повисло молчание. Костер еще трещал в очаге, но стук ложек о миски совсем прекратился. Гер перестал жевать, Мэри — хмуриться, а Роланд — мять кулаки. Все с сочувствием глядели на Марка. На их тревожных лицах плясали огни костра.

— Что ж, друг, — наконец заговорил Гер. — Все поправимо.

— Обмен заключенными происходит редко, поэтому ждать мы не будем, — включился Роланд. — Поплывем с вахтовиками в город, у них как раз смена заканчивается. А оттуда пересядем на нужный транспорт.

— Мы? — Марк удивился. — Вы что, поплывете со мной?

— Ну конечно! — воскликнул Гер. — Иначе зачем мы здесь? — он посмотрел на брата, ожидая поддержки. Тот кивнул. — Мы посвятили свои жизни помощи нашим.

Мэри недовольно хмыкнула и снова нахмурилась, но ничего не сказала.

— Судно снабжения повезет работников послезавтра, — сообщил Гер. — Мы следим за расписанием.

Марк испытал облегчение. Но пока ему с трудом верилось, что все будет именно так, как они говорят. Ему бы хотелось сорваться с места и плыть прямо сейчас, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам.

— Мэри, итицка сила! — внезапно взорвался Роланд, заставив всех вздрогнуть. Он тряс кружкой с травяным чаем. — Что это за помои?

— Повтори, — Мэри злобно прищурилась.

— Кто ставит чайник греться вместе с ужином? Все остыло, пока мы ели. Дай кипятку!

— Сам делай, раз так надо.

— А кто за ужин отвечает?

Началась перебранка. Марк думал, что Гер сейчас вступится за жену или попробует как-то утихомирить обоих, но вместо этого он с хитрой улыбкой косился на своего гостя.

— Пусть побалакают.

— А много здесь подобных комнат? — спросил Марк, пытаясь не обращать внимание на ругань.

— Немало. И сеть коридоров большая, куча выходов по всему острову. Это чтоб в случае чего… ну ты понял. Ну, мало ли. А беглецов обычно так мало, что всем хватает места в одной комнатухе.

— И вы помогаете абсолютно всем? — насторожился Марк.

— Конечно! Мы все — в одной лодке, приятель. Все свои.

— Ну а если… если тот, кто сбежал, был в тюрьме заслуженно?

Гер серьезно посмотрел на него, задумчиво сдвинув рыжие брови.

— Ну, тут тебе не восточный остров. Это там — отбросы. Да. А здесь, ну, воры всякие. Спекулянты. Контрабандисты. И просто те, кто имел неосторожность вступить в запрещенные народные движения. Так это же не страшно, не во вред народу. И вообще много тех, кого ни за что посадили. Вот нас с братом, например.

Повисло неловкое молчание. Марк почувствовал себя самым нетактичным человеком в мире и поспешил нарушить паузу:

— Кстати о беглецах. Что на разведке ищут Гамлет и… забыл имя?

— Руд. Они смотрят, чтобы мы нигде не наследили и вообще проверяют обстановку. Тут каждый другому пользу приносит.

— Будет ли польза от меня?

— Ну, ты вон нам припасы приволок. Уже польза!

Марк улыбнулся.

— А что с животными-то? Я так не понял, есть они тут или нет?

— Оу, — Гер понизил голос и наклонился к Марку. — Это что-то странное. Что-то звероподобное. Мы называем их тенями Первородного Зверя.

Сердце екнуло.

— Никогда не забуду, как впервые наткнулся на одну. Это произошло, когда я перебрался на западный остров, чтоб друга одного навестить.

— Друга?

— Да, там тоже наши. Но ты слушай. Тогда день солнечный выдался, и я проклинал погоду, потому что жара стояла невыносимая. От лучей голова пухла, так что я обрадовался, когда зашел вглубь леса. Но потом… потом меня словно холодной водой окатило! А затем еще ледяным ветром обдуло! Не знаю, с чем еще сравнить. Все резко почернело, как будто пасмурной ночью. А ведь только что светло было! Мне в тот момент показалось, будто кто-то солнце проглотил. Я тогда еще подумал, может, в яму какую-то упал и сам не заметил? Но тут же понял, что это бред. И холод такой, до костей пробирающий! И потом глаза увидел, чуть с ума не сошел.

Марк слушал, затаив дыхание.

— И… что было дальше?

Гер глубоко вздохнул.

— Наверное, тень меня отпустила. Потому что все прошло, как и началось, внезапно. Не знаю, что ей понадобилось от меня. Может, просто напугать хотела. Или я случайно в нее попал, и она меня не заметила. Я не знаю. Помню, что резко посветлело и потеплело. Я бегом из чащи, на берег, к солнцу. Вот тогда я, наоборот, почувствовал себя счастливым от солнцепека и долго боялся в тень леса идти. Долго отогреться не мог.

Марк с трудом проглотил слюну, представляя себе пугающую тень.

— А с Роландом ваще сумасшествие произошло, — оживился Гер. — Расскажи, а?

Хмурый повстанец недовольно фыркнул, отрываясь от разговора с Мэри. Похоже, в споре он вышел победителем, потому что девушка что-то бурчала себе под нос, подогревая травяной чай в очаге.

— Че ты сразу народ кошмарить начинаешь? И вообще… стыдно мне.

Рыжий удивленно округлил глаза.

— Стыдно? От чего?!

— А че у меня тогда крыша как будто поехала. Нормальные такие глюки не ловят.

— Не-е, брат. Любой нормальный словит, когда тень Зверя ему на хвост упадет. Ну расскажи, а?

Похоже, рыжий очень любил эту историю. Роланд недовольно вздохнул и закатил глаза.

— Ну ладно, — он чуть-чуть помешкал. — Ну, короче, я патрулировал территорию. А потом вдруг лес кончился, и одни холмы начались, а внизу вроде как овраг. Вообще без кустов, одна трава, тут таких мест почти нет. И на дне оврага дом стоял, хороший такой, коттедж. Я таких с детства по-моему не видал. И неба такого ясного не видал, голубое, как лазурь, и солнечно. И, понимаете, со мной еще друзья были.

— Друзья, прикинь! — не удержался Гер. — Пошел один в патруль, а тут вдруг друзья!

— Ну, да, — Роланд выглядел смущенно. — Как будто я их сто лет знаю, и мы идем в этот коттедж вместе. Ну, помутнение рассудка, говорю же.

Он замолк.

— Ну че ты ломаешься? — возмутился Гер и впился глазами в Марка. — Ну ты понял, да, что все это не взаправду было? Они зашли в дом, а там чертовщина началась! Друзей сразу и след простыл, а ведь это именно они Роланда в дом повели. Там еще тапки за ним выползли из-под кровати…

— Тьфу, ну какие тапки? — не выдержал Роланд. — И вообще молчи, мой рассказ.

— Ну так ты ж сам молчишь, вот я и говорю!

— А друзья-то как люди выглядели? — с неоумением спросил Марк.

— Конечно, — ответил Роланд. — Как самые обычные люди. И как будто я их сто лет как знаю. Понимаешь, да, в чем засада? Нет ощущения перехода, как будто все так и должно было быть.

— А что потом? И что с тапками?

— Да ничего с тапками! Там за окном ночь резко наступила, хотя я точно знал, что полдень. И вот от этого чуть в штаны не наложил, ну ненормально это. Одно дело — когда все лампочки разом в доме перегорают, и совсем другое — когда солнце вдруг тухнет.

— А еще там куча зеркал была, и в них постоянно мерещилось что-то, — опять вмешался неугомонный Гер. — И эти зеркальные коридоры… говорят, через них нечисть из потустороннего мира приходит, мы в детстве так чертей вызывали.

— Довызывались, — буркнул Марк шутливо, хотя рассказ его напряг. Он мало что понял из услышанного, да и в чертей не верил. Только в Зверя.

— Так это еще не все! — воскликнул Гер, его теперь было не остановить. — Роланд толком испугаться не успел, как снова оказался на холме. И снова по-новой. Зашел в дом, друзья пропали, пропало солнце, страшные комнаты в темноте.

— Постой-постой. А зачем Роланд опять пошел в дом, если знал, что там?

Гер хотел ответить, но Роланд пихнул его в бок.

— Ноги сами несли как будто, — ответил он. — Я помнил, что произошло до этого, но меня как будто неведомые силы тянули туда. И каждый раз повторялось примерно одно и то же. Я застревал в этом доме в темноте, и все там кто-то бегал, ходил, предметы зависали в воздухе. А потом я опять на холме оказывался. А потом очнулся мордой в речке, потому что не было на самом деле никаких холмов и никакого дома, я бродил как во сне и упал. Это все тени Зверя, Марк. Они то ли шутят так, то ли питаются… страхом, что ли. Не знаю я.

— Мы их часто встречаем на островах, только уже конкретно так не влипаем. Потому что научились предугадывать их присутствие, пока они не поймают. Иногда они по форме напоминают каких-то собак, иногда коров или что-то вроде того. Иногда роботов. Но обычно бесформенные. И тихие. С ними надо быть начеку, чтобы не угодить в ловушку. Что они из себя представляют, зачем тут бродят — мы так и не выяснили.

— Это из-за них охранники в дикий лес не ходят?

— Ага.

Даже голова начала болеть от напряжения, вызванного историей братьев. Но вскоре разговор пошел в иное русло, сбавив накал. Гер начал рассказывать про другие опасности острова, более понятные и приближенные к обыденному миру. Коварные топи, где можно застрять, ядовитые колючки, о которые лучше не цепляться, иначе будет нарывать несколько дней. Насекомые тоже могут так заесть, что к болотам, где их много, лучше лишний раз не соваться.

— Больно надо к болоту ходить, — заметил Марк.

— Ну, там ягоды зато вкусные! — возразил Гер. — Черника, морошка. Ты хоть помнишь, че это такое?

— Ты шутишь? Земля же отравлена, их нельзя есть.

Тут оба услышали над головой громкий хохот Роланда.

— Это чушь! — заявил тот. — Земля давно очистилась, уж сколько лет прошло. На островах уж точно все чисто. Ели — знаем. Хотя на третьем острове, где предателей и убийц держат, даже кустарники не растут. Но я думаю, все нарочно вырубили, асфальтом залили и колючими проволоками в несколько рядов огородили, чтоб никто никогда не сбежал.

— Вот это ты разошелся, братец, — Гер наклонился к Марку, будто так Роланд его не услышит. — Иной раз слова из него не вытащу, а как про ботву всякую начинаем говорить, так его не заткнуть.

— Ну а что? — Роланд нахмурился.

— Ничего-ничего! — Гер примирительно развел руками. — Я и сам это дело люблю. Растения всякие. Мы тут за пару лет все изучили, какие грибы и ягоды ядовитые, а какие — в котелок. А я химиком раньше работал и даже из некоторых ядовитых лекарства делаю, вот, погляди, — он сорвался с места и принялся копаться в мешке, висящим на стене напротив камина. Тут же загремели склянки.

В лекарствах Марк ничего не понимал, но выразил восхищение, когда ему показали причудливую аптечку. Такую бы в музей мировой истории. Вскоре Мэри налила всем горячий чай, и братья продолжили рассказ о своей островной жизни. О том, что жену себе Гер нашел именно в тюрьме, и что Мэри очень не любит все эти их вылазки лишь потому, что боится мужа потерять. Ведь именно он помог ей сбежать когда-то. Сама она редко покидала укрытие, из страха.

Роланд, как оказалось, чуть ли не каждый месяц плавает в город на судне снабжения. То заключенным помогает, то через городских знакомых достает всякие вещи вроде керосина, батареек и прочего. Марк удивился, насколько прочной может быть подпольная жизнь.

Роланд мечтал, что однажды на остров перестанут ссылать людей. Мечтал, что тюрьму закроют и они с братом смогут застроиться на поверхности и развести здесь сад с яблонями и картошкой.

Мы бы селекцией занялись, окультурили б их, — добавил бородач. — И плоды были бы во какие, — и он показал руками окружность размером с большой уличный фонарь.

Все это время угли в очаге приятно потрескивали, обогревая собравшихся людей. Ночь опустилась на землю, а вместе с ней тихий сон осторожным шагом вошел в подземелья повстанцев.

До утра бесновалась гроза, океан штормил как в довоенные времена. К утру часть деревьев была повалена. Природа словно злилась, и мир вокруг казался загадочным и пугающим.

— Ну и ну, — выпалил Гер. — Че творится!

Ветер все еще носился по побережью, тучи грозно висли над головой. Издалека донесся гром.

— Как бы шторм не продлился до завтра, — Гер пытался перекричать ветер. — А то отправку корабля могут задержать.

Марк напряженно сжал кулаки. Роланд лишь молча кивнул.

Прозвучал новый громовой раскат, уже громче. Деревья безвольно клонились к земле от ветра. Накрапывал холодный дождь, косой из-за ветряных порывов.

Марку показалось, что судьба настроена против него. Когда Энигма согласилась помочь — ее арестовали. Когда они чуть не уплыли на судне — она погибла. А теперь, когда он почти добрался до Ивы, буря может помешать судну отплыть. Но Марк словно стал привыкать к этой постоянно сгущающейся в его жизни тьме.

Моросящий дождь превратился в ливень.

— Уходим, — скомандовал Гер, прикрывая лицо рукой.

Вскоре троица вернулась в подземелья, промокшая до нитки. Верхнюю одежду пришлось снять, чтобы просохнуть, Марку одолжили старые рваные штаны, которые были велики ему и в длину, и в ширь.

Мэри что-то вышивала при свете аккумуляторной лампы, сидя на лежанке. Гамлет, Руд и Марго снова резались в карты, а двое других, чьих имен Марк так и не узнал, с интересом смотрели за игрой и делали ставки. Марго то и дело шипела, что парни — жулики.

Братья принялись обсуждать недавнюю вылазку к тюрьмам. Марк слушал вполуха, одновременно думая о своем. Из рассказа он понял, что к кладовой на этом острове пробраться не так просто, как на западном. Поэтому братья по возможности обчищали грузовики, перевозившие еду с корабля к тюрьме.

— В этот раз грузовик всего один был, так что мы ничего не взяли, — говорил Гер. — Мы, если что, грибами и рыбой обойдемся. Заключенным тоже надо что-то есть.

«Хорошие люди», — подумал Марк.

— Гадость эти ваши сухпайки, — вмешался в разговор Гамлет, оторвавшись от карт. — К чему из-за них рисковать? Закинул сеть в океан, и вот уже куча рыбы… Эй, ты куда смотришь, Руд!

— У тебя туз из рукава торчит.

— Ничего у меня не торчит, лжец. Не вытягивай так шею, все равно ничего не увидишь!

Роланд махнул на них рукой, Гер снисходительно пожал плечами. Поначалу время за разговорами шло быстро, но затем его ход замедлился. Все из-за тревоги. Марк боялся, что погода так и не прояснится. А безделие лишь усиливало нервозность.

— Думаю, мне надо пройтись. Вы не против, если я осмотрю подземелья?

— О чем речь? Конечно! Я даже покажу тебе все.

Гер поднялся с лежанки и с наслаждением потянулся, разминая затекшие ноги. Затем заглянул в деревянный ящик и достал оттуда пару фонариков. Один протянул Марку.

— Другие подземелья не освещены. Экономия! Пошли.

Они покинули комнату. Поначалу коридор шел прямо, но вскоре привел их в следующее помещение. Здесь стояло много деревянных ящиков.

— Это часть нашего арсенала, — пояснил Гер. — Раньше мы по всем комнатам распределяли припасы и вещи, чтобы в случае чего без проблем перебраться в другую часть и отсечь ее от всего остального. Ну, мало ли. Но еды и вещей у нас не так много, да и неудобно это на деле оказалось. Искать что-то нужное по всем подземельям — занятие никудышное. Да и наше укрытие до сих пор ни разу не обнаружили. Так что мы теперь все храним поближе к себе.

Марк осмотрелся. Комната казалась меньше, чем та, в которой находился очаг. Ящики аккуратно стояли вдоль стен, не мешаясь под ногами. Земля была голой, ничем не покрытой в отличие от жилой комнаты. На одном из ящиков Марк заметил небольшой блокнот с вставленным в пружину карандашом. Взял его в руки, заглянул внутрь. На первой странице значились хозяйственные записи, остальные листы были девственно чисты. Что-то заныло внутри, и в руках появился зуд. Чистое белое полотно вдруг показалось окном в волшебные дали, где жило нечто забытое и желанное. Захотелось взять карандаш и немедленно поселить на листе какой-нибудь живописный образ.

— Тут какие-то записи, — Марк повернулся к Геру и нехотя протянул блокнот ему. — Взгляни.

Гер посветил фонариком на страницы.

— Да, это старое. Забыли совсем его здесь.

— А есть еще?

Гер с хитрой улыбкой взглянул на Марка.

— На, — блокнот вновь оказался в руках несостоявшегося художника. — Он твой.

Марк кивнул в знак благодарности и поспешно убрал презент в задний карман штанов.

Они вышли из комнаты и отправились дальше. В скором времени однотипный прямой коридор привел их к развилке, предлагавшей отправиться по двум различным путям.

— Ну, — прозвучал в темноте голос Гера. — Куда хочешь пойти?

— А куда развилки ведут?

— Та, что слева, к побережью. А справа — к тюрьмам, но там мы выход забаррикадировали, чтобы враги случайно не обнаружили. Мы тот ход освобождаем, когда помогаем кому-нибудь из заключенных бежать. Сам понимаешь, во время побега шумиха поднимается, погоня — и тогда нужно уйти поскорее.

Марк понял, что к тюрьмам приближаться ему совсем не хочется, пусть даже и под землей.

— Пойдем к побережью, — решил он.

Гер кивнул, и товарищи двинулись по левой развилке. Они брели по этому странному древу коридоров и комнат в молчании. Марк подумал, что оказался в музее: было занимательно, хоть и немного однообразно. Простые землянки чередовались с отделанными комнатами, но в целом одно и то же. И везде — следы прошлого пребывания. То грязь от ботинок на полу, то оставленная кофта, то еще что. Иногда попадалась мебель из бревен и дощечек, и ворованная тюремная посуда. Марк подумал, что раз местная тюрьма надежна, то этой посудой с братьями скорее всего поделились товарищи с западного острова. Ну, или они смогли договориться с некоторыми тюремщиками.

Воздух стал заметно свежеть. Пахло соленой водой, скоро они должны были выбраться наружу. Повеяло холодом, который крепчал над землей из-за шторма. Издалека доносился приглушенный шум ветра и волн.

Гер шел впереди, Марк двигался следом. Свет фонариков падал на стены, полы, потолок, освещая путникам дорогу.

— Скоро уже, — сообщил Гер. — Слышишь океан?

— Угу.

Дышать вдруг стало тяжело.

— Душно, — сказал Марк. — Давай ускоримся.

И тут он опомнился, что фонарик больше не горит. Марк понажимал на кнопку включения, потряс немного устройством, но свет так и не желал загораться.

— Гер, у меня проблема.

Гер не отвечал.

Марк только сейчас понял, что рыжий куда-то исчез. И шаги его стихли. Он огляделся, но столкнулся лишь с давящей тьмой. Страх скрутил внутренности. Предчувствие нехорошего захлестнуло с головы до ног.

Марк задрожал. Приятная прохлада, которой веяло до сих пор, перешла в ледяной холод. Мороз пробирался до самых костей, сковывая мышцы. При этом стояла невыносимая духота, и воздух казался таким густым, что его с усилием приходилось втягивать в легкие.

Марк снова попытался включить фонарик, и, к его удивлению, свет начал потихоньку разгораться в лампочке, словно угли в костре. Но очень-очень тускло. От этого ощущение страха почему-то усилилось.

Марк посветил вокруг. Кажется, он случайно сбился с пути и оказался в какой-то комнате. Тусклый свет, кое-как разжижающий тьму, упал на ящик. Сердце ушло в пятки. Ящик стоял не на одной из своих стенок, а на ребре и при этом не падал. Зрелище казалось ненормальным, пугающим, странным, внутри все свело. Марк словно оказался в потустороннем мире, где все подчинялось иным законам, и эти законы были не на его стороне.

Фонарик затух. Марк с трудом удержался от того, чтобы не пискнуть от ужаса. Его окружило непроглядное, ледяное, душащее. Он больше не властен над происходящим. Он не знает, что творится во тьме. Марк ни о чем не думал. Все его существо погрузилось в омут потустороннего ужаса.

Во тьме вспыхнули два красных огонька, два глаза. Он услышал глухое утробное рычание, но оно словно возникло не снаружи, а где-то в его голове, в его сознании. Вдруг он почувствовал, как что-то дергает его за рукав. Страх сковал все тело, оцепенение мешало нормально двигаться. Марк не знал, стоит ли вообще смотреть вниз. И все же он посмотрел.

Возле него стоял мальчик. Ребенок требовательно дергал его за рукав, пытаясь обратить на себя внимание. Странно, но мальчик был хорошо виден даже в кромешной тьме. И еще он был очень похож на Марка.

— Что же ты не бежишь? — спросил ребенок.

В этот момент оцепенение как рукой сняло, скованность отступила, и Марк со всех ног рванул прочь, не разбирая дороги. Поначалу ему казалось, что мальчик бежит впереди, ведя его за руку, но потом образ исчез, и Марк через тьму вырвался из удушливого плена. Тут же он врезался в стену и упал на землю.

— Марк! — раздался голос Гера.

Марк приоткрыл глаза. Светло.

— Марк, я прогнал ее! Я прогнал тень!

Марк перевернулся с живота на спину и приподнялся. Возле него стоял рыжий повстанец, испугано тараща глаза. В руках он держал горящий факел.

— С тобой все в порядке?

— Да, — с трудом прохрипел Марк. — Это была тень Зверя?

Гер энергично закивал головой.

— Она самая. Я чуть было не растерялся, ведь тени раньше никогда в наши подземелья не забредали. Ух и страху она напустила!

Марк огляделся по сторонам, желая убедиться, что окружающее пространство взаправду вернулось в нормальное состояние и стало безопасным. Он даже пощупал Гера за руку, чтобы проверить, настоящий ли он.

— Как тебе удалось прогнать тень?

— Тени не терпят живого огня. Сначала я испугался, когда ненормальности только начались, но потом понял, что это выходки тени, взял себя в руки и зажег факел. Должен тебе сказать, сделать это оказалось нелегко, тень старательно мешала мне.

Марк тут же вспомнил, как однажды в городе Энигма отпугнула тьму Зверя, когда подожгла мусорный бак. Почему же именно живой огонь так пугает Зверя? Может, потому что сам он — живое воплощение неживого?

— Сначала я испугался, когда ненормальности только начались, — рассказывал Гер, — но потом понял, что это выходки тени, взял себя в руки и зажег факел. Должен тебе сказать, сделать это оказалось нелегко, тень старательно мешала мне.

Марка всего передернуло от неприятных воспоминаний. Он все еще ощущал холод, оставленный опасным созданием, и видел эти страшные красные глаза.

— Поднеси факел ближе, пожалуйста. Холодно.

Кажется, на сегодня Марку хватило впечатлений, так что, немного придя в себя, он позвал Гера обратно. Вскоре товарищи вернулись к Роланду и Мэри.

— Скверно, — вынес вердикт Роланд, когда Гер рассказал о случившемся. — Нужно будет как-то осветить тот ход.

Мэри испуганно таращила глаза и нервно теребила кофту.

— Вряд ли мы сможем поддерживать там живой огонь, — возразил Гер. — Для этого нужно постоянно ходить туда, проверять.

— Значит, придется оставить, как есть. Или забаррикадировать ход на крайний случай. Согласен?

— Хорошая мысль.

Марк молчал. Он до сих пор не отошел от встречи с жутким созданием и погрузился в себя. Лучшее, что он смог сейчас придумать — это лечь спать, ведь сил у него ни на что не осталось.

К следующему утру шторм, вопреки всевозможным страхам, утих. Ничто не препятствовало отправке судна. Тут же Гамлет с Рудом приободрились и начали собираться в город. Даже перестали на Марка коситься. Роланд считал, что плыть такой большой компанией опасно, но не смог отказать этим двоим: они давно ждали. И Марка оставить не мог, время его было на исходе. Так что с утренними сумерками команда из пяти человек пробралась к пристани и там затаилась. А когда прозвучал первый сигнал отправки, лазутчики уже прятались в трюме.

Прозвучал второй, затем третий сигнал, и судно вышло в открытый океан.

***

— Жаль, что плывем с пересадками, — бормотал Марк в волнении.

Пахло древесиной, соленой водой и рыбой. Пространство качалось из стороны в сторону от волн, тихо скрипели стены.

— Не хнычь, — буркнул Гамлет. — Главное, что плывем.

— Зато теперь ты точно не ошибешься с транспортом, — подбодрил Гер. — Уж мы-то с братом точно знаем маршруты.

— Это радует, — отозвался Марк, но радости на самом деле не испытывал. Он был слишком напряжен и сосредоточен.

Время от времени сверху доносились разноголосые окрики моряков и их быстрые шаги. Вахтовики вели себя тише.

— Надеюсь, мы доплывем раньше, чем судно западного острова, — зашептал Гер.

А Марк надеялся, что, когда вернется в город, Ива уже будет с ним. Но вот он приближался к порту, а рядом находились совсем не те люди, которых он ожидал встретить. Но все же он был им рад. Настолько рад, насколько вообще мог ощущать теперь это чувство — в последнее время внутри него все черствело и холодело. И думал он, что, может, не было никогда никакой Ивы, и ребенка тоже — это ведь так нереально. Быть может, он просто сходил с ума.

Движение остановилось. Судно встало на якорь.

— Что-то мне нехорошо, — вдруг сообщил Гер.

— А я говорил тебе не плыть, — серьезно сказал Роланд. — Такие переправы — моя забота.

— А как же Хогарт? Я хочу с ним повидаться.

Дождавшись, когда моряки и тюремщики сойдут на сушу, зайцы покинули трюм. Они прокрались к корме и осторожно спустились по якорному канату в воду, стараясь не издавать никаких звуков. Потом подплыли к причалу и спрятались под ним. Вахтовики тем временем уже приступили к пересменке, то и дело доносились отчеты и указания сдать оружие.

— Ну, спасибо, братцы, — издал Гамлет, отхаркнув соленую воду. — Выручили.

— Спасибо, — эхом отозвался Руд.

— Дерзайте, — ответил Роланд. — Будете еще раз на острове, заглядывайте в гости.

— Да ну тебя, — поморщился Гамлет, махнул рукой и двинулся вдоль пристани.

Руд кивнул и поплыл следом за товарищем. Гер, обычно болтающий без умолку, лишь помахал им вслед. Похоже, его неслабо укачало.

Неожиданно с суши донеслись механические голоса бронированных полицейских.

— Какого лешего их принесло? — буркнул Роланд, и его густые усы в недовольной гримасе чуть приподнялись над губой. — Не заключенных же перевозят.

Марк напряг слух, чтобы разобрать, о чем идет разговор между полицейскими, тюремщиками и моряками. И в это мгновение он услышал ледяной голос, который наделся никогда в жизни больше не слышать. Ему захотелось заткнуть уши. Даже волосы на голове как будто дыбом встали.

— Зверь на островах не появлялся? — нетерпеливо спросил Атрокс, перебив говорящих.

— Н-никак нет, — ответил кто-то, судя по неуверенному тону голоса, моряк. Хотя, возможно, это был кто-то из тюремщиков. Они хоть и относились к военной партии — без этого попросту не выдавали оружие — но были далеко не так выдержаны, как полицейские. Хотя, возможно, тюремщики третьего острова могли бы дать фору даже городским стражам порядка.

— У порта больше не видели? — от тона Атрокса внутри все неприятно сжималось.

— Если бы Зверь здесь еще появился, весь Атросити моментально почувствовал бы это, — вмешался полицейский.

Наступило молчание. Такое давящее, что даже Марку стало не по себе, хотя он не участвовал в происходящем.

— Тогда тебе стоит позаботиться об осведомленности Атросити, — сказал деспот ровно, но в его словах читалась явная угроза.

Послышались удаляющиеся шаги. Марк чуть расслабился. Дрожь отступила, и теперь он корил себя за возникший испуг. Атрокс — жалкий человек, не достойный ни страха, ни уважения. Он довел Атросити до состояния дна. Из-за него погибла Энигма. Марк чувствовал ненависть.

И все же, зачем тиран искал Зверя? Неужели он намерен расправиться с чудовищем? Пожалуй, этот поступок был бы единственным, который в глазах Марка хоть как-то мог искупить часть тех злодеяний, что совершил президент.

— Глядите, — шепнул Роланд, оторвав его от мыслей.

Его загорелая сухая рука указывала на плывущий транспорт.

— Наша рыбка! — оживился Гер, немного пришедший в себя.

К порту причалило западное судно. Троица осторожно двинулась к нему, проплывая под пристанью.

— Будьте наготове, — предупредил Роланд. Сейчас он выглядывал из укрытия, наблюдая за действиями моряков. Марк тоже высунулся.

Новоприбывших встретили полицейские, только уже без сопровождения президента. Снова завели разговор про Зверя. Марк уже не прислушивался к этим допросам. Все его внимание было направлено на Роланда: когда же тот даст сигнал?

И вот сигнал поступил.

Действовали слажено и быстро, как будто каждый день тайком забирались на чужие суда. Вскоре они затаились в трюме, ожидая, когда закончится пересменка. И вновь корабельные запахи мешались с соленой водой в носу.

Они молчали. И даже старались не дышать. Молчали до тех пор, пока не прозвучал сигнал отправки. Потом Роланд шепнул «в путь», и это стало единственной фразой на всю оставшуюся дорогу.

Глава 12. По чужому сценарию

— Провалиться мне на этом месте! — захохотал незнакомый человек.

Бородатый кудрявый исполин кинулся к Роланду и Геру и принялся крепко обнимать их. Братья отвечали тем же, улыбались и выглядели счастливыми. После горячих приветствий они коротко переговорили между собой, после чего Гер подозвал Марка.

— Познакомься, Марк! Это Хогарт Ребел. Он-то и поможет тебе жену вызволить. Лучшего лазутчика и боевого товарища не сыскать!

— Ложу на бочку все свои суперспособности, — Хогарт подмигнул. — Мир хочет сожрать нас, хороших ребят, так что мы все должны держаться друг за друга.

— Как же давно мы не виделись! — удивился Гер. От радости он даже позабыл про морскую болезнь. — До сих пор не верю, что встретились.

— Уж поверь, — Хогарт похлопал его по спине. — Ну а теперь — в штаб. Лес не для болтовни.

С этими словами он повел гостей лесными тропами. По пути им повстречалась топь, в которую чуть не угодил Марк, но Хогарт вовремя остановил его и показал безопасную тропинку. Марк с содроганием сердца подумал о том, что сделалось бы с ним, если бы он шел один.

Растительность западного острова была вся — дикая и заросшая. Хвойных и берез Марк не увидел. Знакомые дубы чередовались с огромными непонятными деревьями, обвитыми колючими лианами. Кругом торчали высокие кусты, зачастую превышающие человеческий рост. Под ногами постоянно попадались корни, а Марк то и дело врезался в мясистые темно-зеленые листья, которые по размеру были шире его лица.

Внезапно Хогарт остановился.

— А ну иди отсюда! — сердито шикнул исполин.

Марк ничего не понял и выглянул из-за его спины. Впереди стояло нечто. Живое, мохнатое, с маленькими веселыми глазками. С беспокойным пушистым хвостом, то и дело мечущимся из стороны в сторону.

— Не может быть, — ахнул Марк.

— Пошла вон! — Хогарт топнул ногой, присвистнул, и собака, гавкнув, покинула тропу. Марк с раскрытым ртом провожал ее, пока она не скрылась в чаще.

— Стой! — не удержался Марк и принялся призывно свистеть. — Иди сюда, хорошая!

— Гав! — из зарослей вновь показалась мохнатая морда.

Она подскочила к Марку, подпрыгнула, оставив след на и без того грязных штанах. Стала скакать вокруг, а когда человек протянул к ней руку, замерла. Только голова ее слегла подрагивала от частого дыхания, а ее плоский, как лопата, язык вывалился изо рта.

Марк тоже замер, его пальцы застыли в воздухе недалеко от собачьего носа. Мокрого, кожаного, из которого вырывалось дыхание, обдавая руку теплом. Удивительно, невероятно, невозможно! Тела роботов тоже излучали тепло, но тепло статичное и какое-то неживое. А тут…

Марк наконец решился опустить ладонь на собачью голову. Провел рукой по грубоватой теплой шерсти. Ощущение, словно вдруг ожила старая добрая игрушка, а он ребенок, который все это время мечтал об этом и ждал каждый день перед сном, когда же случится долгожданное чудо. И вот свершилось.

Не поверхностная радость, а глубокое счастье вдруг овладело им, когдаон чесал собаку за ухом и гладил по бокам. Конечно, пахла псина непривычно смрадно, распускала слюни, а сальной шерстью добротно набрала колтуны вперемешку с колючками. Да, это не гладкие сверкающие пластины робота, практически не источающие запахов. И жизни. Это нечто удивительно прекрасное.

Марк всегда любил животных, но еще никогда так не превозносил в своих мыслях облезлую дворнягу.

— Пшла вон! — не выдержал Хогарт, уже окончательно спугнув шерстистого гостя.

— Зачем ты прогнал ее?! — возмутился Марк, все еще не себя от встречи. — Это же… самая настоящая…

— Заноза в заднице, — перебил Хогарт. — Один раз подкормил, и теперь караулит меня то тут, то там.

Они двинулись дальше.

— Э, Марк, ты не переживай, — включился Гер, идущий позади. — Тут такие водятся. Это нормально. Это хорошо. Только шумные они, выдать могут.

— Откуда они тут взялись? — недоумевал Марк.

— Да, вроде как, всегда были, — ответил Хогарт. — А теперь цыц. Будем мимо поста проходить, он за тем холмом.

Больше по дороге не разговаривали, даже шагать старались бесшумно. Растения шуршали от прикосновений, но этот звук тонул в легком ветре. Марк никак не мог выбросить собаку из головы. Он всегда любил животных, настоящих, теплых, не металлических. В детстве держал дома кошку.

«Эх, вот бы еще раз погладить эту морду. Может, еще удастся?», — от этих мыслей на душе стало совсем тепло. Какой все-таки удивительный, добрый знак.

— Добро пожаловать, как говорится, — нарушил молчание Хогарт, когда привел гостей в подземелье.

Вскоре все четверо расположились в главной комнате, похожей на ту, где жили братья. Хогарт накормил их скудным ужином, зато в заключение разделил на всех тарелку незнакомых Марку лесных ягод. Возможно, до войны они показались бы ему кислятиной, но теперь, когда он много лет не видел сахара, эти ягоды чудились ему лучшим десертом на свете.

Помимо Хогарта в подземелье жили мужчина и женщина. Хозяин убежища называл их Триф и Сьюзи, сами они не представились. Судя по поведению и коротко стриженным головам, они тоже сбежали недавно и к новоприбывшим относились крайне подозрительно.

— Вчера наткнулся на этих ребят в лесу, — рассказывал Хогарт. — И ведь тоже в город хотят. Желание странное, а зачем им обратно понадобилось — не сознаются. А! Вы вообще вовремя. Странные слухи пришли ко мне с восточного острова, давно уже хотел поделиться с вами.

— Колись! — нетерпеливо потребовал Гер.

Роланд закивал в поддержку брата.

— В общем, ну, — Хогарт понизил голос. — Это точно правда, я сам плавал туда и тайком слушал рассказы на пристани. Вы же знаете, что даже политических предателей держат в тюрьме до последнего, не казнят. По крайней мере, официально. А теперь приказ с города пришел, и там начали одного за другим… ну, того.

— Того?

— Казнить.

— Во дела-а, — Гер удивленно качал головой.

Марка известие встревожило. Какие еще нововведения ждать из города?

— А, может, поделом? — выдал Роланд, хмурясь. — Там же еще и убийцы с насильниками сидят. Нечего их жалеть.

— В целом-то оно так, — согласился Хогарт. — Но странно это. И страшно. Что ждет наши с вами острова? М? Неизвестность пугает меня сильнее всех этих «стоять-не двигаться».

Марка потряхивало. Он уже начал свыкаться с чрезмерным сердцебиением, даже перестал обращать внимание на стук в ушах.

— Вдруг на остальных островах тоже введут казни? — он сказал это тихо и отчетливо. — Нужно спасать мою жену.

— Именно, — кивнул Хогарт. — Чем скорее — тем лучше. Эх, как бы хотел я всех этих бедняг на свободу вызволить.

— А ты уверен, что здесь казней нет пока? — на всякий случай уточнил Марк.

— Не было еще. Но мы и не станем медлить.

— Когда?

— Завтрашней ночью, я думаю. Только вот беспокоюсь за тех двоих, — он кивнул на Трифа и Сьюзи, все это время стоящих в стороне. — Если что-то со мной случится, то о них никто не позаботится. Пропадут бедолаги.

— Если они смогли убежать из тюрем, то и на острове продержатся, — нетерпеливо вставил Марк.

— Не волнуйся, Хогарт, — вмешался Гер. — Нам с братом все равно нужно будет к себе вернуться. Погостим у тебя пару недель, а затем этих двоих с собой заберем, когда переправа будет, и в городе оставим.

— Отлично! — Хогарт потер ладони. Затем он поднялся с места, распределил всех по лежанкам и принялся тушить лампы.

Марку было неуютно, тревожно и как-то тесно. Жесткие бугры матраса врезались в спину. Стены давили со всех сторон и казалось, что из-за темноты в помещении стало меньше воздуха. Он и не надеялся уснуть в таком состоянии, но незаметно для самого себя отключился и пролежал так до самого утра без сновидений.

***

— Будет трудно, — говорил Хогарт за завтраком.

Все четверо поедали холодную кашу, запивая сладким отваром из каких-то местных растений. Хогарт называл их «травами путников» и всегда настаивал их в воде перед какой-нибудь крупной вылазкой или походом. Они бодрили и давали сил на много часов вперед. Марк с жадностью поглощал сахарный напиток. Этот вкус даже помог ему оправиться после ночи, ведь проснулся он абсолютно разбитым и уставшим.

— Главное, Марк, во всем меня слушайся. Я подземные тюрьмы хорошо изучил, так что знаю, что к чему. В противном случае мы можем попасть в беду, понимаешь?

Марк молча кивнул.

Когда завтрак был окончен, братья, заправленные особым напитком, ушли на разведку. Марк и Хогарт остались в убежище обсуждать план ночных действий. Они берегли силы.

Где-то во второй половине дня братья вернулись с докладом.

— На территории тюрем сегодня повышенная активность, — отрапортовал Гер. — Тюремщики вывели заключенных для уборки территории.

— Пустяки, — добавил Роланд. — К ночи-то все уляжется.

На некоторое мгновение повисло молчание. Хогарт обдумывал услышанное, а братья ждали, когда он что-нибудь скажет. Марк в это время воображал себе, как несчастных, изголодавшихся заключенных выстраивают в ряд жестокие охранники. Среди этого ряда могла оказаться Ива. Только он никак не мог представить себе ее образ, словно стал забывать ее. На душе стало горько.

— Думаю, ты прав, Роланд, — наконец-то нарушил молчание Хогарт. — Спасибо вам за помощь, парни! Теперь мы с Марком знаем, чего следует ожидать.

— Всегда к вашим услугам! — весело заверил Гер. — А теперь было бы неплохо набить чем-нибудь желудки. Вы тут в безопасности баклуши били, а мы добрую половину дня на ногах провели. Есть смерть как хочется!

— Хо-хо! Ну что же, накормлю вас, так и быть. И мы с Марком составим вам компанию. Я даже костер разведу, на удачу. Чтобы его свет осветил нам темные долины будущего.

Марк, как и прежде, молчал, не замечая происходящего вокруг. Мысленно он уже был не в убежище, а совершал путешествие к тюрьмам. Пробирался сквозь темные коридоры, прятался в секретных лазейках, созданных руками некогда сбежавших заключенных, избегал встречи с тюремщиками. Проверял каждую камеру и расспрашивал пленников. А потом он нашел нужную темницу, с трепетом отворил дверь, и там обнаружил…

— Марк!

Внезапный оклик Гера вырвал его из грез.

— Что?

— Там уже разогрелось. Пошли ближе к костру, не часто же жжем.

Марк закрыл глаза и еще на одно мгновение вернулся в мыслительный омут, пытаясь представить себе лицо Ивы. Но, черт, как же это было тяжело. Рыжие волосы, веснушки, зеленые глаза. Он помнил все это по отдельности, но никак не мог собрать образ воедино. С чувством внутренней пустоты он отправился к товарищам.

К вечеру погода вновь испортилась. Со стороны океана доносился шум разбивающихся волн. Бушевал ветер, растения под его гнетом кланялись мирозданию. Небо голосило громом.

Марк и Хогарт стояли у входа в убежище, прикрываясь руками от ветра. Каждый громовой раскат Марк пытался принять всем своим существом, словно хотел позаимствовать хотя бы частичку той мощи, что таилась в разряде.

— Знаешь, друг, — нарушил молчание Хогарт. — Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — это какой-то гребанный спектакль, написанный по чужому сценарию.

Марк ошарашенно уставился на повстанца. Тот с суровой тоской глядел вдаль. Его лицо озарила сиреневая вспышка.

— Я словно смотрю на жизнь со стороны. Будто это не я. Будто души у меня нет.

— Что ты имеешь в виду?

— То самое и имею в виду. У других всегда найдется совет, как тебе себя вести. Прям с пеленок. Реветь мужику нельзя, глупостями заниматься нельзя. Живешь не так, как все, а внутри гнетет это. Что у тебя нет… ну, к примеру, скутера, как у соседских пацанов.

Марк удивился. Слова про скутер и все остальное прозвучали дико, ведь в их новом устоявшемся мире ничего подобного не было. А старый мир исчез так давно, что, казалось, никогда и не существовал.

— А на деле гнетет не потому, что ты реально скутер хочешь, а потому, что ты не как все, отстаешь. А тебе он, может, и нахрен не сдался. Отец всегда мне говорил, делай то, делай это. Женись. Жена сбежала, а я и рад даже был, понял? Не сдалась она мне к зверям.

Похоже, Хогард заметил недоумевающий взгляд Марка, и чуть смутился.

— Да я о том, что каша в голове. Крупа там разная, кто что хочет, то и докладывает, тебя не спрашивая. А ты ходишь и не знаешь, какие из твоих взглядов и желаний по-настоящему принадлежат тебе, а какие кто-то внедрил без спросу. А, может, твоего ничего и нет, только намешано все подряд, и ничего не понятно.

Марку стало не по себе. Хогарт казался веселым и жизнерадостным человеком, и было совершенно неожиданно услышать от него такое. Тут же вспомнились слова Энигмы: «Знай, твои мысли, чувства и дела принадлежат другому человеку. И Ива тоже принадлежит другому. Как и ее мысли и та неприятность, в которую она попала. Все это — не ваше». Может, она имела в виду нечто менее очевидное, чем факт обитания в мире мыслей кого-то более реального, чем сам Марк? В любом случае, фраза плохая. Так думать нельзя. Как бы там ни было, жизнь Марка — реальна, и все, что он делает — делает сам, по своей воле. А Хогарт, возможно, просто устал.

— Ты не подумай, я не жалею, что решился тебе помочь, — вновь заговорил Хогарт. — И я рад той жизни, которая у меня есть. Но это чувство сидит во мне так крепко, зараза! До сих пор! Даже теперь, когда я, вроде, хозяин своей судьбы, я вечно сомневаюсь: сам я решил это или так получилось.

Марк покосился на исполина, тот с виду совсем скис. Но нужных слов, чтобы приободрить товарища, как назло, не нашлось. Возникла неловкая пауза, но подошедшие братья спасли положение.

— Огогошеньки! — воскликнул Гер. — И вы, ребята, все еще намерены выдвигаться?

— А то! — Хогарт вмиг преобразился, вернув себе прежнее бодрое состояние. — Мы не пугливые котята, ветерок нам не страшен.

— Тогда и мы не побоимся! — видимо, Гер принял фразу про котят на свой счет. — Мы пойдем с вами! Проводим вас до тюремной ограды.

Роланд тяжело вздохнул.

Вспыхнула молния. Мир в очередной раз раскололся от взрыва заряженных частиц.

— Пошлите на шторм поглядим? — предложил Гер. — Напоследок.

— Есть ли у нас время? — напрягся Марк.

— Есть, — коротко сказал Хогарт, и четверо двинулись в путь. Всю дорогу Марк мысленно ворчал, но вслух ничего не сказал — эти люди и так делали для него многое.

«Когда закипает большая вода, кровь в жилах моряков тоже начинает кипеть. А у тех, кто остается на берегу, она, напротив, стынет» — вспомнил Марк фразу из первой главы «Вневременных историй». Сейчас он действительно понял, что имел в виду автор. Шторм был зрелищем прекрасным и ужасающим одновременно. В носу защипал соленый морской воздух. Океан, величественный и опасный, встретил товарищей шумом бурлящей воды.

Никто не произнес ни слова. Все с онемением наблюдали за танцем воды и ветра. Дуэт двух стихий под музыку симфонического оркестра, исполняемого заряженными частицами грозовых воздушных масс, потрясал. Горизонт ходил ходуном, как пьяный.

— Гав, гав, гав!

К берегу выскочила бурая собака, которую Хогарт прогнал вчера.

— Брысь, — исполин запустил в нее камень, но она, по-видимому, восприняла это, как игру. — Ну что с тебя взять?

Животное подскочило ближе, и Хогарт потрепал ее за ухо.

— Радуйся, что твой лай не слышен во время бури, а то б я тебя ногами гнал.

Марк продолжал неотрывно смотреть вдаль. Присутствие собаки больше его не радовало, он даже не обратил на нее внимания. Ему было страшно, нервно, хотелось уже выдвигаться. Он сомневался в своих силах, боялся, что не хватит ловкости, чтобы выполнить все команды Хогарта, когда они будут в тюрьме.

В небе распустилась неоновая ветвь и тут же погасла.

— Глядите! — крикнул Гер и указал пальцем вдаль.

Марк проследил за движением его руки. Там, в самой гуще безумного шторма, возник новый участник демонического бала — смерч.

— Давайте убираться отсюда, пока эта штуковина не добралась до берега, — тут же предложил Хогарт.

И четверка в одно мгновение скрылась в гуще леса. Больше они медлить не стали и теперь, вооружившись ружьями, направлялись прямиком к тюрьме. Марк был единственным без оружия, Хогарт считал, что им под землей хватит и одного. Собака какое-то время шла по пятам, затем отстала.

Когда группа уткнулась в забор, ограждающий территорию, уже заметно стемнело. Тучи этому поспособствовали, закрыв и без того темный небосвод. Роланд и Гер пожелали удачи и скрылись в густеющих сумерках. Марк и Хогарт остались одни.

Они залегли в зарослях у забора и стали ждать. Колючая проволока дребезжала от ветра. На землю закапал дождь. Пахло сырой землей, ржавым металлом и листьями. Наземная территория тюрьмы пустовала.

— Гляди в оба, — напомнил Хогарт.

Марк кивнул. Они двинулись за ограду.

Ураган звучал теперь приглушенно. Стихия осталась на поверхности. Лазутчики пробирались по узкому туннелю, вырытому когда-то одним из первых беглецов. В темноте не было видно абсолютно ничего. И хотя с собой они взяли пару фонариков, доставать их пока не спешили, потому что могло не хватить батареек. Марка вели стены, ощущаемые со всех сторон, и шуршание Хогарта — тот полз впереди.

— Влево, — прозвучала команда.

Марк наощупь обнаружил поворот и завернул туда, следом за провожатым. Ему было не по себе: стены давили не только физически, но и морально. А темнота усиливала эти ощущения, но Марк старался о них не думать. В скором времени пространство расширилось, в глаза ударил бледный свет лампочки. Они оказались в одном из хранилищ, где находилось продовольствие.

— Тут все устроено простенько. Сложно вообразить, каково в восточной тюрьме. Мне так ни разу и не удалось пробраться внутрь. Я туда особо и не рвался, если честно.

Марк на это ничего не ответил, потому что сам не думал о третьем острове. Все его мысли были здесь и сейчас, они, словно пчелы, жалили его и гнали вперед, предчувствуя скорую встречу с Ивой.

Пока Хогарт маскировал ход, из которого они только что выбрались, Марк оглядывал помещение сверху донизу. Кладовая действительно была простовата и напоминала земляной погреб. Здесь находились ящики с непортящимися продуктами и потемневшие от времени холодильники, стоящие вдоль стены. Когда-то они были белыми, теперь отливали неравномерной желтизной в свете тусклых ламп.

— Мы не на экскурсии, — тихо напомнил Хогарт и подошел к одному из холодильников. Затем сдвинул его в сторону, открыв узкий проход в стене.

— Только после вас, — наигранно учтиво выразился исполин и шутливо поклонился.

Марк с недоверием глянул в темноту лаза и двинулся внутрь. Хогарт забрался следом и задвинул за собой холодильник.

Снова они пробирались ползком. Ноздри щекотал запах подземелья. Марк ладонями ощущал, что земля в этом туннеле рыхлая и влажная. Не хотелось бы ему встретиться с тенью Зверя в таком узком пространстве.

— Где мы?

— Недалеко от подземной реки. Заметил сырость, да?

— Угу.

— Река — основной и единственный источник водных запасов тюрьмы. Вода в ней просто леденющая, брр! Но нам не придется переплывать ее, так что косточки останутся в тепле.

Теперь Марк и вправду услышал водный шум.

— Вот и оно, — заключил Хогарт, и голос его потонул в темноте.

Впереди показался тусклый просвет. Он ширился и становился ярче по мере приближения, в такой же прогрессии возрастал и водный шум. А когда лазутчики покинули туннель, свет окружил их с ног до головы.

Глазам Марка представилось необычное зрелище. Он увидел широкое подземное царство, освещенное некоторым количеством ламп, вмонтированных в стену. Слева из стены торчала большая труба, из которой с шумом вырывались потоки воды. Река выходила из трубы и падала куда-то вниз, уходя еще глубже под землю.

Марк и Хогарт стояли на краю перед пропастью. Под трубой вырисовывался каменный выступ, где они могли бы перейти на противоположную сторону.

— Тюремщикам сюда хода нет. Это место — всего лишь одна небольшая подземная часть водного пути. Падая вниз, вода продолжает движение, затем проходит водоочистительный барьер, а дальше уже следует канал, открытый и известный для всех рабочих. Нам туда не нужно. Если ты вдруг не захлебнешься в водных потоках, и тебе каким-то чудом удастся выжить после водоочистки, тебя все равно схватят тюремщики, когда обнаружат, что ты барахтаешься в резервуаре.

— Хорошо, купаться не буду, — пошутил Марк.

— Верю, да только вот можно запросто соскользнуть, — Хогарт указал рукой на выступ. — Эта штуковина жутко скользкая. Но именно по ней мы сейчас и пойдем.

Они прошли вдоль стены и приблизились к каменному выступу, над которым из трубы проносилась вода. Ледяные брызги летели во все стороны, неприятно жаля лицо.

— Ты иди вперед, — велел Хогарт. — Я здесь не раз был, так что при случае подхвачу тебя, если вдруг соскользнешь.

— Хорошо.

Страх перед падением начал сковывать мышцы, но Марк твердо приказал ногам идти. Не останавливаясь, с осторожностью, шаг за шагом он прошел опасное расстояние и перебрался на противоположный берег. Хогарт тут же оказался рядом.

— Отлично!

— Слушай, откуда здесь освещение?

— Это моих рук дело, — с ноткой гордости ответил Хогарт. — А туннель здесь прокопал кто-то до меня. Пошли! Скоро уже начнутся темницы.

Дальше вновь шел земляной туннель, но вскоре товарищи оказались в вентиляционном отсеке. Металлическая труба простиралась над коридором, в стенах которого находились камеры. По мере движения Марк и Хогарт натыкались на решетчатые люки, сквозь которые можно было заглянуть вниз.

— Когда же мы спустимся?

— Терпение — твой начальник. Не торопись. Кажется, я слышал голоса.

И Хогарт оказался прав. Марк вскоре тоже услышал. Голоса становились громче, под ногами в решетчатом люке промелькнули две фигуры. То были охранники. Они шли и безмятежно беседовали о чем-то друг с другом, словно прогуливались в саду, а не в тюремном подземелье. Марк не вслушивался в их разговор, он с готовностью ждал, когда вместе с Хогартом спустится вниз и начнет проверять камеры. От нетерпения он чуть не забарабанил пальцами по металлу трубы, но вовремя себя остановил.

Тюремщики скрылись за поворотом.

— Теперь они пойдут в другой отсек, — сообщил Хогарт. — Пора!

Аккуратно сняв крышку люка, он просунул вниз голову и осмотрелся. Вокруг никого не было, только заключенные, усталые и отрешенные. Хогарт спустился и позвал Марка.

Пленники сидели на полу или лежали на нарах, не обращая на пришельцев почти никакого внимания. Марк то и дело встречался с опустошенными взглядами. Казалось, из заключенных выкрали все жизненные силы, и теперь эти подобия былых личностей впустую прозябали за ржавыми прутьями. Странно, что среди них находились смельчаки, отважившиеся на побег. Возможно, сбежать и вовсе было не трудно, просто заключенным не хватало на это душевных сил. Отсутствие воли и тяги к жизни — вот что являлось самой главной, самой прочной клеткой. Замки находились не в дверях, а в головах этих людей. И даже самый искусный вор не смог бы взломать подобный сейф.

Марк прошелся вдоль стен и заглянул в каждую камеру. Ивы не было. Хогарт в это время приблизился к одной из решеток и завел разговор с заключенными.

— Знаете девушку по имени… эээ, Марк, как твою жену зовут?

— Ива.

— Ива?! — Хогарт встал, как вкопанный.

Какое-то время они пялились друг на друга.

— В чем дело?

— Чего ж ты сразу не сказал, что твоя жена — Ива? — вызверился Хогарт. — Какого лешего мы вообще здесь делаем?!

— Ты что, знаешь мою жену? — Марк раскрыл рот от удивления.

— И мы знаем, и мы! — затопталась пленница, к которой обращался Хогарт. Тут же к ней подошел один из соседей по камере. — Она жила здесь когда-то.

Марк растерялся. И испугался.

— Что значит — жила?

— Да перевели ее, — ответила женщина, пытаясь просунуть сквозь прутья лицо. — Нечего ей здесь было делать.

Марк умоляюще посмотрел на Хогарта. Тот был суров.

— Я видел на Доске Положения, что Ива на западном острове, — с трудом выговорил Марк.

— Тебе же сказали, перевели, — повторила женщина. — Она ж вот-вот родит.

Марк вопрошающе смотрел на Хогарта.

— Как ваши имена? — обратился тот к узникам.

— Я Константа Валери, — ответила женщина. — Рядом — Сальвий Фор. Он немой. А на нарах…

— Хогарт! — не выдержав, крикнул Марк. — Объясни мне!

Исполин в это время извлек из вещмешка монтировку и принялся ковырять дверь, за которой томились двое.

— Нет ее здесь, Марк, — в процессе говорил Хогарт. — И на северо-западном острове тоже теперь нет. Забрали на неделе, братья рассказали.

— Ч-что…

Дверь с лязгом сошла с петель, и заключенные оказались на свободе. Остальные узники тоже навострились и стали выглядывать из камер. Марку казалось, что мир его окончательно рухнул.

— Зачем забрали?

— Не знаю я, — нервно ответил Хогарт. — Уходить надо отсюда. А тебе еще и обратно в город возвращаться.

Марк почувствовал, как темнеет в глазах. И разум окутывает какая-то пелена.

— Тогда я сделаю это прямо сейчас! — вскрикнул он. И, сам себя не помня, со всех ног ринулся прямо по коридору.

— Куда ты, дурак?! — крикнул вслед Хогарт, но Марка уже было не остановить.

Марк бежал и бежал через коридоры, не замечая ни взглядов заключенных, ни боли в натертых ногах. Встреться он с охранником — и то бы не заметил, но тех и след простыл.

— Да куда же ты! — слышал он крик позади, но даже не мог понять его смысл.

Так он и мчался в открытую по пустым коридорам, переходя из отсека в отсек. Несколько тюремщиков повстречались ему только у самого выхода, и то ничего не успели сделать: Марк пронесся мимо, сбив одного с ног, ринулся к забору и, выбравшись через подземный лаз, ломанулся в гущу леса. Раздался выстрел ружья, но словно где-то очень-очень далеко.

Марк не останавливался. Он продолжал неустанно рваться вперед, не обращая внимания на колючие ветви, раздирающие его одежду. Он слышал, как кто-то преследует его, но ему было все равно. Он не заметил, как вылетел из леса прямо на берег возле пристани. Океан и теперь штормил, но с меньшей силой. Тучи, тронутые рассветными красками, по-прежнему застилали небо, грозно закручиваясь над землей. Ветер гулял над водой.

В полном безумии Марк с лету ринулся в воду и поплыл к горизонту, где темнели очертания города. Он греб руками, выбиваясь из сил и захлебываясь в соленой воде, а город словно назло отдалялся. В глазах темнело. Марк уже не слышал суматоху и крики на берегу. Не видел, как Хогарт сразился с двумя портовыми охранниками, лишив их чувств. В это мгновение Марк сам отключился, и океан великодушно принял его в свои широкие объятия. Холод воды отступил, отступила и тьма, царящая под водой, — небытие стало всем миром. И, казалось, ничего уже не будет, кроме этого небытия. Но вдруг все стало меняться. Кто-то вырвал Марка из забвения, и в то же мгновение к жизни вернулись холод воды, твердость земли и горечь потери. Он очнулся, обнаружив, что лежит на устойчивой поверхности берега.

— Дыши! — рявкнул Хогарт и с размаху ударил его кулаком по грудной клетке.

Марк тут же закашлялся и скрючился от боли. Он чувствовал себя несчастным моллюском, выброшенным на берег. В водном пристанище было темно и неразумно. Теперь же он вновь понимал, что жизнь его катится к чертям, и холодный ветер пронзал его сквозь мокрую одежду до костей.

— Ты чего? — с трудом спросил он.

— Это ты чего! — крикнул Хогарт и, развернув его к себе, врезал по лицу. — Ты обещал слушаться, а сам побежал, сломя голову! Ты подверг всех опасности, ты это понимаешь?

— Погоди! — раздался женский голос: из леса выскочила Константа. Следом за ней ковылял Сальвий. Они подбежали, Константа в бессилии упала на колени, тяжело дыша.

— Не… бей… его, — задыхаясь, выговорила женщина. — Ему и так досталось.

— Уф, — Хогарт поднялся на ноги. — Я и не собирался. Но этот безумец вывел меня из себя! И к чему это привело? Марк, ты слышишь звуки сирен?

— Иву забрали, — тяжело прохрипел Марк, не смотря в его сторону.

Тут Хогарт, видимо, смягчился и помог ему встать.

— Ничего, — он постучал Марка по спине. — Ничего. Обойдется. Не все потеряно.

— Или те на выходе оклемались, или уже новые бегут, — доложила Константа. — Я слышу их.

— А где остальные ваши соседи? — осведомился Хогарт.

— По дороге поймали.

— Жаль их. Пойдете с нами?

— А то!

Ели холодный завтрак, хотя обычно Хогарт, судя по его же словам, всегда разводил огонь, когда в подземелья приходили новые освобожденные. Роланд и Гер успели познакомиться с Сальвием и Константой, и теперь вместе слушали рассказ Хогарта о подземной вылазке.

— Марк, ты чего не сказал нам, что Ива — твоя жена? — ахнул Гер.

Эта фраза мгновенно потонула в потоке колючих мыслей. Судно снабжения поплывет теперь в город только в следующем месяце. За это время может рухнуть целый мир. А если нет, и если Ива вдруг останется жива, все следы сотрутся, и Марк никогда не найдет ее. Он сидел в стороне, закутанный в одеяло и прижавшийся к стенке. Внутри скручивалась пустота.

Почему ее не могли вернуть раньше? Зачем он только сунулся на острова? Нужно было остаться в городе. А теперь он застрял в этом проклятом изоляторе.

— Оставьте его в покое, — донесся откуда-то из внешнего мира голос Хогарта.

— Оставим-оставим, — согласился Гер. — Бедный малый. Чет никак не складывается, а?

— Заткнись, — буркнул Роланд. — Константа, а как Сальвий немым стал? Уж не калечат ли нынче в тюрьмах?

— Да не, ты что, — прозвучал в ответ бодрый женский голос, хотя в его хрипах явно чувствовалось недоедание и сырость прошлого житья. — Он родился таким.

— Как же тогда его капитаном на судне назначили в свое время, немого-то? — удивился Роланд.

— Немой — не значит бесполезный, — строго заметила Константа. — У него свой особый язык, в этом нет ничего плохого. Он самый умный из нас был. Да и есть. Вот только поймали в нашу смену контрабанду, и дело с концом.

Повисла пауза.

— Ага, вот, Сальвий ругается, что в тот день не подфартило. Раньше возили — и ничего. Нечасто, конечно.

— Контрабанда? — переспросил Гер. — Это серьезно. Как же вы на западном острове очутились, при таких-то грешках?

— Ха! Повезло, — с иронией в голосе ответила Константа. — Так-то Сальвия и вовсе на восточный должны были сослать, как капитана. Но Брук, начальник порта, когда-то был нашим другом. В морском училище вместе подготовку проходили. Списывали друг у друга поперву. Он подсуетился, дело в обход Комитета прошло. По сути, он нас и судил и сам распорядился нашей судьбой. Удружил! — на этом слове голос женщины стал злее. — Мог не копаться во всем этом и отпустить, но принципы оказались важнее. А так только совесть свою заглушил, что и правосудию верен остался и наказание для нас не самое строгое выбил. Теперь спит по ночам спокойно.

Марк слушал их вяло, пропуская большую часть разговора мимо ушей. Его не трогало несчастье этих людей. Они сами сколотили себе беды. Но разве была виновата Ива в том, что и виной нельзя назвать? Разве виноват был Марк, что хотел помочь ей теперь? Тут он почувствовал движение рядом: это Хогарт подсел к нему.

— Марк, Марк… ну, ладно. Я сам сплоховал. Надо было сразу спросить, кого именно вызволить нужно. Дурак я. Видишь ли, в последнее время заключенные сами сбегать начали поголовно. И все из-за твоей Ивы, между прочим.

Марк, до этого скисший и согнувшийся в три погибели, выпрямился.

— Ха, вон как очухался сразу. Да-да, не вру. Знаешь, сбежать отсюда не так-то сложно. Все равно, что из детского лагеря, зуб даю. Главное, не бояться. А люди что? Никакущие, запуганные. На северо-западном острове покрепче будут, тут-то совсем простые сидят. Подумаешь, книги там художественные распространяли или еще что. На это особой храбрости не нужно. Но Ива твоя, у-у-у-у, она словно жить их заставила. Я видел, как сияли глаза у сбежавших, когда про нее рассказывали.

— Ты видел ее? — встрепенулся Марк.

— Сам — нет, увы. Очень хотелось бы лично убедиться, что правду говорят. Хотя я все равно верю. Первое время, когда ее привезли, тут было не очень спокойно. Проверки всякие, шумиху подняли. А потом… потом ее туда увезли, к браткам на остров. Так и не увидел.

Марк вновь осунулся. Какая, в конце концов, разница, кто кого видел? Все равно это ничего не меняет.

— Слушай, Хогарт, — вторгся в пространство голос Роланда. Марк не стал смотреть в его сторону. Глаза слезились, все вокруг начало расплываться. Все же он не хотел, чтобы его видели в таком состоянии. — Я сгоняю к порту. Не сидится.

— Чего это ты удумал?

— Ты знаешь.

— Нет. Ты хоть представляешь, какая шумиха поднимется, если вы судно угоните?

Марк прислушался.

— Представляю. Я просто разведаю и все.

Хогарт издал недовольный утробный звук.

— Валяй, я тебе господин, что ли?

— Я просто предупредить.

Послышались удаляющиеся шаги. Марк уткнулся головой в колени. Угнать судно… а что, это мысль. Разве что он совершенно не представлял, как им управлять и сколько экипажа для этого нужно. В тот же миг Марк разозлился на себя, лег на пол и отвернулся к стенке. Хватит мечтать о чем-то нелепом. Сколько раз он представлял себе, что в силах справиться. Когда сунулся в цитадель, когда на судно пробрался. Каждое такое действие приносило лишь новые разочарования, новую боль.

Надо подумать, как жить дальше. Но в голове осела пугающая пустота. Мысли сопротивлялись, разбегались в стороны — он не хотел мириться с поражением. Не хотел представлять себе новую жизнь на острове, не хотел ставить новых целей, не хотел забывать прошлое. Но без этого смирения боль продолжала пожирать его изнутри.

***

Марк открыл глаза и уперся взглядом в черную стену. Похоже, он проспал до ночи. Прислушался, было тихо. Ни единого звука, ни слов, ни дыхания спящих. Марк сел на лежанку и развернулся лицом к комнате. Светильники не горели. Народ куда-то исчез, бросив посуду и недоеденную пищу.

Страшные мысли, одна за другой, полезли в голову. Вдруг сюда добралась тень Первородного Зверя, погрузив подземелье в опасное сумрачное пространство? Вдруг она сделала что-то ужасное с товарищами?

Неожиданно в проеме, ведущем из комнаты, появилась фигура. Марк замер, словно увидел привидение. Фигура мягко прошествовала к ящику, стоящему у камина, и села. В руках у фигуры была толстая книга. Марк боялся пошевелиться, боялся даже вдохнуть: вдруг видение рассеется?

— Доброй ночи, Маркус, — поздоровалась Энигма.

— Привет, — тихо выдохнул он и вновь повторил, как зачарованный: — Привет.

Она была одета прямо как в тот день, когда умерла. Прямые штаны, заправленные в высокие сапоги на толстой подошве, теплая толстовка. Собранные в пышный хвост волосы. Сердце Марка взвыло от печали. Он столько всего хотел спросить у нее, стольким хотел поделиться. Но вместо этого лишь произнес:

— Что ты читаешь?

— «Вневременные истории», — Энигма улыбнулась и погладила корешок книги.

— И как тебе?

— Очень интересно. И очень грустно.

— Почему? — Марк встал на ноги и осторожно приблизился. Затем сел на соседний ящик. — О чем там?

— О любви и смерти, — Энигма горько усмехнулась. — Вот незадача. Сделай умирающего — любящим и любимым человеком, и его смерть станет в разы трагичнее. Никак не пойму, почему так.

— Ну, это ведь понятно, — Марк в волнении потер руки. — Легко умирать, когда ничто не связывает с жизнью. А любовь сильно связывает.

— Любовь, — Энигма повторила это слово с неожиданной неприязнью. — Я предпочла бы не знать этого чувства, никогда.

— Почему? — опешил Марк.

— Это чувство обманчиво, — Энигма глянула на него испытующим взглядом. — Ты же сам знаешь.

Марк сконфузился.

— Но есть же еще любовь родителей, детей, любовь к миру и к жизни, в конце концов. Это все не обманчиво.

— Так говоришь, будто знаешь не понаслышке.

— Знаю, — Марк сказал это твердо и даже гордо. — Мои родители любили меня. И я их. Уверен, если этот мир станет чуточку лучше, я бы смог и его полюбить.

— А Иву?

— А Иву я буду любить вечно, — ответил Марк, игнорируя ее провокации.

— Только смерть и литература могут сделать любовь вечной, — Энигма тяжело вздохнула. — Мы живем не на книжных страницах, так что нам доступен только первый вариант. И ты, Марк, опоздал. Если ты жаждал вечной любви, тебе стоило умереть до того, как пропала Ива. И до того, как ты встретил меня.

Марк скрестил на груди руки, ему стало плохо, неуютно.

— Зачем ты будишь во мне чувство вины? Я бы сам хотел, чтобы все сложилось иначе.

— Так ты ее больше не любишь?

— Люблю. Несмотря ни на что, люблю.

Энигма отложила книгу в сторону и встала.

— Это я очень хотела услышать. Это важно.

Марк тоже встал.

— Теперь я скажу нечто странное, Марк. Я пришла за твоей силой.

— За моей силой?

Она кивнула.

— Я устала бродить в ненормальных снах. Мне тяжело.

— Даже если и так, разве во мне есть сила? Это ведь ты — Сердце Атросити. А я все свое исчерпал! Я рвался вперед, но так и не достиг цели. Все пропало.

В комнате воцарилось молчание, как это часто бывает во время непростых разговоров. Но в этот раз пауза не давила и не угнетала, молчание было кристальным и легким, как сон.

— Что с тобою произошло? — наконец решился узнать Марк.

— В смысле? — в ее глазах мелькнуло удивление, видимое даже во тьме.

— Что с тобой произошло после того, как Зверь… ну, убил тебя?

— Убил? Я что, мертва?

Марк растерялся. Ему стало неловко, как будто он ляпнул то, чего не должен был говорить.

— Разве нет?

— Я… не знаю. Сначала я увидела, наверное, все самые возможные и невозможные кошмары мира. А потом попала в пустоту. Я утопаю во тьме, как в трясине, и могу лишь изредка ловить свет, попадая в чей-то сон. И вот наконец мне удалось найти тебя.

— Так, значит… ты жива? — с надеждой спросил Марк. Тут же ему словно стало теплее на душе от мысли, что она искала его.

— Мне кажется, я просто часть Зверя, и этот мрак никогда не закончится. Я борюсь за себя, борюсь, чтобы не раствориться в нем. Но у меня кончаются силы.

Энигма печально опустила голову.

— Похоже, мы обречены…

— Вовсе нет! Еще есть шанс, — Марк стал убеждать ее, хотя сам недавно утверждал обратное. Но его задело, что она перестала надеяться на него.

— Значит, ты продолжишь борьбу?

Марк кивнул.

— Тогда продолжу и я, — Энигма сделала шаг к нему. — Ну что, ты со мной поделишься?

— Но как?

— Просто дай мне руку.

Марк поспешно схватил кисть Энигмы. Она оказалась холодной и воздушной, словно была соткана из снежинок. Затем разлилось тепло.

— Но почему я?

— Потому что ты — Воля, Марк. Воля Атросити. А Ива — это наша Вера и наша Надежда. Отыщи ее, пожалуйста. Пока не поздно.

Глава 13. Бесконечность и бессознательное

Стук молотка о доски отражался от древесных стволов и разносился по всему лесу. Мальчик и девочка лет одиннадцати увлеченно сооружали дом на дереве. Основа в виде деревянной площадки уже была готова, и теперь они выстраивали стены из досок. Оба работали инструментами.

— Свою сторону я закончу первее, — дразнила девчонка.

— Это мы еще посмотрим.

Обоим было невдомек, что доски могут не состыковаться посередине.

— Эй! — раздался кряхтящий голос третьего.

Сначала появились ладони, схватившиеся за край деревянной платформы, затем показалась лохматая темно-русая голова. Мальчишка лет восьми ловко подтянулся и уселся на край платформы. Затем извлек из кармана яблоко и принялся хрустеть.

— Йа тожме хочу штроить, — прочавкал он. — Я же план нарисомвал.

Снизу доносились голоса других детей. Солнце пробивалось сквозь древесную крону, рисуя на деревянном полу причудливый узор теней. Совсем рядом пел скворец.

— А ты и строишь, — заметил мальчишка постарше. — Ты доски выравниваешь. Зачем сюда залез?

— Дай гвоздь забить!

— Один гвоздь стоит одно яблоко, — старший деловито скрестил на груди руки.

Русый хитро ухмыльнулся и извлек из кармана еще одно яблоко.

— Не ожидал? На.

Старший пожал плечами и неохотно отдал русому молоток. А яблоко протянул девчонке.

— Ух ты! Спасибо! — у нее аж глаза заблестели и со всей силы она чмокнула его в щеку.

— Эй, — старший недовольно сконфузился и отошел в сторону. — Так, это уже третий гвоздь, отдай!

— А мне уже и надоело, — русый вернул молоток и встал в героическую позу. — Вы помните, что сегодня мы ловим монстра?

— Пф-ф, это просто кабан, — скептично ответил старший.

— Это монстр! Настоящий! Все грядки нам перерыл.

— А обязательно за ним ночью идти? — с опаской спросила девчонка, доедая яблоко. — Мы с фонариками-то плохо видим, а он и без них хорошо.

— Боишься что ли? — поддразнил русый.

— Вот и нет, — девчонка беззлобно показала ему язык и хихикнула.

— Правильно, потому что это он должен бояться нас! — гордо заявил русый.

— У тебя ловушка плохая, — сурово напомнил старший. — Исправил конструкцию?

— Почти-и-и, — неуверенно промямлил русый. — До вечера еще куча времени!

— Не куча. Пришли кого-то на доски вместо себя, а сам конструкцию на чертежах доделывай. Пересчитай все.

— Скажу-скажу, — закивал головой русый, уже собираясь слазить с дерева вниз. — И ребят подгоню, чтоб к охоте готовились лучше. И монстра поймаем!

Раздался глухой стук удара ног о землю, потом прозвучала дразнилка в адрес ребят, что сидели внизу, и быстрые удаляющиеся шажки. Оставшиеся на дереве проводили русого взглядом.

— Нас так много стало, — задумчиво протянула девчонка. — Здорово, что они не боятся нас, хоть мы на них и не похожи.

— Угу.

— Ты задумывался о том, откуда берется весь этот мир? И все наши друзья? Когда-то мы были совсем одни, но я это плохо помню. Все было непонятно, как… как смесь всего на свете в одной тарелке!

— Просто это… ну, — мальчишка замялся. — Это как звезды на небе. Вечером их мало, а ночью уже не сосчитать. Вот мир растет, и у нас становится больше друзей.

Девчонка с недоверчивой улыбкой покосилась на него.

— Ты так говоришь, потому что по-другому я не пойму, да? Потому что я девочка?

— Да не, я и сам не все понимаю. Со временем мы узнаем больше. А пока надо поймать кабана.

Девчонка едва заметно вздрогнула.

— Знаешь, а ведь я соврала, — тихо призналась она. — На самом деле я очень боюсь идти ночью. Но очень хочу!

— Не бойся, — с уверенной улыбкой сказал мальчишка. — Я тебя защищу.

Она обрадовалась и снова чмокнула его в щеку.

— Ой, фу! — недовольно запротестовал мальчишка, отстраняясь и вытирая лицо рукавом. — Телячьи нежности! Я тебе не девчонка какая-нибудь, чтоб меня целовать.

— Точно, — она захихикала, смущенно пряча руки за спиной. — Это мальчики должны целовать девочек, а не наоборот.

Он недоверчиво покосился на нее, сконфузился и отвернулся, теребя рукав куртки. Затем быстро к ней подскочил, поцеловал и ринулся прочь с дерева, со стыда побежав непонятно куда.

***

Неужели все это было взаправду? Неужели и впрямь все началось с шайки детей, которые строили и улучшали мир вокруг себя. Все эти города, эпохи, бесконечное множество жизней, что сменяет друг друга и преобразовывает свой обобщенный облик. Облик мира, его сущность, его взлеты и… падения.

Почему мир обеднел, сократился до одного Атросити? Стал словно меньше, чем было еще во времена этих наивных домов на деревьях. Ограниченнее, чем в ту глупую и неловкую пору, когда ничего непонятно и как его сделать понятным — тоже непонятно. Потому что меньшую территорию легче защищать? Но ведь и не было стремления все изничтожить и уменьшить. Но как контролировать необъятное?

Если он не мог следить за всем, что происходит извне, в мире над миром, то он попытался хотя бы взять под контроль весь внутренний мир. Раскол произошел тогда, когда он принял такое решение? Или еще раньше? Неужели когда-то существовало мирное взаимопонимание между ним и…

Атрокс заметил свое измученное отражение в оконном стекле, затем перевел взгляд на город. Серый, бездушный, мрачнее его мыслей.

— Суд прошел хорошо, — раздался за спиной голос Сайма. — Уже есть заслужившие амнистию. Но тех, кому не хватило доказательств невиновности, вскоре вернут на острова.

— Как и планировали, — без какой-либо радости заключил Атрокс.

— Но вот слухи и волнения наша затея породила не очень хорошие, — продолжал референт. — Люди думают, что заключенных теперь будут ждать казни.

— Ты глава научной партии или глава партии слухов? — сухо отрезал президент.

— Я, кхм, мой интерес исключительно научный. Это, можно сказать, социологическое исследование на стыке с психологией.

Атрокс нахмурился. Где-то среди домов померещился Зверь, словно мрачной змеиной тенью он прополз по площади и скрылся в тени улиц. Взгляд вновь сфокусировался на собственном отражении. Взгляд, полный укора и неприязни к самому себе.

— Ты тоже считаешь меня монстром, Сайм? — вопрос вырвался сам собой, вслед за мыслями о напуганных гражданах и не менее напуганном окружении, которое не всегда умело прятало свой страх перед начальством.

Атрокс развернулся к столу, за которым референт возился с прототипом птицы-робота. Ученый оторвался от работы и посмотрел с недоумением, но без всякой опаски.

— Что? Нет. Я всегда с тобой заодно.

Президент недоверчиво прищурился. Его смутила собственная внезапно проснувшаяся разговорчивость, и разговор этот казался невыносимо бессмысленным. Но молчать уже не было сил.

— Разве кто-либо скажет правду передо мной?

— Мало кто, — ответил Сайм, поправляяочки. — Я говорю правду. Мое дело — наука. И мы стремимся жить по-научному. Так что мы либо оба монстры, либо оба добродетели. Тут уж как посмотреть.

— Но ведь наука не располагает всеми данными, — Атрокс принялся медленно ходить вдоль панорамного окна. — И познание мира не может быть определено только наукой.

— Пока она не изучит все, — заметил Сайм. — К этому мы и стремимся.

— Бесконечность изучить невозможно, потому что на это требуется бесконечное количество времени. Чем закрывать пробелы?

— Это больше философский вопрос. Тут я не силен.

Зато Атрокс знал, кто был в этом силен. Вновь напала истощающая до дрожи слабость, сдавило в висках. Было время, когда все вокруг казалось единым. А потом произошло осознание собственной индивидуальности, отрыв от всего прочего мира. Момент, дающий, с одной стороны, чувство безмерной свободы и власти, но, с другой, ощущение полного одиночества и бессилия перед огромным необузданным миром. И в этот самый момент рядом была она, такая же растерянная и не понимающая, кто она и как быть с той жизнью, что ей открыта.

Самый первый друг. Самая первая поддержка. Лишь потом постепенно образовалось все остальное, а они уже были друг у друга. Так когда же произошел раскол?

Как смел он забыть обо всем этом и долгие годы игнорировать важную часть своей жизни, своей истории? Почему он не смог уберечь то, что являло собой наиважнейшую ценность? Мир. Она исчезла, пропала вновь, но теперь уже, видимо, навсегда. И этот факт заставлял его чувствовать себя абсолютно беспомощным. Ведь он не может обращать время вспять, а смерть в жизнь. Никто не может. Он такой же бессильный, как те, кто боятся и слушаются его. Какой же тогда толк во власти, если она приносит одни мучения?

Жизнь в Атросити гасла, но Атроксу казалось, что река его жизни бурным потоком несла его к обрыву. Он захлебывался, безумно хотел дышать, но каждый вдох давался ему болезненно и судорожно. Никакие наработки и достижения, никакие внутренние ориентиры, ни Кодекс, ни даже воспоминания о самом светлом не могли надолго прибить его ни к одному из берегов. Все значимые моменты жизни очень быстро оказывались выше по течению, в прошлом, воспоминания лишь говорили о том, что это все длится достаточно долго, чтобы вот-вот закончиться. Впереди обрыв, а в душе — бесконечная пустота и холод. Эта река поиграется с ним и выбросит с обрыва.

— Что с тобой?

Атрокс и не заметил, как оказался за столом и сидел, спрятав лицо руками. Сайм уже был рядом и протягивал ему стакан воды.

— Спасибо, — поблагодарил президент.

— Ты неважно выглядишь. Мне позвать врача?

— Я здоров, — процедил сквозь зубы Атрокс и залпом осушил стакан. В горле и правда пересохло.

Сайм недоверчиво косился на него и не отходил.

— Я здоров, — повторил Атрокс и выпрямил спину для большей убедительности, хотя далось это с трудом. Внутри все сжало, сдавило от напряжения.

Сайм неуверенно отошел и вернулся на свое место, где его ждала разобранная птица. Повисло тяжелое молчание. Атрокс, выхваченный из потока переживаний, растерялся и почувствовал неловкость от того, что референт видит его слабость. А Сайм, похоже, по-прежнему хотел чем-то помочь, но не знал, чем, и от этого тоже выглядел беспомощным.

Тем временем за окном сгущались сумерки, и город хотя бы немного приукрасился вечерними огнями.

— Никак не могу заставить ее летать, — решил нарушить молчание ученый, тыкнув на металлическое подобие вороны.

— А следует?

— Ну конечно! — экспрессивно развел руками Сайм. — Сухопутных животных давно разработали. Даже проект подводных воплотили, чтобы они искали следы присутствия Зверя под водой. Летающих нет до сих пор. Одно дело — заставить полететь самолет, и совсем другое — металлическую птицу, чтобы она при этом сама на себя была похожа, а не на лайнер.

— Заставишь летать — что дальше? — спросил Атрокс, болезненно потирая висок.

— Будет идеальный контроллер порядка, — Сайм довольно ухмыльнулся. — Летающие сферы жителей пугают, а зверей все любят.

Атрокс тяжело вздохнул.

— Твой любимый проект изжил себя. Скоро не за кем будет следить. Нет никакого порядка.

— Что? Нет! — возмутился Сайм.

Атрокс встал со стула и вновь подошел к окну. Скромный, пустой, холодный город. Он вызывал жалость и одновременно с этим отвращение.

В отражении стекла президент увидел, как Сайм с упрямством на лице вновь приделывает детали к вороне и пытается ее запустить. Та раскрывает клюв, взмахивает крыльями и даже отрывается от стола в воздух — но тут же с треском падает на стол.

Жалкое зрелище. Жалкий референт.

— Ей надо облегчить корпус, — включился Атрокс в процесс.

От этого замечания Сайм приободрился.

— Никак не выходит, — возразил он. — Крылья тогда слишком хрупкие получаются и ломаются при ускорении.

— Вернись к чертежам и исправь конструкцию, — велел Атрокс. — Ты вечно торопишься с практикой. Если бы не твои гениальные идеи, научной партией давно бы заведовал некто более угомонный и последовательный.

Сайм почесал копну русых волос и кивнул.

— Когда состоится симпозиум по вопросу о Первородном Звере? — осведомился президент.

Референт помедлил с ответом.

— Планировался в конце этого месяца.

— Почему так нескоро?

— У нас совершенно нет данных о нем.

— Так может быть, стоит вам всем собраться и наконец-то придумать, как заполучить эти данные? — Атрокс вдруг понял, что повышает голос, хотя это ему не было свойственно. Он тут же постарался успокоиться, но получалось плохо, последние события совершенно выбили его из колеи.

— Спецотряд уже даже в заброшенную часть города отправился, — оправдательным тоном начал Сайм. — Роботы под водой ничего не находят. Радиочастоты реагируют на появление монстра, но это происходит в один момент — когда Зверь появляется. А потом он бесследно исчезает, и все! Как будто всем померещилось. Из следов только разрушенные здания и потресканная земля, на них нет никакого инородного химического состава, как будто Зверь совершенно их не касался. Это не существо, это… некое оживленное параллельное пространство, которое обладает своей волей, движется, влияет на то, с чем соприкасается. Внедряется в мысли, порождает галлюцинации. Растет на негативных переживаниях. И при этом оно — ничто. Словно некая черная дыра, его невозможно постичь. Мы бессильны перед бессознательным, мистер президент.

Атрокс смерил его суровым взглядом.

— Ты сам говоришь, что наука стремится изучить все. Докажи это делом. Больше таких отговорок я не потерплю.

Глава 14. Эхо прошлых ошибок

— Марк! — прозвучало в слепой тишине.

Началась непонятная тряска. В глаза ударил свет лампочек, обычно тусклых, но после сна их сияние казалось болезненно ярким.

— Вставай! — потребовал Гер. — Мы собираемся в путь.

— Что? — Марк тут же соскочил с лежанки. Неужели та безнадежная вылазка приснилась ему, и Ива на самом деле все еще в тюрьме?

— Давай, живее, — Гер кинул ему вещмешок. — Мы поплывем в город прямо сейчас.

О нет, все вернулось на свои места, на треклятый западный остров. Сальвий застегивал старую грязную куртку, непонятно откуда взявшуюся, прямо поверх робы. Константа суетилась рядом с ним, что-то показывая на языке жестов. Роланд заряжал ружье, Сьюзи и Триф скромно держались в стороне. Тут Марк встретился с растерянным взглядом Хогарта.

— Что происходит? — выдавил Марк.

— Самоубийство, вот что, — недовольно ответил исполин.

— Этих берем с собой? — Гер кивнул на Трифа и Сьюзи.

— Еще чего! — Хогарт протестующе махнул своей медвежьей рукой. — Этих бедняг я в обиду не дам. Вы съехали с катушек!

— Да что, черт возьми, происходит? — взорвался Марк, одновременно натягивая рукава своей куртки.

— В городе бунт! — торжественно объявил Гер, завязывая шнурки берцев. — Роланд ходил к порту, там дежурной охране по рации донесли. Мы тоже поплывем бунтовать.

Марк не поверил своим ушам. Настолько нелепо и дико звучало все это.

— Долой режим! — добавил Роланд.

"Долой режим", — отразилось эхом в мыслях, а руки сами уже тянулись к вещам, чтобы скорее собраться в путь. Марк стал запихивать скудные пожитки в рюкзак и тут наткнулся на сверток, давно забытый. Посылка для брата Тома.

— Что это у тебя? — раздался над ухом громкий голос Гера, заставив вздрогнуть от неожиданности.

— Это… да так, ничего, — Марк задумался. Что теперь с этим свертком делать-то?

— Колись! — потребовал Гер, азартно потирая руки. Роланд тоже встал рядом, приманенный любопытством брата, а Хогарт так и держался мрачной тучей в стороне.

— Да посылка это, — решил рассказать Марк. — Посылка для одного заключенного. Его брат, работающий в городском порту, помог мне добраться до островов в обмен на услугу.

— Ага, понятно, — закивал Гер. — А как заключенного-то звать?

Марк пожал плечами.

— А брата из порта?

— Том Амис.

— А-а! Томми Хромоножка, — братья довольно переглянулись между собой. — Знаем-знаем, имели дело.

— Видимо, была какая-то срочность с этой посылкой, — предположил Марк. — Раз он доверил ее нам, — он осекся, про Энигму рассказывать совсем не хотелось, — то есть, мне. Через вас-то уж надежнее посылки передавать.

— Ну-у, как сказать, — замялся Гер. — Мы и передавали раньше. Но Роланд повздорил с ним малость…

— Да он давно обиженный ходит, с тех пор, как ему гангрена ногу съела во время войны, — грубо вмешался Роланд. — Знаться он со мной не желает, видите ли. Ладно хоть не сдает, что мы к городу плаваем иногда. И вообще, что не в кандалах ходим.

— Остынь, — Гер похлопал его по плечу. — Томми отличный парень. И любит брата, только и всего.

— Что случилось-то? — недоумевал Марк.

Те молча посмотрели на него, потом Гер ответил:

— Ну, короче, брат у него не совсем адекватный. Из-за этого мы его из тюрьмы не спешим вызволять. Том давно просил помочь, но не можем мы, совесть не дает.

Эти слова показались странными. Все-таки братья давно помогают бандитам на пути к воле, так в чем же тут разница? Если родственник Тома на острове братьев сидит в заключении, значит, он не убийца. Убийц на восточный ссылали. Или Марк чего-то не знал и не понимал.

— Че в посылке-то? — вдруг спросил Гер. — Давай посмотрим?

Марк спрятал сверток запазухой.

— Нет. Не хорошо в чужих вещах копаться.

— Да ладно тебе, брось, — не унимался рыжий. — И вообще, ты подумал о том, как ее доставлять будешь?

Ответа не нашлось. Если плыть в город, то уже в один конец. По пути на соседний остров посылку не забросишь.

— То-то и оно, — продолжил Гер. — Мы с Роландом передадим, так уж и быть. А раз она нам достанется, то мы все равно посмотрим. Такие уж у нас правила. Заключенным помогаем, но секретов у тех от нас нет. Так безопаснее.

— Да ты просто любопытство свое потешить хочешь, — справедливо заметил Марк.

Гер пожал плечами.

— Не без этого. Ну, ты, конечно, можешь бросить посылку в море, тогда никто не узнает, что там. Но и к адресату она не попадет.

Марк нахмурился и с досадой швырнул сверток в братьев. Те принялись распечатывать полиэтиленовый слой, призванный защищать от влаги, затем развернули ткань и встали, как вкопанные. Повисло молчание.

— Что там? — не выдержал Марк.

Гер поднес к глазам небольшую записку.

— "Ты знаешь, что делать", — зачитал он. Затем с недоумением покрутил листок в руках. Непонимающе посмотрел на брата. — Больше тут ничего нет.

Роланд с мрачным видом продемонстрировал содержимое. В свете лампочек блеснула темная грань пистолета. Марку стало не по себе. Повисло гнетущее молчание.

— Не, ну если Том решил, что это поможет брату сбежать, то ха! — громким бодрым тоном Гер как будто пытался разрядить обстановку. — Не так-то это и просто. А если это намек на то, чтоб самоубиться, то тоже ха! Нормальные люди так не поступают. И вообще, не мог подробнее расписать что ли? Дурацкая посылка.

Гер с досадой отвернулся и принялся ходить по комнате. Роланд продолжал задумчиво глядеть на сверток.

— Да не, не мог брат брату дать добро на то, чтоб выпилиться. Это для побега.

— Передадите? — все, что придумал сказать Марк. Ему не хотелось рассуждать, до какого отчаяния доведены некоторые из заключенных.

Темноволосый повстанец внимательно поглядел на него. Затем проверил наличие патронов.

— Посмотрим. С собой уж точно возьмем, вдруг в городе пригодится. Без оружия не повоюешь. А там уж посмотрим, может, наша возьмет, и тогда Том сам сможет лично передавать брату все, что вздумается.

— Ваша возьмет? Ну да! — угрюмый Хогарт словно отделился от тени в углу, снова став человеком. — Вы до города-то не доплывете на угнанном корыте, вас поймают.

— Им не до этого, разве ты не понимаешь? — Гер перекинул через плечо свой вещмешок. — Хватит прятаться на островах. Лучше всего мы поможем людям, если сделаем так, чтобы их больше не ссылали сюда.

Лицо Хогарта побагровело от злости.

— Вы даже не знаете, что это за бунт. И что за люди устроили его. Их всех поймают, и вас тоже! Потом окажетесь на восточном острове, и больше никогда не видать вам воли. Слышите?

Роланд спокойно шагнул к Хогарту и положил ему руку на плечо.

— Мы знаем твое мнение. Все решено, друг.

Тот тяжело вздохнул.

Их встретил закатный мрак и стрекотание неизвестных Марку насекомых, звучащее лишь по ночам. Треск ветвей тонул в шуме ветра. Шаги терялись в звуках густой рощи. Марк шел позади Гера и Роланда, Сальвия и Константы. Он смотрел им в спины и не верил, что эти решительные смелые люди существуют на самом деле. Происходящее казалось чем-то немыслимым и безумным, но невероятно живым. И Марк сам ожил, он словно изменился за эту ночь. Уныние и отчаяние отступили.

Вдруг Энигма действительно приходила к нему во сне? И забрала его силы себе. А Марк от этого тоже окреп, ведь она — все-таки Сердце его мира. Сильное Сердце, Сердце, которое пока не сдается тьме.

А, может, он просто на самом деле поверил в то, что он — Воля Атросити? И эта вера помогла ему взять себя в руки.

Вскоре их догнал Хогарт. Он был по-прежнему зол, но больше ничего не говорил. Послышался шум океана и запах, соленый и терпкий, ставший теперь знаком больших перемен.

Прощались недолго. Хогарт проводил друзей почти до самого порта и пообещал прикрывать их спины, пока они будут заниматься угоном. Затем пришло время быстрых и решительных действий. Вслед за братьями Марк и бывшие моряки пробрались на борт. Сальвий мгновенно преобразился, попав в родную стихию. Сгорбленность ушла, глаза горели и худоба перестала казаться свидетельством немощности. Константа передавала указания капитана, постепенно заражаясь его боевым настроем. Проверили уровень топлива, в остальном положились на удачу и запустили мотор.

Марк затаил дыхание. Шум рассекаемой воды и голос двигателя словно призывали его быть начеку. Они не обещали ничего грандиозного, лишь предупреждали. Марк вцепился руками в леерное ограждение и пригнулся, словно его могли разглядеть с берега и запомнить. В охранной будке уже горел свет, и двое вооруженных человек стояли у водной кромки, взглядом провожая судно. Наверняка они уже сообщили об угоне в городской порт.

Над водой неистовствовал ветер, с небес лилась вода. Волны качали судно, упорно идущее вперед. Палубу то и дело озаряли яркие вспышки, за которыми следовали громовые раскаты. Но постепенно небо начинало светлеть.

Сальвий и Константа успешно следовали курсу. Время от времени капитан что-то говорил штурману на языке жестов, и она выполняла его указания. Роланд тоже им помогал. Марк какое-то время наблюдал за ними, но его внимание то и дело перехватывал приближающийся город. Эти угрюмые серые пики не могли просто так впустить Марка обратно. Он знал, точно знал, что они наготове и ждут.

Гер под конец пути сдался. Он спустился на нижние палубы, ведомый морской болезнью, хотя большую часть времени все же держался молодцом. Теперь его мучительно тошнило, и он стал абсолютно бесполезен для экипажа.

Марк его понимал, с непривычки он сам тяжко переносил эти стремительные взлеты к небесам и падения в бездну, но все же они были ничтожным испытанием по сравнению с тем, что ждало впереди. С тем неизведанным, мрачным, пугающим, постепенно пожирающим надежду. Марк цеплялся за ее остатки.

Шторм стих, и почти мгновенно его сменила новая буря, никак не связанная с природой. Рев незнакомых моторов сцепился с глубоким утробным гулом судна снабжения, раздался выстрел, и Марк тут же лег на дно палубы. Внутри вдруг возникло непонятное торжество, он знал, что так и будет. Он не зря забрал у Гера ружье, когда тот совсем сник.

Марк подполз к краю кормы и быстро глянул за борт. Их преследовал патрульный катер. Он стремительно нагонял угонщиков, явно пытаясь поравняться с капитанским мостиком. Марк не знал прочность стекол в морских суднах и был уверен, что полицейские попытаются подстрелить Сальвия.

— Немедленно остановитесь! — разразился громкоговоритель на катере.

Марк чуть высунулся и прицелился. На борту стояло двое вооруженных полицейских, но он навел прицел прямо на рулевого. Выстрел — и снаряд не смог нанести даже трещину на лобовое стекло катера. В тот же миг ружье в его руке как будто разорвалось. Марк ощутил резкий, болезненный импульс, его оглушило, оружие вылетело из рук. Перед глазами все поплыло, под ногами словно разразилась бездна.

В ту же секунду холод морской воды привел Марка в чувства. Широкий гладкий след на поверхности океана, горько пахнущий бензином, вел прямиком к берегу. Шум моторов звучал теперь вдалеке. Марк плохо соображал, внутренний голос говорил об одном: плыви что есть силы. И он плыл. Плыл сквозь жжение в мышцах, захлебываясь в соленой воде.

Он сам не понял, как оказался на берегу. Ярким светлым пятном на фоне серого пляжа нарисовалось судно снабжения, а металлические рыцари в сияющих доспехах уже повязали друзей. Марк мгновенно сообразил, что к чему.

— Стой, где стоишь! — донесся крик одного из патрульных, они были слева, метрах в сорока.

Ноги сами понесли Марка прочь. Сзади кто-то нагонял, но он не оборачивался. Затем вновь услышал требование остановиться, потом угрозу. Раздался выстрел, мгновенно отразившийся в сердце Марка — оно екнуло, но не прекратило свой ход. И ожидание неизвестной до сих пор боли не оправдалось, Марк остался невредим. Все произошло в считанные секунды, когда он понял, что выстрел раздался с противоположной стороны.

***

— Ни с места!

Марк замер. Перед ним стояло несколько вооруженных полицейских. Делать нечего, он поднял руки, демонстрируя покорность.

— Брось нам бластер, — потребовал полицейский в командирской броне.

Марк ничего не понял. Он осмелился глянуть назад и увидел, как преследовавший его патрульный кинул оружие на гальку.

— Будете гнить в тюрьме, — прозвучала сухая механическая угроза.

— Посмотрим, — ответил ему командир. — А теперь убирайся, пока мы совсем не забыли прошлого и не пристрелили тебя.

Патрульный осторожно попятился назад. Марк наблюдал за ним до тех пор, пока бластеры не навели прямиком на него.

— Пошел вперед, — потребовал командир и указал оружием направление.

Марк повиновался. Двое полицейских шли впереди него, еще один сзади. Командир следовал рядом, держа бластер наготове. Марк отчаянно пытался осмыслить происходящее.

— Ты кто такой? — спросил командир на ходу. — Гражданский? Пират?

— Турист, — зло ответил Марк, тут же получив болезненный удар в бок дулом бластера.

— Смельчак и юморист, — едко заметил командир.

— Пришел посмотреть на шторм, — процедил Марк сквозь зубы.

— Ага, как же. Ты еще и пловец, — командир снова толкнул его. — Слыхали, ребятки?

Ответом было лишь угрюмое молчание отряда.

— Чего он нам сдался? — заговорил один из бронированных людей. — Мы его в штаб, что ли, тащим?

— Да, ты разве не соскучился по человечине? — командир заржал странным, режущим уши смехом, словно смеялся живой робот.

Голова разрывалась на части, пытаясь сопоставить несопоставимое. Они выглядели как полицейские, но вели себя как бандиты. Такого никак не могло быть, скорее уж вода смешается с маслом.

Марк начал догадываться, в чем дело, и ему стало по-настоящему страшно. Если эти полицейские отступили от закона, то их, стало быть, не сдерживали никакие правила. И ждать от них можно было чего угодно.

— Дезертиры, значит? — Марк решился на вопрос.

— Смельчак, юморист и умный малый, — ответил главарь отряда.

— Я бы назвал это иначе, — недовольно буркнул позади идущий.

— Роб, ты у нас филолог, что ли? Ну-ка просвети, как правильно.

— Солдаты в отставке.

— Смешно, — тон голоса главаря вдруг перестал быть веселым. — Ты самовольно оставил службу, это было твое личное решение, так что гордись им и не юли.

Роб покорно промолчал.

Большая часть пути прошла в тишине. Марк думал о товарищах. Их арестовали, а он остался… впрочем, сейчас их судьбы мало чем отличались друг от друга. Он тоже попал в неволю, и от этого словно становилось легче, так получалось избежать груза вины. Но всепожирающая пустота внутри, питаемая отчаянием, неумолимо продолжала расти.

«Так пистолет Тома никому и не пригодится, — вдруг вспомнил Марк. — Ни брату его, ни повстанцам».

— Как твое имя? — голос главаря прорвался сквозь серую пелену вязких угнетающих мыслей.

— Ты можешь меня отсканировать.

— Ну, это не очень красиво по отношению к гостю. Да и если б я мог, не спрашивал, ясно? Мы отключились от базы, чтобы нас не обнаружили бывшие соратники.

— Марк Вир.

— Неплохо. Я — Магнум.

— Магнум… ты не уважаешь меня, верно? Раз не представляешься полным именем.

Командир самодовольно ухмыльнулся.

— Насчет уважения рано говорить. А вот насчет имени… ха, я никогда не понимал эту традицию двойных имен! Как будто мало идентификационного кода. Но раз для тебя важны нормы общения, так и быть, я — Магнум Арм.

Марк остался доволен. В целом ему было плевать на имя главного дезертира, как и на сами нормы общения, принятые у гражданских, но Магнум их должен был выполнять. Он должен знать, что с Марком нельзя вести себя как попало.

В логове оказалось еще несколько дезертиров. Удивительно, как много полицейских оставили прежний пост. Магнум снял шлем, и после этого с ним стало намного проще разговаривать: его живые серые глаза горели любопытством и все его жесты теперь казались понятными, человеческими.

К Марку в отряде отнеслись поначалу с подозрением, затем с равнодушием. Он тоже не стремился знакомиться с бывшими палачами и судьями, он растерялся, но старался хотя бы с виду казаться уверенным.

— Я не жду, что ты будешь со мной откровенничать, — заговорил Магнум, когда они расположились на бетонных выступах у костра. — Но ведь мы с тобой равны, верно? Я бы тоже сейчас мог быть гражданским, не будь я должностным отступником. Так что давай поговорим, как равные.

Скверное и совершенно неуместное сравнение. И дело даже не в том, что глава дезертиров некогда карал невинных, в то время как Марк пытался выжить. Чувствовался явный подвох. Магнум пытался манипулировать гостем, внушая ложные чувства.

Марк не нашелся, что ответить, и просто кивнул. К счастью, ему было чем заняться, и пауза в разговоре не казалась такой давящей, какой могла быть. Марк расставил перед костром промокшие ботинки с носками и принялся теперь раскладывать куртку. Затем очередь дошла и до футболки. Пусть хотя бы часть вещей просохнет.

Логово дезертиров находилось в заброшенной части Атросити, забытой властью, почти как мост, где раньше жил Щербатый со своими. Здесь стоял опустевший старый дом. По крыше прогуливался вооруженный часовой. Остальные шатались поблизости или сидели у костра, словно броня не могла согреть их.

Дом был четырехэтажный, обшарпанный и плесневелый. Оттуда веяло сыростью, Марк это даже издалека чувствовал. Внутри царил мрак, а снаружи валялась старая мебель, газеты и много другого хлама, каким пользуются обычные люди. Видимо, дезертиры пришли сюда недавно и еще не успели облагородить то, что они называли штабом.

Бетонные выступы вокруг дома, видимо, были когда-то частью другого здания, которое давно снесли.

— Хм-м, а мы раньше нигде не встречались? — Магнум прищурился. — Твое лицо кажется мне знакомым.

— Может, и встречались, — Марк пожал плечами. — Может, ты когда-то останавливал меня на улице и проверял. Твое лицо я запомнить не мог, сам понимаешь.

Дезертир коротко кивнул.

— Все меняется, — заговорил он в задумчивости. — Раньше все было куда проще. Мы хранили порядок. А порядка-то и нет. Что теперь делать?

— Почему вы ушли со службы?

Магнум внимательно посмотрел на Марка.

— А что бы ты сделал, если бы тебя заставляли постоянно гоняться за Первородным Зверем? Будто с ним можно что-то сделать.

— Я бы остался на службе, если бы верил тому, что делаю, — ответил Марк, хотя в действительности плохо понимал, о чем шла речь. Он никогда не был предан Кодексу.

Магнум лениво потянулся.

— Ну, ты смельчак, я сразу понял, — ехидно, но без злобы сказал он. — Ну, конкретно этому делу я не верил. Да и вообще, ты только глянь, что творится на улицах.

— Все, как обычно, — неопределенно ответил Марк.

— Да ну? Ты откуда свалился? Там вокруг больницы настоящий ад.

— Что-что? — Марк удивился и весь собрался. — Почему, что там случилось?

Магнум посмотрел на него, как на пришельца.

— Это дело секретное, но кто-то слил информацию, — серьезно сказал он. — Неужели ты не в курсе? Из тюрьмы привезли беременную женщину. Можешь себе это вообразить?

Марк чуть не вскочил, но с трудом удержал себя на месте. Сердце бешено колотилось, и он отчаянно старался взять себя в руки. Нечего Магнуму знать, что Марк связан с этой историей. Нужно сохранять спокойствие.

— Этого не может быть, — притворно усмехнулся он. — В Атросити такому не бывать.

— Ха, можешь сам пойти и убедиться. Больницу оцепили, гражданские вдруг затеяли митинг и теперь пытаются прорваться внутрь. К чему это все, как ты считаешь? Очень похоже, что я говорю правду, м?

Марк в нетерпении сверлил его взглядом, не замечая, как выдает этим себя.

— А мне подтверждений и не надо, я сам видел рапорт, — беззаботно сказал Магнум.

— Что собираются сделать с этой женщиной? Ей позволят родить?

— Когда я уходил, был приказ лишь о том, чтобы охранять. Думаю, правительство еще не решило. Такой случай в Кодексе не прописан.

Марк не выдержал и поднялся с бетонной плиты, расхаживая босиком вокруг. Он остановился, нервно поглядел на очертания города и вновь принялся нарезать круги.

— Это твой ребенок, да, Марк?

Марк встал, как вкопанный, и повернулся к Магнуму. Тот улыбался — дружелюбно и без издевки.

— Мой, — не стал врать Марк. — И всего Атросити. Этот ребенок — знак, что мы все не вымрем. Ясно?

Магнум молчал, испытующе глядя на своего гостя.

— Так почему ты оставил службу? Испугался Зверя? Или чего-то другого?

Дезертир тяжело вздохнул.

— Перемен, — честно ответил он.

— Ты трус?

— Нет, — жестко ответил Магнум, лицо его стало серьезным. — Не забывайся, когда говоришь такое.

— Но ты сам сказал, что мы равны, — напомнил Марк без тени страха. — Или ты передумал?

Магнум хмуро смотрел на него. Потом ухмыльнулся.

— Да, смелый малый. Что ж… я человек, верно? Как и ты. Я тоже могу запутаться. Мы все тут запутались.

— Не понимаю, к чему ты ведешь.

— К тому, что я в последнее время не знал, чему служу и где начало и конец того закона, что правит нами, — снова серьезным тоном заговорил Магнум. Он кивнул на своих. — Они пошли за мной, потому что я остался тем командиром, которого они понимали. Были и другие дезертиры до нас, со своими соображениями. А мы просто хотим остаться самими собой.

— Полицейскими? Служителями Кодекса? Но ведь здесь закона точно нет, — Марк развел руками, показывая на захламленную поляну перед старым домом. — Вы теперь просто бродяги.

— Пусть так. И мы побродим рядом и поглядим, к чему все это приведет.

— А ты сам-то хочешь чего-то? Какой мир ты хотел бы видеть в будущем? Какой исход ты хочешь видеть сейчас?

— Все, что я вижу сейчас, это слабость правительства, — сухо ответил Магнум. — Стихия разбушевалась, город потихоньку рушится, ремонтные работы ведутся медленно, на заводах некому работать. Цитадель до сих пор до конца не восстановили. У правительства нет сил, чтобы справиться со всем этим. Даже новый приказ о заключенных с восточного острова выдает его слабость. Они боятся, что преступники сбегут оттуда и начнут вершить беспорядки? Боятся, что тюрьма их не сможет сдержать? А между тем беспорядки уже здесь, в Атросити, а все из-за какой-то женщины, которой ты зверь знает как умудрился сделать ребенка.

Магнум говорил все это с надменным видом, словно он и не оставлял службу, а мир вокруг него сам оказался неподходящим для служения.

— Это все эхо прошлых ошибок, — сказал Марк. — Последствия слишком жестких законов. Людей стало мало. Все держится на нас, мы все виноваты в том, что происходит. Никто не заставлял тебя вставать на службу, но ты сам выбрал этот путь. И теперь мы все имеем то, что имеем. Так что ты причастен к случившемуся. И ты же можешь повлиять на то, чтобы повернуть все в лучшую сторону.

Магнум неотрывно смотрел на него. Он напрягся. Марк заметил, что остальные члены отряда, сидевшие все это время недалеко от костра, тоже слушают.

— Вдруг Атрокс решит избавиться от ребенка? — заключил Марк, надевая подсохшую футболку. — Надо этому воспрепятствовать. Пора всем нам взять на себя ответственность за город.

Магнум задумался. Он сидел, устремив взгляд куда-то вдаль, и хмурился. Никто не решался нарушить молчание. Ветки трещали от жара огня, пахло дымом и консервами. Роб поднялся с места и помешал бурлящую жижу в котле, висящем над костром.

— Обед готов, — сообщил он.

— Давай-ка вместе подкрепимся, — предложил Магнум. — А потом уж продолжим разговор.

Марк возражать не стал. От перенапряжения и голода у него разболелась голова, так что он с охотой принял предложение.

Отобедали молча. Потом Магнум попросил чужака удалиться, чтобы дезертиры могли посовещаться. Марк обулся, забрал куртку и стал бродить вокруг дома. Закуток казался умиротворенным. Звуки Атросити сюда не доходили. Окружающие дороги и стены местами были покрыты толстым слоем белого и зеленого мха, что также говорило о заброшенности места. Давненько здесь никто не прохаживался. Между тем холодало.

Марк рискнул подняться на крышу дома. Внутри было столько пыли и плесени, что он старался не дышать. Тусклый свет проходил сквозь разбитые окна. Деревянная лестница скрипела, местами она была продавлена. Преодолев четыре этажа, Марк оказался на крыше.

Часовой молча глянул на него, но ничего не сказал. Марк ему кивнул и отошел к противоположному краю крыши. Отсюда вдалеке серел город. Полуразрушенной цитадели было не видать, она затерялась среди высоток. Зато виднелся крупнейший городской мост.

Марк спохватился и извлек из внутреннего кармана куртки блокнот. От влаги записи на первой странице стали расплывчатыми, и вся бумага пошла волнами. По краям листы отдавали желтизной, но она проступила скорее всего еще в те времена, когда блокнот хранился в сыром подземелье. Не лучшее полотно для рисования, но попробовать можно.

Марк прикрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо Ивы. Затем сжал пальцами карандаш и коснулся шершавой поверхности листа, будто так он мог соединиться со своей памятью. Рука послушно выводила аккуратные линии, подумать только: спустя столько лет он помнил, как рисовать портреты. Но женщина, смотревшая теперь на него с блокнота, получилась едва ли похожей на Иву. Это был какой-то чужой, незнакомый человек, и даже каре и веснушки не смогли придать ей сходства с потерянной женой.

Вздохнув, Марк перевернул лист и попытался изобразить ребенка. Как бы могло выглядеть его дитя? И снова в ответ на его мысленный запрос на него взглянул незнакомый карандашный человек, причем взрослый. Марк совершенно забыл, как рисуются дети. Тогда он вновь перевернул лист и нарисовал собаку, которую повстречал на западном острове. Животное получилось совсем как живое. В душе заскребли кошки. Должно быть, сейчас Хогарт снова гоняет эту псину и даже не подозревает, что его верных товарищей, уплывших на бунт, арестовали у самого подхода к городу.

Раздался скрип, развеяв омут свинцовых мыслей. На крышу поднялся Магнум и отправил часового обедать. Марк спрятал блокнот обратно в карман. Главарь дезертиров сел рядом.

— Такой себе видок, да? — он кивнул на город.

Марк ничего не ответил.

— Я узнал тебя. Вспомнил.

— Вспомнил..?

— Хах, — дезертир выглядел сконфуженным. — Преступник, которого мы забросили на вышку.

Марк удивленно уставился на него, но затем снова устремил взгляд на город. Неожиданная встреча, но в последнее время было много неожиданностей.

— Зачем?

— Ну, мы уже тогда подумывали о том, чтоб уйти в отставку. Развлекались напоследок. А ты вон… выжил. Теперь мне еще больше не по себе от твоих слов. И я подумал, что в чем-то ты, может быть, прав. Что планируешь делать?

— Пока не знаю, — честно ответил Марк, неотрывно глядя на городской силуэт. — Говоришь, больницу охраняют?

Он посмотрел на Магнума. Тот кивнул.

— Стерегут на крыше и по периметру. Схема мне неизвестна, но все-таки можно попытаться проникнуть в здание ночью.

Марк выпрямился.

— Как?

Магнум усмехнулся.

— Также, как делают все боевики. Обойти часовых, найти лазейки. А если начнут стрелять — отстреливаться в ответ.

Марк нахмурился.

— А есть вариант для простого гражданина?

— Не вижу здесь простого гражданина, — ухмыльнулся Магнум. — Тебе только брони и оружия не хватает. Дадим. Тебе ведь уже доводилось стрелять во время Гражданской?

— Только в рамках учений. И не из бластера. Но, постой, ты сейчас шутишь надо мной?

Марк недоумевал. И Магнуму это, похоже, нравилось, он казался каким-то загадочным и довольным.

— Вовсе нет. Мы поможем тебе. Нам ведь нужно за что-то бороться, как ни крути. И если закона мы не видим, то мы отчетливо видим твою цель.

Марк не поверил ему.

— Ты издеваешься, — буркнул он.

— Идем, — проигнорировал Магнум, тряхнув Марка за плечо. Они покинули крышу и начали спускаться по лестнице на первый этаж. — Отряд у нас маленький, такой же маленький, как шанс выстоять против целой армии. Но мы попробуем. И так все к зверям катится.

Они вышли на улицу, яркий свет ударил в глаза после темноты. Не давая Марку опомниться, Магнум созвал бойцов.

— Полчаса на сборы. Путь неблизкий, так что силы тратим с умом. Вперед!

Отряд бросился выполнять приказ. Магнум сунулся в большую темно-зеленную сумку около костра, которую Марк до сих пор не замечал.

— Вот тебе защита на голову, надень ее перед отправкой, — с этими словами Магнум протянул Марку шлем. — Фильтр работает плоховато, но есть рация. Ночной режим сломан, если что. Главное — голова целее будет.

Сбитый с толку Марк принял шлем. Ему до сих пор казалось, что над ним шутят, и он растерянно глядел на отряд, занимавшийся экипировкой. Магнум принялся застегивать на нем бронежилет. Марк сразу почувствовал, как потяжелел на несколько кило.

— Вот тебе оружие, — Магнум передал ему винтовку старого образца. — Это жмешь сюда, а это сюда. Когда целишься, смотришь сюда. Держишь вот так.

— Да, я помню, — растерянно ответил Марк, повесив оружие на плечо. Шлем он положил рядом, на бетонный выступ. — Мы что, правда идем воевать?

— Нет, танцевать.

Спустя назначенное время, бойцы вместе с Марком выстроились в ряд. Магнум встал напротив них. Все происходящее казалось представлением в театре абсурда.

— Оружие в исправности? — осведомился Магнум.

— Так точно, — отрезали в один голос дезертиры.

— Тогда вперед! Напомним нашим старым друзьям о себе. Аванса не будет, только премия. Держим оружие при себе, защиту не снимаем, мои команды выполняем. Усекли?

— Так точно, — хором ответил отряд уже механическими голосами, поскольку все надели шлемы.

— Марк, тебя тоже это касается. Во всем меня слушай и повторяй за нами. Видишь, что мы разбежались по укрытиям, — прячься. Видишь, что мы легли, — ложись тоже. И так далее. Шлем не снимай, следи за ситуацией. Заметил что-то подозрительное — тут же сообщай. Не отставай и не рвись вперед, и тогда мы сможем прикрывать тебя со всех сторон. Понял?

— Так точно, — ответил Марк в тон всему отряду.

— Отлично, — заключил Магнум и надел свой шлем. — Вперед! — скомандовал он уже механическим голосом.

Процессия вслед за ним двинулась в путь, бросив базу в гордом одиночестве.

Глава 15. Бунт

Их было девять: Марк, Магнум, Роб и еще шестеро бойцов с неизвестными именами. Шлем, винтовка и бронежилет не давали Марку покоя. Он хотел бы избавиться от их тяжести и одновременно с этим боялся с ними расстаться, будто боевые действия уже начались.

Через час ходьбы отряд наткнулся на пропасть. Внизу расщелины текла река. Над обрывом проходила заброшенная полоса воздушных рельс. Ближе к краю обрыва рельсы были обломлены и пригнуты к земле. Видимо, дезертиры постарались, делая себе подъем.

Магнум невозмутимо взобрался по пригнутой части и пошел по рельсам вперед. Марка всего передернуло, в горле от страха встал ком, внутри все сжалось. И по этой старой, узкой железной дороге они должны идти над пропастью? Один неверный шаг, и можно расшибиться в лепешку! Неужели нет иного пути?

— Ты идешь? — спросил замыкающий отряда, ожидая очереди.

Нет, нельзя этим людям показывать свою слабость. Марк не хотел выглядеть трусом в глазах бывших полицейских. Он глубоко вобрал в легкие воздух и шагнул на рельсы. Одновременно с этим Марк досадовал, что спуск с радиовышки никак не избавил его от страха высоты. Как будто даже наоборот усугубил.

«Это очень просто, — говорил он себе, делая шаг за шагом. — Просто идешь и все. Будь эта дорога совсем близко к земле, я бы шел по ней твердо. Ну и что, что сейчас под ней обрыв? Надежность самой-то дороги от этого не меняется».

Обрыв остался позади. Марк не поверил своему успеху и сошел с металлических рельс на землю. Вскоре возле него оказался замыкающий.

— Вперед, — вновь скомандовал Магнум, и все двинулись дальше.

— Почему мы не пошли тем путем, по которому вы меня на базу привели? — на ходу спросил Марк. — Так бы и обрыв не пришлось переходить.

— Тот путь дольше, а времени у нас мало. Сначала мы вышли бы к побережью. А через обрыв напрямую. Так-то.

— Понял.

Горизонт разлился закатными огнями, и пятнами на его фоне торчали пики высоток. Солнечный свет вдруг проник сквозь пелену города, разбавив его серость красными тенями, дома стали контрастнее, их стены словно светились, отражая окнами закатное сияние. Марк не поддался этому очарованию, и город по-прежнему казался ему хищным врагом. Заброшка в этом квартале уже была похожа на часть заселенную, неразрушенную и чистую, но до настоящей городской черты оставалась еще пара часов ходьбы. Ближе к границе Магнум объявил перевал, после которого бойцы вошли уже в пропитавшийся ночным мраком Атросити.

Отряд быстрым шагом пересек освещенную фонарями каменную аллею и скрылся в тени между домами. Марк чувствовал себя неуклюжим на фоне дезертиров, бронежилет казался ему велик, винтовка болталась на плече, хоть он ее и придерживал. К счастью, он долго не выдыхался и пока что уверенно держался в строю, несмотря на многочасовой переход. Непростая жизнь последних дней малость его укрепила, и физически, и морально.

Отряд стремительно шел к городскому центру, где стояла единственная больница. Раньше Марку доводилось проходить там обследования и лечиться, но с тех пор, как улицы стали обрабатывать спец-раствором, а в магазинах продавать искусственно выращенную еду, болеть он стал в разы меньше.

— Смотрите! — Магнум остановился перед каким-то объектом.

Отряд подтянулся к нему и окружил небольшое существо, сделанное из металла. Робот лежал на земле без всяких движений. Потухшие глаза ничего не выражали. Они и раньше не знали эмоций, но в них хотя бы горел искусственный свет, показывая наличие электронной жизни. Теперь свет погас. Робот оказался отключенным.

— Больше животные в Атросити не водятся, — равнодушно заключил Магнум, пнув робота.

Они пошли дальше. А Марк все думал про находку. Казалось, будто того робота отключило само собой, иначе почему его никто не убрал с пути? И отчего мог прекратить свою жизнь искусственный зверь? Такие ведь всегда сами поддерживали жизнедеятельность, никто никогда их не обслуживал. Или же раньше их курировал кто-то из работников цитадели, только это скрывалось? Марк терялся в догадках, но Магнума спрашивать не решался. Все же отряд уже шел по опасной городской территории.

— Прячьтесь! — приказал Магнум, и все бойцы разлетелись по первым попавшимся укрытиям.

Марк по неопытности затормозил и спрятался последним, но все-таки вовремя. Как только он скрылся за поворотом в тени ближайшего дома, над улицей пронеслось несколько воздушных байков.

— Патрулируют, стервятники, — зло процедил Магнум, когда угроза скрылась из виду. Затем он добавил с нескрываемой завистью: — Эх, нам бы сейчас по коням!

— Мы бы тогда им показали! — подхватил один из бойцов.

Чем глубже они забирались в Атросити, тем гуще становилась тьма и сильнее страх Марка. Как-никак, он боялся смерти, и он чувствовал, что идет вместе с этими людьми по ее следам. Не растеряется ли он, если на них нападут? Не откажут ли силы? Марку хотелось взмолиться какому-нибудь богу, но кому, какому, если он был всего лишь мыслью в голове пораженного долгим сном человека?

«Соберись», — говорил он себе мысленно.

Ночь взяла свое, но теперь их цель стала явственнее. Она сияла синим и красным огнем, выдавая себя среди стен домов.

Они шли по дороге, ведущей между двумя огороженными бетонным забором территориями. Вдоль обочины высился обезвоженный камыш. Вместо привычных аккуратных бордюров и поребриков была насыпана галька. Видимо, некогда здесь проходил Зверь и испортил дорогу, и ее так до сих пор и не починили.

Вспышка, свист. Сбоку посыпались выстрелы, отряд Магнума тут же нырнул за насыпь, в гущ камышей. Марк затупил, но его моментально повалили вслед за собой на землю. Никто не смог разглядеть врага в темноте, но и враг, казалось, не виделнамеченную цель, иначе их всех давно бы перестреляли в таком ветхом укрытии.

Вспышка — но уже не выстрел, а свет фонаря, включенного на долю секунды. Затем еще. Неизвестный враг подсвечивал обочину, пытаясь выследить лазутчиков, но быстро вырубал свет, чтобы самому не попасться.

Повисла тяжелая пауза. На время все стихло.

— Кто-нибудь видел, сколько их? — шепотом осведомился Магнум.

— Нет, слишком темно, — ответил один из бойцов. — Хоть глаз выколи.

— Странно. Не наши, походу. В смысле, не полицейские — иначе бы фонарем не светили, — добавил Роб.

— Зверятина какая-то! — Магнум чуть приподнялся на локтях, всматриваясь во тьму. — Неужто тут просто так прогуливаются без экзоскелетов, а пулялки для развлекухи с собой прихватили?

— А ты сам так когда-нибудь делал в дни службы? — усмехнулся один из бойцов.

— А я не люблю гулять, — буркнул капитан.

В несмелые вечерние шорохи камыша вторгся рычащий гул мотора. Нет, скорее, хрипяще-кашляющий — работал двигатель мощно, но неровно. По дороге в сторону больницы неторопливо ехал небольшой грузовик, ослепляя партизанов светом желтых фар.

— Сейчас мы посмотрим, кто кого, — шепнул капитан. — Ждите моей команды!

И с этими словами Магнум метнулся по дороге вслед за проехавшей машиной. Он поравнялся с грузовиком и, пригнувшись, бежал рядом с ним, с противоположной от обочины стороны. Это позволило капитану остаться незамеченным и спастись от возможной вражеской атаки. С помощью грузовика Магнум безопасно обошел место вероятного укрытия врага и залег среди насыпей неподалеку. Грузовик уехал, а недруг оказался сдавленным с двух сторон.

— Это наш капитан! — гордо заявил Роб.

Теперь Магнум связывался со своими по рации, настроенной на их личную частоту. Марк пытался хоть что-нибудь услышать и между тем размышлял, насколько защищен их канал связи. Рация стояла на минимальной громкости, так что слов по ту сторону радиошума было не разобрать. Ветер, играющий в деревьях, скрывал всякие перешептывания.

— Кажется, их пятеро, — наконец-то расслышал Марк слова капитана. — Но я не уверен, плохо видно.

Так продолжалось еще около получаса. Вражеские стороны распределились по укрытиям и теперь выжидали, обессиленные тьмой. Марк начал думать, что им придется всю ночь просидеть тут, пока не взойдет солнце. Внутри глодала нервозность, хотелось уже хоть что-нибудь предпринять.

Пока дезертиры переговаривались с капитаном, Марк вдруг заметил тени, двигающиеся вдоль стены рядом с ними. Ему стало страшнее прежнего. Это точно не глюки? Что же делать? Вот-вот что-то произойдет!

Ткнул локтем Роба и кивнул в сторону бетонной ограды. Роб, не мешкая ни секунды, перемахнул бластер через Марка, ведь тот лежал на пути к мишени, и выстрелил. Один, два раза. Марк, оглушенный, вжимался в землю, чувствуя удар гильз о куртку. Настолько близко выстрелов он не слышал никогда. Сердце бешено колотилось, как будто стреляли прямиком в него, а он почему-то до сих пор жив. Вся его сущность недоумевала от происходящего.

Вроде бы, были еще выстрелы, но больше всего Марк слышал звон в ушах. А потом, когда прояснилось, еще и голоса.

— Сдавайтесь, и будете жить, — предупредил подоспевший Магнум.

— Мы в любом случае будем жить, и вы все помрете.

Знакомый голос. Или показалось?

— Проклятые полицаи, звериное отродье!

— Эд? — Марк решил рискнуть.

Затишье.

Марк с трудом поднял звенящую голову. Дезертиры окружили куст, растущий прямо у бетонной ограды, и теперь без опаски светили туда фонариками. В тени ветвей прятались люди с поднятыми руками.

— Обознался, пес, — донесся злобный ответ из тени.

— Эд, ты всегда был интеллигентным малым, — морщась от боли в затекших конечностях, произнес Марк. — Таких скверных ругательств я давненько от тебя не слышал. Неужели кто-то посмел устроить драку в "Слове не воробей"?

Затишье.

— Че за дела, Марк? — начал закипать Магнум.

— Марк! — уже обрадованно донеслось из куста, голос принадлежал кому-то другому и тоже звучал чертовски знакомо. — Эти злодеи поймали тебя?

Марк глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в теле. Сможет ли он разрулить сложившуюся ситуацию? Ведь, в отличие от Эда, он никогда не был миротворцем.

— Слушай, Эд. Эти ребята — не полицейские.

— Ха! — раздался скептичный смешок бывшего бармена. — Кто же еще тогда?

— Марк, кончай любезности и объяснись, — сурово потребовал Магнум, тыкая его локтем в бок.

— Я знаю их, — тихо ответил Марк. — Лишняя кровь нам ни к чему, верно?

— Верно-верно, — вмешался Роб. — Не думали же вы, что я такой мазила? Припугнул да и только. Сразу почуял новичков.

Наверняка капитан хмурился, но за шлемом этого не было видно. Он кивнул. Марк снова тяжело вздохнул и уже громко ответил:

— Это дезертиры. Они больше не полицейские. Они на нашей стороне, — сказал он это в надежде на мир, хотя сейчас совсем не понимал, что за стороны его окружают, и какие мотивы у той стороны, что прячется возле стен.

— Вот еще! Дезертиры? — снова донесся второй, еще не распознанный голос. — Эти люди-машины, эти биороботы самовольно оставили службу? Эти непогрешимые инструменты закона дали сбой? Не может такого быть! Неужели верные прислужники Кодекса могли изменить своему господину и оставить его?

Столько театральной иронии было в этих словах. Марк теперь ни на долю не сомневался, с кем он сейчас разговаривает. Несмотря на катастрофическое напряжение, он невольно улыбнулся.

— Симон, я рад, что ты жив!

— Воистину, чудо, Марк, воистину! — даже в бледном свете фонарей Марк увидел восторг на лице мечтателя, которого когда-то повстречал в лагере Щербатого. Симон без опаски вышел вперед, отряд Магнума тут же среагировал и навел оружия, ожидая атаки.

— Дурак, — выругался Эд, выбираясь следом. Вместе с ним из кустов вышли еще трое человек.

— Действительно, — сухо поддержал Магнум, опуская пушку и снимая шлем. — Вопиющая боевая безграмотность. Гражданским нельзя в бой.

Эд впился в него злым взглядом.

— А вы, стало быть, не гражданские?

Магнум спокойно выдержал его взгляд. Затем добродушно хохотнул.

— Стало быть, гражданские!

Эд все еще хмуро пялился, трое незнакомцев испуганно сторонились бронированных людей, а Симон со счастливой физиономией полез обниматься к Марку.

— Брат, я знал! — он крепко стиснул его худощавыми руками и постучал по спине. — Ты жив! Я знал, что все наладится. Я всегда говорил, что жизнь возьмет свое.

— Потише вы, голубки, — строго осек их Магнум. — Мы не в гостях и не на прогулке.

После этих слов объединенный отряд перебрался поближе к стене и затаился в зарослях. Эд явно не был расположен к открытому разговору среди дезертиров, но выбора особо не было.

— Что происходит, мужики? — тихо спросил Марк. — Эд, давно ты стреляешь по ночам в людей?

— Только в нелюдей, — сухо ответил бывший бармен. На его некогда целом лице появились шрамы, да и нрав заметно испортился. Видимо, в условиях войны всякий человеколюб примет вид голодной ощерившейся собаки.

— Откуда оружие? — осведомился Марк. — И вообще, зачем вы тут?

— Ни за что бы не стал доверять тебе просто так, приятель, уж прости, — сурово проговорил Эд. — Ты был хорошим гостем в баре, но надежный ли ты товарищ теперь, у этой проклятой обочины?

Марк нахмурился.

— А ты сам как думаешь?

Эд молчал. Косился на своих. Потом на дезертиров. Затем его взгляд и вовсе стал размытым и неопределенным, словно мысли увели хозяина в глубины сознания.

— Симон, как ты здесь очутился? — Марк решил временно отстать от Эда. — Что с Щербатым и остальными?

В глазах худого повстанца мелькнула грусть, но тут же пропала. Он поправил соломенную челку и улыбнулся.

— Ну, Щербатый-то цел. И многие. Мы решились, наконец-то! Поддерживаем бунты в городе. Старики уж сами по себе остались в заброшке, ну а что поделать? Здесь нужны свежие силы!

— А многих тогда арестовали? Ну, в ту самую ночь, когда мы с тобой в последний раз виделись?

Симон снова погрустнел. И тут же приободрился. Похоже, эта борьба шла внутри него вечно.

— Многих! Но мы добьемся амнистии! Эх, жаль, Леди свой туберкулез не пережила. Она была бы счастлива и, может, стала бы более жизнерадостной.

Марк постарался улыбнуться как можно искреннее, чтобы поддержать товарища, но подозревал, что у него получилось лишь вымученное подобие улыбки.

— А ты чего с этими заодно? — вклинился в разговор Эд. — Что может быть общего у гражданского с полицаями?

Марк задумчиво покосился на бывшего бармена.

— Тебя уволили, да, приятель?

Эд горько усмехнулся, демонстрируя зажившие следы ожогов на руках и шее.

— Корабль тонет исключительно с капитаном на борту. Сожгли бар. Кто — неизвестно. Может, сдал кто, что я музыку включаю, — глаза Эда наполнились злобой. — Но я не жалею, знаешь? Ни о чем не жалею! Без музыки нет человека, да и я давно уже с подпольем был связан. Рано или поздно все равно пришлось бы в открытую бороться.

Эд, культурный, интеллигентный, умеющий найти подход к любому посетителю и знающий, как свести на нет даже самую яростную драку. Эд, которого Марк всегда уважал. Эд, которого Марк сейчас зауважал еще сильнее.

— Дух у тебя сильный, — Марк похлопал бармена по плечу. — Знай, твой бар был первым местом после дома, которое я считал надежным пристанищем. Я бы ни за что не сдал тебя властям.

Лицо Эда ни капельки не изменилось, но во взгляде мелькнуло нечто едва уловимое, говорящее о том, что мужчина тронут до глубины души. Марк с печалью отметил еще одну перемену в личности Эда, которая произошла еще после Гражданской. Раньше тот был куда более открытым и веселым человеком.

— Марк, а что ты здесь делаешь? — спросил Симон, все это время внимательно следивший за разговором.

— Мне… нам нужно к больнице.

— На бунт? — глаза Симона засияли вдохновенным огнем. — Не время! Мы пока готовимся, занимаем точки. А там народ безоружный скандирует, отвлекает внимание.

— Внимание? — удивился Марк. — От чего?

— Вот пусть и отвлекает, — вмешался громкий голос Магнума. — А нам пора идти, секунды на счету.

— Что вы задумали? — спросил Эд, вставая следом за отрядом дезертиров. Трое других тут же повторили его движение.

Магнум остановился и оценивающе осмотрел гражданских с ног до головы.

— Прощайте, — заключил он и скомандовал отряду: — Выдвигаемся!

— Постойте! Марк! — Симон рванул следом, но Магнум наставил на него пистолет. Марк растерялся, совершенно не зная, как себя вести. С одной стороны, он вроде как своих встретил, с другой, обещал капитану дезертиров, что будет подчиняться приказам.

— Позволь объяснить, капитан, — он постарался произнести это как можно тверже и увереннее.

— Три секунды, — поступил ответ.

Не теряя времени, Марк обратился к давним знакомым:

— Мы идем спасать Иву.

— Иву Стеллу? Самую известную женщину в Атросити? — восторженно воскликнул Симон.

— Вам понадобится наша помощь, — заявил Эд. — Мы сами готовим осаду.

Тут Магнум не выдержал и втянулся в разговор.

— Осаду? — в его голосе звучал нескрываемый скепсис. — Сколько вас?

— Нас почти пятьдесят! — гордо заявил Симон. — Шестьдесят, то есть.

— И сколько с оружием? Я про огнестрел, не про палки всякие!

— Двадцатка наберется, — вступился Эд, неизменно глядя на главаря дезертиров со злобой.

Марк этим словам не поверил. Откуда у повстанцев столько боеприпасов?

— Вот двадцатка опытных полицейских и разберет вас по частям возле больницы, — спокойно заявил Магнум. — Хоть вас будет двадцать с оружием, хоть все шестьдесят. Не загружайте госпиталь работой. Нам вы будете обузой, — он кивнул своим. — Вперед.

Дезертиры двинулись вдоль стены, держась тени. Марк волей-неволей чувствовал себя предателем, хотя разве он что-либо должен был Эду и Симону? Он не обещал идти с ними в осаду, он даже не знал, что это за люди теперь и чего они добиваются. А у него была своя цель. И свои нынешние сторонники, которых он обещал слушаться.

Эда не было слышно, тех трех других и подавно, а вот Симон явно семенил позади отряда.

— Нам нужно объединиться! — шептал он, то и дело срываясь на кашляющий крик. — Мы должны показать властям, что готовы отстаивать свое! Мы за отмены зверских законов!

Никто не реагировал на его слова.

— Ива амнистирована, — не унимался Симон. От этих слов у Марка все сжалось внутри: то ли от предчувствия счастливого исхода, то ли от усилившейся нервозности. — Но с ребенком неизвестно, что будет. Вы ведь идете за ним, да?

— Припугнуть, — донесся голос Магнума впереди отряда.

Замыкающий тут же развернулся и пальнул под ноги Симону.

— Вали!

Тот моментально развернулся и побежал в противоположную сторону, к Эду.

— Мы не оставим тебя, Марк! — крикнул напоследок. — Не оставим с этими! Бывших полицейских не бывает!

Марк глянул на него через плечо, не останавливая ход. Внутри было и радостно от того, что Симон с Эдом живы, и до паршивого горько, что он не может быть рядом с ними. Все-таки, как бы там ни было, они с гражданскими точно все из одного теста.

— Эй, Маг, — тихо издал Роб. — Может, все-таки надо было тех с собой взять? Вперед на мясо пустить? Хоть какой-то толк.

Цинично. Но не удивительно — от бывших-то полицейских.

— Наша задача — стелс, а не разбойное нападение, — ответил Магнум. — Так что заткнись и гляди в оба.

Чем ярче становились огни больницы, чем быстрее росли ее мрачные, испятнанные разноцветными прожекторами стены, тем громче слышны были крики и брань. Марк дрожал, и руки слабели — как будет он ими сражаться, случись что? Спина вспотела. Что-то творилось там странное, давно забытое, но до боли напоминающее о гадком. О темном прошлом, что послужило явлению еще более темного настоящего. О предшественнике Гражданской войны.

— Да-да, тот самый, — произнес Магнум. — Пусть бунтовщики сослужат нам хорошую службу. Слейтесь с ночью, ребятки. И простите меня за все, если что.

От этих слов стало как-то скверно, но при этом внутри появилась неожиданная собранность и готовность к бою.

Марк отчетливо слышал, как голоса гражданских сплетаются в единый хор с механическим бренчанием полицейских. У горожан был куплет, у стражей порядка — короткая вставка. А потом барабанная дробь, сыгранная партией бластеров. Крики и вопли — должно быть, припев. И снова гражданский куплет. Марк слышал и чувствовал это бурление жизни, это противостояние, внутри него закипала кровь.

Внезапно выстрелы раздались с другой стороны, где-то совсем рядом. Отряд замер. Магнум чуть помедлил, судя по всему размышляя и прислушиваясь, затем жестом руки приказал двигаться дальше.

Они проходили вдоль узкой улицы, позади больничной площади. Здесь было темно, весь свет и все движение происходили перед входом в больницу. Магнум вел своих к заднему дворовому фасаду. Но прежде, чем туда попасть, нужно было пройти между невысокими домами и перелезть через забор ограждения. Тут что-то стремительно пролетело мимо. Марк испугался и тут же заметил, что на крыше соседнего дома кто-то есть.

— Сверху! — крикнул он.

Магнум не успел ничего скомандовать до того, как по отряду прошлась очередь вражеских пуль. Все тут же метнулись в разные стороны, и Марк следом за ними. Один из бойцов юркнул за стену и там рухнул на землю.

— Попали? — осведомился Магнум из укрытия.

— Так точно, — сквозь зубы процедил боец, держась за левый бок.

— Уроды! — выругался Магнум и перебежал к раненному. — Можешь ходить?

— С трудом. Боль слишком сильная.

— Жри анальгетик и спрячься в какой-нибудь водосток. Мы за тобой вернемся. Если выживем.

Магнум рванул вперед и скомандовал оставшимся в строю идти следом. Так они перебежали за крупную насыпь земли вперемешку с асфальтом, образовавшуюся, по-видимому, после каких-то стихийных бедствий. Или это лапа Зверя оставила след. Как ни странно, на насыпи разросся древесный куст.

— Сейчас аккуратно заползаешь на насыпь и стреляешь из-под куста в того, что на крыше, — сказал главарь Марку. — Там внизу явно есть кто-то еще, но мы к ним не сможем подобраться, пока остается угроза сверху.

— А вдруг я не попаду?

— Просто сделай так, чтобы эта псина не высовывалась, хорошо?

Марк дрожаще кивнул. Добравшись до куста, он аккуратно высунулся из зарослей и посмотрел на крышу. Враг стоял на вершине дома, недалеко от маленькой лифтовой пристройки, словно воткнутой в черепицу. Блики света, идущего от больницы, отражались в нем, выдавая броню. Разве винтовка Марка способна ее пробить?

Делать нечего. Он прицелился, но стрелять не решался. Он знал, что в броне живой человек, и боялся его убить. Ровно так же он боялся промазать. И вообще боялся запускать этот адский механизм боя.

Марк открыл огонь. Противник на крыше мгновенно спрятался за пристройкой. Магнум и бойцы пошли в атаку. Звуки битвы заполнили всю улицу. Марк не видел, как сражаются остальные, но слышал выстрелы. И хотя ему стало совсем страшно, очутившись одному на насыпи, он знал, что дезертиры бьются где-то рядом, и поэтому враг не подступит к нему из-за спины. Марк следил за своей мишенью, не отрываясь. Время от времени ему приходилось менять магазин, и тогда противник высовывался и давал ответный огонь. Марк сползал с насыпи, уходя от пуль, затем загонял врага за пристройку новой боевой очередью.

— Отступаем! — раздался шум внутри шлема, поначалу сбив с толку. Встроенная рация сработала. — Марк, Роб, Даррелл, прикрывайте нас.

Потными слабеющими пальцами Марк сжимал винтовку и стрелял во врага, стоически выдерживая отдачу. Вот здание покинул один из бойцов. Он, прихрамывая, уходил прочь с места сражения. Следом вышли еще трое. Спустя мгновение за ними выскочил Магнум, отстреливаясь от преследователей. Марк вслепую выпустил весь магазин туда, где мог находиться наземный противник, чтобы задержать его и дать уйти остальным. Затем поспешно сполз с насыпи, вскочил на ноги и, прижав к себе оружие, ринулся прочь. Сзади раздавались выстрелы Роба и Даррелла, вскоре и они нагнали отступающий отряд.

— Стоять!

Путь им преградили. Сквозь линзу шлема Марк видел рыцарей закона в сверкающих доспехах и их заряженные бластеры.

— Бросьте оружие, — с ходу поступил официальный приказ.

Дезертиры быстро распрощались с бластерами и винтовками. Марк испытал некоторое облегчение, опустив ствол на землю, как будто это сняло с него часть ответственности. Он пробыл с оружием слишком мало и не успел до конца поверить, что огнестрел — друг ему, а не враг.

Магнум сложнее всех расстался со своим бластером. Несколько полицейских принялось заковывать задержанных в наручники. Когда очередь дошла до Марка, он вдруг заметил среди патрульного отряда еще несколько задержанных. Симона, Эда и трех их спутников.

— Зверя с два, — процедил Магнум тихо. — Защитники твои, обошли нас. Шумиху подняли и нас подставили.

«Так вот что это были за выстрелы. Но ведь… они не специально! Они хотели помочь», — перед глазами все плыло, успех и без того был маловероятен. Неужели Эд и Симон думали, что смогут расчистить им путь до больницы?

Спросить, что было у тех двоих на уме, не представлялось возможным. Даже взглядом не перекинешься толком.

— А можно нам амнистию? — дерзко спросил Магнум. — В честь старой дружбы?

— Вы арестованы на основании пунктов П-47 и Т-356. Вы имеете право хранить молчание.

— Как всегда, одно и то же, — усмехнулся Магнум сквозь фильтр шлема. — Мы же вместе работали, а? Неужели вы нам даже рожи не начистите за предательство? Как-то это не по-мужски.

Марк чувствовал, что капитану страшно. Безумно. Даже в измененном от фильтра голосе слышалась предательская дрожь. Что уж говорить про остальных.

Похоже, главный дезертир решил напоследок оторваться.

— Представься хоть, кто ты там, — сказал Магнум полицейскому, который зачитал стандартную для задержания фразу. — Вдруг я тебе денег должен? Или ты мне.

— Вы имеете право хранить молчание.

— Пойдем на плаху, как настоящие пираты, — обратился Магнум к своему отряду, не отворачивая головы от полицейских. — Йо-хо-хо и вода в стакане. Пойманный дезертир— мертвец, так дайте хоть наговориться вдоволь, — он рассмеялся. Марку подумалось, что у того поехала крыша. — Я говорил, ребята, простите, если что. Мы все равно долго не протянули бы на помойке. Хотя…

Один из стражей порядка снял с него шлем и врезал по носу. Лицо капитана тут же залила кровь.

— Это поможет тебе хранить молчание, — беспристрастно заявил напавший, хотя Марку почудились в этом высказывании ехидные нотки. — Ты давно растерял компетентность, Магнум Арм.

А голоса, несущиеся ветром с площади перед больницей, тем временем становились все громче и увереннее.

***

Только последний дурак счел бы это хорошей идеей. И только глупец разглядел бы в этом шанс на спасение. Но был ли другой путь? Марк и без того все потерял, что еще ему оставалось? Ничего. Вероятно, Магнуму с его отрядом тоже, раз они все вдруг объединились и пустились в бой за призрачной целью, которую обозначил им подозрительный гражданин. Они жаждали борьбы, но этот провальный поход оказался единственным и, похоже, последним их достоянием.

Марк шел с отрядом Магнума в сопровождении конвоя, в глаза ему бил свет прожекторов, окруживших больницу, руки сзади ломило от наручников. Внутри изъедало чувство полного краха. Он щурился от яркого света и с каким-то внутренним истощением смотрел на происходящее, как со стороны. Ярость и боевой настрой митингующих его не вдохновляли, ведь все казалось тщетным. Вроде как он даже увидел Щербатого и несколько знакомых лиц в толпе восставших, но остался к этому равнодушным. Будто его дух уже сдался и оставил эту оболочку, отчуждаясь от собственных решений и собственной судьбы.

Марк видел полицейский спецназ во главе с командиром у ворот больницы. Они, словно псы, стояли на страже, не впуская никого на прилежащую к больнице территорию. Еще одна группа полицейских отгоняла народ к границе света прожекторов, во тьму — и фигуры людей исчезали, сдаваясь под натиском боевиков.

Конвой привел их к спецназовцам. Их выстроили в ряд, держа на прицеле, шлемы давно уже со всех были сняты.

— Дезертиры, — коротко доложил конвой.

Командир спецназа вышел вперед и обвел задержанных взглядом: шлем скрывал глаза, но это было понятно по повороту головы.

— И несколько гражданских, — заключил командир, после чего снял шлем.

Реальность грубым захватом вновь вернула Марка себе, вырвав из омута мыслей. Из уютного омута, где все уже пережито, потеряно, и смирение дает хоть какой-то отдых воспаленным чувствам. Здесь же, в реальности, все несчастья как будто обрушились на голову с новой силой, и страх стал скручивать до тошноты и дрожи. Марк встретился взглядом с Атроксом и тут же потупил взор.

— Я тебя помню, — прозвучал холодный голос президента. — Марк Вир.

Марк удивился. Хоть и зря. Он был первым гражданином, прорвавшимся в цитадель, — после такого его просто не могли не запомнить. К тому же, он был отцом единственного ребенка в Атросити. Живого или нет — пока под вопросом.

Атрокс медленно зашагал перед заключенными, задумчиво глядя в их лица.

— Сначала Энигма, теперь Магнум, — он бросил сердитый взгляд на главу дезертиров. Тот не выдержал и опустил голову. От былой дерзости не осталось и следа. Атрокс развернулся и вновь пошел в сторону Марка, отчего тот сжался сильнее прежнего. — Как легко ты поддаешься тлетворному влиянию. Или, может, дело в тебе?

Марк молчал, смотря в пол, на танец света и тени на собственных ботинках. Он словно проглотил язык. А голова отключилась, в ней не было мыслей, остались только страх и растерянность.

— Я знаю, зачем ты здесь, — сказал президент. От этого Марк встрепенулся и даже осмелился поднять голову. Глаза Атрокса пылали красным огнем, отражая сияние прожекторов. Лицо его было суровым и строгим.

А где-то там, за стенами больницы, в этих горящих искусственным светом окнах томилась Ива. Вероятно, ей было больно и страшно, Марк понятия не имел, кто ее там окружает. Почему-то только сейчас он вновь почувствовал, насколько реальна его цель. Что это не мираж, что она действительно рядом. И что он по-настоящему может как-то повлиять на судьбу. Все это он услышал во фразе Атрокса.

— Что с ней сделают? — злость и отчаяние дали Марку силы, хотя держать себя в руках было по-прежнему нелегко.

— Уже поздно что-либо делать с плодом, поэтому ребенок появится на свет, — беспристрастно сказал Атрокс. — А потом будет принято решение.

— Какое решение? Я должен знать, я же отец!

Глава Атросити смерил его суровым взглядом.

— Это неважно. Ребенок принадлежит городу.

Марку хотелось осыпать тирана проклятиями. Грозный вид его больше не пугал, он вызывал лишь злость, но здравый смысл отчаянно держал несчастного за поводок, не давая сорваться.

— У тебя нет сердца, — единственное, что смогло прорваться через весь поток ненависти, что был в голове.

Взгляд Атрокса переменился. На какой-то миг пропали и строгость, и суровость. По его неестественно белому лицу плясали огни мигающей лампочки сирены от стоящей рядом машины, и Марк усомнился, игра ли это света, или в его взгляде действительно проскользнуло отчаяние. Президент выглядел осунувшимся и больным, это стало заметно только теперь.

— Сердце сожрал Зверь.

Тут же словно в ответ на его слова издалека донесся рев. Черное небо к тому времени уже приобрело синеву, готовясь к восходу солнца, но тут его словно вновь затянул мрак. Марк заметил, что полицейские — и действующие, и дезертиры — стали оглядываться по сторонам. Гражданские нервно дергались. Часть конвоя отступила, чтобы помочь другому отряду сдержать бастующих, но те все равно прорвались к воротам. Только теперь они вели себя тише и осторожнее. Их потные грязные лица сияли в лучах прожектора, Марк видел в них страх и смятение. Зверь заставил всех успокоиться. Атрокс принимал какой-то сигнал по рации.

— Энигма жива.

— Что ты сказал? — Атрокс мгновенно подлетел к Марку, пронзая его едким взглядом. Тому все вдруг стало ясно. Сердце беззащитно без разума. А разум без сердца жесток и несчастен.

Сейчас Марк впервые почувствовал себя наравне с Атроксом. Правитель охранял доступ к тому, что было нужно Марку. А у Марка были знания, которые нужны Атроксу. Они оба находились в нужде.

— Она пока что не стала частью Зверя, — сказал Марк, выдерживая нетерпеливый взгляд красных глаз. — По крайней мере, так было, когда я видел ее последний раз.

— Как? Когда это было?

— Несколько дней назад. Она… она приснилась мне.

— Ты издеваешься? — разозлился Атрокс.

Тем временем тьма сгущалась, и чудовищный топот Зверя стал отчетливо слышен. Шаг за шагом. Вдали раздался звук, похожий на крушение бетонной стены. Поднялся ветер и в то же время стал накрапывать дождь.

Предупредительная табличка забилась о металлическую поверхность забора, на котором висела.

— Вовсе нет, — ответил Марк, стойко выдерживая напряженность момента. Если бы не бронежилет, его куртка сейчас нелепо раздувалась бы от ветра, и Марк порадовался его наличию. — Я думал, ты знаешь о нашем мире больше, чем я. И о ней тоже. А это, — он указал в сторону, откуда доносились звуки, — это лишь врата по ту сторону. Я всегда думал, что Атросити — мрачное место. Но настоящий мрак там.

Дождь начинал усиливаться. Среди толпы возобновилось движение, Марк невольно обратил на них внимание. Даже полицейские, охранявшие границы, стали странно себя вести, оглядываться и отскакивать, будто что-то толкало их и сбивало с ног. Тут же мимо самого Марка промчалось что-то едва уловимое, сшибая капли дождя. Краем глаза он увидел красные огоньки, которые тут же потухли. Он понял: тени Зверя добрались и до города.

Тьма сгущалась, с каждым мгновением она словно пожирала прожектор, освещающий больничную площадь. Тот становился тусклее, а мерцающие огни скорой помощи и вовсе потухли. Воздух становился морозным и душным.

На мгновение площадь перед больницей озарила вспышка, за которой тут же последовал громовой раскат. Марк переглянулся с Атроксом. Тот казался растерянным. Но в тот же момент он собрался и надел на себя шлем, в линзах которого отразилось угасающее сияние искусственных огней.

— Пустите его в больницу, — приказал он полицейским и двинулся к байкам.

Марк не поверил своим ушам. Врата перед ним отворились, и на долю секунды он помедлил. На долю секунды он осознал все, что произошло, и с кем он только что говорил. В другую секунду ноги оторвали его от земли и понесли прямиком к больнице.

Он бежал по бетонной дороге к большой лестнице, на вершине которой находилась заветная дверь. Он бежал сквозь сгущающийся мрак, бежал, несмотря на тяжесть бронежилета, бежал, сбивая капли дождя. Казалось, что путь до ворот длится целую вечность. А он все бежал, и даже врезавшаяся в него тень Зверя не смогла его остановить. Она сбила его с ног, зарычала, но он тут же вскочил обратно и понесся к дверям, игнорируя врага.

Он бежал по скользкому полу больничного коридора. Бежал мимо врачей и пациентов, испуганно таращащихся в окна. Бежал по лестнице на последний этаж, где, как он узнал на входе у электронного администратора, лежала Ива. Бежал, перемахивая сразу через три ступеньки.

Он бежал, и вокруг него угасал свет. Бежал на женские крики, что рвали ему душу, но которые он молил не прекращаться. Они были его компасом. И когда он добрался до дверей палаты и ворвался внутрь, наступила кромешная тьма. Минутное затишье заставило его подумать, будто все в этом мире исчезло. Абсолютно все. А затем раздался детский плач.

Эпилог

«Псих», — думал Атрокс, прокручивая в голове странный разговор с Марком. Но вопреки этим мыслям внутри него загорелась надежда. Несмелые мысли пытались прорваться в голову: а вдруг правда? Но что он может сделать, что он вообще может против невообразимого нечто?

Мимо проносились здания, крики бастующих, пораженных кошмаром, остались позади. Городская сирена истошно вопила на всю округу. Рядом с грохотом упал кусок стены, проломив асфальт, Атрокс смог увернуться в последний момент. Он надеялся, что люди в ближайших домах успели спуститься в подвалы. Темнота сгущалась, фары байка то и дело барахлили — что у него, что у рядом летящих полицейских. Электроника чудила, и Атрокс боялся, что байк вот-вот выйдет из строя. Пересесть на простую механику не было возможности: Зверь находился совсем близко, его требовалось немедленноостановить. Очевидно, в этот раз он уходить не собирался: еще никогда мир не погружался в такую мглу.

Партия ученых подвела. Ни одно из их исследований не помогло разобраться в природе монстра. Лишь одни отговорки. Мало данных. Слишком нестабильный объект. Слишком опасный объект. Ресурсы военной полиции они не смогли использовать должным образом, и вот опять за всех должны решать военные. Но что они могут без оружия, способного нанести урон чудищу? Оставалось лишь надеяться на старые добрые бластеры и боевую подготовку.

Радиосигналы прерывались, но Атрокс все-таки успел призвать военные вертолеты. Он уже слышал стрекотание лопастей в темнеющих небесах, и внутри него все леденело. Со времен войны он надеялся никогда больше не увидеть эти машины над городом. Зверь вопил. Но, кажется, не из-за пулеметной очереди, а просто так. Просто потому что жил и был сильнее и громче всех обитателей Атросити. Своим криком он заявлял права на все живое.

Возможно, пушечный выстрел с военного корабля мог бы сразить монстра, но нельзя подавать сигнал, пока Зверь находится в городе. Его нужно вывести за пределы, где нет людей.

Далеко внизу асфальт трескался. Вокруг звучал свистящий вой урагана, но ветра при этом не чувствовалось и не было видно ни одного его свидетельства: ни сбивающихся с курса подчиненных, ни падающих фонарей, ничего. Словно ураган обходил стороной темноту, был за ее пределами.

Раздался ужасный грохот, ярко вспыхнуло пламя и тут же погасло — один из вертолетов упал прямо в здание слева, но тьма быстро поглотила огонь.

— Я вижу глаза! — раздался вопль по рации.

Окружающего света стало еще меньше. Атрокс глянул в зеркало заднего вида и понял, что несколько полицейских сбежали. В иное время он тут же отнес бы их к дезертирам и назначил суровую кару. Но сейчас он их понимал. То, что рядом еще оставались верные подчиненные, казалось теперь чем-то немыслимым. Он сам ощущал, как сдавливает петля страха, но не мог позволить себе поражение. Долгие годы он боролся с чувствами и эмоциями, так неужели сейчас он отступит под гнетом страха? Тем более, когда на кону — все.

Прежде чем небо окончательно затянулось тьмой, на его фоне пронеслись громадные черные щупальца. Щелкнули чудовищные жвалы Зверя, чья голова напоминала муравьиную. Хвост со свистом метался где-то вокруг, его не было видно, он утопал во тьме. Высоко в небе зажглись две огромные кровавые луны.

— Стреляйте в глаза, — приказал Атрокс и взмыл вверх.

Полицейские двинулись следом. Фильтр шлема не спасал, стало невероятно душно, перед глазами все поплыло. Атрокс собрался, увидев свое отражение в сияющих глазищах и открыл по ним огонь. Рядом прозвучали еще выстрелы, но тут же все прекратилось. Невидимая, немыслимая волна сшибла его с байка, свет погас.

Он упал. Но упал как-то совершенно неестественно. Как-то сразу оказался на земле, хотя был над ней на высоте тридцатого этажа. Тьма душила, она словно проникла за стекло визора и давила со всех сторон. Атрокс не выдержал и сбросил шлем. Тот упал куда-то во мглу, не издав ни единого звука. Будто и не было никакого шлема.

Пропал свет фар. Пропал шум моторов. Ветер затих, вокруг осталась лишь густая непроглядная тьма. Она окружила со всех сторон, с севера, запада, востока и юга. Она падала сверху и поднималась из-под ног густой непроглядной массой. Тьма словно наполняла легкие с каждым вдохом, тяжелым и судорожным, и затем распространялась по всему телу, пытаясь растворить в себе всю его сущность.

Казалось, что он завяз в каком-то черном болоте, погрузился в него с головой, при этом каким-то образом умудрялся этим самым болотом дышать. Из-за отсутствия четкого ощущения, где верх, а где низ пространства, у него кружилась голова. Он не чувствовал ни единого запаха. И не слышал никаких звуков, кроме собственного дыхания.

Он снял с пояса фонарь и посветил им. Свет тут же встретился с черной стеной, которая вмиг распахнулась, оказавшись светящимся красным глазом. Президент шарахнулся в сторону, едва удержав фонарик в руках, и выключил свет, но свечение глаза все равно выдавало его местоположение. Он попытался нащупать на поясе бластер, но вспомнил, что тот выпал из рук во время падения. Тогда он стал отходить назад, плавно, словно если бежать — за ним может кто-то погнаться. Кто-то абсолютно зверский.

Он шел дальше и дальше, пока глаз не превратился в маленькую светящуюся точку. Эта точка стала единственным ориентиром во мраке, Атрокс изо всех сил старался не запаниковать. Он обладал исключительной выдержкой, но теперь как будто начал терять себя, наполняясь какими-то чужими мыслями и чувствами, и потусторонний ужас душил его, призывая сдаться пустоте.

Но потом. Потом он ощутил нечто совершенно отличное от пустоты. Манящий аромат из какой-то совершенно другой жизни. Горячий, дымный запах заваренной ромашки. Запах металла от нагретого чайника. Запах мятой бязи. Запах пустой улицы. Он вздрогнул, осознав, что она рядом.

— Энигма?

— Мистер президент?

И вновь этот насмешливый тон, только теперь голос дрожал. А он вместо раздражения испытал трепет.

— Это точно ты, — утвердительно сказал он.

И включил фонарь. Свет мягко распространился между ними, частично вырывая ее силуэт из тьмы.

— Но ты ли это? Или очередной призрак воспоминаний? — она протянула руку, коснулась его брони. — Фу, холодный металл.

— Энигма…

— Не говори ничего. Я не разрешаю. Это мой участок пустоты, моя территория.

— Мы мертвы? — спросил Атрокс, не слушая ее колкости.

— Я тебе не скажу, — она глумливо улыбалась в бледном сиянии фонарика.

— Безумная, — уже в который раз он назвал ее так. Но теперь он не вкладывал в это слово ругательство и неприязнь. — Сильная. Даже эта темница не сломила твое желание издеваться надо мной.

— Нельзя сойти с ума дважды, поэтому я держусь, — Энигма вздохнула. — И не такая уж я сильная. Не такая, как ты, в любом случае. Мне бы не хватило духу арестовать тебя, например. Если бы мы вдруг поменялись местами.

— О, мы могли бы. Если бы только твои козни оказались достаточно сильны, и твои последователи в свое время взяли бы верх. И тогда я бы взглянул, как бы ты себя повела.

— Сердечно, уж поверь мне, — и она положила руку на сердце. — Скажи, ты меня навещал хотя бы? Писал бы мне письма? Ради такого стоило бы снять запрет на тюремные передачи.

— Хватит об этом…

— Почему?

Атрокс шагнул к ней, но она отступила.

— Почему хватит?

— Это больно.

— Несчастный, — ее слова звучали искренне. — Мне жаль тебя. В любом случае, это уже неважно. Ничто неважно. Мы здесь.

— Так мы мертвы?

— Я не уверена, — тихо ответила она. — Я точно не знаю. Если жив Зверь, значит, жив и Атросити. А если жив Атросити, значит, живы и мы. Иначе не может быть, — она вдруг задрожала. — Что с ребенком?

— Хотел бы я знать. Но я вернул его мать в город. Я прислушался к твоим словам.

Она вздохнула, не то с облегчением, не то судорожно.

— Надо выбираться отсюда, — сказала Энигма.

— Но как?

— Может быть, вместе мы сможем отыскать путь.

— Боюсь, от города к тому моменту ничего не останется.

— Может быть, мы даже отстроим город заново, — ее глаза загорелись, это было видно даже во мраке. — Может быть, мы даже сможем построить несколько городов! И там будут сады. И животные! — она упрямо посмотрела на него. — Я уверена, там будут животные.

Ее разыгравшаяся фантазия тронула его, и он прижал ее к себе, перекрывая свет фонаря. В этот раз она не отстранилась.

— После случившегося краха за мной никто не пойдет.

— Ха, у них нет выбора! — что-то нехорошее прозвучало в ее голосе, какое-то отчаяние вперемешку со злорадством и сумасшествием. Вместе с тем она говорила вдохновенно. — Мы дадим второй шанс каждому, даже преступнику. Кто совершил преступление — искупит его трудом. И мы отстроим город. Обязательно! Мы разбудим наш мир, мы прогоним этот затянувшийся сон!

Эти слова звучали бы прекрасно, не будь в них странного ироничного тона.

— Не говори так, будто не веришь в это, — потребовал Атрокс, не выпуская ее. — Это все выполнимо. Этого можно достичь! Вместе!

Он и сам старался поверить сказанному. И всеми силами желал воплотить ее мечты в жизнь. Только бы появился шанс. Только бы сгинул этот всепожирающий мрак.

— Жизнь прогонит смерть. Свет прогонит тьму. Главное, помочь им в этом, — она недоверчиво прищурилась. — Что ты сделал с нашим президентом?

Между ними разливался свет фонаря, и густеющая тьма вокруг уже не казалась такой давящей и абсолютной.

Оглавление

Пролог

Глава 1. Диктатура аскетизма

Глава 2. Смертельно больные надеждой

Глава 3. Крадущееся нечто

Глава 4. Тлеющее солнце Атросити

Глава 5. В мире, полном звезд

Глава 6. Вредный огонь бунтарства

Глава 7. Во имя добра

Глава 8. Безумие металла

Глава 9. Без вранья и сказок

Глава 10. Бескрайние черные поля

Глава 11. Работники ружья и топора

Глава 12. По чужому сценарию

Глава 13. Бесконечность и бессознательное

Глава 14. Эхо прошлых ошибок

Глава 15. Бунт

Эпилог