Трудное детство (СИ) [Vladarg] (fb2) читать онлайн

========== Маленькая девочка ==========

Маленькая девочка горько плакала в темноте. Слезы капали куда-то вниз, но никто не видел их. Никто не обогреет. Не приласкает. Только побои, ненависть, злоба окружают ее, кажется, всю жизнь. Родственникам очень нравится унижать ее, даже прилюдно. К боли она уже почти привыкла, боль — самая верная ее подруга. С ней можно разговаривать, в ответ на нее можно кричать, но тихо. Она — единственная, кто обнимает это маленькое тело. Грязное, отвратительное самой себе тело.

Маленькая девочка не может спать. Раньше она училась в школе, где были и девочки, и мальчики, а теперь здесь только монашки и девочки. Это специальная школа для таких, как она, уродов. Это интернат. От нее избавились родные. Но маленькая девочка видит во сне того, кто зачеркнул все ее детство. Кто подарил ей больше всего боли и сделал так, что она не может спать. Она помнит его лицо, помнит его влажные пальцы, спустившие с нее трусики и трогающие… там. Помнит задыхающийся голос и страшную, дикую боль, которая разорвала ее пополам. Она не помнит ни кровь, ни то, как была хрипящим тельцем, ни даже огромные глаза директора, заставшего учителя за таким… непотребством.

Она совершенно не помнит отчаянно воющий амбуланс. Она не видела, как плакал парамедик. Зато она видела равнодушные глаза родственников там, в больнице, когда ее спасли. У нее никогда не будет детей, так сказал грустный доктор. Наверное, это хорошо, потому что уроды не должны иметь деток…

Маленькая девочка очень боится мальчиков, и больших, и маленьких. При виде мальчика у нее начинается паника. Она не боится боли… Уже. Маленькая девочка плачет в темноте карцера. Маленькой девочке очень холодно и страшно. Маленькую девочку никому не жалко.

Десять лет она живет на свете. Сегодня ее день рождения… должен был быть. Она получила жгучие подарки по попе и праздничный карцер. Наверное, надо радоваться, да?

Грустный доктор, стараясь не подходить близко, рассказывал родным, что она должна была умереть, потому что после на-си-ли-я в девять лет не выживают, но, наверное, Дева Мария сжалилась над девочкой и как-то помогла выжить. Зря, наверное… Маленькая девочка думала, что умереть было бы гораздо лучше, по крайней мере, больше бы не было боли. И молитв на коленях. И изнуряющих… Монашки считали ее развратной и грязной, поэтому заставляли молиться, а когда она плохо это делала или недостаточно усердно, то ей давали подарки вместо еды. Ей еще в первый день рассказали, что жгучие подарки — это подарки, потому что они делаются для ее блага. Поэтому их нельзя бояться, а нужно благодарить за заботу. И она благодарила…

Казалось, маленькая девочка сломалась, стала бездушной куклой, покорно выполняя все, к чему ее принуждали. Но нет, внутри нее зрело то, что в ней уже сумели воспитать — злоба, выдержка и ожидание момента. Выгрызть себе местечко получше, кусочек хлеба побольше, избежать наказания, подставить кого-нибудь другого. И самое главное — вцепиться зубами в горло.

С каждой слезинкой, каждым всхлипом девочку покидало добро и свет. Она просто не умела дружить, любить, да и улыбаться уже почти тоже. В страшных снах ее опять разрывали пополам. В ее кошмарах был дядя, который после того, как ее выписали… нет! Нельзя вспоминать. Это было вдвойне страшно, потому что от близкого не ожидаешь. После этого она прокляла этих родных и отказалась от них. После этого ее отправили сюда. Потому что она ранила дядю, правда, совсем откусить не смогла. Когда ее снова вылечили, а дядя уехал с полицейскими, она оказалась здесь. Навсегда. Ей так и сказали: она останется здесь навсегда, до последнего вздоха. Потому что будет монашкой.

Но маленькая девочка надеялась. Надеялась, когда слышала противный свист розги, надеялась, когда резал на части сушеный горох, надеялась, когда ее заставляли… надеялась, что вырвется отсюда и всем отомстит. Они все умоются кровью. Они будут ползать у ее ног и молить о пощаде. Все они. Все. А монашек она велит на кол посадить!

Маленькая девочка плакала. В очередной раз, когда незаживающие шрамы сзади и на спине сочились сукровицей, в очередной раз, когда не успела доползти на опухших ногах до туалета, в очередной раз, когда еду ей только показали издали.

Но все плохое заканчивается, правда, по мнению девочки, когда заканчивается плохое, начинается то, что еще хуже. Поэтому явление мужчины во всем черном, который с ненавистью на нее посмотрел, девочка встретила вполне адекватно — упала в обморок, а когда очнулась — отчаянно завизжала. Ее ничто не могло остановить — ни пощечины, ни угроза розог, ни даже обещания дать кусочек хлебушка. Девочка визжала, пока страшный мужчина не ушел. Потом она, конечно, получила подарки, за каждый из которых благодарила с подкупающей монашку искренностью. Так, что даже досталось ей гораздо меньше подарков, чем было обещано.

Маленькая девочка плакала. Она плакала, когда пришла тетенька, которая назвала себя «МакГонагал», но плакала девочка тихо, только слезы бежали по лицу. Женщина не замечала слез ребенка, ей было все равно, она сердилась и, наверное, хотела дать подарки маленькой девочке. Они куда-то перенеслись, от чего девочку вырвало желчью, потом было большое белое здание, в котором девочка увидела тех, кому ее собирались отдать. Это были зеленые существа с пастью, полной острых зубов, и девочка опять лишилась сознания в надежде, что ее съедят, когда она не будет видеть. Ведь когда едят — это больно. Одну девочку, которая хотела убежать, кусала собака привратника в интернате, она очень страшно кричала.

Когда девочка очнулась, оказалось, что ее еще не начали есть и даже одежду не сняли. Тогда девочка спросила страшного зеленого, нельзя ли ее убить перед тем, как есть, и увидела большие глаза зеленого. Они увеличились почти в два раза и чуть не выскочили из глазниц.

Оказалось, ее не будут есть, она невкусная, потому что очень тощая. Ну об этом так девочка подумала, зеленые, которые назывались «гоблины», просто улыбались. Ну это же видно, когда улыбаются. Они отвезли ее к сейфу и показали какие-то кругляши. Ей было сказано собрать эти кругляши и идти за суровой дамой. Она так и сделала. Она в точности делала то, что ей говорили, но не забывала все запоминать. Лица, поведение, взгляды. Даже взгляд в землю не мешал ей это делать. Маленькая девочка не задавала вопросов, она просто смотрела и запоминала.

Суровая тетя купила ей мороженое, почему-то называя девочку «мисс Поттер». Девочка хотела сказать, что ее зовут «Уродина», но не решилась перечить женщине. После того, как девочка, стараясь кушать аккуратно, съела мороженое, женщина отвела ее обратно в интернат. Но после мороженого девочке стало плохо, и ее начало рвать белесой жидкостью. Увидевшие это девочки позвали монашку, и маленькую девочку назвали грязной, после чего начали чистить розгами, холодной водой и недельным постом в карцере. Девочка потеряла связь с реальностью. Ей было все равно.

В какой-то неизвестный день девочку одели в новую одежду, купленную злой тетей, которая ее отравила мороженым, и отвезли на вокзал. Маленькая девочка осталась одна на вокзале. Она помнила, что злая тетя сказала пройти через столб. Наверное, она так издевалась, но маленькая девочка решила, что синяк лучше неизвестности, и разбежалась…. Внезапно оказавшись на совсем другой платформе, девочка замерла. На платформе стоял странный древний поезд, вокруг были люди. Подумав, девочка решила залезть в поезд, потому что сама она до интерната не доберется.

Маленькая девочка забилась в купе и, стараясь не поворачиваться к выходу спиной, замерла, исподлобья глядя на дверь. Ей было очень страшно. Потому что она ехала в другой интернат. А там может быть все намного страшнее. Она слышала, что в других местах бывают ротанговые подарки и намного, намного более сильная боль. Но боль не так страшила девочку…

Когда в купе вломился рыжий мальчик, ужас обуял девочку, она отчаянно завизжала, собрав к себе в купе старшекурсников. Увидев искренний ужас первокурсницы, они позвали взрослую девушку, которая осталась с маленькой девочкой. Почему-то взрослая девушка очень удивилась имени маленькой девочки и сказала, что людей не могут звать «Уродина», и девочку зовут как-то иначе. Маленькая девочка ожидала, что взрослая девушка даст ей подарков, и хотела раздеться, потому что на одетую подарки не раздают, но взрослая девушка, узнав, о чем речь, почему-то начала плакать и осторожно обнимать маленькую девочку.

Маленькая девочка не понимала, почему плачет большая девушка по имени «Тонкс», но, когда ее обнимала эта девушка, почему-то хотелось, чтобы Тонкс обнимала маленькую девочку всегда. В купе пытались войти, но дверь была хорошо закрыта, и до самого вечера их не побеспокоили. Когда же поезд остановился, Тонкс хотела уйти, но не смогла. Глядя в глаза маленькой девочки, Тонкс не смогла оставить ее одну. У маленькой девочки кружилась голова от голода, но она стойко молчала почти до самого выхода из поезда, а потом просто опять упала в обморок, сильно напугав Тонкс. Поэтому они оказались в замке гораздо раньше всех.

Когда девочка открыла глаза, она увидела женщину с очень доброй улыбкой. Маленькая девочка думала, что умерла, и спросила женщину, можно ли ей хоть одним глазком посмотреть на рай.

— Что с ней, мадам Помфри?

— Это голодный обморок, Нимфадора. Девочка сильно истощена.

— Не называйте… Как, голодный обморок?!

Глаза мисс Тонкс были очень большими, она не могла себе представить, что такое в принципе возможно в наше время. Но маленький скелетик на больничной койке открыл глаза и что-то спросил у медиведьмы, от чего та в ужасе прижала руку к губам и быстро наложила какое-то заклинание на девочку, так что та уснула.

— Что она спросила, мадам Помфри?

— Она попросила одним глазком взглянуть на рай. Девочка думает, что умерла.

Медиведьма накладывала диагностические заклинания, приходя в еще больший ужас с каждым откликом. И тут в Больничном крыле появился Дамблдор.

— Поппи, девочка моя, я слышал, что… — директор осекся, увидев первозданную ярость в глазах медиведьмы.

— Безопасное место, говоришь? — шипенью медиведьмы мог позавидовать не только Снейп, но и василиск. — Ах ты, сволочь бородатая!

Подхватив что-то медицинское, медиведьма понеслась на Дамблдора. Интуитивно почувствовав опасность, директор счел за лучшее ретироваться. И очень быстро: медиведьма была страшна в своем бешенстве.

Врач, работающий с детьми, может понять многое. Кроме намеренного нанесения вреда пациенту. И вот тогда все зависит от врача. Женщина-врач может успокаивать обожженного ребенка. Может спокойно делать не самые приятные процедуры. Но если хирург не имеет права жалеть пациента, то педиатр — обязан. И сейчас, узнав о девочке все, включая ее имя, медиведьма была в высшей степени бешенства. В той степени, которая заставляет мышь бросаться на кота, перегрызая ему горло, а зайца — атаковать волка.

Прогнав Дамблдора под испуганным взглядом мисс Тонкс, медиведьма начала составлять план. Разбудив маленькую девочку, она дала той немного воды со специальным зельем, потом перевернула на живот и аккуратно сняла простое серое платье, вызвав крик ужаса у Нимфадоры. Нанеся мазь на спину девочки, мадам Помфри занялась деформированными коленями, которые должны были причинять сильную боль маленькой девочке.

Так прошла неделя. Отпаивая ребенка водой с зельями, потом бульоном, медиведьма медленно перешла к кашам. Девочка могла пройти распределение и оказаться в коллективе, хотя мадам Помфри не считала, что это правильно, но даже маленькая девочка сумела ее уговорить.

В Большой зал вынесли табурет, и давно уже распределенные дети смотрели на маленькую девочку. «Гарриэт Поттер», — объявила страшная женщина, которая ее отравила. Весь зал замер. Эта девочка не походила на героиню. Больше всего она походила на узника Саласпилса или Бухенвальда. Эта девочка будто бы не поняла, что назвали ее имя, она пугливо жалась к ногам старшекурсницы с Хафлпаффа. Но та медленно, говоря ребенку что-то теплое, усадила его на табурет, а сверху опустилась шляпа, вызвав испуганный детский крик.

«Хафлпафф» — услышали все. А маленькая девочка услышала слова ободрения. Шляпа ей пообещала, что здесь будут кормить и больше не будет боли. И когда шляпу убрали, малышка потянулась к единственному знакомому существу в этом зале, которая тут же подхватила на руки маленького барсучонка и усадила за стол.

А мадам Помфри, присутствовавшая на ужине, попросила декана Спраут пойти с ней. И через некоторое время две женщины глушили виски, а медиведьма рассказывала.

— Помона, ты не представляешь… Побои, голодовки, издевательства. Девочка недокормленная и всего боится. И вот еще что… Ее насиловали. Не знаю кто, но эта гнида бородатая обещала всем, что ребенок в безопасности! Как он посмел?!

========== Я назову тебя мамой ==========

Несмотря на все усилия, медиведьме все-таки не удалось убрать шрамы маленькой девочки. Возможно, это было из-за того, что побои наносились достаточно часто, возможно — что маленькая девочка верила, будто это для ее блага, и подсознательно наполняла шрамы магией, из-за чего они долго не заживали, радуя монахинь. Но здесь была школа и самый дружный ее факультет.

Маленькая девочка, которую теперь звали Гарриэт, пока не научилась откликаться на свое имя, зато не отходила ни на шаг от Тонкс, стараясь незаметно держать ту за платье.

Как оказалось, мадам Помфри была права, и девочка была еще слаба для того, чтобы самостоятельно держать вилку. Вилка упала из пальцев, которые не умели ее правильно держать, и маленькая девочка в страхе зажмурилась. Весь факультет замер, прекратились разговоры, дети были в шоке. Они рассматривали испуганно съежившуюся, ищущую защиту у старшекурсницы девочку. Тогда Тонкс взяла вилку в руку и принялась осторожно кормить маленькую девочку, тихим голосом уговаривая скушать еще кусочек.

Дети понимали, что происходит что-то из ряда вон выходящее, потому старшие ребята встали и закрыли медленно кушающую маленькую девочку от всего зала. Иногда она спрашивала, как называется то, чем ее кормят, и это слышали первокурсники. Вот у одной девочки полились слезы, вот у другой… Дети не понимали, как можно не узнать картошку или томат? Как можно осторожно и явно впервые в жизни пробовать рыбу, да что с этой девочкой делали до школы?!

Никто не шутил по поводу «мамочки Тонкс», детям это даже в голову не пришло, не Гриффиндор чай. Как-то неожиданно быстро наевшись, маленькая девочка прижалась к Нимфадоре, обняв ее двумя руками. Этот инстинктивный жест заставил прослезиться и старшекурсниц. Появился десерт. На вопрос «чего бы тебе хотелось?» она ответила также вопросом:

— А разве это можно есть?

Барсуки начали медленно звереть. Им хотелось найти того, кто сделал такое с маленьким человеком, и сделать с ним… Тут мнения разошлись.

Тонкс взяла креманку с пудингом и начала медленно кормить ребенка. Осторожно, дожидаясь, пока тот проглотит незнакомую сладость, и рассматривая робкую улыбку на лице маленькой девочки по имени Гарриэт. Когда ужин закончился, Нимфадора, улыбнувшись малышке, взяла ее на руки, чтобы отнести в спальню, когда была окликнута МакГонагал.

— Мисс Тонкс, оставьте ребенка, ее приглашает директор.

Маленькая девочка по имени Гарриэт была в ужасе. Ее хотят отнять у доброй девушки и отдать злому директору, который точно сделает с ней что-то страшное! Резко побледневшая девочка была прижата к груди Тонкс, которая немедленно оскалилась. Факультет, еще не понимая, что происходит, собрался вокруг девушки, готовясь отразить угрозу.

— Тот самый директор, по воле которого с Гарриэт сделали вот это?

Маккошке бы подумать, что она делает, но девиз Гриффиндора «Слабоумие и Отвага», а потому, попытавшись быстро подойти и забрать ребенка, МакГонагал наткнулась на частокол палочек и совершенно озверевшую девушку с кровью рода Блэк, на руках которой плакала маленькая девочка.

— Не отдавайте меня ей, она меня отравила!

Больше ничего говорить не требовалось, барсуки нашли виновника. А барсук, надо сказать, отнюдь не трусливое животное. Факультет выстроился свиньей, готовясь защищать своего барсучонка. Засияли щиты. Тут появилась декан факультета:

— Что здесь происходит?

— МакГонагал хочет отвести Гарриэт к директору. А Гарриэт говорит, что МакГонагал ее отравила, и очень боится.

— Конечно боится… Нимфадора, отнеси ребенка в гостиную, а вы, Минерва… — мадам Спраут посмотрела на МакКошку с какой-то странной брезгливостью, — с вами мы позже поговорим. Факультет! За мной! — и удалилась, оставив Минерву МакГонагал обтекать.

Мисс Тонкс поинтересовалась у Гарриэт, сможет ли она сама помыться или помочь. Маленькая девочка сказала, что, наверное, сможет, и Тонкс решила побыть поблизости от душевой, чтобы помочь. Однако помощь понадобилась другого плана. Когда маленькая девочка вошла в душевую, она растерялась, но ей помогли, показав, где раздеваются и как пользоваться душем. Все барсуки были очень доброжелательными, и девочки, конечно же, страховали маленькую девочку. Но стоило ей раздеться, как слитный вопль ужаса заставил Нимфадору влететь в душевую. Девушки и девочки с ужасом в глазах смотрели на израненного ребенка. Особенно выделялись рубцы со следами швов… там.

В эту ночь никто из девочек на факультете не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, перед глазами стоял маленький скелетик, покрытый шрамами. Разве тут уснешь? Под утро старшие девочки сидели в гостиной и пили чай. Мадам Спраут, войдя в гостиную, тактично поинтересовалось, почему дети не спят. И тогда ей рассказали. И показали воспоминания. Участь Дамблдора была решена.

А маленькая девочка, совершенно не понимающая, почему все так всполошились, засыпала на руках Тонкс, но, когда та попыталась уложить девочку в кровать, посмотрела такими обреченными глазами, что Нимфадора не смогла. Поэтому сегодня Гарриэт ночевала с Тонкс. Вцепившись в девушку в страхе, что чудо исчезнет и вокруг будет боль и карцер. Но пора было закрывать глазки, которые поцеловала Тонкс, как делала ей ее мама, и под тихую песню маленькая девочка наконец уснула. Этот день закончился.

***

Раннее утро, кабинет директора. Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор не был законченным подлецом, каким его теперь считал весь барсучий факультет. Отдавая девочку родственникам, он не следил за ее жизнью, полагая, что родная кровь — не вода, и тетя с дядей о родной кровиночке позаботятся. Однако сейчас он сидел и мрачно жевал лимонную дольку, думая о том, что же он сделал не так. Поступившая на Хафлпафф девочка совсем не напоминала ни Лили, ни Джеймса. Она походила на детей из концлагерей Геллерта, но такого же не могло быть. Когда русские освобождали лагеря, вся Европа нагляделась на измученных малышей. Сходство было настолько большим, что Дамблдор не знал, что делать. И еще Поппи… Вот что теперь с бородой делать? Сбрить или так оставить? Как она только могла подумать, что он такое мог сделать с ребенком? А о чем ей еще думать, если он магический опекун… на сердце было тяжело. Бумаги, которые принесла Поппи, жгли душу.

Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появилась разгневанная Помона. В руке ее были садовые ножницы.

— Альбус! Как ты посмел?! — закричала мадам Спраут, щелкая ножницами и медленно приближаясь к нему.

— Помона, поверь, я не знал! Я не знал, клянусь!

— Дементорам клясться будешь! Я тебя сейчас…

Альбус Дамблдор воздел руки вверх и исчез в яркой вспышке. Мадам Спраут вхолостую пощелкала ножницами, вздохнула и вышла. На очереди была Минерва.

Весь замок с утра наблюдал погоню мадам Спраут за серой кошкой. Очень злая декан барсуков бежала и обещала побрить кошку налысо. Кошка как-то умудрялась нестись с поджатым хвостом.

***

Проснувшись утром, Нимфадора смотрела на доверчиво прижавшуюся к ней девочку. Будить было жалко. Внезапно девочка жалобно заскулила, не просыпаясь, и попыталась закрыть руками промежность. Тонкс начала гладить ребенка по голове и шептать: «Это сон, это всего лишь сон, ты в безопасности». Маленькая девочка резко открыла свои невозможные зеленые глаза, в которых медленно остывал дикий ужас.

— Все хорошо, малышка, — мягко сказала Тонкс. — Я с тобой.

Поднявшись, девочки отправились умываться. Руки Гарриэт немного дрожали после кошмара, и Тонкс помогла ей умыться. Не стараясь сделать все за малышку, девушка страховала девочку. Несмело улыбнувшись, Гарриэт, уже начавшая привыкать к тому, что ее имя не Уродина, пошла за Тонкс, держа ее за юбку. Встречные барсуки улыбались этой картине, но не комментировали. Напротив, попытавшийся что-то сказать какой-то рыжий гриффиндорец узрел перед своим носом кулак и решил не испытывать судьбу.

За столом обсуждали свежие сплетни, а Нимфадора учила Гарриэт правильно держать ложку и кушать медленно, не торопясь. «Здесь у тебя никто и ничего не отнимет. Я с тобой». И маленькая девочка послушно старалась сделать так, как ей говорили. Получалось не сразу, но добрая улыбка Тонкс придавала сил. Однако надо было идти на занятия, и это было большой проблемой.

— Ты сможешь посидеть на занятии без меня? — осторожно спросила девушка.

— Да, — кивнула маленькая девочка, — я постараюсь.

— Давай попробуем? А в обед встретимся здесь и обсудим, получается или нет, хорошо?

И Гарриэт улыбнулась. У маленькой девочки была очень добрая и нежная улыбка. Как будто солнышко включили. И ей разулыбались в ответ все барсуки.

Первым занятием сегодня шла Травология с деканом, поэтому Нимфадора отвела девочку на урок и передала с рук на руки мадам Спраут. Увидев, как девочка жмется к старшекурснице и как та заботится о ребенке, многое повидавшая женщина лишь кивнула себе и сказала:

— Иди, Нимфадора, иди. Мы разберемся, и если что, я позову.

Мисс Тонкс отправилась на Зелья к Снейпу, а мадам Спраут собрала барсучат вокруг себя и начала рассказывать интересную историю о растениях в теплице. Потом они немножко поработали руками, и женщина заметила, как маленькая девочка бережет левую руку. Медленно подойдя к ребенку, она спросила:

— Беспокоит? Можно посмотреть?

Девочка доверчиво протянула руки мадам Спраут, по привычке повернув их ладонями вверх, на что женщина лишь стиснула зубы, сдерживая рвущийся рык — пугать девочку не следовало. Внимательно осмотрев руку, Помона заметила нарушение работы сухожилия и сказала:

— После обеда попроси мисс Тонкс отвести тебя в Больничное крыло, Поппи тебе поможет, хорошо?

— Да, мадам, — тихо ответила девочка.

Здесь все было непривычно и необыкновенно. О ней заботились, ее, кажется, даже любили! Ей никто не делал больно. Уже целое утро прошло, а подарков не было. Это было так необыкновенно, как в сказке. Но этот день готовил девочке другое испытание. Зельеварение. Профессор Снейп уже один раз напугал девочку, и она его, конечно же, запомнила. Но, поддавшись уговорам Нимфадоры, согласилась потерпеть. В классе остался староста мальчиков. Очень уж жалобно смотрела Тонкс. Профессору Снейпу это, разумеется, не понравилось, но у этого человека не было тормозов еще с детства и потому он начал свою арию.

— Мисс Поттер, наша новая знаменитость! Где я могу найти безоаровый камень? — резко рявкнул он, приблизившись к девочке.

Девочка мелко задрожала, глядя на мужчину в опасной близости, и приготовилась кричать.

— Так-так-так, значит, слава еще не все, — язвительно начал Снейп, но был прерван старостой мальчиков.

— Ну вы и урод, профессор… У нее на спине вся эта слава нарисована так, что наши девчонки всю ночь плакали. Обойдусь я без ДМП как-нибудь. Но вы, профессор…

И такая брезгливость была написана на лице человека, который только что разочаровался в своем учителе. Снейп пораженно замер, а первый курс барсучат деловито собирали вещи и покидали класс, и только маленькая девочка мелко дрожала, смотря на профессора со страхом.

В класс вбежала Тонкс и кинулась к маленькой девочке, медленно теряющей связь с реальностью. Перед ней был Страшный Мужчина, чем-то похожий на Того…

— Ты как здесь? — спросил староста мальчиков.

— Да что-то на сердце неспокойно было, — ответила Нимфадора, рывком поднимая девочку на руки и прижимая к себе.

Открывший рот Снейп был остановлен яростным взглядом самки, защищающей свое потомство. Поэтому рот медленно закрылся. Это надо было обдумать.

А маленькая девочка, прижавшись к той, что спасла ее от Страшного Черного Человека, тихо-тихо спросила:

— А можно ты будешь моей мамой?

========== С мамой ничего не страшно ==========

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор был в ужасе. Только что, пройдя жизненный путь девочки, заглядывая в память магглам, он сидел в пабе своего брата и молча пил виски, не замечая, как по лицу струятся слезы. То, что испытал ребенок, было страшно. Петунья показала себя монстром, страшным, жутким. Эту магглу хотелось заавадить. Хотя теперь было понятно, почему девочка так боится… А интернат… Это же концлагерь! Как она только выжила? Как? Какая сила духа должна быть у ребенка, чтобы пережить такое? Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор понимал, что после такой ошибки ему не место в школе. И он направился в Министерство.

А маленькая девочка в это время была счастлива. Мама познакомила ее с другими старшими девочками, которые теперь ходили вместе с ней на уроки, пока «левая лапка маленькой барсучонки заживет». Ой, самое главное — у маленькой девочки теперь есть мама. Теперь Гарриэт было спокойнее — ее защищали, ей помогали кушать и даже… ну… И на занятиях помогали — показывали, как палочку держать, чтобы рука не дрожала, как говорить. Профессор Флитвик, узнавший от своих сородичей о визите девочки, очень добро разговаривал с ней, стараясь не делать резких движений. Его уроки были интересными и захватывали внимание ребенка.

Самым страшным испытанием для ребенка стало занятие у МакГонагал. Минерва не сделала надлежащих выводов из выволочки Помоны. Попробовав выгнать старшекурсницу, она наткнулась на твердое «Нет», с таким неповиновением ей встречаться еще не приходилось. Попытавшись угрожать и снимать баллы, МакГонагал добилась только возмущенного гула барсуков, которые явно собирались покинуть урок. Да еще и брезгливость во взглядах… Минерва смирилась. Оттарабанив лекцию, в ходе которой маленькая девочка не поняла ничего, МакГонагал перешла к практике. Глядя на то, как девочка пытается повторить достаточно сложный жест, Минерва, поджав губы, произнесла:

— Плохо стараетесь, мисс Поттер, минус десять баллов Хаффлпаффу.

И слезы в глазах маленькой девочки, немедленно прижатой к старшекурснице.

— Я не потерплю у себя на уроках плохого старания и шума!

Барсукам было абсолютно непонятно, что нашло на строгую, но, в целом, адекватную Маккошку. Однако, оценивая ее отношение к маленькой девочке, они, как и вороны, понимали, что учительница просто злится на ребенка за что-то. Но за что можно злиться на эту кроху?

После урока, идя по коридору, маленькая девочка спросила:

— А минус десять баллов — это что? Это подарки, да?

— Какие подарки? — не поняла старшекурсница.

— Ну, когда палочкой по попе. Они такие жгучие и чешутся потом, которые для моего блага…

Слезы в глазах старшей девочки. Ужас в глазах учеников, слышавших этот разговор. Расширенные глаза Драко Люциуса Малфоя.

— Никто и никогда не сделает тебе больно, Гарриэт. Никто и никогда, ты слышишь?

И маленькая девочка кивнула, зарываясь лицом в юбку девушки. Маленькая девочка была значительно меньше своих сверстников. Она действительно была маленькой. И дети это чувствовали. Потому ни слизеринцы, ни гриффиндорцы даже не думали чем-то обидеть малышку. Наоборот, ее часто носили на руках, даря тепло души, которого она была лишена всю свою жизнь.

Слухи в школе-интернате разлетаются мгновенно и приобретают причудливый вид, часто не относящийся к реальности. Вот и сейчас факультеты обсуждали слух о том, что Маккошка обещала выпороть малышку с факультета барсуков. Эта новость вызывала тихий пока еще ропот. Дети не могли понять такой жестокости по отношению к той, что нуждается в защите. Даже те, кого воспитывали достаточно сурово, не могли себе представить, что кто-то будет называть розги «подарками». Одно существование этой девочки прекратило открытую вражду факультетов. В Большом зале же случилось чудо.

Северус Снейп, переживавший свой урок, смотрел на девочку, не походившую ни на Лили, ни на Джеймса. Сегодня он сам аппарировал к Петунье и выпотрошил ей мозги, едва не заавадив жестокую магглу, а потом побывал и в интернате… И теперь, глядя на маленькую девочку, которая с криком «Мама!» бежала к Тонкс, уже готовящейся подхватить на руки ребенка, Северус чувствовал себя сволочью. Прав был мистер Диггори, ну и урод же он. С этим надо было что-то делать.

Поднявшись, он сделал шаг к столу барсуков. Глядя на идущего Снейпа, дети прекращали разговоры и замирали, барсуки же напряглись. Некоторые вытащили палочки. Опустившись на корточки перед местом, где сидела, прижавшись к мисс Тонкс, маленькая девочка, профессор Снейп сказал тихим, спокойным голосом:

— Мисс Поттер. Я прошу простить меня. Я вовсе не хотел вас пугать.

После чего встал и ушел из зала, не дожидаясь ответа. Барсуки пораженно замерли, да что там барсуки — весь зал остолбенел. А Гарриэт сказала:

— У дяди очень болит тут, — и показала на грудь. — Ему нужно отпустить боль, чтобы она ушла.

И это стало вторым шоком. Девочка не сердилась на профессора, она ему сопереживала. Этот урок дети Хогвартса запомнят навсегда.

***

Альбус Дамблдор вернулся в школу. Не отпустили, попросили еще подиректорствовать, но остальные должности он с себя сложил. Нельзя быть судьей тому, кто так ошибается. Появившись в своем кабинете, он начал раздумывать, как исправить ситуацию. Ну, магглам уже рассказали, что происходит в интернате, который, на деле, приют. Он сам и рассказал Джону* и даже показал. Но это наказание, а не исправление. Что делать?

В кабинет стремительно вошла МакГонагал.

— Альбус, это неслыханно! Такое неповиновение!

— Что случилась, Минерва?

— Эта разленившаяся Поттер…

— Разленившаяся? — Дамблдор неожиданно вскипел. — Да что ты о ней знаешь?

Опустив воспоминания в Омут Памяти, директор чуть ли не силой засунул туда своего заместителя. Там было много… И рассказ Петуньи об «Уродке», и воспоминания врача, и воспоминания парамедика, впервые в жизни увидевшего ребенка с разорванной промежностью. Потом воспоминания сестер-монашек с твердой уверенностью в своей правоте. И везде, везде было лицо «этой Поттер». Обезображенное болью, погасшее, отчаявшееся, смирившееся. Лицо маленькой девочки, пережившей такое, что инквизитор бы просыпался в кошмарах. И он не отпускал Минерву, пока та не досмотрела до конца. Из омута вышла уже отчаянно плачущая женщина. Какой бы ни была Минерва МакГонагал, спокойно смотреть на истязания ребенка она не могла.

— Альбус… Как же так? Как такое может быть?

— Вот так…

— Я дура, Альбус. Давай ты меня уволишь?

— Не давай. Мне самому не дали уйти. Так что будем исправлять, что наворотили.

— Знаешь, а девочка называет мамой мисс Тонкс с шестого курса Хафлпаффа.

— Вот и хорошо, значит, есть та, что отогреет девочку. Знаешь, я много видел таких детей в лагерях Геллерта. Если удавалось отогреть, то они нормально росли…

— А если нет?

Альбус промолчал. Молчание было красноречивее слов. Любых слов.

Тут внезапно камин озарился зеленой вспышкой, и на ковер ступила Андромеда Тонкс, которая явно была не в духе. На это указывали и плотно сжатые губы, и письмо, зажатое в руке, и мечущие молнии глаза.

— Дамблдор! Это что такое, я вас спрашиваю? Почему я вдруг узнаю, что стала бабушкой? Что в вашей школе происходит?!

— Ты правильно воспитала свою дочь, Меда, — тихо проговорила Минерва, а Дамблдор просто показал рукой на Омут.

Раздраженная женщина нырнула головой в артефакт, а Минерва просто всхлипывала, вспоминая… Только что просмотренные картины стояли перед глазами. Она и предположить не могла, что такое может быть. Дочь протестантского священника, видевшая очень разное отношение, не могла представить, что в современном мире могут повториться давно, казалось, забытые ужасы.

Из Омута вывалилась Андромеда. Упав в кресло, наколдованное Альбусом, она пыталась отдышаться.

— Кто это? О ком это?

— Это моя самая большая в жизни ошибка, Меда, — проговорил Дамблдор. — Это девочка, которой твоя дочь стала мамой. Гарриэт Поттер.

— Значит, вот оно как… Как же так, Альбус?

— Ну откуда я мог знать, что Петунья такая… такая…

— Тварь? — спросила Минерва.

— Ты, Меда, не пугай ребенка, хорошо? И не ругай дочь, она правильно поступила. Может быть, она спасла жизнь Гарриэт, согласившись быть ее мамой.

***

Маленькая девочка разучивала свое настоящее имя, сидя на коленях самой лучшей мамы на свете.

— Как тебя зовут?

— Уро… ой.

— Тебя зовут Гарриэт. Давай вместе повторим: Гар-ри-эт.

— Гар-ри-эт. Ой, получилось!

— Ты моя умница. Вот тебе печенька за это.

А другие смотрели на эту пару и поражались огромному доброму сердцу своей соученицы, о которой они, оказывается, ничего не знали. Отложив в сторону все дела, девушка возилась с ребенком, помогая ему освоиться, успокоиться и начать жить. Даже дети, отчаянно скучавшие по родителям в школе, не завидовали. Они учились сопереживать.

Дверь в гостиную открылась, и вошла Андромеда. Быстро найдя взглядом дочь, она замерла, наблюдая, как ее девочка возится с Гарриэт. Узнавая себя, свои интонации, движения, даже слова. Видела, как маленькая девочка прижимается к ее дочери, и понимала, что все заготовленные слова вылетели из головы. «Нет, значит, буду бабушкой», — подумала Андромеда и медленно подошла к только сейчас ее заметившей дочери, которая ойкнула и как-то очень быстро закрыла девочку собой. Это почти рефлекторное движение вызвало слезы на глазах Андромеды. Она присела на диванчик и, глядя маленькой девочке в глаза, сказала:

— Ну здравствуй, малышка.

Маленькая девочка несмело улыбнулась и спросила:

— Мамочка, а кто это?

Но Нимфадора не успела ответить, потому что на этот вопрос ответила ее мама:

— Я твоя бабушка, милая.

И Тонкс поняла, что ее мама приняла малышку. Приняла так, как только умела — всей душой и всем сердцем.

— А что такое «бабушка»? — спросила девочка, и Андромеда воочию увидела картины из Омута.

— Это мамина мама, — улыбнулась Нимфадора.

— Нимфа, — начала Андромеда, привычно ожидая «не называй меня», но этого не последовало, поэтому женщина запнулась. — Собери малышку, тебя с ней отпустили на недельку домой. Нужно ее в Мунго свозить и одеть еще, у нее же нет почти ничего, старая кошка в очередной раз «не подумала».

— Да, мамочка, — сказала заулыбавшаяся младшая Тонкс и принялась объяснять испугавшейся было Гарриэт. — Мы сейчас перенесемся туда, где мы будем жить, когда в школу не надо.

— С мамой? — спросила успокаивающаяся девочка.

— С мамой, — улыбнулась Андромеда.

— С мамой ничего не страшно, — сказала малышка.

Комментарий к С мамой ничего не страшно

* Тем, кто задается вопросом, что за Джон такой, что ему САМ Дамблдор что-то показывает, поясняем: Мэйджор. Премьер-министр Великобритании в указанный период времени.

========== Главное слово в нашей судьбе ==========

Гиппократ Сметвик смотрел на маленькую девочку, прячущуюся за девушку с символикой барсуков на мантии. Девочка была очень маленькой, какой-то робкой и пугливой. Гиппократ видел таких детей в своей жизни, однако даже не представлял себе, что ему предстоит узнать. Но для начала надо было наладить контакт с боящимся его ребенком.

— Мисс Тонкс, пожалуйста, разденьте вашу сестру…

— Это моя мама, — подала голос маленькая девочка.

Гиппократ замер. По возрасту девушка никак не могла быть мамой, значит… Значит, надо быть вдвойне осторожным.

— Возьмите ребенка на руки, и я посмотрю ее из ваших рук, пока не раздевайте.

Нимфа, уже приготовившаяся гасить истерику ребенка, с уважением посмотрела на целителя и усадила девочку, сразу же судорожно в нее вцепившуюся, будто утопающий в спасательный круг, себе на колени. Целитель медленно подошел и сел так, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами ребенка.

— Не бойся меня, малышка. Тут твоя мама, она рядом, да? Давай я тебя посмотрю, можно?

Девочка кивнула. Целитель наложил полную диагностику на ребенка и схватился за сердце, когда пришел отклик. Этого просто не могло быть. Не иначе, как чудом выживший ребенок, будто сошедший с гравюр времен Инквизиции, сидел перед ним, глядя, казалось, прямо в душу.

— Дядя хороший, — заключила маленькая девочка. — Я не буду бояться.

— Давайте попробуем раздеться. Если будет страшно или больно, сразу скажи, хорошо?

— Да, дядя, — кивнула девочка и принялась расстегивать платье.

Нимфадора помогла девочке снять платье и мягкое шелковое белье, представляя глазам целителя весь тот ужас, который уже пережила его коллега в школе, да и сама мисс Тонкс вместе со всем факультетом. Целитель лишь улыбнулся, легко-легко касаясь пальцами кожи маленькой девочки.

— Как тебя зовут?

— Ур… ой… Гарриэт, — смущенно ответила девочка, не стесняющаяся своей наготы, что уже очень многое сказало старому целителю.

— Ты молодец, очень смелая девочка, — ответил целитель, улыбаясь девочке, — можешь одеваться.

Девочка сначала натянула платье и только потом начала очень осторожно натягивать белье, будто боясь боли. Целитель нахмурился.

— Повреждения кожного покрова мы вылечим, повреждения почек тоже. Ее нужно очень осторожно кормить, диету я напишу. Вы знаете, что у девочки разбита часть костей пястья* и сильно повреждены мениски коленных суставов обеих ног? Я бы предложил провести пару дней в больнице, но боюсь утяжелить психологическое состояние вашей дочери. Потому получите зелья, расписанный режим, освобождение для школы для вас…

— А для нее?

— А ей еще рано, ей же пять?

— Одиннадцать.

— Как одиннадцать?

Целитель еще раз проверил, потом еще и еще. Отклик соответствовал нормальному развитию пятилетнего ребенка. Или… Он почувствовал, как волосы встают дыбом.

— Кто?

— Магглы. Ее фамилия Поттер.

— Тонкс, мамочка.

— Да, теперь Тонкс, малышуня, — успокоила маленькую девочку Нимфадора, для которой усыновление маленькой девочки пронеслось вихрем, и она еще не осознала.

Мисс Тонкс не знала, почему так легко прошло удочерение и даже без ее участия. Просто из Министерства доставили бумаги и все.

— Так, ей тоже освобождение. Потом разберемся.

Теперь к Альбусу появились вопросы и у главного целителя. Серьезные вопросы, но нужно было успокоиться. Девочка явно все чувствовала и начала уже беспокоиться. Он видел такие случаи, видел, но очень-очень давно, и желал бы больше никогда в своей жизни не видеть. Выдав необходимые зелья, составив расписание осмотров, рассказав про специальную гимнастику, Гиппократ отпустил пациентку и ее маму. Пусть не мисс Тонкс родила маленькую Гарриэт, но именно она являлась мамой девочки, это очень хорошо прослеживалось в их ауре. Мамой, которая была в жизни девочке всем. Мысленно пожелав им удачи, целитель Сметвик шагнул в камин.

***

Ночь была сложной. Видимо, в предыдущие дни маленькая Гарриэт сильно уставала и потому спала крепко, сегодня было не так. Всю ночь Нимфа не сомкнула глаз, укачивая свою… доченьку. Гарриет плакала во сне, иногда взвизгивала, как будто от боли, а под утро не удержала жидкость в себе. Обнаружив, что под ней мокро, маленькая девочка тихо, обреченно запищала. За такое в интернате она бы была наказана так, что желала бы смерти. Ее бы долго били гибкой палкой, а затем карцер и горох, и потом еще и еще… Однажды с ней такое случилось, и девочка после этого боялась спать ночью, чтобы не повторить.

— Тише, тише, малышка, все хорошо. Сейчас мы пойдем, помоемся и потом покушаем, да?

— Д-д-да, м-м-мам-м-мочка, — Гарриэт медленно успокаивалась на маминых руках, все еще дрожа и заикаясь от пережитого ужаса.

— Ты дома, все закончилось. Этого больше никогда не будет. Никогда! — воскликнула Нимфадора, прижимая к себе ребенка.

Однако, обмывая ребенка, она заметила кровь. Слишком яркую для менархе**. Девушка мгновенно всполошилась и прямо так, с завернутой в полотенце девочкой, рванула аварийный порт-ключ. Защита Мунго взвыла — экстренная ситуация. К приемной палате сломяголову бежали целители и медиведьмы. Дорога каждая секунда! Детский экстренный ключ! И они бежали, желая аппарировать, но аппарация в Мунго запрещена.

Первым в палату буквально влетел Гиппократ и увидел завернутую в полотенце девочку и ее паникующую маму. На полотенце разливалось пятно яркой крови. Быстро развернув полотенце, он понял, что произошло.

— Описалась ночью?

— Да, и очень этого испугалась. Ночью очень плохо спала, очень. Что с ней, целитель?

Оставив медиведьму успокаивать и отпаивать мать, Сметвик с помощью эльфа мгновенно оказался в реанимационном боксе. Девочка находилась на грани, у девочки не выдержали почки***.

Началась тяжелая работа. Магия не всесильна, но если знать, что и как делать, то можно, можно успеть спасти. В первую очередь остановили кровотечение, затем подлатали мочеточники, сами почки, напоили зельями и оставили в целительном сне восстанавливаться. Реанимационный бокс — это место, пресыщенное магией для того, чтобы магия смогла восстановить организм самостоятельно.

Нимфадора паниковала. Со вкусом и оттяжкой. Ее едва могли успокоить и наконец просто погрузили в сон, потому что очень уж шумела девушка, понимая, что юная Гарриэт находится между жизнью и смертью. Нужно было ждать…

***

Грустный Альбус сбривал остатки бороды. После визита Сметвика оставлять ее в таком виде не стоило. Гиппократ, без сомнения, был прав, и свою вину Дамблдор признавал и осознавал. Руки внезапно опустились, и в груди разлилась инквизиторским костром сильная боль. Поняв, что все заканчивается, Альбус улыбнулся. Однако его феникс был совершенно другого мнения, схватив сильными лапами великого волшебника и оттранспортировав в Мунго, где им поспешно занялись только-только уложившие Нимфадору в сон целители. День обещал быть сложным, начавшись с двух экстренных ситуаций подряд.

Боксы маленькой девочки и Альбуса находились рядом, поэтому, когда девочка проснулась, она увидела слегка знакомое лицо в большой коробке напротив. Оглянувшись и не увидев маму, девочка испугалась и заплакала. На заполошный зов чар в реанимационный бокс влетел Гиппократ и, отдуваясь от бега, принялся успокаивать девочку. Он сразу понял, в чем дело, а потому, завернув малышку в большую пеленку, осторожно отнес к спящей Нимфадоре, положив рядом. Нимфадора прошептала «доченька…», прижимая к себе сразу же успокоившуюся девочку. Малышка лежала тихо-тихо, стараясь не потревожить спящую.

Проснувшись, Нимфа увидела свою девочку, которую сразу же ощупала. Девочка только хихикала и солнечно улыбалась маме. Потом были процедуры, зелья, иногда противные, иногда горькие, но мама была рядом. А это — самое главное. Целители поняли, что разлучать этих двоих попросту нельзя. Зато их уговорили остаться в больнице еще на несколько дней, чтобы проследить за заживлением шрамов. Удалось даже убрать старые и страшно выглядящие следы маггловской операции.

Тело девочки медленно набирало массу, но разумом это был очень медленно взрослеющий пятилетний ребенок. И Нимфе предстояло много работы. Так как Гарриэт уже официально, спасибо Альбусу, хоть этого никто не узнает, стала дочерью, то Нимфадоре Тонкс предоставили годичный отпуск по уходу за ребенком. Ну и Гарриэт, конечно. Которая не могла еще учиться.

Целители сделали все, что смогли и даже больше того. Шрамы ушли, оставшись только в памяти, кости срослись, ножки стали красивыми и начали ходить нормально, без боли. Здоровье маленькой Гарриэт восстановилось. Она стала меньше пугаться окружающих, иногда даже сама гуляла по коридорам больницы. Девочку знали все. Абсолютно все — и пациенты, и врачи. И все были добры с ней. Иногда маленькая девочка думала, что она просто попала в рай.

А потом был очухавшийся после инфаркта Альбус Дамблдор. Он пришел к маленькой девочке, тяжело опираясь на трость, и встал перед ней на колени.

— Это я виноват в том, что с тобой произошло. Я тебя отдал твоей тете, когда погибли твои родители. Прости меня, если сможешь.

Девочка смотрела на странного доброго дедушку. Он говорил, что виноват в том, как она жила, но разве он заставлял тетю и дядю ее бить? Разве он был тем страшным человеком, который?.. Или он приказывал монашкам раздавать подарки?

Девочка смотрела на странного дедушку. Она видела, что он добрый. Она видела, что он во всем винит себя. Это было неправильно.

Девочка смотрела на Альбуса Дамблдора, и не было гнева в ее глазах. И страха не было. Было лишь сострадание. Дедушке очень надо было, чтобы его простили, хотя сам себя он простить не мог.

— Я прощаю тебя, ты не виноват. Это делали другие. Не ты. Прости и ты себя, дедушка, — проговорила девочка, улыбнувшись.

И столько тепла было в ее словах, что Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор уселся на пол и расплакался, как маленький, никого не стесняясь.

А потом они долго разговаривали. Так, как умеют маленькие дети — рассказывая свои беды и надежды старенькому доброму дедушке. Правда, бед больше не было, потому что у маленькой Гарриэт была мама. Самая лучшая на свете мамочка. Самая-пресамая. Потому что она — мама. Самое главное слово в жизни. И прижимаясь к своей мамочке, Гарриэт оставляла позади то, что было. И разрывающую боль, и жгучие «подарки», и изнуряющие молитвы, и карцер, и мечты о корочке хлеба. Девочке еще предстояло научиться самой кушать, самой одеваться, читать и писать. Ей предстояло научиться говорить сложные фразы и изучать сложные книги. Ей предстояло стать целителем. Но кем она точно никогда не станет — это злым и подлым человеком. Потому что мама.

Потом будет многое. Будет школа, будут и каникулы. Будут детские беды и детские радости. Будут даже слезы. Приезжающая к мамочке Гарриэт. Счастье в глазах ребенка. Первая любовь. Первый поцелуй. «Мама, мы любим друг друга». Приятные хлопоты. Внучка, названная в честь бабушки. Все будет потом, обязательно, только не будет страха. Не будет боли. Не будет безнадежного отчаяния в глазах маленького ребенка. Больше никогда-никогда. Ни-ког-да.

Комментарий к Главное слово в нашей судьбе

* Ossa metacarpi или пястные кости - пять коротких трубчатых костей кисти, отходящих в виде лучей от запястья.

** Первая менструация.

*** Острая почечная недостаточность, зачастую, может развиться за секунды.

========== Рядом всегда ==========

После больницы все будто бы наладилось. Девочка по имени Гарриэт слушалась маму и прилежно училась. Училась кушать, училась правильно обращаться к людям, училась этикету и чтению. Но иногда ночью приходили старые кошмары.

— Уродина, иди получать подарки!

И тонко свистит розга, оставляя кровавые полосы на теле. И тихо визжит девочка, содрогаясь от жалящей боли. Урчит голодный животик. И только безнадежное ожидание следующего удара. Холодный темный карцер, и нет спасения.

И в тот миг, когда девочка проваливается во тьму, звучит самый дорогой в жизни голос:

— Тише, доченька, тише. Этого больше никогда не будет. Я рядом.

Теплая мамина рука нежно гладит девочку сквозь пропотевшую пижаму. Мама сама очень юная и даже Хогвартс еще не закончила, но она — самое дорогое, что есть в жизни Гарриэт. Островок, который и означает жизнь для девочки. И маленькая девочка проваливается в сон, в котором есть только мама и она. А еще есть зеленые луга и волшебные единороги. И теплое море, набегающее на камни. Мама рядом. Всегда.

Пора вставать, чистить зубки и умываться. Гарриэт уже умеет сама чистить зубки, а в душе ей нужна помощь мамы, потому что повреждения все вылечили, но она никак не может привыкнуть, что можно дотянуться куда-нибудь левой рукой или присесть на стульчик. Трудно девочке привыкать. И еще, когда мама помогает, от этого очень тепло. Гарриэт любит, когда мама ее обнимает. И на руках у мамы она очень любит сидеть. Девочка растет, конечно, но все равно… Это же мама.

А еще у Гарриэт есть дедушка и бабушка. Они очень удивились поначалу, когда Гарриэт только появилась, но теперь очень сильно ее любят. Девочка это чувствует и видит.

Сегодня мама обещала начать учить буквы, но сначала надо одеться к завтраку. Красивое зеленое платье и гольфики, да, вот эти. Девочка быстро одевается, уже привычно смотрится в зеркало и видит там свою задорную улыбку. Пора завтракать.

За столом бабушка и мама, а дедушка уже на работе. Девочка здоровается, присаживается на свой стульчик, который чуть выше, чем у других, и начинает завтракать, стараясь не спешить. Это тоже проблема. Мама очень долго мучилась и-за стремления Гарриэт проглотить поскорее, пока не отобрали, но все-таки научила доченьку кушать медленнее. Бабушка говорит, что мама изменилась с тех пор, как появилась Гарриэт, стала спокойнее и больше не «занимается глупостями». Мама возмущается, когда бабушка это говорит, а Гарриэт не понимает, о чем идет речь, потому что мамочка — самая лучшая.

Вот и завтрак закончился… нужно встать, поблагодарить и идти за мамочкой заниматься.

— А вот это какая буква?

— О-о-о!

— Умница моя! А вот эта? Сегодня мы повторяем алфавит, а потом можно будет учиться читать. Сначала, узнавая буковки, потом по слогам, а потом будет…

И девочка взвизгивает от переполняющих ее чувств.

— Кошмары, говоришь?

— Очень часто, целитель Сметвик, очень…

— Только кричит или еще что-то происходит?

— Я бы сказала, не кричит, больше пищит. Очень тихо и так… Знаете, безнадежно, просто сердце болит.

— Я тебя понял. Есть два метода: во-первых, можно заместить воспоминания, во-вторых… Попробуй подавать ей это зелье. По пять капель перед сном.

— Спасибо, целитель!

Первые буквы, первые слова, и вот уже девочка читает все подряд. Ей очень нравится читать, а еще нравится гулять. Кормить птичек, кататься на лодке, только летать она боится. Ну никто и не настаивает. День проходит за днем, вот уже и зима. А зима — это белый, воздушный снег, похожий на безе, который мама строго-настрого запретила пробовать на вкус. Гарриэт послушная девочка, она не будет огорчать маму.

А еще совсем недавно… В первые недели девочка чувствовала себя ужасно неуклюжей и разбила мамину вазу. Тогда она сильно испугалась и даже заплакала от страха, а мама… Мама схватила ее и прижала к себе, думая, что она поранилась.

— Доченька, ваза — это вещь. Ее можно восстановить, а если и нельзя, то другую купим. Ты намного важнее вазы. Не надо так пугаться, все хорошо.

— Но я же тебя расстроила!

— Глупышка, я за тебя испугалась.

И нежная мамочкина улыбка, теплые руки, добрые слова отгоняют поднявшуюся из самих глубин души страх. Потому что это же мама. И она, девочка Гарриэт. Которую любят. Детям очень важно знать, что их любят. Ради этого они могут пройти через боль и ужас, лишь бы мама была рядом. Гарриэт повезло, мама нашлась, и она всегда рядом. Что бы ни случилось.

Первые шаги на лыжах. Странные палки, которыми надо отталкиваться. Первая горка. Счастливый смех вывалявшегося в снегу ребенка. Она уже ничем не напоминает того малыша, который боялся даже кушать. Ее зеленые глазки блестят, звонкий голосок рассказывает что-то… Она счастлива. А потом еще новые платьица… И мама с ней советуется, рассказывая, почему это платьице красивое и ей «идет», а вот это — фу-фу-фу. И девочка учится подбирать одежду так, чтобы выглядеть красиво. И чтобы было удобно, конечно.

И еще уроки с мамой, с бабушкой и даже с дедушкой. Дедушка учить девочку защищать себя, чтобы никто и никогда больше. А бабушка учит сложному э-ти-ке-ту. Это как правильно себя вести и как правильно кушать. Очень сложная наука, но бабушка очень терпеливая и никогда не сердится.

— Как мне ее иногда жалко, Тед… Она старается, но нельзя требовать всего и сразу от такой малышки.

— Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо. Дочка у нас молодец.

— Есть чем гордиться.

А вчера мама принесла новую книжку, называется «История Хогвартса», в ней много картинок, и ее интересно читать. Девочка старательно читает, чтобы потом рассказать маме очередную историю. Мама очень радуется, когда девочка описывает прочитанное, переживает историю вместе с ней. И девочка старается прочитать побольше, чтобы поинтереснее рассказать маме.

Сегодня девочка впервые закапризничала, не желая кушать надоевшую овсянку, но потом сразу испугалась. А мама… Мама так обрадовалась! Успокоила девочку, не дав заплакать, и зацеловала. Вместо овсянки Гарриэт получила другую кашу, которая была сладкой.

— Нимфа, радоваться капризам плохо! И перестань скакать с такой улыбкой, я тебе нотацию читаю или где?

— Мама, ты не понимаешь! Это значит, что от нее уходит прошлое! Она не боится больше остаться голодной, понимаешь?

Гарриэт медленно оттаивала и превращалась в обычную девочку-волшебницу. Появились первые выбросы, значит, уже можно было постепенно учить магии, чем бабушка немедленно и занялась. Нимфадора радовалась каждому успеху дочери и не давала расстраиваться от неудач. Помогала найти себя и очень боялась, что ребенок сломается. Но Гарриэт была сильной девочкой и не расстраивалась. Девочка знала, что всего нужно добиваться упорным трудом, поэтому тренировала простые заклинания до потери чувствительности в руке.

Девочка росла, достигая, как сказал дедушка, «паспортных величин», и тут опять образовались проблемы. Почему-то косточки девочки были очень тонкими и легко ломались, хотя она получала и витамины, и минералы. Нимфадора всполошилась и опять понеслась с ребенком в больницу.

— Что с ней, целитель?

— Мамочка, успокойтесь. Нимфадора, не мельтеши уже! Такое бывает. Называется: нарушение фосфорно-кальциевого обмена. Ничего в этом страшного нет.

— А переломы?

— Костерост в помощь. И вот это зелье. И не нервничать — ни тебе, ни ребенку. Дети все чувствуют, потому родители должны быть спокойными, как скала. Ясно?

— Спасибо, целитель!

Гарриэт перестала носиться и стала ходить, как леди. Так бабушка сказала. Нужно было дождаться, чтобы зелье подействовало и косточки не ломались, потому что это очень больно. Не так, как розги, но все равно больно. А Гарриэт теперь боялась боли. Слишком много ее было в жизни девочки. Но это прошлое. Зато она теперь как принцесса из сказок, вот.

Пришла весна, а за ней и лето, девочка совершенно освоилась в новом для себя мире, где никто не желал ей зла и не было больно. Где можно было вкусно кушать каждый день и не было «подарков». В этом мире ей улыбались, и у нее было имя. А еще была мама.

На мамин день рождения девочка вместе с бабушкой и дедушкой сделала большой праздник. С тортиком, красивыми украшениями, своими руками сделанными подарками. Она очень хотела, чтобы маме понравилось, и испугалась, когда увидела слезы.

— Это слезы радости, доченька.

— Разве от радости плачут?

— Девочки плачут. Когда радости очень много, так много, что она не помещается внутри.

— Значит, у тебя она не помещается? А почему?

— Потому что это самый лучший день рождения!

А потом был тортик и красивые узоры на небе, дедушка это назвал фе-ер-ве-р*. Было очень красиво и правильно, потому что это же мама.

Нимфадора никогда не представляла себе, что такое — ребенок. Она была слишком юной еще для детей, на самом деле, но это маленькое беззащитное чудо само по себе активировало все инстинкты. А потом, когда она спросила, Нимфадора просто не могла предать такое доверие. Так у нее появилась доча. Самая любимая, самая светлая, самая хорошая. И пусть бессонные ночи, пусть! Зато такое счастье видеть эту радостную мордашку, у которой все хорошо. Слышать смех, а не стон боли. Притворно хмуриться в ответ на капризы, а не уговаривать скушать кусочек девочку, которая боится наказания за это. А сейчас ее чудо радостно прыгало и кричало что-то очень счастливое в небо, полное огней фейерверка. Чудо мое.

— Расцвела девочка.

— Да, мама, но мне почему-то страшно ее отпускать в Хогвартс.

— Это инстинкт, доченька. Теперь ты меня понимаешь. Не волнуйся, вы на одном факультете, присмотришь.

— Да, мама.

Лето, чудесная пора. Гарриэт этим летом побывала на море. Море поразило ее — шипящие волны, набегающие на песок, терпкий запах и теплые объятья воды. Почти как мама. А мама рядом, такая же счастливая, как и Гарриэт. Прекрасные дни и теплые ночи, полные какого-то неземного волшебства. Девочка засыпала и просыпалась счастливой, пока не наступил самый большой праздник — день рождения девочки. Надо сказать, что это был самый первый день рождения, который она помнила. И он был волшебным. Парк аттракционов, обед в красивом ресторане, а потом тортик в кругу семьи, красивый вечер и много-много подарков.

Когда девочка услышала про подарки, она рефлекторно закрылась руками, но мама улыбнулась и сказала, что это не те подарки, и повела Гарриэт к огромной горе пакетов и пакетиков. Гарриэт огромными глазами смотрела на эту кучу и не знала, что ей делать. Тогда мама, бабушка и дедушка показали, что надо их распаковывать. И на свет появились игрушки, платья, принадлежности для письма, сумка с облегчением веса и много-много другого, которое радовало девочку. Да так, что она заплакала от счастья. Важно было даже не то, что подарков было много. Самым важным было то, что ее любят.

И вот платформа со старинным поездом. Бабушка с дедушкой провожают, раздают последние указания, целуют щечки. И они на платформе — два барсука. Девочка и ее мама. Отныне и навсегда.

Комментарий к Рядом всегда

* Фейерверк.

========== Мир подарила мне и тебе ==========

Снова, как год назад, Большой зал. Гарриэт остается на первом курсе, поэтому ждет новых одноклассников. Улыбается другим барсукам, и они очень тепло улыбаются ей. Мама сидит рядом. Она очень волнуется за Гарриэт, а девочка наслаждается теплом мамы. Мадам Спраут подошла перед распределением и тихо сказала Нимфадоре, что для нее и Гарриэт выделена отдельная спальня, на всякий случай. Так сказал целитель Сметвик, спасибо ему. Стало чуть легче на душе.

Распределение прошло как обычно, и новые барсуки поместились за столом. Потом была гостиная факультета, и день как-то очень быстро закончился. А когда девочка с мамой ушли, староста рассказал первокурсникам, что это очень особенная девочка и ее обижать нельзя. Совсем нельзя, никак, потому что барсуки — одна семья.

Ночь на новом месте прошла тревожно. Гарриэт тяжело засыпала, ей не снились кошмары, а только неясные картины, от которых она вскрикивала во сне. Нимфадора прижимала девочку к себе и гладила, гладила, гладила, пока Гарриэт не успокоилась. Утром, собираясь на уроки, Нимфадора инструктировала ребенка:

— Будь внимательной.

— Да, мама.

— Одна не ходи.

— Да, мама.

— Если что — громко кричи.

— Да, мама.

— Пошли на завтрак.

— Ура, завтрак!

И были уроки. Искренне обрадовавшаяся девочке мадам Спраут, улыбнувшийся, чем шокировал почти всех, Снейп, радостный Флитвик. И мамочка, присматривающая за девочкой первые дни. И директор, весело смотрящий на детей. Вражда факультетов закончилась еще в прошлом году и больше не возобновлялась, поэтому в Хогвартсе было тепло и приятно, только вечно всем недовольный завхоз Филч ворчал на всех.

Постепенно, Нимфадора успокаивалась, а Гарриэт училась самостоятельности. Сны почти не беспокоили ее, и девочка радовалась волшебству.

— Совсем иначе выглядит девочка.

— Сметвик сотворил чудо.

— Самое большое чудо сотворила младшая Тонкс своей любовью.

— Да, Альбус, ты прав.

Гарриэт была счастлива. Потому что все получалось на уроках, спасибо бабушке. Потому что вокруг были добрые и хорошие люди. Потому что рядом была мама. Потому что здесь никто не желал ей зла. День проходил за днем, наступили каникулы, которые они провели дома. Потом опять школа, где Гарриэт совершенно освоилась, и ее мама смогла, наконец, сосредоточиться на учебе. Были успехи, но были и неудачи. Девочка училась не плакать по поводу каждой неудачи. Училась не бояться. У нее появилось множество друзей, которые поддерживали ее. Казалось, все позади, и впереди ждет только счастье.

***

Беда пришла неожиданно. Иногда, кажется, сущая мелочь, безделица, но она, эта мелочь, оборачивается катастрофой. Той, от которой пол проваливается под ногами. От которой нет спасения, нет выхода, и только пустота впереди.

Спеша на урок Трансфигурации, Гарриет случайно оступилась и упала, подвернув ногу. Но она поднялась и заковыляла на урок, конечно, опоздав. Минерва МакГонагал, не задумываясь, влепила ей отработку с Филчем, пробудив старые кошмары. Убив зарождавшееся доверие девочки. Но и это было бы исправимо, если бы девочка рассказала маме, но Нимфадора была на дополнительных занятиях, а жаловаться кому-то еще девочка не захотела. Так она и пошла на отработку.

Старый сквиб не любил детей. Можно сказать, он их ненавидел, потому обожал пугать. На отработках он издевался над детьми, зная, что они никогда и никому не расскажут. К нему на отработку пришла худенькая, почти прозрачная девочка из барсуков, и он с удовольствием начал рассказывать девочке о том, что с ней сделает.

— А вот тут у меня розги для тебя, я тебя до крови высеку.

— М-м-м-ама…

— И маму звать бесполезно, тебя никто не услышит!

***

Во время факультатива по чарам у Нимфадоры неожиданно захолодило сердце. Ощущение было, будто рядом дементор. «Гарриэт!» — поняла девушка и сорвалась с места, надеясь успеть. За ней побежали и другие, потому что ставшая спокойной и рассудительной Нимфадора страшно побледнела и куда-то сорвалась.

***

— Н-н-нельзя, — девочка сравнялась цветом лица со стеной.

— А может, тебя ремнем лучше? — скорчив зверскую рожу, произнес сквиб, берясь за поясной ремень, и рявкнул: — А ну раздевайся!

Испуганная девочка, вмиг встретившаяся со своими старыми кошмарами, сильно дрожа, со слезами на глазах подняла юбку и медленно потянула белье вниз, удивляя Филча такой покладистостью. Но сильно удивиться он не успел. Дверь слетела, и последнее, что услышал старый сквиб, было: «Ублюдок!»

Увидев полуобнаженного ребенка и сквиба, собирающегося расстегивать штаны, а зачем иначе держаться за ремень, Нимфадора озверела. Фамильное бешенство затопило ее, что и понял сквиб, улетая спиной в стену. А Нимфадора схватила девочку, уже потерявшую сознание, и принялась зацеловывать, прижимая к себе. Но девочка в сознание не приходила. Тогда девушка рванула порт-ключ, забыв, что Хогвартс вообще-то от этого защищен, по идее. Застонали щиты школы и уступили аварийному порт-ключу.

Директор сидел в своем кабинете и отчитывал Минерву МакГонагал за срывы на детях, когда замок вздрогнул, будто от боли, и только потом застонали щиты. Замок еще раз вздрогнул, выпуская сработавший где-то в подземельях порт-ключ. Это означало, что кто-то воспользовался аварийным ключом, то есть там, внизу, была опасность для ребенка. И Альбус поспешил вниз.

Вывалившись в больнице, Нимфадора продолжила тормошить доченьку, висевшую куклой. Только слабое дыхание показывало, что девочка жива. И снова бегут целители, а Сметвика переносит эльфом, но на этот раз все намного, намного страшнее. Маленькая девочка впала в магическую кому. И седеющая на глазах Нимфадора. Усыпив небрежным жестом Нимфадору, Гиппократ занялся девочкой, которую явно что-то сильно напугало. Задранная юбка и полуспущенное белье намекало, помня историю ребенка. Оставалось ее поместить в реанимационный бокс и попытаться вывести из этого состояния, но девочка не просыпалась. Оставив сиделку, Гиппократ поспешил к Нимфадоре. Сначала он споил той мощное успокоительное и только потом отменил чары.

— Что случилось, девочка? Что с малышкой?

— Эта т-т-тварь!

— Какая тварь?

— Филч! Убью!

Нимфадору пришлось снова усыпить. Гиппократ Сметвик поспешил к камину.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, брезгливо морщась, просматривал память зафиксированного прямо на стене Филча и не понимал, как он умудрился просмотреть чудовище в школе? Если Минерва просто дура, не способная работать с детьми, то Филч… Извращенец.

Распорядившись вызвать аврорат и сдать им Филча, Альбус медленно побрел к себе. Опять его просчет, опять его ошибка, опять та же девочка… И тут пришел Гиппократ. Очень злой Гиппократ с логичным вопросом. Не в силах что-либо сказать, Дамблдор показал на Омут, в который поместил воспоминание из памяти Филча… Ничего не сказал Гиппократ, покидая кабинет. Даже не взглянул. И от этого было еще больнее.

А девочка все не просыпалась. Нимфадору выгнать из бокса не удалось. Поседевшая девушка сидела рядом с боксом и смотрела на свое дитя. Смотрела и плакала. А потом начала разговаривать. С доченькой, зовя ее. Прося вернуться к ней. Моля проснуться.

— Она с ума не сойдет?

— Она же Блэк, было бы с чего сходить.

— Я серьезно.

— Если девочка умрет…

— Постучи по дереву. Или по лбу, разница небольшая.

А Нимфадора не отходила от бокса. Все ушло на второй план, самое важное было здесь. Она знала, чувствовала, что доченька ее слышит, но боится просыпаться, боится кошмара. И Нимфадора уговаривала, рассказывая, что больше никогда-никогда. Что отныне всегда только вместе, только рядышком. Только вернись, доченька. Вернись, молю тебя. Вернись, чудо мое волшебное. Вернись…

Горькие рыдания сотрясают тело девушки. Слезы текут на бокс. Вернись, доченька. Нет без тебя жизни, родная моя. Все силы, всю магию тратит девушка, лишь бы дозваться, вернуть… И неважно, что будет потом.

Казалось бы безделица, ну что такое отработка, что такое минутный срыв. А ведь это обернулось бедой, не «ноготь сломать», а настоящей бедой, когда все летит в пропасть и нет никакой надежды. Катастрофой обернулось желание Минервы МакГонагал показать свою власть. Страшной бедой для маленькой девочки и ее мамы…

Вернись, родная, я знаю, ты слышишь меня. Вернись, пожалуйста. Вернись…

Горькие слезы… И никто не в силах помочь. Целители работают, но кома — очень коварная штука, может длиться годами. И Нимфадора это знала. Она была готова сидеть тут всегда. Попытка ее даже пересадить закончилась ничем. Хотя целитель, которому Нимфадора, когда ее попытались разлучить с доченькой, сломала руку, так не считал. Ну да сам виноват.

Родители Нимфадоры навещали ее почти каждый день, но оторвать от ребенка не могли, да и не очень-то старались. Как-то прошло мимо и расследование аврората, и заключение Филча в Азкабан, это все не было важным. Важным было дозваться малышку. И, казалось, откуда-то доносится тонкий голосок.

Мне так страшно, мамочка, в том мире, где ты сейчас. Но мне больно видеть твои слезы. Не плачь, пожалуйста, я постараюсь, я вернусь. Не плачь, мамочка…

Потянулись дни, девушку кормили прямо в боксе и даже поставили мини-закуток с туалетом, потому что она отказывалась терять доченьку из вида. В этот момент она полностью поняла свою маму… А потом случилось чудо.

С каждым днем отчаяние все сильней забирается в душу. Ребенок лежит, не подавая признаков жизни, и его родители смотрят с надеждой на докторов. Но доктор далеко не всегда всесилен. Хочется сделать чудо, но это чудо может сделать только сам ребенок — вырваться из холодных объятий комы. А мы, мы можем только помочь. И мы ищем пути помощи, и поражение рвет душу напополам. Говорят, что в детской реанимации врач полностью «истачивается» за десять лет. Или черствеет сердцем, или уходит. Нет таких сил, чтобы выдержать это — все понимающие глаза пациента, горящие надеждой глаза его родителей. Каждый день, из года в год…

Находящаяся на пороге отчаяния, почти утратившая веру Нимфадора плакала, глядя на бокс и уже почти не видя его. Не выдержав, она закричала «Вернись, доченька!», и столько боли было в ее крике, что стекла потрескались. Но бледная девочка не пошевелилась, и жизнь потеряла смысл. И когда отчаяние и безнадежность, казалось, затопили душу девушки, выжигая ее, раздался тихий, но такой бесконечно родной голос:

— Не плачь, мамочка, я с тобой.

— Навсегда?

— Навсегда.

========== Все будет хорошо ==========

Комментарий к Все будет хорошо

Моей старшей доченьке. Ее силе духа и способности держаться за жизнь любой ценой. Живи, малышка!

Глупо было ожидать, что ребенок после комы сразу встанет и пойдет, правда? Но блестят глазки маленькой Гарриэт, нежно обнимает ее Нимфадора. Разлучить маму и дочь не посмел никто. Потому они рядышком. Гарриэт рассматривает чуть было не потерянную маму, Нимфадора обнимает и целует дочку, стараясь не вспоминать кошмар прошедших дней.

— А у тебя волосики белые…

— Это ничего, доченька, главное, что ты проснулась.

— Я тебя очень люблю, мамочка.

— Я тебя очень люблю, доченька.

Глаза в глаза. Нет никого родней этой малышки. Нет никого ближе мамочки. Они есть друг у друга. Навсегда. Что бы ни случилось, они пройдут это вместе. Рука в руке. Радостная улыбка, счастье в глазах. Никому не отдам.

Целители видели очень многое в жизни, но к такому привыкнуть нельзя. Нельзя привыкнуть к горю и смерти. Нельзя привыкнуть к счастью в глазах ребенка. Нельзя привыкнуть к слезам радости. Просто потому, что целитель должен уметь сопереживать пациенту. Не жалеть, а сопереживать. И потому целители и медиведьмы искренне радовались тому, что здесь и сейчас никто не умрет. И счастью в глазах девочки. И искренней улыбке ее мамы. Лежащие сейчас рядышком, они были так похожи друг на друга — выражением глаз, улыбками, даже внешне…

Андромеда тоже была счастлива, глядя на дочку и внучку. Ее дочь показала огромную силу духа, показала, что «дочь» — это не просто слова, а вся ее душа. Скоро, совсем скоро она заберет детей домой, и гори огнем этот Хогвартс. Ничего, будет домашнее обучение, не они первые. Зато безопасно, и никакой Филч… Мысленно она вернулась в школу. МакГонагал поначалу даже не поняла, что натворила, но после того, как ее просветили, побив о стены кошачью тушку и подвесив за хвост к потолку, она начала что-то понимать. Теперь Минерва просто заместитель директора. Трансфигурацию будет преподавать кто-нибудь другой, как и деканить. Дамблдор сильно сдал за последние дни, принимая случившееся как личную беду. Постарел будто лет на пятьдесят. Филч же «отдыхает» в Азкабане, пугая дементоров — чем-то фамильным его Нимфа в ярости приложила, тетушка бы оценила.

— Ты диагностику накладывал?

— Да…

— И промолчал?

— Гиппократ, давай ты? Я не могу погасить этот свет…

— Сволочь ты…

— Сволочь я…

Так бывает, когда кажется, что все самое плохое закончилось, все позади, и теперь будет только счастье. В самый яркий момент осознания счастья что-то происходит вдруг. Что-то такое, от чего слезы вновь капают вниз, что-то страшное…

Деловитая работа реанимации, остановка сердца у ребенка десяти лет. Девочку запустили каким-то чудом и доставили. Теперь доктора работают на «стабилизацию». Спокойствие в глазах специалистов, уверенные руки. Остальное будет потом, потом будут дрожащие пальцы и десятки сигарет, возможно, даже алкоголь для отца, чуть не потерявшего своего ребенка. А сейчас никто не заподозрит в этом спокойном «работаем» тщательно задавленную истерику. Она будет потом… Давай же, давай, живи! И широко распахнутые глаза. И первое слово, сорвавшееся с губ: «Папочка…»*

— Давай попробуем сесть.

Реабилитация после комы — дело непростое. Конечно, есть магия, и она помогает, но ничего не бывает по щелчку пальцев, реабилитация остается тяжелым трудом целителей и пациента. Научиться сидеть, потом кушать. Удержать в слабых еще пальчиках ложку. Время вилки и ножа придет потом, пока — ложка. Проверка рефлексов, состояния — и следующий шаг.

Нимфадора видела, что ей что-то не договаривают и начала беспокоиться.

— Мамочка, я ножек не чувствую.

Нимфадора поняла — вот оно. То, чем придется заплатить за жизнь доченьки. То, что не смог сказать ей целитель. И заполошный вызов целителя Сметвика. И полные надежды глаза. Но сначала подавить панику, убрать слезки страха из этих родных глазок. Все будет хорошо, потому что иначе просто не может быть.

— Дора, ты знаешь выражение «ноги отнялись от страха»?

— Конечно, а как это связано?

— Это у нее в голове, понимаешь? Она не чувствует ног, потому что очень испугалась.

— И что теперь? Это навсегда?

— Не обязательно. Будет гимнастика, будем стараться напомнить организму, что у него есть ноги. Время лечит.

— Доченька…

— И еще… Она психологически стала младше, мы это называем «откатом». Просто учитывай, что сейчас с ней нельзя, как со взрослой…

Скольких сломало такое известие, сколько семей разрушило… Сколько детей стали безучастными куклами от крушения всех надежд, сколько продолжили борьбу? Только тот, кто пережил, да медицинский персонал может дать ответ на этот вопрос. Выдержит ли Гарриэт, не сломается ли Нимфадора? Сколько всего свалилось на эту маленькую девочку, за что? Этот вопрос задают абсолютно все родители: «за что это малышу?»

…Я умерла в школе, но рядом был папа, и он вернул меня обратно. Когда я открыла глаза, то увидела святых ангелов, и там был папа. Мой папа — ангел, и он не даст мне умереть, просто не разрешит. Старушка с косой не придет ко мне, потому что есть папа. А потом оказалось, что я не могу ходить больше, наверное, косой задела злая старушка. Но папа сказал, что мы справимся, и все будет хорошо. И стало так, как он сказал. **

— Доченька, ты сильно испугалась, и твоя головка забыла, что у нее есть ножки.

— Совсем-совсем?

— Ну, наверное, нет. Мы будем исправлять и напоминать головке, да?

— А как я сейчас ходить буду?

— А для сейчас у нас есть красивое кресло, смотри какое, ни у кого такого нет! Оно будет ездить, куда ты захочешь.

— Значит, я уродка теперь?

— Забудь это слово, доченька, ты — особенная.

Хромированное кресло с большими колесами, или электрическое с маленькими — так ли важно, какое оно? Это кресло — символ катастрофы для мам и пап. А вот для детей все иначе. Для кого-то это страшное кресло и повод возненавидеть себя. Для кого-то — ощущение себя особенной. Но главное… Главное, чтобы ребенок знал и чувствовал — ничего не случилось, его по-прежнему любят. Всем сердцем. И кресло — это просто то, что делает его особенным, еще более необыкновенным.

Первое кресло в семье — это катастрофа, это слезы, которые ни в коем случае нельзя показать ребенку. Усадить, показать, поиграть с ребенком, чтобы она почувствовала, что ничего-ничего не изменилось и это классно — когда ветер в лицо. Ну и что, что ножки не ходят, мы со всем справимся. Обязательно. Только живи, доченька.

Волшебное кресло отличалось от маггловского аналога — оно не ездило, а летало, как метла, но медленно и невысоко. Чтобы глаза были на том же уровне, где были бы, если бы девочка стояла. Это очень мудрое изобретение, сделанное специально для девочки производителем метел.

О том, что на девочку в Хогвартсе напал завхоз и она больше не ходит, знало все магическое сообщество. Спасибо, что без особых подробностей. Зато были пожертвования девочке, кресло вот такое, особенное. Ее узнавали, и люди улыбались девочке, подбадривая. И девочка не видела брезгливости или жадного интереса в глазах людей — только доброту и поддержку. И она улыбалась в ответ. Гарриэт двигалась с мамой по больнице, оглядываясь по сторонам. Она доверилась целителям и маме, поверив, что они справятся. Обязательно, ведь это же мама.

Сегодня целитель сказал, что скоро можно будет домой. Неунывающая Гарриэт уже научилась сама пересаживаться с кроватки на кресло и обратно. Самой большой проблемой был туалет, но для нее сделали специальные приспособления, чтобы было удобно пересаживаться, хотя и кресло могло становиться эдаким унитазом. Магия решает кучу проблем, для которых у магглов существует множество специальных приспособлений.

Кресло ничуть не изменило отношений в семье, дедушка и бабушка принимали девочку такой, какая она есть. И массаж, и упражнения делали с ней с удовольствием, поддерживая девочку улыбкой и доброй сказкой. И Гарриэт не чувствовала себя «неправильной».

В жизни каждого особенного ребенка есть одна страшная веха — принятие себя таким, какой ты есть. Это тяжелая работа родителей, врачей, психологов — научить ребенка тому, что он просто особенный, не «урод», не «неполноценный». Потому что депрессия для такого ребенка — это смерть. Поэтому ребенку важно знать, что его любят, несмотря ни на что. И что став особенным, он не стал от этого хуже. Просто вот такой.

Кресло мягко скользило, повторяя неровности местности, Гарриэт держала улыбающуюся маму за руку и что-то рассказывала, радуясь солнышку и глубокому голубому небу. Ведь у них все хорошо.

Комната дома едва заметно преобразилась — чуть расширились проемы дверей, чуть изменилась конфигурация туалетов, но все это было почти незаметно. На кресло привесили маскирующий артефакт, который позволял ему выглядеть привычно для магглов. Отказавшие ножки — это еще не значит, что нужно запереться в доме и бояться всего. Магглы, в отличие от волшебников, подумали и о своих особых детях, потому множество аттракционов, детских площадок, театров, кино и ресторанов были предназначены, в том числе, и для таких людей.

Когда папа показал мне мое первое кресло, я очень испугалась того, что я теперь неправильная, но он мне рассказал, что я теперь особенная и могу делать то, что не могут другие. Быстро мчаться навстречу ветру, например. Это такое захватывающее ощущение, когда разгоняешься, летишь, будто бы на крыльях. Руки поначалу сильно уставали, но я справилась. А еще мама больше не ходила на работу, а сидела со мной, рассказывая волшебные сказки, а еще гонялась со мной, радуясь каждой моей удаче. У меня самые лучшие в мире родители! Они всегда есть для меня, и я всегда буду для них. И все будет хорошо! ***

— Вот мы согнем ножку, а теперь разогнем, да, доченька?

— Да, мамочка… Мамочка, а можно спросить?

— Конечно, родная моя!

— А мне обязательно в Хогвартс? Я его боюсь…

— Нет, доченька, мы можем учиться дома, ведь ты поможешь маме?

— Да, мамочка! Ты самая лучшая!

То, что девочка после всего случившегося не будет чувствовать себя в замке комфортно, ожидалось целителями, и Доре об этом сказали, конечно. Она и сама, правда, не хотела возвращаться в страшный замок. Девушка, в одночасье ставшая мамой, по сути, еще сама была девчонкой, и на нее все произошедшее оказало не самое лучшее воздействие.

Андромеда, не показывая своих чувств, только обрадовалась просьбе дочери, и девочек очень быстро перевели на домашнее обучение. Альбус смотрел глазами побитой собаки, привычно обвиняя во всем себя, а Северус, глядя в пол, спросил, не может ли он навестить девочку. Помона обещала заглядывать время от времени, чтобы помочь детям с учебой.

— Здравствуй, Гарриэт…

— Здравствуйте, профессор… А почему вы не отпустите стеклышко?

— Какое стеклышко?

— Вот у вас тут стеклышко живет из зеркала Снежной Королевы, его надо прогнать, вам от него больно…

Удивленные глаза Северуса Снейпа, не ожидавшего таких знаний маггловской литературы. Задумчивый взгляд Андромеды. Искреннее желание помочь малышки. Это ли не чудо?

— Ну что, возьмем вилочку?

— Да, мамочка!

Победы, кажущиеся маленькими, незначительными, но очень много значащие для маленькой девочки. Радостный смех, и теплые объятия. И, конечно же, мамины руки. И палочка, и яркая улыбка, освещающая все вокруг. Счастье мое.

И Рождество. Счастье ребенка, несущегося вместе с мамой к елке разглядывать подарки. И упорные занятия, до потемнения в глазах, желание почувствовать ножки. И шевельнувшийся пальчик на детской ножке. Уверенность в глазах. Они смогут. Они справятся. Все будет хорошо.

Комментарий к Все будет хорошо

* Невыдуманная история.

** Из школьного сочинения. Свет хирургической лампы идет сверху-сзади, и кажется, что у врачей нимб.

*** Из дневника особенной девочки.

========== И стало так ==========

Солнечное утро открывает глазки ребенку. Гарриэт сегодня видела очень красивые, волшебные сны и очень хочет рассказать их мамочке. Спустив ноги на пол, девочка переползает на мамину кровать и затихает, слушая спокойное дыхание спящей. Мамочку нельзя будить. Рассказ подождет. Пусть мамочка отдохнет. Девочка совсем не заметила, что произошло. Она спустила ноги на пол. Не переложила их руками, а спустила. Сама.

Это был совсем незаметный для нее момент, но очень важный. Сегодня начался ее путь к окончательному выздоровлению. Просто во сне пришел единорог, чтобы помочь ей. Просто случилось чудо, но девочка такспешила, что совсем не заметила этого чуда.

Нимфадора открыла глаза и улыбнулась дочери. Девочка сразу же заулыбалась в ответ. Утро было прекрасным, и девочка сразу же принялась рассказывать свой сон, делясь теплом с мамой. Нимфадора улыбалась, слушая рассказ про единорога, который пришел в сон к ребенку и коснулся рогом… вот тут вот… Девочка показала на бедра. Дора насторожилась, такие сны снятся не просто так. Может быть, он значит что-то важное.

А Гарриэт рассказывала, как было весело кататься на единороге и как он обещал, что еще придет, когда придет время другого подарка. Малышка уже давно не реагировала на слово «подарок» рефлекторным закрыванием себя ладошками, страшное прошлое осталось в прошлом, потому она правильно воспринимала это слово — как все дети. У нее теперь были правильные подарки, которые дарят только радость. Несмотря на предупреждение целителя, девочка почти не «откатилась» психологически, что сильно радовало Нимфадору. Прошлое, даже последние страшные события, медленно уходили во тьму памяти.

— Ну что, встаем? — весело улыбнулась Нимфадора, подмигивая ребенку.

— Да, мамочка! — воскликнула девочка и переставила ноги на пол, опять согнув их в тазобедренных суставах, еще вчера не подававших признаков жизни.

Нимфадора замерла, неверяще глядя на ноги дочери, потом взвизгнула, сграбастала дочь на руки и принялась счастливо прыгать с ней по комнате, несмотря на то, что девочка была уже не такой легкой. На ее визг в комнату достаточно быстро вошла Андромеда.

— Что здесь происходит? — сказала она, по-снейповски приподняв одну бровь.

— Мама! У нее пошевелились ножки! Смотри!

И, лежа на руках матери, Гарриэт с трудом приподняла ногу. Прыгающих от радости по комнате людей стало двое. Девочка с удивлением смотрела на всегда подтянутую, внимательную, но строгую бабушку, которая скакала по комнате вместе с мамой. Это было счастье. Конечно же, день продолжился в Мунго сразу же после завтрака.

— Целитель, смотрите, смотрите! Это чудо!

Это действительно было чудо. Бедро двигалось, тяжело, неохотно, но движение было. Организм восстанавливал себя, а это означало, что девочка выздоровеет. Множество целителей смотрели на движение бедра, как на чудо сродни Философскому Камню. Неожиданное исцеление настрадавшейся в прошлом девочки вызвало улыбки и поздравления целителей.

— Гимнастику не забрасываем, в ножках появилась чувствительность — это очень хороший признак.

Этого момента ждут и на него надеются абсолютно все особенные дети и их родители. Когда ножка начнет шевелиться, когда можно будет дышать без аппарата, когда слабость не будет ответом на любое движение… Каждый раз, когда подобное происходит, — это победа. Только такое очень редко происходит. Иногда только чудо способно помочь.

«В честь ножки» был праздник. Карусели в маггловском парке, гонки на колясках с такими же особенными детьми, игры и много-много вкусностей. Была счастливая девочка и ее родные, радостно улыбающиеся чуду. Маленькая волшебница счастливо смеялась. А потом пришла Помона Спраут… Она удивилась сначала, а затем приняла участие в празднике. Потому что чудо же.

— Вы не вернетесь в Хогвартс.

— Нет, мадам Спраут. Слишком много боли он принес… Мы просто не сможем.

— Я понимаю… Что ж, живи девочка. Пусть у вас все будет хорошо.

А чудо, принесенное единорогом во сне, продолжалось. Прошло несколько недель, и… Постепенно ножки «включались», вызывая огромную радость у всей семьи. И вот настал тот день, когда Гарриэт смогла встать на ноги. Шатаясь, держась за необыкновенно счастливую маму, гордую победой доченьки. Победой над болезнью.

— Ножку складываем, раскладываем. Потянулись-потянулись… Умничка!

— У меня получается, мамочка!

— У тебя все получается, ты все правильно делаешь.

Массаж ног, прямо сверху… ну… почти оттуда, и вниз, разминая мышцы, прогоняя отек. И потом опять заниматься, разрабатывая начавшие двигаться ноги. Нимфадора, щекочущая пяточки. Заливисто смеющаяся Гарриэт. Прыжки с мамой, держась друг за друга. Шаг, держась за метлу. Падение и слезы.

И сделанный первый самостоятельный шаг. И первое падение, самостоятельный подъем и второй шаг на отвыкших от нагрузки ногах. И первое танцевальное па. И первая прогулка. Все это было результатом тяжелого, упорного труда. Совместного труда мамы и дочки.

— Не могу больше, мамочка, я устала.

— Надо, малышка, еще один шажок, у тебя получится, я в тебя верю!

— Прошу, не заставляй меня!

— Иди на ручки… У нас все получится, просто верь мне, счастье мое.

— Ну как я пойду на ручки, если ножки не ходят?

— А ты попробуй.

И снова шаг. И упражнения. И массаж, иногда даже болезненный, но необходимый. Литры зелий, тонны мазей. Иногда ходить просто лень, кресло выглядит таким привлекательным, что хочется сдаться.

— Мамочка, дай мне пирожок, пожалуйста…

— Возьми сама, вон он, на полочке.

— Ну у меня же ножки не ходят…

— Ну… значит, ты не хочешь пирожок.

Обида, проходящая за секунды, мама хи-и-итренькая. Но девочка снова встает на ноги и тренируется. Тренируется ходить, тренируется танцевать. И даже когда пот заливает глаза от усталости, она не останавливается. Потому что мама сказала, что все получится, а мама никогда не ошибается.

И вот выпускной вечер мамы после сдачи последних экзаменов. Гарриэт не отходит не на шаг от мамы и стоит сама. А потом танцует. С Северусом Снейпом, который сумел прогнать «стеклышко», глядя на борьбу и победу девочки. С Альбусом Дамблдором, которого девочка сумела уговорить простить себя. С Драко Малфоем, готовящимся стать целителем… Со многими, чью жизнь изменила маленькая девочка.

И не было крови и боли в этом мире. Не было темных лордов, уничижительных взглядов и взаимной ненависти. Не было пыток детей и убийств из-за «не такого происхождения». Маленькая девочка всколыхнула весь Хогвартс, достучавшись до самых глубин души, страданием своим пробудив способность сопереживать. Чувствовать боль другого. Конечно, никуда не делась зависть и стяжательство, лицемерие и злость, но не случилось страшного. Маленькая девочка перевернула жизнь. И даже Минерва МакГонагал поняла простую истину: дети — это не «маленькие взрослые», это дети. И это было ее самой большой победой.

История маленькой волшебницы, подошла к концу.

А потом они уехали в далекую Америку, где не было плохих воспоминаний, и Гарриэт смогла пойти в школу. Были взлеты и падения, победы и поражения. Но всегда рядом была мама. А еще она встретила хорошего человека, который сразу прикипел к Гарриэт. И стал папочкой. Самым понимающим… И теперь у девочки были и мамочка, и папочка. А скоро появится маленький братик. Или сестренка. Или и. Гарриэт этому очень радовалась и ждала с нетерпением. Прошлое ушло в прошлое, и кошмары больше не посещали когда-то маленькую девочку, а сейчас — изумительную красавицу, на которую заглядывались многие. А еще было много друзей.

***

Выпускной бал ее девочки. Слезы радости на глазах. Диплом с отличием. Прекрасное зеленое платье, так идущее девочке. Уже девушке.

— Мамочка, папочка, я решила, кем буду!

Долгие месяцы учебы. Заучивание сложных терминов. Отчаяние от плохих отметок, радость от хороших. И всегда рядом мама… И папа, конечно. И первый успех. Первая победа. Плач не справившейся с собой девушки. Слезы радости.

И первое поражение. Почти сломленная девочка, плачущая на руках матери, как в детстве. Не знающий, как ее успокоить, папа. Но Гарриет нашла в себе силы и снова пошла. Снова падения и взлеты. И победы. И горькие, обидные до слез поражения… Всех спасти нельзя.

Но счастливая от того, чем занимается, девочка. Радостные люди, благодарящие ее руки и ее сердце. И самые главные в ее жизни слова:

— Целитель Тонкс. Экстренная педиатрия.

Еще будет многое, и слезы будут, и счастье. Но она стала целителем, чтобы больше никто и никогда. Чтобы всегда все заканчивалось хорошо. Гордость родителей. Гордость бабушки и дедушки. Ты самое лучшее, что случилось в нашей жизни.

***

— Мамочка, папочка, познакомьтесь, это Стив. Мы любим друг друга!

Любовь, пришедшая в сердце маленькой девочки, поставила любимого рядом с мамочкой и папочкой. Но все равно первой всегда была мама. И Нимфадора понимала, какую власть имеет ее слово, ни разу не воспользовавшись ею. Полюбивший ее девочку парень…

Вот пролетели годы, девочка выросла, и у нее уже почти своя семья. Завтра уже и свадьба. Спасибо тебе, мамочка, за все.

— Риа мне все рассказала, спасибо вам. Спасибо за то, что спасли мою любимую!

— Стив, встань с колен! Я этого не люблю.

— Вы святая, мама Нимфадора.

Самое чудесное действо в жизни каждой девочки. Белое воздушное платье, пьяная от счастья Гарриэт. Плачущая мама. С трудом держащий себя в руках папа. Стоящий на коленях жених. Ты наше чудо.

Пролетающие годы и первая внучка.

— Мамочка, папочка, познакомьтесь, ее зовут Нимфадора.

— Доченька, зачем?

— Потому что, если бы не было тебя, не было бы и меня. Потому что ты — вся моя жизнь, мамочка.

И слезы… А вторая внучка — Андромеда. Настало время и бабушке поплакать оттого, что правнучку назвали в честь нее. А юные Эри и Лили смотрели на старшую сестру и учились у нее любви. Учились беззаветно любить, дружить и идти к своей цели. Никогда не унывать. И не ломаться от препятствий.

А единорог пришел во сне еще раз. Когда Нимфадора-младшая заболела, где-то подхватив новомодную заразу. Ребенок угасал на глазах, и Гарриэт выбивалась из сил. Но мамочка была рядом. И папочка. И сестричка с братиком. Они все поддерживали Гарриэт. А во сне пришел единорог. Утром младшая Нимфа пошла на поправку. Чудо.

А единорог сказал «Все будет хорошо». И стало так. Навсегда.

***

ОРиТ. Четыре буквы. Для кого-то это надежда, для кого-то страх, для кого-то — вся жизнь. Отделение реанимации и интенсивной терапии. Место, где умирает надежда и, подобно фениксу, возрождается вновь. Место отчаянных слез и бешеного счастья. Наше рабочее место. У «взрослых» все иначе, а вот у детей, особенно малышей… малыши могут «закончиться» за секунды, потому коридоры у нас пусты. Бегущий хирург — нонсенс, бегущий реаниматолог — привычное зрелище. Здесь решают секунды. Секунды на принятие решения, секунды на то, чтобы спасти чью-то жизнь.

Дети нас часто зовут ангелами, потому что свет так падает. Иногда спрашивают, нельзя ли их не забирать от папы с мамой… Даже самые сильные зачастую плачут. Не здесь. Не в палате. В ординаторской. Потом. Кажется, это невозможно выдержать. Кажется, эти глаза достают до самых глубин души. Иногда кажется, что больше ничего и никогда не будет. Что нет человеческих сил. Но снова пищит пейджер, снова звенит звонок «приемника», и ты забываешь про все. Бегут неумолимые секунды, и ты стараешься успеть. Сделать все возможное и невозможное, отгоняя смерть. Прогоняя ее в сторону. Чтобы она не смела тронуть этого малыша своей страшной косой.

А бывает еще страшнее, когда «папочка, я не могу дышать, спаси меня, папочка», быстрые пальчики на клавиатуре внезапно потерявшей способность говорить доченьки. Бывают бессонные ночи в попытке узнать и понять, что происходит… И победы, и поражения.

И радость родителей твоих пациентов. Счастье в глазах матери. Дрожь в голосе отца. «Спасибо вам, доктор»