Метель [Юлия Владимировна Друнина] (fb2) читать онлайн
- Метель 537 Кб, 37с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Юлия Владимировна Друнина
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
ЮЛИЯ ДРУНИНА Метель
Стихи и поэмы
«Я зиму нашу нравную люблю…»
Я зиму нашу нравную люблю —
Метель, что закружилась во хмелю,
Люблю крутой мороз огневощекий.
Не здесь ли русского характера истоки:
И щедрость,
и беспечность,
и пороки?..
Метель,
Как ты кружишься во хмелю!
«Колдует тропинка лесная…»
Колдует тропинка лесная
Над шалою талой водой.
Я зависти к юным
Не знаю —
Была в свой черед
Молодой.
И шла наша молодость
К Маю
По самой Великой войне.
Я зависти к юным
Не знаю —
Пускай позавидуют мне!
«И странно, и нестранно…»
И странно, и нестранно —
Мне говорит она:
«Зовут меня Татьяна,
Фамилия — Война».
…Есть в этом, право, что-то —
Мне руку тянет он:
«Фамилия — Пехота,
Зовут меня Семен».
Могу представить живо,
Как все произошло:
Затоптанная нива,
Отбитое село.
Девчонки из санбата
Застыли не дыша:
Как гадкие утята,
Два тощих малыша
Откуда-то прибились,
Беспомощны до слез…
Их, бедолажек, «виллис»
Потом в тылы увез.
В приемнике детдома
Лишь удалось узнать,
Что мальчугана — Семой,
Девчушку — Таней звать.
Постановили с лету
(Нет, надо же суметь!)
«Войною» и «Пехотой»
Именовать их впредь…
Вторая мировая,
Ты все-таки живешь!
Права я, не права я,
Но в сердце мне как нож,
Когда промолвит кто-то,
Добавив имена:
«Фамилия — Пехота,
Фамилия — Война».
УЛИЦА НАТАШИ КАЧУЕВСКОЙ
Именем Наташи названа и новая планета
В белокаменном квартале нашем,
Где дома старинные стоят,
Притулилась улочка Наташи —
С фронта не вернувшейся назад.
Шел в ту пору девушке двадцатый.
Пробил час, настал ее черед,
Защищая раненых, с гранатой
Беззаветно ринуться вперед…
Пролетела стайка первоклашек,
Детский сад протопал чередой
По веселой улице Наташи,
Под ее кристальною звездой.
Поколение уходит наше,
Завершив солдатский подвиг свой,
По взгрустнувшей улице Наташи —
Словно по дорожке фронтовой…
«Кричу, зову…»
Кричу, зову —
Не долетает зов.
Ушли цепочкою,
Шаг в шаг впечатав,
Как будто на разведку
В тыл врагов,
Солдат
Сергей Сергеевич Смирнов,
Солдат
Сергей Сергеевич Орлов,
Солдат
Сергей Сергеич Наровчатов.
Зову.
Опять лишь тишина в ответ.
Но и она кричит о побратимах…
Кто говорит —
Незаменимых нет?..
Нет заменимых,
Нету заменимых!
«БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЕ»
Может, он погиб на поле чести,
Может, в хате лесника от ран…
Полицай не пропадал без вести —
Пропадал без вести партизан.
Полицаи сроки отсидели
И вернулись на родимый край.
Сыновья «пропавших» поседели —
Рядом с ними тенью брел укор:
«Ведь «без вести»
Это как — без чести»…
Может, хватит им
Душевных ран?..
Полицай не пропадал без вести —
Пропадал без вести партизан.
Вышло время формуле жестокой —
Нынче «без вести пропавших» нет.
Пусть они вернутся —
К локтю локоть —
Те, что сорок пропадали лет.
Пусть войною согнутые вдовы
На соседей с гордостью глядят.
Вышло время формуле суровой —
Нет «пропавших без вести» солдат!
Здесь застыли в карауле дети,
Здесь стоим мы, голову склоня,
И глядим, как раздувает ветер
Скорбный пламень Вечного огня…
«На краю…»
На краю
Измайловского парка,
Под гармонь,
Ознобною весной,
Падеспань, тустеп
Танцуют пары —
Кавалеры блещут сединой.
Пусть они
Богаты лишь годами.
Не скрывает
Лет своих никто,
Порошком натертые медали
С гордостью
Навесив на пальто.
Дамы —
Несдающиеся тоже:
Как пилотку,
Носят седину…
Сотрясает ветер
Крупной дрожью
Хрупкую ознобную весну.
А деревья
Головой качают —
На опушке парка,
На краю
Празднуют опять
Однополчане
Возвращенье
В молодость свою.
На душе
Торжественно и чисто,
Словно
Вечный
В ней зажгли огонь…
Хорошо,
Что не вопит транзистор,
А рыдает
Старая гармонь.
«Мне не кажется жизнь короткой…»
Мне не кажется жизнь короткой
Только молодость коротка,
Улетела крылатой лодкой,
Но все так же бурлит река.
И река оказалась длинной…
Разве думала на войне,
Под обстрелом, на поле минном,
Что встречать юбилеи мне!
«Какие сны…»
Какие сны
Я на войне смотрела —
Какие удивительные сны!
И просыпалась
Не от артобстрела —
Я просыпалась
Лишь от тишины.
И в этом чуда
Не было, однако.
На фронте сразу
Стало ясно мне,
Что тишина
Стоит перед атакой —
Не верили в окопах
Тишине…
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
(Тетраптих)
1
Мы родились два раза.
И вторым
Был День Победы —
Как забудешь это?..
И с той поры,
Далекой той поры
Нет для меня
Святее даты,
Нету!
Все наши праздники
Люблю и чту.
Но День Победы —
Это День Победы.
Душа летит
В такую высоту —
Летит за невернувшимися
Следом…
2
Загадочны горы во мраке,
Таинственны ночью, пусты.
Но вот уже вспыхнули маки,
Из тьмы выбегают кусты.
Зажглись костерки горицвета,
Горят облака надо мной.
И первая песенка спета
Какой-то пичугой лесной.
Исчезла тумана завеса —
Завеса над пропастью лет.
В глуши партизанского леса
Встречаю с друзьями рассвет.
Штормовка. Рюкзак за плечами.
Землянок следы узнаю…
Не только Победу встречаем —
Встречаем мы юность свою.
3
В наш праздник я думаю снова
О тех, что сегодня не спят,—
С войною повенчанных вдовах
И стареньких мамах солдат.
Смирились с бедою.
И все же…
Кто логику сердца поймет?
Порою случайный прохожий
Заставит рвануться вперед.
Он спросит:
— Что с вами, мамаша?
Хотите, чтоб чем-то помог? —
И голос услышит упавший:
— Прости, обозналась, сынок…
4
В канавах,
Где буйствует мята,
В кюветах
С железной травой
Как вы угадали,
Внучата,
Траншеи Второй мировой?
От памяти
Некуда деться —
Ведь были же,
Были слышны
Короткому нашему детству
Раскаты Гражданской войны.
В ДАЛЬНЕМ УГОЛКЕ ДУШИ
Леониду Кривощекову, однополчанину, ныне писателю
Как он отглажен,
Все на нем блестит —
Нет, вы на фото только поглядите! —
Мой командир санвзвода
Леонид,
Что в переводе значит «Победитель».
Тебя другим видала,
Командир,
Я после контратаки отраженной:
В шинелишке,
Светящейся от дыр,
Осколками и пулями прожженной.
В одной траншее
Нас свела война.
Тебе — за двадцать,
Ну, а мне — под двадцать.
Была в тебя по-детски влюблена —
Теперь могу
В таком грехе признаться.
И, может, чище не было любви,
Чем в этой грязной и сырой траншее…
Ах, юность, юность!
Только позови,
Я сразу бросилась бы
К ней на шею.
И тут же стала бы
Такой смешной —
Отчаянной, застенчивой и строгой…
Уже вся жизнь, пожалуй, за спиной,
Иду своей,
А ты — своей дорогой.
Но в дальнем уголке души стоит
Иконкой потемневшей
(Не судите!)
Мой командир санвзвода Леонид,
Что в переводе значит «Победитель».
«У матушки-земли в объятье…»
У матушки-земли в объятье,
В грязи, на холоде, в огне
Бойцы мечтали о санбате —
О койке и о простыне.
Не выбросить из песни слова:
Трепались (если тишина)
О сестрах, их жалеть готовых,
Поскольку спишет все война…
Как, после взрывов и разрывов,
Побыв у смерти на краю,
Солдаты радовались диву —
Пожить в санбатовском раю!
Но вот прошли недели —
Странно:
Еще закутанный в бинты,
Еще с полузажившей раной,
Опять в окопы рвешься ты!
Уже с сестричкой трали-вали
Тебя не тешат, а томят.
Порой случалось, что сбегали
На костылях из рая в ад.
И, на пустое одеяло
Упав беспомощно ничком,
Тихонько слезы утирала
Сестричка детским кулачком…
ПОСТИРУШКА
На ничьей земле пылают танки,
Удалось дожить до темноты…
Умоляю: «Лишние портянки
И белье сдавайте на бинты».
Я стираю их в какой-то луже,
Я о камни их со злостью тру,
Потому как понимаю — нужно
Это все мне будет поутру…
Спят солдаты, автоматы, пушки,
Догорая, корчится село…
Где ж конец проклятой постирушке?
Ведь уже почти что рассвело!
ЩЕБЕТОВКА
Лейтенант Щебетов,
Вашим именем
Назван поселок.
Но немногие
Знают про то,
И немногим
Он именем дорог.
Просто думают: пение птиц
Послужило названью основой…
Лейтенант Щебетов!
Между нами — натянутый провод.
Лейтенант Щебетов!
Я дыханье тяжелое ваше
Слышу в шуме ветров.
Что по скалам насупленным
Пляшут.
Там вы с ротой прошли,
Где теперь
Не пройти альпинистам,
Где одни лишь стрижи
Режут воздух
С пронзительным свистом.
А ворвавшись в село,
Вдруг упали,
Сжимая винтовку…
Вновь апрель.
Замело
Алычовой пургой
Щебетовку…
«СТРЕКОЗА»
Она влетела
В дымную землянку,
Прозрачна и легка,
Как стрекоза.
И словно марсиане
На землянку
Смотрели на нее
Во все глаза
Прорвавшие колечко окруженцы,
Вернувшиеся только-только
В строй,
Уже сто лет
Не видевшие женщин —
Ведь я давно
Была для них сестрой…
А стрекоза закончила десятый
И долго пробивалась
На войну…
Уставились солдаты
На комбата,
А молодой комбат
На старшину.
И старшина вздохнул:
— Поспи-ка, дочка,
Ведь утро, ясно,
Ночи мудреней…—
Забившись в самый
Теплый уголочек,
Одной шинелью
Мы прикрылись с ней.
Опять пошли на нас
«Пантеры» к полдню.
Был первый бой —
Ее последний бой…
Как звали эту девочку?
Не помню.
Но за нее
В ответе мы с тобой.
За то в ответе,
Чтобы не забыли
Про этих однодневочек-стрекоз…
Как трепетали
У девчушки крылья!
Какой застыл
В больших глазах вопрос!..
ОСТАНЬСЯ В ЮНОСТИ, СОЛДАТ!
(Триптих)
1. Чтоб встать…
Себе дал команду
«Вперед!»
Израненный мальчик
В шинели.
Глаза, голубые
Как лед,
Расширились и потемнели.
Себе дал команду
«Вперед!».
На танки пошел
С автоматом…
Сейчас он,
Сейчас упадет,
Чтоб встать
Неизвестным Солдатом.
2. Любимой
Хоть гордиться
Могу я судьбою,
Хоть погиб
В справедливом бою,
Все же так виноват
Пред тобою
Я за женскую долю твою!
Как я верил,
Что встречу победу,
Как шагал я к тебе
По войне!..
Горько жить
Нашим девушкам бедным
С одиночеством наедине…
3. Ответ
Всю жизнь прошла я
Об руку с тобой,
Хоть в юности навек
Остался ты…
Привычной грустью
Обернулась боль.
Для раны
Годы —
Лучшие бинты.
А если б — чудо,
Если б ты воскрес,
То вдруг увидел,
Что грозят России,
С оружьем атомным
Наперевес,
За океаном те,
Кого спасли вы.
Да, всей планете
Гибелью грозят…
Останься в юности
Навек,
Солдат!
ЦАРИЦА БАЛА
Мы первый мирный
Женский день встречали —
Без смерти,
Без пожаров,
Без пальбы…
Ох, мне б теперь
Тогдашние печали —
Стеснялась я
Окопной худобы!
Завидовала де́вицам дебелым —
В те дни худышки
Не были модны.
Три байковые кофточки
Надела,
Под юбку —
Стеганые ватные штаны.
Заправила их в ка́танки
Со смехом.
Была собою донельзя горда,
Уверена, что пользуюсь успехом
Из-за своих «параметров» тогда.
Беспечно
В рваных валенках порхала,
Привычно, как волчонок,
Голодна…
Где эта дурочка —
«Царица бала»?
С кем кружится,
Нелепая, она?
ФРОНТОВИЧКА
На груди
Ордена и медали,
А в груди —
Острой льдинкою боль…
Никогда
Твоих слез не видали,
И никто
Не дрожал над тобой.
Никогда
Не была ты женою —
Женихов отобрала Война…
Всю-то жизнь
Оставалась одною,
Женской радостью обделена,
Та, что в дни,
Когда вдруг покачнули
Лапы свастики
Дом наш земной,
Беззаветно
Рванулась под пули
Красный крест
Замелькал за спиной…
ОРДЕН ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Дополз до меня связной —
На перевязи рука:
«Приказано в шесть ноль-ноль
Явиться вам в штаб полка».
Подтянут, широкоскул,
В пугающей тишине
Полковник в штабном лесу
Вручил «За отвагу» мне.
То было сто лет назад.
Могла ль увидать в тот час
Высокий нарядный зал,
Сверкавший от люстр и глаз?
Могло ли в окопном сне
Когда-то присниться мне?
Ничто не забудут, нет!
Присниться, что ордена
Солдатам своим страна
Вручит через сорок лет?
Что вспомню я в этот миг
«За родину!» хриплый крик?..
«Пожилых не помню на войне…»
Пожилых не помню на войне,
Я уже не говорю про старых.
Правда, вспоминаю, как во сне,
О сорокалетних санитарах.
Мне они,
В мои семнадцать лет,
Виделись замшелыми дедками.
«Им, конечно, воевать не след,—
В блиндаже шушукалась с годками.—
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!»
Что ж, годки,
Давайте помянем
Наших «дедов»,
Пулями отпетых.
И в крутые,
Злые наши дни
Поглядим на тех,
Кому семнадцать.
Братцы, понимают ли они,
Как теперь
Нам тяжело сражаться?
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!..
Мой передний край —
Всю жизнь на нем
Быть тому,
Кто числится в поэтах.
Вечно будет
Жизнь давать под дых.
Вечно будешь
Вспыхивать как порох…
Ныне щеголяют в «молодых»
Те, кому давно уже за сорок…
«И я, конечно…»
И я, конечно,
По весне тоскую,
Но искуситель-Мефистофель слаб:
Пусть предложил мне
Цену хоть какую —
Окопной юности
Не отдала б!
Пусть предложил бы:
— Хочешь восемнадцать,
Отдав взамен
Окопные года?..—
Я б только усмехнулась:
— Сторговаться
Со мною
Не сумеешь никогда!
На тех весах,
Где боль и честь народа,
На тех весах,
Точней которых нет,
Четыре страшных
И прекрасных года
В душе перетянули
Сорок лет.
Без этих лет
Я — море без прибоя.
Что я без них? —
Дровишки без костра.
Лишь тот постиг,
Что значила «сестра»,
Кто призывал ее
На поле боя.
И разве слово гордое «Поэт»
С высоким этим званием
Сравнится?
Четыре года.
После — сорок лет.
Погибших молодеющие лица…
«Дышали мы…»
Дышали мы
Пороховою пылью,
При артналетах
Падали в кювет.
Совсем не все
Матросовыми были,
А лишь Матросовым
Забвенья нет.
И то не всем.
Война — такое дело:
Порою без следа
Под корень жнет…
Да разве сердце
Почестей хотело,
Когда взлетело
Хриплое «вперед!»?
Нет, никого я
Упрекать не буду —
Откуда знать
Мильонов имена?
И все же позабытых нет,
Покуда
Чтит неизвестных воинов
Страна…
«Нет, не мечтали…»
Нет, не мечтали
Никогда о рае
Крещенные железом и огнем
Всю жизнь была я
На переднем крае
И умереть
Хотела бы на нем.
Своим не верю
Юбилейным датам,
Меня не хлопай.
Старость,
По плечу.
Я в армии Поэзии
Солдатом
Сражаться до последнего
Хочу.
«Еще вчера…»
Еще вчера
Здесь царствовало лето —
Сегодня осень
Занимает трон.
Как на параде воинском ракеты,
Армады туч
Ползут со всех сторон.
И, в небеса насупленные глядя,
Уже я слышу
Первый гром вдали…
Как хочется,
Чтоб только на параде
Ракеты исполинские ползли!
МОСКОВСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Хоть небоскребы
Жадно душат
Ее в объятиях своих,
В глаза бросается
Церквушка —
Веселый теремок,
Игрушка,
Меж громких од
Негромкий стих.
НЕТ ПОКЛОННОЙ ГОРЫ…
Нет Поклонной горы,
Ее срыли…
Ночами
В котлован,
Где бульдозеры спят,
Собираются мертвые однополчане —
Миллионы убитых солдат.
Миллионы на марше,
За ротою рота,
Голоса в шуме ветра слышны:
«Почему, отчего
Так безжалостен кто-то
К ветеранам Великой войны?
Дайте, люди.
Погибшим за родину слово,
Чутко вслушайтесь
В гневную речь.
Почему, отчего
Убивают нас снова —
Беспощаден бездарности меч.
Громче бейте в набат,
Наши деды и внуки —
Знаем,
Вы заступились за нас.
Оттолкните от мрамора
Жадные руки! —
Иль ушло Благородство
В запас?..»
Собираются мертвые однополчане
В котлован,
Где бульдозеры спят.
Нет Поклонной горы.
Но взывают ночами
К нам мильоны убитых солдат.
ОСТРОВ ДЕТСТВА
Никитские ворота…
Вновь влечет
Меня в кварталы старые упорно.
Еще он жив —
Мой скромный старичок:
Малюсенький кинотеатр «Повторный».
Когда-то был
Весьма известен он,
И «вся Москва»
Толпилась в душном зале.
Его шикарно звали «Унион»,
И мы туда с уроков убегали.
Сбегал министр юстиции Кравцов —
В те дни
Мой одноклассник молчаливый.
Обычный рост, обычное лицо —
Как предсказать
Его судьбу могли вы?
Борис был самым тихим
Из ребят,
Казался робким увальнем порою…
В войну
Огонь он вызвал
На себя
И получил юнцом
Звезду Героя…
А поэтесса Друнина тогда
Считалась в школе
Попросту тупицей…
Когда б вернуться
В прошлые года,
Я на «отлично»
Стала бы учиться!
…Опять глазам и сердцу горячо,
Вновь слышу пенье
Пионерских горнов.
Как хорошо,
Что жив мой старичок —
Кинотеатр по имени «Повторный»
Что милый остров детства
Не снесли,
Хоть город наш
Коробками усеян.
Сажусь за руль —
Рванулись «Жигули»
От памятника Гоголю К бассейну.
(Безлик сей Гоголь.
Прежний[1] спрятан в дворик,
Кто объяснит,
Зачем и почему?
Пускай здесь разбирается
Историк —
Я трансплантаций этих
Не пойму.
Зачем и Пушкина
Тревожить было надо?
Венчал Москву,
В раздумья погружен…
Перенесли!
Теперь перед громадой
Из стали и стекла
Томится он…)
Бассейн —
Здесь храм Спасителя стоял,
Воздвигнутый еще
Во время оно
В честь воинов,
В честь тех,
Кто преподал
Урок надменному Наполеону.
О, как была
Оскорблена Расея,
Когда святыню
Превратили в пшик!
Густой туман
Клубится над бассейном,
А в том тумане
Кирасира лик…
Опять глазам и сердцу горячо,
Вновь слышу пенье
Пионерских горнов.
Как хорошо,
Что жив мой старичок —
Малюсенький кинотеатр «Повторный»!
НАШ КОМИССАР
Памяти Бориса Слуцкого
Нам жилось и дышалось легче
Оттого, что был рядом друг,
Не умевший сутулить плечи,
По призванию политрук.
Комиссар, что единым словом
Полк поднять бы
В атаку мог…
Знаменитый поэт,
Лавровый
Он с усмешкой
Носил венок.
Подлецы перед ним смолкали,
Уползали льстецы с пути.
Мог чужую беду
Руками
Слуцкий запросто развести.
Но рвануло из рук оружье —
Уходила с земли жена.
Даже им
От вселенской стужи
Не была она спасена…
Сам себя
Присудил к забвенью,
Стиснул зубы — и замолчал
Самый сильный
Из поколенья
Гуманистов-однополчан…
Друг! Беда тебя подкосила,
Но воюет твоя строка.
Словно колокол,
Над Россией
Бьется сердце политрука.
«Великий»…
«Великий» —
Поэт называет поэта,
Но поздно приходит
Призвание это.
Великий не слышит,
Поскольку не дышит,
А если б услышал,
Ответил бы:
— Тише!
Могильная нас разделяет ограда,
Уже ничего, дорогие, не надо.
Спасибо, но поздно,
Простите, но поздно…
А небо так звездно,
А время так грозно…
У ПАМЯТНИКА СЕРГЕЮ ОРЛОВУ
Навек застыл
Над Белозерском тот,
Кто мальчиком
В жестокую годину
Вел свой пылающий КВ
На дот,
С горящим танком
Слившись воедино.
А мне терзаться,
В памяти храня,
Как трудно жизнь он
«На гражданке» прожил…
Не станет памятником
Для меня
Застенчивый, краснеющий
Сережа!
ЖЕНА ПОЭТА
Виолетта Орлова, Вела —
Так Сергей тебя величал.
Получилось —
Недоглядела,
Навсегда опустел причал.
Налетел ураганный ветер
И поэта навек унес
В океан, что зовется
«смертью»,
А тебя —
В море вдовьих слез.
Быть вдовицею
Не хотела,
Если плакала —
По ночам…
Виолетта Орлова, Вела —
Так Сергей тебя величал:
Не сложила в бессилье руки,
А в работу,
Как в плуг, впряглась.
И в твоем фантазере-внуке
Проступает с поэтом связь.
Прорастают холмы травою,
В наступленье идет весна…
Зря тебя назвала вдовою:
Ты — жена,
Ты — навек жена.
ВЕРОНИКЕ ТУШНОВОЙ
От засухи травы поникли,
Идешь как по теплой золе…
Давно тебя нет, Вероника,
Любимый твой тоже в земле.
Могила затеряна где-то,
Почти что не издано книг —
А все же твой голос поэта
Пульсирует, словно родник.
И люди приходят напиться,
Когда им бывает невмочь…
Листает часы, как страницы,
Горячая южная ночь.
Цикады заходятся в крике…
Какой бы ни выпал маршрут,
Я знаю — меня к Веронике
Все стежки-дорожки ведут.
И ВСТРЕТИЛИСЬ ЖЕНЩИНЫ ЭТИ…
Болгарской поэтессе Е. Багряне, дважды встретившей комету Галлея
Пленительней не было стана,
Победнее не было глаз —
Багряна, Багряна, Багряна
Кометой по жизни неслась.
А в небе насупленном где-то,
Вселенную вызвав на бой,
Другая сияла комета,
Свой шлейф волоча за собой.
Все грады и все деревеньки
Тревогою были полны.
Случилось такое давненько —
До первой великой войны.
И встретились женщины эти —
Комета с Багряной опять.
Ничто не сумело на свете
Свиданию их помешать.
По-прежнему голос Багряны
Звучит через пропасти лет.
Сияние телеэкрана,
Стихов неслабеющий свет.
А в небе насупленном где-то,
Покинув наш дом голубой,
В другое столетье планета
Уносит свой шлейф за собой.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
В Москве, в переулке старинном,
Росла я, не зная тогда,
Что здесь восходила
Марина —
Российского неба звезда.
А после, в гремящей траншее,
Когда полыхала земля,
Не знала, что хрупкую шею
Тугая стянула петля.
Не знала, что вновь из тумана
Взойдет, и уже навсегда,
Сгоревшая жутко и странно
Российского неба звезда.
КРАСНАЯ ПАХРА
Есть такой поселок —
Красная Пахра.
Там стучат машинки
С самого утра —
«Уголек» не просто
Выдать «на-гора»…
А «шахтеры» — впрочем,
Их зовут «писатели» —
Жизнь свою на эту
«До́бычу» потратили.
Тронешь чье-то сердце —
Сердце отзовется,
А иначе сгинешь,
Как бадья в колодце.
«Уголек» не просто
Выдать «на-гора»…
Только страшно стало
Мне в Пахре вчера.
Шла я по аллеям,
Где мне все знакомо,
Там, где в каждой даче
Я была как дома.
Где Твардовский?
Нет его.
Симонова нет.
В Лете
Антокольского затерялся след.
Где Кирсанов?
Трифонов?
Где Роман Кармен?
А закат над лесом —
Словно кровь из вен.
И «аборигенам»
В эти вечера
Призрачною кажется
Красная Пахра…
СТАРЫЙ ПОЭТ
Не рвался
На высокие трибуны
И не мечтал
Блистать за рубежом.
Нет, не завидовал
Модерным, юным
Он — скромной гордостью
Вооружен,
Страдал.
Писал,
Не требуя награды,
За строчкой строчку.
Трудно. Не спеша.
В тени…
В нем билось
Сердце Ленинграда,
В нем трепетала
Питера душа.
Он помнил —
Пушкин,
Достоевский,
Ленин
Дышали белым маревом Невы…
Седой поэт,
Застенчивости пленник,
Идет, не поднимая головы.
В президиум
В последний ряд садится,
Потупив близорукие глаза.
И освещаются невольно лица,
И благодарно замирает зал,
Когда поэт выходит на трибуну,
Когда берет, робея, микрофон,
И далеко запрятанные струны
Невольно в душах задевает он.
Мы снова верим,
Что в наш век жестокий,
Который всяким сантиментам чужд,
Еще становятся бинтами строки
Для раненых, для обожженных душ.
«Сборник свой…»
Сборник свой
Иногда листая,
Вдруг задумывается поэт:
Эти строки,
За стаей стая,
Вылетают на белый свет.
Есть стихи —
Как родные дети,
Есть — как пасынки.
Только мне
Быть за тех
И других
В ответе,
А за пасынков —
Так вдвойне…
СОЧЕТАНИЕ
Он застенчив и сдержан,
Ты болтлива, резва.
Он — хорошая музыка,
Ты — пустые слова.
Как случилось, что вроде
Мило смотритесь вместе?
Не словами — мелодией
Покоряет нас песня…
«Много званых…»
Много званых,
Да избранных мало.
Храм Поэзии…
Скольким ты,
Жизнь,
Корежила и ломала,
Тем, кто крепче меня,
Хребты!..
На войне,
Право, было легче.
Яда подлости
Я страшусь.
Чем ничтожнее человечек,
Тем противней его укус.
На войне
Все казалось проще.
Если надо —
Идешь в огонь.
Лучше
Пули зловещей росчерк,
Чем подметных посланий вонь.
«На гражданке»
Я жестче стала…
Храм Поэзии —
Полон он.
Много званых,
Да избранных мало.
Колокольный глушит трезвон.
Надо гнать
Торгашей из храма —
Но попробуй-ка
Изгони!
Нахлебаешься… скажем, срама,
И затопчут тебя они.
Только нам
Не к лицу сдаваться,
Отступать,
Брать слова назад —
Тем, кто шел на войну
В шестнадцать,
Странно трусом стать
В шестьдесят…
«Быть лейтенантом…»
«Быть лейтенантом
Надоело мне»,—
Сказал товарищ
Жестко и устало.
«Все пули — нам
(Не только на войне!),
Давно пора в генштабы,
В генералы».
Мой лейтенант!
Я понимаю вас —
По службе, знаю,
Надо продвигаться.
Но часто думаю:
Наш звездный час
Пробил тогда,
Когда нам было
Двадцать…
«Летят как молнии…»
На роковой стою очереди.Тютчев
Летят как молнии,
Как блицы
Одна другой больнее весть —
Друзья уходят вереницей.
Прощай!
А кто потом?..
Бог весть!
Сражаться в юности умела,
Дай, зрелость, мужества теперь,
Когда настойчиво и смело
Уже стучится
Вечность в дверь…
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ДЕКАБРЯ
Да, такие морозы
И в другие трещали года.
Почему же с тревогой
Глядим на термометр мы?
Временами мне кажется,
Что города
Цепенеют в объятиях
Ядерной мертвой зимы.
Я гоню этот бред,
Что в моем подсознанье живет…
Я боюсь за тебя —
От безумцев зависящий мир…
Я порою прощаюсь,
Прощаюсь всю ночь напролет
С вами — Пушкин и Гёте,
Гомер и Шекспир.
Неужели планета
Опять возвратится к нулю?
Разве можно принять
Этих мыслей безжалостный груз?..
Все больней, безнадежней
Каждый кустик промерзший люблю,
Все дороже мне каждый
Закутанный карапуз.
Эка невидаль, что
Всюду царство мороза и льда!
Ведь конец декабря.
Отчего же тревожимся мы?
Временами мне кажется,
Что холода
Лишь предвестники ядерной
Мертвой зимы.
Я смотрю и смотрю
На дрожащую в небе звезду,
Что пробилась сквозь плотный,
Летящий лавиною снег…
И родился он
В самую длинную ночь в году —
Этот самый, быть может,
Загадочный человек.
Нам понять его душу
Еще не настала пора.
Нам бы только над раной
Затянуть понадежнее жгут…
Как теперь мы спокойно
И славим и судим Петра,
Так бесстрастно века
Совершат над Иосифом суд…
Я смотрю и смотрю
На дрожащую в небе звезду —
Как пробилась она
Сквозь летящий лавиною снег?..
Двадцать первое.
Самая длинная ночь в году.
Эта магия цифр —
Двадцать первый
Наступит ли век…
ВОРКУТА
Он слезу с ресниц смахнул неловко,
Не подняв тяжелой головы.
К юности своей в командировку
Коммунист приехал из Москвы.
Всем известный, освещенный славой,
Высоко взлетевший человек
Помнит жизнь за проволокой ржавой,
Свой барак, а на юру, направо,—
Вышку, еле видную сквозь снег.
Помнит он пурги неразбериху,
Вечную на сердце мерзлоту.
«Воркута», а по-другому — «лихо»,
Он такую помнит Воркуту.
Эта ночь прошла бесповоротно,
Не вернется черная зима.
На пургу повзводно и поротно
Наступают теплые дома.
И она отходит, завывая,
Огрызаясь, словно враг в бою.
Человек идет, не узнавая
Молодость барачную свою.
А на месте той проклятой вышки,
Что грозила всем издалека,
В несколько ладоней ребятишки
Лепят, хохоча, снеговика…
В ТУНДРЕ
Ни кустика, ни селенья,
Снега, лишь одни снега.
Пастух да его олени —
Подпиленные рога.
Смирны, как любое стадо:
Под палкой не первый год.
И много ли стаду надо?
Потуже набить живот.
Век тундру долбят копытцем
И учат тому телят…
Свободные дикие птицы
Над ними летят, летят.
Куда перелетных тянет
Из тихих обжитых мест?
На северное сиянье?
А может, на Южный Крест?..
Забывшие вкус свободы,
Покорные, как рабы,
Пасутся олени годы,
Не зная иной судьбы.
Возможно, оно и лучше —
О воле забыть навек?
Спокойней. Хранит их чукча —
Могущественный человек.
Он к ним не подпустит волка,
Им ягель всегда найдет.
А много ль в свободе толка?
Важнее набить живот.
Ни кустика, ни селенья.
Сменяет пургу пурга.
Пастух да его олени —
Подпиленные рога.
И вдруг — не понять откуда,
И вдруг — неизвестно как,
Возникло из снега чудо —
Красавец, дикарь, чужак.
Дремучих рогов корону
Откинув легко назад,
Стоял он, застыв с разгону,
В собратьев нацелив взгляд.
Свободный, седой и гордый,
В упор он смотрел на них.
Жевать перестали морды,
Стук жадных копыт затих.
И что-то в глазах мелькнуло
У замерших оленух,
И как под ружейным дулом
Бледнел и бледнел пастух.
Он понял: олени, годы
Прожившие, как рабы,
Почуяли дух свободы,
Дыханье иной судьбы…
Высокую выгнув шею,
Откинув назад рога,
Приблизился к ним пришелец
На два или три шага.
Сжал крепче винтовку чукча
И крикнул: «Назад иди!»
Но вырвался рев могучий
Из мужественной груди.
Трубил он о счастье трудном —
О жизни без пастуха,
О том, как прекрасна тундра,
Хоть нет в ней порою мха.
О птицах, которых тянет
Из тихих обжитых мест
На северное сиянье,
На призрачный Южный Крест.
Потом, повернувшись круто,
Рванулся чужак вперед.
Олени за ним. Минута,
И стадо совсем уйдет.
Уйдет навсегда, на волю…
Пастух повторил: «Назад!»
И, сморщившись, как от боли,
К плечу приложил приклад…
Споткнувшись и удивленно
Пытаясь поднять рога,
Чужак с еле слышным стоном
Пошел было на врага.
Но, медленно оседая,
На снег повалился он.
Впервой голова седая
Врагу отдала поклон.
Не в рыцарском поединке,
Не в битве он рухнул ниц…
А маленький чукча льдинки
С белесых снимал ресниц.
И думал: «Однако, плохо.
Пастух я, а не палач…»
Голодной лисицыхохот,
Срывающийся на плач.
Сползает на тундру туча.
А где-то светло, тепло…
Завьюжило. Душу чукчи
Сугробами замело…
Назад возвратилось стадо
И снова жует, жует.
И снова олешкам надо
Одно лишь — набить живот…
Ни кустика, ни селенья,
Снега, лишь одни снега.
Пастух да его олени —
Подпиленные рога.
«Прояснилось небо…»
Прояснилось небо, потеплело.
Отгремел последний ледоход.
Юный месяц май в цветенье белом
По земле оттаявшей идет.
Зеленеют первые пригорки,
Первый гром грохочет, как салют.
И концерты первые на зорьке
Соловьи несмелые дают…
«Истосковалась я…»
Истосковалась я
По благородству —
Да, мушкетеры
Сделались не те…
И если честно —
Нелегко бороться
Мне на своей
Последней высоте.
Но все же я
Не опускала руки,
Торжествовать
Не позволяя злу.
Враги мне только помогают —
Ругань
Всегда воспринимала
Как хвалу.
«Как давно мы скинули шинели…»
Как давно мы скинули шинели,
Юными ворвались на Парнас!
Ведь уже справляет юбилеи
Поколенье, что моложе нас…
«Неужто для того рождались люди…»
Неужто для того рождались люди,
Чтоб мир порос забвения травой?..
Уже Четвертой мировой не будет —
Лишь не было бы Третьей мировой!
СОБОР
Улицей узкой, длинной
Вскарабкавшись на косогор,
Он в небо глядит —
Старинный,
Петровских времен, собор.
Тяжелый, словно рыданье,
Гремит колокольный гром.
А рядом новые зданья —
Театр, райсовет, райком.
Когда окружен фашистами
Был город со всех сторон,
В грохот боя неистовый
Ворвался церковный звон.
Священник в худой сутане,
Беззвучно творя молитвы,
Трясущимися руками
Звал верующих на битву.
И дряхлые прихожане,
От бога не ждя пощады,
Бойцам бинтовали раны
И строили баррикады…
Он в небо глядит — старинный,
Израненный наш собор,
Улицей узкой, длинной
Вскарабкавшись на косогор.
Тяжелый, словно рыданье,
Гремит колокольный гром.
А рядом новые зданья —
Театр, райсовет, райком…
«Твои тюльпаны…»
Твои тюльпаны
На Его могиле —
Как жизнь со смертью
Переплетена!..
Так озираюсь,
Словно пробудили
Меня от летаргического сна.
Еще не все,
Должно быть, понимаю,
Еще не все,
Должно быть, сознаю.
С тобою
Под звенящим небом Мая
Я над Его могилою стою.
Смерть ничего
Переменить не в силе.
Но жизнь есть жизнь…
Поют невдалеке.
Твои тюльпаны
На Его могиле.
Моя рука
Лежит в твоей руке.
ВДОВА
Еще держусь я на плаву,
Но тянет, тянет дно.
Всем кажется, что я живу,
А нет меня давно.
Еще я принимаю бой,
И кто б подумать мог,
Что я туда ушла с тобой,
Откуда нет дорог?..
Я знаю — все бы ты простил
Когда б пришел назад.
И у меня хватило б сил
Забыть про этот ад,
Про ту пустыню,
Где сто лет
Я без тебя брела
И не могла найти твой след…
Ты б не попомнил зла…
Но мне тебя не воскресить,
Всем сказкам —
Грош цена!
Не ты
Тропинку проторить,
А я
К тебе должна…
Не так-то просто умереть,
Живу, себя казня.
Как видно,
Разводящий — Смерть —
Забыла про меня…
«Есть флотский закон…»
Есть флотский закон —
Благородства статут,
Добрее его
И безжалостней нет:
Здесь младшему
Первое слово дают,
Когда заседает
Военный совет…
Есть флотский закон,
Благородный закон:
Когда, чуть живой
От пожаров и ран,
На верную гибель
Корабль осужден —
Последним уйдет
С корабля капитан…
И в этом законе
Величие есть —
Мужчины,
Его примените к себе,
Когда вам достанется
Трудная честь
Вдруг стать капитанами
В женской судьбе…
«Чтоб человек от стужи не застыл…»
Чтоб человек от стужи не застыл,
Не засосал его житейский омут,
Обязан он иметь надежный тыл,
Где перевяжут, обогреют —
дома.
Любовью оградят его от бед,
Что, словно мины, ставит нам эпоха.
А если этакого тыла нет,
Ему, как раненному
На нейтралке,
Плохо…
«Стал холоден мой теплый старый дом…»
Стал холоден мой теплый старый дом.
Как батарея, доброта остыла.
И губы произносят лишь с трудом
Привычное, простое слово «милый».
Но невозможно жить без теплоты,
И я не очень четко понимаю,
Как этот холод переносишь ты —
Неужто веришь возвращенью мая?
«Все говорим…»
Все говорим:
«Бережем
Тех, кого любим,
Очень».
И вдруг полоснем,
Как ножом,
По сердцу —
Так, между прочим.
Не в силах и объяснить,
Задумавшись над минувшим,
Зачем обрываем нить,
Которой связаны души.
Скажи, ах, скажи —
Зачем?..
Молчишь,
Опустив ресницы.
А я на твоем плече
Не скоро смогу забыться.
Не скоро растает снег,
И холодно будет долго…
Обязан быть человек
К тому, кого любит,
Добрым.
ВОСПОМИНАНИЕ
Все было просто,
Как в кино,
По-бабьи ветер выл.
Ей было очень все равно,
Что он ее любил.
Но можно счастье подарить,
Себя не пожалев…
А крысы грызли сухари
В промерзшем блиндаже.
Закрыть глаза и целовать,
Хоть губы холодны.
Идет усталый, как солдат,
Четвертый год войны…
«Большой ребенок ты…»
Большой ребенок ты,
Но я не кукла все же —
Своей судьбой
Распоряжусь сама.
Никто на свете
Никому не должен —
Ведет лишь компас
Сердца и ума.
Благодарю за счастье.
А за горе
Бессмысленно и глупо
Упрекать…
Боль взрослых
Убаюкивают годы,
Как малышей
Баюкает кровать.
«Недостойно сражаться с тобою…»
Недостойно сражаться с тобою,
Так любимым когда-то —
Пойми!..
Я сдаюсь,
Отступаю без боя.
Мы должны
Оставаться людьми.
Пусть, доверив тебе свою душу,
Я попала в большую беду.
Кодекс чести
И здесь не нарушу —
Лишь себя упрекая,
Уйду…
«Скакала смерть…»
Скакала смерть
Во весь опор,
И я взмолилась:
— Жизнь, умчи!..—
Умчала —
Смертный приговор
Не подписали мне врачи.
На радость другу,
Зло врагу
Еще сильна моя рука,
Еще сражаться я могу,
Еще звенит моя строка,
Натянута, как тетива.
Еще предельно ясно мне:
Пока дышу, пока жива —
Я на коне, я на коне!
«Пахнет лето…»
Пахнет лето
Земляникой спелой —
Снова реки
Повернули вспять…
Снова сердце
К сердцу прикипело —
Только с кровью
Можно оторвать.
Пахнет лето
Земляникой спелой,
Скоро осень
Загрустит опять.
Может, это времечко
Приспело —
Уходить,
От сердца отрывать?..
«Я прощаюсь с тобою…»
Я прощаюсь с тобою —
Придумкой своею.
Боль на мельнице воли,
Словно пепел, развею.
За любовь,
Как за жизнь, в окруженье
Боролась.
Был хлопком пистолета
В артналете
Мой голос.
Нет, похуже, смешней —
Комариным был писком
В страшный миг,
Когда мины
Взрывались так близко,
Что из носа, ушей
Кровь струею хлестала.
У меня.
Ну, а ты
Сотворен из металла…
Я прощаюсь с тобою —
Придумкой своею.
Боль на мельнице воли
Черным пеплом развею…
ВЕСНА
Над полями, над лесами
Птичий гомон, детский смех.
Быстро мелкими зубами
Пилит белочка орех.
Барабанной дробью дятел
Привечает важно нас.
О заботе, об утрате
Позабудем хоть на час.
Все на свете позабудем
В ликовании весны.
Мы ведь люди, мы ведь люди,
Мы для счастья рождены!
Можешь, милый, хмурить брови
Обижаться все вольны.
Но уже не остановишь
Приближения весны.
Это значит, это значит —
Перечеркнут счет обид.
В небо, как веселый мячик,
Сердце пусть твое взлетит.
Там, в звенящем поднебесье,
Там, в пустыне голубой,
Только птицы, только песни,
Только мы вдвоем с тобой!
«Сегодня схватка осени и лета…»
Сегодня схватка осени и лета:
То тишь да гладь,
То ветра дикий свист.
То небо в тучи наглухо одето,
То снова купол первозданно чист.
То нас охватит неуемной дрожью,
То снова согреваются сердца.
Не остановишь осени.
И все же
Сражаться лето будет до конца.
В СТЕПИ
Гладит голые плечи
Суховей горячо.
Ошалевший кузнечик
Мне взлетел на плечо.
Я боюсь шевельнуться,
Я доверьем горда.
Степь — как медное блюдце.
Что блеснуло? Вода!
Ручеек неказистый,
Но вода в нем сладка…
Что мелькнуло, как искра,—
Неужели строка?..
«Любовь ушла…»
Любовь ушла,
Изранена двумя.
Ее в объятья
Приняли другие…
И с той минуты
Мучает меня
По оскорбленной гостье
Ностальгия.
Любовью ностальгию
Не зови —
Пора нам стать
Добрее и мудрее.
Сам знаешь,
Что пожарища любви
Не освещают душу
И не греют…
ФЕВРАЛЬСКОЕ
Ночью было за двадцать,
А к полудню сугробы осели.
Я люблю этот месяц —
Полузимний и полувесенний
Схватку солнца и льда,
Пересвист птичьих раций.
Пусть спешат холода
По ночам
За капель отыграться.
Лютовали сегодня опять,
А к полудню сугробы осели.
Ты ведь тоже такой —
Полузимний и полувесенний…
«Война не пригнула к земле…»
Война не пригнула к земле —
Прибавила росту.
Любовь наша —
Искра в золе,
Погаснуть ей просто.
И я на холодной золе
Застыла сутуло —
Беда не пригнула к земле,
А счастье пригнуло…
«О нет, любовь не измеряют стажем…»
О нет, любовь не измеряют стажем,
Она не терпит директивных мер.
Любовь бывает мимолетной даже —
Ромео и Джульетта, например…
БЕЛЫЙ ФЛАГ
За спором — спор.
За ссорой — снова ссора.
Не сосчитать
Атак и контратак…
Тогда Любовь
Пошла парламентером —
Над нею белый
Заметался флаг.
Полотнище, конечно,
Не защита.
Но шла Любовь
Не опуская глаз
И, безоружная,
Была добита…
Зато из праха
Гордость поднялась.
«Двое рядом притихли в ночи…»
Двое рядом притихли в ночи,
Друг от друга бессонницу пряча.
Одиночество молча кричит,
Мир дрожит от безмолвного плача.
Мир дрожит от невидимых слез,
Эту горькую соль не осушишь.
Слышу SOS, исступленное SOS —
Одинокие мечутся души.
И чем дольше на свете живем,
Тем мы к истине ближе жестокой:
Одиночество страшно вдвоем,
Легче попросту быть одинокой…
«Ощущаю дефицит тепла…»
Ощущаю дефицит тепла —
Движут человеками расчеты.
Неужели искренность ушла,
Мертвым сном уснули донкихоты?
Ощущаю дефицит добра
И одна ли думаю про это?
Ощущаю кожей, как кора
Недостаток солнечного света.
Ощущаю, как страшна молва.
Но зато приветливое слово
Ощущаю, как в жару листва
Ласку ливня, ливня проливного.
«Мой новый друг…»
Мой новый друг
Воспитан и умен.
Безукоризнен
На приемах он,
Где старый друг,
Которого уж нет,
Оставить мог бы
На паркете след.
Мой старый друг,
Мой скромный гордый друг!
Был не «престижным»
Твой застольный круг.
Но твердо верил ты,
Что за тобой
Пойдут товарищи
В огонь и в бой.
Мой новый друг,
Мой всюду вхожий друг,
В твоих глазах
Мелькает вдруг испуг.
Боязнь измен, предательств —
Как недуг…
Ни в ком ты не уверен,
Милый друг…
«Мещанское жирное слово…»
Мещанское жирное слово
«Престиж»
Вползло, словно уж,
И не хочет назад…
Уже понимает
Вальяжный малыш,
Что возят в «престижный» его
Детский сад.
Спесивый,
Плаксивый,
Сопливый малыш,
Нерусское глупое слово
«Престиж»…
«Прорежен парк…»
Прорежен парк,
Не стали соловьи
В нем, стриженном под пуделя, селиться.
И покидают гнездышки свои
Другие потревоженные птицы.
Не нужен для певца
Такой уют,
Где каждый куст
Теперь глядится сценой.
Лишь те, что каркают, а не поют,
Восхищены подобной переменой.
ЛЕСНАЯ СКАЗКА
Ходили по лесу толки,
Что главная там беда
Не злые как черти волки,
А стая шакалов. Да!
В той стае убийц трусливых
Был главный палач-шакал.
С ним встретившись, не могли вы
Зловещий забыть оскал.
Все лыбился он, подранков,
Играючи, муча всласть.
В лесу подлецы всех рангов
Его воспевали власть.
Все знали, что будет крышка
Любому, кто ослабел…
Однако один зайчишка,
Им загнанный, не сробел.
Вороны балдели в гаме.
Зайчишка упал… Но вот,
Как острым ножом, ногами
Убийце вспорол живот.
И взвизгнул шакал, и взмыло,
Чтоб снизиться, воронье…
Отчаянье — тоже сила,
Страшись разбудить ее!..
ПОЧЕМУ?
Трудно, чтобы такое
Не тронуло душу,
Если даже бесчувственен ты:
Почему-то
Выбрасываются на сушу
Повелители моря — киты.
Ударяются в камни
Могучею грудью,
Разбиваются, как корабли.
И противятся добрым
Встревоженным людям,
Что спасать великанов пришли.
Я на телеэкране
Слежу за китами,
За бедой,
Неподвластной уму.
Почему, почему?
Нераскрытая тайна…
Сколько в жизни
Таких «почему»!
ЗВЕРИНЕЦ
Как пингвинам здесь жарко!
Дрожь колотит тигрят…
Не люблю зоопарки,
Словно концлагеря.
Неподвижны мартышки,
Суетливы слоны…
Люди, может быть, слишком
Мы в себя влюблены?
Дразнят кондора детки.
Я подумала вдруг:
Нас бы, миленьких, в клетки,
Чтобы звери вокруг…
БЕЛАЯ ВОРОНА
Ходит белая ворона —
Очень странная персона:
Почему-то не черна.
Неуютно жить на свете,
Если бог тебя отметил,—
Век прокаркаешь одна.
К черной стае не прибиться
Этой грустной белой птице —
Не похожа на других.
Не похожа? — Не похожа!
Ну и что же? — Ну и что же!
Здесь кончается мой стих…
ПИРАНЬИ
Семейство хищных рыб… Огромными стаями нападают на любую добычу… В аквариуме утрачивают агрессивность.(БСЭ)
О, рыбки-пираньи,
Ох, крошки-пираньи,
Кровавыми вы
Знамениты пирами.
В те реки,
Где вы затаились угрюмо,
Вступает с опаской
И гордая пума.
Ах, рыбки-пираньи,
Малютки-убийцы,
Вам сладостно
В жертву любую вцепиться
И яростно рвать
Ее тело частями
Железными крошечными
Челюстями…
О, мини-убийцы!
Со скоростью света
Любого очистите вы до скелета…
Но в теплом, уютном
Стеклянном жилище
Из рук деликатно
Берете вы пищу.
Плывете,
Умильно виляя хвостами,
Веселою стаей,
Забавною стаей.
Неужто пиранье —
Исчадию ада —
Всего-то пробиться
В аквариум надо?
Играют
Ублаготворенные рыбки,
Их челюсти
В сытой застыли улыбке…
КОШКА, ЧТО ГУЛЯЕТ САМА ПО СЕБЕ
Да, кошка гуляет сама по себе
И шкуру давно продубила в гульбе
Хоть вовсе не стала мудрее,
К тому же совсем не добрее.
Да, кошка гуляет сама по себе!..
Что ж, хочешь остаться собою —
Держись
За место на крыше,
За право на жизнь
И будь безоглядною в драке:
Пусть хвост поджимают собаки.
Да, кошка гуляет сама по себе!..
А если тебе наломали бока,
Ты, их облизав,
Оклемавшись слегка,
Опять — королевой на крыши,
В подвалы, чтоб в панику мыши.
Да, кошка гуляет сама по себе!..
«Не пригреешь…»
Не пригреешь —
Не укусит:
Так в народе говорят.
Как целителен, приятель,
Твой почти смертельный яд.
Хоть хорошего здесь мало —
Побелевшая стою,
Но от сердца оторвала
Там пригретую змею…
«Хоть не носишь ты порты…»
Хоть не носишь ты порты
И филфак окончил,
Пишешь почему-то ты
Не «теперь», а «нонче»,
Пишешь ты не «что», а «шшо»,
«Он хотит», «мы хочем»,
«Лепо» вместо «хорошо»,
Потрафляя очень
Другу-критику
С душой
До того кондовой,
Что он пепси
Ни за шшо
Не пригубит —
Слово!
Настоящий патриот
Самой высшей пробы,
Лишь «Российскую» он пьет,
Если нет «Особой».
О ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Летом я жила в деревне
У старушки древней-древней
И казалась молодушкой
Рядом с этою старушкой.
Все хозяйка говорила:
«Мне бы да твои года!
Мужичка б приворожила
Симпатичного тогда».
Да, была я малодушной
Рядом с этою старушкой
В хатке-небогатке ейной,
Стал быть, на краю села,
Я теорию Эйнштейна
Наконец-то поняла!
ИСПЫТАНИЕ СЧАСТЬЕМ
Пожалуй, не так уже часто
Друзья нас в беде предают.
Но вот испытание счастьем —
Сложней получается тут.
Ты болен — примчатся в больницу,
Притащат домашний супец.
Но стоит тебе отличиться —
Всем дружеским чувствам конец.
И станут поглядывать косо,
Завидовать и обсуждать.
Вот если останешься «с носом» —
Вернут свою дружбу опять…
ДИКОВИННАЯ ПТИЦА
Талант — диковинная птица:
Лежал в пыли,
Вдруг в небо взмыл.
Не просто
С этим примириться
Тому, кто не имеет крыл…
А провожая долгим взглядом
Диковинную птицу ту,
Всем людям
Радоваться надо
За высоту,
За высоту!
ПИЛОТ СЕНТ-ЭКС, ПОЭТ ЭКЗЮПЕРИ
Влюбленный в землю,
Он любил и небо,
Да так, что без него
Прожить не мог.
Но этот гений,
Этот полубог,
По мненью многих,
Мудрым вовсе не был.
И то сказать —
Творил бы в тишине,
Своим лишь, кровным,
Занимаясь делом…
Пилот Сент-Экс
На грянувшей войне
Был горячо
И леденяще смелым.
Он в небесах
Остался навсегда…
Гори в угрюмом космосе,
Гори,
Безумная и мудрая звезда
Пилот Сент-Экс,
Поэт Экзюпери!
«В краю угрюмом, гиблом, льдистом…»
В краю угрюмом, гиблом, льдистом,
Лишен семьи, свободы, прав,
Он оставался коммунистом,
Насилье высотой поправ.
Да, высотой души и чести,—
Пожалуй, «планки» выше нет…
Не думал о себе, о мести —
Лишь о стране в оковах бед.
Шел сорок первый — лихолетье.
О, как в штрафной просился он!
Не соизволили ответить,
Начальник просто выгнал вон.
И хмыкнул: «Во, дает очкарик!
Но только нас не проведешь!»
И тот ушел, в момент состарясь:
Еще бы! — в сердце всажен нож.
В бараке пал ничком на нары,
Убит, казалось, наповал…
Но разве даром, разве даром
Он власть Советов защищал?
И зря ли по нему разруха,
Как по окопу танк, прошла?
Сказал себе: «Не падать духом!
Нельзя сегодня помнить зла.
Обязан я забыть, что ранен,
Вперед обязан сделать шаг…»
Он на партийное собранье
Собрал таких же бедолаг.
Таких, как он, — без партбилета…
Подпольным, тайным был их сход.
(Эх, жаль, что протокола нету!)
И он сказал: «Настал черед
Нам позабыть обиды, беды,
Лишь помнить общую беду.
И думать только про Победу,
Как в восемнадцатом году.
Отсюда выйдем мы едва ли…
Но, братья, Родина в огне!
И в шахте, на лесоповале
Мы тоже нынче на войне.
Нам тяжелей, чем там, в траншее.
Но верю — час придет, поймут,
Что даже и с петлей на шее
Партийцами мы были тут.
Конечно, что быть может горше,
Чем слыть врагами в этот час?..»
А утром, на плацу промерзшем,
Не опускали зеки глаз.
И удивлялся их конвойный,
На пальцы мерзлые дыша,
Чем были, лес валя, довольны
Те, в ком лишь теплилась душа.
И почему, в полусознанье,
На землю падая без сил,
Все про какое-то собранье
Очкарик чахлый говорил…
«Ни от чего не отрекусь…»
Ни от чего не отрекусь
И молодых приму упреки.
Как страшно падали мы, Русь,
Прямолинейны и жестоки:
Ведь свято верили мальцы
В страде тридцать седьмого года,
Что ночью взятые отцы —
Враги страны, враги народа…
Я ни за что не отрекусь
От боевой жестокой славы.
Как бы с тобой взмывали, Русь,
В одном полете величавом!
Шли добровольцами юнцы
Туда, где Смерть дает медали,
Тогда казненные отцы
На подвиг нас благословляли…
ТАИНСТВЕННЫЙ МИР ЯНОМАМИ
Между Венесуэлой и Бразилией, в недоступных горах Сурукуку, в полной изоляции от остального мира живет индейское племя яномами.
Из джунглей, закрытых горами,
Из глуби кристальных озер
Таинственный мир яномами
Мне смуглые руки простер.
Бананы, табак, авокадо,
Сплошные, как стены, дожди.
Здесь племенем правят как надо
Одетые в перья вожди.
Здесь святы понятия чести —
Индейцы обетам верны.
Не знают ни лести, ни мести,
Красивы законы войны.
Затерянный мир Сурукуку,
Тропический девственный сад…
Мужчины стреляют из лука,
А женщины рыбу коптят.
Подумаешь — копья и стрелы.
К тому же в открытом бою…
Когда б они знали про белых,
Что землю взрывают свою!
Про братьев своих бледнолицых
Им лучше б вовеки не знать…
Сегодня железные птицы
Кружились над сельвой опять.
Тростник, маниока, бататы
Цвели, погруженные в сон…
И недра, на горе, богаты —
Поэтому рай обречен.
Проклятое время сурово —
Прощай, затянувшийся пир!
Бульдозеры с вонью и ревом
Ворвутся в затерянный мир…
ГОЛОС МЕХИКО[2]
Умоляем, умоляем —
Тише!
Может, мы
Еще услышим стон
Человека,
Что покуда дышит,
Заживо в руинах погребен.
Ногти — в кровь.
Опухшими руками
Днем и ночью,
На пределе сил,
Разбираем мы
За камнем камень
Братских,
Дышащих еще могил.
Здесь страшней, чем там,
Где свищут пули.
Но главою
Город не поник —
Очереди
В донорские пункты,
Дети,
Повзрослевшие за миг.
Не одни мы —
Дружбы чистым светом
В черном горе
Осенило нас:
Добровольцы,
Рыцари планеты
Встали рядом
В этот страшный час.
Ногти — в кровь.
Опухшими руками
Днем и ночью,
На пределе сил,
Разбираем мы
За камнем камень
Братских,
Дышащих еще могил…
«Завалило всю Турцию снегом…»
Завалило всю Турцию снегом,
А уже и апрель на носу…
Почему так безжалостно небо?
Или Страшный приблизился суд?
Катастрофы, везде катастрофы.
Наводненья, лавины — невмочь…
Чем же могут кому-нибудь строфы,
Наши бедные строфы помочь?..
ПОЛЫНЬ
(Триптих)
1
Этой темы касаться —
Словно раны кровавой,
Но молчать
Не положено мне:
Я о тех, что пока
Не обласканы славой,
Хоть сражались
В библейской войне.
Нет страшней,
Чем с невидимой смертью бороться,
Заслоняя планету собой…
Пляшут, вырвавшись, атомы,
Злые уродцы,
Но пожарные
Приняли бой.
Нет, не все измеряется
Лишь орденами,
Хоть, должно быть,
Отыщут и вас ордена.
Вижу, встав на колено,
Солдатское знамя
Преклоняет пред вами страна.
Все пред вами в долгу,
И до самого гроба…
Выйду в степь,
В раскаленную синь —
Я не ведала ране,
Что словом «Чернобыль»
Называли славяне полынь…
2
Этой темы касаться —
Словно раны кровавой.
Но покоя, смолчав, не найду.
Я о тех, что умчались
Машинною лавой,
Землякам не сказав про беду.
Я о черных, бесшумных, лихих лимузинах
Что рвались, как безумные,
В тыл.
Да, о тех,
Кто детей беззащитных покинул,
А себя вечным срамом покрыл.
Да, о тех,
Кто покрыл себя вечным позором,
Их услышать хочу имена.
И еще я о не́чисти —
О мародерах,
Тех, кого проклинает страна.
Тех, кто словно —
На совести черные пятна,
Тех, кто беженцев грабил дома.
Как такое случиться могло?
Непонятно!
От подобного сходят с ума…
3
Неважно, кто первый
На кнопку нажмет…
О, бедной планеты
Обугленный рот!
Кричит:
«Что творите вы, люди,
Со мной?
Поймите, земляне,—
Вы в связке одной!
Вам вместе лететь
В термоядерный ад.
Закрою глаза —
Океаны кипят.
Есть время —
Пока что!
Но время не ждет…
Сегодня на Припяти
Тронулся лед.
Чернобыль, Чернобыль
Вселенская боль!
Чернобыль —
За души ослепшие бой:
Неужто меня
Не прикрыл ты собой,
И Запад
Твой страшный урок
Не поймет?..
Неважно, кто первый
На кнопку нажмет…»
О, бедной планеты
Обугленный рот!
ПРИВИЛЕГИЯ КОММУНИСТА
Там, в окопах сырых и мглистых,
Где косила людей война,
Привилегия коммуниста,
Как известно, была одна:
Штык к винтовке примкнув умело,
По команде «За мной! Вперед!»
Первым бросить на бруствер тело
И последним уйти в санвзвод.
Разве небо сегодня чисто,
И легко ли живет страна?..
Привилегия коммуниста
И сейчас у него одна:
При ЧП — обвалилось зданье
Или пламенем цех объят —
Первым броситься
К тем, кто ранен,
И последним уйти назад.
Было всяко в горячке буден,
Ошибались не раз, не два…
Только Правду
Скрывать не будем,
Правдой Партия и жива.
Если кто-то
Забыл про это,
Значит, он
Позабыл про честь…
В красной корочке партбилета
Революции отсвет есть.
Привилегия коммуниста
И сейчас у него одна.
Снова в ленинский голос чистый
Чутко вслушивается страна.
КОРАБЛЬ «ЗЕМЛЯ»
Была бы я
Учительницей в школе,
На вечере б сказала выпускном:
— Теперь судьба, ребята,
В вашей воле
И жизнь покатится
Как снежный ком.
Покатится,
Годами обрастая,
Покатится
Быстрее с каждым днем.
Порою — горькая,
Все время — непростая,
Наполненная светом и огнем.
И главное —
Не становитесь мелки
И не пытайтесь сделаться
«Как все»,
Не закрутитесь,
Наподобье белки,
В «престижном»
Беспощадном колесе.
Пусть будет вечной
Юная отвага,
Горячим — сердце,
Трезвой — голова.
Как воинская клятва.
Как присяга,
Звучат с трибун
Высокие слова.
Россия — на великом перевале,
И не ищите
Легкие пути.
Родители вам честь завоевали
Корабль «Земля»
Сквозь рифы провести.
У КОСТРА
Хороводились звезды.
Стреляли поленья.
Отступил в темноту
Энтээровский век…
«Жаль мне ваше
Наивное поколенье»,—
Очень искренне
Вдруг протянул человек.
То выглядывал, то
В тучу прятался месяц.
Наши спутники спали
И видели сны…
Был моложе меня
Лет на восемь, на десять
Собеседник
И, значит,
Не видел войны.
Он во всем преуспел.
А какою ценою?
Для иных
Не имеет значенья цена…
Кто умение жить
Посчитает виною?
(Если только наружу
Не выйдет она…)
Насмешила меня
Суперменская жалость,
Я с полслова ее
Поняла до конца —
Только вера в людей
Мне в наследство досталась
От хлебнувшего лиха
Работяги-отца.
По горящей земле
Пол-России протопав,
Хлебанув свою толику
В общей беде,
Я, как ценный трофей,
Принесла из окопов
Только веру в людей,
Только веру в людей!
Жить бы дальше без драки:
Не тронешь —
Не тронут
Те «умельцы», кому
Помешать я могу.
Те, что жаждут занять
Всевозможные «троны»,
С исполинскою плошкой
Спеша к «пирогу»…
Не желаю молчать! —
Это сердца веленье.
Поднимаюсь в атаку
Опять и опять…
Жалко тех мне
Из вашего, друг, поколенья,
Кто умеет на подлость
Глаза закрывать.
УКОРОМ ВСЕМ…
Кто живет без печали и гнева,Тот не любит отчизны своей.Некрасов
И вышел на трибуну,
Как-то боком,
С немодною бородкой человек.
Поправил микрофон,
Потом заокал —
Как спринтер, прямо с места,
Взяв разбег.
Его вполуха слушали вначале.
Но с первых слов
Понятно стало мне,
Что людям нес он
Не свои печали —
Его душа болела о стране.
О тех краях,
Что росчерком единым
Хотят на растерзание отдать
Не ведающим жалости машинам:
Заставить реки
Повернуться вспять —
Опять природу
Жаждем «покорять».
Опять стада
Бульдозеров покорных
Рванутся в деревеньки,
На таран…
Морей нам, что ли,
Мало рукотворных,
Что превратились
В лягушачий стан?
Зачем, кому
Такое было надо?
Иль родина иным не дорога?..
Укором всем —
Затопленные грады,
В болота превращенные луга.
Нет зарослей веселых камышовых:
Они, кормильцы рек, осушены.
Теперь там свалки,
Целлофана шорох —
Пейзаж луны,
Захламленной луны…
Природа!
Ты отплатишь нам жестоко,
Не постоишь
Ни за какой ценой…
Ушел с трибуны человек,
Что окал,
Как весь наш Север
Окает родной.
Ушел ершистый
И не горбя плечи —
Как бы на марше,
Собран и угрюм.
Но тут же встал
Товарищу навстречу
Другой поэт,
Другой властитель дум.
И столько было
В голосе накала,
В глазах такая
Затаилась боль!..
О, как внимали
Рыцарю Байкала!
Байкал, Байкал! —
Мы все больны тобой.
Мы все болеем родиной —
Россией,
С нее влюбленных
Не спускаем глаз.
Когда страна
Защиты попросила,
Забыли, что уволены
В запас…
Фронтовики, святой эпохи дети.
Им, все познавшим,
С теми по пути,
Кто хочет
От грядущего столетья
Лавину равнодушья отвести.
«Воюем за гласность…»
Воюем за гласность.
Но часто за ту,
Когда только зайца
Пугаем: «Ату!»
Про волка туманно
Лепечем: «Они…»
Нет, это же странно —
В такие-то дни!
Как сажа в нас въелась
Проклятая трусь.
Где честность,
Где смелость?
Эх, матушка-Русь!
Под пули шли люди…
А мне говорят:
Давайте не будем
С оглядкой назад.
На танки вел роты
В войну офицер,
Сейчас дерьмометы
Страшнее «пантер»…
«Этот препочтительнейший танец…»
Этот препочтительнейший танец
Возле тех, кто вьет интриги нить! —
Молодым положено буянить,
Только не молчалиными слыть.
Пусть погодка на море крепчает,
Злые волны на берег гоня.
В молодых не дерзость огорчает —
Их «извольте» мучает меня.
«Как седина в кудрях…»
Как седина в кудрях
В листве осенней
Уже мелькает золото —
Не зря.
В стогах,
В разбросанном покуда сене
Щемящие приметы сентября.
И каркают вороны оголтело
О том, что скоро
Улетят стрижи…
Как незаметно
Лето пролетело,
Как незаметно
Промелькнула жизнь!
ДЕТИ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Мы были дети 1812 года.Матвей Муравьев-Апостол
Поэма
ТРИНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
Зловещая серость рассвета…
С героев Бородина
Срывают и жгут эполеты,
Бросают в огонь ордена.
И смотрит Волконский устало
На знамя родного полка —
Он стал в двадцать пять генералом,
Он все потерял к сорока…
Бессильная ярость рассвета…
С героев Бородина
Срывают и жгут эполеты,
Швыряют в костер ордена.
И даже воинственный пристав
Отводит от виселиц взгляд.
В России казнят декабристов,
Свободу и Совесть казнят!
Ах, царь милосердие дарит —
Меняет на каторгу смерть…
Восславьте же все государя
И будьте разумнее впредь!
Но тем, пятерым, нет пощады!
На фоне зари — эшафот…
«Ну что ж! Нас жалеть ненадо:
Знал каждый, на что он идет».
Палач проверяет петли,
Стучит барабан, и вот
Уходит в бессмертие Пестель,
Каховского час настает…
Рассвет петербургский тлеет,
Гроза громыхает вдали…
О боже! Сорвался Рылеев —
Надежной петли не нашли.
О боже! Собрав все силы,
Насмешливо он хрипит:
«Повесить — и то в России
Не могут как следует!
Стыд!..»
СЕРГЕЙ МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ
Дитя двенадцатого года:
В шестнадцать лет — Бородино!
Хмель заграничного похода,
Освобождения вино.
«За храбрость» — золотая шпага,
Чин капитана, ордена.
Была дворянская отвага
В нем с юностью обручена.
Прошел с боями до Парижа
Еще безусый ветеран.
Я победителем вас вижу,
Мой капитан, мой капитан!
О, как мечталось вам, как пелось,
Как поклонялась вам страна!
…Но есть еще другая смелость,
Она не каждому дана.
Не каждому, кто носит шпагу
И кто имеет ордена,—
Была военная отвага
С гражданской в нем обручена.
С царями воевать не просто!
(К тому же вряд ли будет толк…)
Гвардеец Муравьев-Апостол
На плац мятежный вывел полк!
«Не для того мы шли под ядра
И кровь несла Березина
Чтоб рабства и холопства ядом
Была отравлена страна!
Зачем дошли мы до Парижа,
Зачем разбили вражий стан?..»
Вновь победителем вас вижу,
Мой капитан, мой капитан!
Гремит полков российских поступь,
И впереди гвардейских рот
Восходит Муравьев-Апостол…
На эшафот, на эшафот!
ЯЛУТОРОВСК
Эвакуации тоскливый ад —
В Сибирь я вместо армии попала.
Ялуторовский райвоенкомат —
В тот городок я топала по шпалам.
Брела пешком из доброго села,
Что нас, детей и женщин, приютило
Метель осатанелая мела,
И ветер хвастал ураганной силой.
Шла двадцать верст туда
И двадцать верст назад —
Все эшелоны пролетали мимо.
Брала я штурмом тот военкомат —
Пусть неумело, но неумолимо.
Я знала — буду на передовой,
Хоть мне твердили:
— Подрасти сначала! —
И военком седою головой
Покачивал:
— Как банный лист пристала!
И ничего не знала я тогда
О городишке этом неказистом.
Ялуторовск —
Таежная звезда,
Опальная столица декабристов!.
Я видела один военкомат —
Свой «дот»,
Что взять упорным штурмом надо,
И не заметила фруктовый сад —
Веселый сад с тайгою хмурой рядом.
Как так? Мороз в Ялуторовске крут,
И лето долго держится едва ли,
А все-таки тут яблони цветут —
Те яблони, что ссыльные сажали!
Я снова здесь, пройдя сквозь строй годов,
И некуда от странной мысли деться:
Должно быть, в сердцевинах тех стволов
Стучат сердца.
Стучит России сердце
Оно, конечно, билось и тогда
(Хотя его и слыхом не слыхала!)
Когда мои пылали города,
А я считала валенками шпалы.
Кто вел меня тогда в военкомат,
Чья пела кровь,
И чьи взывали гены?
…Прапрадеды в земле Сибири спят,
Пред ними преклоняю я колена.
«НЕУДАЧНИКИ»
…Вернули тех, кто в двадцать пятом,
В Санкт-Петербурге, в декабре,
На площади перед Сенатом
Войска построили в каре.
Теперь их горсточка осталась,
Сибирь и годы — тридцать лет!
Но молодой бывает старость,
Закат пылает как рассвет.
Непримиримы, непреклонны,
Прямые спины, ясный взгляд.
Как на крамольные иконы,
На старцев юноши глядят.
Нет, их не сшибли с ног метели,
Они не сбились в темноте.
…Но почему так одряхлели
Их сверстники — другие, те,
Что тоже вышли в двадцать пятом
На площадь в злой декабрьский день,
Но после… Ужас каземата,
Громадной виселицы тень,
Бред следствия, кошмар допроса,
Надежды тоненькая нить.
Они сломились… Все непросто,
И не потомкам их винить…
Ошибки юности забыты,
Пошли награды и чины,
Они сановники, элита,
Они в монарха влюблены!
Все больше ленточек в петлицах,
Не жизнь — блистательный парад!
Но отчего такие лица:
Увядший рот, погасший взгляд?
Ах, что с «удачниками» сталось?
Ответа нет, ответа нет…
А рядом — молодая старость,
Закат, похожий на рассвет.
ЭПИЛОГ
Предутренний, серебристый.
Прозрачный мой Ленинград!
На площади Декабристов
Еще фонари горят.
А ветер с Невы неистов
Проносится вихрем он
На площади Декабристов,
По улицам их имен…
«СМИРНАЯ»
В июне 1944-го была принята последняя радиограмма Смирной — радистки Кима: «Следуем программе». Под именем Кима в немецком тылу работал советский разведчик Кузьма Гнедаш, под именем Смирной — Клара Давидюк, москвичка с Ново-Басманной улицы.
Поэма
ПРОЛОГ
Я в году родилась том самом.
Что и Клара.
Сто лет назад
Нас возили на санках мамы
В скромный Баумановский сад.
От вокзалов тянуло чадом,
Вдаль гудок паровозный звал.
Мы и жили почти что рядом,
Разделял нас один квартал.
В том московском районе старом
Каждый домик мне был знаком.
На Басманную часто, Клара,
Я ходила за молоком.
Ты напротив жила молочной,
Мы встречались не раз, не пять.
Если б знала я! Если б!.. Впрочем,
Что тогда я могла бы знать?..
НАЧАЛО
Застенчивость. Тургеневские косы.
Влюбленность в книги, звезды, тишину.
Но отрочество поездом с откоса
Вдруг покатилось с грохотом в войну.
Напрасно дочек умоляют дома,
Уже не властен материнский взгляд.
У райвоенкоматов и райкомов
Тургеневские девушки стоят.
Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!
Текла красавиц юных череда —
Казалось, выпал жребий им родиться
В пуховиках «дворянского гнезда».
Казалось, благородство им столетья
Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.
Где взяли эту стать рабочих дети
И крепостных праправнучки крестьян?..
Все шли и шли они —
Из средней школы,
С филфаков, из МЭИ и из МАИ —
Цвет юности, элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!
И там тебя я видела, наверно,
Да вот запомнить было ни к чему.
Крутился времени жестокий жернов,
Шла школьница к бессмертью своему.
На нежных скулах отсветы пожара,
Одно желанье — поскорее в бой!
Вошла к секретарю райкома Клара
И принесла шестнадцать лет с собой.
И секретарь глядит, скрывая жалость:
«Ребенок! И веснушки на носу…»
Москва. Райком. Так это начиналось,
А в партизанском кончилось лесу…
КОНЕЦ
Предсказывая близкую победу,
Уже салюты
Над Москвой гремят.
А здесь идут
Каратели по следу,
Вот-вот в ловушку
Попадет отряд.
Такое было
Много раз и ране —
Не первый день
В лесу товарищ Ким.
Но в ногу он
Шальною пулей ранен,
Ему не встать
С ранением таким.
«Всем уходить!» —
Приказ исполнят Кима,
И только ты
Не выполнишь приказ,
И будешь в первый раз
Неумолима,
И будешь ты такой…
В последний раз.
Ким все поймет,
Но, зажимая рану,
Еще попросит:
«Клара, уходи!»
Сжав зубы,
Девушка с пустым наганом,
Бледнея, припадет к его груди.
Потом,
Уже нездешними глазами
Взглянув в его нездешнее лицо.
Пошлет в эфир:
«Мы следуем программе» —
И у гранаты
Выдернет кольцо…
ГОЛОС КЛАРЫ
Клару Давидюк и Кузьму Гнедаша похоронили вместе — в центре белорусского города Слоним.
Никогда и никто
Разлучить нас
Друг с другом не сможет.
Нас война повенчала
В солдатской могиле одной.
Кто за право быть вместе
Платил в этом мире дороже?
За него заплатили мы
Самой высокой ценой.
Каждый год по весне
К нам сбегаются маки, алея
Полыхают тюльпаны,
Пионы сгорают дотла..
Ни о чем не жалею,
Нет, я ни о чем не жалею —
Я счастливой была,
Я счастливою, мама, была!
ЭПИЛОГ
Уже смягчили
Боль десятилетья,
Лишь на Басманной
Так же плачет мать…
Шумят за окнами
Чужие дети,
Фронтовики приходят
Помолчать.
Еще доски мемориальной
Нету…
И все ж, пробившись
Через толщу лет,
Вдруг вспыхнуло звездою
Имя это
И в душах
Яркий прочертило след.
«Неустоявшийся ребячий почерк…»
Неустоявшийся ребячий почерк —
Он от своей нескладности милей.
Обратный адрес:
«Полевая почта…»
О, как пахнуло ветром
С тех полей!
Жестокое дыханье урагана,
Орудья бьют наводкою прямой…
Девчушка пишет
Из Афганистана…
Скорее, дочка,
Приходи домой!
ТАНЦЫ ЮНОСТИ
Как раньше себя украшали цветами
Те хиппи, которых мы страстно судили,
Так парни обвесились нынче металлом,—
Цепями, ключами и прочим утилем.
А хиппи осели в конторах, на фермах,
Воюют с наследником:
«Слишком патлатый!»
Те старые хиппи забыли, наверное,
Грешки своей юности чудаковатой…
Мне нравится брейк,
Этот бешеный танец!
Зря лясы и зубы блюстители точат.
К тому же прощаются здесь с животами —
А это немаленький плюс, между прочим.
Здесь, глядь, и душа не покроется жиром…
Блюстители!
Дела танцорам не шейте
(Ведь юность не может ходить по ранжиру!)
По поводу брейка, по поводу шейка.
Мой друг молодой!
Не теряйся, не мешкай —
Прекрасны неистовой юности танцы!
И смотрят на сверстников
С доброй усмешкой
Пришедшие прямо из боя «афганцы»…
«АФГАНЦЫ»
Мне мальчики эти как братья,
Хотя и годятся в сыны.
Пусть я не бывала в Герате,
Они не видали Десны,
Где гибли десантные лодки
И, словно в мучительном сне,
Качались, качались пилотки
На красной, соленой волне…
Едва ли сумеют другие,
Не знавшие лика войны,
Понять, что теперь ностальгией
И вы безнадежно больны —
Что будете помнить отныне
Не то, как бросались в штыки,
А то, как делили в пустыне
Воды горьковатой глотки.
В Зарядье, в Кузьминках, на Пресне
Война постучится к вам в дверь,
И, может, покажется пресной
Вам жизнь «на гражданке» теперь.
Забудется ль солнце Герата.
Чужая родная страна?..
Острей, чем вода,
Для солдата
Уверенность в друге нужна.
Житейские ссоры-раздоры
Ничтожными кажутся мне…
Грохочут афганские горы,
Пилотки плывут по Десне…
ЗВЕЗДОЧКА
Памяти Саманты Смит
Поэма
1
Когда о гибели ребенка
Вдруг дикторский поведал глас
Казалось, будто похоронка
С полей войны догнала нас.
По небосводу
В черных тучах,
Под взглядом злых
И добрых глаз,
Саманта,
Звездочкой падучей
Ты над планетой пронеслась.
Умна,
прелестна,
необычна,
Душой и обликом светла.
Такой, наверно, Беатриче,
Такой Джульетта быть могла.
Но не о юношах влюбленных
Головка грезила твоя —
Ты размышляла о законах
И беззаконьях бытия.
От взрывов
Вздрагивали звезды,
И лазерный метался меч.
Саманта верила —
Не поздно
Земную колыбель
Сберечь.
Все выше
Ненависти башня,
Непонимания стена,
Но мы
Союзников вчерашних
Не забываем имена!
2
Плачет мрамор,
Нахмурилось небо…
Здесь, Саманта,
Во время войны
Бились асы
«Нормандии — Неман» —
Дон-Кихоты союзной страны.
Не сиделось
Тем рыцарям дома —
А могли
Отсидеться вполне…
Спят комэска,
ведущий,
ведомый
И Нормандию
Видят во сне.
Обелиски застыли сурово,
Охраняя усталых солдат.
Стиснув пальцы,
Французские вдовы
Рядом с русскими
Молча стоят.
3
Мы ничего
Не позабыли,
Вовеки в памяти у нас
Та рыцарская эскадрилья,
Что в русских небесах
Дралась.
Хотя в масштабе
Битвы общей
Десяток самолетов —
Что?
Всего лишь
Душ высоких отклик
И благородства торжество.
Но благородство
В мире бренном
(Я слов высоких
Не боюсь)
Одно лишь
Не теряет цену,
Одно лишь
Не меняет курс.
4
Нет, ничего
Забыть мы
Не смогли!
Саманта,
Вижу —
Лишь глаза прикрою —
С оружьем и продуктами
Конвои.
Они из Англии и Штатов шли.
Дымились раненые корабли,
Дышали копотью пороховою.
Лишь фронтовик —
Обстрелянный солдат,
Лишь человек,
Войною обожженный,
Мог до конца понять,
Как через ад —
Торпедный ад —
К нам пробивались
«Джоны».
«Иваны»,
«фрицы»,
«джоны» —
На войне
Солдаты так
Друг друга «величали».
К одним
Вскипала ненависть
В огне,
С другими
Обнимались
На причале.
И в самый горький —
Первый год войны,
И кровью истекая
В сорок третьем,
Мы знали — выдюжим,
Но даже дети
Про фронт второй
Тогда видали сны.
Ну, а пока
С восторгом корабли
Встречали мы,
Что к нам пробились
С боем.
…Союзник мой!
В другом конце земли
Ты помнишь, как
Гордились мы тобою?
И где сейчас
Ушастый юнга Джон?
Его спасла тогда
Кровь новгородца…
Что делает
В своем Техасе он,
И хорошо ль
Ушастику живется?..
Он рассказать
Об очень многом мог,
Саманта,
Если б встретился
С тобою,—
Крещенный боем,
Освященный боем
Моряк с протезами
Обеих ног…
Потом из пепла
Встали города,
Вздохнули люди
На земле спокойно
Но за морями
Кто-то и тогда
Уже подумывал
О «звездных войнах»…
5
Миллионы убитых солдат,
Ветеранов великой войны,
Поднялись,
Возвратились назад,
Потому что присяге верны,
Потому что их внуки кричат,
Видя ночью
Нейтронные сны.
Миллионы убитых солдат
Вопрошают живых:
Как же так?
Или не был
Повержен рейхстаг?
Иль приснился
Победный парад?
Как же так?
Как же так?
Как же так?..
6
Дитя Америки хотело
Земную колыбель спасти.
Дитя погибло…
Но успело
Умы и души потрясти.
Пускай дрожат
От взрывов звезды,
Пусть лазерный
Крадется меч —
Мы тоже верим,
Что не поздно
Земную колыбель сберечь.
Брать на испуг
Наивно русских —
На том стояли
И стоим!
Стоим,
Протягивая руки,
Саманта, всем
Друзьям твоим.
ПИСЬМО ИЗ «ИМПЕРИИ ЗЛА»
Я живу, президент,
В пресловутой «империи зла»
Так назвать вы изволили
Спасшую землю страну…
Наша юность пожаром,
Наша юность Голгофой была.
Ну, а вы, молодым,
Как прошли мировую войну?
Может быть, сквозь огонь
К нам конвои с оружьем вели.
Мудрый Рузвельт пытался
Союзной державе помочь.
И, казалось, в Мурманске
Ваши храбрые корабли
Выходила встречать
Вся страна,
Погруженная в ночь.
Да, кромешная ночь
Над Россией простерла крыла.
Умирал Ленинград,
И во тьме Шостакович гремел.
Я пишу, президент,
Из той самой «империи зла»
Где истерзанных школьниц
Фашисты вели на расстрел.
Оседала война сединой
У детей на висках,
В материнских застывших глазах
Замерзала кристаллами слез…
Может, вы, словно Кеннеди,
В американских войсках
Тоже собственной кровью
В победу свой сделали взнос?..
Я живу, президент,
В пресловутой «империи зла»…
Там, где чтут Достоевского,
Лорку с Уитменом чтут.
Горько мне, что Саманта
Так странно из жизни ушла,
Больно мне, что в Неваде
Мосты между душами рвут.
Ваши авианосцы
Освещает, бледнея, луна.
Между жизнью и смертью
Такая тончайшая нить…
Как прекрасна планета,
И как уязвима она!
Как землян умоляет
Ее защитить, заслонить!
Я живу, президент,
В пресловутой «империи зла»…
Последние комментарии
10 часов 42 минут назад
19 часов 34 минут назад
19 часов 37 минут назад
3 дней 2 часов назад
3 дней 6 часов назад
3 дней 8 часов назад